Иудейские древности (Иосиф Флавий; Генкель)/Книга семнадцатая

Иудейские древности — Книга семнадцатая
автор Иосиф Флавий

Глава первая

1. После того как Антипатр погубил своих братьев и заставил отца решиться на гнуснейшую относительно их крайность и безбожную преступность, ему уже не приходилось рассчитывать впоследствии на особенную жизненную удачу. Хотя он и был избавлен от страха за прочность своей власти вследствие невозможности вмешательства со стороны братьев, но находил, что овладеть царством представит ему крупные затруднения и тягости: глубоко внедрилась в народе ненависть против него. Если уже это было для него весьма тягостно, то еще более огорчало его нерасположение к нему войска; а между тем на войске всегда зиждилось внутреннее благополучие, если чернь проявляла склонность к мятежам. Такую опасность уготовила ему гибель его братьев. Тем не менее он был теперь соправителем отца своего и собственно настоящим царем; отец ему доверял больше прежнего, причем Антипатр укрепил свое положение именно тем, за что он, собственно, был достоин гибели; но при этом он загубил братьев своих, как будто бы заботясь о спасении Ирода, а не потому, что его побуждала к тому ненависть к этим братьям; больше их он сам был враждебен отцу своему. Такие мучения терзали теперь Антипатра. Он во всем этом положении предвидел возможность удалить со своего пути Ирода и тем предупредить, что кто-либо станет обвинять его в чем-нибудь и этим поставит его в затруднение; с другой стороны, он предвидел для Ирода возможность найти поддержку, если бы он, Антипатр, открыто выступил в качестве его врага. И вот, подобно тому, как одна лишь ненависть к отцу побудила его посягнуть на братьев, эта же самая ненависть теперь еще более подзадорила его не выпускать из рук начатого дела. Он рассчитывал, что если Ирод умрет, то он тем самым прочно утвердит за собой власть, если же дольше останется в живых, то это лишь усугубит его опасность, потому что раскрытие всех тех планов, которые он затеял по необходимости, заставят отца смотреть на него, как на заклятого врага. Поэтому он не щадил средств, чтобы снискать себе расположение приближенных отца, стараясь крупными денежными подарками подавить ненависть многих к себе и особенно добиваясь путем блестящих и щедрых даров снискать благоволение друзей своих в Риме, на первом же плане расположение сирийского наместника, Сатурнина. Щедростью даров он надеялся склонить на свою сторону также и брата Сатурнина, равно как сестру царя, которая была замужем за одним из виднейших приближенных Ирода. В искусстве притворяться другом людей, с которыми он общался, он достиг величайших результатов и снискал доверие; вместе с тем он сумел отлично заглушить во многих ненависть к себе. Впрочем, он не был в состоянии обмануть свою тетку, которая уже давно его поняла, которую нельзя было ввести в заблуждение и которая вполне приготовилась оказать отпор его гнусным начинаниям. Несмотря на то что ее дочь была замужем за дядей Антипатра со стороны матери (причем этот дядя женился на ней, которая раньше была женой Аристобула, благодаря посредничеству и заботливости именно Антипатра, тогда как другая дочь ее была замужем за Каллеем, сыном Саломеи от второго брака), однако это родство не могло оградить его от того, что вся его гнусность была понята. Так же точно его не избавили от [всеобщей] ненависти и прежние его родственные отношения. Дело в том, что Ирод заставил Саломею, влюбленную в араба Силлая и желавшую выйти за него замуж, вступить в брак с некиим Алексой. При этом Ироду оказывала поддержку [императрица] Юлия; она-то именно и уговорила Саломею не отказываться от этого брака, чтобы не вызывать открытой вражды, так как Ирод поклялся, что поссорится с Саломеей, если она не выйдет за Алексу. Саломея подчинилась отчасти потому, что ее уговорила Юлия, жена самого Цезаря, а отчасти и потому, что та указала ей на всю выгоду этого брака. В это же самое время Ирод отправил дочь царя Архелая, бывшую замужем за его сыном Александром, назад к отцу ее и вернул ей из своих личных средств ее приданое, чтобы не было на этот счет никаких недоразумений между ними.

2. Ирод сам весьма заботливо занялся воспитанием детей сыновей своих (у Александра было от Глафиры двое мальчиков[1], а у Аристобула от Береники, дочери Саломеи, трое мальчиков и две девочки[2]); когда его навещали друзья, он показывал им внуков и при этом [всегда] оплакивал судьбу, постигшую его собственных сыновей. При этом он молил Бога, чтобы его внуков не постигла подобная же участь, но чтобы они росли в добродетели и любви к справедливости и тем отплатили ему за все его попечения о них.

Когда внуки его достигли соответственного возраста, он подумал об их браке и помолвил старшего из сыновей Александра с дочерью Ферора, а сына Аристобула с дочерью Антипатра; одну из дочерей Аристобула он решил выдать замуж за сына Антипатра, другую же дочь Аристобула за своего собственного сына Ирода, который родился у него от дочери первосвященника[3]. У нас ведь в обычае, что мужчина в одно и то же время имеет нескольких жен[4]. Эти помолвки царь устроил из сострадания к сиротам, думая путем нового родства вызвать в Антипатре расположение к ним.

Однако Антипатр не преминул выказать к этим юным существам такую же неприязнь, какую он питал к их родителям, своим братьям; заботливость Ирода о них только раздражала его, так как он предполагал, что влияние их будет гораздо больше влияния их отцов и что, особенно когда они подрастут, царь Архелай станет поддерживать своих внуков, да и Ферор, который уже был тетрархом, даст одну из девушек в жены сыну своему. Вместе с тем его возмущало также простонародье своей постоянно выказываемой жалостью к сиротам, а также тем, что оно из ненависти к нему всячески доказывало непримиримую вражду его относительно братьев. Поэтому он особенно старался побудить отца к отмене его решения, устрашая его представленьями об опасности, связанной с дарованием [юношам] такой силы. Наконец Ирод уступил просьбам Антипатра, так что последний сам решил жениться на дочери Аристобула, а его сын на дочери Ферора. Таким образом, состоявшиеся помолвки были, благодаря уступчивости царя, отменены.

3. У царя Ирода в это время было девять жен: мать Антипатра[5], дочь первосвященника, которая родила ему сына его же имени (Ирода), дочь его брата и дочь его сестры, у которых обеих, впрочем, не было детей. В числе его жен находилась также одна самарянка[6], от которой он имел двух сыновей, Антипу и Архелая, и дочь олимпиаду, которую впоследствии взял в жены Иосиф, племянник царя. Архелай и Антипа воспитывались у одного частного лица в Риме. Кроме того, женой Ирода была также иерусалимская гражданка Клеопатра, от которой у него были сыновья Ирод и Филипп, также воспитывавшиеся в Риме. Другая жена его была некая Паллада, родившая ему сына Фазаеля. Помимо этих жен он жил еще с Федрой и Эльпидой, родившими ему двух дочерей, Роксану и Саломею. Что касается старших дочерей Ирода от Мариаммы, от брака с которыми отказался Ферор, то одну из них царь выдал замуж за племянника своего Антипатра, а другую за племянника своего Фазаеля[7].

Вот из кого состояла семья Ирода.

Глава вторая

1. Желая обезопасить себя относительно трахонцев, царь решил в центре их страны основать иудейское поселение, по размерам своим не уступавшее городу. Этим он желал не только оградить свою собственную страну, но и иметь пункт, откуда он мог бы быстро нападать на врагов своих. Узнав, что некий вавилонский еврей перешел через Евфрат во главе пятисот вооруженных луками всадников и около ста родственников и поселился наудачу в сирийском городе Антиохии Эпидафне, причем тогдашний претор Сатурнин предоставил ему для поселения местность Валафу, Ирод послал за ним и за его отрядом и обещал отдать ему область в топархии Батанее, граничащей с Трахонеей, желая тем самым создать оплот лично для себя. Вместе с тем он объявил эту область свободной от всех налогов и обычных повинностей и предоставил ее ему в безвозмездное пользование.

2. Привлеченный этими обещаниями, вавилонянин прибыл к [царю], принял от него землю и настроил в ней крепости, а также поселение, которому дал имя Бафиры. Этот человек стал действительно оплотом как туземцам, так и иудеям, являвшимся из Вавилона в Иерусалим для жертвоприношений, и ограждал их от разбоев трахонцев. Поэтому многие, которым были дороги иудейские установления, со всех сторон стекались к нему. Таким образом, эта страна [быстро] заселилась, тем более, что при полной безопасности она была еще свободна от налогов. Это продолжалось все время, пока Ирод был жив. Когда власть перешла после него к Филиппу, последний короткое время взимал незначительные подати. Однако Агриппа Великий и сын его Агриппа[8] в значительной степени повысосали соки из населения этой области, причем, впрочем, не желали лишать его свободы. Римляне, к которым перешла власть после них, оставили за населением его прежнюю свободу, но сильно притесняли его повышением налогов.

Впрочем, о том я еще поговорю в своем месте, когда зайдет речь об этом.

3. Когда скончался вавилонянин Замарис, который оказал Ироду такую услугу сохранением за ним указанной области, всю жизнь свою отличался доблестью и оставил после себя доблестных сыновей, один из них, Иоаким, выдававшийся своей храбростью, приучил своих вавилонян к конским ристаниям, так что отряд из этих лиц служил телохранителями указанным царям. Когда Иоаким в преклонных летах умер, он оставил после себя доблестного и отважного сына Филиппа, который мог быть во всех отношениях сопоставлен с крупнейшими героями. Поэтому-то царь Агриппа соблюдал верную с ним дружбу и питал непреклонное к нему благоволение. Какое бы крупное войско царь ни содержал, этот Филипп постоянно должен был заведовать обучением его, и всегда, во всех походах, на его долю выпадала обязанность предводительствовать этой ратью.

4. Но возвращаюсь к Ироду. Все дела при нем были поручены Антипатру. Ирод не стеснял его решительно ни в чем, так как Антипатр окончательно сумел овладеть расположением и доверием отца. Полагаясь на последнего, Антипатр стал серьезно помышлять о том, как бы еще расширить свою власть, тем более, что отец чувствовал себя совершенно безопасным со стороны его. Между тем Антипатр внушал всем страх не столько своим могуществом, сколько гнусностью своих интриг.

Впрочем, Ферор особенно льстил ему, равно как тот, в свою очередь, отвечал ему в высокой степени тем же, причем, однако, Антипатр, склонив на свою сторону всю женскую половину двора, завлек его в искусно расставленные сети. Дело в том, что Ферор находился в полном подчинении у своей жены, тещи и свояченицы, несмотря на всю ненависть к последним вследствие оскорбительного их поведения относительно его незамужних дочерей. Тем не менее он подчинялся им и не мог ничего предпринять помимо этих женщин, которые совершенно обставили его и окончательно между собой спелись. Таким же точно образом и Антипатр повиновался им, как по собственному своему желанию, так и в угоду своей матери: эти четыре женщины были вполне солидарны между собой. Впрочем, раз между Ферором и Антипатром возникла размолвка из-за пустяков. Повод к этому подала сестра царя, которая давно поняла положение дел. Видя, что эта солидарность всех их направлена во вред Ироду, она не задумалась сообщить последнему обо всем. Понимая, что их дружба неприятна царю, они решили с виду более не сходиться друг с другом, но выказывать взаимную ненависть и хулить друг друга, особенно в присутствии самого Ирода или кого-либо из лиц, могущих донести ему об этом, втайне же еще теснее сплотиться между собой. Так они и поступили. Однако от Саломеи не осталась скрытой с самого начала ни их солидарность, ни значение их дальнейшего поведения. Она не дала ввести себя в заблуждение, но выведывала все и сообщала об этом с крупными преувеличениями брату, рассказывая ему об их тайных собраниях и пиршествах, а также об их сокровенных планах. Если бы последние не преследовали гибели царя, то ничто, по ее мнению, не препятствовало бы действовать им открыто. Теперь же они, будучи на глазах у всех, враждуют между собой и всячески стараются якобы повредить друг другу, когда же они вдали от народа, они, как лучшие друзья, стараются во всем быть солидарными между собой и соглашаются относительно [совместной] борьбы с теми, от которых столь старательно скрывают свою дружбу. Все это она разузнавала и при случае в точности доносила брату, который и сам уже понимал положение, но не решался принять крутые меры на основании почти голословных обвинений сестры. Дело в том, что среди иудеев существовала партия, которая кичилась своим точным соблюдением предписаний закона и имела притязание на особое благоволение Всевышнего. В полном подчинении у этой секты были женщины. Партия эта именуется фарисеями. Они могли в сильной степени оказывать противодействие царям, будучи в одинаковой мере хитры и готовы открыто воевать с ними и подрывать их авторитет. Когда все иудеи клятвенно подтвердили свою верность Цезарю и повиновение постановлениям царя, эти лица в числе более шести тысяч человек отказались от присяги. Когда царь приговорил их за это к уплате денежного штрафа, жена Ферора внесла за них требуемую сумму. В ответ на эту ее любезность они предсказали ей (все верили, что Господь Бог даровал им предвидение будущего), что по решению Предвечного власть будет отнята у Ирода и его потомства и что царство перейдет к ней и ее детям от Ферора. Это не осталось скрытым от Саломеи и было объявлено царю с присовокуплением того, будто некоторые из придворных уже подкуплены. Тогда царь распорядился казнить наиболее виновных фарисеев, а также своего евнуха Багою, равно как одного из наиболее красивых в то время прислужников своих, некоего Кара. Вместе с тем он распорядился предать казни также всех тех своих близких, которые поверили предсказанию и речам фарисеев. Они подействовали на тщеславие Багои, предсказав ему, что он еще будет носить имя отца и благодетеля ими объявленного будущего царя. Они говорили, что он со временем будет держать всех в своих руках, потому что к нему вернется способность вступить в брак и иметь законных детей.

Глава третья

1. Наказав таким образом изобличенных фарисеев, Ирод собрал синедрион из своих друзей, обвинил жену Ферора в дерзких оскорблениях, нанесенных ею его племянницам, и объявил, что он сам чувствует себя обесчещенным ею: она-де сеет раздор и распрю между ним и его братом, по силе возможности, словом и делом, она виновна в том, что фарисеям удалось увернуться от наложенного на них денежного штрафа, и она виновница всего того, что теперь происходит. "Итак, Ферор,- сказал он,- если ты, не настаивая на моих на этот счет объяснениях, сам по личной инициативе расстанешься с этой женщиной, которая только подает повод к распрям между нами, и если теперь же решишь отпустить ее, дорожа родственным ко мне чувством, то только таким образом ты останешься мне братом, и ничто не нарушит наших отличных отношений".

Однако Ферор, правда, сильно потрясенный этими прекрасными словами, сказал, что он не считает возможным ни отказаться от родственных чувств к брату, ни же отрекаться от любви к жене своей, но охотнее бы умер, чем лишился любимой жены. Несмотря на тяжкое оскорбление, заключавшееся для царя в этих словах, Ирод, однако, пока подавил в себе гнев против Ферора, но запретил Антипатру и его матери общаться с Ферором, а также советовал удерживать от этого остальных женщин. Те обещали это, но при случае Ферор и Антипатр продолжали видеться и даже пировать вместе. В то же время поговаривали также о том, будто жена Ферора находится в близких отношениях с Антипатром, причем посредницей служит мать Антипатра.

2. Побаиваясь, однако, отца и опасаясь, как бы далее не навлечь на себя еще больше неудовольствия с его стороны, Антипатр написал своим римским друзьям, чтобы они посоветовали Ироду отправить его как можно скорее к императору. На основании этого Ирод послал Антипатра [в Рим], дав ему с собой ценнейшие подарки и завещание, в котором назначал после своей смерти Антипатра своим преемником или, в случае, если бы он умер раньше его, своего сына Ирода, который был у него от дочери первосвященника. Одновременно с Антипатром и араб Силлай приехал [в Рим]; впрочем, он не сделал ничего из того, что повелел ему Цезарь. Поэтому Антипатр стал обвинять его перед императором в тех же преступлениях, в каких обвинял его раньше Николай. Вместе с тем и Арета выступил с жалобой на Силлая, так как последний распорядился против его воли казнить многих выдающихся лиц, в том числе Соема, человека, заслуживающего во всех отношениях глубокого уважения, а также императорского слугу Фабата. Поводом к последнему обвинению, возбужденному против Силлая, послужило следующее обстоятельство: у Ирода был в качестве особенно доверенного телохранителя некий Коринфий. Силлай уговаривал его крупной суммой денег умертвить Ирода, и тот согласился. Об этом узнал Фабат от самого Силлая и сообщил о том царю. Последний велел схватить и пытать Коринфия и в конце концов добился от него полного признания. На основании оговора Коринфия он распорядился также арестовать двух других арабов; один из них был начальником племени, другой другом Силлая. Эти люди, которых царь также подверг пытке, сознались, что они явились с тем, чтобы ободрить Коринфия в его намерении и оказать ему, в случае необходимости, поддержку в деле убиения Ирода. После того как Ирод донес обо всем том Сатурнину, этот распорядился отправить их в Рим.

3. Так как Ферор не изменял любви своей к жене, то Ирод приказал ему удалиться в свою тетрархию. Ферор с удовольствием повиновался этому повелению и дал священную клятву в том, что возвратится не раньше, чем узнает о смерти Ирода. В силу этой клятвы он не повиновался царю даже тогда, когда Ирод перед смертью просил его к себе, чтобы оставить ему кое-какие распоряжения. Однако Ирод не поступил по его примеру, но сам без приглашения явился впоследствии к Ферору, когда тот заболел. Когда же Ферор умер, он торжественно перевез его тело в Иерусалим и похоронил его там, назначив продолжительный траур по нему. Это обстоятельство стало для Антипатра, несмотря на его отплытие в Рим, причиной бедствий, и Господь Бог наказал его теперь за братоубийство. Я в подробностях расскажу всю его историю, которая может служить примером того, насколько во всем главную роль играет добродетель.

Глава четвертая

1. После смерти и погребения Ферора к Ироду явились два особенно чтимых Ферором вольноотпущенника его и просили не оставлять так смерти брата, но подвергнуть расследованию его неожиданную и грустную кончину. Ирод внимательно отнесся к этим речам, которые вызвали в нем доверие, и вольноотпущенники заявили, что Ферор накануне заболевания обедал у своей жены и что он умер оттого, что был там отравлен ядом, всыпанным в дотоле неизвестное ему блюдо. Этот яд был привезен какой-то арабской женщиной и должен был якобы служить любовным зельем (откуда он носит и название свое), но на самом деле был предназначен для отравления Ферора. Как известно, все арабские женщины искусны в составлении ядов. Та же женщина, которую они теперь обвиняют, сама созналась, что была особенно дружна с одной из приятельниц Силлая. Вместе с тем они утверждали, что для покупки яда к ней отправились также теща Ферора и его свояченица, которые накануне указанного обеда и возвратились в обществе той аравитянки. Разгневанный этими сообщениями, Ирод приказал подвергнуть пытке прислужниц указанных женщин, а также нескольких свободнорожденных женщин, но вследствие их упорного молчания дело оставалось темным, пока наконец одна из рабынь, терзаемая пыткой, не сказала только того, что просит Предвечного уготовить такие же мучения Антипатровой матери, которая одна является виновницей всех их страданий. Все это раскрыло глаза Ироду, и в конце концов он с помощью пыток выведал от женщин все о пиршествах и тайных сходках, о том, что Антипатр передавал Ферору самые тайные вещи, сообщенные ему под секретом (а между тем Антипатр получил от отца подарок в сто талантов в награду за обещание ничего не сообщать Ферору), о ненависти Антипатра к отцу и о его постоянных жалобах своей матери на живучесть Ирода, тогда как к самому Антипатру уже приближается старость, так что, если он когда-либо добьется власти, последняя навряд ли порадует его; о том, что многие из его братьев и их сыновей воспитываются как будущие правители и тем самым безусловно лишают его твердой уверенности в получении власти. Уже теперь, говорил Антипатр, в случае какого-нибудь несчастья, преемником на престоле объявлен его брат, а не сын его. Вместе с тем Антипатр обвинял царя в крайней жестокости, выразившейся, между прочим, в умерщвлении сыновей. При этом он говорил, что, опасаясь подобной же участи, он сам придумал свою поездку в Рим, а Ферор по той же причине удалился в тетрархию.

2. Все это совпадало с доносами сестры царя [Саломеи] и заставляло более не сомневаться в искренности показаний женщин. В отместку за гнусность Антипатра Ирод отнял у его матери Дориды все ее драгоценности стоимостью на много талантов и изгнал ее из страны, с женщинами же Ферора он вступил опять в дружеские отношения. Особенно возбуждал гнев царя против его сына самарянин Антипатр, управляющий делами царского сына Антипатра.

Между прочим, этот самарянин сообщил под пыткой, что Антипатр приготовил яд и вручил его Ферору с советом всыпать его отцу во время его (Антипатра) отсутствия, чтобы тем менее навлечь подозрение именно на него. Этот яд привез из Египта Антифил, один из друзей Антипатра; затем яд этот был послан Ферору через Феодиона, дядю Антипатра со стороны матери; таким-то образом яд попал в руки жены Ферора, которой последний передал его на сохранение. При допросе со стороны царя та созналась во всем и, побежав якобы для того, чтобы принести яд, бросилась с крыши дома; однако она не убилась насмерть, потому что упала на ноги. Приведя ее затем в чувство, царь обещал ей и ее родным полную безопасность, если только она скажет всю правду, тогда как пригрозил ей ужаснейшими мучениями, если она вздумает скрывать что-либо. Тогда она клятвенно обещала рассказать все по правде и действительно, по мнению многих, рассказала эту правду следующим образом: "Яд был привезен из Египта Антифилом, которому дал его брат врач. Затем этот яд доставил нам Феодион, и я спрятала его, получив его от Ферора, которому вручил его для тебя Антипатр; когда же Ферор заболел и ты, прибыв к нему, отнесся к нему столь ласково, он увидел твое к нему расположение и переменил свое первоначальное намерение. Призвав меня, он сказал: "Жена, Антипатр соблазнил меня и подговорил меня к умерщвлению своего отца, моего брата, задумав адское дело и дав мне яд для совершения его. Теперь же, когда брат мой ясно доказал неизменность своих прежних чувств ко мне, а сам я собираюсь покончить все свои счеты с жизнью, я не желаю осквернять памяти своих предков, соглашаясь на братоубийство. Принеси поэтому яд и сожги его на моих глазах".

Затем она сказала, что принесла яд и поступила совершенно сообразно повелению своего мужа, сжегши большую часть яда и оставив лишь ничтожную долю его, чтобы, после смерти Ферора, в случае притеснений со стороны царя, самой принять отраву и тем покончить с собой и своими бедствиями. Сказав это, она представила флакон с ядом. Второй брат Антифила и его мать подтвердили все это под пыткой и признали флакон за настоящий. Вместе с тем подверглась обвинению также и жена царя, дочь первосвященника, в том, что она, зная обо всем, захотела скрыть все. В силу этого Ирод прогнал ее с сыном и вычеркнул его из своего завещания, где он первоначально фигурировал в качестве претендента на царский престол. Тестя своего Симона, сына Боэта, он лишил первосвященнического сана и назначил на его место иерусалимца Матфия, сына Феофила.

3. В это время прибыл из Рима в Бафилл вольноотпущенник Антипатра. Будучи допрошен под пыткой, он показал, что привез яд для вручения его матери Антипатра и Ферору с тем, чтобы, в случае неудачи первой попытки отравления царя, теперь можно бы по наверняка избавиться от Ирода. Вместе с тем Ирод получил также письма от своих римских друзей, которые извещали его, что по наущению Антипатра обвиняются Архелай и Филипп[9] в том, что они будто бы ненавидят отца за убиение Аристобула и Александра и начинают уже жалеть о своей собственной судьбе, причем будто бы высказывают предположение, что отец зовет их назад с исключительной целью и их также загубить. Этой клеветы приверженцы Антипатра добились ценой крупных денежных сумм. Вместе с этим и сам Антипатр писал о братьях отцу, приводя все возводимые на них тяжкие обвинения, но при этом прося совершенно простить юношей, ссылаясь на их возраст и объясняя этим их невоздержанные речи. Сам он в то время продолжал свою борьбу с Силлаем и ухаживал за влиятельными лицами, приобретя с этой целью всяких дорогих подарков на сумму до двухсот талантов. Странным является во всяком случае то обстоятельство, что он сам ничего не узнал из того, что готовилось против него в течение последних семи месяцев. Причиной тому были надзор и охрана путей и общая ненависть всех к Антипатру: не было никого, кто бы подверг себя опасности ради доставления Антипатру сведений, касавшихся его спокойствия.

Глава пятая

1. Когда Антипатр написал отцу, что вскоре окончит все свои дела как следует и затем приедет, Ирод скрыл свой гнев и ответил ему, чтобы он не замешкался в пути, дабы с ним (Иродом) не произошло чего-либо во время его отсутствия; вместе с тем он коснулся слегка и обвинений, возведенных на его мать, но обещал покончить все дело миром, лишь только Антипатр приедет. Ирод пустил здесь в ход всю свою любезность, боясь, как бы сын его не заподозрил чего-либо и не только не отложил бы своего путешествия, но и, оставаясь в Риме, не стал бы интриговать против царской его власти и не добился бы в этом отношении чего-нибудь существенного. Антипатр получил это письмо в Киликии, после того как ему уже успели сообщить в Таренте о смерти Ферора. Последнее известие сильно смутило его, впрочем, не потому, чтобы он был столь сильно расположен к Ферору, но оттого, что Ферор умер, не отравив, сообразно обещанию своему, Ирода. Прибыв в киликийский город Келендерис, он уже стал колебаться, следует ли ему вообще возвращаться домой: очень уж его огорчало изгнание матери. При этом одни из друзей его советовали ему где-нибудь обождать исхода дела, другие же настаивали на необходимости его возвращения домой, говоря, что он своим появлением прекратит все обвинения, подобно тому, как и теперь обвинители его только потому так сильны, что он отсутствовал. Антипатр внял совету последних и поехал в гавань Себасту, которую дорогой ценой соорудил Ирод и которую назвал в честь Цезаря Себастою[10]. Тут Антипатр уже явно мог догадаться о грозящей ему беде, потому что никто не встретил и не приветствовал его, тогда как при его отплытии народ провожал его благословениями и пожеланиями всего лучшего. Теперь то же население не задумалось встретить его самыми враждебными проклятиями, видя, что ему приходится поплатиться за смерть братьев.

2. В это самое время в Иерусалиме находился преемник сирийского наместника Сатурнина, Вар Квинтилий[11]. Ирод послал за ним, прося его выступить советчиком в данном деле. Пока они совещались между собой, прибыл Антипатр, который был совершенно не осведомлен о случившемся. Он, еще облаченный в порфиру, вошел во дворец. Привратники впустили его, но запретили доступ его друзьям. Теперь он сильно испугался, отлично поняв, в какое попал положение; особенно же поразило его, что, когда он приблизился к отцу, чтобы обнять его, царь оттолкнул его от себя, стал упрекать его в братоубийстве и в злоумышлении против его собственной жизни и сказал, что на следующий день Вар все разберет и рассудит. Лишь только Антипатр узнал о таком постигшем его бедствии, как удалился удрученный этим горем. Тут ему встретились его мать и жена (дочь Антигона, предшественника Ирода на иудейском престоле). Узнав от них все подробности, он занялся приготовлениями к своей защите.

3. На следующий день Вар и Ирод собрались на заседание, куда были призваны также приверженцы обеих партий, родственники царя и его сестра Саломея, равно как все те, которые могли дать какие бы то ни было показания, те, которые подверглись пыткам, и схваченные незадолго до его приезда рабы матери Антипатра. Последние представили также письмо, содержание которого главным образом сводилось к тому, чтобы Антипатр не возвращался, так как царь осведомлен обо всем, и что единственным теперь для него заступником является император, где он может рассчитывать не попасться в руки отцу. Антипатр бросился перед отцом на колени и стал умолять его не произносить приговора, не расследовав дела, но выслушать его, потому что он имеет возможность оправдаться. Однако Ирод приказал вывести Антипатра в середину зала и затем стал громко жаловаться на то, что у него такие дети, от которых он уже столько страдал раньше, теперь ему на старости лет пришлось убедиться в столь ужасной гнусности Антипатра; при этом Ирод упомянул о том, как он постоянно заботился о воспитании и образовании своих детей, не жалея для этого ничего и всегда предоставляя для удовлетворения всех их желаний крупные денежные суммы. За это, говорил он, воздаянием теперь служит то, что они коварно старались загубить его жизнь и преступно домогаются царства, во всяком случае раньше, чем это дозволяется законом, желанием отца и чувством справедливости. Он удивляется Антипатру и тому, в расчете на что тот решился на столь отчаянный шаг. Ведь он документально уже назначен его преемником на престол и при жизни царя ни в чем не уступал ему, ни во внешнем блеске, ни в фактическом могуществе; ведь Ирод предоставил ему ежегодную ренту в пятьдесят талантов и дал ему на дорогу в Рим триста талантов. Вместе с тем он напомнил ему, что он теперь вполне уподобился своим братьям, если они действительно виновны в том, в чем он их осуждал; что если же они не виновны, то он напрасно взвалил на них вину и обвинил в тяжком преступлении [столь близких] родственников. Ведь все то, что постановил относительно их он сам, он постановил исключительно на основании донесений и сообщений его (Антипатра). Теперь братья считаются вполне оправданными, так как он сам навлек на себя подозрение в покушении на отцеубийство.

4. При этих словах Ирод разразился слезами и не был в состоянии говорить дальше. По просьбе царя заступить его место Николай Дамасский, который был дружен с Иродом, долго жил при нем и знал все дела его, стал приводить затем все доводы за и против Антипатра. Антипатр обратился с защитительной речью к отцу своему и стал указывать на множество примеров своей ему преданности, равно как на те почести, которых он за это удостоился и которые не имели бы места, если бы он не доказал ему своей полнейшей верности. "Везде,- говорил он,- где представлялась необходимость в особой заботливости, я прилагал все старания, чтобы предусмотреть все, если требовалось личное вмешательство, я все брал лично на себя". Поэтому, продолжал он, нисколько не основательно предполагать, что он, который столько раз ограждал отца своего от гнусных интриг, теперь сам является злоумышленником и заменяет явную, засвидетельствованную ему преданность гнусностью такого намерения. Ведь он уже давно провозглашен преемником отца своего, и никто не оспаривал у него в будущем тех почестей, которые воздаются ему уже теперь; нисколько не вероятно, чтобы человек, невозбранно и заслуженно владеющий половиной чего-либо, стал с риском и опасностью для себя домогаться целого, причем остается вполне невыясненным, насколько ему удастся достигнуть своей цели. Неужели он предпринял бы нечто такое, он, который был свидетелем казни своих братьев, он, который выступил доносчиком и обвинителем, когда дело могло оставаться скрытым, и исполнителем самого приговора, когда гнусное их намерение относительно отца выяснилось целиком. Все эти поступки его служат поэтому доказательством того, насколько благожелательно он, Антипатр, всегда поступал относительно отца своего. Касательно его поступков в Риме он ссылается на свидетельство императора, которого столь же трудно обмануть, как самого Господа Бога. Все это могут подтвердить письма императора, причем нехорошо, что больше веры, чем им, приписывается тем, которые клеветой стараются посеять смуту; большинство этих лиц воспользовалось для проявления своей враждебности досугом, явившимся у них вследствие его отъезда, и они ничего не смогли бы сделать, если бы он не уехал. После этого Антипатр стал проклинать пытки, говоря, что они приводят лишь ко лжи, потому что по самой природе вещей пытаемые говорят в своих мучениях все, что угодно палачам; впрочем, он сам предложил подвергнуть его пытке.

5. После этого в судилище произошло движение. Все очень жалели Антипатра, который обливался слезами и жестоко царапал себе лицо; даже во врагах его явилось чувство жалости, и видно было, что и Ирод поколеблен, хотя не желал показать это. Тем временем, однако, Николай стал дальше и подробнее развивать мысль, высказанную вначале царем, привел доказательства виновности обвиняемого на основании признаний под пыткой и сообщений прочих свидетелей, особенно же он остановился на явном мягкосердечии царя, который не щадил никогда ничего для воспитания и образования своих сыновей и теперь попадает из одного тяжелого положения в другое. Правда, говорил он, его не столько изумляет дерзость тех братьев, потому что они были слишком юны и подпали влиянию гнусных людей, советовавших им попрать все законы природы и поспешить овладеть могуществом раньше, чем следовало. Но зато его, естественно, крайне поражает гнусность Антипатра, который не только остался безучастен к величайшим благодеяниям, оказанным ему отцом (подобно самым ядовитым змеям, хотя и в последних замечается стремление не жалить своих благодетелей), но и в своей жестокости не принял во внимание ужасную судьбу, постигшую его братьев, сам вел следствие над ними и сам настаивал на приведении в исполнение приговора над изобличенными: "Мы, однако, не укоряем теперь тебя в том, что ты не сдержал своего гнева на них, но мы поражены тем, что ты поспешил уподобиться им по преступности. Мы убеждаемся, что все твои начинания в этом смысле вовсе не были направлены к тому, чтобы оградить отца, но преследовали лишь гибель братьев, дабы своей ненавистью к ним ты мог более уверить всех в своей сыновней преданности и тем получить возможность вернее погубить его самого. Все это ты подтвердил своими поступками.

Ты умертвил своих братьев, доказав их виновность, но не выдал их единомышленников. Этим ты всем доказал, что ты накануне обвинения вошел с ними в сделку, направленную против твоего отца, желая один воспользоваться плодами отцеубийства и из обоих преступлений извлечь удовольствие, вполне достойное твоего характера. Впрочем, явно перед всеми ты выступил в роли преследователя своих братьев, за что тебя все, как и следовало, превозносили высоко. Если же это было не так, то ты являешься еще большим негодяем, так как ты втайне ковал козни против отца своего, не схватив братьев как злоумышленников против него (сам ты не задумался перед таким же преступлением), но ненавидя их, как преемников власти, на которую они имели больше прав, чем ты. Кроме того, ты желал после братьев умертвить также и отца своего, чтобы не рискнуть быть изобличенным в ложном обвинении их. Ту смерть, которую ты теперь сам заслужил, ты уготовил несчастному отцу своему, задумав не обыкновенное отцеубийство, но такое, какого до сих пор не знала история.

Ты злоумыслил не только как сын против отца, но поднял руку на своего друга и благодетеля, которому ты помогал в государственных делах и преемником которого ты был объявлен, причем тебе не было возбранено теперь уже пользоваться всеми благами власти; напротив, желания отца твоего и его письменное постановление гарантировали тебе исполнение всех твоих надежд. Между тем ты не имел в этом деле в виду расположение Ирода, но решил все это по своему личному усмотрению и своей гнусности, желая отнять у отца, который во всем слепо доверял тебе, его часть, причем, однако, ты на словах выставлял себя его спасителем. На самом же деле ты искал случая умертвить его и не только довольствовался при этом своей личной испорченностью, но втянул в интриги также и мать свою, посеял смуту в семье относительно своих братьев и даже осмелился называть отца своего разъяренным зверем. Этим ты выказал злобу, которая сильнее злобы всякой змеи. Ведь ты напустил своего яду в душу ближайших родных и благодетелей своих. Ты втянул в свое дело телохранителей и впутал в свои интриги против старца мужчин и женщин, как будто тебе не было довольно удовлетвориться чувством своей личной ненависти. И теперь, после того, как ради тебя подверглись пыткам свободнорожденные и рабы, и после того, как мужчины и женщины сознались в существовании заговора, ты явился сюда и спешишь не только отрицать истину, утверждая, что ты вовсе не задумывал умерщвления отца своего, но и восстаешь против принятого относительно тебя решения, против добропорядочности Вара и против всякой справедливости! И вот ты настолько уверен в своем собственном бесстыдстве, что выражаешь сам готовность подвергнуться пытке, чтобы все, преданные отцу твоему, оказались лжецами, а твоим заявлениям под пыткой была предана вера. Конечно, ты, Вар, не станешь ограждать царя против дерзких поползновений его родных, ты не умертвишь того гнусного животного, которое притворяется преданным отцу своему для того лишь, чтобы добиться гибели своих братьев и затем поскорее овладеть самолично престолом, причем оно выказывает всю свою смертельную ненависть к нему. Ведь ты знаешь, что отцеубийство является одинаковым преступлением как против природы, так и против всех жизненных условий, причем исполнение его нисколько не отличается от самого замышления его. Тот, кто за это не наказывает, сам совершает преступление против природы".

6. К этому [оратор] присоединил еще целый ряд обвинений против матери Антипатра, указал на то, сколь много она по женскому легкомыслию болтала, упомянул о ее заговорах и жертвоприношениях, предпринятых с целью повлиять на царя, рассказал, как разнузданно и цинично держал себя Антипатр с женами Ферора, и остановился на данных, добытых пыткой и свидетельскими показаниями. Он заранее заготовил много различных пунктов обвинения и ловко пользовался в этих видах также случайно раскрывавшимися теперь фактами. Все те люди, которые раньше, боясь мщения Антипатра в случае его оправдания, умалчивали о многом, теперь открыто выдали его врагам и не скрывали более своей к нему ненависти, потому что видели, насколько он подавлен всеми обвинениями и насколько изменяет ему его обычное счастье. Все это ускорило обвинительный над ним приговор, и притом не столько в силу нерасположения к нему обвинителей, сколько вследствие чудовищной его дерзости, вследствие его ненависти к отцу и братьям, так как он преисполнил дом свой смутой и убийствами и всегда относился ко всем либо с ненавистью, либо дружелюбно не по заслугам, но по степени возможной пользы, которую могли ему впоследствии оказать. Большинство этих людей уже давно ясно видели все это, именно те из них, которые обладали критическим чутьем и могли нелицеприятно судить о фактах; но прежде они не решались громко объявлять о том, теперь же, когда им нечего было бояться, они выложили решительно все, что знали. И вот тогда-то посыпались всевозможные разоблачения, причем их нельзя было оспаривать ни ссылкой на то, будто большинство своими показаниями заискивает у Ирода, ни тем, что они умалчивают о чем-либо в видах личной безопасности. Все это люди высказывали потому, что действительно считали поведение Антипатра гнусным и побуждались к тому не ограждением безопасности Ирода, но были убеждены в необходимости наказания Антипатра. Многие выступили со своими разоблачениями даже без приглашения, так что Антипатр, несмотря на свое умение отрицать все и не краснеть, не имел возможности раскрыть рот для возражения. Когда Николай закончил обвинительную речь свою. Вар предложил Антипатру приступить к опровержению обвинений, если у него имеются доказательства невиновности. При этом Вар указал как на свое желание, так и, как ему известно, на желание отца его, чтобы Антипатр вышел из суда оправданным. Тогда Антипатр, вместо того чтобы предъявить непреложные доказательства своей невиновности в заговоре против отца, бросился наземь и стал взывать к Господу Богу и ко всем, прося их засвидетельствовать его невинность. Таков уже прием всех непорядочных людей: когда они задумывают какую-либо гнусность, то забывают совершенно о Боге и приступают к своему делу по личному усмотрению; когда же их накрывают и они подвергаются опасности поплатиться за свои деяния, они всегда прибегают к Предвечному, прося его засвидетельствовать их невинность. Так было и с Антипатром. Сперва он решился на все, как будто бы Бога не существовало вовсе; когда же ему был отрезан всякий путь к самооправданию и не на что было опереться, чтобы опровергнуть возведенные обвинения, он положился на милость Божию, прося Его свидетельствовать за него и явить чудо для его спасения. При этом он не переставал выставлять перед отцом на вид все свои заслуги.

7. После того как Вар несколько раз обращался к Антипатру, но не добился от него ничего, кроме взывания к Всевышнему, он, видя неуспешность своей попытки, приказал принести яд, чтобы убедиться в его действенности. Когда яд был принесен, то, по требованию Вара, его должен был выпить осужденный на казнь преступник. Он немедленно пал мертвым. После этого Вар поднялся с места и распустил собрание. На следующий день он поехал в Антиохию, где, как в столице Сирии, чаще всего и пребывал.

Ирод распорядился немедленно заключить сына в оковы. Впрочем, никто не узнал, в каких отношениях были Вар и Ирод и что сказал последнему Вар перед своим отъездом. Однако большинству казалось, что все предпринятое впоследствии Иродом относительно Антипатра было сделано им с одобрения Вара.

Посадив Антипатра в темницу, царь послал донесение об этом деле императору в Рим и поручил лицам, везшим это письмо, устно сообщить Цезарю о гнусности Антипатра. В эти же дни было перехвачено также и письмо Антифила к Антипатру (первый находился тогда в Египте), и когда царь распечатал его, то прочитал следующее: "С опасностью для своей собственной жизни я посылаю тебе письмо Акмы[12]. Тебе известно, что, если это узнают, я подвергнусь опасности с двух сторон. Желаю тебе, впрочем, успеха в своем деле".

Таково было содержание письма. Царь же стал искать второе письмо, которого нигде нельзя было найти. Раб Антифила, доставивший это послание, говорил, что не получал другого. Царь был в большом смущении. Тогда кто-то из приближенных Ирода увидал сшитую на хитоне[13] раба складку (на нем было два платья) и подумал, не спрятано ли письмо внутри этой складки. Так оно и оказалось. Письмо было захвачено и оказалось следующего содержания: "Акма - Антипатру. Я написала для твоего отца такое письмо, какое ты пожелал, и послала копию с него моей госпоже якобы от имени Саломеи; когда [Ирод] прочитает это письмо, он наверное накажет Саломею, как злоумышляющую против его жизни". Письмо это было якобы адресовано Саломеей на имя госпожи Акмы и было по заказу Антипатра составлено от имени Саломеи, причем Акма сама сочинила его по указаниям Антипатра. Содержание его было следующее: "Акма - царю Ироду. Задавшись целью сообщать тебе решительно о всех направленных против тебя начинаниях и найдя письмо Саломеи к моей госпоже, я с личной для себя опасностью, но имея в виду твою пользу, сняла с него копию и послала тебе ее. Это письмо Саломея писала еще тогда, когда собиралась выйти замуж за Силлая. Разорви письмо, чтобы моя жизнь не подвергалась опасности". Это было написано также Антипатру, дабы он знал, что по его желанию Акма известила Ирода, будто Саломея прилагает все усилия к тому, чтобы злоумышлять против царя, и что Акма послала ему копию с подложного письма Саломеи к ее госпоже. Акма была еврейка, находившаяся в услужении у императрицы Юлии[14]. Все это она сделала в угоду Антипатру, потому что была подкуплена им ценой крупной суммы денег для того, чтобы способствовать ему в его начинаниях, направленных против его отца и тетки.

8. Ирод рассвирепел от неслыханной гнусности Антипатра и решил было немедленно казнить его как виновника такого преступления и злоумышленника, направившего все силы свои не только против него и его сестры, но и как человека, введшего смуту в семью Цезаря. К этому побуждала его также Саломея, которая била себя в грудь и предлагала казнить ее, если бы обнаружилось, что это обвинение правильно. Ирод послал за сыном и подверг его допросу, причем предложил ему без страха говорить все, что он может привести в свое оправдание. Когда же Антипатр молчал, царь просил его, так как все равно он по всем пунктам изобличен, по крайней мере не скрывать от него имен своих сообщников по преступлению.

Антипатр взвалил всю вину на Антифила, но больше не выдал никого. В гневе Ирод решил отправить сына к императору в Рим, чтобы он там дал ответ в своих страшных замыслах. Но затем он побоялся, как бы Антипатру не удалось при помощи друзей избегнуть угрожающей ему опасности, и потому по-прежнему велел держать его в темнице в оковах, сам же послал новых послов с письменным обвинением против сына, сообщил, в какой мере Акма является соучастницей в преступлениях Антипатра, и приложил к этому копии писем.

Глава шестая

1. Посланные, получив инструкции о том, что говорить на вопрос [императора], и снабженные письмами, поехали в Рим. Царь же тем временем заболел и составил новое завещание, в котором, из ненависти к сыновьям Антипатра, Архелаю и Филиппу, за козни их отца, предоставлял престол младшему своему сыну[15]; кроме того, он оставлял императору тысячу, жене его Юлии, его детям, друзьям и вольноотпущенникам пятьсот талантов. Вместе с тем он назначил в завещании также сыновьям и внукам своим денежные суммы, ренты и земельные наделы. Сестру свою Саломею он наградил особенно щедро, ибо она всегда оставалась ему верна и никогда не решалась злоумышлять против него. Так как царь отчаивался в своем выздоровлении (ему было уже около семидесяти лет), то он стал особенно раздражителен против всех и легко сердился. Причиной такому раздражению его служило предположение, что все его презирают и народ радуется постигшему его горю, тем более, что некоторые из более влиятельных в глазах народа лиц восстали против него по следующему поводу:

2. Иуда, сын Сарифея, и Матфий, сын Маргалофа[16], считались самыми красноречивыми и наиболее опытными знатоками иудейских законов; эти люди пользовались большим расположением в глазах народа за то, что они воспитывали юношество (все, кто желали усовершенствоваться в добродетели, бывали у них ежедневно). Узнав, что теперешняя болезнь царя неизлечима, они побудили юношество уничтожить все начинания царя, противоречившие основным древним законам, и начать борьбу благочестия за эти законы. Благодаря дерзким нововведениям царя, говорили они, и противоречию этих нововведений основному закону его и постигли не только неслыханные для обыкновенного человека несчастия, но и сама болезнь его является последствием этого. Действительно, Ирод кое в чем нарушил закон, в чем его и могли упрекать последователи Иуды и Матфия. Так, например, царь воздвиг над главным фронтоном храма очень дорогой жертвенный дар в форме огромного золотого орла[17]. Между тем закон возбраняет своим последователям постановку статуй и вообще изображений живых существ. Учителя потребовали снятия этого орла, причем говорили, что если тут и есть опасность, то людям, которые собираются пожертвовать жизнью для спасения и сохранения родных обычаев, приходится значительно выше удовольствий жизни ценить свою доблесть, потому что они тем самым создадут себе вечную славу как теперь, так и впоследствии: их жизнь будет всегда вспоминаться с уважением. Ведь и тем, кто беспрепятственно и спокойно живет теперь, придется неизбежно когда-либо умереть, и поэтому все, кто стремится к самоусовершенствованию, должны твердо решиться расстаться с жизнью со славой и почетом. Ведь великое успокоение заключается в том, что умираешь, совершая славные подвиги, связанные с опасностью, и в таком случае как сыновья умирающих, так и все родственники их, мужчины и женщины, делаются участниками их славы.

3. Такими речами Иуда и Матфий возбуждали молодежь; в это время до них донесся благоприятный им слух, будто царь скончался. Поэтому они в полдень отправились к храму, сорвали на глазах у множества бывшего в храме народа золотого орла и разрубили его на куски. Царский военачальник (которому немедленно сообщили об этом деле) посмотрел на это серьезнее, чем бы следовало, и явился во главе значительного отряда, достаточного для того, чтобы дать отпор черни, собиравшейся снять священное изображение. Он совершенно неожиданно напал на толпу; как это обыкновенно бывает, чернь решилась на свою решительную попытку скорее необдуманно, чем по здравом рассуждении, и потому пришла в замешательство и совершенно не знала, что ей делать. Поэтому военачальнику удалось захватить не менее сорока юношей, которые смело остались на месте, когда остальная толпа бежала, а также взять в плен Иуду и Матфия, считавших позорным бежать при его появлении; он представил их царю. Когда их привели и царь спросил их, почему они осмелились уничтожить им воздвигнутый жертвенный подарок, они отвечали: "То, что мы задумали, мы решили исполнить и исполнили все так, как подобает настоящим мужчинам. Мы желали оградить святилище, которое посвящено Господу Богу, тем более, что укрепило нас в нашем решении постоянное ознакомление с законом. Нет ничего удивительного в том, что мы выше оценили те законы, которые преподал нам Моисей и которые он по указанию Предвечного оставил нам записанными, чем твои постановления. Мы с удовольствием подвергнемся смерти и какому угодно наказанию с твоей стороны, потому что сознаем, что мы подвергнемся этому не за преступные деяния, но за любовь к истинному благочестию". То же самое сказали все они и доказали на словах такую же решимость, какая заставила их и действовать.

Тогда царь велел заковать их в оковы и послать в Иерихон, куда он созвал всех влиятельных иудеев. Когда последние съехались, царь пригласил их в амфитеатр. Там, лежа на постели и не будучи более в силах держаться на ногах, он принялся перечислять все свои заслуги перед ними, упомянул, с какими расходами он построил храм, чего не могли сделать в течение своего стадвадцатилетнего царствования Хасмонеи, и сказал, что он соорудил его во славу Предвечному и украсил его драгоценными приношениями, память о которых, как он надеется, и слава которых останется за ним и после смерти. Затем он возвысил голос и начал кричать, что они еще при его жизни не стесняются оскорблять его, что днем на виду у всех нагло прикасаются к его жертвенным дарам и что, хотя как будто все это направлено против него лично, если присмотреться поближе, на деле тут совершенно простое святотатство.

4. Боясь, как бы Ирод в своей жестокости не рассвирепел на них и не сделал бы их ответственными за происшедшее, все присутствующие стали утверждать, что все это произошло помимо их ведома и что, по их мнению, этого дела нельзя оставить безнаказанным.

Ирод обошелся с ними вообще довольно мягко, но сместил с должности первосвященника Матфия, как отчасти виновника всего случившегося, и назначил первосвященником брата жены своей, Иозара. При этом же первосвященнике Матфии случилось, что на один день был назначен другой первосвященник, именно на один из дней постных. Произошло это дело таким образом: накануне постного дня Матфий видел во сне, будто бы он общается с женой. Так как он в силу этого лишался возможности отправлять свои священнические обязанности, то его заместил его родственник Иосиф, сын Эллима.

Итак, Ирод сместил первосвященника Матфия, а другого Матфия, который поднял бунт, вместе с несколькими товарищами велел сжечь живьем. В эту ночь произошло лунное затмение.

5. Между тем болезнь Ирода все ухудшалась, так как Господь Бог наказывал его за все его беззакония. То был медленный огонь, который был не столько заметен наружно, сколько свирепствовал у него внутри тела; к этому присоединялось еще страстное, непреодолимое желание оторвать у себя какой-нибудь член тела.

Его мучили также внутренние нарывы, особенно же страшные боли в желудке; ноги его были наполнены водянистой, прозрачной жидкостью. Такая же болезнь постигла и низ его живота; на гниющих частях появлялись черви; когда он хотел подняться, дыхание причиняло ему страшные страдания как вследствие зловония, так и вследствие затруднительности своей; всего его охватывали судороги, причем царь обнаруживал неестественную силу. Богобоязненные люди, которые по своим знаниям умели объяснять такие явления, говорили, что теперь Предвечный наказывает царя за его великие беззакония. Между тем больной, страдая более всякого другого, все еще надеялся на выздоровление, посылал за врачами и не переставал в точности пользоваться всеми предписываемыми ими средствами. Переправившись через Иордан, он даже погрузился в горячие ключи Каллирои[18], которые вообще очень целебны и содержимое которых годно для питья. Вода этих ключей стекает в так называемое Асфальтовое (Мертвое) море. Тут врачам показалось, будто он поправляется; но когда царь сел в ванну, наполненную маслом, он чуть не умер на глазах их. Ирод пришел в себя лишь от громких криков слуг. Теперь он уже потерял всякую надежду на выздоровление и потому приказал выдать каждому солдату по пятидесяти драхм. Вместе с тем он распорядился выдать крупные награды военачальникам и друзьям своим. Затем он вернулся назад в Иерихон, и тут желчь так возбудила его против всех, что он перед самой смертью выдумал следующее страшное дело: когда, по его приказанию, явились отовсюду все наиболее влиятельные иудеи (это была страшная масса людей, потому что все повиновались предписанию, ибо ослушникам угрожала смертная казнь), царь, в одинаковой мере возбужденный как против невинных, так и против виновных, приказал всех их запереть в ипподроме. Затем он послал за своей сестрой Саломеей и ее мужем Алексой и сказал им, что он скоро умрет, так как его страдания неимоверны. Конечно, это вполне естественно и бывает со всеми, но его особенно огорчает, что он умрет и никто не станет оплакивать его и скорбеть о нем в такой мере, в какой это было бы прилично, так как он ведь царь.

Ему прекрасно известно настроение иудеев, и он знает, насколько желательна и приятна им смерть его, так как они еще при его жизни устроили бунт и нагло отнеслись к его жертвенным дарам. Поэтому, говорил он, теперь их дело придумать для него какое-нибудь облегчение его страданий. Итак, если они (Саломея и ее муж) не откажутся помочь ему, то ему будут устроены такие пышные похороны, каких не удостоился еще никто из царей, и тогда весь народ обуяет искренняя скорбь, между тем как теперь народ этот издевается и смеется над ним. Поэтому, когда они (Саломея и ее мух) удостоверятся в его смерти, пусть они распорядятся окружить ипподром войсками, которым, однако, не следует пока сообщать о его кончине (это можно будет возвестить народу после исполнения его воли) и прикажут им перестрелять заключенных в ипподроме людей. Тем, что они таким образом умертвят всех, они окажут ему двойную услугу, во-первых, тем, что в точности исполнят выраженное им перед смертью желание, а во-вторых, тем, что в таком случае народ почтит его искренним горем. Ирод умолял их об этом со слезами на глазах, прося их сделать это из родственного чувства к нему и из любви к Господу Богу. Так как он настаивал на том, чтобы они оказали ему эту честь, те обещали в точности исполнить его желание.

6. Если кто-либо вздумает объяснять прежние поступки этого человека относительно родных тем, что он совершил их из привязанности к жизни (и боязни умереть), то это его приказание является окончательно бесчеловечным, так как он, покидая жизнь, желал повергнуть весь народ в горе вследствие утраты самых дорогих ему лиц. Ведь он приказал умертвить из каждого дома по одному человеку, притом без того, чтобы эти лица совершили что-либо незаконное или обвинялись в каком-нибудь преступлении; все, кто ценит добродетель, обыкновенно в такие минуты забывают свою ненависть к действительным врагам своим[19].

Глава седьмая

1. Пока Ирод давал это поручение родственникам своим, было получено письмо от отправленных им к римскому императору послов. Сущность этого письма сводилась к тому, что Цезарь в гневе велел казнить Акму за ее участие в преступлениях Антипатра; последнего же он вполне отдавал в распоряжение Ирода, как отца и царя, и предоставлял царю право либо изгнать его из страны, либо казнить. Услышав это, Ирод немного оправился от своих страданий, потому что письмо доставило ему удовольствие; особенно же он был доволен казнью Акмы и предоставлением ему права по личному усмотрению распорядиться с Антипатром. Но так как вскоре страдания его опять возобновились со страшной силой, он в изнеможении захотел съесть чего-нибудь и потребовал себе яблока и ножа.

И раньше он обыкновенно сам срезал с яблок кожу и ел плод, нарезав его небольшими кусочками. Взяв нож и оглянувшись, он вдруг вздумал пронзить себя им. Он, наверное, привел бы это намерение в исполнение, если бы его не предупредил его двоюродный брат Ахиаб[20], который схватил его за руку. Он громко закричал, и сейчас же по всему дворцу раздались крики и громкие стенания, как будто царь уже умер. Ввиду этого Антипатр, убежденный в смерти отца, воспрянул духом, рассчитывая теперь выйти на волю и немедленно захватить в свои руки царскую власть. Он тотчас вступил в переговоры с тюремщиком, обещая ему большую награду сейчас и впоследствии и указывая на то, что теперь наступил момент действовать решительно. Однако тюремщик не только не склонился на просьбы Антипатра, но и сообщил царю весьма красноречиво о его планах. Ирод, который и раньше не был расположен к сыну, услышав это сообщение тюремщика, громко возопил и стал биться головой об стену, несмотря на то, что лежал уже при последнем издыхании. Затем он оперся на локоть и приказал послать нескольких копьеносцев, не откладывая умертвить Антипатра и похоронить его без всяких почестей в Гиркании.

Глава восьмая

1. Ирод изменил свое первоначальное решение и вновь переделал свое завещание. Антипе, которого он сперва назначил своим преемником на царском престоле, он отдал тетрархию в Галилее и Перее, Архелая он провозгласил своим преемником, а области Гавланитиду, Трахонею, Батанею и Панеаду оставил в виде тетрархии Филиппу, сыну Архелая, царского брата[21]. Ямнию, Азот, Фазаелиду он предоставил сестре своей Саломее, которая получила сверх того пятьсот тысяч серебряной монеты. Царь подумал также о всех остальных родственниках своих и, дав каждому из них денежные суммы и значительные ренты, сделал их всех богатыми людьми. Императору он завещал десять миллионов серебреников, кроме различной золотой и серебряной утвари и весьма драгоценной одежды, а жене его Юлии и некоторым другим лицам он оставил по пятьсот тысяч. Затем он умер, спустя пять дней после казни Антипатра, процарствовав тридцать четыре года после умерщвления Антигона и тридцать семь лет после провозглашения своего царем со стороны римлян. Это был человек, одинаково жестокий ко всем, необузданный в гневе, попиравший справедливость, но притом пользовавшийся большей удачей, чем кто-либо иной. (Ведь он, происходя из простого звания, добился царского сана и, несмотря на тысячи опасностей, всегда ускользал от них, сумев при этом дожить до преклонного возраста[22].) Что же касается его домашней обстановки и его сыновей, то и здесь все соответствовало его личным желаниям и стремлениям, потому что он мог радоваться тому, что сумел совладать с ними, как со своими врагами. Мне, однако, он и в этом отношении представляется человеком крайне несчастным.

2. Между тем Саломея и Алекса выпустили заключенных в ипподроме на свободу раньше, чем стало известно о смерти царя. При этом они сказали, будто сам царь распорядился, чтобы они вернулись к себе домой к делам своим. Этим они оказали народу крупное благодеяние. Когда весть о смерти царя распространилась повсюду, Саломея и Алекса собрали войско в иерихонский амфитеатр и тут сначала прочитали ему послание Ирода к воинам, где царь благодарил последних за верную преданность и просил их так же отнестись и к его сыну Архелаю, которого он назначает своим преемником. Затем Птолемей, которому был доверен царский перстень с печатью, прочитал завещание; последнее, впрочем, не иначе вступало в законную силу как с утверждения императора. По прочтении завещания немедленно поднялись громкие клики в честь [нового] царя, Архелая; воины по отдельным частям, предводительствуемые своими начальниками, присягнули ему на верность и преданность и призвали Господа Бога в хранители царя.

3. Затем состоялись похороны царя, причем Архелай озаботился устроить их как можно пышнее и не щадил средств, чтобы придать им в честь усопшего больше блеска. Тело умершего покоилось на золотом ложе, усеянном разнообразными драгоценными камнями; покров был пурпуровый, и тело покойного было облачено в багряницу; на голове его покоилась диадема[23], поверх которой был надет золотой венец; в правой руке находился скипетр. Около ложа шли сыновья умершего и масса его родственников; за ними следовало войско по отрядам сообразно своей национальности: сперва шли копьеносцы, затем отряды фракийцев, германцев и галлов, все в полной походной форме. За ними следовало уже все остальное войско, предводительствуемое своими лохагами[24] и таксиархами[25] и снаряженное как бы на войну. Затем шли пятьсот служителей, несших курения. Вся процессия прошла [таким образом] восемь стадий до Иродиона, где, сообразно повелению покойного, и состоялось его погребение.

4. Так умер Ирод. Архелай справил в честь отца, как того требовал обычай, семидневный траур, затем угостил своих друзей и, отменив траур, направился в храм. Везде на пути его приветствовали кликами радости и прославлениями, так как все наперебой друг перед другом старались высказать ему свои благопожелания. Затем Архелай взошел на устроенное возвышение, снабженное золотым троном, и обратился с приветственной речью к народу, выражая ему свое удовольствие по поводу его расположения к нему, которое высказалось в его благопожеланиях; вместе с тем он благодарил собравшихся, что они предали забвению все несправедливости, совершенные относительно их его отцом, и обещал приложить все старания, чтобы воздать им добром за их к нему расположение. При этом Архелай сказал, что он пока не принимает титула царя, потому что тогда только будет иметь на него право, когда император утвердит завещание отца его. По этой же причине он отклонил и желание иерихонского войска, собиравшегося возложить на него диадему; он-де отлично понимает неуместность такой почести, потому что еще не удостоился официального утверждения со стороны императора. Когда же он достигнет власти, то приложит все свое старание, чтобы вознаградить их за расположение к нему; он постарается доказать им, что хочет быть во всех отношениях и для всех лучше отца своего. Как это обыкновенно бывает с толпой, последняя была уверена, что люди, достигшие высокого положения и власти, в первые же дни выказывают весь свой характер; поэтому, поскольку Архелай говорил мягко и любезно с народом, постольку же чернь еще более превозносила его похвалами, а затем стала требовать себе всяких льгот: одни громко требовали, чтобы им облегчили их ежегодные налоги, другие просили освободить узников, заключенных Иродом в темницы (там их давно томилось множество), были, наконец, и такие, которые требовали отмены налогов, безжалостно взимавшихся со всего покупаемого и продаваемого на рынках. Считая весьма важным для себя с самого начала заслужить расположение народа, нужное для утверждения его во власти, Архелай нисколько не отклонял этих просьб, но начал с полной готовностью исполнять все эти желания народа. Затем он принес жертву Предвечному и отправился обедать со своими друзьями.

Глава девятая

1. В это время некоторые иудеи, собравшись для того чтобы совершить попытку к восстанию, стали громко оплакивать Матфия и его умерщвленных Иродом товарищей, которые из страха народа перед последним до сих пор не удостоились еще чести быть погребенными; эти люди были приговорены к казни за снятие золотого орла [с храма]. И вот бунтовщики с криками и воплями стали поносить царя, как будто бы это могло облегчить положение казненных. Собравшись на сходку, они потребовали, чтобы Архелай наказал всех тех лиц, которые пользовались особым благоволением Ирода, а раньше всего сместил назначенного Иродом первосвященника и заменил его более сведущим в законах и более порядочным человеком. Хотя Архелай и был очень обеспокоен этим их движением, однако постарался успокоить их, имея в виду поскорее отправиться в Рим и там гарантировать себе поддержку со стороны императора. Поэтому он выслал к ним одного из своих военачальников с приказанием уговорить их, указать им, чтобы они оставили свою неразумную в данный момент затею и приняли во внимание, что смерть, постигшая их друзей, была вполне законной; вместе с тем военачальнику было поручено доказать им, что в их требованиях много оскорбительного и что современные обстоятельства требуют на первом плане единодушия, пока Архелай не вернется к ним обратно с утверждением в сане царя со стороны императора. Тогда он готов обсудить с ними совместно их требования, пока же просит воздержаться от дальнейших манифестаций, чтобы не навлечь на себя названия бунтовщиков.

2. Такое поручение царь дал военачальнику и отпустил его затем к народу. Бунтовщики, однако, кричали и не дали военачальнику промолвить слова; они угрожали смертью ему, равно как всякому, кто бы вздумал уговорить и остановить их в их намерениях; при этом они придавали больше значения своим собственным желаниям, чем требованиям начальников, считая безобразным, что если они при жизни Ирода лишились друзей своих, не иметь, после его смерти, возможности отомстить своим врагам. В своем крайнем озлоблении они считали законным и справедливым всякий приятный им поступок, совершенно игнорируя связанную с этим для них опасность; если кому-нибудь из них и приходила в голову такая мысль, то он предпочитал насладиться скорее чувством мщения своим злейшим врагам, чем думал о возможных последствиях этого мщения. Несмотря на то что Архелай высылал к ним для переговоров несколько лиц и некоторые сами, без его приказания, от себя пытались успокоить недовольных, последние никому не дали говорить. Напротив, они страшно рассвирепели и подняли целый бунт; при этом было очевидно, что они решатся на крайние меры, если к ним присоединится побольше простонародья.

3. В это время наступил праздник, в который иудеям древним законом предписано есть опресноки. (Этот праздник носит название Пасхи, служа напоминанием их удаления из Египта; эти дни иудеи празднуют особенно охотно, и у них в обычае приносить тогда больше жертв, чем в какой-либо другой праздник; в это же время на поклонение Всевышнему стекается в город бесчисленная масса жителей не только из пределов их собственной страны, но и из-за границы.) И вот бунтовщики, оплакивавшие смерть законоучителей Иуды и Матфия, также собрались в храме, где у них всего было вдоволь, потому что им не было стыдно выклянчивать себе запасы у других. Тогда Архелай, опасаясь, как бы эти люди в своем ослеплении не решились на опасные меры, выслал к ним отряд тяжеловооруженных под командой хилиарха[26] с предписанием сдержать пыл бунтовщиков раньше, чем к ним присоединится и ими будет увлечена слишком большая часть народа. При этом царь приказал привести к нему всех тех, кто обнаружил бы слишком большое увлечение беспорядками. На этих солдат руководители бунта и масса простонародья набросились с яростью, крича и ободряя друг друга, окружили их и закидали большинство их камнями. Спаслись бегством лишь немногие из солдат и их военачальник, но все они были ранены. Затем, совершив это, бунтовщики вновь принялись за жертвоприношения. Между тем Архелай стал опасаться за целость своего царства, если не подавить этого волнения народа. Поэтому он выслал все свое войско, а также кавалерию, предписав последней воспрепятствовать тому, чтобы заключенным в храме была оказываема какая-либо поддержка со стороны расположившихся вне святилища, а также ловить тех, кто избегнет рук пехоты и считал бы себя уже в безопасности. Таким образом всадники перебили до трех тысяч человек; остальные ушли на ближайшие возвышенности. Затем Архелай велел возвестить всем, что разрешает им вернуться к делам своим. Тогда эти люди оставили празднование Пасхи и возвратились домой, боясь всяких осложнений, хотя они [вначале] и выказали, благодаря своей необразованности, такую дерзость.

После этого Архелай в сопровождении своей матери[27], Птолемея, Николая и многих друзей отправился в морское путешествие, поручив заведование всеми домашними и государственными делами своему брату Филиппу. Вместе с ним поехала также Саломея, сестра Ирода, со всей многочисленной родней своей, под предлогом поддержать Архелая в его утверждении царем, на деле же с целью противодействовать ему в этом и особенно для того, чтобы поднять шум из-за случившегося в храме. В Кесарии с Архелаем встретился Сабин, сирийский уполномоченный императора, отправлявшийся в Иудею, чтобы арестовать денежные суммы Ирода. Однако от этого намерения удержал его прибывший туда Вар, которого с этой целью Архелай специально пригласил через Птолемея. В угоду Вару Сабин воздержался от занятия иудейских крепостей и от опечатания казны, которую предоставил в распоряжение Архелая до принятия соответствующего решения со стороны императора. Сам он остался в Кесарии, обещав это Архелаю. Когда же Архелай отплыл в Рим, а Вар вернулся в Антиохию, Сабин двинулся на Иерусалим и занял царский дворец. Затем он послал за начальниками гарнизонов и всеми чиновниками и прямо потребовал от них отчета, распоряжаясь по личному усмотрению судьбой укреплений. Однако чиновники не ослушались ни в чем приказаний Архелая, удержали у себя все, что им доверил царь, и сослались на то, что они берегут все для императора.

4. В то же самое время отправился в Рим также другой сын Ирода, Антипа, имея в виду со своей стороны выступить претендентом на престол. Он был побужден к тому Саломеей, которая убедила его, что он имеет больше прав на престол, чем Архелай, так как он был объявлен царем в первом завещании, которое имеет более законной силы, чем написанное впоследствии. Его сопровождали его мать и Птолемей, брат Николая, который раньше принадлежал к числу наиболее влиятельных друзей Ирода, а теперь был близок к нему. Особенно же сильно побуждал Антипу домогаться престола некий Иреней, человек, отличавшийся необыкновенным красноречием и достигший благодаря этому своему недюжинному таланту высокого общественного положения. Поэтому Антипа и не внимал советам тех, которые уговаривали его уступить своему старшему брату Архелаю, вдобавок назначенному царем в самом завещании Ирода.

Когда Антипа прибыл в Рим, все родные стали на его сторону, впрочем, не из расположения к нему, но из ненависти к Архелаю, особенно же оттого, что все они жаждали свободы и желали быть подчинены римскому наместнику. Если бы, однако, тут вышла задержка, то они считали для себя более выгодным поддерживать Антипу, чем Архелая, и потому всячески отстаивали интересы первого. Вместе с тем и Сабин прислал Цезарю письменное обвинение против Архелая.

5. Архелай, со своей стороны, представил императору прошение, в котором излагал свои притязания и, приложив к этому завещание отца, равно как послав к Цезарю Птолемея с перечнем Иродова имущества и перстня, стал ожидать исхода своего дела. Император прочитал бумаги его и письма Вара и Сабина, удостоверился в состоянии имущества Ирода и в его ежегодных доходах, а также внимательно разобрал все доводы Антипы относительно его прав на царский престол. Затем он собрал для обмена мыслей своих друзей, и в том числе Гая, сына Агриппы и его дочери Юлии[28], который пользовался у него большим влиянием и которого он считал своим первым советником. Всем желающим высказаться относительно настоящего положения дел император предоставил это право. Первым выступил с речью Антипатр, сын Саломеи, человек, отличавшийся необыкновенным красноречием и весьма враждебный Архелаю. Он сказал, что притязания Архелая на престол являются насмешкой, потому что Архелай на самом деле вполне воспользовался царской властью раньше, чем его утвердил в этом сане император; при этом он укорял его в том, как дерзко он распорядился с умерщвленными во время праздника, наказание которых ему, даже если бы те были действительно виновны, надлежало бы предоставить власть имущим, а не оставлять это право за собою: если он тут действовал как царь, то он оскорбил императора, не зная еще, как тот относится к нему; если же он действовал как частное лицо, то это еще хуже, так как нельзя иметь притязания на какое-либо право и на утверждение в нем, если отнял у самого Цезаря принадлежащее ему одному право. Вместе с тем он обвинил Архелая также в том, что тот уволил некоторых военачальников, что самовольно сел на царский престол, что он, как настоящий царь, постановлял решения и соглашался на требования лиц, предъявивших ему свои притязания официально, и что он вообще держал себя так, как только мог себя держать человек, уже утвержденный Цезарем в сане. При этом он поставил ему также на вид, что Архелай выпустил лиц, заключенных в ипподроме, и присоединил к этому еще многое, что отчасти было верно, отчасти по самому существу своему могло случиться вследствие того, что слишком молодые люди злоупотребляют властью из честолюбия. Равным образом он укорял его в недостаточном уважении к памяти отца, указывая, будто Архелай задал пир в ту самую ночь, когда скончался Ирод, следствием чего и явилась попытка народа устроить бунт. Если, продолжал он, Архелай так отплатил мертвому отцу своему, который оказал ему столько благодеяний и притом таких значительных, днем притворно обливался слезами, как актер, а ночью предавался всяким удовольствиям, которые были ему доступны вследствие его высокого положения, то ясно, что Архелай таким же точно образом поступит и относительно Цезаря, если тот утвердит его во власти, как он поступил и относительно отца своего: ведь он танцует и поет, как будто бы умер его враг, а не ближайший родственник и вдобавок благодетель. Весьма странным поступком со стороны Архелая является и то обстоятельство, что он теперь прибыл к Цезарю с просьбой утвердить его на престоле, после того как раньше сделал все, на что уполномочить его могло лишь признание его верховным властителем. Особенно же ярко он описывал преступное избиение людей в святилище, подробно рассказал, как они при наступлении праздника были перерезаны наподобие жертвенных животных (причем в числе их находилось несколько чужестранцев, остальные же были туземцами), как храм наполнился мертвыми телами. Он подчеркивал, что такое злодеяние было совершено не иноземцем, но человеком, облеченным священным именем царя, и было сделано им для того, чтобы удовлетворить ненавистную и прирожденную всем людям страсть к тираническому своеволию. Поэтому-то отцу и во сне никогда не снилось сделать такого человека своим преемником на престоле: ведь Ироду был известен характер Архелая. При этом оратор указал на то, что и по смыслу завещания преимущество принадлежит Антипе, которого отец назначил своим преемником на троне тогда, когда он еще не страдал ни физически, ни душевно, но был в полном владении своими умственными силами и настолько здоров, что мог сознательно управлять и распоряжаться всеми своими делами. Впрочем, если бы отец Архелая в прежнем своем завещании распорядился относительно его так же, как в последнем, то ясно, каким бы царем мог стать Архелай, который уже теперь пренебрег императором, тогда как от последнего только и зависит его утверждение в сане, и который, будучи еще частным человеком, не задумался перерезать своих сограждан в храме.

6. Сказав все это и скрепив свою речь свидетельскими показаниями целого ряда тут же находившихся родственников, Антипатр смолк. Тогда в качестве представителя интересов Архелая поднялся Николай[29] и начал говорить, что все случившееся в храме скорее должно быть приписано самовольному поведению пострадавших, чем властным распоряжениям Архелая; ведь лица, решающиеся на такие предприятия, не только поступают гнусно с теми, кого они возбуждают, но и принуждают к насильственным мерам людей совершенно спокойных. Вполне ясно, что бунтовщики восстали на словах как бы против Архелая, в действительности же против императора. Ведь они напали на высланных вполне своевременно Архелаем воинов, которые должны были остановить их в дерзком начинании, и перебили их, не принимая во внимание ни близости Предвечного, ни святости праздника. За таких-то людей Антипатр выступил теперь ходатаем, потому ли, что желает насытить вражду свою к Архелаю, или оттого, что ненавидит голую истину. "Те, кто приступают неожиданно к насильственным действиям, именно и являются лицами, принуждающими других даже против воли браться за оружие для ограждения своей безопасности". Вместе с тем оратор привел целый ряд других возражений против доводов обвинителей, которые сами находились в числе советчиков [Архелая]: ничто, что облекается в форму обвинения, не произошло помимо их ведома. Впрочем, все это само по себе и не является преступным, но выставляется теперь таковым для того лишь, чтобы повредить Архелаю, ибо таково уже у них желание насолить родственнику, который оказал крайне важные услуги отцу своему, а по отношению к ним всегда выказывал родственные чувства и обходился с ними гуманно. При этом царь Ирод составил свое завещание в полном обладании умственными способностями, и это второе завещание уже потому действительнее первого, что царь предоставил Цезарю, как верховному правителю, право утвердить его по всем пунктам. [Я убежден, что] Цезарь никоим образом не последует примеру тех дерзких людей, которые, пользуясь всеми благами власти при жизни Ирода, теперь во всем нагло противодействуют его желаниям, причем не имеют даже права считать себя такими его слугами (каким является Архелай). Ведь Цезарь и не подумает нарушить последнюю волю человека, который постоянно и во всем следовал его указаниям, был его другом и сотрудником и написал свое завещание в уповании на его лояльность. Император по своей доблести и верности, которые известны всему миру, не последует примеру этих гнусных людей и не признает сумасбродным безумцем человека и царя, который назначил преемником своим достойного сына и в этом вполне уповал на преданность Цезаря. Ирод не мог ошибиться в выборе своего наследника, если он был настолько рассудителен, что решил все это оставить на утверждение императора.

7. Этим словом Николай закончил речь свою, Архелай же бросился к ногам Цезаря. Последний велел ему подняться и сказал, что он считает его вполне достойным престола. Этим он в достаточной мере ясно высказал свое личное на этот счет мнение и доказал, что он поступит совершенно сообразно завещанию и вполне примет во внимание интересы Архелая. Сейчас, впрочем, он не решил дальнейшего образа своих действий, но удовлетворился тем, что удостоверился в полном успокоении Архелая. Распустив затем собрание, император стал обсуждать вопрос о том, утвердить ли на престоле Архелая, или распределить эту власть между всеми представителями Иродовой семьи, которая ведь также нуждалась в поддержке.

Глава десятая

1. Пока, однако, император постановлял какое бы то ни было решение, мать Архелая, Малтака, заболела и умерла, а от сирийского наместника Вара было получено письмо, в котором он извещал о бунте иудеев. Дело в том, что после отплытия Архелая народ стал волноваться; сам Вар приехал, жестоко наказал зачинщиков восстания, по силе возможности успокоил волнующихся и возвратился в Антиохию, оставив в Иерусалиме один легион для подавления всякой попытки иудеев к восстанию. Впрочем, ему не вполне удалось подавить возмущение. Дело в том, что по отъезде Вара императорский наместник Сабин, оставшийся на месте, стал сильно удручать восстающих, рассчитывая на то, что при помощи оставленного ему войска он справится с ними и с народом. Он окружил себя значительным числом телохранителей, чем возбуждал лишь иудеев и побуждал их к возмущению. При этом он пытался насильно овладеть укреплениями и в своей алчности и своем корыстолюбии всецело предавался разысканию царских сокровищ.

2. При наступлении Пятидесятницы (так называется один из наших праздников) огромные толпы народа собрались в город не только с целью помолиться, но и для того, чтобы выразить свое негодование по поводу насилий Сабина; много явилось также галилеян, идумеян, иерихонцев, а также жителей Заиорданья; к ним присоединилось огромное множество иудеев, которые сильнее других пылали желанием отомстить Сабину. Все собравшиеся разбились на три отряда и расположились каждый отдельно, причем одни заняли ипподром, а из прочих двух отрядов один расположился вдоль восточной, южной и северной сторон святилища, а другой вдоль западной стороны, где находился царский дворец. У них были сделаны приготовления для осады отовсюду окруженных ими римлян. Сабин испугался такой массы врагов и опасался вспышки со стороны мужей, которые предпочли умереть, чем подчиниться, и всю свою доблесть полагали в победе; поэтому он немедленно послал Вару письмо и настоятельно просил его тотчас же поддержать его в крайней опасности, угрожающей оставленному им войску; он писал ему о возможности быть вскоре захваченными в плен и перебитыми. Сам он занял высокую башню крепости, так называемую Фазаелеву башню, воздвигнутую в честь Иродова брата Фазаеля и получившую свое название после убиения Фазаеля парфянами, и дал знак римлянам выступить против иудеев; и в то время как сам он не решался спуститься к друзьям своим, он считал возможным, чтобы другие умирали за него и за его любостяжание. Когда римляне рискнули сделать вылазку, произошел ожесточенный бой, в котором римляне одержали верх над врагами. Однако, невзирая на такое бедствие и несмотря на массу павших, иудеи не переставали сохранять мужество. Они сделали обход и взобрались на крыши галерей, окружающих снаружи храм; тут снова возгорелся ожесточенный бой, причем иудеи бросали сверху камни, либо прямо руками, либо из пращей; они были на это мастера. К ним также присоединились все стрелки[30], которые наносили римлянам значительный урон, потому что успели занять более возвышенную позицию и были недосягаемы для неприятельских дротиков, тогда как сами имели крупные преимущества перед врагами. В таком виде бой продолжался значительное время. Наконец римлянам надоело все это, и они, незаметно от иудеев, взобравшихся на крыши галерей, подожгли эти галереи. Так как они при этом кидали в огонь много горючего материала, то пламя быстро охватило крышу, деревянные части которой, особенно благодаря наличности массы смолы и воска, равно как покрытой лаком позолоты, вскоре были объяты пламенем. Таким образом, это великое и дивное сооружение превратилось в ничто, а находившиеся на крыше нашли тут нежданно свою гибель. Когда крыша рухнула, многие упали вместе с ней в огонь, других при этом застрелили враги. Отчаиваясь в своем спасении и страшась предстоящей участи, многие сами ринулись в огонь, другие же собственноручно покончили с собой при помощи своих мечей. Те, наконец, которые пытались спастись тем же путем, каким взобрались на крышу, были все перебиты римлянами вследствие своей безоружности, своего отчаяния и потери мужества, в которую их ввергала безоружность. Таким образом, ни один из тех, которые взобрались на крышу, не спасся. Римляне ринулись повсюду, где только можно было проникнуть, внутрь храма и старались овладеть богатствами последнего. При этом многое было разворовано солдатами, Сабин же унес на глазах у всех четыреста талантов[31].

3. Иудеи были огорчены несчастием, постигшим павших в битве друзей, а также похищением сокровищ. Тем не менее, однако, они заняли царский дворец всеми своими наиболее дельными и храбрыми воинами и угрожали поджечь дворец и перебить всех; при этом они предлагали римлянам скорее удалиться, обещая им и Сабину с его приверженцами в этом случае полную безопасность. Тогда большинство царских войск перешло на их сторону. Руф же и Грат, располагавшие тремя тысячами отборного и рослого войска Ирода, примкнули к римлянам. То же самое сделал и отдельный конный отряд, бывший под командой Руфа[32]. Иудеи, в свою очередь, не ослабляли осады; они подкапывали стены и кричали осажденным, чтобы те не мешали им вернуть прежнюю свою свободу. Сабину, правда, хотелось удалиться со своими воинами, но вместе с тем он не решался поверить [иудеям] вследствие учиненных над ними насилий, да к тому же его сильно сбивала неожиданная мягкость врагов. Кроме того, он ожидал прибытия Вара и потому подвергался дальнейшей осаде.

4. В это же самое время множество других волнений охватило Иудею, причем многие решились на открытую борьбу либо в надежде на личную выгоду, либо из ненависти к иудеям. Так, например, две тысячи бывших солдат Ирода, вернувшихся теперь на родину, собрались в пределах самой Иудеи и начали неприязненные действия против царских приверженцев. Сопротивление стал им оказывать двоюродный брат Ирода, Ахиаб, но так как более опытные в военном деле противники оттеснили его с равнины на плоскогорье, то он искал по возможности спасения в неприступных горных ущельях.

5. Был там также некий Иуда, сын могущественного атамана разбойников Иезекии, которого Ирод с большими трудностями держал в повиновении. Этот Иуда собрал около галилейского города Сепфориса огромную толпу отчаянных людей, сделал набег на царский дворец, захватил все находившееся там оружие, вооружил им всех своих приверженцев и похитил все находившиеся там деньги. Так как он грабил и брал в плен всех, кто ему попадался на пути, то он всюду вселял ужас. При этом им руководило желание добиться высшего положения и даже царского достоинства; впрочем, он рассчитывал достигнуть этого не столько доблестью, сколько дерзким захватом.

6. Существовал тогда также один из служителей царя Ирода, некий Симон, человек красивый, огромного роста и крайне сильный, пользовавшийся доверием царя. Основываясь на беспорядочном состоянии дел, этот человек осмелился возложить на себя царский венец. Собрав себе толпу приверженцев, которые в своем безумии провозгласили его царем, и считая себя вполне достойным этого высокого сана, Симон разграбил и сжег царский дворец в Иерихоне. Равным образом он предал пожару целый ряд других дворцов в стране, причем предоставлял толпе своих приверженцев грабить их сколько угодно. Он, наверное, совершил бы еще более значительные беззакония, если бы против него не были приняты меры: Грат присоединил царские войска к римским и во главе этой рати выступил против Симона. Когда затем произошла продолжительная и ожесточенная битва, большинство приверженцев Симона, происходивших из Переи и представлявших из себя беспорядочную толпу, сражавшуюся скорее храбро, чем умело, погибло, а сам Симон, искавший спасения в бегстве по узкому ущелью, попался в руки Грата и был им обезглавлен[33].

Около Иордана, в Амафе, дворец был также сожжен толпой бродяг, похожих на приверженцев Симона. Таким образом, полная разнузданность овладела народом, так как у него не было своего царя, который мог бы доблестным правлением сдерживать народную массу, а прибывшие для успокоения возмутившихся иноземцы лишь подливали масла в огонь своим наглым отношением и своим корыстолюбием.

7. Вместе с тем даже некий Афронг, человек, не блиставший ни знатностью рода, ни личной доблестью, ни обилием денежных средств, всего-навсего простой пастух, отличавшийся, впрочем, огромным ростом и недюжинной физической силой, решился домогаться царской власти. Удовольствие пользоваться выдающимся положением заставляло его не дорожить даже личной жизнью и подвергнуться гибели. У него было четверо братьев, таких же рослых и сильных, как он сам. В них он рассчитывал иметь хорошую поддержку при овладении царским престолом. Так как около них собралась огромная толпа приверженцев, то каждый из братьев взял на себя командование одним отрядом. Таковы-то были его военачальники. Они помогали ему, вступая постоянно, по собственному усмотрению, в стычки.

Сам же Афронг надел на себя царский венец и держал совет относительно дальнейшего образа действий. При этом он всюду руководился лишь своим собственным мнением. В руках такого человека власть была долгое время; он назывался царем и мог невозбранно делать все, что ему было угодно. Как он сам, так и его братья сильно вредили своей жестокостью римлянам и царским войскам, питая как к тем, так и к другим сильную ненависть: последних они ненавидели за надменность при жизни Ирода, римлян же за те обиды, которые они, по их мнению, наносили им. С течением времени озлобленность их росла все более и более. Никому, кто попадался им в руки, уже не было спасения, либо вследствие их корыстолюбия, либо вследствие их любви к убийствам. Однажды они напали близ Эммауса на когорту римлян, которая везла войску хлеб в оружие. Окружив римский отряд, они закидали дротиками начальника его, Ария, и сорок лучших его пехотинцев. Испугавшись этого поражения, остальные римляне спаслись бегством, бросив трупы товарищей; им на выручку, впрочем, пришел Грат во главе царских войск, бывших в его распоряжении.

Такие стычки устраивали они в течение долгого времени, нанося римлянам немало вреда и сильно притесняя свой собственный народ. Впрочем, впоследствии все они пали, один в битве с Гратом, другой в бою с Птолемеем. Старший попался в руки Архелая, и тогда последний, в горе от постигшей братьев неудачи и не видя для себя спасения вследствие своего одиночества и потери войска от переутомления, отдался, уповая на Господа Бога, в полное распоряжение Архелаю[34].

8. Все это, впрочем, произошло значительно позже, Тем временем Иудея была полна разбойничьих шаек. Где только ни собиралась толпа недовольных, она тотчас выбирала себе царя, на общую гибель. Правда эти цари наносили римлянам незначительный вред, зато свирепствовали среди своих собственных единоплеменников.

9. Лишь только Вар узнал из письма Сабина о случившемся, он стал опасаться за участь римского легиона. Поэтому он взял два остальных легиона (в Сирии их было всего три) и четыре отряда конницы, равно как вспомогательные войска, которые тогда предоставили в его распоряжение некоторые цари и тетрархи, и поспешил с ними на помощь осажденным в Иудее. Войска, высланные вперед, получили приказание спешить в Птолемаиду. Между прочим, когда он проходил через город Берит, жители дали ему вспомогательный отряд в полторы тысячи человек. Равным образом и царь Каменистой Аравии, Арета, который из вражды к Ироду сдружился с римлянами, послал ему довольно значительные пешие и конные отряды. Когда же вся рать собралась в Птолемаиде, он дал часть ее своему сыну и одному из своих друзей[35] для того, чтобы они начали войну с галилеянами, населявшими окрестности Птолемаиды. Было совершено нападение, и враги были обращены в бегство. Затем был занят город Сепфорис, жители его проданы в рабство, а город сожжен. Сам Вар во главе всего войска двинулся к Самарии, но не причинил этому городу никакого вреда, так как жители его не принимали участия в смутах. Тут он расположился станом в деревушке Ар, входившей в состав области Птолемея. Эту деревню подожгли арабы, побуждаемые к тому ненавистью к Ироду и потому также враждебно относившиеся ко всем друзьям последнего. Выступив отсюда, арабы разграбили и сожгли другую деревню, Самфон, которая представляла из себя довольно укрепленный и неприступный пункт. Вообще на пути их все подвергалось насилию, везде царили пожар и убийство. Таким образом, по приказанию Вара, желавшего устроить нечто вроде искупительной жертвы в память павших воинов, был подожжен и Эммаус; жители, впрочем, успели вовремя покинуть этот город. Отсюда он двинулся уже к Иерусалиму. Когда же расположившиеся у стен для осады иудеи увидели приближение его войска, то не стали дольше ждать и отступили, бросив осаду. Затем, когда Вар жестоко накинулся на иерусалимских иудеев, последние стали оправдываться тем, что стечение такой массы народа в городе объясняется наступившими праздниками и что войну следует приписать вовсе не их желанию, но дерзости пришельцев и что они вместе с римлянами скорее подвергались осаде, чем думали сами осаждать римлян. Навстречу Вару выехали Иосиф, двоюродный брат царя Ирода[36], Грат и Руф во главе войск своих и все осажденные римляне. Сабин, впрочем, не попадался Вару на глаза: он удалился из города к морю.

10. Потом Вар разослал по стране часть своего войска и стал ловить виновников возмущения. Когда ему указывали на таковых, он их наказывал как зачинщиков; многих, впрочем, он отпустил без наказания. Таким образом, было казнено (через пригвождение к кресту) две тысячи человек. Видя затем, что войска ему более не нужны, он распустил их, потому что они, вопреки повелениям и желаниям Вара, совершили много насилий и грабежей из любостяжания. Когда же он узнал, что вновь собралось десять тысяч иудеев, он поспешил захватить их. Впрочем, они не вступили с ним в бой, но, по совету Ахиаба, сдались Вару.

Последний простил толпе ее провинности, руководителей же ее отправил к императору. Большинство из них Цезарь отпустил безнаказанными, подвергнув казни лишь тех из участников бунта, которые принадлежали к числу родственников Ирода, потому что они, вопреки всякой справедливости, выступили против своих сородичей.

Глава одиннадцатая

1. Устроив таким образом дела свои и оставив в Иерусалиме в качестве гарнизона прежний легион, Вар двинулся к Антиохии. Для Архелая же тем временем в Риме возникли новые осложнения по следующему поводу: с разрешения Вара в Рим прибыло посольство иудеев, просившее автономии. Этих представителей народа было всего пятьдесят; в Риме к ним присоединилось еще свыше восьми тысяч иудеев. Когда Цезарь собрал совет из своих приближенных и главных римских должностных лиц в храме Аполлона, сооруженном им с большими расходами, туда прибыли посланные в сопровождении толпы местных евреев, а также Архелай со своими друзьями. Так как родственники царя питали ненависть к Архелаю, то, с одной стороны, они не желали поддержать его, с другой же, считали тягостным вместе с посланными выступить против него, причем понимали, насколько будет позорно в присутствии Цезаря выступать против родственников. Вместе с тем и Филипп, по совету Вара, прибыл из Сирии в Рим, главным образом для поддержания брата (к которому питал большое расположение Вар), а с другой стороны, также для того, чтобы в случае перемены порядка правления (Вар считал и это возможным, так как предвидел разделение царства вследствие множества поборников автономии) не упустить случая гарантировать и себе некоторую часть.

2. Когда было предоставлено слово иудейским посланным, собиравшимся говорить о необходимости уничтожения царской власти, они приступили к обвинению Ирода во всевозможных беззакониях; правда, они называли его царем, и он был таковым по имени, но позволял себе тиранические деяния, направленные к гибели иудеев, и не отступал перед самовольным введением различных новшеств. Существовало множество людей, которых он загубил дотоле неизвестным по своей жестокости в истории способом, а еще хуже страдания оставшихся в живых, так как он стеснял их не только лично, но и угрожал отнять у них все их имущество. Окрестные города, населенные иноземцами, он не уставал украшать за счет гибели и разорения своих собственных подданных; народ он вверг в безвыходную нищету, тогда как он застал его, за немногими исключениями, в положении благосостояния; у знати, которую он подвергал казни по самым ничтожным причинам, он отнимал имущество, тех же представителей ее, которым оставлял жизнь, окончательно лишал всех денег. Помимо того, что насильно и беспощадно взимались налоги, назначенные каждому жителю ежегодно, никогда нельзя было обойтись без взяток как ему самому, так и его приближенным, друзьям и чиновникам, которым было поручено взимание этих налогов. Иначе, если не заплатить денег, нельзя было спокойно жить. Можно обойти молчанием растление им девушек и опозорение женщин. Так как эти злодеяния совершались им в пьяном виде и без свидетелей, то потерпевшие лучше молчали, как будто бы ничего и не было, чем разносили молву об этом. Итак, Ирод выказал относительно их такое же зверство, какое могло выказать лишь животное, если бы последнему была предоставлена власть над людьми. Хотя народ претерпевал и раньше многие превратности и пертурбации, однако история не знает о таком несчастии, какое постигло народ благодаря Ироду. Поэтому-то они так охотно провозгласили царем Архе-лая, полагая, что, кто бы ни сел на престол, он будет все-таки мягче Ирода; поэтому они охотно несли траур по его отцу и были готовы сделать все, лишь бы расположить к себе нового царя. Последний, однако, видимо боясь показаться неродным сыном Ирода, не задумался немедленно выказать народу весь свой характер и притом в такое время, когда император еще не успел утвердить его в сане и дать ему безграничную власть. Он немедленно показал своим подданным пример той доблестной "мягкости и законности", которую желал впоследствии проявлять относительно их: первым его поступком относительно народа и Предвечного было то, что он учинил избиение трех тысяч единоплеменников в святилище. Как же им теперь не выказывать ему совершенно основательной ненависти, если он помимо своей жестокости еще возвел на них обвинение в беззаконном сопротивлении его власти! Результат их просьбы сводится теперь к тому, чтобы освободиться от такого царства и таких правителей, слиться с населением Сирии и подчиниться посылаемым туда наместникам. Тогда-то обнаружится, действительно ли они беспокойны и добиваются смут, или же они могут быть добрыми подданными при мягких правителях.

3. Так говорили иудеи. Николай приступил к оправданию царей от возводимых на них обвинений и сказал, что они не выступали против Ирода, пока он был жив (особенно неприлично обвинять мертвого, когда имели возможность сделать это при его жизни и когда они могли добиться наказания его). Поступок Архелая он отнес на счет их собственной дерзости; они стремились к противозаконным деяниям и сами начали избивать тех, на обязанности которых лежало удерживать их от насилий; теперь они жалуются на то, что и с ними поступили так же. Вместе с тем он упрекнул их в беспокойном нраве и в том, что они находят удовольствие в возмущениях, причем их невоспитанность выражается в нежелании повиноваться справедливости и законам, так как они хотят везде занимать первенствующее место.

4. Так говорил Николай. Услышав это, император распустил собрание. Через несколько дней он назначил Архелая, правда, не царем, но этнархом половины владений Ирода, причем обещал ему почетный титул царя, если только Архелай заслужит этого своим поведением. Вторую половину он разделил на две части и отдал их двум другим сыновьям Ирода, а именно Филиппу и Антипе. Последний являлся конкурентом своему брату Архелаю на всю область. Антипе достались Перея и Галилея, дававшие ежегодный доход в двести талантов. Батанея, Трахонея, Авранитида и область, носящая название "удел Зенодора", доставляли Филиппу доход в сто талантов. Остальное, именно Идумея, Иудея и Самария, достались Архелаю, причем самаряне были освобождены от четвертой части налогов; император даровал им эту льготу за то, что они не приняли участия в общем восстании народа. Таким образом, Архелаю были подчинены города: Стратонова башня, Себаста, Яффа и Иерусалим.

Газа, Гадара и Ипп были городами с греческим населением; император отнял их у него и включил их в состав Сирии. Архелай получал с уделенной ему области ежегодного дохода шестьсот талантов[37].

Это досталось сыновьям Ирода из отцовского наследия. Саломее император подарил кроме того, что оставил ей по завещанию брат ее (а именно Ямнию, Азот, Фазаелиду и 500 000 серебряных монет), еще царский дворец в Аскалоне. Таким образом, ежегодный доход ее достигал шестидесяти талантов, а владения ее находились в области Архелая. Также и остальные родственники царя получили уделы, назначенные им по завещанию. Двум незамужним дочерям царя император подарил помимо того, что оставил им отец, еще по 250 000 серебреников и выдал их замуж за сыновей Ферора. Все те суммы, до полутора тысяч талантов, которые были царем завещаны самому Цезарю, он вернул сыновьям его, а себе оставил лишь несколько вещей, не столько, впрочем, вследствие их ценности, сколько на память о царе Ироде.

Глава двенадцатая

1. Когда Цезарь распорядился таким образом, один иудейский юноша, воспитывавшийся в городе Сидоне у некоего римского вольноотпущенника, выдал себя за сына Ирода, так как очень походил лицом на Александра, которого умертвил его отец Ирод. Это сходство было подтверждено всеми видевшими юношу. Это-то обстоятельство и побудило его добиваться царской власти. В сообщники он выбрал себе единоплеменника, человека опытного в придворных интригах, впрочем, большого негодяя, который по самой природе своей был искусным интриганом. Этого человека иудей взял себе в руководители в своем гнусном предприятии и затем объявил себя Александром, сыном Ирода, говоря, что его спрятал один из тех, кому было поручено казнить его. Последний умертвил других юношей, чтобы ввести в заблуждение присутствовавших при этом, его же и его брата Аристобула он спас. Этим он сам был окончательно сбит с толку и невольно вводил в заблуждение других. Когда он прибыл на остров Крит, то убедил в том всех иудеев, с которыми ему пришлось иметь дело. Снабженный с их стороны значительной денежной суммой, он поехал затем на остров Мелос. Тут в еще гораздо большей степени стали стекаться к нему деньги, потому что люди верили в его царственное происхождение и давали ему деньги в надежде, что он, по достижении престола отца своего, вознаградит своих благодетелей. Затем он, в сопровождении своих новых друзей, поехал в Рим и, прибыв в Дикеархею, также удачно сумел обмануть тамошних иудеев. К нему отнеслись как к царю и особенно примкнули к нему те, кто был расположен к Ироду и дружен с ним. Причиной этого служило общечеловеческое свойство, в силу которого охотно слушаешь речи человека красивого. Ему удалось вселить в людях, имевших сношения с Александром, уверенность, что он именно и есть сам царевич, так что те даже готовы были присягнуть в этом. Молва о нем достигла Рима раньше его, так что все тамошние иудеи вышли к нему навстречу. Их особенно увлекала чудесность его спасения и, когда он проезжал на колеснице по улицам, они выражали особенно бурную радость по поводу того, что он сын именно Мариаммы. Вся обстановка Александра была, за счет друзей его, поистине царская. Народ окружал его толпою, в честь его раздавались ликования, и вообще произошло все то, что обыкновенно бывает, когда, против ожидания, находится мнимо погибший.

2. Когда весть о нем дошла до императора, последний не поверил ей, так как знал, что нелегко было обмануть Ирода в столь серьезных для него делах. Однако, не будучи вполне уверен, он приказал одному из своих вольноотпущенников, Келаду, который был [когда-то] близок с царственными юношами, привести к нему Александра. Так тот и сделал, причем оказался не смышленее прочих. Император, впрочем, не дал ввести себя в заблуждение. Сходство действительно было, но не настолько большое, чтобы можно было обмануть зоркий глаз. От тяжелой работы Лжеалександр огрубел, и тогда, как можно было бы ожидать у человека такого происхождения и получившего такое воспитание нежности кожи, последняя, напротив, на всем его теле была жестка и груба. Видя, насколько учитель и его ученик спелись в своей лжи и держали себя одинаково дерзко, император стал расспрашивать мнимого Александра о судьбе спасшегося вместе с ним Аристобула и по какой причине он не явился сюда для участия в тех почестях, которые подобают лицам столь высокого происхождения. Тот сказал, что Аристобул из боязни перед опасностями моря остался на Кипре, а также для того, чтобы в случае, если Александра постигнет неудача, род Мариаммы не пресекся окончательно; тогда Аристобул, оставаясь в живых, мог бы начать действовать против своих врагов. Когда же выдумавший всю эту комедию стал подтверждать слова юноши и поддерживать его, император отвел юношу в сторону и обратился к нему со следующими словами:

"Если ты мне скажешь всю правду, то я тебе в награду за это подарю жизнь. Поэтому скажи мне, кто ты такой и кто побудил тебя к такому рискованному предприятию; ведь это преступление, которого ты, по юности своей, не мог сам придумать"[38]. Тут не было уже исхода. Пришлось рассказать Цезарю о всем плане, каким образом и кем он был придуман. Видя крепкое телосложение Лжеалександра, император (желавший сдержать данное ему слово) отправил его гребцом на корабль, а виновника всей этой истории предал казни. Жителям острова Мелоса было уже достаточным наказанием, что они бросили на ветер в пользу Лжеалександра такую кучу денег.

Так бесславно окончился дерзкий план Лжеалександра.

Глава тринадцатая

1. Когда назначенный тетрархом Архелай прибыл в Иудею, то лишил сына Боэта, Иоазара, первосвященнического сана в наказание за его участие в восстании и назначил на его место его брата Элеазара. Затем он роскошно отстроил иерихонский дворец и провел половину воды, орошавшей в избытке деревушку Неару, к городу, причем засадил всю окрестную равнину финиковыми пальмами. Тут он основал деревню, которую назвал Архелаидою. Вместе с тем он позволил себе одно закононарушение, а именно женился на Глафире, дочери Архелая, которая раньше была женой его брата Александра и имела от последнего детей[39]. Иудеям строго возбраняется жениться на вдовах своих братьев. И Элеазар недолго был первосвященником, так как еще при его жизни эту должность занял вместо него Иисус, сын Сия.

2. На десятом[40] году правления Архелая наиболее выдающиеся иудеи и самаряне, не будучи в состоянии переносить его жестокость и тиранию, обвинили его перед императором, особенно ввиду того, что Архелай, как они узнали, нарушил предписание Цезаря обращаться мягко с поданными. Когда это услышал император, то разгневался и послал за поверенным Архелая в Риме (его также звали Архелаем), так как не считал нужным писать этварху Архелаю. Поверенному этому он сказал: "Поезжай немедленно и привези к нам Архелая", Последний тотчас же отправился в путь и, прибыв в Иудею, застал Архелая за пиром в обществе друзей. Тут он сообщил ему о желании Цезаря и стал торопить его с отплытием. Когда же он прибыл [в Рим] и Цезарь выслушал некоторых обвинителей и его самого, то он приговорил его к изгнанию, назначил ему для жительства галльский город Виенну[41] и конфисковал его имущество.

3. Раньше чем Архелай получил приглашение явиться в Рим, он рассказал своим друзьям о следующем сне: он видел десять[42] зрелых и полных колосьев пшеницы, склонившихся низко; их объедало десять волов. Проснувшись и считая этот сон весьма знаменательным, он послал за снотолкователями, которые были искусны в своем деле. Пока те еще спорили между собой и не могли прийти к соглашению, некий ессей Симон потребовал, чтобы ему было предоставлено право говорить без стеснения, и сказал, что виденный Архелаем сон предвещает поворот судьбы к худшему. Волы знаменуют собою горе, потому что труд этих животных тяжкий, а перемена судьбы предвещается тем, что волы трудом своим вспахивают землю, которая поэтому благодаря им подвергается изменениям. Десять колосьев указывают на такое же количество лет, потому что колосья зреют ежегодно один раз. Итак, наступает конец правлению Архелая. Таким образом Симон объяснил сон, а на пятый день после этого прибыл посланный императором в Иудею уполномоченный Архелай.

4. Нечто подобное случилось также с женой Архелая, Глафирой, дочерью царя Архелая, с которой тот, как я упомянул выше, вступил в брак, после того как она была замужем за Александром, сыном Ирода и братом Архелая. Когда ее первый муж, Александр, был казнен отцом своим, то она вышла замуж за ливийского царя Юбу. После смерти последнего она жила вдовой в Каппадокии, у отца своего, и тут-то на ней женился Архелай, расставшийся по этому поводу со своей женой Мариаммою. Такая сильная любовь к Глафире обуяла его. Уже в бытность замужем за Архелаем ей приснился следующий сон: ей приснилось, будто Александр явился к ней, и она заключила его в свои объятия. Он же стал укорять ее, говоря: "Глафира, ты теперь подтверждаешь поговорку, что не следует доверять женщинам. Ты девушкой вышла за меня и жила со мною, у нас с тобою были дети, но ты предала забвению мои ласки и вступила во второй брак. И с тебя не было достаточно этого позора. Ты решилась отдаться третьему мужу, и притом бесстыдно и нагло ввела его в мой дом. Выйдя за Архелая, ты связалась со своим шурином, моим братом. Я же не могу забыть своей любви к тебе; поэтому я освобожу тебя от этого позора и верну тебя к себе, как то было прежде".

Глафира рассказала это своим родственникам, а несколько дней спустя умерла.

5. Я считал приведение этих фактов вполне уместным в своем повествовании, которое в этом месте посвящено истории царей. Кроме того, я полагаю, что тут мы имеем отличное доказательство бессмертия души и того, что Предвечный печется о людях. Кто же этому не поверит, тот, оставаясь при своем мнении, никому не должен препятствовать признавать за истину то, что побуждает человека к добродетели.

Область, некогда подчиненная Архелаю, была включена в состав Сирии. Император же послал туда бывшего консула, Квириния[43], чтобы сделать перепись в Сирии и продать дом Архелая.