Глава IV править
После падения партий Тото и лангобардской Христофор и Сергий оказались самыми могущественными людьми в Риме. Ими была произведена контрреволюция, и ими же был провозглашен новый папа, и так как они сами принадлежали к знатному роду, то имели очень много приверженцев и в городе, и в провинции
Оба они являлись помехой одинаково и для папы Стефана, и для короля Дезидерия. Папу, который был избран при условии некоторых уступок с его стороны, они желали подчинить себе; король лангобардов был недоволен ими потому, что они отделились от него, разбили лангобардскую партию, усилили франкскую и заключили тесный союз с Карломаном. Далее они требовали от короля возврата имений и доходов с них, но сами отказывались выполнить те обязательства, которые взяли на себя в вознаграждение за помощь в низвержении Тото и Константина. Сам Стефан видел, что опора, которую представляли для него франки, была поколеблена со смертью Пипина. Сыновья последнего были в раздоре между собой, и нельзя было не опасаться неприятных последствий для Рима этого разделения франкского государства. Таким образом положение папы было очень трудное; он не имел действительной власти ни в Риме, где властвовали Христофор и Сергий, ни в экзархате, где вся власть была в руках архиепископа Равенны; все это заставило папу снова искать сближения с королем лангобардов. Естественные враги заключили между собою союз, ближайшей целью которого были свержение Христофора и Сергия и подавление франкской партии.
Посредником между королем и папой был казначей Павел Афиарта, вождь лангобардской партии. Согласно договору, Дезидерий отправился в Рим под видом паломника, но в сопровождении войска. Узнав о походе короля в Рим, Христофор и Сергий стянули в город милицию из Тусции, Кампаньи и Перуджи, затворили все ворота и стали ждать нападения; все это доказывает, что власть была в их руках, а не папы. На их стороне был посол Карломана, граф Додо с франками, присутствие которого в Риме не было случайным, а вызывалось интересами франков, так как Христофор и Сергий, которых Додо поддерживал, стояли за соблюдение вошедшего в закон союза Святого престола с франкской монархией.
Прибыв к базилике Св. Петра (летом 769 г.), Дезидерий потребовал к себе папу, и Христофор с Сергием не препятствовали этому свиданию. Стефан условился с королем о том, как избавиться от обоих аристократов, а Дезидерий обещал исполнить все требования по вопросу о возврате удержанных церковных имений. С возвращением папы в город Афиарта должен был возбудить народ к восстанию и убийству Христофора и Сергия; таким образом уже тогда было известно искусство пускать в дело народные восстания. Но те, кому грозила опасность, предупредили заговорщиков; под предводительством Додо они напали на Латеран, и папа принужден был искать спасения у алтаря в базилике Св. Феодора. Однако, когда враги с обнаженными мечами ворвались в эту капеллу, папе удалось умилостивить своих противников. Хитрый сицилиец вообще так мастерски играл свою роль, что его замыслы оставались нераскрытыми. На другой день папе снова было дозволено отправиться к Дезидерию. На этот раз папа вместе со своими спутниками был для вида арестован в базилике Св. Петра, так как требование о выдаче обоих временщиков, которым папа был обязан своим возвышением, должно было исходить как бы исключительно от одного Дезидерия, в народе же должен был быть распространен слух, что папа насильственно удержан лангобардами и не будет выпущен до тех пор, пока римляне не сложат оружия и не выдадут врагов папы. Чтобы достигнуть всего этого, Стефан отправил двух епископов к воротам Св. Петра у моста, где Христофор и Сергий с толпой вооруженных людей расположились лагерем. Явившись сюда, епископы потребовали от Христофора и Сергия, чтобы они или добровольно удалились в монастырь, или явились к папе в Ватикан. Малодушный народ в испуге покинул своих вождей и разбежался; таким образом положение вещей сразу изменилось, и дело Христофора и Сергия оказалось совершенно проигранным.
Они были покинуты даже Грациозом, их родственником, бежавшим к папе в базилику Св. Петра. Тогда, решив молить о пощаде у ног папы, покинул свой пост на городской стене так же и Сергий; он и его отец были схвачены лангобардской стражей и затем по распоряжению короля оба были выданы папе.
Очень трудно не признать Стефана виновным в том, что в жертву мести лангобардов или Павла Афиарты были преданы те люди, которые избавили Рим от тирании Тото и которым сам папа был обязан своей короной. Если он действительно хотел их спасти, как утверждают и его биограф, и он сам в одном письме, почему же он не увел их немедленно под своей охраной в город, когда возвращался туда сам из базилики Св. Петра? По его словам, он оставил их в базилике, чтобы безопасно провести их в город под покровом ночи; но уже вечером в церковь был впущен лангобардской стражей по приказанию короля Афиарта, и затем несчастные претерпели около моста Адриана ту же участь, которая раньше постигла их собственную жертву, Вальдиперта; Христофор умер в монастыре на третий день после ослепления; Сергий выздоровел, но томился в одном из подвалов Латерана до самой смерти Стефана. Таким вероломством папа достиг падения своих врагов.
В своем послании к Карлу и его матери Берте Стефан утверждает, что жестокая участь постигла Христофора и Сергия без его ведома. В то время когда Стефан писал это письмо, он пользовался полной свободой и лангобардов, вероятно, уже не было в Риме. Стефан в этом письме дает событиям неправильное освещение, называет Христофора и Сергия пособниками дьявола, много винит Додо и говорит, что все они хотели убить его и что спасением своим он обязан одному только Дезидерию, который именно в это время прибыл в Рим затем, чтобы выполнить свой долг перед св. Петром. Весь этот рассказ вполне согласуется с изложением биографа Стефана, но не с другими его письмами. Насколько согласие между Стефаном и Дезидерием было полное, достаточно ясно свидетельствуют слова преемника Стефана, папы Адриана. «Мой предшественник, — говорил последний лангобардским послам, — однажды рассказывал мне, что король приказал передать ему такой ответ, когда послы папы, Анастасий, первый дефензор, и иподиакон Геммул явились к королю с просьбой исполнить то, что им самим было обещано св. Петру: довольно с папы Стефана и того, что я убрал с его дороги Христофора и Сергия, у которых он был во власти, и пусть он не касается вопроса о своих правах. Он должен знать, что, если я не буду поддерживать его, он погибнет. Король франков Карломан — друг Хрифора и Сергия и готов идти походом на Рим, чтоб отомстить за их смерть и взять в плен самого святого отца». Между тем Дезидерий не возвращал церковных имений, на которые заявлял притязания Стефан, и последний стал прилагать старания к тому, чтоб восстановить слагавшееся естественным путем согласие с жестоко оскорбленными франкскими королями. Поздравляя их с окончанием их взаимных раздоров, он отправил им изложение своих жалоб. Берте удалось примирить своих детей; в 770 г. она сама была в Италии и даже явилась в Рим паломницей. Ее приезд вселил надежду в папу, но затем он узнал, что королева направилась к Дезидерию и желает связать обе династии брачными союзами. Королева и Дезидерий пришли к соглашению, что принц Адельхис женится на Гизеле, король Карл на Дезидерате (Эрменгарде) и его брат Карломан на другой дочери лангобардского короля. Этот проект привел папу в ужас. Для него стало очевидно, что сыновья Пипина не разделяют взглядов своего отца и к светским интересам церкви относятся скорее даже холодно. Поэтому в своем письме он старается отклонить королей от такого брака и вызвать раздор между обеими сторонами. «До меня дошла весть, — пишет Стефан, — преисполнившая мое сердце великой печалью, что король лангобардов Дезидерий старается склонить ваши светлости к тому, чтоб один из вас, братьев, женился на его дочери; такое дело, если бы оно действительно случилось, было бы поистине дьявольским наущением и было бы не брачным союзом, а конкубинатом. Священное Писание свидетельствует нам, что некоторые государи, вступив в беззаконный союз с чуждым народом, отступали от заповедей Божиих и впадали в великие грехи. Каким было бы безумием, если бы ваш прославленный франкский народ, затмевающий все другие, и блестящий отпрыск вашего королевского могущества запятнали себя союзом с презренным народом лангобардов, которые никогда не считались даже за народ и от которых происходят прокаженные. А между тем по Божьему произволению и воле вашего отца вы уже состоите в законном браке, так как вы, как и приличествует светлейшим королям, избрали себе в вашей собственной отчизне, из благороднейшего франкского народа, прекраснейших супруг и должны остаться им верны в вашей любви к ним». Папа полагал, что оба короля уже были женаты, тогда как известно, что только Карломан был женат на Гильберге, а о том, состоял ли в законном браке Карл, нигде не упоминается. Стефан увлекается даже саркастическими замечаниями относительно природы женщины вообще, вспоминает о грехе Евы, через который люди были лишены рая, и напоминает королям, что некогда, будучи юными, они дали обещание апостолу быть друзьями друзей пап и врагами их врагов. Чтобы придать своему письму чарующую силу, Стефан положил его на гроб апостола и принял святое причастие. Письмо заканчивается следующей угрозой: «Если кто-нибудь отважится поступать противно смыслу этого заклинания нашего, то он должен знать, что властью моего повелителя, святого апостола Петра, он будет предан анафеме, изгнан из Царства Божия и осужден вместе с дьяволом со всем его адским воинством и другими безбожниками на вечный огонь». Такое письмо могло быть написано верховным христианским пастырем, конечно, только в варварское время; в ту эпоху религия Христа была в действительности каким-то служением колдовству.
Карломан, вероятно, не решился удалить от себя Гильбергу и не женился на дочери Дезидерия, но Карл, не смущаясь анафемой папы, женился на Дезидерате.
Положение Стефана в то же время было затруднительно еще в другом отношении. Со времени получения дара Пипина папы посылали в провинции, некогда бывшие греческими, своих собственных чиновников: герцогов (duces), военачальников (magistri militum) и трибунов; тем не менее в этих провинциях папы еще не имели Действительной власти. Равеннцы хорошо помнили, какое значение имел их город, в течение долгого времени имевший под своей властью Рим; архиепископ Равенны скоро приобрел влияние над всем экзархатом, в котором метрополии принадлежало много имений и колонов. Сергий, восстановленный в своем сане Павлом I, распоряжался здесь как хотел; по смерти Сергия (770 г.) место его занял узурпатор, в течение года не обращавший никакого внимания на отлучение, к которому был присужден папой. Большая часть духовенства в Равенне провозгласила архиепископом архидиакона Льва, но с согласия короля Дезидерия и при содействии герцога (dux) Маврикия в Римини, бывшего самым большим городом в Пентаполисе и в то время не желавшего повиноваться папе, архиепископом сделался Михаил, церковный библиотекарь в Равенне. Лев был заключен в темницу в Римини, а Михаил, Маврикий и судьи (judices) Равенны отправили к папе послов, чтобы богатыми подарками склонить его на сторону узурпатора. Стефан ответил приказанием Михаилу сложить с себя епископский сан; но узурпатор продолжал все-таки расходовать церковные сокровища, чтобы добиться своего утверждения, и только в конце 771 г. был свергнут. Франкские и римские послы соединились вместе, чтобы восстановить порядок; народ выдал Михаила папским послам, которые должны были отвезти его в Рим, и туда же для посвящения направился тогда и Лев.
Но затем на долю папы выпало великое счастье: Карл разошелся с Дезидератой, а Карломан умер 4 декабря 771 г. По-видимому, побудительной причиной для Карла удалить от себя свою жену было не столько его возможное непостоянство, сколько расчет. Нет сомнения, что Карл расторг свой законный брак с согласия папы и женился на швабской принцессе Хильдегарде. Тем не менее франки не переставали сокрушаться о Дезидерате как о законной жене Карла, и точно так же оплакивала постигшее ее оскорбление королева Берта.
Таким образом, благодаря искусной политике папы союз между франками и лангобардами был порван, римская церковь была снова поставлена в самую тесную связь с Карлом, а Дезидерий обречен был на гибель. Но до всего этого уже не дожил Стефан III: не знавший совести, искусившийся во всех тонкостях и коварствах светской политики, этот сицилиец умер 24 января 772 г.
9 февраля 772 г. папский престол занял Адриан I; он оказался выдающимся правителем и оставался папой почти 24 года. Адриан был римлянин и происходил из знатного рода, дворец которого стоял на Via Lata, у S. — Marco. Дядя Адриана, Теодат, имел сан консула и герцога и был, кроме того, примицерием нотариев. Еще мальчиком Адриан потерял отца, и мать отдала сироту на воспитание причту церкви Св. Марка, к приходу которой принадлежал ее дом. Отличавшийся своим происхождением, красотой и умом, Адриан при папе Павле прошел первые ступени церковной иерархии, затем при Стефане был посвящен в диаконы и после его смерти единогласно провозглашен папой. Свое вступление в этот сан папа ознаменовал тем, что призвал обратно партию Христофора или всех тех судей (judices), которые незадолго до смерти Стефана были изгнаны Павлом Афиартой. Этой мерой папа дал понять, что он намерен подавить лангобардскую партию, которую поддерживал в Риме Павел Афиарта, и примкнуть к франкам. Таким образом папская политика получила определенное направление.
Первой заботой Адриана было добиться получения от Дезидерия того, что он обещал возвратить св. Петру. Послы короля явились к новому папе приветствовать его и предложить ему союз; но Адриан встретил их жалобами на неисполнение договора, заключенного с его предшественником, и едва послы, откланявшись, успели отправиться обратно в Павию, как между папой и Дезидерием произошел полный разрыв. Многое содействовало этому разрыву. Вернувшиеся послы сообщили королю, что партия Христофора и Сергия снова получила силу и что между папой и франками заключен тесный союз; в это же время, весной 773 г., ко двору в Павии явилась просить о защите Гильберга вдова Карломана с детьми и с герцогом Аутхаром, так как Карл захватил земли своих племянников и объявил себя единственным королем франков. Глубоко оскорбленный Дезидерий был рад приезду племянников, так как надеялся, что они послужат ему достаточным предлогом для того, чтоб возбудить междоусобную войну в стране франков. Он потребовал у Адриана, чтобы тот совершил над детьми Карломана помазание на царство и таким образом признал их права. Получив в этом отказ, Дезидерий решил добиться своей цели силой. В конце марта он занял Фавенцию и герцогство Феррару и стал угрожать даже Равенне. Равеннцы обратились за помощью к папе, и Адриан отправил к королю для переговоров сакеллария Стефана и Павла Афиарту. Дезидерий настаивал на личном свидании с папой, имея в виду заставить его короновать детей Карломана, но Адриан ответил решительным отказом.
С этими событиями было связано падение Афиарты, имевшее некоторое значение для истории города. После свержения Христофора и Сергия Павел Афиарта пользовался самым большим влиянием, был главой лангобардской партии и состоял на жалованье у короля; вследствие этого необходимо было сделать Афиарту безвредным. Это было достигнуто с большим дипломатическим искусством. Ничего не подозревавший каммерарий спокойно покинул Рим и отправился послом к своему другу Дезидерию; но в то время как Афиарта, будучи при дворе, хвалился, что доставит королю папу, хотя бы закованным в цепи, на его собственную шею незаметно была накинута петля. В его отсутствие в Риме набрались смелости и стали говорить о том, что за восемь дней до смерти Стефана Павел Афиарта запятнал себя новым убийством. Несчастный слепой Сергий все еще жил в подземелье Латерана; это обстоятельство не давало покоя мстительному Павлу, и он решил окончательно убрать Сергия с своей дороги, пока Стефан был болен. В исполнении этого замысла приняли участие высшие сановники церкви и брат Стефана, герцог (dux) Иоанн; само же убийство было возложено на двух жителей Ананьи. Ночью эти люди выволокли Сергия на Меруланскую дорогу, которая и в настоящее время идет от Латерана к S.-Maria Maggiore, убили несчастного и зарыли его в землю.
Убийцы признались в своем злодеянии и указали, где оно было совершено. Сановники церкви, военные судьи (judices de militia) и весь народ потребовали тогда наказания виновных, и папа передал их в распоряжение обыкновенного суда. Этот случай снова выводит на сцену префекта города. Должность эта существовала, следовательно, и после Григория, и уголовное судопроизводство подлежало ведению префекта. Виновные в убийстве были осуждены на изгнание в Константинополь. Таким образом в ту эпоху, так же, как во времена Сципиона и Сенеки, изгнание имело значение осуждения на смерть, и приговоренные в Риме к изгнанию отсылались в Константинополь, подобно тому, как совершившие преступление в Константинополе в течение долгого времени и, может быть, даже в VIII веке высылались в Рим; отсюда следует, что папа все еще признавал верховную власть императора.
В заключение процесса останки Христофора и Сергия были преданы почетному погребению в базилике Св. Петра, и честь имени обоих была восстановлена. Но еще раньше, чем начато было в Риме расследование, Адриан поручил архиепископу Равенны Льву схватить Афиарту, как только он, возвращаясь из Павии, появится в каком-либо из городов экзархата. Когда Афиарта вскоре же был арестован, Адриан отослал Льву все акты судебного процесса, и Лев предал обвиняемого уголовному суду в Равенне. Таким образом римский гражданин, чиновник папского дворца, оказывался, против всякого права, ответственным перед муниципальным судом чужой страны. Такое распоряжение едва ли могло исходить от самого архиепископа, и более вероятно то, что таково было желание папы, имевшего основание вести процесс вдали от Рима. Желая сохранить жизнь убийце Сергия, папа обратился с просьбой к императорам Константину и Льву о дозволении преступнику искупить свою вину изгнанием куда-либо в пределах Греции. Но на предложение препроводить Афиарту в Византию через Венецию архиепископ ответил, что это невозможно, так как венецианцы задержат Афиарту и потребуют обмена его на сына дожа Маврикия, находившегося в плену у Дезидерия. Поэтому приходилось направить Павла в Рим; однако прежде чем прибыл в Равенну для этой цели папский посол, осужденный уже был мертв. Адриану ничего не оставалось, как только сделать выговор архиепископу за такую вполне желательную поспешность. Так устранен был глава лангобардской партии, и с его исчезновением папа освободился от могущественного аристократа, а Дезидерий утратил все свое влияние в Риме.
В ответ на все эти действия папы король занял Сеногаллию, Монтефельтро, Урбинум и Игувиум (Gubbio) и двинулся в Этрурию. Здесь в июле лангобарды овладели городом Бледой, убили многих знатных граждан и затем направились в Утрикулум. Тогда Адриан отправил к Дезидерию фарфского аббата в сопровождении двадцати монахов. С плачем бросилась монастырская братия к ногам короля умоляя его не делать ущерба св. Петру. Король лангобардов, не слушая монахов, отослал их назад и потребовал, чтобы папа сам явился для переговоров с ним. Адриан отвечал, что он явится, как только Дезидерий возвратит отнятые города, и отправил нескольких духовных лиц, которые могли бы принять эти города. Но король не пожелал и слышать об этом и пригрозил походом на Рим.
Тогда папа обратился за помощью к Карлу, заклиная его памятью его отца Пипина спасти Рим от короля лангобардов, которому сам он упорно отказывал в помазании на царство детей Карломана. Пока послы с письмами Адриана находились еще в пути, Дезидерий выступил из Павии в поход. Короля сопровождали Адельхис, франкский герцог Аутхар, Гильберга и ее дети, короновать которых в базилике Св. Петра король хотел заставить папу. Адриан стал готовиться к обороне. Он стянул в Рим военные отряды из Тусции, Лациума и герцогства Перуджи, вооруженную милицию из Пентаполиса и войска, предоставленные в его распоряжение дружественным герцогом неаполитанским Стефаном; он приказал затворить в городе ворота, а некоторые заделать. Церковная утварь из базилик Св. Петра и Св. Павла была перенесена в город, а сами церкви заперты изнутри так, что король мог проникнуть в них только как грабитель. Затем Адриан отправил к Дезидерию послами епископов Альбано, Пренесты и Тибура, которые должны были воспретить королю под страхом отлучения от церкви переступать границы римского герцогства. Епископы встретили короля в Витербо; боязнь папского проклятия и еще более страх перед Карлом возымели на Дезидерия свое действие: он приостановил поход и затем повернул в обратный путь. Таким образом все, что ни предпринималось лангобардскими королями, оказывалось лишенным действительного смысла и смелости, и вообще нет ничего утомительнее этой истории лангобардских войн, длившихся в течение двух веков.
Вскоре после отступления Дезидерия в Рим явились послы Карла, епископ Георгий, аббат Гульфард и советник короля Альбин; они должны были удостовериться, действительно ли Святому престолу возвращены города, как сообщал о том Дезидерий. Адриан познакомил послов с истинным положением вещей, и послы поспешили в Павию; король отнесся к ним с пренебрежением, и они объявили Карлу, что без оружия ничего нельзя добиться.
Безуспешно попытавшись склонить Дезидерия к миру и уговорить его согласиться на выкуп, Карл в сентябре 773 г. выступил со своим войском в Италию. Он направился через Женеву, чтобы сделать перевал через Монсенис, но оказалось, что путь через альпийские проходы прегражден лангобардами. Трудность проникновения в эти проходы и затем недовольство франков побудили Карла еще раз обратиться к Дезидерию через послов, и Карл объявил, что он удовольствуется тремя знатными заложниками как порукой в том, что обещание вернуть города будет исполнено. Дезидерий отклонил это предложение. Когда же сын Дезидерия Адельхис, объятый паническим страхом, неожиданно обратился в бегство и проходы через Альпы благодаря измене оказались в руках франков, то такой неожиданный оборот дел принудил Дезидерия покинуть лагерь и запереться в Павии. Совершенно растерявшиеся Адельхис и Аутхар со вдовой и детьми Карломана бросились в укрепленную Верону. После недолгого сопротивления, сила которого была ослаблена внутренними раздорами и в особенности интригами духовенства, народ Альбоина пал. Но не этой победой над лангобардами стяжал себе Карл имя Великого; напротив, история не знает завоевания, которое было бы достигнуто так легко и в то же время повело бы к таким великим последствиям, сохранявшим свою силу в течение веков.
Король Карл осадил город Павию; предвидя, что осада будет продолжительной, он вызвал к себе в лагерь свою жену Хильдегарду и детей. На Верону двинулся другой отряд франков, и вскоре Аутхар и вдова Карломана с маленькими принцами оказались в руках победителя. Прошло уже шесть месяцев, как Павия мужественно защищалась; приближалась Пасха, и Карл решил провести ее в Риме. Паломничество на Пасху к могилам мучеников казалось верующим того времени самым верным средством попасть в рай; уже в течение двух столетий пилигримы стекались в Рим на Пасху, и мы еще увидим, что в продолжение всех Средних веков императоры и короли часто являлись в Рим справлять Пасху. Поездка короля франков в Рим была вообще началом паломничества в Рим германских королей, продолжавшегося во все время Средних веков.
Карл отправился в Рим из лагеря под Павией с частью своих войск и с блестящей свитой епископов, герцогов и графов. Он быстро прошел через Тусцию, чтобы попасть в Рим еще в Страстную субботу (2 апреля 774 г.). Встреча, оказанная могущественному заступнику церкви, впервые вступавшему в город и притом в таких особенных обстоятельствах, была блестящей и носила характер встречи императора. По распоряжению папы короля встретили в 24 милях от города, ниже озера Браччиано, у станции Novas, все судьи и отряды милиции; выразив королю приветствие, они проводили его до города. У подошвы Монте-Марио короля приветствовали все отряды милиции с их патронами, учащиеся в школах дети, державшие в руках пальмовые и оливковые ветви, и множество народа, встречавшего Карла торжественными кликами: «Да здравствует король франков, заступник церкви!» Все эти почести воздавались королю не как чужестранному государю, а как римскому патрицию, и летописец отмечает, что навстречу Карлу были вынесены из римских базилик кресты и хоругви, что обыкновенно делалось при встрече экзарха. Как только увидел их Карл, он сошел с коня и, окруженный своей свитой, смиренно проследовал пешком в базилику Св. Петра. Это происходило рано утром в Страстную субботу; папа ожидал гостя, стоя среди духовенства на ступенях портика, а вся площадь перед базиликой была усеяна народом. На самой нижней ступени лестницы Карл опустился на колени и затем, оставаясь на коленях и благоговейно целуя каждую ступень, поднялся к папе. Такова была форма, которой потом следовали самые могущественные государи, приближаясь к римскому святилищу, и не должно ли было действительно наступать время, когда короли вообще спустятся до положения вассалов и рабов папы и когда последний смело поставит ногу на их преклоненные перед ним головы? После этого Карл и Адриан заключили друг друга в объятия и направились в базилику, причем король шел с правой стороны папы, держа его за правую руку. Навстречу им раздалось пение священников: benedictus qui venit in nomine Domini, и Карл и его франки пали ниц перед гробом апостола. По окончании молитвы король почтительно просил разрешения вступить в Рим и посетить также другие главнейшие церкви. Сначала все спустились в гробницу апостола, а затем король и папа, римские и франкские судьи дали друг другу клятву оставаться верными друг другу.
Карл расположил свои войска, конечно лагерем, на Нероновом поле, а сам через мост Адриана вступил в город, который еще не знал, что, приветствуя в своих стенах первого короля франков, он приветствует вместе с тем и своего первого императора германского происхождения. Будущий преемник Августа взирал на классические развалины, мимо которых он следовал, с безотчетным изумлением, так как хотя он и любил слушать повествования о древних, но был лучше знаком с деяниями римских святых, чем с подвигами государственных людей и героев Рима. Город в то время еще носил на себе печать древности, хотя на нем и сказались уже три века запущения. То был все еще город древних — целый мир величественных развалин, перед которыми исчезало все христианское.
Король был отведен в Латеран; сами римляне смотрели с изумлением на исполинскую фигуру героя — протектора церкви и на его закованных в медь паладинов-варваров. В баптистерии король присутствовал при таинстве крещения, которое совершал папа; затем король вернулся в базилику Св. Петра, с тем же смирением идучи пешком. Свое помещение король избрал не в городе; о дворце цезарей уже не было речи; его последняя часть, которая была еще обитаема, также погибла с тех пор, как из Рима исчез греческий герцог. Нет сомнения, что Карл остановился в одном из епископских помещений при базилике Св. Петра. В Пасхальное воскресение король в сопровождении знати и корпораций (scholae) милиции проследовал в церковь S.-Maria Maggiore, где папа служил обедню, и затем присутствовал за трапезой папы в Латеране. В понедельник он слушал обедню в базилике Св. Петра, а во вторник — в базилике Св. Павла, и этим были закончены пасхальные празднества. В древности эти празднества были менее пышны и имели более церковный характер, чем в настоящее время, но, как видно из книг древнего ритуала, все-таки не отличались простотой.
В среду, 6 апреля, Карл был приглашен на совещание в базилику Св. Петра, где находился папа со всеми духовными (judices de clero) и военными судьями (judices de militia). Перед этим собранием папа обратился с речью к королю франков, и, для того чтобы получить от него какой-либо дар, конечно, не могло быть более подходящего места, чем находившаяся в близком соседстве гробница апостола и еще благоухавшая фимиамом пасхального празднества базилика. Предвидя скорое падение лангобардского королевства, папа выступил одним из его главных наследников; он напомнил Карлу о прежних договорах и обетах принести в дар св. Петру некоторые города и провинции Италии и затем приказал прочесть грамоту Пипина. Биограф Адриана удостоверяет, что Карл и его судьи не только подтвердили содержание этой грамоты, но что Карл приказал своему нотариусу Этерию написать ее вновь. Этот документ был положен в гробницу св. Петра и скреплен торжественной клятвой.
Эта так называемая дарственная грамота Карла Великого, представляющая собой, по словам биографа Адриана, подтверждение дарственной грамоты Пипина, выданной в Киерси, также исчезла из архива Латерана; равным образом ни в Германии, ни во Франции не отыскалось никакого списка с грамоты, который король должен был взять с собой. Этой грамотой великодушный монарх предоставлял папе владеть почти всей Италией и, кроме того, даже такими провинциями, которых он сам никогда не завоевывал, как то: Корсикой, Венецией, Истрией и герцогством Беневентом. Однако неподкупным приговором критики уже давно установлено, что такая грамота относится к области сказок; биограф Адриана мог видеть только уже подделанную раньше грамоту (если только он видел вообще что-либо подобное), или же он сам извратил ее содержание. Карл, очевидно, подтвердил дарственную грамоту Пипина, оригинал которой остается неизвестным, и которой экзархат несомненно был отдан во власть папы; но верховную власть над экзархатом Карл оставил за собой и затем с течением времени увеличивал эту область новыми патримониями и доходами. Вместе с тем был заключен также договор, которым точно устанавливалось положение Карла по отношению к Риму. Король получил все права патриция, и почетный титул защитника (Defensor) приобрел с 774 г. более широкое значение: этим титулом было признано за патрицием римлян право на высшую юрисдикцию в Риме, в римском герцогстве и в провинциях, составлявших экзархат. Папа, представлявший собой в этих странах не что иное, как только административную власть, становился таким образом подданным короля франков.
Определив свои отношения к Риму, Карл уехал, а папа приказал во всех церквях служить молебны о скорейшем и благополучном окончании осады Павии. По возвращении в лагерь король франков повел эту осаду с чрезвычайной энергией. Господствовавшая в городе чума и затем предатели также помогли сломить сопротивление Павии, и в июне 774 г. она сдалась. Последний король лангобардов заплатил за свое безрассудство гибелью и своей династии, и своего королевства. Не предъявляя никаких условий, он покорно отдался в плен. По преданию, Дезидерий окончил свою жизнь в монастыре Корби, где, пребывая в благочестии, приобрел дар совершать чудеса. Железной короной завладел Карл и стал называться с 774 г. королем франков и лангобардов, патрицием римлян, а сын Дезидерия, Адельхис, бежавший к византийскому двору, оказался в печальном положении претендента.
К огорчению папы, Карл медлил с возвращением церкви тех патримониев, которые были отняты у нее лангобардами. Он не исполнял своего обещания, вероятно, потому, что как государственный человек он понимал, что Пипин обещал слишком много. Адриан льстиво величал Карла новым Константином, говоря, что теперь как бы воскрес этот император, «через которого Господь положил даровать все святой церкви апостола Петра»; но Карл, по-видимому, не придавал никакого значения этому лестному титулу. Только что приведенные нами слова Адриана заслуживают внимания; в них именно мы находим первое указание на одно из самых чудовищных установлений, которое впоследствии в течение веков служило папам как бесспорное основание их притязаний на всемирную власть и столь же долгое время не возбуждало никакого сомнения в своей достоверности ни в массе, неспособной к критическому отношению, ни даже среди людей, сведущих в науке права. Прославленный дар Константина не только наделял римского епископа почестями, подобающими императорскому сану, а римское духовенство — прерогативами сената, но, кроме того, еще передавал папе в собственность Рим и Италию. Приняв крещение от епископа Сильвестра и получив вследствие этого излечение от проказы, Константин проникся глубоким благоговением к апостолу и покинул Рим с тем, чтобы провести свои дни в смирении где-нибудь на берегах Босфора; столицу же мира и Италии император уступил наместнику Петра. Эта басня, на которую папа сослался в первый раз в 7 77 г., была, конечно, измышлением какого-нибудь pимского священника и ведет свое начало с того времени, когда власть греков в Италии была опрокинута, королевство лангобардов рушилось и папа возымел смелый план стать властителем большей части Италии. Это измышление, быть может, более чем какое-нибудь другое порождение религиозной фантазии, является доказательством варварского состояния человечества в Средние века.
Свидетельствуя о безграничной жажде власти у римских первосвященников дар Константина вместе с тем является историческим выражением тех взглядов на отношения между церковью и государством, которые сложились в эпоху, предшествовавшую восстановлению Западной империи. Церковь понималась именно как духовная империя с цезарем-папой во главе, которому подчинены все митрополиты и епископы и Востока, и Запада. Ее церковная организация, возникшая на основах древней государственной иерархии, представлялась как бы созданной самим императором, верховным вершителем всех гражданских отношений; империя и императорский двор были вообще прообразом для этой организации. Сан папы приравнивался к сану императора, звание римского духовенства — к рангу сенаторов; причем эти преимущества так же, как и отпадение Рима и Италии, проистекали, однако, из императорской привилегии, которая должна была явиться на все времена правовым основоначалом светской власти пап. Имперская власть по-прежнему обнимала собой всякую светскую власть, и только из этого источника церковь заимствовала свою гражданскую форму и гражданскую власть; но в то же время церковь признавалась императором как совершенно самобытное духовное государство, в котором монархом являлся основатель церкви Христос, а Его наместником — папа. Таким образом дар Константина устанавливал разделение обеих властей, светской и духовной, и намечал в основных чертах тот дуализм, который является в Средние века столь характерной чертой взаимных отношений церкви и империи, папы и императора.
Своими настойчивыми напоминаниями об обещаниях, данных в 774 г., и горькими жалобами на неисполнение их папа долго преследовал Карла. Поэтому необходимо разобраться в отдельных областях, дарованных грамотой Каролингов, тем более, что история города Рима не вполне может быть отделена от этих областей. Если сведения, сообщаемые биографом Адриана, достоверны, то сполетцы перед вступлением франков в Италию отложились от лангобардского королевства, как это они уже не раз пытались сделать раньше. Знатные граждане Сполето и Реате явились в Рим, принесли папе присягу, подверглись символическому обряду пострижения волос и бороды и были объявлены римскими гражданами. Когда же Дезидерий бежал в Павию, из герцогства Сполето к Адриану прибыли послы, принесли ему присягу в верности и получили от него утверждение Гильдепранда, избранного раньше ими самими в герцоги. Примеру Сполето последовали жители Фермо, Озимо, Анконы и Castellum Felicitatis. Все эти указания, однако, недостоверны; одно только не подлежит сомнению, что Карл категорически отказался уступить папе Сполето, и оно всегда считалось принадлежащим франкскому королевству.
Притязания на римскую Тусцию, предъявленные от имени ап. Петра, не подлежали сомнению. Но апостол пожелал иметь под своей властью земли и в лангобардской Тусции. Утверждают, что Карл уже в 774 г. уступил папе Соану, Тускану. Витербо, Balneum Regis (Bagnorea) и другие непоименованные области. Об этом Адриан совершенно определенно говорит в одном письме, из чего следует заключить, что они действительно были переданы папе. Затем позднее церкви были обещаны два города — Розелле и Популония в Tuscia Ducalis; но король медлил отдачей их. Во всех тусцийских областях церковь владела древними имениями, которые были захвачены лангобардами, и великодушный король присоединил к этим имениям еще новые патримонии, сохраняя, впрочем, за собой права преемника лангобардских королей.
То же самое происходило по отношению к Сабине. Здесь также находились земли принадлежавшие церкви; Карл, по-видимому, увеличил размеры их и в 781 году снова признал их принадлежащими ап. Петру. Существовало мнение, что Карл заключил тогда новый договор с папой и что последний за известное вознаграждение отказался от герцогств Тусции и Сполето, но удержал за собой часть лангобардской Тусции и Сабину. Для такого утверждения, однако, нет оснований. Имения Сабины были известны под именем Territorium и Patrimonium Savinense, но они не составляли всей этой провинции, большая часть которой принадлежала герцогству Сполето. Нам неизвестно, как велики были в Сабине церковные домены, на доходы от которых поддерживался огонь в светильниках базилики ап. Петра и содержались бедные. Для передачи церкви этих доменов были посланы в Сабину представители Карла и папы, но при этом между церковью и Риети возник спор о границах, окончившийся не в пользу св. Петра, хотя столетние старцы и свидетельствовали, что спорные имения с древних времен принадлежали церкви. Поэтому надо думать, что последняя в конце VIII века обладала лишь малой частью Сабины; документами же может быть доказано, что только с 939 г. Сабина была отделена от герцогства Сполето и преобразована в отдельную область, которая находилась под верховной властью церкви, посылавшей в эту область своих правителей, которые назывались marchio или comes.
Своему стремлению добиться власти папа встретил в экзархате еще гораздо больше препятствий, чем в названных местах. Святому Аполлинарию в Равенне, так же как ап. Петру в Риме, принадлежало множество доменов, и в архиве Равенны хранилась масса дарственных актов. Церковь Равенны в VII веке получала огромные доходы даже из Сицилии; правители находившихся там имений ежегодно отправляли суда, нагруженные 25 000 шеффелей хлебного зерна, плодов и овощей, окрашенными в пурпур кожами, голубыми шелковыми одеяниями и шерстяными тканями и затем еще драгоценной утварью и не менее 31 000 золотых солидов, из которых 15 000 шли в государственную казну в Константинополь, а 16 000 в казну епископа. Архиепископы Равенны стремились, подобно папе, к получению светской власти в своей прекрасной стране; но со времени дарственной грамоты Пипина экзархат должен был признать притязания пап, и Стефан II назначил в города экзархата своих графов (comites) и герцогов (duces). Что касается самой Равенны, то в нее Стефан назначил двух судей, пресвитера Филиппа для духовных дел и герцога (dux) Евстафия для светских. После отъезда Карла в 774 г. архиепископ Лев завладел, однако, несколькими городами Эмилии, герцогством Феррарой, Имолой и Болоньей и изгнал папских чиновников. Он утверждал, что все эти места принесены в дар ему, а не папе, и склонял к отпадению также Пентаполис. Чтобы предупредить жалобы Адриана, Лев лично отправился ко двору Карла, вернулся оттуда еще более смелым и запретил жителям Равенны и Эмилии обращаться в Рим по делам управления. Адриан отправил своих послов в эти провинции принять от них присягу и получить заложников, но Лев изгнал послов военной силой. В это же время Регинальд, герцог (dux) Киузский, бывший раньше лангобардским гастальдом в Castellum Felicitatis, захватил некоторые из тех церковных имений, которые были возвращены церкви Карлом, и даже напал на упомянутый замок в лангобардской Тусции, принадлежавший теперь церкви. Папа возобновил тогда свои жалобы Карлу; нельзя читать эти письма, как и большую часть писем в Codex Carolinus, без самого тягостного впечатления: стремление к обладанию земными благами и боязнь утраты их выступают здесь по всей их неприглядной откровенности. В своих письмах папа открыто называет расширение своей светской власти возвеличением церкви; в награду за принесение в дар земель и людей обещает духовное спасение и ставит получение царства небесного в зависимость от земных пожертвований. Так мирские вожделения таились за гробом святого, покрытым дарственными грамотами, письмами, отлучениями и клятвенными обещаниями, прикрываясь именем апостола, который при жизни своей не обладал никаким имуществом, а со смертью уже не ведал ничего о мирских делах и был чужд всяким земным желаниям.
Только в 783 г. папе удалось восстановить свои права по отношению к Равенне; но, когда с помощью Карла сопротивление архиепископа было сломлено, папу привели в ужас те притязания на верховную власть в стране, которые предъявил сам король франков. Папе вовсе не было предоставлено суверенитета, и если это может быть доказано относительно Равенны, то тем более это очевидно по отношению к Риму, в котором Карл был патрицием и где за ним, как мы скоро увидим, была признана высшая юрисдикция. Равеннцы апеллировали к королю на решения римского суда, и папа не препятствовал им искать правосудия во Франции, но жаловался, что их выслушивают, несмотря на то что они являются, не будучи снабжены папским письмом. В 783 г. двое влиятельных равеннцев, Елевферий и Григорий, оказались виновными в тяжких преступлениях и даже в убийстве; уклонившись от папского суда, обвиняемые бежали ко двору Карла; папа просил короля не производить суда над беглецами, а отослать их в Рим, где их дело будет рассмотрено при участии франкских послов. Этот случай ясно показывает, насколько папа опасался утратить предоставленную ему по договору юрисдикцию в названных местностях, как скоро Карл стал бы вмешиваться в дела. Еще раньше папа имел случай убедиться, что его царственный друг вовсе не склонен предоставить ему неограниченную свободу действий, а именно: Карл приказал арестовать при своем дворе папского нунция Анастасия, когда последний позволил себе несколько неосторожные выражения. Распорядившись так с послом, Карл нарушил международное право и поступил не менее деспотично, чем некогда Лев Исаврянин. Папа ответил так, как будто считал арест нунция никогда неслыханным делом, и потребовал от короля выдачи посла для предания его римскому суду. В это же время папа упрекал короля, что он держит при своем дворе двух бежавших из Рима мятежников, Пасхалиса и Сарацина, и заклинал короля выдать этих преступников римскому суду.
Вскоре, однако, папа был встревожен еще большими притязаниями короля. В 788 или 789 г. Карл потребовал, чтобы за ним было признано право утверждать выборы в архиепископы Равенны, так как по смерти Сергия при избрании его преемника Льва присутствовали будто бы франкские послы. Нет сомнения, что в своем послании Карл ссылался и по отношению к Равенне на свои права патриция. С течением времени этот сан получил уже иное значение; для Пипина он был простым отличием, завоевателю же Италии сан патриция давал права. Вполне естественно, что Карл, заняв место экзарха, имел в виду также его власть и писал папе, что сан патриция был бы лишен всякого значения, если бы архиепископы Равенны избирались помимо согласия его как патриция. Едва, однако, Карл дал понять, что он хорошо знает свои права патриция, как папа отвечал ему с дипломатическим искусством, что св. Петра также украшали пурпуровые полосы и он не менее патриций, чем Карл. Мы уже могли заметить, что в своей политике папы всегда прикрывали свои личные притязания именем апостола. Стремясь приобрести земли, папы действовали так потому, что эти земли переходили будто бы в собственность апостола, а не их. Мы видели, что они даже писали угрожающие письма королям именем самого ап. Петра. Выступая против государей, папы выставляли против них всегда апостола, и каждый, покушавшийся на его права, являлся грабителем церкви. В искусной механике светской политики пап легендарный образ св. Петра был сильнейшим рычагом, и суеверный страх перед памятью почившего апостола, который, как полагали, был погребен в исповедальне собора его имени, был собственно той основой, на которой создалась светская власть пап. Адриан со всей серьезностью говорит о св. Петре как о патриции и относит признание этого сана за апостолом ко времени дарственной грамоты Пипина. «Ваш сан патриция, — писал Адриан, — нами соблюдается без всякого нарушения, и мы воздаем ему еще особенные почести, но точно так же ненарушимо мы должны охранять сан патриция св. Петра, вашего покровителя, за которым этот сан во всей его полноте был письменно признан великим королем Пипином, вашим родителем, и подтвержден затем вами». Не пришлось ли бы королю отказаться от своего сана, если бы св. Петр вздумал оспаривать у короля этот сан? Спорный вопрос король оставил нерешенным; но если бы он вдумался в глубокий смысл вопроса, он понял бы, что духовный монарх разделяет с ним, светским монархом, свою власть над Римом и Западом, как со вторым императором или вторым консулом.
Сторонники существования в ту эпоху папского суверенитета доказывают мнимую справедливость своего мнения тем, что город Равенна с находившимися в нем общественными зданиями принадлежал папе. В 784 г. Карл просил именно у Адриана разрешения перевезти из Равенны в Ахен некоторые произведения искусства, и это разрешение было дано ему. Дворец великого Теодориха, служивший экзархам резиденцией, представлял уже развалины, но еще привлекал к себе внимание своими прекрасными колоннами, мозаичными полами и мраморной облицовкой стен. Все эти драгоценные части здания были взяты, отвезены в Германию и так же, как прекрасный мрамор некоторых римских памятников, употреблены на постройку нового собора в Ахене. Но хотя папа и был местным государем Равенны, отсюда не следует, что он в других отношениях не признавал над собой верховной власти короля. В 785 г. Карл повелел изгнать из Равенны и Пентаполиса всех венецианских купцов, и папа немедленно исполнил это приказание, несмотря на то или скорее именно потому, что герцог Гараман, франкский полномочный посол, тогда же конфисковал несколько ра-веннских имений, утверждая, что они не принадлежат церкви.
Насильственное удаление венецианских купцов стояло, по-видимому, в связи с торговлей рабами и евнухами, которую вели эти купцы. Еще при папе Захарии было отмечено, что венецианцы скупают в Риме рабов. В этой выгодной торговле венецианцы конкурировали с греками. Карл старался положить конец этой торговле людьми; он писал, между прочим, папе, что римлян, как он слышал, обвиняют в продаже сарацинских невольников. Адриан отвечал, уверяя, что подобных рынков не существует в Риме, а что это безбожные греки скупают рабов на лангобардских побережьях. Он рассказывает далее, что лангобарды, доведенные голодом до отчаяния, сами уходят на корабли греческих купцов, чтобы ценой рабства спасти себя от смерти. Греки так же, как венецианцы, разъезжали вдоль берегов Адриатического и Тусцийского морей; Венеция, Равенна, Неаполь, Амальфи, Центумцеллы и Пиза были гаванями, где эти купцы останавливались, сбывали свои товары и скупали рабов. Адриан потребовал от Алло, герцога Лукки, чтоб он преследовал греков в Тусцийском море, но Алло не подчинился этому требованию, и папа сокрушался о том, что у него самого нет кораблей. В Порто уже не было того оживления, которое когда-то вносил в него римский флот, и едва ли мореплаватели даже заходили в этот город, так как торговые сношения происходили через Центумцеллы, нынешнюю Чивита-Веккиа. Эту гавань Траяна называет обширной и крепкой еще Рутилий, а сам город или крепость упоминается в войнах готов. При Григории Beликом город управлялся графом (comes); Григории III восстановил стены города так как он имел важное значение по своему местоположению, но был доступен нападению морских разбойников. Адриан, действуя как государь страны и не смущаясь гневом греческого императора, приказал в этой гавани сжечь греческие корабли, а экипажи заключить в тюрьму.
Из всех лангобардских герцогств только один Беневент не был завоеван франками; его герцогом был Арихис, женатый на дочери несчастного Дезидерия, Адельберге; этому блестящему государю принадлежали все те провинции, которые позднее вошли в состав Неаполитанского королевства, за исключением городов, принадлежавших грекам: Неаполя, Гаэты, Амальфи, Сорренто и некоторых других в Калабрии. Отдаленность, большое протяжение и связь с греками и их флотом служили защитой этой цветущей стране с ее столицей Беневентом, лучшим и наиболее могущественным городом во всей Южной Италии. Когда в Северной и Средней Италии лангобардское королевство прекратило свое существование, герцог Беневента стал естественным врагом пап, которые ревностно содействовали падению этого королевства.
Немедленно вслед за падением Павии Арихис провозгласил себя независимым государем и присвоил себе титул «princeps»; епископам герцогства он приказал помазать его на царство, облекся в порфиру и с той поры стал издавать свои эдикты в своем «священном дворце». Таким образом он был намерен, по-видимому, основать в Южной Италии лангобардское королевство. Двор Арихиса сделался центром всех начинаний бежавшего Адельхиса, старавшегося восстановить свое королевство, изгнать франков и смирить папу. Между Адельхисом, Арихисом, герцогом фриульским Родгаузом, Гильдебрандом Сполетским и Регинбальдом, герцогом Киузским был заключен союз, в который был посвящен также Лев, архиепископ Равенны. Решено было сделать в марте 776 г. нападение одновременно со всех сторон. Узнав об этом, папа написал Карлу, призывая его устранить угрожающую опасность. Король ограничился тем, что разбил Родгауза, совершив быстрый поход на Тревизо и Фриуль, и окончательно устранил всякую опасность с этой стороны; но вслед затем попытки к восстановлению лангобардского королевства еще более сосредоточились в Беневенте. Это герцогство со стороны суши примыкало к Латинской Кампаньи; пограничными городами здесь были Сора, Арпинум, Арке и Аквин; в сторону моря герцогство простиралось до Гаэты, которая так же, как Террачина, принадлежала грекам и находилась под управлением патриция Сицилии. С этой стороны Адриану постоянно грозила опасность: беневентцы заключили договор с Гаэтой и Террачиной, в которой имел свое пребывание патриций, и соединенными силами производили вторжения в Кампанью. Когда мирные предложения папы были отвергнуты, последний, соединив войска, которыми располагала церковь, с отрядами франкских графов, стал сам защищать страну и имел успех. Ведя эту войну, папа действовал в первый раз как светский государь, а воина оказалась даже завоевательной, так как папа вооруженной силой отнял у греков Террачину. Этот город, о котором еще во времена Теодориха упоминалось как о выдающемся городе, должен был находиться уже в большом упадке; Адриан говорит о городе с некоторым пренебрежением, но этому трудно вполне верить. Затем Адриан предложил неаполитанцам взять Террачину взамен церковного патримониума в Кампаньи конфискованного Львом Исаврянином, но неаполитанцы предпочли овладеть городом, захватив его врасплох, и это им вполне удалось.
Адриан убеждал короля созвать военные отряды Тусции и Сполето и даже «беспокойных» беневентцев, направить их не позднее августа под начальством Вульфрина в Рим и приступить затем не только к завоеванию вновь Террачины, но и к покорению Гаэты и Неаполя. Папа горько жаловался на коварство герцога Арихиса, который будто бы помешал успеху мирного соглашения с неаполитанцами, ежедневно принимал у себя послов патриция и, чтобы начать нападение, только ждал высадки Адельхиса, который должен был прибыть с византийскими кораблями. Опасения Адриана были вполне основательны: сын Дезидерия неутомимо хлопотал в Константинополе о походе в Италию, который должен был встретить поддержку в Сицилии и в герцогстве Беневентском.
Все эти обстоятельства заставили Карла в третий раз идти в Италию. В сопровождении жены своей Хильдегарды и сыновей Карломана и Людовика Карл прибыл в Павию на Рождество 780 г., а на Пасху следующего года (15 апреля 781 г.) — снова в Рим. В часовне Петрониллы папа окрестил Карломана именем Пипина, его деда, и с той поры стал называться кумом Карла. В Пасху было совершено помазание над Людовиком как королем Аквитании и над Пипином как королем Италии. Этим Карл дал понять, что он решил из всей страны снова создать одну империю. Такое решение разрушало надежды пап, и дар Константина оказывался напрасно придуманным. Вообще во время этого пребывания Карла был, по-видимому, заключен с папой новый договор, которым содержание дарственной грамоты Пипина было ограничено.
Король не предпринял похода в Беневент и вернулся во Францию через Павию; в последней как в своей резиденции остался Пипин. Арихис, признавший суверенитет франков, снова начал тревожить папу своими сношениями с греками; прошло пять лет, в течение которых отношения Рима к Беневенту остаются для нас невыясненными, и затем осенью 786 г. Карл в четвертый раз вступил в Италию. Отпраздновав Рождество во Флоренции, Карл прибыл в Рим весной 787 г. На этот раз просьбы Адриана и интересы собственного его положения как властителя Италии принудили короля двинуться против Беневента. Арихис, занятый в это время войной с Неаполем, попытался отклонить короля от похода и послал в Рим своего сына Ромуальда с богатыми подарками. Король удержал при себе принца. Когда франки проникли в Капую, Арихис отступил к Салерно, но затем, видя невозможность долго бороться против Карла, заключил при содействии своих епископов мир, причем обязался ежегодно выплачивать дань в 7000 золотых солидов и выдать в качестве заложника своего сына Гримоальда. После того франки отступили от Капуи и направились в обратный путь.
Карл уже в третий раз праздновал Пасху в Риме, и этот случай был вполне подходящими для того, чтобы сделать новый дар апостолу, так страстно стремившемуся к земельным приобретениям. Данте считал Константина основателем церковного государства, хотя сам и не верил ни законности дара, ни подлинности его; между тем поэт скорее должен был бы порицать Карла, так как именно этот монарх наделил церковь огромным пространством земли. Из писем самого Адриана видно, что в этот раз ему были уступлены многие города герцогства Беневентского. Так он упоминает вполне определенно о древнем, знаменитом городе Капуе; затем, несомненно, были уступлены Теано, Сора, Арке, Аквин и Арпинум. Но остается не доказанным, что папа действительно вступил когда-либо в обладание этими города. ми. По словам его самого, послы Карла передали ему только монастыри, епископские постройки и принадлежавшие государству колонии (curtes publicae); затем они вручили папе также ключи от вышеназванных городов, но при этом предупредили его, что он не должен считать жителей этих городов своими подданными.
Этот дар оказался, однако, фиктивным, когда Арихис с удалением Карла нару. шил свою клятву вассала, снова вступил в союз с Адельхисом и опять стал искать поддержки у императора Константина. Юный Константин VI был сыном Льва IV; последний не был фанатическим иконоборцем. В 780 г. он возложил опеку над принцем на его мать Ирину; эта гречанка была родом из Афин, на троне сохранила свою склонность к иконопочитанию и нашла возможным снова ввести его на востоке, пока сын был несовершеннолетним. На втором церковном соборе в Никее осенью 787 г. иконопочитание было торжественно восстановлено, и тот же папа, который вместе с Италией отделился от византийской империи и примкнул к франкам, получил почтительное приглашение прибыть в Константинополь. В течение полувека греческие императоры боролись против поклонения иконам святых; эта замечательная борьба во имя разума, происходившая в эпоху, охваченную самым ужасным суеверием, мало-помалу все замирала, пока, наконец, лицемерной и властолюбивой женщине не удалось одержать победу. Ирина была причислена к лику святых, но перед судом Бога она могла явиться только как убийца своего сына.
Страстный спор, в течение которого Рим был утрачен греками, был таким образом улажен, но Италия уже осталась во власти короля франков; поэтому Ирина решила вступить в родственную связь с могущественным государем Запада и этой связью укрепить свой трон. В 781 г. через посредство византийских послов между Константином VI и дочерью Карла Ротрудой состоялось в Риме обручение; его пришлось, однако, расторгнуть, когда Арихис стал домогаться союза с императором Константином. Об этом сообщал королю франков папа и уверял его, что Арихис прилагает старания к тому, чтоб получить от Византии сан патриция и герцогство Неаполитанское, что он обещает со своей стороны признать верховную власть императора и намерен перенять у греков их одежду и прическу, далее, что император будто бы уже отправил в Сицилию двух спатаров, которые должны объявить Арихиса патрицием и с этой целью везут с собой вышитые золотом одеяния, меч, гребень и ножницы.
Внезапная смерть герцога помешала, однако, осуществлению этого плана. Беневентцы обратились тогда с просьбой к Карлу вернуть им как их государя остававшегося у франков заложником принца Гримоальда, и, несмотря на мольбы и предостережения Адриана, Карл согласился исполнить их просьбу. Вынужденный обстоятельствами, Гримоальд подчинился сначала требованиям Карла и присоединился даже к войскам Пипина, выступившего против Адельхиса, который в 788 г. действительно высадился в Калабрии, чтобы, согласно ранее заключенному договору, вернуть себе корону Италии. Потеряв всякую надежду, несчастный сын Дезидерия вернулся в Византию, где печально прожил до смерти, достигнув старости и имея сан патриция. Таким образом, усилия восстановить древнее лангобардское королевство оказались безуспешными, и оно продолжало свое существование только в лице герцогов Беневента, где Гримоальд стал править в духе своего отца. Этот герцог женился на греческой принцессе и вступил в тесный союз с византийским двором. Но войны, которые вел с Пипином Гримоальд II и его преемник Гримоальд III, уже не относятся к предмету нашего изложения.
