Как я сделался лгуном (Аверченко)
| Как я сделался лгуном |
| Опубл.: 1912. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 3. Круги по воде. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2012. — az.lib.ru • Дешёвая юмористическая библиотека Сатирикона, Выпуск 50, 1912 |
I править
Всякий, кто знал меня с детства, мог бы подтвердить, что не было мальчика, юноши и мужчины — правдивее меня.
Все, что угодно, но не ложь.
Шутка — да! Мистификация — да! Но ложь, жалкая, отвратительная, извивающаяся, как скверный червяк, — ложь вызывала во мне такое же чувство, какое испытывает непривычный путешественник на корабле, переживая первую качку.
Шутку я любил. Бывало, не было для меня лучшего удовольствия, как ответить на вопрос учителя: «Куда ты, дьяволенок, запропастился на весь вчерашний день?» — «Вчера я был на панихиде по случаю смерти тетки…»
Нужно ли объяснять, что у меня тетка не только не умирала, но даже не рождалась, а вся штука заключалась в том, что мы ходили за город стрелять из монте-кристо галок.
Главный элемент юмора, входящий в каждую шутку — это контраст. В моей шутке с учителем все было — сплошной контраст: вместо одной тетки — несколько галок, вместо панихиды — монте-кристо.
Будучи юношей, я часто подшучивал над знакомыми девушками.
— Поцелуйте меня! — просил я одну из них.
Она усердно целовала меня, а потом, оторвавшись, спрашивала:
— Когда же наша свадьба?
— Свадьба? — усмехаясь, говорил я. — Какая там свадьба, ведь я уже женат.
Нужно ли говорить, что вовсе не был женат, а мои слова были чистейшей мистификацией.
Даже, сделавшись мужчиной, я не потерял своей природной способности — подтрунивать над ближними.
— Поцелуйте же меня, — просил я одну из знакомых девушек, протягивая умоляюще руки.
Она холодно говорила:
— Я с женатыми не целуюсь.
— Милая моя, да разве же я женат?
— Конечно. Об этом все говорят. Жена ваша и ребенок живут в Москве.
— Ха-ха-ха! — заливался я смехом. — Да ведь это моя сестра с ребенком, вдова. Действительно, живет в Москве. И кто это мог выдумать?
Она усердно целовала меня.
Нужно ли говорить, что я был уже женат в это время и даже, более того, — имел ребеночка!
Эти невинные мистификации частенько развлекали меня, спасая, застраховывая, может быть, от худшего, что ложится таким позорным пятном на человеческую душу — от лжи.
II править
Недавно мне случилось проезжать в экипаже по Литейному проспекту.
Литейный уже кончился, мы выехали на Невский, с тем расчетом, чтобы, перерезав его, попасть на Владимирский проспект, но в это время наша лошадь, услыхав сбоку рев автомобильного гудка, внезапно остановилась, и автомобиль самым нахальным образом наехал на нас, свалив на бок экипаж, лошадь и сломав одну оглоблю.
Я вывалился на мостовую, как медная пуговица из вывернутого наизнанку кармана мальчишки, а кучер вспорхнул, как ласточка, и опустился прямо на лежащую лошадь.
— Ну, — сказал я ему, вставая, — нечего тут заниматься верховой ездой, слезайте с лошади и ступайте домой.
Около двадцати человек подбежали ко мне, но я облюбовал одного, именно, околоточного и сказал:
— Нельзя ли мне позвать какого-нибудь целого извозчика, какое-нибудь не разрозненное издание. Я бы поехал домой.
— Вы не ушиблись?
— Руку немножко прищемил. Но так как я прищемил ее своим же боком, то, следовательно, сам и виноват.
— Позвольте вашу карточку, — сказал околоточный.
— Я даю карточки только своим близким друзьям, — возразил я. — Конечно, может быть, в будущем…
— Я вас прошу дать мне вашу карточку!..
— Я все хорошие карточки уже роздал; осталась одна, на которой я не особенно похож…
— Я прошу у вас визитную карточку!
Изумлению моему не было пределов.
— Мою… визитную… Фотографическую просят, обыкновенно, когда нравится лицо, а визитную — в том случае, если не нравится поведение. Чем вам не нравится мое поведение? Я ведь не виноват в том, что случилось, — сидя в экипаже, как орех в скорлупе.
— Вы, конечно, не виноваты, но виноват шофер.
— Так вы у него карточку и спросите. Впрочем он тоже не виноват. Я думаю, у него был такой расчет: видя, что моя лошадь преграждает ему путь, он решил рявкнуть так свирепо, чтобы лошадь испугалась и понесла, очистив ему путь.
— Ну?
— Вы ведь знаете, что лошади, испугавшись чего-нибудь, — должны понести; Но, очевидно, моя лошадь не знала этого правила, так как, наоборот, — тут же на месте и застыла. Вот почему автомобиль наехал на нас.
— Расскажите с самого начала.
— Слушаюсь. Вчера за обедом я получаю городскую телеграмму: «Приезжайте поговорить об иллюстрациях в кни…»
— Нет, расскажите, как вы ехали.
— Ехали по Литейному, выехали на Невский; сбоку моторный гудок как зарычит. Лошадь, бежавшая довольно приличной рысью, вдруг стала на месте, очевидно, сговорившись сама с собою раньше, назло мне и кучеру. Шофер не мог сразу остановить мотора и въехал в гостеприимно остановившийся экипаж.
— Так, так. Теперь вашу фамилию сообщите, адрес, род занятий?
Я сказал.
— Ах, так это вы! — обрадовался этот культурный, начитанный человек. — Читал, как же, много читаю. Имею честь… гм! Эй, извозчик! Отвези их, куда они прикажут.
III править
После этого случая я прожил спокойно часов пятнадцать — во всяком случае, гораздо менее суток.
Потому что на другой день с утра я закипел в самом ужасном котле.
— Алло! Ты?
— Я. Это ты, Пеликанов? Что тебе?
— Ну, как, голубчик, твое здоровье? Я так беспокоился. Эти ужасные моторы!
— Постой, да ты откуда узнал?
— Сегодня в газетах об этом пишут. Расскажи, как это случилось?
— Да ведь ты читал в газете.
— Нет, ты мне сам расскажи. В газетах, может быть, и приврали.
Я сказал:
— Ехали мы по Литейному. Выехали на Невский; не успели перерезать его и выехать на Владимирский, как сбоку чей-то мотор ка-ак рявкнет! Моя лошадь вдруг стала, как вкопанная, и мотор, не успев затормозиться, налетел на нас и опрокинул. Я немного ушиб бок — уже прошло, а в экипаже сломана одна оглобля.
— Какой ужас! Ну, до свиданья.
Я отошел от телефона, но сейчас же пришлось вернуться.
— Алло! Это вы?
— Да. Здравствуйте. Что прикажете?
— Вы не в постели? Значит, к счастью, ничего опасного… А я так беспокоилась. Как это случилось?
— В газетах…
— Нет, вы мне сами расскажите. Как это произошло?
Я затаил вздох и сказал ровным голосом:
— Ехали мы на Литейный — Невский — Владимирский. Все проспекты. Невский — сбоку гудок мотора. Испуг и остановка лошади. Въезд мотора в экипаж. Падение на бок экипажа. Мы на земле. Ушиблен бок, сломана оглобля — все уже выздоровело.
— Вот кошмар! Прощайте.
На третий звонок я ответил кратко:
— Путь: Литейный, Невский, Владимирский. Невский — гудок мотора, остановка лошади, падение экипажа, ушиб бока, оглобли. Исправлено.
После четвертого звонка и лаконичного объяснения происшествия: «Убирайся к черту!», я улегся на диван и стал размышлять:
— В сущности, эти добрые люди не виноваты. Они хотят только выразить свое участие ко мне; нужно быть справедливым: конечно, неимоверно скучно повторять одну и ту же историю десять раз, но ведь каждый-то из них слышит ее в первый раз. Нельзя же всякого, кто выразит мне участие — посылать к черту. Не сделать ли так: отпечатать сотню брошюр с подробным описанием и иллюстрациями происшествия и раздать их всем друзьям. Нет, пожалуй, не успею. Пока продержу корректуру, закажу иллюстрации — все уже меня переспросят. Или сделать так: пригласить всех сегодня на чашку чая, да и рассказать сразу, оптом. Тоже неудобно. Явятся не все сразу, а по одному, и каждый, сгорая желанием выразить мне участие, сейчас же начнет расспрашивать о «случае с мотором».
Я чувствовал, что нахожусь в отчаянном положении. Под заголовком «Несчастье с популярным писателем» в газетах было написано совсем не то. Нужно было написать так:
— «Сегодня с популярным писателем случилось страшное несчастье: около двухсот друзей и знакомых обрушились на него с вопросами о пустяковом столкновении экипажа с мотором — и обрушившись, погребли несчастного под своими обломками. Отчаянию несчастных родных нет пределов. Когда же, наконец, наша полиция обратит внимание на так называемых друзей и т. д.»…
Звонок телефона поднял меня с дивана.
— Алло! Вы?
— Я. Хотите узнать что-нибудь о «случае с мотором»? Прочтите газету.
— О, газету! Ведь известно, что газеты всегда перепутают.
— Да? — сказал я, чувствуя неожиданный прилив свирепой радости. — Это верно. Газеты врут. Так слушайте же правду! Я ехал по Литейному, сидя рядом с английским посланником, с которым меня связывает долголетняя дружба. Оглянувшись, он сказал: «Если не ошибаюсь, за нами следят!». «Кто?». «Молодцы из секты тугов-душителей. В бытность мою полковником 10-го Индийского полка сипаев, я немало их перевешал, и вот они теперь»… Он не договорил. Раздался какой-то странный рев, четыре человека выпрыгнули из мотора и, схватившись за нашу коляску, опрокинули ее; но посланник не растерялся! Он выхватил из-за пазухи странный амулет из цельного рубина и протянул им: «Икаруд!» — сказал он по-индийски! И сейчас же — все четверо, с гортанным криком, словно сквозь землю провалились. Будто ничего не было. Только поломанная коляска да лежавшие на земле лошади свидетельствовали о происшедшем.
— Какой ужас! А в газетах совсем не так написано.
— Еще бы!
IV править
— Алло! Да, я. О, конечно. Ужасный случай. Если вы читали в газ… Что? От меня хотите слышать? Ладно. Случай, действительно, из ряду вон выходящий?.. Едем мы — вдруг на углу Литейного и Невского, на тротуаре какая-то тень. Промелькнула, остановилась и припала к земле, тихонько рыча.
— Автомобиль на тротуаре?
— Какой там автомобиль! Это был великолепный экземпляр королевского тигра.
— Послушайте, что вы такое говорите? Тигр… на углу Невского и Литейного…
— Ну, да! Бежавший из цирка. Что же тут особенного? Гигантским прыжком, будто под ним развернулась колоссальная пружина, он бросается с Литейного прямо на нас и ударом могучей лапы сбивает экипаж наземь. Мы — почти погибли! Но… на наше счастье мимо шел стрелок, который метким выстрелом между глаз…
— О, Боже! Да стрелок-то откуда?
— Из цирка же; обыкновенный цирковой стрелок, попадающий во что угодно и как угодно…
— Но в газетах…
— Э, что газеты! Врут газеты.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Кто там еще? Вы? Спасибо, что навестили лично. Такой ужас! Я до сих пор не могу опомниться…
— Ради Бога! Расскажите мне подробно. Газеты, вероятно, дали неполный рассказ… Я горю желанием выслушать от вас.
— Неполный рассказ! Да они все переврали ваши газеты; прежде всего это случилось не на углу Невского и Литейного, а у меня на квартире…
— У вас? В квартире? Экипаж с лошадьми? Автомобиль?
— Да. Представьте себе.
— Послушайте…
— Я, ведь не говорю, что автомобиль большой. Этакий… маленький. Игрушечный.
— А лошади?
— Тоже игрушечные. Дело в том, что я подарил своему сынишке автомобиль. Катаясь на нем по комнате, мальчишка нагрузил его разными вещами и, между прочим, пятью фунтами пороха, который я приготовил для охоты. И что же — разогнавшись, он налетает с размаху на деревянных лошадей, порох взрывается, и все летит к черту — мальчишка, автомобиль, нянька, лошади! Все так исковеркано, что теперь не разберешь, где начинается мальчишка и кончается нянька!
— О, ужас-то! Где же… все это?
— Где? Вымели, выбросили. Не хоронить же эти остатки, если не разберешь — нянькина ли это челюсть или руль автомобиля?!
Рассказывал я эти истории, нисколько не скучая — до самого вечера.
Вот как я стал лгуном. Сам я им сделался? Нет. Люди сделали.