Князь Вяземский и Пушкин (Барсуков)/ДО

Князь Вяземский и Пушкин
авторъ Николай Платонович Барсуков

Опубл.: 1904. Источникъ: az.lib.ru

КНЯЗЬ ВЯЗЕМСКІЙ и ПУШКИНЪ.

СЪ ПРЕДИСЛОВІЕМЪ И ПРИМѢЧАНІЯМИ Николая Барсукова. МОСКВА. Синодальная Типографія.

1904.

Отдѣльный оттискъ изъ VIII-й книги сборника «Старина и Новизна».

КНЯЗЬ ВЯЗЕМСКІЙ и ПУШКИНЪ.

I.

7-го іюня 1903 года, въ Остафьевѣ, въ комнатѣ на верху, въ которой Карамзинъ, проживая лѣтомъ до 1816 года, писалъ Исторію Государства Россійскаго, а потому именуемой Карамзинскою, состоялось, подъ предсѣдательствомъ графа С. Д. Шереметева, въ присутствіи членовъ Общества С. О. Долгова, И. С. Бѣляева, графини Е. П. Шереметевой, стороннихъ посѣтителей Г. А. Муркоса, С. А. Бѣлокурова, А. С. Орлова и А. С. Долговой, предварительное засѣданіе Московскаго Отдѣленія Коммиссіи Старины и Новизны. На этомъ засѣданіи положено было издавать и въ Москвѣ, одновременно съ Петербургомъ, историческій Сборникъ Общества Ревнителей Русскаго Историческаго Просвѣщенія въ память Императора Александра III Старина и Новизна.

На мою долю, по порученію графа С. Д. Шереметева, вьтпалъ счастливый жребій начать это Московское изданіе Старины и Новизны письмомъ Карамзина, изъ Царскаго Села, отъ 17-го октября 1825 года, къ приснопамятному владѣльцу Остафьева князю П. А. Вяземскому, невошедшимъ въ собраніе писемъ Исторіографа, напечатанныхъ въ книгѣ первой Старины и Новизны (Спб. 1897, стр. 1—204).

II.

Съ 1830 по 1853 годъ князь Вяземскій служилъ въ Министерствѣ Финансовъ. Сначала онъ занималъ должность вице-директора Департамента Внѣшней Торговли (1832—1846), директоромъ котораго былъ Бородинскій товарищъ его Дмитрій Гавриловичъ Бибиковъ, а потомъ управляющимъ Заемнымъ Банкомъ (1846—1854).

Въ своей рѣчи, произнесенной на юбилеѣ пятидесятилѣтней государственной дѣятельности Евграфа Петровича Ковалевскаго, князь П. А. Вяземскій сказалъ юбиляру: «мы съ вами неоднократно сходились на служебномъ поприщѣ и, сколько помнится, мы другъ у друга не перебивали дороги, а шли дружелюбными спутниками и сослуживцами. Мы встрѣчались съ вами въ кабинетѣ общаго начальника нашего, незабвеннаго намъ и Россіи, графа Канкрина. Съ нами здѣсь преемникъ его, А. М. Княжевичъ, также нашъ современникъ и сослуживецъ. Тѣмъ охотнѣе заявляю при немъ доброе слово въ память государственнымъ заслугамъ общаго нашего начальника, что и онъ, убѣжденъ я, отзовется на голосъ мой и подкрѣпитъ его. Вы въ то время, для обогащеніи Россіи, допытывались подземелій и рудниковъ ея. И тогда уже вы на этомъ пути встрѣчались съ литературою и ученостью нашею въ лицѣ родоначальника ихъ Ломоносова. Я въ тѣхъ же финансовыхъ цѣляхъ допытывался кармановъ потребителей нашихъ по части внѣшней торговли и проникалъ въ потаенные склепы контрабанды. Тогда и я, по странному случаю и какъ будто пророчески, участвовалъ въ таможенной цензурѣ, которая именуется тарифомъ, чтобы позднѣе участвовать въ литературномъ тарифѣ, который именуется цензурою.»

Графъ Канкринъ, говоря однажды князю Вяземскому о своихъ трудахъ и болѣзняхъ, сказалъ, что онъ уже пятнадцать лѣтъ сидитъ на огненномъ стулѣ Министерства Финансовъ. Но тотъ же графъ Еанкринъ говорилъ: «порицаютъ такого-то, что встрѣчаешь его на всѣхъ обѣдахъ, балахъ, спектакляхъ, такъ что мало времени ему заниматься дѣлами. А я скажу: слава Богу! Другого хвалятъ: вотъ настоящій государственный человѣкъ, нигдѣ не встрѣтите его, цѣлый день сидитъ онъ въ кабинетѣ, занимается бумагами. А я скажу: избави Боже!» (Полное Собраніе Сочиненій Князя П. А. Вяземскаго. VII, 62—63. VIII, 183).

Въ Остафьевскомъ Архивѣ нашлась записка князя Вяземскаго въ толстой переплетенной тетради, на которой рукою его сдѣлано слѣдующее заглавіе: Разные проекты и записки во время служенія моего въ Департаментѣ Витиней Торговли. Вся записка написана княземъ Вяземскимъ собственноручно; за нею слѣдуетъ рядъ другихъ, написанныхъ писарскою рукою, съ помѣтками князя Вяземскаго. Въ концѣ прилагаемой записки сдѣлана слѣдующая приписка: «Je vous embrasse de tout mon coeur et de toute la force de mon âme, je vous engage à continuer.»

Мы полагаемъ, что эта приписка сдѣлана Д. Г. Бибиковымъ, какъ уже сказано, тогда занимавшимъ должность директора Департамента Внѣшней Торговли.

По свидѣтельству покойнаго Товарища Оберъ-Прокурора Святѣйшаго Синода Юрія Васильевича Толстаго, Д. Г. Бибиковъ очень цѣнилъ «возвышенный умъ» своего Бородинскаго товарища и вице-директора Департамента Внѣшней Торговли, обладающаго даромъ проникать въ сущность предмета, хотя по существу ему чуждаго, и въ этомъ отношеніи почиталъ его «неоцѣненнымъ своимъ совѣтникомъ.»

Толстому же впослѣдствіи, какъ онъ выражался, «выпало на долю счастье», вмѣстѣ съ своимъ сыномъ, Спиридономъ Юрьевичемъ, присутствовать, въ 1869 году, на вечерѣ, когда опальнаго сановника посѣтилъ его вѣрный другъ и прочелъ свои Поминки по Бородинской битвѣ, ему, Дмитрію Гавриловичу Бибикову, посвященныя:

И тебя ль сердечнымъ словомъ

Вѣрный стихъ мой обойдетъ?

Ты мнѣ также былъ покровомъ,

Мой старинный доброхотъ!

Вспоминая свое участіе въ Бородинскомъ боѣ, князь Вяземскій писалъ:

Ты, съ заботливостью брата,

Тутъ же выручилъ меня:

Что въ бою дороже злата,

Ты взаймы мнѣ далъ коня,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ той поры умчало время

Много лицъ, событій, лѣтъ;

Разрослось другое племя,

И чего не видѣлъ свѣтъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ день борьбы за Русь Святую

Ты руки не пощадилъ,

А въ дни мира ей другую

Гражданиномъ посвятилъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Людямъ свойственны ошибки,

Ошибиться могъ и ты,

Но ты не былъ флюгеръ гибкій

У вертлявой суеты.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Разъ принявшися за дѣло,

Не боялся ты трудовъ

И одной рукою смѣло

Съ зломъ бороться былъ готовъ.

У иныхъ — примѣръ не новый —

«Двѣ огромныя руки»

На себя служить готовы,

И проворны и легки;

А на выручку страдальца,

Если въ помощь ихъ зовешь,

Не найдешь живого пальца,

Полмизинца не найдешь.

Цѣлый міръ будь имъ поставщикъ,

А радѣть ли о другомъ —

Каждый пальчикъ и суставчикъ

Въ нихъ разбитъ параличемъ.

Если жъ гдѣ тобой замѣченъ

Случай пользѣ дань принесть,

Позабывъ, что ты увѣченъ,

Помнишь ты, что совѣсть есть.

А когда сведешь съ кѣмъ дружбу,

Съ другомъ связь твоя крѣпка:

И на дружбу, и на службу

Горяча твоя рука.

(Полное Собраніе Сочиненій князя П. А. Вяземскаго. Спб. 1896, XII, 391—401).

Внука князя Вяземскаго, княжна Александра Павловна Вяземская, вышла потомъ замужъ за крестника Д. Г. Бибикова, Дмитрія Сергѣевича Сипягина. Черезъ Кушниковыхъ^[1], онъ былъ въ свойствѣ съ Бибиковымъ и родился въ Кіевѣ въ генералъ-губернаторскомъ домѣ. Въ дѣтскіе и юношескіе годы свои Д. С. Сипягинъ пользовался неизмѣннымъ родственнымъ участіемъ Д. Г. Бибикова, и съ своей стороны питалъ къ нему чувства глубокаго уваженія и признательности. Д. С. Сипягину хорошо извѣстны были подробности той опалы, которая постигла Бибикова тотчасъ послѣ смерти Императора Николая I. Разсказывая эти подробности, Д. С. Сипягинъ выражалъ глубокое сочувствіе твердости духа, самостоятельности и благородству Бибикова, кончина котораго для Сипягина была истиннымъ горемъ.

III.

Въ іюнѣ 1849 года, князь П. А. Вяземскій, изъ своего подмосковнаго села Остафьева, предпринялъ путешествіе на Востокъ. Онъ прожилъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Константинополѣ, посѣтилъ Малую Азію и сподобился поклониться въ Іерусалимѣ Святому Живоносному Гробу Спасителя нашего…

Когда приближаешься уже къ концу земного своего поприща", пишетъ нашъ паломникъ, "и имѣешь въ виду неминуемое путешествіе въ страну отцовъ, всякое путешествіе, если предпринимаешь его не съ какою нибудь спеціальною цѣлью въ пользу науки, есть одно удовлетвореніе суетной прихоти, безплоднаго любопытства. Одно только путешествіе въ Святыя Мѣста можетъ служить исключеніемъ изъ этого правила. Іерусалимъ — какъ бы станція на пути въ великому ночлегу. Это — приготовительный обрядъ къ торжественному переселенію. Тутъ запасаешься не пустыми свѣдѣніями, которыя ни на что не пригодятся намъ за гробомъ, но укрѣпляешь, растворяешь душу напутственными впечатлѣніями и чувствами, которыя могутъ, если Богъ благословитъ, пригодиться и тамъ, и во всякомъ случаѣ нѣсколько очистить насъ здѣсь.

"Какъ поживешь во Святомъ Градѣ, проникнешься убѣжденіемъ, что судьбы его не исполнились. Тишина, въ немъ царствующая, не тишина смерти, а торжественная тишина ожиданія.

«Въ молодости моей, когда я былъ независимѣе и свободнѣе, путешествіе какъ-то никогда не входило въ число моихъ преднамѣреній и ожиданій. Я слишкомъ безпечно былъ поглощаемъ суетами настоящаго и окружающаго меня. Скорбь вызвала меня на большую дорогу, и съ той поры смерть запечатлѣла каждое мое путешествіе. Въ первый разъ собрался я заграницу, по предложенію Карамзина, ѣхать съ нимъ; но кончина его (1826 г.) разсѣяла это предположеніе до приведенія его въ дѣйствіе. Послѣ, болѣзнь Пашеньки заставила насъ ѣхать заграницу. Ея смерть (1835 г.) наложила черную печать свою на это первое путешествіе. Второе путешествіе мое окончательно ознаменовалось смертью Наденьки (1840 г.). Смерть Машеньки (1849 г.) была точкою исхода моего третьяго путешествія. Такимъ образомъ, четыре могилы служатъ памятниками первыхъ не сбывшихся сборовъ и трехъ совершавшихся путешествій моихъ. Не взмой меня волна несчастій, я, вѣроятно, никогда не тронулся бы съ мѣста. Вѣроятно, путешествія мои, всегда отмѣченныя смертію, кончатся путешествіемъ ко Святому Гробу, который примиряетъ со всѣми другими гробами. Такъ быть и слѣдовало». (Путешествіе на Востокъ князя П. А. Вяземскаго (1849—1850). Изданіе графа С. Д. Шереметева. Спб. 1883, стр. VII—VIII).

Во время путешествія князя П. А. Вяземскаго по Востоку, посланникомъ нашимъ въ Константинополѣ былъ Владиміръ Павловичъ Титовъ. «Есть умы», замѣчаетъ В. А. Мухановъ, «теряющіеся въ сферахъ отвлеченности, для которыхъ вопросы положительные не доступны: таковъ умъ Титова, впрочемъ умнаго, образованнаго и добраго человѣка.»

Къ этому времени относятся печатаемыя ниже письма князя П. А. Вяземскаго къ его сыну князю Павлу Петровичу, который 18-го февраля 1846 года былъ назначенъ помощникомъ секретаря миссіи въ Константинополѣ, а въ 1850 году, онъ уѣхалъ по дѣламъ службы въ Петербургъ. 9-го декабря того же 1850 года онъ опредѣленъ былъ на вакансію младшаго секретаря нашей миссіи въ Гагѣ.

IV.

«Насъ было пять братьевъ», пишетъ въ своихъ Запискахъ М. А. Бестужевъ, «и всѣ пятеро погибли въ крушеніи 14 декабря 1825 года».

Прославившійся въ русской литературѣ подъ псевдонимомъ Марлинскаго, Александръ Александровичъ Бестужевъ, служилъ въ лейбъ-гвардіи Драгунскомъ полку и былъ адъютантомъ герцога Виртембергскаго. Въ Петербургѣ онъ жилъ на одной квартирѣ съ Рылѣевымъ.

Въ Запискахъ М. А. Бестужева сказано: «у Рылѣева бывали обычные русскіе завтраки, происходившіе постоянно около 2-го или 3-го часа по полудни, и на которые обыкновенно собирались многіе литераторы и члены нашего (т. е. тайнаго) общества. Завтракъ неизмѣнно состоялъ: изъ графина очищеннаго русскаго вина, нѣсколько кочней кислой капусты и ржанаго хлѣба. Да не покажется страннымъ такая Спартанская обстановка завтрака. Эта потребность гармонировала со всегдашнею наклонностью Рылѣева — налагать печать русицизма на свою жизнь». (Русская Старина 1870, I, 260).

Первая книжка Полярной Звѣзды начинается статьею А. А. Бестужева Взглядъ на старую и новую словесность въ Россіи, которая заключаетъ въ себѣ краткія характеристики русскихъ писателей отъ Кантемира и кончая Пушкинымъ. О князѣ Вяземскомъ Бестужевъ сказалъ: «Остроумный князь Вяземскій щедро сыплетъ сравненія и насмѣшки. Почти каждый стихъ его можетъ служить пословицею, ибо каждый заключаетъ въ себѣ мысль. Онъ творитъ новыя, облагораживаетъ народныя слова и любитъ блистать неожиданностью выраженій. Имѣя взглядъ бѣглый и соображательный, онъ вѣрно цѣнитъ произведенія разума, научаетъ шутками и одѣваетъ свои сужденія приманчивою свѣтскостью и блестками ума просвѣщеннаго. Многія изъ мелкихъ его сочиненій сверкаютъ чувствомъ, всѣ скрѣплены печатью таланта, не смотря на неровное индѣ паденіе звуковъ и длину періодовъ въ прозѣ. Его упрекаютъ въ расточительности остротъ, не оставляющихъ даже тѣней въ картинѣ, но это происходитъ не отъ желанія блистать умомъ, но отъ избытка онаго». (Саитовъ. Примѣчанія къ перепискѣ князя И А. Вяземскаго съ А. И. Тургеневымъ. Спб. 1901, стр. 557—558).

V.

Въ Остафьевской библіотекѣ хранится томикъ Стихотвореній А. С. Пушкина, не вошедшихъ въ послѣднее собраніе его сочиненій. Второе изданіе. Berlin 1870. Книжка эта снабжена собственноручными примѣчаніями князя П. А. Вяземскаго. На оберткѣ книжки его рукою написано: «La mère en défendra la lecture a sa fille. Держать при себѣ».

Объ издателѣ князь Вяземскій отозвался: «Извѣстенъ ли издатель этой книжки? Есть и дѣльное, но есть много вздора и неправды».

На стр. 34—42 напечатанъ отрывовъ изъ Гавриліады. При этомъ князь Вяземскій замѣтилъ: У меня долженъ быть въ старыхъ бумагахъ полный собственноручный Пушкина списокъ Гавриліады, имъ мнѣ присланный. Должно сжечь его, что и завѣщаю сдѣлать сыну моему.

Это замѣчаніе князя Вяземскаго вполнѣ подтверждаетъ собственноручныя показанія Пушкина, данныя имъ въ Слѣдственной Коммиссіи, въ августѣ 1828 года, а именно:

1) «Сія поэма писана не имъ; что онъ въ первый разъ видѣлъ ее въ Лицеѣ, въ 1815 или въ 1816 гг., и переписалъ ее, но не помнитъ, куда дѣвалъ сей списокъ, и что съ того времени онъ не видалъ ее».

2) «Рукопись ходила между офицерами Гусарскаго полка, но отъ кого изъ нихъ именно я досталъ оную, я никакъ не упомню. Мой же списокъ сжегъ я, вѣроятно, въ 20-мъ году».

Это же замѣчаніе князя Вяземскаго подтверждаетъ также и мое примѣчаніе къ показаніямъ Пушкина (Старина и Новизна 1902. V, 4).

Къ этому же времени, т. е. къ 1814 году, относится стихотвореніе Пушкина Городокъ, въ которомъ о князѣ Д. П. Горчаковѣ написано:

Хвала вамъ, чада славы,

Враги парнасскихъ узъ!

О князь, наперсникъ музъ,

Люблю твои забавы;

Люблю твой колкій стихъ Въ посланіяхъ твоихъ,

Въ сатирѣ — знанье свѣта И слога чистоту,

И въ рѣзвости куплета Игриву остроту.

VI.

Въ Михайловской библіотекѣ хранится печатный экземпляръ, подаренный владѣльцу оной графу С. Д. Шереметеву княземъ П. А. Вяземскимъ, Опаснаго Сосѣда, поэмы В. Л. Пушкина. (Изданіе третье, Берлинъ 1876). Экземпляръ сей снабженъ собственноручными примѣчаніями князя П. А. Вяземскаго.

Это произведеніе В. Л. Пушкина выдержало три изданія. Первое было налитографировано въ 1815 году и разошлось въ Русской арміи. Второе было сдѣлано въ Лейпцигѣ, въ 1855 году, С. Д. Полтарацкимъ; и наконецъ третье — въ Берлинѣ, въ 1876 году.

По замѣчанію послѣдняго издателя, «всѣ стихи В. Л. Пушкина забыты, а Опасный Сосѣдъ твердился нѣсколькимй поколѣніями Русскихъ людей и теперь у многихъ въ памяти.»

Знаменитый племянникъ автора Опаснаго Сосѣда, безмятежно процвѣтавшій тогда въ Царскосельскихъ садахъ Лицея, еще въ 1814 году писалъ:

….Ты, замысловатый Буянова пѣвецъ,

Въ картинахъ толь богатый

И вкуса образецъ.

Николай Барсуковъ.

6-го сентября 1903 г. С. Михайловское.

КНЯЗЬ ВЯЗЕМСКІЙ.

I.
Письмо H. М. Карамзина.

Царское Село, 17-го октября 1825. Любезнѣйшіе друзья!

Спѣшу отвѣтить на ваше письмо отъ 10 октября, милый Князь, въ доказательство моей точности возвращаю письмо Левенштерна ¹), отъ котораго у меня почти волосы дыбомъ стали. Неужели оно не потрясло васъ въ намѣреніи быть его преемникомъ? Здѣсь говоритъ опытъ — доброжелательство. И съ другой стороны слышу, что мѣста вице-губернаторскія крайне опасны: тотчасъ взысканіе, и тотчасъ безъ имѣнія. Стоитъ ли рисковать для четырехъ или еще трехъ тысячъ жалованья? Не искать ли другаго мѣста, безопаснаго со стороны взысканій, отъ которыхъ ни умъ, ни совѣсть не могутъ спасти васъ. Да и въ землѣ чухонской, одному русскому между нерусскими, и безъ всякой опытности! Не взять ли еще зиму на размышленіе и развѣдываніе? То есть, я развѣдалъ бы, гдѣ вамъ можно пріютиться — подумайте и рѣшите. Никакъ не совѣтую вамъ предлагать услугъ или ходатайства Левенштерну: по ихъ нѣмецкимъ связямъ они сильнѣе насъ съ вами; повѣрьте. Скромность лучше. Да онъ же ясно говоритъ, что скоро оставитъ свое мѣсто и безъ нашего содѣйствія.

Г. Строевъ мнѣ самъ предложилъ, и я согласился, чтобы онъ издалъ Указатель въ свою пользу: какъ же мнѣ отнять у него это право? Надобно, чтобы онъ самъ отказался. Дѣйствительно ли занимается тѣмъ? Узнайте повѣрнѣе ²), а я радъ содѣйствовать пользѣ г. Габбе, который впрочемъ и безъ моего согласія воленъ издать свой трудъ, хотя и едва ли прибыльный; во всякомъ случаѣ лучше подождать ХІІ-го тома. Наша публика не германская. 1800 экземпляровъ X и XI тома лежатъ у меня не проданными!..³)

О подвигахъ Магницкаго или не читалъ, или читалъ вскользь, безъ вниманія ⁴); вѣрю ужасу.

Е. Андрей Петровичъ писалъ къ намъ о своей горести, а мы къ нему съ сердечнымъ участіемъ ⁵). Столь же искренно жалѣемъ о Четвертинскихъ ⁶).

Мнѣ лучше. По три часа въ день бываю на воздухѣ, пѣшій и конный. Уединеніе, единообразіе, тишина — мое лекарство. Холода не чувствуемъ, и желали бы прожить здѣсь еще недѣли три. Надѣемся, что ваши милые птенцы уже всѣ вмѣстѣ, и что кашель затихъ. Какъ мы смѣялись остроумію и глубокомыслію Павлуши!^[2] Будетъ путь. Посланія дѣвицъ милы. Николай готовится отвѣчать. У насъ были экзамены, въ которыхъ Андрей геройствовалъ: это атлетъ въ ученьѣ. Нѣжно васъ обнимаемъ, любезнѣйшіе друзья, со всѣми малютками; особенно цѣлую крестницъ.

Вашъ навѣки Н. Карамзинъ.

II.
Записка князя Петра Андреевича Вяземскаго.

Если хотятъ опредѣлить одною общею чертою положительный характеръ эпохи нашей, отдѣливъ ее отъ движеній, которыя придаютъ ей политическія страсти и- состязаніе противуборствующихъ мнѣній, подлежащее не горячимъ изслѣдованіямъ современниковъ, но окончательному суду исторіи, то нельзя не согласиться, что промышленность, или усовершенствованіе практическаго просвѣщенія и примѣненіе послѣдствій онаго къ пользамъ общественнаго и частнаго благосостоянія, есть отличительное направленіе нашего современнаго общества. На сей стезѣ встрѣчаются и съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ взаимно содѣйствуютъ общія человѣческія силы, не смотря на противуборство ихъ на другихъ поприщахъ. Здѣсь Россія и Англія, Франція и Австрія, каждая въ очеркѣ соразмѣрномъ, равно слѣдуютъ благодѣтельному движенію, какъ впрочемъ ни разнородны существенныя стихіи ихъ государственнаго бытія и славы. Политическія грядущія судьбы Европы и образованнаго міра намъ не извѣстны. Событія насаждаются людьми, но созрѣваютъ волею единаго Провидѣнія. Имъ положенъ срокъ и предѣлъ, и не предускорятъ ихъ ни усилія человѣческой мудрости, ни порывы нетерпѣливыхъ страстей. Можетъ быть не нашему поколѣнію предназначено увидѣть умиротвореніе враждующихъ началъ и воцареніе общаго порядка, плода многихъ бурь и потрясеній, можетъ быть, таится еще много жребіевъ въ темной урнѣ современной судьбы, но успѣхи, совершенные духомъ промышленности, духомъ предпріимчиваго трудолюбія, потребностью устроить, какъ можно лучше, свое временное бытіе, извлечь изъ природы всѣ пособія, кои ввѣрены ей рукою Создателя въ пользу человѣка, сіи успѣхи не погибнутъ въ сшибкѣ событій, каковы ни были бы они, не пропадутъ для поколѣній, которыя смѣнятъ насъ, и останутся навсегда началомъ новой, достопамятной эры въ исторіи общественной гражданственности.

Въ послѣднее 16-тилѣтіе, когда, послѣ долговременной и истощительной брани, вся человѣческая дѣятельность, всѣ попеченія благонамѣренныхъ правительствъ, всѣ честолюбивые замыслы частныхъ умовъ, сдвинутые съ мѣста и упраздненные новымъ порядкомъ вещей, всѣ денежные капиталы, подобно какъ и они опрокинутые, однимъ словомъ, всѣ физическія и нравственныя силы народовъ, утомленныя въ борьбѣ съ властолюбіемъ единаго человѣка, переродились въ новой стихіи и, привыкнувши къ сверхъественнымъ усиліямъ, напряглись къ достиженію цѣли, болѣе соотвѣтственной выгодамъ человѣчества, — въ сіе послѣднее шестнадцатилѣтіе мы были свидѣтелями исполинскихъ успѣховъ промышленности. Въ сей промежутокъ времени природа была, такъ сказать, преслѣдована въ послѣднихъ ущеліяхъ своихъ, извѣдана въ сокровеннѣйшихъ свойствахъ, допытана въ глубочайшихъ тайникахъ. Никогда торжество человѣка надъ нею не было запечатлѣно столь вѣрными и блестящими слѣдами. Прежде умъ человѣческій присвоивалъ себѣ по одному завоеванію въ два, три столѣтія и долго не могъ покорить его совершенно господству своему. Нынѣ завоеванія быстро слѣдуютъ одно за другимъ, умъ входитъ въ нрава собственности, съ мѣста и съ боя налагаетъ на нее вооруженную руку и собираетъ безпрекословную дань. Всѣ усилія, всѣ соображенія натянуты, чтобы жизнью искусственною, добытою просвѣщенными трудами, удвоить, утроить, удесятерить способы жизни естественной, разширить границы времени, сократить иждивенія, и умножить послѣдствія, однимъ словомъ, пополнить дары природы производствами, также естественными, ибо они почерпнуты изъ ума, которому данъ ключъ ко всѣмъ таинствамъ природы, подлежащимъ нашему вѣдѣнію. Сколь умозрительныя покушенія современной дѣятельности сбивчивы, обманчивы въ своемъ безпокойномъ и, такъ сказать, косвенномъ стремленіи, столь, напротивъ, надежны и плодовиты въ послѣдствіяхъ своихъ всѣ опыты, всѣ изысканія, имѣющія нѣкую пользу, ясную и положительную. Провидѣніе какъ будто хочетъ показать въ семъ случаѣ то, что человѣкъ можетъ предпринимать самъ собою и въ чемъ долженъ онъ покорить себя силѣ, свыше надъ нимъ господствующей, показать, что онъ опредѣленъ дѣйствовать, но что въ иномъ онъ самъ дѣйствующее лице, а въ другомъ только орудіе^[3]?

Здѣсь земля оковывается желѣзными колеями, и удобство и быстрота сухопутныхъ сообщеній не зависитъ уже отъ своенравія почвы, или измѣненій непогодъ. Тамъ, какъ будто отомщая природѣ за непокорность ея въ царствѣ воздушномъ, человѣческая изобрѣтательность, позабывъ, или, лучше сказать, отсрочивъ изысканія свои въ устройствѣ воздушныхъ плаваній, во вторый разъ покоряетъ себѣ рѣки и море, и освободившись отъ самовластія вѣтровъ, поручаетъ себя дѣйствію, зависящему отъ собственной воли, или сіе самое-же дѣйствіе обращаетъ на сухопутныя суда, которыя катятся безъ лошадей, по движенію, такъ сказать, единой мысли. Тутъ слово осуществленное безъ голоса, безъ письменъ передается скоропостижно, и одинъ край Европы молча откликается съ другимъ въ часы рѣшительныхъ событій, или великихъ ожиданій. Мало того, что всевластною волею человѣка поверхность земного шара исчерчена во всѣхъ направленіяхъ естественныхъ и сверхъестественныхъ, тамъ, гдѣ встрѣчается малѣйшая преграда стремительному ея шествію, тамъ, гдѣ можетъ она быть задержана на нѣсколько часовъ, она врывается въ самыя нѣдра земли и уготовляетъ себѣ безпрепятственную дорогу, на коей сводъ рѣкъ заслоняетъ отъ человѣка сводъ небесъ съ солнцемъ своимъ, уже человѣку не нужнымъ. Быстрота сообщеній между одною гемисферою и другою пополняетъ, такъ сказать, важное изобрѣтеніе письменнаго искусства. Ему обязаны мы сочувствіемъ столѣтій, давно павшихъ въ бездну ничтожества и еще таящихся въ мракѣ грядущаго, сими изобрѣтеніями обязаны мы скорымъ сближеніемъ разноплеменныхъ жителей пространнаго міра, которые оставались бы навсегда чужды другъ другу. Благодаря современнымъ успѣхамъ слово антиподъ не существуетъ, ни въ физическомъ, ни въ нравственномъ смыслѣ. Въ Божьемъ семействѣ рода человѣческаго антиподовъ быть не можетъ.

Но сверхъ сихъ Геркулесовскихъ подвиговъ, сихъ чудесъ промышленности, изумляющихъ насъ огромностью послѣдствій своихъ, сколько еще частныхъ ежедневныхъ, повсемѣстныхъ благодѣяній, утѣшающихъ насъ въ ограниченныхъ кругахъ полезнаго движенія. Прежде гражданская дѣятельность сосредоточивалась въ однихъ городахъ, требуя значительныхъ поощреній, обширнаго стеченія вспомогательныхъ средствъ и многолюдства. Нынѣ разливается она по деревнямъ и требуетъ одной свободы дѣйствія. Тамъ, гдѣ находитъ она на пути своемъ рѣчку, лѣсъ, руду, каменное уголье, она водружаетъ знамя просвѣщенія, поселяетъ успѣхи ея, вноситъ свѣтильникъ полезныхъ свѣдѣній, развиваетъ умственныя силы человѣка и въ этомъ отношеніи дѣйствуетъ на самую нравственность народа. Въ семъ соображеніи заключается убѣдительнѣйшее опроверженіе лжеумствованій, которыя обвиняютъ промышленность въ направленіи ума человѣческаго къ цѣли слишкомъ физической и въ примѣненіи его къ выгодамъ исключительно вещественнымъ. Изъ того, что промышленность имѣетъ всегда таковыя возмездія для трудовъ, въ пользу ея понесенныхъ, что она не требуетъ отъ приверженцевъ своихъ самоотверженія безкорыстнаго и безплатнаго, не слѣдуетъ однакоже, что она унизительно стѣсняетъ всѣ порывы дѣятельности, всѣ стремленія къ возможному усовершенствованію въ опредѣленномъ очеркѣ одного личнаго разсчета. Промышленность, напротивъ, наука преимущественно общественная. Въ ней частная польза есть неминуемое орудіе, несомнѣнный залогъ пользы общей. Неоспоримо, что промышленность развиваетъ благосостояніе по всѣмъ степенямъ общества, не минуя и нижней степени, распространяетъ свѣдѣнія практическія, примѣненныя ко всѣмъ родамъ жизни, водворяетъ нѣкоторое просвѣщеніе и въ самой глуши людскихъ населеній. Слѣдовательно, она по возможности возвышаетъ человѣка, улучшивая положеніе его. Человѣкъ, хорошо прикрытый отъ неблагопріятности стихій, покойно и тепло одѣтый, сытый, владѣющій средствами добывать изученнымъ трудомъ пропитаніе и содержаніе свое и обезпечивать нужды семейства своего, пользуется по возможности жизнью своею и, слѣдовательно, будетъ въ миролюбивомъ сочувствіи съ порядкомъ, его окружающимъ, съ законами, ему предписанными. Нищета, стѣсненіе, бѣдственность, немощь физическая и умственная суть худыя поруки въ нравственности. Таковой человѣкъ, человѣкъ страдающій, неминуемо раздражительнѣе здороваго. Оставимъ тщетныя мечтанія о первобытномъ состояніи человѣка, о какомъ-то желательномъ естественномъ положеніи человѣка, въ коемъ Божіе созданіе, одаренное мыслью и чувствомъ, осуждено прозябать, не пользуясь лучшими дарами своими. Человѣку даны не однѣ руки и ноги, не одни тѣлесныя чувства, но и предчувствіе, или внутреннее сознаніе всего, что онъ въ силахъ совершить, данъ ему разумъ, коего отличительное свойство есть безостановочное движеніе, стремленіе къ возможнымъ усовершенствованіямъ, которыми подаются впередъ по мѣрѣ, какъ присвоиваешь ихъ постепенно и благовременно. Человѣку, въ силу закона возвышенной природы его, не довольно, когда ему хорошо, онъ долженъ всегда искать лучшаго. Когда онъ повинуется благоразумію, онъ, въ стремленіи къ лучшему, не жертвуетъ хорошимъ, которое уже его, но и не отвергаетъ надежды, ибо умственная природа его есть возрастающая. Промыслъ одарилъ и нѣкоторыхъ животныхъ творческою дѣятельностью, предъ которою наша смиряется въ изумленіи, но дѣятельность эта не имѣетъ растительности, не имѣетъ грядущаго и поражена безплодіемъ неподвижности. Какъ ни изумительны труды бобра, пчелы, созидающей свое прочное и красивое зданіе, но каковы были строенія эти въ первые дни творенія, таковы они и нынѣ, послѣ многихъ тысячелѣтій, таковы будутъ и до скончанія вѣковъ. Нѣтъ, человѣкъ есть существо нравственное; слѣдовательно, все, что безъ нарушенія нравственности, главнаго условія человѣческой природы, содѣйствуетъ къ упроченію благосостоянія его, должно непосредственно, или косвенно, но окончательно, обратиться въ пользу и самой нравственности, начала и цѣли его земного существованія. Заключать иначе было бы клеветать на Провидѣніе, ибо одаривъ человѣка подвижностью и стремительною ловкостью, не могло оно поставить нищету и ограниченность, слѣдственно закоснѣлость, условіемъ нравственнаго его достоинства. Человѣкъ — хозяинъ природы, и чѣмъ лучше устраиваетъ онъ свое хозяйство, тѣмъ вѣрнѣе исполняетъ онъ свое земное предназначеніе^[4].

Нигдѣ примѣненіе сихъ началъ не можетъ быть такъ удобно и понятно, какъ въ Россіи. Россія во многихъ отношеніяхъ еще новый міръ, который долженъ быть разработанъ промышленностью. Обширность Государства, разнообразіе климатовъ, народонаселеній, языковъ, вѣроисповѣданій, понятій, правъ, нравовъ, сіе болѣе смѣшеніе, нежели соединеніе исторической древности съ молодостью гражданственною, не столько развившеюся изъ столѣтняго корня, сколько привитою къ нему, сіе неравенство въ успѣхахъ гражданственности, такъ что одно званіе отъ другого, одна губернія отъ другой отдѣлены не столько политическими правами или географическими разстояніями, сколько столѣтіями въ образованности, — все сіе не позволяетъ подводить этотъ міръ, сплоченный изъ противорѣчій, подъ одинъ общій законъ просвѣщенія, не позволяетъ требовать отъ сего державнаго Великана, старца и отрока въ одно время, полнаго согласія и единства въ проявленіи его нравственныхъ и умственныхъ силъ. Но за то Россія тѣмъ удобнѣе къ водворенію практическаго просвѣщенія, которое прививается скорѣе и болѣе зависитъ отъ воли и способовъ правительства. Нравственное и политическое образованіе Государства не можетъ бытъ нечаяннымъ событіемъ, выраженіемъ одной мысли, послѣдствіемъ одной воли. Нравы не созидаются вліяніемъ правительствъ, какъ ни будь благонамѣренны виды и ни могущественны средства ихъ, но покоряются въ этомъ отношеніи неизбѣжнымъ, ничѣмъ не предупредимымъ законамъ времени и порядка общаго. Образованность же (то есть, благосостояніе народное, ибо нѣтъ другой образованности истинной въ политическомъ смыслѣ), слѣдующая за промышленностью, образованность, которую наименовали мы практическимъ просвѣщеніемъ, чтобы отдѣлить ее отъ просвѣщенія болѣе умозрительнаго, чѣмъ положительнаго, поддается послушнѣе нашимъ усиліямъ. Польза ея говоритъ явственнѣе и языкомъ болѣе общепонятнымъ. Сія образованность есть часто нечаянный, но зрѣлый плодъ хорошаго, благовременно изданнаго коммерческаго учрежденія, нѣкоторыхъ правъ, законныхъ поощреній, дарованныхъ промышленности и торговлѣ, согласно съ истинными потребностями и выгодами народа и Государства. Такимъ отношеніемъ правительство можетъ точно преобразовать бытіе государственное въ извѣстный срокъ: можетъ населить и оживитъ пустыни, обогативъ города, обстроивъ села, разливъ благодѣянія довольства по званіямъ общества, неприхотливымъ въ требованіяхъ своихъ, искоренивъ невѣжество — стихію всякаго зла, праздность — мать всѣхъ пороковъ, и замѣнивъ ихъ бодрымъ трудолюбіемъ и благонамѣреннымъ просвѣщеніемъ — ручательствомъ порядка и политическаго долгоденствія правительствъ и народовъ.

Вопросъ, что такой-то державѣ не лучше ли быть исключительно земледѣльческою, или исключительно мануфактурною — давно разрѣшенъ на дѣлѣ^[5]. Раздѣленіе работъ конечно въ частной дѣятельности, но оно не сбыточно въ примѣненіи къ народамъ. Нельзя раздѣлить родъ человѣческій на непремѣнные цехи, или, какъ въ оркестрѣ роговыхъ инструментовъ, осудить каждый изъ нихъ брать всегда одну ноту и выражать одинъ звукъ. Во всякомъ случаѣ сей вопросъ не идетъ къ Россіи; въ ней есть время и мѣсто для всего. Опредѣленныя, готовыя системы ей не по росту, онѣ не могутъ обнять ее, какъ ни прикладывай ихъ, какъ ни растягивай, а все она съ какой нибудь стороны, но выдастся. Она переросла всѣ общекритическія мѣрки, всѣ извѣстные вопросы, ушла отъ всѣхъ вычисленій, выводимыхъ обыкновенными смѣтами соображеній. Къ тому-же Русскій созданъ промышленникомъ: онъ переимчивъ и предпріимчивъ. Таковъ онъ по способностямъ ума своего, таковъ и по необходимости своего физическаго положенія. Разстоянія между селеніями и городами, продолжительность зимъ, неудобность сообщеній — все понуждаетъ его омного- сложить свою дѣятельность и быть на всѣ руки. За то сколько сторукихъ, энциклопедическихъ ремесленниковъ найдете вы по деревнямъ, гдѣ и нѣтъ еще мануфактурныхъ заведеній. Что же быть должно, когда этимъ врожденнымъ способностямъ дастся опытное направленіе, когда принаровленное къ понятіямъ и къ потребностямъ ученіе распрямитъ заблужденія невѣжества и предразсудки самоучки^[6]? Если Русскій въ состояніи сдѣлать многое на авось, то что будетъ онъ способенъ сдѣлать на вѣрное? Въ наукѣ есть разсчетъ, въ самоучкѣ удача. Нѣтъ сомнѣнія, что нужно намъ пріобрѣсти еще многое, чтобы научиться пользоваться тѣмъ, чѣмъ владѣемъ, а именно нужно учиться. Многія фабрики наши въ управленіи у людей безграмотныхъ, и дѣло идетъ хорошо. Это явленіе любопытное и достойное замѣчанія, но не поощренія и подражанія. Мы видимъ слѣпцовъ, которые съ успѣхомъ занимаются рукодѣліями, это прекрасно, но изъ того не слѣдуетъ, чтобы зрячему не легче было достигнуть до искусства. Впрочемъ и въ этомъ отношеніи мануфактурная промышленность имѣетъ большое вліяніе на общее просвѣщеніе. Фабрика не можетъ существовать безъ нѣкотораго числа людей, умѣющихъ читать, писать и считать, слѣдовательно, безъ людей достойныхъ имени своего, ибо грамота есть неминуемое пополненіе дара слова, коимъ Творецъ отличилъ человѣка отъ прочихъ тварей. Здѣсь кстати изъявить желаніе, чтобы изданы были у насъ для простонароднаго употребленія нѣсколько технологическихъ руководствъ по разнымъ частямъ ремеслъ и художествъ. Нашему мастеровому негдѣ повѣрять свои догадки, не на чемъ утвердиться, онъ долженъ руководствоваться одними изустными преданіями и держаться того, что затвердилъ онъ въ ученикахъ. Если нѣкоторые изъ журналовъ нашихъ и содержатъ технологическія статьи, то не простымъ ремесленникамъ ими пользоваться: во первыхъ, весьма немногіе въ состояніи платить подписную цѣну журнала, во вторыхъ, статьи писаны обыкновенно языкомъ не понятнымъ для простолюдиновъ, а притомъ нѣтъ и не можетъ быть у насъ журнала, посвященнаго единственно такой то отрасли промышленности, или искусственности. Безъ необходимыхъ свѣдѣній всѣ средства физическія и нравственныя въ народѣ безплодны, или мертвые капиталы. Омраченная невѣжествомъ, праздностью и суевѣріемъ Испанія умирала съ голода на золотой почвѣ своей, какъ скупецъ на мѣшкахъ съ деньгами, которыхъ онъ въ пользу употребить не умѣетъ.

Промышленность наша не имѣетъ корней своихъ въ старинѣ, не имѣетъ за себя давности — исторической. Предки наши знали болѣе одни промыслы рыбные, звѣриные и заграничную торговлю. Оно такъ быть и надлежало: промышленность и дѣятельность торговли внутренней уже плоды высшей образованности. Нѣтъ почти ни одного дикаго народа, который не имѣлъ бы торговли съ сосѣдями, или пріѣзжими купцами, но многія и устроенныя державы нуждались долго въ выгодахъ, кои неминуемо слѣдуютъ за водвореніемъ мануфактурной промышленности и внутренней торговли. Мы однако же усматриваемъ изъ исторіи, что нѣкоторыя рукодѣлія были извѣстны предкамъ нашимъ и въ отдаленныя времена. Напримѣръ, искусство золотошвейное, доставлявшее древнимъ княжескимъ… почетныя украшенія для одежды ихъ, было въ употребленіи въ Россіи, прежде нежели во многихъ другихъ земляхъ Европейскихъ. Уже въ 1432 году существовали въ Москвѣ фабрики суконныя, которыя были разорены и выжжены Тахтамышемъ. Но истинныя основанія промышленности нашей были положены Петромъ, коего живоначальное имя сопряжено со всѣми успѣхами нашими на поприщѣ образованности государственной и гражданственной. Куда ни пойди въ Россіи, вездѣ найдешь глубокіе и вѣрные слѣды богатырской ноги его, до чего ни дотронешься, нигдѣ еще не остыло впечатлѣніе его мощной и пламенной руки.

ПРИМѢЧАНІЯ.

1) Баронъ Левъ Павловичъ Левенштернъ съ 1820 по 1828 годъ былъ вице-губернаторомъ въ Ревелѣ. Родственникъ его, баронъ Владиміръ Ивановичъ Левенштернъ (р. 1777 ум. 1858) въ русской литературѣ извѣстенъ своими Записками, недавно напечатанными въ Русской Старинѣ (1900—1902). Въ особенно дружественныхъ съ нимъ отношеніяхъ находились: графъ Нессельроде, князь Чернышовъ, графъ Воронцовъ и др.

2) Лѣтомъ 1824 года П. М. Строевъ сдѣлалъ Карамзину предложеніе составить Алфавитный Указатель или Ключъ къ Исторіи Государства Россійскаго. Исторіографъ согласился на это предложеніе и при этомъ онъ прежде всего попросилъ о слѣдующемъ: «Пожалуйте, замѣчайте ошибки; вамъ онѣ будутъ виднѣе, нежели мнѣ.» Все время, остававшееся свободнымъ отъ другихъ занятій, Строевъ посвящалъ этому по истинѣ египетскому труду. "Помню, " писалъ ко мнѣ, въ 1870 году, покойный М. А. Максимовичъ, «когда бывало ни зайдешь къ П. М. Строеву, жившему въ домѣ Селивановскаго на Дмитровкѣ, вѣчно застаешь его надъ Ключемъ къ Исторіи Карамзина». (Жизнь и Труды П. М. Строева. Спб. 1878, стр. 95).

3) Габбе — варшавскій знакомый князя П. А. Вяземскаго. Онъ служилъ въ Гвардейскомъ Литовскомъ полку и занимался литературою. Въ 1822 году онъ написалъ Похвальное Слово г-жѣ Сталь, на которое князь Вяземскій написалъ рецензію (Полное Собраніе Сочиненій князя П. А. Вяземскаго. Спб. 1878. I, 79—83). Уже по смерти Карамзина, 4-го іюля 1826 года, Габбе писалъ П. М. Строеву: «Не имѣя чести быть лично съ вами знакомымъ, но умѣя, со всѣми любителями русской исторіи, цѣнить общеполезные труды ваши и глубокія свѣдѣнія, я чувствую себя въ правѣ обратиться къ вамъ съ просьбою прямо, безъ посредниковъ. Года четыре тому назадъ принялся я за работу, совершенно механическую, за составленіе алфавитной росписи предметовъ къ Исторіи Государства Россійскаго; я не торопился работою, которая меня утомляла, но въ концѣ прошедшаго (1825) года узналъ я, что и вы занимаетесь симъ дѣломъ. Состязаться съ вами было бы съ моей стороны вовсе неблагоразумно; но потерять трудъ, которымъ въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ испытывалъ я мое терпѣніе, было бы весьма не утѣшительно. Нѣтъ ли возможности присоединить мое стараніе къ вашему искусству?» Но это соединеніе, само собою разумѣется, оказалось невозможнымъ, въ чемъ убѣдился и самъ Габбе, послѣ прочтенія «пріятныхъ строкъ», которыми Строевъ убѣдилъ своего конкуррента, что «трудъ его былъ напрасенъ». (Жизнь и Труды П. М. Строева. Спб. 1878, стр. 96).

4) 18-го февраля 1825 года Карамзинъ писалъ Дмитріеву: «Будучи и моложе, я не хотѣлъ сражаться съ нашими литературными забіяками. Ты говоришь о нападкахъ Булгарина; это передовое легкое войско, а главное еще готовится къ дѣлу, какъ мнѣ сказывали: Магницкій etc. etc. вступаются за Іоанна». Въ другомъ письмѣ Карамзина (отъ 9-го іюля 1825) читаемъ: «Мнѣ сказывали, что Министръ Просвѣщенія написалъ грозное письмо къ Магницкому за всѣ его доносы неосновательные.» (Письма H. М. Карамзина къ И. И. Дмитріеву. Спб. 1866, стр. 391, 399); а 31-го января 1826 года самъ Магницкій писалъ графу А. А. Аракчееву: «Я въ самомъ несчастномъ положеніи. Со мною сдѣланы вещи неслыханныя. Едва скончался Государь, я схваченъ какъ преступникъ, вывезенъ въ климатъ, для меня убійственный».

Магницкій былъ попечителемъ Казанскаго учебнаго округа и жилъ въ Петербургѣ. Императоръ Николай I приказалъ ему немедленно отправиться въ Казань. (Русская Старина 1901, мартъ, стр. 680).

5) Князь Андрей Петровичъ Оболенскій, р. 1-го августа 1769 г., ум. 19-го февраля 1862 г. По матери своей, княжнѣ Вяземской, сестрѣ князя Ивана Андреевича, князь Оболенскій состоялъ въ родствѣ съ княземъ Петромъ Андреевичемъ Вяземскимъ. Онъ былъ главою семейства Оболенскихъ, которое по выраженію Князя, «составляло особый, такъ сказать, міръ Оболенскихъ. Даже въ тогдашней патріархальной Москвѣ отличалось оно отъ другихъ какимъ-то благодушнымъ, свѣтлымъ и рѣзкимъ отпечаткомъ.»

6) Одна изъ сестеръ супруги князя П. А. Вяземскаго, княгини Вѣры Ѳедоровны (рожденной княжны Гагариной), княжна Надежда Ѳедоровна, была замужемъ за княземъ Борисомъ Антоновичемъ Святополкъ-Четвертинскимъ, роднымъ братомъ извѣстной Маріи Антоновны, въ замужествѣ Нарышкиной. У князя Бориса Антоновича и княгини Надежды Ѳедоровны были два сына: Борисъ, женатый на Ольгѣ Николаевнѣ Гурьевой, а другой сынъ умеръ холостой, и шесть дочерей: кн. Надежда Борисовна Трубецкая, кн. Прасковья Борисовна Щербатова, кн. Наталья Борисовна Шаховская, барон. Елисавета Борисовна, Марія Борисовна и Вѣра Борисовна. Послѣднія двѣ замужъ не выходили. Княжна Вѣра Борисовна постриглась въ монашество и основала въ родовомъ своемъ имѣніи Филимонкахъ (Московской губерніи Подольскаго уѣзда, близъ Остафьева) монастырь, въ которомъ похоронены всѣ Четвертинскіе. (Примѣчаніе графини Екатерины Павловны Шереметевой).

ПУШКИНЪ.

Пушкинъ.	Князь Вяземскій.
Предисловіе. «Изъ написаннаго Пушкинымъ, много затеряно, многое до сихъ поръ находится подъ спудомъ, благодаря безпечности и распущенности лицъ, владѣющихъ автографами покойнаго поэта.» (Стр. VI).	Не думаю.
Нѣкоторыя лица, владѣющія важными матеріалами, завистливо хранятъ ихъ въ своемъ портфелѣ, и, не дѣлая изъ нихъ сами никакого полезнаго употребленія, упорно отказываются подѣлиться ими съ кѣмъ бы то ни было… Подобный образъ дѣйствій… напоминаетъ извѣстную басню Эзопа: Собака на сѣнѣ. (Стр. VI—VII).	И это не вѣрно; не думаю, чтобы осталось что въ портфеляхъ.
"Анненковымъ положительно доказано, что стихотворенія: «Цѣль нашей жизни», "Гараль и Гальвина, « „Не помнишь ли ты, ваше благородье“… — также не принадлежатъ Пушкину.» (Стр. X).	Рѣшительно Пушкина. Онъ мнѣ ихъ читалъ. Это подражаніе пѣсни: T’en souviens tu etc. Беранже, котораго Пушкинъ не любилъ.
Для чего тебѣ, о Вигель. (Стр. XI).	Кажется Пушкина.
Къ Олениной, которой Митрополитъ прислалъ плодовъ изъ своего сада. (Стр. 5).	Кажется не Олениной, а Огаревой Елисаветѣ Сергѣевнѣ, которую Пушкинъ могъ встрѣчать у Карамзиныхъ.
Отъ всенощной, вечоръ, идя домой… (Стр. 6).	Едва ли Пушкина, окромѣ двухъ послѣднихъ стиховъ все прочее довольно вяло.
Вольность. Хочу воспѣть я вольность міру… (Стр. 13).	Кажется лучше было бы сказать: Хочу воспѣть свободу міру.
Открой мнѣ благородный слѣдъ Того возвышеннаго Галла, (ibid.).	Позднѣе Пушкинъ не писалъ бы этихъ двухъ Херасковскихъ стиховъ.
Ты ужасъ неба, срамъ природы. (Стр. 15).	Пустыя слова.
Когда на мрачную Неву Звѣзда полуночи сіяетъ и пр. (Стр. 16).	Едва ли не лучшая строфа. Тутъ Пушкинъ былъ дома, живописецъ слова… За исключеніемъ нѣкоторыхъ сильныхъ и счастливыхъ стиховъ остальное довольно слабо.
Кинжалъ. О, Зандъ! твой вѣкъ угасъ на плахѣ. Но добродѣтели святой Остался блескъ въ казненномъ прахѣ: Въ твоей Германіи ты грозной тѣнью сталъ, И на торжественной могилѣ, Грозя бѣдой преступной силѣ, Горитъ безъ надписи кинжалъ. (Стр. 18-20).	Глупое преступленіе Занда не стоило такихъ восторженныхъ стиховъ. Если нашелся бы убійца на Булгарина, сталъ ли бы Пушкинъ воспѣвать и его?
Сказали разъ царю… (Стр. 21).	Рѣчь идетъ о графѣ (князѣ) Воронцовѣ.
Десятая Заповѣдь. (Стр. 27-28).	Послѣдніе 4 стиха какъ-то не клеятся къ предыдущимъ,
Иной имѣлъ мою Аглаю. (Стр. 29).	На Давыдова жену, Александра Львовича, впослѣдствіи вышедшую замужъ за Себастіани.
Съ Северину. Твой дѣдъ портной и пр. (Стр. 49).	Не смотря на эти стихи, о которыхъ Сѣверинъ вѣроятно зналъ, онъ прислалъ мнѣ 100 р. серебр. изъ Мюнхена на памятникъ Пушкина, какъ только была обнародована подписка. «Хотя Пушкинъ меня и не жаловалъ», писалъ онъ (или что-то подобное), «посылаю тебѣ» и проч. А что дѣлается съ памятникомъ и съ собранными деньгами? Все кануло въ воду.
Конецъ стихотворенія Вишня. (Стр. 71).	Не могъ въ 1815 году Пушкинъ написать такіе безобразные стихи — развѣ гораздо ранѣе: Пастухъ то зрѣть могъ, и многіе другіе стихи черезъ чуръ плохи. И во всякомъ случаѣ охота печатать такую дрянь. Это худая услуга и литтературѣ и памяти Поэта.
Второе посланіе къ Аристарху. Сей старецъ дорогъ намъ и пр. (Стр. 79).	Хорошо было Министерство Просвѣщенія и въ рукахъ Шишкова, нечего сказать.
Пестелю. Снесемъ иль нѣтъ главу свою… (Стр. 89).	Должно быть отрывокъ чего-то, или экспромтъ, сказанный за обѣдомъ, или ужиномъ.
На воцареніе Александра I. Сказалъ деспотъ… и пр.	Пушкинъ едва родился во время воцаренія. (Стр. 91).
Николаю I. Великій государь и пр. (Стр. 93).	Не думаю, чтобы стихи были Пушкина.
Къ портрету Аракчеева. Холопъ вѣнчаннаго солдата! Ты стоишь лавровъ Герострата, Иль смерти нѣмца Коцебу; А впрочемъ — . . . . . . . . . . . . ! (Стр. 97).	Вовсе не на Аракчеева, а на Стурдзу, написавшаго современно смерти Коцебу политическую записку о Нѣмецкихъ Университетахъ. Второй стихъ пропущенъ: Благослови свою судьбу. Послѣдній послѣ прибавленъ, а можетъ быть и не Пушкинымъ. Когда эти стихи ходили по рукамъ, пятаго стиха не было.
Надпись къ Исакіевской церкви. Сей храмъ трехъ царствъ изображенье: Гранитъ, кирпичъ и разрушенье. (Стр. 96).	Стихи написаны гораздо ранѣе Пушкина. Первые написанные при Павлѣ: Се памятникъ двухъ царствъ: Обѣимъ имъ приличный, Низъ мраморный, а верхъ кирпичный.
Князю А. Н. Голицыну. III. Онъ добрый малый, братъ сестрицамъ Онъ не былъ золъ ни для кого; Скажите правду, князь Голицынъ, Ужъ не повѣсить ли его? (Стр. 98-99).	Не говорится ли здѣсь о Василіи Львовичѣ Пушкинѣ? Впрочемъ не очень понимаю значенія и соли этихъ стиховъ.
Про себя. Великимъ быть желаю и пр. (Стр. 102).	Едва ли Пушкина, во всякомъ случаѣ стихи довольно пошлые.
Автору Исторіи Государства Россійскаго. I. Въ его Исторіи изящность, простота и пр. II. На плаху истину влача и пр. (Стр. 103).	Я убѣжденъ, что стихи не Пушкина.
Сошлися школьники и вскорѣ Одинъ изъ нихъ кой-какъ рецензію скропалъ, Въ которой ясно доказалъ, Что горе отъ ума — не рецензента горе. (Стр. 104).	И эти стихи не должны быть Пушкина. Онъ не высоко цѣнилъ дарованіе и комедію Грибоѣдова.
Жуковскому. Изъ савана одѣлся онъ въ ливрею и пр. (Стр. 105).	Не Пушкина, а Александра Бестужева, что подтверждается братомъ его въ Русской Старинѣ Семевскаго.
Князь Шаликовъ, газетчикъ нашъ печальный. (Стр. 109).	Врядъ ли Пушкина, развѣ Соболевскаго съ содѣйствіемъ Пушкина.
А. Н. Муравьеву, послѣ представленія трагедіи его Битва при Тиверьядѣ. Не всѣхъ бѣснующихъ людей и пр. (Стр. 111).	Не думаю, чтобы эта грубая эпиграмма принадлежала Пушкину.
Нѣтъ подлѣе до Алтая, и пр. (Стр. 113).	И это скорѣе Соболевскаго.
Эпиграммы на Булгарина. II. Булгаринъ — вотъ полякъ примѣрный, и пр. (Стр. 114—115).	Эта эпиграмма не Пушкина, а моя.
III. Лелѣешь ты свои красы, и пр. (Стр. 115).	Нѣтъ повода полагать, что эпиграмма написана на Булгарина.
Льву Сергѣевичу Пушкину. Нашъ пріятель Пушкинъ Левъ и пр. (Стр. 120).	Тоже не должно быть Пушкина. Про брата не сказалъ бы онъ: Нашъ пріятель…
Княжнѣ С. А. Урусовой (впослѣдствіи княгиня Радзивилъ). (Стр. 125).	Не полагаю, чтобы эти стихи принадлежали Пушкину. Мадригалъ довольно пошлый и приторный. Во всякомъ случаѣ не написанъ онъ княжнѣ Урусовой. Пушкинъ былъ влюбленъ въ сестру ея графиню Пушкину.
Библіографическая статья о сочиненіяхъ Пушкина. "О ты, который съ дѣтскихъ лѣтъ, " относится къ М. Л. Яковлеву. (Стр. 136).	Товарищъ Пушкина по Лицею Яковлевъ былъ сенаторомъ въ Петербургѣ.
Къ М. Ѳ. Орлову. (Стр. 143).	Къ Алексѣю Ѳедоровичу.
Къ Ѳ. Ф. Юрьеву. Гдѣ съ громкимъ смѣхомъ сладострастья… (Стр. 147).	Что это значитъ?
Рѣдѣетъ облаковъ летучая гряда… Когда на хижины сходила ночи тѣнь, И дѣва юная во мглѣ тебя искала, И именемъ своимъ подругамъ называла.
Они были исключены Пушкинымъ по особымъ причинамъ, которыхъ теперь не существуетъ, и потому ихъ нечего относить въ примѣчанія, какъ это сдѣлали гг. Анненковъ и Геннади. (Стр. 147).	И это что значитъ, не понимаю.
Адели. По словамъ г. Плетнева, стихотвореніе это написано къ дочери А. Л. Давыдова декабриста… (Стр. 150).	Совсѣмъ не декабриста. Декабристомъ былъ братъ его Василій Львовичъ.
Помѣтка Пушкина: « Услышалъ о смерти Рылѣева, Пестеля, Муравьева, Каховскаго, Бестужева 24-го іюля.» (Стр. 155).	Пушкинъ вѣроятно записалъ бы о казни, а не просто о смерти.
Аріонъ. Это стихотвореніе имѣетъ отношеніе къ людямъ, замѣшаннымъ въ дѣлѣ 14-го декабря. Поэтъ былъ одинъ изъ тѣхъ немногихъ, которые уцѣлѣли отъ тогдашней невзгоды. (Стр. 161).	Какъ же не уцѣлѣть, когда онъ не принадлежалъ къ заговору. Напротивъ Императоръ вызвалъ Пушкина изъ ссылки.
Въ Альбомъ. Написано фрейлинѣ А. О. Россети, выданной, впослѣдствіи, в. к. Михаиломъ Павловичемъ замужъ за Смирнова, нынѣ сенатора. (Стр. 162).	Вздоръ. Россети была фрейлиною Императрицы. По своей волѣ вышла замужъ за Смирнова; и Великій Князь тутъ ни причемъ.
Когда великое совершалось торжество. Стихи написаны по тому случаю, что на выставкѣ около картины Брюлова, изображающей распятіе, были поставлены часовые, для предупрежденія тѣсноты отъ толпы. (Стр. 163).	Вѣроятно написаны потому, что въ Страстную Пятницу въ Казанскомъ Соборѣ стоятъ солдаты на часахъ у плащаницы.
Мѣдный Всадникъ. Россію вздернулъ на дыбы! (Стр. 166).	Мое выраженіе, сказанное Мицкевичу и Пушкину, когда мы проходили мимо памятника. Я сказалъ, что этотъ памятникъ символическій. Петръ скорѣе поднялъ Россію на дыбы, чѣмъ погналъ ее впередъ.
Евгеній Онѣгинъ. Отрывокъ (слѣдуетъ къ XVII строфѣ 3-й главы). Но ты губернія Псковская, Теплица юныхъ дней моихъ, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но, уважая русскій духъ, Простилъ бы имъ. . . . . . . . . . . . . . . .и жеманство, Но какъ простить имъ модный бредъ И неуклюжій этикетъ. (Стр. 174—175).	17-я строфа 3-й главы, начало разговора Татьяны съ нянею. Къ чему-же тутъ Псковская губернія? Если простить имъ жеманство, то можно простить и модный бредъ и этикетъ, что почти одно и то же.
Исторія Пугачевскаго бунта. «Исторія Пугачевскаго бунта» напечатана почти безъ измѣненій и этимъ она обязана цензурѣ Императора Николая Павловича… Одна изъ глазъ вложена была въ листъ бумаги, на которомъ были написаны имена, пріѣзжавшихъ къ Пушкину съ визитомъ: «Креницыны Петръ и Александръ.» Какъ бы негодуя на подобное небреженіе при представленіи рукописи, Государь подчеркнулъ ихъ и подписалъ: «Что такое?» (Стр. 178).	Просто любопытство. Никакого негодованія тутъ незамѣтно.
«Князь Голицынъ, нанесшій первый ударъ Пугачеву, былъ молодой человѣкъ и красавецъ. Императрица замѣтила его въ Москвѣ на придворномъ балѣ (въ 1775 г.) и сказала о немъ: „Какъ онъ хорошъ! настоящая куколка!“ Это слово было гибелью для Голицына. Шепелевъ вызвалъ Голицына на поединокъ и закололъ, сказываютъ, измѣннически. Молва обвинила Потемкина.» (Стр. 182—183).	Почему-же Потемкинъ терпѣлъ другихъ любимцевъ?
«Процесса Пугачева, къ сожалѣнію, я (Пушкинъ) не читалъ, не смѣвъ распечатать безъ Высочайшаго на то соизволенія». (Стр. 183).	Какъ-же Пушкинъ не испросилъ его?
Приложенія къ сочиненіямъ Пушкина. (Стр. 185—212). Записки Пушкина. «Голосъ обольщеннаго Вольтера не избавитъ ея (Екатерины) славной памяти отъ проклятія Россіи». (Стр. 189).	Кстати скажешь здѣсь нынѣшнимъ языкомъ: что за экзажерація.
«Княжнинъ умеръ подъ розгами и Фонвизинъ, котораго она (Екатерина) боялась, не избѣжалъ бы той же участи, если бы не чрезвычайная его извѣстность». (Стр. 190).	Трагедія Вадимъ напечатана была, кажется, по смерти Княжнина, и Княжнинъ при жизни своей пользовался извѣстностію не менѣе Ф. Визина. Все это сказано Пушкинымъ не справедливо.
«Фарса нашихъ депутатовъ, столь непристойно разыгранная, имѣла въ Европѣ свое дѣйствіе… Простительно было Фернейскому философу превозносить добродѣтели Тартюфа въ юбкѣ и коронѣ: онъ не зналъ, онъ не могъ знать истины; но подлость русскихъ писателей для меня не понятна». (Стр. 191).	Не понятна также и запальчивость Пушкина.
Этотъ отрывокъ написанъ Пушкинымъ въ Кишиневѣ въ 1821 году и сохранился въ сборникѣ H. С. Алексѣева. (Стр. 191).	Это объясняетъ запальчивость Пушкина. Хоть онъ и не принадлежалъ къ заговору, который пріятели таили отъ него, но онъ жилъ и раскалялся въ этой жгучей и вулканической атмосферѣ. Всѣ мы болѣе или менѣе дышали и волновались этимъ воздухомъ.
Вильгельмъ Карловичъ Кюхельбекеръ, товарищъ Пушкина по Лицею, былъ приговоренъ, за 14 декабря, къ каторжной работѣ. 14 декабря 1835 года онъ изъ Свеаборгской крѣпости отправленъ въ Сибирь. (Стр. 192—193).	За что спустя десять лѣтъ былъ онъ сосланъ въ Сибирь? Облегченіе ли это или усиленіе наказанія?
«Царю не должно сближаться лично съ народомъ. Чернь перестаетъ скоро бояться таинственной власти и начнетъ тщеславиться своими сношеніями съ государемъ». (Стр. 195).	?
"17. 6-го октября 1834 г. Дмитріевъ предлагалъ Императору А. Муравьева въ сенаторы. Царь отказался начисто и, помолчавъ, объяснилъ на то причину. Онъ былъ въ заговорѣ Падена и Паленъ заставилъ Муравьева писать конституцію — и между тѣмъ произошло дѣло 11 марта. (Стр. 200).	Не Панина ли? Паленъ, думаю, не помышлялъ о конституціи. А графъ Никита Петровичъ, сколько мнѣ извѣстно, всегда дѣйствовалъ въ этомъ смыслѣ и духѣ.
Путешествіе въ Арзрумъ. "Я передалъ Ермолову слово графа Толстого, что Паскевичъ такъ хорошо дѣйствовалъ въ Персидскую компанію, что умному человѣку осталось бы только дѣйствовать похуже, чтобы отличиться отъ него. (Стр. 206).	Что то не понятно.
«Онъ (Паскевичъ или Ермоловъ?) недоволенъ Исторіей Карамзина: онъ желалъ бы, чтобы пламенное перо изобразило переходъ русскаго народа отъ ничтожества къ славѣ и могуществу». (Стр. 206).	Карамзинъ не дописалъ Исторіи. Гдѣ же ему было взять славу и могущество, когда ихъ еще не было?
Журнальныя статьи. Мысли въ дорогѣ. (Стр. 207—211).	Выписки изъ знаменитаго путешествія Радищева.
Стихотворенія, напечатанныя въ журналахъ, но не вошедшія въ послѣднее изданіе Сочиненій Пушкина. (Стр. 213—221). На выздоровленіе Лукулла. «Подражаніе латинскому»; но это несправедливо. Подобно "знаменитому посланію Рылѣева: "Къ Временщику, « выданному имъ за подражаніе Персію, оно только прикрыто этою надписью отъ подозрительности ценсуры.» (Стр. 214).	?
"Стихи написаны на выздоровленіе графа Шереметева. Онъ былъ тогда бездѣтенъ, — и все его состояніе должно было перейти къ С. С. Уварову (еще не графу и не богачу). (Стр. 214).	Нѣтъ, онъ былъ уже богатъ.
"Эта стихотворная шутка была, какъ говорятъ, источникомъ всѣхъ огорченій Пушкина и, наконецъ, причиной его смерти. (Стр. 216).	Никакого основанія нѣтъ этой догадкѣ.
Воспитанница Музъ, прелестна Катерина! На смерть Кутузова. (Стр. 220—221).	Дѣйствительно оба стихотворенія написаны Алексѣемъ Михайловичемъ Пушкинымъ. Первое къ Екатеринѣ Петровнѣ Луниной, славящейся своимъ пѣніемъ — впослѣдствіи графиня Риччи.

ОПАСНЫЙ СОСѢДЪ

Василія Львовича Пушкина.

Изданіе. Въ трактирахъ съ плясунами. (Стр. 5).	Князь Вяземскій. «Въ подлинникѣ: съ ямщиками.»
Дивились двоицѣ, на бѣгъ ея взирая. Позволь, Варяго-Россъ, угрюмый нашъ пѣвецъ, Славянофиловъ кумъ, взять слово въ образецъ. (Стр. 7).	«Князь Шахматовъ въ стихотвореніи на имя Шишкова употребилъ выраженіе двоица коней вмѣсто пара. Каченовскій въ своемъ Вѣстникѣ Европы сказалъ, что хорошо, что поэтъ пріѣхалъ не на тройкѣ.»
Херы съ покоями сцѣплялись по стѣнамъ. (Стр. 8).	«Забавно, что этотъ стихъ Жуковскаго.»
Свѣтъ въ черепкѣ погасъ, и близокъ былъ сундукъ… (Стр. 13).	«Батюшковъ восхищенъ стыдливостію и деликатностью этого стиха.»
Благопристойности ничто не нарушало. (Стр. 16).	«Этотъ стихъ въ этомъ мѣстѣ прелесть.»

---

1. Родная сестра Карамзина Екатерина Михаиловна была въ замужствѣ за Казанскимъ помѣщикомъ С. А. Кушниковымъ; а дочь ихъ Софья Сергѣевна была въ замужствѣ за Дмитріемъ Гавриловичемъ Бибиковымъ. Дѣдъ Дмитрія Сергѣевича Сипягина, Николай Мартьяновичъ Сипягинъ, былъ женатъ на Елисаветѣ Сергѣевнѣ Кушниковой. Н. Б.
2. Князя Павла Петровича Вяземскаго. Н. Б,
3. Тутъ Провидѣніе ничему не причастно. Это наборъ словъ. Все равно сказать, что извѣстное извѣстно, а неизвѣстное неизвѣстно, не только темно. Но если бы не рылись, не шевелили неизвѣстнаго, не было бы и положительнаго…. Зачѣмъ мистику вводить въ промышленность: пора бы её исключить и изъ исторіи. Замѣчаніе неизвѣстнаго.
4. Эту мысль можно сосредоточить въ слѣдующую формулу: съ наименьшими средствами большіе результаты — по русскому выраженію народному: копейку ребромъ поставить.
5. Мнѣ кажется, всю эту статью можно преобразовать. Понятія и выраженія сбивчивы и почти противорѣчатъ вышесказанному, которое можно вообще примѣнить къ промышленности въ обширномъ смыслѣ. Вдругъ переходъ къ промышленности фабричной; раздѣленія съ земледѣліемъ уже не дѣлается, и понятія о государственномъ земледѣліи и торговлѣ устарѣли. Примѣчаніе неизвѣстнаго.
6. Патріотическая выходка не совсѣмъ точна, потому что русскій самоучка не ремесленникъ, а таковъ всякій народъ, находящійся на одинаковой степени образованности. Примѣчаніе неизвѣстнаго.