Глава I
правитьПосле рыцарского и религиозного одушевления XII века следующий век представляет картину более зрелого человечества, ведущего горячую борьбу за свое гражданское устройство и уже пользующегося благами жизни, облагороженной посредством труда, знания и искусств. XIII век — высший пункт Средних веков, когда церковь является в наибольшем блеске своей власти, между тем как старинная германская история сходит вместе с Гогенштауфенами с исторической сцены, оставляя свободное место самостоятельным национальным государствам. Империя при Фридрихе II сделала еще последнее гигантское усилие в борьбе за свое правовое существование с двумя течениями того времени, перед соединенным и силами которых она должна была пасть. Она вела борьбу с миродержавной властью папства, и последнее, как и во второй половине XII столетия, вступило в союз с итальянскими демократиями, разрушившими через посредство латинского городского населения германскую феодальную систему как чуждое учреждение. XIII век есть время великой борьбы за свободу против устарелой легитимности: буржуазной революции против феодального дворянства, демократии против императорской монархии, церкви против империи, еретичества против папства. Республиканская свода Италии придает ему больший блеск, чем какое-либо другое явление. Эта метрополия европейской образованности возвысилась с первого еще несовершенного сознания своей национальности в стенах укрепленных, одинаково управляемых городов, в которых было собрано удивительное количество духовных сил, богатства и труда. Такова была средневековая эпоха городов. Человек снова сделался по преимуществу гражданином города, как было в древности. Город с его родовыми делениями и родственными группами, с его установленными цехами во второй раз осуществил в истории понятие государства. Возвращение Италии, настоящей страны городов, к политическому культу общины тотчас по выделении ее из хрупких рамок империи могло бы казаться регрессом, если не обратить внимания на то, что выражал собою этот необыкновенный муниципальный дух. Это была победа над феодализмом, завоевание жизненных благ посредством знания и труда, создание собственной национальной культуры. Все это было совершено населением городов. Такими и были вольные города, лучшее произведение Средневековья, в которых происходила непрерывная выработка новой культуры. Италия еще раз самостоятельно расцвела в своих демократиях и снова впала в самое бедственное состояние, как только окончилось процветание этих вольных городов. Однако же ограничение государства пределами города и нации пределами коммунального гражданства — несовершенная форма общества, в которой не могут быть выражены высшие общественные требования. Как и в древности, образовались союзы городов, но соединение их в один скрепленный общим договором итальянский союз оказалось невозможным. Этому препятствовали империя, занимавшая еще выдающееся положение, и папство, связанное с одним из государств.
Церковь, признавшая неосуществимость гвельфской идеи о папской теократии над всей Италией, скоро расстроила всякое объединение основанием французской монархии на юге. Будучи совершенно неспособны создать политически единую нацию, города впали в состояние замкнутой обособленности. Энергичное стремление к партийности, поддерживаемое их государственной жизнью и бывшее выражением потребности найти символ общего политического культа, воспользовалось противоположностью церкви и империи для создания всемирно-исторических партий гвельфов и гибеллинов. Задержанное национальное объединение заставило жизненные соки, не отводимые колонизацией, как было в Древней Италии и Элладе, стекаться в узкие каналы, и после окончания мировой борьбы между церковью и империей города принуждены были направить скопившиеся в них силы на опустошительные межклассовые междоусобные войны, которые неизбежно привели к владычеству сначала толпы, потом городских тиранов и, наконец, мелких владетельных князей.
В городе Риме муниципальное направление проявилось в том же духе. Всякая практическая связь с империей была им последовательно устранена в то же время когда города в союзе со ставшим национальным папством принудили феодальную империю удалиться из Италии. Делом пап было устранить эту связь, уничтожить античное представление о Respublica Romana как об источнике государственной власти, отнять у Рима всякую зависимость от империи и поставить его исключительно под защиту церкви. Со своей стороны город постоянно боролся против пап, предъявлявших притязания на императорские права; и он не только получил свою гражданскую автономию, но в некоторые блестящие моменты достигал даже полной республиканской независимости. Не будучи способным возвыситься до признания себя за Urbs orbis или сделаться главой союза всех итальянских городов, он ограничил свое честолюбие владычеством в пределах римского герцогства вокруг Капитолия. В XIII веке он ограничивается исключительно практической муниципальной жизнью и только в следующем веке снова возвышается до фантастического идеала. Поразительно видеть, как римский народ ревностно занимается домашними делами своей республики, не заботясь о мировых делах. В то время как империя истощилась до того, что от нее осталась только тень, а церковь достигла своей великой цели сделаться всемирным правительством, римляне держали свои взор неизменно направленным на серые стены Капитолия, закрывали свои ворота папам так. же, как и императору, и думали только о лучшем устройстве своей общины. Муниципальная история Рима в XIII веке заключает в себе несколько славных страниц, заставляющих уважать римский народ, который временами отстаивал свою независимость в самых трудных условиях, так что папство, бывшее в XIII веке на вершине своего мирового могущества, было в то же время совершенно бессильно в Рима.
В начале и в конце этого великого века, историю которого мы излагаем в настоящем томе, стоят Иннокентий III и Бонифаций VIII, как пограничные столпы самого важного периода средневековой истории культуры, которые вместе с тем обозначают высший подъем и падение папства вообще.
8 января 1198 г. в портике Септизониум был единогласно избран папой кардинал Лотарь, принявший имя Иннокентия III. Он был сыном графа Трасмунда Сеньи из старинного дворянского рода в Лациуме, владевшего там имениями в Ананьи и Ферентино. Его дом принадлежал к фамилии, занимавшей в Кампаньи в X веке должности графов, подобно фамилии Кресцентиев в Сабине. Но только после Иннокентия III графский титул сделался постоянным фамильным именем de Comitibus или dei Conti. Предки Лотаря были германского происхождения и переселились в Лациум. Это доказывается постоянно повторяющимися в роду Конти именами: Лотарь, Рихард, Трасмунд и Аденульф. В истории Рима они ничем не заявили себя; но Клариция, мать Иннокентия III, была римлянка из рода Romanus de Scotta. Молодой, богатый Лотарь получил образование в Париже и Болонье, где приобрел обширные схоластические познания и большие юридические сведения; затем при преемниках Александра III он с отличием служил в качестве клирика, после чего Климент III возвел его в сан кардинала-диакона при церкви Сергия и Вакха в Капитолии. Тридцати семи лет он достиг Святого престола. Он имел красивую наружность, хотя был небольшого роста, обладал большим красноречием и все преодолевающей силой воли.
Только что Иннокентии был выбран, как римский народ приступил к нему с громкими криками, требуя денег. Его присяга на верность всегда покупалась, и, кроме того, городская община требовала от каждого вновь избранного папы уплаты дани в 5000 фунтов. Трон Иннокентия III подвергался опасности быть опрокинутым раньше, чем он действительно взошел на него. Уступая буйному требованию римлян, он решил извлечь из злоупотребления прочную выгоду. Он не поскупился, как, к своему несчастью, сделал Люций III, но раздавал деньги щедро и приобрел благосклонность народных масс, хотя раздача папских денег в таком большом количестве была постыдна и могла быть названа торговлей властью.
22 февраля 1198 г. Лотарь был посвящен в соборе Св. Петра, откуда он совершил торжественное шествие в Латеран в сопровождении городского префекта и сенатора, дворянства, земельных баронов, консулов и ректоров городов, явившихся на торжество принесения присяги.
Его коронационное шествие дает нам возможность в нескольких чертах обрисовать эти замечательные средневековые зрелища. С не меньшей пышностью, чем коронационное шествие императора, только без чуждой им военной помпы и без боя в Леонине, эти римские торжественные зрелища выставляли на вид блеск папства. Уже в XI веке вошло в обычай, чтобы папа, получивший посвящение у св. Петра, в торжественном шествии возвращался в свою резиденцию Латеран, а со времени Николая I принято было, чтобы эта процессия в виде триумфального коронационного поезда двигалась через центр Рима по дороге, которая стала обычно называться Via Sаcra или Via Рарае. Она направлялась к базилике Св. Константина, которую папа с необыкновенными церемониями принимал в свое владение; вместе с тем он отмечал свое вступление в управление также и в качестве светского властителя Рима и Церковной области. Тотчас после посвящения его епископами Остии, Альбано и Порто он садился в кресло на платформе лестницы церкви Св. Петра. Архидиакон снимал с его головы епископскую митру и при приветственных кликах народа надевал ему царственную Regnum. Это была круглая заостренная тиара, та самая легендарная корона, которую будто бы Константин принес в дар папе Сильвестру. Сначала она была сделана из белых павлиньих перьев, потом ее украсили драгоценными камнями и золотым обручем, а позднее она была окружена тремя диадемами, на вершине же украшена карбункулом. Коронуя папу, архидиакон произносил: «Прими эту тиару и знай, что отныне ты отец князей и королей, правитель мира, наместник на земле Спасителя нашего Иисуса Христа, Ему же честь и слава во веки веков». Христос и Его босыми ногами странствовавшие апостолы были бы чрезвычайно удивлены при виде их преемника, облаченного в великолепные, блестящие золотом и драгоценными каменьями одежды, который, вставши с трона с короной на голове, как папа-король, садился на коня, покрытого алым чепраком. Если при этом присутствовали император или короли, то они держали ему стремя и несколько времени шли, держась за повод; если же их не было, то эту обязанность исполняли римские сенаторы и аристократы. Все участники процессии садились на своих лошадей, потому что шествие было конное. Оно двигалось в следующем порядке: прежде всего богато убранная лошадь папы без всадника; затем крестоносец (crucifer) на коне; двенадцать конных знаменосцев с красными знаменами в руках; два других всадника, несущие на копьях золотых херувимов; двое морских префектов; скриниарии, адвокаты, судьи в длинных черных рясах, присвоенных их должности; певческая капелла; диаконы и поддиаконы; знатнейшие аббаты; епископы, архиепископы, аббаты двадцати римских аббатств; патриархи и кардиналы-епископы; кардиналы-пресвитеры; кардиналы-диаконы, все на конях, на которых иные старики едва могли держаться. За ними следовал папа верхом на белом иноходце, которого справа и слева вели за узду сенаторы и аристократы. Возле него ехали поддиаконы и городской префект в сопровождении судейских коллегий. За ними следовали городские корпорации, милиции, рыцари и римская знать, в блестящих латах, с их фамильными гербами и цветами. Продолжавшееся несколько часов шествие этих духовных и светских владык, торжественное пение, звон всех колоколов, клики народа, цехи чины и власти, разнообразие одежд, смещение церковного со светским — все это представляло удивительное зрелище, выражавшее в одной картине всю сущность папства.
Город был украшен венками; по пути папского шествия возвышались воздвигнутые мирянами триумфальные ворота; за это при проходе под ними раздавались деньги. Пройдя через триумфальную арку императоров Грациана, Феодосия и Валентиниана, процессия направлялась в квартал Парионе, где папа подъезжал к башне Стефана Петри для выслушивания приветствия еврейской общины. Здесь стояла депутация детей Израиля, непоколебимых исповедников чистого, неподдельного монотеизма, полная страха и робкой надежды, с раввином синагоги во главе, державшим на плече завернутый в покрывало свиток Пятикнижия. Римские евреи должны были приветствовать каждого нового папу в качестве главы государства, который милостиво давал им убежище в Риме, подобно тому как их предки ранее выражали свое верноподданство при вступлении на престол древних императоров. В суровом или благосклонном взгляде нового папы они читали свою будущую судьбу, в то время как раввин в знак верности подносил наместнику Христа книгу закона Моисея. Папа бросал на него лишь беглый взгляд, возвращал свиток назад раввину и говорил со снисходительной строгостью: «Мы признаем закон, но мы осуждаем мнения иудеев, ибо закон уже исполнен Христом, тогда как слепой народ иудин все еще ждет Мессии». Евреи удалялись, сопровождаемые насмешливыми криками римской черни, а процессия продолжала двигаться через Марсово поле, причем в разных местах клир приветствовал папу каждением и пением гимнов, а народ, предаваясь карнавальному веселью, оглашал воздух радостными песнями. Чтобы умерить натиск толпы, а может воспоминание древних консульских обычаев, камерарии в пяти определенных местах разбрасывали деньги.
Пройдя по форуму через триумфальные арки Септимия Севера и Тита, мимо Колизея и церкви Св. Климента, процессия достигала Латеранской площади. Здесь встречал папу Латеранский клир с торжественным пением. Его провожали к портику, где он садился на древнее мраморное кресло, sella stercoraria. Символическая церемония глубочайшего унижения верховного главы христианства, сидевшего на стуле с таким названием, есть, может быть, самый странный из средневековых обычаев, о котором теперь нельзя слышать без улыбки. Однако подходившие кардиналы поднимали святого отца с унизительного седалища, произнося утешительные слова Писания: «Он воздвигает бессильного из праха и бедного из грязи». Продолжая стоять, папа брал у одного из камерариев три пригоршни золота, серебра и меди и бросал в народ, говоря при этом: «Золото и серебро не для меня; но что имею, то даю тебе». Затем он молился в Латеране, принимал, сидя на троне за алтарем, выражение преданности от капитула базилики, проходил через дворец, который он принимал в свое владение, присаживался и переходил с места на место, затем опускался в лежачем положении на древнее порфировое ложе против капеллы Св. Сильвестра, где настоятель Латерана вручал ему пастырский жезл и ключи от церкви и от дворца: последние как символ его правительственной власти, а первые как символ власти, связывающей и разрешающей. Потом папа садился на другое порфировое кресло и возвращал настоятелю эти знаки власти; его опоясывали красным шелковым поясом, на котором привешен был кошелек, заключавший в себе мускус и двенадцать печатей из драгоценных камней, бывших символами апостольской власти и христианской добродетели. В это время все дворцовые служащие допускались к целованию ноги папы. Он три раза бросал в народ серебряные денары, говоря: «Он рассыпал и давал бедным; правосудие Его пребывает вовеки». Далее он молился в папской домовой капелле Sancta Sanctorum перед мощами святых, снова отдыхал на троне в церкви Св. Сильвестра, держа в руках открытую митру, в которую он складывал обычные денежные приношения, или Presbyterium, в то время как целый ряд кардиналов и прелатов преклонял перед ним колена.
Затем следовало принесение присяги римским сенатом в Латеране и, наконец, банкет в столовой зале. Папа сидел один за столом, уставленным драгоценной посудой, тогда как прелаты и знать, сенаторы и префект с судьями занимали места за другими столами. Самые благородные сановники служили ему. Присутствовавшие на пиру короли подносили первые блюда и затем скромно занимали свои места за столом кардиналов.
Таковы основные черты больших папских коронационных процессий. Они продолжались, сохраняя свой средневековый вид, до Льва X; затем старинные символические обычаи вышли из употребления, и церемония превратилась в сообразную с требованиями времени форму ввода во владение или торжественного занятия Латерана.
С высоты своего трона Иннокентий III бросил взгляд на то, чем он обладал, и увидел одни развалины; на то, что ему следовало предпринять, и увидел, что мир находится в таком состоянии, что он готов подчиниться владычеству смелого ума. Светская власть св. Петра была совершенно разрушена при слабых предшественниках Иннокентия: более отдаленные провинции древней Церковной области находились во владении немецких графов, генералов Генриха VI, которым они были даны в награду; местности около Рима были во власти дворянства или сената. Поэтому первой задачей для Иннокентия было восстановление папского господства в ближайших местностях. Если эта задача и другие, более важные, удались ему неожиданно скоро, то этим он был обязан тому смущению, в которое повергла императорскую партию смерть Генриха VI и внезапное сиротство империи. Папство на могиле своего притеснителя вдруг возвысилось из глубокой слабости до положения национальной власти в Италии.
Так как республика потеряла свою связь с Капитолием, то Иннокентию первым же смелым усилием удалось снова восстановить в городе папское управление. На этом пути препятствием к господству Святого престола были еще два должностных лица: префект как представитель прав Римской империи и сенатор как представитель прав римского народа. Городская префектура была Генрихом VI снова превращена в императорское наместничество, а городской префект Петрус был его ставленником. Теперь он увидел себя беспомощным и, добиваясь признания в своей должности папою, подчинился ему. 22 февраля 1198 г. Петрус принес вассальную присягу Иннокентию III и получил от него, как знак ленного пожалования, пурпурную мантию префекта. В дошедшей до нас клятвенной формуле лишь неясно упоминается о правах его должности. Префект приносит присягу церкви как папский вассал, которому поручено временное управление страной; поэтому он клянется поддерживать неуклонно права церкви, охранять безопасность дорог, отправлять правосудие, заботливо сохранять для папы укрепленные места и не строить произвольно новых; не присваивать лично себе никаких вассалов в церковных владениях тотчас сложить с себя свою должность, если этого потребует папа; но не указано, какая именно страна передана в управление префекта. В Древнем Риме его юрисдикция простиралась на расстояние ста милевых столбов, из чего римляне еще в Средние века насаждали свое право, чтобы весь городской округ управлялся общинными судьями. Еще в XV столетии городской секретарь представил Мартину V записку, в которой он высказывал следующие положения: «Когда верховная власть перешла к монарху, то город Рим был превращен в префектуру и у него всегда были свои префекты, а так как их власть простирается до сотого милевого столба, то и городская область занимает такое же пространство; все, что заключено в этих пределах, подчинено юрисдикции Рима; в них город обладает правами республики: merum и mixtum imperium; таковы права на регалии, реки, дороги, гавани, пошлины, монеты и т. п.». Римская община предъявляла претензию на управление всем городским округом, от Радикофани до Чепрано, от Сабинских гор до моря, однако о подсудности этих мест префекту ничего не говорилось. Власть этого, когда-то страшного, уголовного судьи была уничтожена демократией в Капитолии; сенатор, т. е. глава городской общины, вытеснил префекта, т. е. императорского наместника, из занимаемого им положения. Какого рода было это положение в начале XIII века, когда уже не существовало никаких императорских фискальных прав, совершенно неясно. Ему принадлежал еще полицейский суд как в городе, так и вне его. Но его влияние основано было уже не на его должности, а на его земельных владениях. Именно городской префект был владетелем больших имении в Тусции, где он присвоил себе многие из капитанств Матильды. Уже в конце XII столетия местом его честолюбивых стремлений является земельный округ около Витербо, и сама префектура в XIII веке становится наследственной вроде баронов из Вико; так называлось исчезнувшее ныне население в этой провинции, имя которого носит до сих пор маленькое озеро. Они, вероятно, уже давно получали доходы с тусцийских имений в качестве формального лена префектуры; но это ленное владение, соединенное с должностью, превратилось потом, вместе с префектурой, в земельную собственность владельцев Вико, которую они много раз увеличивали посредством покупки или насильственного захвата. Иннокентий III тщетно старался устранить эту наследственность, предоставивши префекту Петрусу, принадлежавшему к этому же роду, только временное владение.
В 1198 г. уничтожены были последние еще видимые остатки императорской власти в Риме, которая была представлена при Каролингах в лице посла (missus), а потом префекта. Эта власть вообще уменьшилась до такой степени, что папа в сущности сам не знал, что ему делать с пережившей свое время фигурой префекта. В качестве папского missus Иннокентий III дал ему уже в 1199 г. власть мирового судьи в городах Тусции, Умбрии, а также в Сполето; это и была та местность, в которой владетели Вико приобрели впоследствии большую силу. Главной причиной этого было то, что городской префект занял потом очень выдающееся положение наследственного владетеля в качестве правителя Тусцийского капитанства. Впрочем, его судейские права распространялись и на Рим и городской округ. На него следует смотреть как на градоначальника. Он постоянно назначал судей и нотариусов; ему принадлежала полицейская власть; он заботился о безопасности улиц и имел надзор за рыночными ценами на зерновой хлеб. Папа, уважавший в нем древнейшего представителя римской магистратуры, очевидно, желал отодвинуть через него в тень сенатора. Он дал префекту представительство, полное блеска и пышности: при всех коронационных процессиях praefectus urbus находился в непосредственной близости к папе. В четвертое воскресенье четыредесятницы ему аккуратно дарилась золотая роза, которую он должен был везти по городу в торжественном шествии, сидя верхом на лошади.
Так же счастливо в то же время удалось Иннокентию III достичь верховного господства над римской городской общиной. Республике в Капитолии, снова сделавшейся аристократической, были все еще чужды основы порядка, опирающегося на силу народа. Ее исполнительная власть колебалась между формой олигархии и монархии, между многими правителями и одним подестой. Так, в 1197 г. были выбраны 56 сенаторов, но во время посвящения Иннокентия III был всего один сенатор. Муниципальный глава Рима неустанно оспаривал притязания св. Петра. Бенедикт Карусгомо и его преемники сделались независимыми от Святого престола; они назначали ректоров в римские провинциальные города и даже посылали коммунальных судей в округи Sabina и Maritime, так как эти провинции, по мнению римлян, были по праву доминиальными владениями города. Городская община требовала для себя юрисдикции над всем городским округом, под которым она разумела пространство прежнего Римского герцогства. Как другие итальянские города присоединили к себе древние комитаты, так и Рим хотел быть владетелем своего герцогства. При вступлении на престол Иннокентия III сенатором был Скоттус Папароне, благородный римлянин из древнего дома, даже, кажется, родственного папе по его матери. Иннокентий постарался заставить его отказаться от должности. Подкупленный денежными подарками, народ отрекся даже от важного права на свободное избрание сенаторов, которое Иннокентий признавал папской привилегией. Тогда он назначил выборщика (Medianus), а последний уже назначил нового сенатора, причем назначавшиеся до тех пор от Капитолия судебные власти были всюду в городском округе заменены папскими судьями. Таким образом, в 1198 г. сенат перешел под власть папы. До нас дошла формула присяги, приносившейся тогда сенатором; «Я, сенатор города, отныне и всегда буду верен тебе, господину моему, папе Иннокентию. Ни делом, ни помышлением я не буду способствовать тому, чтобы ты потерял жизнь или здоровье или коварным образом был захвачен в плен. Все, что ты мне лично доверишь, я никому не открою к твоему вреду. Я буду предотвращать твой ущерб, если о нем узнаю, если же не буду иметь к тому возможности, то уведомлю тебя лично, или письмом, или через верных посланных. По мере сил и разумения я буду тебе помогать в охранении римского папства и прав св. Петра, которыми ты обладаешь, и в возврате тех, которых ты не имеешь, и возвращенное буду защищать против всего света: св. Петра, город Рим, Леонину, Транстевере, Остров, замок Кресценция, св. Марию Ротонда, сенат, монеты, почет и достоинства города, гавань Остию, Тускудумские имения и вообще все права и преимущества как в городе, так и вне его. Кардиналам и состоящим при твоем и при их дворе, когда они будут приходить в церковь, оставаться там и возвращаться назад, я ручаюсь за полную их безопасность. Клянусь добросовестно и верно исполнять все сказанное; так да поможет мне Бог и Его святые Евангелия». Из этой формулы вытекает то, что уже в то время город Рим (Urbs Romana), состоявший из двенадцати частей, был отделен не только от папской Леонины, но и от Трастевере и от Острова. Трастеверинцы считались вообще как бы иностранцами, так что никто из Трастевере не мог быть избран в сенаторы.
Было бы ошибочно думать, что после этого папа получил непосредственную королевскую власть над Римом. Монархический образ правления в нашем смысле был настолько чужд Средним векам, что Иннокентию III никогда и в голову не приходило усомниться в самостоятельности римской общины. Все папы той эпохи признавали город Рим не только за гражданскую, но и за политическую, автономную власть. Они старались влиять на нее; они в принципе обеспечивали свое верховенство, назначали или утверждали сенаторов, но не распоряжались ни против воли, ни через силу народа. Их владычество было лишь титулом, выражавшим их авторитет и ничего более. Римляне продолжали, как свободный парламент, заседать в Капитолии; они имели свои собственные финансы и собственное войско и постановляли решения о мире и войне, не спрашиваясь у папы. Они даже воевали с городами Церковной области или заключали с ними договоры на праве независимого государства, потому что и эти города были большей частью свободными общинами, тогда как другие местности римского округа платили по договору ленную подать в капитолийскую камеру и получали своих подест от сенатора. То обстоятельство, что в первой половине XIII веке очень многие римляне были подестами чужих городов, доказывает, какой силой обладало тогдашнее римское дворянство и каким уважением оно пользовалось. Эти города, находившиеся большей частью в оборонительном союзе с Римом, нередко посылали торжественные посольства к римскому народу, чтобы выпросить себе у него в правители благородного римлянина. Ряд таких подест, которые во всех актах называют себя Consules romanorum, открывает собой уже в 1191 г. Стефан Карцулло, за ним следует в 1199 г. Иоанн Капоччи — оба в Перуджии — и Петр Паренциус в 1199 г. в качестве подесты в Орвието, где он был убит еретиками гибеллинской партии, и в честь его в красивом тамошнем соборе существует доныне особый алтарь.
Рим, ленные владельцы в Кампаньи, Маритиме, Сабине и Тусции признали в феврале Иннокентия III своим верховным властителем, поэтому папа снова сделался верховным повелителем в пределах римского герцогства. Но он желал также приобрести и все другие провинции, которые когда-то, при Каролингах, были включены в церковную область. Италия вследствие сицилийского наследства Генриха VI была вовлечена в ретроградное движение. Венецианский и Константой договоры оставались занозой в сердце государей Штауфенского дома, не хотевших признавать ни добытой городами свободы, ни представленной папам светской власти. Генрих VI снова выставил принцип империи и сделал Сицилию основой своих монархических стремлений. Он раздробил итальянскую национальность, возросшую в городских обществах под защитой Александра III, тем, что он снова восстановил германский феодализм и от моря до моря основал немецкие государства, образовав их отчасти из имений Матильды, отчасти из церковного наследия, которое он желал уничтожить как наиболее упорное препятствие верховенству империи. Его младший брат Филипп был сделан им герцогом Тусции; его умный сенешаль Марквальд получил экзархат в качестве маркграфа Анконского и герцога Равеннского; а Конрад фон Веслинген еще раньше был герцогом в Сполето. Таким образом, Италия была разделена на части имперскими ленами, держалась в узде, и ей угрожало уничтожение ее городских демократий. Но планомерное здание Генриха VI разрушилось с его смертью, и едва ли найдется другое более очевидное доказательство непрочности всякого чуждого господства, как быстрое падение учреждений этого императора. Они были опрокинуты не столько силой оружия, сколько силой национального стремления, возникшего в первую ломбардскую войну за независимость. Междуцарствие и немецкая борьба за трон сломили штауфенскую партию в Италии и сделали нетрудным для городов достичь независимости от империи. Умный Иннокентий тотчас же выступил как освободитель Италии от господства немцев. Уже в 1198 г. он говорил, что эта страна, местопребывание двух властей, Божиим промыслом предназначена быть главой земли, и эти его слова нашли себе отзвук даже и там, где их склонны были понимать не в смысле всемирного владычества пап, основанием которого должна была служить Италия.
Смерть Генриха VI стала той брешью, через которую Иннокентий, более счастливый, чем Григорий VII, проник в империю, в которой он занял положение третейского судьи, направляя в то же время гвельфскую часть итальянского народа на штурм воздвигнутых Генрихом укрепленных замков. Следствием иноземного феодального господства при императоре был жестокий гнет и жгучая ненависть во многих недовольных городах и местностях. Прежде всего это испытал Филипп, герцог Швабский, еще по приказу Генриха VI прибывший в Италию, чтобы отвести из Фолино в Германию для коронования его сына Фридриха, наследника Сицилии, уже избранного римским королем. У Монте Фиасконе в октябре 1197 г. его уведомили о смерти императора. Пораженный, он повернул назад и едва ушел от яростного восстания итальянцев. В Тусции, в Романьи, в Марках Иннокентий развернул знамя независимости кроме папы, мог бы тогда быть представителем итальянской нации? Но его одушевлял не патриотизм, а сознание того, что временное в тот момент ослабление силы империи давало папству самый удобный случай прочно основать церковное государство. Иннокентии начал свое правление вызванной им революцией, целью которой была отмена исторических прав империи в Италии. Сама церковь своими нападениями вызывала удаление имперской власти. Многие города бросились в объятия папства из ненависти к чужестранцам, другие принуждены были следовать за общим потоком, так как немецкие феодальные владетели всюду должны были быть изгнаны. Из этих верных слуг Генриха самым могущественным был Марквальд; эти был мужественный и закаленный воин. Когда Иннокентий потребовал от него подчинения церкви, он сначала с хитрым искусством вел переговоры, затем храбро оборонялся против восставших городов и папских войск, пока наконец принужден был отказаться от своего прекрасного лена — Равенны. В этой начинавшейся тогда решительной борьбе церкви со Штауфенской империей гвельфский дух одной части Италии был заранее союзником папы.
Впрочем, Равенну и другие местности экзархата Иннокентий III не мог присвоить себе. Архиепископ этого города противился его притязаниям; напротив, он без труда захватил марку Сполето. Конрад фон Верслинген, бывший там герцогом и графом в Ассизи, напрасно предлагал дань, участие в папских войсках и сдачу всех крепостей. Папа хотел выказать себя итальянским патриотом и не принял этих условий. Герцог должен был безусловно подчиниться в Нарни, освободить своих вассалов от присяги на верность и даже удалиться из Италии. Таким образом, швабом Конрадом окончился длинный ряд германских герцогов в Сполето, начавшийся в 569 г. лангобардом Фароальдом. С чувством высокого удовлетворения Иннокентий проехал в 1198 г. по освобожденным от иностранного господства местностям и принял присягу от населения Сполето, Ассизи, Риети, Фолиньо, Норции, Губбио, Тоди, Чита ди Кастелло и других мест, в которых он назначил управителем кардинала церкви S. Maria in Aquiro. Даже Перуджия, бывшая уже могущественной главой Умбрии, в первый раз присягнула папе; он предоставил этой общине право городского суда и свободного выбора консулов, уже ранее дарованное ей Генрихом VI. Он особенно старался привлечь на свою сторону города, подогревая в них стремления к общинной свободе, которые он благоразумно допускал, не давая, однако, им слишком большого простора.
Таким образом, Иннокентий, превознесенный неслыханным счастьем, явился вождем итальянской независимости, которая покрывала собою и независимость Церковной области. И если бы гвельфская идея о конфедерации Италии под верховным руководством папы могла быть когда-нибудь проведена в жизнь, то никто не стоял ближе к ее осуществлению, чем Иннокентий. Блестящие триумфы его первых лет указывают на то, какую непреодолимую силу приобретала церковь всякий раз, как она находила возможным вступать в союз со стремлениями народа.
Тоскана, лен Филиппа Швабского, тоже пыталась отторгнуться от империи, на чем папа и основал надежду подчинить эту благородную страну церкви. Флоренция, Сиена, Лукка, Вольтера, Ареццо, Прато и некоторые другие города уже 11 ноября 1197 г. заключили скрепленное присягой тусцийское товарищество по образцу ломбардского союза. В этом договоре они приняли на себя обязательство защищать церковь и ее владения и никогда не признавать в своих областях без согласия папы ни императора, ни герцога или наместника. Этот-то союз, к которому отказалась присоединиться благодарная Гогенштауфенам Пиза, и пытался подчинить себе Иннокентий. После долгих переговоров он возобновил в октябре 1198 г. тусцийский договор на основах 1197 г., однако ему не удалось получить в свое владение те матильдинские имущества, которыми завладели эти города. Общины не признали за церковью никаких политических прав в старинном герцогстве Тусции. Их сопротивление желаниям Иннокентия III охранило Флорентийскую, Луккскую и Сиенскую республики от потери их самостоятельности. Напротив, приняли подданство церкви все те местности из числа бывших матильдинских владении, которые принадлежали церкви в тусцийской области, но были отняты у нее Генрихом VI или Филиппом. Иннокентий реформировал эту церковную область наравне с другими церковными провинциями: он поставил в ней ректоров, назначил новых управителей в городах и усилил укрепления. От Мархий до Лациума, чтобы держать в повиновении эти местности, был восстановлен или построен вновь ряд грозных крепостей, которые признавались патримониальным владением церкви.
Таким образом, первые шаги нового папы указывали в нем человека, рожденного быть монархом. После двухлетнего пребывания на папском престоле он уже явился восстановителем церковного государства в объеме пипиновского дарения; в то же время он был третейским судьей империи, в которой Филипп Швабский и Вельф Оттон спорили за трон, ленным властителем Апулии и Сицилии и вместе с тем покровителем могущественным городских союзов — истинным протектором Италии. Однако и этот папа не достиг спокойного пользования своей светской властью. Его блестящее правление указывает скорее на трудную и лишь с виду победоносную борьбу сильной воли против стихийных стремлений духа времени, которые он не мог подчинить себе, и против враждебного противодействия мирских элементов, которых он не успел примирить с собой. Напротив, он даже еще усилил резкость этих противоположностей, которые вскоре после того проявились в страшных войнах.
Город Рим немедленно показал, что народное возбуждение представляет такую силу, которую папы еще не могли преодолеть, хотя они иногда и господствовали над ней. Он даже принудил Иннокентия в виде беглеца удалиться в изгнание. Демократы, люди конституции 1188 г., товарищи Бенедикта Карусгомо, не могли перенести того, что папа завладел сенатом и отнял у Капитолия его юрисдикцию в пределах города. Вожаками этой партии были два демагога из первых римских фамилий: Иоанн Капоччи и Иоанн Пиерлеоне Райнерий, оба незадолго до Иннокентия ставшие в сенате преемниками энергичного Бенедикта. Капоччи, живший в Субуре, где находился его башенный дворец, был смелый и красноречивый человек, пользовавшийся большой популярностью в тогдашнем Риме. Перуджия двукратно почтила его избранием в подесты; он находился в родстве со знатнейшими городскими семьями и сам был главой семьи, которая в течение всего XIII века пользовались большим уважением как церкви, так и республики. Оба бывших сенатора будоражили общину, представляя ей, что папа похищает всю ее власть над городом и «ощипывает ее, как ястреб курицу». Неудовольствие римлян искало лишь случая для своего проявления; такой случай давал им Витербо, равно как Тиволи и Тускулум; но папа сумел благополучно избежать опасности, взявши в свои руки дело римлян.
Витербо, богатый торговый город, бывший свободной общиной под верховным главенством папы, уже давно находился в войне с Римом, судебную власть которого он не хотел признавать. В 1199 г. он осадил Виторкланум, вследствие чего этот укрепленный замок отдался под покровительство римлян. Получив требование удалиться, жители Витербо не послушались и дождались наконец от римского парламента объявления войны. Граждане Витербо, предусмотрительно согласившиеся на принятие их в тусцийский союз, обратились к его ректорам за помощью против Рима, и она была им немедленно обещана. Таким образом, когда два папских города объявили войну друг другу, тусцийский союз, не обращая внимания на свой клятвенный договор с церковью, принял участие в этой войне и даже угрожал Риму, резиденции папы. Такие факты уясняют характер папской власти в Средние века и доказывают, что папа и город Рим были две совершенно отдельные друг от друга власти. Вмешательство союза городов принудило римских народных вождей искать помощи у того же папы, которого они надеялись запутать в затруднительных противоречиях тотчас согласился на их просьбу. После напрасного, обращенного к Витербо, требования подчиниться его решению папа наложил на этот город отлучение, тем более что он незадолго перед тем оказал помощь бунтовавшему Нарни. Увещания папы побудили и тусцийскую конфедерацию отозвать свои войска, после чего римляне освободили от осады Виторкиано.
Война возобновилась в конце того же 1199 г., когда сенатором был сильный человек Пандульф из Субура. Если бы Иннокентий отказал городской общине в дальнейшей поддержке, то последовало бы народное восстание, а этого он должен был старательно избегать. Денежных средств у него не было; войска пополнялись плохо. Сенатор медлил, выжидая и расположившись в палатках на Нероновом поле. Тогда брат папы Рихард дал денег для вербовки войска. Римляне выступили в поход в большом числе, и пока они находились на поле битвы, умный Иннокентий публично молился в церкви Св. Петра о победе своих римских братьев: так мало считалась война между двумя соседними папскими городами междоусобной войной и так далеки были общины одной и той же области от понятия об общем государственном союзе. Покинутые тусцийским союзом витербцы заключили договор с графом Ильдебрандино ди Санта Фиора, избрав его своим подестой, а также нашли себе и других союзников. Тем не менее 6 января 1200 г. они потерпели сокрушительное поражение. Римское войско возвратилось с триумфом и военной добычей, и благодарный парламент передал папе ведение мирных переговоров. Иннокентий освободил некоторых благородных пленников из тюрем Каннапарии, чтобы держать их в качестве заложников в Ватикане. Когда же после этого Витербо угрожал прервать переговоры, то он спас от народной ярости наиболее важного из них, Наполеона, вице-графа Кампилии, поместив его в укрепленный замок Ларианум. Но неблагодарный Наполеон убежал, а римляне стали кричать, что папа изменил им для Витербо.
Мир был заключен в конце 1200 г. или в следующем году при посредстве папы. Согласно статьям договора, которые он предоставил в Латеране на утверждение римлян, Витербо подчинялся римскому сенату и народу, признавал свои вассальные обязанности, обещал платить дань, отказывался от Виторкланума, обязывался срыть часть своих городских стен и должен был без сомнения получать от Рима утверждение своего подесты. Побежденный город должен был возвратить двери Св. Петра и другие предметы, вывезенные им из Рима в 1167 г. в качестве военной добычи, тогда как римляне повесили общинный колокол Витербо в Капитолии, а цепь и ключи от ворот в качестве трофеев — на арке Галлиена у С.-Вито. То обстоятельство, что папа диктовал условия мира, на основании которых значительный город Церковной области признавал над собой власть не его, а римской общины, также доказывает, что он признавал римский народ за отдельную от него верховную власть, и в силу этого принципа война между Римом и Витербо особенно заслуживает нашего внимания.
Иннокентий надеялся, что Рим будет теперь спокоен, но недовольство папским господством, борьба за власть и распри в среде дворянства держали город в постоянном возбуждении. В XIII веке некоторые дома из родовой знати выдвинулись вперед и стали новой силой, тогда как господствовавшие до тех пор фамилии Пьерлеоне и Франджипани отошли на второй план. Сами папы были основателя родственных им домов, которые стремились к городской тирании. К таковым не принадлежал древний род Колот а, а также дом Анибальди, но Конти, Савелли и Орсини были обязаны папам своим значением.
Целестин III наделил своих племянников из рода Бобо церковным имуществом и был настоящим основателем благополучия этой ветви, принадлежавшей к роду Орсини. Прославившийся род Orso знаменит в средневековой римской истории многими папами и целым рядом кардиналов, государственных деятелей и военачальников. Из всех римских фамилий только Орсини стояли на одной высоте с гибеллинскими Колонна и считались им равными. Происхождение их темно. Лишенные критики семейные истории, находящиеся в римских архивах, выводят их из Сполето, но рассказывают лишь басни. Иные ищут их колыбель даже на Рейне; однако имя Ursus или Ursinus есть древнеримское, и во всяком случае нет никаких доказательств того, чтобы пришедшие при Оттонах саксы основали этот могущественный римский дом. Какой-то счастливый человек, вероятно, воин, обладавший грубой силой называвшийся Ursus, т. е. медведь, был родоначальником рода, превосходящего царские династии своей численностью и долговечностью. Время и личность этого родоначальника покрыты мраком; достоверно лишь то, что имя Ursus упоминается уже в эпоху Оттонов.
В начале XIII века «сыны Урсуса» были уже многочисленны и могущественны и жили в римских дворцах, башни которых были построены на античных монументах в квартале Парионе. Они находились в наследственной вражде с поколением Романа де Скотта и Иоанна Окдолины, родственников Конти. Они выгнали эти роды из их жилищ в то время, когда Иннокентий осенью 1202 г. был в Веллетри. Возвратившийся папа приказал им помириться, и сенатор Пандульф изгнал враждующие партии одну к Св. Петру, другую к Св. Павлу. Но скоро город был взволнован убийством из родовой мести. Теобальд, один из Орсини, был убит на дороге к Св. Павлу, вследствие чего весь род Ursus’ов ворвался в город, с криками мести носил по улицам труп убитого и разрушил дома врагов. Жестокая ненависть к родственникам папы была перенесена и на него самого. Его небезосновательно обвиняли в непотизме, потому что Иннокентий старался учредить для своего честолюбивого брата Рихарда герцогское земельное владение в Лациуме, что ему и удалось вполне.
Рихард, живший постоянно в Риме, где он выстроил на средства папы гигантскую башню Конти, освободил задолжавшего графа Одо из дома Поли от его кредиторов, но по договору с ним получил его имущество, бывшее в старину церковными ленами. Одо обещал женить своего сына на дочери Рихарда, но потом отказался и потребовал обратно свои имения. А так как на это он не имел никаких основательных прав, то он стал восстанавливать народ против Конти. Члены семейства Поли, дворяне, чей род пришел в упадок вследствие неразумного хозяйствования в течение долгих лет, бродили по городу прося защиты, полураздетые и с крестами на плечах. В праздник Пасхи они с криком ворвались даже в храм Св. Петра. Они нарушили папскую процессию и наконец преподнесли в Капитолии римскому народу их заложенные у Рихарда имения. Прекрасные владения дома Поли заключали в себе девять замков на границе Сабины и Лациума. Римляне тотчас же решили прибрать их к рукам; папа поспешил изложить перед сенатом свои права на эти церковные лены; он отдал спорное имущество своему брату в качестве залога, а скоро затем лен Поли и совсем перешел к Конти. Преданный папе сенатор Пандульф противодействовал домогательствам Поли вследствие их незаконности, поэтому народная ненависть обратилась и на него. Капитолий подвергся штурму; башня Пандульфа на Квиринале была подожжена.
Лишь с трудом спасся живший в ней сенатор, а также и брат папы, замок которого был народом взят приступом и объявлен городской собственностью. Сам Иннокентий в начале мая 1203 г. убежал в Палестрину. В те самые дни, когда латинские крестоносцы завоевали Византию, великий папа оказался угнетенным мелкими распрями римских баронов; ему угрожало неистовство народа, и он принужден был бежать. Противоречие между сознанием его папского могущества и его действительным стесненным положением в Риме глубоко печалило его. Осенью, когда поражающее известие о падение Константинополя уже дошло до него, он заболел в Ананьи так тяжело, что ожидали его смерти. Между тем приближался ноябрь, когда должны были произойти новые сенатские выборы. Недовольный народ хотел чтобы выбраны были 56 сенаторов, и папа, с которым сносились через послов, приказал заменявшим его кардиналам назначить 12 избирателей, на что он имел право. Народ запер их, как во время конклава, в башню, принадлежавшую одному из его вождей, Иоанну де Стацио, который построил себе дом на развалинах цирка Фламиния. С них взяли клятву, что они выберут по крайней мере двоих, принадлежащих к партии противников папы. Между тем уходящий сенатор Пандульф передал Капитолий приверженцам папы, а вновь избранный сенат распался по поводу дела Рихарда на две враждебные половины. Народная партия признавала имения Поли городской собственностью, другая отрицала это. Дикая война раздирала Рим, пока вконец измученный аристократами народ стал усиленно просить папу возвратиться Он сначала отказывался, но затем в марте 1204 г. приехал в Рим, мужественно решившись твердо противостоять беспорядкам и устроить по своей воле сенат, новое избрание которого предстояло по истечении шести месяцев. Иннокентий, принятый в Риме со всеми почестями, тотчас успокоил это восстание благоразумными мерами. Он назначил выборщиком человека, уважаемого всеми партиями, Иоанна Пьерлеоне, прежнего своего противника, в это время, может быть, уже бывшего его другом. Пьерлеоне выбрал в сенаторы Григория Петри Леонис Райнерия, своего близкого родственника, человека благородного происхождения, отличавшегося не силой, а справедливостью. Но противоборствующая демократическая партия не хотела и слышать о мире и вообще о предоставлении папе права выбора, она собралась в цирке Фламиния, объявила договор 1198 г. отмененным и выбрала свои сенат, назвав его «добрые люди общины».
Таким образом, Рим распался на две враждебные партии, папскую и демократическую. Пандульф де Субура, Рихард Конти, Петрус Анибальди из рода Алессиус и Джилидо Карбонис предводительствовали первой; Иоанн Капоччи, Барончелло, Иаков Фраяпане, Григорий и скоро опять перешедший на сторону народа Иоанн Райнерий были вождями второй. Эта ожесточенная городская война была политической борьбой, имевшей в основании своем очень серьезный принцип. Сторонники старинного общинного устройства противились передаче папе сенатских выборов, опасаясь, что за этим правом последуют мало-помалу и другие. Сверх того в спор введен был и процесс Поли, так как возрастающая сила родственного папе дома Конти давала справедливый повод к неудовольствию. Во главе народа стал опять самый сильный враг папы Иоанн Капоччи, тогда как экс-сенатор Пандульф командовал папскими сторонниками, а Рихард давал денежные средства. Сражались на всем пространстве от Колизея до Латерана и до Квиринала, в окрестностях которых находились башни, принадлежащие трем военачальникам: Рихарду, Пандульфу и Капоччи.
Средства и способ этой уличной войны в высшей степени характерны для того энергичного и грубого времени. Когда возникали враждебные политические партии, то они с бешеным рвением строили друг против друга башни из кирпича или дерева, чтобы оттуда с дикой яростью оставшихся в живых лапитов бросать друг в друга камнями. Эти укрепления вырастали в одну ночь; они клались или рубились с криком, сегодня опрокидывались, а завтра опять восстанавливались. Их строили на развалинах храмов, бань и водопроводов и снабжали метательными орудиями, а в то же время заграждали цепями узкие улицы и устраивали окопы вокруг церквей. Пандульф, атакованный Капоччи в термах Эмилия Павла, где теперь проходит улица Магнанаполи, а тогда стоял его дворец, выстроил над древним памятником деревянную башню, из которой с такой же яростью нападал на бывший вблизи замок своего врага. Алессии построили колоссальную башню на Квиринале; Джилидо Карбонис выстроил даже три башни, а Петрус Анибальди возвел одну вблизи Колизея. Этот амфитеатр принадлежал Франджипани, которые хотя все еще оставались обладателями звания Латеранских пфальцграфов, но уже не имели в городе такой большой силы, как тогда, когда они владели многими ленами в Кампаньи. Правда, Иннокентий III в начале 1204 г. оказал услугу пятерым сыновьям Оддо Франджипане — Якову, Оддо, Мануэлю, Ценциусу и Адеодатусу, — принудив общину Террачину уступить им замок Траверса, но зато самую Террачину он взял под свою защиту от притязаний на нее этих баронов которые за это на него озлобились. Как только они увидали, что Анибальди, родственник папы, хочет проникнуть в круг их укреплений, так они напали на него и градом метательных снарядов, бросаемых с вершины Колизея, старались помешать постройке его башни. Враждебные партии приводили с собой своих сородичей, вассалов, и наемные толпы народа и день и ночь яростно сражались метательными снарядами, мечом и огнем. В Риме раздавался звон оружия и грохот бросаемых камней, а папа оставался заключенным в Латеране, в квартале которого жили дружественные ему Анибальди, и мог слышать во внутренних своих покоях шум битв, происходивших между партиями. Храбрый Капоччи 10 августа взял штурмом укрепление Пандульфа и проник уже до Латерана, где он разрушил укрепленные остатки нероновского водопровода. Но деньги папы действовали еще сильнее против этих демократов, и утомленный народ требовал мира. Иннокентии согласился на следующее условие: четверо третейских судей должны в течение шести месяцев решить спор между антисенатом, избранным противоборствующей партией, и Рихардом Конти, а также сделать постановление и относительно сенатских выборов. Их решению папа согласился подчиниться на один год.
Такая формула мира нравилась народной партии, которая предвидела свое поражение. Капитолийский колокол созывал парламент, и когда он собрался, то Иоанн Капоччи встал и сказал: «Город Рим не привык уступать в борьбе с церковью; он привык побеждать своей силой, а не юридическими решениями. Но теперь я вижу, что он хочет покориться. Он отдает церкви государственные имущества вопреки решению народа и вопреки присяге сенаторов и отдает сенат во власть папы. Если мы, несмотря на наше многолюдство и силу, преклоняемся перед ним, то кто же потом осмелится ему противостоять? Никогда я еще не слыхивал о мире, столь позорном для города, и я всеми способами откажусь дать свое согласие на него». Противоречие этого демагога побудило и Иоанна Пьерлеоне Райнерия объявить также свое veto. Парламент разошелся в беспорядке, и противники снова взялись за оружие. Однако скоро все принуждены были принять предложенную формулу мира. Папа победил: четверо третейских судей присудили ему право избрания сената, и вместе с этим решением римская община потеряла значительную часть своего политического могущества. Иннокентий с большим благоразумием проводил свои цели и столь же благоразумно, с умеренностью воспользовался своей победой. Не найдя ни одного человека, который в качестве сенатора был бы приятен обеим партиям, он согласился на избрание 56 сенаторов, хотя заранее предсказывал неудачный результат таких выборов. Это множественное правление уже через шесть месяцев было отменено навсегда, после чего новый сенатор, вероятно, тот же энергичный Пандульф субурский, возвратил спокойствие городу. Благодаря твердости и настойчивости папа добился большого успеха. После пятилетних горячих усилий он подчинил себе Капитолий. Таким образом, римский народ отказывался поочередно от своих великих прав: выбора папы, выбора императора и выбора сената.
Окончательно мир между городом Римом и Иннокентием был заключен в 1205 г. Папа изменил форму городского управления в том смысле, что с этого времени исполнительная власть была сосредоточена в руках одного-единственного сенатора или подесты, которого посредством прямого или непрямого выбора назначал сам папа. С этой конституцией начинается в Риме для пап эпоха более спокойная хотя часто прерываемая внутренней борьбой.
