Калифорния без золота (Аверченко)/ДО
| ← «Публика» | Калифорнія безъ золота | Начало конца… → |
| Изъ сборника «Караси и щуки». Дата созданія: 1917, опубл.: 1917. Источникъ: az.lib.ru |
Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорнію — они буквально купались въ золотѣ. Вторая волна золотоискателей — болѣе многочисленная — ходила уже только по колѣна въ золотыхъ струяхъ, третья — могла еле омочить пятки, а четвертая, пятая, шестая какъ нахлынула на сухой облѣзшій, когда-то столь густо позолоченный берегъ — такъ ни съ чѣмъ и отхлынула: рѣдкому счастливцу послѣ долгихъ поисковъ попадался золотой слитокъ, довольно ясно видимый подъ микроскопомъ.
Кто, какой піонеръ, какой первый золотоискатель открылъ Выборгъ — этотъ золотой пріискъ, гдѣ можно купить любую вещь дешевле грибовъ — неизвѣстно. Можетъ быть, оно раньше такъ и было — мнѣ о томъ невѣдомо. Но вслѣдъ за первымъ золотоискателемъ изъ Петрограда хлынулъ цѣлый потокъ золотоискателей — вотъ теперь они и бродятъ по унылымъ опустѣвшимъ магазинамъ Выборга — съ видомъ усталыхъ рудокоповъ, изрывшихъ цѣлыя десятины, намывшихъ цѣлыя горы земли и извлекшихъ изъ ея нѣдръ одну только пару, подозрительнаго вида, чулковъ за десять марокъ.
Компанія измученныхъ петроградцевъ съ остолбенѣлымъ видомъ останавливается передъ витриной крохотной выборгской лавчонки и испускаетъ рядъ отрывистыхъ восклицаній:
— Ого! Ботинки.
— Да. И какъ дешево. 50 марокъ.
— А въ Петроградѣ за такія слупили бы рублей 25.
— Сколько это марокъ вышло бы?
— 25 рублей? Пятьдесятъ четыре съ половиной марки.
— Ну, вотъ видите! На цѣлыхъ четыре съ половиной марки дешевле.
— Зайдемъ, купимъ.
— Да мнѣ такихъ не нужно. Я такихъ не ношу.
— Ну, вотъ еще какія тонкости! Дешево, такъ и бери.
Вваливаются въ магазинчикъ.
— Покажите намъ вотъ эти ботинки… Что? Послѣдняя пара? Ну вотъ, видишь: я тебѣ говорилъ — покупай скорѣй. Гм! Послѣдняя пара: вотъ что значить дешевка. Ну-ка, примѣрь.
— Гм… Вззз… ой!
— Что? Тѣсноваты? Ну, ничего — разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдемъ.
— Да я, собственно, такой фасонъ не ношу…
— Но вѣдь дешевы!
— Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тѣсноваты.
— А зато на четыре съ половиной марки дешевле.
— Дешевле-то они дешевле.
— То-то и оно. Бери, пойдемъ. А это что — смотри-ка… Магазинъ рамочекъ. Для чего эти рамочки?
— Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будутъ. И какъ дешево — голубенькая, а семь марокъ стоить. Зайдемъ, купимъ.
Входить всего четверо, но лавочка такъ мала, будто вошли сто.
— Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?
— Ля картина…
— Для картинъ, значитъ, — переводить одинъ, очевидно, тонкій знатокъ финскаго языка.
— А черезъ границу провести ихъ можно?
— Tа, мосна.
— Я знаю, что таможня, такъ я вотъ и спрашиваю…
— Ты его не понялъ, — торопливо поправляетъ переводчикъ. — Онъ говоритъ, что можно. Но вѣроятно, спрятать нужно, да?
— Tа, мосна.
— Спрятать. Мы ихъ подъ костюмъ спрячемъ, въ чемоданъ. Знаешь, я возьму пять штукъ.
— И я три. Почемъ онѣ?
— По восьми марокъ.
— А въ Петроградѣ я такія по два рубля видѣлъ.
— Да ужъ тамъ сдерутъ. Тамъ могутъ. Россія!
— А тебѣ для чего эти рамки?
— Да придумаю. Сейчасъ не нужны, послѣ понадобятся. Вставлю что-нибудь въ нихъ.
— Заплатили? Пойдемъ. Ну, что тебѣ еще нужно?
— Да такъ, собственно говоря, ничего…
— А ты вспомни!
— Ей Богу, ничего.
— Чулки не нужны ли?
— Чулки? — мямлить вялый петроградецъ. — Собственно говоря…
— Ну вотъ видишь! Вотъ тебѣ и чулочный магазинъ. Здравствуйте. Есть чулки?
— Нету. Ce продано.
— Ну, что вы. Намъ всего нисколько паръ. Поищите. Можетъ, найдется.
— Тамская есть чулки.
— Дамскіе?… Гм! А, ну покажите.
— Послушай… да зачѣмъ мнѣ дамское.
— Вотъ чудакъ! Дешево вѣдь. Бери — теплѣе еще, чѣмъ носки. До самаго колѣна. Бери ты три пары и я три пары.
— Сести пара нѣту. Сетыри пара есть сего.
— Нѣту шести паръ? Ну, давайте четыре. А остальныя двѣ пары можно чѣмъ-нибудь другимъ добрать. Вотъ эту штуку дайте.
— Не, эта не продается. На эта стука сляпа надѣвается. Для окна. На выставка.
— Дѣйствительно, слушай… Ну зачѣмъ тебѣ болванъ для шляпы. Къ чему онъ?
— А? Ну, нѣтъ, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой — куда положить шляпу? Ну, и надѣнешь ее на эту чертовину. А что y васъ еще есть?
— Нисего нѣту. Ce родано.
— Русскіе все, чортъ ихъ дери. Пронюхали — и сразу все расхватали. А это что за кошка? Почемъ?
— Это наса коска. Сивой.
— Живая? А чего жъ она лежитъ, какъ искусственная. Только покупателей зря смущаетъ…
— Пойдемъ, господа.
— Вотъ драма такъ драма… Пріѣхали въ Выборгъ, а купить нечего. А вотъ магазинчикъ какой-то, зайдемъ. Что здѣсь продается?
— Чортъ его… не разберешь. Витрина пустая. Войдемъ на всякій случай.
— Здравствуйте… Гм… Какіе-то рабочіе, а товару не видно. Что вы тутъ дѣлаете, братцы? Это магазинъ?
— Tа. Тольки сицасъ есцо магазина нѣту. Акроица тая неделя.
— На той недѣлѣ? А что тутъ будутъ продавать?
— Вѣтоцна магазинъ.
— Цвѣточный? Ну, ладно. Если еще пріѣдемъ — зайдемъ, купимъ. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеиваютъ. Послушайте: почемъ обои?
— Вѣ марки кусокъ.
— Ну продайте намъ вотъ эту пачку… Нельзя? Подумаешь важность… Почему нельзя? А ножницы продаются? Нѣтъ? Жалко; очень хорошенькія ножницы…
Номеръ гостиницы заваленъ коробками, свертками, пачками.
— Ты чего сопишь?
— Да вотъ хочу ботинки въ рукавъ пиджака засунуть. Боюсь, вдругъ въ Бѣлоостровѣ таможенные дощупаются.
— Если новые — конфискуютъ. А ты поцарапай подошвы — будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.
Счастливый обладатель ботинокъ вытаскиваетъ перочинный ножикъ и приступаетъ къ работѣ.
Зажимаетъ между колѣнъ подметкой кверху ботинокъ и начинаетъ царапать ножикомъ блестящій лакъ.
— Ну что?
— Чортъ ихъ дери: все-таки, видно, что не ношеные, а просто поцарапанные. Грязи на нихъ нѣту.
— А ты плюнь.
Владѣлецъ ботинокъ послушно плюетъ на подметку.
— Да нѣтъ, я тебѣ не въ томъ смыслѣ. Ну, да ужъ разъ плюнулъ, теперь разотри получше. Объ полъ повози.
— И чортъ ихъ знаетъ, почему y нихъ такіе полы чистые… Не мажется! Блеститъ себѣ и блеститъ.
— Ножемъ потыкай. Постой, дай я. Вотъ такъ — и такъ… Ой! Видишь — дырка.
— Ну вотъ обрадовался.
— Ничего. Зато ужъ видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, чорту. Тогда ужъ никто не придерется.
— Я лучше шнурокъ, будто, оборву. Все поспокойнѣе.
— Собственно, на кой чортъ ты ихъ взялъ? Фасонь не модный, тѣсные, на боку дырка.
— Ты же самъ говорилъ…
— Мало, что я говорилъ… Вонъ ты мнѣ абажуръ ламповый посовѣтовалъ взять — я его себѣ надѣвать буду, что ли, ежели y меня электричество.
— Сколько ты за него заплатилъ?
— Пятнадцать рублей на наши деньги.
— Вотъ видишь, а въ Петроградѣ за восемь цѣлковыхъ купишь — и возиться не надо, и прятать не надо.
— Гм… Дѣйствительно. Рамочки… тоже накупили! Обрадовались! Грубыя, аляповатыя.
— А ты еще въ другомъ магазинѣ докупилъ двѣ штуки — къ чему?
— Рамочки — что… Ихъ, въ крайнемъ случаѣ выбросить можно. А вотъ чулки дамскіе — это форменное идіотство. Ну, какъ я ихъ надѣвать буду?
— Обрѣжь верхушку — носки получатся.
— Носки… Ихъ еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два цѣлковыхъ? А я по четыре съ полтиной за эту длиннѣйшую дрянь платилъ.
— Подари кому-нибудь.
— А ты найди мнѣ такую женскую ногу. Сюда три помѣстятся. Постой… Это еще что такое?
— Прессъ-папье изъ березовой коры.
— Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?
— Мы. А въ этомъ пакетѣ что?
— Тоже рамочки. А это подставки для фруктовыхъ вазъ, банка гумміарабика, лапландскій ножикъ, сигары…
— Мы вѣдь не куримъ…
— Что значитъ — не куримъ. Мы никого и не рѣжемъ, а лапландскій ножикъ купили. Мы и не бабы, а шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вотъ кто мы.
— А это что?
— Этого ужъ я и самъ не знаю. Къ чему оно? Металлическій ящикъ, ручка, какіе-то колесики, задвижечка… Покупаешь, а даже не спросишь — что оно такое.
— Зато дешево. Тридцать двѣ марки.
— Дешево?.. А я тебѣ вотъ что скажу: эти сорочки здѣсь стоятъ пять рублей, а въ Петроградѣ — четыре, салфетки здѣсь десять рублей, въ Петроградѣ семь, а галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоятъ! Повѣситься можно на такомъ галстукѣ.
— Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.
— А тутъ еще съ таможней можетъ быть…
— Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!
Тяжелое настроеніе.
Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ исторію съ Марьиной слободой въ городѣ К.
Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.
И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика — любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ… И чѣмъ дальше — тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.
А когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда — я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, а изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиваніе женщинъ и звуки скрипки и разбитаго піанино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.
Ибо сказано — о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ — портитъ.