Как Нахтигаль попал в Африку (Березин)/ДО

Как Нахтигаль попал в Африку
авторъ Николай Ильич Березин

Опубл.: 1903. Источникъ: az.lib.ru • «…Знаменитый африканскій путешественникъ Густавъ Нахтигаль былъ сынъ бѣднаго священника въ нѣмецкомъ городишкѣ Стендалъ…»
Текст издания: журнал «Юный Читатель», № 9, 1903.

Какъ Нахтигаль попалъ въ Африку.

Составилъ Березинъ. СЪ ИЛЛЮСТРАЦІЯМИ.

ГЛАВА I.
Какъ Нахтигаль попалъ въ Африку.

Знаменитый африканскій путешественникъ Густавъ Нахтигаль былъ сынъ бѣднаго священника въ нѣмецкомъ городишкѣ Стендалъ. Онъ родился въ 1834 г., учился въ гимназіи, а потомъ сдѣлался военнымъ врачемъ. Вскорѣ оказалось, что у него начинается чахотка. Извѣстно, что эта страшная болѣзнь иногда проходитъ, если больной во-время уѣдетъ въ мѣстность съ теплымъ и сухимъ климатомъ. Такой мѣстностью издавна славилась сѣверная Африка, и Нахтигаль, недолго думая, отправился въ Алжиръ, а затѣмъ нашелъ себѣ мѣсто домашняго врача у знатнаго вельможи въ Тунисѣ. Его паціентъ занималъ должность хаснадара, т. е. перваго министра Тунисскаго бея (султана). Проживая здѣсь, Нахтигаль научился арабскому языку и познакомился съ исторіей разныхъ арабскихъ государствъ, а въ свободное время читалъ путешествія по Африкѣ. Понемногу въ немъ проснулся пытливый духъ изслѣдователя новыхъ странъ, и онъ все чаще и чаще думалъ о томъ, какъ бы привести въ исполненіе свое желаніе. Можетъ быть, изъ этого ничего бы не вышло, еслибы не помогъ случай.

Нѣмецкій императоръ Вильгельмъ собирался послать подарки султану страны Норну въ Суданѣ въ благодарность за покровительство, которое султанъ Омаръ оказалъ многимъ нѣмецкимъ путешественникамъ (Барту, Овервегу, Фогелю, Беурману и Рольфсу). Рольфсу, проживавшему тогда въ Триполи, было поручено найти подходящаго нѣмца, который согласился бы совершить трудное и опасное путешествіе черезъ Сахару и передать султану подарки нѣмецкаго императора. Посѣтивъ какъ-то Тунисъ, Рольфсъ познакомился съ Нахтигалемъ и вскорѣ убѣдился, что этотъ скромный врачъ только и ждетъ благопріятнаго случая пуститься въ странствіе. Конечно, Рольфсу не стоило никакого труда убѣдить Нахтигаля взяться за это дѣло. Однако, прошло не мало времени, прежде чѣмъ Нахтигаль отправился въ путь. Вѣдь надо было хорошенько все обдумать, снарядиться, а главное, найти подходящихъ спутниковъ и слугъ. Но и послѣднее затрудненіе скоро уладилось. Во-первыхъ, въ Тунисѣ Нахтигалю кстати подвернулся итальянецъ Джузеппе Валпреда — поваръ и лакей, а въ Триполи къ Рольфсу заявился старый волкъ пустыни туарегъ Мохамедъ Эль-Катруни, который нѣкогда водилъ Барта въ Тимбукту и служилъ проводникомъ у Рольфса во время путешествія въ Борну. Теперь онъ изъявилъ готовность взять на свое попеченіе новаго путешественника. Всматриваясь въ черную, изрытую морщинами физіономію этого сына пустыни, съ большимъ беззубымъ ртомъ, оттопыренными большими ушами, короткимъ тупымъ носомъ и маленькими глазками, Нахтигаль сказалъ себѣ, что этому человѣку можно довѣриться. Эль Катруни купилъ 6 верблюдовъ и нанялъ трехъ черныхъ погонщиковъ — негровъ, изъ которыхъ одинъ назывался Саадъ, а двое другихъ оказались оба Али. Тотъ же Эль-Катруни закупилъ на базарѣ все необходимое для долгаго странствованія по пустынѣ, обративъ особенное вниманіе на большіе мѣхи для воды, которые называются тамъ кирба и изготовляются изъ дубленыхъ козьихъ шкуръ. Въ заключеніе губернаторъ Триполи Али-Ридза паша снабдилъ нашего путешественника пропускнымъ листомъ и приставилъ къ нему полицейскаго, что облегчало путешествіе по Триполи, которое находилось подъ властью турецкаго султана.

17 февраля 1869 г. караванъ Нахтигаля покинулъ Триполи. Большую часть груза составляли подарки султану Омару, которые состояли изъ слѣдующихъ предметовъ: большой вызолоченный тронъ, крытый краснымъ бархатомъ, большіе портреты членовъ императорской семьи въ золоченыхъ рамахъ, нѣсколько ружей съ запасомъ патроновъ, бронзовые часы, золотые карманные часы съ цѣпочкой, бинокль, фунтъ настоящаго розоваго масла и другія благовонія, большая гармонія и разныя другія мелкія вещи, большею частью дорогія ткани. Денегъ у Нахтигаля было такъ мало, что онъ не могъ купить себѣ лошадь и ѣхалъ на верблюдѣ, страдая отъ качки, пока не привыкъ къ ней. Рольфсъ и итальянскій консулъ Росси выѣхали проводить его въ далекій и опасный путь. «Если бы я тогда зналъ, — пишетъ Нахтигаль, — что судьба удержитъ меня болѣе чѣмъ на пять лѣтъ въ неизвѣстныхъ странахъ, то не знаю, хватило ли бы у меня мужества пуститься въ дорогу».

ГЛАВА II.
Первые шаги въ пустынѣ. Прибытіе въ Мурзукъ.

Турецкое владѣніе Триполи лежитъ на сѣверномъ берегу Африки. Южнѣе находится обширная страна Фецанъ съ главнымъ населеннымъ мѣстомъ Мурзукъ. Дальше къ югу простирается Сахара, и чтобы добраться до туземныхъ владѣній Судана, расположенныхъ вокругъ озера Цадъ, надо пройти не менѣе полутора тысячъ верстъ по Сахарѣ. Прежде думали, что Сахара громадная пустыня, песчаная и безводная. Предполагали даже, что вся она лежитъ ниже уровня моря, почему нашлись люди, которые предлагали прорыть каналъ и затопить пустыню морской водой. «Тогда, — говорили они, — исчезнетъ препятствіе для торговли, и корабли съ европейскими товарами будутъ свободно проникать въ самое сердце Африки». Но путешествія многихъ изслѣдователей разсѣяли этотъ миѳъ. Оказалось, что большая африканская пустыня вовсе не низкая равнина, заваленная сыпучимъ пескомъ, а довольно неровная мѣстность съ каменистой почвой, съ высокими мрачными горами и темными ущельями. Плоскія возвышенности ея изрѣзаны руслами сухихъ потоковъ, называемыхъ у арабовъ вади, и представляютъ въ высокихъ частяхъ хаммаду, а пониже — сериръ. Хаммадой арабы называютъ части пустыни, сплошь покрытыя крупными голышами, изъ которыхъ вѣтеръ пустыни выдулъ песокъ и пыль. Нагрѣваемые палящимъ солнцемъ осколки стынутъ ночью и современемъ раскалываются и разсыпаются, но по мѣрѣ того, какъ отъ нихъ отдѣляются мелкія частицы, вѣтеръ уноситъ ихъ, такъ что въ хаммадѣ даже въ самый сильный вихрь нѣтъ мелкой пыли и песку, которыя такъ досаждаютъ путнику. Сериры лежатъ ниже и тоже лишены всякой растительности; сухая, каменистая почва ихъ покрыта слоемъ тонкой пыли, усѣянной множествомъ мелкихъ, страшно ребристыхъ осколковъ. Вѣтеръ пустыни, поперемѣнный дневной жаръ и ночной холодъ разрушаютъ горы и отдѣляютъ современемъ отъ плоскихъ возвышенностей участки въ видѣ столовъ и столбовъ. Но зловѣщая пустыня разверзаетъ двери своихъ молчаливыхъ пространствъ не сразу, и наши путешественники много дней странствовали сперва по населенной живописной мѣстности. Затѣмъ потянулись безплодныя глинистыя или съ известковой почвой степи, поросшія травой которыя смѣнили затѣмъ сериры и хаммады. Иногда путники переходили черезъ горы, углубляясь въ лабиринты ихъ ущелій. Время отъ времени они позволяли себѣ болѣе или менѣе долгій роздыхъ, какъ, напр., въ городѣ Сокна, лежащемъ передъ горами Эль-Сода. Навстрѣчу имъ почти ежедневно попадались караваны съ вереницей черныхъ рабовъ, которыхъ гнали на сѣверъ. Иногда мимо нихъ пробѣгали почтовые верблюды, перевозящіе въ 18 дней письма и посылки изъ Мурзука въ Триполи. Послѣдніе дни передъ прибытіемъ въ Фецанъ путешественники странствовали по настоящей пустынѣ Сериръ Бенъ Афіенъ, и это было первое крещеніе для Нахтигаля въ подобнаго рода путешествіи. «Ничего, на чемъ могъ бы остановиться взоръ, ни малѣйшаго признака жизни, картина полной пустоты и безконечности», — такъ описываетъ Нахтигаль свои первыя впечатлѣнія въ пустынѣ. — «Нигдѣ человѣкъ не ощущаетъ съ такой силой свое ничтожество и потерянность, но нигдѣ, какъ въ пустынѣ, не чувствуетъ онъ въ себѣ столько силы и жизненнаго подъема для борьбы съ безнадежнымъ одиночествомъ въ безжизненномъ, какъ бы безграничномъ пространствѣ. Странствія по пустынѣ дѣлаютъ человѣка серьезнымъ и задумчивымъ, и истые сыны ея, Тубу и Туареги, вся жизнь которыхъ проходитъ въ одинокой борьбѣ съ необозримой пустыней, становятся такъ мрачны, что, казалось бы, никакое веселье имъ не къ лицу». Особенно тяжело приходилось путешественникамъ, когда задувалъ вѣтеръ пустыни. Среди высокихъ холмовъ сыпучаго песка, дѣлавшихъ пустыню похожей на взбаламученное море, вѣтеръ вздымалъ и крутилъ песокъ. На путниковъ то набѣгали крутящіеся вихри, то песокъ сыпался, какъ мелкій бисеръ, и миріады песчинокъ кололи обнаженную кожу, точно тысячи иголокъ. Часто громадные сѣро-желтые смерчи песку бѣжали по пустынѣ, какъ толпа привидѣній, и весь воздухъ былъ до того наполненъ мелкимъ пескомъ, что на привалѣ нельзя было ничего взять въ ротъ безъ того, чтобы песокъ не хрустѣлъ на зубахъ. Кто ложился отдохнуть, просыпался почти засыпанный пескомъ, изъ котораго приходилось выкапывать сваленные съ верблюдовъ тюки. Измученные путники не могли разбить палатку. потому что вихрь грозилъ сорвать ее и унести въ мутное пространство, какъ большую подстрѣленную птицу. Они ложились плашмя на песокъ и проводили мучительные часы ожиданія, потому-что не было видно дороги: вѣтеръ во мгновеніе ока заметалъ слѣды пескомъ, и даже зоркій глазъ проводника не могъ различить въ крутившейся атмосферѣ песка каменныхъ кучъ, халемъ, которыя обозначаютъ путь и къ которымъ каждый проѣзжій прибавляетъ свой камень. Надъ бѣгучимъ, слегка звенѣвшимъ пескомъ нависло темное пространство, сквозь которое не видно было солнца, и день можно было отличить отъ ночи скорѣе потому, что сухой удушающій зной спиралъ дыханіе. Легко представить себѣ, какъ радовались путники, когда послѣ тридцатидневнаго странствія они оставили за собой пустыни и вступили въ страну оазовъ Фецанъ, гдѣ лежитъ Мурзукъ.

Старшина города, «шейхъ эль-беледъ», встрѣтилъ караванъ у воротъ. Это былъ пожилой арабъ по имени Хаджъ-Брахимъ бенъ Алуа, большіе спокойные глаза котораго и радушное привѣтствіе внушали уваженіе и довѣріе. Передъ воротами города одичавшіе верблюды устроили небольшое представленіе: они метались въ стороны и ни за что не хотѣли войти въ нихъ, пока проводники палочными ударами не успѣли прогнать глупыхъ животныхъ сквозь нихъ. Хаджъ-Брахимъ указалъ путешественнику въ одной изъ улицъ глиняную хижину въ нѣсколько каморокъ, и едва онъ успѣлъ расположиться здѣсь, какъ стали являться посѣтители съ привѣтствіями: пришелъ старикъ отецъ Хаджъ Брахима, Хаджъ Махомедъ, появился офицеръ турецкаго губернатора, а слуга извѣстной путешественницы АлександриныТинне, проживавшей въ это время въ Мурзукѣ, принесъ вмѣстѣ съ ея привѣтствіемъ нѣсколько блюдъ съ бараниной, яйцами, масломъ, лукомъ и т. п. Такой же слуга принесъ блюда съ туземными кушаньями отъ Хаджъ-Брахима, потому-что таковъ обычай въ этой сторонѣ. На другой день Нахтигалю пришлось съ утра принимать знатнѣйшихъ лицъ города, а въ заключеніе самого губернатора, турецкаго пашу изъ Константинополя.

Это была жалкая личность, выхлопотавшая себѣ губернаторское мѣсто, чтобы разжиться взятками и поборами, какъ то въ обычаѣ въ турецкихъ областяхъ. Онъ не зналъ ни страны, ни арабскаго языка, такъ что мѣстные главари вертѣли имъ, какъ хотѣли. Тупой и апатичный паша отъ скуки и унылой жизни только пилъ и курилъ опіумъ.

Въ Мурзукѣ Нахтигалю предстояло прожить не мало времени — нѣсколько мѣсяцевъ. Дѣло въ томъ, что странствіе въ Суданъ черезъ Сахару возможно только въ составѣ большого каравана. Обыкновенно купцы дожидаютъ въ Мурзукѣ, пока ихъ не наберется много, маленькая же кучка ни за что не рѣшится пересѣчь пустыню изъ страха сдѣлаться легкой добычей разбойниковъ тубу и туареговъ. Между тѣмъ Нахтигаль попалъ въ такое время, когда большой караванъ только-что ушелъ на югъ. Время для него проходило бы очень скучно, если бы его не занимали любопытные нравы жителей и ихъ бытъ. Кромѣ того, Нахтигаль проводилъ почти каждый вечеръ въ обществѣ голландской путешественницы г-жи Тинне, и они вмѣстѣ обсуждали свои дальнѣйшія странствія. Александрина Тинне была очень богатая голландка, еще не старая, которая уже успѣла прославиться своими путешествіями по Африкѣ. Теперь она была занята мыслью проникнуть въ область свирѣпыхъ туареговъ, жившихъ среди пустыни. Путешествіе это представляло большую опасность, потому что туареги независимы, знать не хотятъ никакой власти надъ собой; они жадны, коварны и жестоки и не считаютъ за грѣхъ зарѣзать или заколоть изъ-за угла довѣрившагося имъ купца или странника, даже если онъ одной вѣры съ ними, не говоря уже про христіанъ. Къ христіанамъ мусульманскіе арабы и берберы сѣверной Африки относятся вообще недружелюбно, но въ городахъ и приморскихъ частяхъ они уже привыкли къ нимъ, между тѣмъ какъ обитатели пустыни по прежнему нетерпимо злобны къ нимъ. Голландская путешественница казалась жителямъ Мурзука какой-то загадкой. Магометане вообще не признаютъ неженатыхъ, еще болѣе страннымъ кажется имъ женщина, не вышедшая замужъ. «Съ этой „царской дочерью“, — такъ называли путешественницу за ея богатство жители Мурзука, — что-то не ладно. Чего ей надо тутъ? Не колдунья ли она? Смотрите, она не имѣетъ мужа, а громадный песъ не отходитъ отъ нея день и ночь. Вы думаете, это простой песъ? Нѣтъ, это злой духъ, это ея мужъ, но онъ превращается въ человѣка только ночью». Когда большая собака путешественницы подохла въ Мурзукѣ отъ старости, и госпожа сильно горевала по ней, то суевѣрные жители увидѣли въ этомъ только подтвержденіе выдуманной ими небылицы. Бесѣдуя съ нею о задуманномъ странствіи, Нахтигаль не подозрѣвалъ, какъ ужасно кончится ея путешествіе, не подозрѣвалъ, что и самъ онъ нѣсколько мѣсяцевъ спустя лишь съ трудомъ избѣгнетъ гибели.

ГЛАВА III.
Жизнь въ Мурзукѣ.

Заброшенный среди пустыни городишка Мурзукъ, столица Фецана, насчитывалъ въ то время около 3500 жителей, да столько же обитало въ хижинахъ среди садовъ за его стѣнами. Главная улица раздѣляла его на равныя половины и вела на площадь, гдѣ находился базаръ. Всѣ дома и домишки похожи видомъ на кубики; они слѣплены изъ солоноватой глины и при первомъ хорошемъ ливнѣ расползлись бы въ кучи грязи. Но дождь падаетъ здѣсь крайне рѣдко, росы также не часты, такъ что растительность оазовъ самая скудная, и обработка земли возможна только тамъ, гдѣ изъ почвы бьютъ ключи. Такихъ ключей въ окрестности Мурзука не мало, потому-что городъ лежитъ во впадинѣ, но жители не умѣютъ воспользоваться ими, и вода расплывается въ стороны, растворяетъ въ себѣ соль и образуетъ тонкіе солончаки, очагъ лихорадокъ и другихъ болѣзней. Въ то время этотъ захолустный городишка существовалъ еще, главнымъ образомъ, благодаря торговлѣ рабами. Работорговля была уже запрещена закономъ, такъ что невольниковъ не продавали на базарѣ, какъ скотъ. Тѣмъ не менѣе купцы все еще пригоняли изъ Судана цѣлыя толпы черныхъ невольниковъ, которыхъ прятали по закоулкамъ города. А паша, которому купцы платили съ каждаго раба по 3 рубля, дѣлалъ видъ, будто ничего не знаетъ. Богатые горожане имѣли не мало земли. Плодородные участки ея были покрыты рѣдкимъ лѣсомъ финиковыхъ пальмъ, подъ слабой тѣнью которыхъ зрѣли нивы пшеницы, духну и дурры, огороды съ овощами, — томаты, лукъ, бобы, тыквы, дыни и огурцы, да немногія тощія фиговыя, гранатовыя, миндальныя деревца и яблони. Сады и огороды разбиты на небольшіе квадраты, и каждый изъ нихъ разъ въ недѣлю затопляютъ водой. Оселъ вытаскиваетъ ее изъ глубокаго колодца въ кожанномъ мѣшкѣ съ помощью довольно остроумнаго ворота. Изъ мѣшка вода выливается въ высокій бассейнъ, изъ котораго ее пускаютъ на поля. Безъ такого орошенія ничего не росло бы въ Фецанѣ. Истинный благодѣтель страны — это финиковая пальма, потому что она одна не нуждается въ искусственномъ орошеніи и даетъ тѣнь, подъ защитой которой укрываются отъ зноя всѣ остальныя растенія. Эта «утѣха бѣднаго» и «спаситель богатаго» приноситъ жителямъ громадную пользу. Во-первыхъ, пальма даетъ финики въ такомъ количествѣ, что жители торгуютъ ими, изъ перебродившаго сока ихъ они умѣютъ готовить мѣстную водку, лакби, стволъ идетъ на всякія деревянныя подѣлки — мебель, посуду и прочее, изъ луба вьютъ веревки, канаты, а громадные перистые листья служатъ чуть-ли не для всего: ими кроютъ хижины, огораживаютъ поля, раздергиваютъ на волокна и плетутъ изъ нихъ корзины, короба, сандаліи, т. е. тамошнія лапти, рогожи и, наконецъ, черешки идутъ на топливо. Хорошая пальма даетъ иной разъ до 10—11 пудовъ финиковъ, а пудъ ихъ стоитъ на рынкѣ 50—60 копѣекъ на наши деньги. Сборъ производится осенью, и тогда, въ оазы собираются изъ пустыни кочевыя племена, которыя либо прямо силой грабятъ съ деревьевъ плоды, либо обмѣниваютъ ихъ на скотъ, приплодившійся въ степи. Жители Фецана поѣдаютъ громадное количество финиковъ, но одними ими нельзя прокормиться, непремѣнно надо еще какую-нибудь пищу. Жители пустыни цѣлыми мѣсяцами питаются ими, да верблюжьимъ молокомъ; кони ихъ, а особенно верблюды и козы охотно ѣдятъ финики, и даже собаки не брезгаютъ ими.

Зелень пальмовыхъ рощъ и полей вотъ единственное, на чемъ отдыхалъ взоръ путешественника въ этомъ городѣ пустыни. Все остальное кругомъ было вѣчно подернуто мутно-желтымъ цвѣтомъ, на всемъ лежала пыль, и даже въ ясные дни небо не теряло своего темнаго цвѣта. Каждый день, по мѣрѣ того, какъ солнце поднималось выше, вмѣстѣ съ жарой задувалъ вѣтеръ, наполнявшій воздухъ мелкимъ пескомъ.

Въ эти долгіе часы жители прятались по домамъ, и время текло бы невыносимо скучно, если бы не базаръ, гдѣ путешественникъ могъ наблюдать самыя любопытныя сцены. Сюда съ утра тянулись изъ окрестныхъ садовъ продавцы плодовъ и овощей, мясники пригоняли верблюдовъ, козъ и барановъ, женщины предлагали печеный хлѣбъ, разносчики расхваливали свои товары: спички, табакъ, сласти изъ Триполи и Стамбула, чашки для кофе, посуду, трубки, бритвы, иголки, зеркала, браслеты, бусы. Здѣсь же можно было пріобрѣсти готовую одежду, фески, бурнусы, шали, ковры, сѣдла, уздечки, узорчатыя туфли. Если ожидали прибытія каравана, туареги пригоняли верблюдовъ и привозили мѣшки съ углемъ, которымъ запасаются для странствія по пустынѣ. Словомъ, базаръ былъ заваленъ всякими продуктами, среди которыхъ метались и кричали на безчисленныхъ нарѣчіяхъ люди всевозможнаго цвѣта кожи, отъ бѣлаго до самаго чернаго, въ самыхъ различныхъ одеждахъ. Вотъ съ важнымъ видомъ въ сознаніи своего превосходства гордо шествуетъ арабъ или берберъ, возлѣ виденъ серьезный и медлительный туарегъ, мрачный тубу, чернокожіе негры кричатъ и спорятъ, сторонясь съ дороги знатнаго турка. Пестрыя восточныя одежды, люди, верблюды, лошади, груды финиковъ и плодовъ, гамъ, крикъ, споры, а глядишь — нѣсколько часовъ спустя, базаръ пустъ, и городъ опять словно вымеръ и безжизненно дремлетъ подъ палящими лучами солнца. Къ вечеру, послѣ ужина, все опять просыпается для новой жизни.

Кучки молодежи собираются на улицахъ возлѣ домовъ. Въ какомъ-нибудь домѣ празднуется семейный праздникъ, и хозяинъ впускаетъ всѣхъ во дворъ принять участіе въ весельи, а то просто любители музыки собираютъ вокругъ себя толпу. Одинъ бьетъ въ бубенъ, другой колотитъ въ барабанъ въ видѣ сахарной головы, третій дудитъ въ волынку. Женщины и дѣвушки подпѣваютъ ихъ нестройной игрѣ, выдумывая тутъ же слова то въ похвалу или въ укоръ, въ насмѣшку хозяину дома или кому-нибудь изъ присутствующихъ. Иногда нѣсколько женщинъ выступаютъ впередъ и начинаютъ двигаться, собирая въ складки свои шали и дѣлая другія движенія, замѣняющія здѣсь пляски. И такъ время проходитъ до глубокой ночи. Въ общемъ жители Фецана легкомысленный и добродушный, но честный народъ, такъ что никакія событія вродѣ грабежа, убійства или дракъ не нарушали спокойной жизни города. Нашъ путешественникъ скоро ознакомился со всѣми особенностями ихъ быта и уже начиналъ скучать. Обыкновенно утро онъ проводилъ на базарѣ, потомъ занимался дома, изучая языкъ жителей Судана или составляя замѣтки; въ серединѣ дня онъ посѣщалъ и принималъ больныхъ, а вечера проводилъ въ обществѣ г-жи Тинне. Подобно ей, Нахтигаль хотѣлъ воспользоваться свободнымъ временемъ ожиданія и совершить небольшое путешествіе въ горную страну Тибести къ племени Тубу-Решадъ, т. е. «каменныхъ» тубу, прозванныхъ такъ за скалистый характеръ ихъ мѣстообитанія. Эту страну не посѣщалъ еще ни одинъ европеецъ, да и жители Фецана рѣдко забирались туда, во-первыхъ, потому-что среди этого нищаго племени нечего было промыслить, а во-вторыхъ, никто не чувствовалъ себя тамъ въ безопасности, хотя сами тубу часто являлись въ Фецанъ. Хаджъ-Брахимъ, съ которымъ Нахтигаль совѣтовался насчетъ выполненія своего плана, не считалъ предпріятіе невозможнымъ, но не совѣтовалъ пускаться въ него и отказался сопровождать Нахтигаля.

— Но если, — сказалъ онъ, — ты заручишься содѣйствіемъ Хаджъ-Джабера, главы секты Мурабидижа, живущаго въ Катрунѣ, то онъ, пожалуй, тебѣ это устроитъ. А впрочемъ, лучше брось!

— Ну нѣтъ, — отвѣтилъ Нахтигаль, — довольно я терпѣлъ жару, пыль и скуку вашего города. Кто знаетъ, можетъ быть, мнѣ еще долго придется сидѣть здѣсь. Наконецъ, это такъ интересуетъ меня, что я бы пустился въ путь, если бы даже мнѣ грозило больше опасностей, чѣмъ сколько ты указалъ.

— Какъ знаешь, вотъ пріѣхалъ сюда Мурабидижа Али изъ Катруня, посовѣтуйся съ нимъ.

Али тоже не совѣтовалъ Нахтигалю связываться съ тубу, но путешественникъ тѣмъ не менѣе списался съ Хаджъ-Джаберомъ, который посмотрѣлъ на дѣло не такъ мрачно и обѣщалъ сыскать Нахтигалю одного или двухъ знатныхъ и вѣрныхъ спутниковъ изъ племени тубу. Дѣйствительно, нѣсколько времени спустя къ Нахтигалю заявился майна, т. е. «благородный» тубу по имени Колокоми, мужественный человѣкъ лѣтъ сорока съ темнобронзовой кожей и густой бородой. Грязная одежда его была въ лохмотьяхъ, но это не мѣшало «благородному» сыну пустыни держаться съ большимъ достоинствомъ. Нахтигаль заключилъ съ Колокоми договоръ, по которому онъ обѣщался провести его черезъ весь Тибести, куда Нахтигаль пожелаетъ, и доставить обратно въ Фецанъ за 80 махабубъ (около 120 рублей), половину передъ путешествіемъ, остальное по окончаніи его. По уговору съ Колокоми Нахтигаль обязался подарить, кромѣ султана тубу Тафертеми, каждому изъ тамошнихъ семи вождей по красному суконному бурнусу. Запасшись ими у мурзукскихъ купцовъ, Нахтигаль присоединилъ къ нимъ еще нѣсколько полосатыхъ синечерныхъ суданскихъ одеждъ, 12 тунисскихъ фесокъ, кисею на чалмы 12 лицамъ, бензойной смолы для куренія въ видѣ ѳиміама, сурьмянаго порошку, которымъ тамъ подводятъ для красоты глаза, табакъ, да еще нѣсколько кусковъ бумажной матеріи хамъ, служащей въ сѣверной Африкѣ для мѣновой торговли.

Въ домѣ Хаджъ-Брахима путешественнику заготовили необходимые запасы пищи, Нахтигаль сводилъ Колокоми къ пашѣ, который въ торжественной рѣчи поручилъ ему подъ строгой отвѣтственностью заботиться о путешественникѣ, доставивъ его живымъ въ Фецанъ, затѣмъ послѣдовало благоговѣйное чтеніе «фатиха», т. е. напутственнаго стиха изъ Корана, и, сопровождаемый пожеланіями, караванъ Нахтигаля выступилъ въ путь.

— Смотри, будь остороженъ съ Колокоми, — шептали Нахтигалю знакомые горожане; — мы знаемъ его, онъ правда изъ лучшихъ, но вѣдь всѣ тубу мошенники и разбойники.

Нахтигаля сопровождали Джузеппе, Саадъ, Али и Мохамедъ съ женой и восемнадцатилѣтнимъ сыномъ. Мохамеду, несмотря на всѣ увѣренія Колокоми, очень не хотѣлось участвовать въ экспедиціи.

— Ну, если ты не хочешь, — сказалъ ему Нахтигаль, — оставайся здѣсь ждать меня. Я вернусь, и мы отправимся въ Борну.

Но тутъ въ этомъ истомъ сынѣ пустыни проснулся его настоящій духъ.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Мохамедъ Эль Катруни съ рѣшительнымъ негодованіемъ, — я обѣщалъ твоимъ друзьямъ въ Триполи благополучно провести тебя въ Борну, какъ водилъ твоихъ братьевъ Абу-эль-Керима (Барта) и Мустафу-Бесъ (Рольфса). Съ Божьей помощью мы достигнемъ этой цѣли. До этого я не покину тебя, и если у коварныхъ тубу съ тобой случится что-нибудь неладное, я раздѣлю твою участь!

ГЛАВА IV.
На волосъ отъ гибели въ пустынѣ.

Спустя 6 дней путешественники были уже въ пограничномъ городѣ Федана, Катрунѣ, у Хаджъ-Джабера. По дорогѣ Нахтигаль обжегъ себѣ ноги: онъ лежалъ, отдыхая на пескѣ, во снѣ одежда сползла съ ногъ, и палящіе лучи солнца обожгли кожу на ногахъ такъ сильно, что путешественникъ не могъ итти и долженъ былъ промучиться нѣсколько дней на горбу верблюда. Жара была невыносимая — термометръ въ тѣни показывалъ 40°. На пути Колокоми выпросилъ у Нахтигаля толстый бурнусъ, въ которомъ щеголялъ въ Катрунѣ, несмотря на жару. Онъ также долго приставалъ къ путешественнику, стараясь выпросить вторую половину жалованья, но безплодно, потому что Хаджъ-Джаберъ былъ противъ этого. Этотъ Мурабидъ рекомендовалъ Нахтигалю въ спутники еще одного члена своей секты, Бу-Сеида, тубу по происхожденію, имѣвшаго не мало родственниковъ въ Тибести. Этотъ молодой человѣкъ былъ довольно нахаленъ: онъ требовалъ кромѣ жалованья столько подарковъ себѣ и своимъ родственникамъ среди тубу Тибести, что Нахтигаль остался бы безъ всего, если бы имѣлъ слабость удовлетворить его.

— Хорошо, — согласился наконецъ Бу-Сеидъ на жалованье въ 100 махабубъ, — но только я серьезно не совѣтую тебѣ пускаться въ Тибести, если ты не можешь сдѣлать хоть маленькій подарокъ каждому жителю. Ты вернешься безъ всего.

— Теперь уже поздно думать объ этомъ, — отвѣтилъ путешественникъ; — если бы я зналъ объ этомъ раньше, я запасся бы всѣмъ въ Мурзукѣ,

17-го Іюня, послѣ торжественной «фатихи», путешественники тронулись въ путь. Начиная съ Катруня имъ стали попадаться тубу, жившіе во встрѣчныхъ оазахъ. Большая часть ихъ имѣетъ темную кожу съ желтоватымъ отливомъ, но чертами лица отнюдь не похожи на негровъ. Тѣломъ они очень тощи, — ноги почти безъ икръ — небольшого роста, но хорошо сложены; на лицѣ рѣдкая борода. Въ ихъ живыхъ глазахъ горитъ огонекъ смышленности, а двигаются они съ необыкновенной ловкостью и изяществомъ, какъ кошки. Одѣты они большею частью скудно — рубаха и штаны изъ бѣлаго или голубого ситца, а если кто раздобудетъ себѣ суданское платье — тобу, то ходитъ съ видомъ самодовольнаго щеголя, изъ чего видно, что тубу любятъ наряжаться. На бритой головѣ они носятъ феску, т. е. ермолку, повязанную чалмой, конецъ которой обматывается такъ, что закрываетъ все лицо до глазъ. Это необходимая предосторожность противъ сухого воздуха пустыни. Женщины ихъ заплетаютъ волосы во множество косичекъ и густо смазываютъ ихъ масломъ. На рукахъ ихъ бренчатъ съ дюжину браслетовъ изъ рога или слоновой кости, на щиколкахъ красивыхъ ногъ видны серебряныя и мѣдныя кольца. Почти всѣ женщины носятъ въ проткнутой правой ноздрѣ стебелекъ краснаго коралла. Въ сношеніяхъ съ путешественникомъ эти тубу немедленно показали неприглядныя стороны своего характера, насчетъ которыхъ его предупреждали его черные друзья: они жадно выпрашивали подарки, сами были скупы, дерзки и нахальны.

Въ послѣдней деревушкѣ Фецана, Теджери, путешественники остановились на нѣсколько дней — надо было запастись пищей для верблюдовъ, передъ тѣмъ какъ пуститься черезъ пустыню. Несмотря на то, что Нахтигаль одарялъ подарками всякаго «знатнаго» тубу, являвшагося съ привѣтствіемъ, эти негодяи не замедлили стакнуться между собою съ цѣлью напасть и разграбить караванъ въ укромномъ мѣстѣ пустыни. Къ счастью, Мохамедъ догадался объ ихъ намѣреніи, и караванъ избѣгъ западни тѣмъ, что тайно направился по другой дорогѣ. Путь по пустынѣ былъ ужасенъ. Колодцы встрѣчались рѣдко, и потому, несмотря на зной, путники страшно торопились. Полузасыпанные кости верблюдовъ и людей бѣлѣли въ пескѣ. У колодца Мешру Нахтигаль съ ужасомъ замѣтилъ почти засыпанныя пескомъ муміи дѣтей, со слѣдами ихъ ситцеваго платья, лохмотья которыхъ теребилъ вѣтеръ пустыни. Вѣроятно, эти трупы остались здѣсь послѣ прохода каравана невольниковъ изъ Судана. Изможденныя матери невольницы съ плачемъ оставляли своихъ несчастныхъ младенцевъ медленно умирать на горячемъ пескѣ подъ знойными лучами и плелись дальше, можетъ быть, навстрѣчу той же участи. Сухой воздухъ пустыни сушитъ трупы и превращаетъ ихъ въ муміи, а современемъ отъ этихъ жертвъ человѣческой жестокости остаются только бѣлѣющія кости.

Наши путники часто двигались по ночамъ, которыя, въ противуположность жаркимъ днямъ, были тихи, ясны и прохладны. Вскорѣ они стали приближаться къ южному склону высокихъ горъ Тюммо и черезъ нѣсколько часовъ пути по скалистымъ пустыннымъ долинамъ и ущельямъ добрались до пяти колодцевъ съ превосходной водой.

Страна Тибести, какъ зовутъ ее арабы, или Ту на языкѣ тубу, лежитъ нѣсколько къ востоку отъ караваннаго пути изъ Триполи въ Борну. Ее рѣдко кто посѣщаетъ, зато сами населяющіе ее тубу постоянно грабятъ ходящіе въ Борну и Триполи караваны. Страна лежитъ по обеимъ склонамъ скалистаго хребта Тюммо (дальше къ юго-востоку онъ называется Тарзо), вершины котораго подымаются до высоты нѣсколькихъ верстъ надъ уровнемъ моря. Но воздухъ окружающей пустыни такъ сухъ, что склоны горъ и долины большею частью голы и заключаютъ мало воды въ своихъ нѣдрахъ.

Наши путешественники не безъ труда перебрались на ту сторону хребта и шли теперь по пустынѣ вдоль южнаго склона его на юго-востокъ. Колокоми утверждалъ, что до ближайшей населенной долины Тибести они должны пройти черезъ долину Афафи, гдѣ есть колодцы и пища для верблюдовъ.

— Вотъ пройдемъ два дня, будемъ въ Афафи, я знаю, я былъ тамъ. Дорогъ тутъ нѣтъ, но я знаю мѣстность, — увѣрялъ проводникъ.

Дѣйствительно, ни малѣйшаго слѣда человѣка или верблюда, ни какого-либо знака не виднѣлось на гладкомъ пескѣ пустыни. Вечеромъ на стоянкѣ Колокоми сталъ безпокоиться.

— Пейте меньше воды! — совѣтовалъ онъ.

— Что такъ?

— Ничего, мы немного сбились.

Извѣстіе было неутѣшительное, тѣмъ болѣе, что три мѣха изъ шести были уже пусты.

Весь слѣдующій день путники шли по каменистой пустынѣ черезъ громадныя плиты сѣроватаго сланца, изъ котораго ихъ сандаліи и древки копій извлекали металлическій звонъ. Колокоми не давалъ имъ отдыха, а поспѣшно торопилъ людей и животныхъ впередъ и впередъ. Наступила ночь, но проводникъ и не думалъ объ отдыхѣ. Поведеніе его заставило Нахтигаля подозрѣвать, что Колокоми или не разсчиталъ разстоянія или вовсе сбился съ пути. Стоялъ іюнь мѣсяцъ, а въ это время года два дня въ пустынѣ безъ воды — вѣрная смерть. Къ вечеру лучи заходящаго солнца обрисовали вдали силуэтъ горы, но она была еще очень далеко. Ночью путники наткнулись на другую гряду, а когда въ 3 часа стало свѣтать, они увидѣли, что отклонились во мракѣ въ сторону и дали крюкъ. Такъ наступилъ третій день, который они встрѣтили, имѣя всего полмѣха воды. Надолго-ли хватитъ ея? Верблюды притомились до того, что часъ спустя послѣ восхода солнца стали и не могли двигаться дальше. Путники остановились въ знойной впадинѣ и роспили остатокъ воды, что не утолило ихъ жажды. Затѣмъ они поднялись и двинулись дальше по лабиринту долинъ и ущелій, мучимые жаждой и томимые страхомъ гибели. Молча шелъ каждый, закрывая литамомъ^[1] ротъ и носъ и устремляя безпокойный взоръ на проводника. Колокоми часто взбирался на возвышенныя точки, внимательно обозрѣвалъ окрестность, но каждый разъ возвращался съ безнадежными словами:

— Ma цалъ! (Еще нѣтъ).

Въ полночь послѣ короткаго отдыха караванъ двинулся снова въ путь. Истощеніе людей и животныхъ достигало уже крайней степени. Вотъ одинъ изъ спутниковъ сталъ и опустился на песокъ. Его съ трудомъ подымаютъ и гонятъ дальше. Другой пригнулся и копаетъ песокъ, какъ будто надѣется найти подъ нимъ воду. Третій воетъ и молитъ Джузеппе дать ему хоть каплю воды, потому что итальянецъ приберегъ ея немного.

Наступило утро четвертаго дня, а въ ушахъ путешественниковъ все еще звучало жестокое «ма цалъ!» Колокоми. Когда разсвѣло, оказалось, что въ составѣ каравана не хватало двоихъ: слуги Волла и Галма отстали въ темнотѣ.

— Вотъ что! — сказалъ Колокоми. — Надо сбросить кладь, сложить ее на видномъ холмѣ и двигаться дальше на верблюдахъ.

Путники сложили вещи, и, передъ тѣмъ какъ взобраться на верблюдовъ, Джузеппе раздѣлилъ между всѣми остатокъ воды. Каждому досталось полстакана. Къ удивленію Нахтигаля, Колокоми не сталъ пить свою порцію. Онъ сполоснулъ водой ротъ, глотку и выпустилъ драгоцѣнную влагу струей на воздухъ.

— Я еще не чувствую жажды, — замѣтилъ онъ Нахтигалю, подавая ему пустой стаканъ, — и удивляюсь, что вы — люди воды^[2] — не можете вынести лишенія ея такое короткое время.

Сухой и крѣпкій, какъ кремень пустыни, стоялъ Колокоми передъ европейцемъ. Бу-Сеидъ, Бирса и старый Мохамедъ, подобно ему, испытывали слабѣе мученія жажды, и въ словахъ сожалѣнія, которыми они утѣшали христіанъ и двухъ слугъ негровъ, чувствовалась доля насмѣшки. Колокоми и Бу-Сеидъ поскакали впередъ на своихъ легконогихъ верблюдахъ и вскорѣ скрылись отъ взоровъ остальныхъ, которые медленно двигались впередъ на своихъ истомленныхъ животныхъ. Утромъ пятаго дня они очутились въ сухой рѣчной долинѣ, въ глубинѣ которой у подножія черныхъ скалъ долженъ былъ находиться спасительный источникъ. Лучъ надежды скользнулъ въ померкшее сознаніе путешественника, когда онъ замѣтилъ на пескѣ слѣды того, что еще недавно здѣсь струилась вода: это были многочисленные слѣды верблюдовъ, ословъ и антилопъ. Между ними Нахтигаль впервые увидалъ глубокіе отпечатки двухпалыхъ лапъ страуса. Вскорѣ солнце, этотъ жестокій врагъ умирающихъ отъ жажды, поднялось выше, обливая знойными лучами черные бока ущелья и песчаное дно его. Путники чувствовали себя точно въ раскаленной печи: со всѣхъ сторонъ ихъ обдавало жаромъ отраженныхъ скалами лучей. Мученія жажды стали ужасны: носъ, ротъ и глотка стали сухи, какъ дерево, виски и лобъ сжимало, точно желѣзнымъ обручемъ, воспаленные глаза горѣли невыносимо, и истощеніе охватывало всѣ члены. Къ довершенію несчастія тамъ и сямъ изъ песка воздымались отдѣльныя деревья — акаціи саялакъ, которыя, какъ магнитъ, притягивали къ себѣ верблюдовъ. Дѣло кончилось тѣмъ, что верблюдъ Нахтигаля, не смотря на всѣ усилія сѣдока, работавшаго шомполомъ по его втянутымъ бокамъ, влѣзъ въ колючую чашу кустарника и ни за что не хотѣлъ покинуть тѣнистое мѣсто покоя. Остальные верблюды послѣдовали примѣру своего собрата, и скоро весь караванъ застрялъ подъ деревомъ, какъ корабль на мели. Не оставалось ничего, какъ остановиться здѣсь до вечера и затѣмъ сдѣлать попытку добраться до источника, если Колокоми и Бу-Сеидъ не вернутся къ тому времени.

Было еще только около полудня, и часы ожиданія текли среди невыносимыхъ мученій. Вскорѣ слуги негры стали впадать въ безуміе: они ругали путешествіе и осыпали градомъ поношеній эту проклятую страну. Вдругъ Джузеппе вскочилъ на ноги и съ дикимъ ревомъ на устахъ и пистолетомъ въ сжатой рукѣ кинулся впередъ. Онъ ревѣлъ, что не хочетъ помирать жалкою смертью и либо найдетъ воду, либо разсчитается по своему съ этимъ плутомъ Колокоми. Одинъ только Мохамедъ былъ спокоенъ и пытался усмирить безуміе своихъ спутниковъ кроткимъ указаніемъ на волю Божію. Когда солнце стало спускаться къ горизонту, и все еще не было воды, уже и самъ Нахтигаль потерялъ надежду на спасеніе. Кругомъ въ знойномъ безмолвіи лежала мрачная, безжалостная пустыня, ни одно дуновеніе накаленнаго воздуха не шевелило листьевъ, не вздымало песка.

«Неужели такъ быстро кончится мое путешествіе по Африкѣ!» думалъ несчастный путешественникъ, но мысли ползли все лѣнивѣй и лѣнивѣй, на смѣну имъ потянулись какія то безсвязныя мечты и видѣнія — состояніе тупой дремоты, предшествующее смерти отъ жажды. Вдругъ глаза умирающаго широко раскрываются отъ ужаса: гигантскаго вида коза скачетъ на дерево, на козѣ сидитъ человѣкъ, да человѣкъ!

Это было не видѣніе, а Бирса, Бирса на верблюдѣ съ двумя мѣхами воды. Одинъ видъ спасительной влаги вызвалъ слезы радости на глазахъ умирающаго и призвалъ его къ жизни.

Вода сотворила чудеса. Во мгновеніе ока Нахтигаль, Саадъ и Али проснулись отъ зловѣщаго сна. Они тянули «драгоцѣннѣйшій изъ напитковъ», пока не пресытились, въ то время какъ Мохамедъ вытащилъ изъ сумки нѣсколько сухарей, размочилъ ихъ въ водѣ и проглотилъ, затѣмъ сунулъ порцію табаку въ ротъ и закусилъ его кускомъ соды^[3]. Вода была грязна до того, что въ другое время они съ отвращеніемъ отвернулись бы отъ нея. Напившись, путешественникъ погрузился въ сонъ, въ самый крѣпкій, здоровый освѣжающій сонъ, какой онъ когда либо испытывалъ въ жизни. Его разбудили прибывшіе Колокоми и Бу-Сеидъ, привезшіе еще немного воды и непріятную новость, что источникъ почти изсякъ и надо искать другой, потому что кромѣ людей вѣдь и верблюды погибали отъ жажды. Покинувъ сѣнь акаціи, путешественники вскорѣ отыскали и привели къ жизни Воллу и Галму, лежавшихъ безъ сознанія на пескѣ. Горячій Джузеппе въ своемъ сильномъ гнѣвѣ тоже умчался недалеко: Бирса нашелъ его лежащимъ подъ утесомъ. Онъ смочилъ несчастному голову, напоилъ его и привелъ подъ дерево, гдѣ рѣшено было остаться пока Мохамедъ, Бу-Сеидъ и Бирса не доставятъ сюда же покинутую въ пустынѣ поклажу.

ГЛАВА V.
Среди вѣроломныхъ тубу.

Едва путешественники успѣли устроиться поудобнѣе подъ своей акаціей, какъ сломя голову прибѣжали ихъ черные слуги съ тревожной вѣстью, что они застали у ключа, гдѣ поили верблюдовъ, цѣлую кучу тубу. Колокоми сильно обезпокоился, потому что въ пустынѣ не только чужіе, но сами тубу враги другъ другу. Всѣ поспѣшили спрятаться подъ навѣсомъ скалы и ждали тамъ, что будетъ дальше, пока, вмѣсто толпы (у страха глаза велики!), увидали всего одного тубу съ нагруженнымъ верблюдомъ. Когда онъ приблизился, Колокоми быстро привелъ въ порядокъ свою одежду для обычнаго у тубу въ пустынѣ привѣтствія, за которымъ Нахтигаль слѣдилъ съ величайшимъ любопытствомъ. Прежде всего Колокоми завѣсилъ лицо такъ, что были видны только глаза. Затѣмъ онъ взялъ копье въ правую, а особымъ образомъ изогнутое рогатое желѣзо, служащее для метанія во врага, въ лѣвую руку и выступилъ впередъ. Чужой тубу сдѣлалъ тоже самое. Приблизившись одинъ къ другому на 6 шаговъ, оба присѣли на корточки, держа оружіе наготовѣ, и приступили къ знакомству. Колокоми освѣдомился у чужака разъ двѣнадцать о его здоровьи, на что тотъ все время безразлично отвѣчалъ «лаха», «лаха»! Затѣмъ Колокоми съ особымъ удареніемъ сказалъ «ихила», послѣ чего тотъ тубу сталъ спрашивать его о здоровьи, и такъ долго, что присутствующіе пришли въ отчаяніе. «Ихила» «ихила!» замирали отвѣты Колокоми, пока не перешли въ глухое бормотаніе, и все это съ глубочайшимъ и серьезнѣйшимъ достоинствомъ. Дойдя до самыхъ низкихъ нотъ, они затягивали высокимъ голосомъ «лаха», «ихила». При этомъ они лишь изрѣдка вскидывали взглядъ другъ на друга и больше смотрѣли въ землю или такъ, въ пространство. Но кончили они не скоро. За «лаха» и «ихила» послѣдовали безчисленныя: «хорошо ли живешь», «хорошо», «съ миромъ», съ «Богомъ». И лишь понемногу оба стали вставлять вопросы, куда кто идетъ, гдѣ ближніе колодцы, есть ли въ нихъ вода. Но еще долго нѣтъ, нѣтъ, да начиналось снова «лаха», «ихила», пока привѣтствія не перешли въ бесѣду. У каждаго народа свои обычаи. Но не подумайте, что долгое привѣтствіе у тубу знакъ учтивости, это признакъ недовѣрія, которымъ проникнуты эти дѣти пустыни до мозга костей. Бормоча свои «лаха», и «ихила», тубу зорко слѣдитъ за сосѣдомъ и все время соображаетъ, кто онъ, зачѣмъ здѣсь и не питаетъ ли какихъ опасныхъ намѣреній. Привѣтствія длятся до тѣхъ поръ, пока оба убѣдятся, что одинъ другому не врагъ, но иногда кончаются споромъ, руганью и схваткой. Не рѣшаясь покинуть спасительный ключъ ради другого, находившагося неизвѣстно гдѣ, путешественники придумали остаться пока здѣсь и попытаться расчистить его. Это имъ удалось, тѣмъ болѣе, что имъ помогли вновь явившіеся тубу, оказавшіеся случайно родственниками Колокоми.

Слѣдующіе дни они снова шли быстрыми переходами по безводной мѣстности и еще разъ едва не погибли отъ жажды. Ихъ опять спасли проводники тубу. Бирса, Колокоми и Бу-Сеидъ, покинувъ остальныхъ, отыскали какими то, имъ однимъ извѣстными способами ключи и вернулись съ мѣхами, полными воды. Нахтигаль съ удивленіемъ наблюдалъ этихъ ловкихъ сухощавыхъ дикарей и начиналъ вѣрить разсказамъ стараго Мохамеда.

— Тубу, — говорилъ старикъ, пережевывая свой табакъ, — можетъ по цѣлымъ днямъ не спать, не ѣсть, не пить и не терять при этомъ силы двигаться и разсуждать. Если вышла пища, они подбираютъ въ пустынѣ верблюжьи кости, мелютъ ихъ и смѣшиваютъ съ кровью, которую берутъ изъ вскрытой жилы своего верблюда. Этимъ и питаются. Нѣтъ того, такъ снимутъ ремень или туфли, расколотятъ камнями и варятъ. Тубу можетъ жить безъ воды четыре дня, если у него есть верблюдъ. Онъ странствуетъ тогда только ночью, а днемъ лежитъ, хорошо завѣсившись, въ тѣни скалы безъ движенія, чтобы тѣмъ не усилить голода и жажды. Только черезъ четыре дня мысли его мутятся. Тогда онъ крѣпко привязываетъ себя къ сѣдлу верблюда и пускаетъ его на волю Божію, ввѣряя свою судьбу инстинкту животнаго.

Между тѣмъ путешественники съ каждымъ днемъ приближались къ цѣпи горъ Тарзо, пока не увидѣли вдали гигантскую вершину его Туссиде. Растительность долинъ и дикихъ ущелій стала нѣсколько богаче и видно было немало животныхъ: обезьяны павіаны прытко скакали по камнямъ, на пескѣ виднѣлись слѣды гіены, антилопъ, страусовъ.

13-го іюля путники добрались, наконецъ, до Тао, главной изъ населенныхъ долинъ страны. Однако, она оказался покинутой, и единственный обитатель ея, тубу съ двумя женщинами, вскорѣ встрѣтился имъ. Этотъ отвратительный туземецъ съ вѣроломной физіономіей и хищнымъ взоромъ оказался родственникомъ Бу-Сеида, который во что бы то ни стало потребовалъ присоединенія ихъ къ каравану. На ночь путники остановились въ покинутыхъ хижинахъ тубу, сдѣланныхъ изъ циновокъ. На другой день Нахтигаль открылъ въ сосѣднихъ скалахъ немало пещерныхъ жилищъ, очень удобныхъ для жилья, но тоже пустыхъ. Жилища эти лежали разбросанно подальше одно отъ другого, потому что замкнутые тубу не любятъ сосѣдства, вѣчно опасаясь вѣроломныхъ нападеній и грабежа. Кромѣ того, ключи рѣдки, и не вездѣ почва покрыта жалкой растительностью. Весь юго-западный склонъ горъ Тарзо бѣденъ источниками, почвенной же воды совсѣмъ нѣтъ, такъ что здѣсь не можетъ быть и рѣчи о разведеніи финиковой пальмы, дуры или какихъ либо овощей. Когда послѣ перепавшихъ дождей зазеленѣетъ трава и деревья одѣнутся листвой, тубу приходятъ сюда со своими стадами. Верблюды даютъ въ это время достаточно молока, составляющаго чуть не единственную пищу жалкихъ каменныхъ тубу, если не считать зеренъ одного дикорастущаго растенія, замѣняющихъ имъ хлѣбъ. Какъ только верблюды общиплютъ траву, тубу уходятъ на сѣверный склонъ. Скотъ они колютъ на мясо лишь въ самыхъ торжественныхъ случаяхъ, развѣ что безнадежно заболѣетъ верблюдъ. Въ такомъ случаѣ тубу рѣжутъ его, разрѣзаютъ мясо на ломти и вялятъ его на солнцѣ.

Встрѣтившійся тубу сообщилъ Нахтигалю, что шейхъ Тафертеми, къ которому онъ ѣхалъ, сейчасъ въ долинѣ Цуаръ, но скоро уйдетъ оттуда на жатву финиковъ, а потому де лучше поторопиться. Не желая упустить шейха, Нахтигаль послалъ лучшаго слугу Галму увѣдомить его о своемъ прибытіи. Но посланный опоздалъ — шейхъ уже откочевалъ прочь. Вмѣсто него въ стоянку Нахтигаля явилось двадцать «знатныхъ» тубу. Ничто не указывало на ихъ знатное происхожденіе, потому что, кромѣ нѣсколькихъ человѣкъ, всѣ были одѣты въ лохмотья. Съ копьями и метательнымъ желѣзомъ въ рукахъ, съ кинжалами, укрѣпленными по туземному на лѣвой рукѣ выше локтя, усѣлись эти волки полукругомъ противъ шатра путешественника и начали свои безконечныя «лаха», «ихила». Затѣмъ они по праву гостей потребовали ужинъ и ѣли такъ жадно, точно не принимали пищи много дней. Всматриваясь въ ихъ хищныя лица, Нахтигаль внутренно трепеталъ и не ожидалъ ничего хорошаго. Утромъ «знатные» гости потребовали завтракъ и затѣмъ освѣдомились, какъ обстоитъ дѣло съ «пропускомъ», т. е. чѣмъ путешественникъ намѣренъ заплатить имъ за то, что они пустятъ его черезъ свою долину. Какъ ни странно, но жестокая торговля длилась 20 часовъ! Тубу уходили въ кустарникъ и совѣщались тамъ, разсматривали предложенные дары и съ пренебреженіемъ возвращали ихъ.

— Если ты платишь такой мелкой сошкѣ, какъ Колокоми, 80 махабубъ, такъ долженъ же ты дать намъ, «знатнымъ», что нибудь хорошее! — кричали они.

Въ кустарникахъ они опрашивали Бирсу и Бу-Сеида.

— Зачѣмъ христіанинъ пришелъ къ намъ? Вѣдь не даромъ же онъ тащился черезъ пустыню. Они умны, эти собаки! Должно быть у насъ тутъ какое то сокровище, онъ высмотритъ и приведетъ своихъ.

Такъ толковали тубу и рѣшили, что путешественникъ прибылъ къ нимъ, чтобы осмотрѣть горячій и цѣлебный ключъ на восточномъ склонѣ Тарзо, въ которомъ должно быть есть золото и серебро. Тщетно Али и Мохамедъ разубѣждали ихъ въ теченіе всего дня; болтовня обоихъ только утвердила тубу въ ихъ подозрѣніи и обозлила противъ Бу-Сеида и Колокоми, которые предательски привели чужеземца въ ихъ страну. Особенно старался одинъ изъ нихъ, по имени Дердекоре.

— Я вручу подарки Тафертеми, а онъ пусть дѣлится съ вами, — убѣждалъ ихъ Нахтигаль.

— Онъ ушелъ, и намъ нѣтъ дѣла до него, мы сами знаемъ, сколько намъ полагается.

— Но вотъ письма уважаемаго вами Хаджъ-Джабера, прочтите ихъ и ..

— Мы чужихъ писемъ не читаемъ!

— Если такъ, то вы мнѣ надоѣли! Хотите нападайте и берите сами, я буду защищаться! — закричалъ, наконецъ, выведенный изъ терпѣнія Нахтигаль.

— Мы не разбойники, — отвѣтили смущенные тубу. — Не хочешь давать подарковъ, отправляйся назадъ, только мы за тебя не отвѣчаемъ: выйдешь изъ долины, и ты намъ уже не гость, а въ пустынѣ у насъ свои права!

— Но поймите, что у меня мало вещей, я не могу отдать вамъ все и не оставить ничего другимъ! — убѣждалъ ихъ Нахтигаль.

Только когда зашло солнце, переговоры увѣнчались нѣкоторымъ успѣхомъ, и спорившіе, наконецъ, договорились. Тубу удалились въ глубину своей долины, завѣривъ путешественника, что теперь онъ можетъ себя чувствовать въ безопасности въ ихъ области. Однако, когда Нахтигаль посѣтилъ ихъ жалкія рогожныя лачуги, то былъ встрѣченъ крайне холодно: каждый извинялся, что по бѣдности не можетъ принять и угостить его. На разспросы путешественника они давали уклончивые отвѣты и все говорили о какихъ то сосѣдяхъ, которые де угрожаютъ имъ. Когда путешественникъ повернулъ назадъ, то слышалъ, какъ они крикнули Бирсѣ:

— Если по дорогѣ на васъ нападутъ наши, ты, смотри, не вмѣшивайся!

Очевидно, готовилось вѣроломное нападеніе, но путники счастливо избѣгли его, прокравшись назадъ другой дорогой. Соединившись съ оставленными въ Тао спутниками, Нахтигаль убѣдился, что положеніе его стало еще опаснѣе. Всѣ окрестныя племена заволновались, едва узнали о появленіи въ ихъ странѣ христіанина. Между тѣмъ вернуться было невозможно: надо было запастись пищей, кромѣ того, смѣлый путешественникъ не хотѣлъ вернуться, не изслѣдовавъ страны. Онъ вѣрилъ въ силу писемъ губернатора Фецана и Хаджъ-Джабера и рѣшилъ послать ихъ съ Бу-Сеидомъ въ Бардаи съ цѣлью узнать настроеніе Тафертеми и другихъ знатныхъ тубу.

Послѣ отъѣзда Бу-Сеида, дерзкій Галма отдѣлился отъ каравана, собираясь домой съ другими жителями Катруна. Во время прощанья онъ вдругъ кинулся на стараго Махомеда и хотѣлъ вырвать изъ рукъ его ружье.

— Отдай, я безъ ружья не поѣду! — кричалъ онъ, наваливаясь на отчаянно защищавшагося старика.

— Оставь старика! Ружье мое, а не его! Ты не смѣешь брать его! — вмѣшался Нахтигаль и крѣпкой рукой схватилъ оспариваемое оружіе.

Но Галма взбѣсился.

— Я безъ ружья не уйду или убью эту старую собаку. Онъ рабъ моего отца и принадлежитъ мнѣ!

Нахтигаль не обратилъ вниманія на угрозу, считая ее за пустое бахвальство, и ушелъ въ шатеръ; но вскорѣ къ нему прибѣжали сказать, что Галма скачетъ по степи, а сзади на крупѣ лошади сидитъ связанный Мохамедъ.

Нахтигаль и Джузеппе въ бѣшенствѣ вскочили на ноги. Ничто не могло удержать ихъ. Вскочивъ на коней, они помчались въ погоню и черезъ нѣсколько часовъ бѣшеной скачки нагнали караванъ. Здѣсь Нахтигаль, забывъ всякую осторожность, объявилъ, что подстрѣлитъ негодяя, какъ птицу, если онъ сейчасъ же не отпуститъ Мохамеда. Разбойникъ испытующимъ окомъ окинулъ великолѣпное оружіе своихъ противниковъ и съ грубыми проклятіями толкнулъ къ нимъ свою жертву.

Самое непріятное было то, что никто изъ туземцевъ не вмѣшался въ это дѣло. Бирса и Колокоми даже пытались убѣдить Нахтигаля, что Галма правъ, а купцы каравана совѣтовали помириться съ негодяемъ и подарить ему два талера. Изъ этого Нахтигаль убѣдился, что при нападеніи тубу обоимъ европейцамъ нѣтъ никакой надежды разсчитывать на помощь своихъ туземныхъ спутниковъ, которые останутся хладнокровными зрителями гнусной расправы.

Шатеръ путешественника былъ разбитъ между двухъ наваленныхъ другъ на друга каменныхъ глыбъ, которыя обезпечивали тылъ. Зато впереди, словно коршуны, слетѣвшіеся на падаль, цѣлый день вертѣлись хищные тубу, осаждая путешественника наглымъ попрошайничествомъ и дерзкими требованіями. Они поѣдали его скудные запасы, уходили, приходили другіе, ни минуты не давая покою Нахтигалю.

Итакъ, въ тревогѣ, скукѣ и заботахъ медленно проходили дни ожиданія. Единственное развлеченіе доставляли обезьяны, семья которыхъ ежедневно являлась къ источнику на водопой; иногда вдали мелькалъ легкій страусъ, помогая своему бѣгу крыльями.

Въ одинъ прекрасный день на сцену появился еще «знатный» тубу по имени Арами, дядя Бирсы, стройный туземецъ съ умными глазами и нѣсколько цивилизованнымъ видомъ. Подобно многимъ другимъ ревностнымъ магометанамъ, тубу Арами былъ увѣшанъ ладонками въ видѣ кармашковъ и гильзъ съ молитвами изъ Корана, которыя болтались чуть ли не на всѣхъ частяхъ его одежды. Арами быстро высмотрѣлъ своими вороватыми глазами вещи путешественника и увидѣлъ, что ихъ осталось уже немного. Поэтому онъ рѣшилъ уединить путешественника, взявъ его подъ свою охрану, а затѣмъ просьбами, требованіями, угрозами выманить все, что ему нравилось. Однако, покровительство Арами принесло путешественнику мало пользы. Тубу съ каждымъ днемъ становились все нахальнѣе, такъ что Нахтигаль приказалъ своимъ слугамъ носить ружья не иначе, какъ привязавъ ихъ къ тѣлу, и самъ ни на минуту не разставался съ револьверомъ. Между тѣмъ Бу-Сеидъ не возвращался, а только прислалъ гонца, изъ словъ котораго можно было понять, что Тафертеми не прочь видѣть путешественника и, пожалуй, окажетъ ему защиту, хотя населеніе Бардаи встрѣтило извѣстіе о прибытіи христіанина съ большой враждой. Нахтигаль не зналъ на что рѣшиться.

— Знаешь что, — вкрадчиво сталъ говорить ему Арами, — Тафертеми старъ, у него нѣтъ власти надъ людьми. Поѣдемъ лучше ко мнѣ въ Цуаръ. Вещи возьми съ собой, а слугъ оставь здѣсь, потому-что въ Цуарѣ мало пищи.

— Пожалуй, — согласился Нахтигаль, — хотя мнѣ очень хотѣлось бы видѣть горы Тарзо и побывать у Тафертеми въ Бордаи.

Нахтигаль колебался и, можетъ быть, попалъ бы въ западню, если бы старая тетка его слуги не шепнула потихоньку:

— Не ѣзди съ Арами. Поѣдешь, и никто ужъ потомъ не узнаетъ, что сталось съ тобою.

Между тѣмъ Арами появился опять.

— Нѣтъ, не поѣду съ тобой, поѣду къ Тафертеми.

— Не поѣдешь ни за что?

— Нѣтъ.

— Такъ, такъ. Подари мнѣ коверъ и шерстяное покрывало палатки, — сказалъ онъ неожиданно съ самымъ дерзкимъ видомъ.

— Да вѣдь эти вещи нужны мнѣ, — попытался урезонить его Нахтигаль.

— Подари, а не то знаешь, я тебя покину, а если я тебя покину, будетъ худо, очень худо. Подаришь, — я съ тобой пойду къ Тафертеми.

Арами приставалъ до тѣхъ поръ, нагло, дерзко, нахально, пока не получилъ требуемое. Едва вещи оказались въ его рукахъ, онъ снова сталъ ласковъ и любезенъ.

Итакъ не оставалось ничего, какъ ѣхать черезъ Тарзо въ Бордаи — припасы были съѣдены при содѣйствіи голодныхъ и нагло-жадныхъ, какъ гіены, тубу; новое продовольствіе достать въ Тао было трудно.

Два дня карабкались путешественники по дикому, каменистому склону Тарзо, пока не достигли гребня его на высотѣ 2500 м надъ уровнемъ моря. Здѣсь у ногъ путешественника развертывался обширный кратеръ потухшаго вулкана, на краю котораго съ высоты 300 м подымалась вершина Туссиде. Спускались они съ такимъ же трудомъ, двигаясь по узкимъ и извилистымъ ущельямъ, въ обрывистыхъ стѣнахъ которыхъ виднѣлись пласты разныхъ осадочныхъ породъ. Во время скудныхъ дождей по этимъ ущельямъ текутъ временно рѣки.

По дорогѣ жадность Арами разгорѣлась опять, и онъ присталъ къ Нахтигалю съ новыми требованіями. Нахтигаль былъ уже почти обобранъ и сохранилъ для себя только самыя необходимыя вещи. Недовѣрчивый тубу потребовалъ, чтобы ему дали пересмотрѣть вещи. Долго рылся онъ, пока не откопалъ бѣлаго бурнуса, сохраненнаго Нахтигалемъ для себя. Конечно, Арами немедленно потребовалъ эту вещь и не отсталъ, пока не добился своего. Едва онъ получилъ предметъ горячаго желанія, какъ изъ наглаго хищника снова превратился въ любезнаго покровителя и обѣщалъ путешественнику охрану, продовольствіе и безопасное возвращеніе въ Фецанъ.

По мѣрѣ приближенія къ Бордаи, мѣстность стала оживляться. Показались кочующіе тубу. Это были большею частью одѣтыя въ овечьи шкуры женщины съ дѣтьми, которыя бѣгали безъ всякой одежды. Женщины у этого несчастнаго народа пользуются большой самостоятельностью. И не мудрено — мужчины уходятъ на мѣсяцы, пропадаютъ иногда въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ, а въ это время жены ведутъ дома хозяйство: пасутъ скотъ, занимаются домашнимъ ремесломъ, возятся съ дѣтьми, покупаютъ, продаютъ, дѣлаютъ и собираютъ долги. Благодаря такой дѣятельности, женщины тубу даже внѣшностью и характеромъ похожи на мужчинъ: онѣ жуютъ табакъ, смѣлы и рѣшительны въ движеніяхъ, дѣловиты въ сдѣлкахъ. Возвращаясь домой послѣ долгой отлучки, мужъ находитъ домъ въ порядкѣ, а. свое добро пріумноженнымъ безъ того, чтобы самъ онъ хоть пальцемъ двинулъ. Оттого здѣсь женщины свободны и не терпятъ стѣсненій.

Между тѣмъ въ стоянку нашихъ путниковъ явился молодой тубу съ нагруженнымъ финиками осломъ. Онъ сообщилъ, что Тафертеми и Бу-Сеида нѣтъ въ Бордаи, — они гдѣ то по сосѣдству, но навѣрно скоро вернутся. Обыкновенно хозяинъ выходитъ на встрѣчу гостямъ, здѣсь же онъ какъ будто прятался. Поведеніе шейха тубу показалось Нахтигалю подозрительнымъ, и въ душу нашего путешественника закрались сомнѣнія и тревога. Ему казалось, что съ нимъ играютъ въ прятки, готовясь заманить въ западню. Онъ былъ одинъ, какъ перстъ, среди этихъ оборванныхъ, голодныхъ, хищныхъ и вѣроломныхъ дикарей, если не считать глуповатаго Джузеппе. Слуги его, даже старый Мохамедъ, держали себя въ сторонѣ, а въ случаѣ опасности ужъ конечно примкнули бы къ врагамъ. При входѣ въ долину Бордаи, Нахтигаль послалъ молодого гонца сказать шейху, что весь караванъ будетъ ждать шейха здѣсь и тронется съ мѣста только при наступленіи ночи. Гонецъ вернулся съ извѣстіемъ, что шейхъ еще не возвращался. Оставаться на мѣстѣ не было никакой возможности, и путешественнику пришлось вступить во враждебный станъ безъ всякаго прикрытія. Караванъ Нахтигаля уже благополучно миновалъ нѣсколько хижинъ, направляясь къ жилищу Арами, какъ вдругъ вблизи послышался какъ бы глухой рокотъ, гулъ голосовъ и отдѣльные рѣзкіе крики. Путешественники и безъ того были настроены тревожно, а тутъ, услыхавъ эти грозные звуки, они стали, какъ вкопанные, блѣдные, затаивъ дыханіе. Впереди, въ клубахъ пыли показалась толпа разгоряченныхъ лакби тубу. они двигались съ ревомъ, дико размахивая оружіемъ, звонъ котораго сливался съ неистовыми криками мужчинъ, женщинъ и дѣтей въ какой то адскій шумъ. Уже можно было различить отдѣльныхъ людей, уже слышны были въ ихъ крикахъ угрозы, которыя преданный судьбѣ

Мохамедъ равнодушнымъ голосомъ переводилъ Нахтигалю. Моментъ былъ ужасный.

Нахтигаль стоялъ впереди. Подлѣ него съ рѣшительнымъ видомъ, готовый къ бою, выдвинулся Джузеппе.

Съ другой стороны, сжимая въ рукахъ оружіе, сталъ старый Мохамедъ, пристально смотря впередъ, откуда двигалась грозная лавина. Старикъ казался вполнѣ спокойнымъ, и только въ словахъ, которыя онъ бормоталъ Нахтигалю, звучалъ упрекъ, какъ будто онъ хотѣлъ, но не рѣшался сказать: «вотъ конецъ безумнаго предпріятія, въ которое ты пустился вопреки разумнымъ совѣтамъ».

Слуги негры жалобно стонали, а Арами со своими тубу потихоньку отодвинулись въ сторону и, собравшись на ближнемъ холмѣ, казалось, обсуждали что то.

Не было никакого сомнѣнія, что три бойца будутъ смяты и проколоты копьями въ одно мгновеніе. Они могли только геройски умереть, но не побѣдить. Все зависѣло отъ Арами, на котораго Нахтигаль устремилъ теперь твердый пронизывающій взглядъ. А тотъ стоялъ и размышлялъ. Онъ былъ слишкомъ сообразителенъ, чтобы раздѣлять предразсудки толпы противъ путешественника. Гибель Нахтигаля должна была вызвать возмездіе, которое могло обрушиться на его родственниковъ, въ Фецанѣ, и закрыть доступъ туда ему самому. Наконецъ онъ, какъ знатнѣйшій изъ тубу, былъ бы жестоко оскорбленъ въ своемъ самолюбіи вождя, еслибы не съумѣлъ защитить довѣрившагося ему путника отъ этой черни, которую онъ презиралъ, потому что кочевые тубу смотрятъ съ пренебреженіемъ на земледѣльцевъ, живущихъ въ.долинѣ Бордаи.

Вотъ что Нахтигаль прочелъ въ глазахъ размышлявшаго Арами въ эти короткія мгновенія. Спустя минуту путешественникъ стоялъ уже противъ него.

— Ну, Арами, теперь время показать кто ты и, чего стоятъ твои обѣщанія! Или ты за насъ, или противъ? Вели ты трусъ и предатель, то скажи это и отойди въ сторону: ты увидишь, какъ дорого мы продадимъ свою жизнь, увидишь, что не одни мусульмане умѣютъ умирать геройской смертью!

Такъ говорилъ Нахтигаль, и рѣшительный голосъ его гремѣлъ, какъ рыканіе разгнѣваннаго льва. Арами молчалъ.

— Съ Божьей помощью вы останетесь цѣлы! — сказалъ онъ, рѣшившись на что то. — Это правда, я обѣщалъ тебѣ охрану жизни.

И, гордо выпрямившись, знатный тубу шагнулъ впередъ навстрѣчу нагрянувшей толпѣ, изъ которой уже летѣли копья. Онъ, Колокоми, Бирса и Гордой, поднявъ копья, ударили ими по оружію нападавшихъ въ первомъ ряду и пригнули ихъ дротики къ землѣ.

— Слушайте вы, пьяницы и буяны, — гремѣлъ его голосъ среди дикаго воя и крика. — Я пришелъ сюда и привелъ его. Онъ мой гость и гость Тафертеми…

Но продолженія его рѣчи Нахтигаль уже не слышалъ, потому что подчиненные Арами тубу окружили путешественниковъ и поспѣшно увели ихъ дальше отъ этой сцены, гдѣ крики, брань и споры кончились еще не скоро. Они доставили путешественниковъ къ жилищу Арами, увѣряя ихъ по дорогѣ, что проткнутъ копьями всякаго, кто тронетъ хоть волосъ на головахъ дорогихъ гостей. Надо, однако, сказать, что эти слова не внушали путешественникамъ особеннаго довѣрія, потому что провожавшіе ихъ тубу были тоже сильно навеселѣ. Они ругались и хвастались: каждый изъ нихъ считалъ по пальцамъ, сколько человѣкъ онъ убилъ на своемъ вѣку.

По дорогѣ Нахтигаль успѣлъ замѣтить хижины обитателей Бордаи, раскинутыя среди прелестныхъ пальмовыхъ рощъ.

Внезапно передъ нимъ очутился Бу-Сеидъ. Этотъ нанятый въ Фецанѣ проводникъ смущенно лепеталъ что то, объясняя свое отсутствіе какими то непонятными дѣлами. Но Нахтигаль отлично понялъ, что и Бу-Сеидъ и шейхъ Тафертеми играли въ двойную игру: они спокойно сидѣли, спрятавшись дома, ожидая, чѣмъ кончится нападеніе, которое, можетъ быть, сами подстроили, чтобы въ случаѣ удачи его свалить вину на другихъ — «насъ, дескать, при этомъ не было.»

Вскорѣ къ путешественникамъ, такъ счастливо избѣгнувшимъ неминуемой гибели, присоединился Арами. Онъ указалъ имъ мѣсто отдыха передъ дверьми своего жилища, и самъ остался сторожить ихъ въ то время, какъ пожилая сестра его Фатьма принялась готовить неожиданнымъ гостямъ скудный ужинъ. Голодные путники уничтожили его до послѣдней крошки, а затѣмъ бросились на землю; но какъ они ни были измучены, однако сонъ не скоро смежилъ ихъ очи, передъ которыми долго носились только что пережитыя сцены ужаса.

ГЛАВА VI.
Бѣгство изъ западни.

Едва взошло солнце, какъ возлѣ шатра Нахтигаля собралось большое общество. Это были тубу Бордаи, которые ничего не имѣли противъ прибытія христіанина. Правильнѣе сказать, они видѣли два большихъ ящика европейца и надѣялись чѣмъ-нибудь поживиться. Это были все средняго роста, стройные, но крайне тощіе люди, съ бронзовой или очень темной кожей, правильными чертами лица и небольшими красивыми руками и ногами. Тубу трещали безъ умолку. Изъ ихъ болтовни Нахтигаль узналъ, что остальное населеніе долины продолжаетъ относиться къ нему враждебно. Далѣе выяснилось, что шейхъ Тафертеми не имѣетъ никакой власти: онъ такъ бѣденъ, что получаетъ продовольствіе отъ жителей долины, которые даютъ ему еще небольшой запасъ пищи, когда онъ переселяется на зиму въ Цуаръ. При такой бѣдности шейхъ вполнѣ зависитъ отъ своихъ «подданныхъ». Но этотъ жадный человѣкъ ни за что не хотѣлъ выпустить изъ своихъ рукъ предполагаемыя богатства путешественника. Поэтому онъ заманилъ того къ себѣ, пославъ ему приглашеніе, хотя жители Бордаи были рѣшительно противъ появленія въ ихъ долинѣ «язычника». Дѣйствительно, шейху удалось заманить Нахтигаля въ западню, хотя главная часть его плана — вѣроломное нападеніе, — и не удалась. Теперь Тафертеми совѣщался съ майнами и горько жаловался на Арами и другихъ тубу, которые выманили у «язычника» лучшія вещи, не оставивъ ничего на его долю. «Хотя, — говорилъ Тафертеми, — чужестранецъ ѣхалъ ко мнѣ и порученъ моимъ заботамъ, но онъ самъ лишилъ себя моего покровительства тѣмъ, что по дорогѣ роздалъ все Арами и другимъ тубу. Какъ шейхъ племени я объявляю, что мнѣ нѣтъ теперь дѣла до него. Посмотрю я, какъ онъ справится съ здѣшними людьми безъ меня!»

Все это тубу разболтали Нахтигалю. Видно было, что этимъ людямъ рѣшительно нечего дѣлать, и что небывалое до того появленіе среди нихъ европейца составило такое событіе, къ которому они не могли отнестись равнодушно. Съ копьемъ, дротикомъ и метательнымъ желѣзомъ сидѣли они толпой на корточкахъ противъ шатра Нахтигаля и, не переставая, стрекотали съ восхода солнца цѣлый день, кромѣ полудня, когда отвѣсные лучи солнца разгоняли ихъ на время. Иногда кто-нибудь одинъ завладѣвалъ общимъ вниманіемъ. «Мацинъ!» (слушайте) — говорилъ онъ, закладывая порцію табаку за щеку, и разражался длинной рѣчью. Уперевъ взоръ въ песокъ, съ неподвижнымъ лицомъ, безъ жестовъ, которые могли бы выдать тайныя движенія его души, ораторъ говорилъ не переставая. Иногда общее совѣщаніе прерывалось частными переговорами: по двое, по трое тубу крались въ сторону и долго шептались гдѣ-нибудь въ укромномъ уголку. Иногда они вовлекали въ эти тайные долгіе переговоры стараго Мохамеда, что очень безпокоило Нахтигаля, пока онъ не узналъ, что все многорѣчіе вертится около какихъ-нибудь пустяковъ: нельзя-ли, дескать, получить отъ твоего хозяина пару иголокъ или аршинчикъ кисеи, или чего другого.

Вообще въ дѣлахъ, которыя не затрагивали ихъ интересовъ, тубу обнаруживали большую находчивость, сообразительность и много здраваго смысла. Но совсѣмъ иначе вели они себя какъ только дѣло касалось ихъ: тутъ они признавали только одно — безграничное себялюбіе и корысть. Тубу не принималъ никакихъ резоновъ. Упрямо, съ необыкновенной ловкостью повертывалъ онъ всякое дѣло такъ, какъ было выгодно ему, и не жалѣлъ времени, усилій и словъ, лишь бы добиться цѣли, хотя бы она заключалась въ совершенныхъ пустякахъ. Въ нихъ нѣтъ ни капли благородства и добродушія, нѣтъ понятія о справедливости и общемъ правѣ; каждый изъ нихъ признаетъ только свои права, и потому всѣ поступки ихъ вытекаютъ большею частью изъ двухъ побужденій — эгоизма и жажды мести. Когда въ дѣло замѣшаны эти два чувства, то нѣтъ никакой силы убѣдить тубу отступиться отъ своихъ намѣреній: онъ упрямо твердитъ свое на тысячи ладовъ, прибѣгая къ самымъ тонкимъ словеснымъ ухищреніямъ. И въ рукахъ такихъ то людей находилась судьба нашего путешественника. Они не давали ему покоя своими приставаньями цѣлый день, и даже ночью около шатра шныряли ихъ тѣни и слышался шепотъ переговоровъ. При этомъ ничто не утоляло ихъ жадности. Тафертеми получилъ въ подарокъ красный суконный бурнусъ, голубую суданскую тобу, двѣ фески съ чалмами и еще кое-что, словомъ, цѣлое состояніе, которое свалилось ему съ неба. Тѣмъ не менѣе, шейхъ велъ себя такъ, точно не получилъ ничего. Остальные тубу держали себя не лучше. Едва кто-нибудь изъ нихъ получалъ желаемое, ради котораго онъ торчалъ у шатра въ оживленныхъ хлопотахъ нѣсколько дней, какъ немедленно принималъ видъ, точно ничего не было, и начиналъ съ такою же страстью выторговывать новую вещь. Путешественникъ съ ужасомъ чувствовалъ, что недалеко то время, когда онъ раздастъ все, и тубу измѣнятъ свою тайную непріязнь къ нему на открытую вражду. Признаки перемѣны были уже замѣтны: Колокоми долженъ былъ убраться куда-нибудь подальше, потому что соотечественники сильно негодовали на него за то, что онъ привелъ въ страну «невѣрнаго»; Тифертеми отказывался видѣть Нахтигаля и продолжалъ предъявлять къ нему разныя требованія.

Положеніе путешественниковъ въ этой западнѣ было крайне тяжелое. Нахтигаль не смѣлъ высунуть носа изъ шатра, и проводилъ въ темной накаленной внутренности его цѣлые дни. А между тѣмъ въ двухъ шагахъ отъ него раскрывала свои тѣнистыя нѣдра прохладная роща пальмъ, въ глубинѣ которой журчалъ холодный ключъ. Однажды, воспользовавшись полуденнымъ зноемъ, когда всѣ жители попрятались по своимъ шалашамъ, путешественникъ осторожно прокрался въ рощу и улегся тамъ спать въ укромномъ уголку. Пробужденіе было очень непріятное — въ него попалъ камень, и когда Нахтигаль вскочилъ на ноги, то увидѣлъ толпу черномазыхъ ребятъ, которые, очевидно, открыли его убѣжище и собрались напасть на «язычника». Они метали камни съ такой злобой и такой вѣрной и сильной рукой, что Нахтигаль пустился бѣжать и едва спасся въ шатеръ. Нѣсколько разъ онъ дѣлалъ попытки подружиться съ дѣтьми: онъ подманивалъ ихъ къ себѣ, давалъ имъ сахаръ, показывалъ что-нибудь, но едва эти удовольствія кончались и дѣти отходили прочь, какъ немедленно хватали камни и метали ихъ градомъ въ шатеръ, угрожая серьезно повредить его. Отъ этихъ нападеній путешественника избавлялъ только приходъ Бу-Сеида или Арами, которые разгоняли ребятъ. Въ качествѣ врача Нахтигаль надѣялся привлечь къ себѣ и завоевать признательность больныхъ, но и въ этомъ дѣлѣ тубу обнаруживали всю неприглядную злобу своей природы. Однажды въ шатеръ его пришла больная — сестра Тафертеми. Путешественникъ обошелся съ ней самымъ ласковымъ образомъ, осыпалъ совѣтами, задарилъ лекарствами… Но едва эта дама удалилась отъ его жилища на нѣсколько шаговъ, какъ подманила къ себѣ гурьбу ребятъ и пригласила ихъ побить камнями «язычника», а сама усѣлась въ тѣни ближней пальмы, чтобы полюбоваться зрѣлищемъ «избіенія». Вотъ какими жесткими и злыми дѣлаетъ скудная природа пустыни своихъ дѣтей, влачащихъ въ ея пескахъ голодное существованіе! Но вотъ наконецъ въ концѣ третьей недѣли Арами пришелъ съ извѣстіемъ, что ему удалось склонить шейха для личнаго свиданія съ путешественникомъ, и завтра утромъ шейхъ появится здѣсь. Въ тревожномъ ожиданіи Нахтигаль поднялся еще до восхода солнца. Вскорѣ къ его шатру собралась необычайно большая толпа тубу-решаде, которые молча ожидали любопытнаго зрѣлища. Шейхъ появился въ сопровожденіи оборваннаго грязнаго переводчика. Какъ мало походилъ онъ на «царственную особу». Маленькій, тощій, согбенный подъ бременемъ лѣтъ старикъ съ морщинистымъ лицомъ, на которомъ съ злобной подозрительностью сверкали небольшіе глазки, быстро шагалъ опираясь на палку. Онъ былъ одѣтъ въ рваную и грязную хламиду, и его голову прикрывала не менѣе грязная чалма.

Нахтигаль вышелъ ему навстрѣчу въ сопровожденіи Мохамеда.

— Я безконечно счастливъ видѣть могущественнаго повелителя Бордаи, — сказалъ Нахтигаль, — и надѣюсь, что въ будущемъ не лишусь твоего покровительства. Богъ да продлитъ твои дни, о шейхъ! Твоя болѣзнь, — поздравляю тебя съ выздоровленіемъ, — принесла мнѣ, чужеземцу въ твоей странѣ, много несчастій и не позволила вкусить отдыхъ подъ твоей гостепріимной кровлей. Меня послали изъ Фецана, снабдивъ письмами къ тебѣ, какъ къ могучему и справедливому вождю, а между тѣмъ я не испыталъ въ твоихъ владѣніяхъ ничего, кромѣ тревоги, заботъ, болѣзней и голода. Но теперь я надѣюсь, что ты устроишь мирному и безвредному путнику безопасное возвращеніе въ Фецанъ, если ужъ никакъ нельзя ему осмотрѣть вашу землю!

Шейхъ внимательно выслушалъ эту рѣчь, произнесенную громкимъ взволнованнымъ голосомъ, и приказалъ Мохамеду перевести ее съ арабскаго на языкъ тубу. Къ словамъ и упрекамъ путешественника онъ остался совершенно равнодушенъ.

— Прежде, чѣмъ говорить дальше, отвѣть мнѣ на вопросъ, — зашамкалъ старикъ. — Кто отобралъ у тебя всѣ хорошія вещи, когда ты прибылъ въ нашу землю, такъ что ко мнѣ ты явился можно сказать ни съ чѣмъ?

— Шейхъ, я платилъ только за «право прохода» что требовали съ меня.

— Такъ ты еще и лжешь? Развѣ неизвѣстно всѣмъ, что ты прибылъ съ четырьмя тяжело пагруженными верблюдами?..

— Ну такъ что-жъ! Это были слабыя, изнуренныя животныя, которыя не могли нести много…

— Я знаю, сколько можетъ снести верблюдъ. Четыре верблюда съ грузомъ…

— Да, но…

— Четыре нагруженныхъ верблюда! Куда же ты дѣвалъ вещи?

— Я не понимаю, чего ты хочешь, — закричалъ разсерженный путешественникъ. — Развѣ я не подарилъ тебѣ краснаго бурнуса, голубой тобы, фески тебѣ и сыну? Развѣ эти дары недостойны царской особы? Почему же ты не вѣришь моимъ словамъ? Верблюды остались вслѣдствіе слабости по ту сторону горъ, но грузъ я взялъ весь съ собой. Или ты думаешь, что я прячу сокровища здѣсь въ шатрѣ? Такъ подиже и убѣдись самъ, что еще осталось у меня!

Только послѣднія слова произвели впечатлѣніе на шейха. Жадный старикъ всталъ и въ сопровожденіи переводчика и Мохамеда направился въ шатеръ. Тамъ онъ увидѣлъ два пустыхъ ящика, да нѣсколько вещей, не имѣвшихъ для него никакой цѣны — книги, инструменты и оружіе. Не говоря ни слова, шейхъ вышелъ изъ шатра и мимо любопытной толпы, молча и внимательно слѣдившей за его движеніями, сталъ удаляться прочь. Тогда Арами вскочилъ съ мѣста, гнѣвно вонзилъ свое копье въ песокъ и крикнулъ:

— Шейхъ, куда? Развѣ ты пришелъ сюда сегодня не затѣмъ, чтобы рѣшить судьбу этого человѣка, который застрялъ здѣсь по твоей милости уже на три недѣли? Почему не дозволяемъ мы ему вернуться въ Фецанъ? Что намъ съ нимъ дѣлать? Убить, что-ли? Сколько я знаю, у насъ не въ обычаѣ пить человѣчью кровь, шить мѣхи изъ кожи людей или ѣсть ихъ мясо! Зачѣмъ же мы держимъ его у себя? Если мы его погубимъ, намъ лучше не показываться въ Фецанъ, и за его жизнь тамъ отнимутъ двадцать нашихъ жизней. Лучшеже отпустить его. Свое добро и вещи онъ раздѣлилъ между нами, и въ пустынѣ онъ навѣрно погибнетъ безъ воды, безъ пищи, не зная дороги. Но его убьетъ тамъ Богъ, а не мы. Сколько времени я кормлю его и его людей! Мнѣ это накладно, я больше не хочу и требую его освобожденія!

Казалось, эта рѣчь должна была поразить шейха, но, повидимому, онъ туго поддавался краснорѣчію. Обернувшись, онъ крикнулъ издали:

— Я видѣлъ пустые ящики и ухожу домой!

Другой тубу, родственникъ Арами, попытался остановить удалявшагося шейха рѣчью, произнесенной громовымъ голосомъ, но безуспѣшно. Шейхъ обернулся и сказалъ еще разъ:

— Странникъ привезъ пустые ящики — мнѣ нечего съ нимъ дѣлать!

«Все это было бы смѣшно, когда бы не было такъ грустно», могъ бы сказать себѣ Нахтигаль. Уже во время переговоровъ въ толпѣ раздавались ободрительные крики явныхъ враговъ. Теперь число ихъ еще увеличилось, а друзей не находилось уже ни одного. Правда, ни у кого не хватало смѣлости напасть на плѣнника открыто, но было ясно, что многіе были бы не прочь затѣять ссору и въ разгарѣ ея измѣннически убить «невѣрнаго». Это было тѣмъ опаснѣе, что въ Бордаи собралось много тубу изъ окрестностей, явившихся поглазѣть на чужеземца. Одинъ купецъ Борку даже вступилъ въ переговоры съ Арами, не продастъ ли тотъ ему христіанъ въ рабство. «Много дать за нихъ я не могу, потому что они негодны для работы, но верблюда, какъ никакъ, дамъ»! Среди враждебной толпы только одинъ тубу явился счастливымъ исключеніемъ. Онъ поднесъ Нахтигалю нѣсколько дынь и сказалъ:

— Я услыхалъ въ своемъ селеніи о твоей печальной участи и подумалъ, что мои дыни могутъ утолить твой голодъ, который ты терпишь по милости своего хозяина.

Этотъ исключительный человѣкъ пошелъ затѣмъ къ Тафертеми и потратилъ много усилій въ безплодной попыткѣ убѣдить шейха отпустить плѣнника. Онъ посѣтилъ Нахтигаля еще разъ и снова принесъ дыни, чѣмъ немало укрѣпилъ въ бѣдномъ путешественникѣ поколебленную вѣру въ людей племени тубу. Значитъ, все-таки и среди 12.000 этихъ двуногихъ гіеннъ пустыни встрѣчаются добрые люди. Однако, случай этотъ не измѣнилъ ничего въ положеніи дѣла, которое становилось опаснѣе съ каждымъ часомъ. Изъ шатра Нахтигаль осмѣливался выходить только ночью, да и то онъ позволялъ себѣ прогуливаться лишь возлѣ входа, какъ звѣрь, гуляющій на цѣпи возлѣ своей клѣтки. Едва восходило солнце, какъ наступалъ день, полный тревогъ и мученій. Особенно допекали путешественника дѣти: они вертѣлись у входа шатра и плевали въ «язычника», стараясь угодить ему въ лицо.

— Погоди, — кричали маленькіе бѣсы, — вотъ Арами откажется отъ тебя, поганой собаки, и тогда мы проколемъ тебя, проклятаго язычника!

Они не ограничивались угрозами, но дѣйствительно кидали копья во внутренность шатра. Взрослые тубу мало въ чемъ отставали отъ молодого поколѣнія, и много надо было имѣть самообладанія, чтобы спокойно и съ достоинствомъ сносить эти ежеминутныя оскорбленія и угрозы. Слуги тоже стали грубы и дерзки. Бу-Сендъ видимо искалъ предлога для ссоры, которая позволила бы ему отказаться отъ службы у плѣннаго. Къ мученіямъ нравственнымъ присоединились и физическія лишенія: послѣ свиданія съ шейхомъ Арами почти пересталъ заботиться о прокормленіи «гостей». Прежде скудную пищу имъ носили дважды въ день, а теперь они голодали весь день до вечера, когда имъ приносили маленькую корзинку полугнилыхъ финиковъ. Однажды ночью Нахтигаль какъ тѣнь прокрался въ хижину Арами.

— Послушай Арами, — сказалъ онъ ему, — я хочу поговорить съ тобой серьезно. Ты самъ понимаешь, что для меня возможно только одно спасеніе — тайное бѣгство. До сихъ поръ ты оказывалъ мнѣ покровительство, и я многимъ обязанъ тебѣ. Не хочешь ли помочь мнѣ и теперь. Я отдамъ тебѣ все изъ оставшихся вещей, что тебѣ понравится, и разглашу по всему Фецану о твоей добротѣ и ловкости. Подумай!

Арами былъ очень польщенъ рѣчью путешественника. Казалось, онъ и самъ еще раньше пришелъ къ тому же рѣшенію.

— Я согласенъ, — сказалъ онъ, подумавъ, — только я.все-таки попытаюсь завтра добиться согласія Тафертеми на твой свободный отъѣздъ.

Однако, эта попытка ему не удалась. Въ это время изъ Фецана неожиданно прибыла цѣлая толпа тубу-решаде, которые въ обычное время проживали тамъ. Оказалось, что между ними и жителями Фецана возникли серьезные раздоры и стычки. Прибытіе бѣглецовъ ухудшило и безъ того скверное положеніе Нахтигаля. До сихъ поръ тубу не трогали его, опасаясь за жизнь своихъ фецанскихъ родичей, являвшихся какъ бы заложниками въ рукахъ губернатора Фецана. Теперь они бѣжали, и тубу Тибести легко могли задержать самого Нахтигаля въ качествѣ заложника за тѣхъ немногихъ тубу-решаде, которые еще оставались въ Фецанѣ. Бѣглецы принесли еще одну ужасную вѣсть: вѣсть о томъ, что голландская путешественница Александрина Тинне убита въ пустынѣ вѣроломными туарегами. Нахтигаль не хотѣлъ вѣрить этой страшной новости, но вѣрно ли было извѣстіе или нѣтъ, оно во всякомъ случаѣ ухудшало его положеніе. «Вотъ, говорили тубу, какъ настоящіе мусульмане поступаютъ со шпіонами и невѣрными, которые втираются въ ихъ страну»! Дѣло дошло уже до того, что разъяренная толпа чуть не убила одного проѣзжаго тубу, подозрѣвая, что верблюдъ его нагруженъ вещами плѣнныхъ.

Итакъ надо было торопиться!

Нахтигаль посвятилъ въ тайный планъ Бирсу, Бу-Сеида и Гордоя. Они послали увѣдомить Колокоми, чтобы онъ ждалъ бѣглецовъ въ назначенномъ мѣстѣ, а Арами вывелъ своихъ верблюдовъ подъ предлогомъ болѣзни ихъ изъ Бордаи. Нахтигаль выкопалъ ночью нѣсколько вещей, которыя онъ зарылъ въ пескѣ на черный день, и поручилъ Бу-Сеиду закупить нужные припасы. Вотъ наступила, наконецъ, ночь — срокъ условленнаго бѣгства. Арами неслышно подводитъ верблюдовъ къ шатру, бѣглецы уже готовятся вьючить ихъ, какъ вдругъ глупыя животныя подымаютъ неистовый ревъ. Испуганные люди оставляютъ ихъ въ покоѣ и съ ужасомъ прислушиваются, не слѣдитъ ли кто за ними. Между тѣмъ, пока они колеблятся, кончается ночь и начинаетъ свѣтать. Увы! Бѣгство надо отложить до слѣдующей ночи и провести еще одинъ полный всевозможныхъ опасностей день въ Бордаи. Можетъ быть, день этотъ послѣдній въ ихъ жизни!

Къ счастью, онъ прошелъ спокойно, и въ наступившую затѣмъ ночь, именно съ 3 на 4 сентября, бѣглецы подъ покровомъ темноты благополучно выбрались изъ Бордаи. Верблюды ихъ бѣжали нѣсколько часовъ, и къ утру бѣглецы были уже далеко. Конечно, опасность погони не исчезла еще, но все же они были подъ открытымъ небомъ, въ вольной степи, а не въ когтяхъ вѣроломныхъ хищниковъ.

Въ слѣдующіе дни они перевалили черезъ горы Тарзо и ждали нѣкоторое время, пока Бу-Сеидъ не приведетъ оставленныхъ въ сосѣдствѣ верблюдовъ Нахтигаля. Увы, изъ четырехъ верблюдовъ съ вьюками уцѣлѣлъ всего одинъ, да и это животное Нахтигаль согласно обѣщанію долженъ былъ отдать Арами. Здѣсь же бѣглецы простились съ провожавшими ихъ «друзьями». Впрочемъ, слово прощанье не соотвѣтствуетъ тому, что произошло. Жадные тубу перерыли своими крючковатыми пальцами всѣ вещи путниковъ, выбравъ изъ нихъ все лучшее, все, что только нравилось имъ. Каждый выступалъ со своими требованіями и знать не хотѣлъ правъ остальныхъ. Они спорили, чуть не дрались изъ за каждой вещи, пока львиная доля не досталась Арами, прочее Бирсѣ и Гордою, а остатки — Колокоми. Ни пожатія руки, ни добрыхъ словъ и пожеланій на прощанье! Спокойно взобрались хищники на своихъ верблюдовъ и тронулись назадъ, предоставивъ бѣглецовъ ихъ судьбѣ. Общее дѣло, опасность, бѣдствія и труды, которые часто на всю жизнь сближаютъ людей, совсѣмъ несходныхъ по характеру, не имѣютъ власти надъ жесткими и холодными, какъ кремень пустыни, душами тубу. Трудно описать негодованіе, клокотавшее въ душѣ Нахтигаля противъ этихъ безсовѣстныхъ «друзей», на прощанье постаравшихся истребить хорошенько скудные запасы бѣглецовъ. Конечно, съ помощью своего хорошаго оружія и при содѣйствіи рѣшительнаго Джузеппе Нахтигалю ничего не стоило бы наказать наглецовъ и ввести ихъ въ границы приличія, однако онъ подавилъ волновавшія его чувства, во время припомнивъ, что, какъ никакъ, а все-таки эти «друзья» помогли ему бѣжать изъ западни.

Но что это? Гдѣ же Колокоми, проводникъ черезъ пустыню?

А вонъ онъ мчится вдали на верблюдѣ по направленію къ странѣ тубу.

— Колокоми! Назадъ! Сюда! — кричатъ ему вслѣдъ перепуганные путники. — Куда тебѣ! Не слышитъ.

Тогда взбѣшенный Нахтигаль вскакиваетъ на верблюда и мчится въ погоню за бѣглецомъ. Къ счастью, онъ нагналъ его и заставилъ остановиться.

— Ты куда же это? Вѣдь мы же безъ тебя не найдемъ дороги!

— А мнѣ какое дѣло? Вы отдали лучшія вещи Арами и его роднымъ, такъ пусть они и позаботятся, о васъ, — отвѣтилъ тубу.

— Я тебѣ немедленно размозжу голову, — сказалъ Нахтигаль, прицѣливаясь изъ ружья, — если ты не повернешь назадъ. Коли ты недоволенъ, могъ бы заявить, и мы бы сторговались. Но будь спокоенъ, я заплачу тебѣ за лишнюю службу.

— Хорошо, — сказалъ тотъ, — но до Фецана я не могу васъ проводить, тамъ теперь меня, пожалуй, убьютъ. Я доведу васъ до знакомыхъ мѣстъ, а тамъ вы сами найдете дорогу.

И вотъ началось странствіе черезъ пески, хаммады и сериры. Не будемъ описывать всѣхъ ужасовъ и тягостей пути. Довольно, если мы скажемъ, что изнуренные голодомъ, измученные болѣзнью странники испытали невѣроятныя лишенія. Верблюды ихъ вскорѣ отказались служить одинъ за другимъ, и злополучные люди должны были тащить самыя необходимыя вещи на себѣ, побросавъ все остальное въ пустынѣ. Познакомились они и съ пищей тубу — толчеными въ порошокъ костями, которыя они прибавляли въ жидкую мучную похлебку. Когда 27 сентября они достигли колодца Мешру, возлѣ котораго виднѣлись полузасыпанныя пескомъ человѣчьи кости — цѣлые скелеты, — это ужасное зрѣлище произвело на нихъ… радостное впечатлѣніе, потому что отъ колодца Мешру до ближайшаго поселенія оставался только день пути. Если бы не изнуренный, больной видъ несчастныхъ бѣглецовъ, то на ихъ возвращающійся караванъ невозможно было бы безъ смѣху взглянуть: слуги негры шли совсѣмъ голые, старый Мохаммедъ кряхтѣлъ подъ вьюкомъ своего господина, одѣтый въ одну рваную рубаху; Джузеппе шелъ въ болотныхъ сапогахъ, замѣнявшихъ недостающіе штаны, и въ короткой фуфайкѣ. Самъ Нахтигаль тащился босикомъ, въ изодранныхъ, висѣвшихъ лохмотьями ситцевыхъ штанахъ, въ старомъ порыжѣвшемъ лѣтнемъ пальто.

Въ полдень 28 сентября счастливо избѣгшіе опасности путешественники достигли пальмовой рощи Теджери и съ криками торжества кинулись на первую обвѣшенную зрѣлыми финиками пальму.

Они были въ Фецанѣ.

Встрѣча съ Хаджъ-Джаберомъ въ Катрунѣ и затѣмъ съ Хаджъ-Брахимомъ была самая радостная и сердечная. Остальные мирные обитатели также устремились толпой поздравлять вернувшихся смѣльчаковъ и приносили имъ обильныя угощенія. Путешественники, которые при своемъ возвращеніи были похожи на потерпѣвшихъ крушеніе моряковъ или на бѣглецовъ, едва спасшихся изъ потеряннаго сраженія, имѣли теперь всего вволю. Всѣ съ изумленіемъ выслушивали повѣсть объ ихъ злоключеніяхъ и говорили Нахтигалю:

«Омрекъ тавилъ! (будешь долго жить). Если ты ушелъ цѣлымъ изъ рукъ Тубу-Решаде, можешь спокойно странствовать всюду!»

Была, однако, и тѣнь, омрачившая радостное настроеніе отдыхавшаго отъ трудовъ путешественника. Это было подтвердившееся извѣстіе о печальной гибели голландской путешественницы Александрины Тинне у туареговъ. Нахтигаль постарался лично выяснить всѣ печальныя подробности этого происшествія. Вотъ что онъ узналъ:

6 іюня Тинне покинула Мурзукъ и направилась въ Вади Гарби, гдѣ встрѣтилась съ извѣстнымъ всей сѣверной Африкѣ старшиной туареговъ, старымъ Ихнухеномъ. Онъ согласился принять ее въ своей странѣ, но такъ какъ самъ долженъ былъ спѣшить, то обѣщалъ прислать ей вѣрныхъ людей для сопутствованія. Тинне вернулась въ Мурзукъ и стала готовиться къ дорогѣ. Здѣсь къ ней явилось 8 туареговъ, въ числѣ которыхъ былъ даже племянникъ Ихнухена по имени Хаджъ-эшъ-Шейхъ. Путешественница богато одарила ихъ и наняла 27 верблюдовъ съ погонщиками. У ней, стало быть, было очень много вещей. Туареги выступили вмѣстѣ съ ней, но все время шли особо. Скоро караванъ покинулъ населенныя мѣста и остановился 1 августа въ уединенной долинѣ Аберджуджъ.

Утромъ стали вьючить верблюдовъ. Туареги съ завѣшенными лицами, стояли вблизи, опершись на свои копья, неподвижные, точно статуи, и ожидали, когда все будетъ готово. Все было спокойно, какъ вдругъ раздались громкіе крики ожесточеннаго спора. Это нѣсколько погонщиковъ верблюдовъ жаловались на большіе вьюки ихъ верблюдовъ. Голландскіе слуги путешественницы, въ томъ числѣ нѣкій Кеесъ Остмансъ, подошли къ спорившимъ съ цѣлью унять ихъ. Спорившіе арабы пришли въ еще большую ярость и принялись ругать европейцевъ. Тогда къ спорившимъ подскочилъ племянникъ Ихнухена и ни съ того ни съ сего проткнулъ копьемъ несчастнаго Остманса.

— Зачѣмъ ты вмѣшиваешься въ споры мусульманъ? — крикнулъ негодяй, но слова его остались бесъ отвѣта, потому что пораженный лежалъ мертвый на землѣ. Трудно описать послѣдовавшую затѣмъ сцену смятенія. Среди криковъ мятущейся толпы раздавались вопли и стоны женщинъ. Другой слуга европеецъ кинулся къ своему верблюду съ цѣлью достать ружье, но не успѣлъ онъ сдѣлать этого, какъ второй ударъ копьемъ, за которымъ послѣдовалъ ударъ мечемъ, простерли его неподвижнымъ на песокъ. Все это произошло въ одно мгновеніе. Тинне появилась изъ палатки, привлеченная адскимъ шумомъ и воплями, и не успѣла опомниться, какъ очутилась въ серединѣ свалки, среди предателей арабовъ и кровожадныхъ туареговъ. Крутомъ разстилалась молчаливая пустыня, откуда нечего было ждать какой-либо помощи, а возлѣ разнузданные звѣри въ образѣ людей, которые не постѣснялись поднять руки на беззащитную женщину. Одинъ арабъ изъ племени Бу-Сефъ нанесъ ей первый ударъ мечемъ, угодившій по плечу. Несчастная устояла на ногахъ, но второй ударъ, нанесенный однимъ изъ людей Ихнухена, повергъ ее неподвижной на землю. Злополучная жертва вѣроломныхъ дикарей долго лежала на пескѣ, ожидая смерти. Къ счастью, потеря крови, текшей изъ глубокой раны, лишила ее сознанія. Убійцы немедленно успокоили возмущенныхъ ихъ дѣяніемъ спутниковъ Тинне, не участвовавшихъ въ предательствѣ, и приступили къ грабежу. Увы! Жадность ихъ, раззадоренная разсказами о баснословномъ богатствѣ «царской дочери», потерпѣла жестокое разочарованіе. Разметавъ и вскрывъ всѣ вьюки, грабители нашли всего небольшую сумму денегъ и разныя вещи, нужныя въ пути, но имѣвшія мало цѣны.

Подѣливъ жалкую добычу, они поспѣшно разбѣжались и потихоньку вернулись въ свои кочевья, бросивъ среди пустыни безъ погребенія трупы коварно убитыхъ и обобранныхъ ими людей. Слѣдуетъ добавить, что совершившіе это преступленіе негодяи остались безнаказанными, потому что съумѣли задарить пашу, который, вѣроятно, тайно радовался всему происшествію, такъ какъ смерть г-жи Тинне избавила этого чиновника отъ обязанности уплатить ей сдѣланный имъ у нея довольно большой долгъ.

ГЛАВА VII.
Путешествіе въ Борну.

Зиму и весну Нахтигаль долженъ былъ провести въ Мурзукѣ въ ожиданіи случая отправиться къ султану Борну.

Нельзя сказать, чтобъ жизнь его протекала здѣсь пріятно. Самая главная непріятность заключалась въ томъ, что, съ наступленіемъ дождей, слѣпленныя изъ солонцеватой глины дома грозили расползтись. Кромѣ того было холодно — 4—5°, и это при жильѣ безъ стеколъ въ окнахъ!

Къ счастью, весною представился случай пуститься въ путь. Губернаторъ Триполи отправлялъ посла съ дарами къ султану Борну. Посолъ, по имени Бу-Аиша, былъ старый арабъ и служилъ при губернаторѣ въ должности секретаря. Онъ ѣхалъ съ большой свитой на множествѣ верблюдовъ и лошадей. Къ каравану присоединились разные купцы и другіе люди, какъ, напр_у труппа фокусниковъ, ожидавшихъ случая пробраться въ Борну. Скромный караванъ Нахтигаля тоже присоединился къ каравану посланника, когда тотъ проѣзжалъ черезъ Мурзукъ.

Путешествіе черезъ Сахару было, конечно, довольно тягостно, но далеко не оказалось столь мучительнымъ, какъ объ этомъ часто пишутъ. На пути многолюдный караванъ останавливался отдыхать въ оазахъ, какъ напр. въ большомъ оазѣ Ятъ, лежащемъ какъ разъ на полпути. Это — долина въ которой среди пальмовыхъ насажденій раскинулось до 11 селеній съ населеніемъ въ 6000 душъ, состоявшемъ изъ тубу и выселенцевъ изъ Борну. Между прочимъ здѣсь изъ мѣстности Билма вывозится много соли, которая добывается въ небольшихъ соляныхъ озерахъ. Весной въ нихъ скопляется соленая вода которая въ теченіи лѣта высыхаетъ, оставляя на поверхности кору часто очень чистой и вкусной соли. До Кавара пустыня представляла, главнымъ образомъ, каменистыя пространства, къ югу же отъ него Сахара покрыта песчаными холмами, дюнами, въ которыя вѣтеръ пустыни наметаетъ песокъ. Странствіе по нимъ очень трудно и непріятно. Люди и тяжело нагруженныя животныя съ трудомъ взбираются по рыхлому песку пологаго склона до вершины дюны, представляющей гребень, за которымъ лежитъ подвѣтренный и потому крутой склонъ. Глупые и неуклюжіе верблюды обыкновенно не умѣютъ спускаться съ дюнъ: сдѣлавъ шагъ впередъ, они утопаютъ передними ногами въ пескѣ, теряютъ равновѣсіе и летятъ вмѣстѣ съ грузомъ кувыркомъ внизъ. По этой причинѣ караваны стараются обходить дюны, но благодаря этому прямой путь превращается въ длинный извилистый. Яркій свѣтъ, отраженный бѣлымъ пескомъ, слѣпитъ глаза, но если поднимается вѣтеръ, вздымающій песокъ и затемняющій солнце, то становится еще хуже, и путники бредутъ, прищуривъ глаза, рѣсницы которыхъ опушены пескомъ.

Понемногу, чѣмъ болѣе путники подвигались на югъ, пустыня мѣняла свой видъ, уступая мѣсто степи. Вскорѣ безплодные пески смѣнились тощей растительностью, на которой паслись стада антилопъ, вѣтеръ пересталъ быть жгучимъ, на безоблачномъ до того небѣ появлялись клубы тяжелыхъ облаковъ, и влажный воздухъ вызывалъ уже потъ, который не охлаждаетъ своей влагой тѣла въ знойной пустынѣ. Зато дорога стала опаснѣе по причинѣ сосѣдства разбойничьихъ шаекъ тубу и туареговъ. Въ оазисъ путники вступали, держа оружіе наготовѣ и убѣдившись напередъ черезъ высланныхъ развѣдчиковъ, не спрятались ли тамъ въ засадѣ грабители.

Вскорѣ пустыня осталась за спиной, и мѣстность, приняла характеръ саванны, т. е. болѣе влажная степь съ высокой и сочной травой была покрыта, какъ шкура леопарда, рѣдкоствольными рощами и лѣсами, въ которыхъ передъ глазами путешественника развертывалось разнообразіе тропической природы. Они натыкались на остатки пиршества льва, вспугивали стада граціозныхъ антилопъ и табуны стройныхъ высокихъ жирафъ или съ любопытствомъ разсматривали оставшіеся въ илѣ слѣды гигантскихъ ногъ слона. Черная тѣнь лѣса составляла рѣзкую противуположность съ залитыми солнцемъ полянами, но и тамъ и здѣсь звенѣли на тысячу ладовъ пѣсни птицъ и крики обезьянъ. Черезъ нѣсколько дней караванъ достигъ озера Цадъ, но низкіе болотистые берега, поросшіе камышемъ, придавали этому громадному бассейну^[4] однообразный видъ. Коническіе шалаши туземцевъ стояли подальше отъ топкихъ заливаемыхъ береговъ, гдѣ виднѣлись стаи утокъ, гусей, пеликановъ и другой болотной дичи, да одинокій слонъ, не заботясь о сосѣдствѣ людей, стоялъ поколѣно въ водѣ и поливалъ себя посредствомъ хобота водой изъ озера, на поверхности котораго рѣзвилось стадо толстыхъ и безобразныхъ гиппопотамовъ. Эти неуклюжія на видъ, но очень ловкія въ водѣ животныя, очевидно, не были еще знакомы съ огнестрѣльнымъ оружіемъ и почти не пугались вида людей. А если они и прятались въ воду, то вскорѣ любопытно высовывали изъ нея свои головы, если по сосѣдству раздавался какой нибудь звонкій шумъ, напр. били въ мѣдные тазы. Забавно было видѣть, какъ они, хрюкая бѣгали въ чащѣ камыша, чуть не волоча свое толстое брюхо по болотной грязи.

Мѣстность была такъ густо заселена чернокожими туземцами, обитавшими со своими стадами рогатаго скота и козъ въ большихъ селеніяхъ, что крутомъ каравана почти на каждой стоянкѣ собирался базаръ и завязывалась оживленная торговля съѣстными припасами и разной живностью. Негритянки бабы горланили, предлагая куръ, сушеную рыбу, молоко, творогъ, лукъ, дыни, табакъ, масло, и все очень дешево: такъ, курицу отдавали за 6 стеклянныхъ бусинъ или за 3—4 иголки. Темнокожіе съ красноватымъ отливомъ туземцы имѣли пріятныя черты лица и своею любезностью и веселостью очень понравились путешественнику. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ города караванъ встрѣтили послы шейха Омара, привѣтствовавшіе главнымъ образомъ Бу-Аишу, представителя могучаго турецкаго султана. На Нахтигаля, который былъ вѣдь тоже посолъ еще болѣе могущественнаго государя, вельможи шейха Омара обратили мало вниманія. Это произошло, вѣроятно, потому, что Бу-Аиша ѣхалъ въ европейской военной формѣ и былъ окруженъ блестящей свитой, тогда какъ бѣдно одѣтые слуги Нахтигаля окружали путешественника, одѣтаго въ скромную восточную одежду фецанскаго горожанина.

ГЛАВА VIII.
Прибытіе въ Куку и аудіенція у шейха Омара.

Вступленіе каравана въ городъ представляло очень оживленное зрѣлище. Всѣ люди каравана разрядились, какъ только могли. Навстрѣчу имъ высыпала такая же разряженная толпа горожанъ, среди которой яркимъ пятномъ вырисовывалась на песчаномъ холмѣ группа всадниковъ въ яркихъ бурнусахъ и чалмахъ, окруженная отрядомъ султанскихъ войскъ. Въ центрѣ группы находился наслѣдникъ престола, высланный султаномъ навстрѣчу каравану. Пѣшіе солдаты его представляли очень забавный видъ, потому что были одѣты въ яркія одежды, скроенныя по европейскому образцу, но на восточный манеръ. Особенное вниманіе Нахтигаля привлекъ отрядъ кавалеріи въ ватныхъ панцыряхъ! Панцыри представляли толстые, туго и часто простеганные ватные халаты и совершенно лишали закутанныхъ въ нихъ людей всякой свободы движенія. На головѣ всадники имѣли металлическіе шлемы съ наличниками. Лошади ихъ были также покрыты стеганными ватными попонами. Эти панцыри, дѣйствительно, дѣлаютъ коня и всадника неуязвимымъ, но зато такъ тяжелы и неудобны, что кавалеристъ обязательно долженъ имѣть при себѣ пѣшаго помощника, который помогаетъ ему садиться на коня, слѣзать съ него и быстро снимаетъ съ него неудобное вооруженіе, если тотъ въ бою свалился съ коня. Зато атака отряда такихъ панцырниковъ, несущихся съ копьями на перевѣсъ, наводитъ на враговъ паническій страхъ.

Приближеніе каравана было встрѣчено залпами изъ ружей, а когда послы сошли съ коней и направились къ принцу, туземные музыканты ударили въ барабаны, засвистали въ дудки, заревѣли въ рога, словомъ, произвели поистинѣ адскій шумъ. Принцъ, по имени Аба Бу-Бекръ, одѣтый въ темно-голубой затканный золотомъ бурнусъ, въ фескѣ безъ чалмы, сидѣлъ въ голубомъ бархатномъ сѣдлѣ съ золочеными стременами на великолѣпномъ скакунѣ. Этотъ темнокожій мужчина лѣтъ тридцати привѣтствовалъ путешественниковъ пожатіемъ руки и рѣчью на арабскомъ языкѣ, послѣ чего шествіе въ сопровожденіи чуть-ли не всего населенія

Куки направилось къ городу. Миновавъ ворота, процессія направилась къ дворцу султана, который отличался отъ другихъ зданій только тѣмъ, что былъ въ два этажа и имѣлъ башни. Здѣсь Бу-Аиша былъ введенъ во дворецъ, на Нахтигаля же не обратили никакого вниманія и даже отвели ему потомъ въ домѣ важнаго сановника такую тѣсную квартиру, что онъ долженъ былъ потребовать себѣ болѣе обширнаго помѣщенія. Не желая унижать достоинства своего государя, Нахтигаль потребовалъ себѣ немедленной аудіенціи у султана. Толстый министръ, въ домѣ котораго остановился Нахтигаль, засуетился и вскорѣ устроилъ это дѣло: Къ дверямъ его «дворца» подали рослую и сильную лошадь.

Толстякъ поднялъ ногу въ стремя, но такъ какъ онъ своей тяжестью свернулъ бы на сторону все сѣдло, то на стремя съ противуположной стороны насѣлъ рабъ, въ то время какъ четыре другихъ раба не безъ усилій взгромоздили своего владыку на коня. Въ сопровожденіи этихъ рабовъ, которые шагали возлѣ и сзади, кто съ мечемъ, кто съ ружьемъ или хлыстомъ своего хозяина, министръ пустился рысью во дворецъ въ сопровожденіи Нахтигаля, тоже скакавшаго на конѣ. Въ Кукѣ всякая знатная особа непремѣнно ѣдетъ на конѣ.

У дворца они сошли съ коней и вошли въ сѣни, напоминавшія каменный сарай. Здѣсь стояла стража и находились 6 мѣдныхъ пушченокъ на изломанныхъ лафетахъ. Министръ скинулъ туфли, бурнусъ и даже феску, но Нахтигаль не послѣдовалъ его примѣру. Пройдя нѣсколько дворовъ и двориковъ, гдѣ толкались рабы, они вступили опять въ большое помѣщеніе съ неуклюжими толстыми четырехгранными столбами, подпиравшими потолокъ. Сѣрыя глиняныя стѣны этого «сарая» были завѣшены пестрыми тканями, на полу, лежали ковры. Всю мебель составляли: желѣзная европейская кровать, грубое деревянное кресло и широкая скамья, превращенная съ помощью разныхъ тюфяковъ, подушекъ и ковровъ въ диванъ. Вотъ на этомъ-то диванѣ и возсѣдалъ, поджавъ по-турецки ноги, султанъ Борну, Шейхъ-Омаръ. Онъ былъ въ обыкновенной бѣлой одеждѣ, сверхъ которой накинулъ простой бурнусъ; на головѣ султана сидѣла большая чалма. Возлѣ на диванѣ лежалъ его мечъ; на особой подушкѣ пистолетъ съ серебрянными насѣчками; на полу виднѣлись туфли. Лицо султанъ завѣсилъ по суданской модѣ литамомъ.

Когда гость приблизился, султанъ откинулъ литамъ, открывъ совершенно черное лицо, но съ пріятными чертами, которыя обнаруживали любезный характеръ и умъ.

«Будь благословенъ!» «Хвала Богу!» привѣтствовалъ султанъ Нахтигаля и задалъ ему нѣсколько вопросовъ, о здоровьѣ, о дорогѣ. Затѣмъ онъ освѣдомился о своихъ старыхъ знакомыхъ, путешественникахъ Бартѣ и Рольфсѣ.

Нахтигаль, съ своей стороны, выразилъ радость, что, наконецъ, удостоился предстать предъ могущественнымъ повелителемъ столь большой и славной страны, но тутъ же пожаловался на небрежный пріемъ.

Султанъ смутился.

— Это по ошибкѣ! — сказалъ онъ, — мнѣ поздно передали твое письмо, и я прошу тебя извинить меня, потому что я вовсе не хотѣлъ оскорбить посла великаго государя могучей и уважаемой мною страны.

Съ этими словами султанъ кивнулъ рабу, который сейчасъ же подскочилъ и накинулъ Нахтигалю на плечи черный тонкаго сукна и затканный золотомъ бурнусъ.

Теперь Нахтигалю надо было вручить султану дары, ради чего онъ совершилъ это трудное путешествіе. Нашъ путешественникъ очень безпокоился, не испортились-ли они въ дорогѣ, потому что не успѣлъ заранѣе вынуть и осмотрѣть ихъ. Подношеніе ихъ должно было произойти на слѣдующій день, и султанъ видимо съ нетерпѣніемъ ожидалъ этого момента.

На другой день верблюды доставили тюки и ящики во дворецъ, и Нахтигаль вскрылъ ихъ въ томъ же помѣщеніи въ присутствіи султана. Къ счастью нашего путешественника, вещи нисколько не пострадали въ пути. Вотъ изъ глубокаго ящика появился великолѣпный, золоченый, крытый краснымъ бархатомъ тронъ. За нимъ послѣдовали громадные портреты въ золотыхъ рамахъ, ружья, гармонія и прочіе цѣнные и многочисленные подарки.

Особенную радость доставили султану тронъ и ружья новой тогда системы. Гармонія, къ несчастью, пострадала отъ африканскаго климата и не издавала никакихъ звуковъ, даже сиплыхъ. Съ видимымъ удовольствіемъ Шейхъ-Омаръ принялъ изъ рукъ Нахтигаля роскошный футляръ съ изящно написаннымъ письмомъ германскаго императора. Такъ какъ при немъ былъ приложенъ арабскій переводъ, то султанъ развернулъ его и сталъ слѣдить по нему, въ то время какъ Нахтигаль переводилъ ему письмо.

Шесть разъ Нахтигаль переводилъ письмо, и всякій разъ султанъ съ напряженнымъ вниманіемъ слушалъ его.

— Ужъ не знаю, — сказалъ онъ въ заключеніе, — чѣмъ это я такъ услужилъ твоему повелителю. Принявъ и обласкавъ нѣмецкихъ путешественниковъ, я только исполнилъ долгъ гостепріимства.

Подарки, привезенные Нахтигалемъ, совершенно затмили дары, поднесенные Бу-Аишей. Въ городѣ только и говорили о великолѣпіи ихъ и удивлялись, что привезъ ихъ такой скромный посолъ. Министры султана ожидали и себѣ богатыхъ подарковъ, но къ сожалѣнію Нахтигаль поздно спохватился, что не отложилъ для нихъ часть изъ султанскихъ даровъ, потому что въ Борну завѣдываютъ дѣлами именно они, хотя султанъ самодержавный повелитель. Поэтому то гораздо важнѣе было задобрить ихъ, а не султана. Къ счастью для нашего путешественника, главное мѣсто среди нихъ занималъ нѣкій Ламино, которому Нахтигаль представился послѣ султана. Этотъ вліятельный и богатый сановникъ обиталъ тоже во дворцѣ, гдѣ толпилось гораздо больше всякихъ просителей, пріѣзжихъ, купцовъ, чиновниковъ, офицеровъ, шейховъ, чѣмъ во дворцѣ султана. Непомѣрно толстый Ламино напоминалъ массивностью своихъ членовъ гиппопотама. Онъ принялъ Нахтигаля, сидя на шкурѣ антилопы, обнаженный по случаю жары до пояса. Возлѣ него стояла громадная корзина, полная цѣпей, потому что Ламино завѣдывалъ султанской полиціей и творилъ во всякое время судъ и расправу. Въ странѣ всѣ хвалили его справедливость и распорядительность, но, должно быть, онъ немало грабилъ, потому что помѣщенія его дворца ломились отъ груды разныхъ припасовъ и цѣнныхъ вещей; онъ содержалъ на свой счетъ отрядъ всадниковъ въ 1000 ч., въ томъ числѣ 300 ч. въ ватныхъ панцыряхъ, а возлѣ него всегда торчало 30—40 тѣлохранителей. Любимымъ занятіемъ главнаго министра оказалась — ѣда,! Во все время пріема рабы безъ устали подносили ему одно блюдо за другимъ; въ комнатѣ стояли короба съ яйцами, глиняные сосуды съ масломъ, молокомъ, медомъ, сахаромъ, и хозяинъ ѣлъ, подавая завидный примѣръ гостямъ. Опустошая одно блюдо за другимъ, министръ занимался дѣлами: принималъ доклады, отдавалъ приказанія и распоряженія, разбиралъ тяжущихся и выслушивалъ просителей. Въ промежутки онъ разсказывалъ Нахтигалю про Барта и Рольфса, разспрашивалъ его самого, давалъ совѣты и обѣщалъ всякое покровительство. Послѣ бесѣды съ нимъ Нахтигаль уже не удивлялся, что этотъ толстый обжора пользуется особенной милостью султана и занимаетъ послѣ него первое мѣсто въ государствѣ, потому что Ламино обнаружилъ обширное знаніе страны и жителей и большую быстроту и проницательность соображенія. Кромѣ того онъ оказался честнѣе другихъ министровъ: такъ, напр., купцы охотно продавали Ламино свои товары, потому что онъ разсчитывался съ ними начисто деньгами, между тѣмъ какъ остальные министры не стыдились затягивать платежи, даже отказывались отъ нихъ, пользуясь своимъ вліяніемъ, и такимъ образомъ безсовѣстно раззоряли довѣрчивыхъ торговцевъ. Оттого торговля падала въ Кукѣ — купцы все рѣже заглядывали сюда и предпочитали везти свой товаръ въ сосѣднее Вадаи. Закона не существовало, вмѣсто него царилъ полнѣйшій произволъ; богатый и знатный оставался всегда правымъ, бѣдные не находили на нихъ управы и защиты. Караваны изъ сѣверной Африки не рѣшались привозить въ обмѣнъ на продукты страны европейскія и другія издѣлія, и торговля видимо падала. Самъ султанъ, добрый и справедливый человѣкъ, не зналъ объ этомъ, потому что въ дѣла онъ не вникалъ, а предоставилъ ихъ своимъ любимцамъ.

Вернувшись домой, Нахтигаль долженъ былъ принимать разные подарки, состоявшіе въ живности и блюдахъ съ кушаньями. Въ послѣдующіе дни прибыли подарки султана, въ томъ числѣ прекрасная пѣгая лошадь, которую привели ночью, чтобы уберечь отъ «дурного глаза».

Покончивъ со всякими пріемами и посѣщеніями, Нахтигаль могъ заняться вопросомъ, какъ бы получше устроиться въ городѣ, жизнь и нравы жителей котораго онъ собирался наблюдать. Сдѣлать это было не такъ то легко. Правда, у Нахтигаля было хорошее жилище съ большимъ дворомъ, посреди котораго стояло высокое дерево, и тѣнистымъ навѣсомъ. Но зато ему много пришлось повозиться со своими слугами. Въ этой странѣ, гдѣ слуги — рабы, его наемные служители считали для себя униженіемъ исполнять рабскія должности. Особенно подло поступилъ Джузеппе. Въ одинъ прекрасный день къ Нахтигалю пришелъ человѣкъ отъ Ламино, которому тотъ поручилъ спросить у путешественника, дозволитъ ли онъ итальянцу перейти на службу къ Ламино.

— Но онъ свободный человѣкъ, — отвѣтилъ Нахтигаль, — хочетъ, пусть служитъ, гдѣ ему угодно.

И Джузеппе въ тотъ же вечеръ перебрался къ новому хозяину, даже не простившись съ Нахтигалемъ. Мало того, Джузеппе нашелъ доступъ къ султану и открылъ ему, что онъ еще въ Триполи тайно принялъ магометанство, и, что совѣсть сильно мучила его за то, что онъ служилъ «язычнику». Однако, султанъ былъ терпимъ въ дѣлахъ вѣры и, кромѣ того, подобно Нахтигалю, не повѣрилъ перемѣнѣ религіи, якобы совершенной итальянцемъ, такъ что и это происшествіе осталось безъ дурныхъ послѣдствій для нашего путешественника. Вскорѣ, однако, хозяйство Нахтигаля наладилось. Часть дня онъ проводилъ въ городѣ, наблюдая нравы жителей, знакомясь и разговаривая съ ними. Остальное время онъ изучалъ дома туземный языкъ и исторію страны Борну. Нахтигаль очень любилъ животныхъ. Когда его новые знакомые узнали объ этомъ, то надарили ему разныхъ звѣрей, такъ что дворъ съ росшимъ посреди его деревомъ вскорѣ превратился въ небольшой звѣринецъ. Начало ему положилъ самъ султанъ, который прислалъ пару страусовъ и множество породъ утокъ съ озера Цадъ. Вскорѣ къ нимъ присоединились другія птицы, начиная съ простой цесарки и кончая любопытной птицей-носорогомъ; миловидныя антилопы дѣлили общество съ зеброй, пятнистой гіеной, шакаломъ и циветской виверой, а стая обезьянъ примѣшивала свои крики къ птичьему гаму, оглашавшему тѣнистое дерево.

ГЛАВА IX.
Жизнь въ Кукѣ.

Большой городъ Кука представляетъ столицу страны Борну, которую арабскіе выходцы изъ сѣверной Африки подчинили себѣ нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ. Городъ лежитъ близь озера Цадъ, къ западу отъ него, и дѣлится на двѣ части — восточную и западную. Въ восточной живетъ султанъ и его приближенные, западная сплошь населена туземцами, число которыхъ доходило во времена пребыванія въ Кукѣ Нахтигаля до 60000. Дома представляли изъ себя низкія глинобитныя постройки, которыя сильно страдали отъ ливней въ дождливое время. Наряду съ ними жители ютились въ соломенныхъ и камышевыхъ хижинахъ, которыя имѣли внутри очень уютный видъ, потому-что трудолюбивые туземцы страны обнаруживали большую любовь къ чистотѣ и удобствамъ. Весь городъ отъ «дворца» султана до большой площади, гдѣ по понедѣльникамъ происходила ярмарка, прорѣзывала широкая главная улица Дендалъ, въ которую выходили узкіе и кривые переулки, дѣлившіе городъ на кварталы. Всѣ предметы домашней обстановки туземцевъ — украшенная пестрой рѣзьбой посуда, глиняные сосуды, со вкусомъ шитыя узорныя одежды показывали, что этотъ народъ достигъ извѣстной культуры и любитъ промышленный трудъ. Въ характерѣ своемъ они обнаруживали также столько хорошихъ чертъ, что пребываніе среди нихъ не представляло опасности и давало возможность пытливому путешественнику проникнуть во всѣ области жизни. Все это очень понятно: Кука издавна была торговымъ центромъ всего западнаго Судана, такъ что на рынкѣ ея появлялись представители самыхъ разнообразныхъ народностей. Всѣхъ ихъ привлекала сюда торговля, а торговля, какъ извѣстно, врагъ войны и не терпитъ грубыхъ нравовъ и взаимной вражды. Стоило только выйти на Дендалъ, какъ глазамъ представлялась полная жизни и разнообразія дѣятельность этого негритянскаго города. Въ дождливое время улица была покрыта большими лужами и скопищами грязи; но это не смущало никого — пѣшеходы и всадники спокойно шлепали по водѣ, а дѣти даже купались въ ней. Однажды, проходя мимо, Нахтигаль замѣтилъ въ такой лужѣ маленькаго крокодила, неизвѣстно какъ попавшаго сюда.

Уличная толпа пестрѣла разнообразными типами. Тутъ были вольные горожане, гордо расхаживавшіе съ бритой головой въ трехъ-четырехъ одеждахъ, которыя они навѣсили на себя изъ тщеславія, не смотря на тропическую жару. Съ ними соперничали рабы и евнухи знатныхъ особъ. Черныя красавицы въ расшитыхъ рубахахъ съ затѣйливыми прическами и кускомъ краснаго коралла, вставленнымъ въ ноздрю, вертляво двигались въ толпѣ, стараясь привлечь къ себѣ вниманіе прохожихъ. Купцы, погонщики, рабы, крестьяне и кочевники изъ окрестностей дополняли пестроту толпы. Въ сторонѣ виднѣлись ремесленники за работой: тутъ толпа рабовъ чинила развалившійся домъ, тамъ корзинщики расположились съ грудой прутьевъ, цирульникъ брилъ правовѣрныхъ, кузнецы стучали молотками по маленькимъ наковальнямъ, не обращая вниманія на разныхъ продавцовъ съ лотками, которые съ криками двигались на базаръ. Множество слѣпыхъ нищихъ осаждали прохожихъ, соперничая въ искусствѣ попрошайничества съ «нищими студентами», которые являются въ этотъ центръ суданскаго мусульманства изъ всѣхъ сосѣднихъ странъ. Эти оборванцы, одѣтые большею частью въ козьи, леопардовыя или гіеновыя шкуры, едва покрывающія ихъ наготу, разгуливаютъ по городу, опираясь на посохъ, къ которому подвѣшена чашка изъ тыквы для сбора подаянія; на поясѣ у нихъ болтается деревянная доска для писанія и глиняная или тыквенная чернильница съ воткнутымъ въ нее грубымъ камышевымъ перомъ. Днемъ они шатаются, выпрашивая милостыню; иному удается примазаться къ семьѣ знатнаго лица въ качествѣ домашняго учителя, иной исполняетъ мелкія порученія или мелкую работу. Для ученья имъ остается свободной только ночь, когда они собираются возлѣ костра кругомъ какого-нибудь учителя и зубрятъ на разные голоса Коранъ. Научившись съ грѣхомъ пополамъ читать эту священную книгу и дѣлать изъ нея выписки, «нищій студентъ» превращается въ «мо’аллемина» или въ «фукаху», т. е. ученаго. Онъ возвращается на родину и пользуется тамъ нѣкоторымъ уваженіемъ, снискивая себѣ пропитаніе писаньемъ писемъ и заготовленіемъ амулетовъ, т. е. кожанныхъ сумочекъ и коробочекъ съ молитвами изъ Корана, которыми суевѣрные жители Судана любятъ увѣшивать себя не меньше, чѣмъ другіе мусульмане.

Но самую любопытную картину представляла еженедѣльная ярмарка, происходившая каждый понедѣльникъ на площади въ концѣ Дендала. Торговые базары бываютъ на разныхъ площадяхъ Куки ежедневно, но только ярмарка привлекаетъ множество народу изъ окрестностей. На ней скопляется масса товару, заготовленнаго разными ремесленниками за недѣлю, пригоняются гурты скота, и появляются иноземные купцы съ самыми разнообразными товарами. Особенный интересъ представлялъ рынокъ невольниковъ, на который пригонялись для продажи туземцы разныхъ племенъ и всѣхъ возрастовъ. Дальше мы увидимъ, какимъ образомъ ихъ ловили. Рядомъ съ дешевыми стариками и старухами здѣсь сидѣли на землѣ въ ожиданіи своей участи дѣти, юноши, красивыя дѣвушки и люди въ полномъ цвѣтѣ силъ. Покупатели ходили вокругъ нихъ, ощупывали, осматривали и торговались, какъ о скотѣ. Наибольшую цѣну представляли мальчики въ возрастѣ 12—15 лѣтъ — «седаси», которые оцѣнивались въ 20—25 талеровъ. По нимъ торговцы расцѣнивали остальной товаръ. Если кто хотѣлъ узнать цѣны на рабовъ, то онъ спрашивалъ «почемъ седаси?», и по цѣнѣ ихъ соображалъ, въ какой цѣнѣ стоятъ другіе «сорта» рабовъ. Дороже седаси продавались молодыя дѣвушки, которыхъ горожане покупали себѣ въ жены, такъ какъ это обходилось имъ дешевле, чѣмъ женитьба на свободной женщинѣ. Само по себѣ положеніе раба не такъ плохо въ мусульманскихъ странахъ, гдѣ и вольные люди живутъ подъ вѣчнымъ страхомъ произвола властей, но много рабовъ гибнетъ при охотѣ за ними и во время перегоновъ съ рынка на рынокъ. Къ счастью, вмѣшательство европейцевъ сильно сократило теперь область этой гнусной торговли.

Кромѣ рабовъ, другой цѣнный товаръ составляли тогда страусовыя перья и слоновая кость, которыя покупались въ большомъ количествѣ для доставки въ Европу. Купцы сильно наживались на этой торговлѣ, потому что по прибытіи въ Триполи они продавали напр. слоновую кость втрое дороже, чѣмъ купили ее въ Кукѣ.

Нахтигаль провелъ въ Кукѣ нѣсколько мѣсяцевъ. По окончаніи дождливаго времени улицы города стали подсыхать, и тогда то обнаружилось какими опасностями грозитъ населенію уличная грязь. Разный мусоръ, падаль, объѣдки, которые валяются на землѣ, попадая и разлагаясь въ лужахъ, даютъ возможность развиться множеству заразныхъ болѣзней. Положеніе было бы еще хуже, если бы коршуны и собаки не очищали до извѣстной степени городъ. Какъ только грязь подсохла, и вѣтеръ сталъ разносить пыль съ зародышами вредныхъ бактерій въ Кукѣ объявилась заразная болѣзнь и разныя зловредныя лихорадки, особенно перемежающаяся. Всюду, особенно по ночамъ, звучали плачъ и стоны женщинъ по покойникамъ. Смерть ходила изъ дому въ домъ и не щадила ни знатнаго, ни нищаго, ни раба. Народъ обращался за помощью къ святошамъ, которые отлично зарабатывали деньгу, продавая направо и налѣво молитвы и заклинанія. Нахтигаль, хотя самъ былъ врачъ, но не могъ изслѣдовать природы этой заразы. Онъ охотно помогалъ всѣмъ, кто къ нему обращался, но толку отъ того было мало, потому что у него не было лѣкарствъ, да и больные не очень довѣряли «язычнику». Городъ сильно измѣнился лзъ это время: люди избѣгали ходить въ гости другъ къ другу, рѣже показывались на улицахъ, въ торговлѣ происходилъ застой. Груды умершихъ, особенно рабовъ, закапывали за городомъ кое какъ, такъ что гіены и шакалы легко разрывали могилы. Отъ этого зараза только усиливалась и распространялась на окрестности. Наконецъ болѣзнь стала ослабѣвать и вскорѣ прекратилась сама собой, унеся множество жертвъ. Такъ наступилъ 1870 г., и Нахтигаль началъ подумывать о дальнѣйшемъ путешествіи. Онъ былъ совсѣмъ одинокъ и за все это время не получалъ никакихъ извѣстій изъ Европы, гдѣ въ это время его соотечественники ожесточенно сражались съ французами. Одиночество и заброшенность не надломили мужества путешественника, которому очень хотѣлось проникнуть въ страну Вадаи, лежавшую къ востоку отъ озера Цадъ, и гдѣ еще не бывали европейцы. Но увы! Когда Нахтигаль пришелъ 6 января 1870 г. къ Ламино, чтобы переговорить съ этимъ умнымъ человѣкомъ о своемъ намѣреніи, онъ узналъ отъ него очень неутѣшительныя вѣсти. Въ Вадаи шла война. Султанъ Вадаи, способный и энергичный управитель Али, двинулся походомъ на султана страны Багирми Мохаммеду. Багирми лежитъ въ плодородной мѣстности къ юго-востоку отъ острова Цадъ и съ давнихъ поръ было подчинено султану Вадаи. Но тогдашній султанъ Багирми, заносчивый и воинственный Мохаммеду, очень тяготился зависимостью отъ султана Али и, наконецъ, отказался платить ему дань. Али собралъ войска, разбилъ Мохаммеду и осадилъ его въ столицѣ его Масенья.

Такимъ образомъ, война затягивалась и лишала Нахтигаля возможности проникнуть въ Вадаи. Также неудачно окончились его хлопоты получить разрѣшеніе для путешествія къ озеру Цадъ. Не зная, что предпринять, Нахтигаль колебался, какъ однажды увидалъ на улицахъ Куки цѣлое племя разбойничьихъ арабовъ, прибывшихъ сюда для продажи захваченныхъ ими верблюдовъ и корзинъ съ финиками. Они принадлежали къ племени Ауладъ-Солиманъ, которое кочевало когда то въ Триполи, а затѣмъ удалилось черезъ Сахару въ Суданъ. Турецкій посланникъ Бу-Аиша принадлежалъ къ тому же племени, и черезъ него то Нахтигаль сошелся съ нѣкіимъ Хацацомъ изъ племени Ауладъ-Солимановъ. Нахтигаль много бесѣдовалъ съ нимъ о разныхъ видѣнныхъ разбойникомъ странахъ и узналъ, что его соплеменники собираются теперь въ страну Борку, которую они грабятъ, какъ свою собственность. Борку лежитъ къ юго-востоку отъ Тибести, гдѣ Нахтигаль недавно чуть не погибъ среди тубу. Но это не остановило его отъ намѣренія присосѣдиться къ кочующимъ разбойникамъ и посѣтить вмѣстѣ съ ними Борку. Нахтигаль надѣялся изслѣдовать на этомъ пути окрестности озера Далъ и собрать свѣдѣнія о западномъ притокѣ Нила, Бахръ-Газалѣ, который долженъ начинаться гдѣ то къ востоку отъ озера. Тогда онъ сталъ узнавать, что такіе за люди Ауладъ-Солиманы и можно ли имъ довѣриться. Для этого, а также съ цѣлью испросить разрѣшеніе на путешествіе, онъ посѣтилъ султана Шейхъ-Омара, который успокоилъ его насчетъ спутниковъ.

— Правда, это разбойники и грабители, они причиняли мнѣ не мало хлопотъ, — говорилъ султанъ, — но въ общемъ можно надѣяться, что они не обидятъ тебя. Хацаца я тоже знаю. Онъ не богъ вѣсть что, но ему ты можешь довѣриться больше, чѣмъ кому либо изъ Ауладъ-Солимановъ. Поѣзжай съ Богомъ! Я разрѣшаю!

Но на какія средства ѣхать? Деньги почти вышли у нашего путешественника, изъ Европы же онъ не получалъ ничего. Много ходилъ онъ по купцамъ и другимъ богатымъ людямъ, пока Титиви, наконецъ, не согласился дать ему взаймы 200 талеровъ съ тѣмъ, чтобы Нахтигаль выдалъ ему росписку на 500 талеровъ, по которой онъ могъ получить уплату въ Триполи. Узнавъ про затрудненіе путешественника, султанъ Шейхъ-Омаръ прислалъ ему въ подарокъ 100 талеровъ^[5]. Съ этой ничтожной суммой (около 360 р.) надо было какъ нибудь обернуться. Оставивъ часть денегъ на пропитаніе слугъ и содержаніе дома, Нахтигаль закупилъ необходимые товары и припасы. На его счастье султанъ сверхъ 100 талеровъ прислалъ ему на прощанье трехъ верблюдовъ и палатку.

Въ торжественной аудіенціи онъ поручилъ путешественника заботамъ Хацаца, строго сказавъ ему:

— Ты отвѣчаешь мнѣ за его голову!

20 марта племя, вѣрнѣе колѣно Мхарба изъ племени Ауладъ-Солиманъ, покидало Куку. Арабы обмѣняли верблюдовъ и финики на туземныя рубахи, которыя служатъ въ степи монетой, и собирались въ новый походъ. Скромный караванъ путешественника вышелъ изъ воротъ Куки, гдѣ Нахтигаля поджидалъ Хацацъ.

Вотъ звучатъ послѣднія слова прощанія, и провожавшій Нахтигаля Бу-Аиша поворачиваетъ назадъ. Впереди неизвѣстный путь, позади остается городъ, обходительныхъ жителей котораго Нахтигаль уже успѣлъ полюбить.

ГЛАВА X.
Съ кочевниками по пустынѣ.

Раньте уже было сказано, что племя Ауладъ-Солиманъ кочевало нѣкогда въ Фецанѣ у береговъ Средиземнаго моря. Но стремленіе турецкихъ пашей смирить этихъ разбойниковъ вызвало войну. Ауладъ-Солиманы не въ силахъ были сопротивляться туркамъ и по совѣту своего вождя рѣшили выселиться на югъ въ Суданъ, куда иногда дѣлали набѣги. Среди нихъ были еще живы старики, которые помнили Фецанъ и со слезами на глазахъ слушали разсказы Нахтигаля объ ихъ прежней родинѣ. Въ Суданѣ это племя, насчитывавшее до 500 всадниковъ и столько же пѣшихъ воиновъ, повело ту же самую разбойничью жизнь и стало грозой всѣхъ мирныхъ земледѣльцевъ и обитателей южныхъ оазовъ Сахары. Вскорѣ ихъ грабежи до того опустошили страну, что съ жителей нечего было взять, и тогда Ауладъ-Солиманы обратились на туареговъ пустыни, обладавшихъ большими стадами превосходныхъ верблюдовъ. Въ нѣсколько лѣтъ они угнали у тѣхъ до 50000 животныхъ, пока, наконецъ не менѣе воинственные туареги не вышли изъ терпѣнія. Они подстерегли разъ своихъ безпечно расположившихся лагеремъ враговъ и въ ужасной схваткѣ истребили почти поголовно всѣхъ воиновъ. Едва 20 всадниковъ Ауладъ-Солимановъ спаслись изъ сѣчи. Такимъ образомъ племя ихъ, казалось, должно было бы исчезнуть, но султанъ Борну изъ своихъ видовъ оказалъ имъ покровительство. Онъ укрылъ ихъ, снабдилъ скотомъ и оружіемъ, и, спустя нѣсколько десятковъ лѣтъ, Ауладъ-Солиманы размножились и снова представляли довольно многолюдное племя. Своихъ замашекъ они не бросили и опять принялись за кочевку и грабежи, но туареговъ уже не трогали. Добыча стала скуднѣе, и въ поискахъ за ней сыны пустыни проходили громадныя разстоянія. Но что значитъ время и пространство для кочевника? Годъ ему все ровно, что мѣсяцъ, недѣля, что день! Гдѣ есть кормъ для верблюдовъ и можно разбить шатеръ, тамъ ему и родина. Недостатокъ корма для верблюдовъ заставляетъ племя дѣлиться на колѣна или «ферики», которыя кочуютъ подъ начальствомъ своихъ старшинъ, такъ что все племя окаывается раскинутымъ на громадномъ пространствѣ, причемъ ферики часто встрѣчаются другъ съ другомъ у наиболѣе посѣщаемыхъ колодцевъ пустыни.

Ферикъ, въ который попалъ Нахтигаль, состоялъ подъ властью шейха Абдъ-эль-Шлиля и заключалъ въ себѣ не мало арабовъ, съ которыми Нахтигаль познакомился понемногу. Первые дни странствія были очень тяжелы. Кочевники двигались на сѣверъ вдоль озера Цадъ по опасной для нихъ мѣстности и потому спѣшили. Бѣдный путешественникъ жестоко страдалъ перемежающейся лихоркдкой, припадки которой доводили его до потери сознанія. Въ такомъ состояніи онъ свалился съ коня. Арабы подняли его и положили на верблюда поперекъ вьюка, но онъ опять свалился, сорвавъ съ собой часть груза и больно ударившись о землю головой. Несмотря на опасность, спутники должны были остановиться и дать ему оправиться. Озеро Цадъ представляло теперь уже другое зрѣлище: оно выступило изъ береговъ и далеко затопило поросшія камышемъ низины, въ которыхъ по ночамъ путники слышали возню и хрюканье гиппопотамовъ. Кочевники обогнули озеро съ сѣвера и скоро вступили въ степь, гдѣ имъ нечего было опасаться. Зато положеніе Нахтигаля измѣнилось къ худшему, и ему едва не пришлось вернуться назадъ. Дѣло въ томъ, что во всемъ восточномъ Суданѣ была тогда сильно распространена религіозная секта Сенусія, основанная нѣкіимъ Сиди-Сенуси. Этотъ фанатикъ проповѣдывалъ ненависть къ христіанамъ и жестоко поносилъ все, что только напоминало объ Европѣ и ея культурѣ. Проповѣдники секты шатались всюду и, благодаря своему чисто іезуитскому искусству, пользовались большимъ вліяніемъ. Въ то время какъ Нахтигаль встрѣтился съ шейхомъ Абдъ-эль-Шлилемъ, въ ферикъ пришло письмо отъ такихъ проповѣдниковъ.

Шейхъ Абдъ-эль-Шлиль еще недавно говорилъ Нахтигалю:

— Ты можешь быть спокоенъ среди насъ. Мы съ тобой разной вѣры, но близкой крови, потому что у тебя, какъ у насъ, кожа свѣтлѣе, чѣмъ у этихъ проклятыхъ черныхъ керада (негровъ).

«Мы, писали фанатики, не желаемъ посѣтить васъ, хотя вы и правовѣрные, потому что вы, кромѣ того что грабители и разбойники, но еще отступили отъ истинъ вѣры, принявъ къ себѣ поганаго христіанина, тогда какъ прежде нога этихъ нечестивцевъ не касалась праха нашей земли!» Ауладъ-Солиманы очень смутились и стали совѣтоваться, какъ избавиться отъ Нахтигаля.

Къ счастью для путешественника у него уже имѣлись среди нихъ друзья, именно, кромѣ самого Хацаца, его отецъ, добродушный и благородный арабъ.

Хацацъ и его отецъ Бу-Алакъ энергично вступились на собраніи за Нахтигаля, заявивъ, что они не намѣрены нарушать священнаго завѣта гостепріимства, Тогда и остальные успокоились, и все дѣло кончилось ничѣмъ.

Жизнь кочевыхъ арабовъ, особенно на первыхъ порахъ, привлекала къ себѣ все вниманіе путешественника. Напримѣръ, какую оживленную картину представляло снятіе кочевья съ мѣста! Какъ ни бѣдны сыны пустыни, однако, у каждой семьи не мало вещей и всякой рухляди, о которыхъ надо позаботиться, чтобы уложить ихъ во вьюки. Верблюды терпѣть не могутъ мелкихъ вьюковъ, которые болтаются и мѣшаютъ имъ итти. Поэтому шесты и циновки шатра, посуду — разныя чашки, кувшины, котлы, каменные жернова для размола зерна, платье, украшеніе, оружіе, веревки, сѣдла, инструменты, безчисленные мѣха для воды и всякую мелочь надо уложить въ нѣсколько большихъ вьюковъ. Сюда же надо присоединить запасы пищи въ видѣ зерна, финиковъ, соли и масла и разный товаръ, который служитъ для обмѣна. Возня съ укладкой вещей начиналась еще ночью: каждая семья торопливо упаковывала, затягивала и вьючила свои вещи среди криковъ, споровъ людей и рева упрямыхъ верблюдовъ. На восходѣ солнца лагерь былъ снятъ, и арабы выступили въ походъ. Воины скакали на коняхъ. У кого не было коня, — взбирался на верблюда. Бѣдные, рабы и молодежь шли пѣшкомъ, а женщины съ дѣтьми забирались въ длинныя плетеныя клѣтки, похожія на тѣ, въ какихъ у насъ возятъ куръ. Клѣтка эта, по ихнему «кармутъ», помѣщается на верблюдѣ поперекъ вьюковъ и занавѣшивается шерстяными тканями. Женщины обращаютъ большое вниманіе на украшеніе кармута разноцвѣтными платками, щеголяя въ этомъ другъ передъ другомъ, но только принцессы, т. е. женщины семьи шейха, имѣютъ право укрѣплять по бокамъ кармута высокіе шесты съ цвѣтными платками. Въ кармутѣ можно съ грѣхомъ пополамъ сидѣть по-турецки и даже лежать, согнувъ колѣни.

Одежда мужчинъ состояла изъ простой длинной рубахи и бумажной шапки. Только богатые имѣли для торжественныхъ случаевъ фецанскую суконную одежду и красную феску, а у знатныхъ можно было найти бурнусъ и коверъ. Мужчины клали много заботы на оружіе, которое состояло изъ длиннаго кремневаго ружья, такого же пистолета съ серебряными насѣчками и сабли съ роговой или изъ слоновой кости ручкой. Послѣ оружія наибольшее вниманіе удѣлялось кожанымъ мѣхамъ для воды, которыхъ каждая семья имѣла не менѣе дюжины. Того, кто имѣлъ меньше, считали легкомысленнымъ человѣкомъ. Какъ ни бережно обходились кочевники съ масломъ, но они не жалѣли его, когда дѣло шло о смазкѣ мѣховъ, кожа которыхъ иначе легко ссыхалась и трескалась отъ зноя и сухости пустыни.

Женщины ихъ одѣваются еще проще мужчинъ. Кромѣ рубахи, штановъ и платка, на нихъ рѣдко видна другая одежда, а изъ украшеній онѣ носятъ лишь серебряные браслеты на рукахъ или ногахъ, серьги, ожерелье или какое-нибудь головное украшеніе изъ серебряныхъ монетъ или янтаря. Такая бѣдность этого знаменитаго во всемъ Суданѣ разбойничьяго племени не мало удивила Нахтигаля, но еще болѣе былъ онъ пораженъ, когда увидѣлъ, какъ мало у нихъ верблюдовъ, безъ которыхъ трудно кочевать. У богатыхъ, какъ, напр., у Хацаца, ихъ было не больше 30 головъ. Шейхъ имѣлъ около 50, а самый богатый среди нихъ, нѣкто Эль-Хити, насчитывалъ въ своемъ стадѣ 100 верблюдовъ. Эти верблюды имѣютъ короткую шерсть, такъ что ихъ не стригутъ, зато они даютъ молоко, которое вмѣстѣ съ финиками составляетъ главную, почти единственную пищу кочевниковъ.

Верблюжье мясо они ѣдятъ рѣдко и рѣжутъ животное только въ томъ случаѣ, когда оно само собирается издохнуть отъ старости или болѣзни. Если вспомнить еще, что верблюды переносятъ на себѣ самихъ кочевниковъ и все ихъ имущество, то станетъ понятнымъ, почему эти животныя составляютъ въ ихъ жизни все. Нахтигаль не разъ изумлялся, какъ тонко арабы понимали все, что касалось ихъ животныхъ. Они знаютъ всѣхъ верблюдовъ своего ферика, различаютъ ихъ даже по слѣдамъ и нерѣдко въ теченіи нѣсколькихъ дней ищутъ и находятъ заблудившееся животное въ чужомъ стадѣ. По верблюжьему слѣду арабъ узнаетъ, было-ли животное навьючено, много-ли, мало-ли вьюковъ, по слѣду же они разбираютъ походку верблюда, а по походкѣ строятъ разныя заключенія объ его качествахъ. Верблюдъ животное тупое; выпущенный на пастбище, онъ самъ не находитъ дороги къ шатру хозяина и уходитъ все дальше въ степь, а если почуетъ, что гдѣ-нибудь по сосѣдству выпалъ дождь, несется туда сломя голову. Иногда арабы разыскиваютъ ихъ по цѣлымъ днямъ, руководствуясь только слѣдами, и рѣдко случалось, чтобы они не находили убѣжавшее животное. Разговоры кочевниковъ вращаются по цѣлымъ днямъ около ихъ верблюдовъ. Каждый возрастъ животнаго имѣетъ у нихъ свое обозначеніе, и еще больше названій существуетъ для мастей. Они съ жаромъ хвастаютъ другъ передъ другомъ своими животными, и если кому-нибудь посчастливилось заполучить бѣгового верблюда, то о выносливости, скорости бѣга и другихъ качествахъ животнаго собственникъ его умѣлъ разсказывать небылицы по цѣлымъ часамъ. Въ умѣньи обращаться съ животными арабы тоже достигали удивительнаго искусства. Однако, никто изъ спутниковъ Нахтигаля не сравнялся въ этомъ съ маленькимъ карапузомъ по имени Коре. Этотъ Коре одинъ справлялся съ большимъ стадомъ и зналъ не только верблюдовъ своего ферика, но вообще всѣхъ верблюдовъ въ округѣ. Если кто-нибудь при навьючиваніи не могъ справиться съ упрямой скотиной, не желавшей лечь на землю, стоило только позвать Коре. Онъ былъ такъ малъ, что не могъ достать морды животнаго и потому забѣгалъ сзади, вѣшался на хвостъ верблюда и билъ его ногами по голенямъ такъ ловко, что животное вскорѣ покорно опускалось на землю и позволяло вьючить себя. Этотъ мальчишка былъ рабомъ Хацаца. У Ауладъ-Солимановъ было не мало рабовъ и военно-плѣнныхъ, которые различались тѣмъ, что раба можно было продать, а военноплѣннаго нѣтъ. Въ обращеніи съ такими людьми арабы обращали больше вниманія на происхожденіе, чѣмъ на вѣру: если плѣнникъ былъ тоже арабъ, хотя бы и язычникъ, съ нимъ обращались лучше, чѣмъ съ мусульманиномъ негромъ. Кто попадалъ къ нимъ въ плѣнъ въ дѣтскомъ возрастѣ, становился потомъ равноправнымъ членомъ племени и рѣдко возвращался къ своимъ, хотя бы его родные отыскали его и предлагали выкупъ. Это происходило оттого, что Ауладъ-Солиманы обращались со своими рабами и плѣнными очень мягко. На раба смотрѣли какъ на члена семьи, имѣющаго свои права и свой голосъ. Такъ, напр., маленькаго Коре Хацацъ любилъ не меньше, чѣмъ собственныхъ дѣтей, и мальчишка съ своей стороны такъ привязался къ хозяину, что не хотѣлъ возвращаться домой, хотя отецъ его нѣсколько разъ пріѣзжалъ къ Хацацу съ выкупомъ.

Вскорѣ кочевники достигли сѣверной границы страны Канемъ. Здѣсь у разныхъ колодцевъ они встрѣчались съ другими партіями своихъ соплеменниковъ, такъ что число Ауладъ-Солимановъ все увеличивалось. Дальше надо было странствовать по пустынѣ, и Нахтигаль снова познакомился со всѣми тягостями пребыванія въ ней. Постоянный сѣверо-восточный вѣтеръ вздымалъ песокъ и накалялъ воздухъ. Онъ утихалъ только ночью. Пустыня представляла большое разнообразіе. Особенно поразили Нахтигаля отдѣльныя большія дюны, про которыя арабы разсказывали, что онѣ передвигаются довольно быстро.

— Вотъ эта, — говорилъ одинъ старикъ, указывая на песчаный холмъ — стояла за 16 верстъ отсюда, когда я былъ молодъ.

Мѣстами участки пустыни были покрыты мелкой сыпучей пылью, въ которой ноги тонули, точно въ пухѣ. Густые клубы пыли поднимались на воздухъ отъ шаговъ верблюдовъ и пѣшеходовъ, обволакивая караванъ. Въ другихъ мѣстахъ около ключей и во впадинахъ почва была покрыта довольно богатой растительностью. Арабы охотно остались бы здѣсь на время, если бы не торопились. Съ каждымъ днемъ переходы становились длиннѣе и утомительнѣе; 11—12 часовъ подрядъ люди и животныя мѣсили песокъ, пока не останавливались на отдыхъ. Къ утомленію присоединились вскорѣ тревоги. Не проходило почти дня, чтобы въ лагерѣ не раздавался тревожный грохотъ боевыхъ барабановъ и воинственные крики, большей частью, впрочемъ, даромъ, потому что подозрительные люди оказывались чаще всего арабами того же племени. По мѣрѣ того, какъ Ауладъ-Солиманы приближались къ странѣ Борку, у жителей которой они собирались отнять ихъ жатву финиковъ, старшины и вліятельные люди чаще собирались на совѣщанія. Здѣсь среди споровъ и криковъ они распредѣляли между собой оазисы и отдѣльныя финиковыя деревья Борку, они разсуждали о набѣгахъ, по ихнему «радіи», которые можно было бы предпринять по пути. Часто партіи отдѣлялись отъ каравана и возвращались черезъ два, три дня съ нѣсколькими отбитыми верблюдами и другой добычей.

ГЛАВА XI.
Въ странѣ Борку.

Послѣ долгаго и утомительнаго странствія Ауладъ-Солиманы достигли, наконецъ, предѣловъ страны Борку. Жители ея сильно страдали съ тѣхъ поръ, какъ Ауладъ-Солиманы повадились приходить къ нимъ за финиками. Прежде они жили себѣ въ своихъ оазахъ довольно спокойно и въ мирѣ съ сосѣдями. Но Ауладъ-Солиманы, появлялись у нихъ каждый годъ для сбора финиковъ, въ свободное время занимались набѣгами на сосѣдей, а эти мстили за это жителямъ Борку, когда поработители и покровители уходили съ финиками во свояси. Такимъ образомъ, жители Борку попадали изъ огня да въ полымя. Тѣмъ не менѣе они пріучились смотрѣть на Ауладъ-Солимановъ какъ на «друзей» и радовались ихъ приходу въ надеждѣ участвовать вмѣстѣ съ ними въ грабительскихъ набѣгахъ на сосѣдей. Ауладъ-Солиманы разбили свою стоянку въ пальмовой рощѣ глубокой впадины Нгурръ. Финики еще не созрѣли, и чтобы заполнить свободное время арабы задумали сдѣлать набѣгъ (радію) на сосѣдей. Къ сотнѣ арабовъ присоединилось столько же туземцевъ Борку, и вся партія на лучшихъ верблюдахъ исчезла изъ лагеря. По уходѣ воиновъ въ лагерѣ воцарилось тревожное ожиданіе. Вѣдь не всякая радія кончается успѣшно. Все зависитъ отъ случая, и въ этой игрѣ каждый долженъ быть готовъ потерять имущество, свободу и жизнь. Двѣ недѣли не было никакихъ извѣстій, какъ вдругъ въ полдень 1 іюля Нахтигаль услыхалъ въ арабскомъ лагерѣ ужасные крики. Выскочивъ изъ шатра, онъ увидѣлъ раздирающую душу сцену: арабскія женщины со стонами и воплями метались изъ стороны въ сторону; онѣ шатались, приплясывали, ломали руки, рвали на себѣ волосы, платье и посыпали голову пескомъ. Вскорѣ къ нимъ присоединились другія женщины, и весь лагерь наполнился воплями. Нахтигаля поразило, что крики и движенія, выражавшіе горе, производились въ извѣстномъ порядкѣ: стоны и вопли походили на пѣсни, движенія — на пляску. Никто не могъ сказать толкомъ, что случилось. Говорили, что разнесся слухъ, будто весь отрядъ, отправившійся въ набѣгъ, уничтоженъ врагами. Оставшіеся дома мужчины повскакали на коней и полетѣли въ сосѣднія селенія узнать правду. Вѣсти, доставленныя ими, оказались не такъ ужасны, но все же не сулили ничего хорошаго. Вотъ что узналъ отъ нихъ Нахтигаль.

Выступивъ въ походъ, партія вскорѣ раздѣлилась пополамъ, чтобы напасть на враговъ съ двухъ сторонъ. Отрядъ нашихъ Ауладъ-Солимановъ проникъ въ сосѣднюю долину, гдѣ имъ посчастливилось отбить большое стадо верблюдовъ. Выбравъ изъ своей среды 24 человѣка слабыхъ и больныхъ, они поручили имъ отвести стадо въ укромное мѣсто и стеречь его тамъ. Но тѣ не послушались и погнали добычу домой. Ограбленные прослѣдили ихъ, напали врасплохъ, кого избили, кого взяли въ плѣнъ, а добычу вернули обратно. Скоро стали извѣстны имена убитыхъ и взятыхъ въ плѣнъ, и вмѣстѣ съ этимъ въ лагерѣ убавилось воплей и стоновъ. Но все же крики и плачь раздавались то здѣсь, то тамъ. Особенно допекала Нахтигаля сосѣдняя палатка, гдѣ жила семья одного погибшаго въ этой схваткѣ мурабида. Жена и дочь днемъ и ночью издавали вопли и стоны. Жалобы ихъ звенѣли въ тишинѣ и уединенія ночи, какъ тихая пѣснь, прерываясь время отъ времени дикими вскрикиваніями и завываніями.

Черезъ нѣсколько дней въ лагерѣ появились спасшіеся бѣглецы, которые подтвердили печальныя вѣсти. Черезъ двѣ недѣли явились вражескіе послы торговаться объ цѣнѣ выкупа плѣнныхъ. За кого они требовали 10 верблюдовъ, а съ бѣдныхъ довольствовались меньшимъ числомъ. Къ удивленію Нахтигаля, въ числѣ выкупленныхъ оказался мурабидъ, о смерти котораго такъ сильно горевали его жена и дочь.

Принужденный жить среди этихъ разбойниковъ и быть зрителемъ ихъ грабительскихъ подвиговъ, нашъ путешественникъ жестоко страдалъ. Онъ негодовалъ и волновался отъ всякой несправедливости. Нѣсколько разъ онъ пытался убѣдить своихъ спутниковъ, что имъ жилось бы гораздо лучше и спокойнѣе, еслибы они бросили свои набѣги и занялись бы земледѣліемъ въ плодородномъ оазисѣ.

— Да, мы съ тобой согласны! — отвѣчали Ауладъ-Солиманы. — Это точно, что мы живемъ насиліемъ и грѣхомъ, но какъ иначе добыть намъ средства къ жизни, если мы не хотимъ работать. А работать мы не можемъ — предки наши не работали и намъ завѣщали не позорить свое благородное происхожденіе грубой работой. Ну, да вѣдь и то сказать — на что же созданы проклятые керада (негры), какъ не для того, чтобы работать на господъ!

Къ этимъ непріятностямъ присоединялись еще лишенія голода: запасы зерна приходили къ концу, припасы стоили дорого, а одними финиками не пропитаешься. Даже истые кочевники не могутъ жить одной этой пищей. Несчастные туземцы Борку, обобранные своими «друзьями», рыскали всюду, какъ голодные шакалы, и крали, что только могли ухватить. Путешественникъ вполнѣ изучилъ бытъ кочевниковъ и туземцевъ, бесѣды съ этими грубыми людьми не выходили изъ круга разговоровъ о верблюдахъ и набѣгахъ, такъ что дни и недѣли проходили среди томительной скуки. Иногда Нахтигалю удавалось съѣздить куда нибудь въ интересное мѣсто; такъ, однажды онъ посѣтилъ уединенное ущелье въ горахъ, гдѣ лежало мѣстечко Тарака. Посреди селенія возвышался громадный утесъ съ отвѣсными боками, который служилъ жителямъ естественной крѣпостью. При вражескомъ нашествіи они взбирались на вершину его по длинной лѣстницѣ, связанной изъ пальмовыхъ стволовъ. Большую часть времени Нахтигаль проводилъ въ пальмовой рощѣ возлѣ своей палатки, мечтая о времени, когда Ауладъ-Солиманы пустятся въ обратный путь въ Борну. Хотя онъ прожилъ съ ними не мало времени, однако, не могъ чувствовать себя въ полной безопасности. Каждый день могла разыграться исторія вродѣ той, о которой мы сейчасъ разскажемъ.

Ауладъ-Солиманы ожидали посѣщенія шейха родственнаго племени Шередатъ. Этого шейха сопровождали фанатики сенусія. Одинъ изъ нихъ послалъ сказать шейху Ауладъ-Солимановъ Абд-эль-ІІІлилю, что не намѣренъ посѣтить ихъ, потому что считаетъ всѣхъ, якшающихся съ христіанами, не лучше ихъ.

Вмѣстѣ съ этим^гь онъ науськивалъ туземцевъ на путешественника, открыто подстрекая ихъ убить его, такъ что Нахтигаль не осмѣливался выходить изъ шатра безъ вооруженныхъ провожатыхъ. Туземцы, дѣйствительно, остервенились и были не прочь завоевать себѣ мѣсто въ раю угоднымъ Аллаху убійствомъ христіанина, но видавшіе виды арабы не настолько вѣрили сенусію, чтобы нарушить обычаи гостепріимства, хотя и среди нихъ было не мало точившихъ зубы на «невѣрнаго».

Разглагольствованія сенусія вывели, наконецъ, Хацаца изъ терпѣнія, и въ одинъ прекрасный день онъ сѣлъ на коня и поскакалъ въ деревню, гдѣ пребывалъ святой мужъ. Онъ засталъ его проповѣдующимъ свое ученіе кучкѣ арабовъ, сидѣвшихъ кругомъ его съ видомъ робкихъ дѣтей. Хацацъ слѣзъ съ коня и смѣло направился къ проповѣднику.

— Очень жалѣю, — началъ онъ, — что наше знакомство начинается съ того, что мы съ тобой расходимся во мнѣніяхъ. Вотъ при нихъ спрашиваю тебя — правда ли, что ты объявилъ насъ невѣрными за то, что мы приняли христіанина? Правда ли, что убійство его ты считаешь святымъ дѣломъ, за которое убійца удостоится рая?

— Да, я такъ думаю и говорилъ такъ! — отвѣтилъ благочестивый и ученый мужъ.

— Жалѣю, — продолжалъ Хацацъ, — что мало начитанъ въ Писаніи для спора съ такимъ ученымъ святымъ, какъ ты. Но объясни мнѣ, пожалуйста, слѣдующее: выдѣляя наше племя изъ числа правовѣрныхъ, какъ ты оправдаешь нашего «калифа», султана въ Стамбулѣ, хедива въ Египтѣ и множество другихъ правовѣрныхъ государей и ученыхъ въ Марокко, Тунисѣ, Каиро и Багдадѣ, которые уже много лѣтъ открыто общаются съ христіанами? Если ты, ученый мужъ, проповѣдуешь здѣшнимъ невѣждамъ убійство христіанина, то мнѣ, сыну пустыни, трудно опровергнуть тебя, но все-таки я думаю, что наше исповѣданіе допустило бы такое убійство только во время войны за вѣру. Въ прочее же время Коранъ не учитъ насъ измѣннически убивать гостя, ввѣрившаго себя нашему покровительству. Даже, наоборотъ, — Богъ велитъ брать такихъ беззащитныхъ, безродныхъ людей подъ свою защиту!

Сенусія полѣзъ было въ Коранъ и пытался опровергнуть слова Хацаца разными хитрыми толкованіями, но Хацацъ не далъ поймать себя въ ловушку и шагъ за шагомъ, рядомъ понятныхъ всѣмъ объясненій, заставилъ «ученаго» отказаться отъ своего мнѣнія. Присутствовавшіе арабы молча, но съ видимымъ одобреніемъ слѣдили за горячими и убѣдительными доводами Хацаца. Ихъ гордости льстило, что одинъ изъ ихъ среды съ такимъ успѣхомъ побилъ въ спорѣ «ученаго», «святого», а сверхъ того они были рады не пятнать своей совѣсти убійствомъ гостя.

ГЛАВА XII.
Возвращеніе въ Борну.

Набѣги, о которыхъ Ауладъ-Солиманы шумно совѣщались по цѣлымъ днямъ, оказались неудачными. Имъ не удалось награбить верблюдовъ, а такъ какъ финики были собраны, то въ Борку кочевникамъ нечего было больше дѣлать. Нагрузивъ верблюдовъ собранной жатвой, они потянулись черезъ пустыню назадъ въ Борну. Это странствіе показалось Нахтигалю томительно долгимъ: онъ страдалъ отъ утомленія, голода и грубости своихъ спутниковъ, потому что они только и думали о разбояхъ и грабежахъ. Шли они не торопясь, останавливались подолгу на хорошихъ пастбищахъ и разсыпали развѣдчиковъ. Если тѣ открывали по сосѣдству купеческій караванъ, сейчасъ же начинались совѣщанія, какъ бы ловчѣе ограбить его. Такъ Ауладъ-Солиманы ограбили разъ караванъ, не уваживъ даже того, что проводниками ему служили ихъ же соплеменники.

Черезъ нѣсколько недѣль кочевники добрались до озера Цадъ, и путешественникъ опять могъ любоваться множествомъ разныхъ животныхъ и птицъ, оживлявшихъ его берега. Только среди гиппопотамовъ ходила какая то заразная болѣзнь потому что много труповъ ихъ валялось по берегамъ. На отмеляхъ тамъ и сямъ виднѣлись больные звѣри, вокругъ которыхъ въ неподвижной печали стояли другіе, точно это были родственники умирающаго, которые собрались принять его послѣдній вздохъ.

Еще нѣсколько дней утомительныхъ переходовъ и, наконецъ, вечеромъ 9 января Нахтигаль достигъ Куки. Торопливымъ шагомъ проходитъ онъ Дендалъ, поворачиваетъ въ знакомый переулокъ и… но гдѣ же дверь въ его квартиру? Правда, онъ пробылъ въ отсутствіи годъ, но не могъ же забыть за это время входа въ домъ, гдѣ же этотъ входъ? Передъ нимъ была стѣна. Путешественникъ стучитъ, кричитъ и, наконецъ, слышитъ за стѣной шаги.

— Здѣсь квартира табиба (врача)?

— Здѣсь, только хозяинъ замуровалъ дверь, обойди кругомъ.

Отсутствіе Нахтигаля длилось такъ долго, что хозяинъ уничтожилъ проломъ, который былъ сдѣланъ нарочно для удобства путешественника.

У входа его встрѣтилъ изумлённый и обрадованный Мохамедъ эль-Катруни.

— Ей Богу, это табибъ! — воскликнулъ старикъ, — Эль-хамдъ-лиллахъ (слава Богу)! — повторялъ онъ безъ перерыва, провожая въ домъ вернувшагося господина.

У себя Нахтигаль нашелъ кое какія перемѣны, но въ общемъ все обстояло благополучно. Правда, подохъ одинъ попугай, всѣ обезьяны скончались отъ какой-то болѣзни, зато подаренная ему султаномъ лошадь имѣла прекрасный видъ и ржала въ стойлѣ. Старый туземецъ, которому Нахтигаль оставилъ деньги, поручивъ заботиться о слугахъ и вещахъ, добросовѣстно исполнилъ его просьбу. За цѣлый годъ онъ истратилъ на содержаніе всего только 30 талеровъ, изъ чего видно, какъ дешева жизнь въ Кукѣ. Онъ сообщилъ Нахтигалю, что не чаялъ его возвращенія, потому что въ городѣ разнесся слухъ, будто Нахтигаль погибъ въ Борку въ какой то «радіи» арабовъ, въ которой принялъ участіе. Вѣсть эта была доставлена даже султану, и тотъ очень встревожился. Нахтигаль сейчасъ же послалъ слугу во «дворецъ», но оттуда уже бѣжалъ рабъ, потому что жители видѣли возвращающагося путешественника и успѣли донести о томъ султану. Кстати ему разсказали, въ какомъ оборванномъ, истощенномъ видѣ явился Нахтигаль въ Куку, и султанъ уже на восходѣ солнца прислалъ къ нему евнуха съ разной одеждой. Вѣроятно, доброму султану показалось мало этихъ даровъ, потому что черезъ часъ прибѣжалъ еще рабъ съ новыми роскошными одеждами; въ томъ числѣ не мало тронули путешественника пара европейскихъ ботинокъ и пара толстыхъ бумажныхъ чулокъ, которыя султанъ откопалъ неизвѣстно гдѣ, потому что никто въ Суданѣ чулокъ не носитъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Нахтигаль узналъ, что недавно пришелъ изъ Фецана караванъ, который привезъ ему множество пакетовъ и «много, много» денегъ!

На другой день начались неизбѣжныя посѣщенія, поздравленія, угощенія, отъ которыхъ трудно, да и невѣжливо было отбояриться, а между тѣмъ Нахтигаль сгоралъ отъ нетерпѣнія получить присланныя вещи и особенно деньги. Вѣдь отъ этого зависѣло его дальнѣйшее путешествіе!

Понемногу онъ получилъ отъ купцовъ вещи, но денегъ… увы! Разсказы о колоссальной суммѣ ихъ оказались преувеличенными, да и то привезшій купецъ не могъ выдать ихъ сейчасъ.

— Хаджъ Брахимъ сказалъ мнѣ въ Мурзукѣ, что если тебя не будетъ въ Кукѣ, я могу пустить деньги въ оборотъ. Я и пустилъ — купилъ рабовъ и товары, потому что всѣ здѣсь говорили, что тебя нѣтъ больше въ живыхъ.

Такъ оправдывался купецъ, смущенный печальнымъ выраженіемъ лица Нахтигаля.

— Да и денегъ то немного, всего 300 талеровъ! Я отдамъ ихъ тебѣ понемногу.

Эти деньги посылалъ Нахтигалю одинъ его другъ въ Европѣ, который съ трудомъ собралъ ихъ по подпискѣ черезъ газеты, приложивъ что могъ отъ себя

Вещи тоже далеко не оправдали ожиданій путешественника. Изъ писемъ онъ узналъ, что берлинская академія послала ему 500 талеровъ, но гдѣ эти деньги, Нахтигаль такъ и не могъ доискаться. Изъ другого письма онъ вычиталъ, что итальянскій консулъ въ Триполи поручилъ одному уѣхавшему оттуда въ Борну вельможѣ выдать Нахтигалю столько денегъ, сколько тотъ потребуетъ, но вельможа пріѣхалъ въ Куку да и умеръ. Такимъ образомъ путешественникъ, только что вернувшійся изъ тяжелаго путешествія, оказывался опять почти безъ всякихъ средствъ, потому что имѣвшаяся у него сумма должна была уплыть на платежи разныхъ долговъ. Какъ ни тяжело было положеніе Нахтигаля, онъ не палъ духомъ и рѣшилъ продолжать свои странствія, а не возвращаться въ Европу. Въ числѣ вещей нашлись въ изобиліи всѣ такія, о которыхъ онъ писалъ друзьямъ въ Европу, между прочимъ, разныя забавы, фокусы, игрушки. Еще въ прежнее пребываніе въ Кукѣ Нахтигаль узналъ, что султанъ Шейхъ-Омаръ большой охотникъ до такихъ развлеченій. Такъ какъ благосклонность султана была ему очень важна, то онъ и позаботился заручиться ею. Тутъ были остроумныя игрушки и фокусы, напр., водяныя птицы, которыя плавали въ тазу за магнитомъ, стереоскопъ, разныя кривыя зеркала, въ которыхъ можно было видѣть собственную, уморительно вытянутую или расквашенную физіономію, а главное, былъ волшебный фонарь съ подвижными картинами. Трудно представить себѣ радость, хохотъ до слезъ, крики и взвизгиванья восторга, когда Нахтигаль принялся показывать эти диковины султану, его женамъ, царедворцамъ и всякой челяди. Особенный успѣхъ имѣлъ волшебный фонарь. Снова и снова до глубокой ночи Нахтигаль долженъ былъ показывать картины, изъ которыхъ колоссальный успѣхъ имѣли лошадь, шевелившая ушами, корова, мотавшая головой и хвостомъ, и разные леопарды, гіены и львы, широко разѣвавшіе пасти съ бѣлыми зубами и краснымъ языкомъ. Кое-что изъ этихъ вещей Нахтигаль оставилъ при себѣ — часть раздарилъ придворнымъ, чтобы заручиться и ихъ милостью, часть распродалъ съ цѣлью увеличить свои, скудныя средства. Предусмотрительность Нахтигаля не осталась безъ награды — султанъ, одаренный всѣми этими вещами, въ свою очередь, осыпалъ его подарками. Нахтигаль могъ свободно подарить своего прекраснаго коня Хацацу, когда тотъ пришелъ къ нему прощаться — на конюшнѣ у него стояло уже два новыхъ коня, присланныхъ султаномъ.

ГЛАВА XIII.
Нахтигаль направляется въ Багирми.

Нѣсколько времени Нахтигаль прожилъ въ Кукѣ. Ему было очень тяжело на чужбинѣ, безъ близкихъ, безъ средствъ. Но онъ все-таки не отказался отъ мысли проникнуть еще глубже въ сердце Судана, чтобы посѣтить мѣста, гдѣ еще не ступала нога любознательнаго европейца. Больше всего его увлекала мысль посѣтить Вадаи, но султанъ Шейхъ-Омаръ не одобрялъ этого намѣренія. «Въ этой странѣ я не могу оказать тебѣ покровительства. Тамошній султанъ не любитъ иноземцевъ, подданные его ненавидятъ христіанъ, и я боюсь, что твое посѣщеніе ихъ страны кончится для тебя очень печально. Не забудь, кромѣ того, что тамъ идетъ теперь война съ Багирми!». Тоже говорили и другіе знакомые Нахтигаля. Внимая этимъ совѣтамъ, путешественникъ рѣшилъ посѣтить Багирми, утѣсненный султанъ котораго, по прозвищу Абу-Секинъ, скрывался въ южныхъ предѣлахъ своего полузавоеваннаго царства. Султанъ Шейхъ-Омаръ, опасаясь усиленія Вадаи, тайно помогалъ мятежному Абу-Секину. Но какъ пуститься въ путь безъ денегъ? Сколько ни ломалъ себѣ Нахтигаль головы, надъ этимъ, сколько ни ходилъ по знакомымъ богачамъ и купцамъ, умоляя ссудить ему деньги, онъ долго не могъ добиться ничего. Они бы и рады были помочь ему за хорошіе проценты, но сами не имѣли денегъ, а предлагали товаръ — рабовъ и верблюдовъ. Дескать, возьми рабами и верблюдами, продай ихъ, — вотъ тебѣ и деньги. Но не могъ же Нахтигаль торговать рабами. Къ счастью въ это время въ Куку прибылъ одинъ купецъ изъ Марокко. Онъ согласился дать Нахтигалю 150 талеровъ съ тѣмъ, чтобы тотъ далъ ему расписку на 300. Нахтигаль съ радостью согласился, хотя не зналъ, какъ онъ обойдется съ такой малой суммой. Султанъ далъ ему въ слуги двухъ шустрыхъ негровъ-рабовъ, двѣнадцатилѣтняго мальчишку Вилму и семнадцатилѣтняго Мохамеду. Нахтигаль закупилъ необходимыя вещи и 28 февраля тронулся изъ Куки въ сопровожденіи небольшого каравана, везшаго Абу-Секину ружья и боевые припасы отъ султана Шейхъ-Омара.

На этотъ разъ путь лежалъ на юго-востокъ, по южному берегу озера Далъ и по рѣкѣ Шари. Это была плодородная страна, густо населенная разными негритянскими племенами.

Нахтигаль съ удовольствіемъ наблюдалъ новыя для него вещи — какъ, напр., растенія, въ числѣ которыхъ большую пользу людямъ приносили пальма делебъ, дынное, масличное дерево и ваточникъ. Ваточникъ — громадное дерево, продолговатые плоды его длиной въ четверть, трескаются при созрѣваніи и выпускаютъ пухъ, похожій на вату. Между прочимъ, ваточные панцыри кавалеріи были набиты именно этимъ пухомъ. Здѣсь же Нахтигаль познакомился съ маленькими мучителями тропическихъ странъ — муравьями и термитами. Горе путешественнику, который необдуманно разбилъ стоянку вблизи муравейника или глинистаго холмика термитовъ: маленькія насѣкомыя несмѣтными толпами нападали на лагерь, и тогда надо было спасаться. Муравьи опасны тѣмъ, что кусаются. «Лучше дать себя высѣчь крапивой и потомъ посыпать кожу солью и перцемъ, чѣмъ подвергнуться нападенію этихъ существъ!» — говорилъ одинъ путешественникъ по Африкѣ. Термиты не менѣе опасны своею прожорливостью. Они нападаютъ на тюки съ вещами и припасами, проѣдаютъ въ тысячи мѣстахъ обертывающую ихъ кожу, и даже деревянные ящики не могутъ защитить вещи отъ ихъ атаки. При этомъ термиты покрываютъ объѣденныя и поврежденныя ими мѣста землистой коркой, которую приготовляютъ изъ особой жидкости и земли. Для спасенія отъ нихъ вещей путешественники вѣшаютъ ихъ на такія деревья, куда термиты еще не нашли дороги.

Жители негры обитали въ деревняхъ и отличались другъ отъ друга во многомъ, начиная съ внѣшности и кончая нравами. Въ общемъ это были сильные, трудолюбивые люди, спокойные, добродушные и смышленные. Они ничего не слыхали о христіанахъ и не питали вражды къ нимъ, путниковъ встрѣчали ласково и гостепріимно. Однако, не всегда и не вездѣ. Арабы и здѣсь успѣли ввести свое хищническое хозяйство, а потому населеніе деревни нерѣдко пускалось на утекъ, едва вдали показывался караванъ: они опасались, какъ бы ихъ не похватали, чтобы продать въ рабство.

Нахтигаль остановился на нѣкоторое время въ городѣ Логонѣ, который былъ похожъ на другіе суданскіе города и отличался отъ нихъ только лучшими постройками. Жители его, стройные негры мусго, пріятно удивили Нахтигаля своей культурностью. Надо, однако, сказать, что эта культура очень смѣшанная: они многое заимствовали отъ арабовъ, но сохранили не мало и своего; такъ, напр., жители мусульмане, но ихъ украшенія чисто туземныя, негритянскія. Между прочимъ, женщины прорѣзаютъ себѣ губы и вставляютъ въ отверстія плоскіе кусочки изъ кости или металла. Когда онѣ говорятъ, особенно когда говорятъ быстро, украшенія эти стукаютъ другъ о друга и щелкаютъ на подобіе трещотки. Жилища, посуда и другія издѣлія указывали на большое трудолюбіе и искусство жителей Логона. Вмѣстѣ съ тѣмъ они извѣстны у другихъ сосѣднихъ племенъ своимъ суевѣріемъ — тѣ считаютъ ихъ за колдуновъ, а эти тоже убѣждены, что владѣютъ какими-то темными силами, но въ то же время сами страшно боятся всякаго колдовства. Властитель ихъ, царекъ Мааруфъ, никакъ не могъ рѣшиться допустить Нахтигаля къ своей особѣ. Съ одной стороны, царьку до смерти хотѣлось посмотрѣть на невиданнаго бѣлаго, съ другой — было очень страшно, какъ бы тотъ не околодвалъ его. Нѣсколько разъ царекъ назначалъ Нахтигалю время для свиданія, но всякій разъ отмѣнялъ. Онъ колебался между страхомъ и любопытствомъ.

Наконецъ царекъ принялъ Нахтигаля на дворѣ своего дворца, но при этомъ самъ не показался. Онъ сидѣлъ въ бесѣдкѣ изъ циновокъ, невидимый глазамъ путешественника, и велъ разговоръ не прямо самъ, а черезъ переводчика. Послѣ этого онъ хотѣлъ назначить еще личное свиданіе, но въ послѣдній моментъ испугался и отмѣнилъ его.

Чѣмъ дальше на югъ, тѣмъ все болѣе исчезали признаки арабской культуры и начиналась настоящая негритянская Африка. Въ поселеніи Губугу Нахтигалю пришлось имѣть дѣло уже съ настоящимъ негритянскимъ царькомъ, который встрѣтилъ гостей очень сухо, и вмѣсто хижинъ указалъ имъ мѣсто для стоянки подъ громаднымъ развѣсистымъ деревомъ.

Не успѣли они расположиться тамъ, какъ разразилась ужасающая гроза, промочившая насквозь людей и вещи. Не имѣя, ни воды для питья, ни дровъ для огня, путешественники провели подъ деревомъ скверную ночь и должны были еще слушать наставленія особаго глашатая, который кричалъ имъ изъ темноты:

— Слушайте, вы, люди. Вы чужіе, канури или фелатта, кто васъ разберетъ! Не знаете мѣста и людей и пришли къ ночи. Сидите поэтому тихо подъ вашимъ деревомъ и не суйтесь въ деревню. Завтра утромъ царь приметъ и угоститъ васъ!

Утромъ пришелъ царскій «министръ» — почти голый черный, стройный негръ, по имени Буссо. Жирно смазанная кожа его блестѣла на солнцѣ, на ногахъ звенѣли кольца съ острыми шпорцами, а длинная эспаньолка его кончалась цѣпочкой нанизанныхъ на нее яркихъ бусинъ. Вообще, видно было, что Буссо первый щеголь въ этомъ черномъ царствѣ. Онъ разсмотрѣлъ, какіе подарки проѣзжіе приготовили его властелину, одни одобрилъ, изъ-за другихъ поторговался и затѣмъ ускакалъ съ ними къ «его величеству». «Его черное величество» Гедикъ Сомраи сидѣлъ на корточкахъ посреди двора своего «дворца», окруженный придворными, когда путешественникъ приблизился къ нему на конѣ въ драномъ бурнусѣ, красной фескѣ и синихъ очкахъ. Очки Нахтигаль надѣвалъ нарочно, чтобы внушить больше почтенія къ себѣ. Буссо, ломаясь и кривляясь, служилъ переводчикомъ, а толпа напирала со всѣхъ сторонъ и, выпуча глаза, смотрѣла на бѣлаго. Вечеромъ «его величество» прислалъ дары — корову, сосудъ съ пивомъ, курицу и коробку меду, а Буссо попросилъ «нѣтъ-ли какихъ модныхъ бусъ для украшенія эспаньолки». Узнавъ, что проѣзжіе везутъ ружья, порохъ и пули, «его величество» потребовалъ, чтобы они отправились съ нимъ въ походъ противъ одного сосѣдняго племени. За помощь онъ обѣщалъ подарить 12 рабовъ. Конечно, Нахтигаль отказался и вскорѣ отбылъ изъ резиденціи чернаго властелина и его щеголя министра.

ГЛАВА XIV.
Въ гостяхъ у султана Багирми.

Покинувъ область Сомраи, караванъ изъ Борну, съ которымъ путешествовалъ Нахтигаль, приблизился вскорѣ къ мѣстопребыванію мятежнаго бѣглеца. 4 апрѣля они достигли опушки лѣса, гдѣ была разбита временная столица. На другой день утромъ произошелъ торжественный въѣздъ. Всѣ принарядились по этому случаю. Нахтигаль опять натянулъ свой старенькій бурнусъ, феску, знаменитыя синія очки и закуталъ лицо до самыхъ глазъ литамомъ. Въ такомъ видѣ на конѣ онъ по тамошнимъ понятіямъ былъ вполнѣ приличенъ для важнаго событія. Султанъ выслалъ имъ навстрѣчу отрядъ своего войска. Что за странную смѣсь представляло это войско! Человѣкъ 50 скакали на коняхъ въ самыхъ разнообразныхъ одеждахъ и вооруженіи. Казалось, въ поспѣшномъ бѣгствѣ отъ врага они едва спасли кое что изъ прежняго великолѣпія. Одинъ былъ въ ватномъ панцырѣ, но безъ шлема, у другого были штаны, но не хватало шлема и панцыря, третій изъ всего вооруженія сохранилъ только шлемъ и скакалъ одѣтый въ одну рубаху. Иному отъ счастливыхъ дней прошлаго осталась одна красная феска или старый бурнусъ. Между скакавшими всадниками бѣсновались представители «пѣхоты». Это были черные дикари въ накидкахъ изъ звѣриной кожи съ копьями и метательнымъ желѣзомъ въ рукахъ. Они изукрасили себя, какъ умѣли, перьями, бусами, хвостами звѣрей. Нѣкоторые изъ нихъ скакали на маленькихъ туземныхъ лошадкахъ ростомъ съ осла, такъ что ноги всадниковъ едва не волочились по землѣ.

Вся пестрая компанія съ воемъ, дикими криками и выстрѣлами изъ ружей окружила прибывшихъ и услаждала ихъ взоры примѣрными схватками. Люди каравана дѣлали видъ, будто нападаютъ, тѣ защищались или разсыпались въ дикомъ бѣгствѣ, собирались, нападали снова, палили изъ ружей, словомъ, передъ Нахтигалемъ разыгрывалась картина настоящаго сраженія. Среди этого адскаго крика и бѣснованія караванъ достигъ лѣса и черезъ полчаса уже въѣзжалъ въ резиденцію султана. Это было скопище хижинъ, раскиданныхъ среди лѣса безъ всякаго порядка. Въ центрѣ на чистомъ мѣстѣ, въ тѣни громаднаго дерева стояли хижины султана. Караванъ протѣснился туда сквозь любопытную толпу обитателей временной столицы и прошелъ торжественнымъ маршемъ мимо султана, причемъ Нахтигаль, не сходя съ коня, привѣтствовалъ его поклономъ. Султана нельзя было разсмотрѣть — на землѣ сидѣла закутанная фигура, которую стоявшіе позади рабы обмахивали королевскими опахалами изъ страусовыхъ перьевъ и хвостовъ жираффы. За ними стоялъ рядъ тѣлохранителей, вооруженныхъ ружьями. Это и былъ султанъ Багирми, знаменитый Мухамеду Абу-Сехинъ. Дальнѣйшее попеченіе о гостяхъ принялъ на себя «первый министръ» султана. Этотъ вельможа немедленно разослалъ во всѣ стороны рабовъ, которые вскорѣ вернулись, — кто тащилъ крышу, кто — стѣну шалаша, двери или что другое, и во мгновеніе ока путешественникъ увидѣлъ себя обладателемъ очень уютной хижины. Эти господа сбѣгали попросту въ сосѣднюю негритянскую деревню и безъ всякой церемоніи забрали тамъ все, что было имъ нужно, не спрашивая позволенія владѣльцевъ. Очевидно, вся «столица» построилась такимъ способомъ, а такъ какъ съѣстные припасы для всей султанской челяди и войска забирались у злополучныхъ негровъ столь же безцеремонно, то врядъ ли «вѣрноподданные» были рады прибытію и проживанію султана въ ихъ странѣ.

На слѣдующее утро состоялась торжественная аудіенція у султана. Нахтигаль надѣлъ для этого случая яркую тобу — подарокъ Шейхъ Омара, и въ галошахъ и ботинкахъ, въ сопровожденіи переводчика, направился къ дворцу. Здѣсь на лужайкѣ ему долго пришлось ждать среди придворной челяди, пока «доложатъ»; его ввели внутрь «дворца» только послѣ нѣсколькихъ жалобъ на промедленіе. При входѣ онъ снялъ галоши и былъ проведенъ потомъ на открытое мѣсто, отгороженное отъ любопытныхъ взоровъ полосатыми сине-бѣлыми занавѣсями.

Но предстать предъ очи чернаго султана не такъ то легко. Церемоніймейстеры потребовали, чтобы Нахтигаль снялъ ботинки.

— У насъ передъ султаномъ можно являться только босикомъ, — заявили они. — Сними ботинки и эту бѣлую одежду! — говорили они, указывая на чулки.

Нахтигаль заспорилъ. Послали спросить султана. Посланный бѣгалъ нѣсколько разъ взадъ и впередъ и, наконецъ, согласились на томъ, что путешественникъ скинетъ ботинки, но останется въ чулкахъ. Чулки обращали на себя общее вниманіе: никто никогда не видалъ такой одежды. Вотъ, наконецъ, его ввели за занавѣски. Здѣсь, на посыпанной пескомъ землѣ въ тѣни навѣса съ занавѣсями сзади и по бокамъ, на покрытомъ коврами диванѣ возсѣдалъ султанъ. Нахтигаль могъ видѣть только черный носъ его — все остальное было тщательно закутано въ бурнусъ и литамъ.

Положеніе султана въ Суданѣ на такихъ пріемахъ не изъ пріятныхъ: ему приходиться сидѣть, чуть не задыхаясь, въ тяжелыхъ шерстяныхъ одеждахъ, несмотря на зной; безпрерывное маханіе опахалами врядъ ли облегчаетъ его положеніе.

Нахтигаль присѣлъ на землю противъ султана, имѣя по бокамъ своихъ провожатыхъ. Кругомъ султана сидѣли придворные, голые по поясъ. Начались, конечно, безконечныя поздравленія съ пріѣздомъ, вопросы о здоровья, пока Нахтигалю не надоѣло это и онъ не обратился къ султану съ рѣчью.

— Почти три года тому назадъ мой повелитель, могущественный европейскій король послалъ меня къ Шейхъ-Омару съ благодарностью и подарками за хорошій пріемъ христіанъ. Въ Кукѣ я услыхалъ о геройской защитѣ тобою столицы твоей Масеньи, о паденіи ея, о томъ, какъ блистательно храбро ты прорвался сквозь ряды враговъ. Въ нашемъ отечествѣ очень почитаютъ мужество и стойкость. Поэтому, прежде чѣмъ вернуться домой, я захотѣлъ посѣтить тебя, чтобы увидѣть султана, какихъ мало на землѣ! Шейхъ-Омаръ — да благословитъ его Аллахъ! — любитъ тебя. Онъ дозволилъ мнѣ сопровождать лошадей и оружіе, которые подвинутъ тебя на новые геройскіе подвиги. Всемогущій дастъ тебѣ побѣду и разсѣетъ твоихъ враговъ.

Въ теченіи этой рѣчи придворные нѣсколько разъ выражали свое одобреніе ей, но султанъ молчалъ. Церемоніалъ не дозволялъ ему говорить громко, и когда онъ сталъ отвѣчать, то бормоталъ слова такъ тихо, что переводчикъ едва слышалъ его.

— Привѣтствую тебя у себя, — бормоталъ султанъ, — и увѣряю въ своей благосклонности и покровительствѣ. Меня восхищаетъ, что чужеземецъ, столь непохожій на арабовъ и негровъ, прибылъ сюда издалека, пренебрегши трудностями и опасностями, не для того, чтобы нажиться, а чтобы видѣть и привѣтствовать меня. Такъ пишетъ Шейхъ-Омаръ.

Затѣмъ всталъ одинъ изъ придворныхъ и сказалъ длинную льстивую рѣчь султану. Нахтигалъ поблагодарилъ за ласковый пріемъ и удалился.

Вечеромъ произошло новое, менѣе торжественное, свиданіе для врученія даровъ. На этотъ разъ султанъ, хотя и не былъ закутанъ, но сидѣлъ во мракѣ, такъ что Нахтигаль ни теперь, ни послѣ такъ и не видалъ какъ слѣдуетъ его лица. Онъ могъ только замѣтить, что султанъ сильно сложенный мужчина съ очень черной кожей и сѣдиной въ бородѣ. Султанъ пожалъ ему руку со словами:

— Твой пріѣздъ лучше всякихъ подарковъ!

— Прости, — сказалъ Нахтигаль, — мои подарки очень ничтожны, потому что я давно уѣхалъ изъ родины!

— Я не жду отъ тебя ни денегъ, ни даровъ. Это я долженъ наградить тебя.

Свиданіе было пріятно закончено дарами, которые поднесъ Нахтигаль: расшитый бурнусъ, феска, фунтъ гвоздики и кусокъ ткани на одежду, а кромѣ того отъ Шейхъ-Омара порохъ, пули, кремни для курковъ и прочее.

Нахтигалю, очевидно, везло, потому что на другой день послѣ его пріѣзда пришло извѣстіе, что люди Абу-Секина одержали побѣду надъ отрядомъ султана Вадаи. По этому случаю былъ назначенъ парадъ войскамъ, стоившій Нахтигалю его единственнаго приличнаго бурнуса, потому что султанъ прислалъ попросить его у Нахтигаля «надѣть на парадъ». Конечно, путешественникъ не осмѣлился принять бурнусъ обратно послѣ того, какъ онъ побывалъ на султанскихъ плечахъ. Парадъ показалъ Нахтигалю, какимъ жалкимъ войскомъ располагалъ султанъ — тутъ всего на всего было около 30 всадниковъ и 80 ч. пѣхоты въ самомъ разнообразномъ и недостаточномъ вооруженіи. Остальную часть составляли туземныя шайки, общее число которыхъ достигало 1000—1500 человѣкъ. Нахтигаль съ жаднымъ любопытствомъ разсматривалъ туземныхъ воиновъ, которые, особенно вожди, разрядились для этого случая самымъ затѣйливымъ образомъ. Парадъ состоялъ въ примѣрномъ сраженіи. Подъ оглушительный грохотъ барабановъ, ревъ роговъ и звонъ оружія, воины съ дикимъ воемъ и криками выдѣлывали разныя движенія. То они кривлялись и плясали, вызывая на бой воображаемаго врага, то кидались впередъ и производили общую свалку, то бросались въ поспѣшное бѣгство. Это бѣснованіе продолжалось нѣсколько часовъ до самаго полудня.

Проживая при дворѣ султана, Нахтигаль понемногу ознакомился съ нравами людей Багирми. Особенно много любопытнаго онъ узналъ о придворной жизни и правленіи султановъ.

Абу-Секинъ переживалъ очень трудное время. Въ теченіи 14-ти лѣтъ онъ царствовалъ въ богатой странѣ какъ хотѣлъ, занимаясь больше всего грабительскими походами. Онъ былъ извѣстенъ какъ храбрый, беззаботно-легкомысленный и щедрый правитель, но въ то же время къ этимъ качествамъ присоединялось нерасчетливость, вѣроломство, мстительность и даже жестокость. Несчастія, посыпавшіяся на него, показали во всемъ блескѣ его мужество и стойкую увѣренность въ себя. Жизнь его превратилась въ отчаянную борьбу, превратности которой загнали его на край царства въ страну язычниковъ. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, въ этой плодородной странѣ шайка его могла не бояться голода, зато у него не было денегъ. Онъ, однако, не унывалъ и надѣялся раздобыть себѣ деньги тѣмъ же способомъ, какимъ ихъ добываютъ всѣ султаны полудикаго Судана: ловлей и продажей въ рабство негровъ.

Не смотря на черные дни изгнанія, при дворѣ Абу-Секина веселились. Султанъ и его приверженцы не теряли надежды на успѣхъ, и пока у населенія были съѣстные припасы, въ лагерѣ варили много туземнаго пива, мериссы, которою упивались и старый и малый. Напившіеся вельможи, ихъ жены и слуги веселились и безчинствовали самымъ шумнымъ образомъ, и Нахтигаль избавлялся отъ зрѣлища ихъ безобразія только тѣмъ, что уѣзжалъ въ сосѣднія негритянскія селенія. Тамъ обитали мирные, трудолюбивые негры, и среди ихъ простой обстановки путешественникъ забывалъ о сомнительномъ блескѣ султанскаго двора. Эти негры были подданные Абу-Секина. Султанъ и его войско безъ зазрѣнія совѣсти отбирали у нихъ все, что имъ было угодно, но по крайней мѣрѣ не трогали ихъ самихъ. Дальше въ округѣ жили племена, которыя не признавали власти султана, и вотъ на ихъ то счетъ онъ и его приверженцы расчитывали пополнить свою пустую казну. Особенно раздражали султана жители округа Кимре. Эти негры имѣли запасныя жилища на вершинахъ громадныхъ ваточныхъ деревьевъ. Какъ только показывался непріятель, они забирались въ свои гнѣзда съ семьями и животными и въ усъ себѣ не дули. Султанъ и его войско чувствовали себя довольно безсильными противъ непокорныхъ воздушныхъ жителей, но это именно и раздражало ихъ. Въ то время, какъ Нахтигаль прибылъ въ лагерь султана, тамъ шли совѣщанія, какъ овладѣть воздушными крѣпостями и ихъ обитателями. Походъ противъ нихъ былъ уже рѣшенъ, и Нахтигаль присоединился къ отряду въ качествѣ зрителя. То, что онъ увидалъ, безмѣрно возмутило его, но объ этомъ въ слѣдующей главѣ!

ГЛАВА XV.
Охота на людей.

Отрядъ выступилъ въ походъ 14 апрѣля вскорѣ послѣ полуночи. На восходѣ солнца, послѣ нѣсколькихъ часовъ пути по нивамъ и рощамъ, воины султана приблизились къ лѣсу Кимре. Почва была покрыта липкимъ черноземомъ, усѣяна лужами, и всюду виднѣлись засѣянныя поля. Надъ лѣсомъ тамъ и сямъ подымались столбы дыма, которыми жители давали другъ другу знать о приближеніи непріятеля. Прежде, уѣмъ вступить въ лѣсъ, начальникъ отряда обозрѣлъ свое войско, которое состояло изъ 60 всадниковъ и 400 человѣкъ пѣшихъ, вооруженныхъ копьями и метательными желѣзами. Кромѣ того къ грабителямъ присоединилось столько-же туземцевъ-добровольцевъ. шедшихъ избивать своихъ братьевъ. Осмотрѣвъ воиновъ, «фатча» (генералъ) взялъ изъ рукъ раба что то вродѣ жезла и знамени, помахалъ ими при громкихъ крикахъ воиновъ въ воздухѣ, и затѣмъ вся толпа кинулась въ лѣсъ. Въ чащѣ его попадались превращенныя въ нивы поляны и возлѣ нихъ хижины негровъ. Но они были пусты, потому что со времени прибытія султана жители жили на деревьяхъ. Вскорѣ воины султана открыли ихъ тамъ. Они сидѣли высоко въ своихъ гнѣздахъ и довольно равнодушно поглядывали на приближавшихся враговъ. Деревья-ваточники подымались выше всѣхъ другихъ деревьевъ лѣса. Гигантская высота, прямой стволъ и горизонтальныя вѣтви, расположенныя этажами, дѣлали ваточникъ очень удобнымъ для устройства воздушной крѣпости. Обыкновенно гнѣздо располагается у второго или третьяго вѣнца вѣтвей. На помостѣ, заложенномъ съ помощью крѣпкихъ сучьевъ кругомъ ствола на вѣтвяхъ, виднѣлись окруженныя плетнями хижины, въ которыхъ хранились съѣстные припасы, кувшины съ водой, лучшее добро и даже обрѣтались втащенныя туда козы и куры. Надъ хижиной устраивается вторая площадка съ крѣпкимъ плетнемъ. Здѣсь сидятъ вооруженные воины, которые отражаютъ нападающихъ, если тѣмъ удастся взобраться на дерево. Обыкновенно на одномъ деревѣ спасается нѣсколько семей. Ночью подъ покровомъ мрака осажденные спускаются съ дерева за водой и припасами.

О какомъ нибудь правильномъ нападеніи на обитателей деревьевъ не было и рѣчи. Воины султана окружали деревья и стояли внизу, угрожающе махая оружіемъ, но во то же время заботливо прикрываясь щитами отъ снарядовъ, которыми осыпали ихъ осажденные. Другіе разсѣялись по лѣсу въ надеждѣ изловить оставленныхъ внизу козъ или куръ, отыскать яму со спрятаннымъ въ ней зерномъ или схватить какого нибудь несчастнаго негра, не успѣвшаго спастись на дерево. Безпомощно стояли воины султана кругомъ, не рѣшаясь лѣзть на деревья, потому что тѣмъ, кто рѣшился бы на это, угрожала вѣрная смерть. Срубить дерево не было никакой возможности, стрѣлы и копья не долетали до осажденныхъ. Правда, въ войскѣ было нѣсколько человѣкъ съ ружьями, но, къ счастью, они не умѣли стрѣлять и скорѣе могли повредить своимъ, а не врагамъ. Они попытались поджечь хижины пучками соломы, привязанной къ длиннымъ шестамъ, но осажденные легко тушили пламя запасенной водой. Съ молчаливой радостью смотрѣлъ Нахтигаль на безуспѣшныя попытки нападающей орды и думалъ уже, что бѣдные негры благополучно выдержатъ осаду, какъ вдругъ дѣло приняло дурной оборотъ. Слуги Нахтигаля, не смотря на его запрещеніе и негодованіе, приняли участіе въ битвѣ. Ихъ раззадорило колебаніе воиновъ и кромѣ того они оправдывались тѣмъ, что «вѣдь это походъ противъ язычниковъ», стало быть христіанину тутъ нечего приказывать или запрещать правовѣрнымъ. Хорошо, что эти негодяи стрѣляли все-таки плохо, иначе ихъ содѣйствіе произвело бы ужасающее кровопролитіе. Но и то, что произошло, было возмутительно.

На площадкѣ одного дерева стоялъ молодой воинъ, предводитель нѣсколькихъ товарищей. Онъ металъ въ нападавшихъ довольно безвредные снаряды и прикрывался щитомъ и загородкой плетня. Иногда онъ подымался во весь ростъ, грозилъ кулакомъ врагамъ и кричалъ имъ насмѣшливую брань, которую подхватывали скрытыя въ хижинѣ женщины.

Вдругъ въ него попала пуля, пущенная слугой Нахтигаля. Несчастный свалился на помостъ. Другой воинъ, стоявшій на сукѣ, вскорѣ тоже былъ подстрѣленъ; нѣсколько мгновеній онъ судорожно цѣплялся за дерево, пытаясь удержаться, но сорвался и грохнулся съ высоты наземь безжизненной массой. Во мгновеніе ока воины султана подскочили къ бездыханному тѣлу и искрошили его въ куски. На деревѣ оставался еще одинъ взрослый защитникъ. Вскорѣ пуля задѣла и его. Несчастный, собравъ послѣднія силы, полѣзъ выше на дерево; за нимъ карабкались женщины и дѣти. На вершинѣ онъ прильнулъ къ стволу, и видно было, какъ кровь его струилась изъ раны по сѣрой корѣ дерева. Только теперь трусливые воины султана рѣшились овладѣть гнѣздомъ. Вскорѣ они уже хозяйничали тамъ: кидали внизъ козъ, куръ и спускали захваченныхъ въ плѣнъ женщинъ и дѣтей. Безъ вопля и стона несчастныя допустили связать себя. Еще часъ тому назадъ они были свободные, счастливые обитатели лѣса — теперь близкіе убиты, а самихъ ихъ ждетъ рабская участь.

Кромѣ этого, негоднымъ слугамъ Нахтигаля и воинамъ султана удалось овладѣть еще однимъ деревомъ. На немъ находился только одинъ защитникъ. Послѣ того, какъ нападавшимъ удалось поджечь хижину, воинъ поднялся выше и защищался тамъ долгое время противъ нѣсколькихъ вооруженныхъ копьями. Въ это время другіе охотились по сучьямъ дерева за дѣтьми и женщинами.

Между тѣмъ нападавшимъ удалось ранить храбраго негритянскаго воина, который свалился съ дерева и, подобно своимъ собратьямъ, былъ изрубленъ въ куски. На деревѣ оставались еще два мальчика — лакомые куски для торговцевъ человѣческимъ мясомъ! Они взбирались все выше и выше, спасаясь отъ преслѣдователей, которые лѣзли за ними по пятамъ. Вотъ бѣдныя дѣти достигли вершины — дальше некуда! Позади жестокіе враги. Они подбираются ближе и ближе. Но жертвы ускользнули отъ нихъ. Дѣти въ порывѣ геройскаго отчаянія предпочли лучше броситься съ вершины внизъ головой и разбиться въ дребезги, чѣмъ отдаться въ руки врагамъ. Въ ужасѣ, закрывъ глаза, Нахтигаль отвернулся въ сторону, чтобы не видѣть звѣрской сцены, которая слѣдовала за всякимъ паденіемъ. Передъ его глазами одинъ за другимъ гибли несчастные обитатели воздушныхъ хижинъ. Вотъ преслѣдователямъ удалось открыть дерево, на которомъ укрывался старшина племени. Въ нижнемъ этажѣ его жилища толпились козы, которыя съ невиннымъ любопытствомъ смотрѣли черезъ плетень на шумѣвшихъ внизу людей. Выше, въ корзинкѣ находился самъ старшина, который съ удивительной ловкостью мѣшалъ нападавшимъ поджечь его жилье. Когда тѣмъ, наконецъ, удалось овладѣть нижнимъ этажемъ, старшина съ женами и дѣтьми забрался выше и засѣлъ въ развилинѣ, гдѣ стволъ дерева дѣлился на три могучихъ вѣтви. Отсюда онъ металъ въ нападавшихъ свои стрѣлы. Вскорѣ людямъ султана удалось ранить молодого сына старшины. Тотъ полѣзъ выше на дерево; за нимъ послѣдовали женщины, которыя перетащили въ болѣе безопасное мѣсто одного за другимъ грудныхъ дѣтей, въ то время какъ храбрый старшина, не потерявъ присутствія духа, хладнокровно отгонялъ нападавшихъ длиннымъ копьемъ, упорно оставаясь на своемъ посту. Снизу въ него палили изъ ружей, но ни одна пуля не задѣла героя. Вѣроятно, онъ погибъ бы подобно другимъ, если бы у разбойниковъ не вышелъ весь порохъ. Напасть же на храбраго воина въ рукопашную у этихъ трусовъ не хватало мужества.

Отчаявшись овладѣть остальными деревьями — крѣпостями, люди Багирми прекратили въ полдень бой и потянулись назадъ въ лагерь. Добыча была не особенно велика — всего 50 рабовъ, а добиться подчиненія племени Кимре имъ не удалось. Эта ничтожная удача разожгла жадность приверженцевъ султана, и они съ жаромъ принялись охотиться на людей. Но такъ какъ враждебныя племена оказывали упорное сопротивленіе, то Багарми предпочли нападать на «подданныхъ» султана, обитавшихъ въ сосѣднихъ селеніяхъ. Они безъ церемоніи врывались въ селеніе, жители котораго въ ужасѣ разбѣгались. Тогда начиналась травля. Одни грабили хижины и уводили скотъ, другіе рыскали по кустамъ и охотились на женщинъ и дѣтей. Взрослыхъ мужчинъ не брали въ плѣнъ, а просто убивали на мѣстѣ, потому-что изъ нихъ выходятъ скверные, непослушные рабы. Разъ слуги султана, которыхъ онъ не пустилъ въ походъ съ другими, разорили, такимъ образомъ, ближнее селеніе, гдѣ жили особенно дружественные султану негры. Нахтигаль былъ особенно возмущенъ этимъ и принялся упрекать «фатчу» въ вѣроломствѣ.

— Да полно, — твердилъ тотъ, — язычникамъ нѣтъ пощады!

Нахтигаль пробрался къ султану и послѣ долгихъ хлопотъ успѣлъ уговорить его отпустить коварно пойманныхъ плѣнныхъ. Вообще же заступничество его приносило мало пользы.

Султанъ и его шайка истребили въ окрестности съѣстные припасы, и имъ нечего было щадить людей, изъ которыхъ они хотѣли извлечь еще послѣднюю пользу. Набѣги вскорѣ опустошили округу и вызвали въ уцѣлѣвшихъ жителяхъ страшное озлобленіе, такъ что положеніе разорявшихъ ихъ негодяевъ стало опаснымъ.

Встревоженный султанъ вздумалъ даже совѣтоваться съ Нахтигалемъ, какъ выпутаться изъ бѣды. Но путешественникъ уклонился отъ бесѣды.

— Государей и вообще людей, которые не щадятъ своихъ ближнихъ, всемогущій Аллахъ не жалуетъ, — сказалъ онъ, — а я, какъ христіанинъ, не желаю вмѣшиваться въ безбожныя дѣла. Думай самъ, какъ выйти изъ затрудненія, меня же Аллахъ въ положенный срокъ уведетъ отъ вѣроломныхъ людей!

Султанъ рѣшилъ двинуться дальше на востокъ. Когда люди его уложились и караванъ двинулся впередъ, къ покинутому поселенію собралось множество вооруженныхъ туземцевъ. Не дожидаясь даже ухода «гостей», они подожгли оставленныя хижины и съ громкими ругательствами и воемъ потрясали оружіемъ, осыпая удалявшихся проклятіями. Море огня, густые клубы дыма и грозные вопли раздраженныхъ дикарей — вотъ что провожало бродячаго султана и его кровожадную шайку въ неизвѣстный путь.

ГЛАВА XVI.
Новые подвиги Абу-Секина.

Полчище султана ушло недалеко. Уже черезъ нѣсколько часовъ былъ разбитъ новый лагерь, и Нахтигаль узналъ, что на другой день готовится нападеніе на мѣстность Коли, жители которой теперь, какъ и прежде, не желали подчиняться султану. Воины на зарѣ двинулись впередъ черезъ прелестный свѣтлый лѣсъ, на полянахъ котораго были раскинуты нивы и хижины туземцовъ. Хижины уже горѣли, а обитателей ихъ нигдѣ не было видно.

Нахтигаль проѣхалъ лѣсъ и на опушкѣ его увидѣлъ султана и его фатчу со свитой. Возлѣ стояла кавалерія въ ватныхъ панцыряхъ, со всѣхъ сторонъ тянулись пѣхотинцы, которые шарили въ покинутыхъ хижинахъ, въ надеждѣ поживиться чѣмъ нибудь. Прямо впереди были «враги». Они непринужденно сидѣли на глиняномъ валу, высотой въ 2 аршина, который въ видѣ большого четырехугольника окружалъ густую рощу. Укрѣпленіе это имѣло ворота на каждой сторонѣ. Внутри на дворѣ валялись негры и паслись лошади. Словомъ, картина была вполнѣ мирная — нѣкоторые изъ сидѣвшихъ на валу перекидывались даже словами и болтали съ людьми султана. Страннымъ казалось только то, что туземцы были вооружены и нигдѣ не было видно женщинъ и дѣтей. Между тѣмъ султанъ совѣщался со своими приближенными. Затѣмъ онъ выслалъ къ непокорнымъ туземцамъ пословъ съ предложеніемъ сдаться. Тѣ отказались. Послѣ этого обѣ стороны стали готовиться къ бою.

Туземцы угнали лошадей во внутреннюю рощу, завалили бревнами и колючимъ хворостомъ ворота и укрылись за глиняный валъ. Воины султана медлили нападеніемъ, потому что не всѣ собрались. Вскорѣ, однако, подошли люди, вооруженные ружьями. Выстрѣлы ихъ скоро заставили туземцевъ покинуть валъ. Бѣдняги ничего не могли подѣлать съ непріятелемъ за дальностью разстоянія они не рѣшались метать свои дротики и метательныя желѣза, которые надо было сохранить для рукопашнаго боя. Только одинъ изъ нихъ ловко пустилъ свое желѣзо въ Нахтигаля, слишкомъ приблизившагося къ валу. Къ счастью, путешественникъ во время отстранился, такъ что снарядъ слегка поранилъ только его лошадь.

Покинувъ валъ, туземцы прытко побѣжали въ рощу и скрылись въ ея чащѣ. Воины султана и его ватные латники проникли въ укрѣпленіе, но остановились передъ рощей, потому что она оказалась окруженной рвомъ и землянымъ валомъ и была завалена вдоль опушки колючимъ кустарникомъ. Нахтигаль былъ невольный зритель этой охоты на людей, помѣшать которой онъ не могъ. Съ горечью думалъ онъ о томъ злѣ, которое причинило несчастнымъ неграмъ огнестрѣльное оружіе. Только благодаря нѣсколькимъ ружьямъ жестокій султанъ со своей свирѣпой шайкой могъ справиться съ кучкой черныхъ людей, которые мужественно защищали свободу и жизнь свою, и своихъ женъ и дѣтей. Они жили у себя, мирно обрабатывали землю, питаясь плодами своихъ трудовъ, и вотъ вдругъ нагрянула банда трусливыхъ торгашей человѣчьимъ мясомъ, которымъ цивилизованные народы доставили орудія для самыхъ гнусныхъ и жестокихъ злодѣйствъ. Сперва они, какъ стая волковъ, дѣйствовали сообща, но едва пущенные въ ходъ топоры вырубили проходы въ укрѣпленную рощу, едва защитники столпились въ этихъ мѣстахъ для обороны, какъ жадность овладѣла нападавшими. Каждый изъ нихъ сталъ дѣйствовать на свой страхъ, стараясь захватить какъ можно больше плѣнныхъ, потому что половина его добычи оставалась въ его пользу, а другая шла султану. Крадучись какъ кошки, полѣзли они со всѣхъ сторонъ въ рощу, и вскорѣ можно было видѣть, какъ то одинъ, то другой возвращался оттуда съ добычей: кто тащилъ за рога козу, кто волокъ плачущаго негритенка.

Вырубивъ проходъ въ рощу, султанскіе воины проникли внутрь ея подъ защитой стрѣлковъ. Здѣсь предъ ними открылась тропинка, которя вела къ селенію, стоявшему среди рощи. Туземные защитники ея сражались какъ львы. Они знали, что бѣгство невозможно, пощады не будетъ и, если они не побѣдятъ, жены и дѣти ихъ попадутъ въ рабство. Солнце давно уже поднялось высоко и жарко палило землю, а бой все еще продолжался. Много разъ мужественные негры смѣлымъ нападеніемъ прогоняли враговъ изъ рощи, но тѣ опять брали верхъ и тѣснили защищавшихся къ селенію. Много ихъ, подстрѣленныхъ издали, валялось на полѣ битвы. Изъ селенія къ утомленнымъ зноемъ и боемъ воинамъ то и дѣло подбѣгали ихъ женщины; онѣ приносили имъ питье и пищу и пламенными словами возбуждали ихъ мужество.

Очень можетъ быть, что Абу-Секинъ и его люди потерпѣли бы неудачу, если бы имъ не удалось поджечь селеніе. Тщетно обитатели его пытались погасить пламя. Несмотря на всѣ усилія ихъ, оно разгоралось все шире, и къ полудню на мѣстѣ хижинъ дымились груды угольевъ. Тогда негры, забравъ женъ и дѣтей, отступили въ самую густую чащу рощи въ надеждѣ прорвать себѣ дорогу сквозь кольцо осаждавшихъ. Нѣсколько разъ повторяли они эту попытку, но тщетно. Судьба ихъ была рѣшена. Между тѣмъ люди султана, увидѣвъ, что побѣда остается за ними, уже приступили къ грабежу. Они выволакивали изъ рощи раненыхъ и добивали ихъ, охотились по чащѣ за спрятавшимися женщинами и дѣтьми и ожесточенно дрались между собою изъ-за добычи. Нахтигаль, потрясенный до глубины души всѣмъ происходившимъ, видѣлъ, какъ несчастныя плѣнныя дѣти блѣднѣли отъ ужаса, не смотря на свою черную кожу, какъ грабители не брезгали даже грудными дѣтьми, вырывая ихъ за руки или ноги друга у друга или у обезумѣвшихъ отъ ужаса матерей.

Въ два часа дня послѣ десятичасоваго боя судьба злополучныхъ защитниковъ была рѣшена. Жалкая кучка уцѣлѣвшихъ воиновъ объявила, что сдается и готова предстать передъ фатчей, если онъ обѣщаетъ имъ пощаду. Фатча готовъ былъ сдѣлать это, но уже не въ его власти было остановить расходившіяся страсти — только двухъ сдавшихся онъ успѣлъ спасти отъ избіенія; прочіе, видя, что пощады не будетъ, предпочли лучше погибнуть въ геройскомъ сопротивленіи и пали всѣ до единаго въ неравномъ бою, въ тщетной отчаянной попыткѣ прорвать плотное кольцо враговъ. Наступилъ послѣдній актъ драмы. Селеніе Коли, лишившись всѣхъ защитниковъ, лежало открытымъ для грабежа, и жадные люди Багирми смѣло бросились теперь въ чащу для охоты за притаившимися еще тамъ женщинами и дѣтьми. Картина грабежа была еще отвратительнѣе зрѣлища звѣрскаго боя, потому-что жадные побѣдители дрались и спорили изъ-за добычи, какъ стая голодныхъ шакаловъ вокругъ павшаго животнаго. Ихъ взаимное озлобленіе, яростные крики, ревъ, толкотня и драка принесли хоть ту пользу, что многіе спрятавшіеся люди Коли уцѣлѣли — побѣдители обратили свою ярость другъ на друга и забыли о непріятелѣ.

Нашъ путешественникъ, невольный зритель всѣхъ ужасовъ этого дня, тоже пострадалъ и не отъ однихъ нравственныхъ мученій. Онъ какъ-то выдвинулся слишкомъ впередъ и не замѣтилъ, какъ попалъ въ свалку. Спасаясь изъ нея среди боевыхъ криковъ и размахиваемаго оружія, Нахтигаль потерялъ свои послѣднія туфли, феску и знаменитыя синія очки. Въ поспѣшномъ бѣгствѣ онъ еще упалъ въ канаву, поранилъ себѣ ногу и съ трудомъ добрался до своей свиты. Съ сердцемъ, переполненнымъ негодованіемъ и печалью, съ головой, обернутой для защиты отъ солнца какой-то тряпкой, Нахтигаль объѣхалъ поле битвы, считая убитыхъ. Въ глубинѣ рощи на дымящемся пожарищѣ онъ насчиталъ не менѣе 27 полуобгорѣлыхъ труповъ маленькихъ дѣтей, которыхъ матери въ отчаяніи побросали въ пламя, чтобы избавить ихъ отъ мучительной смерти въ плѣну у рабовладѣльцевъ. Картина эта, разумѣется, не производила никакого впечатлѣнія на ожесточенныя и грубыя души побѣдителей, которые, ликуя, тронулись, наконецъ, прочь. Султанъ и его люди разбогатѣли на сотню, другую рабовъ и залили кровью и огнемъ счастливую и мирную мѣстность.

Ночь Нахтигаль провелъ въ наскоро разбитомъ лагерѣ, ухаживая подъ проливнымъ дождемъ за ранеными. Многіе изъ нихъ умерли въ ту же ночь. Остальныхъ перенесли въ новый станъ, который султанъ разбилъ въ округѣ Гунди, обитатели которой издавна платили ему дань. По прибытіи на мѣсто, люди Багирми, разумѣется, отправились въ сосѣднія селенія и скоро приволокли оттуда крыши и плетеныя стѣны, столбы и загородки, посуду и припасы, которые безъ дальнѣйшихъ околичностей забрали у жителей. Безсовѣстные слуги султана и его приближенныхъ вернулись съ богатой добычей, но Нахтигаль и его люди остались безъ всего, такъ что путешественникъ долженъ былъ укрываться отъ безпрерывныхъ ливней въ шалашѣ изъ древесныхъ вѣтвей, пока султанъ не прислалъ ему хорошей хижины. Дождь лилъ почти каждый день, такъ что невозможно было высушить вещи: одѣяла и одежда оставались постоянно влажными, кожаныя вещи быстро мшились, а желѣзныя вещи ничѣмъ нельзя было уберечь отъ ржавчины. Къ тому же въ этомъ мѣстѣ оказалось мало топлива, а ходить за нимъ подальше было опасно вслѣдствіе враждебнаго настроенія туземцевъ. Тоже было со съѣстными припасами. Хотя Гунди славилось своимъ плодородіемъ, но въ лагерѣ этого не чувствовали, потому что туземцы, считая себя данниками и подданными султана, были совсѣмъ нерасположены отдавать ему и его людямъ лишнее и защищали свое добро съ оружіемъ въ рукахъ.

Устроившись въ своей новой временной столицѣ, Абу-Секинъ началъ собирать дань съ туземцевъ. Дань выплачивается въ Суданѣ самымъ ходкимъ и цѣннымъ товаромъ, т. е. рабами. Скоро лагерь оказался до того переполненнымъ этими несчастными, что для оковыванія ихъ не хватало цѣпей, и ихъ стали замѣнять сыромятными ремнями. Скудное питаніе, тоска, страхъ, побои и другіе ужасы рабской доли приводятъ несчастныхъ въ такое подавленное состояніе, что они легко заболѣваютъ и помираютъ. Тѣснота, грязь, небрежное погребеніе умершихъ и жизнь впроголодь вскорѣ произвели въ лагерѣ заразу, отъ которой рабы умирали десятками.

Какъ ни крѣпился Нахтигаль, но 1-го іюля болѣзнь эта свалила, наконецъ, и его. Присоединилась еще лихорадка. Силы его падали съ тревожной быстротой, съ ними погасала энергія, и только одно желаніе теплилось еще въ его изможденномъ тѣлѣ — вырваться какъ можно скорѣе изъ лагеря смерти. Иногда онъ приказывалъ слугамъ посадить его на коня и ѣхалъ, поддерживаемый ими, качаясь отъ слабости въ сѣдлѣ, къ султану просить отпустить его въ Борну. Но Абу-Секинъ не хотѣлъ разстаться съ гостемъ такъ скоро.

— Но вѣдь я на краю могилы, — говорилъ ему Нахтигаль, — мнѣ хотѣлось бы умереть на рукахъ своихъ друзей въ Борну, если ужъ не суждено добраться до родины!

— Если Богъ обрекъ тебя смерти, христіанинъ, — отвѣчалъ въ такихъ случаяхъ султанъ, — то рѣшительно все равно, умрешь ли ты здѣсь, въ Борну, или по дорогѣ. Если же всемогущій Аллахъ прикажетъ тебѣ жить, то ты снова обрѣтешь свое здоровье. Аллахъ великъ, и судьба всѣхъ насъ въ его рукахъ!

Всѣ доводы путешественника разбивались объ этотъ восточный фатализмъ. Но помимо этого, султанъ имѣлъ еще другія причины удерживать при себѣ путешественника: онъ надѣялся извлечь себѣ пользу изъ сверхъестественной силы, которою, по мнѣнію невѣжественныхъ суданцевъ, надѣлены европейцы, и кромѣ того по гордости не хотѣлъ отпустить гостя безъ подарковъ, а одарить то было нечѣмъ, кромѣ какъ рабами. Но сколько разъ Абу-Секинъ ни присылалъ къ Нахтигалю десятокъ рабовъ, красивую невольницу, даже одну изъ своихъ женъ, всѣ попытки его наградить Нахтигаля этимъ добромъ разбивались о непреклонную рѣшимость путешественника не имѣть рабовъ, не торговать людьми. Единственное, на что согласился Нахтигаль, это обмѣнять своего коня изъ Борну на два центнера слоновой кости съ придачей туземной лошадки.

Дни тянулись за днями въ мученіяхъ голода и болѣзни, въ тоскѣ и нуждѣ. Въ этомъ состояніи Нахтигаль дошелъ, наконецъ, до того, что рѣшилъ покинуть лагерь безъ разрѣшенія султана. Но всякій разъ, какъ вещи его оказывались навьюченными, приходилъ посланный отъ султана и приказывалъ сложить ихъ снова въ хижину. Наконецъ 30 іюля Абу-Секинъ уступилъ настойчивымъ просьбамъ путешественника. Онъ подарилъ ему вьючную лошадь и принялъ всѣ мѣры съ цѣлью обезпечить Нахтигалю безопасное возвращеніе въ Борну, т. е. далъ ему въ провожатые одного изъ своихъ «придворныхъ» и послалъ впередъ гонца съ письмами къ старшинамъ разныхъ городовъ и селеній, чтобы вездѣ заботились о путешественникѣ и его вещахъ.

Нахтигаль разстался съ Абу-Секиномъ дружелюбно, но все, что онъ пережилъ за четыре мѣсяца пребыванія въ гостяхъ у чернаго повелителя Багирми, слонявшагося со своей разбойничьей шайкой по собственнымъ владѣніямъ въ качествѣ преслѣдуемаго бѣглеца, наполняло его душу отвращеніемъ и непріязнью къ чернымъ варварамъ. Утѣшеніемъ за опасности и лишенія служило путешественнику лишь то, что онъ проникъ глубоко внутрь Африки и прочиталъ еще одну страницу изъ жизни населяющаго землю человѣчества.

ГЛАВА XVII.
Обратный путь.

Нахтигаль благополучно ускользнулъ изъ стана царя-бѣглеца и искателя приключеній, но это еще не означало, что онъ избавился отъ всѣхъ опасностей и отвратительныхъ зрѣлищъ, которыя мучили его въ лагерѣ Абу-Секина. Первая непріятность заключалась въ томъ, что Нахтигаль опять, какъ въ первыя два путешествія, возвращался оборваннымъ скитальцемъ, почти нищимъ. Средства его почти истощились, между тѣмъ съѣстные припасы были дороги, и ихъ не всегда можно было достать. Второе было то, что вмѣстѣ съ нимъ въ Куку двинулся цѣлый караванъ съ невольниками, которыхъ гнали туда на продажу. Эти бѣдняги уже въ лагерѣ Абу-Секина страдали отъ голода и болѣзней, когда же начался утомительный путь, они стали помирать, какъ мухи. То и дѣло одинъ или другой изъ нихъ падалъ отъ изнеможенія, и никакіе удары хлесткой плетью изъ кожи гиппопотама не могли принудить его подняться и брести дальше. Нахтигаль втайнѣ радовался за нихъ. Онъ думалъ, что брошенный по дорогѣ рабъ возвращается къ свободѣ и какъ-нибудь да оправится среди роскошной и родной для него природы. Онъ какъ-то даже подѣлился своею мыслью съ Хаму, своимъ слугой. Тотъ принялся хохотать надъ простодушіемъ христіанъ.

— Вотъ погоди, свалится который нибудь изъ нихъ, ты отстань и посмотри, что будетъ, — смѣялся Хаму.

Смѣхъ и рѣчь его такъ задѣли Нахтигаля, что тотъ рѣшилъ воспользоваться первымъ же случаемъ, который, разумѣется, представился очень скоро. Нѣсколько времени спустя, онъ замѣтилъ въ сторонѣ дороги одного изъ своихъ спутниковъ, въ общемъ довольно простодушнаго жителя Борну. Этотъ купецъ хлесталъ молодую негритянку, которая отъ усталости и болѣзни свалилась и не могла подняться. Нахтигаль проѣхалъ было мимо, но вспомнилъ слова Хаму, и оглянулся. То, что онъ увидѣлъ, подняло дыбомъ волосы на его головѣ: несчастная валялась уже на землѣ въ лужѣ крови, а добродушный торговецъ спокойно вытиралъ свой окровавленный ножъ. Онѣмѣвъ отъ ужаса и негодованія, путешественникъ безмолвно пропустилъ мимо себя палача, который, какъ ни въ чемъ не бывало, замѣтилъ ему:

— Да, да, христіанинъ, отъ этихъ проклятыхъ язычниковъ не добьешься вѣрности, одни только убытки.

Оказалось, что торговцы и погонщики живого товара спокойно убивали всѣхъ изнеможенныхъ и больныхъ рабовъ, чтобы другимъ неповадно было притворяться. И эта жестокость оказывала свое дѣйствіе, потому что толпы рабовъ состояли изъ молодыхъ женщинъ и подростковъ, которые всѣми силами молодой души цѣпляются еще за жизнь, потому что не потеряли вѣры въ лучшую участь. Долго стоялъ путешественникъ, недвижимъ отъ глубокаго негодованія. Наконецъ очнулся и поскакалъ впередъ. Встрѣчая раньше толпы исхудалыхъ рабовъ въ Сахарѣ, онъ не подозрѣвалъ, что они представляютъ лишь малую и самую выносливую часть своихъ несчастныхъ товарищей, погибшихъ отъ руки подлыхъ и жадныхъ торговцевъ. Усталость, голодъ и опасности пути казались Нахтигалю ничѣмъ въ сравненіи съ чувствомъ безсильнаго негодованія, которое онъ ощущалъ предъ лицомъ такихъ злодѣяній. Въ концѣ концовъ жестокость и варварство торговцевъ человѣчьимъ мясомъ не приносятъ имъ никакой выгоды. Ряды невольниковъ рѣдѣли съ каждымъ днемъ отъ истощенія, голода и болѣзней. Уцѣлѣвшіе напоминали скорѣе движущіеся скелеты, чѣмъ людей. У кого еще были силы, — а такими чаще всего оказывались подростки, — тѣ пользовались всякимъ случаемъ и убѣгали съ единственной цѣлью избавиться отъ изнурительнаго шаганья и отдохнуть. Случаи для побѣговъ представлялись всякій разъ, какъ караванъ проходилъ черезъ какое-нибудь селеніе. Улучивъ моментъ, когда надсмотрщикъ или хозяинъ отходили подальше, невольники убѣгали въ стороны и забивались въ первую удобную хижину. Хозяинъ ея, вмѣсто того, чтобы выдать бѣглеца, пряталъ его, потому что бѣглый оставался его рабомъ.

Если принять, что изъ сотни рабовъ только двадцать доходятъ до рынка исхудалыми отъ голода, полуживыми отъ утомленія, всѣ же остальные восемьдесятъ погибаютъ на пути, то можно себѣ представить, какъ выгодна эта торговля!

Покинувъ лагерь Абу-Секина больнымъ, чуть не умирающимъ, Нахтигаль быстро оправился въ дорогѣ. Уже черезъ нѣсколько дней пути лихорадка оставила его, и скоро стали возвращаться силы, несмотря на то, что дорога была убійственная. Тропическіе ливни размыли глинистую почву и образовали на ровныхъ мѣстахъ настоящія болота. Тяжело-навьюченныя лошади, изнуренные невольники и нашъ путешественникъ ежеминутно скользили въ липкой грязи и падали. Разъ караванъ бился нѣсколько дней подрядъ, прежде чѣмъ прошелъ болотистую мѣстность: лошадь и люди грузли въ топкой почвѣ по брюхо. Едва животное падало, — а это случалось то и дѣло, — какъ люди должны были снимать съ него вьюки и тащить ихъ на своихъ плечахъ дальше, а скотину вытягивали изъ гущи за хвостъ и гриву. 7 августа Нахтигаль думалъ, что они всѣ погибнутъ въ проклятой топи. Семь часовъ бились люди и животныя и только съ неимовѣрнымъ напряженіемъ всѣхъ силъ успѣли выбраться на сухое мѣсто.

Такъ добрался Нахтигаль до Логона. Здѣсь бѣгство невольниковъ стало почти поголовнымъ. Жители сами сманивали и прятали ихъ, а когда, по жалобѣ собственниковъ, мулла съ Кораномъ въ рукахъ обходилъ дома обитателей и заставлялъ клясться на священной книгѣ въ томъ, что въ домѣ не скрывается невольникъ, хозяева съ легкимъ сердцемъ выполняли эту формальность.

Переправившись здѣсь черезъ рѣку на плотахъ, которые жители устраивали изъ жердей и пустыхъ тыквъ, Нахтигаль двинулся дальше и послѣ долгаго странствія 7 сентября 1872 г. добрался, наконецъ, до Куки.

Здѣсь его ждало много печальныхъ и непріятныхъ извѣстій: купцы изъ Мурзука сообщили, что тамошніе пріятели Нахтигаля Бенъ-Алуа и Хаджъ-Брахимъ скончались; Хацацъ, бедуинъ изъ племени Ауладъ-Солиманъ, съ которымъ Нахтигаль скитался по пустынѣ, палъ въ стычкѣ съ однимъ враждебнымъ племенемъ; триполитанскій посланникъ Бу-Аиша отправился, наконецъ, въ Мурзукъ, захвативъ съ собой стараго Мохомеда эль-Катруни; изъ Европы не было ни писемъ, ни денегъ!

Но какъ ни грустны были эти обстоятельства, они не могли смутить предпріимчиваго путешественника. Онъ уже привыкъ къ нимъ и угадывалъ, что и теперь выпутается изъ бѣды, какъ и раньше. Конечно, онъ могъ бы возвратиться домой по старой дорогѣ на Мурзукъ. Но къ востоку отъ Борну лежала еще неизслѣдованная страна Вадаи, въ которую европейскіе путешественники до сихъ поръ проникали только съ тѣмъ, чтобы не вернуться назадъ. Судьба ихъ не испугала Нахтигаля. Отдохнувъ въ Кукѣ нѣсколько мѣсяцевъ, онъ какимъ то образомъ раздобылъ средства для дальнѣйшаго путешествія. При содѣйствіи султана Шейхъ-Омара Нахтигаль присоединился къ особѣ посла вадайскаго султана Али, возвращавшагося какъ разъ въ это время обратно въ Вадаи. Сопутничество этого посла обезпечивало Нахтигалю нѣкоторую безопасность въ пути, но какъ его встрѣтятъ и что съ нимъ будетъ въ фанатичномъ Вадаи — это было совершенно неизвѣстно. Уже на пути туда поведеніе спутника внушило Нахтигалю опасенія. Посолъ обнаруживалъ сильный страхъ и старался доставить Нахтигаля въ столицу вадайскаго султана возможно скорѣе, чтобы путешественника какъ можно меньше видѣли обитатели и правители Вадаи.

Нахтигаль не смѣлъ говорить ни съ однимъ жителемъ и долженъ былъ записывать свои наблюденія въ книжечку тайкомъ отъ всѣхъ. Черезъ четыре недѣли путешественники достигли цѣли, Абешра, столицы Вадаи.

— Ты не можешь въѣхать въ городъ безъ позволенія султана, — объявилъ Нахтигалю спутникъ. — Обожди здѣсь передъ воротами его отвѣта.

Нахтигаль провелъ день въ ужасной тревогѣ. Одно слово могло рѣшить его участь — еслибы султанъ не согласился принять его, путешественнику пришлось бы возвращаться назадъ одному, странствуя среди людей, изъ которыхъ каждый считалъ бы законнымъ и богоугоднымъ дѣломъ убить его. Какъ всегда въ такихъ случаяхъ, время ползло, какъ лѣнивый червякъ; опасенія и надежды волновали Нахтигаля — «или панъ или пропалъ!» Султанъ видимо колебался, но, наконецъ, пришло ожидаемое разрѣшеніе.

— Султанъ, нашъ повелитель, согласенъ допустить тебя, христіанинъ, но ты долженъ явиться предъ нимъ безоружнымъ, — сказалъ Нахтигалю посланный, — а потому я долженъ отобрать у тебя оружіе и коней.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Нахтигаль, — я пришелъ, правда, гостемъ и не имѣю злыхъ мыслей, но я одинокъ и слыхалъ, что не одинъ чужеземецъ потерялъ здѣсь жизнь, какъ напримѣръ, мои земляки Фогель и Беурманъ. Я знаю, что это случилось противъ воли султана, который мудръ и милосерденъ, но все же пусть онъ позволитъ мнѣ взять оружіе, которое я всегда ношу, потому что я вольный человѣкъ, а не рабъ.

Долго длились переговоры на этотъ счетъ, и Нахтигаль съумѣлъ настоять на своемъ.

Въ то время, какъ Нахтигаль въѣзжалъ въ Абешръ, надъ городомъ грохотала и яростно бушевала тропическая гроза. Еслибы путешественникъ былъ суевѣренъ, онъ принялъ бы это за дурной знакъ. Рѣдкіе обитатели враждебно косились на ѣхавшаго по улицамъ иноземца, и даже спутники Нахтигаля ѣхали особо, сторонясь отъ него, точно отъ зачумленнаго.

На квартирѣ ему холодно, точно собакѣ, указали уголъ, гдѣ онъ могъ переночевать.

— Скверно! — тревожно думалъ путешественникъ, — хуже чѣмъ въ Бордаи!

Но онъ крѣпился и старался не обнаружить своего опасенія.

Утромъ пришелъ мальчикъ-рабъ и позвалъ его во дворецъ. Тамъ Нахтигаль долго сидѣлъ въ сѣняхъ на указанномъ мѣстѣ, не переставая тревожиться. Ему казалось, что онъ сидитъ въ логовѣ льва. Никто не отвѣчалъ на его поклонъ, всѣ обходили и сторонились отъ него подальше, какъ бы желая этимъ сказать:

— Судьба твоя — загадка!

Наконецъ появился мальчикъ-слуга, который провелъ Нахтигаля дальше, въ небольшой дворъ безъ всякой крыши. Здѣсь на циновкѣ, одинъ, сидѣлъ грозный султанъ Али. Это былъ плотный, сильно сложенный человѣкъ во цвѣтѣ силъ. Въ противоположность своему врагу, Абу-Секину, султанъ Али не былъ закутанъ — на немъ была только длинная рубаха и шапка.

Нахтигаль поклонился султану по обычаю страны.

— Пойди поближе! — пригласилъ его тотъ.

— Прости меня, — отвѣтилъ Нахтигаль, — но я не могу приблизиться къ тебѣ, ползая на четверинькахъ, какъ здѣсь принято.

Султанъ весело засмѣялся.

— Отъ тебя я этого не требую! Я могу внушить тебѣ почтеніе къ себѣ иначе.

Нахтигаль сѣлъ, и тотчасъ же завязался живой разговоръ. Султанъ въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ. разспрашивалъ путешественника про Турцію и ея повелителя, про другія страны Европы и милостиво принялъ предложенные подарки: верхового коня, пару прекрасныхъ пистолетовъ и зрительную трубу. Онъ, наконецъ, отпустилъ путешественника и увѣрилъ его въ своемъ покровительствѣ. Покидая дворецъ, Нахтигаль вздохнулъ съ облегченіемъ, и всѣ тревоги, которыя держали его въ такомъ напряженіи, разсѣялись въ одно мгновеніе. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ радовался, что мнѣніе объ этомъ султанѣ, которое онъ себѣ составилъ по разнымъ слухамъ и разсказамъ, оказалось справедливымъ. Нахтигаль пробылъ въ Абешрѣ девять мѣсяцевъ и бесѣдовалъ съ султаномъ много разъ. Изъ этого знакомства онъ убѣдился, что султанъ Али былъ умный, проницательный и твердый правитель, который умѣлъ держать себя съ большимъ достоинствомъ; слову его можно было довѣриться. Только разъ легкое облачко омрачило дружескія отношенія Нахтигаля и султана. Именно путешественникъ имѣлъ неосторожность попросить султана выдать ему бумаги (путевыя записки) убитаго въ Вадаи путешественника Фогеля. Султанъ ужасно смутился и сказалъ, что ничего не знаетъ объ этомъ дѣлѣ. Это была неправда, потому что Фогель былъ убитъ съ его вѣдома, чуть ли не по приказу его. Конечно, султанъ Али былъ такой же фанатикъ, какъ его подданные, но его рвеніе умѣрялось природнымъ умомъ. Онъ правилъ твердо и жестоко. Не проходило недѣли безъ казни, или чтобы нѣсколькимъ человѣкамъ не отрѣзали уши и носы.

Вадаи представляло тогда довольно большое государство въ 5000 кв. миль (¹/₂₀ Европейской Россіи) съ 3 милліонами жителей, которые принадлежали къ разнымъ племенамъ. Самое главное изъ нихъ, племя Маба, занимало середину страны. Султаны Вадаи были изъ этого племени.

Жизнь султана въ Вадаи ограничена многими предписаніями: такъ ѣстъ и спитъ онъ одинъ, покидаетъ свой дворецъ только разъ въ недѣлю, въ пятницу, когда посѣщаетъ моше, т. е. мусульманскій храмъ. Когда рабыни несутъ по улицамъ его обѣдъ — блюда и кувшины, тщательно завернутые въ ткани, — всѣ встрѣчные должны отворачиваться.

Конечно, въ Абешрѣ, несмотря на благоволеніе и покровительство султана, Нахтигаль жилъ далеко не такъ свободно, какъ въ Кукѣ и Мурзукѣ. Онъ не смѣлъ много разгуливать по городу, знакомиться съ жителями и распрашивать ихъ о странѣ, ея природѣ, нравахъ и обычаяхъ обитателей. Благоразуміе заставляло держать себя съ этими фанатиками осторожно. Не смѣя открыто записывать свои свѣдѣнія, Нахтигаль долженъ былъ во многомъ полагаться на память. Тѣмъ не менѣе онъ привезъ съ собой первыя достовѣрныя свѣдѣнія о географіи, исторіи и жизни Бадаи. Надо удивляться, какъ это султанъ Али рѣшился оказать ему покровительство, потому что изъ бесѣдъ съ нимъ Нахтигаль убѣдился, что султанъ догадывался, какая судьба ожидаетъ его династію и царство. Онъ зналъ, что египетское правительство точитъ зубы на сосѣднія владѣнія Кордофанъ и Даръ-Форъ, за которыми наступитъ очередь Вадаи, и готовился къ геройскому сопротивленію. Догадывался султанъ также, что и европейцы не такъ то ужъ далеко отъ его владѣній. Изъ этого мы видимъ, что фанатизмъ и вражда жителей Судана къ европейцамъ и христіанамъ не простая безсмысленная злоба. Тамошніе властители, ихъ прихлебатели, купцы и духовные, которымъ выгодно сохранить все, какъ оно есть, не желаютъ, чтобы въ странѣ распоряжались и наживались европейскіе чиновники и купцы. Понятно поэтому, почему они видятъ во всякомъ путешественникѣ европейцѣ шпіона, который узнаетъ, что и какъ у нихъ все обстоитъ и обнаружитъ слабости страны. Такъ оно дѣйствительно и бываетъ. Едва безкорыстно преданный наукѣ путешественникъ принесетъ новыя свѣдѣнія, какъ ими заинтересовываются не одни ученые, вродѣ его, а промышленники и купцы. Если можно чѣмъ поживиться, они начинаютъ хлопотать у правительства и успокаиваются не раньше, какъ добьются завладѣнія вновь открытой и изслѣдованной страной. Вотъ почему правительства Англіи, Германіи, Франціи, Италіи наперерывъ другъ передъ другомъ стараются завести колоніи.

Что касается дикихъ и малокультурныхъ странъ вродѣ Багирми или Вадаи, то этому пока можно только радоваться, потому что европейцы уничтожаютъ такія явленія, какъ охота и торговля рабами, войны, раздоры, набѣги и грабежи, которые мѣшаютъ правильной торговлѣ и промышленности.

Удачи Нахтигаля объясняются лучше всего его чарующей личностью. Всѣ властители суданскихъ царствъ становились его друзьями послѣ первой же бесѣды. А безъ ихъ охраны путешествія тамъ были прежде совсѣмъ невозможны. Нахтигаль умѣлъ вездѣ расположить къ себѣ этихъ царьковъ и съ ихъ помощью прокладывалъ себѣ дорогу дальше и дальше. Послѣднее странствіе его черезъ страну Даръ-Форъ грозило едва-ли не самой большой опасностью. Нахтигаль обождалъ въ Вадаи, когда кончились вспыхнувшіе тамъ безпорядки и направился въ Даръ-Форъ съ рекомендательными письмами отъ султана Али. Въ первой же бесѣдѣ онъ пріобрѣлъ расположеніе тамошняго султана Брахима, но жизнь его тамъ подвергалась еще большимъ опасностямъ. Придворные прямо называли его турецко-египетскимъ шпіономъ и предлагали убить его. Султанъ не согласился. Онъ довелъ свое покровительство до того, что запретилъ Нахтигалю разъѣзжать по странѣ.

— Письма твоего государя и египетскаго правительства поручаютъ тебя моей охранѣ, — говорилъ онъ Нахтигалю. — Ты совершилъ долгое и опасное путешествіе — ясно, что Аллахъ покровитель твой, и мнѣ было бы очень грустно, если бы съ тобой приключилось дурное въ моей странѣ въ концѣ твоихъ странствованій. Мои поданные не любятъ иноземцевъ, особенно христіанъ и турокъ, я же сижу на престолѣ еще недостаточно крѣпко, чтобы дразнить ихъ!

Дѣйствительно, обитатели Даръ-Фора питали къ христіанамъ еще болѣе сильную ненависть, чѣмъ жители Вадаи, и Нахтигаль долженъ былъ удивляться счастью, которое особенно покровительствовало ему въ этой странѣ. Въ столицѣ Даръ-Фора, Эль-Фашерѣ, онъ получилъ первыя извѣстія съ родины. Это были письма, вещи и деньги, которыя пришли туда черезъ Египетъ. Средства позволили Нахтигалю прожить въ Даръ-Форѣ нѣсколько мѣсяцевъ. Онъ уѣхалъ во время (въ январѣ 1874 г.), потому-что на обратномъ пути онъ уже встрѣтилъ въ столицѣ Кордофана, Эль-Обеидѣ, египетскую армію, которая двигалась подъ командой Измаила-паши на завоеваніе Даръ-Фора.

Въ этой войнѣ покровитель Нахтигаля, султанъ Брахимъ, послѣ геройскаго сопротивленія потерялъ престолъ и жизнь. Если бы Нахтигаль промедлилъ еще нѣсколько мѣсяцевъ, то навѣрно погибъ бы отъ рукъ раздраженной этимъ нашествіемъ черни Эль-Фашера.

Не станемъ сопровождать возвращающагося странника въ его путешествіи по Нубіи. Скажемъ только, что, покинувъ Европу мелкимъ неизвѣстнымъ врачемъ, Нахтигаль вернулся на родину послѣ шестилѣтнихъ непрерывныхъ скитаній знаменитостью. Торжественныя встрѣчи начались еще въ Каирѣ и закончились небывалымъ торжествомъ въ залѣ нѣмецкаго географическаго общества въ Берлинѣ, гдѣ знаменитаго путешественника привѣтствовали чуть не всѣ выдающіеся люди страны.

Нахтигаль умеръ рано, не достигнувъ 53 лѣтъ (20 Апрѣля 1885 г.). Очевидно, лишенія долгихъ странствій не прошли ему даромъ и сократили его жизнь на десятокъ, другой лѣтъ. Онъ скончался среди моря на военномъ суднѣ, которое стрѣлой несло его изъ Камеруна на родину. Надѣялись, что морской воздухъ избавитъ больного отъ тропической лихорадки, но къ этому средству прибѣгли слишкомъ поздно. Послѣдніе годы своей жизни Нахтигаль посвятилъ устройству нѣмецкихъ колоній въ Африкѣ.

Конецъ.

"Юный Читатель", № 9, 1903

---

1. Конецъ чалмы.
2. Тубу считаютъ европейцевъ какими-то земноводными.
3. Жители африканской пустыни имѣютъ привычку жевать табакъ, сдабривая его кускомъ соды, которую откусываютъ отъ куска подобраннаго гдѣ нибудь на солончакѣ.
4. Цадъ имѣетъ примѣрно 27.000 кв. к., т. е. болѣе чѣмъ въ полтора раза больше Ладожскаго озера.
5. Талеры Маріи-Терезіи ходили въ Европѣ въ прошломъ столѣтіи. Населеніе Африки еще тогда привыкло къ нимъ, и потому эту монету чеканятъ еще теперь нарочно для африканскихъ купцовъ. Такой талеръ равняется, примѣрно, 1 р. 20 к.