Разутый капуцин, веревкой опоясан,
В истертом рубище, с обритой головой,
Пред раболепною народною толпой,
Восторженный, держал евангельское слово.
Он слезы проливал, полн рвения святого,
Рвал клочья бороды, одежду раздирал,
В нагую грудь себя нещадно ударяя.
Народ, поверженный во прах пред ним, рыдал,
Проклятьям и слезам молитвенно внимая.
Колено преклонил и я между толпой,
Но строгой истины оракул громовой
Не потрясал души моей. Иные думы
Тревожили мой дух суровый и угрюмый.
Провиденно мой взор в сердца людей проник.
Там плакал и стонал, как мальчик, ростовщик,
Там, бледен, слезы лил разбойник закоснелый;
Блудница дряхлая, узрев могилы сень,
Молилась о грехах душою оробелой.
Но ты, дитя мое, ты, чистая как день,
Как первые цветы весны благоуханной,
Что плачешь ты? о чем? Беды ль тебя нежданной
Томит предчувствие? Иль, с страстию в борьбе,
Ты хочешь выплакать мятежных чувств избыток?
Иль дух твой напугал теперь раскрытый свиток
Пороков и злодейств, и мысль страшна тебе,
Что, может, и в твоей начертано судьбе
Пройти чрез тот же путь и у могильной сени
Слезами смыть клеймо таких же заблуждений?
