Калевала (Лённрот; Бельский)/Руна пятидесятая

 См. также одноимённые страницы.

Калевала : Карело-финский поэтический эпос — Руна пятидесятая
автор Элиас Лённрот, пер. Леонид Петрович Бельский

Оригинал: ф. Kalevala. — См. Содержание. Перевод созд.: 1828, опубл: 1835 — 1-е изд., 1849 — 2-е изд.; рус. перевод — 1888. Источник: [1]

Руна пятидесятая

1. У девушки Марьятты рождается сын от брусники.

2. Ребенок куда-то исчезает, и его наконец находят в болоте.

3. Для крещения приводят старца, но старец не крестит сына, у которого нет отца, до тех пор, пока не будет изучено и решено, должен ли он быть оставлен в живых.

4. Вяйнямёйнен приходит, чтобы изучить дело, и объявляет, что этот странный мальчик должен быть умерщвлен, однако младенец укоряет Вяйнямёйнена за несправедливый приговор.

5. Старец крестит младенца как будущего короля Карелии; разгневанный Вяйнямёйнен уходит, предсказывая, что он еще однажды понадобится своему народу для нового Сампо, кантеле и света; он уплывает на медной лодке туда, где сходится земля и небо, но кантеле и свои великолепные песни он оставляет в наследство народу.

6. Заключительная руна.

Марьятта, красотка дочка,
Выросла в отцовском доме,
При отце жила, при знатном,
И при матери любимой.
Пять цепочек износила,
Шесть колец она истерла,
Что с отцовскими ключами
На груди ее блестели.
Полпорога вовсе стерла
Славно вышитым подолом,
Полстропила перетерла
Тонким головным платочком
И полпритолки истерла
Рукавом из мягкой ткани,
Протоптала половицы
Башмаков своих подошвой.
Марьятта, красотка дочка,
Эта девочка-малютка
Скромницей была отменной
И стыдливость сохраняла.
Рыбой вкусною питалась
И корой сосновой мягкой;
Никогда яиц не ела,
Так как с курицей петух жил;
От овцы не ела мяса,
Коль овца жила с бараном.
Мать доить ее послала,
Но она доить не хочет,
Отвечает ей словами:
«Никогда такая дева
Не возьмет коров за вымя,
Что с быками поиграли,
Молока же не бывает
У телят или у телки».
Жеребца отец запряг ей,
Но она на нем не едет.
Брат тогда привел кобылу,
А девица молвит слово:
«Не поеду на кобыле,
С жеребцом она играла,
Жеребенка запрягите,
Что лишь месяц как родился».
Марьятта, красотка дочка,
Чистою жила девицей,
Кроткою, прекраснокудрой
И красавицей стыдливой,
Выгоняла стадо в поле,
За ягнятами ходила.
Раз на холм взошли ягнята,
Овцы на гору взобрались,
Дева ходит по поляне,
Между ольх в лесу играет,
А сребристая кукушка
Кличет, птичка золотая.
Марьятта, красотка дочка,
Звуки слушая, уселась
На лугу, где много ягод,
На покатости пригорка,
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
«Кличь, кукушка золотая,
Пой, серебряная птичка,
Кличь ты, с грудкой оловянной,
Молви, ягодка-красотка!
Ты скажи: я долго ль буду
Незамужнею пастушкой
По лесным бродить полянам,
По просторам этой рощи!
Буду лето, буду два ли,
Пять лет буду или шесть лет,
Или десять лет, быть может,
Или ждать совсем недолго?»
Марьятта, красотка дочка,
Долго уж была пастушкой.
Не сладка пастушья доля,
А особенно девице:
По земле ползут гадюки,
В травах ящериц довольно.
Но не ползают тут змеи,
В травах ящериц не видно
Кличет ягодка с пригорка,
Слово молвила брусника:
«Ты сорви меня, девица,
Подбери меня, младая,
В оловянных украшеньях,
С подпояскою из меди!
Или съест меня улитка,
Иль червяк проглотит черный,
Уж меня видали сотни,
Тут вот тысячи сидели,
Женщин тысяча, дев сотня
И большой толпою дети,
Но никто меня не тронул,
Не сорвал меня рукою».
Марьятта, красотка дочка,
По тропе прошла немного,
Чтобы ягодку увидеть,
Выбрать красную со стебля,
Выбрать кончиками пальцев,
Нежными сорвать руками.
Видит — ягодка на горке,
На полянке та брусника:
И на ягодку похожа,
Но стоит как будто странно,
Брать с земли — высоко слишком,
С дерева — так слишком низко!
Прутик тут взяла девица,
Сбила ягодку на землю.
Прыгнула с земли брусника
На башмак ее прекрасный,
С башмака она вскочила
К ней на чистое колено,
С чистого ее колена
На оборочку от платья.
Прыгнула потом на пояс,
С пояса на грудь девицы,
А с груди на подбородок,
С подбородка прямо в губы;
А оттуда в рот скользнула,
На язык там покатилась.
С языка же прямо в горло
И затем прошла в желудок.
Марьятта, красотка дочка,
От нее затяжелела,
Понесла от той брусники,
Полной сделалась утроба.
Одевалась без шнурочка
И без пояса ходила,
Удалялась тайно в баню,
В темноте там укрывалась.
Мать раздумывала часто,
Размышляла так старуха:
«Что-то с Марьяттой случилось,
С милой курочкою нашей,
Что шнурка не надевает,
Что без пояса гуляет,
Что украдкой в баню ходит,
Укрывается во мраке?»
И сказал один ребенок,
Он слова такие молвил:
«Видно, с Марьяттой случилось
Оттого такое горе,
Что бедняжка очень долго
Прожила со стадом в поле».
И носила тяжесть чрева,
Полноту свою со скорбью
Так семь месяцев и восемь,
Девять месяцев носила,
По расчету старых женщин
Даже девять с половиной.
Так как в месяце десятом
Дева вовсе заболела,
Отвердело вовсе чрево
И томило деву мукой.
Просит мать устроить баню:
«Мать моя ты дорогая!
Дай мне место потеплее,
Дай нагретое местечко,
Чтоб могла я на свободе
Там избавиться от болей!»
Мать промолвила ей слово,
Так ответила старуха:
«Прочь уйди, блудница Хийси!
Отвечай мне, с кем лежала?
Холостой ли он мужчина?
Молодец ли он женатый?»
Марьятта, красотка дочка,
Ей в ответ сказала слово:
«Не была я с неженатым,
Ни с женатым я не зналась.
А пошла я на пригорок
И хочу сорвать бруснику.
Вижу — будто бы брусника,
На язык ее взяла я.
В горло мне она скользнула,
Проскочила в мой желудок:
От нее отяжелела,
Полноту я получила».
Так отца о бане просит:
«Дорогой отец любимый!
Дай мне место потеплее,
Дай нагретое местечко,
Где б нашла покой бедняжка,
Где бы вытерпела муку!»
Ей отец промолвил слово,
Старый ей тогда ответил:
«Уходи ты прочь, блудница,
Ты, презренная, подальше,
На утес, в жилье медвежье,
К ворчуну в его пещеру.
Там родить, блудница, можешь,
Там погибнешь ты, дрянная!»
Марьятта, красотка дочка,
Слово мудрое сказала:
«Я нисколько не блудница,
Не презренная нисколько.
Но великого героя,
Благородного рожу я,
Даже сильного сразит он
Вяйнямёйнена седого».
Дева бедная не знает,
Где, в какую дверь стучаться,
У кого просить ей баню?
Говорит слова такие:
«Пилтти, девочка-малютка,
Ты всех лучше из служанок!
Попроси в деревне баню,
Баню у речушки Сары,
Где б нашла покой бедняжка,
Где бы вытерпела муку!
Ты беги, помчись быстрее,
Это нужно очень скоро!»
Пилтти, девочка-малютка,
Говорит слова такие:
«Но кого просить я буду,
У кого искать подмоги?»
Молвит Марьятта служанке,
Говорит слова такие:
«Прямо к Руотусу отправься,
Где впадает речка Сара!»
Пилтти, девочка-малютка,
Тем словам ее внимает,
И без просьб она готова
И скора без приказанья,
Точно пар, она выходит
И, как дым, на двор стремится,
Подбирает свой передник,
Платье верхнее руками,
Побежала скорым шагом,
Прямо к Руотусу помчалась.
Затряслись от бега горы,
И качались тут пригорки,
Шишки по пескам скакали,
Камни скачут по болоту.
Вот и к Руотусу приходит
И вошла в его жилище.
Этот Руотус безобразный
Ест и пьет с большою спесью,
За столом сидит в рубашке
Из льняной отличной ткани.
Так сказал он за обедом,
Опершись на скатерть гордо:
«Что, негодная, ты скажешь?
Ты откуда прибежала?»
Пилтти, девочка-малютка,
Говорит слова такие:
«Я пришла просить о бане,
Баню я ищу у речки,
Где б покой нашла бедняжка,
Где б была несчастной помощь».
Тут жена его приходит,
Упершись в бока руками,
Переваливаясь, ходит,
Посредине пола стала
И расспросы начинает,
Говорит слова такие:
«Для кого ты баню просишь,
Для кого подмоги ищешь?»
Пилтти, девочка, сказала:
«Я для Марьятты прошу вас!»
И ответила старуха,
Руотуса жена дурная:
«Нету бани здесь на речке,
Для чужой у нас нет бани.
Есть вам баня на пожоге,
Есть и хлев в лесу сосновом,
Где родить блудница может,
Где презренная погибнет:
Лошадь там надышит пару,
В том пару вы и попарьтесь».
Пилтти, девочка-малютка,
Поспешила возвратиться,
Что есть силы побежала,
Прибежавши, так сказала:
«Не нашлось в деревне бани,
Не нашлось у речки Сары,
Мне та Руотуса хозяйка
Слово молвила такое:
„Нету бани здесь на речке,
Для чужой у нас нет бани.
Есть вам баня на пожоге,
Есть и хлев в лесу сосновом,
Где родить блудница может,
Где презренная погибнет:
Лошадь там надышит пару,
В том пару вы и попарьтесь!“
Так сказала эта злая,
Так она мне отвечала».
Марьятта, малютка-дева,
Начинает горько плакать.
Говорит слова такие:
«Вот должна теперь идти я,
Как поденщица какая,
Как наемная рабыня,
На спаленную поляну,
На траву в лесу сосновом!»
Вот берет руками платье,
Подбирает край подола
И несет в руках метелку,
Веником живот прикрывши.
Так идет она поспешно,
При жестоких муках чрева,
В темный хлев в лесу сосновом,
В домик Тапио на горке.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
«Снизойди, творец, на помощь,
Милосердный, будь защитой
В этом очень трудном деле,
В этот час, такой тяжелый!
Ты избавь от болей деву
И жену от муки чрева,
Чтоб от болей ей не сгибнуть,
От мучений не скончаться!»
И, когда дошла до места,
Говорит слова такие:
«Надыши, конек мой милый,
Надыши, моя лошадка,
Сделай теплый пар, как в бане,
Теплоты побольше дай мне,
Чтоб покой нашла бедняжка,
Чтоб была несчастной помощь».
Надышал конек тот добрый,
Надышал тот жеребенок
На страдающее чрево:
И, когда дышала лошадь,
Стало жарко, словно в бане,
И пары сгустились в капли.
Марьятта, малютка-дева,
Та стыдливая девица,
Покупалась там довольно,
В том тепле омыла чрево.
Родила на свет сыночка,
И невинного младенца
К лошади кладет на сено,
В ясли к ней, прекрасногривой.
А затем сынка обмыла
И в пеленки спеленала,
Положила на колени,
На своем укрыла лоне.
Скрыла милого сыночка
И питала дорогого,
Это яблочко златое,
Этот прутик серебристый.
На руках своих кормила,
На руках своих качала.
Положила на колени,
На своем укрыла лоне,
Начала головку гладить
И волосики чесала.
Вдруг исчез с колен ребенок,
Вдруг пропал тот мальчик с лона.
Марьятта, малютка-дева,
Та стыдливая девица,
Собралась искать ребенка,
Сына милого, родного,
Это яблочко златое,
Этот прутик серебристый.
И под жерновом глядела,
Под полозьями у санок,
И под грохотом искала,
Посмотрела под ушатом,
Меж деревьев, между злаков,
Травы мягкие раздвинув.
Долго, долго ищет сына,
Ищет милого сыночка.
На горах и в роще ищет,
На песках, в полянах смотрит,
Смотрит каждый там цветочек,
Разрывает каждый кустик,
Можжевельник рвет с корнями,
У деревьев ломит ветки.
Собралась искать и дальше,
Отправляется поспешно:
Ей звезда идет навстречу.
Пред звездой она склонилась:
«Ты, звезда, созданье божье!
Что ты знаешь о сыночке,
Где мой маленький остался,
Это яблочко златое?»
Так звезда ей отвечает:
«Бели б знала, не сказала б.
Это он, сынок твой, сделал,
Чтобы в эти дни плохие
Я на холоде блистала,
В темноте бы я мерцала».
Собралась идти подальше,
Отправляется поспешно:
Месяц ей идет навстречу.
Перед месяцем склонилась:
«Месяц, ты, созданье божье!
Что ты знаешь о сыночке,
Где мой маленький остался,
Это яблочко златое?»
Говорит в ответ ей месяц:
«Бели б знал, так не сказал бы,
Это он, сынок твой, сделал,
Чтобы в эти дни плохие
По ночам ходил я стражем,
А в теченье дня я спал бы».
Собралась идти подальше,
Отправляется поспешно:
Солнце ей идет навстречу.
Солнцу дева поклонилась:
«Солнце, созданное богом!
Что ты знаешь о сыночке,
Где мой маленький остался,
Это яблочко златое?»
Мудро солнце отвечает:
«Знаю я сынка девицы!
Это он, сынок твой, сделал,
Чтобы я по дням прекрасным
В светлом золоте ходило,
Серебром блистало чудным.
Знаю милого малютку!
Твоего сынка, бедняжка!
Вот где твой сынок-малютка,
Это яблочко златое:
Он увяз по пояс в топях,
Он в песке увяз по плечи».
Марьятта, малютка-дева,
Ищет сына по болоту,
Там в болоте и находит
И домой сынка приносит.
Вырос Марьятты сыночек,
Вырос мальчиком прекрасным.
Как назвать его, не знали,
Рос без имени малютка.
Мать его звала цветочком,
А чужие звали праздным.
Окрестить его хотели,
Окропить его водою.
Для крещенья прибыл старец,
Для моленья Вироканнас.
И промолвил старец слово,
Сам сказал такие речи:
«Бедный мальчик заколдован,
Я крестить его не стану,
Прежде чем его осмотрят,
И осмотрят и одобрят».
Кто же мальчика осмотрит,
Кто осмотрит и одобрит?
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Осмотреть его приходит,
Осмотреть его, одобрить!
Старый, верный Вяйнямёйнен
Приговор свой изрекает:
«Так как сын в болоте найден
И от ягоды явился,
То он должен быть оставлен
На лугу, где много ягод,
Или пусть ему в болоте
Разобьют головку палкой!»
Полумесячный ребенок,
Двухнедельный так промолвил:
«О ты, старец безрассудный,
Безрассудный старец, слабый,
Приговор изрек ты глупо,
Объяснил законы ложно!
Ты за большие проступки,
За дела глупее этих
Отведен в болото не был,
Головы ты не лишился,
А пожертвовал когда-то
Твоей матери дитятей,
Чтобы жизнь свою спасти им,
Чтоб себя от бед избавить.
Отведен тогда ты не был,
Да и позже, на болото,
А ведь в молодости давней
Заставлял девиц топиться
В глубине морских потоков,
В черном иле дна морского».
Крестит мальчика тот старец
И дитя благословляет:
«Карьялы король да будешь,
Власти всей ее носитель!»
Рассердился Вяйнямёйнен,
Рассердился, устыдился,
Собрался идти оттуда
И идет на берег моря.
Распевает громогласно,
Там в последний раз запел он:
Пеньем медный челн он сделал,
В медь окованную лодку.
На корме челна уселся,
В море выехал оттуда
И сказал он при отъезде,
Так промолвил на прощанье:
«Вот исчезнет это время,
Дни пройдут и дни настанут,
Я опять здесь нужен буду,
Ждать, искать меня здесь будут,
Чтоб я вновь устроил Сампо,
Сделал короб многострунный,
Вновь пустил на небо месяц,
Солнцу снова дал свободу:
Ведь без месяца и солнца
Радость в мире невозможна».
Едет старый Вяйнямёйнен,
Едет с парусом шуршащим
На челне, обитом медью,
На богатой медью лодке,
Едет он туда, где вместе
Сходятся земля и небо.
Там пристал с своею лодкой,
С челноком остановился.
Только кантеле оставил,
Суоми чудную усладу,
Радость вечную — народу,
Своим детям — свое пенье.
Я уста теперь закрою,
Завяжу язык свой крепко,
Прекращу я эту песню,
Распевать не буду больше.
Отдыхать должны и кони,
Если много пробежали,
И само железо слабнет,
Покосивши летней травки,
Опускаются и воды,
Коль бегут они рекою,
И огонь погаснуть должен,
Коль пылал он долго ночью;
Почему ж напев не должен,
Не должна ослабнуть песня,
Если пелась целый вечер,
С самого заката солнца?
Так, я слышал, говорили,
Очень часто повторяли:
«Водопад, и тот в паденье
Не всю воду выливает,
Точно так же песнопевец
Не споет всех песен сразу.
Лучше вовремя их кончить,
Чем прервать на середине».
Так бросая, так кончая,
Заключая, оставляя,
Я в клубок мотаю песни,
Их в одну вяжу я связку,
Как запас, в амбар слагаю,
За замок из крепкой кости,
Не уйдут они оттуда
Никогда в теченье жизни,
Коль замок не будет отперт,
Коли кость не отомкнется,
Не разжаты будут зубы
И язык не повернется.
Что бы было, если б пел я,
Распевал я очень много,
Пел бы я в долине каждой,
Пел бы в каждой синей роще!
Мать моя уже скончалась,
На земле уж нет старушки,
Золотая уж не слышит,
Дорогая уж не внемлет:
Здесь меня лишь сосны слышат,
Ветви ели мне внимают,
Клонятся ко мне березы
Да приветствуют рябины.
Мать меня еще ребенком
Здесь покинула, родная,
Я как жаворонок вырос,
На камнях как дрозд остался,
Чтобы жаворонком пел я,
Щебетал дроздом в лесочке,
Под надзором у чужой мне
И под мачехиной лаской.
Прогнала она бедняжку,
Нелюбимого ребенка,
К той стене, где дует ветер,
К стенке северной жилища,
Чтоб сгубил жестокий ветер
Беззащитного ребенка.
Я, как жаворонок, вышел,
Я блуждал, бедняжка, птичкой,
Я с трудом едва влачился.
Тихо шел своей дорогой,
И узнал я всякий ветер,
Познакомился я с бурей,
Стал дрожать я на морозе,
Научился плакать в стужу.
Нахожу теперь я многих,
Часто я людей встречаю,
Что меня ругают злобно
И меня словами колют,
За язык мой проклинают,
Заглушают криком голос;
Говорят, что я трещу лишь,
Что мое не нужно пенье,
Что пою я часто плохо
И не знаю лучших песен.
Люди добрые, прошу вас,
Не сочтите это странным,
Что пою я, как ребенок,
Щебечу я, как малютка!
Не был отдан я в ученье,
У мужей могучих не был,
Слов чужих не приобрел я,
Не принес речей с чужбины.
Ведь другие обучались,
Я ж не мог уйти из дома
Бросить матушку родную,
С ней одной я оставался.
Я учился только дома
За своим родным забором,
Где родимой прялка пела,
Стружкой пел рубанок брата,
Я ж совсем еще ребенком
Бегал в рваной рубашонке.
Как бы ни было, а все же
Проложил певцам лыжню я,
Я в лесу раздвинул ветки,
Прорубил тропинку в чаще,
Выход к будущему дал я,
И тропиночка открылась
Для певцов, кто петь способен,
Тех, кто песнями богаче
Меж растущей молодежью,
В восходящем поколенье.