Какъ мы боролись противъ рабства.
правитьНѣсколько словъ отъ переводчика.
правитьНастоящіе очерки не представляютъ чего-либо систематическаго. Читатель найдетъ въ нихъ и значительные пробѣлы въ смыслѣ исторической полноты, и такія подробности, которыя могутъ показаться непропорціональными цѣлому. Но за то передаваемые Кларкомъ анекдоты придаютъ его изложенію живость личнаго разсказа, а затѣмъ очерки эти имѣютъ слѣдующее неоцѣненное достоинство: они написаны человѣкомъ страстно преданнымъ великому принципу личной свободы, вѣрящимъ съ дѣтскою цѣльностью въ конечное торжество правды и потому описывающимъ — иногда наивно, но всегда трогательно и съ заразительнымъ увлеченіемъ — ту борьбу за великій принципъ независимости человѣческой личности, въ которой онъ самъ принималъ дѣятельное, долгое и упорное участіе. Онъ такъ сжился съ великимъ дѣломъ, что каждая мелочь, связанная съ послѣднимъ, стала дорога автору и перестала быть мелочью; каждое имя для него слишкомъ жизненно связано съ картинами замѣчательнаго времени, въ которое онъ жилъ, чтобы его пропустить. Читатель чувствуетъ это и охотно слѣдуетъ за авторомъ въ среду тѣхъ людей, такъ живо, хотя и бѣгло имъ очерченныхъ, которые, подобно Стивену Фостеру, находили, что если изъ враждебно-настроенной толпы слушателей не летѣли въ нихъ камни, то, стало-быть, они плохо дѣлали свое дѣло обличенія рабства, — или, подобно Ловджою, упрямо заводили на мѣсто одной разрушенной негрофобами типографіи — новую и защищали ее съ оружіемъ въ рукахъ!
Для русскаго читателя очерки Кларка имѣютъ особый интересъ. Его не можетъ не поразить, среди пестрой смѣны фигуръ аболиціонистовъ и рабовладѣльцевъ, мирныхъ квакеровъ и боевыхъ людей въ родѣ Джона Брауна, политиковъ, судей и частныхъ лицъ — одна, общая имъ всѣмъ черта: у нихъ дѣло не расходится съ словомъ, а слово съ дѣломъ. Разъ американецъ — по крайней мѣрѣ, американецъ извѣстнаго времени и захваченный извѣстнымъ кругомъ интересовъ — приходитъ къ убѣжденію, что нужно добиться извѣстнаго результата, онъ обдумываетъ средства дѣйствія и затѣмъ уже ни передъ чѣмъ не останавливается: приходится разориться — онъ разоряется, приходится рисковать здоровьемъ, свободой, жизнью — онъ рискуетъ; но «гнетъ свою линію», добивается до конца того, что считаетъ справедливымъ. А у насъ?
Вѣдь былъ и у насъ свой періодъ рабовладѣнія. Рабство называлось у насъ «крѣпостнымъ состояніемъ», но развѣ сущность дѣла отъ этого измѣнялась? Вѣдь всѣ эти разсказы Кларка объ элегантной дамѣ, выгодно торговавшей «приплодомъ» своихъ рабынь, о рабовладѣльцахъ, державшихъ въ невольничествѣ родныхъ сыновей, прижитыхъ съ невольницами, о забиваемыхъ на смерть людяхъ — все вѣдь это съ буквальной точностью повторялось на святой Руси. Моя родная мать нѣкогда «получила въ приданое» двухъ «крѣпостныхъ дѣвокъ»; мнѣ лично, мальчикомъ, пришлось видѣть, какъ ременнымъ кнутомъ полосовали голую спину почтеннаго, пожилого крестьянина за то, что онъ «не сдѣлалъ урока»…
Итакъ, эта мрачная сторона нашего рабства ничѣмъ существеннымъ не отличалась отъ американскаго. Ну, а, другая, свѣтлая сторона — страстной борьбы противъ порабощенія и эксплуатаціи человѣка человѣкомъ?
Мы можемъ съ гордостью произнести много славныхъ именъ, начиная съ Радищева и декабристовъ. Мы можемъ указать на цѣлую плеяду писателей, которая воспитала въ обществѣ отвращеніе къ крѣпостному праву; такъ что, когда, наконецъ, подъ давленіемъ банкротства крѣпостныхъ порядковъ, предъ иноземнымъ нашествіемъ, назрѣла правительственная реформа, она нашла себѣ въ обществѣ готовую почву и готовыя силы. Но если мы возьмемъ собственно нашъ крѣпостной періодъ XIX вѣка и спросимъ себя — у многихъ ли изъ тѣхъ, которые искренно ненавидѣли порабощеніе и эксплуатацію человѣка человѣкомъ, эта ненависть выразилась въ систематическихъ, энергичныхъ дѣйствіяхъ, а не только въ чувствахъ и словахъ? — если мы вообще сравнимъ ходъ борьбы всего нашего прогрессивнаго общества того времени противъ крѣпостничества съ борьбою противъ рабства въ Соединенныхъ Штатахъ, то преимущество будетъ не на нашей сторонѣ.
Нашу сравнительную слабость въ этомъ отношеніи принято обыкновенно извинять разницей политическихъ условій. Хорошо-де было американцамъ бороться, имѣя гарантированную закономъ неприкосновенность личности, полную свободу слова, печати и ассоціацій, держа въ своихъ рукахъ выборы и законодательнаго, и административнаго персонала и почти не имѣя въ государствѣ иной вооруженной силы, кромѣ милиціи гражданъ! А вы поборитесь-ка при иныхъ условіяхъ!
Такія разсужденія напоминаютъ мнѣ одного «милаго человѣка», который, будучи польщенъ комплиментомъ его гражданскому мужеству, такъ характеризовалъ свою храбрость: «Я ничего не боюсь, только бы никто не узналъ!»
Представленіе, будто американскіе аболиціонисты тоже были храбры только потому, что ничѣмъ не рисковали, и что имъ были закономъ обезпечены успѣшныя орудія борьбы, вполнѣ разбивается воспоминаніями Кларка. Сенаторъ Сёмнеръ за аболиціонистскую рѣчь получилъ въ самой залѣ сената такой ударъ по головѣ палкой, что болѣлъ четыре года, а нанесшій этотъ подлый ударъ Престонъ Бруксъ не только остался безнаказаннымъ, но былъ провозглашенъ героемъ. Дикая толпа разрушила и уничтожила послѣдовательно три типографіи аболиціонистскаго журналиста Э. Ловджоя, а когда онъ выстроилъ и укомплектовалъ четвертую, — то былъ застрѣленъ на ея порогѣ. Сенаторъ Горъ, посланный въ Южную Каролину законодательнымъ собраніемъ штата Массачузетсъ для производства дознанія объ уведенныхъ въ рабство Массачузетскихъ гражданахъ, былъ силою выдворенъ изъ Каролины. Джонъ Браунъ былъ повѣшенъ. Десятки кентуккскихъ аболиціонистовъ были разорены и нѣкоторые — перестрѣляны миссурійскими рабовладѣльцами. Но весь этотъ настоящій рабовладѣльческій терроръ не остановилъ усилій ни Ловджоя и Брауна, пока они были живы, ни Сёмнера, ни кентуккцевъ, ни аболиціонистовъ вообще. Напротивъ, они лишь съ еще большимъ энтузіазмомъ, съ еще болѣе непоколебимымъ упорствомъ шли въ среду враждебнаго имъ населенія, рисковали всѣмъ и… вотъ почему они въ концѣ концовъ добились всего.
Совершенно фантастично также ходячее представленіе о томъ, будто американскіе сторонники личной свободы для всѣхъ боролись одними лишь конституціонными средствами. Послѣднее было уже потому невозможно, что рабовладѣльцы, постепенно захвативъ въ свои руки все общегосударственное законодательство и общегосударственное управленіе, обратили и законы, и суды въ орудія угнетенія, и являлись первыми нарушителями конституціи во всѣхъ случаяхъ, когда это было имъ выгодно. И вотъ мы видимъ, что рядомъ съ аболиціонистской агитаціей на чисто конституціонномъ основаніи, устраивается такъ называемый «подпольный путь» для фактической помощи побѣгамъ рабовъ, что было прямо противно рабовладѣльческимъ законамъ. Мы видимъ, что Джонъ Браунъ сперва организуетъ отраженіе, вооруженной рукой, набѣговъ Миссурійскихъ рабовладѣльцевъ на Кентукки, а затѣмъ переходитъ въ наступленіе и открыто уводитъ, подъ защитой винтовокъ, тридцать рабовъ съ плантацій — на свободу. И т. д. и т. д.
Мы уже отжили тотъ періодъ «пустого, рабскаго, слѣпого подражанья», на который такъ горько жаловался Чацкій. Работая всего «безъ году недѣлю» на историческомъ полѣ, мы, однако, дали уже и великихъ героевъ, и великихъ ученыхъ, и великихъ писателей, и великихъ художниковъ, а главное, мы почувствовали, что въ массѣ мы «не хуже людей». Теперь мы уже знаемъ, что въ однихъ отношеніяхъ нашъ «національный характеръ» и «національный геній» слабѣе тѣхъ же величинъ другихъ расъ и націй, а въ другихъ — сильнѣе. Сознаніе своего несовершенства, при сохраненіи чувства собственнаго достоинства и увѣренности въ своихъ потенціальныхъ силахъ, есть залогъ дальнѣйшаго прогресса и признакъ совершеннолѣтія; а чтобы такое сознаніе получило осязательныя, конкретныя формы, необходимо примѣривать свое къ чужому, сравнивать чужое со своимъ, и американское аболиціонистское движеніе представляетъ для того благодарный матеріалъ.
Еще одно слово объ авторѣ: онъ — священникъ (не православный, конечно) и, въ наше время возбужденія особаго интереса къ вопросамъ религіознымъ въ Россіи, интересно слѣдить, какъ этотъ почтенный (хотя иногда нѣсколько наивный) человѣкъ поддерживаетъ свое боевое вольнолюбіе аргументами «отъ писанія»:
Въ переводѣ допущены нѣкоторыя сокращенія, но совершенно не существенныя; такъ, напримѣръ, выброшена большая часть стихотвореній, которыми Кларкъ чрезмѣрно уснащаетъ свое изложеніе и которыя для русскаго читателя не имѣютъ того значенія, какъ для американца. Съ другой стороны, имена и обстоятельства, общеизвѣстныя въ Соединенныхъ Штатахъ, но чуждыя русскому среднему читателю, снабжены подстрочными объясненіями переводчика.
При передачѣ иностранныхъ терминовъ и именъ принята фонетическая система, т. е. они написаны русскими буквами такъ, какъ произносятся американцами, насколько такое произношеніе поддается звукамъ и изображающимъ ихъ буквамъ русскаго языка. Исключенія допущены въ такихъ именахъ, которыя, хотя и несоотвѣтствуютъ американскому произношенію, но слишкомъ укоренились въ нашей письменности, чтобы ихъ измѣнять, какъ напр. «Вашингтонъ» (произносится «Уошиштонъ»), Сѣверная Каролина (по американски «Норзъ каролайна»). Для того-же, чтобы читатель могъ узнать тѣ-же имена, если встрѣтитъ ихъ въ какомъ-либо англійскомъ текстѣ, — рядомъ съ фонетическою ихъ передачей русскими буквами поставлены въ скобкахъ ихъ англійскіе оригиналы.
I.
Возникновеніе борьбы противъ рабства въ Соединенныхъ Штатахъ.
править
Сѣмена свободы и рабства были посѣяны въ Соединенныхъ Штатахъ Америки въ одномъ и томъ-же году, Въ 1620 году «Мэй-Флауэръ» («Майскій Цвѣтокъ» — названіе судна) высадило на берегъ въ Плимутѣ первыхъ пуританъ, родоначальниковъ Американскаго народа; въ томъ-же 1620 году голландскій корабль вошелъ въ устье рѣки Джэмсъ въ Виргиніи съ двадцатью африканскими невольниками. Первый принесъ къ нашимъ берегамъ свободныя учрежденія, второй — рабство. Съ того времени вплоть до начала американской революціи Англія поддерживала и поощряла африканскую торговлю рабами, насколько у нея хватало могущества. Благодаря этому поощренію, болѣе 300.000 африканскихъ невольниковъ было ввезено въ тринадцать британскихъ колоній. Встревоженные чрезмѣрно быстрымъ увеличеніемъ числа рабовъ, виргинскіе плантаторы установили въ 1726 году поголовную пошлину на ихъ ввозъ. Въ 1760-мъ Южная Каролина сдѣлала то-же самое. Законодатели Пенсильваніи провели подобную же мѣру еще въ 1712 году. Массачузетсъ пытался въ 1771 и 1774 уничтожить работорговлю посредствомъ законодательнаго акта. Но всѣ эти колоніальныя законодательныя мѣры были опротестованы властью британской короны. Предполагалось, что благосостояніе Англіи связано съ поддержаніемъ работорговли, и старое отечество упорно отказывало колонистамъ въ признаніи ихъ попытокъ прекратить ее. Такимъ образомъ, зло распространилось и укоренилось въ привычкахъ населенія, особенно въ южныхъ штатахъ. Любовь къ власти, любовь къ деньгамъ и любовь въ удобствамъ — все было на сторонѣ зла. Когда-же Эли Витнэй(при сотрудничествѣ вдовы генерала Грина) изобрѣлъ трепальную машину для хлопка и тѣмъ сдѣлалъ рабовладѣніе источникомъ большихъ богатствъ, то говорить противъ рабства стало, въ штатахъ разводившихъ хлопокъ, — опасно.
Всегда, однако, были люди, видѣвшіе зло и грѣховность порабощенія одного человѣка другимъ и громко объ этомъ заявлявшіе. Рабовладѣльческими законами человѣкъ въ нашей странѣ обращался въ вещь; онъ былъ безправенъ; онъ могъ быть продаваемъ, какъ лошадь, или волъ; его могли оторвать отъ жены и дѣтей, или они могли быть у него отобраны по желанію владѣльца. Жестокій владѣлецъ могъ убить его, или сжечь живьемъ, и не было власти, которая могла бы предупредить подобный фактъ. Въ его жилахъ могло быть такъ мало негритянской крови, что всѣ принимали его за бѣлаго, но пока его мать была рабою и онъ былъ рабомъ. Молодыя дѣвушки — иногда почти бѣлыя — могли быть проданы любому желавшему ихъ купить; и для нихъ не было защиты, не было спасенія. Ничѣмъ нестѣсненная власть способна превратить людей въ демоновъ, и вотъ — самый дьявольскій изъ всѣхъ грѣховъ, жестокость — росла и расцвѣтала въ тѣхъ, чья власть надъ.ихъ рабами не находила себѣ узды ни въ совѣсти, ни въ религіи.
Кажется невѣроятнымъ, чтобы какой бы то ни было разсудительный человѣкъ могъ считать подобное учрежденіе справедливымъ. Однимъ взмахомъ оно лишало раба всѣхъ его правъ, не оставляя ему ничего. Христіанство заповѣдало: «Какъ желаешь, чтобы поступали съ тобою, такъ поступай съ другими» и «Люби ближняго своего, какъ самого себя». Декларація правъ, органическій законъ союза, стоящій выше даже конституціи, начинается такъ: «Слѣдующія положенія мы считаемъ очевидными, не требующими доказательства истинами — что всѣ люди созданы равными и были надѣлены Создателемъ неотчуждаемыми правами, въ числѣ коихъ нужно считать право на жизнь, свободу и достиженіе счастья». Какъ же примирить рабство съ этими великими законами Бога и людей? Вотъ почему оппозиція рабству началась очень рано. Оппозиція эта основывалась и на нравственныхъ, и на религіозныхъ, и на общественныхъ, и на политическихъ началахъ. Въ 1775 апостолъ христіанства Джонъ Элліотъ представилъ колоніальному законодательному собранію Массачузетса докладную записку, направленную противъ рабства индійцевъ и иныхъ расъ. Бостонскій судья Самуилъ Сюоллъ (Sewall) напечаталъ въ 1700 г. брошюру противъ рабства негровъ.
Квакеры рано подняли агитацію по этому вопросу. Многіе извѣстные «друзья»[1] высказались противъ рабства. Джонъ Вулманъ, такъ восхваляемый Чарльзомъ Ламомъ (Lamb), путешествовалъ по среднимъ и южнымъ штатамъ между 1746 и 1767 гг. и всюду заявлялъ «друзьямъ», что владѣть рабами несправедливо. Онъ говорилъ, что въ мѣстахъ, гдѣ укоренилось рабство, «уныніе нависло надъ землею, и духъ свирѣпости и властолюбія царилъ въ людяхъ».
Гугенотъ Антони Бенезетъ; Элайясъ Гиксъ, основатель особой квакерской секты; Бенджаминъ Лёнди, учитель Гаррисона, — всѣ эти лица протестовали противъ рабовладѣльческой системы и посвятили, каждый, свою жизнь указанію на причиняемое ею зло. Джонъ Узслей, познакомившійся съ нею въ Джоржіи, обозвалъ ее «собраніемъ всѣхъ гнусностей». Докторъ Самюэль Гопкинсъ изъ Нью-Порта, что въ Родъ-Айлэндѣ, — города, представлявшаго въ его время главное гнѣздо работорговли, говорилъ въ 1770 году проповѣдь противъ этой торговли и рабовладѣльчества, обращенную къ конгрегаціи, сдѣлавшей то и другое своей профессіей. Мало можно привести примѣровъ большаго героизма въ дѣлѣ проповѣди, чѣмъ какой онъ выказалъ при этомъ случаѣ.
. Конституція Массачузетса была принята въ 1780 году, до окончанія революціонной войны, и ея «Билль о Правахъ» заявляетъ, что всѣ люди рождаются свободными и равными. Устами судьи Лоуэля верховный судъ Массачузетса рѣшилъ, что этимъ заявленіемъ рабство уничтожалось навсегда. Согласно этому рѣшенію всѣ рабы, какими въ то время кто-либо въ штатѣ владѣлъ, стали свободны. Собственно, рабство никогда не отличалось въ Массачузетсѣ особымъ угнетеніемъ. Оно смягчалось нравственными принципами и обычаями населенія. Вообще въ Новой Англіи на рабовъ смотрѣли, какъ на членовъ семьи. Они жили вмѣстѣ съ семьей владѣльца и съ ними обращались, какъ съ людьми, причастными семьѣ; когда ихъ освободили, они, большею частью, продолжали жить на прежнихъ мѣстахъ: они попрежнему работали на семью бывшихъ владѣльцевъ, а владѣльцы попрежнему о нихъ заботились. Этимъ бывшимъ рабамъ средства къ жизни были обезпечены до самой ихъ смерти. Я самъ, помню, видѣлъ, мальчикомъ, такихъ цвѣтно-кожихъ мужчинъ и женщинъ въ нѣсколькихъ семействахъ. Помню, напримѣръ, старуху, по имени Фйби, имѣвшую обыкновеніе сидѣть у огня въ кухнѣ дяди Вильямса, и старика Тилло, въ семействѣ моего дѣда Гбла. Этотъ старикъ всегда считалъ себя настолько же членомъ семьи дѣда, какъ и любой и любая изъ дѣтей, или внучатъ послѣдняго. Первое аболиціонистское общество въ Штатахъ было основано въ Пенсильваніи и Франклинъ сталъ его предсѣдателемъ въ 1787. Нью-Йоркское аболиціонистское общество возникло въ 1785 г. Верховный судья Джонъ Джэй (Jay) былъ первымъ президентомъ, а Александръ Гамильтонъ — секретаремъ. Въ 1791 г. Джонатанъ Эдвардсъ младшій заявилъ, что владѣть рабомъ все равно, что украсть человѣка и что это великій грѣхъ предъ Господомъ. Всѣ мы помнимъ, каково было отношеніе къ этому предмету президента Джефферсона. Въ своихъ «Замѣткахъ о Виргиніи» онъ описывалъ дурное вліяніе рабовладѣнія на нравы и нравственность населенія, особенно на молодежь, которая съ ранняго дѣтства пріучалась къ насилію, своеволію и произволу. Онъ предвидѣлъ, что должно придти время, когда столкновеніе между рабствомъ и свободой станетъ неизбѣжнымъ «и у Бога», замѣтилъ онъ при этомъ, «нѣтъ такого аттрибута, который бы сталъ на сторону рабовладѣльцевъ въ подобномъ столкновеніи»; «я дрожу за судьбы моего отечества, когда подумаю, что Господъ справедливъ».
Въ 1787 г., въ первомъ-же обще-національномъ конгрессѣ, проведено было постановленіе, внесенное Наѳаномъ Дэномъ изъ Массачузетса, которымъ рабовладѣльчество запрещалось на всей территоріи къ сѣверу и западу отъ р. Огайо. Этимъ постановленіемъ Огайо* Индіана и Иллинойсъ были спасены отъ рабства. Населеніе Индіаны, съ Вильямомъ Г. Гаррисономъ во главѣ, просило конгрессъ пріостановить, на короткое время, дѣйствіе этого постановленія, чтобы тѣмъ дать имъ возможность пользоваться рабами при первомъ насажденіи культуры на непочатой территоріи, Многіе изъ этихъ людей переселились изъ Кентукки и привыкли къ рабовладѣнію. Но конгрессъ упорно отказывалъ имъ въ своемъ согласіи, и засѣдавшіе въ немъ рабовладѣльцы, люди въ родѣ Джона Рандольфа, который сталъ въ этомъ дѣлѣ вожакомъ, въ числѣ первыхъ заявили, что было бы великимъ зломъ — дозволить рабству завладѣть новой территоріей.
Первоначально на югѣ существовало два противоположныхъ отношенія къ этому вопросу. Одна сторона держалась того убѣжденія, что рабство несправедливо, что оно зло, которое должно постепенно исчезнуть, — что мало-по малу ему надо положить конецъ. Другая сторона утверждала, что рабство было полезно, что оно давало Югу силу; что оно предотвращало нужду въ работѣ бѣлыхъ, и что, въ силу всего этого, его слѣдуетъ поддерживать и даже, если окажется нужнымъ, распространять. Оба эти взгляда проложили себѣ путь въ конституцію. Въ угоду одной изъ партіи слова «рабъ» и «рабство» исключены изъ нея. Терминъ «рабы» замѣненъ выраженіемъ «лица обязанныя работой» и «прочія лица». за то противоположная партія получила значительное преимущество, проведя въ конституцію три статьи, изъ которыхъ первая и самая важная гласила, что три пятыхъ всего числа рабовъ должны были считаться избирателями, не будучи ими, такъ что рабовладѣльцы подавали голоса не только за себя, но и за свою живую собственность. Многими изъ самыхъ рѣшительныхъ успѣховъ въ развитіи своего могущества рабовладѣльцы впослѣдствіи обязаны были тому несправедливому преимуществу, какое доставила имъ эта статья конституціи.
Вторымъ преимуществомъ въ пользу интересовъ рабовладѣнія было дозволеніе ввозить рабовъ до 1800 года. Однако, ввозимый такимъ образомъ живой товаръ не назывался «рабами», а «такими лицами, каковыхъ какой-либо изъ существующихъ штатовъ сочтетъ приличнымъ допустить». Таковы были тѣ обиняки, которыми въ тѣ времена считалось приличнымъ говорить о рабствѣ.
Третья статья конституціи въ пользу поддержанія рабства узаконила возвращеніе бѣглыхъ рабовъ. Это узаконеніе было выражено еще болѣе затемненнымъ языкомъ. «Лицо, обязанное работой или услуженіемъ на основаніи законовъ одного штата, не освобождается отъ таковой работы или услуженія фактомъ бѣгства изъ того штата въ другой, но должно быть выдано по требованію стороны, которой такое лицо обязано работой или услуженіемъ». Иные были того мнѣнія, что если эту статью толковать на строго грамматическомъ основаніи, то окажется (какъ это однажды указалъ Джонъ Квинси Адамсъ), что она запрещала выдачу бѣглецовъ[2]. Каждому, однако, было понятно, что не таково было намѣреніе тѣхъ, кто писалъ конституцію, и статья никогда не толковалась въ строго грамматическомъ смыслѣ, а какъ разъ наоборотъ. Многіе аболиціонисты утверждали, что конституція стояла за рабство. Другіе, наоборотъ, считали, что конституція была противъ рабства. По моему, и тѣ, и другіе были правы. Конституція была и за, и противъ рабства. Это было весьма непослѣдовательное орудіе.
Рабовладѣльцы были связаны между собою силою общихъ интересовъ, сознаніемъ общей опасности и большою силою воли, которую въ нихъ развивало ихъ положеніе господъ надъ людьми, вполнѣ подчиненными ихъ желаніямъ. Вплоть до начала междоусобной войны они пріобрѣтали все болѣе и болѣе силы и вліянія въ общемъ управленіи. Согласно вычисленіямъ того времени, на югѣ было всего-то какихъ-нибудь триста пятьдесятъ или четыреста тысячъ рабовладѣльцевъ, и, однако, южные штаты были безраздѣльно въ ихъ рукахъ. Они управляли почти пятью милліонами бѣлыхъ, не державшихъ рабовъ. Неслыхано было, чтобы бѣлый, не имѣвшій рабовъ, былъ когда-либо выбранъ представителемъ въ конгрессъ, сталъ губернаторомъ южнаго штата, или членомъ одного изъ южныхъ законодательныхъ собраній. Такимъ образомъ, весь югъ былъ соединенъ подъ контролемъ этихъ трехъ-четырехъ сотъ тысячъ рабовладѣльцевъ. Подавивъ всякое выраженіе разномыслія у себя дома, они оказались въ состояніи управлять и двадцатью-пятью или тридцатью милліонами населенія сѣвера, принудивъ обѣ партіи принять ихъ условія. Идя впередъ шагъ за шагомъ, они въ концѣ концовъ заявили, что рабство не только не было тѣмъ зломъ, какимъ его ославили ихъ отцы, но было благомъ; что рабы были не несчастны, а счастливы; что невольничество — краеугольный камень свободныхъ учрежденій; что никакая республика не можетъ существовать, не опираясь на него, и что рабство освящено Библіей. И при всемъ томъ, во все это время далеко внутри запрятанное чувство страха присуще было каждой рабовладѣльческой общинѣ. Два ужаса непрерывно стояли передъ умственнымъ взоромъ рабовладѣльческихъ фамилій Юга: боязнь огня и боязнь яда. Эти два средства борьбы были въ рукахъ рабовъ. Когда кто-либо изъ нихъ чувствовалъ себя поруганнымъ, онъ могъ отмстить обидчику, поджегши его домъ, или подмѣшавъ отравы къ его кушанью. Я долго жилъ на югѣ и знаю, что такія вещи иногда случались и что никто не считалъ себя застрахованнымъ отъ этихъ двухъ опасностей. Тѣмъ не менѣе, когда нѣчто подобное случалось, ни одна газета не позволяла себѣ упомянуть о происшествіи. Вы ни за что не нашли бы ни въ одномъ южномъ періодическомъ изданіи извѣстія о томъ, что зданіе было подожжено рабами, или что такое-то семейство было отравлено. Эти вещи держались въ строгомъ секретѣ изъ опасенія, что, ставъ общеизвѣстными, они могутъ сдѣлаться примѣромъ для другихъ.
Былъ, однако, одинъ случай, когда истина внезапно вышла наружу, и тогда скрытыя чувства юга обнаружились. Я говорю о Саузсгамптонскихъ убійствахъ 1831 года. Натъ Тёрнеръ, рабъ и религіозный энтузіастъ, даже, вѣрнѣе сказать, полубезумный фанатикъ, составилъ заговоръ съ цѣлью перебить всѣхъ бѣлыхъ и передать власть въ руки рабовъ. При этомъ возстаніи около шестидесяти бѣлыхъ было убито, но затѣмъ возмущеніе усмирено и много рабовъ казнено. Въ слѣдующую же законодательную сессію въ штатѣ Виргинія проявился цѣлый взрывъ враждебнаго рабству чувства. Одинъ изъ членовъ собранія назвалъ рабство «проклятьемъ, губящимъ все и вся». «Не одинъ мужественный человѣкъ, готовый встрѣтить смерть лицомъ къ лицу въ битвѣ, — говорилъ онъ, между прочимъ, — чувствовалъ, какъ въ немъ стыла кровь при мысли, что, возвратясь домой, онъ найдетъ тамъ одни трупы своей перебитой семьи». Другой заявилъ, что рабство подобно «ржавчинѣ, разъѣдавшей со времени сотворенія міра всякую область, до которой она коснулась». Третій воскликнулъ: «я благодарю Бога, что заклинаніе, наконецъ, нарушено и что теперь мы, впервые, можемъ высказать то, что думаемъ. Если возможно искоренить рабство, — ради самого Бога, положите ему конецъ». Четвертый выразился такъ: «я возвышаю голосъ въ пользу освобожденія. Обложите насъ какой угодно податью. Подвергните какимъ угодно испытаніямъ; но, давайте, избавимся отъ этого страшнаго проклятья — отъ рабства». Перечитывая, что говорилось тогда, въ 1831 году, въ Виргинскомъ законодательномъ собраніи, подумаешь, что присутствуешь на собраніи аболиціонистовъ. Кто бы могъ подумать, что черезъ тридцать лѣтъ этотъ самый штатъ отдѣлится отъ союза, лишь бы сохранить рабство!
Аболиціонисты не стѣснялись въ обвиненіяхъ противъ рабства, и все-же нельзя сказать, чтобы зло, отъ него происходившее, было преувеличено. Это было состояніе непрерывной войны. Не только невыразимая жестокость практиковалась по отношенію въ рабамъ, почти какъ дѣло необходимости; но среди бѣлыхъ насилія всякаго рода, дуэли, уличная расправа съ оружіемъ въ рукахъ, линчеваніе и самоуправство толпы всѣхъ его видахъ стали обычнымъ дѣломъ. Молодые люди росли среди своевольства и распущенности всякаго рода. Были, правда, и такіе, которые не поступались добродѣтелью; были на югѣ прямые, почтенные, чистые мужчины и женщины; были такіе, что уважали законъ божескій и человѣческій; и тѣмъ болѣе заслуживали они почтенія въ виду тѣхъ вліяній, среди* которыхъ они формировали и поддерживали свой характеръ. Были также рабовладѣльцы, чувствовавшіе себя нравственно отвѣтственными за благополучіе своихъ невольниковъ и дѣлавшіе все возможное въ этомъ направленіи. Лично они достойны были всякой похвалы. Но самая система была такимъ олицетвореніемъ зла, что дѣлала почти безполезными ихъ лучшія усилія.
Я самъ былъ гражданиномъ штата Кентукки съ 1833 по 1840 годъ. Правда, рабство существовало тамъ въ сравнительно мягкой формѣ. Но причиняемое имъ зло было таково, что я сталъ глядѣть на него съ полнымъ отвращеніемъ. Это чувство было воспитано во мнѣ, прежде всего, самимъ рабствомъ и окружавшими меня рабовладѣльцами. Въ то время я ничего еще не зналъ о Гаррисонѣ и его движеніи, а когда узналъ, то счелъ этого человѣка, какъ и другіе считали, буйнымъ фанатикомъ. Но возвратившись въ Бостонъ въ 1841 г., мнѣ посчастливилось узнать какъ его, такъ и его сотрудниковъ и быть отчасти свидѣтелемъ ихъ благородной, грандіозной работы.
Однако, въ тѣ дни господствующее чувство въ лучшемъ классѣ населенія Кентукки было противъ рабства; люди сознавали, что рабство — зло, что оно несправедливо и должно быть уничтожено. Существовало также убѣжденіе, что когда придетъ время видоизмѣнить Кентуккскую конституцію, этотъ штатъ внесетъ въ новую конституцію статью, которая покончитъ съ рабствомъ.
Разскажу кое-какіе случаи, чтобы показать тогдашнее настроеніе.
Какъ-то посѣтилъ меня въ Луисвилѣ одинъ молодой человѣкъ изъ Бостона. Онъ принадлежалъ къ одному изъ самыхъ консервативныхъ семействъ Новой Англіи, смотрѣвшихъ на аболиціонизмъ, какъ на фанатическое движеніе, и вѣрившихъ, что аболиціонисты подвергали опасности союзъ. Въ этихъ взглядахъ онъ воспитался. Я взялъ его съ собой, чтобы посѣтить нѣсколько плантацій. Первое наше посѣщеніе было къ судьѣ Джону Маршалу, принадлежавшему къ одной изъ старинныхъ Виргинскихъ и Кентуккскихъ фамилій. Миссисъ Маршалъ приходилась сестрой Джону Бёрнэй, впослѣдствіи кандидату въ президенты со стороны противу-рабской партіи (Free-Soil party). Семейство Маршалъ владѣло рабами и домъ ихъ былъ полонъ негритятъ. Видя себя среди рабовладѣльцевъ, мой бостонскій пріятель предположилъ, что ему представляется отличный случай сказать кое-что въ пользу рабства. «Миссисъ Маршалъ, — замѣтилъ онъ, — мнѣ кажется, люди дѣлаютъ большую ошибку у насъ на сѣверѣ, нападая на рабство. Мнѣ кажется, въ немъ нѣтъ положительно ничего особенно дурного». Отвѣтъ миссисъ Маршалъ былъ слѣдующій: «Защита рабства не найдетъ себѣ отклика въ этой семьѣ, сэръ. Маршалы и Бёрнэй всегда были аболиціонистами». Молодой человѣкъ былъ нѣсколько удивленъ, услыхавъ такое рѣшительное заявленіе со стороны рабовладѣльцевъ. Затѣмъ мы отправились къ моему дорогому, старому другу, судьѣ Джону Спиду, который владѣлъ обширною плантаціей и пятьюдесятью или шестьюдесятью рабами. Титулъ судьи онъ ^ носилъ не вслѣдствіе изученія права, на самомъ дѣлѣ онъ вообще не имѣлъ случая получить какое бы то ни было образованіе. Но онъ былъ весьма развитой умственно человѣкъ, — человѣкъ, научившійся многому путемъ личнаго наблюденія и размышленія. Въ тѣ времена былъ обычай въ Кентукки назначать одного или двухъ человѣкъ — не изъ юристовъ — подъ именемъ товарищей судьи для совмѣстныхъ засѣданій съ судьей-юристомъ, для того, чтобы они удерживали его отъ возможнаго крючкотворства въ увлеченіи буквой закона. Вотъ однимъ изъ такихъ «товарищей судьи» и былъ судья Спидъ.
Когда мы пріѣхали къ нему, онъ повелъ насъ на плантацію и показалъ хижины негровъ, гдѣ мы увидѣли нѣкоторые признаки комфорта, напримѣръ, кисейныя занавѣски въ окнахъ, картинки на стѣнахъ, а кое-гдѣ и мебель краснаго дерева. Мой бостонскій пріятель, полагая, что миссисъ Маршалъ была исключеніемъ и что на этотъ разъ онъ можетъ безопасно распространиться на счетъ заслугъ рабства, замѣтилъ: «Право, я не вижу, судья, чѣмъ рабы менѣе счастливы, нежели нашъ рабочій классъ на сѣверѣ».
"Ну, видите-ли, — отвѣчалъ судья, — «я дѣлаю все, что могу, чтобы доставить моимъ рабамъ комфортъ; но я долженъ сказать вамъ слѣдующее: сдѣлать раба счастливымъ невозможно, какъ вы ни старайтесь. Богъ Всемогущій не создалъ человѣка рабомъ, и человѣкъ не можетъ быть счастливъ, пока онъ рабъ».
Это доставило мнѣ большое удовольствіе; я гордился моими кентуккскими друзьями. Но бостонскій юноша продолжалъ свое.
«Но какъ-же съ этимъ дѣломъ быть, сэръ? — воскликнулъ онъ. — Вѣдь если дать имъ свободу, они не сумѣютъ позаботиться о самихъ себѣ. Какъ-бы они стали жить, если-бы рабство было уничтожено»?
«Я полагаю, я могъ-бы указать вамъ трехъ человѣкъ на моей плантаціи, — отвѣчалъ Спидъ, — которыхъ можно-бы послать въ Кентуккское законодательное собраніе. Я склоненъ думать, что они оказались бы какъ разъ такими же удовлетворительными законодателями, какъ тѣ среднихъ способностей люди, какихъ вы тамъ теперь найдете».
Въ тѣ времена вовсе не считалось въ Кентукки предосудидительнымъ открыто высказываться противъ рабства. Припоминаю состоявшіеся въ Луисвилѣ дебаты, продолжавшіеся цѣлыхъ три вечера, при чемъ вопросъ рабства обсуждался во всемъ его объемѣ. Одна сторона доказывала, что рабство вещь хорошая, вполнѣ справедливая и что его слѣдуетъ поддерживать. Другая утверждала, что оно — общественное, моральное и политическое зло и потому должно быть уничтожено. Большинство было на сторонѣ доказывавшихъ, что рабство несправедливо и что оно есть зло. Никому во всемъ штатѣ не приходило въ голову видѣть что-либо опасное или неудобное во всестороннемъ обсужденіи этого вопроса. «Луисвильскій Журналъ» («Louisville Journal»), редактировавшійся тогда Д. Прентисомъ (Prentice), готовъ былъ печатать статьи, указывающія на дурныя стороны рабства. Я самъ велъ на его страницахъ полемику съ однимъ врачемъ изъ Сеи-Луиса, утверждавшимъ, что рабство вполнѣ справедливо и что негры не многимъ лучше обезьянъ. Мистеръ Прентисъ помѣстилъ мои статьи и заявилъ мнѣ, что очень радъ имъ. Въ это время я редактировалъ небольшое ежемѣсячное изданіе и помѣщалъ въ немъ обширныя выдержки изъ труда доктора Чаннинга о рабствѣ. Когда произошли безпорядки въ Олтонѣ (Alton) и Ловджой былъ убитъ[3] нашъ «Западный Вѣстникъ» (Western Messenger), печатавшійся въ Луисвилѣ, такъ и разсматривалъ это дѣло — какъ убійство, покрывшее позоромъ мѣсто, гдѣ оно было совершено. Ни одинъ кентуккецъ не мѣшалъ печатанію подобныхъ мнѣній въ предѣлахъ штата, хотя нѣсколько олтонскихъ обывателей и прекратили подписку на «Вѣстникъ». Въ тѣ времена каждый кентуккецъ говорилъ, что его штатъ первый уничтожитъ рабство. Увы! онъ былъ на самомъ дѣлѣ изъ послѣднихъ. Какъ это случилось? — Отвѣтъ на этотъ вопросъ приходится сдѣлать самый неожиданный, который, однако, проливаетъ свѣтъ на человѣческую природу. Дѣло въ томъ, что въ то время Кентукки былъ штатомъ виггизма; виги господствовали въ немъ 15 лѣтъ. Демократы лишились власти вслѣдствіе своего стремленія уничтожить старый государственный судъ и замѣнить его новымъ, съ цѣлью поддержать государственный банкъ, который старымъ государственнымъ судомъ былъ объявленъ незаконнымъ. Политика демократовъ была ошибкой. Какъ только стало извѣстно, что одновременно засѣдаютъ два судилища, изъ которыхъ каждое претендуетъ на одинаковую съ другимъ юрисдикцію, то населеніе штата пришло въ крайнее негодованіе, и демократы были лишены власти при слѣдующихъ же выборахъ. Но пятнадцать лѣтъ спустя, когда созвана была конвенція для пересмотра конституціи, демократическая партія, постепенно усиливаясь въ теченіе всего этого времени, почти сравнялась съ партіей виговъ въ смыслѣ количества подаваемыхъ голосовъ. И вотъ, когда дошло до вопроса, не слѣдуетъ-ли внести въ конституцію штата статью противъ рабства, то каждая изъ этихъ двухъ большихъ партій опасалась взять на себя починъ. Обѣ стороны понимали, что статью слѣдуетъ внести; но онѣ боялись того вреда, который могъ быть нанесенъ ихъ партіи отъ подобнаго шага; итакъ, ни та, ни другая партія не поддержала надлежащаго рѣшенія. Тѣмъ не менѣе, и въ то время было въ штатѣ небольшое число настоящихъ аболиціонистовъ. Къ нимъ, между прочими, принадлежалъ Робертъ Брекенриджъ, одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ священниковъ юга, извѣстный своимъ враждебнымъ отношеніемъ къ рабству. Въ Лексингтонѣ онъ выступилъ съ рѣчью подъ открытымъ небомъ, предлагая начать обсужденіе вопроса объ уничтоженіи рабства и съ своей стороны готовый защищать вопросъ объ его уничтоженіи въ штатѣ. Цѣлыхъ три дня говорилъ онъ, обращаясь къ толпамъ гражданъ, собиравшихся передъ зданіемъ суда въ Лексингтонѣ. Онъ твердо держался своихъ убѣжденій до конца жизни, даже послѣ того, какъ вспыхнула междоусобная война, и несмотря на то, что родной племянникъ его, бывшій вице-президентомъ Штатовъ, сталъ однимъ изъ предводителей конфедератовъ.
Однимъ изъ наиболѣе злыхъ послѣдствій рабства было огромное число порождавшихся имъ насилій. Когда я пріѣхалъ въ Кентукки, дуэли разсматривались тамъ, какъ нѣчто вполнѣ приличное и необходимое. По поводу дуэли, только что имѣвшей мѣсто при необычныхъ обстоятельствахъ, я произнесъ проповѣдь. Отецъ одного изъ дуэлистовъ, сенаторъ и судья Роуанъ, былъ въ тотъ день въ церкви. Онъ потомъ замѣтилъ: «не понимаю, что это пришло мистеру Кларку въ голову проповѣдывать противъ дуэлей. Онъ могъ бы такъ же резонно выступить съ проповѣдью противъ мужества».
Самый фактъ этой дуэли и характеръ ея такъ замѣчательны, что не лишнимъ будетъ коснуться ея здѣсь, чтобы дать понятіе о настроеніи юга того времени.
Судьи въ Кентукки получали такое ничтожное жалованіе, что рѣдко можно было найти сколько-нибудь извѣстнаго юриста, который бы согласился принять должность. Результатъ былъ тотъ, что судьи были мало свѣдущи въ законахъ и не пользовались уваженіемъ адвокатовъ. Судья округа, гдѣ я жилъ, принадлежалъ къ числу этихъ плохихъ юристовъ и адвокаты не выказывали ему должнаго уваженія. Но судья былъ человѣкъ далеко не безъ гордости, и вотъ однажды, будучи грубо оскорбленъ адвокатомъ, онъ приказалъ посадить его на двадцать четыре часа въ тюрьму за «неуваженіе къ суду» («contempt of court»[4]. Тогда всѣ остальные адвокаты заявили, что и они отправятся въ тюрьму; они, дѣйствительно, заняли верхнюю камеру тюрьмы и провели тамъ ночь въ попойкѣ. При этомъ случаѣ вышла небольшая ссора, въ теченіе которой одинъ изъ молодыхъ людей, нѣкто Гоуэлсъ, выплеснулъ вино на платье Тома Маршалла. Это повело къ вызову. Противники отправились черезъ рѣку и дуэль состоялась на территоріи Индіаны; было, однако, нѣчто въ родѣ безмолвнаго соглашенія въ томъ смыслѣ, что она не должна окончиться смертью, Обмѣнявшись выстрѣлами, противники примирились. Но при этомъ Маршаллъ, желая показать, что онъ пощадилъ своего оппонента, выстрѣлилъ по деревцу и сорвалъ съ него пулей кору. Секундантъ противной стороны, Роуанъ, недолюбливавшій Маршалла, при этомъ замѣтилъ: «удивительно, что вы могли попасть на такомъ разстояніи въ дерево, но не смогли попасть въ человѣка, стоявшаго гораздо ближе». «Если бы человѣкомъ, стоявшимъ противъ меня, были вы, то я смогъ бы попасть въ него», сказалъ Маршаллъ, на что получилъ въ отвѣтъ: «Я доставлю вамъ къ тому случай, когда вамъ будетъ угодно». И вотъ, было рѣшено, что они будутъ драться. А такъ какъ они считались лучшими стрѣлками въ городѣ, то многіе думали, что поединокъ могъ окончиться смертью обоихъ. Такъ какъ Роуанъ стрѣлялъ нѣсколько лучше Маршалла, то дуэль была отложена на двѣ недѣли съ цѣлью дать послѣднему возможность попрактиковаться. Ежедневно Маршаллъ уѣзжалъ изъ города немедленно послѣ завтрака и стрѣлялъ въ цѣль часъ или два. Тѣмъ временемъ судья Роуанъ далъ балъ и оба противника присутствовали на немъ. Джонъ Гауардъ Пэнъ гостилъ въ это время въ Луисвилѣ; онъ часто заходилъ ко мнѣ. Разъ утромъ, войдя ко мнѣ, онъ сказалъ: «я путешествовалъ не мало и видѣлъ самые различные нравы, но никогда не встрѣчалъ я ничего подобнаго здѣшнему вашему кентуккскому обществу. Вчера я былъ на балу и видѣлъ слѣдующее: мистеръ Маршаллъ танцовалъ съ дѣвушкой, съ которой, полагаютъ, онъ помолвленъ; его визави былъ мистеръ Роуанъ со своей дамой. Всѣ знали, что черезъ нѣсколько дней они будутъ драться на дуэли, которая можетъ окончиться смертью, но со стороны ничего невозможно было замѣтить». Поединокъ, дѣйствительно, состоялся; мистеръ Роуанъ выстрѣлилъ нѣсколько ранѣе своего противника и ранилъ его въ бедро, и мистеръ Маршаллъ сталъ хромымъ на всю остальную жизнь.
Надежды на мирную эмансипацію были давнишними надеждами. Отцы американскаго народа — Вашингтонъ, Джефферсонъ, Мадисонъ — надѣялись на постепенное освобожденіе рабовъ. Но богатство юга возрастало отъ рабскаго труда въ такой мѣрѣ, что эмансипація дѣлалась все труднѣе и труднѣе. Урожаи хлопка разрослись до огромныхъ размѣровъ, и вмѣсто того, чтобы стремиться къ освобожденію тѣхъ рабовъ, какіе у нихъ были, плантаторы желали пріобрѣсти еще новыхъ.
Около 1837 г. мнѣ случилось быть въ Аштонѣ у Генри Клэя. Онъ ѣздилъ по своему имѣнію верхомъ, усталъ, легъ на диванѣ и заговорилъ со мною о рабствѣ. Онъ надѣялся, говорилъ онъ, что рабство окончится, по крайней мѣрѣ, въ Кентукки еще въ теченіе его жизни; но воздѣлываніе хлопка, — заключилъ онъ свою рѣчь, — стало до того выгодно, что южные штаты не разстанутся съ «учрежденіемъ». Производство увеличивалось, но спросъ увеличивался быстрѣе. Клэй надѣялся, что предложеніе превыситъ спросъ; на самомъ дѣлѣ случилось противное. Хлопковые и сахарные плантаторы богатѣли такъ быстро, что цѣна рабовъ сильно повысилась.
Разъ какъ-то мнѣ пришлось встрѣтить молодого человѣка изъ Питтсбурга, который, будучи отрогамъ пресвитерьянцемъ, былъ въ то же время рѣшительнымъ противникомъ рабства[5]. Я спросилъ его, какимъ образомъ онъ пришелъ къ аболиціонизму. Онъ отвѣтилъ, что въ Питтсбургѣ большинство членовъ его церкви защищали рабство, и самъ онъ вѣрилъ, что ничего въ рабствѣ нѣтъ дурного, пока не случилось ему путешествовать въ Виргиніи. Онъ ѣхалъ въ дилижансѣ, занимая наружное мѣсто рядомъ съ кучеромъ. На крышѣ дилижанса ѣхалъ цвѣтнокожій юноша лѣтъ 18 или 19. Когда они достигли перекрестка, этотъ юноша сказалъ: «здѣсь я, господинъ, слѣзу; я досюда ѣду. Мнѣ надо слѣзть». «Нѣтъ, тебѣ не надо слѣзать», отвѣтилъ кучеръ. «Какъ не надо. Я долженъ здѣсь слѣзть и отправиться повидать старушку-бабушку. Такъ велѣлъ мой хозяинъ». «Нѣтъ», возразилъ кучеръ, «ты не увидишь бабки; ты ѣдешь со мной». Едва это было сказано, какъ юноша понялъ, что его везутъ на югъ продавать и что его обманули, чтобы избѣжать затрудненій при отправкѣ. Онъ не увидитъ болѣе ни своихъ друзей, ни родного очага. Онъ разразился припадкомъ отчаянія, трясясь отъ рыданій. Онъ плакалъ такъ ужасно, что сердце кучера не могло устоять и, повернувшись къ пассажиру, сидѣвшему рядомъ, онъ проворчалъ: «Будь они прокляты! Поручай они свои дьявольскія дѣла кому угодно, только не мнѣ»! — и, думается мнѣ, его ангелъ-хранитель уронилъ слову умиленія на эти грубыя слова. Когда, черезъ нѣсколько времени, кучеръ оглянулся на юношу, послѣдняго не оказалось на имперіалѣ. «Я радъ, что онъ убрался», замѣтилъ кучеръ: «но, я полагаю, мнѣ слѣдуетъ остановиться и, для виду, поискать его». Онъ въ самомъ дѣлѣ остановился на короткое время, а затѣмъ продолжалъ путешествіе.
Одного этого факта было достаточно, чтобы превратить молодого пресвитерьянца въ аболиціониста. Но чтобы дать правильное представленіе о размѣрѣ страданій, порождавшихся одною частностью невольничества: — раздѣленіемъ семей — нужно этотъ фактъ помножить на десять тысячъ другихъ подобныхъ же случаевъ! Увѣряли, что число рабовъ, ежегодно продававшихся штатомъ Виргинія тѣмъ штатамъ, гдѣ воздѣлывался хлоповъ, равнялось десяти тысячамъ душъ.
Мнѣ какъ-то случилось быть въ Балтиморѣ съ однимъ пріятелемъ, человѣкомъ довольно консервативнымъ, который полагалъ, что аболиціонисты мѣтили слишкомъ далеко и шли впередъ слишкомъ быстро. Разъ онъ отправился на вечеръ и, возвратившись оттуда, сказалъ мнѣ: «Знаете-ли, мнѣ кажется, я самъ обращусь въ аболиціониста». — «Какъ такъ?» спросилъ я. «Да вотъ на этомъ вечерѣ мнѣ указали даму очень богато одѣтую, очевидно весьма „фешенебельную“, и объяснили, что она получаетъ свои доходы съ полудюжины замужнихъ негритянокъ, мужья которыхъ составляютъ собственность другихъ лицъ. Дѣти принадлежатъ ей, такъ какъ она владѣетъ матерями; вотъ она и получаетъ доходъ, продавая этихъ дѣтей; и продаетъ она ихъ, какъ только дѣти достигнутъ того возраста, въ которомъ за нихъ дадутъ наивысшую плату. Ну, я, признаться, не въ состояніи выносить систему, которая можетъ приводить къ подобнымъ фактамъ».
И вотъ пришло, наконецъ, время, когда «камень, отрѣшенный отъ скалы нерукотворно, долженъ былъ ударить идола* и повергнуть его».
Вечеромъ шестого января совершилось въ Бостонѣ событіе, о которомъ немногіе изъ обывателей знали и важности котораго положительно никто не подозрѣвалъ. На дворѣ мела жестокая мятель; снѣгъ, смѣшанный съ дождемъ и крупой, рѣзалъ лицо; почти невозможно было перейти улицу. Въ этотъ-то ужасный вечеръ нѣсколько человѣкъ собрались въ Африканской Баптистской церкви на Бильнэръ-стритъ. Тамъ-то основано было въ тотъ вечеръ Общество Противниковъ Рабства (Anti-Slavery Society). Оно подобно было евангельскому зерну горчичному, которому предопредѣлено было возрастать въ силѣ и вліяніи, пока его великая цѣль не была, наконецъ, достигнута. На этомъ собраніи присутствовали: Дэвидъ Ли Чайльдъ, Вильямъ Снеллингъ, Вильямъ Ллойдъ Гаррисонъ, Эллисъ Грэй Лорингъ, Оливеръ Джонсонъ, Сэмюель Сюоллъ, Арнольдъ Беффемъ и еще кое-кто. Двѣнадцать человѣкъ подписало уставъ общества. «Не много мудрыхъ, немного знатныхъ» присоединилось къ нимъ. Но, какъ это часто бываетъ, Господь избралъ слабые сосуды міра сего, дабы посрамить сильныхъ.
Вильямъ Ллойдъ Гаррисонъ, стоявшій во главѣ этого движенія, былъ одаренъ всѣми качествами, необходимыми для реформатора. Онъ обладалъ яснымъ, логическимъ умомъ; цѣль его стояла передъ нимъ вполнѣ опредѣленно; у него была желѣзная воля и убѣжденія, которыя, разъ кристаллизовавшись, не знали ни сомнѣній, ни тѣни стремленія повернуть назадъ. Для него бѣлое было бѣлымъ и черное чернымъ, и между ними онъ не видѣлъ никакихъ полутѣней, никакого полусвѣта. Онъ лопату называлъ лопатой, а не «земледѣльческимъ орудіемъ, обыкновенно употребляемымъ для видоизмѣненія положенія почвы». Совѣсть его была его деспотомъ и стояла въ самой тѣсной связи съ его убѣжденіями. Зло въ его глазахъ не имѣло оправданія и не могло быть терпимо. Онъ былъ полонъ старой пуританской ненависти къ грѣху, и, какъ истый осколокъ стараго пуританства, неспособенъ былъ представить себѣ грѣхъ безъ грѣшника. Въ 1832 году ему было всего 27 лѣтъ, однако онъ уже успѣлъ побывать въ тюрьмѣ за свои статьи противъ рабства. Онъ основалъ свою газету «Освободитель» («the Liberator») перваго января 1831 года, не имѣя ни одного подписчика и ни одного доллара въ карманѣ. Онъ печаталъ его самъ, съ однимъ товарищемъ. Оба жили на одномъ хлѣбѣ и спали въ типографіи, которая помѣщалась въ третьемъ этажѣ. Оливеръ Джонсонъ оставилъ намъ описаніе прокоптѣлыхъ стѣнъ, залитыхъ чернилами пола и оконъ. Въ одномъ углу помѣщался печатный станокъ, въ другомъ — кассы съ наборомъ. Тутъ-же былъ столъ, покрытый газетами, а на полу — постели редактора и издателя. Лоуэль тоже описываетъ эту комнату. Эпиграфомъ къ своему стихотворенію онъ поставилъ слѣдующее мѣсто изъ письма Гаррисона Грэя Отиса, мэра г. Бостона: «Нѣсколько времени спустя муниципальные чиновники донесли мнѣ, что они откопали-таки и мѣстопребываніе газеты, и ея редактора; контора его представляла грязную яму, единственнымъ видимымъ его помощникомъ являлся негритянскій мальчикъ, а поддержку онъ получалъ отъ нѣсколькихъ — очень немногихъ — никому неизвѣстныхъ личностей всевозможныхъ цвѣтовъ».
Невѣдомый, безъ денегъ, безъ друзей,
Въ своей наборнѣ жалкой онъ трудился;
Темно и неприглядно было въ ней, —
И все-жъ — народъ свободный тамъ родился!
О Истина! Свобода! — и досель
Конюшня — мѣсто вашего рожденья;
Попрежнему вамъ ясли — колыбель;
Растете вы средь грязи, униженья…
Да, скромныя, не признанныя руки —
Какъ нѣкогда, такъ точно и теперь —
Распахиваютъ передъ міромъ дверь,
Чтобъ Истины впустить святые звуки.
Велики незамѣтныя начала,
Подсказанныя чистотой сердецъ;
Ихъ мудрость неустанная вѣнчала
И ихъ вѣнецъ — заслуженный вѣнецъ!
(Изъ стихотворенія Дж. Лоуэля; переводъ С. П.).
Но прежде, чѣмъ этотъ вѣнецъ сталъ общепризнаннымъ, надо было пройти черезъ долгую борьбу и пережить много горькихъ разочарованій. Тѣмъ не менѣе Гаррисонъ держался своей цѣли до конца, — цѣли, которую онъ себѣ поставилъ съ самого начала. Многіе считали его слишкомъ жесткимъ, слишкомъ суровымъ, слишкомъ обличительнымъ. И, конечно, онъ выбиралъ свои слова съ обдуманнымъ намѣреніемъ уколоть и потрясти ими. Программа его была слѣдующая: «Я буду жестокъ, какъ сама истина; я буду такъ-же неуступчивъ, какъ правосудіе…. Я не шутки шучу. Я не стану ни, вилять, ни находить оправданія. Я не уступлю ни одного дюйма; я хочу быть услышаннымъ».
Помню, мнѣ говорили, что когда Джоржу Врадбёрну замѣтили, что ему не слѣдуетъ называть рабовладѣльцевъ ворами и разбойниками (а таково было его обыкновеніе), то онъ отвѣтилъ: «Если бы я пошелъ и унесъ яблоки съ ларя вонъ той старухиторговки, вы бы назвали меня воромъ; но если бы я присвоилъ не только яблоки, а самую старуху, по вашему, было бы несправедливымъ назвать меня грабителемъ»?
Скоро газета мистера Гаррисона раздражила цѣлое гнѣздо шершней. Штатъ Джоджіа назначилъ премію въ 5000 долларовъ за его арестъ и осужденіе. Подобныя-же преміи — иногда серьезно, иногда фиктивно — назначались и другими южными штатами. Затѣмъ наступилъ періодъ уличной расправы. Уличныя буйства происходили по всему Сѣверу, гдѣ ни появлялись миссіонеры эмансипаціи. Четвертаго іюля 1834 года буйная толпа разорила и разграбила домъ Луиса Таппана. Въ то же время толпы буяновъ произвели нападеніе на школы и церкви, принадлежавшія цвѣтному населенію, и повредили ихъ. Тринадцатаго августа того же года страшныя буйства произошли въ Филадельфіи; они продолжались цѣлыхъ три ночи. Сорокъ четыре дома, принадлежавшіе цвѣтному населенію, были либо разрушены, либо повреждены. Много цвѣтнокожихъ было жестоко избито, искалѣчено; иные поплатились жизнью.
Въ 1885 году священникъ Сэмюэль Дж. Мэй подвергался въ Вермонтѣ нападеніямъ толпы пять разъ. А между тѣмъ, если былъ въ мірѣ человѣкъ вполнѣ мужественный и прямой, и въ то же время мягкій, привлекательный и безпристрастный по отношенію къ противникамъ, такъ это былъ Сэмюэль Джозефъ Мэй; поистинѣ это былъ послѣдній человѣкъ, на котораго можно было бы ожидать нападенья толпы. Двадцать перваго октября 1835 года были безпорядки въ Ютикѣ и въ тотъ же самый день въ Бостонѣ, гдѣ насильственно разогнанъ митингъ женскаго общества противниковъ рабства (Women’s Anti-Slavery society) и Гаррисона тащили по улицамъ на веревкѣ. Его защитилъ мэръ Лиманъ, посадившій Гаррисона въ тюрьму ради его собственной безопасности. Въ тотъ день шестьсотъ делегатовъ собралось въ Ютикѣ и съорганизовалось въ общество противниковъ рабства. Толпа не впустила ихъ въ зданіе присутственныхъ мѣстъ; они собрались въ другой залѣ; но собраніе было прервано и делегаты выгнаны, при чемъ пущено въ ходъ грубое насиліе. Семнадцатаго мая 1888 г. толпа сожгла залъ Пенна (Penn Hall), выстроенный приверженцами свободнаго слова и стоившій 40,000 долларовъ[6]. Сиротскіе пріюты и церкви для цвѣтнокожихъ также подверглись "въ это время нападеніямъ и пострадали не мало.
А между тѣмъ, среди всѣхъ этихъ происшествій, общество противниковъ рабства шло своимъ путемъ. Представляемое имъ великое дѣло пріобрѣтало все болѣе и болѣе силы. Хорошіе и способные люди — мужчины и женщины — перемѣняли убѣжденія и приставали къ нему. И чѣмъ болѣе на него нападали, тѣмъ болѣе росло движеніе.
Въ 1838 году правленіе общества противниковъ рабства въ Нью-Іоркѣ выпустило 646,000 экземпляровъ различныхъ изданій. Въ теченіе пятимѣсячной сессіи конгрессъ получилъ рядъ петицій объ уничтоженіи рабства въ округѣ Колумбія, подъ которыми насчитывалось 400,000 подписей. Въ теченіе двухъ лѣтъ собрано было болѣе двухъ милліоновъ такихъ подписей.
Поэты стали въ значительной мѣрѣ на сторону движенія. Такіе писатели, какъ Вильямъ Кёллэнъ, Бранантъ, Джонъ Пирпонтъ, Джэмсъ Рёссэль Лоуэль, Генри У. Лонгфелло и въ особенности Джонъ Виттіэръ пріобрѣли въ этой борьбѣ лучшіе свои лавры.
На Американское колонизаціонное общество, организованное еще въ 1816 г., указывали — и очень ревностно — какъ на разумное средство для избавленія страны отъ рабства. Планъ состоялъ въ постепенномъ освобожденіи невольниковъ, при чемъ освобожденные должны были отправляться въ Африку, чтобы стать тамъ миссіонерами религіи и цивилизаціи. Но дѣятельность этого общества была нецѣлесообразна и непослѣдовательна. На сѣверѣ оно предлагало свои услуги, какъ дѣйствительное средство для уничтоженія рабства. На югѣ оно предполагало, въ сущности, укрѣпить рабство путемъ высылки изъ страны всѣхъ свободныхъ цвѣтнокожихъ, которые, конечно, были опасны для невольничества. Разсматривая организацію просто, какъ миссіонерское общество, противъ него ничего нельзя было возразить, кромѣ, впрочемъ, указанія на естественныя затрудненія, стоявшія поперекъ его дороги. Но какъ средство уничтоженія рабства это было учрежденіе безсмысленное. Въ 1840 г. ежегодное приращеніе негритянскаго населенія въ Соединенныхъ Штатахъ равнялось почти 40,000 душъ. Чтобы перевезти ихъ въ Африку, принимая стоимость переѣзда, на душу, не выше 100 долларовъ (что — очень мало), понадобилось бы четыре милліона долларовъ въ годъ. Ну, а затѣмъ, какъ бы они стали существовать, достигнувъ африканскаго берега? Взять два или три милліона рабочихъ изъ мѣстъ, гдѣ ихъ трудъ былъ нуженъ, и перенести ихъ на территорію, гдѣ на него не было никакого спроса — подобный планъ, естественно, казался химеричнѣйшей изъ химеръ. Гаррисонъ и его сотрудники объяснили публикѣ его химеричность и послѣ этого тѣ друзья рабовъ, которые были увлечены претензіями колонизаціоннаго общества, уразумѣли и отбросили свои иллюзіи[7].
II.
Борьба въ конгрессѣ.
править
Какъ передъ грозой слышится отъ времени до времени глухой рокотъ, возвѣщающій ея приближеніе, такъ и въ конгрессѣ, прежде чѣмъ наступила настоящая буря, возникали отъ времени до времени знаменія, говорившія, что она близка. Такимъ знаменіемъ были пренія 1797 года, въ которыхъ такъ выдѣлился одинъ мужественный и преданный своей, идеѣ человѣкъ, нынѣ, боюсь, совершенно забытый. То былъ Джорджъ Тачеръ (Thacher), членъ конгресса отъ Массачузетса. Въ теченіе долгихъ лѣтъ, все время, что одъ былъ въ конгрессѣ, онъ противился рабовладѣнію и его наступательными дѣйствіямъ, — противился открыто и рѣшительно, всѣмъ сердцемъ и всей душой. Таковы же были схватки, въ которыхъ принималъ выдающееся участіе Джосайя Квинси. Онъ одинъ изъ первыхъ среди американцевъ предусмотрѣлъ, что свобода и сѣверъ принуждены будутъ вести борьбу съ могуществомъ рабовладѣльчества, олицетвореннаго на югѣ. Онъ оставался вѣрнымъ дѣлу свободы всю жизнь, до послѣдняго дня, своей необыкновенно глубокой старости. У меня хранится записка, писанная имъ всего мѣсяца за два до смерти, при которой онъ послалъ мнѣ чекъ, прося употребить его въ интересахъ цвѣтнокожихъ. Подобный же смыслъ имѣли препирательства, окончившіяся въ 1820 г. Миссурійскимъ компромиссомъ и включеніемъ въ союзъ штата Миссури, какъ штата рабовладѣльческаго.
Во всѣхъ этихъ схваткахъ рабовладѣніе побѣждало, благодаря силѣ воли его представителей, ихъ запальчивымъ угрозамъ и полному единству цѣли. Выраженіе «власть рабства» («slave-power») было введено въ употребленіе Джономъ Горамомъ Полфрэемъ, который этимъ вполнѣ подходящимъ именемъ охарактеризовалъ тѣ обширныя политическія силы, которыя были объединены и сплочены рабовладѣніемъ.
Отъ времени до времени, однако, задорные. застрѣльщики юга получали суровый отпоръ отъ сѣверянъ. Такъ точно море у береговъ Новой Англіи бьетъ своими гнѣвными волнами въ прибрежныя гранитныя скалы. Подобный непреклонный отпоръ встрѣчали южане, напримѣръ, со стороны Джосайя Квинси, и, мнѣ кажется, они его за это еще болѣе любили. Другимъ сѣверяниномъ, никогда не боявшимся схватиться съ ними, былъ Тристрамъ Берджесъ, представитель Родъ-Айленда. Это былъ человѣкъ полный юмора и смѣлости. Существуетъ множество разсказовъ о его быстрыхъ и умныхъ репликахъ во время его борьбы съ южанами съ 1825—1835 г.г.
Оставляя въ сторонѣ всѣ эти предварительныя стычки между рабствомъ и свободой, мы сразу становимся лицомъ къ лицу съ 1835 годомъ, когда началась въ конгрессѣ настоящая борьба, — та борьба, которой суждено было впослѣдствіи окончиться отдѣленіемъ южныхъ его членовъ.
Вопросъ былъ введенъ въ пренія конгресса путемъ петицій объ уничтоженіи рабства въ округѣ Колумбія. Если бы рабовладѣльцы не обратили на эти петиціи вниманія и послѣднія были бы спокойно приняты и сданы куда слѣдуетъ, — весьма вѣроятно, что это не привело бы ни къ какимъ существеннымъ результатамъ. Но, ослѣпленные яростью и страхомъ, они воспротивились ихъ принятію, отрицая такимъ образомъ право, неотъемлемо принадлежащее всему человѣческому роду: право ходатайствовать предъ правительствомъ о возстановленіи нарушенной справедливости. Тогда-то выступилъ впередъ человѣкъ, и безъ того уже извѣстный по своему происхожденію, своимъ достоинствамъ, долгой общественной службѣ, по своему исключительному положенію и увлекательнымъ способностямъ. Джонъ Квинси Адамсъ, послѣ того, какъ онъ былъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ, согласился вступить въ палату представителей и сталъ однимъ изъ самыхъ трудолюбивыхъ и полезныхъ ея членовъ. Въ то время онъ не былъ аболиціонистомъ, онъ не стоялъ даже за уничтоженіе рабства въ округѣ Колумбія. Но онъ держался того убѣжденія, что народъ имѣетъ право ходатайствовать передъ правительствомъ о чемъ угодно и что его почтительныя ходатайства должны быть такъ же почтительно приняты. Ему было шестьдесятъ пять лѣтъ въ 1832 г., когда онъ впервые выступилъ въ этомъ столкновеніи; остановилась же его война противъ «власти рабства» только съ его смертью, которая настигла его на скамьѣ представителей. Для будущаго историка борьбы будетъ наслажденіемъ описаніе того, съ какимъ непоколебимымъ мужествомъ, съ какимъ неутомимымъ трудолюбіемъ, съ какою несравненною силой доводовъ, съ какимъ неистощимымъ запасомъ знаніи велъ ее Адамсъ.
Въ началѣ было не болѣе двухъ трехъ сѣверянъ, возставшихъ противъ «власти рабства». Въ теченіе многихъ лѣтъ Джонъ Квинси Адамсъ былъ почти одинокъ въ палатѣ представителей, тогда какъ Джонъ П. Гэль въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ былъ одинъ-одинешенекъ въ сенатѣ. И личный характеръ, и каррьера Адамса одинаково замѣчательны. Онъ былъ человѣкъ огромныхъ способностей, абсолютной прямоты и безкорыстія и безупречной репутаціи. Невозможно было дать лучшей его характеристики, чѣмъ извѣстныя строфы Горація о справедливомъ человѣкѣ, который непоколебимъ въ своемъ намѣреніи и способенъ оставаться одинаково независимымъ, стоя льцомъ въ лицу какъ съ бушующей толпой, такъ и съ властолюбивымъ тираномъ. Онъ былъ очень трудолюбивъ, обладалъ большими знаніями и большою проницательностью по отношенію къ людямъ и дѣламъ, Его уважали, но не особенно любили. Онъ не обладалъ даромъ входить съ Людьми въ лично пріятныя отношенія. Я полагаю^ онъ долженъ былъ быть одинъ изъ самыхъ одинокихъ людей своего времени. Онъ легко раздражался и натура его была, такъ сказать, полна всевозможныхъ нерасположеній и отвращеній. Не было врага болѣе опаснаго, чѣмъ Адамсъ, котораго природная склонность въ битвѣ воспламенялась сразу до степени неугасимаго пламени.
Мнѣ припоминается разговоръ о Джонѣ Квинси Адамсѣ между двумя государственными людьми юга: Феликсомъ Грёнди изъ Тенесси и губернаторомъ Миссури, Пондекстёромъ. Это было въ 1835 или 1836 году. Я сидѣлъ въ пріемной комнатѣ Луневильскаго Отеля въ Кентукки, а они говорили о разныхъ предметахъ и, между прочимъ, объ Адамсѣ. «Наши южные друзья», говорилъ одинъ изъ нихъ, «рѣшительно ничего не могутъ подѣлать съ этимъ старикомъ. Они не могутъ найти подходящаго способа, чтобы такъ или иначе усмирить его. Если нужно провести какую нибудь мѣру, относительно которой можно ожидать его оппозиціи, то они стараются выискать для этого такое время, когда Адамса нѣтъ въ палатѣ. Но дѣло въ томъ, что подобнаго времени не существуетъ: онъ вѣчно сидитъ на своемъ мѣстѣ. Безполезно подвергать критикѣ приводимые имъ факты, потому что онъ всегда корректенъ, память никогда не измѣняетъ ему. Возражать ему очень трудно, потому что каждое нападеніе только изощряетъ его способности и дѣлаетъ его язвительнѣе. Одно время наши друзья думали, что лучшимъ противъ него средствомъ будетъ — не обращать на него вниманія, болтать между собою, пока онъ говоритъ, словомъ — игнорировать его; но штука вотъ въ чемъ: онъ такъ безконечно увлекателенъ, что невозможно его не слушать, когда онъ начнетъ говорить, каждый невольно тѣснится къ его мѣсту, чтобы не проронить ни одного слова».
Адамсъ родился въ 1767 г. Сынъ президента, бывшій затѣмъ самъ президентомъ, этотъ человѣкъ прошелъ чрезъ всѣ стадіи общественной жизни, прежде чѣмъ достигъ послѣдней, которая оказалась самою важною. Одиннадцати лѣтъ отъ роду онъ побывалъ съ отцомъ въ Парижѣ. Въ 1779 г., двѣнадцати лѣтъ отъ роду, онъ началъ писать свой дневникъ и окончилъ его въ 1848 г., передъ самой смертью, когда ему былъ 81 годъ. Въ 1794 г. онъ отправленъ былъ въ Голландію въ качествѣ посланника; въ 1797—въ Берлинъ. Въ 1802 г. онъ возвратился въ Штаты и былъ избранъ въ члены Массачузетскаго законодательнаго собранія. Въ слѣдующемъ году онъ былъ выбранъ въ сенаторы. Въ 1809 онъ отправился, въ качествѣ полномочнаго министра, въ Россію. Въ 1814 Адамсъ, вмѣстѣ съ другими уполномоченными, подписалъ мирный договоръ съ Великобританіей. Въ 1815 онъ сталъ посломъ при Сент-Джэмскомъ дворѣ. Въ 1817 онъ былъ назначенъ государственнымъ секретаремъ при президентѣ Монро. Въ 1825 онъ сталъ президентомъ; черезъ четыре года ему въ этой должности наслѣдовалъ Андрю Джексонъ. Адамсу было тогда 62 года; онъ, казалось, закончилъ полный кругъ политической жизни. Онъ самъ былъ того убѣжденія, что карьера его кончена. На самомъ дѣлѣ она только начиналась. Нелюбимый старыми федералистами и политическими вожаками Масоачузетса, онъ былъ каждый разъ побиваемъ на выборахъ Джономъ Дэвисомъ, — и въ качествѣ кандидата на губернаторство, и въ сенатъ; казалось, послѣдніе шансы были у него отняты. Но граждане того округа, гдѣ онъ жилъ, выставили его въ 1830 г. кандидатомъ въ члены конгресса.
Я помню, какъ въ это время старый и преданный другъ Адамса, Джосайя Квинси, пріѣзжалъ въ Нютонъ повидать моего дѣда Джемса Фримана и потолковать съ нимъ объ этой кандидатурѣ. Мистеръ Квинси былъ глубоко убѣжденъ, что со стороны Джона Квинси Адамса было бы ошибкой принять постъ члена конгресса. Доводъ его состоялъ въ томъ, что человѣкъ, бывшій президентомъ, пріобрѣталъ такое вліяніе, которое онъ долженъ былъ беречь для особыхъ, важныхъ случаевъ, а не растрачивать его по мелочамъ въ дебатахъ конгресса. По его мнѣнію, мистеру Адамсу слѣдовало устраниться отъ общественной жизни и сидѣть смирно до тѣхъ поръ, пока наступитъ какой-нибудь исключительный кризисъ; тогда онъ могъ бы пустить въ дѣло свое сохраненное вліяніе съ большимъ успѣхомъ. Мистеръ Квинси доказывалъ это съ большой настойчивостью. Дѣдъ мой почти ничего не говорилъ, пока его гость не кончилъ, и тогда замѣтилъ: «Я всегда былъ того мнѣнія, что самое лучшее средство сохранить свое вліяніе на людей это — пускать его въ дѣло».
Взглядъ этотъ оказался безусловно вѣрнымъ по отношенію къ Джону Квинси Адамсу: онъ принялъ мѣсто народнаго представителя въ конгрессѣ, пустилъ въ дѣло свое вліяніе, и вліяніе это росло до самой его смерти.
Около этого то времени аболиціонисты Сѣвера послали въ конгрессъ свои петиціи объ уничтоженіи рабства въ округѣ Колумбія. Они утверждали, что такъ какъ этотъ округъ находится въ непосредственномъ управленіи правительства Соединенныхъ Штатовъ, то Соединенные Штаты, какъ цѣлое государство, отвѣтственны за существованіе въ округѣ рабства, и что свободные (не рабовладѣльческіе) штаты обязаны сдѣлать все, что отъ нихъ зависитъ, чтобы рабству въ этомъ округѣ былъ положенъ конецъ. Но рабовладѣльческимъ штатамъ не хотѣлось, чтобы предметъ этотъ хотя однимъ словомъ затрогивался въ конгрессѣ, и вотъ они провели въ палатѣ представителей законъ, извѣстный подъ именемъ «намордника», въ силу котораго всѣ петиціи, имѣвшія какое бы то ни было отношеніе къ рабству, «клались на парламентскій столъ» безъ преній[8], при чемъ онѣ не должны были быть печатаемы, и имъ не давалось дальнѣйшаго хода. Джонъ Квинси Адамсъ рѣшительно возсталъ противъ этого правила, утверждая, что оно несправедливо и противно конституціи. Передъ тѣмъ, какъ закону пройти, онъ сдѣлалъ слѣдующее заявленіе: «я считаю, что эта резолюція въ сущности нарушаетъ конституцію Соединенныхъ Штатовъ, правила этой палаты и права гражданъ моего избирательнаго округа». Де смотря на протестъ, резолюція была принята 117 голосами противъ 68. Но каждый разъ, что правило это примѣнялось, Адамсъ возобновлялъ свой протестъ. Когда отъ него потребовали, чтобы онъ подалъ голосъ, сказавъ «да», или «нѣтъ», онъ отказался сдѣлать это, а лишь повторилъ свое заявленіе, — что резолюція эта была противна конституціи и т. д. Спикеръ замѣтилъ ему, что его заявленіе не есть подача голоса, которая отъ него требуется, и что поэтому оно не можетъ быть занесено въ журналъ засѣданія. Тогда мистеръ Адамсъ потребовалъ, чтобы его заявленіе было занесено въ журналъ вмѣстѣ съ рѣшеніемъ спикера. Онъ продолжалъ представлять петиціи объ уничтоженіи рабства въ округѣ. Когда наступалъ день для представленія ходатайствъ, его вызывали однимъ изъ первыхъ, и иногда онъ подавалъ Ихъ одно за другимъ въ теченіе почти что всего часа, для того назначеннаго, хотя каждое немедленно клалось на столъ. Разъ онъ представилъ 511 петицій. Наконецъ, насталъ день — понедѣльникъ, шестого февраля 1836 года — когда разыгралась одна изъ самыхъ необычайныхъ сценъ, когда-либо имѣвшихъ мѣсто въ какомъ бы то ни было представительномъ собраніи. Не много, въ самомъ дѣлѣ, можно подыскать эпизодовъ въ парламентской исторіи, равныхъ по драматизму тому случаю, когда Джонъ Квинси Адамсъ выдерживалъ, одинъ, въ теченіе нѣсколькихъ дней, натискъ огромной безчинной толпы рабовладѣльцевъ, добивавшихся его изгнанія, или хоть выговора, — толпы, надъ которою онъ. однако, въ концѣ концовъ, одержалъ полную побѣду.
Поднявшись со своего мѣста, Адамсъ заявилъ, что въ его рукахъ имѣется бумага, относительно которой онъ желаетъ слышать рѣшеніе Спикера о томъ, примѣняется ли къ ней правило, относящееся къ предметамъ, касающимся рабства. «Въ моихъ рукахъ петиція отъ двадцати лицъ изъ Виргиніи, которые называютъ себя рабами, — сказалъ онъ, — подходитъ ли этотъ случай подъ правило, или нѣтъ, г. Спикеръ?» «Передайте мнѣ петицію», отвѣчалъ Спикеръ, «и я дамъ по этому поводу свое рѣшеніе». «Нѣтъ», возразилъ Адамсъ: «если я передамъ вамъ петицію, то она станетъ уже достояніемъ палаты; я же не предполагаю подать ее палатѣ, не имѣя соотвѣтствующаго рѣшенія. Петиціонеры можетъ быть и не рабы». Въ тотъ-же мигъ поднялся общій крикъ: «Выговоръ! Выговоръ!» «Изгоните его!» Гэйнсъ, представитель Джоржіи, закричалъ, что петицію не слѣдовало принимать. Диксону Люнсъ изъ Алабамы заявилъ, что мистеръ Адамсъ заслуживаетъ наказанія за представленіе подобной петиціи; къ этому онъ прибавилъ, что представители Юга должны покинуть залъ засѣданія въ полномъ составѣ. Другіе кричали, что Адамса слѣдуетъ изгнать. Томсонъ, отъ Южной Каролины, внесъ предложеніе, которымъ объявлялось, что Адамсъ виновенъ въ грубомъ оскорбленіи палаты, а потому да будетъ призванъ онъ предъ лицо палаты[9] для выслушанія строгаго выговора за представленіе этой петиціи. Другой южанинъ тоже внесъ предложеніе, которымъ объявлялось, что мистеръ Адамсъ навлекъ на себя осужденіе тѣмъ, что представилъ петицію отъ рабовъ, за что и объявить ему выговоръ. Наконецъ, мистеръ Диксонъ Люисъ предложилъ палатѣ принять слѣдующее рѣшеніе; «принимая во вниманіе, что, пытаясь внести петицію рабовъ объ уничтоженіи рабства въ округѣ Колумбія, Джонъ Квинси Адамсъ нанесъ палатѣ оскорбленіе и, своимъ возмутительнымъ поведеніемъ, возбуждаетъ рабовъ къ возстанію, — онъ навлекъ на себя осужденіе палаты».
Мистеръ Адамсъ поднялся снова и сказалъ слѣдующее: «я желаю избавить палату отъ напрасной траты времени на резолюціи, основанныя на ошибкѣ. Джентльмэну изъ Алабамы лучше бы исправить текстъ своего предложенія такъ, чтобы онъ соотвѣтствовалъ фактамъ. Прежде всего я вовсе не пытался внести въ палату петицію. Я лишь заявилъ, что у меня въ рукахъ есть таковая, и спросилъ, что съ нею дѣлать. Затѣмъ — въ петиціи нѣтъ ни слова объ уничтоженіи рабства въ округѣ; предметъ ея совершенно иного рода. Предметъ ея таковъ, что заслужилъ бы полное одобреніе господъ, нападающихъ на меня, и вовсе не соотвѣтствуетъ моимъ интересамъ».
Тутъ мистеръ Адамсъ сѣлъ, возбудивъ ярость своихъ противниковъ болѣе, чѣмъ когда либо, хотя, въ то же время, они чувствовали себя въ затрудненіи. Вадди Томсонъ видоизмѣнилъ свое предложеніе; теперь онъ предлагалъ сдѣлать Адамсу выговоръ «за то, что онъ произвелъ впечатлѣніе, или оставилъ палату подъ впечатлѣніемъ, будто петиція касалась уничтоженія рабства въ округѣ Колумбія». «Но», замѣтилъ на это мистеръ Адамсъ, «не наказывать же меня за ваши ошибки, или за ваши глупости». Послѣдовало нѣсколько рѣчей со стороны разъяренныхъ рыцарей Юга и тѣмъ пренія перваго дня окончились.
На слѣдующій день, 7 февраля, отвѣчая на вопросъ, мистеръ Адамсъ снова заявилъ, что онъ не пытался представить петицію; хотя личныя его чувства были въ пользу такого представленія, онъ, однако, удержалъ петицію въ своихъ рукахъ изъ уваженія къ палатѣ. Онъ не сказалъ ни одного слова, изъ котораго можно было бы заключить, что петиція ходатайствовала объ уничтоженіи рабства. Онъ поразмыслилъ-бы прежде, чѣмъ представлять петицію отъ рабовъ; хотя, по его мнѣнію, рабы имѣли полное право просить, и тотъ фактъ, что просьба исходитъ отъ рабовъ, самъ по себѣ не помѣшалъ бы ему ее представить палатѣ Петиція есть просьба, мольба, обращенная къ существу, стоящему надъ нами. Рабы могутъ молить, просить о чемъ бы то ни было Бога. Что же, настоящее собраніе ставитъ себя такъ высоко, что не можетъ снизойти до выслушанія просьбы, которую выслушиваетъ самъ Всевышній? Адамсъ закончилъ замѣчаніемъ, что, предлагая Спикеру свой вопросъ, онъ имѣлъ въ виду выказать самое глубокое уваженіе палатѣ и ни малѣйшимъ образомъ не думалъ шутить надъ нею шутки.
Эти краткія замѣчанія со стороны мистера Адамса принудили рабовладѣльцевъ перемѣнить тактику. Мистеръ Дромгуллъ изъ Виргиніи внесъ теперь свое знаменитое предложеніе, которое мистеръ Адамсъ впослѣдствіи такъ осмѣялъ. Онъ обвинялъ Адамса въ томъ, что тотъ «придалъ окраску идеѣ», будто рабы имѣли право ходатайства, и что Спикеръ долженъ сдѣлать ему за то выговоръ. Другой членъ палаты — уже къ вечеру — предложилъ назначить комитетъ для выясненія вопроса, была ли сдѣлана попытка внести петицію отъ рабовъ. Еще одинъ представитель предложилъ нѣсколько резолюцій въ томъ смыслѣ, что если бы кто-либо «впослѣдствіи» внесъ петицію отъ рабовъ, то такое лицо должно быть разсматриваемо, какъ врагъ юга и врагъ союза; но что «такъ какъ Джонъ Квинси Адамсъ заявилъ, что онъ не имѣлъ въ виду выказать неуваженія къ палатѣ, то разсмотрѣніе вопроса о его поведеніи должно въ настоящее время быть прекращено». Такъ-то, послѣ многихъ рѣчей, окончился второй день преній.
Слѣдующій день былъ опредѣленъ на счетъ голосовъ, поданныхъ за президента. Такимъ образомъ, пренія возобновились февраля девятаго. Очень скоро онѣ стали запутаннѣе, чѣмъ когда-либо. Предлагали положить предложенныя резолюціи на столъ; затѣмъ эти предложенія брали назадъ; затѣмъ пускали на голоса и проваливали… Наконецъ, когда, послѣ дальнѣйшихъ преній, окончательный вопросъ долженъ былъ быть поставленъ на очередь, мистеръ Адамсъ спросилъ, будетъ ли ему позволено говорить въ свою защиту прежде, чѣмъ его осудятъ? Онъ получилъ слово, и немедленно все дѣло получило совершенно иной видъ. Въ теченіе трехъ дней онъ былъ обвиняемымъ предъ лицомъ палаты; вдругъ онъ сталъ судьей. Никогда еще въ исторіи судебнаго краснорѣчія одна, единственная рѣчь не производила болѣе радикальнаго переворота въ намѣреніяхъ совѣщательнаго собранія.
Онъ началъ заявленіемъ, что все время ждалъ въ теченіе этихъ трехъ дней отвѣта на вопросъ, съ которымъ онъ обратился къ Спикеру и который Спикеромъ былъ поставленъ предъ палатой, но на который палата отвѣта не дала, а именно: подходила ли бумага, которую онъ держалъ въ рукѣ, подъ правила палаты, или нѣтъ? Они обсуждали все на свѣтѣ, только не этотъ вопросъ. Они потратили время палаты на обсужденіе вопроса, какъ выразить ему, Адамсу, порицаніе за дѣяніе, котораго онъ не совершалъ. Онъ желалъ знать одно: должна ли петиція отъ рабовъ быть принята, или нѣтъ? По его личному мнѣнію, принятіе петиціи было обязательно; но если палата рѣшитъ иначе — онъ не подастъ ея. Одинъ только ораторъ изъ всѣхъ коснулся этого вопроса и доводъ его состоялъ въ томъ, что уничтоженіе конгрессомъ рабства въ какомъ-либо изъ штатовъ было бы нарушеніемъ конституціи, а потому рабамъ нельзя дозволить ходатайствовать о чемъ бы то ни было. Онъ, Адамсъ, не видѣлъ абсолютно никакой связи между посылками и заключеніемъ.
(Тутъ мистеръ Фрэнчъ, которому принадлежалъ этотъ доводъ, постарался объяснить, что, собственно, онъ хотѣлъ сказать; но дѣло отъ того не уяснилось нисколько).
Затѣмъ Адамсъ перешелъ къ вопросу о томъ, что если вы отнимите хотя бы у одного члена населенія право ходатайства, которое есть не болѣе, какъ право просить, то вы не будете знать, гдѣ остановиться. Вонъ одинъ джентльменъ предложилъ отвергнуть одну изъ петицій на томъ основаніи, что она подана публичными женщинами. Мистеръ Патонъ, представитель Виргиніи, увѣряетъ, что онъ знаетъ, что одна изъ подписей принадлежитъ публичной женщинѣ.
(Тутъ мистеръ Патонъ объяснилъ, что онъ лично не зналъ этой женщины, но что ему говорили, что репутація ея скверная).
«Итакъ», сказалъ мистеръ Адамсъ, «вы сперва отнимаете право ходатайства у рабовъ, затѣмъ у свободныхъ цвѣтнокожихъ, наконецъ, прежде, чѣмъ принять петицію, вы ставите вопросъ о нравственности ходатайствующаго лица, слѣдующимъ затѣмъ шагомъ будетъ справляться о политическихъ воззрѣніяхъ петиціонера, прежде чѣмъ принять его петицію». Мистеръ Робертсонъ, представитель Виргиніи, заявилъ, что никакая петиція не должна быть принимаема, если конгрессъ не вправѣ удовлетворить выраженное въ ней ходатайство. Мистеръ Адамсъ съ большою проницательностію замѣтилъ, что въ большинствѣ случаевъ вопросъ о правѣ удовлетворить ходатайству, вѣроятно, оказался бы сомнительнымъ: этотъ пунктъ пришлось бы разрѣшать большинствомъ голосовъ. Такимъ образомъ, слѣдуя правилу мистера Робертсона, вышло-бы, что только лица, принадлежащія къ господствующей партіи, имѣли право ходатайства. Затѣмъ Адамсъ обратился къ рѣчи Дромгулла, обвинившаго его въ необыкновенномъ преступленіи: въ «приданіи окраски идеѣ», и вскорѣ сдѣлалъ посмѣшище изъ этого представителя.
Затѣмъ мистеръ Адамсъ далъ съ большимъ достоинствомъ, но и съ большою суровостью нагоняй тѣмъ, кто предложилъ сдѣлать ему выговоръ, но не потрудился вникнуть въ факты. Впечатлѣніе его рѣчи было таково, что многіе изъ прежнихъ ораторовъ сочли нужнымъ оправдываться и объяснять свое поведеніе. Мистеръ Адамсъ милостиво принялъ ихъ извиненія, совѣтуя имъ впредь быть осторожнѣе, когда они станутъ предлагать рѣшенія о выговорѣ. Онъ также заявилъ мистеру Вадди Томсону изъ Южной Каролины, что имѣетъ задать ему пару вопросовъ. Теперь — навлечь на себя вниманіе мистера Адамса стало уже не маловажнымъ, обстоятельствомъ, и мистеръ В. Томсонъ немедленно всталъ, чтобы дать объясненіе. Но мистеръ Адамсъ попросилъ г. Томсона подождать, пока онъ отчетливо изложитъ вопросъ, на который мистеръ Томсонъ долженъ отвѣтить. Государственные люди юга пригрозили ему, бывшему президенту Штатовъ, преданіемъ суду со стороны большого жюри округа за слова, произнесенныя имъ во время дебатовъ въ палатѣ представителей; къ этому они прибавили, что если бы онъ, Адамсъ, представилъ петицію, то онъ былъ бы отправленъ въ исправительную тюрьму. «Сэръ», сказалъ Адамсъ (обращаясь, по обычаю, къ спикеру), «у меня есть только одинъ отвѣтъ на подобную угрозу со стороны этого джентльмэна: я приглашаю его, когда онъ возвратится къ своимъ избирателямъ, немножко подучиться первымъ началамъ гражданской свободы». Затѣмъ онъ обратился къ одному изъ южанъ и спросилъ: кто изъ нихъ присоединяется къ чувствамъ, выраженнымъ его противникомъ? «Не я», отвѣтилъ мистеръ Ондервудъ, членъ отъ Кентукки. «И не я», сказалъ мистеръ Вейзъ, членъ отъ Виргиніи. Мистеръ Томсонъ, такимъ образомъ, принужденъ былъ объясниться; онъ заявилъ, что хотѣлъ сказать, что въ Южной Каролинѣ членъ законодательнаго собранія, который попытался бы представить петицію отъ рабовъ, могъ бы быть за то преданъ суду. «Въ такомъ случаѣ», отвѣчалъ мистеръ Адамсъ — и слова его произвели огромное впечатлѣніе — «если, дѣйствительно, таковъ въ Южной Каролинѣ законъ, что ея законодатели могутъ быть преданы большимъ жюри суду за слова, произнесенныя во время преній, то я благодарю Бога Всевышняго, что я не гражданинъ Южной Каролины».
Мистеръ Адамсъ закончилъ свою рѣчь заявленіемъ, что онъ всегда смотрѣлъ на честь палаты представителей, какъ на нѣчто священное, и что онъ принялъ бы выговоръ съ ея стороны, какъ самое тяжкое несчастіе долгой жизни, испещренной превратностями судьбы, — какова была его жизнь. Къ этому онъ прибавилъ, что если палата желаетъ, то онъ передастъ имѣющуюся у него бумагу спикеру. Бумага оказалась петиціей, якобы отъ лица рабовъ, о томъ, чтобы Джонъ Квинси Адамсъ былъ изгнанъ изъ конгресса.
Когда мистеръ Адамсъ началъ свою рѣчь, не только огромное большинство палаты было противъ его образа дѣйствій, но, путемъ страстныхъ Филиппинъ, большинство это довело себя до степени личнаго жестокаго противъ него раздраженія. Когда онъ окончилъ, дѣйствіе этой необыкновенной рѣчи было таково, что всѣ предложенныя резолюціи были отвергнуты и во всей палатѣ нашлось всего 22 человѣка, которые вотировали за выраженіе ему неодобренія, да и то выраженіе лишь косвенное. Такъ была выиграна побѣда и побѣду эту Адамсъ выигралъ почти исключительно собственными своими силами. Мы считаемъ Горація Коклеса героемъ за то, что онъ отстаивалъ мостъ въ Римѣ противъ множества враговъ. Но человѣкъ, успѣшно защищающій противъ подавляющихъ числомъ противниковъ старинные завѣты общественной свободы, достоинъ, несомнѣнно, еще большаго удивленія и почета. Вотъ почему разсказана здѣсь такъ подробно исторія этихъ трехъ дней, — дней, которые народъ Соединенныхъ Штатовъ обязанъ помнить вѣчно. Цѣлыхъ десять лѣтъ потребовалось на отмѣну закона о «намордникѣ»; но главная работа въ пользу этой отмѣны была сдѣлана въ тотъ день, когда право ничѣмъ не ограниченной, свободной рѣчи въ конгрессѣ было признано за приверженцами свободы. Великимъ вождемъ этого послѣдняго движенія былъ Джонъ Кв. Адамсъ.
Собственно всю тягость борьбы во время этихъ дебатовъ мистеръ Адамсъ несъ на своихъ плечахъ одинъ и запасъ его силъ вполнѣ позволялъ это; тѣмъ не менѣе нельзя не упомянуть, что нѣсколько — очень немного — членовъ палаты и сената поддерживали его въ борьбѣ за право ходатайства. Мистеръ Линкольнъ и Калебъ Кёшингъ, депутаты изъ Масачузетса; мистеръ Эвансъ изъ Мэна; Вильямъ Слэдъ изъ Вермонта, а въ сенатѣ — Моррисъ отъ штата Огайо твердо стояли за это право. Но самымъ мужественнымъ союзникомъ Адамса и самымъ рѣшительнымъ противникомъ могущества рабства былъ Джошуа Р. Гиддингсъ, депутатъ изъ Огайо. Рожденный въ Пенсильваніи, онъ былъ взятъ родителями, десяти лѣтъ отъ роду, въ графство Аштабула, что въ западномъ округѣ запасныхъ земель штата Огайо. Земли эти были заселены выходцами изъ Новой Англіи, людьми энергичными и не лишенными развитія, вѣрившими въ свободу и гуманизмъ. Населеніе это было рѣшительно противъ рабства. Избранный въ конгрессъ въ 1838 году, Гиддингсъ тотчасъ-же сталъ рука-объ-руку съ Адамсомъ, какъ выдающійся защитникъ права ходатайства и противникъ рабовладѣльческой партіи. Въ 1842 г. онъ поднялъ въ конгрессѣ дѣло «Креола», американскаго судна, отплывшаго изъ Виргиніи въ Новый Орлеанъ съ живымъ грузомъ, состоявшимъ изъ 136 рабовъ. Рабы эти взбунтовались противъ хозяина и его экипажа и привели судно въ англійскій портъ Нассау, гдѣ ихъ права на свободу были признаны. Это событіе произвело большое впечатлѣніе, и мистеръ Вебстеръ, бывшій въ то время государственнымъ секретаремъ, заявилъ въ письмѣ къ американскому послу въ Лондонѣ Эдвару Эверетту о намѣреніи правительства Штатовъ требовать отъ Великобританіи вознагражденія потерпѣвшихъ рабовладѣльцевъ. Въ цѣломъ рядѣ резолюцій, предложенныхъ имъ конгрессу, Гиддингсъ утверждалъ, что такъ какъ рабство есть ограниченіе естественныхъ правъ человѣка, то оно не можетъ имѣть силы внѣ той территоріальной юрисдикціи, которая его создала; такимъ образомъ судно, оставившее Соединенные Штаты и вышедшее въ открытое море, тѣмъ самымъ оставило рабство позади себя. Слѣдовательно-де, рабы «Креола» стали въ открытомъ морѣ свободными и не совершили никакого преступленія, воспользовавшись своею свободой; поэтому С. Штаты не имѣли никакихъ законныхъ правъ на вознагражденіе.
За такое отношеніе къ дѣлу палата постановила выразить Гиддингсу порицаніе. Тогда онъ подалъ въ отставку и снова обратился къ своимъ избирателямъ, которые вновь избрали его огромнымъ большинствомъ голосовъ. Его избирали и далѣе, въ теченіе 21 года. Во все это время онъ оставался однимъ изъ самыхъ рѣшительныхъ и смѣлыхъ противниковъ рабовладѣльческаго могущества и вслѣдствіе этого часто подвергался оскорбленіямъ и угрозамъ. Ни тѣ, ни другія не производили, однако, никакого впечатлѣнія на этого мужественнаго аболиціониста изъ Огайо, достойнаго сотоварища Корвина, Морриса, Чэза и Рута — другихъ представителей этого благороднаго штата.
21 января 1842 г. Квинси Адамсъ представилъ въ конгрессъ петицію отъ 45 гражданъ Гавергилла, въ штатѣ Массачузетсъ, въ которой они ходатайствовали о расторженіи союза. Въ то-же время онъ предложилъ, чтобы петиція эта была передана въ спеціальный комитетъ[10] съ тѣмъ, чтобы послѣдній представилъ соображенія, почему петиція эта не можетъ быть уважена. Эпизодъ произвелъ огромное волненіе и нѣкоторые депутаты стали кричать: «выгоните его»! «объявите ему порицаніе»! Послѣ безплодныхъ попытокъ придти къ чему нибудь, засѣданіе палаты было отсрочено и отъ сорока до пятидесяти рабовладѣльцевъ собрались, чтобы рѣшить, какого рода резолюціи слѣдовало представить, въ отпоръ этому казусу. Это частное собраніе поручило Томасу Г. Маршаллу, представителю изъ Кентукки, внести въ палату резолюціи, смыслъ которыхъ былъ тотъ, что Адамсъ, представляя свою петицію собранію лицъ, изъ которыхъ каждое принесло присягу поддерживать конституцію, въ сущности предлагалъ имъ совершить клятвопреступничество и что поэтому онъ заслуживалъ самаго суроваго осужденія.
Внося свою резолюцію, Маршаллъ произнесъ въ высшей степени запальчивую рѣчь. За нимъ говорилъ Уайзъ, — въ подобномъ же родѣ. Тогда всталъ Адамсъ и попросилъ клэрка палаты прочесть первую статью Деклараціи Независимости. Эта статья признаетъ за каждымъ народомъ право измѣнять образъ своего правленія, когда послѣднее перестаетъ достигать цѣлей, для которыхъ оно создано. Адамсъ заявилъ, что (согласно Деклараціи Независимости, на которой покоится національное единство союза) граждане, убѣжденные, что существующее американское правительство служитъ угнетенію, имѣютъ полное право просить конгрессъ принять, въ виду этого, мѣры, по ихъ мнѣнію желательныя, и что все, что конгрессъ въ этомъ случаѣ можетъ сдѣлать, не нарушая закона, это — объяснить петиціонерамъ, почему такія мѣры не могутъ быть приняты. Отвѣтъ Адамса Уайзу былъ очень суровъ. Между прочимъ, онъ замѣтилъ, что, когда Уайзъ впервые вступилъ въ залу палаты нѣсколько лѣтъ тому назадъ, съ рукъ этого джентльмэна капала кровь его брата по человѣчеству. Адамсъ намекалъ на участіе, какое Уайзъ принималъ въ дуэли между мистеромъ Грэвсомъ изъ Кентукки и мистеромъ Силлэй изъ Мэна, окончившейся смертью послѣдняго. О Маршаллѣ, обвинявшемъ Адамса въ измѣнѣ, послѣдній говорилъ съ большимъ презрѣніемъ. «Благодарю Бога, — сказалъ онъ, между прочимъ, — что конституція моего отечества точно опредѣлила, что такое измѣна, а не предоставила сдѣлать это опредѣленіе незрѣлому уму этого молодого человѣка изъ Кентукки. Будь я отцомъ этого молодого человѣка изъ Кентукки, я бы взялъ его изъ палаты и отдалъ на нѣсколько лѣтъ въ школу, гдѣ онъ могъ бы подучиться, тогда онъ, можетъ быть, сталъ бы болѣе достойнымъ появиться здѣсь». Конторка передъ Адамсомъ была завалена книгами и справками, приготовленными для него однимъ аболиціонистомъ, въ то время жившимъ въ Вашингтонѣ. Онъ говорилъ довольно долго, когда ему предложенъ былъ вопросъ: сколько времени еще продолжится его рѣчь? «Мистеру Бёрку», — отвѣтилъ Адамсъ, «потребовалось три мѣсяца на его обвинительную рѣчь противъ Уоррена Гастингса[11]; я полагаю, что и мнѣ достаточно будетъ девяноста дней; можетъ быть, впрочемъ, я кончу и ранѣе». Тогда палата подумала, что въ такомъ случаѣ лучше будетъ прекратить все дѣло сразу, и было внесено предложеніе «положить петицію на столъ». Адамсъ согласился, и дѣлу былъ положенъ конецъ.
Въ этихъ двухъ эпизодахъ Адамсъ разбилъ своихъ враговъ на голову. Уваженіе ихъ къ нему послѣ этого возросло необыкновенно. Однажды палата, собравшись, нашла, что не можетъ приступить въ работамъ, такъ какъ клэркъ ея отказался прочесть вслухъ имена нѣкоторыхъ членовъ отъ Ню-Джерсея, которые хотя и получили надлежащія удостовѣренія отъ своего губернатора, но правильность ихъ избранія была оспариваема. И вотъ палата обратилась къ мистеру Адамсу съ вопросомъ, — не можетъ-ли онъ указать ей, какъ выйти изъ затрудненія? «Могу», — отвѣчалъ онъ; «я самъ призову васъ въ порядку, если вы позволите мнѣ это сдѣлать». Затѣмъ онъ продолжалъ: «Призываю васъ къ порядку и приглашаю васъ избрать временнаго спикера (предсѣдателя)». Самъ Адамсъ тутъ-же былъ избранъ временнымъ спикеромъ и предсѣдательствовалъ въ палатѣ въ теченіе нѣсколькихъ дней, пока собраніе не было въ состояніи избрать постояннаго спикера.
Ко всему сказанному прибавлю слѣдующій анекдотъ, сообщенный мнѣ капитаномъ Бутеллъ. Будучи еще очень молодымъ человѣкомъ, Бутеллъ отправился въ Вашингтонъ искать мѣста берегового топографа. У него было одно или два рекомендательныхъ письма къ Джону Квинси Адамсу, и старикъ принялъ чрезвычайное участіе въ юношѣ. «Меня увѣряли, что Адамсъ человѣкъ холодный», говорилъ мнѣ м-ръ Бутеллъ, «но родной отецъ не могъ бы сдѣлать для меня больше того, что онъ сдѣлалъ. Онъ отправился въ морскому министру и ждалъ въ его пріемной битый часъ, пока не добился свиданія съ нимъ и не обезпечилъ мнѣ мѣста, о которомъ я хлопоталъ». На той же недѣлѣ, или около этого времени знаменитая «петиція Лэтимера» была представлена Конгрессу. Лэтимеръ былъ бѣглый невольникъ, затѣмъ арестованный, но выкупленный. Петиціонеры ходатайствовали о возвращеніи гражданамъ права подавать петиціи по вопросамъ рабства. Прошеніе было подписано 300,000 человѣкъ и представляло громадный свертокъ. Свертокъ этотъ былъ помѣщенъ на конторкѣ Адамса, какъ разъ передъ нимъ, и такъ какъ Адамсъ былъ отнюдь невысокаго роста, то одна лишь его голова видна была изъ-за свертка. «Я полагаю, мистеръ спикеръ», такъ началъ Адамсъ, «что нѣтъ надобности переносить петицію къ вашему, столу. Понадобились бы два сильныхъ человѣка, чтобы перенести ее. Пажи этого не въ состояніи сдѣлать. Это — петиція, во главѣ которой стоитъ подпись Джоржа Лэтимера». Немедленно вскочилъ одинъ виргинецъ и спросилъ: «Знаетъ ли мистеръ Адамсъ, кто такой этотъ Джоржъ Лэтимеръ, имя котораго стоитъ во главѣ подписей». По всей вѣроятности, Адамсъ ожидалъ какого-нибудь перерыва въ этомъ родѣ; онъ немедленно закричалъ на всю залу своимъ пронзительнымъ голосомъ: «Да, я отлично знаю, кто онъ такой. Мнѣ сообщено изъ достовѣрнаго источника, что онъ принадлежитъ по происхожденію къ одной изъ первѣйшихъ фамилій Виргиніи, и я вѣрю, что это — фактъ». Дѣло въ томъ, что молва указывала на владѣльца Лэтимера, какъ на его отца.
Вся карьера Адамса, какъ члена конгресса, чрезвычайно интересна. Она показываетъ, что, не смотря на свой тогдашній преклонный возрастъ, онъ не только все еще сохранялъ свои необыкновенныя способности, но что борьба съ нимъ была не подъ силу его противникамъ. Его твердость оказалась могущественнѣе ихъ запальчивости, потому что правда и справедливость были на его сторонѣ. Онъ держался разъ поставленной цѣли съ такимъ упорствомъ, что становился положительно не узявимымъ, коль скоро цѣль эта была правая. Разбить его было невозможно.
Совершенно иного рода человѣкомъ былъ Джонъ П. Гэль. Онъ былъ «демократъ», избранный представителемъ въ палату отъ Ню-Гэмпшира. Въ бытность его представителемъ возникъ проектъ присоединенія Техаса къ союзу. Гэль воспротивился проекту. Планъ присоединенія Техаса сталъ партіонною мѣрой и демократы, какъ партія, рѣшили ее провести; тѣмъ не менѣе Гэль отправился въ Ню-Гэмпширъ и продолжалъ свою кампанію противъ этой мѣры. Онъ проѣхалъ по всему штату, произнося рѣчи (иногда на открытомъ воздухѣ) и указывая на весь вредъ и несправедливость присоединенія, цѣлью котораго было — увеличить могущество рабовладѣнія. Ему удалось произвести такую перемѣну въ чувствахъ населенія относительно этого предмета, что въ концѣ того-же года онъ былъ посланъ засѣдать въ сенатѣ, какъ «независимый демократъ». Будучи выбранъ въ сенаторы въ 1847 году, онъ былъ въ сенатѣ нѣсколько лѣтъ совершенно одинокимъ: у него не было, ни единаго союзника. Онъ былъ очень сообразителенъ, находчивъ, быстръ на отвѣты и способенъ дать отпоръ всякому нападенію экспромптомъ. Въ немъ былъ также большой запасъ добродушія и истиннаго остроумія. Онъ превосходно отстрѣливался и хотя рабовладѣльцы пускали въ ходъ противъ него все, что только могли, имъ очень рѣдко удавалось взять надъ нимъ верхъ.
Зиму 1851—1852 г. я проводилъ въ Вашингтонѣ и часто бывалъ въ засѣданіяхъ сената. Это была именно та его сессія, въ которой въ послѣдній разъ участвовалъ Генри Клэй. Такъ называемые «компромиссы» были проведены черезъ конгрессъ. Назначенніе этихъ «компромиссовъ» было — уничтожить партію «свободной земли» (Free Soil Tarty) и положить конецъ политической оппозиціи рабству. Ожидали, что всякіе дебаты о рабствѣ прекратятся и самое возбужденіе по поводу этого вопроса заглохнетъ. Въ одномъ изъ засѣданій мистеръ Клэй поднялся со своего мѣста и, говоря о партіи свободной земли, между прочимъ, воскликнулъ: «партія эта растоптана и затоптана — глубоко, глубоко, глубоко; до того глубоко, что ей уже никогда не подняться. Благодарю Господа Бога за то, что она затоптана и затоптана навсегда». Слова, эти сказаны были негодующимъ тономъ. Вслѣдъ затѣмъ всталъ Джонъ П. Гэль и сказалъ: «въ качествѣ члена партіи свободной почвы я съ большимъ интересомъ выслушалъ сообщеніе, сдѣланное почтеннымъ сенаторомъ отъ Кентукки, — именно, что партія, къ которой я принадлежу, затоптана — глубоко, глубоко, глубоко; до такой степени глубоко, что намъ никогда уже не подняться! Боюсь, что господинъ сенаторъ, можетъ быть, и правъ. Опасаюсь, что сообщеніе его можетъ оказаться вѣрнымъ, ибо нѣтъ человѣка въ этой залѣ, который бы зналъ, по собственному опыту, лучше сенатора отъ Кентукки, что значитъ быть затоптаннымъ глубоко, глубоко, глубоко и даже безъ надежды когда либо подняться». Дѣло въ томъ, что Клэй былъ нѣсколько разъ предлагаемъ въ кандидаты на постъ президента, но другіе кандидаты всегда брали надъ нимъ верхъ. Поэтому щелчокъ Гэля задѣлъ его больно. Когда мы оба оставили залу, я сказалъ Гэлю: «Мистеръ Клэй никогда не проститъ вамъ вашихъ словъ». — «Конечно, нѣтъ; но что-же дѣлать? Они попираютъ насъ ногами; пусть-же, по крайней мѣрѣ, это не проходитъ имъ даромъ: пусть хоть слышатъ что-нибудь въ отвѣтъ».
Въ другой разъ одинъ изъ ораторовъ обратился къ Гэлю съ такими словами:' «Джентльмэну изъ Нью-Гэмпшира придется проглотить собственныя слова». Гэль въ туже минуту отвѣчалъ: «Если мнѣ придется проглотить мои слова, то, я полагаю, кушанье мое окажется гораздо вкуснѣе того, какое достанется этому джентльмэну, если онъ принужденъ будетъ проглотить свои слова».
Въ 1849 г. Салмонъ П. Чэзъ былъ избранъ въ члены сената въ качествѣ партизана свободной земли. Въ томъ же году избранъ былъ и Вильямъ Г. Сюардъ. Этотъ былъ противникомъ рабства издавна. Два года спустя, въ 1851 попалъ въ сенатъ Чарльзъ Сёмнеръ, а спустя еще четыре года — въ 1855 — въ товарищи ему избранъ былъ Генри Вильсонъ. Такимъ образомъ, мало-по-малу силы противниковъ рабства — какъ въ палатѣ, такъ и въ сенатѣ, значительно возросли.
Припоминается мнѣ, что зимою 1851 года я иногда по субботамъ хаживалъ вечеромъ къ Гамэліэлю Бэлей, редактору «Національной Эры» («National Era»). Засѣдавшіе въ конгрессѣ аболиціонисты имѣли обыкновеніе у него собираться по субботнимъ вечеромъ; тамъ встрѣчали и иныхъ лицъ того-же образа мыслей — не членовъ конгресса, пріѣзжавшихъ изъ разныхъ мѣстностей. Тутъ я встрѣчалъ Сюарда, Гиддингса, Чэза, Гэля, Джульэна, Слэда, Горэса Манна, а также, кажется мнѣ, Джона Г. Полфрэя. Люди этого рода не пользовались въ то время популярностью въ конгрессѣ. Они составляли немногочисленное меньшинство. Вліяніе ихъ считалось ничтожнымъ. Но по мѣрѣ того, какъ колесо времени поворачивалось, они достигали высокаго положенія. Сюардъ сталъ государственнымъ секретаремъ; Гэль отправился посланникомъ въ Россію; Чэзъ сдѣлался секретаремъ государственнаго казначейства[12], а впослѣдствіи верховнымъ судей Соединенныхъ Штатовъ. И все-же, въ то время, какъ общественное отвращеніе къ рабству возрастало на сѣверѣ, власть рабства выигрывала новыя и новыя побѣды.
Въ числѣ этихъ побѣдъ рабовладѣльчества считалось и дѣло Пригга. Приггъ задержалъ рабыню, бѣжавшую въ Пенсильванію. Согласно законамъ этого штата онъ былъ арестованъ, обвиненъ и приговоренъ къ штрафу, либо тюремному заключенію, ибо пенсильванскіе законы воспрещали такое самоуправство. Но то же рѣшеніе верховнаго суда постановило, что одному лишь конгрессу принадлежало право издавать законы о бѣглыхъ; рѣшено было также, что рабовладѣлецъ могъ схватить своего раба, гдѣ бы онъ его ни нашелъ, и вывезти его изъ штата, не обращаясь къ суду. Отсюда, какъ прямое слѣдствіе, было выведено, что коль скоро на человѣка предъявлялись права, какъ на раба, то, стало быть, онъ былъ рабъ. Свободные цвѣтнокожіе были повсюду въ сѣверныхъ штатахъ. И вотъ, въ силу этого правила, ихъ арестовывали. Такое похищеніе свободныхъ цвѣтнокожихъ практиковалось нерѣдко. Ихъ хватали въ ихъ собственныхъ жилищахъ, увозили и продавали. Если какому-нибудь оскотинѣвшему субъекту нужно было раздобыть деньжонокъ, онъ могъ овладѣть мужчинами, женщинами, дѣтьми, — увести ихъ и продать, и никто никогда затѣмъ ничего болѣе не слыхалъ о нихъ.
Когда состоялось рѣшеніе по дѣлу Пригга, въ сѣверныхъ штатахъ стали поговаривать въ такомъ родѣ: «насъ освободили отъ всякихъ обязанностей по отношенію къ бѣглымъ. Судья рѣшилъ, что мы не должны вмѣшиваться въ эти дѣла. Мы пойдемъ дальше: мы покажемъ, что не хотимъ вмѣшиваться». И вотъ въ сѣверныхъ штатахъ проведены были законы, запрещавшіе мѣстнымъ тюрьмамъ принимать, для заключенія въ нихъ, бѣглецовъ; а также запрещавшіе чиновникамъ принимать участіе въ поискахъ за бѣглыми.
Въ 1836, не смотря на оппозицію Адамса и другихъ, Арканзасъ былъ принятъ въ союзъ съ конституціей, которою запрещалось уничтоженіе въ этомъ штатѣ рабства когда-либо.
Слѣдующимъ по времени торжествомъ рабства было пріобрѣтеніе въ 1838 г. Флориды. Вся эта исторія была дѣломъ рабовладѣльцевъ, которые отправились къ Семиноламъ[13] отыскивать своихъ бѣглыхъ рабовъ. Для поимки послѣднихъ употреблялись солдаты американской арміи. Семинолы отказались выдать бѣглецовъ. Началось преслѣдованіе Семиноловъ. Война продолжаіась цѣлыхъ восемь лѣтъ, но въ концѣ концовъ индѣйцы были побѣждены. Они принуждены были выдать бѣглыхъ и переселиться на западъ.
Дальнѣйшая побѣда рабства имѣла мѣсто въ 1844 г., когда Самюэль Горъ (Hoar) пославъ былъ въ Южную Каролину собрать тамъ свѣдѣнія о свободныхъ цвѣтнокожихъ гражданахъ сѣвера, лопавшихъ въ южныя тюрьмы, или въ рабство. Когда, согласно резолюціи Массачузетскаго законодательнаго собранія, Горъ прибылъ въ Южную Каролину, въ Чарлстонѣ фактъ этотъ произвелъ значительное волненіе и Гору посовѣтовали немедленно возвратиться домой. Онъ отказался, говоря, что онъ явился для выполненія важнаго дѣла по порученію штата Массачузетсъ, — дѣла, касающагося гражданъ этого штата. Штатъ обязанъ былъ оказывать своимъ гражданамъ покровительство. Тѣмъ не менѣе онъ принужденъ былъ возвратиться, такъ какъ его грозились вытащить и выгнать силою, если онъ не уѣдетъ самъ смирно.
Въ декабрѣ 1848 г. началась агитація въ пользу присоединенія Техаса[14]. Государственнымъ секретаремъ былъ Когу (Calhoun). Первоначально предполагалось присоединить новую территорію на основаніи трактата; это былъ законный путь. И на президента, и на сенатъ производилось давленіе въ пользу этой мѣры; но чтобы ее провести, нужно было имѣть въ сенатѣ въ ея пользу большинство двухъ третей, а это оказалось невозможнымъ, Оппозиція на сѣверѣ была громадна и даже южные штаты имѣли причины не желать присоединенія. Потребовалось нѣкоторое время, чтобы соединить весь югъ въ пользу этого плана. Пресса виговъ на югѣ была противъ него; виги подали голоса противъ присоединенія, и, такимъ образомъ, планъ потерпѣлъ пораженіе. Клэй въ особенности противился ему по многимъ основаніямъ. На сѣверѣ мѣра эта понималась, какъ нѣчто задуманное рабовладѣльцами для пріобрѣтенія новой территоріи, изъ которой можно бы выкраивать нбвые рабовладѣльческіе штаты. Территорія Техаса была громадна; она равнялась половинѣ всѣхъ тринадцати первоначальныхъ штатовъ, взятыхъ вмѣстѣ: ее слѣдовало пріобрѣсть и допустить туда рабство. Согласно условіямъ, на которыхъ въ концѣ концовъ присоединеніе состоялось, пять штатовъ должны были быть съ теченіемъ времени образованы изъ Техаса и, такимъ образомъ, десять рабовладѣльческихъ представителей должны были усилить собою составъ сената. Предположенное присоединеніе посредствомъ общей резолюціи конгресса[15] сдѣлалось тѣмъ пунктомъ, вокругъ котораго вертѣлось избраніе президента. Одинъ изъ кандидатовъ — Полкъ объявилъ себя въ пользу присоединенія; другой — Клэй — противъ. Клэй потерпѣлъ пораженіе. Полкъ былъ избранъ и, вслѣдствіе этого, билль о присоединеніи Техаса былъ немедленно принятъ и подписанъ президентомъ Тайлеромъ (Tyler) въ качествѣ заступающаго мѣсто. Немедленно затѣмъ послѣдовала война съ Мексикой. Полкъ приказалъ генералу Тэлору (Taylor) перейти черезъ рѣку Нуэсъ (Nueces), составлявшую въ то время границу Техаса, и это привело къ войнѣ. Постановленіемъ конгресса было объявлено, что «война обязана была своимъ существованіемъ акту со стороны Мексики»; на самомъ дѣлѣ она вызвана была движеніемъ Тэлора на территорію, которая никогда не принадлежала Техасу. Таковъ былъ новый тріумфъ силы рабства. Благодаря этой войнѣ, та часть территоріи Соединенныхъ Штатовъ, которую рабовладѣльцы надѣялись въ концѣ концовъ заполучить въ свои руки, значительно увеличилась.
Около этого же времени, въ 1846 г., Дэвидъ Вильмотъ, демократъ изъ Пенсильваніи, предложилъ дополнительную статью къ резолюціи о присоединеніи территоріи, пріобрѣтенной отъ Мексики; въ силу этой статьи рабство не должно было быть допускаемо на протяженіи всей этой территоріи. Статья прошла большинствомъ 87 голосовъ противъ 64; но сенатъ, проникнутый заматерѣлымъ духомъ «демократизма^, отвергъ ее, не смотря на усилія Вебстера и другихъ, защищавшихъ эту мѣру. Въ концѣ концовъ палата оставила въ сторонѣ вопросъ о запрещеніи рабства. Штаты въ то время заплатили пятнадцать милліоновъ долларовъ и пріобрѣли Верхнюю и Нижнюю Калифорнію и Новую Мексику.
1850 годъ былъ годомъ такъ называемыхъ „компромиссовъ“, которые должны были положить конецъ всѣмъ спорамъ по поводу рабства. Генри Клэй былъ отцомъ этихъ мѣръ. Самыми главными ихъ пунктами были слѣдующіе: Калифорнія должна быть включена въ союзъ какъ свободный (нерабовладѣльческій) штатъ» если ея населеніе сдѣлаетъ постановленіе въ этомъ смыслѣ; статья Вильмота не должна быть примѣнена къ Калифорніи; государственный долгъ Техаса будетъ уплаченъ на условіи, что этотъ штатъ откажется отъ всякихъ притязаній на какую бы то ни было часть Новой Мексики; наконецъ — долженъ былъ быть проведенъ «Законъ о бѣглыхъ рабахъ». Эти «компромиссы», какъ ихъ тогда называли, породили значительное возбужденіе. Противники невольничества разсматривали эти мѣры, какъ новую побѣду рабства; чувствовалось, что весь сѣверъ впрягался въ ярмо невольничества.
Въ 1853 и 54 годахъ проведена была мѣра, потрясшая сѣверъ болѣе какой-либо иной: отмѣненъ былъ Миссурійскій компромиссъ. Миссури принятъ былъ въ союзъ въ 1820 году, какъ невольническій штатъ. Невольничество было допущено въ немъ на условіи, что никогда въ будущемъ рабство не будетъ дозволено на какой бы то ни было части территоріи штатовъ сѣвернѣе 36°—30' сѣверной широты, т. е. южной границы Миссури. Въ силу этого условія рабство не было допущено ни въ Канзасѣ, ни въ Небраскѣ: въ обоихъ утверждена свобода. Но получивъ свою часть выгодъ въ этомъ соглашеніи, рабовладѣльцы теперь захотѣли оттягать и другую часть. Стивенъ А. Дугласъ изъ Иллинойса заявилъ, что «компромиссы» 1850 года уничтожили Миссурійокій компромиссъ и что теперь рабство можетъ имѣть мѣсто въ упомянутыхъ штатахъ. Противъ него выступило много, вліятельныхъ людей, какъ Чэзъ, Сёмнеръ, Вэдъ, Гиддингсъ, Эвереттъ и Сюардъ, утверждавшіе, что это значило нарушить священное обязательство. Пренія продолжались четыре мѣсяца и окончились тріумфомъ рабовладѣльцевъ: Миссурійское ограниченіе движенію невольничества на сѣверъ было отмѣнено.
Наконецъ, въ 1854 возникла борьба въ Канзасѣ за рабовладѣніе, съ послѣдующими затѣмъ событіями, о которыхъ я еще буду говорить; теперь же возвратимся къ изложенію хода движенія внѣ конгресса.
III.
Аболиціонисты и ихъ дѣятельность; бѣглые невольники.
править
Въ предыдущей главѣ я исчислилъ послѣдовательныя побѣды рабовладѣльчества, одержанныя на политическомъ поприщѣ. Побѣды эти были слѣдующія. Рѣшеніе верховнаго суда по дѣлу Пригга, установившее доктрину, что свободные штаты не въ правѣ издавать какіе-либо законы относительно рабства или бѣглыхъ рабовъ; эти штаты не могли даже вмѣшиваться въ подобныя дѣла для защиты ихъ собственныхъ свободныхъ цвѣтнокожихъ гражданъ. Затѣмъ въ 1836 г. Арканзасъ былъ принятъ въ союзъ въ качествѣ невольничьяго штата, а въ 1838 вспыхнула Флоридская война, цѣлью которой было утвержденіе рабства въ Джоржіи. Въ 1844 Массачузетсъ сдѣлалъ попытку взять подъ свое покровительство собственныхъ свободныхъ цвѣтнокожихъ матросовъ въ южныхъ портахъ. Много цвѣтнокожихъ сѣверянъ поступало въ коммерческій флотъ. Нѣкоторые изъ южныхъ штатовъ издали законы, согласно которымъ каждый цвѣтнокожій, вступавшій на территорію штата, подвергался аресту и заключенію въ тюрьмѣ, при чемъ онъ же долженъ былъ оплачивать издержки своего содержанія за все время заключенія. Если у него не оказывалось на то средствъ, его продавали въ рабство для покрытія образовавшагося долга. Существовало убѣжденіе, что нѣкоторые свободные цвѣтнокожіе изъ Массачузетса, отправившіеся на югъ на массачузетскихъ судахъ, были этимъ способомъ обращены въ невольниковъ, и вотъ сдѣланы были попытки поставить вопросъ о конституціонности этихъ тираническихъ законовъ Юга[16]. Какъ было уже упомянуто въ предыдущей главѣ, Самюэль Горъ былъ посланъ штатомъ Массачузетсъ въ Южную Каролину съ тѣмъ, чтобы добыть улики и затѣмъ вчинить соотвѣтственные иски въ судахъ Соединенныхъ Штатовъ. Онъ, однако, принужденъ былъ возвратиться ни съ чѣмъ, такъ какъ его силой выдворили изъ штата. Въ томъ же году послѣдовало присоединеніе Техаса и Мексиканская война. По общему убѣжденію, то и другое дѣлалось съ намѣреніемъ пріобрѣсти новую территорію для цѣлей рабовладѣнія. Предполагалось, что Новая Мексика и Калифорнія, пріобрѣтенныя путемъ Мексиканской войны, сдѣлаются невольническими штатами. Въ 1850 г. проведены были мѣры, извѣстныя подъ названіемъ компромиссовъ; въ то же время провалилось предложеніе Вильмота, сперва нашедшее поддержку въ «демократическомъ» большинствѣ палаты и въ вигахъ. Сущность предложенія заключалась въ томъ, что на территоріи, пріобрѣтенной путемъ войны, рабство не дозволялось. Предложеніе это въ концѣ концовъ потерпѣло пораженіе со стороны рабовладѣльцевъ: Другою мѣрою того же рода было изданіе закона о бѣглыхъ невольникахъ. Въ силу его рабовладѣльцамъ облегчено было преслѣдованіе и возвращеніе рабовъ, бѣжавшихъ въ другіе штаты. Благодаря этому закону, нѣсколькихъ бѣглецовъ разыскали даже въ Бостонѣ, — фактъ, до тѣхъ поръ неслыханный. Въ 1858 году отмѣнено было Миссурійское соглашеніе, по которому Невольничество не должно было переходить сѣвернѣе 36 1/2 параллели. Такимъ образомъ, рабство теперь могло быть вводимо и на той территоріи, на которой до того оно было, по взаимному соглашенію, запрещено. Затѣмъ послѣдовало въ 1857 году введеніе въ Канзасѣ Лекомтонской конституціи — конституціи, дозволявшей невольничество и дѣлавшей изъ Канзаса рабовладѣльческій штатъ, — конституціи, принятой вопреки желанію большинства дѣйствительнаго мѣстнаго населенія, благодаря миссурійцамъ, которые спеціально для этой цѣли нахлынули въ Канзасъ.
Миссурійскіе рабовладѣльцы толпами перешли канзасскую границу и овладѣли выборами. Въ 1856 году Чарльзъ Сёмнеръ подвергся нападенію со стороны Престона; Брукса, вслѣдствіе рѣчи о несправедливостяхъ, какимъ подверглись канзасцы. Бруксъ нанесъ ему цѣлый рядъ ударовъ тяжелой палкой въ то время, какъ Сёмнеръ сидѣлъ въ своемъ креслѣ въ сенатѣ. Нанесенныя поврежденія были таковы, что Сёмнеръ четыре года не могъ посѣщать сенатъ. Бруксъ подалъ въ отставку, зная, что иначе онъ подвергается риску быть исключеннымъ; но онъ тотчасъ же былъ избранъ въ конгрессъ и даже сталъ героемъ. Едва ли на Югѣ былъ хоть одинъ журналистъ или общественный дѣятель, который бы не заявлялъ открыто, что Бруксъ поступилъ прекрасно. 1857 годъ, отмѣченъ былъ рѣшеніемъ по дѣлу Дрэдъ Скотта. Рѣшеніе это, постановленное большинствомъ членовъ верховнаго суда, въ числѣ которыхъ былъ верховный судья Танэй, и прочитанное вслухъ послѣднимъ, узаконило, что цвѣтнокожіе Соединенныхъ Штатовъ — неграждане, никогда не могутъ стать гражданами и что законъ не обезпечиваетъ имъ никакихъ правъ. При этомъ случаѣ судья Танэй сдѣлалъ извѣстное и часто цитируемое заявленіе, будто во времена утвержденія конституціи было принято, что «цвѣтнокожій человѣкъ не имѣетъ правъ, которыя бѣлый человѣкъ обязанъ уважать». Утверждая это, Танэй, повидимому, совершенно позабылъ все то, что было сказано Вашингтономъ и другими о правахъ всѣхъ людей. До тѣхъ поръ притязанія Юга ограничивались утвержденіемъ, что если невольникъ убѣгалъ въ свободный штатъ, рабовладѣлецъ имѣлъ право воротить бѣглеца. Теперь было рѣшено, что если рабовладѣлецъ самъ привезетъ раба въ свободный штатъ и тотъ тамъ убѣжитъ, то его хозяинъ имѣетъ право добывать его.
Судьи Макъ-Клинъ (Мс-Clean) и Кёртисъ представили чрезвычайно умѣло составленные доводы противъ этого рѣшенія, — доводы, противъ которыхъ, въ сущности, нечего было возразить. Всѣ мы, — знавшіе судью Бенжамина Р. Кёртиса въ теченіе многихъ лѣтъ, знавшіе его огромныя способности, — всѣ мы гордились тою внушительною силою, съ которою онъ. заявилъ о своемъ разногласіи съ мнѣніемъ судьи Танэя. Но всѣ его аргументы были просто вмѣнены ни во что большинствомъ.
Всѣ эти посягательства и побѣды «силы рабства» служили масломъ, подливаемымъ въ огонь агитаціи противъ невольничества. Они доставляли сѣвернымъ агитаторамъ новые и убѣдительные доводы. Дѣянія рабовладѣльцевъ предотвращали грозившую рѣчамъ аболиціонистскихъ митинговъ опасность обратиться въ общія мѣста. Каждое такое собраніе указывало на какое-либо новое основаніе для доказательства золъ рабства и вреда, наносимаго Сѣверу «силою рабовладѣльчества». На безчисленныхъ народныхъ сходбищахъ всѣ виды этого зла были описываемы и обличаемы; и, мнѣ кажется, когда мы въ состояніи будемъ оглянуться на тотъ періодъ, мы должны будемъ сказать, что никогда не пріобрѣталъ народъ въ столь короткое время такого полнаго представленія о предметѣ, какое получили тогда избиратели Сѣвера о несправедливости, вредѣ и опасностяхъ невольничества. Благодаря дѣятельности и рвенію аболиціонистскихъ ораторовъ и писателей, агитація шла непрерывно. Они издавали газеты и брошюры, созывали собранія для обсужденія предмета и пользовались каждымъ случаемъ, чтобы держать этотъ вопросъ постоянно передъ глазами общества. Напримѣръ, перваго августа — въ годовщину освобожденія рабовъ въ Вестъ-Индіи, аболиціонисты Соединенныхъ Штатовъ устраивали съѣзды по всей странѣ. Точно также непремѣнно устраивались собранія четвертаго іюля[17], при чемъ неизмѣнно прочитывалась знаменитая вступительная фраза деклараціи независимости: «мы признаемъ нижеслѣдующую истину очевидною (не требующею доказательствъ), а именно — что всѣ люди созданы равными и надѣлены Создателемъ неотчуждаемыми правами, въ томъ числѣ правомъ на жизнь, свободу и пріобрѣтеніе счастья». Эмерсонъ какъ-то назвалъ краснорѣчіе Фанёль-Голла[18] «яростнымъ». Объ Лютерѣ кто-то сказалъ, что слова его были наполовину битвами. То же самое можемъ мы сказать объ этихъ митингахъ: каждый изъ нихъ былъ полубитвою. Противники рабства приглашали противниковъ говорить и радовались, когда встрѣчали оппонентовъ. Если становилось извѣстнымъ присутствіе въ Бостонѣ какого-либо рабовладѣльца, то его приглашали выступить публично и изложить свои взгляды. И никогда не было недостатка въ ораторахъ для отвѣта такому защитнику рабства. Гаррисонъ и его друзья были всегда готовы, — съ полною наличностью фактовъ и доводовъ, и противникъ, котораго Господь попускалъ попасть въ ихъ руки, заслуживалъ полнаго состраданія.
Подчасъ иной чрезмѣрно наивный человѣкъ принимался уговаривать ихъ не терять спокойствія въ рѣчахъ и говорить о рабовладѣльцахъ помягче. Такому субъекту отвѣчали: «Предположите, сэръ, что ваша жена и ваши дѣти отобраны у васъ и отправлены въ Алабаму, чтобы тамъ стать невольниками любого животнаго, имѣющаго достаточно денегъ для ихъ покупки, сохранили бы вы при такихъ обстоятельствахъ ваше спокойствіе? Стали бы вы выражаться въ такомъ родѣ, что-де, по вашему мнѣнію, принятый образъ дѣйствій далекъ отъ благоразумія и не вполнѣ желателенъ? Мы же защищаемъ дѣло тысячъ отцовъ и супруговъ, у которыхъ каждую минуту могутъ отнять ихъ семьи; сохранять въ подобномъ дѣлѣ спокойствіе было бы грѣхомъ», Иной разъ какой-нибудь южанинъ выступалъ впередъ и заявлялъ, что невольники вполнѣ счастливы, что обращеніе съ ними прекрасное и они вполнѣ довольны. Тотчасъ же аболиціонисты прочитывали вслухъ многочисленныя объявленія, появлявшіяся въ южныхъ газетахъ, гдѣ предлагалась награда за возвращеніе бѣглыхъ рабовъ — живыхъ, или мертвыхъ; при этомъ въ описаніи ихъ примѣтъ значились рубцы на спинѣ и изувѣченія всякаго рода, ясно показывавшіе, какого сорта обращенію они подвергались. «Если имъ такъ хорошо живется, зачѣмъ же они убѣгаютъ? Если они такъ довольны, зачѣмъ же ихъ бьютъ, пристрѣливаютъ и изувѣчиваютъ?»
«Робкая добродѣтель», можетъ быть, и держалась въ сторонѣ отъ этихъ митинговъ, но «чернь» всегда присутствовала; всегда можно было быть увѣреннымъ найти на подобномъ митингѣ толпу, — дружелюбную, или враждебную, но — толпу; и всегда было что послушать. На этихъ митингахъ часто бывалъ шумъ и безпорядокъ, но ораторы-аболиціонисты на платформѣ всегда сохраняли полное самообладаніе[19]. Иные изъ нихъ походили на боевого коня въ книгѣ Іова, который «чуялъ битву издали, — ея шумъ и крики». Эти люди находили особое наслажденіе въ ярости боя. Я припоминаю одно собраніе, на которомъ все казалось тихо и смирно и ораторовъ слушали съ большимъ вниманіемъ. Вдругъ Стивенъ Фостеръ всталъ и сказалъ: «Мы не исполняемъ своей обязанности. Если бы мы исполняли ее какъ слѣдуетъ, эти слушатели, вмѣсто того, чтобы такъ спокойно глазѣть на насъ, швыряли бы въ насъ кирпичами». Однажды, во время рѣчи Чарльза Бёрлэя (Burleigh) въ него брошено было испорченное яйцо, которое и попало ему въ лицо. Вѣчно готовый на остроумный отвѣтъ, онъ спокойно вытерся и сказалъ: «Я всегда утверждалъ, что у сторонниковъ рабства есть только тухлые аргументы»[20]. Нерѣдко отпускались грубоватыя шутки: потѣшались и надъ аболиціонистами, и надъ ихъ противниками. Но аболиціонисты умѣли посмѣяться удачной выходкѣ даже и тогда, когда она была сдѣлана на ихъ счетъ. Гаррисонъ былъ почти совершенно лысъ. У Чарльза Бёрлэя была огромная борода, — почти до пояса. Однажды, въ то время, какъ въ залѣ шло самое серьезное обсужденіе вопроса, какой-то проказникъ крикнулъ изъ толпы: «Бёрлэй! Отчего бы тебѣ не отрѣзать своей бороды и не дать ее Гаррисону на парикъ?» Конечно, это вызвало общій смѣхъ. Гаррисонъ былъ на платформѣ неизмѣнно. Его всегда сопровождалъ мой школьный товарищъ и другъ Самъ Мэй. Тамъ же былъ Стивенъ С. Фостеръ. Иногда съ ними можно было видѣть Сама СіЬэля, который изъ первыхъ присталъ къ партіи. Онъ вмѣстѣ съ Гаррисономъ присутствовалъ на самомъ первомъ митингѣ и, достигнувъ глубокой и уважаемой старости, живъ до сихъ поръ[21]. Въ первый періодъ дѣятельности на той же платформѣ появлялся Вилленъ Уайтъ (братъ Маріи Лоуэль, жены поэта); онъ умеръ слишкомъ рано. Это былъ замѣчательно блестящій человѣкъ и рѣчи его всегда были превосходны. Кромѣ того; Паркеръ Пильсбюри, Джэмсъ Бёффёмъ, Арнольдъ Бёффёмъ, Элайзёръ Райтъ (Elizur Wright), Генри Райтъ, Абигэль Келлэй (Abigail Kelley), Люси Стонъ, Теодоръ Уилдъ (Weid), сестры Гримкё изъ Южной Каролины; Джонъ Сарджентъ, миссисъ Чапманъ, миссисъ Лидія Чайльдъ, Фрэдъ Дугласъ, Вилльямъ Браунъ и Фрэнсисъ Джаксонъ. Послѣдній былъ строгій пуританинъ — щепетильный въ дѣлахъ совѣсти, прямой, съ ясной головой — и пользовался общимъ уваженіемъ. Эдмёндъ Квинси тоже бывалъ среди ораторовъ и всегда его рѣчь отличалась остроуміемъ и логикой. Оливеръ Джонсонъ живъ и до сихъ поръ[22], онъ былъ однимъ изъ первыхъ членовъ общества. Наконецъ, — Теодоръ Паркеръ, Самюэль Дж. Мэй, Джонъ Пирпонтъ, Чарльзъ Стирисъ (Stearnes), Чарльзъ Редмондъ, Джоржъ Томсонъ (Thompson) — тоже необыкновенно краснорѣчивый человѣкъ, а главное — Вендель Филипсъ.
Нѣтъ сомнѣнія, я пропустилъ нѣсколько именъ, которыя долженъ бы помнить; но и данный мною списокъ показываетъ, какого рода люди — мужчины и женщины — собирались на Гаррисоновой платформѣ для защиты святого дѣла. Всѣ они были безстрашны, обладали свѣтлымъ умомъ, всегда были готовы отвѣчать любому оппоненту и всегда въ восторгѣ, если имъ удавалось стать лицомъ въ лицу съ противникомъ на платформѣ. Ни на какихъ иныхъ митингахъ не было такого возбужденія, какъ на аболиціонистскихъ. На этихъ митингахъ бывало всего понемножку. Подчасъ на нихъ являлись полоумные субъекты и настойчиво тратили драгоцѣнное время; подчасъ толпа уличныхъ буяновъ нарушала спокойный ходъ собраній; но каковы бы ни были перерывы и безпорядки, каждое такое собраніе давало въ результатѣ что-нибудь поучительное и производившее впечатлѣніе. Я убѣжденъ, что нѣкоторые изъ ораторовъ Гаррисоновой плеяды обладали самымъ ѣдкимъ языкомъ, какой когда-либо былъ данъ человѣку. Стивенъ Фостеръ, напримѣръ, или Генри Райтъ: имъ принадлежатъ самыя колкія изреченія, когда-либо сказанныя. По ихъ убѣжденію, несчастье было въ томъ, что люди спали; слѣдовало, во что бы ни стало, разбудить ихъ; а чтобы разбудить — надо было запускать скальпель глубоко и не щадить людей, если они отъ того кричатъ. Чѣмъ болѣе люди раздражались, тѣмъ лучше для нихъ же. Заголовки нѣкоторыхъ изъ аболиціонистскихъ брошюръ прямо указываютъ, что такова была ихъ цѣль. Пилсбюри назвалъ свою брошюру: «Церковь, какъ передовой отрядъ невольничества»; Фостеръ написалъ другую подъ названіемъ: «Церковь, какъ воровское братство»..
Иные держались другой тактики. Въ числѣ таковыхъ въ особенности слѣдуетъ упомянуть Самюэля Мэя, человѣка, обладавшаго одновременно и въ замѣчательной степени — полнымъ безстрашіемъ и крайнимъ добродушіемъ, Онъ былъ необыкновеннымъ примѣромъ того, какъ истина можетъ быть высказываема въ духѣ любви. Противиться такому необычайному соединенію мягкости и силы было почти невозможно. Однажды въ Пизѣ я прочелъ слѣдующія слова на большомъ органѣ: «Изъ сильнаго исходитъ сладкое»; эти слова могли быть девизомъ всей жизни С. Дж. Мэя.
Вспоминается мнѣ разсказъ мистера Мэя о разговорѣ, который онъ имѣлъ съ однимъ южаниномъ у Генри Колмана, въ домѣ котораго ему привелось провести ночь. Мэй пріѣхалъ какъ разъ передъ солнечнымъ закатомъ, проведя день на аболиціонистскомъ митингѣ. Мистеръ Колманъ встрѣтилъ его у дверей и сказалъ: «Дорогой мой Мэй, я надѣюсь, вы не станете нынѣшнимъ вечеромъ говорить по вопросу о рабствѣ; у насъ въ гостяхъ одинъ джентльмэнъ съ Юга; онъ крайне раздражителенъ и легко приходитъ въ волненіе и было бы очень непріятно, если бы поднялся споръ». На это мистеръ Мэй отвѣчалъ: «я не стану поднимать вопроса; но если меня о чемъ-нибудь спросятъ, я принужденъ буду отвѣчать, какъ требуетъ истина». Его представили южанину и они сѣли рядомъ. По другую сторону южанина сидѣла дама, которая слыхала о томъ, что Мэй былъ на аболиціонистскомъ митингѣ; и вотъ, наклонившись въ сторону Мэя, впереди другого гостя, она спросила: «Что вы тамъ дѣлали, на этомъ аболиціонистскомъ митингѣ?» Мэй началъ излагать все происходившее на собраніи, при чемъ постарался въ своемъ изложеніи дать своему сосѣду отчетливое представленіе объ истинныхъ цѣляхъ аболиціонистовъ. Онъ постарался, между прочимъ, разубѣдить южанина въ томъ, будто аболиціонисты хотятъ возбудить возстаніе рабовъ. Аболиціонисты, — говорилъ онъ, обращаются къ совѣсти и разуму рабовладѣльцевъ; вещи же, въ которыхъ ихъ часто обвиняютъ, и въ голову имъ не приходятъ. Онъ замѣтилъ, что его сосѣдъ сталъ выказывать большой интересъ къ его рѣчамъ и пришелъ въ возбужденное состояніе. Наконецъ, повернувшись къ Мэю, онъ замѣтилъ: «Желалъ бы я знать, мистеръ Мэй, что вамъ до всего этого? Какое вамъ до этого дѣло, сэръ? Это исключительно наше личное дѣло. Вы, жители Сѣвера, ни которымъ бокомъ не касаетесь его». «Дорогой мой сэръ, — возразилъ мистеръ Мэй, — но не думаете же вы, что рабство справедливо?» «Нѣтъ, отвлеченно говоря, я не думаю, что оно справедливо. Но „Вѣдь вы ровно ничего объ немъ не знаете. Вы только вредите и причиняете безпокойство тѣмъ, что вы дѣлаете“. Тогда мистеръ Мэй сталъ возражать съ свойственною ему мягкостью и силою; послѣ получасового разговора или около того южанинъ, наконецъ, всталъ и зашагалъ по комнатѣ въ большомъ волненіи. Наконецъ, онъ повернулся къ своему собесѣднику и сказалъ: „Не думайте объ насъ слишкомъ худо. Мы вѣдь взросли не на Сѣверѣ и не имѣли возможности слышать изъ года въ годъ всѣ эти аргументы“. „О нѣтъ, — отвѣчалъ Мэй, — конечно, я не могу быть слишкомъ строгъ къ вамъ, принимая во вниманіе тѣ вліянія, подъ какими вы проводите всю вашу жизнь. Я думаю, отношеніе южанъ къ этому предмету довольно естественно. Но вмѣстѣ съ тѣмъ я думаю, что мы, люди Сѣвера, всегда пользовавшіеся всѣми благами, истекающими изъ свободы, обязаны употребить всѣ средства и пользоваться каждымъ случаемъ, чтобы положить конецъ этой пагубной системѣ. Я бы былъ очень плохого мнѣнія о самомъ себѣ, если бы я дѣйствовалъ иначе“.
Живя въ Сирэвюзъ, мистеръ Мэй, въ числѣ другихъ, завѣдывалъ „подпольной желѣзной дорогой“, назначеніе которой было — помогать рабамъ въ побѣгахъ. Помощь оказывалась только тѣмъ, которые сами стремились бѣжать, — которые были настолько недовольны своимъ положеніемъ, что готовы были подвергнуться риску, связанному съ бѣгствомъ. Вдоль всей этой дороги жили аболиціонисты, — люди, готовые укрыть бѣглеца и отослать его на слѣдующій этапъ, гдѣ опять-таки его укрывали. Не много времени понадобилось, чтобы организовать все дѣло такъ хорошо, что каждый завѣдывавшій этапомъ отлично зналъ, куда именно отослать бѣглаго невольника изъ своего собственнаго дома. Этапный путь этотъ шелъ отъ Кентукки и Виргиніи черезъ Огайо; отъ Мэрилэнда чрезъ Пенсильванію и Нью-Іоркъ до Новой Англіи и Канады.
Въ невольничьихъ штатахъ было не мало людей, даже изъ рабовладѣльцевъ, которые готовы были за хорошую плату укрывать бѣглыхъ. Я узналъ это отъ цвѣтнокожей женщины, которая пріобрѣла извѣстность тѣмъ, что сплавила съ Юга многихъ рабовъ. Она помогла освобожденію столькихъ сотенъ людей, что ее прозвали „Моисеемъ“ (Moses). Ей пришлось какъ-то провести вечеръ въ моемъ домѣ и она разсказала намъ о пріемахъ своей дѣятельности. Прежде всего, объясняла она, ей нужно было добыть достаточно денегъ. Затѣмъ она отправлялась въ Мэрилэндъ, гдѣ она тайно составляла партію рабовъ и приготовляла все, что слѣдуетъ для побѣга. Еще до этого она удостовѣрялась въ томъ, что кандидаты на освобожденіе обладали достаточнымъ запасомъ мужества и твердости, чтобы идти на рискъ. Затѣмъ она такъ устраивала все, чтобы побѣгъ состоялся въ субботу вечеромъ или ночью, такъ какъ въ воскресенье нельзя было напечатать о бѣглецахъ объявленій, и, стало быть, они имѣли впереди цѣлый свободный день для путешествія на сѣверъ. У нея заранѣе были приготовлены притоны, гдѣ, она была увѣрена, бѣглецовъ укроютъ и будутъ объ нихъ заботиться, только бы были у нея деньги заплатить за это. Бывая въ сѣверныхъ штатахъ, она старалась собрать денегъ и когда у нея накоплялась извѣстная сумма, она отправлялась на югъ дли выполненія своего плана. Она всегда имѣла на жалованьи въ такіе періоды какого-нибудь цвѣтнокожаго, который слѣдовалъ по пятамъ за лицомъ, расклеивавшимъ и вывѣшивавшимъ объявленія о бѣглецахъ, и сдиралъ эти объявленія при первой возможности; такимъ образомъ, черезъ какихъ-нибудь пять минутъ послѣ того, какъ такое объявленіе появлялось на какомъ-нибудь заборѣ или деревѣ — его уже не существовало. Мужество этой женщины казалось безпредѣльнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ она, обладала не малымъ запасомъ благоразумія. Между прочимъ, она разсказала мнѣ, какъ однажды, будучи въ Балтиморѣ, она познакомилась съ кухаркой-негритянкой, которая много выстрадала; у нея отняли дѣтей и она рѣшила бѣжать. Она упрашивала „Моисея“ помочь ей. „Что-жъ“, — отвѣчала тетушка „Мозесъ“, — если желаешь слѣдовать за мной, я перевезу тебя на ту сторону рѣки, въ Дэлавэръ». Когда онѣ явились на судно, «Моисей» велѣла бѣглянкѣ стать въ сторонкѣ, около поставленнаго на сторожѣ матроса, а сама отправилась къ кассиру и спросила два билета. Онъ поглядѣлъ на нее и сказалъ; «Не знаю, можемъ ли мы ихъ тебѣ выдать. Придется тебѣ подождать». Старуха возвратилась въ своей протеже въ большомъ безпокойствѣ. Она отлично знала, что если начнется дознаніе, бѣглянка легко будетъ признана за невольницу и арестована. «Мозесъ» подошла въ ней и сѣла рядомъ. Бѣдная женщина ласково спросила ее: «Получила ты билеты?» «Мозесъ» молчала. «Я глядѣла прямо передъ собой, на воду, — разсказывала она намъ послѣ, — и ровно темнота глубокая нашла на меня. Вдругъ все опять освѣтилось и я увидѣла яркій свѣтъ; онъ горѣлъ по всей рѣкѣ. „Да, мы имѣемъ билеты, я вѣрно знаю это теперь, — отвѣтила я“. Нѣсколько времени спустя кассиръ подошелъ въ „Мозесъ“ и сказалъ: „Вотъ твои билеты, тетушка“. Такимъ образомъ, она счастливо перевезла бѣглянку въ Дэлавэръ и черезъ весь этотъ штатъ до Ню-Джерсэй.
Въ Бостонѣ было много домовъ, гдѣ бѣглецовъ принимали и укрывали. Каждый аболиціонистъ готовъ былъ помочь имъ, и въ числѣ этихъ людей были семьи, о которыхъ никто не зналъ, что они аболиціонисты. Мой сосѣдъ и пріятель Джоржъ С. Гиллардъ былъ чиновникомъ Соединенныхъ. Штатовъ. Въ его обязанности входило, послѣ того какъ прошелъ законъ о бѣглыхъ, посылать маршалу[23] письменныя постановленія о задержаніи бѣглыхъ невольниковъ. Но миссисъ Гиллардъ имѣла обыкновеніе прятать бѣглецовъ въ верхней комнатѣ ихъ квартиры. Мнѣ кажется, мистеръ Гиллардъ зналъ объ этомъ, но никогда не вмѣшивался въ дѣло. Разъ какъ-то миссисъ Гиллардъ пріютила въ этой комнатѣ, по своему обыкновенію, цвѣтнокожаго. Взойдя на верхъ сама, она нашла, что ея гость тщательно спустилъ на окнахъ шторы. Она замѣтила ему, что едва ли онъ можетъ быть узнанъ съ улицы. „Очень можетъ быть, вы и правы, миссисъ, — отвѣчалъ тотъ, — но я не хочу скомпрометировать мѣсто“. Онъ зналъ, что послѣ него не мало еще будетъ людей, которымъ нужно будетъ убѣжище, и онъ не хотѣлъ, чтобы кто бы то ни было замѣтилъ лицо цвѣтнокожаго въ окнѣ, чѣмъ могло быть навлечено подозрѣніе на домъ, а это могло погубить слѣдующихъ бѣглецовъ.
Исторія Вилльяма и Элленъ Крафтсъ общеизвѣстна. Элленъ была очень свѣтлая мулатка и легко могла быть принята за чистокровно-бѣлую. Она была нянькой въ рабовладѣльческой семьѣ въ Южной Каролинѣ и не помышляла о побѣгѣ. Но разъ ея госпожа вздумала отправиться на сѣверъ и взять няню съ собой. У Элленъ былъ собственный грудной малютка и она ожидала, что ей позволено будетъ взять его съ собой. Но госпожа сказала ей: „Ты не воображаешь, конечно, что я желаю имѣть съ собой этого ребенка. И не думай“. Такимъ образомъ, малютка Элленъ Крафтсъ былъ оставленъ дома и померъ въ ея отсутствіе. Возвратившись домой, она рѣшила бѣжать. Не мало времени понадобилось ей, чтобы обдумать и оборудовать свой планъ. Наконецъ, она рѣшилась переодѣться мужчиной и отправиться подъ видомъ молодого джентельмэна съ юга, при которомъ мужъ ея игралъ бы роль камердинера. Чтобы скрыть отсутствіе бороды, она притворилась страдающею зубною болью и носила повязку; а такъ какъ ее могли бы при случаѣ попросить написать что либо, то правая рука ея была на перевязи, какъ будто она ею не владѣла. Такимъ образомъ, однимъ утромъ супруги отправились. Они счастливо достигли Балтимора, хотя она замѣтила въ поѣздѣ господина, который часто видывалъ ее въ домѣ ея господъ. Въ Балтиморѣ имъ представилось затрудненіе: надо было переѣзжать изъ невольничьяго штата въ свободный и для переѣзда слуги требовался особый паспортъ. Само собою разумѣется, такового не было. Но она приняла на себя надменный видъ южанина и, когда ей было отказано въ билетѣ для слуги, она стала возражать: „Что же мнѣ теперь дѣлать? Вы видите мою руку; вы видите, въ какомъ положеніи мое лицо! Вы должны пропустить со мною слугу; кто-же иначе позаботится обо мнѣ?!“ Итакъ, чисто благодаря ея настойчивости, дѣло удалось и супруги пріѣхали въ Бостонъ. Господинъ Крафтса услыхалъ, что онъ въ Бостонѣ, и сдѣлалъ оффиціальное заявленіе, требуя его ареста, согласно закону о бѣглыхъ невольникахъ. Всѣ знали, что Крафтсу грозитъ арестъ и что онъ будетъ защищаться. Онъ заявилъ, что застрѣлитъ маршала Соединенныхъ Штатовъ, если тотъ наложитъ на него руку. Но друзья стали убѣждать Крафтса, что такой поступокъ отразится очень дурно на всей его расѣ и послужитъ только къ ухудшенію положенія негровъ. Итакъ, было рѣшено помѣстить его въ домѣ Эллиса Грэя Лоринга, въ Бруклинѣ, въ штатѣ Массачузетсъ. Самъ Лорингъ былъ въ отъѣздѣ и благородная натура Крафтса проявилась при этомъ случаѣ, какъ только онъ узналъ, что хозяинъ дома былъ въ отсутствіи. Онъ попросилъ свиданія съ миссисъ Лорингъ и сказалъ ей: „Я не могу оставаться въ вашемъ домѣ, коль скоро хозяинъ его отсутствуетъ“. „О, — замѣтила миссисъ Лорингъ, — повѣрьте, онъ самъ не пожелалъ бы ничего лучшаго, какъ имѣть васъ въ своемъ домѣ“ — „Весьма возможно — отвѣтилъ Крафтсъ, — но вѣдь онъ не знаетъ о моемъ пребываніи здѣсь и, случись что-нибудь съ вами, или съ нимъ по этому поводу, это будетъ на моей душѣ“. Съ большимъ трудомъ убѣдила его миссисъ Лорингъ въ концѣ концовъ остаться.
Много, очень много было въ то время людей, которыхъ никакими доводами нельзя было убѣдить, что возвращеніе господину его бѣглаго раба могло быть оправдано при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ. Коль скоро, думали они, у человѣка хватило мужества, рѣшимости и любви къ свободѣ, чтобы пойти на всѣ опасности побѣга, то было бы послѣдней низостью воротить его. Даже нѣкоторые южане держались этого взгляда. Въ бытность мою въ Кентукки, я состоялъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ нѣкіимъ Гудвиномъ, жившимъ въ Плимутѣ. У него въ услуженіи была дѣвочка, по имени Милли. Она выросла въ его домѣ, и миссисъ Гудвинъ научила ее грамотѣ, шитью и какъ вести хозяйство. Въ то время, о которомъ я говорю, ей было семнадцать или восемнадцать лѣтъ. Дѣвочка принадлежала одному англичанину, по имени Бузсъ (Booth), основавшемуся въ Кентукки много лѣтъ назадъ. Я сидѣлъ въ конторѣ Гудвина, гдѣ былъ и Бузсъ, когда Гудвинъ получилъ письмо отъ своей жены, въ которое вложено было письмо отъ Милли къ миссисъ Гудвинъ. Въ немъ дѣвушка сообщала, что она рѣшила перебраться въ свободный штатъ. Гудвинъ прочелъ письмо вслухъ. „Сердце мое разрывается, — писала Милли, — въ виду разлуки съ вами, дорогая моя госпожа. Никогда не найду я въ мірѣ другого такого друга, какимъ вы были для меня, и никого иного не буду я любить столько, какъ васъ. Но сами же вы научили меня многому и въ томъ числѣ — цѣнить свободу. То образованіе, которое вы мнѣ дали, привело меня къ мысли, что я не имѣю права оставаться рабою, коль скоро имѣю возможность быть свободной. Я принуждена оставить васъ. Я надѣюсь когда-нибудь увидѣть васъ опять, но я не увѣрена въ этомъ. Мнѣ хочется, чтобы вы знали, какъ глубоко я вамъ благодарна за вашу доброту, и что я сохраню эту благодарность навсегда“.
Пока читалось письмо, я слѣдилъ за выраженіемъ лица владѣльца его автора. Это было жестокое лицо, и я не могъ дать себѣ отчета, каковы были думы или чувства этого человѣка. Побѣгъ Милли вынималъ у него изъ кармана отъ 1 1/2 до 2 тысячъ долларовъ[24]. Когда чтеніе окончилось, онъ повернулся во мнѣ и сказалъ: „Мистеръ Кларкъ, будь вы или я на мѣстѣ дѣвушки, вѣдь мы бы сдѣлали тоже самое? Я не могу ее порицать за ея поступокъ. И не стану пытаться воротить ее“. Такъ вотъ каковы были чувства порядочныхъ людей въ южныхъ штатахъ того времени.
Помню, послѣ того, какъ Бёрнсъ[25] былъ арестованъ и отправленъ на югъ, случилось мнѣ встрѣтить Маршала Бернса, служившаго ранѣе маршаломъ Соединенныхъ Штатовъ, — именно, въ то время, какъ у власти были демократы. Въ разговорѣ онъ сказалъ мнѣ: „Нашъ пріятель Дивенсъ (чиновникъ, разыскавшій и арестовавшій Бернса) далъ промахъ“. — „Какъ такъ?“ спросилъ я. „А такъ. Въ бытность мою маршаломъ, когда отъ меня требовали, чтобы я отыскалъ бѣглыхъ рабовъ, я обыкновенно отвѣчалъ: я не знаю, гдѣ обрѣтаются ваши негры; но я постараюсь открыть ихъ мѣстопребываніе. Затѣмъ я шелъ къ Ллойду Гаррисону въ его контору и говорилъ: Мнѣ нужно найти такого-то негра; скажите, пожалуйста, гдѣ онъ? Конечно, я зналъ, что слѣдующее за тѣмъ извѣстіе о немъ, которое дойдетъ до меня, будетъ, что разыскиваемый человѣкъ уже въ Канадѣ“. Маршалъ Бернсъ былъ правъ, говоря, что судья Дивенсъ сдѣлалъ ошибку. Онъ сдѣлалъ ее вполнѣ добросовѣстно и съ добрымъ намѣреніемъ. Онъ полагалъ, что, разъ принявъ присягу, какъ маршалъ Соединенныхъ Штатовъ, ему не слѣдовало обходить обязанностей должности. Онъ затѣмъ самымъ благороднымъ образомъ искупилъ свою ошибку — если только это была ошибка. Прежде, чѣмъ вступить въ ряды арміи, когда подошла война, онъ явился къ миссисъ Лидіи-Маріи Чайльдъ и сообщилъ ей, что онъ велъ переговоры съ владѣльцемъ Бёрнса о выкупѣ послѣдняго съ тѣмъ, чтобы онъ былъ доставленъ на сѣверъ и отпущенъ на волю. Такъ какъ переговоры еще не были закончены, то онъ оставилъ въ ея рукахъ тысячу восемьсотъ долларовъ для окончанія дѣла. Миссисъ Чайльдъ и закончила покупку. Бёрисъ, такимъ образомъ, сталъ свободнымъ человѣкомъ, а генералъ Дивенсъ уплатилъ его господину сполна сумму его стоимости.
Однимъ изъ самыхъ интересныхъ эпизодовъ изъ исторіи невольничьихъ побѣговъ былъ тотъ, въ которомъ фигурировалъ такъ называемый „Отецъ Генсонъ“. Этотъ человѣкъ умеръ на девяносто шестомъ году. Онъ часто бывалъ въ Бостонѣ и пользовался любовью и уваженіемъ всѣхъ, кто его зналъ. Взросъ онъ въ Виргиніи, въ качествѣ раба. Онъ былъ уже молодымъ человѣкомъ, а между тѣмъ никогда еще въ жизни не слыхалъ ни одной проповѣди. Но первая проповѣдь, которую ему довелось слышать, возродила его и сдѣлала его религіознымъ. Эта проповѣдь сдѣлала для него болѣе, чѣмъ многое множество ихъ — для большинства изъ насъ. На пути съ митинга домой чувство присутствія Божія и его собственныхъ душевныхъ нуждъ охватило его съ такою силой, что онъ опустился на колѣни въ углу, образуемомъ заборомъ, и сталъ молиться. Свѣтъ и миръ снизошли на него, и онъ всталъ съ колѣнъ инымъ человѣкомъ. Его господинъ вѣрилъ ему безусловно. Этотъ рабовладѣлецъ попалъ въ денежныя затрудненія. Боясь, что шерифъ[26] наложитъ арестъ на его рабовъ на плантаціи, какъ на его собственность, онъ позвалъ Генсона и сказалъ ему: „Я хочу довѣриться тебѣ въ дѣлѣ большой важности. Ты знаешь, у меня есть братъ въ Кентукки. Я намѣренъ послать къ нему съ тобою моихъ рабовъ. Возьми эти деньги и употреби ихъ на путешествіе“. Генсонъ провелъ этихъ двадцать или тридцать невольниковъ черезъ всю Виргинію до рѣки Огайо. Тамъ онъ купилъ плоскій досчаникъ и поплылъ внизъ по рѣкѣ. Въ Цинцинати онъ остановился. Ему не трудно было бѣжать со всѣми своими спутниками, если бы онъ захотѣлъ; но онъ чувствовалъ, что ему оказано было довѣріе, и что онъ долженъ его оправдать. Разсказывая мнѣ это, Генсонъ замѣтилъ: „Если Господь отпуститъ мнѣ грѣхъ, что я не выпустилъ этихъ людей на волю и предоставитъ мнѣ когда-либо другой подобный случай, — я поступлю лучше, чѣмъ поступилъ тогда“. Итакъ, онъ довелъ невольниковъ до Кентукки и тамъ передалъ ихъ брату своего господина, гдѣ они и оставались, пока нѣкоторые изъ нихъ не были проданы на югъ для уплаты долга Виргинскаго плантатора. Генсонъ тѣмъ временемъ сталъ чѣмъ-то вродѣ методистскаго проповѣдника. Какъ таковому, ему иногда дозволялось отлучаться для проповѣди, послѣ которой онъ обходилъ свою паству съ тарелкой. Собранныя деньги онъ копилъ съ цѣлью купить себѣ свободу. Наконецъ, онъ отправился въ Виргинію, къ своему господину, попытать не сможетъ ли онъ выкупиться. Господинъ отказалъ на отрѣзъ; но тутъ вступился сынъ плантатора. „Вспомни, отецъ“, сказалъ онъ, „все, что сдѣлалъ Генсонъ; тебѣ слѣдуетъ согласиться на выкупъ“. Плантаторъ въ концѣ концовъ согласился, или сдѣлалъ видъ, что соглашается. Онъ взялъ деньги и далъ Генсону освобождавшія его бумаги. Генсонъ отправился въ Кентукки. Плывя внизъ по рѣкѣ, онъ, наконецъ, поровнялся съ плантаціей брата своего бывшаго господина, но онъ присталъ не къ ней, а къ противоположному берегу, гдѣ была его собственная хижина, гдѣ его ждала жена. „А у меня для тебя новости“, сказала она. — „Чуо такое“? — „Прислуга подслушала господскій разговоръ въ большомъ домѣ. Господинъ говорилъ, что ты воображаешь, будто ты выкупился, но что онъ отберетъ у тебя бумаги я будетъ ихъ держать у себя, пока ты не заплатишь еще, и порядочно“. — „Ну, это ужъ хуже худого“? замѣтилъ Генсонъ; „вотъ, что, жена: я получилъ бумаги и онѣ были у меня; я видѣлъ ихъ въ моемъ мѣшкѣ, когда былъ въ Цинцинати. Если ты найдешь ихъ тамъ, можешь сдѣлать съ ними, что хочешь“. Жена взяла бумаги, положила ихъ между двухъ дощечекъ и зарыла въ землю. На слѣдующее утро, когда рожокъ сталъ звать слугъ на работу, Генсонъ пошелъ въ господскій домъ. Плантаторъ обратился къ нему: „А, ты воротился, Генсонѣ? Ну, что-же ты сдѣлалъ? Получилъ ты отпускную?“ — „Ахъ, господинъ, отпускная была у меня въ Цинцинати; я видѣлъ ее въ моемъ мѣшкѣ“. „Ты потерялъ ее? Гдѣ ты высадился?“ — „Я присталъ къ берегу недалеко отъ своей хижины и прошелъ лѣсомъ“. — „Ну, ты по пути и потерялъ бумаги. Ступай назадъ и постарайся найти ихъ“. — „Коли вы такъ думаете, господинъ, — я пойду посмотрю“. И вотъ Генсонъ пошелъ и сдѣлалъ видъ, будто старательно ищетъ потерянныя бумаги. Понятно, что онъ ничего не нашелъ. Послѣ этого плантаторъ рѣшилъ отправить Генсона на югъ со своимъ сыномъ; они должны были отправиться внизъ по рѣкѣ на плоскодонномъ суднѣ, нагруженномъ хлѣбомъ и копченой свининой. Планъ состоялъ въ томъ, что когда грузъ и досчаникъ будутъ проданы, Генсонъ тоже будетъ проданъ въ Новомъ Орлеанѣ и, такимъ образомъ, оторванъ отъ своего дома, жены и дѣтей. Генсонъ узналъ объ этомъ и чуть не сошелъ съума.
Плывя внизъ по рѣкѣ, онъ былъ одинъ съ сыномъ плантатора на баркѣ. Случилось, что молодой человѣкъ заснулъ. Генсонъ сѣлъ и сталъ думать обо всѣхъ перенесенныхъ несправедливостяхъ и о томъ, сколько онъ и какъ тяжко работалъ — все затѣмъ, чтобы подвергнуться такой несправедливости. Ему стало совершенно непереносно. Онъ взялся за топоръ съ цѣлью убить молодого плантатора. Но когда онъ подошелъ къ спящему, ему почудилось, что онъ слышитъ голосъ, говорившій: „Генсонъ, неужели ты все это вмѣнишь ни во что? Неужели ты все это вмѣнишь ни во что?“ и онъ понялъ такъ, что какой-то голосъ съ неба спрашивалъ его, неужели онъ хочетъ своимъ насиліемъ вмѣнить ни во что все то доброе, что онъ до тѣхъ поръ старался дѣлать? — Онъ отбросилъ топоръ и сказалъ. — „Господи! въ Твои руки предаю все дѣло; да будетъ по волѣ Твоей; въ Твои руки предаю дѣло это“. Когда они достигли Новаго Орлеана и продали грузъ, молодой плантаторъ заболѣлъ желтой лихорадкой; и вотъ, когда онъ сталъ выздоравливать и былъ въ состояніи ѣхать домой, онъ сказалъ Генсону: „Ты поѣдешь со мною, Генсонъ; ты мнѣ необходимъ, какъ сидѣлка“. Итакъ, онъ снова попалъ въ Кентукки. Возвратившись домой, онъ сказалъ женѣ: „Вотъ что, жена; ты поступай, какъ знаешь, а я — человѣкъ, обреченный свободѣ“. Жена отвѣтила, что она пойдетъ съ нимъ. У нихъ было двое маленькихъ ребята, и они рѣшили соорудить мѣшокъ достаточной величины, чтобы помѣстить обоихъ. Генсонъ сдѣлалъ также двѣ пары ходуль, чтобы не оставить слѣдовъ, по которымъ собаки-ищейки могли бы выслѣдить ихъ чутьемъ. Каждую ночь онъ упражнялся въ хожденіи на ходуляхъ съ дѣтьми за спиной. Когда пришло время бѣжать, вся семья вылѣзла на крышу черезъ широкую трубу хижины и на ходуляхъ отправилась въ пути, таща малютокъ въ мѣшкѣ, пока не достигла воды. Бредя въ водѣ вдоль ручья, они достигли рѣки, сѣли въ лодочку, которую Генсонъ заранѣе приготовилъ, и въ ней переправились на противоположный берегъ. Таково было ихъ бѣгство.
Эти и подобные разсказы производили сильное впечатлѣніе на всѣхъ, кому удавалось ихъ слышать. Невозможно было никого убѣдить въ томъ, что справедливо было возвращать въ рабство людей, которые до того цѣнили свободу, что шли на подобный рискъ. Все наше воспитаніе, съ ранняго дѣтства и до зрѣлаго возраста, внѣдряло въ насъ убѣжденіе, что борьба за свободу была обязанностью каждаго человѣка. „Или свобода, или смерть“. И вотъ эти люди ставили на карту свою жизнь. Они шли на голодъ; ихъ преслѣдовали по пятамъ собаками. Они бывали близки къ смерти отъ холода и недостатка нищи, прячась въ болотахъ. Если ихъ ловили, наказаніе ихъ было самое жестокое. На все это они шли. И вотъ, когда нѣкоторымъ изъ нихъ удавалось убѣжать, — неужели этихъ несчастныхъ слѣдовало отправить назадъ? Совѣсть, умъ, сердце человѣческое, все говорило — „нѣтъ!“
Случилось мнѣ съ женой быть въ Коломбосѣ, что въ штатѣ Огайо, и, имѣя свободный день, мы употребили его на посѣщеніе общественныхъ учрежденій. Между прочимъ, мы осмотрѣли пенитенціарную тюрьму, гдѣ ея смотритель познакомилъ насъ съ цвѣтнокожимъ, бѣжавшимъ изъ Алабамы. Онъ употребилъ цѣлый годъ на то, чтобы изъ Алабамы пробраться въ Цинциннати. Онъ шелъ только по ночамъ, днемъ прячась въ лѣсу. У него не было иной пищи, кромѣ той, какую онъ могъ добыть въ полѣ; подчасъ онъ ловилъ цыпленка, питался незрѣлымъ хлѣбомъ на корню, иногда ему удавалось поймать поросенка. Наконецъ, онъ достигъ Цинциннати. Онъ полагалъ, что, будучи въ свободномъ городѣ, онъ былъ въ безопасности. Бродя, онъ сталъ искать работы. Какой-то человѣкъ, имѣвшій продажную лошадь, посулилъ ему десять долларовъ за ея продажу. Лошадь была ворованная. Бѣдный негръ былъ арестованъ, какъ воръ, и посаженъ въ тюрьму. Смотритель сказалъ мнѣ, что не сомнѣвается въ правдивости разсказа этого бѣдняка и намѣренъ выхлопотать ему у губернатора прощеніе. Между тѣмъ бывшій защитникъ осужденнаго на судѣ писалъ раза два своему бывшему кліенту, побуждая его просить губернатора о помилованіи; однако, смотритель опасался, что за самомъ дѣлѣ адвокатъ имѣлъ въ виду воротить негра въ его бывшему хозяину и получить за то вознагражденіе. „Я, однако, не допущу до этого, закончилъ смотритель. Когда онъ будетъ помилованъ, онъ немедленно отправится въ Канаду“. Черезъ мѣсяпъ послѣ того мы были въ Бёффало и стояли въ отелѣ. Одинъ изъ слугъ, стоя за моимъ стуломъ, спросилъ меня, можетъ ли онъ повидать насъ въ нашей комнатѣ. Это оказался тотъ самый человѣкъ. Я спросилъ его, почему онъ не въ Канадѣ? Онъ отвѣчалъ, что онъ тамъ былъ; но средства къ существованію оказались въ Канадѣ до такой степени скудными, что онъ рѣшился отправиться въ Бёффало; но какъ только онъ скопитъ достаточно денегъ, чтобы купить ферму, онъ воротится въ Канаду.
За однимъ бѣглецомъ упрочилось названіе „Ящичнаго Брауна“ (Box Brown), потому что онъ далъ себя упаковать въ деревянный ящикъ и, такимъ образомъ, былъ перевезенъ изъ Виргиніи въ Пенсильванію.
Другой невольникъ, нѣкто Эдвардъ Дэвисъ, бѣжалъ, примостившись къ обшивкѣ корабля, шедшаго изъ Чарлстауна въ Филадельфію. Онъ провелъ въ такомъ положеніи значительную часть ночи и чуть не утонулъ. Когда, наконецъ, силы ему совершенно измѣнили, онъ подалъ голосъ матросамъ. По прибытіи въ Филадельфію, онъ былъ переданъ полиціи и возвращенъ въ рабство.
Мистеръ Мэй говоритъ въ своихъ запискахъ о тѣхъ бѣглецахъ, которые перебывали въ его домѣ, въ Сиракузахъ, въ штатѣ Нью-Іоркъ; а они бывали тамъ часто. Они являлись изо всѣхъ южныхъ штатовъ и во всякое время ночи. Нерѣдко они были страшно грязны, а войти въ домъ этого необыкновенно добраго и благодушнаго друга, котораго одинъ взглядъ былъ уже благословеніемъ, навѣрно было для нихъ все равно, что войти въ царствіе небесное. Онъ разсказываетъ, что одинъ такой бѣглый отказался переступить порогъ его дома, говоря: — Нѣтъ, масса, не гожусь я… — Ты не ладенъ сейчасъ, — отвѣтилъ ему филантропъ, — но скоро все будетъ въ порядкѣ. Затѣмъ Мэй притащилъ въ ригу кадку теплой воды, мыла, нѣсколько полотенецъ и чистую пару платья; негръ вымылся радикально, бросилъ собственное тряпье въ навозную кучу и надѣлъ данное платье. Другой молодой человѣкъ былъ въ иномъ родѣ. Онъ былъ хорошо одѣтъ и руки его не носили знаковъ грубой работы. Въ домѣ господина онъ служилъ за столомъ и правилъ лошадьми, когда госпожа или ея дочери выѣзжали. Обращались съ нимъ хорошо и одна изъ барышень выучила его читать. Но его вздумали продать. Онъ узналъ объ этомъ и убѣжалъ. Однажды съ Мэю явилась прекрасно одѣтая лэди; цвѣтъ ея кожи былъ таковъ, что она легко могла сойти за бѣлую. Она Служила горничной на пассажирскомъ пароходѣ и скопила нѣсколько денегъ, такъ какъ пассажирки дарили ей. Но ее опять-таки хотѣли продать, и вотъ она бѣжала на англійскомъ кораблѣ въ Нью-Іоркъ, откуда ее препроводили по „подпольной дорогѣ“ въ Сиракузы, а Мэй переправилъ ее въ Канаду.
Когда людей, помогавшихъ бѣглымъ, спрашивали, зачѣмъ они это дѣлаютъ, — они ссылались на исторію въ доказательство того, что покровительство бѣглецамъ всегда считалось нравственной обязанностью. Извѣстенъ разсказъ Геродота о томъ, какъ аѳиняне послали спросить Дельфійскаго оракула, слѣдуетъ ли имъ оказывать покровительство бѣжавшимъ изъ-подъ власти сильнаго царя, даже если бы это грозило Аѳинамъ войною? „Нѣтъ“, отвѣчалъ оракулъ, „отошлите ихъ назадъ“. Послы, замѣтивъ, что птицы свили себѣ въ храмѣ гнѣзда, стали разорять эти послѣднія. Жрица тогда спросила, зачѣмъ они обижаютъ эти существа, ищущія здѣсь защиты. „Не приказала ли ты намъ отослать ищущихъ защиты?“ отвѣчали послы. „Я сдѣлала это“, призналась жрица, „потому что вы меня обидѣли, и я хотѣла навлечь на васъ наказаніе боговъ, которое постигло бы васъ, если бы вы отказали въ защитѣ ищущимъ ее“. Цитировалась исторія сэра Джона Джервиза, лорда Сенъ-Винсентъ. Когда одинъ изъ его біографовъ спросилъ, какое дѣло въ своей жизни онъ считаетъ главнымъ своимъ подвигомъ? — онъ отвѣчалъ: „Разъ случилось мнѣ быть на своемъ кораблѣ въ гавани Алжира. Два раба бросились съ берега и достигли корабля вплавь. Алжирскій дей потребовалъ ихъ выдачи. Я отказалъ. Онъ грозилъ приказать своимъ фортамъ открыть огонь по моему кораблю. Я отвѣтилъ, что при первомъ же выстрѣлѣ я поверну корабль противъ форта и разобью послѣдній въ дребезги. Больше я ничего не слышалъ по этому предмету“. Итакъ, великій военачальникъ цѣнилъ этотъ фактъ выше, чѣмъ ту побѣду, которой обязанъ былъ возведеніемъ въ графское достоинство.
Защитники рабства имѣли обыкновеніе говорить о свободныхъ цвѣтнокожихъ, какъ о людяхъ лѣнивыхъ, нищихъ, или преступныхъ. Но это была клевета. Рѣдко можно было встрѣтить въ городахъ сѣверныхъ штатовъ цвѣтнокожаго просящимъ милостыню; -тогда какъ статистика преступности показывала, что, пропорціонально общему числу цвѣтного населенія, очень немногіе изъ его числа подвергались заключенію въ тюрьмѣ. Въ 1851 г. въ Цинциннати было много цвѣтнокожихъ, владѣвшихъ значительно» собственностью. Одинъ изъ лучшихъ отелей — Дюмасъ Гоувъ — принадлежалъ цвѣтнокожимъ и управлялся ими. Лучшая бакалейная лавка также принадлежала человѣку цвѣтной расы. Одинъ изъ цвѣтнокожихъ былъ лучшимъ въ городѣ фотографомъ. То же самое, по всей вѣроятности, было и въ другихъ городахъ. Что же касается Цинциннати, то я знаю, что дѣло обстояло тамъ, какъ я описываю, такъ какъ я провелъ тамъ въ 1851 г. нѣсколько дней въ изслѣдованіи положенія цвѣтнокожихъ. Помню, что, между прочимъ, я освѣдомлялся о степени ихъ трезвости, и получилъ въ отвѣтъ, что одно время почти всѣ они ВЪ Цинциннати принадлежали къ обществу трезвости; они присоединились къ этому обществу благодаря благороднымъ усиліямъ среди нихъ и преданности дѣлу Теодора Д. Уидда (Weid), студента богословія Лэнской семинаріи.
IV.
Друзья и противники аболиціонистскаго движенія въ свободныхъ штатахъ.
править
Въ предыдущей главѣ я упомянулъ о тѣхъ многочисленныхъ вліяніяхъ, которыя сплотились для оппозиціи аболиціонизму. Нѣкоторыя изъ нихъ были естественны и неизбѣжны. Таковъ былъ естественный консерватизмъ старости, консерватизмъ, приходящій съ годами; таковъ былъ страхъ перемѣнъ; таково было опасеніе подвергнуть опасности союзъ; наконецъ, — убѣжденіе, что мы вступили съ Югомъ въ договоръ, который мы не въ правѣ нарушить. На этихъ основаніяхъ и благодаря увѣренности, что аболиціонисты были сумасбродные фанатики, которымъ всякія средства были хороши для достиженія цѣли, — не мало было на сѣверѣ почтенныхъ, добрыхъ и совѣтливыхъ людей, которые долгое время противодѣйствовали аболиціонистскому движенію. Докторъ Чаннингъ порицалъ озлобленіе и страстность партіи Гаррисона. Когда Гаррисонъ заявлялъ, что конституція Соединенныхъ Штатовъ — «договоръ со смертью и контрактъ съ адомъ», — когда Вендель Филипсъ произнесъ «проклятіе на конституцію», а церковь объявлена была «воровскимъ братствомъ», — то естественно было людямъ, глядѣвшимъ на движеніе извнѣ, считать его фанатическимъ. Но, съ другой стороны, какъ естественно было аболиціонистамъ не останавливаться ни передъ какими выраженіями и хвататься за всякое оружіе, лишь бы пробудить отъ спячки поколѣніе, относившееся равнодушно къ страшной несправедливости и опасности отвратительной системы держанія человѣка въ рабствѣ. Имъ приходилось кричать во всю и не чиниться. Они называли своихъ противниковъ и равнодушныхъ «порожденіемъ змѣинымъ», но вѣдь и Іоаннъ Креститель дѣлалъ то же. Самъ Христосъ называлъ фарисеевъ «лицемѣрами», «слѣпыми вождями слѣпыхъ», «порожденіемъ адовымъ», «гробами повапленными, внутри же полными мертвыхъ костей», «змѣями» и «порожденіемъ ехиднинымъ». Нужно знать всѣ ужасы рабства, чтобы понять суровость аболиціонистовъ, а аболиціонисты знали эти ужасы лучше, чѣмъ сами рабовладѣльцы. Помню, я въ Кентукки прочелъ впервые книгу Уилда (Th. Д. Weld) — «Американское рабство, или показанія тысячи свидѣтелей»; но и сейчасъ еще я чувствую то болѣзненное ощущеніе страданія, которое причинило мнѣ тогдашнее чтеніе. Долго не могъ я успокоиться послѣ перваго ужаснаго впечатлѣнія. Путешествіе Фредерика Ло Олмстэда по юго-западнымъ штатамъ представляло другое подобное сочиненіе; въ немъ описывалось, каково было обращеніе съ рабами. Затѣмъ слѣдуетъ еще упомянуть: «Законъ о бѣглыхъ и его жертвы» — брошюра, изданная обществомъ противниковъ рабства, «Новое царство террора» и «Законы о рабствѣ» Страуда, — сочиненіе, въ которомъ разбиралось не то невольничество, какое создали на практикѣ жестокіе и оскотинившіеся рабовладѣльцы, а то, какое предписывалось законами рабовладѣльческихъ штатовъ.
Я приведу здѣсь нѣсколько выдержекъ изъ этого сочиненія, достовѣрность котораго никогда никѣмъ не была заподозрѣна.
«Всякое собраніе негровъ съ цѣлью богослуженія, когда послѣднее совершается негромъ же, есть незаконное собраніе, и судья имѣетъ право письменно приказать чиновнику или иному лицу посѣтить подобное собраніе, схватить тамъ любого негра и тотъ же или иной судья имѣетъ право приказать высѣчь того негра» (изъ виргинскаго кодекса. 1849 г.).
Согласно законамъ нѣкоторыхъ рабовладѣльческихъ штатовъ, получившіе свободу или рожденные свободными цвѣтнокожіе могли быть арестуемъ!, хотя бы ихъ занятія были вполнѣ законны и сами они были вполнѣ почтенными людьми, и если они не могли предъявить документовъ, доказывавшихъ ихъ право на свободу, — ихъ на законномъ основаніи сажали въ тюрьму, печатали объявленія о нихъ, какъ о бѣглыхъ рабахъ, и продавали въ рабство (законодательство штатовъ Мэриллэнда и Миссиссипи). «Любое лицо, встрѣтивъ раба за предѣлами города, гдѣ онъ живетъ, или плантаціи, гдѣ онъ употребляется на работы, если тотъ рабъ не сопровождаетъ бѣлаго человѣка и не имѣетъ письменнаго разрѣшенія на отлучку, даннаго его владѣльцемъ или тѣмъ, кто употребляетъ его на работы, — имѣетъ право арестовать его и наказать ударами плети по обнаженной спинѣ; а если бы такой рабъ напалъ на подобное лицо (бѣлой расы) и ударилъ послѣднее, то онъ можетъ быть убитъ и это будетъ дѣйствіемъ законнымъ» (законы Южной Каролины).
А то вы могли прочесть, если желали, описаніе рабства, какъ оно практиковалось на плантаціи ея мужа, сдѣланные миссисъ Фрэнсесъ Аннъ Кембль. Или вы могли прочесть разсказы разныхъ бѣглыхъ, приводимые въ «Жизнеописаніи Исаака Т. Гоппера». Даже и теперь, когда все это уже дѣло прошлое, морозъ пробѣгаетъ по кожѣ и кровь холодѣетъ въ жилахъ, когда читаешь о тѣхъ страшныхъ "жестокостяхъ, какимъ подвергались невольники во многихъ мѣстахъ Юга. Я бы не посовѣтовалъ и сейчасъ человѣку съ неособенно крѣпкими нервами читать эти разсказы. Каково же было ихъ дѣйствіе, когда они слышались изъ устъ самихъ бѣглецовъ? Каково было терпѣть, когда крики страдальцевъ слышались ежечасно? Когда рабовладѣльцы прибавляли къ прежней новыя и новыя территоріи съ тѣмъ, чтобы и ихъ запятнать кровью? При подобныхъ обстоятельствахъ едва ли можно было ожидать отъ людей, знавшихъ факты, умѣренности въ выраженіяхъ и мягкости въ оборотахъ рѣчи. Противники рабства были подобны пушечному ядру, которое летитъ прямо къ намѣченной цѣли и разрываетъ въ дребезги все по пути. Они смотрѣли на дѣло _ съ страшной серьезностью и, какъ у Лютера, каждое ихъ слово было «наполовину битвою».
Я приведу здѣсь нѣсколько примѣровъ фанатизма противной: стороны, — примѣровъ узости и ярости той оппозиціи, какую аболиціонисты встрѣчали въ сѣверныхъ штатахъ.
Возьмите, напримѣръ, дѣло миссъ Пруденсъ Крэндоллъ (Prudence Crandall), почтенной лэди бѣлой расы, принадлежавшей къ Обществу Друзей[27]. Въ 1832 г. она открыла дѣвичью школу въ Кэнтербёри, въ штатѣ Коннектикутъ. Дѣвочка цвѣтной расы пожелала въ нее поступить. Пріему ея противопоставлена была неистовая оппозиція, и когда миссъ Крэндоллъ не согласилась отказать дѣвочкѣ въ пріемѣ, всѣ бѣлыя воспитанницы оставили школу. Тогда учебное заведеніе превратилось въ школу для дѣвочекъ цвѣтной расы. Вслѣдъ затѣмъ миссъ Крэндоллъ сдѣлалась предметомъ оскорбленій и преслѣдованій со стороны сосѣдей, которые добивались изгнанія ея изъ города на основаніи закона.
Это имъ не удалось. Тогда они провели черезъ законодательное собраніе постановленіе, которымъ запрещалось открывать въ штатѣ учебныя заведенія, принимающія цвѣтнокожихъ изъ другихъ штатовъ. Миссъ Крэндоллъ была арестована и посажена въ тюрьму за то, что она готова была помочь порядочнымъ цвѣтнокожимъ дѣвушкамъ пріобрѣсти образованіе. Самюэль Дж. Мэй, жившій въ сосѣднемъ городѣ, защищалъ эту почтенную одинокую женщину и не оставлялъ ее въ теченіе всей исторіи. Арсзёръ Татганъ изъ Нью-Іорка прислалъ денегъ, чтобы обезпечить ей адвоката. Ее освободили на поруки, но преслѣдованія со стороны населенія продолжались. Даже мѣстный врачъ отказался посѣтить ея домъ, когда тамъ появилась болѣзнь. Кураторы городской церкви отказались позволить ей приводить воспитанницъ въ домъ Божій. Судъ надъ нею окончился оправданіемъ; но угрозы по ея адресу продолжались съ такою яростью, что положительно терроризировали дѣвочекъ, бывшихъ на попеченіи миссъ Крэндоллъ, и, наконецъ, по совѣту друзей, она закрыла свою школу, отправивъ дѣтей по домамъ. И все это происходило не въ рабовладѣльческихъ штатахъ, а въ Новой Англіи, среди потомковъ пуританъ. Въ 1886 г. губернаторъ Массачузэтса Эдвардъ Эверэтъ — человѣкъ большой эрудиціи и отличный патріотъ, какъ онъ это доказалъ въ междоусобную войну, обратился къ законодательному собранію штата съ посланіемъ, въ которомъ предлагалъ принять какія-нибудь законодательныя мѣры для прекращенія и предупрежденія аболиціонистской агитаціи въ Массачузетсѣ, разсчитанной на возбужденіе таковой на Югѣ. Эта часть губернаторскаго посланія была отдана на разсмотрѣніе особаго комитета, и члены Общества Противниковъ Рабства просили, чтобы комитетъ выслушалъ и ихъ доводы. Они были допущены въ засѣданіе. Предсѣдателемъ въ комитетѣ былъ мистеръ Джоржъ Лёнтъ (George Lunt) изъ Нюбюрипорта. Говорили: Самюэль Дж. Мэй, Эллисъ Грэй
Лорингъ, Гаррисонъ и профессоръ Чарльзъ Фолленъ. Послѣдній былъ человѣкъ ученый и вмѣстѣ съ тѣмъ приверженецъ свободы; онъ былъ изгнанъ изъ Германіи за свою преданность народной свободѣ. Въ числѣ своихъ доводовъ онъ упомянулъ, что если законодательное собраніе приметъ какой-либо законъ, повидимому, направленный противъ Общества Противниковъ Рабства, то это можетъ повести въ проявленію буйнаго насилія со стороны уличной толпы. Едва онъ сказалъ это, какъ мистеръ Лёнтъ приказалъ ему сѣсть, такъ какъ, по словамъ предсѣдателя, выраженія профессора Фоллена были оскорбительны для комитета и оратору нельзя дозволить продолжать рѣчь. Общество Противниковъ Рабства обратилось въ законодательному собранію и просило, чтобы его выслушали еще разъ, и Самюэль И. Сюоллъ, докторъ Фолленъ и Вильямъ Гуделлъ (Goodell) говорили вновь. Мистеръ Лёнтъ опять перебилъ послѣднихъ двухъ. Тогда всталъ Джоржъ Бондъ, именитый купецъ, пользовавшійся всеобщимъ уваженіемъ, и протестовалъ противъ пристрастія предсѣдателя, который и ему отвѣчалъ въ томъ же нагломъ тонѣ. Не такъ давно мистеръ Лёнтъ заявилъ, что описаніе его самовластнаго поведенія, какъ оно дано въ Вильсоновой исторіи рабства и въ «Воспоминаніяхъ» Самюэля Дж. Мэя, не совсѣмъ согласно съ истиной. Но ни въ полнотѣ, ни въ положительности доказательствъ, что поведеніе его было именно таково, нѣтъ недостатка. У меня, между прочимъ, есть письма отъ С. И. Сюолла и Чарльза К. Випля (Whipple); оба эти джентльмена присутствовали на засѣданіи и свидѣтельствуютъ, что отчетъ Вильсона о немъ не имѣетъ въ себѣ ничего преувеличеннаго.
При этомъ случаѣ имѣло мѣсто обстоятельство, о которомъ упоминаетъ Гарріэтъ Мартинб въ статьѣ, озаглавленной «Время мученичества въ Америкѣ» и напечатанной въ «Вестминстерскомъ Обозрѣніи». По ея словамъ, въ то время, какъ происходили пренія, дверь отворилась и въ ней появился докторъ (богословія) Вильямъ Э. Чаннингъ. Здоровье его въ то время было уже разбито. День былъ скверный, а онъ вообще зимой избѣгалъ выходить. Онъ нѣсколько секундъ простоялъ въ дверяхъ, закутанный въ шинель. Какъ только онъ былъ замѣченъ, нѣсколько присутствующихъ встали и предложили ему мѣсто. Но онъ не принялъ приглашенія, а обвелъ вокругъ взглядомъ, пока не нашелъ мистера Гаррисона; тогда онъ направился въ ту сторону и сѣлъ рядомъ. Поразительная сторона его поступка заключалась въ томъ, что между нимъ и мистеромъ Гаррисономъ существовало большое разногласіе по вопросу о томъ, какимъ способомъ положить конецъ рабству, и мистеръ Гаррисонъ говорилъ публично о взглядахъ доктора Чаннинга съ значительной ѣдкостью. Но въ настоящемъ случаѣ доктору Чаннингу хотѣлось показать, что онъ вполнѣ симпатизировалъ цѣлямъ Гаррисона и былъ абсолютно противъ подавленія свободы обсужденія въ штатѣ Массачузетсъ. Слѣдующее по времени замѣчательное происшествіе была уличная расправа съ Лёвджоемъ въ Ольтонѣ. Ольтонъ, расположенный какъ разъ противъ Сенъ-Луиса, былъ въ то время быстро растущимъ городомъ, а Элиджа П. Лёвджой былъ редакторомъ газеты въ Сенъ-Луисѣ. Газета была противъ рабства; но она была также противницей Гаррисона и немедленнаго освобожденія. Тѣмъ не менѣе, того факта, что Лёвджой былъ принципіальнымъ противникомъ рабства, было достаточно, чтобы его выжили изъ Сенъ-Луиса. Онъ перебрался въ Ольтонъ и сталъ издавать свою газету тамъ. Толпа разгромила его типографію. Онъ устроилъ вторую, затѣмъ третью типографію, но каждая, въ свою очередь, подверглась той же участи. Тогда онъ добылъ новый шрифтъ и машину — въ четвертый разъ — и подъ охраной сорока вооруженныхъ человѣкъ доставилъ ихъ съ парохода въ каменное зданіе типографіи. Полагали, что тамъ типографскія принадлежности были въ безопасности, и большая часть вооруженныхъ защитниковъ ушли; Лёвджой же съ нѣсколькими друзьями остался для охраны типографіи въ теченіе ночи. Огромная толпа собралась вокругъ зданія; началась стрѣльба изъ толпы въ окна; защитники типографіи отвѣчали выстрѣлами на выстрѣлы, и одинъ человѣкъ на улицѣ былъ убитъ. Мэръ города напрасно старался подавить буйство толпы. Въ концѣ концовъ къ зданію были приставлены лѣстницы и крыша дома подожжена. Лёвджой вышелъ со своими друзьями на крыльцо. Одинъ изъ осаждавшихъ, притаившись за кучей досокъ, выстрѣлилъ въ него и убилъ. Когда происшествіе это стало извѣстно въ Бостонѣ, докторъ Чаннингъ и еще нѣсколько человѣкъ обратились къ завѣдывавшимъ Фанель-Голломъ, желая собрать въ этой залѣ митингъ и протестовать противъ уличной расправы. Имъ было отказано. Тогда докторъ Чаннингъ апеллировалъ къ гражданамъ Бостона. «Неужели, — спрашивалъ онъ, — бостонскіе граждане пали такъ низко, что не заслуживаютъ довѣрія, когда они хотятъ собраться, чтобы защищать свободу, за которую ихъ отцы положили свою жизнь? Нашихъ согражданъ будутъ убивать за то, что они защищаютъ свои права, а мы не должны выражать наше, отвращеніе къ подобнымъ поступкамъ?» Въ отвѣтъ на это воззваніе собрался публичный митингъ — не въ Фанель-Голлѣ; Джоржъ Бондъ предсѣдательствовалъ, а Бенджаминъ Ф. Голлэтъ былъ секретаремъ. Тѣ же люди снова обратились къ завѣдывавшимъ Фанель-Голлемъ за залой и общество такъ сильно поддержало ихъ, что зала была, наконецъ, дана. Митингъ собрался въ ней восьмого декабря 1837 г. Джэмсъ Т. Остинъ (Austin), бывшій въ то время генеральнымъ атторнэемъ[28] штата, сказалъ запальчивую рѣчь въ отвѣтъ на рѣчь Чаннинга. Онъ заявилъ, что отвѣтственность за смерть Лёвджоя на него же должна и пасть, и что Лёвджой «погибъ смертію безумца». Онъ сравнилъ ольтонскихъ буяновъ съ тѣми гражданами которые выбросили чай въ Бостонскую бухту, а рабовъ — со львами, тиграми и обезьянами, которыхъ слѣдуетъ держать въ звѣринцѣ прикованными. Тогда всталъ Вендель Филипсъ. Какъ онъ самъ потомъ говорилъ мнѣ, онъ не думалъ говорить; онъ пришелъ въ залу, какъ и. другіе, въ качествѣ слушателя. Но тутъ онъ вступилъ на платформу и обратился къ публикѣ. Среди большой суматохи онъ отвѣчалъ Остину и отвѣчалъ съ надлежащей суровостью. Между прочимъ, Филипсъ сказалъ: «Когда Остинъ приравнялъ убійцъ Лёвджоя къ Ганкоку, Адамсу Отису и Квинси, я думалъ, что эти нарисованнныя уста откроются[29], чтобы дать острастку этому вѣроотступному американцу». Эта рѣчь была началомъ карьеры Филипса, какъ оратора противъ рабства.
У меня сохраняется брошюра, написанная въ это время мистеромъ Остиномъ. Чтобы дать понятіе о ея манерѣ и тонѣ, я сдѣлаю одну только выдержку. «Что слѣдуетъ предпринять относительно рабства? — Я отвѣчаю: ровно ничего! Прекращеніе рабства въ Соединенныхъ Штатахъ отнюдь не желательно». Я уже показалъ, что обѣ большія политическія партіи въ Штатахъ были противъ аболиціонизма. Теперь я долженъ сказать, что значительная часть церкви и выдающіеся богословы были тоже его противниками. Я приведу здѣсь лишь одинъ или два примѣра.
Докторъ Нееміа Адамсъ изъ Бостона былъ знаменитый богословъ. Это былъ человѣкъ умный, пользовавшійся вліяніемъ и глубоко уважаемый своими друзьями за его добрыя личныя качества. Случилось ему отправиться въ Портъ Рояль, въ Южной Каролинѣ — погостить. По возвращеніи онъ имѣлъ несчастье издать книгу подъ заглавіемъ: «А South side View of Slavery» («Рабство съ Южной точки зрѣнія»). Онъ представилъ это учрежденіе въ розовомъ свѣтѣ. Невольники, увѣрялъ онъ, довольны своимъ положеніемъ и вполнѣ счастливы; они пользуются многими преимуществами и обращеніе съ ними кроткое; жестокость въ отношеніи и къ вовсе не практиковалась; онъ самъ слышалъ, какъ рабы пѣли въ церквахъ. Такимъ образомъ, аболиціонисты жестоко ошибались, и рабство, въ концѣ концовъ, вовсе не было такъ ужъ дурно. А вотъ что казалось ему вполнѣ непереноснымъ зломъ: джентльмэнъ Съ Юга могъ явиться въ одинъ изъ сѣверныхъ штатовъ съ цвѣтнокожимъ кучеромъ, этого кучера могли у него сманить; сколько же непріятностей причинило бы это джентельмэну?!
Книгу свою докторъ Адамсъ написалъ на плантаціи «Стараго Форта» въ Портъ-Роялѣ. Тамъ есть дубовая роща, со скамейкой;, на этой-то скамьѣ онъ и написалъ свою апологію рабства. Любопытно, что именно на этомъ мѣстѣ, гдѣ докторъ Адамсъ трудился надъ своей книгой, офицеръ, командовавшій войсками Соединенныхъ Штатовъ, прочелъ впослѣдствіи — 1 января 1863 года — передъ большимъ собраніемъ бѣлыхъ и цвѣтнокожихъ прокламацію Авраама Линкольна, освобождавшую невольниковъ. Торжество это должно было совершиться по заранѣе условленной программѣ, выполненіе которой было, однако, прервано совершенно неожиданно. Едва прокламація была прочитана, какъ цвѣтнокожіе съ чрезвычайнымъ одушевленіемъ запѣли:
«Му country 'tis of thee, sweet Land of Liberty»…
(«О тебѣ, моя родина, сладостная страна свободы»…) Гдѣ они выучили этотъ гимнъ — я не знаю; но какъ бы то ни было, они его выучили и запѣли, впервые въ своей жизни, въ тотъ моментъ, когда воистину могли назвать Соединенные Штаты своею «Родиной» и «страною свободы». Въ этомъ же мѣстѣ миссъ Ботюмъ, сѣверянка, въ теченіе почти цѣлыхъ 20 лѣтъ учила дѣтей въ обширной школѣ для цвѣтнокожихъ. Подобно многимъ другимъ учителямъ — сѣверянамъ, она отправилась въ Южную Каролину, какъ только захватъ Си-Айлэндсъ послѣ битвы у Гиттонъ-Гэдъ сдѣлалъ возможнымъ обученіе цвѣтнокожихъ. На глазахъ и подъ руководствомъ миссъ Бокомъ, миссъ Таунъ и другихъ учителей выросло и возмужало цѣлое поколѣніе цвѣтнокожихъ дѣтей на пользу обществу.
Другого ревностнаго сторонника между сѣверянами рабство имѣло въ лицѣ доктора Лорда, президента Дартмутскаго колледжа. У меня хранятся двѣ его брошюры. Одна называется: «Вопросное письмо къ проповѣдникамъ Евангелія всѣхъ исповѣданій» — другая — «Второе письмо Натана Лорда». Этотъ господинъ, будучи главою колледжа въ Новой Англіи, держался того взгляда, что рабство установлено Господомъ Богомъ и согласно съ предписаніями естественной религіи; что оно не противорѣчитъ и заповѣди Любви, выраженной въ словахъ: «поступай съ ближнимъ твоимъ, какъ желаешь, чтобы поступали съ тобою»; что противники рабства суть еретики, исповѣдующіе ложную доктрину; что рабство учрежденіе вполнѣ здравое и полезное; что ему слѣдуетъ дозволить распространяться на свободной территоріи; что христіане, вмѣсто того, чтобы противиться рабству, должны бы противиться аболиціонизму; и что такъ какъ онъ считаетъ рабство божественною заповѣдью, то онъ былъ бы очень радъ самъ, при надобности, нанимать отъ хозяевъ ихъ рабовъ или владѣть невольниками. Интересно сравнить эти заявленія съ заявленіями Генри Клэя, который, будучи самъ рабовладѣльцемъ, признавалъ невольничество зломъ и несправедливостью, и заявилъ, что ничто въ мірѣ не заставитъ его согласиться на введеніе этого учрежденія въ мѣстахъ, гдѣ его дотолѣ не было.
По воззрѣніямъ доктора Лорда зломъ оказывалось не рабство, а свобода. Не Фараонъ, а Моисей заслуживалъ порицанія, и слова пророка Исаи, учившаго: «сломите всякое ярмо и да будетъ угнетенный свободенъ», докъ Лордъ, вѣроятно, опредѣлилъ бы, какъ «описательное заблужденіе», а самого пророка, какъ «лицо, зараженное романтизмомъ и слишкомъ легко возбуждаемое».
Вслѣдъ за этими брошюрами докъ Лорда и другой христіанскій священнослужитель свободныхъ штатовъ выступилъ на защиту рабства. Это былъ епископъ епископальной церкви Гопкинсъ изъ Вермонта, написавшій въ 1857 г. книгу подъ заглавіемъ «Американскій гражданинъ». Это былъ курьезный винегретъ, содержавшій всего понемножку. Тутъ былъ и переводъ отрывка изъ Цицерона, и совѣты, какъ выбирать жену, и предостереженія противъ употребленія въ тѣстѣ двууглекислаго поташа. Излагая свои взгляды на женское образованіе, епископъ заявлялъ, что акварельная живопись вполнѣ резонно входила въ кругъ этого образованія, но что живопись масляными красками, никоимъ образомъ не должна быть дозволена дѣвицамъ. Затѣмъ онъ переходилъ въ вопросу о невольничествѣ и утверждалъ, что рабы были счастливѣйшіе въ мірѣ рабочіе. Какъ и докъ Лордъ, онъ защищалъ торговлю рабами. Доказавъ, такимъ образомъ, къ собственному удовольствію, по крайней мѣрѣ, что невольничество было вполнѣ справедливое и во всѣхъ отношеніяхъ благодѣтельное учрежденіе, освященное христіанствомъ и даже прямо заповѣданное Богомъ, онъ вдругъ дѣлалъ неожиданный вольтъ и ставилъ вопросъ: какъ можно было его уничтожить? Епископъ Гопкинсъ затѣмъ доказывалъ, что положить конецъ рабству не трудно: стоитъ выслать всѣхъ цвѣтнокожихъ назадъ въ Африку. Если нація согласна платить но шестьдесяти милліоновъ долларовъ въ теченіе двадцати пяти лѣтъ, то 40.000 цвѣтнокожихъ могли бы быть вывозимы ежегодно. Онъ ни словомъ не обмолвился о томъ, что эти эмигранты будутъ дѣлать по прибытіи въ Африку, или чѣмъ они тамъ будутъ существовать. Вотъ что называлось въ тѣ дни мудростью и консерватизмомъ! И это говорилось всего за шесть лѣтъ до прокламаціи освобожденія! Если подобныя Аниги писались и печатались наиболѣе выдающимися пастырями сѣверныхъ штатовъ, — что же удивительнаго, что аболиціонисты въ пылу борьбы называли американскую церковь «оплотомъ рабства», «убѣжищемъ притѣсненій» и «воровскимъ братствомъ». Тѣмъ не менѣе огромное большинство священнослужителей на Сѣверѣ было противъ невольничества, и изъ ихъ среды выходили аболиціонисты. Все же Виттіэръ хорошо опредѣлилъ тѣхъ слѣпыхъ, ведущихъ слѣпыхъ, которые «подвергали пыткѣ святую библію, чтобы освятить преступленіе, разбой и пролитую кровь, и клевещутъ на Бога и человѣка, лишь бы сослужить ненавистную службу угнетенію».
Сѣверянъ, противившихся аболиціонизму, можно подраздѣлить слѣдующимъ образомъ: во-первыхъ — противники политическіе, опасавшіеся, что аболиціонистское движеніе разстроитъ механизмъ партіи. Терминъ «Тѣстяные» («Dough-faces») былъ изобрѣтенъ для обозначенія этихъ людей, готовыхъ пожертвовать чѣмъ угодно въ пользу Юга, лишь бы порадѣть своей партіи. Мистеръ Когунъ (Colhoun) не былъ «Тѣстянымъ»; онъ прямо утверждалъ, что рабство справедливо и необходимо. Политики Юга были мужественны и откровенны; они не скрытничали. Но нѣкоторые изъ политиковъ-сѣверянъ были изворотливы и хитры. Они домогались оффиціальнаго общественнаго положенія, можетъ быть, даже президентства; вмѣстѣ съ тѣмъ, они ясно видѣли, до какой степени Югъ чувствителенъ и единодушенъ въ вопросѣ о невольничествѣ; они видѣли, что никакой государственный постъ не доступенъ сѣверянину, если послѣдній не покажетъ полную готовность поддерживать всѣ домогательства рабовладѣльческой партіи. Итакъ, они стремились удовлетворить Югъ и обмануть Сѣверъ. Они прибѣгали ко всевозможнымъ ухищреніямъ, чтобы придать своей уступчивости благовидную внѣшность.
Самыми выдающимися изъ такихъ вожаковъ были Бюкананъ (Buchanan) и Кассъ (Cass). Пожалуй, Бюкананъ шелъ дальше Касса въ своемъ прислужничествѣ рабовладѣльцамъ, ибо демократы Кассова штата — Мичигана — были менѣе уступчивы въ истинно-демократическихъ принципахъ, чѣмъ демократы Пенсильваніи. Въ то время, какъ Бюкананъ избранъ былъ кандидатомъ въ президенты, мнѣ случилось вырѣзать изъ одной Ричмондской газеты статью, въ которой указывалось, что онъ въ теченіе всей своей политической карьеры всегда и неизмѣнно вотировалъ за каждую мѣру, какой требовалъ Югъ, и тутъ же давался списокъ этихъ мѣръ {Вотъ что говорилъ Richmond Inquirer по поводу кандидатуры мистера Бюканана въ 1856 году:
1) Въ 1836 г. мист. Бюкананъ поддерживалъ билль о запрещеніи распространять аболиціонистскія газеты черезъ почту.
2) Въ томъ же году онъ предложилъ принятіе Арканзаса въ Союзъ и вотировалъ за него.
8) Въ 1886—87 онъ высказался противъ петиціи объ уничтоженіи невольничества въ округѣ Колумбія и подалъ голосъ за отказъ петиціонерамъ.
4) Въ 1837 онъ вотировалъ за знаменитыя резолюціи, предложенныя Когуномъ (Calhoun), которыми опредѣлялись права отдѣльныхъ штатовъ и предѣлы федеральной власти, при чемъ правительству вмѣнялось въ обязанность защищать и поддерживать учрежденія Юга.
5) Въ 1838, 1839 и 1840 онъ неизмѣнно подавалъ голосъ съ сенаторами Юга противъ разсмотрѣнія петицій аболиціонистовъ.
6) Въ 1844—5 онъ отстаивалъ присоединеніе Техаса и подалъ за него голосъ.
7) Въ 1847 онъ поддерживалъ Клейтоновъ компромиссъ.
8) Въ 1850 онъ предложилъ расширить компетенцію миссурійскаго компромисса до океана и вотировалъ за эту мѣру.
9) Помирившись на компромиссѣ 1850 года, онъ воспользовался его вліяніемъ во всей полнотѣ для неукоснительнаго исполненія на практикѣ закона о бѣглыхъ невольникахъ.
10) Въ 1854 г. онъ аргументировалъ противъ мѣры, имѣвшей цѣлью мѣшать аресту и возврату бѣглыхъ рабовъ, обсуждавшейся въ Пенсильванскомъ законодательномъ собраніи.
11) Въ 1854 онъ старался о пріобрѣтеніи Кубы.
12) Теперь, въ 1856 г., онъ одобряетъ уничтоженіе миссурійскаго ограниченія и поддерживаетъ основанія Канзасско-Небрасскаго акта.
13) Никогда онъ не подавалъ голоса противъ интересовъ невольничества и никогда не произнесъ единаго слова, которое могло бы огорчить самаго* щекотливаго южанина.}. За свое прислужничество рабовладѣльцамъ Бюкананъ былъ награжденъ избраніемъ, въ 1856 году, въ президенты. Насколько онъ чувствовалъ себя счастливымъ въ этомъ званіи — не берусь сказать. Подача имъ голоса за рабовладѣльческія мѣры не смутила довѣрія къ нему Пенсильванскихъ «демократовъ». Пенсильванскіе избиратели обѣихъ партій всегда и всецѣло подчинялись управленію профессіональныхъ политиковъ. Среди аболиціонистскихъ ораторовъ ходилъ анекдотъ о томъ, какъ одинъ изъ нихъ отправился на пропаганду въ графство Бёксъ, въ Виргиніи, гдѣ было много нѣмцевъ — «демократовъ». Онъ старался убѣдить своихъ слушателей, что демократія должна быть въ союзѣ съ аболиціонизмомъ. «А почему?» спросилъ ораторъ и самъ же отвѣчалъ: «Потому что — что такое демократъ? — Это человѣкъ, признающій равныя права для всѣхъ; это человѣкъ, который считаетъ свободу достояніемъ всего человѣчества!» «Ну, нѣтъ, шалишь! — закричалъ въ отвѣтъ старый нѣмецъ изъ числа слушателей, — я такого человѣка не назову демократомъ; по моему, демократъ тотъ, который подаетъ голосъ за кандидатовъ демократической партіи».
Были люди, которые отказывались стать въ ряды аболиціонистовъ, потому что, по ихъ мнѣнію, это движеніе подвергало опасности цѣлость Союза. Таковы были: Вебстеръ, Эвереттъ и Чотъ (Webster, Everett, Choate). Существовала оппозиція аболиціонизму и среди духовенства, основанная на боязни, что онъ внесетъ рознь въ церковь. Существовала оппозиція и среди торговыхъ людей, опасавшихся, что уничтоженіе рабства подорветъ торговлю. Наконецъ, нужно прибавить къ оппозиціи людей, говорившихъ: «мы заключили съ Югомъ извѣстное обязательство и должны его держаться». Въ результатѣ всего этого оппозиція рабству значительно ослабѣла ко времени образованія республиканской партіи. Въ ранній періодъ и Сѣверъ, и Югъ одинаково соглашались съ тѣмъ, что невольничество должно быть уничтожено и что рано или поздно оно исчезнетъ. Предложеніе Дэна не допускать рабства въ сѣверныхъ штатахъ поддерживалось въ конгрессѣ, какъ мы видѣли, не только сѣверянами, но и южанами. Но когда разведеніе хлопка стало прибыльнымъ, аболиціонизмъ постепенно вымеръ на Югѣ. Ему наслѣдовало мнѣніе, что территорія Штатовъ должна быть подѣлена между невольничествомъ и свободой. Этотъ взглядъ выступилъ впередъ и восторжествовалъ въ миссурійскомъ компромиссѣ. Затѣмъ явилось стремленіе увеличить область рабства присоединеніемъ Техаса. Послѣ стали утверждать, что рабство нигдѣ не должно быть запрещаемо, но вездѣ поддерживаемо; что куда бы рабовладѣльцы ни явились со своею живою собственностью, государство должно защищать ихъ привилегіи, и, наконецъ, выступилъ впередъ принципъ, что рабство должно повелѣвать, а свобода — подчиняться. Эта послѣдняя доктрина и была проводима въ Канзасѣ на практикѣ, насколько то было въ ихъ власти, президентами Пирсомъ и Бюкананомъ, ставшими послушными орудіями невольничества.
Тѣмъ временемъ аболиціонистское движеніе, этотъ вѣчно поступательный потокъ, эта «радостная и изобильная рѣка» мысли и дѣла, становилось глубже и разливалось шире. Среди членовъ конгресса оно насчитывало, какъ я уже упоминалъ, такихъ защитниковъ, какъ Сёмнеръ, Чэзъ, Джонъ П. Гэль, Амосъ Тёкъ, Робертъ Рантулъ младшій, Генри Вилсонъ, Джонъ Полфрэй, Джошуа Гиддингсъ, Чарльзъ Алленъ изъ Вурстера, Стивенъ Филипсъ изъ Салема, Слэдъ изъ Вермонта, Джюліэнъ изъ Индіаны. Изъ нихъ Р. Рантулъ изъ Нюберипорта, что въ Массачузетсѣ, подавалъ особенно блестящія надежды. Но штатъ и вся нація потеряли его слишкомъ рано. Демократъ по убѣжденіямъ и по принадлежности къ партіи, онъ, однако, отказался слѣдовать за этой партіей, какъ и Джонъ Гэль изъ Нью-Гэмпшира и Моррисъ изъ Огайо, въ ея поддержкѣ или защитѣ рабства. Его рѣчи показываютъ, что онъ обладалъ въ замѣчательной степени способностью быстро схватывать предметъ, находить безъ запинки возраженія и импровизировать аргументы. Въ послѣднемъ отношеніи я едва-ли встрѣчалъ ему равнаго. Лицо у него было южнаго типа и его орлиный взглядъ Обличалъ внутренній огонь.
Сѣверяне, присоединившіеся къ аболиціонизму, воспитывались на чтеніи «Освободителя» (The Liberator), «Нью-Іоркской Трибуны» (New-York Tribune), «Нью-Іоркскаго Независимаго» (New-York Independent) и «Національной Эры» (National Era). Всѣ эти газеты мужественно стояли за права Сѣвера и за дѣло свободы. Эти аболиціонисты были стойкіе люди. Едва ли можно охарактеризовать ихъ лучше, чѣмъ это дѣлаетъ слѣдующій анекдотъ, который я слышалъ отъ Вендэля Филиписа. Ему пришлось читать лекцію въ какомъ-то городѣ Ню-Гэмпшира. Пріѣхавъ на мѣсто, онъ отправился въ лекторный залъ. Еще не входя туда, онъ былъ встрѣченъ президентомъ пригласившаго его лицея. «Мистеръ Филиписъ, о чемъ будете вы намъ читать нынче вечеромъ?» — спросилъ президентъ. «Объ уличной жизни въ Европѣ», — отвѣчалъ Филиписъ. «Стало быть, не объ аболиціонизмѣ?» — «Нѣтъ, сэръ; никто не приглашалъ меня читать объ аболиціонизмѣ». — «Тутъ какая то ошибка, мистеръ Филиписъ». — «Съ моей стороны никакой ошибки нѣтъ, — замѣтилъ лекторъ, — меня пригласили прочесть здѣсь нынче вечеромъ лекцію, и я явился». — «Пожалуйте въ залъ», — пригласилъ президентъ. Затѣмъ,;взойдя на эстраду, спросилъ громко: «Здѣсь ли секретарь лицея?» — «Здѣсь», — отвѣчалъ голосъ изъ среднихъ рядовъ. «Г. секретарь, — снова началъ президентъ, — когда вы собирались писать мистеру Филипису, я предложилъ вамъ попросить его прочесть намъ нынче вечеромъ лекцію объ аболиціонизмѣ. Просили вы его объ этомъ или нѣтъ?». «Нѣтъ», — отвѣчалъ секретарь. «Почему же вы не сдѣлали этого, когда Комитетъ поручилъ вамъ -это сдѣлать?» — «А потому, что я не желаю, чтобы мнѣ пихали въ глотку аболиціонизмъ». На что президентъ быстро замѣтилъ: «А я желаю дать вамъ понять, г. секретарь, что мы не желаемъ чтобы намъ пихали въ глотку вашу особу». Тотчасъ же отобраны были мнѣнія публики, которая значительнымъ большинствомъ высказалась за лекцію объ аболиціонизмѣ, и Филиписъ читалъ объ этомъ столь знакомомъ ему предметѣ цѣлыхъ два часа.
Среди гражданъ Бостона, принимавшихъ участіе въ движеніи, направленномъ противъ рабства, много было людей, наслѣдовавшихъ историческое имя. Таковъ, напримѣръ, былъ Самюэль И. Сюолъ, вмѣстѣ съ Гаррисономъ начавшій кампанію и оставшійся вѣрнымъ до конца. Онъ Одинъ изъ тѣхъ немногихъ, которые остались еще въ живыхъ отъ раннихъ дней первыхъ начинаній. Оливеръ Джонсонъ тоже былъ однимъ изъ раннихъ и до сихъ поръ крѣпокъ и дѣятеленъ; онъ въ Нью-Іоркѣ. Робертъ Волкёттъ, равнымъ образомъ, былъ однимъ изъ раннихъ и изъ самыхъ вѣрныхъ, и тоже живъ. Самюэль Мэй изъ Лестера также никогда ни на секунду не колебался въ своей приверженности дѣлу. Теодоръ Д. Уилдъ, обратившій, говорятъ, своимъ краснорѣчіемъ большинство студентовъ-богослововъ семинаріи Лэна въ Цинциннати въ аболиціонистовъ, все еще здоровъ и дѣятеленъ. Онъ же обратилъ въ аболиціониста Джэмса Бёрнэя, въ то время рабовладѣльца, и убѣдилъ его отпустить на свободу своихъ невольниковъ. Живъ и Генри Уордъ Бичеръ, оказавшій огромныя услуги дѣлу[30].
Сыновья доктора Баудича, великаго математика — Вильямъ и Генри Баудичъ, оба — дѣятельные защитники человѣческихъ правъ невольниковъ, живы и до сихъ поръ. Живъ Паркеръ Пильсбери, оба Гора, Чарльзъ Л. Римондъ и мистеръ Бёффёмъ. Но Эдмонда Квинси и Гораса Манна уже нѣтъ; не стало и Дэвида Ли-Чайльда и Лидіи Марайи Чайльдъ. Умерли: Эллисъ Грэй Лорингъ и Луиза Лорингъ, докторъ Фолленъ и Эляйза Фодленъ. Умерли: Вильямъ Гудэллъ, Фрэнсисъ Джаксонъ, Ричардъ Гильдрезсъ, Сэмюэль Гоу и Вильямъ Джэй. Еще остается въ живыхъ одинъ человѣкъ, котораго краснорѣчіе потрясало насъ въ тѣ времена: я разумѣю Фредерика Дёгласа. Вотъ поразительный примѣръ того, какая громадная сила можетъ быть вынесена изъ ужасныхъ испытаній. При томъ же Дёгласъ такъ легко владѣетъ рѣчью и обладаетъ такимъ тонкимъ артистическимъ чутьемъ, что является однимъ изъ величайшихъ прирождённыхъ ораторовъ нашего времени. Было множество другихъ благородныхъ мужчинъ и женщинъ, о которыхъ едва ли кто слышалъ, на преданность которыхъ дѣлу свободы была не менѣе тѣхъ, а которыхъ я упомянулъ. Они были равнодушны къ славѣ я извѣстности и только чистая случайность выдвигала впередъ имена нѣкоторыхъ изъ нихъ. Таковы, были двѣ миссъ Гримке, покинувшія Южную Каролину, потому что онѣ не могли далѣе выносить атмосферы рабства. Обѣ были воспитаны въ епископальной церкви, но оставили ее, когда убѣдились, что она въ союзѣ съ рабствомъ; онѣ присоединились къ квакерамъ и стали дѣятельными адвокатами человѣческихъ правъ. Таковы же были Матти Гриффизсъ и ея сестра, выселившіяся изъ Кентукки по той же причинѣ, отпустившія на волю своихъ рабовъ и такимъ образомъ оставшіяся безъ средствъ къ существованію.
Многимъ изъ этихъ людей — мужчинъ и женщинъ — обезпечена вѣчная память стихотвореніями Виттіэра. Пьесы эти представляютъ собою словно портретную галлерею героевъ, святыхъ и мучениковъ нашего времени. Между ними найдете портретъ Гаррисона,
"Поборника всѣхъ тѣхъ, кто стонетъ
«Подъ удручающей пятой»…
Рядомъ съ нимъ стоитъ изображеніе пенсильванскаго губернатора Ритнера; когда рабовладѣльцы потребовали, чтобы аболиціонизмъ былъ подавленъ на Сѣверѣ, этотъ человѣкъ, единственный изъ губернаторовъ сѣверныхъ штатовъ, отвѣчала, что онъ «никогда не подчинится требованію — отказаться отъ свободнаго обсужденія какого бы то ни было предмета». Виттіэръ по этому поводу писалъ:
"Thank God for the token — one lip is stell free,
"One spirit untrammelled, unbending one knee;
"Thank God that one arm from the shakle has broken;
«Thank God that one man as а freeman has spoken» *)
- ) «Благодареніе Богу за благое знаменіе: одни уста все еще свободны, динъ духъ все еще не подавленъ, одни колѣни еще не согнулись; благодареніе Богу за то, что хоть одна рука освободилась отъ кандаловъ, — хоть динъ человѣкъ заговорилъ, какъ человѣкъ свободный».
Затѣмъ идетъ описаніе капитана Джонатана Уокера изъ Массачузетса, который былъ оштрафованъ, заключенъ въ тюрьму и заклейменъ (клеймо было наложено на руку) за то, что помогалъ бѣгству рабовъ изъ Флориды:
"Welcome home again, brave seaman, with they thoughtfall brow aud gray,
"And the old heroic spirit of an carlier, better day;
"With that front of calm endurance, on whose steady nerve in vain
«Pressed the iron of the prison, smote the fiery shafts of pain» *)
- ) «Привѣтствую твой возвратъ въ родную сторону, храбрый посѣдѣвшій морякъ съ печатью мысли и героизма нашихъ лучшихъ, раннихъ дней на челѣ, съ выраженіемъ спокойной выносливости: ни желѣзное тюремное клеймо, ни огненныя стрѣлы страданія не могли побороть твоей стойкой силы!»
Тутъ же находится и портретъ Чарлза Фоллена, этого необыкновенно милаго и въ то же время мужественнаго человѣка, изгнаннаго изъ Европы за то, что онъ любилъ свободу тамъ и сохранившаго свою любовь къ свободѣ здѣсь. Онъ не былъ похожъ на тѣхъ многихъ, которые, убѣжавъ отъ тираніи, царствовавшей на ихъ родинѣ, затѣмъ стали союзниками тираніи въ пріютившей ихъ странѣ; на тѣхъ европейскихъ патріотовъ, которые ненавидѣли произволъ лишь до тѣхъ поръ, пока сами отъ него терпѣли. Такого сорта низкопробнымъ патріотомъ былъ, напримѣръ, Джонъ Митчель, выражавшій желаніе имѣть въ Алабамѣ плантацію, «населенную жирными неграми». Но не таковъ былъ Фолленъ. Онъ присталъ къ аболиціонистамъ, когда дѣло ихъ было крайне непопулярно и ради этого дѣла пожертвовалъ положеніемъ. О немъ Виттіэръ писалъ:
"Friend of my soul! as with moist eye
"I look up from this page of thine —
"Is it а dream that thou art nigh?
"Thy mild face gazing into mine?
"The calm brow through the parted hair,
"The gentle lips that knew no gnile,
"Softening the blue eyes thoughtful care
«With the bland beauty of their smile?» *)
- ) «Другъ души моей! Когда я поднимаю свои увлажненные глаза съ этой, принадлежащей тебѣ, страницы, — неужели это лишь мечта, что я вижу тебя подлѣ себя, — что твое кроткое лицо глядитъ на меня, — что я вижу это спокойное чело подъ раздѣленными проборомъ волосами, и задумчивую заботу въ голубыхъ очахъ, смягченную ласковою улыбкой нѣжныхъ устъ, никогда не знавшихъ лукавства?»
Въ той же поэтической портретной галлереѣ мы находимъ Лиджета, нью-іоркскаго журналиста, демократа, вѣрившаго въ истинную демократію и боровшагося за полную свободу мысли и слова. Находимъ и Сайласа Райта (Wright), одного изъ великихъ вождей демократической партіи, видѣвшаго опасность рабовладѣльчества и имѣвшаго достаточно мужества, чтобы противостоять ему. А вотъ и Чаннингъ — еще болѣе высокая личность: герой и святой вмѣстѣ. Затѣмъ идетъ портретъ рыцарственнаго Торрэя. Онъ былъ извѣстный аболиціонистъ; и вотъ когда онъ отправился на конвенцію въ Аннаполисѣ въ качествѣ репортера одной вашингтонской газеты, его посадили въ тюрьму. Освобожденный оттуда, онъ поѣхалъ въ Виргинію съ цѣлью помочь въ бѣгствѣ цѣлому семейству. Снова его арестовали и приговорили къ шести мѣсяцамъ пенитенціарнаго заключенія, отъ котораго онъ и умеръ, не вынесши тягостей и лишеній. Тѣло его было привезено въ Бостонъ, но лица, распоряжавшіяся церковью въ Паркъ-Стритъ, гдѣ братъ покойнаго былъ священникомъ, не позволили его въ ней отпѣть. Онъ былъ похороненъ въ Маунтъ-Обёрнъ и воспѣтъ Виттіэромъ на память будущимъ поколѣніямъ.
Еще одна интерёсная фигура — Дэніель Нэллъ, другъ невольниковъ — «изваянная по доброму, старому образцу вѣрнаго, храбраго, прямого, честнаго человѣка, спокойно работавшаго на великомъ полѣ жизни».
Есть въ этой портретной галлереѣ и изображеніе Роберта Рантула, и лучшая изъ всѣхъ, когда-либо сдѣланныхъ характеристикъ доктора Гоу (Howe), этого героя, рыцаря, баярда нашихъ дней, сражавшагося рядомъ съ Байрономъ въ Греціи, вмѣстѣ съ поляками противъ ихъ угнетателей и на парижскихъ баррикадахъ вмѣстѣ съ революціонерами въ 1830 г.; этого благороднаго человѣка, помогавшаго старику Джону Брауну изъ Осаватоми[31] въ 1859 г. и бывшаго всегда другомъ и благодѣтелемъ слѣпыхъ, глухонѣмыхъ, страдающихъ и слабыхъ.
Чарльза Сёмнера Виттіэръ изобразилъ, какъ человѣка, соединявшаго силу Брума съ изяществомъ Каннинга. Затѣмъ онъ даетъ намъ прочувствованное изображеніе Барбора, убитаго пограничными негодяями и умирающаго въ защиту свободы. Наконецъ, передъ нами проходитъ прекрасное лицо и ясный взглядъ Старра Кинга.
Если мы зададимся вопросомъ: какай сила, какія побужденія соединяли всѣхъ этихъ противниковъ рабства и дали имъ возможность противостоять, а затѣмъ и побѣдить страшную, выдвинутую противъ нихъ силу, то мы должны будемъ признать, что побѣда была прежде всего обезпечена тѣмъ, что на ихъ сторонѣ была справедливость- и правда; «а кому неизвѣстно», — говоритъ Мильтонъ, — «что правда могущественна, — по могуществу она первая послѣ Всемогущаго».
Но былъ и другой мотивъ дѣятельности, кромѣ чувства правды. Нерѣдко энергія и мужество людей возбуждаются трудностями и опасностями задачи. Изъ какихъ побужденій люди всходятъ на Маттергорнъ, ѣздятъ въ Индію охотиться на тигровъ, отправляются къ сѣверному полюсу, рискуя замерзнуть въ ледяной пустынѣ, путешествуютъ на Нилъ и на Конго въ поискахъ за ихъ источниками? Частью, я полагаю, именно вслѣдствіе трудностей и. опасностей, связанныхъ съ этими предпріятіями. Каждаго реформатора воодушевляетъ, кромѣ всѣхъ другихъ побужденій, наслажденіе борьбы, страшный восторгъ битвы. Стремленіе бороться ^противъ неправды и уничтожить ее не несовмѣстимо съ добрымъ чувствомъ по отношенію къ виновному въ ней. Таково именно было настроеніе аболиціонистовъ. Ихъ рѣчь рѣзала и колола, словно мечъ, и разрубала на части софистику и ложь. Но сердца ихъ была мягки и чувства доброжелательны; лица, близко знавшія ихъ, могутъ засвидѣтельствовать, что, въ концѣ концовъ, это были добродушные люди, полные нѣжной любви.
V.
Аболиціонизмъ въ политикѣ.
править
Въ Соединенныхъ Штатахъ существовало въ разное время три партіи, имѣвшія своею главною цѣлью сопротивленіе, политическими средствами, наступательной дѣятельности рабовладѣльчества. Первою была «Партія Свободы», основанная въ 1840 году съѣздомъ въ Олбэни подъ предсѣдательствомъ Олвина Смита, одного изъ раннихъ аболиціонистовъ и человѣка большихъ способностей. Она выставила своимъ кандидатомъ въ президенты Штатовъ Джэмса Г. Бёрнэя и на президентскихъ выборахъ, вручившихъ власть генералу Гаррисону (Harrison), обладала всего 7000 изъ общаго числа поданныхъ голосовъ, равнаго двумъ милліонамъ. Въ 1841 г. Салмонъ П. Чэзъ присоединился къ партіи. Въ 1843 г. состоялся въ Боффало новый съѣздъ Партіи Свободы. Это было «одно изъ самыхъ серьезныхъ, патріотическихъ и просвѣщенныхъ собраній, какія когда-либо имѣли мѣсто на Американскомъ континентѣ», говоритъ о немъ Стивенъ С. Фостеръ. Въ 1844 г. Партія Свободы подала уже 60,000 голосовъ. Въ Нью-Іоркѣ отъ нея зависѣлъ исходъ выборовъ. Она, такимъ образомъ, провалила на президентскихъ выборахъ Генри Клэя, чѣмъ способствовала выбору Пблка и присоединенію Техаоа; полагаю, это была большая ошибка.
Слѣдующая затѣмъ аболиціонистская партія называлась «Партіей Свободной Земли». Она образовалась въ 1848 году съ цѣлью воспрепятствовать распространенію рабства на новыя территоріи. Собраніе ея было въ Боффало, 9 августа кандидатомъ ея въ президенты былъ Ваи-Буренъ, за котораго и подано было 270,006 голосовъ. Такъ какъ большинство ихъ перешло въ Партію Свободной Земли изъ Демократической Партіи, то штатъ Нью-Іоркъ подалъ голосъ не за генерала Касса и тѣмъ далъ перевѣсъ генералу Тэйлору (Taylor).
Третьею, по времени, партіей, ставшей въ оппозицію къ рабству была «Республиканская партія». По словамъ Вильсона, она образовалась и получила свое названіе въ Мичиганѣ; образовалась она изъ сліянія прежнихъ приверженцевъ «Свободной земли» съ «Вигами», имѣвшими цѣлью противиться такъ называемому «Канзасъ-Небраскому биллю». Билль этотъ прошелъ въ 1854 г.; онъ уничтожилъ миссурійскій компромиссъ и тѣмъ допустилъ рабство во всѣ территоріи Соединенныхъ Штатовъ.
Шестого іюля 1854 г. состоялся тотъ съѣздъ приверженцевъ. «Свободной земли» и «Виговъ», изъ котораго родилась новая «Республиканская партія». За этимъ послѣдовалъ общій подъемъ духа среди сѣверянъ. Новая партія выставила своимъ кандидатомъ въ президенты генерала Фримонта. Въ 1856 г. онъ потерпѣлъ пораженіе; выбранъ былъ Джэмсъ Бюкйнанъ. Боролись три кандидата: Бюкананъ (Демократической партіи), Филлиморъ (Американской партіи) и Фримонтъ (Республиканской партіи). Изъ нихъ Фримонтъ получилъ 1.340,000 голосовъ. На слѣдующихъ затѣмъ выборахъ въ 1860 г. Республиканская партія избрала президентомъ Линкольна, за котораго было подано 1.866,000 голосовъ. Изъ его противниковъ Дугласъ получилъ 1.575,000, — Брэкэнриджъ — 847,000, да по бюллетеню Бэлла и Эверетта подано 590,000. Итакъ, за 20 лѣтъ число голосовъ аболиціонистовъ возросло съ 7,000 почти до двухъ милліоновъ.
Пока развивалось это теченіе, старые аболиціонисты съ Гаррисономъ (Garrison), Филипсомъ и другими во главѣ рѣшили воздерживаться отъ подачи голоса и отъ всякой политической дѣятельности, основанной на существующей конституціи. «Ничего общаго съ рабовладѣльцами» — таковъ былъ ихъ девизъ. Ихъ надежды на уничтоженіе рабства покоились на стремленіи привести Сѣверъ къ тому, чтобы онъ расторгъ союзъ. Эдмондъ Квинси выразился о союзѣ, какъ о «союзѣ съ преступленіемъ» и заявилъ, что «опытъ создать великую націю съ демократическими учрежденіями окончился неудачей». Американская республика, по его словамъ, была «не образцомъ, а предостереженіемъ для другихъ націй», такъ какъ весь американскій народъ долженъ обратиться «либо въ рабовъ, либо въ рабовладѣльцевъ», и единственный путь избавленія «невольника изъ его неволи лежитъ черезъ развалины американской церкви и государства». Поэтому, говорилъ онъ, «неизмѣнная цѣль гаррисоніанцевъ заключалась въ расторженіи союза Соединенныхъ Штатовъ». Вендель Филлипсъ однажды воскликнулъ: «Благодарю Создателя, — я не гражданинъ Соединенныхъ Штатовъ». Въ 1861 году онъ заявилъ, что союзъ не оправдалъ надеждъ; онъ доказывалъ, что распущеніе союза есть «наилучшее средство для уничтоженія рабства»[32].
Недавно я получилъ отъ Венделя Филлипса письмо, въ которомъ онъ говоритъ: «Я слышалъ, будто вы въ вашихъ лекціяхъ утверждали, что гаррисоніанцы воздерживались отъ подачи голоса, видя въ этомъ одно изъ средствъ, или даже единственное средство для уничтоженія рабства; это не вполнѣ вѣрно характеризуетъ насъ. Такъ какъ я горжусь тѣмъ положеніемъ, которое мы заняли въ этомъ вопросѣ, и тѣми основаніями, на которыхъ мы его заняли, то позвольте мнѣ объясниться. Мы воздерживались отъ вотированія потому, что считали непозволительнымъ совершать дѣйствіе, соединенное съ присягою вѣрности конституціи Соединенныхъ Штатовъ, — конституціи, на которую мы смотрѣли, какъ на союзъ со смертью и договоръ съ адомъ, — конституціи, которая обязывала гражданъ помогать возврату въ неволю бѣглыхъ рабовъ, чего мы никогда не намѣрены были исполнять; совсѣмъ напротивъ».
Нѣтъ сомнѣнія, что, разъ мистеръ Филлипсъ держался такихъ взглядовъ, то онъ былъ совершенно правъ и почтененъ, когда отказывался отъ подачи голоса. Онъ, однако, шелъ далѣе. Онъ прямо убѣждалъ въ необходимости распустить союзъ. 15 января 1861 г. онъ, между прочимъ, сказалъ: «Что касается до меня, то я стою за распущеніе союза и стремлюсь я къ этому распущенію, какъ аболиціонистъ; я добиваюсь его прежде всего, а главнымъ образомъ, ради защиты невольниковъ. Прежде всего это мѣра, направленная противъ рабства». На лицо, однако, остается тотъ фактъ, что рабство было уничтожено не путемъ распущенія союза, а именно, тѣми, кто противился его распущенію. Такимъ образомъ, мы видикъ, что Гаррисонъ, Филлипсъ и ихъ друзья совершенно ошибались, предлагая уничтожить невольничество путемъ уничтоженія союза и увѣряя, будто въ этомъ заключалась настоящая тактика успѣха. Если бы Сѣверъ послѣдовалъ совѣту Филлипса, данному имъ въ январѣ 61 года, «построить золотой мостъ, черезъ который рабовладѣльческіе штаты оставили бы союзъ», то рабство, по всей вѣроятности, и до сихъ поръ существовало-бы во всѣхъ южныхъ штатахъ.
Но, хотя партія Гаррисона и ошибалась относительно усвоенной тактики, она сдѣлала очень много въ другихъ отношеніяхъ для уничтоженія рабства. Какъ агитаторы, члены ея были неутомимы въ обличеніи всѣхъ золъ невольничества. Религіозныя общины, хотя въ значительной мѣрѣ были безучастны, все же многіе изъ духовныхъ лицъ разныхъ исповѣданій были очень дѣятельны въ своихъ усиліяхъ на пользу движенія. Между ними въ особенности выдавались Беріа Гринъ и Генри Уордъ Бичеръ; среди унитаріанскихъ священниковъ, которые открыто принадлежали къ аболиціонистскому движенію и которыхъ я особенно отчетливо помню, такъ какъ самъ принадлежалъ къ ихъ числу, я назову доктора Чаннинга, Джона Пирпонта, Вилліама Генри Фёрнесса (Furness), Теодора Паркера, доктора Фоллена, Ноа Вурстера (Noah Worcester), доктора Вилларда, Генри Уэра младшаго, Джона Полфрея, Томаса Стона, Рёфеса Стибинса, Вилліама Генри Чаннинга, Джона Т. Сарджента, Джона Паркмана младшаго, Калеба Стетсона, О. Б. Фрозсингама, доктора Чарльза Лоуэля, доктора Френсиса, Джорджа Ф. Симонса, Джона Вейса, Джорджа В. Бриггса, Томаса В. Гиггинсона, Фреда Фрозсингама, Р. Ф. Воллкёта, С. Р. Крафта и Чарльза Т. Брукса. Были и другіе. Въ 1845 г. 170 унитаріанскихъ священниковъ подписали протестъ противъ рабства, редактированный комитетомъ, нарочно для того избраннымъ, въ числѣ членовъ котораго былъ и я. Собственно я и написалъ его, и комитетъ принялъ проектъ съ нѣкоторыми измѣненіями.
Однимъ изъ самыхъ извѣстныхъ противниковъ рабства среди духовныхъ лицъ былъ докторъ Джонъ Полфрей. Отецъ его умеръ въ Новомъ-Орлеанѣ, и часть наслѣдства, оставленнаго имъ дѣтямъ, заключалась въ рабахъ. Братъ доктора Полфрея написалъ ему, что, такъ какъ онъ по всей вѣроятности не желаетъ владѣть невольниками, то можно устроить соглашеніе, въ силу котораго часть доктора Полфрея будетъ выдѣлена ему въ формѣ такого рода собственности, противъ которой его совѣсть ничего не имѣетъ. «Нѣтъ», — отвѣтилъ этотъ почтенный человѣкъ, — «это было бы то жe самое, какъ если бы я продалъ рабовъ. Я предпочитаю получить невольниковъ и предполагаю освободить ихъ». Онъ нашелъ, однако, что не можетъ ихъ освободить безъ разрѣшенія законодательнаго собранія Луизіаны. Тогда онъ отправился туда самъ и добился разрѣшенія на ихъ эмансипацію. Затѣмъ онъ перевезъ бывшихъ невольниковъ въ Бостонъ, и при помощи кое-какихъ аболиціонистовъ эти цвѣтнокожіе были въ состояніи вскорѣ зарабатывать свой хлѣбъ. Самъ Полфрей никогда не говорилъ объ этомъ своемъ поступкѣ. Онъ постарался о томъ, чтобы дѣло было забыто какъ можно скорѣе. Другой священникъ, полный рвенія къ дѣлу свободы, былъ Теодоръ Паркеръ, который не только постоянно проповѣдывалъ по поводу всѣхъ текущихъ событій, касавшихся рабовладѣнія, но и написалъ много статей и издалъ не мало брошюръ о невольничествѣ. Помнится, онѣ стали появляться еще во времена Мексиканской войны. Помню, назначенъ былъ митингъ въ Фанёль Голлѣ для протеста противъ войны, какъ ненужной и несправедливой. Залъ былъ въ значительной мѣрѣ наполненъ людьми, записавшимися въ солдаты для войны съ Мексикой. Они пришли съ тѣмъ, чтобы не дать говорить ораторамъ. Я сидѣлъ на эстрадѣ рядомъ Съ Теодоромъ Паркеромъ. Когда онъ началъ говорить, поднялись крики: «Выкиньте его вонъ!» Онъ остановился и замѣтилъ: «Какая польза вамъ отъ того, что вы меня выкинете? Вы сами люди Массачузетса и, конечно, не сдѣлаете мнѣ зла; на этотъ счетъ я не имѣю ни малѣйшаго опасенія. Нынѣшнею ночью я пойду домой безоружнымъ и безъ провожатыхъ, и я знаю, что никто изъ васъ не тронетъ меня». И эти люди отвѣтили ему апплодисментами.
Мнѣ извѣстны церкви, гдѣ всегда, съ начала и до конца движенія, готовы были выслушать все, что люди имѣли сказать въ пользу и противъ невольничества. Я самъ присутствовалъ на церковныхъ собраніяхъ, на которыхъ говорили Гаррисонъ, Самюэль Мэй, Горасъ Грили и другіе аболиціонисты, а имъ отвѣчали друзья Вебстера и абсолютные противники освобожденія.
Забавный случай имѣлъ мѣсто въ моей собственной церкви въ Бостонѣ. Одинъ изъ членовъ нашей паствы оставилъ ее и перешелъ въ паству Теодора Паркера. «Курьезный человѣкъ перешелъ ко мнѣ изъ вашей церкви», — сказалъ намъ мистеръ Паркеръ, — «онъ увѣряетъ, что черезчуръ ужъ наслушался много у васъ проповѣдей насчетъ рабства и потому промѣнялъ вашу церковь на мою». Это было довольно комично, если принять во вниманіе, что Теодоръ Паркеръ былъ самымъ постояннымъ и рѣшительнымъ между мѣстными проповѣдниками противъ рабства.
Въ сущности, дѣйствительной причиной, заставившей этого джентльмэна оставить нашу паству, была очень сильная проповѣдь, сказанная съ моей кафедры Самюэлемъ Мэемъ. Вскорѣ послѣ этого извѣстное число лицъ, оставившихъ разныя паствы, захотѣли собраться на митингъ въ Бостонѣ. Всѣ они жили внѣ города и были крайними радикалами. Они не могли достать себѣ зала для митинга и, наконецъ, обратились къ намъ за разрѣшеніемъ занять нашу церковь въ воскресенье послѣ обѣда. Разрѣшеніе было дано. Я зашелъ послушать, въ чемъ было дѣло, и въ то время, какъ я входилъ, одинъ изъ присутствующихъ, явившійся изъ деревни, сказалъ: «Духовенство всѣхъ церквей противится всякимъ реформамъ. Я не знаю, что это за церковь, въ которой мы собрались, не знаю я и священника, и все же смѣю думать, навѣрное, и церковь, и священникъ поддерживаютъ рабство». Тутъ я всталъ и разсказалъ имъ исторію того господина* который ушелъ отъ насъ въ Паркеру съ цѣлью слышать поменьше проповѣдей противъ рабства. «Если вы сомнѣваетесь въ вѣрности моего сообщенія», — прибавилъ я, — «то вы можете спросить у того самаго джентльмэна, такъ какъ я вижу его здѣсь, среди этого собранія».
Въ 1850 г. установлены были такъ называемые компромиссы между Сѣверомъ и Югомъ, т. е. между свободой и рабствомъ. Хотя они и назывались компромиссами, соглашенія эти въ сущности всегда вліяли противъ свободы. Уже давно шла въ Конгрессѣ жестокая борьба между представителями Сѣвера и Юга на аренѣ вопроса о невольничествѣ. Она окончилась биллемъ, предложеннымъ Генри Клеемъ; билль этотъ поддерживали и виги, и демократы. Послѣ столкновеній, продолжавшихся цѣлыхъ четыре мѣсяца, эти такъ называемые компромиссы были приняты, наконецъ, большинствомъ, и билль подписанъ занимавшимъ должность президента Миллардомъ Филморомъ. Цѣль этой мѣры заключалась въ томъ, чтобы положить конецъ всякому дальнѣйшему обсужденію рабовладѣльческаго вопроса и подавить всякую аболиціонистскую агитацію. Обѣ партіи обязались предупреждать всякія дальнѣйшія пренія на этотъ счетъ. Билль внесенъ былъ 8-го мая 1850 г. и принятъ 9-го сентября. Главнѣйшіе его пункты заключались въ слѣдующемъ:
1) Когда настанетъ надлежащее время, четыре новыхъ рабовладѣльческихъ штата будутъ образованы изъ Техаса и приняты въ Союзъ.
2) Калифорнія будетъ принята въ качествѣ свободнаго штата.
3) Условная статья Вильмота, запрещающая невольничество въ территоріяхъ, принята не будетъ.
4) Техасъ получаетъ 10.000,000 дол. за согласіе исправить границу между нимъ и Новой Мексикой.
5) Такъ называемый Новый Законъ противъ бѣглыхъ рабовъ долженъ быть соблюдаемъ со всей строгостью, чтобы рабовладѣльцамъ легче было возвращать своихъ невольниковъ. Согласно этому закону человѣкъ, заявляющій притязанія на другого, какъ на своего раба, могъ увести его въ рабство безъ постановленія присяжныхъ; для этого ему достаточно было обратиться къ комиссару Соед. Штатовъ и убѣдить послѣдняго въ фактѣ бѣгства и тождественности лица. Весь вопросъ рѣшался личнымъ мнѣніемъ комиссара по этимъ двумъ вопросамъ.
6) Согласно послѣднему пункту компромисса, работорговля должна быть запрещена въ округѣ Колумбія, но рабовладѣльчество въ немъ не уничтожается.
Вотъ тутъ-то Вебстеръ произнесъ свою рѣчь 7-го марта въ пользу всѣхъ этихъ мѣръ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что рѣчь эта; произвела на Сѣверѣ тяжелое впечатлѣніе, и не только между аболиціонистами, но и между личными друзьями и сторонниками Вебстера. Это удостовѣренный фактъ, что мистеръ Томасъ Б. Стивенсонъ (Stevenson), одинъ изъ ближайшихъ друзей и сильнѣйшихъ союзниковъ мистера Вебстера, былъ до такой степени пораженъ и смущенъ дошедшей до него новостью, что на нѣсколько дней слегъ въ постель. Фактъ этотъ былъ публично заявленъ родной сестрой мистера Стивенсона.
Рѣчь Вебстера сильно взволновала законодательное собраніе Массачузетса. Созвано было нѣсколько конвенцій съ цѣлью выразить порицаніе рѣчи, и общее настроеніе въ штатѣ было угрюмое и подавленное. Впечатлѣніе было произведено на публику такое, что Вебстеръ перебѣжалъ съ прежней своей позиціи, заключилъ союзъ съ Югомъ, и что его рѣчь была ставкой на президентство. Многіе вожаки партіи виговъ, къ которой онъ принадлежалъ, сурово порицали сдѣланный имъ шагъ. Дж. Т. Бёкингамъ сказалъ въ Законодательномъ Собраніи, что онъ былъ личнымъ другомъ Даніеля Вебстера въ теченіе 30 лѣтъ,; что онъ смотрѣлъ на этого человѣка, какъ на учителя и руководителя, но что «теперь мы стоимъ на противоположныхъ концахъ міра нравственности».
Я помню впечатлѣніе, произведенное на меня, — и не на одного меня — знаменитой рѣчью Вебстера, сказанной имъ въ отвѣтъ Гейну изъ Южной Каролины, и въ особенности тѣмъ мѣстомъ рѣчи, въ которомъ онъ говоритъ о Массачузетсѣ. «Г. президентъ, — сказалъ онъ, — я не стану распространяться въ похвалахъ Массачузетсу. Массачузетсъ не нуждается въ нихъ. Вотъ онъ. Смотрите на него и судите сами. Вотъ его исторія. Міръ: наетъ ее наизусть. Прошлое, по крайней мѣрѣ, не подлежитъ омнѣнію. Конкордъ и Лексингтонъ, Бостонъ и Бенкергиллъ порожнему на своихъ мѣстахъ и останутся на нихъ вовѣки[33]. Кости его сыновъ, павшихъ въ борьбѣ за независимость, покоятся въ почвѣ каждаго штата отъ Мона до Георгіи и будутъ тамъ лежать вовѣки». Слушая эти слова, я чувствовалъ, что прошелъ бы пѣшкомъ отъ Бостона до Вашингтона, чтобы прослушать эту рѣчь. И люди моего возраста, воспитанные въ чувствѣ почтенія къ Даніэлю Вебстеру и наученные имъ и другими относиться съ ужасомъ къ рабству, естественно чувствовали тѣмъ большее огорченіе и боль при видѣ поступка нашего великаго вождя, который казался намъ прямымъ отступничествомъ.
Друзья Вебстера говорятъ теперь, что такое опредѣленіе крайне несправедливо, что Вебстера побуждало желаніе спасти Союзъ и поддержать конституцію и тѣ права, которыя Югъ имѣлъ согласно конституціи; онъ хотѣлъ поддержать тотъ договоръ, говорятъ они, который заключили наши отцы, и это было единственнымъ побужденіемъ, заставившимъ его произнести рѣчь 7 марта. Онъ чувствовалъ, по ихъ словамъ, что Союзъ былъ въ большой опасности, что поэтому онъ долженъ былъ сдѣлать все возможное, лишь бы создать такой компромиссъ, на которомъ и Югъ, и Сѣверъ могли бы сойтись. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что соображенія эти говорятъ много въ его пользу. Я искренно вѣрю, что таковы именно были въ значительной мѣрѣ побужденія, руководившія Вебстеромъ въ то время. Тѣмъ не менѣе въ умахъ господствовала увѣренность, что съ Вебстеромъ произошла перемѣна и перемѣна большая. Сколько разъ нападалъ онъ на невольничество и на властолюбіе рабовладѣльцевъ. Возьмите, напр., его первую рѣчь по поводу резолюціи Фута. Коснувшись резолюціи Дэна о недозволеніи невольничества въ сѣверо-западныхъ территоріяхъ, онъ говорилъ:
«Сомнѣваюсь, чтобы какой бы то ни былъ законъ любого законодателя — древняго или новаго — далъ результаты болѣе ясные, замѣтные и долговѣчные, чѣмъ регламентъ 1787 года. Законъ этотъ былъ начертанъ Натаномъ Дэномъ, въ то время, какъ и сейчасъ — гражданиномъ Массачузетса. Онъ на вѣки опредѣлилъ характеръ населенія обширной области, лежащей къ сѣверо-западу отъ Огайо, сдѣлавъ принудительный, рабскій трудъ между ними невозможнымъ. Онъ сдѣлалъ самую землю — въ то время еще дикую — неспособною нести на себѣ иныхъ людей, кромѣ свободныхъ». Вебстеръ называетъ это «обезпеченіемъ большого блага», «великою и благотворною предупредительною мѣрою». Онъ обращается къ любому разсудительному кентукійцу съ вопросомъ: не полагаетъ ли онъ, что если бы подобный законъ былъ распространенъ на территорію его штата, пока она была еще дикою, то «это значительно послужило бы въ пользу будущаго величія этой республики».
Теперь, по предложенію Вильмота, предположено было поставить подобную же законодательную преграду введенію рабства въ только что пріобрѣтенной территоріи Новой Мексики и Калифорніи, и Вебстеръ высказался противъ этого. Двѣнадцатаго августа 1848 г. онъ сказалъ слѣдующее: «Я не соглашусь ни на какое дальнѣйшее распространеніе невольничества на этомъ материкѣ и ни на какое усиленіе рабовладѣльческаго представительства въ другой палатѣ Конгресса». Занявъ такую позицію, затѣмъ покинуть ее на томъ основаніи, что, по его мнѣнію, географическія особенности Новой Мексики не допустятъ введёнія въ ней невольничества, значило значительно перемѣнить фронтъ. Онъ утверждалъ, что законы природы, законы физическаго строенія страны предустановили невозможность для рабства утвердиться въ Калифорніи и Новой Мексикѣ. Но вѣдь на этихъ территоріяхъ добывалось серебро и золото; а въ мірѣ не было еще среброносной и золотоносной страны, въ которой не привѣтствовали бы рабство. Если почва страны плодоносна, невольничество появляется въ видахъ накопленія богатствъ, производимыхъ почвой, какъ это было въ области произростанія хлопка. Если почва безплодна, невольничество вводится, чтобы изъять тяжкій трудъ изъ рукъ правоспособнаго населенія и переложить его на рабовъ. Между тѣмъ, слова мистера Вебстера были таковы: «если бы въ настоящую минуту былъ внесенъ билль для установленія территоріальнаго управленія Новой Мексики, я бы не подалъ голоса за запрещеніе въ ней невольничества». Вотъ это-то, въ числѣ другихъ вещей, и возмутило Сѣверъ.
Единственное основаніе, приведенное Вебстеромъ въ пользу своего отказа запретить рабство въ новопріобрѣтенныхъ территоріяхъ, заключалось въ томъ, что доступъ невольничеству и безъ того былъ уже прегражденъ туда законами природы, и что онъ не станетъ безъ надобности подтверждать естественные законы и узаконятъ волю Господню. Но развѣ онъ не зналъ, что всѣ наши законы имѣютъ въ виду выполненіе воли Божіей, — что когда мы издаемъ законоположенія противъ воровства или убійства, мы «узаконяемъ волю Господню»?
Мистеръ Вебстеръ старался объяснить свой взглядъ слѣдующимъ образомъ: «Калифорнія и Новая Мексика имѣютъ азіатское устройство поверхности и азіатскій ландшафтъ. Онѣ состоятъ изъ огромныхъ горныхъ цѣпей большой высоты». Если «азіатская» формація исключаетъ рабство, то нельзя не остановиться передъ фактомъ, что рабство существуетъ сейчасъ и существовало въ теченіе столѣтій во всѣхъ азіатскихъ странахъ — безъ единаго, мнѣ кажется, исключенія — кромѣ тѣхъ мѣстностей, гдѣ оно уничтожено положительнымъ законодательствомъ того или иного европейскаго правительства.
Другое серьозное обвиненіе противъ мистера Вебстера состояло въ томъ, что, заявивъ себя въ пользу суда съ присяжными въ дѣлахъ, возникающихъ изъ закона о бѣглыхъ, онъ, однако, подалъ голосъ за билль Масона, согласно которому право подобнаго суда въ нихъ отрицалось. 12 августа 1848 г. онъ выразился такъ: «Это аксіома гражданскаго права, что въ спорѣ между рабствомъ и свободой свобода должна быть всегда признаваема, тогда какъ состояніе рабства должно быть доказано… Таковъ, я полагаю, общій законъ человѣчества». Между тѣмъ, по биллю Масона, рабство было всегда признаваемо, тогда какъ свободное состояніе должно было быть доказано. Цвѣтнокожій, живущій въ свободномъ штатѣ, платящій налоги, какъ свободный человѣкъ, признаваемый всѣми за свободнаго, могъ быть схваченъ, увезенъ, какъ невольникъ, не видѣвъ въ глаза ни судьи, ни присяжныхъ. И это — не смотря на заявленіе конституціи Соединенныхъ Штатовъ, что «никто не долженъ быть лишенъ жизни, свободы или имущества безъ должнаго судебнаго разбирательства».
Вильсонъ въ своей исторіи подъема и паденія силы рабовладѣльчества («Rise and Fall of the Slave-Power») еще обвиняетъ Вебстера въ ничѣмъ не вызванномъ заявленіи, что Конгрессъ долженъ былъ раздѣлить впослѣдствіи Техасъ на четыре рабовладѣльческіе штата. Мнѣ думается, однако, что это мнѣніе (которое я самъ нѣкогда поддерживалъ публично) едва ли имѣетъ основаніе, такъ какъ въ резолюціи, которою Техасъ присоединенъ къ Штатамъ, хотя и говорится о раздѣленіи его на четыре штата, но этимъ не опредѣлялось, что штаты эти непремѣнно должны быть рабовладѣльческіе.
Если бы мистеръ Вебстеръ сдѣлалъ только то, что здѣсь изложено, мы могли бы предположить, что къ тому его побуждало желаніе охранить Союзъ отъ опасностей и распаденія, и держаться постановленій конституціи. Но въ томъ-то и дѣло, что онъ этимъ не ограничился. Противники рабства всегда говорили, что однимъ изъ его мотивовъ было желаніе попасть въ президенты Соединенныхъ Штатовъ, и его друзья допускали это объясненіе. Они не только соглашались съ тѣмъ, что онъ желалъ быть президентомъ, но установили фактъ, что онъ былъ огорченъ тѣмъ, что его не выставили кандидатомъ на этотъ постъ.
Но если мистеръ Вебстеръ сосредоточилъ свои желанія на занятіи этого поста, — что это значитъ? При той политической опытности, которую онъ получилъ въ Вашингтонѣ, онъ долженъ былъ отлично знать, что въ 1852 году никто не могъ быть выбранъ въ президенты иначе, какъ съ согласія рабовладѣльцевъ. Онъ зналъ, что рабовладѣльцы никогда не согласятся на избраніе человѣка, который не показалъ ясно, что онъ на ихъ сторонѣ въ дѣлѣ распространенія невольничества на всѣ территоріи и поддержанія его всѣми средствами тамъ, гдѣ оно уже существовало. Онъ не могъ надѣяться на избраніе въ кандидаты иначе, какъ показавъ имъ, что онъ пойдетъ такъ же далеко въ дѣлѣ помощи имъ въ этихъ пунктахъ, какъ и любой изъ вожаковъ виговъ, и что онъ способенъ и готовъ защищать ихъ интересы успѣшнѣе, чѣмъ любой изъ возможныхъ кандидатовъ въ президенты. И вотъ онъ произнесъ цѣлый рядъ рѣчей въ теченіе президентской кампаніи, въ которыхъ яростно нападалъ на противниковъ рабства, бранилъ аболиціонистовъ, называлъ ихъ партіей «трескотни» и т. д. и т. д. Говоря публично въ Виргиніи, онъ заявилъ, что «высшій законъ»[34] — нелѣпость. «Что это за высшій законъ»? — говорилъ онъ. — «Насколько онъ высокъ? Что, онъ выше Голубыхъ горъ? Можетъ быть выше Аллеганскихъ». Невозможно представить себѣ человѣка его ума и развитія говорящимъ подобныя вещи иначе, какъ съ цѣлью понравиться южанамъ и быть избраннымъ въ кандидаты на президентство.
При всемъ томъ мы не должны забывать его огромныхъ заслугъ. Вліяніе его на созданіе и поддержаніе чувства политическаго единства въ Союзѣ было, несомнѣнно, огромнымъ факторомъ въ- позднѣйшей борьбѣ за нерасторжимость С. Штатовъ и свободу. Двѣ великія силы помогли Сѣверу одержать побѣду: то были — любовь къ Союзу и любовь къ свободѣ. Мистеръ Вебстеръ сдѣлалъ очень много для воспитанія той любви къ нерасторжимому Союзу, которая непреклонно противилась отдѣленію Юга и расторженію С. Штатовъ. Одновременно съ этимъ аболиціонистское движеніе, подъ предводительствомъ Гаррисона и его друзей и съ помощью большихъ противоневольническихъ партій — сдѣлало стольку же для созданія чувства отвращенія въ рабству и его распространенію. И вотъ эти двѣ великія силы соединились, чтобы помѣшать отдѣленію Юга; отдѣленіе же направляло свой ударъ одновременно противъ Союза и противъ свободы. Расторженіе Союза повело бы въ продолженію рабства. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что въ Америкѣ никогда не было человѣка большей внутренней силы и способностей, чѣмъ Даніэль Вебстеръ. Одна изъ самыхъ трагическихъ и патетическихъ сторонъ его карьеры заключалась въ томъ, что, повидимому, у него во всю жизнь не было задачи, равной его громаднымъ способностямъ, и единственное дѣло, достаточно великое для того, чтобы вызвать къ дѣятельности всѣ его дарованія, было движеніе противъ невольничества. Если бы онъ сталъ во главѣ этого движенія, всѣ остальные умы поблѣднѣли бывъ сіяніи величія его ума. Какъ-то Бранантъ[35] привелъ въ «Evening Post» Мильтоново описаніе одного изъ возставшихъ ангеловъ, примѣняя его къ Вебстеру. Вотъ оно:
«Онъ всталъ съ лицомъ серьезнымъ, и, поднявшись,
Величія столпомъ казался онъ.
Общественной заботы, крѣпкой думы
Печать лежала на его челѣ,
Какъ бы рѣзцомъ начертанная острымъ,
И царственнымъ рѣшеніемъ свѣтился
Ликъ величавый. Мудрый, онъ стоялъ, —
Плеча гигантскія, казалось,
Способны были вынесть бремя власти
Надъ величайшей монархіей міра.
Взглянулъ — и приковалъ вниманье; пала
На всѣхъ какъ будто тишина ночная.
Иль неподвижность жаркаго полудня.
И началъ онъ…»
Если бы это изображеніе было нарочно списано съ Вебстера, оно не могло бы быть точнѣе. По всей вѣроятности, Мильтонъ, бывшій въ Лондонѣ во время Долгаго Парламента, далъ въ этихъ строкахъ свои воспоминанія о рѣчахъ Пима[36], а въ Веліалѣ изобразилъ Вентворта.
Время, послѣдовавшее за компромиссомъ 1850 года, было самымъ мрачнымъ въ ходѣ борьбы противъ рабства. Рѣчи мистера Вебстера имѣли громадное задерживающее вліяніе на освободительное движеніе. Вожаки общественнаго мнѣнія пришли къ тому убѣжденію, что объ этомъ вопросѣ слѣдуетъ молчать; противникамъ рабства необходимо зажать ротъ. Но тутъ вдругъ заговорила женщина, а за ней заговорилъ о рабствѣ весь міръ. «Хижина дяди Тома» была напечатана въ журналѣ «National Era», въ номерахъ, появившихся съ 5 іюня 1851 по первое апрѣля 1852 года. «Національная Эра» издавалась тогда подъ редакціей Гамаліила Бэлэй. Онъ обратился къ миссисъ Стоу, спрашивая, не можетъ-ли она написать повѣсть или разсказъ такой длины, чтобы занять одинъ или два столбца въ двухъ-трехъ послѣдовательныхъ номерахъ изданія, внеся въ свою работу факты, касающіеся рабовладѣнія. Но повѣсть росла подъ ея перомъ, пока не обратилась въ самую популярную книгу нашего времени. Въ 1852 г. «Хижина дяди Тома» вышла первымъ отдѣльнымъ изданіемъ. Въ теченіе первыхъ же восьми недѣль разошлось 100.000 экземпляровъ; въ годъ было продано 200,000. Въ 1856 г. уже 313,000 было въ обращеніи. Въ Лондонѣ книга появилась въ тридцати различныхъ изданіяхъ въ теченіе полугода. Въ Британскомъ Музеѣ[37] имѣется сорокъ три изданія «Хижины» на одномъ англійскомъ языкѣ. Въ 1852 г. число экземпляровъ, проданныхъ въ Англіи, равнялось одному милліону. Подобный же быстрый и огромный успѣхъ встрѣтилъ книгу на континентѣ Европы. Романъ былъ переведенъ, между прочимъ, на языки: французскій, нѣмецкій, голландскій, итальянскій, русскій, мадьярскій, валахскій, уэльскій, датскій, шведскій, португальскій, испанскій, польскій, армянскій, арабскій, китайскій и японскій. Въ британскомъ музеѣ «Хижину дяди Тома» можно найти въ настоящее время на пятидесяти пяти различныхъ языкахъ. Успѣхъ книги былъ одинъ изъ самыхъ поразительныхъ въ исторіи литературы. Мнѣ случилось путешествовать по Европѣ черезъ годъ или два послѣ того, какъ романъ былъ написанъ; въ Германіи и Италіи мнѣ говорили въ книжныхъ лавкахъ, что они затруднялись издавать иныя повѣсти и романы: только «Дядя Томъ», да книги, имѣвшія какое-нибудь къ нему отношеніе, шли хорошо. Въ любой картинной галлереѣ мы натыкались на сцены изъ «Хижины дяди Тома». Разсказывали, что одинъ цвѣтнокожій пользовался большимъ успѣхомъ въ Англіи, выдавая себя за «Джоржа» «Хижины дяди Тома», пріѣхавшаго изъ Либеріи. Этотъ романъ казался чѣмъ-то чуть, не боговдохновеннымъ. Онъ проявлялъ прекрасное знакомство съ Югомъ, хотя миссисъ Стоу едва-ли когда была въ какомъ-либо изъ рабовладѣльческихъ штатовъ. Нарисованныя ею сцены живы и увлекательны. Романъ крайне интересенъ и лично добрымъ рабовладѣльцамъ отдана въ немъ полная справедливость. Манеры и обычаи невольниковъ изображены были живописно и сцены на плантаціяхъ описаны прекрасно. Читатель отдыхаетъ отъ трагической стороны книги на удачныхъ побѣгахъ, смѣшныхъ эпизодахъ и нерѣдкихъ проявленіяхъ спокойнаго юмора. Что можетъ быть прелестнѣе, напримѣръ, того Огайскаго сенатора, съ которымъ читатель знакомится во время его спора съ женой, которой онъ доказываетъ, что бѣглые рабы должны быть возвращаемы ихъ владѣльцамъ, что это очень дурно — не выполнять законовъ о бѣглыхъ, — какъ вдругъ отворяется дверь и входитъ несчастная бѣглая дѣвушка-невольница… Что же дѣлаетъ грозный сенаторъ? Онъ запрягаетъ коня и везетъ бѣглянку до первой станціи «подпольной желѣзной дороги». «Хижина дяди Тома» останется навѣки въ числѣ тѣхъ пяти или шести беллетристическихъ произведеній, которыя не умрутъ никогда: Донъ-Кихотъ, Путешествіе Пиллигрима (Биньяна), Робинзонъ Крузо, Путешествіе Гулливера, Вэкфильдскій Священникъ. Вліяніе этого романа на развитіе освободительнаго движенія было огромно, и даже приблизительно нельзя его исчислить. На весь рабовладѣльческій вопросъ былъ брошенъ яркій свѣтъ. Вопросъ этотъ былъ поставленъ передъ всѣмъ человѣчествомъ и подвергнутъ вліянію общественнаго мнѣнія всего міра. Все, когда-либо написанное по этому вопросу, является сравнительно ничтожнымъ рядомъ съ книгой миссисъ Стоу. Она одинаково хватаетъ за сердце человѣка, живущаго въ лачугѣ и обитающаго во дворцѣ, за полярнымъ кругомъ и въ африканскихъ пескахъ.
Въ брошюрѣ Остина Бирса «Воспоминанія о временахъ дѣйствія закона о бѣглыхъ въ Бостонѣ», 1880 года, имѣется отчетъ о дѣятельности «Бдительнаго Комитета» въ этомъ городѣ. Комитетъ основанъ былъ для защиты бѣглецовъ отъ возвращенія въ рабство. Въ брошюрѣ приводятся имена всѣхъ членовъ и оффиціальныхъ лицъ комитета, въ числѣ которыхъ находятся многіе изъ лучшихъ, значительнѣйшихъ людей въ городѣ. Дается также очень живое описаніе страданій и героизма бѣглецовъ и мѣръ, принимавшихся комитетомъ въ ихъ пользу. Авторъ упоминаетъ, что когда миссисъ Стоу готовилась писать свой «Ключъ къ Хижинѣ дяди Тома», то мистеръ Р. Ф. Волкётигъ и мистеръ Бирсъ свели ее въ домъ Люиса Гэйдена, гдѣ она видѣла тринадцать только что бѣжавшихъ невольниковъ.
Другая интересная брошюра, изданная въ 1864 г. Джемсомъ Макъ-Кэ и бывшая отчетомъ, представленнымъ мистеру Стантону, называлась «Освобожденный рабъ лицомъ къ лицу со своимъ владѣльцемъ». Мистеръ Макъ-Кэ былъ однимъ изъ членовъ коммиссіи, образованной государственнымъ секретаремъ Стантономъ для собранія свѣдѣній о прошломъ и настоящемъ положеніи цвѣтнокожихъ въ рабовладѣльческихъ штатахъ. Разсказы о жестокостяхъ, которымъ подвергали рабовъ, слишкомъ ужасны, чтобы ихъ повторять; на нихъ можно только ссылаться. Одинъ изъ нихъ можно, однако, привести здѣсь. Герой ея — Октавъ Джонсонъ, бывшій въ 1864 г. капраломъ въ Corps d’Afrique. Его владѣлецъ (во времена, когда онъ былъ еще рабомъ) приказалъ его жестоко высѣчь кнутомъ за то, что онъ уснулъ за работой. Октавъ никогда до тѣхъ поръ не зналъ кнута и потому немедленно бѣжалъ въ болота. Онъ замѣчательно бѣгалъ и потому не былъ пойманъ своими преслѣдователями. Черезъ нѣсколько дней онъ наткнулся на другихъ бѣглецовъ, скрывавшихся въ глубинѣ тропическихъ лѣсовъ. Но его хозяинъ не намѣренъ былъ его терять и нанялъ спеціалиста-охотника за неграми со сворой въ двадцать собакъ, дрессированныхъ для такой охоты. Объ этомъ было, однако, заранѣе тайно дано знать бѣглецамъ. Послѣдніе натерли подошвы ногъ своихъ женщинъ кровью кроликовъ, чтобы обмануть чутье собакъ, и отослали ихъ въ болѣе безопасное мѣсто, а сами вооружились дубинами и стали ждать. Медленно отступая и все время защищаясь, они уложили восемь собакъ. Но къ солнечному закату они совершенно изнемогли какъ Отъ усталости, такъ и отъ ранъ, наносимыхъ собаками, и бѣжали въ разсыпную. Октавъ, съ нѣсколькими товарищами, добѣжалъ до озернаго протока, который, какъ оказалось, кишѣлъ аллигаторами. Кое-какъ, однако, по корнямъ деревъ и валежнику, негры перебрались черезъ него. Собаки послѣдовали за бѣглецами, но тутъ аллигаторы, не трогавшіе послѣднихъ, принялись за псовъ. Шесть собакъ погибло, и тогда остальныя были отозваны охотниками. Когда Октава спросили, почему аллигаторы не тронули людей, онъ отвѣчалъ: «Не могу знать, масса. Которые говорили, Господь-де имъ приказалъ; а я такъ мекаю, аллигаторамъ собачье мясо больше по вкусу, нежели мясо человѣческихъ персонъ».
Октавъ жилъ въ болотахъ со своей партіей, состоявшей изъ десяти женщинъ и двадцати мужчинъ, — цѣлыхъ полтора года. Къ концу этого времени Новый Орлеанъ былъ занятъ союзными войсками и тогда пришелъ чередъ рабовладѣльцевъ удариться въ бѣгство.
Но едва-ли не самые интересные разсказы о бѣглыхъ рабахъ можно найти въ «Жизни Исаака Гоппера». Гопперъ, принадлежавшій къ Обществу Друзей[38], былъ въ теченіе многихъ лѣтъ Покровителемъ бѣглыхъ рабовъ, являвшихся въ Филадельфію. Благодаря своему мужеству, самообладаніе, знанію законовъ, такту и находчивости, онъ почти всегда находилъ средства разстроить планы охотниковъ за бѣглыми невольниками.
Въ глазахъ рабовладѣльца, воспитаннаго такъ, что онъ глядѣлъ на рабовъ, какъ на свою законную собственность, всѣ подобныя дѣйствія являлись поступками, которыхъ ничѣмъ нельзя было оправдать. Помочь невольнику убѣжать было для нихъ тоже самое, что запустить руку въ ихъ карманъ и вытащить столько-то денегъ. Но для большинства сѣверянъ право человѣка на свободу было аксіомой вполнѣ очевидной, не требующей доказательствъ. Когда имъ замѣчали, что конституція и государственные законы запрещали помогать рабамъ въ побѣгахъ, — они апеллировали къ «высшему закону», признаваемому величайшими юристами господствующимъ надъ людскими дѣйствіями. Они ссылались на отвѣтъ апостоловъ еврейскимъ властямъ: «Сами судите, будетъ-ли правильно предъ лицомъ Господа — послушаться васъ».
Какъ-то разъ, въ то время, когда умы населенія были заняты обсужденіемъ этихъ вопросовъ, я ожидалъ къ себѣ родныхъ, мужа и жену, родомъ изъ Джоржіи, рабовладѣльцевъ. Я предупредилъ всю свою семью, чтобы о невольничествѣ и не заикались. Но едва этотъ южанинъ провелъ въ домѣ полчаса, какъ самъ началъ разговоръ на эту тему,у и мы провели весь вечеръ, серьезно, но дружелюбно обсуждая этотъ вопросъ. Между прочимъ, онъ спросилъ меня, какимъ образомъ я, христіанинъ, могъ помогать рабамъ въ бѣгствѣ, когда апостолъ Павелъ, въ его посланіи къ Филимону, далъ обратный примѣръ, возвративъ невольника его владѣльцу. Я попросилъ его прочесть это посланіе вмѣстѣ со мною и обратилъ его вниманіе на то мѣсто, гдѣ Павелъ наставляетъ Филимона принять обратно этого раба уже «не какъ раба, но выше раба, брата возлюбленнаго». Я заявилъ моему пріятелю, что съ удовольствіемъ отправилъ бы назадъ ѣгледа, если бы я могъ быть вполнѣ увѣренъ, что онъ будетъ принятъ не какъ рабъ, а какъ братъ. Мой южанинъ, будучи человѣкомъ прямымъ, согласился, что приводить посланіе къ Филимону въ подкрѣпленіе законовъ о бѣглыхъ было по меньшей мѣрѣ рисковано.
Когда горючія вещества накопляются годами, достаточно одной молніи, чтобы превратить ихъ въ пламя. Этой молніей былъ набѣгъ Джона Брауна близь Гарперсъ Ферри («Перевозъ Гарпера»). Его часто упрекали въ томъ, что онъ отправился туда съ цѣлью поднять возстаніе среди рабовъ. Совсѣмъ не таково было его намѣреніе. Цѣль его заключалась въ томъ, чтобы переправлять партіи бѣглыхъ рабовъ въ Пенсильванію и тамъ ихъ освобождать, сдѣлавъ, такимъ образомъ, рабовладѣніе въ пограничномъ штатѣ дѣломъ ненадежнымъ.
Я впервые видѣлъ Джона Брауна въ домѣ Чарльза Сёмнера, въ Банкокской улицѣ, въ Бостонѣ. Я пришелъ туда узнать о здоровья хозяина. Меня ввели въ его комнату, гдѣ я нашелъ его въ постели. Кромѣ Сёмнера, въ комнатѣ было три человѣка: капитанъ Джонъ Браунъ, одинъ изъ сыновей послѣдняго я Джемсъ Редпатъ (Redpatti). Разговоръ коснулся совершеннаго надъ Сёмнеромъ насилія и больной сказалъ: «Сюртукъ, бывшій на мнѣ въ то время, виситъ вонъ въ томъ шкафу». — Джонъ Браунъ пошелъ къ шкафу, вынулъ сюртукъ и взглянулъ на него взглядомъ вѣрующаго, видящаго реликвію святого. Мистеръ Санборнъ говорить въ своей біографіи Джона Брауна, что это было единственное свиданіе между нимъ и Сёмнеромъ.
И вотъ настало время Джона Брауна изъ Оссаватоми. Онъ первоначально появился въ Канзасѣ, противясь набѣгамъ миссурійцевъ. Онъ былъ воспитанъ въ ненависти къ рабству. Онъ родился въ 1800 г. въ Коннектикутѣ и оттуда вывезенъ былъ своимъ Отцомъ на дальній западъ. Отецъ Джона былъ противникомъ рабства, а по своимъ религіознымъ убѣжденіямъ — «ветхозавѣтнымъ христіаниномъ». Джонъ Браунъ тоже признавалъ борьбу съ оружіемъ въ рукахъ, какъ признавали ее ветхозавѣтные святые, и отправился въ Канзасъ съ шестью своими сыновьями просто затѣмъ, чтобы помочь канзасцамъ не допустить рабство на территорію своего штата.
Въ 1858 г. я встрѣтилъ его въ конторѣ доктора Гоу. Онъ тогда подготовлялъ свой набѣгъ на Гарперсъ Ферри. Онъ говорилъ, что намѣренъ сдѣлать нѣчто такое, что встревожитъ рабовладѣльцевъ по всей сѣверной границѣ рабовладѣльческой территоріи, — заставитъ ихъ почувствовать, что они не могутъ спокойно владѣть своими невольниками въ этой мѣстности и, такимъ образомъ, побудитъ, ихъ подвинуться къ югу. Браунъ надѣялся, что путемъ цѣлаго ряда набѣговъ рабство будетъ постепенно отодвигаемо все далѣе и далѣе на югъ, остальная же территорія останется свободною. Таковъ былъ его планъ. «Я предполагаю сдѣлать то же самое, что я уже сдѣлалъ въ Канзасѣ, — только на болѣе широкомъ основаніи», — говорилъ онъ. — "Когда я увидѣлъ, какъ миссурійцы ввели въ обычай нападать на нашихъ въ Канзасѣ, я убѣдился, что нужно клинъ клиномъ вышибать. Ну, я «оставилъ партію, сдѣлалъ набѣгъ на Миссури и увелъ что-то двадцать или тридцать невольниковъ. Я привелъ ихъ въ Канзасъ, провелъ черезъ Небраску и Айову и доставилъ въ Канаду; разъ на Канадской территоріи, они были уже свободны. Газеты публиковали о нашемъ маршрутѣ и мѣстопребываніи каждый Божій день, и все же всего одинъ разъ побезпокоили меня на моемъ пути. Это было какъ разъ при переходѣ черезъ границу Небраски. Союзный „маршалъ“ вошелъ въ рубленую избу, гдѣ я присталъ со своими людьми (ихъ было всего нѣсколько человѣкъ), и потребовалъ, чтобы я отдалъ освобожденныхъ невольниковъ въ распоряженіе его и его подчиненныхъ. Я взялъ въ руки свое ружье и сказалъ ему, что даю ему двѣ минуты сроку на уходъ, но не болѣе. Знай я, что онъ былъ въ числѣ убійцъ одного изъ моихъ друзей въ Канзасѣ, я бы не далъ ему и этихъ двухъ минутъ!» На слѣдующій день маршалъ, во главѣ значительнаго отряда милиціонеровъ, ожидалъ Брауна по ту сторону рѣки, черезъ которую тотъ долженъ былъ переправляться. У Брауна было не болѣе 20 человѣкъ, которыхъ онъ, однако, построилъ въ двѣ шеренги и повелъ въ аттаку черезъ рѣку. Они не достигли еще противоположнаго берега, когда команда маршала дрогнула и побѣжала. Браунъ съ товарищами преслѣдовали непріятеля и взяли въ плѣнъ маршала. Они заставили послѣдняго сойти съ коня, посадили въ сѣдло старую негритянку съ ребенкомъ, а маршалъ долженъ былъ весь день вести лошадь въ поводу. А вотъ что разсказалъ мнѣ генералъ Каррингтонъ: "Я былъ тогда мальчикомъ и посѣщалъ школу въ Торрингтонѣ. Разъ въ нашу классную комнату пришелъ худощавый человѣкъ высокаго роста, съ просѣдью, и обратился къ намъ, мальчикамъ, съ такими словами: «Я хочу задать вамъ нѣсколько вопросовъ по географіи. Гдѣ находится Африка?» — «Само собою разумѣется — по ту сторону океана», — отвѣчалъ одинъ изъ школьниковъ. «Почему „само собою разумѣется?“ — опять спросилъ посѣтитель. На это мальчикъ не сумѣлъ отвѣтить. Тогда пришедшій сталъ самъ разсказывать намъ объ Африкѣ и о неграхъ, о томъ злѣ, которое причиняетъ торговля рабами, о страданіяхъ и несправедливостяхъ, выносимыхъ невольниками, и затѣмъ спросилъ: „Кто изъ васъ, ребята, согласенъ употребить свое вліяніе, будетъ-ли оно велико или ничтожно, когда вы выростете, противъ этого проклятія — рабовладѣнія?“ Всѣ мальчики подняли руки въ знакъ согласія. Тогда нашъ собесѣдникъ выразилъ опасеніе, что нѣкоторые изъ насъ забудутъ свое рѣшеніе и прибавилъ: „Пусть тѣ изъ васъ, кто совершенна увѣрены, что не забудутъ, тѣ, которые обѣщаются посвятить свое время и вліяніе противодѣйствію этому страшному злу — встанутъ“. Я и еще одинъ мальчикъ встали. Тогда высокій человѣкъ положилъ свои руки на наши головы и сказалъ: „Да поможетъ вамъ Отецъ Небесный, который есть также вашъ Отецъ и Отецъ африканцевъ, — и Христосъ, который есть мой Господь и Спаситель, и вашъ Господь и Спаситель, и Господь и Спаситель африканцевъ, — и Духъ Святой, подающій мнѣ утѣшеніе и силу, когда я въ нихъ нуждаюсь, который подастъ вамъ силу и утѣшеніе, когда вы будете нуждаться въ нихъ и который подаетъ ихъ африканцамъ, — да помогутъ они вамъ выполнить то рѣшеніе, къ которому вы сейчасъ пришли“. Человѣкъ этотъ былъ Джонъ Браунъ»,
У меня есть два собственноручныхъ письма Брауна, писанныхъ имъ въ тюрьмѣ, передъ казнью. Одно изъ нихъ было написано въ миссисъ Спрингъ, которая поѣхала въ Виргинію съ тѣмъ, чтобы предложить Брауну помощь и утѣшеніе, какія были въ ея силахъ. Въ своемъ письмѣ Браунъ горячо благодаритъ ея за ея доброту и призываетъ на нее благословенія Бога своихъ предковъ. Другое письмо было обращено къ одному знакомому священнику, котораго Джонъ Браунъ уважалъ. Браунъ заявляетъ, что онъ находится въ полномъ мирѣ съ самимъ собой; что его смерть дастъ большіе результаты, чѣмъ дала бы его жизнь, и что, въ общемъ, онъ бы пожалѣлъ, если бы его освободили, потому что, продолжай онъ жить, онъ могъ бы совершить что-нибудь, что низвело бы его на болѣе низкій уровень, чѣмъ тотъ, на которомъ онъ до того держался.
Всѣмъ извѣстно, какъ Джонъ Браунъ, идя на казнь, сдѣлалъ замѣчаніе о красотѣ окружающей природы. Онъ увидѣлъ по пути цвѣтнокожую женщину съ ребенкомъ. Онъ взялъ негритенка ни руку и поцѣловалъ его. Спустя лишь нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого я ѣхалъ въ Виргиніи лѣсомъ, а полкъ Висконсинскихъ солдатъ шелъ въ ногу рядомъ со мною и пѣлъ:
«Джонъ Браунъ лежитъ въ сырой землѣ —
Тамъ тлѣетъ трупъ его,
Но духъ его средь насъ живетъ
И насъ ведетъ впередъ».
И, дѣйствительно, духъ его шелъ впереди. Онъ шелъ все впередъ, пока весь Югъ не былъ возвращенъ Союзу и Свободѣ.
VI.
Бой становится жарче.
править
Компромиссъ 1850 г. имѣлъ цѣлью покончить споръ между рабствомъ и свободой навсегда. Но это большая ошибка — воображать, будто между принципами возможенъ компромиссъ. Вполнѣ правильно и возможно устраивать компромиссы между противоположными интересами, но не между противоположными принципами. Попытки послѣдняго рода равносильны крикамъ: «Миръ! миръ!» когда нѣтъ мира. Это то же, что — говоря словами писанія — «класть стѣну на негашеной извести, такъ что достаточно лисицѣ пробѣжать по стѣнѣ, чтобы она развалилась».
Едва устроенъ былъ компромиссъ 1850 г., какъ война словомъ и перомъ и политическая агитація возобновились съ большей яростью, чѣмъ когда-либо. Въ теченіе слѣдующаго десятилѣтія — съ 1850 по 1860 г. — рабовладѣніе одержало много побѣдъ. Оно выбрало въ президенты Пирса въ 1852 г. и Бюканана въ 1856. Оба были сѣверяне и оба пресмыкались передъ рабовладѣніемъ. Рабовладѣльцы нашли, что южане, вродѣ Захарія Тэйлора, хотя сами владѣли невольниками, далеко не были такъ покорны, какъ сѣверяне типа Пирса и Бюканана.
Рабовладѣльцамъ удалось уничтожить Миссурійскій компромиссъ 1820 года, которымъ полагалась граница между двумя частями союзной территоріи: доступной и недоступной рабовладѣнію. Этимъ Канзасъ и Небраска были открыты невольничеству. Вожакомъ въ проведеніи этой мѣры былъ нѣкто Стивенъ А. Дугласъ, знаменитый демократъ-сѣверянинъ. Онъ основалъ свою кампанію на формулѣ, извѣстной подъ терминомъ «Скваттерскій Суверенитетъ», по которой поселенцы («скваттеры»), занявшіе территорію, сами должны были рѣшить, допустить рабовладѣніе, или нѣтъ, когда «территорія» становилась «штатомъ». Конгрессу не дозволялось запрещать рабовладѣльцамъ селиться вмѣстѣ со своими рабами гдѣ бы то ни было, пока мѣсто поселенія было подъ управленіемъ территоріальнаго правительства. Предполагалось и ожидалось, конечно, что къ тому времени, какъ придется узаконятъ конституцію новаго штата, рабство будетъ уже въ штатѣ, и онъ сдѣлается рабовладѣльческимъ по необходимости. Подъ вліяніемъ Стивена А. Дугласа этотъ законъ о «Скваттерскомъ Суверенитетѣ» былъ быстро проведенъ черезъ конгрессъ, и дѣло это было жертвой Дугласа на алтарѣ его будущаго президентства. Онъ ни больше, ни меньше, какъ предоставилъ рабовладѣнію всѣ «территоріи» для обращенія ихъ въ рабовладѣльческіе штаты.
Слѣдующей затѣмъ побѣдой рабовладѣнія было проведеніе въ Канзасѣ Лекомитонской конституціи. Конституція эта была введена миссурійскими рабовладѣльцами, которые отправились въ Канзасъ и завладѣли тамъ избирательными урнами. Вся сила исполнительной власти была, въ президентство Пирса и Бюканана, на ихъ сторонѣ, и рабовладѣльцы пользовались ея поддержкой насколько только могли, чтобы подавить свободу въ Канзасѣ. Исторія канзасской борьбы еще ожидаетъ своего историка. Она полна свѣта и тѣней, героизма и подлости, трагическихъ происшествій и романтическихъ подвиговъ. Какъ Кентукки былъ «землей мрака и крови» въ болѣе раннія времена, такъ Канзасъ сталъ землей мрака и крови во время столкновенія свободы съ рабствомъ. Борьба шла между до такой степени неравными противниками, что со стороны аболиціонистовъ надежда на какой бы то ни было успѣхъ казалась дѣломъ злобнаго отчаянія. Миссурійскіе рабовладѣльцы, значительно превосходившіе числомъ Канзасское населеніе, наводнили территорію, убивали свободныхъ поселенцевъ, захватили избирательныя урны, избрали рабовладѣльческое законодательное собраніе и составили для штата рабовладѣльческую конституцію. Конгрессъ, бывшій въ рукахъ рабовладѣльцевъ и, одинъ за другимъ, два президента признали эти факты законными и дали военныя силы союза для ихъ поддержки. Вотъ во что выродился «Скваттерскій Сувернитетъ»: ни скваттерамъ, ни переселенцамъ не давали ввести ту конституцію, которой имъ хотѣлось, а конгрессъ отрекся отъ своей власти въ пользу пограничныхъ миссурійскихъ разбойниковъ.
Но канзасскихъ переселенцевъ, стоявшихъ за свободу, не такъ-то легко было обезкуражить. Они знали, что право было на ихъ сторонѣ и рѣшились отстаивать это право. Право это было до такой степени очевидно, что цѣлый рядъ губернаторовъ, избранныхъ и назначенныхъ президентами Пирсомъ и Бюкананомъ съ тѣмъ, чтобы они подавили свободу, отказались отъ своей предвзятой политики при видѣ ужасныхъ фактовъ на мѣстѣ и стали въ оппозицію въ несправедливой системѣ рабовладѣльцевъ. Подобно Валааму, они явились въ Канзасъ съ цѣлью — проклинать, а оставшись тамъ, стали благословлять. Такъ оно было, напримѣръ, съ губернаторомъ Ридеромъ, противникомъ запрещенія невольничества въ штатѣ, когда его туда послали въ 1854 г. Онъ объявилъ выборы въ мѣстное законодательное собраніе. Миссурійцы перешли границу, захватили избирательныя урны и выбрали будущихъ законодателей. Это даже и Ридеръ не могъ допустить и онъ кассировалъ выборы. За это Пирсъ отставилъ его, замѣнивъ Шаннономъ. По пути на мѣсто назначенія Шаннонъ держалъ рѣчь къ миссурійцамъ на ту тему, что онъ — за введеніе рабства въ Канзасѣ. Но видъ жестокихъ преслѣдованій и убійствъ, какимъ подвергались канзасцы, заставилъ и его отказаться отъ предвзятаго взгляда. Онъ, поэтому, тоже получилъ отставку, а на его постъ назначенъ Гири (Geary). Однако, и въ Гири положеніе дѣлъ вызвало такое отвращеніе, что онъ подалъ въ отставку. Губернаторомъ сдѣланъ былъ Робертъ Дж. Уокеръ. Уокеръ былъ въ большихъ фаворахъ у рабовладѣльцевъ; но и онъ подалъ въ отставку, найдя невозможнымъ для себя дѣйствовать, какъ того требовалъ отъ него президентъ Бюкананъ. Между тѣмъ свободолюбивые переселенцы все приливали въ Канзасъ, не смотря на рабовладѣльческую оппозицію, такъ что, наконецъ, число ихъ стало уравновѣшивать число миссурійцевъ, и они въ состояніи были давать послѣднимъ отпоръ, когда дѣло доходило до открытой схватки.
Канзасъ, въ сущности, былъ на военномъ положеніи. Людямъ, осуждающимъ капитана Джона Брауна изъ Оссаватоми за то, что онъ употребилъ насиліе противъ насилія, не слѣдуетъ забывать всѣхъ тѣхъ убійствъ, которыя совершены были рабовладѣльцами среди поселенцевъ изъ свободныхъ штатовъ и совершены безнаказанно. Джонъ Браунъ былъ ветхозавѣтный герой, вѣрившій въ «воздаяніе» и рѣшившій, что вышеупомянутымъ убійствамъ долженъ быть положенъ конецъ. Онъ сопротивлялся вторженіямъ и билъ вторгавшихся въ открытомъ полѣ. Онъ, равнымъ образомъ, признавалъ справедливымъ убійство убійцъ, т. е. виновныхъ въ хладнокровномъ убійствѣ переселенцевъ изъ свободныхъ штатовъ, но которыхъ законъ и его представители оставляли безнаказанными. Въ этомъ пунктѣ я считаю его неправымъ.
Сѣверяне рѣшили противопоставить рабовладѣльчеству большинство населенія. Общества для помощи переселенцамъ были основаны въ Массачузетсѣ. Эти общества отправляли людей въ Канзасъ. Съ цѣлью сдѣлать его свободнымъ штатомъ. Одинъ изъ такихъ переселенцевъ основалъ въ іюлѣ 1854 г. Лоуренсъ; другой положилъ начало Топикѣ. Какъ скоро смыслъ этой тактики былъ понятъ, миссурійцы вторгнулись въ Канзасъ и пытались вытѣснить изъ него свободныхъ поселенцевъ. Во время выборовъ они, какъ мы видѣли, снова и снова наводняли Канзасъ и избрали благопріятнаго рабовладѣльчеству делегата въ конгрессъ: это было сдѣлано по совѣту одного изъ миссурійскихъ сенаторовъ.
Поселенцы изъ противниковъ рабства собрались въ Топикѣ и выработали въ октябрѣ 1855 г. такъ называемую Топикійскую конституцію.
Миссурійцы продолжали вторгаться въ Канзасъ и совершать убійства среди пришлыхъ изъ свободныхъ штатовъ. Нѣкто Барберъ, человѣкъ смирный, былъ застрѣленъ агентомъ по дѣламъ индѣйцевъ Кларкомъ за то, что отказался за, нимъ слѣдовать, когда Кларкъ отдалъ такой приказъ. Фактъ былъ общеизвѣстный и, однако, президентъ Пирсъ оставилъ Кларка на службѣ. Миссурійцы хотѣли разрушить Лоуренсъ, но губернаторъ Шаннонъ позволилъ обитателямъ этого поселенія вооружиться и защищаться. Шаннонъ былъ обвиненъ миссурійцами въ аболиціонизмѣ и получилъ отставку. Въ 1856 г. полковникъ Бюфордъ привелъ въ Канзасъ съ юга полкъ съ нескрываемою цѣлью вытѣснить переселенцевъ свободныхъ штатовъ. Президентъ и сенаторъ Дугласъ поддерживали это вторженіе. Въ маѣ миссурійцы напали на городъ Лоуренсъ и гостиница, типографія и другія зданія въ немъ были разрушены. Противный рабовладѣльчеству закондательный персоналъ былъ разогнанъ полковникомъ Сёмнеромъ, офицеромъ арміи Соединенныхъ Штатовъ, согласно приказу изъ Вашингтона. Онъ заявилъ членамъ собранія, что предписанныя ему дѣйствія были противны какъ его чувствамъ, такъ и его желаніямъ, но что онъ принужденъ повиноваться въ виду положительныхъ приказаній президента.
Въ 1857 году конвентъ, избранный миссурійцами, принялъ такъ называемую Ликомитонскую конституцію. Президентъ Пирсъ утверждалъ, что это и есть настоящая Канзасская конституція, хотя отлично зналъ, что она написана людьми, чуждыми штату, и что огромное большинство населенія не желало допустить въ Канзасъ невольничество. Ликомитонская конституція была принята конгрессомъ подъ вліяніемъ Пирса и партіи демократовъ. Но населеніе Канзаса отказалось ее принять. Въ этомъ оно было поддержано населеніемъ Новой Англіи. Основана была лига свободныхъ штатовъ. Она собиралась въ домѣ доктора Самюэля Кабота въ Бостонѣ. Онъ же былъ и ея президентомъ. Эта лига послала канзасцамъ ружья системы Шарпа, чтобы дать имъ возможность защищаться. Джорджъ Л. Стирисъ (Stearns) также былъ другомъ и пособникомъ Джона Брауна; онъ тоже поддерживалъ дѣло свободы въ Канзасѣ съ большою щедростью. Другая лига была основана подъ главенствомъ миссисъ Каботъ; эта снабжала канзасцевъ платьемъ и пищей, высылаемыми въ Бостонъ изо всѣхъ мѣстъ Новой Англіи. Эти усилія не мало способствовали окончательному результату, въ силу котораго Канзасъ въ концѣ концовъ сталъ свободнымъ штатомъ.
Девятнадцатаго и двадцатаго мая 1856 года Чарлзъ Сёмнеръ произнесъ въ Сенатѣ свою рѣчь «о преступленіи противъ Канзаса». Въ ней аргументація соединялась съ ядовитымъ языкомъ. Жестокая несправедливость, учиненная правительствомъ Соединенныхъ Штатовъ по отношенію къ Канзасу, была выставлена Сёмнеромъ безъ прикрасъ и фиговыхъ листковъ. По словамъ, поэта Виттіэра, «это была та жестокая и страшная правда, какой требовала острая болѣзнь національнаго кризиса». Рабовладѣльцевъ конгресса эта выставка у позорнаго столба раздражила до сумасшествія, но единственный отвѣтъ, имѣвшійся у нихъ, заключался въ физическомъ насиліи противъ оратора. Престонъ С. Бруксъ изъ Южной Каролины напалъ на Сёмнера по закрытіи сенатскаго засѣданія, когда тотъ писалъ, сидя на своемъ обычномъ мѣстѣ. Поврежденія были настолько тяжки, что прошло цѣлыхъ четыре года, прежде чѣмъ Сёмнеръ могъ снова появиться въ сенатѣ. Во все это время Массачузетсъ оставлялъ его мѣсто не занятымъ и, подобно тому какъ Тацитъ говоритъ объ отсутствіи статуй Брута и Кассія на похоронахъ Юніи — тѣмъ замѣтнѣе онъ былъ, что его тамъ не было. Будь это нападеніе, это отвратительное преступленіе противъ свободы слова въ конгрессѣ дѣломъ отдѣльнаго убійцы, какимъ было, напримѣръ, убійство Линкольна Бузсомъ (Booth), оно не повредило бы такъ интересамъ Юга. Но дѣло въ томъ, что отъ Бузса Югъ отрекся, Брукса-же превознесъ. Большинство сената выразило послѣднему порицаніе, онъ подалъ въ отставку и былъ снова избранъ съ тріумфомъ. Его нападенію на Сёмнера южная пресса апплодировала почти съ единогласнымъ единодушіемъ. Ему дарили трости; его поздравляли государственные люди юга. Тумсъ (Toombs), Джефферсонъ, Дэвисъ, Масонъ выражали полное одобреніе его поступку. Президентъ Бюкананъ характеризовалъ рѣчь Сёмнера, какъ «самую вульгарную тираду ругательствъ, какая когда либо была произнесена въ представительномъ собраніи», о Бруксѣ же выразился, что онъ поступилъ «необдуманно».
Однако, это звѣрское нападеніе на свободу въ лицѣ ея защитника, какъ и всѣ остальныя побѣды рабовладѣльчества, было, въ сущности, его пораженіемъ и несчастіемъ. Многіе, до сихъ поръ стоявшіе въ сторонѣ отъ аболиціонистскаго движенія, теперь пришли къ заключенію, что сопротивленіе высокомѣрному беззаконію рабовладѣльцевъ стало необходимостью.
Мистеръ Сёмнеръ какъ то разъ показалъ мнѣ пріобрѣтенный имъ «Album Amicorum», одинъ изъ тѣхъ, какіе употреблялись европейскими учеными временъ возрожденія для занесенія туда автографовъ собратій по наукѣ. Въ альбомѣ, составлявшемъ теперь собственность Чарльза Сейнера, имѣлось, между прочимъ, нѣсколько строкъ, написанныхъ рукою Джона Мильтона. Показывая мнѣ этотъ автографъ, Сёмнеръ сказалъ, что особенно дорожитъ имъ, и вотъ по какому случаю. Однажды, послѣ нанесеннаго ему увѣчья, Сёмнеръ былъ въ чрезвычайно подавленномъ состояніи, подъ вліяніемъ опасенія, что никогда болѣе не въ состояніи будетъ занять свое мѣсто въ сенатѣ. Случайно онъ развернулъ Мильтона и взглядъ его упалъ на сонетъ послѣдняго по.поводу собственной слѣпоты. Сёмнеръ прочелъ: "What supports me, dost thow ask?
The conscience, friend, to have lost them, overplied
In liberty’s defence, my noble task
Of which all Europe rings from side to side *).
- ) «Ты спрашиваешь, что поддерживаетъ меня? — Сознаніе, другъ, что я потерялъ ихъ (глаза) отъ непосильнаго напряженія, съ какимъ я защищалъ свободу, — отъ напряженія въ благородномъ дѣлѣ моей жизни, слава котораго звучитъ во всей Европѣ отъ края и до края».
Слѣдующая побѣда рабовладѣльчества одержана была въ 1857 году, когда верховный судъ Соединенныхъ Штатовъ рѣшилъ устами верховнаго судьи Танэя (Тапеу), что конгрессъ не имѣлъ права запрещать распространеніе невольничества на «территоріяхъ» союза, и что цвѣтнокожій, предки котораго были рабами, не могъ быть гражданиномъ Соединенныхъ Штатовъ. Такимъ образомъ, свободный цвѣтнокожій, хотя бы онъ былъ, согласно существовавшимъ въ то время, напримѣръ, въ Массачузетсѣ, законамъ, гражданиномъ этого штата, лишался права вчинять иски, или самому быть судимымъ въ союзныхъ судахъ. Рѣшеніе это прямо извращало историческіе факты, утверждая, будто бы во время формулированія и установленія конституціи на цвѣтнокожихъ смотрѣли, какъ на существъ низшаго порядка, «не имѣющихъ такихъ правъ, соблюденіе которыхъ было бы обязательно для бѣлыхъ». Судья Танэй заявилъ, что лица, подписавшія декларацію независимости, разсматривали негровъ исключительно, пакъ собственность, но отнюдь не какъ лицъ. И все это судья Танэй писалъ, не смотря на заявленія Джефферсона, Франклина и другихъ лицъ ихъ поколѣнія о несправедливости невольничества цвѣтнокожихъ. Затѣмъ судъ рѣшилъ, что Миссурійскій компромиссъ и всѣ остальные акты конгресса, ограничивавшіе рабовладѣльцевъ въ ихъ стремленіи переводить своихъ невольниковъ на свободную территорію союза, были противны конституціи.
Для насъ, нѣкоторыхъ массачузетцевъ, было не малымъ утѣшеніемъ то обстоятельство, что судья Бенджаминъ Р. Кёртисъ не согласился съ этимъ рѣшеніемъ и въ сущности уничтожилъ всю аргументацію верховнаго судьи рядомъ фактовъ, которые невозможно было отрицать, и логикой, которую нельзя было умалить. Мы, граждане-товарищи, даже однокашники Кёртиса по школѣ, знавшіе его способности, были благодарны судьбѣ за то, что онъ засѣдалъ въ то время на судебной скамьѣ и могъ, такимъ образомъ, разбить софизмы Танэя и выставить на позорище его невѣжество.
Многое можно было сказать противъ закона о бѣглыхъ невольникахъ, проведеннаго въ 1850 году, какъ часть «компромисса». Согласно конституціи Соединенныхъ Штатовъ «иски, разбираемые по обычному праву, и въ которыхъ споръ идетъ о суммѣ, превышающей двадцать долларовъ, подлежатъ суду присяжныхъ», а также — «никто не можетъ быть лишенъ жизни, свободы, или имущества иначе, какъ надлежащимъ судебнымъ порядкомъ». Между тѣмъ, на основаніи закона о бѣглыхъ невольникахъ, цвѣтнокожій, живущій въ свободномъ штатѣ, какъ свободный человѣкъ, могъ быть схваченъ въ качествѣ невольника и доставленъ на югъ, въ рабство, не видѣвъ въ глаза ни судьи, ни присяжныхъ. Такіе случаи бывали. Нѣкто Адамъ Гибсонъ, цвѣтнокожій, былъ схваченъ въ Пенсильваніи, какъ бѣглый рабъ, и, съ ничѣмъ неоправдываемой поспѣшностью, выданъ коммиссаромъ Соединенныхъ Штатовъ Эдвардомъ Д. Инграмомъ (Ingraham). Гибсона доставили въ Эльктонъ, что въ Мэрилэндѣ, но тамъ его предполагаемый владѣлецъ, Вильямъ Т. Найтъ (Knight), отказался получить его, объясняя, что доставленный Гибсонъ «не тотъ», — и несчастнаго освободили. Въ данномъ случаѣ рабовладѣлецъ оказался гораздо болѣе почтеннымъ человѣкомъ, чѣмъ коммиссаръ союза. Но случай этотъ показываетъ также, какъ легко было цвѣтнокожему потерять свою свободу на основаніи упомянутаго закона. Мистеръ Вебстеръ увѣрялъ насъ, что "совершеніе насилія (на основаніи ложнаго обвиненія въ побѣгѣ) въ подобныхъ случаяхъ невозможно; а черезъ пять мѣсяцевъ послѣ того, какъ это успокоительное увѣреніе было произнесено, совершился вышеупомянутый случай, въ которомъ свободный человѣкъ былъ ложно объявленъ рабомъ и отданъ въ рабство. Со временемъ насильственное обращеніе свободныхъ лицъ въ невольниковъ развилось, благодаря этому закону, въ настоящее ремесло. Судъ постановилъ, что лицо, заявляющее право собственности, какъ на раба, на кого-либо, имѣетъ право схватить это лицо и увести его, не имѣя на то постановленія суда. Нѣкто Оливеръ Андерсонъ, цвѣтнокожій, жившій близъ Чилликозси, въ Огайо, былъ схваченъ ночью, октября одиннадцатаго 1859 г. и уведенъ въ Кентукки безъ слѣдствія и суда. Двое огайцевъ, помогавшихъ кентуккійцу украсть Андерсона, были судимы, но оправданы на томъ основаніи, что, согласно судебному рѣшенію по дѣлу Пригга, владѣлецъ (или лицо, заявляющее себя владѣльцемъ) имѣетъ право схватить своего раба, для чего можетъ позвать на помощь любое лицо безъ какого бы то ни было судебнаго разбирательства дѣла. Во всѣхъ этихъ рѣшеніяхъ напередъ принималось, что лицо, на которое заявлялись права, какъ на невольника, должно быть невольникомъ, а объявляющее себя его собственникомъ — дѣйствительно его владѣлецъ. Это подразумѣвалось и самимъ закономъ о бѣглыхъ невольникахъ. Возможность случая, при которомъ схваченное лицо могло быть свободнымъ человѣкомъ, на которое ложно предъявляются рабовладѣльческія права, спокойно игнорировалась. Американскимъ обществомъ противниковъ рабства (А. Anti-Slavery Society) издана была брошюра подъ заглавіемъ: «Законъ о бѣглыхъ невольникахъ и его жертвы». Въ этой работѣ приведены имена сотенъ цвѣтнокожихъ, уведенныхъ изъ сѣверныхъ штатовъ въ рабство въ теченіе десятилѣтія, слѣдовавшаго за изданіемъ этого закона. При каждомъ имени приведены мѣсто, время и обстоятельства.
Наиболѣе замѣчательными случаями этого рода въ Бостонѣ были дѣла Шадрака (Shadrach) (въ февралѣ 1851), Томаса Симса (въ апрѣлѣ 1851) и Антонія Бёрнса (въ маѣ 1854). Шадрака удалось спасти, Симсъ былъ выданъ по приговору Джоржа Тикнора Кёртиса, Бёрнсъ — по приговору Эдварда Дж. Лоринга. Едва ли какое-либо иное обстоятельство обратило къ аболиціонизму большее число лицъ, чѣмъ эти три случая. Они заставили людей ясно понять и прочувствовать положеніе дѣлъ. Чтобы предупредить освобожденіе Симса силой, судебное зданіе было окружено протянутыми тяжелыми цѣпями, и это казалось естественнымъ символомъ уничтоженія Массачузетса и его законовъ.
Освобожденіе Шадрака повело въ преданію нѣсколькихъ человѣкъ суду за оскорбленіе союзнаго суда. Въ числѣ ихъ былъ нѣкто Люисъ Гейденъ (Lews Hayden), самъ бывшій невольникъ, бѣжавшій въ былое время изъ Кентукки. Я имѣлъ удовольствіе познакомиться съ нимъ, когда онъ впервые появился въ Бостонѣ. Онъ разсказалъ исторію своего рабства и освобожденія съ амвона въ той церкви, которой я былъ настоятелемъ, и всѣ мы были чрезвычайно тронуты его разсказомъ. Во время освобожденія Шадрака я жилъ въ западной Пенсильваніи и, услыхавъ о преданіи мистера Гейдена суду, я написалъ ему письмо, выражая мое къ нему сочувствіе. Я получилъ слѣдующій характерный отвѣтъ, написанный по просьбѣ Гейдена Джономъ А. Андрю, впослѣдствіи военнымъ губернаторомъ Массачузетса:
"Дорогой другъ,
"Люисъ Гейденъ получилъ вчера вечеромъ нѣсколько строкъ отъ васъ; онъ просилъ меня отвѣтить на нихъ отъ его лица и выразить его благодарность за вашу доброту и сочувствіе. Для него было невыразимымъ утѣшеніемъ то обстоятельство, что вы помните о немъ. Онъ долженъ предстать предъ союзнымъ окружнымъ судомъ въ слѣдующую судебную сессію. Но я не могу себѣ представить, чтобы онъ, или кто бы то ни было иной могъ быть осужденъ. Бѣднѣйшій цвѣтнокожій безъ труда находитъ денежныхъ за себя поручителей въ самое короткое время. Мнѣ кажется, наступаетъ реакція (т. е. противъ рабовладѣнія)… Освобожденіе Шадрака было благороднымъ дѣломъ, благородно выполненнымъ… Оно было результатомъ внезапнаго порыва, усилій энергіи и энтузіазма одного старика, личнаго друга Шадрака. Этотъ старикъ хорошо зналъ ужасъ Шадрака передъ перспективой воротиться въ неволю; онъ наэлектризовалъ своей упорной страстностью нѣсколькихъ человѣкъ, съ которыми столкнулся, и они рѣшились слѣдовать за нимъ, какова бы ни была грозившая имъ лично опасность, въ его рѣшимости освободить своего друга изъ рукъ закона. Человѣкъ этотъ никогда не будетъ найденъ. Насколько я знаю, всѣ главные участники этого дѣла находятся уже внѣ власти судебнаго преслѣдованія.
«Дай Богъ, чтобы никогда никто не былъ высланъ изъ Массачузетса въ узы рабства. Я ненавижу войну и преданъ миру; при всемъ томъ я бы менѣе сожалѣлъ о смерти ста человѣкъ, успѣшно защищающихъ священныя, естественныя права человѣка и цѣною крови купленную свободу гражданина — и тѣ и другая нынѣ одинаково расколоты надвое этимъ адскимъ закономъ! — чѣмъ о возвращеніи въ рабство единаго бѣглеца.
Джонъ А. Андрю".
Молитва Андрю не была услышана: и Симсъ и Бёрисъ были возвращены въ рабство. Но возбужденіе, порожденное этими двумя возвращеніями, создало новыхъ и рѣшительныхъ враговъ такого порядка вещей. Будучи въ западной Пенсильваніи, я читалъ тотъ ужасный, безконечный обвинительный актъ противъ коммиссара, схватившаго Симса, который Теодоръ Паркеръ изливалъ въ громовыхъ, пламенныхъ, увлекательныхъ рѣчахъ каждое воскресенье въ такъ называемой Музыкальной Залѣ. Во время выдачи въ рабство Бёриса я былъ въ Бостонѣ. Это былъ мрачный день побѣды рабовладѣльчества; но побѣды вродѣ той, какую Георгъ Третій одержалъ при Бенкоръ Гиллѣ[39]. Съ полной справедливостью приверженцы невольничества могли сказать: „Еще одна такая побѣда и мы погибли!“ Я видѣлъ, какъ на Стэтъ-стритъ и Вашингтонъ-стритъ собирались толпы. Я видѣлъ изъ окна квартиры Джона Андрю трауръ, которымъ были задрапированы конторы адвокатовъ. Я видѣлъ, какъ кавалерія, артиллерія, морская пѣхота и полиція, всего до тысячи человѣкъ, съ заряженными пушками конвоировали на корабль дрожавшаго цвѣтнокожаго человѣка, и этотъ корабль долженъ былъ его увезти въ неволю. Я слышалъ проклятія — громкія и страстныя — сыпавшіяся со всѣхъ сторонъ на этихъ солдатъ; я видѣлъ, какъ краска заливала ихъ лица, когда толпа вокругъ ревѣла: „Kidnappers! Kidnappers!“[40] Самаго вздорнаго обстоятельства было достаточно, чтобы произошло столкновеніе, и улицы были залиты кровью.
Между тѣмъ, аболиціонизмъ выигралъ въ теченіе десяти лѣтъ, предшествовавшихъ гражданской войнѣ, цѣлый рядъ побѣдъ какъ моральныхъ, такъ и политическихъ.
Изданіе „Хижины Дяди Тома“ не только наэлектризовало весь міръ, но и пролило яркій свѣтъ на тайны рабовладѣнія на Югѣ.
Въ Конгресъ попадало все болѣе и болѣе защитниковъ свободы. Первоначально Джонъ П. Гэль (Hale) былъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ совершенно одинокъ въ Сенатѣ. Затѣмъ на подмогу ему явился Салмонъ П. Чэзъ (Chase), избранный въ 1849 г. отъ Огайо; въ 1850 къ нимъ присоединился Вильямъ Г. Сюардъ (William H. Seward), избранный въ Нью-Іоркѣ; въ 1851—Чарльзъ Сёмнеръ и 1854 — Генри Вильсонъ. Были, и кромѣ этихъ, сильные люди избираемы въ Сенатъ, какъ напримѣръ Бендж. Ф. Уэдъ (Wade) въ 1851. Во время преній по Канзасъ-Небрасскому биллю мистеръ Бэджеръ изъ С.-Каролины обратился къ палатѣ съ слѣдующимъ патетическимъ вопросомъ: „Не жестоко ли это, запретить мнѣ, въ случаѣ если бы я переселился въ Канзасъ, взять съ собой мою старушку-няню (т. е. невольницу)?“ На это мистеръ Уэдъ отвѣтилъ: „Г. сенаторъ совершенно ошибочно понимаетъ наше отношеніе къ вопросу. Мы рѣшительно ничего не имѣемъ противъ его переселенія въ Канзасъ, ни противъ того, чтобы онъ взялъ съ собой старушку няню. Все, на чемъ мы настаиваемъ, это — чтобы ему запрещено было ее продать послѣ того, какъ онъ ее туда возьметъ“.
Въ палатѣ представителей постепенно составилась сильная группа противниковъ рабства. Ихъ предводителемъ былъ Джошуа Р. Гиддингсъ изъ Огайо, человѣкъ безстрашный и до того преданный дѣлу свободы, что онъ никогда не упускалъ случая, такъ сказать, дернуть льва за бороду въ его собственной берлогѣ. Вмѣстѣ съ нимъ работали одно время Джонъ Горамъ Полфрей изъ Массачузетса, Горэсъ Маннъ изъ Иллинойса, братъ умерщвленнаго Ловджойя и другія лица того-же закала.
Тѣмъ временемъ мистеръ Гаррисонъ и его друзья проявляли усиленную дѣятельность, опираясь ни мотивы, не имѣющія ничего общаго съ политикой, а обращаясь просто къ уму и совѣсти человѣка. Съ другой стороны и политическая партія, враждебная невольничеству, постоянно росла. Когда въ 1856 году генералъ Фримонтъ (Fremont) получилъ болѣе милліона голосовъ, фактъ этотъ былъ явнымъ провозвѣстникомъ другого, имѣвшаго мѣсто четыре года спустя, когда Линкольнъ былъ избранъ въ президенты. Югъ отлично понималъ, что съ теченіемъ времени принципъ свободы восторжествуетъ въ дѣлѣ невольничества точно такъ же, какъ онъ восторжествовалъ въ избраніи Линкольна. Это-то и привело рабовладѣльческіе штаты къ рѣшимости расторгнуть союзъ, отдѣлившись отъ него. Много времени потребовалось на то, чтобы убѣдить Сѣверъ въ томъ, что такое рѣшеніе Юга было серьезно. Я помню, какъ Вендель Филлипсъ смѣялся надъ самой мыслью объ отдѣленіи Юга. Это все равно, говорилъ онъ, какъ если бы нищіе, призрѣваемые въ муниципальномъ домѣ для бѣдныхъ, заявили, что они расторгаютъ свой союзъ съ городомъ. Онъ былъ увѣренъ, что со стороны Юга это было не болѣе, какъ похвальба и фырканье, но никакъ не серьезное намѣреніе. Съ другой стороны, рабовладѣльцы думали, что Сѣверъ ни за что не станетъ драться. Они вѣрили, какъ это и высказалъ одинъ изъ ихъ ораторовъ немедленно послѣ организаціи конфедераціи, что черезъ пятьдесятъ дней флагъ послѣдней будетъ развѣваться въ Вашингтонѣ, а затѣмъ немного недѣль пройдетъ, когда онъ будетъ вздернутъ надъ Фанейль-Голломъ въ Бостонѣ.
Оглядываясь въ настоящее время на этотъ актъ отдѣленія, мы ясно видимъ въ немъ подтвержденіе древней пословицы, такъ часто оправданной исторіей: „Кого Богъ захочетъ наказать, то прежде всего отниметъ разумъ“. Со стороны рабовладѣнія было истиннымъ безуміемъ — отказаться отъ всѣхъ своихъ, пріобрѣтеній и преимуществъ. Вѣдь управленіе страною было въ его рукахъ. Прежде чѣмъ принять постъ вице-президента южной конфедераціи, Александръ Г. Стивенсъ (Stephens) произнесъ въ Конвентѣ штата Георгія рѣчь, въ которой онъ указывалъ, что все было въ рукахъ Юга. Въ его рукахъ было большинство голосовъ въ конгрессѣ, болѣе, чѣмъ пропорціональное участіе въ замѣщеніи постовъ президента, государственныхъ секретарей, судей верховнаго суда и всѣхъ вообще важнѣйшихъ должностей. Отдѣлиться значило кинуть все это въ воду. Югъ имѣлъ на своей сторонѣ демократическую партію. Демократы Сѣвера въ политическомъ отношеніи подчинились рабовладѣнію, но послѣднее подорвало ихъ силу, настаивая на томъ, чтобы федеральное правительство оказывало невольничеству покровительство на территоріяхъ союза. Дугласъ (Douglas) пошелъ въ желаемомъ Югомъ направленіи очень далеко: онъ принялъ и провозгласилъ принципъ „Скваттерскаго Суверенитета“, звучавшій очень демократично, такъ какъ онъ предоставлялъ населенію (бѣлому) самому рѣшать по отношенію къ занимаемой имъ мѣстности, каковы должны быть въ ней учрежденія. Но вожаки Юга потребовали, чтобы онъ повернулся спиной къ своему прошлому, и настаивалъ теперь на томъ, чтобы населеніе той или иной территоріи не рѣшало допроса о характерѣ мѣстныхъ учрежденій, но чтобы этотъ вопросъ рѣшался за него другими, — чтобы мѣстное населеніе обязано было допустить у себя невольничество и чтобы федеральное правительство силою поддерживало эту „обязанность“. Понятное дѣло, ни Дугласъ, ни его сторонники не могли сдѣлать такого шага. И вотъ теперь, потому что демократическая партія не хотѣла идти рука объ руку съ рабовладѣльцами до крайнихъ предѣловъ ихъ домогательствъ, они готовы были совершенно подорвать ея силу, отдѣлившись отъ Союза.
Чего добивалась республиканская партія? — Чтобы рабство было запрещено на тѣхъ территоріяхъ, на которыхъ оно еще не существовало; не болѣе. Генри Клэй повторялъ много разъ, что ни одинъ футъ земли, доселе свободной отъ невольничества, никогда и впредь, съ его согласія, не дастъ опоры ногѣ раба. Ничего болѣе республиканская партія и не требовала фактомъ избранія Линкольна. Республиканцы заявили, что не считаютъ конгрессъ въ правѣ касаться рабства, какъ учрежденія въ предѣлахъ рабовладѣльческихъ штатовъ. Южане добились проведенія закона о бѣглыхъ рабахъ. Законъ этотъ уже дѣйствовалъ, дѣйствовалъ широко, и верховный совѣтъ объявилъ его согласнымъ съ конституціей. Громадная территорія Техаса была къ ихъ услугамъ для наполненія рабами и имъ было обѣщано выкроить четыре новыхъ штата изъ этой территоріи; штаты эти были бы рабовладѣльческими. Техасъ содержитъ въ себѣ 273,000 квадратныхъ миль, т. е. пространство, равное всей Новой Англіи, плюсъ штаты: Нью-Іоркъ, Пенсильванія, Мэриландъ, Делаваръ, Нью-Джерси и Виргинія. На всемъ этомъ пространствѣ рабовладѣніе могло быть введено и республиканская партія не препятствовала этому. Но постоянные успѣхи сдѣлали рабовладѣльцевъ самоувѣренными; взвинченные спесивымъ презрѣніемъ къ Сѣверу, они воображали сѣверянъ до такой степени мирными и поглощенными погоней за деньгами, до такой степени преданными исключительно торговлѣ и производству, что тѣ никогда не рѣшатся противиться отпаденію Юга; южане твердили, что „хлопокъ — король“ и были увѣрены, что могутъ заключить союзы съ иностранными державами, когда бы ни пожелали. И вотъ они рѣшили образовать великое рабовладѣльческое государство. Я полагаю, была и другая причина для отпаденія. Не смотря на постоянныя утвержденія рабовладѣльцевъ, что невольничество вещь справедливая, ихъ внутреннее спокойствіе постоянно нарушалось тѣмъ, что они были принуждены непрерывно выслушивать доводы аболиціонистовъ. Пока они были связаны съ Сѣверомъ, они не могли вполнѣ избѣгнуть этого. Они и вообразили, что отдѣлившись отъ него, могутъ оставить всѣ эти вещи по ту сторону границы, — что они смогутъ оградить свои уши отъ этихъ назойливыхъ истинъ. Совѣсть ихъ была въ томъ состояніи, которое легко ведетъ къ раздраженію, а имъ хотѣлось покоя
Итакъ, когда въ 1860 году собрался конвентъ демократической партіи, то представители рабовладѣльческихъ штатовъ настаивали на покровительствѣ федеральнаго правительства невольничеству въ территоріяхъ, какъ на conditio sine qua non. А такъ какъ Дугласъ не могъ согласиться на такую самоубійственную тактику, то представители рабовладѣльцевъ отдѣлились отъ конвента, въ которомъ располагали большинствомъ голосовъ, и образовали новый, собственный конвентъ, который и объявилъ своимъ кандидатомъ на президентство Брекенриджа.
Мы уже видѣли, какъ домогательства рабовладѣнія постоянно возрастали. Сперва рабовладѣльцы признавали невольничество зломъ, но считали, что оно будетъ уничтожено постепенно. Этого взгляда держались — Джефферсонъ и отцы американской революціи. Затѣмъ рабовладѣльцы стали говорить, что невольничество должно быть поддерживаемо въ настоящемъ всюду, гдѣ оно существуетъ, но не должно быть распространяемо на „территоріи“. Такой взглядъ господствовалъ во времена Дэна. Связанное съ его именемъ постановленіе запрещало рабство во всѣхъ „территоріяхъ“ къ сѣверу отъ Огайо. Еще позже рабовладѣльцы потребовали, чтобы „территоріи“ были поровну подѣлены между невольничествомъ и свободой. Такое воззрѣніе взяло верхъ въ 1820 году, когда проведенъ былъ миссурійскій компромиссъ. Затѣмъ появилось требованіе, чтобы невольничество не было заранѣе исключаемо ни изъ одной территоріи, но чтобы вопросъ о допущеніи его былъ предоставленъ рѣшенію самого населенія. Таковъ былъ руководящій принципъ во время принятія Канзасъ-Небрасскаго билля подъ предводительствомъ Дугласа. Наконецъ, рабовладѣльцы заявили, что рабство справедливо и согласно съ принципами христіанства; что оно — единое основаніе свободы и республики; что поэтому оно должна быть охраняемо закономъ, и не только въ предѣлахъ рабовладѣльческихъ штатовъ, но и въ любой части Союза.
Когда стало очевидно, что Союзу грозитъ отпаденіе отъ него Юга, то нѣкоторое время полное вѣроятіе было за то, что и на эти послѣднія домогательства рабовладѣльцы получатъ согласіе. Мало того; существовала опасность, что имъ будутъ предложены даже еще большія уступки съ цѣлью побудить ихъ остаться въ союзѣ, и что общественная совѣсть Сѣвера вполнѣ подчинится требованіямъ рабовладѣнія. Горасъ Грили выражается по этому поводу въ своей, исторіи» такъ: «люди, возведшіе раболѣпіе въ науку, требовали, чтобы Сѣверъ сдѣлалъ новыя уступки, чтобы онъ не разъ еще сталъ на колѣни въ полномъ униженіи».
«Нью-Іоркскій Герольдъ» (N. Y. Herald) заявилъ, что Югъ имѣетъ право отдѣлиться, и что городъ Нью-Іоркъ, штатъ Нью-Джерси и, по всей вѣроятности, Коннектикутъ послѣдуютъ за Югомъ. Нью-Іоркская «Трибуна» (N. Y. Tribune) говорила, что будетъ противиться всѣмъ принудительнымъ мѣрамъ, направленнымъ къ удержанію Юга въ Союзѣ; ибо право отдѣлиться, хотя я революціонное, тѣмъ не менѣе дѣйствительное право. Подобнаго отношенія къ вопросу держались многіе противники рабства, скорѣе готовые предоставить Югу образовать независимое государство, чѣмъ согласиться на новыя уступки рабовладѣльцамъ. Я самъ выразилъ этотъ взглядъ въ брошюрѣ, изданной около этого времени подъ заглавіемъ: «Secession, Concession, or Self-Possession»[41].
Дѣло въ томъ, что никто въ то время не зналъ, какъ великъ былъ патріотизмъ сѣверянъ. Когда «Нью-Іоркъ Герольдъ» заявилъ, что городъ Нью-Іоркъ отдѣлится вмѣстѣ съ Югомъ, это предсказаніе отнюдь не казалось невѣроятнымъ. Дѣловой Нью-Іоркъ былъ, дѣйствительно, въ значительной мѣрѣ на сторонѣ Юга. Самый городъ былъ въ рукахъ демократической партіи. Ньюіоркская чернь ненавидѣла негровъ. Оппозиція рабовладѣльчеству едва-едва имѣла точку опоры въ массѣ тамошняго населенія. Грядущія событія — тѣ событія, которыя послѣдовали за нападеніемъ на фортъ Сёмтеръ (Suinter): великое возстаніе Сѣвера, страшная волна патріотическаго самоотверженія, залившая каждый сѣверный городъ и штатъ, и подъ вліяніемъ которой всякая оппозиція должна была умолкнуть, а распаденіе Союза сдѣлалось чѣмъ-то возбуждавшимъ всеобщее отвращеніе — были равно скрыты и отъ друзей, и отъ враговъ. Сторонники рабовладѣнія разсчитывали на легкую побѣду при отсутствіи сопротивленія. Сторонники свободы боялись, что ради предотвращенія распаденія союза Сѣверъ отступится отъ послѣднихъ устоевъ свободы, справедливости и человѣчности.
Если бы Югъ отдѣлился мирно, — если бы онъ не нападалъ на наши форты и войска, а просто сталъ бы въ отрицательное положеніе къ Союзу, т. е. отказался бы посылать своихъ представителей въ конгрессъ, — я полагаю, мы со временемъ принуждены были бы согласиться на образованіе изъ него особаго, независимаго государства. Мистеръ Сюардъ (Seward) и его друзья изыскивали пути къ уступкамъ. Вѣра его въ компромиссы была безпредѣльна. Это былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые убѣждены что для дипломатическаго искусства едва-ли есть что-либо невозможное. Человѣкъ, пустившій въ обращеніе выраженіе «непримиримое противорѣчіе», повидимому, забылъ о существованіи такого противорѣчія между принципами, — противорѣчія, которое никакіе политиканы не въ силахъ были уничтожить. Въ 1860 году въ Огайо созванъ былъ большой митингъ для умиротворенія Юга. На этомъ собраніи приняты были резолюціи въ томъ смыслѣ, что всякое оппозиціонное обсужденіе на Сѣверѣ вопроса о рабствѣ должно быть встрѣчаемо общимъ неодобреніемъ, — что невольничество не должно быть исключаемо изъ территорій и что никому не слѣдуетъ вмѣшиваться въ дѣла и учрежденія Юга.
Около того же времени Джоржъ Вильямъ Кёртисъ долженъ былъ лектировать въ Филадельфіи на тему «политика честности»; но ему не дали говорить подъ предлогомъ, что лекція, по всей вѣроятности, вызоветъ уличные безпорядки.
При такихъ-то обстоятельствахъ собрался, въ декабрѣ 1860 г., тридцать шестой конгрессъ Соединенныхъ Штатовъ. Президентомъ все еще былъ Бюкананъ. Въ своемъ послѣднемъ «посланіи» онъ заявилъ, что нельзя, принудить тотъ или иной штатъ оставаться въ Союзѣ, и что онъ, президентъ, не имѣетъ права, противиться силою отпаденію рабовладѣльческихъ штатовъ. Согласно конституціи, онъ выбранъ былъ президентомъ для того чтобы наблюдать за точнымъ выполненіемъ законовъ, а онъ отказывался ихъ выполнять на Югѣ. Судья Блэкъ, генеральный атторней Бюканана, толковалъ въ томъ же смыслѣ: онъ утверждалъ, что Соединенные Штаты не въ состояніи были поддержать свое собственное существованіе.
Конгрессъ учредилъ комитетъ для обсужденія вопроса, какъ возможно было умиротворить сепаратистовъ. Но сепаратисты вовсе не хотѣли умиротворенія. Они твердо были убѣждены въ томъ, что спасеніе ихъ заключалось въ отпаденіи и что лишь, путемъ распущенія Союза и основанія Южной конфедераціи можно было поддержать систему владѣнія одного человѣка, другимъ.
Айверсонъ (Iverson) изъ Георгіи говорилъ: «мы намѣрены отдѣлиться и чтобы конгрессъ ни дѣлалъ, онъ не можетъ предотвратить отпаденія. Никакой войны не будетъ». Онъ сравнивалъ сѣверянъ съ «высѣченной собакой». «Вскорѣ, — говорилъ, онъ, — образуется Южная конфедерація и ея правительство окажется самымъ цвѣтущимъ въ мірѣ, способнымъ противиться какой угодно силѣ».
Джонъ Дж. Криттенденъ изъ Кентукки предложилъ цѣлый рядъ резолюцій, которыми онъ, въ сущности, отдавалъ въ руки рабовладѣльцевъ вс’е, него они когда-либо домогались.
Кларкъ изъ Родъ-Айлэнда предложилъ резолюцію въ томъ смыслѣ, что ни въ компромиссѣ, ни въ уступкахъ не было надобности, ибо конституція въ ея тогдашнемъ видѣ заключала въ себѣ все необходимое и конституція эта должна быть поддержана всѣми средствами.
Въ комитетѣ тринадцати, назначенномъ для выработки мѣръ въ видахъ предупрежденія союзнаго раскола, Сюардъ поставилъ на голосованіе слѣдующую резолюцію: «Никакая поправка, дающая конгрессу власть надъ невольничествомъ въ Штатахъ, не можетъ быть внесена въ конституцію».
Такимъ образомъ, перечитывая исторію тѣхъ нѣсколькихъ мѣсяцевъ, которые протекли съ избранія Линкольна до -нападенія на фортъ Сёмтеръ, мы видимъ, что грозившая опасность минуты заключалась въ томъ, что Сѣверъ готовъ былъ, ради сохраненія мира, сдаться рабовладѣнію и назвать свою капитуляцію еще разъ — компромиссомъ,
Нью-Іоркскій губернаторъ Симеръ (Seymour), обращаясь въ громаднѣйшему демократическому конвенту въ Олбэни (Albany), говорилъ: «Весь вопросъ заключается въ томъ: вступимъ-ли мы въ компромиссъ послѣ войны, или не воюя вовсе».
Въ Вашингтонѣ была созвана мирная конференція. Она приняла цѣлый рядъ резолюцій. Но всѣ онѣ были забаллотированы въ союзномъ сенатѣ.
Компромиссъ 1850 года оказался настолько плохо возведенной стѣной, что она пала сама собою. Теперь предположено было ее подмазать болѣе чистой известью. Это, по словамъ поэта Лоуэля, было попыткой «умаслить грозящее землетрясеніе, предложивъ ему сдобную булочку».
И вотъ началось отпаденіе штатовъ отъ Союза:
Южная Каролина отпала 20 декабря 1860 года.
Джорджія " 19 января 1861 года.
Миссиссипи " 7 " *
Флорида " 10 " "
Луизіана " 25 " "
Техасъ " 1 февраля "
Сѣверная Каролина " 21 мая "
Тенесси " 26 іюня "
Виргинія " 17 апрѣля "
Кентукки пытался отдѣлиться, но безуспѣшно; Мэрилэндъ и Миссури также остались въ Союзѣ, хотя въ нихъ было огромное число лицъ, вполнѣ симпатизировавшихъ отдѣленію.
Девятаго февраля 1861 г. Джефферсонъ Дэвисъ былъ избранъ въ президенты конфедераціи. Этимъ актомъ было образовано ея правительство.
Не ожидая затѣмъ, пока Сѣверъ предприметъ тотъ или другой шагъ, конфедераты захватили всѣ форты Союза, числомъ тридцать.
Фортъ Молтри (Moultrie) и замокъ Пинкнэй (Castle Pinchney) въ Южной Каролинѣ захвачены были въ декабрѣ 1860 г.
Фортъ Сёмтеръ сдался апрѣля 18-го 1861 г.
Фортъ Пуласки, Маунтъ Джаксонъ и союзный арсеналъ въ Джорджіи были захвачены въ январѣ 1861 г.
Вслѣдъ затѣмъ палъ арсеналъ въ Огёстѣ (Augusta).
Флоридскія адмиралтейства и три форта въ томъ же штатѣ были захвачены въ январѣ 1861 г.
Фортъ Морганъ въ Алабамѣ и арсеналъ въ Маунтъ Вернонѣ также попали въ руки южанъ.
Конфедерація овладѣла, такимъ образомъ, въ южныхъ штатахъ громаднѣйшими запасами оружія, аммуниціи и т. п. Тридцать крѣпостей и три тысячи пушекъ были въ рукахъ южанъ.
Но первый же пушечный выстрѣлъ, раздавшійся въ фортѣ Сёмтерѣ, отразился на Сѣверѣ самымъ необычайнымъ образомъ: никто не ожидалъ такого результата. Мы сами, сѣверяне, еще не знали, какою любовью къ своей странѣ были полны сердца нашего народа. Населеніе же южныхъ штатовъ не имѣло даже отдаленнѣйшаго представленія о томъ, что Сѣверъ станетъ сопротивляться. Но когда нападеніе на фортъ Сёмтеръ стало фактомъ, словно огонь пробѣжалъ по. всему Сѣверу, и всѣ партіи соединились въ стремленіи противостать насилію надъ національнымъ флагомъ. Всякіе толки о компромиссѣ съ Югомъ умолкли. Линкольнъ выпустилъ прокламацію, требуя 75,000 солдатъ; но предложеніе услугъ превзошло требованія правительства. Такъ началась междоусобная война. За мѣсяцъ до знаменательнаго пушечнаго выстрѣла въ фортѣ Сёмтерѣ въ Нью-Іоркѣ было не мало такихъ мѣстностей, гдѣ было опасно дѣлать какія бы то ни было заявленія противъ отпаденія отъ союза; на другой день послѣ этого выстрѣла стало опаснымъ — даже въ худшихъ околоткахъ города — сказать хоть слово въ пользу отпаденія.
Кто, пережившій тѣ знаменательные дни, можетъ когда-либо позабыть ихъ? Кто въ состояніи позабыть то страшное возбужденіе, тѣ ожиданія, разочарованія, испытанія, горести, трагедіи, надежды и опасенія, ту борьбу, ту преданность, всѣ тѣ формы великодушныхъ усилій, которыя тогда волновали Сѣверъ? Возможно ли позабыть, разъ переживши эти ощущенія, что значитъ жить жизнью цѣлой націи, беззавѣтно преданной благороднымъ, патріотическимъ цѣлямъ — жить среди мужчинъ и женщинъ, забывающихъ о своихъ частныхъ интересахъ, о погонѣ за благосостояніемъ, обо всемъ, кромѣ спасенія родины?
Были, несомнѣнно, люди, обратившіе самую войну въ дойную корову; были люди полные эгоизма; но не таковъ былъ общій духъ страны. Господствующимъ чувствомъ большинства сѣверянъ было убѣжденіе, что единство Союза должно быть спасено во что бы ни стало и цѣною какихъ угодно жертвъ. «Если», — говорили они, — «разрушится Союзъ, то все погибнетъ. Это будетъ всеобщее разореніе. Все равно, значитъ: надо жертвовать всѣмъ, что у насъ есть, чтобы спасти страну; ибо если мы не сохранимъ государства, то и все, что мы имѣемъ, потеряетъ всякую цѣну». Это всеобщее убѣжденіе было прекрасно выражено судьею Роквудомъ Горомъ (Hoar) въ самомъ началѣ войны: «Я полагаю, населеніе сѣверныхъ штатовъ твердо рѣшилось не уступать; — ни одной лопаты песку, начиная съ южной оконечностей Флориды, и ни одного паралитика-негра, начиная съ рисовыхъ болотъ Южной Каролины!»
VII.
Междоусобная война и ея послѣдствія.
править
Излагая исторію столкновенія, вызваннаго рабствомъ, я не могъ держаться строго-хронологическаго порядка и предпочелъ подчинить свое изложеніе тѣмъ отдѣльнымъ темамъ, съ которыми имѣлъ дѣло. Мнѣ придется, поэтому, возвратиться теперь къ періоду, предшествовавшему возстанію южныхъ штатовъ, чтобы вникнуть въ нѣкоторыя интересныя данныя того времени.
Необходимо прежде всего остановиться на Авраамѣ Линкольнѣ, человѣкѣ, которому суждено было стать спасителемъ Союза и освободителемъ невольниковъ. Въ новой исторіи нѣтъ другого человѣка, который бы занималъ положеніе, какое занималъ онъ. По своему характеру и опыту Линкольнъ былъ замѣчательно приспособленъ къ великому дѣлу, и вся его предшествовавшая жизнь, казалось, была лишь приготовленіемъ къ нему. Въ тотъ тяжелый періодъ нуженъ былъ человѣкъ благоразумный, но рѣшительный; осторожный, но твердый, — человѣкъ въ высочайшей мѣрѣ благоразумный; нуженъ былъ человѣкъ съ великою совѣстью, но отнюдь не энтузіастъ или фанатикъ. Необходимо было лицо, вокругъ котораго всѣ вѣрные Союзу могли бы сплотиться, иными словами — лицо, противъ котораго не существовало предубѣжденій, и которое не было бы партизаномъ какого-либо крайняго мнѣнія. Сѣверяне были расщеплены на много партій. Новая Англія была рѣшительною противницей рабства и держалась строгаго «республиканства». Штаты средней полосы чувствовали сильную наклонность къ «демократизму» и ненавидѣли аболиціонизмъ. Окраинные штаты были чуть не наканунѣ отпаденія и могли быть удержаны въ Союзѣ лишь твердою, но ласковою рукою. Рядомъ съ послѣдователями Дугласа были послѣдователи Бэлля и Эверетта и виги, предводимые Вебстеромъ; были, наконецъ, вліятельные люди вродѣ Волландигама (Vallandigham), бывшаго президента Пирса и Фернандо Вуда (Wood), симпатіи которыхъ были вполнѣ на сторонѣ бунтовщиковъ. Рѣшительный аболиціонистъ охладилъ бы значительную часть населенія, приверженнаго Союзу, и сдѣлалъ бы ее нейтральною. Старозавѣтный вигъ убилъ бы энтузіазмъ въ ненавидѣвшемъ рабство Сѣверѣ. Въ началѣ войны и долгое время послѣ правительство не предпринимало никакихъ шаговъ въ освобожденію рабовъ. Прокламація генерала Фримонта, провозгласившая въ Миссури освобожденіе невольниковъ, была такъ видоизмѣнена президентомъ, что стала мертвою буквою. Приказъ генерала Гёнтера, объявившій цвѣтновожихъ свободными на югѣ, былъ отмѣненъ Линкольномъ. Противники рабства были огорчены всѣмъ этимъ, но все же продолжали поддерживать президента. Они знали, что онъ тоже былъ противникомъ этого «учрежденія», и что ходъ событій приведетъ, при его же посредствѣ, въ паденію невольничества. Подобно самому Линкольну, они умѣли «выжидать». Линкольнъ былъ терпѣливъ, полонъ надежды, рѣшителенъ и мудръ. Онъ вышелъ изъ народа и зналъ народъ хорошо. Въ немъ былъ тотъ инстинктъ, связывавшій его съ подобными ему, который одинъ даетъ человѣку способность взвѣшивать общественное настроеніе. Воспитанный въ бѣдности и среди тяжелыхъ обстоятельствъ, онъ не терялъ бодрости, встрѣчая на пути трудности. При сердцѣ нѣжномъ, какъ у женщины, онъ обладалъ трезвымъ, спокойнымъ умомъ. А въ основаніи всего этого лежала «совѣсть, этотъ рѣшительно становящійся на ту или другую сторону поборникъ». Что бы ни случилось — дурное или хорошее — онъ во всякомъ случаѣ готовъ былъ выполнить свой долгъ, и онъ выполнилъ его до конца. Вообще говоря, это былъ человѣкъ съ оттѣнкомъ постоянной грусти, на которомъ чувство отвѣтственности лежало тяжкимъ бременемъ; но его природный юморъ доставлялъ ему нѣкоторое облегченіе.
Одинъ изъ моихъ старыхъ кентуккскихъ друзей, бывшій также однимъ изъ старѣйшихъ друзей Линкольна, сообщилъ мнѣ нѣсколько анекдотовъ, бросающихъ кое-какой свѣтъ на характеръ покойнаго президента. Мнѣ уже приходилось говорить о судьѣ Спидѣ (Speed), кентуккскомъ фермерѣ, который, хотя самъ имѣлъ невольниковъ, но совершенно отрицалъ въ принципѣ невольничество. Его невольники были освобождены послѣ его смерти его дѣтьми. Одинъ изъ его сыновей, Джошуа, будучи еще очень молодымъ человѣкомъ, отправился въ Спрингфильдъ, что въ Иллинойсѣ, и открылъ тамъ деревенскую лавку. Авраамъ Линкольнъ, незадолго передъ тѣмъ открывшій тамъ же адвокатскую контору, зашелъ однажды въ лавку. «Мистеръ Спидъ, — сказалъ онъ, — въ задней комнатѣ своей конторы я поставилъ кровать, а теперь я хотѣлъ бы обрядить ее — имѣть матрасъ, подушки, фланелевыя одѣяла и простыни. Я не въ состояніи заплатить вамъ за нихъ сейчасъ, но, я полагаю, смогу это сдѣлать въ теченіе слѣдующей судебной сессіи». Спидъ нѣсколько зналъ Линкольна; онъ сказалъ ему цѣну вещей, но вмѣстѣ съ тѣмъ прибавилъ: «Мистеръ Линкольнъ, у меня надъ лавкой большая комната и въ ней большая кровать; если хотите, вы можете поселиться тамъ вмѣстѣ со мною». — "А какъ туда попасть? — спросилъ Линкольнъ и затѣмъ, взойдя по лѣстницѣ, положилъ свои переметныя сумки въ углу комнаты, и, спустившись, заявилъ: «Мистеръ Спидъ, я переѣхалъ».
Они жили въ одной комнатѣ цѣлыхъ пять лѣтъ и стали искренними друзьями. Когда Линкольнъ сталъ президентомъ, онъ выбралъ себѣ въ генеральные атторнеи брата Джошуа Спида, Джемса, превосходнаго юриста и замѣчательно безкорыстнаго человѣка. Безкорыстіе было отличительной чертой всей этой семьи.
Мнѣ пришлось какъ-то провести одно послѣобѣда въ обществѣ Джошуа Спида въ его кентуккскомъ домѣ, и онъ говорилъ мнѣ, что во все время его знакомства съ Линкольномъ, послѣдній былъ искренно преданъ своей профессіи: онъ былъ совѣстливъ, правдивъ, порядоченъ. Онъ держался въ сторонѣ отъ развлеченій, не говоря уже о порокахъ, въ тѣ времена весьма распространенныхъ. Онъ не употреблялъ спиртныхъ напитковъ и былъ воздержанъ во всемъ. Что касается интереса къ юриспруденціи, то вотъ кое-что объ этомъ предметѣ: «Линкольну однажды поручено было дѣло, сущность котораго заключалась въ опредѣленіи границы участка земли въ степи. Въ степи нѣтъ ни деревьевъ, ни камня. Поэтому надсмотрщики за межами имѣли обыкновеніе насыпать, по угламъ участка, небольшіе холмики земли. Но дѣло въ томъ, что степная бѣлка имѣетъ обыкновеніе возводить подобный же холмикъ надъ своей норкой. Вопросъ и шелъ о томъ, былъ ли холмикъ, о которомъ шла рѣчь, дѣломъ надсмотрщика, или бѣлки? Линкольнъ выписалъ изъ Нью-Іорка книги по зоологіи и сталъ по нимъ изучать нравы степной бѣлки. Когда дошло до разбирательства, онъ объяснилъ судьѣ и присяжнымъ, въ чемъ состояла разница между холмикомъ надсмотрщика и холмикомъ бѣлки. Звѣрекъ, заботясь о своей семьѣ, живущей подъ холмикомъ, утаптывалъ верхушку послѣдняго очень тщательно и такъ же тщательно заканчивалъ ее конусомъ, чтобы дать хорошій стокъ дождевой водѣ. Напротивъ, у надсмотрщика не было подобныхъ мотивовъ въ его работѣ и потому естественно было его холмику имѣть усѣченную, или нѣсколько углубленную верхушку.
По окончаніи дѣла судья, который былъ никто иной, какъ будущій политическій соперникъ Линкольна Стивенъ Э. Дугласъ, зашелъ въ его контору и нашелъ молодого адвоката все еще за естественно-историческими книгами и изученіемъ нравовъ степныхъ звѣрьковъ. Ему не было болѣе практической надобности въ этого рода знаніяхъ; но онъ такъ заинтересовался предметомъ, что продолжалъ изученіе. И судья, и адвокатъ провели сообща цѣлый вечеръ надъ книгами, не подозрѣвая того, что въ будущемъ борьба между ними потрясетъ страну и сдѣлаетъ одного изъ нихъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ.
Въ воскресенье утромъ, апрѣля 14-го 1861 года, майоръ Андерсонъ сдалъ фортъ Сёмтеръ рыцарямъ Южной Каролины. Линкольнъ былъ тогда президентомъ немногимъ болѣе мѣсяца. Пятнадцатаго апрѣля онъ выпустилъ свою прокламацію, въ которой призывалъ подъ знамена семьдесятъ пять тысячъ войска, чтобы поддержать силу закона въ возмутившихся штатахъ. Затѣмъ началась война, окончившаяся черезъ четыре года, девятаго апрѣля 1865 г.; когда Ли сдался на капитуляцію со своей арміей.
Въ началѣ войны все, казалось, было противъ Сѣвера. Всѣ преимущества были на сторонѣ Юга. Южане завладѣли всею аммуниціей и услали всѣ союзныя войска въ самыя дальнія западныя и юго-западныя окраины. У Союза не было ни арміи, ни флота, а государственное казначейство было пусто. Правительству пришлось взять въ займы у Нью-Іоркскихъ банковъ нѣсколько милліоновъ долларовъ, чтобы начать военныя дѣйствія Южане самымъ воспитаніемъ своимъ были пріучены въ употребленію оружія; сѣверяне — наоборотъ. Южане привыкли драться съ оружіемъ въ рукахъ, ибо они жили въ условіяхъ непрерывнаго военнаго положенія; поэтому, какъ это ни было грустно, казалось естественнымъ, что союзныя войска должны были въ первыхъ битвахъ потерпѣть пораженіе. Мрачныя это были времена для приверженцевъ Союза. Съ надеждой глядѣли мы за предѣлы собственной страны, ища сочувствія, но не находили его. Въ виду рѣшительныхъ заявленій Англіи противу рабства, мы надѣялись, что она станетъ на нашу сторону; оказалось, что наиболѣе вліятельные люди были противъ насъ. Аристократія, армія и флотъ, церковь и люди пера — всѣ поддерживали Югъ; на нашей сторонѣ было всего нѣсколько человѣкъ вродѣ Джона Брайта (Bright), Ричарда Кобдена, Голдвина Смита, Дж. Ст. Милля, да рабочій классъ. Направляемые тѣмъ самымъ инстинктомъ — болѣе глубокимъ, чѣмъ разсудокъ, и болѣе всеобъемлющимъ, чѣмъ знаніе — который нѣкогда побуждалъ простой народъ стекаться радостно къ Христу, тогда какъ „мудрые“ и „разсудительные“ люди не хотѣли его слушать, рабочіе на фабрикахъ Ланкашира и вообще труженики промышленности отнеслись холодно къ проявленіямъ общественнаго недружелюбія къ Союзу, хотя ихъ хлѣбъ насущный зависѣлъ отъ хлопка. Они стояли за Сѣверъ до конца, хотя, благодаря своему положенію, многіе изъ нихъ въ концѣ концовъ лишились послѣдняго куска хлѣба.
Мы послали въ Англію, въ качествѣ нашего дипломатическаго представителя, человѣка, какъ бы рожденнаго для этого поста. Это былъ мистеръ Чарльзъ Фрэнсисъ Адамсъ. Подобно своему отцу, онъ былъ человѣкъ спокойный, хладнокровный, осторожный, разумный, весьма рѣшительный и совершенно непоколебимый. Положеніе его, среди этихъ всеобщихъ симпатій по адресу конфедераціи, было очень тяжело, но онъ ни разу не склонилъ головы. Когда лордъ Рёссель[42] отказался остановить сооруженіе въ Англіи военныхъ кораблей для конфедераціи, то Адамсъ просто замѣтилъ: „Конечно, ваше сіятельство понимаете, что это равносильно войнѣ.“ Тогда только лордъ Рёссель остановилъ постройку упомянутыхъ судовъ. Тому же Рёсселю принадлежитъ выраженіе: „Джефферсонъ Дэвисъ создалъ націю“. Большинство англичанъ были убѣждены, что Сѣверъ никогда не побѣдитъ Юга. Они называли эту войну порожденіемъ честолюбія сѣверянъ и выражались въ томъ смыслѣ, что Сѣверу слѣдовало предоставить Югу отдѣлиться. Англійской аристократіи, людямъ пера и торговому классу хотѣлось видѣть нашу страну раздѣленною и ослабленною. Они находили, что Соединенные Штаты росли слишкомъ быстро и превращались въ слишкомъ сильное государство; значеніе Союза становилось чрезмѣрнымъ и было-бы отлично, если бы его можно было расщепить на двѣ или три части. За все это Великобританія поплатилась, будучи впослѣдствіи принуждена не только вознаградить за вредъ, который нанесли союзному флоту конфедератскіе крейсеры, построенные съ ея дозволенія, но и признать, что она была не права, выпустивъ эти корабли изъ своихъ портовъ.
Когда поднялся народъ Сѣвера, тогда только сказалось, „какая сила дремлетъ въ рукѣ свободнаго человѣка“. Виги, предводимые людьми вродѣ Вебстера и Клэя, какъ и сѣверные демократы, предводимые своими великими вожаками, пріучены были вѣрить въ необходимость Союза и конституціи. Съ другой стороны, республиканская партія, выросшая подъ вліяніемъ учителей — и политическаго и не политическаго типа — враждебныхъ рабству, пріучена была видѣть величайшую опасность для страны въ невольничествѣ. Отпаденіе Юга ударило по обоимъ этимъ чувствамъ. Оно разрушало національное единство и разрушало его во имя невольничества. Оскорбляя оба эти чувства — приверженность къ государственному единству и отвращеніе къ рабству — Югъ, такимъ образомъ, объединилъ Сѣверъ, который и всталъ, какъ одинъ человѣкъ.
Скоро были съимпровизированы громаднѣйшія арміи. Черезъ пятьдесятъ дней послѣ битвы при Буллъ-Рёнъ (Bull-Run), когда Потомакская армія была, повидимому, деморализована, другая армія въ сто тысячъ человѣкъ была создана въ Вашингтонѣ подъ предводительствомъ Макъ-Клеллана, который превратилъ ее въ превосходно дисциплинированную силу. Южные штаты объявлены были въ блокадѣ. За границей блокаду считали невыполнимой; тѣмъ не менѣе южная граница была подъ наблюденіемъ; ее сторожили. Правда, много судовъ ускользало отъ блокады; въ общемъ, однако, она была признана достигавшею цѣли.
До тѣхъ поръ въ Союзѣ не существовало хорошо организованнаго государственнаго кредита. Министру финансовъ Салмону П. Чэзу (Salmon P. Chase) принадлежитъ честь установленія системы національнаго кредита, оказавшейся несомнѣнно — съ тѣхъ поръ и до настоящаго времени — значительно лучшею, чѣмъ какая либо изъ существовавшихъ до тѣхъ поръ въ Соединенныхъ Штатахъ. Вплоть до того времени уплата по чекамъ банка одного штата производилась банкомъ другого штата, и банки штатовъ (государственные) то и дѣло лопались по всей странѣ. Банки новой системы оказались лучше даже стараго банка Соединеныхъ Штатовъ подъ управленіемъ Николая Биддля (Nicolas Biddle).
Союзные арсеналы вскорѣ принялись за работу, изготовляя тысячи пушекъ и ружей въ день.
Вскорѣ также, благодаря предусмотрительности и краснорѣчію Генри В. Бёлловса (H. W. Bellows), стала работать и санитарная коммиссія. Это былъ новый даръ человѣчеству, показывавшій насколько ужасы войны могутъ быть смягчены и ея зло нейтрализовано силою сердечныхъ, щедрыхъ, разумныхъ и постоянныхъ заботъ лицъ, остающихся дома, о тѣхъ, кто были на театрѣ войны. Лучшія женщины страны присоединились въ арміи въ качествѣ сестеръ милосердія. Ихъ можно было найти во всѣхъ госпиталяхъ, на полѣ сраженія, дома — вѣчно за работой, вѣчно стремящимися доставить солдатамъ всевозможныя удобства. Припоминаю одно воскресенье, когда пришло извѣстіе о томъ, что только что окончилась битва, и что значительное количество всякой всячины нужно было для солдатъ. Объявленіе по этому поводу указывало извѣстный адресъ, домъ насупротивъ Тремонтъ-Гауза, въ Бостонѣ, куда вещи должны были направляться. Послѣ полудня того же воскресенья весь троттуаръ былъ уже занятъ ящиками, присланными изъ многихъ окрестныхъ городовъ!
Черезъ два-три года мы уже имѣли самую обширную, наилучше дисциплинированную армію, какую когда-либо видѣлъ свѣтъ, предводимую превосходными офицерами; армію, состоявшую изъ „штыковъ, умѣвшихъ не только драться, но и думать“. Въ началѣ войны сѣверные генералы были неопытны, но стали постепенно мудры и искусны, пока, наконецъ, мы не насчитывали среди нихъ такихъ людей, какъ Грантъ, Шерманъ, Шериданъ, Томасъ, Бёрнсайдъ, Гукеръ и Мидъ.
Между тѣмъ народъ былъ готовъ все отдать, все перенести, все сдѣлать. Всѣ мрачныя предсказанія, дѣлавшіяся на счетъ его, оказались дутыми. Говорилось, напримѣръ, что никакая нація не можетъ вести междоусобную войну и въ то же время оставлять неприкосновенною свободу рѣчи и печати. Мы не тронули ни той, ни другой. Сѣверныя газеты, сочувственныя Югу, продолжали выходить и могли печатать, что только имъ вздумалось. Созывались митинги противъ войны, составлялись собранія для сопротивленія войнѣ и участники тѣхъ и другихъ пользовались полной свободой рѣчи. Увѣряли, когда Мэзонъ и Слайделлъ (Slidell) были захвачены и крикъ радости пронесся по всему Сѣверу, что американцы ни за что не согласятся возвратить ихъ Англіи[43]. Но когда нація убѣдилась, что подобный шагъ необходимъ, онъ нигдѣ не встрѣтилъ оппозиціи. Дѣло было выполнено молча. Кричали, что свободные выборы президента были невозможны среди такой войны; тѣмъ не менѣе, когда окончился Линкольну его четырехлѣтній срокъ, новые выборы состоялись и были проведены точно также, какъ если бы въ странѣ царствовалъ глубокій миръ.
Говорилось равнымъ образомъ, что нація, тратящая на военныя издержки по два милліона долларовъ въ день, должна скоро обанкротиться. Было время, когда бумажныя деньги страшно упали въ цѣнѣ; тѣмъ не менѣе банкротами мы никогда не были. Мы никогда не отказывались отъ своихъ долговъ. Увѣряли, что если Югъ и будетъ побѣжденъ въ открытомъ полѣ, онъ станетъ продолжать партизанскую войну. На самомъ дѣлѣ война окончилась съ капитуляціей Ли и Джонсона. Увѣряли, что возстановленіе союза невозможно, что южные штаты до того враждебны Сѣверу, что ни за что не возвратятся въ Союзъ. Однако, вскорѣ они добровольно снова заняли свое мѣсто въ федераціи, согласившись видоизмѣнить свои конституціи въ смыслѣ уничтоженія невольничества. Благосостояніе и всеобщее довольство расцвѣли по всей странѣ у всѣхъ на глазахъ. Говорили, что безчисленная армія Сѣвера не согласится быть распущенною и подчинитъ страну военной власти Между тѣмъ, какъ только окончилась война, армія сама собою растаяла; военные люди рады были возвратиться къ частной жизни и къ своимъ прежнимъ занятіямъ. Говорилось, наконецъ, что если освободить негровъ, то они не станутъ работать и перемрутъ; въ настоящее же время выражаемыя опасенія заключаются въ томъ, что негры размножаются слишкомъ быстро и, чего добраго, вытѣснятъ съ Юга бѣлое населеніе.
Это было, положительно, дѣломъ Провидѣнія, что президентомъ нашимъ былъ именно такой человѣкъ, какъ Авраамъ Линкольнъ. Будь на его мѣстѣ личность, болѣе соотвѣтствовавшая желаніямъ аболиціонистовъ и враговъ невольничества, она не объединила бы націю; и ужъ во всякомъ случаѣ такая личность не убѣдила бы окраинные штаты остаться въ Союзѣ. Съ другой стороны, будь на мѣстѣ Линкольна человѣкъ враждебный аболиціонизму, онъ тоже не объединилъ бы націи. Въ Линкольнѣ-же, какимъ онъ былъ, мы имѣли личность, которая сердцемъ и убѣжденіемъ была противъ рабства, но которой цѣль была — спасеніе Союза. „Если“ сказалъ онъ однажды, „Союзъ можетъ быть всего вѣрнѣе спасенъ освобожденіемъ рабовъ, я готовъ освободить ихъ всѣхъ. Если этого спасенія можно всего лучше достигнуть, освободивъ только часть невольниковъ — я готовъ освободить часть. Если же его можно всего успѣшнѣе достичь вовсе не освобождая рабовъ — я не освобожу ни одного“. Онъ не спѣшилъ, но онъ непрерывно двигался впередъ. Онъ зналъ народъ. Умѣть угадать, чего желаетъ народъ, что ему нужно — есть способность, присущая истинно великому государственному человѣку. Вспоминаются мнѣ по этому поводу слова губернатора Андрю объ Андрю Джаксонѣ[44]. Однажды послѣднему замѣтили, что мѣра, которую онъ хотѣлъ принять, была недемократична. „Я не нуждаюсь ни въ чьихъ объясненіяхъ по вопросу о томъ, что демократично и что недемократично“, вскричалъ Джаксонъ, — „если мнѣ потребуется узнать, что демократично, я спрошу о томъ старика Андрю Джексона; онъ знаетъ, что демократично, даже если бы никто иной не зналъ. Если есть на свѣтѣ демократъ, такъ это, конечно, онъ“.
Линкольнъ былъ несвѣдущъ въ военномъ дѣлѣ, Джефферсонъ Дэвисъ получилъ законченное военное образованіе. Линкольну пришлось вначалѣ безусловно отдаться въ-руки Скотта и другихъ генераловъ и дѣйствовать подъ ихъ диктовку. Когда МакъКлелланъ долго медлилъ послѣ того, какъ армія была совершенно готова, и затруднялся двинуться впередъ, Линкольнъ сказалъ одному изъ своихъ друзей: „Хотѣлось бы мнѣ знать, думаетъ-ли Макъ-Клелланъ что либо предпринять. Если нѣтъ, то я бы съ удовольствіемъ взялъ у него въ займы армію на недѣлю, или на двѣ“. Интересъ Линкольна ко всему, что касалось войны, былъ огроменъ, и онъ обладалъ талантомъ пользоваться способностями людей, непохожихъ на него самого. Онъ усматривалъ пользу въ самыхъ различныхъ людяхъ; въ Сюардѣ, напримѣръ, типичномъ политикѣ, и въ Сёмнерѣ, ученомъ и мыслителѣ. Оба были большими друзьями президента. Линкольнъ также очень любилъ Стантона, который чуть не во всемъ составлялъ ему оппозицію. Президентъ пользовался всѣми троими для блага націи.
Итакъ, хотя вначалѣ о Линкольнѣ установилось мнѣніе, что онъ слишкомъ медлителенъ и многіе не довѣряли ему, тѣмъ не менѣе любовь и уваженіе націи въ президенту росли, а съ чѣмъ вмѣстѣ росла его сила и власть. Наконецъ, онъ почувствовалъ, что можетъ принимать самостоятельныя рѣшенія по требованіямъ минуты, приходить къ собственнымъ заключеніямъ и дѣйствовать рѣшительно, согласно своимъ взглядамъ. Никто не принималъ къ сердцу тягостей войны болѣе Линкольна. Нѣкоторые изъ нашихъ генераловъ дѣйствовали такъ, точно это было рутинное дѣло и нечего было о немъ много заботиться. Не таковъ былъ Линкольнъ. На немъ эта ужасная борьба тяготѣла страшнымъ бременемъ, которое раздавило бы его, если бы не три вещи. Онъ глубоко вѣрилъ въ справедливость Бога. Онъ былъ въ глубинѣ души глубоко религіозный человѣкъ, хотя безъ всякой религіозной формалистики или ханжества. Равнымъ образомъ, онъ глубоко вѣрилъ въ свободныя учрежденія и не имѣлъ сомнѣнія въ ихъ конечномъ торжествѣ. Наконецъ, онъ обладалъ юморомъ и отзывчивостью, которые часто были для него большой поддержкой въ годину жесточайшаго несчастья. Когда онъ заявилъ своему министерству, что рѣшилъ выпустить прокламацію объ освобожденіи невольниковъ, онъ прибавилъ, что все ждалъ надлежащаго для того времени и что теперь — онъ въ томъ увѣренъ — время это пришло: онъ слѣдилъ за настроеніемъ народа и теперь, онъ убѣжденъ, вся нація готова сдѣлать этотъ шагъ. Затѣмъ онъ прибавилъ такъ тихо, что всего одинъ человѣкъ слышалъ его слова: „Когда Ли былъ вытѣсненъ изъ Мэрилэнда, я далъ обѣтъ Богу моему, что уничтожу рабство“.
Когда армія Макъ-Клеллана была разбита на полуостровѣ, Линкольнъ выразился о себѣ, что не было на свѣтѣ въ живыхъ болѣе неутѣшнаго человѣка, чѣмъ онъ.
Человѣколюбіе Линкольна и его способность сочувствовать были очень велики. Вотъ что, между прочимъ, разсказывалъ мнѣ мистеръ Джэмсъ Спидъ, генеральный атторней. Разъ, когда онъ былъ у президента съ тѣмъ, чтобы переговорить о какомъ-то дѣлѣ, въ кабинетъ вошелъ дежурный офицеръ и сказалъ: „Ваше высокопревосходительство, у входа стоитъ бѣдная женщина въ слезахъ. Она приходитъ уже второй или третій разъ и все проситъ, не можетъ-ли васъ видѣть“. „Пусть войдетъ“, отвѣтилъ Линкольнъ. Женщина была впущена и сказала: „Господинъ президентъ, въ арміи три моихъ сына. Я вдова. У меня оставался дома четвертый, но онъ померъ. Не отпустите-ли вы ко мнѣ одного изъ моихъ остальныхъ сыновей, чтобы вести хозяйство на фермѣ и помочь мнѣ содержать себя?“ — „Ну, что-жъ, — отвѣтилъ Линкольнъ, — у меня самого трое дѣтей; выходитъ, какъ будто вамъ слѣдуетъ имѣть хоть одного. А гдѣ вашъ сынъ?“ — „Ахъ, сэръ, онъ въ арміи подъ Фридериксбёргомъ“. — „Какъ его имя и въ какой части онъ?“ Узнавъ все что нужно было, президентъ присѣлъ къ столу я написалъ приказъ объ увольненіи молодого человѣка. Старуха призвала на него благословеніе божіе, взяла бумагу и повернулась уходить, когда Линкольнъ остановилъ ее вопросомъ: „Куда же вы отправляетесь?“ — „Прямо въ Фридериксбёргъ, сэръ, за сыномъ“. — „А какъ же вы надѣетесь пробраться черезъ сторожевую линію пикетовъ, чтобы найти его?“ — „Господь поможетъ, мнѣ; только бы была у меня ваша бумага“. — „Зачѣмъ же, — замѣтилъ Линкольнъ, — утруждать Господа Бога этимъ дѣломъ, когда я самъ могу его выполнить“. Съ этими словами онъ снова присѣлъ и написалъ ей пропускъ съ наказомъ — оказать старухѣ необходимую помощь.
Одинъ джентльмэнъ, служившій въ канцеляріи военнаго министра Стантона, говорилъ мнѣ, что въ случаѣ совершенія солдатомъ преступленія, за которое военный судъ приговаривалъ его къ смерти, приговоръ никогда не приводился въ исполненіе прежде, чѣмъ дѣлопроизводство суда не было просмотрѣно и Стантономъ, и Линкольномъ. Въ такихъ случаяхъ, почти неизмѣнно, Линкольнъ былъ за помилованіе, а Стантонъ за исполненіе приговора. Однажды Стантонъ даже замѣтилъ: „Господинъ президентъ, вы воображаете, что, милуя этого человѣка“ (который ослушался приказанія, дезертировалъ съ поля сраженія, или совершилъ преступленіе противъ мирнаго гражданина) „вы совершаете актъ человѣколюбія; но это не человѣколюбіе, а жестокость. Помилованіе каждаго подобнаго негодяя поведетъ къ смерти цѣлой сотни честныхъ солдатъ“. — „Можетъ быть, — отвѣчалъ Линкольнъ, — но то, что вы говорите, есть только возможность, тогда какъ, если я дамъ этого человѣка разстрѣлять, то смерть одного лишняго солдата будетъ несомнѣннымъ фактомъ“.
Разсказываютъ, что когда назначеніе новаго главнаго хирурга арміи стало необходимостью, то упросили доктора Бёлловса отправиться въ Вашингтонъ и постараться о назначеніи на этотъ постъ доктора Гаммонда. Белловсъ отправился. Онъ засталъ Линкольна подписывающимъ бумаги..
„Говорите, — сказалъ Линкольнъ, — я могу слушать васъ и въ то же время писать“. Бёлловсъ началъ говорить въ защиту своего предложенія съ свойственной ему энергіей. Линкольнъ продолжалъ подписывать бумаги. Наконецъ, Бёлловсъ, высказавъ все, что имѣлъ сказать, остановился. „Я ужасно люблю слушать васъ, докторъ; но, мнѣ кажется, Гаммондъ уже назначенъ на этотъ постъ по меньшей мѣрѣ недѣлю тому назадъ“. — „Въ самомъ дѣлѣ?“ спросилъ Белловсъ. „Да, навѣрно; но мнѣ такъ хотѣлось послушать, какъ вы будете говорить!“
Однажды уличная толпа настоятельно требовала, чтобы Линкольнъ сказалъ ей рѣчь изъ окна отеля, гдѣ онъ стоялъ. Онъ появился въ окнѣ, а рядомъ съ нимъ его жена. Линкольнъ былъ очень высокій мужчина, жена же его была маленькаго роста. „Друзья мои, — обратился Линкольнъ къ толпѣ, — вотъ я, а вотъ миссисъ Линкольнъ; такимъ образомъ передъ вами весь сюжетъ и въ его длинной, и въ короткой версіи“. Въ этомъ и состояла вся рѣчь[45].
Линкольнъ былъ серьезный, разумный, добрый человѣкъ съ грустными глазами; но этой наклонностью къ шуткѣ онъ не разъ, быть можетъ, былъ обязанъ тѣмъ, что остался жить.
Лучшій портретъ его, когда-либо сдѣланный, принадлежитъ перу Джемса Рёсселя Лоуэля въ его „Commemoration Ode“:
„Nature, they say, doth dote,
And cannot make а man,
Save on some worn — out plan,
Kepeatingus byrote.
For him her Old--World moulds aside she threw,
And, choosing sweet clay from the breast
Of the unexhausted west,
With stuff untainted shaped a hero new
Wise, zealous in the strength of God and true.
How beatiful to see
Once more, а shepherd of mankind, iudeed,
Who loved his charge but never loved to lead;
One whose meek flock the people joyed to be…
They knew that outward grвce was dust;
They could not chooze, but trust
In that sure-footed mind’s unfaltering skill,
And supple-tempered will,
That bent, like perfect Steel, to spring again and thrust.
Great captains, with their guns and drums,
Disturb our judgemeut for the hour;
But at last silence cornes;
These all are gone, and standing like а tower,
Our children shall behold his ferne —
The kindly, eamest, brave, forseiing man
Sagocious, patient, dreading praise, not blame;
New birth of our new soil — the first American“ *).
- ) Переводъ. „Говорятъ, природа бредитъ, повторяетъ насъ наизусть и не въ состояніи создать человѣка иначе, какъ по давно истрепанному плану. Но для нею она отбросила всѣ шаблоны стараго свѣта и, взявъ чистѣйшую глину изъ груди неистощеннаго запада, вылѣпила изъ незапятнаннаго матеріала новаго героя: мудраго, ревностнаго о Господѣ и вѣрнаго. Какъ прекрасно — видѣть вновь истиннаго пастыря человѣческаго, полнаго любви къ своей паствѣ, но равнодушнаго къ первенствуй власти, — пастыря, смиренной паствой котораго народъ такъ любилъ быть… Народъ зналъ, что внѣшнее изящество — прахъ и для него не было, выбора: онъ долженъ былъ вѣрить въ незнающее нерѣшимости искусство этого твердо ступающаго ума я этой чудно-закаленной воли, которая сгибалась, какъ лучшая сталь, для того только, чтобы снова выпрямиться и разить. На время великіе полководцы съ ихъ пушками и барабанами нарушаютъ теченіе нашей оцѣнивающей мысли. Но въ концѣ концовъ наступаетъ тишина. И вотъ — ихъ нѣтъ; его же слава, которую увидятъ и дѣти наши, — слава этого добраго, серьезнаго, мужественнаго, прозорливаго, здравомыслящаго, терпѣливаго человѣка, боявшагося похвалы, но не порицанія, — высится, какъ башня! Онъ — новое порожденіе нашей новой земли, — первый среди американцевъ!“
Въ январѣ 1862 г. федеральныя войска взяли приступомъ фортъ Генри въ Тенесси. Это былъ одинъ изъ первыхъ успѣховъ федералистовъ въ теченіе войны. Въ то же время начали съ большимъ успѣхомъ свои дѣйствія канонирскія лодки, построенныя по заказу Фримонта. Первоначально правительство отказалось принять эти суда; увѣряютъ, что три дня они стояли на Кэрской (Cairo) пристани, не принадлежа никому, такъ какъ строители сдали ихъ правительству, правительство же отказалось ихъ принять. Этихъ панцирныхъ канонирскихъ лодокъ было двѣнадцать; подъ начальствомъ флагмана Фута (Foot) онѣ отправились вверхъ но рѣкѣ Тенесси съ цѣлью прорвать линію конфедератовъ. Послѣдніе образовали цѣлую линію постовъ поперекъ всей страны, чтобы не допустить союзную армію пробраться черезъ Кентукки. Союзныя войска были подъ начальствомъ Гранта, тогда какъ судами, какъ сказано, командовалъ Футъ. Двухъ часовъ времени имъ оказалось достаточно, чтобы взять фортъ Генри, а вслѣдъ затѣмъ они аттаковали фортъ Дональдсонъ на рѣкѣ Кёмберлэндѣ. Гарнизонъ, подъ начальствомъ Пиллоу и Флойда достигалъ численностью 20,000 человѣкъ, изъ которыхъ 18,500 сдались Гранту. Эти побѣды сильно подняли самоувѣренность сѣвера и доказали, что нѣкоторые, по крайней мѣрѣ, изъ нашихъ генераловъ смотрѣли на войну серьезно.
Одною изъ причинъ упадка духа на сѣверѣ было убѣжденіе сѣверянъ — можетъ быть и несправедливое — что иные изъ командовавшихъ союзной арміей не вѣрили въ ея успѣхъ и не сочувствовали дѣлу, за которое сражались. Народъ сѣвера отдавалъ за дѣло единенія и свободы множество жизней и денегъ, и тяжело -было ему думать, что нѣкоторые изъ его предводителей смотрятъ за войну не серьезно.
Но справедливы ли были эти подозрѣнія относительно арміи, или нѣтъ — въ рыцарскомъ духѣ, преданности и храбрости флота не сомнѣвался никто. Съ какимъ знаніемъ дѣла и спокойнымъ искусствомъ прошелъ союзный флотъ подъ парами мимо фортовъ у Гиттонъ Гэда, заставивъ непріятельскія батареи замолчать, и овладѣлъ морскими островами Джорджіи и Южной Каролины! Какія ощущенія заставилъ всѣхъ пережить отчетъ о проходѣ Фаррагёта между конфедератскими фортами на Миссиссипи, результатомъ котораго явилось взятіе Новаго Орлеана, — о его дерзкомъ входѣ въ Мобайльскую гавань, не смотря на всѣ непріятельскія укрѣпленія, корабли и торпеды!
Новый Орлеанъ былъ защищенъ слѣдующимъ образомъ. По -обѣ стороны рѣки было по форту; поперекъ рѣки сдѣлано было загражденіе, укрѣпленное якорями и цѣпями; за этимъ загражденіемъ находилась въ готовности цѣлая пароходная флотилія, да пять кораблей. Всѣ были убѣждены, что при такой защитѣ городъ былъ неприступенъ. Нападеніе на форты было начато флотиліей Портера, состоявшей изъ 21 шхуны, изъ которыхъ на каждой была мортира, стрѣлявшая гранатами въ 200 фунтовъ. Такимъ образомъ адмиралъ Портеръ бомбардировалъ форты Филипъ и Джэксонъ въ теченіе шести дней. Затѣмъ Фаррагётъ, въ ночь на 23 апрѣля 1862, проскочилъ между укрѣпленіями со своею флотиліей въ восемьнадцать судовъ и сломалъ загражденіе. Миновавъ форты, онъ наткнулся на конфедератскія суда. Шестнадцать изъ нихъ аттаковало Каюгу, но хотя она получила сорокъ два ядра, все-же она взяла три непріятельскихъ судна. Варена загнала три судна на берегъ, потопила четвертое и тогда, сѣвъ на мель сама, потонула. Не болѣе, какъ въ полтора часа не только Фаррагётъ миновалъ непріятельскіе форты, но частью взялъ въ плѣнъ, а частью потопилъ конфедератскую флотилію. Послѣ этого Новый Орлеанъ сдался генералу Бётлеру и союзной арміи.
Сколько душевныхъ волненій возбуждало описаніе боя Мэрримака съ Мониторомъ! Союзный военый корабль Мэрримакъ, захваченный конфедератами въ Норфокѣ (Norfolk), былъ ими обращенъ въ большое панцырное судно. Въ тѣ времена сила панцырныхъ кораблей была еще мало извѣстна. Мэрримакъ былъ первою паровою плавучею батареею, и онъ показалъ, что въ морскихъ военныхъ дѣйствіяхъ появился новый элементъ. Нѣкоторое время носился только слухъ о томъ, что онъ готовится. Восьмого марта 1862 г. онъ появился на рѣкѣ Джэмсѣ. Мэрримакъ плылъ внизъ и казался чернымъ желѣзнымъ ковчегомъ. Подойдя къ союзнымъ судамъ, стоявшимъ въ заливѣ у устья, Мэрримакъ налетѣлъ на союзный фрегатъ Кёмберлэндъ, врѣзался въ него своимъ страшнымъ носомъ и, однимъ ударомъ отодравъ цѣлый бокъ противника, послалъ его ко дну со всѣмъ экипажемъ и съ развивавшимся флагомъ.
Затѣмъ Мэрримакъ уничтожилъ въ нѣсколько минутъ союзный фрегатъ Конгрессъ, хотя послѣдній громилъ его залпами изъ своихъ тяжелыхъ баттарей: снаряды отскакивали отъ панцыря Мэрримака, словно градъ отъ домовой крыши. Покончивъ такъ легко съ двумя лучшими военными кораблями Соединенныхъ Штатовъ, броненосецъ конфедератовъ напалъ на третій. Самое сильное изъ союзныхъ военныхъ судовъ, Миннезота, стояло на якорѣ, или на мели, когда Мэрримакъ его аттаковалъ. Съ обѣихъ сторонъ было дано по одному, или по два залпа; но тутъ командиръ броненосца, боясь въ свою очередь посадить его на мель, повернулъ назадъ и возвратился въ Норфокъ.
Цѣлую ночь телеграфъ разносилъ по союзной территоріи ужасную вѣсть. Не было никакого сомнѣнія, что на слѣдующее утро неуязвимый конфедератскій панцырникъ возвратится въ заливъ и покончитъ съ Миннезотой. Что тогда? Почему бы ему не взять фортъ Монро? Почему бы затѣмъ не войти въ любую изъ союзныхъ гаваней и не взять Нью-Іоркъ, или Бостонъ? Куда ни проникала страшная новость, она вызывала самыя отчаянныя опасенія. Между тѣмъ, въ это время уже готова была новая сила, которая должна была положить конецъ страшной каррьерѣ Мэрримака.
Мистеръ Эриксонъ, знаменитый механикъ и изобрѣтатель, понялъ, съ прозорливостью генія, ту перемѣну, какая должна произойти въ методахъ веденія морской войны съ введеніемъ панцырныхъ судовъ. На собственный счетъ, лишь съ небольшимъ пособіемъ отъ союзнаго правительства, онъ построилъ небольшое судно, съ едва замѣтною надводною частью, защищенное тяжелою броней и вооруженное вращающеюся башней съ единственной пушкой большого калибра. Это судно, о которомъ мало кто что зналъ, было только что окончено и приведено на буксирѣ къ форту Монро. Разъ или два по пути оно чуть-чуть не погибло, но все же поспѣло на мѣсто во время. Когда на слѣдующее утро Мэрримакъ вновь спустился по рѣкѣ, чтобы докончить дѣло разрушенія союзнаго флота, маленькій Эриксоновъ броненосецъ загородилъ ему дорогу и сталъ посылать одно за другимъ, свои тяжелыя ядра въ каждый изъ открытыхъ пушечныхъ портовъ противника. „Мониторъ“ оказался слиткомъ увертливымъ, чтобы пострадать отъ массивнаго Мэрримака, котораго онъ въ. концѣ концовъ и загналъ назадъ въ Норфокъ, откуда конфедератскій броненосецъ никогда болѣе не выходилъ.
Этотъ поединокъ произвелъ полный переворотъ въ характерѣ, морскихъ военныхъ дѣйствій всего міра. Деревянные корабли стали безполезны и Англія, Франція и иныя державы принялись за постройку панцырныхъ судовъ.
Перваго января 1863 года появилась прокламація президента Линкольна, объявлявшая невольниковъ во всѣхъ возставшихъ штатахъ свободными. Это былъ тотъ именно актъ, котораго сѣверяне страстно желали и котораго съ надеждой ожидали, но далеко не были увѣрены, что дождутся его когда-либо. Въ давно прошедшія времена, когда Джонъ Квинси Адамсъ стоялъ за эмансипацію Юдинъ противъ всего конгресса и когда ему въ лицо кричали, что ни при какихъ обстоятельствахъ правительство Соединенныхъ Штатовъ не имѣетъ права уничтожить рабство, онъ отвѣчалъ: „Я не могу съ этимъ согласиться. Существуютъ обстоятельства, при которыхъ наше правительство можетъ уничтожить невольничество. Если бы въ Соединенныхъ Штатахъ поднято было возстаніе или бунтъ, то по законамъ войны президентъ, или даже любой командующій генералъ былъ бы въ правѣ отмѣнить невольничество“. Аболиціонисты, отъ которыхъ не ускользало ничто, касавшееся занимавшаго ихъ предмета, напечатали въ то время брошюру, въ которой эти заявленія Дж. Кв. Адамса о конституціонномъ правѣ уничтоженія рабства во имя войны были цитированы.
Около времени президентской прокламаціи возникъ также планъ — главнымъ образомъ благодаря усиліямъ Массачузеттскаго губернатора Андрю — сформировать нѣсколько цвѣтнокожихъ полковъ.
Джонъ Олбіонъ Андрю (John Albion Andrew) былъ по справедливости прозванъ великимъ военнымъ губернаторомъ. Къ нему можно также примѣнить слова, нѣкогда сказанныя о Питтѣ. Какъ Питтъ, онъ былъ „лоцманомъ, умѣвшимъ править въ бурю“. Будучи юристомъ въ Бостонѣ и усидчивымъ работникомъ въ своей профессіи, онъ мало кому былъ извѣстенъ со стороны своихъ огромныхъ административныхъ и политическихъ способностей, пока его не выбрали въ губернаторы Массачузеттса въ 1861 году. Онъ былъ противникомъ рабства съ ранней юности и никогда не измѣнялъ этому принципу. Онъ всегда открыто говорилъ и дѣлалъ то, что считалъ справедливымъ, и въ этомъ отношеніи не зналъ страха. Въ то же время онъ былъ разсудителенъ, добръ и полонъ терпимости къ несогласнымъ съ нимъ мнѣніямъ, хотя обладалъ такою силой негодованія, которая, разъ будучи возбуждена, сметала передъ собою все. Онъ былъ однимъ изъ наилучше уравновѣшенныхъ людей, какихъ я когда либо зналъ. Его проницательность граничила съ провидѣніемъ. Его выносливость въ трудѣ была необыкновенна; на службѣ, въ присутственныхъ мѣстахъ, когда, бывало, всѣ его писцы и помощники выбьются изъ силъ, онъ отсылалъ ихъ по домамъ, а самъ продолжалъ работать до поздней ночи. Вліяніе его въ Вашингтонѣ было велико и онъ его употреблялъ цѣликомъ на то, чтобы побуждать правительство всѣми мѣрами положить конецъ возстанію. Онъ былъ въ неустанныхъ сношеніяхъ съ Линкольномъ, Стантономъ, Сюардомъ, Чэзонъ, губернаторами сѣверныхъ штатовъ и съ сенаторами и представителями отъ Массачузеттса. Перваго января 1861 г., въ самый день своего вступленія въ должность, т. е. за три мѣсяца до нападенія на фортъ Сёмтеръ, онъ разослалъ письма губернаторамъ всѣхъ штатовъ Новой Англіи, увѣряя ихъ, что война на носу, и что они сдѣлаютъ всего лучше, если станутъ въ ней сейчасъ-же готовиться. Самъ онъ привелъ Массачузеттсъ въ состояніе такой готовности, что, какъ только Линкольнъ издалъ, 15апрѣля, свою прокламацію о началѣ военныхъ дѣйствій, Андрю» отдалъ приказъ четыремъ полкамъ выступить въ Вашингтонъ и на слѣдующій день, 16 апрѣля, они уже собрались на общественномъ выгонѣ въ Бостонѣ, при чемъ всѣ роты были въ полномъ составѣ. Шестой полкъ выступилъ въ Вашингтонъ въ тотъ же вечеръ, прошелъ черезъ Балтиморъ, гдѣ нѣсколько человѣкъ изъ его рядовъ были убиты уличной толпой; это былъ первый полкъ достигшій Вашингтона не по частямъ. Въ теченіе войны губернаторъ Андрю не зналъ усталости и не разъ тратилъ свои собственныя деньги на общественныя нужды, когда это оказывалось необходимымъ. Онъ умеръ, оставивъ своей семьѣ въ наслѣдство доброе имя и благородную память. Едва окончилась война, какъ онъ сталъ настаивать на умиротвореніи и возсоединеніи. «Послѣ энергичнаго веденія войны, — сказалъ онъ въ своей прощальной рѣчи, — посвятимъ себя столь же энергичному возстановленію мира».
Неизмѣнный другъ цвѣтнокожихъ, губернаторъ Андрю неустанно убѣждалъ правительство завести цвѣтнокожія войска. Наконецъ, ему позволили начать ихъ наборъ, и онъ ихъ отослалъ въ дѣйствующую армію, какъ часть силъ, которыя долженъ былъ поставить Массачузетсъ.
Допущеніе цвѣтноножихъ въ нашу армію было чрезвычайно полезною мѣрой. Мѣра эта была принята послѣ большихъ колебаній, между тѣмъ оказалось, что цвѣтнокожіе дрались превосходно. Храбрость ихъ имѣла, пожалуй, еще болѣе отчаянный характеръ, чѣмъ храбрость бѣлыхъ войскъ, потому что нерѣдко они сражались, такъ сказать, съ веревкой на шеѣ. Они знали, что рабовладѣльцы не пощадятъ ихъ, если захватятъ въ плѣнъ[46]. При всемъ томъ жалованіе въ цвѣтнокожихъ войскахъ было всего десять долларовъ въ мѣсяцъ, изъ которыхъ три еще приходилось отдать за экипировку, такъ что солдату очищалось всего семь долларовъ; между тѣмъ въ бѣлыхъ войскахъ платилось рядовому тринадцать долларовъ при даровой обмундировкѣ. Эта несправедливость приводила губернатора Андрю въ большое негодованіе. Разъ какъ-то онъ показалъ мнѣ письмо, написанное имъ къ сенаторамъ отъ Массачузеттса, въ которомъ онъ побуждалъ ихъ представить конгрессу и президенту о явной несправедливости того факта, что цвѣтнокожія войска не поставлены на одинаковую ногу съ бѣлыми. «Я не успокоюсь», такъ заключалъ онъ, «пока этой несправедливости не будетъ положенъ конецъ. Я и вамъ не дамъ успокоиться, пока ей не будетъ положенъ конецъ. Если же мнѣ суждено умереть, и мой голосъ будетъ что нибудь значить въ другомъ мірѣ, я и тамъ не оставлю этого дѣла, но буду хлопотать объ немъ предъ престоломъ вѣчной справедливости». Я сказалъ мистеру Андрю, что ѣду въ Вашингтонъ, что я готовъ свезти это письмо гг. Сёмнеру и Вильсону, и что я постараюсь повидать генералъ-атторнея. Въ слѣдующее воскресенье я долженъ былъ говорить проповѣдь въ палатѣ представителей. Я воспользовался этимъ случаемъ, чтобы описать въ моей проповѣди характеръ и поведеніе цвѣтнокожихъ войскъ. Я разсказалъ, какъ законодательное собраніе Массачузеттса постановило послать въ Южную Каролину деньги этимъ войскамъ въ такомъ количествѣ, чтобы удовлетворить ихъ за все время службы въ полномъ размѣрѣ (т. е. по 13 долларовъ). Дѣло въ томъ, что войска эти упорно отказывались принять плату по десяти долларовъ и нѣкоторое время служили безъ жалованія. Агенты Массачузеттса, привезшіе деньги, объяснили солдатамъ, что ихъ штатъ (Массачузетсъ), считая несправедливымъ, чтобы они получали жалованье въ уменьшенномъ (сравнительно съ бѣлыми войсками) размѣрѣ, прислалъ имъ эти деньги, какъ слѣдующія имъ по праву. Они прибавили, что губернаторъ Андрю очень желаетъ, чтобы черныя войска приняли присланное. Солдаты, посовѣтовавашись между собою, выбрали изъ своей среды представителя, который долженъ былъ отвѣтить на рѣчь агентовъ. Онъ заявилъ, что солдаты вполнѣ цѣнятъ рѣшеніе штата Массачузетсъ и искренно благодарны за него; они благодарятъ также губернатора Андрю и джентельмэновъ, которые потрудились пріѣхать къ нимъ, чтобы привезти деньги; но что они (цвѣтнокожіе солдаты) не считаютъ себя войсками Массачузетса. Они теперь — солдаты Соединенныхъ Штатовъ и потому не могутъ принять предлагаемыхъ имъ денегъ, — не могутъ взять даже тѣхъ десяти долларовъ, которые предлагаетъ имъ правительство, хотя ихъ семьи сильно страдаютъ отъ этого; они не примутъ денегъ до тѣхъ поръ, пока не получатъ то, что слѣдуетъ имъ получить по справедливости; до тѣхъ же поръ они будутъ исполнять свои воинскія обязанности также точно, какъ если бы они получали жалованье. Разсказавъ все это, я обратился къ находившимся передо мною членамъ конгресса съ слѣдующими словами: «Будь подобный поступокъ совершенъ греками или римлянами, разсказъ объ немъ былъ бы помѣщенъ во всѣхъ учебникахъ и нашихъ дѣтей научили бы разсматривать все происшествіе, какъ примѣръ героизма. Но такъ какъ это было сдѣлано цвѣтнокожими, то мы не обращаемъ вниманія. Но передъ лицомъ человѣчества и исторіи я бы скорѣе согласился быть однимъ изъ этихъ цвѣтнокожихъ солдатъ, исполняющимъ мужественно свои обязанности и отказывающимся отъ денегъ, пока не будетъ ему оказана справедливость, чѣмъ членомъ конгресса, получающимъ аккуратно свое жалованье, сидящимъ въ покойномъ креслѣ, но не имѣющимъ достаточно храбрости, чтобы провести законъ объ уплатѣ этимъ солдатамъ слѣдующаго имъ по праву».
Я полагалъ, что члены конгресса будутъ недовольны моими словами. Вмѣсто того послышались сильныя одобренія.
Послѣ неоднократныхъ пораженій Потомакской арміи подъ главнымъ начальствомъ Макъ-Левлана, Попа, Бёрисайда и Гукера, она, наконецъ, одержала побѣду у Геттисбёрга, 1 іюля 1863 года, подъ командой генерала Мида; а 4 іюля Виксбёргъ сдался генералу Гранту. Этимъ все теченіе Миссисипи до самаго Новаго Орлеана стало открытымъ.
Шестого мая 1864 года генералъ Шерманъ началъ свой «походъ къ морю». Посредствомъ цѣлаго ряда искусныхъ маневровъ онъ обошелъ армію Джонсона (Johnson), который, по распоряженію Джефферсона Дэвиса, долженъ былъ оставить командованіе. Во главѣ арміи, оперировавшей противъ Шермана, поставленъ былъ Гудъ, считавшійся болѣе боевымъ генераломъ. Но и онъ оказался не въ состояніи остановить Шермана, который послалъ назадъ генерала Томаса (Thomas) съ тѣми войсками, въ которыхъ не нуждался самъ, задержать Гуда. Самъ Шерманъ съ остальными силами прошелъ въ самое сердце Джорджіи, покинувъ свою продовольственную базу, и словно сквозь землю провалился: сѣверяне долго не имѣли рѣшительно никакихъ извѣстій о его движеніяхъ. Онъ пришелъ къ мысли, что сможетъ пройти черезъ Джоржію, хотя такая многочисленная армія никогда, кажется, до того времени не была обращаема въ отдѣльный отрядъ. Онъ былъ увѣренъ, что можетъ продовольствовать свои войска на счетъ непріятельской страны, и достигъ этого. Арміи Шермана предсказывалась гибель; на самомъ же дѣлѣ ея походъ былъ отнюдь не труднымъ, даже привольнымъ, хотя южныя газеты постоянно извѣщали насъ, что мы никогда болѣе ничего не услышимъ о Шерманѣ и его арміи, какъ таковой. Между тѣмъ Шерманъ шелъ впередъ, пока не достигъ моря; тутъ онъ взялъ Саванау (Savannah) и заставилъ Чарлстонъ сдаться. Затѣмъ онъ прошелъ черезъ Южную Каролину и Сѣверную Каролину; тутъ онъ могъ уже дѣйствовать, передъ Ричмондомъ, въ связи съ Грантомъ.
Наконецъ, Ли, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ великолѣпной борьбы, въ которой онъ выказалъ всѣ качества великаго полководца, будучи совершенно истощенъ, долженъ былъ сдаться. Настойчивость и искусство генерала Гранта увѣнчались, наконецъ, успѣхомъ. Такъ окончилась эта война гигантовъ.
Послѣ убійства Линкольна наступилъ долгій періодъ перестройки, въ теченіе котораго пришлось рѣшить много трудныхъ задачъ. Южные Штаты были, одинъ за другимъ, снова приняты въ Союзъ на условіи уничтоженія рабства.
Кто, не пережившій лично тѣ дни, сможетъ выразить настроеніе, охватившее страну, когда она возвратила себѣ миръ, — когда самый воздухъ, казалось, насыщенъ былъ радостью, надеждой и довольствомъ?!… Это чувство радости въ виду возвращающагося мира, возстановляемаго союза, конца, положеннаго огромному злу и грозившей націи опасности наполняло всѣ сердца благодарностью къ благому Промыслу. Чувство это особенно хорошо выражено Виттіэромъ въ одномъ изъ его лучшихъ стихотвореній, начинавшемся словами:
"Boom, cannon, boom, to all the hills and waoes!
«Clash out, glad bells, from every rocking steeple!…» *)
- ) «Греми, пушка, греми новость всѣмъ холмамъ и волнамъ!
„Звоните ее, радостные колокола, съ каждой ожившей колокольни!“
Никакія описанія не могутъ, однако, выразить то ощущеніе благодарности и восторга, которое охватило насъ не потому только, что наступилъ миръ, что испытанія наши кончились, но и потому, что этотъ миръ принесъ съ собою свободу и единеніе, потому что страна стала вновь цѣльною, но уже безъ пятна рабовладѣнія. Невольничество болѣе не существовало! Этому страшному злу, этой ужасной опасности положенъ былъ конецъ и самъ Югъ, короткое время спустя, былъ радъ, что она кончилась. Спустя немного лѣтъ послѣ войны я посѣтилъ Морскія Острова Южной Каролины, а также Чарлстонъ и Саванну. Уже тогда всѣ, почти безъ исключенія, признавали, что уничтоженіе рабства было наилучшимъ исходомъ для Южныхъ штатовъ. Хотя эти штаты не мало пострадали изъ-за эмансипаціи, они не пожелали бы возстановленія невольничества. Недавно одинъ бостонецъ передалъ мнѣ свой разговоръ съ двумя внуками Когуна (Calhoun), бывшаго прямымъ олицетвореніемъ теорій, оправдывавшихъ рабство. Мой знакомый спросилъ ихъ, много ли разсудительныхъ людей пожелали бы возстановить рабство? Одинъ отвѣтилъ: „И одинъ изъ ста не пожелаетъ“. Другой сказалъ: „Едва ли одинъ изъ тысячи“. — „Что бы на это сказалъ вашъ дѣдъ?“ замѣтилъ мой пріятель и получилъ въ отвѣтъ: „Если бы дѣдъ былъ въ настоящую минуту еще живъ, онъ сказалъ бы то же самое“.
До междоусобной войны количество собираемаго на всемъ Югѣ хлопка простиралось до четырехъ милліоновъ тюковъ. Въ 1882 г. оно равнялось семи милліонамъ. Это — наилучшее доказательство двухъ фактовъ. Такъ какъ земля въ штатахъ, производящихъ хлопокъ, принадлежитъ, главнымъ образомъ, бѣлымъ, тогда какъ трудъ доставляется цвѣтнокожими, то увеличеніе производства хлопка показываетъ, во-первыхъ, что цвѣтнокожіе работаютъ теперь лучше, чѣмъ когда они были невольниками и, во-вторыхъ, что обѣ расы работаютъ совмѣстно и мирно.
Цвѣтнокожіе чувствуютъ потребность въ образованіи. Они жадно пользуются каждымъ обстоятельствомъ, открывающимъ имъ доступъ въ школу. Школу посѣщаютъ и старый, и малый. Тѣ изъ нихъ, которые уже слишкомъ стары, чтобы самимъ научиться грамотѣ, благодарны за то, что хотя дѣти ихъ могутъ учиться. Помню, одна лэди, бывшая учительницей въ Портъ-Роялѣ, въ Южной Каролинѣ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ былъ занятъ -нашими войсками, разсказывала мнѣ, что увидѣла однажды старуху-негритянку на колѣняхъ у школьной стѣны. „Что вы тутъ дѣлаете, матушка?“ спросила учительница. „Сама и стара ужъ, сударыня, чтобы учиться“, отвѣчала та, „но я благодарю Бога милосерднаго за то, что дѣтки мои — они тамъ, въ школѣ — могутъ учиться“.
По послѣдней переписи въ Соединенныхъ Штатахъ считается 4.600,000 цвѣтнокожихъ старше девяти лѣтъ и изъ нихъ 1.400,000 (т. е. около 30 %) грамотныхъ {
Все это писано въ 1883 г. Съ тѣхъ поръ обстоятельства, конечно, еще болѣе измѣнились въ пользу негровъ. Въ сентябрѣ 1901 года епископъ-негръ Деррикъ (Derrich), говоря на Лондонской конференціи методистскаго духовенства, привелъ слѣдующія данныя: число чёрныхъ дѣтей въ начальныхъ общественныхъ школахъ Соединенныхъ Штатовъ простирается до двухъ съ половиною милліоновъ; въ среднихъ и высшихъ учебныхъ заведеніяхъ учится 45,000 чернокожихъ молодыхъ людей. Изъ нихъ 30,000 учатся ремесламъ и т. п. труду; 3000 проходятъ курсы — классическихъ или естественныхъ наукъ; 1500 учатся торговому и банковому дѣлу; 30,000 учительствуютъ. Со времени пріобрѣтенія ими правъ гражданства, негры внесли свыше 13 милліоновъ долларовъ на поддержку собственныхъ образовательныхъ учрежденій. Въ послѣдній хлопчатобумажный сезонъ болѣе 11 милліоновъ тюковъ хлопка было взрощено и собрано трудомъ негровъ. Домашняя и личная прислуга въ южныхъ штатахъ также состоитъ изъ негровъ. Это, однако, не значитъ, что они не добиваются самостоятельнаго экономическаго положенія. Накопленіе собственности въ ихъ рукахъ подвигается впередъ быстрыми шагами. Негритянскіе храмы и церковное имущество вообще представляютъ собою сумму въ 40 милліоновъ долларовъ; школьное имущество — 15 милліоновъ; стоимость жилыхъ помѣщеній, принадлежащихъ чернокожимъ, равно 450 милліонамъ; они владѣютъ фермами на сумму въ 325 м и разнымъ движимымъ движимымъ имуществомъ на сумму 165 милл. долларовъ. По Мнѣнію епископа Деррика, большую опасность для американскихъ негровъ представляетъ ихъ тяготѣніе къ большимъ городамъ. Пока негръ работаетъ на фермѣ, въ деревнѣ, или мѣстечкѣ, онъ здоровъ и трудолюбивъ. Главная масса покидающихъ югъ для большихъ центровъ фабрично-промышленныхъ штатовъ сохраняетъ и тамъ эти черты; но значительное меньшинство, подъ вліяніемъ невѣрности заработка съ одной стороны и искушеній лихорадочной городской жизни съ другой — вырождается физически и нравственно.
Слова епископа Деррика подтверждаются и другими данными. Въ № 602 прекраснаго Нью-Іоркскаго журнала „The Literary Digest“ мы находимъ свидѣтельство, что въ большихъ городахъ, гдѣ негры обитаютъ въ трущобныхъ кварталахъ, смертность между ними почти вдвое выше смертности бѣлыхъ и далеко превышаетъ рождаемость. На этомъ основаніи ставится вопросъ: вымираютъ ли въ штатахъ негры? — но рѣшается отрицательно. Общее число негровъ въ союзѣ по послѣдней переписи равняется 8.850,000, т. е. оно удвоилось со временъ эмансипаціи. Вникая въ статистику различныхъ штатовъ, мы убѣждаемся, что въ однихъ черное населеніе убываетъ, въ другихъ растетъ и притомъ — быстрѣе бѣлаго. Эти колебанія объясняются, главнымъ образомъ, передвиженіемъ цвѣтного населенія; въ общемъ же слѣдуетъ принять, что черное населеніе растетъ въ той же пропорціи, какъ и бѣлое. Переводчикъ.}. Среди сенаторовъ Соединенныхъ Штатовъ было два цвѣтнокожихъ, нѣсколько человѣкъ служили въ различныхъ вѣтвяхъ управленія, а въ мѣстныхъ законодательныхъ собраніяхъ всѣхъ штатовъ цвѣтнокожихъ депутатовъ было даже много. Фредерикъ Дугласъ (Donglass), нѣкогда съ трудомъ избѣжавшій ареста со стороны маршала Соединенныхъ Штатовъ[47] въ округѣ Колумбія, съ тѣхъ поръ самъ служилъ въ той же должности въ томъ же округѣ[48].
Поистинѣ мы имѣемъ полное основаніе быть благодарными за то прогрессивное развитіе, которое съ тѣхъ поръ замѣчается по всей территоріи южныхъ- штатовъ какъ среди цвѣтнокожихъ, такъ и среди бѣлыхъ.
Хотя фактически рабство было уничтожено прокламаціей Линкольна, однако, юридически оно окончило свое существованіе лишь съ тѣхъ поръ, какъ тринадцатая „поправка“ стала составною частью конституціи Соединенныхъ Штатовъ.
„Поправка“ эта читается такъ:
„Статья XIII. Отдѣлъ I-- Ни невольничество, ни принудительныя работы (involuntary servitude), за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда таковыя опредѣлены въ наказаніе за преступленіе, за которое виновное лицо законно осуждено, не допускается ни въ предѣлахъ Соединенныхъ Штатовъ, ни въ какомъ бы то ни было иномъ мѣстѣ, на которое распространяется дѣйствіе ихъ законовъ“.
Четырнадцатая „поправка“ опредѣляетъ, кто называется гражданами, которые состоятъ въ равной мѣрѣ во всѣхъ штатахъ подъ покровительствомъ законовъ.
Пятнадцатая поправка изложена слѣдующимъ образомъ:
Статья XV. Отдѣлъ I. — Ни Соединенные Штаты въ цѣломъ, ни какой бы то ни было штатъ въ отдѣльности не могутъ лишить кого бы то ни было принадлежащаго гражданамъ Соединенныхъ Штатовъ права голосованія — на основаніи расы, цвѣта кожи, или бытности, въ прежнее время, въ невольничествѣ (ргеvjous condition of servitude)».
Прокламація Линкольна была краеугольнымъ камнемъ свободы; приведенныя выше «поправки» были камнемъ, закончившимъ ея зданіе.
- ↑ Квакеры сами себя называютъ «Friends», а всю свою секту — «The Society of Friends», т. e. «Общество Друзей»; «Quakers», т. е. «трясущіеся» — прозвище, данное имъ иновѣрцами вслѣдствіе ложнаго представленія о ихъ обрядности. Пер.
- ↑ Англійскій текстъ статьи таковъ: «No person held to labour or service in one State under the lawe thereof. escaping into another, shall be discharged of sueh service or labour, but shall be delivered up on claim of the party to whom such labour or service is due». Во второй половинѣ фразы, со слова but, подлежащее подразумѣвается и, по правиламъ англійскаго словосочиненія оно д. б. то-же, что и въ первой половинѣ фразы, т-е. «No person». Если вставить эти слова послѣ «but», то выйдетъ слѣдующее: «but no person shall be delivered up on claim of the party to whom» и т. д., т. е.: «но никто не долженъ быть выдаваемъ по требованію стороны» и т. п. Перев.
- ↑ О Ловджоѣ см. дальше. Перев.
- ↑ По англійскому судопроизводству (которое перешло и въ Америку) судья самъ налагаетъ наказаніе на лицо, которое онъ признаетъ выказавшимъ «неуваженіе къ суду»; ни точнаго опредѣленія характера этого преступленія, ни установленнаго размѣра наказанія за него не существуетъ. Все зависитъ отъ судьи, который можетъ, если найдетъ нужнымъ, держать оскорбителя въ тюрьмѣ неопредлеѣнное время. Перев.
- ↑ Противоположеніе авторомъ строгаго пресвитерьянства аболиціонизму объясняется тѣмъ, что пресвитерьянцы, какъ и кальвинисты, вѣрятъ въ предопредѣленіе; т. е. что судьбы каждой человѣческой души опредѣлены заранѣе не только въ этомъ, но и въ загробномъ мірѣ; такъ что никакія добрыя дѣла и личныя усилія не могутъ избавить человѣка отъ его судьбы и его душу отъ ада, если она въ него предназначена. Въ настоящее время эта безнадежная доктрина въ значительной мѣрѣ ослабѣла и даже во многихъ мѣстахъ совсѣмъ исчезла между пресвитерьянцами. Перев.
- ↑ 80,000 рублей. '
- ↑ Въ 1881 г. Джоржъ Р. Стэтсонъ (Бостонскій) издалъ брошюру подъ заглавіемъ: «Либерійская Республика, какова она въ дѣйствительности». Изъ нея видно, что въ Либеріи всего около 20,000 человѣкъ, эмигрировавшихъ изъ Америки, или ихъ потомковъ, — что климатъ страны убійственный, — что населеніе бѣдно и что во всей колоніи нѣтъ ни одной лошади и всего на все одинъ плугъ. (Примѣч. автора).
- ↑ Когда желаютъ отстрочить разбирательство какого-нибудь билля, петиціи, или иного документа, то предлагаютъ «положить его на столъ» — впредь до того времени, когда кто-либо снова подниметъ вопросъ. Непопулярная мѣра этимъ обрекается на вѣчное забвеніе. Въ вопросѣ объ уничтоженіи рабства Кв. Адамсъ не позволялъ этому забвенію вступить въ силу, постоянно возобновляя вопросъ. Но тогда рабовладѣльческое большинство палаты снова принимало рѣшеніе, о томъ, чтобы «положенные на столъ» документы оставались на столѣ. Перев.
- ↑ «То be brought to the bar». Въ англ, и американской палатахъ представителей находится прямо противъ мѣста Спикера (предсѣдателя) входъ для членовъ парламента. Этотъ входъ запирается выдвижной поперечной перекладиной — «the bar». Къ этому-то входу и приводятся лица, заслужившія осужденіе Спикера, для выслушанія выговора или иного дисциплинарнаго его приговора. Отсюда выраженіе — «to be brougbt to the bar», равносильное словамъ «призвать предъ лицо палаты» для осужденія. Перев.
- ↑ «Select Committee» — такъ называется всякій парламентскій комитетъ, избранный, или назначенный спеціально на извѣстный случай и существующій только до окончанія возложенной на него задачи. Этимъ комитетамъ должны быть противоположены «постоянные комитеты» (Standing Committees), существующіе при парламентѣ, какъ постоянныя учрежденія, куда направляются всѣ дѣла той или другой категоріи для подготовки докладовъ парламенту. Перев.
- ↑ Одинъ изъ величайшихъ ораторовъ Англіи: парламентскій дѣятель, радикалъ (1730—1797); Уорренъ Гастингсъ — губернаторъ Остъ-Индіи, злоупотребленія и злодѣйства котораго изобличилъ Бёркъ. Перев.
- ↑ Т. е. министромъ финансовъ. Пер.
- ↑ Семинолы — одно изъ краснокожихъ индѣйскихъ племенъ, первоначально обитавшихъ въ Джоржіи; они существуютъ въ небольшомъ числѣ и до сихъ поръ. Пер.
- ↑ Техасъ первоначально входилъ въ составъ Мексиканской республики, но около описываемаго времени отдѣлился отъ нея, и президентъ Тайлеръ вступилъ съ нимъ въ переговоры о присоединеніи къ Соед. Штатамъ. Но присоединеніе, конечно, не могло состояться безъ соотвѣтствующаго рѣшенія конгресса. Прим. пер.
- ↑ Обыкновенно проектъ какой-либо резолюціи вносится въ одну изъ палатъ и, по принятіи, переносится въ другую. Иногда же предложеніе дѣлается въ обѣихъ палатахъ одновременно и въ одинаковой редакціи; это называется «joint resolution». Прим. пер.
- ↑ Всѣ подобные вопросы рѣшаются въ Соед. Штатахъ судомъ. Пер.
- ↑ Четвертаго іюля 1775 г. объявлена была конгрессомъ возставшихъ тогдашнихъ англійскихъ колоній въ Сѣверной Америкѣ «декларація независимости». Съ тѣхъ поръ четвертое іюля считается національнымъ праздникомъ Штатовъ и празднуется повсемѣстно. Перев.
- ↑ Фанёль-Голлъ — огромная зала въ Нью-Іоркѣ, гдѣ, между прочими, собирались и аболиціонистскіе митинги. Она существуетъ и до сихъ поръ. Перев.
- ↑ Платформою называется въ Великобританіи и Соединенныхъ Штатахъ всякое мѣсто, съ котораго ораторъ обращается къ публикѣ. Иногда это дѣйствительная платформа въ русскомъ смыслѣ слова, т. е. возвышенный помостъ, иногда просто стулъ, столъ, боченокъ, пень; на правильно организованныхъ митингахъ подъ открытымъ небомъ роль платформы обыкновенно играетъ большая плоская телѣга, лошади которой отпряжены. Перев.
- ↑ Непереводимая игра словъ. Бёрлэй назвалъ рабовладѣльческіе аргументы «unsound», что значитъ и «фальшивый», и «испорченный, тухлый». Перев.
- ↑ Писано въ 1884 г. Перев.
- ↑ Писано въ 1884 г. Перев.
- ↑ Маршалъ — государственный чиновникъ въ Соед. Штатахъ для исполненія судебныхъ постановленій. Перев.
- ↑ Отъ 3000 до 4000 рублей. Перев.
- ↑ Дѣло Бернса изложено въ одной изъ послѣдующихъ главъ. Перев.
- ↑ Выборный чиновникъ, представляющій исполнительную власть въ графствѣ; онъ исполняетъ всѣ судебныя постановленія. Перев.
- ↑ Т. е. къ квакерамъ. Пер.
- ↑ Должность, до извѣстной степени соотвѣтствующая нашему генералъ-прокурору. Пер.
- ↑ Фанель-Голдъ украшенъ портретами „отцовъ американской свободы“. Пер.
- ↑ Все это писано въ 1884 году. Съ тѣхъ поръ Бичеръ, напримѣръ умеръ, и не онъ одинъ, конечно. Перев.
- ↑ О Джонѣ Браунѣ будетъ разсказано подробно далѣе. Перев.
- ↑ Смотри его рѣчь отъ 20 января 1861 г., произнесенную въ Бостонѣ, въ Музыкальной залѣ.
- ↑ Всѣ эти мѣста такъ или иначе прославились битвами за независимость во время американской революціи XVIII вѣка. Перев.
- ↑ Т. е. законъ божественной справедливости, которому положительное законодательство можетъ и не удовлетворять. Перев.
- ↑ Одинъ изъ извѣстнѣйшихъ американскихъ поэтовъ старѣйшаго поколѣнія. Перев.
- ↑ Пимъ (Джонъ), англійскій государственный человѣкъ (1584—1643), членъ оппозиціи въ палатѣ общинъ при Іаковѣ I. Хотѣлъ ѣхать съ Кромвелемъ въ Америку, но былъ остановленъ приказомъ Совѣта. Потерялъ популярность, выказавъ участіе къ королю Карлу I. Перев.
- ↑ Національное учрежденіе въ Лондонѣ, заключающее въ себѣ и національную библіотеку на всѣхъ языкахъ, одну изъ богатѣйшихъ въ мірѣ. Входъ безплатный. Перев.
- ↑ Имя, которымъ сами себя называютъ квакеры. Перев.
- ↑ Bunker Hill (т. е. холмъ Бёнкера), мѣсто около Бостона, гдѣ 17 іюня 1776 г. произошла первая стычка между англійскими войсками и американскими фермерами; англичане „побѣдили“; но этою „побѣдой“ началось ихъ общее пораженіе и конецъ ихъ владычества въ Новой Англіи. Перев.
- ↑ „Kidnapper“ значитъ — человѣкъ, занимающійся воровствомъ живыхъ людей, человѣко-похититель; въ русскомъ языкѣ нѣтъ равнозначущаго краткаго термина для этого понятія. По существу же это все равно, какъ если бы солдатамъ кричали: „Воры! Разбойники! Палачи! Продажныя ищейки!“ Перев.
- ↑ Перевести этотъ заголовокъ очень трудно. Secession значитъ «отпаденіе», Concession — уступка; но Self-Possession, въ тонъ смыслѣ, какъ слово это здѣсь употреблено, не имѣетъ въ русскомъ языкѣ соотвѣтственнаго существительнаго. Авторъ брошюры хотѣлъ въ своемъ заголовкѣ поставить вопросъ: оставаться-ли Сѣверу хозяиномъ своихъ дѣйствій въ своемъ собственномъ домѣ (Self-Possession) и для этого предоставить Югу отпасть, или остановить отпаденіе уступками, которыя будутъ равносильны самоотреченію? Перев.
- ↑ Тогдашній англійскій министръ иностранныхъ дѣлъ. Перев.
- ↑ Мазонъ и Слайделлъ были дипломатическими представителями южной конфедераціи въ Англіи. Англійское судно, на которомъ они плыли, было остановлено въ открытомъ морѣ сѣверо-американскимъ крейсеромъ и оба конфедерата арестованы. Съ точки зрѣнія сѣверянъ Мэзонъ и Слайделлъ были, конечно, нарушителями законовъ и конституціи Соединенныхъ Штатовъ, и такъ какъ южная конфедерація не была признана ни одной изъ державъ воюющею стороной, то не имѣла законнаго права дипломатическаго представительства; покровительство же ей со стороны любой нейтральной державы (въ томъ числѣ и Великобританіи) было съ точки зрѣнія международнаго права недопустимо. Но дѣло въ томъ, что всякое судно, находящееся въ извѣстномъ разстояніи отъ чужого берега — а военное судно даже и у самаго такого берега, — считается территоріею той державы, которой принадлежитъ. Вотъ почему арестъ Мэзона и Слайделля былъ незаконенъ и англійское правительство потребовало возвращенія ему обоихъ арестованныхъ. Перев.
- ↑ Андрю Джаксонъ (1767—1845) отличился въ войнѣ съ Англіей; въ 1821 году сталъ губернаторомъ Флориды; съ 1828 по 1829 годъ былъ сенаторомъ; съ 1829 по 1837 г. — седьмымъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ. Перев.
- ↑ По англійски шутка выходитъ много лучше, такъ какъ по русски невозможно вполнѣ передать игры словъ, употребленныхъ Линкольномъ. Онъ сказалъ: „Му friends, here am I, and here is M-rs Lincoln. That is the long time the short of the whole matter“. Подчеркнутыя слова значутъ „въ этомъ вся подноготная, вся суть предмета“ и въ то же время слова „long“ и „short“ значатъ „долговязый“ и „малаго роста“. Прим. пер.
- ↑ Не слѣдуетъ забывать, что въ Соединенныхъ Штатахъ въ то время, какъ и теперь, не существовало принудительной военной службы. Такъ что негры, поступая въ армію, шли на этотъ страшный рискъ вполнѣ добровольно. Перев.
- ↑ Государственный чиновникъ, въ родѣ русскаго судебнаго пристава, обладающій и нѣкоторыми чисто полицейскими прерогативами. Арестъ, здѣсь упоминаемый, грозилъ Дугласу, конечно, какъ цвѣтнокожему, котораго на основаніи закона о бѣглыхъ хотѣли обратить въ рабство. Перев.
- ↑ Съ тѣхъ поръ какъ Кларкомъ написаны эти слова, черная раса проникла еще шире и дальше на всѣ высшіе посты и общественныя положенія: Но это пока отнюдь не изгладило расовой розни между бѣлыми и цвѣтнокожими, особенно на югѣ. „Уважающій себя“ южанинъ ни за что не поѣдетъ въ одномъ вагонѣ, не сядетъ за обѣденный столъ вмѣстѣ съ тѣмъ самымъ негромъ, съ которымъ ведетъ оффиціальныя или дѣловыя сношенія, какъ съ человѣкомъ, занимающимъ, можетъ быть, гораздо болѣе высокое общественное положеніе, чѣмъ онъ самъ. Президентъ Рузвельтъ только что нанесъ, однако, очень чувствительный ударъ этому допотопному отношенію одной расы къ другой, пригласивъ къ обѣду въ Бѣломъ Домѣ, какъ своего личнаго гостя, „привлекательнаго джентльмена оливковаго цвѣта“ (по терминологіи New York Herald’а), Букера Т. Вашингтона (Booker T. Washington). Б. T. Вашингтонъ пользуется общимъ уваженіемъ, какъ просвѣтитель своей расы. Онъ пользовался — въ предѣлахъ дѣловыхъ общественныхъ отношеній — содѣйствіемъ даже южанъ, такъ какъ, по выраженію одной изъ „демократическихъ“ газетъ, „онъ стоялъ за профессіональное образованіе своей расы и предполагалось, что онъ противился ложнымъ идеямъ большинства вожаковъ своей расы“, т. е. ихъ домогательству поставить негровъ вполнѣ на равную ногу съ бѣлыми. Теперь и противъ Вашингтона, и въ особенности противъ Рузвельта, который не только сдѣлалъ этого негра своимъ главнымъ руководителемъ въ дѣлѣ назначенія союзныхъ чиновниковъ въ Алабамѣ, но и посадилъ за свой столъ, какъ бѣлаго, возопила вся южная пресса. Фактъ считается настолько серьезнымъ, что, по словамъ одной изъ южныхъ газетъ, президентъ „захлопнулъ дверь передъ бѣлыми Юга, которыя пожелали бы примкнуть къ республиканской партіи“. Но „перемелется — мука будетъ“. А что расовой вопросъ теперь займетъ на жерновахъ прогресса еще болѣе значительное, а главное — болѣе выгодное мѣсто, чѣмъ до сихъ поръ, въ томъ порукой рѣшительный характеръ и высокое положеніе Рузвельта. Положеніе президента дало ему и большую власть, и большой нравственный престижъ. Лично по натурѣ онъ человѣкъ самостоятельный, можетъ быть даже упрямый, а по убѣжденіямъ и привычкамъ абсолютно лишенъ расовыхъ предубѣжденій, какъ видно изъ слѣдующаго случая. Въ бытность Рузвельта губернаторомъ штата Нью-Іоркъ, негръ Бранамъ (Brigham), баритонъ церкви Св. Георгія, пріѣхалъ въ главный городъ штата Олбени (Albeny) и далъ тамъ концертъ. Послѣ концерта этотъ превосходный пѣвецъ не могъ, однако, найти себѣ пристанища, такъ какъ всѣ отели на отрѣзъ отказались впустить его на ночь, или хотя дать поѣсть. Бранамъ выведенъ былъ изъ затрудненія Рузвельтомъ, который пригласилъ его въ губернаторскій домъ и третировалъ, какъ гостя.