ИТАЛІЯ И МАЦЦИНИ
правитьLife and Writings of J. Mozzini. London. 1864—1868.
Histoire politique des popes, p. Lanfrey. Parie. 1868.
Geschickte Italien’s, v. Retichlin. Leipzig. 1860. — Von Achtundvierzig bie Einundfünfzig v. J. Scherr. Leipzig. 1868.
Die nationale Presse in Italien tmendie Kunst der Rebellen, v. Cironi, übers, v. Aesing. Leipzig. 1868.
Въ то время, когда, шагъ за шагомъ, сначала какъ будто осуществлялись, а потомъ падали, одна за другою, иллюзіи, построенныя Джоберти и Бальбо, итальянская революціонная партія не оставалась въ бездѣйствіи.
Вслѣдъ за февральской революціей, Маццини пріѣхалъ въ Парижъ, и 5 марта, т. е. недѣлю спустя послѣ провозглашенія республики, основалъ тамъ національное итальянское общество. Программа этого новаго общества очень проста: идея національности преобладаетъ надъ всѣми другими. Первымъ дѣйствіемъ общества, представителями котораго были Маццини, Джанноне и Валухи, было выразить свое сочувствіе французской революціи адресомъ временному правительству новой республики. Для этого Маццини, съ остальными членами общества, отправился въ городскую ратушу, гдѣ адресъ былъ прочтенъ. Въ отвѣтъ на него Ламартинъ, всегда богатый громкими фразами, обѣщалъ итальянцамъ не только сочувствіе Франціи, но даже, въ случаѣ надобности ея оружіе; на это Маццини отвѣчалъ, что надѣется на освобожденіе Италіи ея собственными силами, и что итальянцамъ болѣе нужна нравственная поддержка Франціи, нежели ея оружіе.
Послѣ возстанія Милана и Венеціи, Маццини увидѣлъ, что для него пришло время вернуться на родину, послѣ семнадцатилѣтняго изгнанія. 8-го апрѣля 1848 г. онъ пріѣхалъ въ Миланъ, и первыя слова, произнесенныя имъ, при вступленіи на родную землю, были слова примиренія. Жители Брешіи находились во враждебныхъ отношеніяхъ въ временному правительству Милана. Маццини сталъ между ними посредникомъ и превратилъ несогласіе. Въ тоже время національная итальянская ассоціація вооружила во Франціи легіонъ итальянскихъ эмигрантовъ, который въ апрѣлѣ вступилъ въ Ломбардію подъ предводительствомъ генерала Антонини, ветерана наполеоновскихъ войнъ. Съ этого времени ассоціація издавала ежедневную газету подъ названіемъ «l’Italie del popolo» («Народная Италія»), главными сотрудниками которой были Маццини, Ревере и де-Бони. Эта газета издавалась въ Миланѣ съ 20 мая до 3 августа 1848 года; она первая доказывала необходимость народной войны для освобожденія Италіи, и Гарибальди, тогда только-что возвратившійся изъ Монтевидео, печаталъ въ ней свои первыя воззванія въ оружію.
Слѣдя за революціоннымъ движеніемъ Италіи, Маццнни съ радостью привѣтствовалъ возстаніе въ Сициліи 12 января 1848 г. Но его испугали стремленія сицилійцевъ отдѣлить свою судьбу отъ судьбы всего полуострова; онъ видѣлъ въ этомъ нарушеніе того единства, которому всегда служилъ, и желая предостеречь сицилійцевъ отъ гибельнаго пути, на который вело ихъ временное правительство, возстановлявшее конституцію, данную острову англичанами въ 1812 году, онъ обратился къ нимъ съ слѣдующимъ посланіемъ, которое — по словамъ историка Діего Соріа[1] — должна сохранять исторія Италіи, какъ дорогой для нея памятникъ":
"Сицилійцы! вы велики. Вы въ нѣсколько дней сдѣлали больше для Италіи, нашего общаго отечества, нежели мы въ два года борьбы и движеній, которыя, будучи великодушны по цѣли, были бѣдны по своимъ шаткимъ средствахъ. Вы, испробовавъ сначала всѣ мирные пути, сознали святость войны за неприкосновенность правъ человѣка и гражданина. Въ торжественную минуту вдохновенія, вы, внявши голосу Боса, рѣшились сдѣлаться свободными; вы сражались, побѣдили и сохранили въ побѣдѣ благоразуміе сильныхъ. Ваша побѣда измѣнила судьбу Италіи. Она обозначила, новый фазисъ итальянскаго развитія. Ваша побѣда пробудила въ итальянцахъ сознаніе своихъ силъ и вѣру въ свои права. Благодаря вамъ, мы, итальянскіе изгнанники, теперь гордо и прямо смотримъ въ глаза тѣмъ самымъ иностранцахъ, которые вчера о насъ жалѣли, а сегодня вамъ удивляются. Да благословитъ Богъ ваше оружіе, вашихъ женъ и вашихъ священниковъ! Любите насъ, такъ, какъ любятъ васъ и будутъ любить всегда ваши братья.
"Но, любя какъ, повторяя съ гордостью иностранцамъ ваши имена и ваши дѣйствія, и поклоняясь, въ лицѣ вашемъ, принципу итальянскаго прогресса, мы имѣемъ право говорить съ вамиы свободно, какъ братья съ братьями, мы имѣемъ право сказать вамъ: вы принадлежите намъ, вы не можете отъ насъ отдѣлиться, вы не можете назваться лучшими изъ всѣхъ италіянцевъ, только для того, чтобы остаться въ сторонѣ и уединиться отъ насъ.
"Сицилія, имѣя огромное населеніе, выгодное географическое положеніе, флотъ и армію, составляетъ важнѣйшую и наиболѣе жизненную силу итальянскаго государства.
«Вы первые провозгласили въ Италіи слово свободы и первые восторжествовали; вы заслужили единодушное удивленіе вашихъ соплеменниковъ на континентѣ, вы пріобрѣли вліяніе, которое не погибнетъ никогда; нравственное могущество, котораго никто не захочетъ и не можетъ у васъ оспаривать, и права, которыя никто не осмѣлится у васъ отнять. Что же заставляетъ васъ, отдѣлясь, уменьшать ваши силы и силы вашихъ соплеменниковъ? Зачѣмъ, обрекая себя на самоубійство, хотите» вы отказаться отъ того могущества, до котораго можете дойти, оставшись въ соединеніи, и занять четвертое или послѣднее мѣсто въ ряду европейскихъ державъ? Зачѣмъ, подчиняясь ненавистному могуществу иностранцевъ, приговаривать себя къ вѣчному безсилію? Ужъ не потому ли вы рѣшаетесь на это, что неаполитанское правительство, считая Сицилію своей колоніей, долго и жестоко угнетало васъ? Но не та ли самая тираннія тяготѣла надъ вашими соплеменниками на материкѣ? Развѣ неаполитанцы не заявляли и не заявляютъ теперь, точно также, какъ и вы, свою всегдашнюю къ ней ненависть? Развѣ они не протестуютъ противъ нея заговорами, тайными обществами и своей чистой кровью? Развѣ ваши палачи не были въ тоже время палачами неаполитанцевъ? Развѣ знаменитыя революціи не повторялись одинаково въ Сициліи и Калабріи? и когда, въ 1847 году, въ Реджіо и Мессинѣ одновременно было поднято знамя свободы, развѣ не было это блистательной манифестаціей не только Италіи, но и всей Европы? Не забывайте, сицилійцы, союза, скрѣпленнаго кровью мучениковъ Реджіо, Мессины и Гераче. Не измѣняйте послѣ побѣды обѣщаніямъ, даннымъ вами до сраженія. Будьте всегда тѣми же братьями, какими вы клялись быть. Пусть не скажетъ иностранецъ: они, можетъ быть, будутъ свободны, но никогда не соединятся и не сдѣлаются могущественны. Вы показали Италіи силу своей храбрости, покажите же ей святость любви, вѣру въ единство, которыя могутъ въ третій разъ доставить Италіи силу и могущество.
"Я не неаполитанецъ, я родился въ Генуѣ, въ городѣ, великомъ въ свое время, великомъ своею жизнью, независимостью и свободой, великомъ настолько, что онъ могъ, въ 1746 году, показать засыпавшей Италіи послѣдній примѣръ любви къ отечеству, какъ вы теперь подаете первый примѣръ этой любви пробуждающейся Италіи. Какъ вы, такъ и мы, въ 1815 году, были принуждены, безъ нашего согласія, покориться другому итальянскому государству, прошедшее соперничество съ которымъ разжигало въ насъ взаимную ненависть; и мы изъ этого союза, въ продолженіи многихъ лѣтъ, ничего не вынесли кромѣ горя, что всегда бываетъ, если союзъ основанъ на недовѣріи и насиліи, Тѣмъ не менѣе, всѣ, любившіе общее отечество и имѣвшіе надежду вѣру въ будущее, уважали этотъ союзъ, какъ волю Провидѣнія. Въ этомъ тихомъ, но постоянномъ движеніи народа, который теперь приближается къ своей цѣли и который, будучи задавленъ вѣковыми трудами деспотовъ, вліяніемъ господствующихъ кастъ, феодальной аристократіей и соперничествомъ муниципальныхъ городовъ, готовитъ теперь Европѣ, послѣ Италіи кесарей и Италіи папъ, — Италію народа. Каждое соединеніе одной части итальянской земли съ другою служитъ народному дѣлу облегчаетъ трудности его исполненія. Сицилійцы! молю небо, чтобы вы не подали собою роковой примѣръ.
"Сицилійцы, вашъ вопросъ имѣетъ отношеніе не къ одному Неаполю; онъ касается судьбы всей Италіи, тутъ рѣчь идетъ о всеобщемъ единствѣ ига пагубномъ мѣстномъ индивидуализмѣ; "тросъ между Европой, желающей знать, чтобы произнести судъ надъ вашими дѣлами, воскресаете ли вы для національной жизни, или для удовлетворенія требованіямъ эгоистичной свободы и матеріальной выгоды, и Австріей, которая ищетъ случая подавить вамъ, что ей и удается, если мы, вмѣсто того, чтобы сомкнуться въ одинъ строй, возьмемъ за девизъ безнравственное правило — «каждый за себя», и останемся постыдно хладнокровными въ общей судьбѣ. Однимъ словомъ, вамъ предстоитъ выборъ между могущественною, дѣятельною европейскою жизнію, къ которой готовятся двадцать милліоновъ итальянцевъ, богатыхъ умомъ, сердцемъ и средствами, и существованіемъ ничтожнымъ и слабымъ, которое подчинитъ васъ первому постороннему вліянію; подобное существованіе будетъ неизбѣжно, если Сицилія отдѣлится отъ полуострова. Подумайте объ этомъ. Многіе изъ васъ говорятъ о вашихъ учрежденіяхъ, о вашихъ договорахъ, о вашемъ народномъ правѣ, основанномъ на прежнихъ нравахъ 1812 года. Но, ради Бога, не унижайте своего высокаго положенія, добытаго цѣною послѣднихъ подвиговъ подобными мелкими разсчетами. Если вы низойдете до того, что станете искать въ прошедшемъ своихъ правъ, то этимъ вы не признаете будущей Италіи, и оскорбите свою совѣсть, заставившую васъ возстать и сдѣлаться достойными побѣдъ.
"Сицилійцы, ваши права заключаются не въ конституціи, не соотвѣтствующей требованіямъ нашего времени, не въ конституціи, которая была дана англичанами, въ то время, когда англійскому кабинету необходимо было сдѣлать изъ вашего острова военную станцію для своей арміи (подлинныя слова лорда Кэстльри, въ парламентѣ, въ 1821 году), и которая была у васъ отнята, когда, при паденія Наполеона, эта необходимость миновалась; основаніе вашихъ правъ — возстаніе 12 января, а гарантія ихъ — энергическое подражаніе ему всѣхъ частей полуострова. Правъ этихъ у васъ не отнимутъ, они принадлежатъ всей Италіи, они не стѣснены никакими старыми условіями 1815 года; они дадутъ новую форму нашей жизни, жизни націи, которая до сихъ поръ не существовала и только теперь начинаетъ жить. Что касается другихъ древнихъ правъ, которыя не вами были выработаны и добыты, а назадъ тому сорокъ лѣтъ написаны двусмысленно и лживо, которыя постоянно нарушались государями и теперь уничтожены оружіемъ и кровью народовъ, то эти нрава, своими ложными преданіями, уничтожатъ вашъ прогрессъ, они втянутъ васъ въ сѣти подкупной и развратной дипломатіи и рано или поздно приготовятъ, испытанныя уже вами, новыя измѣны.
«Братья сицилійцы! имѣете ли вы настолько силы, чтобы изъ самихъ себя вызвать ту жизнь, въ которой стремится вся Италія? Можете ли вы однимъ шагомъ достигнуть идеала, затаеннаго въ вашемъ умѣ? Можете ли вы сразу составить себѣ законы, лучше тѣхъ, которые существуютъ теперь, законы, которые бы были удобоприложимы ко всей націи? Если вы все это сдѣлаете одни, тогда я, какъ и всѣ мы, перестанемъ предлагать вамъ союзъ съ континентомъ. Но, если вы чувствуете, что подобное предпріятіе еще вамъ не по силамъ, если между вами и неаполитанцами существуютъ теперь только формальныя разногласія о различныхъ учрежденіяхъ, касающихся большей или меньшей мѣстной эмансипаціи, то услышьте слова брата, который, послѣ Бога, любитъ больше всего свое отечество, и котораго вся жизнь посвящена этой любви; слова эти я смѣло могу сказать всей Италіи. Положите на чашку вѣсовъ святое имя націи. Не подавайте примѣра разъединенія своимъ братьямъ. Сохраните единство съ своими соотечественниками полуострова, сохраните его, чтобы вмѣстѣ съ ними воевать на свободу и вмѣстѣ съ ними пріобрѣсти независимость; сохраните единство^ чтобы укрѣпить насъ своимъ присутствіемъ и своимъ разумнымъ словомъ на нашихъ сходкахъ и собраніяхъ; сохраните его, чтобы наши братья, находящіеся еще въ рабствѣ, мужественно шли на священную войну, чтобы иноплеменный врагъ трепеталъ при видѣ насъ, чтобы онъ удивлялся нашей добродѣтели и нашимъ жертвамъ, и, наконецъ, сохраните единство для того, чтобы при вашей помощи судьба Италіи совершилась скорѣе, чтобы человѣчество ликовало и чтобы Богъ благословилъ свою любимую землю, прекрасную какъ идеалъ величія и любви.» Сицилійцы не послушались всѣхъ этихъ увѣщаній Маццини. Временное правительство острова, продолжая только говорить о желаніи принять участіе въ возрожденіи общаго отечества, ничѣмъ не обнаружило намѣренія примѣнить свои слова къ дѣлу. Не принеся помощи возстававшей континентальной Италіи, Сицилія скоро увидѣла себя одинокою, когда король Фердинандъ, разогнавъ парламентъ въ Неаполѣ, двинулъ свои войска для покоренія острова. Не помогли сицилійцамъ ихъ храбрость и мужество: послѣ разрушенія Мессины и страшныхъ жестокостей, совершенныхъ неаполитанскими войсками, сдалась Падермо, и островъ снова подпалъ подъ бурбонскій деспотизмъ.
Когда австрійцы, въ августѣ 1848 года, возвратились въ Миланъ, а патріоты должны были выйти изъ него, Маццини. для котораго во всей Италіи не оставалось уголка, могущаго датъ ему убѣжище, пройдя нѣсколько миль съ карабиномъ на плечахъ, въ колоннѣ волонтеровъ Гарибальди, выбился изъ силъ и Сольной отправился въ Лугано, гдѣ издалъ свое «Воззваніе въ итальянскимъ народамъ», въ которомъ предрекалъ окончаніе королевской войны качало войны народной. Но въ Швейцаріи Маццини оставался не долго. Его снова призывала въ Италію революція въ Тосканѣ и Римѣ.
Двусмысленное поведеніе герцога Леопольда не могло нисколько удовлетворить его подданныхъ, требовавшихъ уже не реформъ, а учредительнаго собранія. Послѣ долгихъ колебаній, герцогъ обѣщалъ исполнить и эти требованія, призвалъ въ министерство Гверрацци и Монтанелли, — но уже было поздно, я герцогъ бѣжалъ къ Радецкому, который незадолго передъ тѣмъ писалъ ему, «что какъ только онъ укротитъ сардинскихъ демагоговъ, тотчасъ же прилетитъ съ тридцатью тысячами своихъ молодцовъ и возстановитъ герцога на тронѣ его предковъ». 8 февраля 1849 года, въ тотъ самый день, когда Леопольдъ II выѣхалъ изъ Тосканы, Маццини прибылъ въ Ливорно. Городъ, избравшій его своимъ депутатомъ въ итальянское народное собраніе (гдѣ засѣдалъ Гарибальди, бывшій депутатомъ отъ города Мачераты), сдѣлалъ въ его честь празднество. Въ Ливорно Маццини оставался всего два дня; онъ спѣшилъ во Флоренцію, надѣясь уговорить тріумвиратъ, составившійся изъ Гверрацци, Монтанелли и Маццони, объявить немедленное соединеніе тосканской республики съ римскою и вызвать народное возстаніе. Но уже всеобщее воодушевленіе истощилось, а финансы новой республики были въ самомъ жалкомъ состояніи. Совѣты Маццини не могли исправить безвыходнаго положенія, въ которое, съ самаго начала, было поставлено временное правительство Тосканы, и онъ уѣхалъ въ Римъ.
Въ Римѣ уже давно Пій IX потерялъ свою популярность и любовь народа. Его реакціонныя стремленія выразились совершенно ясно во время министерства Маміани, который и вынужденъ былъ выйти въ отставку. Думая остановить движеніе твердыми и рѣшительными мѣрами, папа, наконецъ, обратился къ помощи Росси, бывшаго французскаго посланника въ Римѣ, друга и ученика Гизо. Доктринеръ, подобно своему учителю, Росси, презиравшій общественное мнѣніе и народныя желанія, не удовлетворялъ ни либеральную, ни реакціонную партію, и палъ подъ ножемъ неизвѣстнаго убійцы. Хотя не было никакихъ основаній предполагать, чтобы въ этомъ убійствѣ принимала участіе республиканская или либеральная партія, но Пій IX понялъ это событіе именно въ такомъ смыслѣ, отдался въ руки реакціонеровъ и мечталъ только объ одномъ: какъ бы бѣжать изъ Рима. Посланникъ французской республики предлагалъ ему бѣжать въ Чивита-Веккію, а оттуда во Францію, посланникъ Испаніи предлагалъ ему убѣжищемъ Балеарскіе острова, посланникъ Баваріи, бывшій въ то же время уполномоченнымъ Австріи, указывалъ Гаэту. Пій IX выбралъ послѣднее, и 25 ноября 1848 года бѣжалъ изъ Рима искать убѣжища у Фердинанда II.
Послѣ бѣгства папы въ Гаэту и его отказа принять прибывшую изъ Рима, для переговоровъ, депутацію, партія Маццини, въ лщѣ народнаго оратора Чичероваккіо, сдѣлалась господствующею въ Церковной области. Римъ, провозглашенный народнымъ собраніемъ республикой, въ ночь съ 8 на 9 февраля объявилъ свѣтскую власть папы упраздненною, а 25 февраля выбралъ Маццини своимъ представителемъ, девятью тысячами голосовъ. Маццини прибылъ въ Римъ. 5 марта и сдѣлался руководителемъ народа и временного правительства. Съ первыхъ хе своихъ рѣчей онъ показалъ, какъ понимаетъ онъ итальянское дѣло. Піемонтъ обратился съ просьбою о помощи, въ начинавшейся войнѣ, къ Риму. Многимъ депутатамъ казалось невозможнымъ, чтобы республиканское правительство помогало королю Карлу Альберту, Маццини разсѣялъ эти сомнѣнія словами: «Нечего теперь смотрѣть на различіе государственныхъ порядковъ. Теперь есть только двѣ партіи итальянцевъ: одна, которая хочетъ войны, и другая, которая ея не желаетъ. Пусть республиканскій Римъ сражается рядомъ съ монархическимъ Піемонтомъ». Въ отвѣтъ на эти слова римскія женщины, присутствовавшія въ собраніи, сняли съ себя драгоцѣнныя украшенія и бросили ихъ къ ногамъ предмета собранія; со всѣхъ сторонъ стали поступать пожертвованія, и населеніе Церковной области было призвано къ оружію. Но пораженіе при Новарѣ прервало эти приготовленія, а черезъ нѣсколько дней Маццини былъ выбранъ тріумвиромъ вмѣстѣ съ Армеллини и Саффи. Въ этомъ новомъ званіи Маццини обнаружилъ замѣчательную дѣятельность. Усилившіеся въ послѣднее время грабежи и разбои вызвали съ его стороны строгія вѣры, которыя и прекратили зло. Почти весь трудъ по составленію новой республиканской конституціи, обнародованной 17-го апрѣля, лежалъ на немъ.
Римская конституція отмѣняла конфискацію имуществъ и смертную казнь. Законодательная власть предоставлялась народному собранію, исполнительная власть ввѣрялась избираемымъ на два года двумъ консуламъ, подлежавшимъ отвѣтственности не только каждый за себя, но и одинъ за другого; имъ также дано било право помилованія и право назначенія чиновниковъ. Двѣнадцать трибуновъ, избираемыхъ на пять лѣтъ и пользовавшихся правомъ неприкосновенности не только во время отправленія своей должности, но еще и въ теченіе года послѣ выхода изъ нея, охраняли ненарушимость конституціи. Въ силу предоставленной имъ власти, трибуны могли требовать обсужденія, въ народномъ собраніи, какого либо вопроса во второй и даже въ третій разъ, если только не составилось по немъ большинства трехъ четвертей голосовъ. Въ случаѣ установленія народныхъ собраніемъ временной диктатуры, трибуны должны были слѣдить за ходомъ событій и созвать народное собраніе послѣ того, какъ опасность миновала и диктатура сдѣлалась ненужною. Народное собраніе, состоящее изъ представителей, избираемыхъ также, какъ и трибуны, посредствомъ примой и всеобщей подачи голосовъ, не могло быть распущено. Полномочіе давалось народнымъ представителяхъ на три года. Пятнадцать гражданъ, выбиравшихся различными провинціями, составляли государственный совѣтъ. Каждый гражданинъ, достигшій 21 года, дѣлался избирателемъ и самъ могъ быть избранъ въ народное собраніе. Но въ консулы и трибуны могли быть избираемы лица не моложе тридцати лѣтъ. Измѣненіе конституціи могло послѣдовать не иначе, какъ вслѣдствіе троекратно, съ шести-мѣсячными промежутками, повтореннаго постановленія народнаго собранія, утвержденнаго самимъ народомъ.
Но пока республиканскій Римъ занимался внутреннимъ устройствомъ, событія шли своимъ чередомъ. Давно уже приготовлялось вторженіе въ папскія владѣнія для возстановленія престола Пія IX. Весь вопросъ заключался въ томъ — кому поручить это возстановленіе. Франція выражала желаніе, чтобы это было дѣломъ короля сардинскаго, или неаполитанскаго, но папа не хотѣлъ и слышать о первомъ, а Фердинанда считалъ слишкомъ слабымъ. Ему болѣе всего хотѣлось призвать на помощь австрійцевъ. Тогда Франція, чтобы предупредить вступленіе австрійцевъ, рѣшилась отправить сама войска въ Римъ. Предлогомъ выставлялось желаніе оказать дружеское посредничество и поддержать дарованныя Піемъ IX реформы. Жюль Фавръ сказалъ въ палатѣ, что пораженіе Пьемонта обязываетъ Францію явиться въ Италіи во имя человѣколюбія.
Когда Удино съ корпусомъ французскихъ войскъ высадился въ Чивита-Веккію, римская республика думала, что онъ идетъ на защиту Рима отъ австрійцевъ. Скоро исчезло это недоразумѣніе. Съ шеститысячною арміею Удино подошелъ къ Риму, думая занять городъ безъ сопротивленія. Но первая же встрѣча съ отрядомъ, предводительствуемымъ Гарибальди, доказала, насколько ошибался французскій главнокомандующій; несмотря на свое численное превосходство, французы были отбиты и должны были отступить; при этомъ нѣсколько французскихъ солдатъ попались въ плѣнъ. Ихъ отправили въ Римъ въ церковь св. Петра, гдѣ они вмѣстѣ съ итальянцами молились на братство и свободу народовъ.
Эта первая побѣда римлянъ, которые, по словамъ Тьера, не умѣли сражаться, — вызвала во Франціи уваженіе къ римскому временному правительству, и Лессепсу было дано порученіе вступить съ нимъ въ переговоры. Маццини, самъ неспособный къ обману и потому довѣрчивый къ другимъ и не посвященный въ дипломатическія тонкости, прямо выразилъ свои требованія, въ числѣ которыхъ было, — лишеніе папы свѣтской власти и признаніе римской республики, но они не были приняты французскимъ правительствомъ. Въ своихъ запискахъ, Орсини обвиняетъ Маццини въ излишней довѣрчивости и въ томъ, что онъ попался въ сѣть, разставленную ему французскимъ уполномоченнымъ, давъ непріятелю только возможность выиграть время[2].
Переговоры, въ продолженіе которыхъ Гирибадди удалось прогнать неаполитанскую армію, подходившую, подъ начальствомъ самого короля, въ Риму, были прерваны наступательнымъ движеніемъ на Римъ, со сторону Удино, который получилъ о томъ приказаніе отъ Людовика Бонапарта, уже имѣвшаго власть въ своихъ рукахъ. Обнаживъ Римъ и сдѣлавъ всѣ приготовленія къ осадѣ, Удино продвигалъ ему сдаться и получилъ въ отвѣтъ, что римляне предпочитаютъ смерть рабству. Тогда началось бомбардированіе. Тщетно протестовали иностранные консулы. Тщетно временное правительство убѣждало французскую армію, что она уничтожаетъ городъ, который ей ничего не сдѣлалъ, что она поддерживаетъ Австрію, не имѣя даже духу прямо это высказать, что она пятнаетъ свое знамя, возстановляя клерикальное правительство. «Печальна страница, которую теперь вписываетъ ваше правительство въ исторію Франціи», такъ кончалась прокламація. Мѣсяцъ продолжалось упорное сопротивленіе римлянъ, прославившее Гарибальди. Наконецъ народное собраніе нашло невозможнымъ дальнѣйшее сопротивленіе. Пригласили въ собраніе Гарибальди, чтобы спросить его мнѣніе. Онъ явился, покрытый кровью, закопченный пороговымъ дымомъ, и предложилъ очистить одну половину города и укрѣпиться въ другой. «Сколько же времени въ такомъ случаѣ продлится сопротивленіе»? спросилъ одинъ голосъ: «нѣсколько дней», — отвѣчалъ Гарибальди. Послѣ этого рѣшено было сдать городъ.
Тріумвиратъ отказался отъ власти и передалъ отъ себя государственную казну, оказавшуюся въ совершенномъ порядкѣ, муниципалитету, который и повелъ переговоры съ Удино. 2 іюля 1849 года, французы вступили въ Римъ для возстановленія папскаго престола, разогнали народное собраніе. Но римская республика, при послѣднемъ издыханіи, сдѣлала постановленіе, которымъ давала право Маццини и его товарищамъ продолжать ея легальную жизнь, тогда уже она матеріально умерла. 4 іюля 1849 г., меньшинство собранія выбрало національный итальянскій комитетъ изъ Маццини, Саффи и Монтекки, дало ему право заключить заемъ отъ имени римской республики для спасенія Италіи, умножать, по усмотрѣнію, число членовъ собранія и сдѣлать воззваніе въ итальянцамъ о помощи.
Наканунѣ вступленія французовъ, Гарибальди, сопутствуемый своею женою, Анитою, и патеромъ Гавацци, вышелъ изъ Рима съ отрядомъ волонтеровъ въ 4,600 человѣкъ. Чичероваккіо служилъ проводникомъ. Преслѣдуемый со всѣхъ сторонъ французами, неаполитанцами и австрійцами, Гарибальди наконецъ достигъ республики Санъ-Марино. Тутъ онъ предложилъ своимъ волонтерамъ разойтись, чтобы не подвергаться болѣе опасностямъ. Правительство маленькой республики, боясь австрійцевъ, просило ихъ сдаться. Но они отказались, предпочитая идти на защиту Венеціи, куда Гарибальди, въ сопровожденіи жены и трехъ сотъ волонтеровъ, и направилъ свой путь. На тринадцати рыбачьихъ лодкахъ, онъ съ отрядомъ уже подплывалъ къ Венеціи, когда за нимъ пустились въ погоню австрійскіе корабли. Имъ удалось захватить восемь лодокъ, а съ остальными Гарибальди вернулся къ римскимъ берегамъ. Тутъ умерла его жена, изнуренная лишеніями и опасностями, а самъ онъ прибрался въ Геную и оттуда отплилъ въ Америку. Всѣ сподвижники его, попавшіеся въ руки австрійцевъ, были разстрѣляны, въ числѣ ихъ и Чичероваккіо съ дѣтьми, или разсажены по тюрьмамъ и казематамъ.
Въ то время, какъ Гарибальди переплывалъ океанъ, Маццини, вырванный изъ Швейцаріи, гдѣ онъ думалъ найти себѣ убѣжище, возвращался опять въ Англію.
Вездѣ въ Италіи, кромѣ одного Піемонта, торжествовала полная реакція. Послѣ сдачи Венеціи, 98 августа 1849 года, Австрія снова вступила въ безотчетное управленіе всей Ломбардіей, истерзанной жестокостями Гайнау. Еще гораздо ранѣе этого, герцоги Пармскій и Моденскій, возстановленные Австріею, посадили австрійскіе гарнизоны въ своихъ крѣпостяхъ и превратили свои герцогства въ австрійскія провинціи. Почти тоже самое произошло и въ Тосканѣ, куда Леопольдъ II вернулся подъ прикрытіемъ австрійскихъ штыковъ, тотчасъ же уничтожилъ данныя имъ реформы, возстановилъ смертную казнь за политическія преступленія, произвелъ многочисленные аресты, такъ что въ самое короткое время насчитывалось 14,000 политическихъ арестантовъ, и приговорилъ вліятельнѣйшихъ лицъ, въ томъ числѣ Гверрацци, Монтанелли, Маццини къ вѣчному изгнанію. Церковную область до 1850 года занимали, кромѣ французскихъ и австрійскихъ войскъ, еще неаполитанскія и испанскія. Наконецъ эти послѣднія вышли, и папа вернулся въ свои владѣнія, поставленныя въ то самое положеніе, въ какомъ находились при Григоріи XVI.
XIII.
правитьПо пріѣздѣ въ Англію, Маццини организовалъ въ Лондонѣ національный итальянскій комитетъ, членами котораго были Саффи, Монтекки, Авралій Саличетти, Джузеппе Сиртори; секретаремъ комитета былъ Чезаре Агостино. Въ сентябрѣ 1850 г., комитетъ объявилъ подписку на національный заемъ для освобожденія Италіи, и хотя ни одна биржа не вѣрила въ прочность такого займа, но подписчиковъ нашлось достаточно: въ одной Тосканѣ Чирони (одинъ изъ членовъ «Юной Италіи») собралъ въ два мѣсяца около мести тысячъ франковъ.
Оставаясь въ Лондонѣ, Маццини сосредоточивалъ въ своихъ рукахъ всѣ нити революціонной жизни Италіи. Не было ни одной вспышки, ни одного движенія, которое бы дѣлалось безъ его вѣдома. Всѣ эти попытки, оставаясь безъ серьезныхъ, по видимому, послѣдствій, приближали однако время, когда наконецъ Индія могла освободиться, призвавъ на помощь Піемонтъ въ союзѣ съ революціонными силами полуострова.
Въ началѣ 1853 года, Маццини подготовилъ обширное возстаніе, которое должно было вспыхнуть въ Миланѣ и откликнуться во всѣхъ главнѣйшихъ городахъ Италіи. Самъ Маццини пріѣхалъ для этого въ Лугано, и тутъ убѣдился, что надежды его на возстаніе были ошибочны. Тогда Орсини предложилъ свой планъ экспедиціи, состоявшій въ томъ, чтобы небольшой отрядъ революціонеровъ избралъ мѣстомъ своихъ дѣйствій Апеннины. Маццини, хотя и сомнѣвался къ успѣхѣ, но поручилъ Орсини пріискивать средства въ приведенію его плана въ исполненіе, а самъ уѣхалъ въ Лондонъ. Орсини, собравъ 8,000 франковъ, отправился въ августѣ того же года въ Туринъ, гдѣ, сговорившись съ нѣсколькими офицерами, принявшими участіе въ заговорѣ, поѣхалъ въ Сарцану. Тамъ, въ назначенномъ мѣстѣ, собрались вожди, но напрасно прождавъ обѣщанныхъ волонтеровъ должны бѣли разойтись, услышавъ о приближенія берсальеровъ.
Въ 1854 году, задумана экспедиція въ Лунитіану и Сицилію. Маццини предложилъ принять начальство экспедиціи въ Сицилію Гарибальди, но послѣ его отказа, поручилъ его Орсини. Тутъ повторялась таже неудача. Вмѣсто ожидаемыхъ 200 ружей и нѣсколькихъ тысячъ человѣкъ, Орсини не нашелъ ничего, вслѣдствіе измѣны и бѣгства одного изъ предводителей отряда. Волонтеры не хотѣли подвергаться участи Бандіера, а Орсини едва удалось спрятать оружіе, на берегу; но одинъ рыбакъ, видѣвшій, какъ прятали оружіе, и думая, что имѣетъ дѣло съ контрабандистами, воспользовался случаемъ получить награду и донесъ таможенной стражѣ, которая съ помощью берсальеровъ захватила все оружіе, а черезъ нѣсколько дней были арестованы волонтеры, не успѣвшіе скрыться. Между тѣмъ, по всей Италіи разнеслось извѣстіе о готовившейся экспедиціи, и вызвало страшную тревогу. Изъ Генуи прибылъ пароходъ съ войсками и нѣсколько канонерскихъ лодокъ; въ Массу и Каррару со всѣхъ сторонъ направлялись войска; изъ Флоренціи двинулись отряды австрійцевъ. Орсини едва удалось, послѣ нѣсколькихъ дней, проведенныхъ тайкомъ въ Генуѣ, спастись въ Марсель.
Несмотря на эту неудачу, отелѣ свиданія съ Маццини, въ Женевѣ, Орсини принялъ его предложеніе участвовать въ новой экспедиція въ Вальтеллину. Но и тутъ, какъ въ Сарцанѣ, ничего не было приготовлено. Вмѣсто двухъсотъ волонтеровъ, обѣщавшихъ явиться на сборное мѣсто, прибыло всего только пять человѣкъ. Полиція давно уже слѣдила за готовившимся предпріятіемъ, приняла свои мѣры, и чуть-было не арестовала самого Орсини, которому однако удалось бѣжать.
Тогда, снѣдаемый жаждою дѣятельности, Орсини сообщилъ Маццини о своемъ желаніи поступитъ на службу въ русскую армію, чтобы сражаться въ Крыму противъ ненавистныхъ ему французовъ, которыхъ онъ считать виновниками порабощенія: Рима и Италіи. Но Маццини отговорилъ его и далъ ему новое порученіе. 1-го октября 1864 года, получивъ отъ Маццини 1,000 франковъ, Орсини отправился черезъ Сенъ-Готардъ въ Туринъ, гдѣ вмѣсто сочувствія нашелъ сильное раздраженіе противъ Маццини. Въ Миланѣ ходили даже слухи, что Маццини — австрійскій агентъ, умышленно вызывающій реакцію мелкими революціонными вспышками. Отправившись за тѣмъ въ Вѣну, Орсини былъ узнанъ на дорогѣ однимъ евреемъ, арестованъ и 17-го декабря отправленъ въ Мантую, въ крѣпость. Здѣсь бы вѣроятно онъ и умеръ, если бы одна женщина Эмма Гервегъ, не передала ему орудій, способствовавшихъ его избавленію. Съ необыкновеннымъ терпѣніемъ Ореини перепилилъ восемь полосъ желѣзной рѣшетки; по лѣстницѣ, связанной изъ бѣлья, спустился съ высоты болѣе 40 метровъ и упалъ въ ровъ цитадели, сильно ушибенный. Оттуда потащился онъ кое-какъ далѣе и просидѣлъ двое сутокъ въ прудѣ. Затѣмъ, съ величайшими трудностями и опасностями, онъ пробрался въ Англію.
Въ 1857 году, Маццини подготовилъ новую экспедицію, которая должна была сдѣлать высадку въ королевствѣ обѣихъ Сицилій, чтобы произвести тамъ возстаніе. Во главѣ этой экспедиціи сталъ неаполитанецъ Карло Визакане, герцогъ ди-Санъ-Джованни, одинъ изъ защитниковъ Рима подъ начальствомъ Гарибальди въ 1849 году. Съ двадцатью семью заговорщиками, сѣвшими на сардинскій пароходъ «Кальяри», подъ видомъ переѣзда изъ Генуя въ Тунисъ, онъ овладѣлъ пароходомъ и заставилъ капитана направиться къ лежащему недалеко отъ неаполитанскаго залива острову Понца, гдѣ содержались государственные преступники. Имъ удалось освободить заключенныхъ, и при отплытіи съ Понца, революціонный отрядъ состоялъ уже изъ 328 человѣкъ. Не имѣя возможности продолжать путь дальше, за неимѣніемъ угля, пароходъ остановился въ Неаполитанскомъ заливѣ. Заговорщики высадились съ крикомъ «да здравствуетъ Италія! да здравствуетъ республика!» Но революціонный отрядъ былъ слишкомъ малочисленъ для того, чтобы выдержать столкновеніе съ королевскими войсками и привлечь на свою сторону мѣстное населеніе, не имѣвшее надежды на успѣхъ. Желая продлить сопротивленіе въ ожиданіи прибытія изъ Генуи новыхъ отрядовъ волонтеровъ, Пизакане направился въ горы. Тутъ, выдержавши нѣсколько стычекъ съ королевскими войсками, Пизакане, тяжело раненный, былъ взятъ въ плѣнъ, и тотчасъ же разстрѣлянъ. Остальные, подавшіеся въ руки неаполитанскаго правительства, были преданы суду, который приговорилъ семерыхъ главныхъ начальниковъ экспедиціи, въ тонъ числѣ и барона Никотера, друга Гарибальди, къ смертной казни, замѣненной королекъ пожизненною каторгой, и 205 человѣкъ къ каторжной работѣ.
Одновременно съ отнятіемъ Пизакане изъ Генуи, должно было вспыхнутъ революціонное движеніе въ Генуѣ, гдѣ революціонеры надѣялись захватить корабли для перевозки волонтеровъ въ южную Италію, на помощь Пизакане. Но и этотъ планъ не удался. Овладѣвъ казармой и 500 ружьями заговорщики были арестованы и преданы суду; изъ 41 подсудимыхъ 25 были оправданы, а остальные приговорены къ тяжкимъ наказаніямъ. Самъ Маццини, пріѣзжавшій передъ тѣмъ тайкомъ въ Геную, былъ приговоренъ заочно въ смѣтной вавд.
Тогда-то Гарибальди, хотя и однихъ убѣжденій съ Маццини, но уже съ 1854 года расходившійся съ нимъ въ способахъ исполненія, находя вреднымъ для итальянскаго дѣла раздражать Піемонтъ безплодными попытками возстанія, напечаталъ письма къ Маццини, въ которомъ между прочимъ говорилъ, что возбуждать эти неудачныя возстанія могутъ только съумасшедшіе или враги итальянскаго дѣла. Письмо это такъ огорчило Маццини, что онъ заболѣлъ.
Въ концѣ 1857 года, опять заговорили объ Маццини при открытіи заговора противъ Наполеона 111, задуманнаго въ Лондонѣ, во главѣ котораго, если вѣрить слѣдствію, производившемуся въ Парижѣ, стояли Маццини и Ледрю-Ролленъ. Этотъ заговоръ и самый процессъ до того темны, что въ Лондонѣ носились слухи, будто весь заговоръ былъ устроенъ французской полиціей для того, чтобы помѣшать Ледрю-Роллену возвратиться во Францію и воспользоваться амнистіей, которой тогда ждали. Имя Маццини ни разу не упомянули сами подсудимые, три итальянца: Тибальди, Бартолони и Гридли. Но это не помѣшало французскому правительству кричать о томъ, что самое покушеніе было задумано Маццини, основываясь единственно на какихъ то перехваченныхъ полиціею письмахъ его, въ которыхъ не было и намека на убійство Наполеона III.
Между тѣмъ Орсини, возвратившись въ Лондонъ, издалъ тамъ свои записки подъ заглавіемъ: «Пятнадцати-мѣсячное пребываніе въ крѣпости», и скоро сдѣлался однимъ изъ самыхъ дѣятельныхъ членовъ французскихъ демократическихъ клубокъ. Тутъ-то онъ познакомился и сблизился съ французскимъ эмигрантомъ Бернаромъ, бѣжавшимъ изъ Франціи въ 1849 году, чтобы спастись отъ тюремнаго заключенія, къ которому былъ приговоренъ за политическіе проступки. Маццини, представитель республиканской, деистической Италіи, стоялъ съ своею партіею особнякомъ отъ французскихъ и нѣмецкихъ соціалистовъ-демократовъ, потому послѣ сближенія Орсини съ Бернаромъ отношенія перваго къ Маццини охладились. Желая вернуть его въ себѣ, Маццини написалъ ему письмо, въ которомъ между прочимъ говорилъ: «Подумайте, что никакая національная иниціатива въ Италіи невозможна помимо меня. Имѣйте въ виду, что я стою въ центрѣ всѣхъ элементовъ и говорю это, имѣя на то основаніе.» На это письмо Орсини отвѣчалъ насмѣшкою надъ Маццини и его друзьями и потомъ издалъ свои мемуары, въ которыхъ порицалъ дѣйствія Маццини и тѣмъ еще болѣе вооружилъ противъ себя его сторонниковъ.
Оторвавшись отъ Маццини, Орсини все болѣе и болѣе сближался съ Бернаромъ и укрѣплялся въ своей ненависти къ Наполеону III. Въ январѣ 1858 года, Бернаръ, на одномъ публичномъ собраніи, прямо намекалъ на какія-то важныя событія, которые должны скоро измѣнить положеніе дѣлъ въ Европѣ. Черезъ нѣсколько дней послѣ этого произошло, 14-го января, покушеніе на жизнь Наполеона III. Случайность спасла жизнь Наполеона III, но разорвавшіяся гранаты убили восемь человѣкъ. Приговоренный судомъ къ смертной казни, Орсини написалъ изъ мазасской тюрьмы письмо къ Наполеону, въ которомъ высказалъ побудительныя причины своего покушенія: "Показанія, сдѣланныя мною противъ себя самого въ политическомъ процессѣ, возникшемъ по поводу покушенія 14-го января, достаточны, чтобъ осудить меня на смерть, и я приму ее, не прося помилованія, какъ потому, что я никогда не унижу себя предъ тѣмъ, кто убилъ зародившуюся свободу моей несчастной родины, такъ и потому, что въ моемъ положеніи смерть для меня благодѣяніе.
"При концѣ моего поприща, я хочу однако попробовать послѣднее усиліе, чтобы придти въ помощь Италіи, за независимость которой я шелъ до того времени на всѣ опасности, на встрѣчу всѣмъ пожертвованіямъ. Италія — постоянный предметъ всѣхъ моихъ чувствъ, и послѣднюю мою мысль о ней хочу я изложить въ словахъ, съ которыми обращаюсь къ вашему величеству.
"Чтобы сохранить теперешнее равновѣсіе въ Европѣ, надобно дать независимость Италіи, или стянуть цѣпи, которыми Австрія держитъ ее въ рабствѣ. Буду ли я просить объ ея освобожденіи, просить, чтобы кровь французовъ была пролита за нее? Нѣтъ! Я не иду такъ далеко. Италія проситъ, чтобы Франція не вмѣшивалась въ дѣло противъ нея; она проситъ, чтобы Франція не допускала Германію поддерживать Австрію въ борьбѣ, которая, быть можетъ, вскорѣ начнется. Это, ваше величество можете сдѣлать, если только захотите; отъ этой воли зависитъ благосостояніе или несчастіе моей родины, жизнь или смерть націи, второй Европа обязана большею частію своей образованности.
"Вотъ просьба, съ которою я осмѣливаюсь обратиться къ вашему величеству, не отчаиваясь въ томъ, что голосъ мой будетъ услышанъ. Заклинаю ваше величество отдать моей родинѣ независимость, которую она утратила въ 1849 году, по ошибкѣ самихъ французовъ.
«Вспомните, ваше величество, что итальянцы, въ числѣ которыхъ былъ и отецъ мой, съ радостію проливали кровь свою за Наполеона Великаго, повсюду, куда только вздумалось ему вести ихъ; вспомните, что они оставались вѣрными ему до самаго его паденія; вспомните, что покуда Италія не будетъ независимою, спокойствіе Европы и ваше собственное останутся одною только мечтою. Не отвергайте, ваше величество, предсмертный голосъ патріота; освободите мою родину, и благословенія двадцати пяти милліоновъ людей послѣдуютъ за вами въ потомство».
Послѣ этихъ катастрофъ, несмотря на взаимное раздраженіе враждующихъ партій, ни у кого изъ противниковъ Маццини не хватило доказательствъ для обвиненія его въ подстрекательствѣ въ политическимъ убійствамъ. Даже и такіе біографы, какъ напримѣръ Монтаціо, этотъ итальянскій Миркуръ, который задачею своею имѣлъ уронить значеніе Маццини и втоптать его въ грязь, обвинялъ его въ трусости, бездарности, политической безтактности, даже и онъ не имѣлъ духу обойти молчаніемъ обвиненіе Маццини въ покушеніяхъ на жизнь Наполеона III, и хоть слегка намекнулъ объ ихъ нелѣпости, а въ біографіи Орсини, говоря о размолвкѣ его съ Маццини, передъ январьскимъ покушеніемъ, всю отвѣтственность въ покушеніи сложилъ на Симона Бернара….
При первыхъ проявленіяхъ итальянскаго возрожденія, Маццини написалъ нѣсколько статей въ англійскихъ изданіяхъ и основалъ новый журналъ «Pensiero ed Azione» («Мысль и дѣйствіе»), который сначала издавался въ Швейцаріи, а потомъ въ Лондонѣ, съ 1-го сентября 1858 года до половины 1860 года. Въ одномъ изъ первыхъ нумеровъ появился адресъ Маццини въ Виктору-Эммануилу, въ которомъ онъ напоминалъ королю готовность итальянцевъ слѣдовать за нимъ и говорилъ: «забудьте, что вы король, вооружитесь за единство Италіи, — и мы всѣ идемъ за вами». Въ Италіи органомъ Маццини служилъ «Unita Italiana», который явился послѣ «Italia del Popolo» и выходилъ въ Генуѣ и Флоренціи подъ различными редакціями, а потомъ издавался въ Миланѣ.
"Во всѣхъ своихъ статьяхъ, Маццини возставалъ противъ вмѣшательства французовъ въ итальянскія дѣла, противъ дипломатическихъ сдѣлокъ и уступокъ. Онъ ожидалъ возрожденія Италіи отъ итальянскаго народа и обращался къ нему съ такими словами:
"Кто, 29 мая 1176 г., одержалъ первую великую побѣду за итальянскую независимость въ Леньяно, надъ Фридрихомъ Барбароссой? Народъ.
"Кто тридцать лѣтъ выдерживалъ удары Фридриха Второго, гибеллинскаго патриціата и истощилъ ихъ силы при Миланѣ, Брешіи, Пармѣ, Піаченцѣ, Болоньѣ? Народъ.
"Кто обуздалъ въ Сициліи тираннію Карла Анжуйскаго и организовалъ въ мартѣ 1282 г. Сицилійскую вечерню на гибель врагамъ? Народъ.
"Кто возставалъ въ Неаполѣ въ срединѣ XVII вѣка противъ правши Филиппа IV Испанскаго и герцога Аркосскаго? Народъ.
"Кто съ неутомимымъ упорствомъ препятствовалъ господствовавшей во всей Европѣ инквизиціи водвориться въ королевствѣ обѣихъ Сицилій? Народъ.
"Кто во время усыпленія всей Италіи, прогналъ, въ декабрѣ 1746 г., изъ Генуи австрійскую армію? Народъ.
"Кто, въ 1848 г., одержалъ побѣду въ пять достопамятныхъ ломбардскихъ дней? Народъ.
"Кто два раза, въ августѣ 1848 г. и въ маѣ 1849 г., защитилъ Болонью отъ нападенія австрійцевъ? Народъ.
"Кто, въ 1849 г., спасъ въ Римѣ и Венеціи честь Италіи, которую запятнала монархія сдачей Милана и пораженіемъ при Новаррѣ? Народъ?
«Народъ безъ имени, сражающійся безъ надежды на славу, это герой, человѣкъ-милліонъ, который всегда откликался во имя священной свободы, на призывъ людей, олицетворявшихъ собою дѣло и вѣру».
Между тѣмъ, благодаря либеральной политикѣ Виктора-Эммануила, Піемонтъ постепенно пріобрѣталъ себѣ большее число сторонниковъ въ Италіи. Въ то же время австрійское правительство и его система въ герцогствахъ, легатствахъ и королевствѣ Неаполитанскомъ усиливали, своими репрессивными мѣрами, общее неудовольствіе. Но изъ прежнихъ опытовъ итальянцы убѣдились, что ни королевская, ни революціонная силы не достаточны, одна безъ другой, для освобожденія Италіи. Готовясь въ войнѣ 1859 года, Викторъ-Эммануилъ обратился къ помощи Франціи, съ которою Піемонтъ былъ въ союзѣ въ крымскую войну, и народныхъ революціонныхъ силъ страны, во главѣ которыхъ сталъ Гарибальди.
Маццини, въ виду всеобщаго настроенія, не колебался въ своихъ прежнихъ убѣжденіяхъ. Онъ не отступалъ отъ своей республиканской программы и, если готовъ былъ принять, для освобожденія Италіи, помощь королевской власти, то единственно по необходимости, какъ временную, переходную мѣру.
"Тѣ, которые убѣждаютъ васъ — говорилъ онъ итальянцамъ — упредить королевскую диктатуру, какъ средство облегчить вашу побѣду, — или глупцы, или обманщики. Неужели исполненіе общаго дѣла можетъ облегчиться тѣмъ, что исполненіе его будетъ ввѣрено одному человѣку, дѣятельность котораго лишена всякаго контроля. Предки ваши, въ минуты грозной опасности, выбирали себѣ диктаторовъ изъ гражданъ, извѣстныхъ своими гражданскими или военными доблестями, но позади диктатора они ставили народнаго ликтора, поднятый мечъ котораго ежеминутно грозилъ головѣ измѣнника.
"Вы должны упрочить вашу свободу не на кускѣ стараго пергамента, который всегда можетъ быть замѣненъ другимъ такимъ же пергаментомъ, не въ силу добровольныхъ уступокъ, за которыми слѣдуетъ реакція, а во имя неизмѣннаго человѣческаго права. И если, забывъ итальянскія традиціи и исторію послѣднихъ пятидесяти лѣтъ, вы захотите дать себѣ короля, пусть этотъ король будетъ по крайней мѣрѣ избранникомъ вашей свободы и пусть онъ получитъ въ Римѣ ворону вмѣстѣ съ договоромъ, который составятъ народные представители и который бы напоминалъ ему, что вы можете отнять отъ него эту ворону, если онъ нарушитъ договоръ, или когда вы сами захотите установить у себя образъ правленія, болѣе близкій къ истинѣ и болѣе полезный вашему отечеству: "….
Наконецъ, послѣ продолжительныхъ переговоровъ и ожиданій, Наполеонъ III объявилъ, что Франція желаетъ видѣть Италію свободною отъ Альпъ до Адріатическаго моря, и 12 мая 1859 года, высадился въ Генуѣ. Въ іюнѣ, Ломбардія была очищена отъ австрійцевъ, которые отступили и изъ Болоньи. Герцоги бѣжали изъ Пармы, Модены и Тосканы и населенія подчинялись диктатурѣ сардинскаго короля. Но перемиріе въ Виллафранкѣ остановило начатое итальянское дѣло на полъ-дорогѣ. Итальянскій: народъ открыто выразилъ свое негодованіе: въ Ливорно и Флоренціи едва не вспыхнуло возстаніе.
«Разочарованіе наступило скорѣе, нежели мы сами ожидали», писалъ Маццини 20 іюля 1859 года въ «Pensiero ed Azione». «Измѣна совершилась. Всѣ наши предсказанія сбылись. Безчестный договоръ заключенъ по настоянію Наполеона». Видя готовность піемонтскихъ государственныхъ людей подчиниться предписаннымъ имъ условіямъ мира, Маццини обратился въ волонтерамъ:
"Почему же остановились вы, итальянскіе волонтеры, на половинѣ дороги? Почему, подобно поэмѣ, прерванной смертью создавшаго ея генія, прервалось начатое вами предпріятіе? Развѣ Италія уже свободна и едина? иди и вы подписали вмѣстѣ съ чужеземцемъ договоръ въ Виллафранкѣ?
"Вы встали на призывъ отечества съ именемъ Италіи на устахъ, съ цвѣтами Италіи на груди. Но развѣ Минчіо составляетъ границу вашего отечества? Развѣ земля, лежащая къ сѣверу и югу отъ этой границы не итальянская?
"Каждый изъ васъ хранитъ обѣтъ — освободить Италію отъ Альпъ до моря. Но развѣ Венеція не по-сю сторону Альпъ? Развѣ наше море не омываетъ плодородныхъ береговъ Сициліи?
"А Римъ? Римъ, гдѣ пребываетъ единство отечества? Римъ, — это сердце, храмъ итальянской націи? Развѣ вы стерли его съ карты Италіи?
"Среди опустошенныхъ владѣній намѣстника генія зла высится замокъ, въ которомъ десятки лѣтъ заключены сотни людей, приготовлявшихъ вамъ путь. Далѣе — въ страшныхъ неаполитанскихъ тайникахъ, въ казематахъ, на островахъ, лежащихъ у южныхъ итальянскихъ границъ, за-живо погребены предвѣстники вашего дѣла, волонтеры вашего же знамени. Обратите ваши взоры въ другую сторону: тамъ, среди лагунъ умираетъ въ медленной, страшной агоніи Римъ Адріатики — Венеція, которая учила васъ независимости еще въ ту пору, когда впервые стали вторгаться въ ваши страны народы Сѣвера, Венеція, послѣ всѣхъ опустившая, десять лѣтъ тому назадъ, знамя свободы Италіи, Венеція, которой вы столько разъ клялись въ томъ, что никогда ваша судьба не отдѣлится отъ ея.
«Вы клялись Венеціи, Отечеству, Богу. Что жъ останавливаетъ васъ?..»[3]
Не долго партія дѣйствія оставалась неподвижною; ее не могли остановить никакія опасности и государственныя соображенія.
Въ ночь да 5 мая 1860 года, Гарибальди неожиданно высадился въ Кварто, близъ Генуи и, овладѣвъ двумя частными пароходами, вышелъ въ море сопровождаемый Биксіо, Сиртори, Тюрромъ и «тысячью» волонтеровъ, явившихся на его призывъ съ разныхъ концовъ Италіи.
Куда отплывалъ этотъ отрядъ, состоявшій преимущественно изъ итальянской молодежи, оставившей на время свои университетскія занятія и въ первый разъ взявшей въ руки ружье? Этого никто пока не зналъ. Извѣщенные телеграфомъ объ отплытіи Гарибальди, европейскіе дипломаты устремили все вниманіе на Средиземное море, когда, спустя нѣсколько дней, до нихъ дошло извѣстіе, что Гарибальди, миновавъ благополучно неаполитанскихъ крейсеровъ, высадился въ Марсалѣ, небольшомъ приморскомъ городкѣ Сициліи.
Нѣсколькихъ дней послѣ высадки было довольно для Гарибальди, чтобы овладѣть Сициліею, уже давно готовой къ революціи. За нимъ съ восторгомъ шло мѣстное населеніе и, разбивъ 15 мая королевскія войска при Калатафими, Гарибальди 27 мая вступилъ въ Палермо.
Принявъ диктаторскую власть и учредивъ временное правительство, Гарибальди, несмотря на увѣщанія Виктора-Эммануила, не думалъ ограничиться одною экспедиціею въ Сицилію. У него была другая программа, которую онъ и высказалъ въ Мессинѣ; идти въ Неаполь, потомъ въ Римъ, Венецію и Ниццу.
8-го августа 1860 года, началась переправа первыхъ гарибальдійскихъ отрядовъ, подъ предводительствомъ Миссори, въКалабрію, а мѣсяцъ спустя Гарибальди, уничтоживъ власть короля обѣихъ Сицилій почти во всей странѣ, съ восторгомъ встрѣчавшей своего освободителя, побѣдоносно вступилъ въ Неаполь. Вслѣдъ затѣмъ въ Неаполь прибылъ и Маццини. Его вліяніе на Гарибальди, съ которымъ онъ уже давно помирился, послѣ временной размолвки, замѣтно проглядывало въ нѣкоторыхъ распоряженіяхъ Гарибальди. Такъ, въ оффиціальныхъ бумагахъ этого времени въ первый разъ является названіе «Соединенные штаты Италіи». Въ этомъ названіи заключается цѣлый планъ, цѣлая система, не имѣющая ничего общаго съ планами и стремленіями Кавура и его преемниковъ.
Но никогда въ дѣйствіяхъ Гарибальди не было ничего враждебнаго Виктору-Эммануилу. Напротивъ того, не только онъ самъ, но и его сподвижники, въ числѣ которыхъ самымъ дѣятельнымъ въ этомъ отношеніи былъ отецъ Гавацци[4] постоянно проповѣдывали союзъ съ королевскимъ Піемонтомъ. И когда, въ виду нерѣшительныхъ дѣйствій піемонтскаго правительства въ Гарибальди являлись депутаціи, предлагавшія ему пожизненную диктатуру, онъ останавливалъ ихъ словами — «Италія и Викторъ-Эммануилъ!»
Конечно, проповѣдуя единство Италіи съ Викторомъ-Эммануиломъ, Гарибальди не вѣрилъ необходимости на долго отложить исполненіе своей программы. Когда же эта необходимость стала очевидною, онъ сложилъ съ себя званіе диктатора и генерала и, печальный, удалился на свою Капреру въ то самое время, когда Викторъ-Эммануилъ вступилъ во владѣніе Неаполитанскимъ королевствомъ. Тогда и Маццини уѣхалъ въ Швейцарію и оттуда напоминалъ итальянской молодежи, что еще не все потеряно, что временная остановка не уничтожаетъ надежды на освобожденіе Венеціи и Рима. Вотъ его слова:
"Вблизи, или вдали, генералъ, или не генералъ, Гарибальди все же остается вождемъ итальянскихъ волонтеровъ и, связанный своею клятвою и любовью къ отечеству, онъ отвѣтитъ на ихъ призывъ и поведетъ за собою, если они поймутъ свой долгъ и изберутъ себѣ итальянское поле битвы. Пусть они это сдѣлаютъ скорѣе, потому что въ самомъ дѣлѣ, если люди нашей партіи, которая сильна организаціей и оружіемъ, не разорвутъ мужественнымъ дѣломъ сѣть безчестныхъ изворотовъ, низкихъ уступокъ, опутывающихъ въ настоящее время Италію, то народное дѣло погибло.
"Погибло, и погибло безчестно. Все равно, — что бы ни скрывало отъ итальянцевъ истинную причину удаленія Гарибальди, удаленіе это означаетъ, что итальянская идея пожертвовала идеѣ королевства Сардино-ломбардскаго; оно означаетъ отказъ въ помощи братьевъ братьямъ, окончательное оставленіе Венеціи и Рима, раболѣпное исполненіе всякаго желанія Бонапарта, признаніе передъ Европою, что мы рождены для того, чтобы быть рабами, что всѣ наши возстанія ведутъ только въ перемѣнѣ господина, что мы можемъ сражаться за короля, или ради возвеличенія династіи, но не умѣемъ и не хотимъ сражаться за единство и свободу отечества. И если итальянская молодежь подчиняется подобной программѣ, то пусть она воздвигаетъ памятникъ не павшимъ въ битвѣ, не королю освободителю, или великодушному союзнику, а Ламартину. Онъ одинъ понялъ Италію, сказавъ, что «наша земля — земля мертвыхъ»!
XIV.
правитьСобытія 1859—1869 годовъ такъ близки къ намъ, что объ нихъ довольно трудно имѣть полное и ясное представленіе. Многое осталось неразгаданнымъ; такъ, не выяснилось еще непосредственное участіе Маццини въ итальянскомъ переворотѣ я вліяніе его на Гарибальди. Но, конечно, не можетъ быть и сомнѣнія въ томъ, что ни одна экспедиція, имѣвшая своею цѣлію присоединеніе Рима къ Италіи, не дѣлалась безъ вѣдома Маццини.
Когда, наконецъ, Италія сдѣлалась свободною и «почти единою», когда въ итальянской палатѣ депутатовъ стали раздаваться голоса, громко требовавшіе освобожденія Венеціи и Рима, — Маццини, проповѣдывавшій это освобожденіе еще въ то время, когда такая проповѣдь считалась государственнымъ преступленіемъ, — оставался въ изгнаніи. Люди, не принадлежавшіе вовсе къ партіи Маццини, но уважавшіе искренность его убѣжденій, его безкорыстную дѣятельность на пользу Италіи, напрасно заявляли требованіе объ отмѣнѣ тяготѣвшаго надъ Маццини смертнаго приговора и о возвращеніи отечеству человѣка, посвятившаго всю свою жизнь на служеніе одному итальянскому народному дѣлу. Туринскіе государственные люди оставались глухи къ этимъ требованіямъ. Они, неизвѣстно почему, считали себя заклятыми противниками революціи и революціонеровъ, хотя служили правительству, управлявшему 22-мя милліонами итальянцевъ, революціонною силою сплотившихся подъ скипетромъ Виктора-Эммануила.
Но требованія о возвращеніи Маццини съ каждымъ годомъ раздавались все громче и громче, итальянскіе города выбирали его своимъ представителемъ въ палату депутатовъ и, наконецъ, послѣдовала королевская амнистія, дававшая Маццини право возвратиться въ Италію.
Тогда Маццини отказался отъ этого права и остался въ Лондонѣ. Причины этого поступка, а также и свой взглядъ на современное положеніе Италіи и итальянскаго общества онъ изложилъ въ своей статьѣ, напечатанной въ «Westminster Review» подъ заглавіемъ «Религіозная сторона итальянскаго вопроса»[5]. Вотъ что говоритъ въ ней Маццини:
"Въ послѣднее время, друзья мои, въ Англіи, часто спрашиваютъ меня: почему я отказываюсь вернуться въ отечество а присоединить мои труды къ заботамъ правительства, для большей пользы Италіи. Амнистія — говорятъ мнѣ — открыла вамъ законный путь къ распространенію вашихъ мнѣній; принявъ званіе народнаго представителя, которое такъ часто вамъ предлагали, вы бы доставили людямъ, управляющимъ государствомъ, поддержку всей республиканской партіи. Бросая на сторону недовольныхъ вѣсъ вашего имени и вліянія, не замедляете ли вы упроченіе политическаго и нравственнаго единства, безъ котораго простой матеріальный союзъ остается безплоднымъ для народа.
"Вопросъ этотъ, предлагаемый людьми, желающими добра моей странѣ, заслуживаетъ серьезнаго отвѣта. Прежде всего позволяю себѣ замѣтить, что съ 1859 года республиканская партія дѣйствовала именно такъ, какъ мои англійскіе друзья совѣтуютъ ей! Она пожертвовала великой идеѣ итальянскаго единства даже правомъ проповѣдовать свое ученіе, она терпѣливо ожидала исхода испытанія, которое дѣлала королевская власть. Она рѣшилась лучше переносить всѣ злоупотребленія власти, нежели дать ей поводъ не осуществить высказаннаго ею намѣренія начать войну, съ цѣлію возвратить намъ нашу территорію и наши границы; война эта, какъ всякій видѣлъ и зналъ, была для Италіи высшимъ и единственнымъ условіемъ безопасности и чести; если бы она была ведена съ точки зрѣнія дѣйствительно національной, то она возвысила бы духъ народа.
"Для приготовленія ея, королевская власть имѣла пять лѣтъ времени, обширныя денежныя средства, покорный парламентъ и (какъ доказали факты) вся Италія готова была отдать свою кровь и свое имущество.
"Гдѣ-же результаты? Наша монархія, начавшая кампанію съ тремя стами пятьюдесятью тысячами человѣкъ регулярныхъ войскъ, ста тысячами человѣкъ національной гвардіи и тридцатью тысячами волонтеровъ Гарибальди, имѣя цѣлую націю въ резервѣ, вдругъ останавливаетъ свои дѣйствія послѣ плачевныхъ неудачъ Кустоццы и Лиссы по одному сигналу Франціи; она постыдно оставляетъ нашу настоящую границу и принимаетъ Венецію какъ милостыню, презрительно брошенную намъ героемъ второго декабря.
"Мнѣ скажутъ, что если народъ покорно подчиняется безчестію, наносимому ему самому, его арміи, его волонтерамъ, то онъ заслуживаетъ его.
"Я не буду возражать; но масса, по своей природѣ, привыкла смотрѣть выше себя и направлять свои дѣйствія по примѣру власти и правительства. Если итальянскій народъ не имѣетъ сознанія своего высокаго назначенія, ни понятія о своей истинной силѣ и призваніи, если въ то самое время, какъ 24 милліона итальянцевъ сгруппированы, не смѣю сказать въ силу унитарнаго понятія, но просто въ силу факта, великая душа Италіи все еще лежитъ скованная въ могилѣ, вырытой для нея три вѣка назадъ папствомъ и имперіей, — то причина этого, утверждаю, кроется въ безнравственности и испорченности нашихъ правителей.
"Истинную жизнь народа слѣдуетъ искать въ преобладающей идеѣ или понятіи, посредствомъ котораго имъ управляютъ и руководятъ.
"Настоящая жизнь націи требуетъ сознанія общей цѣли и братскаго сосредоточенія всѣхъ жизненныхъ силъ страны для содѣйствія къ осуществленію этой дѣли.
"Эта національная цѣль указывается традиціями прошлаго и провозглашается настоящимъ сознаніемъ народа. Разъ опредѣленная, она дѣлается основою верховной власти и критеріумомъ, примѣнимымъ въ поступкамъ гражданъ.
"Нравственный законъ не терпитъ компромисса. Только религіей долга нація связана съ человѣчествомъ; только тутъ она почерпаетъ источникъ своего права, получаетъ свое мѣсто и свое значеніе для человѣчества.
"Таковы существенныя черты того, что мы, въ настоящее время, называемъ націей. Внѣ этого остается только союзъ семействъ, временно связанныхъ для лучшей защиты противъ золъ жизни, семействъ, соединенныхъ, худо-ли, хорошо-ли, старыми привычками и старыми интересами, приводящими, рано или поздно, къ многочисленнымъ столкновеніямъ.
"По недостатку великой идеи, сдерживающей эгоистическіе разсчеты, всякій умственный или экономическій прогрессъ, вмѣсто того, чтобы одинаково проникать ко всѣмъ членамъ національной семьи, ведетъ, постепенно, къ образованію ученыхъ и финансистовъ, но не доставляетъ націи ни признанной роли, ни мѣста, ни достоинства, ни славы въ глазахъ другихъ народовъ.
"Замѣчанія эти, справедливыя для всѣхъ народовъ, тѣмъ болѣе справедливы въ отношеніи народа, выходящаго изъ продолжительной каталепсіи.
"Всѣ другіе слѣдятъ за каждымъ его шагомъ. Если онъ поднимаетъ знамя высокаго призванія, если его первые шаги освящены крещеніемъ великаго принципа, другія націи дѣлаютъ ему дружественный пріемъ, надѣются на него, готовы слѣдовать по пути, указанному ему Богомъ. Если, напротивъ, они не открываютъ у него никакихъ признаковъ высшей нравственной идеи, никакого плодотворнаго будущаго, они научаются презирать его, смотрѣть на его территорію, какъ на новое поле, открытое политическому грабежу, прямому или косвенному покоренію.
"Признаки высокаго призванія нигдѣ не выступаютъ такъ ярко и сильно, какъ въ Италіи. Одни мы, изъ древнихъ, мертвыхъ націй, воскресли два раза и въ два пріема придали новую жизнь Европѣ. Врожденное итальянскому духу стремленіе — всегда приводить въ гармонію слово и дѣло, подтверждаетъ это откровеніе исторіи и довершаетъ доказательство того, что роль Италіи заключается въ дѣлѣ нравственнаго обновленія, которое есть послѣдняя черта цивилизаціи.
"Италія есть религія.
"Обращая вниманіе на непосредственную національную цѣль и неизбѣжныя послѣдствія полнаго установленія Италіи въ націю, мы видимъ, что ни одному народу въ Европѣ не предсталъ болѣе высокой дѣятельности для приготовленія и приспособленія человѣчества къ одному изъ тѣхъ переворотовъ, и которымъ Провидѣніе направляетъ насъ отъ времени до времени. Само собою наше единство положитъ въ мірѣ начало могущественной иниціативѣ.
"Голый фактъ нашего существованія въ формѣ націи даетъ начало важному преобразованію во внутренней и внѣшней жизни Европы.
"Когда мы возвратимъ себѣ Римъ, то это будетъ для того, чтобы разрушить папство и провозгласить, ко благу всего человѣчества, свободу совѣсти, которую реформація 16-го вѣка пріобрѣла только для одной части Европы.
"Великія идеи образуютъ великіе народы и одного чувства ізумітельной силы, нераздѣльной съ существованіемъ нашей Италіи какъ націи, достаточно для того, чтобы сдѣлать насъ великими. Сознаюсь, и Богъ видитъ съ какою горечью, что этого чувства у насъ нѣтъ.
"Теперь одно слово объ амнистіи.
"Если бы я расположенъ былъ повиноваться личнымъ соображеніямъ, когда дѣло идетъ о спасеніи моего отечества, я могъ бы отвѣчать, что изъ всѣхъ знающихъ меня людей не найдется никого, кто посовѣтовалъ бы мнѣ отказаться отъ моего прошлаго и запятнать немногіе годы остающейся мнѣ жизни, принятіемъ предложенія проститъ мнѣ то, что я болѣе всего на свѣтѣ любилъ — Италію, что я боролся за итальянское единство въ то время, когда, въ мнѣніи всѣхъ, оно было химерой.
"Всего менѣе я думаю оправдываться и послѣдствія покажутъ, что принесеніе въ жертву моего личнаго достоинства было бы безполезно.
"Въ моихъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ трудахъ для дѣла нравственнаго и политическаго возрожденія моей страны, я руководился, руковожусь и буду руководиться религіозною идеей.
"Въ прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ, правители наши заблуждались, заблуждаются и будутъ заблуждаться матеріализмомъ.
"Религіозный вопросъ воплощаетъ въ себѣ всѣ другіе и преобладаетъ надъ ними. Политическіе вопросы по необходимости второстепенны и побочны.
"Люди, серьезно вѣрющіе въ превосходство нравственнаго закона, какъ единственнаго чистаго источника всякой власти, которые вѣруютъ въ религію долга, такіе люди, каково-бы ни было ихъ личное самоотверженіе, не могутъ дѣйствовать за одно съ правительствомъ, основаннымъ на обожаніи временныхъ и матеріальныхъ интересовъ.
"У нашихъ правителей нѣтъ великой идеи, руководящей ихъ дѣйствіями; нѣтъ вѣрованія въ превосходство нравственнаго закона; нѣтъ истинной идеи о жизни и единствѣ человѣческаго рода; нѣтъ никакого сознанія о цѣли, указанной Богомъ, которую человѣчество должно достигнуть трудомъ и жертвами. Они — матеріалисты, и, какъ логическое послѣдствіе отсутствія всякой вѣры въ Бога и Его законъ, они замѣняютъ понятіе долга понятіемъ выгоды, смѣлое утвержденіе истины смутнымъ понятіемъ о знанія.
"Вотъ почему они протестуютъ противъ несправедливости, не смѣя бороться съ нею; вотъ почему они оставили большую дорогу и пошли по извилистымъ тропинкамъ, обольщенные тщеславнымъ желаніемъ разыгрывать роль государственныхъ людей; они забыли, что наши государственные люди и привели насъ къ рабству. Вотъ почему наше правительство унизила Италію до положенія французской префектуры; вотъ почему наша парламентская оппозиція перенимаетъ печальныя заблужденія «лѣвой стороны» французскихъ палатъ временъ реставраціи.
"Факты эти, повторяю, суть слѣдствія, а не причины. Мы можемъ перемѣнять личности, стоящія во главѣ управленія, они всегда будутъ руководствоваться того же пагубною и ложною идеею, такъ какъ самая система основана на ложномъ принципѣ. Они неспособны направить по честному пути обловленную жизнь итальянскаго народа, вырвать его изъ глубокой и старой безнравственности
"Теперь, такъ какъ нельзя служить Богу и Мамонѣ въ одно и то же время, то обязанность демократической партіи въ Италіи состоитъ въ заботѣ о народномъ воспитаніи; а такъ какъ основа всякаго воспитанія есть истина, то надо стараться доказать, что безсиліе и политическая испорченность Италіи происходятъ отъ двухъ причинъ, которыя можно привести къ одной:
"У насъ нѣтъ религіи, а на мѣсто ея мы поставили отрицаніе.
"Съ одной стороны, какъ форма и подобіе религіи, у насъ есть папство.
"Я помню, что тридцать лѣтъ назадъ, когда еще никто не смѣлъ открыто приступать къ этому вопросу, когда самые смѣлые ограничивались тѣмъ, что потихоньку говорили о необходимости преобразовать церковную дисциплину, когда писатели, съ претензіями на философію, какъ Джоберти, думали выказать знаніе, лаская утопію итальянской гегемоніи, основанной на какомъ-то невозможномъ возрожденіи католицизма, — еще въ то время я писалъ, что папство и католицизмъ — два свѣтильника, потухшіе по недостатку масла.
"Я разумѣлъ догматъ, дававшій имъ жизнь.
"Время подтвердило мое сужденіе. Въ настоящую минуту папство — трупъ, который ничто не можетъ гальванизировать, — неодушевленная маска религіи.
"Это происходитъ не потому, что кардиналы, епископы и монахи три вѣка торговали индульгенціями; не потому, что тотъ или другой папа, подлыми уступками и семейными связями, старались пріобрѣсти клочекъ территоріи или крупицу свѣтской власти; не потому, что папы часто управляли по своему капризу. Это происходитъ отъ того, что если бы они и хотѣли, то не могли бы дѣйствовать иначе.
"Это зло и ошибки не суть причины, но послѣдствія. Если допустить даже невозможную гипотезу обращенія порочныхъ людей, пусть янсенисты или другіе реформаторы призовутъ, окруженныхъ дурными совѣтчиками, папъ къ милосердію и смиренію первыхъ вѣковъ, — они только помогутъ папству умереть болѣе достойнымъ образомъ, но никогда не возвратятъ ему его прежнюю роль — руководителя совѣсти народовъ.
"Призваніе папства (такое великое и священное, что бы ни говорили теперь фанатики возмущенія, извращая исторію, и клевеща, въ прошедшемъ, на сердце и духъ человѣчества) исполнилось шесть вѣковъ тому назадъ; ни могущество генія, ни чудеса воли не воскресятъ его. Оно лишено всякаго вдохновляющаго вліянія на цивилизацію; оно сдѣлалось безсильнымъ отрицаніемъ всякаго движенія, всякой свободы, всякаго развитія въ наукѣ и жизни; оно не обладаетъ ни чувствомъ долга, ни способностью самопожертвованія, ни вѣрою въ свою судьбу; оно поддерживается чужестранными штыками и дрожитъ передъ ли домъ народовъ, оставленное человѣчествомъ, ищущимъ въ другомъ мѣстѣ путей прогресса.
"Въ наше время папство утратило всякую нравственную основу, свою цѣль, санкцію, свой источникъ силы.
"Вотъ почему папство при послѣднемъ издыханіи. Провозглашать это безъ лицемѣрныхъ колебаній, безъ притворнаго уваженіи къ тому, на что мы нападаемъ, не затягивая вопроса вмѣсто того, чтобъ разрѣшить его — есть долгъ каждаго. Будущее не можетъ быть открыто во всей своей полнотѣ до тѣхъ поръ, пока прошедшее не погребено какъ слѣдуетъ, и медля изъ слабости, мы рискуемъ ввести антоновъ огонь въ рану.
"Порвавъ всѣ связи съ небомъ, безполезное на землѣ, готовящейся привѣтствовать варю новаго догмата, папство, когда-то полезное и святое, не имѣетъ болѣе причинъ для своего существованія.
«Когда-то полезное и святое», — это говорю я; ибо безъ единства нравственной жизни, въ которомъ насъ папство поддерживало болѣе восьми вѣковъ, мы бы не были теперь готовы осуществить будущее единство; безъ догмата равенства людей на небѣ, мы бы никогда не могли провозгласить равенство людей на землѣ.
"Поэтому, долгъ всякаго, принимающаго къ сердцу торжество истины, — вести войну съ самимъ папствомъ, а не только съ его свѣтской властью, потому, что невозможно было бы отказать въ этой власти представителю Бога на землѣ. Мы должны доказать, что догматы, основа учрежденія, сдѣлались недостаточными, что они не отвѣчаютъ болѣе нравственнымъ нуждамъ, стремленіямъ, рождающейся вѣрѣ человѣчества.
"Тѣ, которые, въ наше время, нападаютъ на владѣтеля Рима, ставя своею профессіею уважать папу и быть искренними католиками, тѣ впадаютъ или въ очевидное противорѣчіе, или въ лицемѣріе.
"Думающіе разрѣшить задачу учрежденіемъ свободной церкви въ свободномъ государствѣ, находятся подъ вліяніемъ достойной сожалѣнія трусости или лишены всякаго нравственнаго убѣжденія.
"Отдѣленіе церкви отъ государства имѣетъ хорошую сторону, какъ оружіе для обороны противъ церкви, недостойной болѣе своего имени. До тѣхъ поръ, пока она будетъ отдѣлена отъ государства, церковь всегда будетъ стремиться къ тому, чтобы возвратить себѣ преобладаніе надъ нимъ въ интересахъ стараго догмата. Если государство освободится отъ вѣры отрицательною политикою, какъ напримѣръ посредствомъ атеистическаго и равнодушнаго парламента, оно станетъ добычею анархической доктрины, владычества личности и поклоненія выгодамъ; оно впадаетъ въ эгоизмъ, въ обожаніе совершившагося факта, и отсюда, по неизбѣжному пути — въ деспотизмъ, единственное лекарство для золъ анархіи.
"Если мы захотимъ видѣть примѣръ этого у современныхъ намъ народовъ, то намъ стоитъ только взглянуть по другую сторону Альповъ.
"Съ другой стороны противоположенъ папству, но служитъ одинаково источникомъ испорченности, — матеріализмъ.
"Матеріализмъ, явленіе старое, весьма извѣстное въ исторіи и нераздѣльное отъ смерти религіознаго догмата, — это философія всѣхъ умирающихъ эпохъ и всѣхъ близкихъ въ упадку народовъ. Это реакція поверхностныхъ умовъ, которые, будучи неспособны возвыситься до широкаго и полнаго взгляда на жизнь человѣчества, неспособные усвоить себѣ, по преданію, существенныя черты ея, отвергаютъ. религіозный идеалъ въ цѣломъ, вмѣсто того, чтобы просто констатировать смерть одного воплощенія этого идеала.
"Лютеръ сравнивалъ человѣческій умъ съ пьянымъ мужикомъ, падающимъ то на одну, то на другую сторону лошади; въ примѣненіи въ временамъ переходнымъ, каково наше, — сравненіе это покажется чрезвычайно вѣрнымъ. Итальянская молодежь, грубо освобожденная отъ трехвѣкового рабскаго воспитанія, упоенная своею свободою, стоитъ лицомъ къ лицу съ церковью, болѣе не вѣрющею даже въ себя. Эта молодежь видитъ, что существующій догматъ въ очевидномъ противорѣчіи съ преобладающей идеей, управляющею всѣми стремленіями нашей эпохи; что догматическое понятіе о божествѣ ниже того, что намъ открываетъ наука, человѣческое сознаніе, философія и болѣе высокое понятіе о жизни, извлеченное изъ изученія исторіи человѣчества. Увѣренная, что она установляетъ свою нравственную свободу на непоколебимомъ и вѣчномъ основаніи, эта молодежь отвергаетъ, въ цѣломъ, всякую идею о церкви, догматѣ и Богѣ.
"Говоря философски, эти необдуманныя преувеличенія, исходя отъ людей, поднимающихъ знамя разрушенія, не угрожаютъ никакою серьезною опасностію человѣческому прогрессу. Обыденное повтореніе того, что всегда бываетъ на закатѣ и при смерти всѣхъ догматовъ, эти заблужденія пройдутъ рано или поздно, какъ они всегда проходили. Настанетъ день, когда наша молодежь замѣтитъ, что она не выказала многое здраваго смысла, отвергая, кромѣ догматовъ, существованіе Бога и религіозную жизнь человѣчества. Она скажетъ себѣ, что ея предки, отвернувъ и разбивъ феодальную систему, могли бы на тѣхъ же основаніяхъ отбросить и всякую форму соціальной организаціи или объявить искусство навсегда исчезнувшимъ во время переходнаго періода, когда греческая форма перестала отвѣчать стремленіямъ, посредствомъ которыхъ человѣческій духъ прокладывалъ пути средневѣковымъ соборамъ и школѣ христіанскаго искусства.
"Искусство, общество, религія, все это неразлучно съ человѣческою жизнью, прогрессивно и вѣчно какъ жизнь. Каждая эпоха человѣчества всегда имѣла и всегда будетъ имѣть свое особенное соціальное, артистическое и религіозное выраженіе. Во всякую эпоху человѣкъ будетъ спрашивать у преданія и у сознанія, — откуда онъ происходитъ и куда онъ идетъ, какими путями онъ можетъ достичь цѣли; онъ всегда будетъ стараться разрѣшить задачу, возбуждаемую присутствіемъ въ немъ идеи о безконечномъ и идеалѣ, достигнуть котораго невозможно въ конечныхъ условіяхъ его земнаго существованія. Отъ времени до времени онъ будетъ ставить новые вопросы по мѣрѣ того, какъ горизонтъ преданія расширяется прогрессомъ и сознаніе человѣка просвѣтляется; но, конечно, это рѣшеніе никогда не будетъ голымъ и сухимъ отрицаніемъ.
"Пусть матеріалисты отвергаютъ уроки исторіи, пусть они заключаютъ себя въ механизмъ аналитическаго наблюденія, пусть они замѣняютъ біологію и психологію ихъ скудною и сухою физіологіею; не будучи въ состояніи, посредствомъ такого несовершеннаго метода, понять законы и первыя причины вещей, они сердятся какъ дѣти, отрицаютъ существованіе этихъ законовъ и объявляютъ, что все человѣчество ошибалось и было ослѣплено до нихъ. Еслибы Италія была уже націею хотя бы только полвѣка, я бы не видѣлъ въ ихъ ученіяхъ и тѣни дѣйствительной опасности. Человѣчество не сойдетъ для нихъ съ своего пути. Въ нашъ вѣкъ, когда открытія всѣхъ великихъ мыслителей подтверждаютъ существованіе разумнаго и предуставленнаго закона единства и прогресса, проповѣдь матеріализма подъ именемъ науки со стороны людей, перелиставшихъ брошюру Фогта или присутствовавшихъ на лекціи Молешотта. — болѣе смѣшитъ, нежели сердитъ.
"Но Италія еще не образовавшаяся нація. ЭтО нація еще образующаяся. Настоящая минута важна и знаменательна. Подобно первымъ примѣрамъ, приводимымъ дѣтямъ, первые уроки, преподаваемые народу, прошедшее котораго полно заблужденій и испорченности, который еще колеблется въ выборѣ своего будущаго, могутъ имѣть самыя важныя послѣдствія. Еслибы ученіе федерализма проповѣдывать во Франціи теперь, то оно было бы безобидною утопіей, но въ первые годы революціи оно чуть не погубило страну. Оно открывало путь чужеземному оружію, оно вынудило «Гору» на кровавыя и ужасныя репрессивныя мѣры. Таковы для насъ печальныя ученія, о которыхъ я говорю.
"Судьба предлагаетъ намъ великое и святое призваніе, которое можетъ быть замедлено на полвѣка, если мы не съумѣемъ выполнить его теперь. Всякое промедленіе, всякая ошибка можетъ быть пагубною и народъ, который долженъ служить намъ помощникомъ, остается безъ образованія, готовый слушать всѣ заблужденія, лишь бы ему говорили о войнѣ съ прошлымъ, готовый, во привычкѣ долгаго рабства, впадать въ эгоизмъ.
"Тенденція матеріалистическаго ученія заключается въ приведеніи массъ къ эгоизму путемъ личныхъ выгодъ. Поэтому я пугаюсь, когда слышу, что у васъ эти ученія проповѣдуются многочисленною молодежью, столько же великодушною, сколько и вѣтренною; я умоляю ее, во имя всего для нея священнаго, глубоко обдумать нравственныя послѣдствія ихъ, и особенно изучить ихъ дѣйствіе на примѣрѣ сосѣдней націи, въ послѣднее столѣтіе доведшей отрицаніе до крайности, а теперь погруженной въ матеріальные интересы.
"Всякое заблужденіе есть преступленіе со стороны тѣхъ, кто долженъ бодрствовать у колыбели націи.
"Нужно выбрать одно изъ двухъ: или идею Бога, нравственнаго закона, исходящаго изъ него человѣческаго долга, свободно-принятаго человѣческимъ родомъ, какъ практическое послѣдствіе этого закона, — или идею силы вещей, управляющую всѣмъ; и какъ практическое слѣдствіе, — поклоненіе силѣ индивидуальной или успѣху, всемогуществу факта.
"Эта дилемма не имѣетъ исхода.
"Нужно или допустить господство цѣли, предписанной совѣстью, которой содѣйствовать должны всѣ люди, составляющіе націю, и преслѣдованіе которой составляетъ національность народа въ средѣ множества народовъ, составляющихъ человѣчество, цѣль всѣми признанную за высшую и, слѣдовательно, религіозную; или нужно допустить для всякой націи господство, опредѣляемаго, и какъ практическое послѣдствіе, — преслѣдованіе каждою личностью своего личнаго интереса, удовлетвореніе своихъ собственныхъ желаній, своего собственнаго благосостоянія; — ничтожество высшаго долга, которому бы всѣ граждане, отъ правителей до послѣдняго изъ управляемыхъ, обязаны были повиноваться и приносить себя въ жертву.
"Какое изъ этихъ ученій будетъ болѣе дѣйствительнымъ для того, чтобы привести нашу страну къ великимъ дѣламъ?
"Ученые, умные люди, люди добродѣтельные охотно допускаютъ, что благосостояніе отдѣльной личности должно совпадать, даже цѣною нѣкоторыхъ пожертвованій, съ общимъ благосостояніемъ; но не будемъ забывать, что подъ своимъ благосостояніемъ, толпа всегда будетъ понимать матеріальныя наслажденія; что она отброситъ, какъ ненужный грузъ, всякую идею о пожертвованіи, что она захочетъ быть счастливою по своему, даже въ ущербъ другимъ.
"Она будетъ искать своего счастія одинъ день въ свободѣ, другой — въ обманчивыхъ обѣщаніяхъ деспота; но неизбѣжный практическій результатъ этого ученія о правѣ на счастіе, будетъ погоня за грубымъ удовлетвореніемъ индивидуальнаго эгоизма.
"Странное противорѣчіе! Люди, которые должны противодѣйствовать практическому эгоизму, привитому итальянцамъ тиранніей, которые должны вдохновлять ихъ священной преданностью отечеству, образовать изъ нихъ великую, передовую націю, — эти люди, какъ первую умственную пищу, подносятъ народу, возрождающемуся къ новой жизни, сильному только добрыми инстинктами и простотою ума, — теорію, конечныя послѣдствія которой направлены къ упроченію эгоизма на основаніи права.
"Эти люди хотятъ, чтобы народъ достойно несъ тяжесть великихъ традицій прошлаго, когда съ одного конца страны до другого, папы, принцы, военные начальники, ученые, попирали дерзко ногами свободу, или измѣняли ей съ подлымъ равнодушіемъ. И они проповѣдуютъ ему ученіе, отнимающее у него всякую вѣру въ прогрессъ, всякую охоту содѣйствовать ему, жертвуя собою изъ благороднаго стремленія. Они отнимаютъ у него вѣру, позволяющую разсчитывать на побѣду и дѣлающую пораженіе плодотворнымъ для торжества. Тѣ же самые люди, которые предписываютъ народу долгъ проливать свою кровь за идею, начинаютъ съ того, что говорятъ ему: "Не надѣйтесь ни на какую будущую жизнь. Вѣра въ безсмертіе, этотъ прекрасный урокъ, переданный вамъ древнимъ человѣчествомъ, — ложь. Порывъ вѣтра, малѣйшій недостатокъ равновѣсія въ животныхъ отправленіяхъ, уничтожаетъ васъ безвозвратно. Вы даже не можете быть увѣрены, что результаты вашихъ трудовъ будутъ долговѣчны. Нѣтъ законовъ Провидѣнію, поэтому не существуетъ никакой возможной теоріи будущаго. То, что вы строите сегодня, завтра можетъ быть опрокинуто неожиданнымъ событіемъ, слѣпою силою, случайнымъ обстоятельствомъ.
"Для того, чтобы ободрить своихъ братьевъ и возбудить ихъ духъ, они учатъ ихъ, что они ничто иное, какъ прахъ; мысль какого-нибудь Кеплера ии Данта есть пыль или, скорѣе, фосфоръ; что геній Прометея никогда не похищалъ у неба божественную искру; что нравственный законъ, свободная воля, достоинство, усовершенствованіе себя суть не болѣе, какъ иллюзіи; что нами управляютъ событія, слѣдующія одно за другимъ, что они — наши властелины неумолимые, безотвѣтные, въ отношеніи которыхъ человѣческая воля безсильна.
«И они не видятъ, что дѣйствуя такъ, они упрочиваютъ рабскую покорность совершившемуся факту, доктрину приспособленія въ обстоятельствамъ, выродившійся макіавелизмъ, поклоненіе интересамъ минуты, равнодушіе ко всѣмъ великимъ идеяхъ, однимъ словомъ все то, что выступаетъ въ настоящее время въ нашей странѣ, гдѣ высшіе классы измѣняютъ своему національному долгу, гдѣ массы погружены въ тупую покорность»….
Эти страницы можно назвать почти послѣдними страницами въ жизни Маццини и по времени, когда онѣ были написаны и по законченности изображенія тѣхъ идей, которыя лежали въ основаніи всей его дѣятельности. Впрочемъ, онъ самъ сознавалъ, что осуществленія своихъ стремленій онъ не можетъ ожидать отъ современниковъ, но вѣра въ лучшее будущее препятствовала Маццини колебаться и отступать. Позже, вспоминая объ «Юной Италіи», задуманной имъ во время его заключенія въ Савоннѣ, онъ писалъ: «объ этомъ я мечталъ при вечернемъ допросѣ Антоніетти, въ моей тюрьмѣ въ Савоннѣ, и слушая наставленія коменданта фонтана. То же я думаю и теперь, сидя въ комнаткѣ не болѣе обширной, чѣмъ моя прежняя тюрьма. Эта мысли стоили мнѣ названія утописта и сумасшедшаго, оскорбленій и разочарованій, которыя часто заставляли меня жалѣть о моей тюрьмѣ въ Савоннѣ, между небомъ и землею, далеко отъ общества людей. Будущее покажетъ, — прозрѣвалъ ли я, или бредилъ. Господство безнравственныхъ матеріалистовъ, превозносимыхъ невѣжественною и испорченною толпою, противорѣчитъ, повидимому, моимъ надеждамъ. Но то, что есть смерть для другихъ народовъ, — сонъ для Италіи».
- ↑ «Общая исторія Италія съ 1846 по 1850 годъ», соч. Діего Соріа, перев. П. Кончаловскаго. Спб. 1863 г. T. I, стр. 393—398.
- ↑ Memorie politiche di Feltce Orsini scritte da lui medesimo e dedicatc alla Giovenna italia. 5 ed. Torino, 1862.
- ↑ Ai Giovani d’Italia parole di Giuseppe Mnzzini. (Seconda Edixioue). Lugano, 1859 pp. 43—46.
- ↑ Превосходная характеристика этой замѣчательной личности сдѣлана Н. А. Добролюбовымъ въ ею статьѣ «Отецъ Александръ Гавацци и его проповѣди.» Соч. Добролюбова, т. IV.
- ↑ West Rw. LXIII, Julv, 1867. Скоро послѣ своего появленія эта статья переведена, съ небольшими измѣненіями, въ «Revue Britannique», Octobre, 1867.