Каникулы (Тэффи)
Только слово, что каникулы, а на самом деле у всех было дела по горло.
Лялечка целые дни занималась худением, так как с осени решила учиться декламации, а декламировать она любила все веши чрезвычайно нежные и поэтичные: «Разбитая ваза», «Я чахну с каждым днем», «Я умерла весною», «Отчего побледнели цветы»…
— Ну как я скажу перед публикой, что я умерла, когда у меня щеки красные и трясутся?! — мучилась Лялечка и отказывалась от супа.
Младшая сестра Лялечки, гимназистка Маруська, тоже была сильно занята. Чтобы направить ее мысли на математический путь, учитель арифметики велел ей за лето решить пятьдесят задач.
И каждый день от завтрака до пятичасового чая, в самое жаркое время, когда мухи жужжат, лезут в рот и путаются в волосах, стонала Маруська над задачами, но, несмотря на все свое усердие, не смогла решить ни одной.
— Господи! Да что же это такое?! Здесь, верно, ошибка в ответе. Либо опечатка. Не может же быть, чтобы это все было неверно.
Шла за помощью к Лялечке. А Лялечка сидела злая, с поджатыми губами, и думала о пироге с налимом, который заказан к обеду, и который все будут есть, кроме нее.
— Не для меня… не для меня, — горько думала Лялечка, — Чего тебе еще? Только мешаешь сосредоточиться!
— У меня задача не выходит, — плаксиво тянула Маруська. — Видишь: молочник продал три аршина яблоков… То есть три десятка молока… Господи, ничего не понимаю! Я совсем заучилась! Я не могу летом задачи решать, у меня все в голове путается.
— Ну чего ты ревешь, как корова! — урезонивала сестру Лялечка. — Такую ерундовую задачу не можешь решить.
— Так что же мне делать?
— Очень просто. Что у тебя там, молочник? Ну, раздели молочника и отвяжись.
— Да когда он не делится! Хм!
— Ну помножь!
— Тебе легко говорить! Сама бы попробовала.
— Пошла вон и не лезь с ерундой. Раз тебе задано — значит, сама и решай. А какая же тебе польза будет, если я за тебя учиться стану?
— Скажи лучше, что не умеешь.
— Дура!
— Сама дура. Старая девка!
— Вот я папе скажу — он тебе задаст.
Последнее педагогическое средство помогало лучше всего: Маруська удалялась с громким ревом, оставляя Лялечку наедине с ее горькими думами о пироге с налимом.
— Не для меня… не для меня придет весна…
Приходила старая ключница, подпирала по-бабьи щеку и долго смотрела на Лялечку с глубоким состраданием, как на больную корову.
— И чего же это ты, желанная, не ешь-то ничего, ась? Нонеча к завтраку картофельные лепешки особливо для тебя пекла. В прошлом годе как ела-то, матушка моя, — все пальчики облизывала, а нынче и в рот не взяла! Прямо ума не приложу, чем не угодила. Коли сметаны мало положила, — скажи. Отчего же не сказать-то? Дело поправимое.
— Просто мне ничего не хочется, — тоскливо говорит Лялечка.
— Ну, погоди, милая моя, Митрий обешал раков наловить; я тебе раковый суп сварю, любимый твой. Уж этим не побрезгаешь.
— Нет, ради Бога! — всколыхнулась Лялечка. — Ради Бога, не надо ракового супа. Мне даже подумать о нем противно, даже тошнит.
— Так ведь это так, за глаза, родная ты моя. А как увидишь, — ей-Богу, слюнки потекут, верь совести.
Лялечка тихо стонет.
— Не хочу! Не хочу! Не мучьте меня! Уйдите!
Старуха испуганно качает головой и уходит на цыпочках.
Лялечка подходит к зеркалу, втягивает, сколько можно, твердые красные щеки, подымает брови и декламирует замогильным голосом:
«Отчего я и сам все бледней? и печальнее день ото дня?!»
Красные крепкие щеки прыгают и напоминают глупую дерзость, сказанную перед отъездом из города старшим братом:
— Какие, дюша мой, у вас щеки красные — плюнешь, так зашипит!
Лялечка смолкает, настроение гаснет и падает. Нос поворачивается к открытому окошку и тянет, втягивает аромат поджариваемых в кухне котлет.
Вдруг вбегает Маруська. Лицо у нее испуганно-счастливое и растерянное:
— Лялька! Лялька! У меня задача вышла! Ей-Богу! Смотри — ответ верный.
— Быть не может! — пугается Лялька.
— Смотри сама — ответ верный.
— Не может быть! Ты, верно, где-нибудь ошиблась, оттого и ответ вышел верный. Давай-ка, проверим вместе.
Стали проверять.
— Это что? — спрашивает Лялечка. — Ты тут зачем делила 40 на пять? А?
— А как же? — лепечет Маруська. — Сорок человек съели по пяти яблок…
— Так ведь множить надо в таком случае! Множить, а не Делить! Эх ты! Математик! Я говорила, что ответ случайно совпал. Пойди-ка, переделай.
Маруська краснеет, надувает губы и уходит, понурив голову.
— Не для меня придет весна! — шепчет Лялечка.
Из кухни дерзко и настойчиво потянуло теплым пирогом с налимом.