Викитека

История эллинизма (Дройзен; Шелгунов)/Том I/Книга III/Глава IV

← Глава IIIИстория эллинизма — Том I. Книга III. Глава IV
автор Иоганн Густав Дройзен (1808—1884), пер. М. Шелгунов		Том I. Книга IV. Глава I →
Оригинал: фр. Histoire de l'hellénisme. — Перевод созд.: 1836—1843, опубл: 1890. Источник: РГБ

Глава IV.

Возвращение на родину. — Флот на Ахесине. — Война с маллами. — Грозящая жизни Александра опасность. — Сражение на нижнем Инде. — Отбытие Кратера. — Битва в дельте Инда. — Плавание Александра по Океану. — Его отбытие из Индии

То были, вероятно, последние дни августа 326 года, когда македонское войско собиралось на берегах Гифасиса в обратный поход. По приказанию царя, войско воздвигло[1] на берегах реки двенадцать громадных, подобных башням, алтарей в благодарность богам, которые до сих пор всегда позволяли македонянам победоносно двигаться вперед, и в воспоминание об этом царе и об этом войске. Александр принес жертву на этих алтарях, а войска, по греческому обычаю, устроили разные игры.[2]

Затем войско двинулось к западу; дорога шла по дружественной земле; без особенных трудностей, кроме все еще продолжавшихся частых дождей, оно достигло Гидраота, и, перейдя через эту реку и пройдя по области Гандаритиде, достигло берегов Акесина; здесь на месте переправы через реку уже был готов город, постройка которого была поручена Гефестиону.[3] Александр остановился здесь на короткое время, чтобы частью сделать нужные приготовления для плавания вниз по Инду и по «великому морю», частью чтобы колонизовать новый город, с каковой целью были приглашены поселиться в нем индусы окрестностей и были поселены здесь неспособные к военной службе наемники войска.

Во время этой остановки приветствовать великого царя явились брат кашмирского государя Абисара и другие мелкие государи горных областей, все с множеством драгоценных подарков; Абисар посылал тридцать слонов и в ответ на приказ явиться лично, который был ранее прислан ему царем, уверить в своей полной преданности, а свое отсутствие извинял болезнью, которая уложила его в постель. Так как посланные Александром в Кашмир македоняне подтвердили его слова и теперешнее поведение этого государя, по-видимому, ручалось за его дальнейшую преданность, то его государство было отдано ему как сатрапия и был установлен размер дани, которую отныне он должен был платить, его власть была распространена также на государство Арсака (Ураса, недалеко от Кашмира).[4] Освятив основание нового города торжественными жертвоприношениями, Александр переправился через Акесин, и около половины сентября различные части войска сошлись в Букефале и Никее на Гидаспе.

Мысль царя возвратиться в свое государство из области реки Инда не тем путем, каким он сюда пришел, но дать почувствовать силу своего оружия также и землям вниз по реке и рассеять здесь семена эллинистической жизни — была великой и плодотворной мыслью. Его влияние на этот новооткрытый индийский мир, не бывшее влиянием непосредственного монарха, на основанное на открывшихся теперь в первый раз сношениях с этими народами и рассчитанное на постепенный рост этих сношений и начинаний, не могло бы быть ни полным, ни даже просуществовать долгое время, если бы связующим звеном осталась только индийская сатрапия с рекой Кофеном. Если эта сатрапия и была главным путем для взаимных сношений, то в руках македонян все-таки должна была быть вся линия реки Инда, жившие ниже по течению реки народы должны были обычно признавать то же самое влияние, как и народы пятиречья, Александр должен был поступить с ними тем решительнее, чем более многие из них, как маллы и оксидраки, гордились своей независимостью и боевой славой и ненавидели или презирали всякое чужеземное влияние; главное свое выражение и опору это влияние должно было получить в эллинистических колониях на реке Инде. С этой-то целью Александр еще тогда, когда он выступал от Гидаспа на восток, отдал приказ строить большой речной флот, на котором задумал спуститься по Инду к великому морю; теперь, когда оказалось невозможным продолжить поход до Ганга и до восточного моря, Александр с удвоенным рвением должен был обратиться к этой экспедиции, которая если и не сулила столько же славы и добычи, как поход к Гангу, то все-таки позволяла ожидать больших успехов.

В течение четырех месяцев, проведенных Александром вдали от Гидаспа, внешний вид этой местности, в которой лежали его оба города, совершенно переменился. Время дождей прошло, воды начали возвращаться к своему прежнему руслу и на левом берегу реки тянулись теперь обширные рисовые поля, роскошно зеленевшие на оплодотворенной разливами почве; другой берег, над которым высились поросшие лесами горы, был на многие мили кругом покрыт корабельными верфями, в которых частью еще строились, частью стояли уже готовыми сотни больших и малых судов; по реке, берега которой были оживлены пестрым движением и странным видом стоявшего на отдыхе лагерем составленного из всевозможных национальностей войска, шли сплавной лес с гор, челноки со всевозможными запасами и баржи со строительными и боевыми материалами. Первой заботой Александра было полнее и прочнее выстроить обе крепости, земляные валы и бараки которых, наскоро выстроенные на низменной местности, немало пострадали от разрушительного действия воды. Затем началось вооружение кораблей; следуя греческому обычаю, Александр из числа самых богатых и знатных лиц своей свиты назначил тридцать три триерарха, для которых эта литургия, заключавшаяся в почетном доставлении красивого и прочного вооружения корабля, сделалась предметом весьма полезного для самого дела соревнования.[5] Список этих триерархов дает нам поучительный обзор окружавших царя лиц. Между ними находятся 24 македонянина: семь телохранителей царя и Певкест, назначенный вскоре восьмым на эту должность; стратег и гиппарх Кратер, из числа стратегов фаланги Аттал, из хилиархов и гипаспистов Неарх, затем Лаомедон, который не был воином, Андросфен, который по возвращении в Вавилон предводительствовал флотом в ту пору, когда тот огибал Аравию; из остальных одиннадцати македонян при других случаях не упоминается ни один, многие из них, как Лаомедон, должны были находиться на гражданской или, по крайней мере, на интендантской службе, обязанности, объем и значение которых в этом войске понятны сами собою, хотя об них и не дошло до нас никаких сведений. Затем триерархами было назначено шесть эллинов, в том числе царский писец Эвмен Кардийский и лариссеец Мидий, одно из самых доверенных лиц царя, наконец, перс Багой и двое сыновей царей Кипра. Вооружили ли эти триерархи весь флот или только большие корабли, 80 триер, мы теперь определить не можем.

Экипаж этого речного флота был составлен из находившихся в войске финикийцев, египтян, киприотов, греков островов и азиатского берега, которые и были распределены по судам в качестве матросов и гребцов; не прошло и месяца, как все было готово к отплытию. На реке стояла готовой тысяча всевозможных судов,[6] в том числе 80 военных кораблей и двести кораблей без палуб для перевозки лошадей; все другие суда, собранные везде по соседним берегам, где их только можно было найти, были предназначены для перевозки войск и для доставки вслед за ними провианта и боевых материалов, большие транспорты которых, по словам одного источника сомнительной ценности, прибыли как раз теперь вместе с новыми войсками, состоявшими из шести тысяч всадников и нескольких тысяч человек пехоты.[7] Отплытие вниз по реке было назначено на первые числа ноября.[8] Царь призвал к себе гетайров и находившихся при войске индийских послов, чтобы сделать им необходимые еще сообщения, и выразил надежду, что мир, возвращенный им стране Пенджаба, будет продолжителен и вполне обеспечен принятыми им мерами. Радже Пору было снова подтверждено расширение его территории, обнимавшей семь народов и две тысячи городов и простиравшейся до берегов Гифасиса, и были установлены его отношения к соседним государям Абисару, Сопифу и Фегею; государю Таксилу была дарована независимая власть над его прежними и новыми землями; зависимые государства, лежавшие в пределах индийской сатрапии, были, что касалось до их дани и других обязательств, подчинены тамошнему сатрапу, а их контингенты отпущены на родину вместе с другими индийскими контингентами. Затем были даны указания относительно дальнейшего похода: сам царь со всеми гипаспистами, с агрианами и стрелками и со своей конной свитой, что в сумме составляло около восьми тысяч человек, поплывет на кораблях,[9] хилиарх Неарх получит командование над всем флотом, а Онесикрит из Астипалии — над царским кораблем; остальные войска должны разделиться на две колонны и спускаться по обеим сторонам реки, одна под предводительством Кратера по правому, западному берегу, а другая более значительная, в которой находились и 200 слонов, — по левому под предводительством Гефестиона; обеим колоннам было приказано двигаться вперед как можно скорее, остановиться в трех днях пути вниз по реке[10] и ожидать флота; там должен был присоединиться к ним сатрап индийской сатрапии Филипп.

Перед своим выступлением войску пришлось участвовать еще в одном печальном торжестве: гиппарх и стратег Кен был унесен болезнью; предание, как кажется, намекает на то, что царь не простил ему и не забыл рассказанного выше случая на берегах Гифасиса; но он был погребен «с подобающей обстоятельствам торжественностью».[11]

Наконец наступил назначенный для отплытия день; с утра началась посадка войск на корабли; по обеим берегам реки Кратер и Гефестион выстроили блестящей боевой линией свои фаланги, свою конницу и своих слонов; пока одна за другой эскадры кораблей строились в порядок, царь, согласно греческому обычаю, принес торжественную жертву на берегах реки; по указаниям отечественных жрецов, он принес жертвы богам родины, Посейдону, спасительной Амфитрите, Океану, нереидам и реке Гидаспу; затем он вступил на свой корабль, подошел к борту на его носу и, сделав возлияние из золотой чаши, приказал трубачу трубить сигнал к отплытию, и при звуках труб и боевых кликах весла всех кораблей разом опустились в волны. И вот эскадра со своими разноцветными парусами, с восьмьюдесятью военными кораблями впереди поплыла в самом лучшем порядке вниз по реке, представляя собою чудное и не поддающееся описанию зрелище. «Ни с чем нельзя сравнить этого шума весел, единовременно поднимавшихся и опускавшихся на всех кораблях, криков корабельщиков, приказывавших то останавливаться грести, то снова начинать, боевых кликов матросов, с которыми они снова опускали весла в воду; там, где берега были высоки, их крики звучали еще громче, отдаваясь эхом в ущельях направо и налево; далее реку снова окаймляли леса, и крики едущих отдавались далеко в лесной чаще; тысячи индусов стояли по берегам и с изумлением смотрели на это едущее войско, на боевых коней на кораблях с их разноцветными парусами, и на чудный, всегда одинаковый порядок эскадр; они отвечали радостными кликами на клики гребцов и, распевая свои песни, спускались по берегам реки. Ведь нет народа, любящего песни и пляску более, чем индусы.»[12]

После трехдневного плавания[13] царь прибыл к тем берегам, где Кратер и Гефестион должны были ожидать флот; они уже стояли лагерем по обеим сторонам реки. Здесь войско и флот отдыхали два дня, чтобы дать подойти сатрапу Филиппу с арьергардом главной армии. Когда все македонские силы — они достигали теперь до 120 000 воинов[14] — собрались вместе, царь принял меры, которые были необходимы в виду скорого вступления в чужеземную область, в особенности же для покорения земель до устья Акесина; Филипп был отряжен идти налево к Акесину, чтобы обеспечить за собою западный берег этой реки; Гефестион и Кратер двинулись далее по левому и правому берегу Гидаспа, несколько углубляясь во внутрь страны; все войско должно было встретиться по ту сторону устья Акесина, чтобы оттуда начать поход против маллов и оксидраков. Уже получилось известие о значительных вооружениях, предпринятых этими большими и воинственными народами; они, как было слышно, уже поместили своих жен и детей в укрепленных местах и многие тысячи вооруженных уже собирались на берегах Гидраота. Тем более находил нужным царь скорее идти вперед и открывать поход прежде, чем неприятель успеет докончить свои вооружения. Поэтому после двухдневного отдыха флот двинулся далее вниз по реке; везде, где он приставал к берегу, жители добровольно покорялись или были вынуждены к этому без большого труда.

Александр надеялся достигнуть впадения Акесина в Гидасп на пятый день; он уже успел узнать, что это место опасно для судоходства, что при слиянии своем эти реки производят сильное волнение, образуя множество водоворотов и затем, стесненные в узком ложе, бурно катят далее свои воды.[15] Эти вести были распространены среди флота и в то же время была предписана большая осторожность. Под конец пятого дня плавания с юга послышался сильный шум, подобный шуму морского прибоя во время волнения; гребцы первой эскадры с изумлением остановились, не зная, близко ли море, непогода, или что-либо иное; затем, узнав, в чем дело и получив наставление работать усерднее, когда они приблизятся к устью, они поплыли далее. Шум становился все сильнее, берега стали уже, наконец, показалось устье, волнующийся и пенящийся прибой, среди которого струи Гидаспа перпендикулярно бросаются на воды Акесина и в шумной и бурной ярости борются с ними, чтобы затем вместе нестись в узких берегах далее с быстротою стрелы. Корабельщики еще раз попросили матросов работать осторожнее и усерднее, чтобы силою весла преодолеть быстроту течения, которая могла бы увлечь корабли в водоворот, где они бы неизбежно погибли, и стараться как можно скорее достигнуть более широкого, свободного и ровного места реки. А бурный поток уже увлекал с собою корабли; только с невероятным трудом удавалось гребцам и кормчим держаться нормального направления; многие суда были унесены течением, затянуты в водоворот и закручены, весла были сломаны, бока повреждены и лишь с большим трудом сами они были спасены от гибели; в особенно большой опасности находились военные корабли; два из них, столкнувшись друг с другом, разбились и потонули; легкие суда были выброшены на берег; всего благополучнее миновали это место широкие грузовые корабли, которые, будучи захвачены быстриной, были слишком широки для того, чтобы опрокинуться, и которым быстрота течения снова придала нормальное направление. Сам Александр, как рассказывают, попал со своим кораблем в водоворот и жизнь его подвергалась очевидной опасности, так что он уже сбросил с себя свое верхнее платье, чтобы кинуться в воду и спасаться вплавь.[16]

Таким образом флот не без больших потерь миновал это опасное место; только в часе пути ниже по течению река стала спокойнее и шире; здесь она поворачивает направо, огибая береговые холмы; позади них можно было удобно причалить в находящемся вне быстрого течения месте, а широкий и плоский берег был удобен для собирания выбрасываемых на него обломков и трупов. Царь приказал здесь флоту причалить к берегу и велел Неарху как можно скорее исправить причиненные судам повреждения. Сам он воспользовался этим временем для экскурсии в глубину страны, чтобы воспрепятствовать воинственным народам этих земель, сивам и агалассам, придти при предстоящем нападении македонян на помощь маллам и оксидракам,[17] от которых их отделял Акесин. После шестимильного перехода, употребленного на то, чтобы нагнать страх своими опустошениями, Александр явился под стенами обширной столицы сибов; она была взята штурмом без большого труда. По другим сведениям она сдалась добровольно.[18]

Возвратившись к Акесину, Александр нашел флот готовым к отплытию; Кратер тоже находился в лагере, а Гефестион и Филипп расположились выше устья реки. Тотчас же были отданы касавшиеся похода против маллов приказания, область которых начиналась милях в семи ниже по течению Акесина и устья Гидраота, и по этой последней реке тянулась далеко к северу. Они, царь знал это, ждали нападения и приготовились к нему; они должны были полагать, что македонское войско спустится к устьям Гидраота и оттуда вторгнется в их земли, так как от того места Акесина, где была стоянка кораблей, они были отделены безводной пустыней шириною во много миль и казались таким образом недоступными. Царь решил избрать этот путь, чего они всего менее ожидали, и внезапно напасть на них в верхней части их страны недалеко от границ Гандаритиды и кафеев и уже отсюда оттеснить их вниз по течению реки Гидраота; у устья этой реки они должны были снова попасть в руки македонян, если бы вздумали искать прибежища или помощи на другом берегу Акесина. Поэтому прежде всего туда был отправлен флот под предводительством Неарха, который должен был занять правый берег Акесина против устья Гидраота и таким образом отрезать сообщение земли маллов с другим берегом; Кратер со своими войсками, со слонами и с фалангой Полисперхонта, бывшими до тех пор у Гефестиона, и с войсками Филиппа, переправившимися через Гидасп выше его устья, должен был через три дня прибыть на место стоянки Неарха и с этими значительными боевыми силами на правом берегу реки служить базисом для смелых операций на другом берегу. По выступлении Неарха и Кратера Александр разделил остальное войско на три отряда, между тем как он сам с одним отрядом хотел вторгнуться в глубь страны маллов и погнать неприятеля вниз по реке. Гефестион, выступивший со вторым отрядом пятью днями ранее, должен был занять линию Гидраота, чтобы ловить бегущих, а Лагид Птолемей с третьим отрядом должен был выступить тремя днями позже, чтобы преградить путь бегущим назад к Акесину.

Хотя при вести о приближении Александра маллы и оксидраки, как рассказывают, и оставили свои прежние раздоры, обеспечили заложниками взаимную помощь друг другу и собрали значительное войско, состоявшее из пятидесяти тысяч пехотинцев, десяти тысяч всадников и семисот боевых колесниц, но при выборе общего предводителя — они принадлежали к араттам, индусам не имевшим государей, — между ними произошли такие разногласия, что войско распалось и контингенты отдельных округов рассеялись по своим укрепленным городам; хотя это сообщение не подтверждается никаким особенным авторитетом, но оно более или менее согласно с особенностями составленного Александром операционного плана[19]. По другим сведениям, маллы и оксидраки собирались заключить союз между собою, что позволило бы им противопоставить македонянам значительные боевые силы, и поэтому-то Александр так и спешил предупредить их соединение своей атакой.[20]

В назначенный для выступления день, около половины ноября, Александр двинулся в поход; с ним были гипасписты, стрелки и агрианы, фаланга Пифона, половина македонских гиппархий и конные стрелки. На небольшом расстоянии от Акесина начиналась пустыня; после пятичасового перехода, войска Александра достигли воды; там они сделали привал, пообедали, отдохнули немного, воины наполнили имевшиеся у каждого сосуды водою и затем пошли далее; остальную часть дня и всю ночь они с возможной скоростью подвигались вперед; на следующее утро после почти восьмимильного перехода на востоке они увидели город маллов Агаласса[21] с его цитаделью. Сюда спаслось бегством множество маллов; не имея часовых, безоружные, они стояли лагерем под стенами города, который не мог вместить в себе такого множества людей; они до такой степени были убеждены, что нападение через пустыню невозможно, что готовы были считать приближавшееся войско за что угодно, только не за македонян. А всадники Александра были уже посреди них; о сопротивлении нечего было и думать; многие тысячи были изрублены; все, что могло бежать, спасалось в городе, который Александр окружил своей конницей, ожидая прихода пехоты, чтобы начать штурм. Когда она приблизилась, царь тотчас послал Пердикку с двумя гиппархиями и агрианами к соседнему городу,[22] куда бежало множество индусов, с приказом внимательнейше наблюдать за ним, не предпринимая, однако, ничего против него до прихода войска из Агалассы, так как в противном случае беглецы отсюда могли бы распространить дальше по стране известия о близости македонян. Между тем Александр начал штурм; индусы, сильно пострадавшие уже при первом нападении, потеряли надежду удержать за собою стены; при своем отступлении от ворот и башен они по большей части были перебиты теснившими их македонянами, лишь несколько тысяч спаслось бегством в цитадель и защищалось там с мужеством отчаяния; несколько нападений македонян было отбито, возраставшее озлобление, одобрительные возгласы и пример царя, утомление противников позволили, наконец, македонянам одержать победу, за трудность которой они отомстили, произведя страшную резню между индусами; из двух тысяч, которые защищали цитадель, не удалось спастись ни одному.

Между тем Пердикка нашел город, против которого он. был послан, уже покинутым жителями и бросился преследовать бегущих; он действительно настиг их, и те, которые еще не успели спастись за реку или в болота по берегам ее, были перебиты. Царь со своей стороны после взятия штурмом цитадели Агалассы дал своим воинам только несколько часов отдыха; с наступлением ночи, оставив в цитадели маленький гарнизон, он выступил к Гидраоту и двинулся, чтобы отрезать жившим здесь в окрестностях маллам возможность бежать на другой берег. Под утро он достиг места переправы через реку вброд, большинство неприятелей успело уже бежать на другую сторону; те, которые еще оставались, были перебиты; сам он тотчас же переправился через реку, скоро толпы бегущих были настигнуты и началась новая резня; те, кому удалось бежать, спаслись в лежавшую неподалеку крепость, остальные сдались победителю. Когда подошла пехота, царь послал против этой крепости Пифона с его фалангой и двумя эскадронами конницы; крепость пала при первом штурме и находившиеся в ней маллы были взяты военнопленными, после чего Пифон снова присоединился к царю.

Последний, между тем, подступил к одному брахманическому городу, куда точно так же бросилось много маллов; он тотчас окружил его стены и приказал начать вести под них подкопы; сильно пострадавшие от выстрелов македонян индусы отступили в городскую цитадель; один отряд македонян слишком смело пошел вперед и вместе с ними ворвался в цитадель; но, не будучи в состоянии удержаться против превосходного по численности неприятеля и почти отрезанный от своих, мог пробиться назад только с большими потерями. Это усилило озлобление войск; Александр немедленно приказал принести штурмовые лестницы и сделать подкопы под стенами цитадели; когда одна из башен и примыкавшая к ней часть стены обрушилась и открыла брешь для штурма, Александр был первым на развалинах, македоняне с криками ликования бросились вслед за ним и скоро, несмотря на отчаянную защиту, стены были очищены от неприятелей; многие из них были убиты в бою, другие бросились в здания, зажгли их и, пока пожар беспрепятственно распространялся далее, бросали из горящих зданий дротики и бревна в македонян до тех пор, пока сами не погибали в пламени и в дыму. Немногие попали живыми в руки македонян: около пяти тысяч погибло при штурме и при пожаре цитадели.

Александр дал здесь один день отдыха своим утомленным громадными трудами последних пяти дней войскам; затем они выступили со свежими силами завоевывать другие города маллов на южной стороне Гидраота; но везде жители бежали еще до их прибытия; преследовать отдельные отряды не представлялось необходимости; было достаточно разрушить их город. Это продолжалось несколько дней; затем был дан снова день отдыха, чтобы войска могли набраться свежих сил для нападения на самый большой город по эту сторону реки, куда, рассчитывая на его неприступность, бросилось множество маллов.

Чтобы не дать лесистым берегам верхнего течения реки, находившимся в тылу дальнейших операций, сделаться местом убежища для разбитых маллов и их сборным пунктом для какой-нибудь опасной диверсии, вверх по реке были посланы фаланги Пифона, гиппархия Деметрия и несколько отрядов легкой пехоты с поручением разыскать там индусов в лесах и болотах и перебить всех, которые не сдадутся добровольно. Сам царь с остальными войсками, уверенный, что ему предстоит упорная борьба, двинулся против упомянутого выше города, но всеобщий ужас, распространенный успехами македонского оружия, был так велик, что находившиеся в этом большом городе индусы, отчаявшись в возможности защитить его, пожертвовали им, отступили за протекавшую поблизости реку и заняли ее высокий северный берег, в надежде, что с этой вполне благоприятной позиции им удастся воспрепятствовать переправе македонян. Когда Александр узнал об этом, он быстро выступил со всей конницей и приказал пехоте, не теряя времени, следовать за ним. Подойдя к реке, он тотчас же велел начать переправу, не обращая внимания на выстроенную на том берегу линию неприятеля; и индусы, испуганные смелостью этого маневра, отступили в стройном порядке, не пытаясь начать неравную борьбу; но когда они заметили, что против них находится не более четырех или пяти тысяч всадников, то вся их линия, состоявшая не менее чем из пятидесяти тысяч человек, оборотилась против Александра и колонны его всадников, с тем чтобы оттеснить их от берега, который они уже заняли. Только с большим трудом и с помощью целого ряда сложных движений, благодаря которым им удалось избежать рукопашного боя, всадникам удалось продержаться на этой неудобной местности до тех пор, пока постепенно не подошло несколько отрядов легкой пехоты и стрелки, а на другой стороне не показалась уже приближавшаяся к берегу тяжелая пехота. Теперь Александр перешел в наступление; но индусы не решились ожидать его нападения, а бросились бежать в находившийся по соседству сильно укрепленный город;[23] македоняне горячо преследовали их, перебили многих во время бегства и остановились только под самыми стенами города.

Царь тотчас же приказал своей коннице окружить город; но пехота подошла только поздно вечером; притом все — конница от переправы через реку и горячего преследования, пехота от далекого и трудного пути — были так утомлены, что в этот день нельзя было предпринять никаких дальнейших действий; поэтому вокруг города был разбит лагерь. Но с рассветом царь с одной половиной войска, а Пердикка с другой начали со всех сторон штурмовать стены; индусы не могли удержаться на них и отовсюду отступили в свою сильно укрепленную цитадель. Александр на своей стороне приказал сломать одни ворота городской стены, ворвался, не встречая сопротивления, в город и бросился по улицам к цитадели; стены ее были крепки, башни переполнены вооруженными людьми, осадные работы под неприятельскими выстрелами были опасны. Однако македоняне начали тотчас же подкапывать стены; другие принесли несколько штурмовых лестниц и пытались приставить их к стенам; сыпавшиеся с башен непрерывным дождем стрелы остановили даже самых храбрых. Тогда царь схватил лестницу; со щитом в левой руке, с мечом в правой он поднялся наверх, а за ним поднялись Певкест и Леоннат по той же самой лестнице, а старый стратег Абрей по другой. Уже царь поднялся на башню; держа перед собою щит, нападая и защищаясь в одно и то же время, он сбрасывает одних навзничь со стен, других повергает своим мечом на землю; место перед ним расчищается на одну минуту, он вскакивает на башню, за ним следуют Пердикка, Леоннат и Абрей; с громким криком бросаются следом за ними гипасписты по обеим лестницам, они подламываются, и царь на башне отрезан. Индусы узнают его по блестящему вооружению и по перьям на его шлеме; приблизиться к нему не решается никто, но сверху и снизу, с башен и из цитадели, сыплятся на него стрелы, дротики и камни; свита кричит ему, чтобы он спрыгнул назад и пощадил свою жизнь; он взглядом смеривает высоту стены с внутренней стороны цитадели и смелый прыжок туда уже сделан. Он стоит один внутри неприятельской стены и, прижавшись к ней спиною, ожидает врагов. Уже они решаются приблизиться, уже их предводитель бросается на него; Александр пронзает его ударом меча, второго он поражает камнем, третий и четвертый падают под мечом царя. Индусы отступают, они начинают со всех сторон бросать в него стрелы, дротики, камни, что у каждого есть под руками; еще его щит защищает его, но, наконец, его рука ослабевает. Уже подле него стоят Певкест, Леоннат и Абрей, тоже соскочившие вниз; но Абрей падает, пораженный стрелою в лицо; индусы испускают радостный крик при виде этого и начинают стрелять с удвоенной энергией; одна из стрел попадает в грудь царя и пробивает его панцырь, кровь фонтаном брызнула из раны, а вместе пострадало и дыхание легких. В пылу битвы царь не замечает этого и продолжает защищаться; но он изнурен потерею крови, колени его подгибаются; он лишается чувства и опускается на свой щит. С удвоенной яростью индусы бросаются на него. Певкест становится над павшим и прикрывает его своим илионским щитом, который он носит, Леоннат прикрывает его с другой стороны; уже их поражает стрела за стрелою; они едва еще держатся; царь истекает кровью.

Тем временем за стенами господствует самое лихорадочное движение; македоняне видели, как их царь соскочил в город; ему невозможно спастись, а они не могут следовать за ним; все спешат приставлять штурмовые лестницы, машины, деревья; все это заставляет их только терять время, каждая минута промедления может быть его смертью; они должны следовать за ним, одни вбивают в стену клинья и взбираются наверх, другие взлезают на башни по плечам товарищей. Здесь они видят своего царя простертым на земле, густую толпу врагов кругом., уже падает и Певкест; с криком ярости и боли бросаются они вниз, быстро окружают павшего, прикрытые своими щитами, бросаются вперед и оттесняют варваров. Другие ломятся в ворота, открывают их силой, снимают двери с петель и с диким криком вторгаются в цитадель. Они бросаются теперь на неприятеля с удвоенными силами, убивают все, поражают своим мечом женщин и детей, кровь должна охладить пыл их мщения. Другие уносят прочь царя на его щите; в его груди еще находится стрела; ее пробуют вытащить, но ее удерживает крючок; боль заставляет царя придти в себя; со стоном просит он извлечь стрелу из раны, расширив рану мечом. Это исполняют, кровь в изобилии струится из раны и он снова впадает в беспамятство; смерть и жизнь, по-видимому, борются за обладание им. С рыданиями окружают друзья его ложе, а македоняне его шатер; так проходит вечер и ночь.[24]

Уже слухи об этом сражении, о ране и о смерти царя проникли в лагерь у устья Гидраота и вызвали там неописанное волнение. Сперва раздавались только крики ужаса, громкие жалобы и слезы; затем спокойствие возвратилось и был поставлен вопрос относительно того, что будет теперь? забота, упадок духа, муки беспомощности росли; кому придется сделаться предводителем войска? как-то войско возвратится на родину? как найти дорогу по этим бесконечным пространствам, через страшные реки, по диким горам и по пустыням? как защититься от всех этих воинственных народов, которые не замедлят далее встать на защиту своей свободы, вступить в борьбу за свою независимость и пожелают утолить свою месть на македонянах, так как Александра им теперь нечего более бояться? И когда получилось известие, что царь еще жив, то никто этому не хотел верить, все сомневались, что ему удастся вырваться из рук смерти; а когда пришло от самого царя письмо, что он скоро возвратится в лагерь, то воины начали говорить, что это письмо сочинено телохранителями и стратегами, чтобы успокоить умы, что царь умер и что у них нет ни вождя, ни надежды на спасение.

Между тем Александр действительно был спасен от смерти, и через семь дней его рана, хотя еще и не закрылась, но не представляла дальнейшей опасности; получившиеся из лагеря известия и опасения, что уверенность в его смерти повлечет за собою беспорядки в войске, заставили его возвратиться к нему уже теперь, не дожидаясь своего полного выздоровления. Он приказал отнести себя в стоявшую на Гидраоте яхту, где был воздвигнут шатер для ложа больного; без помощи весел, чтобы избежать сотрясения, гонимая только течением, яхта на четвертый день приблизилась к лагерю. Весть, что Александр едет сюда, опередила его, но ей поверили лишь немногие. Уже между лесистыми берегами показалась плывшая вниз по реке царская яхта; с боязнью и тревогой войска стояли вдоль берегов. Царь приказал открыть шатер, чтобы все могли его видеть. Они еще думали, что корабль везет к ним умершего царя. Прежде чем он достиг берега, он поднял руку, посылая приветствие своим. Тогда из тысячи уст вырвался радостный крик, они протянули руки к небу и к своему царю, и слезы радости смешались с криками ликования. Затем яхта причалила к берегу, несколько гипаспистов принесли носилки, чтобы перенести царя с корабля в его шатер, но он приказал привести лошадь; когда войско увидало его снова на коне, то раздались такие радостные крики, рукоплескания и стук щитов, что эхо отдавалось на противоположном берегу и в лесах кругом. Приблизившись к приготовленному для него шатру, он соскочил с коня, чтобы его люди видели его также и идущим; они начали со всех сторон тесниться к нему, чтобы коснуться его руки, его колен, его платья, или же чтобы только увидать его вблизи, крикнуть ему слово привета и бросить ему ленты и цветы.

При этом приеме должен был произойти рассказываемый Неархом случай. Некоторые из друзей упрекнули царя, что он подвергал себя таким образом опасности, говоря, что это дело солдат, а не полководца; один старый беотиец, слышавший это и заметивший произведенное этими словами на царя неприятное впечатление, подошел, как говорят, и сказал на своем беотийском диалекте: «Мужу приличны дела, о Александр; а кто действует, должен и страдать». Царь согласился с ним, да и позже не забыл его доброго слова.

Быстрое завоевание столицы маллов произвело громадное впечатление на все народы этих стран. Сами маллы, хотя еще обширные пространства их земель не были затронуты македонянами, отчаялись в возможности дальнейшего сопротивления, прислали посольство и смиренно отдали себя и свою страну во власть царя. Оксидраки или судраки, которые наряду с маллами славились как самый храбрый народ Индии, которые могли выставить значительные боевые силы, предпочли покориться; большое посольство, состоявшее из начальников городов, землевладельцев и ста пятидесяти вельмож страны, явилось с богатыми дарами, уполномоченные согласиться на все, чего потребует великий царь; они сказали, что им простительно, если они не явились перед царем раньше, так как они еще более всякого другого народа Индии любят свою свободу, которую они сохранили с незапамятных времен, со времени пребывания в их стране бога, которого греки называют Дионисом; Александру же — так как он происходит от богов и его дела служат этому доказательством — они охотно покоряются и готовы принять сатрапа, которого он им назначит, платить дань и дать столько заложников, сколько потребует царь. Он потребовал тысячу самых знатных вельмож, которые, смотря по его желанию, должны были или следовать за ним как заложники, или участвовать вместе с ним в войне до покорения остававшихся еще независимыми земель Индии. Оксидраки представили эту тысячу и, кроме того, добровольно прислали пятьсот боевых колесниц, каждую с двумя воинами и возницей, после чего Александр милостиво отпустил тысячу присланных заложников, а боевые колесницы присоединил к своему войску; их область вместе с областью маллов была присоединена к индийской сатрапии, находившейся под управлением Филиппа.

Окончательно оправившись и отблагодарив богов за свое выздоровление торжественными жертвами и играми, Александр выступил из своего находившегося у устья Гидраота лагеря. В бытность его на этом месте было выстроено много новых кораблей, так что теперь с царем вниз по реке могло плыть гораздо более войск, чем прежде; с ним было 10 000 пехотинцев, из числа легковооруженных — стрелки и агрианы, 1700 человек македонской конницы. Тогда царь спустился из Гидраота в Акесин и поплыл по дружественной теперь стране оксидраков мимо устья Гифасиса[25] до слияния широкого Панджнада с Индом. Мимоходом Пердикке пришлось заставить покориться только абастанов (Ambastha); другие народы издалека и изблизи присылали посольства с многочисленными и драгоценными подарками, тонкими тканями, алмазами и жемчугами, пестрыми змеиными кожами, черепаховыми щитами, ручными львами и тиграми; значительное число новых триер и грузовых кораблей, которые царь приказал строить в земле Ксафра, тоже пришло вниз по реке.[26] Здесь, где Инд принимает в себя Панджнад, соединившиеся в одну реку пять восточных притоков, и где образуется естественный центр для сношений между внутренними частями страны и устьем Инда, Александр решил основать греческий город, которому суждено было сделаться важным для обладания страной и значительным и цветущим благодаря торговле Инда;[27] он должен был быть самым южным пунктом в индийской сатрапии Филиппа, который остался здесь со значительным войском, состоявшим из всех фракийских войск и соответственного этому количеству числа тяжеловооруженных фалангитов, и получил поручение главным образом заботиться, по мере возможности, о безопасности торговли в этих местах, устроить на Инде обширную гавань, корабельные верфи и магазины и всеми мерами содействовать процветанию этой Александрии.

Вероятно, в феврале 325 года македонское войско выступило из Александрии в земли нижнего Инда; большая часть его вместе со слонами под предводительством Кратера переправилась на восточный берег реки, где дороги были лучше и где еще не все прилегавшие к ней народы были склонны покориться. Сам царь с перечисленными выше войсками поплыл вниз по реке. Войско и флот беспрепятственно прибыли в землю судров, которых эллины называли согдами или содрами, и остановились около их столицы;[28] под именем согсской Александрии она была обращена в эллинскую колонию, значительно укреплена, снабжена гаванями и верфями и была назначена резиденцией страны нижнего Инда, область которого должна была простираться от устья Панджнада до самого моря, а сатрапом был назначен Пифон с десятитысячным войском.[29]

Место, где лежит согдийская Александрия, есть один из важнейших пунктов по нижнему течению Инда; здесь характер реки, местности и народонаселения начинает решительно меняться. Цепи Солимана, сопровождавшие раньше Инд с севера к югу, поворачивают здесь почти под прямым углом на запад к проходам Бхолана. Пустыня, которая все время была недалеко от восточного берега Инда, уходит здесь вдаль; рукавами, которые река посылает направо и налево, она образует множество островов и островков; вдоль берегов тянется плодородная, густо заселенная низменность; скоро становится заметно влияние близости океана. Сюда присоединяется второе, не менее замечательное обстоятельство: между тем как к востоку тянется необозримая однообразная равнина, на западе, если мы будем подвигаться далее к югу, глаз видит поднимающийся мощный горный хребет, который замыкает эту область и тянется до мыса Монца; теперешнее течение Инда приближается, описывая широкую дугу, к самому подножию этих гор и затем снова поворачивает на восток к Гейдерабаду, где начинается дельта; в древности Инд тек по хорде этой дуги южнее Бхукора к Гейдерабаду, омывая около Бхукора низкую цепь известковых гор, которую он теперь промыл к западу; на ней еще и доныне сохранились развалины Алора, древней столицы земли Синдха. Эта земля Синдха подобна саду, виноградники украшают ее холмы, благовонные растения сухого климата Аравии, цветы влажных и жарких тропических местностей и маис болотистых прибрежных местностей пышно растут здесь рядом друг с другом; бесчисленное множество городов и местечек украшают эту землю, на реке и ее каналах царствует постоянное движение, и народонаселение, — темнокожие, стоящие под властью государей жители юга, — значительно отличается от народов верхних земель Инда; каста брахманов занимает здесь высокое положение и пользуется решительным влиянием на общественную жизнь, а власть государей ограничивается религиозными предрассудками, подозрительностью и бесконечным соперничеством; такой характер не изменился и по прошествии многих веков, несмотря на все перемены власти, религии и даже самой природы.

Эти особенности страны и народонаселения сейчас же обнаружились в их отношениях к Александру. Изъявление покорности маллами уничтожило всякое сопротивление у соседних с ними народов и путь войска до земли согдов был непрерывным победоносным шествием. Но царь тщетно ожидал добровольного подчинения живших далее народов; изъявить свою покорность повелителю земли Инда не являлись ни сами государи, ни их посольства: наущение высокомерных брахманов или же уверенность в собственных силах заставили их отнестись с презрением к могущественному чужеземцу. Только раджа Самб[30] покорился добровольно; стоя в зависимости от более могущественного Мусикана, он предпочел служить иноземному властелину, чем соседнему государю, и Александр утвердил его сатрапом в его гористой области,[31] или, что будет вернее, оставил ему его престол на тех же основаниях, как и платившим дань государям сатрапии Верхней Индии.

Независимое положение, которое, по-видимому, желал занять Мусикан, равно как и другие государи этой страны, вынудило Александра еще раз решиться прибегнуть к силе оружия. Из согдийской Александрии он с возможною быстротою поплыл вниз по реке в тот рукав Инда, который ведет к горам и к резиденции Мусикана, и достиг его границ прежде, чем этот государь мог даже думать о нападении. Испуганный близостью опасности, Мусикан старался заставить забыть свое высокомерное поведение быстрой и униженной покорностью; он лично явился к Александру, привезя с собою множество драгоценных подарков и в том числе всех своих слонов, отдался со своею страною в полную власть царя и признал себя безусловно неправым, — самое надежное средство для того, чтобы возбудить великодушные чувства в Александре. Мусикан получил прощение, и ему были оставлены его земли под македонским верховенством. Александр был изумлен роскошной природой этой местности; обладание резиденцией государя, положение которой было удобно для господства над всею страною, он должен был обеспечить за собою македонским гарнизоном и цитаделью, которую строить получил приказ Кратер.[32]

Царь со стрелками, агрианами и половиной гиппархий двинулся на земли престиев и на их государя Оксикана, или Портикана, как его называют другие,[33] не желая покориться, последний со значительными боевыми силами заперся в своей столице. Царь приблизился и без труда взял один из первых городов его государства; но этот государь, не ослепленный примером Мусикана, ожидал неприятеля за стенами своей столицы. Александр явился, начал осаду, и на третий день она так далеко подвинулась вперед, что раджа должен был отступить в городскую цитадель и изъявил желание вступить в переговоры; но было уже поздно, в стенах цитадели была пробита брешь, македоняне проникли в нее, бившиеся с мужеством отчаяния индусы были побеждены, а их государь убит. После падения столицы и смерти государя покорить остальные многочисленные города этой богатой страны было уже нетрудно; Александр отдал их на разграбление; участью престиев он надеялся испугать другие народы и заставить их, наконец, добровольно изъявить свою покорность, которую он мог вынудить у них силой.

Но теперь началось новое движение в таком пункте, где его вовсе не ожидали. Раджа Самб с ужасом увидал, что Мусикан не только остался безнаказанным, но и вошел в большую милость к царю; он полагал, что теперь должен бояться наказания за свое отпадение; брахманы его двора, руководясь единственно своею ненавистью к чужеземному победителю, сумели поддержать в нем этот страх и подтолкнуть его, наконец, к самому ошибочному шагу, какой он только мог сделать; он бежал за Инд в пустыню, оставив в своей стране беспорядки и восстание. Царь бросился туда; столичный город Синдимана[34] открыл свои ворота и передался Александру тем охотнее, что не принимал участия в мятеже; слоны и сокровища государя были выданы, другие города этой страны последовали примеру столицы; решился сопротивляться только один, куда бежали вызвавшие восстание брахманы; он был взят и виновные брахманы казнены.[35]

Слепой фанатизм этой священной касты, тем более ожесточенный, чем безнадежнее он был, не испуганный участью брахманов Самба, сумел во время отсутствия царя разжечь в радже Мусикане и населении его страны самую дикую ненависть к чужеземцам, разрешившуюся открытым восстанием и избиением македонских гарнизонов; пламя восстания вспыхнуло на обоих берегах реки, все брались за оружие; и если бы сила воли и энергия руководителей были равны их ярости, то Александру было бы трудно удержаться здесь. Но едва успел он приблизиться, как Мусикан бежал за Инд; Александр послал Пифона преследовать его, а сам двинулся против городов, которые, лишенные взаимной поддержки, умных руководителей и надежды на спасение, быстро попали в руки победителя.[36] Наказание за мятеж было строгое, бесчисленное множество индусов было убито во время штурмов или казнено после победы, города их разрушены, а немногие уцелевшие города были снабжены цитаделями и македонскими гарнизонами, которые должны были наблюдать за опустошенной и покрытой развалинами страной. Сам Мусикан был взят в плен, он и множество брахманов были признаны заслуживающими смерти и повешены по бокам дорог страны, причиной несчастия которой они были.

Теперь царь мог возвратиться к своему флоту и к лагерю своего войска;[37] энергия и строгость, с какою он подавил восстание, по-видимому, произвели, наконец, желанное впечатление на умы индусов. Особенно спешил покориться царю государь Патталы, Мёрис,[38] чьи владения обнимали дельту Инда; он явился в Александрию, отдал себя и свою страну в полную власть царя и получил за это свою область на тех же условиях, какие были поставлены радже Мусикану и другим государям, жившим в пределах македонских сатрапий. Получив от Мёриса подробные сведения о природе дельты Инда, начинающейся около Патталы, об устьях этой реки и об океане, в который они вливаются, Александр отпустил его обратно в его землю с приказом подготовить все для приема войска и флота.

С этим изъявлением покорности Мёрисом, последним остававшимся еще независимым государем лежавших по Инду земель, военные операции похода были окончены; теперь если и можно было чего-нибудь ожидать, то не большой и общей войны, а разве лишь сопротивления отдельных местечек и беспорядков в обширных землях по Инду, которые нетрудно было подавить. Во всех своих совокупных боевых силах Александр более не нуждался; настала пора возвращения. Желание царя открыть путь морем из Индии в Персию и его план- пройти по лежавшим между этими двумя странами южным приморским областям, которые еще не были покорены в его непосредственном присутствии и часть которых была заселена независимыми племенами, точно так же не требовали участия в деле всего войска, содержать которое было нетрудно в богатых индийских землях, но сопряжено с различными трудностями при пути вдоль морского берега, тянувшемся нередко по пустынной местности. Кроме того, из северо-восточных областей государства получались известия, безусловно требовавшие появления в этих землях значительных македонских боевых сил. Бактрийский вельможа Оксиарт, как раз в это время прибывший в войско, принес с собою известия о восстании греческих военных колоний в Бактрии; раздоры между старыми воинами, — так говорит один не очень достоверный источник, сообщающий об этих событиях, — повлекли за собою кровавые столкновения; увлеченные далее страхом перед неизбежной карой, эти ветераны завладели цитаделью Бактр, призвали варваров к восстанию и провозгласили царем Афинодора, их коновода, обещавшего отвести их за море на греческую родину; полный зависти к царскому званию Афинодора, против него начал строить ковы некий Бикон, который умертвил его на пиру у Бокса, одного знатного варвара, и на другой день оправдывался в этом перед собранием войска; начальникам с трудом удалось защитить его от ярости солдат; затем они сами, в свою очередь, составили против него заговор и предали его пытке, чтобы точно так же умертвить его; в это время ворвались солдаты, вырвали его из рук палачей и выступили в количестве трех тысяч человек искать под его предводительством путь на родину. Можно было ожидать, что эта толпа будет усмирена уже одними войсками сатрапии;[39] все-таки было необходимо принять меры на всякий случай. В сатрапии Парапамиса тоже не все было в порядке; различными притеснениями и несправедливостями Тириасп возбудил против себя население, так что жалоба на него была принесена прямо царю; он был смещен со своей должности и вместо него в Александрию был послан вельможа Оксиарт.[40] Более тревожного свойства были известия, получившиеся из глубины Арианы: перс Ордан провозгласил себя независимым и захватил власть над ариаспами по нижнему течению Этимандра.[41] Сюда было всего важнее послать значительные македонские боевые силы, чтобы подавить опасность в зародыше.

Приблизительно третья часть пехоты, находившаяся под начальством Кратера, была готова к вступлению в Арахосию; он имел у себя фаланги Аттала, Антигена[42] и Мелеагра, часть стрелков, всех слонов и, кроме того, тех конных и пеших гетайров, которые, будучи неспособны к дальнейшей службе, должны были возвратиться на родину. Он должен был, так гласили данные ему инструкции, идти через Арахосию и Дрангиану в Карманию,[43] подавить в этих землях зловредные нововведения и затем приказать тамошним сатрапам послать транспорты съестных припасов к морскому берегу Гедросии, через которую Александр собирался скоро идти.[44]

После отправки Кратера выступил и царь; сам он поплыл с флотом вниз по реке, а Пифон с конными стрелками и агрианами переправился на левый берег реки, чтобы заселить жителями из окрестностей заложенные там города,[45] подавить остатки беспорядков в понесшей тяжелое наказание стране и затем в Паттале снова присоединиться к главному войску; остальные силы повел к тому же самому городу по правому берегу Инда Гефестион.

Уже на третий день плавания Александр получил известие, что раджа Патталы, вместо того чтобы приготовить все для приема войска, бежал с большей частью жителей в пустыню; может быть, он сделал это из страха перед могущественным царем, но, вероятнее, по наущениям браминов. Тем быстрее спешил Александр вперед; везде местечки были покинуты жителями; под конец июня месяца он достиг Патталы.[46] Улицы и дома были пусты, все движимое имущество унесено, весь этот большой город словно вымер. Тотчас же были посланы легкие войска преследовать бегущих по свежим следам; некоторые из них были приведены к царю, который принял их с благосклонностью, какой они не ожидали, и послал их предложить своим единоплеменникам мирно возвратиться в свои жилища и к своим занятиям и не опасаться за свою дальнейшую участь, так как им и на будущее время будет по-прежнему дозволено жить по своим обычаям и законам и безопасно заниматься своей торговлей, ремеслами и земледелием. После такого заявления царя большинство жителей возвратилось, и Александр мог приступить к исполнению великого плана, для которого ему было так важно обладать устьем Инда.

Он подозревал или узнал, что то же самое море, в которое вливается Инд, образует и Персидский залив и что поэтому от устьев Инда можно найти путь морем к устьям Евфрата и Тигра; его господство, которое в первый раз приводило в непосредственную связь между собою самые отдаленные народы, и которое желало основываться не столько на силе оружия, сколько на интересах самих народов, должно было главным образом стремиться к развитию торговых сношений, к созданию обширного товарищества между всеми даже самыми отдаленными частями государства и к достижению результатов таких обширных международных сношений, каких дотоле еще не существовало. Везде он имел в виду это соображение; города, основанные для военного господства над Ираном и Тураном, были в то же время пунктами остановки для караванов; основанные в Индии укрепленные города охраняли безопасность дороги, ведшей из Арианы и пересекавшей пятиречье, и водного пути по Инду и его притокам; египетская Александрия за те четыре или пять лет, которые она существовала, уже сделалась центральным пунктом торговли отечественного моря; теперь эта обширная система международных сношений должна была получить свое завершение в занятии дельты Инда, в основании удобно расположенного на берегах Океана торгового пункта, и наконец в устройстве торговых дорог, направление которых уже обозначал ряд ведущих в глубину страны греческих городов и возникновение которых заставляло ожидать открытие морского сообщения между устьями Евфрата и Инда.

Паттала, лежавшая там, где начинаются первые рукава дельты Инда, сама собою являлась посредствующим пунктом для торговли между внутренними частями страны и океаном; в то же время она господствовала над землями нижнего Инда и в военном отношении; поэтому Гефестиону было поручено самым старательным образом укрепить городскую цитадель и затем выстроить около города корабельные верфи и обширную гавань. В то же время царь послал в пустынные и безлесные местности, начинавшиеся недалеко от города на востоке, несколько отрядов войска с поручением рыть колодцы и сделать эти места удобообитаемыми, что должно было облегчить и с этой стороны сношения с Патталой и открыть ее для караванов из земель Ганга и Декана. Нападение живших в пустыне орд прервало эту работу только на одно мгновение. После продолжительного отдыха, во время которого постройка цитадели была почти окончена, а постройка верфи подвинулась вперед довольно далеко, царь решил лично исследовать устья Инда и их удобства для судоходства и торговли и затем выплыть в Океан, по которому до сих пор еще не плавал ни один грек. Сначала он желал спуститься по правому главному рукаву реки; пока Леоннат с 1000 всадников и 9000 гоплитов и легковооруженных шел по внутреннему берегу, он сам с самыми быстрыми кораблями своего флота, полутриерами, тридцативесельными кораблями и несколькими керкурами[47] поплыл вниз по реке, хотя и не имел проводников, которые были бы знакомы с рекой, так как обитатели Патталы — и индусы вообще не занимались судоходством, а жившие по берегам реки туземцы бежали при приближении македонян. Он положился на мужество и ловкость экипажа своего флота, не подозревая даже, какому испытанию подвергнет их неслыханная мощь океанических явлений.

Теперь была как раз самая середина лета, тот момент, когда река, достигнув своего наибольшего уровня, местами затопляет низкие берега, что еще более затрудняло плавание. В первый день Александр плыл без дальнейших препятствий; но на второй день, когда он находился милях в десяти ниже Патталы, с юга поднялся сильный ветер и вздул воды реки, так что по ней заходили высокие волны, начался сильный прибой и потонуло несколько кораблей, а другие получили сильные повреждения. Корабли были быстро направлены к берегу, чтобы возможно скорее и лучше исправить полученные повреждения; затем царь разослал по окрестностям легковооруженных, которым было приказано схватить несколько бежавших жителей берегов реки, знакомых с местностью. С этими последними на следующее утро Александр поплыл далее; все шире и шире катилась громадная река между низкими и пустынными берегами, начал чувствоваться свежий морской воздух; волнение в реке становилось все сильнее, грести становилось труднее, так как с Океана дул резкий противный ветер; гонимая им назад и поднимавшаяся в своем уровне река, по-видимому, начинала становиться опасной, и корабли завернули в один канал, показанный пойманными накануне рыбаками. Вода прибывала все быстрее и сильнее и македоняне едва успели вовремя причалить корабли к берегу. Едва успели они причалить, как река начала спадать с такою же быстротою; корабли остались по большей части на суше или увязли в прибрежном иле; все были изумлены и поражены. Таким образом прошло несколько часов, наконец, было решено приступить к тому, чтобы снять корабли с мели и стараться достигнуть фарватера; но тут снова началось это опасное зрелище, прилив прибывал с шумом, заливал илистые берега и поднимал увязшие в иле суда; прибывая все быстрее и быстрее, волны забились об крепкие берега и повалили на бок искавшие там прибежища суда, так что многие из них опрокинулись, а многие разбились и потонули; высокие волны прилива то выбрасывали пришедшие в беспорядок и потерявшие всякую надежду на спасение корабли на землю, то толкали их друг на друга и их столкновение было тем опаснее, чем сильнее прибывала вода. Ценою таких опасностей и трудов царь купил свои первые сведения о приливах и отливах Океана; хотя настоящее устье реки находилось еще в десяти милях, приливы и отливы были тем грознее, что им приходилось бороться с напором громадной массы вод Инда, устья которого, достигающие здесь двух миль ширины, открывают полный простор их вторжению.[48]

Победив эти опасности и изучив средства избегать их, так как они возвращались периодически, Александр, пока производилась починка поврежденных кораблей, послал два лучших корабля вниз по реке к острову Скиллуте[49] где, как рассказывали рыбаки, Океан находился недалеко и где берег был удобен и безопасен для корабельной стоянки. Когда они принесли с собою назад известие, что берега острова удобны и что самый остров велик и в изобилии снабжен пресной водой, Александр прибыл туда с флотом и поставил большую часть его под защиту берега; отсюда уже был виден пенящийся прибой устья Инда, а над ним высокий горизонт Океана, а по другую сторону достигавшей двух миль ширины реки едва можно было различить низкий, безлесный и лишенный всяких возвышенностей морской берег. Александр поплыл с лучшими своими кораблями далее, намереваясь пройти по главному устью реки и определить, доступно ли оно для судов; скоро западный берег совершенно скрылся из его глаз и перед его взорами раскинулась бесконечная волнующаяся даль уходившего на запад Океана; проплыв четыре мили на восток, он достиг второго острова, о плоские и пустынные песчаные берега которого уже разбивался со всех сторон прибой Океана; наступил вечер и корабли с приливом возвратились к тому острову, около которого причалил флот; по случаю этого первого появления их на Океане и в последней стране на юге обитаемой земли была принесена торжественная жертва Аммону, предписанная богом через своего оракула. На следующее утро царь снова выплыл в Океан; пристал к вышеупомянутому острову на море и принес также и там жертву богам, которых, как он говорил, указал ему Аммон; затем он вышел в открытое море, чтобы посмотреть кругом, не покажется ли еще где-нибудь твердая земля; и когда берега кругом скрылись из глаз и видно было только море да небо, он принес в жертву Посейдону быка и погрузил его в море, затем сделал возлияние из золотой чаши и точно так же бросил ее в волны и смешал новые возлияния нереидам, спасителям Диоскурам и среброногой Фетиде, матери его предка Ахилла; он молил их милостиво принять на свое лоно его флот и вести его на запад к устьям Евфрата, а после молитвы бросил в море золотой кубок.

Затем он возвратился к своему флоту, вошел с ним обратно в реку и поднялся вверх по течению к Паттале, где постройка цитадели была уже окончена и началась постройка гавани. Сюда прибыл также и Пифон со своим войском, который в совершенстве выполнил возложенное на него поручение, успокоил равнину и заселил новые города. Царь ознакомился с правым рукавом устьев Инда и с различными неудобствами, которые он представляет для судоходства; дувший тогда монсун и высокий уровень воды в реке соединились в это время года для того, чтобы сделать его труднодоступным. Он решил спуститься также по второму, восточному главному рукаву реки и исследовать, не представляет ли он больших удобств для судоходства. Когда Александр проплыл довольно далеко к юго-востоку, то река расширилась и образовала довольно большое озеро, которое питали своими водами несколько маленьких и больших рек, впадавших в него с востока, и которое было похоже на морской залив; здесь встречались даже морские рыбы. Флот причалил к берегам этого озера, а туземные проводники показали самые удобные места. Царь оставил здесь под предводительством Леонната большую часть войска со всеми керкурами, а сам с полутриерами и тридцативесельными кораблями поплыл через озеро к устью Инда. Он достиг моря, не увидав ни сильного прибоя, ни высокого прилива, делавших столь опасным западный более широкий рукав Инда; он приказал кораблям пристать к берегу в устье реки и сделал с некоторыми из своих гетайров три дневных перехода вдоль морского берега, желая исследовать его природу и вырыть колодцы для пользования мореходцев. Затем он вернулся к своим кораблям и с ними возвратился вверх по реке через озеро в Патталу, между тем как часть войска двинулась по берегу реки, чтобы рыть колодцы и здесь, где местность была тоже безводна. Из Патталы он вторично спускался в море, сделал распоряжение относительно постройки гавани и нескольких корабельных верфей и оставил для их защиты небольшой гарнизон.[50]

Таким образом все было организовано согласно с великим планом царя, для полного осуществления которого недоставало только одного, но, правда, самого трудного и опасного, — открытия самого морского пути, который отныне должен был соединить Инд с Евфратом. Только принимая в соображение состояние тогдашнего мореходства и землеведения, мы будем в состоянии справедливо оценить всю смелость такого плана. Конструкция кораблей была несовершенна и совсем не рассчитана на особенности океанических вод; единственным регулятивом мореходства были звезды и морской берег, близость которого, конечно, часто должна была делаться опасной; фантазия эллинов населила океан чудесами и чудовищами всякого рода, и македоняне, бесстрашные и мужественные, когда они глядели в лицо неприятелю, были безоружны и исполнены страха перед этой предательской стихией. А затем, кто должен был взять на себя руководство этой экспедицией? Сам царь, достаточно смелый для самого смелого предприятия и даже готовый вырвать у Океана победу, не должен был становиться во главе флота тем более, что в его государстве еще во время его похода в Индию обнаружились некоторые беспорядки, настоятельно требовавшие его возвращения; сухопутный путь в Персию был труден, и македонские войска, чтобы пройти по этим пустынным и страшным землям, нуждались в его предводительстве тем более, что только ему они вполне доверяли. Кого же таким образом можно было избрать в предводители флота? кто обладал достаточным мужеством, искусством и преданностью? кто мог бы заставить молчать предрассудки и страх назначенных во флот войск и вместо мысли, что их равнодушно приносят в жертву очевидной опасности, возбудить в них веру в самих себя, в их предводителя и в счастливый конец этого предприятия?

Царь сообщил обо всех своих сомнениях верному Неарху и просил дать ему совет, кому он может вверить флот. Неарх называл ему одного за другим, но царь всех отвергал; один казался ему недостаточно решительным, другой недостаточно преданным, для того чтобы подвергать себя опасностям ради него, третьи были недостаточно знакомы с мореходством и с духом войск или были исполнены тоски по родине и по удобствам спокойной жизни. Неарх, как он рассказывает в своих Записках, предложил наконец самого себя: «Я, о царь, готов взять на себя начальство над флотом и с помощью богов и людей в полной сохранности доставить его в Персию, если только море доступно для судов и это предприятие вообще исполнимо для человеческих сил». Царь возразил на это, что он не может подвергать новым опасностям такого верного и заслуженного человека. Тем настоятельнее просил его об этом Неарх, и царь не мог скрыть от себя, что именно он всех более подходит для этого предприятия; войска, относившиеся с почтением к испытанному предводителю флота и знавшие, как сильно был привязан к нему царь, должны были видеть в этом выборе гарантию для самих себя, так как Александр не поставил бы своего друга и одного из своих лучших полководцев во главе этого предприятия, если бы сам не рассчитывал на его успех.[51] Таким образом был назначен начальником флота Неарх, сын Андротима, уроженец Крита и гражданин Амфиполя, и это был самый удачный выбор, какой только мог сделать царь. Если назначенные состоять во флоте войска сначала упали духом и были обеспокоены своей судьбой, то выбор их предводителя, прочность и роскошь приготовлений, уверенность, с которой царь предсказывал этой экспедиции счастливый успех, гордость при мысли, что им придется участвовать в одной из наиболее смелых и опасных экспедиций, какие когда-либо предпринимались, наконец, пример великого царя, который через волнующееся устье Инда выплыл на высоту океана, — все это заставляло их с радостью ожидать дня отъезда.

Александр имел случай ознакомиться с природой монсуна; он регулярно дует в течение лета с юго-запада, а в течение зимы с северо-востока, но эти северо-восточные монсуны на тянущемся прямо к западу берегу Гедросии переходят в постоянный восточный ветер, который начинается с некоторыми колебаниями в октябре, устанавливается к концу этого месяца и затем без перерывов дует до февраля. Конечно, необходимо было воспользоваться этой особенностью Индийского океана, крайне благоприятной для задуманной морской экспедиции, и поэтому отплытие флота было назначено на конец октября.[52] Выступления сухопутного войска нельзя было откладывать на столь долгий срок, так как, с одной стороны, состояние государства требовало быстрого возвращения Александра, а с другой стороны, необходимо было приготовить на морском берегу запасы провианта и вырыть колодцы для флота, который не мог запастись провиантом для такого далекого плавания. Поэтому царь приказал флоту до ноября остаться стоять в Паттале и сделать четырехмесячный запас провианта для его содержания, а затем сам начал готовиться к выступлению из Патталы.

  1. ↑ διελών κατά τάξεις την στρατιάν δώδεκα βωμούς κατασκευάζειν (Arrian., V, 29, 1), под чем вовсе не подразумеваются, как я это предполагал раньше, τάξεις фаланг, хотя царь, как это видно из Арриана (V, 20, 3), имел здесь при себе των πεζών άπό φάλαγγος έκαστης επίλεκτους; доказать, что у него в это время было более десяти фаланг, невозможно. Мы не будем входить здесь в рассмотрение вопроса, относится ли цифра двенадцать к двенадцати богам, как это утверждает Диодор (XVII, 95), или к чему-либо иному. Места древних писателей, где говорится об украшениях этих алтарей и о мнимом желании царя приобрести для македонян славу великанов благодаря оставленным здесь исполинским сосудам, собраны комментаторами Курция (IX, 3, 19). На алтарях стояла, как говорят, следующая надпись: «Моему отцу Аммону, брату Гераклу, заботливой Афине, олимпийскому Зевсу, Кабирам Самофракии, индийскому Гелиосу и моему брату Аполлону». Эту бессмыслицу повторяет Филостат (Vit. Ар о 11 on, 11, 15) и прибавляет: стоявшая между алтарями медная колонна имела на себе надпись: «здесь Александр остановился». По словам Свиды (s. ν. Βραχμανες), на ней стояло: «Я, царь Александр, проник до сих пор».
  2. ↑ Места этих двенадцати алтарей теперь более определить нельзя. Судя по словам Курция, который говорит, что, чтобы достигнуть Ганга, необходимо одиннадцать дней идти по расстилающейся на том берегу реки пустыне; можно было бы думать, что это место лежит ниже соединения Витасты с Сатадру, так как местность этими двумя реками, которую император Акбар назвал Бейт-Ялинхером (Ayenn Akbery, II, 108), чрезвычайно возделана и так как, кроме того, имя соединенной реки, Бхис или Беас (Elphinstone, II, 559), есть, очевидно, Гифасис, — имя, под которым Инд принимает в себя пять соединенных рек. — Но, по словам Lasssen’a (II, 164), это показание Elphinston’a неточно. Плиний (заимствовавший это сведение из Мегастена) говорит (VI, 17), что войско достигло только до Витаспы и воздвигло эти двенадцать алтарей на ее противоположном берегу: ad Hyphasin… qui fuit Alexandri itinerum terminus exsuperato tamen amne arisque in adversa ripa dicatis… Reliqua Seleuco Nicatori peragrata sunt ad Hesudrum CLXVIII milia (cp. Asiatic Journal, V, 1818, p. 215); если бы эта цифра не была, очевидно, испорчена, то из нее мы могли бы извлечь более точные данные.
  3. ↑ Этот город Александрия на Акесине, лежащий на большой дороге, о которой, по-видимому, говорит Плиний, должен приблизительно соответствовать нынешнему Бусирабаду.
  4. ↑ По Lassen’y (И, 165), туземное имя этого государя есть Ураса, или, скорее, так называлась его столица, лежавшая в шести днях пути от Кашмира.
  5. ↑ Эту форму триерархий, о которой упоминает Арриан (Ind., 18), подтверждают Плутарх (Eumenes, 2) и Плиний (XIX, 1). Законный взнос каждого из тридцати трех участвующих не мог, как мы это должны заключить из слов Плутарха, равняться 300 талантам, хотя здесь, где триерарх должен был также принимать на себя и постройку кораблей, расходы и были значительнее, чем в Афинах.
  6. ↑ По Арриану (Ind., 19, 7), οκτακόσιοι ζχίλιαι και Ок. есть только. конъектура); впрочем, у того же Арриана (VI, 2, 4) стоит ού πολυ άποδεόντων των δισχιλίων. Но Диодор (XVIII, 95) и Курций (IX, 13, 22), которые в других случаях всегда дают более крупные цифры, дают 1000. Диодор говорит: διακοσίων μέν άφρακτων, Οκτακοσίων δέ υπηρετικών, как будто при этом не было никаких καταφράκται. Что под восемьюдесятью τριακόντοροι следует понимать не триаконтеры, какие строил Птолемей II (Athen., V, 203 d), но небольшие военные корабли (Bockh, Seeurkunden, p. 74), по-видимому, ясно из Арриана (VI, 5, 2), где μακραι νηες флота называются δίκροτοι.
  7. ↑ Диодор (XVII, 95) говорит: более 30 000 пеших и около 6000 конных (греческих союзников и наемников); затем 25 000 прекрасных полных вооружений для пехоты и 100 талантов лекарств. Курций (IX, 3, 21) насчитывает 7000 пехотинцев, присланных Гарпалом, 5000 фракийских всадников, которые и те и другие находились под предводительством Мемнона, и 25 000 украшенных золотом и серебром вооружений.
  8. ↑ Страбон (XV, 691) говорит: «за немного дней до захода Плеяд», т. е. до 13 ноября по Каллиппу, современнику Александра. См.: Ideler, Uber das Todesjahr Alexanders, 275.
  9. ↑ Судя по этой цифре общего количества (Arrian., Ind., 19), агрианы и стрелки вместе могли составлять только приблизительно 2000 человек, если только в другом месте Арриан (VI, 2, 2) не ошибочно прибавил агрионов, которые им здесь (Ind., 19) пропущены.
  10. ↑ Арриан (VI, 2) называет βασίλεια ΣοπείΟ ου то место, куда с возможной быстротой должен был двинуться Гефестион, и которого имени он не упомянул, где следовало, при походе по бассейну Гифасиса. Не смешал ли он этого государя со Спитаком?
  11. ↑ έκ των παρόντων μεγαλοπρεπώς (Arrian., VI, 2, 1). Еще резче выражается Курций (IX, 13, 20).
  12. ↑ Arrian., VI, 3, 5. Плиний (XIX, 1) особенно описывает роскошные разноцветные паруса.
  13. ↑ По Плинию (VI, 17), Александр ежедневно проходил шестьсот стадий, по Курцию (IX, 36 24) — сорок; и то и другое неверно; после восьми дней плавания флот прибыл к устью Акесина, которое отстоит от места отплытия на пять или на шесть дней пути сухим путем (см.: Vincent, р. ПО), и приблизительно на двадцать восемь миль водою (по карте Macartney’a), а считая извилины реки — и на целых сорок миль; несомненно, у Курция вместо quadraginta не стояло quadringenta, как предлагает читать Freinsheim.
  14. ↑ τδη γαρ καί δώδεκα μυριάδες αύτω μάχιμοι είποντο συν οίς άπό θαλάσσης τε αυτός ανήγαγε καί αδθις οί έπί συλλογήν αύτω στρατιης πεμφΰέντες ηκον έχοντες, παντοία εΦνεα βαρβαρικά &μα οί άγοντι καί πασαν ίδέην ώπλισμένα (Arrian., Ind., XIX, 5).
  15. ↑ Новейшие сообщения подтверждают эти сведения (см.: Vincent, р. 112). Chereffeddin (IV, 10, 52) говорит об этом месте: led vagues, quei se forment en ce lieu, le font para fire une mer a git ее.
  16. ↑ Curt., IX, 4, 10; Diodor, XVII, 96.
  17. ↑ О Ксудраке и Малаве см. Lassen’a (II, p. 171) и Cunningham’a (Geogr., I, 215 ff.).
  18. ↑ Предложение Bohlen’a (Das alte Indien, p, 208), что эти сибы (Σίβαι: Arrian., Ind., 5; Strab., XV, 253 и 273; Steph. Byz., s. v., более плохое чтение Σίβοι у Диодора, Sobii — у Курция) — служители Сибы, было опровергнуто Lassen’oM (I, 644). Арриан не говорит в Анабасисе особенно много об этом народе, так как он, конечно, считает происхождение его от Геракла сказкою и отнюдь не может, как это делает Диодор, придавать какое-либо политическое значение этому родству их с Гераклидом Александром. Но он упоминает об этой экспедиции в надлежащем месте (VI, 5, 9); отсюда сразу видно, что они жили в Дуабе, между Акесином и Индом.
  19. ↑ У Курция и Диодора.
  20. ↑ Arrian., VI, 11, 17.
  21. ↑ У Арриана нет этого имени, а у Курция, который здесь почти слово в слово совпадает с Диодором, оно скрывается под неверным чтением alia gens (IX, 4, 5); как ни запутан рассказ обоих этих писателей, но у них все-таки еще можно найти пункты соприкосновения с Аррианом; superato amney Курция следует понимать об Акесине, через который должен был переправиться Александр, чтобы попасть в расположенную на восточном берегу реки землю маллов из лагеря, в который он возвратился после экспедиции против сибов. О маллах ср.: Tod, Rajastnan (II, p. 292, 443). Алагасса, отстоящая на восемь миль от лежащей ниже устья Гидаспа станции, совпадает с положением Пинде Шайх Моозы, лежащей в полутора милях от Гидраота.
  22. ↑ Это мог быть приблизительно Мори, недалеко от реки.
  23. ↑ Положение этого города весьма неясно. Моих прежних предположений я повторять не решаюсь. Masson (Narration, I, 402) думает узнать город маллов в Бот-Камолии, Cunningham — в Мультане; Cunningham указывает на то, что древнее течение Рави или Гидраота было иное, чем теперь, и что он впадал в Акесин в нескольких милях ниже Мультана. Cunningham (Survey, V, табл. 36) дает план города Мультана, на котором ясно видно, что его цитадель находилась когда-то на остров^ реки Рави.
  24. ↑ Арриан (VI, 11) подверг критическому рассмотрению рассказы, уклоняющиеся от приведенного нами выше (по Птолемею) изложения, так что в их лживости не может быть никакого сомнения. Особенно порицает он тех, которые утверждают, что это несчастье произошло в земле оксидраков, как это пишут Курций (IX, 4, 26), Лукиан (Dial, mort., XIV, 14), Аппиан (В. civ., II, 102), Павсаний (I, 6) и другие (ар. Freinsheim ad Curtium, IX, 4, 26). Второе разноречие мы находим в именах тех, которые были вместе с царем в крепости; Плутарх (Alex., 63) называет Певкеста и Лимнея; Курций (IX, 5, 15) — Тимея и трех телохранителей — Певкеста, Аристона и Леонната; Тимаген и Клитарх (по Курцию), а за ними и Павсаний (1ос. с it.), и Стефан Византийский (s. ν. Οξύδρακαι) прибавили сюда Лагида Птолемея, который находился, по крайней мере, в десяти милях отсюда. Певкеста все в древности считали спасителем Александра (Alexandri Magni servator, Plin., XXXIV, 8). Многие, кроме полученной Александром раны в грудь, упоминали еще об ударе палицей в шею. Сама стрела была извлечена или Пердиккой, или Асклепиадом Критобулом из Коса (Критодим у Арриана), знаменитым врачом Филиппа, который извлек у него стрелу в Мефоне (Plin., VII, 37) Об извлечении стрелы Плутарх (De fort. Alex. 11) рассказывает несколько иначе: извлечь стрелу из грудной кости не могли; отпилить ее конец не решались из боязни расколоть кость; тогда Александр, видя нерешительность окружающих, начал сам срезать ее конец кинжалом поверх лат, но его рука онемела и опустилась; поэтому он приказал смело приступить к операции; он бранил окружавших его за их слезы и выражения сочувствия, называл их изменниками за то, что они отказывают ему в своей помощи и т. д.
  25. ↑ Арриан (VI, 14, 5) называет Гесудр (Сатадру), а не Гифасис.
  26. ↑ Arrian., VI, 15. Определить положение этих народов тем труднее, что Диодор и Курций все путают, а в Индийской летописи Арриана зачастую сложные известия об устьях различных рек порождают другие ошибки; несомненно, по-видимому, только одно, что весьма обширные владения оксид раков начинались недалеко к югу от устья Гидраота, у границ маллов и достигали до места соединения Акесина и Гифасиса за пределами теперешнего My ль та на; после доказательств Lassen’a (II, 173) я не решаюсь более думать, что ксатры тождественны с Σόδρας у Диодора (XVII, 102) и что в их имени мы можем узнать кшатров, которые произошли из смешения кшатриев (каста воинов) и судров. Ксатры должны были жить в богатой лесом прибрежной местности, так как там строились корабли. Об авастанах (самвастах у Диодора) и о занимаемых ими землях мы не имеем никаких сведений.
  27. ↑ Почти вполне, по-видимому, достоверно то, что этот город есть упоминаемая Стефаном Византийским пятая Александрия έν τη Ώπιανη κατά την Ίνδικήν; здесь находится земля Ώπίαι, о которой уже Гекатей говорит: άπό δέ τούτων έρημίη (fr. 185 ар. Steph. Byz., s. v.). Vincent (p. 136) подробно показал, насколько благоприятно было ее положение для торговли. Мы не должны удивляться тому, что в последующее время она более не упоминается; сведения о поре бактрианского и индоскифского царства слишком скудны для того, чтобы мы должны были считать несуществующим то, чего они не называют.
  28. ↑ Vincent (с. 119 слл.) и Pottinger (с. 382) находят место этого города в теперешнем Бхукоре, но я думаю, что это ошибочно. Место этого των Σόγδων τό βασίλειον (Arrian., VI, 15, 4) должно было находиться далее вверх по Инду, приблизительно посредине тех 30 миль, которые отделяют Бхукор (Баккан) от устья Гифасиса; город этот, по словам Cunningham’a (с. 255), находился между Фазилытуром на левом и Казмором на правом берегу, т. е. приблизительно там, где еще теперь ведет через Инд дорога из Индии к проходам Бхолана. Эту Александрию Стефан Византийский, как кажется, называет на шестнадцатом месте, как находящуюся έν τη Σογδιανή, несмотря на приписку παρά Παροπαμισάδαις, которая по ошибке попала сюда из другого места, так как у него недостает Александрии sub ipso Caucaso. Об оставленных здесь 10 000 человек упоминает Диодор. Имя сатрапа было, по-видимому, не Пифон, а Пейфон, сын Агенора, которого не следует смешивать с Пейфоном из Эордеи, сыном Кратеба, или с Пифоном из Катаны или Византия, предполагаемым автором сатирической драмы Агин.
  29. ↑ «Пейфон и Оксиарт» называет Арриан. Tod. (I, 92) считает согдов за содов, которые принадлежат к прамарам.
  30. ↑ Так называет его Арриан (VI, 16, 4). Курций (IX, 8, 17), Диодор (XVII, 102) и Страбон (XV, стр. 701) называют его Сабом, Плутарх (Alex., 64) — Саббой, Юстин (XII, 10) -Амбигером (вар. Ambi rex), Орозий (I, 19) — Am bi г. a rex. По Lassen’y, форма этого имени должна была быть Самбху.
  31. ↑ Его государство горных индусов Vincent (р. 130) помещал в окрестностях Себи, милях в сорока к северо-востоку от Бхукора или Александрии; в пользу этого предположения говорит только обманчивое сходство имен, а против него говорит расстояние, неиндийское население Севистана и прямое свидетельство Страбона, который говорит, что эта земля граничит с Патталиной. Поэтому Pottinger, несомненно, прав, когда он считает горы, в которых лежали владения Самба, Джунгарскими горами на юге Ларкханского рукава Инда, а столицу его -Зехваном на Инде (Pottinger, р. 539, нем. пер.). Полковник Tod (И, 220) производит имя этого государя, по своему обыкновению, от династии Синд-Сама.
  32. ↑ Arrian., VI, 15. Имя этого государя Мусикан есть в то же время и имя страны; Мушику и ее столицу мы можем узнать в развалинах Алора (Арора, как ее называет и описывает Wood (49)). Когда Александр выступил из согдианской Александрии, Кратер уже переправился (Arrian., VI, 15, 5) на правый берег Инда и слова διά της 'Αραχώτων και Δράγγων γης εκπέμπει в цитированном нами месте представляют собой, по-видимому, только остаток сообщения о цели этой командировки (поэтому Арриан (VI, 17, 3) и говорит: τ^δη έστελλε); затем вследствие дальнейших уступок Мусикана Кратер получил приказ остановиться, когда он находился приблизительно между Саккаром и Шикарпуром, милях в четырех от Бхукора.
  33. ↑ Оксикан стоит у Арриана, Портикан у Страбона, Диодора и Курция; по Lassen’y (И, 178), последнее имя правильнее и взято от имени этого народа или страны Prashta, т. е. безхолмная земля, производное слово Prathaka. Из слов Арриана мы должны заключить, что для этой экспедиции царь удалился от берегов реки, следовательно, двинулся на запад и поэтому Cunningham (Gegr., I, 260) с полным основанием ищет город Праштов около Махорты, где Masson (Travels, I, 461) нашел большую древнюю крепость.
  34. ↑ Так называется она у Арриана, у Страбона она называется Синдоалией или Синдолией. Tod (I, 218) считает индоскифский город Минагару за Саминагару, т. е. столицу (Нагара) Самва. Ее указанное выше положение около нынешнего Сехвана теперь подробно доказано Lassen’ом (II, 179) и Cunningham’oM (II, 264).
  35. ↑ Octoginta milia Indorum in ilia regione caesa, Clitarchus est auctor (Curt., IX, 8, 15). Если этот же Курций непосредственно перед этим рассказывает, что македоняне по вырытому ими подземному ходу неожиданно проникли на рынок города, то не менее важно свидетельство Клитарха, из которого, не называя его, Диодор (XVII, 102) приводит те же 80 000 человек. По словам Плутарха, это были брахманы Саббы, которые отвечали царю Александру теми знаменитыми софизмами, которые, по справедливому замечанию образованного Арриана, пользовались в древности славой глубокой мудрости, хотя и не имели большого философского значения (της σοφίας, εί δη τίς έστιν; Arrian., VI, 16, 5); мы узнаем в них тонкость определений и внешней ясности, в которую впала индийская мудрость, отрешившись от мифического и мистического элемента.
  36. ↑ К их числу принадлежит город брахманов Гарматалия (Diodor, XVI, 103; Curt. IX, 8, 18), при взятии которого был ранен Лагид Птолемей. Чудесный рассказ о виденном им на ложе царя сне составляет, по-видимому, изобретение Клитарха; по крайней мере, Арриан ничего не рассказывает об этом, хотя он и имел перед собой мемуары того же Лагида.
  37. ↑ έπί τό στρατόπεδόν τε έπανηκε και τον στόλον(Arrian., VI, 17, 1), следовательно, вверх по течению Инда, где находились войско и флот; последний, несомненно, спустился южнее Алора, имея около себя войско (вероятно, под предводительством Гефестиона), между тем как Кратер остался стоять у Суккора, ожидая приказа выступить.
  38. ↑ Имя Мёрис (вар. Мерис) дает только Курций (IX, 8, 28), так что за его правильность вполне поручиться нельзя. Но на этом имени Lassen построил весьма соблазнительную комбинацию. Он предполагает, что Мерис написано по ошибке вместо Серис, что это есть название династии Саурджей, что к этому имени относятся слова Стефана Византийского (s. ν. 'Αλεξ.), где как четырнадцатая Александрия называется Александрия έν Σωριανοις, Ίνδικόο έβνει и что это город Паттала, который восстановляет Александр (Arrian., VI, 17, 6 и 18,2).
  39. ↑ Curt., IX, 7, 1; он заканчивает следующими словами: bis liberatus (Bicon) cum ceteris, qui colonias a rege attributas reliquerant, revertit in patriam. Диодор (XVII, 99) распространяет это восстание до границ Согдианы. Диодор говорит, что эти греки на своем обратном пути после смерти Александра были побеждены и перебиты Пифоном. Дексипп (у Фотия, cod. 82 (fr. 1 изд. Muller’a)) сообщает из хорошего источника вещи, которые, по-видимому, относятся к этому же восстанию, на что я обратил внимание в Hermes’e (XI, 462).
  40. ↑ Arrian., VI, 15; Curt., IX, 8, 9. Арриан говорит, что Пифон и Оксиарт получили сатрапию нижнего Инда; это, как кажется, неверно, тем более, что обе эти сатрапии не граничили друг с другом, но были разделены сатрапией верхней Индии и Арахосией.
  41. ↑ Arrian., VI, 27, 3. У Курция (IX, 10, 20) стоит; Orcinen (Ocinen) et Tariaspen (Zariaspen) nobiles Persas; так как Арриан знает только одного Ордана, которого Кратер взял в плен на своем пути через Арахосию, Дрангиану, землю ариаспов и Хоарену (в таком порядке следуют эти провинции), то, по-видимому, не будет слишком смелым предположить у Курция ту ошибку, что он сделал из имени народа, над которым он узурпировал власть, второго мятежника Ариаспа.
  42. ↑ Арриан (VI, 17, 3) называет здесь Антигена предводителем таксиса, между тем как в битве при Гидаспе, где были пущены в дело только гипасписты и легкая пехота, тот же самый Антиген рядом с Селевком и Тавроном предводительствует τών πεζών τήν φάλαγγα. Если это имя поставлено здесь правильно, то это место может служить примером движения по службе.
  43. ↑ Страбон (XV, 721) говорит, что Кратер, «начиная от Гидаспа, прошел по Арахосии и Дрангиане». Может ли это обозначать то, что он прошел вверх по Инду и по Акесину до Гидаспа, чтобы затем приступить к возвратному походу? Это было бы не только бесцельным и утомительным уклонением в сторону, но в таком случае далее путь должен был бы вести через государство Таксила, че^з сатрапию Индии и парапамисадов к Арахосии. Страбон сам (XV, 725) дает нам правильное" решение вопроса, когда он называет юго-восточную область парфянского царства, прилегающую к Индии, Хоареной и сообщает, что Кратер шел по ней. Естественнее предположить, что Кратер избрал себе путь через горы Арахосии, ведущий из Саккара и Шикапура в Кандагар проходами Бхолана. Кроме того, этого важного прохода нельзя было оставить незанятым. Pottiger (р. 386, нем. пер.) объясняет, почему Кратер не мог идти через Келат в Белуджистан.
  44. ↑ Диодор (XVII, 105) говорит, что Александр отдал этот приказ из пустыни Гедросии, когда он находился в величайшей нужде, и что он был исполнен еще своевременно; из этого бессмысленного известия мы можем вывести достаточно ясное заключение об истинном положении вещей, которое понятно само собой и неоднократно подтверждается Аррианом (I n d.).
  45. ↑ τάς τε έκτετειχισμένας τ$η πόλεις ξυνοικίσαι (Arrian., VI, 17, 5); речь идет об упомянутых им выше (VI, 17, 1) местностях в земле Мусикана.
  46. ↑ Положение Патталы, «там, где Инд разделяется на два рукава и образует дельту» (Арриан), мы могли бы, если эти рукава уже в древности были такими же, как теперь, найти или при разделении Инда у Татты, или у Гейдерабада; первое утверждал Vincent; но ему совершенно противоречит рассказ Арриана. По индийским преданиям, древнейшее место разделения Инда на два рукава лежит выше Гейдерабада у Брахманабада; дальнейшие подробности приводит Lassen (II, 182). Страбон (XV, 259) говорит, что время прибытия Александра в Патталу совпало с (утренним) восходом созвездия Пса, когда воды реки достигали своего высшего уровня.
  47. ↑ Arrian., VI, 18, 4. τμαόλιαι, имевшие полтора ряда весел, суть обыкновенные пиратские корабли и, следовательно, отличаются особенной скоростью; κέρκουρου считаются судами кипрского происхождения и представляют собой, очевидно, особый вид небольших морских судов.
  48. ↑ Декламация Курция не отличается существенно от продуманною рассказа Арриана (VI, 18). Конечно, теперь невозможно определить пункты его остановок во время этого плавания.
  49. ↑ Киллута, Скиллустида, Псилтукида у различных авторов. Дельта Инда подвергается слишком большим изменениям, так что мы не можем найти здесь всякую местность; выступающий далее в море восточный берег устья позволяет нам предположить, что под этим именем подразумевается один из трех следующих друг за другом, образованных широкими рукавами реки островов, и притом второй. К сожалению, начало плавания Неарха благодаря перемене указанного е*му места стоянки слишком неясно для того, чтобы можно было вывести отсюда какое-либо заключение.
  50. ↑ Новейшие данные и карты устья Инда не знают никакого озера в буквальном смысле этого слова, образуемого одним из рукавов Инда, кроме возникшего в нашем столетии озера Синдри, образуемого древним, теперь очень маловодным восточным руслом Инда (Пурана) Так как Александр мог проникнуть к западу от восточного устья Инда на три дня пути, то на этом пространстве, равнявшемся, несомненно, 10-15 милям, не находилось ни одного из шести остальных устьев Инда, между тем как теперь расстояние от устья Рина (устья Кори) до ближайшего устья едва достигает l1/г миль, расстояние до главного устья не превышает десяти миль и посредине лежит ряд речных островов. В так называемом Περίπλους Арриана о морской бухте Бараки (Катшха, у Птолемея ΚάνΟικόλπος) говорится (с. 24, изд. Hudson, гл. 40), что в этой местности (Миннагары) встречается множество следов войска Александра, а, по словам Mac Murdo (Bombay transact., 236) и Tod’a (II, 290), на восток от устья Пураны лежит топкое болото, в которое вливается с востока несколько рек и которое во время юго-западных муссонов делается настоящим озером, называемым Арания, или, короче, Рин. Из него ведет широкий проток в залив Кутша. Это и должна была быть посещенная Александром местность; и когда Неарх у Страбона говорит, что протяжение базиса дельты Инда равнялось 1800 стадиям (45 милям), то это показание поразительно точно совпадает с нашими картами, если мы будем мерить от большого устья Инда до устья этого болота. В Περίπλους (Арриана) говорится, что этот залив Бараки опасен и переполнен при входе песчаными отмелями, и прибавляется, что он окружен землею с юга, с востока и с запада; быть может, его Ειρινος и есть то озеро, по которому проплыл Александр, и которое, по-видимому, представляет собой грецизированную форму слова Арания (Tod, Raj as tan, II 295).
  51. ↑ Arrian., Ind., 20.
  52. ↑ Эта дата вытекает из следующих данных: Александр прибыл в Патталу (Strabon, XV, 691) во время восхода Сириуса (έπιτολή, конец июля); на плавание от Никеи до этого пункта Плутарх считает только семь месяцев; Страбон, напротив, десять, — вероятно, до океана, так как в действительности на плавание от Никеи до Патталы потребовалось девять месяцев (от начала ноября 326 года до конца июля 325 года). Неарх отплыл 22 сентября и дней через восемьдесят около 16 декабря снова встретился с Александром в Кармании. От границ оритов до Пуры Александр шел два месяца; расстояние от Инда до земли оритов равняется приблизительно сорока милям, что при встреченных им различных трудностях составило бы, по крайней мере, двадцать дней пути; от Пуры до места их встречи уже не так далеко; на переходе от Инда до места их встречи мы должны считать несколько более трех месяцев, так что Александр должен был выступить из Патталы около конца августа.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=История_эллинизма_(Дройзен;_Шелгунов)/Том_I/Книга_III/Глава_IV&oldid=5042147