Исторія Россіи. Д. Иловайскаго. Томъ второй. Въ XIV и XV столѣтіяхъ русская исторія бѣдна выдающимися событіями. Работа, совершающаяся въ жизни нашего народа, не отличается драматическимъ интересомъ, хотя она и имѣетъ весьма важное значеніе. Скопидомные князья-собиратели Руси, положившіе начало объединенія земли и народа, не отличаются блестящими дарованіями, не совершаютъ громкихъ дѣлъ. Юрій Московскій, Иванъ Калита, Симеонъ Гордый, Иванъ II, Василій I, Василій II и Иванъ III, при всемъ кажущемся разнообразіи, отличаются одинаковыми чертами характера; всѣ они сухи, прозаичны и лишены тѣхъ чувствъ, которыя составляютъ понятіе благородства. Русскій человѣкъ долженъ быть благодаренъ имъ за услуги, оказанныя отечеству, но быть нравственными образцами, представлять собою идеалы для подражанія они не могутъ. Большей живостью и способностью увлекаться и увлекать одаренъ былъ великій князь Дмитрій Ивановичъ, но и его образъ часто затемняется и обезличивается и онъ становится подобнымъ своимъ предкамъ и преемникамъ. Мы не утверждаемъ, что въ эту эпоху блестящіе князья удѣльныхъ временъ были бы лучше; въ тѣ тяжелыя времена заправлять судьбою нашего народа могли только князья-дѣльцы, но отъ этого задача исторіи не облегчается; сѣрая дѣйствительность, лишенная воодушевленія и геройскихъ порывовъ, прерывается только однимъ событіемъ: куликовской побѣдой; но эта побѣда, кромѣ нравственнаго ободренія, не принесла никакихъ видимыхъ результатовъ. Не такъ смотритъ на свою задачу г. Иловайскій.
Онъ «легче вздохнулъ, пройдя дебри удѣльныхъ вѣковъ и добравшись до московско-царскаго періода». Разумѣется, если считать дебрями столь трудные для учениковъ родовые счеты нашихъ удѣльныхъ князей, въ которыхъ юношество такъ часто путается, то мы должны согласиться съ мнѣніемъ почтеннаго автора, хотя думаемъ, что въ до татарскую эпоху найдется много любопытнаго и привлекательнаго помимо родовыхъ счетовъ. Да, вообще говоря, намъ кажется странной нелюбовь историка къ цѣлому отдѣлу жизни родной страны. Разумѣется, здѣсь не мѣсто давать детальную критику новаго тома Россіи г. Иловайскаго; авторъ пріобрѣлъ уже извѣстнаго рода репутацію и его трудъ займетъ свое, опредѣленное мѣсто въ развитіи нашей исторіографіи. Россія обладаетъ большими сочиненіями, посвященными ея исторіи; Карамзинъ и Соловьевъ могутъ быть сравнены съ лучшими историками другихъ странъ Европы, но Карамзинъ устарѣлъ и не соотвѣтствуетъ требованіямъ нашего времени, а С. М. Соловьевъ велъ, въ одно и то же время, и разработку, и обработку матеріала и потому недоступенъ для обширной публики. Мы нуждается въ болѣе скромномъ по своей задачѣ трудѣ — въ популярномъ изложеніи судебъ русскаго народа и государства. Подобную цѣль имѣлъ въ виду Костонаровъ, написавшій русскую исторію въ жизнеописаніяхъ ея главнѣйшихъ дѣятелей, но, во-первыхъ, сочиненіе его осталось не оконченнымъ, во-вторыхъ, по своему плану, оно отличается характеромъ эпизодическимъ. Д. И. Иловайскій, повидимому, хочетъ пополнить указанный пробѣлъ въ нашей исторіографіи и, испытавъ предварительно свои силы на составленіи общераспространенныхъ учебниковъ, предлагаетъ русской публикѣ общедоступную русскую исторіи
Къ сожалѣнію, первый томъ новой исторіи Россіи явился безъ начала; такимъ началомъ мы не можемъ признать томъ критическихъ разысканій, исполненныхъ различными гадательными предположеніями и не менѣе гадательныя выводами изъ этихъ предположеній. Нельзя отказать ихъ автору въ значительной долѣ остроумія, но они, вслѣдствіе отсутствія осторожности и строгаго научнаго метода, не должны служить введеніемъ къ произведенію, предназначенному для читателей, не призванныхъ судить о степени достовѣрности спеціальныхъ работъ. За то все изложенное въ первомъ томѣ такъ доступно для пониманія людей непосвященныхъ въ тайны науки, что книгу г. Иловайская могутъ читать даже учащіеся въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ. Мы даже желали бы найти болѣе глубокій анализъ фактовъ и менѣе скользящее по поверхности изложеніе.
Во второмъ томѣ, обнимающемъ время отъ начала Москвы до смерти великаго князя Ивана III, благодаря отличительному характеру самыхъ событій, изложеніе отмѣчено однообразіемъ, безцвѣтностью и нисколько не оправдываются рлова историка, что онъ вздохнулъ свободнѣе. Даже описаніе Куликовской битвы, при всей его легкости и наглядности, лишено силы и того драматизма, которые соединены со всякимъ глубоко прочувствованнымъ изображеніемъ выдающагося момента въ жизни народа. Однако, несмотря на такой недостатокъ, разсказъ г. Иловайскаго популяренъ, и этотъ томъ, подобно предшествовавшему, будетъ прочтенъ многими. Весьма важнымъ нововведеніемъ является особенное вниманіе, обращенное историкомъ на судьбу литовскаго княжества и русскихъ земель, вошедшихъ въ его составъ; къ сожалѣнію, Д. И. Иловайскій недостаточно знакомъ съ польской исторической литературой и слишкомъ часто пользуется исторіей литовскаго народа Нарбута, извѣстнаго своимъ легковѣріемъ и отсутствіемъ критическаго отношенія къ памятникамъ. Отчасти любовь къ парадоксамъ, отчасти московскій субъективизмъ довели историка до признанія Ивана III Великимъ. Д. И. Иловайскій забылъ, что даже самые великіе историки не раздавали дѣятелямъ историческимъ такихъ почетныхъ титуловъ. Это названіе дается благодарнымъ потомствомъ, но не отдѣльными лицами. Чаще всего и современники, и потомство, будучи поражены величіемъ дѣлъ и величіемъ характера, даютъ соотвѣтственное названіе великому человѣку; между тѣмъ, Иванъ Ш не отличался величіемъ характера, а дѣла, имъ совершонныя, были полезными, но не имѣли въ себѣ ничего такого, что бы возбуждало удивленіе и влекло бы за собою массъ. Если Ивана III возводить на такую высоту, то отчего исторія отказываетъ въ этомъ Фердинанду Католику, Людовику XI, Генриху VII Тюдору и многимъ другимъ историческимъ дѣльцамъ и собирателямъ земель?
Даже въ этомъ томѣ, когда рѣчь идетъ о вопросахъ, о которыхъ трудно сказать что-нибудь особенно новое и оригинальное, Д. И. Иловайскій увлекся своимъ стремленіемъ въ созданію гипотезъ. Гипотезы очень полезны въ наукѣ, но не нужно придавать имъ значеніе истинъ. Нашъ авторъ поступаетъ совершенно наоборотъ; онъ, сдѣлавъ предположеніе, выдаетъ его за вполнѣ безспорное. Вѣроятно, никто изъ москвичей, проходя по бывшему Каменному мосту и слыша шумъ воды, не думалъ, что подъ устоями этого моста скрывается главная причина основанія Москвы; между тѣмъ, г. Иловайскій, упомянувъ о легендахъ, сопровождающихъ начало Москвы, переходитъ къ историческому ея происхожденію и говоритъ слѣдующее: «Около средины своего теченія (ближе къ устью) извилистая рѣка Москва въ одномъ изъ своихъ изгибовъ преграждается небольшимъ каменистымъ порогомъ. Вода съ шумомъ бѣжитъ по этому порогу и только въ полую воду покрываетъ его на значительную глубину. Этотъ-то небольшой порогъ (нынѣ подлѣ храма Спасителя, подъ большимъ Каменнымъ мостовъ) и послужилъ первоначальною причиною къ возникновенію знаменитаго города». Далѣе сообщается, что на этомъ порогѣ перекрещивались торговые пути, причемъ опять направленіе ихъ во многихъ мѣстахъ намѣчено только предположительно. Часто случается, что историки стараются раскрыть причины основанія и развитія въ данной мѣстности того или другаго историческаго города (достаточно вспомнить, чіб говоритъ Момсенъ по поводу возникновенія Рима), но никогда они не рѣшаются обратить исключительное вниманіе на какое-либо одно условіе и весьма рѣдко выдаютъ свои соображенія за непреложные факты.
Въ заключеніе не можемъ не обратить вниманія на замѣтку, помѣщенную авторомъ въ концѣ книги. Оказывается, что на VI археологическомъ съѣздѣ въ Одессѣ онъ прочелъ отрывокъ изъ настоящей книги и былъ обиженъ профессоромъ каноническаго права при Московскомъ университетѣ г. Павловымъ. Теперь г. Иловайскій приноситъ жалобу русской публикѣ на своего обидчика и считаетъ почему-то нужнымъ разворошить всѣ подробности этого спора, до котораго неспеціалистамъ нѣтъ никакого дѣла, да и въ свое время о немъ достаточно писалось въ газетахъ. Подобная субъективная замѣтка въ серьезной книгѣ совсѣмъ неумѣстна.