Князь А. А. Безбородко (Карнович)/ДО

Князь А. А. Безбородко
авторъ Евгений Петрович Карнович

Опубл.: 1884. Источникъ: az.lib.ru

Евгений Петрович Карнович

Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий

Князь А. А. Безбородко

I
Отзывъ Екатерины о своей государственной дѣятельности. — Участіе въ этой дѣятельности французскихъ мыслителей и г-жи Жоффренъ. — Положеніе тогдашнихъ государственныхъ людей въ Россіи. — Секретари императрицы. — Ихъ обязанности. — Орловъ, Потемкинъ и Зубовъ. — Смѣшеніе понятій о государственныхъ людяхъ и «знатныхъ особахъ».

«Всѣ порютъ, одна только я крою» — говаривала императрица Екатерина II, примѣняя эти слова не къ женскимъ рукодѣльямъ, которыми она, какъ извѣстно, вовсе не занималась, а къ устройству и управленію русскаго государства, надъ чѣмъ она трудилась въ теченіе слишкомъ тридцати-четырехъ лѣтняго своего царствованія. Эти горделивыя, отзывающіяся самовосхваленіемъ слова она повторяла и въ своихъ письмахъ къ современнымъ иностраннымъ мудрецамъ, когда поставляла имъ на видъ все то, что было сдѣлано въ Россіи во время ея правленія. Разумѣется, нельзя оспоривать, что въ своей державѣ Екатерина II была главною государственною закройщицею, чему, конечно, способствовалъ ея быстрый и обширный умъ, а въ послѣдствіи и навыкъ къ веденію государственныхъ дѣлъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ слѣдуетъ, однако, признать, что этой вѣнчанной «закройщицѣ» присылались государственныя выкройки преимущественно оттуда, откуда шли въ Россію и модные фасоны, т. е., изъ Франціи. По крайней мѣрѣ, такъ было до послѣднихъ годовъ ея царствованія, когда начавшаяся во Франціи революція побудила государыню измѣнить ея прежнюю, и внѣшнюю, и внутреннюю, политику. Извѣстно, что знаменитый «Наказъ» была, составленъ Екатериною подъ прямымъ вліяніемъ смѣлыхъ французскихъ мыслителей, а къ составленію «греческаго проэкта» побудилъ ее Вольтеръ, вызывавшій въ ней сочувствіе къ древней Греціи. Такимъ образомъ къ числу «русскихъ» государственныхъ людей екатерининскихъ временъ слѣдуетъ присоединить: Вольтера, Дидро, д’Аламбера и въ особенности извѣстнаго барона. Гримма, оракула тогдашнихъ европейскихъ кабинетовъ, мнѣніями котораго преимущественно дорожила Екатерина. Лица эти, хотя и безчиновныя по «табели о рангахъ», были, однако, въ сущности «тайными», и, пожалуй, даже и «дѣйствительными тайными совѣтниками» ея величества императрицы всероссійской и въ значительной степени руководили ея начинаніями. При ней въ государственныя дѣла Россіи вмѣшивались, по временамъ даже иностранныя особы женскаго пола. Такъ, напримѣръ, г-жа Біельке и слывшая во Франціи въ свое время отъявленною умницей госпожа Жоффренъ, по поводу изданія «Дворянской Граматы» сообщала императрицѣ свои замѣчанія и, между прочимъ, сдѣлала запросъ: почему, въ силу этой «Граматы», древніе дворянскіе роды должны быть вносимы въ шестую часть родословной книги, т. е., въ послѣднюю ея часть, тогда какъ, занимая въ средѣ дворянства самое почетное мѣсто, они, какъ казалось г-жѣ Жоффренъ, должны были бы подлежать внесенію въ первую часть? Эта же самая госпожа Жоффренъ приставала, въ своихъ письмахъ, къ императрицѣ, съ докукою, чтобы въ Россіи, по образцу Франціи, было учреждено среднее сословіе, представляя надлежащіе по сему предмету соображенія и доводы. Поэтому, когда государыня издала «Городовое Положеніе», то она поспѣшила увѣдомить госпожу Жоффренъ, что желаніе ея исполнено, такъ какъ въ Россіи изъ городскихъ обывателей учреждено особое самостоятельное среднее сословіе, соотвѣтствующее французскому «tièr s-état».

Князь А. А Безбородко. Съ гравированнаго портрета, приложеннаго къ XXVI т. «Сборника Императорскаго Историческаго Общества», рѣз. на деревѣ А. И. Зубчаниновъ.

При указанныхъ выше условіяхъ, т. е. при кройкѣ государственныхъ дѣлъ самою Екатериною и при доставкѣ фасоновъ и даже подкладки изъ-чужа, для самостоятельной дѣятельности коренныхъ русскихъ государственныхъ людей оставалось иногда не слишкомъ много простора, хотя они, вопреки словамъ императрицы, не только пороли, но еще или сметывали то и другое на живую нитку, или сшивали въ строчку. Работа эта предоставлялась собственно ея секретарямъ, которые частію переводили съ французскаго что либо написанное императрицею, исправляли ея крайне неправильный русскій языкъ, или на этомъ языкѣ развивали ея мысли, изложенныя въ общихъ словахъ. Но такія дѣла, бывшія на рукахъ ближайшихъ сотрудниковъ Екатерины, нельзя назвать дѣлами государственными, въ настоящемъ смыслѣ этихъ словъ, такъ какъ, по существу, они должны считаться только дѣлами канцелярскими. Секретарямъ ея не было предоставлено права ни почина, ни совѣщательнаго голоса. Они были только тѣмъ, чѣмъ были въ старину царскіе дьяки, и по кругу опредѣленной для нихъ дѣятельности были равносильны современнымъ намъ директорамъ, правителямъ канцелярій, и дѣлопроизводителямъ, не имѣющимъ личной самостоятельности по направленію поручаемыхъ имъ дѣлъ. Такъ это предполагалось, но на дѣлѣ выходило порою нѣсколько иначе.

Что касается сановниковъ, стоявшихъ, какъ выражались нѣкогда, у кормила правленія, то, конечно, и они не могли пользоваться такою достаточною самостоятельностію, при которой вполнѣ обнаружились бы ихъ способности и дарованія, такъ какъ всѣ ихъ предначертанія и предположенія по общимъ государственнымъ дѣламъ зависѣли исключительно отъ благоусмотрѣнія самой государыни, не говоря уже о томъ, что имъ приходилось очень часто приноровляться къ воззрѣніямъ Монтескье, Вольтера и т. д., и согласоваться преимущественно съ вѣяніями Запада. Едва ли мы ошибемся, если скажемъ, что исключеніе въ этомъ случаѣ составляли при ней только двѣ личности: графъ, впослѣдствіи князь Григорій Орловъ, стоявшій, впрочемъ, весьма непродолжительное время у дѣлъ, и князь Потемкинъ. Оба они вмѣстѣ съ тѣмъ были люди случая. Первый изъ нихъ не проявилъ особенной дѣятельности въ качествѣ государственнаго человѣка, послѣднему-же такое названіе можетъ быть присвоено, но и то условно. По вполнѣ вѣрному отзыву графа С. Р. Воронцова, «Потемкинъ ни намѣреній постоянныхъ, ни плановъ опредѣлительныхъ пи на что не имѣлъ, а колобродилъ, такъ какъ всякая минута вносила въ голову мысль, одна другую опровергающую». Другой современникъ писалъ: «у Потемкина полетъ орла и непостоянство ребенка». Сама императрица признавала умственное превосходство Потемкина надъ собою и дала ему неограниченную власть и полную свободу дѣйствій, такъ что Потемкинъ стоялъ въ исключительномъ положеніи и нѣкоторое время былъ владыкою надъ помыслами и волею своей повелительницы. За тѣмъ всѣ прочіе служебные дѣятели, которые являлись или только промелькнули въ царствованіе Екатерины II, въ знатности, почетѣ и во власти, были или только людьми случайными, баловнями счастья, — разумѣется относительнаго, — или же людьми дѣловыми съ большею или меньшею добросовѣстностію, а также съ большимъ или меньшимъ умѣніемъ исполнявшіе предначертанія самой государыни. Они были исполнителями ея воли, полезными, въ иныхъ случаяхъ, совѣтниками, передатчиками на бумагѣ ея личныхъ воззрѣній, но никто изъ нихъ не имѣлъ самостоятельности и тѣмъ еще менѣе преобладающаго, — въ смыслѣ общаго государственнаго управленія — надъ нею вліянія. Они оставались только на степени ея помощниковъ, такъ что ихъ никакъ нельзя назвать «государственными людьми», не смотря на всѣ усилія ихъ жизнеописателей, некрологистовъ, біографовъ и панегиристовъ. Въ послѣдніе годы ея царствованія князь Зубовъ пытался-было, при поддержкѣ со стороны самой Екатерины, явиться въ обликѣ государственнаго мужа, но надменный и всемогущій, а вмѣстѣ съ тѣмъ ограниченный по уму временщикъ не имѣетъ права притязать на дѣйствительность такого значенія, и, конечно, ни одинъ добросовѣстный историкъ не отведетъ князю Зубову почетнаго мѣста въ русской исторіи, а упомянетъ о немъ лишь въ дворцовыхъ лѣтописяхъ.

Въ былую пору у насъ обыкновенно смѣшивали понятіе о государственномъ человѣкѣ съ понятіемъ о знатной особѣ. Достаточно было кому нибудь, по какимъ бы то ни было причинамъ, достигнуть высокаго положенія на службѣ или даже хоть при дворѣ, чтобы быть причисленнымъ къ сонму государственныхъ людей. Тогда случайность и фаворъ не отличались отъ дѣйствительныхъ выдающихся способностей, заслугъ и служебныхъ трудовъ, понесенныхъ сановникомъ на пользу родной страны, и была пора, когда даже простеца графа Алексѣя Кирилловича Разумовскаго могли считать государственнымъ человѣкомъ. Это, впрочемъ, понятно. Если и въ настоящее время у насъ нѣтъ средствъ для правильной и безпристрастной оцѣнки выдвинувшихся впередъ сановниковъ, то слиткомъ сто лѣтъ тому назадъ такихъ средствъ было еще менѣе. Внѣшній блескъ высокопоставленнаго лица ослѣплялъ его современниковъ, а слѣдующее за тѣмъ поколѣніе тоже увлекалось этимъ ложнымъ блескомъ и приписывало знатной особѣ лично такія дѣянія, въ отношеніи которыхъ существовала только его подпись какъ служебнаго представителя; тогда какъ двигателемъ, направителемъ и исполнителемъ государственныхъ дѣлъ онъ въ сущности вовсе не былъ, а закрѣплялъ лишь нѣкоторыя наиболѣе важныя бумаги своимъ рукоприкладствомъ.

II
Школы государственной мудрости. — Значеніе такихъ школъ. — Условія ихъ преемственности. — Вліяніе государственныхъ переворотовъ. — Случайные люди. — Государственные люди при Петрѣ Великомъ. — Безцвѣтность нашихъ государственныхъ людей прежняго времени. — Времена Елизаветы Петровны. — Недостатокъ въ государственныхъ людяхъ ко времени воцаренія Екатерины II. — Вліяніе женскаго правленія.

Извѣстно, что въ области разныхъ наукъ и искусствъ признаётся существованіе такъ называемыхъ «школъ», т. е. преемственность знаній и направленій установившихся подъ вліяніемъ или подъ непосредственнымъ руководствомъ личностей, особенно выдавшихся на ученомъ или художественномъ поприщѣ. Существованіе такихъ «школъ» допускается обыкновенно и по веденію государственныхъ дѣлъ, т. е., допускается подготовка какимъ нибудь государственнымъ дѣятелемъ если и не прямого себѣ преемника, то хоть такого, который заступитъ его мѣсто въ болѣе или менѣе близкомъ будущемъ и станетъ дѣйствовать въ духѣ своего предшественника. Такъ какъ занятіе той или другой высокой должности въ системѣ государственнаго управленія зависитъ не отъ чьего либо личнаго къ тому предрасположенія или стремленія, а отъ различныхъ случайностей, то подготовка въ «школахъ» государственной мудрости очень рѣдко ведетъ къ предположенной цѣли. Тогда какъ ученый, писатель, живописецъ, актеръ могутъ совершенно свободно слѣдовать и подражать повліявшимъ на него образцамъ, — если только собственное его дарованіе не откроетъ ему новаго самостоятельнаго пути — въ кругу государственной дѣятельности являются иныя условія. Здѣсь уже не можетъ быть полной свободы, такъ какъ нерѣдко рядъ уступокъ необходимыхъ для того, чтобъ сохранить иногда хоть нѣкоторую долю вліянія, заставляетъ государственнаго человѣка не только уклоняться отъ намѣченной имъ заранѣе цѣли, но и отъ того образа дѣйствій, который онъ желалъ бы себѣ усвоить. Положеніе въ такомъ случаѣ бываетъ очень шаткое и болѣе обыкновеннымъ его послѣдствіемъ оказывается или окончательное или временное удаленіе извѣстнаго лица отъ государственныхъ дѣлъ. Такая участь почти всюду и во всѣ времена постигала видныхъ государственныхъ дѣятелей, и потому существованіе той или другой ихъ «школы», какъ существованіе не самостоятельное, а только случайное, не можетъ продолжаться въ правильной и устойчивой преемственности.

Если замѣчаніе это можетъ быть примѣнено ко всѣмъ странамъ и ко всякой порѣ, то оно въ особенности примѣнимо къ Россіи и притомъ, преимущественно къ Россіи въ первой половинѣ XVIII столѣтія, когда династическіе перевороты имѣли такое сильное и неизбѣжное вліяніе на личный составъ высшаго государственнаго управленія. При подобныхъ переворотахъ о духовной преемственности въ упомянутомъ составѣ не могло быть и рѣчи. Все зависѣло отъ случая, и потому въ ту пору люди «случайные» и являлись у насъ въ образѣ людей государственныхъ. Возможна ли была правильная преемственность по управленію государственными дѣлами, если даже верховная власть неожиданно и быстро переходила отъ одного лица къ другому? При чемъ вновь водворявшееся правительство непріязненно смотрѣло на предшествовавшее, а представители его внушали къ себѣ и недовѣріе и часто даже злобу въ тѣхъ, которые неожиданно становились могучею сплою. Вслѣдствіе этого, при дворѣ являлись новыя лица, которыя и распредѣляли различныя отрасли государственнаго управленія между своими родственниками, любимцами, близкими людьми и болѣе или менѣе преданными сторонниками.

Петръ Великій какъ будто создалъ около себя какую-то новую школу государственныхъ людей, которыхъ въ недавнее время у насъ, воспользовавшись однимъ стихомъ Пушкина изъ поэмы «Полтава», стали называть его «птенцами», но совсѣмъ не въ томъ похвальномъ смыслѣ, въ какомъ употребилъ это слово нашъ знаменитый поэтъ. Возникновеніе такой школы было необходимымъ послѣдствіемъ преобразованій, предпринятыхъ, а отчасти и исполненныхъ Петромъ. Крутой переворотъ въ общемъ государственномъ управленіи неизбѣжно долженъ былъ вызвать особыхъ представителей новаго порядка. При этомъ, помимо вопросовъ объ ихъ достоинствахъ, способностяхъ, пригодности и подготовкѣ, замѣчается еще одна особенность, объусловленная силою обстоятельствъ того времени. Въ средѣ государственныхъ людей, окружавшихъ Петра, бросается прежде всего въ глаза своего рода странная смѣсь ея личнаго состава. Въ ней были: представители старѣйшаго московскаго боярства — князь Ромодановскій и Стрѣшневъ; какъ бы перешагнувшій черезъ рубежъ московской старины, мальтійскій кавалеръ и графъ Шереметевъ, потомокъ древняго боярскаго рода. Отрасли Рюриковичей — князья Долгорукіе и князь Рѣпнинъ; отрасль Гедиминовичей — европейски образованный для той поры князь Дмитрій Михайловичъ Голицынъ; обрусѣвшій потомокъ древнихъ королей шотландскихъ — Брюсъ; бывшій нѣкогда сторонникъ Милославскихъ — злѣйшихъ враговъ царя Петра — Петръ Толстой, а во главѣ всѣхъ ихъ стоялъ первый любимецъ государя, взятый изъ простонародья и сдѣлавшійся свѣтлѣйшимъ княземъ и герцогомъ Ижорскимъ — Александръ Меньшиковъ. На менѣе видныхъ мѣстахъ при Петрѣ Великомъ были: сынъ нѣмецкаго заграничнаго пастора Остерманъ; сынъ органиста лютеранской церкви въ Москвѣ Ягужинскій и выдвинувшійся изъ сѣрыхъ русскихъ людей кабинетъ-секретарь государя Макаровъ.

Разумѣется, что въ такомъ пестромъ составѣ правительственныхъ силъ не могло быть желаемаго объединенія. Да въ немъ, при жизни Петра, пожалуй, и не представлялось крайней необходимости. Петръ лично и непосредственно не только управлялъ всѣми важными государственными дѣлами, но и входилъ во всѣ подробности и даже мелочи такихъ дѣлъ, которыя, повидимому, не имѣли первенствующаго значенія. Отъ своихъ ближайшихъ сотрудниковъ онъ требовалъ только неутомимой дѣятельности и строгой исполнительности. Кромѣ того, основаніемъ высшаго коллегіальнаго учрежденія — «правительствующаго» сената, и установленіемъ отъ этого учрежденія особыхъ ревизій по всѣмъ отраслямъ управленія, Петръ надѣялся предотвратить тѣ злоупотребленія, которыя могли бы происходить вслѣдствіе личнаго произвола сильныхъ вельможъ и царедворцевъ.

Послѣ смерти Петра Великаго, во главѣ тогдашнихъ «государственныхъ» людей явился одинъ изъ самыхъ неудачныхъ его «птенцовъ» — князь Меньшиковъ, прикрывавшій весьма слабо свое неограниченное самовластіе именемъ возведенной имъ на престолъ императрицы Екатерины I и потомъ Петра II, а также учрежденнаго имъ верховнаго тайнаго совѣта, которому онъ, по безграмотности государыни, посылалъ указы по собственному своему усмотрѣнію. Послѣ паденія Меньшикова, началось господство князей Долгорукихъ подъ именемъ императора Петра II. За тѣмъ, послѣ неудачной попытки верховниковъ и одолѣнія ихъ челобитчиками, установилась власть Бирона, отзывавшаяся, однако, на внутреннемъ управленіи государства вовсе не такъ сильно, какъ это обыкновенно предполагаютъ. Быстро, послѣ того, промелькнуло время регентства герцога курляндскаго и великой княгини Анны Леопольдовны и, наконецъ, наступило двадцатилѣтнее царствованіе императрицы Елизаветы Петровны.

Частыя и, въ добавокъ къ тому, въ нѣкоторыхъ случаяхъ насильственныя смѣны представителей державной власти, не давали возможности упрочиться государственнымъ людямъ на тѣхъ мѣстахъ, къ которымъ они, такъ пли иначе, примощались. Большая ихъ часть быстро падала съ той высоты, на которую они успѣвали взобраться, и затѣмъ они отправлялись въ изгнаніе пли ссылку, а въ числѣ ихъ кабинетъ-министръ Волынскій даже поплатился головою. Едва-ли мы ошибемся, если скажемъ, что за исключеніемъ Остермана и Бестужева-Рюмина у насъ, за все время этихъ государственныхъ пли, вѣрнѣе сказать, династическихъ переворо-

товъ, не выдвинулся никто, справедливо заслужившій названіе государственнаго человѣка. Правда, были у насъ канцлеры, вице-канцлеры, кабинетъ-министры и разные другіе высокіе сановники, но не было государственныхъ людей, оставившихъ замѣтный слѣдъ въ исторіи нашего внутренняго управленія, или законодательства, или внѣшней политики. Все было шатко, безъ опредѣленной цѣли, и дѣла дѣлались какъ бы сами собою, безъ замѣтнаго на нихъ вліянія той или другой личности — разумѣется, вліянія обдуманнаго, благотворнаго, а не объусловленнаго только случайностію или какою-либо прихотью.

Воцареніе императрицы Елизаветы Петровны выдвинуло на поприще государственной дѣятельности нѣсколько новыхъ, вовсе не извѣстныхъ до того времени лицъ. Эти новички были то же люди случайные; одни — безъ всякихъ ручательствъ за ихъ способности къ веденію государственныхъ дѣлъ, а другіе даже съ несомнѣнными признаками непригодности къ занятіямъ этого рода. Такія условія не воспрепятствовали имъ, однако, стать на высокихъ ступеняхъ государственной службы, но они были безцвѣтные, не сдѣлали ровно ничего существеннаго для своего отечества, и имена ихъ записаны въ исторіи, какъ записываютъ въ церковныя и монастырскія поминанія имена знатныхъ покойниковъ для того, чтобы молиться объ отпущеніи ихъ прегрѣшеній вольныхъ и невольныхъ. Изъ государственныхъ дѣятелей елизаветинскихъ временъ, не смотря на всѣ свои недостатки, выдвинулся болѣе замѣтно графъ Петръ Ивановичъ Шуваловъ, составитель нѣкоторыхъ «прожектовъ», имѣвшихъ важное для государства значеніе въ томъ или другомъ направленіи.

Вообще же должно сказать, что Екатерина II, вступившая такъ неожиданно на императорскій престолъ, не могла найти хорошо подготовленныхъ государственныхъ людей и потому ей самой приходилось или отыскивать или даже подготовлять ихъ. Среди представителей тогдашняго нашего государственнаго управленія не было упрочено никакихъ честныхъ преданій и твердыхъ убѣжденій, да и общій ходъ событій препятствовалъ этому, потому что, какъ мы уже говорили, все зависѣло отъ случайностей, а не отъ личныхъ достоинствъ. Въ упомянутыхъ представителяхъ господствовалъ духъ интригъ и происковъ и жажда наживы; каждый, стоявшій близко къ верховной власти, старался смести съ дороги другаго не только потому, что онъ заграждалъ ему ее, но и въ видахъ корысти. Въ ту пору паденіе «государственныхъ» людей сопровождалось обыкновенно конфискаціею ихъ имуществъ и потому каждый вельможа надѣялся поживиться чѣмъ нибудь послѣ падшаго сановника. Понятно, какой страшный омутъ страстей и зложелательствъ кипѣлъ въ средѣ представителей высшей правительственной власти, къ которой пробирались прежде всего отважные и пронырливые царедворцы. Главные въ государствѣ должности доставались не способнымъ, не нравственнымъ людямъ, а ловкимъ проходимцамъ, искателямъ фортуны, и этимъ объясняется недостатокъ или, вѣрнѣе сказать, совершенное отсутствіе истинно-государственныхъ даровитыхъ людей во время, близкое къ воцаренію Екатерины II.

Повидимому, на нашихъ государственныхъ дѣятелей той поры долженъ былъ бы отразиться особый отпечатокъ. Въ промежутокъ времени отъ смерти Петра Великаго до вступленія на престолъ Екатерины II, судьбами Россіи правили въ общей сложности, въ продолженіи тридцати-трехъ лѣтъ, женщины, но вліяніе ихъ правленія не оставалось, какъ этого можно было бы ожидать, на лицахъ, окружавшихъ представительницъ верховной власти. За исключеніемъ, отличавшейся женственностію, а вмѣстѣ съ тѣмъ и безпечностію, правительницы Анны Леопольдовны, ни Екатерина I, ни Анна Ивановна, ни даже «кроткая Елизаветъ» не имѣли такихъ качествъ ума и сердца свойственныхъ ихъ полу, которыя необходимы державнымъ женщинамъ для того, чтобы благотворно повліять на развитіе новыхъ чувствъ и новыхъ стремленій среди ихъ подданныхъ. Ни одна изъ упомянутыхъ владычицъ Россіи не отличалась той мягкостію, тѣмъ настроеніемъ сердца, которыя могутъ болѣе или менѣе дѣйствовать обаятельно, когда они являются выдающимися свойствами верховной повелительницы. Послѣ суроваго и утомительнаго для народа царствованія Петра Великаго, Россіи нуженъ былъ нѣкоторый отдыхъ, и, какъ казалось, его скорѣе всего слѣдовало ожидать въ ту пору, когда императорская корона сіяла на челѣ женщинъ. Вышло, однако, наоборотъ.

Не говоря о кратковременномъ царствованіи Екатерины I, царствованіе Анны Ивановны оставило по себѣ тяжелую память; а главныя свойства Елизаветы, обыкновенно столь присущія женщинамъ: набожность и мелочная раздражительность, слиткомъ печально отозвались на Россіи. Ея набожность навлекла противъ раскольниковъ такія усиленныя гоненія, какихъ не испытывали они во время такъ называемой «бириновщины»; а мелочная раздражительность государыни вызвала упорную борьбу съ Пруссіею, стоившую Россіи потоковъ крови и затраты, далеко превышавшія средства и казны, и народа. Нравственная сторона представителей высшаго государственнаго управленія не могла также улучшиться въ царствованіе упомянутыхъ государынь. Онѣ не подавали ни примѣра справедливости, ни примѣра бережливости государственной казны; фаворитизмъ, непомѣрная роскошь двора и обогащеніе любимцевъ развращали царедворцевъ, изъ среды которыхъ и выходили почти исключительно мнимые государственные люди той поры, дѣйствовавшіе, конечно, подъ вліяніемъ близкихъ имъ личностей нерѣдко еще болѣе темныхъ, нежели они сами. Кромѣ того, и крайняя лѣнь Елизаветы заниматься государственными дѣлами, особенно въ послѣдніе годы ея жизни, не могла содѣйствовать возбужденію ретивости въ ея сотрудникахъ по управленію имперіею.

Вообще по отношенію къ дѣловымъ людямъ Екатерина II составляетъ рѣзкую противоположность съ своими предшественницами. Ея умъ, ея прилежаніе къ занятію государственными дѣлами, ея обращеніе съ сановниками и ея маккіавелизмъ совершенно измѣнили прежнюю колею дѣятельности нашихъ государственныхъ людей, и они весьма замѣтно оттѣнились отъ тѣхъ, которые въ былое время несли на себѣ государственную службу, или какъ представители высшаго управленія въ имперіи, или какъ ближайшіе сотрудники царствовавшихъ лицъ. Въ числѣ такихъ сотрудниковъ былъ п Александръ Андреевичъ Безбородко.

III
Изслѣдованіе г. Григоровича подъ заглавіемъ «Князь А. А. Безбородко», — Достоинства и недостатки этого труда, — Особенность его направленія. — Учрежденіе преміи графомъ Кушелевымъ-Безбородкою. — Программа академіи наукъ. — Неудобства «фамильныхъ» премій по историческимъ трудамъ. — Отзывъ г. Григоровича о своемъ трудѣ. — Источники, которыми онъ пользовался.

На всѣ эти мысли о времени предшествовавшемъ вода-ренію Екатерины II навело насъ напечатанное въ двадцать шестомъ и въ двадцать седьмомъ томахъ «Сборника Императорскаго Русскаго Историческаго Общества» за 1881 годъ обширное изслѣдованіе г. Н. И. Григоровича подъ заглавіемъ: «Канцлеръ князь Александръ Андреевичъ Безбородко въ связи съ событіями его времени».

Если этотъ обширный трудъ важенъ по отношенію къ той извѣстной, можно сказать, даже исторической личности, которою онъ занимается, то вмѣстѣ съ тѣмъ изслѣдованіе г. Григоровича имѣетъ еще особое значеніе, такъ какъ при чтеніи его рождаются многіе вопросы и соображенія недостаточно разъясненные авторомъ или же совершенно упущенные имъ изъ виду. Такіе недостатки и умолчанія понятны и неизбѣжны не только по тому, что г. Григоровичъ, сосредоточивъ все свое вниманіе на избранномъ имъ лицѣ, или какъ говорили въ старину — ироѣ, не могъ не пускаться въ какія-либо обобщенія или отвлеченности, но еще и по нѣкоторымъ другимъ причинамъ, несомнѣнно повліявшимъ на складъ и направленіе всего изслѣдованія.

Изслѣдованіе это было представлено въ академію наукъ на соисканіе преміи, учрежденной покойнымъ графомъ Н. А. Кушелевымъ. Этотъ внукъ канцлера, — впрочемъ, не по прямой линіи и не по мужскому колѣну, а по дочери его брата, — но носившій фамилію Безбородко, пожертвовалъ въ 1856 году 5,000 р. съ тѣмъ, чтобы изъ этого капитала и изъ процентовъ на него учреждена была премія за «лучшее» жизнеописаніе государственнаго канцлера князя Александра Андреевича Безбородко. При этомъ академіею наукъ было постановлено, что «въ сочиненіи должно быть изложено съ надлежащею полнотою все, что касается не только частной жизни князя Безбородко, но и дѣятельности его какъ государственнаго человѣка, въ связи съ духомъ времени и съ тѣми обстоятельствами, въ которыхъ онъ находился; авторъ долженъ принять въ основаніе своего труда не одни печатные, русскіе и иностранные источники, но и архивные и вообще неизданные еще матеріалы. Всѣ представленные авторомъ главные факты и соображенія должны быть подкрѣплены указаніемъ на источники, которыми онъ пользовался. Важнѣйшіе же изъ не изданныхъ документовъ должны быть присоединены къ сочиненію въ видѣ приложеній къ оному».

Нельзя сказать, что именно подразумѣвалъ учредитель преміи подъ словами «лучшее жизнеописаніе». Разумѣлъ ли онъ въ этомъ случаѣ полное безпристрастіе, дѣлающее историческое сочиненіе самымъ «лучшимъ» произведеніемъ такого рода, или же онъ считалъ «лучшимъ» такого рода сочиненіе, которое удовлетворяя, по своей относительной полнотѣ и тщательной литературной отдѣлкѣ, потребности читающей публики, могло въ извѣстномъ, похвальномъ направленіи, утвердить добрую память о сродственникѣ и однофамильцѣ учредителя преміи. Какъ бы то, впрочемъ, ни было, но во всякомъ случаѣ учрежденіе «фамильныхъ» премій за сочиненія біографій нельзя признать удобнымъ средствомъ для развитія разработки отечественной исторіи. Какъ бы ни былъ прямодушенъ авторъ, пускающійся на соисканіе подобныхъ премій, онъ все-таки долженъ чувствовать свое неловкое и щекотливое положеніе, принимаясь въ сущности за заказную работу. При упомянутыхъ условіяхъ, авторъ, хотя и вполнѣ почтенный труженикъ, не можетъ, однако, не понять, что въ концѣ концовъ, цѣль учрежденія прети все-таки заключается въ восхваленіи, а по нѣкоторымъ обстоятельствамъ и въ обѣлѣніи того, въ чью память она учреждается. Странно и непослѣдовательно было бы, если бы соискатель какой-либо «фамильной» преміи выставилъ съ полнымъ безпристрастіемъ всѣ пороки, слабости и недостатки описываемой имъ личности, не постаравшись ослабить ихъ или не покрывъ ихъ разными добродѣтелями и достоинствами, хотя бы для этого и пришлось пустить въ ходъ большія натяжки. Думается также, что и учрежденіе, присуждающее подобнаго рода премію, было бы, въ свою очередь, поставлено въ затруднительное положеніе, если бы, напримѣръ, на соисканіе «фамильной» прети были представлены: однимъ авторомъ превосходное и по полнотѣ и по изложенію изслѣдованіе о жизни и дѣятельности какого нибудь лица, но вмѣстѣ съ тѣмъ съ полною правдивостію выставляющее его въ болѣе или менѣе неприглядномъ свѣтѣ; а другимъ авторомъ — сочиненіе, не отличающееся никакими, особенными достоинствами, но такое, въ которомъ многое было бы прикрыто, измѣнено, сглажено, такъ что въ сущности оно болѣе соотвѣтствовало бы весьма понятному желанію учредителя преміи, нежели то, на которомъ лежалъ бы отпечатокъ исторической правды и явной искренности. Въ виду этого трудно рѣшить вопросъ: которое изъ двухъ произведеній самъ жертвователь призналъ бы за «лучшее», и счелъ бы болѣе достойнымъ награды, и которое изъ нихъ предпочелъ бы судъ ученыхъ людей по чувству щекотливости свойственному людямъ вообще. Въ данномъ случаѣ щекотливость эта усиливалась еще болѣе тѣмъ, что дѣло шло о вознагражденіи труда на счетъ остатковъ отъ средствъ, которыя перешли отъ князя Безбородки къ его наслѣдникамъ. Вообще странно было бы употребить эти средства на осужденіе, а не на восхваленіе того лица, отъ котораго собственно они были доставлены.

Отдавая полную справедливость трудолюбію г. Григоровича и признавая за его изслѣдованіемъ всевозможное, по во всякомъ случаѣ, лишь относительное безпристрастіе, мы воспользуемся его сочиненіемъ для того, чтобы, во-первыхъ, ознакомиться съ жизнью одного изъ наиболѣе замѣчательныхъ государственныхъ дѣятелей такой блестящей поры, какою считается царствованіе Екатерины II, и, во-вторыхъ, чтобъ ознакомить нашихъ читателей съ духомъ этой эпохи, отчасти на основаніи свѣдѣній, встрѣчающихся въ жизнеописаніи князя Безбородки, а отчасти на основаніи такихъ свѣдѣній, которыми, по тѣмъ или другимъ причинамъ, не воспользовался почтенный авторъ.

При этомъ мы должны упомянуть и о скромномъ его отзывѣ о своемъ трудѣ. Печатая свой восьмилѣтній трудъ "по собранію свѣдѣній о жизни и дѣятельности князя Безбородко, — этого, по — словамъ г. Григоровича, знаменитаго и «въ высшей степени симпатичнаго русскаго сановника», авторъ между прочимъ, замѣчаетъ, что онъ не исчерпалъ, въ предлагаемомъ трудѣ, всѣхъ источниковъ для біографіи князя Безбородко, а если онъ, г. Григоровичъ, настоящею его работою «успѣлъ только намѣтить вѣрный путь къ отысканію и обработкѣ новыхъ матеріаловъ и до нѣкоторой степени обрисовалъ характеръ, дѣятельность и вообще жизнь князя», то онъ не считаетъ потеряннымъ время, употребленное имъ на этотъ трудъ.

Кромѣ русскихъ архивныхъ, а отчасти — въ небольшомъ, впрочемъ, количествѣ — печатныхъ матеріаловъ, г. Григоровичъ воспользовался и иностранными печатными источниками. О значеніи и достовѣрности извѣстій, сообщаемыхъ иностранцами, почтенный авторъ говоритъ подробно въ особыхъ примѣчаніяхъ къ своему изслѣдованію. Что же касается неизданныхъ извѣстій о князѣ Безбородкѣ, которыя, надо полагать, хранятся въ архивакъ иностранныхъ государствъ, то г. Григоровичъ весьма справедливо замѣчаетъ, что пользованіе ими для частныхъ лицъ сопряжено съ большими затрудненіями и расходами и, конечно, скажемъ мы, никакъ нельзя и требовать отъ него, чтобы онъ лично одолѣвалъ первыя и рѣшался на послѣднія, занимаясь такимъ трудомъ, который не могъ достаточно вознаградить автора, не смотря на все его прилежаніе.

Не признавая изслѣдованія г. Григоровича образцовымъ въ той области научныхъ трудовъ, къ которой оно можетъ быть причислено, нельзя не отнестись съ уваженіемъ и съ благодарностію къ его многолѣтней работѣ. Вообще при настоящемъ состояніи нашей исторической литературы трудъ г. Григоровича весьма полезенъ.

Этимъ мы оканчиваемъ нашъ общій критическій отзывъ и перейдемъ къ содержанію изслѣдованія.

IV
Происхожденіе свѣтлѣйшаго князя Безбородки. — Его польскіе предки. — Объясненіе его фамильнаго прозвища. — Малороссійская шляхта. — Участіе поляковъ въ освобожденіи Малороссіи изъ-подъ власти Польши. — Отношеніе малороссовъ къ Великой Россіи. — Поднятыя противъ нихъ гоненія. — Непріязнь къ нимъ великоруссовъ. — Постепенное появленіе малороссовъ въ Великой Россіи. — Духовныя лида изъ малороссіянъ. — Возвышеніе Разумовскаго. — Уклончивость малороссовъ отъ сношеній съ великоруссами. — Замѣчательныя-уроженцы Малороссіи: святые угодники, іерархи, фельдмаршалы, канцлеры, министры, писатели и ученые.

Изслѣдованіе г. Григоровича начинается обычнымъ пріемомъ жизнеописателей, а именно упоминаніемъ о предкахъ и родителяхъ свѣтлѣйшаго князя Безбородки. Такой пріемъ хотя уже и слиткомъ устарѣлъ, но все-таки нельзя отрицать его безусловно вообще и въ особенности въ примѣненіи къ такой личности какъ Безбородко, безвѣстное имя котораго, и притомъ не съ чисто-русскимъ прозвищемъ, появилось впервые въ нашихъ историческихъ сказаніяхъ только при немъ самомъ. Кромѣ того, самое происхожденіе Безбородки, какъ природнаго малоросса или, по-просту, «хохла», попавшаго въ число русскихъ сановниковъ, требуетъ, по нашему мнѣнію, нѣкоторыхъ дополненій и поясненій, не встрѣчающихся въ изслѣдованіи г. Григоровича.

«Безбородко, какъ и многіе другіе, стяжавшіе себѣ славу на Руси — говоритъ г. Григоровичъ — не богаты родовитостью. Происхожденіе ихъ прикрывается какими-то полубаснословными преданіями. Офиціальный источникъ о дворянскихъ родахъ „Общій Гербовникъ Россійской Имперіи“, производитъ фамилію Безбородковъ отъ польскаго рода Ксенжницкихъ, но о родѣ этомъ дошли до насъ самыя незначительныя извѣстія. Въ „Korona Polska“ упоминается, подъ 1595 и 1598 годами, что Kskjzniski, подъ которыми извѣстны были предки Безбородковъ герба Ostoja, и Kziazencki, когда находились въ Польшѣ, жили въ воеводствѣ Остржетовскомъ. Обѣ эти фамиліи составителемъ „Korona“ отмѣчены астериками, т. е. условнымъ знакомъ угасшихъ въ Польшѣ фамилій, причемъ послѣдняя изъ нихъ значится прекратившеюся уже послѣ Брестской уніи. Въ отечественныхъ памятникахъ встрѣчается имя Демьяна Ксенжницкаго въ первые годы гетманства Богдана Хмельницкаго. Въ это именно время Демьянъ Ксенжницкій владѣлъ помѣстьемъ въ Переяславскомъ уѣздѣ, Полтавской губерніи. Онъ служилъ въ малороссійскомъ войскѣ и участвовалъ въ походѣ противъ Полыни. Существуетъ разсказъ, что въ одной схваткѣ Демьяну Ксенжницкому отрубили подбородокъ и съ тѣхъ поръ стали его называть „безбородымъ“. Впослѣдствіи это прозвище перешло къ его потомкамъ, что въ духѣ Малороссіи, гдѣ, по словамъ г. Григоровича, постоянно давали другъ другу прозвища, заимствуя ихъ отъ случайныхъ обстоятельствъ ежедневной жизни».

Въ такомъ происхожденіи Безбородковъ отъ Ксенжницкихъ мы не видимъ никакихъ «полубаснословныхъ преданій». Теперь извѣстно — и не изъ польскихъ, а изъ русскихъ источниковъ, а именно изъ донесенія думнаго дьяка Григорія Кунакова царю Алексѣю Михайловичу, — что въ войскѣ гетмана Богдана Хмельницкаго было 6,000 банитовъ, т. е. польскихъ шляхтичей, приговоренныхъ по суду къ изгнанію изъ отечества за разные проступки, преимущественно же за своеволіе и буйство. Люди эти были отчаянные головорѣзы и храбро дрались противъ своихъ соотчичей, защищая Украйну отъ ихъ господства. Такимъ образомъ оказывается, что Малороссія своимъ освобожденіемъ изъ-подъ власти Польши обязана въ весьма значительной степени самимъ же полякамъ. Эти поляки остались въ Малороссіи, служили въ тамошнемъ войскѣ и за походы и военныя заслуги противъ поляковъ и турокъ получали на Украйнѣ «маетности», т. е. помѣстья, такъ что Малороссія, по присоединеніи ея къ Россіи, гораздо болѣе ополячилась, нежели она ополячивалась въ то время, когда находилась подъ верховною властью Рѣчи Посполитой. Сражавшіеся за освобожденіе Малороссіи польскіе баниты-шляхтичи обратились въ мѣстныхъ «пановъ» и казаковъ. Они приняли православіе, нѣкоторые изъ нихъ удержали свои старинныя польскія фамиліи, а другіе перемѣнили ихъ на малороссійскія прозвища, но вообще почти все старинное мало-россійское шляхетство, или нынѣшнее дворянство, не туземнаго, а польскаго происхожденія. Къ числу такихъ родовъ принадлежалъ и угасшій нынѣ родъ Безбородковъ.

Что касается малороссійскаго происхожденія Безбородки по отношенію къ его необычайному возвышенію какъ русскаго сановника, то по поводу этого мы считаемъ не лишнимъ сказать слѣдующее.

Тотъ способъ освобожденія Малороссіи изъ-подъ власти поляковъ, о которомъ мы упомянули выше, долженъ былъ указывать, что при водвореніи тамъ такой безпокойной примѣси, какою были баниты-шляхтичи, тѣсное и прочное соединеніе Малой Руси съ Великою не было надежно. Въ 1654 году малороссы присягнули на вѣрность царю московскому, а спустя только четыре года послѣ этого, они бились уже съ царскою ратью подъ Конотопомъ. Вообще Украйна, по тогдашнему выраженію «шаталась», и царь Алексѣй Михайловичъ не надѣялся удержать ее въ своемъ подданствѣ, намѣреваясь снова уступить ее полякамъ.

Измѣны гетмановъ возбуждали въ Москвѣ сильное недовѣріе къ малороссамъ или «черкасамъ», какъ ихъ прежде называли въ Москвѣ. Въ добавокъ къ этому, до второй половины прошлаго столѣтія великоруссы смѣшивали ихъ съ поляками. Судя, однако, по прежнимъ временамъ, можно было предвидѣть, что малороссы, ' въ свою очередь, рано или поздно, но проберутся въ Великую Русь на государственныя верхушки. Уже въ XIII столѣтіи туда стали пробираться разные иноземцы, и изъ нихъ образовалось ядро русскаго боярства, потомки котораго нынѣ составляютъ коренное великорусское дворянство. Это ясно изъ того, что въ «Бархатной Книгѣ» дворянскихъ родовъ не встрѣчается, за исключеніемъ Рюриковичей, ни одного чисто-русскаго рода, а всѣ роды значатся происходящими отъ выѣзжихъ въ Русь иноземцевъ. Въ ХVІ столѣтіи въ Москвѣ оказывали особый почетъ татарской знати. Иванъ IV, при раздѣленіи государства на опричнину и земщину, поставилъ для послѣдней въ цари крещенаго татарина, а царь Борисъ Годуновъ былъ потомокъ татарскаго мурзы Чета. Въ половинѣ ХVII вѣка самыя видныя мѣста среди боярства занимали потомки недавно крещенныхъ татаръ, удачно мѣстничеству я съ давнишними московскими боярскими родами. Со временъ Петра Великаго на высшихъ государственныхъ должностяхъ стали у насъ являться, между прочими, иноземцы преимущественно нѣмецкаго происхожденія, но до малороссовъ такая череда еще не доходила. Петръ вообще — а за измѣну Мазепы въ особенности — не любилъ ихъ и не довѣрялъ имъ, а князь Меньшиковъ самовластно и жестоко распоряжался въ Малороссіи, да и вообще великорусское начальство давило малороссовъ, но тѣмъ не менѣе они успѣли найти ^ для себя пути, пробравшись въ бѣлое и черное духовенство и даже на святительскіе престолы въ Великой Россіи.

Здѣсь при Петрѣ Великомъ самыми видными представителями православной церкви были малороссы: Ѳеофанъ Прокоповичъ, Стефанъ Яворскій, Бужинскій и Надаржинскій, царскій духовникъ и вмѣстѣ съ тѣмъ лихой царскій собутыльникъ. Въ послѣдующее время такое положеніе малороссовъ въ великороссійскомъ церковномъ управленіи продолжалось: Ѳеодосій Яновскій и Амвросій Юшкевичъ, вѣнчавшій на царство императрицу Елизавету, были представителями древней новгородской епархіи, отецъ Дубянскій находился при Елизаветѣ духовникомъ и имѣлъ на нее огромное вліяніе. Мало того, даже въ древней великорусской святынѣ — въ Троицко-Сергіевской лаврѣ монахи изъ малороссіянъ взяли первенство надъ монахами изъ уроженцевъ Великой Россіи. Объясненіе такого перевѣса очень просто: представители малороссійскаго духовенства были, по ихъ образованію, несравненно выше представителей великорусскаго, такъ какъ разсадникомъ перваго была извѣстная въ то время своею ученостію кіевская духовная академія, да и кромѣ того многіе изъ малороссовъ, вступавшихъ въ монашество, обучались за границею, гдѣ они кромѣ обширныхъ какъ общихъ, такъ и богословскихъ познаній, пріобрѣтали еще и мірскую ловкость, и внѣшній лоскъ католическаго духовенства.

Между тѣмъ область государственнаго управленія оставалась пока не доступна для малороссіянъ, не попадали они и въ число царедворцевъ. Къ нимъ, не смотря на то положеніе, какое они успѣли занять въ церковномъ управленіи, относились крайне недружелюбно и недовѣрчиво сперва въ Москвѣ, а потомъ и въ Петербургѣ. Минихъ, имѣвшій такое сильное вліяніе при Аннѣ Ивановнѣ, и полновластный Биронъ ненавидѣли ихъ и они нигдѣ не могли имѣть хода. Вообще до воцаренія Елизаветы Петровны малороссы не занимали въ

Великой Россіи никакихъ видныхъ мѣстъ. Съ возвышеніемъ при дворѣ Алексѣя Разумовскаго участь малороссовъ нѣсколько измѣнилась, но, не смотря на всю его силу, и при немъ никто изъ нихъ особенно не выдвинулся. Разумовскій чрезвычайно любилъ свою родину и постоянно заботился о благосклонномъ къ ней. вниманіи со стороны государыни. Онъ также покровительствовалъ своимъ землякамъ, но не выводилъ ихъ въ люди. Одною изъ причинъ этому могла быть уклончивость самихъ малороссіянъ отъ сближенія съ велико-руссами. Они предпочитали оставаться на родинѣ и, пользуясь сильнымъ вліяніемъ Алексѣя Разумовскаго, хлопотали о поддержаніи ея правъ и вольностей, а также о томъ, чтобы устроивать свои личныя, преимущественно поземельныя дѣла, такъ какъ вопросъ оправѣ малороссійскаго шляхетства и казаковъ на владѣніе землями, розданными отъ гетмановъ и полковаго старшины, былъ чрезвычайно шатокъ, особенно при тѣхъ притязаніяхъ на собственность этого рода, какія къ ней предъявляли великорусскіе вельможи, а между ними князь Меншиковъ и фельдмаршалъ графъ Минихъ, а слѣдомъ за ними и другіе, менѣе крупные люди.

По мѣрѣ сближенія Малой Россіи съ Великою, первая доставляла послѣдней замѣтныхъ лицъ изъ числа своихъ уроженцевъ. Такъ, она доставила великорусскому духовенству многихъ ученыхъ и краснорѣчивыхъ проповѣдниковъ, а церкви достойныхъ іерарховъ изъ которыхъ двое: Дмитрій, архіепископъ ростовскій и Иннокентій, архіепископъ сибирскій причислены къ лику святыхъ. Изъ малороссіянъ были два генералъ-фельдмаршала: графъ Гудовичъ и князь Паскевичъ, стяжавшіе этотъ высокій санъ военными доблестями, и четыре, если присоединить къ нимъ двухъ графовъ Разумовскихъ, людей случайныхъ, не бывавшихъ не только на войнѣ, но и на войсковыхъ парадахъ. Изъ малороссіянъ вышли двое государственныхъ канцлеровъ: свѣтлѣйшій князь Безбородко и князь Кочубей. Не маю было представителей этой народности и въ числѣ доблестныхъ русскихъ военноначальниковъ, какъ напримѣръ: прославившійся графъ Мидорадовичъ.

Котляревскій, Канцевичъ, Лисаневичъ и многіе другіе. Изъ малороссіянъ были министры: графъ Завадовскій, Трощинскій и Вронченко, а также не мало разныхъ второстепенныхъ сановниковъ. Графъ Сперанскій, сынъ священника Владимірской губерніи, притязалъ, на словахъ, на происхожденіе изъ малороссійскаго шляхетства. Къ извѣстнымъ русскимъ литераторамъ изъ малороссіянъ принадлежатъ: Богдановичъ, Капнистъ, Гнѣдичъ, Хмельницкій и Гоголь-Яновскій, а изъ первостепенныхъ ученыхъ, пользовавшихся славою и въ Европѣ — знаменитый математикъ Остроградскій. Нельзя сдѣлать однако обратно такой же посылки по отношенію Великой Россіи къ Малой, такъ какъ въ отдѣльности государственныхъ людей собственно для этой послѣдней первая не доставляла. Съ нѣкоторымъ, впрочемъ, уклоненіемъ отъ такого обобщенія можно, пожалуй, указать на фельдмаршала графа Румянцева, управлявшаго въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ Малороссіей) и оставившаго тамъ послѣ себя добрую память. Что же касается литературы, то изъ великоруссовъ никто не только не сдѣлалъ никакого вклада въ литературу малорусскую, но даже и не занимался ею, и обыкновенно относились къ ней съ пренебреженіемъ и, пожалуй, съ чувствомъ враждебности.

Первымъ по времени замѣчательнымъ государственнымъ человѣкомъ въ Россіи изъ украинскихъ уроженцевъ былъ Безбородко.

V.
Родитель Безбородки. — Его «сентименты» и взяточничество. — Дѣтство будущаго князя. — Его воспитаніе. — Кіевская духовная академія. — Вступленіе въ службу. — Покровительство Румянцева. — Участіе въ турецкой войнѣ. — Назначеніе его полковникомъ кіевскаго малороссійскаго полка. — Опредѣленіе ко двору Екатерины. — Сообщеніе маркиза Палеро. — Благосклонность Екатерины къ Безбородкѣ. — Желаніе его получить ранговыя деревни. — Ихъ значеніе. — Литературные труды Безбородки. — Занятіе винокуреніемъ. — Пожалованіе крестьянъ. — Его разсчетливость и способности. — Доклады императрицѣ.

Демьянъ Ксенжницкій, который, какъ мы уже говорили, получилъ прозвище «безбородаго» или «Безбородко» передалъ это прозвище единственному сыну своему Ивану, который, вмѣстѣ съ тѣмъ, наслѣдовалъ и отцовское имѣніе въ Переяславскомъ повѣтѣ.

Андрей Безбородко былъ человѣкъ, безъ всякаго сомнѣнія, очень не глупый и ловкій, и умѣлъ заискивать благорасположеніе тогдашнихъ правителей Малороссіи, которые, между прочими похвалами въ его пользу, свидѣтельствовали, что онъ отличался «благонамѣренными сентиментами» и благодаря этому успѣлъ занять важную въ Малороссіи должность «генеральнаго писаря», которая приблизительно соотвѣтствуетъ должности государственнаго секретаря.

Андрей Безбородко, отецъ будущаго государственнаго канцлера и свѣтлѣйшаго князя, отличался впрочемъ непомѣрнымъ взяточничествомъ. Онъ раздавалъ должности за деньги и чтобъ усилить свои расходы по этой статьѣ, придумывалъ множество новыхъ должностей. Хотя вслѣдствіе отправленнаго доноса, Безбородко и лишился своего мѣста, но, благодаря заступничеству гетмана Разумовскаго, дѣло кончилось въ пользу обвиняемаго: ему была предоставлена прежняя должность, а доносчикъ, по словамъ «Записокъ» Я. Марковича, былъ «лишенъ сотничьяго чина, чести и 100 ударовъ кіями взялъ», т. е. получилъ сотню палокъ. Не смотря, однако, на такое оправданіе Андрея Безбородки и наказаніе его противника, чрезмѣрное его взяточничество, по свидѣтельству «Очерковъ малоросійскихъ фамилій» А. М. Лазаревскаго, не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. При покровительствѣ Разумовскаго, Безбородко достигъ еще высшей должности — должности генеральнаго судьи, соотвѣтствующей званію министра юстиціи, но императоромъ Петромъ ІІІ былъ отъ этой должности уволенъ въ отставку. Отъ брака съ Евдокіею Михайловной Забѣло, дочерью генеральнаго судьи. Безбородко имѣлъ трехъ сыновей и трехъ дочерей. Старшимъ изъ сыновей былъ Александръ, родившійся въ Глуховѣ 14-го марта 1747 года, по опредѣленію г. Григоровича, хотя означенные число и годъ могутъ считаться спорными, и на основаніи другихъ указаній, сдѣланныхъ самимъ же авторомъ, время рожденія Безбородки можетъ быть отнесено къ 17-го марта 1745 года.

О дѣтствѣ будущаго сановника никакихъ извѣстій не сохранилось. "Когда уже, говоритъ г. Григоровичъ — настало время садить (?) мальчика за букварь, отецъ, мало занятый службою, обратилъ все вниманіе свое на воспитаніе сына.

Слѣдуя древнему правилу воспитанія, онъ самъ началъ учить его славянской грамотѣ, переходя отъ букваря къ «Часослову» и, наконецъ, «Псалтырю».

"Какъ скоро — говоритъ нѣсколько далѣе г. Григоровичъ, — научилъ Безбородко своего сына хорошо читать, онъ преимущественно сталъ занимать его чтеніемъ Библіи. Говорятъ, что молодой Безбородко долженъ былъ три раза прочитать отцу всю Библію сначала до конца. Не выдавая этого факта за несомнѣнный, должно замѣтить, что изъ писемъ А. А. Безбородки видно дѣйствительно близкое знакомство съ Библіею, такъ какъ нерѣдко и всегда кстати, онъ приводилъ тексты Священнаго Писанія въ своихъ письмахъ, но съ другой стороны не видать, чтобы онъ гдѣ нибудь вспомнилъ самъ о такомъ тщательномъ изученіи Библіи, какъ, напримѣръ, писалъ онъ къ отцу, вспоминая о полученныхъ отъ него наставленіяхъ въ «отечественной исторіи».

Мѣстомъ для усовершенствованія въ наукѣ своего сына Безбородко избралъ кіевскую академію, которая въ то время была средоточіемъ умственнаго образованія не только для малороссіянъ, но даже и многихъ великоруссовъ. Составители исторій этого учрежденія, для поддержанія его знаменитости, утверждаютъ, что Безбородко окончилъ полный курсъ академіи, но въ архивѣ этой академіи нѣтъ о томъ никакихъ свѣдѣній и поэтому, какъ надобно полагать, Безбородко не былъ настоящимъ воспитанникомъ кіевской академіи, а только, въ качествѣ бурсака, посѣщалъ тамошнія лекціи.

Въ 1765 году Безбородко оставилъ академію и поступилъ на службу въ званіи «бунчуковаго товарища». Званіе это предоставлялось обыкновенно молодымъ людямъ изъ извѣстныхъ малороссійскихъ фамилій. Пожалованный этимъ званіемъ долженъ былъ находиться въ военное время при гетманѣ, а въ мирное время жилъ дома безъ всякихъ опредѣленныхъ занятій, но отецъ Безбородки, пользуясь своими отношеніями къ графу Румянцеву, управлявшему тогда Малороссіею, опредѣлилъ своего сына въ его канцелярію.

Румянцевъ вскорѣ замѣтилъ способности молодаго чиновника, приблизилъ его къ себѣ и не оставлялъ безъ занятій. Здѣсь Безбородко пріобрѣлъ впервые навыкъ къ служебной дѣятельности, а отчасти и къ дѣловой перепискѣ. Онъ обращалъ на себя особенное вниманіе своею необыкновенною памятью, которая для дѣловаго человѣка составляетъ, конечно, одну изъ главныхъ способностей.

Въ 1768 году, по случаю разрыва Россіи съ Турціей), Безбородко, сопровождая Румянцева, отправился па мѣсто военныхъ дѣйствій, и Румянцевъ предоставилъ Безбородкѣ начальство надъ однимъ изъ двухъ малороссійскихъ полковъ, входившихъ въ составъ второго корпуса, предводимаго Румянцевымъ. Во время войны онъ, по выраженію, встрѣчающемуся въ его письмахъ, жилъ «благополучно и здоровъ», «при тысячѣ способовъ, удобныхъ въ меньшихъ чипахъ производиться далѣе». О службѣ своей въ это время самъ Безбородко писалъ впослѣдствіи императору Павлу слѣдующее: «Командуя сперва малороссійскимъ и нѣжинскимъ полкомъ, а потомъ, имѣя подъ начальствомъ лубенскій, миргородскій и компанейскіе полки, находился въ походахъ па Бугѣ и между Буга и Днѣстра. По назначеніи графа Румянцева къ предводительству первою арміею, переведенъ я туда и, будучи при немъ безотлучно, находился въ сраженіяхъ: 4-го іюня, не доходя рѣки Ларги; 5-го — при атакѣ турками авангарда праваго крыла; 7-го — въ баталіи при Ларгѣ, гдѣ я, по собственной моей охотѣ, былъ при передовыхъ корпусахъ, 21-го — при славной кагульской баталіи; 1773 года за Дунаемъ, и 18-го іюля при штурмѣ наружнаго силистрійскаго ретрашемента».

Находясь въ эту войну при войскахъ, Безбородко вмѣстѣ съ тѣмъ дѣйствовалъ и по письменной части, такъ какъ Румянцевъ ввѣрилъ ему переписку и особенно «многія секретныя и публичныя дѣла и коммисіи».

Когда въ деревенькѣ Кучукъ-Кайнарджи открылись съ Турціею переговоры о мирѣ, то на Безбородку, по особой довѣренности къ нему главнокомандующаго, была возложена забота о драгоцѣнныхъ вещахъ и брилліантахъ, назначенныхъ въ подарки турецкимъ уполномоченнымъ.

Не смотря па свою близость къ Румянцеву и на дѣятельную службу, Безбородко подвинулся въ чинахъ очень мало. Хотя онъ и командовалъ разными полками, но имѣлъ только чинъ коллежскаго ассесора, т. е. состоялъ не болѣе какъ въ маіорскомъ рангѣ. Это было ему прискорбно и онъ, желая подкрѣпить ходатайство о немъ Румянцева, обратился къ Потемкину, прося о пожалованіи его въ полковники въ малороссійскій кіевскій полкъ. Ходатайство это было уважено, и, 22-го марта 17 74 года, Безбородко получилъ желанные имъ чинъ и должность.

При заключеніи кучукъ-кайнарджійскаго мира Румянцевъ въ «полномъ признаніи усердія» близкихъ ему лн)дей, а между ними и Безбородки, испрашивалъ «отъ высочайшихъ матернихъ щедротъ ея императорскаго величества воздаянія ихъ заслугамъ».

Между тѣмъ императрица, съ одной стороны, имѣя нужду въ способныхъ и дѣловыхъ людяхъ, съ другой стороны — какъ разсказываетъ въ своихъ «Запискахъ» Грибовскій, — замѣтивъ въ донесеніяхъ Румянцева болѣе складу, чѣмъ въ реляціяхъ семилѣтней войны Бестужева и Апраксина, просила фельдмаршала порекомендовать ей нѣсколько человѣкъ, способныхъ къ занятію должности секретарей.

Есть свидѣтельство — добавляетъ г. Григоровичъ, — что графъ Румянцевъ, представляя императрицѣ Безбородку, сказалъ: «представляю вашему величеству алмазъ въ корѣ: вашъ умъ дастъ ему цѣну».

Изъ числа находившихся въ 1775 году при императрицѣ секретарей, бывшихъ «у принятія челобитенъ», тайный совѣтникъ Стрекаловъ получилъ новое назначеніе, а коллежскій совѣтникъ Козицкій былъ уволенъ въ отставку. На ихъ мѣста были опредѣлены: Завадовскій и Безбородко.

Совершенно противоположный разсказъ объ опредѣленіи Безбородки ко двору встрѣчается въ депешѣ сардинскаго посланника маркиза де-Палеро, который находился въ Россіи съ конца 1783 по 1789 годъ. «Первый шагъ Безбородко на поприщѣ службы — пишетъ маркизъ — былъ въ штатѣ фельдмаршала Румянцева, въ должности секретаря; по заключеніи мира въ Кайнарджи, этотъ великій полководецъ, зная, что никто лучше Безбородки не былъ въ состояніи исполнить трудное порученіе, послалъ его въ Петербургъ, отъ своего имени, для отчета въ огромныхъ суммахъ, которыми располагалъ во время войны. Исходъ оправдалъ этотъ выборъ: г. Безбородко не только окончилъ это важное дѣло къ удовлетворенію всѣхъ заинтересованныхъ сторонъ, по, имѣвъ случай работать лицомъ къ лицу съ ея величествомъ, въ продолженіи этой трудной очистки счетовъ, успѣлъ такъ понравиться государынѣ, что она, желая приблизитъ ого, назначила его въ число своихъ секретарей по особымъ дѣламъ и по прошеніямъ. Прежде чѣмъ идти далѣе, не оставлю сказать, что въ совѣщаніяхъ, ознакомившихъ царицу съ этимъ ловкимъ человѣкомъ, не всегда, какъ говорили, дѣло шло о денежныхъ разсчетахъ. Но этотъ фактъ ничѣмъ не доказанъ и если онъ вѣренъ, то это будетъ новымъ доказательствомъ своенравія любви: ибо Безбородко далеко не красивъ собою».

Есть еще и третье объясненіе успѣховъ Безбородки при дворѣ. Сослуживецъ Безбородки по коллегіи иностранныхъ дѣлъ Малиновскій, въ рукописныхъ своихъ замѣткахъ говорилъ, что товарищъ Безбородки II. В. Завидовскій, будучи въ случаѣ, помогалъ ему, и онъ, сдѣлавшись секретаремъ императрицы, пріобрѣлъ ея довѣренность и уваженіе.

Какъ бы то, впрочемъ, ни было, но нельзя не признать, что первый шагъ на будущей своей блестящей службѣ, Безбородко сдѣлалъ не въ силу своихъ только личныхъ достоинствъ, но и благопріятствовавшей ему придворной обстановки того времени.

Изъ писемъ Безбородки къ его отцу видно, что онъ былъ чрезвычайно доволенъ своимъ новымъ положеніемъ «ибо, — какъ онъ пишетъ — кромѣ почестей и выгодъ съ оною должностію соединенныхъ, и труда по оной съ силами соразмѣрнаго, образъ особливо ласковыхъ и милостивыхъ поступковъ государыни мѣсто сіе дѣлаетъ мнѣ пріятнымъ».

Первою заботою ловкаго хохла въ Петербургѣ было научиться по-французски, такъ какъ французскій языкъ господствовалъ при дворѣ императрицы Екатерины. Безбородко пріѣхавъ въ Петербургъ 30-ти лѣтъ, не зналъ никакого иностраннаго языка, кромѣ латинскаго, но въ два года выучился сперва по-французски, потомъ по-нѣмецки, а потомъ и по-итальянски. По замѣчанію А. И. Тургенева, «Безбородко изучилъ французскій языкъ превосходно, но говорилъ не хорошо и съ запинаніемъ; онъ поздно началъ изучать сей языкъ». Да и по-русски онъ всю жизнь говорилъ съ малороссійскимъ акцентомъ, обыкновенно весьма забавнымъ для великорусскаго уха.

Затѣмъ у г. Григоровича идутъ разсказы о необычайной памяти Безбородко, изумлявшей императрицу.

Занявши видное мѣсто при дворѣ, Безбородко, по словамъ его жизнеописателя, началъ со всѣмъ усердіемъ заботиться о томъ, чтобы быть достойнымъ этого положенія какъ въ глазахъ императрицы, такъ и всего столичнаго общества, или, говоря яснѣе, сталъ думать о томъ, какъ бы не только упрочиться на настоящей своей должности, но и подвигаться далѣе. Самъ г. Григоровичъ по поводу такихъ заботъ замѣчаетъ: «нѣтъ сомнѣнія, что для достиженія того предстояло употребить много усилій, заботъ и всевозможныхъ изворотовъ, доходящихъ порою до мельчайшихъ разсчетовъ». Какъ человѣкъ практическій, Безбородко понялъ, что въ его положеніи прежде всего нужны денежныя средства и онъ принялся хлопотать о сохраненіи за нимъ, какъ за полковникомъ кіевскаго полка, деревень и объ увеличеніи ихъ новыми прибавками.

Подробный изслѣдователь жизни канцлера не говоритъ ничего о значеніи деревень, которыя хотѣлъ удержать за собою Безбородко, а между тѣмъ, оно было чрезвычайно важно, потому что на владѣніи такими деревнями основывался главнымъ образомъ не только экономическій, но и государственный бытъ страны, хотя политически и несамостоятельной, но удерживавшей свой прежній, обособившійся строй. Съ своей стороны мы сдѣлаемъ на счетъ этого нѣкоторыя пополненія.

При гетманскомъ правленіи въ Малороссіи, всѣ власти, начиная съ главы этого правленія, были выборныя и всѣ служащія лица, какія бы должности ни занимали, входили въ составъ войсковаго управленія. Послѣ лицъ общаго или «генеральнаго» управленія первыми лицами были полковники. Они завѣдывали округами, въ которыхъ состояли не одни только военно-служащія силы и казаки, но и все мѣстное населеніе и такой округъ назывался по мѣсту пребыванія полковника такимъ-то «полкомъ». Такъ, были полки: кіевскій, нѣжинскій, стародубовскій и другіе. Общее число населенія простиралось въ каждомъ полку до 150,000 душъ мужскаго пола. Полковникъ завѣдывалъ не только военною частью, но и рѣшалъ окончательно гражданскія и уголовныя дѣла. Подъ ближайшимъ начальствомъ полковника, какъ бы въ качествѣ его помощниковъ, находились сотники, завѣдывавшіе особыми участками, въ которыхъ населеніе простиралось обыкновенно свыше 10,000 душъ. Способъ вознагражденія за войсковую службу въ Малороссіи былъ сходенъ съ помѣстною системою въ Великой Россіи. Денежнаго вознагражденія за службу не полагалось, а предоставлялись служащему, временно «на урядъ» мѣстечки, слободы, деревни или «маетности» и «грунты», называвшіеся впослѣдствіи ранговыми, т. е., предназначенными въ извѣстномъ размѣрѣ на содержаніе лицъ того или другаго ранга. По своей значительности послѣ маетностей, предназначенныхъ на гетманскій «урядъ», первыми были полковничьи. Онѣ въ нѣкоторыхъ полкахъ состояли изъ 500 крестьянскихъ дворовъ, разныхъ угодій, мельницъ и шинковъ, и давали большія денежныя доходы, независимо отъ снабженія временнаго ихъ владѣльца всевозможнымъ хозяйственнымъ продовольствіемъ.

При уничтоженіи Екатериною гетманскаго правленія, эти «ранговыя маетности» сдѣлались предметомъ самыхъ усиленныхъ исканій. Лица, владѣвшія ими только временно, принялись хлопотать о томъ, чтобы укрѣпить ихъ за собою не только пожизненно, но и потомственно. Такая попытка удалась прежде всего послѣднему малороссійскому гетману, графу Кириллѣ Григорьевичу Разумовскому, за которымъ Екатерина наслѣдственно утвердила всѣ маетности, предназначенныя на гетманскій урядъ, а между ними и прежнюю «резиденцію» гетмановъ городъ Батуринъ. Такія пожалованія должны были чрезвычайно уменьшить въ Малороссіи ту поземельную собственность, которая, по уничтоженіи гетманства, должна была перейти въ распоряженіе государственной казны. По всей вѣроятности, Екатерина II рѣшилась на это въ виду двухъ удобствъ: во-первыхъ, закрѣпощенія огромнаго числа людей посполитыхъ или крестьянъ за помѣщиками, власть которыхъ исходила бы не отъ гетмановъ, но непосредственно отъ русскихъ государей, и во-вторыхъ — возможности жаловать въ Малороссіи, безъ стѣсненія, вотчинами и сановниковъ великорусскаго происхожденія.

Изъ письма Безбородки видно, какъ онъ лакомился на эти маетности и на прибавку къ нимъ еще новыхъ. Онъ писалъ: «на случай, еслибы подался оный къ полученію изъ оныхъ въ вѣчное владѣніе, по малому числу, сходно было мнѣ къ Козарамъ, Иржовцамъ, а Котову просить грунты Гарбузинскіе, Остерскіе, Кабижскіе и Бобровидкіе. Остерскіе и могутъ быть присовокуплены подъ титуломъ просто грунтовъ и угодій, на урядъ принадлежащихъ, такъ какъ и Кабижскіе, ибо оба сіи мѣста не всѣ урядовыя, но въ первомъ магистратъ, а во второмъ помѣщикъ». Изъ этого видно, что Безбородко хотѣлъ прихватить кое-что и лишнее сверхъ ранговыхъ помѣстій, пріотнявъ земли и у магистрата и у помѣщика, хотя въ другихъ письмахъ намѣреніе это и не препятствовало ему заявлять, что онъ ничего чужаго не желалъ.

Въ первый годъ своего пребыванія при дворѣ императрицы, Безбородко, при разнообразныхъ занятіяхъ и работахъ, находилъ время заниматься и литературнымъ трудомъ. Памятникомъ этого рода остались: 1) «Картина или краткое извѣстіе о россійскихъ съ татарами войнахъ и дѣлахъ наченшихся, т. е. начавшихся, въ половинѣ десятаго вѣка и почти безпрерывно чрезъ восемьсотъ лѣтъ продолжающихся» и 2) «Лѣтопись Малыя Россіи». Кромѣ того, онъ въ это же время занимался особымъ трудомъ, который можно озаглавить: «Хронологическая таблица замѣчательнѣйшихъ событій царствованія Екатерины II». При этомъ послѣднемъ трудѣ, Безбородко, безъ всякаго сомнѣнія, мѣтилъ въ вѣрную цѣль — польстить славолюбію государыни, перечисливъ ея дѣянія. Императрица дѣйствительно обратила вниманіе на трудъ Безбородки, но въ то же время нашла, что тамъ не указано о работахъ въ Ригѣ на Двинѣ, между тѣмъ какъ, по ея замѣчанію, работы эти были не бездѣлица. Въ слѣдующемъ году, сообщая Гримму объ упомянутомъ трудѣ Безбородки и представляя общіе выводы, Екатерина въ письмѣ своемъ добавляетъ: «ну, милостивый государь, какъ вы нами довольны? Не были ли мы лѣнивы?»

Къ исходу 17 78 года, положеніе Безбородки при дворѣ окончательно упрочилось, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ для разживы началъ заниматься винокуреніемъ. «Прямая надобность — писалъ по поводу такихъ занятій Безбородко — убѣждаетъ браться за подобные промыслы, ибо и теперь то же скажу, что служба наша пріятна и видна, но не скоро полезна бываетъ, а представлять у двора приличную функціи фигуру довольно надобно иждивенія въ такомъ мѣстѣ, гдѣ что шагъ ступить, то и платить надобно. Впрочемъ, я не могу довольно нахвалиться своимъ пребываніемъ здѣсь. Ея императорское величество отъ дня въ день умножаетъ ко мнѣ свою повѣренность. Для собственнаго вашего знанія скажу, дабы не причли сего въ самохвальство, что меня вся публика и дворъ видитъ, яко перваго ея секретаря, потому что чрезъ мои руки идутъ дѣла: сенатскія, синода, иностранныхъ дѣлъ, не включая и самыхъ секретнѣйшихъ, адмиралтейскія, учрежденія намѣстничествъ по новому образцу, да и большая часть дѣлъ; отзывами своими неоднократно всѣмъ знатнымъ и приближеннымъ изразить изволила свое отмѣнное ко мнѣ благоволеніе и уваженіе по трудамъ моимъ. Хотя я ни малаго сомнѣнія не имѣю, что и самаго существеннаго воздаянія отъ щедротъ ея ожидать долженъ, но и такое милостивое въ разсужденіи меня обращеніе есть величайшимъ для меня одобреніемъ и утѣшеніемъ».

Не смотря на близость Безбородки къ государынѣ, онъ въ продолженіе трехлѣтняго пребыванія при дворѣ оставался лицомъ малочиновнымъ и только 1-го января 1779 года былъ произведенъ изъ полковниковъ въ бригадиры. Теперь главною заботою Безбородки было: удержать за собою ранговыя имѣнія и расширить предпринятое имъ винокуреніе. Не прошло и трехъ мѣсяцевъ со дня производства Безбородки въ бригадиры, какъ ему пожаловала императрица въ Бѣлорусіи за его «ревностную службу» 1,222 души, «кромѣ жидовъ», жившихъ въ этихъ волостяхъ.

По поводу такого пожалованія не лишнимъ будетъ привести изъ письма Безбородки къ отцу нѣсколько строкъ, показывающихъ взглядъ его на награды такого рода, и его разсчетливость. «Не смѣлъ я отягчать таковымъ выборомъ въ Малой Россіи; надлежало бы тутъ обидѣть кого нибудь изъ своей собратіи, вопреки сему священнѣйшему правилу, чтобъ никому того не дѣлать, чего себѣ не желаешь. Своихъ же у рядовыхъ я для того не полагалъ въ число, что тутъ и выигрыша было бы не много, ибо они перемѣнили бы только натуру, а доходы все тѣ же остались бы. Владѣть ими можно спокойно, покуда мнѣ прилично остаться въ чинѣ военномъ; ибо не только бригадиръ, но и генералъ-маіоръ можетъ быть подобнаго полку полковникомъ; а ежели какая либо реформа случится, то я не думалъ бы, чтобъ встрѣтилась трудность въ полномъ тѣхъ маетностей присвоеніи».

Безбородко воспользовался своимъ служебнымъ положеніемъ для того, чтобъ обезпечить пожалованное ему имѣніе отъ тяжбъ и расхищеній, такъ какъ полоцкій губернаторъ «взялся защищать имѣніе отъ обидъ и распорядить въ немъ первое хозяйство».

Между тѣмъ значеніе Безбородки, какъ человѣка дѣло-ваго, усиливалось. По словамъ Гельбига: «никто изъ государственныхъ министровъ не могъ, даже въ труднѣйшихъ случаяхъ и по какой бы-то ни было отрасли государственнаго управленія, представить государынѣ такого яснаго доклада, какъ Безбородко. Однимъ изъ главнѣйшихъ его дарованій было искусство въ русскомъ слогѣ. Когда императрица давала ему приказаніе написать указъ, письмо, или что-либо подобное, то онъ уходилъ въ пріемную и, по разсчету самой большой краткости времени, возвращался и приносилъ сочиненіе, написанное съ такимъ изяществомъ, что ничего не оставалось желать лучшаго».

Съ своей стороны и маркизъ де-Палеро оставилъ замѣтку, изъ которой видны какъ то положеніе, какое занималъ при императрицѣ Безбородко, такъ и общій порядокъ веденія у насъ государственныхъ дѣлъ. Относительно всего этого Палеро писалъ: «Чтобы дать вамъ понятіе о новой должности, на которую назначенъ Безбородко, а также уяснить ходъ дѣлъ въ этой странѣ, считаю не лишнимъ замѣтить, что, по принятому въ здѣшнемъ правленіи порядку, никто кромѣ чиновниковъ, имѣющихъ право представить докладъ, не получаетъ частныхъ аудіенцій у царицы. Ея величество, какъ государыня, имѣетъ придворный штатъ, состоящій изъ генералъ-адъютантовъ, флигель-адъютантовъ, фрейлинъ, штатсъ-дамъ, каммеръ-юнкеровъ и каммергеровъ. Какъ частное лице, она имѣетъ общество, состоящее изъ отборныхъ людей страны, которые собираются во дворецъ, извѣстный подъ именемъ эрмитажа. Между тѣмъ вышеприведенный этикетъ такъ строго соблюдается, что изъ всѣхъ лицъ, имѣющихъ къ пей доступъ, никто не смѣетъ говорить ей о какомъ либо дѣлѣ, и всѣ, отъ перваго до послѣдняго въ имперіи, должны ограничиваться ходатайствомъ о своихъ интересахъ у начальниковъ разныхъ вѣдомствъ, или письменно обращаться непосредственно къ самой государынѣ. Тогда какъ мы счастливы тѣмъ, что имѣемъ свободный доступъ къ престолу, смотримъ очами состраданія па народъ, лишенный этого преимущества, здѣсь никакъ не могутъ надивиться государямъ, которые, подобно королю сардинскому, открываютъ двери своихъ покоевъ всѣмъ своимъ подданнымъ. Порядокъ, установленный въ Піемонтѣ, предохраняетъ насъ отъ множества злоупотребленій; здѣшній же обычай умножаетъ до невѣроятности число писемъ, ежедневно получаемыхъ на имя государыни. Но это еще не все: здѣсь не существуетъ совѣта для принятія прошеній и пріемъ формальныхъ просьбъ и писемъ соединяется въ однѣхъ рукахъ. Роспись чиновъ этого двора въ мѣсяцословѣ указываетъ имена и число секретарей, исполняющихъ это почетное порученіе. Я съ своей стороны скажу только, что если эти господа имѣютъ много работы, то пользуются, въ воздаяніе своихъ трудовъ, большимъ уваженіемъ. Однако же, изъ числа лицъ, занимающихъ такія важныя мѣста, никто, сколько мнѣ извѣстно, не докладываетъ дѣлъ непосредственно государынѣ, кромѣ г. Безбородки. Независимо отъ счастливой памяти, значительно облегчающей его собственный трудъ, а также трудъ тѣхъ, кто съ нимъ работаетъ, онъ, говорятъ, обладаетъ въ высшей степени даромъ находить средства для благополучнаго исхода самыхъ щекотливыхъ дѣлъ. Этими двумя качествами онъ до такой степени возвысился во мнѣніи Екатерины II, что въ ежедневныхъ бесѣдахъ съ нимъ эта государыня говоритъ ему обо всемъ и открываетъ ему возможность имѣть вліяніе на все».

Имѣется еще и третій отзывъ о Безбородкѣ со стороны одного изъ его современныхъ сослуживцевъ — Грибовскаго, который пишетъ: «При острой памяти и нѣкоторомъ знаніи латинскаго и русскаго языковъ, Безбородкѣ не трудно было отличиться сочиненіемъ указовъ тамъ, гдѣ бывшіе при государынѣ вельможи, кромѣ князя Потемкина, не знали русскаго правописанія. Матерія для указа была обыкновенно обработываема въ сенатѣ или другихъ департаментахъ основательно и съ присоединеніемъ приличныхъ къ оной законовъ и обстоятельствъ; стоило только сократить на запискѣ и нѣсколько поглаже написать; часто надобно было одѣть эти записки только въ указную форму. Конечно, не довольно было кіевскаго и бурсацкаго ученія для успѣшнаго отправленія государственныхъ бумагъ: потребна была память и острота ума, коими Безбородко щедро былъ награжденъ и при помощи которыхъ скоро понялъ онъ хорошо весь кругъ государственнаго управленія».

Извѣстный Кастера съ своей стороны сообщаетъ: «Безбородко былъ работящій человѣкъ и возвышался очень быстро. Его главнѣйшій талантъ заключался въ основательномъ знаніи русскаго языка и въ умѣніи изящно выражаться на немъ».

Руководствуясь этими указаніями на умственныя способности Безбородки и всматриваясь въ труды его по должности секретаря Екатерины, а также, сравнивая ихъ съ трудами другихъ секретарей, г. Григоровичъ убѣждается, что Безбородко былъ «единственный исполнитель повелѣній великой монархини». Такое заключеніе указываетъ, однако, и на сдѣланное нами прежде замѣчаніе, что секретари Екатерины были не болѣе какъ только краснорѣчивые передатчики мыслей и приказаній императрицы, при чемъ главнымъ условіемъ было твердое знаніе русскаго правописанія. Понятно, поэтому, что они не могутъ быть причислены къ государственнымъ людямъ, но могутъ считаться только способными дѣлопроизводителями. Въ дальнѣйшемъ изложеніи мы увидимъ насколько впослѣдствіи Безбородко отдалился отъ такого первоначальнаго, весьма скромнаго образца способнаго и дѣловаго чиновника и до какой степени онъ проявилъ себя какъ государственный дѣятель.

Что касается отзыва самого Безбородки о службѣ его при императрицѣ, то онъ позднѣе, въ поданной имъ императору Павлу просьбѣ объ отставкѣ писалъ: «по прибытіи въ Москву для мирнаго торжества, угодно было блаженныя и вѣчной славы достойныя памяти государынѣ, родительницѣ вашей, взять меня къ особѣ ея для принятія прошеній и исправленія прочихъ дѣлъ. Въ самое короткое время имѣлъ я счастье пріобрѣсти высочайшую ея довѣренность до такой степени, что мнѣ поручены были собственныя ея бумаги и вскорѣ на дѣлѣ учинился я первымъ ея секретаремъ, имѣя па себѣ большую часть государственныхъ дѣлъ».

Мало-по малу Безбородко получилъ такое значеніе, что княгиня Дашкова, въ своихъ «Запискахъ» обыкновенно называетъ его «первымъ» секретаремъ Екатерины.

VI.
Поѣздка Безбородки съ императрицею въ Бѣлоруссію. — Вступленіе въ коллегію иностранныхъ дѣлъ. — Составленіе инструкціи сенаторамъ. — Разговоръ съ Іосифомъ II. — «Меморіалъ» по дѣламъ политическимъ. — Записка о Молдавіи. — Званіе «полномочнаго для всѣхъ негоціацій». — Возвышеніе Безбородки. — Завѣдываніе почтовымъ департаментомъ. — Конвенціи и трактаты. — Непріязнь Павла Петровича къ Безбородкѣ. — Поступленіе въ его вѣдѣніе театровъ. — Мнѣніе Безбородки о своихъ трудахъ по финансовой части. — Дѣ;ла татарскія. — Награды. — Избраніе членомъ академіи.

Мы, конечно, не будемъ слѣдить за отдѣльными, не важными случаями въ жизни Безбородки и указывать на частности его служебной дѣятельности. Для пространнаго изслѣдованія какъ тѣ, такъ и другія представляли не только особое значеніе, но и были необходимы для полноты подобнаго труда. Мы же остановимся лишь на такихъ свѣдѣніяхъ, которыя, по ихъ исключительности, могутъ заслуживать вниманія или очерчиваютъ духъ того времени, когда жилъ Безбородко. Замѣтимъ, что на обязанности его лежало устройство разныхъ удобствъ при предстоявшей поѣздкѣ государыни въ Могилевъ для свиданіи тамъ съ римско-нѣмецкимъ императоромъ Іосифомъ II. Во время этого путешествія дневныя о немъ записки велъ Безбородко.

Въ 1780 году, Безбородко, оставаясь въ должности секретаря ея величества, былъ, кромѣ того, опредѣленъ въ коллегію иностранныхъ дѣлъ, гдѣ, какъ говоритъ г. Григоровичъ, принималъ дѣятельное участіе при выполненіи знаменитаго проекта, принадлежавшаго императрицѣ и извѣстнаго въ исторіи подъ именемъ «вооруженнаго морскаго нейтралитета», которымъ призывались къ союзу для защиты нейтральнаго флага всѣ европейскія державы, не принимавшія участія въ продолжительной борьбѣ Англіи съ ея сѣверо-американскими колоніями.

Сверхъ этихъ занятій по части дипломатической, государыня поручила Безбородкѣ составить инструкцію, которою должны были руководствоваться сопровождавшіе ея сенаторы графъ Брюсъ и графъ Строгоновъ, самъ Безбородко и полковникъ Турчаниновъ при освѣдомленіи въ каждомъ городѣ, губернскомъ или уѣздномъ, о порядкѣ въ управленіи, о нуждахъ и пользахъ всякаго мѣста.

Безбородко не былъ доволенъ личнымъ составомъ свиты, окружавшей государыню въ этомъ путешествіи. Въ одномъ изъ своихъ писемъ съ дороги къ графу А. Р. Воронцову онъ писалъ: «Вы знаете изъ какихъ людей составлена ея компанія, знаете и мое съ ними положеніе и, выспавшись довольно, поминутно дремлю и зѣваю».

Частныя письма, писанныя Безбородкою во время этого путешествія, представляютъ важность не для одного только его жизнеописанія, но порою имѣютъ и общее значеніе. Такъ, въ одномъ изъ этихъ писемъ къ графу А. Р. Воронцову изъ Смоленска, Безбородко сообщаетъ о своемъ разговорѣ съ императоромъ. «Спрашивалъ онъ меня между прочимъ — пишетъ Безбородко — о образѣ управленія дѣлами ея императорскаго величества, и дивился, когда я на вопросъ его сказалъ, что всѣ депеши министерства нашего не иначе къ министрамъ у дворовъ посылаются, какъ по аппробаціи проектовъ самою государынею; что ни одна бумага не проходитъ, которая въ оригиналѣ не была бы представлена ея величеству; ибо онъ думалъ, что реляціи или письма подносятся ей только кратко и то, что прямо достойно ея любопытства».

Путешествіе по Бѣлоруссіи еще болѣе приблизило Безбородку къ императрицѣ, которому она съ этого времени стала поручать важнѣйшія дѣла. Такъ, между прочимъ, онъ производилъ дѣло объ отправкѣ брауншвейгской фамиліи изъ Холмогоръ въ Данію. Съ своей же стороны Безбородко началъ втягиваться во внѣшнюю политику, а въ апрѣлѣ 1780 года подалъ государынѣ записку, извѣстную подъ заглавіемъ «Матеріалы по дѣламъ политическимъ». Покойный историкъ Соловьевъ относительно этой записки говоритъ, что она имѣла весьма важное дипломатическое значеніе. Въ авторѣ, замѣчаетъ онъ, высказался тонкій и дальновидный дипломатъ; она почти слово въ слово была переслана въ Вѣну, въ формѣ предложенія нашего двора.

Въ запискѣ этой высказывалось, что при условіи заключенія договора съ императоромъ Іосифомъ, для Россіи нужно имѣть: 1) Очаковъ, 2) Крымскій полуостровъ и 3) одинъ или два острова въ Архипелагѣ. Австріи же можно получить: I) Бѣлградъ съ частію Сербіи и Босніи, но въ томъ случаѣ, еслибы вѣнскій дворъ согласился относительно дальнѣйшаго жребія турецкой имперіи. Кромѣ того, предполагалось Молдавію, Валахію и Бессарабію, подъ древнимъ общимъ названіемъ этихъ странъ — Дакіи, обратить въ нейтральное государство, которое не могло бы быть присоединено ни къ Россіи, ни къ Австріи.

Вѣроятно, въ это же время Безбородко представилъ государынѣ и записку: «Сокращенныя историческія извѣстія о Молдавіи и заключающую въ себѣ краткія біографическія свѣдѣнія о господаряхъ и воеводахъ Дакіи, съ древнѣйшихъ временъ до Петра I, а также извѣстія о первоначальной независимости Молдавіи и подчиненіи ея Турціи, Польшѣ и Россіи».

Увидавъ въ такихъ трудахъ способности Безбородки къ дипломатіи, Екатерина предоставила Безбородкѣ, причисленному къ коллегіи иностранныхъ дѣлъ, званіе «полномочнаго для всѣхъ нагоціацій» и вмѣстѣ съ тѣмъ, въ тотъ же день, 24-го ноября 1780 года, произвела его въ генералъ-маіоры. Въ прошеніи, поданномъ итератору Павлу объ отставкѣ, Безбородко относительно предоставленнаго ему новаго званія говоритъ, что оно дано ему «императрицею въ знакъ особливаго монаршаго благоволенія, за поданный имъ меморіалъ по политическимъ дѣламъ, на которомъ съ того времени основана система и до нынѣ продолжающаяся». Такимъ образомъ оказывается, что въ сущности никто иной, какъ только Безбородко, въ теченіи безъ малаго двадцати лѣтъ руководилъ политикою Россіи въ исходѣ прошлаго столѣтія.

Положеніе, занятое Безбородкою, вскорѣ доставило ему извѣстность въ дипломатическихъ сферахъ Европы: о немъ заговорили иностранные послы, бывшіе при петербургскомъ дворѣ. Такъ, англійскій посланникъ, Гаррисъ, сталъ заиски-вать у Безбородки и писалъ къ лорду Стартману, завѣдывавшему иностранными дѣлами Англіи, слѣдующее: «единственный человѣкъ, отъ кого я могъ надѣется получить нѣкоторую выгоду, былъ частный секретарь императрицы, и то только потому, что эта личность честная и незараженная предразсудками, и съ нимъ съ однимъ, кромѣ двухъ вышеупомянутыхъ лицъ (т. е. Потемкина и графа Панина), императрица разсуждаетъ объ иностранныхъ дѣлахъ. Безбородко ежедневно возвышается въ ея уваженіи, и я вчера отправился (18-го января 1781 года) къ нему утромъ съ цѣлью распространиться о томъ, что я уже говорилъ ему недѣли двѣ тому назадъ, и тѣмъ поставить его въ возможность, при разговорѣ съ государыней, сообщить ей вѣрныя и точныя свѣдѣнія».

Съ своей стороны и князь Потемкинъ сообщилъ Гаррису объ усилившемся вліяніи Безбородки на императрицу и совѣтывалъ ему быть внимательнѣе къ царедворцу, входившему въ силу, а въ одномъ изъ послѣдующихъ своихъ писемъ Гаррисъ сообщаетъ, что Безбородкѣ ввѣрено почти исключительно внутреннее управленіе имперіи и что вмѣстѣ съ тѣмъ онъ принимаетъ большое участіе въ веденіи иностранныхъ дѣлъ. «Теперь лицо — продолжаетъ англійскій посолъ — пользующееся величайшимъ вліяніемъ и внушающее зависть своимъ возвышеніемъ — Безбородко. Поддѣлываясь подъ всѣ капризы государыни, онъ пріобрѣлъ ея довѣріе и доброе мнѣніе, а вслѣдствіе своихъ рѣдкихъ способностей и необыкновенной памяти, онъ ей чрезвычайно полезенъ». Даже могущественный Потемкинъ, по словамъ Гарриса, «къ Безбородкѣ и къ его партіи еще менѣе расположенъ былъ и слѣдилъ за ихъ успѣхами съ величайшею завистью и безпокойствомъ».

Прошло съ небольшимъ два мѣсяца со времени назначенія Безбородки «полномочнымъ» при коллегіи иностранныхъ дѣлъ, какъ онъ занялъ въ ней слишкомъ видное мѣсто. 4-го января 1782 года императрица повелѣла ему присутствовать въ этой коллегіи по секретной экспедиціи и, кромѣ того, поручила въ его «точное вѣдѣніе и наблюденіе почтовый департаментъ». Въ коллегіи же иностранныхъ дѣлъ Безбородко оказался первымъ лицомъ, такъ какъ ни канцлеръ, ни вице-канцлеръ не считались ея членами. Въ свою очередь и чужестранные послы, находившіеся въ Петербургѣ, отдавали Безбородкѣ первенство передъ вице-канцлеромъ, графомъ Остерманомъ, котораго они считали «простымъ министромъ», передающимъ свои планы и мысли императрицѣ только при посредствѣ Безбородки.

При дѣятельномъ участіи Безбородки во время занятія имъ должности «полномочнаго для всѣхъ негоціацій» были заключены съ иностранными державами три конвенціи по вооруженному нейтралитету. Во время же присутствовали его въ секретной экспедиціи были заключены три трактата: одинъ торговый съ Даніей и два по упомянутому нейтралитету.

Между тѣмъ наслѣдникъ престола, великій князь Павелъ Петровичъ, вообще неблагосклонно отзывался о Безбородкѣ. Изъ письма герцога тосканскаго къ брату его, императору Іосифу, видно, что въ 1782 году Павелъ, при свиданіи съ герцогомъ, разгорячился и сталъ говорить, что ему, великому князю, извѣстно, какіе изъ петербургскихъ чиновниковъ куплены вѣнскимъ дворомъ, сколько и когда каждый получилъ изъ нихъ. Наслѣдникъ разсказывалъ объ этомъ съ большими подробностями и когда герцогъ сталъ говорить, что ему объ этомъ ничего неизвѣстно, то Павелъ отвѣчалъ ему: «Такъ я знаю и могу назвать вамъ ихъ имена. Это — князь Потемкинъ, секретарь императрицы Безбородко, Бакунинъ, оба графа Воронцова, Семенъ и Александръ, и Морковъ, который теперь министромъ въ Голландіи. Я вамъ назвалъ ихъ; пускай знаютъ, что мнѣ извѣстно, что они за люди, и какъ только будетъ у меня власть, я ихъ высѣку (ich werde sie ausruthen), уничтожу и выгоню».

По поводу этого разсказа г. Григоровичъ замѣчаетъ, что великій князь ошибался въ своемъ сужденіи о Безбородкѣ, который потомъ былъ въ его царствованіе однимъ изъ приближеннѣйшихъ и любимѣйшихъ царедворцевъ. Послѣднее соображеніе, какъ мы полагаемъ, едва ли можетъ служить какимъ либо опроверженіемъ, такъ какъ, не говоря уже о быстрыхъ переходахъ Павла отъ гнѣва къ чрезвычайному благоволенію, его сблизила съ Безбородкою особая услуга, оказанная ему Безбородкою при его воцареніи. Что же касается подкуповъ или взятокъ, то въ этомъ едва ли можно сомнѣваться. Удостовѣреніе объ этомъ встрѣчается и въ другихъ источникахъ того времени, такъ напримѣръ, Охоцкій въ своихъ «Запискахъ» подробно указываетъ, сколько какой польскій магнатъ вносилъ въ складчину денегъ для доставленія ихъ Безбородкѣ съ цѣлью заискать его расположенія къ интересамъ Польши.

Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что Екатерина считала Безбородку, «приноровлявшагося, — по словамъ его хвалителя Гарриса — къ ея капризамъ», человѣкомъ пригоднымъ ко всякому дѣлу. Такъ, когда въ 1782 году обнаружилось разстройство въ дѣлахъ императорскихъ театровъ, то императрица поручила Безбородкѣ привести эти дѣла въ лучшій порядокъ. Въ этомъ же году императрица, «желая изъявить предъ свѣтомъ» свое вниманіе и милость Безбородкѣ, сама возложила на него звѣзду и ленту ордена св. Владиміра, учрежденнаго въ память ея двадцатилѣтняго царствованія, на основаніи статута, составленнаго Безбородкою.

Въ слѣдующемъ 1783 году, императрица дала Безбородкѣ чрезвычайно важное порученіе по финансовой части. Обширныя предпріятія Екатерины, какъ по распространенію предѣловъ Россіи, такъ и по внутреннимъ учрежденіямъ, истощили государственные доходы. Государственный дефицитъ правительство. обыкновенно, покрывало новыми выпусками ассигнацій; но уже въ концѣ 1782 года было замѣчено, что ассигнаціи вымѣнивались съ платежемъ лажа, что возбудило опасеніе и принудило изыскивать другія, болѣе разумныя мѣры для улучшенія финансовъ.

Съ этою цѣлью была назначена особая коммисія, въ составъ которой вошелъ и Безбородко. О своихъ трудахъ въ этой коммисіи Безбородко въ своей автобіографической запискѣ говоритъ слѣдующее: «по дѣлу, касающемуся до умноженія государственныхъ доходовъ, моя заслуга не въ одномъ только томъ состояла, что всѣ пристали къ плану моему о Малороссіи, изъ котораго были уже заимствованы правила и для прочихъ губерній, на особомъ основаніи бывшихъ. Всѣ другія средства никто на себя взять не можетъ, чтобы я въ нихъ не участвовалъ. О крестьянахъ казеннаго вѣдомства мы съ г. генералъ-прокуроромъ первые условились; прибавка сбора за рекрутъ съ купцовъ и па гербовую бумагу мною предложена. Я самъ сочинялъ докладъ, повѣрялъ вѣдомости, трудился ими всѣхъ болѣе. По сему уже одному труды мои въ семъ дѣлѣ были не меньше моихъ товарищей; а планъ о малороссійскихъ доходахъ былъ собственное мое дѣло, въ которомъ никто не имѣлъ участія».

Пользуясь вниманіемъ императрицы Безбородко сталъ просить о предоставленіи ему 2,000 душъ въ ранговыхъ помѣстьяхъ, которыми онъ продолжалъ еще временно владѣть, считаясь полковникомъ кіевскаго полка. Онъ по поводу этой просьбы говорилъ императрицѣ, что «сіе не дѣлаетъ и шестой доли того, что законы опредѣляютъ за промыслы барыша коронѣ, а онъ мало ли что придумалъ». Сообщая объ этомъ въ письмѣ къ Потемкину, Екатерина добавляетъ: «миѣ кажется, что это разсужденіе довольно справедливо; однако же мнѣ хотѣлось бы знать, что вы объ этомъ думаете».

Безбородко получилъ желаемое, хотя и слѣдуетъ замѣтить, что всѣ его придумыванія по финансовой части не принесли никакой существенной пользы, и государственная казна, изнемогала подъ тяжестію чрезвычайныхъ дефицитовъ, которые, какъ и прежде, продолжали покрываться непомѣрнымъ выпускомъ новыхъ ассигнацій, не смотря на торжественное обѣщаніе государыни въ ея манифестѣ и ручательство ея за себя и за своихъ преемниковъ, что выпускъ казною бумажныхъ денегъ будетъ производиться въ опредѣленномъ, ограниченномъ размѣрѣ.

Не успѣла еще финансовая коммисія окончить своихъ занятій, какъ Безбородко былъ призванъ къ новой работѣ — объ изысканіи лучшихъ средствъ къ переселенію нагайскихъ татаръ въ Россію. Еще въ 1776 году, Безбородко въ запискѣ о татарахъ указывалъ на необходимость присоединенія къ Россіи Крымскаго полуострова. Дѣла татарскія были уже давно въ рукахъ Безбородки и теперь онъ велъ о нихъ переписку съ посланникомъ нашимъ въ Константинополѣ, Булгаковымъ, и манифестъ, 8-го апрѣля 1783 года, возвѣстилъ объ осуществленіи этого предположенія, а трактатомъ 28-го декабря того же года Турція узаконила присоединеніе къ Россіи Крыма, татарскихъ земель и части Кубанской области.

Близость Безбородки къ государынѣ, какъ необходимаго ей дѣльца, выразилась между прочимъ и въ томъ, что онъ въ числѣ 12-ти лицъ сопровождалъ ее въ Фридрихсгамъ, куда она ѣздила для свиданія съ шведскимъ королемъ Густавомъ III.

Кромѣ наградъ отъ государыни, Безбородко въ 1783 году удостоился еще и другого почета: онъ былъ избранъ членомъ россійской академіи, но замѣчательно, что онъ не только не принималъ никакого участія въ ея трудахъ, но и ни въ одномъ изъ засѣданій ея не присутствовалъ, кромѣ перваго, происходившаго по случаю торжественнаго открытія этого учрежденія. Тѣмъ не менѣе высокое служебное положеніе побудило академію поставить въ конференцъ-залѣ портретъ Безбородки, нарисованный извѣстнымъ живописцемъ Лампи.

VII.
Пожалованіе деревень въ Малороссіи. — Желаніе быть вице-канцлеромъ. — Полученіе графскаго достоинства. — Насмѣшки и пасквиль по этому случаю. — Приглашеніе на «приватные» вечера императрицы. — Подчиненность Потемкину. — Помощники Безбородки. — Отзывъ его о своихъ дипломатическихъ трудахъ.

По смерти, въ 1783 году, графа Н. И. Панина, первое мѣсто въ коллегіи иностранныхъ дѣлъ занялъ графъ И. А. Остерманъ съ званіемъ вице-канцлера. Онъ былъ совершенное ничтожество. Всѣ иностранные агенты видѣли въ немъ «только занимаемое имъ мѣсто». Австрійскій министръ Кауницъ называлъ его «автоматомъ», императоръ Іосифъ II — «соломенной чучелой, ничего не дѣлающей и не имѣющей I никакого вѣса». Въ слѣдующемъ году, Безбородко былъ назначенъ вторымъ присутствующимъ членомъ въ коллегіи иностранныхъ дѣлъ, съ оставленіемъ при всѣхъ занимаемыхъ имъ должностяхъ и съ производствомъ въ тайные совѣтники. Въ самый день такого назначенія императрица пожаловала ему

3,000 душъ въ Малороссіи изъ урядовыхъ имѣній. Такимъ образомъ онъ не только присвоилъ себѣ числившіяся за нимъ прежде урядовыя маетности, но успѣлъ получить еще новыя въ вѣчное владѣніе. Кромѣ того, ему было назначено 6,000 рублей жалованья въ годъ и по 500 рублей въ мѣсяцъ на столъ.

Не смотря на такія щедрыя награды, онъ, однако, не былъ вполнѣ доволенъ ими и въ письмѣ своемъ къ Потемкину высказывалъ желаніе получить званіе вице-канцлера. Въ томъ же 1784 году, 12-го октября, Екатерина написала Безбородкѣ слѣдующее: «Труды и рвеніе привлекаютъ отличіе. Императоръ даетъ тебѣ графское достоинство. Будешь cornes! Не уменьшится твое усердіе ко мнѣ. Сіе говоритъ императрица. Екатерина же дружески тебѣ совѣтуетъ и проситъ не лѣниться и не спѣсивиться».

Въ дипломѣ, данномъ императоромъ Безбородкѣ на графское достоинство сказано было, что «Безбородко во всѣхъ должностяхъ и чинахъ усердіемъ своимъ къ славѣ и благу отечества, къ исполненію намѣреній своея монархини, къ утвержденію добраго согласія съ державами, дружествомъ и союзомъ съ Россійскою имперію связанными, вѣрнымъ своимъ радѣніемъ и разными достославными подвигами получилъ многіе отличные знаки государевой милости и своими почетными свойствами украсилъ себя и свой родъ, а чрезъ то пріобрѣлъ и наше отмѣнное благоволеніе». Графское достоинство было распространено и на брата его, бригадира Илью Андреевича, и ихъ потомство и при томъ такъ, «яко бы они уже отъ четвертаго колѣна съ отцовской и матерней стороны природные были графы и графини священныя Римской имперіи».

Пожалованіе Безбородки въ римско-нѣмецкіе графы вызвало въ петербургскомъ обществѣ остроты и насмѣшки и, между прочимъ, по рукамъ сталъ ходить пасквильный рисунокъ. На немъ былъ изображенъ новопожалованный графъ съ книгою въ рукахъ, а подъ этимъ изображеніемъ была подпись: «Le conte nouveau relié en veau». Здѣсь была игра словъ такъ какъ слова conte и comte произносятся одинаково. Въ этомъ пасквилѣ была затронута и императрица. Составители пасквиля были открыты случайно. Изъ нихъ фрейлина баронесса Эльмитъ была, въ присутствіи гофмейстерины, высѣчена розгами и отправлена къ отцу въ Лифляндію; графъ Бутурлинъ, адъютантъ Потемкина, отставленъ отъ службы съ запрещеніемъ въѣзжать въ мѣста пребыванія государыни, а сестра его, Дивова, съ мужемъ выслана изъ Петербурга.

Осыпанный наградами Безбородко удостоился еще особой мести: императрица пригласила его разъ навсегда бывать на ея вечернихъ «приватныхъ» собраніяхъ.

Всѣ распоряженія государыни по коллегіи иностранныхъ дѣлъ исключительно шли черезъ Безбородку: онъ объявлялъ вице-канцлеру или коллегіи высочайшія повелѣнія по дипломатическимъ дѣламъ; препровождалъ въ коллегію, при своихъ запискахъ, бумаги, полученныя чрезъ иностранную или внутреннюю почту, и въ то же время, занимая должность секретаря императрицы, ближе и раньше вице-канцлера могъ знать о существѣ дѣлъ и прежде отъ государыни могъ слышать о нихъ, а потому и направлять ихъ согласно со взглядами Екатерины. Перевѣсъ его надъ вице-канцлеромъ въ послѣдующіе годы былъ такъ замѣтенъ, что сдѣлался извѣстенъ самой Екатеринѣ, которая и изъявляла на счетъ этого не разъ свое неудовольствіе, но не отстраняла отъ себя Безбородку. Къ этому времени относится отзывъ о Безбородкѣ бывшаго въ Петербургѣ посломъ генуэзской республики патриція Ривароло, который писалъ: «Наибольшимъ вліяніемъ пользуется графъ Безбородко. Какъ секретарь кабинета ея величества, онъ ежедневно, въ положенные часы, докладываетъ ей о текущихъ дѣлахъ по всѣмъ министерствамъ и вмѣстѣ съ нею предварительно разбираетъ ихъ. Въ отсутствіе вице-канцлера онъ принимаетъ иностранныхъ посланниковъ и ведетъ съ ними переговоры. Онъ могъ бы быть вице-канцлеромъ при возвышеніи въ канцлеры графа Остермана; но, пользуясь одинаковымъ содержаніемъ, онъ предпочитаетъ свое положеніе блеску вице-канцлерскому. Дѣятельный, мягкаго характера, старающійся, по мѣрѣ возможности, угодить всякому, онъ считается искуснымъ дипломатомъ и ловкимъ царедворцемъ».

Графъ Сегюръ, пріѣхавшій въ 1785 году въ Петербургъ въ качествѣ французскаго посланника, пишетъ, что «политическія тайны того времени оставались въ вѣдѣніи Екатерины, Потемкина и Безбородки» и добавляетъ, что Безбородко «скрывалъ тонкій умъ подъ тяжелою наружностью» и пользовался, болѣе чѣмъ другіе, довѣріемъ императрицы. Въ другой разъ графъ Сегюръ писалъ, что Безбородко «обладаетъ всѣми качествами, необходимыми для его поста; трудолюбивъ, имѣетъ опытность въ дѣлахъ; вкрадчивъ, изворотливъ, услужливъ; человѣкъ, для котораго пѣтъ ничего труднаго; онъ отлично знаетъ свою государыню, одобряетъ всѣ ея помыслы и устраняетъ всѣ препятствія».

Не мало, конечно, высокому положенію Безбородки содѣйствовало и его умѣнье постоянно ладить съ Потемкинымъ. Объ отношеніи перваго къ послѣднему въ депешахъ графа Сегюра встрѣчается слѣдующее извѣстіе: «Князь — пишетъ Сегюръ — пользуется безграничнымъ вліяніемъ, ему извѣстны всѣ тайны, всѣ добродѣтели и всѣ слабости своей государыни; онъ необходимъ для ея ума, имѣетъ прочную власть надъ ея сердцемъ, она смотритъ на него какъ на единственнаго человѣка способнаго управлять ея арміею и принять какое либо твердое рѣшеніе въ случаѣ революціи; это единственный подданный, вѣрность котораго она считаетъ твердой и неподкупной», и далѣе: «Безбородко, зная всю силу власти князя, никогда не возстаетъ противъ него, дѣлаетъ только то, что тотъ ему поручаетъ и совѣтуется съ нимъ обо всемъ. Онъ благодаренъ ему за свое возвышеніе и подчиняется безъ труда его превосходству, тѣмъ болѣе, что онъ къ этому привыкъ съ самаго начала своего существованія. Онъ предпочитаетъ, чтобы въ милости былъ человѣкъ, который безъ всякой зависти предоставлялъ бы ему дѣлать карьеру и который для себя ничего болѣе уже не желаетъ, чѣмъ тотъ, которому надобно еще добиваться всего и который вездѣ встрѣчалъ бы соперниковъ. Къ тому же онъ отлично знаетъ, что если князь попадетъ въ немилость, то онъ ни въ какомъ случаѣ не можетъ занять его мѣсто; у него нѣтъ ни достаточной твердости, ни представительной наружности, ни знатнаго рода, ни талантовъ, необходимыхъ для подобной должности, которая, впрочемъ, противорѣчива бы и его наклонностямъ: онъ далекъ отъ пышности, командованія и парадовъ. Но такъ какъ онъ заваленъ дѣлами, то нуждается въ помощи; ее оказываютъ ему Воронцовъ и графъ Шуваловъ. Выборъ не могъ быть удачнѣе, такъ какъ у этихъ двухъ придворныхъ довольно дѣятельности и знаній. Графъ Безбородко пользуется ихъ работою и свѣдѣніями. Князь ненавидитъ ихъ и щадитъ только ради дружбы къ графу Безбородкѣ, но стоитъ ему сказать только слово и онъ ихъ уничтожитъ».

Около этого времени, т. е. въ 1785 году, Россія подготовлялась къ новой войнѣ съ Турціею и по дѣламъ съ нею Безбородко былъ однимъ изъ главныхъ дипломатическихъ дѣятелей, равно какъ и по заключенію торговаго трактата между Россіею и Испаніею. Къ концу этого года былъ также возбужденъ вопросъ о возобновленіи торговаго договора съ Англіею. Самъ Безбородко о своихъ дипломатическихъ трудахъ въ автобіографической запискѣ писалъ: «Труды мои по внутреннимъ дѣламъ извѣстны столько же, сколько и по иностраннымъ; въ сихъ послѣднихъ я только именемъ вторымъ, а дѣломъ былъ первымъ исполнителемъ воли государевой. Всѣ ея повелѣвая мною на письмѣ изображаются, и г. вице-канцлеръ ничего еще не сказалъ, чтобы не мною написано было, ни о какомъ дѣлѣ не представилъ, не посовѣтовавъ со мною. Мое мнѣніе было всегда первое».

Такое заявленіе могло бы казаться хвастовствомъ, но постороннія извѣстія, какъ мы уже видѣли, подтверждаютъ его, хотя, конечно, такимъ первенствомъ Безбородко былъ всего болѣе обязанъ неспособности вице-канцлера, и если бы мѣсто послѣдняго занимало соотвѣтствующее этой должности лицо, то мнѣніе Безбородки не всегда было бы «первое».

VIII.
Устройство почтовой части. — Устройство нашей почты по образцу французской. — Участіе Безбородки въ финансовой коммисіи. — Предположеніе его объ учрежденіи секретной коммисіи. — Назначеніе его членомъ коммисіи о дорогахъ въ государствѣ. — Пожалованіе 1,200 душъ въ Малороссіи. — Путешествіе въ Крымъ. — Забота его о своей «репрезентаціи». — Пребываніе императрицы въ домѣ Безбородки. — Представленіе имъ ей своихъ родственниковъ. — Разнесшіеся тіо этому поводу слухи. — Переговоры съ королемъ іюльскимъ. — Іосифъ II въ гостяхъ у Безбородки. — Дѣятельность Безбородки. — Вліяніе на него графа А. Р. Воронцова. — Пожалованіе дома въ Москвѣ. — Дѣла внѣшнія.

Намъ уже извѣстно, что въ числѣ многоразличныхъ обязанностей, возложенныхъ на Безбородку, было, между прочимъ, управленіе почтовымъ департаментомъ. Безбородко сталъ въ близкое отношеніе къ почтовымъ дѣламъ еще въ 1776 году; съ этого времени онъ докладывалъ почтовыя дѣла Екатеринѣ которая съ своей стороны весьма внимательно слѣдила за ними. Главнымъ препятствіемъ къ улучшенію въ ту пору почтовой части въ Россіи была ея подвѣдомственность коллегіи иностранныхъ дѣлъ и, въ виду этого, Безбородко исходатайствовалъ у государыни указъ, въ силу котораго почтовый департаментъ или экспедиція были поставлены, на ряду съ прочими мѣстами, «установленными для внутренняго благоустройства», подъ вѣдѣніе сената и подъ отчетомъ въ казенныхъ дѣлахъ и издержкахъ. До Безбородки наше почтовое управленіе складывалось и расширялось подъ вліяніемъ отдѣльныхъ и при томъ случайныхъ указаній опыта и, сверхъ того, въ такомъ видѣ, что едва удовлетворяло самымъ общимъ потребностямъ государственной и общественной жизни. Безбородко — надо отдать ему справедливость — внесъ въ это управленіе порядокъ обдуманнаго и послѣдовательнаго усовершенствованія. Онъ произвелъ по этой части весьма важныя измѣненія и улучшенія, на которыя указывало тогда развитіе потребностей разнаго рода. Безбородко устроилъ правильныя международныя почтовыя сношенія, установилъ пенсіи для служившихъ по почтовой части. Онъ, занявшись ознакомленіемъ съ устройствомъ этой части въ западной Европѣ, принялъ за образецъ французскую почту. Одною изъ главныхъ заботъ Безбородки было устройство сколь возможно большаго числа почтамтовъ въ Россіи «для удобнѣйшаго сообщенія между всѣми мѣстностями имперіи», отысканіе удобнѣйшихъ путей для проѣзда и сокращеніе ихъ, по возможности, въ одну почтовую дорогу и назначеніе станцій не далѣе какъ на 15-25 верстъ одна отъ другой. При немъ почта была раздѣлена на легкую и тяжелую и установлены правила о выдачѣ подорожныхъ на взиманіе почтовыхъ лошадей. Съ цѣлью же увеличенія прогонныхъ денегъ, — правда, не безъ нѣкотораго надувательства проѣзжихъ, — почтовыя версты были уменьшены противъ ихъ прежняго протяженія, такъ какъ въ каждой верстѣ полагалось уже не 700, а только 600 саженъ. Не смотря, однако, на таковыя засвидѣтельствованія о дѣятельности Безбородки по почтовой части, она была въ крайне неудовлетворительномъ состоянія, такъ что въ 1784 лоду Екатерина по поводу нерадѣнія объ ея письмахъ писала Безбородкѣ слѣдующее: «подобное пропущеніе безъ вниманія оставить не можно; вѣдь по реестру, чаю, раздаютъ письма; буде же мои письма для употребленныхъ (т. е. служащихъ) на почтовомъ дворѣ безъ вниманія болѣе недѣли оставляются, каково можетъ быть прочее почтовое дѣло».

Мы уже упоминали однажды объ учрежденіи финансовой коммисіи, въ составѣ которой находился и Безбородко, считавшій себя въ правѣ получить за свои труды особенное, громадное вознагражденіе, которое, если перевести на деньги, должно было бы представлять ежегодный доходъ до 36,000 тогдашнихъ рублей. Государственный дифицитъ продолжался, однако и по окончаніи зянятій этой коммисіи, о чемъ генералъ-прокуроръ подалъ въ 1785 году государынѣ записку, а съ своей стороны Безбородко написалъ къ ней особыя примѣчанія. По словамъ г. Григоровича, «записка эта свидѣтельствуетъ какъ нельзя лучше, что Безбородко глубоко понималъ важное значеніе государственныхъ доходовъ и изыскивалъ къ увеличенію ихъ радикальныя мѣры, а не минутные поборы, отягощающіе и разоряющіе государственное хозяйство. Между тѣмъ князь Вяземскій заботился только о временномъ увеличеніи доходовъ, не входя въ разсмотрѣніе послѣдствій тѣхъ средствъ, которыя къ этому служили. Главная мысль, приведенная въ примѣчаніяхъ Безбородки, состояла въ томъ, „что большая часть способовъ для увеличенія доходовъ состоитъ въ отнятіи у городовъ доходовъ, у провинцій же, имѣющихъ привилегіи — въ сложеніи части губернскихъ штатовъ на общество и убавки половины суммъ, отпускаемыхъ на губернскія строенія; наконецъ, въ наложеніи на купцовъ двухъ процентовъ, вмѣсто одного съ капитала“. Для устройства финансовъ Безбородко предлагалъ учредить секретную коммисію. Жизнеописатель графа Безбородки не доискался, чѣмъ окончилось это дѣло, хотя императрица и одобрила примѣчанія Безбородки, предложившаго мѣры, не совсѣмъ удобныя и умолчавшаго, однако, о сокращеніи такихъ расходовъ и, можно даже сказать, такого мотовства, какими вообще отличалось царствованіе Екатерины II и ея личная пышная обстановка съ чрезвычайными затратами на личности, обращавшія на себя ея милостивое вниманіе.

Съ наступленіемъ 1786 года почти одновременно Екатерина назначила Безбородку членомъ „коммисіи о дорогахъ въ государствѣ“ и членомъ совѣта при ея императорскомъ величествѣ. Труды коммисіи, существовавшей слишкомъ десять лѣтъ, остались почти неизвѣстны. Только спустя почти десять лѣтъ послѣ своего учрежденія, она представила императрицѣ докладъ „съ первою частію генеральныхъ правилъ о строеніи дорогъ въ Россіи“. Что касается совѣта, то за время нахожденія въ немъ членомъ Безбородки состоялось 872 протокола, изъ которыхъ не подписаны имъ 253. Кромѣ того всѣ доклады въ совѣтѣ шли черезъ него, а также на предварительное его разсмотрѣніе шла большая часть переписки, поступавшей въ совѣтъ.

Когда въ совѣтѣ окончилось разсмотрѣніе проекта по учрежденію государственнаго ассигнаціоннаго банка, — противъ чего такъ основательно возставалъ генералъ-прокуроръ князь Вяземскій — то Безбородко въ письмѣ своемъ къ Потемкину, заявляя о своихъ долгахъ, выражалъ желаніе, чтобъ ея величество благоволила пожаловать ему, Безбородкѣ, изъ недвижимыхъ имѣній въ Малой Россіи „нѣкоторое количество прилегаемыхъ къ его деревнямъ и кои, хотя разсѣяны, состоятъ въ разныхъ частяхъ самыхъ мелкихъ и приносятъ самые же мелкіе доходы, но для него тѣмъ выгодны, что его маетности оными поправятся“. При этомъ случаѣ Безбородко „ввѣрялъ свой жребій благодѣтельному старанію“ Потемкина и просилъ, чтобъ отстранить сомнѣніе государыни на счетъ значительности имѣнія „по множеству названій деревень малороссійскихъ“. Безбородко получилъ желаемое и ему было дано 1,200 душъ.

Со времени опредѣленія Безбородки въ совѣтъ, сношенія его съ императрицею стали еще чаще, и онъ 20-го августа 1786 года былъ пожалованъ въ гофмейстеры. По поводу этого, Гарновскій въ своихъ письмахъ къ Попову, любимцу Потемкина, сообщалъ: „слышно также, когда графъ Александръ Андреевичъ пожалованъ гофмейстеромъ, государыня изволила, будто бы, отозваться, что внесенныя къ ней о семъ просьбы означаетъ ничто иное, какъ сдѣланные противъ графа Безбородки заговоры“.

Бъ новой своей должности, — впрочемъ, какъ это было еще и прежде при поѣздкѣ Екатерины въ Бѣлоруссію, — Безбородко распоряжался теперь па счетъ предстоявшаго путешествія государыни въ новопріобрѣтенный Россіею Крымъ. Но видно распоряженія его не имѣли особой силы. Такъ, напримѣръ, онъ писалъ, что „мебели“ въ путевыхъ дворцахъ должны быть „простые, нужные для одной только необходимости, а не къ украшенію“, между тѣмъ это путешествіе Екатерины было обставлено на каждомъ шагу изумительною роскошью и всевозможными удобствами.

На этотъ разъ Безбородко заботился о своихъ удобствахъ и внѣшней представительности. Такъ, кіевскому генералъ-губернатору, графу Румянцеву, онъ писалъ: „что касается до меня, то я совершенно полагаюсь на милостивое вашего сіятельства распоряженіе, осмѣливаюсь донести, что по качеству министра иностранныхъ дѣлъ, нельзя мнѣ обойтись безъ нѣкотораго рода репрезентаціи; слѣдственно хотя я предпочту и не ближній домъ, но нѣкоторый не много пообширнѣе и выгоднѣе, тѣмъ болѣе, что однажды или дважды пріѣхать во дворецъ въ извѣстное и обыкновенное время, не будетъ мнѣ въ тягость“.

7-го января 1787 года императрица изъ Царскаго Села тронулась въ путь. Поѣздъ ея состоялъ изъ 200 раззолоченныхъ экипажей. На издержки по этому путешествію было назначено 4,000,000 рублей, не считая, конечно, тѣхъ особыхъ мѣстныхъ затратъ, которыя должны были быть произведены на мѣстныя средства для достойнаго пріема государыни и ея громадной свиты.

Въ Нѣжинѣ императрица побывала въ домѣ Безбородки. Здѣсь онъ имѣлъ случай представить ей своихъ родственниковъ: Милорадовича и Миклашевскаго, на которыхъ было обращено особенное вниманіе государыни. По поводу этого, Гарновскій писалъ Попову: „Александръ Матвѣевичъ (Мамоновъ) почитался оставленнымъ за болѣзнью въ Нѣжинѣ и отъ двора навсегда удаленнымъ. Нѣкоторые признавали къ престолу приближеннымъ Милорадовича, а другіе — Миклашевскаго. Оглашенныя въ газетахъ царскія милости, въ бытность въ домѣ Миклашевскихъ явленныя, почитались достовѣрнымъ знакомъ монаршаго къ сей фамиліи благоволенія“.

Во время этого путешествія Безбородко привезъ въ Кіевъ изъ Канева для свиданія съ Екатериною короля Станислава-Августа Понятовскаго, съ которымъ онъ предварительно окончилъ переговоры по нѣкоторымъ политическимъ вопросамъ. Впрочемъ, переговоры эти не сопровождались никакими послѣдствіями, такъ какъ въ сущности всѣ они сводились только къ слѣдующимъ словамъ, сказаннымъ королю Безбородкою: „будьте увѣрены, что все уладится; мы въ принципахъ сходимся; только не нужно разславлять этого, ни собирать экстраординарнаго сейма, чтобъ не возбуждать противъ себя сосѣдей“.

Положеніе Станислава-Августа, при свиданіи съ императрицею, было крайне затруднительно. Понятовскій, пользовавшійся нѣкогда чрезвычайною ея благосклонностью, былъ теперь ей въ тягость и она хотѣла спровадить его отъ себя какъ можно скорѣе.

На третій день послѣ своего отъѣзда, король прислалъ Безбородкѣ свой портретъ, богато украшенный брилльянтами.

При совершаемомъ государынею путешествіи въ Крымъ, съ нею былъ долженъ встрѣтиться еще и другой гость — императоръ Іосифъ II. На встрѣчу ему она поѣхала въ сопровожденіи Безбородки, у котораго вмѣстѣ съ императоромъ обѣдала въ его слободѣ Бѣлозерскѣ, находящейся въ 15-ти верстахъ отъ Херсона.

Труды Безбородки, вызванные путешествіемъ государыни въ Крымъ, были, по словамъ г. Григоровича, безпрерывны и разнообразны. „Всѣ архивы — говоритъ онъ — которыми довелось мнѣ пользоваться, представляютъ наглядное тому доказательство. Большая часть указовъ, подписанныхъ Екатериною въ теченіе полугодоваго путешествія, были писаны самимъ Безбородкою“. Даже мелочи переходили черезъ его руки. Завадовскій, хорошо знавшій въ чьихъ рукахъ были дѣла того времени, 1-го іюля 1787 года писалъ графу С. Р. Воронцову: „Князь Потемкинъ верховный въ дѣлахъ. Графъ Александръ Андреевичъ по немъ и въ услугахъ его; я называю двѣ силы все двигающія“. Но по одному изъ писемъ Гарновскаго оказывается, что Безбородко и помимо нахожденія въ услугахъ Потемкина былъ еще въ полной зависимости отъ другаго лица, такъ какъ графъ Воронцовъ, по словамъ Гарновскаго, „что хочетъ, то и дѣлаетъ съ графомъ-докладчикомъ“.

Императрица, между тѣмъ, продолжала являть Безбородкѣ новыя милости. Она заѣхала къ нему въ гости въ слободу Анновку, а затѣмъ, въ бытность свою въ Москвѣ, пожаловала ему домъ бывшаго великаго канцлера графа Бестужева-Рюмина, приказавъ его надстроить и перестроить на казенный счетъ по плану, данному отъ Безбородки.

Теперь Безбородко главнымъ образомъ дѣйствовалъ въ качествѣ министра иностранныхъ дѣлъ. Между тѣмъ во внѣшнихъ отношеніяхъ начинались тревожныя обстоятельства. Турція готовилась къ войнѣ съ Россіею. Въ Нидерландахъ поднималось возстаніе противъ Габсбурговъ, Франція и Англія вооружались, а Пруссія строила намъ ковы. Что касается Турціи, то Безбородко надѣялся, что мы легко справимся съ нею одною, и въ письмѣ своемъ къ нашему послу въ Лондонѣ, графу Воронцову, писалъ, между прочимъ: „у насъ все готово и готовѣе, чѣмъ въ 1768 году“. Кромѣ переписки съ Воронцовымъ, Безбородко велъ по турецкимъ дѣламъ личные переговоры съ иностранными послами, находившимися в Петербургѣ, преимущественно же съ французскимъ посломъ графомъ Сегюромъ.

Война съ Турціею, не смотря на то, что у насъ къ этой войнѣ, по словамъ Безбородко, все было готово, началась неудачно. Тогда Безбородко, одинъ изъ главнѣйшихъ участниковъ и внутренняго управленія и внѣшней политики Россіи, началъ въ письмахъ своихъ къ графу С. Р. роптать на систему веденія у насъ государственныхъ дѣлъ. Такъ, онъ писалъ, что „у насъ не легко отгадать чего мы желаемъ, теперь же еще, къ сожалѣнію, и больше оказывается, что и во внѣшнихъ дѣлахъ думаютъ такъ точно править, какъ во внутреннихъ“. Замѣчаніе это объясняется слѣдующими строками: „у насъ считаютъ, что всѣ по нашей дудкѣ плясать должны и если бы не привычка, иногда и съ огорченіемъ, переносить все и выдерживать первую пыль съ твердостію, то, Богъ знаетъ, какъ бы оное и пошло“. Въ особенности жаловался Безбородко на то властвующее положеніе, какое въ эту пору занималъ Потемкинъ. Безбородко писалъ: „Трудно себѣ представить мои заботы. Я разумѣю не то, чтобы силъ или времени не достаетъ, но то, что о многомъ надобно брать ad refferendum (на донесеніе), т. е. посылать за совѣтомъ къ князю Потемкину, въ Новороссійскую губернію, а оттуда пи за что не добьешься не скораго, но уже и никакого отвѣта“. Онъ говоритъ и объ „умноженіи коварныхъ происковъ“. „Я — продолжаетъ Безбородко — истинно ихъ не уважаю, но нельзя не заботиться, что подобныя происшествія: публикою и свѣтомъ относимы будутъ на недосмотрѣніе министерства, у котораго ни силы, ни способовъ лучше дѣлать недостаетъ. Если бы можно было — продолжаетъ Безбородко — вершить войну безъ потери и хотя съ весьма умѣренными выгодами, направилъ бы я тогда всю возможность свою не допускать разрушать покой иногда легкомысленно, вѣдая, что онъ для насъ всего полезнѣе, а при упрямствѣ, по крайней мѣрѣ, пожелавъ добраго успѣха, своимъ покоемъ поспѣшу воспользоваться“.

IX.
Приготовленія къ войнѣ со Швеціею. — Предположенія Безбородки о мѣрахъ на случай нападенія со стороны Пруссіи. — Его общія соображенія по внѣшней политикѣ. — Предположенія и сформированіи „охочихъ казаковъ“ и о вызовѣ иностранныхъ офицеровъ въ русскую службу. — Обвиненіе Безбородки въ притѣсненіи китайцевъ. — Надежда на Потемкина. — Участіе его въ дѣлахъ турецкихъ и австрійскихъ. — Мысль о присоединеніи къ Россіи Польши. — Хлопоты но заключенію коммерческаго трактата съ Англіею.

Въ безпрерывныхъ, разнообразныхъ и сложныхъ дипломатическихъ переговорахъ съ тѣми и другими европейскими кабинетами — въ переговорахъ, о которыхъ съ большими или меньшими подробностями сообщаетъ г. Григоровичъ въ своемъ изслѣдованіи, собственно для насъ любопытны лишь тѣ. при которыхъ мелькаетъ имя Безбородки. Мы говорили уже о томъ, какъ онъ переговаривался лично съ королемъ польскимъ и упомянули объ его участіи въ вопросѣ о войнѣ съ Турціею. Война съ Турціею поглощала теперь вниманіе и государыни и представителей правительства тогдашняго времени въ Россіи. Въ добавокъ къ этому, оказалась вещественная угроза Россіи со стороны Швеціи. Въ виду этого, 28-го марта 1788 года, Безбородко предложилъ въ совѣтѣ соображенія свои „нужныхъ мѣрахъ, къ огражденію и обезпеченію границъ нашихъ, лифляндскихъ и финляндскихъ“, и составилъ записку изъ прежнихъ плановъ и росписаній на случай диверсіи со стороны Шведской.

Въ началѣ этой записки Безбородко изъяснялъ: „Осторожности пограничныя въ здѣшней части приняты должны быть такія, чтобы оныя обезпечить не только противъ шведскаго нечаяннаго нападенія, но и на случай какихъ либо покушеній со стороны короля прусскаго. Хотя многіе изъ мѣръ, тутъ представленныхъ, требуютъ времени, но необходимо за нихъ приняться и, по крайней мѣрѣ, впредь отвратить подобные недостатки, какіе здѣсь встрѣчаются“. Поэтому, онъ предлаталъ сдѣлать распоряженія по тремъ частямъ: морской, сухопутной и политической. Предлагалъ онъ: привести въ порядокъ эскадры, исправить порты: Кронштадскій, Ревельскій и Балтійскій и финляндскія крѣпости. Кромѣ того, онъ указывалъ на „укомплектованіе пограничныхъ крѣпостей излишними церковниками“ въ Астрахани и Сибири, даже семейными, и „на формированіе хоругвъ (отрядовъ) бѣлорусскихъ изъ межой шляхты“.

При томъ положеніи, какое по вопросамъ внѣшней политики занималъ Безбородко, важнѣе всего узнать его мнѣніе по этимъ дѣламъ, и относительно ихъ онъ предлагалъ слѣдующій образъ дѣйствій.

„Съ датскимъ дворомъ — писалъ онъ — заранѣе о всемъ снестись и согласиться о дѣйствіяхъ ихъ въ пользу нашу на сухомъ пути и на морѣ. Графа Разумовскаго наставить какое ему имѣть поведеніе въ сихъ обстоятельствахъ, и въ случаѣ покушеній и возможности, стараться возбудить въ Финляндіи и Швеціи волненіе, чего ради долженъ онъ будетъ, при наблюденіи за поступками короля и его креатуръ, употребить всемѣрное попеченіе, утверждать добронамѣренныхъ къ нашей пользѣ, умножить число ихъ пріобрѣтеніемъ новыхъ, какъ въ столицѣ, такъ и въ провинціяхъ, внушать имъ, что у насъ не могутъ быть никакіе противу Швеціи замыслы, что мы желаемъ имъ покоя и возстановленія ея вольности, и что собственныя ихъ отечество пользы наилучшимъ будетъ служить убѣжденіемъ отвращать легкомысленную ихъ короля рѣшимость на какое либо предпріятіе, тѣмъ болѣе, что кромѣ бѣдствій и тягостей, съ войною сопряженныхъ, послѣдованія ея, конечно, самыя вредныя для Швеція быть могутъ“.

Кромѣ того, Безбородкѣ передано было государынею на разсмотрѣніе „Положеніе, на какомъ можетъ быть набрано и содержано войско охочихъ казаковъ“. „Положеніе“ это было составлено надворнымъ совѣтникомъ Капнистомъ. Независимо отъ этого, возникло предположеніе о привлеченіи въ русскую службу опытныхъ офицеровъ изъ иностранцевъ. Хотя съ „Положеніемъ“ Капниста Безбородко и согласился, по какъ находившійся „въ услугахъ“ князя Потемкина онъ полагалъ необходимымъ спросить мнѣніе его свѣтлости. Въ свою очередь и Потемкинъ согласился съ предположеніями Капниста, но не извѣстно, почему они не были приведены въ исполненіе.

Не смотря на то положеніе, какое занималъ при государынѣ Безбородко, онъ извѣдалъ въ пору своей блестящей службы не мало огорченій. Такъ, онъ по одному доносу былъ замѣшанъ по дѣлу сибирскаго губернатора Якобія и вмѣстѣ съ графомъ А. Р. Воронцовымъ обвинялся „въ намѣреніи вымучить у китайцевъ знатную сумму“. Средствомъ же для этого были придуманы „притѣсненія“ китайцевъ и то, „чтобы они учинили на границы наши нападенія“. Главный по этому дѣлу обвиняемый, Якобій, былъ оправданъ, что, конечно, заставляетъ предполагать неосновательность обвиненій, вызванныхъ противъ Воронцова и Безбородки. Какъ бы то, впрочемъ, ни было, но все же Безбородкѣ приходилось туго. Въ одномъ изъ своихъ писемъ, онъ, между прочимъ, писалъ: „я теперь долженъ заботиться обороною противу интригъ самыхъ пакостныхъ, противъ нападеній клеветливыхъ и противъ всѣхъ усилій людей случайныхъ. Сперва хотѣли сложить на насъ подозрѣніе, будто мы употребляемъ разные происки противу князя Потемкина; но когда сей послѣдній, засвидѣтельствовалъ, что онъ мною совершенно доволенъ и свою довѣренность даже до собственныхъ видовъ ко мнѣ имѣетъ, тогда напали на насъ съ графомъ Александромъ Романовичемъ (Воронцовымъ) образомъ самымъ оскорбительнымъ. Дѣла и дѣйствія самыя насъ оправдали, но клевета на насъ была явная, а оправданіе безъ явной репараціи, можетъ ли удовлетворить чести оскорбленныхъ? Я буду ждать конца войны, и тѣмъ кончивъ время свое, не втунѣ употребленное, примуся за собственныя дѣла, оставляя всѣ пакости съ презрѣніемъ“.

Онъ надѣялся было, что въ Петербургъ пріѣдетъ Потемкинъ, который „обуздалъ бы многихъ неистовство“ и подозрѣвалъ, что интрига удерживала князя подъ Очаковымъ.

Въ это время Безбородко былъ съ нимъ въ постоянныхъ сношеніяхъ, выражалъ надежду на „благоволеніе“ къ себѣ со стороны Потемкина и подробно сообщалъ ему о ходѣ нашихъ дѣлъ со Швеціею, по которымъ онъ принималъ дѣятельною участіе не только въ дипломатическомъ ихъ направленіи, но и въ готовящихся вооруженіяхъ, представивъ на счетъ этихъ послѣднихъ свои стратегическія соображенія. Заискивая благоволенія Потемкина, Безбородко писалъ ему: „по дѣламъ шведскимъ не упускалъ я ни одного случая безъ увѣдомленія вашей свѣтлости, и сей мой долгъ не премину всегда исполнять въ точности, вслѣдствіе того подношу записку, что здѣсь учинено и въ чемъ ваши совѣты и наставленія необходимо намъ нужны“. Изъ переписки Безбородки съ Петемкинымъ оказывается, что этотъ послѣдній былъ главнымъ руководителемъ по дѣламъ шведскимъ. „Въ разсужденіи шведовъ, писалъ ему Безбородко, конечно, держимъ тотъ голосъ, который ваша свѣтлость въ запискѣ своей почитаете пристойнымъ. Главнѣйшая забота наша состоитъ въ томъ, что мы съ королемъ шведскимъ не можемъ трактовать, а развѣ съ чинами государственными, въ сеймѣ собранными, и что не можемъ не требовать себѣ удовлетворенія за обиды, причиненныя его несправедливымъ нападеніемъ“. Затѣмъ, послѣ отсутствовавшаго Потемкина, самымъ главнымъ дѣятелемъ по шведской войнѣ былъ самъ Безбородко. Это доказывается не только обширною и разностороннею его перепискою, но и слѣдующею записью въ „Дневникѣ“ Храповицкаго. „Передъ волосочесаніемъ, пишетъ онъ, прохаживаясь въ эрмитажѣ, приказано было мнѣ сказать графу А. А. Безбородкѣ, чтобы для достиженія скорѣйшаго мира съ Швеціею, поспѣшилъ совершеніемъ зимней кампаніи“. Не смотря, однако, на такое обширное порученіе, Безбородко, какъ видно, изъ книги г. Григоровича, доводилъ большую часть своихъ предложеній до свѣдѣнія государыни черезъ всевластнаго ея любимца,

Помимо занятій по дѣламъ шведскимъ, Безбородко въ то же время участвовалъ вмѣстѣ съ вице-канцлеромъ, графомъ Остерманомъ, въ составленіи „Записки, изъясняющей ихъ мнѣніе по содержанію учиненнаго нынѣ отъ вѣнскаго двора сообщенія и проекты договора вѣчнаго мира между имперіею всероссійскою и портою оттоманскою“.

Съ наступленіемъ 1789 года, Россія пыталась разомъ окончить свои затрудненія какъ на сѣверѣ, такъ и на югѣ. На сѣверѣ собственно, кромѣ войны со Швеціею, императрицу озабочивали финны, которые изъявили Россіи готовность „отторгнуться отъ короля шведскаго“. Въ добавокъ къ этому, по словамъ Безбородки, „требованія и затѣи польскія превосходили наше чаяніе, а положеніе Франціи возбуждало опасеніе на счетъ предстоявшихъ переворотовъ въ Европѣ“. Сообщая Потемкину о польскихъ требованіяхъ и затѣяхъ, Безбородко присовокуплялъ, „но я надѣюсь, что твердостію противъ всякихъ затрудненій, добрыми аргументами и разными уловками можно будетъ опровергнуть нескладныя притязанія, а вмѣсто того присоединить Польшу къ намъ другими способами, изъ коихъ главнѣйшіе указаны въ вашей рекрутской запискѣ. Я осмѣливаюсь приложить на усмотрѣніе ваше мои по симъ бумагамъ примѣчанія, прося вашу свѣтлость по особливому вашему благоволенію, подать мнѣ въ семъ случаѣ совѣты и наставленія, дабы ими руководствуясь, могъ я пособствовать въ дальнѣйшихъ графу Штакельбергу предписаніяхъ“.

Къ сожалѣнію примѣчанія Безбородки на записку Потемкина г. Григоровичемъ не отысканы.

Въ это же время приходилось Безбородкѣ хлопотать и о заключеніи коммерческаго трактата съ Англіею, которая, однако, уклонялась отъ подобнаго договора съ Россіею.

Вообще въ ту пору политическія дѣла въ Европѣ были крайне запутаны. Безбородко хорошо понималъ ихъ положеніе и относительно ихъ въ запискѣ, поданной имъ государынѣ, написалъ слѣдующее:

„Въ условіяхъ съ Австріею было постановлено, что Россія подастъ помощь Австріи если Пруссія или Франція нападутъ на нее. Но вѣнскій дворъ, сверхъ диверсіи отъ короля прусскаго, предполагаетъ другой случай, тотъ, если государь сей рѣшится, пользуясь войною нашею съ Портою, сдѣлать, безъ обнаженія меча, пріобрѣтеніе на счетъ Польши, пли гдѣ индѣ. Цѣлость настоящихъ владѣній Польши предохранена ручательствомъ ея императорскаго величества. Отъ рѣшенія ея величества зависитъ: слѣдуетъ ли покушеніе короля прусскаго присвоить Данцигъ и какую нибудь часть земли Польской считать за нарушеніе мира, и потому воспрепятствовать всѣми силами. Нельзя не признаться, что таковое безъ войны пріобрѣтеніе, дало бы королю прусскому гораздо выгоды болѣе, нежели намъ, кои долженствуемъ нести убытки въ людяхъ и деньгахъ. Можно будетъ вѣнскому двору отвѣтствовать, что мы уже подали достаточныя увѣренія въ исполненіи обязательствъ нашихъ на случай диверсіи короля прусскаго; что, относительно подозрѣнія въ завладѣніи частью изъ Польши, связать и силы разныхъ трактатовъ, ручательство наше сей республикѣ утверждавшихъ, да и самые наши интересы могутъ совершеннымъ образомъ вѣнскій дворъ обнадежить, что мы признаемъ подобное покушеніе за противное миру и, поколику, возможность дозволяетъ тому воспротивимся. Кауницъ, упоминая съ похвалою о намѣреніи нашемъ заключить союзный трактатъ съ Польшею, внушаетъ о предоставленіи полякамъ перспективы на возвращеніе отъ короля прусскаго, въ случаѣ враждебныхъ его покушеній, той части, которая уступлена ему раздѣльнымъ трактатомъ. Извѣстно, что подобныя дѣла въ Польшѣ негоцируются съ цѣлымъ почти народомъ; какимъ же образомъ можно, прежде настоянія случая, дѣлать подобныя обнадеживанія? Сіе значило бы совершенно непріязненныя намѣренія и вызовъ короля прусскаго къ войнѣ, которую мы теперь отдалять должны“.

Отдаляясь такимъ образомъ отъ Австріи, у насъ разсчитывали на Францію, когда вспыхнувшая тамъ революція положила конецъ такимъ разсчетамъ.

X
Появленіе при дворѣ Зубова. — Его вліяніе на положеніе Безбородки. — Сравненіе Мамонова съ Ланскимъ. — Отзывъ Безбородки о вице-канцлерѣ графѣ Остерманѣ и Зубовѣ. — Подавленность сановниковъ временщиками. — Непріязненныя отношенія Мамонова къ Безбородкѣ. — Робость послѣдняго предъ фаворитомъ. — Подготовка императрицею государственныхъ людей. — Ея воспитанникъ князь Зубовъ. — Соперникъ Зубову, выставленный Безбородкою.

Между тѣмъ, положеніе при дворѣ Безбородки, постоянно умѣвшаго пользоваться благоволеніемъ Потемкина, должно было измѣниться. Храповицкій въ „Дневникѣ“ своемъ упомянулъ 19-го іюня 1789 года о 22-хъ лѣтнемъ караульномъ офицерѣ, секундъ-ротмистрѣ Платонѣ Александровичѣ Зубовѣ, съ подозрѣніемъ на счетъ будущихъ близкихъ отношеній его къ императрицѣ. Вскорѣ послѣ того, а именно 9-го іюля того же года, Безбородко писалъ графу А. Р. Воронцову слѣдующее: „происшедшую у насъ перемѣну не описываю пространно, считая, что графъ Александръ Романовичъ объ ней васъ извѣщаетъ. Она, конечно, была нечаянна, потому что Мамоновъ всѣмъ столько уже утвердившимся казался, что, исключая князя Потемкина, всѣ предмѣстники его не имѣли подобной ему власти и силы, кои употреблялъ онъ не на добро, а на зло людямъ. Ланской, конечно, не хорошаго былъ характера, но въ сравненіи сего былъ сущій ангелъ. Онъ любилъ друзей, не усиливался слишкомъ вредить ближнему, о многихъ старался, а сей ни самимъ пріятелямъ своимъ никому ни въ чемъ помочь не хотѣлъ“.

Строки эти замѣчательны въ томъ отношеніи, что они очень наглядно рисуютъ господствовавшія тогда понятія о временщикахъ среди высокопоставленныхъ лицъ и при томъ съ такимъ свѣтлымъ умомъ, какимъ, несомнѣнно, отличался Безбородко. Съ его точки зрѣнія пріятельская помощь, если и не искупляла совершенно позорность и вредность для прочихъ положенія, занятаго любимцемъ престарѣлой Екатерины, то все же оправдывала его.

„Я не забочусь о томъ злѣ, которое онъ мнѣ надѣлалъ лично — продолжалъ Безбородко — но жалѣю безмѣрно о накостяхъ, отъ него въ дѣлахъ происшедшихъ, въ единомъ намѣреніи, чтобъ только мнѣ причинить досады“. Описывая далѣе „пакости“ Мамонова, Безбородко, сообщая, что Мамоновъ распространялъ слухъ, будто снова вернется править дѣлами, прибавляетъ: „вице-канцлеръ доказалъ при семъ случаѣ, что онъ презлой скотъ; искалъ вкрасться въ милость сего бывшаго фаворита, жалуясь на меня, и иногда успѣвалъ; но то бѣда, что когда за руль брался, худо правилъ и надобно было всегда ко мнѣ же обращаться. Онъ забывалъ, что онъ, по слову покойнаго Верженя, былъ une tête de paille. Вѣрьте, что Вяземскій, который на насъ золъ, не дѣлалъ подобныхъ исканій, какъ сей глупый человѣкъ. Перемѣною пораженъ онъ былъ одинъ изо всего города, который вообще похвалами превозноситъ уѣхавшаго“.

Что же касается новаго, вступившаго въ силу фаворита, то Безбородко писалъ: „о вступившемъ на мѣсто его (Мамонова) сказать ничего нельзя. Онъ мальчикъ почти. Поведенія пристойнаго, ума недалекаго, и я не думаю, чтобъ былъ долговѣчнымъ на своемъ мѣстѣ. Но меня сіе не интересуетъ“.

Съ такимъ же равнодушіемъ отзывался Безбородко о Зубовѣ и въ письмѣ къ племяннику своему Кочубею, добавляя, что бы ни было, но новые хуже не будутъ. А, впрочемъ, мнѣ ни до чего и дѣла нѣтъ».

Такое равнодушіе было, однако, напускнымъ, такъ какъ Безбородко въ письмахъ своихъ къ Воронцову жаловался еще и прежде на Мамонова, слѣдовательно доброе расположеніе или недоброхотство лицъ, слишкомъ близкихъ къ государынѣ, могли чувствительно отзываться на положеніи Безбородки.

Говоря о непріязненныхъ къ нему отношеніяхъ Дмитріева-Мамонова, г. Григоровичъ высказываетъ слѣдующія соображенія. Онъ пишетъ: «Трудно отыскать источникъ, изъ котораго проистекали такія отношенія. Быть можетъ, что милости, оказанныя императрицею Екатериною II еще во время путешествія въ Крымъ, роднѣ Безбородки, особенно Милорадовичу и Миклашевскому, которые слыли за красавцевъ, встревожили подозрительность фаворита государыни. Несомнѣнно только, что вскорѣ послѣ возвращенія двора изъ путешествія въ Петербургъ, насталъ рядъ непріятныхъ выходокъ Мамонова противъ Безбородки».

Мамоновъ, должно быть, сильно вредилъ Безбородкѣ, если Гарновскій сообщалъ Попову слѣдующее: «говорятъ, что Александръ Матвѣевичъ (Мамоновъ) и довольно силенъ и опасенъ графу Александру Андреевичу и что послѣдній много лишился бы довѣренности, еслибы теперь не былъ подкрѣпленъ его свѣтлостію». На другой день Гарновскій писалъ: «Александръ Матвѣевичъ имѣетъ къ графу-докладчику врожденную антипатію и даже имени графскаго не терпитъ; напротивъ того, графъ усильно старается пріобрѣсть дружбу его превосходительства. Графъ-докладчикъ хотя и не кажется самъ собою быть опаснымъ, однакожъ въ хитрости рѣдко кому уступитъ, и притомъ связанъ тѣсною дружбою съ такими людьми, которые всегда были, суть и пребудутъ его свѣтлости вредными».

Приведенныя нами выписки представляютъ весьма неприглядную картину послѣдняго десятка лѣтъ царствованія Екатерины II. Среди кишащихъ придворныхъ интригъ появляются пригожіе «мальчики», переходящіе прямо «изъ караульни» въ кабинетъ государыни и заставляющіе дрожать передъ собою старыхъ сановниковъ за свою будущность, а эти въ свою очередь заискиваютъ добраго расположенія со стороны новоявленныхъ временщиковъ.

До какихъ мелочей могли доходить столкновенія, клонившіяся во вредъ государственнымъ людямъ того времени и кончавшіяся торжествомъ фаворитовъ, видно изъ письма Гарновскаго. По поводу вопроса о награжденіи одного кавалергардскаго капрала, дѣло это государыня пожелала отдать на разсмотрѣніе Безбородкѣ, чтобы онъ «выправился» какъ производились подобныя награжденія. — «Какъ, кому? — возразилъ Мамоновъ, которому императрица сообщила о своемъ намѣреніи. — Я вамъ сказывалъ уже сто разъ и теперь подтверждаю, что я съ Безбородкою не только никакого дѣла имѣть, но и говорить не хочу. Нѣтъ ничего смѣшнѣе, какъ отдавать ему дѣла, разсмотрѣнію его не подлежащія, Не угодно ли вамъ, надѣвъ на него шишакъ и нарядивъ его въ кавалергардское платье, пожаловать его шефомъ сего корпуса? Очень кстати! Однако же и въ то время я ему кланяться не намѣренъ. Я знаю, кто я таковъ, а онъ — такой, сякой… Я лучше пойду въ отставку». — «Ну, ну… на что же сердиться» — утѣшала императрица фаворита. Споръ сей, добавляетъ Гарновскій, кончился тотчасъ миромъ. Когда же снова по этому поводу возникъ вопросъ и императрица попыталась-было выставить передъ расходившимся не въ мѣру фаворитомъ достоинства и заслуги Безбородки, то Мамоновъ возразилъ: «Хотѣлъ я наплевать на его достоинства, на него самаго и на всю его злодѣйскую шайку».

"Я стыжусь описать всѣ ругательства — добавляетъ Гарновскій — на счетъ графскій и его партіи произнесенныя. Словомъ сказать, прежестокая была ссора. Дворъ принужденъ былъ, наконецъ, присвоить графу имя без…… бумаги отъ него тотчасъ отобрать и цѣлую ночь проплакать.

«Примиреніе, о коемъ дворъ весьма сильно старался, насилу воспослѣдовало, послѣ ссоры, три дня спустя. Видно, — заключаетъ Гарновскій, — хотя любовь и имѣетъ свое могущество, но довѣренность къ тріумвирату не совсѣмъ еще погибла; однакоже, тріумвиратъ уступитъ могуществу и уступитъ совершенно если только надобно будетъ».

Отношенія такого высокаго сановника и лица, столь довѣреннаго государыни, какимъ былъ Безбородко, были крайне тяжелы для послѣдняго. Это видно изъ словъ Гарновскаго, писанныхъ въ концѣ апрѣля 1787 года. «Графъ-докладчикъ бываетъ весьма рѣдко у государыни, и притомъ старается бывать только тогда, когда Мамоновъ не бываетъ. Если же ему случится придти въ то время къ государынѣ, когда графъ докладываетъ, то графъ, тревожась присутствіемъ Мамонова, всегда уходитъ. Недавно случилось слѣдующее происшествіе: графъ, пришедъ къ государынѣ въ такое время послѣ обѣда, когда Мамоновъ бываетъ дома, велѣлъ доложить о себѣ. Взошедъ потомъ къ ея императорскому величеству, гдѣ засталъ Александра Матвѣевича, пришелъ онъ въ такую робость, что на чтеніе дѣлъ, о которыхъ онъ хотѣлъ докладывать и голосу не хватило. Извинясь болью въ горлѣ, просилъ онъ государыню, чтобы ея величество изволила сама прочесть принесенныя бумаги, которыя онъ оставя у ея величества, воротился во-свояси».

Съ своей стороны г. Григоровичъ замѣчаетъ, что не «робость», а иное чувство руководило въ этомъ случаѣ Безбородкою. «Онъ — говоритъ его біографъ — не сробѣлъ передъ императрицею даже тогда, когда на замѣчаніе ея, что „сенатскія дѣла выходятъ весьма медленно“ — отвѣчалъ: „я никогда не вхожу и не выхожу отъ васъ безъ дѣлъ, государыня. Отъ васъ зависитъ оныя слушать“. По нашему мнѣнію, такой отвѣтъ, данный Безбородкою императрицѣ и при томъ отвѣтъ, вызванный въ смыслѣ оправданія, не опровергаетъ нисколько того обстоятельства, чтобы Безбородко не тревожился, при докладахъ, присутствіемъ Мамонова и не робѣлъ передъ фаворитомъ. Извѣстно, что обращеніе Екатерины II съ приближенными къ ней лицами было обыкновенно вѣжливо и сдержанно и притомъ какую либо съ ея стороны вспышку Безбородко могъ перенесть гораздо охотнѣе, нежели дерзкую выходку фаворита, передъ которымъ, даже съ сознаніемъ своего достоинства, приходилось покорствовать и молчать и болѣе заносчивымъ, сравнительно съ Безбородкою, сановникамъ.

Вотъ какимъ образомъ велись въ то время дѣла въ рабочемъ кабинетѣ государыни. Поступающія туда бумаги диктовалъ Воронцовъ, писалъ же и подносилъ ихъ къ подписанію Безбородко. Сообщая объ этомъ, Гарновскій прибавляетъ: „Александръ Матвѣевичъ, будучи, впрочемъ, сильнѣе ихъ всѣхъ, не входилъ почти ни въ какія дѣла“. Очевидно, однако, что если бы онъ только пожелалъ вмѣшиваться, то сила его одолѣла бы и Воронцова и Безбородку.

Непріязненныя отношенія Мамонова къ Безбородкѣ продолжали существовать, и государыня однажды вынуждена была сказать своему любимцу: „ты видишъ, что князь (Потемкинъ) пишетъ Александру Андреевичу дружески. Это не правда, чтобы они князю были злобны. Какъ бы то ни было, а князь уважаетъ ихъ, какъ людей умныхъ, государству полезныхъ и мнѣ необходимыхъ. Для чего же тебѣ себя не такъ вести“.

Вскорѣ послѣ этого заговорили, что графъ Безбородко сдѣлался „по комнатѣ“ по прежнему силенъ, а 22-го октября 1787 года Гарновскій писалъ: „Графъ Александръ Андреевичъ опять немножко поправился для того, что дѣла исправить некому“. Тѣмъ не менѣе, по мнѣнію Мамонова, нельзя было избрать къ употребленію въ государственныя дѣла вреднѣйшихъ людей, какъ графа Воронцова, Завадовскаго и Безбородку».

Оказывалось, однако, что могли являться въ ту пору люди еще вреднѣйшіе, какими становились быстро возвышавшіеся молодые любимцы императрицы. Въ предпослѣдніе годы Екатерина занялась мыслью подготовлять изъ нихъ будущихъ государственныхъ дѣятелей. Она чувствовала недостатокъ, и въ одномъ изъ своихъ писемъ къ барону Гримму выражала удовольствіе по случаю пріѣзда въ Россію для вступленія въ службу Канкрина, — отца будущаго министра финансовъ и графа, — добавляя, что для Россіи нужно «выуживать» дѣльныхъ людей изъ Германіи. Въ виду такого недостатка, Екатерина сама подготовляла въ будущіе государственные дѣятели: сперва Ланскаго, потомъ Мамонова и, наконецъ, Зубова. Но разумѣется, что такая школа была очень не надежною подготовкою для означенной высокой цѣли. Если бы бы даже эти «мальчики» и могли позаимствовать отъ императрицы кое-что изъ государственной мудрости, то вмѣстѣ съ тѣмъ вся ихъ обстановка вела ихъ къ нравственному растлѣнію. Могущество, почетъ и богатство, достававшіяся имъ на долю въ незрѣлые годы и безъ всякихъ заслугъ, неизбѣжно должны были вскружить имъ головы. Они могли считать себя превыше всѣхъ, пренебрегать всѣми и научиться только повелѣвать раболѣпствовавшими передъ ними сановниками, Дойдя сами легкимъ путемъ до служебной вершины, они не могли оцѣнить, какъ слѣдуетъ, ни чужихъ достоинствъ, ни чужихъ трудовъ, которые по отношенію къ нимъ должны были со стороны сановниковъ замѣняться лестію и угодничествомъ.

Въ началѣ іюля 1799 года, въ замѣнъ Мамонова явился при дворѣ, какъ мы видѣли, Зубовъ, и Безбородко, въ письмахъ своихъ прикидывался равнодушнымъ и даже радовался паденію ненавидѣвшаго его любимца. Между тѣмъ, возвышеніе Зубова росло каждый день и новый фаворитъ относился не слишкомъ благосклонно къ графу-докладчику. Считая Зубова какимъ-то геніемъ, Екатерина полагала, что возвышая его, она тѣмъ самымъ оказываетъ услугу Россіи. «Я дѣлаю государству пользу, воспитывая молодыхъ людей», — говорила она Салтыкову, когда рѣчь заходила о Зубовѣ. Для противодѣйствія Зубову, Безбородко вызвалъ и поселилъ въ своемъ домѣ родственника своего Милорадовича, конечно, съ цѣлью пристроить его въ разсадникъ будущихъ государственныхъ людей. Въ Милорадовичѣ, чрезвычайно красивомъ, молодомъ гвардейскомъ офицерѣ, на котораго однажды государыня уже обратила свое вниманіе, Зубовъ, по словамъ г. Григоровича, не могъ не видѣть сильнаго себѣ соперника при поддержкѣ и вліяніи Безбородки, который теперь хотѣлъ упрочить свое положеніе не слиткомъ благовиднымъ способомъ. Это, естественно, не могло не раздражить и не страшить за свою судьбу не утвердившагося еще на своемъ мѣстѣ юнаго Зубова.

По поводу всего этого г. Григоровичъ пишетъ: «Нельзя здѣсь не припомнить разсказъ о томъ, что Безбородко будто бы, хлопоталъ, по удаленіи Мамонова, о „представленіи случая“ своему племяннику, Григорію Петровичу Милорадовичу, еще въ Нѣжинѣ. Милорадовичъ, какъ свидѣтельствуетъ портретъ его, былъ красавцемъ. Это обстоятельство, будто бы, и послужило одною изъ главнѣйшихъ причинъ ненависти Зубова къ Безбородкѣ».

XI
Интриги. — Занятія Безбородко. — Его записки и политическіе планы. — Неудача этихъ послѣднихъ. — Бѣдственное положеніе Россіи. — Стараніе о сближеніи съ Англіею. — Записка объ улучшеніи флота. — Переговоры со Швеціею. — Версальскій миръ. — Награда Безбородкѣ. — Его миролюбивыя наклонности.

Хотя тѣ интриги, которыя окружали Безбородку и которыя, въ свою очередь онъ велъ и самъ, отнимали у него не мало времени и, кромѣ того, не могли не разстроивать его, тѣмъ не менѣе онъ продолжалъ усердно заниматься не только текущими дѣлами, какъ докладчикъ, но еще находилъ досугъ для составленія особыхъ записокъ, которыя онъ представлялъ государынѣ, конечно, не безъ цѣли поддержать въ пей мнѣніе о своей дѣловитости. Такъ, въ то время, когда для Россіи представлялась необходимость заключить миръ съ одной стороны съ Турціею, а съ другой — со Швеціею и когда дворы вѣнскій и берлинскій весьма чувствительно затрогивали наши интересы въ Польшѣ, Безбородко подалъ императрицѣ двѣ записки. Въ каждой изъ этихъ записокъ онъ указывалъ на возможность заключить миръ со Швеціею и Турціею при посредствѣ берлинскаго двора, а во второй высказывалъ свое мнѣніе о томъ, какимъ путемъ должны быть ведены переговоры съ берлинскимъ дворомъ относительно войны. Господствующею у него мыслью было то убѣжденіе, что «для усыпленія ненавиствующихъ намъ дворовъ, надобно главнѣйше негоцировать въ Берлинѣ». Между тѣмъ Екатерина имѣла «неодолимое отвращеніе къ сближенію съ прусскимъ королемъ и убѣжденіе въ пользу связи съ императоромъ». Въ этомъ случаѣ ей долженъ былъ уступить даже Потемкинъ. Планъ осуществленія своей мысли Безбородко излагалъ въ письмѣ къ графу А. Р. Воронцову. Онъ писалъ ему: «Покуда вся негоціація будетъ состоять въ словахъ и обѣщаніяхъ, мы скрывать станемъ наши сношенія; но какъ скоро пришло бы говорить далѣе, не сдѣлаемъ никакого рѣшительнаго шага, не условившись напередъ съ нашимъ союзникомъ, который, въ концѣ прошлаго года, самъ намъ сказалъ, что надобно всѣми силами успокоивать короля прусскаго и что покуда война съ турками у него и у насъ на рукахъ и думать нельзя противиться берлинскому двору».

Причиною такой податливости, берлинскому двору Безбородко выставлялъ внутреннее весьма печальное положеніе Россіи. «Нашъ интересъ теперь въ томъ состоитъ — писалъ онъ — чтобы сдѣлать миръ, хотя нѣсколько честный, ибо много уже лѣтъ нельзя продолжать войну. Отъ неурожая хлѣбнаго и отъ возвышенія цѣнъ и отъ худой экономіи въ войскахъ, такъ возросли расходы, что намъ нынѣшній годъ на войну станетъ слишкомъ тридцать милліоновъ, и чтобы быть въ состояніи протянуть будущую кампанію, дошло дѣло до наложенія новыхъ податей».

Проектъ Безбородки о посредничествѣ Пруссіи не могъ состояться еще и потому, что вскорѣ «открылись прямыя намѣренія короля прусскаго, отъ имени котораго былъ предложенъ Турціи оборонительный союзъ съ гарантіею ея цѣлости за Дунаемъ и съ выраженіемъ готовности дѣйствовать противъ насъ, еслибы перенесли наше оружіе на эту рѣку». Начавъ противъ насъ военныя дѣйствія, прусскій дворъ условливался продолжать ихъ до тѣхъ поръ, пока Порта не успѣетъ возвратить потерянныя ею земли и не заключитъ выгоднаго для себя мира со включеніемъ въ ней договорь Швеціи и Польши. Для проводѣйствія Польшѣ, которая такимъ образомъ присоединялась къ враждебнымъ намъ Пруссіи, Швеціи и Турціи, Безбородко полагалъ «самымъ надежнымъ средствомъ возбудить польскую Украйну, гдѣ народъ не доволенъ и храбръ, но тутъ, замѣчаетъ онъ, надобны деньги, коихъ у насъ нѣтъ».

Какъ бы, впрочемъ, то ни было, но очевидно Безбородко не былъ на столько проницательнымъ дипломатомъ, если онъ намѣревался повернуть союзъ въ ту сторону, откуда Россіи не приходилось ждать ни малѣйшей поддержки и гдѣ противъ нее строились самыя зловредныя козни.

Потерпѣвъ неудачу въ прусскомъ проектѣ, Безбородко старался теперь о сближеніи Россіи съ Англіею при посредствѣ тамошняго нашего посла графа P. Р. Воронцова. «Бога ради, писалъ онъ ему, постарайтесь связать насъ съ Англіею и по торговлѣ и по политикѣ. Вамъ великое спасибо и слава будетъ за столь важную услугу».

Воронцову не удалось исполнить такого пламеннаго желанія Безбородки. Воронцовъ сообщалъ, «что нечего уже считать на пособіе Англіи въ развязкѣ нынѣшнихъ дѣлъ», и что король совершенно преданъ берлинскому двору, который желаетъ насъ «изнурить».

Въ февралѣ 1790 года Безбородко представилъ совѣту новую записку, въ которой указывалъ главные предметы для военныхъ дѣйствій нашего корабельнаго и галернаго флотовъ, съ надлежащею къ первому резервною эскадрою и нашей сухопутной арміи въ наступающую кампанію противъ шведовъ. Семь пунктовъ записки опредѣляли мѣры къ дальнѣйшему подкрѣпленію мореходнаго вооруженія. Совѣтъ, соображая мѣстное положеніе и прочія, до войны касающіяся, обстоятельства, находилъ расположеніе и производство военныхъ дѣйствій по тому плану весьма приличными.

Вопреки всѣмъ прежнимъ предвидѣніямъ, посредницею при заключеніи нами мира со Швеціею явилась «Гишпанія», въ лицѣ бывшаго въ Петербургѣ ея посланника, кавалера Гальвеца, но интриги Пруссіи замедляли успѣхъ начатыхъ переговоровъ и довели Екатерину до того, что, не смотря на все тягостное положеніе Россіи, пришлось образовать еще третью армію, чтобы выставить ее для защиты отъ пруссаковъ границъ нашей и австрійской.

Успѣхи шведской войны клонились то на нашу, то на вражескую намъ сторону, но была пора, когда намъ приходилось очень плохо. Въ 1790 году былъ слышанъ пушечный громъ сраженія, происходившаго при островѣ Сексарѣ. Екатерина была въ тревожномъ состояніи, а Безбородко, по словамъ Храповицкаго, «плакалъ», такъ что императрицѣ пришлось утѣшать и ободрять своего секретаря, совѣтуя ему «взять примѣръ съ покойнаго прусскаго короля, бывшаго не разъ множествомъ окруженнымъ».

Надежда на Англію въ это время рушилась, Воронцовъ сообщилъ Безбородкѣ: «что нечего уже считать на пособіе Англіи въ развязкѣ нынѣшнихъ дѣлъ» и что король совершенно преданъ германскому двору, который желаетъ насъ «изнурить». Тогда Безбородкѣ пришлось прямо отъ имени Россіи писать договорные пункты со Швеціею, онъ изложилъ ихъ въ такомъ видѣ: 1) чтобы миръ, спокойствіе, доброе согласіе и дружба пребывали вѣчно на твердой землѣ и на водахъ, и потому всѣ дѣйствія всѣхъ прекращены быть имѣютъ; 2) границы обѣихъ державъ имѣютъ навсегда остаться, какъ оныя, по силѣ абовскаго договора — по разрыву до начатія настоящей войны были; 3) вслѣдствіе того войска долженствуютъ выведены быть каждою изъ воюющихъ державъ, буде имѣются въ сторонѣ другой, въ полагаемый тому срокъ; 4) плѣнники размѣнены и отпущены должны быть безъ выкупа и разсчета за ихъ содержаніе, а каждый только свои собственные долги частнымъ людямъ заплатить обязанъ; 5) артикулъ абовскаго договора о салютѣ, между кораблями и судами взаимными, свято исполняемъ быть долженъ и 6) ратификаціи государскія въ теченіе двухъ недѣль, или скорѣе, размѣнены быть должны.

На этомъ основаніи и былъ 3-го августа 1790 года заключенъ миръ въ Верельской долинѣ при берегахъ рѣки Кимени.

За труды во время шведской войны, когда Безбородко дѣйствительно являлся дипломатомъ, хотя и не совсѣмъ удачнымъ. а отчасти руководителемъ военныхъ, какъ сухопутныхъ, такъ равно и морскихъ дѣйствій, Екатерина наградила его слѣдующимъ чиномъ. Въ росписи наградъ, подписанной императрицею 8-го сентября 1790 года, между прочимъ сказано: «Гофмейстеру графу Безбородкѣ, котораго труды и упражненія въ отправленіи порученныхъ ему отъ ея императорскаго величества дѣлъ, кои ея величество ежедневно сама видитъ, всемилостивѣйше жалуется чинъ дѣйствительнаго тайнаго совѣтника и оставаться ему при его должностяхъ».

Безбородко, какъ видна изъ его письма къ матери, былъ очень доволенъ такою наградою. Описывая торжество, бывшее по случаю заключенія мира, онъ говоритъ: «Милость, мнѣ тутъ сдѣланная, тѣмъ знаменитѣе, что никто почти изъ генераловъ-поручиковъ въ генералъ-аншефскій чинъ не поступалъ менѣе двѣнадцати или пятнадцати лѣтъ, вмѣсто того что я получаю оный, бывъ въ прежнемъ только пять лѣтъ съ половиною, пріобрѣтая весьма надъ многими старшинство и вступая, такъ сказать, уже на послѣднюю степень статской службы. При томъ, продолжаетъ онъ, — ласкательна была для меня честь, что изъ всѣхъ министровъ Совѣта трое насъ только были, которыхъ имена читаны въ росписи публично съ трона, въ день большой аудіенціи, а именно: графъ Иванъ Григорьевичъ Чернышовъ, получившій тутъ крестъ и звѣзду брилльянтовые ордена св. Андрея, Николай Ивановичъ Салтыковъ, пожалованный графомъ, и я. Прочіе наши сотоварищи получили отъ ея величества, по возвращеніи уже во внутренній покои, табакерки богатыя съ портретами».

По окончаніи верельскаго мира, Безбородко говорилъ: «мы свое кончили, пусть князь Потемкинъ свое кончитъ».

Блестящее съ видимой стороны царствованіе Екатерины II сопровождалось, однако, внутреннимъ истощеніемъ государства. Вотъ что по поводу этого въ особенной запискѣ, поданной императрицѣ, писалъ Безбородко:

«Что война съ Портою и нынѣ продолжающаяся, и другая недавно съ шведскимъ королемъ оконченная, привела государство въ большое истощеніе, какъ и людьми, такъ и деньгами — въ томъ не можетъ быть ни малѣйшее сомнѣніе. Число рекрутъ, въ теченіе десяти лѣтъ взятыхъ, изъ всякихъ состояній народныхъ простирается до 400,000 человѣкъ. Что же касается до денегъ, то недостатокъ въ нихъ такъ великъ, что и самые налоги не могутъ удовлетворить нуждамъ нашимъ. Вексельный курсъ съ начала турецкой войны и до сихъ поръ упадать продолжаетъ. Займы внѣшніе отъ часу становятся затруднительнѣе. Въ такомъ положеніи не можно не признаться, чтобъ не было опасно и бѣдственно отваживаться на новую войну, прибавляя противъ себя столь сильныхъ непріятелей, каковы король прусскій и его союзники. Къ внутреннему положенію надлежитъ присовокупить и внѣшнее. Мы не имѣемъ союзниковъ. Король прусскій воспользовался разстройствомъ австрійской монархіи и слабостью нынѣ владѣющаго императора, поставилъ его въ совершенное недѣйствіе, которое повидимому, и по собственнымъ изъясненіямъ вѣнскаго двора, не прервется и при самомъ на насъ нападеніи, по крайней мѣрѣ на первый годъ. Между тѣмъ, никто ручаться не можетъ, что если дѣйствія прусскія въ теченіе сего года будутъ сильны и успѣхомъ сопровождаемые, императоръ отважился бы вмѣшаться въ войну. Данія совсѣмъ на дѣлѣ выведена изъ системы нашей и отъ нея никакой помоги ожидать нельзя. Союзъ со Швеціею еще сомнителенъ».

XII.
Литературныя способности Безбородки. — Его отношенія къ писателямъ. — Державинъ, Капнистъ, Княжнинъ, фонъ-Визинъ, Новиковъ и Радищевъ, — Мартинисты. — Вліяніе французской революціи. — Появленіе книги "Путешествіе изъ Петербурга въ Москву. — Участіе Безбородки въ дѣлѣ ея автора. — Поѣздка Безбородки въ Москву для слѣдствія надъ мартинистами. — Противорѣчивыя извѣстія относительно этой поѣздки. — Снисходительность Безбородки къ мартинистамъ. — Покровительство Безбородки русскому просвѣщенію. — Покровительство стихотворцамъ. — Ошибочный взглядъ г. Григоровича на этотъ предметъ. — Хвалебныя и льстивыя оды. — Денежныя подачки. — Издательская дѣятельность вельможъ.

Одною изъ главъ своего изслѣдованія, означеннаго «Отношенія къ писателямъ и просвѣщенію» г. Григоровичъ прерываетъ на время разсказъ о служебной дѣятельности Безбородко. Вводя такую особую главу, онъ поступаетъ весьма основательно, такъ какъ въ екатерининскую пору такъ называемое меценатство, и въ хорошемъ, и въ дурномъ направленіи, было въ большомъ ходу. Сама государыня подавала этому примѣръ, занимаясь, кромѣ того, и лично, въ кругу своихъ приближенныхъ, литературными трудами. Понятно, что и Безбородкѣ не слѣдъ было отставать отъ нея на этомъ пути, тѣмъ болѣе, что онъ умѣлъ владѣть перомъ такъ искусно, что едва ли встрѣчалъ въ средѣ своихъ современниковъ соперника по этой части, разумѣется, среди придворнаго общества. Поэтому г. Григоровичъ, какъ кажется, не безъ основанія предполагаетъ, что если бы Безбородко вступилъ на литературное поприще, то изъ него вышелъ бы замѣчательный писатель своего времени. Но, оставаясь исключительно на государственной службѣ, Безбородко тѣмъ не менѣе, но словамъ г. Григоровича, оказывалъ писателямъ той эпохи и вообще просвѣщенію болѣе чѣмъ обыкновенное вниманіе. По крайней мѣрѣ можетъ встрѣтиться, но словамъ г. Григоровича, рядъ указаній на то, что Безбородко благоволилъ и покровительствовалъ русскимъ писателямъ и содѣйствовалъ общему ходу просвѣщенія въ Россіи.

Въ подтвержденіе этого г. Григоровичъ указываетъ на дружбу Безбородки съ Николаемъ Александровичемъ Львовымъ, поэтомъ и прозаикомъ, переводчикомъ Анакреона, проницательнымъ критикомъ произведеній литературы и знатокомъ изящныхъ искусствъ — какъ свидѣтельствуетъ о томъ почтенный академикъ Я. К. Гротъ. По мнѣнію г. Григоровича, Безбородку и Львова сдружила ихъ любовь къ литературѣ. Въ свою очередь Львовъ, пользуясь настроеніемъ своего друга, открывалъ доступъ къ Безбородкѣ писателямъ того времени: Державину, Хемницеру, Новикову, фонъ-Визину, Радищеву и даже, можетъ быть, Капнисту. Державинъ называлъ Безбородку своимъ «ангеломъ-благотворителемъ» и считалъ его, согласно духу того времени, своимъ «единственнымъ, милостивѣйшимъ, особеннымъ благодѣтелемъ и покровителемъ». Впрочемъ, въ изъявленіяхъ своей благодарности и преданности единственному своему милостивцу тогдашніе поэты были не совсѣмъ искренни, такъ какъ они обыкновенно заискивали для себя и другихъ еще сильныхъ патроновъ. Кромѣ того и самъ Державинъ не упускалъ случая кольнуть порою въ своихъ стихахъ и самого Безбородку. Такъ въ его одѣ «На счастье» два стиха:

«Гудокъ гудитъ на тонъ скрипицы

И вьется локономъ хохолъ»,

относятся: первый къ генералъ-губернатору Гудовичу, а послѣдній къ Безбородкѣ. Кромѣ того, онъ задѣлъ милостивца и въ другой одѣ, озаглавленной «Вельможа», гдѣ описываетъ сибаритство екатерининскихъ вельможъ, ихъ недоступность и невнимательность не только къ заслуженнымъ, израненнымъ воинамъ, но и къ бывшимъ своимъ начальникамъ, встрѣчающимъ, вслѣдствіе прихоти судьбы, надобность въ поддержкѣ со стороны бывшихъ своихъ подчиненныхъ, вознесшихся случайно на высоту могущества.

Послѣ Львова и Державина третьимъ изъ писателей, пользовавшихся благосклонностію Безбородко, былъ Иванъ Ивановичъ Хемницеръ. Онъ былъ консуломъ въ Смирнѣ и въ затруднительныхъ служебныхъ обстоятельствахъ нерѣдко черезъ посредство Львова, обращался къ покровительству Безбородки.

Въ 1782 году поступилъ на службу подъ начальство Безбородки Василій Васильевичъ Капнистъ, впослѣдствіи сочинитель извѣстной комедіи «Ябеда».

«Есть свидѣтельство — пишетъ г. Григоровичъ — что графъ Безбородко привлекалъ къ себѣ и Якова Борисовича Княжнина, но что Княжнинъ отказался „отъ всѣхъ лестныхъ предложеній“, не желая измѣнить своему другу и благодѣтелю Бецкому».

Найденъ документъ — продолжаетъ г. Григоровичъ — который даетъ основаніе предполагать, что графъ Безбородко ходатайствовалъ у Екатерины II и за автора «Недоросля». Мы разумѣемъ, добавляетъ г. Григоровичъ, писанный рукою Безбородки рескриптъ, данный на имя Безбородки же и касающійся Д. И. фонъ-Визина по назначенію ему пенсіи".

Гораздо болѣе чѣмъ этотъ документъ имѣютъ значеніе отношенія Безбородки къ Н. И. Новикову и къ Радищеву.

Когда въ 1786 году была запечатана книжная лавка Новикова, то онъ въ своихъ «крайнихъ обстоятельствахъ» нашелъ болѣе вѣрнымъ обратиться къ Безбородкѣ и просить его письменно о «покровительствѣ и заступленіи». Ходатайство Безбородки о Новиковѣ сопровождалось успѣхомъ. Чрезъ двѣ недѣли послѣ отправки письма Новиковымъ, Екатерина приказала московскому генералъ-губернатору Брюсу дозволить Новикову снова производить продажу книгъ, за исключеніемъ лишь 6-ти изданій.

Но особенно замѣчательны отношенія Безбородки къ извѣстному Радищеву и къ мартинистамъ, считавшимся самою образованною средою въ тогдашнемъ русскомъ обществѣ.

Когда во Франціи поднялась революція, Екатерина начала самымъ пристальнымъ образомъ всматриваться въ происходившія тамъ событія и въ отношенія своихъ подданныхъ къ этимъ событіямъ. Тогда получена была отъ находившагося въ Парижѣ нашего министра, Симолина, депеша, которую государыня 26-го августа 1790 года отправила къ Безбородкѣ со слѣдующею собственноручною запискою: «Читая вчерашнія реляціи Симолина, изъ Парижа полученныя черезъ Вѣну, о россійскихъ подданныхъ, за нужное нахожу сказать, чтобы оныя непремѣнно читаны были въ Совѣтѣ сегодня и чтобъ генералу графу Брюсу поручено было сказать графу Строгонову, что учитель его сына, Ромъ, сего молодого человѣка, ему порученнаго, водитъ въ клубъ Жакобеновъ и пропаганды, учрежденный для взбунтованія вездѣ народовъ противу власти и властей, и чтобъ онъ, Строго-новъ, сына своего изъ таковыхъ зловредныхъ рукъ высвободилъ, ибо онъ, графъ Брюсъ, того Рома въ Петербургъ не впуститъ. Положите сей листъ къ реляціи Симонина, дабы въ Совѣтѣ вѣдали мое мнѣніе».

Вслѣдствіе этого совѣтъ постановилъ, чтобъ молодыхъ людей изъ академіи художествъ посылали для дальнѣйшаго усовершенствованія не во Францію, а въ Италію или другія мѣста.

Подъ вліяніемъ разгара французской революціи, Екатерина была чрезвычайно возбуждена появившимся въ печати сочиненіемъ Радищева и въ дѣлѣ объ этой книгѣ Безбородко принималъ большое участіе. Онъ 27-го іюня 1790 года писалъ въ одинъ день графу А. С. Воронцову, какъ покровителю Радищева, три письма, въ которыхъ описывалъ тревогу государыни. Первое и послѣднее изъ этихъ писемъ Безбородко написалъ по повелѣнію императрицы. «Ея величество, писалъ онъ — свѣдавъ о вышедшей недавно книгѣ, подъ заглавіемъ „Путешествіе изъ Петербурга въ Москву“, оную читать изволила и нашедъ ее наполненною разными дерзостными израженіями, влекущими за собою развратъ, неповиновеніе власти и многія въ обществѣ разстройства, указала изслѣдовать о сочинителѣ сей книги. Между тѣмъ достигъ къ ея величеству слухъ, что оная сочинена г. коллежскимъ совѣтникомъ Радищевымъ; почему прежде формальнаго о томъ слѣдованія повелѣла мнѣ сообщить вашему сіятельству, чтобъ вы, милостивый государь мой, призвали предъ себя помянутаго г. Радищева и сказали ему о дошедшемъ къ ея величеству слухѣ на счетъ его. Допросите его: онъ ли сочинитель или участникъ въ составленіи сея книги, кто ему въ томъ способствовалъ, гдѣ онъ ее печаталъ, есть ли у него домовая типографія, была ли книга представлена на цензуру управы благочинія, или же напечатанное въ концѣ книги „съ дозволенія управы благочинія“ — несправедливо, при чемъ бы ему внушили, что чистосердечное его сознаніе есть единственное средство къ облегченію жребія его, улучшенія котораго, конечно, нельзя ожидать, если при упорномъ несправедливомъ отрицаніи дѣло слѣдствіемъ откроется. Ея величество будетъ ожидать, что онъ покажетъ».

Въ другомъ письмѣ, какъ бы въ добавочномъ къ этому, Безбородко писалъ: «Я весьма сожалѣю, что на ваше сіятельство столь непріятная комиссія налагается. По слѣдствію, порученному оберъ-полицеймейстеру, — а болѣе думаю, по слухамъ — сказано государынѣ, что авторы извѣстной развратной книги господа Радищевъ и Челищевъ, и что ее печатали въ домовой типографіи того или другаго изъ нихъ. Дѣло сіе въ весьма дурномъ положеніи. Хотя ея величество, узнавъ имя перваго, кажется болѣе расположена умягчить свое негодованіе, но все, впрочемъ, не лучшій конецъ оно имѣть можетъ, сіе пишу единственно для васъ».

Наконецъ, въ третьей запискѣ Безбородко спѣшилъ извѣстить Воронцова, что ея величеству угодно, чтобы онъ, Воронцовъ, ни о чемъ Радищева не спрашивалъ, такъ какъ дѣло пошло уже формальнымъ слѣдствіемъ.

О дѣлѣ Радищева сообщалъ Безбородко и Попову, правителю канцеляріи князя Потемкина. Къ нему Безбородко писалъ: «Радищевъ, совѣтникъ таможенный, не смотря на то, что у него и такъ дѣлъ было много, которыя онъ — правду сказать — и правилъ изрядно и безкорыстно, вздумалъ лишніе часы посвятить на мудрованія: заразившись какъ видно Франціей), выдалъ книгу „Путешествіе изъ Петербурга въ Москву“, наполненную защитою крестьянъ, зарѣзавшихъ помѣщиковъ, проповѣдью равенства и почти бунта противу помѣщиковъ, неуваженія къ начальникамъ, вывелъ много язвительнаго и, наконецъ, неистовымъ образомъ впуталъ оду, гдѣ озлился на царей и хвалилъ Кромвеля. Всего смѣшнѣе, что шалунъ Никита Рылѣевъ (петербургскій оберъ-полиціймейстеръ) цензировалъ сію книгу, не читавъ, а, удовольствовавшись титуломъ, надписалъ свое благословеніе. Книга сія начала входить въ моду у нашей знати; но, по счастью, скоро ее узнали. Сочинитель взятъ подъ стражу, признался, извиняясь, что намѣренъ былъ только показать публикѣ, что и онъ авторъ. Теперь его судятъ и, конечно, выправиться ему нечѣмъ. Со свободою типографій, да съ глупостію полиціи и не усмотришь, какъ нашалятъ».

Г. Григоровичъ предполагаетъ, что при подписаніи Безбородкою сенатскаго приговора, опредѣлившаго Радищеву смертную казнь, докладчикъ ходатайствовалъ о смягченіи этого приговора, вслѣдствіе чего будто бы Екатерина приказала передать приговоръ сената на разсмотрѣніе совѣта, который и въ свою очередь приговорилъ Радищева къ той же казни. Съ такой догадкой нельзя, однако, согласиться, такъ какъ подобное направленіе дѣлу могла дать Екатерина и по собственному своему усмотрѣнію. Къ заключенію же о заступничествѣ Безбородки за Радищева можно бы придти лишъ тогда, если бы было извѣстно мнѣніе, поданное Безбородкою по этому дѣлу въ Сенатѣ.

Впрочемъ, по сообщенію сына Радищева, Безбородко ходатайствовалъ впослѣдствіи о помилованіи его отца передъ императоромъ Павломъ.

Радищева, обвиненнаго въ тяжкомъ государственномъ преступленіи, Екатерина считала «хуже Пугачева» и называла его «мартинистомъ», кружокъ которыхъ, собравшійся въ Москвѣ, она признавала притономъ зловредныхъ замысловъ и, въ началѣ 1791 года, отправила Безбородку туда для изслѣдованія ихъ ученія и поступковъ. Одинъ изъ членовъ упомянутаго кружка. В. И. Лопухинъ, разсказываетъ, что Безбородко пріѣхалъ въ Москву съ Н. И. Архаровымъ, подъ видомъ прогулки, а на дѣлѣ за тѣмъ, чтобъ произвести слѣдствіе надъ мартинистами, съ секретнымъ о томъ указомъ къ князю Прозоровскому, какъ къ главнокомандующему въ этой столицѣ. Безбородко прожилъ въ Москвѣ недѣли три, но не далъ хода привезенному имъ указу, какъ по нѣкоторымъ личнымъ соображеніямъ, такъ — по словамъ г. Григоровича — и по врожденному ему мягкосердію.

Въ концѣ того же года, Безбородкѣ пришлось снова заняться мартинистами. 15-го ноября того же года онъ писалъ князю Прозоровскому: «Все, что ваше сіятельство писать изволите по извѣстной матеріи, я представлялъ государынѣ и ея величество апробуетъ вашу осторожность. Мы употребимъ всѣ способы къ открытію путей, коими переписка сихъ — не знаю — опасныхъ ли, но скучныхъ ханжей производится; да и ничего не упустимъ что сколько можетъ быть нужно къ уничтоженію сея шалости, no-колику только удобно согласить съ вольностію и безопасностью, закономъ даруемою. Ея величество считаетъ, что ваше сіятельство хорошо бы сдѣлали, если бы послали кого подъ рукою навѣдаться у Новикова въ деревнѣ, что за строенія, что за заведенія и что за образъ жизни и упражненія? Все, что у насъ объяснится, я вамъ донесу, пребывая съ совершеннымъ почтеніемъ и преданностію».

Такую осторожность Безбородки какъ въ этомъ письмѣ къ Прозоровскому, такъ и въ поѣздку его въ Москву, сами мартинисты объясняли не только сочувствіемъ Безбородки къ ихъ «шалости», но еще и тонкимъ резсчетомъ хитраго хохла. Онъ зналъ, что наслѣдникъ престола находился въ сношеніяхъ съ мартинистами и потому оказанная къ нимъ строгость могла впослѣдствіи, при воцареніи Павла Петровича, неблагопріятно отозваться на немъ.

Съ своей стороны г. Григоровичъ опровергаетъ такія соображенія и, полагая, что снисходительность къ мартинистамъ исходила отъ самой императрицы, пишетъ: «Нельзя не согласиться, что еслибы дѣйствительно Безбородкѣ было дано настоящее, оффиціальное порученіе разслѣдовать мартинизмъ, то приводимый слухъ не могъ быть не только уважительнымъ, но и благовиднымъ предлогомъ къ снисходительности, какъ въ въ главахъ императрицы, такъ и въ глазахъ Безбородки, даже въ глазахъ всякаго посторонняго служащаго лица».

Въ свою очередь извѣстный Гельбигъ отвергаетъ даже вовсе назначеніе Везбородки въ Москву съ цѣлью предпринять что либо противъ мартинистовъ или развѣдать о нихъ. Въ депешахъ своихъ онъ сообщаетъ, что жившій въ то время въ Москвѣ графъ Алексѣй Орловъ изъ-за чего-то поссорился съ княземъ Прозоровскихъ и едва не поколотилъ его палкой. Что, узнавъ объ этомъ, императрица послала Орлову выговоръ, но въ отвѣтъ на это получила отъ него странное письмо. Онъ будто бы напоминалъ государынѣ о событіяхъ 1762 года, о томъ, что именно онъ провозгласилъ ее императрицею передъ Казанскимъ соборомъ, тогда какъ народъ видѣлъ въ ней только опекуншу ея сына. Письмо такого содержанія будто бы встревожило императрицу и она отправила въ Москву графа Безбородку, чтобы успокоить Орлова, и, кромѣ того, поручила Потемкину, на обратномъ пути въ южную Росссію, обойтись съ Орловымъ самымъ дружескимъ образомъ. Въ заключеніе Гельбигъ сообщаетъ, что и Безбородко и Потемкинъ успѣшно исполнили порученіе и Орловъ по прежнему сталъ оказывать преданность императрицѣ.

Самъ Безбородко выставлялъ причиною своей поѣздки въ Москву то, что онъ тамъ «уготовляетъ себѣ на старости преогромный и превыгодный домъ» и что онъ «для отдохновенія отъ бремени трудовъ» выпросилъ себѣ у государыни дозволеніе съѣздить на двѣ недѣли въ Москву.

Мы полагаемъ, что причиною поѣздки Безбородки въ Москву могли быть и дѣла мартинистовъ и «странное» письмо Алексѣя Орлова къ Екатеринѣ. Въ умѣ Екатерины могла даже зародиться мысль о связи и того, и другого. Орловъ могъ писать ей письмо въ угрожающемъ или, по крайней мѣрѣ, въ рѣзкомъ тонѣ, надѣясь на поддержку мартинистовъ и, слѣдовательно, императрицѣ кстати было поручить Безбородкѣ поразвѣдать о настроеніи московскаго общества, оказавшагося вообще непріязненнымъ царствованію Екатерины, и, разумѣется, главными представителями такого настроенія должны были быть мартинисты, какъ люди свободно мыслящіе, среди которыхъ могли быть личности даже «хуже Пугачева». Впрочемъ, г. Григоровичъ настаиваетъ на томъ, что

Безбородко ѣздилъ въ Москву собственно «для отдохновенія и для устройства дома» и что развѣдки о мартинистахъ были только побочнымъ порученіемъ, даннымъ ему императрицею.

Покончивъ съ описанными нами обстоятельствами, г. Григоровичъ прибавляетъ, что Безбородко «умѣлъ и любилъ оказывать добро и заслугу не только русской наукѣ и литературѣ, но и вообще русскому просвѣщенію, и притомъ даже тѣмъ русскимъ, которые искали знанія и истины въ обрядахъ и дѣйствіяхъ, выработаннымъ тогдашнимъ массонствомъ. Уваженіе, какое графъ Безбородко оказывалъ наукѣ и литературѣ, поспѣшность съ какою онъ готовъ былъ сдѣлать добро писателю, были извѣстны всѣмъ, кто зналъ Безбородку не по слуху. Люди, стѣснявшіеся прямо обратиться къ Безбородкѣ, являлись къ нему съ стихотвореніями и были къ нему допускаемы, находили дверь къ нему отверсту».

Довѣряя словамъ почтеннаго изслѣдователя, мы думаемъ, однако, что доступъ къ тогдашнимъ вельможамъ съ стихотвореніями едва-ли можетъ быть свидѣтельствомъ объ ихъ уваженіи къ писателямъ, а просто-на-просто объясняется только тщеславіемъ тогдашняго русскаго вельможничества. Напыщенныя стихотворенія, подносимыя знатнымъ или богатымъ людямъ, были обыкновенно проникнуты похвалами и чрезмѣрною лестью и, конечно, каждый воспѣваемый сановникъ или богачъ очень охотно принималъ на нѣсколько минутъ принижавшагося предъ нимъ стихотворца. Такъ, самъ г. Григоровичъ упоминаетъ, разумѣется, въ видѣ подтвержденія высказаннаго имъ о Безбородкѣ мнѣнія, объ «Одѣ его сіятельству, высокопочтеннѣйшему г. тайному совѣтнику, римской имперіи графу и кавалеру Александру Андреевичу Безбородкѣ, на всерадостнѣйшее сего достоинства пожалованіе». Оду съ такимъ заглавіемъ поднесъ Безбородкѣ отставной чиновникъ оберъ-шталмейстерской конторы Михайловъ. Въ этой одѣ авторъ проситъ прощенья за «третичное дерзнованіе», но «чаетъ быть обрадованнымъ» графомъ Безбородкою, «колико онъ несчастенъ», и приводитъ Бога въ свидѣтели, что онъ «не забылъ своего благодѣтеля».

Конечно и въ настоящее время слѣдуетъ отнестись снисходительно къ попрошайнической поэзіи, но едва ли можно принятіе ея вельможей, даже и тогдашней поры, и производимую за то денежную подачку считать «выраженіемъ любви къ литературѣ и просвѣщенію». Поэтому, мы позволимъ себѣ думать, что приведенныя г. Григоровичемъ въ его книгѣ выписки изъ подобныхъ сочиненій, совершенно излишни, хотя они, по его мнѣнію, и подтверждаютъ чистосердечное меценатство Безбородки.

Почти такое же значеніе слѣдуетъ придать и изданіямъ, посвященнымъ имени того или другого вельможи или богача, если эти изданія не появились въ свѣтъ при ихъ особенномъ и личномъ участіи, или не были напечатаны на счетъ болѣе или менѣе значительныхъ съ ихъ стороны затратъ. Но едва ли можно говорить о посвященіи какой нибудь книжечки въ 48, 65 и даже 85 страницъ, ибо льстивое предисловіе и велерѣчивая прописка полнаго титула, носимаго патрономъ, составляли собственно всю суть дѣла.

Вообще приходится сказать, что въ изслѣдованіи г. Григоровича, любовь Безбородки къ наукамъ и литературѣ и уваженіе къ писателямъ выяснены весьма слабо, что, конечно, объясняется отсутствіемъ подходящихъ къ тому основаній. Во всякомъ случаѣ г. Григоровичъ, затронувъ эту сторону въ характерѣ Безбородки, поступилъ вполнѣ основательно, такъ какъ въ екатерининскую пору покровительство писателямъ считалось какъ бы обязанностію вельможъ, и потому совершенное умолчаніе объ этомъ представляло бы нравственный и умственный обликъ Безбородки какъ будто не цѣльнымъ, не законченнымъ.

ХIII.
Непріятное положеніе Безбородки. — Поддержка его Потемкинымъ. — Смерть Потемкина. — Отъѣздъ Безбородки въ Яссы. — Вмѣшательство въ переговоры Зубова. — Столкновеніе Безбородки съ П. С. Потемкинымъ. — Обвиненіе его въ нечистыхъ дѣлахъ. — Заключеніе ясскаго мира. — Награды Безбородки и его заслуги.

Безбородко, продолжая заниматься дѣлами внѣшней политики «при запутанномъ, по его выраженію, нашемъ состояніи», хлопоталъ о сближеніи Россіи съ Англіею, имѣя при этомъ въ виду и «предилекцію» къ ней князя Потемкина который настоялъ, чтобы всѣ трудности окончанія такого дѣла «были совлечены съ пути».

Въ это время положеніе Безбородки при дворѣ было крайне непріятно и прибывшій, 28 февраля 1791 года, изъ арміи Потемкинъ доставилъ ему, можетъ быть, «хоть минутное облегченіе», что видно изъ письма его къ графу С. Р. Воронцову. Въ этомъ письмѣ Безбородко сообщалъ: «Уже ненавидящій меня (князь П. А. Зубовъ) до того простиралъ свои происки, чтобы явно привести меня въ ничтожество и по части политической. Колобродства, нерѣдко выходившія, и недоумѣнія въ трудныхъ случаяхъ заставили, по необходимости, за насъ браться, и я, рѣшившись настоящее трудное для государства время перенести, не уважаясь никакими особыми огорченіями, потомъ все бросить, никогда ни отъ чего не отказывался и противу всѣхъ нападеній твердо и смѣло бывалъ. Князь Потемкинъ, пріѣхавъ, не иначе, какъ со мною, по дѣламъ работалъ и чрезъ меня во всемъ сносился и, по крайней мѣрѣ, я имъ лично доволенъ, зная, что онъ отдаетъ мнѣ справедливость во всякомъ случаѣ. Знаю, что по отъѣздѣ его и паки за меня примутся; но никто же имъ такъ тяжелъ не былъ, какъ я; ибо я, конечно, не нагнуся и никому больше цѣны, какъ онъ стоитъ не дамъ».

Въ то же время онъ писалъ своему племяннику Кочубею, что вслѣдствіе пріѣзда въ Петербургъ Потемкина онъ «облегченъ со стороны нападокъ злыхъ людей». Что тогда вообще всѣмъ прежде близкимъ къ императрицѣ людямъ жилось, по милости Зубова, не легко, можно заключить изъ того, что по разсказу Безбородки, самъ Потемкинъ умеръ отъ «необычайнаго разлитія желчи, раздраженный разными непріятностями въ послѣднюю его бытность въ Петербургѣ».

По полученіи въ Петербургѣ извѣстія о смерти Потемкина, Безбородко изъявилъ свою готовность отправиться въ Яссы для веденія переговоровъ съ Турціею, и онъ 16-го октября 1791 года поѣхалъ въ этотъ городъ. Дѣла, которыми завѣдывалъ Безбородко, были переданы Трощинскому, а доклады бумагъ и дѣлъ, поступавшихъ къ Безбородкѣ, императрица передала князю Зубову. Съ своей стороны Екатерина вступила въ почти безпрерывную переписку съ Безбородко не только по дѣламъ дипломатическимъ, по и относительно состоянія арміи, воевавшей противъ турокъ.

Пріѣхавшій въ Яссы Безбородко выказалъ тамъ, по словамъ Гельбига, «роскошь владѣтельнаго восточнаго сибарита». Не смотря на то, что Безбородко былъ снабженъ на поѣздку въ Яссы 10,000 рублей золотомъ и серебромъ — суммою по тому времени огромною — онъ сѣтовалъ на издержки, соотвѣтственныя его первенствующему положенію. Онъ писалъ графу А. Р. Воронцову: «Здѣсь очень дорого. Вы знаете, что меня отправили на посольство небогатою рукою; а я принужденъ держать столъ на 24 куверта каждый день, а особливо для офицеровъ на ордонансъ и для секретарей на 12; освѣщать домъ большой, поить множество народа чаемъ и кофеемъ, давать порціонныя деньги караулу и проч. Но мнѣ не жаль будетъ издержекъ, лишь-бы дѣло благополучно кончилось».

Зубовъ съ своей стороны вмѣшивался въ переговоры, которые велъ теперь Безбородко, а послѣдній, сообщая ему отчеты о ходѣ негоціацій, представлялъ свои соображенія на счетъ ихъ исхода. Иногда Зубовъ писалъ Безбородкѣ отъ имени императрицы, которая была довольна своимъ уполномоченнымъ. Тѣмъ не менѣе онъ безпокоился, выражая, что «отлучному человѣку, какъ бы онъ не былъ обезпеченъ, нельзя быть безъ заботъ, чтобы сплетни и т. п. ему не повредили».

Безпокойство было не напрасно и ему пришлось заранѣе просить графа А. Р. Воронцова и графа Н. И. Салтыкова въ случаѣ надобности заступиться за него. Дѣло заключалось въ томъ: П. С. Потемкинъ потребовалъ отъ Попова, правителя канцеляріи князя Таврическаго, вѣдомостей объ экстраординарной суммѣ и сдѣлалъ при этомъ Безбордкѣ «великую непристойность». Найдя, что въ двухъ вѣдомостяхъ написана уплата за поставленное имъ для госпиталей и на порціи вино, сказалъ: «гдѣ оно? Я чаю ничего не бывало, онъ, т. е. Безбородко, затѣялъ дружбу съ Поповымъ». Неизвѣстно, насколько былъ тутъ болѣе или менѣе нечистъ Безбородко, но, передавая этотъ случай, онъ писалъ Воронцову: «Быть можетъ, что сей коварный человѣкъ начнетъ меня марать. Но вы знаете, что я пользовался прибылью, какая всякому помѣщику, частному хозяину, или частному человѣку дозволена и свойственна. Ставилъ я продуктъ свой изъ выслуженныхъ своихъ имѣній и гораздо честнѣе тѣхъ барышей, которыми родня его за подряды провіантскіе корыстовалася. Неужели тутъ найдутъ чѣмъ меня упрекать. Пусть спросятъ у меня объясненія, а не спрося не винятъ».

Разумѣется, трудно опредѣлить на сколько Безбородкѣ прилично было, и по тогдашнимъ даже понятіямъ, пользоваться "прибылью > отъ поставки въ армію вина въ томъ исключительномъ служебномъ положеніи, въ какомъ онъ находился, и, быть можетъ, именно вслѣдствіе этого, "въ интригѣ противъ него, еще до выѣзда его изъ Петербурга въ Яссы, императрица, по словамъ г. Григоровича, принимала дѣятельное участіе, снабдивъ Потемкина указомъ, съ крѣпкимъ предписаніемъ «не давать никому сбивать себя». Очень понятно, что почтенный изслѣдователь пытался обѣлить Безбородку весьма, однако, слабымъ доказательствомъ. Онъ говоритъ, въ приведенномъ письмѣ есть несомнѣнное указаніе на «добросовѣстность» безбородкинскихъ поставокъ на армію; въ противномъ случаѣ у него не достало бы присутствія духа говорить Воронцову о своихъ болѣе совѣстливыхъ барышахъ сравнительно съ барышами «потемкинской родни», и полагаетъ, что "соляныя озера и поставка продуктовъ въ армію были въ рукахъ Безбородки предметомъ «умной и честной коммерціи».

29-го декабря 1791 года Безбородкѣ, послѣ множества «дификультетовъ», удалось наконецъ заключить съ турками миръ, получившій названіе «ясскаго».

По этому случаю Безбородкѣ отъ имени Порты присланы были: перстень брилліантовый солитеръ тысячъ до 25, табакерка въ 8,000 и часы тысячъ въ семь, лошадь съ богатымъ уборомъ, палатка шитая, но весьма ветхая, коверъ салоникскій, полъ-ока адатору (?), слишкомъ 37 пуд. кофею, множество бальзаму индійскаго и менскаго, табаку, мыла, губки, трубки, амбра и 24 куска матерій и шалей. Безбородко съ своей стороны послалъ великому визирю: прекрасный кинжалъ въ 9,000 руб., соболій мѣхъ въ 6,000 руб. и до сорока соболей въ 6,000 руб., съ чаемъ и ревенемъ.

30-го января 1792 года Екатерина наградила Безбородку 50,000 рублей и орденомъ Андрея Первозваннаго. Вмѣстѣ съ тѣмъ императрица изъявила желаніе, чтобы онъ поскорѣе пріѣзжалъ въ Петербургъ для переговоровъ съ польскими уполномоченными.

По поводу ясскаго мира Ростопчинъ (впослѣдствіи графъ) писалъ графу С. Р. Воронцову слѣдующее: «Вы справедливо говорите, что графъ Безбородко покрылъ себя славою. Препятствія, которыя онъ долженъ былъ преодолѣть, отсутствіе самыхъ необходимыхъ средствъ для переговоровъ съ турками, извѣстныя свойства ихъ уполномоченныхъ, все было соединено, чтобы выставить въ яркомъ свѣтѣ его дарованія. Чѣмъ болѣе я смотрю на его труды, тѣмъ болѣе удивляюсь его генію. Для успѣха въ самомъ трудномъ дѣлѣ ему стоитъ только приняться за работу. Онъ оказалъ Россіи самую важную услугу, какую только можно было сдѣлать».

XIV.
Перемѣна въ положеніи Безбородки прп императрицѣ. — Зубовъ и Морковъ. — Надменность Зубова. — Вредныя для Безбородки послѣдствія его поѣздки въ Яссы. — Неудачный его разсчетъ. — Его жалобы на свое положеніе. — Неудовольствіе противъ него императрицы. — Поѣздка въ Москву. — Сравненіе силы Петемкина и силы Зубова. — «Дискредитированіе» Безбородки. — Его записка императрицѣ. — Отвѣтъ императрицы. — Отъѣздъ въ Москву.

Безбородко пріѣхалъ въ Петербургъ 10-го марта 1792 года и на другой-же день почувствовалъ неловкость своего положенія, такъ какъ Екатерина въ тотъ день поручила ему написать указъ о производствѣ Зубова въ генералъ-поручики и генералъ-адъютанты. Изъ замѣтки, встрѣчающейся въ «Дневникѣ» Храповицкаго, должно заключить, что такое порученіе было своего рода щелчкомъ прибывшему ко двору миротворцу. Между тѣмъ всѣ дѣла, которыя прежде производились только черезъ него, шли черезъ Зубова, и князь явился теперь, не смотря на свои 26 лѣтъ и ограниченность своего ума, могущественнымъ совѣтникомъ государыни. Самъ же онъ, находился подъ вліяніемъ А. И. Моркова, одного изъ сослуживцевъ Безбородки по коллегіи иностранныхъ дѣлъ. Относительно всего этого, Завадовскій писалъ графу Воронцову въ Лондонъ слѣдующее: «Безбородко, разжигаясь честолюбіемъ, равно и легкомысленностію захватить весь кредитъ, когда не стало князя, кинулся въ Яссы. При отъѣздѣ, изъ трусости врожденной, поручилъ внутренній портфель Зубову, а внѣшній — Моркову. Послѣдняго разумѣлъ себѣ первымъ другомъ, а у перваго думалъ найти тѣмъ связь. Возвратившемуся послѣ мира въ голубой лентѣ, при первой встрѣчѣ, дано было чувствовать, что дѣла уже не въ его рукахъ. И такъ съ тѣхъ поръ безъ изъятія Зубовъ управляетъ всѣми внутренними дѣлами, Моркова имѣя подъ собою, для письма иностраннаго. Ни одинъ изъ фаворитовъ, даже самъ всемогущій князь Потемкинъ, не имѣлъ столько обширной сферы; ибо владычество его простиралось на одинъ только департаментъ, а къ настоящему всѣ придвинуты… Александра Андреевича роль препостыдная. Всякъ на его мѣстѣ, стяжавши доходу 150 тысячъ, удалился бы, но онъ еще пресмыкается въ чаяніи себѣ лучшаго, а наипаче корыстнаго, не имѣя духа на шагъ пристойный. Низкимъ терпѣніемъ и гибкостію многіе дождались погоды. Онъ послѣдуетъ этому правилу. Развѣ вытолкаютъ въ зашей. Безъ того не уклонится, чуждъ бывъ нравственныхъ побужденій».

Легко предвидѣть, что г. Григоровичу приходится опровергать такой нелестный отзывъ о Безбородкѣ и онъ съ своей стороны высказываетъ, что не тѣ побужденія, о которыхъ говоритъ Завадовскій, удерживали при дворѣ Безбородку, а что послѣдующій разсказъ, основанный на фактахъ совершившихся, откроетъ эти побужденія, и притомъ побужденія высокія, и докажетъ, что пророчество Завадовскаго было ложно. Справедливость, однако, требуетъ сказать, что мы, ознакомившись съ дальнѣйшимъ разсказомъ почтеннаго изслѣдователя, слѣдовъ такихъ «высокихъ побужденій» вовсе не встрѣтили.

Сдержанная, довольно старая вражда между молодымъ Фаворитомъ и прежнимъ секретаремъ усиливалась и вскорѣ перешла въ открытую борьбу. По словамъ письма А. Р. Воронцова, писавшаго 14-го мая 1792 года къ брату его въ Лондонъ. «Безбородко отсутствіемъ своимъ пріобрѣлъ славу имени, но сей случай лишилъ его прежней мочи въ дѣлахъ, — ибо господинъ Зубовъ, въ его отлучку, вступя во всѣ экспедиціи, удерживаетъ ихъ въ своихъ рукахъ, а на удѣлъ Александру Андреевичу мало что остается, и то почти для одной формы».

Самъ Безбородко объяснялъ свое настоящее положеніе своему лондонскому другу въ слѣдующихъ строкахъ: «Когда я, изъ единаго, конечно, усердія къ отечеству, напросился на поѣздку въ армію, и я тогда думалъ, что моя отлучка дастъ поводъ къ раздѣленію дѣлъ многочисленныхъ и силы человѣческія, паче же въ моихъ лѣтахъ и здоровьѣ, превышающихъ, то былъ спокоенъ, полагая, что успѣхъ моей коммисіи дастъ мнѣ поводъ поставить себя такѣ, что ежели угодно, я буду отправлять только самыя важнѣйшія дѣла и найду для себя превеликое облегченіе, сходное съ чиномъ, съ состояніемъ и службою моими». Затѣмъ Безбородко, упомянувъ, что онъ, исполняя волю государыни, поспѣшилъ пріѣхать въ Петербургъ, продолжаетъ: «Но что нашелъ я? Нашелъ я идею сдѣлать изъ Зубова, въ глазахъ публики, дѣловаго человѣка. Хотѣли, чтобъ я по дѣламъ съ нимъ сносился; намекали, чтобъ я съ нимъ о томъ, о другомъ поговорилъ, т. е., чтобъ я пошелъ къ нему. Но вы знаете, что я и къ покойному не учащалъ, даже и тогда, когда обстоятельства насъ въ самое тѣсное согласіе привели. Вышло послѣ на повѣрку, что вся дрянь, какъ-то: сенатскіе доклады, частныя дѣла, словомъ сказать все непріятное, заботы требующее и ни чести, ни славы за собою не влекущее, на меня взвалены, а, напримѣръ, дѣла нынѣшнія польскія, которыя имѣютъ связанныя съ собою распоряженія по арміямъ, достались г. Зубову».

Разсказавъ о запутанности этихъ дѣлъ, Безбородко добавляетъ: «Много я потерпѣлъ непріятностей, борясь съ сею конфузіею, и много надобно было выдержать баталій, чтобъ хотя нѣсколько дѣло исправить, не зная еще, какъ кончится».

Другая непріятность для Безбородки состояла въ томъ, что когда умеръ князь Потемкинъ, тогда надѣялись, что можно будетъ поправить зло имъ сдѣланное, но, какъ выразился Безбородко, «боятся нарушать тестаменты покойника, которые выдаетъ Поповъ», а между тѣмъ всѣ непорядки ставились па счетъ Безбородки и близкихъ къ нему людей — графовъ А. Р. Воронцова и Н. И. Салтыкова. Въ письмѣ своемъ къ С. Р. Воронцову, Безбородко жалуется, между прочимъ, на то, что заслуги его по заключенію ясскаго мира «мало примѣтны при дворѣ» и что его хотятъ поставить на одинъ уровень съ Турчаниновымъ, Державинымъ и Храповицкимъ.

Попытки Безбородки возстановить свое прежнее значеніе ее удавались и противъ него зародилось неудовольствіе у самой императрицы. Подъ 20-мъ числомъ декабря 1792 года Храповицкій въ своемъ «Дневникѣ» записалъ: «По окончаніи разбора почты спросили, нѣтъ ли еще чего? Догадала меня нелегкая сказать, что есть доклады, графомъ Безбородкою оставленные. Tourmentez moi si vous ayez envie (мучьте меня, коли вамъ хочется). А по вы слушаніи трехъ докладовъ, Екатерина отозвалась: c’est bien ennuyeux, mais il faut passer par là» (это очень скучно, но нужно вытерпѣть).

Дошло даже до того, что Безбородкѣ, напримѣръ, по поводу его записки объ іезуитахъ, пришлось получить отзывъ не прямо отъ государыни, а чрезъ ея секретарей, а другой случай убѣдилъ Безбородку, по собственнымъ его словамъ, въ томъ, что «нынѣ императрица смотритъ на людей уже не его глазами».

Наступавшій 1793 годъ Безбородко намѣревался провести въ Москвѣ — убѣжищѣ недовольныхъ вельможъ того времени. Вмѣстѣ съ тѣмъ распространился въ Петербургѣ слухъ, что Безбородко намѣренъ уѣхать за границу, о чемъ, впрочемъ, онъ и самъ говорилъ Храповицкому, обусловливая свой отъѣздъ положеніемъ военныхъ дѣйствій въ Германіи. Поѣздка въ Москву была неудачна, тамъ онъ, больной, прожилъ четыре недѣли и возвратился въ Петербургъ, едва оправившись. Здѣсь Безбородко ясно увидѣлъ, что онъ находится, по его выраженію, «въ весьма непристойной роли, которую онъ представляетъ публикѣ». Неудовольствіе свое на такую роль Безбородко выразилъ въ письмѣ своемъ къ С. Р. Воронцову въ слѣдующихъ строкахъ: «Хотятъ, чтобы мы работали, но чтобъ въ публикѣ считали, что одинъ юный человѣкъ все самъ дѣлаетъ; и я могу вамъ признаться, что въ пущее время силы князя Потемкина, — онъ меньше нынѣшняго, а я уже несравненно болѣе нынѣшняго значилъ».

Нѣсколько позднѣе, Безбородко писалъ тому же Воронцову: «Положеніе мое точно таково, какъ я описывалъ. Я весьма желалъ бы, чтобъ меня въ покоѣ оставили при моихъ департаментахъ и не обременяли бы меня бездѣлицами, которыя ни съ чиномъ, ни со службою моею не согласуются и которыя мнѣ только непріятности наносятъ. Все, что значитъ дѣло внутреннее, идетъ чрезъ нововыдавшаго себя человѣка. Но какъ идетъ? Недвижимо, или же бу де выходитъ, то, поистинѣ, мнѣ иногда жаль изъ самой благодарности къ государынѣ и привязанности къ отечеству».

Далѣе Безбородко сѣтуетъ на плохой выборъ людей и на то, что государыня никогда такихъ плохихъ указовъ не издавала какъ теперь; разсказываетъ, что господа, находящіеся теперь въ силѣ, «не надѣясь на таланты свои, нашли другое средство свое необходимымъ поставить, а именно дискредитировать прочихъ и представить нѣкоторый родъ опасности или сомнѣнія употребленія ихъ».

«Дискредитированіе» по отношенію Безбородки перешло въ молву объ его неспособности вести дѣла и о допущенныхъ будто бы имъ громадныхъ промахахъ, въ родѣ непредохраненія казны отъ расхищенія и т. п. По поводу этого, Ростопчинъ 14-го апрѣля 1793 года писалъ въ Лондонъ Воронцову: «Не знаю, насколько графъ Безбородко заботится или нѣтъ о сохраненіи своего вліянія, но онъ обнаруживаетъ рѣдкую безпечность и, хотя облеченъ первою ролью въ дѣлахъ, а кажется простымъ зрителемъ. Онъ устраняется сколь возможно, и не покидая двора, ищетъ спокойствія. Онъ достойнѣйшій и добрѣйшій человѣкъ; если бы ему возвратили власть, которую онъ имѣлъ, то онъ сдѣлалъ бы во сто разъ болѣе добра, чѣмъ всѣ эти люди, которые только стараются унизить весь родъ человѣческій и полагаютъ великое счастіе въ надменности и нахальствѣ».

Но значеніе Безборгодки умалялось, и въ письмѣ къ графу А. Р. Воронцову, отъ 27-го іюня 1793 года, онъ сообщалъ, что ему «нельзя похвалиться своимъ пребываніемъ. Все, что есть прямое дѣло, легко и съ удовольствіемъ дѣлается, отдается въ руки другимъ; всякая дрянь и все, что влечетъ за собою непріятности, на него взваливается». Вѣрите-ли — писалъ онъ, что, «ища дѣла, часто я не нахожу съ чѣмъ идти, да когда и вхожу, то нерѣдко примѣчаю, что одно, нѣкоторое, быть можетъ, къ степени моей уваженіе, удерживаетъ, что меня такъ, какъ Храповицкаго, не высылаютъ, хотя скука ясно видна».

Въ такомъ печальномъ положеніи Безбородко прибѣгнулъ къ послѣдней мѣрѣ для разъясненія отношеній, которыя появились между Екатериною и ея старѣйшимъ секретаремъ. Онъ рѣшился изложить свои мысли по поводу «тѣсно ограниченной сферы дѣлъ», въ которой онъ очутился. Съ этою цѣлью Безбородко представилъ государынѣ обширную записку, обозначивъ на заглавномъ листѣ: «Къ собственному вашего императорскаго величества прочтенію».

Напомнивъ государынѣ, что онъ почти восьмнадцать лѣтъ продолжалъ службу при ея особѣ и поставлялъ себѣ за правило идти путемъ правымъ и быть передъ императрицею вполнѣ откровеннымъ, Безбородко изъяснялъ, «что всякое на счетъ его порицаніе было только клевета, завистію и злостію но него воздвигнутая».

Опуская неизбѣжныя при такихъ заявленіяхъ болѣе или менѣе общія фразы, и исчисленія Безбородкою своихъ трудовъ при заключеніи ясскаго мира, мы укажемъ на слѣдующія существенныя мѣста его записки.

«По возвращеніи моемъ я и паче удостовѣрился, что подвигъ мой былъ вамъ угоденъ. Ваше величество желали, чтобъ я паки за дѣла принялся; требовали, чтобъ я точно на томъ же основаніи, какъ и прежде, чтобы, не обинуясь, о всемъ представлялъ вамъ и сказывалъ откровенно мои мысли. Сему монаршему изреченію повиновался и по долгу подданнаго и по долгу благодарности». Затѣмъ, упомянувъ о своихъ докладахъ, Безбородко продолжаетъ: «Если мнѣ казалось, что мои представленія не въ томъ уже видѣ и цѣнѣ принимались какъ прежде я былъ осчастливленъ, то, по крайней мѣрѣ, служило мнѣ утѣшеніемъ, что я исполнялъ мою предъ вами обязанность, и что дѣла, о коихъ я писалъ, или говорилъ, производимыя въ исполненіе, приносили свою пользу. Не могу, однако, скрыть передъ вашимъ величествомъ, что вдругъ нашелся я въ сферѣ дѣлъ, такъ тѣсно ограниченной, что я предаюсь на собственное ваше правосудіе: сходствуетъ ли оно и съ степенью мнѣ отъ васъ пожалованною и съ довѣренностію, каковою я прежде удостоенъ былъ? А сіе и заставило меня отъ всякихъ дѣлъ уклоняться».

Записка заключалась какъ бы слѣдующимъ воззваніемъ къ императрицѣ:

«Всемилостивѣйшая государыня! Если служба моя вамъ уже не угодна, и ежели, по несчастью, лишился я довѣренности вашей, которую вяще послѣднимъ моимъ подвигомъ заслужить уповалъ, то, повинуясь достодолжной волѣ вашей, готовъ отъ всего удалиться, но если я не навлекъ на себя такого неблаговоленія, то льщу себя, что сильнымъ вашимъ заступленіемъ охраненъ буду отъ всякаго униженія и что будучи членомъ Совѣта вашего и вторымъ въ иностранномъ департаментѣ, имѣя подъ моимъ начальствомъ департаментъ почтъ и нося при томъ на себѣ одинъ изъ знатныхъ чиновъ двора вашего, не буду я обязанъ принятіемъ прошеній и тому подобными дѣлами, которыми я ни службѣ вашей пользы, ни вамъ угодности сдѣлать не въ состояніи. Готовъ я, впрочемъ, всякое трудное и важное препорученіе ваше исправлять, не щадя ни трудовъ моихъ, ниже самого себя».

Записка эта была передана императрицѣ въ Царскомъ Селѣ 30-го мая 1793 года камердинеромъ Зотовымъ. На другой день Храповицкій записывалъ: «По утру записка читана со вниманіемъ, никому не показывана и съ отзывомъ на трехъ страницахъ запечатана и къ графу Безбородко возвращена. Зотовъ сказывалъ, что ни при чтеніи, ни при писаніи отвѣта не сердились, но задумчивость была примѣтна. Графъ, получа записку, уѣхалъ въ городъ».

Отвѣтъ Екатерины г. Григоровичемъ не отысканъ, но содержаніе занесено въ «Дневникъ» Храповицкаго подъ 5-мъ іюля 1793 года. «Нездоровы — пишетъ Храповицкій. Графъ Безбородко далъ мнѣ прочитать упомянутый на записку его собственноручный ея величества отвѣтъ. Въ немъ изображены: ласка, похвала службы и усердіе. Писано въ оправданіе противъ графской записки со включеніемъ слѣдующаго: „Всѣ дѣла вамъ открыты; польскій сеймъ отправляется публично и отвѣты Сиверсу или у васъ заготовляются или вамъ и вице-канцлеру показываются и я, при подписаніи, всегда спрашиваю. Но что сама пишу, въ томъ отчетомъ не обязана. Вы сами говорили о слабости здоровья своего и отъ нѣкоторыхъ дѣлъ отклонялись, челобитчиковыми же, думаю, дѣлами никто не занимается; ибо всѣ просьбы присылаются ко мнѣ черезъ почтамтъ, какъ и всѣмъ извѣстно. Конечно тѣмъ временемъ, когда вы не столь много обременены дѣлами, то можете имѣть время смотрѣть, чтобъ исполнялись мои повелѣнія“. „Графъ — добавляетъ Храповицкій — мнѣ сказалъ, что послѣ того, никакого разговора съ нимъ не было“.

Разумѣется, что послѣ такого отвѣта Безбородкѣ, котораго, но словамъ Ростопчина, на службѣ удерживали „единственно страсть и привычка къ пышности“, не оставалось ничего болѣе какъ только совсѣмъ удалиться отъ дѣлъ. По поводу такого удаленія Ростопчинъ добавляетъ: „Нѣсколько жалкихъ людей злобно отзываются о графѣ Безбородкѣ, но его можно упрекать развѣ за излишнюю доброту. Все, что онъ сдѣлалъ хорошаго, уже забыли, а помнятъ только слабости и еще выдумываютъ ихъ“.

10-го іюля 1793 года Безбородко былъ уже въ Москвѣ, гдѣ для него строился великолѣпный домъ.

XV.
Возвращеніе изъ ЗІосквы. — Награды за ясскій миръ. — Раздача „душъ.“ — Пожалованіе гранаты и масличной вѣтви. — Вражда Моркова. — Назначеніе таферомъ при бракосочетаніи великаго князя Александра Павловича и оберъ-гофмейстеромъ. — Податливость передъ Зубовымъ. — Занятіе дѣлами турецкими и польскими. — „Универсальный“ министръ. — Денежныя награды. — Дѣла персидскія и уніатскія. — Отстраненіе Зубовымъ Безбородки отъ политическихъ дѣлъ. — Забота Безбородки о полученіи деревень. — Неудача по дѣламъ Малороссіи. — Слѣдствіе о похищеніи денегъ изъ заемнаго банка. — Несостоявшійся бракъ Густава IV съ великою княжною Александрою Павловною.

По возвращеніи изъ Москвы, Безбородко вступилъ въ отправленіе дѣлъ — по назначенію наградъ за ясскій миръ и Полваіи. По поводу назначенной ему въ этомъ случаѣ награды, онъ писалъ графу А. Р. Воронцову: „Мой удѣлъ довольно огроменъ. Кромѣ того, число душъ но дѣлающейся нынѣ ревизіи, гораздо превосходитъ въ росписи назначенное, ибо съ чиншевою шляхтою и жидами почти семь тысячъ составляютъ; доходъ показанъ хорошій, около сорока тысячъ рублей, да въ 205 верстахъ отъ Кіева“.

Любопытно и продолженіе этого письма, въ которомъ встрѣчаются нѣкоторыя замѣчанія о раздачѣ въ ту пору „душъ“.

„Моркову — пишетъ Безбородко — досталось имѣніе очень хорошее, особливо лѣсами и мельницами; но онъ весьма золъ, что не дали ему просимыхъ 4,800 душъ, ниже въ Курляндіи огромныхъ деревень. Надобно знать, что государыня первоначально назначила мнѣ то же, что опредѣлила-было вице-канцлеру, только 3,500 душъ, а Моркову 2,300 душъ и надобны были большія усилія со стороны графа Зубова, чтобъ тутъ доставить перемѣну. Дмитрій Прокофьевичъ (Трощинскій) тѣмъ паче долженъ былъ быть доволенъ, что когда онъ всего не болѣе 700 или 800 душъ желалъ, ея величество сама назначила ему 1,700 душъ, оставивъ ему выбрать, въ чемъ онъ и не ошибся, ибо его деревни приносятъ болѣе 12-ти тысячъ рублей. Всего имѣній роздано 110,000 душъ. Рѣдко кому изъ государей удается въ одинъ день подарить капиталъ одиннадцати милліоновъ; еще остается въ Литвѣ и староства, кои мало-по-малу въ казну поступаютъ, до 250, ооо душъ; а сверхъ того, положено и у архіереевъ уніатскихъ восемь деревень для раздачи, наипаче малыми частями. Я весьма доволенъ своимъ жребіемъ“.

Милости Екатерины не ограничились только „огромнымъ удѣломъ“. Такъ какъ, 2-го сентября 1793 года, въ день празднованія ясскаго мира, объявлено было, что „дѣйствительному тайному совѣтнику графу Безбородкѣ, за службу его къ заключенію мира, всемилостивѣйше жалуется: похвальная грамата и масляничная вѣтвь, да при томъ деревня“. Вѣтвь эта цѣнилась въ 25,000 рублей и была предназначена для ношенія на шляпѣ.

Вниманіе государыни къ Безбородкѣ не уняло, однако, его враговъ, которые очень хорошо понимали, что. не смотря на награды, Безбородко не имѣлъ уже прежней силы. Въ числѣ недруговъ особенно выдавался Морковь, который, увидѣвъ Безбородку, не только не поклонился ему. но и вздумалъ еще „самымъ подлымъ образомъ во дворцѣ съ крикомъ о немъ ругательно отзываться и твердить, что онъ Безбородкѣ теперь явный непріятель и что онъ себя ему покажетъ“. Кромѣ того и сама государыня приняла Безбородку на представленіяхъ, холоднѣе противъ обыкновеннаго.

Теперь Безбородко старался о томъ, чтобы выбрать тысячи три-четыре душъ такъ, чтобы онѣ, по словамъ его были значущія, а не дрянныя.

Такъ какъ графъ Безбородко, по отзывамъ даже близкихъ и доброжелательныхъ людей, дорожилъ внѣшними отличіями, то государыня, при бракосочетаніи великаго князя Александра Павловича, назначила его шаферомъ къ жениху, такъ какъ у невѣсты шаферомъ былъ великій князь Константинъ Павловичъ. Это очень польстило Безбородкѣ, который, въ добавокъ къ тому, былъ назначенъ оберъ-гофмейстеромъ, благодаря содѣйствію Зубова. Кажется, однако, что въ такомъ пожалованіи было скорѣе приниженіе служебной дѣятельности Безбородки, такъ какъ онъ поступилъ на мѣсто И. П. Елагина, человѣка хотя и близкаго Екатеринѣ въ ея домашней обстановкѣ, но вовсе не числившагося на ряду съ Безбородкою въ числѣ государственныхъ сановниковъ. Кромѣ того, такое исключительно лишь придворное повышеніе пріобрѣталось сближеніемъ съ Зубовымъ и весьма чувствительнымъ дая Безбородки приниженіемъ, такъ какъ онъ нерѣдко былъ „принужденъ ходить къ Зубову съ бумагами, который иногда дѣлалъ въ нихъ поправки“. Но Безбородко съумѣлъ воспользоваться своимъ шаферствомъ и сошелся, какъ онъ самъ выражался, „съ новобрачнымъ дворомъ“.

Теперь Безбородкѣ, по его „полезности“, передавались на разсмотрѣніе дѣла турецкія, которыя „онъ лучше зналъ и велъ по нимъ переписку“. Не удавалось также получить Безбородкѣ и графское достоинство россійской имперіи, и онъ оставался только иностраннымъ, а не былъ русскимъ графомъ. Государь ія совѣщалась съ нимъ и по дѣламъ польскимъ, для чего Безбородко являлся только по особому призыву.

Въ это время Безбородко такъ описывалъ свои отношеніи къ государынѣ и ея фавориту:

„Собственно обращеніемъ со мною государыни и ея довѣренностію я весьма долженъ быть доволенъ, но вообще, сколько она привыкла менажировать близкимъ своихъ, какъ ко мнѣ, конечно, не лучше расположена. Изъ сего выходитъ, что я, видя, какъ нашъ универсальный министръ (графъ Зубовъ) многое на себя исключительно захватываетъ, когда уклоняюся отъ дѣла, то она жалуется, что отъ нея устраняются, что не хотятъ ей пособить и проч. Я всѣ способы употреблялъ, чтобы для самой службы быть сколько возможно въ тѣсномъ согласіи, но по скрытности сего юнаго человѣка, при внушеніяхъ многихъ его близкихъ, кромѣ самой наружности не могъ этого достигнуть. Теперь, когда дѣло доходитъ до развязки, готовятъ предувѣрить публику и внушеніями и награжденіями, что онъ все то сдѣлалъ, что въ другой разъ дѣла поворотилъ въ пользу и славу государства. Богъ съ нимъ. Я не завидую и увѣренъ, что въ публикѣ точнѣе знаютъ“.

Какъ оберъ-гофмейстеръ, Безбородко былъ употребляемъ при разныхъ торжествахъ. Такъ, по случаю взятія Суворовымъ Варшавы, онъ, прочелъ въ церкви с Объявленіе о причинахъ войны съ Польшею».

Болѣе существенная дѣятельность по польскимъ дѣламъ заключалась со стороны Безбородки въ посылкѣ виленскому генералъ-губернатору князю Репнину наставительнаго письма. Сообщая о причинахъ, побудившихъ насъ дѣйствовать противъ Польши, и о положеніи отнятаго у нея сѣверо-западнаго края, Безбородко писалъ, что тутъ представляется та невыгода, что образъ мыслей въ полякахъ, наипаче молодыхъ, сдѣлался такого рода, что зараза легко и далѣе распространиться можетъ; что вольность крестьянъ и тому подобное удобнѣе раздразнитъ нашихъ поселянъ, одинъ почти языкъ и нравы въ сосѣдствѣ имѣющихъ. Въ силу этихъ и другихъ соображеній, «сочтено у насъ, писалъ Безбородко, что поставивъ сію землю однажды вверхъ дномъ, ниспровергнувъ ея правленіе и (отнявъ) почти всю оружіемъ, заставимъ и другихъ поневолѣ съ нами соображаться».

Участіе Безбородки въ польскихъ дѣлахъ не обошлось безъ наградъ. Не смотря, что онъ, имѣлъ уже около 200,000 рублей годоваго дохода и на то финансовое разстройство, какое испытывало государство, Екатерина пожаловала ему 50,000 руб. единовременно и 10,000 руб. въ годъ ежегодно пожизненной пенсіи «въ изъявленіе отличнаго ея благоволенія къ усердной его службѣ и ревностнымъ трудамъ въ исправленіи разныхъ дѣлъ и должностей, по особой довѣренности на него возлагаемыхъ, способствующихъ пользѣ государственной и приращенью доходовъ».

Покончивъ съ дѣлами польскими, Безбородко послалъ Екатеринѣ записку по дѣламъ персидскимъ, чѣмъ онъ занимался по словамъ его и день и ночь, и, по порученію императрицы, работалъ надъ «устройствомъ уніатовъ» въ присоединенныхъ отъ Польши областяхъ.

Въ ту пору, т. е. въ началѣ 1795 года, Безбородко писалъ À. Р. Воронцову: «Часъ отъ часу труднѣе становится дѣлать дѣла, и мое положеніе весьма было бы непріятно, ежели бы я не принялъ систему удаляться отъ всего, кромѣ того, чѣмъ уже насильно меня обременить хотятъ». Независимо отъ этого, Безбородко совершенно исчезалъ передъ Зубовымъ, о которомъ онъ писалъ: «Всѣ дѣла, наипаче внутреннія, захвачены симъ новымъ и всемочнымъ господиномъ. Кромѣ иностранныхъ дѣлъ, я не видалъ уже съ полгода ни одной реляціи ни графа Румянцева, ни Суворова, ни Репнина, хотя воля государыни и теперь есть, чтобы я былъ въ связи дѣлъ, и хотя она, меня трактуя изрядно, часто оказываетъ желаніе, чтобы я и по другимъ дѣламъ трудился: какъ-то при распоряженіяхъ губерніи Минской, она мнѣ точно поручила виды ихъ начертить по разности того края и по сравненію съ малороссійскими губерніями».

Когда же Безбородко донесъ государынѣ, что бумаги и вѣдомости по всѣмъ этимъ дѣламъ находились у Зубова «дѣло сіе кончилось комплиментами, что скоро все учредится къ удовольствію интересованныхъ».

Безбородко хотя и видѣлъ свое ложное, приниженное положеніе, но не удалялся отъ двора. Вотъ какъ въ письмѣ къ А. Р. Воронцову онъ объяснялъ свое долготерпѣніе: «Моя теперь вся забота, чтобъ получить пожалованныя мнѣ за миръ деревни, хотя сама государыня провокируетъ къ объясненію съ нею, вызываяся, что она не знаетъ, для чего я примѣтнымъ образомъ уклонился отъ дѣлъ, не смотря, что она меня всякій день свободно и охотно допускаетъ. Получа деревни, спустя нѣсколько времени объяснюсь съ нею о прямыхъ причинахъ, и ежели не противится ничто, то и остальныхъ дѣлъ избавлюся, огранича себя на нѣкоторое время въ дворскомъ и министерскомъ моемъ качествѣ».

Если вникнуть въ суть такихъ разсчетовъ, то они окажутся очень просты. Рѣчь шла теперь, чтобы выбрать «не дрянныя» души, и для успѣха въ такомъ выборѣ нужно было, такъ или иначе, поддерживать свое положеніе при дворѣ, потому, что безъ этого можно было получить не только «дрянныя», но, пожалуй, въ значительномъ числѣ, и «мертвыя» души.

Пожалованіе деревень, которымъ былъ такъ озабоченъ Безбородко, состоялось 19 августа 1795 года. Онъ получилъ въ Брацлавской губерніи 4981 душу.

Теперь, повидимому, наступило время, когда Безбородко могъ исполнить свое намѣреніе, тѣмъ болѣе, что съ нимъ приключилась новая непріятность. Желая отстоять свою родину, Малороссію отъ рекрутскихъ наборовъ онъ, по его словамъ, сдѣлалъ въ этомъ направленіи «самый твердый шагъ представленіемъ весьма сильнымъ и подробнымъ, но г. Зубовъ умѣлъ, видно, заблаговременно пріуготовить, что мои представленія, говоритъ Безбородко, не принесли много плода, кромѣ неудовольствія, хотя и не оказаннаго; а со стороны сего молодаго человѣка, пріобрѣли мнѣ не мало недоброжелательства. По крайней мѣрѣ, видѣлъ онъ, что я всегда болѣе скажу, чѣмъ всѣ тѣ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, но видно, что онъ то и знаетъ, когда всякіе способы употребляетъ дѣла держать отъ меня по далѣе».

Оставаясь на службѣ, Безбородко долженъ былъ заняться по порученію государыни, изслѣдованіемъ о пропавшихъ изъ заемнаго банка деньгахъ. Похитилъ ихъ одинъ кассиръ болѣе чѣмъ на 600,000 рублей. Безбородко хотѣлъ было, по словамъ его, уклониться отъ дѣла, «находя, что въ нынѣшнемъ положеніи полезнымъ онъ быть не можетъ, а отправить дѣло en subalterne ни съ чиномъ, ни съ службою его прежнею не сходно». «Вы не можете себѣ представить, писалъ онъ P. С. Воронцову, какъ всѣ люди, кои прежде что нибудь значили, авилированы, или паче сказать, сами себя унижаютъ». Говоря, однако, по правдѣ, нельзя не замѣтить, что къ числу такихъ людей принадлежалъ и самъ Безбородко.

Вскорѣ на долю Безбородки выпало чрезвычайно трудное порученіе. Въ сентябрѣ 1795 года пріѣхалъ въ Петербургъ король Густавъ IV для бракосочетанія съ одною изъ внучекъ императрицы Екатерины, великою княжною Александрою Павловною. Когда же придворные и сановники собрались для этого торжества во дворцѣ и сама императрица находилась въ тронномъ залѣ, король заявилъ, что онъ не согласенъ на условія, написанныя въ брачномъ договорѣ. Усовѣщевать короля были посланы многіе русскіе вельможи, а въ числѣ ихъ и Безбородко. Посольство это было безуспѣшно и доложившаго объ этомъ императрицѣ Моркова, злѣйшаго врага Безбородки, она два раза ударила тростью, потомъ сбросила съ себя мантію и, полумертвая, опустилась въ кресло.

XVI.
Смерть Екатерины. — Встрѣча Безбородки съ новымъ государемъ. — Сожженіе бумагъ. — Завѣщаніе Екатерины. — Образъ дѣйствій Безбородки. — Разсказы по этому поводу Державина, Грибовскаго и примѣчанія Тургенева. — Сочиненіе «Екатерина въ поляхъ Едисейскихъ». — Устныя преданія. — Мнѣніе г. Григоровича. — Отчаяніе Безбородки. — Обращеніе его къ покровительству Ростопчина. — Благосклонность Павла къ Безбородкѣ.

5-го ноября 1796 года Екатерину поразилъ апоплексическій ударъ. Въ 8½ часовъ вечера того же дня прибылъ изъ Гатчины въ Зимній дворецъ великій князь Павелъ Петровичъ. Здѣсь онъ нашелъ собравшимися уже членовъ синода, сенаторовъ и высшихъ государственныхъ сановниковъ. Безбородко, какъ первый секретарь Екатерины, ожидалъ наслѣдника престола въ кабинетѣ императрицы, прочіе сановники — въ другихъ комнатахъ. Узнавъ отъ медиковъ, что всѣ пособія будутъ напрасны, Павелъ отправился въ кабинетъ государыни и тамъ съ Безбородкою «дѣятельно занимался сженіемъ бумагъ и документовъ, что возбуждало въ придворныхъ страхъ и всѣ говорили о томъ, что новый государь занятъ съ графомъ Безбородкою разборомъ и уничтоженіемъ бумагъ». Князь Зубовъ находился въ это время въ кабинетѣ императрицы только какъ случайное лицо и настолько былъ пораженъ неминуемою кончиною государыни, что растерялся совершенно. Пользуясь случаемъ. Безбородко старался посвятить Павла Петровича въ дѣла его матери, которыми онъ такъ долго завѣдывалъ, и, разумѣется, для новаго императора такой человѣкъ былъ какъ нельзя болѣе пригодною находкою; ловкому же Безбородкѣ легко было поддѣлаться съ перваго же дня къ императору, объясняя ему дѣла въ томъ смыслѣ, который долженъ былъ придтись по душѣ государю. Взаимныя отношенія матери и сына на столько были извѣстны при дворѣ, что не трудно было угодить Павлу Петровичу тѣми или другими отзывами на счетъ оканчивавшагося царствованія. Отзывы съ непохвальнымъ оттѣнкомъ были даже со стороны Безбородки вполнѣ искренни по отношенію къ послѣднимъ годамъ царствованія Екатерины, такъ какъ онъ еще и прежде, въ своей частной, дружеской, перепискѣ отзывался крайне неблагопріятно о существовавшихъ въ ту пору государственныхъ и придворныхъ порядкахъ.

Въ добавокъ къ этому, по сохранившимся свѣдѣніямъ, встрѣтилось еще особое обстоятельство, которое Безбородко не замедлилъ употребить какъ въ пользу наслѣдника умиравшей государыни, такъ равно и въ свою собственную.

Дѣло въ томъ, что Екатерина была вовсе нерасположена къ своему сыну и нѣкоторые изъ приближенныхъ къ ней лицъ были посвящены въ тайну предположеннаго ею устраненія его отъ престола и о предоставленіи короны любимому внуку императрицы Александру Павловичу. Когда же, въ противность такого предположенія, вступилъ на престолъ Павелъ, то при дворѣ составилось убѣжденіе, что виновникомъ такой перемѣны былъ никто иной, какъ только Безбородко.

Энгельгардтъ въ этихъ «Запискахъ» пишетъ: «Говорятъ, что императрица сдѣлала духовную, чтобъ наслѣдникъ былъ отчужденъ отъ престола, а по ней принялъ бы скипетръ внукъ ея Александръ и что она хранилась у князя Безбородко. По пріѣздѣ государя въ С.-Петербургъ, онъ отдалъ ему оную лично. Правда ли то, неизвѣстно. Многіе, бывшіе тогда при дворѣ, меня въ томъ увѣряли». То же самое подтверждаетъ и Державинъ въ объясненіяхъ къ своимъ сочиненіямъ. «Сколько извѣстію — говоритъ онъ — было завѣщаніе, сдѣланное императрицею Екатериною, чтобъ послѣ нее царствовать внуку ея Александру Павловичу».

Въ первоначальной редакціи одного стихотворенія Державинъ высказываетъ это обстоятельство въ слѣдующихъ словахъ, будто бы произносимыхъ Екатериною: «Назначивъ внука вамъ въ цари».

Кромѣ того Державинъ разсказывалъ, что Безбородко, отпросясь въ отпускъ въ Москву, откланявшись императрицѣ, вышелъ изъ ея кабинета и вызвалъ его, Державина, за темную перегородку, бывшую въ секретарской комнатѣ, и на ухо сказалъ ему, что императрица приказала отдать ему, Державину, нѣкоторыя бумаги, касающіяся великаго князя, и что онъ пришлетъ за нимъ послѣ обѣда и передастъ ему эти бумаги. Неизвѣстно, однако, почему Безбородко не прислалъ за Державинымъ и уѣхалъ въ Москву. Съ тѣхъ поръ Державинъ ни отъ кого ничего не слыхалъ объ этихъ секретныхъ бумагахъ. Догадывались нѣкоторые царедворцы, что онѣ тѣ самыя были, за открытіе которыхъ, по вступленіи на престолъ императора Павла, осыпанъ былъ отъ него Безбородко благодѣяніями и пожалованъ княземъ. «Впрочемъ — добавляетъ Державинъ — съ достовѣрностію о семъ говорить здѣсь не можно; и другіе, имѣющіе основанія, о томъ всю правду откроютъ свѣту».

А. И. Тургеневъ, въ своихъ замѣткахъ на поляхъ «Записокъ» Грибовскаго, по поводу устраненія Павла Петровича отъ престола, написалъ: "Здѣсь нельзя согласить того, что Екатерина, оставивъ Безбородку хотя и не въ опалѣ, однако же внѣ своего вниманія, поручила ему составить духовное завѣщаніе и ввѣрила храненіе онаго ему. По кончинѣ ея, гнусный Безбородко обнаружилъ всю подлость и коварство свойствъ, соврожденныхъ малороссамъ: онъ не сенату, а Павлу, наслѣднику Екатерины, предъявилъ завѣщаніе.

Къ разсказываемымъ теперь обстоятельствамъ относится также и ходившій въ рукописи, сочиненный въ концѣ прошлаго столѣтія разговоръ подъ заглавіемъ «Екатерина въ поляхъ Елисейскихъ». Неизвѣстный авторъ изображаетъ царство мертвыхъ, куда прилетаютъ души умершихъ русскихъ людей, чтобы здѣсь, по волѣ Зевеса, поступить подъ начальство Екатерины, сопричисленной богами къ ихъ сонму. Екатерина требуетъ къ себѣ Безбородку и напоминаетъ этому «недостойному рабу» своему, что ему была поручена тайна кабинета, что чрезъ него должно было осуществиться важное намѣреніе государыни — восшествіе на престолъ внука ея императора Александра Павловича, и что относящійся къ тому актъ былъ подписанъ ею и соучастниками упомянутой тайны.

«Ты измѣнилъ моей довѣренности — упрекаетъ Екатерина Безбородку — не обнародовалъ его послѣ моей смерти. Въ свою очередь Безбородко въ такихъ словахъ оправдывается передъ Екатериною: „Еще до пріѣзда въ Петербургъ изъ Гатчины наслѣдника, я собралъ Совѣтъ, прочелъ актъ о возведеніи внука твоего. Тѣ, которые о семъ знали, стояли въ молчаніи; а кто въ первый разъ о семъ услышалъ, отозвались невозможностію исполненія. Первый, подписавшійся за тобою къ оному митрополитъ Платонъ подалъ голосъ въ пользу Павла и прочіе ему послѣдовали“. „Правда — объясняется далѣе Безбородко, ежели судить строго, я, конечно, долженъ бы былъ умереть, исполняя твою волю. Знаю и то, что дѣла мои и совѣсть мою судить будетъ Великая Екатерина, которой человѣколюбивое сердце умѣетъ отличать невольное преступленіе отъ умышленнаго“. Не смотря на такое льстивое оправданіе, Екатерина отослала, однако, отъ себя Безбородку, приказавъ призвать къ себѣ митрополита Платона. Выслушавъ отъ него указанія „на время, обстоятельства и Павла“, она удалила и его, приказавъ, чтобы онъ ей никогда на глаза не показывался.

Существуютъ и устныя преданія о томъ, какъ Безбородко поступилъ съ завѣщаніемъ Екатерины о престолонаслѣдіи. Одно изъ этихъ извѣстій гласитъ — передаетъ г. Григоровичъ — что когда Павелъ и Безбородко разбирали бумаги въ кабинетѣ Екатерины, то Безбородко указалъ Павлу на пакетъ, перевитый черной лентою, съ надписью: „Вскрыть послѣ моей смерти въ сенатѣ“. Павелъ, предчувствуя, что въ пакетѣ заключается актъ объ устраненіи его отъ престола — актъ, который будто бы былъ написанъ рукою Безбородки и о которомъ, кромѣ его и императрицы, никто не зналъ, — вопросительно взглянулъ на Безбородку, который, въ свою очередь, молча указалъ на топившійся каминъ. Эта находчивость Безбородки, который однимъ движеніемъ руки отстранилъ отъ Павла тайну, сблизила ихъ окончательно.

Сомнительно, впрочемъ, что бы Павелъ бросилъ этотъ пакетъ въ огонь, не полюбопытствовавъ узнать его содержаніе, такъ какъ вложенный въ него актъ не только былъ интересенъ самъ по себѣ, но и могъ до извѣстной степени служить Павлу руководительнымъ указаніемъ.

Другое устное извѣстіе утверждаетъ, что Безбородко, узнавъ о безнадежномъ положеніи Екатерины, сію же минуту поѣхалъ въ Гатчину, гдѣ и подалъ запечатанный пакетъ Павлу, котораго онъ встрѣтилъ на площадкѣ лѣстницы.

Наконецъ есть преданіе, идущее отъ самого Безбородки, о томъ, что будто бы бумаги по манифесту о престолонаслѣдіи подписаны были важнѣйшими государственными людьми, въ томъ числѣ Суворовымъ и Румянцевымъ-3адунайскимъ. Немилость Павла къ первому и внезапная кончина второго тотчасъ, какъ онъ узналъ о восшествіи на престолъ Павла, произошли будто бы вслѣдствіе этого.

„Вотъ всѣ данныя, какія — говоритъ г. Григоровичъ — удалось мнѣ собрать о дѣятельности графа Безбородки въ отношеніи духовнаго завѣщанія Екатерины. Въ нихъ есть противорѣчія, но они касаются только разныхъ подробностей, а сущность фактовъ одинакова. Такимъ образомъ въ настоящее время, пока не откроется какихъ нибудь новыхъ документовъ, которые снимутъ съ Безбородки обвиненіе въ нарушеніи воли покойной императрицы, приходится допустить, что онъ, уступая силѣ обстоятельствъ, доставилъ Павлу возможность получить актъ устраненія его отъ престола и вступить на престолъ въ слѣдъ за не желавшей этого покойною его родительницею“.

Въ архивѣ церемоніальныхъ дѣлъ о кончинѣ Екатерины хранится слѣдующая записка:

„6-го ноября, основываясь на донесеніи докторовъ, что уже не было надежды, государь великій князь наслѣдникъ отдалъ приказаніе оберъ-гофмейстеру графу Безбородко и генералъ-прокурору графу Самойлову взять императорскую печать, разобрать въ присутствіи ихъ высочествъ, великихъ князей Александра и Константина, всѣ бумаги, которыя находились въ кабинетѣ императрицы, потомъ, запечатавши, сложить ихъ въ особое мѣсто“.

„Въ день смерти Екатерины, Безбородко, по словамъ Ростопчина, болѣе 30-ти часовъ не выѣзжалъ изъ дворца и былъ въ отчаяніи: неизвѣстность судьбы, страхъ, что онъ подъ гнѣвомъ новаго государя, и живое воспоминаніе благодѣяній умирающей императрицы наполняли глаза его слезами, а сердце горестью и ужасомъ. Раза два говорилъ онъ мнѣ умилительнымъ голосомъ, что онъ надѣется на мою дружбу, что онъ старъ, боленъ, имѣетъ 250,000 рублей дохода и единой проситъ милости быть отставленнымъ отъ службы — безъ посрамленія“.

Вышло, однако, наоборотъ: Ростопчинъ получилъ отъ Павла повелѣніе увѣрить Безбородку, что наслѣдникъ, не имѣя противъ него никакого особаго неудовольствія, проситъ забыть все прошлое и разсчитываетъ на его усердіе, зная его дарованія и способность къ дѣламъ. Вслѣдъ затѣмъ, Павелъ приказалъ лично Безбородкѣ заготовить манифестъ о восшествіи своемъ па престолъ, а въ 5 часовъ велѣлъ спросить, нѣтъ ли у него какихъ нибудь дѣлъ, не терпящихъ отлагательства и хотя обыкновенныя донесенія, приходящія по почтѣ, не требовали спѣшнаго исполненія, но Безбородко воспользовался ими, чтобъ войти первому съ докладомъ къ новому императору. „Павелъ, разсказываетъ Ростопчинъ, былъ удивленъ чрезвычайною памятью Безбородки, который по надписямъ не только узнавалъ откуда пакеты, но и писавшихъ называлъ по именамъ. При выходѣ Безбородки изъ кабинета, Павелъ, указавъ на находившагося при докладѣ Ростопчина, сказалъ Безбородкѣ: вотъ человѣкъ, отъ котораго у меня нѣтъ ничего скрытнаго. Когда же Безбородко вышелъ изъ кабинета, то Павелъ былъ въ удивленіи отъ Безбородки и, отозвавшись лестно на его счетъ, прибавилъ: этотъ человѣкъ для меня — даръ божій. Спасибо тебѣ, что ты меня съ нимъ примирилъ“.

Когда въ 9 часовъ 45 минутъ вечера Екатерина скончалась и члены императорской фамиліи простились съ нею, присутствовавшія во дворцѣ знатныя особы, а въ числѣ ихъ и Безбородко, а также придворные служители и служительницы принесли свои поздравленія императору и его супругѣ.

XVII.
Тягость службы для Безбородки. — Сближеніе его съ лицами, окружавшими государя. — Прежняя его искательность. — Пожалованіе его дѣйствительнымъ тайнымъ совѣтникомъ I класса. — Участіе въ финансовой коммисіи. — Молва о силѣ Безбородки у императора. — Мальтійскій орденъ. — Пожалованіе брилліантовой звѣзды. — Желаніе уйти со службы. — Назначеніе сенаторомъ. — Торговая конвенція съ Англіею. — Коронація Павла Петровича. — Пожалованіе вотчинъ, земли и княжескаго достоинства. — Милости къ его семейству. — Излишнія похвалы Безбородкѣ. — Почетные титулы, пожалованные Павломъ I.

Не смотря на благоволеніе, оказанное Павломъ Безбородкѣ, послѣднему служба становилась въ тягость. При Екатеринѣ она шла легко и свободно: доклады посылались съ 10 часовъ утра. Теперь приходилось любившему выспаться Безбородкѣ вставать съ позаранку съ 5-ти часовъ и быть готовымъ явиться къ государю по первому зову. Чтобъ облегчить Безбородку, Павелъ уволилъ его отъ вице-канцлерской должности. Разумѣется, Безбородко, какъ и всѣ прочія приближенныя къ государю лица, не могъ разсчитывать на продолжительность расположенія, оказываемаго ему Павломъ, и, чтобъ обезпечить себя, онъ постарался войти, въ добрыя отношенія съ тѣми, которые окружали государя.

Еще и при Екатеринѣ онъ заискивалъ въ нужныхъ ему людяхъ, и Грибовскій разсказываетъ, что Безбородко имѣлъ въ комнатахъ государыни сильную партію, состоявшую изъ Маріи Савишны Перекусихиной, ея племянницы Торсуковой, Марьи Степановны Алексѣевой, камердинера Зотова и нѣкоторыхъ другихъ, которыхъ дни рожденія и имянинъ графъ твердо помнилъ и никогда въ эти дни безъ хорошихъ подарковъ не оставлялъ.

При воцареніи Павла онъ въ „комнатахъ“ государя имѣлъ уже надежнаго друга въ лицѣ Ростопчина и поспѣшилъ вступить въ связь съ любимцемъ государя Кутайсовымъ, который, какъ разсказываетъ Гельбигъ, убѣжденный въ томъ, что имъ руководитъ человѣкъ болѣе умный, нежели онъ самъ, дѣлалъ только то, что совѣтовалъ ему Безбородко. Онъ сблизился и съ Нелидовой, имѣвшей большое вліяніе на Павла Петровича.

9-го ноября Павелъ пожаловалъ Безбородку дѣйствительнымъ тайнымъ совѣтникомъ I класса, въ чинъ, который, соотвѣтственно военной службѣ, считается въ фельдмаршальскомъ рангѣ и давался всегда, да и нынѣ дается, чрезвычайно рѣдко. Въ тотъ же день онъ возложилъ па Безбородку труды по финансовому комитету, учрежденному Екатериною въ послѣдніе мѣсяцы ея жизни. О Безбородкѣ теперь заговорили, что онъ „первый министръ“, что государь къ нему чрезвычайно милостивъ и „представленіямъ его внемлетъ отлично“.

Безбородкѣ, между прочимъ, поручилъ Павелъ Петровичъ дипломатическую работу по мальтійскому ордепу, судьбѣ котораго онъ такъ горячо сочувствовалъ. При учрежденіи этого ордена въ Россіи, Безбородкѣ былъ присланъ большой мальтійскій крестъ, осыпанный брилліантами.

Новый 1797 годъ принесъ Безбородкѣ новыя царскія милости. 2-го января государь подарилъ ему „пребогатую“ звѣзду и крестъ, брилліантовые, ордена св. Андрея, которые онъ самъ со времени своей первой свадьбы носилъ.

Не смотря на все это, Безбородко, какъ всегда, если и не думалъ, то по крайней мѣрѣ на словахъ собирался оставить службу. Такъ, онъ писалъ графу А. Р. Воронцову въ Москву: „Ваше сіятельство всегда отъ меня слышали, что я хотѣлъ удалиться отъ перваго мѣста въ нашей коллегіи. Съ сими мыслями былъ я при вступленіи на престолъ его величества. Я обѣщалъ посвятить себя на услуги его. Па другой день угодно было ему предложить мнѣ канцлерское мѣсто, вмѣсто котораго я представилъ просто о возведеніи меня въ первый классъ, прося его величество, чтобы онъ Остермана наименовалъ канцлеромъ. Когда же я напамятовалъ, что князь Репнинъ насъ обоихъ старѣе и его онъ тутъ же пожаловалъ. Графъ Остерманъ, по привычкѣ своей, первую роль играть искалъ, а тутъ вышли недоразумѣнія, коп невиннымъ образомъ старику не въ лучшее обратились; словомъ, что я противъ воли моей и въ крайнюю тягость очутился первенствующимъ въ коллегіи de fait, а вижу, что скоро я принужденъ буду съ титулотъ тѣмъ же учиниться. Сколько я ни желаю заслужить милости государевы, по, признаюсь, что мнѣ прискорбно, что сіе удаляетъ отъ моего вида жить покойно въ Москвѣ, и что предвѣстіе Моркова, что я брошенъ теперь въ пространное море плаванія сбывается“.

19-го января 1797 года Павелъ пожаловалъ Безбородкѣ важное въ то время званіе сенатора. По поводу этого въ именномъ указѣ сказано было: „Графу Безбородкѣ повелѣваемъ присутствовать въ Сенатѣ нашемъ, когда онъ отъ прочихъ возложенныхъ дѣлъ время имѣть будетъ“. Безбородко воспользовался даннымъ ему правомъ и ни на одномъ изъ засѣданій сенатскихъ не присутствовалъ.

Онъ былъ теперь, между прочимъ, занятъ по заключенію торговой конвенціи съ Англіей», и конвенція эта была заключена окончательно 10-го февраля 1797 года.

Приближалось время коронаціи. Торжество это Павелъ Петровичъ желалъ отпраздновать какъ можно скорѣе.

Къ марту мѣсяцу все было готово и 1-го числа этого мѣсяца передъ отъѣздомъ въ Москву императоръ переѣхалъ на нѣкоторое время въ Павловскъ. Государя сопровождали не многіе, самые близкіе къ нему люди, причемъ Безбородко былъ приглашенъ ѣхать въ одной съ нимъ каретѣ. Въ концѣ марта, дворъ переѣхалъ въ Москву. Торжественный выѣздъ Павла изъ Петровскаго дворца въ Кремль, совершился въ вербное воскресенье. «За недѣлю до коронаціи, писалъ Безбородко матери, когда ихъ величества имѣли торжественный въѣздъ въ Москву, и въ мой домъ на пребываніе прибыли, пожаловали мнѣ: его величество — портретъ на голубой лентѣ, а ея величество государыня императрица — перстень съ ея портретомъ».

На коронаціи, происходившей 5-го апрѣля, въ первый день пасхи, Безбородко былъ однимъ изъ дѣйствующихъ лицъ. Въ «чинѣ дѣйствія коронованія» сказано: «Его императорское величество соизволилъ указать подать императорскую корону, которую дѣйствительный тайный совѣтникъ I класса графъ Безбородко поднесъ митрополитамъ, а они поднесли ее его величеству на подушкѣ».

Относительно наградъ полученныхъ Безбородкою въ этотъ день, онъ писалъ въ Лондонъ графу С. Р. Воронцову: «Что до меня касается, то милости при семъ случаѣ на меня отъ его величества столь избыточно изліялись, что я признаюсь въ моемъ смущенія, ибо они превосходятъ всякую мѣру».

Въ письмѣ къ матери онъ сообщалъ слѣдующее: «По крайней усталости, въ которую привели меня заботы, какъ по пріуготовленіямъ, такъ и въ самый праздникъ, не въ состояніи я былъ писать и увѣдомить васъ о всѣхъ тѣхъ милостяхъ и щедротахъ, которыми государю угодно было взыскать весь домъ нашъ. Учиненнымъ съ трона въ грановитой палатѣ провозглашеніемъ о сдѣланныхъ по сему случаю разнымъ особамъ награжденіяхъ, пожалована мнѣ въ потомственное владѣніе, въ Орловской губерніи, вотчина Дмитровская, по духовной покойнаго князя Кантемира записанная блаженныя памяти государынѣ императрицѣ Екатеринѣ, въ которой десять тысячъ душъ слишкомъ, и тридцать тысячъ десятинъ земли въ Воронежской губерніи, по рѣкѣ Битюгу. Когда я пришелъ на тронъ для принесенія всеподданнѣйшей благодарности, то былъ пораженъ новымъ и всякую мѣру превосходящимъ знакомъ монаршаго благоволенія, о которомъ я и предваренъ не былъ. Тутъ прочтепъ былъ указъ Сенату, коимъ его величество возводитъ меня въ княжеское россійской имперіи достоинство, присвояя мнѣ титулъ „свѣтлости“, и жалуя, сверхъ того еще шесть тысячъ душъ въ потомственное владѣніе въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ я самъ выберу».

Милости Павла распространились и на родственниковъ Безбородки, такъ какъ брату его графу Ильѣ Андреевичу была пожалована «кавалерія» ордена св. Александра Невскаго и 1350 душъ въ Литвѣ, а Якову Леонтьевичу Бакуринскому и Григорію Петровичу Милорадовичу деревни въ Малой Россіи. Мать Безбородки была пожалована статсъ-дамою и дамою большаго креста ордена св. великомученицы Екатерины. Знаки эти были доставлены г-жѣ Безбородкѣ или, но малороссійски, Безбородчихѣ, при собственноручномъ письмѣ императрицы.

Такимъ образомъ за Безбородкою считалось теперь въ общей сложности 40,000 душъ, изъ которыхъ нѣсколько сотъ, выбранныхъ около Москвы, предназначались исключительно для содержанія его московскаго дома. Въ добавокъ къ этому, императоръ повелѣлъ, при составленіи «Общаго Гербовника», внести родъ графовъ Безбородко въ число графскихъ родовъ россійской имперіи, чѣмъ исполнилось давнишнее желаніе Безбородки быть «русскимъ» графомъ, — желаніе лично для него нѣсколько запоздалое, такъ какъ онъ былъ уже свѣтлѣйшимъ княземъ россійской имперіи, и въ силуэ того титула стоялъ выше природныхъ русскихъ князей, происходившихъ отъ Рюрика.

Побужденіями государя къ пожалованію Безбородкѣ такихъ щедрыхъ наградъ, отъ которыхъ онъ, по собственнымъ его словамъ, приходилъ въ «смущеніе», заявлялись въ указахъ, данныхъ 5-го апрѣля, въ такихъ выраженіяхъ: «въ всемилостивѣйшемъ уваженіи на усердную службу и труды»; въ другомъ — «въ изъявленіе къ усердной службѣ и ревностнымъ трудамъ графа Безбородко, въ пользу государственную намъ въ благоугодность подъемлемыхъ»; въ указѣ же о пожалованіи екатерининскаго ордена его матери было сказано: «Отмѣнное его императорскаго величества, нашего любезнаго супруга и государя, благоволеніе къ усердію и доброй службѣ вашего сына, графа Александра Андреевича, даетъ вамъ право на особое благоволеніе наше».

Такимъ образомъ во всѣхъ указахъ говорилось о подвигахъ Безбородки очень глухо и выставлялись лишь тѣ заслуги, которыя давали, и теперь даютъ, право на награды даже низшимъ зауряднымъ чиновникамъ и, конечно, это заставляетъ предполагалъ, что Безбородкою были оказаны государю такія услуги, которыя должны были оставаться безгласными, и, по всей вѣроятности, здѣсь главнымъ образомъ принимался въ соображеніе поступокъ его относительно завѣщанія Екатерины о престолонаслѣдіи.

Безбородко воспользовался расположеніемъ къ нему Павла Петровича для того, чтобы доставить награды и близкимъ себѣ лидамъ. Такъ Ростопчинъ, постоянно съ самымъ дружелюбнымъ чувствомъ относящійся къ Безбородкѣ, пишетъ: «По просьбамъ негодяевъ, его окружающихъ, онъ выхлопоталъ чинъ тайнаго совѣтника нѣкоему мерзавцу, да великолѣпное имѣніе въ 850 душъ и орденъ св. Екатерины своей любовницѣ Л`**, распутной женщинѣ, а мужъ ея получилъ орденъ св. Александра Невскаго».

Безбородко хлопоталъ также о дѣлахъ Львова и Яншина, желавшаго состоитъ на службѣ подъ начальствомъ князя Куракина.

Разумѣется о такихъ относительныхъ мелочахъ не стоило бы и вовсе упоминать, еслибы почтенный изслѣдователь, обращая на нихъ вниманіе читателей, не сопровождалъ ихъ такимъ указаніемъ: «Великое нравственное значеніе имѣютъ эти письма, которыми государственный сановникъ, стоящій на самой вершинѣ счастія и силы, какія только доступны подданному, охотно проситъ о другихъ лицахъ не только родныхъ, но даже о постороннихъ».

Такое краснорѣчіе, встрѣчающееся и въ другихъ мѣстахъ книги, придаетъ жизнеописанію Безбородой тотъ не совсѣмъ удачный оттѣнокъ, о которомъ мы упоминали прежде, да и вообще въ подобныхъ ходатайственныхъ письмахъ, никакъ нельзя искать «великаго нравственнаго значенія», тѣмъ болѣе, что иногда посторонніе люди бываютъ ближе, чѣмъ родные. Такъ, въ данномъ случаѣ, къ одному изъ тѣхъ лицъ, о которомъ ходатайствовалъ Безбородко, онъ имѣлъ особыя отношенія, а другой, Яншинъ, былъ извѣстный откупщикъ, съ которымъ свѣтлѣйшій князь, будучи виннымъ поставщикомъ, могъ имѣть да и почти навѣрное имѣлъ общія дѣла.

Что касается пожалованія Безбородкѣ княжескаго достоинства и притомъ съ титуломъ свѣтлости, то на мысль объ этомъ Павелъ Петровичъ былъ наведенъ доброжелателемъ Безбородки — Ростопчинымъ. До Безбородой было только два русскихъ «свѣтлѣйшихъ» князя, такъ какъ до него имѣли этотъ титулъ только Меньшиковъ и Кантемиръ. Потемкинъ же и Зубовъ имѣли титулъ свѣтлости какъ князья Римской имперіи. Вообще Павелъ Петровичъ былъ очень щедръ на почетныя дворянскіе титулы и въ непродолжительное свое царствованіе роздалъ ихъ не мало. Въ отношеніи титула княжескаго и титула свѣтлости его превзошелъ нѣсколько только императоръ Николай Павловичъ, царствовавшій, впрочемъ, почти тридцать лѣтъ, тогда какъ Павелъ I, въ четыре съ небольшимъ года, пожаловалъ князьями съ титуломъ свѣтлости Безбородку и П. В. Лопухина и безъ титула свѣтлости: армянскаго патріарха Долгорукаго-Аргутинскаго и графа Суворова съ наименованіемъ его Италійскимъ. Кромѣ того, онъ дозволилъ одному изъ Ладыжинскихъ принять потомственно фамилію князей Ромодановскихъ, угасшую полвѣка тому назадъ. 14 лицъ онъ возвелъ въ графское достоинство и повелѣлъ причислить къ русско-графскимъ фамиліямъ 8 фамилій, имѣвшихъ титулъ графовъ римской имперіи. Онъ же первый сталъ жаловать графское достоинство лидамъ женскаго пола съ распространеніемъ этого достоинства и на ихъ потомство. Не мало пожаловалъ онъ и баронами. Титулъ этотъ былъ данъ: Васильеву, Кутайсову и Аракчееву, а также придворнымъ банкирамъ: Бельо, Раллю и московскому купцу Роговикову.

XVIII
Пожалованіе Безбородки канцлеромъ. — Пожалованіе пусто порожней земли въ Москвѣ. — Покупка императоромъ у Безбородки дома. — Поѣздка въ литовскія области. — Упадокъ значенія Безбородки. — Интриги противъ него. — Его болѣзнь. — Пожалованіе астраханскихъ рыбныхъ довелъ.

Когда, 21-го апрѣля 1797 года, 72-хъ-лѣтній графъОстерманъ, только что пожалованный въ канцлеры, былъ уволенъ отъ этой должности съ полнымъ «трактаментомъ», то сенату былъ данъ указъ о пожалованіи канцлеромъ князя Безбородки.

Государь не ограничился и этими милостями, такъ какъ 26-го числа того же мѣсяца онъ пожаловалъ Безбородкѣ обширное пустопорожнее мѣсто въ Москвѣ на Яузѣ и приказалъ пріобрѣсти для себя его московскій домъ за 670,000 руб., причемъ, конечно, Безбородко не остался въ убыткѣ.

Послѣ коронаціи, Безбородко сопровождалъ императора въ его поѣздкѣ въ литовскія области и затѣмъ, по пріѣздѣ въ Петербургъ, онъ какъ будто затмился. Хотя непостоянство въ привязанностяхъ было рѣзкою чертою въ характерѣ Павла, но измѣненія его отношеній къ канцлеру Ростопчинъ приписываетъ вліянію придворныхъ интригъ, которыя вели тогда двѣ дамы, прежде враждовавшія, а потомъ сдружившіяся между собою. Онѣ хотѣли устранить отъ дѣлъ Безбородку и замѣнить его княземъ Александромъ Куракинымъ, котораго Ростопчинъ называлъ глупцомъ и пьяницею.

Въ это время Безбородко былъ боленъ «рюматизмомъ» и рожею на липѣ, и жестокою артретическою болью въ правой ногѣ, и въ письмахъ къ роднымъ жаловался на упадокъ силъ.

Выздоровѣвъ и явившись къ двору, Безбородко занялъ свое мѣсто среди самыхъ довѣренныхъ лицъ государя, у котораго онъ пользовался опять большимъ значеніемъ, но, какъ замѣчаетъ Ростопчинъ, старался, по обыкновенію своему, какъ можно меньше заниматься дѣлами. Не смотря на то, награды продолжали сыпаться на Безбородку и иногда при обстановкѣ весьма странной. Такъ, послѣ смерти послѣдняго короля польскаго Станислава-Августа, императоръ нашелъ «сходственнымъ съ человѣколюбіемъ нашимъ призрѣть оставшихся послѣ Станислава-Августа разныхъ чиновъ и служителей» и поручилъ Безбородкѣ, вмѣстѣ съ государственнымъ казначеемъ барономъ Васильевымъ, заняться этимъ дѣломъ, а когда оно было окончено, то, 1-го марта 1798 года, Павелъ пожаловалъ Безбородкѣ «въ вѣчное и потомственное владѣніе земли и состоящія при нихъ изъ числа астраханскихъ довелъ воды» — пожалованіе это было неистощимымъ источникомъ богатства.

Если вообще Безбородко является лицомъ замѣчательнымъ по своей государственной дѣятельности, то онъ еще болѣе замѣчателенъ по тому богатству, какимъ онъ былъ за нее вознаграждаемъ. Разумѣется, что въ свою очередь замѣчателенъ и государь, приводившій наградами въ «смущеніе» своего вѣрноподданнаго.

Какъ ни былъ милостивъ Павелъ къ Безбородкѣ, но все же послѣдній побаивался за себя и въ одномъ изъ своихъ дружескихъ писемъ писалъ: «я уже было началъ учреждать планъ, какъ бы убраться, въ чемъ я не послѣдовалъ бы ни графу Остерману, ни графу Салтыкову, которымъ всегда казалось лучше быть высланными, чѣмъ самимъ выйдти».

Когда Павелъ отправился изъ Петербурга черезъ Москву въ Ярославль, то приказалъ Безбородкѣ оставаться въ Москвѣ, какъ ближайшемъ пунктѣ отъ тѣхъ мѣстностей, по которымъ предполагалась поѣздка государя. По возвращеніи изъ Москвы, здоровье Безбородки разстроивадось все замѣтнѣе. Независимо отъ того, Безбородко чувствовалъ подъ собою «зыбь» и ту дрожь, которая, по словамъ современника, той поры Лyбяновскаго, происходила не отъ стужи. Вообще можно сказать, что относительно придворной храбрости Безбородко представляется какимъ-то сановнымъ зайцемъ.

XIX.
Посредничество Лопухина. — Письмо Безбородки. — Причина, удерживавшая Безбородку на службѣ. — Обрученіе великой княжны Александры Павловны. — Денежная награда. — Болѣзнь и смерть Безбородки. — Его похороны. — Отзывъ о немъ Павла. — Заключеніе.

Болѣзнь и едва ли еще не болѣе придворная «зыбь» заставляли Безбородку рѣшительно подумать объ отставкѣ. Получить ее въ это время было затруднительно вообще, а въ особенности послѣ тѣхъ милостей, какія были оказаны Безбородкѣ государемъ. Въ ту пору самымъ близкимъ лицомъ къ Павлу Петровичу былъ Петръ Васильевичъ Лопухинъ и къ нему-то, около 19-го декабря 1798 года, обратился Безбородко съ письмомъ, которое можно назвать какъ бы исповѣдью.

Въ этомъ, очень длинномъ письмѣ канцлеръ, между прочимъ, писалъ:

«Два года, протекшіе, были для меня исполнены болѣзней. Леченіе нынѣшняго года разслабило меня до самой крайности, такъ что, вѣрьте мнѣ — я не привыкъ вещей черными видѣть — ощущаю я часто такіе симптомы, которые мнѣ весьма неотдаленный конецъ предвѣщаютъ. Скоростью работы и понятіемъ награждалъ я упорно природную лѣнь свою; но теперь только природное и осталось, а память и другія дарованія совсѣмъ исчезаютъ. Хотя стыдно, но долженъ признаться, что, работая иногда длинныя пьесы, впадаю я часто въ повторенія и другіе недостатки, каковые, по преданіямъ Жильблаза, подъ конецъ ощущены были въ сочиненіяхъ преосвященнаго Гренадскаго. Мнѣ кажется, что полная свобода, свѣжій воздухъ умѣреннѣйшаго климата и леченіе у водъ могли бы еще поддержать безвременную старость, не по лѣтамъ еще меня постигшую. Пускай сіе почтете и воображеніемъ, но простительно человѣку, для сохраненія своего, отвѣдать разные опыты. Для чего намѣренъ я принести его величеству формальную просьбу, а васъ, милостивый государь мой, прошу въ то время употребить ваше ходатайство, чтобъ я желаемое мною увольненіе и дозволеніе выѣхать на нѣкоторое время въ чужіе края получилъ. Вы за меня легко поручиться можете, я великій неохотникъ не только до интригъ, гдѣ много бываетъ безпокойства и заботы, но даже и до всѣхъ дѣлъ; слѣдовательно, я не заслуживаю никакого сомнѣнія или подозрѣнія, и въ чужихъ краяхъ, и въ Россіи живучи, кромѣ своего здоровья, покоя и удовольствія, ни о чемъ не намѣренъ помышлять. По дружбѣ ко мнѣ, не оставляйте отдалять всякія непріятности, которыя клеветами злыхъ людей на томъ и счастіе свое основывающихъ пли воображеніемъ противъ меня наилѣтівѣйшаго, преспокойнѣйшаго въ свѣтѣ существа, воздвигнуты быть могутъ». Вмѣстѣ съ тѣмъ, Безбородко попросилъ отпуска въ Москву, на что и послѣдовало согласіе государя.

Не смотря на всѣ эти уважительныя причины къ увольненію отъ службы, Безбородко просьбы объ отставкѣ все-таки не подавалъ, и Ростопчинъ, приверженецъ его. по поводу этого замѣтилъ, что Безбородко такой просьбы не подастъ «ибо одно управленіе почтою составляетъ статью, не дозволяющую оставленія службы, когда нельзя дать отчета въ милліонахъ».

По пріѣздѣ изъ Москвы, Безбородкѣ, какъ тогда говорили, «были подстрижены крылья», и для него снова настало «моральное несчастье», а Ростопчинъ писалъ: «князь Безбородко дѣйствительно боленъ тѣломъ, но еще болѣе воображеніемъ, считая себя въ опасности».

Между тѣмъ Безбородко занимался дѣлами по обрученію великой княжны Александры Павловны съ эрцгерцогомъ австрійскимъ, палатиномъ венгерскимъ, и когда обрученіе это состоялось, то ему, въ видѣ награды, отпущено было изъ кабинета 100,000 рублей. На торжество обрученія больной Безбородко явился черезъ силу. Онъ страдалъ теперь одышкой, у него по временамъ шла горломъ кровь, а въ груди онъ чувствовалъ непрерывную боль и жаръ. Безбородко получилъ отъ государя разрѣшеніе ѣхать за границу, но усилившаяся болѣзнь не дозволила ему это сдѣлать. Его разбилъ параличъ: онъ потерялъ память и лишился употребленія правой руки и языка, такъ что только съ трудомъ могъ произносить отдѣльныя слова, но послѣ второго удара не могъ даже сдѣлать и этого.

16-го апрѣля 1799 года Безбородко скончался въ Петербургѣ, въ своемъ домѣ, въ которомъ нынѣ помѣщается почтовый департаментъ.

Извѣстіе о смерти его императоръ Павелъ получилъ въ то время, когда онъ показывалъ одному изъ иностранныхъ пословъ лѣпныя работы, производившіяся въ Михайловскомъ замкѣ.

— Россія лишилась Безбородки! — вздумалъ провозгласить торжественно-печально адъютантъ, посланный государемъ, чтобъ навѣдаться о состояніи канцлера.

— У меня всѣ Безбородки! — съ досадой отозвался Павелъ на такое извѣстіе.

13-го апрѣля Безбородку похоронили съ чрезвычайною пышностію на кладбищѣ Александро-Невской лавры, но впослѣдствіи могила его вошла въ переходъ между церковью Благовѣщенія и церковью Св. Духа. Императоръ при погребеніи его не присутствовалъ, но только приказалъ похоронить Безбородку «по его высокому сану», не смотря на желаніе Безбородки, чтобъ похороны его были безъ всякой пышности.

Ознакомясь съ личностію Безбородки по изслѣдованію г. Григоровича и другимъ источникамъ, и не усвоивая защитительныхъ пріемовъ послѣдняго по отношенію къ Безбо-родкѣ, должно сказать, что первый секретарь Екатерины и потомъ первый министръ Павла былъ несомнѣнно человѣкъ чрезвычайно способный какъ дѣлецъ, но все же не геній и даже не тотъ государственный умъ, который провидитъ вдаль и можетъ направлять событія, если и не по своимъ видамъ, то по крайней мѣрѣ поражать новизною своихъ воззрѣній, а также обширностію и высокою цѣлью государственныхъ стремленій. Несомнѣнно, что, слѣдуя повѣрью, приходится сказать, что Безбородко прежде всего родился подъ счастливою «планидой», и къ нему очень удобно примѣняются слова его земляка и его современника Паскевича, отца князя Варшавскаго. Тотъ, когда заходила рѣчь о возвышавшемся все болѣе я болѣе его сынѣ и когда нѣкоторые прославляли молодого Паскевича какъ генія, добродушно отклонялъ всякія неумѣренныя похвалы, замѣчая по-хохлацки: «що геній — то не геній, а що везе, то везе», Такъ точно везло и Безбородкѣ, который самъ не надѣялся на свои силы и на свое умѣніе поставить себя выше неблагопріятствовавшихъ ему порою обстоятельствъ. Онъ смѣло, какъ и другіе счастливцы, могъ ввѣриться судьбѣ, которая устраивала его дѣла гораздо лучше, нежели онъ самъ. Такъ, онъ совершенно упалъ духомъ при воцареніи Павла и думалъ только объ удаленіи отъ службы «безъ посрамленія», а между тѣмъ случайность, которою онъ лишь ловко воспользовался, вознесла его на такую вершину почестей и перевела его за тѣ предѣлы богатства, о которыхъ онъ самъ вовсе не думалъ.

Справедливость, однако, требуетъ сказать, что Безбородко отличался, сравнительно съ царедворцами вообще, однимъ прекраснымъ качествомъ: онъ самъ не велъ интригъ и изъ всѣхъ даже самыхъ неблагопріятныхъ о немъ отзывовъ не видно, чтобы онъ когда нибудь рылъ яму другому, отъ того онъ, быть можетъ, и не попадалъ въ нее, хотя и часто находился почти на самомъ ея краю.

Другимъ хорошимъ общечеловѣческимъ качествомъ Безбо-родки была его незлобивость. Даже противъ самаго главнаго своего врага Моркова, публично обзывавшаго его и лгуномъ и воромъ, онъ не имѣлъ затаенной злобы и отзывался о немъ со всевозможною снисходительностью.

Чуждаясь интригъ, онъ въ то же время былъ искателенъ: стараясь угодить каждому и заискивая себѣ покровителей и покровительницъ въ «комнатахъ» императрицы и въ близкихъ къ императору Павлу Петровичу людяхъ. Онъ былъ «на услугахъ» Потемкина и принижался передъ Зубовымъ, очень хорошо понимая всю неумѣстность такой уступки при его высокомъ служебномъ положеніи, въ силу котораго слѣдовало или не уступать никогда первенства, пли, сознавъ невозможность борьбы, удалиться какъ человѣку, цѣнящему свою умственную и нравственную самостоятельность. Сохранилось извѣстіе, что онъ, входя въ кабинетъ государыни, клалъ передъ Екатериною земной поклонъ — пріемъ для выраженія почтительности въ то время уже не обязательный, но придававшій чувству уваженія раболѣпный оттѣнокъ.

Одинъ изъ несомнѣнно преданныхъ Безбородкѣ людей, который, по его собственнымъ словамъ, чувствовалъ къ Безбородкѣ «уваженіе и признательность», писалъ о немъ: «Я встрѣтилъ въ немъ ненасытную страсть къ наживѣ и пріобрѣтенію. Онъ не брезгалъ никакимъ добромъ. Онъ набралъ картинъ и бронзы отъ мошенника Вута, пріѣхавшаго раззорять нашу страну своими проектами, которыхъ достойнымъ образчикомъ служитъ послѣдній банкъ. Князь получалъ всѣ припасы для своего дома отъ раскольниковъ, которыхъ обнадеживалъ въ своемъ покровительствѣ. Онъ выписывалъ множество запрещенныхъ товаровъ, не платя никакихъ пошлинъ и раздѣляя пополамъ барыши съ Соймоновьтъ, достойнымъ висѣлицы. Онъ промѣнялъ бы всю Россію за какой нибудь брилліантъ. Наконецъ, всѣ эти налоги, которые возбудили такой сильный ропотъ въ народѣ и нисколько не уменьшили государственныхъ долговъ, придуманы имъ, а у него одинъ эполетъ стоитъ 50,000 рублей. Судите и произнесите приговоръ».

Самъ г. Григоровичъ не отвергаетъ нѣкоторыхъ изъ заявленій Ростопчина. Онъ признаётъ, что Безбородко дѣйствительно бывалъ въ сношеніяхъ съ людьми сомнительной честности и постоянно заботился объ увеличеніи своего состоянія. Другія сообщенія Ростопчина почтенный ислѣдователь жизни Безбородки, отвергаетъ, говоря, что ему не удалось отыскать въ архивахъ никакихъ относящихся къ тому указаній и подтвержденій. Разумѣется, что такіе доводы весьма шатки, особенно если принять въ соображеніе, что приведенныя выше нелестныя для Безбородки строки заимствованы нами изъ письма Ростопчина къ искреннему его другу графу А. Р. Воронцову, такъ что при этомъ трудно додопустить возможность голословныхъ наговоровъ, вступленіемъ" къ которымъ служили слѣдующія слова: «Вы будете горевать о князѣ Безбородкѣ. Онъ васъ любилъ и былъ къ вамъ привязанъ. Вы тоже любили его, потому, что цѣнили его умъ и сердце, но вы потеряли его изъ виду».

Читатели наши могли замѣтитъ, что мы позволяли себѣ противорѣчить похваламъ, иногда слишкомъ натянутымъ, расточаемымъ г. Григоровичемъ" въ память князя Безбородки. Противорѣчіе наше не направляется, однако, нисколько ни противъ достовѣрности фактовъ, приводимыхъ почтеннымъ біографомъ ни противъ добросовѣстной ихъ постановки. Г. Григоровичъ не только не выдумываетъ ничего отъ себя въ защиту Безбородки, но даже не скрываетъ ничего такого, что могло бы болѣе или менѣе накинуть неблаговидную тѣнь на знаменитаго вельможу. Г. Григоровичъ съ своей стороны старается только смягчить свои собственные приговоры о Безбородкѣ и относится къ нему въ границахъ вполнѣ позволительной снисходительности, хотя и вредящей до нѣкоторой степени исторической правдѣ.

Какъ бы то, впрочемъ, ни было, но слѣдуетъ пожелать, чтобы изслѣдованія, подобныя изслѣдованію г. Григоровича, появлялись въ нашей литературѣ почаще, такъ какъ они даютъ существенный запасъ историческихъ матеріаловъ. Въ заключеніе можно сдѣлать такой общій вопросъ: желательно ли, чтобы наши современные государственные дѣятели являлись на складъ свѣтлѣйшаго князя Безбородки? Думаемъ, что на этотъ вопросъ приходится отвѣчать отрицательно.

---

Первое издание: Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий / [Соч.] Е. П. Карновича. — Санкт-Петербург: А. С. Суворин, 1884. — 520 с., 13 л. портр.; 24 см.