Иудейские древности (Иосиф Флавий; Генкель)/Книга тринадцатая

Иудейские древности — Книга тринадцатая
автор Иосиф Флавий

Глава первая

1. В предшествующей книге мы рассказали, каким образом народ иудейский, угнетенный македонянами, вновь снискал себе свободу и после скольких и каких ужасных битв пал его предводитель Иуда в бою за народ свой.

После смерти Иуды все находившиеся еще в стране безбожники и законоотступники восстали против иудеев и со всех сторон стали наглым образом обижать последних. Благодаря гнусности этих людей, страну постиг голод, так что многие из евреев вследствие недостатка во всем необходимом и вследствие невозможности противостоять еще, кроме этой беды, другой, именно козням врагов, перешли на сторону македонян. Между тем Бакхид собрал всех тех, которые изменили древним своим обычаям и примкнули к новому (языческому) строю жизни, и поручил им управление страною. Тогда эти люди [немедленно] схватили друзей и приверженцев Иуды и выдали их Бакхиду. Этот, в свою очередь, подверг их первоначально пыткам, а затем, вдоволь помучив их, приказал их умертвить. Таким образом иудеев постигло такое несчастье, какого они не испытывали со времени исхода из Вавилона, и когда оставшиеся в живых товарищи Иуды увидели столь жалко гибнущий народ, они обратились к брату Иуды Ионатану с просьбою пойти по следам своего брата, принять на себя заботу о своих единоплеменниках, подобно Иуде, который пал за свободу народа, и не допустить, чтобы народ, оставаясь без руководителя, погиб при таких ужасных условиях. Ионатан отвечал, что он охотно готов умереть за них, и, так как, по всеобщему мнению, он ни в чем не уступал своему брату, он был избран военачальником иудейским.

2. Когда Бакхид узнал об этом, то испугался, как бы Ионатан не доставил разных хлопот царю и македонянам, как то было некогда с Иудою, и стал искать способа хитростью умертвить его. Однако это решение Бакхида не осталось скрытым ни от Ионатана, ни от его брата Симона. Когда они были поставлены об этом в известность, то наскоро собрали всех своих товарищей и бежали в ближайшую к городу пустыню и, прибыв к находившемуся там водоему, так называемому Асфару[1], остановились тут. Узнав об их уходе и о прибытии их в указанное место, Бакхид двинулся против них со всем своим войском и, расположившись лагерем на противоположной стороне Иордана, остановил тут свою рать. Узнав о выступлении Бакхида, Ионатан отправил своего брата Иоанна, называвшегося также Гаддесом, к набатейским арабам, с которыми евреи были в дружбе, для того чтобы укрыть у них на время войны с Бакхидом всю свою движимость. Однако на выехавшего к набатейцам Иоанна напали засевшие в засаде у города Мидавы потомки Амарея, схватили Иоанна и его спутников, отняли у них все их имущество и умертвили как самого Иоанна, так и всех его товарищей. Однако за это они, в свою очередь, должны были поплатиться и были наказаны братьями Иоанна, как мы сейчас расскажем.

3. Тем временем Бакхид узнал, что Ионатан расположился лагерем в низинах Иорданских, выждал субботу и напал на него в расчете, что Ионатан в этот день, сообразно своему закону, сражаться не станет. Однако тот стал увещевать своих товарищей и указал им на то обстоятельство, что теперь идет вопрос об их жизни и смерти, так как они настолько замкнуты между рекою и неприятелями, что нет никакой возможности спастись бегством (враги наступали спереди, а с тылу у них была река), и, обратясь к Предвечному с мольбою даровать победу, вышел на битву с неприятелями. Повергнув многих из них, Ионатан увидел, что [сам] Бакхид смело устремляется на него, и потому поднял уже руку, чтобы сразить его. Однако последний предвидел это и успел уклониться, тогда Ионатан бросился с товарищами в реку и переплыл ее. Таким образом иудеи спаслись на противоположный берег Иордана, тогда как враги все еще не решались переправиться через реку. Вскоре затем Бакхид вернулся в иерусалимскую крепость. При этом он потерял из своего войска около двух тысяч человек. Заняв затем множество иудейских городов, и в том числе Иерихон, Эммаус, Бет-Хорон, Вифил, Фомнафу, Фарафон, Тохою и Гадару, он стал укреплять их. Воздвигнув в каждом из этих городов башни и окружив города огромными прочными стенами, он разместил тут гарнизоны, которые могли бы выступать отсюда и наносить вред иудеям. Особенно же тщательно он укрепил замок иерусалимский. Вместе с тем он взял в качестве заложников детей самых выдающихся иудеев, запер их в крепости и держал их там.

4. Около этого времени к Ионатану и брату его, Симону, явился человек с извещением, что племя потомков Амарея готовится отпраздновать свадьбу и поведет невесту, дочь одного из знатных арабов, с большим торжеством и блеском из города Гавафы. Полагая, что тут представляется весьма удобный случай для того, чтобы отомстить за смерть Иоанна, товарищи Ионатана и Симона направились к Мидаве и, засев в горах, стали поджидать врагов. Когда же они увидели наконец арабов, ведших невесту и жениха, окруженных по обыкновению большою толпою друзей, иудеи выскочили из своей засады, перебили всех людей и, забрав у них все свадебные подарки и всю остальную добычу, вернулись обратно. Таким образом отомстили они потомкам Амарея за смерть брата своего, Иоанна; все арабы, как сами они, так и сопровождавшие их друзья с женами и детьми, числом до четырехсот, были истреблены.

5. Симон и Ионатан направились затем назад к приречным болотам, Бакхид же, гарантировав себе спокойствие по всей Иудее путем целого ряда гарнизонов, вернулся к царю. После этого в течение двух лет в Иудее господствовало спокойствие. Когда же затем перебежчики и отщепенцы (из иудеев) увидели, что Ионатан и его товарищи совершенно безбоязненно проживают в стране вследствие царившего там мира, они отправили послов к царю Деметрию с советом послать Бакхида для поимки Ионатана. При этом они указывали на то, что эта поимка не представит никаких затруднений и что если напасть на иудеев врасплох, то в одну ночь их можно перебить всех. Когда вследствие этого царь [действительно] выслал Бакхида и последний прибыл в Иудею, Бакхид разослал всем своим иудейским друзьям и прочим союзникам приглашение помочь ему при поимке Ионатана. Но хотя все и приложили всевозможные к тому старания и все-таки не могли захватить Ионатана (последний был все время настороже, потому что узнал о замысле врагов), то Бакхид рассердился на перебежчиков и, полагая, что они обманули как его самого, так и царя, приказал схватить и казнить пятьдесят главнейших из них. Ионатан между тем, боясь Бакхида, ушел со своим братом и с товарищами в некую деревушку Вифалагу, находившуюся в пустыне. Тут он соорудил укрепления, обнес их стенами и замкнулся в них как в безопасном убежище. Когда Бакхид узнал об этом, то двинулся со своим войском и иудейскими союзниками своими против Ионатана, подошел к его укреплениям и стал осаждать их в течение долгого времени. Между тем Ионатан, несмотря на усердную осаду, не сдавался, но оказал упорное сопротивление, а затем оставил в городе брата своего, Симона, для продолжения борьбы с Бакхидом, а сам тайком выбрался из крепости и отправился по стране; тут он собрал значительный отряд единомышленников, ночью нагрянул на лагерь Бакхида и перебил такое множество врагов, что его нападение не осталось незамеченным для брата его Симона. Лишь только последний заметил, что враги подвергаются избиению с его стороны, он и сам двинулся на них, поджег все осадные орудия македонян и учинил среди них страшную резню.

Увидя себя столь стесненным врагами, из которых одни налегали на него с фронта, другие с тыла, Бакхид впал в отчаяние, и страх обуял его, потому что он был совершенно подавлен столь неожиданным исходом осады. Гнев свой он сорвал на перебежчиках, которые сманили его от царя и, по его мнению, нарочно ввели в заблуждение. Теперь ему хотелось лишь как-нибудь, по возможности приличнее, прекратить осаду и вернуться домой.

6. Когда Ионатан узнал об этом его намерении, он отправил к нему посольство с предложением заключить дружественный союз с условием, чтобы обе стороны могли обменяться военнопленными. Бакхид признал такое разрешение вопроса наиболее приличным, поклялся Ионатану в дружбе, и затем оба полководца дали друг другу клятвенное обещание более не воевать между собою. Затем Бакхид обменялся с Ионатаном военнопленными и вернулся со своими людьми в Антиохию к царю; после этого отступления он уже более никогда не вторгался в Иудею. Ионатан воспользовался наступившим теперь моментом личной безопасности, чтобы расположиться на жительство в городе Махме. Тут он творил суд среди народа, наказывал преступных и безбожных людей и освобождал таким образом от них народ свой.

Глава вторая

1. В сто шестидесятом году[2] Александр[3], сын Антиоха Эпифана, вернулся в Сирию и занял Птолемаиду благодаря измене находившихся в ней воинов, которые были настроены против Деметрия за его заносчивость и надменное к ним отношение. Дело в том, что Деметрий замкнулся в какой-то дворец с четырьмя башнями, постройку, которую он сам воздвиг себе невдалеке от Антиохии, и никого не допускал к себе; кроме того, он относился крайне легкомысленно к своим обязанностям правителя и пренебрегал ими. Отсюда еще более обострялась к нему ненависть подчиненных, как мы уже имели случай указать в другом месте[4].

Итак, когда Деметрий узнал, что Александр находится в Птолемаиде, он двинулся на него со всем своим войском, а также послал послов к Ионатану с просьбою о вступлении с ним в дружественный союз. Таким образом он думал предупредить Александра, чтобы последний не мог более ранними предложениями гарантировать себе поддержку Ионатана. Все это он сделал, опасаясь, как бы Ионатан, помня о прежних неприятностях, не оказался в числе его противников. Ввиду всего этого он поручил Ионатану собрать войско и заготовить боевые припасы и взамен того получить обратно иудейских заложников, которые были заключены Бакхидом в иерусалимской крепости. В силу этого предложения со стороны Деметрия Ионатан отправился в Иерусалим и по прибытии туда прочитал в присутствии народа и крепостного гарнизона послание царя.

После этого все отступники и перебежчики, бежавшие из крепости, сильно перепугались, потому что царь поручил Ионатану набрать войско и взять себе обратно заложников. Заложников Ионатан всех вернул их родителям.

Таким образом, Ионатан [опять] очутился в Иерусалиме; он стал теперь обновлять городское управление и переделывать все по своему усмотрению.

Между прочим, он распорядился также выстроить городские стены из четырехугольных отесанных камней, чтобы стены эти представляли более надежный оплот против врагов. Когда об этом узнали гарнизоны, находившиеся в иудейских крепостях, то покинули свои стоянки и бежали в Антиохию; так поступили все, кроме гарнизонов города Бет-Цуры и иерусалимской крепости, потому что те большею частью состояли из иудейских вероотступников и перебежчиков; в силу именно последнего обстоятельства они и не покинули своих укреплений.

2. Когда до сведения Александра дошли обещания, сделанные Ионатану Деметрием, и когда он узнал о храбрости Ионатана и как он отличался в войне с македонянами, а с другой стороны, сколько Ионатан претерпел от Деметрия и его полководца Бакхида, он сказал своим друзьям, что в настоящем случае ему трудно найти более подходящего союзника, чем Ионатан: последний-де выказал необычайную храбрость в борьбе с врагами и должен отличаться особенною ненавистью к Деметрию, так как он не только претерпел от него массу зла, но и в свою очередь причинил ему немало горя.

Поэтому, сказал Александр, если следует его отвратить от союза с Деметрием, то теперь наиболее подходящий момент к тому, чтобы предложить Ионатану союз. И вот, так как он сам и друзья его решили отправить к Ионатану послов с соответствующим предложением, Александр адресовал на его имя следующее письмо:

"Царь Александр посылает привет брату Ионатану. Мы давно уже слышали о твоей храбрости и надежности и поэтому посылаем тебе предложение вступить в дружественный союз с нами. Ввиду этого мы сейчас же назначаем тебя иудейским первосвященником и принимаем тебя в число наших друзей. При этом я отправлю тебе в дар пурпурную одежду и золотой венец и прошу тебя относиться к нам с тем же уважением, с каким мы относимся к тебе".

3. Получив это письмо, Ионатан облекся в первосвященническое облачение, так как наступил праздник Кущей[5],- это было в первый раз в течение тех четырех лет, которые протекли со времени смерти брата его, Иуды (в течение всего этого времени иудеи вовсе не имели первосвященника), стал собирать большое войско и заготовлять массу оружия.

Когда же Деметрий узнал об этом, он очень огорчился, и стал себя укорять в медлительности, что не сумел как следует предупредить Александра, снискать дружбу Ионатана, и дал Александру возможность сделать это. Ввиду этого он сам также отправил Ионатану и еврейскому народу письмо следующего содержания:

"Царь Деметрий посылает привет свой Ионатану и всему иудейскому народу. Так как вы соблюдаете дружественную к нам верность и не поддаетесь попыткам врагов склонить вас на свою сторону, то я не могу не воздать вам за это должную похвалу и прошу вас оставаться мне верными; за это вы получите от нас благодарность и всякие льготы. Я освобожу вас от большинства налогов и сборов, которые вы платили прежним царям и мне, и слагаю с вас теперь все налоги, которые вы обыкновенно платили. Кроме того, я с вас слагаю сборы за соль и государственный налог в пользу короны, которые вы нам платили, а также освобождаю вас с сегодняшнего дня от платежа третьей части злаков и от половинной части древесных плодов, которые вы мне обыкновенно отдавали. Равным образом я отныне и навеки слагаю с вас подушную подать, которую каждый из жителей Иудеи, равно как из населения трех топархий[6], Самарии, Галилеи и Переи, обязан был платить мне. Город Иерусалим я объявляю священным, неприкосновенным и свободным вплоть до границы его от десятины и от всех прочих поборов. Крепость [иерусалимскую] я поручаю вашему первосвященнику Ионатану; пусть он поместит в ней такой гарнизон, который он сочтет достаточно надежным и преданным, чтобы эти люди сберегали ее нам. Всех находящихся в нашей стране военнопленных или впавших в рабство иудеев я отпускаю на волю и запрещаю употреблять на какие бы то ни было казенные надобности принадлежащий иудеям вьючный скот. Пусть будут дни субботние, всякий праздник и три предшествующих ему дня свободны от всякой принудительной работы. Равным образом возвращаю я свободу и все права живущим у меня (в Сирии) иудеям и позволяю желающим из них вступить ко мне в войско до тридцати тысяч человек; люди эти будут получать, куда бы они ни пошли, такое же точно содержание, какое причитается моему собственному войску. Некоторых из них я помещу в крепостные гарнизоны, других сделаю своими личными телохранителями, отчасти же назначу их начальниками моих придворных войск. Я разрешаю [иудеям] жить по их собственным законам и соблюдать их и желаю, чтобы эти же законы распространялись и на три прилегающие к Иудее провинции. Вместе с тем мне угодно, чтобы первосвященник позаботился о том, чтобы ни один иудей не поклонялся [Богу] в другом святилище, как только в иерусалимском. Из своих личных средств я отпускаю на расходы по жертвоприношениям ежегодно сто пятьдесят [драхм] и желаю, чтобы из них весь излишек поступал в вашу же пользу. Те же десять тысяч драхм, которые обыкновенно получали цари из средств храма, я также предоставляю вам в пользу священников, несущих обязанности по богослужению в храме. Все те, кто стал бы искать убежища в иерусалимском храме или в одном из зависящих от последнего учреждений, будут отпущены на волю, и имущество их останется в целости, хотя бы они искали спасения по задолженности царю или по какой-либо иной причине. Я разрешаю возобновить и достроить храм и отпускаю на это нужные суммы из своих собственных средств; равным образом я разрешаю и постройку городских стен и позволяю возвести высокие башни, причем и на все это отпускаю свои средства. Если же понадобится где-нибудь в стране иудейской возвести сильную крепость, то да будет это сделано также за мой личный счет".

4. Такие обещания и льготы иудеям отметил в своем послании Деметрий. Между тем царь Александр собрал огромное войско из наемных и присоединившихся к нему сирийских солдат и пошел походом на Деметрия. Когда же произошла битва, левое крыло Деметрия обратило врагов в бегство и преследовало их на дальнее расстояние, причем перебило множество их и принялось разграблять лагерь. Между тем правое крыло, на котором находился Деметрий, потерпело поражение. Все тут бросились бежать; Деметрий же, сражаясь геройски, перебил немалое количество противников, но во время погони за остальными въехал на коне в глубокую трясину, из которой уже не был в состоянии выбраться. Тут ему, вследствие падения лошади, пришлось поплатиться жизнью, так как не было никакой возможности спастись бегством. Дело в том, что, когда неприятели увидели, что с ним случилось, они вернулись и, окружив Деметрия, забросали его дротиками. Хотя он и пеший геройски отбивался от них, однако в конце концов был так изранен, что пал, не будучи уже более в силах сопротивляться.

Таков был конец Деметрия, успевшего процарствовать одиннадцать лет, как мы уже упомянули в другом месте.

Глава третья

1. Когда Хоний, сын первосвященника того же имени, бежавший в Александрию к царю Птолемею Филометору и, как мы уже раньше указывали, оставшийся там на жительство, увидел угнетение Иудеи со стороны македонян и их царей, то, желая снискать себе прочную славу и вечную память, решил отправить к царю Птолемею и царице Клеопатре просьбу о разрешении воздвигнуть в Египте храм, подобный Иерусалимскому, и назначить к нему левитов и священнослужителей из своего собственного рода. В этом намерении особенно укреплял его пророк Исаия, который за шестьсот с лишним лет до него предсказал, что в Египте безусловно будет воздвигнут некиим иудеем храм в честь Всевышнего[7]. Основываясь на этом, Хоний отправил Птолемею и Клеопатре письмо следующего содержания:

"После того как я с помощью Всевышнего во время войны оказал вам целый ряд важных услуг, прибыл в Келесирию, Финикию, в гелиополитанский город Леонтополь с иудейским населением, а также в другие местности, где живут представители этого племени, я нашел, что очень многие из них против всякого закона имеют свои святилища и из-за них ссорятся между собою, что случается и среди египтян вследствие массы имеющихся у них храмов и происходящих из-за разных воззрений в религиозных делах разногласий; я нашел там весьма подходящее место в области, посвященной полевой богине Бубастис[8], где было множество леса и обилие всевозможных священных животных; и вот я прошу тебя уступить мне это заброшенное и не имеющее определенного назначения святилище, чтобы я тут мог воздвигнуть Всевышнему храм наподобие Иерусалимского, тех же самых размеров. Туда будут во взаимном согласии стекаться все живущие в Египте иудеи и, молясь за тебя, твою супругу и детей, иметь возможность выказывать тебе свою глубокую преданность. Ведь и пророк Исаия предсказал некогда: "Всевышнему Богу будет жертвенник в Египте". При этом он предвещал еще многое другое относительно этого".

2. Такое письмо отправил Хоний царю Птолемею, который в свою очередь ответил ему посланием, могущим служить доказательством благочестия как самого царя, так и супруги и сестры его Клеопатры. Дело в том, что последние слагают с себя ответственность за всякое нарушение закона и переносят ее на Хония. Вот как они ответили [ему]: "Царь Птолемей и царица Клеопатра посылают Хонию привет свой. Мы прочли твою просьбу о разрешении предоставить тебе право восстановить запущенный храм, находящийся в гелио-политанском номе близ Леонтополя и приписываемый полевой Бубастисе. Однако мы очень удивляемся и сомневаемся, будет ли угодно Предвечному святилище, воздвигаемое в столь дурном месте, да еще кишащем священными животными.

Но так как ты уверяешь, что пророк Исаия предсказал об этом давно, то мы предоставляем тебе это право, поскольку оно не противоречит [вашему] закону, и притом с оговоркою, чтобы нас не считали ответственными за какие бы то ни было прегрешения относительно Всевышнего".

3. Получив таким образом в свое распоряжение указанное место, Хоний воздвиг [тут] святилище и жертвенник Всевышнему, подобные иерусалимским, хотя и поменьше и победнее. Мне не казалось необходимым останавливаться теперь на размерах и убранстве этого храма, потому что об этом уже писано мною в седьмой книге моей "Иудейской войны"[9]. Хонию удалось также найти некоторых единомышленников из иудеев, которые собирались отправлять там обязанности левитов и священнослужителей.

4. Однако об этом храме у нас довольно было речи. Между тем среди александрийских иудеев и самарян, поклонявшихся храму, сооруженному во времена Александра на горе Гаризим, произошли распри, и они в своем религиозном споре обратились за решением к самому Птолемею; иудеи при этом уверяли, будто по законам Моисеевым построен [лишь] храм Иерусалимский, самаряне же утверждали то же самое относительно святилища на горе Гаризим. И вот обе стороны упросили царя образовать со своими приближенными судилище, выслушать доводы обеих партий и наказать смертью неправую сторону. За самарян выступили Саввей и Феодосий, а представителем интересов иудеев явился Андроник, сын Мессалама. Последние поклялись именем Господа и царя, что они будут давать свои показания по сущей истине, и просили Птолемея казнить того из них, кто нарушил бы свою клятву. Тогда царь созвал множество приближенных на совет и приготовился выслушать стороны. Александрийские иудеи очень беспокоились относительно тех мужей, которым теперь приходилось выступать на защиту прав Иерусалимского храма, потому что они были бы совершенно подавлены, если бы этот храм, столь древний и почитаемый на всей поверхности земной, не выдержал испытания. Саввей и Феодосии предоставили Андронику первому слово, и вот он начал свою аргументацию с данных закона и с преемственности первосвященника, указал на то, как каждый первосвященник получал свой сан от отца своего и стоял во главе храма, а также на то обстоятельство, что все цари Азии почтили [Иерусалимский] храм жертвенными приношениями и необычайно богатыми подарками, но никто из них ни одним словом не обмолвился о храме на горе Гаризим, как будто бы его не было вовсе. Такими доводами и целым рядом подобных соображений Андроник побудил царя признать, что святилище иерусалимское воздвигнуто сообразно постановлениям Моисеевым, и казнить Саввея и Феодосия.

Таковы были дела александрийских иудеев при Птолемее Филометоре.

Глава четвертая

1. Когда Деметрий, как мы выше рассказали, пал в битве, Александр овладел царством сирийским и отправил к Птолемею Филометору письмо, в котором просил руки его дочери. При этом он указывал на то, что теперь, после того как ему удалось возвратить себе царство отца и по милосердию Божию быть признанным в нем после победы над Деметрием, будет вполне уместно вступить в родство с ним и что он во всем думает выказать себя достойным будущего своего тестя. Птолемей ответил ему, что охотно принимает его предложение, ибо он радуется, что отцовское царство вернулось к нему, и обещал выдать за него дочь свою; при этом он предложил Александру выехать в Птолемаиду, куда фараон собирался привезти дочь свою. Туда Птолемей хотел проводить дочь свою из пределов Египта и там справить ее свадьбу. Отправив это письмо, Птолемей быстро поехал с дочерью своей Клеопатрою в Птолемаиду, встретился там с Александром, сообразно уговору выехавшим ему навстречу, выдал за него дочь и дал ей в приданое столько серебра и золота, сколько и подобало царю.

2. После окончания свадебных торжеств Александр отправил первосвященнику Ионатану письмо с приглашением прибыть в Птолемаиду. Прибыв к царям и привезя им блестящие дары, первосвященник удостоился от них обоих величайшего почета. Александр заставил его снять одежду и облечься в порфиру, посадил его рядом с собою на трон, а также велел своим сановникам отправиться с Ионатаном в самый центр города и объявить, что никому не разрешается жаловаться на Ионатана или делать ему какие бы то ни было неприятности. Когда сановники сделали это, то все те, которые собрались было выступить с обвинениями против Ионатана и относились к нему враждебно, при виде почета, которого Ионатан удостоился от царя, разбежались в страхе, как бы им самим при этом случае не пострадать. Царь Александр вообще так отличил Ионатана, что даже велел внести его в список первых своих приближенных.

3. В сто шестьдесят пятом году[10] сын Деметрия, Деметрий, отплыл с Крита в Киликию во главе множества наемников, которыми снабдил его критянин Ласфен. Когда Александр узнал об этом, то страшно смутился и перепугался и немедленно поспешил из Финикии в Антиохию, чтобы оградить ее раньше прибытия Деметрия. В качестве военачальника над Келесириею он оставил Аполлония Дава, который, направясь с большим войском к городу Ямнии, отправил к первосвященнику Ионатану послов с заявлением, что он считает неприличным, что он один не подчиняется царю, а живет себе в полном спокойствии и безмятежно, и это для него полный позор, что он не покоряется царю. "Не обманывай сам себя насчет того, будто бы ты, сидя в горах, был силен,- говорил Аполлоний,- если же ты так полагаешься на свое войско, то спустись на равнину, сразись с нашею ратью; исход битвы покажет, кто храбрее. Впрочем, знай, что лучшие люди каждого города сражаются в рядах моего войска, а это как раз те люди, которые привыкли всегда побеждать твоих предков. Вступи с нами в борьбу в такой местности, где нет возможности сражаться при помощи каменьев, но где приходится биться с оружием в руках и где нет места, куда можно было бы убежать побежденному".

4. Ионатан рассердился на такие слова его и, собрав десять тысяч воинов, двинулся из Иерусалима в сопровождении брата своего Симона. Прибыв в город Яффу, он расположился станом вне его, потому что жители, имея внутри города гарнизон Аполлония, заперли перед ним ворота. Когда же Ионатан приготовился осаждать город, население, боясь, как бы он силою не овладел городом, раскрыло перед ним ворота. Узнав о взятии Яффы Ионатаном, Апполоний двинулся во главе трех тысяч всадников и восьми тысяч пехоты к Азоту и пошел оттуда медленно и не спеша [на Яффу]. Приблизившись к Яффе, он стал притворно отступать и тем выманил Ионатана на равнину; при этом он гордо разъезжал на своем коне и был вполне преисполнен надежды на победу. Ионатан двинулся вслед за Аполлонием, вплоть до Азота. Тогда Аполлоний, видя, что теперь приходится сражаться на ровном месте, повернул фронт и вступил с Ионатаном в бой. Хотя Ионатан и узнал, что у Аполлония спрятана тысяча всадников в засаде в некой ложбине, чтобы с тыла ударить на врагов, он все-таки не испугался, но выстроил свое войско в двух направлениях, чтобы оно могло с фронта и с тыла встретить нападение врагов, и ободрил его отражать нападения последних с обеих сторон. Когда же бой затянулся до вечера, он дал брату своему Симону часть своего войска и приказал ему врезаться с ним в строй врагов; сам же он велел своим войскам сомкнуть щиты и таким образом оградить себя от дротиков всадников. Воины так и поступили, тогда как вражеские всадники, выпустив на них все свои стрелы до последней, не причинили им решительно никакого вреда, потому что эти стрелы не могли ранить никого ввиду того, что сомкнутые в одну непрерывную стену и тесно составленные щиты легко отражали их и заставляли их безрезультатно падать.

Когда же Симон заметил, что враги, метавшие в иудеев снаряды с раннего утра до позднего вечера, утомились, то нагрянул на них со своим войском, и, благодаря необычайной храбрости последнего, ему удалось обратить неприятелей в бегство. Всадники, увидя бегство пехоты, сами тоже не выдержали, но, будучи также совершенно изнурены боем, затянувшимся до вечера, и потеряв всякую надежду на поддержку со стороны пехотинцев, обратились в беспорядочное и дикое бегство, так что они в полном беспорядке рассыпались по равнине. Ионатан преследовал их до Азота и перебил при этом множество их, остальных же, потерявших надежду на спасение, принудил бежать в находившийся в Азоте храм бога Дагона[11]. Затем Ионатан взял город после первого же натиска и поджег его и близлежавшие деревни. Он также не пощадил и храма Дагона, предал пламени как храм, так и укрывшихся в нем. Число павших в бою и сгоревших в храме врагов было восемь тысяч. Одержав таким образом верх над столь многочисленной ратью, Ионатан двинулся от Азота к Аскалону и расположился лагерем перед этим городом; тут-то ему навстречу вышли аскалонцы с дарами и всячески стали выражать ему свое уважение. Приняв их добровольное подчинение, он вернулся в Иерусалим с богатою добычею, которую ему доставила победа над врагами.

Когда Александр узнал о поражении своего полководца Аполлония, то стал притворно выражать свое удовольствие по этому поводу, потому что тот против его желания напал на его друга и союзника Ионатана. При этом он отправил к Ионатану посольство с изъявлением и засвидетельствованием полного своего почтения и послал ему в дар золотой браслет, что обыкновенно дарится лишь царским родственникам, а также уступил ему в собственность Аккарон и всю провинцию последнего.

5. Около этого времени явился в Сирию с флотом и сухопутным войском также царь Птолемей Фалометор, чтобы поддержать Александра, тестем которого он был. По повелению Александра, все города оказывали ему радушный прием, и так он добрался до города Азота; тут все жители встретили его громким криком по поводу поджога, которому подвергся их храм Дагона, и стали обвинять Ионатана за то, что он уничтожил это святилище, предал огню и мечу всю область и перебил множество жителей. Птолемей, услыша это, хранил молчание; когда же Ионатан выехал ему навстречу в Яффу, то удостоился получить от Птолемея богатые дары и всяческое уважение; после этого Ионатан сопровождал его до реки Елевфера, а затем вернулся назад в Иерусалим.

6. По прибытии своем в Птолемаиду, Птолемей чуть было против всякого ожидания не погиб, потому что против него злоумышлял в лице дружественного ему Аммония сам Александр. Когда все эти козни обнаружились, Птолемей написал Александру письмо с требованием наказать Аммония, так как последний злоумышлял против его жизни и вследствие этого должен дать ответ. Но так как Александр не выдавал ему Аммония, то царь понял, что тот сам злоумышлял против него, и потому страшно рассвирепел на него. Благодаря этому же Аммонию антиохийцы уже и раньше были восстановлены против Александра, потому что они претерпели от Аммония массу зла. Однако [наконец] Аммоний подвергся заслуженному наказанию за все свои преступления: он под видом женщины был позорно зарезан, потому что, как мы рассказали в другом месте[12], хотел скрыться в женском одеянии.

7. Теперь Птолемей стал упрекать себя за то, что выдал дочь свою за Александра, равно как за то, что вступил с ним в союз против Деметрия. Поэтому он разорвал с ним все родственные узы и отнял у него дочь свою. Затем он немедленно послал к Деметрию для переговоров о заключении с ним дружественного союза, причем обещал ему выдать за него дочь и вернуть ему отцовское царство. Деметрий очень обрадовался этому предложению, немедленно заключил с ним союз и вступил в брак. Птолемею теперь оставалось устранить еще одно только затруднение, а именно уговорить антиохийцев признать Деметрия, так как антиохийцы были не расположены к нему вследствие беззаконий, совершенных над ними его отцом Деметрием. И вот ему удалось уладить и это дело. Антиохийцы ненавидели Александра из-за Аммония, как мы уже сказали выше, и потому, недолго думая, изгнали его из Антиохии, после чего тот отправился в Киликию. И вот когда к антиохийцам прибыл Птолемей, то они и войска провозгласили его своим царем; таким образом, фараону по необходимости пришлось возложить на себя две короны: азиатскую и египетскую. Однако, будучи человеком вполне порядочным, справедливым и нелюбостяжательным, да к тому же и очень прозорливым в государственных делах, Птолемей решил отказаться, чтобы не вызывать зависти к себе со стороны римлян. Поэтому он созвал антиохийцев в народное собрание и стал уговаривать их принять к себе Деметрия, причем указывал на то, что последний, удостоившись с их стороны такого отличия, и не думает вымещать на них злобы за отца своего. Сам фараон предлагал себя в руководители и наставники Деметрия во всяком добром начинании и обещал не допускать его до каких бы то ни было неудобных предприятий. Сам же он, уверял фараон, готов удовлетвориться царством Египетским. Такими речами он убедил антиохийцев принять к себе Деметрия.

8. После того, как Александр во главе огромного войска и с большими боевыми запасами двинулся из Киликии в Сирию и предал область антиохийскую огню и мечу, Птолемей выступил против него со своим зятем Деметрием (которому он уже успел дать в жены дочь свою); оба союзника разбили Александра и обратили его в бегство.

Тогда последний бежал в Аравию. В битве лошадь Птолемея, испугавшись рева слона, сбросила с себя своего всадника; враги же, увидев это, устремились на фараона, нанесли ему множество ран в голову и бросили его, подвергнув смертельной опасности. Телохранители фараона, однако, отбили его, но старик был в таком тяжелом положении, что в течение четырех дней не мог произнести ни слова и даже не приходил в сознание. Между тем арабский правитель Завил[13] послал Птолемею голову Александра, так что когда фараон на пятый день очнулся от ран и пришел в себя, то его ожидал приятнейший сюрприз - известие о смерти Александра и голова последнего в виде вещественного доказательства. Пораженный радостью по поводу смерти Александра, и сам Птолемей немного спустя умер.

Этот Александр, получивший прозвище Баласа, правил Азиею в течение пяти лет, как о том повествуется в других местах[14].

9. Не успел Деметрий, известный под именем Никатора[15], вступить на царство, как начал гнусно избивать войско Птолемея, совершенно забыв о своем союзе с фараоном и о том, что Птолемей был ему тестем вследствие женитьбы Деметрия на его дочери Клеопатре. Поэтому войска египетские бежали от его злодеяний в Александрию, Деметрию же удалось завладеть всеми слонами Птолемея.

Между тем первосвященник Ионатан собрал войска со всей Иудеи и, подступив к иерусалимской крепости, в которой находились македонский гарнизон, а также некоторые из вероотступников и перебежчиков, стал осаждать ее. Первоначально заключенные в крепости отнеслись презрительно к приготовлениям Ионатана к осаде, потому что полагались на укрепленность своего места; ночью, однако, несколько отщепенцев вышло из крепости и отправилось к Деметрию с извещением об осаде ее. Рассвирепев при этом известии, Деметрий собрал свое войско и двинулся из Антиохии на Ионатана. Прибыв в Птолемаиду, он отправил к Ионатану письменный приказ немедленно поспешить к нему в Птолемаиду. Ионатан, однако, осады не снял, но взял старейшин народа и священнослужителей и явился с ними и с запасом золота, серебра, одеяний и различных даров к Деметрию. Этими подарками ему удалось смягчить гнев царя и даже удостоиться от него чести быть утвержденным в сан первосвященника, подобно тому как он этого добивался и у его предшественников по престолу. Обвинениям перебежчиков Деметрий также не придавал веры, но когда Ионатан стал просить царя удовлетвориться оброком в тридцать талантов за всю Иудею и три топархии "Самарию, Перею и Галилею", Деметрий согласился и на это и выдал Ионатану относительно всего этого письмо следующего содержания: "Царь Деметрий приветствует брата своего Ионатана и [весь] народ иудейский. Копию с письма, которое мы написали вашему родственнику Ласфену, препровождаем вам при сем для того, чтобы вы познакомились с нею". Вот она: "Царь Деметрий приветствует отца своего Ласфена. Так как народ иудейский дружественен нам и соблюдает по отношению к нам свои обязанности, то я решил выразить ему свое благоволение за эту его привязанность и закрепляю за ним три нома, Афериму, Лидду и Рамафу, которые они отняли у Самарии и присоединили к Иудее, равно как принадлежащие к этим номам земли. Кроме того, я освобождаю их от доставления мне тех платежей, которые мои предшественники по престолу получали за иерусалимские жертвоприношения, а также от платежей налогов на злаки и древесные плоды, равно как от всех прочих поступавших к нам повинностей, например, с соляных копей, и коронных платежей. От всего этого я освобождаю их и желаю, чтобы мое распоряжение не отменялось отныне на будущее время. Итак, позаботься о том, чтобы была сделана копия с сего указа, дабы она была вручена Ионатану и помещена на видном месте в святом храме".

Таково было содержание указа.

Тогда Деметрий, убедившись в прочности мира, в отсутствии какой бы то ни было опасности и в том, что теперь нечего бояться войны, распустил свое войско и сократил при этом вознаграждение ему; он выплатил жалованье полностью лишь иноземным наемникам, которые явились вместе с ним с Крита и с прочих островов. Этим он навлек на себя неудовольствие и даже ненависть со стороны своих солдат, потому что он им не заплатил, тогда как его царственные предшественники в одинаковой мере платили им плату, как во время войны, так и во время мира; этим они располагали их к себе и заручались их поддержкою, в случае необходимости, также и на войне.

Глава пятая

1. Между тем, заметив это нерасположение солдат к Деметрию, один из прежних военачальников Александра, Диодот, прозванный Трифоном и происходивший из города Апамеи, отправился к арабу Малху. Последнему был отдан на воспитание сын Александра, Антиох; и вот Трифон сообщил Малху о нерасположении войск к Деметрию и уговорил араба отдать ему Антиоха: он собирался провозгласить его царем и вернуть ему отцовский престол. Малх первоначально отнесся недоверчиво к этому плану и Трифону, но так как последний долгое время спустя все-таки настаивал на этом, то Малх наконец сдался на доводы Трифона. Однако сказанного пока довольно об этом лице.

2. Между тем первосвященнику Ионатану крайне хотелось удалить гарнизон из иерусалимской крепости, равно как освободиться от гнусных иудейских перебежчиков и македонских гарнизонов в рассеянных по всей стране крепостях; он отправил к Деметрию послов с подарками и просил его удалить указанные войска из Иудеи. На это Деметрий не только отвечал выражением своей полной готовности исполнить его просьбу, но даже обещал ему сделать гораздо больше, только после окончания войны, в которую он был запутан и которая теперь отнимала у него все свободное время. При этом Деметрий, со своей стороны, просил первосвященника послать ему союзнический отряд, потому что его собственные войска отпали от него. Ввиду этого Ионатан отправил Деметрию три тысячи отборных ратников.

3. Тем временем ненавидевшие Деметрия за причиненные им, а еще более отцом его, Деметрием, бедствия антиохийцы только и выжидали удобного случая, чтобы восстать против него. Когда же они узнали о прибытии со стороны Ионатана, то тотчас поняли, что ему удастся собрать значительную рать, если они не предупредят его и не захватят его врасплох. Поэтому они раздобыли оружие и обложили царский дворец форменною осадою, заняли все выходы из него и старались схватить царя. Увидя восстание антиохийской черни, которая в полном вооружении приступила уже к военным против него действиям, Деметрий собрал своих наемников и присланных ему Ионатаном иудеев и сразился с антиохийцами. Так как последних было несколько десятков тысяч, то ему пришлось потерпеть от них полное поражение. Тогда иудеи, видя, что антиохийцы одолевают, взобрались на крышу дворца и стали оттуда забрасывать наступающих дротиками. Так как они, благодаря высоте здания, были слишком удалены от нападающих, чтобы подвергаться с их стороны какой бы то ни было опасности, а, напротив, сами наносили им огромный урон своей стрельбою сверху, то им удалось вскоре отогнать антиохийцев от ближайших зданий. Затем иудеи немедленно подожгли эти здания, а так как дома стояли близко друг к другу и большинство зданий были деревянными, то пламя вскоре распространилось по всему городу и уничтожило его дотла. Тогда антиохийцы, не будучи в силах дольше держаться и совладать с огнем, обратились в бегство. Тем временем иудеи бросались из дома в дом, преследуя врагов, и таким образом произошла эта единственная в своем роде погоня. И вот, когда царь заметил, что антиохийцы думают теперь только о том, чтобы спасти жен и детей и поэтому более уже не сражаются, он напал на них через другие улицы и перебил при этом такое множество жителей, что тем самым принудил их побросать все оружие и сдаться ему. Затем Деметрий простил им их дерзкую попытку и тем самым положил предел этой смуте. Одарив иудеев из богатой добычи и отблагодарив последних, как истинных виновников одержанной победы, царь отправил их обратно в Иерусалим к Ионатану и еще раз закрепил с последним союз свой. Впоследствии, однако, он нечестно поступил по отношению к Ионатану и нарушил свои ему обещания, пригрозив ему войною, в случае если тот не выплатит ему полностью той дани, которую платил прежним царям народ иудейский. Деметрий действительно привел бы свою угрозу в исполнение, если бы его от этого не удержал Трифон и не заставил бы обратить все направленные против Ионатана приготовления против самого его, Трифона.

Дело в том, что последний вернулся из Аравии в Сирию с малолетним еще сыном Антиоха[16] и провозгласил его царем. А так как на его сторону перешло все войско, которое покинуло Деметрия за неполучение наемной платы, то Трифон объявил войну Деметрию, сошелся с ним на поле брани, разбил его и захватил всех его слонов и самый город Антиохию.

4. Потерпев такое поражение, Деметрий отступил в Киликию. Тем временем молодой Антиох отправил к Ионатану послов с письменным уверением в своей дружбе и союзе и с утверждением за ним первосвященнического достоинства, равно как права на те четыре нома, которые были присоединены к стране иудейской. Сверх того, он послал также золотую утварь, посуду и пурпурную одежду с разрешением носить ее, а также одарил его золотым запястьем и принял его в число своих первых приближенных. В то же время он утвердил брата его, Симона, главнокомандующим над всеми войсками от Тирийских гор вплоть до границ Египта. Благодарный за такое отношение к нему со стороны Антиоха, Ионатан, в свою очередь, отправил послов к нему и к Трифону с заявлением своей дружбы и союза и с обещанием воевать с ним против Деметрия. При этом Ионатан объяснил, что и Деметрий не отплатил ему благодарностью за все оказанные ему в тяжелую минуту услуги, но даже обидел его, воздав злом за добро.

5. Получив затем от Антиоха поручение собрать из Сирии и Финикии значительную рать и вступить в борьбу с военачальниками Деметрия, Ионатан немедленно выступил к городам[17]. Последние хотя и оказали ему блестящий прием, однако не дали ему войска. Отсюда он затем отправился в город Аскалон, и когда жители встретили его радушно и с подарками, он стал убеждать их, равно как и жителей всех отдельных городов в Келесирии, отпасть от Деметрия и, перейдя к Антиоху, в союзе с Антиохом пытаться отомстить Деметрию за все те притеснения, которые им когда-либо довелось испытать от него. При этом он указал, что на такой образ действий у них имеется достаточно оснований.

Склонив таким образом эти города к союзу с Антиохом, он прибыл в Газу, чтобы ее жителей убедить перейти на сторону Антиоха. Однако жителей этого города он нашел совершенно иначе настроенными, чем он предполагал. Так, например, они заперли перед ним ворота: не желали настолько же примыкать к Антиоху, сколько и отказываться от Деметрия. Это побудило Ионатана подвергнуть город осаде, а область опустошению; а именно, обложив частью войска Газу, он с остальной ратью ринулся на окрестные владения, предавая все огню и мечу.

Увидев себя в столь стесненном положении и не получая никакой помощи со стороны Деметрия в такую ужасную минуту и видя эту помощь и пользу от нее лишь впереди, да и то крайне неопределенной, жители Газы решили, что благоразумнее будет оставить Деметрия и подчиниться Антиоху. Поэтому они отправили к Ионатану послов с заверениями своей готовности заключить с ним дружественный союз.

Таковы уже люди: раньше, чем испытать несчастье, они не сознают того, что им полезно. Лишь впав в беду, они выбирают наконец то, что было бы лучше сделать с самого начала, потому что теперь только начинают соображать, что можно бы было без всякого для себя ущерба остановиться на этом и раньше.

Ионатан принял их предложение, заключил с ними дружественный союз и, взяв заложников, отправил последних в Иерусалим, а сам прошел по всей стране, вплоть до Дамаска.

6. Тут он узнал, что военачальники Деметрия, во главе большой рати, двинулись ему навстречу, к городу Кедасе, находящемуся как раз на границе между областью тирийскою и Галилеею; полководцы рассчитывали на то, что они выманят его из Сирии и направят в сторону Галилеи, потому что он наверное не оставит без поддержки своих галилейских приверженцев, которые теперь были удручены войною. Ионатан выступил против них и оставил в Иудее брата своего Симона.

Последний собрал из всей страны все наиболее подходящее войско и принялся за осаду Бет-Цуры, самой укрепленной местности во всей Иудее, как нами об этом было уже выше упомянуто. Крепость эту занимал гарнизон Деметрия. Когда же Симон воздвиг осадные валы, поместил осадные орудия и принялся по всем правилам искусства осаждать Бет-Цуру, гарнизон испугался взятия крепости силою и собственной гибели. Поэтому он отправил к Симону посланцев с просьбою поклясться, что, если им не будет причинено никакого зла, они могут покинуть эту местность и уйти к Деметрию. Ионатан дал им в этом клятвенное уверение, изгнал их из города и поместил в нем свой собственный гарнизон.

7. Выступив из Галилеи от так называемого Генисаретского озера, где он было расположился станом, Ионатан прибыл в равнину Асор, не зная, что тут находятся враги. Солдаты же Деметрия, лишь накануне узнав, что Ионатан собирается прийти к ним, устроили ему засаду и тайком поместили в ущелье горы воинов, сами же с остальной ратью двинулись ему навстречу на равнину. Увидя их готовыми к бою, Ионатан и сам стал по силе возможности ободрять своих воинов к битве. Но когда враги, помещенные военачальниками Деметрия в засаде, очутились в тылу у иудеев, последние испугались, как бы им не очутиться отрезанными от своего войска и наверняка не погибнуть, и потому обратились в бегство. Тогда и все остальные покинули Ионатана, несколько же, числом не более пятидесяти человек, в том числе сын Апсалома, Маттафия, и сын Хапсея, Иуда, бывшие военачальниками над всей ратью, остались при нем. Они храбро и с полным самозабвением ринулись на врагов и, поразив их своей смелостью, храбро обратили их в бегство. Когда вернувшиеся из воинов Ионатана увидели бегство врагов, то и сами приостановились, собрались в кучу и принялись гнаться за врагами. Так гнали они их до Кедеса, где находился лагерь неприятелей.

8. Одержав такую блестящую победу и перебив до двух тысяч врагов, Ионатан вернулся в Иерусалим. Видя, что с помощью Божией все ему удается, он отправил посольство к римлянам с предложением возобновить прежний дружественный союз иудейского народа с ними. Этим своим посланным он поручил завернуть на обратном пути из Рима к спартанцам и напомнить им об их дружественном союзе с иудеями. Когда же посланные прибыли в Рим и, придя в сенат, объявили, что они приехали от первосвященника Ионатана, который прислал их с целью укрепления союза, то сенат утвердил прежнее свое постановление относительно дружбы с иудеями[18] и снабдил посольство грамотами ко всем царям Азии и Европы и к правителям различных городов, чтобы послы могли безопасно вернуться восвояси. На обратном пути посольство заехало в Спарту и отдало там грамоту, заготовленную с этой целью Ионатаном. Содержание ее было следующее:

"Первосвященник иудейского народа, Ионатан, совет старейшин и народ иудейский посылают привет свой эфорам лакедемонским[19], герусии[20] и братскому племени. Если вы здоровы и все ваши общественные и частные дела идут хорошо, то это прекрасно и вполне соответствует нашим желаниям. Сами же мы здоровы. В прежние времена наш первосвященник Хоний получил у нас от вашего царя Арея через посредство Димотела послание относительно нашего общего с вами происхождения. Копия его при сем прилагается. Послание это мы приняли охотно и любовно отнеслись как к Димотелу, так и к Арею, тем более что нам вовсе не было необходимости в доказательстве этого нашего родства, так как в том уже убеждали нас данные нашего Св. Писания. И если мы сами не сделали первого шага для признания между нами указанного родства, то это произошло лишь оттого, что мы не желали показать виду, будто мы предвосхищаем у вас оказанную нам честь. И все-таки, несмотря на то, что со времени установления между нами наших дружественных отношений прошло уже достаточное число лет, мы во все праздники и во все знаменательные дни при принесении Господу Богу жертв всегда молимся Ему о вашем здравии и благополучии. Несмотря на то, что, благодаря дерзости и заносчивости наших соседей, нам пришлось вести множество войн, мы все-таки не решались впутывать в них ни вас, ни других нам дружественных лиц. Окончив теперь борьбу с неприятелями своими, мы по случаю отправки нами почтенных членов совета, Нумения, сына Антиоха, и Антипатра, сына Ясона, снабдили последних также посланием к вам с целью возобновить с вами наш дружественный союз. Поэтому вы поступите прекрасно, если и вы, в свою очередь, напишете нам, не нужно ли вам чего-либо от нас, всегда готовых во всех случаях оказать вам посильную поддержку". Лакедемоняне любезно приняли послов и, постановив решение о закреплении дружественного союза с иудеями, отправили их на родину.

9. В это время существовало среди евреев три секты, которые отличались различным друг от друга мировоззрением. Одна из этих сект называлась фарисейскою, другая саддукейскою, третья ессейскою. Фарисеи утверждают, что кое-что, хотя далеко и не все, совершается по предопределению, иное же само по себе может случаться. Секта ессеев учит, что во всем проявляется мощь предопределения и что все, постигающее людей, не может случаться без и помимо этого предопределения. Саддукеи, наконец, совершенно устраняют все учение о предопределении, признавая его полную несостоятельность, отрицая его существование и нисколько не связывая с ним результатов человеческой деятельности. При этом они говорят, что все лежит в наших собственных руках, так что мы сами являемся ответственными за наше благополучие, равно как сами вызываем на себя несчастья своей нерешимостью. Впрочем, об этом я подробно говорил уже во второй книге своей "Иудейской войны"[21].

10. Между тем, однако, военачальники Деметрия, желая вознаградить себя за понесенное поражение, собрали значительно большую рать, чем в первый раз, и двинулись с ней на Ионатана. Узнав об их нашествии и желая предупредить их вторжение в Иудею, последний быстро пошел им навстречу в область Амафы. Расположившись станом на расстоянии пятидесяти стадий от врагов, он выслал соглядатаев, которым было поручено высмотреть их лагерь и способ укрепления его. Лазутчики все донесли Ионатану и даже захватили ночью в плен нескольких неприятелей, которые сообщили ему о намерении врагов напасть на него.

Поэтому он, будучи своевременно предупрежден, приготовился к этому, выставил около своего лагеря сторожевые посты и в течение всей ночи держал свое войско под оружием. Вместе с тем он увещевал своих людей мужаться и быть наготове биться даже ночью, если бы это потребовалось, дабы враги знали, с кем имеют дело. Когда же военачальники Деметрия узнали, что Ионатану уже все известно, они впали в отчаяние и их смутило сознание, что они спасовали перед неприятелями, что их коварный умысел не удался и что им не придется осилить другого; для них было очевидно, что им не совладать с войском Ионатана. Поэтому они решились на бегство и отступили, зажегши предварительно множество костров, чтобы вид последних заставил врагов предположить, будто они еще остаются в лагере. Когда же Ионатан на заре нагрянул на их стан и нашел его пустым, то понял, что они бежали, и бросился за ними в погоню. Однако ему так и не удалось настичь их, потому что они уже успели переправиться через реку Елевфер и быть в безопасности. Поэтому он отсюда повернул в сторону Аравии, вступил в борьбу с наба-тейцами и отнял у них значительную добычу и множество военнопленных. С ними он двинулся к Дамаску и всех их там продал. Около того же времени и брат его, Симон, обошел всю Иудею и Палестину вплоть до Аскалона, завладел крепостями страны и, укрепив их новыми постройками и новыми гарнизонами, добрался до Яффы. Заняв и ее, он ввел туда значительный гарнизон, потому что слышал о желании жителей передать город военачальникам Деметрия.

11. После всех этих предприятий как Симон, так и Ионатан вернулись в Иерусалим. Собрав затем весь народ в святилище, Ионатан посоветовал ему восстановить городские стены, вновь отстроить разрушенную ограду вокруг храма и укрепить ее высокими башнями; далее, воздвигнуть среди города другую стену и отрезать таким образом гарнизону крепости доступ на рыночную площадь; тем самым он и предлагал лишить этот гарнизон возможности снабжаться съестными припасами; кроме того, он предлагал еще более укрепить и тем обезопасить существовавшие в стране крепости. Так как все эти предложения были благосклонно приняты народом, то он сам принялся за отстройку города, а Симона отправил внутрь страны, чтобы обезопасить ее. Между тем Деметрий переправился в Месопотамию, намереваясь овладеть ею и Вавилоном и, подчинив себе верхние сатрапии, овладеть уже отсюда всем царством. Дело в том, что жившие там греки и македоняне постоянно отправляли к нему посольства с обещанием передаться ему, если только он явится к ним, и в союзе с ним идти войной на парфянского царя Аршака[22]. В уповании на это, Деметрий двинулся к ним в расчете, если только подчинит парфян и создаст себе войско, начать войну с Трифоном и изгнать его из Сирии. Жители страны приняли его радушно, и он, собрав войско, начал борьбу с Аршаком, но потерял при этом все свое войско и сам попал в плен, как мы рассказали в другом месте[23].

Глава шестая

1. Лишь только Трифон узнал, чем окончилось предприятие Деметрия, он уже более не оставался верным Антиоху, но стал злоумышлять против него, решив убить его и самому овладеть царством. Однако пока его удерживал от приведения этого намерения в исполнение страх перед Ионатаном, который был другом Антиоху. Вследствие этого он хотел первоначально избавиться от Ионатана, а затем уже приняться и за Антиоха. Решив избавиться от первосвященника коварством и обманом, он отправился из Антиохии в Вефсану, носившую у греков название Скифополиса, куда навстречу ему выступил Ионатан во главе сорокатысячного отборного войска, потому что Ионатан предвидел его воинственные намерения. Видя готовность Ионатана к бою, он отправился к нему с подарками, был с ним ласков и любезен. Вместе с тем он приказал своим полководцам повиноваться Ионатану, думая таким способом уверить последнего в своей преданности и совершенно освободить его от подозрения относительно того, будто он замышляет захватить его врасплох. Вместе с тем он посоветовал Ионатану распустить войско, указывая на то, что в настоящее время, когда нет войны и царствует полный мир, нет никакой необходимости держать это войско. Трифон советовал Ионатану оставить при себе лишь небольшой отряд и двинуться вместе с ним к Птолемаиде, которую он обещал передать ему, равно как помочь ему овладеть всеми остальными крепостями страны. На это-то, как бы на причину своего приезда, и указывал Трифон.

2. Ионатан, действительно, не предполагал во всем этом злого умысла, но поверил, что Трифон дал ему дружеский и вполне искренний совет, и потому распустил свое войско и удержал из него лишь три тысячи человек, из которых 2000 оставил в Галилее, а с остальной тысячью вместе с Трифоном пошел на Птолемаиду. Немедленно по его прибытии туда жители, по заранее данному им, Трифоном, приказанию, заперли городские ворота; тут-то Трифон взял Ионатана живьем в плен, а всех товарищей его велел перебить. Вместе с тем он послал и за оставленными в Галилее двумя тысячами человек, чтобы и их также перерезать. Однако до этих уже дошла молва о постигшем Ионатана злополучии, и потому они предупредили прибытие посланных Трифоном отрядов и поспешили с оружием в руках удалиться из страны. Высланные против них войска, увидя евреев вполне готовыми биться до последней крайности, не рискнули причинить им какой-либо вред и вернулись к Трифону.

3. Когда жители Иерусалима узнали о плене Ионатана и о гибели его солдат, постигшее его несчастие опечалило всех и все стали жалеть об этом муже. Вместе с тем они страшно беспокоились и боялись, как бы теперь, когда они единовременно лишились талантливого и столь храброго Ионатана, враждебные им и лишь сдерживавшиеся Ионатаном окрестные племена ныне не напали на них и не заставили их вступить в крайнюю борьбу не на живот, а на смерть. А между тем эти опасения вскоре же действительно осуществились; ибо лишь только соседние племена узнали о смерти Ионатана, то начали войну с иудеями, зная, что те не имеют руководителя, сам же Трифон собрал войско и решил отправиться в Иудею и объявить войну ее населению.

Когда же Симон увидел, что иерусалимцев все это повергло в такое отчаяние, он, желая ободрить их и словом вызвать их мужество, чтобы смело встретить нашествие Трифона, собрал весь народ в святилище и оттуда обратился к нему со следующим увещеванием:

"Единоплеменники! Вам небезызвестно, насколько охотно, после смерти отца моего, как я, так и братья мои шли за вашу погибель на разные опасности, сопряженные с возможностью смерти. Полагаю, что как я лично, так и смерть членов нашей семьи за законы и богопочитание дали вам достаточные тому доказательства. Поэтому нет такого страха, который вытеснил бы из души моей эту решимость и вызвал бы в ней особую привязанность к жизни или презрение к славе. Итак, если уже у вас нет теперь такого военачальника, который решился бы за вас на всякие крайности, то добровольно последуйте за мной, куда бы я вас ни повел. Если я не лучше своих братьев, чтобы не щадить своей жизни, то и не хуже их, и не отступлюсь позорно от того, что они признали за наилучшее, а именно умереть за ваши законы и ваше истинное богопочитание. Где понадобится явить себя достойным их, там я и явлю себя таковым. Я смело надеюсь не только наказать врагов, но и избавить всех вас с вашими женами и детьми от их заносчивости и с Божьею помощью сохранить в целости Его святой храм. Я отлично понимаю, что соседние племена наступают на вас оттого лишь, что считают вас не имеющими военачальника, который повел бы вас в бой".

4. После этой речи Симона народ воспрянул духом, и боязнь его сменилась новым упованием на лучшее будущее. Поэтому весь народ единодушно провозгласил Симона своим военачальником и заместителем его братьев, Иуды и Ионатана, причем обещал безусловное повиновение всем его распоряжениям. Тогда Симон немедленно собрал все свои боевые силы и поспешил окончить постройку городской стены. Укрепив ее высокими и прочными башнями, он отправил одного из своих друзей, некоего Ионатана, сына Апсалома, с войском в Яффу[24] и поручил ему изгнать оттуда всех жителей, потому что опасался, как бы они не сдали города Трифону. Сам же он остался в Иерусалиме для охраны его.

5. Тем временем Трифон во главе большого войска выступил из Птолемаиды и двинулся в Иудею, ведя за собою пленного Ионатана. Навстречу ему выступил Симон с его ратью и подошел к городу Аддиде[25], лежащем на горе, у подошвы которой расстилается Иудейская равнина. Когда же Трифон узнал, что иудеи выбрали Симона главнокомандующим, то он послал к нему, имея в виду обмануть и его, с предложением выдать ему, в виде выкупа за его брата Ионатана, сто талантов серебра и двоих из детей Ионатана в качестве заложников, дабы Ионатан, будучи выпущен на свободу, не вздумал склонить Иудею к отпадению от царя. При этом Трифон ссылался на то, будто Ионатан держится в плену за долг, которого он не возвратил царю. Однако Симон отлично понял маневр Трифона. Напротив, он знал, что если он отдаст деньги, то и их потеряет, и брата не освободит, а лишь, кроме него, оставит во власти врага еще детей своего брата. Однако, боясь навлечь на себя обвинения народа в том, что это он стал причиною смерти брата, если не отдаст за него выкупа и не оставит заложниками детей его, Симон собрал свое войско и сообщил ему о предложении Трифона, причем заметил, что тут и кроется коварная ловушка. Однако при этом он сказал, что все-таки предпочитает послать Трифону деньги и выслать детей, чем отвергнуть предложение его и тем самым навлечь на себя подозрение в нежелании спасти брата. Ввиду всего этого Симон действительно послал Трифону детей Ионатана и деньги, но, по получении их, Трифон все-таки не сдержал своего слова и не отпустил Ионатана, но со своим войском обошел вокруг Иудеи, решив впоследствии пройти к Иерусалиму через Идумею. Таким образом он достиг идумейского города Адоры. Симон, однако, со своею ратью не отставал от него, но постоянно располагался лагерем против него.

6. Между тем гарнизон иерусалимской крепости отправил к Трифону просьбу поспешить к ним и выслать съестных припасов. Поэтому он отрядил свою конницу и велел ей достигнуть в течение ночи Иерусалима. Ночью, однако, выпало много снегу, который занес все дороги, сделал их труднопроходимыми для лошадей и не дал Трифону возможности добраться до Иерусалима. Поэтому он отсюда двинулся в Келесирию и затем быстро вторгся в область Галаадскую. Тут он велел казнить и похоронить Ионатана, а сам вернулся в Антиохию. Потом Симон послал в город Баску за останками своего брата и похоронил их на родине, в Модии, причем глубокая печаль охватила весь народ. При этом случае Симон воздвиг отцу своему и братьям своим огромный памятник из белого отесанного камня. Вышина этого памятника была очень велика, так что он был виден на далекое расстояние; окружен был этот мавзолей портиками и обелисками удивительно искусной работы. Кроме того, он соорудил еще семь пирамид в честь своих родителей и каждого из братьев. Размерами и красотой эти сооружения вызывают вообще удивление. Они сохранились по сей день. С таким-то рвением позаботился Симон о гробнице Ионатана и надгробных памятниках прочих членов семьи своей. Ионатан умер после четырехлетнего первосвященничества. Он был главою своего рода...[26].

7. Такова была кончина Ионатана.

Симон был народом избран в первосвященники[27] и в первый же год своего служения избавил его от македонского ига настолько, что иудеям уже более никогда не приходилось платить дани македонянам. Это освобождение как личное, так и от податей началось у иудеев со стосемидесятого года со времени ассирийского владычества, именно с того времени, как Селевк, прозванный Никатором, овладел Сириею[28]. Народ был в таком восторге от Симона, что в своих деловых сношениях и всех народных постановлениях стал писать: "...в первый год правления Симона, благодетеля и князя иудейского". При Симоне дела иудеев шли очень удачно, и они осилили окрестные племена. Дело в том, что он взял города Газару, Яффу и Ямнию; затем он осадил иерусалимскую крепость[29] и срыл ее до основания, чтобы врагам более не представилось возможности иметь в ней опору для своих враждебных действий, как то было раньше. Сделав это, Симон признал за целесообразное срыть всю гору, на которой помещалась крепость, дабы тем самым поднять холм, на котором стоит святилище. Созвав народ, он старался убедить его в необходимости этого мероприятия, упомянув, сколько уже пришлось пострадать иудеям от неприятельских гарнизонов и перебежчиков, и указывая на то, что им придется претерпеть еще в будущем, если власть вновь перейдет в руки иноверного царя, который снова поместит в этой крепости своих воинов. Этими доводами ему удалось убедить народ в целесообразности предлагаемой меры.

Все охотно приступили к этому делу и принялись срывать гору. После трехлетней, не прерывавшейся ни днем ни ночью работы они срыли гору до основания и сровняли все занимаемое ею место; с тех пор, после уничтожения крепости и горы, над всем городом царит здание храма.

Таковы были дела, совершенные Симоном.

Глава седьмая

1. Немного спустя после взятия в плен Деметрия Трифон умертвил сына Александра, Антиоха, который был прозван Богом и который во время своего четырехлетнего правления находился под опекою Трифона. Последний объявил о смерти Антиоха, будто она последовала от операции, и в то же самое время послал наиболее преданных и близких друзей к войскам с обещанием выплатить огромную сумму денег, если они провозгласят его царем. При этом он заявил, что Деметрий попал в плен к парфянам, и если брат Деметрия, Антиох, достигнет власти, то он сильнейшим образом накажет их за их отпадение. Ввиду этого солдаты, надеясь на всякие блага, если изберут на царство Трифона, провозгласили его правителем. Достигнув такого положения, Трифон немедленно выказался весь, во всем своем непривлекательном свете: будучи частным человеком, он служил народу и прикидывался добрым, угождая всем желаниям народа; достигнув же царской власти, он скинул с себя маску и явился настоящим Трифоном[30]. Однако этим самым он лишь сыграл на руку врагам, потому что войско, ненавидевшее его, перешло на сторону жены Деметрия, Клеопатры, которая тогда заперлась с детьми своими в Селевкии. В то время по стране скитался брат Деметрия, Антиох, прозванный Сотером[31]. Его ни один город не принимал к себе из страха перед Трифоном. К нему-то Клеопатра послала предложение жениться на ней и овладеть царством. Призвала она Антиоха не только потому, что к тому побуждали ее приближенные, но и потому, что она боялась будущего, так как некоторые из жителей Селевкии приготовились отдать город Трифону.

2. Прибыв в Селевкию и видя, что его положение со дня на день упрочивается, Антиох начал войну с Трифоном, победил его и прогнал из Верхней Сирии в Финикию. Он преследовал его до пределов последней и осадил в неприступной крепости Доре, куда тот спасся бегством. Вместе с тем он отправил к иудейскому первосвященнику послов с предложением заключить дружественный союз. Симон охотно принял его предложение, послал Антиоху значительное количество денег и много съестных припасов для осаждавших Дору войск и поступил при этом так великодушно, что в короткое время стал считаться одним из наиболее преданных друзей царя. Между тем Трифон бежал из Доры в Апамею и был там во время осады захвачен в плен и убит, успев процарствовать три года.

3. Однако Антиох, в своей заносчивости и испорченности, вскоре забыл об оказанной ему Симоном поддержке и выслал одного из своих приближенных, Кен-дебая, с войском для разграбления Иудеи и поимки Симона. Когда же последний узнал об этом вероломстве Антиоха, то он, хоть и старик, невзирая на свои годы и побуждаемый несправедливостью, допущенною по отношению к нему Антиохом, с юношеским пылом взял на себя начальствование в походе. Сыновей своих он выслал с ядром войска вперед, а сам с другою частью рати двинулся с другой стороны в путь. Поместив часть своих сил в засаде в ущельях гор, он не потерпел неудачи ни в одном из своих предприятий, но повсюду разбивал врагов. После этого он жил до скончания дней своих в глубоком мире, успев еще заключить дружественный союз с римлянами.

4. Всего восемь лет процарствовал Симон над иудеями и умер от коварного покушения, которое совершил на него во время пира зять его, Птолемей. Последний захватил также его жену и двоих сыновей его и, велев поместить их в темницу, подослал убийц к его третьему сыну, Иоханану, который носил также имя Гиркана[32]. Узнав, однако, об их приходе, юноша успел избежать грозившей ему опасности путем быстрого бегства в город, решаясь поручить себя здесь охране народа и уповая при этом, с одной стороны, на заслуги отца своего пред этим народом, а с другой - на ненависть черни к Птолемею. Когда же Птолемей пытался проникнуть в город через другие ворота, то народ не дозволил ему этого, потому что дал уже приют Гиркану.

Глава восьмая

1. Птолемей отступил в одну из крепостей, именно Дагон, расположенную вблизи Иерихона. Тем временем Гиркан, получив по наследству первосвященническое достоинство и путем жертвоприношений с самого начала умилостивив Предвечного, выступил походом на Птолемея и приступил к указанной крепости (Дагону). Тут он сначала одерживал победы, но в конце концов должен был уступить, исключительно благодаря чувству сострадания к своей матери и братьям. Птолемей, выведя последних на [крепостную стену], стал "подвергать их на глазах у всех оскорблениям и угрожал сбросить их вниз, если Гиркан не прекратит осады.

Хотя Гиркан старался овладеть этою местностью, однако считал нужным щадить и наиболее близких людей и не давать их в обиду и приостановил свои нападения. Однако мать его воздела руки к небу и стала умолять его не поддаваться ради нее, но с большею ревностью и старанием взять место и отомстить врагу за насилия, причиненные его близким. При этом она заметила, что и бесславная смерть в мучениях приятна, если только врагу придется поплатиться за все совершенные им изуверства. Эти слова матери придали Гиркану известную бодрость все-таки взять крепость приступом, но когда он увидел, как мать его подвергают побоям и оскорблениям, он пал духом и уступил из чувства жалости к ней. Таким образом осада затянулась надолго, пока наконец не настал тот год, в который иудеям не приходится работать; это, подобно седьмому дню недели, обыкновенно происходит каждый седьмой год.

Освободясь по этой причине от войны, Птолемей казнил братьев Гиркана и мать его и после этого отправился к Зенону, носившему прозвище Котила и бывшему в то время правителем города Филадельфии.

2. Между тем Антиох все еще никак не мог забыть того, что причинил ему Симон, и потому вторгся в Иудею на четвертый год своего правления и в первый год правления Гиркана, именно в 162 олимпиаду[33]. Разграбив страну, он запер Гиркана в его столице. Окружив последнюю семью отрядами войска, он, однако, ничего не мог с нею поделать как вследствие высоты стен, так и доблести осажденных, несмотря на полный недостаток у них воды. От этого иерусалимцев избавил сильный проливной дождь, заливший всю местность после захода семизвездия Плеяд. Но так как с северной стороны города было место, где стена являлась доступной, он распорядился выстроить тут сто трехэтажных осадных башен и поместил на каждой из них по отряду солдат. Кроме того, он делал ежедневные нападения на город, и велел вырыть глубокий и широкий двойной ров, и тем крайне стеснил жителей города. Последние, в свою очередь, предпринимали частые вылазки и наносили врагам значительный вред при всяком случае, где могли напасть неожиданно; когда же враги замечали их попытку, они поспешно возвращались в город. Но так как Гиркан видел, что чрезмерное население города только вредит делу и, способствуя скорейшему истощению съестных припасов, не ведет решительно ни к чему, а только всех стесняет, он отобрал из него все бесполезные элементы и изгнал их из города, оставив себе лишь сильных и действительно способных сражаться. Между тем так как Антиох не давал изгнанникам возможности удалиться, то им пришлось скитаться около городских стен и многие из них умерли от голода жалкой смертью. Когда же наступил праздник Кущей, то заключенные в городе сжалились над этими несчастными и вновь приняли их к себе.

Затем, когда Гиркан обратился к Антиоху с просьбой назначить семидневное перемирие вследствие наступления праздника, Антиох, движимый уважением к Предвечному, не только охотно согласился на перемирие, но даже послал в город драгоценные жертвенные дары, именно быков с вызолоченными рогами и серебряные и золотые чаши, полные благовонных курений. Это жертвоприношение стража, стоявшая у ворот, приняла от жертвователей и доставила его в святилище. Антиох же в то же самое время устроил войску угощение, чем сильно отличился от Антиоха Эпифана, который по взятии города стал закалывать на жертвенниках свиней, осквернил храм жиром этих животных и тем надругался над установлениями иудеев и их древним благочестием. Вследствие этого народ и восстал на него и стал его непримиримым врагом, тогда как этого Антиоха все прозвали "Благочестивым" за его высокое богопочитание.

3. Благодаря такой любезности Антиоха и убедившись в благочестии его, Гиркан отправил к нему посольство с просьбой оставить иудеям их прежнее государственное устройство. Антиох не внял совету приближенных своих, требовавших полного искоренения иудейского народа за его отчуждение от прочих народов, и окончательно отверг его. Повинуясь голосу благочестия и желая во всем следовать последнему, он ответил посланным, что готов прекратить войну, если осажденные выдадут оружие, предоставят ему право взимания дани с Яффы и других соседних с Иудеею городов и, кроме того, примут к себе его гарнизон. Иудеи согласились на все его условия, но отказались принять к себе гарнизон, указывая на ритуальное запрещение общения с иноземцами. Вместо принятия гарнизона они выдали заложников и пятьсот талантов серебра. Из этой суммы они немедленно выплатили триста талантов и выдали заложников, по собственному выбору Антиоха. В числе этих заложников находился и брат Гиркана. Вместе с тем Антиох велел срыть городские укрепления.

На этих условиях Антиох снял осаду и удалился.

4. Затем Гиркан распорядился вскрыть гробницу Давида, который некогда превосходил богатством всех прочих царей, и, вынув оттуда три тысячи талантов серебра, первый из иудеев начал содержать наемные войска[34].

Впоследствии он заключил дружественный союз с Антиохом, принял его в свой город и в изобилии и с удовольствием доставил его войску все необходимое. Затем Гиркан участвовал вместе с ним в походе на парфян. У нас имеется также свидетельство Николая Дамасского, повествующего об этом следующим образом: "На реке Лике Антиох воздвиг памятник в честь своей победы над парфянским военачальником Индатом и оставался на том месте в течение двух дней, потому что об этом просил его иудей Гиркан ввиду наступления какого-то иудейского праздника, в который иудеям по их закону запрещено путешествовать". И в этом Николай вполне прав: после субботы наступил праздник Пятидесятницы[35], и нам, действительно, запрещено законом путешествовать как по субботам, так и в праздник.

Когда же Антиох впоследствии сразился с парфянином Аршаком[36], он не только потерял большую часть своего войска, но и сам погиб тут. Сирийский престол перешел затем к его брату Деметрию[37], которого Аршак отпустил из плена как раз около того времени, когда Антиох вторгся в страну парфянскую, как нами уже было рассказано в другом месте.

Глава девятая

1. Узнав о смерти Антиоха, Гиркан немедленно отправился походом на сирийские города, потому что, как и оказалось на самом деле, он рассчитывал их застигнуть врасплох и без труда захватить. Действительно, ему удалось на шестой месяц осады завладеть Медавою, причем войско его здесь подверглось многим серьезным лишениям. Затем он взял также Самегу и окрестные местности и, кроме нее, Сихем, Гаризим и подчинил себе племя хуфейцев[38], которые построили себе храм наподобие иерусалимского святилища. Этот храм, как мы уже выше упомянули, Александр разрешил построить своему военачальнику Санаваллету для его зятя Манассии, брата первосвященника Иадуя. Теперь, по прошествии двухсот лет, этот храм был закрыт.

Затем Гиркан взял идумейские города Адару и Мариссу и, подчинив своей власти всех идумеян, позволил им оставаться в стране, но лишь с условием, чтобы они приняли обрезание и стали жить по законам иудейским. Идумеяне действительно из любви к отчизне приняли обряд обрезания и построили вообще всю свою жизнь по иудейскому образцу. С этого самого времени они совершенно стали иудеями.

2. Между прочим Гиркан пожелал возобновить дружественный союз с римлянами и ввиду этого отправил к ним посольство. Сенат принял послание его и следующим образом заключил с Гирканом дружбу:

"За восемь дней до февральских ид претор[39] Фаний, сын Марка, открыл собрание в комициях[40], в присутствии Луция Манлия, Луция Ментины, Гая Семпрония, Гнея Фалерна, и рассмотрел просьбу послов: Симона, сына Досафея, Аполлония, сына Александра, и Диодора, сына Ясона, почтенных мужей, посланных иудейским народом. Они изложили положение дела относительно наличности дружественного союза иудеев с римлянами и познакомили собрание со своими политическими требованиями, а именно чтобы Яффа с ее гаванями, Газара с источниками и вообще все остальные города и области, которые, вопреки сенатскому постановлению, отнял у них на войне Антиох, были возвращены им; затем, чтобы царским войскам не был разрешен проход по владениям иудейским или областям подвластных иудеям племен, чтобы все, Антиохом предпринятое во время той войны и не соответствующее сенатским постановлениям, было признано недействительным; далее, чтобы особое посольство вернуло иудеям все отнятое у них Антиохом и приступило к новой переоценке всех опустошенных этим царем земель и, наконец, чтобы римляне выдали им к царям и неподвластным им народам пропускные грамоты, дабы они, послы, могли беспрепятственно совершить обратное путешествие на родину. И вот сенатом постановлено следующее: возобновить дружественный союз с этими почтенными лицами, послами великого и почтенного народа". Что касается писем [Гиркана], то римляне отвечали, что они об этом будут совещаться между собой, когда сенат несколько освободится от внутренних текущих дел, дали уверение, что на будущее время иудеев более никогда не постигнет такая несправедливость, и распорядились, чтобы претор Фаний отпустил послам денежные средства из казны для возвращения посольства на родину. Ввиду этого Фаний снабдил иудейских послов казенными деньгами на обратный путь и отправил их домой, дав им постановление сената для всех тех, к кому они должны были на обратном пути приехать, дабы эти последние не ставили им никаких препятствий во время их пребывания и путешествия.

3. Сказанного относительно первосвященника Гиркана, однако, достаточно. Между тем царю Деметрию очень хотелось выступить в поход против Гиркана, но это ему не удалось, как вследствие неимения времени, так и по недостатку средств, потому что сирийцы, да и войска, ненавидели его за тяжелый характер. Как те, так и другие отправили к Птолемею Фискону[41] послов с просьбой назначить им какого-нибудь преемника из рода Селевка на царский престол. На это Птолемей отправил к ним с войском Александра, прозванного Зевином. Когда Александр вступил в бой с Деметрием, последний потерпел поражение и бежал к своей жене Клеопатре в Птолемаиду, но так как жена не приняла его к себе, то он отсюда направился к Тиру. Тут он был взят в плен и погиб в страшных мучениях от рук ненавидевших его врагов. После этого Александр, вступив на царство, заключил дружественный союз с первосвященником Гирканом. Затем, однако, когда против него двинулся сын Деметрия, прозванный Грипом[42], он потерпел поражение в битве и сам пал.

Глава десятая

1. Овладев сирийским престолом, Антиох тотчас же приготовился пойти войной на Иудею. Но когда он услышал, что единоутробный брат его (также носивший имя Антиоха) набирает в Кизике[43] войско, чтобы предпринять против него поход, он решил пока остаться в Сирии и готовиться к отражению своего брата. Последний носил также прозвище Кизикийца вследствие того, что воспитывался в том городе, так как отцом его был Антиох Сотер, погибший в стране парфянской. Этот, в свою очередь, доводился братом Деметрию, отцу Грипа; Клеопатра же, как мы упомянули уже, вышла замуж последовательно за обоих братьев.

И вот, когда Кизикиец Антиох прибыл в Сирию, он в течение многих лет вел войну со своим братом. Гиркан же все это время пользовался полным миром. Еще со времени смерти Антиоха он совершенно устранился от македонян и не доставлял им ничего, ни в качестве подданного, ни в качестве союзника. Вследствие этого во времена правления Александра Зевина, а еще более при названных братьях, он всецело занимался своими делами, которые стали поправляться и вскоре достигли значительного процветания. Междоусобная же война двух братьев дала Гиркану полную возможность спокойно пользоваться плодами земли своей, так что ему за этот период удалось скопить значительные богатства. Когда же однажды Кизикиец вздумал опустошать его область, Гиркан открыто оказал ему отпор, и так как он видел, что Антиох лишился поддержки со стороны египтян, и отлично понимал, что оба брата ратуют за неправое дело, то он не обращал внимания ни на того, ни на другого.

2. Впрочем, он предпринял поход на весьма укрепленный город Самарию, о котором, так как он теперь носит название Себасты и вновь был отстроен Иродом, мы скажем в своем месте. Он приступил к этому городу и обложил его осадой, потому что самаряне, повинуясь сирийским царям, жестоко обидели жителей Мариссы, которые были колонистами и союзниками иудеев. Вокруг всего города, на расстоянии около восьмидесяти стадий, Гиркан обвел ров и двойную стену и поручил ее надзору своих обоих сыновей, Антигона и Аристобула. Так как последние стали налегать на город, то он довел самарян до такого отчаянного положения, что они с голода стали есть всякую мерзость и в конце концов обратились за помощью к Антиоху Кизикенскому. Последний немедленно явился на этот зов, но потерпел поражение от войск Аристобула, а затем бежал, преследуемый вплоть до Скифополиса обоими братьями. Затем братья вернулись назад к Самарии и вновь замкнули ее жителей за их стенами, так что они вторично обратились за помощью, теперь уже к [другому] Антиоху. Последний обратился к Птолемею Лафуру[44] и получил от него около шести тысяч войска, к величайшему прискорбию матери фараона, которая, узнав об этой посылке солдат, чуть было не свергла сына своего с престола. Антиох первоначально стал с этими египтянами разорять страну Гиркана разбойными набегами, но не решался вступать с ним в открытый бой, потому что для этого у него не было достаточно сильного войска. Такими разорительными набегами на страну он рассчитывал принудить Гиркана прекратить осаду Самарии. Однако ему пришлось попасть в засаду, и при этом он потерял значительную часть своего войска, почему и отступил к Триполису, поручив ведение войны с иудеями [своим военачальникам] Каллимандру и Эпикрату.

3. Каллимандр стал смелее действовать против врагов, но был обращен в бегство и немедленно погиб. Эпикрат, в свою очередь, побуждаемый сребролюбием, открыто передал иудеям Скифополис и прочие прилегавшие к нему местности и не был в состоянии освободить Самарию от осады. Поэтому после годичной осады Гиркан взял город и при этом не только не удовольствовался этим, но и разрушил его дотла, предоставив его действию бурных горных потоков. Дело в том, что он совершенно подрыл его, так что город провалился в пропасть, и могло казаться, что у него навсегда отнята была возможность когда-либо снова принять вид настоящего города.

При этом случае рассказывается о совершенно исключительном явлении, имевшем место по отношению к первосвященнику Гиркану, именно каким образом с ним говорил Предвечный. Дело в том, что в тот самый день, в который сыновья его сразились с Кизикийцем, сам первосвященник приносил в храме жертву Богу. Тут он услышал голос, возвестивший ему, что его сыновья только что одержали победу над Антиохом. Выйдя из храма, Гиркан сообщил об этом народу, и известие это вполне оправдалось.

4. Таковы данные о Гиркане. В это же самое время дела не только иерусалимских и вообще палестинских евреев шли хорошо, но также удачно складывалась и жизнь иудейских жителей Александрии, Египта и острова Кипра. Дело в том, что египетская царица Клеопатра восстала против своего сына Птолемея Лафура и назначила правителями страны Хелкию и Ананию, сыновей того самого Хония, который, как мы рассказали выше, построил в гелиополитанском номе храм наподобие Иерусалимского. Поручив им войско, Клеопатра ничего не предпринимала без их одобрения, как о том свидетельствует и каппадокиец Страбон[45], выражаясь по этому поводу следующим образом: "Большинство солдат, явившихся вместе с ними и впоследствии отправленных на Кипр, немедленно передались Птолемею; верность сохранили ей одни только так называемые онийские евреи, потому что их сограждане, Хелкия и Анания, пользовались величайшим влиянием у царицы". Так повествует Страбон.

Между тем удачи Гиркана и его сыновей возбудили к нему зависть со стороны иудеев. Особенно нерасположены были к нему фарисеи, иудейская секта, о которой мы упоминали уже выше. Эти фарисеи пользуются таким авторитетом в глазах народа, что им безусловно верят, хотя бы они говорили против царя или первосвященника. Учеником их был некогда и Гиркан и пользовался с их стороны большим расположением.

5. Однажды Гиркан пригласил их к себе на пир и принял их весьма радушно. Когда же увидел, как они довольны, то стал говорить им, что они знают, насколько он старается быть праведным и делать только угодное Богу и им. При этом он просил их, если они заметят за ним какие бы то ни было ошибки или уклонения от пути истины, направить его обратно на этот путь и наставить. На это присутствующие громко засвидетельствовали Гиркану, что он человек праведный; он же порадовался их похвалам. Один только из гостей, некий Элеазар, человек дурного нрава и придирчивый, сказал: "Если хочешь знать истину, то, желая быть справедливым, ты должен сложить с себя сан первосвященника и удовлетвориться положением правителя народа".

Когда же Гиркан спросил его о причине необходимости такого отречения от первосвященнической власти, тот ответил: "Мы слышали от стариков, что ты родился в то время, когда мать твоя находилась в плену у Антиоха Эпифана".

Это замечание было совершенно ложно, но на него Гиркан разгневался, а все фарисеи были глубоко возмущены этим.

6. Между тем среди секты саддукеев, которые держатся диаметрально противоположных фарисеям взглядов, находился один очень близкий Гиркану человек по имени Ионатан. Он стал уверять Гиркана, что Элеазар в нанесенном ему оскорблении выражал как бы общее мнение фарисеев, и указывал при этом на то, что Гиркан может убедиться в этом путем предложения фарисеям вопроса, какому наказанию подлежит то лицо за свое заявление. Когда же Гиркан предложил им запрос, какого наказания считают они Элеазара достойным (при этом Гиркан был убежден, что нанесенное ему оскорбление не исходило от всей фарисейской секты и что они восстановят его честь назначением должного возмездия), те отвечали, что Элеазар заслужил наказание ударами и заключением в темницу. Итак, фарисеи в данном случае не остановились на смертной казни за клевету (как то полагалось по закону). Впрочем, фарисеи вообще весьма снисходительны в своих наказаниях.

На это Гиркан очень рассердился и готов был поверить, что тот человек нанес ему оскорбление именно с их ведома. В этом его особенно поддерживал Ионатан, который достиг в результате того, что Гиркан примкнул к партии саддукеев, совершенно отказавшись от фарисеев и не только разрешив народу не соблюдать установленных фарисеями законоположений, но даже установив наказание для тех, кто стал бы соблюдать их. Благодаря последнему обстоятельству как сам Гиркан, так и его сыновья стали ненавистны народу. Впрочем, об этом мы расскажем немного ниже. Здесь же я только упомяну, что фарисеи передали народу, на основании древнего предания, множество законоположений, которые не входят в состав Моисеева законодательства. Ввиду этого-то секта саддукеев совершенно отвергает все эти наслоения, требуя обязательности лишь одного писаного закона и отнимая всякое значение у устного предания. Благодаря этому часто возникало множество споров и разногласий между обеими сектами, причем на стороне саддукеев стоял лишь зажиточный класс, а не простой народ, тогда как на стороне фарисеев была чернь. Впрочем, об этих двух сектах, равно как об ессеях, у меня подробно рассказано во второй книге моей "Иудейской войны".

7. Гиркану, однако, удалось прекратить эти распри и прожить остаток дней своих в полном спокойствии. Являя из себя в течение тридцати одного года образец примерного правителя, он затем умер[46], оставив после себя пять сыновей и удостоившись от Господа Бога трех величайших благ: властвования над своим народом, первосвященнического достоинства и дара прорицания. Господь Бог не покидал его и дал ему возможность предвидения и пророчествования. Так, например, он предсказал, что оба старшие его сына не удержатся во главе правления. Судьба этих последних достойна более подробного повествования, и последнее покажет, сколь мало сыновья были счастливы в сравнении с отцом своим.

Глава одиннадцатая

1. После смерти отца своего старший сын его, Аристобул, решил изменить прежнюю форму правления и провозгласить себя, по собственному своему усмотрению, царем. Действительно, четыреста восемьдесят один год и три месяца спустя после возвращения [иудейского] народа из вавилонского плена он первый возложил на себя царский венец[47]. Любя из своих братьев лишь ближайшего к нему по возрасту, именно Антигона, он только его держал наравне с собой, а остальных вверг в темницу. Равным образом он подверг заключению и родную мать свою, которая поссорилась с ним из-за правления (дело в том, что именно ее Гиркан назначил главной после себя правительницей), и дошел до такого изуверства, что уморил ее в темнице голодом. Подобной же участи подвергся затем и брат его, Антигон, которого он, по-видимому, так сильно любил и которого сделал своим соправителем. Он стал отчуждаться от Антигона вследствие наветов, которым он первоначально не поверил, потому что сперва действительно любил его, а затем и потому, что считал эти доносы наветами, имевшими своим основанием зависть недоброжелателей его брата. Но однажды Антигон со славой вернулся из какого-то похода (в то время как раз наступил праздник Кущей, Аристобул же заболел) и Антигону пришлось в блестящем наряде и в сопровождении своих тяжеловооруженных вступить в храм, чтобы тем подать знак к началу празднеств, а еще более, чтобы помолиться за выздоровление брата. Нашлись-таки гнусные люди, которым во что бы то ни стало хотелось посеять раздор между братьями, и вот они воспользовались блеском шествия Антигона и его распоряжениями, чтобы отправиться к царю и с гнусной задней мыслью значительно преувеличить торжественность обстановки, при которой Антигон начал празднество. При этом они указывали на то, что все происшедшее тут вовсе не соответствовало положению Антигона, как частного лица, и что все это указывает лишь на стремление его к достижению царской власти; далее, что Антигон, очевидно, собирается явиться к Аристобулу со значительной партией и убить его, так как он совершенно логично рассуждает, что вместо того, чтобы участвовать, с разрешения брата, в управлении, он может сам овладеть престолом и достигнуть высочайшего почета.

2. Услыша это и поверив этому, Аристобул не пожелал возбуждать никакого подозрения в брате, но и захотел позаботиться о своей личной безопасности. Поэтому он велел поместить своих телохранителей в темном подземелье (в это время он сам лежал в укрепленном дворце, переименованном в замок Антониев) и распорядился, чтобы они не трогали никого, кто бы пришел к нему без оружия, но немедленно убить Антигона, если бы он явился к нему вооруженным. Тем временем он послал за Антигоном и просил его прийти к нему без оружия. Однако царица и лица, злоумышлявшие вместе с ней против Антигона, уговорили посланного сказать как раз обратное, а именно что брат слышал, будто Антигон завел себе новое оружие и доспехи и поэтому просит его к себе в полном вооружении, чтобы он мог полюбоваться им в его военном убранстве.

Антигон, не предполагая тут никакого злого умысла и вполне полагаясь на расположение брата, отправился в вооружении к Аристобулу, чтобы показать ему свое оружие. Когда же он достиг башни, носящей имя Стратоновой, где имеется темный проход, телохранители зарубили его. Смерть его служит явным доказательством мощи клеветы, которая разрывает все узы благоволения и родства и показывает, что никакое возвышенное и благородное чувство недостаточно сильно, чтобы оказать противодействие зависти.

Особенное же удивление вызвал к себе по поводу этого случая некий ессей, по имени Иуда, который никогда еще не ошибался в своих предсказаниях. Видя шествие Антигона к храму, этот человек, окруженный товарищами и учениками, посещавшими его ради того, чтобы обучаться у него прорицанию, воскликнул, что ему лучше умереть, так как он ошибся: Антигон, смерть которого он предсказал на сегодня в Стратоновой башне, как видно, еще жив, потому что проходит теперь мимо него; между тем эта местность (Стратонова башня), где он предсказал ему смерть, отстоит отсюда на целых шестьсот стадий; теперь же прошла уже большая часть дня, так что, по всей вероятности, есть опасность, что его предсказание не сбудется. И вот в то самое время, как Иуда жаловался на это, ему донесли, что Антигон убит в подземелье, которое также носит название Стратоновой башни, подобно приморскому городу Кесарии. Последнее обстоятельство и сбило прорицателя.

3. На Аристобула немедленно после описанного события напало раскаяние в совершенном братоубийстве, а затем он впал в болезнь. Рассудок у него помрачился от постоянно испытываемого позыва к тошноте, а внутренности его жестоко болели, так что он даже харкал кровью. И вот однажды один из малолетних прислужников, вероятно по божественному предопределению, вынося кровь Аристобула, поскользнулся на том самом месте, где был убит Антигон и где еще виднелись следы преступления, и пролил кровь. Видевшие это подняли крик и завопили, что слуга умышленно пролил тут кровь [царя]. Тогда Аристобул справился, в чем дело, но не получая ответа, тем более заинтересовался причиной крика, как то совершенно естественно у людей, видящих в молчании признак особенного несчастья. Когда же приближенные царя ввиду угроз его сказали ему всю правду, Аристобул, мучимый угрызениями совести по поводу вины своей, разразился потоком слез и громко застонал: "Итак, Господь Бог не забыл такого нечестивого и дерзкого поступка моего, и вот меня сейчас постигает кара за убийство родного мне человека! Доколе же, бестыжее тело, удержишь ты в себе душу, запятнанную кровью брата и матери? Почему ты не выпускаешь ее, но по частям приносишь мою кровь в жертву убитым?"

Это были его последние слова, с которыми он умер, успев процарствовать один только год[48]. Правда, он выказывал себя другом греков, но зато он оказал и большие услуги своему отечеству, ведя войну с Итуреей и присоединив значительную часть этой страны к Иудее, причем принудил тех из итурейцев, которые захотели остаться в своей области, принять обрезание и жить по законам иудейским. По природе своей он был человеком мягким и очень застенчивым, как о том свидетельствует от имени Тимагена и Страбон, говоря:

"Этот человек был мягок и принес иудеям большую пользу, потому что расширил область иудейскую и поселил среди своего народа часть итурейцев, принудив их принять обряд обрезания".

Глава двенадцатая

1. После смерти Аристобула жена его, Саломея, носившая у греков имя Александры, освободила из оков братьев своего покойного мужа (мы уже выше упомянули о том, что он их держал в темнице) и объявила царем Янная Александра, который был к тому лицом наиболее подходящим, как по возрасту своему, так и по порядочности. Этому Яннаю пришлось с первого же момента своего рождения навлечь на себя ненависть отца своего, так что он, вплоть до его смерти, не смел никогда показываться отцу на глаза. Причиной этой ненависти, как говорят, послужило следующее обстоятельство: Гиркан больше всех других детей любил Антигона и Аристобула. И вот, когда он во сне однажды увидел самого Предвечного, то спросил Его, кто из детей будет его преемником. Господь Бог указал на Янная. Тогда Гиркан, огорчившись, что именно этот сын его станет наследником всех его благ, распорядился, когда Яннай родился, отдать его на воспитание в Галилею. Однако предсказание Предвечного Гиркану оправдалось.

Получив после смерти Аристобула царский престол, Яннай казнил того из своих братьев, который сделал попытку лишить его царской власти, а к другому, который предпочел жить вдали от дел, он относился с большим почетом.

2. Устроив дела свои наилучшим, по его мнению, образом, Яннай отправился в поход на Птолемаиду; разбив жителей в открытом бою, он замкнул их в городе и, обложив последний, приступил к его осаде. В прибрежной области ему оставалось только подчинить себе еще Птолемаиду и Газу, а также Стратонову башню[49] и Дору, которыми владел Зоил. Но так как [в это время] Антиох Филометор[50] и брат его Антиох, прозванный Кизикийцем, все еще воевали друг с другом и губили свои войска, то жителям Птолемаиды нечего было ждать от них помощи. Однако в стесненном вследствие осады положении к ним на помощь явился Зоил, владевший тогда Кесарией и Дорою, и привел с собой отряд войска, и так как он рассчитывал на расширение своей власти благодаря распре царей между собой, то он оказал некоторую поддержку жителям Птолемаиды. Впрочем, цари вовсе уже не были столь расположены к последним, чтобы надеяться на получение какой-нибудь выгоды от них. Таким образом, как та, так и другая стороны поступили в этом случае подобно борцам, которые обессилели в борьбе, но, стыдясь уступить друг другу, паузами и кратковременными передышками стараются затянуть ее подольше. Последней надеждой населения Птолемаиды являлись египетские фараоны и владевший островом Кипром Птолемей Лафур, который перебрался на Кипр после того, как был матерью своей[51] лишен власти. Итак, жители Птолемаиды отправили к последнему просьбу явиться к ним на помощь и вырвать их из рук Александра, который подвергает их всевозможным опасностям. А так как посланные укрепили Птолемея в надежде, что он сможет подчинить себе жителей Газы, находившихся в союзе с птолемаидцами, а также Зоила и, кроме того, сидонян и еще многие другие народы, если только переправится в Сирию, то он в уповании на это согласился и поспешно стал готовиться к отплытию.

3. Однако в это же самое время жителей Птолемаиды старался разубедить в их решении некий Деменет, пользовавшийся тогда у них большой популярностью народный оратор. Он указал на то, что лучше будет рискнуть опасностью войны с иудеями, чем подвергать себя явному рабству, если отдаться [иноземцу] деспоту, который при этом вовлечет их не только в эту войну, но и подвергнет их гораздо большей опасности со стороны Египта. Он указал также на то, что Клеопатра не отнесется безучастно к тому, что Птолемей по соседству с ней составляет себе крупную военную мощь, но наверное нападет на них с огромным войском. Если Птолемей ошибется в своих расчетах, то ему предоставляется полная возможность вернуться назад на Кипр, тогда как им самим во всяком случае грозит крайняя опасность.

Между тем Птолемей, узнав в пути об изменившемся решении жителей Птолемаиды, тем не менее поплыл к ним и, прибыв в Сикамин, высадил там свое войско.

Всего у него было, вместе с конницей, около тридцати тысяч человек, которых он и повел к окрестностям Птолемаиды. Тут он расположился лагерем; а так как жители города не только не приняли его посланных, но и не стали слушать их, то это его весьма озаботило.

4. Когда к нему явились Зоил и представители города Газы с просьбой вступить с ними в союз для борьбы против иудеев и Александра, разорявших их область, Александр испугался Птолемея и снял осаду. Уведя свое войско домой, он теперь обратился к хитрости, тайно послав к Клеопатре просьбу оказать поддержку против Птолемея и в то же самое время делая вид, будто заключает с последним дружбу и союз. При этом он обещал уплатить Птолемею четыреста талантов, если тот подчинит ему правителя Зоила и присоединит его владения к Иудее.

Птолемей тогда охотно заключил дружественный союз с Александром и подчинил ему Зоила; но когда он впоследствии узнал, что Александр тайно обращался к матери его, Клеопатре, за содействием, он счел себя свободным от всяких по отношению к нему обязательств, отправился к Птолемаиде и осадил ее за то, что жители этого города не приняли его к себе. Осаду он поручил своим полководцам, которым предоставил с этой целью часть своего войска, а сам он с остальными солдатами принялся покорять Иудею.

Но так как Александр [вовремя] узнал о намерении Птолемея, то и он собрал около пятидесяти тысяч воинов, а по данным у некоторых историков, даже восемьдесят тысяч, и с этой ратью двинулся на Птолемея. Тогда последний неожиданно напал на галилейский город Асохис, взял его штурмом в одну из суббот и увел и унес оттуда около десяти тысяч пленных и значительную добычу.

5. Попробовав сделать то же самое с городом Сепфорисом, отстоявшим недалеко от разрушенного Асохиса, он, однако, потерял здесь множество войска и [потому] пошел войной на Александра. Последний встретился с ним около реки Иордан, в местности, носящей название Асофон, в непосредственной близости около реки Иордан, и расположился лагерем вблизи врагов. У Александра, между прочим, было до восьми тысяч солдат, которым он дал название гекатонтамахов[52] и которые были снабжены медными щитами. Впрочем, и у передовых бойцов Птолемея имелись медные щиты. И хотя противники уступали во многом иудеям, все-таки солдаты Птолемея с большой уверенностью шли на опасность, потому что их воодушевлял специалист по военной тактике Филостефан, который распорядился переправить войско с того берега реки, где оно расположилось станом, на противоположный. Впрочем, Александр решил не препятствовать этому переходу, потому что он рассчитывал, что, если река останется у них в тылу, ему легче будет захватить врагов, которые тогда будут лишены возможности бегства.

Когда противники сошлись, вначале с обеих сторон мужество и энергия были выказаны одинаковые и множество воинов пало, как там, так и здесь. Когда же победа стала склоняться в пользу воинов Александра, Филостефан разделил свою рать и очень удачно послал подкрепление отступавшим. Часть иудеев дрогнула, и так как ей не было оказано поддержки, то она ударилась в бегство, причем близстоящие отряды не только не поддержали их, но тоже обратились в бегство, тогда как войска Птолемея поступили как раз обратно. Следуя за иудеями, которые в конце концов все бросились бежать, они стали так рубить бегущих, что мечи их наконец притупились и руки устали. Таким образом пало, как говорят, тридцать тысяч иудеев (Тимаген даже говорит о пятидесяти тысячах убитых), остальные же либо попали в плен, либо бежали на родину.

6. После этой победы Птолемей напал на окрестности и, при наступлении вечера, остановился в некоторых иудейских деревнях, которые нашел полными женщин и детей. Тогда он приказал своим воинам всех их перерезать и разрубить на мелкие части, а последние затем бросить в котлы с кипятком. После этого он удалился. Он сделал это распоряжение с той целью, чтобы беглецы, вернувшись из битвы домой, предположили, что враги их людоеды, и при представившемся их взорам зрелище еще более исполнялись страха перед ними. О таких действиях [Птолемея] рассказывают, подобно мне, также и Страбон и Николай [Дамасский].

После этого Птолемей штурмом овладел также и Птолемаидой, как это сообщено мной в другом месте[53].

Глава тринадцатая

1. Когда Клеопатра увидела, как усиливается могущество ее сына, который беспрепятственно разорял Иудею и успел подчинить своей власти город Газу, она не могла спокойно отнестись к тому, что Птолемей как бы уже находится перед воротами в ее царство и, благодаря своей силе, нагоняет страх на Египет. Поэтому она немедленно выступила против него с флотом и войском, назначив начальниками над всеми своими силами иудеев Хелкию и Ананию[54].

Главные же свои богатства, внуков своих и духовное завещание она отправила на остров Кос для сохранения. Дав затем своему сыну, Александру, повеление отплыть с огромным флотом в Финикию, сама Клеопатра со всем войском прибыла к Птолемаиде. Но так как жители последней не захотели принять ее к себе, то она приступила к осаде города.

Тем временем Птолемей покинул Сирию и внезапно поспешил в Египет, рассчитывая овладеть им теперь, когда в нем не было более войска. Однако ему пришлось ошибиться в своем расчете. Около этого же времени Хелкия, один из двух военачальников Клеопатры, умер в Келесирии, преследуя Птолемея.

2. Клеопатра, узнав о попытке своего сына относительно Египта и о том, что попытка эта совершенно не удалась ему, отправила туда часть своего войска и изгнала его из страны. Таким образом, ему вновь пришлось покинуть Египет и провести зиму в Газе, между тем как гарнизон Птолемаиды не выдержал осады и Клеопатре удалось взять город.

Не имея другой защиты, кроме Клеопатры, и сильно пострадав от ее сына, Птолемея, Александр Яннай прибыл к царице с дарами и оказал ей те знаки уважения, которых она была достойна. Тогда некоторые из приближенных царицы посоветовали ей принять дары, но в то же самое время напасть на Иудею, овладеть ею и не забывать того, что от этого одного человека находится в зависимости такое значительное количество храбрых воинов. Однако Анания воспротивился их убеждениям, указывая на то, что царица поступит несправедливо, если лишит власти союзника своего, который вдобавок является единоплеменником. "Знай,- сказал он ей при этом,- что если ты обидишь его, то возбудишь против себя ненависть со стороны всех нас, иудеев".

Благодаря такому совету Анании Клеопатра решила не трогать Александра и даже заключила с ним дружественный союз в Келесирии, в городе Скифополисе.

3. Избавившись таким образом от страха перед Птолемеем, Александр Яннай немедленно двинулся походом на Келесирию. Тут он после десятимесячной осады взял Гадару, а также Амафунт, значительнейшую крепость на Иордане, где сын Зенона, Теодор, сохранял тогда самые лучшие и ценные свои сокровища. Однако Теодор неожиданно нагрянул на иудеев, перебил из них десять тысяч человек и разграбил обоз Александра. Однако последний не испугался этого, а направился в приморские области, Рафию и Анфедон, который царь Ирод впоследствии переименовал в Агриппиаду. Последний город ему удалось взять приступом. Видя затем, что Птолемей ушел из Газы на Кипр, а мать его, Клеопатра, вернулась в Египет, он в гневе на жителей Газы за то, что они призвали к себе на помощь Птолемея, приступил к осаде также и этого города и стал разорять всю примыкавшую к нему область. Однако военачальник Газы напал ночью во главе двух тысяч наемников и десяти тысяч жителей на иудейский лагерь. Пока было темно, победа оставалась на стороне горожан, потому что в иудеях им удалось поселить уверенность, будто на них напал Птолемей. Когда же рассвело, ошибка эта обнаружилась, и иудеи увидели, с кем имеют дело; иудеи подбодрились, налегли на жителей Газы и перебили до тысячи человек их. Тем не менее горожане стойко выдерживали нападение и не сдавались, несмотря на отчаянное положение и на массу убиваемых иудеями людей (они предпочитали вынести все, только бы не подчиниться врагам своим). Кроме того, они крепились в надежде на то, что знаменитый арабский царь Арета явится и окажет им поддержку. Впрочем, раньше этого Аполлодоту пришлось погибнуть: брат его Лисимах, относившийся к нему с завистью вследствие его популярности у граждан города, умертвил его. Затем он склонил на свою сторону войско и сдал город Александру. Этот, войдя в город, сперва воздержался от всякого насилия, но затем напустил войско на жителей Газы и разрешил ему наказать их. Солдаты повсюду ринулись на жителей города и стали умерщвлять их. Впрочем, и горожане оказались не робкими и, оказывая сопротивление нападавшим на них иудеям, перебили немалое число их. Некоторые из них покидали дома свои и зажигали их при этом, чтобы ничего из имущества не попало в руки врагов. Другие самолично убивали своих жен и детей, не видя другой возможности спасти их от рабства у врагов. Городской совет, состоявший из пятисот членов и как раз заседавший в то время, когда произошло нападение на жителей, в полном составе бежал в храм Аполлона и искал там убежища. Однако Александр велел перебить и этих людей и, предав затем город пламени, вернулся в Иерусалим после годичной осады Газы.

4. Около того же времени умер и Антиох Грип, коварно убитый неким злоумышленником Гераклеоном; прожил он всего сорок пять лет и был царем двадцать девять. Преемником его стал сын его, Селевк[55], который начал войну с дядей своим, Антиохом Кизикийским, победил его, захватил в плен и велел казнить. Немного спустя сын последнего, Антиох, прозванный Благочестивым[56], прибыл в Арад, провозгласил себя царем и пошел войной на Селевка, которого ему наконец удалось победить и совершенно изгнать из Сирии. Тогда Селевк бежал в Киликию и, прибыв в город Мопсуэсту, вновь стал требовать от жителей денег. За это чернь города рассердилась на него, подожгла его дворец и умертвила его и приверженцев его.

Пока сын Антиоха Кизикийского правил в Сирии, брат Селевка, Антиох, пошел на него войной, но был побежден и погиб со своим войском. После него брат его, Филипп, возложил на себя корону и стал править одной частью Сирии. В то же время Птолемей Лафур послал в Книд за четвертым его братом Деметрием, носившим прозвище Эвкера[57], и провозгласил его царем в Дамаске. Антиох оказывал этим двум братьям сильное сопротивление, но вскоре умер, потому что нашел геройскую смерть в бою с парфянами, оказывая поддержку самийской царице Лаодике. Тогда Сирией стали владеть оба брата Деметрий и Филипп, как об этом сказано нами в другом месте[58].

5. Между тем на Александра восстали его подчиненные (так как народ был возбужден против него): когда наступил праздник и Александр приблизился к алтарю, чтобы принести жертву, они стали кидать в него лимонами; дело в том, что, как нам пришлось уже упоминать в другом месте[59], у иудеев был обычай держать в руках в праздник Кущей ветки финиковых пальм и лимонных деревьев. Кроме того, народ стал поносить его, что он родился от военнопленных родителей и потому не может быть признан достойным чести совершать жертвоприношения.

Рассердившись на это, Александр велел перебить до шести тысяч человек и, кроме того, распорядился отделить деревянной перегородкой алтарь и часть храма вплоть до того места, куда имели право доступа одни лишь священнослужители. Этим он оградил себя от оскорблений черни.

В то же время он содержал наемные писидийские[60] и киликийские войска. С сирийцами же он не желал иметь никакого дела, потому что они питали к нему неприязнь. Затем он напал на живших в Аравии моавитян и галаадцев и сделал их своими данниками, равно как разрушил Амафунт, причем Теодор не посмел сразиться с ним. После этого он вступил в борьбу с арабским царем Обедом[61], но очутился в засаде в тесном и труднопроходимом месте. Множество верблюдов вогнало его в глубокую ложбину около галаадской деревни Гадары, и он едва спасся оттуда бегством в Иерусалим. К довершению его несчастья народ тут восстал против него, и он вступил с ним в ожесточенную борьбу, длившуюся шесть лет, в течение которых он перебил не менее пятидесяти тысяч иудеев. Несмотря на его увещевания прекратить против него неприязненные действия, народ не унимался, но еще более стал его ненавидеть за все свои несчастья. Когда же он предложил им высказаться, чего им собственно нужно, все потребовали его смерти. Затем иудеи призвали к себе на выручку Деметрия Эвкера.

Глава четырнадцатая

1. Деметрий действительно явился со своим войском, принял в него тех, которые призвали его, и расположился лагерем в окрестностях города Сикима (Сихема). Александр двинулся во главе 6200 наемников и около 20 000 приверженцев своих из иудеев[62] навстречу Деметрию, в распоряжении которого находилось три тысячи всадников и сорок тысяч пехоты. Тогда с обеих сторон были пущены в ход всевозможные средства, чтобы склонить наемные войска Александра на сторону Деметрия указанием того, что они эллины, а от Деметрия отвратить иудеев. Но когда ни те, ни другие не поддались этим убеждениям и предпочли сразиться, победа осталась за Деметрием. Тут пали все наемники Александра, являя редкий пример верности и храбрости; впрочем, и Деметрий потерял многих из своих воинов.

2. Когда же Александр бежал в горы, то из жалости к переменчивой судьбе под его знаменами собралось шесть тысяч иудеев. Испугавшись последних, Деметрий тогда отступил. Однако после этого иудеи начали войну с Александром, но проиграли сражение, и множество их пало в битве. Потом Александр запер самых влиятельных из иудеев в городе Вефоме и обложил его осадой. Взяв затем город и овладев иудеями, он отвел их в Иерусалим и учинил над ними ужасное дело: находясь со своими наложницами в уединенном уголке и пируя там с ними, он велел распять около восьмисот иудеев и перерезать на виду их всех жен и детей. Таким образом он наказал их за все причиненные ему огорчения, и этот способ возмездия превзошел все, что когда-либо совершалось в этом роде. Правда, он чрезмерно и более чем следует пострадал [в своей жизни] от иудеев, которые угрожали ему постоянными войнами и довели его до крайнего страха за жизнь и за целость царства, так как они не удовлетворились сами сражаться за себя, но даже повели на него толпу иноземцев и наконец настолько стеснили его, что ему пришлось уступить царю [сирийскому] все владения моавитские, галаадские и прочие области Аравии, которые он себе подчинил, и все это для того, чтобы царь не оказал иудеям поддержки в войне их с ним. Кроме того, иудеи десятки тысяч раз глумились и насмехались над ним. Однако, как бы там ни было, поступать так было явно нелепо, и за свою чрезмерную жестокость он получил от иудеев прозвище Фракида[63]. Все его противники, число которых доходило до восьми тысяч человек, ночью бежали и находились в изгнании в течение всего того времени, что Александр был жив. Этот же, освободясь от их угроз, правил остальное время в полном спокойствии.

3. Между тем Деметрий, покинув Иудею, пошел к городу Верее и с десятью тысячами пехотинцев и тысячью всадников приступил к осаде ее, причем там находился его брат, Филипп. Тогда союзник Филиппа, владетельный князь Вереи, Стратон, призвал на помощь Зиза, князя одного арабского племени, равно как Митридата Синака, властелина парфянского[64]. Последние прибыли с огромным войском и стали осаждать Деметрия в его же окопах. Тут их метательные снаряды, равно как недостаток воды у осажденных, принудили последних сдаться. Опустошив всю страну и захватив в плен Деметрия, они отправили его к тогдашнему парфянскому царю Митридату, а всех тех военнопленных, которые были антиохийцами, они отдали антиохийцам без выкупа.

Парфянский царь Митридат оказывал Деметрию всякие почести, пока Деметрий не впал в болезнь и не умер. Филипп же немедленно после битвы двинулся на Антиохию, занял ее и стал царствовать над Сирией[65].

Глава пятнадцатая

1. Затем брат Филиппа, Антиох, носивший прозвище Диониса, желая овладеть престолом, явился в Дамаск, забрал там все в свои руки и стал царствовать[66]. Пока он ходил войной на арабов, об этом узнал его брат Филипп и двинулся на Дамаск. Некий же Милезий, который был оставлен для охраны дамасской крепости, передал ему город. Но так как Филипп оказался по отношению к Милезию неблагодарным и не даровал ему ничего из того, на что тот рассчитывал при впуске его в город, и так как Филиппу было желательно, чтобы казалось, что он взял город, наведя страх на жителей, а не обязан был этим приобретением любезности Милезия, то он навлек на себя нерасположение [жителей] и вскоре должен был покинуть Дамаск. Дело было так: когда он однажды отправился на ипподром, Милезий запер город и стал оберегать последний для Антиоха.

Когда же Антиох узнал о предприятии Филиппа, то вернулся из Аравии и двинулся немедленно в Иудею во главе восьми тысяч тяжеловооруженных воинов и восьмисот всадников. Испугавшись его нападения, Александр стал рыть глубокий ров от самого города Хавррзавы, носящей теперь имя Антипатриды, до Яффского залива, т. е. в той местности, которая одна только и представляла опасность в смысле нападения; равным образом он воздвиг стену с деревянными башнями и с бойницами на расстоянии полутораста стадий и стал ожидать нашествия Антиоха. Последний, однако, поджег все эти сооружения и перевел затем по этой местности войско свое в Аравию. Сперва царь арабский отступил, но затем внезапно вновь появился с десятью тысячами всадников. Выступив навстречу им, Антиох вступил с ними в ожесточенный бой, одержал верх, но вместе с тем сам пал мертвый, подавая помощь части войска, находившейся в опасности. Когда пал Антиох, войско его бросилось бежать в деревню Кану, где большинство воинов погибло от голода.

2. После него царем Келесирии стал Арета, которого призвали на царство войска, занимавшие Дамаск; к тому побудила их ненависть к Птолемею Меннаю[67]. Напав отсюда на Иудею, Арета разбил Александра в сражении при Аддиде, но затем, на основании заключенного договора, вновь удалился из Иудеи.

3. Затем Александр, в свою очередь, двинулся на город Дий, взял его и пошел на Весу, где в то время находились главные сокровища Зенона. Окружив этот город тройною стеною, он овладел им и двинулся на города Гауланию и Селевкию. Заняв эти пункты, он овладел также так называемым Антиоховым ущельем и крепостью Гамалою. Здесь он под всевозможными предлогами совершенно ограбил правителя тех мест Деметрия и затем возвратился, после трехлетнего отсутствия, на родину, где иудеи приняли его с радостью благодаря его военным удачам.

4. Около этого же времени иудеи успели овладеть целым рядом сирийских, идумейских и финикийских городов, а именно приморскими городами: Башнею Стратоновою, Аполлониею, Яффою, Ямниею, Азотом, Газою, Афедоном, Рафиею, Ринокорурой; на суше, вблизи границ Идумеи, Адорою, Мариссою и вообще всею Идумеею, Самариею, горою Кармилом и Итавирийским хребтом, Скифополисом, Гадарою, Гавланитидою, Селевкиею, Гавалою, моавитскими городами: Ессе-воном, Медавою, Лемвою, ороном, Телифоном, Зарою, ущельем Киликийским, Пеллою (этот город они разрушили до основания, так как жители не согласились принять иудейские обычаи) и другими главнейшими сирийскими городами, которые они уничтожали дотла.

5. После этого царь Александр впал, вследствие невоздержанности в вине, в болезнь и хотя в течение трех лет страдал перемежающейся (через четыре дня) лихорадкою, однако не отказывался от своих походов, пока не умер от истощения в горах Герасинских во время осады крепости Рагавы по ту сторону Иордана.

Когда царица увидела его столь близким к смерти и убедилась, что более уже нет никакой надежды на его спасение, то она, ударяя себя в грудь и плача, стала убиваться по поводу предстоявшего ей и ее детям одиночества и сказала мужу: "На кого оставляешь ты теперь меня и детей, столь нуждающихся в поддержке, и как отнесется ко всему этому народ, столь тебя ненавидящий, когда узнает о твоей смерти?" На это царь просил ее слушаться его советов, а именно крепко с детьми держаться престола и скрыть от солдат его смерть, пока город не будет взят; затем же, когда она после блестящей победы вернется в Иерусалим, предоставить фарисеям какую-нибудь привилегию, ибо если последние станут хвалить ее за дарованную им милость, то тем самым они расположат и народ в ее пользу. При этом царь заметил, что фарисеи могут сильно повредить в глазах иудеев тому, кто относится к ним недружелюбно, равно как могут оказать поддержку тому, кто к ним отнесется ласково. Дело в том, что народ им очень верит, если они из зависти говорят о ком-нибудь дурно; этому примером является он сам, так как они, униженные им, поссорили его с народом.

"Итак, ты,- сказал он,- по прибытии в Иерусалим, призови к себе самых влиятельных из них (фарисеев), покажи им мой труп и предоставь им поступить с ним как угодно, захотят ли они лишить меня погребения за все нанесенные им мною обиды, или как-нибудь иначе в гневе опозорить меня. При этом обещай им не предпринимать ничего в делах правления помимо совета их. И вот, если ты так скажешь им, то они и меня удостоят более почетных похорон, чем могла бы ты устроить мне, так как они уже более не захотят обидеть мертвого, да и ты будешь править спокойно".

С этим советом жене своей царь умер, процарствовав двадцать семь лет и прожив без одного года пятьдесят лет[68].

Глава шестнадцатая

1. Между тем Александре удалось взять крепость, и затем она обратилась к фарисеям сообразно указанию своего покойного мужа; передав им труп последнего и бразды правления, она успокоила гнев фарисеев на Александра и вместе с тем окончательно расположила их к себе. Фарисеи стали после этого распространять в народе добрую славу о деяниях Александра и уверяли народ, что у них погиб праведный царь. Этим они так разжалобили и своими похвалами так настроили народ, что последний почтил царя своего более торжественными похоронами, чем кого-либо из предшествовавших правителей.

Александр оставил после себя двух сыновей, Гиркана и Аристобула, а царство передал Александре. Из сыновей этих Гиркан был неспособен к государственным делам и более всего предпочитал мир и спокойный образ жизни, тогда как младший, Аристобул, был энергичнее и предприимчивее его. Вместе с тем царица сумела снискать себе расположение народа тем, что открыто выказывала свое несочувствие ко всему тому, что предпринимал столь ошибочно ее покойный муж.

2. Царица назначила первосвященником сына своего, Гиркана, как вследствие его возраста, так еще более для того, чтобы наполнить чем-нибудь его досуг. Вместе с тем она передала все дела фарисеям, повиноваться которым повелела и народу, причем вновь санкционировала все те дополнения фарисеев к установленному закону, которые были введены фарисеями и затем отменены ее свекром, Гирканом. Таким образом она носила лишь имя царицы, вся же власть на самом деле была в руках фарисеев. Последние возвращали изгнанников на родину, освобождали заключенных, одним словом, ни чем не отличались от настоящих правителей.

Впрочем, и царица не совсем оставляла своих забот о государстве. Она набрала огромное войско из наемников и значительно расширила свою власть, побив окрестных владетелей и взяв с них заложников. Тем временем вся страна жила в глубоком мире; волновались одни только фарисеи. Они стали терроризировать царицу, убеждая ее перебить всех тех, кто посоветовал Александру избиение восьмисот [фарисеев]. Затем они убили одного из таких людей, некоего Диогена, а после него последовательно еще несколько человек, пока некоторые из [наиболее] влиятельных лиц не явились во дворец. В числе их находился и Аристобул (он открыто порицал все случившееся и заявил, что, безусловно, когда только сможет, воспротивится начинаниям своей матери). Все эти лица напомнили [царице], сколько претерпели они во время опасностей войны и как они всегда являли государю своему верность, за что и удостоивались со стороны его величайшего почета; при этом они просили царицу не лишать их последней надежды и не предоставлять их безнаказанному избиению, подобно скотине, у себя дома после того, как им удалось избежать опасностей войны. Если враги, говорили они, удовлетворятся числом пока загубленных жертв, то они из уважения к царскому дому спокойно перенесут все случившееся; если же те безобразия повторятся, то они просят об увольнении. Помимо ее, царицы, у них нет спасения, и потому они даже были бы готовы умереть в ее дворце, если бы она не простила их ухода. Впрочем, как для них, так и для самой царицы будет позором, если они, отстраненные ею, найдут приют у врагов ее мужа. Они встретят наверное в высшей степени радушный и почетный прием у арабского князя Ареты и у других правителей, которые будут рады увидеть на своей стороне стольких мужей, при произнесении одного только имени коих они еще так недавно содрогались. Если же она на это не согласна и предпочитает другое, именно отдаться во власть фарисеям, то пусть она каждого из них назначит начальником какой-либо крепости, ибо, если уже раз такое несчастие постигло дом Александра, они готовы проводить жизнь свою хотя бы в жалкой и низкой должности[69].

3. Так как они еще долго и много говорили на эту тему и призывали дух Александра сжалиться над умершими и подвергавшимися такой же участи, то все окружающие разразились слезами. Особенно непринужденно высказывал свое мнение Аристобул и при этом отнюдь не щадил своей матери. Между тем придворные, собственно говоря, были сами виноваты в постигшем их несчастии, тем что наперекор обычаю предоставили властолюбивой женщине править государством, тогда как у нее был вполне подходящий для этого сын. Не зная, как с честью выйти из этого затруднительного положения, царица доверила им тогда охрану различных местностей, кроме, впрочем, Гиркании, Александриона и Махерона, где она держала свои драгоценности. Немного спустя она отправила сына своего, Аристобула, в поход против Дамаска, против Птолемея Менная, который являлся тяжелым для города соседом...

4. Однако Аристобулу пришлось вернуться, не совершив ничего достопримечательного. Около того же самого времени пришло известие, что армянский царь Тигран[70] ворвался с трехсоттысячным войском в Сирию и собирается прибыть в Иудею. Это, вполне естественно, испугало царицу и народ, и потому, пока царь осаждал Птолемаиду, к нему было отправлено посольство со многими ценными дарами. В то время Сириею правила царица Селена, иначе называвшаяся Клеопатрою. Она-то и уговорила жителей Птолемаиды закрыть перед Тиграном городские ворота. И вот посланные явились к Тиграну и стали просить его пощадить царицу и их народ, он же благосклонно принял их, ибо они явились столь издалека для выражения своей покорности, и обещал им свою милость.

Впрочем, Тигран только что успел взять Птолемаиду, как ему было донесено, что Лукулл[71], находясь в погоне за Митридатом, упустил его, потому что Митридат[72] спасся бегством в Иверию[73] и теперь грабит Армению и старается овладеть ею. При этом известии Тигран немедленно поспешил к себе домой.

5. Вскоре после этого царица [Александра] впала в тяжкую болезнь, и тогда Аристобул решил овладеть правлением. Поэтому он однажды ночью, в сопровождении одного только слуги, отправился к тем крепостям, где находились преданные ему отцовские друзья его. Если он уже раньше был крайне недоволен мероприятиями своей матери, то теперь он очень опасался, как бы, с ее смертью, вся семья не подпала окончательно влиянию фарисеев. Он отлично сознавал полную невозможность передачи правления брату. Об этом предприятии Аристобула знала одна лишь жена его, которую он с детьми оставил тут в городе.

Сначала он прибыл в Агаву, где жил один из самых влиятельных приверженцев его, Галест, и тут нашел приют.

Когда под утро царице было донесено об исчезновении Аристобула, она пока вовсе не думала приводить этот факт в связь со стремлением сына совершить государственный переворот. Когда же затем постепенно стали прибывать друг за другом новые лица с извещением, что Аристобул овладел первым укреплением, затем вторым и всеми остальными (дело в том, что, покончив с первою крепостью, он тем самым немедленно овладел и всеми прочими), тогда и царицу и весь народ обуяло величайшее беспокойство. Все боялись, что весьма скоро Аристобул будет в состоянии захватить всю власть, и особенно опасались мести с его стороны за оскорбления, нанесенные его дому. Предварительно было решено заключить жену и семью Аристобула в крепость около святилища.

Между тем около Аристобула собралась такая значительная толпа приверженцев, что он ухе стал походить на настоящего царя. Менее чем за пятнадцать дней он овладел двадцатью двумя городами, что дало ему возможность набрать войско на Ливане, в Трахонее и от соседних правителей. Так как люди вообще охотно примыкают к более могущественному, то и в этом случае легко подчинялись Аристобулу; кроме того, поддержав его теперь при не вполне выяснившемся положении дел, рассчитывали извлечь впоследствии пользу, когда он станет царем, потому что царство будет им добыто при помощи их.

Тогда старейшины иудейские и Гиркан явились к царице и просили ее высказать свое мнение относительно положения дел в настоящий момент. Аристобул, овладев таким множеством пунктов, фактически почти уже безгранично владел всем; и хотя царица теперь так тяжко больна, они все-таки считают неуместным решать что бы то ни было помимо ее, пока она еще жива; между тем опасность, угрожающая им, уже не за горами.

На это царица предоставила им решить и поступить по их усмотрению, указав на то, что в их распоряжении имеется еще целый ряд значительных средств, а именно: сильный народ, войско и богатая казна. Она же сама мало интересуется делами, так как тело ее уже сокрушено.

6. Вскоре после этого царица умерла, процарствовав девять лет и прожив семьдесят три года[74], ничем не уступавшая, несмотря на свой пол, мужчине по силе характера. Преисполненная ненасытным властолюбием, она в серьезнейших положениях жизни явила на практике доказательство того, как тверда была ее воля и как неразумны мужчины, терпящие крушение в государственных делах. Так как она всегда придавала большее значение настоящему, чем будущему, и на первом плане ставила неограниченную власть свою, она не заботилась ни о прекрасном, ни о справедливом. Таким образом, она своими отнюдь не приличествовавшими именно женщине вкусами довела свой дом до того, что он вскоре утратил могущество, добытое столькими трудностями и опасностями, потому что она добровольно подчинилась влиянию тех, кто был неприязненно настроен против ее семьи, и лишила правительство искренне заботливых и преданных друзей. Таким образом она наполнила дом свой бедствиями и смятением и своими поступками навлекла несчастие на всю свою династию даже после своей смерти. И все-таки, несмотря на такое правление, она сохранила для народа своего мир. Так окончилась деятельность царицы Александры. Теперь же, в следующей своей книге, я собираюсь рассказать о судьбе, постигшей после ее смерти сыновей ее, Аристобула и Гиркана.