1893.
править
Книга Гануша о Славянской Миѳологіи.
правитьИзучающіе славянскія древности вѣроятно обратили уже вниманіе на сочиненіе профессора философіи и исторіи въ Лембергѣ Гануша о славянской мифологіи (Die Wissenschaft des Slavischen Mythus in weitesten, den altpreussisch-lithuanischen Mythus mit umfassenden Sinne. Nach Quellen bearbeitet, sammt der Literatur der Slavisch-preussisch-lithuanischen Archaeologie und Mythologie. Als ein Beitrag zur Geschichte der Entwickelung des menschlichen Geistes — entworfen von Dr. Jgnaz. Johann Hanusch. Lemberg. 1842— Наука Славянскаго Миѳа въ обширнѣйшемъ значеніи, обнимающемъ древне-прусско-литовскій миѳъ; обработанная по источникамъ вмѣстѣ съ литературою славянско-прусско-литовской археологіи и миѳологіи. Дополненіе къ исторіи развитія человѣческаго духа).
Не принимая на себя подвига излагать содержаніе этой книги, съ столь громкимъ и тяжеловѣснымъ титуломъ, мы однакожъ не можемъ не обратить вниманія читателей на сочиненіе, занимающееся предметомъ, такъ близко насъ касающимся, и по которому до сихъ поръ почти ничего не сдѣлано. Для этого мы сочли за лучшее передать здѣсь сужденіе объ этой книгѣ одного изъ ученѣйшихъ знатоковъ въ древней и сѣверной миѳологіиг. Штура, профессора Берлинскаго Университета:
"Мы изъ заглавія видимъ (говоритъ г. Штуръ), что г. Ганушъ обѣщаетъ очень много. Всякій, съ живымъ интересомъ возмется за сочиненіе, которое рекомендуетъ себя такимъ многообѣщающимъ заглавіемъ. Извѣстно, что внѣшнее значеніе славянской миѳологіи не сдѣлало еще большихъ успѣховъ. Причина этому заключается частію въ скудости источниковъ этого предмета, частію въ томъ, что и эти скудные источники до сихъ поръ не получили достаточной критической обработки. Поэтому, тѣмъ живѣйшее вниманіе долженъ возбудить къ себѣ тотъ, кто выступаетъ на литературное поприще съ обѣщаніемъ дать намъ даже науку объ этомъ доселѣ смутномъ предметѣ.
"Но, спокойно разсмотрѣвъ означенное сочиненіе, весьма скоро убѣждаешься въ ошибкѣ своей, понадѣясь извлечь изъ него много поучительнаго. Что касается до методы, которой слѣдуетъ авторъ при развитіи своихъ воззрѣній, то, собственно говоря, она нигдѣ не представляетъ читателю твердой опоры. Авторъ не пытаетъ выводить доказательства а priori: и даже самый опытъ подобнаго доказательства считаетъ (стр. 144) несообразнымъ съ цѣлію, именно потому, какъ онъ говоритъ, — что «миѳологія входитъ въ область исторіи», или, какъ опредѣленнѣе бы сказали другіе — принадлежитъ области исторіи. Впрочемъ, авторъ остается въ твердомъ убѣжденіи, что философія можетъ идти вѣрнымъ путемъ только объ руку съ опытомъ и исторіею, — и что «разрѣшенія трудностей, встрѣчающихся при изученіи славянской миѳологіи, возможно ожидать только, и то со временемъ, отъ соединенія обоихъ путей (философскаго и историческаго)». Но такъ какъ разрѣшеніе, котораго должно ожидать со временемъ, — авторомъ еще не сдѣлано, то и предпринимать ему созданіе Науки Славянской Миѳологіи во всякомъ случаѣ было еще слишкомъ рано.
«Но это сочиненіе производитъ въ высшей степени непріятное впечатлѣніе тѣмъ, что авторъ слѣдуетъ въ немъ системѣ той невѣжественной партіи, которая, недостойная названія школы: очень извѣстная въ литературѣ зломъ, какое частію причинила, частію все еще старается причинить, хотя она въ самомъ дѣлѣ и давно уже побѣждена. Это та партія, которая никакъ не можетъ пробудиться отъ своихъ мечтаній о промиѳѣ (довременномъ миѳѣ), которая въ каждой миѳологіи видитъ отблескъ древняго поклоненія свѣту, солнцу и звѣздамъ, и въ своемъ слѣпомъ рвеніи не стыдится снова повторять старые предразсудки, посредственно или непосредственно давно уже опроверженные».
"Могъ ли кто подумать, чтобы въ 1842 году явилась книга, напечатанная на нѣмецкомъ языкѣ, ординарнымъ профессоромъ философіи и исторіи, въ которой основаніемъ всѣхъ разъисканій служитъ столь часто уже повторявшееся мечтательное воззрѣніе, будто бы Будда былъ первоначально всеобщимъ божествомъ свѣта и огня всѣхъ миѳовъ, и такимъ образомъ отразился въ германскомъ Bödu (Воданѣ), въ скандинавскомъ Одинъ, въ гальскомъ Тевтѣ, въ финикійскомъ Тошѣ, Готамою въ персидскомъ Клода и въ нѣмецкомъ словѣ Gott? Изъ этого авторъ выводитъ доказательство, что славянское слово Wit, означая высшее божество, звучало также Bid или Bud, и будто бы Bud и славянское слово Buh тождественны (стр. 264). Все это, по мнѣнію автора, должно найти еще сильнѣйшее подтвержденіе въ томъ мнѣніи, по которому иные думаютъ находить въ необычайно большомъ числѣ славянскихъ мѣстныхъ названій съ корнемъ Bud, остатки богослуженія (cultus) буддійскаго (стр. 90). Но какъ выше славянское божество, продолжаетъ авторъ, есть Свѣтовидъ, называемое также Piorum, тождественное съ Buh, есть тоже Wit и Будда (стр. 264), то изъ этого слѣдуетъ, что онъ тождественъ съ Парабрамою и Митрою, а въ этихъ различныхъ образахъ, — онъ всегда богъ грома, о которомъ Проконій говоритъ, какъ о высшемъ божествѣ Славянъ (стр. 96—98).
«Что тождественнаго въ Буддѣ съ Парабрамою, и что въ нихъ общаго съ громомъ?»
«Еслибъ означенная литературная партія, которая гоняется за блескомъ учености, занимаясь столь не ученымъ и не критическимъ образомъ изслѣдованіями въ области сравнительной миѳологіи, если бы эта партія добросовѣстно искала истины, то она, еще не приступая вообще къ сравненіямъ, должна была бы прежде всего стараться получить ясную картину своеобразно опредѣленной формы религіозныхъ воззрѣній каждаго отдѣльнаго языческаго народа. Для истиннаго знанія ничего нельзя, пріобрѣсти пустою болтовнею, подкрѣпляемою совершенно произвольнымъ словопроизводствомъ (при этихъ словахъ невольно вздохнешь о нашихъ славянскихъ филологахъ!). Но у этихъ господъ нѣтъ способности выйдти изъ собственной формы сознанія и погрузиться въ своеобразныя воззрѣнія различныхъ народовъ и временъ. Не будучи въ состояніи когда-либо проникнуть до внутренняго зерна, играютъ они скорлупою, грызя ее то съ одной, то съ другой стороны, а потомъ самолюбиво восхищаются, что они умѣренными усиліями произвели на свѣтъ разнаго рода замысловатыя игрушки для ума».
"Г. Ганушъ довольно смѣло приступаетъ къ развитію и представленію своихъ воззрѣній. Нигдѣ нѣтъ ни слова о какомъ-либо историческомъ доказательствѣ первоначальнаго по происхожденію сродства Славянъ съ Индѣйцами и Персами. Это сродство вездѣ предполагается только а priori, а на немъ, съ помощію нѣсколькихъ своевольныхъ словопроизводствъ, основано все, чѣмъ авторъ подтверждаетъ сродство славянской религіи, съ одной стороны, съ индійскою, съ другой съ персидскою. На стр. 93 авторъ говоритъ: «Славянскій миѳъ распадается на три главные отдѣла, изъ которыхъ каждый представляетъ своеобразные элементы миѳовъ. Именно, первый отдѣлъ изображаетъ индійскіе элементы миѳовъ въ славянскомъ миѳическомъ циклѣ; второй — персидскіе элементы; третій — своеобразное преобразованіе, которое уже совершилъ въ Европѣ собственный славянскій духъ въ данныхъ ему миѳическихъ элементахъ: слѣдовательно, собственно говоря, это и есть своеобразный славянскій миѳъ».
"Желательно было бы. чтобъ г. Ганушъ удовольствовался рѣшеніемъ третьей задачи и ограничился изображеніемъ собственно славянскаго миѳа. Еслибъ миѳъ этотъ самъ собою обнаружился изъ критической разработки существующихъ источниковъ, тогда съ большею вѣроятностію и ясностію можно было бы дѣлать сравненіе миѳовъ славянскихъ, индійскихъ и персидскихъ. Но изъ методы, какой слѣдуетъ сочиненіе г. Гануша, оказалось, что въ немъ находятся мнѣнія, которыя, въ томъ видѣ, какъ они изложены, должны удивить въ высшей степени всякаго непредубѣжденнаго читателя. Безспорно, весьма было бы интересно доказать что у языческихъ Славянъ, какъ въ Индіи, существовало раздѣленіе на касты. Вотъ что говоритъ о томъ г. Ганушъ:
«Въ отношеніи къ славянскому миѳу можно утвердительно сказать, что, во-первыхъ, въ земляхъ славянскихъ встрѣчаются воззрѣнія поклонниковъ Брамы, именно потому, что основная мысль славянскаго миѳа есть единое божество свѣта и солнца, Ріогиш (Перунъ); и это встрѣчается вообще у всѣхъ славянскихъ народовъ, даже у древнихъ Пруссовъ и Литовцевъ. Ученіе о Тримурти, въ единствѣ, находится только у западныхъ и южныхъ Славянъ; въ русскомъ же, древне-прусскомъ и литовскомъ миѳахъ, наприм., оно не существуетъ; во-вторыхъ, что богослуженіе Triglaw’а было вытѣснено ненавистью поклонниковъ Брамы, Вишну и Шйвы. Кажется, вообще въ земляхъ славянскихъ преимущественно господствовала секта поклонниковъ Брамы и Шивы; но въ особенности распространена была секта обожателей женскаго элемента Шивы» и пр. (стр. 104).
«Еслибъ это мнѣніе подтверждено было чѣмъ либо другимъ, а не поверхностнымъ сравненіемъ славянскихъ божествъ съ индійскими, то конечно великій свѣтъ озарилъ бы мракъ славянской миѳологіи. Но; не говоря уже о томъ, что исторія Славянъ не представляетъ для этого никакихъ свидѣтельствъ, — все приводимое въ этомъ сочиненіи въ доказательство индійскаго происхожденія славянской миѳологіи основано на совершенно ложномъ пониманіи миѳа индійскаго. Впрочемъ, никакъ нельзя объяснить себѣ, какимъ именно образомъ представляется г. Ганушу состояніе языческаго сознанія у Славянъ, въ которомъ, по его мнѣнію, многоразличнѣйшіе элементы взаимно проникли другъ друга. Объ этомъ авторъ говоритъ слѣдующее: въ западныхъ славянскихъ земляхъ господствовали персидскіе элементы (противоположность Бѣлбога и Чернобога); въ восточныхъ индійскіе, между тѣмъ, какъ въ южныхъ славянскихъ земляхъ оба эти элеэлемеита существовали въ связи и сплетеніи съ многоразличными чужими элементами миѳическими, которые проистекали изъ историческихъ переворотовъ; такимъ образомъ образовали они собственно-славянскій миѳъ (стр. 212). Это мнѣніе тѣмъ неудовлетворительнѣе, что авторъ не попытался даже объяснить внѣшнія историческія отношенія, или движенія внутренняго духовнаго развитія, посредствомъ которыхъ элементы индійскіе и персидскіе, проникая другъ друга въ формированіи миѳа славянскаго, наконецъ воспроизвели на себѣ этотъ собственно-славянскій миѳъ. Но такъ какъ по этому самому, позднѣйшій европейски-славянскій миѳическій циклъ имѣлъ другой смыслъ, другое значеніе и развивалъ въ себѣ другія представленія, нежели индійскіе и персидскіе миѳическіе циклы, то этимъ уже самымъ непосредственно уничтожается сродство между европейско-славянскимъ и восточно-индійскими миѳическими циклами».
"Невольно пожалѣешь о томъ, что г. Ганушъ не ограничился изслѣдованіями на поприщѣ одной европейско-славянской миѳологіи. Легко указать путь, которымъ слѣдовало бы ему идти. Исходнымъ пунктомъ должно принять литовскій мифъ, который, какъ извѣстно, есть богатѣйшій въ славянской миѳологіи, и, кажется, содержитъ въ себѣ многіе элементы греческіе, проникшіе въ него вѣроятно во времена переселенія народовъ; касательно же позднѣйшаго развитія миѳовъ должно преимущественно разсматривать сношенія съ скандинавскими поклонниками Одина. Въ особенности необходима была болѣе подробная и болѣе строгая критика источниковъ, нежели та, которою руководствовался авторъ этого сочиненія, тѣмъ болѣе, что онъ самъ же говорилъ о скудости источниковъ славянской миѳологіи и о недостаточности ея обработки.