История одного американского города (Голланд)/ОЗ 1881 (ДО)

История одного американского города
авторъ Джозайя Гилберт Голланд, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: язык неизвестен, Sevenoaks. A Story of Today, опубл.: 1875. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 8-12, 1881.

ИСТОРІЯ ОДНОГО АМЕРИКАНСКАГО ГОРОДА.

Романъ Дж. Голланда.

I.

Каждый видалъ Севеноксъ или сотни подобныхъ ему городовъ, построенныхъ на берегу быстрой, бурной рѣки, сила которой составляетъ всю мощь города. Однако, въ Севеноксѣ эта сила была только на половину примѣнена къ дѣлу. Рѣка играла, бушевала, пѣнилась и, клокотала потому, что у нея было мало работы. Проносясь черезъ городъ, она низвергалась съ четырехъ высокихъ пороговъ, и, выходя изъ горныхъ потоковъ далеко, далеко на сѣверѣ, она никогда не обнаруживала недостатка въ водѣ. Немногіе изъ обитателей Севенокса, большею частью рабочихъ, знали и заботились о томъ, откуда и куда она течетъ. Они довольствовались тѣмъ, что это рукавъ большой рѣки, но Севеноксъ находился такъ далеко отъ послѣдней, что никого не интересовало даже названіе рѣки. Но она такъ ревѣла день и ночь, лѣто и зиму, что ея ревъ сталъ неотъемлемой принадлежностью атмосферы, и еслибы этотъ привычный уху шумъ вдругъ прекратился ночью, то жители Севенокса вскочили бы съ постелей, словно задыхаясь отъ недостатка воздуха.

Фасадомъ къ сѣверу, гдѣ надъ густыми лѣсами возвышалась горная вершина, стояла громадная фабрика, которая по мѣрѣ необходимости все разросталась и, наконецъ, приняла значительный объемъ. Нѣсколько ниже были расположены три полуразрушенныя лѣсопильни, одна ежедневно работавшая мельница и сукновальня, остатокъ стараго времени, когда изъ окрестныхъ селеній привозили сотканное дома сукно въ городъ для окраски, валянія и лощенія.

На небольшой площадкѣ на берегу рѣки тянулся рядъ лавокъ, складовъ и питейныхъ заведеній, съ двумя окнами и дверью въ наружномъ фасадѣ. Потомъ вблизи фабрики возвышались маленькіе одноэтажные домики, занимаемые рабочими и принадлежащіе хозяину фабрики. Что же касается до обитателей Севенокса, не имѣвшихъ никакого отношенія къ фабрикѣ, то они жили какъ можно, далѣе отъ нея. Ихъ дома пестрѣли повсюду на холмахъ вокругъ ущелья, пробитаго въ горахъ рѣкой. Тутъ была неуклюже выстроенная ратуша, три или четыре церкви, большая школа и небольшая таверна. Вообще, это былъ довольно значительный городокъ, но его центромъ и душой была фабрика. Къ востоку и къ западу тянулась цвѣтущая земледѣльческая страна. Севеноксъ былъ единственнымъ рынкомъ для всѣхъ ея фермеровъ и скотоводовъ.

Я вовсе не желаю открывать тайну, гдѣ находился и находится Севеноксъ, можетъ быть въ Мэнѣ или въ Нью-Гампширѣ, въ Вермонтѣ или въ Нью-Іоркѣ. Достаточно сказать, что онъ стоялъ въ сѣверной части одного изъ этихъ штатовъ и недалеко отъ границы пустынной равнины, столь же обширной и безмолвной, какъ любая западная американская степь. Краснокожіе покинули ее навсегда, но медвѣдь, олень и лань остались. Рѣки и озера изобиловали форелью; соболи и выдра въ лѣсахъ привлекали охотниковъ, а тамъ и сямъ возвышалась хижина дровосѣка, который не могъ разстаться съ дикой одинокой жизнью. Лѣсъ, который можно было сплавить по рѣкамъ, уже давно былъ вырубленъ, и лѣсныя чащи были предоставлены охотникамъ и немногимъ городскимъ жителямъ, пріѣзжавшимъ на время для здоровья, такъ что первоначальные обитатели этой пустынной страны мало по-малу сдѣлались проводниками, поварами и слугами этихъ рѣдкихъ гостей.

На сѣверной сторонѣ города, на самой обнаженной изъ горныхъ вершинъ, находился Севенокскій домъ для бѣдныхъ. По объему зданія и числу своихъ обитателей, онъ рѣшительно не соотвѣтствовалъ величинѣ города, такъ какъ граждане Севенокса съ удивительной быстротой превращались въ нищихъ. Даже содержатели питейныхъ заведеній, несмотря на ихъ видимое процвѣтаніе, не богатѣли, и только одинъ человѣкъ во всемъ городѣ накопилъ богатство, остальные же становились бѣднѣе и бѣднѣе. Они много работали, но получали за свой трудъ плохое вознагражденіе. Если же кто-нибудь рѣшался покинуть городъ, съ цѣлью на сторонѣ улучшить свое положеніе, то или домъ его оказывался заложеннымъ, или являлось какое-нибудь другое затрудненіе къ продажѣ имущества, или, наконецъ, ему мѣшала удалиться изъ Севенокса необходимость заработывать ежедневно свой насущный хлѣбъ. Поэтому, безпомощные, больные, изнуренные тщетной борьбой съ жизнью, они одинъ за другимъ поступали въ домъ для бѣдныхъ, который мало-по-малу разросся въ цѣлый рядъ невзрачныхъ домиковъ, тянувшихся по обѣ стороны большой дороги.

Это благотворительное учрежденіе принадлежало столько же округу, сколько и городу, такъ что теоретически одна группа построекъ была посвящена сельскимъ нищимъ, а другая городскимъ. Но на практикѣ смотритель мѣшалъ своихъ кліентовъ, сообразно своимъ личнымъ интересамъ.

На западномъ берегу рѣки, на площадкѣ, находившейся среди крутого склона горы, хозяинъ фабрики, мистеръ Робертъ Бельчеръ, выстроилъ свою резиденцію — большое, бѣлое, полное притязаній на роскошь жилище. Домъ представлялъ изъ себя громадный кубъ, украшенный по угламъ и карнизамъ всевозможными цвѣтами грубой архитектуры. Вокругъ были расположены конюшни, оранжерея, китайская пагода, называвшаяся лѣтнимъ павильономъ, великолѣпный садъ и дубовая роща.

Робертъ Бельчеръ не былъ джентльменомъ, хотя и считалъ себя таковымъ. Богатый джентльменъ обыкновенно строитъ для себя красивый домъ и оранжерею; мистеръ Бельчеръ сдѣлалъ то и другое. Конечно, онъ не имѣлъ изящнаго вкуса, но могъ купить изящество и, потому проходя по своимъ конюшнямъ, оранжереѣ и саду, онъ самодовольно потиралъ свои большія, грубыя руки и искренно полагалъ, что дорого стоившіе предметы, которыми онъ окружилъ себя, дѣлали его настоящимъ джентльменомъ.

Изъ оконъ своего дома онъ видѣлъ расположенный у его ногъ городъ, который частью составлялъ его собственность, а частью находился подъ его властью. Онъ владѣлъ обширной фабрикой, привиллегіей пользоваться водяной силой, многими домами и церквами, т. е. насколько это было въ его интересахъ. Онъ владѣлъ и пасторами, которые не могли существовать безъ него и потому не были въ состояніи отказываться отъ его высокомѣрнаго покровительства. Онъ съ злорадствомъ унижалъ всякаго человѣка, являвшагося къ нему съ просьбой о помощи религіознымъ и благотворительнымъ учрежденіямъ; но всѣ обращались къ нему, и онъ никому не отказывалъ. Смиренно просить его содѣйствія было только уступкой, обусловливаемой его величіемъ, и онъ готовъ былъ всегда платить и часто поцарски для поддержки вліянія и славы.

Конечно, въ домѣ мистера Бельчера была библіотека; у всякаго джентльмена есть библіотека. Въ ней было немного книгъ, но много свободнаго для нихъ мѣста. Тутъ онъ хранилъ нужныя бумаги въ несгораемомъ шкапу, вдѣланномъ въ стѣнѣ, проводилъ вечера, считая свои барыши и составляя планы для дальнѣйшаго обогащенія. Жену и дѣтей онъ видалъ рѣдко. Онъ хорошо кормилъ ихъ, какъ лошадей, и хорошо одѣвалъ, какъ слугъ; у всѣхъ джентльменовъ домочадцы сытно накормлены и хорошо одѣты. Онъ гордился своимъ семействомъ, когда оно выѣзжало въ блестящемъ экипажѣ. Члены этого семейства казались веселыми, счастливыми и возбуждали зависть въ скромныхъ обитателяхъ Севенокса. Кажется, этого было достаточно.

Однажды вечеромъ, въ концѣ апрѣля въ 18.. г., мистеръ Бельчеръ сидѣлъ въ своей библіотекѣ. Утопая въ мягкомъ креслѣ, онъ курилъ, думалъ, соображалъ. Ставни были закрыты, лампы зажжены, и въ каминѣ горѣлъ веселый огонекъ. Богатаго человѣка окружали конечно ужь предметы роскоши — бархатные ковры, изящныя кресла, тяжелый библіотечный столъ, картины въ толстыхъ золотыхъ рамахъ и еще одинъ предметъ, обыкновенно чуждый библіотеки богатыхъ джентльменовъ, но составлявшій для мистера Бельчера предметъ необходимости. Это было большое, дорогое трюмо, въ которое онъ привыкъ самодовольно смотрѣться. Онъ былъ одѣтъ пестро: въ толстой драповой визиткѣ, мохнатой жилеткѣ и клѣтчатыхъ панталонахъ. Баснословно тяжелая золотая цѣпочка дорогого хронометра висѣла у него на шеѣ.

Долго сидѣлъ въ креслѣ Робертъ Бельчеръ, потомъ всталъ, прошелся по комнатѣ и, остановившись противъ зеркала, обратился къ себѣ съ рѣчью, что составляло одну изъ самыхъ любимыхъ его привычекъ:

— Робертъ Бельчеръ! Ты молодецъ! Робертъ Бельчеръ! Ты ловкій человѣкъ! Ты перехитрилъ всѣхъ. Посмотри на меня, сэръ, и посмѣй сказать, что я не держу весь городъ въ своихъ рукахъ? А, вы колеблетесь? это хорошо! Всѣ они безъ исключенія приходятъ ко мнѣ и низко кланяются. «Мистеръ Бельчеръ, какъ вы поживаете»? говоритъ одинъ; «Мистеръ Бельчеръ, у меня есть къ вамъ просьба»! восклицаетъ другой; «Мистеръ Бельчеръ, не оставьте меня своей милостью»! умоляетъ третій. Ха, ха, ха! Я подлецъ! Неправда; посмѣйте еще разъ это сказать, и я вамъ сверну шею. Ну, просите прощенія. Хорошо; но помните, что льва не оскорбляютъ въ его берлогѣ.

Что собственно означало это маленькое представленіе, мы не беремся сказать. Мистеръ Бельчеръ, бывая въ Нью-Іоркѣ, посѣщалъ театры и съ восторгомъ смотрѣлъ на злодѣевъ сенсаціонныхъ мелодрамъ. Онъ не разъ видѣлъ на сценѣ личности, которыя напоминали ему Роберта Бельчера. Его обычные монологи передъ зеркаломъ давали ему возможность развить свои сценическія способности и, забавляя, льстили его самолюбію. Онъ не имѣлъ пріятелей въ городѣ, и эти представленія разнообразили вечера, проводимые имъ одиноко въ библіотекѣ.

Окончивъ свой монологъ, онъ опустился въ кресло и закурилъ новую сигару. Вскорѣ глаза его закрылись, и, положивъ сигару на маленькій столикъ, онъ прильнулъ головой къ спинкѣ кресла. Но легкій стукъ въ дверь заставилъ его открыть глаза.

— Войдите.

— Извините, сэръ, сказала краснощекая служанка, отворяя дверь настолько, чтобъ просунуть свою голову.

— Ну? произнесъ мистеръ Бельчеръ такъ грубо, что служанка вздрогнула.

— Извините, сэръ, миссъ Бутервортъ желаетъ васъ видѣть.

Миссъ Бутервортъ была единственная личность, которая не боялась Роберта Бельчера. Дѣтьми они учились въ одной школѣ, и она знала подробно всѣ обстоятельства его жизни; она ни въ чемъ не зависѣла отъ него и отличалась честнымъ, правдивымъ языкомъ. Она была швеей и работала поочередно почти во всѣхъ семьяхъ Севенокса, а потому ей были извѣстны нетолько исторія каждой изъ нихъ, но болѣе или менѣе пагубное вліяніе на всѣхъ Роберта Бельчера. При дремотѣ, овладѣвшей богатымъ владѣльцемъ фабрики, она не была пріятнымъ гостемъ, тѣмъ болѣе, что Кезайя Бутервортъ могла придти къ нему не иначе, какъ съ упреками или жалобой.

— Войдите и затворите за собой дверь, сказалъ онъ служанкѣ.

Та повиновалась.

— Скажите, продолжалъ Бельчеръ вполголоса: — что я занятъ дѣлами и не могу принять ее сегодня вечеромъ.

Служанка удалилась, но вскорѣ въ комнату вошла мистрисъ Бельчеръ и объяснила, что миссъ Бутервортъ ни за что не хочетъ уйти изъ дома, пока его не увидитъ.

— Приведите ее сюда; я скоро съ ней покончу.

Какъ только мистрисъ Бельчеръ затворила за собой дверь, мужъ ея подбѣжалъ къ зеркалу, злобно провелъ рукой по волосамъ и сѣлъ къ библіотечному столу, на которомъ всегда, на всякій случай, лежала груда бумагъ.

— Взойдите, Кезайя, сказалъ мистеръ Бельчеръ съ улыбкой и самымъ нѣжнымъ тономъ, словно передъ нимъ стоялъ старый другъ, котораго онъ давно не видалъ.

— Меня зовутъ миссъ Бутервортъ, промолвила съ достоинствомъ его посѣтительница.

— Да, конечно; но помните, Кезайя, мы…

— Повторяю, меня зовутъ миссъ Бутервортъ.

— Хорошо, миссъ Бутервортъ… я очень радъ… васъ видѣть… надѣюсь, что вы хорошо поживаете… пожалуйста, садитесь.

— Гм! произнесла миссъ Бутервортъ, опускаясь на кончикъ кресла.

Любезный пріемъ мистера Бельчера вызвалъ на ея лицѣ только презрительную улыбку, и хотя ее очень подмывало сказать, что его радость видѣть ее и безпокойство объ ея здоровьѣ были лицемѣрной ложью, но она имѣла основательныя причины удержаться отъ такой откровенности.

Они представляли любопытный контрастъ. Онъ провелъ всю свою жизнь въ эксплуатаціи чужого труда. Онъ былъ человѣкъ хитрый, грубый, жестокій и вульгарный съ головы до ногъ. Она выработывала свой кусокъ хлѣба собственными руками и никогда не сдѣлала вреда даже собакѣ. Ея черные глаза, худощавое, умное лицо и преждевременно посѣдѣвшіе волоса придавали ей особую прелесть.

Робертъ Бельчеръ зналъ, что сидѣвшая передъ нимъ женщина ничего не боялась и что ее ничѣмъ нельзя было купить. Онъ зналъ, что она его презирала и что одинаково было безполезно кричать на нее, шутить съ ней или любезничать. Въ ея обществѣ онъ чувствовалъ себя безпомощнымъ и потому избѣгалъ встрѣчъ не нею. Миссъ Бутервортъ, повидимому, не выказывала намѣренія начать разговоръ, и Робертъ Бельчеръ, кашлянувъ нѣсколько разъ, произнесъ искуственно-небрежнымъ тономъ:

— Чему я обязанъ… вашимъ посѣщеніемъ… миссъ Бутервортъ?

— Я думаю… отвѣчала она рѣзко и не сводя глазъ съ огня въ каминѣ.

Мистеръ Бельчеръ замолчалъ и, пристально смотря на нее, ждалъ, пока она его удостоитъ разговоромъ.

— Я думаю о человѣкѣ, который былъ настоящимъ человѣкомъ и джентльменомъ, начала наконецъ миссъ Бутервортъ: — онъ прибылъ въ нашъ городъ десять лѣтъ тому назадъ съ женою, настоящимъ ангеломъ, если бываютъ ангелы на землѣ.

Миссъ Бутервортъ остановилась, перевела дыханіе и продолжала:

— Онъ былъ умнѣе и ученѣе всѣхъ въ Севеноксѣ, но не зналъ жизни. Онъ былъ, я полагаю, самымъ способнѣйшимъ человѣкомъ на свѣтѣ, и его звали Поль Бенедиктъ.

Мистеръ Бельчеръ поблѣднѣлъ и безпокойно заерзалъ на своемъ креслѣ.

— Его звали Поль Бенедиктъ, повторила миссъ Бутервортъ: — онъ сдѣлалъ какое-то важное изобрѣтеніе, и Робертъ Бельчеръ примѣнилъ это изобрѣтеніе на своей фабрикѣ, а ему заплатилъ самый пустякъ. Потомъ онъ сдѣлалъ второе и третье изобрѣтенія; мистеръ Бельчеръ бралъ на свое имя привиллегіи и пользовался ими на своей фабрикѣ; Поль Бенедиктъ все становился бѣднѣе, а Робертъ Бельчеръ все богатѣлъ. Наконецъ, Бенедиктъ изобрѣлъ новое ружье; тутъ у него умерла жена и, благодаря расходамъ на ея болѣзнь и похороны, а также на полученіе привиллегіи, которой я упросила его не передавать Роберту Бельчеру, онъ съ своимъ сыномъ едва не умеръ съ голоду. Пришлось обратиться за деньгами къ Роберту Бельчеру.

— И онъ получилъ.

— Сколько? Сто долларовъ за то, что стоило сто тысячъ. Всѣ эти деньги у него вышли въ одинъ день, и онъ сошелъ съ ума.

— Вы знаете, что я помѣстилъ его въ домъ для умалишенныхъ.

— Да, я знаю; вы посадили его въ сумасшедшій домъ и хотѣли заставить его подписать бумагу, чего вамъ не позволилъ докторъ; впрочемъ, еслибъ онъ и подписалъ ее, она не имѣла бы никакой силы. Какая нелѣпая мысль заставлять сумасшедшаго подписывать бумаги!

— Но вѣдь мнѣ надо было взять какое-нибудь обезпеченіе.

— Нѣтъ, вы хотѣли похитить у него право собственности, которое могло доставить ему большое состояніе, но вы не добились этого и никогда не добьетесь. Онъ неизлечимъ, и его вернули въ сумасшедшій домъ. Онъ снова у Тома Буффума, и я видѣла его сегодня.

Миссъ Бутервортъ думала, что это извѣстіе поразитъ, какъ громомъ, мистера Бельчера. Напротивъ, оно очевидно его обрадовало. На сколько онъ зналъ, у Поля Бенедикта не было ни родственниковъ, ни друзей. Все, что когда либо происходило между ними, было на словахъ, а не на бумагѣ. Единственный человѣкъ на свѣтѣ, знавшій, кромѣ Роберта Бельчера, о томъ, какъ онъ поступилъ съ своей несчастной жертвой, былъ сумасшедшій, неизлечимо сумасшедшій. Различіе между пріобрѣтеніемъ важнаго изобрѣтенія отъ здороваго или сумасшедшаго человѣка заключалось для Бельчера только въ платежѣ или неплатежѣ денегъ. Какъ эксплуатировалъ Бельчеръ, и съ какой пользой для себя, послѣднее изобрѣтеніе Бенедикта, никому не было извѣстно въ Севеноксѣ; но весь городъ зналъ, что онъ богатѣлъ быстрѣе, чѣмъ когда-либо, и что гдѣ-то далеко существовалъ заводъ «Бельчерскихъ ружей».

Робертъ Бельчеръ сообразилъ, что онъ попрежнему держалъ все въ своихъ рукахъ. Показаніе Бенедикта не могло имѣть силы въ судѣ. Наконецъ, городскія власти зависятъ отъ него и не заступятся за Бенедикта, который снова поступилъ на городское иждивеніе, такъ какъ Томъ Буффумъ, о которомъ говорила миссъ Бутервортъ, былъ смотрителемъ дома для бѣдныхъ и его креатура.

Миссъ Бутервортъ тотчасъ поняла перемѣну, происшедшую во взглядѣ и тонѣ Бельчера. Она ясно видѣла, что цѣль ея прихода не будетъ достигнута, но съ истинно женской стойкостью не хотѣла отказаться отъ попытки уговорить Роберта Бельчера сдѣлать хоть разъ въ жизни добро своему ближнему.

— Бѣдному Бенедикту хорошо тамъ? спросилъ онъ прежнимъ небрежнымъ тономъ.

— Хорошо, какъ свиньѣ въ хлѣву.

— Свиньямъ обыкновенно хорошо въ хлѣвахъ.

— Бобъ Бельчеръ, воскликнула миссъ Бутервортъ, со слезами на глазахъ и забывая всю свою осторожность: — вы животное, и сами это знаете. Онъ, бѣдный, валяется на соломѣ въ маленькой клѣти, и ему пищу бросаютъ на ту же солому, точно онъ, въ самомъ дѣлѣ — свинья. И цѣлый день онъ терпѣливо плететъ изъ этой соломы прелестныя вещи, которыя дочери Тома Буффума берутъ себѣ для украшенія комнатъ. Онъ безъ умолка говоритъ о своемъ ружьѣ, объясняя всѣмъ и каждому его систему. Онъ больной, измученный, весь въ лохмотьяхъ, а его маленькій сынъ, съ которымъ обращаются хуже, чѣмъ съ собакой, ходитъ смотрѣть на него, когда уловитъ минутку, зоветъ его и плачетъ. А вы сидите здѣсь въ этомъ большомъ домѣ, на мягкихъ креслахъ, передъ зеркаломъ, въ модной одеждѣ, и, когда я вамъ разсказываю объ этихъ ужасахъ, у васъ не дрожитъ ни одна жилка. Если Богъ не проклянетъ каждаго, кто отвѣтственъ за такое нечестивое дѣло, то значитъ нѣтъ вовсе Бога.

Миссъ Бутервортъ выходила изъ себя отъ гнѣва. Она думала цѣлый день о жестокомъ обращеніи съ Бенедиктомъ, и чаша ея негодованія теперь переполнилась. Она чувствовала, что говорила правду и что необходимо было Роберту Бельчеру слышать правду отъ кого-нибудь, но въ то же время сознавала, что онъ совершенно ускользнулъ изъ ея рукъ. Онъ слушалъ ее хладнокровно, и даже полуулыбка играла на его губахъ.

— Однако, я — добрый человѣкъ, что не сержусь на васъ и дозволяю чужой женщинѣ бранить меня въ моемъ собственномъ домѣ, промолвилъ онъ наконецъ.

— Нѣтъ, вы не добрый, а злой. Я никогда не видывала человѣка хуже и жестокосердѣе васъ. Скажите, ради Бога, чѣмъ Поль Бенедиктъ заслужилъ такое ужасное обращеніе? Тамъ же сидятъ еще десять или двѣнадцать человѣкъ, съ которыми обходятся также, если не хуже. Развѣ преступленіе — потерять разсудокъ? Я бы желала, чтобъ вы хоть одну ночь провели въ хлѣву Поля Бенедикта.

— Благодарю васъ; я предпочитаю оставаться дома.

— Вы думаете, что этотъ роскошный домъ будетъ вѣчно вашимъ жильемъ, но вы ошибаетесь. Помните мои слова: вы когда-нибудь перехитрите и сами лишите себя всей этой роскоши.

— Надо быть очень умному человѣку, чтобъ обворовать себя, замѣтилъ Бельчеръ, потирая руки.

— Нѣтъ, на это способенъ всякій дуракъ.

Мистеръ Бельчеръ громко разсмѣялся.

— Миссъ Бутервортъ, сказалъ онъ покровительственнымъ тономъ: — я довольно долго васъ слушаю, и вы еще не объяснили причины вашего посѣщенія. Я — человѣкъ практическій и, право, не вижу ничего, касающагося лично меня въ вашихъ словахъ. Конечно, я сожалѣю Бенедикта и другихъ бѣдняковъ, но Севеноксъ — небогатый городъ, и онъ не можетъ окружать роскошью своихъ нищихъ.

Миссъ Бутервортъ тотчасъ остыла. Она рѣшилась приступить къ дѣлу.

— Мистеръ Бельчеръ, я — женщина.

— Я знаю это, Кезайя.

— И меня зовутъ Бутервортъ.

— И это знаю.

— Неужели! Такъ вотъ для чего я пришла къ вамъ: завтра будетъ городское собраніе, и нищіе, содержимые насчетъ города, будутъ продаваться съ молотка. Они останутся въ рукахъ Тома Буффума, если вы этому не помѣшаете. Я не умѣю говорить рѣчей и не имѣю голоса. Доселѣ я никогда объ этомъ не сожалѣла, но теперь дорого бы дала за то и другое. Вы умѣете говорить и имѣете голосъ. Если вы не вырвете этихъ несчастныхъ жертвъ изъ рукъ Тома Буффума и не принудите городъ обращаться съ бѣдными, какъ съ человѣческими существами, то я тотчасъ покину Севеноксъ, я не хочу провалиться вмѣстѣ съ нимъ, а провалится онъ навѣрное, если только въ аду есть мѣсто для него.

— Я подумаю, отвѣчалъ мистеръ Бельчеръ.

— Дайте слово, что вы это сдѣлаете.

— Я не привыкъ ничего дѣлать къ спѣху. Мистеръ Буффумъ мой пріятель, и я всегда считалъ, что онъ на своемъ мѣстѣ. Конечно, если есть злоупотребленія, то ихъ надо устранить, но я думаю, что вы преувеличиваете.

— Я вижу, что вы ничего не сдѣлаете. Прощайте.

И она вышла изъ комнаты прежде, чѣмъ онъ успѣлъ сказать слово или встать съ кресла.

Она спустилась съ горы въ Севеноксъ. Ея шаги громко раздавались по замерзшей землѣ. На небѣ свѣтилась полная луна, но всѣ красоты природы теперь казались ей какой-то насмѣшкой. Она направилась прямо къ жилищу пастора Сно.

— Быть можетъ, его удастся подбить на что-нибудь, сказала она себѣ.

Достопочтенный Соломонъ Сно, его жена и три дочери приняли миссъ Бутервортъ такъ радушно, что она вылила передъ ними свою душу относительно мистера Бельчера и Бенедиктовъ, отца и сына.

Общественное положеніе мистера Бельчера обязывало пастора относиться къ нему очень осторожно, но все-таки въ его домѣ атмосфера была свободнѣе, чѣмъ въ роскошномъ жилищѣ богача. Поэтому и миссъ Бутервортъ было легче высказать передъ этими новыми слушателями все, что накипѣло у нея на сердцѣ. Мистеръ Сно сидѣлъ въ своемъ креслѣ, облокотясь на обѣ ручки и составляя изъ своихъ скрещенныхъ десяти пальцевъ загородку, которая, повидимому, мѣшала проникнуть въ его сердце тѣмъ убѣжденіямъ, которыя онъ считалъ неосторожными. Мистриссъ Сно и ея три дочери съ безграничнымъ восторгомъ смотрѣли на женщину, которая рѣшилась проникнуть силой въ библіотеку Роберта Бельчера, и, бросивъ свою работу, слушали ее съ напряженнымъ вниманіемъ.

Когда она кончила свой разсказъ, трогательно представивъ, съ одной стороны, жестокое обращеніе съ сумасшедшими и нищими въ домѣ для бѣдныхъ, а съ другой совершенно уничтоживъ подъ ударами своего справедливаго негодованія мистера Бельчера и Томаса Буффума, пасторъ отворилъ свою дотолѣ наглухо запертую загородку, скрестилъ обѣ руки на груди, поднялъ къ небу глаза и, подготовивъ свое сужденіе гдѣ-то въ глубинѣ своей земной оболочки или въ невѣдомой никому, кромѣ него, небесной лабораторіи, торжественно произнесъ:

— Къ подобнымъ вопросамъ надо относиться очень осторожно. Мы должны смотрѣть на окружающія насъ событія практически. Я лично былъ бы очень радъ видѣть всѣхъ сумасшедшихъ хорошо одѣтыми и въ здравомъ умѣ…

— Во всякомъ случаѣ, не мѣшаетъ ихъ хорошо одѣть, воскликнула съ нетерпѣніемъ миссъ Бутервортъ, впиваясь своими горящими, какъ уголья, глазами въ спокойное, безстрастное лицо пастора: — что же касается до здраваго ума, то этимъ не могутъ похвалиться люди, распоряжающіеся судьбою несчастныхъ.

— Извините меня, миссъ Бутервортъ, лично я былъ бы очень радъ видѣть всѣхъ сумасшедшихъ хорошо одѣтыми и въ здравомъ умѣ, но времена чудесъ прошли. Мы имѣемъ дѣло съ практическими фактами и должны относиться къ нимъ практически. Можетъ быть, въ другихъ городахъ пауперизмъ находится въ лучшемъ положеніи, чѣмъ у насъ. Но не слѣдуетъ забывать, что Севеноксъ — бѣдный городъ, и бѣдность его является однимъ изъ факторовъ предложенной вами на наше обсужденіе задачи. Сосѣдній городъ Букстонъ платитъ такой же налогъ въ пользу бѣдныхъ, какъ и мы, но Букстонъ — городъ богатый, а Севеноксъ бѣдный. Въ Букстонѣ мало нищихъ, а у насъ много. Слѣдовательно, Букстонъ имѣетъ возможность содержать своихъ бѣдныхъ почти въ роскоши, выдавать старикамъ зимою тюфяки и дрова, даже распространять употребленіе экономическихъ зубныхъ щетокъ. Кромѣ того, не слѣдуетъ упускать изъ виду нѣкоторыя нравственныя соображенія. Въ такомъ городѣ, какъ нашъ, было бы вредно придавать соблазнительный видъ пауперизму и обращать нашъ домъ для бѣдныхъ въ роскошное жилище для лѣнтяевъ. Необходимо, чтобъ люди, существующіе на иждивеніи города, чувствовали нѣкоторымъ образомъ тягость своего положенія.

— Ну, ужь объ этомъ постарались власти Севенокса, воскликнула миссъ Бутервортъ.

— Извините, миссъ Бутервортъ, я сказалъ, что люди, существующіе на иждивеніи города, должны чувствовать нѣкоторымъ образомъ тягость своего положенія. Допустимъ, что мы и достигли этого вполнѣ желательнаго результата. Очень хорошо. Но, одобряя нашу систему вообще, мы должны откровенно сознаться, что есть еще страданія, которыя мы должны облегчить. Но какъ? Прежде всего мы тутъ встрѣчаемся съ совершенно иными фактами. Процентъ болѣзней и смертности гораздо менѣе среди бѣдныхъ, содержимыхъ насчетъ города, чѣмъ въ другихъ классахъ общества. Въ нашемъ домѣ для бѣдныхъ есть кліенты, находящіеся тамъ въ продолженіи двадцати пяти лѣтъ, что доказываетъ совершенную искуственность большей части потребностей нашей современной цивилизаціи. Жизнь нашихъ бѣдныхъ проще, ближе къ природѣ, и отъ этого они долѣе живутъ, хотя, конечно, это обходится дороже городу.

— А спросимъ-ка ихъ: не предпочтутъ ли они жить въ лучшихъ условіяхъ и умереть раньше? воскликнула миссъ Бутервортъ.

— Едва ли будетъ правильно задавать имъ такой вопросъ, и человѣкъ не въ правѣ сокращать произвольно свою жизнь, отвѣчалъ пасторъ.

Миссъ Бутервортъ съ похвальнымъ терпѣніемъ слушала всѣ разглагольствованія достопочтеннаго Соломона Сно, только изрѣдка его перебивая, но, наконецъ, видя, что онъ совершенно удалился отъ цѣли ея прихода, воскликнула:

— Вѣроятно, все, что вы говорите, справедливо, но я не хочу обсуждать этихъ вопросовъ. Я знаю одно, что городъ продаетъ извѣстное число людей каждый годъ тому, кто беретъ дешевле за ихъ содержаніе. Съ ними обходятся, какъ съ животными; они страдаютъ отъ голода и холода. Они вполнѣ зависятъ отъ человѣка, у котораго столько же крови въ сердцѣ, сколько въ брюквѣ, и послѣ этого мы называемъ себя христіанами, ходимъ въ церковь и живемъ припѣваючи! Я вамъ говорю, что это грѣхъ и стыдъ. Среди этихъ несчастныхъ есть джентльменъ съ сыномъ. Ихъ надо вырвать оттуда или улучшить ихъ судьбу. Я рѣшилась на все, чтобы добиться этого; но если жители Севенокса мнѣ не помогутъ и не измѣнятъ порядковъ въ этомъ адѣ, то они просто — не люди.

Достопочтенный Соломонъ Сно спокойно улыбнулся, какъ бы говоря: «О, женщины всегда благонамѣренны, но не практичны».

— А вы когда-нибудь тамъ были? спросила его рѣзко миссъ Бутервортъ.

— Да, былъ.

— И Боже избави, чтобы онъ вторично туда поѣхалъ, воскликнула мистрисъ Сно: — онъ привезъ оттуда домой такихъ гадостей, что я едва отъ нихъ избавилась.

— Мистрисъ Сно, подумайте, у насъ гостья.

— Хорошо, но я не могу забыть тѣхъ гостей.

Дѣвицы Сно засмѣялись, но строгій взглядъ отца заставилъ ихъ тотчасъ умолкнуть.

— Я думаю, что миссъ Бутервортъ права, продолжала мистрисъ Сно: — это стыдъ и грѣхъ. Ты долженъ отправиться завтра на городское собраніе и положить конецъ такимъ ужасамъ.

— Это легко сказать, моя милая, отвѣтилъ пасторъ: — но ты забываешь, что мистеръ Бельчеръ — другъ Буффума и что въ Севеноксѣ противъ него ничего не сдѣлаешь. Я съ вами согласенъ, что такія злоупотребленія не должны существовать, но надо относиться ко всякому дѣлу практически.

«Надо относиться ко всякому дѣлу практически» было основнымъ принципомъ жизненной философіи пастора Сно. Этотъ принципъ можно было очень легко развивать, и онъ былъ чрезвычайно полезенъ человѣку съ ограниченнымъ умомъ и полнымъ отсутствіемъ нравственнаго мужества. Миссъ Бутервортъ и мистрисъ Сно съ самаго начала его безцѣльныхъ разглагольствованій поняли въ чемъ дѣло. Онъ боялся разсердить Роберта Бельчера, потому что нетолько его церковь нуждалась въ ремонтѣ, но онъ самъ нѣсколько мѣсяцевъ не получалъ жалованья и не разъ, ночью, когда вся его семья спокойно спала, слышалъ вой рокового волка, прогнавшаго столько несчастныхъ въ гостинницу Тома Буффума, какъ въ шутку называли домъ для бѣдныхъ.

Мистрисъ Сно возставала всѣми фибрами своей энергичной натуры противъ подобнаго подчиненія ея мужа вліянію чужого человѣка и презрительно воскликнула:

— Какъ бы я желала, чтобы Роберта Бельчера повѣсили!

— Аминь, прибавила миссъ Бутервортъ.

— Отчего, мама? спросили съ удивленіемъ дѣвицы Сно.

— Мало ему висѣлицы, его слѣдуетъ четвертовать!

— Аминь, произнесла миссъ Бутервортъ.

— Мистрисъ Сно, моя милая, ты забываешь, что ты — жена христіанскаго священника и что у насъ гостья.

— Нѣтъ, я этого не забываю. Я вижу, что христіанскій священникъ боится мірянина, для котораго христіанство не дороже стараго башмака и который покровительствуетъ церкви лишь для того, чтобы служители ея молчали объ его преступленіяхъ. Я выхожу изъ себя и сожалѣю, что я — не мужчина. Нѣтъ, повторяю еще разъ, ты долженъ пойти завтра въ городское собраніе, какъ настоящій христіанскій священникъ, положить конецъ этому нечестію. Ты имѣешь вліяніе, еслибы только захотѣлъ имъ воспользоваться. Всякое собраніе нуждается въ вожакѣ, въ человѣкѣ, который сказалъ бы правду.

— Да, папа, вы имѣете большое вліяніе, произнесла старшая изъ дѣвицъ Сно.

— Большое вліяніе, повторила вторая.

— Да, конечно, промолвила третья.

Достопочтенный Соломонъ Сно по прежнему сложилъ крестообразно свои десять пальцевъ, для того ли, чтобы не допустить до своего сердца лести, или до какой другой причинѣ — неизвѣстно.

Онъ добродушно улыбнулся и отвѣчалъ:

— О, какъ вы, женщины, всегда торопитесь! Я не сказалъ, что отказываюсь отъ всякаго вмѣшательства въ это дѣло. Напротивъ, я рѣшился сдѣлать все, что могу, но я желалъ, чтобы вы взглянули на дѣло практически. Можетъ быть, мнѣ удастся что-нибудь сдѣлать, и, конечно, я буду очень счастливъ, если по моей смиренной иниціативѣ совершится полезная реформа.

— И вы пойдете въ городское собраніе и будете тамъ говорить? спросила съ жаромъ миссъ Бутервортъ.

— Да, отвѣчалъ мистеръ Сно, смотря съ улыбкой прямо ей въ глаза.

— Ну, слава Богу, прощайте! сказала миссъ Бутервортъ, вставая и направляясь къ дверямъ.

— Позвольте, воскликнула мистрисъ Сно, останавливая ее: — ночь очень холодна. Надѣньте что-нибудь потеплѣе.

— Нѣтъ, мнѣ и такъ жарко.

— Не хотите ли, чтобы мистеръ Сно проводилъ васъ домой? прибавила мистрисъ Сно.

— Конечно, онъ будетъ очень радъ, воскликнули въ одинъ голосъ дѣвицы Сно.

— Нѣтъ, я пойду одна. Я боюсь, что онъ возьметъ назадъ данное мнѣ слово.

Миссъ Бутервортъ поспѣшно удалилась къ большому удовольствію пастора, который былъ очень радъ, что ему не пришлось провожать храбрую, смѣлую швею.

Теперь миссъ Бутервортъ замѣтила луну и другія красоты ночи. Она ничего не боялась въ Севеноксѣ и, спокойно напѣвая, направилась, вдоль мрачной массы фабрики, въ скромный домикъ, гдѣ она занимала маленькую комнатку.

— Слава Богу, повторила она вслухъ, ложась спать: — правда, пасторъ — надломленный камышъ; но авось мистрисъ Сно накрахмалитъ его, и онъ хоть разъ въ жизни выкажетъ стойкость.

Она заснула и всю ночь боролась въ снѣ съ Робертомъ Бельчеромъ.

II.

Быстрое исчезновеніе миссъ Бутервортъ изумило и оскорбило мистера Бельчера. Хотя онъ считалъ, что по прежнему все было въ его рукахъ, но посѣщеніе этой женщины унизило его въ собственныхъ глазахъ. Сидѣть спокойно въ своей библіотекѣ и слушать терпѣливо, какъ ненавидѣвшая и презиравшая его женщина называла его Бобомъ Бельчеромъ и животнымъ, было нестерпимымъ ударомъ для его гордости. Ея неожиданный уходъ не далъ ему даже случая оскорбить ее, какъ онъ внутренно уже рѣшился. Что касается до бѣдныхъ Севенокса, то онъ рѣшилъ оставить все по старому. Мысль подчиниться вліянію женщины, на которую онъ самъ не имѣлъ никакого вліянія, и перемѣнить свою политику изъ человѣколюбія возбуждала въ немъ всѣ дикіе элементы его натуры.

Въ подобномъ настроеніи, сильно разгнѣванный на себя за то, что онъ вынесъ такое оскорбленіе отъ этой смѣлой женщины, Робертъ Бельчеръ могъ искать утѣшенія только въ одномъ. У него не было на свѣтѣ друга, кромѣ того, который по его волѣ являлся въ зеркалѣ и тотчасъ исчезалъ, какъ только онъ находилъ нужнымъ прервать разговоръ.

Вставъ съ кресла, онъ подошелъ къ зеркалу и съ минуту молча смотрѣлъ на свое взволнованное, пристыженное лицо.

— Ты ли это Робертъ Бельчеръ, сквайръ, изъ Севенокса? произнесъ онъ, наконецъ: — посмотри на меня? Ты позволилъ какой-то женщинѣ оскорбить тебя? Какъ ты себя послѣ этого чувствуешь? Да, ты ли это? Ты ли хозяинъ этого дома, владѣлецъ фабрики и именитый человѣкъ, держащій въ своемъ карманѣ весь Севеноксъ? Какъ! тебя оскорбила женщина, и ты смѣешь смотрѣть мнѣ въ лицо? Ты просто трусъ, негодяй, подлецъ. Ты нарядно одѣтъ, но щенокъ, больше ничего. Молчи, ни слова, или я раздавлю тебя, какъ червяка.

Высказавъ все свое негодованіе, онъ успокоился и продолжалъ:

— Бенедиктъ въ домѣ для бѣдныхъ, неизлечимо сумасшедшій. Ну, теперь скажи мнѣ, Робертъ Бельчеръ, по не лги, а говори сущую правду, кто примѣнилъ его изобрѣтеніе? Кто рисковалъ своими деньгами? Чего это стоило Бенедикту? Ничего. А Роберту Бельчеру? Десятковъ тысячъ. Исполнилъ ты свой долгъ, Робертъ Бельчеръ? Да. Хорошо, я тебѣ вѣрю. Свелъ ли ты его съ ума? Нѣтъ. Хорошо, я тебѣ вѣрю. Я много израсходовалъ на него денегъ, и всякій, кто будетъ это оспаривать, лжетъ. У кого все въ рукахъ? Кто намѣренъ завтра пойти въ городское собраніе и повернуть дѣло по своему? Кто заставитъ Кезайю Бутервортъ рыдать съ отчаянія? Хорошо, не надо называть этого человѣка. Но смотри, Робертъ Бельчеръ, другой разъ не поддавайся женщинѣ. Ты, кажется, умѣешь постоять за себя. Прощай.

И, расшаркавшись передъ зеркаломъ, мистеръ Бельчеръ вернулся къ своему креслу, сіяя самодовольствомъ. Онъ снова закурилъ сигару, но вдругъ припомнилъ, что въ программѣ вопросовъ, подлежавшихъ обсужденію городского собранія, стояло:

«Нельзя ли улучшить положеніе бѣдныхъ, находящихся на иждивеніи города?»

Прочитавъ впервые эти слова, онъ не обратилъ на нихъ вниманія. Но теперь онъ видѣлъ въ нихъ руку миссъ Бутервортъ. Очевидно, что филантропическая дама посѣтила не одного мистера Бельчера. Обдумывая этотъ вопросъ, онъ даже сожалѣлъ, что изъ жажды мести ему надо будетъ отказаться отъ увеличенія своей популярности проведеніемъ реформы, которая, въ сущности, только увеличила бы доходы Тома Буффума. Но объ этомъ нечего было и думать. Прежде всего, было необходимо отомстить этой смѣлой женщинѣ и доказать ей, что все въ его рукахъ.

Онъ всталъ и позвонилъ. Въ головѣ его составился цѣлый планъ дѣйствія.

— Позовите Фипса, сказалъ онъ вошедшей служанкѣ.

Фипсъ былъ его кучеръ, лакей, тѣлохранитель, любимецъ, мишень для его шутокъ, орудіе для исполненія его грязныхъ дѣлъ. Самъ Фипсъ считалъ себя вещью мистера Бельчера. Быть предметомъ шутокъ хозяина при гостяхъ онъ считалъ величайшей для себя честью. Онъ носилъ старую одежду мистера Бельчера и потому былъ почти такъ же нарядно одѣтъ, какъ и хозяинъ. Съ другими онъ былъ такъ же дерзокъ, какъ низкопоклоненъ съ хозяиномъ.

— Зачѣмъ вы пришли, Фипсъ? сказалъ мистеръ Бельчеръ, когда его вѣрный слуга вошелъ въ комнату.

— Мнѣ сказали, что вы меня зовете, отвѣчалъ Фипсъ, вопросительно смотря на Бельчера своими хитрыми глазами.

— Какъ ваше здоровье? Вы на взглядъ не хороши. Вы слишкомъ завалены работой и не спите ночей? Э, разбойникъ, скажите мнѣ: кто счастливая женщина, которая пользуется вашимъ вниманіемъ?

Фипсъ засмѣялся, но не промолвилъ ни слова.

— Вы — ловкій человѣкъ, слишкомъ ловкій для меня. Намъ надо разстаться. Откуда вы достали этотъ сюртукъ? Онъ мнѣ что-то знакомъ! Нѣтъ, рѣшительно, вы — слишкомъ ловкій человѣкъ для меня. Я за вами не угонюсь.

Фипсъ улыбнулся, но по прежнему молчалъ, зная, что Бельчеръ не ожидалъ отъ него отвѣта.

— Фипсъ, вы намѣрены встать завтра утромъ?

— Да, сэръ.

— А, хорошо. Такъ, пожалуйста, встаньте.

— Слушаю, сэръ.

— И заложите къ семи часамъ кабріолетъ парой.

— Слушаю, сэръ.

— Соберите все старое платье, которое вамъ не годится, и, завязавъ въ узелъ, положите въ кабріолетъ. Если мистрисъ Бельчеръ спроситъ что-нибудь, то скажите, что я поступаю въ сестры милосердія.

Фипсъ усмѣхнулся.

— А также возьмите съ собой корзинку съ холоднымъ мясомъ, хлѣбомъ и всякой провизіей.

— Слушаю, сэръ.

— А главное — чтобы экипажъ былъ у подъѣзда ровно въ семь часовъ.

— Слушаю, сэръ.

— А теперь, Фипсъ, возьмите эту сигару, стоющую двадцать пять центовъ, и спрячьте, завернувъ ее въ бумагу, на память обо мнѣ.

Фипсъ громко засмѣялся, взялъ сигару, поднесъ ее къ носу, съ наслажденіемъ понюхалъ и спряталъ въ карманъ.

— Ну, ступайте, произнесъ Бельчеръ, и Фипсъ удалился, ясно понимая, что его господинъ задумалъ новую мошенническую продѣлку, и заранѣе предвкушая удовольствіе приложить къ ней руку.

На слѣдующее утро, ровно въ семь часовъ, щегольская пара сѣрыхъ и щегольской кабріолетъ съ узломъ и корзинкой позади остановились у подъѣзда. Почти въ ту же самую минуту изъ двери вышелъ Бельчеръ, въ тепломъ пальто, застегнутомъ до верха. Онъ взялъ возжи отъ Фипса, помѣстившагося рядомъ съ нимъ, и кабріолетъ быстро понесся вверхъ на гору къ гостинницѣ Тома Буффума. Дорога шла за городомъ, такъ что эта необыкновенная поѣздка никѣмъ не была замѣчена.

Прибывъ къ дому для бѣдныхъ, Бельчеръ отдалъ Фипсу возжи и постучалъ рукояткой хлыста въ дверь. Томасъ Буффумъ вышелъ на дорогу, и около получаса они разговаривали, но такъ тихо, что Фипсъ, несмотря на всѣ свои усилія, не могъ подслушать ни слова. Потомъ Буффумъ взялъ узелъ и бросилъ его въ дверь своей квартиры, а съ корзинкой въ рукахъ пошелъ за мистеромъ Бельчеромъ, который направился къ палатамъ и клѣтямъ бѣдняковъ обоего пола, всѣхъ возрастовъ и всякаго общественнаго положенія. Даже жестокое сердце Бельчера дрогнуло при видѣ представившагося его глазамъ зрѣлища, но онъ пересилилъ свое отвращеніе и холодно, гордо смотрѣлъ, какъ жадно пожирались крохи съ его стола.

Случайно проходя по корридору, онъ увидѣлъ тѣ клѣти, о которыхъ говорила миссъ Бутервортъ, и его какъ обухомъ ударило по головѣ. Атмосфера была тутъ до того душная и зловонная, что онъ поблѣднѣлъ, зашатался и невольно воскликнулъ:

— Ради Бога, уведите меня отсюда!

— Да, да, уведите меня отсюда, повторилъ дрожащій голосъ за рѣшеткой одной изъ этихъ ужасныхъ клѣтей.

Мистеръ Бельчеръ бросился вонъ изъ корридора, но все-таки два глаза, горѣвшіе какъ уголья, успѣли его признать.

— Робертъ Бельчеръ! Робертъ Бельчеръ! раздалось за рѣшеткой.

Это былъ не крикъ, а дикій вопль, болѣзненный стонъ, звѣрскій ревъ! Онъ повторялся все время, пока Бельчеръ не покинулъ гостиницы Тома Буффума, и долго потомъ раздавался въ его ушахъ. Онъ никакъ не могъ отдѣлаться отъ этого преслѣдовавшаго его голоса ни по дорогѣ, ни дома за завтракомъ. Онъ зналъ этотъ голосъ и не желалъ бы никогда его слышать. Наконецъ, силою своей непреодолимой воли, онъ заставилъ умолкнуть нетолько этотъ голосъ, но и проснувшуюся-было въ глубинѣ его сердца совѣсть.

Гдѣ онъ былъ въ это утро, что видѣлъ и что сдѣлалъ — осталось тайной для его жены и дѣтей. Его отношенія къ женѣ были не новинкой для свѣта. Онъ хотѣлъ пользоваться ея уваженіемъ, а потому тщательно скрывалъ отъ нея свои безчестные поступки. Она, съ своей стороны, желала, насколько возможно, уважать его, а потому никогда ни о чемъ не разспрашивала. Щедрость его въ отношеніи ея не знала границъ. Онъ былъ очень великодушенъ и къ другимъ, и она придавала всѣмъ его добрымъ дѣламъ чисто гуманный характеръ. Если ее и оскорблялъ порою его вульгарный тонъ, то она никогда этого не высказывала. Если она и имѣла подозрѣнія, то тщательно ихъ скрывала. Она пріучала дѣтей уважать отца и среди нихъ находила свое счастіе. Мужъ давно пересталъ быть товарищемъ ея жизни. Она давно отказалась отъ него, какъ отъ друга и мужа, похоронила глубоко въ сердцѣ всякія жалобы на свое одинокое положеніе и видѣла въ немъ только отца своихъ дѣтей.

Впродолженіи часа, послѣ завтрака, Робертъ Бельчеръ занимался дѣлами съ управляющимъ фабрикой. Потомъ, какъ только раздался звонъ церковнаго колокола, объявлявшаго объ открытіи городского собранія, Фипсъ вторично подкатилъ къ подъѣзду на царѣ сѣрыхъ. Бельчеръ вышелъ и поѣхалъ въ городъ, гдѣ на каждомъ шагу здоровался съ прохожими и останавливалъ свой кабріолетъ у нѣсколькихъ лавокъ, хозяева которыхъ были его вѣрными сторонниками въ городскомъ собраніи.

Зала ратуши была уже полна за полчаса до открытія засѣданія. Звонъ колокола умолкъ только въ ту минуту, какъ мистеръ Бельчеръ подъѣхалъ къ дверямъ. Въ залѣ сдѣлалось замѣтное движеніе, и онъ тотчасъ былъ окруженъ.

— Дѣлайте что хотите, не обращайте на меня вниманія; я — одинъ изъ толпы, болѣе ничего, произнесъ онъ громко, гордо закинувъ голову и отмахиваясь руками.

— Тише, тише, раздалось со всѣхъ сторонъ, и было предложено прежде всего выбрать предсѣдателя.

— Питеръ Верполь! воскликнуло нѣсколько голосовъ.

Питеръ Верполь, молодой человѣкъ, бывшій однажды предсѣдателемъ округа въ законодательномъ собраніи, считался знатокомъ парламентскихъ обычаевъ. Мистеръ Бельчеръ держалъ его въ рукахъ такъ же, какъ самого Фипса. Его выбрали въ предсѣдатели единогласно, и, взойдя на каѳедру, онъ спросилъ, весь красный отъ волненія и дрожащимъ голосомъ:

— Что угодно будетъ теперь приказать собранію?

— Я предлагаю, произнесъ мистеръ Бельчеръ, вставая и разстегивая свое пальто: — чтобы достопочтенный Соломонъ Сно, котораго я съ удовольствіемъ вижу среди насъ, открылъ это засѣданіе молитвой.

Предсѣдатель, забывъ, что собраніе не вотировало этого предложенія, прямо пригласилъ пастора на каѳедру. Мистеръ Сно исполнилъ свою обязанность среди почтительнаго молчанія, но, сходя съ каѳедры, онъ сказалъ себѣ внутренно, что мистеръ Бельчеръ зналъ о филантропическихъ разговорахъ, которые онъ велъ съ сосѣдями въ то самое утро, и что его попытка спасти Поля Бенедикта и другихъ несчастныхъ уже потерпѣла пораженіе, прежде чѣмъ онъ произнесъ одно слово.

Первые вопросы, обозначенные въ программѣ засѣданія, были разрѣшены безъ большихъ преній. Списокъ городскихъ властей, который мистеръ Бельчеръ любезно роздалъ по рукамъ, прошелъ единогласно. Когда дѣло дошло до школъ, то мистеръ Бельчеръ пустился въ краснорѣчивыя разглагольствованія. Онъ полагалъ, что такому городу, какъ Севеноксъ, слѣдовало расходовать какъ можно болѣе денегъ на школы. Онъ самъ былъ одолженъ своимъ положеніемъ и своимъ состояніемъ общественной школѣ. Слава Америки, стоявшей неизмѣримо выше гнилой цивилизаціи Стараго Свѣта, была основана на ея системѣ народнаго воспитанія. Это была главная и своеобразная черта животворной національной жизни Новаго Свѣта. Откажитесь отъ этой системы воспитанія, обрѣжьте, съузьте ее, и мракъ, затмѣвающій Европу съ ея выжившими, одичавшими народами, распространится на Америку и вычеркнетъ навѣки ея имя изъ списка цвѣтущихъ странъ. Онъ полагалъ необходимымъ платить хорошо учителямъ и улучшать положеніе школъ, видя въ этомъ единственный вѣрный путь для борьбы съ возростающимъ ежедневно пауперизмомъ.

— Мы тотчасъ перейдемъ къ вопросу о томъ, нельзя ли улучшить положеніе бѣдныхъ, находящихся на иждивеніи города, продолжалъ мистеръ Бельчеръ: — но вопросъ о воспитаніи объемлетъ этотъ второстепенный вопросъ. Дадимъ дѣтямъ такое образованіе, чтобы сдѣлать невозможнымъ существованіе пауперизма, и тогда нечего будетъ заботиться о бѣдныхъ. Въ этомъ вопросѣ я иду рука въ руку съ духовенствомъ. По многимъ другимъ вопросамъ я расхожусь съ нимъ, но въ отношеніи народнаго образованія я долженъ сказать, къ чести служителей алтаря, что они всегда шли впереди насъ всѣхъ. Я имъ протягиваю сегодня руку, и такъ какъ увеличеніе налога въ пользу школъ всего болѣе отзовется на мнѣ, то я обязуюсь съ удовольствіемъ вынести его тягость.

Рѣчь мистера Бельчера, произнесенная съ блестящими ораторскими выходками и поразительными жестами, возбудила общій восторгъ. Самъ пасторъ Сно присоединился къ крикамъ одобренія, хотя онъ вполнѣ сознавалъ, что слова мистера Бельчера его обезоруживали. Его сила, мужество и рѣшительность быстро таяли, и его не воодушевляли даже поощряющіе взгляды миссъ Бутервортъ, которая нарочно явилась въ залу засѣданія, чтобы поддержать его своимъ присутствіемъ.

Наконецъ, вопросъ, интересовавшій добрую женщину, былъ поставленъ на очередь, и пасторъ всталъ. Онъ началъ съ того, что указалъ на дурное обращеніе въ городскомъ домѣ для бѣдныхъ съ несчастными кліентами, особливо съ съумасшедшими, а потомъ распространился о долгѣ человѣческомъ и христіанскомъ, о необходимости Севеноксу посвятить большую сумму на попеченіе о бѣдныхъ и учредить болѣе строгій контроль надъ этимъ благотворительнымъ учрежденіемъ.

Когда онъ кончилъ, глаза всѣхъ обратились на мистера Бельчера, который всталъ и произнесъ новую рѣчь, еще болѣе краснорѣчивую, чѣмъ первая.

— Не надо забывать, сказалъ онъ: — что среди насъ находится старый и испытанный слуга нашей общины. Я говорю о мистерѣ Томасѣ Буффумѣ, въ рукахъ котораго, впродолженіи многихъ лѣтъ, сосредоточены всѣ заботы о бѣдныхъ нетолько нашего города, но и округа. Его обязанности очень трудны: онъ долженъ стараться, съ одной стороны, о лучшемъ по возможности положеніи несчастныхъ представителей нашего города, а съ другой — довести до minimum’а бремя налога въ пользу бѣдныхъ. Я вполнѣ убѣжденъ, что онъ побѣдоносно разрѣшилъ эту трудную задачу и заслужилъ нашу общую благодарность. Впродолженіи многихъ лѣтъ я пользуюсь его личной дружбой, а потому не могу промолчать, когда осуждаютъ его управленіе и возбуждаютъ сомнѣніе въ его гуманности и честности. (Громкіе крики одобренія, среди которыхъ мистеръ Буффумъ краснѣетъ). Его обязанности такія, что самый мужественный изъ насъ отвернулся бы отъ нихъ съ ужасомъ. Мы всѣ, наслаждаясь мирнымъ блаженствомъ домашняго очага, не подозрѣваемъ, какимъ тяжелымъ испытаніямъ ежедневно подвергается этотъ вѣрный слуга нашей общины. Пауперизмъ, по своей природѣ, обусловливаетъ элементы неблагодарности, буйства, грязи. Если мы нашли человѣка, имѣющаго достаточно нравственной силы, чтобы устоять отъ чувства отвращенія, которое вселили бы во всѣхъ насъ эти поддонки человѣчества, то постоимъ за него. Это — наша священная обязанность. (Единодушныя рукоплесканія). Открытая, свободная конкурренція во всемъ — вотъ моя система, и вы знаете, съ какимъ успѣхомъ я примѣняю ее въ своихъ частныхъ дѣлахъ. Какъ намъ поступить съ нашими нищими? Отдать ли ихъ на попеченіе неизвѣстнымъ, безотвѣтственнымъ людямъ, которые съумѣли бы расположить въ свою пользу городскихъ властей?

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! раздается со всѣхъ сторонъ.

— Если кто-нибудь можетъ исполнить это трудное дѣло лучше и дешевле мистера Буффума, продолжалъ Бельчеръ: — то пусть онъ явится и представитъ за себя поручителя, такъ какъ я публично ставлю себя поручителемъ мистера Буффума. Но, главное дѣло, пусть конкурренція будетъ открытая, свободная. Хоть за это дѣло возьмемся чистыми руками, ибо если мы не можемъ отнестись безпристрастно къ дѣлу столь гуманному, то мы не заслуживаемъ оказываемаго намъ довѣрія. Я убѣжденъ, что достопочтенный Соломонъ Сно говорилъ вполнѣ добросовѣстно. Я не подвергаю ни малѣйшему сомнѣнію его безпристрастія. Я не думаю, чтобы онъ былъ въ состояніи сказать неправду, и потому прямо спрошу его: посѣщалъ ли онъ недавно нашъ домъ для бѣдныхъ?

Мистеръ Сно всталъ и заявилъ, что онъ уже давно тамъ не былъ.

— Я такъ и зналъ: онъ повѣрилъ толкамъ. Я былъ тамъ очень недавно и осмотрѣлъ все учрежденіе. При этомъ я не могу не указать достопочтенному джентльмену и всѣмъ сочувствующимъ ему господамъ, которые такъ неглижируютъ исполненіемъ своей прямой обязанности, что я былъ тамъ не съ пустыми руками (громкія одобренія). Только люди, сами не исполняющіе своей обязанности, могутъ легко заподозрѣвать въ томъ же другихъ. Конечно, я очень хорошо знаю, что наши нищіе не окружены роскошью, на это мы не имѣемъ средствъ; но я рѣшительно не признаю, чтобъ съ ними обращались не гуманно или чтобъ всѣ ихъ разумныя требованія не были удовлетворены. Достопочтенный джентльменъ самъ знаетъ, уходилъ ли когда отъ меня съ пустыми руками кто-нибудь, просившій помощи для религіознаго или человѣколюбиваго дѣла; а потому я не могу хладнокровно слушать, чтобы бросали грязью въ управленіе благотворительнымъ учрежденіемъ, которое всегда пользовалось и донынѣ пользуется моимъ сочувственнымъ одобреніемъ. Въ виду всего сказаннаго, я смѣю предложить собранію назначить обычную сумму на содержаніе дома для бѣдныхъ и отдать на будущій годъ завѣдываніе этимъ учрежденіемъ съ торговъ.

Мистеръ Сно ничего не отвѣчалъ, вполнѣ сознавая свою безпомощность.

Но съ мѣста вскочилъ маленькій человѣчекъ съ всклоченными волосами и испитымъ лицомъ. Предсѣдатель далъ ему слово, назвавъ его докторомъ Ратклифомъ.

— Господинъ предсѣдатель, сказалъ онъ громкимъ, визгливымъ голосомъ: — въ качествѣ доктора и инспектора дома для бѣдныхъ, я вполнѣ поддерживаю предложеніе мистера Бельчера и считаю своимъ долгомъ сказать нѣсколько словъ, а также представить собранію мой отчетъ за прошедшій годъ.

Въ рукахъ у доктора была объемистая рукопись, а граждане Севенокса уже порядочно устали.

— Я предлагаю, произнесъ мистеръ Бельчеръ: — чтобъ, въ виду поздняго времени, отложить чтеніе отчета.

Это предложеніе было единогласно признано. Но самолюбіе доктора было задѣто, и онъ не хотѣлъ уступать.

— Я все-таки долженъ высказать, продолжалъ онъ: — что я сдѣлалъ въ прошломъ году нѣсколько открытій, которыя слѣдуетъ довести до свѣдѣнія ученаго міра. Нищаго можно содержать на меньшемъ количествѣ пищи, чѣмъ всякаго другого человѣка, и, я полагаю, это происходитъ отъ того, что у нищаго нѣтъ разсудка. Если я, напримѣръ, съѣмъ два картофеля, то одинъ пойдетъ на поддержаніе моихъ умственныхъ способностей, а другой — на поддержаніе физическихъ. У нищаго только физическія потребности, а потому для него довольно одного картофеля. Малокровіе — нормальное состояніе нищаго. Онъ дышетъ свободно въ такой атмосферѣ, гдѣ здоровый человѣкъ можетъ задохнуться. Изобильная пища производитъ воспаленія и ожирѣнія различныхъ органовъ, а характеръ болѣзней, замѣченныхъ мною въ прошломъ году среди кліентовъ дома для бѣдныхъ, тифозный. Я совѣтовалъ мистеру Буффуму прибѣгнуть къ лучшей вентиляціи и замѣнить пищу мучную азотистой, какъ болѣе полезную для здороваго состоянія слизистыхъ оболочекъ, но мистеръ Буффумъ…

— Довольно! воскликнулъ какой-то голосъ сзади.

— Къ вопросу, къ вопросу! раздалось со всѣхъ сторонъ.

Предсѣдатель, по знаку мистера Бельчера, пустилъ вопросъ на голоса, несмотря на гнѣвные протесты доктора Ратклифа.

Предложеніе мистера Бельчера было единогласно принято. Затѣмъ объявлены были торги на бѣдныхъ Севенокса, и единственнымъ покупателемъ явился Томасъ Буффумъ, которому была дана еще на годъ привиллегія кормить несчастныхъ кліентовъ его гостинницы.

III.

Сидя на послѣдней скамейкѣ въ залѣ ратуши, миссъ Бутервортъ грустно слѣдила за преніями, которыя, мало-по-малу, уничтожили всѣ ея надежды. Рядомъ съ нею помѣщалась странная личность, очевидно, чуждая Севеноксу, и по временамъ миссъ Бутервортъ невольно обращала вниманіе на своего сосѣда. Это былъ охотникъ, обитатель отдаленныхъ лѣсовъ, вѣроятно, зашедшій изъ любопытства въ ратушу. Его одежда, изъ прочной нѣкогда матеріи, была усѣяна заплатами; въ рукѣ онъ держалъ мѣховую шапку безъ козырька, а подлѣ него стояло ружье, прислоненное къ скамейкѣ. Его лицо, дышавшее добротой, благородная, мужественная фигура и нѣкоторыя замѣчанія, срывавшіяся у него съ языка во время рѣчей ораторовъ, невольно заинтересовали миссъ Бутервортъ. Наконецъ, онъ обратился прямо къ ней и съ свѣтлой улыбкой, на которую она инстинктивно отвѣтила тѣмъ же, сказалъ:

— Здѣсь дышется хуже, чѣмъ на гниломъ болотѣ. Я уйду отсюда, прощайте.

Эти слова, произнесенныя хотя и незнакомымъ человѣкомъ, не показались миссъ Бутервортъ дерзкими; напротивъ, она приняла ихъ, какъ любезность — такъ простъ, благороденъ и честенъ показался ей этотъ человѣкъ, въ сравненіи съ щегольски одѣтыми, но низкими лицемѣрами, пускавшими пыль въ глаза своимъ краснорѣчіемъ.

Выйдя на улицу, охотникъ увидалъ передъ ратушей толпу мальчишекъ, окружавшую великолѣпный экипажъ мистера Бельчера. Въ немъ сидѣлъ Фипсъ, который гордился сѣрыми рысаками, кабріолетомъ, длиннымъ бичемъ, одеждой и болѣе всего своимъ господиномъ. Мальчишки громко смѣялись его шуткамъ, завидовали его положенію и серьёзно обсуждали достоинства лошадей и экипажа.

Незнакомецъ посмотрѣлъ на веселыхъ ребятишекъ съ такой доброй улыбкой, что они тотчасъ окружили его, забывъ предметъ, который только-что сосредоточивалъ на себѣ ихъ вниманіе. Фипсъ обидѣлся и отмстилъ за свое униженіе совершенно своеобразнымъ образомъ, которому онъ научился у своего господина.

— Это, господа — бегемотъ, пришедшій изъ дѣвственныхъ лѣсовъ! воскликнулъ онъ: — онъ спитъ подъ тѣнью банановыхъ деревьевъ, питается орѣхами, преслѣдуетъ свою добычу, поднявъ хвостъ и закрывъ одинъ глазъ. Онъ часто съ голода проглатывалъ живыхъ дѣтей, выплевывая съ отвращеніемъ ихъ сапоги. Берегитесь его, господа!

Злобная рѣчь Фипса возбудила громкій смѣхъ ребятишекъ, которые съ удивленіемъ замѣтили, что диковиннаго звѣря только забавляла эта выходка кучера.

— Ну, а вы — новый родъ обезьяны, сказалъ онъ преспокойно: — я никогда не слыхалъ, ч^тобъ обезьяны говорили.

— И не услышишь, скажи только еще слово! воскликнулъ Фипсъ.

Охотникъ поспѣшно направился къ нему, съ явнымъ намѣреніемъ стащить его съ экипажа. Но Фипсъ отгадалъ его намѣреніе и, ударивъ возжами, ускакалъ.

Мальчишки презрительно расхохотались. Незнакомецъ сталъ мгновенно ихъ героемъ. Они засыпали его вопросами, на которые онъ отвѣчалъ очень добродушно. Общество дѣтей ему, повидимому, очень нравилось, словно онъ былъ самъ мальчикомъ и хотѣлъ вполнѣ насладиться своимъ кратковременнымъ пребываніемъ въ городѣ.

Пока онъ стоялъ еще въ толпѣ ребятишекъ, миссъ Бутервортъ вышла изъ ратуши. Глаза ея были полны слезъ, а лицо выражало искреннее горе. Охотникъ это замѣтилъ и, оставивъ дѣтей, подошелъ къ ней безъ малѣйшаго смущенія.

— Васъ кто-нибудь обидѣлъ? спросилъ онъ.

— Нѣтъ.

— Кто-нибудь былъ грубъ съ вами?

— Нѣтъ, отвѣчала миссъ Бутервортъ, продолжая свой путь и внутренно сознавая, что никто въ жизни не говорилъ съ нею такъ почтительно и сочувственно.

— Я васъ спрашиваю объ этомъ, продолжалъ охотникъ, идя рядомъ съ нею: — потому, что хочу сослужить кому-нибудь службу и съ удовольствіемъ побилъ бы всякаго, на кого вы мнѣ указали бы.

— Нѣтъ, вы ничего не можете для меня сдѣлать; никто въ нашемъ городѣ не можетъ ничего сдѣлать хорошаго, пока Робертъ Бельчеръ живъ.

— Ну, я не желалъ бы его убить, развѣ случайно… въ лѣсу… далеко отсюда… принявъ его за тетерева.

Маленькая швея разсмѣялась сквозь слезы, хотя ее безпокоила мысль, что ее могутъ увидѣть въ обществѣ этого страннаго человѣка. Онъ, казалось, отгадалъ ея безпокойство.

— Меня зовутъ Джимъ Фентонъ, сказалъ онъ: — и я живу въ лѣсу въ Номерѣ Девятомъ; я только-что принесъ въ городъ звѣриныя кожи.

— Мое имя Бутервортъ, отвѣчала машинально швея.

— Знаю; я спросилъ у дѣтей. Прощайте. Я долженъ войти въ этотъ складъ за припасами. Мнѣ нечасто приходится видѣть женщинъ, но я ихъ люблю, и онѣ ко мнѣ благоволятъ.

— Прощайте, отвѣчала миссъ Бутервортъ: — вы лучшій человѣкъ изъ всѣхъ, кого я видѣла сегодня, что, впрочемъ, не большой комплиментъ, прибавила она, какъ бы боясь скомпрометировать себя своими словами.

Они разстались, и Джимъ Фентонъ стоялъ на мѣстѣ, не спуская глазъ съ нея, пока она не исчезла за угломъ улицы.

— Вотъ такъ настоящая женщина, промолвилъ онъ про себя: — то, что я называю настоящая.

Потомъ онъ вошелъ въ складъ, гдѣ продалъ свои шкуры; взялъ тамъ нужные припасы, положилъ ихъ въ мѣшокъ, который перевѣсилъ себѣ черезъ плечо и, пошутивъ съ прикащиками, замѣтившими его разговоръ съ миссъ Бутервортъ, отправился съ ружьемъ въ рукахъ домой, въ лѣсъ.

День былъ непріятный; въ воздухѣ стояла какая-то сырость и дулъ холодный вѣтеръ. Но Джимъ Фентонъ любилъ именно такую погоду; она возбуждала и поддерживала въ немъ силы для длинной прогулки, а пройти сорокъ миль до лодки, которая должна была перевезти его въ лѣсъ, было не бездѣлицей.

Онъ перешелъ черезъ рѣку по главному въ городѣ мосту и пошелъ въ гору по той самой дорогѣ, по которой ѣхалъ утромъ Робертъ Бельчеръ. На срединѣ горы онъ увидалъ маленькаго мальчика, который, сидя на краю дороги, плакалъ. Онъ былъ одѣтъ очень плохо, въ лохмотьяхъ, и дрожалъ отъ холода. Доброе сердце Джима Фентона тотчасъ сочувственно забилось.

— Что съ тобой? спросилъ онъ нѣжно.

— Ничего, благодарю васъ, отвѣчалъ мальчикъ.

— Но ты посинѣлъ отъ холода, и въ твоей одеждѣ нѣтъ цѣльнаго мѣста.

— Я въ этомъ не виноватъ, промолвилъ мальчикъ и зарыдалъ сильнѣе прежняго.

— Ну, ну, перестань. Вотъ, возьми денегъ и купи себѣ что-нибудь. Не говори ничего отцу. Это — твои деньги.

— Я не возьму, гордо отвѣчалъ мальчикъ, махая рукой.

— Не возьмешь? Вотъ такъ молодецъ! Какъ тебя зовутъ?

— Гарри Бенедиктъ.

— Гарри Бенедиктъ! А какъ зовутъ твоего отца?

— Поль Бенедиктъ.

— Гдѣ онъ теперь?

— Въ домѣ для бѣдныхъ.

— И ты также?

— Да, промолвилъ мальчикъ, всхлипывая.

— Ну, удивительное это дѣло! Поль Бенедиктъ изъ Севенокса въ гостинницѣ Тома Буффума!

— Да, онъ тамъ и сумасшедшій.

Джимъ Фентонъ поставилъ свое ружье возлѣ камня, опустилъ на землю мѣшокъ, сѣлъ на камень и обнялъ ребенка своими мощными руками.

— Гарри, дитя мое, сказалъ онъ: — мы съ твоимъ отцомъ были старые друзья. Мы вмѣстѣ охотились и ловили рыбу, вмѣстѣ пили, ѣли и спали. Онъ былъ лучшій стрѣлокъ, когда-либо виданный въ лѣсахъ. Онъ при мнѣ не разъ билъ оленя на пятидесяти саженяхъ, самъ работалъ прекрасныя удочки. Онъ былъ умнѣйшій и добрѣйшій человѣкъ на свѣтѣ; я готовъ сдѣлать для него болѣе, чѣмъ для кого бы то ни было. О, славно мы съ нимъ жили въ лѣсу! Я цѣлый годъ терпѣливо ждалъ тѣхъ двухъ недѣль, которыя онъ проводилъ со мною. Я никогда не бралъ съ него ни копейки, а онъ снабдилъ меня удочками, которыми я доселѣ ловлю рыбу. Мы были какъ родные братья. И теперь онъ — нищій! Поль Бенедиктъ въ домѣ для бѣдныхъ! Хотя я не понимаю, зачѣмъ Богъ допустилъ такую несправедливость, но, быть можетъ, еще все обойдется. А гдѣ твоя мать?

— Умерла, отвѣчалъ ребенокъ, вздрогнувъ всѣмъ тѣломъ, и слезы ручьемъ хлынули изъ его глазъ.

— Ну, ну, перестань, сказалъ Джимъ, прижимая ребенка къ своей груди: — всѣ люди умираютъ, и для твоей матери лучше, что она умерла. Вѣдь ты не хотѣлъ бы, чтобъ она была въ гостинницѣ Тома Буффума? Кстати, какъ обходится онъ съ твоимъ отцомъ?

— Очень дурно. Онъ не даетъ ему ѣсть и держитъ на соломѣ въ пустой комнатѣ, почти безъ всякой одежды.

— Старый чортъ! воскликнулъ Джимъ внѣ себя отъ негодованія: — но это что такое?

Въ воздухѣ раздался отдаленный вопль.

— Это кричатъ съумасшедшіе; они цѣлый день стонутъ и ревутъ.

Джимъ Фентонъ вспомнилъ рѣчи, слышанныя имъ въ ратушѣ, и отчаяніе миссъ Бутервортъ.

— Послушай, мальчуганъ, сказалъ онъ послѣ минутнаго размышленія: — можешь ты сохранить тайну, но такъ, чтобъ смерть не вырвала ея у тебя?

Мальчикъ мгновенно понялъ, что дѣло шло о спасеніи отца, и, выпрямившись во весь ростъ, сказалъ рѣшительно:

— Меня прежде убьютъ, чѣмъ я скажу слово.

— Ну, такъ я тебѣ открою мои намѣренія. Я сегодня переночую въ домѣ для бѣдныхъ; они меня, конечно, пустятъ. Я увижу твоего отца и устрою такъ или иначе, чтобъ онъ покинулъ съ тобою этотъ адъ.

Мальчикъ бросился на шею къ Джиму и поцѣловалъ его нѣсколько разъ.

— Довольно, довольно; я къ этому не привыкъ. Но смотри, исполни всѣ мои приказанія. Если я проведу ночь въ гостинницѣ Тома Буффума, то завтра утромъ мнѣ надо будетъ повидаться съ тобою, но наединѣ. Ты знаешь большой пень по дорогѣ въ школу?

Гарри кивнулъ головой.

— Такъ ты жди меня на разсвѣтѣ у этого пня, и я тебѣ скажу тогда, что я задумалъ и что тебѣ надо дѣлать?

— Хорошо.

— А пока я буду у Тома Буффума, ты не долженъ показывать вида, что знаешь меня.

— Хорошо.

— Ну, теперь, поцѣлуй меня еще разъ и бѣги въ свою гостинницу; я слѣдую за тобой. Будь спокоенъ и надѣйся на стараго друга твоего отца.

Ребенокъ горячо обнялъ Джима и побѣжалъ вверхъ по горѣ.

— Ну, Джимъ Фентонъ, сказалъ самъ себѣ охотникъ, смотря ему въ слѣдъ: — ты все хотѣлъ сослужить кому-нибудь службу. Вотъ тебѣ дѣльце, и не легкое.

Онъ снова повѣсилъ черезъ плечо мѣшокъ, взялъ въ руку ружье и продолжалъ путь, думая вслухъ:

— А не дурно взять такого мальчугана въ лѣсъ.

IV.

Подходя къ дому, въ которомъ жилъ Томасъ Буффумъ съ семьей, Джимъ Фентонъ увидалъ этого почтеннаго господина, выходившаго въ ту минуту изъ двери. Съ перваго взгляда на его дородную, круглую фигуру можно было сказать, что если онъ плохо кормилъ своихъ кліентовъ, то никогда не отказывалъ себѣ въ пищѣ. У него было большое лицо, маленькіе безцвѣтные глаза и, судя по выраженію оплывшаго жиромъ лица, предпочиталъ свинину всякому другому мясу. Вѣчно охрипшій, онъ говорилъ шепотомъ или со свистомъ, по этому или по другой какой причинѣ, онъ былъ очень молчаливъ, ограничивался короткими отвѣтами на вопросы и почти никогда не велъ ни съ кѣмъ разговора. Въ началѣ своего жизненнаго поприща онъ служилъ мелкимъ чиновникомъ, и люди, обдѣлывавшіе грязныя дѣла, вскорѣ нашли его услуги безцѣнными, а потому онъ ухитрялся занимать въ управленіи города и округа поперемѣнно всѣ доходныя мѣста.

— А, мистеръ Буффумъ, какъ ваше здоровье? сказалъ Джимъ, подходя къ нему и съ добродушной улыбкой пожимая ему руку.

Мистеръ Буффумъ въ отвѣтъ только кашлянулъ.

— Есть у васъ свободная комната на одну ночь? Право, я никогда не думалъ, что придется побывать въ домѣ для бѣдныхъ; но, дѣлать нечего, надо гдѣ-нибудь переночевать, а вы берете всегда дешевле всѣхъ. Мнѣ все равно: я возьму помѣщеніе для человѣка или скотины, что у васъ сходнѣе.

Буффумъ ничего не отвѣчалъ, но нагнувшись оторвалъ лучинку отъ полѣна, валявшагося у двери, и сталъ ковырять у себя въ зубахъ.

— Что, говядина-то сегодня была жесткая? замѣтилъ Джимъ со смѣхомъ.

— Идите къ дамамъ, сказалъ Буффумъ со свистомъ и почти шопотомъ.

Это показывало радушный пріемъ, и Джимъ не сомнѣвался, что сойдется съ дамами, которыя, какъ онъ былъ увѣренъ, глазѣли на него въ это время изъ окна.

Для женскаго элемента въ семьѣ Буффума всякой гость былъ диковиной. Онѣ всю жизнь жаждали общества. Онѣ знали хорошо Джима Фентона и часто бранились съ нимъ, когда онъ проходилъ мимо ихъ дома, идя въ Севеноксъ и возвращаясь оттуда.

— Вы можете остаться, если будете довольны тѣмъ, что у насъ есть, сказала мистрисъ Буффумъ.

— Конечно, я не могу довольствоваться тѣмъ, чего у васъ нѣтъ, отвѣчалъ Джимъ.

— У насъ очень тѣсно въ домѣ.

— И у меня также; я всегда сплю между двумя досками.

Дамы засмѣялись, а Джимъ снялъ съ плеча мѣшокъ, поставилъ въ уголъ комнаты ружье и, усѣвшись передъ огнемъ, началъ разсказывать разныя невѣроятныя исторіи, пересыпая ихъ комплиментами.

Послѣ ужина, во время котораго Джимъ много ѣлъ, все семейство собралось снова вокругъ огня. Мистеръ Буффумъ дремалъ въ креслѣ, а Джимъ по прежнему занималъ дамъ разсказами.

— А какъ вы думаете, сказалъ онъ, истощивъ весь запасъ своихъ ужасныхъ исторій: — почему у меня волоса такъ торчатъ на головѣ? Они разъ встали дыбомъ отъ страха да такъ и остались. Ничего не беретъ, ни щетка, ни сало.

— Разскажите, какъ это случилось? воскликнула старшая изъ дочерей Буффума.

— Ну, откройте побольше ваши хорошенькіе глазки.

— Полно дурачиться, не терзайте насъ, а разсказывайте скорѣе.

— Ну, хорошо, я ни мало не хочу терзать ваше милое сердце. Вотъ какъ было дѣло. Я живу въ лѣсу одинъ, и нѣтъ у меня тамъ хорошенькихъ дѣвушекъ, съ которыми можно было бы поболтать. Вотъ однажды, ночью, я слышу странный шумъ въ лѣсу, не то звѣриной ревъ, не то птичій свистъ. Собака моя Турка вскочила, прислушалась и подняла дьявольской вой. Я бросилъ въ нее сапогомъ, но она не обратила на это вниманія и продолжала выть. Я не могъ болѣе спать и, вставъ, отворилъ дверь хижины. Въ лѣсу было тихо, луна сіяла; но Турка выскочила изъ двери и стала неистово метаться, оглашая воздухъ громкимъ лаемъ. Потомъ странный шумъ повторился, все приближаясь къ моей хижинѣ. Думая, что это какой-нибудь новый невѣдомый звѣрь, я взялъ ружье и всталъ на порогѣ. Вскорѣ появилась фигура на двухъ ногахъ, имѣвшая видъ человѣка. Онъ остановился въ трехъ саженяхъ отъ хижины. Его сѣдые волосы лоснились при свѣтѣ луны, какъ шелкъ; онъ былъ весь въ бѣломъ и держалъ въ рукахъ что-то блестящее. Я поднялъ ружье и крикнулъ: «Ктоба ты ни былъ, остановись, или я выстрѣлю». Что, вы думаете, онъ сдѣлалъ? Онъ сталъ быстро вертѣть надъ головой блестящей вещью, бывшей у него въ рукѣ, и тутъ-то волоса у меня встали дымомъ. Потомъ онъ приложилъ ее ко рту, и я узналъ, что это труба. Онъ сталъ такъ громко трубить, что весь лѣсъ застоналъ отъ несметныхъ эхо. — «Ну, довольно, воскликнулъ я, успокоившись отъ своего страха: — кого это вы зовете къ обѣду»? — «Насталъ послѣдній день! произнесъ онъ: — идите всѣ на страшный судъ! Я — архангелъ Гавріилъ!» — «Хорошо, отвѣчалъ я: — если ты архангелъ Гавріилъ, то пуля тебя не прошибетъ, смотри!» Я спустилъ курокъ и, повѣрите ли, выбилъ у него изъ рукъ трубу, которую я нашелъ въ травѣ на слѣдующее утро. Онъ самъ скрылся въ лѣсу съ быстротою молніи, а мои волоса съ тѣхъ поръ и торчатъ къ верху.

Джимъ провелъ рукою по волосамъ, и дѣйствительно они тотчасъ поднялись, какъ рожь на полѣ, волнующаяся вѣтромъ. Не успѣлъ онъ окончить этотъ интересный опытъ, какъ мистеръ Буффумъ огласилъ комнату какой-то странной смѣсью хохота и кашля.

— Что вы смѣетесь, папа? спросила его старшая дочь.

Дѣло было въ томъ, что Буффумъ вовсе не дремалъ, а только закрылъ глаза, чтобы избѣгнуть необходимости говорить.

— Это былъ старикъ Тильденъ! промолвилъ онъ — и снова на него нашелъ припадокъ кашля и смѣха, отъ котораго онъ едва не задохнулся.

— Неужели! произнесли въ одинъ голосъ его жена и дочери.

— Видѣли его потомъ? спросилъ мистеръ Буффумъ.

— Да, весной, т. е. не его, а что осталось отъ него, старую рубашку и нѣсколько костей. Я его похоронилъ въ лѣсу и никому не сказалъ ни слова.

— И прекрасно, произнесъ Буффумъ: — такъ и слѣдовало.

— Много было шума объ его исчезновеніи отсюда, сказала мистрисъ Буффумъ. — Я полагала, что его бѣгство было для насъ большимъ счастьемъ, но нѣкоторые люди считаютъ сумасшедшихъ такими же людьми, какъ и прочіе. Онъ всегда увѣрялъ, что онъ — архангелъ Гавріилъ, и трубилъ въ рожокъ, который у насъ употреблялся вмѣсто колокольчика, чтобы сзывать народъ къ обѣду. Во всякомъ случаѣ, утѣшительно знать, что онъ похороненъ и что это не стоило ни копейки.

— Я бы желалъ видѣть сумасшедшихъ, сказалъ Джимъ: — они, должно быть, превеселые. О моихъ волосахъ уже нечего безпокоиться, они всегда останутся такими. Право, мистеръ Буффумъ, когда вы пойдете завтра утромъ кормить своихъ звѣрей, то возьмите меня съ собой.

Дамы отговаривали его, увѣряя, что сумасшедшихъ могутъ видѣть только люди, привыкшіе къ нимъ.

— Мы не можемъ давать имъ много мебели, замѣтила мистрисъ Буффумъ: — они ломаютъ ее и рвутъ тюфяки. Мы только поддерживаемъ въ нихъ жизнь; вотъ и все. Они — просто звѣри, какъ вы справедливо выразились; и потому я не вижу причины обходиться со звѣрями, какъ съ людьми. Вѣдь они ничего не понимаютъ.

— Вы напрасно боитесь, я не стану ничего разсказывать. Вѣдь я молчалъ о старикѣ Тильденѣ.

— И прекрасно, такъ и слѣдовало, снова промолвилъ мистеръ Буффумъ.

— Вѣроятно, завтра утромъ пріѣдетъ докторъ, отвѣчала мистрисъ Буффумъ: — мы почистимъ немного и положимъ свѣжую солому. Можетъ быть, онъ возьметъ васъ съ собою на свой осмотръ.

Мистеръ Буффумъ кивнулъ головой, и вскорѣ послѣ этого Джимъ пошелъ спать въ особую комнату, гдѣ для него приготовили на полу тюфякъ.

Задолго передъ тѣмъ, какъ онъ проснулся на слѣдующее утро, всѣхъ кліентовъ гостинницы Тома Буффума накормили и все привели въ порядокъ для пріема медицинскаго инспектора. Послѣ завтрака показалась на горѣ одноколка доктора, и Буффумъ вмѣстѣ съ Джимомъ встрѣтилъ его въ дверяхъ. На вопросъ Буффума, дозволитъ ли онъ Джиму сопровождать его при осмотрѣ больныхъ, онъ съ удовольствіемъ согласился, такъ какъ это давало ему возможность болтать безъ умолка. Джимъ уже составилъ себѣ понятіе о немъ по рѣчи, произнесенной имъ наканунѣ въ ратушѣ, и потому, переходя съ нимъ черезъ дорогу къ флигелю, въ которомъ содержались сумасшедшіе, онъ сказалъ:

— Докторъ, я вчера несправедливо съ вами поступили въ собраніи; смотря на васъ, я подумалъ: «Еслибы ты, Джимъ Фентонъ, зналъ столько же, сколько этотъ докторъ, и работалъ такъ же много, какъ онъ, ты не поддался бы толпѣ дураковъ, а разилъ бы ихъ».

— Насиліе не прилично наукѣ. Что же дѣлать, если наука непонятна невѣжамъ!

— Скажите мнѣ пожалуйста, что такое наука? Я слыхалъ много о наукѣ, но я живу въ лѣсахъ, не образовалъ, какъ вы видите, и мало читаю, а потому я рѣшился задать этотъ вопросъ первому ученому, котораго встрѣчу.

— Наука, это — сумма знаній, приведенныхъ въ систему.

— Это, кажется, понятно. Но на что она? Можетъ она дать средства къ жизни?

— Не въ Севеноксѣ, замѣтилъ докторъ съ горькой улыбкой.

— Такъ къ чему же она?

— Извините меня, мистеръ Фентонъ, вы еще не достигли той вершины…

— Нѣтъ, я живу въ долинѣ.

Видя, что Джимъ невмѣняемъ, докторъ не обидѣлся, а подойдя къ тому, что онъ называлъ «палатой умалишенныхъ», отворилъ дверь. Джимъ вошелъ и тотчасъ воскликнулъ:

— Фуй! это хуже, чѣмъ городское собраніе.

Привѣтствовавшій его хоръ болѣзненныхъ стоновъ, воплей и криковъ наполнилъ его доброе сердце самымъ нѣжнымъ состраданіемъ. Всякая мысль о шуткахъ исчезла изъ его головы, и онъ закипѣлъ негодованіемъ.

— Это — случай шекспировской маніи, сказалъ докторъ Ратклифъ, останавливаясь противъ клѣти съ желѣзной рѣшеткой.

Помѣщеніе было маленькое, грязное до безконечности. Въ одной сторонѣ стояла кровать, въ другой — скамейка. На послѣдней сидѣла женщина, полуобнаженная. Она устремила на Джима такой трагическій взглядъ, что ей позавидовала бы любая актриса. Джимъ инстинктивно схватился за свои волосы.

— Какъ вы поживаете? Какъ ваше здоровье? спросилъ онъ самымъ нѣжнымъ тономъ.

Она ничего не отвѣчала, но смотрѣла на него такъ пристально, словно хотѣла пронизать его душу.

— Если вы отвернетесь въ другую сторону, то окажете мнѣ большое одолженіе, сказалъ Джимъ.

Она не спускала съ него глазъ, словно все ея бытье сосредоточилось въ этомъ одномъ взглядѣ.

— Если она хочетъ помѣриться со мной взглядами, произнесъ Джимъ: — то я не прочь, но лучше пойдемъ къ слѣдующему номеру.

— Она не понимаетъ что дѣлаетъ. Но это — очень любопытный экземпляръ.

— Вѣроятно, его потому и засадили въ клѣтку.

Докторъ вопросительно взглянулъ на Джима, но лицо послѣдняго дышало дѣтской невинностью.

Они перешли къ слѣдующей клѣти. Тутъ на соломѣ спокойно сидѣла женщина.

— Какъ вы себя чувствуете сегодня утромъ, спросилъ Джимъ очень любезно.

— Я стою на краю вѣчности, отвѣчала женщина.

— Не говорите этого; вы еще проживете десять лѣтъ.

— Нѣтъ, я умру черезъ минуту.

— Она понимаетъ что говоритъ? спросилъ Джимъ у доктора.

— Да, отвѣчалъ онъ холодно: — она уже находится на краю вѣчности пятнадцать лѣтъ. Это также интересный случай. Я много его изучалъ. Она неизлечима, но представляетъ любопытное явленіе для ученыхъ.

Третій кліентъ была также женщина. Джимъ никогда не видѣлъ такого несчастнаго существа. Онъ поздоровался съ нею, какъ съ первыми двумя, она приподнялась съ соломы, на которой лежала, и, устремивъ на него удивленный взглядъ, сказала:

— Вы говорите, какъ христіанинъ.

На глазахъ у Джима навернулись слезы. Эти немногія слова ясно доказывали, какъ съ ней жестоко обращались.

— Ну, я не особенный христіанинъ, отвѣчалъ онъ: — въ нашихъ краяхъ не много настоящихъ христіанъ; но мнѣ очень васъ жаль; вы, кажется, хорошая женщина.

— Я была бы хорошею женщиною, еслибы не голуби. Они налетѣли стаями на міръ и прокляли его. Всѣ люди одержимы страшной заразой, но не сознаютъ этого. Мои дѣти всѣ умерли и пошли въ адъ. Всѣ пойдутъ въ адъ, и ничто не можетъ ихъ спасти. Первымъ отправится къ чорту старикъ Буффумъ, потомъ Робертъ Бельчеръ и докторъ Ратклифъ.

— Если можно, избавьте меня отъ этой участи.

— Хорошо; будьте такъ добры, убейте меня.

— Сегодня я не могу, отвѣчалъ Джимъ: — мнѣ надо идти далеко; но если мнѣ когда-нибудь придетъ въ голову мысль убивать людей, то я прямо приду сюда и окажу вамъ эту услугу.

— Благодарю васъ, отвѣчала она съ чувствомъ.

— Обратите вниманіе на дыру въ стѣнѣ надъ самой ея головой, сказалъ докторъ Джиму: — она такъ часто просила, чтобы ее убили, что мистеръ Буффумъ вздумалъ, наконецъ, сдѣлать опытъ, искренно ли она желаетъ смерти. Онъ поставилъ ее у стѣны, поднялъ большую жердь и опустилъ съ такой силой, что она вонзилась въ штукатурку въ трехъ линіяхъ отъ ея головы. Это былъ очень интересный опытъ.

— Да, очень интересный, отвѣчалъ Джимъ: — но вамъ никогда не приходило въ голову сдѣлать другой, не менѣе интересный? Еслибъ ея положеніе было сноснымъ, то она, можетъ быть, не стала бы желать смерти.

— Мистеръ Фентонъ, замѣтилъ докторъ, прибѣгая къ своей любимой фразѣ, которая постоянно выводила его изъ всякихъ затрудненій: — вы, очевидно, не учились медицинѣ?

— Вы ошибаетесь. Я учился у одного индѣйца и получилъ дипломъ. Я знаю болѣе травъ и корней, чѣмъ любой докторъ, и если вы будете нуждаться въ моей помощи, то я всегда къ вашимъ услугамъ.

Докторъ снова пристально взглянулъ на него и произнесъ съ отвращеніемъ:

— Еслибъ вы сидѣли въ одной изъ этихъ клѣтей, то я призналъ бы васъ за неизлечимаго сумасшедшаго.

Въ эту минуту доктора окружило нѣсколько безвредныхъ, неопасныхъ кліентовъ, которые, узнавъ объ его прибытіи, торопились выпросить у него лекарство, составлявшее ихъ единственное утѣшеніе. Онъ прошелъ съ ними въ корридоръ, гдѣ можно было удобнѣе ихъ осмотрѣть, и оставилъ Джима, который не оказался столь интереснымъ товарищемъ, какъ онъ полагалъ. Джимъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ съ улыбкой и затѣмъ продолжалъ осмотръ сумасшедшихъ. Въ слѣдующей клѣти находился тотъ самый человѣкъ, котораго онъ искалъ. Его старый другъ сидѣлъ на соломѣ и говорилъ громко съ какимъ-то воображаемымъ собесѣдникомъ. Слезы навернулись на глазахъ Джима при видѣ того, какъ измѣнился, благодаря попеченіямъ Томаса Буффума, этотъ образованный джентльменъ и ловкій охотникъ. Черезъ минуту, однако, Джимъ оправился отъ смущенія и, подойдя къ рѣшеткѣ, сказалъ нѣжно:

— Поль Бенедиктъ!

— Джимъ, отвѣчалъ несчастный, взглянувъ на него.

— Ну, слава Богу, ты меня узналъ! Ну, какъ ты поживаешь?

— Скверно.

— Да, тебѣ не должно быть здѣсь хорошо. Но какъ ты сюда попалъ?

— Когда я умеръ, то меня отправили въ адъ. Это, конечно, справедливо, но ужасно.

— Да развѣ ты въ аду?

— А развѣ ты не видишь?

— Да, ты правъ, сказалъ Джимъ, находя полезнымъ поддѣлаться къ тону больного.

— А ты откуда, Джимъ? Я не слыхалъ, что ты умеръ.

— Да, я такъ же умеръ, какъ и ты.

— Зачѣмъ ты здѣсь?

— Чтобъ на тебя посмотрѣть.

— Ты пришелъ изъ лона Авраамова?

— Да, прямо оттуда.

— Право, я не понимаю, зачѣмъ ты пришелъ меня навѣстить въ аду?

— Да намъ тамъ скучно, нечего дѣлать.

— Какъ ты перебрался черезъ пучину, отдѣляющую рай отъ ада?

— Въ лодкѣ, и я надѣюсь, что ты мнѣ возвратишь визитъ.

Бенедиктъ взглянулъ на свои лохмотья, а потомъ жалобно посмотрѣлъ на Джима.

— Не думай о своей одеждѣ, сказалъ Джимъ, отгадавъ, что безпокоило его бѣднаго друга: — я одѣваюсь точно такъ же, какъ въ лѣсу, и никто мнѣ не говоритъ ни слова. У насъ не обращаютъ вниманія на одежду. Я приду за тобой и мы проведемъ время превесело, какъ бывало.

— Взять мнѣ съ собою ружье?

— Да, и побольше зарядовъ. Дичи у насъ немного, но мы можемъ стрѣлять въ цѣль круглый день.

Бенедиктъ всталъ и подошелъ къ рѣшеткѣ. Глаза его свѣтились надеждой.

— Джимъ, ты всегда былъ добрый малый, сказалъ онъ, понижая голосъ: — я тебѣ покажу, какъ я усовершенствовалъ мое ружье. Но Бельчеръ не долженъ этого знать. Онъ все тутъ ходитъ по ночамъ, да ничего отъ меня не добьется. Я придумалъ новую…

— Хорошо, хорошо, перебилъ его Джимъ: — ты мнѣ объ этомъ разскажешь потомъ. Послушай: не говори объ этомъ никому. Всѣ захотятъ идти со мною, а мы не можемъ принять такого большого общества. Мы всегда съ тобой любили уединеніе. Смотри, никому ни слова, и мы тряхнемъ стариной.

Бенедиктъ видимо напрягалъ всѣ свои умственныя способности, чтобъ понять слова Джима. Наконецъ, онъ кивнулъ головой.

— Ну, теперь отдохни и соберись съ мыслями. Да помни — это тайна. Я все устрою. Надѣйся на Джима Фентона.

— Хорошо, Джимъ.

— А когда я приду за тобою, вѣроятно, ночью, то принесу тебѣ одежду и мы тихонько выберемся отсюда.

— Хорошо, Джимъ.

— Ты меня понимаешь?

— Понимаю, Джимъ.

— Ну, прощай. Дай мнѣ свою руку.

И Джимъ поспѣшилъ за докторомъ. Но уходя, онъ замѣтилъ, что въ двери, ведущей изъ этого отдѣленія на дворъ, открытой нарочно для воздуха, торчалъ ключъ, который, повидимому, отворялъ и дверь въ клѣть Бенедикта. Онъ преспокойно взялъ этотъ ключъ и сунулъ себѣ въ карманъ. Еще ранѣе онъ обратилъ вниманіе на тотъ фактъ, что наружная дверь въ «палату сумасшедшихъ», въ которую онъ вошелъ съ докторомъ, запиралась только извнѣ тяжелымъ засовомъ, такъ какъ никому, конечно, не могла придти охота проникнуть въ это страшное логовище звѣрей.

— Ну, докторъ, сказалъ Джимъ, подходя къ мистеру Ратклифу: — конечно, все это очень интересно, но я не могу долѣе выдержать этакого зрѣлища, посмотрите, у меня волосы всѣ встали дыбомъ.

— Вы въ этомъ увѣрены? спросилъ докторъ съ интересомъ, предчувствуя новое научное открытіе.

— Да, я причесался передъ вашимъ пріѣздомъ. А теперь что сдѣлалось съ моими волосами?

— Странно.

— Посмотрите, даже на рукѣ волосы торчатъ къ верху. Я сталъ точно ёжъ. Что мнѣ дѣлать, докторъ?

— Это очень интересный фактъ, сказалъ докторъ, вынимая записную книжку: — ваше имя?

— Джимъ Фентонъ.

— Года?

— Подъ сорокъ.

— Занятія?

— Медицина, согласно докторскому диплому, и охота, согласно моему желанію.

— Вѣроисповѣданіе?

— Не знаю.

— Происхожденіе?

— Что?

— Кто были ваши родители? Гдѣ родились?

— А, мой отецъ былъ англичанинъ, мать шотландка, родился я въ Ирландіи, воспитывался въ Канадѣ и живу десять лѣтъ въ Девятомъ Номерѣ.

— Что вы чувствуете?

— Въ головѣ у меня не ладно, и я чувствую, что каждый волосъ сталъ иглой. Неужели они всѣ воткнутся въ кожу?

— Вѣсъ около двухъ сотъ фунтовъ, ростъ — шесть футовъ, темпераментъ сангвиническій, желчный, продолжалъ записывать докторъ и потомъ прибавилъ, пряча свою памятную книжку: — когда будете опять въ Севеноксѣ, то заходите ко мнѣ.

— И можно будетъ у васъ переночевать? наивно спросилъ Джимъ.

Докторъ кивнулъ головой.

— Я желалъ бы прослѣдить этотъ интересный научный фактъ. Не бойтесь, я васъ долго не задержу.

— Хорошо; прощайте, докторъ, сказалъ Джимъ: — очень вамъ благодаренъ за дозволеніе осмотрѣть сумасшедшихъ, но уже болѣе меня сюда не заманятъ.

Джимъ Фентонъ вышелъ на воздухъ. Утро было прекрасное. Солнце удалило послѣдніе слѣды ночного мороза, небо было голубое и птицы весело пѣли на деревьяхъ. Далеко на сѣверѣ виднѣлась гора, у подножія которой стояла его хижина. Внизу тянулся Севеноксъ, на улицахъ котораго кишилъ народъ. Съ другой стороны, на горномъ скатѣ, среди зелени красовался земной рай, созданный богатствомъ для Роберта Бельчера.

Выбравшись на чистый воздухъ изъ душной атмосферы бѣдности и сумасшествія, Джимъ вздохнулъ свободно. Но тотчасъ грустныя мысли овладѣли имъ.

— Я не могу понять двухъ вещей, сказалъ онъ самъ себѣ съ тяжелымъ вздохомъ: — какъ Богъ дозволяетъ счастливымъ людямъ такъ преслѣдовать несчастныхъ, и какъ доктора ожидаютъ, что больные выздоровѣютъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ и здоровые могутъ занемочь! Несчастная женщина, просившая, чтобъ я ее убилъ, право, разумнѣе всѣхъ въ Севеноксѣ. Еслибъ меня тамъ заперли, то я не выдержалъ бы недѣли и повѣсился бы на гвоздѣ.

Увидавъ на противоположной сторонѣ дороги мистера Буффума, онъ перешелъ къ нему.

— Славная у васъ компанія! сказалъ онъ: — я на вашемъ мѣстѣ показывалъ бы ихъ за деньги, а Бельчеръ отлично зазывалъ бы народъ: «Господа, пожалуйте, здѣсь показывается рѣдкое зрѣлище, какъ христіане обходятся со своими ближними. Одинъ экземпляръ достаточно сохранилъ разсудокъ, чтобъ считать себя въ аду. Пожалуйте, господа, и любуйтесь, но затыкайте носы платками».

Говоря это, Джимъ чувствовалъ, что онъ начинаетъ выходить изъ себя, а такъ какъ ему не слѣдовало обнаруживать своихъ настоящихъ чувствъ, то онъ кончилъ свою рѣчь громкимъ хохотомъ, въ которомъ, однако, было столько же искренней веселости, сколько въ карканьѣ вороны. Буффумъ вторилъ ему своимъ кашлемъ и свистомъ, но у него хватило ума, чтобъ замѣтить непріятное впечатлѣніе, произведенное на Джима сумасшедшими, и онъ сказалъ въ свое оправданіе, что содержитъ ихъ по возможности хорошо.

— Да, я знаю, отвѣчалъ Джимъ: — и если тутъ что-нибудь неладно, то оно не вами начато и не вами кончится, Буффумъ. Но такому свободному жителю лѣсовъ, какъ я, больно смотрѣть, что люди сидятъ взаперти и во мракѣ, когда столько свободнаго пространства и свѣта, которыми можно пользоваться даромъ.

— Они не понимаютъ разницы.

— Да, когда побудутъ у васъ нѣсколько времени. Ну, прощайте; сколько я вамъ долженъ за ночлегъ?

— Ничего, произнесъ шопотомъ мистеръ Буффумъ: — вы не сказали ни слова о старикѣ Тильденѣ.

Джимъ кивнулъ головой въ знакъ того, что онъ понялъ Буффума и поступитъ соотвѣтственно его желанію. Потомъ онъ вошелъ въ домъ, простился съ дамами, послалъ воздушный поцѣлуй старшей миссъ Буффумъ и, взявъ свои вещи, отправился въ путь.

Во все время пребыванія въ домѣ для бѣдныхъ, онъ не видалъ даже издали Гарри Бенедикта.

— Онъ умный мальчишка, думалъ Джимъ: — такого намъ и надо для этой экспедиціи.

Подходя къ большому пню на дорогѣ, гдѣ долженъ былъ ждать его мальчикъ, онъ замѣтилъ сначала большую старую шляпу съ широкими полями, а потомъ два весело сверкавшіе глаза. Надежда совершенно преобразила Гарри, и онъ показался теперь охотнику настоящимъ красавцемъ.

— Ну, здравствуй, Гарри, сказалъ онъ, сіяя удовольствіемъ и посадивъ ребенка къ себѣ на колѣни: — поцѣлуй меня по вчерашнему. Вотъ такъ; а теперь скажи мнѣ, ты думалъ о томъ, что я тебѣ говорилъ вчера?

— Да, все время, отвѣчалъ съ жаромъ мальчикъ.

— Ты знаешь дни: воскресенье, понедѣльникъ, вторникъ и т. д.?

— Да.

— Такъ помни, что сегодня среда. Черезъ семь дней будетъ опять среда, осьмой день будетъ четвергъ, девятый пятница, а десятый суббота. Вотъ въ этотъ десятый день, въ субботу, я приду ночью. Ты вовсе не ложись спать, или если ляжешь, то потомъ встань и будь къ десяти часамъ у этого пня. Ты можешь уйти изъ дома такъ, чтобъ тебя никто не замѣтилъ?

— Еще бы. До насъ никому нѣтъ дѣла. Я могу остаться всю ночь въ полѣ, и никто не позаботится узнать, гдѣ я.

— Отлично! Значитъ, помни. Въ субботу ночью, въ десять часовъ, ты здѣсь ждешь меня. Для большей вѣрности, возьми палку да отмѣчай на ней эти десять дней. Смотри, не перепутай.

— Будьте спокойны.

— Я пріѣду съ лошадью и тележкой. Ты ихъ покараулишь, пока я пойду за отцомъ. Мы его положимъ въ тележку, завернемъ въ простыню и поскачемъ въ лѣсъ. О нашемъ бѣгствѣ хватятся поздно въ воскресенье и насъ никто не догонитъ. Я знаю всѣ тропинки въ лѣсу, и у Джима Фентона есть по дорогѣ друзья, которые будутъ держать языкъ за зубами. Ну, прощай; помни все, что я тебѣ сказалъ, и возвращайся теперь въ гостинницу Тома Буффума.

Мальчикъ поцѣловалъ Джима, обѣщалъ въ точности исполнить всѣ его приказанія и, перепрыгнувъ черезъ изгородь, побѣжалъ среди кустовъ.

— Молодецъ, чистый отецъ, въ немъ душа охотника, подумалъ Джимъ, смотря съ восторгомъ ему вслѣдъ: — нѣтъ, онъ будетъ еще лучше отца. Жаль, что я не видалъ никогда его матери.

Онъ взялъ ружье и пошелъ скорыми шагами къ своимъ роднымъ лѣсамъ.

— Сумасшедшій, который такъ логично разсуждаетъ, какъ Бенедиктъ, можетъ вылечиться, размышлялъ онъ по дорогѣ: — онъ началъ съ глупости; но, допустивъ, что онъ въ аду, всѣ его слова очень логичны. Все вѣдь зависитъ отъ начала; когда онъ начнетъ жить снова въ лѣсахъ, которые всегда любилъ, станетъ охотиться и удить рыбу, будетъ спать на душистой травѣ и ѣсть оленину, то сумасшествіе его мало по малу исчезнетъ.

Занятый этими мыслями и надеждами, Джимъ незамѣтно достигъ около полудня уединенной хижины въ лѣсу, занимаемой его другомъ, ирландцемъ Майкомъ Конлиномъ. Отведя его въ сторону, онъ разсказалъ ему свой планъ. Майкъ тотчасъ заинтересовался имъ и выказалъ желаніе помочь своему товарищу-охотнику. Джимъ зналъ, что можетъ вполнѣ положиться на ирландца, и они порѣшили, что Майкъ дастъ Джиму свою телегу съ лошадью для его смѣлой экспедиціи и потомъ найдетъ ихъ на берегу рѣки, въ томъ мѣстѣ, гдѣ Джимъ со своими бѣглецами переправится на другой берегъ, гдѣ стояла его хижина.

Покончивъ это дѣло съ Майкомъ, Джимъ продолжалъ свой путь и къ вечеру достигъ рѣки, перебрался черезъ нее въ лодкѣ и, вытащивъ ее на берегъ, поцѣловалъ своего вѣрнаго Турку, который радостно выбѣжалъ къ нему на встрѣчу. Спустя пять минутъ, онъ уже спалъ въ своей хижинѣ такимъ крѣпкимъ сномъ, что его не разбудила бы даже труба стараго Тильдена.

V.

На слѣдующее утро Джимъ Фентонъ проснулся поздно. Солнце уже высоко свѣтило на небѣ, птицы пѣли вокругъ его хижины и на порогѣ спокойно сидѣла бѣлка, которую даже Турка не хотѣлъ безпокоить. Потягиваясь и протирая глаза, онъ вспомнилъ, какое большое дѣло взялъ на себя, и промолвилъ громко:

— Ну, Джимъ, тебѣ нечего терять время.

Онъ вскочилъ съ кровати и, приготовивъ себѣ завтракъ, взялся энергично за работу. Прежде всего необходимо было, въ виду новыхъ жильцовъ, увеличить жилище. Къ полудню, онъ уже надралъ съ деревьевъ достаточное количество коры, чтобъ покрыть крышу на такой же хижинѣ, какъ его. Вопросъ былъ въ томъ, что лучше: сдѣлать пристройку къ своей хижинѣ или построить новую неподалеку въ лѣсу. Въ случаѣ погони, бѣглецы будутъ нуждаться въ такомъ убѣжищѣ, гдѣ они могли надежно скрыться отъ всякихъ поисковъ; конечно, его хижина въ этомъ отношеніи не представляла никакихъ гарантій. Всѣ, бывавшіе въ этихъ лѣсахъ, знали ее, и новая пристройка тотчасъ возбудила бы общее любопытство. Въ двадцати саженяхъ далѣе находилась лѣсная чаща, гдѣ, вырубивъ нѣсколько деревьевъ, онъ могъ скрыть отъ всѣхъ глазъ новую постройку. Отдавъ предпочтеніе послѣднему плану, онъ тотчасъ принялся за дѣло, и къ ночи срубъ былъ уже готовъ. Слѣдующій день Джимъ посвятилъ внутренней отдѣлкѣ, но чтобъ сдѣлать это жилище какъ можно удобнѣе, онъ продолжалъ еще нѣсколько дней отдѣлывать его, заботясь, чтобъ нигдѣ не было отверстія на случай грозы или бури. Наконецъ, онъ устроилъ большую, покойную постель изъ вѣтвей омли и даже удивился, какъ ему никогда не приходило въ голову сдѣлать для себя такое мягкое и душистое ложе.

Окончивъ работу и убѣдившись, что всѣ подробности ея исправны, Джимъ промолвилъ:

— Ну, кажется, я не могъ бы сдѣлать лучше даже для миссъ Бутервортъ.

Произнося это, онъ покраснѣлъ и прибавилъ мысленно:

— Что бы она сказала, еслибъ слышала эти слова?

Теперь оставалась заготовка провизіи для гостей. Это было не трудно; стоило только взять ружье и пойти съ своей вѣрной собакой въ лѣсъ. Дѣйствительно, къ ночи передъ его хижиной висѣлъ убитый олень. Большая часть слѣдующаго дня была посвящена сдиранію шкуры со звѣря и разрѣзкѣ мяса; затѣмъ, положенное кусками въ кадки мясо было опущено въ источникъ, гдѣ вода всегда, лѣтомъ и зимой, была на точкѣ замерзанія.

— Мнѣ надо будетъ постоянно ухаживать за нимъ въ первое время, такъ что не хватитъ времени на охоту, говорилъ про себя Джимъ: — муки у меня цѣлый мѣшокъ, картофель скоро будетъ новый, а ветчины у меня закопанъ въ землю цѣлый боченокъ. Чего же намъ больше?

Джимъ отложилъ осуществленіе своего плана на десять дней, частью чтобъ успѣть покончить со всѣми приготовленіями, а частью, чтобы погода стала потеплѣе для перевозки больного. Однако, у него оказались свободными два или три дня, и въ продолженіи ихъ онъ шатался по лѣсу, грѣлся на солнцѣ, курилъ трубку и думалъ о миссъ Бутервортъ, вспоминая о своемъ разговорѣ съ этой доброй женщиной, объ ея глазахъ, полныхъ слезъ, объ ея нѣжномъ сочувствіи къ бѣднымъ. И каждый разъ, когда мысли его возвращались къ ней, онъ повторялъ: «Это настоящая женщина»! а въ послѣдній разъ, когда онъ думалъ о миссъ Бутервортъ наканунѣ дня, назначеннаго для смѣлой экспедиціи, онъ прибавилъ: «А почемъ знать»!

Тутъ блестящая идея вошла ему въ голову, онъ взялъ ножъ и на двери своей новой хижины вырѣзалъ: «№ 10». Налюбовавшись вдоволь этимъ послѣднимъ украшеніемъ приготовленнаго съ такой заботливостью жилища, онъ вернулся домой, легъ рано спать и всю ночь видѣлъ во снѣ, какъ онъ увозитъ Бенедикта и за нимъ гонится весь Севеноксъ, подъ предводительствомъ пары сѣрыхъ, которыми правитъ Фипсъ.

Въ субботу, рано утромъ, онъ простился съ Туркой и далъ ему подробную инструкцію:

— Я ухожу; Турка, ты долженъ вести себя хорошо, какъ настоявшій христіанинъ, а не мусульманинъ. Смотри за собою и за хижиной. Я привезу тебѣ мальчика, съ которымъ ты будешь играть. Это будетъ очень весело; но помни, что я привезу также больного старика, и ты не долженъ лаять, когда насъ увидишь.

Собака замахала хвостомъ въ знакъ того, что она все поняла, и Джимъ отплылъ въ лодкѣ, махая рукой вѣрному Туркѣ, который грустно поплелся домой.

Спустившись по рѣкѣ около десяти миль, Джимъ Фентонъ вышелъ на берегъ и направился къ хижинѣ Майка Конлина. Но по дорогѣ, по которой ему вскорѣ приходилось ѣхать въ телегѣ съ больнымъ, было много поваленныхъ непогодой деревьевъ, а потому онъ почти цѣлый день употребилъ на прочищеніе пути топоромъ и только къ шести часамъ достигъ хижины Майка.

— Слава Богу! воскликнулъ ирландецъ: — а я уже думалъ, что вы отказались отъ своего предпріятія. Лошадь два часа какъ ужь заложена, и я ей далъ вдоволь воды и овса на дорогу.

Джимъ поблагодарилъ своего друга, наскоро поужиналъ и, взявъ приготовленныя женой Майка простыни, одѣяла и провизію, сѣлъ въ телегу. Здоровая, откормленная лошадь быстро побѣжала по хорошей, гладкой дорогѣ. Погода стояла весь день свѣтлая; но къ вечеру небо начало хмуриться, и Джимъ поглядывалъ со страхомъ на набѣгавшія черныя тучи.

На городскихъ часахъ пробило десять, когда онъ подъѣхалъ къ старому пню, который едва былъ виденъ въ окружавшей темнотѣ. Онъ остановился и свиснулъ. Въ отвѣтъ послышался такой же свистъ, но гораздо слабѣе, и изъ-за пня вышла маленькая фигурка.

— Гарри, что отецъ? спросилъ Джимъ.

— Ему сегодня очень худо, отвѣчалъ мальчикъ: — онъ говоритъ, что отправляется съ визитомъ на лоно Авраама, и все удивляется, что вы не приходите за нимъ.

— Кому онъ объ этомъ говорилъ?

— Только мнѣ и приказалъ ни за что не говорить ни слова мистеру Буффуму.

— Хорошо, сказалъ Джимъ и, соскочивъ съ телеги, взялъ большое одѣяло: — ну, Гарри, подержи лошадь, пока я вернусь; я ее поставлю не на дорогѣ, такъ что если кто-нибудь тутъ пройдетъ или проѣдетъ, то тебѣ нечего бояться.

Гарри подошелъ къ лошади, погладилъ ее по головѣ и, взявъ за уздцы, сталъ ждать съ нетерпѣніемъ возвращенія Джима.

Достигнувъ дома для бѣдныхъ, Джимъ остановился между обоими флигелями. Ни въ одномъ, ни въ другомъ не было видно свѣта, и тишина царила въ жилищѣ Томаса Буффума и его семьи. Темнота была непроницаемая; только вдали, въ городѣ, кое-гдѣ мелькали огоньки. Въ другомъ флигелѣ, какъ всегда, слышались вопли, крики, стоны несчастныхъ жертвъ безсонницы и человѣческой жестокости. Заключивъ, что онъ можетъ смѣло приступить къ осуществленію своего рискованнаго предпріятія, Джимъ тихонько, ощупью пробрался къ «палатѣ сумасшедшихъ», гдѣ находился Поль Бенедиктъ. Какъ онъ ожидалъ, наружная дверь была заперта съ лицевой стороны засовомъ; онъ легко его выдвинулъ и почти неслышно отворилъ дверь. До боязливаго слуха паціентовъ дошелъ слабый скрипъ двери, и шумъ мгновенно смолкъ. По всей вѣроятности, сторожъ посѣтилъ ихъ въ прошедшую ночь и распорядился съ ними не очень нѣжно, а потому несчастные притихли, боясь новой расправы.

Среди окружающей его тишины и удушливой смрадной атмосферы, Джимъ осторожно пробрался къ клѣти своего друга, но тутъ его ожидало страшное разочарованіе. Наружную дверь онъ отперъ ключемъ, который унесъ въ первое свое посѣщеніе, но во внутренней оказался другой замокъ. Ключъ въ немъ вертѣлся, не отпирая. Что было ему дѣлать? Онъ подошелъ къ самой рѣшеткѣ и тихо произнесъ:

— Поль Бенедиктъ!

— Джимъ! отвѣчалъ едва слышный голосъ.

— Сиди тихо и молчи, хотя бы я сталъ сильно шумѣть.

И схватившись своими мощными руками за дверь, онъ далъ ей такой сильный толчекъ, что она соскочила съ петлей. Онъ тихонько вынулъ ее и поставилъ къ стѣнѣ.

Бенедиктъ подбѣжалъ къ нему.

— Вотъ Авраамъ послалъ тебѣ одежду, сказалъ Джимъ шепотомъ и, накинувъ ему на плеча одѣяло, вывелъ его во дворъ, поддерживая обѣими руками.

Не успѣлъ онъ запереть наружной двери на запоръ, какъ снова поднялся шумъ и гамъ въ этомъ человѣческомъ аду. Конечно, Джимъ не обратилъ на это никакого вниманія и, медленно, съ трудомъ волоча передъ собою больного Бенедикта, направился къ лошади. Сильный вѣтеръ, дувшій передъ грозою, еще болѣе мѣшалъ его движеніямъ. Какъ бы то ни было, онъ добрался, наконецъ, до стараго пня, отыскалъ Гарри и, завернувъ хорошенько въ одѣяла Бенедикта, положилъ его на телегу. Тамъ же помѣстился и мальчикъ. Самъ же Джимъ вскочилъ на козлы, и лошадь, привыкшая къ дорогѣ, быстро побѣжала домой, несмотря на темноту и непогоду.

Не успѣли они еще сдѣлать и мили, какъ разразилась гроза. Дождь лилъ какъ изъ ведра, молнія раздирала черныя тучи, освѣщая всю окрестность, громъ перекатывался по лѣсамъ и доламъ съ ужасающимъ трескомъ. Борьба разъяренныхъ стихій вполнѣ соотвѣтствовала странной фантазіи больного Бенедикта.

Впродолженіи многихъ миль онъ молчалъ; но когда гроза стала утихать, онъ слабо промолвилъ:

— Однако, мой отъѣздъ очень ихъ разсердилъ.

— Да, они не хотѣли тебя отпустить, да со мной никто не справится.

— Отче Авраамъ меня ждетъ сегодня ночью? спросилъ Бенедиктъ.

— Да, отвѣчалъ Джимъ: — онъ прислалъ бы за тобою ранѣе. Но у насъ много гостей; онъ слишкомъ добрый старикъ, и его добротой всѣ злоупотребляютъ. Но я рекомендовалъ тебя съ лучшей стороны, и онъ приметъ тебя отлично.

— Далеко до пучины?

— Да, порядочно; но разъ мы очутимся въ лодкѣ, ты преспокойно заснешь. Я тебя разбужу, когда мы доѣдемъ.

Дождь хотя и шелъ, но довольно мелкій, и потому Джимъ остановился на нѣсколько минутъ, чтобъ покормить своихъ проголодавшихся спутниковъ. Онъ досталъ припасы изъ корзинки; Бенедиктъ ѣлъ машинально, а маленькій Гарри — съ аппетитомъ ребенка. Джимъ въ свою очередь почувствовалъ голодъ и почти докончилъ весь запасъ продовольствія.

Въ два часа утра они замѣтили вдали огонекъ въ домѣ Майка Конлина. Добрый ирландецъ встрѣтилъ ихъ на порогѣ.

— Майкъ, это — мой закадычный другъ Бенедиктъ и его сынишка, сказалъ Джимъ: — возьми ихъ и просуши. Они совсѣмъ промокли.

Черезъ минуту они всѣ сидѣли вокругъ веселаго огня, и паръ клубами валилъ отъ ихъ мокрой одежды.

— Гдѣ это мы, Джимъ? спросилъ Бенедиктъ.

— На станціи, на полдорогѣ, отвѣчалъ Джимъ.

— А, это чистилище?

— Да; Майкъ и все его семейство — католики. Они тутъ поселились надолго и занялись хозяйствомъ.

— А теперь далеко до пучины?

— Двадцать миль, и дорога будетъ очень плохая…

— Неправда, перебилъ его Майкъ: — гораздо менѣе двадцати миль и дорога прекрасная. Къ тому же, я вамъ дамъ такого напитка, что вы не почувствуете никакой усталости.

Они цѣлый часъ грѣлись у огня, и напитокъ, который Майкъ приготовилъ для больного, оказался такимъ цѣлительнымъ, что онъ тотчасъ заснулъ и, когда уже настало время отъѣзда, не было возможности разбудить его. Такъ какъ они не могли терять ни минуты, то, съ помощью тюфяка и подушекъ, ему устроили въ телегѣ постель, на которую положили спящаго. Джимъ взялъ лошадь подъ уздцы и осторожно повелъ ее по каменистой, неровной дорогѣ.

Часа черезъ два начало разсвѣтать, Бенедиктъ проснулся, но былъ слишкомъ слабъ, чтобъ подняться. Онъ продолжалъ лежать и на каждомъ шагу спрашивалъ съ нетерпѣніемъ: скоро ли они доѣдутъ? Наконецъ, около полудня, они достигли рѣки; больному Джимъ устроилъ постель и въ лодкѣ, оставивъ на берегу телегу съ лошадью, привязавъ ее къ дереву, какъ было условлено съ Майкомъ.

Лодка поплыла вверхъ по рѣкѣ. Бенедиктъ спокойно лежалъ на носу; у ногъ его сидѣлъ Гарри, а Джимъ, помѣстившись на кормѣ, гребъ однимъ весломъ.

— Джимъ, сказалъ Бенедиктъ послѣ продолжительнаго молчанія: — это пучина?

— Да, отвѣчалъ весело Джимъ: — не правда ли, здѣсь хорошо?

— Прекрасно, промолвилъ больной: — мы теперь скоро пріѣдемъ?

— Да, скоро.

Свѣжій воздухъ, мирная тишина окружавшей его природы, мелодичный плескъ воды, блестящее солнце — все убѣждало несчастнаго, что онъ дѣйствительно освободился изъ ада и находился въ раю. Мало-по-малу его разстроенные нервы успокоились и онъ сладко заснулъ.

Какъ только Гарри убѣдился, что отецъ спитъ, онъ тихонько пробрался на корму къ Джиму.

— Мистеръ Фентонъ, развѣ хорошо, что вы такъ обманываете отца?

— Прежде всего называй меня не мистеромъ Фентономъ — я это терпѣть не могу — а Джимомъ.

— Хорошо, Джимъ.

— Ну, вотъ такъ. Выслушай меня, дитя мое. Твой отецъ живетъ теперь въ особомъ мірѣ, гдѣ ему кажется правдой то, что мы считаемъ ложью, и, напротивъ, для него ложь — то, что для насъ правда. Разговаривая съ нимъ, я переношусь въ его міръ. Ты понимаешь?

Эта казуистика была новинкой для мальчика и сильно его поразила.

— Когда твой отецъ поправится, а это будетъ вскорѣ, то онъ вернется въ нашъ міръ, и тогда Джимъ Фентонъ не станетъ съ нимъ болтать всякій вздоръ.

Какъ ни былъ удивленъ этими словами ребенокъ, но они, повидимому, его успокоили, и онъ вернулся къ отцу, у ногъ котораго и лежалъ, пока лодка не пристала къ берегу противъ хижины Джима.

Длинное, таинственное путешествіе было окончено.

VI.

Томасъ Буффумъ и его семья поздно встали въ воскресенье утромъ, и сторожа также поздно приступили къ исполненію своей обязанности. Но когда двери всѣхъ «палатъ» были отперты, бѣгство Бенедикта обнаружилось. Мистеръ Буффумъ былъ тотчасъ увѣдомленъ о случившемся и поспѣшилъ на театръ происшествія безъ сюртука, который, впрочемъ, онъ считалъ всегда излишнимъ при теплой погодѣ. Осмотрѣвъ внутреннюю дверь, онъ убѣдился, что надо было имѣть громадную силу для снятія ея съ петель. Онъ вспомнилъ о потерѣ ключа отъ наружной двери и тотчасъ заявилъ, что въ этомъ бѣгствѣ непремѣнно кто-нибудь помогалъ Бенедикту.

— Гдѣ его сынъ? спросилъ онъ.

Одинъ изъ сторожей бросился въ комнату, гдѣ обыкновенно спалъ мальчикъ, и вернулся съ извѣстіемъ, что его постель не была даже смята. Тогда начали искать повсюду вокругъ слѣдовъ на землѣ, но дождь ихъ уничтожилъ. Буффумъ былъ внѣ себя отъ отчаянія. Онъ не вѣрилъ, что Бенедиктъ могъ далеко уйти въ такую грозу, и былъ убѣжденъ, что сынъ его спряталъ гдѣ-нибудь по близости.

— Ступайте всѣ и отыщите бѣглецовъ, во что бы то ни стало, произнесъ онъ съ своимъ обычнымъ свистомъ: — приведите ихъ назадъ, и чуръ, никому ни слова!

Всѣ слуги заведенія и нѣсколько кліентовъ, на которыхъ можно было надѣяться, раздѣлились на маленькія группы и, не дожидаясь завтрака, разбрелись во всѣ стороны, чтобъ покончить съ поисками до того времени, когда фермеры начнутъ съѣзжаться въ церковь. Всѣ окрестные огороды, рощи и лѣса были тщательно осмотрѣны, но безъ всякаго результата. Одни за другими, сыщики вернулись и объявили, что нигдѣ нѣтъ и слѣда бѣглецовъ.

Мистеръ Буффумъ былъ увѣренъ, что это бѣгство было совершено при помощи ребенка и чрезвычайной, внезапно проявившейся силы съумасшедшаго отца въ припадкѣ бѣшенства. Эта исторія тѣмъ болѣе его компрометировала, что исчезновеніе и несомнѣнная смерть старика Тильдена были еще свѣжи въ памяти. Этотъ новый скандалъ могъ возбудить въ гражданахъ Севенокса сомнѣніе въ его административныхъ способностяхъ и честномъ отношеніи къ дѣлу. Онъ только-что возобновилъ на годъ контрактъ съ городомъ на содержаніе дома для бѣдныхъ и ему было хорошо извѣстно, что эта исторія приведетъ въ ярость его покровителя, мистера Бельчера. Никогда въ жизни толстый Буффумъ не находился еще въ такомъ затруднительномъ положеніи. Онъ не могъ ничего ѣсть за завтракомъ и съ нетерпѣніемъ ждалъ результата поисковъ, въ которыхъ самъ, благодаря своей тучности, не могъ принять участія. Когда же ему доложили о тщетѣ всѣхъ усилій найти бѣглецовъ, онъ рѣшилъ, что ему одному не справиться съ такимъ серьёзнымъ дѣломъ.

Между тѣмъ, мистеръ Бельчеръ всталъ въ это утро очень спокойно, не подозрѣвая, какая бѣда разразилась надъ человѣкомъ, за котораго онъ такъ недавно поручился городу. У него было особое почетное мѣсто въ каждой изъ церквей Севенокса, и онъ всегда хвалился тѣмъ, что не оказывалъ особаго предпочтенія ни одной изъ нихъ. Каждое воскресенье онъ посѣщалъ одну изъ этихъ церквей и полагалъ, что оказываетъ этимъ Божьему храму особую честь. Но если онъ дѣйствительно не питалъ предпочтеній, зато имѣлъ сильныя антипатіи. Если онъ три или четыре воскресенья къ ряду удостоивалъ своимъ посѣщеніемъ одну и ту же церковь, это ясно означало, что онъ мститъ пастору или кому-нибудь изъ прихожанъ другой церкви. Онъ любилъ возбуждать толки, что онъ, наконецъ, присталъ исключительно къ одной церкви и, слѣдовательно, перестанетъ покровительствовать остальнымъ. Конечно, что эти выходки безграничнаго высокомѣрія возбуждали съ одной стороны надежды, а съ другой — опасенія пасторовъ и прихожанъ соперничествовавшихъ церквей.

Послѣ городского собранія и произнесенія на немъ рѣчи достопочтеннымъ Соломономъ Сно, всѣ были убѣждены, что мистеръ Бельчеръ впродолженіи многихъ мѣсяцевъ не явится въ его церковь. Въ первое воскресенье, слѣдовавшее за этимъ событіемъ, всѣ прихожане этого пастора были повергнуты въ уныніе: мистеръ Бельчеръ, который, по своему обыкновенію, долженъ былъ явиться въ этотъ день именно въ ихъ церковь, блисталъ своимъ отсутствіемъ.

— Это происходитъ отъ того, что пасторы вмѣшиваются въ общественныя дѣла, громко произнесъ одинъ изъ членовъ церковнаго совѣта.

Но въ теченіи слѣдующей недѣли достопочтенный Соломонъ Сно имѣлъ объясненіе съ мистеромъ Бельчеромъ, окончившееся очень удовлетворительно, и въ то самое утро, когда стало извѣстнымъ бѣгство Бенедикта, гордый богачъ своимъ появленіемъ въ церкви провинившагося но прощеннаго пастора возбудилъ общую радость въ сердцахъ всѣхъ прихожанъ. Помѣстившись со своимъ нарядно одѣтымъ семействомъ на почетномъ мѣстѣ, онъ бросалъ покровительственные взгляды по сторонамъ, какъ бы говоря: «Вашъ пасторъ помирился съ великимъ капиталистомъ, радуйтесь и веселитесь, пока васъ освѣщаютъ лучи солнца».

Мистеръ Буффумъ никогда не ходилъ въ церковь. Онъ увѣрялъ, что ему необходимо оставаться въ своемъ учрежденіи и что ему зачтется то доброе дѣло, которое онъ дѣлалъ, отпуская въ церковь служащихъ у него. Поэтому, когда онъ вошелъ въ это воскресенье въ церковь пастора Сно, да еще безъ сюртука, общее изумленіе было безгранично. Даже появленіе одного изъ съумасшедшихъ кліентовъ мистера Буффума едва ли бы такъ поразило прихожанъ.

Пасторъ остановился на полусловѣ. Всѣ какъ бы замерли. Но мистеръ Буффумъ не обратилъ вниманія на произведенный имъ скандалъ, а прямо прошелъ къ тому мѣсту, гдѣ сидѣлъ мистеръ Бельчеръ. Нагнувшись къ самому уху своего покровителя, онъ сказалъ ему два-три слова, выслушалъ отвѣтъ и быстро удалился. Лицо богача побагровѣло отъ негодованія, но онъ старался скрыть свое волненіе, и церковная служба продолжалась. Мальчики, сидѣвшіе близь оконъ, вытягивали свои шеи, чтобъ посмотрѣть, не горитъ ли домъ для бѣдныхъ, и большая часть присутствовавшихъ плохо слѣдила за богослуженіемъ. Даже самъ пасторъ чаще обыкновеннаго останавливался среди проповѣди и терялъ нить своихъ мыслей. Когда служба кончилась, всѣ поспѣшили на улицу и тамъ узнали новость о бѣгствѣ Бенедикта съ сыномъ. Тогда каждому стало понятнымъ, почему мистеръ Буффумъ обратился за совѣтомъ прямо къ мистеру Бельчеру. Онъ находился подъ его прямымъ покровительствомъ, и богатый владѣлецъ фабрики публично поручился за него.

На второй службѣ въ этотъ день не было ни одного прихожанина во всѣхъ церквахъ Севенокса. Пасторы пришли для исполненія своихъ обязанностей, но, видя отсутствіе публики, удалились домой. Мистеръ Бельчеръ обѣщалъ награду въ сто долларовъ тому, кто найдетъ Бенедикта и его сына. Странное зрѣлище теперь представлялъ Севеноксъ. Въ сердцахъ большинства горожанъ сохранилось пріятное, сочувственное воспоминаніе о мистерѣ Бенедиктѣ. Они были свидѣтелями, какъ онъ энергично работалъ, постоянно мечталъ о новыхъ изобрѣтеніяхъ, никогда не унывалъ, хотя и подвергался многимъ неудачамъ, какъ онъ, несмотря на все, становился бѣднѣе и бѣднѣе, пока, наконецъ, не сошелъ съ ума. Они мало знали объ его отношеніяхъ къ мистеру Бельчеру, но подозрѣвали, что послѣдній дурно съ нимъ обошелся и не спасъ его отъ погибели, хотя это было ему вполнѣ возможно. Такимъ образомъ, когда распространилось извѣстіе, что Бенедиктъ съ сыномъ бѣжали изъ дома для бѣдныхъ и подверглись въ открытомъ полѣ страшной грозѣ, свирѣпствовавшей наканунѣ ночью — почти все населеніе высыпало за городъ, и каждый кустъ, каждая изгородь, каждая канавка были тщательно осмотрѣны. Впродолженіи цѣлаго дня Севеноксъ только и думалъ о несчастныхъ бѣглецахъ.

Робертъ Бельчеръ, въ качествѣ перваго гражданина Севенокса, скакалъ съ мѣста на мѣсто на своей парѣ сѣрыхъ, поощряя энергію добровольныхъ ищеекъ. Миссъ Бутервортъ сидѣла у окна своей комнаты и спрашивала новостей у каждаго прохожаго или съ тою же цѣлью ходила изъ дома въ домъ.

Утомленные долгими и тщетными поисками, сотни людей направились вечеромъ къ дому для бѣдныхъ съ грустнымъ отчетомъ о своей неудачѣ. Нѣкоторые, однако, увѣряли, что напали на слѣдъ бѣглецовъ; другіе утверждали, что послѣдніе бросились въ колодезь. Одинъ старикъ, недолюбливавшій мистера Бельчера и слыхавшій объ его несправедливомъ обращеніи съ Бенедиктомъ, заявилъ подозрѣніе, что Бенедиктъ и сынъ его просто убиты человѣкомъ, въ интересѣ котораго ихъ исчезновеніе.

Подозрѣніе это быстро распространилось. Всѣ тотчасъ признали, что это самое раціональное объясненіе таинственнаго событія, хотя изъ осторожности никто не посмѣлъ заикнуться объ этомъ при мистерѣ Бельчерѣ. При свѣтѣ этой теоріи исчезновенія Бенедикта и его сына, каждое изъ извѣстныхъ всѣмъ событій приняло совершенно иной характеръ. Теперь впервые стало яснымъ, что человѣкъ, никогда не отличавшійся силой и изнуренный нетолько болѣзнью, но и долгимъ заточеніемъ, не могъ сломать двери. Потомъ поведеніе мистера Бельчера въ теченіи дня показалось сомнительнымъ. Его смущеніе въ церкви, когда мистеръ Буффумъ сообщилъ ему о бѣгствѣ Бенедикта, обѣщаніе выдать награду за поимку бѣглецовъ и безпокойная суетливость впродолженіи поисковъ, повидимому, указывали на его виновность и желаніе, пустивъ пыль въ глаза, отвратить отъ себя всякое подозрѣніе.

Къ величайшему ужасу мистера Буффума, домъ для бѣдныхъ былъ осмотрѣнъ во всѣхъ подробностяхъ толпами гражданъ, которые возвратились домой со стыдомъ и негодованіемъ въ сердцѣ, съ бранью и проклятіями на языкѣ. Если Бенедиктъ и его сынъ были убиты, то это было не единственное преступленіе, совершенное въ гостинницѣ Тома Буффума. Положеніе, въ которомъ находилось это благотворительное учрежденіе, было страшнымъ преступленіемъ противъ религіи и человѣколюбія, за что весь городъ былъ отвѣтственъ, хотя и менѣе, чѣмъ мистеръ Буффумъ и, главное, его поручитель мистеръ Бельчеръ. Общее волненіе было такъ сильно, что явись въ эту минуту народный вожакъ, все населеніе Севенокса возстало бы, какъ одинъ человѣкъ, и раздѣлалось бы судомъ Линча съ виновными.

Мистеръ Бельчеръ былъ не дуракъ и тотчасъ замѣтилъ, какая перемѣна произошла въ толпѣ относительно его. На него смотрѣли подозрительно, его избѣгали, съ нимъ не заговаривали. Онъ отлично понялъ, что его винятъ нетолько въ исчезновеніи Бенедикта, но и въ допущеніи безпорядковъ въ домѣ для бѣдныхъ. Наконецъ, онъ простился съ мистеромъ Буффумомъ, котораго цѣлый день каталъ въ своемъ экипажѣ, и поѣхалъ домой.

По дорогѣ онъ не шутилъ съ Фипсомъ, а вечеромъ, не мечталъ, по обыкновенію, въ своей библіотекѣ о радужномъ будущемъ. Напротивъ, это будущее теперь представлялось ему въ черныхъ краскахъ. Если Бенедиктъ былъ убитъ, то кому могла быть полезна его смерть, кромѣ Роберта Бельчера? Если онъ умеръ отъ холода и истощенія, то, конечно, тайна умерла съ нимъ, но Робертъ Бельчеръ будетъ признанъ виновнымъ въ его смерти, вѣдь миссъ Бутервортъ винила же его въ сумасшествіи Бенедикта. Если же онъ живъ и выздоровѣетъ на свободѣ или его сынъ попадетъ въ руки ловкаго человѣка, то Роберта Бельчера потянутъ въ судъ. Онъ не хотѣлъ сознаться, что желалъ смерти несчастнаго, но вполнѣ соглашался съ тѣмъ, что смерть Бенедикта была лучшимъ для него исходомъ. Укоряя общественное мнѣніе Севенокса въ несправедливомъ обвиненіи его въ такомъ преступленіи, какого онъ не совершилъ, и сознавая, что онъ дѣйствительно совершилъ преступленіе, о которомъ никто въ Севеноксѣ не зналъ, Робертъ Бельчеръ былъ въ этотъ вечеръ самымъ несчастнымъ человѣкомъ въ городѣ. Онъ любилъ власть и популярность. Онъ гордился тѣмъ, что городъ былъ въ его рукахъ, но теперь онъ зналъ, что городъ тихо, безмолвно освободился изъ-подъ его власти.

Между тѣмъ, граждане Севенокса неожиданно созвали митингъ, на которомъ мистеръ Бельчеръ не присутствовалъ. Всѣ пасторы были на лицо и, если не на словахъ, то въ сердцѣ, каждый сознавалъ, что городъ слишкомъ долго подчинялся волѣ одного человѣка. Была открыта подписка и собрана значительная сумма для выдачи тому, кто найдетъ бѣглецовъ.

На слѣдующее утро мистеръ Бельчеръ узналъ объ этомъ митингѣ и этой подпискѣ, которые обошлись безъ его содѣйствія. Онъ закусилъ губу, но со смѣхомъ заявилъ желаніе заслужить эту награду и, приказавъ заложить пару сѣрыхъ, поѣхалъ къ мистеру Буффуму.

Послѣ долгаго совѣщанія съ совершенно растерявшимся толстякомъ, который между прочимъ разсказалъ о конечной судьбѣ старика Тильдена, Робертъ Бельчеръ снова сѣлъ въ свой кабріолетъ и поѣхалъ крупной рысью въ лѣсъ по направленію къ № 9-му.

VII.

— Ну, ну, Турка, вотъ и гости, сказалъ Джимъ, вступивъ одной ногой на берегъ, а другой притягивая лодку: — вотъ мальчикъ, съ которымъ ты будешь играть, и больной, за которымъ мы станемъ съ тобой ухаживать. Ну, ну, молчи!

Собака, выбѣжавшая на встрѣчу къ своему господину, взглянула ему въ лицо, потомъ посмотрѣла на гостей, помахала хвостомъ въ знакъ привѣтствія, и когда Гарри соскочилъ на берегъ, немедленно его обнюхала и лизнула ему руку, какъ бы въ знакъ того, что признаетъ его удовлетворительнымъ товарищемъ.

Джимъ вытащилъ на землю лодку, вынулъ изъ нея Бенедикта и перенесъ къ себѣ въ хижину, гдѣ оставилъ его подъ надзоромъ ребенка, а самъ побѣжалъ въ № 10-й для приготовленія ему постели. Когда все было тамъ готово, онъ перенесъ больного въ его новое жилище.

Гарри и собака тотчасъ сдѣлались неразлучными друзьями и послѣ ужина легли спать вмѣстѣ въ № 9-мъ, тогда какъ Джимъ не отходилъ во всю ночь отъ Бенедикта. Вслѣдствіе усталости и дождя, промочившаго его до костей, а главное нервнаго волненія, у несчастнаго открылась горячка съ бредомъ.

— Теперь ему необходима была бы помощь женщины и доктора, думалъ Джимъ: — вмѣсто женщины, у меня только собака, а доктора негдѣ найти на сорокъ миль въ окружности.

Бѣдный Джимъ! Онъ не зналъ, что страшный ударъ, которому онъ подвергъ ослабленный организмъ сумасшедшаго, былъ именно тотъ толчекъ, котораго дожидалась натура для проявленія спасительной реакціи. Онъ не зналъ, что свѣжій воздухъ, ароматичное ложе, тишина окружающей природы, здоровая пища и нѣжный уходъ лучше всякихъ лекарствъ. Онъ не зналъ, что для выздоровленія больной долженъ былъ какъ бы начать жизнь съизнова и что въ процессѣ превращенія старой вымершей жизни въ новую, свѣжую, необходима минута, когда жизнь повидимому, совершенно исчезаетъ, а смерть вступаетъ въ свои права. Но онъ сознавалъ все бремя взятой на себя отвѣтственности, и только мысль, что его побужденія были чисты и что больному не было хуже въ его рукахъ, чѣмъ въ томъ аду, изъ котораго онъ его спасъ, поддерживала его силы и мужество.

На разсвѣтѣ Бенедиктъ заснулъ тревожнымъ сномъ. Вскорѣ дверь хижины тихонько отворилась, и Джимъ увидалъ передъ собой Гарри и собаку. Голодный видъ ребенка напомнилъ Джиму о прочихъ обязанностяхъ и, оставивъ ребенка караулить отца, онъ пошелъ приготовлять завтракъ.

Впродолженіи всего дня и слѣдующей ночи, Джимъ разрывался на части: ему приходилось и кормить ребенка, и ухаживать за больнымъ. Наконецъ, его силы стали ослабѣвать, онъ началъ ощущать необходимость сна и помощи. Поэтому онъ не могъ удержаться отъ радостнаго крика, когда вечеромъ на второй день увидалъ вдали фигуру Майка Конлина, медленно двигавшагося по противоположному берегу съ тяжелой ношей.

Джимъ вскочилъ въ лодку и поѣхалъ къ нему на встрѣчу. Ирландецъ, остановившись на берегу въ десяти миляхъ отъ хижины Джима, гдѣ всегда переправлялись къ нему въ лодкѣ, не нашелъ обычно привязаннаго къ дереву березоваго челнока, который кто-то угналъ. Поэтому онъ былъ принужденъ пойти въ обходъ по берегу и очень усталъ, но на радостное привѣтствіе Джима отвѣчалъ весело:

— Погоди, погоди, ты не очень обрадовался бы Майку Конлину, еслибъ зналъ, что онъ пришелъ тебя арестовать. Джимъ, ты мой узникъ. Ты, говорятъ, укралъ одного нищаго… нѣтъ, двухъ и долженъ за это отвѣтить головой Бельчеру. Пойдемъ, со мной, да безъ разговора!

Джимъ посмотрѣлъ на него съ улыбкой, но зная, что Майкъ безъ важной причины не посѣтилъ бы его такъ скоро, спросилъ съ интересомъ:

— Такъ Бельчеръ тебя прислалъ?

— Да, и заплатилъ мнѣ впередъ. Если ты поведешь себя прилично, то получишь половину денегъ.

Хотя Джимъ видѣлъ, что Майкъ только шутилъ, но онъ понялъ, что обѣщанная награда была сильнымъ для него соблазномъ.

— Ты ему сказалъ что-нибудь Майкъ? спросилъ онъ торжественно.

— Сказалъ! повторилъ ирландецъ тѣмъ же тономъ.

— Зная, что я тебя побью, если ты скажешь?

— Конечно.

Джимъ не произнесъ болѣе ни слова и молча приготовилъ ужинъ Майку. Когда тотъ поѣлъ вдоволь, онъ повелъ его въ хижину № 10-й, и отворивъ дверь, указалъ на Бенедикта, который лежалъ въ бреду съ открытыми глазами. Потомъ, вернувшись домой, онъ произнесъ:

— Майкъ! мы жили, какъ братья, съ этимъ человѣкомъ. Я его спасъ изъ настоящаго ада и если кто-нибудь вздумаетъ его туда возвратить, то онъ будетъ имѣть дѣло со мною. Джимъ Фентонъ — добрый человѣкъ, пока его не выведутъ изъ себя, но тогда берегись. Скажи прямо, Майкъ, ты мнѣ другъ или врагъ?

Майкъ молча открылъ тяжелый мѣшокъ, который онъ принесъ на плечахъ, и выставилъ на полъ банку варенья, жаренаго цыпленка, бутылку водки, фунтъ чаю, голову сахару, коробку сухарей, чашку съ блюдцемъ, рубашку и много еще другихъ мелочей, о которыхъ могла подумать только женщина, заботящаяся о дорогомъ для нея больномъ. Джимъ слѣдилъ за каждымъ движеніемъ Майка, и слезы стали навертываться на его глазахъ.

— Ну, Джимъ, воскликнулъ ирландецъ: — бей, колоти, рви все это. Чтожь ты не дерешься?

— Прости меня, Майкъ, отвѣчалъ Джимъ, протягивая ему руку: — я боялся, что ты не устоишь передъ соблазномъ; но ты, право, ангелъ, хотя и курносый.

— Курносый я или нѣтъ, а ты остался съ носомъ; чего распѣтушился?

— Ну, полно, помиримся!

Майкъ пожалъ ему крѣпко руку и, усѣвшись, разсказалъ Джиму все, что случилось:

— На другой день послѣ твоей продѣлки, я пошелъ на берегъ за лошадью и телегой, а возвращаясь домой, набралъ хвороста для жены. Не успѣлъ я поставить лошадь въ конюшню и позавтракать, какъ вдругъ къ моей хижинѣ подъѣхалъ Бельчеръ на своихъ рысакахъ. — «Майкъ Конлинъ, кликнулъ онъ: — Майкъ Конлинъ, пойдите сюда». Я вышелъ, и онъ спрашиваетъ: «Не видали ли вы сумасшедшаго старика съ ребенкомъ?» — Днемъ тутъ не проходило никакого сумасшедшаго старика съ ребенкомъ, отвѣчалъ я: — развѣ ночью, когда вся моя семья спала. Онъ вышелъ изъ экипажа и осмотрѣлъ весь домъ, даже заглянулъ въ сарай и конюшню. — «А куда это вы ѣздили на своей лошади?» спросилъ онъ. — За хворостомъ, отвѣчалъ я и указалъ на телегу. Онъ посмотрѣлъ на хворостъ, который я не успѣлъ еще вынуть, и сказалъ: «Майкъ, если вы мнѣ найдете въ лѣсу этихъ бѣглецовъ, то я вамъ заплачу пятьсотъ долларовъ». — Сквайръ Бельчеръ, отвѣчалъ я, зная его слабую сторону: — вы богаче короля, а Майкъ Конлинъ самъ почти что нищій. Дайте мнѣ сто долларовъ и я постараюсь ихъ найти. Онъ вынулъ сто долларовъ, и вотъ они у меня тутъ въ карманѣ, а теперь я останусь у тебя съ недѣлю и заслужу эти деньги.

Джимъ былъ внѣ себя отъ счастья, что Майкъ проживетъ у него нѣсколько дней и поможетъ ему ухаживать за больнымъ. Они стали чередоваться у его постели и съ одинаковымъ безпокойствомъ слѣдили за постояннымъ уменьшеніемъ его силъ. Наконецъ, на пятый день, послѣ очень безпокойнаго бреда, больной впалъ въ забытье. Очевидно, что этотъ столбнякъ былъ кризисомъ. Понимая всю важность этой минуты и не зная что предпринять, Джимъ долго сидѣлъ у постели больного и потомъ вышелъ на чистый воздухъ. Неужели всѣ его усилія пропадутъ даромъ и бѣдный Бенедиктъ дѣйствительно переселится въ лоно Авраама?

Спустя нѣсколько времени, онъ вернулся въ № 10-й и въ изумленіи остановился на порогѣ. Больной лежалъ съ открытыми глазами, и слабая улыбка на его губахъ доказывала, что онъ узналъ своего стараго друга. Его взглядъ покойный, сознательный, напомнилъ Джиму Бенедикта прежнихъ лѣтъ и, упавъ на колѣни, онъ закрылъ лицо руками. Природа совершила чудо; Бенедиктъ былъ здоровъ и въ своемъ умѣ.

Съ этой минуты онъ сталъ медленно поправляться. Сначала онъ не могъ говорить, потомъ къ нему вернулись языкъ и память. Недавнее прошедшее казалось ему тяжелымъ сномъ, но онъ узналъ хижину своего друга и вспомнилъ ихъ веселую жизнь въ лѣсахъ. Онъ былъ на томъ свѣтѣ, вернулся и началъ жизнь новой жизнью, говорилъ Джимъ, по своему обсуждая удивительное выздоровленіе бѣднаго Бенедикта.

Спустя два дня, Майкъ объявилъ, что ему пора домой.

— Ну, другъ сердечный, ты сдѣлалъ болѣе добра въ эту недѣлю, чѣмъ тебѣ придется сдѣлать во всю свою жизнь, хотя бы ты прожилъ тысячу лѣтъ, сказалъ Джимъ. — Ты вполнѣ заслужилъ свои сто долларовъ и можешь по совѣсти сказать, что ты не нашелъ ни нищаго, ни сумасшедшаго. Поль Бенедиктъ, слава Богу, ни то, ни другое.

— Конечно, ты правъ, отвѣчалъ Майкъ, очень довольный, что можетъ получить деньги и не сказать прямой лжи.

— И поблагодари твою старуху за все, что она прислала, да скажи ей, что она царица нашихъ лѣсовъ.

— Ну, нѣтъ, она такъ зазнается, что съ ней не будетъ ладу.

— А если вы съ ней рассоритесь, то пусть она знаетъ, что для нея всегда готовъ пріютъ въ № 10-мъ.

Они разстались, и Джимъ вернулся къ своимъ заботамъ о больномъ, которыя теперь не казались ему тяжелыми, такъ какъ его поддерживала свѣтлая надежда на полное выздоровленіе друга.

На дворѣ стоялъ май мѣсяцъ, весна наступила во всей своей красѣ и возрожденная природа возродила къ жизни и бѣднаго Бенедикта. Счастливый день былъ для Джима, когда Бенедиктъ, опираясь на его руку и предшествуемый маленькимъ Гарри и собакой, впервые прошелъ въ его старую хижину, гдѣ они вмѣстѣ весело отобѣдали Но онъ не поощрялъ его разспросовъ, старался отвратить его мысли отъ прошедшаго и успѣлъ въ этомъ на столько, что чѣмъ Бенедиктъ становился сильнѣе, тѣмъ онъ самъ менѣе думалъ о прежней своей жизни, бывшей однимъ длиннымъ рядомъ лишеній, горя, тяжелыхъ испытаній и горькихъ разочарованій.

Однако, мысль объ одномъ человѣкѣ, игравшемъ важную роль въ его жизни, никогда его не покидала, хотя заставляла его постоянно вздрагивать отъ волненія. Мистеръ Бельчеръ до сихъ поръ всегда умѣлъ силою воли и силой денегъ заставлять его согласиться на всякую сдѣлку. Характеръ Бельчера былъ ненавистенъ Бенедикту, но въ его присутствіи онъ терялъ всякое мужество. Онъ чувствовалъ, что у Бельчера не было ни совѣсти, ни чести, ни человѣколюбія, и не сомнѣвался въ томъ, что какъ только послѣдній узнаетъ объ его выздоровленіи, то будетъ снова его преслѣдовать, съ цѣлью силой или обманомъ отнять у него право на его изобрѣтенія. Онъ же теперь рѣшился ни за что не отчуждать своихъ правъ и до тѣхъ поръ, пока не будетъ въ силахъ энергично отстоять ихъ, не подвергать себя хитрымъ ковамъ мошенника, такъ безсовѣстно эксплуатировавшаго его геній. Поэтому мало-по-малу онъ сталъ смотрѣть на окружающіе лѣса, какъ на свое жилище, по крайней мѣрѣ на время. Тутъ онъ могъ жить спокойно и безопасно. Жены его не было болѣе на свѣтѣ, вся его прежняя жизнь была неудачной борьбой съ жестокосердымъ эгоистомъ и теперь, начавъ жить новою жизнію, среди самыхъ простыхъ, раціональныхъ условій, поддерживаемый надежной рукой Джима, онъ хотѣлъ прежде всего укрѣпить свое здоровье и потомъ уже начать новое поприще, уже основанное на жизненномъ опытѣ.

Въ іюнѣ мѣсяцѣ Джимъ занялся земледѣліемъ, которое ограничивалось разведеніемъ овощей, такъ какъ негдѣ было молоть хлѣбъ, еслибы у него и родилась рожь или пшеница. Когда овощи взошли, то Бенедиктъ былъ уже въ силахъ помогать своему другу въ его работѣ, а къ осени онъ сталъ такимъ здоровымъ, свѣжимъ молодцомъ, какимъ никогда прежде не бывалъ. Джимъ смотрѣлъ на него съ гордостью и слушалъ съ удовольствіемъ его практическіе совѣты, такъ какъ онъ зналъ многое, и изобрѣтательный его умъ постоянно что-нибудь придумывалъ.

— А что, Поль Бенедиктъ, сказалъ однажды Джимъ: — можешь ты выстроить домъ?

— Все, что угодно.

— Настоящій домъ, въ которомъ могла бы жить настоящая: женщина?

— Я говорю тебѣ: все, что хочешь.

— Съ крыльцомъ, столами, стульями, горками для цвѣтовъ и пр.

— Да, Джимъ; и я еще тебѣ сдѣлаю такія штуки, какихъ ты никогда и не видывалъ.

Джимъ не продолжалъ этого разговора, но серьёзно задумался.

Въ сентябрѣ мѣсяцѣ, въ № 9 обыкновенно останавливались охотники, и одинъ изъ нихъ, нью-йоркскій адвокатъ, мистеръ Баньфуръ, уже нѣсколько лѣтъ аккуратно посѣщалъ Джима. Для нихъ надо было запастись провизіею и къ тому же слѣдовало заготовить на зиму муки и свинины, а главное, достать теплую одежду для Бенедикта и его сына. Поэтому, оставивъ на попеченіе выздоровѣвшаго друга оба жилища и ребенка, Джимъ отправился на недѣлю въ Севеноксъ.

По дорогѣ онъ зашелъ къ Майку Конлину, который обѣщалъ привезти ему лѣса, сколько будетъ нужно для новой постройки. Онъ составилъ съ Бенедиктомъ длинный списокъ необходимыхъ инструментовъ и взялъ съ собою въ городъ Майка, чтобы привезти въ его телегѣ всѣ покупки.

Проѣзжая мимо дома для бѣдныхъ, въ которомъ произошли большія перемѣны къ лучшему, Джимъ остановился и спросилъ съ сочувствіемъ, какъ поживаетъ Томъ Буффумъ. Но оказалось, что вскорѣ послѣ бѣгства Бенедикта, толстякъ умеръ отъ удара.

— Онъ былъ большой мой пріятель, сказалъ Джимъ съ улыбкой новому смотрителю: — я очень радъ, что онъ умеръ такъ скоро, не почувствовавъ даже приближенія смерти. Онъ, вѣроятно, оставилъ золотыя горы?

Смотритель успокоилъ Джима, объяснивъ, что у семейства Буффума осталось порядочное состояніе, и друзья продолжали свой путь.

Цѣлый день Джимъ и Майкъ были очень заняты въ Севеноксѣ, вечеромъ около восьми часовъ миссъ Бутервортъ была удивлена извѣстіемъ, что какой-то странный человѣкъ желаетъ ее видѣть. Она сошла внизъ и увидала человѣка высокаго роста съ большимъ сверткомъ сукна въ рукахъ.

— Здравствуйте, миссъ Бутервортъ, какъ вы поживаете? сказалъ Джимъ.

— Я васъ помню, отвѣчала миссъ Бутервортъ, стараясь различить въ сумеркахъ черты его лица: — вы — Джимъ Фентонъ, котораго я видѣла прошлой весной въ городскомъ собраніи.

— Я зналъ, что вы меня не забудете. Женщины никогда не забываютъ. Какъ вы прожили лѣто?

— Благодарю васъ, сказала миссъ Бутервортъ, опускаясь на диванъ и указывая гостю на стулъ.

Джимъ положилъ на полъ свою мѣховую шапку, сѣлъ на стулъ, поставилъ между ногами свертокъ сукна и, вынувъ изъ кармана платокъ, обтеръ имъ лицо.

— Я принесъ вамъ маленькую работу, сказалъ онъ.

— Я не могу брать болѣе работъ. Я завалена заказами. Это самое занятое время въ году.

— Я знаю; но это работа особенная.

— О, всѣ работы особенныя, произнесла миссъ Бутервортъ, качая головой.

— Но эта работа для особаго человѣка.

— Для меня всѣ люди равны.

— Надо сшить одежду для одного хорошаго человѣка и его маленькаго сына. Они, бѣдняки, ходятъ теперь въ лохмотьяхъ и такъ останутся на всю зиму, если вы ихъ не одѣнете. Этотъ человѣкъ мой сердечный другъ и еслибы вы знали то, что я знаю, вы не стали бы торговаться. Да, миссъ Бутервортъ, много случилось интереснаго и если вы хотите все узнать, то согласитесь сшить эту одежду.

Джимъ затронулъ слабую струну всякой женщины, и миссъ Бутервортъ начала замѣтно поддаваться.

— Можетъ быть, я и нашла бы время, сказала она, почесывая въ затылкѣ булавкой: — но у меня нѣтъ мѣрки.

— Это пустяки. Вы помните человѣка, котораго звали… да… кажется, такъ… Бенедиктомъ… ну, мой другъ двѣ капли воды, какъ онъ, только потолще, а его сынъ — вылитый сынъ Бенедикта, только немного повыше.

Миссъ Бутервортъ вскочила съ мѣста, подошла къ Джиму и посмотрѣла ему прямо въ глаза.

— Можете вы мнѣ сказать, что сдѣлалось съ Бенедиктомъ и его мальчикомъ?

— Да; но никому въ Севеноксѣ я объ этомъ не говорилъ.

— Джимъ Фентонъ, вамъ нечего меня бояться.

— Я знаю. Вы для меня лучшая женщина на свѣтѣ.

— Вамъ нечего меня бояться, повторила миссъ Бутервортъ, покраснѣвъ.

— Вы сошьете одежду?

— Да; и даромъ, хотя мнѣ пришлось бы сидѣть для этого по ночамъ.

— Дайте мнѣ вашу руку, сказалъ Джимъ и покраснѣлъ, какъ ракъ, почувствовавъ на своей грубой ладони руку миссъ Бутервортъ, которая приблизилась къ нему.

Онъ разсказалъ ей исторію спасенія Бенедикта со всѣми подробностями.

— Вы — благороднѣйшій человѣкъ на свѣтѣ, воскликнула миссъ Бутервортъ, выслушавъ съ замѣтнымъ волненіемъ его разсказъ.

— А вы — лучшая женщина на свѣтѣ, отвѣчалъ Джимъ: — у насъ въ лѣсу для полнаго благополучія недостаетъ только женщины, и я не желалъ бы никого другого, кромѣ васъ.

— Какой вы шутникъ, произнесла со смѣхомъ миссъ Бутервортъ.

— Я ни мало не шучу, отвѣчалъ Джимъ: — я говорю серьёзно. Я постоянно думалъ о васъ со времени нашего перваго свиданія и почти каждую ночь видѣлъ васъ во снѣ. Если мнѣ удалось спасти Бенедикта, то, право, только потому, что мысль о вашемъ одобреніи меня поддерживала. А вы говорите, что это шутки. Нѣтъ, плохая будетъ шутка, если Джимъ Фентонъ уйдетъ отсюда съ убѣжденіемъ, что имъ брезгаетъ женщина, которая дороже для него всего на свѣтѣ.

Миссъ Бутервортъ поникла головой. Она чувствовала, что Джимъ говорилъ искренно, что онъ глубоко ее уважалъ и что подъ его грубой внѣшностью скрывается человѣкъ, лучше котораго она никогда не видывала. Но уединенное существованіе въ глуши лѣсовъ пугало ее; она слишкомъ привыкла къ дѣятельной, трудолюбивой жизни среди знакомыхъ и друзей. Къ тому же, ее удерживала память о давнопрошедшей любви, которая омрачила горемъ всю ея жизнь.

— Мистеръ Фентонъ, начала она, но онъ ее перебилъ:

— Называйте меня Джимомъ.

— Хорошо, Джимъ, произнесла миссъ Бутервортъ, невольно улыбаясь среди слезъ: — я должна вамъ сказать, что была однажды невѣстой.

— Не можетъ быть.

— И онъ умеръ за недѣлю до нашей свадьбы. Это былъ единственный человѣкъ, котораго я когда-либо любила.

— Я съ радостью воскресилъ бы его и отъ души веселился бы на вашей свадьбѣ. Но вѣдь онъ умеръ, и его не воскресишь. А вы однѣ, и если является человѣкъ, который хочетъ васъ беречь и лелѣять за него, то, право, покойный долженъ бы быть за это благодарнымъ.

Миссъ Бутервортъ не могла удержаться отъ улыбки; но предложеніе Джима было такъ странно и неожиданно и она уже такъ давно отказалась отъ всякой мысли выйти замужъ, что единственно возможный для нея отвѣтъ былъ отказъ, хотя и не окончательный.

— Джимъ, сказала она, наконецъ, — я увѣрена, что вы хорошій и честный человѣкъ; но мы получили совершенно различное воспитаніе, и жизнь, которую вы мнѣ предлагаете, слишкомъ мнѣ чужда. Я не думаю, чтобы я могла быть счастлива при такихъ условіяхъ.

Джимъ понялъ, что ему не слѣдовало болѣе настаивать. Онъ сознавалъ вполнѣ, что она имѣла разумные доводы для колебанія. Онъ былъ, конечно, грубый, необразованный человѣкъ, но надѣялся, что его честная, открытая, благородная натура все-таки сдѣлаетъ счастливой такую женщину, какъ миссъ Бутервортъ.

— Ну, миссъ Бутервортъ, сказалъ онъ вставая: — вамъ лучше знать; но домъ будетъ выстроенъ съ крылечкомъ, мебелью и горкой для цвѣтовъ. Майкъ Конлинъ привезетъ лѣсъ, Бенедиктъ все устроитъ, а Джимъ Фентонъ будетъ работать со счастьемъ.

Миссъ Бутервортъ также встала и пристально посмотрѣла на Джима, который глядѣлъ на нее съ восторгомъ.

— Ну, лучше мнѣ уйти… произнесъ онъ: — можете вы кончить работу въ два дня? я тогда бы захватилъ ее съ собой. Пожалуйста, поторопитесь. Я вамъ хорошо заплачу.

Миссъ Бутервортъ обѣщала, что все будетъ готово черезъ два дня, и Джимъ поэтому остался въ Севеноксѣ.

Онъ не помнилъ, какъ онъ вышелъ изъ дома, гдѣ жила миссъ Бутервортъ, но сердце его радостно билось. Что онъ дѣлалъ въ продолженіи этихъ двухъ дней въ Севеноксѣ, его ни мало не занимало; но каждый вечеръ онъ приходилъ подъ окно швеи и, спрятавшись за деревьями, оставался тамъ, пока свѣтъ не исчезалъ въ ея окнѣ.

Миссъ Бутервортъ, тотчасъ послѣ ухода Джима, скроила два сьюта отцу и сыну и на слѣдующее утро отдала ихъ шить своимъ пріятельницамъ, говоря, что это доброе дѣло. Такимъ образомъ, когда Джимъ явился за одеждой, то она была готова, и ему не пришлось заплатить ни гроша. Это послѣднее обстоятельство очень смутило его.

— Я вамъ все-таки когда-нибудь заплачу, если ничего не случится особеннаго; а если это случится, то мы будемъ квиты, сказалъ онъ: — я не хочу, чтобы швеи работали на меня даромъ.

Онъ взялъ лѣвой рукой узелъ, а правой руку миссъ Бутервортъ и прибавилъ:

— Прощайте, хорошая женщина; я съ вами скоро увижусь. Думайте обо мнѣ иногда. Мнѣ горько уйти, ничего не покончивъ; ну, да ужь такова моя судьба. Только пожалуйста, послѣ моего ухода, не убейте ни одной птички, не раздавите ни одного насѣкомаго изъ боязни, чтобы это не было сердце Джима Фентона, которое онъ здѣсь оставилъ.

Послѣ ухода Джима, миссъ Бутервортъ отерла платкомъ выступившія на ея глазахъ слезы — такъ тронула ее неподдѣльная поэзія его послѣднихъ словъ.

Джимъ отправился прямо въ гостинницу, гдѣ онъ остановился, и первое лицо, которое онъ встрѣтилъ, былъ нью-іоркскій адвокатъ мистеръ Баньфуръ съ двѣнадцатилѣтнимъ сыномъ. Онъ только-что пріѣхалъ изъ Нью-Йорка и отправлялся къ Джиму въ лѣсъ охотиться и удить рыбу на ежегодныя свои вакаціи. Тотчасъ было рѣшено, что Джимъ съ Майкомъ поѣдетъ впередъ и, побывавъ дома, выѣдетъ въ лодкѣ на встрѣчу своимъ гостямъ.

VIII.

Впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ надъ Севеноксомъ носилось облако тайны. Объявленія о наградѣ за поимку бѣглецовъ были вывѣшены во всѣхъ окрестныхъ городахъ и селеніяхъ. Газеты разнесли повсюду эту исторію, и прямымъ ея результатомъ было такое коренное преобразованіе севенокскаго дома для бѣдныхъ, что Томъ Буффумъ, уже давно стоявшій на краю паралича, вдругъ перешагнулъ въ бездну, и строгое слѣдствіе надъ его управленіемъ уже было произведено безъ него. Это очищеніе авгіевыхъ конюшенъ Геркулесомъ общественнаго мнѣнія совершенно успокоило взволновавшихся обитателей Севенокса, и, наконецъ, было рѣшено, что Бенедиктъ и его сынъ раздѣлили судьбу стараго Тильдена, т. е. погибли въ отдаленномъ лѣсу.

Мистеръ Бельчеръ не имѣлъ никакого вліянія на опредѣленіе новаго начальства въ домѣ для бѣдныхъ. Севеноксъ рѣшительно отвернулся отъ него. Конечно, никто не передалъ ему ходившихъ въ городѣ слуховъ о томъ, что онъ былъ главной причиной сумасшествія и бѣгства Бенедикта, но, благодаря утонченному инстинкту, которымъ часто обладаютъ люди, подобные ему, Бельчеръ сознавалъ, что его обвиняли во всѣхъ несчастіяхъ, разразившихся надъ головой Бенедикта. Мы уже видѣли, что сначала подозрѣвали даже его прямое участіе въ исчезновеніи бѣглецовъ, но это подозрѣніе пустило корни въ очень немногихъ умахъ. Когда прошла первая минута волненія, севенокскіе граждане пришли къ убѣжденію, что нѣтъ никакой мало-мальски основательной причины богатому фабриканту сживать со свѣта нищаго бѣдняка.

Мистеръ Бельчеръ никогда не водилъ дружбы съ своими сосѣдями, считая, что въ Севеноксѣ не было никого равнаго ему. Измѣряя свое собственное положеніе глубиной своего кошелька и объемомъ своей власти, онъ полагалъ, что каждое слово, сказанное имъ одному изъ своихъ согражданъ, каждый поклонъ, которымъ онъ удостаивалъ кого-либо на улицѣ, должны были цѣниться, какъ высшая милость и благодѣяніе. До сихъ поръ ему достаточно было общества самого себя. Деньгами, мелкой местью и личнымъ высокомѣріемъ онъ съумѣлъ удержаться на своемъ импровизированномъ престолѣ цѣлыхъ десять лѣтъ; но теперь, видя, что его власть поколеблена, что въ Севеноксѣ нетолько обходятся безъ него, но прямо идутъ противъ его воли, а его любезности потеряли всякую цѣнность, онъ сталъ ощущать одиночество, и сердце его наполнилось горечью. Вечеръ за вечеромъ онъ бесѣдовалъ съ своимъ зеркаломъ въ одинокой библіотекѣ, и мало-по-малу планъ, который долго виталъ въ туманѣ, началъ принимать опредѣленныя очертанія. Ему надо было отомстить горожанамъ за ихъ измѣну, даже еслибъ это стоило ему личныхъ пожертвованій, а онъ зналъ, что лучшей местью будетъ покинуть неблагодарный городъ. Въ прежнія времена, быстро увеличивая свое состояніе, онъ часто мечталъ о томъ, чтобъ дойти до такой ступени богатства, когда можно было бы превратить свой великолѣпный домъ въ лѣтнюю резиденцію и переселиться въ Нью-Йоркъ, въ среду такихъ же богачей, какъ онъ. Онъ жаждалъ окружить себя блескомъ столичной жизни, но до сихъ поръ личные интересы удерживали его въ Севеноксѣ, и онъ довольствовался тѣмъ, что былъ въ этомъ городкѣ «первымъ гражданиномъ». Никто здѣсь не соперничалъ съ нимъ въ великолѣпіи. Его воля была закономъ. Но теперь все измѣнилось, и, спустя шесть мѣсяцевъ послѣ нашего перваго знакомства съ нимъ, мы находимъ его снова передъ зеркаломъ, произносящимъ слѣдующій монологъ:

— Робертъ Бельчеръ, эсквайръ, ваша роль съиграна. Кто это смѣлъ сказать? Это вы, сэръ? Какъ, вы осмѣливаетесь оскорблять льва въ его берлогѣ? Бросьте кинжалъ, которымъ вы хотѣли поразить мое сердце, или я не отвѣчаю за послѣдствія. Моя игра съиграна съ милліономъ долларовъ въ карманѣ? Какъ бы не такъ! Блестящія звѣзды на небесахъ пророчатъ тебѣ, Робертъ Бельчеръ, великую будущность. Не покинуть ли Севеноксъ? Не перебраться ли въ Нью-Йоркъ и тамъ пожать плоды своей предпріимчивости? Не поднять ли въ Севеноксѣ своимъ отъѣздомъ скрежетъ зубовный? Не заставить ли пасторовъ ревѣть объ исчезнувшемъ покровителѣ? Да, я перенесу на новую почву свою дѣятельность. Я отряхаю пыль Севенокса съ своихъ ногъ. Прощайте, сэръ. Вы просите извиненія? Это хорошо, но уходите.

На слѣдующее утро, послѣ подробнаго размотрѣнія всѣхъ своихъ дѣлъ вмѣстѣ съ агентомъ, которому онъ вполнѣ довѣрялъ, Робертъ Бельчеръ объявилъ женѣ, что ѣдетъ въ Нью-Йоркъ по дѣлу, и Фипсъ отвезъ его на станцію желѣзной дороги, отстоявшей отъ Севенокса на двадцать миль.

Удивительно, сколько мѣста можетъ занять въ вагонѣ роскошно одѣтый франтъ, не подвергаясь никакимъ непріятностямъ. Мистеръ Бельчеръ обыкновенно занималъ два мѣста, а иногда и четыре. Жаль было смотрѣть, какъ бѣдныя, болѣзненныя женщины и плохо одѣтые джентльмэны проходили мимо него, предпочитая стѣснить себя, чѣмъ оспорить его право на все то пространство, какое онъ могъ занять своимъ багажемъ и ногами. Мистеръ Бельчеръ смотрѣлъ на все это съ высокомѣрнымъ самодовольствіемъ, убѣжденный, что его повелительная фигура вполнѣ заслуживала подобнаго всеобщаго уваженія. Даже кондукторы видѣли, съ какимъ человѣкомъ они имѣли дѣло, и избѣгали столкновенія съ нимъ. Онъ пользовался въ дорогѣ нетолько всѣми удобствами, за которыя платилъ деньги, но еще и тѣми, за которыя платили другіе.

Прибывъ въ Нью-Йоркъ, онъ остановился въ лучшей гостинницѣ того времени «Асторъ». Конторщикъ зналъ его и тотчасъ отвелъ ему прекрасный номеръ изъ двухъ комнатъ во второмъ этажѣ, тогда какъ люди, гораздо достойнѣе его, должны были довольствоваться номерами въ верхнемъ этажѣ. Не успѣлъ онъ съ шумомъ и трескомъ ввалиться въ столовую, какъ дворецкій немедленно предложилъ ему почетное мѣсто во главѣ стола. Слуги ему почтительно прислуживали, онъ получалъ лучшіе куски, и остальные обитатели гостинницы съ любопытствомъ смотрѣли на него. Возвращаясь въ свой номеръ, онъ встрѣтилъ содержателя отеля, который спросилъ съ улыбкой, всѣмъ ли онъ доволенъ. Однимъ словомъ, его имя и значеніе, повидимому, сохраняли свое величіе и въ Нью-Йоркѣ.

Закуривъ сигару, онъ взялъ газету, и глаза его остановились на слѣдующихъ строчкахъ:

"Полковникъ Робертъ Бельчеръ, богатый и всѣмъ извѣстный мануфактуристъ въ Севеноксѣ, изобрѣтатель знаменитаго бельчерскаго ружья, прибылъ въ Нью-Йоркъ и занялъ рядъ блестящихъ комнатъ въ «Асторѣ»!

Репортеръ придалъ ему, какъ изобрѣтателю ружья, чинъ полковника, очевидно, по той же причинѣ, по которой директоровъ пароходныхъ компаній называютъ капитанами или адмиралами. Какъ бы то ни было, это очень понравилось мистеру Бельчеру. Онъ перечелъ эти строки нѣсколько разъ и самодовольно посмотрѣлся въ зеркало. Онъ чувствовалъ, что всѣ двери отворятся передъ человѣкомъ, который обладаетъ деньгами и умѣньемъ ими пользоваться.

Среди этихъ пріятныхъ размышленій, слуга постучался въ дверь и подалъ на серебряномъ подносѣ карточку его нью-йоркскаго агента, мистера Бенджамина Толбота. Мистеръ Толботъ прочелъ газетное извѣстіе, столь порадовавшее мистера Бельчера, и поспѣшилъ засвидѣтельствовать свое почтеніе человѣку, благодаря которому онъ наживалъ себѣ состояніе.

Это посѣщеніе было какъ нельзя болѣе кстати и потому Бельчеръ, взглянувъ на карточку, приказалъ немедленно его просить.

Никто на свѣтѣ не понималъ мистера Бельчера лучше этого услужливаго комиссіонера. Въ теченіи десяти лѣтъ онъ занимался дѣлами мистера Бельчера въ Нью-Йоркѣ и каждый разъ, какъ его патронъ пріѣзжалъ изъ Севенокса, посвящалъ ему все свое время. Онъ возилъ его обѣдать въ свой клубъ, знакомилъ его съ своими пріятелями, ѣздилъ съ нимъ въ театры, посѣщалъ съ нимъ скачки и загородныя гулянья, однимъ словомъ, старался всячески его развлекать и забавлять. Онъ продѣлывалъ все это на свой счетъ и тщательно оберегалъ своего патрона отъ когтей шулеровъ и всевозможныхъ мошенниковъ. Въ его интересѣ было сдѣлаться необходимымъ человѣкомъ для мистера Бельчера и сохранить его всецѣло для себя одного.

Однако, удовлетворяя всѣмъ, даже самымъ грубымъ вкусамъ разбогатѣвшаго провинціала, мистеръ Толботъ никогда не приглашалъ его къ себѣ въ домъ. Мистрисъ Толботъ не желала видѣть Бельчера, да и мужъ ея не видѣлъ для нея никакой пользы или удовольствія въ его обществѣ. Онъ зналъ, что Бельчеръ, окончивъ свои дѣловыя занятія, желалъ не тихаго обѣда съ дамами и дѣтьми, а совершенно иныхъ развлеченій. Его влекло не къ добродѣтели, а къ разврату, прикрытому полуприличной оболочкой, и именно такого рода удовольствіями мистеръ Толботъ постоянно его и подчивалъ, придерживаясь того правила, что надо было забавлять патрона, но въ мѣру, такъ чтобъ онъ постоянно оставался для него источникомъ обогащенія.

— Ну, Толь, какъ ваше здоровье? сказалъ Бельчеръ при входѣ въ комнату мистера Толбота и, не вставая съ мѣста, протянулъ ему лѣвую руку: — очень радъ васъ видѣть! Вы пришли засвидѣтельствовать свое почтеніе полковнику? Ну, какъ дѣла, какъ поживаетъ ваше семейство?

Мистеръ Толботъ привыкъ къ подобному обращенію своего патрона и потому съ веселой улыбкой отвѣчалъ на его вопросы. Не снимая шляпы и съ тростью въ рукѣ, онъ опустился на стулъ и обратилъ на Бельчера свои проницательные сѣрые глаза, яснѣе словъ говорившіе: «Я къ вашимъ услугамъ, приказывайте».

— Знаете что, Толь, сказалъ Бельчеръ: — я васъ удивлю.

— Вы всегда меня удивляете, отвѣчалъ съ улыбкой комиссіонеръ.

— Я думаю. У васъ нѣтъ ни капли крови, и надо старому провинціалу пріѣхать изъ далека, чтобъ пробудить васъ отъ спячки. Толь, заприте дверь.

Мистеръ Толботъ заперъ дверь и вернулся на свое мѣсто.

— Къ чорту Севеноксъ!

— Конечно.

— Это — проклятый городишко съ одной лошадью.

— Но я думалъ, что эта лошадь ваша.

— Да, моя, но она изъѣздилась.

— Однако, она принесла вамъ не мало.

— Ну, я усталъ жить съ людьми, которые вѣчно вмѣшиваются въ чужія дѣла. Чуть я чихну, всѣ увѣряютъ, что громъ грянулъ, свисну — думаютъ, что ураганъ.

— Но вѣдь вы — царь этого гнѣзда.

— Да, но мнѣ надоѣло царить; я хочу борьбы, хочу жизни.

Мистеръ Толботъ съ перваго слова понялъ, къ чему велъ рѣчь Бельчеръ, и когда, наконецъ, его патронъ объяснилъ свое намѣреніе переселиться въ Нью-Йоркъ, онъ радостно воскликнулъ:

— Неужели?

— Это хорошая мысль, не правда ли?

— Прекрасная.

— И вы меня не оставите, Толь?

— Конечно; но намъ нельзя будетъ уже продѣлывать прежнихъ штукъ. Намъ придется быть теперь приличными, мирными гражданами.

— Яйца не учатъ курицы, произнесъ Бельчеръ со смѣхомъ, который весело поддержалъ комиссіонеръ: — я не сказалъ ни слова объ этомъ женѣ; она, можетъ быть, подниметъ шумъ, по она меня знаетъ. Въ городѣ также будетъ скандалъ, но моя роль тамъ съиграна. Я наживаю деньги грудами, а выказывать своего богатства въ Севеноксѣ нельзя. А если не выказывать своего богатства, то зачѣмъ и быть богатымъ. Мнѣ остается одно — перебраться въ Нью-Йоркъ, и если я здѣсь не утру носа вашимъ набобамъ, то я — не Робертъ Бельчеръ.

Толботъ понялъ, что въ Севеноксѣ дѣла идутъ не ладно, что Бельчеръ хочетъ отомстить этому городу и что площадная страсть къ блеску болѣе всего побуждаетъ его къ переселенію въ Нью-Йоркъ.

— У меня есть кое-какія дѣлишки, произнесъ Толботъ, вставая: — но послѣ двѣнадцати часовъ я къ вашимъ услугамъ. Намъ не трудно будетъ найти подходящій для васъ домъ, а меблировать его недолго. Если вы хотите, я буду искать съ вами квартиру хоть цѣлую недѣлю.

— Хорошо, Толь, мы увидимъ, отвѣчалъ Бельчеръ, снова протягивая ему лѣвую руку: — я буду у васъ къ двѣнадцати часамъ.

Мистеръ Толботъ удалился, но вмѣсто того, чтобъ идти въ контору, поѣхалъ домой.

— Что случилось? воскликнула его жена, изумленная неожиданнымъ возвращеніемъ мужа.

— Какъ ты думаешь, Кэти, кто хочетъ поселиться въ Нью-Йоркѣ?

— Великій Моголъ.

— Да, Великій Моголъ, иначе сказать, полковникъ Робертъ Бельчеръ.

— Боже милостивый! воскликнула мистрисъ Толботъ.

— Да.

— И мы должны принимать этого негодяя въ нашемъ домѣ? Принесетъ это что-нибудь?

— Да.

— Ну, такъ нечего объ этомъ и толковать.

Комиссіонеръ и его жена хорошо понимали, что патронъ, пріѣзжающій на время въ столицу, и патронъ, живущій въ ней съ женой и семействомъ на большую ногу — люди совершенно различные, а потому и обращаться съ ними надо различно. Необходимо было помочь ему устроиться въ Нью-Йоркѣ и ввести его съ женою въ ихъ общество. Къ тому же, они слышали, что мистрисъ Бельчеръ была очень почтенная дама, и если не составитъ пріятное пріобрѣтеніе въ кругу ихъ друзей, то во всякомъ случаѣ не заставитъ ихъ краснѣть.

И такъ, дѣлать было нечего, приходилось сдѣлать обѣдъ въ честь мистера Бельчера. Гости были тщательно подобраны, и мистрисъ Толботъ стала писать приглашенія, а мистеръ Толботъ поѣхалъ прямо къ маклеру, занимавшемуся продажей недвижимыхъ имѣній, и выговорилъ себѣ извѣстный процентъ изъ сдѣлки, которую онъ заключитъ съ мистеромъ Бельчеромъ, а въ половинѣ двѣнадцатаго онъ уже находился въ своей конторѣ и ждалъ патрона.

При появленіи мистера Бельчера, всѣ конторщики почтительно ему поклонились, и онъ прошелъ въ кабинетъ Толбота, самодовольно поглядывая по сторонамъ, словно все, что онъ видѣлъ вокругъ себя, принадлежало ему. Толботъ встрѣтилъ его съ ящикомъ дорогихъ сигаръ въ рукахъ.

— Вы видите, я не забылъ вашей слабости, сказалъ онъ.

— Вы — настоящее сокровище, Толь, отвѣтилъ Бельчеръ, закуривая сигару.

— Прежде, чѣмъ приступимъ къ дѣлу, сказалъ Толботъ: — вы должны обѣщать мнѣ, что будете завтра обѣдать у меня. Я васъ познакомлю съ моими друзьями. Переселившись въ Нью-Йоркъ, вамъ необходимо будетъ составить себѣ кружокъ.

— Повторяю, Толь, вы — сокровище.

— Такъ я васъ жду.

— По совѣсти сказать, я не свѣтскій человѣкъ, ну, да рискну.

— Я отвѣчаю за послѣдствія.

— Хорошо, пріѣду.

— Ровно въ шесть часовъ. А теперь поѣдемте къ маклеру. Я знакомъ съ первымъ маклеромъ въ городѣ и до вечера покажу вамъ болѣе роскошныхъ домовъ, чѣмъ вы когда-либо видали.

Толботъ взялъ своего патрона подъ руку и повезъ его въ наемной каретѣ къ маклеру, у котораго въ рукахъ была половина Нью-Йорка. Этотъ почтенный джентльмэнъ принялъ ихъ въ своемъ кабинетѣ и развернулъ передъ ними планъ Нью-Йорка. Потомъ чисто вычищеннымъ ногтемъ провелъ на планѣ нѣсколько линій въ предѣлахъ, въ которыхъ жили приличные люди, и объяснилъ, что внѣ этихъ улицъ никто, уважающій себя, не могъ купить для себя дома. Остальной городъ былъ достояніемъ ремесленниковъ, мелкихъ лавочниковъ и вообще лицъ, не имѣющихъ притязанія на порядочность. Онъ особенно напиралъ на необходимость для богатаго человѣка, поселяющагося впервые въ Нью-Йоркѣ, избрать себѣ жилище въ этомъ очарованномъ кругѣ.

Мистеръ Бельчеръ поблагодарилъ его за любезность и, заручившись адресами, посѣтилъ вмѣстѣ съ своимъ другомъ около дюжины домовъ. Но мистеръ Толботъ браковалъ всѣ эти роскошныя жилища; одинъ домъ стоялъ въ слишкомъ тихой улицѣ, другой былъ слишкомъ мраченъ, третій — слишкомъ малъ, четвертый — не довольно красивъ, въ пятомъ конюшни были недостаточны и т. д. Наконецъ, они осмотрѣли великолѣпный домъ съ роскошными конюшнями. Выстроилъ его и жилъ въ немъ два года милліонеръ, впослѣдствіи лопнувшій, и кредиторы не могли отдѣлаться отъ дома. Робертъ Бельчеръ совершенно растаялъ при видѣ громадныхъ зеркалъ, золоченыхъ карнизовъ, мраморной лѣстницы, блестящихъ люстръ и прочихъ чудесъ расточительной роскоши.

— Ну, торгуйтесь, сказалъ онъ улыбающемуся комиссіонеру и самъ отошелъ къ окну, которое выходило на блестящую Пятую Аллею, кишѣвшую роскошными экипажами и нарядной толпой въ шелкахъ и бархатахъ.

Мистеръ Бельчеръ чувствовалъ себя дома. Здѣсь онъ могъ другихъ посмотрѣть и себя показать, могъ порисоваться своимъ богатствомъ. Наконецъ, онъ нашелъ для себя достойную рамку, въ сравненіи съ которой его обстановка въ Севеноксѣ казалась жалкой, несчастной. Этотъ великолѣпный домъ вполнѣ удовлетворялъ его грубымъ вкусамъ и высокомѣрному тщеславію. Онъ не зналъ, что этотъ мишурный палаццо былъ извѣстенъ подъ названіемъ Пальгревскаго Безумія, но если ему это и было извѣстно, то онъ не отказался бы отъ покупки, долженствовавшей обратить этотъ домъ въ славу Бельчера.

Сумма, которую просили за блестящее жилище раззорившагося милліонера, была очень значительна, но все-таки на пятьдесятъ тысячъ долларовъ менѣе первоначальной стоимости, что доставило большое удовольствіе Бельчеру, и онъ только боялся, чтобы кто-нибудь не отбилъ у него этой покупки, такъ какъ въ этотъ день уже поздно было совершить купчую. Онъ и не подозрѣвалъ, что кредиторы два года тщетно ждали покупщика.

Толботъ хорошо понималъ настроеніе мистера Бельчера и потому явился къ нему на слѣдующее утро ранехонько, изъ опасенія, чтобы онъ одинъ не отправился къ маклеру. Но для приличія онъ предложилъ не торопиться съ выборомъ и посмотрѣть еще нѣсколько домовъ. Бельчеръ отвѣчалъ, что имъ нечего болѣе искать, такъ какъ, конечно, лучшаго они ничего не найдутъ.

— Значитъ, вы рѣшились дать спрашиваемую цѣну?

— Да, закрывъ глаза, я проглочу эту пилюлю.

— А желали бы вы заплатить дешевле?

— Конечно.

— Такъ поручите дѣло мнѣ, сказалъ Толботъ: — эти молодцы всегда запрашиваютъ сначала, а потомъ дѣлаютъ скидку.

— Хорошо, я полагаюсь на васъ.

Послѣ довольно продолжительнаго дѣловаго разговора, Толботъ одинъ отправился къ маклеру и уже оттуда прислалъ за Бельчеромъ, когда все было окончено. Оказалось, что онъ сбилъ цѣну на десять тысячъ долларовъ. Бельчеръ далъ значительный задатокъ и приказалъ немедленно писать купчую.

Возвратясь въ отель, Толботъ сѣлъ за письменный столъ и, сдѣлавъ подробный разсчетъ, сказалъ, качая головой:

— Вамъ обойдется хорошая обмеблировка этого дома въ двадцать пять или тридцать тысячъ.

Бельчеръ свиснулъ, но тотчасъ отвѣтилъ:

— Идетъ, жалѣть ничего не буду.

— Въ такомъ случаѣ, я васъ повезу къ лучшему обойщику и декоратору въ Нью-Йоркѣ. Мы съ вами не многое въ этомъ понимаемъ, и я думаю положиться во всемъ на этого артиста.

— Отлично, ѣдемъ.

Они застали артиста въ его комнатѣ. Мистеръ Толботъ предварительно поговорилъ съ ними наединѣ, и Бельчеръ полагалъ, что онъ убѣждаетъ артиста взять подешевле съ такого важнаго кліента, а въ сущности дѣло шло о цифрѣ, которую Толботъ получитъ за комиссію. Впрочемъ, Бельчеръ не могъ на это жаловаться, ибо онъ самъ поощрялъ своего друга наживаться подобнымъ образомъ на счетъ другихъ. Толботъ успокоивалъ свою совѣсть тѣмъ, что деньги Бельчера были нажиты еще безчестнѣе и, наконецъ, ему стоилъ не мало пріемъ своего патрона въ Нью-Йоркѣ.

По окончаніи этой сдѣлки, артистъ познакомился съ мистеромъ Бельчеромъ и такъ долго толковалъ о различныхъ стиляхъ: тосканскомъ, помпейскомъ, Елисаветы, Людовика XIV и т. д., что у провинціала, совершеннаго профана въ искуствѣ, голова пошла кругомъ.

— Ну, довольно, воскликнулъ онъ наконецъ, выходя изъ терпѣнія и дружески ударяя по колѣну почтеннаго артиста: — я понимаю свое дѣло, а вы свое. Еслибы дѣло шло о моихъ производствахъ, то я вамъ втеръ бы очки, а въ этихъ глупостяхъ я ничего не смыслю. Я хочу, чтобы все было сдѣлано хорошо, понимаете. Вотъ и все.

Артистъ съ сожалѣніемъ покачалъ головой и отвѣтилъ, что постарается угодить. Такимъ образомъ, было рѣшено, что онъ осмотритъ домъ и обмеблируетъ его по послѣдней модѣ не дороже условленной суммы и къ назначенному сроку.

Мистеръ Бельчеръ въ теченіи двухъ дней сдѣлалъ много, но все это не выходило изъ рамокъ его обычной дѣловой дѣятельности. Теперь же ему оставалось продѣлать нѣчто новое — званый обѣдъ, и надо сознаться, несмотря на нѣкоторую непріятность, эта новинка вмѣстѣ съ тѣмъ и прельщала его. Онъ жаждалъ видѣть, какъ совершаются подобныя свѣтскія торжества.

IX.

У мистрисъ Толботъ была любимая подруга. Онѣ воспитывались въ одномъ пансіонѣ, и первое пригласительное письмо на обѣдъ въ честь мистера Бельчера было послано къ ней. Мистрисъ Диллингамъ была вдова и потому составляла пару съ мистеромъ Бельчеромъ, который находился въ Нью-Йоркѣ также одинъ.

Трудно опредѣлить, какое именно положеніе занимала въ обществѣ мистрисъ Диллингамъ. Всѣ приглашали ее на обѣды и вечера, но считали ее, безъ всякой опредѣленной причины, немного эксцентричной. Она была хороша собой и прекрасно образована, отлично говорила и имѣла основательныя познанія въ литературѣ и искуствахъ; была поверхностно религіозна и вѣчно находилась въ борьбѣ между добромъ и зломъ. Въ хорошую минуту трудно было вообразить что-нибудь прелестнѣе мистрисъ Диллингамъ; но за то въ тѣ моменты, когда злой геній бралъ надъ нею верхъ, она поражала площадной грубостью и низостью своихъ чувствъ. Путь ея былъ усѣянъ розами, но запыленными; чаша, которую она подносила своимъ друзьямъ, блестѣла внѣшностью, но на вкусъ была горька.

Второе мѣсто послѣ мистрисъ Диллингамъ въ числѣ приглашенныхъ на обѣдъ были мистеръ и мистрисъ Шунмэкеръ, пожилой господинъ и его жена, кичившіеся своимъ происхожденіемъ отъ цѣлаго ряда древнихъ аристократическихъ голландскихъ семействъ. Они постоянно говорили о «старомъ нью-йоркскомъ обществѣ» и о современныхъ выскочкахъ. Мистеръ Шунмэкеръ имѣлъ слабость къ стариннымъ изданіямъ библіи, а мистрисъ Шунмэкеръ къ стариннымъ кружевамъ. Эти оба конька придавали почтенной четѣ полуученый, археологическій видъ, что вмѣстѣ съ ихъ безспорнымъ аристократическимъ происхожденіемъ дѣлало ихъ лакомымъ кусочкомъ для всякаго званаго обѣда.

Затѣмъ шли мистеръ и мистрисъ Тунбриджъ; онъ предсѣдательствовалъ въ какомъ-то банкѣ, а она предсѣдательствовала надъ нимъ. Мистрисъ Тунбриджъ была толстая, но желчная женщина, которая, по городскимъ слухамъ, «сколотила состояніе мужа», а мистеръ Тунбриджъ искусно велъ дѣла и очень любилъ по временамъ обѣдать съ лицами, имѣвшими большіе вклады въ банкахъ.

Наконецъ, въ числѣ важныхъ гостей за столомъ мистера Толбота, были мистеръ и мистрисъ Кавендишъ. Мистеръ Кавендишъ былъ адвокатъ, съ очень длиннымъ носомъ и ястребиными глазами. Онъ зналъ подноготную всего Нью-Йорка и пользовался славой человѣка, который съ успѣхомъ велъ самые запутанные процессы и получалъ самые громадные гонорары. Если богатый человѣкъ попадалъ на скамью подсудимыхъ, онъ тотчасъ посылалъ за мистеромъ Кавендишемъ. Если ловкіе, но безсовѣстные дѣльцы крупной корпораціи желали узнать, въ какую сторону направить парусъ, чтобы безопасно лавировать между подводными камнями, они непремѣнно обращались за совѣтомъ къ мистеру Кавендишу. Онъ считался великимъ адвокатомъ всѣми, для кого ловкость выше ума, изворотливость выше открытой борьбы и успѣхъ выше справедливости.

Совершенно излишне описывать подробно остальныхъ гостей. Они были именно такія лица, которыя естественно мистеръ и мистрисъ Толботъ группировали вокругъ себя. Пасторъ приглашался для приличія и для того, чтобы мистеру Шунмэкеру было съ кѣмъ говорить о рѣдкихъ изданіяхъ библіи, а докторъ, потому, что мистрисъ Толботъ очень его любила и онъ всегда интересовался ея семейными дѣлами.

Когда мистеръ Бельчеръ прибылъ въ красивое, но мирное жилище мистера Толбота, всѣ гости уже были въ сборѣ и вели общую бесѣду о злобахъ дня, съ той принужденной улыбкой, которою голодные люди считаютъ своей обязанностью прикрыть томящее ихъ желаніе скорѣе сѣсть за столъ.

По всей вѣроятности, все это общество рѣдко видывало такую забавную сцену, какъ представленіе мистера Бельчера. Первой мыслью провинціальнаго богача при входѣ въ комнату было, что его другъ пригласилъ къ себѣ исключительно однихъ пасторовъ. Лицо его выражало удивленіе мелкаго мошенника, случайно попавшаго въ общество честныхъ людей, но, замѣтивъ парадные костюмы дамъ и ихъ брилліанты, онъ тотчасъ заключилъ, что онѣ не могутъ быть женами пасторовъ. Сознаніе, что его одежда могла грѣшить противъ правилъ, немного его безпокоило, но онъ былъ смѣлъ до нахальства и зналъ, что людямъ извѣстно было его милліонное состояніе. Поэтому онъ принялъ самый высокомѣрный видъ и гордо кланялся каждому изъ гостей, которому его представляли. Онъ никогда не снималъ шляпы ни передъ мужчиной, ни передъ женщиной, а только подносилъ палецъ къ полямъ и потомъ описывалъ дугу по воздуху. И теперь, забывъ, что онъ оставилъ свою шляпу въ передней, онъ автоматично подносилъ руку ко лбу, что, конечно, вызвало веселую улыбку на лицахъ всѣхъ гостей.

Послѣдняя особа, съ которой его познакомили, была мистрисъ Диллингамъ, и она стояла къ нему такъ близко, что движеніе руки ко лбу показалось даже ему самому нелѣпостью, и онъ на полпути опустилъ руку. Мистрисъ Диллингамъ въ черномъ платьѣ и великолѣпыхъ брилліантахъ, почти опустилась до пола, почтительно присѣдая передъ нимъ и произнесла его имя такъ нѣжно и мелодично, что оно сразу потеряло всю свою грубую оболочку и какъ бы звучало неподдѣльнымъ свѣтскимъ чеканомъ. Мистеръ Бельчеръ былъ очарованъ и сразу почувствовалъ себя какъ дома. Точно такъ же и все общество почувствовало, что онъ свой среди нихъ. Она сдѣлала это нарочно, рѣшившись нетолько облегчить его вступленіе въ нью-йоркское общество, но и дать ему почувствовать, что онъ этимъ обязанъ ей.

Пользуясь нѣсколькими минутами, остававшимися еще до обѣда, мистеръ Толботъ передалъ своимъ гостямъ радостную вѣсть, что мистеръ Бельчеръ купилъ роскошный домъ, выстроенный мистеромъ Пальгревомъ, и объяснилъ, что онъ пріѣхалъ въ Нью-Йоркъ по дѣламъ, а потому не захватилъ своего фрака. Впрочемъ, эта рѣчь была совершенно излишня. Мистрисъ Диллингамъ уже разсказала исторію мистера Бельчера съ своимъ несравненнымъ краснорѣчіемъ.

Когда слуга объявилъ, что обѣдъ готовъ, мистеръ Бельчеръ повелъ къ столу хозяйку и его посадили между нею и мистрисъ Диллингамъ. Мистрисъ Толботъ была красивая, статная, изящно одѣтая женщина. Идя въ столовую, она крѣпко опиралась своей художественно изваянной рукой на его руку и ея блестящіе глаза пожирали его, что не мало польстило провинціалу. Подруги слегка соперничали другъ съ другомъ, но поле дѣйствія свободной вдовы было шире, чѣмъ любящей и осторожной жены, а потому мистеръ Бельчеръ былъ очень радъ, что помѣстился рядомъ съ мистерисъ Диллингамъ.

Пяти минутъ разговора съ нею было для него довольно, чтобъ вполнѣ узнать ее. Блестящій лакъ, покрывавшій фигуру и манеры, нетолько обнаруживалъ, но и придавалъ какую-то особую прелесть внутреннимъ элементамъ ея натуры, имѣвшей много общаго съ нимъ.

Приличный тонъ общества, прекрасный обѣдъ и безукоризненный порядокъ въ домѣ сильно на него подѣйствовали и до того сдержали его грубые инстинкты, что онъ велъ себя и говорилъ очень удовлетворительно. У него былъ запасъ шутокъ и остроумныхъ замѣчаній, которыхъ было вполнѣ достаточно на одинъ обѣдъ. Все общество нетолько забавлялось, но находило пріятной его бесѣду, отличавшуюся свѣжестью и оригинальностью. При этомъ многое можно было простить человѣку, нажившему въ провинціальной глуши милліонъ и купившему «Пальгревское Безуміе». Съ человѣкомъ, который могъ отплатить за малѣйшую любезность великолѣпнымъ обѣдомъ, конечно, нельзя было обходиться съ высока.

Мистеръ Тунбриджъ началъ было говорить съ нимъ о финансахъ, но замолчалъ при общемъ смѣхѣ, возбужденномъ словами Бельчера, что онъ былъ занятъ наживаніемъ денегъ и не имѣлъ времени думать о финансовыхъ вопросахъ. Мистеръ Шунмэкеръ, разсуждая о старинныхъ библіяхъ съ пасторомъ, отнесся къ нему съ вопросомъ, какъ онъ находитъ карманныя изданія, на что получилъ въ отвѣтъ, что онъ никогда не видалъ карманныхъ изданій священнаго писанія, кромѣ молитвы Господней, вытканной на носовомъ платкѣ. Срѣзавъ такимъ образомъ каждаго изъ гостей на его конькѣ, мистеръ Бельчеръ получилъ возможность предаться на свободѣ прелестной бесѣдѣ съ мистрисъ Диллингамъ. Она, однако, обворожительно отвѣчала на его шутки, сожалѣла объ уединенной жизни, которую онъ велъ доселѣ, и разсуждала о богослуженіи протестантской церкви.

Мистеръ Толботъ не очень подчивалъ виномъ своего патрона, видя, что онъ находился въ возбужденномъ состояніи и могъ выпить лишнее, а потому не протестовалъ, когда, по окончаніи обѣда, мистеръ Бельчеръ не остался съ мужчинами въ столовой доканчивать бутылки, а послѣдовалъ за дамами.

— Милая Кэти, сказала мистрисъ Диллингамъ, обращаясь къ хозяйкѣ и взявъ за руку мистера Бельчера: — позвольте мнѣ показать нашему дорогому гостю вашу коллекцію рѣдкостей.

— Конечно, и не забудь показать себя, голубушка, отвѣчала мистрисъ Толботъ, вспыхнувъ, потому что она сама хотѣла забрать въ руки милліонера.

Мистрисъ Диллингамъ тихонько толкнула своего кавалера, какъ бы говоря: «Это она изъ ревности».

Они подробно осмотрѣли всѣ произведенія живописи и скульптуры, а потомъ и всѣ маленькія вещицы въ домѣ. Мало по малу, мистрисъ Диллингамъ очень естественно навела разговоръ на переселеніе мистера Бельчера въ домъ Пальгрэва. Она рѣшительно ничѣмъ не была занята и была бы очень рада помочь бѣдной мистрисъ Бельчеръ въ устройствѣ дома. Она съ удовольствіемъ помогла бы этой мирной провинціалкѣ обмеблировать новое жилище и вообще поставить его на блестящую столичную ногу. Она знала всѣ магазины, всѣхъ модистокъ, всѣхъ приличныхъ людей и всѣ нью-йоркскіе порядки. Она готова была, ради мистрисъ Бельчеръ, сдѣлаться комиссіонеромъ и путеводителемъ и сочла бы за великое одолженіе, еслибы ей позволили оказать какую-нибудь пользу почтенной семьѣ мистера Бельчера.

Все это сладко звучало въ ушахъ провинціала. Какъ блестяще озаряла бы мистрисъ Диллингамъ его роскошный дворецъ и его модный ландо! Какъ полезна она была бы ему и его несвѣтской женѣ, избавивъ ихъ отъ тьмы глупостей, которыя они рисковали надѣлать, пока не привыкнутъ къ столичному обществу! Какъ пріятно было бы имѣть всегда подъ рукой друга и совѣтчика, столь просвѣщеннаго, сочувственнаго и очаровательнаго!

Когда мужчины вернулись изъ столовой и прервали ихъ tête-à-tête, мистрисъ Диллингамъ объявила, что ей пора домой и мистеръ Бельчеръ просилъ позволенія отвезти ее въ своемъ экипажѣ. Все общество очень радушно простилось съ мистеромъ Бельчеромъ, поздравляя его съ покупкой великолѣпнаго дома и выражая нетерпѣніе познакомиться съ его женою.

Довезя мистрисъ Диллингамъ до дома, Бельчеръ дружески пожалъ ей руку, какъ старый пріятель, и вернулся въ свой отель.

Оставшись наединѣ, онъ блестяще освѣтилъ комнату и, принявъ подобающую позу передъ зеркаломъ, произнесъ:

— Что произвело на нее такое впечатлѣніе? Фигура или выраженіе лица? Проклятый фракъ! Левъ Севенокса въ шкурѣ осла. Вотъ до какого униженія ты дошелъ, Робертъ Бельчеръ!.. О, мистрисъ Бельчеръ! мистрисъ Бельчеръ! Вы — хорошая женщина и были когда-то недурны, но вы — ничто въ сравненіи съ мистрисъ Диллингамъ. Какой царицей она была бы въ моемъ домѣ. Въ небесной лазури блеснула звѣзда. Она блеститъ для меня. Что? Не для меня? Кто это смѣетъ сказать? Ахъ, да, Робертъ Бельчеръ, тебя дурачатъ или ты дурачишь?.. Этотъ Толь, кажется, слишкомъ быстро наживается. Хорошо, хорошо, мы это дѣло разберемъ и будемъ тебя, голубчика, держать, пока ты намъ полезенъ, а тамъ гуляй. А теперь впередъ, Робертъ Бельчеръ! окружай себя блескомъ и великолѣпіемъ. Пусть Севеноксъ грызетъ себѣ локти!

Среди такихъ радужныхъ мечтаній мистеръ Бельчеръ легъ спать и уснулъ тревожнымъ сномъ. На слѣдующее утро, онъ выѣхалъ изъ Нью-Йорка но желѣзной дорогѣ, но не въ Севеноксъ. Куда онъ летѣлъ со скоростью тридцати миль въ часъ?

X.

Куда онъ отправлялся? Въ карманѣ у него была такая сумма, какую осторожные люди не возятъ съ собой, а въ головѣ созрѣлъ ловкій планъ. Купивъ домъ Пальгрэва и рѣшившись жить въ немъ на широкую ногу, Бельчеръ почувствовалъ себя бѣднякомъ и рѣшился расширить свою дѣловую дѣятельность. Вполнѣ сознавая, что онъ нарушилъ семейныя приличія, рѣшивъ такой важный шагъ, какъ перемѣну жизни, безъ совѣта жены, онъ естественно избѣгалъ немедленной встрѣчи съ нею и былъ очень доволенъ покататься прежде возвращенія въ Севеноксъ.

Въ послѣдніе мѣсяцы всѣ газеты были полны извѣстіями о великомъ открытіи нефтяныхъ источниковъ въ Пенсильваніи. Разсказы о громадныхъ состояніяхъ, нажитыхъ въ одну недѣлю, даже въ одинъ день, возбуждали въ мистерѣ Бельчерѣ жажду къ наживѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ замѣчалъ, какъ эти разсказы дѣйствовали на простыхъ, скромныхъ жителей Севенокса, которые съ любопытствомъ читали извѣстія о чудовищныхъ спекуляціяхъ съ этимъ новымъ источникомъ свѣта. Мистеръ Бельчеръ уже давно хотѣлъ принять участіе въ этомъ новомъ дѣлѣ. Для него было очень обидно, что выгодная спекуляція совершается подлѣ него, а онъ въ ней не участникъ. Во время его кратковременнаго пребыванія въ Нью-Йоркѣ, онъ сошелся съ нѣкоторыми спекуляторами изъ Пенсильваніи, и благодаря своимъ дѣловымъ инстинктамъ, тотчасъ понялъ, какъ наживались и какъ можно было нажить деньги. Онъ отказалъ всѣмъ лицамъ, желавшимъ втянуть его въ компанію, и рѣшился попытать счастья одинъ. Ему недостаточно было доли въ барышѣ; онъ хотѣлъ взять весь барышъ себѣ и положить въ свой широкій карманъ послѣднюю копейку тысячъ людей. Онъ хотѣлъ сразу схватить крупный кушъ, иначе вовсе не принялся бы за игру.

Сидя въ вагонѣ, онъ узналъ, что всѣ его сотоварищи по путешествію отправлялись также на нефтяные ключи. Большинство ихъ были люди тихіе, и только нѣсколько человѣкъ, уже бывавшихъ на работахъ и снова возвращавшихся туда, громко говорили обо всемъ, что видѣли и слышали. Мистеръ Бельчеръ слушалъ ихъ разсказы, смѣялся надъ ними и основательно обдумывалъ всѣ свѣдѣнія, извлекаемыя изъ ихъ словъ. Такимъ образомъ, прежде чѣмъ онъ доѣхалъ до Корри, онъ уже зналъ все, что дѣлалось на нефтяныхъ источникахъ, и составилъ свой планъ дѣйствія.

Приближаясь къ центру лихорадочной дѣятельности, онъ все болѣе и болѣе приходилъ въ столкновеніе съ массами, привлеченными туда безумнымъ духомъ спекуляціи. Его окружали люди, одежда которыхъ была пропитана нефтью. Воздухъ былъ насыщенъ ея запахомъ. Со всѣхъ сторонъ виднѣлись краны для поднятія тяжестей; землю сверлили по всѣмъ направленіямъ; селенья возникали на мѣстахъ, гдѣ еще вчера тянулись лѣса; грубые рудокопы въ высокихъ сапогахъ сновали по всей странѣ: многочисленныя депо были переполнены локомобилями и всевозможными рудокопными машинами и орудіями; вездѣ былъ одинъ разговоръ. Гдѣ-нибудь открыли новый источникъ, дававшій сотни бочекъ петролея въ день. Тотъ или другой человѣкъ составилъ себѣ громадное состояніе. Фермеры, едва существовавшіе на своихъ безплодныхъ участкахъ, стали вдругъ милліонерами. Вся страна кишѣла спекуляторами со всѣхъ концовъ Америки. Каждый, имѣвшій средства купить землю, могъ въ самое короткое время нажить милліоны. Жалкіе, полоумные прожектеры выработывали всевозможные планы болѣе выгодной эксплуатаціи нефти и старались принять на себя роль посредниковъ при покупкѣ земли. Въ воздухѣ носились міазмы спекуляціи, и всѣ вѣрили, что съ деньгами можно въ одинъ день увеличить вдвое свой капиталъ.

Мистеръ Бельчеръ сохранилъ хладнокровіе и оградилъ себя скептическимъ настроеніемъ отъ заразительныхъ вліяній петролейнаго округа. Онъ ничему не вѣрилъ и, по его словамъ, пріѣхалъ только для того, чтобы увидать во-очію, какими ослами могутъ сдѣлаться люди. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ смотрѣлъ въ оба глаза и слушалъ обѣими ушами. Несчастная гостинница, въ которой онъ остановился, кишѣла искателями приключеній, среди которыхъ онъ держалъ себя спокойно, гордо, точно былъ дома. На слѣдующій день, всѣ стали питать къ нему глубокое уваженіе. Многіе слыхали объ его громадномъ состояніи, которое онъ нажилъ однимъ своимъ умомъ. Между тѣмъ, онъ старательно изучалъ всѣхъ, не довѣряясь никому, и спокойно развивалъ свой планъ. Наконецъ, на третій день, возвращаясь въ гостинницу съ прогулки, мистеръ Бельчеръ объявилъ, что онъ случайно купилъ участокъ земли и намѣренъ эксплуатировать его на свой счетъ.

Тотчасъ его засыпали предложеніями составить акціонерную компанію. Онъ заплатилъ пятьдесятъ тысячъ долларовъ за ферму, а на слѣдующее утро продалъ за ту же цѣну половину ея, и образовалъ компанію съ номинальнымъ капиталомъ въ милліонъ долларовъ, при чемъ половина акцій осталась за нимъ безъ малѣйшаго взноса денегъ. Вслѣдъ за этимъ было приступлено къ выпуску акцій и къ началу дѣятельности компаніи, а когда, черезъ три дня, онъ выѣхалъ изъ Титусвиля домой, то у него въ портфелѣ были бланковыя свидѣтельства, подписанныя директорами континентальной петролейной компаніи на выпускъ акцій на сумму двухъ сотъ пятидесяти тысячъ долларовъ. Онъ зналъ, что никогда болѣе не увидитъ купленной имъ земли и что это новое предпріятіе не принесетъ никакой пользы тѣмъ, которые купятъ акціи. Онъ хотѣлъ сдѣлать то, что всѣ дѣлали вокругъ него — продать свои акціи, и положить въ карманъ деньги, тогда какъ покупщики вынутъ изъ кармана деньги и на вѣки съ ними простятся. Это была выгодная для него операція и болѣе ничего; онъ намѣренъ былъ воспользоваться свирѣпствовавшей спекулятивной горячкой и очистить обитателей Севенокса отъ послѣднихъ, отложенныхъ на черный день грошей. Этотъ планъ ему улыбался, словно дѣло шло о великомъ предпріятіи, которое могло принести неисчислимыя блага его сосѣдямъ. При этомъ онъ не чувствовалъ ни малѣйшихъ укоровъ совѣсти; внутреннее сознаніе чести и справедливости ни мало не возставало противъ такого грабежа ближнихъ.

По дорогѣ въ Севеноксъ онъ сталъ серьёзно обдумывать свою покупку дома въ Нью-Йоркѣ. Онъ рѣшился на смѣлый шагъ, не сказавъ ни слова женѣ, и теперь сожалѣлъ, объ этомъ; но онъ такъ привыкъ распоряжаться своими дѣлами одинъ, что ему не могла прійти и въ голову мысль, при выѣздѣ изъ Севенокса, что совѣтъ мистрисъ Бельчеръ можетъ ему на что-нибудь понадобиться. Но теперь ему было неловко, что онъ рѣшилъ судьбу всего своего семейства безъ согласія или, по крайней мѣрѣ, вѣдома жены. Кромѣ того, его мучило еще сомнѣніе, съумѣетъ ли мистрисъ Бельчеръ быть хозяйкой въ великолѣпномъ нью-йоркскомъ домѣ. Онъ боялся, что она не разъ заставитъ его краснѣть. Онъ когда-то любилъ и уважалъ ее, и теперь считалъ хорошей матерью и безобидной женой, но она не была мистрисъ Дилингамъ. Она не будетъ чувствовать себя дома среди свѣтскаго общества, среди того великолѣпія и блеска, которыми онъ окружитъ ее въ Нью-Йоркѣ. Даже Толботъ, его комиссіонеръ, обогащавшійся на его счетъ, имѣлъ болѣе приличную жену, чѣмъ онъ. Путемъ подобныхъ размышленій Бельчеръ пришелъ къ тому, что сталъ глубоко сожалѣть себя. Очевидно, онъ былъ обманутъ, и судьба зло надъ нимъ издѣвалась, связавъ его на всю жизнь съ женщиной, которая не могла достойнымъ образомъ раздѣлить его величіе. О, еслибъ у него была только жена, которой онъ могъ бы гордиться, еслибъ только у него была жена, которая своей королевской осанкой и граціозными манерами освѣтила бы лучезарнымъ блескомъ его нью-йоркскій дворецъ!

Но выхода изъ этого затрудненія не было никакого, и онъ долженъ былъ помириться съ своей судьбой. Поэтому на слѣдующее же утро, послѣ своего возвращенія въ Севеноксъ, онъ разсказалъ женѣ съ веселой улыбкой о своей покупкѣ дома въ Нью-Йоркѣ. Дѣти громко выразили свою радость отъ предстоящей перемѣны въ ихъ жизни. Но мистрисъ Бельчеръ поблѣднѣла и, задыхаясь отъ волненія, вышла изъ комнаты. Мистеръ Бельчеръ спокойно кончилъ завтракъ и потомъ послѣдовалъ за женой въ ея комнату.

— Робертъ, воскликнула она съ сухими глазами и необычайнымъ въ этой доброй женщинѣ гнѣвомъ: — ты хочешь меня убить!

— Нѣтъ, Сара, дѣло не такъ страшно.

— Какъ могъ ты рѣшиться на шагъ, который, ты очень хорошо знаешь, отравитъ всю мою жизнь? Развѣ я мало еще страдала? Развѣ недостаточно и того, что у меня уже давно нѣтъ мужа, что я отказалась отъ общества и довольствуюсь только своими дѣтьми? Ты хочешь еще, чтобы я не имѣла ни малѣйшаго голоса при перемѣнѣ моей жизни?

— Валяй, Сара. Я молча тебя выслушаю. Теперь твой бенефисъ.

— И все это для пустого блеска. Это просто отвратительно. Ты хочешь переселить меня въ городъ, гдѣ я буду чувствовать себя еще болѣе одинокой, чѣмъ здѣсь, гдѣ ты заставишь меня принимать людей, которыхъ я презираю и которые меня будутъ ненавидѣть. Мое положеніе здѣсь сноснѣе, чѣмъ гдѣ бы то ни было, и я уѣду изъ Севенокса съ тяжелымъ сознаніемъ, что приношу себя въ жертву безъ всякой пользы.

— Ай да, Сара! Ты болѣе козырь, чѣмъ я думалъ, и если тебѣ это доставитъ удовольствіе, то я охотно сознаюсь, что много передъ тобой виноватъ. Но стараго не вернешь. Ты можешь въ Нью-Норкѣ жить по своему, какъ здѣсь, а я по своему. Конечно, я могъ бы одинъ поселиться въ новомъ домѣ, но это было бы неприлично мужу мистрисъ Бельчеръ, и ты знаешь, что въ этомъ всѣ стали бы винить не меня, а тебя.

— Конечно, и я должна послѣдовать за тобою, волей или неволей.

Слезы показалось у нея на глазахъ, и она отошла къ окну. Мистеръ Бельчеръ молча смотрѣлъ на нее и барабанилъ пальцами по колѣнямъ. Оправившись немного отъ волненія, она вернулась къ нему и сказала съ жаромъ:

— Робертъ, я всегда старалась быть для тебя доброй женой. Я помогала тебѣ въ твоей первоначальной борьбѣ съ жизнью, и ты тогда былъ моимъ утѣшеніемъ. Но богатство тебя измѣнило, и ты знаешь, что въ теченіи десяти лѣтъ у меня нѣтъ мужа. Во все это время я не перечила тебѣ ни въ чемъ и исполняла всѣ твои каиризы. На щедро отпускаемыя тобой средства я держала себя и дѣтей на такой ногѣ, на какой ты этого желалъ, но вѣдь я для тебя — только дорогая мебель въ домѣ. Я не считаю честнымъ подобное существованіе и была счастлива отъ одной мысли, что оно когда-нибудь измѣнится.

— Ну, ну, Сара, все пойдетъ хорошо, и ты не будешь смотрѣть такъ мрачно на жизнь.

Нагнувшись, онъ поцѣловалъ ее въ лобъ и вышелъ изъ комнаты.

Эта тѣнь прежнихъ супружескихъ отношеній, этотъ проблескъ чувства растрогали ея жаждавшее сочувствія и любви сердце. Ей теперь показалось, что во всемъ виновата она сама и ея неблагоразумный эгоизмъ, а потому рѣшила, что впредь будетъ безпрекословно вести ту жизнь, которую мужъ устроитъ для нея.

Что же касается до мистера Бельчера, то онъ ушелъ въ свою библіотеку въ очень непріятномъ расположеніи духа. Разговоръ съ женою возбудилъ въ немъ сожалѣніе къ ней и еще болѣе увеличилъ въ немъ такое же чувство къ самому себѣ. Она уже давно перестала привлекать къ себѣ его любовь, а его недавнее посѣщеніе Нью-Йорка доказало, что еще были женщины, которыя могли воскресить угасшія въ немъ страсти. Очевидно, о немъ и его женѣ можно было сказать, что они не сошлись характерами. Онъ женился на ней по ошибкѣ, хотя только теперь открылъ это; въ продолженіи же пятнадцати лѣтъ, какъ жена и мать его дѣтей, она пользовалась его полнымъ уваженіемъ. Онъ чувствовалъ еще на себѣ магнетическій взглядъ мистрисъ Диллингамъ и прикосновеніе ея нѣжной руки. Какъ ни разсуждай, а судьба его ограбила, и онъ не зналъ, сложатся ли когда-нибудь обстоятельства такъ, что онъ будетъ въ состояніи воспользоваться своими правами, которыхъ лишился какимъ-то обманомъ. Естественно, до мысли о смерти мистрисъ Бельчеръ былъ только одинъ шагъ, и, несмотря на всѣ его старанія отдѣлаться отъ этой докучливой мысли, она такъ назойливо сверлила его голову, что онъ для разсѣянія отправился на фабрику.

Въ тотъ же вечеръ, весь городокъ Севеноксъ уже зналъ, что его великій капиталистъ ѣздилъ въ петролейный округъ. Объ этомъ толковали на улицахъ и во всѣхъ домахъ за чашкой чая. Всякій хотѣлъ знать, что онъ тамъ видѣлъ, какое мнѣніе составилъ о новой спекуляціи. Возбудивъ общее любопытство къ своей поѣздкѣ, мистеръ Бельчеръ послалъ, въ видѣ подарка, женамъ пяти пасторовъ въ Севеноксѣ по свидѣтельству на пять акцій континентальной петролейной компаніи. Конечно, онѣ были внѣ себя отъ восторга, въ двадцать четыре часа весь городъ зналъ объ этомъ и граждане Севенокса начали измѣнять свое мнѣніе о человѣкѣ, котораго они такъ жестоко осуждали. Если онъ, какъ прежде предполагали, дѣйствовалъ изъ однѣхъ эгоистическихъ цѣлей, то чѣмъ было объяснить подобный щедрый даръ? Не хотѣлъ ли онъ такимъ пожертвованіемъ снискать обратно хоть часть общаго уваженія, которымъ онъ прежде пользовался? Не было ли это безмолвнымъ признаніемъ своей виновности? Многіе качали головой и не знали, что сказать, но большинство выражало сочувствіе мистеру Бельчеру, который, сидя въ своемъ кабинетѣ, зналъ очень хорошо, какая перемѣна произошла въ общественномъ мнѣніи. Онъ разсчитывалъ на эту перемѣну, какъ химикъ на результаты своихъ работъ въ лабораторіи. Онъ зналъ своихъ согражданъ гораздо лучше, чѣмъ они знали его или даже самихъ себя.

Миссъ Бутервортъ явилась въ домъ пастора Сно вся въ попыхахъ и, не садясь, воскликнула:

— Покажите, я хочу видѣть собственными глазами.

Она не пояснила, что именно желала видѣть, но мистрисъ Сно поняла ее и, молча вынувъ изъ комода, подала драгоцѣнное свидѣтельство на пять акцій континентальной петролейной компаніи. Документъ этотъ былъ безспорный, подлинный, и въ числѣ подписавшихъ его директоровъ не стояло имени мистера Бельчера.

— Ну, этого я не понимаю, воскликнула миссъ Бутервортъ: — чего онъ добивается, старый мошенникъ?

— Вотъ именно этотъ вопросъ я постоянно задаю себѣ, произнесла мистрисъ Сно: — если эта бумага стоитъ что-нибудь, то мы очень въ ней нуждаемся, но чего ему-то нужно?

— Это откроется современемъ. Но вѣрьте мнѣ: онъ ничего не дѣлаетъ спроста.

— Я думаю, сказалъ глубокомысленно пасторъ: — что мы всѣ были несправедливы къ мистеру Бельчеру. Онъ безспорно человѣкъ благородный, великодушный, хотя съ большими странностями. Прежде чѣмъ осудить его, надо посмотрѣть, есть ли доказательства того факта, что онъ дѣйствовалъ изъ личныхъ, эгоистичнихъ видовъ въ отношеніи этого неожиданнаго и щедраго дара. Покуда мы не будемъ имѣть этихъ доказательствъ, воздержимся отъ строгаго сужденія. Всякое благородное дѣло отражается благотворно на совершающемъ его, а потому очень вѣроятно, что характеръ мистера Бельчера много смягчится отъ такого благодѣянія. Я надѣюсь, что его даръ принесетъ ему счастье, а намъ хорошій дивидендъ, который будетъ нисколько не лишнимъ добавленіемъ къ нашимъ скуднымъ средствамъ.

Миссъ Бутервортъ молча выслушала эту рѣчь. Она не довѣряла мистеру Бельчеру и прямо это высказала.

— Смотрите, чтобы вамъ не остаться въ дуракахъ, замѣтила она: — рано или поздно, а эта бумага окажется мыльнымъ пузыремъ. Не ждите ничего хорошаго отъ нея. Я знаю хорошо Роберта Бельчера: это — мошенникъ и болѣе ничего. Я увѣрена, что онъ теперь сидитъ дома и смѣется въ кулакъ.

— А что бы вы сдѣлали на моемъ мѣстѣ? спросила мистрисъ Сно: — неужели отослали бы ему назадъ эту бумагу?

— Непремѣнно или взяла бы ее щипцами и выбросила за окно. Повторяю вамъ: тутъ кроется какое-нибудь грязное дѣло, и если вы оставите бумагу у себя, то не говорите о ней никому ни слова.

Всѣ засмѣялись, и даже пасторъ улыбнулся, а миссъ Бутервортъ удалилась, вполнѣ увѣренная, что рано или поздно игра мистера Бельчера обнаружится. И она дѣйствительно обнаружилась.

Чтобъ понять то общественное волненіе, которое овладѣло вслѣдъ за тѣмъ Севеноксомъ, надо помнить, что весь городъ питалъ самое слѣпое довѣріе къ дѣловымъ способностямъ мистера Бельчера. Онъ поѣхалъ на мѣсто, основательно изслѣдовалъ дѣло и помѣстилъ крупные капиталы въ эту компанію. Его сограждане чувствовали, что для нихъ было совершенно безопасно пуститься по морю спекуляціи въ одномъ челнокѣ съ этимъ ловкимъ дѣльцомъ. Защищая свои интересы, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ защищалъ бы и ихъ интересы. Такимъ образомъ, въ Севеноксѣ была подготовлена почва для практическаго примѣненія плана Бельчера. Впрочемъ, не въ одномъ Севеноксѣ, а во всей странѣ свирѣпствовала спекулятивная лихорадка, и всѣ легко поддавались соблазну принять участіе въ барышахъ отъ великаго открытія петролейныхъ источниковъ. Точно такъ же, когда безумная вспышка прошла, и Севеноксъ образумился, лишившись своей послѣдней трудовой копейки, его гражданамъ сочувствовали толпы такихъ же раззорившихся людей во всѣхъ концахъ страны, при томъ нетолько легковѣрныхъ простяковъ, но самыхъ ловкихъ дѣльцовъ.

Вечеромъ на четвертый день, послѣ возвращенія мистера Бельчера, къ нему явилась депутація отъ гражданъ Севенокса, чтобъ распросить его обо всемъ, что онъ видѣлъ въ петролейномъ округѣ. Мистеръ Бельчеръ принялъ депутатовъ очень любезно и представилъ имъ краткій очеркъ своей поѣздки. Онъ полагалъ, что петролейная агитація не имѣла никакого основанія, но убѣдился на мѣстѣ, что нефть существуетъ и что эксплуатація ея составляла самое выгодное и законное дѣло. Весь свѣтъ нуждался въ освѣтительномъ матеріалѣ, и онъ добывался только въ этой мѣстности. Конечно, это новое открытіе породило много безумныхъ спекуляцій, что было неудивительно, въ виду громадныхъ барышей, доставляемыхъ этимъ предпріятіемъ. Вообще это было самое крупное коммерческое дѣло, какое онъ видывалъ въ своей жизни. Всѣ эти слова, а еще болѣе разсказы о чудовищныхъ состояніяхъ, нажитыхъ на петролейномъ дѣлѣ въ самое короткое время, до того распалили воображеніе депутатовъ, что они объявили прямо о своемъ желаніи купить акціи этой компаніи, въ виду его одобрительнаго отзыва.

— Господа, отвѣчалъ Бельчеръ: — я право не могу взять на себя такой отвѣтственности, чтобъ посовѣтовать вамъ подобное помѣщеніе вашихъ денегъ. Я рѣшительно отказываюсь давать вамъ какіе бы то ни было совѣты. Самому дѣйствовать или увлечь за собой своихъ сосѣдей — вещи совершенно разныя. Я положилъ крупный капиталъ въ это дѣло, но не слушался ничьихъ совѣтовъ и самъ его изслѣдовалъ на мѣстѣ. Вы должны сдѣлать тоже.

— Мы не можемъ этого сдѣлать, отвѣчалъ глава депутаціи: — такая поѣздка намъ не по средствамъ, и самая покупка акцій, если она состоится, уже составляетъ нѣкоторый рискъ. Мы полагаемся совершенно на васъ и ждемъ вашего указанія, какъ поступить въ этомъ дѣлѣ.

— Послушайте, произнесъ хитрый дѣлецъ: — вы ставите меня въ очень затруднительное положеніе. Представьте себѣ, что это дѣло не удастся; вѣдь вы всѣ наброситесь на меня съ укорами, зачѣмъ я васъ подбилъ на столь невыгодное предпріятіе.

— Никогда! воскликнули всѣ депутаты въ одинъ голосъ.

— Если вы непремѣнно хотите помѣстить свои деньги въ континентальную компанію, то, вѣроятно, еще можете получить акціи. Если вы желаете сдѣлать меня своимъ агентомъ въ этомъ дѣлѣ, то я готовъ вамъ служить съ удовольствіемъ, но помните, что я не беру на себя никакой отвѣтственности. Я получу отъ васъ деньги, и вы получите свидѣтельство на слѣдуемое вамъ число акцій съ слѣдующей почтой. Если же у компаніи не осталось болѣе акцій, то я вамъ уступлю часть своихъ.

Севенокскіе граждане протествовали, увѣряя, что не желаютъ доставлять ему безпокойства, но тутъ же вручили ему деньги. Бельчеръ пересчиталъ деньги, выдалъ квитанціи и обѣщалъ доставить черезъ пять дней свидѣтельство на выдачу акцій. Прощаясь съ ними, онъ просилъ, чтобы это дѣло осталось между ними; однако, онъ прибавилъ, что если у нихъ были близкіе друзья, которые пожелали бы также пріобрѣсть акціи, то пусть они обратятся къ нему, и онъ сдѣлаетъ для нихъ все, что возможно.

Каждый изъ депутатовъ вернулся домой, составляя самые радужные планы о своемъ быстромъ обогащеніи, и такъ какъ у каждаго изъ нихъ было по три, по четыре близкихъ пріятеля, до которыхъ прямо относились послѣднія слова мистера Бельчера, то на слѣдующій день этотъ почтенный джентльмэнъ былъ заваленъ посѣтителями. Онъ принялъ ихъ всѣхъ по одиночкѣ, и у каждаго изъ нихъ оказалось еще по нѣскольку близкихъ друзей, такъ что, по прошествіи десяти дней, мистеръ Бельчеръ положилъ себѣ въ карманъ великолѣпную сумму въ сто пятьдесятъ тысячъ долларовъ. Послѣ извѣстнаго промежутка времени, каждый изъ акціонеровъ получилъ по почтѣ свидѣтельство на причитавшееся ему число акцій.

Никто не думалъ, что въ такомъ маленькомъ городѣ было столько денегъ. Всѣ эти суммы въ отдѣльности не превышали пятисотъ фунтовъ и представляли результатъ многолѣтней бережливости фермеровъ и мелкихъ торговцевъ, пасторовъ, трудолюбивыхъ рабочихъ, вдовъ и пр.

Мистеръ Бельчеръ находился въ ежедневныхъ сношеніяхъ съ своими сочленами и жертвами. Наконецъ, они узнали отъ него радостную вѣсть, что континентальная компанія назначила къ выдачѣ мѣсячный дивидендъ въ 2 %. Этого только недоставало, и по прошествіи мѣсяца послѣ своего возвращенія изъ петролейнаго округа, Бельчеръ спустилъ почти всѣ свои акціи и реализировалъ сумму, достаточную для уплаты за свой новый домъ въ Нью-Йоркѣ и дорогую обмеблировку.

Севеноксъ былъ счастливъ. Солнце благоденствія пригрѣло его гражданъ своими теплыми лучами, и всѣ только удивлялись, что число баловней счастья было такъ велико. Весь городъ только и говорилъ, что о дивидендѣ. Купившіе акціи на часть своего маленькаго состоянія, помѣстили въ дѣло и остальныя свои деньги, а тѣ, которые доселѣ удержались отъ соблазна, теперь бросились головой впередъ въ разостланныя передъ ними сѣти. Мистеръ Бельчеръ самодовольно потиралъ руки. Онъ зналъ очень хорошо, что еслибы ему пришлось долѣе жить въ Севеноксѣ, то его положеніе сдѣлалось бы вскорѣ невыносимымъ, по разсчитывалъ, что мыльный пузырь лонпетъ послѣ его отъѣзда изъ города.

Теперь было удобное время объявить о своемъ намѣреніи переселиться въ Нью-Йоркъ, и онъ сдѣлалъ это торжественнымъ образомъ. Землетрясеніе не произвело бы такого впечатлѣнія на мирный городъ, какъ это извѣстіе. Вся промышленность города и главная часть земли находились въ его рукахъ. Онъ олицетворялъ собою великія предпріятія, блестящія надежды, и въ послѣднее время граждане Севенокса начали считать его лучшимъ и добрѣйшимъ человѣкомъ, чѣмъ въ прежнія времена.

Однако, во многихъ умахъ возникло уже сомнѣніе, что континентальная компанія — не мыльный ли пузырь; но самое подозрѣніе заставляло ихъ стараться расположить въ свою пользу мистера Бельчера. Они протестовали противъ его намѣренія покинуть Севеноксъ, увѣряли его въ своихъ дружескихъ чувствахъ, увѣряли, что считали его своимъ именитымъ гражданиномъ и гордились его славой. Когда же онъ объявилъ, что его рѣшимость непоколебима и что онъ уже купилъ себѣ новое жилище въ Нью-Йоркѣ, то собрали публичный митингъ и, послѣ многочисленныхъ сочувственныхъ рѣчей, постановили единогласно:

1) Мы узнали съ глубокимъ сожалѣніемъ, что нашъ высокоуважаемый согражданинъ Робертъ Бельчеръ, эсквайръ, намѣренъ переселиться изъ нашего города въ коммерческую столицу нашей страны.

2) Мы лишаемся въ немъ джентльмэна съ замѣчательными коммерческими способностями, благородными побужденіями и энергичнымъ общественнымъ темпераментомъ, человѣка, служащаго живымъ олицетвореніемъ благотворныхъ результатовъ свободныхъ демократическихъ учрежденій.

3) Граждане Севенокса всегда съ благодарностью сохранятъ память о человѣкѣ, имя котораго связано съ развитіемъ благоденствія ихъ любимаго города, и проводятъ его въ новое жилище съ сердечными пожеланіями ему всякаго благополучія.

4) Если когда-нибудь сердце побудитъ его вернуться въ свою родину, къ друзьямъ своей юности, то онъ всегда встрѣтитъ самый радушный и гостепріимный пріемъ.

5) Эта резолюція митинга будетъ напечатана въ мѣстныхъ газетахъ, а копія съ нея представлена вышеозначенному джентльмэну особо избранной депутаціей.

Естественно, что въ составъ этой депутаціи вошли лица, всего болѣе заитересованныя въ дѣлахъ континентальной петролейной компаніи.

Мистеръ Бельчеръ принялъ депутацію очень милостиво и произнесъ маленькую рѣчь, старательно обдуманную заранѣе. Въ концѣ ея онъ упомянулъ о великой спекуляціи, въ которой принимали участіе столько согражданъ.

— Господа, сказалъ онъ: — никто такъ не заинтересованъ въ дѣлахъ континентальной компаніи, какъ я. Чтобъ сдѣлать одолженіе многимъ изъ обитателей Севенокса, я уступилъ большое число акцій, но все-таки имѣю за собою большее ихъ число, чѣмъ кто-либо изъ васъ. Если предпріятіе будетъ процвѣтать, я буду пользоваться плодами успѣха вмѣстѣ съ вами. Если оно лопнетъ, чего, я надѣюсь никогда не случится, я буду страдать вмѣстѣ съ вами. Но будемъ надѣяться на лучшее. Я уполномоченъ объявить вамъ, что до моего отъѣзда отсюда вы получите еще мѣсячный дивидендъ въ 2 %. Конечно, это залогъ процвѣтанія нашей компаніи. А теперь, господа, прощайте.

Когда депутація удалилась, сердечно пожавъ ему руку, онъ заперъ дверь своей библіотеки и, принявъ обычную свою позу передъ зеркаломъ, произнесъ:

— Робертъ Бельчеръ, ты — мошенникъ? Кто говоритъ, что ты мошенникъ? Развѣ ты хуже толпы? Что бы сказали эти господа, еслибы имъ стало извѣстно, что они получаютъ свой доходъ изъ чужого кармана? Не предпочли ли бы они, чтобъ другіе, вмѣсто нихъ, потеряли свой капиталъ? Ты, право, не мошенникъ, а только половчѣе другихъ; вотъ и все. Они хотѣли получить барышъ безъ малѣйшаго труда и разсчитывали на мою помощь. Я также хотѣлъ получить барышъ безъ всякаго труда и воспользовался ихъ помощью. На повѣрку выйдетъ, что они ошиблись въ своемъ разсчетѣ, а я нѣтъ. Нѣтъ, не называйте меня мошенникомъ. Если вы посмѣете, сэръ, еще разъ сказать это слово, я задамъ вамъ. Это дѣло рѣшенное, не правда ли? Ну, помиримся… Что это? Я слышу гулъ громаднаго, могучаго города. Кто живетъ вонъ въ томъ дворцѣ? Кого окружаетъ несказаннная роскошь? Кто выходитъ изъ дворца и садится въ экипажъ, запряженный кровными конями? Не зовутъ ли этого джентльмэна Бельчеромъ? Посмотрите, какъ гордо киваетъ головой онъ направо и налѣво низко кланяющейся толпѣ. Вотъ онъ исчезъ, а ты все стоишь. Зачѣмъ? Прощай, слышишь? я говорю, прощай!

Мистеръ Бельчеръ очень искусно прикрылъ свое отступленіе. Онъ настоялъ на томъ, чтобъ его имя не стояло въ спискѣ должностныхъ лицъ континентальной петролейной компаніи. Онъ внесъ имена всѣхъ лицъ, купившихъ у него акціи въ книги компаніи, такъ что если все дѣло будетъ обнаружено, то его дѣйствія окажутся вполнѣ правильными. Его имя стояло въ числѣ другихъ и небольшая сумма была оставлена на расходы по эксплуатаціи петролея, съ цѣлью доказать, что предпріятіе было въ дѣйствительности начато.

День его отъѣзда изъ Севенокса насталъ и его агентъ съ семействомъ помѣстился въ покинутомъ домѣ на горѣ. Самъ же онъ, предварительно выставивъ на всѣхъ углахъ о выдачѣ второго мѣсячнаго дивиденда акціонерамъ континентальной компаніи, торжественно выѣхалъ изъ города съ своимъ семействомъ въ четверомѣстной каретѣ, за которой слѣдовалъ громадный фургонъ съ вещами. Полгорода высыпало на улицы, чтобъ достойно проводить его. Громкіе крики потрясали воздухъ, и еслибъ великій герой, совершившій славные подвиги, вернулся на родину, то ему не могли бы оказать болѣе пламенной оваціи, чѣмъ та, которой удостоился этотъ бѣглецъ. Онъ гордо кланялся направо и налѣво, махая по воздуху своей грубой рукой.

Мистрисъ Бельчеръ спряталась въ уголъ кареты; ей стыдно было смотрѣть на оваціи, которыхъ, она хорошо знала, ея мужъ не былъ достоинъ.

Экипажи исчезли, и всѣ безмолвно, грустно, съ мрачнымъ предчувствіемъ чего-то недобраго отправились получать свой дивидендъ. Но они все-таки мужественно старались побороть свою подозрительность и громко защищали человѣка, въ которомъ тайно начинали снова сомнѣваться.

XI.

Была свѣтлая лунная ночь, когда Майкъ Кинлинъ и Джимъ отправились изъ Севенокса, оставивъ въ гостинницѣ мистера Бальфура и его сына, которые должны были потомъ послѣдовать за ними. Старой лошади пришлось тащить тяжело нагруженную телегу, а потому они достигли жилища Майка далеко за полночь. Джимъ завязалъ въ узелъ одежду для своихъ жильцовъ и, перевѣсивъ узелъ черезъ плечо, пошелъ пѣшкомъ домой. Майкъ долженъ былъ отдохнуть и уже утромъ поѣхать по той же дорогѣ съ инструментами и припасами, такъ, чтобы поспѣть къ берегу рѣки въ одно время съ мистеромъ Бальфуромъ, у котораго лошадь была свѣжѣе и грузъ значительно менѣе.

Джимъ Фентонъ, послѣ нѣсколькихъ дней, проведенныхъ въ праздности, теперь съ удовольствіемъ шагалъ, вдыхая въ себя ночную прохладу, и не чувствовалъ никакой усталости. Въ девять часовъ утра, онъ уже находился на берегу, подлѣ своей лодки и, сіяя радостью, взялся за весло.

Бенедиктъ и Гарри не предавались лѣни во время его отсутствія. Они убили оленя и очистили его, поймали нѣсколько форелей и посолили ихъ, наконецъ, выкопали яму для сохраненія на зиму овощей. Однако, несмотря на свои занятія, они ждали съ нетерпѣніемъ Джима и привѣтствовали появленіе на рѣкѣ его лодки громкими криками, къ которымъ присоединился и лай собаки.

Они тотчасъ приготовили вкусный завтракъ, но Джимъ не хотѣлъ ни до чего прикоснуться, прежде чѣмъ развязалъ узелъ и представилъ удивленнымъ глазалъ Бенедикта теплую, удобную одежду.

— Ступайте въ № 10-й и переодѣньтесь, воскликнулъ онъ: — я хочу сегодня обѣдать съ приличными людьми, если одежда можетъ сдѣлать людей приличными. Возьмите всю одежду, бѣлье и сапоги.

Гарри весело повиновался, но Бенедиктъ послѣдовалъ за сыномъ, насупивъ брови. Джимъ это замѣтилъ, и когда, минутъ черезъ двадцать, мальчикъ вернулся въ новой одеждѣ, прыгая отъ радости, а отецъ его молча пошелъ на берегъ, съ поникшими глазами, словно стыдился себя — онъ поспѣшно побѣжалъ за нимъ.

— Прости меня, Бенедиктъ, сказалъ онъ, дружески ударяя его по плечу: — я ни мало не хотѣлъ тебя унизить.

— Джимъ, отвѣчалъ Бенедиктъ, стараясь побороть свое волненіе: — я никогда не буду въ состояніи заплатить за твою доброту, и это меня мучитъ.

— Ты совершенно ошибаешься. За это не платятъ, и я уже вознагражденъ сторицею, пользуясь твоимъ обществомъ въ этой глуши.

Бенедиктъ крѣпко пожалъ ему руку, и они вернулись въ домъ. Послѣ завтрака, Джимъ закурилъ трубку и разсказалъ, что у нихъ будутъ вскорѣ гости — городской житель и его маленькій сынъ, которые проведутъ у нихъ двѣ недѣли. Это извѣстіе испугало мистера Бенедикта; нервы его были еще очень слабы и Джиму стоило большого труда примирить его съ мыслью увидѣть постороннее лицо, несмотря на всѣ похвалы, расточаемыя Джимомъ мистеру Бальфуру. За то Гарри былъ очень радъ, что у него будетъ товарищъ.

— Я нарочно поспѣшилъ домой, чтобы предупредить васъ объ этомъ, сказалъ Джимъ: — къ тому же, намъ неловко было бы встрѣтить городского джентльмена въ вашей старой одеждѣ. Пожалуйста, сожгите ее или закопайте въ землю, пока я поѣду на встрѣчу къ гостямъ.

Джимъ снова отплылъ въ лодкѣ, а Бенедиктъ съ сыномъ все устроили въ № 10-мъ для принятія гостей, такъ какъ было уже ранѣе рѣшено, что они на зиму переберутся въ домъ Джима. Послѣднему не пришлось ждать на берегу мистера Бальфура, такъ какъ онъ прибылъ ранѣе его къ условленному мѣсту. Вслѣдъ за тѣмъ подъѣхалъ и Майкъ съ своимъ возомъ, и черезъ полчаса, какъ пассажиры, такъ и всѣ вещи были уже на лодкѣ. По дорогѣ, Джимъ разсказалъ мистеру Бальфуру исторію Бенедикта и его сына.

— Бенедиктъ будетъ съ вами охотиться и ловить рыбу еще лучше меня, прибавилъ онъ: — онъ вообще гораздо лучше меня во всѣхъ отношеніяхъ, по все-таки я всегда къ вашимъ услугамъ.

Потомъ онъ распространился о Гарри, увѣряя, что онъ походитъ на сына Бальфура.

— Право, прибавилъ онъ: — одѣньте ихъ одинаково, и они будутъ казаться родными братьями.

Лицо адвоката отуманилось, но Джимъ этого не замѣтилъ и спросилъ:

— Кстати, гдѣ же вашъ другой сынъ, котораго вы привозили въ лѣса?

— Онъ умеръ въ прошломъ году, отвѣчалъ грустно мистеръ Бальфуръ.

Джимъ не нашелся ничего сказать въ утѣшеніе бѣдному отцу, но черезъ минуту промолвилъ, словно разсуждая самъ съ собою:

— Странно, у богатыхъ дѣти умираютъ, а у бѣдныхъ живутъ. Господь Богъ какъ-то странно распоряжается. Неужели никто не обратитъ Его вниманіе на это обстоятельство?

Бальфуръ промолчалъ, а Джимъ налегъ на весла. Еслибы не луна, то они достигли бы № 9 въ совершенномъ мракѣ. Бенедиктъ и Гарри радушно встрѣтили гостей, и, послѣ сытнаго ужина, Джимъ отвелъ ихъ въ приготовленное для нихъ жилище, передъ которымъ былъ разведенъ бивачный огонь.

Слѣдующій день былъ воскресенье и прошелъ тихо; Бальфуръ познакомился съ Бенедиктомъ и сразу полюбилъ его. Бенедиктъ же смотрѣлъ на него съ глубокимъ уваженіемъ, какъ на человѣка, обладавшаго именно тѣми качествами, которыхъ у него недоставало — твердой волей, энергіей, стойкостью въ борьбѣ и увѣренностью въ себѣ. Несмотря на большую бороду Бенедикта, всякій физіономистъ догадался бы по его подбородку, что онъ человѣкъ слабаго характера, хотя, вмѣстѣ съ тѣмъ, замѣтилъ бы съ восторгомъ его большой умный лобъ, красивые, открытые глаза и шелковистые волосы. Онъ былъ чрезвычайно тихаго, нѣжнаго нрава, и, странно сказать, именно это качество возбудило къ нему интересъ въ энергичномъ, могучемъ, прямомъ и безбоязненномъ адвокатѣ. Онъ привыкъ инстинктивно и по ремеслу защищать слабыхъ и безпомощныхъ, а потому принялъ теплое участіе въ Бенедиктѣ, который былъ беззащитнѣе женщины или ребенка. Они очень скоро подружились и, когда Бальфуръ открылъ въ своемъ новомъ другѣ развитой умъ и замѣчательную способность къ механикѣ, онъ сталъ глубоко уважать его, т. е. настолько, насколько этотъ практическій дѣятель могъ уважать человѣка, лишеннаго совершенно тѣхъ нравственныхъ и умственныхъ орудій, съ помощью которыхъ люди выходятъ побѣдителями изъ жизненной борьбы.

Джимъ былъ очень радъ, что они такъ сошлись, тѣмъ болѣе, что у него на рукахъ было много работы въ виду наступавшей зимы. Такимъ образомъ, Бенедиктъ сдѣлался постояннымъ товарищемъ и проводникомъ мистера Бальфура во время его двухнедѣльныхъ странствій по лѣсамъ.

Восходъ солнца въ понедѣльникъ былъ сигналомъ для начатія рыбной ловли. Сынъ мистера Бальфура, еще впервые бывшій въ лѣсу, вскочилъ ранѣе всѣхъ, и пока другіе еще завтракали, маленькій Тадъ уже приготовилъ свою удочку. Для перваго раза рыбная ловля оказалась очень удачной, и мистеръ Бальфуръ, Бенедиктъ и двое мальчиковъ принесли домой около полусотни великолѣпныхъ форелей, которыя за обѣдомъ, представили такое блюдо, отъ котораго любой гастрономъ облизалъ бы себѣ пальцы.

Но ловить рыбу было слишкомъ мирной забавой для мистера Бальфура, и онъ съ нетерпѣніемъ ждалъ ночи, чтобы отправиться на охоту на оленей. Несмотря на то, что дѣти обыкновенно ложились спать рано, на этотъ разъ имъ было дозволено принять участіе въ охотѣ, которая производилась при своеобразныхъ условіяхъ.

Въ этихъ лѣсахъ никогда не было слышно лая гончихъ, «безмолвная же охота» индѣйцевъ не могла имѣть мѣста иначе, какъ по замерзаніи рѣкъ, такъ что единственнымъ способомъ охотиться на оленей было въ лодкѣ съ огнемъ. На носу устраивается для этого на жерди желѣзный горшокъ, въ которомъ зажигаютъ смолистыя шишки и древесные коренья; за этимъ свѣточемъ становится четыреугольный желѣзный листъ и изъ-за него охотникъ очень удобно можетъ цѣлиться въ оленя, который, привлекаемый огнемъ, выходитъ изъ чащи на берегъ.

Въ девять часовъ вечера совсѣмъ стемнѣло, и Джимъ объявилъ, что пора въ путь. Онъ зажегъ свѣточъ и самъ помѣстился на кормѣ лодки, а мистеръ Бальфуръ съ ружьемъ въ рукахъ сѣлъ на носу. Дѣти, дрожа отъ волненія, помѣстились въ срединѣ. Бенедиктъ остался дома и только оттолкнулъ лодку отъ берега.

Ночь была тихая, и, благодаря умѣлой, сильной рукѣ Джима, искусно владѣвшаго однимъ весломъ, лодка безмолвно летѣла противъ теченія. Отъ мерцающаго свѣта огня всѣ предметы на обоихъ берегахъ принимали таинственныя, фантастическія очертанія. Вдали кричали совы. Дикая кошка визжала, какъ ребенокъ. Куропатка, испуганная необыкнованнымъ свѣтомъ, поднялась изъ куста и полетѣла въ чащу.

Поднявшись по рѣкѣ на милю, Джимъ остановился. На берегу послышался шумъ. На сухихъ листьяхъ раздались шаги оленя; потомъ громкій, вызывающій свистъ. Но звѣрь не показался и снова исчезъ въ чащѣ, не поддаваясь соблазну выйти на свѣтъ.

— Это — старый самецъ, произнесъ Джимъ: — я его знаю; и онъ меня знаетъ. Я въ него стрѣлялъ съ этой лодки уже разъ двадцать. Онъ ее узналъ и не хочетъ приблизиться. Намъ тутъ дѣлать нечего. Онъ не вернется. Я вамъ покажу славное мѣстечка подалѣе, гдѣ навѣрное откроемъ звѣря, который не получилъ свѣтскаго воспитанія.

Снова все смолкло, и Джимъ прилегъ на весло. Минутъ черезъ пятнадцать, онъ промолвилъ шопотомъ:

— Смотрите въ оба, мистеръ Бальфуръ.

Лодка теперь шла медленно среди травы и тростника. Дна было видно ясно, и мистеръ Бальфуръ понялъ, что они вышли изъ рѣки въ маленькую заводь. Прошло не болѣе пяти минутъ, какъ на берегу показалась что-то темное, и на нихъ уставились два блестящіе глаза. Въ то же мгновеніе мистеръ Бальфуръ прицѣлился, и ночная тишина была нарушена ружейнымъ выстрѣломъ. Вслѣдъ за тѣмъ раздались плескъ воды, жалобный визгъ, и два-три прыжка; потомъ все стихло.

— Звѣрь нашъ, воскликнулъ Джимъ: — ваша пуля попала ему прямо въ сердце. Онъ хотѣлъ бѣжать, но истекъ кровью. Ну, мальчуганы, подождите насъ въ лодкѣ, а мы пойдемъ за добычей.

Лодку причалили къ берегу; мистеръ Бальфуръ взялъ свѣточъ и вмѣстѣ съ Джимомъ направился въ лѣсъ. Они вскорѣ напали на слѣдъ оленя по струѣ крови на землѣ и черезъ нѣсколько шаговъ наткнулись на самаго звѣря, лежавшаго мертвымъ на землѣ. Джимъ схватилъ его себѣ на плечи и понесъ въ лодку, гдѣ положилъ на дно. Потомъ онъ взялся за весло, ловко вывезъ лодку снова въ рѣку и быстро добѣжалъ внизъ по теченію до дому, гдѣ ихъ встрѣтилъ Бенедиктъ и весело поздравилъ съ успѣхомъ.

Послѣдующіе дни походили на первый; днемъ ловили форель, которая имъ очень скоро надоѣла, а вечеромъ охотились на оленей или, сидя вокругъ бивачнаго огня, разсказывали о своихъ приключеніяхъ.

Во все это время мистеръ Бальфуръ внимательно изучалъ Гарри Бенедикта. Контрастъ между этимъ мальчикомъ и его сыномъ былъ такъ же великъ, какъ между нимъ и Бенедиктомъ, но только въ обратномъ видѣ. Гарри былъ сильный, энергичный, предпріимчивый мальчикъ, а Тадъ его слушался и шелъ по его стопамъ. Джимъ замѣчалъ, что адвокатъ очень интересовался этимъ умнымъ, живымъ положительнымъ мальчикомъ, и началъ подозрѣвать, что онъ хочетъ лишить его жилище одного изъ главныхъ источниковъ удовольствія.

Однажды утромъ мистеръ Бальфуръ и Бенедиктъ спокойно завтракали въ лѣсу. Адвокатъ съ своимъ обычнымъ умѣньемъ вывѣдалъ у бѣднаго изобрѣтателя всю его исторію. Узнавъ, кто воспользовался изобрѣтеніями Бенедикта и кто былъ настоящимъ творцомъ извѣстнаго ружья Бельчера, онъ пришелъ въ волненіе. Никогда въ его рукахъ не было болѣе симпатичнаго дѣла. Обманутый изобрѣтатель, бѣжавшій изъ сумасшедшаго дома и жившій нищимъ въ лѣсу, въ то время какъ его привелегіями наживался ловкій мошенникъ, считавшій его умершимъ — самъ по себѣ могъ возбудить въ немъ интересъ, еслибы Бальфуръ лично и не зналъ его. Но положеніе этого безпомощнаго, бѣднаго человѣка, неумѣвшаго постоять за себя, возбуждало въ Бальфурѣ рыцарское желаніе защитить его и возстановить его права на сдѣланныя имъ изобрѣтенія.

Однако, какъ только онъ заявилъ о своемъ намѣреніи Бенедикту, послѣдній обнаружилъ опасное безпокойство. Онъ могъ толково разсказать свою исторію, но мысль снова показаться въ свѣтѣ и особенно вступить въ борьбу съ Бельчеромъ была для него невыносима. Онъ чувствовалъ себя счастливымъ въ лѣсу, и силы его укрѣплялись. Онъ надѣялся, что будетъ въ состояніи сдѣлать что-нибудь для своего сына, но еще не былъ въ состояніи требовать возврата своихъ правъ. Онъ боялся, что подобная попытка снова сведетъ его съ ума и Робертъ Бельчеръ попрежнему одолѣетъ его. Страхъ его къ великому капиталисту принялъ такое болѣзненное напряженіе, что мистеръ Бальфуръ счелъ благоразумнымъ оставить этотъ разговоръ.

Онъ перешелъ къ маленькому Гарри и предложилъ взять его съ собою въ Нью-Йоркъ, гдѣ онъ воспиталъ бы его вмѣстѣ съ своимъ сыномъ. Съ одной стороны, онъ объяснилъ, что сынъ его, лишившись брата, страдаетъ отъ одиночества, а съ другой, указалъ на необходимость хорошаго воспитанія для Гарри, чего нельзя было достигнуть въ лѣсахъ. Если когда-нибудь мистеръ Бенедиктъ будетъ въ состояніи возвратить ему деньги, которыя онъ употребитъ на его сына, то они будутъ охотно приняты; въ противномъ случаѣ, нечего было смотрѣть на это какъ на долгъ. Разъ въ годъ онъ будетъ привозить мальчика въ лѣса къ отцу, и если придетъ когда-нибудь удобное время для иска, то онъ возстановитъ права сына на изобрѣтенія, которыми отецъ, по несчастью, никогда не пользовался.

Это предложеніе было очень тяжело для Бенедикта. Онъ любилъ своего сына болѣе самого себя и надѣялся, что такъ или иначе, жизнь Гарри будетъ счастливѣе плачевнаго существованія отца. Онъ не желалъ, чтобъ мальчикъ взросъ въ лѣсу и былъ невѣжей, но не понималъ, какъ рѣшиться жить безъ него. Онъ чувствовалъ необходимымъ согласиться на предложеніе адвоката, но ему легче было выколоть себѣ одинъ глазъ, чѣмъ разстаться съ сыномъ.

Но всякомъ случаѣ, ничего нельзя было рѣшить безъ Джима, и они вернулись домой.

— Я уже съ недѣлю это предвидѣлъ, сказалъ Джимъ, узнавъ, въ чемъ дѣло: — мы не имѣемъ права удерживать его здѣсь, если ему представляется лучшая жизнь. Турка — добрый и вѣрный товарищъ, но его общество не можетъ замѣнить школы. Я взялъ его изъ дома Буффума, потому что здѣсь ему лучше, но я не въ правѣ испортить всю его жизнь потому только, что онъ меня забавляетъ. Мнѣ будетъ очень больно съ нимъ разстаться, но я предлагаю единогласно отпустить его.

Мистеръ Бендиктъ не могъ пожертвовать всей будущностью сына своему эгоизму, и потому обоимъ мальчикомъ было объявлено о новомъ планѣ. Тадъ былъ внѣ себя отъ радости имѣть постояннымъ товарищемъ новаго друга, съ которымъ онъ очень сошелся, а въ сердцѣ бѣднаго Гарри произошла борьба противоположныхъ чувствъ. Ему жаль было разстаться съ отцомъ и Джимомъ, но любовь къ перемѣнамъ, врожденная мальчикамъ, желаніе увидать Нью-Йоркъ, о чудесахъ котораго наговорилъ ему Тадъ, тянули его вдаль. Къ тому же ему грозила не вѣчная разлука съ отцомъ и Джимомъ, а только годовая, поэтому, вскорѣ всѣ его мечты сосредоточились на этомъ путешествіи въ волшебную, сказочную страну.

Но какъ провести Гарри черезъ Севеноксъ, гдѣ его могли признать? Мистеръ Бальфуръ сговорился съ человѣкомъ, который его привезъ въ лѣса, что онъ черезъ двѣ недѣли пріѣдетъ за нимъ, но этотъ человѣкъ зналъ когда-то Бенедиктовъ и ему нельзя было довѣриться. Послѣ долгихъ размышленій было наконецъ рѣшено, что Джимъ отправится впередъ съ Гарри къ Майку, и попроситъ его провезти мальчика черезъ Севеноксъ ночью и передать его на станціи желѣзной дорогѣ мистеру Бальфуру, который явится туда своей дорогой. Жители Севенокса не отличались страстью къ путешествіямъ, и потому нечего было бояться встрѣчи на станціи съ кѣмъ-нибудь изъ нихъ.

Такимъ образомъ, бѣдному Бенедикту пришлось проститься съ сыномъ на слѣдующій же вечеръ, что ему стоило тяжелой внутренней борьбы. Отвезя Гарри къ Майку, Джимъ вернулся домой, и на слѣдующее утро проводилъ Бальфура съ сыномъ.

Установленная программа была буквально исполнена, и черезъ два дня оба мальчика сидѣли рядомъ въ вагонѣ, который несся на всѣхъ парахъ по направленію къ Нью-Йорку.

XII.

Послѣ отъѣзда мистера Бальфура съ обоими мальчиками, Бенедиктъ впалъ въ мрачное уныніе, и Джимъ видѣлъ необходимость для него какого-нибудь развлеченія.

— Я говорилъ мистеру Бальфуру, сказалъ онъ: — о моемъ желаніи выстроить новый домъ, а онъ прямо спросилъ: «Что же вы хотите жениться?» Я отвѣчалъ: «Можетъ быть». Онъ тогда спросилъ: «Вы нашли подходящую невѣсту?» А я отвѣчалъ: «Я нашелъ настоящую женщину». Онъ спросилъ: «Какъ ее зовутъ?» А я сказалъ: «Не стоитъ называть, ея имя надо перемѣнить, и не я буду, если этого не сдѣлаю». Онъ тогда спросилъ, не можетъ ли онъ мнѣ помочь, но я отвѣтилъ, что жениться и умереть человѣкъ долженъ самъ, и поручить это кому-нибудь другому нельзя. Онъ засмѣялся и сказалъ: «Ну, Джимъ, желаю вамъ счастія и надѣюсь, что у васъ скоро будетъ свой мальчуганъ». Я тогда воскликнулъ: «Если у меня будетъ свой мальчуганъ, то свѣтъ мнѣ покажется слишкомъ тѣснымъ!»

Говоря это, Джимъ поникъ головой, и слезы выступили у него на глазахъ.

— Прости меня, Бенедиктъ, произнесъ онъ черезъ минуту: — я только растравляю твои раны, говоря о дѣтяхъ. Нечего намъ думать о томъ, кого нѣтъ здѣсь. Лучше я передамъ тебѣ, что еще говорилъ мистеръ Бальфуръ. «Джимъ, сказалъ онъ: — если вы хотите выстроить домъ, то выстройте большой и откройте гостинницу, а я вамъ найду жильцовъ на цѣлое лѣто. Я знаю многихъ, которые съ удовольствіемъ будутъ пріѣзжать къ вамъ на каникулы и платить вамъ все, что вы спросите». Я вытаращилъ на него глаза и сказалъ: «У меня врядъ ли хватитъ средствъ устроить Отель Джима Фентона». Онъ отвѣтилъ на это: «Если вамъ надо денегъ, то пріѣзжайте ко мнѣ».

Идея о гостинницѣ со всѣмъ ея шумомъ и кутерьмой нисколько не улыбалась Бенедикту, но онъ понималъ, что женщина, достойная быть женой Джима, не можетъ быть счастливой въ лѣсахъ безъ всякаго общества. Устройство же гостинницы установило бы правильныя сношенія съ Севеноксомъ и сдѣлало бы переселеніе изъ города въ лѣсъ не столь тягостнымъ. Но постройка большого дома была крупнымъ предпріятіемъ для двухъ людей.

Прежде всего было необходимо составить планъ. Это дѣло было нетрудное для Бенедикта. Онъ нетолько нарисовалъ планы обоихъ этажей, но и наружный фасадъ дома. Послѣ двухдневныхъ занятій все было готово. Джимъ пришелъ въ восторгъ, но все-таки Бенедиктъ видѣлъ по его лицу, что онъ былъ чѣмъ-то недоволенъ.

— Скажи прямо, въ чемъ дѣло, сказалъ Бенедиктъ: — чего по твоему недостаетъ?

— Я не вижу, куда ты его помѣстишь?

— Кого? мистера Бальфура?

— Нѣтъ.

— Гарри? Тада?

— Нѣтъ. Можно выстроить флигель, когда понадобится?

— Конечно.

— А можешь ты, чтобъ придать фасаду болѣе жизни, поставить тутъ у лѣстницы маленькаго мальчугана?

Бенедиктъ тотчасъ исполнилъ его желаніе, и Джимъ долго смотрѣлъ молча на эту прибавку плана.

— Ну, мальчуганъ, ты можешь жить здѣсь, сколько хочешь, а потомъ войди въ домъ, мама умоетъ тебѣ руки и лицо, произнесъ онъ, и вдругъ, сознавъ всю комичность этихъ воздушныхъ замковъ, такъ громко разсмѣялся, что эхо въ лѣсу долго ему вторило. Этотъ смѣхъ, въ которомъ принялъ участіе и Бенедиктъ, разсѣялъ облако, окружавшее ихъ обоихъ, и они были готовы теперь приняться за работу. Послѣ многихъ обсужденій, они выбрали мѣсто для новаго дома подальше отъ берега, близь № 10. Осенью и зимой можно было только вырыть яму для погреба, срубить лѣсъ для балокъ и, купивъ доски, привести къ рѣкѣ. Первая работа взяла не болѣе двухъ недѣль, и общими усиліями друзей былъ вырытъ погребъ подъ домомъ и устроены въ немъ деревянныя стѣнки. Потомъ они приступили къ рубкѣ деревьевъ для балокъ и уставили ихъ въ стапели. Наконецъ, пришла очередь вопросу о доскахъ. Для этого надо было отправиться на лѣсопильню, находившуюся въ трехъ миляхъ отъ жилища Майка Конлина. При этомъ самъ Бенедиктъ долженъ былъ осмотрѣть и выбрать доски. Конечно, ему не очень правилась мысль увидѣть людей, но вполнѣ увѣренный, что онъ не встрѣтитъ ни Бельчера, никого изъ своихъ прежнихъ знакомыхъ, онъ согласился на эту поѣздку. Что же касается до Джима, то онъ втайнѣ рѣшилъ не возвращаться въ № 9-й, не повидавъ интересной особы, съ которой онъ соединялъ теперь свою будущность, но онъ не сказалъ объ этомъ ни слова Бенедикту.

Въ одно прекрасное холодное утро, въ половинѣ ноября, они пустились въ путь, и такъ какъ ледъ уже показывался на рѣкѣ, то имъ пришлось идти пѣшкомъ въ обходъ. Турка сопровождалъ ихъ. Джимъ несъ на плечахъ вещи, такъ какъ Бенедикту, несмотря на то, что онъ совершенно оправился отъ болѣзни, было тяжело пройти тридцать миль по замерзшей землѣ.

Къ вечеру они достигли жилища Майка Конлина, который съ удовольствіемъ увидалъ передъ собой здороваго, сильнаго, хорошо одѣтаго человѣка, вмѣсто больного нищаго, привезеннаго почти безъ чувствъ въ его домъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Бенедиктъ выразилъ ему свою благодарность за оказанныя ему услуги, а добрый ирландецъ, покраснѣвъ, увѣрялъ, что это — пустяки, особенно, въ виду полученныхъ отъ мистера Бельчера долларовъ.

— Кстати, Джимъ, сказалъ онъ, желая перемѣнить разговоръ: — знаете, что старикъ Бельчеръ перебрался въ Нью-Йоркъ?

— Нѣтъ!

— Какъ же! со всѣмъ семействомъ и со всѣми пожитками.

— И слава Богу!

— Да, онъ уѣхалъ и увезъ мои сто долларовъ.

— Зачѣмъ вы ему ихъ дали, Майкъ? Я не думалъ, что вы — такой дуракъ.

— Вотъ видите, я добровольно попалъ въ ловушку, какъ и всѣ остальные. Ахъ, еслибы вы только слышали, какъ онъ говорилъ: «Майкъ, вы не можете рисковать такой суммой; лучше не давайте этихъ денегъ и во всякомъ случаѣ помните, что я ни за что не отвѣчаю». А я ему сказалъ: «Всѣ отдаютъ деньги, и я отдамъ». Тогда онъ преспокойно взялъ деньги, ни съ тѣхъ поръ не видалъ ихъ, кромѣ четырехъ долларовъ дивиденда.

— И никогда ихъ болѣе не увидите, чортъ возьми! Нѣтъ, Майкъ, вы просто дуракъ!

— Я самъ это себѣ повторяю, да это ни къ чему не ведетъ, воскликнулъ Майкъ, и Джимъ, видя, что доброму ирландцу горько вспоминать о потерянныхъ деньгахъ, перемѣнилъ разговоръ и показалъ ему планы своего новаго дома, въ которомъ Майкъ нашелъ большую ошибку — отсутствіе хлѣва для свиней.

На слѣдующее утро, сговорившись съ Майкомъ о наймѣ лошади и саней для перевозки матеріала, Джимъ и Бенедиктъ отправились на лѣсопильню и провели тамъ цѣлый день, выбирая доски и дѣлая заказы.

Первое лицо, которое увидалъ Бенедиктъ, входя въ лѣсопильный заводъ, былъ молодой человѣкъ, котораго онъ зналъ въ Севеноксѣ много лѣтъ тому назадъ. Онъ покраснѣлъ, словно его уличили въ преступленіи, но юноша его не узналъ, и тогда только Бенедиктъ понялъ, что въ его внѣшности произошла такая перемѣна, что ему теперь неопасно показываться въ свѣтъ.

Они провели ночь у хозяина лѣсопильни, на вопросы котораго о товарищѣ, Джимъ отвѣчалъ:

— Я его зову № 10. Онъ мнѣ никогда не говорилъ своего настоящаго имени, да и я не спрашивалъ. Я № 9, а онъ № 10 — вотъ и все.

Странности Джима были извѣстны всѣмъ, и потому хозяинъ лѣсопильни не сталъ его далѣе разспрашивать, но самъ Джимъ прибавилъ, что его товарищъ явился въ лѣсъ, чтобы оправиться отъ болѣзни, и былъ не прочь отъ всякой работы.

Проснувшись утромъ, Джимъ предложилъ Бенедикту отправиться въ Севеноксъ для покупки различныхъ инструментовъ, гвоздей и желѣзныхъ вещей, необходимыхъ при отдѣлкѣ дома. Бенедиктъ теперь уже не боялся, что его признаютъ старые знакомые и, зная объ отсутствіи мистера Бельчера, онъ даже выразилъ сильное желаніе повидать снова городъ. Дѣйствительно, прибывъ въ Севеноксъ и поселившись въ скромной гостинницѣ, гдѣ всегда останавливался Джимъ, Бенедиктъ свободно ходилъ по улицамъ и лавкамъ, и никто не узналъ въ немъ сумасшедшаго бѣдняка, который, по общему мнѣнію, умеръ въ лѣсу.

Цѣлый день Джимъ былъ занятъ закупками, а вечеромъ сказалъ своему другу:

— У меня есть еще одно дѣльце, которое надо покончить прежде, чѣмъ я вернусь въ лѣса. Мнѣ хотѣлось, чтобы ты пошелъ со мною.

Бенедиктъ согласился, и они пошли мимо блестѣвшей огнями фабрики въ гору, усѣянную маленькими домиками. Сердце Джима тревожно билось. Весь день онъ жадно осматривалъ каждую женщину, проходившую по улицѣ, въ надеждѣ увидать скромную швею, но все тщетно. Не была ли она нездорова? Не уѣхала ли она изъ Севенокса? Онъ не хотѣлъ никому задавать этихъ вопросовъ, и теперь, приближаясь къ ея жилищу, трепеталъ отъ одной мысли, что съ ней могло случиться какое-нибудь не, счастье. Но вотъ, въ ея маленькомъ окошкѣ блеснулъ свѣтъ, и онъ радостно воскликнулъ, схвативъ за руку Бенедикта.

— Слава Богу, она дома и ждетъ. Гладки ли у меня волоса?

И онъ снялъ свою шапку. Бенедиктъ успокоилъ его насчетъ приличнаго состоянія его наружности, и Джимъ смѣло позвонилъ. Дверь отворила таже дѣвушка, которая принимала его въ первый разъ, и, не спросивъ его имени, побѣжала сказать миссъ Бутервортъ, что ее желаютъ видѣть двое мужчинъ съ собакой. Миссъ Бутервортъ поспѣшно сошла внизъ, и Джимъ протянулъ ей руку съ счастливой улыбкой.

— Какъ вы живете? воскликнулъ онъ: — я очень радъ васъ видѣть, такъ радъ, что не могу высказать.

Въ его привѣтствіи было столько доброты, пламенной преданности и искренней любви, что миссъ Бутервортъ была тронута до глубины сердца. До этой минуты ея сердце оставалось спокойно, но теперь она, къ большему своему удивленію, почувствовала, что рада его видѣть. Она прошла черезъ много непріятностей и видѣла много горя съ тѣхъ поръ, какъ Джимъ былъ въ Севеноксѣ, а потому ей было пріятно встрѣтиться снова съ этимъ добрымъ человѣкомъ, свѣжая, искренняя натура котораго составляла разительный контрастъ съ характерами окружавшихъ ее людей. Но она взглянула вопросительно и какъ-то странно на незнакомца, сопровождавшаго Джима.

— Это — вашъ старый пріятель, сказалъ онъ: — не отворачивайтесь отъ него. Не каждый день вы видите воскресшаго человѣка.

Миссъ Бутервортъ тотчасъ поняла, въ чемъ дѣло, и пристально посмотрѣла на Бенедикта, желая все-таки лично убѣдиться, что это дѣйствительно онъ. Глаза не оставили въ ней никакого сомнѣнія въ тождественности его личности, и, схвативъ его за руки, она воскликнула:

— Господи, это — вы, мистеръ Бенедиктъ! Сколько вы перестрадали! Благодарю Бога и вашего добраго друга, что вижу васъ здоровымъ. Вы, право, какъ будто встали изъ могилы.

Она сѣла подлѣ него и, словно забывъ о Джимѣ, начала съ глубокимъ сочувствіемъ говорить о прошедшемъ Бенедикта. Она хорошо помнила его бѣдную жену и часто носила цвѣты на ея могилу. Она разсказала ему обо всемъ, что случилось въ городѣ, о томъ, какъ много бѣдняковъ отдали мистеру Бельчеру послѣднюю свою копейку и потеряли ее, хотя нѣкоторые все еще надѣялись вернуть свои трудовыя денежки. По ея словамъ, однако, большинство начинало проклинать Бельчера, и наступающая зима обѣщала ей и всѣмъ, которыми она интересовалась, только одни бѣдствія и невзгоды.

Мистеръ Бенедиктъ теперь впервые послѣ своего освобожденія изъ сумасшедшаго дома сталъ прежнимъ человѣкомъ. Нѣжное сочувствіе женщины какъ бы окончательно его воскресило, и онъ сталъ говорить, какъ въ старину, свободно, толково, разсудительно о своихъ прошедшихъ испытаніяхъ, о долговременной болѣзни и умопомѣшательствѣ, о надеждахъ насчетъ воспитанія сына и обо всемъ, чѣмъ онъ обязанъ Джиму. Особенно въ этомъ послѣднемъ отношеніи онъ излилъ всю свою душу, и самъ Джимъ былъ глубоко тронутъ его благодарностью. Тщетно старался онъ протестовать, Бенедиктъ не умолкалъ, пока не выразилъ всего, что накипѣло у него на сердцѣ. То удивительное вліяніе, которое произвело на Бенедикта присутствіе сочувственно относившейся къ нему женщины, возбудило въ головѣ Джима новую идею. Онъ не могъ не сознаться, что геніальный изобрѣтатель былъ гораздо достойнѣе сдѣлаться мужемъ этой «настоящей женщины», а слѣдовательно и она была бы счастливѣе, выйдя за него замужъ. Грустно было ему придти къ такому заключенію, но онъ рѣшился мужественно принести себя въ жертву и не помѣшать событію, которое уничтожило бы всѣ его надежды. Джимъ не зналъ женщинъ. Онъ не замѣтилъ, что миссъ Бутервортъ и Бенедиктъ говорили между собою какъ друзья, и даже какъ будто друзья одного пола. Онъ не замѣтилъ, что эти двѣ натуры такъ сочувствовали другъ другу именно по причинѣ ихъ общей слабости, которая влекла ихъ къ подчиненію своей воли болѣе энергичному человѣку, такъ что миссъ Бутервортъ такъ же мало думала выйти замужъ за Бенедикта, какъ Бенедиктъ жениться на своей родной сестрѣ.

Бенедиктъ не слыхалъ отъ Джима имени той женщины, на которой онъ хотѣлъ жениться, но тотчасъ понялъ, что находится въ ея присутствіи, и, сказавъ ей все, что считалъ необходимымъ, всталъ съ мѣста.

— Я очень радъ, что возобновилъ съ вами знакомство, сказалъ онъ и, обращаясь къ Джиму, прибавилъ: — я пойду домой; мнѣ надо приготовиться къ завтрашнему путешествію, а ты не церемонься, я найду одинъ дорогу до нашей гостинницы.

— Хорошо, отвѣчалъ Джимъ: — но мы завтра еще не отправимся домой.

Бенедиктъ простился съ миссъ Бутервортъ, но, не успѣлъ онъ перейти черезъ порогъ, какъ Джимъ послѣдовалъ за нимъ, говоря, что долженъ сказать ему два слова. Догнавъ своего друга, онъ схватилъ его за руку и промолвилъ вполголоса:

— Я привелъ тебя сюда нарочно, въ надеждѣ, что она тебѣ понравится. Она — совершенно подходящая тебѣ жена. Она можетъ обшивать тебя и быть тебѣ подругой жизни и…

— И кормить меня. Нѣтъ, это не годится, Джимъ.

— Ты лучше бы подумалъ объ этомъ.

— Нѣтъ, я болѣе не женюсь.

— Теперь еще не поздно, а кто знаетъ, что случится до завтра?

— Я понимаю тебя, Джимъ, и знаю, чего тебѣ стоила эта жертва. Ты достоинъ ея, и я надѣюсь, что она согласится.

Съ этими словами Бенедиктъ хотѣлъ уйти, но Джимъ его удержалъ.

— У тебя есть резинка? спросилъ онъ.

— Да.

— Такъ сотри на планѣ мальчугана, играющаго у лѣстницы, и поставь на его мѣстѣ Турку. Если случится что-нибудь хорошее сегодня вечеромъ, то я захочу завтра показать ей планы, а еслибъ она спросила, чей это мальчуганъ, то мнѣ было бы неловко ей объяснить. Лгать же я ей не могу.

Бенедиктъ обѣщалъ исполнить его желаніе въ этотъ же вечеръ, и Джимъ вернулся въ комнату миссъ Бутервортъ.

Излишне передавать читателямъ бесѣду, которая долго длилась за полночь между дровосѣкомъ и швеей. Что онъ пламенно и чистосердечно защищалъ дѣло, отъ котораго зависѣла вся его жизнь — повѣрить не трудно. Что эта добрая, одинокая женщина, такъ давно жаждавшая сочувственнаго отклика на стремленія ея сердца, легкомысленно откажется отъ предлагаемаго ей счастія, было немыслимо. Еще въ первое его посѣщеніе она почувствовала къ нему непонятное влеченіе, а теперь она поняла, что ея сердце на вѣки принадлежитъ ему. Онъ былъ человѣкъ неразвитой, но натура его была честная, мужественная, сердце чистое, преданное, рука могучая. Въ сравненіи съ мистеромъ Бельчеромъ, при всемъ его богатствѣ, Джимъ былъ олицетвореніемъ благородства. Рядомъ съ пустыми, презрѣнными людишками, окружавшими ее, онъ казался полубогомъ. Его странности, эксцентричности и оригинальности имѣли для нея прелесть новизны. Она видѣла въ немъ болѣе свѣжести, самобытности и жизненной силы, чѣмъ во всѣхъ, кого она знала въ Севеноксѣ. Встрѣтивъ его, она невольно подпала подъ его вліяніе.

Онъ оставилъ ее въ эту ночь всю въ слезахъ, но это были слезы радости. Нѣжно обнявъ ее своими мощными руками, онъ поцѣловалъ ее въ лобъ.

— Я люблю тебя, голубушка, промолвилъ онъ. — Я никогда не зналъ до сихъ поръ, что такое любовь, и если на небѣ такъ любятъ, то, когда ты пойдешь на небо, возьми меня съ собою, да скажи тамъ словечко за меня.

Джимъ вернулся домой словно на крыльяхъ. Преображенный любовью, онъ смотрѣлъ на все другими глазами. Весь міръ казался ему чѣмъ-то новымъ, величественнымъ, лучезарнымъ.

Бенедиктъ уже спалъ, но Джимъ разбудилъ его.

— Все обстоитъ благополучно, воскликнулъ онъ: — и чѣмъ скорѣе домъ будетъ готовъ, тѣмъ лучше.

На слѣдующее утро оба друга отправились къ швеѣ съ планами, на которыхъ мѣсто мальчугана занялъ Турка. Будущая хозяйка будущаго дома сдѣлала много очень дѣльныхъ замѣчаній насчетъ внутреннаго расположенія комнатъ, шкаповъ въ стѣнѣ, хозяйственныхъ приспособленій и т. д. Бенедиктъ все это записалъ, обѣщая сдѣлать соотвѣтствующія измѣненія въ планахъ.

Любовь произвела въ Джимѣ въ одну ночь непостижимое чудо. Онъ теперь вдругъ почувствовалъ въ себѣ эстетическія наклонности.

— Мы объ одномъ еще не подумали, сказалъ онъ: — мнѣ кажется, на крышѣ надо бы устроить нѣчто въ родѣ купола, который виднѣлся бы издали. Мы все хлопочемъ объ удобствахъ, надо же что-нибудь сдѣлать и для красоты. Какъ вы думаете, моя голубушка?

Миссъ Бутервортъ согласилась съ своимъ женихомъ, находя, что, во всякомъ случаѣ, куполъ придастъ дому настоящій видъ отеля.

Покончивъ всѣ свои дѣла въ городѣ, наши друзья вернулись въ свое отдаленное жилище. Джимъ горѣлъ нетерпѣніемъ поскорѣе приняться за дѣло. Онъ не зналъ, что такое усталость. Весь міръ казался ему полнымъ надеждъ, и онъ не могъ быть счастливѣе, еслибъ зналъ, что наградой за успѣшное окончаніе его предпріятія будетъ рука принцессы крови съ великолѣпнымъ дворцомъ въ видѣ приданаго.

XIII.

Гарри Бенедиктъ былъ очень счастливъ въ Нью-Йоркѣ. Узнавъ его исторію, мистрисъ Бальфуръ, спокойная, добрая женщина, приняла его, какъ сына, и ребенокъ тотчасъ почувствовалъ себя совершенно дома. Окружавшія его на каждомъ шагу чудеса, какъ на улицѣ и въ магазинахъ, такъ и въ церквахъ и въ домахъ, представляли такой разительный контрастъ съ обстановкой его прежней жизни, что онъ едва могъ спать отъ нервнаго возбужденія. Онъ вступилъ въ новый, волшебный міръ, который подстрекалъ къ усиленной работѣ его воображеніе и представлялъ наилучшія средства къ развитію. Нетолько одеждой, но и всѣмъ существомъ онъ не походилъ на себя и едва самъ узнавалъ въ хорошенькомъ городскомъ мальчикѣ лѣсного мальчугана.

Въ продолженіи нѣсколькихъ дней, онъ цѣлыми часами забавлялся тѣмъ, что смотрѣлъ въ окно, какъ въ великолѣпный домъ противъ жилища Бальфуровъ, привозили груду раскошной мебели. Громадные фургоны подъѣзжали и отъѣзжали отъ подъѣзда съ утра и до ночи. Туалеты, книжные шкапы, столы, стулья, диваны, зеркала, канделябры, кровати и всевозможные предметы блестящей меблировки чередовались одни за другими. Точно такъ же, онъ видѣлъ цѣлый день въ окнахъ противоположнаго дома прелестное лицо женщины, которая, повидимому, всѣмъ распоряжалась.

Бальфуры замѣчали тоже, и хотя ихъ очень удивило, что нашелся дуракъ, который купилъ и меблировалъ такой домъ, но большого вниманія они на это не обратили. Они были богаты, хорошаго происхожденія и пользовались почетнымъ положеніемъ въ обществѣ, такъ что не нуждались въ новыхъ знакомыхъ, да еще, по всей вѣроятности, вульгарныхъ. Ихъ общество нельзя было купить за деньги. Еслибы у Роберта Бельчера было сто милліоновъ вмѣсто одного, то въ глазахъ Бальфура онъ нисколько не выигралъ бы.

Наконецъ, все было готово; мебель разставлена, окна вымыты, лѣстница натерта, и только недоставало пріѣзда семьи, для которой устроено было это блестящее жилище.

Однажды, въ сумерки, прежде, чѣмъ зажгли уличные фонари, къ удивленію Гарри, противоположный домъ освѣтился сверху до низу, и черезъ нѣсколько времени подъѣхало къ подъѣзду въ четверомѣстной каретѣ многочисленное семейство. Двери отворились, и на порогѣ показалась прелестная дама. Она встрѣтила семью, поцѣловала хозяйку и дѣтей, пожала руку хозяину и вмѣстѣ съ нимъ скрылась во внутреннихъ комнатахъ. Но при свѣтѣ лампъ, горѣвшихъ въ сѣняхъ, Гарри узналъ въ толстомъ господинѣ съ краснымъ лицомъ — Роберта Бельчера.

Блѣдный, испуганный, онъ бросился къ мистрисъ Бальфуръ и воскликнулъ, дрожа всѣмъ тѣломъ:

— Это — мистеръ Бельчеръ. Мнѣ надо вернуться домой. Онъ меня здѣсь найдетъ; отпустите меня завтра къ отцу.

Много труда стоило мистрисъ Бальфуръ и ея мужу успокоить ребенка, котораго мучила мысль, что во всякую минуту могли обнаружить его новымъ товарищамъ въ школѣ, что онъ былъ сынъ нищаго, убѣжавшаго изъ сумасшедшаго дома.

Въ домѣ на противоположной сторонѣ улицы происходили совершенно иныя сцены. Мистрисъ Бельчеръ нашла съ удивленіемъ, что ея новое жилище было совершенно готово, благодаря любезнымъ заботамъ ихъ сосѣдки мистрисъ Дилингамъ, которая нетолько разставила всюду мебель, но купила все, что нужно, и наняла слугъ. Прекрасный обѣдъ былъ уже на столѣ, и только недоставало серебра, которое привезъ съ собою мистеръ Бельчеръ. Мистрисъ Дилингамъ привела хозяевъ въ столовую, разсадила дѣтей и позабавила всѣхъ веселымъ разсказомъ объ ея заботахъ насчетъ устройства дома. Мистрисъ Бельчеръ внимательно оглядывала ее съ головы до ногъ, признавая ея красоту, умъ, юморъ, болѣе чѣмъ любезное вниманіе къ новымъ сосѣдямъ; но съ чисто женскимъ инстинктомъ, она замѣтила въ ней нѣчто, тотчасъ возстановившее ее противъ этой свѣтской красавицы. Она видѣла, что ея мужъ находился подъ чарами мистрисъ Дилингамъ, что она оказала всей семьѣ такія услуги, которыя обязывали ихъ быть благодарными, что, главное, эта женщина была очень властолюбива и хотѣла взять въ свои руки нетолько хозяина дома, но и хозяйку. Ей гораздо было бы пріятнѣе найти все въ безпорядкѣ, чѣмъ видѣть свой домъ блистательно устроеннымъ женщиной, ей совершенно чуждой и не внушавшей довѣрія. Мистеръ Бельчеръ купилъ домъ безъ ея вѣдома, и мистрисъ Дилингамъ все устроила безъ ея согласія. Она была словно ребенокъ, котораго ни о чемъ не спрашивали. Мистрисъ Бельчеръ устала и желала бы остаться въ своей семьѣ, а тутъ была чужая, отъ которой она не могла отдѣлаться. Ей было бы гораздо пріятнѣе одной осмотрѣть весь домъ, чѣмъ слѣдовать, какъ гостья за женщиной, принимавшей на себя тонъ хозяйки.

Мистрисъ Дилингамъ рѣшилась обворожить мистрисъ Бельчеръ. Она была очень нѣжна, любезна и почтительна, но удивлялась, что ея новая знакомая была такъ спокойна и несообщительна. Мистеръ Бельчеръ слѣдовалъ за ними изъ комнаты въ комнату, но болѣе смотрѣлъ на мистрисъ Дилингамъ, чѣмъ на всѣ чудеса своего новаго жилища. Впервые онъ видѣлъ рядомъ жену, мать его дѣтей, и женщину, отбившую у нея его сердце. Блестящая красавица, съ королевской осанкой, живымъ умомъ и ловкими манерами, представляла разительный контрастъ съ его постарѣвшей, несообщительной и недальней женой. Онъ сожалѣлъ себя, своихъ дѣтей, даже мертвыя стѣны и мебель этого великолѣпнаго дома.

Отгадывала ли мистрисъ Дилингамъ его мысли? Понимала ли, она, что, идя по роскошнымъ комнатамъ, рядомъ съ хозяйкой дома, она тащила плугъ, который бороздилъ бархатные ковры, обѣщая жатву горя и несчастій? А если она это сознавала, то бросила ли бы цѣпь, на которой вела милліонщика? Конечно, нѣтъ.

Водить за носъ хитраго, ловкаго человѣка и вмѣшиваться въ частную жизнь другихъ людей подъ маской дружбы — составляло главную заботу ея безцѣльной, ничѣмъ не занятой жизни. Она была въ состояніи внести раздоръ въ семью, сама не сознавая, что дѣлаетъ, и потомъ обвинять въ неблагодарности своихъ жертвъ.

Мистрисъ Бельчеръ инстинктивно чувствовала съ какой женщиной она имѣла дѣло. Она поняла, что мистрисъ Дилингамъ она — не пара и что отъ нея не отдѣлаешься, пока красавицѣ будетъ угодно царить въ ея домѣ. Впрочемъ, теперь ея присутствіе было только ей непріятно своей непрошенностью и тономъ, который она принимала на себя. Такъ, показавъ хозяевамъ всѣ комнаты, мистрисъ Дилингамъ возвратилась съ ними въ столовую и приказала подать чай.

— Извините меня, мистрисъ Бельчеръ, сказала она, съ очаровательной улыбкой: — но я здѣсь распоряжалась болѣе недѣли и чувствую себя какъ дома; поэтому я приказала подать чай, забывая, что вы — хозяйка, а я — гостья.

— Помилуйте, я очень вамъ благодарна, отвѣчала мистрисъ Бельчеръ: — хотя признаюсь, я въ очень неловкомъ положеніи. Я обязана столькимъ особѣ, которую вовсе не знаю и которой не могу ничѣмъ отплатить за ея услуги.

— Лучшая награда за добро — удовольствіе его дѣлать, промолвила мистрисъ Дилингамъ, все съ той же улыбкой: — а потому прошу васъ безъ церемоніи пользоваться моими услугами. Я знаю все и всѣхъ въ Нью-Йоркѣ. Вы можете поручить мнѣ все, что угодно. Но теперь поговоримъ о вашемъ домѣ. Не правда ли, все очень мило?

— Слишкомъ мило, отвѣчала мистрисъ Бельчеръ: — столько на свѣтѣ бѣдныхъ, что, мнѣ кажется, мы оскорбляемъ ихъ, живя въ такомъ домѣ и мозоля имъ глаза нашей роскошью. Мистеръ Бельчеръ очень щедръ въ отношеніи своего семейства, и я не думаю жаловаться, но съ радостью отдала бы всѣ эти великолѣпія за мою маленькую комнатку въ Севеноксѣ.

— Я такъ и ждалъ, вы вѣрны себѣ, мистрисъ Бельчеръ, воскликнулъ милліонщикъ, который доселѣ молчалъ и съ любопытствомъ наблюдалъ, какъ знакомились обѣ дамы: — да развѣ человѣкъ не имѣетъ права дѣлать что хочетъ съ своими деньгами? Если есть на свѣтѣ бѣдняки, то зачѣмъ они не богатѣютъ? У всякаго изъ нихъ столько же шансовъ на успѣхъ, сколько было у меня. И повѣрьте, каждый былъ бы радъ быть на моемъ мѣстѣ и мозолить мнѣ глаза своимъ богатствомъ. Бѣдностью меня не проведешь, это — также своего рода пуфъ. Мы всѣ одинаковы.

— Вы мужчины всегда очень рѣзки, замѣтила мистрисъ Дилингамъ, качая своей прелестной головкой: — мистрисъ Бельчеръ права; но я спрошу ее, какъ бы она помогала бѣднымъ, еслибы не была богата?

— Я задавалъ ей этотъ вопросъ сотни разъ, воскликнулъ мистеръ Бельчеръ: — что бы она дѣлала, еслибы не была богата? Но она не хочетъ объ этомъ подумать.

Мистрисъ Бельчеръ покачала головой, но ничего не отвѣчала. Она знала, что бѣднымъ было бы гораздо лучше, еслибы мистера Бельчера вовсе не существовало на свѣтѣ, и что богатство, благодаря которому она теперь окружена роскошью, было выжато отъ бѣдныхъ безчестнымъ образомъ. Именно это сознаніе дѣлало ее грустной и отравляло ея жизнь впродолженіи уже многихъ лѣтъ.

Послѣ чая, мистрисъ Дилингамъ встала и простилась. Она жила на той же улицѣ черезъ нѣсколько домовъ, и мистеръ Бельчеръ вызвался ее проводить, хотя она увѣряла, что это совершенно излишне.

— Знаете что, я совершенно влюблена въ вашу жену, сказала мистрисъ Дилингамъ, идя съ нимъ по улицѣ.

— Не можетъ быть.

— Увѣряю васъ. Но она меня не любитъ. Я это сразу почувствовала. Ей не понравилась, что я все устроила въ домѣ и встрѣтила ее. Но, можетъ быть, она устала?

— Вы ошибаетесь, отвѣчалъ мистеръ Бельчеръ, хотя очень хорошо зналъ, что она права.

— Нѣтъ, я умѣю понимать людей, промолвила мистрисъ Дилингамъ дрожащимъ голосомъ: — еслибы она только знала, какъ я искренно старалась ей услужить и какъ я огорчена, что мои услуги истолкованы во зло!

Мистрисъ Дилингамъ вынула изъ кармана платокъ и, остановясь подъ газовымъ фонаремъ, отерла глаза.

Мистеръ Бельчеръ старался утѣшить это прекрасное, впечатлительное существо и, начавъ съ того, что оправдывалъ поведеніе жены ея усталостью, кончилъ прямымъ ея обвиненіемъ въ неблагодарности.

— Нѣтъ, нѣтъ, это — просто усталость и болѣе ничего, отвѣчала мистрисъ Дилингамъ: — я ни мало не сержусь на нее, а только мнѣ больно было, что мои заботы были не поняты. Къ утру я успокоюсь, и она будетъ смотрѣть на все иначе. Впрочемъ, признаюсь, и мнѣ было бы непріятно, еслибы меня встрѣтилъ въ моемъ домѣ чужой человѣкъ. Но пожалуйста не говорите объ этомъ ни слова вашей бѣдной женѣ. Если вы мнѣ другъ, прибавила она, пожимая ему руку: — то исполните мою просьбу. Я ни за что не желала бы сдѣлаться причиной раздора въ вашемъ домѣ.

Конечно, на руку мистера Бельчера опиралась благородная, великодушная женщина. Только безнравственная или тупая натура могла истолковать ея дѣйствія въ дурную сторону. Онъ смутно понималъ, что ея присутствіе въ домѣ въ первую минуту ихъ пріѣзда было неделикатной навязчивостью, но ея цѣль была самая чистая.

Мистрисъ Дилингамъ знала какъ обойти его, и, разставшись съ ней, онъ вернулся домой болѣе недовольный своей женой, чѣмъ когда-либо на свѣтѣ. Съ другой стороны, онъ сознавалъ, что въ его сердцѣ проснулось чувство, которое, онъ думалъ, давно въ немъ замерло. Онъ боялся, чтобы его глаза не выдали этой тайны, и потому былъ очень доволенъ, когда слуга доложилъ ему, что мистрисъ Бельчеръ ушла въ свою комнату.

На слѣдующее утро, онъ всталъ не въ очень хорошемъ расположеніи духа. Выйдя въ сѣни, онъ увидалъ тамъ груду чемодановъ и сундуковъ, стоявшихъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ ихъ свалили наканунѣ. Онъ позвалъ слугъ и приказалъ снести ихъ на верхъ, но получилъ въ отвѣтъ, что въ Нью-Йоркѣ слуги — не носильщики и что ихъ не нанимали для такой черной работы.

Это очень разсердило человѣка, привыкшаго къ тому, что люди, служившіе ему, исполняли всѣ его капризы. Онъ тотчасъ прогналъ бы ихъ, еслибы зналъ, кѣмъ замѣнить, а потому, затаивъ свою злобу, поклялся отомстить при случаѣ. Его глаза такъ грозно сверкали въ это время, что слуги заподозрѣли благоразуміе своего перваго шага въ новомъ домѣ. Ихъ подозрѣніе вполнѣ оправдалось, когда, спустя два дня, имъ всѣмъ было отказано и на ихъ мѣсто взяты другіе.

Мистеръ Бельчеръ крикнулъ Фипса, но Фипсъ оказался на конюшнѣ. Онъ надѣлъ шляпу и самъ отыскалъ своего вѣрнаго севенокскаго слугу, которому и поручилъ привести носильщиковъ для разбора ящиковъ, подъ руководствомъ мистрисъ Бельчеръ. Самъ же онъ въ это время сѣлъ къ окну и сталъ поджидать, не пройдетъ ли газетчикъ. Дѣти сошли внизъ, кислыя и больныя отъ усталости и поздняго обѣда. Затѣмъ пошелъ дождь, и ему предстояло оставаться безъ всякаго дѣла цѣлый день дома. Его мрачное настроеніе не прояснилось отъ безспорныхъ слѣдовъ слезъ на глазахъ жены и дурно приготовленнаго завтрака. Ему оставалось только искать утѣшенія у мистрисъ Дилингамъ. Онъ взялъ зонтикъ и, сказавъ женѣ, что идетъ по дѣлу, вышелъ на улицу, хлопнувъ за собой наружной дверью.

Въ эту самую минуту мимо крыльца проходилъ какой-то мальчикъ съ открытымъ зонтикомъ и держа подъ мышкой свертокъ. Принявъ его за газетчика, мистеръ Бельчеръ крикнулъ:

— Эй! мальчикъ, дай мнѣ газетъ.

Мальчикъ обернулся и, увидавъ мистера Бельчера, поблѣднѣлъ.

— Я — не газетчикъ, отвѣчалъ онъ и побѣжалъ со всѣхъ ногъ, очевидно, испуганный чѣмъ-то.

Его лицо произвело сильное впечатлѣніе на Бельчера. Онъ былъ убѣжденъ, что видѣлъ его прежде гдѣ-то, но никакъ не могъ припомнить, когда и гдѣ. Это лицо до того врѣзалось ему въ голову, что вѣчно было передъ его глазами, даже во время его посѣщенія мистрисъ Дилингамъ. Въ утреннемъ капотѣ она была свѣжѣе, прелестнѣе и очаровательнѣе, чѣмъ въ вечернихъ костюмахъ. Она спросила о здоровьи мистрисъ Бельчеръ и дѣтей и очень смѣялась, слушая его разсказъ о первой стычкѣ провинціала съ нью-йоркскими слугами. Выходя отъ нея, онъ чувствовалъ себя снова въ своей тарелкѣ. Ему просто не доставало за завтракомъ мистрисъ Дилингамъ, и только по этой причинѣ ему все не понравилось. Онъ вернулся домой веселый, но какъ только очутился среди своей семьи, воспоминаніе о мальчикѣ, встрѣченномъ на улицѣ, воскресло съ новой силой. Гдѣ онъ его видалъ? Почему его лицо возбуждало въ немъ какія-то смутныя опасенія? Никакія размышленія, никакія развлеченія не могли изгнать изъ его головы мысли объ этомъ мальчикѣ, блѣдное, испуганное лицо котораго мерещилось ему постоянно до глубокаго вечера. Онъ вспомнилъ, что мальчикъ несъ кипу книгъ, и заключилъ, что онъ, вѣроятно, шелъ въ школу. Онъ поэтому рѣшился на слѣдующій день подкараулить его.

Дѣйствительно, утромъ, послѣ завтрака, онъ сѣлъ у окна съ своимъ сыномъ, на помощь котораго онъ сильно разсчитывалъ для разъясненія личности таинственаго мальчика. Черезъ нѣсколько минутъ изъ противоположнаго дома вышелъ господинъ съ портфёлемъ подъ мышкой и сѣлъ въ проѣзжавшій мимо дилижансъ. Минутъ десять спустя, два мальчика вышли изъ той же двери съ книгами, привязанными ремнемъ на спинѣ.

— Вотъ мальчикъ, о которомъ я говорилъ, налѣво, воскликнулъ Бельчеръ.

— Это — Гарри Бенедиктъ, отвѣчалъ сынъ и наслѣдникъ милліонщика.

Не успѣлъ онъ выговорить эти слова, какъ Бельчеръ вскочилъ, бросился внизъ по лѣстницѣ и, выбѣжавъ на улицу, догналъ мальчика.

— Погодите, Гарри, я хочу съ вами поговорить, воскликнулъ онъ.

Гарри какъ бы приросъ къ землѣ отъ смертельнаго испуга.

— Пойдемъ, мы опоздаемъ въ школу, сказалъ Тэдъ Бальфуръ, схвативъ его за руку.

Но бѣдный Гарри не могъ двинуться съ мѣста. Бельчеръ замѣтилъ, какое онъ произвелъ на него впечатлѣніе, и прибавилъ самымъ ласковымъ тономъ:

— Очень радъ васъ видѣть, Гарри. Войдите къ намъ. Мои дѣти всѣ васъ помнятъ и будутъ въ восторгѣ видѣть кого-нибудь изъ Севенокса.

Эти слова нетолько не успокоили, но еще болѣе перепугали Гарри. Онъ съ трудомъ пересилилъ свое волненіе и отвѣчалъ, что идетъ въ школу и не можетъ войти.

Однако, мистеру Бельчеру ничего не стоило взять его за руку и, дрожащаго отъ страха, повести по лѣстницѣ къ себѣ. Тэдъ побѣжалъ тотчасъ домой и разсказалъ матери о всемъ случившемся. Мистрисъ Бальфуръ была одна дома и не могла принять никакихъ мѣръ. Она не думала, чтобъ Бельчеръ осмѣлился поступить дурно съ мальчикомъ, котораго онъ при всѣхъ повелъ къ себѣ въ домъ, и благоразумно рѣшилась слѣдить изъ своего окна за всѣмъ, что произойдетъ въ противоположномъ домѣ.

Посадивъ Гарри на кресло, Бельчеръ помѣстился противъ него.

— Я очень, очень радъ васъ видѣть, началъ онъ: — вамъ, вѣроятно, говорили, что я — злой человѣкъ, но я вамъ докажу противное. Вотъ возьмите десять долларовъ. Эту золотую монету называютъ орломъ и, я надѣюсь, что, когда вы будете большимъ, то у васъ будетъ ихъ много.

Мальчикъ поспѣшно сунулъ обѣ руки за спину и молча покачалъ головой.

— Вы не хотите взять? спросилъ очень ласково милліонщикъ.

Мальчикъ кивнулъ головой.

— Конечно, не вы виноваты въ этой слѣпой ненависти ко мнѣ, продолжалъ Бельчеръ: — но оставимъ это. Разскажите мнѣ, какъ вы спаслись изъ дома для бѣдныхъ, кто вамъ въ этомъ помогъ и гдѣ теперь вашъ уважаемый отецъ. Вы не знаете, какъ мы всѣ безпокоились о васъ обоихъ и какъ васъ искали. Какъ я радъ, что вы не умерли въ лѣсахъ и что я вижу васъ здоровымъ, невредимымъ.

Мальчикъ покачалъ головой.

— Вы знаете, что съ вами говоритъ Бельчеръ. Онъ привыкъ, чтобъ его слушались. Вы въ моемъ домѣ и должны исполнить мое желаніе. Вы еще не знаете, какъ я поступаю съ дѣтьми, которыя меня не слушаются? Ну, говорите скорѣе, да не лгите: кто вамъ помогъ вмѣстѣ съ отцомъ уйти изъ дома для бѣдныхъ въ Севеноксѣ?

Мальчикъ твердо рѣшился, что ни добромъ, ни зломъ отъ него не добьются ни слова. Онъ весь вспыхнулъ и, вскочивъ съ кресла, произнесъ твердо, какъ бы готовый перенести какую угодно пытку:

— Я вамъ не скажу.

— Отвѣчай мнѣ, дрянной мальчишка, или я тебя задушу: гдѣ твой отецъ?

— Я вамъ не скажу, хотя бы вы меня убили.

Видя, что ничто не беретъ — ни ласки, ни угрозы, Бельчеръ принялъ на себя тонъ человѣка, оскорбленнаго недовѣріемъ къ нему и желавшаго искренно помочь Бенедикту.

— Я, право, хотѣлъ бы помочь твоему отцу, и если онъ бѣденъ, то деньги ему не были бы лишни. Неужели ты такъ мало любишь отца, что не хочешь его счастія. Ты живешь въ прекрасномъ домѣ, хорошо одѣтъ и хорошо ѣшь, а что теперь дѣлаетъ твой бѣдный отецъ? Какъ тебѣ не стыдно быть такимъ эгоистомъ! Я бы не хотѣлъ имѣть такого дурного сына.

Но этотъ подходъ одинаково не удался. Мистеръ Бельчеръ началъ терять терпѣніе, и Гарри видѣлъ, что онъ не зналъ, что ему дѣлать. Онъ всталъ и подошелъ къ камину, чтобъ помѣшать уголья, а въ эту минуту мальчикъ быстро выскочилъ изъ комнаты, сбѣжалъ съ лѣстницы и, прежде чѣмъ Бельчеръ погнался за нимъ, онъ уже былъ на улицѣ.

Дѣлать было нечего. Бельчеръ съ сердцемъ захлопнулъ дверь и, вернувшись въ свой кабинетъ, вылилъ всю свою злобу въ восклицаніи:

— Чортъ бы его побралъ!

Онъ былъ убѣжденъ, что Бенедиктъ живъ. Еслибы онъ умеръ, то мальчикъ, такъ или иначе, а высказалъ бы это. Былъ ли онъ попрежнему сумасшедшій? Это оставалось вопросомъ. Вѣрно было только одно — у него были вліятельные друзья. Иначе бы его сынъ не жилъ въ Нью-Йоркѣ. Не былъ ли съ нимъ тутъ и отецъ? Не подкапывается ли онъ подъ него? Упорное запирательство мальчика ясно доказывало, что ему были извѣстны отношенія отца къ мистеру Бельчеру и что онъ дѣйствовалъ во заранѣе заученному уроку.

Какъ бы то ни было, Роберту Бельчеру было необходимо узнать о мѣстопребываніи Поля Бенедикта, если онъ былъ живъ, или удостовѣриться въ его смерти. Надо было чѣмъ-нибудь обезопасить свое быстро увеличивавшееся состояніе. Уже многія иностранныя правительства оцѣнили всю пользу Бельчерскаго ружья для арміи и вступили съ нимъ въ переговоры, а американское правительство уже испытало его съ самыми прекрасными результатами. Это дѣло никогда не шло такъ хорошо, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно никогда не было такъ шатко.

Среди этихъ размышленій, далеко не пріятныхъ, ему доложили о мистерѣ и мистрисъ Толботъ. Комиссіонеръ и его почтенная жена были въ очень веселомъ настроеніи и разсыпались въ любезностяхъ, поздравляя мистера и мистрисъ Бельчеръ съ благополучнымъ водвореніемъ въ столь блестящемъ домѣ. Мистрисъ Толботъ была увѣрена, что всѣ желанія мистрисъ Бельчеръ исполнены и что она очень счастлива. Трудно было себѣ представить что-нибудь великолѣпнѣе ихъ обстановки. Мистрисъ Бельчеръ отвѣчала только, что дѣйствительно все было очень мило, но мистеръ Бельчеръ съ удовольствіемъ показалъ имъ весь домъ, наслаждаясь одной мыслью, что его богатство возбуждало въ другихъ зависть.

— Однако, вамъ, вѣроятно, было грустно, что никто васъ не встрѣтилъ? замѣтила мистрисъ Толботъ въ полголоса г-жѣ Бельчеръ, хотя она очень хорошо знала, что мистрисъ Дилингамъ распоряжалась всѣмъ устройствомъ дома.

— Здѣсь была мистрисъ Дилингамъ, отвѣчала мистрисъ Бельчеръ спокойно.

— Но вѣдь она — не другъ вамъ.

— Нѣтъ; мистеръ Бельчеръ съ ней знакомъ.

— Странно, очень странно.

— Вы ее знаете?

— Да, слишкомъ знаю. Ея намѣренія, по всей вѣроятности, добрыя, но ея поступки часто очень странны. Она, какая-то эксцентричная, безпокойная женщина, и ее сводитъ съума постоянная лесть мужчинъ. Мы съ ней — старые друзья, и я не люблю повторять нападки на нее, но она такая неблагоразумная. Что она вамъ говорила?

Мистрисъ Бельчеръ замѣтила зависть, сквозившую въ этихъ словахъ, и отвѣчала такъ лаконично, что ея отвѣтъ не могъ служить пищей никакой сплетнѣ.

Видя, что она не дождется никакой откровенности отъ своей знакомой, мистрисъ Толботъ встала и простилась, увѣряя, что если Бельчеры не имѣли еще друзей въ Нью-Йоркѣ, то сотни гостепріимныхъ домовъ были готовы отворить имъ свои двери.

Вскорѣ послѣ отъѣзда Толботовъ, которые нѣсколько развеселили Бельчера, онъ отправился въ городъ и провелъ все время до обѣда, нанимая новую прислугу, разсуждая о дѣлахъ съ своимъ агентомъ и знакомясь съ биржевиками.

— Я займу тутъ видное мѣсто, говорилъ онъ Толботу, возвращаясь съ биржи: — вы не думайте, что я буду дремать. Въ одно прекрасное утро я удивлю весь Нью-Норкъ.

Въ сумеркахъ онъ вернулся домой и съ неподдѣльнымъ удовольствіемъ выгналъ на улицу всѣхъ своихъ слугъ, замѣнивъ ихъ новыми, которые, видя сразу съ кѣмъ имѣютъ дѣло, соотвѣтственно и стали вести себя.

Послѣ обѣда, покуривая сигару, онъ получилъ письмо изъ дома на противоположной сторонѣ улицы. Вотъ его содержаніе:

"Мистеръ Робертъ Бельчеръ!

"Я только-что узналъ, какъ недостойно вы обошлись сегодня утромъ съ однимъ изъ членовъ моей семьи — Гарри Бенедиктомъ. Насиліе и угрозы въ отношеніи маленькаго мальчика не считаются благороднымъ дѣломъ въ большомъ городѣ, гдѣ вы, по слухамъ, хотите поселиться, хотя, быть можетъ, на это смотрятъ иначе въ томъ маленькомъ городишкѣ, въ которомъ вы до сихъ поръ жили. Во всякомъ случаѣ, я не намѣренъ терпѣть подобнаго обращенія съ кѣмъ бы то ни было изъ близкихъ ко мнѣ лицъ. Я не требую отъ васъ никакихъ объясненій, потому что все очень хорошо понимаю. Мнѣ вполнѣ извѣстны тѣ отношенія, въ которыхъ вы находитесь къ этому мальчику, и надѣюсь, что вскорѣ они выяснятся публично и судебнымъ порядкомъ. До тѣхъ же поръ я надѣюсь, что вы въ своемъ собственномъ интересѣ оставите его въ покоѣ и не дерзнете повторить сегодняшнюю презрѣнную сцену.

Вашъ Джэмсъ Бальфуръ.
Адвокатъ".

— Гм! произнесъ Бельчеръ, закусивъ злобно губу и разрывая письмо на мелкіе клочки: — благодарю васъ, сэръ, за нравоученіе; я его не забуду. Однако, прибавилъ онъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ: — повидимому, Поль Бенедиктъ не находится въ живыхъ. Этотъ господинъ адвокатъ и приголубилъ ребенка, надѣясь нажить деньги отъ предполагаемыхъ правъ ребенка на мое состояніе. Ловко, нечего сказать.

Въ эту минуту размышленія мистера Бельчера были прерваны слугой, который доложилъ, что его желаетъ кто-то видѣть.

— Проси.

Слуга засмѣялся и промолвилъ, что отъ этого посѣтителя нехорошо пахнетъ.

— Чѣмъ же отъ него несетъ? спросилъ Бельчеръ со смѣхомъ.

— Ромомъ, сэръ, и прочими прелестями.

— Такъ прогони его.

— Я пробовалъ, но онъ говоритъ, что знакомъ съ вами и желаетъ видѣть но очень важному дѣлу.

— Примите его въ пріемную нижняго этажа и скажите, что я сейчасъ приду.

Бельчеръ бросилъ сигару и спустился по лѣстницѣ, бормоча себѣ подъ носъ:

— Какого это дьявола еще принесло?

Войдя въ комнату, сосѣднюю съ сѣнями, онъ увидѣлъ передъ собою человѣка, нищенски одѣтаго и съ краснымъ лицомъ. Онъ не протянулъ ему руки, а стоялъ молча, поникнувъ головой. Черты его лица были когда-то красивыя, но на нихъ наложила неизгладимый отпечатокъ полу-разгульная, полу-нищенская жизнь.

— Вы, кажется, ждете, чтобы васъ послали къ чорту? промолвилъ грубо Бельчеръ.

— Да, сэръ, отвѣчалъ незнакомецъ.

— Ну, такъ и убирайтесь.

— Я — несчастный человѣкъ, мистеръ Бельчеръ.

— Вѣрно, ваша внѣшность вполнѣ это подтверждаетъ.

— Неужели вы меня не узнаете? произнесъ незнакомецъ со слезами на глазахъ: — мы были съ вами знакомы въ молодости.

— Не правда. Я васъ никогда не видалъ. Эта хитрость вамъ, не удастся. Проваливайте.

— Вы — не помните Эятса, Сэма Эятса, и тѣ веселые дни, которые мы вмѣстѣ проводили въ юности, воскликнулъ странный посѣтитель, обтирая рукавомъ глаза.

— Вы Сэмъ Эятсъ, адвокатъ?

— Да, къ вашимъ услугамъ.

— Что васъ довело до такого положенія?

— Пьянство, сэръ, и дурное общество.

— И вамъ нужны деньги?

— Да, отвѣчалъ Эятсъ съ пронзительнымъ змѣинымъ свистомъ.

— Согласны вы заработать деньги?

— Я готовъ на все.

— Готовы на все, чтобы имѣть деньги на пьянство, не такъ ли?

Эятсъ хорошо зналъ Роберта Бельчера и тотчасъ понялъ тайный смыслъ его, повидимому, простыхъ словъ.

— Вытащите меня изъ грязи и приказывайте мнѣ.

— У меня есть дѣло, которое вы могли бы исполнить, еслибы бросили пьянство. Я хорошо заплачу. Помните вы человѣка по имени Бенедикта, жившаго нѣкогда въ Севеноксѣ? Такой безтолковый, но таинственный молодецъ.

— Да, помню.

— Узнали ли бы вы его, еслибы съ нимъ встрѣтились?

— Я думаю.

— Мнѣ не надо вашихъ думаній. Могли ли бы вы подъ присягой удостовѣрить его личность?

— Конечно.

— Узнали ли бы вы его почеркъ?

— Я думаю.

— Опять думаете. Отвѣчайте прямо.

— Да.

— Хотите продать себя за деньги, но продать себя совсѣмъ: тѣло, душу, умъ и юридическія знанія.

— Я уже продалъ себя за грошъ; отчего же за большія деньги не запродать себя вновь?

Мистеръ Бельчеръ крикнулъ слугу и приказалъ подать чаю, хлѣба и мяса, а пока несчастный Сэмъ подкрѣплялъ свои ослабѣвшія силы, онъ пошелъ наверхъ и написалъ записку къ своему портному, прося его одѣть съ головы до ногъ подателя записки. Спустившись снова внизъ, онъ отдалъ записку Сэму Эятсъ, а также деньги на баню и на ночлегъ.

— Завтра утромъ вы придете ко мнѣ чистымъ и прилично одѣтымъ, сказалъ онъ: — если вы выпьете хоть каплю, то я васъ выгоню и велю сорвать съ васъ вашу новую одежду. Помните, что вы меня не обойдете и что, служа мнѣ, вы должны быть трезвы.

— Я могу быть трезвымъ на время, отвѣчалъ съ отчаяніемъ Эятсъ.

— Хорошо; ну, теперь убирайтесь и никому ни слова. Если вы когда-нибудь проболтаетесь о нашихъ отношеніяхъ, то я васъ изобью, какъ собаку. Служите мнѣ преданно и вы будете хорошо вознаграждены.

— Мнѣ стыдно признаться, но вы можете мною повелѣвать. Нѣкогда я съ презрѣніемъ отвернулся бы отъ такой сдѣлки, но теперь я готовъ служить дьяволу за приличное вознагражденіе.

На слѣдующее утро, мистеру Бельчеру доложили, что Эятсъ ожидаетъ его приказаній. Онъ сошелъ внизъ и увидалъ передъ собою очень приличнаго джентльмена, который низко ему поклонился, но на лицѣ его было ясно написано: «командуй мною, но по возможности не унижай меня».

— Кто васъ такъ шикарно одѣваетъ? Дайте мнѣ адресъ вашего портного, произнесъ Бельчеръ: — я никого не знаю въ этомъ городѣ.

Эятсъ хотѣлъ улыбнуться этой шуткѣ, но не могъ.

— А сколько выпили бутылокъ вчера на ночь?

— Честью клянусь, у меня не было капли во рту.

— Честью клянетесь. Ха, ха, ха! Неужели вы думаете, что мнѣ нужна ваша честь? Если вы станете толковать мнѣ о чести, то убирайтесь отсюда. Мнѣ честныхъ людей не надо.

— Хорошо, такъ клянусь моимъ безчестьемъ.

— Это — дѣло другое. Нечего брать на себя благородный тонъ, когда ходишь въ моей одеждѣ и ѣшь на мой счетъ.

— Я и не беру на себя никакого тона.

— Еще бы. Ну, слушайте! Прежде всего вы должны разузнать, умеръ ли Поль Бенедиктъ. Вамъ нечего знать, къ чему мнѣ это свѣдѣніе. Обѣгайте всѣ общественные и частные сумасшедшіе дома и богадѣльни въ Нью-Йоркѣ. Прикиньтесь филантропомъ. Наведите справки о всѣхъ умершихъ въ прошломъ году. Однимъ словомъ, удостовѣрьтесь, что онъ умеръ, какъ я полагаю. Его сынъ здѣсь въ городѣ, они вмѣстѣ убѣжали изъ севенокскаго дома для бѣдныхъ, а потому Бенедиктъ, конечно, умеръ на его рукахъ или живетъ недалеко отъ него. Узнайте также, когда и откуда этотъ мальчикъ прибылъ сюда и почему онъ живетъ у адвоката Бальфура въ противоположномъ домѣ. Я вамъ даю на эти справки всю зиму. Если всѣ ваши поиски ни къ чему не поведутъ, то я васъ пошлю въ Севеноксъ и даже въ № 9-й; такъ или иначе, но мнѣ надо разузнать, умеръ ли онъ, когда и гдѣ. Пока приходите ко мнѣ еженедѣльно съ письменнымъ отчетомъ и будете получать опредѣленное жалованье, но являйтесь сюда въ сумерки, чтобъ Бальфуры васъ не замѣтили. Я предоставляю вамъ дѣйствовать, какъ умѣете, ученаго учить — только портить. Ну, прощайте.

Бельчеръ далъ ему чекъ, и Сэмъ Эятсъ удалился. Выходя на улицу, онъ увидалъ мистера Бальфура на порогѣ свеего дома. Адвокатъ кивнулъ ему головой, потому что онъ нетолько его знавалъ, но и не разъ оказывалъ ему помощь. Эятсъ поникъ головой и сталъ пробираться вдоль домовъ. Бальфуръ посмотрѣлъ на него, пожалъ плечами, и вернулся домой. Сэмъ Эятсъ понялъ, что это означало, и надѣялся только, что Бельчеръ ничего не замѣтилъ. Дѣйствительно, онъ ничего не видалъ, такъ какъ въ это время поднимался по лѣстницѣ.

Эятсъ тотчасъ сообразилъ, что адвокатъ объяснитъ себѣ его преобразованіе только поступленіемъ на службу къ Бельчеру, и потому надо было отложить всякую надежду на пріобрѣтеніе какихъ-нибудь свѣденій о томъ, откуда и когда прибылъ сынъ Бенедикта въ семью Бальфура. Однако, онъ рѣшился не говорить объ этомъ мистеру Бельчеру.

Между тѣмъ, Бальфуръ подвелъ къ окну свою жену и, указавъ ей на удалявшуюся фигуру Эятся, сообщилъ ей свои подозрѣнія. Послѣ этого онъ отправился въ свою контору, вполнѣ увѣренный, что Бельчеръ задумалъ нѣчто недоброе и что слѣдовало быть на сторожѣ.

XIV.

Проѣзжая ежегодно лѣтомъ черезъ Севеноксъ, Бальфуръ познакомился съ нѣкоторыми изъ его обитателей и произвелъ на нихъ впечатлѣніе, какъ человѣкъ очень способный и честный. Поэтому неудивительно, что около полудюжины севеноксцевъ, не совѣтуясь другъ съ другомъ, написали ему послѣ отъѣзда Бельчера, прося навести справки о Континентальной Петролейной Компаніи. Они откровенно объяснили ему, что они и ихъ сосѣди вложили въ это предпріятіе свои послѣднія деньги и что они опасаются, вѣрное ли это дѣло. Желая помочь бѣднякамъ, онъ взялся, насколько возможно, изслѣдовать положеніе Континентальной Компаніи и послалъ надежнаго человѣка на мѣсто.

Когда прошелъ мѣсяцъ и дивиденда не выдали, акціонеры начали еще болѣе безпокоиться, а спустя два мѣсяца получилось письмо отъ мистера Бальфура съ полной исторіей Компаніи. Эта исторія уже извѣстна читателямъ, и надо прибавить только, что, по свѣдѣніямъ Бальфура, всѣ дѣйствія Компаніи прекращены и ея директора разбѣжались. Никакого дохода нефтяные колодцы никогда не приносили, и розданный акціонерамъ дивидендъ былъ взятъ изъ кармана учредителей компаніи, которые загребли себѣ весь внесенный капиталъ. Бельчеръ получилъ безъ малѣйшаго риска для себя половину этого капитала, что значительно увеличило его и безъ того громадное состояніе. Безъ всякаго сомнѣнія, это было крупное и преднамѣренное мошенничество, но оно прикрывалось закономъ и едва ли акціонеры могли надѣяться получить обратно хоть пенсъ изъ внесенныхъ ими денегъ.

Немедленно по полученіи этой страшной вѣсти, былъ созванъ въ Севеноксѣ публичный митингъ, эта всегдашняя панацея отъ всѣхъ золъ въ Америкѣ, и впродолженіи нѣсколькихъ дней на улицахъ городка красовалось объявленіе, приглашавшее всѣхъ акціонеровъ Континентальной Компаніи собраться и рѣшить, какія взять мѣры для огражденія ихъ интересовъ.

Въ назначенный день маленькая зала городской ратуши кишѣла народомъ, среди котораго виднѣлось много и женщинъ, повѣрившихъ всѣ свои экономіи мошеннику, который, ограбивъ ихъ, скрылся изъ Севенокса.

Достопочтенный мистеръ Сно находился среди своего стада, опустошеннаго волкомъ, и открылъ засѣданіе молитвой, хотя всѣ присутствующіе далеко не были въ религіозномъ настроеніи и ихъ ненависть къ обманувшему ихъ негодяю краснорѣчиво выразилась ранѣе словопреній повѣшеніемъ на деревѣ передъ ратушей куклы, изображавшей мистера Бельчера.

Послѣ молитвы начались рѣчи, и каждый изъ ораторовъ старался сначала быть сдержаннымъ и держаться на юридической почвѣ, но вскорѣ поддавался своей ненависти и, среди оглушительныхъ рукоплесканій, клеймилъ Бельчера всевозможными эпитетами. Когда общее негодованіе немного успокоилось, найдя себѣ исходъ хоть въ словахъ, поднялся съ своего мѣста пасторъ Сно. За отсутствіемъ человѣка, передъ которымъ онъ дрожалъ, несмотря на все свое мужество, онъ снова чувствовалъ себя совершенно независимымъ. Его глубоко тронули общія несчастія сосѣдей, и онъ самъ стыдился своего долгаго униженія. Онъ былъ бѣденъ, но теперь никого не боялся и вполнѣ сознавалъ, что онъ призванъ совершить великій долгъ въ отношеніи обезумѣвшей отъ отчаянія толпы.

— Друзья мои, сказалъ онъ: — я всегда съ вами въ радости и горѣ. Вы были такъ добры, что дѣлили со мною свое благоденствіе; теперь, во дни тяжелыхъ испытаній, я васъ не оставлю. Изъ нашей среды удалился человѣкъ, олицетворявшій въ себѣ злое начало и имѣвшій на всѣхъ самое пагубное вліяніе. Мы должны этому радоваться. Я долженъ со стыдомъ сознаться, что нетолько поддавался ему, но безсознательно шелъ по его стопамъ. Онъ нетолько развращалъ наши нравы и обращалъ во зло наши добрыя дѣла, но простеръ свое тлетворное дыханіе даже на Божій храмъ. Мы поклонялись золотому тельцу. Мы добровольно подчинялись волѣ, низкой и жестокосердой во всѣхъ своихъ цѣляхъ и стремленіяхъ. Насъ такъ ослѣплялъ успѣхъ, что мы не обращали вниманія на его источникъ. Мы до того развратились его гнуснымъ примѣромъ, что когда онъ предложилъ намъ, какъ впослѣдствіи оказалось, обманнымъ образомъ воспользоваться частью своихъ барышей, то мы, не справляясь о томъ, какое это было предпріятіе, зная очень хорошо исторію его прежнихъ мошенничествъ, сочувственно откликнулись, какъ одинъ человѣкъ. Я глубоко сожалѣю о вашихъ потеряхъ, потому что вы не въ состояніи лишиться такихъ суммъ безъ значительныхъ жертвъ, но вы сторицей за это вознаграждены освобожденіемъ отъ его пагубнаго вліянія. Мы теперь стали люди свободные, не подчиненные человѣку, не боявшемуся Бога и не уважавшему людей, и будемъ впредь довольствоваться своей скромной судьбой, не гоняясь за незаконной наживой. Намъ необходимъ былъ строгій урокъ, и мы его никогда не забудемъ. Особенно тяжело этотъ ударъ разразился надъ невинными; окажемъ имъ посильную помощь, и это будетъ для насъ лучшимъ утѣшеніемъ въ горѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, не унизимъ себя гнѣвными вспышками и безпомощной местью. Это не можетъ принести намъ никакой пользы. Докажемъ, что мы — люди и христіане; будемъ ненавидѣть мошенничество, отъ котораго мы страдаемъ, но сожалѣть человѣка, который, рано или поздно, понесетъ вполнѣ заслуженную имъ кару.

Жители Севенокса никогда не слыхали такой рѣчи отъ достопочтеннаго пастора. Его исхудалая фигура величественно вытянулась, его блѣдное лицо пылало, слова его раздавались твердо, звонко, и всѣмъ было ясно, что, по крайней мѣрѣ, онъ свободно дышалъ со времени удаленія злого генія Севенокса. Его мужественная, искренняя, здоровая рѣчь сильно подѣйствовала на всѣхъ присутствующихъ, прямо взывая къ благороднымъ инстинктамъ человѣка.

Заранѣе былъ приготовленъ цѣлый рядъ укоризненныхъ резолюцій, но онѣ теперь остались въ карманѣ ихъ авторовъ. Но докторъ Ратклифъ, взбѣшенный понесенными потерями, предложилъ, съ своей стороны, нѣсколько резолюцій, составленныхъ съ цѣлью излить его злобу нетолько на мистера Бельчера, но и на весь Севеноксъ и самаго пастора Сно. Прежде всего, онъ прочелъ резолюцію послѣдняго митинга, въ которой прославлялись добродѣтели мистера Бельчера, и она звучала теперь такимъ сарказмомъ, что всѣ присутствующіе разразились хохотомъ. Послѣдующія его резолюціи только поддержали веселое настроеніе митинга, и онъ разошелся, ничего не рѣшивъ, а вполнѣ раздѣляя воззрѣнія пастора Сно.

Однако, смѣхъ и краснорѣчивое воззваніе пастора не могли совершенно уничтожить накипѣвшую въ сердцахъ злобу, и, выходя изъ ратуши, многіе отвели душу торжественнымъ сожженіемъ на кострѣ фигуры, изображавшей Бельчера, при крикахъ и безумной пляскѣ уличныхъ мальчишекъ.

Конечно, мистеръ Бельчеръ ожидалъ, что Севеноксъ придетъ въ ярость, и радовался безпомощности этого гнѣва. Онъ зналъ, что лица, уже понесшія столько убытка, не станутъ рисковать новыми потерями и не начнутъ противъ него процесса, а его фабрика въ Севеноксѣ кормила столькихъ, что никто не рѣшится поднять на нее руку.

Спустя сорокъ восемь часовъ послѣ митинга, мистеръ Бельчеръ, спокойно сидя въ креслѣ, получилъ съ почты цѣлую груду писемъ съ севенокскимъ штемпелемъ. Онъ выбралъ изъ нихъ письмо своего агента и поспѣшно прочелъ его. Хотя агентъ самъ не находился на митингѣ, но онъ представлялъ вѣрный отчетъ о всемъ, что на немъ было сказано, и объ уличномъ auto-da-fé. Бельчеръ не улыбнулся; его самолюбіе было оскорблено. Онъ счелъ большимъ для себя униженіемъ, что городъ, въ которомъ онъ такъ долго царилъ, осмѣлился сжечь публично его изображеніе; это тѣмъ болѣе было непріятно, что онъ не могъ отомстить Севеноксу безъ явнаго риска своимъ интересамъ. Поэтому, онъ, по обыкновенію, послалъ всѣхъ къ чорту, закурилъ сигару и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

Онъ не торопился распечатать остальныя письма, но, наконецъ, собрался съ силами и прочелъ ихъ всѣ, отъ перваго до послѣдняго. Это были трогательныя воззванія раззоренныхъ бѣдняковъ, изъ которыхъ многіе слезно умоляли возвратить имъ обманомъ вырванныя деньги. Ни мало не тронутый разсказами о столькихъ несчастьяхъ, навлеченныхъ имъ на обитателей родного его города, Бельчеръ разорвалъ эти краснорѣчивыя посланія на мелкіе куски и бросилъ въ каминъ.

Между прочимъ, агентъ увѣдомлялъ его и объ источникѣ, изъ котораго Севеноксъ узналъ о томъ, что Континентальная компанія лопнула. Очевидно, Бальфуръ былъ его заклятой врагъ и, какъ на зло, жилъ прямо противъ его дома, такъ что могъ слѣдить за всѣми его дѣйствіями. Онъ не убилъ бы его самъ, но былъ бы очень радъ, узнавъ о его смерти. Онъ даже спрашивалъ себя, не купить ли Бальфура, и не открылъ ли послѣдній военныя дѣйствія противъ него только съ цѣлью продать себя подороже, потому что онъ никакъ не могъ понять, къ чему адвокатъ такъ интересовался севенокскими обитателями.

Наконецъ, онъ сѣлъ къ столу и написалъ къ своему агенту, приказывая усилить надзоръ за безопасностью его владѣній и подкупить издателей мѣстныхъ газетъ, чтобъ они не помѣщали на своихъ столбцахъ описанія публичнаго митинга и уличныхъ сценъ.

Потомъ онъ съ улыбкой набросалъ слѣдующее письмо:

"Достопочтенному Соломону Сно.

"Любезный сэръ — я виноватъ передъ обитателями Севенокса, что доселѣ не выразилъ имъ всей моей благодарности за устроенные мнѣ радушные проводы при моемъ отъѣздѣ изъ ихъ города. Резолюціи публичнаго митинга хранятся мною въ числѣ самыхъ драгоцѣнныхъ моихъ сокровищъ, а сочувственные крики, которые раздавались на моемъ пути, еще доселѣ звучатъ въ моихъ ушахъ мелодичнѣе всякой музыки. Прошу васъ, поблагодарите всѣхъ отъ меня за ихъ любезность и дружбу ко мнѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, передайте имъ мою покорнѣйшую просьбу, на которую я смѣло рѣшаюсь, помня, что въ продолженіи послѣднихъ десяти лѣтъ никто не обращался ко мнѣ тщетно за помощью. Континентальная петролейная компанія лопнула, и ея акціи не имѣютъ никакой цѣны. Находя, что мои расходы здѣсь гораздо значительнѣе, чѣмъ въ Севеноксѣ, я подумалъ, что, можетъ быть, мои старые друзья откроютъ подписку въ мою пользу. Увѣрьте ихъ, что я приму съ благодарностью всякое пожертвованіе, а если я къ вамъ обращаюсь съ этой просьбой, то лишь потому, что знаю по опыту, какъ вы умѣете ловко выпрашивать. Ваше любезное принятіе отъ меня различныхъ подарковъ послужитъ для меня полезнымъ примѣромъ, и, конечно, я не ударю лицомъ въ грязь. Всѣ приличія будутъ соблюдены. Но считаю долгомъ предупредить васъ, что мясникъ на дняхъ представить свой счетъ, а времени терять нельзя.

"Передайте поклонъ вашей высокоуважаемой супругѣ и вашимъ прелестнымъ дочерямъ, составляющимъ уже такъ давно украшеніе ихъ родительскаго дома.

"Вашъ преданный прихожанинъ
"Робертъ Бельчеръ".

Очень довольный этой выходкой, Бельчеръ запечаталъ письмо и, позвонивъ слугу, приказалъ отправить на почту. Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ, онъ сидѣлъ ухмыляясь, а потомъ всталъ передъ зеркаломъ и произнесъ обычный монологъ торжествующимъ тономъ:

— Скажите мнѣ, если вы обойдете Роберта Бельчера. Это не очень легко. Севеноксъ стонетъ и это хорошо. Пусть всякій, пересѣкающій мнѣ дорогу, помнитъ, чего это стоитъ. Я застегиваю свой сюртукъ, поднимаю руку, и все исчезаетъ, какъ утренній туманъ. Ну, милостивый государь, не ломайте изъ себя дурака. Садитесь. Благодарю васъ. Прощайте.

Эти бесѣды Бельчера съ самимъ собою становились все рѣже и рѣже среди развлеченій и новыхъ знакомствъ. Ему и безъ того было чѣмъ занять свой умъ, но настоящій случай требовалъ подобнаго изліянія чувствъ, которыхъ нельзя было довѣрить никому другому.

Его письмо достигло своего назначенія и произвело очень полезное дѣйствіе, окончательно уничтоживъ послѣднюю надежду получить вознагражденіе отъ него за потери и доказавъ, какое презрѣніе онъ питалъ къ своимъ землякамъ.

Онъ спалъ въ эту ночь какъ невинное дитя, но на слѣдующее утро, за завтракомъ, прочитывая свою любимую газету «Нью-Йоркскій Болтунъ», остановился съ ужасомъ на письмѣ изъ Севенокса. Хотя авторъ подписалъ только букву Р, но легко было отгадать что это — докторъ Ратклифъ. Желчный маленькій джентльмэнъ вѣрно разсчиталъ, что статья, помѣщенная въ «Нью-Йоркскомъ Болтунѣ», не избѣгнетъ вниманія Бельчера. Дѣйствительно, онъ питалъ особое сочувствіе къ этой газетѣ, обнаруживающей болѣе ума, чѣмъ искренности, болѣе ловкости, чѣмъ честности, и ставящей себѣ цѣлью торгъ скандалами, клеветами и ложными извѣстіями.

Онъ прочелъ вторично извѣстную ему изъ письма его агента исторію, но значительно преувеличенную и изукрашенную. На этотъ разъ онъ получилъ рану въ самое сердце и ядомъ пропитанной стрѣлы. Онъ гнѣвно смялъ газету въ комокъ и поспѣшно поднялся въ свою комнату. Весь Нью-Йоркъ и вся страна поднимутъ его на смѣхъ. Бальфуръ прочтетъ эту статью и улыбнется. Что скажетъ мистрисъ Дилингамъ? Сохранитъ ли она съ нимъ прежнія отношенія послѣ такого скандала?

Добрый геній, благополучно выводившій его доселѣ изъ всѣхъ затрудненій его грязной дѣятельности, уже спѣшилъ къ нему на помощь, но онъ этого не зналъ. Этотъ ангелъ принималъ видъ то лжи, то обмана, то добраго дѣла, а въ настоящую минуту, онъ преобразился въ газетнаго репортера. Раздался звонокъ и слуга подалъ ему карточку: "Мистеръ Альфонсъ Тиббетсъ, сотрудникъ «Нью-Йоркскаго Болтуна».

За минуту передъ тѣмъ, онъ проклиналъ «Болтуна» за напечатаніе исторіи его позора, но теперь тотчасъ понялъ, что тотъ же «Болтунъ» можетъ быть его спасеніемъ.

— Просите, произнесъ онъ веселымъ тономъ и успѣлъ только поправить себѣ волосы передъ зеркаломъ, какъ въ кабинетъ вошелъ маленькій шустрый человѣчекъ съ портфелемъ подъ мышкой.

Бельчеръ думалъ встрѣтить на лицѣ представителя газеты, которая такъ нецеремонно обошлась съ нимъ, краску стыда, напряженную улыбку и неловкое, заискивающее выраженіе. Но напротивъ, мистеръ Тиббетсъ былъ молодой человѣкъ очень развязный и, очевидно, не сознававшій себя виновнымъ въ чемъ бы то нибыло въ отношеніи Бельчера. Онъ казался человѣкомъ, любившимъ мошенниковъ и привыкшимъ къ нимъ. Принявъ на себя добродушный, любезный тонъ, Бельчеръ предложилъ репортеру чашку кофе и сигаръ. Отъ перваго онъ отказался, а послѣдними безъ церемоніи набилъ карманъ. Потомъ онъ сѣлъ къ столу, вынулъ изъ портфеля листъ бумаги и карандашъ и приступилъ къ исполненію своихъ обязанностей.

Мы сейчасъ приведемъ цѣликомъ изъ «Болтуна» отчетъ о посѣщеніи полковника Бельчера репортеромъ, а потому теперь замѣтимъ только, что въ концѣ бесѣды, принявшей очень дружескій и фамильярный тонъ, Бельчеръ со словами: «Ваше ремесло должно быть очень трудно», подалъ банковый билетъ въ двадцать долларовъ мистеру Тиббетсу, который взялъ деньги безъ малѣйшаго стыда и не разсыпаясь въ благодарности. Затѣмъ Бельчеръ предложилъ ему осмотрѣть домъ. Мистеръ Тиббетсъ согласился съ удовольствіемъ, восхищался всѣмъ и даже замѣтилъ, что едва ли найдется второй подобный домъ въ Нью-Йоркѣ. Конечно, онъ не прибавилъ, что его выгнали изъ многихъ домовъ, которые потому именно и не казались ему столь великолѣпными. Наконецъ, простившись съ милліонщикомъ, мистеръ Тиббетсъ поспѣшно направился въ редакцію своей газеты, чтобы написать статью.

На слѣдующее утро Бельчеръ всталъ пораньше, чтобы первому увидать «Болтуна». На первой же страницѣ ему бросился въ глаза слѣдующій заголовокъ:

Безпорядки въ Севеноксѣ!!!

Интересное свиданіе съ полк. Бельчеромъ!

Преувеличеніе первыхъ извѣстій!

Вся исторія — вспышка личной злобы!

Постановленіе Пальгревскаго дворца!

Буря въ стаканѣ воды!

Вспышка петролея и обожженные пальцы!

Берегись огня!

Бельчеръ прочиталъ эти строки, затаивъ дыханіе отъ волненія. Онъ вздрогнулъ и съ недоумѣніемъ ожидалъ, что скажетъ репортеръ. Вотъ его подлинный разсказъ.

"Одинъ изъ репортеровъ «Болтуна» посѣтилъ вчера великаго севенокскаго фабриканта, полковника Роберта Бельчера въ его великолѣпномъ домѣ въ Пятой Аллеѣ. Этотъ джентльмэнъ только что окончилъ завтракъ и утѣшалъ себя отъ непріятнаго впечатлѣнія, произведеннаго на него статьей «Болтуна» о немъ, прекрасной гаванской сигарой. Онъ, очевидно, любитъ хорошія сигары и знатокъ въ нихъ. На столѣ передъ нимъ лежалъ номеръ «Болтуна», скомканный въ гнѣвной вспышкѣ. Невинная душа полковника, очевидно, скорбѣла отъ несправедливыхъ извѣстій. Отказавшись отъ любезно предложенной чашки кофе и взявъ сигару, нашъ репортеръ приступилъ къ дѣлу.

Репортеръ.-- Полк. Бельчеръ, видѣли вы въ сегодняшнемъ померѣ «Болтуна» статью о безпорядкахъ въ Севеноксѣ, причиной которыхъ были ваши дѣйствія въ отношеніи жителей этого городка?

Отвѣтъ. — Да, и въ статьѣ много вздора.

Репортеръ.-- Вы считаете сообщенныя извѣстія невѣрными?

Отвѣтъ.-- Вѣрными или нѣтъ, я не знаю, потому что я тамъ не былъ.

Репортеръ.-- А если наши извѣстія вѣрны, то вы признаете справедливыми или нѣтъ взводимыя на васъ обвиненія?

Отвѣтъ.-- Трудно себѣ представить болѣе гнусную клевету.

Репортеръ.-- Можете вы мнѣ сказать всю правду объ этомъ дѣлѣ?

Отвѣтъ.-- Съ удовольствіемъ. Я очень радъ случаю очистить себя въ глазахъ города, въ которомъ я недавно поселился. Вопервыхъ, я создалъ Севеноксъ. Я кормилъ его жителей болѣе десяти лѣтъ. Я несъ на себѣ всю тяжесть содержанія ихъ благотворительныхъ учрежденій, спасалъ отъ голодной смерти дрянныхъ пасторовъ, давалъ работу женщинамъ и дѣтямъ, однимъ словомъ, былъ источникомъ жизни для всего города. Наконецъ, мнѣ надоѣла скучная жизнь въ провинціальномъ городѣ безъ общества и увеселеній. Я много работалъ и нажилъ себѣ состояніе, поэтому счелъ себя въ правѣ переселиться въ такой центръ, гдѣ я и мое семейство могли пользоваться всѣми доступными намъ, но нашему состоянію, общественными и интелектуальными преимуществами. Я перебрался въ Нью-Йоркъ, не говоря никому ни слова, и купилъ этотъ домъ. Жители Севенокса протестовали, но кончили тѣмъ, что созвали публичный митингъ и постановили единогласно очень лестныя для меня резолюціи, а когда я уѣхалъ, то проводили меня самымъ дружескимъ, сочувственнымъ образомъ.

Репортеръ.-- А петролейное дѣло?

Отвѣтъ.-- Это дѣло непонятное. Я вступилъ въ Континентальную Компанію и всему Севеноксу такъ же захотѣлось взять акціи. Я ихъ предупреждалъ о возможной опасности, но они ничего не хотѣли слышать, и я согласился достать имъ акціи. Повторяю, я никого не уговаривалъ, ни къ кому не приставалъ, а они сами сошли съума и нанесли столько денегъ, что я самъ удивился. Ну, Континентальная Компанія лопнула и хотя я потерялъ болѣе всѣхъ, но они взвалили всю вину на меня, увѣряя, что я ихъ обманулъ и ограбилъ. Вотъ въ двухъ словахъ вся суть этого дѣла.

Репортеръ.-- И вы не имѣете ничего прибавить?

Отвѣтъ.-- Я еще не рѣшилъ, буду ли я преслѣдовать судебнымъ порядкомъ этихъ негодяевъ за клевету. Вѣроятно, я брошу это дѣло. Эти люди бѣдняки, но еслибы они и были богаты, то какая мнѣ польза въ ихъ деньгахъ? У меня и безъ того довольно денегъ, а деньгами не смоешь оскорбленія. Когда дѣло выяснится, имъ самимъ будетъ стыдно. Они въ сущности народъ не дурной, но я долженъ сказать съ сердечной болью, какъ ихъ недавній согражданинъ, что въ этомъ случаѣ они поступили, какъ дѣти. Всю исторію затѣяли: полусумасшедшій, полукретинъ, докторъ Ратклифъ и старый пасторъ Сно, котораго я кормилъ впродолженіи многихъ лѣтъ. Еслибы не эти негодяи, то ничего не случилось бы. Повторяю, граждане Севенокса не дурные люди и я очень сожалѣю для нихъ, что эта исторія попала въ газеты. Она сдѣлаетъ много вреда всему городу, который послушался дурныхъ совѣтовъ и опозорилъ себя непростительнымъ поступкомъ.

«Такъ кончился разговоръ нашего репортера съ полковникомъ Бельчеромъ, который затѣмъ очень любезно показалъ ему свойивеликолѣпный дворецъ. По чистосердечному заявленію нашего репортера, онъ никогда не видывалъ такого блестящаго и роскошнаго жилища. Отказавшись отъ осмотра конюшенъ новаго милліонера, большого любителя и знатока лошадей, нашъ репортеръ простился съ нимъ, унося полное убѣжденіе, что онъ ни мало не виновенъ во взведенныхъ на него гнусныхъ обвиненіяхъ».

Бельчеръ прочелъ всю статью съ большимъ удовольствіемъ, но еще болѣе порадовала его редакторская замѣтка на другой страницѣ:

«Полковникъ Бельчеръ чистъ, какъ снѣгъ. Мы съ радостью убѣдились, что письмо, напечатанное во вчерашнемъ номерѣ „Болтуна“ относительно нашего высокоуважаемаго согражданина, полковника Роберта Бельчера, ничего болѣе, какъ гнусная клевета, написанная съ цѣлью запятнать честное имя невиннаго человѣка. Это одинъ изъ многихъ примѣровъ черной неблагодарности провинціальныхъ городковъ къ своимъ благодѣтелямъ. Мы сердечно поздравляемъ храбраго полковника съ переселеніемъ, изъ зараженнаго міазмами захолустья въ столицу, гдѣ его благородныя достоинства найдутъ сочувственную и справедливую оцѣнку».

— Двадцать долларовъ… дешево! промолвилъ Бельчеръ, окончивъ чтеніе.

Наканунѣ онъ сидѣлъ дома цѣлый день, но теперь онъ могъ явиться на биржу, гордо поднявъ голову. Облако правды отуманило его чело, но лучъ лжи скоро его разсѣялъ. Онъ еще болѣе повеселѣлъ, получивъ записочку дамскимъ почеркомъ на раздушенной бумагѣ, въ которой его поздравляли съ торжественной побѣдой надъ низкими клеветниками. Прежде чѣмъ разорвать эту записку, онъ съ чувствомъ поднесъ ее къ своимъ губамъ.

XV.

Было свѣтлое, рождественское утро и мистрисъ Диллингамъ сидѣла у окна. Ея гостиная была маленькій рай и все, что ее окружало, вполнѣ гармонировало съ ея красотой. На улицѣ быстро сновали толпы народа; колокольный звонъ приглашалъ прихожанъ въ многочисленныя церкви, на всѣхъ окнахъ виднѣлись вѣнки изъ остролистника. Все дышало праздникомъ, громка возвѣщающимъ: «Міръ на землѣ и въ людяхъ благоволеніе».

Мистрисъ Диллингамъ, подъ впечатлѣніемъ этого праздничнаго дня, чувствовала себя грустной, одинокой. Вспоминая свою прежнюю жизнь, она должна была невольно сознаться, что въ ней небыло ни мира, ни благоволенія. Она вышла замужъ за старика изъ-за денегъ и довела его скоро до могилы своими капризами и лихорадочной, безпокойной жизнью. Она не была виновна въ преждевременной смерти своихъ родителей, но никогда не служила имъ утѣшеніемъ. Ея эгоизмъ, любовь къ деньгамъ и къ власти, ея гордость, кокетство и необузданныя страсти сдѣлали ее наказаніемъ для себя и для другихъ. Не имѣя дѣтей, она никого не любила, и теперь съ грустью вспоминала, сколько достойныхъ людей искренно ее любили въ молодости и какъ безжалостно она насмѣялась надъ ихъ любовью. Точно также жестоко она обошлась со всѣми своими родственниками, которыемало по малу всѣ ее бросили, и теперь ей не у кого было искать сочувствія, котораго жаждало ея сердце. Особенно горько ей было вспоминать о братѣ, который въ ея дѣтствѣ былъ преданнымъ другомъ; но онъ посмѣлъ жениться безъ ея согласія и она безжалостно прогнала его отъ себя. О, какъ она желала бы теперь, чтобъ онъ былъ подлѣ нея, но она потеряла всякую надежду на его возвращеніе.

Ей казались ненавистными въ эту минуту тѣ физическія прелести, которыми она очаровывала отгружавшихъ ее мужчинъ. Единственной цѣлью ея жизни было очаровывать, а главнымъ ея искуствомъ поддерживать это очарованіе безъ постыдныхъ уступокъ. Ея ремесло состояло въ фабрикаціи рабовъ, которыхъ она водила за носъ. Каждый изъ нихъ сохранялъ про себя тайну этихъ сношеній и публично обращался съ ней самымъ почтительнымъ образомъ, говорилъ объ ней съ глубокимъ уваженіемъ и считалъ себя счастливымъ, что пользовался исключительными милостями. Но ни одинъ изъ нихъ не обладалъ ея сердцемъ и довѣріемъ. Она знала, съ чисто женскимъ инстинктомъ, что женатые люди, составлявшіе громадное большинство ея поклонниковъ, измѣнивъ своимъ женамъ, не останутся вѣрными ей, а потому она и играла съ ними, какъ съ щепками, которымъ она позволяла лизать себѣ руки, но запрещала грязнить своими ногами подолъ ея платья. У ней былъ роскошный домъ, но не было домашняго очага и она съ печалью теперь думала, что въ милліонахъ скромныхъ жилищъ этотъ праздникъ проводился весело, счастливо, среди семейнаго круга, среди смѣющихся, радостныхъ дѣтей. Она искренно сожалѣла о своей загубленной жизни и желала измѣнить свою скучную, безцѣльную жизнь. Однако, это настроеніе она сохранила недолго и когда, вечеромъ, къ ней зашелъ мистеръ Бельчеръ, то она была болѣе свѣтской кокеткой, чѣмъ прежде, и, сіяя красотой, оживленіемъ и здоровьемъ, ловко опутывала его своими чарами. Ему казалось, что онъ никогда не видалъ ее такой прелестной и, вспоминая о спокойной, тихой женщинѣ, оставшейся въ его великолѣпномъ жилищѣ, онъ внутренно говорилъ себѣ, что онъ дома здѣсь, а не тамъ, хотя мистрисъ Диллингамъ до сихъ поръ и ухитрялась держать его на приличномъ разстояніи. Онъ не смѣлъ быть фамильярнымъ съ ней и его любезностямъ былъ указанъ извѣстный предѣлъ, за который онъ не могъ переступать. При малѣйшей опасности, она перемѣняла разговоръ или уходила изъ комнаты подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Онъ сгоралъ желаніемъ высказать свою страсть и хоть получить надежду обладать ею когда-нибудь, но она нѣжно отдѣлывалась отъ него и ласково отдаляла всякое объясненіе. Онъ зналъ, что она страстная женщина, и воображалъ, что его любитъ, а потому никакъ не могъ понять, отчего она такъ упорно его отталкивала.

Въ этотъ день онъ много пилъ вина за обѣдомъ и мистрисъ Диллингамъ было труднѣе обыкновеннаго справиться съ нимъ. Лучшимъ средствомъ, конечно, было принять на себя патетическую роль. Она стала распространяться о своемъ одиночествѣ, о недостаткѣ занятій, о скукѣ и, наконецъ, что ей было бы большимъ удовольствіемъ, еслибъ мистрисъ Бельчеръ согласилась принимать вмѣстѣ визиты въ новый годъ. Въ такомъ случаѣ она закрыла бы свой домъ для гостей, и, перебравшись во дворецъ Бельчера, поставила бы себѣ за честь представить его владѣльцамъ всѣхъ джентльмэновъ, съ которыми можно быть знакомымъ въ Нью-Норкѣ.

Мистеру Бельчеру очень понравилась мысль видѣть цѣлый день у себя мистрисъ Диллингамъ и сдѣлать много хорошихъ знакомствъ. Онъ обѣщалъ поговорить объ этомъ съ женою, которая, конечно, могла дать только утвердительный отвѣтъ. Въ сущности, это совѣщаніе съ мистрисъ Бельчеръ было только пустой формальностью, потому что онъ рѣшилъ, во что бы то ни стало, исполнить желаніе красавицы, которая, прощаясь съ нимъ въ этотъ вечеръ, какъ-то особенно пожала ему руку, что подало ему большія надежды.

Возвратясь домой, Бельчеръ прямо прошелъ въ комнату жены. Дѣти уже легли спать и она, по обыкновенію, спокойно читала.

— Ну, Сара, какъ ты провела Рождество? спросилъ онъ.

Мистрисъ Бельчеръ закусила губу, предчувствуя, что онъ задумалъ какой-то планъ, который, онъ боится, ей не понравится. Она замѣтила въ немъ перемѣну. Уже давно онъ не былъ такъ нѣженъ съ ней; но она инстинктивно сознавала, что эта нѣжность была искуственная и, слѣдовательно, оскорбительная для нея.

— Какъ всегда, отвѣчала она, не имѣя силы даже улыбнуться.

— Я только что заходилъ къ мистрисъ Диллингамъ.

— А!

— Я, изъ учтивости, поздравилъ ее съ праздникомъ. Она очень скучаетъ одиночествомъ.

— А я?

— Ты дѣло другое, у тебя есть дѣти и…

— А у нея есть мой мужъ.

— Признаюсь, она очень пріятная женщина и мнѣ надо съ кѣмъ-нибудь знаться, а нашъ кругъ знакомства не великъ.

— Отчего же ты не берешь меня съ собою? Я такъ же люблю пріятныхъ женщинъ.

— Но ты ее не любишь, и я боюсь, что она это подозрѣваетъ.

— Еще бы. Женщины, принимающія визиты мужей безъ женъ, всегда подозрѣваютъ женъ въ ненависти къ нимъ.

— Однако, вѣдь не ея вина, что мужья посѣщаютъ ее безъ женъ. Будь справедлива.

— Я совершенно справедлива. Женщины не любятъ другихъ женщинъ, за которыми ухаживаютъ мужчины, и это очень понятно. Съ другой стороны, такія женщины, какъ мистрисъ Диллингамъ, обладающія всѣми качествами, которыя нравятся мужчинамъ, не любятъ женскаго общества. Я не слыхала, чтобы какая-нибудь женщина похвалила ее или чтобъ она похвалила какую-нибудь женщину.

— Ты совершенно ошибаешься, она очень сочувственно отзывается о многихъ женщинахъ, въ томъ числѣ и о тебѣ. Я увѣренъ, что на нее много клевещутъ и, право, у насъ нѣтъ лучшаго друга. Я тебѣ сейчасъ это докажу. Она мнѣ сказала, что готова, если ты хочешь, принимать вмѣстѣ съ тобой визиты въ новый годъ. Она придетъ къ намъ и представитъ тебѣ и мнѣ. всѣхъ своихъ друзей.

— Неужели она это предлагаетъ?

— Да, и я полагаю, что съ нашей стороны было бы неблагодарностью отказаться отъ ея любезности и глупостью не воспользоваться случаемъ познакомиться съ хорошимъ обществомъ.

— Я не желала бы обязываться мистрисъ Диллингамъ и, признаюсь, не высоко цѣню то общество, въ которое она насъ введетъ, а главное, мнѣ не нравится, что подобное предложеніе идетъ черезъ моего мужа. Будь она моимъ другомъ, дѣло имѣло бы совершенно иной видъ. Я могла бы тогда предложить ей принимать визиты вмѣстѣ, но теперь это неприличная выходка съ ея стороны и какія бы у нея ни были добрыя намѣренія, я удивляюсь, какъ она не постыдилась сдѣлать такую неделикатность.

Бельчеръ вполнѣ сознавалъ, что его жена права, но онъ хотѣлъ поставить на своемъ.

— Ты меня ставишь въ очень неловкое положеніе, сказалъ онъ, стараясь сохранить любезный тонъ.

— А она меня давно уже поставила въ неловкое положеніе и ты ей еще помогаешь.

— Что же мнѣ ей отвѣтить? Мой домъ долженъ быть открытъ въ новый годъ, и потому мнѣ надо сказать ей, что ты принимаешь ея любезное предложеніе или нѣтъ.

Мистрисъ Бельчеръ чувствовала, что ей надо будетъ согласиться волей или неволей, но это сознаніе безпомощности побудило ее воскликнуть съ сердцемъ:

— Я въ ней не нуждаюсь. Какъ бы я желала, чтобъ она не навязывалась съ своими любезностями. Я ей ни въ чемъ не мѣшаю, отчего же она меня не можетъ оставить въ покоѣ?

— Однако, и я, кажется, имѣю какія-нибудь права въ моемъ домѣ и можно было бы обращать вниманія на мои желанія, произнесъ Бельчеръ, выходя изъ себя.

— Хорошо. Если это твое дѣло, то зачѣмъ ты спрашиваешь моего согласія? Ты бы и устроилъ все по своему съ этой дамой, которая въ твоихъ глазахъ гораздо лучше твоей жены. Поди скажи ей, что ты желаешь, чтобы она принимала своихъ знакомыхъ въ твоемъ домѣ и что я, смиренно повинуясь твоему приказанію, буду принимать вмѣстѣ съ нею.

— Я этого не скажу.

— Но это правда.

— Ты сердишься. Не будемъ болѣе говорить объ этомъ сегодня. Завтра утромъ ты взглянешь на дѣло совершенно иначе.

Мистрисъ Бельчеръ легла спать вся въ слезахъ, проплакала полночи и проснулась на слѣдующій день вполнѣ готовая исполнить всѣ желанія мужа. Мистеръ Бельчеръ тотчасъ увѣдомилъ прекрасную вдову, что его жена съ благодарностью принимаетъ ея предложеніе и вслѣдствіе этого мистрисъ Диллингамъ послала всѣмъ джентльмэнамъ, которыхъ она когда-либо видала, свою карточку съ надписью: «принимаетъ у жены полковника Бельчера, въ собственномъ домѣ, Пятая Аллея». Покончивъ съ этимъ, она заѣхала къ мистрисъ Бельчеръ, чтобы выразить свою признательность и высказать нѣсколько совѣтовъ насчетъ устройства этого громаднаго пріема.

Наконецъ, наступилъ новый годъ. Ровно въ десять часовъ утра, мистрисъ Диллингамъ, въ роскошномъ платьѣ и съ своей обычной королевской осанкой, вошла въ гостиную мистрисъ Бельчеръ. Она похвалила туалетъ хозяйки, поцѣловала дѣтей, которыя ее очень любили, и въ полголоса посовѣтовала Бельчеру не очень напиваться виномъ, которое онъ приготовилъ для гостей.

— Будемъ забавляться въ волю, сказала она: — и не испортимъ ничѣмъ этого праздника.

Бельчеръ готовъ былъ сдѣлать для нея все, что угодно, а потому даже отказаться совершенно отъ вина не составило бы для него лишенія.

Пріемъ имѣлъ удивительный успѣхъ. Оставляя въ сторонѣ значительное число джентльмэновъ, явившихся исключительно съ цѣлью полюбоваться великолѣпнымъ домомъ, и количество лицъ, поспѣшившихъ воспользоваться приглашеніемъ мистрисъ Диллингамъ, было очень велико. Это были люди съ хорошимъ положеніемъ въ свѣтѣ — пасторы, торговцы, адвокаты, доктора, представители золотой молодежи, вообще люди, которыхъ матери, жены и сестры были очень не лестнаго мнѣнія о мистрисъ Диллингамъ. Она знала ихъ всѣхъ въ лицо и, называя по имени, представила каждаго мистрисъ Бельчеръ и мистеру Бельчеру, который съ грубымъ добродушіемъ разыгрывалъ роль гостепріимнаго хозяина.

Мистрисъ Бельчеръ очень удивляло появленіе среди гостей лицъ, извѣстныхъ въ публикѣ, какъ членовъ конгресса и муниципальнаго совѣта, которые обыкновенно сидѣли дома въ этотъ день. Зачѣмъ они пріѣхали? Она только объясняла себѣ это тѣмъ, что они смотрѣли на мистрисъ Диллингамъ, какъ на выставку. Мистрисъ Диллингамъ въ блестящей обстановкѣ великолѣпнаго дома, конечно, представляла болѣе пріятное зрѣлище, чѣмъ Королева Марія въ музеѣ восковыхъ фигуръ, и еще не надо было платить за входъ.

Едва ли мистрисъ Бельчеръ вынесла изъ этого пріема очень высокое мнѣніе о мужчинахъ, преклонявшихся передъ мистрисъ Диллингамъ, но она вполнѣ убѣдилась, что около двадцати человѣкъ были пойманы въ тѣ же сѣти, какъ ея мужъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, ее забавляло смотрѣть, какъ старые франты, съ букетами въ петлицѣ, разсыпались въ любезностяхъ передъ мистрисъ Диллингамъ, а потомъ спѣшили въ столовую, откуда выходили съ красными лицами; или какъ молодые автоматы подъѣзжали въ экипажахъ къ подъѣзду, скидавали пальто, вбѣгали въ гостиную во фракахъ, произносили двѣ фразы и убѣгали, чтобы окончить къ вечеру длинный рядъ визитовъ. Степенные люди, какъ мистеръ Тунбриджъ и мистеръ Шунмэкеръ, съ которыми Бельчеръ обѣдалъ у своего агента, доставались на долго мистрисъ Бельчеръ и вели съ ней тихую, благоразумную бесѣду. Мистрисъ Диллингамъ выказывала удивительное искуство въ сортировкѣ гостей; однихъ она занимала сама, другихъ передавала хозяйкѣ, третьихъ прямо отправляла въ буфетъ.

Мистеръ Бельчеръ познакомился со многими людьми своего собственнаго закала, которые признали въ немъ достойнаго собрата и выражали желаніе видѣть его чаще, обѣщая представить ему своихъ друзей. Всѣ они были очень рады, что онъ поселился въ Нью-Йоркѣ, гдѣ онъ могъ развернуться, и удивлялись какъ онъ могъ такъ долго прозябать въ провинціальной глуши.

Бельчеръ съ удовольствіемъ слушалъ эти заявленія дружескаго сочувствія. Они льстили его самолюбію и прокладывали ему дорогу къ будущему величію. Онъ вполнѣ былъ увѣренъ, что вскорѣ покажетъ, что онъ за человѣкъ и уткнетъ за поясъ всѣхъ теперешнихъ дѣльцовъ.

Наконецъ, день кончился и наступили сумерки. Мистрисъ Бельчеръ зачѣмъ-то вышла изъ гостиной, оставивъ наединѣ своего мужа и мистрисъ Диллингамъ.

— Возвращайтесь поскорѣе, сказала ей въ слѣдъ мистрисъ Диллингамъ.

— Не возвращайся до утра, промолвилъ шопотомъ Бельчеръ на самое ухо красавицѣ.

— Негодяй.

— Нѣтъ, но несчастный. Вы въ моихъ глазахъ кокетничали съ сотней людей, и неужели вы не позволите мнѣ въ вознагражденіе за эти муки поцѣловать хоть храй вашего платья.

Мистрисъ Диллингамъ засмѣялась ему въ лицо и, выдернувъ розонъ изъ букета на ея корсажѣ, подала ему.

— Всѣ мои розы завяли, сказала она: — онѣ не нужны ни мнѣ, ни кому другому. Возьмите, если желаете.

Съ этими словами она отошла къ окну. Но для чего? Чтобъ скрыть свое волненіе или коварство? Чтобъ положить конецъ разговору, или чтобъ выставить рельефно свою изящную фигуру въ рамкѣ окна?

Мистеръ Бельчеръ послѣдовалъ за нею. Онъ протянулъ руку и прикоснулся къ ея таліи, но она въ ту же минуту его оттолкнула.

— Вы меня испугали, сказала она.

— Вы всегда такъ легко пугаетесь?

— Здѣсь, да.

— А въ другомъ мѣстѣ?

— Можетъ быть.

— Благодарю васъ.

— За что?

— За можетъ быть.

— Вы довольствуетесь малымъ. Но довольно болтать вздоръ. Скажите мнѣ лучше, кто живетъ противъ васъ?

— Адвокатъ Джемсъ Бальфуръ.

— Джемсъ Бальфуръ! Это одинъ изъ моихъ старыхъ поклонниковъ. Отчего онъ не былъ здѣсь? Можетъ быть, онъ еще явится вечеромъ.

— Нѣтъ.

— Почему?

— Онъ мой врагъ.

— Посмотрите, какіе славные мальчики стоятъ у него на подъѣздѣ.

— Я знаю одного изъ нихъ и желалъ бы знать, зачѣмъ онъ здѣсь. Между нами это, конечно, останется тайной; этотъ мальчикъ мѣшаетъ мнѣ воспользоваться большимъ капиталомъ.

— Неужели? Который это?

— Побольше ростомъ.

— Какой онъ хорошенькій.

— А сынъ севенокскаго нищаго.

— Не можетъ быть.

— Это правда. Бальфуръ его какъ-то заманилъ къ себѣ и хочетъ этимъ путемъ выжать изъ меня много денегъ. Можетъ быть, ему это и удастся.

— Разскажите мнѣ эту исторію, воскликнула мистрисъ Диллингамъ съ интересомъ.

— Въ другой разъ, но теперь я вамъ скажу, что вы могли бы мнѣ оказать большую услугу. Мальчишки васъ любятъ такъ же, какъ большіе. Мои сыновья отъ васъ безъ ума. Я желалъ бы, чтобы вы попробовали свои чары и надъ этимъ мальчикомъ. Постарайтесь встрѣтить его на улицѣ, заговорите съ нимъ, заманите его въ свой домъ, влюбите его въ себя. Вамъ это сдѣлать не трудно. Вы довольно смѣлы, ловки и умны. Забравъ же его въ руки, вы можете быть мнѣ очень полезны, а для васъ отъ этого не можетъ быть никакого вреда.

— Я нахожу вашу просьбу очень странной.

— Нисколько. Я поручаю вамъ нужное для меня дѣло. Развѣ женщины не могутъ быть полезны въ дѣлахъ?

Мистрисъ Диллингамъ ничего не отвѣчала, и молча любовалась мальчикомъ, на котораго ей указалъ Бельчеръ. Ея любопытство было затронуто; она очень любила всякія интриги и рѣшилась при первомъ удобномъ случаѣ исполнить желаніе Бельчера.

Мистрисъ Бельчеръ вернулась и весь вечеръ былъ также посвященъ пріему гостей. Въ одиннадцать часовъ все кончилось и мистрисъ Бельчеръ на прощаніе съ мистрисъ Диллингамъ поцѣловала ее. Бельчеръ стоялъ подлѣ и смотрѣлъ на нихъ съ торжествомъ.

— Не правда ли, Сара, мы провели день отлично, сказалъ онъ.

— Да, было очень весело.

— А каково я велъ себя? Ни капли вина или водки.

— Да, ты молодецъ сегодня.

— Мужчины такіе ангелы, замѣтила мистрисъ Диллингамъ.

Бельчеръ надѣлъ шляпу и пальто, проводилъ мистрисъ Диллингамъ до кареты и, помѣстившись съ ней рядомъ, захлопнулъ дверцу.

Экипажъ покатился. По дорогѣ мистрисъ Диллингамъ говорила, не останавливаясь, о мальчикѣ, и Бельчеръ никакъ не могъ вставить словечко о своихъ чувствахъ или выпросить поцѣлуй. А когда карета остановилась у дома, гдѣ жила мистрисъ Диллингамъ, то она быстро отворила дверцу и выскочила на тротуаръ безъ его помощи.

— Не выходите, прощайте, воскликнула она и скрылась на лѣстницѣ.

Бельчеръ вернулся домой не въ духѣ.

— Неужели есть на свѣтѣ нравственный дьяволъ, бормоталъ онъ сквозь зубы: — не думаю, не думаю…

На слѣдующій день была гололедица. Передъ обѣдомъ одна красивая дама встрѣтила на Пятой Аллеѣ мальчика и попросила его дать ей руку, потому что она боится упасть. Эта просьба была высказана такъ нѣжно, дама улыбалась мальчику такъ обворожительно во время ихъ прогулки и такъ крѣпко пожала ему руку на прощаніи, разсыпаясь въ благодарностяхъ, что мальчикъ вернулся домой, сіяя счастіемъ.

Мистрисъ Диллингамъ познакомилась съ Гарри Бенедиктомъ и потомъ поддерживала это знакомство любезными поклонами на улицѣ и изъ окна, такъ что вскорѣ мальчикъ сталъ покланяться ей какъ божеству, и чтобъ увидать ея улыбку, готовъ былъ на все. Онъ сразу узналъ въ ней красавицу, которая распоряжалась въ домѣ мистера Бельчера до его пріѣзда и потому скрылъ отъ Бальфуровъ свое новое знакомство, изъ боязни, чтобъ они не нашли это дурнымъ. Что же касается до мистера Бельчера, то ему все было извѣстно и онъ разсчитывалъ на это обстоятельство, какъ на средство для достиженія своихъ цѣлей.

XVI.

Мистеръ Бельчеръ старательно поддерживалъ знакомства, такъ удачно сдѣланныя имъ въ день Новаго Года съ видными представителями биржевого міра и, благодаря искусной игрѣ на биржѣ, нетолько увеличилъ свое состояніе, но, мало по малу, сдѣлался силой на нью-йоркской биржѣ. Онъ понималъ, что дѣльцы не пригласятъ его къ участію въ какой-нибудь финансовой операціи, прежде чѣмъ онъ докажетъ свою способность обдѣлывать выгодныя аферы на свой счетъ, и потому разомъ достигалъ двухъ цѣлей — пріобрѣтенія въ настоящемъ барыша и обезпеченія въ будущемъ вліянія и славы. Вся зима прошла въ этой ловкой и энергичной дѣятельности.

Въ тоже время совершенно иная работа кипѣла въ № 9-мъ. Какъ только замерзла рѣка, Майкъ Каплинъ сталъ подвозить доски на саняхъ, запряженныхъ двумя лошадьми, нетолько на берегъ, но и къ самому тому мѣсту, гдѣ Джимъ и Бенедиктъ неутомимо подготовляли бревна. № 10 былъ обращенъ въ конюшни для лошадей Майка, которыя отдыхали ночь послѣ привозки тяжелаго груза. Онъ дѣлалъ всего въ недѣлю двѣ поѣздки, но зима была такъ длинна и онъ былъ такъ трудолюбивъ, что до вскрытія рѣки весной весь матеріалъ для дома, начиная отъ досокъ до глины и кирпичей, былъ благополучно доставленъ. Но что дѣлалъ въ это время нашъ новый знакомый, Сэмъ Эятсъ? Онъ аккуратно исполнялъ данную ему Бельчеромъ инструкцію. Получая обезпеченное содержаніе, прилично одѣтый и занятый извѣстнымъ дѣломъ, онъ мало по малу оставилъ пьянство и сдѣлался снова порядочнымъ человѣкомъ. Всю недѣлю онъ посѣщалъ больницы, сумасшедшіе дома и богадѣльни, подробно разсматривая ихъ книги и городскіе отчеты смертности въ Нью-Йоркѣ. Онъ выдавалъ себя то за автора, собиравшаго матеріалы для составленія книги о благотворительныхъ учрежденіяхъ, то за статистика, которому необходимы были различныя цифры, то за филантропа, намѣревающагося устроить на счетъ крупнаго капиталиста образцовое учрежденіе. Иногда же онъ объяснялъ, что ему, какъ адвокату, поручено розыскать наслѣдника большого состоянія. Онъ всегда имѣлъ въ запасѣ интересную исторію и безъ труда добивался впуска въ то учрежденіе, къ которому его приводили поиски за свѣдѣніями о смерти Бенедикта. Вездѣ съ нимъ обращались очень любезно и это такъ льстило его самолюбію, что онъ началъ чувствовать себя совершенно инымъ человѣкомъ, чѣмъ въ послѣднюю, постыдную эпоху его жизни.

Каждую субботу вечеромъ, согласно приказанію Бельчера, онъ являлся въ скромную комнатку подлѣ великолѣпныхъ сѣней въ жилищѣ милліонщика и читалъ подробно написанный имъ отчетъ о всемъ, что онъ дѣлалъ за недѣлю. Мистеръ Бельчеръ внимательно выслушивалъ отчетъ, помѣчалъ его и старательно запиралъ въ свой письменный столъ. При этомъ онъ всегда давалъ чувствовать Сэму, что тотъ его рабъ и чѣмъ болѣе развивалось въ этомъ рабѣ чувство самоуваженія, тѣмъ грубѣе обращался съ нимъ его господинъ. Мистеръ Бельчеръ боялся, что Эятсъ становился слишкомъ приличнымъ для своего ремесла и, быть можетъ, откажется отъ исполненія его приказаній, когда отъ невинныхъ розысковъ перейдетъ къ болѣе щекотливому дѣлу.

Кромѣ развитія чувства самоуваженія, настоящая дѣятельность имѣла и другое спасительное вліяніе на Сэма Эятса. Онъ близко познакомился съ результатами сумасшествія, идіотства, пьянства, разврата и тысячи различныхъ болѣзней и, зная, какъ онъ самъ былъ уже однажды близокъ къ подобному роковому концу, давалъ себѣ клятву никогда болѣе не возвращаться на столь опасный путь.

Однажды, ранней весной, онъ, по обыкновенію, представилъ свой недѣльный докладъ мистеру Бельчеру. Розыски въ Нью-Йоркѣ и его окрестностяхъ были окончены и онъ не нашелъ никакого извѣстія о присутствіи или смерти мистера Бенедикта. Онъ надѣялся, что этимъ и окончатся его отношенія къ Бельчеру, необузданный произволъ котораго служилъ помѣхой къ совершенному преобразованію его жизни. Еслибъ онъ могъ только вырваться изъ желѣзныхъ рукъ милліонщика, то передъ нимъ открывалась новая жизнь; его собратья-адвокаты, хорошо помня его прежнею дѣятельность, готовы были снова повѣрять ему дѣла и отъ него зависѣло вполнѣ загладить временное омраченіе его юридической карьеры.

— Я полагаю, что этимъ моя служба и кончается, замѣтилъ Эятсъ, передавая свой докладъ мистеру Бельчеру.

— Вы полагаете?

— Да, я не вижу возможности быть болѣе вамъ полезнымъ.

— Вы не видите?

— Я очень вамъ благодаренъ за оказанную мнѣ помощь и не желаю обременять васъ болѣе своей особой. Теперь я въ состояніи прокормиться своимъ прежнимъ ремесломъ.

— А, у васъ оказалось ремесло. Вы стали слишкомъ приличнымъ джентльмэномъ, чтобъ служить мнѣ.

— Я, право, не знаю, въ чемъ вы можете меня укорить. Я вамъ служилъ преданно и моя работа съ избыткомъ стоила полученныхъ мною денегъ.

— Сэмъ Эятсъ, я поднялъ васъ изъ грязи. Вы это помните?

— Да.

— Слыхали вы, чтобъ я кому-нибудь другому оказалъ подобную услугу?

— Нѣтъ.

— Для чего же я это сдѣлалъ?

— Для своей личной пользы.

— Вы правы; и теперь позвольте мнѣ вамъ сказать, что ваша служба еще не окончена и я васъ не выпущу изъ своихъ рукъ, прежде чѣмъ получу свидѣтельство о смерти Поля Бенедикта и совершенный вполнѣ законно актъ о передачѣ мнѣ всѣхъ его правъ на изобрѣтенія, которыми я пользуюсь въ своихъ фабрикахъ и заводахъ. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Что же вы на это скажете? Будете вы по прежнему исполнять свое обязательство или намѣрены порвать со мною всякія отношенія?

— Если я могу вамъ доставить эти документы честнымъ образомъ, то я готовъ вамъ служить.

— Гм! Повторяю, Сэмъ Эятсъ, вы стали слишкомъ приличны; это мнѣ не годится.

Съ этими словами Бельчеръ вышелъ изъ комнаты и вскорѣ вернулся съ бутылкой водки и стаканомъ. Поставивъ ихъ на столъ, онъ заперъ дверь комнаты изнутри, вынулъ ключъ и спряталъ его въ карманъ. Эятсъ слѣдилъ за нимъ съ безпокойствомъ. Онъ страшно поблѣднѣлъ и сердце его болѣзненно билось.

— Сэмъ Эятсъ, сказалъ Бельчеръ: — вы становитесь слишкомъ нравственнымъ и отъ этого васъ излечитъ только здоровая выпивка. Пейте въ волю и выспитесь здѣсь до утра.

Бельчеръ откупорилъ бутылку и налилъ полный стаканъ лучшей старой водки. Почувствовавъ ея соблазнительный запахъ, бывшій пьяница задрожалъ всѣмъ тѣломъ. Онъ подошелъ къ столу, потомъ отскочилъ отъ него и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, посматривая изподлобья на Бельчера. Въ немъ происходила страшная борьба. Вся его рѣшимость исправиться, всѣ планы на новую лучшую жизнь исчезли въ одну минуту; прежняя страсть безумно овладѣла имъ; глаза у него налились кровью, щеки пылали.

— Боже мой! Боже мой! воскликнулъ онъ, закрывая лицо руками.

— Зачѣмъ вы корчите изъ себя дурака? спросилъ Бельчеръ.

— Унесите водку, присмотрите за мной, чтобъ я сегодня ночью не выпилъ ни капли и я исполню все, что угодно. Развѣ вы не видите, что водка моя вѣрная погибель. Сжальтесь надо мной, уберите отсюда этотъ соблазнъ.

Бельчера очень удивилъ этотъ пылъ, но, добившись желаннаго обѣщанія, онъ вынесъ водку.

Эятсъ опустился на стулъ, словно пораженный солнечнымъ ударомъ. Послѣ продолжительнаго молчанія, онъ поднялъ голову и просилъ позволенія ночевать въ домѣ Бельчера, не отвѣчая за послѣдствія, если онъ въ этомъ взволнованномъ видѣ выйдетъ на улицу.

Въ комнатѣ стоялъ диванъ и Бельчеръ, позвавъ слугу, приказалъ принести простыни.

— Вы можете здѣсь остаться и завтра я съ вами переговорю, сказалъ Бельчеръ и удалился, даже не пожелавъ своему гостю доброй ночи.

Бѣдный Сэмъ Эятсъ плохо спалъ. Онъ сознавалъ, какъ унижала его выказанная имъ слабость, и бѣсился при одной мысли, что былъ подвергнутъ подобному оскорбительному соблазну. Но на слѣдующее утро, онъ встрѣтилъ Бельчера смиренно и съ видимой покорностью подчинился всѣмъ его приказаніямъ.

— Я желаю, чтобъ вы отправились отсюда въ Севеноксъ, сказалъ Бельчеръ: — и останавливались въ каждомъ городѣ по дорогѣ. Вы можете быть увѣрены въ одномъ, что его нѣтъ въ Севеноксѣ и его окрестностяхъ. Я уже произвелъ тамъ самые строгіе розыски. Онъ долженъ быть или гдѣ-нибудь между Нью-Йоркомъ и Севеноксомъ или въ лѣсахъ за Севеноксомъ. Тамъ проживаетъ одинъ охотникъ и дровосѣкъ, по имени Джимъ Фентонъ. Онъ можетъ быть видѣлъ въ лѣсахъ Поля Бенедикта, живого или мертваго, и я хочу, чтобъ вы отправились къ нему и разузнали, не извѣстно ли ему что. Мнѣ помнится, что онъ былъ пріятель Бенедикта и что Бенедиктъ охотился съ нимъ вмѣстѣ. По вашемъ возвращеніи съ извѣстіемъ, что онъ умеръ или что о немъ нельзя найти никакихъ слѣдовъ, мы приступимъ къ рѣшительнымъ мѣрамъ. Пишите мнѣ, когда найдете нужнымъ, и не жалѣйте денегъ для достиженія вашей цѣли.

Съ этими словами мистеръ Бельчеръ передалъ ему кипу банковыхъ билетовъ и чекъ, которымъ онъ могъ воспользоваться въ случаѣ необходимости.

Ровно шесть недѣль потребовалось Сэму Эятсу на то, чтобы достигнуть Севенокса. Онъ вездѣ по дорогѣ наводилъ справки съ той же энергіей, какъ и въ Нью-Йоркѣ, но, очутившись, наконецъ, на своей родинѣ, онъ позволилъ себѣ посвятить нѣсколько дней на отдыхъ среди родственниковъ и друзей дѣтства.

Жители Севенокса нѣкогда гордились юнымъ адвокатомъ, подававшимъ большія надежды и, съ сожалѣніемъ узнавъ, что онъ сбился съ круга, мало по малу забыли объ его существованіи. Родственники никогда не упоминали о немъ и когда онъ теперь явился вполнѣ приличнымъ, хорошо одѣтымъ и достойнымъ во всѣхъ отношеніяхъ джентельмэномъ, то это было для всѣхъ столь же радостнымъ событіемъ, какъ еслибы онъ воскресъ изъ мертвыхъ. Радушный пріемъ родственниковъ, радость старыхъ друзей снова свидѣться съ нимъ и живительное вліяніе мѣстностей, гдѣ онъ провелъ свое дѣтство, еще болѣе усилили въ немъ рѣшимость начать новую жизнь.

Конечно, онъ скрылъ отъ всѣхъ цѣль своего пріѣзда, а самъ слышалъ тысячи разсказовъ о мошенническихъ продѣлкахъ Бельчера съ жителями Севенокса. Его родственники, на ряду съ другими, потеряли много денегъ, благодаря его обманамъ, и это естественно не располагало его въ пользу милліонщика. Наконецъ, онъ узналъ подробно всю исторію отношеній мистера Бельчера къ Полю Бенедикту, сумасшествія послѣдняго, бѣгства его изъ дома для бѣдныхъ и продолжительныхъ, неудачныхъ поисковъ.

Проведя очень пріятную недѣлю въ маленькомъ городкѣ и узнавъ, какъ достигнуть до Джима Фентона, онъ въ одно прекрасное весеннее утро отправился изъ Севенокса съ удочкой на двѣ недѣли въ лѣса. Доѣхавъ на взятыхъ изъ города лошадяхъ до берега рѣки, онъ нашелъ тамъ березовый челнокъ по указанію Майка Каплина, у котораго онъ по дорогѣ останавливался, и спустился въ немъ по рѣкѣ. Велико было удивленіе Джима и Бенедикта, когда, сидя въ своемъ жилищѣ послѣ ужина, они услыхали плескъ весла и увидали городского джентельмэна, который гребъ въ лодкѣ. Онъ присталъ къ берегу у N 9, и, вынувъ изъ лодки свой багажъ, очень развязно сказалъ:

— Гдѣ здѣсь живетъ Джимъ Фентонъ?

— Это я. Люди, которые меня любятъ, называютъ меня просто Джимомъ, а люди, меня не знающіе, никакъ не называютъ.

— Такъ я буду васъ называть Джимомъ.

— Хорошо; покажите намъ свою удочку.

Джимъ посмотрѣлъ на переданную ему лесу и спокойно сказалъ:

— Вы не рыболовъ, и не съ цѣлью ловить рыбу пріѣхали въ Севеноксъ. Вы эту удочку не привезли изъ Нью-Йорка, а купили въ Севеноксѣ.

— Это правда, отвѣчалъ Эятсъ, вспыхнувъ: — не къ чему было возить удочки издалека.

— Это вѣрно, но этой удочкой нельзя ловить форели. Я вижу, что если вы что нибудь и ловили въ своей жизни, то не рыбу.

Эятсъ засмѣялся, но Джимъ даже не улыбнулся. Онъ сразу понялъ, что рыбная ловля была только предлогомъ, и недоумѣвалъ зачѣмъ явился въ лѣса этотъ незнакомецъ, который, судя по его одеждѣ, не былъ такъ же и охотникомъ.

— Джимъ, представьте меня вашему другу, сказалъ Эятсъ, указывая на Бенедикта, который съ безпокойствомъ смотрѣлъ на него и прислушивался къ его разговору.

— Я его называю № 10, а фамилія его Вильямсъ. Не скажете ли и вы намъ свое имя?

— Меня зовутъ № 11, а фамилія моя такъ же Вильямсъ.

— Если вы Вильямсъ и № 11, то не хотите ли поужинать?

Прежде чѣмъ сѣсть за столъ, мистеръ Эятсъ со смѣхомъ пожалъ руку Бенедикту, говоря, что надѣется въ послѣдствіи ближе съ нимъ познакомиться.

Джимъ былъ приведенъ въ тупикъ. Незнакомецъ, очевидно, былъ не дюжинный человѣкъ; хотя онъ отличался добродушіемъ, но за отвѣтомъ въ карманъ не лазилъ, а главное онъ явился къ нимъ съ какой-то невѣдомой цѣлью, но не для того, чтобы удить рыбу.

Какъ только Эятсъ утолилъ свой голодъ стоявшей передъ нимъ простой пищей и закурилъ сигару, Джимъ прямо спросилъ его:

— Что васъ сюда принесло?

— Сначала пара лошадей, а потомъ челнокъ.

— А я думалъ, что коверъ самолетъ, замѣтилъ Джимъ: — но гдѣ вы будете ночевать?

— Вѣроятно, въ челнокѣ, если какой-нибудь гостепріимный человѣкъ не пригласитъ меня провести ночь въ его жилищѣ.

— А если гостепріимный человѣкъ приметъ васъ въ своемъ жилищѣ какъ гостя, то что вы сдѣлаете завтра?

— Встану…

— И уберетесь отсюда?

— Нимало.

— Я люблю людей нецеремонныхъ, но я вамъ не позволю спать въ моей хижинѣ, прежде чѣмъ вы мнѣ не скажете, кто вы такой и зачѣмъ сюда прибыли.

— Вы слыхали, Джимъ, что подъ видомъ странника можно принять иногда ангела? сказалъ Эятсъ съ улыбкой.

— Нѣтъ, но я слыхалъ, какъ ангелъ игралъ на жестяномъ инструментѣ.

— А къ вамъ заходятъ разнощики? спросилъ Эятсъ.

— Нѣтъ, но иногда заглядываютъ нищіе, сказалъ Джимъ, смотря прямо въ глаза Эятсу.

— Откуда?

— Изъ Севенокса.

— И приносятъ съ собою жестяные инструменты?

— Да, по крайней мѣрѣ, одинъ изъ нихъ. Впрочемъ, я въ этихъ лѣсахъ только и видалъ одного нищаго. Онъ пришелъ сюда, играя на жестяной трубѣ и выдавая себя за ангела Гавріила. Вы видите мои волосы?

— Да, торчатъ изрядно.

— Они встали дыбомъ при видѣ его, и съ тѣхъ поръ не могли улечься.

— Что сдѣлалось съ Гавріиломъ?

— Я его напугалъ и онъ убѣжалъ въ лѣсъ. Правда, я выстрѣлилъ въ него, но я всегда такъ поступаю съ странствующими ангелами, которые пристаютъ ко мнѣ.

— Вы его болѣе не видали?

— Да; онъ легъ однажды вечеромъ спать подъ деревомъ, и на другое утро никто не позвалъ его къ завтраку. Вотъ я и подумалъ, что онъ, вѣроятно, ушелъ играть ангела въ другое мѣсто. Я его закопалъ въ яму и онъ оттуда не вставалъ, а то пожалуй, такъ же назвалъ бы себя № 11 и Вильямсомъ.

Эятсъ не засмѣялся, а, выслушавъ Джима съ замѣтнымъ интересомъ, спросилъ:

— Джимъ, можете вы показать мнѣ его кости и подъ присягой засвидѣтельствовать, что онъ былъ нищій изъ Севенокса?

— Могу.

— Исчезъ въ то время человѣкъ изъ дома для бѣдныхъ?

— Да, и подняли объ этомъ большой шумъ.

— Ну, я именно ищу того человѣка, котораго вы похерили.

— Да, и васъ прислалъ сюда старикъ Бельчеръ. Я сразу это отгадалъ. Нечего сказать хорошій вы ангелъ, служите чорту.

— Я адвокатъ и дѣлаю все, за что мнѣ платятъ.

— Я ничего не знаю объ адвокатахъ, но я желалъ бы быть лучше собакой по своему желанію, чѣмъ по найму.

Эятсъ разсмѣялся. Но видя, что его присутствіе нисколько не нравится Джиму, сказалъ:

— Вы мнѣ вовсе не рады, Джимъ, но я на это не сержусь. Дозвольте мнѣ провести эту ночь въ вашей хижинѣ, покажите мнѣ завтра кости этого человѣка и письменно засвидѣтельствуйте сообщенный вами мнѣ фактъ. Я тогда немедленно уѣду отсюда.

Джимъ не возражалъ и на слѣдующее утро, они всѣ трое пошли въ лѣсъ, отыскали могилу ангела Гавріила, выкопали его скелетъ, снова зарыли и вернулись въ № 9. Тамъ Эятсъ написалъ актъ и Джимъ его подписалъ.

— Ну, а какъ вы теперь отправитесь въ Севеноксъ? спросилъ Джимъ.

— Не знаю. Человѣкъ, который меня привезъ, явится за мною только черезъ двѣ недѣли.

— Такъ вамъ надо идти пѣшкомъ?

— Далеко.

— Вы можете дойти до Майка, а онъ васъ уже подвезетъ въ Севеноксъ.

— Я никогда не дойду до Майка, особливо послѣ долгой гребли въ лодкѣ.

— Я васъ доставлю до берега.

— Я вамъ заплачу за это съ удовольствіемъ.

— Если вы заплатите, то одинъ изъ насъ нырнетъ въ воду.

— Ну, быть по вашему.

Не было еще полудня и Джимъ сталъ торопить Сэма. Онъ простился съ Бенедиктомъ и вскочилъ въ лодку. Джимъ взялся за весло и съ необыкновенной быстротой сталъ подниматься вверхъ по теченію.

Во всю дорогу они молчали. Джимъ съ удивленіемъ разглядывалъ Эятса, сидѣвшаго на кормѣ. Онъ никакъ не могъ понять этого человѣка, который ни разу не упоминалъ имени Бенедикта, а незнакомецъ, повидимому, скрывалъ какую-то тайну и на лицѣ его постоянно играла улыбка, словно онъ ждалъ только удобнаго случая, чтобъ разсмѣяться.

— О чемъ вы думаете, чортъ возьми? спросилъ, наконецъ, Джимъ, когда они уже были въ виду того мѣста, гдѣ слѣдовало пристать къ берегу.

— Я думаю о Бенедиктѣ, отвѣчалъ спокойно Эятсъ: — онъ очень поправился.

Джимъ поднялъ весло. Онъ поблѣднѣлъ, какъ полотно. Первымъ его побужденіемъ было сбросить въ воду этого человѣка, но, послѣ минутнаго размышленія, онъ остановился на другомъ планѣ. Положивъ весло, онъ взялъ ружье, которое никогда его не покидало.

— Ну, № 11, садись на мое мѣсто. Если ты не послушаешься, то я тебя застрѣлю, какъ собаку. Всякій, кто вздумалъ бы измѣнить Джиму Фентону, умретъ измѣннической смертью.

Эятсъ понялъ, что онъ сдѣлалъ роковую ошибку, но ее уже нельзя было поправить. Онъ видѣлъ, что нервы Джима были опасно напряжены и что не слѣдовало его выводить изъ терпѣнія. Онъ съ улыбкой помѣнялся мѣстами съ Джимомъ, замѣчая, что съ удовольствіемъ догребетъ до берега.

Но какъ только онъ взялся за весло, Джимъ, прицѣлясь въ него изъ ружья, произнесъ:

— Ну, Сэмъ Эятсъ, поверни назадъ.

Эятсъ удивился, въ свою очередь, и прикусилъ губу.

— Поверни назадъ или я выстрѣлю.

— Зачѣмъ же я буду грести назадъ?

— Греби, въ № 9.

— Послушайте, Джимъ, это глупая шутка, сказалъ Эятсъ, блѣднѣя отъ злобы и страха.

— Слушайся!

— Вы не имѣете права такъ поступать со мною. Я буду на васъ жаловаться въ судъ.

— Не будешь, я раньше тебя потоплю или застрѣлю.

— Серьёзно вы хотите, чтобы я гребъ въ № 9?

— Да, ты вернешься въ № 9 или пойдешь ко дну.

Эятсъ на минуту задумался, пристально посмотрѣлъ на Джима и, убѣдясь, что онъ въ состояніи исполнить свою угрозу, сталъ молча грести внизъ по теченію.

Велико было удивленіе Бенедикта, когда онъ увидѣлъ вечеромъ пристававшую къ ихъ жилищу лодку, въ которой гребъ Эятсъ, а Джимъ сидѣлъ на кормѣ съ мрачнымъ, нахмуреннымъ лицомъ и держа въ рукѣ ружье, направленное на грудь ихъ недавняго гостя.

XVII.

Какъ только лодка пристала къ берегу, Джимъ, не спуская съ груди Сэма Эятса своего ружья, сказалъ:

— Ну, выходи и считай сколько шаговъ до хижины.

Эятсъ такъ усталъ грести, что едва могъ выйти изъ лодки и Бенедиктъ помогъ ему спуститься на берегъ. Джимъ послѣдовалъ за ними.

Бенедиктъ смотрѣлъ на нихъ обоихъ съ удивленіемъ.

— Джимъ, что это значитъ? спросилъ онъ, наконецъ.

— Это значитъ, отвѣчалъ Джимъ: — что № 11, по имени Вильямсъ, забылъ пролить слезы на могилѣ стараго Тильдена и я привезъ его обратно для этой цѣли. У него также открылся припадокъ новой болѣзни лихорадочнаго любопытства и я хочу полечить.

— Нечего болѣе продолжать эту комедію, произнесъ Эятсъ. — Я васъ узналъ, мистеръ Бенедиктъ, и вы, кажется, такъ же узнали меня. Дайте мнѣ вашу руку. Я никогда не желалъ вамъ вреда и не ожидалъ васъ встрѣтить живымъ. Какъ бы то ни было, я хотѣлъ донести, что вы умерли и принялъ всѣ мѣры, чтобы представить фактическое доказательство вашей смерти, но Джимъ заставилъ меня вернуться и засвидѣтельствовать, что вы живы.

— Нѣтъ, воскликнулъ Джимъ: — я васъ вернулъ не для этого; я хочу вамъ доказать, что я живъ и не отпущу подлаго шпіона безъ порядочной встрепки.

Бенедиктъ былъ пораженъ, какъ громомъ, и не зналъ что дѣлать. Его узналъ человѣкъ, подосланный нарочно съ этой цѣлью его заклятымъ врагомъ. Онъ чувствовалъ, что рано или поздно его тайна будетъ открыта, даже самъ намѣревался ее открыть, но теперь онъ еще не былъ готовъ.

Они молча дошли до хижины. Джимъ сознавалъ, что немного поторопился, и готовъ былъ вѣрить въ искренность Эятса, но онъ считалъ необходимой крайнюю осторожность съ человѣкомъ, находившимся на службѣ у мистера Бельчера. Турка чуялъ, что въ воздухѣ пахло грозой и рыскалъ вокругъ своего господина, какъ бы спрашивая, не помочь ли бѣдѣ.

— Нѣтъ, Турка, сказалъ Джимъ: — это мой звѣрь. Тебѣ съ нимъ не справиться.

Въ хижинѣ было ровно три сидѣнья — два складныхъ стула и ящикъ.

— Садитесь на ящикъ, сказалъ Джимъ, указывая Эятсу на ящикъ: — въ этомъ ящикѣ спрятано нѣчто такое, что заставитъ васъ говорить правду.

Эятсъ подозрительно посмотрѣлъ на ящикъ и колебался.

— Не бойтесь, тамъ нѣтъ пороха, прибавилъ Джимъ: — но если вы солжете, то васъ разнесетъ хуже, чѣмъ отъ пороха.

Эятсъ сѣлъ на ящикъ. Онъ теперь раскаявался, что не сохранилъ про себя сдѣланнаго имъ открытія; но такъ какъ намѣренія его насчетъ Бенедикта были благородныя, то онъ и считалъ себя обиженнымъ.

— Джимъ, вы меня оскорбили, сказалъ онъ: — вы меня не поняли и это только извиняетъ ваше грубое со мною обращеніе. Я глупо сдѣлалъ, что былъ съ вами откровененъ, но вы не имѣли никакого права меня оскорблять.

— Можетъ быть, отвѣтилъ Джимъ.

— Я никогда не намѣревался сдѣлать вамъ непріятность, а напротивъ, я хотѣлъ обмануть мистера Бельчера, хотя это, быть можетъ, и не очень честно. Я ему, собственно говоря, ничѣмъ не обязанъ. Онъ обращается со мною, какъ съ собакой, потому что онъ далъ мнѣ средства выкарабкаться изъ грязи, въ которую я опустился по горло. Вѣрьте мнѣ, что, отыскавъ мистера Бенедикта, я былъ самый несчастный человѣкъ.

— Вы говорите благоразумно, замѣтилъ Джимъ: — но кто мнѣ поручится, что это правда?

— Никто; но обстоятельства принуждаютъ васъ вѣрить мнѣ. Вы меня не убьете, а причинить мнѣ вредъ не въ вашемъ интересѣ, такъ какъ моя вражда вамъ опасна. Я прощаю вамъ всѣ ваши оскорбленія, потому что самъ и безъ всякой надобности вывелъ васъ изъ себя. Но теперь довольно, я уже болѣе ничего не стерплю.

— А я теперь болѣе, чѣмъ когда, желаю васъ нагрѣть, отвѣчалъ Джимъ.

— И сдѣлали бы большую глупость.

— Однако, что же вы намѣрены сказать старику Бельчеру?

— Я думаю ничего. Я не хочу ему сказать, что мистеръ Бенедиктъ здѣсь, но не хочу и солгать. Я думалъ донести ему, что по всей дорогѣ изъ Нью-Йорка до Севенокса я не нашелъ предмета моимъ поисковъ и что, по словамъ Джима Фентона, въ лѣсахъ за Севеноксомъ онъ видѣлъ только одного нищаго и тотъ умеръ.

— Это правда, Бенедиктъ не нищій и не былъ имъ съ той минуты, какъ вышелъ изъ Севенокскаго дома для бѣдныхъ.

— Если онъ знаетъ исторію о старикѣ Тильденѣ, а я боюсь, что она ему извѣстна, то онъ пойметъ, что я напалъ на ложный слѣдъ. Если же онъ ничего не знаетъ, то подумаетъ, что умершій въ лѣсу человѣкъ мистеръ Бенедиктъ — и успокоится.

— Бельчеръ не дуракъ.

— Такъ зачѣмъ же мистеръ Бенедиктъ не заявитъ открыто своихъ правъ? Это вывело бы меня изъ затрудненія и все спасло бы.

Бенедиктъ не могъ ничего отвѣтить, такъ какъ признавалъ всю справедливость этого упрека.

— Человѣкъ, выскочившій изъ пекла, долженъ немного собраться съ силами, прежде чѣмъ броситься снова въ огонь. Но человѣкъ, продавшій свою душу Бельчеру, не долженъ ждать помощи отъ другихъ, а самъ обязанъ выкарабкаться изъ этой бѣды.

— Чего же вы отъ меня хотите?

— Клятвеннаго обѣщанія.

— Въ чемъ?

— Берите перо и пишите. «Я, нижепоименованный, удостовѣряю и клянусь, что не видалъ въ лѣсахъ за Севеноксомъ нищаго, котораго звали Бенедиктомъ, и не выдамъ Бенедикта, который не нищій, а еслибы его выдалъ, то предоставляю Джиму Фентону право отколотить меня, не обращаясь къ суду, но дозволяя мнѣ самозащиту».

Эятсъ съ улыбкой написалъ этотъ странный документъ и, по требованію Джима, подписалъ его.

— Ну, воскликнулъ Джимъ торжествующимъ тономъ: — вы не знали, что, давши это клятвенное обѣщаніе, вы сидѣли на библіи. Она спрятана въ этомъ ящикѣ. Значитъ, вы приняли присягу какъ въ судѣ, а вы знаете силу присяги.

Эятсъ и Бенедиктъ не могли удержаться отъ громкаго смѣха.

Но для Джима, это дѣло было очень серьёзное, и онъ теперь продиктовалъ Эятсу второй документъ, по которому онъ, «Джимъ Фентонъ, обязывался и клялся, въ случаѣ если Сэмъ Эятсъ выдастъ Бенедикта, отколотить его на славу, конечно, предоставляя ему право самозащиты». Потомъ онъ помѣнялся мѣстами съ адвокатомъ, котораго очень забавляла вся эта оригинальная процедура, и, сидя на библіи, подписалъ свое обязательство.

— Ну, теперь дѣло въ шляпѣ, сказалъ онъ: — возьмите эту бумагу, я спрячу вашу.

— Значитъ, я могу убираться отсюда? спросилъ Эятсъ.

— Нѣтъ, вы останетесь здѣсь двѣ недѣли и научитесь удить рыбу. Это вамъ принесетъ пользу и вы намъ поможете, когда соберутся всѣ рабочіе. Въ положенный срокъ явится за вами экипажъ, который привезъ васъ сюда, а вы уѣдете, набравшись надолго здоровья.

Сэмъ Эятсъ былъ въ восторгѣ и теперь, когда онъ помирился съ Джимомъ, двухнедѣльное пребываніе въ лѣсахъ казалось ему веселымъ праздникомъ. Онъ снялъ свой сюртукъ и вообще привелъ свой костюмъ въ большее соотвѣтствіе съ окружавшей его обстановкой. Джимъ и Бенедиктъ были очень заняты, а потому онъ принужденъ былъ одинъ удить рыбу, но, взявъ урокъ у Джима, онъ такъ быстро преуспѣлъ въ этомъ искуствѣ, что ежедневно доставлялъ своему гостепріимному хозяину такое количество форелей, что они не знали куда ихъ дѣть.

По вечерамъ, Эятсъ разговаривалъ съ Бенедиктомъ; у нихъ оказалось много общаго и они вскорѣ очень подружились. Оба, хотя и совершенно различно, испили до дна чашу человѣческихъ несчастій, оба испытали на себѣ тяжелую руку Бельчера, и оба твердо рѣшили, освободившись отъ его роковаго вліянія, начать жизнь съизнова. Бенедиктъ почерпалъ силы въ сочувствіи умнаго, энергичнаго человѣка и началъ составлять планы о томъ, какъ лучше отстоять свои права и интересы.

Въ началѣ второй недѣли пребыванія въ лѣсахъ Эятса, въ № 9 явилось двѣнадцать рабочихъ для помощи Джиму въ постройкѣ отеля. Частью они пришли съ лѣсопильни, гдѣ куплены были доски, а частью состояли изъ сосѣдей, въ томъ числѣ былъ Майкъ Каплинъ. Это были грубые, смѣлые люди и, подходя неожиданно къ № 9, подняли такой шумъ, словно неслось стадо буйволовъ. Джимъ встрѣтилъ ихъ радушно, накормилъ форелями и положилъ спать на землѣ. На слѣдующее утро, работа закипѣла и въ два дня срубъ былъ оконченъ, не исключая и купола.

Джимъ и его помощники были такъ довольны своей работой, что, отойдя немного отъ постройки и любуясь ею, прокричали три раза ура.

— Ну, Джимъ, ты долженъ сказать рѣчь, воскликнулъ Майкъ Каплипъ.

Но Джимъ былъ въ очень серьёзномъ настроеніи духа. Передъ нимъ стоялъ домъ вчернѣ и предпріятіе, отъ котораго зависѣла судьба нетолько его, но и другого дорогаго существа, начало осуществляться на счастіе или горе.

— Да, да, рѣчь, рѣчь! закричали остальные рабочіе.

— Нѣтъ, друзья мои, отвѣчалъ Джимъ: — слова не пойдутъ изъ моей глотки, какъ бы я себя ни душилъ. Но между нами есть человѣкъ, который умѣетъ говорить. Это его ремесло и если онъ скажетъ рѣчь за меня, то я ему буду очень благодаренъ. Эятсъ адвокатъ и его обязанность говорить за другихъ.

— Эятсъ! Эятсъ! послышалось со всѣхъ сторонъ.

Эятсъ не заставилъ себя долго просить и, взобравшись на пень, началъ:

— «Господа, Джимъ проситъ меня поблагодарить васъ за оказанную ему великую услугу. Вы пришли издалека, чтобы подать сосѣду руку помощи и ваше доброе намѣреніе увѣнчалось успѣхомъ. Вы воздвигли въ тѣни вѣкового лѣса памятникъ въ честь человѣческой цивилизаціи. Въ этихъ старыхъ лѣсахъ вы выстроили храмъ домашнимъ богамъ Америки. Дикіе звѣри будутъ убѣгать отъ него, а птицы станутъ слетаться сюда. Зима будетъ казаться теплѣе отъ гостепріимнаго огня внутри этого дома, а весна станетъ наступать ранѣе, зная, что большее число людей воспользуются ея чудесами. Рѣка, омывающая подножіе этого дома будетъ катить свои воды съ болѣе музыкальнымъ плескомъ, потому что прислушиваться къ нему станутъ прелестныя ушки. Граждане Нью-Йорка станутъ наѣзжать сюда ежегодно для возстановленія своихъ утомленныхъ силъ, увозя съ собою отсюда самыя пріятныя воспоминанія. Выстроить человѣческое жилище, гдѣ женщина живетъ, а дѣти ростутъ и развиваются, жилище, полное любви и здороваго труда, удовольствія, надеждъ и гостепріимства — одно изъ лучшикъ дѣлъ, на которыя способны люди. Поздравляю васъ съ успѣшнымъ окончаніемъ этой работы, она приноситъ пользу Джиму и честь вамъ всѣмъ. Вы вернетесь къ вашимъ обычнымъ занятіямъ съ пріятнымъ сознаніемъ, что вы приложили руку къ постройкѣ дома, гдѣ будетъ жить прелестная женщина и гдѣ множество лицъ, нуждающихся въ отдыхѣ, найдутъ гостепріимный пріютъ».

Эятсъ поклонился и сошелъ съ импровизированной каѳедры. Его краткая рѣчь, придававшая идеальный оттѣнокъ прозаической работѣ, произвела на всѣхъ сильное впечатлѣніе и Майкъ воскликнулъ:

— Жаль, что моя старуха этого не слыхала. Она и не подозрѣваетъ, что я сдѣлалъ, выстроивъ ей домъ; я и самъ доселѣ этого не понималъ. Славная рѣчь, право, лучше пасторской проповѣди.

Рабочіе прокричали троекратное ура въ честь Эятся и Джима, а потомъ отправились въ хижину, гдѣ ихъ ждалъ ужинъ.

На другое утро, они разошлись по домамъ, провожаемые Джимомъ до противоположнаго берега, а, спустя дня два, Сэмъ Эятсъ простился съ Джимомъ и Бенедиктомъ. Экипажъ, который привезъ его въ лѣсъ, дожидался его у перевоза, и вечеромъ онъ снова очутился въ кругу своихъ севенокскихъ друзей.

Во время отсутствія Эятса, его родственники и самые вліятельные люди города рѣшили уговорить его остаться въ Севеноксѣ и заняться снова адвокатурой. Это предложеніе давало возможность Сэму начать ту новую жизнь, о которой онъ мечталъ: жить среди людей, любившихъ и уважавшихъ его, освободиться отъ службы Бельчера, который, онъ предчувствовалъ, кончитъ тѣмъ, что вовлечетъ его въ какое-нибудь постыдное и преступное дѣло, и, наконецъ, быть вдали столичныхъ соблазновъ — все это обѣщало ему скромное, почтенное и безбѣдное существованіе.

Онъ тотчасъ согласился на желаніе своихъ земляковъ и въ тотъ же день написалъ подробное донесеніе Бельчеру, увѣдомляя его, что онъ рѣшилъ поселиться въ Севеноксѣ. Онъ объяснилъ, что по дорогѣ изъ Нью-Йорка до Севенокса не нашелъ слѣдовъ Бенедикта и что Джимъ разсказалъ ему о смерти одного нищаго въ лѣсу и показалъ кости этого бѣдняка, разрывъ нарочно его могилу. Онъ приложилъ бумагу, подписанную Джимомъ относительно судьбы этого нищаго, и деньги, оставшіяся у него за покрытіемъ расходовъ по поѣздкѣ. Въ концѣ письмѣ онъ выразилъ свою благодарность за содѣйствіе Бельчера къ его возрожденію и далъ почувствовать, хотя въ любезной формѣ, что надѣется покончить съ нимъ всякія сношенія.

Получивъ это письмо, мистеръ Бельчеръ вышелъ изъ себя отъ негодованія. Сэмъ Эятсъ былъ ему еще нуженъ. Онъ ожидалъ подобнаго результата его розысковъ. Ему извѣстна была отъ Буффума исторія старика Тильдена, и онъ не сомнѣвался, что Джимъ показалъ ему кости Тильдена. Онъ полагалъ, что Бенедиктъ живъ, но не былъ убѣжденъ въ этомъ. Поэтому было необходимо приготовить документъ, который обезпечивалъ бы его права въ виду всевозможныхъ случайностей.

Читатель, вѣроятно, помнитъ слова миссъ Бутервортъ, что Бельчеръ преслѣдовалъ Бенедикта въ сумасшедшемъ домѣ требованіемъ подписать какую-то бумагу. Эта бумага, составленная по всѣмъ правиламъ, сохранилась у Бельчера, который отличался аккуратностью и, послѣ прочтенія письма Эятса, онъ досталъ ее изъ письменнаго стола. Она была составлена шесть лѣтъ тому назадъ, на ней былъ выставленъ годъ и число, а внѣшній ея видъ удостовѣрялъ ея подлинность. Недоставало только подписей.

Бельчеръ понялъ, что онъ не могъ болѣе довѣрять Эятсу, и что неполитично было бы выразить ему свое неудовольствіе, а потому написалъ очень любезный отвѣтъ, благодаря его за труды и желая ему всякаго успѣха на его новомъ поприщѣ. При этомъ онъ выражалъ надежду, что мистеръ Эятсъ и въ Севеноксѣ будетъ продолжать оказывать ему услуги, дружескія и оффиціальныя. Первая услуга, которую онъ ждалъ отъ него, заключалась въ отысканіи автографовъ двухъ умершихъ уже лицъ, почерки которыхъ ему необходимо было провѣрить.

Эятсъ былъ увѣренъ, что въ этой просьбѣ заключался какой-нибудь злой умыселъ и, хотя съ слѣдующей почтой послалъ Бельчеру требуемые автографы, но спряталъ его письмо; что же касается до Бельчера, то онъ завернулъ эти автографы въ одинъ свертокъ со старымъ документомъ, сохранявшимся у него столько лѣтъ, и съ этого времени въ часы досуга писалъ иногда перомъ и карандашемъ, но не своимъ почеркомъ подписи — «Николасъ Джонсонъ» и «Джемсъ Рамзей».

XVIII.

Мистрисъ Диллингамъ ходила взадъ и впередъ по своей гостиной. Она мысленно повторяла комплиментъ, который передала ей мистрисъ Толботъ, только что бывшая у нея. Одинъ изъ поклонниковъ мистрисъ Диллингамъ сказалъ, что она «наилучше сохранившаяся женщина во всемъ Нью-Йоркѣ», и мистрисъ Толботъ поспѣшила ей передать эти лестныя слова. Однако, этотъ комплиментъ не очень понравился прекрасной вдовѣ. Если говорятъ, что она отлично сохранилась, значитъ всѣмъ замѣтно, что она старѣетъ. Она сама это сознавала, но непріятно было, чтобы другіе напоминали ей объ этомъ фактѣ.

Послѣ долгаго неутѣшительнаго размышленія, мистрисъ Диллингамъ подошла къ зеркалу. Оно отражало попрежнему ея прелестныя черты, ея великолѣпные глаза, но подъ глазами виднѣлись морщины, цвѣтъ лица потерялъ свою свѣжесть и вообще ея лицо дышало усталостью и зрѣлыми годами.

Ея молодость исчезла и вмѣстѣ съ нею исчезли самыя могучія ея чары. Женщины ее ненавидѣли и смотрѣли на нее подозрительно; мужчины бѣгали за ней, но это нимало не дѣлало чести ни ей, ни имъ. Она видѣла ясно, что вскорѣ настанетъ день, когда все это кончится, а съ тѣмъ вмѣстѣ кончится и ея жизнь. Какъ только поблекнетъ ея физическая красота, такъ немедленно исчезнетъ и ея вліяніе на мужчинъ, которыхъ она приковывала къ себѣ, только разжигая въ нихъ сладострастіе, хотя сама одинаково презирала эту страсть и ея адептовъ. Какъ бы то ни было, она съ ужасомъ предчувствовала, что мракъ, грозившій ее окутать со всѣхъ сторонъ, не имѣлъ ни малѣйшаго проблеска.

Въ чемъ, напримѣръ, заключались ея отношенія къ мистеру Бельчеру? Этотъ грубый, жестокосердный человѣкъ, который не зналъ ни чести, ни совѣсти, находился вполнѣ въ ея рукахъ, но съ каждымъ днемъ становилось труднѣе его сдерживать. Она знала, что въ глубинѣ своего сердца онъ таилъ надежду, рано или поздно назвать ее своей, и ей стоило только поднять одинъ палецъ, чтобы сдѣлать Пальгревскій дворецъ такимъ адомъ, что разгнѣванная жена и мать бѣжала бы оттуда въ отчаяніи. Но она нимало этого не желала. Ей претила мысль о болѣе тѣсныхъ отношеніяхъ съ своей жертвой; она и безъ того чувствовала себя оскорбленной и униженной обращеніемъ съ нею мистера Бельчера. Ослѣпленный самолюбіемъ, онъ вообразилъ, что побѣдилъ ея сердце, и что она была его жертва, а не онъ ея. Поэтому онъ пытался обратить себѣ на пользу ея предполагаемую преданность и сдѣлать ее послушнымъ орудіемъ своихъ корыстныхъ цѣлей. Другіе люди старались всегда скрыть отъ нея свои грязныя дѣлишки, но этотъ новый поклонникъ какъ бы кичился ими и требовалъ ея сообщничества. Подобнаго униженія она не могла снести.

Не разъ мистеръ Бельчеръ убѣждалъ ее опутать своими сѣтями сына севенокскаго нищаго и добиться отъ него, живъ ли отецъ. Она была увѣрена, что этотъ страхъ столь безсовѣстнаго человѣка скрываетъ какое-нибудь мошенничество, и мысль, что ею хотятъ воспользоваться какъ орудіемъ обмана противъ обожавшаго ея ребенка, выводила ее изъ себя. Погруженная въ эти мрачныя думы, мистрисъ Диллингамъ ходила взадъ и впередъ по своей гостиной. Ея жизнь была одинокая, несчастная. Она никого не любила. Какъ было произвести спасительную перемѣну въ этомъ печальномъ существованіи! Что ей было дѣлать?

Она взглянула въ окно и увидала на противоположномъ тротуарѣ мальчика, который бросалъ жадные взоры на ея окно. Онъ ждалъ, что она ему улыбнется, а она вмѣсто того поманила его пальцемъ. Онъ колебался съ минуту, но когда знакъ повторился, онъ поспѣшно перебѣжалъ черезъ улицу. Мистрисъ Диллингамъ отворила дверь, впустила ребенка, а потомъ, позвавъ ребенка, приказала никого не принимать. Очутившись съ мальчикомъ наединѣ въ гостиной, она поцѣловала его, усѣлась на диванъ, поставила его передъ собой, стала осыпать его такими нѣжными ласками, что Гарри былъ на седьмомъ небѣ.

— Ты мой маленькій поклонникъ, сказала она.

— Не очень-то маленькій, отвѣчалъ Гарри, вспыхнувъ.

— Вѣдь ты меня любишь, да?

— Можетъ быть, промолвилъ ребенокъ съ улыбкой, смотря ей прямо въ глаза.

— Негодяй!

— Не очень-то дурной.

— Поцѣлуй меня.

Гарри обвилъ шею мистрисъ Диллингамъ руками и горячо прильнулъ губами къ лицу красавицы, которая отвѣчала пламеннымъ, страстнымъ поцѣлуемъ, въ которомъ вылилась вся ея душа, жаждавшая любви. Она всегда любила дѣтей и ихъ невинная привязанность находила въ ней сочувственный откликъ.

— Тебя зовутъ Гарри? спросила она.

— Да.

— Разскажи мнѣ о себѣ что-нибудь.

Гарри колебался. Онъ зналъ, что ему было строго запрещено говорить кому бы то ни было о своемъ прошедшемъ, но великъ былъ соблазнъ исполнить желаніе прелестной красавицы, тѣмъ болѣе, что онъ не менѣе ея жаждалъ теплаго сочувствія. Мистрисъ Бальфуръ была добрая женщина, но онъ чувствовалъ, что не занималъ въ ея сердцѣ мѣста ея умершаго сына. Она его не цѣловала, не ласкала, какъ мистрисъ Диллингамъ, и онъ не могъ удержаться, чтобы не излить передъ нею всей своей души.

— Вы никому не скажете?

— Никому.

— Никогда?

— Никогда.

— Вы другъ мистера Бельчера?

— Я его знаю.

— Еслибы мистеръ Бельчеръ потребовалъ, чтобы вы ему все сказали и пригрозилъ бы васъ убить, что бы вы сдѣлали?

— Я послала бы за полиціей, отвѣчала мистрисъ Диллингамъ съ улыбкой.

Тогда Гарри просто, но очень обстоятельно разсказалъ свою исторію, о несчастной, нищенской жизни въ Севеноксѣ, о смерти его матери, о сумасшествіи отца, о пребываніи въ домѣ для бѣдныхъ, о бѣгствѣ въ лѣса, о выздоровленіи отца, о теперешней жизни отца и объ его поступленіи въ семью Бальфуръ. Разсказъ его былъ такой необыкновенный, такой трагическій, что мистрисъ Диллингамъ слушала его какъ очарованная. Безсознательно она обняла ребенка и, посадивъ его къ себѣ на колѣни, прижала его головку къ своей груди. Когда же онъ кончилъ грустную повѣсть своей жизни, то слезы омочили его волосы и руки. Нѣсколько минутъ они оба молчали. Наконецъ, она осыпала его поцѣлуями, восклицая сквозь слезы:

— Мой бѣдный мальчикъ! Мой милый мальчикъ! И мистеръ Бельчеръ могъ предотвратить всѣ эти несчастія! Проклятый!

Это послѣднее слово было произнесено съ такой злобой и энергіей, что ребенокъ испугался и заплакалъ. Но мистрисъ Диллингамъ тотчасъ его успокоила нѣжными ласками и перемѣнила разговоръ.

— Ты мнѣ не сказалъ еще своей фамиліи, Гарри? спросила она.

— Меня зовутъ Гарри Бенедиктъ, отвѣчалъ мальчикъ.

Онъ почувствовалъ, какъ по всему ея тѣлу пробѣжалъ словно электрическій токъ. Руки, державшія его, задрожали, сердце тревожно забилось подъ самымъ его ухомъ. Онъ приподнялся и посмотрѣлъ на нее. Она была блѣдна, какъ полотно, и глаза были устремлены въ пространство.

— Что съ вами? спросилъ онъ.

Она ничего не отвѣчала.

— Вы нездоровы? воскликнулъ онъ съ испугомъ.

Кровь хлынула къ ея щекамъ.

— Ничего, прошло, сказала она: — не тревожься.

— Я лучше сяду подлѣ васъ на кресло.

— Нѣтъ, нѣтъ, промолвила мистрисъ Диллингамъ, крѣпко прижимая его къ своей груди: — мнѣ лучше, когда ты со мной. Какъ бы я желала, чтобы ты навсегда у меня остался.

Наступило продолжительное молчаніе.

— Гарри, ты умѣешь писать? спросила она, наконецъ.

— Да.

— Поди къ столу, тамъ есть бумага и карандашъ. Напиши имя твоего отца. Потомъ поцѣлуй меня и уходи домой. Мы, можетъ быть, еще увидимся сегодня. Я заѣду къ мистрисъ Бальфуръ, чтобы извиниться; я такъ долго тебя задержала.

Гарри исполнилъ ея желаніе. Она не смотрѣла на него и обернулась къ окну. На улицѣ стоялъ мистеръ Бельчеръ, которому только-что сказали, что она не принимаетъ. Онъ поклонился ей и она возвратила поклонъ, но не могла улыбнуться своей обычной улыбкой, такъ глубоко она теперь его презирала.

Гарри написалъ на бумагѣ имя отца и, оставивъ ее на столѣ, вернулся къ мистрисъ Диллингамъ за обѣщаннымъ поцѣлуемъ. Она поцѣловала его теплѣе и нѣжнѣе, чѣмъ когда-либо, но гораздо спокойнѣе. Онъ тотчасъ это замѣтилъ. Въ ея ласкахъ теперь слышалось что-то материнское, словно она вдругъ преобразилась и въ ея жизни зашло солнце, и взошла луна.

Она была увѣрена, что не успѣетъ Гарри выйти изъ ея двери, какъ мистеръ Бельчеръ вернется и станетъ разспрашивать ее о данномъ ей проклятомъ порученіи, потому что онъ среди своихъ страстныхъ порывовъ никогда не забывалъ своихъ мошенническихъ замысловъ. Поэтому она позвала слугу и приказала, въ случаѣ возвращенія мистера Бельчера, сказать ему, что она не можетъ его принять по причинѣ неожиданнаго нездоровья.

Дѣйствительно, минуты черезъ три послѣ ухода мальчика, позвонилъ мистеръ Бельчеръ. На лицѣ его играла торжествующая улыбка, словно онъ былъ убѣжденъ, что мистрисъ Диллингамъ помогла ему въ его грязныхъ дѣлахъ. Когда же слуга не впустилъ его, онъ насупилъ бровилъ и пошелъ домой, недоумѣвая, что бы это случилось съ прелестной вдовой.

Между тѣмъ, мистрисъ Диллингамъ, затворивъ дверь своей гостиной, взяла бумагу, на которой Гарри написалъ имя своего отца, и опустилась на диванъ. Цѣлый часъ она сидѣла неподвижно, держа бумагу въ своей холодной, дрожащей рукѣ. Она знала какое имя было тутъ написано, но не хотѣла его прочитать, прежде чѣмъ совершенно успокоится и соберется съ мыслями.

Разсказъ Гарри страшно взволновалъ ее и она не могла простить мистеру Бельчеру его роковое вліяніе на судьбу этого мальчика и его отца. Онъ могъ предотвратить всѣ несчастія и только усилилъ ихъ. А она? Она, конечно, не могла предвидѣть такихъ ужасовъ, но въ ея власти также было предотвратить ихъ. Это сознаніе мучило ее и все-таки она не хотѣла ставить себя на одну доску съ Бельчеромъ. Она теперь жаждала загладить насколько возможно сдѣланное зло, а онъ старался всѣми силами укоренить и распространить это зло. Она проклинала безчестнаго милліонщика за его несправедливость и жестокость, но себя она только сожалѣла и то въ прошедшемъ, а будущее казалось ей очень свѣтлымъ. Наконецъ, она нашла выходъ изъ своей ненавистной жизни. Она нашла ребенка, который обожалъ ее и довѣрялъ ей, ребенка, котораго она могла и имѣла полное право побить всѣмъ сердцемъ, столь жаждавшимъ любви. Тысячи плановъ вертѣлись въ ея головѣ и, дисконтировавъ такимъ образомъ волненіе, которое должно было возбудить въ ней имя, написанное на бумагѣ, лежавшей въ ея рукѣ, она, наконецъ, тихо ее развернула и, поцѣловавъ, спрятала за корсажъ.

Послѣ обѣда она приказала заложить экипажъ, но потомъ подумала, что мистеръ Бельчеръ можетъ изъ окна узнать ея карету и послала за наемной, въ которой и отправилась къ мистеру Бальфуру.

Мистрисъ Диллингамъ встрѣчалась не разъ съ мистрисъ Бальфуръ и была съ ней знакома, но не ѣздила къ ней, и потому ея визитъ очень удивилъ жену адвоката.

— Я подружилась съ вашимъ маленькимъ воспитанникомъ, сказала мистрисъ Диллингамъ: — и сегодня заманила его къ себѣ въ домъ. Онъ такъ долго у меня оставался, что я сочла своимъ долгомъ извиниться въ этомъ передъ вами.

— Я не знала, что онъ былъ у васъ, холодно отвѣчала мистрисъ Бальфуръ.

— Онъ не могъ отказать мнѣ, когда я просила его зайти и я его долго задержала. Я одна во всемъ виновата. Вы, матери семейства, не понимаете, какъ общество дѣтей пріятно тѣмъ, которыя лишены этого счастья.

Мистрисъ Бальфуръ съ удивленіемъ замѣтила въ глазахъ мистрисъ Диллингамъ слѣды слезъ и въ ея голосѣ такія нѣжныя ноты, которыя вовсе не соотвѣтствовали тому понятію, которое она составила себѣ о прекрасной вдовѣ. Не хотѣла ли она ее обойти? Она знала объ ея близкихъ отношеніяхъ къ мистеру Бельчеру и естественно связала ея посѣщеніе съ зловредными ковами милліонщика.

Мистрисъ Бальфуръ не знала что ей дѣлать, но, къ счастью, вошелъ въ комнату ея мужъ. Онъ тотчасъ разсыпался въ комплиментахъ, которые обыкновенно отпускали мужчины этой свѣтской красавицѣ. Но, къ его удивленію, мистрисъ Диллингамъ не отвѣчала веселыми шутками, а, выслушавъ его съ видимымъ нетерпѣніемъ, заявила, что желаетъ переговорить съ нимъ наединѣ о важномъ дѣлѣ. Мистеръ Бальфуръ переглянулся съ женою и повелъ мистрисъ Диллингамъ въ свой кабинетъ.

Бесѣда ихъ продолжалась очень долго. Пробило девять часовъ, десять, одиннадцать; мистрисъ Бальфуръ надоѣло ждать, и она ушла къ себѣ на верхъ. Около полуночи мистрисъ Диллингамъ вышла изъ подъѣзда, дала извозчику банковый билетъ и приказала везти ее скорѣе домой. Проѣзжая мимо дома мистера Бельчера, она видѣла, какъ Фипсъ помогалъ своему господину взойти на лѣстницу. Онъ провелъ вечеръ съ какими-то новыми пріятелями и вернулся пьяный.

— Скотина! промолвила мистрисъ Диллингамъ и спряталась въ уголъ кареты.

Вернувшись домой полная надеждъ, плановъ и благихъ намѣреній, она нашла на столѣ записку отъ мистрисъ Бельчеръ, которая приглашала ее поѣхать вмѣстѣ съ ней и мужемъ въ паркъ на слѣдующій день. Сама ли добровольно мистрисъ Бельчеръ дѣлала это приглашеніе или по приказанію мужа, сказать было трудно. Но мистрисъ Диллингамъ и не старалась разрѣшить этотъ вопросъ. Она была во многомъ виновата передъ мистрисъ Бельчеръ и рѣшилась исполнить ея желаніе.

Однако, когда на другой день блестящій экипажъ милліонщика подкатилъ къ ея подъѣзду, мистрисъ Диллингамъ почувствовала какое-то отвращеніе появиться въ публикѣ рядомъ съ человѣкомъ, который вздумалъ вмѣшать ее въ свои грязныя дѣла. Какъ было ей вести себя въ отношеніи мистера Бельчера въ новомъ фазисѣ ея жизни?

Прогулка оказалась очень пріятной, по крайней мѣрѣ, для двухъ лицъ. Мистеръ Бельчеръ съ восторгомъ смотрѣлъ на прекрасную вдову и удивлялся, какъ она, въ сущности до безумія влюбленная въ него, умѣла такъ ловко отвести отъ себя всякое подозрѣніе въ глазахъ его жены. Что же касается до мистрисъ Бельчеръ, то она впервые нашла общество мистрисъ Диллингамъ очаровательнымъ. Она упрекала себя въ несправедливости къ ней и, прощаясь, выразила совершенно искреннее желаніе почаще съ ней видѣться.

По дорогѣ изъ парка, мистрисъ Диллингамъ завезли домой и мистеръ Бельчеръ проводилъ ее по лѣстницѣ до двери ея квартиры.

— Узнали вы что-нибудь отъ мальчика? спросилъ онъ спокойнымъ, дѣловымъ тономъ.

— Да, но ничего интереснаго для васъ.

— Не выпускайте его изъ рукъ.

— Я такъ и намѣрена.

— И прекрасно.

— Онъ очень хорошо вышколенъ и знаетъ, что онъ можетъ говорить и чего нѣтъ.

— Ну, да вы съумѣете развязать ему языкъ. Я на васъ разсчитываю.

— Я думаю, что уже добилась всего, что возможно отъ него узнать, сказала мистрисъ Диллингамъ, едва удерживая свое негодованіе: — онъ мнѣ нравится и я хочу поддержать съ нимъ дружескія отношенія, но вамъ бы лучше на меня не разсчитывать ни въ этомъ, ни въ чемъ другомъ. Помните, что мальчикъ находится подъ надзоромъ Бальфура и очень преданъ ему.

Мистеръ Бельчеръ дѣйствительно вспомнилъ свое свиданіе съ Гарри и призналъ справедливость словъ мистрисъ Диллингамъ. Но жена его ждала въ коляскѣ и онъ поспѣшилъ проститься съ прекрасной вдовой.

XIX.

Мистеръ Бельчеръ никогда такъ быстро не наживалъ денегъ, какъ въ теченіи лѣта, слѣдовавшаго за его переселеніемъ въ Нью-Йоркъ. Деньги сыпались на него въ такомъ количествѣ, что онъ не успѣвалъ ихъ считать. Двадцать полковъ были вооружены бельчерскимъ ружьемъ, популярность котораго среди офицеровъ и солдатъ обѣщала и въ будущемъ золотыя горы его счастливому производителю. Прусское правительство заказало ему десять тысячъ ружей. Его агенты во Франціи, Россіи, Австріи и Италіи сообщали утѣшительныя свѣдѣнія объ ихъ усиліяхъ ввести бельчерское ружье въ этихъ странахъ. Съ другой стороны, возвысились и требованія на хлопчатобумажныя произведенія его севенокской фабрики. Жители этого города никогда не получали такой высокой заработной платы и не имѣли такого количества работы, которой хватало на всѣхъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей. Мистеръ Бельчеръ, кромѣ того, игралъ на биржѣ и такъ ловко, что загребалъ массы денегъ. Казалось, его жажда къ наживѣ была вполнѣ удовлетворена и онъ дѣйствительно былъ счастливъ своимъ громаднымъ богатствомъ. Его безпокоило только одно, что онъ не могъ достаточно выказывать свои милліоны. Онъ жилъ во дворцѣ, окруженный всей роскошью, какую можно только купить на деньги. Въ его конюшнѣ стояли великолѣпнѣйшія лошади всей Америки отъ Мэна до Кентуки. Его брилліантовыя запонки стоили тысячъ. Одѣвался онъ по послѣдней модѣ. На жену и на дѣтей онъ бросалъ деньги безъ счета. Въ отношеніи внѣшняго блеска, онъ не могъ идти далѣе. Онъ особенно любилъ кататься по парку въ коляскѣ, запряженной четверкой кровныхъ рысаковъ и съ ливрейными лакеями, воображая, что всѣ на него смотрятъ съ восхищеніемъ и завидуютъ ему.

За всѣмъ этимъ, у него оставалась груда денегъ, которую надо было спустить такъ или иначе. Онъ давалъ въ своемъ клубѣ пиры, на которыхъ вино лилось рѣкой и вечеръ за вечеромъ молодые и старые пріятели пьянствовали на его счетъ. Его окружала фаланга льстецовъ, которые дружно смѣялись его шуткамъ и повторяли ихъ всюду, исполняли всѣ его капризы и жили его милостями. Мало-по-малу, титулъ полковника замѣнился титуломъ генерала и вскорѣ его уже не называли на биржѣ генераломъ Бельчеромъ, а просто «генераломъ». Всѣ кланялись «генералу», всѣ давали дорогу «генералу». «Генералъ покупалъ такія-то и такія-то акціи и сбивалъ цѣну на такіе-то и такіе-то фонды». Все это сильно льстило его самолюбію и онъ довольствовался силой и славой, за недостаткомъ большого блеска.

Конечно, генералъ бросилъ свои простыя, здоровыя привычки, которыя были возможны только въ провинціальной глуши. Онъ рѣдкій вечеръ проводилъ въ кругу своего семейства. Онъ питалъ такую преданную любовь къ мистрисъ Диллингамъ, что изъ вѣрности къ ней не погрязъ въ развратѣ, хотя постоянно посѣщалъ всѣ притоны удовольствій и возвращался домой поздно ночью. Фипсу было не легко уберечь его и доставить каждый день благополучно домой, но онъ дѣлалъ это съ удовольствіемъ, гордясь своимъ господиномъ.

Наконецъ, мистеру Бельчеру стало тяжело вставать рано и онъ сталъ принимать маклеровъ въ постелѣ. Каждое утро, отъ девяти часовъ до десяти, онъ въ роскошномъ халатѣ раздавалъ приказанія своимъ подчиненнымъ насчетъ биржевыхъ операцій на этотъ день. Спальня сдѣлалась главной квартирой генерала и тамъ собирался его штабъ, о присутствіи котораго знали всѣ сосѣди, по дюжинѣ экипажей, стоявшихъ у его подъѣзда.

Мистеръ Толботъ рѣдко являлся въ это время, и обыкновенно приходилъ позднѣе, чтобы видѣть генерала наединѣ. Онъ съумѣлъ сохранить милость генерала и оказывалъ ему постоянно такія услуги, что генералъ отказался отъ своего намѣренія сократить его барыши.

Однажды утромъ, по уходѣ маклеровъ и стряпчаго, Толботъ вошелъ въ спальню и нашелъ генерала все еще въ кровати.

— Отлично идутъ дѣла, Толь, воскликнулъ Бельчеръ, увидѣвъ своего агента.

— Я вамъ вѣрю.

— А что я вамъ говорилъ, Толь, переѣзжая сюда? Я исполнилъ свое обѣщаніе. Ну, какъ здоровье вашей жены?

— Благодарю васъ.

— Отчего она такъ рѣдко бываетъ у насъ?

— Мистрисъ Толботъ ведетъ очень тихую жизнь и знаетъ свое мѣсто. Она не чувствуетъ себя дома среди вашего блеска, и потомъ она помнитъ въ какихъ отношеніяхъ я нахожусь съ вами.

— Пустяки, Толь. Я очень ее люблю. Она дьявольски красивая женщина.

— Я передамъ ей этотъ комплиментъ.

— Толь, мнѣ вошла въ голову мысль.

— Исполните ее, генералъ.

— Да и вамъ она принесетъ пользу.

— Я и такъ всѣмъ вамъ обязанъ.

— А какъ ваши дѣла?

— Благодаря вамъ, генералъ, я живу скромно, но спокойно. Мнѣ большаго и не надо, я не гоняюсь за такими капиталами, которые вы столь легко наживаете.

— А генералъ вамъ былъ посланъ Небомъ. Счастливъ тотъ день, когда вы съ нимъ познакомились. Ну, валяйте, наживайтесь на мой счетъ, пока можно.

— Но вы мнѣ еще не сказали о своей мысли?

— Вотъ видите, Толь, я жажду имѣть желѣзную дорогу. Я днемъ и ночью брежу желѣзной дорогой. Вѣдь надо же мнѣ имѣть какую-нибудь забаву. У столькихъ людей есть желѣзныя дороги. Хорошо держать лошадей и ѣздить въ театръ. Не дурно имѣть и пароходную линію, но не могу же я быть капитаномъ своихъ судовъ. Да, Толь, мнѣ необходимо завести себѣ желѣзную дорогу и ѣздить по ней господиномъ.

— Вы можете купить королевство въ Европѣ, генералъ, если вздумаете.

— Да, но вы не знаете, что можетъ принести мнѣ желѣзаня дорога?

— Денегъ.

— Да, но главное, славу. Я уже вижу Роберта Бельчера альдермэномъ, командиромъ полка, мэромъ Нью-Йорка, губернаторомъ штата, президентомъ Соединенныхъ Штатовъ. Я не вижу причины, почему бы мнѣ не достичь этихъ мѣстъ. Всѣ двери отворяются золотымъ ключемъ. Чтобы достигнуть самой вершины человѣческаго честолюбія, мнѣ остается пройти менѣе того, что я уже прошелъ. Да, Толь, мнѣ надо завести желѣзную дорогу.

— Вы выбрали игрушку, которую хотите купить?

— Бѣда въ томъ, что лучшія изъ дорогъ въ такихъ рукахъ, которыя ихъ не выпустятъ. Мнѣ надо купить маленькую дорогу и возвысить ее.

— Жаль.

— Не знаю. Съ большими дорогами трудно справляться и я еще до нихъ не доросъ. Что вы скажете о желѣзной дорогѣ Кривой Долины?

— Плохая дорога и нуждается въ вѣтвяхъ.

— Это-то и хорошо. Я куплю ее за грошъ, выпущу много акцій и выстрою много вѣтвей. Понимаете, Толь, выгодное дѣло.

— Я полагаю, что вы не нуждаетесь въ моихъ совѣтахъ, замѣтилъ агентъ со смѣхомъ.

— Нѣтъ; генералъ безъ всякой помощи устроитъ это дѣло. Онъ только хотѣлъ объяснить вамъ, что намѣренъ. А теперь, Толь, вы знаете что дѣлать. Можете идти. Генералу надо одѣваться. Сегодня къ вечеру у меня будетъ желѣзная дорога или я буду не я. До свиданія.

Толь пошелъ къ дверямъ, по Бельчеръ остановилъ его словами:

— Толь, хотите быть однимъ изъ директоровъ компаніи желѣзной дороги Кривой Долины?

Толь зналъ, что эта компанія будетъ имѣть самую постыдную исторію и самый несчастный конецъ, что генералъ учредитъ эту компанію съ цѣлью ограбить акціонеровъ, и что онъ не подѣлится съ другими своей добычей. Онъ не желалъ быть козломъ отпущенія и отвѣчать за грѣхи другого, не желалъ быть директоромъ безъ голоса и, не наживъ денегъ, только опозорить свое имя. Поэтому, онъ отвѣчалъ:

— Нѣтъ, благодарю васъ; я не честолюбивъ и довольствуюсь продажей вашихъ товаровъ.

— Но вѣдь вамъ нечего будетъ дѣлать. Я все самъ поведу.

— Я вамъ полезнѣе, генералъ, на теперешнемъ моемъ мѣстѣ.

— Какъ хотите. Я не буду настаивать. До свиданія.

По уходѣ мистера Толбота, Бельчеръ одѣлся. Фипсъ уже дожидался его съ экипажемъ у подъѣзда и черезъ полчаса генералъ находился среди дѣльцевъ Боль-Стрита. Маклера уже получили утромъ его инструкцію, и когда онъ явился, то уже всѣ акціи желѣзной дороги Кривой Долины, бывшія на рынкѣ, перешли въ ихъ руки и къ вечеру Бельчеръ оказался хозяиномъ всего предпріятія.

Спустя нѣсколько дней, было созвано обычное ежегодное собраніе акціонеровъ, мистеръ Бельчеръ былъ выбранъ предсѣдателемъ правленія и всѣ другія мѣста были заняты его креатурами. Его планы о будущемъ развитіи дороги были тотчасъ узнаны на биржѣ и акціи быстро поднялись. Въ теченіи двухъ мѣсяцевъ онъ скупилъ всѣ начатыя уже вѣтви и проэктировалъ другія. Работа закипѣла. Между тѣмъ, Бельчеръ сталъ спускать свои акціи, оставляя себѣ такое количество, которое обезпечивало его преобладающее вліяніе въ компаніи. Такимъ образомъ, новая и обильная жатва была сложена въ его денежный сундукъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, его сила и вліяніе значительно увеличились. Биржевики внимательно слѣдили за каждымъ его движеніемъ и покупали тѣ бумаги, которыя онъ покупалъ. Они ему льстили, ухаживали за нимъ и тѣмъ изъ нихъ, которые могли быть ему полезны, онъ открывалъ маленькія тайны, служившія источникомъ къ ихъ обогащенію. Всѣ говорили объ операціяхъ и планахъ генерала, словно онъ былъ душой всего финансоваго міра.

Онъ часто для развлеченія и пользы дѣла катался по своей желѣзной дорогѣ; въ этихъ случаяхъ онъ бралъ экстренный поѣздъ, летѣлъ съ быстротою молніи и угощалъ въ вагонѣ многочисленную компанію пріятелей и льстецовъ. По дорогѣ толпы народа сбѣгались, чтобъ посмотрѣть на него. Онъ былъ такимъ же львомъ въ данную минуту, какъ иностранный императоръ или извѣстный убійца. Величайшимъ для него удовольствіемъ было выйти изъ своего директорскаго вагона на платформу, гдѣ сотни поселянъ ожидали его. Онъ говорилъ съ ними просто, добродушно; обдѣлывалъ на широкую ногу свои дѣла, переворачивалъ вверхъ дномъ мирныя селенія и исчезалъ въ облакахъ дыма. Его энергичная дѣятельность, общее къ нему довѣріе и его заботливое вниманіе ко всѣмъ мелочамъ на линіи имѣли своимъ естественнымъ результатомъ быструю покупку акцій. Ихъ наперерывъ хватали частныя лица и муниципальныя корпораціи. Товаръ сманивали на новую линію съ болѣе прямыхъ путей и возили въ убытокъ, но постороннимъ зрителямъ это было неизвѣстно. Даровые билеты раздавались всѣмъ, кому угодно, и число пассажировъ разомъ удвоилось. Все кипѣло. Издыхавшая дорога зажила лихорадочной дѣятельностью подъ управленіемъ смѣлой, умѣлой руки. Всѣ служащіе на линіи подобострастно снимали шляпы передъ генераломъ. Онъ казался имъ полубогомъ и удостоиться пожатія его руки считалось величайшей честью, которою можно было гордиться всю жизнь.

Конечно, генералъ испытывалъ по временамъ очень пріятныя минуты. Ничто его никогда такъ не радовало, какъ эта желѣзная дорога. Его популярность среди сельскаго населенія вдоль линіи и ихъ увѣренность, что не было ничего ему недоступнаго, доставляли ему большое удовольствіе, но его всего болѣе забавляло то, что это поклоненіе происходитъ на глазахъ его городскихъ друзей, распивавшихъ шампанское въ директорскомъ вагонѣ. Наконецъ, онъ находилъ отраду и въ самой работѣ. Ему никогда не было достаточно занятій, и завѣдываніе желѣзной дорогой, которое могло бы лечь тяжелымъ бременемъ на всякаго добросовѣстнаго человѣка, было для него только пріятнымъ развлеченіемъ.

— Дѣло въ томъ, говорилъ онъ часто своимъ пріятелямъ: — что я скучалъ безъ занятія и для здоровья взялъ на себя это дѣло.

И, однако, несмотря на все это, генералъ не былъ совершенно счастливъ. Онъ зналъ, какимъ случайностямъ подвергался на биржѣ, и двѣ или три крупныя неудачи напомнили ему, что не всегда солнце свѣтитъ въ Воль-Стритѣ. Ему было хорошо извѣстно, что желѣзная дорога ничто иное, какъ мыльный пузырь, который рано или поздно лопнетъ. Обстоятельства могли перемѣниться и вѣрнаго во всѣхъ его дѣловыхъ предпріятіяхъ было только хлопчато-бумажное производство на севенокской фабрикѣ. Поэтому съ благоразумной предусмотрительностью онъ приказалъ внести въ европейскую банкирскую контору всѣ деньги, вырученныя отъ поставки ружей въ Пруссію, и даже не бралъ съ нихъ процентовъ, чувствуя, что быть можетъ ему когда-нибудь онѣ понадобятся на мѣстѣ. Это былъ якорь спасенія, если когда-нибудь его судно сядетъ на мель или набѣжитъ на подводный камень.

Главной его заботой было то обстоятельство, что онъ не имѣлъ привилегіи ни на одно изъ изобрѣтеній, которыми онъ пользовался, какъ на севенокской фабрикѣ, такъ и въ производствѣ ружей. Онъ разсчитывалъ довести долгимъ преслѣдованіемъ изобрѣтателя до того, что онъ продастъ ему привилегіи за безцѣнокъ, но дѣло кончилось тѣмъ, что онъ довелъ его до сумасшедшаго дома. Несмотря на все свое богатство, Бельчеръ сознавалъ, что его состояніе было выстроено на пескѣ. По временамъ онъ впадалъ въ отчаяніе, но всегда отгонялъ отъ себя черныя мысли рѣшимостью удержать свои сокровища честными или безчестными средствами.

Всего хуже было то, что тайна его шаткаго положенія была извѣстна мистеру Бальфуру, адвокату съ незапятнанной славой. Его нельзя было ни купить, ни запугать. Поэтому онъ только его и боялся на свѣтѣ. Одинъ Бальфуръ зналъ, живъ или умеръ Бенедиктъ. У него въ домѣ находился наслѣдникъ Бенедикта и онъ могъ во всякое время наложить руку, именемъ закона, на вѣрнѣйшіе источники богатства Бельчера. Послѣдній удивлялся, что доселѣ не былъ начатъ подобный процессъ. Былъ ли готовъ мистеръ Бельчеръ дать отпоръ врагу? Онъ зналъ, что нѣтъ. Онъ могъ быть готовъ дать его только цѣною преступленія и все колебался совершить его, надѣясь, что подвернется какое-нибудь обстоятельство, которое избавитъ еге отъ необходимости сдѣлаться преступникомъ.

Вечеръ за вечеромъ онъ запирался въ своей комнатѣ, когда уже всѣ спали въ домѣ, и, убѣдившись, что никто не можетъ его подсмотрѣть, вынималъ изъ письменнаго стола проэктъ контракта съ Бенедиктомъ и автографы, присланные Эятсомъ изъ Севенокса. Онъ извелъ цѣлыя груды бумаги, подписывая «Николасъ Джонсонъ» и «Джемсъ Рамзей». Усвоивъ себѣ совершенно почеркъ этихъ лицъ, онъ сталъ продѣлывать тоже съ подписью Бенедикта. Конечно, исписанную бумагу онъ старательно сжигалъ и самый пепелъ превращалъ въ золу.

Не имѣя возможности узнать достовѣрно, умеръ ли Бенедиктъ или нѣтъ, онъ считалъ необходимымъ, въ случаѣ процесса, представить документъ, который вполнѣ гарантировалъ бы его права на изобрѣтенія Бенедикта. Естественно, что этотъ документъ долженъ былъ быть заключенъ до его сумасшествія. Однако, онъ рѣшился, прежде чѣмъ сдѣлать рѣшительный шагъ, еще попытаться открыть тайну исчезновенія Бенедикта.

Однажды вечеромъ онъ заѣхалъ къ мистрисъ Диллингамъ съ твердымъ намѣреніемъ вывѣдать отъ нея все, что она узнала отъ Гарри. Онъ замѣчалъ въ послѣдніе мѣсяцы, что она искренно привязалась къ мальчику, который, очевидно, съ согласія Бальфура, бывалъ часто у нея въ домѣ и катался съ нею въ паркѣ. Но, несмотря на видимую дружбу прекрасной вдовы съ ребенкомъ, она не сказала Бельчеру еще ни одного слова объ интересовавшемъ его предметѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ замѣтилъ, что въ ней самой произошла перемѣна. Она менѣе прежняго выѣзжала въ свѣтъ и была сдержаннѣе и молчаливѣе въ его присутствіи, хотя и не отталкивала его отъ себя. Ему казалось теперь, что между ними не было столько общаго, какъ онъ полагалъ прежде. Однако, онъ не переставалъ думать, что она влюблена въ него и скрываетъ свою страсть. Поэтому онъ и рѣшилъ воспользоваться этой страстью хоть для своихъ выгодъ, если не для удовлетворенія своихъ сластолюбивыхъ желаній.

— Мистрисъ Диллингамъ, сказалъ онъ: — я давно жду, чтобъ вы мнѣ передали все, что вы узнали отъ вашего нищаго любимчика о немъ самомъ и его отцѣ.

— Я бы вамъ давно сказала, еслибъ узнала что-либо, могущее интересовать васъ, отвѣчала она.

— Ну, меня сказками не проведешь. Ужь онѣ мнѣ надоѣли. Мистрисъ Диллингамъ вспыхнула.

— Предоставьте мнѣ самому судить о томъ, что меня интересуетъ, продолжалъ онъ: — вы держите въ своихъ рукахъ этого мальчика нѣсколько мѣсяцевъ и, конечно, знаете его насквозь, или вы не та женщина, которой я поручилъ это дѣло.

— Не та женщина, которой вы поручили это дѣло, мистеръ Бельчеръ? повторила съ сердцемъ мистрисъ Диллингамъ.

— Да, тутъ нѣтъ ничего обиднаго. Не таращите такъ вашихъ прелестныхъ глазокъ.

— Не смѣйте говорить со мной этимъ тономъ! воскликнула прекрасная вдова, выходя изъ себя.

— На кой же чортъ вы приманили къ себѣ этого мальчишку, если вы не работали на меня?

— Онъ мнѣ нравится.

— А мнѣ-то какая изъ этого польза?

— Не знаю.

— Напрасно вы думаете такъ легко отъ меня отдѣлаться. Вы не знаете, какъ я крутъ въ дѣлахъ.

— А вы дѣлаете дѣла со мною, мистеръ Бельчеръ? Что же, я вашъ компаніонъ? Въ такомъ случаѣ — кажется, это дѣловое требованіе — скажите мнѣ, на что вамъ знать всѣ подробности объ этомъ мальчикѣ и его отцѣ?

Теперь мистеръ Бельчеръ покраснѣлъ въ свою очередь.

— Нѣтъ, я вамъ не скажу. Я не довѣряю своихъ дѣлъ женщинамъ.

— Такъ и обдѣлывайте одни свои дѣла.

— Мистрисъ Диллингамъ, мы съ вами друзья и я надѣюсь, что намъ суждено быть лучшими и болѣе близкими друзьями, чѣмъ мы были доселѣ. Конечно, вы не принесете въ жертву этому нищему мальчишкѣ человѣка, который можетъ быть вамъ полезнѣе, чѣмъ вы думаете.

— Ну, пора мнѣ съ вами объясниться откровенно. Я не измѣню довѣрію ребенка ради какого бы то ни было человѣка. Вы были очень добры ко мнѣ, это правда, но вы мнѣ не оказали никакого довѣрія. Этотъ мальчикъ меня любитъ и слѣпо мнѣ довѣрился, и я никогда не измѣню ему. Повторяю, все, что я узнала отъ него, не можетъ васъ интересовать. Большаго вы отъ меня никогда не добьетесь. А затѣмъ, вы вольны, если желаете, порвать наши дружескія отношенія.

Мистеръ Бельчеръ сдѣлалъ смѣлую попытку и она не удалась. Эта женщина казалась ему теперь обворожительнѣе, чѣмъ когда-либо. Несмотря на всю свою любовь къ нему, она не хотѣла поступить безчестно въ отношеніи ребенка, слѣпо ей довѣрившагося. Какъ это было благородно! Конечно, онъ не могъ не сердиться на нее, но эта новая черта въ ея характерѣ еще болѣе распаляла его любовь къ ней.

— Ну, сказалъ онъ своимъ обычнымъ добродушнымъ тономъ: — съ вами, женщинами, ничего не подѣлаешь. Я не буду болѣе приставать къ вамъ.

Онъ схватилъ ее руку и, поцѣловавъ, поспѣшно вышелъ изъ комнаты. Онъ не слыхалъ веселаго смѣха мистрисъ Диллингамъ послѣ его выхода изъ двери и вернулся домой озабоченный, мрачный.

Очутившись въ своей комнатѣ, онъ заперъ дверь и, усѣвшись къ своему письменному столу, вынулъ старое, неподписанное условіе.

— Подпиши, произнесъ онъ про себя: — а уже потомъ рѣшишь, пустить ли его въ дѣло или нѣтъ. Не подпись можетъ надѣлать бѣдъ, а предъявленіе условія.

Онъ снова въ тысячный разъ написалъ три имени. Но сердце его такъ болѣзненно билось и руки такъ дрожали, что онъ всталъ и подошелъ къ зеркалу.

— Отчего ты такъ блѣденъ? Ты боишься? произнесъ онъ: — развѣ ты трусъ? Ха-ха-ха! Что это? Развѣ я смѣялся? Какъ странно звучитъ мой смѣхъ! Развѣ ты не царь нью-йоркской биржи? Развѣ ты не всемогущій предсѣдатель желѣзнодорожной компаніи? Развѣ ты не набабъ? Ты долженъ это сдѣлать. Слышишь. Садитесь и пишите.

Онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе и рѣшительно сѣлъ къ столу. Сила воли восторжествовала надъ его колебаніемъ. Руки у него болѣе не дрожали. Онъ взялъ нарочно приготовленное перо и написалъ на условіи сначала имя Поля Бенедикта, а потомъ имена свидѣтелей Николаса Джонсона и Джемса Рамзея.

И такъ, документъ былъ подписанъ и засвидѣтельствованъ подписями людей, которыхъ онъ считалъ умершими. Эта бумага, по его мнѣнію, давала ему полное право на привилегіи, которыми онъ пользовался. Онъ оставилъ высохнуть чернила и потомъ, свернувъ бумагу, спряталъ ее въ ящикъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ снова ее вынулъ. Она имѣла видъ стараго, подлиннаго условія.

Онъ позвонилъ и приказалъ позвать Фипса.

— Чего тебѣ нужно, Фипсъ? спросилъ онъ, когда вошелъ въ комнату его вѣрный слуга.

— Ничего.

— И прекрасно.

— Благодарю васъ.

— Какъ ты поживаешь, Фипсъ, въ Нью-Йоркѣ?

— Отлично, сэръ.

— Хорошо было пріѣхать сюда съ генераломъ. Небось лучше здѣсь, чѣмъ въ Севеноксѣ.

— Еще бы!

— Хорошо тебя кормятъ?

— Да.

— И хорошо одѣваешься?

— Да

— Все крадешь у генерала, а?

Фипсъ засмѣялся.

— Ну, хорошо. Можешь идти. Я хотѣлъ только знать, какъ тебѣ живется.

Фипсъ пошелъ къ дверямъ.

— Ахъ, да; Фипсъ, у тебя хорошая память, очень хорошая память?

— Да, сэръ.

— Ты помнишь все, что случилось шесть лѣтъ тому назадъ?

— Да, отвѣчалъ Фипсъ, бросая знаменательный взглядъ на Бельчера.

— Помнишь ты, какъ однажды утромъ, шесть лѣтъ тому назадъ, Поль Бенедиктъ пришелъ ко мнѣ въ Севеноксѣ съ Николасомъ и Джемсомъ Рамзаемъ и какъ они всѣ трое подписали бумагу?

— Отлично помню.

— И помнишь ты, что когда они ушли, то я сказалъ тебѣ, что эта бумага передавала мнѣ всѣ права по привилегіямъ Бенедикта?

Фипсъ посмотрѣлъ на потолокъ и потомъ отвѣтилъ:

— Да, и я еще вамъ замѣтилъ: «Это вамъ доставитъ много денегъ, мистеръ Бельчеръ».

— А я что отвѣчалъ?

— Вы сказали: «Ну, это мы еще увидимъ».

— Вѣрно. Ты узналъ бы эту бумагу, еслибъ тебѣ показали ее?

— Да, еслибъ я разъ на нее взглянулъ.

— Вотъ она, посмотри.

— Да, я узнаю ее по двумъ пятнамъ въ углу и краснымъ черточкамъ на краю.

— А ты самъ подписывалъ эту бумагу?

— Кажется.

— Посмотри, есть ли твоя подпись подъ подписью Джемса Рамзая.

Мистеръ Бельчеръ подошелъ къ зеркалу, обернувшись спиной къ Фипсу, который взялъ перо и подписалъ свое имя на указанномъ ему мѣстѣ.

— Да, вотъ здѣсь.

— А, ты ее нашелъ. Ты хорошо помнишь, что тогда же подписалъ эту бумагу и можешь подтвердить это и подписи другихъ лицъ подъ присягой.

— Да, сэръ.

— И все это было сдѣлано въ моей библіотекѣ?

— Да, сэръ.

— Какъ ты попалъ въ комнату, когда другіе подписывали бумагу?

— Вы меня позвали!

— Хорошо. Ты куришь, Фипсъ?

— Вездѣ, кромѣ конюшни.

— Возьми эти сигары и спрячь въ кладовую, какъ и прежнія, которыя я тебѣ давалъ.

Фипсъ взялъ пачку дорогихъ сигаръ изъ рукъ Бельчера и поднесъ ихъ къ своему носу.

— Благодарю васъ, сэръ, сказалъ онъ, и вышелъ изъ комнаты, радуясь, что такъ дешево пріобрѣлъ столь драгоцѣнное сокровище.

XX.

Какъ только срубъ былъ готовъ въ № 9 и рабочіе удалились, Джимъ и Бенедиктъ принялись за работу, и съ утра до вечера лѣсное эхо повторяло звуки двухъ топоровъ. Черезъ нѣсколько времени, пришли печники и сложили печи и, мало по малу, постройка начала принимать видъ человѣческаго жилища. Главной ихъ заботой было настолько подвинуть работу, чтобы въ теченіи зимы, съ необходимой помощью работниковъ изъ Севенокса, могла быть окончена вся внутренняя отдѣлка. Необходимо было сдѣлать домъ обитаемымъ для работниковъ, и это составляло цѣль всѣхъ усилій Джима и Бенедикта.

Отъ времени до времени Джимъ долженъ былъ отправляться въ Севеноксъ за провизіей и необходимыми матеріалами. Въ этихъ случаяхъ, онъ всегда бралъ съ собой Майка Каплина и, конечно, забѣгалъ къ миссъ Бутервортъ. Она дѣятельно, хотя и въ тайнѣ, готовилась къ своей свадьбѣ, которая должна была произойти весной, такъ чтобъ они могли приготовиться для принятія въ отель лѣтнихъ посѣтителей.

Однажды осенью, Джимъ получилъ въ севенокскомъ почтамтѣ письмо на имя Поля Бенедикта, съ нью-йоркскимъ штемпелемъ. Почеркъ на конвертѣ былъ женскій и Джимъ съ большимъ любопытствомъ слѣдилъ за своимъ другомъ, когда послѣдній его распечаталъ. Слезы брызнули изъ глазъ Бенедикта при видѣ письма и онъ ушелъ изъ хижины, чтобъ скрыть свое волненіе. Чрезъ нѣсколько времени, онъ вернулся, но совершенно новымъ человѣкомъ. Онъ шелъ бодро, рѣшительно, и въ глазахъ его свѣтилась энергія.

— Я не могу тебѣ разсказать всего, по крайней мѣрѣ, теперь, сказалъ онъ: — но тяжелое бремя свалилось съ моихъ плечъ.

— Только женщина способна на такія чудеса, отвѣчалъ Джимъ: — я хорошо зналъ, что ты не даромъ отказался отъ моей невѣсты. Меня не обманешь.

— А что скажешь на это? спросилъ Бенедиктъ, показывая ему, съ улыбкой, банковый билетъ въ пятьсотъ долларовъ, который былъ приложенъ къ письму.

— Она тебѣ прислала? спросилъ Джимъ съ удивленіемъ.

— Да.

— И ты примешь?

— Да.

Принимать мужчинѣ денежные подарки отъ женщины противорѣчило всѣмъ понятіямъ Джима о приличіи и деликатности. Онъ откровенно высказалъ свой взглядъ Бенедикту, но тотъ отвѣчалъ съ улыбкой:

— Не безпокойся, Джимъ. Она хорошо сдѣлала, что прислала мнѣ эти деньги, а я хорошо сдѣлаю, что приму ихъ.

Все-таки Джимъ не помирился съ мыслью, что Бенедиктъ взялъ деньги отъ женщины; впрочемъ, быть можетъ, это ему не нравилось главнымъ образомъ потому, что онъ боялся теперь потерять своего друга. Пятьсотъ долларовъ въ его глазахъ было большимъ капиталомъ и онъ думалъ, что Бенедиктъ покинетъ тотчасъ № 9. Но Бенедиктъ увѣрилъ его, что онъ никогда не разстанется съ нимъ и успокоенный Джимъ воскликнулъ:

— Ну, слава Богу. Будемъ надѣяться, что эта женщина насъ не разлучитъ, хотя съ женщинами нельзя быть увѣреннымъ ни въ чемъ.

Кромѣ банковаго билета, къ письму, полученному Бенедиктомъ, была приложена еще записка отъ мистера Бальфура. Адвокатъ писалъ, что онъ въ этомъ году не будетъ имѣть времени провести осенью двѣ недѣли въ лѣсахъ, но намѣренъ, со всей семьей и Гарри, пріѣхать весной въ № 9, на свадьбу Джима и на открытіе отеля. Впрочемъ, если Бенедиктъ будетъ настаивать, то онъ пришлетъ и въ этомъ году, на короткое время, Гарри, который отлично учится и очень счастливъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ проводитъ большую часть своего свободнаго времени у мистрисъ Диллингамъ.

Бенедиктъ легко согласился на эту перемѣну въ своихъ планахъ. Таинственное письмо совершенно его преобразовало. Онъ сталъ иначе теперь смотрѣть на жизнь. Впервые, послѣ многихъ лѣтъ, онъ хладнокровно началъ обдумывать свои прежнія несчастья и, сильный нравственной поддержкой и матеріальной помощью, онъ почувствовалъ себя снова самостоятельнымъ, независимымъ человѣкомъ. Съ этой минуты онъ пересталъ мечтать, съ еще большей энергіей принялся за работу и сталъ прежнимъ веселымъ, пріятнымъ товарищемъ.

Между тѣмъ, миссъ Бутервортъ, получая отъ Джима извѣстія о томъ, какъ быстро подвигается постройка отеля, нашла нужнымъ открыть свою тайну близкимъ ея друзьямъ. Они уже и сами начали подозрѣвать, что въ жизни швеи готовится какая-то важная перемѣна. Она сдѣлала нѣсколько большихъ закупокъ въ лавкахъ и работала съ утра до вечера въ своей маленькой комнаткѣ. Кромѣ того, она собирала всѣ маленькія должишки и объявила, что не можетъ болѣе никому давать въ займы. Однимъ словомъ, все обозначало, что она готовится покинуть Севеноксъ.

— Право, вы должны намъ сказать свою тайну, сказала ей однажды вечеромъ мистрисъ Сно, которую она посѣтила въ пасторскомъ домѣ: — я просто умираю отъ любопытства.

— Это слишкомъ смѣшно, промолвила миссъ Бутервортъ, и разразилась громкимъ хохотомъ.

— Что слишкомъ смѣшно?

— Да моя свадьба.

Мистрисъ Сно вскочила и, схвативъ миссъ Бутервортъ за обѣ руки, воскликнула.

— Что, Кезайя? Не можетъ быть! Вы выходите замужъ!

Всѣ три миссъ Сно такъ же окружили катавшуюся со смѣху швею, повторяя хоромъ:

— Вотъ неожиданное происшествіе!

— И удивительное!

— Неожиданное и удивительное!

— Нѣтъ, оно просто смѣшное. Я старая дѣва и вдругъ…

Новый взрывъ хохота не далъ ей окончить фразы.

— Я надѣюсь, Кезайя, что вы будете очень счастливы, сказала съ нѣжнымъ сочувствіемъ мистрисъ Сно.

— Очень, очень счастливы, промолвила старшая миссъ Сно.

— Всю жизнь, прибавила вторая.

— Да, всю жизнь, повторила третья.

— Я вамъ очень благодарна, но, согласитесь, это очень смѣшно и нелѣпо. Я часто спрашиваю себя: ну, Кезайя, глупая женщина, что ты будешь дѣлать съ этимъ человѣкомъ? Какъ ты будешь жить съ нимъ. Я, право, думаю, что стану его, какъ сторожевую собаку, держать на привязи днемъ и спускать только ночью.

— Развѣ онъ не приличный человѣкъ?

— Дикарь.

— Такъ зачѣмъ же вы выходите за него замужъ?

— Право, не знаю.

— А вы желаете быть его женой?

— Не знаю. Кажется, да.

— Милая миссъ Бутервортъ, бракъ дѣло очень серьёзное, начала мистрисъ Сно, но швея перебила ее со смѣхомъ:

— А я смотрю на бракъ иначе. Моя свадьба мнѣ кажется такой смѣшной, что я все смѣюсь цѣлый день, хотя иногда спрашиваю себя: чего ты смѣешься, смѣшное созданіе?

— Я начинаю съ вами соглашаться, что вы смѣшная женщина, замѣтила мистрисъ Сно.

— Еще бы, и еслибъ кто-нибудь мнѣ сказалъ годъ тому назадъ, что я выйду замужъ за Джима Фентона…

— За Джима Фентона! воскликнула съ удивленіемъ вся пасторская семья.

— Что же тутъ страннаго, что я выхожу замужъ за Джима Фентона? воскликнула маленькая швея, вскочивъ со стула и сверкая глазами.

— О, ничего… но вы знаете… это такъ удивительно… онъ… онъ… не полированный… не бывалъ въ обществѣ… мало знаетъ свѣтъ.

— Конечно, онъ не полированъ. Не бывалъ въ школѣ Боба Бельчера. Не подвергался его цивилизующему, нравственному вліянію.

— Не обижайтесь, Кезайя. Мы васъ искренно любимъ и желаемъ вамъ счастья.

— Но вы думаете, что Джимъ Фентонъ необразованное животное.

— Я этого не говорила.

— Но думаете.

— Я думаю, что вы должны его знать лучше, чѣмъ я.

— Да, и онъ самый благородный, мужественный, милый и великолѣпный человѣкъ на свѣтѣ. Мнѣ все равно, что онъ дикарь и живетъ въ лѣсу, далеко отъ всякаго общества. Я пойду къ нему и буду жить съ нимъ хоть на сѣверномъ полюсѣ. Я ненавижу полированныхъ людей. Джимъ меня научилъ презирать ихъ. Въ его старомъ башмакѣ болѣе благородства и мужества, чѣмъ во всемъ Севеноксѣ. И какой онъ нѣжный! Онъ мнѣ наговорилъ столько милыхъ вещей. Жаль, что я не съумѣю ихъ повторить. Съ той минуты, какъ я узнала его, міръ мнѣ кажется новымъ, лучшимъ. И какъ онъ меня любитъ… Такъ странно, такъ хорошо… ну, не смѣйтесь или я разсержусь. Я бы чувствовала себя въ его рукахъ сохраннѣе и безопаснѣе, чѣмъ въ церкви.

— Это понятно, замѣтила мистрисъ Сно.

— Замѣчательно! воскликнула первая миссъ Сно.

— Удивительно! прибавила вторая.

— Восхитительно! закончила третья.

— И вы не знаете, зачѣмъ вы выходите за него замужъ? сказала мистрисъ Сно съ хитрой улыбкой: — и вы увѣрены, что не любите его?

— Не знаю. Я бы желала, чтобъ вы слышали, какъ онъ говоритъ. Вы просто умерли бы со смѣха. Его рѣчь такая же грубая, какъ онъ самъ. Но все, что онъ говоритъ, такъ честно, такъ открыто. Ахъ, какое счастье его слушать.

— А я начинала думать, что вы его любите, произнесла со смѣхомъ мистрисъ Сно.

— Не знаю. Но согласитесь, что это смѣшно.

— Нѣтъ, тутъ нѣтъ ничего смѣшного, сказала серьёзно мистрисъ Сно.

Маленькая швея вдругъ перемѣнила тонъ и со слезами на глазахъ промолвила:

— Я такъ была одинока и жизнь уже мнѣ не обѣщала ничего хорошаго. Джимъ явился и предо мною открылся новый кругозоръ. Я какъ будто родилась вторично. Знаете, я полагаю, что женщинѣ не хорошо жить одной. Мнѣ надоѣло жить, и когда этотъ мощный, сильный человѣкъ протянулъ мнѣ руку и просилъ какъ милости понести за меня мое бремя, то что же мнѣ было ему отвѣтить? Я не то, чтобъ гордилась имъ, но я имъ счастлива. Вотъ и все. А теперь прощайте.

— Нѣтъ, не уходите, воскликнула мистрисъ Сно, взявъ ее за плечи.

— Я вамъ все сказала. Конечно, весь Севеноксъ будетъ удивляться и находить, что я напрасно выхожу замужъ за Джима, но я надѣюсь, что меня оставятъ въ покоѣ.

— Когда свадьба?

— Весной.

— Гдѣ?

— Не знаю. Я объ этомъ еще не думала.

— Такъ вы обвѣнчаетесь здѣсь, въ этомъ домѣ, и мы вамъ устроимъ веселую свадебку.

— Вы будете въ бѣлыхъ цвѣтахъ, воскликнула старшая миссъ Сно.

— И въ вуалѣ, прибавила вторая.

— И… начала третья, но, имѣя очень смутное понятіе о туалетѣ невѣсты, удовольствовалась тѣмъ, что забила въ ладоши.

Вѣсть о свадьбѣ маленькой швеи, пользовавшейся общей любовью въ Севеноксѣ, быстро распространилась повсюду. Мужчины, знавшіе Джима Фентона гораздо лучше женщинъ и слышавшіе о постройкѣ имъ отеля, который могъ привлечь путешественниковъ по дорогѣ въ Севеноксъ, признали, что миссъ Бутервортъ дѣлала прекрасную партію. Джимъ былъ человѣкъ предпріимчивый, работящій, добрый, благоразумный. Всѣ его любили. Конечно, онъ былъ немного грубъ и необтесанъ, но честенъ и благороденъ. Однимъ словомъ, они были рады и за Джима, и за миссъ Бутервортъ.

Женщины вторили мужчинамъ. Онѣ, однако, боялись, что миссъ Бутервортъ будетъ скучать въ лѣсу безъ всякаго общества, и выражали сочувственное соболѣзнованіе. Но это не мѣшало имъ сердечно ее поздравить, и вообще въ Севеноксѣ давно не было свадьбы, которая возбуждала бы такой всеобщій интересъ. Всѣ сожалѣли, что она покинетъ городъ, но желали ей счастья и присылали ей свадебные подарки.

Такимъ образомъ, миссъ Бутервортъ сдѣлалась настоящей героиней. Но когда Джимъ являлся въ Севеноксъ, то всѣ женщины съ любопытствомъ оглядывали его съ головы до ногъ и удивлялись, что нашла маленькая швея въ этомъ большомъ, грубо выточенномъ человѣкѣ, съ которымъ дружески здоровались всѣ мужчины. Онъ шелъ, гордо поднявъ голову, словно весь городъ принадлежалъ ему, но одежда его была изъ самаго толстаго матеріала и панталоны засунуты въ сапоги. Онѣ надѣялись, что эта свадьба будетъ счастливой и, конечно, онъ очень нуждался въ цивилизующемъ вліяніи женщины.

Нетолько миссъ Бутервортъ, но и Джимъ сдѣлался предметомъ общаго вниманія. Въ первый разъ, когда онъ прибылъ въ Севеноксъ, послѣ того, какъ его свадьба стала всѣмъ извѣстной, поздравленія посыпались на него дождемъ.

— Благодарю васъ, отвѣчалъ онъ всѣмъ съ добродушной улыбкой: — я дѣйствительно нашелъ настоящую женщину.

— Не стара ли она? замѣтилъ какой-то не очень деликатный гражданинъ Севенокса.

— Не знаю, отвѣчалъ Джимъ: — грома она ужь не боится, имѣла корь, скарлатинъ и вѣтряную оспу.

XXI.

Зима для Джима была очень хлопотливая. Онъ былъ вынужденъ вызвать изъ Севенокса рабочихъ для внутренней отдѣлки дома. Кромѣ уплаты за трудъ, ихъ пришлось кормить, и вообще у него ушло столько денегъ, что, наконецъ, Бенедиктъ, по его порученію, написалъ мистеру Бальфуру, прося его исполнить свое обѣщаніе насчетъ займа. Это было очень прискорбно для Джима, который надѣялся начать новую жизнь безъ долговъ; впрочемъ, мистеръ Бальфуръ, приславъ деньги со слѣдующей почтой, заявилъ, что считаетъ этотъ вкладъ въ строительный фондъ не займомъ, а задаткомъ въ счетъ платы за его лѣтнее прёбываніе съ семействомъ въ новомъ отелѣ.

Съ другой стороны, Джима удивилъ размѣръ экономическихъ суммъ, отложенныхъ на черный день миссъ Бутервортъ. Она приняла на себя всю внутреннюю обстановку дома и, получивъ отъ Бенедикта точныя измѣренія всѣхъ комнатъ, помаленьку приготовила ковры, зеркала, мебель, занавѣски, кухонную и столовую посуду, однимъ словомъ, все, что было нужно, такъ что ей оставалось только, когда наступитъ весна, выслать эти вещи изъ Севенокса и написать куда что поставить.

Наконецъ, давно желанное время наступило. Ранняя, холодная весна миновала, деревья покрылись новой листвой, которая кокетливо смотрѣлась въ солнцемъ залитую поверхность рѣки; птицы наполняли воздухъ своимъ веселымъ пѣніемъ. Сердце Джима радостно билось. Домъ былъ конченъ, и оставалось только водворить въ немъ всѣ необходимыя приспособленія къ жизни и самое существо, для котораго все это было сдѣлано. Конечно, его немного безпокоила громадность затѣяннаго имъ предпріятія, но онъ надѣялся на себя и не боялся ничего.

Однажды утромъ, осмотрѣвъ въ тысячный разъ всѣ закоулки дома и всю окрестность, Джимъ отправился въ Севеноксъ для принятія мѣръ къ доставкѣ мебели. Двѣ новыя лодки были спущены на рѣку двумя перевозчиками, намѣревавшимися доставлять въ отель посѣтителей, и Джимъ нанялъ ихъ для доставки и мебели.

Увидя всѣ приготовленія, сдѣланныя за зиму «женкой», какъ онъ уже называлъ миссъ Бутервортъ, Джимъ былъ внѣ себя отъ удивленія и повторялъ съ восторгомъ:

— Я зналъ, что вы быстрѣе молніи, но не думалъ, что вы быстрѣе мужчины.

Всѣ вещи были отправлены на подводахъ, а оттуда на лодкахъ въ № 9, гдѣ на это время поселилась жена Майка Каплина для разстановки и подготовленія всего къ пріему молодой хозяйки.

День свадьбы былъ назначенъ, и клѣтка для птички была совершенно готова. Давнишнія мечты Джима осуществились. Отель былъ во всей своей славѣ и ждалъ только посѣтителей. Мистера Бальфура извѣстили обо всемъ, и онъ отвѣчалъ, что пріѣдетъ, какъ обѣщалъ, на свадьбу съ женою и мальчиками. Сэмъ Эятсъ взялся достать для жениха приличный костюмъ подъ вѣнецъ. Всѣ тѣ лица, на которыхъ указала миссъ Бутервортъ, были приглашены, и семья пастора Сно сбилась съ ногъ отъ приготовленія къ торжеству, которое должно было совершиться въ ихъ домѣ. Въ послѣдніе дни подарки сыпались такъ щедро на миссъ Бутервортъ, что, казалось, весь городъ составилъ противъ нея заговоръ щедрости.

— Я, право, не знаю, какъ онъ будетъ себя вести, сказала миссъ Бутервортъ на окончательномъ совѣщаніи съ мистрисъ Сно: — и я объ этомъ ни мало не безпокоюсь. Онъ поступитъ такъ, какъ хочетъ. Если онъ съумѣлъ мнѣ понравиться, то, конечно, онъ хорошъ и для другихъ. Я не намѣрена учить его хорошимъ манерамъ и первая буду смѣяться надъ его эксцентричностями. Онъ не похожъ на другихъ и, если вздумаетъ подлаживаться къ другимъ, то испортитъ себя. Я презираю женъ, которыя стараются лакировать своихъ мужей, и на мѣстѣ мужа возненавидѣла бы такую жену.

Утромъ въ день свадьбы Джима, маленькая гостинница въ Севеноксѣ была съ разсвѣта на ногахъ. Наканунѣ наѣхало столько гостей, что всѣ комнаты были заняты. Тутъ были мистеръ и мистрисъ Бальфуръ съ двумя мальчиками, Джимъ, Бенедиктъ и нѣсколько друзей миссъ Бутервортъ изъ сосѣднихъ городовъ. До полуночи буфетъ гостинницы кишѣлъ горожанами, которые знакомились съ гостями и шумно обсуждали великое событіе завтрашняго дня. Джимъ ходилъ среди веселыхъ группъ, игриво отвѣчая на шутки присутствующихъ, и былъ, повидимому, очень спокоенъ; но онъ сознался мистеру Бальфуру, что въ сущности былъ очень взволнованъ.

— Я чувствую тоже самое, что въ первую охоту на оленя, сказалъ онъ: — я хорошо прицѣлился изъ-за дерева и выстрѣлилъ. Когда же звѣрь прыгнулъ, то я въ одну минуту бросилъ въ снѣгъ ружье и взлѣзъ на дерево.

Ночь онъ проспалъ очень безпокойно и видѣлъ чудовищные сны. Онъ охотился то на оленя, то на медвѣдя, но каждый разъ звѣрь мгновенно превращался въ миссъ Бутервортъ, которая убѣгала отъ него, и онъ, выстрѣливъ, убивалъ ее на мѣстѣ.

Мистеръ Бенедиктъ и сынъ его занимали комнату рядомъ, изъ которой дверь была отворена. Они проснулись на разсвѣтѣ, но Джимъ всталъ еще ранѣе и осматривалъ приготовленный къ вѣнцу костюмъ.

— Странно мнѣ будетъ въ этой одеждѣ, говорилъ онъ, громко разговаривая самъ съ собою: — на одинъ день еще можно быть вороной въ павлиньихъ перьяхъ, но я ихъ спрячу, какъ только попаду снова въ лѣсъ.

Наступило молчаніе, которое не нарушали ни Бенедиктъ, ни Гарри.

— Да уляжетесь ли вы, проклятые! раздался снова голосъ Джима, пришедшаго очевидно въ ярость.

— Что случилось? спросилъ Бенедиктъ.

— Да мои волоса не хотятъ пригладиться, отвѣчалъ онъ: — словно ихъ разметало бурей. Ужъ не прижечь ли ихъ щипцами! А впрочемъ, чортъ ихъ возьми, пусть себѣ торчатъ! Видно, они не знаютъ приличія, а въ одну минуту этому не научишь.

Тутъ Гарри не выдержалъ и громко захохоталъ.

Джимъ какъ будто только этого и ждалъ. Онъ бросился въ сосѣднюю комнату, выхватилъ изъ постели Гарри и, посадивъ его себѣ на голову, сталъ прыгать по комнатѣ. Потомъ, положивъ его обратно на кровать, вернулся въ свою комнату и началъ серьёзно одѣваться къ вѣнцу, такъ какъ свадьба была назначена утромъ. Однако, чтобы надѣть какъ слѣдуетъ воротничекъ и галстухъ, ему пришлось обратиться къ помощи Бенедикта.

— Рѣшительно не понимаю, зачѣмъ это люди себя душатъ, да еще въ жару, воскликнулъ онъ, красный какъ ракъ: — трудно, должно быть, на свѣтѣ мормонамъ, которые женятся черезъ день. Еслибы я былъ на ихъ мѣстѣ, то заковалъ бы себя въ желѣзный обручъ, да и спалъ бы въ немъ.

Такъ, весело болтая и смѣясь, они всѣ четверо одѣлись.

— Здравствуйте, мистеръ Фентонъ, сказалъ Бенедиктъ, входя совершенно готовый въ комнату своего друга, который сидѣлъ на чемоданѣ, погруженный въ глубокую думу.

— А знаете ли, мнѣ такъ странно теперь кажется, что вы меня называете мистеромъ Фентономъ, отвѣчалъ Джимъ: — конечно, я бы желалъ, чтобъ друзья продолжали меня называть Джимомъ, но одежда дѣлаетъ человѣка мистеромъ. Только-что увидѣвъ себя въ зеркалѣ, я подумалъ: «Джимъ, передъ тобой мистеръ Фентонъ; всмотрись въ него хорошенько, чтобы узнать, если встрѣтишься съ нимъ еще разъ». Я прежде не понималъ откуда это берется мистеръ, а теперь вижу, что иглой, ниткой и матеріей можно его сдѣлать. Я очень радъ, что это понялъ, но признаюсь, такое открытіе было бы очень грустнымъ, еслибы, снявъ одежду, нельзя было бы снова превратиться изъ мистера въ человѣка.

— Но вѣдь одежда не дѣлаетъ Бельчера джентельмэномъ, замѣтилъ Бенедиктъ.

— Да, но она дѣлаетъ его во всякомъ случаѣ мистеромъ: снимите съ него нарядную одежду и ничего не останется. Надѣньте на него мою старую одежду, забрызганную смолой, и вы не узнаете, что это — человѣкъ.

Трудно сказать, какъ бы долго распространялся Джимъ о вліяніи одежды, еслибы въ дверь не постучался мистеръ Бальфуръ. Вмѣстѣ съ нимъ, явился Сэмъ Эятсъ, и оба они, критически осмотрѣвъ Джима, признали его совершенно приличнымъ женихомъ. Даже на его близкихъ друзей такъ вліяла эта перемѣна одежды, что они обращались съ нимъ совершенно иначе, нежели прежде. Высокая, здоровая фигура Джима, въ приличной одеждѣ, могла дѣйствительно возбудить въ каждомъ искренній восторгъ. Не слушавшіеся его волосы придавали ему живописный и внушительный видъ. Это былъ человѣкъ — гуманный, мужественный, своеобразный. Ему недоставало только культуры. Физической и нравственной силы было въ немъ въ избыткѣ, и какъ Бальфуръ, такъ и Эятсъ, получившіе школьное образованіе, нетолько искренно любили, но и глубоко уважали его. Однако, пока онъ не заговорилъ, они едва узнавали его въ этой внѣшней метаморфозѣ.

Они вмѣстѣ сошли завтракать. Джимъ былъ молчаливъ, чувствуя, что его слова составляли бы слишкомъ рѣзкій контрастъ съ его одеждой. Къ тому же, его смущало присутствіе мистрисъ Бальфуръ, которую онъ видѣлъ впервые въ жизни, и особое вниманіе, которое обращали на него, какъ на героя дня, ловкія молодыя служанки. Вообще, онъ чувствовалъ себя очень неловко; но это не мѣшало ему зорко наблюдать за всѣмъ, что дѣлалось вокругъ него, съ цѣлью научиться искуству управлять гостинницей.

Въ домѣ пастора Сно такъ же происходило необыкновенное оживленіе. Всѣ три дѣвицы Сно были глубоко заинтересованы романтичнымъ характеромъ великаго событія, долженствовавшаго совершиться въ этотъ день, тѣмъ болѣе, что ихъ жизнь текла обыкновенно въ самомъ прозаическомъ руслѣ. Невѣста пригласила старшую изъ нихъ проводить ее въ 9 и провести тамъ нѣ сколько недѣль; поэтому младшія сестры устранили ее отъ домашнихъ приготовленій, находя, что ея доля и такъ была львиная, тѣмъ болѣе, что миссъ Бутервортъ спала въ ихъ домѣ наканунѣ памятнаго дня, именно въ комнатѣ старшей миссъ Сно, и до утра онѣ обѣ проболтали, какъ двѣ пансіонскія подруги. Между тѣмъ, младшія сестры серьёзно обсуждали важный вопросъ о достойномъ исполненіи взятыхъ ими на себя обязанностей. Одна должна была причесать невѣсту и одѣть ее къ вѣнцу, а другая — заняться завтракомъ и пріемомъ гостей. Волосы миссъ Бутервортъ не отличались красотой, и какъ поступить съ ними — это составляло капитальный вопросъ, и обѣ сестры обсудили всевозможныя прически: и гладкія, и взбитыя, и завитыя. Еслибъ только у нея была длинная коса, то все было бы спасено. Потомъ сестры едва не поссорились изъ-за горшка съ бѣлыми розами, который прислалъ одинъ изъ сосѣдей. Прическа была бы лишена главной своей прелести, еслибъ въ ней не красовались розы, но и банкетный столъ былъ бы не въ полномъ блескѣ, еслибъ розовый кустъ потерялъ хоть одинъ бутонъ. Со стороны костюмера было предложено замѣнить сорванные цвѣты искуственными, но метрдотелемъ это было забраковано съ презрительной улыбкой. Онѣ такъ и заснули, не порѣшивъ этого спорнаго вопроса, и одна видѣла во снѣ, что къ утру у миссъ Бутервортъ выросла коса до колѣнъ, а другая — что весь домъ заросъ розами.

Миссъ Бутервортъ должна была оставаться незримой до той минуты, когда она появится въ качествѣ невѣсты для религіознаго обряда. Старшую миссъ Сно безжалостно изгнали изъ ея комнаты и позволили только принести завтракъ для миссъ Бутервортъ, пока импровизированная камеристка убирала ей волосы и надѣвала свѣтло-сѣрое шелковое платье.

— Сдѣлайте изъ меня какую угодно куклу, говорила миссъ Бутервортъ суетившейся вокругъ нея молодой дѣвушкѣ: — вѣдь это только на одинъ день.

Только прекрасный полъ, знакомый со всѣми тайнами женскаго туалета, можетъ себѣ представить, сколько разъ мѣнялась прическа, какъ пробовали пустить тутъ локонъ, тамъ взбить прядь волосъ, сколько потрачено было шпилекъ. Среди всѣхъ этихъ заботъ, принесли отъ мистрисъ Бальфуръ картонку самыхъ изысканныхъ цвѣтовъ изъ Нью-Йорка. Костюмерка вскрикнула отъ радости. Бѣлыхъ розъ хватило и на волосы, и на корсажъ, и для букета. Другую сестру также ожидалъ пріятный сюрпризъ. Приношенія, долженствовавшія украшать обѣденный столъ, такъ и сыпались со всѣхъ сторонъ. Тутъ были кэки и торты съ буквами Б. и Ф., съ надписью № 9 и т. д., при появленіи которыхъ раздавались радостные крики, доходившіе до миссъ Бутервортъ въ ея заточеніи.

— Охъ! какая прелесть!

— Да этотъ кэкъ больше сороковой бочки!

— Скажите вашей матери, что она — ангелъ и что мы ее непремѣнно ждемъ.

— Вотъ именно намъ только и недоставало маленькихъ слоенныхъ пирожковъ! Какіе душки!

Между тѣмъ, миссъ Бутервортъ, повязавшись салфеткой, медленно пила свой кофе, и глаза ея были полны слезъ, но, конечно, не отъ той изысканной пытки, которой ее такъ долго подвергали. Она вспоминала свое прошедшее, тѣ долгіе годы, которые она провела, ухаживая за больными и обшивая бѣдныхъ. Наконецъ, она была вознаграждена за всѣ свои труды и сторицей. Она чувствовала, что люди, окружавшіе ее теперь такимъ вниманіемъ и любовью, вполнѣ сквитывали старые счеты.

Прежде, чѣмъ ея туалетъ былъ совершенно оконченъ, у парадныхъ дверей послышался шумъ. Гости начали собираться. Весь домъ наполнился веселымъ говоромъ и смѣхомъ. Вдругъ наступила безмолвная тишина, и къ двери подъѣхалъ экипажъ. Это была единственная четырехмѣстная извощичья карета въ городѣ, и въ ней прибыли Джимъ, мистеръ Бальфуръ, его жена и оба мальчика. Большого труда стоило уговорить Джима не сѣсть на козлы, такъ какъ возница былъ его старый пріятель, и, выходя, мистрисъ Бальфуръ силой взяла его подъ руку. Онъ сіялъ счастіемъ и радостно кланялся гостямъ, наполнявшимъ садъ и комнаты пасторскаго дома. Въ своей праздничной одеждѣ онъ былъ положительно самой выдающейся фигурой въ многолюдномъ собравшемся обществѣ, и среди дамъ пробѣжалъ ропотъ удовольствія.

Оглядываясь по сторонамъ, онъ видѣлъ всѣ приготовленія, всѣхъ гостей, но тщетно искалъ героиню дня.

Пасторъ Сно дружески поздоровался съ нимъ и познакомилъ его съ тѣми изъ гостей, которые были поближе.

— А гдѣ же моя женка? спросилъ Джимъ такъ громко, что всѣ слышали этотъ странный вопросъ.

— Слышите, воскликнула, смѣясь, миссъ Бутервортъ, до которой также долетѣли его слова: — онъ удивитъ всѣхъ, или я — не я. Нечего сказать, смѣшная свадьба! Право, смѣшная!

— Что вы, мистеръ Фентонъ, произнесла старшая миссъ Сно, подходя къ нему и входя въ свою роль подруги невѣсты.

— Зовите меня Джимомъ.

— Нѣтъ, этого нельзя. Послушайте, мистеръ Фентонъ, вы не можете ее видѣть, прежде чѣмъ она будетъ совершенно готова.

— Неужели? промолвилъ съ улыбкой Джимъ.

Миссъ Сно раздѣляла предразсудокъ большинства женщинъ, что женихъ не имѣетъ никакихъ правъ, пока ихъ ему не предоставятъ, и что необходимо какъ можно долѣе удерживать его отъ осуществленія этихъ правъ.

— Право, мистеръ Фентонъ, вы должны потерпѣть, сказала она почти шопотомъ: — она такая хорошенькая сегодня, что вы ея не узнаете.

— Хорошо, но если у васъ есть билетъ для входа въ тотъ храмъ, гдѣ она находится, то скажите ей, что Джимъ пришелъ и ждетъ ее.

Раздался дружный взрывъ хохота, и Джимъ, находя, что въ комнатѣ душно, вышелъ въ садъ съ пасторомъ.

— Вы видите мои волосы? спросилъ онъ, снимая шляпу.

— Да, отвѣчалъ добродушно пасторъ.

— Они поднялись въ эту ночь.

— Неужели? промолвилъ пасторъ, смотря съ сожалѣніемъ на всклокоченную массу волосъ.

— Да, во снѣ. Я охотился, вмѣсто звѣря, за моей женкой и каждый разъ, какъ стрѣлялъ по ней, мои волоса поднимались. Это не красиво, но я ничего не могу съ ними сдѣлать.

— А вы пробовали?

— Все, только не прижигалъ раскаленнымъ желѣзомъ — я этого боюсь; но если они не улягутся, то придется прибѣгнуть и къ желѣзу. Впрочемъ, это, можетъ быть, еще подогрѣетъ мои мозги.

Тонъ Джима былъ такой искренній, что нельзя было заподозрить его въ намѣреніи подшутить надъ пасторомъ; но послѣдній никогда въ жизни не встрѣчалъ такого оригинала.

— Пасторъ, сказалъ Джимъ, вдругъ перемѣняя предметъ разговора: — а что стоитъ ваша сегодняшняя работа?

— Какая работа?

— Ну, да та, для которой мы всѣ собрались.

— Вы хотите спросить цѣну по таксѣ за вѣнчаніе?

— Да.

— По закону два доллара, но вы мнѣ позволите ничего не взять съ васъ. Это — трудъ любви, мистеръ Фентонъ. Мы всѣ очень интересуемся миссъ Бутервортъ.

— Но я интересуюсь ею болѣе васъ и намѣренъ заплатить вамъ за эту работу. Вотъ суньте въ карманъ десять долларовъ и скажите всѣмъ сосѣдямъ, что вы знаете человѣка, который въ пять разъ лучше закона.

— Вы слишкомъ щедры.

— Нѣтъ, но я — дѣловой человѣкъ. Васъ часто обманываютъ на смертяхъ и крестинахъ, такъ справедливо при свадьбѣ заплатить за все разомъ. Пасторамъ надо жить, и какъ они это дѣлаютъ въ Севеноксѣ, я право не понимаю.

— Извините меня, мистеръ Фентопъ, сказалъ мистеръ Сно, краснѣя: — но я не привыкъ, чтобы со мною такъ говорили.

— Вѣроятно, отвѣчалъ Джимъ, который теперь понялъ, но уже поздно, что онъ сдѣлалъ ошибку: — всѣ хитрятъ, а я — прямой человѣкъ, называю вещи ихъ именами.

Пасторъ былъ вынужденъ засмѣяться, и собравшіеся вокругъ нихъ гости весело поддержали его хохотъ.

Въ эту минуту старшая миссъ Сно подошла къ отцу и шепнула ему что-то, лукаво взглянувъ на Джима. Между тѣмъ, домъ, садъ и маленькій дворъ переполнились публикой, даже у калитки стояла толпа уличныхъ мальчишекъ. Мистеръ Сно взялъ за руку Джима и повелъ въ комнату, гдѣ его уже ждала миссъ Бутервортъ, также очень взволнованная.

Трудно сказать, кто изъ нихъ болѣе удивился, когда они увидали другъ друга, такъ измѣнила ихъ праздничная одежда.

— Ну, женка, какъ поживаешь! сказалъ Джимъ и, подойдя къ ней, поцѣловалъ въ обѣ щеки.

— Полноте, полноте, мистеръ Фентонъ! Вы испортите ея туалетъ! воскликнула съ испугомъ импровизированная камеристка, поправляя измятую розу на корсажѣ.

— А каковъ я-то, женка! произнесъ Джимъ: — я уже никогда болѣе не буду такимъ красавцемъ!

— А я буду такой же красавицей, выходя во второй разъ замужъ! отвѣчала со смѣхомъ миссъ Бутервортъ.

— Ну, не молодецъ ли она? воскликнулъ со свистомъ Джимъ: — вотъ это-то мнѣ и понравилось въ ней съ первой минуты.

Вторая миссъ Сно вошла тутъ въ комнату и объявила, что пора начинать церковную церемонію, такъ какъ она съ величайшимъ трудомъ уже всѣхъ разсадила въ гостинной.

— Мистеръ Фентонъ, сказала старшая миссъ Сно, взявъ Джима за петлицу: — вы должны взять подъ руку миссъ Бутервортъ и довести ее до дивана и, повернувшись, встать противъ отца. Потомъ вы уже дѣлайте то, что онъ вамъ скажетъ; и главное помните, что вы должны молчать.

Дѣйствительно, всѣ боялись, что Джимъ не съумѣетъ держать языкъ за зубами и нарушитъ торжественность церемоніи какой-нибудь оригинальной выходкой.

— Всѣ готовы? спросилъ мистеръ Сно оффиціальнымъ тономъ.

Всѣ были готовы, и процессія началась. Впереди шелъ пасторъ съ молитвенникомъ въ рукахъ, за нимъ Джимъ съ невѣстой, а въ аррьергардѣ три миссъ Сно. Пасторъ остановился среди комнаты, женихъ и невѣста обошли его и встали противъ.

— Помолимся, произнесъ пасторъ и прочелъ молитву, послѣ которой онъ торжественно объявилъ, что если существуетъ какая-нибудь преграда къ этому браку, то пусть каждый знающій о томъ теперь прямо скажетъ, или уже потомъ на вѣки сохранитъ свои свѣденія въ тайнѣ.

Джимъ бросилъ на всѣхъ вызывающій взглядъ. Никто не промолвилъ ни слова, и церемонія продолжалась.

— Джемсъ, произнесъ пасторъ.

— Называйте меня, началъ-было Джимъ, но миссъ Бутервортъ ущипнула его за руку, и онъ замолчалъ, вспомнивъ предостереженіе старшей миссъ Сно.

— Джемсъ, повторилъ пасторъ и произнесъ простую формулу своей секты: — берете вы эту женщину въ жены, которую вы будете вѣчно любить и лелѣять въ счастьѣ и горѣ, въ здоровьи и болѣзни?

— Пасторъ, я для этого сюда и пришелъ, отвѣчалъ Джимъ.

Эти слова были произнесены такимъ искреннимъ тономъ, что никто даже не улыбнулся.

Кезайи былъ предложенъ тотъ же вопросъ, и они были торжественно объявлены мужемъ и женой.

— То, что Богъ сочеталъ, да не разлучаетъ человѣкъ, произнесъ пасторъ и, поднявъ руки, благословилъ молодую чету.

Потомъ поздравилъ, и ихъ тотчасъ окружили мистрисъ Сно съ дочерьми, Бальфуръ съ женой и всѣ присутствующіе. Поцѣлуи, пожатія рукъ, пожеланія счастья посыпались градомъ. Это была счастливѣйшая минута въ жизни Джима; онъ царилъ надъ всей этой толпой, какъ большая сторожевая собака среди болонокъ и левретокъ. Женка была теперь дѣйствительно его женкой и навсегда.

— Вы, пасторъ, придали очень торжественный оттѣнокъ нашему дѣльцу, произнесъ Джимъ.

— Это очень серьёзный шагъ, мистеръ Фентонъ.

— Шагъ! Это цѣлое путешествіе. Но я исполню свое обѣщаніе. Я буду лелѣять мою женку, и, между нами будь сказано, человѣкъ, не имѣющій своей жены, хуже собаки.

Просто непостижимо, сколько провинціальная компанія можетъ поглотить бутербродовъ, пирожковъ, кэковъ и лимонада, особенно утромъ за завтракомъ. Если сначала столъ былъ заваленъ яствами, то подъ конецъ все исчезло, какъ таетъ снѣгъ весной. Джимъ удовольствовался пирогами съ мясомъ.

— Это — лучшая поддержка для человѣка, замѣтилъ онъ, уплетая кусокъ за кускомъ.

Потомъ онъ взялъ корзинку съ слоеными пирожками, вышелъ въ садъ и роздалъ пирожки уличнымъ мальчишкамъ, толпившимся у калитки.

— Я знаю, что вы голодны, сказалъ онъ: — ну, кушайте скорѣе.

Мальчишки не заставили себя долго упрашивать и въ одинъ мигъ опорожнили корзину.

— Странное дѣло, сколько дѣти могутъ съѣсть, прибавилъ Джимъ, сочувственно смотря на веселыхъ ребятишекъ.

Во время отсутствія Джима, гости выпили лимонаду за здоровье невѣсты. Когда онъ вернулся, предложенъ былъ тостъ въ честь его, и Джимъ понялъ, что отъ него ждали рѣчи.

— Добрые друзья мои, сказалъ онъ: — искренно благодарю васъ. Вы не могли радушнѣе отнестись ко мнѣ, еслибы я былъ президентомъ. Я не привыкъ къ вашимъ манерамъ, но чувствую доброту, оказанную мнѣ и женѣ. Я вамъ очень обязанъ за все, что вы сдѣлали для нея. Теперь я ее повезу въ лѣсъ и буду тамъ лелѣять. Мы съ ней откроемъ маленькій отель, и если кто-нибудь изъ васъ слишкомъ потолстѣетъ отъ пирожковъ или слишкомъ похудѣетъ отъ лимонада, то пріѣзжайте къ намъ. Вы вернетесь въ городъ здоровыми и счастливыми.

Раздались рукоплесканія, крики одобренія и громкій смѣхъ. Въ эту минуту къ двери дома подъѣхали два экипажа. Молодая со слезами на глазахъ простилась со своими многочисленными друзьями и отъ души поблагодарила добрую семью пастора.

Спустя полчаса, два экипажа весело катились по дорогѣ въ № 9. Лошади были здоровыя и погода отличная. Джимъ, его женка и миссъ Сно сидѣли въ первомъ экипажѣ, а Бенедиктъ, мистеръ Бальфуръ съ женой и оба мальчика помѣщались въ другомъ. Никто изъ гостей не ушелъ изъ пасторскаго дома, прежде чѣмъ экипажи не исчезли изъ вида, и долго еще потомъ весело болтали о счастливомъ событіи дня; всѣ женщины положительно завидовали невѣстѣ, что она подцѣпила такого молодца.

Очутившись внѣ города, Джимъ, съ помощью жены, освободился отъ сжимавшихъ ему горло воротничка и галстуха. Черезъ два часа они достигли скромнаго жилища Майка Каплина, гдѣ отдохнули немного, а передъ заходомъ солнца остановились на томъ мѣстѣ берега, гдѣ ихъ ожидали три лодки, изукрашенныя флагами, которыя Бальфуръ привезъ изъ Нью-Йорка, вмѣстѣ съ большимъ флагомъ для отеля.

Джимъ снялъ сюртукъ и помогъ нагрузить лодки багажемъ, который заранѣе былъ высланъ изъ Севенокса. Потомъ всѣ усѣлись, молодые и миссъ Сно въ старой лодкѣ Джима, и началась гонка. Джимъ былъ сильнѣе двухъ лодочниковъ и во всю дорогу держался впереди.

Женка Джима и миссъ Сно весело болтали, сидя на кормѣ, или молча любовались живописными берегами. Онѣ никогда не видали ничего подобнаго, и это былъ для нихъ новый міръ, полный удивительныхъ чудесъ.

Наконецъ, раздался лай собаки, и на берегу, среди деревьевъ, показался новый домъ Джима. Оба мальчика вскрикнули отъ восторга, а обладательница этого жилища, нарочно выстроеннаго для нея, припала къ плечу миссъ Сно. Глаза ея были полны слезъ.

— Ты разочарована, ты ожидала лучшаго? спросилъ нѣжно Джимъ.

— О, нѣтъ!

— Такъ что же, онъ слишкомъ великъ для тебя?

Она кивнула головой.

— Странныя созданія эти женщины, прибавилъ Джимъ: — онѣ плачутъ, когда ихъ щекочешь, и смѣются, когда сходятъ съ ума.

— Я не сошла съ ума, промолвила его женка, весело захохотавъ сквозь слезы.

— Такъ она смѣется и плачетъ, сама не зная отъ чего, продолжалъ Джимъ: — мужчина не знаетъ, снимать ли сюртукъ или поднимать зонтикъ.

Эта шутка возстановила силы счастливой хозяйки новаго отеля, и невидно было и слезинки на ея глазахъ, когда она вышла изъ лодки на берегъ, гдѣ ее встрѣтили Турка и жена Майка Камина.

Веселый вечеръ провели хозяева и гости въ № 9. Жена Джима тотчасъ вступила въ роль хозяйки. Она знала гдѣ все найти въ домѣ, точно жила въ немъ цѣлый годъ, и такъ радушно принимала мистера и мистрисъ Бальфуръ, точно она всю жизнь содержала отель.

Мистеръ Бальфуръ не могъ теперь долго оставаться въ лѣсахъ, но рѣшился оставить въ новой гостинницѣ жену съ мальчиками. Нужныя дѣла требовали его присутствія въ Нью-Йоркѣ, и онъ услыхалъ въ Севеноксѣ нѣчто заставившее его серьёзно опасаться за интересы мистера Бенедикта. Послѣдній держалъ себя очень въ тѣни на свадьбѣ, но его короткія отношенія съ однимъ изъ мальчиковъ, привезенныхъ Бальфуромъ, были всѣми замѣчены, и даже многіе узнали въ ребенкѣ прежняго Гарри. Мистеръ Бальфуръ случайно подслушалъ разговоръ нѣсколькихъ жителей Севенокса о странномъ мистерѣ Вильямѣ, такъ долго жившемъ у Джима въ лѣсу, и предположили, что это не ихъ ли старый другъ Поль Бенедиктъ. Бальфуръ хорошо понималъ, что агентъ Бельчера тотчасъ донесетъ ему объ этомъ и что Бельчеръ приметъ крайнія мѣры для обезпеченія за собою права на изобрѣтенія Бенедикта. Какую форму примутъ эти мѣры, форму насилія или обмана — онъ не зналъ; но то или другое было неизбѣжно.

Поэтому онъ посовѣтовалъ Бенедикту выдать ему полную довѣренность на вчиненіе иска къ Бельчеру о взысканіи убытковъ за эксплуатацію Бельчеромъ изобрѣтеній Бенедикта и объ обязанности его болѣе ими не пользоваться иначе, какъ за извѣстное вознагражденіе. Бенедиктъ согласился и подписалъ необходимую бумагу.

Вооруженный этимъ документомъ, Бальфуръ простился съ № 9 и его веселыми обитателями, а вернувшись въ Нью-Йоркъ, тотчасъ разсказалъ всѣмъ своимъ друзьямъ объ открытіи отеля Джима, въ которомъ всего пріятнѣе и полезнѣе можно было провести лѣтнія вакаціи занятымъ дѣлами городскимъ жителямъ.

XXII.

Мистрисъ Диллингамъ приходилось играть трудную роль. Она не могла порвать всякія отношенія съ мистеромъ Бельчеромъ, не обнаруживъ своихъ тайныхъ поводовъ къ этому разрыву и не подвергнувъ себя непріятному шпіонству. Она чувствовала, что безопасность ея маленькаго друга и его отца зависѣли отъ сохраненія ея прежнихъ отношеній къ Бельчеру, хотя при всякомъ свиданіи онъ все болѣе и болѣе становился ей отвратительнымъ и ненавистнымъ. Она съ ужасомъ теперь вспоминала свою прежнюю легкомысленную жизнь и хотѣла вполнѣ загладить нѣкогда сдѣланное ею невинному человѣку зло. Она имѣла право любить ребенка, покланявшагося ей какъ божеству, и защищать его въ силу ея привязанности къ нему и согласія, выраженнаго его номинальнымъ попечителемъ. Она ни за что на свѣтѣ не измѣнила бы ему и готова была посвятить ему всю свою послѣдующую жизнь и замѣнить ему мать. Эта рѣшимость произвела въ ней большую перемѣну.

Бельчеръ замѣтилъ эту перемѣну, но былъ слишкомъ грубъ, ослѣпленъ страстью и поглощенъ эгоизмомъ, чтобы понять ея причины. Онъ думалъ, что она просто, какъ женщина, имѣла капризы, которые современемъ исчезнутъ. Ему было очень непріятно, что Гарри Бенедиктъ постоянно находился въ ея обществѣ. Онъ видѣлъ ихъ вмѣстѣ на улицѣ и въ паркѣ, а такъ же Гарри часто смотрѣлъ на него изъ окна квартиры мистрисъ Диллингамъ. Онъ не сомнѣвался, что эта дружба была одобрена мистеромъ Бальфуромъ. Вела ли она интригу противъ него? Могла ли она пойти противъ человѣка, взявшаго штурмомъ ея сердце? Какъ бы то ни было, ея дѣйствія возбуждали въ немъ безпокойство. Она въ послѣднее время сдѣлалась очень добра и внимательна къ мистрисъ Бельчеръ. Не побудила ли ее эта дружба побороть свое чувство къ мужу? О, еслибы она только знала, что онъ остался ей вѣренъ, несмотря на ея измѣну.

Часто онъ сожалѣлъ себя и недоумѣвалъ, почему судьба, постоянно улыбавшаяся ему во всемъ остальномъ, въ этомъ отношеніи отворачивалась отъ него. Такимъ образомъ, между женщиной, къ которой онъ питалъ неудовлетворенную, пламенную страсть, и своей женой, отъ которой онъ долженъ былъ скрывать эту платоническую, хотя и не по его винѣ, измѣну, генералъ далеко не былъ счастливымъ человѣкомъ. Онъ становился все осторожнѣе и осторожнѣе въ словахъ и если упоминалъ при женѣ имя мистрисъ Диллингамъ, то какъ будто случайно и съ цѣлью показать, что онъ не избѣгаетъ этого.

Другая еще мысль терзала милліонщика. Онъ былъ въ собственныхъ своихъ глазахъ виновнымъ въ подлогѣ. Онъ еще не воспользовался документомъ, на которомъ были имъ сдѣланы подложныя подписи, но онъ только ждалъ удобнаго случая. Законъ еще не опустилъ на него своей тяжелой руки, но ему было не уйти отъ нея. Онъ не перешелъ еще той линіи, которая отдѣляла его отъ скамьи подсудимыхъ, но ему оставался до нея только одинъ шагъ. Страхъ овладѣвалъ имъ, и когда онъ хотѣлъ отказаться отъ своего намѣренія, то мысль, что ему придется признать себя побѣжденнымъ и потерять свои богатства, снова подогрѣвала его рѣшимость. Онъ сознавалъ въ душѣ, что онъ — мошенникъ, и ему было какъ-то неловко. Конечно, онъ былъ не хуже окружавшихъ его людей, но это перестало быть достаточнымъ для него утѣшеніемъ. Онъ энергично разыскивалъ средства поддержать въ себѣ чувство самоуваженія. Какое могъ онъ сдѣлать добро, которое перевѣсило бы учиненное имъ зло?

Вечеромъ наканунѣ того дня, когда Джимъ обвѣнчался съ миссъ Бутервортъ въ Севеноксѣ, мистеръ Бельчеръ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ и разглядывалъ документъ, который поминально передавалъ ему всѣ права на изобрѣтенія Поля Бенедикта. Онъ часто это дѣлалъ послѣ того, что самъ совершилъ три подлога и заставилъ Фипса росписаться подъ этими ложными подписями. Мало по малу, этотъ документъ сталъ пріобрѣтать въ его глазахъ какъ бы значеніе подлиннаго, и онъ увѣрялъ себя, что все это сдѣлано для торжества справедливости. Изобрѣтенія Бенедикта не стоили ему почти ничего, и Бельчеръ на свой счетъ примѣнялъ ихъ къ практикѣ. Безъ его энергіи и денегъ они остались бы безъ всякаго примѣненія. Еслибъ Бенедиктъ не сошелъ съ ума — то онъ подписалъ бы условіе. Почему онъ именно сошелъ съ ума, это было все равно; но его сумасшествіе помѣшало ему узаконить этотъ актъ.

— Это хорошо и справедливо, хотя быть можетъ доведетъ меня до тюрьмы, произнесъ про себя Бельчеръ и рѣшился во что бы то ни стало воспользоваться совершеннымъ подлогомъ.

Онъ позвонилъ и велѣлъ позвать Фипса.

— Фипсъ, сказалъ онъ, когда въ комнату вошелъ вѣрный слуга: — заприте за собою дверь.

Фипсъ повиновался и подошелъ молча къ столу, за которымъ сидѣлъ Бельчеръ, держа въ рукахъ подложный документъ.

— Ты когда-нибудь видѣлъ эту бумагу, Фипсъ? спросилъ онъ.

— Да, сэръ.

— Возьми ее и посмотри хорошенько, не торопясь, а потомъ скажи мнѣ, когда ты ее видѣлъ.

— Я не могу сказать вѣрно, отвѣчалъ Фипсъ, почесывая у себя въ затылкѣ: — но, кажется, лѣтъ шесть тому назадъ. Это было задолго до нашего отъѣзда изъ Севенокса.

— Хорошо; это твоя подпись?

— Да.

— Ты видѣлъ, какъ Бенедиктъ, Джонсонъ и Рамзей подписали ее?

— Да.

— Ты помнишь всѣ обстоятельства, что я говорилъ тебѣ и что ты отвѣчалъ?

— Да.

— Знаешь что, Фипсъ, еслибъ было узнано, что ты подписалъ эту бумагу нѣсколько недѣль тому назадъ, то ты погибшій человѣкъ.

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите, сэръ, отвѣчалъ Фипсъ съ испугомъ.

— Ты знаешь, что твоя подпись можетъ засадить тебя въ тюрьму?

— Нѣтъ.

— Тебѣ надо будетъ подтвердить свою подпись и другія подписи присягой. Я чувствую, что грянетъ вскорѣ гроза. Одному Богу извѣстно, отчего она такъ долго отсрочивалась.

Фипсъ слѣпо вѣрилъ въ могущество денегъ и въ силу Бельчера, который могъ его спасти отъ всякихъ опасностей.

— Развѣ вы меня не можете отстоять? спросилъ онъ съ безпокойствомъ.

— Это зависитъ отъ того, будешь ли ты стоять за меня. Если ты подтвердишь присягой, что всѣ подписи сдѣланы при тебѣ этими лицами, шесть лѣтъ тому назадъ, и что ты самъ тогда же подписалъ бумагу, то все обойдется хорошо и ты мнѣ окажешь дьявольски большую услугу. Но если ты смутишься или собьешься, то мы погибнемъ оба. Стой крѣпко за меня, и я тебя отстою. Это — дѣло справедливое и хорошее, но не исполнена законная формальность. Эта бумага передаетъ мнѣ то, что и такъ мнѣ принадлежитъ, но законъ противъ меня.

Фипсъ замѣтно колебался и бросалъ подозрительные, даже грозные взгляды на бумагу. Бельчеръ видѣлъ, что онъ съ радостью разорвалъ бы ее, и потому, осторожно спрятавъ ее въ конторку, положилъ ключъ въ карманъ.

— Я не хочу попасть въ бѣду, сказалъ Фипсъ.

— Да и я не намѣренъ тебя вовлекать въ бѣду, отвѣчалъ Бельчеръ и, вставъ, потрепалъ Фипса по плечу: — все зависитъ отъ того, будешь ли ты стоять за меня или пойдешь противъ. Ты знаешь, Фипсъ, что, стоя за генерала, ты никогда не будешь въ дуракахъ. Ты меня знаешь.

Фипсъ боялся не преступленія, а возможныхъ отъ того послѣдствій, и увѣреніе Бельчера, что онъ совершенно обезопаситъ себя, повторя заученный урокъ, вполнѣ его успокоило, и онъ рѣшился исполнить желаніе генерала.

Послѣ ухода Фипса, Бельчеръ снова вынулъ подложный документъ и въ сотый разъ взглянулъ на него. Онъ сравнилъ подложныя подписи съ настоящими, и, несмотря на все ихъ сходство, онъ признавалъ, что борьба съ закономъ была неравная. Онъ одинъ могъ идти противъ всѣхъ, но передъ закономъ и охранявшей его государственной властью онъ чувствовалъ себя слабымъ.

На слѣдующее утро генералъ принималъ, какъ всегда въ постелѣ, маклеровъ. Онъ былъ не въ духѣ. Его биржевыя операціи въ послѣднія недѣли не были удачными. Никто въ этомъ не былъ виноватъ, ни онъ самъ, ни его агенты, но онъ сознавалъ, что если счастье ему снова не улыбнется, его вліяніе на биржѣ сильно поколеблется. Онъ кричалъ, клялся, божился и отпустилъ маклеровъ сердитый, мрачный.

— Толь, сказалъ онъ, когда комиссіонеръ вошелъ въ комнату послѣ ухода маклеровъ: — очень радъ васъ видѣть. Вы лучше ихъ всѣхъ и, въ концѣ-концовъ, вы мнѣ даете всего болѣе денегъ.

— Благодарю васъ, отвѣчалъ Толботъ, скаля зубы съ любезной улыбкой.

— Я не то, чтобъ боленъ, но я не въ своей тарелкѣ, Толь. Не знаю долго ли это продлится, но въ настоящую минуту генералъ дьявольски несчастливъ и дешево бы себя продалъ. Дѣла идутъ не хорошо, и я дурно сплю.

— У васъ слишкомъ много денегъ.

— Но что же мнѣ съ ними дѣлать?

— Отдать мнѣ.

— Нѣтъ, благодарю. Я ихъ помѣщу выгоднѣе. Къ тому же, вы и такъ пользуетесь порядочной долей.

— Я не прошу вашихъ денегъ, но если вы желаете отъ нихъ отдѣлаться, то я съумѣлъ бы ими распорядиться.

— Послушайте, Толь, генералъ хочетъ помѣстить небольшую сумму, такъ чтобъ заслужить благодарность почтенныхъ ученыхъ людей. Понимаете вы меня?

— Нѣтъ, объяснитесь. Вы слишкомъ глубоки для меня.

— Всѣ наши покровительствуютъ тому или другому учрежденію. Они сегодня надуваютъ людей, завтра жертвуютъ деньги на какое-нибудь учрежденіе, произносятъ рѣчь обществу бѣдныхъ старухъ или росписываютъ свое имя во главѣ подписни на благотворительное дѣло. Я хочу послѣдовать ихъ примѣру.

— Это совершенно зависитъ отъ васъ, генералъ. Только давайте денегъ, никто не смотритъ, откуда онѣ.

— Помолчите, Толь. Мнѣ представляется видѣніе. Закройте глаза, и я вамъ его опишу. Я вижу генерала Роберта Бельчера, милліонщика, въ качествѣ великаго общественнаго благодѣтеля. Онъ въ черномъ фракѣ и сидитъ на эстрадѣ среди почтенныхъ пасторовъ въ бѣлыхъ галстухахъ. Они подаютъ ему программу. Рѣчи произносятся одна за другой, и каждый ораторъ упоминаетъ о «нашемъ благодѣтелѣ» при громѣ рукоплесканій. Генералъ кланяется. Старые доктора богословія представляются ему. Всѣ ухаживаютъ за нимъ, всѣ ему льстятъ, надѣясь получить больше. Ему отводятъ первое мѣсто въ публичныхъ собраніяхъ, его уважаютъ, его защищаютъ отъ клеветы, имъ гордятся. Въ религіозныхъ газетахъ проклинаютъ корыстныхъ биржевыхъ игроковъ и возносятъ до небесъ генерала Роберта Бельчера. На слѣдующій день, генералъ идетъ на биржу. Онъ смѣется въ кулакъ, а друзья ему подмигиваютъ. О, Толь! Это прелестно. Отчего вы не плачете отъ умиленія?

— Нечего сказать, прелестная картина, генералъ. Но у меня насморкъ, надо поберечь платокъ, а то бы я рыдалъ навзрыдъ.

— Ну, Толь, что же мнѣ сдѣлать?

— Попробуйте завести столовыя для бѣдныхъ. Это не дорого, и ваше имя тотчасъ попадетъ въ газеты.

— Чортъ ихъ возьми! Пусть съ этой дрянью возится мистрисъ Бельчеръ. Я не хочу пріобрѣсти имя благодѣтеля бѣдныхъ. Они — люди безпокойные, буйные, и имъ никогда нельзя вѣрить. Я хочу имѣть дѣло съ порядочными дюдьми.

— Откройте больницу.

— Я объ этомъ думалъ, но мое сердце не лежитъ къ больницѣ. Уже ихъ и такъ довольно. Быть директоромъ больницы слишкомъ заурядно. Я хотѣлъ бы имѣть дѣло съ пасторами, съ какимъ-нибудь чисто религіознымъ учрежденіемъ.

— Заведите церковный хоръ или купите церковь, да сдѣлайтесь ея старостой.

— Нѣтъ, это все слишкомъ мелкое дѣло. Я жажду основать богословскую семинарію. О какъ мое сердце болитъ объ американскомъ народѣ! Вы этого, Толь, не понимаете. Вся будущность націи зависитъ отъ хорошо воспитанныхъ и набожныхъ юношей. Вѣдь мы всѣ идемъ къ чорту, съ нашей жаждой наживы! Какъ благородно было бы одному изъ баловней счастья основать такое учрежденіе, которое принесло бы несказанныя блага еще не родившимся поколѣніямъ. Еслибъ это учрежденіе носило его имя и это имя произносилось бы народомъ съ такимъ же уваженіемъ, какъ имя Вашингтона, то вѣдь стоитъ на это бросить денегъ! Неправда ли, Толь.

— Ваше воображеніе погубитъ васъ, генералъ, замѣтилъ, смѣясь, Толботъ: — но въ вашемъ планѣ нѣтъ ничего невозможнаго. Давайте только денегъ пасторамъ, а они уже прославятъ васъ на весь міръ.

— Да, вы правы, а какъ это было бы забавно! Мнѣ ужь надоѣли лошади, а проклятые ужины разстраиваютъ мнѣ только здоровье. Я хочу имѣть богословскую семинарію или мнѣ ничего не надо. Судьба мнѣ предназначила быть создателемъ богословской семинаріи, и я долженъ исполнить свое призваніе. Вотъ уже одна эта рѣшимость придала мнѣ новыя силы. Я чувствую себя гораздо лучше. Хорошо, что онъ чувствовалъ себя лучше, потому что въ эту минуту онъ получилъ депешу, которая видимо его потрясла.

— Не уходите, Толь, сказалъ онъ: — а подождите меня въ кабинетѣ. Я одѣнусь и приду къ вамъ. Мнѣ необходимо съ вами переговорить.

Депеша, пробудившая генерала отъ его мечтаній о богословской семинаріи, была отъ его агента изъ Севенокса и заключала въ себѣ слѣдующее:

«Сегодня, утромъ, произошла свадьба Джима Фентона. Онъ явился въ сопровожденіи человѣка, въ которомъ старые жители Севенокса узнали Поля Бенедикта, хотя онъ и скрывается подъ вымышленнымъ именемъ. Бальфуръ и сынъ Бенедикта были здѣсь. Теперь всѣ отправились въ № 9-й. Подробности почтой.»

Богословская семинарія тотчасъ отошла въ область сновъ; генералу пришлось заняться чѣмъ-то болѣе существеннымъ.

Еще не окончивъ своего туалета, онъ снова позвалъ Толбота.

— Толь, сказалъ онъ: — еслибъ вы нуждались въ помощи адвоката, чтобъ выйти изъ затруднительнаго дѣла, все равно справедливаго или нѣтъ, къ кому бы вы обратились? Толь, помните, нравственныхъ дураковъ мнѣ не надо.

— Я знаю трехъ адвокатовъ, вышедшихъ изъ семинаріи, отвѣчалъ Толботъ съ улыбкой.

— Это — не шутка. Я говорю теперь серьёзно.

— Да я васъ познакомилъ съ такимъ человѣкомъ у себя въ домѣ, помните?

— Вы говорите о Кавендишѣ?

— Да.

— Онъ мнѣ не нравится.

— И мнѣ также. Онъ ограбитъ васъ, но сдѣлаетъ все, что угодно.

— Хорошо; мнѣ надо его повидать.

— Поѣдемте со мною къ нему въ контору.

Мистеръ Бельчеръ, подошелъ къ конторкѣ, въ которой находился подложный документъ, но потомъ, вернувшись къ Толботу, спросилъ:

— А сюда онъ пріѣдетъ?

— Ни зачто. Если вамъ его надо, то идите къ нему въ берлогу. Онъ ни за что не явится къ вамъ.

Бельчеръ боялся Кавендиша, т. е. на сколько онъ могъ кого-нибудь бояться. Онъ хорошо помнилъ, что знаменитый адвокатъ издѣвался надо всѣми и, очевидно, былъ еще самоувѣреннѣе самого генерала. Очевидно, онъ могъ прочесть его тайныя мысли и понять всѣ его ковы. Поэтому Бельчеру не хотѣлось подвергнуться зоркому наблюденію этого человѣка, хотя онъ и могъ его купить для какого угодно дѣла. Однако, онъ снова подошелъ къ конторкѣ и дрожащей рукой досталъ какъ проклятый документъ, такъ и подлинные автографы, которыми онъ пользовался при совершеніи подлоговъ. Потомъ онъ вышелъ въ другую комнату, оставивъ Толбота въ кабинетѣ, и погрузился въ глубокую думу. Наконецъ, онъ сдѣлалъ надъ собою неимовѣрное усиліе и, позвавъ Толбота, сбѣжалъ по лѣстницѣ.

При выходѣ на улицу, милліонщику показалось, что солнце свѣтило какъ-то мрачно, что на мостовой тянулись какія-то страшныя рѣки, что всѣ прохожіе подозрительно смотрѣли на него, что даже нищій, протянувъ къ нему руку, презрительно улыбнулся.

— Боже мой! что случилось со вчерашней ночи? спросилъ генералъ, откинувшись на атласную спинку кареты.

— Вы не совсѣмъ здоровы, генералъ, замѣтилъ Толботъ: — не вздумайте умирать; мы еще не можемъ обойтись безъ васъ.

— Умирать! Развѣ я похожъ на умирающаго? воскликнулъ Бельчеръ, ударяя себя по груди: — не говорите мнѣ о смерти. Я не хочу еще умирать.

— Извините. Вы знаете, что я не хотѣлъ васъ огорчить.

Наступило молчаніе. Бельчеръ не видѣлъ ничего, что его окружало: ни быстро сновавшихъ мимо экипажей, ни многочисленной толпы, кишѣвшей на Бродвеѣ. Онъ прямо шелъ на преступленіе. Чѣмъ это кончится? Изобличатъ ли его на первомъ шагу? Какъ могъ онъ встрѣтить зоркій взглядъ адвоката, не обнаруживъ своей роковой тайны?

Когда карета остановилась, то Толботъ съ трудомъ вывелъ его изъ овладѣвавшаго имъ страннаго оцѣпенѣнія.

— Какъ, мы уже пріѣхали? Да мы еще не сдѣлали и полумили.

— Нѣтъ, мы уже проѣхали три мили.

— Неправда, Толь. Неужели у васъ такая прекрасная лошадь? Мнѣ надо на нее посмотрѣть.

Бельчеръ вышелъ изъ кареты, внимательно осмотрѣлъ лошадь и, будучи знатокомъ, указалъ Толботу на всѣ хорошія ея статьи.

— Я думалъ, что вы хотѣли видѣть мистера Кавендиша, замѣтилъ со смѣхомъ Толботъ.

— Да, пойдемте. Но я ненавижу адвокатовъ.

Они поднялись по лѣстницѣ и позвонили у мистера Кавендиша. Дверь отворилъ мальчикъ и понесъ знаменитому адвокату ихъ карточки. Черезъ двѣ минуты онъ возвратился и объявилъ, что мистеръ Кавендишъ теперь занятъ, но приметъ ихъ черезъ четверть часа. Бельчеръ и Толботъ остались въ пріемной. Милліонщикъ вынулъ изъ кармана газету и сталъ читать, потомъ взялъ со стола перо и написалъ дрожащимъ почеркомъ свое имя и еще три другія имени, которыя поспѣшно зачеркнулъ. Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ, онъ чистилъ ножемъ себѣ ногти, послѣ чего вытащилъ изъ кармана тетрадку, вырвалъ изъ нея листокъ, написалъ чекъ и спряталъ его въ карманъ. Наконецъ, какъ бы впервые замѣтивъ присутствіе Толбота, сказалъ:

— Мое дѣло совершенно частное, Толь.

— Я знаю, отвѣчалъ Толботъ: — и хочу только убѣдиться, что онъ васъ не забылъ.

Въ сущности ему важно было, чтобы Кавендишъ зналъ, кто ему доставилъ такого богатаго кліента.

Наконецъ, раздался звонъ маленькаго колокольчика, и мальчикъ явился съ извѣстіемъ, что мистеръ Кавендишъ проситъ ихъ къ себѣ. Бельчеръ оглянулся, отыскивая зеркало, но, не найдя таковаго, сказалъ:

— Толь, посмотрите! Замѣчаете вы во мнѣ что-нибудь особенное?

Толботъ оглядѣлъ его съ ногъ до головы и объявилъ, что все обстоитъ благополучно. Тогда они отправились вслѣдъ за мальчикомъ въ кабинетъ великаго адвоката. Мистеръ Кавендишъ даже не привсталъ съ своего кресла, а только, потирая руки, сказалъ холодно:

— Здравствуйте, господа, садитесь;

Толботъ отказался и, объяснивъ, что привезъ къ нему своего друга, генерала Бельчера, который, кажется, имѣетъ до него дѣло, быстро удалился.

Милліонщикъ чувствовалъ, что онъ уже находится въ судѣ. Мистеръ Кавендишъ молча смотрѣлъ на него съ грознымъ видомъ обвинителя. Но надо было такъ или иначе приступить къ дѣлу, и Бельчеръ, по обыкновенію, принялъ на себя шуточный тонъ.

— У меня, по всей вѣроятности, будетъ маленькая тяжба, сказалъ онъ: — и я нуждаюсь въ вашей помощи, мистеръ Кавендишъ.

Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана чекъ въ тысячу долларовъ, который онъ написалъ въ пріемной, и подалъ его адвокату. Тотъ взялъ небрежно бумагу, взглянулъ на нее, повертѣлъ со всѣхъ сторонъ и бросилъ въ ящикъ стола.

— Это на тысячу долларовъ, произнесъ мистеръ Бельчеръ, удивившись, что такая значительная сумма не произвела никакого впечатлѣнія.

— Вижу… задатокъ… благодарю.

Во все это время его ястребиный взоръ адвоката пронизывалъ Бельчера. — Въ чемъ дѣло, генералъ? спросилъ онъ, наконецъ, презрительно новодя губами.

Бельчеръ вынулъ изъ кармана подложно составленный имъ документъ и подалъ его мистеру Кавендишу.

— Имѣетъ ли эта бумага законную силу? спросилъ онъ.

Адвокатъ прочелъ документъ внимательно съ перваго до послѣдняго слова и посмотрѣлъ на подписи, на оборотную бѣлую страницу, на нитку, которой она была связана въ трубочку, и на узелъ. Потомъ старательно свернулъ бумагу и возвратилъ ее генералу.

— Документъ вполнѣ законный. Конечно, я не могу ничего сказать о подписяхъ. Человѣкъ, заключавшій съ вами это условіе, живъ?

— Не знаю; я считалъ его давно умершимъ. Но теперь я имѣю основаніе думать, что онъ живъ.

— Вы пользовались этими привилегіями?

— Да, и получилъ массу денегъ.

— Ваши права теперь оспариваютъ?

— Нѣтъ; но я имѣю основаніе полагать, что онъ начнетъ процессъ.

— Какое основаніе? спросилъ адвокатъ рѣзко.

Бельчеръ немного смутился.

— Человѣкъ этотъ былъ сумасшедшій и, вѣроятно, забылъ все, что онъ дѣлалъ въ здравомъ разсудкѣ. Поэтому я имѣю основаніе полагать, что онъ намѣренъ оспаривать права, которыя самъ передалъ мнѣ этимъ документомъ.

— Какое же у васъ основаніе? повторилъ Кавендишъ.

Бельчеръ вспыхнулъ, но просто отвѣтилъ:

— Я знаю этого человѣка.

— Кто его адвокатъ?

— Бальфуръ.

Мистеръ Кавендишъ привскочилъ на своемъ мѣстѣ.

— Дайте мнѣ еще разъ взглянуть на эту бумагу, сказалъ онъ и, прочитавъ ее снова, прибавилъ очень сухо: — я знаю Бальфура. Онъ — умный человѣкъ и хорошій юристъ. Онъ не станетъ оспаривать этого документа, не имѣя основательныхъ доказательствъ своего иска. Въ чемъ грѣшитъ этотъ документъ, я не знаю и не желаю отъ васъ слышать. Но помните: вашъ противникъ опасный. Гдѣ свидѣтели, подписавшіе документъ?

— Двое умерли, а третій живетъ въ Нью-Норкѣ.

— Что онъ можетъ показать подъ присягой?

— Что онъ самъ и другіе подписали документъ. Кромѣ того, можетъ подробно объяснить, при какихъ обстоятельствахъ совершенъ этотъ документъ.

— Вы знаете, что эти права никому прежде не были уступлены? Въ такомъ случаѣ, у Бальфура нѣтъ никакихъ основаній для спора противъ этого документа, конечно, если все въ немъ ладно. Если же тутъ что-нибудь нечисто и вы желаете воспользоваться моими услугами, то держите языкъ за зубами. Вы являли документъ?

— А развѣ надо было его являть? спросилъ съ безпокойствомъ Бельчеръ.

— Какъ! эта бумага существуетъ шесть лѣтъ и вы ея не являли?

— Я не зналъ, что это необходимо.

Адвокатъ презрительно бросилъ бумагу на столъ и, щелкая пальцами, промолвилъ:

— Она ничего не стоитъ.

Потомъ онъ вынулъ изъ стола чекъ и возвратилъ его Бельчеру.

— Ваше дѣло нельзя выиграть; возьмите назадъ ваши деньги.

— Нѣтъ, мое дѣло можно выиграть! воскликнулъ Бельчеръ, выходя изъ себя: — неужели вы думаете, что я позволю себя ограбить и лишить своихъ законныхъ правъ безъ борьбы? Я — не цыпленокъ и брошу полмилліона, прежде чѣмъ поддамся.

Кавендишъ засмѣялся.

— Такъ поѣзжайте въ Вашингтонъ, сказалъ онъ: — но я увѣренъ, что Бальфуръ или кто-нибудь другой васъ предупредилъ. Бальфуръ — также не цыпленокъ и знаетъ, что первый явленный документъ имѣетъ силу. Отчего онъ васъ доселѣ не безпокоилъ? По той простой причинѣ, что онъ хотѣлъ однимъ кушемъ отнять у васъ все, что вы нажили, пользуясь привилегіями его кліента. Я знаю Бальфура и ручаюсь, что онъ — не цыпленокъ.

Бельчеръ былъ пораженъ дальнозоркостью адвоката. Игра Бальфура ему теперь показалась совершенно ясной. Пока онъ задумывалъ и совершалъ преступленіе, его тихо, безмолвно перехитрили, и все это время онъ работалъ на своего противника. Онъ не выдержалъ и разразился самой грубой бранью.

— Этимъ не поможешь, генералъ, промолвилъ мистеръ Кавендишъ со смѣхомъ: — поѣзжайте лучше въ Вашингтонъ и узнайте, въ какомъ положеніи дѣло. Если васъ предупредили, какъ я убѣжденъ, то вы можете пойти на сдѣлку.

Хитрый адвокатъ замѣтилъ, что генералъ ничего не отвѣчалъ на его замѣчаніе о томъ, чтобы онъ держалъ языкъ за зубами, если въ документѣ что-нибудь нечисто. Онъ былъ убѣжденъ, что это — дѣло неладное. Или деньги по условію не были уплачены, или подписи были подложныя, или документъ заключался, когда одинъ изъ контрагентовъ былъ не въ своемъ умѣ; въ чемъ-нибудь тутъ да было мошенничество.

— Генералъ, сказалъ онъ: — эта бумага возбуждаетъ во мнѣ сомнѣнія, но какія — я вамъ не скажу. Вы говорите, что есть одинъ свидѣтель, который можетъ подъ присягой удостовѣрить подлинность этихъ подписей?

— Да

— Достовѣрный ли это свидѣтель? Бывалъ ли онъ когда подъ судомъ или въ тюрьмѣ?

— Этотъ свидѣтель — мой слуга Фипсъ, и благороднѣе, честнѣе человѣка нѣтъ на свѣтѣ. Я знаю его много лѣтъ, и онъ никогда ни въ чемъ не былъ замѣченъ.

— Хорошо. Если окажется, что васъ не опередили, то вернитесь ко мнѣ, но принесите чекъ въ десять тысячъ. Взявшись за подобное дѣло, я люблю обезпечить себя заранѣе отъ всевозможныхъ случайностей.

Бельчеръ крякнулъ и разорвалъ чекъ, который казался ему столь значительнымъ.

— Однако, вы, адвокаты, шутить не любите, замѣтилъ онъ.

— За то наши кліенты слишкомъ любятъ шутить, отвѣчалъ презрительно мистеръ Кавендишъ.

Въ эту минуту вошелъ мальчикъ съ карточкой джентльмэна, желавшаго видѣть адвоката.

— Я сегодня поѣду въ Вашингтонъ, сказалъ Бельчеръ: — и, возвратясь, забѣгу къ вамъ.

Онъ поспѣшно простился съ мистеромъ Кавендишемъ и прямо поскакалъ домой. Тамъ онъ схватилъ саквояжъ съ необходимыми вещами и отправился на желѣзную дорогу, сказавъ, что вызванъ по дѣламъ въ Вашингтонъ. Онъ имѣлъ поставки на казну, и поэтому ничего не было удивительнаго въ подобной поѣздкѣ.

Очутившись въ вагонѣ, мистеръ Бельчеръ сталъ ощущать какое-то лихорадочное волненіе. Онъ проклиналъ себя за то, что ранѣе не взялся за это дѣло. Очевидно, живъ ли былъ Бенедиктъ или нѣтъ, но предположеніе Кавендиша о причинахъ, побуждавшихъ Бальфура доселѣ молчать, было вполнѣ вѣрное. Онъ говорилъ громко самъ про себя, обращая на себя вниманіе всѣхъ окружающихъ, выходилъ на каждой станціи и шагалъ взадъ и впередъ по платформѣ, спрашивалъ сотни разъ у кондуктора, къ которому часу пріѣдутъ въ Вашингтонъ.

Онъ достигъ своего назначенія только вечеромъ, и, конечно, тогда всѣ присутственныя мѣста были закрыты. Онъ встрѣтилъ много знакомыхъ, но не хотѣлъ съ ними развратничать, а легъ рано спать и, проведя ночь почти безъ сна, на слѣдующее утро явился въ бюро привилегій, когда еще тамъ не было ни одного чиновника.

Дождавшись присутственнаго времени, онъ объявилъ что ему было нужно и представилъ списокъ привилегій, по которымъ онъ наводилъ справку. Привилегіи были уже давно выданы, и потому потребовалось много труда, чтобы просмотрѣть всѣ списки, однако, въ концѣ концовъ, къ величайшему успокоенію Бельчера, ему объявили, что онѣ не были никому переданы. Тогда онъ просилъ занести въ книги его документъ, объясняя, что онъ доселѣ не зналъ о необходимости явки.

Когда все было окончено, онъ вышелъ изъ бюро, но, къ удивленію, не чувствовалъ себя спокойнымъ и веселымъ. Повидимому, съ его плечъ свалилось тяжелое бремя, и, однако, ему казалось, какъ наканунѣ при выходѣ изъ дома на улицу съ Толботомъ, что солнце свѣтило какъ-то мрачно. Куполъ Капитолія словно разросся въ громадный мыльный пузырь, готовый лопнуть каждую минуту. Отъ мостовой несло жаромъ, точно онъ шелъ по вулканамъ. Все казалось ему страннымъ, нереальнымъ. На каждомъ шагу онъ ожидалъ встрѣтить Бальфура. Онъ находился въ новомъ мірѣ, въ мірѣ внѣ закона, въ мірѣ сознательно совершенныхъ преступленій. Въ немъ родился новый человѣкъ, котораго надо было скрывать, а онъ къ этому еще не привыкъ.

Онъ вернулся въ Нью-Йоркъ съ ночнымъ поѣздомъ, позавтракалъ въ Асторѣ и былъ первымъ кліентомъ, принятымъ въ это утро мистеромъ Кавендишемъ. Адвокатъ выслушалъ его разсказъ съ прежнимъ холоднымъ, презрительнымъ выраженіемъ лица. Онъ теперь совершенно раскусилъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло, яснѣе усвоилъ себѣ суть дѣла и съ удивленіемъ недоумѣвалъ, отчего Бальфуръ не выказалъ большей ловкости.

— Ну, генералъ, сказалъ онъ, когда Бельчеръ передалъ ему все, что онъ узналъ въ Вашингтонѣ: — повидимому, игра въ вашихъ рукахъ. Только признаніе недѣйствительнымъ этого документа можетъ васъ погубить, и, какъ я уже вамъ сказалъ два дня тому назадъ, если тутъ что-нибудь нечисто, то не говорите мнѣ. Оставьте теперь это дѣло, не говорите о немъ никому, займитесь своими спекуляціями и, если васъ станутъ преслѣдовать судебнымъ порядкомъ, то приходите ко мнѣ.

Снова Бельчеръ ничего не отвѣчалъ на намекъ авдвоката, что въ документѣ можетъ быть что-нибудь нечисто, и мистеръ Кавендишъ вполнѣ убѣдился въ справедливости своего подозрѣнія.

Изъ конторы Кавендиша Бельчеръ отправился къ своимъ маклерамъ, къ Толботу и на биржу, шутилъ, какъ всегда, съ друзьями, обдѣлывалъ разныя дѣлишки и составлялъ новые проэкты обогащенія. Такъ прошло время до обѣда. Вернувшись домой, онъ нашелъ письмо отъ своего Севенокскаго агента, который подробно излагалъ причины, побуждавшія его предполагать, что нетолько Бенедиктъ былъ въ городѣ, по послѣ своего бѣгства изъ дома для бѣдныхъ онъ находился все время у Джима Фентона, въ № 9. По всей вѣроятности, его тамъ нашелъ Бальфуръ, ежегодно посѣщавшій лѣса. Очевидно, его видѣли тамъ Майкъ Каплинъ и Сэмъ Эятсъ. Такимъ образомъ, люди, которыхъ онъ посылалъ для розыска Бенедикта, его обманули. Онъ вздрогнулъ при мысли, что Сэмъ Эятсъ измѣнилъ ему. Онъ отъ него получилъ автографы, на основаніи которыхъ совершилъ два изъ своихъ подлоговъ. Онъ тотчасъ написалъ дружеское письмо Эятсу, поручая ему дѣло и обѣщая новыя занятія въ будущемъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ увѣдомилъ своего агента, что очень интересуется Эятсомъ, и просилъ его, принявъ провинціальнаго адвоката подъ свое покровительство, дать ему занятія по его дѣламъ.

Спустя два дня, случайно посмотрѣвъ въ окно, онъ увидалъ, что Бальфуръ выходитъ изъ своего дома съ сакъ-вояжемъ въ рукахъ. Онъ тотчасъ позвалъ Фипса и велѣлъ прослѣдить, куда отправляется адвокатъ. Черезъ полтора часа, Фипсъ вернулся съ извѣстіемъ, что Бальфуръ взялъ билетъ на желѣзной дорогѣ въ Вашингтонъ.

И такъ, гроза была близка. На слѣдующій день Бальфуръ узнаетъ, что или его обманулъ Бенедиктъ, или Бельчеръ совершилъ подлогъ. Бальфуръ былъ человѣкъ осторожный и, вѣроятно, прежде чѣмъ рѣшиться на что-нибудь, обсудитъ дѣло основательно со всѣхъ сторонъ.

XXIII.

Впродолженіи нѣсколькихъ недѣль, генералъ занимался на биржѣ смѣлой игрой на повышеніе и пониженіе акцій международной пароходной линіи; сначала дѣло шло отлично, но вдругъ произошла одна изъ тѣхъ неожиданныхъ таинственныхъ перемѣнъ, которыя иногда случаются на биржѣ, и нѣсколько банкирскихъ домовъ лопнуло съ трескомъ. Бельчеръ оказался крѣпче всѣхъ своихъ товарищей-спекуляторовъ, но все-таки онъ вернулся домой къ обѣду въ одинъ прекрасный день съ грустнымъ сознаніемъ, что у него прошло сквозь пальцы полмилліона. Онъ ѣлъ мало, потомъ около часа ходилъ взадъ и впередъ по кабинету, наконецъ, поѣхалъ въ клубъ, гдѣ старался заглушить виномъ разочарованіе, гнѣвъ и отчаяніе. Вѣрный Фипсъ привезъ его домой въ совершенномъ опьянѣніи.

Когда маклера явились къ нему на слѣдующее утро въ десять часовъ, онъ велѣлъ ихъ прогнать и, собравшись съ мыслями, насколько позволялъ ему кутежъ предъидущей ночи, обдумалъ свое положеніе. Онъ лишался значительной части своего оборотнаго капитала. Если онъ не былъ убитъ, то все-таки у него крылья были подрѣзаны. Его вліяніе пошатнулось, и уже, конечно, на биржѣ не станутъ попрежнему покупать то, что онъ покупаетъ, и продавать то, что онъ продаетъ. Онъ зналъ очень хорошо, что не пользовался на биржѣ уваженіемъ, что его высокое положеніе зависѣло отъ искуства наживать деньги и что пятьсотъ человѣкъ со смѣхомъ привѣтствовали бы его паденіе. Поэтому ему слѣдовало во что бы то ни стало возстановить свою славу искуснаго спекулатора. Онъ рѣшился это сдѣлать или погибнуть.

Была одна вѣтвь его финансовыхъ дѣлъ, въ которой онъ сдерживалъ свое стремленіе къ биржевой игрѣ. Онъ считалъ необходимымъ удержать за собою громадное число акцій желѣзной дороги Кривой Долины съ цѣлью сохранить мѣсто предсѣдателя правленія. Онъ ясно сознавалъ, что такимъ образомъ значительный капиталъ оставался непроизводительнымъ, мертвымъ, но не рѣшался рискнуть своимъ положеніемъ въ компаніи. Однако, теперь, выяснивъ себѣ громадную потерю, понесенную имъ на биржѣ, онъ задумалъ произвести смѣлую операцію съ акціями желѣзной дороги Кривой Долины.

Онъ сумѣлъ заслужить полное довѣріе всѣхъ, жившихъ по линіи; они были слѣпо убѣждены въ его всемогуществѣ. Ему стоило только поднять палецъ, и акціи поднимутся, опустить палецъ — и акціи упадутъ. Онъ уже совершилъ не мало чудесъ. Онъ воскресилъ зачахшую желѣзную дорогу. Онъ возбудилъ лихорадочную дѣятельность во всѣхъ городахъ по линіи. Онъ былъ во всей этой мѣстности настоящимъ владыкой, слово котораго было законъ. Слухъ объ его неудачной спекуляціи еще туда не проникъ, и всѣ вѣрили, что такъ или иначе ихъ судьба неразлучно связана съ его судьбой.

Теперь, въ минуту финансоваго кризиса, Бельчеръ рѣшился повторить ту игру, которая ему такъ блистательно удалась въ Севеноксѣ. Для этого ему надо было только призвать къ себѣ на помощь своихъ вѣрныхъ агентовъ.

Пока онъ обдумывалъ этотъ планъ, ему доложили о Толботѣ. Бельчеръ всегда былъ радъ его видѣть, потому что онъ никогда не принималъ участія въ его биржевыхъ спекуляціяхъ. Къ тому же, Толботъ всегда былъ готовъ ему услужить. Въ сущности, это былъ его единственный другъ.

— Толь, вы слышали новости?

— О международной пароходной линіи?

— Да.

— Слышалъ, конечно, и пришелъ нарочно, чтобъ собрать свѣдѣнія. Вѣдь меня цѣлый день будутъ осаждать ваши добрые друзья.

— Ну, Толь, меня порядочно пощипали.

— Но вы не лопнули?…

— Нѣтъ, хотя и потерялъ все, что нажилъ со времени моего переселенія въ Нью-Йоркъ. Джонсъ и Нель совсѣмъ погибли, Краденъ и К^о обанкрутились, но снова всплывутъ. Одинъ генералъ уцѣлѣлъ. Но, признаюсь, тяжело. Еще нѣсколько такихъ ударовъ — и прощай генералъ.

— Но, скажите, зачѣмъ вы играете на биржѣ? Вѣдь вы достаточно наживаете денегъ правильной торговлей.

— Это слишкомъ скучно. Мнѣ необходимо волненіе. Театры, лошади, ужины мнѣ надоѣли.

— Такъ не рискуйте такъ много. Играйте благоразумнѣе. Вы прежде такъ ловко вели дѣла на биржѣ; никогда не проигрывали. Вы составили себѣ репутацію ловкаго, дальнозоркаго спекулятора.

Политика Толбота состояла въ томъ, чтобъ сохранить генерала въ качествѣ дойной коровы какъ можно долѣе, и потому его безпокоила слишкомъ ненасытная жажда наживы, овладѣвшая имъ въ послѣднее время.

— Толь, сказалъ генералъ: — вы хорошій человѣкъ.

— Благодарю васъ, отвѣчалъ Толботъ съ сіяющей улыбкой: — моя жена будетъ рада это слышать.

— Ахъ, да, кстати: видали ли вы и жена ваша въ послѣднее время мистрисъ Диллингамъ?

— Нѣтъ; всѣ полагаютъ, что она поглощена генераломъ.

— Всѣ ошибаются, къ моему величайшему сожалѣнію.

— Не прикидывайтесь, генералъ. Вы сразу побѣдили ея сердце.

— Я самъ думаю, Толь, что она меня любитъ, но у нея странный способъ выказывать свою любовь. Она очень перемѣнилась, но все-таки она — чертовски прекрасная особа. Сердце мое жаждетъ ея.

— На дняхъ сердце ваше жаждало богословской семинаріи. Быть можетъ, вы ее такъ называете?

— Ну, въ ней мало семинарскаго, отвѣчалъ Бельчеръ съ улыбкой.

— Во всякомъ случаѣ, вы можете утѣшаться мыслью, что она не видаетъ другихъ мужчинъ, кромѣ васъ.

— Такъ ли это? спросилъ съ жаромъ Бельчеръ.

— Всѣ такъ говорятъ.

Это было очень утѣшительное извѣстіе для Бельчера. Бѣдная женщина, она скрывала свою страсть, считая ее безнадежной. Ему непремѣнно надо было повидать ее поскорѣе.

— Толь, вы — хорошій человѣкъ, снова произнесъ Бельчеръ.

— Я уже это слыхалъ не разъ.

— Да, Толь, вы — хорошій человѣкъ, и я желалъ бы сдѣлать что-нибудь для васъ.

— Вы уже сдѣлали для меня много, генералъ.

— Да, и я вамъ сдѣлаю еще болѣе. Скажите, сколько у васъ акцій желѣзной дороги Кривой Долины?

— Тысяча.

— Зачѣмъ вы ихъ купили?

— Чтобъ помочь вамъ.

— Зачѣмъ вы ихъ сохранили?

— Чтобъ удержать генерала во главѣ управленія.

— Играть на повышеніе и пониженіе — дѣло честное?

— Такъ говорятъ.

— Я хочу поднять акціи, понимаете?

— Какъ вы это сдѣлаете?

— Говоря публично объ этомъ. Я хочу, чтобъ всѣ по секрету говорили на линіи, что генералъ подниметъ акціи въ теченіи недѣли. Всѣ жадны и хотятъ принять участіе въ спекуляціяхъ генерала, а генералъ, понимаете, также желаетъ, чтобъ всѣ дѣлились съ нимъ выгодами его спекуляцій. Вы понимаете?

— Кажется.

— Я вижу, Толь, опять видѣніе. Человѣкъ, пользующійся довѣріемъ генерала, степенный, надежный дѣлецъ, говоритъ на ухо своему другу, что черезъ недѣлю генералъ подниметъ акціи желѣзной дороги Кривой Долины. Другъ передаетъ это по секрету своему другу и такъ далѣе. Вѣсть распространяется по всей линіи. Всѣ теряютъ голову, и каждый въ тайнѣ посылаетъ приказъ о покупкѣ акцій. Между тѣмъ, генералъ и его комиссіонеръ, поддаваясь наплыву требованій, потихоньку спустятъ свои акціи. Затѣмъ видѣніе продолжается. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ, генералъ покупаетъ обратно акціи по какой хочетъ цѣнѣ для сохраненія своего мѣста во главѣ управленія. Что вы на это скажете?

— Ничего. Я васъ понимаю и потихоньку спущу акціи.

И они оба громко разсмѣялись.

— Я чувствую себя лучше, Толь, и встану, сказалъ Бельчеръ. — Помните мои слова и дайте крылья моему видѣнію. Но не забывайте вмѣстѣ съ тѣмъ, что земная жизнь — юдоль плача и что грѣшно сосредоточивать всѣ свои помыслы на суетѣ суетъ. До свиданія.

Толботъ спустился по лѣстницѣ, смѣясь, и, вскочивъ въ карету, отправился осуществлять планъ генерала.

Бельчеръ одѣлся старательнѣе обыкновеннаго, пошелъ въ комнату жены, спросилъ о здоровьѣ дѣтей и, вернувшись въ свой кабинетъ, вынулъ изъ потаеннаго ящика въ конторкѣ маленькую записную книжку. Онъ перелистовалъ ее и, положивъ въ карманъ, отправился изъ дома. Намекъ Толбота на то, что всѣ считали его любовникомъ мистрисъ Диллингамъ, воскресилъ въ немъ съ новой силой прежнюю его страсть.

Странную особенность его грубой натуры составляла эта жажда женскаго сочувствія въ минуту совершенія имъ преступленій, мошенничествъ и жестокостей. Онъ былъ слишкомъ поглощенъ затруднительнымъ положеніемъ своихъ дѣлъ, чтобъ думать теперь объ животномъ удовлетвореніи этой страсти. Но прикосновеніе ея руки къ его пылавшему лбу, нѣжное слово сочувствія и сожалѣнія, увѣренность въ ея любви къ нему — могли утѣшить его наболѣвшее сердце. Его измучили борьба, неудача, сознаніе, что онъ совершилъ преступленіе. Онъ жаждалъ женской любви. Онъ чувствовалъ необходимость, чтобъ его приласкали, пожалѣли, успокоили, возстановили ослабѣвшія силы. А только одна на свѣтѣ женщина могла подобнымъ поведеніемъ заслужить отъ него горячую благодарность.

Мистрисъ Диллингамъ, конечно, знала о значительной потерѣ; она читала все и слышала обо всемъ. Онъ хотѣлъ доказать ей, что эта неудача не погубила его и что онъ нисколько не обѣднѣлъ. Онъ жаждалъ остаться въ ея глазахъ богатымъ, вліятельнымъ человѣкомъ, если ужь ему не удалось привлечь ее къ участію въ его дѣлахъ.

Выходя изъ дома, онъ не имѣлъ еще опредѣленнаго намѣренія отправиться къ прекрасной вдовѣ. Онъ только чувствовалъ, что его сердце влекло его куда-то, и, инстинктивно взявъ съ собою свою маленькую записную книжку, направился къ дому мистрисъ Диллингамъ.

Спустя десять минутъ, онъ уже сидѣлъ рядомъ съ ней, въ ея хорошенькой гостиной.

— У васъ была неудача, мистеръ Бельчеръ, сказала она сочувственнымъ тономъ: — я очень васъ пожалѣла, но, должно быть, несчастье не такъ велико, какъ мнѣ говорили! Вы совсѣмъ спокойны.

— О, — подобная непріятность можетъ случиться каждый день съ человѣкомъ, который ведетъ такія крупныя дѣла, какъ я, отвѣчалъ Бельчеръ съ презрительнымъ смѣхомъ: — генералъ никогда не рискуетъ всѣмъ. Онъ теперь такъ же богатъ, какъ въ день переселенія въ Нью-Йоркъ.

— Я очень рада это слышать, такъ рада, что не могу вамъ даже выразить, отвѣчала искренно мистрисъ Диллингамъ.

Ея слова и очевидное сочувствіе были живительнымъ бальзамомъ для наболѣвшаго его сердца.

— Никогда не безпокойтесь обо мнѣ, продолжалъ Бельчеръ: — я знаю что дѣлаю и имѣю громадное преимущество надъ другими спекуляторами; у меня есть источникъ постояннаго, правильнаго дохода.

— Я васъ не понимаю. Вы мужчины иначе созданы, чѣмъ мы. Я думала, что вы съума сходите отъ отчаянія.

Бельчеръ желалъ окончательно внушить мистриссъ Диллингамъ непоколебимое довѣріе къ его уму и осторожности. Онъ хотѣлъ убѣдить ее, что онъ, во что бы то ни стало, сохранитъ нажитыя имъ богатства. Для этого онъ рѣшился быть съ нею откровеннымъ. Онъ не былъ съ нею откровененъ, поручая ей наблюденіе за Гарри, и это только ее оттолкнуло отъ него. Теперь, видя, какъ она обходилась съ нимъ подружески, онъ вздумалъ попытать противоположное средство и тѣмъ привязать ее къ себѣ, навсегда. Мистриссъ Диллингамъ прочла въ его глазахъ это намѣреніе и предупредила его:

— О, генералъ, я узнала кое-что для васъ интересное и, быть можетъ, полезное. Мистеръ Бенедиктъ живъ. Я получила сегодня письмо отъ его милаго мальчика, и онъ пишетъ, что отецъ его совершенно здоровъ и какъ они счастливы, что живутъ вмѣстѣ.

Бельчеръ насупилъ брови.

— Я не сочувствую вашему капризу въ отношеніи этого ребенка. Почему онъ вамъ такъ понравился?

— О! не касайтесь, генералъ, этого каприза, воскликнула со смѣхомъ мистриссъ Диллингамъ: — я женщина и, слѣдовательно, могу имѣть капризы. Онъ меня забавляетъ, и я его люблю. Я бы не сказала вамъ ни слова о немъ, еслибъ думала, что это можетъ ему повредить. Онъ — мой любимчикъ, и мнѣ нечего болѣе дѣлать на свѣтѣ, какъ его лелѣять. Общество мнѣ надоѣло. Мужчины, по крайней мѣрѣ, мои старые пріятели, мнѣ опротивѣли. А дѣтей я люблю, и они хорошо на меня вліяютъ. Такъ, пожалуйста, не касайтесь моего каприза.

— О вкусахъ спорить нельзя, замѣтилъ Бельчеръ со смѣхомъ, не лишеннымъ нѣкоторой злобы.

— А вы, генералъ, почему интересуетесь этимъ ребенкомъ?

— Я не люблю Бальфура, на попеченіи котораго онъ находится. Я думаю, что старый адвокатъ — просто мошенникъ.

— Не знаю. Онъ теперь никогда не ходитъ ко мнѣ. Но когда-то я пользовалась его вниманіемъ. Я ему, вѣроятно, надоѣла, какъ всѣмъ.

Мистриссъ Диллингамъ отлично съиграла свою роль, и Бельчеръ былъ вполнѣ убѣжденъ въ ея преданности къ нему.

— Не будемъ болѣе говорить о Бальфурѣ и этомъ мальчикѣ. Вашъ капризъ, надѣюсь, вскорѣ пройдетъ. А когда мальчикъ возвращается?

— Онъ тамъ, кажется, проведетъ все лѣто.

— Очень радъ.

— Если вы рады, то и я буду рада, произнесла со смѣхомъ прекрасная вдова.

Бельчеръ вынулъ изъ кармана маленькую книжечку.

— Что это у васъ? спросила мистриссъ Диллингамъ.

— Женщины очень любопытны, сказалъ Бельчеръ, ударяя книжкой себѣ по колѣнамъ.

— А мужчины любятъ подстрекать это любопытство.

— Генералъ — дѣловой человѣкъ, и васъ интересуетъ, какъ онъ ведетъ дѣла?

— Очень.

— Такъ у генерала есть два рода дѣлъ, которыя онъ никогда не мѣшаетъ.

— Ничего не понимаю.

— Вы знаете, что онъ началъ свою карьеру фабрикантомъ. Вотъ онъ и ведетъ свою промышленную дѣятельность и свои биржевыя спекуляціи совершенно отдѣльно и независимо другъ отъ друга. Онъ никогда не рискуетъ ни однимъ долларомъ, вырученнымъ на фабрикѣ и заводѣ.

— И у васъ все записано въ этой маленькой книжкѣ?

— Вы желали бы ее видѣть?

— Да

— Хорошо, я вамъ ее покажу. Но прежде я вамъ откровенно разскажу свои дѣла. Лѣтъ десять тому назадъ, въ Севеноксъ явился человѣкъ, замѣчательный изобрѣтатель. Я попробовалъ нѣкоторыя изъ его изобрѣтеній, и они имѣли успѣхъ; я ему продолжалъ давать деньги и, наконецъ, передалъ столько, что онъ продалъ мнѣ всѣ права на свои привилегіи. Потомъ онъ раззорился и сошелъ съ ума. Я его содержалъ два года въ сумасшедшемъ домѣ. Оттуда онъ вышелъ, какъ неизлечимый и, естественно, попалъ въ домъ для бѣдныхъ. Вы понимаете, я не могъ же его вѣчно содержать на свой счетъ. Я заплатилъ ему съ излишкомъ все, что стоили его изобрѣтенія, рисковалъ своимъ капиталомъ, примѣняя его открытія, и считалъ, что мы квиты.

— Значитъ, онъ вамъ продалъ всѣ свои права? спросила сочувственнымъ тономъ мистриссъ Диллингамъ.

— Конечно. У меня есть законно составленный и подписанный контрактъ.

— Значитъ, васъ нельзя ни въ чемъ винить.

— И однако меня многіе винили.

— Въ чемъ же, если вы заплатили ему все, что слѣдовало?

— Ужь таковъ Севеноксъ. Я за это и бросилъ его. Бенедиктъ бѣжалъ изъ дома для бѣдныхъ; всѣ считали, что онъ умеръ, и такъ какъ я нажилъ денегъ его привилегіями, то на меня возложили отвѣтственность за его смерть. Но я ихъ за это хорошо наказалъ. Они меня будутъ помнить.

И Бельчеръ засмѣялся такимъ злобнымъ, грубымъ смѣхомъ, что мистрисъ Диллингамъ едва не вышла изъ себя.

— А теперь, продолжалъ Бельчеръ: — Бальфуръ хочетъ отнять у меня эти привилегіи, которыми я пользовался около десяти лѣтъ. Можетъ быть, это ему и удастся, но послѣ такой борьбы, какой еще никогда не видывалъ Нью-Йоркъ.

Мистрисъ Диллингамъ пристально смотрѣла на памятную книжку. Ей было очень любопытно взглянуть на нее. Она рѣшительно не понимала какъ ведутъ дѣла люди, наживающіе такіе крупные куши денегъ. Всякія счетныя книги для нея были непостижимыми загадками.

Она взяла маленькую табуретку, поставила подлѣ кресла мистера Бельчера, и усѣлась такъ близко къ нему, что плечи ихъ соприкасались. Сладостное ощущеніе овладѣло генераломъ.

— Ну, сказала она: — покажите мнѣ, какъ ведутъ дѣла милліонщики.

Генералъ открылъ книжку. Въ ней были кратко записаны всѣ результаты эксплуатированныхъ имъ изобрѣтеній Бенедикта, съ обозначеніемъ сколько каждое изъ нихъ принесло барыша и куда этотъ барышъ былъ помѣщенъ. Она была въ восторгѣ отъ дѣлового генія мистера Бельчера, отъ его аккуратности и систематичности. Она дѣлала ему тысячи вопросовъ, и нѣкоторые изъ нихъ касались очень важныхъ предметовъ. Вообще, она находила его систему веденія дѣла безупречной и теперь понимала, почему онъ не подвергался громаднымъ потерямъ, какъ большинство крупныхъ спекуляторовъ. Генералъ съ наслажденіемъ упивался ея лестью, которая успокоивала его оскорбленное достоинство, стушевывала его разочарованіе и убѣждала его въ томъ, что онъ могъ вполнѣ довѣриться одной особѣ, которая была для него дороже всѣхъ на свѣтѣ.

Среди этого разговора, услаждавшаго измученную душу Бельчера, слуга доложилъ, что кто-то желаетъ видѣть генерала по очень важному дѣлу. Онъ вышелъ въ переднюю, а мистрисъ Диллингамъ взяла его памятную книжку. Черезъ минуту онъ вернулся. Дѣло заключалось въ томъ, что Фипсъ указалъ посланному отъ маклеровъ, гдѣ находится генералъ, и этотъ посланный требовалъ немедленнаго присутствія мистера Бельчера въ Боль-Стритѣ. Эта помѣха очень разсердила генерала, но дѣло прежде всего, и онъ объявилъ мистрисъ Диллингамъ, что долженъ на короткое время ее покинуть.

— Оставьте эту книжку у меня до вашего возвращенія, сказала она: — это меня позабавитъ.

И она прижала книжку къ своей груди, словно это было драгоцѣннѣйшее сокровище.

— Вы ея не потеряете?

— Нѣтъ.

Онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ. Она не сопротивлялась.

— Передъ обѣдомъ я заѣду, и вы мнѣ ее отдадите.

— Конечно.

Генералъ въ отличномъ расположеніи духа отправился къ маклерамъ распутывать свою послѣднюю неудачную спекуляцію, а мистрисъ Диллингамъ заперлась въ своей комнатѣ, приказавъ слугѣ никого не принимать, кромѣ мистера Бельчера.

Она на свободѣ подробно разсмотрѣла памятную книжку милліонщика. Несомнѣнно, это былъ человѣкъ аккуратный и дѣловой; каждая запись въ книжкѣ это доказывала. Но она съ минуту колебалась исполнить ли ей, или нѣтъ то, для чего именно она оставила у себя книжку. Эта книга была частная тайна, и списать ее значило измѣнить тому довѣрію, которое оказалъ ей владѣлецъ книжки. Но обворовать вора составляетъ ли преступленіе? Она не понимала юридическаго значенія этого документа, но видѣла, что въ немъ заключались драгоцѣнныя свѣдѣнія. Эта книжка ясно доказывала, на какую сумму были ограблены Бенедиктъ и ребенокъ, которымъ она такъ интересовалась.

Убѣдившись въ томъ, что она во всякомъ случаѣ сдѣлаетъ доброе дѣло, мистрисъ Диллингамъ сѣла къ письменному столу, и черезъ часъ вся книжка была аккуратно списана съ перваго слова до послѣдняго. Потомъ она свѣрила копію съ оригиналомъ, и въ концѣ написала: «Это — вѣрная копія книжки, данной мнѣ для просмотра сегодня мистеромъ Бельчеромъ», выставила число и подписала свое имя.

Окончивъ работу, она заперла копію въ ящикъ письменнаго стола, а оригиналъ завернула въ почтовую надушенную бумагу и надписала адресъ генерала.

Она очень хорошо понимала, зачѣмъ Бельчеръ открылъ ей эту важную тайну. Онъ хотѣлъ показать ей, какъ онъ богатъ, остороженъ и неуязвимъ, онъ желалъ, чтобы нетолько она сама убѣдилась въ этомъ, но и разсказала всѣмъ своимъ знакомымъ, что финансовое положеніе генерала тверже гранита. Онъ былъ увѣренъ, что мистрисъ Диллингамъ будетъ такъ гордиться его довѣріемъ и такъ осторожно распространитъ полученныя ею свѣдѣнія, что его репутація дѣлового человѣка и милліонщика много выиграетъ. Все это было для нея ясно, такъ какъ она знала насквозь почтеннаго генерала.

Дѣла задержали мистера Бельчера долѣе, чѣмъ онъ ожидалъ, и, спустя нѣсколько часовъ, вдали отъ предмета своего обожанія, онъ началъ безпокоиться о своей книжкѣ. Онъ впервые разстался съ нею, и мало по малу имъ овладѣло смутное предчуствіе какого-то несчастья. Наконецъ, видя, что ему не удастся заѣхать самому къ мистрисъ Диллингамъ въ этотъ день, онъ отправилъ къ ней Фипса съ запиской, прося ее возвратить ему книжку.

Она съ удовольствіемъ отдала книжку и приложила записку Бельчера къ копіи, запертой въ столѣ.

Пока эти мелкія обстоятельства, которымъ, суждено было имѣть великія послѣдствія, происходили въ Нью-Йоркѣ, случилось событіе и въ Севеноксѣ, не меньшей важности для послѣдующей судьбы мистера Бельчера и его жертвы.

Читатель помнитъ, что мистеръ Бельчеръ, получивъ извѣстіе отъ своего агента въ Севеноксѣ, что Бенедиктъ живъ и находится со времени своего исчезновенія въ № 9, тотчасъ написалъ Сэму Эятсу любезное письмо съ дѣловымъ порученіемъ и приказалъ своему агенту всевозможными мѣрами заинтересовать адвоката въ его дѣлахъ. Конечно, имъ руководило при этомъ желаніе купить молчаніе Сэма насчетъ автографовъ, которые онъ добылъ чрезъ его посредство. Онъ зналъ, что Сэмъ не забылъ намека, сдѣланнаго имъ на возможность подлога, и пойметъ, что автографы потребовались имъ для какой-нибудь преступной цѣли. Онъ съ самаго начала старался не порвать существовавшихъ между ними дружескихъ отношеній, а теперь, видя измѣну Сэма, онъ болѣе чѣмъ когда-нибудъ желалъ расположить его въ свою пользу.

Сэмъ Эятсъ аккуратно исполнилъ данное ему порученіе и, сообщивъ результатъ агенту мистера Бельчера, съ удивленіемъ встрѣтилъ самый радушный пріемъ и предложеніе новыхъ занятій. По словамъ агента, онъ нуждался въ помощи адвоката, чтобы распутать нѣсколько очень сложныхъ дѣлъ, а такъ какъ онъ не могъ выпустить изъ своихъ рукъ нѣкоторыхъ важныхъ документовъ, то пригласилъ Сэма Эятся работать у него въ домѣ.

Такимъ образомъ, впродолженіи трехъ недѣль онъ занимался въ библіотекѣ мистера Бельчера, въ которой мы впервые познакомились съ милліонщикомъ. Днемъ онъ работалъ одинъ, а вечеромъ съ агентомъ.

Однажды, онъ засунулъ куда-то нужную бумагу и, отыскивая ее, сталъ шарить по всему письменному столу. Въ этомъ столѣ были ящики съ двухъ сторонъ. Онъ вынулъ одинъ изъ нихъ, чтобы убѣдиться, не попала ли бумага за ящикъ, потомъ сдѣлалъ съ противоположнымъ ящикомъ тоже, и, къ удивленію, между ними оказалась нѣчто. Онъ взялъ палку и пихнулъ ею изо всей силы въ эту неожиданную преграду, которая оказалась маленькимъ потаеннымъ ящичкомъ, но безъ ключа.

Прежде, чѣмъ онъ успѣлъ задать себѣ вопросъ, имѣлъ ли онъ право открывать секретный ящикъ, онъ уже открылъ его. Въ ящикѣ находилось письмо, адресованное на имя Поля Бенедикта. Оно было запечатано, и, очевидно, авторъ, судя по почерку — Робертъ Бельчеръ, совершенно забылъ объ его существованіи. Съ другой стороны, оно могло быть очень важно для Бенедикта, такъ какъ записку, не имѣющую никакого значенія, не прячутъ въ секретный ящикъ.

Сэмъ Эятсъ колебался нѣсколько времени, подобно мистрисъ Диллингамъ съ книжкой въ рукахъ, насчетъ того, какъ ему слѣдовало поступить. Сердце его лежало къ Бенедикту. Онъ былъ увѣренъ, что Бельчеръ покровительствовалъ ему съ какой-нибудь гнусной цѣлью, но все-таки долго боролся съ собою.. Не обязанъ ли онъ былъ отправить письмо къ мистеру Бельчеру? Хотя послѣдній, очевидно, хотѣлъ воспользоваться его услугами для преступнаго дѣла, по все-таки онъ вырвалъ его изъ нищеты, и Сэмъ даже въ настоящую минуту ѣлъ его хлѣбъ.

Съ другой стороны, онъ вполнѣ заработывалъ все, что получалъ отъ мистера Бельчера и, въ сущности, ни чѣмъ не былъ ему обязанъ. Письмо было адресовано на имя мистера Бенедикта, и всего проще передать письмо Бенедикту, а онъ уже рѣшитъ, что съ нимъ дѣлать. Придя къ этому заключенію, Сэмъ Эятсъ спряталъ письмо въ карманъ и поставилъ на мѣсто какъ секретный ящичекъ, такъ и оба большіе ящика.

Вскорѣ послѣ этого онъ окончилъ всѣ дѣла, порученныя ему агентомъ Бельчера, и поѣхалъ на недѣлю отдохнуть отъ городскихъ занятій въ новый отель Джима Фентона въ № 9, какъ онъ уже давно обѣщалъ. Конечно, найденное письмо отправилось съ нимъ, и онъ привезъ его обратно, но съ порученіемъ отъ Бенедикта отправить его немедленно но почтѣ въ Нью-Йоркъ къ Джемсу Бальфуру.

Познакомившись съ содержаніемъ письма, которое оказалось чрезвычайно важнымъ для возстановленія правъ Бенедикта, Сэмъ Эятсъ уже болѣе не сомнѣвался въ правильности своего поступка. Онъ далъ бѣдной жертвѣ могучее орудіе противъ безсовѣстнаго противника.

XXIV.

Спустя два или три дня, мистеръ Бельчеръ настолько устроилъ свои дѣла, что нашелъ свободную минутку для посѣщенія мистрисъ Диллингамъ, чего онъ уже давно ожидалъ съ нетерпѣніемъ.

— Меня очень заинтересовала ваша книжка, сказала смѣло мистрисъ Диллингамъ, послѣ обычныхъ привѣтствій.

— А! генералъ — одинъ изъ лучшихъ современныхъ авторовъ, замѣтилъ Бельчеръ самодовольно.

— Да, слогъ его замѣчательно сжатый и изобилуетъ статистическими цифрами.

— Такъ вамъ моя книжка показалась очень интересной?

— Да, я вамъ очень благодарна, генералъ, что вы мнѣ открыли тайну, какъ вы, мужчины, наживаете милліоны.

— Мы, мужчины! произнесъ Бельчеръ, пожимая плечами.

— Ну, если хотите, какъ вы одинъ наживаете милліоны.

— Вы замѣтили скромную цифру моихъ взносовъ въ иностранные банки?

— Нечего сказать, скромная цифра! Что вы дѣлаете съ такой громадной суммой за-границей?

— Ничего. Я намѣренъ ее еще увеличить, прежде чѣмъ она начнетъ уменьшаться.

— Я васъ не понимаю.

Мистеръ Бельчеръ задумался. Потомъ онъ пристально посмотрѣлъ на прелестную вдову, какъ бы желая прочесть въ ея глазахъ, насколько она любила его. Онъ самъ былъ по уши влюбленъ въ нее и рѣшился во что бы то ни стало довести дѣло до развязки, но не зналъ съ чего начать, такъ упорно держала она его на почтительномъ разстояніи и не допускала съ его стороны ни малѣйшей фамильярности.

— О чемъ вы думаете, генералъ? спросила мистрисъ Диллингамъ.

— Вы никогда не слыхали, что я вижу иногда видѣнія? сказалъ онъ съ принужденнымъ смѣхомъ.

— Никогда.

— Толботъ присутствовалъ раза два при подобныхъ видѣніяхъ.

— Что же, это очень страшно?

— Нѣтъ, нисколько, мои видѣнія самыя мирныя. Я чувствую, что и въ эту минуту передо мною носится очаровательное видѣніе.

— Хотите я буду обмахивать васъ вѣеромъ?

— Пожалуйста.

Генералъ закрылъ глаза, а мистрисъ Диллингамъ съ улыбкой стала обмахивать его вѣеромъ.

— Я вижу передъ собой, началъ Бельчеръ: — дѣлового человѣка, съ геніальными способностями и громаднымъ состояніемъ. Онъ слишкомъ поздно, увы! узнаетъ, что любовь жены ему недостаточна. Она его не стоитъ. Онъ бросаетъ провинціальный городъ, въ которомъ разбогатѣлъ, и старается заглушить свое сердечное разочарованіе въ шумныхъ удовольствіяхъ столицы. Тамъ онъ встрѣчаетъ женщину, перлъ созданія, и впервые находитъ себѣ пару. Это небесное созданіе его нѣжно отталкиваетъ, хотя сердце влечетъ ее къ нему. Она — осторожная женщина. Ей надо сохранить приличіе. Она — другъ жены этого несчастнаго джентльмэна. Стремленія ея сердца сдерживаются многими преградами. Онъ помѣщаетъ въ европейскій банкъ громадную сумму. Она ѣдетъ въ Европу для удовольствія и чтобы поправить свое разстроенное здоровье. Она пользуется свободно его капиталомъ, посѣщаетъ всѣ европейскія столицы и прячется въ альпійскихъ селеніяхъ, но, наконецъ, ее находитъ тотъ, кто повергнулъ къ ея ногамъ свое богатство.

Передавая подробности своего видѣнія, Бельчеръ бросалъ изъподлобья страстные взгляды на мистрисъ Диллингамъ. Она слушала съ ужасомъ и старалась скрыть вѣеромъ свое лицо, которое выражало гнѣвъ, оскорбленное достоинство, ненависть. Она вполнѣ сознавала, что сама своимъ поведеніемъ навлекла на себя такую кровную обиду, и думала только какъ бы отдѣлаться отъ него, не накликавъ на себя новаго униженія и не сдѣлавъ во всякомъ случаѣ нежелательнаго скандала.

— Генералъ, сказала она, наконецъ: — вы пьяны, вы не знаете, что говорите.

— Напротивъ, я совершенно трезвъ, воскликнулъ Бельчеръ и, вставая съ кресла, подошелъ къ ней.

— Не подходите ко мнѣ! Дайте мнѣ время! Дайте мнѣ время! воскликнула она, также вскочивъ съ своего мѣста, и направляясь въ свою комнату.

— Время, т. е. вѣчность, вы хотите сказать, произнесъ Бельчеръ, пораженный ея сверкавшими гнѣвомъ глазами.

— Вы говорите, что преданы мнѣ, а не хотите исполнить моей просьбы. Докажите мнѣ свою дружбу, уйдите отсюда. Я хочу быть одна.

— Уйти, даже не пожавъ вашей ручки!

— Да.

Бельчеръ взялъ шляпу, пошелъ къ двери, постоялъ на порогѣ, какъ бы не зная, на что рѣшиться, и потомъ быстро удалился.

Онъ глубоко сожалѣлъ себя. Онъ сдѣлалъ столько для этой женщины, столькимъ рисковалъ для нея и не получилъ въ замѣнъ ничего. Онъ все-таки не сомнѣвался, что она его любитъ, но женщины — такія непонятныя созданія, онѣ такъ мало походятъ на мужчинъ. И однако, онъ самъ сознавалъ, что, еслибы ему легко досталась побѣда надъ нею, то она ему тотчасъ надоѣла бы. Чѣмъ болѣе было преградъ къ ея обладанію, тѣмъ болѣе онъ стремился къ этой желанной цѣли. Во всякомъ случаѣ, самая тяжелая минута прошла; она теперь знала его планъ, и, конечно, со временемъ все устроится.

Послѣ ухода Бельчера, мистрисъ Диллингамъ горько зарыдала. Хотя она и была сама виновата въ томъ страшномъ оскорбленіи, которое ей пришлось перенести, но все-таки не могла безъ злобы и ненависти думать о человѣкѣ, который довелъ ее до такого униженія. Немного успокоившись, она стала серьёзно обдумывать свое положеніе. Прежде всего, необходимо было положить конецъ посѣщеніямъ мистера Бельчера — но какъ это сдѣлать?

Она рѣшилась спросить совѣта мистера Бальфура и въ тотъ же день вечеромъ отправилась къ нему, такъ закутавшись, что Бельчеръ, еслибы и встрѣтилъ ее, то не могъ бы узнать. Она сказала адвокату о всемъ случившемся и передала ему копію съ записной книжки генерала съ его собственноручной запиской.

Мистеръ Бальфуръ посовѣтовалъ ей немедленно уѣхать изъ Нью-Йорка и поселиться на время въ такомъ уединенномъ уголкѣ, гдѣ бы Бельчеръ не могъ ее найти. Конечно, не было для нея лучшаго притона, какъ новый отель Джима Фентона, гдѣ находилась семья Бальфура и лица, дорогія сердцу мистрисъ Диллингамъ. Она могла тамъ провести спокойно и счастливо время до начала процесса Бенедикта съ Бельчеромъ. Тогда ея присутствіе потребуется въ Нью-Йоркѣ, но ея преслѣдователь уже будетъ слишкомъ занятъ спасеніемъ своей шкуры, чтобы заботиться о чемъ-либо другомъ.

Этотъ планъ показался мистрисъ Диллингамъ лучшимъ выходомъ изъ ея затруднительнаго положенія, и на слѣдующій день, на разсвѣтѣ, она отправилась въ № 9, оставивъ свою квартиру на попеченіе вѣрной прислуги.

Неожиданный отъѣздъ мистрисъ Диллингамъ очень поразилъ мистера Бельчера, который явился къ ней въ домъ спустя три дня послѣ роковаго объясненія. Онъ не подозрѣвалъ, что она бѣжала изъ боязни его преслѣдованій, и не смѣлъ вѣрить, что она уѣхала въ Европу, не предупредивъ его. Впрочемъ, отъ нея можно было ожидать всего. Но, по всей вѣроятности, она скрывается гдѣ-нибудь и вскорѣ увѣдомитъ его о своемъ убѣжищѣ. Однако, какъ онъ ни старался успокоить себя, исчезновеніе мистрисъ Диллингамъ очень тревожило его.

Лишившись ея общества и освобожденный отъ ея вліянія, удерживавшаго его отъ многихъ крайностей, генералъ предался безъ мѣры пьянству и биржевымъ спекуляціямъ. Мало по малу, онъ самъ сталъ сознавать, что въ немъ произошла большая перемѣна. Умъ его какъ бы отуманился. Часто имъ овладѣвали смутныя опасенія. Отъ частыхъ неудачъ на биржѣ онъ потерялъ вѣру въ себя. Его обычное хладнокровіе теперь нерѣдко ему измѣняло; онъ довѣрчиво прислушивался къ различнымъ слухамъ и легко поддавался вліянію окружающихъ его лицъ. Даже его фабричная и заводская дѣятельность, бывшая твердымъ основаніемъ его богатства, теперь сдѣлалось опаснымъ факторомъ въ его рукахъ. Надѣясь на этотъ постоянный источникъ доходовъ, онъ не зналъ удержа въ своихъ спекуляціяхъ.

Однако, его великій планъ постепенной передачи своихъ акцій компаніи желѣзной дороги Кривой Долины осуществлялся съ необыкновеннымъ успѣхомъ, что не было удивительно, такъ какъ для успѣха въ этомъ дѣлѣ необходимо было только мошенничество, не останавливающееся ни передъ какими средствами — и болѣе ничего. Впрочемъ, хотя онъ и пріобрѣлъ этимъ путемъ большія деньги, но старые его пріятели, открывъ его мошенническую продѣлку, стали отъ него отворачиваться, и онъ уже могъ имѣть дѣла только съ такими же мошенниками, какъ онъ, которые при случаѣ были готовы погубить его, какъ онъ губилъ другихъ.

Спустя мѣсяцъ послѣ бѣгства мистрисъ Диллингамъ, Бельчеръ получилъ очень учтивую записку отъ мистера Бальфура, который просилъ его, отъ имени своего довѣрителя Поля Бенедикта, выплатить справедливую часть изъ барышей, полученныхъ ютъ эксплуатированія изобрѣтеній Бенедикта, и заключить контрактъ на дальнѣйшее пользованіе ими.

Эта записка была написана въ такихъ умѣренныхъ и даже любезныхъ выраженіяхъ, что Бельчеръ, ожидавшій совершенно иной атаки, громко разсмѣялся.

— Дѣтская игра! промолвилъ онъ: — или Бальфуръ трусъ, или онъ сознаетъ, что ничего не можетъ сдѣлать со мной.

И, не показавъ этой записки Кавендишу, который сказалъ, что не приметъ его во второй разъ безъ чека въ десять тысячъ долларовъ, онъ написалъ въ отвѣтъ слѣдующее:

"Джемсу Бальдуру, Эсквайру.

"Ваше письмо отъ сегодняшняго числа я получилъ и прочелъ. Позвольте мнѣ вамъ на это сказать:

1) Ничѣмъ недоказано, что вы повѣренный Поля Бенедикта.

2) Ничѣмъ недоказано, что Поль Бенедиктъ живъ, и я не намѣренъ входить въ сношенія съ мертвецомъ или обманщикомъ.

3) Я — законный владѣлецъ привилегій, первоначально выданныхъ Полю Бенедикту и которыми я пользовался и пользуюсь доселѣ. Документъ, которымъ онъ мнѣ передалъ всѣ свои права, лежитъ въ письменномъ столѣ, на которомъ я пишу, и оный засвидѣтельствованъ въ Вашингтонѣ, хотя очень недавно, благодаря моему незнанію законовъ.

Позвольте мнѣ прибавить, что, не имѣя ничего противъ васъ, лично, я покажу вамъ съ удовольствіемъ этотъ документъ, когда вы пожелаете, и тѣмъ избавлю васъ отъ опасности вступить въ заговоръ противъ меня, съ цѣлью незаконно лишить меня правъ, которыя я намѣренъ защищать всѣми зависящими отъ меня мѣрами.

Вашъ
Робертъ Бельчеръ".

Онъ перечелъ съ самодовольствіемъ это письмо. Оно казалось ему полнымъ ума и достоинства. Онъ избавилъ себя отъ расхода въ десять тысячъ долларовъ и на время заставилъ замолчать своего противника.

Мистеръ Бальфуръ прочелъ съ улыбкой отвѣтъ генерала, который открывалъ своему противнику нетолько свой почеркъ, не и систему своей защиты. Онъ приложилъ эту записку къ другимъ документамъ дѣла «Бенедиктъ и Бельчеръ», надѣлъ шляпу и, перейдя чрезъ улицу, позвонилъ у дома милліонщика. Самоувѣренный генералъ не ожидалъ этого посѣщенія, хотя самъ его накликалъ. Поэтому онъ не пригласилъ его въ свой кабинетъ, а сошелъ къ нему въ гостинную, гдѣ Бальфуръ терпѣливо его ждалъ.

— Вы были такъ добры, что предложили мнѣ показать документъ, по которому вамъ переданы привилегіи мистера Бенедикта, сказалъ онъ: — я пришелъ за этимъ.

— Я передумалъ, отвѣчалъ генералъ.

— Вы боитесь, что я украду документъ? спросилъ Бальфуръ.

— Нѣтъ, но я писалъ къ вамъ, не посовѣтовавшись съ своимъ адвокатомъ.

— Я такъ и думалъ. Прощайте, сэръ.

— Вы на меня не сердитесь, я надѣюсь, сказалъ генералъ съ принужденнымъ смѣхомъ.

— Нисколько, отвѣчалъ адвокатъ, удаляясь.

Мистеръ Бельчеръ понялъ, что сдѣлалъ ошибку. Онъ теперь постоянно дѣлалъ ошибки. Цѣлую недѣлю онъ находился въ тревожномъ настроеніи духа и все ожидалъ повѣстки въ судъ. Но, видя, что противникъ не начинаетъ открытой борьбы, онъ немного успокоился и снова сталъ искать утѣшенія въ пьянствѣ и биржевой игрѣ, доходя до такихъ крайностей, что бѣдному Толботу было очень трудно удержать его отъ неосторожныхъ глупостей. Мало-по-малу, онъ уже приходилъ къ тому убѣжденію, что ему не удастся долго сохранить своего «патрона» въ качествѣ дойной коровы.

На частыя насмѣшки друзей, издѣвавшихся надъ его неудачами, генералъ презрительно отвѣчалъ, что спекуляціи — его забава. Онъ знаетъ, что дѣлаетъ, и никогда не рискуетъ большимъ, чѣмъ ему позволяютъ его крупные капиталы.

Онъ былъ спокоенъ, что останется еще на нѣсколько мѣсяцевъ предсѣдателемъ правленія въ компаніи желѣзной дороги Кривой Долины, и, конечно, разсчитывалъ на покупку обратно спущенныхъ имъ акцій по какой ему угодно цѣнѣ. Между тѣмъ, онъ будетъ пользоваться своимъ положеніемъ, чтобъ обдѣлывать свои частныя дѣлишки.

Наступило, наконецъ, время, когда онъ почувствовалъ недостатокъ въ наличныхъ деньгахъ. Его товарищи по биржѣ составили планъ обширной спекуляціи съ акціями Мускогейской желѣзной дороги и пригласили его участвовать въ колоссальномъ мошенничествѣ. Онъ былъ польщенъ этимъ предложеніемъ и видѣлъ тутъ случай возстановить свое пошатнувшееся положеніе въ финансовомъ мірѣ.

Подъ предлогомъ, что онъ вскорѣ собирается въ Европу для отдыха и удовольствія, онъ заложилъ свой домъ, но въ Воль-Стритѣ злобно комментировали этотъ знаменательный фактъ и даже, къ его величайшему неудовольствію, газеты разгласили это обстоятельство.

Но суммы, полученной имъ за залогъ дома, вмѣстѣ съ капиталомъ, вырученнымъ отъ спуска акцій желѣзной дороги Кривой Долины, недостаточно было, чтобъ доставить ему первенствующее мѣсто въ новой спекуляціи.

У него все еще находился значительный капиталъ въ облигаціяхъ компаніи Кривой Долины, которыми онъ пользовался для займа небольшимъ суммъ, необходимыхъ ему для его многочисленныхъ операцій. Дѣло въ томъ, что онъ самъ выпускалъ эти облигаціи. Компанейскія книги находились подъ его контролемъ, и ему было легко надѣлать облигацій сколько угодно. Подобному соблазну поддавались часто люди гораздо лучше его. Къ тому же, онъ оправдывалъ излишній выпускъ облигацій тѣмъ, что не хотѣлъ никого раззорять, а только вывернуться самому. Поэтому онъ плодилъ безъ зазрѣнія совѣсти облигаціи и, закладывая ихъ, получалъ деньги.

Между тѣмъ, другіе спекулаторы, зная его мошенническія продѣлки, стали тайкомъ скупать акціи Кривой Долины съ цѣлью выжить его изъ управленія компаніей и взять дорогу въ свои руки. Онъ долго объ этомъ ничего не зналъ, а когда дошли до него свѣдѣнія, то уже было поздно принять какія-нибудь мѣры. Что же касается до новой спекуляціи съ акціями Мускогейской линіи, то это дѣло требовало долгой и чрезвычайно сложной операціи, а, слѣдовательно, и капиталы должны были оставаться долго безъ оборота. Въ тоже время большія закупки матеріаловъ для исполненія заказовъ по его фабрикамъ и заводамъ порастрясли его оборотный капиталъ, сроки его многочисленныхъ займовъ, обезпеченныхъ фальшивыми облигаціями, быстро приближались. Однимъ словомъ, отовсюду ему угрожала опасность.

Наконецъ, былъ возбужденъ противъ него въ судѣ искъ, котораго онъ такъ давно опасался. Десять тысячъ долларовъ перешло изъ его кармана въ столъ мистера Кавендиша, который былъ доволенъ своимъ гонораромъ, каково бы ни было его мнѣніе о самомъ дѣлѣ. Послѣ окончательнаго разсмотрѣнія подложнаго документа и вполнѣ удовлетворительнаго экзамена Фипса насчетъ его памяти, генералъ передалъ эту бумагу своему адвокату и продолжалъ свою обычную дѣятельность на биржѣ, подвергаясь, однако, по временамъ непріятнымъ предчувствіямъ насчетъ результата судебнаго дѣла.

Однако, странно было, что онъ не думалъ о простомъ и законномъ выходѣ изъ его затруднительнаго положенія. Никто лучше его не зналъ, что привилегіи Бенедикта могли дать достаточный доходъ и изобрѣтателю, и эксплуататору. И, однако, онъ не хотѣлъ вступить на этотъ законный нуть. Однажды рѣшившись идти путемъ преступленій, онъ считалъ необходимымъ дойти до конца. Поворотъ былъ немыслимъ. Онъ напрягъ всѣ свои силы и упорно стоялъ на своемъ.

Конечно, онъ провелъ лѣто самымъ печальнымъ образомъ. Онъ намѣревался, по примѣру всѣхъ богачей, блеснуть своими экипажами въ Саратогѣ или Ньюпортѣ, но спѣшныя дѣла удерживали его въ душномъ городѣ. Приближалась осень, а съ ней и процессъ, приготовленія къ которому были очень несложны съ его стороны и ограничивались подтвержденіемъ подлинности документа объ уступкѣ ему Бенедиктомъ своихъ правъ на его привилегіи.

Что же касается до его противника, мистера Бальфура, то онъ лишь за двѣ недѣли до слушанія дѣла въ судѣ вызвалъ изъ № 9-го свою семью, мистера Бенедикта, Гарри, мистрисъ Диллингамъ и Джима Фентона. Послѣдній, вмѣстѣ съ мистеромъ Бенедиктомъ остановился въ Нью-Йоркѣ у мистрисъ Диллингамъ, и сначала громадность и богатство столицы произвели потрясающее дѣйствіе на этого жителя лѣсовъ. Онъ откровенно говорилъ всѣмъ, что чувствуетъ себя ужасно мелкимъ въ сравненіи съ окружавшимъ его величіемъ. Но чѣмъ онъ ближе знакомился съ городомъ, тѣмъ мельче онъ казался ему, особенно въ сравненіи съ его непроходимыми лѣсами, широкой рѣкой и мирной тишиной его уединенной жизни. Такимъ образомъ, къ тому дню, когда онъ долженъ былъ на судѣ вступить въ практическое столкновеніе съ столичнымъ людомъ, Джимъ уже совершенно оправился отъ временного смущенія и готовъ былъ снова вступить въ борьбу съ кѣмъ угодно.

XXV.

— Слушайте! Слушайте! Всѣ, имѣющіе дѣло до окружного суда Соединенныхъ Штатовъ по южному округу Іѣю-Норка, приблизьтесь и вы будете услышаны!

— Это судебный приставъ, сказалъ шопотомъ Бенедиктъ Джиму.

— Чего же онъ кричитъ?

— Такъ всегда открываютъ судебное засѣданіе.

— А закрываютъ его, значитъ, еще большимъ крикомъ, замѣтилъ Джимъ такъ громко, что всѣ, сидѣвшіе подлѣ него, обернулись.

За рѣшеткой сидѣлъ мистеръ Бальфуръ, спокойно перелистывая лежавшія передъ нимъ бумаги. Онъ поднялъ голову, обвелъ глазами присяжныхъ, свидѣтелей и публику и махнулъ рукой Бенедикту, чтобъ онъ сѣлъ рядомъ съ нимъ. Тутъ же помѣщался Робертъ Бельчеръ со своимъ адвокатомъ. Милліонщикъ былъ одѣтъ по послѣдней модѣ, съ большими брилліантовыми запонками на бѣлоснѣжной рубашкѣ и тяжелой золотой цѣпью отъ часовъ. Площадной грубостью, высокомѣріемъ и неумолимымъ упорствомъ дышали его толстое лицо, смѣлые глаза и тяжелый подбородокъ. Мистеръ Кавендишъ, съ своими нервно дрожащими бѣлыми руками, презрительно сжатыми губами и тонкими движущимися ноздрями, казалось, олицетворялъ собою презрѣніе и нетерпѣніе. Еслибъ вся судебная зала кишѣла клопами, а не людьми, то его лицо не могло бы выражать большаго отвращенія. Въ отдаленномъ углу залы, въ публикѣ сидѣла подъ густымъ вуалемъ мистрисъ Диллингамъ. Бельчеръ узналъ ее, хотя и не могъ видѣть ея лица. Зачѣмъ она тутъ? Очевидно, ради него. Ее безпокоилъ результатъ этого непріятнаго для Бельчера процесса. Но онъ не былъ радъ ея присутствію и подозвалъ къ себѣ Фипса, который сидѣлъ, блѣдный, безпокойный въ числѣ свидѣтелей.

— Это мистрисъ Диллингамъ? спросилъ Бельчеръ шопотомъ.

Фипсъ отвѣчалъ утвердительно. Тогда Бельчеръ написалъ на своей карточкѣ: «Ради меня, не оставайтесь въ этой залѣ».

— Отнеси ей, сказалъ онъ своему слугѣ.

Карточка была вручена мистрисъ Диллингамъ, но она, къ величайшему удивленію Бельчера, не тронулась съ мѣста. Мысль объ его записной книжкѣ блеснула въ его головѣ, но онъ тотчасъ успокоился. Женщина, которую онъ любилъ болѣе всего на свѣтѣ, не могла измѣнить ему.

Наконецъ, избранъ былъ составъ присяжныхъ и объявлено на очереди дѣло Бенедикта и Бельчера. Адвокаты обѣихъ сторонъ заявили, что они готовы.

Искъ былъ предъявленъ въ цифрѣ полумилліона долларовъ за убытки отъ самовольнаго пользованія привилегіями на машины и различныя приспособленія, изобрѣтателемъ которыхъ былъ истецъ. Возражая на исковую, отвѣтчикъ утверждалъ, что Бенедиктъ умеръ, что истецъ — обманщикъ и что ему, отвѣтчику, уступлены письменнымъ документомъ истцомъ всѣ его права по привилегіямъ, а также отрицалъ полученіе имъ барыша отъ пользованія этими привилегіями.

Выслушавъ чтеніе исковой и отвѣтной бумаги, судья съ очень добрымъ лицомъ и громадными воротничками рубашки предложилъ Бальфуру развить свои исковыя требованія.

— Господинъ судья и господа присяжные! началъ Бальфуръ, вставая: — я долженъ прежде всего сознаться, что приступаю къ этому дѣлу съ тяжелымъ чувствомъ. Каковъ бы ни былъ исходъ настоящаго иска, онъ будетъ для меня очень непріятнымъ. Или мой кліентъ, или отвѣтчикъ выйдетъ изъ этой залы, послѣ рѣшенія дѣла, погибшимъ человѣкомъ. Я чувствую глубокую дружбу къ одному и не питаю никакой непріязни къ другому, а потому, хотя я ищу правосудія, но боюсь его результатовъ.

— Прошу васъ не распускать нюни! воскликнулъ Кавендишъ, вскакивая: — мой кліентъ вовсе не нуждается въ вашихъ предположеніяхъ и считаетъ ихъ для себя оскорбительными.

— Я ни мало не думалъ оскорблять отвѣтчика или его адвоката, продолжалъ Бальфуръ послѣ минутнаго молчанія: — но если меня будутъ перебивать, то я стану говорить прямо и безъ обиняковъ, но не знаю, поздоровится ли отъ этого отвѣтчику. Я предвижу, что изъ этого дѣла возникнутъ другія и гораздо серьёзнѣе. Я считалъ бы безчестнымъ не намекнуть на важность этого дѣла и на возможныя его послѣдствія. Повторяю: или истецъ, или отвѣтчикъ выйдетъ изъ этой залы съ омраченной репутаціей и съ обезчещеннымъ именемъ, однимъ словомъ, погибшимъ человѣкомъ. Исковая и отвѣтная на нее бумага прямо указываютъ на этотъ результатъ.

Мистеръ Кавендишъ сидѣлъ словно на иголкахъ, но благоразумно молчалъ, а Бельчеръ съ его непостижимымъ мѣднымъ лбомъ сидѣлъ, небрежно облокотясь на столъ, и шепотомъ говорилъ что-то своему адвокату. Фипсъ, сидя на отдаленной скамьѣ, все болѣе и болѣе блѣднѣлъ; онъ чувствовалъ, что никогда въ жизни не находился въ такой ужасной опасности.

— Истецъ по настоящему дѣлу, продолжалъ Бальфуръ: — взыскиваетъ вознагражденіе за убытки отъ самовольнаго пользованія его привилегіями. Я докажу, что эти привилегіи выданы ему, какъ первому и единственному ихъ изобрѣтателю, что онъ никогда ихъ не переуступалъ другому лицу, что ими пользовался отвѣтчикъ впродолженіи десяти лѣтъ, выручая изъ нихъ большіе барыши, и что онъ пользуется ими доселѣ, не имѣя на то никакого дозволенія и отказываясь уплатить истцу справедливую долю въ барышахъ. Я также докажу, что отвѣтчикъ сначала воспользовался этими привилегіями путемъ ложныхъ обѣщаній, обмановъ и преслѣдованій, а впослѣдствіи присвоилъ ихъ себѣ, благодаря слабости, болѣзни, бѣдности и безпомощности ихъ законнаго владѣльца. Наконецъ, я докажу, что истецъ былъ доведенъ до сумасшествія несправедливостями и преслѣдованіями со стороны отвѣтчика и что даже послѣ того, когда истецъ сошелъ съ ума, отвѣтчикъ пользовался всѣми правами на привилегіи, которыя истецъ ни за что не хотѣлъ ему передать. Я не стану теперь называть настоящимъ его именемъ тотъ документъ, который отвѣтчикъ представляетъ какъ главное возраженіе противъ иска, и только скажу, что онъ не имѣетъ никакого юридическаго значенія. Это — логическій плодъ древа обмана и насилія; если же я тотчасъ не разоблачаю его, то прошу въ этомъ извиненія у суда, присяжныхъ, а, главное, у отвѣтчика и его почтеннаго адвоката. Прежде всего я представляю засвидѣтельствованныя копіи привилегій, о которыхъ идетъ дѣло.

Бальфуръ прочелъ эти документы, и они были разсмотрѣны прежде мистеромъ Кавендишемъ, а затѣмъ судьею.

Послѣ этого былъ вызванъ первый свидѣтель Поль Бенедиктъ.

Мистеръ Бенедиктъ вошелъ на каѳедру, съ которой говорятъ свидѣтели. Онъ былъ блѣденъ, но спокоенъ, хотя красныя пятна виднѣлись на его обѣихъ щекахъ. Онъ былъ одѣтъ и держалъ себя какъ настоящій джентльмэнъ, представляя поразительный контрастъ съ человѣкомъ, которому онъ былъ обязанъ столькими несчастіями. Наконецъ, наступила минута, которой онъ такъ долго боялся: онъ стоялъ лицомъ къ лицу съ своимъ притѣснителемъ. Но его окружали могущественные друзья, и онъ чувствовалъ въ себѣ необычайную силу и хладнокровіе.

— Какъ васъ зовутъ? спросилъ Бальфуръ.

— Поль Бенедиктъ.

— Гдѣ вы родились?

— Въ Нью-Йоркѣ.

— Вы изобрѣтатель машинъ и приспособленій, о которыхъ говорится въ привилегіяхъ, только-что прочитанныхъ на судѣ?

— Да, сэръ.

— Вы единственный ихъ собственникъ?

— Да, сэръ.

— Ваша профессія?

— Механикъ и инженеръ.

— Чѣмъ вы занимались?

— Изобрѣтеніями.

— Куда вы поѣхали, покинувъ Нью-Йоркъ?

— Въ Севеноксъ.

— Когда это было?

— Одиннадцать или двѣнадцать лѣтъ тому назадъ.

— Разскажите суду кратко и сжато исторію вашей жизни въ Севеноксѣ, но такъ, чтобы мы поняли, какъ ваши привилегіи попали въ руки мистера Бельчера и почему вы никогда не получали ни малѣйшей выгоды отъ своихъ изобрѣтеній.

Странно сказать, но въ эту минуту Бенедикту стало жаль обличить своего врага и доставить ему нравственныя страданія. Кавендишъ замѣтилъ его минутное колебаніе и тотчасъ вскочилъ.

— Прошу позволенія у суда задать свидѣтелю вопросъ насчетъ его тождественности, сказалъ онъ.

Судья взглянулъ на мистера Бальфура, и тотъ промолвилъ:

— Я не имѣю ничего противъ.

— Я желалъ бы спросить у свидѣтеля, продолжалъ Кавендишъ: — тотъ ли онъ Поль Бенедиктъ, который покинулъ Нью-Йоркъ одиннадцать или двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, вслѣдствіе своихъ сношеній съ шайкой фальшивыхъ монетчиковъ? Вы, сэръ, дѣлали для нихъ машину?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Бенедиктъ, вспыхнувъ, и весь затрясся отъ злобы при мысли, что его смѣли заподозрить въ такомъ преступленіи.

Мистеръ Кавендишъ бросилъ знаменательный взглядъ на своего кліента, на лицѣ котораго показалась торжествующая улыбка.

— Больше вы ничего не имѣете спросить свидѣтеля? произнесъ Бальфуръ.

— Покуда ничего, отвѣчалъ язвительно Кавендишъ.

— Я считаю долгомъ указать суду, что тактика отвѣтчика вполнѣ его достойна, сказалъ Бальфуръ: — но я надѣюсь, что свидѣтель не обратитъ вниманія на оскорбительныя слова почтеннаго адвоката и разскажетъ намъ то, что я просилъ.

Мистеръ Кавендишъ сдѣлалъ большую ошибку. Видя, какое удовольствіе доставила Бельчеру клевета, взводимая на его жертву, Бенедиктъ пересталъ его сожалѣть.

— Поселившись въ Севеноксѣ, началъ онъ: — я былъ очень бѣденъ и доселѣ нахожусь въ такой же бѣдности. Я посѣтилъ фабрику мистера Бельчера и сразу увидалъ, какія можно сдѣлать усовершенствованія въ его машинахъ и приспособленіяхъ. Я прямо пошелъ и объяснилъ, что могу принести ему большую пользу. Онъ далъ мнѣ денегъ на опыты и на полученіе привилегій, обѣщая дѣлиться со мною барышами отъ моихъ изобрѣтеній. Онъ одинъ имѣлъ деньги, онъ одинъ могъ воспользоваться моими привилегіями, и онъ заставилъ меня работать, пока выжалъ изъ меня все, что могъ. Между тѣмъ, я нуждался въ кускѣ хлѣба и жилъ изо дня въ день, питаясь его обѣщаніями. Онъ никогда не давалъ мнѣ отчета въ своихъ барышахъ, увѣрялъ, что мои привилегіи почти не приносили ему пользы, и требовалъ передачи ихъ ему въ собственность, какъ уплату за выданныя мнѣ деньги. Среди моихъ стѣсненныхъ обстоятельствъ родился мой единственный ребенокъ, и жена моя съ тѣхъ поръ не оправилась. Она, наконецъ, умерла вслѣдствіе горя и нищеты, а мистеръ Бельчеръ въ самыя горькія для меня минуты продолжалъ меня преслѣдовать требованіями передать ему всѣ мои права. Я не могъ разорвать съ нимъ всякія отношенія, потому что въ крайности забиралъ небольшія суммы денегъ. Онъ всегда имѣлъ на меня необычайное вліяніе, и я чувствовалъ, что онъ доведетъ меня до погибели, что рано или поздно воспользуется, благодаря моей слабости и несчастнымъ обстоятельствамъ, всѣми плодами моего многолѣтняго труда. Мнѣ и моему ребенку предстояла только голодная смерть, и вдругъ страшный мракъ объялъ меня.

Онъ вздрогнулъ и поблѣднѣлъ при воспоминаніи объ этой ужасной эпохѣ его жизни. Въ залѣ царила безмолвная тишина. Даже на лицѣ генерала исчезла улыбка, и онъ слушалъ разсказъ свидѣтеля словно дѣло шло не о немъ, а о какомъ-то невѣдомомъ чудовищѣ.

— Что случилось потомъ? спросилъ Бальфуръ.

— Я едва помню. Въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ я былъ сумасшедшимъ. Меня помѣстили въ сумасшедшій домъ, и за меня платилъ мистеръ Бельчеръ. Онъ даже и тамъ не оставлялъ меня въ покоѣ и старался получить мою подпись на документѣ, передававшемъ ему право собственности на мои привилегіи, но директоръ больницы положительно воспретилъ ему посѣщать меня. Потомъ меня объявили неизлечимымъ и отправили въ севенокскій домъ для бѣдныхъ, гдѣ нѣкоторое время жилъ и мой сынъ. Вѣрный другъ спасъ меня изъ этого ада и я вспоминаю то время, какъ страшный кошмаръ. Мало по малу, я выздоровѣлъ въ № 9-мъ, среди лѣсовъ, и съ тѣхъ поръ жилъ тамъ до настоящаго времени. Два раза меня находили купленные агенты мистера Бельчера, но они недостаточно были ему преданы, чтобы выдать меня. А теперь, благодаря благороднымъ, великодушнымъ друзьямъ, я являюсь въ судъ и требую признанія своихъ законныхъ правъ.

— Вы никогда не отчуждали своихъ правъ на эти привилегіи? спросилъ Бальфуръ.

— Никогда.

— Еслибъ вамъ представили подобный документъ, что бы вы сказали?

— Я не могу допустить этого вопроса, сказалъ Кавендишъ, вставая: — документъ еще не былъ ему представленъ.

— Почтенный адвокатъ правъ: свидѣтель никогда не видалъ этого документа, произнесъ Бальфуръ: — я беру назадъ свой вопросъ, а попрошу свидѣтеля объяснить, сколько, по его мнѣнію, денегъ выручилъ мистеръ Бельчеръ изъ его привилегій?

— Положительно не могу опредѣлить, отвѣчалъ Бенедиктъ: — я знаю только, что привилегіи принесли ему большой барышъ, иначе онъ не старался бы всевозможными средствами пріобрѣсть ихъ въ свою собственность. Онъ никогда не показывалъ мнѣ своихъ торговыхъ книгъ, но я знаю, что онъ быстро разбогатѣлъ и, благодаря дешевизнѣ производства, убилъ всѣхъ своихъ конкуррентовъ.

— Я кончилъ свой допросъ, произнесъ мистеръ Бальфуръ: — и прибавлю только, что если отвѣтчикъ будетъ отрицать свои барыши, то я потребую представленія въ судъ его торговыхъ книгъ. Изъ нихъ мы почерпнемъ точныя свѣдѣнія.

И, поклонившись Бенедикту, онъ сказалъ, что не имѣетъ болѣе вопросовъ.

Свидѣтель хотѣлъ уже удалиться, но судья произнесъ:

— Не желаетъ ли повѣренный отвѣтчика подвергнуть свидѣтеля перекрестному допросу?

— Защита считаетъ допросъ этого свидѣтеля пустой комедіей, сказалъ, вставая, мистеръ Кавендишъ: — мы не признаемъ, что свидѣтель — Поль Бенедиктъ или, по крайней мѣрѣ, тотъ Поль Бенедиктъ, о которомъ говорится въ привилегіяхъ, приложенныхъ къ дѣлу въ засвидѣтельствованныхъ копіяхъ. Упоминаемый въ этихъ документахъ Поль Бенедиктъ считался давно умершимъ. Этотъ человѣкъ въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ бывалъ въ Севеноксѣ, и никто не признавалъ его за Поля Бенедикта. Онъ говоритъ, что жилъ въ послѣдніе годы въ сорока миляхъ отъ Севенокса и до сихъ поръ не вздумалъ начать иска. Я считаю, что въ настоящемъ дѣлѣ нѣтъ истца: это просто обманщикъ, и все дѣло — мыльный пузырь. Говоря это, я нимало не хочу набросить тѣнь на добросовѣстность моего противника. Люди мудрые и осторожные дѣлались жертвами обмана, и я увѣренъ, что онъ поддался мошенническимъ продѣлкамъ или галюцинаціямъ обманщика. Въ этой залѣ есть люди, которые знавали настоящаго Поля Бенедикта во все время пребыванія его въ Севеноксѣ, а свидѣтеля они никогда не видали. Приступивъ къ передопросу свидѣтеля, я тѣмъ самымъ признаю его Полемъ Бенедиктомъ, упоминаемымъ въ привилегіяхъ, а передо мною только лже-Бенедиктъ, и я не хочу имѣть съ нимъ никакого дѣла.

Мистеръ Кавендишъ сѣлъ съ видомъ человѣка, убившаго искъ въ самомъ началѣ, такъ что суду оставалось только прекратить дѣло.

— Судъ полагаетъ необходимымъ прежде всего разрѣшить вопросъ о тождествѣ Поля Бенедикта, сказалъ судья.

— Я не полагалъ возможнымъ, чтобъ отвѣтчикъ, увидавъ лично истца, сталъ опровергать его тождество, произнесъ, вставая, Бальфуръ: — отвѣтчику должно быть извѣстно, что я не явился бы въ судъ безъ вполнѣ компетентныхъ свидѣтелей, которые несомнѣнно докажутъ тождество Поля Бенедикта. Однако, отвѣтчикъ, повидимому, хочетъ защищаться всѣми возможными способами. Первымъ свидѣтелемъ по этому вопросу я вызову Джемса Фентона.

— Называйте меня Джимомъ, — раздался голосъ на отдаленной скамьѣ.

Джемсъ Фентонъ былъ вызванъ на свидѣтельскую скамью. Джимъ вышелъ изъ толпы, волосы его стояли дыбомъ, а на лицѣ играла улыбка, которая сразу завоевала ему сердца всѣхъ присутствующихъ, за исключеніемъ, конечно, отвѣтчика и его адвоката.

— Поднимите правую руку, сказалъ секретарь.

— Съ удовольствіемъ обѣ, если прикажете.

— Повторяйте за мной.

И секретарь сталъ произносить скороговоркой слова присяги.

— Позвольте васъ обезпокоить просьбой повторить, произнесъ Джимъ: — если мнѣ надо присягать, то я хочу знать, что такое присяга.

Секретарь видимо колебался, но судья приказалъ ему исполнить законное требованіе свидѣтеля.

— Ну, вотъ, теперь благодарю, дѣло въ шляпѣ, сказалъ Джимъ, принявъ присягу.

— Джемсъ Фентонъ, сказалъ Бальфуръ, но свидѣтель его перебилъ:

— Называйте меня Джимомъ; я здѣсь тотъ же Джимъ, какъ и въ № 9-мъ.

— Хорошо, Джимъ, сказалъ Бальфуръ съ улыбкой: — скажите намъ, кто вы такой?

— Я Джимъ Фентонъ, хозяинъ отеля въ № 9-мъ. Мой отецъ былъ англичанинъ, моя мать была шотландка, я родился въ Ирландіи, воспитывался въ Канадѣ и живу двѣнадцать лѣтъ въ № 9-мъ. Занимаюсь я охотой и рыбной ловлей, а теперь содержу отель. Я не получилъ никакого воспитанія, но могу сказать правду, когда надо, и люблю друзей такъ же пламенно, какъ и ненавижу враговъ.

— Я позволю себѣ замѣтить противной сторонѣ, что не мѣшало бы спросить у свидѣтеля объ его религіозныхъ убѣжденіяхъ? сказалъ ехидно мистеръ Кавендишъ.

Бельчеръ засмѣялся, а Кавендишъ принялъ видъ человѣка, сказавшаго нѣчто очень глубокомысленное.

— Конечно, произнесъ Бальфуръ: — объясните намъ, Джимъ, ваши религіозныя мнѣнія.

— Ну, отвѣчалъ Джимъ: — мои религіозныя мнѣнія не сложны, но они были бы перевернуты верхъ дномъ, еслибъ старика Бельчера и его помощника не припекли на томъ свѣтѣ.

Судья не могъ удержаться отъ улыбки, а въ публикѣ поднялся такой хохотъ, что надо было водворить тишину.

— Хорошо, произнесъ мистеръ Кавендишъ: — религіозныя мнѣнія свидѣтеля очень опредѣленны и вполнѣ удовлетворительны.

— Джимъ, знаете вы мистера Бенедикта? спросилъ Бальфуръ.

— Конечно, отвѣчалъ Джимъ: — я его зналъ съ того времени, какъ онъ прибылъ въ Севеноксъ.

— Какъ вы съ нимъ познакомились?

— Онъ приходилъ ко мнѣ въ лѣсъ, и мы были съ нимъ, какъ два брата. Вмѣстѣ охотились и ловили рыбу. Онъ прекурьёзный человѣкъ… Надѣюсь, что мои слова его не оскорбятъ. Вы видѣли, мистеръ Бальфуръ, какую онъ смастерилъ хитрую удочку, но вотъ судья не видалъ. Жаль, что я не принесъ ея сюда. А вы, судья, любите ловить рыбу?

Судья улыбнулся, но произнесъ:

— Вы, свидѣтель, говорите только то, что относится къ дѣлу.

— Извините, судья, я не хотѣлъ васъ обидѣть, но вы мнѣ очень нравитесь, и, если вы пріѣдете въ № 9-й… то хотя уже поздненько, я все-таки…

— Я не могу выносить долѣе этой комедіи, воскликнулъ, вставая, мистеръ Кавендишъ.

— Джимъ, вы слышите, что адвокатъ отвѣтчика не можетъ выносить этой комедіи, хотя самъ ее началъ, произнесъ Бальфуръ: — скажите намъ теперь, былъ ли въ Севеноксѣ только одинъ Поль Бенедиктъ и именно тотъ, котораго вы знали?

— Я никогда не слыхивалъ о другомъ. Во всякомъ случаѣ, онъ сочинилъ машины Бельчера. Онъ мнѣ тысячи разъ говорилъ объ нихъ.

— Находится онъ въ этой комнатѣ?

— Немножко, отвѣчалъ Джимъ съ добродушной улыбкой.

— Отвѣчайте опредѣленно.

— Да, онъ находится въ этой комнатѣ и теперь сидитъ рядомъ съ вами, а прежде стоялъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я стою въ настоящую минуту.

— Почему вы знаете, что это тотъ самый человѣкъ, который посѣщалъ васъ въ лѣсу и сочинилъ машины мистера Бельчера?

— Ну, это длинная исторія; я, пожалуй, разсказалъ бы ее, да боюсь, вынесетъ ли мой разсказъ этотъ господинъ.

И онъ мигнулъ въ ту сторону, гдѣ сидѣлъ мистеръ Кавендишъ.

— Ничего, разсказывайте.

— Я зналъ Бенедикта до того времени, когда онъ спятилъ съ ума и его заперли въ больницу. Потомъ я его ужь не видалъ и только случайно нашелъ въ Севенокскомъ домѣ для бѣдныхъ. Однажды, идя вечеромъ домой, я встрѣтилъ его сына. Онъ былъ голодный и въ лохмотьяхъ. Онъ меня тронулъ, и я посадилъ его къ себѣ на колѣни, стараясь утѣшить. Онъ мнѣ сказалъ, что его мать умерла, а отецъ съумасшедшій и сидитъ у стараго Буффума. Ну, я переночевалъ тогда у Буффума и на слѣдующее утро пошелъ смотрѣть паціентовъ съ докторомъ. Я увидѣлъ тамъ Бенедикта и узналъ его. Онъ лежалъ на соломѣ и, какъ только я поздоровался съ нимъ, тотчасъ сказалъ: «А, Джимъ!» Я даже заплакалъ и тотчасъ сговорился съ нимъ о посѣщеніи лона Авраамова. Вотъ видите, онъ воображалъ, что находится въ аду, и, право, не ошибся, а я сказалъ, что пребываю на лонѣ Авраамовомъ, и пригласилъ его къ себѣ погостить на день. Я вывелъ его тайкомъ изъ дома для бѣдныхъ и свезъ въ № 9, гдѣ онъ совсѣмъ вылечился. Съ тѣхъ поръ онъ жилъ у меня и помогъ мнѣ выстроить отель. Теперь мы пріѣхали сюда, чтобы явиться въ судъ, и привезли съ собою его сына. Онъ здѣсь, въ судѣ, и знаетъ его лучше меня.

— И вы показываете подъ присягой, что Поль Бенедиктъ, котораго вы знали въ Севеноксѣ и въ № 9, до его съумасшествія, и который потомъ былъ въ Севенокскомъ домѣ для бѣдныхъ, бѣжалъ оттуда и жилъ съ тѣхъ поръ въ № 9 — находится теперь въ судѣ?

— Да, это тотъ самый человѣкъ, если онъ съ кѣмъ-нибудь не помѣнялся шкурой.

— Посылалъ когда-нибудь мистеръ Бельчеръ своихъ агентовъ въ лѣсъ, чтобы розыскать его?

— Да, но я ихъ спустилъ, сказалъ со смѣхомъ Джимъ.

— Какимъ образомъ?

— Я имъ сказалъ, что изобью ихъ до смерти, если они выдадутъ Бенедикта. Майкъ Каплинъ, которому Бельчеръ далъ сто долларовъ, еще помогъ мнѣ ухаживать за больнымъ Бенедиктомъ, а отъ Сэма Эятса я взялъ клятвенное обѣщаніе. Вотъ оно.

Бальфуръ видѣлъ эту бумагу и нашелъ, что она не имѣетъ никакого (значенія, но Джимъ считалъ нужнымъ все-таки представить ее въ судъ. Бельчеръ при этомъ покраснѣлъ и сказалъ что-то на ухо своему адвокату.

— Это все, сказалъ Бальфуръ.

— Вы помогли бѣгству мистера Бенедикта, Джимъ? спросилъ Кавендишъ, вставая.

— Да, я уже это сказалъ.

— Вы украли ключи при первомъ своемъ посѣщеніи дома для бѣдныхъ?

— Нѣтъ, я взялъ ихъ на время и потомъ оставилъ въ дверяхъ.

— Вы сняли засовъ съ наружной двери?

— Да, но я потомъ поставилъ его на мѣсто.

— Вы сломали рѣшетку?

— Да, что-то треснуло; но было такъ темно, что я ничего не видѣлъ.

— А! хорошо. Вы сознались, что произвели кражу со взломомъ, а также, что не видали кого вывели изъ темноты.

— Ну, это вамъ не поможетъ, напрасно вы лѣзете изъ кожи. Вотъ этотъ самый Бенедиктъ спасся бѣгствомъ изъ дома для бѣдныхъ, и я нетолько избавилъ городъ отъ расходовъ на него и сына, но отправилъ къ чорту Буффума, о которомъ плакалъ только его сердечный другъ, сидящій съ вами рядомъ.

— Я прошу судъ защитить моего кліента отъ оскорбленій, произнесъ мистеръ Кавендишъ.

— Человѣкъ, назвавшій Джима Фентона воромъ, долженъ быть благодаренъ, что отдѣлался одной бранью, сказалъ Джимъ: — благословляйте свою судьбу, что вы не сказали мнѣ этого на улицѣ, а то бы вамъ не сдобровать.

— Свидѣтель, вы забываете, гдѣ вы, сказалъ строго судья: — подобныя выраженія неприличны въ судѣ.

— Послушайте, судья, что же дѣлать человѣку, когда его оскорбляетъ въ судѣ адвокатъ? Я человѣкъ благоразумный и полагаю, что если адвокатъ ругаетъ свидѣтеля, то и его надо проучить.

Мистеръ Кавендишъ кусалъ себѣ губы въ безпомощной злобѣ. Онъ не могъ ничего подѣлать съ Джимомъ, который, очевидно, пользовался сочувствіемъ присяжныхъ и публики.

— Послѣ подобнаго признанія свидѣтеля, сказалъ Кавендишъ: — я не считаю совмѣстнымъ съ моимъ достоинствомъ продолжать его допросъ.

— Ага, на попятный! замѣтилъ Джимъ съ иронической улыбкой.

— Замолчите, свидѣтель, и займите свое мѣсто, сказалъ судья.

— Я надѣюсь, судья, что вы не обидѣлись.

— Займите свое мѣсто, сэръ.

Джимъ видѣлъ, что дѣло принимаетъ серьёзный оборотъ. Ему очень понравился судья, и онъ хотѣлъ бы объяснить ему, какъ волосы у него на головѣ встали дыбомъ отъ страха явиться свидѣтелемъ въ судъ, но не посмѣлъ и вернулся на свое мѣсто среди общаго смѣха публики, которая заслужила выговоръ судьи.

Затѣмъ была вызвана Елена Диллингамъ. Она встала и медленно пробралась сквозь толпу, шелестя толковымъ платьемъ. Мистеръ Бельчеръ вздрогнулъ и поблѣднѣлъ. Это была женщина, которую онъ безумно любилъ и на которой сосредоточивалъ всѣ свои надежды о счастливой жизни въ Европѣ. Неужели она ему измѣнила? Неужели она хотѣла ему отомстить? Ея близкія отношенія къ Гарри Бенедикту теперь освѣтились въ его глазахъ новымъ свѣтомъ. Онъ догадывался, почему она такъ грубо отталкивала его страстную любовь. Всѣ эти мысли тѣснились въ его головѣ, пока она принимала присягу.

Всѣ присутствующіе навострили уши. Ея красивая фигура, граціозная походка и роскошный костюмъ произвели сильное впечатлѣніе.

— Мистрисъ Диллингамъ, будьте такъ добры — поднимите свой вуаль, сказалъ судья, съ учтивымъ наклоненіемъ головы.

Она подняла вуаль. Лицо ея не было блѣдно, а, напротивъ, сіяло красотой и здоровьемъ.

— Мистрисъ Диллингамъ, гдѣ вы живете? спросилъ Бальфуръ.

— Въ этомъ городѣ, сэръ.

— Вы всегда здѣсь жили?

— Всегда.

— Вы знаете Поля Бенедикта?

— Да, сэръ.

— Давно ли вы его знаете?

— Съ тѣхъ поръ, какъ я родилась.

— Въ какихъ вы находились съ нимъ отношеніяхъ?

— Онъ — мой братъ.

Она сначала говорила очень тихо, но послѣднія слова произнесла громко, такъ что они были слышны въ отдаленныхъ углахъ залы.

Мистеръ Бельчеръ вышелъ изъ себя. Онъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, глаза его дико заблестѣли и, ударивъ кулакомъ по столу, онъ воскликнулъ:

— Боже мой!

Всѣ въ залѣ притаили дыханіе. Судья не сдѣлалъ замѣчанія Бельчеру, но съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него.

Кавендишъ вскочилъ и просилъ судъ не обращать вниманія на его кліента. Онъ, очевидно, не ожидалъ такой уловки со стороны его противника.

— Такъ Поль Бенедиктъ вашъ братъ? переспросилъ Бальфуръ.

— Да, сэръ.

— Чѣмъ онъ занимался, живя въ Нью-Йоркѣ?

— Онъ былъ изобрѣтателемъ съ дѣтства и получилъ хорошее воспитаніе, именно въ виду его изобрѣтательскаго генія.

— Отчего онъ покинулъ Нью-Йоркъ?

— Мнѣ стыдно сознаться, но я была въ этомъ виновата.

— Въ чемъ же вы были виноваты?

— Я возстала противъ его женитьбы, считая его жену не парой ему и мнѣ.

— Какъ ее звали?

— Джени Кендрикъ.

— Какъ вы узнали что онъ живъ?

— Отъ его сына, котораго вы сами привезли въ Нью-Йоркъ.

— Были вы недавно на кладбищѣ съ Севеноксѣ?

— Да, сэръ.

— Видѣли вы могилу вашей невѣстки?

— Да.

— На могилѣ есть памятникъ?

— Да, очень скромный.

— Какая на немъ надпись?

— Джени Кендрикъ, жена Поля Бенедикта.

— Гдѣ и когда вы видѣли въ первый разъ своего брата послѣ вашей разлуки?

— Лѣтомъ нынѣшняго года въ № 9.

— Вы узнали его?

— Да, тотчасъ.

— Случилось ли лѣтомъ что-нибудь, возбудившее въ васъ подозрѣніе, что человѣкъ, котораго вы принимали за своего брата, былъ самозванецъ?

— Ничего. Я часто говорила съ нимъ о тысячѣ мелкихъ обстоятельствъ нашей прежней жизни. Я знаю, что онъ мой братъ такъ же хорошо, какъ то, что я Елена Диллингамъ.

— Я не имѣю болѣе вопросовъ, сказалъ Бальфуръ.

— Мистрисъ Диллингамъ, сказалъ мистеръ Кавендишъ, переговоривъ въ полголоса съ своимъ кліентомъ: — вы были очень рады увидать своего брата?

— Очень.

— Отчего?

— Потому что я сожалѣла, что по моей винѣ онъ подвергся столькимъ несчастіямъ.

— Значитъ вы были жертвой раскаянія?

— Да, вѣроятно.

— Слѣдовательно, вы находились въ такомъ положеніи, когда не совершенно ясно даешь себѣ отчетъ во всемъ, что васъ окружаетъ. Вы такъ жаждали найти своего брата, что васъ легко было обмануть?

— Нѣтъ, сэръ.

— Подобные случаи бывали. Вы принимали въ своемъ домѣ мистера Бельчера?

— Да.

— Вы, вообще, принимали въ своемъ домѣ мужчинъ безъ разбора?

— Я не могу допустить этого вопроса, воскликнулъ Бальфуръ: — онъ оскорбителенъ для свидѣтельницы.

Мистрисъ Диллингамъ поклонилась Бальфуру въ знакъ благодарности за его любезность, но отвѣтила на предложенный вопросъ:

— Вѣроятно, я была не очень разборчива, принимая гостей, потому что принимала васъ и мистера Бельчера. Въ этомъ я виню себя.

Въ публикѣ раздался полусдержанный смѣхъ и даже мистеръ Бельчеръ улыбнулся. Онъ такъ восхищался этой женщиной, что забылъ на минуту о своемъ личномъ интересѣ.

— Прежде чѣмъ вы поѣхали въ № 9, вамъ было извѣстно, что вашъ братъ находится тамъ? спросилъ мистеръ Кавендишъ.

— Да, и я говорила объ этомъ мистеру Бельчеру.

— Что вашъ братъ тамъ?

— Нѣтъ, что Поль Бенедиктъ тамъ.

— Почему вы это знали?

— Его сынъ написалъ мнѣ объ этомъ.

Мистеръ Кавендишъ хотѣлъ сбить и привести въ тупикъ свидѣтельнипу, но Бельчеръ его остановилъ. Генералъ никакъ не могъ разомъ вознанавидѣть ее и усвоить себѣ мысль, что она навѣки для него пропала. Встрѣтивъ неожиданный отпоръ въ самой свидѣтельницѣ и сдерживаемый своимъ кліентомъ, Кавендишъ объявилъ, что окончилъ ея передопросъ.

Мистрисъ Диллингамъ спустила вуаль и возвратилась на свое мѣсто.

Слѣдующимъ свидѣтелемъ былъ Гарри Бенедиктъ.

— Гарри, спросилъ Бальфуръ: — бывали вы когда-нибудь въ домѣ мистера Бельчера?

— Да, сэръ.

— Разскажите какъ это случилось.

— Мистеръ Бельчеръ остановилъ меня на улицѣ и повелъ къ себѣ.

— Что онъ васъ спрашивалъ?

— Живъ ли мой отецъ.

— Предлагалъ онъ вамъ денегъ?

— Да, онъ мнѣ далъ золотую монету.

— Вы взяли деньги?

— Нѣтъ, сэръ.

— Грозилъ онъ вамъ?

— Да, онъ хотѣлъ запугать меня.

— Говорилъ онъ вамъ, что желаетъ дать денегъ вашему отцу?

— Да

— Вы сказали ему, что вашъ отецъ живъ?

— Нѣтъ, я убѣжалъ.

И Гарри не могъ удержаться отъ смѣха, при воспоминаніи объ этой странной сценѣ.

— Вашъ отецъ здѣсь?

— Да, сэръ, отвѣчалъ мальчикъ, смотря съ улыбкой на отца.

— Покажите мнѣ его, да не ошибитесь. Мистеръ Бельчеръ такъ страстно желалъ его найти, что онъ, конечно, будетъ вамъ благодаренъ за это указаніе.

Гарри побѣжалъ къ отцу и бросился къ нему въ объятія. Но эта комедія показалась ему такой забавной, что онъ громко разсмѣялся. Публика пришла въ восторгъ и начала рукоплескать такъ, что судья былъ вынужденъ объявить, что онъ очиститъ залу, если повторится подобный безпорядокъ.

— Желаетъ адвокатъ отвѣтчика подвергнуть свидѣтеля передопросу? спросилъ судья.

— Не думаю, отвѣчалъ Кавендишъ, качая головой, и Гарри вернулся на свое мѣсто, гдѣ Джимъ Фентонъ такъ крѣпко его обнялъ, что мальчикъ едва не вскрикнулъ.

— Молодецъ мальчикъ, произнесъ шепотомъ Джимъ: — ты какъ Давидъ убилъ камнемъ Голіаѳа.

— У меня есть свидѣтели въ судѣ, продолжалъ Кавендишъ, которые могутъ показать, что они знали хорошо Поля Бенедикта во время его пребыванія въ Севеноксѣ, но чти человѣка, явившагося въ этомъ дѣлѣ истцомъ, они никогда не видали. Но я понимаю, что это отрицательное доказательство и что оно не имѣетъ силы и значенія прямыхъ доказательствъ, представленныхъ противной стороной, а потому, въ концѣ-концовъ, мнѣ придется допустить, что тождественность истца какъ бы доказана. Еслибы я былъ увѣренъ, что настоящій Поль Бенедиктъ, упоминаемый въ этихъ привилегіяхъ, дѣйствительно живъ, то я боролся бы до конца, но основной вопросъ о томъ, кому принадлежитъ право собственности на эти привилегіи можетъ быть разрѣшенъ такъ же хорошо между моимъ кліентомъ и самозванцемъ, какъ и настоящимъ изобрѣтателемъ. Въ этомъ вся сущность настоящаго процесса и потому, не желая тянуть дѣла безъ всякой надобности, я желаю приступить къ разсмотрѣнію этого вопроса. Прежде всего я позволю себѣ подвергнуть истца передопросу.

Мистеръ Бенедиктъ снова занялъ мѣсто на свидѣтельской скамьѣ.

— Свидѣтель, вы претендуете быть изобрѣтателемъ машинъ и приспособленій, о которыхъ говорится въ этихъ привилегіяхъ? спросилъ Кавендишъ.

— Я не могу допустить этого вопроса, воскликнулъ Бальфуръ: — онъ оскорбителенъ для свидѣтеля и не говоритъ въ пользу искренности адвоката противной стороны, который согласился признать тождественность истца.

— Хорошо, отвѣчалъ мистеръ Кавендишъ: — я согласенъ уважить щепетильность адвоката истца. Скажите прямо, свидѣтель, вы собственникъ этихъ привилегій?

— Да, сэръ.

— Вы были, сэръ, сумасшедшимъ?

— Кажется, сэръ. Я былъ долго боленъ и не сомнѣваюсь, что у меня было умственное разстройство.

— Вы хорошо помните все, что прямо предшествовало вашей болѣзни?

Бенедиктъ понялъ все значеніе этого вопроса, но онъ не былъ въ состояніи солгать и прямо отвѣтилъ:

— Нѣтъ, очень смутно, сэръ.

— А! Я такъ и думалъ. Такъ вы не можете присягнуть, что въ вашей памяти вѣрно сохранились всѣ событія, прямо предшествовавшія болѣзни?

— Не могу.

— Я такъ и думалъ, произнесъ Кавендишъ презрительнымъ тономъ: — ваша осторожность очень похвальна. Еслибы ваши сосѣди показали, что вы наканунѣ перваго припадка болѣзни сдѣлали то, чего вы теперь не помните, что бы вы сказали?

— Если они люди, заслуживающіе довѣрія и не враждебные мнѣ, то я повѣрилъ бы имъ.

— Да вы, сэръ, удивительный свидѣтель. Я не ожидалъ съ вашей стороны такого чистосердечія. Значитъ вы сознаетесь, что не помните событій, происшедшихъ наканунѣ того дня, когда вы сошли съума, и готовы повѣрить показаніямъ добросовѣстныхъ свидѣтелей насчетъ этихъ событій.

— Да, сэръ.

— Знали вы Николаса Джонсона и Джима Рамзея?

— Да, сэръ.

— Гдѣ вы видѣли ихъ въ послѣдній разъ?

— Въ библіотекѣ мистера Бельчера.

— Когда и по какому случаю?

— Я очень хорошо это помню. Мистеръ Бельчеръ хотѣлъ во что бы то ни стало заставить меня подписать передачу ему въ собственность моихъ привилегій, и заманилъ меня къ себѣ по совершенно иному предлогу. Я полагаю, что онъ позвалъ этихъ людей въ качествѣ свидѣтелей.

— Гдѣ они теперь?

— По несчастью, они оба умерли.

— Да, вы правы, это большее несчастіе для моего кліента. Былъ ли кто-нибудь другой въ комнатѣ?

— Кажется, слуга мистера Бельчера, Фипсъ, нѣсколько разъ входилъ въ комнату и выходилъ изъ нея.

— Да, вы отлично все помните. Можете вы сказать когда это было?

— 4-го мая 1860 года.

— Какъ же вы говорили, что смутно помните все предшествовавшее вашей болѣзни?

— Есть числа и событія, выжженныя огнемъ въ моей памяти. Но въ этотъ день были другія обстоятельства, которыя я не помню, хотя мнѣ объ нихъ потомъ говорили очевидцы.

— А были и такія, о которыхъ вы забыли. Вотъ насчетъ одного изъ нихъ я желаю васъ спросить. Что вы скажете, если я вамъ покажу документъ, подписанный въ этотъ самый день вами, Джонсономъ, Рамзеемъ и Фипсомъ?

— Я не могу допустить этого вопроса, сказалъ Бальфуръ: — пусть противная сторона представляетъ документъ свидѣтелю и тогда спроситъ его мнѣніе.

Судъ согласился съ Бальфуромъ.

— Хорошо, я представлю ему документъ въ свое время, продолжалъ Кавендишъ: — а теперь будьте такъ добры, свидѣтель, скажите намъ, почему вы помните, что это произошло именно¹ 4-го мая 1860 года?

— Это была первая годовщина смерти моей жены, и я пошелъ къ мистеру Бельчеру прямо съ ея могилы.

— Какая у васъ отличная память, произнесъ Кавендишъ, потирая свои бѣлыя руки: — знаете вы подписи Николаса Джонсона и Джемса Рамзея?

— Я видѣлъ ихъ нѣсколько разъ.

— Вы узнаете ихъ, если я вамъ покажу?

— Не знаю.

— Э, ваша память вдругъ стала вамъ измѣнять. Отчего вы не помните того, что вы знали въ то время, когда были совершенно здоровы, и отлично помните обстоятельства, относящіяся къ эпохѣ, память о которой, вы сами говорите, у васъ очень смутна?

Бенедиктъ видимо смутился и началъ заикаться. Мистеръ Кавендишъ не могъ понять, что Бальфуръ не подоспѣлъ къ нему на помощь, но Бальфуръ молчалъ, словно это до него не касалось.

— Ну, сказалъ Кавендишъ, доставъ изъ своего портфеля и подавая Бенедикту два письма: — посмотрите подписи на этихъ письмахъ и скажите, признаете ли вы ихъ подлинными.

Бенедиктъ взялъ письма, о которыхъ онъ слышалъ отъ Сэма Эятса, и медленно прочелъ ихъ. Его быстрый, привыкшій къ техническимъ подробностямъ глазъ измѣрилъ каждую букву и усвоилъ себѣ всѣ ихъ особенности. Онъ такъ долго разсматривалъ письма, что даже судья обнаружилъ нетерпѣніе.

— Смотрите хорошенько, не торопитесь, сказалъ Бальфуръ.

— Да, да, смотрите хоть цѣлый день, ядовито прибавилъ Кавендишъ.

— Я думаю, что оба эти письма подлинныя, сказалъ, наконецъ, Бенедиктъ.

— Благодарю васъ; возвратите мнѣ ихъ.

— Имѣю честь просить судъ пріобщить эти письма къ дѣлу, сказалъ мистеръ Бальфуръ: — они намъ понадобятся въ послѣдствіи.

— Свидѣтель, передайте письма секретарю, произнесъ судья.

Мистеръ Кавендишъ былъ видимо недоволенъ этимъ оборотомъ дѣла, но любезно согласился. Потомъ онъ вынулъ изъ кипы лежавшихъ передъ нимъ бумагъ составленный Бельчеромъ подложный документъ и торжественно сказалъ:

— Свидѣтель, у меня въ рукахъ бумага, подписанная 4-го мая 1860 г., по которой Поль Бенедиктъ передалъ Роберту Бельчеру право собственности на привилегіи и засвидѣтельствованныя копіи которой представлены къ дѣлу. Разсмотрите хорошенько вашу подпись и подписи Джонсона и Рамзея. По счастію, третій свидѣтель живъ и присягнетъ, что эта бумага подписана имъ, вами и остальными свидѣтелями.

И онъ подалъ документъ Бенедикту, который пробѣжалъ его поспѣшно и потомъ сталъ вмимательно разсматривать подписи, нетолько простымъ глазомъ, но и въ увеличительное стекло. Онъ, казалось, забылъ, гдѣ находится.

— Свидѣтель, кажется, заснулъ, замѣтилъ саркастически Кавендишъ, но Бенедиктъ не обратилъ на него вниманія — такъ всецѣло былъ онъ поглощенъ этимъ документомъ.

Бельчеръ вынулъ изъ кармана платокъ и обтеръ свое красное, лоснившееся лицо. Для него эта минута была роковой. Фипсъ, блѣдный, какъ смерть, не спускалъ глазъ съ своего господина.

Наконецъ, Бенедиктъ поднялъ голову. У него, повидимому, отнялся языкъ. Страхъ и нравственныя страданія ясно выражались на его лицѣ.

— Я не знаю, что сказать, промолвилъ онъ.

— А! я такъ и думалъ, произнесъ мистеръ Кавендишъ: — но все-таки я желалъ бы слышать ваше мнѣніе объ этомъ документѣ.

— Я не думаю, что оно вамъ понравится, сэръ, сказалъ тихо Бенедиктъ.

— Пожалуйста, безъ инсинуаціи! воскликнулъ мистеръ Кавендишъ, вскакивая съ своего мѣста.

— Вы сами вступили на этотъ путь, сказалъ судья: — свидѣтель не отказывался отвѣчать на ваши прямые вопросы.

— Хорошо, произнесъ Кавендишъ: — ваша подпись на этой бумагѣ?

— Нѣтъ, сэръ.

— Можетъ быть, на ней нѣтъ подписей свидѣтелей, замѣтилъ Кавендишъ съ злобной улыбкой.

— Двѣ изъ нихъ во всякомъ случаѣ подложныя, отвѣчалъ Бальфуръ.

Кавендишъ зналъ, что не въ его интересахъ было сердиться и потому громко разсмѣялся. Онъ сѣлъ рядомъ съ Бельчеромъ и сказалъ ему что-то шепотомъ. Тотъ также разсмѣялся.

— Я кончилъ допросъ, произнесъ Кавендишъ, кивая головой свидѣтелю.

— Мы такъ скоро покончили съ вопросомъ о тождественности истца, произнесъ Бальфуръ: — что я просилъ бы позволенія суда приступить тотчасъ же къ оцѣнкѣ подлинности этого документа.. Это основной вопросъ, и если отвѣтчикъ докажетъ подлинность этой бумаги, то искъ самъ собою падаетъ.

— Я согласенъ, сказалъ Кавендишъ: — и предоставляю себѣ, право ни въ какомъ случаѣ не признавать того факта, чтобы мой кліентъ, пользуясь этими привилегіями, извлекъ бы какой-нибудь для себя барышъ.

— Хорошо, отвѣчалъ Бальфуръ.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Кавендишъ: — я вызову теперь Корнеліуса Фипса, который одинъ изъ свидѣтелей, подписавшихъ документъ, находится въ живыхъ.

Но Фипсъ не явился. Его вызвали вторично, и тогда оказалось, что его нѣтъ въ залѣ. Его стали искать повсюду, но безуспѣшно. Онъ исчезъ самымъ таинственнымъ образомъ.

Посовѣтовавшись съ своимъ довѣрителемъ, Кавендишъ объявилъ, что показаніе отсутствовавшаго свидѣтеля было необходимо и, быть можетъ, Фипсъ, неожиданно заболѣвъ, ушелъ домой. Онъ надѣялся, въ интересахъ истца, что съ нимъ не случилось ничего худшаго и просилъ судъ отложить дѣло до слѣдующаго дня.

Судъ закрылъ засѣданіе, среди ропота публики. Но Бельчеръ, повидимому, ничего не сознавалъ и неподвижно сидѣлъ на своемъ мѣстѣ. Когда же Кавендишъ ударилъ его по плечу, то онъ. молча всталъ и вышелъ на улицу, гдѣ все ему показалось страннымъ и неестественнымъ, словно во снѣ.

XXVI.

На слѣдующій день въ назначенный часъ засѣданіе суда было открыто. Истецъ и отвѣтчикъ находились на своихъ мѣстахъ, а также адвокаты и свидѣтели, спрошенные наканунѣ. Къ немногочисленной группѣ послѣднихъ присоединились еще джентльмэнъ въ очкахъ, съ докторской физіономіей, сухощавый, хорошо одѣтый господинъ, на лицѣ котораго было написано, что хотя онъ держитъ на своихъ плечахъ весь міръ, но это ему подсилу, и, наконецъ, нашъ старый пріятель, Сэмъ Эятсъ.

Бельчеръ и Кавендишъ были очень мрачны. Они серьёзно совѣщались между собою и были, очевидно, чѣмъ-то очень встревожены. Публика тщетно искала въ числѣ свидѣтелей Фипса. Онъ снова не явился и хотя немногіе изъ присутствовавшихъ подозрѣвали сущность дѣла, но всѣ понимали, какъ показаніе этого свидѣтеля было необходимо отвѣтчику для доказательства подлинности представленнаго имъ документа.

Какъ только судья объявилъ засѣданіе открытымъ, мистеръ Кавендишъ всталъ. Его смѣлая, грубая манера исчезла. Орудіе защиты, на которомъ онъ основалъ всю свою силу, выскользнуло изъ его рукъ и онъ остался совершенно безпомощнымъ.

— Отвѣтчикъ находится сегодня въ очень затруднительномъ положеніи, сказалъ онъ: — суду извѣстно, что Корнеліусъ Фипсъ, единственный изъ свидѣтелей, подписавшихъ документъ, который находится въ живыхъ, исчезъ изъ этой залы въ ту самую минуту, когда потребовалось его показаніе. Какъ и куда онъ исчезъ — я не знаю. Онъ до сихъ поръ не найденъ. Всѣ мѣры приняты къ его розыску, по все тщетно. Я никого не обвиняю, но, зная его безупречную нравственность, преданность и любовь къ своему господину, а также то обстоятельство, что онъ отлично помнилъ всѣ обстоятельства, сопровождавшія совершеніе этого документа, я не могу не заподозрить, что его насильственно удерживаютъ отъ явки сегодня въ судъ. Трудно повѣрить, чтобъ истецъ рѣшился на такое отчаянное средство для достиженія своей цѣли и я не хочу его ни въ чемъ обвинять, но подобное исчезновеніе или насильственное удаленіе свидѣтеля, повторяю, ставитъ отвѣтчика въ такое затрудненіе, что онъ проситъ судъ указать на лучшій способъ уясненія этого дѣла. Теперь на лицо только два человѣка, которые присутствовали при совершеніи этого документа: истецъ и отвѣтчикъ. Первый объявилъ съ такимъ нахальствомъ, какого я не видывалъ, что онъ никогда не подписывалъ документа, безспорно снабженнаго его подписью, и что подписи двухъ свидѣтелей подложныя. Что же касается до отвѣтчика, то я не полагаю, чтобъ въ подобномъ дѣлѣ его показаніе было принято и потому я на него и не ссылаюсь.

Мистеръ Кавендишъ жалобно и вопросительно посмотрѣлъ на судъ, но прежде чѣмъ судья успѣлъ сказать слово, мистеръ Бальфуръ произнесъ:

— Я вполнѣ понимаю затруднительное положеніе противной стороны и готовъ ей помочь, насколько это зависитъ отъ меня. Намеки на насильственное удаленіе свидѣтеля истцемъ изъ суда до того нелѣпы, что я на нихъ не отвѣчаю, но готовъ допустить свидѣтелемъ, вмѣсто отсутствующаго мистера Фипса, самого мистера Бельчера. Кажется, большаго я сдѣлать не могу, и теперь прямо вызываю отвѣтчика явиться на свидѣтельской скамьѣ.

Мистеръ Бельчеръ и его адвокатъ стали совѣщаться между собою.

— Судъ полагаетъ, что отвѣтчикъ не можетъ претендовать на что-либо большее отъ противной стороны, сказалъ судья.

Бельчеръ видимо колебался. Онъ не ожидалъ, что дѣло приметъ такой оборотъ. Однако, ему не оставалось другого выхода. Онъ всталъ, красный, смущенный и пошелъ къ свидѣтельской скамьѣ. Этого только и желалъ Бальфуръ. Теперь онъ могъ подвергнуть его перекрестному допросу.

Излишне повторять разсказъ, сочиненный Бельчеромъ для Фипса и который Фипсъ прекрасно заучилъ. Бельчеръ присягнулъ, что всѣ подписи на представленномъ имъ въ судъ документѣ подлинныя и что онъ совершенъ въ его присутствіи въ тотъ самый день, какъ помѣчено въ документѣ. Онъ распространился о всѣхъ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ это событіе, и объяснилъ подъ различными благовидными мотивами самое составленіе этой передачи Бенедиктомъ своихъ правъ. Онъ говорилъ очень ясно, опредѣленно и, повидимому, чистосердечно, такъ что произвелъ на судъ и присяжныхъ сильное впечатлѣніе.

— Вы намъ разсказали длинную исторію, мистеръ Бельчеръ, сказалъ Бальфуръ, приступая къ передопросу свидѣтеля: — но я желалъ бы у васъ попросить нѣсколько поясненій. Отчего вы засвидѣтельствовали свой документъ только нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ?

— Потому что я не юристъ, отвѣчалъ Бельчеръ: — я не зналъ, что это необходимо, пока мнѣ не объяснилъ мистеръ Кавендишъ.

— Сумасшествіе мистера Бенедикта считалось безнадежнымъ съ самаго начала?

— Нѣтъ, отвѣчалъ добродушно Бельчеръ: — мы всегда надѣялись вылечить его.

— У него были промежутки между припадками, когда онъ былъ совершенно здоровъ?

— Да.

— Поэтому вы и писали ему на другой день послѣ предполагаемаго совершенія этого документа, побуждая его подписать подобный актъ и обѣщая дать, съ своей стороны, письменное обязательство объ уплатѣ мистеру Бенедикту извѣстной доли за передачу его правъ?

— Я никогда не писалъ и не посылалъ подобнаго письма.

— Вы помѣстили его въ сумасшедшій домъ?

— Вмѣстѣ съ другими, сэръ, и платилъ за него, произнесъ самодовольно Бельчеръ.

— Бывали вы у него въ сумасшедшемъ домѣ?

— Да.

— Просили вы у директора позволенія дать больному подписать бумагу?

— Не помню. Но это невѣроятно. Во всякомъ случаѣ, дѣло шло о какой-нибудь неважной бумагѣ. Я не помню всѣхъ подробностей моего посѣщенія сумасшедшаго дома; это было такъ давно.

— Какъ вы достали эти письма Николаса Джонсона и Джемса Рамзея? Я спрашиваю васъ объ этомъ потому, что письма не адресованы на ваше имя.

— Я досталъ ихъ чрезъ Сэма Эятса, предвидя этотъ процессъ. Свидѣтели, подписавшіе документъ, умерли, и я хотѣлъ съ помощью ихъ достовѣрныхъ автографовъ доказать подлинность ихъ подписей на документѣ.

— Почему вы предвидѣли этотъ процессъ?

— Я всегда принимаю мѣры на всѣ предвидѣнныя и не предвидѣнныя обстоятельства. Я всегда ожидалъ, что Бенедиктъ, оставшись въ живыхъ, забудетъ то, что онъ сдѣлалъ до своей болѣзни или что, въ случаѣ его смерти, кто-нибудь начнетъ процессъ отъ имени его сына. Я досталъ эти автографы послѣ того, какъ увидалъ у васъ въ домѣ сына Бенедикта.

— Такъ вы не видали этихъ писемъ, когда совершался документъ, подлинность котораго вы доказываете?

— Нѣтъ.

— Значитъ, вы достали эти письма только для того, чтобъ имѣть въ рукахъ могущественное орудіе въ случаѣ начатія противъ васъ иска?

— Да, совершенно вѣрно, отвѣчалъ съ улыбкой Бельчеръ.

— Вамъ, вѣроятно, очень странно, что истецъ забылъ свою подпись.

— Нисколько. Я считаю это совершенно естественнымъ. Человѣкъ, сойдя съ ума, конечно, теряетъ память.

— Положимъ, что такъ, но вѣдь онъ нетолько не помнитъ, чтобъ подписывалъ эту бумагу, но и не узнаетъ своей подписи?

— Вѣроятно, подпись человѣка измѣняется не время болѣзни.

— А вы, сэръ, всегда узнаете свою подпись?

— Да.

— Посмотримъ, не забываютъ ли здоровые люди своей подписи.

Бальфуръ вынулъ изъ портфеля записку. Бельчеръ взглянулъ на нее издали и ему показалось, что это записка, которую онъ написалъ Бальфуру до начала процесса. Послѣдній свернулъ ее такъ, что видна была только подпись и спросилъ: подлинная она или подложная.

— Это моя подпись, сэръ.

— Вы увѣрены?

— Да.

— Хорошо, сказалъ Бальфуръ, отдавая записку секретарю, который тотчасъ ее помѣтилъ: — вы правы. Можете вернуться на свое мѣсто, я кончилъ вашъ допросъ. Теперь, прибавилъ онъ, обращаясь къ суду: — я желаю представить свидѣтелей, которые опровергнутъ показанія мистера Бельчера. Вы увидите, что разсказъ отвѣтчика ложь съ перваго слова до послѣдняго. Прежде всего я вызову доктора Чарльса Баргида.

Къ свидѣтельской скамьѣ подошелъ джентльмэнъ въ очкахъ.

— Ваше имя? спросилъ Бальфуръ.

— Чарльсъ Баргидъ.

— Ваша профессія?

— Я докторъ.

— Вы не имѣете оффиціальнаго положенія?

— Нѣтъ, имѣю. Я впродолженіи пятнадцати лѣтъ директоръ больницы для душевныхъ больныхъ.

— Узнаете ли вы въ истцѣ прежняго своего паціента.

— Да, сэръ.

— Посѣщалъ ли его отвѣтчикъ въ вашей больницѣ?

— Да, сэръ.

— Желалъ ли отвѣтчикъ, чтобъ онъ подписалъ какую-нибудь бумагу?

— Да, сэръ.

— Просилъ ли онъ у васъ на это дозволенія?

— Да, сэръ.

— Вы читали документъ?

— Да, сэръ.

— Помните вы его содержаніе?

— Да, въ общихъ чертахъ. Это была передача въ собственность какихъ-то привилегій.

Бальфуръ подалъ ему подложный документъ.

— Посмотрите хорошенько на эту бумагу и скажите, видали ли вы ее прежде?

— Это та самая бумага, которую мнѣ показывалъ мистеръ Бельчеръ, отвѣчалъ докторъ, пробѣжавъ документъ: — или вѣрная съ нея копія. Я хорошо это помню, потому что прочиталъ ее внимательно, чтобъ узнать, чѣмъ прежде занимался мой паціентъ.

— Но вы не дозволили больному подписать документъ?

— Нѣтъ, онъ былъ тогда не въ своемъ умѣ, а слѣдовательно не имѣлъ правоспособности на совершеніе актовъ.

— Когда это было?

— Не помню, но послѣ 12-го марта, когда мистеръ Бенедиктъ поступилъ къ намъ.

— Больше ничего, сказалъ Бальфуръ.

Кавендишъ старался было сбить свидѣтеля и добиться отъ него признанія, что хотя, быть можетъ, Бельчеръ и показывалъ ему эту бумагу, но что онъ хотѣлъ получить подпись Бенедикта на другой бумагѣ; но всѣ его усилія были тщетны. Докторъ только еще болѣе выяснилъ свое прежнее показаніе.

Слѣдующій свидѣтель былъ Сэмъ Эятсъ.

— Вы, если я не ошибаюсь, адвокатъ, сказалъ мистеръ Бальфуръ.

— Да, сэръ.

— Находились вы когда-нибудь на службѣ у отвѣтчика?

— Да, сэръ.

— Что вы дѣлали?

— Я нѣсколько мѣсяцевъ занимался поисками мистера Бенедикта.

— Это обстоятельство теперь для насъ не важно, но я попрошу васъ подтвердить показаніе отвѣтчика, что онъ получилъ черезъ васъ представленныя имъ въ судъ подлинныя письма Джонсона и Рамзея.

— Да, я доставилъ ихъ отвѣтчику по его требованію.

— Объяснилъ онъ вамъ, для какой цѣли ему необходимы эти письма?

— Да, сэръ, онъ заявилъ мнѣ, что хочетъ провѣрить какія-то подписи.

— Занимались вы въ библіотекѣ отвѣтчика въ Севеноксѣ, по приглашенію его агента?

— Да, я писалъ тамъ бумаги впродолженіи нѣсколькихъ недѣль.

— Я позволяю себѣ, сказалъ Бальфуръ: — представить суду письмо, писанное Робертомъ Бельчеромъ Полю Бенедикту, и подпись подъ которымъ только-что была признана отвѣтчикомъ. Оно писано на слѣдующій день послѣ удостовѣряемаго отвѣтчикомъ совершенія представляемаго имъ документа. Это письмо адресовано къ Бенедикту и переслано имъ мнѣ.

Бельчеръ, повидимому, вспомнилъ это письмо, потому что онъ какъ бы замеръ на своемъ стулѣ. Мистеръ же Кавендишъ сталъ горячо оспаривать право истца ссылаться на это новое доказательство. Судья просмотрѣлъ письмо и нашелъ, что нѣтъ никанихъ причинъ отказать въ просьбѣ истца пріобщить его къ дѣлу. А потому Бальфуръ громко прочелъ слѣдующее:

Севеноксъ, 5-го мая 1860 года.

"Любезный Бенедиктъ, я очень радъ слышать, что вамъ лучше. Такъ какъ вы не довѣряете моему обѣщанію дѣлиться съ вами барышемъ отъ вашихъ привилегій, то я намѣренъ сегодня въ четыре часа придти къ вамъ со свидѣтелями и послѣ совершенія акта о передачѣ мнѣ вашихъ правъ на привилегіи, я подпишу обязательство платить вамъ извѣстную долю.

Вашъ Робертъ Бельчеръ".

— Вы видали прежде это письмо, мистеръ Эятсъ? спросилъ Бальфуръ.

Эятсъ взялъ письмо, осмотрѣлъ его со всѣхъ сторонъ и сказалъ:

— Да, сэръ. Я нашелъ это письмо въ ящикѣ письменнаго стола, стоящаго въ библіотекѣ мистера Бельчера, въ Севеноксѣ. Я передалъ его, не распечатывая, мистеру Бенедикту, которому оно было адресовано. Я не имѣлъ никакого понятія о содержаніи письма и предоставилъ мистеру Бенедикту рѣшить, кому оно принадлежало: тому ли, кто его писалъ, или тому, къ которому оно было писано. Мистеръ Бенедиктъ распечаталъ при мнѣ и я его тогда прочелъ.

— Болѣе я не имѣю вопросовъ, произнесъ Бальфуръ.

— Такъ вы украли это письмо? спросилъ мистеръ Кавендишъ.

— Я нашелъ его, находясь на службѣ у мистера Бельчера и отнесъ по адресу. Я готовъ возвратить его мистеру Бельчеру, если будетъ доказано, что онъ его собственникъ. Я дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ безъ всякихъ личныхъ разсчетовъ.

— Судъ находитъ это письмо въ рукахъ истца, которому его передалъ человѣкъ, служившій въ то время у отвѣтчика, произнесъ судья: — и принимаетъ его, какъ доказательство по настоящему дѣлу.

Мистеръ Кавендишъ сѣлъ и началъ въ полголоса совѣтоваться съ своимъ кліентомъ. Мистеръ Бельчеръ боялся Сэма Эятса, который зналъ слишкомъ много объ его преступныхъ намѣреніяхъ; онъ уже своими показаніями нанесъ ему столько вреда, что опасно было подвергать его передопросу. Поэтому Бельчеръ просилъ Кавендиша оставить въ покоѣ этого страшнаго свидѣтеля. Но громко заявивъ, что онъ не имѣетъ никакихъ вопросовъ, Кавендишъ снова сталъ шептаться съ генераломъ.

— Повидимому, отвѣтчику и его адвокату необходимо продолжительное время для совѣщанія, сказалъ, вставая, Бальфуръ: — а мнѣ надо заняться нѣкоторой подготовительной работой передъ допросомъ слѣдующаго свидѣтеля, а потому имѣю честь просить судъ прервать засѣданіе на часъ. Въ этотъ промежутокъ времени я желалъ бы снять фотографическіе снимки съ подписей на двухъ подлинныхъ письмахъ и документѣ, представленныхъ противной стороной. Не угодно ли суду передать эти бумаги приставу и дозволить приглашенному мною фотографу произвести эту работу въ отдѣльной комнатѣ. Я безпокою судъ этой просьбой, потому что только этимъ путемъ можно опредѣлить настоящій характеръ документа, составляющаго основу настоящаго процесса.

Судья уважилъ ходатайство мистера Бальфура и пріостановилъ засѣданіе. Публика, не выходя изъ залы, разбилась на маленькія группы.

Кавендишъ подошелъ къ Бальфуру и, отведя его въ углубленіе окна, сказалъ съ необыкновеннымъ жаромъ:

— Этотъ разговоръ долженъ остаться между нами и вы не имѣете права извлечь изъ него орудіе противъ насъ на судѣ.

— Хорошо.

— Мой кліентъ влопался въ дьявольскую трясину. Его главный свидѣтель исчезъ, старые друзья возстали противъ него. Я посовѣтывалъ ему прекратить дѣло и пойти на мировую. Вѣдь никто не хочетъ погубить генерала. Онъ человѣкъ тяжелый и корыстный, но добродушный и полезный гражданинъ. Онъ умѣетъ извлекать пользу изъ этихъ привилегій лучше вашего Бенедикта и барышей хватитъ на обоихъ. Бенедиктъ простякъ и не можетъ вести такое дѣло. Если же онъ возьметъ себѣ повѣреннаго, то рискуетъ быть ограбленнымъ.

— Но въ настоящее время я его повѣренный, сказалъ серьёзно Бальфуръ.

— Это совсѣмъ другое дѣло. Потому только, что вы теперь ведете за него процессъ, я и предлагаю вамъ покончить миромъ. Адвокатамъ гораздо легче согласиться на сдѣлку, чѣмъ тяжущимся сторонамъ.

— Я буду съ вами откровененъ, отвѣчалъ мистеръ Бальфуръ: — я вовсе не считаю Роберта Бельчера добродушнымъ человѣкомъ и полезнымъ гражданиномъ. Вы такъ же ошибаетесь, полагая, что никто не хочетъ его погубить. Это именно цѣль, которой я добиваюсь. Онъ десять лѣтъ клевалъ общество, какъ хищный коршунъ, и я считаю своимъ долгомъ нетолько передъ моимъ кліентомъ, но и передъ всей страной, погубить его. Я понимаю, что онъ теперь пойдетъ на всякую уступку, но я не хочу вступать съ нимъ въ какую бы то ни было сдѣлку. Онъ мошенникъ и злодѣй, который перейдетъ отсюда прямо на скамью подсудимыхъ. Я намѣренъ упрятать его въ тюрьму за подлоги.

— Такъ вы отказываетесь отъ мировой?

— Да, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Бальфуръ: — я не могу идти на сдѣлку съ преступленіемъ и выпустить на свободу мошенника.

— Хорошо. Мнѣ придется вести дѣло до конца. Вы не забудете, что это разговоръ конфиденціальный.

— Конечно, и вы также.

— Будьте спокойны.

XXVII.

При возобновленіи засѣданія судебная зала кишѣла народомъ. Всѣ ожидали чего-то необыкновеннаго отъ допроса послѣдняго свидѣтеля, для котораго потребовалась такая странная подготовительная работа.

Мистеръ Бельчеръ состарѣлся впродолженіи этого часа. Сознаніе своей вины и страхъ нетолько раззоренія, но и уголовной кары потрясли его организмъ. Всѣ, кого онъ хотѣлъ сдѣлать орудіями своихъ преступныхъ цѣлей, пошли противъ него. Свѣтъ, дотолѣ сіявшій радужными цвѣтами въ глазахъ счастливаго милліонщика, теперь вдругъ омрачился и, что было хуже всего, никто его не жалѣлъ. Онъ жилъ всегда для себя и теперь, въ минуту горя, никто не протянулъ ему руки, никто его не любилъ, даже жена и дѣти отъ него отвернулись.

Онъ тяжело, безнадежно вздохнулъ, когда мистеръ Бальфуръ попросилъ занять мѣсто на свидѣтельской скамьѣ профессора Альберта Тимса.

Профессоръ Тимсъ былъ именно тотъ человѣкъ, который, казалось, по выраженію его лица, несъ на своихъ плечахъ весь міръ, не считая это для себя слишкомъ тяжелой ношей. Онъ гордо сознавалъ свое безпристрастіе въ этомъ дѣлѣ и былъ очень доволенъ случаемъ публично доказать свои знанія.

— Какъ васъ зовутъ, свидѣтель? спросилъ мистеръ Бальфуръ.

— Альбертъ Тимсъ, къ вашимъ услугамъ.

— Ваши занятія?

— Я занимаю каѳедру въ горной школѣ. Моя спеціальность химія и микроскопъ.

— Вы спеціально занимаетесь этими отраслями науки?

— Да, сэръ.

— Вы считаетесь экспертомъ въ дѣлахъ о подлогахъ?

— Меня приглашали по многимъ подобнымъ дѣламъ.

— Такъ вы имѣете въ нихъ большую опытность и знаете всѣ способы, которыми доказывается подложная подпись?

— Да, сэръ.

— Разсмотрѣли вы документъ и два письма, которые вамъ были даны во время перерыва?

— Да, сэръ.

— Знаете вы истца или отвѣтчика?

— Нѣтъ, сэръ. Я никогда не видывалъ ихъ до сегодняшняго дня.

— Говорилъ ли съ вами кто-нибудь объ этихъ бумагахъ?

— Никто.

— Какое ваше мнѣніе о двухъ письмахъ?

— Они безусловно подлинныя.

— Почему вы это знаете?

— По совершенной гармоніи буквъ въ подписяхъ и въ текстѣ письма, по свободному и естественному почерку и по общему правдивому характеру письма, который трудно разъяснить словами.

— Что вы думаете о подписяхъ подъ документомъ?

— Онѣ подложныя, кромѣ одной.

— Профессоръ Тимсъ, это очень серьёзный вопросъ. Давая подобное заключеніе, вы должны быть очень увѣрены въ безусловной точности своей экспертизы. Почему вы полагаете, что три подписи подложныя?

— Если мнѣ дадутъ эти бумаги, то я покажу, почему я это думаю.

Документъ и письма были ему поданы; онъ вынулъ изъ кармана маленькую линейку и смѣрилъ въ длину подпись Николая Джонсона прежде на письмѣ, а потомъ на документѣ.

— Вы видите, сказалъ онъ: — длина подписи тамъ и тутъ совершенно одинаковая.

— Развѣ это обстоятельство возбуждаетъ подозрѣніе?

— Очень, и кромѣ того (продолжая свои измѣренія) высота и ширина каждой буквы тутъ и тамъ вполнѣ-одинаковыя. Для невооруженнаго глаза обѣ подписи совершенно тождественны во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ.

— Почему вы узнаете, что подпись на документѣ подложная?

— Копія слишкомъ вѣрно передаетъ оригиналъ.

— Объясните значеніе вашихъ словъ.

— Ни одинъ человѣкъ не можетъ подписать своего имени два раза совершенно одинаково. Въ милліонѣ подписей одного и того же человѣка вы не найдете двухъ вполнѣ сходныхъ.

— Измѣрьте остальныя подписи.

Профессоръ Тимсъ произвелъ ту же экспертизу съ подписью другого свидѣтеля на письмѣ и на документѣ. Результатъ былъ тотъ же.

— Обѣ подписи на документѣ совершенно точныя копіи съ подписей на подлинныхъ письмахъ? спросилъ мистеръ Бальфуръ.

— Да, удивительно вѣрныя копіи.

— Значитъ, это работа очень свѣдущаго и искуснаго человѣка.

Профессоръ презрительно покачалъ головой.

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ онъ: — только мошенники берутся за подобную работу.

— Какъ сдѣланы эти подложныя подписи?

— Только скальпированіемъ подлинныхъ подписей карандашемъ на документъ и потомъ уже наведеніемъ на карандашъ чернилъ.

— Можете вы это доказать во-очію?

— У меня въ рукахъ увеличительное стекло, сказалъ профессоръ: — и съ его помощью я вижу значительное различіе между подписями на письмахъ и на документѣ, чего незамѣтно невооруженному глазу. Подлинный почеркъ имѣетъ гладкія, твердыя линіи, а буквы въ подложной подписи представляютъ нѣкоторыя мелкія неправильности, которыя неизбѣжны при медленной и копотливой работѣ. Если судъ и присяжные не привыкли обращаться съ увеличительнымъ стекломъ, то они врядъ ли увидятъ то, на что я указываю, но я могу произвести другой опытъ для доказательства того, что мое заключеніе справедливо.

— Вы можете произвести тотчасъ и въ этой залѣ опытъ, о которомъ вы говорите?

— Да, если судъ мнѣ позволитъ сдѣлать необходимыя приспособленія. Необходимо, чтобы въ комнатѣ царила совершенная темнота, а этого добиться не трудно, такъ какъ на всѣхъ окнахъ, есть ставни.

— Опишите въ чемъ состоитъ вашъ опытъ.

— Во время перерыва я приказалъ снять фотографическія снимки на стеклѣ со всѣхъ подписей. Съ помощью солнечнаго микроскопа я могу воспроизвести эти подписи на стѣнѣ за присяжными въ такомъ увеличенномъ видѣ, что каждому будутъ ясны тѣ особенности, на которыя я указалъ, и, вѣроятно, многія другія, если только солнечный свѣтъ останется такимъ же яркимъ.

— Судъ разрѣшаетъ вамъ произвести этотъ опытъ; а пристава и сторожа окажутъ вамъ всякое содѣйствіе, сказалъ судья.

Ставни во всѣхъ окнахъ были затворены и въ залѣ стало совсѣмъ темно. Водворилась гробовая тишина и какой-то суевѣрный страхъ объялъ всѣхъ присутствующихъ. Солнце было призвано свидѣтелемъ въ этомъ дѣлѣ и оно солгать не могло. Голосъ изъ-за сотни милліоновъ миль долженъ былъ уличить преступника. И онъ одинъ былъ радъ темнотѣ. Онъ самъ могъ увидѣть свой позоръ, но не въ присутствіи пятисотъ постороннихъ глазъ.

Всеобщее вниманіе было сосредоточено на единственномъ окнѣ, на которомъ обѣ половинки ставня не были плотно затворены. За ними профессоръ поставилъ свой геліостатъ и потомъ съ помощью драпировки съузилъ отверстіе до того, что свѣтъ пробивался въ залу однимъ лучемъ, на подобіе серебряной стрѣлы. Наконецъ, и это отверстіе было закрыто микроскопомъ.

— Я готовъ, сказалъ профессоръ, возвращаясь на свое мѣсто.

— Судъ васъ слушаетъ, произнесъ судья.

— На стѣнѣ, надъ самыми головами присяжныхъ, сейчасъ появится подлинная подпись Николаса Джонсона, какъ она фотографически снята съ представленнаго письма, произнесъ профессоръ Тимсъ: — я прошу судъ и присяжныхъ обратить вниманіе на двѣ особенности — на чисто отдѣланные края буквъ и на раздвоеніе росчерка подъ строчкой, чего незамѣтно въ росчеркѣ сверхъ строчки.

При этихъ словахъ, на стѣнѣ показалась въ желтоватомъ сіяніи подпись Николаса Джонсона. Всѣ ее видѣли и замѣтили предсказанныя профессоромъ особенности почерка. Онъ молчалъ и всѣ въ залѣ притаили дыханіе. Прошла минута и лучъ свѣта исчезъ.

— Теперь, продолжалъ профессоръ: — я вамъ покажу на томъ же мѣстѣ подпись Николаса Джонсона, какъ она фотографически снята съ представленнаго отвѣтчикомъ документа. Прошу васъ обратить вниманіе на неправильное, зубчатое очертаніе буквъ, которыя при громадномъ увеличеніи будутъ походить на полевую изгородь. Потомъ вы увидите раздвоеніе росчерка подъ строчкой; но если напряженіе солнечнаго луча не уменьшится, то кромѣ этихъ двухъ линій явится третья, происходящая отъ карандаша, которымъ сначала были наведены буквы. Эта линія карандаша нетолько будетъ замѣтна внизу, но и на верху, гдѣ въ подлинникѣ нѣтъ раздвоенія почерка. Впрочемъ, за это послѣднее я не ручаюсь, такъ какъ инструментъ, которымъ я теперь пользуюсь, не изъ лучшихъ.

Онъ умолкъ, и подложная подпись показалась на стѣнѣ. Одобрительный гулъ пробѣжалъ по залѣ, но тотчасъ замеръ. Всѣ чувствовали, что присутствуютъ при потрясающей драмѣ. Буквы были неправильныя, зубчатыя и добавочная линія виднѣлась повсюду. Голосъ науки уличалъ мошенника.

Черезъ минуту зала освѣтилась и глаза всѣхъ сосредоточились на Роберѣ Бельчерѣ. Голова его поникла, въ лицѣ не было ни кровинки. Казалось, что его сразила чума.

Профессоръ Тимъ сіялъ торжествомъ. Его опытъ удался самымъ блестящимъ образомъ.

— Вы намъ не показали другихъ подписей, сказалъ Бальфуръ.

— Ложь въ одномъ, ложь во всемъ, отвѣчалъ профессоръ, пожимая плечами: — я могу вамъ показать и остальныя подписи, но это будетъ только потерей времени.

Кавендишъ не смотрѣлъ на профессора и водилъ карандашемъ по бумагѣ, словно писалъ что-то.

— Желаетъ адвокатъ противной стороны предложить свидѣтелю какіе-нибудь вопросы? спросилъ Бальфуръ, обращаясь къ нему.

— Нѣтъ, отвѣчалъ рѣзко Кавендишъ.

— Вы можете идти, произнесъ Бальфуръ и крѣпко пожалъ руку профессора, когда послѣдній прошелъ мимо него.

Полусдержанныя рукоплесканія раздались въ залѣ. Но Джимъ хотѣлъ лично выразить свою благодарность профессору. Онъ никогда не видалъ ничего подобнаго и не могъ скрыть своего восторга.

— Профессоръ, промолвилъ онъ вполголоса: — вы сдѣлали важную штуку, но я впервые вижу, что можетъ выйти польза изъ подглядыванія въ замочную скважину.

— Благодарю васъ, шепотомъ отвѣтилъ профессоръ и поскорѣе скрылся въ толпѣ.

Что теперь сдѣлаетъ защита? Очевидно, она потеряла подъ ногами всякую почву. Мистеръ Кавендишъ выходилъ изъ себя отъ злобы, а Бельчеръ походилъ на человѣка, который ждетъ, что его ударятъ по лицу и знаетъ, что онъ не можетъ возвратить удара.

— Защита, конечно, не знаетъ, какое впечатлѣніе произвелъ на судъ и присяжныхъ послѣдній свидѣтель, сказалъ Кавендишъ послѣ продолжительнаго совѣщанія съ своимъ кліентомъ: — докторъ Баргидъ, по прошествіи многихъ лѣтъ, въ теченіи которыхъ онъ видалъ тысячи паціентовъ, является сюда и свидѣтельствуетъ о такомъ событіи, которое, согласно показанію моего кліента, не могло быть; воръ крадетъ письмо, написанное, быть можетъ, третьяго или пятаго мая 1860 года, вѣдь не трудно ошибиться въ числѣ, и это краденное письмо, которое, быть можетъ, писавшій его и не намѣревался послать по адресу, предъявляется на судъ, какъ доказательство и, наконецъ, намъ показываетъ фокусъ человѣкъ, очевидно, искусившійся въ дѣлѣ опытовъ, намъ никому неизвѣстныхъ, и этимъ путемъ, дѣйствуя на наше воображеніе, старается доказать, что ложь правда. Повѣренный истца увѣрялъ судъ, что весь вопросъ къ настоящемъ дѣлѣ заключается въ подлинности этого документа. Но я не такъ смотрю на это дѣло. Весь практическій вопросъ заключается въ томъ, будетъ ли мой кліентъ ограбленъ; лишатъ ли его всѣхъ плодовъ многолѣтняго труда, знанія и экономіи. При этомъ не забывайте, что, по признанію самого истца, отвѣтчикъ былъ уже богатъ, когда онъ его впервые узналъ. Я отрицаю, чтобы отвѣтчикъ получилъ какой-нибудь барышъ отъ привилегій истца, и требую, чтобы противная сторона доказала этотъ барышъ. Посмотримъ, какъ она справится съ этимъ вопросомъ; тутъ не помогутъ ни сверхъестественная память, ни краденныя письма, ни фокусники.

Эта смѣлая, нахальная рѣчь имѣла поразительное вліяніе на мистера Бельчера. Онъ какъ бы воскресъ и на лицѣ его показалось прежнее самоувѣренное выраженіе. Онъ почуялъ, что борьба перешла на финансовую почву, а тутъ онъ былъ дома.

— Честь имѣю просить судъ, сказалъ Бальфуръ, вставая: — потребовать у отвѣтчика представленія въ судъ его разсчетной книжки, имѣющей заглавіе: «Записная книжка барышей отъ привилегій Бенедикта съ обозначеніемъ ихъ помѣщенія».

Кавендишъ посовѣтовался съ своимъ кліентомъ и рѣзко произнесъ:

— Имѣю честь доложить суду, что такой книги не существуетъ.

— Я знаю, что эта книга существовала, можетъ быть, она теперь уничтожена, отвѣчалъ Бальфуръ. — Я могу это доказать свидѣтельскимъ показаніемъ Елены Диллингамъ, сестры истца.

— Судъ разрѣшаетъ вамъ вызвать свидѣтельницу, сказалъ судья.

Мистрисъ Диллингамъ казалась блѣднѣе, чѣмъ наканунѣ. Она съ самаго начала боялась, что ей надо будетъ сознаться публично въ своемъ коварствѣ, но теперь она перестала даже стыдиться своего неделикатнаго поступка въ отношеніи человѣка, который способенъ былъ дѣлать подлоги и клятвопреступленія.

— Мистрисъ Диллингамъ, вы были въ дружескихъ отношеніяхъ съ отвѣтчикомъ? спросилъ Бальфуръ.

— Да, отвѣчала она: — онъ часто бывалъ у меня и я бывала у его жены.

— Онъ зналъ, что истецъ вашъ братъ?

— Нѣтъ.

— Былъ онъ съ вами откровененъ?

— Да, въ иныхъ вещахъ.

— Знаете вы сына истца, Гарри Бенедикта?

— Да, сэръ.

— Давно ли вы его знаете?

— Съ того времени, какъ онъ поселился у васъ.

— Вы сами искали съ нимъ знакомства?

— Да, сэръ.

— Зачѣмъ?

— Меня объ этомъ просилъ мистеръ Бельчеръ. Онъ хотѣлъ узнать отъ мальчика, живъ или умеръ его отецъ.

— Вы не знали тогда, что этотъ мальчикъ — вашъ племянникъ?

— Нѣтъ, сэръ.

— Говорили вы когда-нибудь мистеру Бельчеру, что вашъ братъ живъ?

— Да, я ему сказала, что Поль Бенедиктъ живъ, въ предпослѣдній разъ, что онъ былъ у меня.

— Говорилъ ли онъ вамъ тогда, почему онъ интересуется знать, живъ или умеръ Поль Бенедиктъ?

— Да, сэръ.

— Имѣлъ онъ особенный поводъ зайти къ вамъ тотъ разъ?

— Я думаю, что имѣлъ. Онъ потерялъ въ то время большія деньги на биржѣ и, очевидно, хотѣлъ говорить со мной о дѣлахъ. Во всякомъ случаѣ, онъ говорилъ мнѣ въ тотъ разъ о своихъ дѣлахъ такъ подробно, какъ никогда прежде.

— Можете вы передать намъ сущность его разговора?

— Онъ увѣрялъ меня, что понесенная на биржѣ потеря ни мало не разстроила его состоянія и что онъ не смѣшиваетъ своей мануфактурной дѣятельности съ спекуляціями. Потомъ онъ разсказалъ мнѣ, какъ привилегіи моего брата попали ему въ руки и, наконецъ, показалъ мнѣ маленькую разсчетную книжку, въ которой были записаны всѣ барыши, полученные имъ отъ привилегій Бенедикта.

— Вы просматривали эту книжку?

— Да, сэръ.

— Съ перваго слова до послѣдняго?

— Да, сэръ.

— Вѣрно ли я назвалъ ея заглавіе?

— Вѣрно.

— Долго ли она была у васъ въ рукахъ?

— Въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ.

— Вы списали съ нея копію?

— Да, сэръ.

— Вы увѣрены, что копія вѣрна съ оригиналомъ?

— Я нѣсколько разъ провѣрила каждую цифру.

— Можете вы доказать, что эта книжка была у васъ въ рукахъ?

— Могу. У меня есть письмо, въ которомъ мистеръ Бельчеръ проситъ меня прислать эту книгу обратно съ его слугой Фипсомъ.

— Вотъ это письмо? спросилъ Бальфуръ, показывая ей какую-то бумажку.

— Это самое.

— Копія съ означенной книжки у меня въ рукахъ, произнесъ Бальфуръ: — и если противная сторона будетъ по прежнему настаивать на томъ, что она никогда не существовала, то я покорнѣйше прошу признать эту копію имѣющей силу доказательства.

Судья взглянулъ на мистера Кавендиша, который сердито разговаривалъ съ своимъ кліентомъ. Подождавъ минуты двѣ, судья произнесъ:

— Если оригиналъ не будетъ представленъ, то судъ удовольствуется копіей, снятой лицомъ, которому оригиналъ былъ врученъ самимъ отвѣтчикомъ.

— Я не зналъ, воскликнулъ грубо Кавендишъ: — что въ Соединенныхъ Штатахъ можно сдѣлаться жертвою такого низкаго заговора, да еще съ разрѣшенія суда.

— Во вниманіе вашего затруднительнаго положенія, произнесъ судья очень спокойно: — судъ не штрафуетъ васъ за неприличное выраженіе, но напоминаетъ вамъ, чтобы вы впредь не позволяли себѣ такихъ дерзостей.

Мистеръ Кавендишъ злобно засмѣялся въ лицо судьѣ, но замолчалъ. Тогда мистеръ Бальфуръ представилъ копію разсчетной книжки Бельчера, въ которой были означены, какъ плоды эксплуатаціи привилегій Бенедикта, фабрика, домъ и земля въ Севеноксѣ, ружейный заводъ, товаръ, отданный на комиссію мистеру Толботу, многіе фонды и акціи, подробно обозначенные, а такъ же его громадный заграничный капиталъ, который онъ называлъ своимъ якоремъ спасенія. Общая сумма была такъ значительна, что судья, присяжные и публика были поражены. Они поняли теперь всю важность ставки, изъ-за которой отвѣтчикъ пустился въ такую рискованную игру, ставя на карту свою честь и состояніе.

Послѣ этого мистеръ Кавендишъ подошелъ къ мистеру Бальфуру и они долго о чемъ-то разговаривали. Наконецъ, мистрисъ Диллингамъ была отпущена. Бельчеръ такъ упорно лгалъ своему адвокату и его дѣло казалось до того погибшимъ, что даже мистеръ Кавендишъ отказался отъ дальнѣйшей борьбы.

Мистеръ Бальфуръ объяснилъ суду, что онъ согласился съ своимъ противникомъ, для выигрыша времени, кончить дѣло безъ преній и потому просилъ судью прямо перейти къ своему заключенію.

Судья въ нѣсколькихъ словахъ резюмировалъ дѣло и присяжные, не выходя изъ залы, признали доказанной всю требуемую истцомъ цифру убытковъ.

Гордый, самодовольный милліонщикъ былъ раззоренъ. Вся его сила исчезла. Законъ его выжалъ, какъ лимонъ. Мистеръ Кавендишъ шепнулъ ему о намѣреніяхъ Бальфура и онъ зналъ, что дѣло не кончится его раззореніемъ, что ему придется еще побывать въ тюрьмѣ. Странно было видѣть, какъ онъ быстро даже физически принялъ видъ низкаго мошенника..Пока всѣ поздравляли Бенедикта, онъ съ поникшей головой и опущенными глазами пробрался сквозь толпу и поспѣшно выбѣжалъ на улицу.

XXVIII.

Первый, кого увидалъ Бельчеръ при выходѣ изъ суда, былъ мистеръ Толботъ.

— Садитесь ко мнѣ въ карету, сказалъ мистеръ Толботъ: — и я отвезу васъ домой.

Бельчеръ вскочилъ въ карету съ такой поспѣшностью, словно за нимъ гнались.

— Домой! промолвилъ онъ глухимъ голосомъ: — домой! У меня нѣтъ дома!

— Что съ вами, генералъ? Какъ кончилось дѣло?

— Развѣ вы не были въ судѣ?

— Нѣтъ, какъ обошлось дѣло?

— Обошлось! Все пошло къ чорту! сказалъ шопотомъ Бельчеръ, нагибаясь къ самому уху Толбота.

— Ну, я надѣюсь, что до этого не дошло, произнесъ Толботъ, отодвигаясь.

— Толь, я всегда былъ добръ къ вамъ, продолжалъ Бельчеръ: — и вы много нажили денегъ благодаря мнѣ. Вы вѣдь не пойдете противъ вашего генерала.

— Что случилось? Разскажите.

— Завтра нашу лавочку закроютъ, Толь.

Комиссіонеръ задумался. Онъ видѣлъ, что дѣла генерала приняли очень дурной оборотъ, но помня, что разбогатѣлъ по его милости, онъ все-таки рѣшился стоять за своего стараго патрона, пока это не подвергало его прямой опасности.

— Чѣмъ могу вамъ служить, генералъ? спросилъ онъ.

— Вы проводите меня за-границу, въ Европу. У меня тамъ есть капиталъ.

— Я сдѣлаю все, что могу, генералъ.

— Вы сокровище, Толь.

— Кстати, сказалъ Толботъ: — сегодня было общее собраніе компаніи Кривой Долины, васъ забаллотировали и выбрали другого предсѣдателя правленія.

— Они завтра откроютъ пріятныя для себя тайны. Все заразъ свалилось на меня.

Въ эту минуту карета остановилась передъ домомъ Бельчера. На подъѣздѣ стоялъ одинъ изъ его маклеровъ, блѣдный, какъ полотно.

— Въ чемъ дѣло? спросилъ Бельчеръ.

— Надо расплачиваться, чортъ возьми.

— Такъ и получайте съ чорта.

— Теперь не время шутить, отвѣчалъ серьёзно маклеръ: — намъ надо съ вами переговорить; васъ обошли по дѣлу мускогійской линіи и надо платить большія суммы.

— Хорошо, приходите завтра утромъ.

— Нѣтъ, необходимо покончить дѣло сегодня.

— Такъ приходите въ девять часовъ.

Маклеръ удалился, а Бельчеръ съ Толботомъ вошли въ домъ. Они заперлись въ библіотекѣ и въ нѣсколько минутъ обдумали планъ дѣйствія.

— Сарѣ не надо ничего говорить, сказалъ онъ: — ей лучше узнать о моемъ раззореніи, когда уже я буду далеко. Она была добрая жена, но мнѣ не пара и въ послѣдніе годы была несчастлива. Толь, позаботьтесь объ ней и спасите ей что-нибудь изъ общаго крушенія. Конечно, ей придется выѣхать изъ этого дома, но она не будетъ сожалѣть объ этомъ.

Въ эту минуту за дверью раздались веселые дѣтскіе голоса. Генералъ вздрогнулъ. Несмотря ни на что, въ сердцѣ его была искра доброты.

— Толь, закройте дверь, сказалъ онъ: — я не могу слышать ихъ голоса. Бѣдныя дѣти! Что будетъ съ вами?

Потомъ онъ сталъ поспѣшно укладываться. Въ полчаса все было готово. Толботъ подошелъ къ окну и увидалъ на улицѣ какого-то человѣка, говорившаго съ его кучеромъ. Мистеръ Бельчеръ выглянулъ изъ-за занавѣски и узналъ въ немъ сыщика. Что имъ было дѣлать?

Роскошный домъ Бельчера соединялся съ конюшнями крытой галлереей. Этимъ путемъ и скрылся Бельчеръ, приказавъ тотчасъ закладывать карету парой. Толботъ же, обождавъ пока все было готово, вернулся въ домъ и вышелъ на улицу параднымъ ходомъ. Сыщикъ спросилъ у него гдѣ мистеръ Бельчеръ. Онъ отвѣчалъ, что дома, впустилъ его на лѣстницу, крикнулъ лакея, а самъ, захлопнувъ за собою дверь, уѣхалъ.

Въ туже минуту отворились ворота и экипажъ парой понесся во всю прыть по направленію къ перевозу въ Джерси-Сити.

Сыщикъ долго не могъ добиться гдѣ мистеръ Бельчеръ. Наконецъ, ему сказали, что онъ былъ дома пять минутъ тому назадъ и, вѣроятно, тотчасъ вернется. Во всякомъ случаѣ, онъ вернется въ обѣду. Такимъ образомъ, сыщикъ ждалъ терпѣливо человѣка, котораго ему приказано было арестовать, а между тѣмъ, Бельчеръ благополучно переѣхалъ черезъ рѣку и взялъ номеръ въ одной изъ гостинницъ въ Джерси-Сити.

Толботъ обѣщалъ взять билетъ на пароходѣ Аладинъ, отходившемъ на слѣдующее утро въ Европу, и устроить дѣло такъ съ комиссаромъ, чтобы бѣглеца впустили прямо въ особую каюту, какъ только онъ явится рано утромъ на пароходъ.

Пообѣдавъ очень дурно, Бельчеръ легъ въ постель, но не спалъ всю ночь. Онъ зналъ, что на слѣдующій день весь Нью-Йоркъ будетъ говорить о немъ. Весь вопросъ заключался въ томъ: успѣетъ ли онъ или нѣтъ достигнуть парохода ни кѣмъ не замѣченный. Хотя «Аладинъ» и отходилъ только въ двѣнадцать часовъ, но онъ рѣшился на разсвѣтѣ пробраться къ нему. Какъ только показался первый лучъ свѣта, онъ вскочилъ и подошелъ къ окну. На улицѣ были одни молочники. Въ концѣ улицы виднѣлись паруса кораблей и трубы большихъ пароходовъ. Подъ самымъ окномъ остановился нищій и шарилъ палкой въ сору у подъѣзда, надѣясь найти что-нибудь. Бельчеръ бросилъ ему долларъ.

— Да благословитъ васъ Господь, сказалъ нищій, поднимая голову.

Бельчеръ подумалъ, что это благословеніе принесетъ ему счастіе. Онъ взялъ свой сакъ-вояжъ, сошелъ внизъ, разбудилъ спавшаго лакея, заплатилъ деньги по счету и отправился къ тому мѣсту гавани, гдѣ стоялъ на якорѣ Аладинъ.

Толботъ не жалѣлъ денегъ, и не успѣлъ бѣглецъ показаться на пароходѣ, какъ его тотчасъ провели въ отведенную ему каюту. Черезъ минуту, онъ заперъ дверь и, раздѣвшись, легъ въ постелъ. Правда, полисмэнъ на набережной замѣтилъ, что какой-то господинъ такъ рано явился на пароходъ, гдѣ его, очевидно, ждали, но онъ вскорѣ смѣнился и забылъ объ этомъ странномъ происшествіи.

Утомленный предшествующими двумя днями и продолжительной безсонницей, Бельчеръ, какъ только почувствовалъ себя въ безопасности, тотчасъ крѣпко заснулъ. Въ продолженіи всего утра, на палубу являлось нѣсколько полицейскихъ чиновниковъ, но комиссаръ увѣрилъ всѣхъ, что въ запертой каютѣ спитъ больная пассажирка.

Генералъ проснулся только при первомъ движеніи парохода. Онъ всталъ и одѣлся. Его начиналъ мучить голодъ, но дѣлать нечего, приходилось дожидаться. Пароходъ долженъ былъ выйти изъ гавани и тамъ дожидаться почты и послѣднихъ пассажировъ, которые должны были прибыть на маленькомъ пароходикѣ. Бельчеръ зналъ, что не могъ выйти изъ своего убѣжища, пока не съѣдетъ на берегъ послѣдній полицейскій чиновникъ, а потому терпѣливо смотрѣлъ на панораму Джерсея и Статенскихъ острововъ изъ круглаго окна своей каюты.

Его прежняя жизнь, полная тревогъ, заволакивалась туманомъ. Онъ оставлялъ за собою все: жену, дѣтей, женщину, которую онъ страстно любилъ, прежнія занятія, позоръ, опасность быть схваченнымъ и ввергнутымъ въ тюрьму. А впереди была Европа со всѣми ея удовольствіями и ожидавшимъ его крупнымъ капиталомъ. Мало-по-малу, онъ повеселѣлъ и даже самодовольно взглянулъ на себя въ зеркало.

Въ четыре часа прибылъ пароходикъ съ почтой и пассажирами; онъ присталъ къ Аладину со стороны каюты Бельчера, такъ что онъ могъ видѣть въ лицо всѣхъ его пассажировъ. Всѣ они были ему незнакомы и онъ совершенно успокоился. На палубѣ и въ каютахъ поднялась бѣготня. Двое или трое людей подходили къ двери въ его каюту и онъ слышалъ, что они называли его по имени, но какой-то голосъ удостовѣрялъ, что каюта занята больной дамой, и они удалились.

Наконецъ, раздалась команда поднимать якорь. Пароходикъ отчалилъ съ полицейскими чиновниками, озабоченныя лица которыхъ онъ видѣлъ черезъ люкъ. Машина запыхтѣла и громадный пароходъ вышелъ въ открытое море.

Черезъ нѣсколько времени, мистеръ Бельчеръ вышелъ изъ своей каюты. Ужинъ еще не былъ готовъ и его надо было подождать съ часъ. Онъ бросилъ бѣглый взглядъ на пассажировъ; они всѣ казались достаточными американцами изъ внутреннихъ городовъ, которые отправлялись въ Еврепу для своего удовольствія. Онъ съ удовольствіемъ замѣтилъ, что никто не обращалъ на него вниманія, и, усѣвшись на скамейку, взялъ газету, оставленную однимъ изъ пассажировъ.

Стенографическій отчетъ по дѣлу Бенедикта и Бельчера занималъ три или четыре столбца, и, кромѣ того, въ передовой статьѣ описывалась исторія генерала и его преступленій въ самыхъ мрачныхъ краскахъ. Въ финансовомъ отдѣлѣ было помѣщено извѣстіе о забаллотированіи его въ общемъ собраніи компаніи желѣзной дороги Кривой Долины и о томъ, что открыты его мошенническія операціи по выпуску излишняго числа облигацій. Наконецъ, въ отдѣлѣ новостей, репортеры сообщали объ его преступныхъ дѣйствіяхъ относительно Мускогейской линіи, объ его бѣгствѣ въ Европу и о принятыхъ мѣрахъ арестовать его въ первомъ портѣ, гдѣ онъ выйдетъ на берегъ.

Изъ всего этого только послѣднее извѣстіе его нѣсколько обезпокоило. Но онъ продолжалъ машинально читать газету. Вдругъ его вниманіе остановилось на телеграммѣ, озаглавленной: «Большое банкротство банкирскаго дома»:

«Банкирскій домъ братьевъ Темпинъ въ Берлинѣ прекратилъ платежи. Это банкротство, говорятъ, полное, такъ что всѣ суммы частныхъ вкладчиковъ погибли. Эта контора пользовалась особымъ довѣріемъ американцевъ и банкротство ея произведетъ панику среди путешествующихъ для своего удовольствія американцевъ».

Якорь спасенія, на который надѣялся Бельчеръ, лопнулъ. Теперь все для него погибло; позади онъ оставилъ позоръ и раззореніе; впереди его ждали арестъ или голодная смерть. Съ проклятіями на устахъ онъ вырѣзалъ телеграмму, а остальную газету скомкалъ и бросилъ въ воду. Потомъ онъ спросилъ у проходившаго мимо матроса гдѣ капитанъ.

— Вонъ на мостикѣ, въ синей курткѣ съ мѣдными пуговицами, отвѣчалъ матросъ.

Бельчеръ пробрался къ капитану и, извинившись, что его безпокоитъ, сказалъ:

— Капитанъ, я только что прочелъ въ газетахъ, что въ Берлинѣ лопнула банкирская контора, въ которой помѣщены всѣ мои деньги. Умоляю васъ, высадите меня на берегъ.

— Это невозможно, отвѣчалъ старый морякъ, не смотря даже на вырѣзку изъ газеты, которую ему подалъ Бельчеръ.

— Но мнѣ необходимо.

— Такъ вамъ придется плыть до берега.

Бельчеръ отошелъ съ отчаяніемъ въ сердцѣ и съ мыслью о самоубійствѣ. Но въ ту же минуту капитанъ крикнулъ ему:

— Погодите, вонъ идетъ лоцманскій ботъ № 10, онъ пристанетъ къ намъ за бумагами. Васъ можно спустить на ботъ, хотя вы тяжеловѣсны для такого скачка.

Легкій лоцманскій ботъ летѣлъ на всѣхъ парусахъ къ берегу, но, увидавъ пароходъ, онъ повернулъ и сталъ подходить къ нему съ подвѣтренной стороны.

— Несите скорѣе вещи, сказалъ капитанъ: — я васъ спущу на ботъ, если вы не опоздаете.

Бельчеръ побѣжалъ въ каюту и вернулся съ сакъ-вояжемъ. Лоцманскій ботъ граціозно бѣжалъ подъ самымъ бортомъ чудовища. Капитанъ крикнулъ людямъ, находившимся въ лодкѣ, чтобъ они, изъ личной дружбы къ нему, доставили на берегъ одного пассажира. Бельчеръ перелѣзъ черезъ бортъ, спустился по веревочной лѣстницѣ, и повернувшись, ждалъ минуты для опаснаго скачка. Ботъ проскользнулъ подъ нимъ. Капитанъ бросилъ свертокъ бумагъ, а одинъ изъ матросовъ — сакъ-вояжъ Бельчера.

— Прыгайте! крикнуло съ полдюжины голосовъ.

Бельчеръ бросился внизъ и черезъ мгновеніе лежалъ въ маленькой лодкѣ, среди смѣющихся лоцмановъ. На пароходѣ раздались рукоплесканія, и № 10 полетѣлъ далѣе на всѣхъ парусахъ.

Оглушенный и покрытый синяками, генералъ ползкомъ добрался до каютки, и тамъ съ нимъ тотчасъ сдѣлался первый припадокъ морской болѣзни, которая потомъ мучила его въ продолженіи всей недѣли, проведенной имъ въ этой лодкѣ.

Нѣсколько пароходовъ прошло въ Нью-Йоркъ, захвативъ лоцмановъ съ № 10, и каждый разъ Бельчеру предлагали вернуться на берегъ, но онъ желалъ лучше повременить. Онъ разсказалъ добрымъ морякамъ, что скрывается отъ преслѣдованій маклеровъ и, какъ деньгами, такъ и сигарами расположилъ ихъ въ свою пользу.

Наконецъ, послѣдній лоцманъ поступилъ на пароходъ и № 10 направился къ берегу, къ которому и присталъ немного выше Батареи, на Сѣверной рѣкѣ въ глухую, темную ночь.

У Бельчера была съ собой значительная сумма денегъ и, щедро вознаградивъ моряковъ, онъ вышелъ на набережную съ сакъ-вояжемъ въ рукахъ. Продолжительная морская болѣзнь и безсонница до того ослабили его, что онъ едва держался на ногахъ и шелъ покачиваясь, какъ пьяный. Онъ пытался нанять одного изъ матросовъ, чтобъ понести его сакъ-вояжъ, но всѣ они спѣшили къ своимъ семействамъ и отказали ему на отрѣзъ, несмотря на всѣ деньги, которыя онъ имъ сулилъ. Поэтому, онъ долженъ былъ отправиться одинъ. Пройдя по набережной, мимо отвратительныхъ трущобъ, гдѣ пьянствовали матросы, онъ повернулъ по Фультонской улицѣ на Бродвей. Онъ зналъ, что вагоны конной желѣзной дороги ходятъ всю ночь, но не поспѣлъ войти въ одинъ изъ нихъ. Близь Астора онъ замѣнялъ пустой вагонъ, отходившій въ верхній-городъ; онъ взошелъ на переднюю платформу, и сѣлъ на свой сакъ-вояжъ. По дорогѣ люди входили въ вагонъ и выходили изъ него, но они не могли его видѣть. Глаза у него закрывались отъ усталости, но онъ не могъ забыться ни на секунду.

Наконецъ, онъ сошелъ близь Пятой Аллеи и остановился противъ роскошнаго дворца, который еще недавно былъ его жилищемъ. Ни въ одномъ окнѣ не было видно свѣта. Что сталось съ его женой и дѣтьми? Кто теперь распоряжался этимъ домомъ? Онъ очень усталъ и сѣлъ на тумбу подъ окномъ той самой комнаты, гдѣ въ то время спокойно спалъ мистеръ Бальфуръ. Онъ закрылъ лицо руками и застоналъ:

— Сорвалось! Сорвалось!

Вдали послышались мѣрные шаги. Ему нельзя было показаться на глаза полисмэну, и онъ направилъ свои шаги къ дому, гдѣ жила мистрисъ Диллингамъ. Тамъ онъ опять сѣлъ на тумбу и сталъ припоминать мрачную исторію своей несчастной любви. Мысль объ ея измѣнѣ, объ его разочарованіи и главное, объ его слѣпой самоувѣренности, которая позволила этой низкой женщинѣ довести его до погибели, вывела его изъ себя, и, поднявъ съ мостовой камень, онъ бросилъ имъ въ окно. Онъ слышалъ звонъ разбитыхъ стеколъ, крикъ испуга и затѣмъ ускоренные шаги полисмэна. Онъ удалился, какъ ни въ чемъ не бывало.

Теперь онъ прямо пошелъ къ Толботу и позвонилъ разъ, два, три. Толботъ высунулся въ окно и, узнавъ при свѣтѣ фонаря своего стараго патрона, крикнулъ:

— Я сейчасъ сойду и отворю вамъ дверь.

Они долго совѣтывались о лучшемъ планѣ дѣйствія, и, наконецъ, направились въ конюшню Толбота, помѣщавшуюся въ другомъ домѣ. Они разбудили кучера и Толботъ предоставилъ Бельчеру его комнату, увѣряя, что въ его домѣ оставаться генералу было бы не безопасно, такъ какъ весь городъ говорилъ о немъ, и хотя многіе полагали, что онъ бѣжалъ въ Европу, но другіе считали, что онъ скрывается въ Нью-Йоркѣ.

Мистеръ Бельчеръ былъ желѣзнодорожникомъ и Толботъ былъ убѣжденъ, что желѣзнодорожный персоналъ окажетъ ему помощь. Онъ найметъ отдѣльный вагонъ въ поѣздѣ, отходящемъ въ слѣдующую ночь, и уговорится, чтобъ поѣздъ на минуту остановился передъ Гарлемскимъ мостомъ. Генералъ долженъ поджидать его, сидя въ кэбѣ, и потомъ вскочить на платформу послѣдняго вагона, въ которомъ онъ благополучно и совершитъ свое бѣгство.

Рано утромъ, въ конюшню пронесли тайкомъ завтракъ и Бельчеръ, подкрѣпивъ свои силы, спалъ весь день до вечера. Въ восемь часовъ, онъ сѣлъ въ кэбъ и быстро покатился къ Гарлемскому мосту. Черезъ десять минутъ показался поѣздъ; передъ самымъ мостомъ онъ пріостановилъ свой ходъ, Бельчеръ выпрыгнулъ изъ кэба, и однимъ скачкомъ очутился въ послѣднемъ вагонѣ. Кондукторъ заперъ за нимъ дверцу; поѣздъ пронесся по мосту и исчезъ въ темнотѣ.

Генералъ благополучно совершилъ свое бѣгство. Всю ночь и слѣдующій день онъ не выходилъ изъ вагона, который съ главной линіи перевели на боковую, шедшую по направленію къ Севеноксу. На закатѣ солнца онъ достигъ послѣдней станціи. Далѣе рельсы не шли и тутъ кончилась поддержка желѣзнодорожнаго персонала.

Что было ему теперь дѣлать? Онъ послалъ за старымъ содержателемъ почтоваго двора, съ которымъ часто имѣлъ дѣла по покупкѣ и продажѣ лошадей. У него не было на свѣтѣ друзей и онъ былъ вынужденъ обратиться за помощью къ человѣку, съ которымъ его связывало воспоминаніе о взаимныхъ усиліяхъ обмануть другъ друга.

Старикъ Котсъ тотчасъ явился и имѣлъ долгую бесѣду съ Бельчеромъ въ вагонѣ, изъ котораго тотъ не смѣлъ выйти. Они встрѣтились старыми пріятелями.

— Ну, старина, я пробираюсь въ Канаду, сказалъ Бельчеръ: — что подѣлываетъ Горемычная?

Такъ звали старую кобылу, которая славилась своей удивительной крѣпостью и быстротой. Въ лучшіе свои дни она легко дѣлала сто миль въ десять часовъ, много пари было выиграно на ней; но въ послѣднее время она очень постарѣла и употреблялась только въ тѣхъ случаяхъ, когда необходимо было предпринять длинное и трудное путешествіе.

— Еще годится, отвѣчалъ Котсъ.

— Продайте ее мнѣ и легкій фургончикъ.

— Я могъ бы получить болѣе денегъ отъ человѣка, который васъ отыскиваетъ, отвѣчалъ старикъ, ехидно прищуриваясь.

— Но вы этого не сдѣлаете. Вы не можете пойти противъ такого же барышника, какъ вы. Вспомните, сколько лошадей прошло чрезъ наши съ вами руки.

— Я могу все сдѣлать, но не хочу, произнесъ старикъ и запросилъ за лошадь и фургонъ такую сумасшедшую цѣну, что наличный капиталъ Бельчера сильно уменьшился, но онъ былъ въ рукахъ Котса и долженъ былъ на все согласиться.

Въ половинѣ десятаго, фургонъ съ Горемычной былъ готовъ. Бельчеръ вскочилъ въ него и крупной рысью направился къ Севеноксу.

Характеристической особенностью въ исторіи бѣгства Бельчера въ Канаду, которое собственно началось съ той минуты, какъ онъ спрыгнулъ съ парохода въ лоцманскій ботъ, было желаніе бросить еще послѣдній взглядъ на всѣ тѣ мѣстности, гдѣ онъ еще недавно царилъ. Для человѣка, у котораго осталась хоть капля совѣсти, была бы нестерпима подобная пытка, но генералъ находилъ въ этомъ жгучее удовольствіе. Онъ ни разу не бывалъ въ Севеноксѣ послѣ своего торжественнаго отъѣзда въ Нью-Йоркъ и потому, хотя нельзя было терять ни минуты, онъ предпочелъ сдѣлать крюкъ съ прямой дороги въ Канаду, чтобъ только посмотрѣть еще разъ на колыбель своего богатства. Онъ зналъ, что Горемычная доставитъ его въ Севеноксъ черезъ два часа, а къ тому времени весь городокъ будетъ покоиться мирнымъ сномъ. Дорогу онъ зналъ отлично, а ночь была не очень темная. Собаки выбѣгали изъ фермъ, мимо которыхъ онъ проѣзжалъ, и страшно лаяли на него. Онъ наѣхалъ на корову, спавшую посреди дороги, и едва не опрокинулъ фургона. Ему попались на встрѣчу два или три нищіе, которые хотѣли съ нимъ заговорить, но онъ проскакалъ далѣе. Наконецъ, вдали показался городъ, въ которомъ онъ такъ долго былъ всемогущимъ диктаторомъ. Онъ пустилъ лошадь шагомъ, но вскорѣ услышалъ за собою стукъ колесъ. Старикъ Котсъ продалъ нетолько лошадь ему, но и его тайну другимъ.

Горемычная снова пошла крупной рысью и черезъ десять минутъ онъ очутился передъ своей фабрикой. Увидавъ сторожа, онъ спросилъ: чья эта фабрика, и получилъ въ отвѣтъ:

— Не знаю, она стоитъ безъ работы. Прежде была старика Бельчера, да онъ, говорятъ, прогорѣлъ.

Генералъ продолжалъ путь. Онъ переѣхалъ черезъ мостъ и поднялся въ гору къ своему дому. На вершинѣ онъ на минуту остановился и взглянулъ внизъ. Въ маленькой тавернѣ свѣтился огонь и при свѣтѣ фонаря было видно, что у дверей стояла тележка. Въ эту минуту къ нему подбѣжала его большая ньюфаундлендская собака. Бельчеръ соскочилъ съ фургона, чтобы посмотрѣть домъ и размять немного ноги. Собака бросилась на него, злобно скаля зубы, но онъ позвалъ ее но имени и она легла у его ногъ съ жалобнымъ воемъ. Бельчеръ приласкалъ ее. Нашлось на свѣтѣ хоть одно существо, которое признавало его своимъ господиномъ. Онъ посмотрѣлъ на домъ и, бросивъ послѣдній взгядъ на городъ, смутно виднѣвшійся внизу, сѣлъ въ фургонъ и, повернувъ лошадь, сталъ спускаться подъ гору. Онъ позвалъ собаку съ собой, но она зарычала, потомъ колебалась нѣсколько минутъ и, наконецъ, убѣжала домой съ громкимъ лаемъ.

Послѣдній другъ отвернулся отъ него.

— Низкая тварь! промолвилъ онъ: — всѣ одинаковы!

При поворотѣ на большую дорогу, изъ кустовъ выскочилъ какой-то человѣкъ и схватилъ лошадь за уздцы. Бельчеръ ударилъ бичемъ по Горемычной и она понеслась, сваливъ съ ногъ незнакомца. Другой противникъ бросился на Бельчера, но онъ хватилъ его бичемъ по лицу и черезъ минуту былъ уже далеко.

Тутъ началась погоня. За Горемычной гналась какая-то лошадь въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ, но она, почуявъ борьбу, летѣла съ быстротой своихъ лучшихъ дней. Наконецъ, конскій топотъ замеръ вдали. Погоня созналась въ своемъ безсиліи.

На разсвѣтѣ Бельчеръ повернулъ съ большой дороги въ лѣсъ и остановился позавтракать въ хижинѣ бѣднаго дровосѣка.

Онъ тамъ провелъ весь день, а вечеромъ, миновавъ лѣсъ, направился по другой дорогѣ и къ утру переѣхалъ черезъ канадскую границу, принявъ серьёзный видъ вѣрноподданнаго доброй королевы Викторіи.

XXIX.

Спустя три мѣсяца послѣ бѣгства мистера Бельчера, весь свѣтъ забылъ, что онъ когда-нибудь существовалъ. Другіе мошенники заняли его мѣсто и поражаютъ легкомысленныхъ людей своимъ внѣшнимъ блескомъ, забывая, что они своей преступной дѣятельностью сами роютъ себѣ могилу.

Все, что осталось отъ громаднаго состоянія Бельчера, въ томъ числѣ фабрика, домъ и земля въ Севеноксѣ, пошли на уплату присужденныхъ судомъ Бенедикту убытковъ. Мистрисъ Бельчеръ съ дѣтьми поселилась гдѣ-то къ провинціальномъ городкѣ у своихъ друзей.

Нашъ разсказъ благополучно достигъ конца и пусть эпилогомъ его будетъ картина, такъ какъ мы и начали съ картины.

Севеноксъ остался такимъ же, какимъ его впервые увидалъ читатель. Рѣка катитъ свои воды съ тѣмъ же вѣчнымъ гуломъ. Работники и работницы ходятъ ежедневно на фабрику, какъ въ тѣ дни, когда на улицахъ мирнаго городка ежедневно показывались милліонщикъ, Фипсъ и пара сѣрыхъ коней. Маленькая швея пріѣзжаетъ два раза въ годъ, чтобы повидаться съ друзьями и привозитъ съ собою прехорошенькаго мальчугана, которымъ она очень гордится. Севеноксъ сталъ лѣтомъ станціей для многочисленныхъ посѣтителей отеля Джима, который ежегодно принимаетъ все болѣе и болѣе гостей изъ Нью-Йорка.

Мы снова бросаемъ взглядъ на этотъ живописный городокъ по прошествіи пяти лѣтъ послѣ того, какъ мистеръ Бенедиктъ поселился въ домѣ Бельчера. Природа осталась таже; вѣчно шумящій водопадъ, прячущіеся въ зелени домики, церкви съ вновь выкрашенными крышками, фабрика съ ея машинами, виднѣющіеся вдали лѣса сохранили свой, прежній видъ, но въ старой оболочкѣ дышетъ новая жизнь. Природа всегда служитъ неизмѣняемой канвой, на которой жизнь рисуетъ изъ года въ годъ новыя картины. Рѣка течетъ одинаково для добрыхъ и злыхъ. Птицы поютъ для эгоистовъ и благодѣтелей человѣчества. Горы и лѣса сіяютъ на солнцѣ и заволакиваются мракомъ по ночамъ, не обращая вниманія на тѣхъ, кто на нихъ смотритъ.

Но какъ въ Севеноксѣ, такъ и вездѣ, человѣкъ, держащій въ своихъ рукахъ всю финансовую силу, придаетъ окружающему въ большей мѣрѣ отпечатокъ своей личности. Поль Бенедиктъ теперь глава Севенокса, и съ того счастливаго дня, когда онъ съ сестрой и сыномъ поселился въ большомъ домѣ, который для него построилъ его старый врагъ, общій характеръ города совершенно измѣнился. Погоня за наживой, развратъ и низкія, позорящія человѣка страсти стушевались. Даже домъ для бѣдныхъ сталъ приличнѣе и жизнь въ немъ болѣе удобной, хотя число его обитателей ежегодно уменьшается.

Бенедиктъ дѣятельно занимается фабрикой, постоянно придумываетъ новыя усовершенствованія въ способахъ производства и внушилъ интересъ къ работѣ людямъ, которые погрязли по уши въ скучной рутинѣ. Всѣ смотрятъ на него съ любовью и довѣріемъ. Бенедиктъ имъ нетолько хозяинъ, но другъ и братъ.

Но въ большомъ домѣ счастливъ не одинъ его собственникъ. Мистрисъ Диллингамъ нашла себѣ предметъ для любви и достойное занятіе, а потому совершенно счастлива. Она нетолько окружаетъ нѣжными заботами брата и племянника, но завѣдываетъ всѣмъ хозяйствомъ, помогаетъ бѣднымъ и вполнѣ достойно разыгрываетъ роль царицы въ маленькомъ городкѣ.

Въ тотъ лѣтній вечеръ, когда мы бросаемъ послѣдній взглядъ на Севеноксъ, всѣ наши старые друзья собрались къ мистеру Бенедикту, чтобъ весело отпраздновать пятую годовщину водворенія его въ Севеноксѣ. Тутъ мистеръ и мистрисъ Бальфуръ съ сыномъ; Сэмъ Эятсъ, сдѣлавшійся агентомъ Бенедикта по всѣмъ его дѣламъ и женившійся на старшей миссъ Сно; почтенный пасторъ Сно съ женой и двумя незамужними дочерьми и, наконецъ, Джимъ Фентонъ, сдѣлавшійся гораздо приличнѣе по внѣшности, съ своей женкой и ребенкомъ. Всѣ они сидятъ за обѣдомъ въ саду и весело болтаютъ.

— Вѣдь здѣсь лучше, чѣмъ въ лѣсу, Джимъ, говоритъ съ улыбкой мистеръ Бальфуръ: — хотя я долгимъ опытомъ пришелъ къ тому заключенію, что въ бѣдности часто болѣе поэзіи, чѣмъ въ богатствѣ, и бревенчатая хижина въ лѣсу гораздо поэтичнѣе, чѣмъ Пальгрэвскій дворецъ. Еслибъ бѣдные работящіе люди только понимали истинно поэтическую сторону ихъ жизни, то они перестали бы думать, что богачи имѣютъ монополію всего поэтическаго въ жизни.

— Если вы намекаете на мою старую хижину въ лѣсу, отвѣчалъ Джимъ: — то я вамъ очень благодаренъ, но долженъ сознаться, что предпочитаю отель съ доброй женкой и мальчуганомъ.

— Вы правы, Джимъ, произнесъ Бальфуръ: — но я вовсе не врагъ достатка, пріобрѣтеннаго честнымъ трудомъ, я только говорилъ о такомъ богатствѣ, которое пріобрѣтено мошенничествомъ и обманомъ.

— Бѣдная мистрисъ Бельчеръ! промолвила мистрисъ Диллингамъ, вспомнивъ о доброй женщинѣ, которая нѣкогда была хозяйкой въ этомъ самомъ домѣ.

— Она, говорятъ, живетъ очень хорошо, замѣтила мистрисъ Сно: — она постоянно получаетъ деньги, хотя не знаетъ отъ кого. Предполагаютъ, что это ей посылаетъ мужъ, который, утаивъ часть своего состоянія, не забываетъ свою семью.

Бенедиктъ и мистрисъ Диллингамъ знаменательно переглянулись. Джимъ это замѣтилъ и сказалъ въ полголоса Бальфуру:

— Когда блеститъ молнія, я знаю откуда идетъ дождь. Меня не увѣрятъ въ добротѣ Бельчера.

— Пожалуйста, Джимъ, не говорите никому, шепнулъ ему Бенедиктъ.

— Никому, кромѣ моей женки.

— Я бы желала знать, гдѣ теперь этотъ старый мошенникъ, произнесла мистрисъ Сно.

— Я могу вамъ сказать, отвѣчалъ Джимъ.

— Скажите, скажите, раздалось со всѣхъ сторонъ.

— Ну, слушайте. Въ прошломъ мѣсяцѣ у меня былъ въ отелѣ одинъ посѣтитель. «А знаете вы, Джимъ, что сталось съ старымъ Бельчеромъ?» спросилъ онъ меня. «Нѣтъ», говорю я. — «Ну, продолжаетъ онъ: — я его видѣлъ двѣ недѣли тому назадъ и у него такія густыя баки, что его трудно узнать». — «Гдѣ вы его видѣли?» спросилъ я. «Отгадайте», говоритъ онъ. «На базарѣ, онъ продавалъ клячу за хорошую лошадь». — «Нѣтъ». «Такъ на духовномъ митингѣ, гдѣ онъ проповѣдывалъ общее покаяніе». — «Нѣтъ, я его видѣлъ на пароходѣ на рѣкѣ св. Лаврентія. Онъ буфетчикъ и сидитъ за прилавкомъ, на которомъ разставлены всякія водки. А какъ только покупателей нѣтъ, то онъ смотрится въ зеркало и причесываетъ свои баки». — «Ну, это онъ, я его узнаю», отвѣтилъ я. — "Когда я назвалъ его генераломъ, продолжалъ мой пріятель: — то онъ заморгалъ и потомъ сказалъ съ улыбкой: — «къ чорту генеральство; оно лопнуло, я теперь всѣхъ угощаю водкой и откладываю денежки».

— Удивляюсь, какъ онъ туда попалъ, замѣтила мистрисъ Сно.

— Это всего смѣшнѣе. Онъ случайно встрѣтилъ на этомъ пароходѣ стараго друга, который по своему костюму походилъ на него самого, какъ двѣ капли воды.

— Фипсъ! Фипсъ! воскликнули всѣ со смѣхомъ.

— Да, вы отгадали. Онъ кассиръ и продаетъ билеты. Вотъ они вдвоемъ теперь и катаются по св. Лаврентію, надувая насколько возможно дураковъ пассажировъ.

— А куда дѣлся агентъ Бельчера, Толботъ? спросила мистрисъ Диллингамъ.

— Онъ и его хорошенькая жена, отвѣчалъ Бальфуръ: — нашли, что они слишкомъ близко стояли къ Бельчеру для спокойнаго существованія въ Нью-Йоркѣ и купили себѣ прекрасную виллу на Гудсонѣ, гдѣ живутъ себѣ припѣваючи на деньги, нажитыя отъ генерала.

Среди этого разговора обѣдъ кончился и Сэмъ Эятсъ незамѣтно исчезъ. Но вскорѣ на большой дорогѣ раздались громкіе голоса, говоръ и смѣхъ, и Сэмъ Эятсъ показался во главѣ всѣхъ работниковъ и работницъ фабрики въ праздничныхъ одеждахъ. Они хотѣли принести свои поздравленія хозяину по случаю этого счастливаго дня и выбрали своимъ ораторомъ бывшаго адвоката.

— Мистеръ Бенедиктъ, сказалъ онъ, выступая впередъ: — эта демонстрація не придумана мною, но добрые люди, служащіе на вашей фабрикѣ, узнавъ, что вы празднуете сегодняшній день, просили меня выразить вамъ все свое сочувствіе и уваженіе. Мы всѣ знаемъ вашу исторію. Многіе изъ тѣхъ, которые теперь стоятъ передъ вами, видали васъ въ то время, когда вы были жертвою несправедливостей и несчастій и всѣ безъ исключенія радуются, что вы наконецъ пользуетесь плодами своего генія и что мѣсто злого, скареднаго мошенника занялъ человѣкъ, который умѣетъ уважать мужчинъ и женщинъ, помогающихъ ему своимъ честнымъ трудомъ. Мы съ радостью привѣтствуемъ васъ своимъ хозяиномъ, потому знаемъ, что вы нашъ первый другъ. Вашъ предшественникъ презиралъ бѣдныхъ людей, хотя самъ вышелъ изъ бѣдности, а вы, наученный несчастьями, считаете всѣхъ братьями. Позвольте мнѣ, отъ имени всѣхъ стоящихъ за мною, поблагодарить васъ за ваше сочувствіе къ рабочимъ и за ваши старанія заинтересовать васъ въ дѣлѣ, выдавая намъ процентъ изъ получаемаго вами барыша и вообще за ваше благотворное вліяніе на жизнь нашего города. Мы отъ души поздравляемъ васъ съ этимъ счастливымъ днемъ и желаемъ вамъ здравствовать много, много лѣтъ.

На глазахъ Бенедикта навернулись слезы, но онъ не обращается къ помощи Бальфура, а, черпая краснорѣчіе въ сознаніи своей силы и общемъ сочувствіи, самъ произноситъ отвѣтную рѣчь.

— Мистеръ Эятсъ, говоритъ онъ: — называя меня хозяиномъ, вы меня огорчаете, но называя меня другомъ и братомъ, вы и всѣ сопровождающіе васъ добрые люди дѣлаете мнѣ самую большую честь. Я самъ ничто. Не своимъ умомъ и талантами превозмогъ я всѣ трудности, встрѣтившіяся мнѣ въ жизни. Милосердое Провидѣніе поддержало меня въ годы моихъ невзгодъ и послало мнѣ друзей, благодаря которымъ я поставленъ въ такое положеніе, что могу заботиться о вашемъ благосостояніи. Да, вы всѣ, мои добрые братья и сестры, о благѣ которыхъ я долженъ печься. Въ этомъ состоитъ вся цѣль моей жизни. Благодарю васъ за ваше расположеніе. Я очень радъ этому случаю, чтобъ высказать вамъ то, что пять лѣтъ накипѣло въ моемъ сердцѣ. Приходите ко мнѣ всегда, когда только вамъ понадобится. Говорите мнѣ обо всѣхъ вашихъ нуждахъ и научайте меня, какъ могу я быть вамъ полезенъ. Помогите мнѣ сдѣлать васъ счастливыми и нашъ городъ образцомъ для всѣхъ сосѣдей. Теперь позвольте мнѣ пожать руку каждому изъ васъ, въ знакъ нашей взаимной дружбы и преданности.

Мистеръ Бенедиктъ и мистрисъ Диллингамъ подходятъ къ группѣ рабочихъ и радушно пожимаютъ руки каждому изъ мужчинъ и женщинъ. Затѣмъ воздухъ потрясается троекратнымъ крикомъ: «Да здравствуетъ мистеръ Бенедиктъ» и толпа медленно уходитъ. Но долго еще слышатся по дорогѣ веселые голоса и смѣхъ.

А теперь пора и намъ оставить нашихъ друзей спокойно наслаждаться прекраснымъ вечеромъ.

Конецъ.

"Отечественныя Записки", №№ 8—12, 1881