Глава VII
правитьПобеда Нарзеса не была окончательной. Огромные толпы варваров внезапно устремились в несчастную Италию и грозили похоронить Рим в развалинах. Уже Тейас, прельщая франков добычей и сокровищами Тотилы, старался убедить их вторгнуться в Италию; еще настойчивее призывали их готы верхней Италии. Истерзанная долгой войной и всякими бедствиями, Италия казалась завоевателям добычей, оставленной без всякой защиты. 70 000 алеманнов и франков под предводительством двух братьев, Левтара и Буцелина, спустились через Альпы и прошли по верхним провинциям, производя всюду страшные опустошения. Слабые греческие отряды могли оказать им лишь незначительное сопротивление. Нарзес поспешил из Равенны в Рим и провел здесь зиму 553—554 гг.; только благодаря этому варвары не решились идти на Рим. Избегая области, занятые Нарзесом, они вторглись в Самниум и разделились тут на два отряда. Левтар направился вдоль Адриатического моря до Отранто; Буцелин опустошал Кампанью, Луканию и Бруттию до Сицилийского пролива.
Эти толпы жадных разбойников быстро проходили по Южной Италии и предавали все разрушению с неистовством, которое ничем не сдерживалось. Зрелище таких разбоев приводит историка в ужас, так как ими понижается наше представление о человечестве; нам кажется, как будто перед нами одно из страшных явлении природы. Этот поход варваров, окончившийся бесследным их уничтожением, сходен с переселением саранчи или крыс в жаркие страны. К концу лета 554 г. Левтар со своими толпами, нагруженными добычей, уже вернулся к По, но здесь и он, и все его войско погибли от чумы; Буцелин, повернув у Реджио, приблизился Капуе и у Таннета, при реке Казилине или Вультурне, встретил Нарзеса, шедшего из Рима. Произошло такое же убийственное сражение, каким было сражение. Мария с кимврами и тевтонами, и густые толпы полуголых варваров не устояли перед воинским искусством греческих ветеранов. Греки убивали варваров, как скот, так что едва пять человек из них могли спастись бегством.
Таким образом Нарзес явился действительным освободителем Италии; истребление полчищ варваров дало ему право на признательность современников в большей мере, чем это могло быть достигнуто войной с готами. Переселение народов, приостановленное Теодорихом, началось вновь, как только пало благоустроенное государство, управлявшееся по римским установлениям. Нагруженное несметной добычей убитых, награбленным добром Италии, греческое войско, ликуя, направилось в спасенный Рим, и улицы пустынного города засверкали блеском последнего триумфа, виденного римлянами. Торжественное шествие увенчанного лаврами Нарзеса свидетельствовало о победе в Италии над германскими народами от власти которых эта страна оказывалась теперь снова свободной. Под скипетром императора Византии снова восстановлялось единство Римской империи так же как восстановлялось и единство католической церкви, победившей арианство. Подобно древним римским триумфаторам, Нарзес имел право в своем триумфальном шествии проследовать к Капитолию; но некогда чтимый Капитолий представлял уже только разрушение, утратил свой внутрений смысл и был местом таких воспоминаний, которые вызывали в христианах один лишь ужас. Такое же впечатление производил сенат, состоявший из небольшого числа одетых в тогу патрициев, которые, как бледная тень прошлого, приветствовали Нарзеса у ворот города. Благочестивый евнух направился через пустынный Рим к базилике Св. Петра и на ступенях ее был встречен духовенством с пением гимнов, с распятием и фимиамом. Здесь Нарзес с молитвой преклонился перед ракой с мощами апостола; воины же Нарзеса, щедро награжденные и располагавшие богатой добычей, не замедлили отдаться распутным наслаждениям, «сменив железный шлем и щит на кубок и лиру». Однако полный смирения вождь, привыкший все свои победы приписывать молитве, — так, по крайней мере, свидетельствуют о нем, воздавая ему похвалу, священники, — созвал свои войска, убеждал их блюсти умеренность и благочестие и потребовал, чтобы они обуздали свое влечение к распутству непрерывными военными упражнениями. Еще одна последняя битва ждала греков: 7000 готам, союзникам разбитых алеманнов, удалось спастись от общей гибели, и они укрепились в замке Компса, или Кампса, где под предводительством гунна Рагнариса оказывали упорное сопротивление, пока, наконец, тоже не сдались Нарзесу в 555 г.
Изложив историю этой долгой и ужасной войны из-за обладания Италией, посмотрим, какими последствиями отразилась она на тогдашнем состоянии города Рима. В короткий промежуток времени город был пять раз опустошен и пять раз покорен; его население целыми толпами погибало от голода, войны и чумы. Некогда изгнанное готами из города, оно позднее вернулось в него, но уже не в прежнем числе и для того, чтобы снова подвергнуться случайностям войны. Мы не можем сказать определенно, как велико было число жителей в Риме по окончании войны; но если мы допустим, что это число доходило до 30 000 — 40 000, мы скорее преувеличим его, так как Рим ни в какое другое время и даже в эпоху так называемого пленения пап в Авиньоне не доходил до такого упадка и не был в таких бедственных обстоятельствах, как по окончании готской войны. Все гражданские условия владения собственностью, семейных отношений и общественности были нарушены и стали неузнаваемы. Все те драгоценные предметы древности, которые, ускользнув от внимания вандалов и готов, оставались еще в частных руках, исчезли окончательно, когда город стал жертвой бедствий осады и лихоимства греков. Оставшиеся в живых римляне могли унаследовать от своих предков едва ли что-нибудь больше опустошенных жилищ с голыми стенами или права собственности на отдаленные имения и на поля близкой Кампаньи, которая уже с третьего века приняла вид безлюдной дикой пустыни.
В таком же состоянии, как Рим, находилась вообще вся Италия. Мы не будем описывать этого состояния и только скажем вместе с историком той эпохи, что ум человеческий не находит в себе сил представить себе даже мысленно всю эту изменчивость счастья, весь этот ряд разрушений городов и истреблений народов. Италия была покрыта трупами людей и развалинами зданий от Альп до Тарента. голод и чума, следовавшие за войной, обращали страну в пустыню. Прокопий думал было сосчитать число погибших в греческие войны, но пришел в отчаяние, найдя, что это значило бы считать песчинки на дне морском. Он определяет для Африки число погибших в пять миллионов, а так как Италия была в три раза больше этой провинции, бывшей раньше вандальской, то Прокопий полагает, что и потеря людей в Италии была гораздо значительнее. Хотя этот расчет следует считать преувеличенным, потому что в Италии того времени едва ли было более пяти миллионов населения, но отсюда, очевидно, следует, что погибла по крайней мере третья часть населения.
Ужасной готской войной были навсегда погублены древние формы жизни как в Риме, так и во всей Италии. В сожженных, опустошенных и разрушенных городах свидетелями древнего величия оставались только одни развалины. Таким образом, прорицание сивилл сбылось. Глубокая ночь варварства одела своим мраком разрушенный латинский мир, и в этом мраке не было видно другого света, кроме мерцающего огня свечей в церквах да одинокого света рабочей лампады погруженного в свои думы монаха в монастыре.
Для установления порядка во внутреннем устройстве Италии Юстиниан по просьбе папы Вигилия издал 13 августа 554 г. прагматическую санкцию, знаменитый эдикт, состоявший из 27 глав. Воссоединяя Италию с восточной империей, Юстиниан подтверждал все эдикты, которые были изданы Аталарихом, его матерью Амалазунтой и даже Теодатом; таким образом, династия Амалов оказывалась признанной; но все акты Тотилы Юстиниан объявлял недействительными. Все затруднения, возникавшие в отношении пользования имущественными правами, должны были быть устранены; собственность беглецов должна была охраняться от притязаний похитителей чужого имущества; договоры, заключенные во время осады города, предлагалось твердо соблюдать. 19-й главой санкции папе и сенату предоставлялось установить меру и вес для всех провинций Италии. Отсюда можно заключить, с одной стороны, что власть папы была велика и распространялась на гражданские дела, а с другой — что сенат в Риме еще существовал. С этого времени папа уже стал принимать влиятельное участие в управлении и юрисдикции Рима, что вообще допускалось законодательством Юстиниана для епископов в городах. Отныне епископы уже не ведали один только суд над духовными, но имели также надзор и над всеми императорскими чиновниками и даже над самим верховным судьей провинции (judex provincae); точно так же епископы вмешивались в управление городами, так как выбор дефензоров и patres civitatis зависел больше от епископов, чем от высших лиц в городах. Юстиниан облек епископов во всех городах Италии авторитетом законной власти, и обусловленное этим влияние епископов на все стороны гражданского управления привело мало-помалу к владычеству пап в Риме.
Что касается сената, то мы ничего не знаем о нем; менее всего может служить доказательством восстановления сената то обстоятельство, что император старался восполнить потери в рядах сенаторов выборами новых членов сената из плебейских фамилий, на что указывают те историки, которые стараются доказать, что римский сенат продолжал существовать во все последующие века. В Риме еще сохранялись кое-какие следы государственного управления; с утратой всякого политического значение это управление продолжало некоторое время ведать дела и юрисдикцию города под руководством префекта города, но затем оно уступило место императорским магистратам. Юстиниан предоставил сенаторам полную свободу оставаться всюду, где они пожелают, и не препятствовал им ни уходить в их опустошенные имения в провинциях Италии, ни перекочевывать ко двору в Константинополь, что естественным образом предпочли сделать многие из сенаторов. В той же прагматической санкции есть установления, имеющие в виду обеспечить Риму благополучие; но эти установления в действительности были, вероятно, только одними благопожеланиями. Глава XII предписывает на будущее время восстановить общественную раздачу съестных припасов народу (annona), производившуюся Теодорихом (Юстиниан сам восхваляет себя за нее, хотя Прокопий обвиняет его в противном), и впредь даже уплачивать обычное жалованье грамматикам и ораторам, врачам и юристам, «дабы обучение юношества свободным искусствам процветало в римском государстве».
Это установление Юстиниана восстановляло таким образом тот эдикт Аталариха, которым предписывалось уплачивать по-прежнему профессорам грамматики, красноречия и права их гонорары из государственной казны. Установленная императором Адрианом уплата этого жалованья прекратилась, когда империя пала. Мы, однако, имеем достаточные основания усомниться в том, что добрые намерения Юстиниана были когда-либо приведены в исполнение. При глубоком упадке как общественной, так и частной жизни, — школы, еще процветавшие во времена Теодориха, должны были точно так же погибнуть, и едва ли кому случалось тогда слышать голос какого-нибудь оратора или грамматика в древнем Атенее или в аудиториях Капитолия. Латинская наука умерла. Римская аристократия, которая при последних императорах и даже еще при первых готских королях усердно отдавалась изучению наук, хотя и без большой для них пользы, — эта аристократия была истреблена. Хранители классического образования, последние меценаты римской науки и римского искусства, умерли или исчезли бесследно. Скорбное чувство овладевает нами, когда мы видим перед собой образы последних римлян древних и знатных фамилий погибавших насильственной смертью или кончавших свою жизнь в неизвестности. С их исчезновением прервалась преемственность латинской культуры; этими последними римлянами были Фауст, Авиен, Фест, Проб, Цетег, Агапит, Турций Руфий, Симмах, Боэтий и Кассиодор. Своим удалением в монастырь великий муж Кассиодор как бы свидетельствовал о том безотрадном факте, что отныне только церковь представляет убежище, где могут быть спасены остатки языческой литературы. Как вместе с готским государством исчезли учителя, школы и науки, так с ним же погибли и роскошные библиотеки. Среди тех страшных катастроф, которым подвергался Рим, не могли ни в каком случае сохраниться ни те многочисленные собрания книг, которые перечисляются еще в Notitia urbus Палатина и Ульпия, ни частные библиотеки во дворцах патрициев, какие были, например, у Боэтия и Симмаха. И точно так же, как в Риме, истребительной войной готов и византийцев были уничтожены во всей Италии сокровища древней литературы, и уцелело только то немногое, что удалось собрать и спасти монастырям ордена бенедиктинов, по счастью, вскоре возникшим.
Общественным сооружениям Рима был также уделен Юстинианом один параграф санкции. Мы повелеваем, так гласит этот параграф, по-прежнему исполнять обычные повинности в отношении города Рима и соблюдать его привилегии и, будет ли то восстановление общественных зданий, или исправление русла Тибра, или благоустройство рынка, гавани или водопроводов, производить все это только за счет назначавшихся на то средств.
Юстиниан имел в виду дать прочный порядок также и церковным делам в Риме. В отношениях Востока к Западу или Византии к Риму эти дела являлись самыми важными. С падением готского государства римский епископ много выиграл в своем положении: арианская ересь была побеждена; самостоятельное королевство в Италии уничтожено; значение самого епископа в городе было усилено установлениями Юстиниана; и, наконец, гибель древнеримского патрицианства также открывала поле действий римскому епископу и духовенству. Утрата всякой политической доблести и мужества, а также полная остановка научного движения были условиями, благоприятствовавшими могуществу духовенства, которое всегда приобретает власть над миром только в такую эпоху, когда человеческая мысль поражается смертью и литература находится в полном упадке. Среди обломков древнего государства римская церковь стояла одна незыблемо, и одна она была одарена жизненной силой; все же окружающее представляло только пустыню. О той независимости, которой пользовалась церковь при кротком и бережливом владычестве ариан-чужеземцев, она могла скорбеть лишь как о кратковременной утрате. При готах церковь была свободна. Но уже во время войны она поняла, какое положение в отношении к ней решил занять император, и когда оружие было положено и Рим, как провинциальный город, оказался под военным игом Византии, церковь шла навстречу неизвестному будущему, готовая к борьбе. Эта борьба была вызвана частью вопросами теологического свойства. Неспокойный и софистический дух Востока, где еще не вполне смолкла греческая философия, не переставал оспаривать господствовавшие догмы и создавать новые философемы. Другим обстоятельством, приведшим к борьбе, было отношение церкви к государственной власти. Византийские императоры брались за теологические вопросы не столько из страсти к ним, сколько потому, что это вмешательство давало возможность держать церковь в подчинении императорской власти. В лице Юстиниана, единственное великое значение которого заключается в том, что он при посредстве своих юристов завершил римское законодательство, императорская деспотия снова достигла ужасающей степени, и последующие затем века представляют замечательное зрелище борьбы свободной церкви Запада, которую олицетворял Рим, с идеей языческого абсолютного государства, воплотившейся в Византии.
Призвав Вигилия в Византию, Юстиниан отправил его и сопровождавших его пресвитеров или кардиналов в ссылку на один из островов Пропонтиды; теперь настроенный примирительно Юстиниан уступил просьбам римского духовенства, которое через Нарзеса ходатайствовало об освобождении своего епископа и позволил изгнанникам вернуться в Рим, когда Вигилий признал правильными решения пятого собора в Константинополе. На возвратном пути Вигилий, однако, умер в Сиракузах в июне 555 г.
Время правления этого папы, достигшего Св. престола вероломством и преступлениями, останется памятным навсегда, так как при Вигилии пал Древний Рим. О самом Вигилии в городе напоминает единственно только одна надпись, в которой стихами оплакиваются опустошения, произведенные готами в церквах и на кладбищах.
Через несколько месяцев после того на престол Петра взошел диакон Пелагий, римлянин по рождению и самый выдающийся по своим способностям муж среди римского духовенства. Избран был Пелагий по приказанию Юстиниана; римляне должны были беспрекословно подчиниться этому приказанию. Однако значительная часть духовенства и знати (книга пап уже не упоминает больше о сенате) отказалась иметь какие-либо сношения с Пелагием, так как подозревала, что он был соучастником в смерти Вигилия. Чтобы очистить себя от такого подозрения, вновь избранный папа устроил торжественную процессию. Имея возле себя патриция Нарзеса и сопровождаемый пением гимнов, Пелагий прошел из церкви Св. Панкратия в церковь Св. Петра; здесь он поднялся на кафедру и, держа в руке Евангелие, а крест положив на голову, произнес перед всем народом клятву, которой удостоверял свою невинность. В ужасное время принял на себя Пелагий папство и заботу о несчастном, почти вымершем городе! Нищета в Риме достигла таких размеров, что Пелагий принужден был обратиться к епископу Арля, Сапауду, с просьбой о присылке денег и платья: «Нищета в городе так велика, что на людей, которых мы некогда знавали людьми благородного происхождения и состоятельными, теперь нельзя смотреть без сердечной боли и душевного сокрушения».
Пелагий начал строить прекрасную церковь апостолов Филиппа и Иакова, но умер в 560 г., не закончив постройки, и церковь была достроена уже при его преемнике, римлянине Иоанне III Кателине. Это та самая церковь, которая называется по имени 12 апостолов или, вернее, та, место которой занимает новая церковь, возведенная Климентом XI в 1702 г., так как от первоначальной церкви уцелели только шесть древних колонн. Церковь эта имела значительную величину и была украшена мозаикой и живописью. Так как она была построена на Via Lata книзу от терм Константина, то возникло ошибочное мнение, будто первоначально она была устроена этим императором, Пелагием же была только возобновлена. Весьма вероятно, что на постройку церкви пошел материал из названных терм, которые должны были представлять в то время развалины, и для Нарзеса тем менее было оснований опасаться дать разрешение на пользование материалом из терм, что последние вообще не могли уже служить после того, как водопроводы были разрушены. В ту пору невозможно было построить базилику, не пользуясь камнями и колоннами древних зданий, и только таким образом может быть объяснено сооружение церкви в эту эпоху полного обнищания. Но совершенной басней позднейшего происхождения является утверждение, будто бы Нарзес позволил взять для этой церкви колонны с форума Траяна и даже отдал новой базилике в вечный дар саму колонну Траяна. Непосредственная близость форума Траяна могла послужить основанием к такой басне; но принесение в дар церквам выдающихся древ гостей еще не было тогда в обычае. Обе великие императорские колонны с течением времени, как и многие другие великолепные памятники, стали, конечно, собственностью городских церквей. В 955 г. Агапит II утвердил колонну Марка Аврелия за монастырем S.-Sivestro in Capite, а колонна Траяна, несомненно, принадлежала еще раньше 1162 г. церкви S.-Nicolai ad Columpnam Trajanam, которая была построена возле этой колонны в то время, когда великолепный форум уже представлял из себя развалины. Но эта капелла была одной из восьми церквей, подчиненных базиликам, построенным Пелагием.
Базилику апостолов, воздвигнутую по воле Нарзеса, следует признать памятником освобождения Италии от готов и от их арианской ереси. Возможно, что Иоанн III возвысил эту базилику на степень кардинальского титула. Иоанну же приписывают и буллу, которою определялась область, соответствующая этой церкви; булла эта была подтверждена Гонорием II в 1127 г. Однако этот документ носит все следы XII или XIII века.
Неустанная ревность в постройке церквей скоро стала единственной формой общественной деятельности в Риме. Частные дома и здания, служившие целям гражданской жизни, приходили в упадок, число же украшенных золотом храмов все росло. Но как сами храмы возникали только за счет хищения и разорения всего, что составляло древнее величие Рима, так точно и постройка жилищ гражданами, вся кая необходимая поправка общественных и частных зданий могли производиться только из того материала, который имелся в древних памятниках, оставленных без заботливого надзора.
И Древний Рим начал все быстрее и быстрее приходить в разрушение. Охраной римского государства и самого города еще были озабочены готы; когда же они погибли, пали с ними вместе и государство, и город. В народе, одолеваемом бедствиями и утратившем почти всех своих славных патрициев, исчезли последние следы сознания римского величия и древнего благоговения к Риму. Этого благоговения Византия не чувствовала к Риму, епископ которой вскоре возбудил к себе в восточной церкви зависть и ненависть. Напрасно мы будем искать указаний на то, что обещания, данные городу Юстинианом в прагматической санкции, были действительно выполнены. Чтобы облегчить реставрацию города, Юстиниан дал разрешение даже каждому частному лицу производить нужные поправки в городе на свои собственные средства. Но кому же под силу было охранять храмы, термы и театры? И где же были начальствующие лица, которые, как при Майориане и Теодорихе, строго наблюдали бы за тем, чтобы сооружения древних не служили просто источником строительного материала.
История города с окончанием готской войны и за все время наместничества Нарзеса остается скрытой в глубоком мраке. Не отмечено ни одного здания, восстановлением которого город был бы обязан Нарзесу. Сохранились только две надписи как памятники так называемого освобождения Рима Нарзесом. Они находились на Саларском мосте через р. Аниен, который был сброшен Тотилой в реку и восстановлен Нарзесом в 565 г. Напыщенный, хвастливый тон надписей наряду с незначительностью работы, которую предстояло сделать — перекинуть маленький мост через небольшую реку является характерной чертой той эпохи:
«В царствование государя нашего, благочестивейшего и всегда победоносного Юстиниана, отца отечества и августа, на 39-м году его правления, Нарзес, знаменитый муж, экс-препозит священного дворца, экс-консул и патриций, после победы над готами, когда короли их с изумительной быстротой, в открытом бою были одолены и низвергнуты и свобода была вновь возвращена городу и всей Италии, очистил русло реки и возобновил разрушенный презренным тираном Тотилой мост саларской дороги, причем привел его в лучший, чем прежде, вид».
На том же мосту взывали к проходящим стихи — плод вдохновения какого-нибудь поэта того времени: «Взгляните, как прекрасна линия изогнутого сводом моста, воссоединяющего прерванный путь. Станем над быстрыми волнами бегущего внизу потока и прислушаемся к веселому шуму бушующей воды. Идите же, квириты, спокойно навстречу радостям, и пусть повсюду раздается хвала, поющая Нарзеса. Кто мог покорить непреклонный дух готов, тот сумел заставить и водный поток идти под каменным игом».
Свои последние годы Нарзес провел в Риме, живя во дворце цезарей. Однако летопись его деятельности в Италии как патриция и наместника императора очень темна и ограничивается отрывочными отчетами о войнах с франками и остатками готов; между тем чума опустошала запад уже с июня 542 г. С глубоким мраком, окутавшим историю десятилетий, следовавших за падением готов, вполне гармонируют ужасы переворотов, которые происходили в это время в природе. В Риме и во всей Италии господствовали моровые болезни, землетрясения, бури и наводнения. И даже конец жизни увенчанного славою победителя готов освещен колеблющимся сомнительным светом и, так же как смерть Велизария, известен только из легенды.
Завоевателем Рима и Италии, когда он наслаждался миром, по-видимому, овладела старческая страсть накопления богатств. Про него говорили, что он накопил горы золота, и рассказывали, будто бы в одном итальянском городе он скрыл в колодце такую кучу сокровищ, что после его смерти пришлось вынимать их из колодца в течение нескольких дней. Богатства Нарзеса, как повествует предание, возбуждали зависть в развращенных римлянах; однако более вероятно будет предположить, что имели значение в этом отношении не столько богатства Нарзеса, сколько византийский военный деспотизм, тягость налогов, алчность греческих кровопийц, вмешательства в дела церкви и оскорбления, наносимые латинской национальности. Все это римляне должны были находить невыносимым и временами горько сожалеть, что не готы господствуют над ними. Не имея возможности поколебать положение Нарзеса при жизни Юстиниана, римляне пытались свергнуть его, когда в 565 г. императором стал Юстин Младший. Падение Нарзеса вполне объясняется господством фаворитов при византийском дворе. В Византии опасались также могущества, которого достиг Нарзес в Италии, и желали завладеть его богатствами. Римляне предъявили Юстину и его жене Софии обвинения против Парзеса; при этом они смело и правдиво писали: «Нам было лучше служить готам, чем грекам, когда управляет нами евнух Нарзес и давит нас рабством. Благочестивейший государь наш ничего не знает об этом; освободи нас от него, или мы предадим город Рим варварам». После шестнадцати лет наместничества в Италии в 567 г. Нарзес был отозван из Италии императором Юстином. Рассказывали, что Нарзес удалился из Рима в Кампанью, когда услыхал, что на его место в Италию послан Лонгин. Вернуться в Константинополь Нарзес не отважился и решил не подчиняться приказу, так как ему была известна угроза императрицы Софии, обещавшей одеть его в женское платье и заставить вместе с женщинами прясть шерсть. Предание рассказывает, будто бы Нарзес ответил императрице, что он спрядет ей такую нитку, которую они не распутает во всю свою жизнь, а затем будто бы отправил к лангобардам в Паннонию посольство звать их в Италию, причем в доказательство богатства страны послал, кроме разных ценных вещей, лучшие плоды.
Удаление разгневанного наместника в Неаполь испугало римлян. Они стали опасаться его мести, но папа Иоанн поспешил к Нарзесу, чтобы вернуть его в Рим. «Святой отец, что дурного сделал я римлянам? — с такими словами обратился Нарзес к папе. — Я паду к ногам того, кто послал меня, и пусть вся Италия узнает, как я старался для нее изо всех сил». Папе удалось успокоить и вернуть в Рим престарелого наместника. Сам папа поселился на церковном дворе Св. Тибуртия и Валериана, где он посвящал в епископы, а Нарзес занял дворец цезарей, но очень скоро после этого умер здесь, подавленный горем. Его тело было положено в свинцовый гроб и отвезено вместе с сокровищами, которые принадлежали умершему, в Константинополь. Так повествует обо всем этом древняя книга п гп, а также черпающий в ней сведения Павел Диакон. Но Агнелль говорит следующее: патриций Нарзес умер в Риме, во дворце Италии, на 95-м году своей жизни, после того, как одержал многие победы в Италии и совершенно ограбил римлян. В этом свидетельстве возраст Нарзеса несомненно преувеличен, так как маловероятно, чтобы старец почти 80 лет мог завоевать Италию при таких трудных условиях. Смерть его следует отнести к 567 г. Книга пап, правда, допускает, что Нарзес умер в одно время с папой Иоанном, т. е. в 573 г., и, по-видимому, с этим согласен также Агнелль; но нет правдоподобия как в том, что отставленный наместник мог спокойно прожить в Риме еще шесть лет, так и в том, что римляне, уже теснимые лангобардами, противились приказам императора и нового экзарха, удерживая у себя Нарзеса и его богатства.
Есть некоторые основания усомниться в справедливости утверждений латинских летописцев, будто бы Нарзес призывал лангобардов в Италию. Конечно, уже сама по себе страна должна была казаться герцогу Альбоину в высшей степени заманчивой: ее климат и плодородие были давно известны всем варварам; под начальством Нарзеса служили и сражались с готами толпы лангобардов, и они хорошо знали, что Италия и греческое государство слабы. Призыв лангобардов греческим полководцем был бы великой изменой, но не был бы исключительным фактом. Мы видим то же в истории Бонифация, который в подобных условиях призвал вандалов в Африку; Нарзес легко мог поддаться чувству мести, так как к концу своей жизни увидел, что римляне его ненавидят, а в Константинополе не чувствуют к нему благодарности. С лангобардами Нарзес был в дружеских отношениях, и мечта об отмщении, которого он достиг бы, призвав лангобардов, могла и не найти большого противовеса в патриотических чувствах византийца. Скорее Нарзес должен был отказаться от мысли о таком отмщении потому, что гордился тем, что завоевал Италию, и, наконец, потому, что был очень религиозен, что ставится ему в великое достоинство всеми историками. Очевидно, эта религиозность была причиной того, что Нарзес уступил просьбам папы Иоанна и вернулся в Рим. Но, как бы ни было в действительности дело, Нарзес умирал в трагическом разладе с самим собой и со своей прошлой деятельностью в Риме, видя, что лангобарды уже поднялись из своей Паннонии, следуя тому влечению, которое направляло варварские народы к Средиземному морю и к центру культурной жизни. Если население Италии было малочисленно уже тогда, когда в нее вступали готы, то эта страна после долгих воин готов с Византией окончательно представляла совершенную пустыню, и лангобарды могли заселять ее так же беспрепятственно, как с конца VI века греческая земля была свободно заселена славянами.
Король-варвар Альбоин явился завоевателем в Северной Италии уже 1 апреля 568 г. Предводительствуя своим многочисленным народом, лангобардами и толпами жадных на добычу гепидов, саксов, свевов и болгаров, Альбоин вторгся в равнину По и разбил здесь войска греческого императора. В продолжение трех лет пришлось Альбоину осаждать Павию, после чего он вступил в нее как в столицу своего лангобардского государства. В то же время крепкая Равенна, служившая резиденцией первым германским королям как преемникам римских императоров, оставалась столицей греческой Италии и местом пребывания ее правителя, экзарха. Таким образом, непосредственно вслед за падением готов основалось в Северной Италии второе германское королевство, существование которого длилось несколько веков. Страна же по р. По доныне зовется страной Лангобардов (Ломбардия). Прежде чем перейти к дальнейшей истории города, мы закончим эту книгу, сказав о том положении, в котором оказывался Рим с возникновением нового учреждения — экзархата.
Преемник Нарзеса Лонгин, прибывший в Равенну раньше, чем вторглись в Италию лангобарды, принял управление Италией с титулом экзарха, по примеру провинции Африки, которая также управлялась экзархом. Лонгину приписывают полную перемену управления Италии и утверждают, будто бы он вообще дал новую форму этому управлению, упразднив установленные со времени Константина должности консуларов, корректоров и президентов провинций. Но наши сведения об этом новом устройстве Италии очень темны. Со времен Константина Великого Италия делилась на семнадцать провинций, которые поименованы в Notitia так: Венетия Эмплия, Лигурия, Фламиния и Пиценум Аннонариум, Тусция и Умбрия, Пиценум Субурбикариум, Кампанья, Сицилия, Апулия и Калабрия, Лукания и Бруттиум, Коттийские Альпы, Ретия первая, Ретия вторая, Самниум, Валериум, Сардиния, Корсика.
Все эти провинции управлялись консуларами, корректорами и президентами, причем семь северных провинций были подсудны викарию Италии, а десять южных — викарию города Рима, и все вместе провинции были подчинены преторианскому префекту Италии. Готские короли не изменяли этого порядка устройства провинций, и Лонгин никаким образом не мог упразднить его. С появлением Лонгина в Италии вышеназванные титулы могли исчезн уъ, но провинции оставались по-прежнему. С вторжением лангобардов административные реформы Лонгина получили уже особое местное значение. Новые пришельцы не переставали раздвигать границы своих завоеваний то в одном, то в другом месте, разрывали взаимную связь между провинциями и уничтожали единство Италии; таким образом владения императора приняли вид отдельных герцогств (ducatus), как Венеция, экзархат в более тесном смысле, Рим и Неаполь.
Заступив на место префекта Италии, экзарх сосредоточил в себе высшую власть во всех военных и политических делах. Прежде всего экзархатом сохранялось то, что было введено уже Константином и удержано готами: отделение гражданской власти от военной. В провинциях были учреждены, с одной стороны, провинциальные судьи, judices, надзор за деятельностью которых был возложен на епископов, а с другой — военные начальники, которые в больших городах назывались duces или magistri militum, а во второстепенных городах — tribuni. Ничем, однако, не доказано, что Лонгин уничтожил централизацию в провинциях и поделил их на настоящие герцогства, т. е. на более или менее значительные города с прилегающими областями, и что эти герцогства стали так называться по имени их военных начальников (duces). С уверенностью можно утверждать только одно: с ослаблением центральной власти вообще и с отделением провинций друг от друга вследствие завоевания их лангобардами города начали обособляться в своей политической жизни, значение же их епископов все более и более возрастало. Что касается собственно города Рима, условия существования которого и составляют только предмет нашего изложения, то достоверно известно, что Лонгин ни в чем не изменил высшего гражданского управления Рима: по-прежнему в городе оставался префект. Утверждение, будто Лонгин совершенно упразднил сенат и консулов, имена которых будто бы сохранились до него, совершенно голословно. Древние консулы государства уже не существовали; звание экс-консула сохранялось в течение всего VI века как в Риме, так и в Равенне, и даже продавалось, а бессодержательное имя сената встречается еще в 579 г., когда упоминается о посольстве сенаторов Древнего Рима, явившемся к императору Тиверию с просьбой о помощи против лангобардов. Общераспространенное мнение, далее, такое: в политическом отношении Рим управлялся герцогом (dux), который назначался экзархом, и от имени герцога произошло название Ducatus Romanus. Нельзя сомневаться в том, что обыкновенно экзарх, а иногда и сам император назначали в Рим высшего правителя, на которого ближе всего возлагалась воинская власть. Но пределы власти этого чиновника неизвестны, и мы заключаем, что этот чиновник назывался также и в Риме dux только потому, что титул этот был общеупотребителен в городах и местечках.
Но о герцоге (dux) Рима в течение всего VII века не говорится нигде, между тем как герцоги Сардинии, Неаполя, Римини, Нарни, Непи и др. называются часто; о герцоге Рима не упоминается ни одним словом даже там, где всего более можно было бы надеяться найти его имя, а именно в Liber Diunus, знаменитой формулярной книге римских пап конца VII века, и только после 708 г. книга пап называет герцога Рима и римское герцогство. Но эта книга уже раньше упоминает о judices или чиновниках, которых экзарх Равенны имел обыкновение назначать «для управления городом». Именно в жизни папы Конона (686—687) рассказывается, что архидиакон этого папы надеялся занять папский престол благодаря влиянию judices, которых новый экзарх Иоанн назначил в Рим. Отсюда следует заключить, что экзарх назначал в Рим — и вероятно, ежегодно — нескольких чиновников, и на этих императорских judices, в числе которых мог быть также и dux или magister militum, возлагалось прежде всего управление военными и фискальными делами. Но когда явилось понятие «Ducatus Romanus», — совершенно неизвестно.
