4 дѣйствія, 5 картинъ.
правитьКнягиня Анастасія Романовна Латвина.
Татьяна Романовна Хромова, незамужняя младшая сестра ея.
Петръ Павловичъ Антиповъ, большой человѣкъ изъ Москвы.
Алексѣй Никитичъ Алябьевъ.
Графъ Евгеній Антоновичъ Оберталь, весьма разнообразный предприниматель, крупный пайщикъ общества «Отрада Домовладѣльца».
Графиня Лариса Дмитріевна Оберталь, урожденная Карасикова, жена его.
Артемій Филипповичъ Козыринъ, главный управляющій княгини Латвиной.
Лаврентьевъ.
Константинъ Владимировичъ Ратомскій, художникъ.
Владимиръ Павловичъ Реньякъ.
Ратнеръ, оперный артистъ.
Альбатросовъ, журналистъ.
Груздинъ, профессоръ-технологъ.
Данила Елпатьевичъ Мѣховщиковъ, присяжный повѣренный.
Вадимъ Прокофьевичъ Бурминъ, юрисконсультъ «Отрады Домовладѣдьца».
Кузьма Демьяновичъ Опричниковъ, дисконтеръ.
Дарья Николаевна, Ольга Семеновна, Вѣра Евграфовна — дамы, вхожія къ княгинѣ Латвяной.
Митя Климовъ, служитъ въ конторѣ княгиня Латвиной, дальній ея родственникъ.
Марья Григорьевна, довѣренная камеристка княгиня Латвиной.
Гость въ желтыхъ перчаткахъ.
Мажордомъ.
Офиціантъ.
Двѣ портнихи.
Слуга.
Артельщикъ.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ
правитьАванъ-зала въ московскомъ домѣ-дворцѣ княгини Латвиной. Большая и художественная роскошь. Архитектура — готическаго типа, но безъ строгой выдержки стиля. Высокая, въ ростъ человѣка, темная панель, облицованная лабрадоромъ. Стѣны блестящія, мраморныя, проложены плоскими колоннами. Правая сторона сцены значительно выше лѣвой. На первомъ планѣ справа пальмовая бесѣдка, служащая входомъ въ зимній садъ, стеклянная стѣна котораго идетъ вглубь вогнутымъ полукругомъ, оканчиваясь на заднемъ планѣ у входа въ бальный залъ. Это — громадная арка, задернутая тяжелою темносинею портьерою. Красиво-чудовищныя каріатиды. Того же типа каріатиды на заднемъ планѣ и слѣва: входъ въ столовую. Къ бесѣдкѣ пальмовой и къ входу въ бальный залъ ведутъ полукруглыя красивыя ступени. Между бальнымъ заломъ и столовою громадный каминъ и подлѣ, справа и слѣва, узкія, стрѣльчатыя, будто потайныя, двери. Когда ихъ отворяютъ, видны лѣстницы, ведущія наверхъ. Слѣва — на первомъ планѣ — противъ пальмовой бесѣдки — двери въ карточную комнату. Дальше — широкая открытая арка, ведущая въ вестибюль. По сторонамъ ея высокія, стрѣльчатыя, художественно расписанныя окна. Телефонъ. Масса электрическаго свѣта. Мебель, — какъ въ средневѣковыхъ дворцахъ, — черная, тяжелая, съ высокими рѣзными спинками. Въ пальмовой бесѣдкѣ — легкая, плетеная, — качалка, столъ, кресла.
У княгини Латвиной журъ-фиксъ. Гостей множество. Въ толпѣ, переливающейся по валамъ, мелькаютъ почти всѣ дѣйствующія лица пьесы. Прилично-шумно. Изъ-за портьеры бальнаго зала глухо звучитъ теноръ Ратнера. Частыя рукоплесканія.
Альбатросовъ[1]. А, милый профессоръ! И вы здѣсь?
Груздевъ[2]. Да, вотъ… собственно говоря… видите ли…
Альбатросовъ. У васъ такой растерянный видъ, будто вы въ лѣсу заблудились.
Груздевъ. Получилъ записку… приглашаетъ запросто… Я думалъ: объ электромоторѣ хочетъ бесѣдовать… Умная женщина… А тутъ балъ, фраки…
Альбатросовъ. То-то вы въ сюртукѣ. Такъ и вашъ электромоторъ княгинѣ Настѣ въ ручки плыветъ? Эка захватъ всеобъемлющій!
Груздевъ. Видите ли… собственно говоря… То обстоятельство, что капиталъ…
Альбатросовъ. Всѣ мы здѣсь за этимъ обстоятельствомъ по пяточкамъ ходимъ.
Груздевъ. Видите ли… кажется… именно этой дамѣ… я тамъ… на лѣстницѣ… лапищами своими проклятыми… хвостъ оборвалъ…
Альбатросовъ. Несчастный! У нея семь милліоновъ!
Груздевъ. Тутъ, кажется, повернуться нельзя безъ того, чтобы какому-нибудь милліону локтемъ въ бокъ не заѣхать!
Альбатросовъ. Чего же вы хотите? Вы у княгини Насти! (Проходятъ)
Алябьевъ. За вами, Константинъ Владимировичъ двѣсти семнадцать рублей.
Ратомскій. Двѣсти семнадцать? Ахъ, чортъ! это скверно! (На встрѣчу) Здравствуй, Реньякъ.
Реньякъ[5]. Что, Костенька, все погибло, кромѣ чести?
Ратомскій. Еще бы! Развѣ съ Алексѣемъ Никитичемъ можно играть? Выдержка ледяная. Точно мраморный.
Алябьевъ. Зачѣмъ же вы играете?
Ратомскій. Лестно перешибить ваше счастье. Вотъ, молъ, Алябьевъ всѣхъ одолѣваетъ, а на мнѣ оборвался… Реньякъ, есть съ тобою деньги? У меня всего сто рублей…
Алябьевъ. Не безпокойтесь, Константинъ Владимировичъ, не въ послѣдній разъ видимся.
Ратомскій (вслѣдъ ему, съ гримасою). Фу ты, ну ты Испанскій Дворянинъ!
Реньякъ. Тише, услышитъ.
Ратомскій. Нѣтъ, онъ съ какимъ то эѳіопомъ обнимается…
Реньякъ. Зачѣмъ задирать?
Ратомскій. А зачѣмъ важничаетъ?
Реньякъ. Алеша человѣкъ сдержанный, но воспитанный и любезный. Если онъ обдаетъ тебя холодкомъ, то лишь потому, что ты на него, извини за выраженіе, ершишься.
Ратомскій. Избаловали его. По всей Москвѣ только и слышно: Алябьевъ! Алябьевъ!… А что особеннаго? Въ концѣ концовъ, — любовникъ княгини Насти, — вотъ и все его общественное положеніе.
Реньякъ. Однако, ты самъ сейчасъ назвалъ его «Испанскимъ Дворяниномъ»?
Ратомскій. Согласись: и тутъ — поза. Живетъ съ самою богатою женщиною въ Москвѣ, и нищій. Ты знаешь: онъ ей за квартиру свою платитъ. Сорокъ рублей въ мѣсяцъ. Ха-ха-ха!
Реньякъ. Алябьевъ никогда никому не обязывается — тѣмъ болѣе женщинѣ, которая съ нимъ въ связи.
Ратомскій. Ну, и глупо, и комедіантъ. Что-то вродѣ собаки на сѣнѣ: самъ не ѣстъ и другимъ но даетъ.
Реньякъ. Завидно?
Ратомскій. Пожалуйста! Я не содержанецъ.
Реньякъ. Сумасшедшій!
Ратомскій. Развѣ я о немъ? Я — такъ!
Реньякъ. Изъ этихъ «такъ» дуэли выходятъ.
Алябьевъ. Я никогда не узналъ бы тебя, еслибы ты не назвался.
Лаврентьевъ[6]. Неудивительно. Въ послѣдній разъ мы съ тобою видѣлись въ Асхабадѣ…
Алябьевъ. У покойнаго Пржевальскаго.
Лаврентьевъ. Двадцать три года назадъ! Мы дѣти были.
Алябьевъ. Не помню, ушелъ ты съ нимъ тогда въ экспедицію или нѣтъ?
Лаврентьевъ. Нѣтъ. Меня одинъ персюкъ сбилъ ѣхать на золото, на Желтуху. А ты?
Алябьевъ. Нѣтъ. Женщина помѣшала.
Лаврентьевъ. Какъ всегда. Гдѣ ты, тамъ женщины. Не можешь безъ женщинъ.
Алябьевъ (съ гримасою). Не могъ.
Лаврентьевъ. Ба?! Чѣмъ же ты теперь развлекаешься?
Алябьевъ. Бью медвѣдей. Играю въ экарте.
Лаврентьевъ. Только?
Алябьевъ. Развѣ — мало?
Лаврентьевъ. Когда то ты игралъ въ политику?
Алябьевъ. Давно прошло. Не гожусь.
Лаврентьевъ. Самъ догадался или другіе сказали?
Алябьевъ. Самъ.
Лаврентьевъ. Тогда это спорно.
Алябьевъ. Народа не знаю.
Лаврентьевъ. А кто его знаетъ, Алексѣй?
Алябьевъ. Мѣшаться въ политику, не зная народа, — авантюра, Лаврентьевъ.
Лаврентьевъ. Этого слова не намъ съ тобою бояться. Времена у васъ горячія. Не будь у меня своихъ большихъ дѣлъ на черномъ континентѣ, ужъ я бы тутъ вамъ накрутилъ.
Алябьевъ. Ты, по прежнему, весь — въ себѣ и для себя?
Лаврентьевъ. А ты по прежнему, — ни въ комъ и ни для кого?
Оберталь[7]. При развитіи движенія на югъ, никитинскій проектъ поперечника — геніальная идея. Москва выигрываетъ милліоны провозной платы. Какія открываются перспективы! Сколько счастливыхъ возможностей для новыхъ путей!
Реньякъ. Да, инженеры и поставщики наживутся.
Оберталь. Надѣюсь.
Реньякъ. А ты здѣсь при чемъ?
Оберталь. Ты знаешь — мой дядя — генералъ Долгоспинный… Мнѣ обѣщанъ подрядъ на шпалы, по всей линіи.
Реньякъ. Надѣешься много взять?
Оберталь. Меньше полумилліона не помирюсь.
Реньякъ. Ухъ!
Оберталь. При томъ, замѣть, я имѣю въ виду самое корректное исполненіе обязательствъ. Дѣло принципа, мой другъ: noblesse oblige. Смѣешься?
Реньякъ. Подрядъ съ дворянской тенденціей?
Оберталь. Cher! Если мы, дворяне, унижены до смѣшенія съ купчишками, то, по крайней мѣрѣ, обязаны доказать Россіи, что джентльменъ остается джентльменомъ даже съ аршиномъ въ рукахъ.
Реньякъ. Все это такъ, но — зачѣмъ оно тебѣ?
Оберталь. Зачѣмъ мнѣ нужны полмилліона? Par ceur! va!
Реньякъ. Время не то. На твоемъ мѣстѣ, съ твоимъ именемъ, съ твоими протекціями, я лучше избралъ бы политическую карьеру.
Оберталь. Не въ вашей ли партіи кающихся дворянъ?
Реньякъ. Нѣтъ, я знаю, что ты — правый.
Оберталь. Мнѣ либеральничать не къ лицу. Я потомокъ ливонскихъ рыцарей. Мой дядюшка — генералъ Долгоспинный.
Реньякъ. Да, но ты — человѣкъ воспитанный, съ европейскими традиціями, джентльменъ. Даже врагомъ партійнымъ пріятнѣе имѣть тебя, чѣмъ какого нибудь Антипова.
Оберталь. Дикарь во фракѣ, но талантливъ и понимаетъ нужды страны.
Реньякъ. То-то у него на заводахъ — что день, безпорядки! Кулакъ и звѣрь.
Оберталь. А въ гору идетъ, купчишка. Онъ очень на виду въ Петербургѣ. Того гляди, займетъ административный постъ.
Реньякъ. Потому что его законные соперники покорно очищаютъ ему дорогу и, вмѣсто оппозиціи, вязнутъ въ какіе-то подряды.
Оберталь. Это не ушло отъ меня. Сперва надо быть богатымъ. Антиповъ богатъ.
Реньякъ. Даже мы поддержали бы тебя противъ этого господина.
Оберталь. Я понимаю только политику блеска и крѣпкой власти. Нищіе такой политики не дѣлаютъ.
Реньякъ. Такъ сказалъ человѣкъ, женатый на Ларисѣ Дмитріевнѣ Карасиковой!
Оберталь. Мой милый Реньякъ, церковь благословляетъ мужа и жену быть во едину плоть, но не въ едину кассу.
Реньякъ. Ну, я думаю, что — для удовольствія видѣть тебя министромъ…
Оберталь. Ужъ и министромъ!
Реньякъ. Или предсѣдателемъ Государственной Думы…
Оберталь. Ужъ и предсѣдателемъ!
Реньякъ. Милѣйшая Лариса Дмитріевна не пожалѣетъ тряхнуть своими милліонами.
Оберталь. Не пожалѣетъ. Да я то не хочу. Еще и на этомъ пути быть ей обязаннымъ? Надоѣло мнѣ, Владимиръ Павловичъ, ходить въ мундштукѣ.
Реньякъ. А! Любишь кататься — люби санки возить.
Оберталь. Лариса — мой расчетъ съ прошлымъ.
Реньякъ. И недурной расчетъ. Сколько твоихъ долговъ она погасила передъ свадьбою?
Оберталь. Ну, и благодарю, и довольно. Прошлое покончено. Моимъ настоящимъ она владѣетъ всецѣло и нераздѣльно. Это — мой расчетъ съ нею. Но въ будущемъ я хочу быть свободнымъ и самостоятельнымъ. Я выстрою свое будущее для себя и самъ. Только самъ.
Реньякъ. Такъ что и въ подрядѣ твоемъ она не участвуетъ?
Оберталь. Куда тамъ! Спасибо, что не мѣшаетъ. Каждое мое личное предпріятіе приводитъ Ларису Дмитріевну въ бѣшенство какое-то. Она — будто ревнуетъ меня къ деньгамъ.
Реньякъ. Извини меня. Конечно, не мое дѣло, но — какъ-то разбросался ты въ послѣднее время. То пассажъ строилъ, то заводъ сталелитейный. Теперь подрядъ. Не поскользнись, братъ.
Оберталь. Ты забываешь, что за моими плечами стоитъ «Отрада Домовладѣльца».
Реньякъ. Объ этой «Отрадѣ» начинаютъ очень дурно говорить.
Оберталь. Антиповскія сплетни и интриги.
Реньякъ. То и страшно, что антиповскія. Проглотитъ онъ тебя.
Оберталь. Подавится.
Реньякъ. Да, — если бы у него горло было, а то вѣдь хайло!
Дарья Николаевна. Bis! Bis! Еще! Еще! Ради Бога, еще!
Ратнеръ. Не могу, mesdames.
Ольга Семеновна. «Смѣйся, паяцъ!» Ну, пожалуйста, «Смѣйся, паяцъ!» Для меня!
Ратнеръ. Усталъ, mesdames.
Вѣра Евграфовна. Возобновите божественные звуки!…
Ратнеръ. Нездоровъ, mesdames.
Дарья Николаевна. Ну, хотите, я предъ вами на колѣни стану?
Ратнеръ. Что я сказалъ, то сказалъ.
Лариса Дмитріевна[8] (сверху отъ каріатиды). Ратнеръ, спойте мнѣ… какъ это? Да!… «Послѣдній нонѣшній денечекъ…»
Ольга Семеновна. Цыганское?!
Дарья Николаевна. Какъ можно?!
Вѣра Евграфовна. Что вы, графиня?!
Дарья Николаевна. Профанація!
Ольга Семеновна. «Смѣйся, паяцъ!» Непремѣнно, «Смѣйся, паяцъ!»
Ратнеръ. Mesdames… mesdames…
Лариса Дмитріевна. А я хочу «Полѣдній нонѣшній денечекъ».
Ратнеръ. Лариса Дмитріевна, право же, мнѣ завтра Радамеса пѣть.
Лариса Дмитріевна. Ну, не пойте… Была-бы честь предложена.
Ратнеръ. Ахъ, Боже мой! Какъ будто я здѣсь одинъ… Такое множество артистовъ.
Лариса Дмитріевна. Не пойте, не пойте…
Ратнеръ. Да ужъ иду, иду…
Лариса Дмитріевна. И, пожалуйста, безъ убитаго вида. Не на казнь васъ ведутъ.
Дарья Николаевна (пробѣгая вслѣдъ за Ратнеромъ, здоровается съ Роньякомъ). Вы слышали? слышали, какъ онъ сказалъ: «Въ блаженствѣ потонули?»
Реньякъ. Я, Дарья Николаевна, люблю, когда адвокаты говорятъ, а въ тенорахъ предпочитаю, чтобы пѣли.
Дарья Николаевна. Много вы понимаете! Профанъ!
Ратнеръ (Ларисѣ Дмитріевнѣ). А вы?
Лариса Дмитріевна. Я отсюда буду слушать. Тамъ — вы слишкомъ кричите. Въ ушахъ трещитъ.
Ратнеръ. Графиня, это жестоко!
Лариса Дмитріевна. А вамъ бы все — съ добренькими?
Груздевъ (созерцая поклонницъ Ратнера). Какія пучеглазыя! А-а-а! И всегда это онѣ такъ?
Альбатросовъ. Сегодня еще вяло.
Груздевъ. Удивительная вещь! Что-то физіологическое.
Ратомскій. Бѣдняжка Ратнеръ! Предъ своими весталками какъ кривлялся, а мигнула графиня, и пошелъ овечкою на закланіе — цыгана ломать.
Альбатросовъ. Красавица!
Реньякъ. Нѣтъ: милліонщица.
Груздевъ. Это, которая на цыганку смахиваетъ? Хороша, надо чести приписать.
Альбатросовъ. На цыганку? Эхъ, вы! Профессоръ! Сказалъ бы: на Мадонну Мурильевскую.
Аптиповъ — лѣтъ 45; великорусское, ярославское лицо дышетъ жесткою энергіей; стриженъ бобрикомъ, бородка à la Henri IV.}).
Княгиня Настя. Когда мужчины спорятъ о цыганкахъ и мадоннахъ, это — вѣрная примѣта, что гдѣ-нибудь близко графиня Оберталь.
Антиповъ. Никакъ не могу привыкнуть къ ея титулу. Богъ знаетъ что! Были сто лѣтъ купцы Карасиковы, почтенная заслуженная фирма, знали ее по всей Россіи… и вдругъ, — графиня Оберталь!
Княгиня Настя. Вы забываете, Петръ Павловичъ, что я тоже титулованная.
Антиповъ. Я и васъ не одобряю.
Княгиня Настя. Однако, согласитесь, что княгиня Латвина звучитъ красивѣе, чѣмъ Настасья Хромова?
Антиповъ. Да вѣдь это потому, что такъ натолковали намъ князья Латвины, да графы Обертали. А мы — молодое сословіе, еще поддаемся сдуру гипнозу капитолійскихъ гусей.
Княгиня Настя. Послушать васъ, Петръ Павловичъ, мы съ Лашею сдѣлали чуть не mésalliances.
Антиповъ. А, конечно. Вы умная женщина. Должны понимать, что далеко не заслуга примазать къ историческимъ… — да, да, не улыбайтесь! — къ историческимъ, потому что у нихъ тоже своя столѣтняя родословная! — купеческимъ милліонамъ имя и аппетитъ какого-нибудь сіятельнаго авантюриста.
Княгиня Настя. Да у меня нѣту историческихъ милліоновъ. Я плебейка даже въ купечествѣ. Мой тятенька землю пахалъ…
Антиповъ. И напахалъ вамъ милліоны. А князь Латвинъ… Кстати, гдѣ его сіятельство изволитъ пребывать въ настоящее время?
Княгиня Настя. Право, не скажу вамъ навѣрное. Кашляетъ гдѣ-то, не то въ Каирѣ, не то на Хіосѣ. Это вѣдь меня не касается, — дѣло конторы.
Антиповъ. Мило. Ну, какъ же не mésalliances? Взяла приживальщика, произвела въ званіе законнаго мужа. Надоѣлъ, — сослала невѣсть куда. При вашемъ умѣ, капиталѣ, при наружности вашей — развѣ вамъ такъ надо было замужъ итти? Вы не сердитесь, что я читаю намъ нотацію?
Княгиня Настя. Нѣтъ… вѣдь это ужъ какъ-то принято въ Москвѣ, что вамъ, неизвѣстно по какому праву, все позволено.
Антиповъ. Какая тамъ, къ чорту, аристократія? Мы сами себѣ аристократы. На вѣсахъ исторіи наше степенство уже перетянуло всѣ сіятельства, и навсегда.
Княгиня Настя. Вы фанатикъ.
Антиповъ. Радъ стараться. Мы — смыслъ русской современности. Мы — власть и сила дня. Что намъ дѣлиться господствомъ съ призраками прошлаго? Общество въ нашихъ рукахъ, надо брать въ свои руки государство. Настоящее — наше. Куй желѣзо, пока горячо.
Княгиня Настя. А будущее?
Антиповъ. Его здѣсь нѣтъ. Оно — тамъ, за окнами. Врагъ, но безсильный. Стоитъ на темной улицѣ, хмурится и злобно ждетъ. До будущаго — долго. Мы не доживемъ.
Княгиня Настя. А если?
Антиповъ. Нѣтъ, нѣтъ. Отталкивайте сомнѣнія обѣими руками. Ненависть должна быть самоувѣренна.
Княгиня Настя. Ненависть?
Антиповъ. А чѣмъ же люди живы? Всякая современность — сліяніе двухъ ненавистей. Къ прошлому, которое она побѣдила и презираетъ, и къ будущему, въ которомъ она чувствуетъ свою погибель. Скажете: не боитесь?
Княгиня Настя. Да вы же обѣщаете: не доживемъ?
Антиповъ. Надо стараться, чтобы не дожить. Вся жизнь моя, понемногу, вытягивается въ плотину противъ наплывовъ будущаго. День мой — вѣкъ мой, но и хочу, чтобы это былъ долгій день. Назадъ не оглядываюсь. Впередъ иду въ бронѣ и съ мечомъ.
Митя. Это персики?
Оффиціантъ. Никакъ нѣтъ, абрикосы.
Митя (тихо). Тотъ, который говоритъ съ хозяйкою дома.
Оффиціантъ. Есть.
Антиповъ. Вотъ что, я хочу васъ предупредить. Вы имѣете дѣловыя отношенія къ Оберталю? Къ нему, а не къ ней? Это большая разница…
Княгиня Настя. Я вѣдь сама не вхожу въ дѣла, все мой первый министръ, Артемій Филипповичъ.
Антиповъ. Нѣтъ, вы мнѣ вашего Артемія Филипповича не подсовывайте: я до миѳовъ не охотникъ. Знаемъ мы, какъ вы сами въ дѣла не входите. Такъ, — заинтересованы?
Княгиня Настя. Немножко.
Антиповъ. Лик-вы-ли-руй-те!….
Княгиня Настя. Что случилось?
Антиповъ. «Отрада Домовладѣльца»… понимаете?
Княгиня Настя. Неужели ревизія?
Антиповъ. И еще какая! Изъ Петербурга… тузовая.
Княгиня Настя. Ваша иниціатива?
Антиповъ. Я не успокоюсь, пока не посажу на скамью подсудимыхъ всю правленскую компанію… Во всякомъ случаѣ, теперешней дирекціи шабашъ. А что значитъ это для графа Оберталя, вы соображаете?
Оффиціантъ (тихо). Тотъ, который съ самою.
Гость въ желтыхъ перчаткахъ. Есть.
Княгиня Настя. Завтра же переговорю съ Артеміемъ Филиповичемъ. Ужъ и не знаю, какъ васъ благодарить.
Антиповъ. Что благодарить? Лучше замужъ за меня выходите.
Княгиня Настя. Вы забываете, что я въ нѣкоторомъ родѣ замужемъ?
Антиповъ. Да вѣдь если вашему князю сто тысячъ дать, онъ не то, что на разводъ, — согласится быть анаѳемою проклятъ. Знаю я. Не князь тутъ помѣхою, Настасья Романовна… Вотъ онъ подходитъ, разлучникъ!
Княгиня Настя. Ахъ, вы! Дерзкій!
Антиповъ. И опять — дворянинъ! О, несчастная!
Княгиня Настя. Ужъ такое попущеніе!
Антиповъ. Кто съ нимъ — сей краснокожій?
Алябьевъ (подводитъ Лаврентьева). Петръ Павловичъ, позвольте васъ познакомить… Лаврентьевъ, мой старый товарищъ… извѣстный путешественникъ…
Лаврентьевъ. Авантюристъ. Не преувеличивай, другъ милый. Что за путешествія! По своимъ дѣламъ ѣздимъ. Скажи просто — авантюристъ.
Антиповъ. Очень пріятно. Читалъ о васъ въ газетахъ.
Лаврентьевъ. Имѣлъ честь быть у васъ сегодня, но вы не принимали.
Антиповъ. Сожалѣю.
Лаврентьевъ. Я имѣю къ вамъ большія предложенія и разговоры.
Княгиня Настя (Алябьеву тихо). Ты игралъ?
Алябьевъ. Немного.
Княгиня Настя. Дамы всѣ глаза вывертѣли, разыскивая тебя по залу. Поди, утѣшь.
Алябьевъ. Ты, Настя, свахою становишься.
Княгиня Настя. Знай мое великодушіе!
Антиповъ (Лаврентьеву). Это о васъ англійская печать шумѣла, что вы тамъ негровъ какихъ-то распатронили?
Лаврентьевъ. Обо мнѣ. А это у васъ на заводѣ недавно усмиреніе было?
Антиповъ. У меня. Васъ бы къ намъ, въ Россію, господинъ Лаврентьевъ!
Лаврентьевъ. Да и вы у насъ въ Африкѣ лишнимъ не оказались бы!
Антиповъ. Ха-ха-ха! Рыбакъ рыбака видитъ издалека. Надѣюсь еще видѣться съ вами, господинъ Лаврентьевъ. Анастасія Романовна, мой поклонъ…
Княгиня Настя. Уже?
Антиповъ. Не провожайте, пожалуйста. Не дѣлайте мой отъѣздъ замѣтнымъ.
Княгиня Настя. Но какъ же…
Митя (приближается). Если позволите, Анастасія Романовна, я провожу господина Антипова.
Княгиня Настя. Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, Митя…
Антиповъ. Меня молодой человѣкъ проводитъ. Не безпокойтесь обо мнѣ, пожалуйста. Идите къ гостямъ.
Антиповъ (Митѣ на ходу). Вы родственникъ Анастасіи Романовны?
Митя. Дальній.
Антиповъ. Служите?
Митя. Занимаюсь въ конторѣ.
Антиповъ. Вы не техникъ ли?
Митя. Техникъ.
Антиповъ. То-то я какъ будто васъ гдѣ-то встрѣчалъ.
Митя. Я у васъ на заводѣ практикантомъ былъ.
Антиповъ. На машиностроительномъ?
Митя. Такъ точно.
Антиповъ. До или послѣ безпорядковъ?
Митя. Во время безпорядковъ.
Мажордомъ (въ дверяхъ столовой). La table est servie.
Бурминъ[10]. Ну, и пусть ревизія, ну, и пусть сенаторъ! Словно мы не видали сенаторскихъ ревизій? Не дураковъ ревизовать будутъ. Касса въ порядкѣ.
Альбатросовъ. А директорскій произволъ?
Мѣховщиковъ[11]. Это — по уставу нехорошо, а по закону нашего времени даже одобряется.
Бурминъ. Вотъ увидите, правленіе пройдетъ на выборахъ одними бѣлыми шарами.
Мажордомъ (проходитъ). La table est servie, messieurs-dames!
Козыревъ[12]. Волнуются отрадцы… xe-xe-xe!
Мѣховщиковъ. Но духа не теряютъ. Выборная агитація ведется мастерски.
Ратомскій. Оберталь, говорятъ, всѣмъ орудуетъ.
Альбатросовъ. Что онъ Гекубѣ и что ему Гекуба?
Мѣховщиковъ. А подрядъ то? Развѣ не слыхали?
Козыревъ. На подъемъ такого подряда большія суммы нужны-съ.
Мѣховщиковъ. Вѣдь, графъ Оберталь въ аферахъ своихъ какъ изворачивается? Недостроенный заводъ въ «Отраду» заложилъ, — давай пассажъ строить. Фундамента не вывелъ, а «Отрада» уже готовь ссуду подъ пассажъ, потому что графъ желаетъ родрядами заняться.
Княгиня Настя. Проводилъ, Митя?
Митя. Давно уже, Анастасія Романовна.
Мѣховщиковъ. По три раза ссуды получалъ подъ одну и ту же оцѣнку.
Козыревъ. Да ужъ и оцѣнки были! Хе-хе-хе!
Мѣховщиковъ. Кирпичъ — точно брильянты, земля — какъ нефтяной фонтанъ…
Мажордомъ (въ аркѣ бальнаго зала). La table est servie.
Лариса Дмитріевна. Пари готова держать, что перемывали кости моему супругу.
Княгиня Настя. Ужъ очень онъ у тебя гремитъ.
Лариса Дмитріевна. Ты не предсѣдательствуешь за ужиномъ?
Княгиня Настя. Таня за меня хозяйничаетъ.
Лариса Дмитріевна. Да-съ! Мой супругъ, мой супругъ… Охъ-хо-хо, мой супругъ! Скверно мы жить стали, Настасья. Боюсь, что дальше еще хуже будетъ.
Княгиня Настя. Вотъ тебѣ и разъ! Была такъ влюблена, и вдругъ…
Лариса Дмитріевна. Онъ-то не влюбленъ.
Княгиня Настя. Въ такую красавицу? Полно, но смѣши.
Лариса Дмитріевна. Онъ не можетъ любить женщину настоящею любовью, — во всю душу. У него совсѣмъ другія страсти. Честолюбецъ и аферистъ.
Княгиня Настя. Зарывается. Всѣ говорятъ, что зарывается… Удержи.
Лариса Дмитріевна. Обрывала я его ужо.
Княгиня Настя. Не дѣйствуетъ?
Лариса Дмитріевна. Онъ не сказалъ ничего, но, — ахъ, какіе у него сдѣлались глаза! Весь онъ открылся мнѣ въ этомъ взглядѣ. И съ тѣхъ поръ я его боюсь.
Княгиня Настя. Думаешь, начнетъ тиранить?
Лариса Дмитріевна. Невидаль! Тиранства бояться — жизни не знать. Меня — уже по шестнадцатому году и отъ жениховъ не было отбоя — покойный тятенька стегалъ веревкою до третьей крови, чтобы не повѣсничала. А я, бывало, на зло — только что отдеретъ меня родитель, возьму и убѣгу на свиданіе къ милому дружку… Не то!
Княгиня Настя. Что же?
Лариса Дмитріевна. Не отравилъ бы.
Княгиня Настя. Скажешь!
Лариса Дмитріевна. Мало ли было примѣровъ? Помнишь, тетка Авдотья написала завѣщаніе въ пользу мужа, да и умерла въ одночасье.
Княгиня Настя. Какъ ты равняешь себя? Авдотья вышла старухою за молодого, а ты — женщина въ соку.
Лариса Дмитріевна. Ахъ, очень мужчинамъ нужна въ женѣ женщина! На это они берутъ любовницъ.
Княгиня Настя. Ты, однако, не очень распускай фантазію. Застращать себя недолго.
Лариса Дмитріевна. Отравитъ онъ меня, нѣтъ ли, — Господня воля. Но, чтобы забрать меня въ руки, — нѣтъ! Шалишь, не на таковскую напалъ! И, если вздумаетъ протянуть ручки къ моему капиталу, такъ я его — по ручкамъ, по ручкамъ!
Княгиня Настя. Ужъ это само собою разумѣется.
Лариса Дмитріевна. Я не жадная, а, все-таки, досадно. Профершпилится мой баринъ, — плати за него!
Княгиня Настя. По закону ты не обязана.
Лариса Дмитріевна. Знаю, да по Москвѣ то какой разговоръ пойдетъ? Ты, первая, того накричишь… Противъ всякаго закона заплатить заставишь! Не первый годъ другъ дружку знаемъ.
Княгиня Настя. Вѣрно, что не въ первый, только — за что же ты на меня злишься?
Лариса Дмитріевна. За то, что ты меня за своего любовника замужъ спихнула.
Княгиня Настя. Ты бы еще постарѣе сплетню вспомнила!
Лариса Дмитріевна. Скажешь: ничего между вами не было?
Княгиня Настя. Э! Сама сейчасъ тятенькину веревку поминала. Мало ли мы съ тобою дурачились смолоду? Что больно рано взревновала? Ты бы годовъ десятокъ подождала. Еще глупѣй было бы.
Лариса Дмитріевна. Я не ревную, а больно мнѣ. Я такъ понимаю, что этимъ бракомъ я себѣ поставила точку: кончается въ немъ моя молодость, свершился мой бабій вѣкъ. Ты старше меня, а пути твои не закрытые, и жизнь твоя — не конченная, нѣтъ. Ты къ счастью идешь, хорошаго человѣка любишь, хорошій человѣкъ тебя любитъ… Все у тебя — впереди. Завидно!
Княгиня Настя. Мое счастье тоже не съ сухими глазами на свѣтѣ живетъ.
Лариса Дмитріевна. Отчего ты не выйдешь замужъ за Алексѣя Никитича?
Княгиня Настя. Алеша не хочетъ.
Лариса Дмитріевна. А ты предлагала?
Княгиня Настя. Имѣла глупость.
Лариса Дмитріевна. Ага! Я рада. Пріятно это, когда не одна въ дурахъ сидишь!
Княгиня Настя. Твой Евгеній Антоновичъ, можетъ быть, суховатъ сердцемъ, но онъ живой человѣкъ, дѣловая непосѣда, къ тому же денежную жадность имѣетъ.
Лариса Дмитріевна. О, еще и какую!
Княгиня Настя. Алябьевъ же… Богъ съ нимъ! — словно заживо умеръ, и забыли его похоронить. Ни къ чему нѣтъ интереса.
Лариса Дмитріевна. Опоздать: это уже не въ модѣ.
Княгиня Настя. Я боюсь, не ушелъ бы онъ въ монахи.
Лариса Дмитріевна. Алябьевъ?
Княгиня Настя. А не то въ революцію.
Лариса Дмитріевна. Это твой то любовникъ? Донъ Жуанъ-то? Игрокъ?
Княгиня Настя. Да вѣдь былъ же онъ у толстовцевъ, пахалъ землю. Англичанамъ за буровъ лобъ подставлялъ. Подъ Мукденомъ едва живъ остался. Что я плакала по немъ въ то время, — только подушка моя знаетъ.
Лариса Дмитріевна. Слезами плакала?
Княгиня Настя (угрюмо смотритъ на нее). Пансіонъ вспомнила?
Лариса Дмитріевна (смѣется).
Княгиня Настя. Нѣтъ, новенькими двугривенными, какъ вы, милыя подруги, бывало, меня дразнили.
Лариса Дмитріевна. У всѣхъ свои клички по шерсти были. Меня — саврасомъ безъ узды звали, — тебя — золотою телкою.
Княгиня Настя. Именно! Тридцать шесть лѣтъ я такъ, телкою золотою, просуществовала.
Лариса Дмитріевна. Капиталъ твой ужъ очень великъ, душечка!
Княгиня Настя. Пляшутъ вокругъ меня людишки, поклоняются, гимны поютъ и жертвы творятъ…
Лариса Дмитріевна. Что же?… Оно занимательно.
Княгиня Настя. Но неуважительно. Кого золотая телка можетъ уважать? Кто золотую телку уважать можетъ? Вотъ, бояться меня — кого угодно заставлю.
Лариса Дмитріевна. Характеръ у тебя по капиталу. Командовать умѣешь.
Княгиня Настя. Одинъ Алеша, спасибо ему, разглядѣлъ, что я живой человѣкъ, и душа у меня, а не паръ. Никогда онъ, миленькій мой, во мнѣ золотой телки не видѣлъ, никогда то я ему, въ этомъ проклятомъ качествѣ моемъ, нужна не была, — никогда!
Лариса Дмитріевна. А вотъ мнѣ это ужъ и не нравилось бы. Не надо, чтобы хоть что-нибудь было, въ чемъ женщина любовнику не нужна.
Княгиня Настя. Ахъ, и не говори! Измучилъ онъ меня этимъ!
Лариса Дмитріевна. А восторгаешься и хвалишь?
Княгиня Настя. Хвалю, а мучусь. Дѣла его плохи… Ахъ, какъ плохи! Того гляди, пойдетъ съ молотка послѣднее имѣньишко. Заложено-перезаложено. А не могу уговорить его взять у меня денегъ.
Лариса Дмитріевна. Да, это непріятно. При капиталѣ, — когда кого любишь, сладко того одарить.
Княгиня Настя. И я — боюсь. Мнѣ кажется, онъ нарочно разоряется. Помяни мое слово: уйдетъ онъ. Опротивѣли мы ему. Не иначе, что ищетъ перемѣнить участь.
Лариса Дмитріевна. Одной горѣ — что мужъ безсовѣстный, другой — горе, что у любовника совѣсти много!
Княгиня Настя. Смерть мнѣ отъ этой боязни! Сердце сжимается, какъ подумаю, и вся — сама не своя.
Лариса Дмитріевна. Чего за окномъ не видали, Митя?
Митя (вздрогнувъ). Господинъ Ратнеръ собирается уѣзжать. Хотѣлъ взглянуть, здѣсь ли его карета.
Лариса Дмитріевна. Вотъ заботливость!
Княгиня Настя. Ты его поклонникъ?
Митя. Я поклонникъ.
Лариса Дмитріевна. Неужели вы въ состояніи ночью различить на улицѣ, чья карета?
Митя. У нея фонари такіе особенные, электрическіе.
Лариса Дмитріевна. Это ему Антиповъ къ бенефису изъ Лондона выписалъ.
МИТЯ (живо). Антиповъ… Что?
Лариса Дмитріевна. Говорю: карету эту Антиповъ подарилъ Ратнеру.
Митя. А!
Ратомскій. Княгиня! Вотъ вы гдѣ! Это жестоко!
Альбатросовъ. Вы насъ покинули!
Реньякъ. Мы одичали безъ васъ!
Ратомскій (беретъ княгиню Настю за руку). Мы похитимъ васъ, какъ сабинянку!
Княгиня Настя (бьетъ его вѣеромъ по рукѣ). Руки коротки!
Альбатросовъ. Уймись, свободное, но пьяное искусство!
Ратнеръ (откланивается). Madame la princesse…
Княгиня Настя. Мой бѣдный Радамесъ, мы васъ сегодня совсѣмъ замучили.
Лариса Дмитріевна. Ничего, ему полезно.
Ратнеръ. Все шалости графини!
Лариса Дмитріевна. Въ награду за послушаніе, ужъ такъ и быть, буду завтра въ оперѣ.
Ратнеръ. Ай, ради Бога, нѣтъ! Я буду ужасенъ.
Лариса Дмитріевна. Потому и пріѣду. Я люблю когда вы пѣтуховъ пускаете. Смѣшно.
Ратнеръ. Графиня!
Лариса Дмитріевна. Вы меня домой проводите. (Къ княгинѣ Настѣ) Вообрази: остаюсь соломенною вдовою. Супругъ мой дезертируетъ. Вотъ эти шалопаи увозятъ его къ Яру.
Ратомскій. Вспрыснемъ шпальный тріумфъ.
Мѣховщиковъ. Но почему же счастіе проводить графиню достается такъ безапелляціонно господину Ратнеру?
Альбатросовъ. Узурпація! Протестуемъ!
Лариса Дмитріевна. Потому, что замѣчено учеными: по морозу, самый безопасный для женщины спутникъ — теноръ. Ему надо верхнее до беречь.
Мѣховщиковъ. Не очень полагайтесь!
Козыревъ (беретъ Рaтнерa подъ руку). Прекрасно изволили пѣть. Очаровали-съ. (Тихо) Пакетикъ-съ.
Ратнеръ (незамѣтно прячетъ). Merci. Напрасно безпокоились. Можно бы и послѣ;
Козыревъ. По порядку-съ. Имѣю честь-съ.
Лариса Дмитріевна. Ну, гдѣ ваша рука, Ратнеръ? Bonne nuit, Настя. Въ четвергъ — надѣюсь — у меня?
Груздевъ. Вы, княгиня, первая капиталистка, которая серьезно заинтересовалась моимъ электромоторомъ. До сихъ поръ надо мною только смѣялись… Что-жъ? Конечно, опытъ былъ неудаченъ. Электромоторъ не пошелъ…
Княгиня Настя. Я увѣрена, что онъ пойдетъ, профессоръ.
Груздевъ. Гмъ… пойдетъ? Да вѣдь ежели онъ пойдетъ…
Альбатросовъ. Электромоторъ профессора долженъ перевернуть фабричную промышленность еще круче, чѣмъ въ свое время Уаттова машина.
Княгиня Настя (ему). Читала вчера вашъ фельетонъ. Нельзя такъ смѣшить. Я больная стала отъ смѣха.
Альбатросовъ. Вы слишкомъ добры, княгиня. Гдѣ ужъ тамъ! Остался дѣтскій лепетъ. Если бы вы видѣли оригиналъ…
Княгиня Настя. Опять цензура обидѣла?
Альбатросовъ. Иныя милыя редакціи всякой цензуры хуже!
Княгиня Настя. Пора вамъ имѣть свою газету, Альбатросовъ. Давно пора!
Груздевъ. Вы, княгиня, слушайте. Потому, я вижу, вы человѣкъ понимающій…
Княгиня Настя (Ратомскому). Когда же я y васъ въ мастерской и смотрю «Снѣгурочку»?
Ратомскій. Осчастливьте, княгиня. Ваше дѣло — приказать.
Княгиня Настя. Непремѣнно покажите мнѣ ее. Я вѣдь — Маскотта. Вотъ увидите: съ моей легкой руки продадите свою «Снѣгурку» въ Третьяковскую галлерею.
Груздевъ. Вы, княгиня, слушайте. Энергія развивается съ прогрессивною интенсивностью при самыхъ ничтожныхъ затратахъ силы…
Княгиня Настя (Мѣховщикову). Все слышу, все… Не злословьте бѣднаго графа. Вотъ увидите, онъ, на зло всѣмъ вамъ, пожнетъ милліоны.
Груздевъ. Первый, кто пуститъ мой электромоторъ, заработаетъ милліардъ!
Мѣховщиковъ. Чтобы пожатъ милліоны, надо посѣять хоть тысячи.
Княгиня Настя. Какой вы спорщикъ! Человѣкъ съ именемъ графа Оберталя, съ его связями, съ такимъ дядюшкою, какъ генералъ Долгоспинный, — самъ по себѣ капиталъ.
Груздевъ. Вы, княгиня, слушайте: мой электромоторъ — сигналъ къ краху всей европейской промышленности.
Альбатросовъ. Да вѣдь онъ не пошелъ!
Груздевъ. Все вверхъ дномъ. Да здравствуетъ тайна минимально дешеваго труда и производства!
Альбатросовъ. Да вѣдь не пошелъ!
Груздевъ. Мы слѣлаемъ богатыхъ бѣдными и бѣдныхъ богатыми!
Княгиня Настя. Ай, нѣтъ, профессоръ! Ужъ это, пожалуйста, послѣ моей смерти. (Проходящему Оберталю) Я васъ сегодня совсѣмъ не вижу, графъ. Слышала. Поздравляю.
Оберталь. Очень благодарю васъ, Анастасія Романовна, — но вопросъ еще не рѣшенъ окончательно. Могутъ явиться сильные конкуренты.
Княгиня Настя. Вамъ то? при протекціи дядюшки Долгоспиннаго? Или это не отъ него зависитъ? (Къ Мѣховщикову и Реньяку) Да, нечего, нечего усмѣхаться, господа! Я баба, мнѣ простительно не знать, кто изъ васъ, мужиковъ, ворочаетъ какими дѣлами. (Хохочетъ) Есть поговорка: «не легка наша жизнь съ большими деньгами». Голова у меня женская, безпамятная, а дѣлъ, дѣлъ — развѣ бы вотъ графу Евгенію Антоновичу въ пору! Мой Артемій Филипповичъ иной разъ докладываетъ, я сижу, слушаю, сохраняю хозяйскій престижъ, а самое смѣхъ разбираетъ. Ничего не понимаю. Какъ туманъ!
Оберталь. У васъ, княгиня, есть лѣса въ полосѣ линіи. Можетъ быть, мы могли бы войти въ соглашеніе?
Княгиня Настя. Не знаю, голубчикъ. Спросите Артемія Филипповича.
Оберталь. Или… Артемій Филипповичъ самъ собирается выступить моимъ конкурентомъ на подрядъ?
Княгиня Настя. Не знаю, голубчикъ, ничего не знаю. И не вмѣшиваюсь. Все — на рукахъ Артемія Филипповича. Вотъ купоны — сама рѣжу: тутъ мужского ума не требуется.
Оберталь. Что то мастеритъ она… Скверно!
Реньякъ. Княгиня наверхъ поднялась?
Оберталь. Наверхъ.
Альбатросовъ. Значитъ, больше не покажется.
Ратомскій. Представленіе кончено.
Мѣховщиковъ. И то мы чуть не послѣдніе.
Груздевъ. Стало быть, по домамъ? А я было хотѣлъ ей…
Ратомскій. Ну, вотъ, — по домамъ! Нашъ домъ — у Яра!
Альбатросовъ. Ѣдемъ къ Яру, профессоръ?
Груздевъ. Позвольте… Я, собственно, желалъ ей… объ электромоторѣ…
Альбатросовъ. Объ электромоторѣ я съ вами буду говорить. Ѣдемъ, ѣдемъ.
Реньякъ (Оберталю). Что задумался? Насъ ждутъ.
Оберталь. Да, да… иду… Если?… Непріятная конкуренція!
Ратомскій. Оберталь, вы на саняхъ? Я — съ вами!
Оберталь. Да, да, конечно… Ну, поживемъ увидимъ!
Груздевъ (въ вестибюлѣ). Я, собственно, объ электромоторѣ…
Марья Григорьевна. Ой, испугали! Словно тѣнь.
Митя. Къ телефону звали?
Марья Григорьевна. И не думалъ никто.
Митя. Вы увѣрены? мнѣ отчетливо послышался звонокъ.
Марья Григорьевна. Вы, должно быть, вздремнули подъ пальмами то?
Митя (киваетъ на столикъ). Для самой?
Марья Григорьевна. Вы бы, Митя, шли къ себѣ. Не любитъ она, когда запросто съ Алексѣемъ Никитичемъ, чтобы видѣлъ ее кто-нибудь, кромѣ меня.
Митя. Мнѣ необходимъ телефонъ, Марья Григорьевна. Я сегодня — ночной дежурной по конторѣ.
Марья Григорьевна. Контора свой телефонъ имѣетъ.
Митя. Испорченъ. Станція передаетъ въ этотъ аппаратъ.
Марья Григорьевна. Куда же мнѣ дѣвать васъ? Развѣ свою комнату вамъ уступить?
Митя. А вы?
Марья Григорьевна. Ну себя никогда не ночую. Въ княгининой спальнѣ стелюсь. Анастасія Романовна однѣ боятся. Пройдите черезъ бальный залъ. Я сейчасъ приду.
Митя (проходя мимо телефона, косится на него угрюмымъ взглядомъ) Чортъ!
Княгиня Настя. Съ кѣмъ говорила?
Марья Григорьевна. Митя безъ пристанища скитался.
Княгиня Настя. Поклонника завела?
Марья Григорьевна. Вамъ, что ли, однимъ?
Княгиня Настя (смѣясь, показываетъ Алябьеву свой бутербродъ). Мой ужинъ! (Садится къ столику).
Алябьевъ. Пріятнаго аппетита.
Княгиня Настя. Ой, не смѣй смотрѣть на меня, когда я ѣмъ! Я голодна, какъ волкъ.
Алябьевъ. Такъ что же? На здоровье.
Княгиня Настя. Я не люблю быть вульгарною при тебѣ. А когда я ѣмъ съ аппетитомъ, я настоящій мужикъ.
Алябьевъ. Ты очень эфектна въ этомъ… Пеплумъ какой то…
Княгиня Настя. Какое. счастье, честь какая! Алексѣй Никитичъ удостоили замѣтить и похвалить!… Не каждый день случается…
Алябьевъ. Ты въ послѣднее время какъ то особенно усердно занимаешься собою.
Княгиня Настя. Эхъ, милый другъ! надо же поддерживать себя. Не молоденькая.
Марья Григорьевна (входитъ изъ вестибюля). Барыня телеграмма.
Княгиня Настя. Сколько разъ говорено: ночью не подавать?
Марья Григорьевна. Срочная!
Княгиня Настя (читаетъ). Ого!
Алябьевъ. Все дѣла и деньги!
Княгиня Настя. Дѣла и деньги. Спасибо, Маша. Ступай спать.
Княгиня Настя. Изъ этой телеграммы, Алексѣй Никитичъ, вѣроятно, выростетъ много тысячъ,
Алябьевъ. Возить тебѣ — не перевозить, таскать не перетаскать!
Княгиня Настя. Все-то тебѣ смѣшно!… Что же вина не пьешь?… И мнѣ налей. Алеша, я сейчасъ загадала на эти деньги: если я получу ихъ, ты займешь ихъ у меня. Порадуй меня хоть разокъ… Да? Возьмешь, голубчикъ? Да?
Алябьевъ. Нѣтъ.
Алябьевъ. Настя, мы уговорились никогда не поднимать этихъ вопросовъ.
Княгиня Настя. Не могу я, Алексѣй! мнѣ свѣтъ не милъ, когда я вижу, что ты стѣсняешь себя во всемъ…
Алябьевъ. Ни въ чемъ я себя не стѣсняю.
Княгиня Настя. Воля твоя, Алексѣй, но если ты доведешь Алябьевъ Кутъ до молотка, я его куплю.
Алябьнвъ. Не могу запретить.
Княгиня Настя. Но тебѣ непріятно?
Алябьевъ. Всѣ подумаютъ, будто ты покупаешь для меня.
Княгиня Настя. А мнѣ непріятно, что Алексѣй Никитичъ Алябьевъ теряетъ свой послѣдній уголъ, свое родовое гнѣздо…
Алябьевъ. Ба!
Княгиня Настя. Смѣшно: я, дочь мужика, должна говорить тебѣ, пятисотлѣтнему дворянину, о сословной гордости!… Подумай: тамъ на погостѣ, спятъ твои предки!
Алябьевъ. Кладбища не продаются.
Княгиня Настя. Я никакъ не соображу твоихъ правилъ: занять у меня стыдно, а играть въ карты день и ночь, почти что жить игрою азартною, — ничего.
Алябьевъ. Ты ошибаешься: я играю не ради денегъ. мнѣ нравится самый азартъ игры.
Княгиня Настя. Зачѣмъ же тогда играть на большія деньги?
Алябьевъ. Зачѣмъ охотятся не на комнатныхъ собачекъ, а на волковъ и медвѣдей?
Княгиня Настя. Весело на медвѣжьей охотѣ, Алеша?
Алябьевъ. Прошлою зимою, близъ Лодейнаго Поля, мишка лѣзъ на меня по рогатинѣ. Это было хорошо.
Княгиня Настя. Что ужъ хорошаго въ этакомъ страхѣ!
Алябьевъ. Хорошъ экстазъ самосохраненія, хороша жажда убійства. Туша медвѣдя закрываетъ отъ тебя всю вселенную, всю жизнь. Ты ничего не помнишь и не думаешь — кромѣ: эту тушу надо умертвить. Чувствуешь себя человѣкомъ, каковъ онъ есть по существу, — дикимъ и жестокимъ звѣремъ. А все-таки я рѣшилъ отвыкать отъ охоты, даже врядъ-ли поѣду еще разъ.
Княгиня Настя. Пріѣлось?
Алябьевъ. Выработалась привычка, сложилась система бить звѣря навѣрняка. Это стыдно. Толстовцы правы: жестокая забава.
Княгиня Настя. Бросилъ курить, вина почти не пьешь… охоту собираешься оставить… разстаешься со всѣми старыми привычками. Этакъ ты и меня бросишь…
Алябьевъ. Ты странно ставишь себя на одну доску съ табакомъ, виномъ и напраснымъ пролитіемъ крови.
Княгиня Настя. Что же? Я не обольщаюсь иллюзіями. Я — твой чувственный капризъ, и только. А это — въ томъ же разрядѣ, гдѣ табакъ и вино.
Алябьевъ. Я чувствую въ тебѣ преданнаго друга и это прежде того и гораздо больше того, о чемъ ты говоришь.
Княгиня Настя. Люди говорятъ, будто деньги всесильны, завидуютъ, что у меня ихъ много. А я не вольна даже быть полезною человѣку, который мнѣ дороже всѣхъ. Это прямо принижаетъ меня, давитъ къ землѣ, жизнь начинаетъ казаться мнѣ такою пустою, дѣла такими безцѣльными… Наживаю деньги: зачѣмъ? Умру — не унесу ихъ въ могилу…
Алябьевъ. Какъ будто мало берутъ у тебя денегъ!
Княгиня Настя. Много, да не ты!
Алябьевъ. И развѣ я послѣдній, кого ты любишь? Успѣешь еще осчастливить кого-нибудь. Охотники найдутся.
Княгиня Настя. Такъ ни стала швырять деньги Богъ вѣсть кому! Дерзкій ты, — вотъ что! Я къ тебѣ всей душою, а ты со своею барскою мнительностью и щепетильностью отталкиваешь меня, какъ собачонку…
Алябьевъ. Полно, Настя! Когда я тебя отталкивалъ?
Княгиня Настя. Чортъ возьми мой капиталъ, если онъ становится стѣною между нами! Я хочу стоять вмѣстѣ и вровень съ тобою, а не на двухъ краяхъ какого то оврага непроходимаго!
Алябьевъ. Такъ какъ я не могу превратиться въ милліонера, то, въ интересахъ уравненія, могу предложить тебѣ лишь одно: откажись отъ своего состоянія и постарайся прогорѣть, подобно твоему покорному слугѣ…
Княгиня Настя (вскочивъ съ мѣста). Ты полагаешь, что я неспособна на это? Клянусь тебѣ, чѣмъ хочешь, во что ты вѣришь: если бы ты, на такомъ условіи, позвалъ меня жить съ тобою, какъ жену, я бросила бы и деньги, и дѣла, и всю эту жизнь… все! Навсегда! Не вѣришь?
Алябьевъ. Не очень.
Княгиня Настя. Ой, Алешка! не дразни!
Алябьевъ (притягиваетъ ее къ себѣ). Ну, хорошо, иди! зову!
Княгиня Настя (вывернулась). Задаточекъ пожалуйте!
Алябьевъ. Какой задаточекъ?
Княгиня Настя. Я купчиха, голубчикъ: не спросясь броду, не суюсь въ воду, безъ задатка дѣла не начинаю. На все, что говорила, пойду, хоть сейчасъ. Но и мнѣ сперва нужна заручка съ твоей стороны, что ты будешь любить меня не какъ сейчасъ, — послѣ ужина съ шампанскимъ, да наглядѣвшись на декольте, — но станешь весь мой. И ужъ тогда я прицѣплюсь къ тебѣ вотъ какъ: не разнять!
Алябьевъ. Купленъ, значитъ?
Княгиня Настя. Да, купленъ… Скажешь: дешево?
Алябьевъ. Черезчуръ дорого, не стою того.
Княгиня Настя. Это не ваша печаль, сударь! — Своего не упустимъ, лишку не дадимъ: наше дѣло купеческое!
Княгиня Настя. Алешка, — слушай и отвѣчай серьезно: кабы я была свободна, женился бы ты на мнѣ?
Алябьевъ. Не знаю… Я противъ женитьбы вообще. Но если бы ужъ неизбѣжно было, — конечно, — кромѣ тебя, мнѣ рѣшительно не на комъ жениться.
Княгиня Настя. Это ты серьезно?
Алябьевъ. Совершенно серьезно.
Княгиня Настя. Значитъ, я на твой взглядъ лучше всѣхъ?
Алябьевъ. Подходишь ты ко мнѣ больше, чѣмъ другія…
Княгиня Настя. Милый мой! Алешка, говори скорѣе, что именно тебѣ нравится во мнѣ?
Алябьевъ. Больше всего, что ты самой себя не боишься.
Княгиня Настя. Эхъ, развестись ужъ, что ли, въ самомъ дѣлѣ, съ княземъ-то?…. Алеша? А?
Алябьевъ. Зачѣмъ?
Княгиня Настя. То-то «зачѣмъ!» Врешь ты все, постылый! Только утѣшаешь меня, а какъ дойдетъ дѣло до настоящаго разговора, ничего то я тебѣ не нужна! И ласкаешь ты Настю, потому что красивая самка, а — что Настя за тебя на эшафотъ готова — тебѣ все равно!
Алябьевъ. Я знаю, что, когда Настя возьметъ себѣ въ голову какую-нибудь непріятную выдумку, то спорить съ Настею безполезно… А разводъ… съ какой стати? Князь и теперь не мѣшаетъ намъ.
Княгиня Настя. Съ такой стати, что отъ жены легче принять деньги, которыхъ ты не хочешь принять отъ любовницы… Ну! Ну! не буду! Не нервничай… оставайся такъ.
Княгиня Настя (отрывается отъ Алябьева). А-ахъ!… проклятый!
Алябьевъ. Такъ поздно?
Княгиня Настя. Вѣроятно, изъ Петербурга. (У телефона) Кто говоритъ?… Ну, да, я… Артемій Филипповичъ?… Въ третьемъ то часу? Что? Что-о? Что-о-о-о? не можетъ быть!… Да вѣдь онъ только что… Представь себѣ, Алеша…
Алябьевъ. Важное?
Княгиня Настя (у телефона). Вы говорите: на подъѣздѣ? когда выходилъ изъ кареты?… Какой ужасъ!… Голубчикъ, поѣзжайте туда немедленно, чтобы всѣ новости… Ахъ, да не лягу я спать! Со мною Алексѣй Никитичъ… Такъ — въ голову и въ животъ?… Ахъ, несчастный!… Скрылись? Ну, еще бы! конечно!… Поѣзжайте же, поѣзжайте, поѣзжайте… (Отходить отъ телефона. Къ Алябьеву): Представь себѣ, Алеша: убили Антипова…
Алябьевъ (встаетъ). Убили Ан-ти-по-ва?!
Княгиня Настя. Когда онъ возвращался отъ насъ… на подъѣздѣ…
Алябьевъ. Это интересно…
Княгиня Настя. Пуля въ голову и двѣ въ животъ…
Алябьевъ (замѣчаетъ Mитю, который въ тоже мгновеніе скрывается). А-а-а! Это очень интересно…
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьКабинетъ княгини Насти. Большая комната, убранная богато, со вкусомъ и не пестро. Красивые книжные шкафы. Objets d’art — изящные и солидные. На стѣнахъ дорогія картины. Одна стѣна какъ будто немножко пустовата, сравнительно съ другими. Два телефона: городской и говорная труба въ другіе покои. Много мягкой мебели, — тона темные. Три выхода. Утро.
Княгиня Настя въ утреннемъ туалетѣ, за письменнымъ столомъ.
Козыревъ.
Княгиня Настя. Итакъ, милѣйшій Артемій Филипповичъ, мы съ вами провалились?
Козыревъ. Сила солому ломитъ, сударыня. Сколько ни было конкуррентовъ на подрядъ, всѣ были выгоднѣе для казны, чѣмъ графъ Оберталь. Но генералъ Долгосспиный за племянника горою всталъ. Всѣхъ насъ въ сорную кучу смелъ. Онъ тамъ въ Питерѣ теперь и шьетъ, и поретъ.
Княгиня Настя. Здѣсь графу тоже повезло. Антиповъ убитъ. Ревизія отложена въ долгій ящикъ. Правленіе переизбрано. Стало быть, ссуда Оберталю обезпечена.
Козыревъ. Половинная, сударыня, доподлинно знаю. Полной — напуганы очень — не выдаютъ.
Княгиня Настя. Обернется.
Козыревъ. Сомнительно, сударыня. Подрядъ этотъ — пасть Молохова.
Княгиня Настя. Подъемный капиталъ у графа есть.
Козыревъ. На счетъ наличности, которую онъ теперь обнаружилъ, по городу довольно странные слухи ходятъ.
Княгиня Настя. У жены выцѣловалъ. Лариска не выдержала характера, расшиблась.
Козыревъ. Нѣтъ-съ, будто-бы казенныя-съ.
Княгиня Настя. Что вы?!
Козыревъ. Дяденька графу, подъ рукою, залогъ возвратилъ. По семейному дѣльце обтяпали.
Княгиня Настя. Это утка, Артемій Филипповичъ. Не можетъ быть. Залоги вносятся въ Государственное Казначейство.
Козыревъ. Графъ и внесъ. А генералъ, будто-бы, выписалъ ему эквивалентъ ссудою изъ спеціальныхъ суммъ вѣдомства.
Княгиня Настя. А контроль?
Козыревъ. Кто къ Долгоспинному подступится усчитывать? Онъ у себя въ вѣдомствѣ — Чингисханъ.
Княгиня Настя. Этотъ слушокъ дорогого стоитъ, Артемій Филипповичъ. Вы разузнайте хорошенько.
Козыревъ. Слушаю-съ.
Княгиня Настя. Если дымъ не безъ огня, генерала надо будетъ давнуть.
Козыревъ. Можно и вовсе вверхъ тормашками свалить. И на меньшихъ кочкахъ великіе міра сего шею себѣ ломали.
Княгиня Настя. А какая намъ польза? Пускай себѣ сидитъ. Лишь бы нашу руку на себѣ чувствовалъ. Нѣтъ атласнѣе генераловъ этихъ, когда запасешься противъ ихняго брата хорошенькимъ petit papier. Нѣтъ, генерала мы побережемъ: пригодится. А вотъ племянничка, Артемій Филипповичъ, — нечего дѣлать, — пускайте понемножку на смарку.
Козыревъ. Слушаю-съ.
Княгиня Настя. Подрядъ необходимо обезцѣнить. Я его выучу, какъ наши подряды перебивать! Какъ его кредитъ?
Козыревъ. Кузнецкій мостъ и такъ и сякъ, а Ильинка выжидаетъ, пожимается.
Княгиня Настя. Ильинка считать умѣетъ. Надо бы, Артемій Филипповичъ, чтобы онъ къ намъ обратился…
Козыревъ. Того неминетъ-съ. Безъ Ларисы Дмитріевны ходовъ ему большихъ нѣтъ-съ.
Княгиня Настя. Такъ ужъ — Артемій Филипповичъ, — чуръ, не зѣвать! Планы мои вамъ извѣстны.
Козыревъ. Гостей отъ васъ въ контору прикажете ждать?
Княгиня Настя. Ратомскій художникъ тысячу рублей взаймы просилъ. Я обѣщала и записку къ вамъ дала. Отшейте. Передумала. У меня тутъ особые виды…
Козыревъ. Отошьемъ-съ.
Княгиня Настя. Къ профессору Груздеву Митю спосылайте. Онъ смыслитъ. Что за электромоторъ такой? Можетъ быть и дѣло.
Козыревъ. Отчетъ чугунно-литейнаго завода изволили просмотрѣть?
Княгиня Настя. Изволила. Тамъ въ транспортахъ чепуха, Артемій Филипповичъ.
Козыревъ. Можетъ ли быть-съ? Итоги вѣрны-съ. Я провѣрялъ.
Княгиня Настя. Итоги вѣрны, а въ графахъ путаница. Видите? Не сходится на 32 рубля.
Козыревъ. И глазокъ же у васъ, сударыня! Другого подобнаго не знавалъ!
Княгиня Настя. Не льстите. Зазнаюсь.
Козыревъ. Это я то льщу? Нѣтъ, сударыня, я въ вашъ коммерческій геній, извините за выраженіе, влюбленъ-съ.
Княгиня Настя. И пользуетесь взаимностью. Восемнадцать лѣтъ вмѣстѣ работаемъ, — значитъ, другъ другомъ довольны. Съ имѣніемъ Алексѣя Никитича устроили что надо?
Козыревъ. Будьте покойны. Отъ насъ не уйдетъ. На третье лицо купимъ.
Княгиня Настя. Только бы не догадался. Ужъ вы, Артемій Филипповичъ, поосторожнѣе!
Козыревъ. Развѣ я не понимаю-съ?
Княгиня Настя. Странная штука судьба, Артемій Филипповичъ!
Козыревъ. Каждому свой круговоротъ-съ.
Княгиня Настя. Робко это, любезный человѣкъ, чувствовать подлѣ себя такое, что сильнѣе тебя.
Козыревъ. Сильнѣе васъ, Анастасія Романовна, нѣтъ на свѣтѣ никого и ничего-съ!
Княгиня Настя. Есть, голубчикъ.
Козыревъ. Ужъ не знаю, что-съ?
Княгиня Настя. Все, что за деньги не продается.
Козыревъ. Такого, сударыня, немного на землѣ!
Княгиня Настя. Немного-то немного…
Козыревъ (смотритъ въ окно). Господинъ Ратомскій подъѣхали.
Княгиня Настя. Легокъ на поминѣ. Примите его.
Козыревъ (одинъ, значительно поднимаетъ указательный перстъ). Семирамида!
Ратомскій (въ дверяхъ). Можно? А! Очень кстати!
Козыревъ. Мое почтеніе-съ. Пожалуйте-съ. Ея сіятельство сейчасъ выйдутъ.
Ратомскій. А я было искалъ васъ въ конторѣ. Записочка-съ! Отъ самой-съ…
Козыревъ. Руку ея сіятельства намъ видѣть всегда пріятно-съ… (Читаетъ) Виноватъ-съ. Придется вамъ повременить. Сейчасъ никакъ невозможно.
Ратомскій. То есть-сколько же повременить? Если часъ, другой, я подожду.
Козыревъ. Нѣтъ, вы побывайте этакъ недѣльки черезъ три.
Ратомскій. Богъ съ вами, Артемій Филипповичъ! мнѣ деньги необходимы сегодня вечеромъ.
Козыревъ. Немыслимая вещь-съ.
Ратомскій. Но княгиня приказала!
Козыревъ. Мало-ли что приказываетъ княгиня! Онѣ — какъ дитя малое. Развѣ имъ извѣстно наличное состояніе кассы? У насъ срочные платежи.
Ратомскій. Такъ не выдадите?
Козыревъ. Видитъ Богъ, не могу-съ.
Ратомскій. Я буду жаловаться княгинѣ.
Козыревъ. Сколько угодно-съ. Я предъ ними чистъ.
Княгиня Настя (входитъ, одѣтая для автомобиля). А, Костенька, милый! А я только что думала, не пошлетъ-ли мнѣ судьба пріятнаго спутника. Хотите, проѣдемся въ паркъ? Это мой обычный часъ. Режимъ прежде всего, голубчикъ.
Ратомскій. Благодарю васъ… Съ удовольствіемъ… Но, княгиня…
Княгиня Настя. Что такое? Что у васъ такое?
Ратомскій. Господинъ Козыревъ… Онъ просто смѣется надъ вашими приказаніями!
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ! Что это значитъ?
Козыревъ. Свободной наличности нѣтъ, ваше сіятельство. Совсѣмъ не имѣли полученій на этой недѣлѣ.
Княгиня Настя. Прелестно! А я то воображаю, что у меня денегъ куры не клюютъ! Слышите, Костенька?
Ратомскій. Слышу!
Княгиня Настя. Но, Артемій Филипповичъ, я надѣюсь, что, по крайней мѣрѣ, на жизнь то, на текущіе расходы у меня довольно денегъ?
Козыревъ. Личныя суммы вашего сіятельства неприкосновенны.
Княгиня Настя. Такъ и дайте Константину Владимировичу изъ моихъ личныхъ суммъ.
Козыревъ. Не могу, ваше сіятельство. Вамъ самимъ потребуются деньги. Откуда я вамъ тогда ихъ возьму?
Княгиня Настя. Я приказываю!
Козыревъ. У насъ каждая копейка на счету и въ дѣлѣ. Не могу-съ.
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ, я разсержусь серьезно!
Козыревъ. Не могу-съ. Я счета перепутаю.
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ, я въ послѣдній разъ говорю!
Козыревъ. Не могу-съ. Лучше извольте меня уволить.
Княгиня Настя. Видѣть васъ не хочу! Уйдите!
Козыревъ. Извините-съ.
Княгиня Настя. Совсѣмъ разстроилъ меня… противный мужикъ!
Ратомскій. Я, на вашемъ мѣстѣ, давно прогналъ бы этого Филипповича.
Княгиня Настя. Ай, нѣтъ! Что вы говорите! Онъ грубъ и скупъ, но преданъ мнѣ, какъ абиссинскій рабъ… Голубчикъ! Милый! Простите меня глупую! Подвела я васъ? Очень деньги нужны? а?
Ратомскій. Долгъ чести… На черную доску попаду.
Княгиня Настя. Слушайте. Мы Филипповича обойдемъ. Вы Опричникова знаете?
Ратомскій. Ростовщика? Слыхалъ. Вамъ то откуда его знать?
Княгиня Настя. А вы думаете — подобныя сцены съ Артеміемъ Филипповичемъ рѣдко у меня происходятъ? Легко ихъ выносить?
Ратомскій. Да — кто же, наконецъ, у кого служитъ — вы у Козырева или Козыревъ у васъ?
Княгиня Настя. Если касса слаба, онъ бываетъ такъ непріятенъ, что иногда я предпочитаю, чѣмъ обращаться къ нему — ужъ лучше перехватить тайкомъ тысченку-другую, до первыхъ денегъ, у Опричникова.
Ратомскій. Вы прямо-таки въ ежовыхъ рукавицахъ живете!
Княгиня Настя. Хотите быть моимъ братомъ по несчастію? Я вамъ устрою.
Ратомскій. Онъ потребуетъ обезпеченія.
Княгиня Настя (смотритъ на пустоватую стѣну). М-м-м… А новая картина ваша, которую я видѣла у васъ въ мастерской?
Ратомскій. Снѣгурочка? Что вы, Анастасія Романовна? Она должна быть на Передвижной!
Княгиня Настя. До Передвижной обернемся. Лишь-бы Опричниковъ не заупрямился принять.
Ратомскій. Помилуйте, вдесятеро стоитъ!
Княгиня Настя. Ахъ, милый другъ, эти господа смыслятъ въ искусствѣ столько же, сколько нѣкоторые звѣри въ апельсинахъ. Да я съ вами Машу пошлю. Она уломаетъ. Согласны?
Ратомскій. За неимѣніемъ лучшаго.
Княгиня Настя (звонитъ). Маша моя — министръ! (Входящей Марьѣ Григорьевнѣ) Поѣдешь сейчасъ съ Константиномъ Владимировичемъ.
Марья Григорьевна. Очень пріятно. Бонжуръ, мосье!
Княгиня Настя. Свезешь его къ Кузьмѣ Демьяновичу… Ну… и — поумнѣе!
Марья Григорьевна. Дураковъ мы дома оставимъ. А лихачъ у васъ хорошій?
Ратомскій. Призовой.
Марья Григорьевна. То-то, я люблю, чтобы шибко! (Княгинѣ Настѣ) Автомобиль вашъ замерзъ, ажъ заиндевѣлъ.
Княгиня Настя. Но проценты онъ деретъ, милый Костя! но — проценты!
Ратомскій. Москвича процентомъ не испугаешь.
Княгиня Настя. Но Боже васъ сохрани, Костенька, если вы — когда нибудь-кому нибудь! Ни-ни-ни! Особенно Артемію Филипповичу! Онъ меня съѣстъ!
Ратомскій. Будьте спокойны. Оставить это животное съ носомъ — мнѣ особенно пріятно.
Княгиня Настя. Ха-ха-ха! Право, даже романтично! Какой то кредитный адюльтеръ! Точно я съ вами измѣняю собственной кассѣ и ставлю бѣдному Козыреву вотъ этакіе рога… Идемъ. Маша ждетъ васъ въ вестибюлѣ.
1) Значительно моложе сестры. Была-бы совсѣмъ русская красавица, если-бы не сонное выраженіе лица. Движенія вялыя, лѣнивыя. Одежды ее сѣрыя, мягкія. Ходитъ медленно, даже какъ будто слегка волочитъ ноги.
Алябьевъ. Шахматы — здѣсь. Или вы не любите въ этомъ святилищѣ?
Таня. Все равно.
Алябьевъ. Бѣлые или черные?
Таня. Все равно.
Алябьевъ. Вы сѣли противъ свѣта. Вамъ неудобно.
Таня. Все равно.
Алябьевъ. Вашъ ходъ.
Таня. Пошла.
Алябьевъ. Странный дебютъ.
Таня (зѣваетъ). Все равно.
Алябьевъ. Не выспались?
Таня. Да, уже лѣтъ десять… Шахъ королю.
Алябьевъ. Вы жертвуете турою?
Таня. Все равно… Впрочемъ…
Алябьевъ. Теперь конъ въ опасности. Таня, вы спите на яву!
Таня. По обыкновенію. Тоже уже лѣтъ десять.
Алябьевъ. Отчего вы замужъ не идете? Авось, мужъ разбудитъ?
Таня. Скорѣе самъ заснетъ. Шахъ королю.
Алябьевъ. Вамъ — матъ черезъ два хода.
Таня. Сдаюсь. Что за охота вамъ играть со мною?
Алябьевъ. Мнѣ нравится хаосъ вашихъ атакъ. Вы еще ни одной партіи не начали казеннымъ дебютомъ.
Таня. Остатокъ стараго любопытства. Такъ я когда то жизнь пробовала. Но она — вродѣ васъ. Съ какого дебюта ни начни, — амъ коня, амъ туру, шахъ королевѣ, шахъ королю и матъ черезъ два хода.
Алябьевъ. Въ этомъ отношеніи мы — пара.
Таня. Нѣтъ.
Алябьевъ. Наши двѣ скуки такъ хорошо спѣлись въ дуэтѣ зѣвковъ, намъ обоимъ такъ прочно и безнадежно — «все равно»…
Таня. Нѣтъ, нѣтъ. Я безумно старше васъ, Алеша.
Алябьевъ. Вы думаете?
Таня. Вамъ не кажется иногда, что вы живете на свѣтѣ, по крайней мѣрѣ, тысячу лѣтъ?
Алябьевъ. Нѣтъ. Мнѣ кажется, что мои сорокъ три года были однимъ мгновеніемъ, но мгновеніе это было пусто, праздно и напрасно.
Таня. Вотъ видите. А я забыла, сколько мнѣ лѣтъ. Какъ будто я всегда жила, всегда спала, всегда была вся — усталость. Какъ странно, Алеша, что можно однажды — устать на всю жизнь. Когда я вспоминаю о смерти, то думаю: вотъ-то высплюсь!
Алябьевъ. Вы переживете меня. И на много.
Таня. Очень можетъ быть. Въ васъ еще есть пестрота, безпокойство. Вы много третесь объ острые углы. Это сокращаетъ жизнь. Кто хочетъ жить, пусть погаситъ въ себѣ энергію и спитъ. Энергія — движеніе навстрѣчу смерти. Вы никогда не пробовали убить себя?
Алябьевъ. Нѣтъ, но однажды принялъ американскую дуэль.
Таня. Было страшно?
Алябьевъ. Я вынулъ счастливый жребій. Противникъ мой струсилъ. Я его простилъ.
Таня. Для такихъ игрушекъ надо чувствовать въ себѣ избытокъ нервной силы. Я… тогда… вы знаете… отравилась… Знаете ли, что теперь осталось у меня въ памяти отъ всего этого приключенія? Что очень болѣлъ животъ. Счастливцы вы, мужчины!
Алябьевъ. Что деремся на дуэляхъ?
Таня. Нѣтъ, что вы не рожаете.
Алябьевъ. Афоризмы въ этомъ родѣ я слышу отъ васъ уже не въ первый разъ.
Таня. Мужчина не въ состояніи понять глубину усталости. Истинную усталость узнаемъ только мы, женщины, когда изъ своей жизни выдѣляемъ новую жизнь. И достаточно однихъ несчастныхъ полудѣтскихъ родовъ…
Алябьевъ. Напрасныя воспоминанія тоже сокращаютъ жизнь, Таня.
Таня. Вы ошибаетесь. У меня нѣтъ воспоминаній. Говорю же вамъ: я живу. тысячу лѣтъ. Тамъ — гдѣ то на границѣ мрака вѣковъ — брезжитъ миѳъ. Кто то говорилъ о любви. Кто то ласкалъ. Отъ кого то былъ ребенокъ. Кто то бросилъ… Вы знаете, Алеша, я видѣла «его» въ прошломъ году на сценѣ въ миланскомъ La Scala? Онъ пѣлъ Roi de Lahore.
Алябьевъ. Да. Настя мнѣ разсказывала, что страшно волновалась за васъ.
Таня. А я — нисколько. Я чувствовала его — за тысячу лѣтъ. Солидная хронологическая подушка противъ нравственныхъ толчковъ! Чужое, чужое, чужое! Все равно, все равно, все равно! Угасшее сновидѣніе, выцвѣтшій миѳъ.
Алябьевъ. Ни съ кѣмъ я не люблю — такъ — вмѣстѣ молчать, какъ съ вами. Вы хорошо молчите, Таня.
Таня. Какъ всѣ развалины и кладбища.
Алябьевъ. Вы никогда потомъ не были влюблены?
Таня. Нѣтъ. Мое усталое тѣло отталкиваетъ страсть.
Алябьевъ. Въ васъ живетъ великій испугъ.
Таня. Да. Любовь представляется мнѣ медленнымъ самоубійствомъ.
Княгиня Настя (входитъ, веселая, румяная, съ воздуха; темный домашній туалетъ). Какъ всегда, вдвоемъ — и немножко философіи?
Алябьевъ. Философіи сна.
Княгиня Настя (беретъ Таню за руки). Расшевелись ты хотъ немного!
Таня. Зачѣмъ? Мнѣ хорошо.
Княгиня Настя. Мнѣ досадно, что тебя въ обществѣ считаютъ дурою.
Таня. Ты вѣдь знаешь, что я не дура?
Княгиня Настя. Надѣюсь.
Таня. И я знаю. А что думаютъ другіе, мнѣ все равно.
Княгиня Настя. Ума не приложу, Танька, что съ тобою дѣлать. Юродивая ты. Замужъ, что ли, выдать? Скажи, кто тебѣ нравится: мигомъ высватаю!
Таня. Э! всѣ равны.
Княгиня Настя. Бѣлуга ты, Татьяна! Рыба! И въ кого ты задалась такая рыба?
Таня. Не могу же я пламенѣть въ пространство къ какому то неизвѣстному!
Княгиня Настя. А тебя, Алексѣй, я, кажется, скоро де въ шутку начну ревновать къ Танѣ. Ты! разлучница! смотри у меня!
Таня. Не тормоши.
Княгиня Настя. Да, вѣдь — любя!… Куда же ты?
Таня. Ты сегодня слишкомъ живая для меня. Утомляешь.
Алябьевъ. А ты, Настя, начинаешь частенько спрягать глаголъ этотъ.
Княгиня Настя. Какой глаголъ, Алеша?
Алябьевъ. Ревную, ревновала, буду ревновать.
Княгиня Настя. Только не къ Татьянѣ — нѣтъ! Ужъ очень вы оба мнѣ дороги. Не можетъ быть того, чтобы вы себя отняли у меня. Не можетъ быть, чтобы отъ васъ двоихъ пришло по жизнь мою смертное горе.
Алябьевъ. Ой, какой серьезный тонъ, Настя!
Княгиня Настя. Ахъ, Алеша, Алеша! Мучительно любить первою любовью въ тридцать шесть лѣтъ!… Не возражай… Не спорь… Не улыбайся!…
Алябьевъ. Я не улыбаюсь.
Княгиня Настя. Что я была развратная — и безъ улыбокъ знаю. Не обижай!
Алябьевъ. Настя!
Княгиня Настя. Московскою Мессалиною звали… правда! все было! все правда! Но ты, Алексѣй, ты мнѣ отмщеніе за всю жизнь мою. Только съ тобою узнала я, что за мука — жить съ человѣкомъ, котораго любишь больше, чѣмъ онъ тебя. Я вся — въ тебѣ. А ты меня любишь… сказать — какъ?
Алябьевъ. Интересно!
Княгиня Настя. Изъ деликатности.
Алябьевъ. Странный видъ любви!
Княгиня Настя. Сошелся ты со мной случайно, ради веселой интрижки, безъ любви, нисколько не ожидая, что возникнутъ серьезныя отношенія.
Алябьевъ. Но вѣдь и ты…
Княгиня Настя. И я, повѣсившись тебѣ на шею, не думала, что прилипну такъ прочно, что насталъ конецъ моей женской волюшкѣ. Ну, а какъ дѣло то пошло въ серьезъ, да обезумѣла я отъ тебя, да насильно въѣхала въ сердце твое, точно въ свободную квартиру безъ мебели…
Алябьевъ. Ахъ, Настя, Настя!
Княгиня Настя. Ты, какъ джентльменъ, покорился своей участи, и, вотъ, рыцарствуешь, исполняешь обязанности къ «дамѣ сердца»… сколько надо, чтобы не обидѣть, — аккуратъ!
Алябьевъ. Ахъ, Настя, Настя!
Княгиня Настя. Что, «Настя»? Больше то сказать, видно, нечего?
Алябьевъ. Жаль, все-таки, что ты считаешь меня какимъ то притворщикомъ.
Княгиня Настя. Не притворщикомъ…. зачѣмъ?… Ты не притворяешься, что любишь, да любишь то не по сердцу, а… ну, какъ это тебѣ объяснить? — потому что теперь уже не корректно, что ли, тебѣ не любить меня. Но, въ сущности, я тебѣ — все равно! Ты даже самъ не знаешь, до какой степени все равно!
Алябьевъ. Вотъ — развѣ, что самъ не знаю. А что съ ревностью ты справляешься, это хорошо. Ненавижу ревность. Чувство дикарей и мѣщанъ.
Княгиня Настя. Моя ревность не дикая.
Алябьевъ. Такъ думаетъ о своей ревности каждая женщина.
Княгиня Настя. Ты не первый мой любовникъ. Но тебѣ первому отдала я не только свое тѣло, но и сердце, душу, голову. Я тебя не тѣломъ и не къ тѣламъ ревную.
Алябьевъ. Какая ты сегодня… торжественная!
Княгиня Настя. Волочись, влюбляйся, бери себѣ наложницъ, хоть женись, если тебѣ надо будетъ по дѣламъ твоимъ. Но — я мысли не допускаю, чтобы кто нибудь стоялъ между твоею и моею душею, чтобы у тебя была дружба ближе моей, чье либо участіе къ тебѣ — нѣжнѣе… Вотъ моя ревность, Алеша!
Алябьевъ. Этого и нѣтъ, мой другъ.
Княгиня Настя. Ты не позволяешь мнѣ поправить твои дѣла. Какъ это мнѣ обидно и грустно, ты знаешь…
Алябьевъ. Настя, Настя! Старая пѣсня!
Княгиня Настя. Но, еслибы ты обратился за помощью, мимо меня, къ другому человѣку… къ другой женщинѣ… если бы ты отнялъ у меня радость создать твое благополучіе, отказалъ мнѣ въ довѣріи, отдался бы въ чужія руки… Вотъ это — моя ревность, Алексѣй! Это былъ бы для меня — ударъ смертельный!…
Алябьевъ. Этотъ господинъ ждетъ у меня, наверху?
Слуга. Такъ точно-съ.
Алябьевъ. Сейчасъ иду.
Княгиня Настя. Кто такой?
Алябьевъ. Старый товарищъ. Лаврентьевъ.
Княгиня Настя. А! Можешь привести его сюда. Онъ интересный… А ко мнѣ — Оберталь и Бурминъ. Визитъ дѣловой и многообѣщающій. Просите.
Княгиня Настя (смотритъ въ зеркало). Красна, какъ макъ, глаза, какъ у пьяной. Надо привести себя въ порядокъ. Дай мнѣ руку, Алеша, проводи меня. Голова кружится. Проклятый темпераментъ! Нельзя мнѣ волноваться, нельзя!
Алябьевъ. Да и нѣтъ причинъ. Много шума изъ пустяковъ.
Княгиня Настя. Нѣтъ, не изъ за пустяковъ.
Бурминъ. Надѣетесь на успѣхъ?
Оберталь. Чортъ же знаетъ ее, сфинкса замоскворѣцкаго?
Бурминъ. Я, ваше сіятельство, въ качествѣ стараго воробья, полагаю такъ, что поступлю наилучше, если, по изложеніи обстоятельствъ дѣла, упорхну и оставлю васъ наединѣ. Ибо уповаю не столько на доводы разсудка, сколько на старый вашъ амуръ.
Оберталь. Никогда въ жизни не былъ въ такомъ подломъ положеніи. Словно торговать собою пріѣхалъ.
Бурминъ. Бейте на амуръ, ваше сіятельство! Какова ни будь кремень баба, но амуръ у нихъ — линія наименьшаго сопротивленія. Бейте на амуръ!
Оберталь. Попаду въ настроеніе — ну, и спасенъ. А, можетъ быть, и слушать не захочетъ. Отсталъ отъ нея… давно не видимся… Говорятъ, перемѣнилась, остепенилась, влюблена, вѣрна… Только и свѣта въ окнѣ, что Алябьевъ.
Бурминъ. Вотъ еще оселъ-то со своею добродѣтелью!
Оберталь. Но — какъ все это мерзко! Какъ гнусно все, что мы сейчасъ дѣлаемъ и говоримъ! О, проклятая Лариска! Въ какое положеніе ставитъ!… Ну, — дай мнѣ только выбраться изъ лужи, — я съ тобою расплачусь!
Марья Григорьевна (входитъ). Ахъ! Кого вижу, того ненавижу! Ваше сіятельство!
Оберталь (подаетъ руку). Какъ поживаете, Маша?
Марья Григорьевна. Кому Маша, а кому Марья Григорьевна.
Оберталь. Строгости пошли?
Марья Григорьевна. Измѣнчивость временъ!
Оберталь. И красивая же стала!
Марья Григорьевна. Отъ васъ ли слышу?
Оберталь. Чертовски хорошѣете!
Марья Григорьевна. За то и любятъ, что хороша.
Оберталь. А много любятъ?
Марья Григорьевна. Съ меня довольно.
Оберталь. Возьмите еще одного: меня.
Марья Григорьевна. Вы — что сегодня? Для самой практикуетесь? Напрасны ваши мечтанія. Этотъ номеръ не пройдетъ.
Оберталь. А вы, Марья Григорьевна, похлопочите. Марья Григорьевна. Какой мнѣ профитъ!
Оберталь. Во первыхъ, я — авансомъ — цѣлую вашу милую ручку.
Марья Григорьевна. Это еще немного.
Оберталь. А, во вторыхъ, кладу въ эту милую ручку красивый-красивый портретикъ императрицы Екатерины Второй.
Марья Григорьевна. На большую сумму, значитъ, замахиваетесь? Ну-ну, посмотримъ, — увидимъ, а увидимъ — такъ и поглядимъ. Ступайте къ ней. Велѣла звать въ голубую гостинную.
Оберталь (Бурмину). Вы не изумляйтесь. Мы съ Марьей Григорьевной старые пріятели. Человѣкъ, знаете, нужный.
Бурминъ. Кому вы говорите? Эка невидаль, двѣсти тысячъ занимая, у горничной руку поцѣловать! Нѣтъ-съ, вотъ я одну концессію выхлопатывалъ, такъ пришлось мнѣ съ деньщикомъ генерала Топтыгина цѣлую ночь напролетъ въ носки играть. Такъ нащелкалъ, подлецъ, — съ недѣлю потомъ въ люди показаться нельзя было… примочки клалъ…
Алябьевъ. А ты, Лаврикъ, посѣдѣлъ.
Лаврентьевъ. Думаешь, ты помолодѣлъ? Нѣтъ, братъ. Идемъ не въ гору, а подъ гору.
Алябьевъ. Кто же ты теперь? Какъ величать тебя прикажешь? Пророкъ? Жрецъ? Генералиссимусъ? Халифъ? Махди?
Лаврентьевъ. Главнокомандующій арміей его величества Мбузу Седьмого. Очень черное величество, милый мой. Однако, штаны носитъ. Даже по буднямъ.
Алябьевъ. Сказка ты. Живая сказка изъ тысячи и одной ночи.
Лаврентьевъ. Жизнь, братъ, тогда только и жизнь, когда она сказка. Кто не умѣлъ наполнить жизнь свою сказкою, тотъ не жилъ.
Алябьевъ. Ты доволенъ собою?
Лаврентьевъ. Да. Я живу. А ты?
Алябьевъ. Нѣтъ. У меня нѣтъ сказки.
Лаврентьевъ Значитъ, ты измѣнилъ себѣ. Ты былъ рожденъ для большой и пестрой сказки.
Алябьевъ. Многіе считаютъ меня такимъ еще и теперь. Но это неправда. Моя сказка размѣнялась въ анекдоты.
Лаврентьевъ. Это обычная судьба тѣхъ, кто не вѣритъ въ свое призваніе и не смѣетъ быть самимъ собою.
Алябьевъ. Изъ Пееръ Гинта, Лаврентьевъ!
Лаврентьевъ. Что такое Пееръ Гинтъ?
Алябьевъ. Ты не знаешь Ибсена?
Лаврентьевъ. Нѣтъ. Писатель?
Алябьевъ. И большой.
Лаврентьевъ. Я никогда ничего не читаю. Уже лѣтъ двадцать. Некогда. Я воинъ. Я мужчина. Я живу.
Алябьевъ. И я былъ воиномъ.
Лаврентьевъ. Нѣтъ.
Алябьевъ. Даже Георгія и золотое оружіе вывезъ изъ Манчжуріи. И, право, безъ протекціи, за дѣло.
Лаврентьевъ. О, что ты храбрый человѣкъ и былъ хорошимъ офицеромъ, въ томъ я не сомнѣваюсь. Но воиномъ ты еще не былъ. Не могъ, негдѣ было. Европа позабыла, что такое воинъ.
Алябьевъ. Ты предпочитаешь центральную Африку?
Лаврентьевъ. Ваши войны издалека — сантиментальное звѣрство! Я люблю, чтобы дрались люди, а не машины. Притомъ, я ненавижу маскарады убійства. Когда смерть — голый скелетъ съ косою, я смѣюсь ей въ лицо. Но, переряженная въ костюмъ сестры милосердія, она мнѣ страшна и противна. Да, у насъ лучше. Наше звѣрство ходитъ безъ вуаля. Смерть у насъ безстыжа и откровенна.
Алябьевъ. Ты намѣренъ долго пробыть въ Москвѣ?
Лаврентьевъ. Это зависитъ отъ тебя.
Алябьевъ. Да? Не ожидалъ.
Лаврентьевъ. Я здѣсь для тебя, Алексѣй.
Алябьевъ. Странно.
Лаврентьевъ. Я хочу вернуть тебя къ твоему призванію. Хочу, чтобы ты сталъ тѣмъ, кто ты на самомъ дѣлѣ.
Алябьевъ. То есть?
Лаврентьевъ. Авантюристомъ.
Алябьевъ. Однако!
Лаврентьевъ. Да. Ты природный авантюристъ.
Алябьевъ. Когда-то мнѣ казалось, что да. Но — какъ давно это было!
Лаврентьевъ. Да ты и не можешь не быть авантюристомъ. Физіологическаго права не имѣешь.
Алябьевъ. Новая теорія?
Лаврентьевъ. Нѣтъ, старое наблюденіе. Ты — послѣдній въ пятисотлѣтнемъ дворянскомъ родѣ.
Алябьевъ. Въ угрюмомъ, замкнутомъ, истрепанномъ, обнищаломъ родѣ!
Лаврентьевъ. Есть три способа ликвидаціи старыхъ фамилій. Идіотъ. Монахъ. Авантюристъ.
Алябьевъ. Келья въ сумасшедшемъ домѣ, медленное самоубійство монастыря…
Лаврентьевъ. И — ярость вызова всему, что не ты! «Погибни, душа моя, съ филистимлянами!»
Алябьевъ. Ты умѣешь красиво убѣждать.
Лаврентьевъ. Ты авантюристъ, какъ я. Больше меня. Но я посмѣлъ быть авантюристомъ, а ты — нѣтъ. Ты боишься себя, стыдишься быть самимъ собою. Ты запуганъ условными лжами.
Алябьевъ. Вотъ какъ?
Лаврентьевъ. Ты заглушилъ въ себѣ грезу авантюры. И сказка жизни, скучая, отвернулась отъ тебя, а на ея мѣстѣ заплясали анекдоты.
Алябьевъ. Зачѣмъ ты говоришь мнѣ все это?
Лаврентьевъ. Зову тебя — туда, со мною!
Алябьевъ. Зачѣмъ?
Лаврентьевъ. Почемъ я знаю? Можетъ быть, чтобы сдѣлаться милліардеромъ, королемъ, полубогомъ; можетъ быть, чтобы умереть отъ болотной лихорадки; можетъ быть, чтобы быть посаженнымъ на колъ.
Алябьевъ. Это фразы.
Лаврентьевъ. Сказки всегда сплетаются изъ фразъ.
Алябьевъ. Укажи мнѣ прямую цѣль.
Лаврентьевъ. Ты умѣешь молчать?
Алябьевъ. Надѣюсь.
Лаврентьевъ. Нашъ сосѣдъ, могучее колоніальное государство, втягиваетъ насъ въ войну. Или оно, или мы: двоимъ нѣтъ мѣста на черномъ материкѣ.
Алябьевъ. Ага! начинаю понимать.
Лаврентьевъ. Мы готовимся къ борьбѣ на быть или не быть. Намъ необходимы европейскіе инструкторы. О, какъ я счастливъ, что ты догадался выйти въ отставку!
Алябьевъ. Ты расчитываешь на меня?
Лаврентьевъ. Во Франціи, Англіи, Польшѣ, на Кавказѣ, я завербовалъ уже дюжины двѣ лихихъ кондотьеровъ. Но ты, Алексѣй, — для меня — самый желанный.
Алябьевъ. Что можешь ты предложить мнѣ?
Лаврентьевъ. Матеріально?
Алябьевъ. Если я, по твоему, авантюристъ, то это лишній вопросъ. Авантюристъ беретъ не то, что ему даютъ, но то, что онъ умѣетъ взять — и хочетъ.
Лаврентьевъ. Браво! Изъ тебя будетъ прокъ. Поѣдемъ. Обрати мнѣ десятокъ тысячъ чернокожихъ въ солдатъ, а я посвящу тебя въ воины. Обѣщаю тебѣ войну безъ женевской конвенціи, безъ бѣлаго флага, безъ краснаго креста, безъ плѣнныхъ и раненыхъ.
Алябьевъ. Что же вы ихъ — ѣдите, что ли?
Лаврентьевъ. Нѣтъ, этотъ обычай вывелся еще при дѣдѣ моего чернаго Мбузу.
Алябьевъ. Сколько времени можешь ты ожидать моего отвѣта?
Лаврентьевъ. О чемъ раздумывать? Ударимъ по рукамъ. Хочешь ты быть богатъ? Мы пробьемся къ таинственнымъ, нетронутымъ золотымъ розсыпямъ въ Лунныхъ горахъ. Для этого нужно вырѣзать всего лишь два или три дикихъ народца. Хочешь женщинъ? Ихъ будутъ у тебя табуны — какихъ угодно: бѣлыхъ, черныхъ, кофейныхъ. Если ты честолюбивъ, — повѣрь: только мы, конквистадоры, обладаемъ истиннымъ вдохновеніемъ и безумствомъ власти…
Алябьевъ. Ничего этого мнѣ не надо. Но очень можетъ быть, что я приму твое предложеніе и пойду за тобою…
Лаврентьевъ. Когда?
Алябьевъ. Когда почувствую необходимость умереть.
Лаврентьевъ. Ба! Такъ ты вотъ на какой границѣ? Глупо, братъ.
Алябьевъ (молчитъ).
Лаврентьевъ. Въ такомъ случаѣ, ты мнѣ не годишься. Мнѣ нужны люди, охочіе убивать, а не умирать. И зачѣмъ съ такимъ настроеніемъ ѣхать въ Африку? Развѣ у тебя нѣтъ револьвера?
Алябьевъ. Самоубійство стало мѣщанствомъ. А, можетъ быть, я просто трусъ.
Лаврентьевъ. Нѣтъ, ты не трусъ. Это хорошій инстинктъ держитъ тебя. Брось. Поживемъ. Умирать рано. Просто — золотая клѣтка тебя давитъ. Соколу на волю пора.
Алябьевъ. Я никогда не былъ въ неволѣ ни у кого, кромѣ самого себя.
Лаврентьевъ. А съ хозяйкою дома сего — ты въ какихъ отошеніяхъ?
Алябьевъ. Кажется, это ясно.
Лаврентьевъ. Нѣтъ. Ясно, что ты ея любовникъ. Но — какой?
Алябьевъ. Не понимаю.
Лаврентьевъ. Грабишь или любишь?
Алябьевъ. Ахъ, вотъ что… За подобные вопросы, кажется, иногда на дуэляхъ дерутся?
Лаврентьевъ. Да, между дураками — говорятъ — и такое бываетъ. Я къ этой породѣ принадлежать претензіи не имѣю.
Алябьевъ. Ни я.
Лаврентьевъ. Итакъ?
Алябьевъ. Ты человѣкъ опытный, — рѣши самъ!
Лаврентьевъ (смотритъ на него долго и пристально). Ни грабишь ты, ни любишь!
Алябьевъ. Знаешь людей.
Лаврентьевъ. Тогда — зачѣмъ живешь?
Алябьевъ. Жаль.
Лаврентьевъ. Разочаровалъ ты меня! Нецѣльный тотъ человѣкъ, кто женщину жалѣетъ?
Алябьевъ. А ты съ нищаго когда-нибудь рубашку снималъ?
Лаврентьевъ. Не приходилось, но если бы понадобилось…
Алябьевъ. Ну, такъ вотъ — каждый разъ, что я хочу отойти отъ Насти, я чувствую, что снимаю рубашку съ нищей.
Лаврентьевъ. Жалѣешь свою бабу, жалѣешь!
Алябьевъ. Да. Живой, пожалуй, не отойду.
Лаврентьевъ. Нехорошо. Ужъ, если такъ, лучше любилъ бы.
Алябьевъ. Не умѣю я любить. Не могу. Нѣтъ во мнѣ любви ни къ чему. Вынута способность любви изъ души моей.
Лаврентьевъ. И себя не любишь?
Алябьевъ. Я къ себѣ… не привыкъ!
Лаврентьевъ. Это, впрочемъ, не худо. Кто къ себѣ привыкъ, тому умирать страшно.
Алябьевъ. Нѣтъ, смерти я не боюсь.
Лаврентьевъ. Значитъ, ждать приказываешь?
Алябьевъ. Если можешь.
Лаврентьевъ. Хорошо. Дѣла мои въ Европѣ еще далеко не кончены. Мы увидимся черезъ мѣсяцъ. Но тогда…
Алябьевъ. Я — или твой, или — прощай!
Лаврентьевъ. Кто здѣсь споритъ за тебя со мною? Я чувствую въ твоемъ колебаніи — не твой, чужой, внѣшній споръ.
Алябьевъ. Нѣтъ. Я никому не нуженъ, кромѣ Насти. А между нею и смертью мой выборъ сдѣланъ.
Лаврентьевъ. Кто самому себѣ не нуженъ, тотъ никому не нуженъ. И жить, и умирать — человѣкъ долженъ для самого себя.
Алябьевъ. Вотъ въ этомъ-то я еще и не увѣренъ. Должно быть, я не совсѣмъ еще авантюристъ.
Лаврентьевъ. Эй, покончимъ сейчасъ?
Алябьевъ. Нѣтъ. Жизнь прожита, и расчетъ съ нею сдѣланъ. Итогъ невеселый. Сказки не было. Анекдоты и капризъ. Но смертью своею я еще дорожу, Лаврентьевъ. Ты правъ: въ смерти можно найти свою сказку. Смерть — капиталъ!
Лаврентьевъ. Э! мы старые товарищи! Не скупись! Подѣлись!
Алябьевъ. Если смерть моя не пригодится кому нибудь лучше насъ съ тобою, бери, она твоя.
Лаврентьевъ. Не слишкомъ это лестно, милѣйшій!
Алябьевъ. Мы говоримъ не для обмѣна комплиментовъ.
Лаврентьевъ. О, я не обижаюсь! Условный даръ, все-таки, даръ. Принимаю и благодарю. Лишь одно замѣчаніе.
Алябьевъ. Говори.
Лаврентьевъ. Знаешь ли ты судьбу капиталовъ, которые ищутъ помѣщенія тамъ, гдѣ ихъ не спрашиваютъ?
Алябьевъ. Крахъ?
Лаврентьевъ. Да. И притомъ — безъ малѣйшей благодарности.
Алябьевъ. Княгиня желала тебя видѣть.
Лаврентьевъ. Извинись за меня. Тороплюсь на конференцію. Буду внушать именитому купечеству, что Центральная Африка — ближайшій и выгоднѣйшій рынокъ для московскихъ миткалей. Деньги нужны, Алеша! Люди и деньги!
Алябьевъ. А что нужнѣе?
Лаврентьевъ. Люди. Денегъ — въ крайности, при нѣкоторомъ искусствѣ и энергіи, можно отхлопать потребное количество на печатномъ станкѣ. Даже звонкая монета недурно выливается изъ обыкновенной оловянной ложки. Но человѣка не отпечатаешь, нѣтъ!… Фу! Если бы ты видѣлъ, какую фитюльку выбрали на мѣсто покойнаго Антипова!
Митя Климовъ (входить, здоровается).
Алябьевъ (указываетъ на него Лаврентьеву). Вотъ — молодой человѣкъ, который, вѣроятно, послѣдній въ этомъ мірѣ видѣлъ Антипова живымъ.
Лаврентьевъ (Митѣ). Васъ, я думаю, интервьюеры теперь прямо штурмомъ берутъ? А судебный слѣдователь вызывалъ?
Митя. Нѣтъ. Зачѣмъ?
Алябьевъ. Какой онъ свидѣтель? Домъ Антипова — верстахъ въ трехъ отъ насъ, черезъ весь городъ. Убійцы встрѣтили его на подъѣздѣ…
Лаврентьевъ. Или догнали у подъѣзда…. (Смотритъ на часы). Итакъ — черезъ мѣсяцъ? Прощай.
Алябьевъ. Прощай. Черезъ мѣсяцъ.
Алябьевъ. А ваше мнѣніе, Митя, — какъ: встрѣтили или догнали?
Митя. Я не думалъ объ этомъ, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Да? А мнѣ казалось, вы интересовались Антиповымъ? Даже, — помните — тогда ночью? Прибѣжали такъ…
Митя. Я былъ дежурнымъ по телефону, Алексѣй Никитичъ. Развѣ вы меня видѣли?
Алябьевъ. Да, хотя вы только мелькнули мнѣ.
Митя. Я никакъ не ожидалъ, что у телефона сама княгиня.
Алябьевъ. То-то вы скрылись.
Митя. Виноватъ, Алексѣй Никитичъ. Я съ докладомъ къ княгинѣ.
Алябьевъ. Она, кажется, занята съ Оберталемъ.
Митя. Могу послѣ зайти.
Княгиня Настя (входитъ съ Оберталемъ). Ну, какъ я дамъ вамъ денегъ, графъ? Лариса и безъ того меня ненавидитъ.
Оберталь. Полно вамъ! Хорошенькой женщинѣ нѣтъ ничего пріятнѣе, чѣмъ — когда ее ненавидитъ другая хорошенькая женщина.
Княгиня Настя (ложится на кушетку). Да вѣдь это — если по ревности, графъ. А тутъ — фи! — аферы, деньги.
Оберталь. А вы воображаете, что она не ревнуетъ меня къ вамъ?
Княгиня Настя (хохочетъ). И сильно?
Оберталь (садится на кушетку у ногъ княгини Насти). Если бы вы знали, сколько сцень я выношу изъ-за васъ.
Княгиня Настя. Ахъ, бѣдный!
Оберталь. Она убѣждена, что я вашъ любовникъ.
Княгиня Настя (потянулась на кушеткѣ). Такъ, значитъ, — ничего съ вами не подѣлаешь, — надо дать вамъ денегъ, графъ?
Оберталь (беретъ ее за руку). Дайте, Настенька!
Княгиня Настя. А съ какой стати, Женичка?…
Оберталь. На милость образца нѣтъ.
Княгиня Настя. Ужъ развѣ въ память прошлой дружбы? а?
Оберталь. Хоть въ память прошлой дружбы!
Княгиня Настя. Хорошо, будь по вашему.
Оберталь. Настенька!!!
Княгиня Настя. Ну-ну-ну! Не шалить!…нельзя!… Будьте паинька и пойдите къ телефону… Да не къ тому, дурной!… Это — городской. Къ маленькому, который въ контору. Ну, и говорите: Артемій Филипповичъ…
Оберталь. Артемій Филипповичъ…
Княгиня Настя. Анастасія Романовна проситъ васъ немедленно…
Оберталь. Анастасія Романовна проситъ васъ немедленно…
Княгиня Настя. Пожаловать наверхъ и…
Оберталь. Пожаловать наверхъ и…
Княгиня Настя. И…
Оберталь. И…
Княгиня Настя. И побесѣдовать съ графомъ Оберталемъ. (Быстро и рѣзво соскочила съ кушетки).
Оберталь (смущенный). Да-а-а… Такъ, значитъ, все-таки, мы безъ Артемія Филипповича не обойдемся?
Княгиня Настя. Какъ же иначе, графъ? Вы же знаете порядокъ..
Оберталь (совсѣмъ несчастный). Настенька!
Княгиня Настя. Тссъ! Сумасшедшій! Развѣ можно?… (Козыревъ входитъ) Вотъ вамъ — и самъ нашъ магъ и волшебникъ.
Оберталь. Но… я, по крайней мѣрѣ, желалъ бы совмѣстно… Вы… вы уходите?
Княгиня Настя. А я, голубчикъ, къ Алексѣю Никитичу, — Алексѣя Никитича цѣлый день почти не видала… Ой, какъ у меня, однако, мигрень разыгрывается.
Марья Григорьевна (вбѣгаетъ съ газетою). Барыня, въ телеграммахъ…
Княгиня Настя. Дай сюда.
Марья Григорьевна (импровизируеть). Вообразите: одна женщина семерыхъ родила, и всѣ головы — телячьи!
Княгиня Настя. А-а-а! Скажите!… Ой, мигрень! (Читаетъ).
Козыревъ (просвѣтлѣвшему Оберталю). Княгиня строжайше запретила брать съ васъ выше казеннаго процента. Напишите обыкновенные векселя, а денежки получите, когда угодно.
Оберталь. Я очень тронутъ, но…
Княгиня Настя (читаетъ. Лицо ея дѣлается старѣе, угрюмое, она считаетъ въ умѣ цифры и шансы). А вѣдь это хорошо… Постой… Дурно или хорошо?
Марья Григорьевна (тихо). Что вы дѣлаете? Мигните Артемію Филипповичу, чтобы остановилъ сдѣлку… Теперь Оберталю грошъ цѣна!
Княгиня Настя, Молчи, Машка. Ты ничего не понимаешь… (весело). Хорошо!!! (Опять молодѣетъ).
Козыревъ. Мы — вамъ услугу, а вы — намъ. Лѣсныя дачки наши по рѣкѣ Деснѣ вамъ извѣстны? Вотъ бы вамъ ихъ у насъ законтрактовать…
Оберталь. Ужасно далеко отъ линіи, Артемій Филипповичъ.
Княгиня Настя. Ой, мигрень!
Козыревъ. Гдѣ же далеко, графъ? Сплавная рѣка.
Оберталь. Хороша сплавная: лѣтомъ ее куры въ бродъ переходятъ.
Княгиня Настя. Ой, мигрень!
Оберталь. Нѣтъ, Артемій Филипповичъ, ужъ лучше вы возьмите съ меня, прямо и откровенно, хорошій процентъ!
Козыревъ. На это я не уполномоченъ княгинею.
Княгиня Настя (съ газетою въ рукахъ). Евгеній Антоновичъ! Смотрите-ка: телеграмма любопытная для васъ. Вашъ дядюшка, генералъ Долгоспинный подалъ въ отставку.
Козыревъ. Однако… канифоль!
Княгиня Настя. Правда это?
Оберталь. Къ сожалѣнію, совершенная правда, Анастасія Романовна. Я зналъ еще вчера вечеромъ.
Княгиня Настя. А-а! Вы знали вечеромъ… Ой, мигрень!…
Оберталь. Отставка дяди — тяжелый ударъ для меня. Но, надѣюсь, это не можетъ измѣнить нашей сдѣлки?
Козыревъ. Ну, какъ не можетъ!…
Княгиня Настя. Конечно, конечно, графъ. Не безпокойтесь. Мое слово твердо. Я вѣрила и вѣрю моему другу графу Оберталю, а вовсе не генералу Долгоспинному.
Козыревъ. Ну-ну…
Оберталь. Артемій Филипповичъ! Помилуйте вы меня отъ этихъ дачъ! Вѣдь я же знаю, что онѣ не даютъ вамъ дохода именно по бездорожью! Вмѣсто плотовъ — придется работать подводами… Вѣдь это же разоръ!
Козыревъ. Извольте говорить съ ея сіятельствомъ.
Оберталь. Анастасія Романовна! Заступитесь!
Княгиня Настя. Ой, мигрень!… Женичка, я ничего не знаю… ой!… и знать не хочу. Какіе-то проценты… ой!.. плоты… подводы… ой!… ну, какое мнѣ дѣло?
Оберталь. Да вѣдь это — треть возможной доходности!
Княгиня Настя. Отвяжитесь, Женичка! Я разсержусь. У меня виски лопнуть хотятъ, а онъ — съ подводами… Ой, Марья, смертушка моя!
Козыревъ. Что-жъ, ваше сіятельство! По рукамъ, что-ли? Могарычи наши.
Оберталь. А полетъ въ трубу — мой!
Картина первая.
правитьДомашняя контора графа Оберталя. Три выхода. Дѣловая строгая обстановка безъ всякой роскоши. Стѣны крашеныя, по казенному: сѣроголубыя, съ коричневыми панелями. Мебель, въ своемъ родѣ, стильная: тяжелая, ясеневая, жесткая. Письменный столъ-бюро. Несгораемая касса. Телефонъ. У письменнаго стола — два, кожею обитыхъ, кресла.
Бyрминъ сидитъ. Оберталь ходитъ по комнатѣ.
Бурминъ. Неважно, очень неважно ваше положеніе, Евгеній Антоновичъ. Паденіе вашего дядюшки вызвало прямо панику.
Оберталь. Но, Вадимъ Прокофьевичъ, я не понимаю: откуда недовѣріе? Что измѣнилось? Документы свои мы оправдываемъ. Подряда паденіе дяди меня не лишило.
Бурминъ. Выгоденъ ли онъ теперь, графъ?
Оберталь. Вадимъ Прокофьевичъ, да не мы ли съ вами считали вотъ въ этомъ самомъ кабинетѣ…
Бурминъ. Те-те-те, батенька! Было да прошло. Тогда васъ еще госпожа Латвина не стригла. Тогда дядюшка Долгоспинный лелѣялъ васъ подъ орлинымъ крыломъ. А теперь, подумайте-ка: кому мы подрядъ то сдавать будемъ?
Оберталь. Да, преемникъ дядюшки его злѣйшій врагъ.
Бурминъ. Онъ вамъ такую пріемную коммиссію закатитъ, что дай Богъ только подъ судъ не попасть!
Оберталь. Кажется, у насъ все жъ порядкѣ.
Бурминъ. А латвинскій лѣсъ?
Оберталь. Да… Негодяйка!
Бурминъ. На 370 верстъ у насъ трухи то этой заготовлено — прокладывать дорогу для самоубійцъ!
Оберталь. Это надо будетъ передѣлать.
Бурминъ. Въ томъ то и штука, ваше сіятельство, что теперь придется намъ съ вами ужъ очень много передѣлывать. Вмѣсто желѣзнодорожнаго полотна выходитъ полотно Пепелопы.
Оберталь. Что же дѣлать? Я не могъ не принять поставокъ Латвиной! Она меня грабитъ, она меня унижаетъ — и, всё-таки, я чувствую: въ ней нашъ послѣдній денежный рессурсъ.
Бурминъ. Фельетонъ Альбатросова читали? Вся исторія съ залогомъ — какъ на ладони. Малый ребенокъ пойметъ.
Оберталь. Тоже княгини Насти прихлебатель. Оттуда вѣтеръ дуетъ.
Бурминъ. Дядюшка то въ Питерѣ, поди, голову потерялъ?
Оберталь. Сыплетъ шифрованными депешами… Меня одинъ видъ телеграммы сейчасъ въ содроганіе приводитъ!
Бурминъ. Да, при сдачѣ вѣдомства, дефицитъ въ суммахъ непріятенъ. Бывали превосходительства съ гоноромъ, — пулю себѣ въ лобъ пускали.
Оберталь. Не пугайте, Бурминъ. Я и безъ того словно по надрѣзанному канату пляшу!
Артельщикъ (входитъ, докладываетъ). Господинъ Козыревъ.
Бурминъ (встаетъ). Ого!
Оберталь. Проси.
Бурминъ. Съ милостью или съ грозою?
Оберталь. За справкою, сколько шкуръ съ меня еще не додрано. Вы ужъ, Вадимъ Прокофьевичъ, оставьте насъ вдвоемъ…
Бурминъ. А за дверями послушать можно?
Козыревъ (входитъ). Вашему сіятельству… Желали меня видѣть? Поспѣшилъ-съ.
Оберталь. Добрѣйшій Артемій Филипповичъ, какъ я радъ! мнѣ такъ совѣстно, что сами побезпокоились…
Козыревъ. Безпокойства особаго нѣтъ, потому что у насъ автомобиль-съ. Стало быть, ежели не раздавили на улицѣ младенца, либо старца безпомощнаго, то и потеря времени не великая-съ. А желательно было доказать-съ, что мы къ вашему сіятельству, значитъ, со всею нашею готовностью и расположеніемъ.
Оберталь. Мнѣ это тѣмъ пріятнѣе слышать, что видимость фактовъ въ послѣдніе дни заставляла меня въ вашемъ расположеніи сомнѣваться.
Козыревъ. Уже тотъ фактъ-съ, что я даже безъ зова-съ…
Оберталь. Артемій Филипповичъ! За что вы закрыли мнѣ кредитъ?
Козыревъ. Я, ваше сіятельство, человѣкъ подчиненный. Сами изволите знать. Что я могу? Распоряженіе княгини.
Оберталь. Я васъ лично и не виню. Но она-то зачѣмъ толкаетъ меня въ омутъ?
Козыревъ. Изволите ошибаться, графъ. Княгиня къ вамъ расположена всею душою, а въ настоящее время даже особенно васъ сожалѣютъ.
Оберталь. Какъ-то ея сожалѣніе мнѣ вродѣ камня на шею оказывается!
Козыревъ. Если желаете полной откровенности съ моей стороны, то сдается мнѣ… я не утверждаю-съ, но сдается мнѣ, будто кто-то возстановилъ ея сіятельство противъ этого-съ… хе-хе-хе!.. подряда вашего.
Оберталь. Лариса?
Козыревъ (пропустилъ мимо ушей). Онѣ составили себѣ такое мнѣніе-съ, что кредитовать васъ на подрядъ, — значитъ, извините-съ, затягивать петлю на вашей шеѣ-съ.
Оберталь. Это и ваше мнѣніе?
Козыревъ. Не совсѣмъ-съ. Подрядъ вашъ еще весьма и весьма оправдать себя можетъ-съ.
Оберталь. Но?
Козыревъ. Хе-хе-хе! Извините-съ: не въ вашихъ-съ рукахъ-съ.
Оберталь. Не ожидалъ я, Артемій Филипповичъ, что вы настолько дурного мнѣнія о моихъ способностяхъ!
Козыревъ. Способности ваши, графъ, я цѣню высоко. Но у насъ, купцовъ, есть… хе-хе-хе, ужъ извините-съ, пословица: «Дворянскій кредитъ въ Петербургѣ сидитъ».
Оберталь. И такъ какъ Петербургъ сейчасъ повернулся ко мнѣ спиною…
Козыревъ. То лучше бы вамъ отъ подряда отвязаться-съ.
Оберталь. Не вамъ ли передать?
Козыревъ. Гнаться не гонимся, но ежели правительство разрѣшитъ передачу, то мы не откажемся войти въ сдѣлку.
Оберталь. Никогда! Ни за что!
Козыревъ. Ваша воля. Большіе убытки должны принять-съ.
Оберталь. Должно быть, не такъ уже большіе если у васъ аппетитъ разгарается!
Козыревъ. Съ простыхъ подрядчиковъ, ваше сіятельство, поставки просто и спросятся, а вамъ теперь дядюшкина протекція кокою съ сокомъ выйдетъ-съ.
Оберталь. А какъ вы всѣ завидовали этой протекціи!
Козыревъ. Обычное дѣло-съ. Ежели протекція подымаетъ, то выше облака-съ; ежели роняетъ, то въ преисподнія земли. Вамъ теперь каждую трещинку, каждую гнилушку на счетъ поставятъ. Развѣ ужъ изъ кедровъ ливанскихъ вы шпалы нарубите…
Оберталь. Кедровъ ливанскихъ у меня нѣтъ, а есть лѣсъ княгини Латвиной!
Козыревъ. У насъ сойдетъ-съ.
Оберталь. Небось, при передачѣ то, расчитываете расплатиться возвратомъ моихъ же векселей?
Козыревъ. Вамъ же лучше, если кредитъ очистится… Что-нибудь додадимъ-съ.
Оберталь. Вы себѣ сотни тысячъ въ карманы положите, а я, послѣ всѣхъ моихъ трудовъ и терзаній, послѣ этой муки адской, — опять нищій, опять рабъ?… Нѣтъ, Артемій Филипповичъ, еще не всѣ мои кредитныя струны лопнули!
Козыревъ. У солидныхъ фирмъ врядъ ли можете получить себѣ пріятное удовольствіе.
Оберталь (съ горькою усмѣшкою). Значитъ, Москва считала меня достойнымъ кредита только — покуда я имѣлъ возможность вести подрядъ мошенническимъ манеромъ? А, когда я поставленъ подъ контроль, обязующій работать честно, я не стою мѣднаго гроша?
Козыревъ. Что вы, графъ! Зачѣмъ такія рѣзкія слова?
Оберталь. Есть кредитъ подъ завѣдомое государственное воровство и мошенничество, и нѣтъ — подъ честное исполненіе обязательствъ?
Козыревъ. Ваше сіятельство, банкиръ — не духовникъ, а учетъ векселей — не премія за добродѣтель!
Оберталь. Что же? Погибать мнѣ?
Козыревъ (внимательно смотритъ на него). Попытайте дисконтеровъ.
Оберталь (злобно смѣется). Не Опричникова ли?
Козыревъ. Хотя бы и его.
Оберталь. А вы знаете сплетню: будто Опричниковъ — только вывѣска на конторѣ, а капиталами то, за его спиною, ваша же княгинюшка шевелитъ?
Козыревъ. Ваше сіятельство, подобныя слова мнѣ, какъ служащему княгини, неприлично и слушать!
Оберталь. Я только предупредилъ васъ, что говорятъ въ Москвѣ.
Козыревъ. Княгиня стоитъ настолько выше подобныхъ невозможностей, что сплетни даже каблучка ихняго замарать не могутъ.
Оберталь. Случалось мнѣ кредитоваться у Опричникова… варваръ онъ!
Козыревъ. Итакъ, ваше сіятельство, если, всё-таки, надумаетесь на счетъ передачи…
Оберталь. Мое слово твердо, Артемій Филипповичъ: никогда!
Козыревъ. Каждый человѣкъ — своему слову хозяинъ. Имѣю честь кланяться. Всякихъ благъ-съ.
Оберталь. Вадимъ Прокофьевичъ! Бурминъ! (Входящему Бурмину). Слышали, каковъ гусь?
Бурминъ. Силу чувствуютъ.
Оберталь. Будь они прокляты!…
Бурминъ. Тамъ, Евгеній Антоновичъ, отъ дядюшки опять телеграмма пришла. Я позволилъ себѣ вскрыть и расшифровать.
Оберталь. Ну?
Бурминъ. Если въ теченіе трехъ дней растрата не будетъ пополнена, мы всѣ — на скамьѣ подсудимыхъ.
Оберталь. Бурминъ, возьмите мой автомобиль, поѣзжайте въ городъ и немедленно привезите ко мнѣ Опричникова.
Бурминъ. Не лучше ли, графъ, вамъ самому?
Оберталь. Чтобы кто нибудь выслѣдилъ, какъ я вхожу въ его подлую лавку? Не безпокойтесь. Когда въ воздухѣ пахнетъ падалью, коршуны не обидчивы — летятъ охотно!
Бурминъ. Да онъ, вѣдь, порченный или юродивый какой-то… Я его даже немножко боюсь.
Оберталь. Шута ломаетъ!… Вы съ нимъ построже… Пожалуйста, поспѣшите, Бурминъ!
Лариса Дмитріевна (бросаетъ мужу повѣстку). Что это, Евгеній Антоновичъ?
Оберталь (спокойно). Отъ товарищества «Рафинадъ». Приглашеніе доплатить къ паямъ, въ пополненіе дефицита.
Лариса Дмитріевна. Очень благодарна тебѣ, что ты втянулъ меня въ такое прелестное предпріятіе, — очень!…
Оберталь. Потеря временная. Дефицитъ ничтожный. Переходный кризисъ.
Лариса Дмитріевна. Зачѣмъ ты берешься за коммерческія дѣла, когда ничего въ нихъ не понимаешь?
Оберталь. Почему это я ихъ не понимаю?
Лариса Дмитріевна (потрясаетъ повѣсткою). А это — что? За похвальный листъ себѣ считаешь, что-ли?
Оберталь. Будущій годъ все поправитъ и дастъ хорошій дивидендъ.
Лариса Дмитріевна. Такъ на будущій годъ и входилъ-бы въ дѣло!
Оберталь. Ахъ, Боже мой!
Лариса Дмитріевна. Не фыркай на меня! Очень красиво; изубыточилъ, въ лужу посадилъ, да еще фыркаетъ!
Оберталь. Кто же могъ предвидѣть?
Лариса Дмитріевна. Надо было предвидѣть. Настоящій купецъ предвидѣлъ-бы. А ты баринъ. Да! да! баринъ! баринъ! а не купецъ!
Оберталь. Сожалѣю, но родословной своей измѣнить не могу. Слишкомъ стара. Крестовые походы помнитъ.
Лариса Дмитріевна (сразу мѣняетъ тонъ, гораздо ласковѣе). И я очень рада, что ты такой баринъ. Потому что я шла замужъ за барина, а не за купца. Мало-ли ихъ сваталось! Но я искала мужа не для дѣлъ, а для пріятной жизни. Ну, чѣмъ ты недоволенъ? Чего тебѣ не достаетъ? Неужели моего капитала мало на насъ двоихъ? Право, стыдно, Женя!
Оберталь. Лаша, милая, не могу я жить ни улиткою въ раковинѣ, ни лежачимъ камнемъ, подъ который вода не течетъ. Я пріобрѣтатель и добычникъ по натурѣ.
Лариса Дмитріевна. Всѣхъ денегъ не ограбишь. Да ужъ, если грабить, такъ и грабить надо умѣючи. А то пошелъ вашъ Филя съ дубинкою на большую дорогу, да позабылъ, что у дубинки два конца, и ухлопали Филю мужики его же дубинкою…
Оберталь. Я сейчасъ почти въ такомъ положеніи, Лариса.
Лариса Дмитріевна. Знаю.
Оберталь. Лаша! Помоги! Дай свой бланкъ!
Лариса Дмитріевна. Не дамъ.
Оберталь. Ты мнѣ не вѣришь?
Лариса Дмитріевна. Ни на вершокъ.
Оберталь. Сейчасъ у меня былъ Козыревъ.
Лариса Дмитріевна. Вотъ какъ? Что же? Отъ Настасьи любовное письмо привезъ?
Оберталь. Даже онъ — врагъ! — говоритъ, что мой подрядъ — золотое дно.
Лариса Дмитріевна. Тѣмъ лучше для тебя, но денегъ я, всё-таки не дамъ.
Оберталь. Это капризъ, Лариса.
Лариса Дмитріевна. Пускай капризъ.
Оберталь. И злой капризъ: ты лишаешь меня возможности сдѣлать себѣ состояніе.
Лариса Дмитріевна. А какая мнѣ радость, если у тебя будетъ свое состояніе?
Оберталь. Я не думалъ, что тебѣ пріятна моя зависимость отъ тебя въ каждомъ грошѣ.
Лариса Дмитріевна. Почему — нѣтъ? Знаемъ мы васъ, мужей, при собственныхъ капиталахъ! Что? — Не терпится, поскорѣе жену въ бараній рогъ согнуть-бы? Дудки!
Оберталь. Лариса!
Лариса Дмитріевна. Мужъ богатой жены, красавецъ ты мой, — что медвѣдь. Только потуда ты и видѣла его ручнымъ, покуда у него въ носу золотое кольцо продѣто, а ты это кольцо за золотую цѣпку подергиваешь.
Оберталь. Лариса! Это цинизмъ! Я не позволю тебѣ оскорблять меня!
Лариса Дмитріевна. А вотъ — крикни на меня еще разъ, такъ я завтра же велю напечатать въ газетахъ, что графиня Оберталь въ предпріятіяхъ мужа своего — не участница!… Несчастный! Вѣдь ты въ аферахъ своихъ великихъ только мною дышешь, репутаціей фирмы моей живешь!
Оберталь. Я припомню тебѣ эти слова, когда у меня будутъ свои милліоны!
Лариса Дмитріевна. Можете наживать ихъ, какъ вамъ угодно. Но — чтобы я дура была, помогала вамъ, деньги давала, — нѣтъ, ваше сіятельство, это называется самой на себя плетку плести!
Оберталь. Хорошо. Придется обратиться къ другимъ источникамъ.
Лариса Дмитріевна. Куда же это?… Ахъ, да: я забыла!… Вѣроятно, опять къ Настѣ Латвиной? У жены не выгорѣло, къ любовницѣ поползешь?
Оберталь. Лариса!
Лариса Дмитріевна. Авось, дождешься, что Алешка Алябьевъ тебя съ крыльца колѣнкою напинаетъ!
Оберталь (бѣшенымъ крикомъ). За это бьютъ!
Лариса Дмитріевна. А, ну — вдарь! А ну — вдарь!
Оберталь. Благодари Бога, что я графъ Оберталь, а не купецъ Карасиковъ!
Лариса Дмитріевна. Ищи, ищи… должай! Только не забывай, что долгъ платежомъ красенъ.
Оберталь. Великая истина.
Лариса Дмитріевна. Въ лужѣ ты сидишь, въ лужѣ и утонешь. И Настька Латвина — предательница всемірная — первая же — тебя утопитъ!
Оберталь. Покуда топишь меня — ты.
Лариса Дмитріевна. И божусь тебѣ: пускай тебя въ яму везутъ, пускай на скамью подсудимыхъ сажаютъ, — не разсчитывай на мою помощь въ этомъ дѣлѣ. Копейки не истрачу! Револьверъ у виска твоего увижу, — и то этихъ долговъ твоихъ не заплачу!
Оберталь. Очень милыя и лестныя для меня чувства!
Лариса Дмитріевна. Самъ виноватъ. Не иди противъ меня за добро мое, за мою любовь, за горячее сердце. Супротивникъ ты, а я любовника ждала. Не хочешь жить со мною въ ладу, брыкаешься, — ну, и чортъ съ тобою!…
Оберталь. Счастливый денекъ!…
Бурминъ (входитъ). Привезъ… Ну, и чучело же, вамъ доложу.
Оберталь. Гдѣ же онъ?
Бурминъ. Съ артельщикомъ вашимъ остановился. Какое-то житіе ему разсказываетъ.
Оберталь. Вы дядѣ отвѣтьте тамъ… что-нибудь… утѣшительнѣе… повеселѣе…
Бурминъ. Посовѣтую на послѣдяхъ въ оперетку сходить. (Уходить)
Опричниковъ[14] (входитъ, постукивая тростью. Завидѣвъ Оберталя, поетъ дикимъ тонкимъ голосомъ, выдѣлывая балетныя па).
Хи-хи-хи!
Ха-ха-ха!
Какъ намъ жалко пѣтуха!
(Кланяется Оберталю нѣсколькими частыми, дурашливыми поклонами). Се кланяюся ты, Евгеніе, яко погубленъ еси безвинно!
Оберталь. Что это значитъ, Кузьма Демьяновичъ?
Опричниковъ (садится). Что, братъ, дядюшка-то — того? ау, Матрешка?
Суетенъ будешь ты, человѣкъ,
Если забудешь краткій свой вѣкъ…
А ты, всё-таки, носа не вѣшай, отче Евгеніе! Всякое бываетъ на свѣтѣ. И трынъ-траву козы ѣдятъ.
Оберталь. Денегъ ищу, Кузьма Демьяновичъ. Дадите?
Опричниковъ. Дамъ. Отчего не дать? Давалкою, сказываютъ, люди сыты бываютъ.
Оберталь. Мнѣ много надо.
Опричпиковъ. Все бери! (Тащитъ изъ кармана горсть серебра) Видишь? Послѣднія: двугривенный, гривенникъ, четыре пятиалтынныхъ… Все бери! Знай Кузькину ласку!
Оберталь. Да будетъ вамъ дурачиться!
Опричниковъ (притворяется смертельно испуганнымъ). Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!
Оберталь. Мнѣ семьдесятъ пять тысячъ надо.
Опричниковъ (замигалъ, высунувъ языкъ). Вотъ такъ фунтъ! Наше вамъ всенижайшее, ходите почаще — безъ васъ веселѣй!
Оберталь. Дадите.
Опричниковъ (сорвался со стула, сталъ въ гордую позицію, топнулъ ногою и оретъ благімъ матомъ):
Для тебя, моя душа,
Ничего не жалко:
Вотъ два ломаныхъ гроша,
Вотъ мѣшокъ и палка!
И вотъ вамъ — Ѳедоръ Ивановичъ Шаляпинъ, десять рублей кресла первый рядъ, у барышниковъ — четвертная. Слыхалъ?
Оберталь. Что? Кого?
Опричниковъ. Шаляпина то, говорю, слыхалъ?
Оберталь. Чортъ васъ возьми совсѣмъ!
Опричниковъ (пристально посмотрѣлъ на него и смирненько усѣлся. Серьезно). Въ банкахъ былъ?
Оберталь. Конечно, былъ.
Опричниковъ. Не дали?
Оберталь. Если-бы дали, зачѣмъ бы мнѣ вы?
Опричниковъ. И я не дамъ.
Кабы тебѣ тысячу, другую, а то — эку махину выворотилъ: семьдесятъ пять тысячъ! Я человѣкъ маленькій, курочка, по зернышку клюющая… А бланчикъ у тебя чей будетъ?
Оберталь. Реньякъ поставитъ, Бурминъ, Мѣховщиковъ…
Опричниковъ. Не коммерческіе люди.
Оберталь. Откуда мнѣ взять другихъ?
Опричниковъ. Жена — ни-ни?
Оберталь. Въ ссорѣ…
Опричниковъ. Худо твое дѣло!
Латвинскій бланкъ достань, братецъ ты мой! Вотъ это — деньги!
Оберталь. Не ставитъ она бланковъ, Кузьма Демьяновичъ.
Опричниковъ. О?
Оберталь. Божится, будто тятенька на смертномъ одрѣ съ нея присягу взялъ, что она бланковъ съ оборотомъ будетъ избѣгать пуще огня.
Опричниковъ. Родителя почитать — это къ чести ея относится. Однако, латвинскіе бланки мнѣ самому случалось учитывать. Сколько разовъ!
Оберталь. Сомнѣваюсь, Кузьма Демьяновичъ.
Опричниковъ (вынимаетъ изъ бумажника вексель и показываетъ его Оберталю изъ рукъ). Видалъ миндалъ?
Оберталь. Вы выдали деньги подъ этотъ бланкъ?
Опричниковъ. Угу!
Оберталь. Чей вексель?
Опричниковъ. Да, вотъ, дуракъ я былъ, такъ тебѣ и показалъ!
Оберталь. Влетѣли, Кузьма Демьяновичъ. Это совсѣмъ не княгини почеркъ.
Опричниковъ. Да неужели? Что ты говоришь?
Оберталь. Я вамъ совѣтую: къ прокурору!
Опричниковъ. Робокъ я какъ-то предъ этого публикою, братецъ ты мой!
Оберталь (беретъ со стола). Вотъ — записка княгини. Сравните.
Опричниковъ. И то, вѣдь, совсѣмъ не похоже! Ай-ай-ай!
Оберталь. Полагаю, что не похоже!
Опричниковъ (возвращаетъ записку). А впрочемъ, что почеркъ, куманекъ? Не въ почеркѣ суть, душа, но въ добромъ человѣкѣ!
Оберталь. Хорошъ, должно быть, вашъ добрый человѣкъ!
Опричниковъ. Солидный баринъ. Лѣтъ десять знакомъ. Давно онъ ко мнѣ такія бумажки носитъ.
Оберталь. Но вѣдь это же — подлогъ?
Опричниковъ. Нѣтъ, милашка, подлогъ будетъ ежели онъ вексель до протеста доведетъ, а покудова имя сему — кабала. Дурашка! Потроха свои въ Охотный рядъ продашь, а по такому векселю заплатишь!
Оберталь. На большую сумму?
Опричниковъ. Гдѣ намъ! Говорю тебѣ: я — курочка, по зернышку клюю. А есть на Москвѣ богатырь, десятками тысячъ рискуетъ… Хочешь, дамъ адресокъ?
Оберталь. Вы съ ума сошли!
Опричниковъ. О? Сердишься? Я думалъ, тебѣ нужно… Хорошій адресокъ.
Оберталь (задумчиво). И непремѣнно подъ бланкъ княгини Латвиной?
Опричниковъ. Всего охотнѣе.
Оберталь. Почему?
Опричниковъ. Такъ ужъ, стало быть, особенно фирму ея обожаетъ… Прощай, душа! Заѣзжай на свободѣ, — гость будешь.
Оберталь. Поблагодарилъ бы я васъ, Кузьма Демьяновичъ, да, правду сказать, не за что.
Опричниковъ. Ничего. Богъ проститъ! Какъ-нибудь въ другой разъ поблагодаришь. Стой! Совсѣмъ забылъ! Ты картинъ не покупаешь ли? Картина у меня просрочена, въ залогѣ осталась… Ратомскаго художника… Богатая, братецъ, вещь! Снѣгурочку изображаетъ.
Оберталь. Я ничего не понимаю въ этомъ. Вы Латвиной предложите. Она у насъ любительница искусствъ.
Опричниковъ. То-то, кабы я къ ней вхожъ былъ! А ты купи, да перепродай!
Оберталь. Не доставало, чтобы я барышникомъ сдѣлался!
Опричниковъ. А то подари! Вотъ тогда и подари!
Оберталь. Когда «тогда»? Что вы путаете?
Опричниковъ. Когда поѣдешь просить ее на счетъ бланка. Подари: бабы подарки любятъ! Деликатно, а выйдетъ вродѣ какъ бы куртажъ. И мнѣ, старичку, дашь заработать.
Оберталь. Что-жъ? Это пожалуй, идея…
Опричниковъ. Вотъ ужо, какъ за адрескомъ то заѣдешь, покажу тебѣ… богатѣйшее, братецъ, полотно!… Снѣгурочку изображаетъ… То, бишь! Адресокъ то, говоришь, тебѣ ненадобенъ… Ну-ну…
Оберталь. Графъ Оберталь на скамьѣ подсудимыхъ? Да скорѣе… (Быстро идетъ въ двери налѣво). Бурминъ! Вадимъ Прокофьевичъ! Гдѣ вы, Бурминъ?…
Картина вторая.
правитьВъ квартирѣ Алябьева. Просторная комната, съ большимъ широкимъ окномъ, меблированная по-кавказски, съ тахтою, мутаками, коврами, стариннымъ оружіемъ на стѣнахъ. Головы лосей и оленей. Множество звѣриныхъ шкуръ. Портретъ княгини Насти. Говорная труба. Два выхода: въ задней стѣнѣ и направо. Налѣво — маленькая узкая дверь на лѣстницу, соединяющую квартиру Алябьева съ нижними этажами дома княгини Насти.
Мѣховщиковъ. Итакъ, Алексѣй Никитичъ, вы — не нашъ? Такъ-таки вотъ и не нашъ?
Реньякъ. Алеша, клянусь тебѣ, ты слишкомъ торопишься отказомъ!
Мѣховщиковъ. Наша партія единственная, съ которою можетъ связывать васъ происхожденіе, образованіе, традиція семьи…
Реньякъ. Твой дѣдъ былъ декабристъ, отецъ — мировой посредникъ перваго призыва. Наконецъ, ты самъ когда то долженъ былъ покинуть университетъ…
Алябьевъ. Я не умѣю быть членомъ партіи.
Мѣховщиковъ. Одинъ въ полѣ не воинъ!
Алябьевъ. Да я не собираюсь воевать.
Мѣховщиковъ. Кто сейчасъ не воюетъ, тотъ будетъ порабощенъ!
Реньякъ. Права человѣчества въ опасности! Культура трещитъ! Принципы, создавшіе историческую побѣду третьяго сословія…
Алябьевъ. Ты на своей лошади, Володя?
Реньякъ. Да.
Алябьевъ. Ты искренній человѣкъ. Но o правахъ человѣчества я, всё-таки, предпочелъ бы поговорить съ твоимъ кучеромъ Ѳомой, который ждетъ тебя вотъ уже третій часъ на двадцатиградусномъ морозѣ.
Реньякъ. Избитое возраженіе, Алексѣй! Дешевый демократизмъ!
Мѣховщиковъ. Не говоря уже о томъ, что, умножая нашу партію новыми силами, мы защищаемъ интересы именно вотъ этого-то Ѳомы-съ!
Алябьевъ. Вы адвокатъ. Должны знать: на защиту чьихъ либо интересовъ надо имѣть довѣренность.
Мѣховщиковъ. Вы полагаете, — ея у насъ нѣтъ?
Алябьевъ. Покажите, кѣмъ и какъ она засвидѣтельствована.
Реньякъ. Если ты — не къ намъ, я не понимаю, съ кѣмъ же ты останешься? Правѣе насъ — грубая азіатчина, насиліе, тьма. Лѣвѣе — хаосъ утопій, въ которомъ тебѣ, дворянину, интеллигенту, конечно, не мѣсто.
Алябьевъ. Свое мѣсто я уже самъ попробую найти.
Мѣховщиковъ. Остаться «дикимъ» — неблагодарная и безполезная позиція, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Что же дѣлать? У меня нѣтъ вѣры въ вашу довѣренность отъ кучера Ѳомы!
Мѣховщиковъ. А на что намъ она, если уже на то пошло?
Реньякъ. Покуда ребенокъ ходить не умѣетъ, нянька водитъ его на помочахъ.
Алябьевъ. Я не помню, чтобы родители Ѳомы нанимали тебя къ нему въ няньки. Скорѣе, наоборотъ.
Мѣховщиковъ. За нами — авторитетъ цивилизаціи!
Реньякъ. Первенство историческаго опыта!
Мѣховщиковъ. Традиціи культурнаго руководства!
Реньякъ. Мы необходимы народу, Алябьевъ!
Алябьевъ. Будто?
Мѣховщиковъ. Въ такихъ случаяхъ, Алексѣй Никитичъ, отыгрываться скептицизмомъ неудобно-съ! Надо знать-съ!
Алябьевъ. А если я не знаю?
Реньякъ. Узнай!
Алябьевъ. Я вижу народъ только на медвѣжьихъ облавахъ. Тамъ всегда такъ выходитъ, что мнѣ то народъ нуженъ, а я народу — пожалуй, что и не весьма.
Мѣховщиковъ. Выстрѣлъ по медвѣдю — вашъ!
Алябьевъ. Если онъ купленъ.
Реньякъ. Словомъ, ты въ нашу связь съ народомъ не вѣришь?
Алябьевъ. Нѣтъ, вѣрю. Деревня медвѣдя облагаетъ, гонитъ, а баринъ поитъ деревню водкою и увозитъ въ городъ медвѣжью шкуру.
Реньякъ. Тутъ не разсуждать надо, а чувствовать!
Мѣховщиковъ. Сердцемъ брать! Это — родное! Русское!
Реньякъ. Единеніе подоплёки!
Алябьевъ. Твой дѣдъ, Реньякъ, былъ французскій маркизъ.
Реньякъ. Что же изъ этого слѣдуетъ?
Алябьевъ. Ни за что бы ему не выговорить такого труднаго слова, какъ подоплёка!
Голосъ Тани. Алексѣй Никитичъ, можете вы выйти ко мнѣ на одну минуту?
Алябьевъ. Войдите, Татьяна Романовна.
Голосъ Тани. Не могу. Я не одна.
Алябьевъ. Сейчасъ. Виноватъ, господа…
Мѣховщиковъ. Демократничаетъ.
Реньякъ. Жаль!
Мѣховщиковъ. Не столько его… чортъ бы съ нимъ! Но, черезъ него, такъ было бы удобно вліять на княгиню Настю.
Реньякъ. Она-то — наша. Ей центральность нужна. Не разсчетъ итти ни вправо, ни влѣво.
Мѣховщиковъ. На выборы отсыплетъ?
Реньякъ. Щедрою рукой.
Мѣховщиковъ. Все не столько, какъ если бы любовникъ шелъ въ кандидатахъ.
Реньякъ. Какъ вы… грубо!
Мѣховщиковъ. Э! щей въ перчаткахъ не варятъ!
Мѣховщиковъ. Мы ждали васъ лишь чтобы проститься…
Реньякъ. Грустно, всё-таки, Алеша, что ты насъ отвергъ.
Алябьевъ. До свиданія. Кланяйся отъ меня Ѳомѣ.
Реньякъ. Дался ему Ѳома!
Мѣховщиковъ. Вы сами закрываете себѣ единственный путь благороднаго честолюбія, которымъ въ наши дни можетъ итти русскій интеллигентъ. Кто сейчасъ не дѣлаетъ исторіи, не дѣлаетъ ничего!
Алябьевъ. Желаю вамъ быть министромъ.
Реньякъ. Однако, надѣюсь, Алексѣй, мы разстаемся друзьями?
Алябьевъ. Во мнѣ — можешь быть увѣренъ. До самой смерти.
Таня. Ушли. Входите, Митя. Здѣсь вы безопасны.
Митя. Вы рискуете собою.
Таня. Можетъ быть, рисковала. Теперь уже нѣтъ. У Алексѣя Никитича такая благонадежная репутація, что искать васъ въ его квартирѣ не станутъ.
Митя. Татьяна Романовна, я очень мало знаю Алексѣя Никитича. Я ввѣряюсь ему, потому что мнѣ больше некуда итти. Но — на вашу отвѣтственность.
Таня. Мнѣ очень лестно, Митя, что вы рѣшились довѣриться именно мнѣ. Почему?
Митя. Потому что — въ этомъ проклятомъ, самодовольномъ домѣ, милліонами облопавшемся, — вы одна еще не забыли, какъ по людямъ горе ходитъ.
Таня. За что васъ ищутъ?
Митя. Не все ли вамъ равно?
Таня. За книжки?
Митя. И за книжки…
Таня. Я люблю наблюдать васъ, Митя.
Митя. Это, Татьяна Романовна, Брэмъ «жизнь животныхъ» наблюдалъ, а я, какъ будто, еще человѣкъ.
Таня. Хорошо вы презираете всѣхъ насъ!
Митя. Вы не то слово взяли, Татьяна Романовна.
Таня. А надо?
Митя. Сожалѣю.
Таня. Да, вѣдь, это, въ сущности, одно и то же.
Митя. Нѣтъ. Бываютъ хорошіе обреченные, которыхъ очень жаль, а презирать — за что же?
Таня. Обреченные… А кто не обреченъ?
Митя. Тѣ, кто хочетъ и долженъ жить, но еще не жилъ.
Алябьевъ (возвращается). Къ Митѣ. Благодарю за довѣріе. Ваша комната будетъ — вотъ тамъ, направо. Въ шкафу вы найдете закуски, вино. Угодно книги?
Митя. Мнѣ бы только до вечера, Алексѣй Никитичъ. Вечеромъ я улизну. Я долженъ оставить городъ.
Таня. Врядъ ли, Митя. Маша сейчасъ выходила изъ дома, говоритъ: весь кварталъ — какъ въ кольцѣ. Стерегутъ, — не проскочить и мыши.
Алябьевъ (показываетъ на медвѣжьи шкуры). Если положитесь на меня, я надѣюсь провезти цѣлаго медвѣдя.
Таня. Алеша, это — мысль!
Алябьевъ. Вотъ видите: и славу медвѣжатника стяжть — на что-нибудь полезно. Согласны?
Митя. Мнѣ все равно, лишь бы изъ города вонъ.
Алябьевъ. Ручаюсь, что къ полночи вы будете на сорокъ верстъ отъ Москвы.
Таня. Какой вы веселый сразу стали! Узнать нельзя.
Алябьевъ (выбираетъ шкуру). Вотъ въ это чудовищѣ васъ и зашьемъ.
Таня. Право, я никогда васъ такимъ не видала.
Алябьевъ. Когда у меня есть анекдотъ, Таня, я всегда такой. А сейчасъ я — даже, какъ будто, скольжу по краешку сказки… А револьверъ у васъ есть? Э! Плохой… Погодите! Я принесу маузеръ на всякій случай…
Таня. Какъ за игрушку дитя — схватился! Теперь вы — кукла въ его рукахъ.
Митя. Если бы я опасался за себя одного, я не принялъ бы его услугъ, но, къ сожалѣнію, я — живой ключъ къ тайнамъ многихъ.
Таня. Не обреченныхъ?
Митя. Да, имъ надо жить. Міру надо, чтобы они жили.
Таня. Это — необыкновенные люди?
Митя. Напротивъ. Обыкновенные люди массъ. Время необыкновенныхъ людей прошло. Теперь необыкновенны массы, а не люди.
Алябьевъ. Вотъ! Умѣете обращаться?
Митя. Да, пробовалъ.
Таня. А мнѣ, Митя, кажется, наоборотъ, что никогда еще не было столько необыкновенныхъ людей, какъ въ наше время.
Митя. Когда единицы распространяются въ тысячи и особи въ стада, необыкновенность превращается въ обычность и общность.
Таня. Да, сейчасъ героя легче встрѣтить, чѣмъ просто — человѣка!
Митя. Массы переросли романтическую необыкновенность прошлыхъ вѣковъ. Чтобы выдѣлиться надъ уровнемъ сознательныхъ массъ, сейчасъ нуженъ дѣятельный геній любви безпримѣрной.
Таня. Любовь — очень рѣдкая птица, Митя.
Митя. Въ этихъ стѣнахъ — да. За то онѣ и осуждены исчезновенію.
Таня. Насиліемъ?
Митя. Временемъ, которое созидаетъ разрушеніемъ. Надъ временемъ господствуютъ только тѣ, для кого творчество любви — вторая натура! Въ комъ нѣтъ постоянства творческой любви, для кого время и любовь не одно и то же, тотъ уже не останется въ памяти массъ. Онъ ниже ихъ. Въ немъ нѣтъ ни ихъ красоты, ни ихъ силы.
Таня. Настоящее всегда глядитъ на прошлое съ побѣднаго высока, но времена всегда — одни и тѣ же.
Митя. Кумиры голой одаренности низвержены навсегда. Сейчасъ не въ состояніи сдѣлать человѣка необыкновеннымъ ни одна изъ силъ прошлаго, если она не прогрѣта великимъ пламенемъ общной творческой любви.
Таня. Много же статуй приходится вамъ разбить и пьедесталовъ разрушить!
Митя. Они сами падаютъ. Обезсилѣли и одряхлѣли талантъ для таланта, власть для власти, искусство для искусства, красота для красоты. Какой бы феноменъ ни родила безлюбовная одаренность, она — лишь самообманъ мѣщанскаго самодовольства, къ услугамъ котораго она создаетъ или лакеевъ, или авантюристовъ.
Алябьевъ (входитъ). Слово — ужасно непріятное для моихъ ушей!.
Таня. Вамъ, Алеша?
Алябьевъ. Одинъ Мефистофель недавно училъ меня откликаться на него: здѣсь!…
Таня. Вы слышали нашъ разговоръ?
Алябьевъ. Урывками… Я раздѣляю мнѣніе Мити. Такъ называемый «необыкновенеый человѣкъ» выметенъ вѣкомъ за порогъ и вскорѣ окажется или невыразимо противенъ, или чрезвычайно смѣшонъ.
Митя. Интересно слышать это именно отъ васъ.
Алябьевъ. Да?
Митя. Потому что вокругъ вашего имени — извините, пожалуйста, — тоже поблескиваетъ она — фольговая легенда «необыкновеннаго человѣка»!
Алябьевъ. Вы меня — по какой же категоріи зачисляете: по противной или по смѣшной?
Митя. Я уже говорилъ Татьянѣ Романовнѣ: мнѣ жаль васъ.
Алябьевъ. Вотъ чувство, которое какъ-то — знаете — съ непривычки — бьетъ по лицу…
Митя. Простите, я не хотѣлъ васъ обидѣть.
Алябьевъ. Жизнь моя была пестра, но меня еще не жалѣли. Слушая разговоръ вашъ, я чувствовалъ, будто мнѣ тешутъ гробъ. Надо бѣжать, Таня.
Таня. Куда бѣжать-то, Алеша?
Алябьевъ. Туда, гдѣ жалѣть не будутъ. Кто привыкъ полубогомъ жить, полубогомъ долженъ и уйти изъ міра.
Таня. А развѣ существуютъ инвалидные пріюты для отставныхъ полубоговъ?
Алябьевъ. Кто не умѣетъ итти впередъ, тому остается — ждать умертвія позади. Я чувствую себя средневѣковымъ чучеломъ, которое безсильно вскочить даже на запятки вѣка, потому что на нихъ — преострые гвозди.
Таня. Мѣняется красота, и перемѣщается сила!
Алябьевъ. Помните, Таня, какъ въ Парижѣ, въ Луврѣ, мы съ вами расхохотались предъ кумиромъ мексиканскаго бога войны? А когда-то ему приносились человѣческія жертвы… Какъ вы думаете, былъ онъ смѣшонъ тогда — безобразный, разоблаченный временемъ — кумиръ?
Таня. Отъ этого смѣха не уйдешь. Найдите мѣсто на землѣ, гдѣ теперь не смѣшны кумиры.
Алябьевъ. Митя правъ: массы торжествуютъ. Личность уходитъ на задній планъ. Если она не хочетъ быть только пѣною на волнѣ массъ, она должна смиренно расточиться.
Таня. Вы не любите современность?
Алябьевъ. Ахъ, Таня, развѣ любятъ или не любятъ стихію? Не то. Жизнь на переломѣ. Перевоспитываться поздно, и… нѣтъ любви! Одъ правъ. Надо брать паспортъ — въ небытіе!
Таня. Такъ легко сказали, точно извозчика въ Сокольники наняли!
Алябьевъ. Кстати. Я сегодня думаю на лосей поѣхать. Понимаете? Спросите у Насти: могу-ли я взять ея лошадей?
Таня. Конечно, Алеша. Не надо и спрашивать.
Алябьевъ. Тройка нужна часамъ къ шести… ну, и изъ людей — сами выберите, кому вѣрить можно.
Таня. Все будетъ готово.
Алябьевъ (одинъ. Стоитъ въ нерѣшительности. Потомъ тщательно запираетъ двери въ глубинѣ и маленькую). Митя!
Митя (выходитъ). Звали, Алексѣй Никитичъ?
Алябьевъ. Митя, возьмите меня къ себѣ.
Митя. Не понимаю, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Поймите. Пароля къ вамъ y меня пѣтъ.
Митя. Алексѣй Никитичъ, это не шутки.
Алябьевъ. Я догадался еще въ ту ночь… Вы мнѣ не довѣряете?
Митя. Если-бы я не довѣрялъ вамъ, то… я вооруженъ!
Алябьевъ. Я хочу къ вамъ.
Митя. Зачѣмъ?
Алябьевъ. А вамъ — не все-ли равно?
Митя. Не все равно, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Извольте: я ищу приличнаго банка, чтобы помѣстить капиталъ моей смерти. Согласны?
Митя. Нѣтъ.
Алябьевъ. Причина?
Митя. Вы въ насъ не вѣрите.
Алябьевъ. Что вамъ въ томъ, если я за васъ умру?
Митя. Умереть подъ знаменемъ — не заслуга, Алексѣй Никитичъ, но награда за вѣру въ знамя.
Алябьевъ. Вѣры у меня не спрашивайте: нѣтъ.
Митя. Борьба безъ вѣры — спортъ. Вы новаго спорта ищете, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Вы слышали, чего я ищу. За красоту смерти я продаю вамъ жизнь свою, какъ кондотьеръ.
Митя. Есть войны, въ которыхъ кондотьеры непріемлемы.
Алябьевъ. Кондотьеры умѣли умирать, Митя!
Митя. Кто теперь не умѣетъ умирать?
Алябьевъ. Я думалъ, что вамъ нужны люди отчаянія, которымъ жизнь не дорога и смерть желанна.
Митя. Вы ошиблись. Намъ нужны люди надеждъ, которые такъ любятъ жизнь, что, за мечту лучшей жизни, умираютъ съ улыбкою на губахъ. Не большой подвигъ, Алексѣй Никитичъ, выбросить на улицу жизнь, изношенную до невозможности терпѣть ее дальше.
Алябьевъ. «Пожертвуйте, что вамъ не нужно!»
Митя. Какъ?
Алябьевъ. Есть такое газетное объявленіе… Рваную обувь, битое стекло, ржавые гвозди — есть куда помѣстить, а ненужную жизнь — хоть въ мусоръ вали! (Стучатъ) Не смущайтесь. Это или Анастасія, или Татьяна Романовна.
Княгиня Настя (входитъ, туалетъ утренній). Здравствуй, Алеша, милый… Таня говоритъ: ты на охоту ѣдешь?
Алябьевъ. Да. Вчера лукаши приходили. Обошли лосей.
Княгиня Настя. Ай! И безъ того уже вся столовая рогами завѣшана! Какъ тебѣ ихъ не жалко? Такой милый звѣрь.
Алябьевъ. Боюсь, Настя, что я люблю убивать.
Княгиня Настя. Не пропадай долго… Заскучаю.
Алябьевъ. Завтра къ вечеру буду назадъ.
Княгиня Настя. Отлично. Въ оперу поѣдемъ. Ратнера бенефисъ.
Алябьевъ. Но вскорѣ, Настя, я, быть можетъ, уѣду надолго.
Княгиня Настя. Куда, Алеша?
Алябьевъ. Лаврентьевъ приглашаетъ меня полюбоваться водопадами Замбези… Красивая экспедиція… любопытно.
Княгиня Настя. Это не опасно? Дикари тебя не съѣдятъ?
Алябьевъ. Дикари существуютъ только на картинкахъ.
Княгиня Настя. Что же? Поѣзжай, освѣжись, ты давно не путешествовалъ.
Алябьевъ. Слоновъ стрѣлять будемъ… клыки тебѣ привезу! вотъ какіе!
Княгиня Настя. Ишь — развеселился! Смотри: обижусь…
Алябьевъ. Нѣтъ, ты добрая.
Княгиня Настя. Не для всѣхъ. Графъ Оберталь думаетъ обо мнѣ совсѣмъ иначе.
Алябьевъ. Настя… Ему, должно быть, очень худо?
Княгиня Настя. Алеша, ты знаешь: твое слово для меня — законъ.
Алябьевъ. А твои дѣла, Настя, для меня — туманъ. Я не возьму на себя отвѣтственности ни просить тебя, ни давать совѣты.
Княгиня Настя. Ты кофе пилъ?
Алябьевъ. Нѣтъ, не хотѣлось.
Княгиня Настя. Я тебѣ сварю?
Алябьевъ. Пожалуй.
Княгиня Настя. Не пожалуй, а пожалуйста!
Алябьевъ. Да, вѣдь ты это — больше для того, чтобы руки были заняты. Не можешь сидѣть безъ дѣла.
Княгиня Настя (хлопочетъ у кофейника). А про Оберталя я, Алеша, милый, вотъ что тебѣ скажу: если этого барина перевести изъ чернаго тѣла въ бѣлое, то года не пройдетъ, какъ онъ — не то, что Москвѣ, всей Россіи на шею сядетъ… Что улыбаешься?
Алябьевъ. Смотрю, какъ ты хозяйничаешь. Священнодѣйствіе!
Княгиня Настя. Я, милый, ловкая. Нѣтъ бабьей работы, которой я не сумѣла бы справить.
Алябьевъ. Да и мужскихъ такихъ — немного, кажется?
Княгиня Настя. Приспособляемся, по малости, сколько Богъ умишка далъ.
Алябьевъ. У меня сегодня были Мѣховщиковъ и Реньякъ.
Княгиня Настя. Звали въ партію?
Алябьевъ. Даже кандидатурою соблазняли.
Княгиня Настя. Ого! Не оставьте насъ, бѣдныхъ, своими милостями!
Алябьевъ. Мнѣ ужасно хотѣлось сказать имъ, что они ошиблись этажомъ. Ну, какой я политическій дѣятель? Шли бы къ тебѣ.
Княгиня Настя. Не стоитъ. Когда мы, бабы, отвоюемъ себѣ равноправіе, — я прямо въ министры! Тогда — ау, Алеша! Ищи себѣ другую кофе варить!
Алябьевъ. Удивительно, какъ даже самые умные люди не могутъ обойтись безъ игрушки!
Княгиня Настя. А, вотъ, я обожгу тебя за дерзость… (Смѣется) Правда, люблю варить кофе — вотъ такъ, поутру, когда ты въ курткѣ этой… Игра въ папу и маму… Похоже на мужа и жену… Готово, мой повелитель!… Ахъ, Алеша, кому въ жизнь свою сказокъ не хочется?!
Алябьевъ. Да… кому!
Княгиня Настя. Затуманился?
Алябьевъ. Сказки — опасная власть, Настя.
Княгиня Настя. Ты, — моя сказка безцѣнная!
Алябьевъ. Когда у человѣка была сказка, — потерять ее изъ жизни — должно быть, такъ же тяжело, какъ самую жизнь.
Княгиня Настя. Да, когда я думаю, что могу потерять тебя, мнѣ страшно. За большую несправедливость почту и обозлюсь очень. На все обозлюсь. Нехорошо отъ меня людямъ будетъ.
Алябьевъ. Злиться, Настя, значитъ — душу терять.
Княгиня Настя. Въ тебѣ я душу свою нашла, въ тебѣ и потеряю. Не бросай меня, Алеша! Никогда не бросай! Свѣтъ ты мой ясный! Не знаешь ты, какія потемки во мнѣ живутъ!
Алябьевъ. Не слишкомъ то свѣтелъ твой свѣтъ!
Княгиня Настя. Сама я въ свои потемки заглядывать боюсь, потому что грозныя чудища изъ нихъ выползаютъ. Звѣрь же я, Алеша! Золотомъ вскормленный звѣрь! Тѣло мое, умъ мой, воспитаніе мое, жизнь моя, все — звѣриное. Человѣкъ во мнѣ откликается только тебѣ. Не будетъ онъ слышать тебя, опять звѣрствомъ заплыву, вся — звѣрь стану.
Алябьевъ. А, можетъ быть, такъ — лучше? Звѣрь, такъ ужъ — вольный и дикій?
Княгиня Настя. Тогда зачѣмъ приручилъ?
Алябьевъ. Чѣмъ дольше я живу, тѣмъ чаще думаю, что цѣльность, въ человѣкѣ, — единственная сила, способная дѣлать жизнь сносною. Горе тѣмъ, кто себѣ измѣняетъ!
Княгиня Настя. Ты знаешь, кто я. Другого быть поздно. Не могу. Да и не хочу. Но счастлива я бываю только съ тобой, потому что ты — не такой, какъ я.
Алябьевъ. Могучая ты женщина, Настя, но и у тебя есть трещина въ душѣ!
Княгиня Настя. Мнѣ отъ тебя — и больно, и гордо, и радостно, и стыдно!
Алябьевъ. Милая моя Настя! Бѣдная моя Настя! Какъ дурно и напрасно помѣстила ты свое большое чувство!
Княгиня Настя. Не говори такъ! Не смѣй говорить! Я рѣшила, что ты — богъ, и ты долженъ быть богомъ!
Алябьевъ. Настя, Настя! Не тотъ я, не такой, какимъ ты себѣ меня сочинила!
Княгиня Настя. А что мнѣ за дѣло, какимъ ты себя сознаешь? Ты во мнѣ не отъ себя, а отъ меня зависишь. Какой то философъ училъ, что нѣтъ на свѣтѣ ничего, кромѣ представленій нашей воли. Мнѣ это нравится. Можетъ быть, тебя и вовсе нѣтъ? Но ты — лучшее представленіе моей лучшей воли. И мнѣ нуженъ ты такой, какъ я тебя вижу и чувствую. И изволь сберечь мнѣ себя такимъ! Другого мнѣ не надо.
Алябьевъ. Корни волосъ моихъ краснѣютъ отъ стыда за безсиліе мое оправдать твою вѣру!
Княгиня Настя. Твоя жизнь для меня — жизнь бога, и твоя смерть будетъ смертью бога!
Алябьевъ. А! Ты иногда воображаешь смерть мою?
Княгиня Настя. Нельзя чувствовать себя въ сказкѣ, не боясь страшнаго конца; нельзя любить рыцаря, не зная, что его судьба — красиво умереть.
Алябьевъ. Рыцаря! Красиво умереть!
Княгиня Настя. Да! ты — рыцарь! мой рыцарь! для меня — рыцарь!… Ты — тотъ неизвѣстный, таинственный, свѣтлый, о комъ еще въ пансіонѣ я мечтала, одинокая, замкнутая, молчаливая, среди подругъ, которыя ненавидѣли меня за богатство и звали золотою телкою…
Алябьевъ. А мои товарищи обожали меня и считали… необыкновеннымъ человѣкомъ!
Княгиня Настя. Ты — рыцарь изъ сказки о золотой горѣ. Чары жизни заключили царевну въ золотую гору, и стала она холодна и сурова, какъ золото, и всякій, кто коснется ко мнѣ, становится бездушнымъ золотомъ. Но пришелъ рыцарь, и гора разступилась. Поцѣловалъ царевну… вотъ такъ! вотъ такъ!… Иди ко мнѣ!.. Я люблю тебя!.. Я хочу тебя!.. Ты — мой другъ, мой любовникъ, мой мужъ, мой богъ… единый! единый!…
Алябьевъ. Кто тамъ?
Голосъ Лаврентьева. Узнай!
Алябьевъ. Лаврентьевъ…
Княгиня Настя. Ой, я не такъ одѣта!
Алябьевъ. Нельзя не принять! Онъ — съ прощальнымъ визитомъ.
Княгиня Настя. Пусть зайдетъ потомъ и ко мнѣ. Я хочу слышать отъ него самого что-нибудь объ этой вашей поѣздкѣ… Милый! Поцѣлуй меня еще разъ… Когда-нибудь я умру въ твоемъ поцѣлуѣ…
Алябьевъ. Извини, пожалуйста, заставилъ ждать…
Лаврентьевъ. Пахнетъ женщиной. Должно быть, я дьявольски помѣшалъ?
Алябьевъ. Ты всегда падаешь, какъ съ облаковъ.
Лаврентьевъ. Для тѣхъ, кто забываетъ сроки. Я же, напротивъ, аккуратенъ, какъ чортъ, приходящій за душою грѣшника.
Алябьевъ. Что-жъ? Пожалуй, подѣлимъ эти милыя амплуа.
Лаврентьевъ. Мѣсяцъ прошелъ, Алеша.
Алябьевъ. Я — твой.
Лаврентьевъ. Брависсимо! Ну, не даромъ же я прискакалъ — угадай, откуда!
Алябьевъ. Съ луны?
Лаврентьевъ. Почти; отъ македонскихъ комитажей.
Алябьевъ. Для Анастасіи Романовны — ты понимаешь — мы просто совершаемъ нѣсколько эксцентрическое путешествіе…
Лаврентьевъ. Не учи вербовщика лгать женщинѣ. Нашего брата въ этомъ отношеніи превосходятъ развѣ лишь агенты по страхованію жизни. Кстати: ты застрахованъ?
Алябьевъ. Нѣтъ.
Лаврентьевъ. Неосторожно, мой другъ. Непремѣнно застрахуйся.
Алябьевъ. Не для кого. Да и теперь это было-бы воровствомъ.
Лаврентьевъ. Э! Будь одинъ разъ въ жизни добрымъ буржуа: позаботься о роднѣ!
Алябьевъ. У меня нѣтъ родныхъ.
Лаврентьевъ. Бѣгаютъ же гдѣ-нибудь какой-нибудь мальчишка или дѣвчонка, пущенные тобою на свѣтъ?
Алябьевъ. Нѣтъ… У меня никогда не было дѣтей!.. Какъ это странно, въ самомъ дѣлѣ!.. Я никогда раньше не задумывался надъ этимъ… Странно, что въ эту минуту… Да! У меня не было дѣтей… Мною кончается родъ… Это — она: обреченность!..
Лаврентьевъ. Собственно говоря, намъ слѣдовало-бы оформить нашу сдѣлку нотаріальнымъ актомъ.
Алябьевъ. Пожалуй.
Лаврентьевъ. Впрочемъ, если ты желаешь сохранить тайну отъ княгини, то — лучше за границей. Въ Москвѣ — твоя княгиня слишкомъ всевѣдущій оракулъ.
Алябьевъ. Развѣ не довольно моего слова?
Лаврентьевъ. Форма! Хотя мы и чернокожіе, но, все же, въ нѣкоторомъ родѣ государство. Не бойся, условія будутъ не сложныя.
Алябьевъ. Съ моей стороны — только одна строка.
Лаврентьевъ. Не злоупотребляй лаконизмомъ!
Алябьевъ. «Въ смерти моей прошу никого не винить.»
Лаврентьевъ. Э! Брось! Я поведу тебя къ источникамъ живой воды!
Таня (изъ за маленькой двери). Алексѣй Никитичъ! (Входитъ) Боже, на какое счастливое слово я вхожу! Тьфу-тьфу, сухо дерево, завтра пятница!
Лаврентьевъ. Я. Татьяна Романовна, — кладъ въ этомъ отношеніи. Когда меня ни прислушайте, я всегда говорю только счастливыя слова.
Таня. Полный контрастъ со мною. У меня совсѣмъ нѣтъ счастливыхъ словъ.
Лаврентьевъ. Да, вѣдь это — стоитъ лишь парочку ихъ завести, а потомъ они плодятся, какъ кролики… Могу я видѣть княгиню?
Таня. Да, она проситъ васъ къ себѣ… Вы, конечно, останетесь къ завтраку?
Лаврентьевъ. Если пригласятъ. (Алябьеву) Мы увидимся еще сегодня?
Алябьевъ. Да, я сойду.
Лаврентьевъ. Въ такомъ случаѣ — sans adieux!
Таня. Настя — очень умная женщина, Алексѣй Никитичъ. Трудно вамъ будетъ обмануть ее.
Алябьевъ. Въ чемъ, Таня?
Таня. Развѣ я не понимаю, что вы уѣзжаете навсегда?
Алябьевъ. Что даетъ вамъ поводъ думать…
Таня. Скажите, что неправда.
Алябьевъ. Я не умѣю лгать.
Таня. Жаль. Надо выучиться. А то, вѣдь, убьете.
Алябьевъ. Я самого себя убиваю.
Таня. Надъ собою — ваша воля. А Настю-то — за что же? Она — не вы и не я. Она любитъ жизнь и хочетъ жить. Какое право вы имѣете лишать ее жизни?
Алябьевъ. Какимъ образомъ вы догадались? Чѣмъ я выдалъ себя?
Таня. Этого только слѣпая любовь не замѣтитъ. Достаточно видѣть васъ вмѣстѣ съ этимъ господиномъ. Ваше рѣшеніе безповоротно?
Алябьевъ. Не вамъ меня удерживать, Таня!
Таня. Я не удерживаю васъ, Алеша. Васъ нельзя удержать, не сдѣлавъ васъ безумно несчастнымъ. Съ вами — будь, что будетъ. Вы кончены. Теперь Настю надо спасать.
Алябьевъ. Она слѣпа — и пусть останется слѣпа.
Таня. Да, ужъ хоть объ этомъ-то постарайтесь! Не обрывайте грубо! Покиньте ее въ миражѣ!
Алябьевъ. Руку на прощанье, Таня! Мы друзьями были.
Таня. Да, друзьями… Ахъ, Алеша, говорила я вамъ: слишкомъ много тренія объ острые углы!… И — какой острый уголъ вы теперь въ нашу жизнь вводите!… Вы Настѣ о Митѣ не говорили?
Алябьевъ. Я не зналъ, въ правѣ-ли я. Она не начинала…
Таня. И не говорите. Только лишнее волненіе… Много ихъ будетъ у нея… черезчуръ!… Ой, какъ мнѣ жаль моего оренбургскаго платка! Ой, какъ мнѣ жаль моего милаго, сѣраго, мягкаго платья!
Алябьевъ. Это — притчи?
Таня. Да — приходится разставаться съ пріютами моего безмятежнаго сна. Что же вы думали — я такъ вотъ и дамъ вамъ Настю убить? Нѣтъ, голубчикъ, десять лѣтъ спала, а для сестры надо проснуться.
Алябьевъ. Я счастливъ, что вы остаетесь съ нею.
Таня. Всякій человѣкъ счастливъ переложить свою ношу на чужія плечи. Э! Не спорьте! Все равно… Беру эту вашу ношу. Уѣзжайте, умирайте, но — помните: миражъ!… Оставьте намъ миражъ!…
Алябьевъ (въ говорную трубу). Ало!.. Марья Григорьевна — вы?… Передайте княгинѣ… Ахъ, это ты, Настя!… Пожалуйста, поднимись ко мнѣ на одну минуту… (Отходитъ) Миражъ, такъ миражъ!
Княгиня Настя (вбѣгаетъ[15]).
Алябьевъ. Настя, я рѣшилъ нѣчто важное для насъ обоихъ…
Княгиня Настя. Важное? Ты такъ серьезенъ…
Алябьевъ. Скажи, Настя, ты увѣрена, что князь дастъ тебѣ разводъ?
Княгиня Настя. Алеша… ну, конечно!… Алеша… зачѣмъ… Зачѣмъ тебѣ, Алеша?
Алябьевъ. Ты не потеряла еще желанія видѣть меня своимъ мужемъ?
Княгиня Настя. Алеша!
Алябьевъ. Начинай разводъ, Настя!
Княгиня Настя. Постой… ты шутишь?… подожди… постой…
Алябьевъ. Ты молчишь?
Княгиня Настя. У меня слова задохнулись въ груди.
Алябьевъ. Мы сыграемъ свадьбу, какъ только я возвращусь изъ этой поѣздки.
Княгиня Настя. Мужъ! Мой мужъ! Алеша — мой мужъ! Милый ты мой!… Радость! Заря!… На колѣни передъ тобою стать можно?
Алябьевъ. Милая Настя, по росписанію, это — моя роль.
Княгиня Настя. А если мнѣ на тебя молиться хочется?
Алябьевъ. Не надо, Настя. Время живыхъ боговъ прошло. Они стары и смѣшны.
Княгиня Настя. Анастасія Алябьева… Я — жена! Твоя жена… Настоящая, настоящая, настоящая Алешина жена!… Алеша, а я — не проснусь?
Алябьевъ. Если проснемся, то — оба.
Княгиня Настя. И это — такъ? Въ самомъ дѣлѣ — такъ? И можно сказать это — Танѣ?… Всѣмъ?…
Алябьевъ. Вотъ — сойдемъ внизъ къ завтраку и объявимъ.
Княгиня Настя. Алеша, Алеша, у моего счастія нѣтъ словъ!… Впервые въ жизни мнѣ недостаетъ словъ… Я глупая стала, я не знаю, что сказать тебѣ, Алеша! Ты любишь меня!… Ты любишь, любишь, любишь меня!… Я буду тебѣ хорошею, вѣрною женою, Алеша!
Алябьевъ. Я знаю, Настя. И моя любовь будетъ съ тобою, покуда я живъ.
Княгиня Настя. А твоя жена уже виновата предъ тобою, Алеша!
Алябьевъ. Скоро!
Княгиня Настя. Ты сегодня такой добрый, такой чудный, что мнѣ какъ то не страшно признаться…
Алябьевъ. Кайся, преступница!
Княгиня Настя. Алеша, ты получилъ извѣщеніе о продажѣ Алябьева Кута?
Алябьевъ. Finita la comedia.. Прахъ моихъ предковъ, о которомъ ты столько безпокоилась, поступилъ подъ опеку какого то господина, не то — Завихряева, не то Запыляева.
Княгиня Настя. Ты не вѣрь, Алеша. Это, извини, мой прикащикъ. Это я купила!…
Алябьевъ. Ты? Вѣрна себѣ, моя Настя! Ну, — что же? Merci.
Княгиня Настя. Не разсердился? Голубчикъ ты мой! Я такъ боялась…
Алябьевъ. Теперь мнѣ все равно, Настя.
Княгиня Настя. Разумѣется, все равно. Все мое — твое.
Алябьевъ. А все мое — Настя купила.
Княгиня Настя. Злой!… Насмѣшникъ и злой!.. Солнце ты мое беззакатное!… Это я въ приданое себѣ. Чтобы не говорилъ потомъ, что взялъ безприданницу.
Алябьевъ. Настя, теперь ты кокетничаешь капиталомъ!
Княгиня Настя. А — ты думаешь, я его не люблю?
Алябьевъ. Вотъ, у меня уже и соперникъ явился.
Княгиня Настя. Вѣдь я его, какъ дитя, выростила и воспитала, Алеша… Большой онъ у меня, сильный, — воевода на всю Москву! Вотъ увидишь, какой онъ тебѣ слуга будетъ! Вознесетъ онъ тебя высоко, высоко…
Алябьевъ. Выстроимъ башню, возсядемъ превыше облаковъ и пребудемъ, какъ боги?
Княгиня Настя. Пребудемъ — какъ боги!
Алябьевъ. Но вѣдь потомъ, по программѣ, слѣдуютъ смѣшеніе языковъ и потопъ?
Княгиня Настя. Послѣ насъ — хоть потопъ!… А утонемъ вмѣстѣ.
Алябьевъ. Смѣло ты живешь… заразительна жизнь въ тебѣ!…
Княгиня Настя. Идемъ, милый… Скажемъ всѣмъ нашимъ… Таня то, Таня обрадуется!… Тамъ и Лаврентьевъ ждетъ…
Алябьевъ. Да, Лаврентьевъ ждетъ!..
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьТотъ же кабинетъ Княгини Насти, что во второмъ дѣйствія.
На стѣнѣ, которая прежде казалась пустоватою, красуется огромная картина, изображающая «Снѣгурочку». Анастасія Романовна передъ трюмо примѣряетъ вѣнчальное платье. Марья Григорьевна и двѣ портнихи.
Марья Григорьевна. Что хотите, барыня, а въ платьѣ экстазу нѣтъ!
Княгиня Настя. Ты думаешь?
Марья Григорьевна. Ужъ повѣрьте глазу.
Портниха. Не обижайте, Марья Григорьевна! Какъ литое сидитъ. Всею мастерскою трудимся.
Марья Григорьевна. Литое? А — это что?… это — что?…
Портниха. Дѣло поправимое. Не послѣдняя примѣрка…
Марья Григорьевна. Вы булавокъ-то не жалѣйте, замѣчайте, куда я васъ носомъ тычу!…
Княгиня Настя. Да ужъ, пожалуйста! Если вы меня этимъ платьемъ осрамите…
Марья Григорьевна. Такъ вотъ и дала я васъ осрамить!.. Снимайте, что-ли… покрасовались!..
Марья Григорьевна. Вѣнчальный туалетъ одинъ вечеръ носится, да всю жизнь помнится. Ежели подъ вѣнцомъ было на тебѣ что не такъ, то — даже черезъ десять лѣтъ вспомнить, — сердце отъ обиды кровью обольется.
Портниха. Стало быть, до среды-съ?
Марья Григорьевна. Же ву салю и — проваливайте!
Княгиня Настя (садится передъ зеркаломъ. Марья Григорьевна убираетъ ей голову).
Княгиня Настя. Совѣстно мнѣ, Марья, въ этомъ платьѣ. Хороша невѣста! Толстая, старая…
Марья Григорьевна. Вывезите еще что-нибудь поглупѣе!
Княгиня Настя. Марья, не дерзить!
Марья Григорьевна. Да — если вы меня изъ терпѣнія выводите?
Княгиня Настя. Надѣешься, — хороша еще буду?
Марья Григорьевна. Какъ царевна, публику освѣтите!
Княгиня Настя. Я все боюсь, что Алешѣ будетъ стыдно стоять рядомъ со мною…
Марья Григорьевна. А вотъ я васъ за это — булавкою!
Княгиня Настя. Машка! Съума сошла? Больно!
Марья Григорьевна. Побейте меня, коли больно. А себя умалять — нѣтъ вамъ на то моего позволенія.
Княгиня Настя. Въ первый разъ я замужъ шла — словно стаканъ воды выпила. А сейчасъ волнуюсь, боюсь, стыжусь… точно мнѣ семнадцать лѣтъ и я только что пансіонъ кончила… Мечтаю, замки воздушные строю… И ужъ такъ-то ли, Марья, горько и обидно мнѣ, что я за Алешу не дѣвушкою иду!
Марья Григорьевна. Фюить! Спохватились!
Княгиня Настя. Красиво это, должно быть, — за любимаго человѣка — дѣвушкою замужъ выйти!
Марья Григорьевна. Влюблены вы очень. Надо думать, много воли своему мужу отдадите. Охъ, охъ, охъ! Большія перемѣны въ домѣ пойдутъ.
Княгиня Настя. Струсила?
Марья Григорьевна. Мнѣ — что? Отъ себя не отставите. На прочее — наплевать.
Княгиня Настя. Погоди, я и тебя замужъ выдамъ.
Марья Григорьевна. Я и такъ замужемъ.
Княгиня Настя. Новости! За кѣмъ, нельзя-ли узнать?
Марья Григорьевна. За вами. И развода вамъ отъ меня не будетъ.
Княгиня Настя. Машка! не мели вздора!
Марья Григорьевна. Князь за разводъ съ васъ двѣсти тысячъ содралъ, а я не отступлюсь и за два милліона. Дѣвчонкою къ вамъ прилипла, старухою при васъ помру.
Княгиня Настя. Да, ты — единственный человѣкъ въ домѣ, которому я вполнѣ вѣрю…
Таня (входитъ и слышитъ). Спасибо, Настя.
Княгиня Настя. Не обижайся, Таня. Одно дѣло — любить, другое — ввѣряться. Располовинена жизнь моя. Много есть такого, о чемъ я съ Марьею либо съ Козыревымъ бесѣдую, улыбаясь, а при тебѣ либо при Алешѣ и намекомъ помянуть не рѣшусь.
Марья Григорьевна. Ага! То-то! Шалите кошечкою, прячетесь зайчикомъ!
Княгиня Настя. Что подѣлаешь? Есть люди бѣленькіе и есть люди черненькіе, какъ мы съ Марьею.
Марья Григорьевна. Полюбите насъ черненькими, а бѣленькими-то насъ всякій полюбитъ!
Княгиня Настя. Любовь между черненькими и бѣленькими возможна. До болѣзни, до страсти. Но понимать другъ друга имъ не дано. И недовѣрія природнаго имъ не избыть. На днѣ самой хорошей любви живетъ страхъ взаимный.
Таня. Я тебя не боюсь.
Княгиня Настя. А я тебя боюсь… И стыжусь… Хорошая ты женщина, Таня!
Таня. Скучная!
Марья Григорьевна. Намъ, черненькимъ, между собою веселѣе.
Княгиня Настя. Развратныя мы съ тобою, Машка!
Марья Григорьевна. А кому какое дѣло? Лишь-бы шито, да крыто было.
Княгиня Настя. Нѣтъ амурныхъ секретовъ на свѣтѣ, Марья. Любовниковъ нашихъ люди по пальцамъ считаютъ.
Марья Григорьевна. Собака лаетъ, вѣтеръ носитъ. А поди, докажи!
Княгиня Настя. А вонъ — у Тани: какой скандалъ громкій въ жизни остался… И изъ дома то бѣжала, и ребенокъ то былъ, и отецъ то ее проклялъ, и наслѣдства лишилъ. А никто во всей Москвѣ про нее грязнаго слова не скажетъ.
Марья Григорьевны. Недвига-царевна! Куда ей!
Княгиня Настя. То-то вотъ и есть, что каждый видитъ: въ ея жизни черненькое — случайность скверная, бѣлизна изъ нея, какъ солнце, сквозитъ. А вотъ насъ съ тобою, какъ ни бѣли, — все то мы чернымъ чернехоньки!
Марья Григорьевна. Бѣлиться на старости лѣтъ будемъ. Покуда — и безъ бѣлилъ хороши.
Княгиня Настя. Что ищешь?
Таня. Хочу взглянуть, гдѣ этотъ Аденъ, откуда было письмо отъ Алеши.
Княгиня Настя. Ой, покажи, покажи… Ой, далеко, далеко!… Этакая-жъ точка маленькая… И — въ этой точкѣ маленькой — Алеша мой, голубчикъ, дорогой!.. Ахъ ты, милый мой! радость! сокровище! солнышко!
Марья Григорьевна. Это у насъ называется: прикладывайся, покуда просторно!
Княгиня Настя. Машка, плутовка, молчи.
Марья Григорьевна. Да — кабы вы одинъ Аденъ поцѣловали, а то вѣдь губъ то, поди, на половину Африки хватило!
Княгиня Настя. Какъ вы думаете, дѣвушки, будутъ у меня дѣти?
Марья Григорьевна. А вы старайтесь!
Княгиня Настя. Боюсь, что нѣтъ. Немолода я, Танюша. Жила буйно. Обращалась съ собою звѣрски. Выкидывала сколько разъ… безъ совѣсти, безъ жалости, безъ страха…
Таня. Кто тебя знаетъ? Желѣзная ты. (Уноситъ атласъ).
Княгиня Настя. То золотая, то желѣзная… все — металлы! Человѣкъ то гдѣ же? Ахъ!
Марья Гоигорьевна. Бросьте. Вамъ ли съ ребятишками возиться? Бабья канитель!
Княгиня Настя. Нѣтъ, Марья. Никогда я ребенка не хотѣла, всегда этого чуждалась, а теперь хочу. Сильно хочу. И ростетъ оно, — страстно хотѣть буду! Большое дѣло — ребенокъ отъ любимаго мужа. Безъ этого наша бабья жизнь неполна.
Марья Григорьевна. Одна порча таліи!
Княгиня Настя. Сына хочу. Чтобы лицомъ и сердцемъ въ Алешу, а въ меня бы — волею удался.
Марья Григорьевна. Лучше дочку заведите. Я дѣвочекъ больше люблю.
Княгиня Настя. Нѣтъ, не хочу. Несчастны женщины на землѣ. Еще не пришло время имъ родиться.
Марья Григорьевна. Мы то съ вами — родились же?
Княгиня Настя. Невелико счастье матери — плодить такія сокровища, какъ мы съ тобою, Марья моя любезная!
Марья Григорьевна. Это надо правду сказать. Не знаю, какъ ваша мама, но моя отъ меня ревомъ ревѣла.
Княгиня Настя. Я матери не помню, сиротою росла. Мнѣ дѣтскую замѣняли родительскія конторки да баржи. Вся въ тятьку выросла. Гордился мною тятька, говаривалъ, что такой дочери на трехъ сыновей не промѣняетъ. И зубата же я, чортъ, смолоду была! Ухъ! Щука!
Марья Григорьевна. Я, барыня, держусь того мнѣнія, — которая женщина теперь родится безъ зубовъ, она есть рабыня и обреченная въ жертву.
Княгиня Настя. Да. Только имѣть дочерью зубатую щуку, должно быть, страшно и горько.
Таня (отъ книжнаго шкафа). А беззубую — обидно и жалко.
Княгиня Настя. Вотъ то-то и есть.
Козыревъ (стучитъ). Позволите, Анастасія Романовна?
Княгиня Настя. Вы одинъ?
Козыревъ. Съ господиномъ Мѣховщиковымъ.
Княгиня Настя. Ай, нельзя…
Мѣховщиковъ. Съ веселыми извѣстіями!
Княгиня Настя. Да? Ну, входите… Я сейчасъ буду готова… Таня васъ приметъ… Маша, за мною.
Мѣховщиковъ (входитъ, съ Козыревымъ). Татьяна Романовна! Въ чьемъ мы домѣ?
Таня. Полагаю, что сестры моей.
Мѣховщиковъ. Нѣтъ, на воротахъ то какъ написано?
Таня. Княгини А. P. Латвиной…
Козыревъ. Ошибаетесь. Хе-хе-хе! Уже велѣлъ перекрасить-съ.
Мѣховщиковъ. Княгини Латвиной не существуетъ болѣе въ природѣ. Возвращена въ первобытное состояніе и — считать ее по-прежнему дѣвицей!
Козыревъ. Исполать вамъ, Данило Елпатьевичъ, скоренько дѣльце обработали!
Мѣховщиковъ. Не говорите комплиментовъ, голубчикъ. Не я обработалъ — деньги обработали. Въ разводныхъ дѣлахъ, знаете, капиталъ обратно пропорціоналенъ скорости. За пять тысячъ — годъ, за десять — полгода, за двадцать — три мѣсяца, за сорокъ — шесть недѣль…
Таня. Такъ что за сто?
Мѣховщиковъ. Разведемъ еще до свадьбы!…
Княгиня Настя (входитъ — домашній туалетъ).
Козыревъ. Свершилось, Анастасія Романовна! Всѣ мои лучшія поздравленія вамъ, сударыня. Дѣло прошлое-съ, но — ужъ какъ я этого вашего князя-дармоѣда терпѣть не могъ-съ!..
Княгиня Настя. Ахъ, мой бѣдный Артемій Филипповичъ! Но вѣдь вы же осиротѣли! Кого же теперь вы будете звать вашимъ сіятельствомъ? Развѣ — графиню Ларису Оберталь?
Козыревъ. Боюсь, что и ее не надолго, Анастасія Романовна. Пожалуйте-съ.
Княгиня Настя. Документы?
Козыревъ. Извольте полюбоваться. Хе-хе-хе!
Княгиня Настя (разсматриваетъ векселя). Ай-ай-ой! Скажите, пожалуйста!
Козыревъ. По графски пущено! Каллиграфія!
Княгиня Настя. Плутъ-то, плутъ-то какой!
Козыревъ. Какія будутъ ваши распоряженія?
Княгиня Настя. Фотографіи съ документовъ вы сняли?
Козыревъ. Первымъ долгомъ-съ.
Княгиня Настя. Экспертизу подлога произвели?
Козыревъ. Имѣю протоколъ-съ за тремя лучшими въ Москвѣ подписями-съ.
Княгиня Настя. Такъ что же? Кончайте съ графомъ насчетъ передачи подряда, а на отступное — чортъ съ нимъ совсѣмъ! — верните ему, такъ и быть, эту дрянь! Улыбаетесь?
Козыревъ. Люблю видѣть-съ, когда дѣльце этакъ кругло разрѣшается… обставлено, значитъ! Люблю!
Княгиня Настя. Вы — артистъ въ душѣ, Артемій Филипповичъ.
Козыревъ. Опричниковъ куртажные желаетъ получить.
Княгиня Настя. Заплатите.
Козыревъ. Въ обыкновенномъ размѣрѣ?
Княгиня Настя. А то въ сверхестественномъ, что-ли?
Козыревъ. Жалуется, что дѣльце-то было оборотистое. Проситъ накинуть.
Княгиня Настя (указываетъ на картину, изображающую «Снѣгурочку»). А это что?
Козыревъ. Конечно-съ!
Княгиня Настя. Былазаложена ему Ратомскимъ въ тысячѣ, а онъ съ Оберталя двѣ снялъ. Неизвѣстно мнѣ, что-ли? Поживился съ одной стороны, и довольно. А то, вишь, ему-бы лупить и съ барана, и съ козы…
Слуга (докладываетъ) Господа Ратомскій и Реньякъ.
Княгиня Настя. Ратомскаго проведите прямо въ столовую, а Владимира Павловича просите на минутку сюда.
Козыревъ. Прикажете уйти?
Княгиня Настя. Секретовъ нѣтъ. Останьтесь. (Идетъ на встрѣчу входящему Реньяку). Владимиръ Павловичъ! Милый! Никогда вы не были болѣе кстати, чѣмъ сейчасъ. Слушайте. Оберталь поставилъ меня предъ Ратомскимъ въ ужасное положеніе… Видите?
Реньякъ. Гмъ… да… я слышалъ.
Княгиня Настя. Привозитъ подарокъ… Мы такъ дружны… Отказаться неловко… Я приняла… И — вдругъ, теперь узнаю, что картина куплена не у Ратомскаго, но у какого-то закладчика и бѣдный Радомскій не получилъ за нее отъ графа ни гроша!
Реньякъ. Да, онъ очень огорченъ. На «Снѣгурочку» были всѣ его расчеты.
Княгиня Настя. Это ужасно! Я прямо преступницею себя предъ нимъ чувствую! мнѣ стыдно въ глаза ему глядѣть… Но не могла же я знать, что его сіятельство, графъ Евгеній Антоновичъ, имѣетъ обыкновеніе дѣлать своимъ друзьямъ подарки изъ ссудныхъ кассъ.
Реньякъ. Вашей вины здѣсь, конечно, нѣтъ. Ратомскій не имѣетъ претензій.
Княгиня Настя. Да, у меня-то совѣсть не спокойна!..
Реньякъ. Ужъ если вамъ такъ неловко, — подарите Ратомскому картину обратно… проще всего.
Княгиня Настя. Ай, нѣтъ, нѣтъ! Что вы? Развѣ можно? Отказаться отъ принятаго подарка? За что же я оскорблю Оберталя?… Онъ поступилъ безтактно, но я совсѣмъ не намѣрена съ нимъ ссориться.
Реньякъ. Да, конечно, безъ санкціи графа — неудобно.
Княгиня Настя. Слушайте. Картина мнѣ совсѣмъ не нужна и, даже между нами будь сказано, мнѣ не нравится. Но она — подарокъ друга и должна остаться на этой стѣнѣ. Но — что я могу сдѣлать для Ратомскаго? Владимиръ Павловичъ! Милый! Научите! Помогите!
Реньякъ. Право, ужъ не знаю, какъ…
Княгиня Настя. Просто, я ему дамъ еще денегъ!
Козыревъ. Конечное дѣло, денегъ-съ.
Княгиня Настя. Голубчикъ, Владимиръ Павловичъ! Вы такой тактичный, такой деликатный, такой баринъ… Вы сумѣете!… Возьмите, ради Бога, это порученіе на себя! освободите мою совѣсть!
Реньякъ. Если вамъ угодно… не вижу препятствій…
Княгиня Настя. Пятьсотъ рублей я дамъ ему!… да! пятьсотъ рублей! Можетъ быть, мало? Ну, тысячу… Артемій Филипповичъ, выдайте Владимиру Павлсдеичу тысячу рублей!
Козыревъ. Слушаю-съ.
Княгиня Настя. Милый Владимиръ Павловичъ, я понимаю, что и этой прибавки недостаточно. Но — вѣдь, я не собиралась пріобрѣтать. Картина сама ко мнѣ пришла и повисла у меня насильно… Больше не могу — ей Богу, не могу… Ужъ извинитесь за меня предъ Ратомскимъ.
Реньякъ. Въ чемъ же, Анастасія Романовна? Напротивъ, я нахожу вашъ поступокъ въ высшей степени щедрымъ и благороднымъ..
Княгиня Настя. Ужъ я его чѣмъ-нибудь вознагражу. Портретъ Тани ему закажу или плафонъ какой-нибудь…
Козыревъ (Реньяку). Угодно вамъ пожаловать въ контору?
Марья Григорьевна (входитъ). Графъ Евгеній Антоновичъ.
Княгиня Настя. Ой, некстати!
Марья Григорьевна. Ужъ примите.
Княгиня Настя. Для тебя?
Марья Григорьевна. Для меня.
Княгиня Настя Много, поди, перепадаетъ тебѣ отъ него?
Марья Григорьевна. При васъ-то жить да не нажить?
Княгиня Настя. Для кого копишь? Одинокая ты.
Марья Григорьевна. Деньги люблю. Для денегъ коплю.
Княгиня Настя. Предупреждаю: обѣщаній Оберталю не давай. О немъ у меня рѣшено.
Марья Григорьевна. Обѣщаніе мое, воля ваша. Не контракты пишемъ.
Княгиня Настя. Ой, Машка! шельма изъ тебя вытанцовывается!
Марья Григорьевна. Ваша ученица.
Княгиня Настя. Не превзойди!
Марья Григорьевна. Вотъ у васъ Опричниковъ не надеженъ, въ сумасшедшій домъ смотритъ…
Княгиня Настя. Такъ тебя на его мѣсто — что-ли?
Марья Григорьевна. Лицомъ въ грязь не ударю!
Княгиня Настя. Ахъ, Машка! Ну, Машка!
Оберталь (въ дверхъ). Можно?
Княгиня Настя. Входите, входите, графъ. Мы тутъ съ Марьею… свои!… Поди, Маша.
Оберталь. Лариса у васъ не была еще?
Княгиня Настя. Нѣтъ. Признаюсь, и не ждала. Давно не видались. Она, говорятъ, коститъ меня на всѣхъ перекресткахъ.
Оберталь. Прискачетъ. Слухъ, что вы получили разводъ отъ князя, уже облетѣлъ всю Москву. Въ городѣ — сенсація. Поздравляю.
Княгиня Настя. Благодарю васъ, графъ.
Оберталь. Счастливецъ Алябьевъ! Второй человѣкъ, которому я завидую.
Княгиня Настя. А первый, графъ?
Оберталь. Первымъ былъ князь Латвинъ.
Княгиня Настя. Это очень любезно.
Оберталь. Много, Анастасія Романовна, безсонныхъ ночей провелъ я когда-то, воображая себя на мѣстѣ князя Латвина.
Княгиня Настя (смѣется). Да? А на мѣстѣ княгини Латвиной вамъ не случалось себя воображать?
Оберталь (смотритъ на нее внимательно). Не сумѣлъ-бы. Я грубый мужчина. Тонкая женская психологія, признаюсь, мнѣ чужда.
Княгиня Настя. А между тѣмъ у васъ въ характерѣ есть таки что-то женское.
Оберталь. Вы находите?
Княгиня Настя. Да. У васъ почеркъ такой — мелкій, косой, бисерный, — точно женщина пишетъ. Я теперь увлекаюсь изученіемъ почерковъ… Вы вѣрите въ теорію, что почеркъ — зеркало характера?
Оберталь. Не совсѣмъ… Почеркъ часто мѣняется.
Княгиня Настя. Нѣтъ, нѣтъ. Относительно вашего, напримѣръ, я вполнѣ увѣрена, что вы, если-бы даже нарочно захотѣли, то не сможете измѣнить его такъ, чтобы нельзя было узнать.
Оберталь (встаетъ). Княгиня…
Княгиня Настя. Ай, что вы! Типунъ вамъ на языкъ! Княгини больше нѣтъ, — есть купеческая дочь Хромова, будущая Алябьева.
Оберталь. Анастасія Романовна… вамъ… все извѣстно?
Княгиня Настя. Заплатила, графъ. У меня теперь каллиграфическіе опыты ваши. Нехорошо, графъ! Не по-дружески вы со мною поступили. Уши вамъ драть надо, графъ! уши! уши! уши!
Оберталь (падаетъ на колѣни). Казните меня.
Княгиня Настя. Что — казните? Развѣ мальчиковъ казнятъ? Уши имъ дерутъ, на колѣни ихъ ставятъ, оставляютъ ихъ безъ обѣда.
Оберталь. На колѣняхъ я уже стою. Въ вашихъ рукахъ — моя судьба. Не встану, покуда ея не узнаю.
Княгиня Настя. Уши я вамъ выдеру когда-нибудь въ другой разъ, — ну, а Артемій Филипповичъ, ужъ извините, оставитъ васъ немножко безъ обѣда!
Оберталь. Все, что угодно, кромѣ позора имени, кромѣ уголовщины и огласки!
Княгиня Настя. Этого не будетъ. Я слишкомъ счастлива теперь, чтобы мстить. За васъ, графъ, меня просилъ одинъ человѣкъ, котораго вы очень не любите, а я очень люблю.
Оберталь. Марья Григорьевна?
Княгиня Настя. Нѣтъ, Алябьевъ.
Оберталь. Онъ знаетъ?!
Княгиня Настя. Нѣтъ, не знаетъ. Но въ тотъ день, какъ онъ рѣшилъ ѣхать съ Лаврентьевымъ, онъ говорилъ мнѣ, что ему жаль васъ… Этого достаточно, чтобы я пощадила васъ, графъ, — даже противъ своего убѣжденія. Княгиня Латвина отправила бы васъ въ тюрьму, — Анастасія Алябьева васъ прощаетъ.
Оберталь (встаеть). Не стою я вашего великодушія. Раздавили вы имъ меня.
Княгиня Настя. Куда же вы?
Оберталь. Неужели вы считаете меня уже настолько низкимъ, что — послѣ всего происшедшаго — я еще смѣю быть въ вашемъ обществѣ и глядѣть вамъ въ глаза?
Княгиня Настя. Вотъ глупости! Вѣдь я же сказала вамъ: уголовщины больше нѣтъ, она растаяла, испарилась, не существуетъ.
Оберталь. Но…
Княгиня Настя. Значитъ, осталась только очень неудачная и — опять извините! — мальчишеская афера графа Оберталя, за которую графу Оберталю теперь придется поплатиться своимъ карманомъ. И подѣломъ, — не шали, мальчикъ, не шали!…
Оберталь. Я заранѣе сдаюсь на ваши условія.
Княгиня Настя. Боюсь, графъ, что они будутъ не очень легки. Артемій Филипповичъ очень возбужденъ противъ васъ. И я дала ему честное слово не вмѣшиваться въ ваши переговоры. Только подъ этимъ условіемъ онъ согласился погасить дѣло безъ прокурорскаго надзора.
Оберталь. Какъ бы ни были тяжелы условія Артемія Филипповича, я думаю, что мы найдемъ точки для компромисса. Моя звѣзда какъ будто оправляется, Анастасія Романовна. Дядюшка сдалъ вѣдомство блестяще и, вѣроятно, опять получитъ крупный постъ.
Княгиня Настя. Успѣлъ, стало быть, внести растрату? Хорошо имѣть аккуратнаго племянника!
Оберталь. А, главное, супруга моя, наконецъ, сдобрилась.
Княгиня Настя (у окна). А! Это — для васъ — опора.
Оберталь. Нѣкоторыя обязательства уже переписаны на ея имя.
Княгиня Настя. А почеркъ — не слишкомъ бисерный?
Оберталь. Анастасія Романовна, я лишенъ права обижаться.
Княгиня Настя. Э! Могли и всѣхъ правъ быть лишены… Вотъ — ея сани у подъѣзда… Пойдемте ей на встрѣчу.
Оберталь. Итакъ…
Княгиня Настя. Вы прощены.
Оберталь. Кончено и похоронено?
Княгиня Настя. Безвозвратно.
Оберталь. Слово Анастасіи Алябьевой?
Княгиня Настя. Слово Анастасіи Алябьевой.
Оберталь. Какъ только я подумаю, что — не встрѣться вамъ этотъ Алябьевъ…
Княгиня Настя. А вамъ Лариса Карасикова…
Оберталь. Вы подтверждаете?
Княгиня Настя. Отчего же нѣтъ? Когда что-нибудь хорошо прошло и къ повторенію невозможно, — подтвердить — риска нѣтъ!
Ратомскій. Что ни говори, наша Настя — славная баба!
Реньякъ. Корректно поступила, корректно!
Ратомскій. Конечно, картина стоитъ вдесятеро, но другая на ея мѣстѣ…
Реньякъ. Тысяча тебѣ прямо съ неба свалилась!
Ратомскій (у письменнаго стола). Эка она Алябьевымъто обставилась!
Реньякъ. Любитъ!
Ратомскій. Хоть бы ему въ Африкѣ какой-нибудь эѳіопъ стрѣлу въ брюхо засадилъ!
Реньякъ. Ты же говорилъ, что не завидуешь?
Ратомскій. Раньше не завидовалъ. Но — законный бракъ! милліоны! Страшно подумать, братецъ!
Реньякъ. Что-жъ! Анастасія Романовна теперь разводка. Алябьевъ — далеко. Конкурренція свободна. Попробуй, пріударь!
Ратомскій. А то — нѣтъ?
Реньякъ. Чѣмъ чортъ не шутитъ?
Ратомскій. Это, еще смолоду, самая любимая моя спеціальность — утѣшать соломенныхъ вдовъ, обманутыхъ невѣстъ и покинутыхъ любовницъ. Податливы онѣ бываютъ въ это время, душки чувствительныя!
Марья Григорьевна (проходитъ мимо). Ужъ будто-съ?
Реньякъ. Ты всегда кричишь, а здѣсь стѣны слышатъ.
Ратомскій. Влетѣлъ!
Реньякъ. Тоже — невѣста. Капиталъ имѣетъ. Посватайся.
Ратомскій. Ты въ умѣ? Горничная!
Реньякъ. При современномъ оскудѣніи приданыхъ..
Мѣховщиковъ. Вы напрасно смѣетесь, графиня. Ни одно сословіе въ Россіи не выдѣляетъ поэтовъ больше, чѣмъ адвокатура.
Бурминъ. Каждое новое поэтическое теченіе и вѣяніе у насъ открываетъ обязательно — адвокатъ.
Мѣховщиковъ. Я увѣренъ, что у каждаго русскаго присяжнаго повѣреннаго непремѣнно спрятана гдѣ-нибудь въ тайникѣ письменнаго стола завѣтная тетрадь съ риѳмами.
Лариса Дмитріевна. И вы пишете?
Мѣховщиковъ. Грѣшу, но не печатаю. А вотъ Вадимъ Прокофьевичъ…
Лариса Дмитріевна. Какъ? Вы, Бурминъ?
Бурминъ. А почему же — нѣтъ, графиня?
Лариса Дмитріевна. Да вѣдь вы больше — насчетъ конкурсовъ?
Бурминъ. Эхъ, графиня! Чѣмъ суше живетъ человѣкъ, тѣмъ больше ему иногда отмокнуть хочется.
Мѣховщиковъ. Вы попросите его прочитать что-нибудь въ новомъ стилѣ — миѳологическомъ. Шедевры!
Лариса Дмитріевна. Ахъ, это съ неприличностями?
Бурминъ. То есть — съ стихійнымъ настроеніемъ.
Лариса Дмитріевна. Господа! Вниманіе! Вадимъ Прокофьевичъ читаетъ стихи!
Всѣ. Просимъ! Просимъ!
Бурминъ, Господа… Господа…
Реньякъ (Танѣ). На Москвѣ есть пословица: «наглѣе Бурмина». А посмотрите: стихи читать — поблѣднѣлъ.
Бурминъ. Я, право, не знаю, что бы…
Ратомскій. Валяйте! Не конфузьтесь!
Бурминъ (грубо). Я въ жизнь свою не конфузился. Это моя мать сконфузилась, когда меня родила!
Лариса Дмитріевна. Вниманіе! вниманіе!
Бурминъ. Стихи мои называются — «Идолъ весны»…
Мѣховщиковъ. А! Знаю! Это — тонко. Надо смаковать, смаковать!
Бурминъ (читаетъ сердитымъ и испуганнымъ голосомъ):
О, идолъ!
Ты — выдалъ!
Прочь! Ты — жестокъ!
Перунъ тя холилъ,
Купало полилъ:
Пусти ростокъ!
(Робко) Тутъ, господа, — видите ли, — хоръ нуженъ… Вы всѣ должны кричать: «пусти ростокъ!»
Лариса Дмитріевна. Зачѣмъ?
Мѣховщиковъ. Для Діонисова дѣйства. Иначе не будетъ оргіазма.
Бурминъ. Я дамъ знакъ! (Читаетъ)
Перунъ тя холилъ,
Купало полилъ:
Пусти ростокъ!
Всѣ. Пусти ростокъ!
Мѣховщиковъ. Какое знаніе народной мистики. Какія стихійныя глубины!
Бурминъ (читаетъ)
Го-го-го! Лѣшій —
Вѣсъ красноплѣшій —
Свиститъ въ свистокъ.
Грядетъ Ярило:
Спалитъ онъ рыло…
Нырни въ кустокъ!
Всѣ. Нырни въ кустокъ!
Всѣ. Браво! Браво! Браво! Бисъ! Бисъ! Бисъ!
Мѣховщиковъ. Роскошь эпитетовъ… «Лѣшій — красноплѣшій» …
Реньякъ. Юморъ… риѳма… «Рыло — Ярило»…
Мѣховщиковъ. Я говорю вамъ: это надо смаковать!
Лариса Дмитріевна (Бурмину). А скажите, господа: денежные документы, векселя, напримѣръ, тоже въ стихахъ писать можно?
Ратомскiй. Скорѣе — въ ритмической прозѣ… (Поетъ)
По сему моему векселю..
Лариса Дмитріевна. Жаль. А то мой супругъ былъ-бы первымъ поэтомъ во вселенной.
|
Мѣховщиковъ. Обратите вниманіе графиня, какъ сочно, тепло и свѣжо сквозитъ y Бурмина солнечный миѳъ! Лариса Дмитріевна. Я люблю солнечный миѳъ. Это — необъятность неисчерпанныхъ возможностей! Ратомскій. Просторъ Садро Ботичелли! Лариса Дмитріевна. Ахъ, Ботичелли! Я вся, вся — въ Ботичелли! Таня. Ну, ужъ и вся? Осталось-же что-нибудь про домашній обиходъ? Лариса Дмитріевна. Злая. Козыревъ (Реньяку). Я въ искусствѣ немного смыслю, но такъ понимаю-съ, что — ежели теперь картина, она — отъ трехсотъ рублей-съ. Лариса Дмитріевна (напѣваетъ). Хочу быть гордой, Хочу быть смѣлой… Какъ жаль, что нѣтъ Ратнера. Онъ намъ спѣлъ бы это. Реньякъ. А я умѣю пѣть пародію… Преглупая! Лариса Дмитріевна. Мнѣ не достаетъ Ратнера! Ратомскій. А мнѣ — профессора Груздева. Онъ бы разсказалъ вамъ объ электромоторѣ, который не ходитъ. Лариса Дмитріевна. Ратомскій, вы сегодня дерзки и красивы. Разскажите намъ что-нибудь о допотопной любви… |
Оберталь (Бурмину). Все кончено, милый Вадимъ Прокофьевичъ. Пришлось мнѣ--впустить ихъ въ подрядъ. Бурминъ. Батюшка! Теперь-то? Когда дядюшка.. когда Лариса Дмитріевна… Да — это надо ума лишиться! Оберталь. А! Не спрашивайте меня! Послѣ! Послѣ! Бурминъ. Графъ! Голубчикъ! Но вѣдь — равносильно катастрофѣ! Оберталь. Теперь вы — къ Анастасіи Романовнѣ! Ея воля. Ахъ нѣтъ, забылъ, — къ Артемію Филипповичу! Все у нихъ. Я работалъ цѣлый годъ, какъ волъ, — и вся моя работа у нихъ! А я, какъ Сизифъ, начинай сызнова катить свой камень въ гору! Бурминъ. Графъ, да вы поухаживали-бы за нею этакъ поздоровѣе! Я вѣрю въ старую систему. Пока Алешки-то нѣтъ? Авось! Вѣдь уже былъ опытъ. Уже выгорѣло у насъ дѣльцо-то на средствіи семъ? Оберталь. A! Къ чорту! Смѣялась она надо мною. Я и сейчасъ-то только потому не вовсе слопанъ стою предъ вами, что — благодарю! не ожидалъ! — Алябьевъ просилъ ее за меня, оказывается. Бурминъ. Н-да, это — плотина! Оберталь. Ненавижу я этого человѣка! Не будь его, — всѣ пути мнѣ открыты! |
Бурминъ. Итакъ, дни нашего бурнаго странствія кончились, и мы, житейскіе мореплаватели, возвращаемся къ домашнему очагу?
Оберталь. На цѣпь супружества.
Бурминъ. Смотрите, хоть здѣсь то держите свою линію…
Альбатросовъ (входить печальный, корректный; черный рединготъ, черный галстухъ, черныя перчатки. Присутствующіе привѣтствуютъ его дружелюбнымъ воемъ, вродѣ того, какъ въ парижскихъ театрахъ, когда дается электрическій свѣтъ):
Альбатросовъ (кланяется). Татьяна Романовна!.. Графиня!
Ратомсктй. Откуда ты, эфира житель?
Альбатросовъ. Извините, что я, можетъ быть, слишкомъ некстати въ такую важную минуту…
Таня. Напротивъ: видите, какое блестящее собраніе!
Ратомскій. Только тебя намъ и не доставало!
Альбатросовъ. Я, Татьяна Романовна, сейчасъ къ вамъ — извините — не самъ по себѣ, но по дѣлу… Редакціонное порученіе…
Реньякъ. Держу пари: нуженъ портретъ Алябьева!
Альбатросовъ. Ты угадалъ.
Реньякъ. Это уже третій разъ — при мнѣ.
Козыревъ. Съ тѣхъ поръ, какъ Алексѣй Никитичъ приняли участіе въ лаврентьевской экспедиціи, намъ просто отбоя нѣтъ отъ господъ журналистовъ.
Таня (Альбатросову). Вотъ — всѣ портреты Алексѣя Никитича, какіе мы имѣемъ, — здѣсь, на письменномъ столѣ. Выбирайте по желанію и вкусу.
Мѣховщиковъ (Бурмину). А я вамъ говорю, что эта танцовщица поэзіей плясокъ своихъ воскрешаетъ тайну Діонисова дѣйства!
Бурминъ. Ну — что тамъ! Просто — новый видъ голоножія.
Ратомскій. Вы, графиня, изъ пластическихъ танцевъ — какой предпочитать изволите?
Лариса Дмитріевна. Мачичъ, душенька!
Ратомскій (поетъ съ жестами)
Мачичъ — веселый танецъ
И очень жгучій,
Привезъ его испанецъ,
Брюнетъ могучій…
Таня (Альбатросову). Выбрали?
Альбатросовъ. Всѣ эти, Татьяна Романовна, были уже помѣщены въ другихъ изданіяхъ. Больше нѣтъ?
Таня. Право, не знаю, надо у Насти спросить…
Альбатросовъ. Мнѣ-бы поновѣе, знаете…
Таня. Вотъ этотъ снятъ наканунѣ отъѣзда…
Альбатросовъ. Ага! Прекрасно! Слѣдовательно, — послѣдній передъ смертью?…
Таня (уронивъ портретъ). Что вы сказали?
Козыревъ (бросился). Какъ-съ вы изволили?…
Альбатросовъ. Но… развѣ вамъ еще неизвѣстно?
Лариса Дмитріевна (Танѣ). Оправься… Ты зелена, какъ листъ…
Таня (Альбатросову). Вы увѣрены?
Альбатросовъ. Къ сожалѣнію, да. Отрядъ Лаврентьева попалъ въ засаду и уничтоженъ совершенно. Спаслось всего полтораста человѣкъ. Между ними самъ Лаврентьевъ. Дрались въ рукопашную. Алябьева искрошили въ куски. Едва удалось вынести трупъ съ поля битвы.
Таня. Настя, Настя! Бѣдная моя Настя!
Лариса Дмитріевна. Необходимо скрыть отъ нея… предупредить… подготовить…
Козыревъ. Гдѣ же скрыть-съ? Поди, уже во всѣ газеты телеграфировано!
Альбатросовъ. Да, сегодня будетъ въ вечернихъ прибавленіяхъ. Я потому и поспѣшилъ.
Таня. Э, не такой она человѣкъ, чтобы отъ нея скрывать!…
Реньякъ. Жаль Алешу!
Ратомскій. A Лаврентьевъ-то — и тутъ вывернулся!
Реньякъ. Кому суждено быть повѣшеннымъ, тотъ въ водѣ не тонетъ и въ огнѣ не горитъ.
Ратомскій. Ты — за шляпу?
Реньякъ. Полагаю, что въ этомъ домѣ теперь — не до гостей.
Ратомскій. Нѣтъ, любопытно.
Бурминъ (Оберталю). А вѣдь это событіе, графъ, мѣняетъ обстоятельства…
Оберталь. Я опомниться не могу. Мы не любили другъ друга. Но, всё-таки, старый товарищъ… въ куски… въ Африкѣ… Дико!… Страшно!…
Таня. Маша! Маша! Поди сюда… Алексѣя Никитича… убили!
Марья Григорьевна (съ подогнувшимися колѣнями). Ой, что же теперь будетъ?
Таня. Гдѣ барыня? Ни на минуту не оставляй, — не отходи отъ барыни!
Марья Григорьевна. Я ей только-что телеграмму какую-то подала…
Княгиня Настя (выходитъ — ждетъ прямо къ Танѣ. Какъ будто и спокойно). Таня, Алеша убитъ.
Таня. Да, Настя. Кажется… Мужайся… Вотъ и онъ привезъ подтвержденіе..
Альбатросовъ. Мнѣ очень грустно, что я былъ печальнымъ вѣстникомъ…
Княгиня Настя (схватила его за плечи и трясетъ съ такою силою, что онъ опускается на колѣни). Ты врешь! Ты врешь! Ты врешь!
Альбатросовъ. Анастасія Романовна!
Таня. Настя!
Марья Григорьевна. Барыня!
Ратомскій. Княгиня!
Княгиня Настя. О-о-о-о! Алеша мой! Алеша мой убитъ!… Такъ вотъ зачѣмъ онъ отъ меня уѣхалъ!… Обманулъ невѣсту Алеша!… Охъ, подвѣнечное ты мое платье!… Убитъ… обманулъ…
Бурминъ (Оберталю). Весьма мѣняетъ обстоятельства, весьма-съ.
Оберталь. Молчите вы, ради Бога!
Бурминъ. Никогда вы не были въ лучшемъ положеніи. Супруга умиротворена, княгиня свободна. Ласковое теля двухъ матокъ сосетъ. Когда пройдетъ взрывъ перваго отчаянія…
Княгиня Настя. Что же изъ васъ то никто не остановилъ его? Что же никто не подсказалъ мнѣ, что онъ на смерть ѣдетъ? Вѣдь зналъ же кто-нибудь изъ васъ… Татьяна, вѣдь ты знала?
Таня. Настя моя, Настя! Прости! Такъ надо было… Не могла я… Не для жизни онъ былъ… Ему хорошо было умереть. У него смерть изъ глазъ смотрѣла. Я люблю, я люблю смерть, Настя!
Княгиня Настя. А вотъ я такъ думала, что я жизнь люблю!
Марья Григорьевна. Барыня, голубчикъ, успокойтесь! Дайте, я васъ въ спальню отведу? Нехорошо! Люди смотрятъ.
Княгиня Настя. Какіе люди, Маша? Гдѣ ты видишь людей? Трупы стоятъ, трупы смотрятъ, — враги мои лютые!… И ты тоже — трупъ. И сама я теперь — трупъ ходячій.
Таня. Настенька! Голубка моя!
Лариса Дмитріевна. Не хорони себя. Поживешь еще, душка!
Княгиня Настя. О-о-о-о-о! Алеша! Алеша! Алеша! Никогда то мнѣ не видать лица твоего свѣтлаго! Никогда! Никогда!
Лариса Дмитріевна. Я, конечно, понимаю твое горе, но зачѣмъ же приходить въ отчаяніе?
Таня. Оставь, Лариса!
Лариса Дмитріевна (отошла). Алябьевъ умеръ такъ красиво… я гордилась бы!
Мѣховщиковъ. Вы — римлянка!
Лариса Дмитріевна. Эффектно умереть гораздо красивѣе, чѣмъ канителить жизнь такъ себѣ.
Бурминъ. Нѣтъ, знаете: живому зайцу — всё-таки лучше, чѣмъ мертвому льву!
Лариса Дмитріевна. Ну, что такое былъ Алябьевъ при жизни? Такъ, состоящій при богатой женщинѣ…
Оберталь. По крайней мѣрѣ, говори тише: она слышитъ.
Ратомскій. Графиня права. Я не любилъ живого Алябьева, но въ смерти онъ — красивъ.
Княгиня Настя. Алеша! Алеша! Алеша!
Лариса Дмитріевна (Мѣховщикову). И все — комедіи. Не первый онъ былъ у нея, не будетъ и послѣднимъ.
Княгиня Настя. Въ землю закопана жизнь моя. Трупъ я между трупами!… Ахъ, вы, ненавистные, ненавистные! Чѣмъ же мнѣ теперь — среди васъ, труповъ, — сердце свое остылое согрѣть? Гдѣ мысли свои одинокія устроить?
Ратомскій (ооторожно приблизился). Анастасія Романовна, повѣрьте, вы — между искренними друзьями.
Княгиня Настя. Какіе у васъ глаза скверные!
Лариса Дмитріевна. Съѣлъ?
Княгиня Настя. Ненавидѣли вы его!
Ратомскій. Помилуйте! Чѣмъ же я выразилъ? Когда же?
Княгиня Настя. Всѣ ненавидѣли. Всѣмъ онъ вамъ — этакимъ вотъ — костью поперекъ горла стоялъ…
Козыревъ (Танѣ). Удержать бы ихъ-съ. Неловко, что говорятъ.
Таня (въ гнѣвномъ отчаяніи). А! все равно! Пусть! Пусть!
Марья Григорьевна (также). Неправду, что ли, говоритъ? Пусть! пусть!
Козыревъ. Въ раскаяніи потомъ будутъ.
Княгиня Настя. Ну, что же, господа кавалеры? Радуйтесь! Вакансія освободилась. Купеческая дочь Хромова овдовѣла… до свадьбы! Двѣнадцать милліоновъ! Кто — кандидатъ въ очередные любовники? Милости просимъ! Ха-ха-ха!
Ратомскій. Это чортъ знаетъ что такое!
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ! Откройте въ конторѣ пріемъ заявленій! Комиссію устроимъ! Судъ любви! Конкурсъ!… Вотъ этого перваго запишите…
Ратомскій. Но позвольте, Анастасія Романовна…
Княгиня Настя. И этого…
Лариса Дмитріевна. Чужого мужа можешь оставить въ покоѣ.
Козыревъ. Анастасія Романовна! Татьяна Романовна! Марья Григорьевна! Что же это-съ? Вѣдь онѣ — въ изступленіи! Вѣдь — скандалъ-съ!
Марья Григорьевна. Такъ мужчинишкамъ подлымъ и надо! Жарь ихъ, матушка, жарь ихъ по козлинымъ бородамъ то! Одинъ разъ въ жизни поговорить, да — на чистоту!
Княгиня Настя. Ненавидѣли вы Алешу! Отняли его у меня ненавистью вашею! Чрезъ ненависть вашу, твари, онъ ушелъ отъ меня… Такъ я же васъ… Такъ я же васъ… (Вскочила и — дикимъ вопіемъ — потрясая руками) Разорю!!!
Таня. Настя! Настя! Настя!
Бурминъ. Вотъ оно — куда повертываетъ… фю-фю! Когда купчиха Хромова… это серьезно!.. вонъ какъ оно! фю-фю-фю-фю!
Мѣховщиковъ. Совершенно непристойная сцена!
Оберталь. Тутъ нуженъ психіатръ.
Княгиня Настя. Разорю! Никому не дамъ пощады! За ненависть вашу! Разорю! Не уберегли мнѣ Алешу! Полъ Москвы разорю!…
Козыревъ. Господа гости, сами изволите видѣть: хозяйка дома не въ себѣ…
Княгиня Настя. Всѣ нищими будете! Всѣхъ по міру пущу!
Лариса Дмитріевна. Кого удастся, а кого и нѣтъ. Не хвастай ужъ очень то, Настасья!
Княгиня Настя. Кто говоритъ? Кто смѣетъ здѣсь говорить?
Лариса Дмитріевна. Я говорю. Найдется и на тебя сила. Зубки сломаешь.
Княгиня Настя. Лашка говоритъ! Мой любовникъ, мужъ души моей умеръ, а Лашка Карасикова… говоритъ!
Лариса Дмитріевна. Онѣмѣть, что ли, прикажешь съ горя по твоемъ любовникѣ?
Оберталь. Лариса, можно ли такъ грубо?
Лариса Дмитріевна. Да! Она будетъ въ глаза ругаться, а я — нѣжничать съ нею стану!
Оберталь. Ты раздражаешь ее, а она выместитъ на мнѣ.
Лариса Дмитріевна. Очень мнѣ важно!
Оберталь. Озлоблять женщину въ минуту отчаянія…
Лариса Дмитріевна. Отвяжись! Я въ задоръ вошла,
Княгиня Настя. Рада ты горю моему, Лашка Карасикова! Веселый у тебя голосъ! Рѣзвые у тебя глаза!
Лариса Дмитріевна. Прежде всего — я тебѣ не Лашка и не Карасикова. Передъ тобою — графиня Оберталь!
Оберталь. А, Боже мой! Нашла, когда чинами считаться!
Лариса Дмитріевна. Это ты, Настасья, изъ княгинь разжалована, въ боярыни не попала. А у меня, слава Богу, мужъ есть. Вотъ онъ стоитъ.
Княгиня Настя. У меня нѣтъ мужа. Обманулъ Алеша! Охъ, мое вѣнчальное платье! Обманулъ! (Встаетъ) Не ломаться тебѣ надо мною. Сказала: разорю! — и разорю.
Лариса Дмитріевна. Попробуй!
Княгиня Настя. Мужемъ хвастаешь? Этимъ то? Да — какой же онъ мужъ? Какой онъ — графъ?
Лариса Дмитріевна. Ты ошалѣла?
Княгиня Настя. Въ тюрьму его! Онъ арестантъ! Преступникъ! Онъ злостный банкротъ!
Бурминъ. Ой! ой! ой!
Лариса Дмитріевна. А! Ты вотъ куда погнула?
Оберталь. Анастасія Романовна!
Княгиня Настя. Считаться давай!
Ратомскій. Хотя бы въ состояніи отчаянія — развѣ можно такъ оскорблять порядочнаго человѣка?
Мѣховщиковъ. Считаться не воспрещается, въ какомъ бы то ни было состояніи.
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ! Сегодня же подайте ко взысканію всѣ векселя его!
Оберталь. За что вы меня губите? Вѣдь мы же съ вами только что покончили миромъ? (Женѣ) Ты виновата въ этомъ, Лариса! Ты! Ты!
Лариса Дмитріевна (оттолкнула его). Не суйся! Я въ задоръ вошла! Не испугаешь, Настасья: отсчитаемся! Не робѣй, Евгеній: плачу!
Бурминъ. Везетъ графу!
Княгиня Настя. Платишь? Ахъ, умница! Ха-ха-ха!
Лариса Дмитріевна. Плачу! Можешь лопнуть отъ злости! Паи беру! Въ дѣло вхожу!
Княгиня Настя. Поздно, Лаша!… Виновата: графиня Оберталь!..
Оберталь. Анастасія Романовна! Вы предаете меня! Я у васъ прощенія просилъ! Вы мнѣ слово дали!
Княгиня Настя. Лариса Дмитріевна! Вашъ мужъ, графъ Оберталь, воръ. Онъ фальшивыми бланками промышляетъ. Онъ мою подпись поддѣлалъ и у ростовщика семьдесятъ пять тысячъ подъ нее взялъ.
Оберталь. О, какъ безжалостно! Какъ звѣрски свирѣпо! Вѣдь вы же мнѣ дали слово…
Княгиня Настя. Чье слово дала я вамъ, графъ? Анастасіи Алябьевой слово. Гдѣ она — Анастасія Алябьева? Покажите мнѣ ее!… Нѣту ея на свѣтѣ… и не будетъ никогда… Да, никогда и не было!.. Призракъ говорилъ съ вами… Туманъ… Паръ!…
Оберталь. Вы играете словами, въ которыхъ и жизнь, и честь человѣка!
Княгиня Настя. Сдѣлайте меня Анастасіей Алябьевой, верните мнѣ его, поднимите Алешу изъ могилы, — я вамъ всѣ ваши долги прощу и отъ своихъ милліоновъ половину прибавлю!
Оберталь. Мертвые не встаютъ изъ гробовъ.
Княгиня Настя. А живые остаются такими, какъ жили. Вы будете вы — графъ Оберталь, и я буду я — Настасья Хромова!.. Альбатросовъ! Однажды вы у меня денегъ на газету просили. Принесите мнѣ опроверженіе, дайте мнѣ увѣриться, что Алеша живъ, — я дамъ вамъ средства основать новый «Таймсъ»!
Альбатросовъ. Анастасія Романовна, все на землѣ можно купить, кромѣ — свершившагося факта!
Княгиня Настя. Таня! Таня! Говорила я Алешѣ: уйдешь отъ меня, — звѣрь я стану… Не повѣрилъ… обманулъ… ушелъ!… Ну, звѣрь — такъ звѣрь! У звѣрей — зубы, у Настасьи Хромовой — деньги.
Лариса Дмитріевна (мужу). Евгеній Антоновичъ… что же — все это — правда?
Оберталь. Клевета, Лариса! Она въ безуміи. Клевета!
Лариса Дмитріевна. Такъ плюнь ей въ рожу, если клевета!
Княгиня Настя. А — ну, ваше сіятельство? а — ну?
Оберталь. Я щажу въ васъ женщину, пораженную несчастіемъ. Мы поговоримъ, когда вы будете вмѣняемы.
Княгиня Настя. Когда я прикажу, тогда и будешь ты говорить… прохвостъ!
Оберталь. Уйдемъ, Лариса, намъ неприлично оставаться въ этомъ домѣ!
Козыревъ. Нѣтъ ужъ, ваше сіятельство, извините, извольте обождать.
Оберталь. Потрудитесь пропустить меня, или…
Козыревъ. Невозможно. За полиціей послано.
Оберталь. Съ дороги, хамъ! Іуда рыжій!
Козыревъ. Но-но! Осторожнѣе! Я, братъ, крючниковъ на обѣ лопатки кладу.
Марья Григорьевна. А то и людей крикнемъ.
Козыревъ. Скандаловъ не терплю, но — ежели скандалъ, то ужъ на всю Россію!
Мѣховщиковъ. Да — куда вы стремитесь, графъ?
Бурминъ. Не все-ли равно, гдѣ быть арестованнымъ — въ гостяхъ или у себя дома?
Ратомскій. Здѣсь — даже лучше. Своей прислуги не зазорно.
Княгиня Настя. Онъ застрѣлиться спѣшитъ.
Таня. Настя! Лежачаго бить — жестоко!
Лариса Дмитріевна (мужу). Графъ ты, a подлецъ!
Оберталь. Ты подлая! Ты довела меня жадностью своею до этого паденія! Ты — купчиха!
Лариса Дмитріевна. Альфонсъ! Воръ! Нищій! Купленный мужъ! Фальшивый документщикъ!
Оберталь. Змѣя! Развратница! Сквалыга! Вѣдьма!
Княгиня Настя. Ха-ха-ха! Мужъ и жена! Ужъ вотъ именно, что мужъ и жена!
Марья Григорьевна. Совѣтъ да любовь! Есть на что полюбоваться!
Лариса Дмитріевна (Мѣховщикову). Его всѣхъ правъ лишатъ?
Мѣховщиковъ. Похоже на то, графиня.
Лариса Дмитріевна. Въ какѣхъ же я тогда останусь?
Мѣховщиковъ. Можете хлопотать о расторженіи брака.
Княгиня Настя. Возвратиться въ званіе купеческой дочери Карасиковой… саврасъ безъ узды!
Лариса Дмитріевна. Молчи ты, золотая телка… безжалостная!
Оберталь (Бурмину). Вадимъ Прокофьевичъ, послѣднюю услугу… Я знаю: съ вами всегда есть револьверъ…
Бурминъ. Э, полно, графъ! Кто же стрѣляется при дамахъ?
1908.
Саѵі di Lavagna
- ↑ Лѣтъ 26. Красивое безпокойное лицо съ печатью недовольнаго собою, мельчающаго таланта. Большія претензія на свѣтскій шикъ, но — постоянно срывается въ богему. Чувствуется человѣкъ внѣшній, опускающійся.
- ↑ Лѣтъ 50. Грузная, кабинетная фигура. Похожъ на лѣшаго, причесавшагося ради праздничнаго дня.
- ↑ Алябьевъ — лѣтъ 40 слишкомъ, но кажется иного моложе своихъ лѣтъ. Благородно красивъ. Ни одного сѣдого волоса. Голова и борода коротко острижены. Тонкій, чуть-чуть удлиненный профиль. Во всемъ его явленіи сказывается слегка англійская складка,— виденъ джентльменъ и спортсменъ. Ростъ хорошій, но не длинный, складъ тѣла стройный, атлетическій. Каждое движеніе говоритъ о большой физической силѣ и ловкости. Манеры спокойныя, учтивыя, тихія. Глубокіе, холодные, трудно проницаемые глаза.
- ↑ Ратомскій — лѣтъ 34. Эффектная голова въ копнѣ мохнатыхъ темныхъ волосъ. Явленіе декоративно-красивое, но безалаберно и съ рѣзкими угловатостями.
- ↑ Реньякъ — лѣтъ Алябьева, приличный, сытый, нѣсколько обрюзглый баринъ стародворянскаго московскаго типа. Хорошо и выкормленъ, и воспитанъ.
- ↑ Лаврентьевъ — могучаго сложенія, широкоплечій, шапка почти сѣдыхъ волосъ, густой бронзовый загаръ, повелительные сверкающіе паза, усы. Фигура живописная, съ отпечаткомъ дикой хищной граціи.
- ↑ Оберталь — очень красивый, изящный, благовоспитанный, со слѣдами гвардейской выправки. Похожъ на черкеса, одѣтаго во фракъ: янтарное лицо, жемчужные зубы, бархатные восточные глаза. Манеры ласковыя, глядитъ кошечкою. Ручной хищникъ, любитъ драгоцѣнные камни и щеголяетъ ими.
- ↑ Женщина, на видъ лѣтъ 26, въ дѣйствительности, значительно старше. Рѣдкой красоты. Янтарный цвѣтъ лица и сверкающія очи. Одѣта темно и скромно, съ тѣмъ изяществомъ, которое сразу говоритъ знатоку о безумной дороговизнѣ парижскаго туалета. Любитъ найти себѣ свѣтлый фонъ. Стоя у каріатиды, выше остальной толпы, она напоминаетъ Демона Зичи. Только три украшенія: брилліантовыя серьги-росинки (безъ оправы) и такая же брошь-солитеръ — три яркія точки, которыя какъ-то неотъемлемо, органически дополняютъ южную красоту графини и дѣлаютъ ее примѣтною даже издали.
- ↑ Юноша съ безцвѣтными прямыми волосами. Глаза сектанта.
- ↑ Бурминъ — плотный, сѣдой, коротко стриженный, грубоватая, топорная фигура неразборчиваго дѣльца. Слезливъ и пишетъ стихи.
- ↑ Мѣховщиковъ — среднихъ лѣтъ, адвокатъ-джентльменъ. Неглупъ, но считаетъ себя геніемъ. Поэтому даже самыя обычныя фразы произноситъ тономъ загадочной ироніи, и на устахъ неизмѣнно сохраняетъ улыбку снисходительнаго Мефистофеля.
- ↑ Козыревъ — лѣтъ подъ 50. Солидная ктиторская фигура. Лицо красное, кучерское, въ окладистой рыжей бородѣ.
- ↑ Молодая, красивая, съ японскимъ личикомъ, фамильярна со всѣми до наглости, съ княгинею Настею безцеремонна, какъ подружка,— очень важное лицо въ домѣ.
- ↑ Лѣтъ 70. Маленькій, тощій, юркій. Совершенно лысъ. Лицо желтое, мощеобразное, необычайно подвижное. Сѣдая бородка острижена модно. Глаза прыгаютъ. Во всемъ явленіи — смѣсь безумія съ наглѣйшимъ шутовствомъ. Человѣкъ, за котораго нельзя въ сумасшедшемъ домѣ споритъ со скамьею подсудимыхъ. Одѣтъ очень хорошо и почти модно.
- ↑ Туалетъ второго дѣйствія.