Камень, брошенный в воду (Сологуб)/Действие четвёртое
| ← Действие третье | Камень, брошенный в воду (Семья Воронцовых) — Действие четвертое |
| Источник: Сологуб Ф. К. Собрание пьес: [В 2 т.]. СПб.: Навьи Чары, 2001. |
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Анна Павловна. Ну что, Гаврюша, как ночь спал?
Гавриил. Превосходно. Право, мамочка, я скоро на балы смогу выезжать.
Анна Павловна (радостно). Услышал Господь наши молитвы… А только нынче, должно быть, уж не до балов нашим будет… Что в газетах пишут, Гавриил?
Гавриил. Да это старая… Наши войска отошли на новые позиции…
Анна Павловна. Что ж, Гаврюша, — это худо?
Гавриил. Ах, мама, вы все воображаете, что война — это прогулка церемониальным маршем к чужим столицам… Бывает и худо, бывает и хорошо… И вообще, ведь эта война вовсе уж не так внезапна, не так случайна, как кажется… Разве не чувствовалось еще задолго до нее во всех сферах — общественной, личной, семейной, — даже в литературе, в искусстве, что назревает какой-то колоссальный взрыв, надвигается мировая гроза, которой суждено или вырвать все с корнем, или изменить все основы жизни? Ведь мы все задыхались в этой атмосфере взаимной ненависти, вражды, злопыхательства, неимоверной грубости… Чувствовалось, что дольше так жить нельзя. Война только выявила наружу, только освободила эти глухо-клокотавшие силы, все равно грозившие вырваться наружу.
Анна Павловна (не слушая его). От Кирюши писем что-то нет уж давно. Душа не на месте, — не случилось ли с ним чего. Не дай Бог, захворает.
Гавриил. А что, Михаил поехал за почтой? Где Мэри?
Анна Павловна. Почта скоро должна быть… Мэри у обедни, сейчас вернется…
Гавриил (перевертывает газету). Вот и здесь есть известие об учреждении этого Свободного Университета, куда меня зовут… Поистине неисповедимы пути твои, Россия… Кто бы подумал, что в разгар самых невероятных, самых кровопролитных битв в тылу будут возникать и множиться те культурные предприятия, в которых Россия нуждалась полвека тому назад… (Задумывается.) Кооперативы, народные дома, союзы, съезды…
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мэри. Я потихоньку ушла, чтобы тебя не разбудить… Какой чудесный день. Ясно, солнечно, — снег чистый, словно сахар. Тебе бы надо покататься сегодня. Воздух чудный.
Гавриил (шутливо). О ком молилась, донна Анна?
Мэри (тоже шутя). «О всех плавающих, путешествующих, недугующих…» (Серьезно.) Свечу поставила за помин души нашего Павла…
Анна Павловна. Вот это дело сделала, Мэричка.
Мэри. Какую проповедь хорошую отец Николай сказал… «Больше сея любви никто же имать…» (К Анне Павловне.) Ну, а что Глаша?
Анна Павловна. Все мучается, бедняга… Стонет — вся почернела. Ужо придет Куликов, — надо его попросить поглядеть…
Мэри. И зачем только ей письмо это дали… Неужели же Михаил не понимает, что беременной женщине нельзя…
Анна Павловна. Да уж я его ругала, ругала… Затвердил — последняя воля брата… Пойти Глашу проведать? (Выходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Гавриил. Мэри, я тебе еще не говорил… Я получил предложение от нашего университетского кружка вступить в число лекторов учреждаемого в Москве Свободного Университета… Что ты на это скажешь?
Мэри. Что ж… Превосходная идея.
Гавриил. Если, Бог даст, я к Новому году совсем поправлюсь, мы можем, значит, в Москву перебраться… Поди, тебе уж в деревне прискучило?
Мэри (спокойно). Гавриил, — мне безразлично. Теперь надо сообразовываться с твоими, а не с моими желаниями… Мне и здесь — хорошо. Да и некогда скучать. Сначала твоя болезнь, потом заменяла учителя в школе, теперь писать тебе на машинке…
Гавриил (нахмурившись). Не нравится мне этот твой новый тон. Мэри, что ты — в сестры милосердия при мне поступила, что ли? Я давно хочу с тобой поговорить. Теперь скоро я буду на ногах, и нам предстоит решить вопрос о дальнейшем… (Мнется.) Я не хочу тебя ни в чем стеснять… Если у тебя есть намерения… Словом, — ты понимаешь, — для меня человеческая личность священна…
Гавриил (неожиданно резко, отодвигая ее). Я еще не умер, чтобы меня целовали в лоб…
Мэри (удивленно). Гавриил, что ты говоришь? Я тебя не понимаю. О каких намерениях? Я никуда не собираюсь…
Гавриил (утих). Видишь ли… при нашей разнице лет, легко может случиться… Словом, — я считаю тебя свободною во всех отношениях.
Мэри. Гавриил, это совсем не твой стиль… (Быстро подходя к нему.) Давай объяснимся. Неужели ты думаешь, что… если бы со мной… что-нибудь «случилось», — я бы не сказала тебе первому? Неужели была бы способна проделывать безвкусную тривиальность, именуемую адюльтером? Скажи, — ты это подумал?
Гавриил (уклончиво). Ведь много есть моложе меня и интереснее.
Мэри (внезапно резко). И что же? Что же, ты меня на «конкурс мужской красоты» посылаешь? Чтобы я могла себе выбрать «резвого фокстерьера» по вкусу? Что случилось, Гавриил? Допустим даже, что вдруг каким-нибудь чудом я увлекусь кем-нибудь… достойным… Что же, — разве это изменит мое отношение к тебе, раз навсегда определившееся и непоколебимое… Разве наш союз для тебя не свят?
Гавриил (мягко). В этих-то случаях и происходят драмы…
Мэри. Пусть даже — трагедия, — так что ж? Я даже не представляю себе, как одни отношения, — если они подлинны и святы, могут быть вытеснены, заменены другими, — так же подлинными… Будет боль, будет тоска, будет внутренняя борьба, но — позабыть, предать, выключить из сознания. Ведь есть же у нас в душе святыни…
Гавриил (радостно). Так, так, узнаю мою Мэри… (Заключает ее в объятия.) Ну, мне, старику, еще позволительно так думать, а тебе… Ведь ты и скрывать не способна…
Мэри (смеясь, закрывает ему рот поцелуем). Мы оба на это не способны…
Мэри (отходя к окну, с горечью). Скоро, скоро, Гавриил, ты перестанешь за меня тревожиться… Еще каких-нибудь 3—4 года, и я перестану и мечтать, и тосковать, и петь…
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мэри (бежит навстречу). Ну, что, Михаил, мне письмо привез?
Михаил (ищет в сумке). Вам — целых два. Барыне — из действующей армии… Барину — газеты… Сказывают — наши дюже много австрийцев в плен взяли. (Подает письма.)
Гавриил. Ну вот, мама, видишь, — не все худо…
Мэри (беря письма, взглядывает на Михаила). Как Глаша, Михаил?
Михаил. Известно что — ревет. (Спокойно.) Помрет, — должно, к вечеру.
Мэри (встревоженно). Что ты, Михаил, говоришь? Зачем помрет? Все рожают… Погоди, я погляжу, как она у вас лежит…
Михаил (уходя, угрюмо). Помирать, видно, никому не хочется…
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Анна Павловна (вскрикивает). Кирюша… Кирюша мой… (Беспомощно опускается в кресло.)
Гавриил (хочет ей помочь, но встать один не может, кричит). Мэри… Мэри… Скорее… Кто там…
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Мэри (вбегает). Мама… Кирилл… Я знала… Я чувствовала, что больше его не увижу. (Дает Анне Павловне воды из графина.) Он убит… Я знаю… Он для того пошел… Мама, родная…
Анна Павловна (приходит в себя, смотрит на всех растерянно). Мой сын, мой Кирюша, такой чистый, такой светлый… Никого никогда… Никто не знает, какой он был чистый… Мой мальчик… (Плачет тихо, неудержимо, жалобно всхлипывая.)
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Куликов. В чем дело? (Видя письмо на коленях плачущей Анны Павловны, догадывается.) Господи, неужели? Кирюша…
Гавриил (читает). «Имею честь уведомить, что 12-го сего месяца в земском санитарном отряде пал смертью храбрых ваш сын Кирилл Алексеевич Воронцов, самоотверженно, с явной опасностью для жизни выносивший раненых из сфер огня под обстрелом. Санитар Воронцов скончался на месте, пораженный разрывной пулей».
Куликов (громко сморкается). Что бы меня, старую собаку, вместо него на тот свет отправили… (Смахивает слезы.) Да нет, он должен был погибнуть… Не на войне, так на дуэли, защищая кого-нибудь или ради женщины… Слишком уж был он прост и горяч… (Вынимает папиросу.)
Анна Павловна (тихо плача). Он женщин и не знал, и боялся… Все говорил: мама, я никогда не женюсь, всегда с тобой буду. Так на суде Господнем и предстал чистый… (Плачет.)
Куликов (тихо). Берег себя для родины… Как жених для невесты.
Гавриил. Мама, что же нам плакать? Мы отдали родине все, что у нас было самого прекрасного, самого дорогого… Такие жертвы только и угодны Богу, только и ценны… Мама, — в твоем сердце — печаль и скорбь, но и радость, и гордость…
Мэри (смотрит куда-то далеко, про себя, вдохновенно). Там, где-то далеко, далеко, лежит среди чужих на поле брани наш милый брат, погибший славной смертью, положивший душу свою и жизнь за родину. Не бьется больше горячее сердце, тихо легли послушные руки на груди, чужие закрыли ему глаза, смотревшие на мир с такою верою, с такой любовью… А рядом, может быть, тысячи таких же юных, чистых душою и телом уснули сном праведных… Что может быть прекраснее.
И поистине светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, — ясны и крылаты,
За плечами воинов видны…
Куликов. Народ говорит, — души убитых прямо с поля смерти возносятся к престолу Господню… (Вынимая часы.) Ну, мне в лазарет пора… Нам сегодня новеньких привезут… (Гавриилу.) Мне бы вас, голубчик, на моментик потревожить…
Гавриил. Да полно, батюшка… Скоро, кажется, я вас лечить буду… Если ноги позволят (раздраженно), я в Москве с Нового года курс лекций по теории истребления тевтонов начну читать…
Куликов. Давно пора… (Взглядывает ему в лицо.) Да вы, право, молодцом… Это вы на волжском воздухе… Я, голубчик, сегодня вас мучить не стану… (Прощается.)
Анна Павловна. Батюшка, погоди, взгляни на Глашу-то… Ведь тоже мучается… Пойду и я… (Хочет встать.)
Мэри (тихо Гавриилу). Пусть идет… Это ее отвлечет… (Помогает Анне Павловне встать и провожает ее и доктора до двери.) В нашем доме уже вторая жертва. (Доктору, тихо.) Наш Павел?
Куликов. Смерть всех равняет…
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Мэри. Как маме тяжело…
Гавриил (не скрывая скорби). Кирюша, Кирюша, мой маленький братик…
Мэри (отходит к окну). Кто бы подумал, что это последнее лето… Такое оно было тревожное… Никогда его не забыть…
Гавриил (приходя в себя, притворно-равнодушно). Что тебе пишут?
Мэри (протягивая ему оба письма). На, читай… Одно — из Москвы от Риммы, другое…
Гавриил (не берет). Мэри, я, кажется, никогда…
Мэри. Римма в восторге от своего лазарета… устраивает сборы, спектакли… В Москве очень оживленно… Все дружно работают…
Гавриил (дружелюбно). А на фронте что?
Мэри (спокойно). Все как следует. Михаил Сергеевич там совсем обжился, находит, что только там и жизнь, а здесь у нас — прозябанье… Пишет (читает по письму): «Вы вот все время на одной реке, а я — каждый день на разных…» Скучает, когда в бою долго не приходится быть. Пишет, что все мужчины должны всегда носить форму и отбывать даже в мирное время военную службу, — так режим и дисциплина нервы закаляют… Такой бодрый тон… Про неприятеля пишет: «Он нас пугает, а мы его — тоже».
Гавриил. Ну, а «крещенья» еще не получал? Или, как они называют, «подарка»?
Мэри. Нет пока. Да он уцелеет (задумчиво), он не такой… Одни — жертвы, обреченные, ищут, чтобы умереть, чтобы погибнуть, вот — Павел, Кирилл наш, а другие — чтобы сражаться, чтобы победить, как Михаил Сергеевич…
Гавриил (проводит рукой по лбу). Ах, Кирилл… Не могу себе представить… Надо, Мэри, за его телом съездить… Он так любил родную землю… Маме будет хоть его могилка утешением…
Мэри. Я сегодня же выеду… А ты маму удержи… Ее нельзя пускать… (Пауза. Отходит к окну, смотрит в сад, тихо.). Как давно это все, кажется, было… (Про себя, напевает.) «Отцвели, о, давно отцвели…» Что это я? (Умолкает.)
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Куликов (в дверях). Поздравляю вас с новым гражданином вселенной… У Глафиры Ивановны сын родился…
Мэри. Так скоро? Ну, а сама она как?
Куликов (шутливо). Через неделю рожь колотить сможет…
Анна Павловна. В год войны все мальчики родятся…
Гавриил. Над полем смерти — новые всходы…
Анна Павловна (со вздохом). Человек в муках рождается, в муках и умирает…
Мэри. Пойду взгляну на нового гражданина…
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Куликов (взял за руку Анну Павловну, которая ищет портрет Кирилла на письменном столе). Анна Павловна, дорогая… Вы должны гордиться… Голубушка, ведь так у России слез не хватит…
Анна Павловна (нашла портрет, заливаясь слезами). Кирюша, сын мой… Красавец… Если бы покойный знал…
Гавриил (строго). Отец завещал нам любить Россию… Он бы сам Кирилла благословил…
Анна Павловна (плача). Красавец мой… голубь чистый…
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Мэри. Мама, дайте я ему цветов… (Ставит портрет в рамке на отдельный столик, — сбоку букет в вазе.) Все цветы мира — павшим за славу… (К Анне Павловне, утешая ее.) Мама, эти чудные, благоуханные лилии завтра тоже умрут, отцветут… Вырастут новые, еще прекраснее… Все очарование цветов — в мгновенности их благоухания, в мимолетности их красоты… Чем прекраснее цветок, тем кратче его цветение… Мама, мы ведь не оплакиваем цветов… Мы благодарны им за краткую радость… Не надо плакать, надо молиться…
Анна Павловна (обнимая Мэри). Одни вы у меня теперь, дети…
Гавриил (задумчиво). Все великое приходит в мир вратами жертвенного подвига…
<1915>