История консульства и империи (Аноним)
История консульства и империи, соч. Тьера, бывшего президента совета министров, члена палаты депутатов и французской академии. Перев. с французск. И. Д-в. — Части I, II и III. — Санкт-Петербург, в новооткрытом книжном магазине Ратькова и комп, 1845.
История Консульства и Империи неразлучна с историей величайшего из полководцев нашего времени, Наполеона. Но прежде чем мы приступим к разбору сочинения, пробуждающего столько великих и горестных воспоминаний, должно представить первый очерк характера чудного человека, игравшего в нем первую роль.
Жизнь Наполеона — длинная драма, как бы сотканная из сотни других различных драм; в ней столько же контрастов, сколько и великих бедствий. Этот человек, столь разнообразный по множеству своих качеств и по странной судьбе, был всегда единым по неукротимой силе своей честолюбивой мысли. Взгляните на молодого корсиканца, брошенного недавним завоеванием в недра Франции, на безвестного питомца Бриенской военной школы, с задумчивым челом; на молодого артиллерийского офицера, искреннею своею преданностью к республике в несколько месяцев достигающего высших чинов; на юного победителя англичан, изгнанных им из укреплений Тулона, разрушенного им; на искусного защитника ослабевавшей уже национальной конвенции; взгляните на него, он со временем воссядет на трон Людовика XIV, он распространит границы Франции далее, нежели простиралась империя Карла Великого. Подобный Аннибалу в Италии, Александру в Египте, он касается одной рукою Восточной империи, а другою Западной. Благоприятное бегство предает ему во власть вместо Азии Францию, и целая нация, измученная бесконечными беспорядками, принимает его с отверстыми объятиями, как своего освободителя. Разрушитель республики, он становится укротителем анархии. Под диктаторской ногой его вы видите верховного судью всех раздоров, которые в цепях лежат у ног его. Ненависть, неистовство и месть безмолвствуют перед ним. Верховная власть народа сливается в его власти — обыкновенная развязка демократического безумства: народ любит того, кто его освобождает от власти тиранов, которым служил вместе орудием и жертвой. Представительная система становится в руках его только дерзким призраком: впрочем, он восстановляет неслыханную дотоле гармонию в законах гражданских, судопроизводстве и администрации. Это драгоценнейшие блага, которые он завещал французам, и, из уважения к его законам, они прощают ему его завоевания.
Светлость и ясность ума его более всего поразительны в пылу сражений, среди барабанного боя, свиста пуль и грома тысяч орудий; победа служит ему только приступом к трудам важнейшим и иным вдохновениям; он враг и собственного отдыха и отдыха храбрейших своих полководцев; он желает, чтобы все короли были члены его фамилии, потому что надеется встретить в них покорных вассалов, хотя иногда и ошибается в этом.
Он высокомерно обращается с мужчинами и даже с женщинами. Его фамильярность поработительна, его любезность оскорбительна или, по крайней мере, могла бы быть оскорбительною для тех, к которым относится. Он любит применять к своей политике стратагемы, употребляемые им в военном деле. Если вы оскорбили в нем самого грозного из воинов, то должны еще страшиться его как самого опасного дипломата. Кого он не может тотчас низвергнуть, того сперва приласкивает, а потом покоряет.
Его нельзя назвать ни жестоким, ни мстительным, но слава скрывает от взора его проливаемую кровь. Можно подумать, что он убежден в том, что падающие под его знаменами воины уносятся в туманный рай Оссиана, мифологию которого он столько любил, будучи юношей. Привычка расчета препятствует излиянию его великодушия, которое избавило бы его от многих проступков и даже от великого преступления. Хотя он и не оратор, но иногда обладает дивным красноречием; хотя он и не поэт, но иногда в нем мелькают возвышенные проблески поэзии.
Г. Тьер, описывая времена Консульства и Империи, часто увлекается величием героя того периода. Несмотря на то, три вышедшие части его «Истории» прекрасны. Ждем окончания перевода, заслуживающего всех похвал, как по верности, так и по чистоте изложения, чтобы подробнее поговорить об этом замечательном в наше время сочинении.