Когда Сократъ хотѣлъ было обстоятельнѣе разсмотрѣть четыре худыя формы правленія, замѣчаемыя какъ въ отдѣльныхъ лицахъ, такъ и въ обществѣ, — Полемархъ и Адимантъ стали просить его, чтобы онъ яснѣе раскрылъ выше намекнутую мысль объ общности женъ и дѣтей у стражей города. Итакъ, теперь наклоняется бесѣда къ объясненію взаимнаго отношенія въ обществѣ между мужьями и женами. Сократъ полагаетъ, что женщины, хотя по природѣ и слабы, однакожъ къ исполненію общественныхъ должностей не неспособны. Поэтому и онѣ, подобно мужчинамъ, должны быть образованы музыкою и гимнастикою, чтобы, наравнѣ съ послѣдними, усовершились въ добродѣтели. Но какъ женщинамъ природа даетъ не однѣ и тѣ же наклонности и способности; то, по мнѣнію Сократа, на способныхъ въ войнѣ должны быть возлагаемы должности воинскія, а на способныхъ къ управленію — правительственныя. P. 449 — 457 B. Жены и раждающіяся отъ нихъ дѣти у стражей должны быть общими. Объ этомъ Сократъ разсуждаетъ такъ. Для общества было бы весьма полезно всегда имѣть превосходныхъ мужей и отличныхъ по добродѣтели женъ; поэтому изъ всѣхъ гражданъ должны быть избираемы наилучшіе юноши и дѣвицы и соединяемы бракомъ, чтобы поколѣніе стражей не выраждалось. Для легчайшаго успѣха въ этомъ, все попеченіе о супружествахъ должно быть ввѣрено распорядительности мудраго правительства. Оно въ извѣстные праздничные дни будетъ назначать сходки и искусно поддѣланными жребіями опредѣлять брачные союзы такъ, чтобы сильнѣйшіе соединялись бракомъ съ сильнѣйшими, а худшіе — съ подобными имъ. Это должно совершаться по жребіямъ — для того, чтобы удалить поводъ къ оскорбленію и досадѣ. Мужья позаботятся раждать дѣтей, начиная съ тридцатаго года своей жизни до пятьдесятъ пятаго. По заключеніи брачныхъ союзовъ, должны быть соблюдаемы скромность и цѣломудріе, чтобы не соединялся, кто съ кѣмъ ни вздумаетъ. А чтобы число хорошихъ стражей возрастало и увеличивалось, особенно отличающіеся добродѣтелью, въ видѣ награды, будутъ получать позволеніе чаще сходиться съ женами. P. 457 C — 460 B. Отъ этихъ браковъ раждающіеся дѣти должны быть воспитываемы и образуемы публично, въ такомъ мѣстѣ, которое для прочихъ гражданъ было бы недоступно, и гдѣ будутъ питать ихъ матери, особенно богатыя молокомъ. А тѣ, которыя родятся отъ худшихъ, вступившихъ въ брачный союзъ не по торжественному опредѣленію правительства, равно какъ и тѣ, которыя были или раннимъ или позднимъ плодомъ брака, должны быть воспитываемы не вмѣстѣ съ прочими, чтобы поколѣніе благороднѣйшее не смѣшалось съ испорченнымъ. Особенно надобно опасаться, чтобы никакая мать не узнала своего дитяти: равнымъ образомъ и дѣти не должны знать, кто ихъ родители. Даже самыя имена отца, матери, сына, дочери, смотря по возрасту, должны быть прилагаемы къ нимъ безразлично. Отсюда произойдетъ между всѣми величайшая любовь и согласіе; потому что, какъ скоро что-нибудь случится, — этотъ случай всѣ одинаково будутъ относить къ себѣ, какъ это бываетъ и въ человѣческомъ тѣлѣ: если который-нибудь членъ въ немъ пораженъ, всѣ прочіе члены чувствуютъ его болѣзнь, какъ собственную, сосредоточиваютъ вокругъ его свою дѣятельность и помогаютъ страдающему. P. 460 B — 461 E.
Теперь спрашивается, продолжаетъ Сократъ: такія постановленія будутъ ли спасительны для общества. Чтобы судить объ этомъ правильно, нужно помнить, что въ обществѣ не можетъ быть блага выше единства и согласія, и зла — гибельнѣе раздора и разногласія между гражданами. Но согласіе между ними, повидимому, ничѣмъ такъ не утверждается, какъ изложенными теперь постановленіями. Всѣ граждане должны относиться взаимно къ себѣ дружески: такъ какъ правители общества будутъ слыть у нихъ не властителями и господами, а хранителями и защитниками отечества; прочіе же граждане будутъ казаться не рабами ихъ, а кормителями и одѣлятелями. Вѣдь правителямъ-то не придется имѣть ничего собственнаго, но все содержаніе понадобится получать отъ общества. Притомъ, въ нашемъ обществѣ, которое связано узами взаимнаго содружества и любви, не представится никакого повода къ тяжбамъ и спорамъ, возникающимъ изъ-за земель, изъ-за наслѣдства и изъ-за другихъ стяжаній; да не проявится также ни насиліе ни дерзость, если всѣ будутъ держаться въ предѣлахъ долга уваженіемъ, стыдомъ и страхомъ въ отношеніи къ старшимъ. P. 461 E — p. 465 C. Такимъ образомъ, не говоря даже о другихъ менѣе важныхъ вещахъ, наши граждане будутъ провождать жизнь самую счастливую: да и стражи у насъ, какъ прежде говорили, не лишены будутъ счастія; потому что имѣютъ принимать участіе въ общемъ благоденствіи, и какъ при жизни, такъ и по смерти удостоятся величайшихъ почестей. P. 465 C — 466 D.
Послѣ этого остается еще вопросъ: осуществима ли въ какомъ нибудь обществѣ эта общность? и есть ли возможность ввесть ее? Рѣшенію такого вопроса должно предшествовать слѣдующее замѣчаніе: мальчики тотчасъ, съ самаго нѣжнаго ихъ возраста, должны быть пріучаемы къ мужеству. А это будетъ такъ, если станутъ заранѣе воспитывать ихъ для войны, чтобы они были зрителями добродѣтели и, сколько могутъ, привыкали къ воинскимъ трудамъ. Воинская дисциплина должна быть самая строгая; поэтому, оставляющіе строй или бросающіе оружіе пусть будутъ наказываемы; а сражающіеся мужественно, или для защиты отечества пожертвовавшіе жизнію имѣютъ право на награды и величайшія почести. Роды войны надобно внимательно различать; потому что иначе слѣдуетъ сражаться противъ внѣшнихъ враговъ, и иначе опять противъ Грековъ. Война съ Греками не заслуживаетъ и имени войны, а скорѣе можетъ быть названа возмущеніемъ: ибо всѣ Греки соединены между собою племеннымъ сродствомъ, и потому должны щадить другъ друга; а варвары — враги по природѣ, и противъ нихъ надобно дѣйствовать неумолимо. Итакъ, еслибы произошелъ раздоръ съ Греками, — наши стражи удержатся отъ опустошенія полей, отъ пожаровъ, отъ жестокаго и безчеловѣчнаго насилія, которое въ отношеніи къ единоплеменникамъ беззаконно. P. 466 D — 471 C.
Когда Сократъ объяснилъ это, Главконъ сталъ просить, чтобы онъ показалъ возможность осуществленія такого общества; потому что оно кажется ему весьма труднымъ. Сократъ отвѣчаетъ Главкону, что хотя это и невозможно; однакожъ то общество было бы прекрасно, которое по крайней мѣрѣ близко подходило бы къ предначертанному. Причина же, по которой существующія нынѣ общества далеко отступаютъ отъ того образца совершеннѣйшей организаціи, состоитъ въ томъ, что образъ управленія обществомъ и философія являются занятіями совершенно отдѣльными, какбы не имѣли ничего общаго. Между тѣмъ отъ государства нечего ожидать хорошаго, пока не будутъ въ немъ или философы царствовать, или цари философствовать, а до того времени предначертанное теперь общество не осуществится. Чтобы показать всю силу этой истины и ея цѣль, Сократъ начертываетъ образъ философа, изъ котораго было бы видно, на что особенно въ устроеніи общества и въ управленіи имъ слѣдуетъ обращать вниманіе. Философомъ онъ называетъ того, кто любитъ мудрость и стремится къ ней, — не ту недостаточную и несовершенную мудрость, но совершенную и всецѣлую, — увлекаясь къ ней жаждою ненасытимою. Отъ истиннаго, неподдѣльнаго философа, ищущаго τὸ ὄντως ὄν и созерцающаго душевно самую сущность или идею, отличаетъ онъ того, кто останавливается на созерцаніи вещей тѣлесныхъ, непрестанно измѣняющихся, и любуется ихъ разнообразіемъ. Сократъ полагаетъ, что такой философъ никогда не можетъ достигнуть до несомнѣннаго познанія самой истины, но водится только слѣпымъ мнѣніемъ: напротивъ, тотъ въ самомъ дѣлѣ достигаетъ истиннаго и достойнаго своего имени знанія; потому что духъ его постоянно обращенъ къ вѣчному, неподвижному. Есть, говоритъ Сократъ, нѣкоторый родъ вещей, существующій абсолютно и противуположный несуществующему. Съ тѣмъ родомъ соединено знаніе; а то, чего нѣтъ, никакимъ образомъ познано быть не можетъ. Но между тѣмъ, что̀ по истинѣ есть, и тѣмъ, чего нѣтъ, занимаютъ средину вещи, подлежащія чувствамъ, которыя, существуя какъ будто самымъ дѣломъ, съ другой стороны не существуютъ, а называясь несуществующими, тѣмъ не менѣе опять кажутся причастными сущности. Отсюда вошло въ обычай — называющееся прекраснымъ, добрымъ, справедливымъ, почитать безобразнымъ, злымъ, несправедливымъ. Къ числу такихъ вещей, которыя и существуютъ и не существуютъ, надобно отнесть мнѣніе или δόξαν, находящееся въ срединѣ между знаніемъ и незнаніемъ. Простому народу истинная сущность вещей и въ голову не приходитъ; онъ занятъ только созерцаніемъ предметовъ измѣняемыхъ и водится однимъ мнѣніемъ. Подобныхъ этимъ людей мы должны отличать отъ истинныхъ философовъ; потому что они — любители мнѣній, или φιλόδοξοι. Дѣло же истиннаго философа стараться о познаніи самаго справедливаго, добраго, и прекраснаго, чтобы созерцать духомъ вѣчную и неизмѣняемую ихъ идею.