Исторія Наполеона. Сочиненіе Николая Полеваго. Томы III, IV и V-й. Санктпетербургъ. Въ тип. Академіи Наукъ. 1848. Въ 12-ю д. л. Въ III-мъ томѣ 448, въ IV мъ 472, въ V мъ — 482 стр.
Года три-назадъ, говоря о двухъ первыхъ томахъ этой книги, тогда вышедшихъ, мы выразили мысль, что, по нашему мнѣнію, еще не настало время писать исторію Наполеона. Его подвиги, дѣла, намѣренія, исполненныя и неисполненныя, еще такъ близки къ намъ, что не однѣ современныя страсти, но и загадочность многихъ событіи препятствуютъ историку открывать и видѣть истину въ этой громадѣ происшествій, которую только для краткости выраженія можно называть «Исторіею» или «Жизнью» Наполеона. Событія шли исполинскими шагами въ краткій періодъ его всемірной дѣятельности: въ иныя столѣтія не совершалось того, что Началось и кончилось въ какія нибудь двадцать лѣтъ политической жизни этого удивительнаго человѣка. Весь міръ колебался и измѣнялся въ борьбѣ съ баснословною его силою, и когда все воздвигнутое имъ могущество, столько нравственное, сколько вещественное, сокрушилось громадными обломками — остается еще продолжительная и трудная работа для исторіи: надобно разобрать, разсмотрѣть, оцѣнить начала и слѣдствія событіи чрезвычайно-сложныхъ и многообразныхъ. Въ настоящее время, наполеоновская эпоха кажется какимъ-то страннымъ эпизодомъ въ обшей связи исторіи и какъ-будто отдѣляется отъ предшествующаго и послѣдующаго. Но это очень-естественный оптическій обманъ нравственнаго міра. Именно, мы еще не довольно отдалились отъ событій слишкомъ-огромныхъ, и потому кажутся они намъ въ такихъ громадныхъ и странныхъ формахъ. Мы судимъ о нихъ еще не зная ихъ хорошенько, не разглядѣвъ ихъ съ истинной точки и не изучивъ безчисленныхъ ихъ подробностей. Надобно отдалиться отъ нихъ на историческій выстрѣлъ — какъ выразился одинъ щеголь русскаго языка — и картина явится намъ въ стройной своей общности. Но это еще невозможно, потому-что приготовительная историческая работа не кончена, да она и не оканчивается въ сорокъ лѣтъ послѣ событій. Не все открыто, не все сказано, и не все можетъ быть сказано въ такое время, слишкомъ-короткое для науки.
Но эпоха наполеоновская столько увлекательна и ослѣпительна необычайностью и блескомъ событіи, что не говорить о ней, не стараться узнать ее поближе — такъ же невозможна какъ невозможно и писать о ней строгою истиною. Отъ-того-то, ни объ одномъ историческомъ лицѣ не написано столько книгъ, какъ о Наполеонъ, и ни одна изъ этихъ книгъ, не смотря на заглавія и благія намѣренія авторовъ, не можетъ быть названа исторіею его въ истинномъ значеніи слова. Есть сочиненія, гдѣ видно много проницательности и дарованія; но и эти сочиненія не могутъ быть названы исторіею.
Человѣкъ, увлекавшійся всякимъ блестящемъ, громаднымъ предметомъ Н. А. Полевой не могъ, ослѣпляясь изумительною жизнью Наполеона, не поддаться мысли быть его историкомъ. Мы не сказали бы этого при жизни Н. А. Полеваго; но теперь, когда для него-самого настало потомство, можно выразиться опредѣленнѣе.. Онъ увлекся первою мыслью своего предпріятія, не сообразивъ всей трудности исполненія. Многія изъ его литературныхъ предпріятій остались, по той же самой причинѣ, неконченными. Не знаемъ, окончилъ ли бы онъ «Исторію Наполеона», еслибъ смерть не прекратила дѣятельной его жизни; но нѣтъ сомнѣнія, что изъ русскихъ его современниковъ едва-ли кто-нибудь другой отважился бы на такое трудное и потому отважное предпріятіе. Правда, онъ занимался имъ съ любовью, съ прямымъ желаніемъ составить жизнеописаніе великаго человѣка, его достойное…
Надобно сказать, что для исполненія этого дѣла ни одинъ народъ европейскій не находится въ такомъ выгодномъ положеніи, какъ мы, Русскіе. Никто не велъ съ Наполеономъ такой откровенной и почетной борьбы, какъ Императоръ Александръ и вѣрный народъ его. Новѣйшія историческія изслѣдованія показали, что и до 1812 года мы не были побѣждены имъ: были неудачи, даже пораженія, неизбѣжныя въ военныхъ дѣйствіяхъ; но и они происходили большею частію не отъ насъ, а отъ тогдашнихъ нашихъ союзниковъ, которые часто робѣли, оказывали малодушіе, неискренность, и не открытою грудью шли противъ врага. Конечно, большая часть успѣховъ Наполеона остается на долю военнаго его генія, съ которымъ не могли бороться храбрые, отличные, но обыкновенные полководцы, особенно при благопріятныхъ для него обстоятельствахъ; однакожь, мы съ честію вышли изъ двукратной борьбы съ нимъ въ 1805 и 1807 годахъ, чему доказательствомъ служитъ тильзитскій миръ, гдѣ Наполеонъ отдалъ почти всѣ выгоды Россіи, стараясь пріобрѣсти только дружбу Императора Александра. Потомъ, когда политика завоевателя, противная законамъ божескимъ и человѣческимъ, запуталась въ неисполнимыхъ предпріятіяхъ, мы вышли съ нимъ на окончательную борьбу — и побѣдили исполина. Здѣсь-то явился во всемъ величіи русскій народъ, достойный монарха, управлявшаго его судьбами; здѣсь-то оказалось все различіе его отъ другихъ народовъ. Русскіе не пришли съ покорностью къ завоевателю, когда онъ занималъ ихъ древнюю столицу, не вымаливали у него пощады и спасенія, не коварствовали, не предавали ему другихъ народовъ, бывшихъ уже не союзниками, а врагами ихъ-нѣтъ, они прямо объявили ему, что взятіемъ столицы борьба не оканчивается, а только начинается; они не положили оружія, доколѣ ни одного непріятельскаго воина не осталось на землѣ ихъ, и послѣ того вступили въ новую, борьбу съ исполиномъ, одушевили и возстановили противъ него другіе народы, честно расплатились съ нимъ за прежніе его успѣхи. Такъ ли поступали другіе народы?.. Упоминаемъ объ этомъ не въ укоръ имъ, а въ подтвержденіе мысли, что Русскіе, какъ благородные побѣдители Наполеона, одни могутъ и говорить о немъ безпристрастно. Мнѣніе Австрійца, Пруссака, Англичанина, Испанца, всегда будетъ подсказано страстью, напротивъ, въ устахъ Русскаго и похвала и осужденіе побѣжденному врагу не могутъ быть заподозрѣны въ пристрастіи. Въ современной намъ Европѣ, мелкость страстей дошла до того, что находятся люди, которые готовы отрицать всѣ дивные подвиги Русскихъ противъ Наполеона, и — наперекоръ очевидности — готовы приписать всю побѣду себѣ. Это лучше всего, доказываетъ великость подвига Россіи: даже тогдашніе наши союзники не могутъ переварить его!
Имѣя великое преимущество, какъ Русскій, говорить о Наполеонѣ безпристрастно, Н. А. Полевой хотѣлъ вполнѣ представить великія свойства и великіе недостатки своего героя. Исполнилъ ли онъ это? могъ ли исполнить? Нѣтъ, потому-что для современника, даже независимо отъ его дарованія, это невозможно. Никто не сомнѣвается въ необыкновенныхъ дарованіяхъ Вальтера Скотта и Тьера — а ихъ сочиненія о Наполеонѣ такъ же не исторія. Вальтеръ Скоттъ писалъ двадцать лѣтъ назадъ, и его жизнеописаніе Наполеона кажется намъ уже сказкою- такъ много съ-тѣхъ-порѣ открылось новаго объ описанной имъ эпохѣ! Тьеръ, въ изданныхъ донынѣ частяхъ своего сочиненія о Наполеонѣ, нисколько не понимаетъ Россіи, отъ-того, что Россія еще непонятна западнымъ Европейцамъ: это погубило Наполеона, это губитъ и сочиненіе Французскаго его историка. Многія событія представлены у Тьера такъ превратно, что кажутся насмѣшкою надъ истиною, хотя нельзя сомнѣваться, что онъ хотѣлъ быть правдивымъ. Надобно сказать, однакожь, что нѣкоторыя главы его сочиненія превосходны, и многое изображено имъ въ первый разъ въ истинномъ видѣ, какъ, на-примѣръ, образованіе Рейнскаго Союза и система фамильныхъ королевствъ, которыя устроилъ Наполеонъ для своихъ родственниковъ. Покуда Тьеръ, основываясь на документахъ, прежде него скрывавшихся въ архивахъ, не объяснилъ этихъ дѣйствій Наполеоновой политики, историки не понимали ихъ и большею частью признавали дурачествомъ, слѣдствіемъ гордости и заносчивости счастливаго солдату.
Такимъ-образомъ, въ архивахъ главныхъ европейскихъ государствъ скрывается многое, что пояснитъ наполеоновскую эпоху нашимъ потомкамъ, но что недоступно для насъ. Пусть Англія, Франція, Россія, Германія выскажутъ все объ этой эпохѣ: тогда дарованію останется только создать одно стройное цѣлое изъ частей, которыя кажутся намъ теперь разрозненными, и потому непонятными.
Но, повторяемъ, любознательность не можетъ и въ. наше время оставаться безъ свѣдѣній о такой блистательной, великой эпохѣ, не можетъ не любопытствовать узнать ее. Въ этомъ отношеніи, всякая книга, умно и отчетливо написанная, есть трудъ, достойный уваженія и вниманія. Къ числу такихъ книгъ принадлежитъ «Исторія Наполеона», сочиненная Н. А. Полевымъ. Какъ сводъ всѣхъ свѣдѣній о Наполеонѣ, какія только доступны въ наше время, она любопытна въ высокой степени, и очень-многое описано въ ней еще въ первый разъ на русскомъ языкѣ. Интересъ ея увеличивается отъ того, что авторъ ея — Русскій, слѣдовательно, больше обращавшій вниманіе на то, что могло быть интересно его соотечественникамъ. Мы не станемъ входить въ критическое разсмотрѣніе труда Н. А. Полеваго, тѣмъ больше, что онъ не успѣлъ самъ довершить его, и книга его окончена, по оставшимся послѣ него указаніямъ и матеріаламъ, братомъ его, К. А. Полевымъ, какъ объявлено о томъ въ объяснительномъ примѣчаніи къ пятому тому. Дарованія Н. А. Полеваго не требуютъ ни похвалъ, ни осужденій; они слишкомъ извѣстны русской публикѣ. Человѣкъ съ умомъ, съ разнообразными -свѣдѣніями, способностью писать во всѣхъ родахъ, онъ употребилъ всѣ свои средства къ составленію трехъ напечатанныхъ при жизни его томовъ "Исторіи Наполеона "и нѣсколькихъ главъ, оставшихся въ рукописи. Нельзя не признать въ немъ искусства схватывать поразительныя черты въ характерахъ и событіяхъ, излагать ясно самыя запутанныя происшествія, и почти всегда говорить занимательно. Сами событія, имъ описываемыя, такъ любопытны, такъ новы для большей части русскихъ читателей, что мы не сомнѣваемся въ успѣхѣ книги, замѣчательной и тѣмъ, что она была послѣднимъ трудомъ писателя, котораго имя останется въ исторіи русской литературы.
Братъ покойнаго, К. А. Полевой, принявшій на себя трудную обязанность довершить неконченный трудъ, исполнилъ свое дѣло добросовѣстно, и написанныя имъ части въ «Исторіи Наполеона» не противорѣчатъ общности сочиненія. Публика наша имѣетъ такимъ-образомъ полную «Исторію Наполеона» — не переводную, но обдуманную русскимъ умомъ и написанную со многими пособіями, недоступными для иностранцевъ, незнающихъ и непонимающихъ Россіи, которая играетъ главную роль въ наполеоновской эпохѣ. Какія событія! какіе характеры.. Лѣтописи міра не представляютъ ничего больше любопытнаго, и въ самомъ простомъ, безъискусственномъ разсказѣ Наполеонъ и все его окружавшее невольно увлекаютъ и поглощаютъ вниманіе.
Кстати объ изложеніи. Желая познакомить съ нимъ читателей, выписываемъ одно изъ множества любопытныхъ мѣстъ «Исторіи Наполеона». Оно относится къ тому времени, когда послѣдняя борьба между Россіей) и Франціею сдѣлалась неизбѣжна. Здѣсь можно видѣть взглядъ и тонъ всего сочиненія. Замѣтимъ также, что само описываемое здѣсь событіе чрезвычайно-интересно и никѣмъ не было изложено на русскомъ языкѣ съ такою ясностью.
"Безпристрастно разсматривая тогдашнее положеніе Европы, видимъ, что, нравственно почти всѣ государи и всѣ народы были врагами Наполеона; одни оставались въ открытой борьбѣ съ нимъ, другіе были самыми ненадежными или двусмысленными его союзниками, и всѣ остальные сохраняли миръ только подъ гнётомъ желѣзной его власти. Неужели можно полагать, что геніяльный умъ его не видѣлъ такого положенія дѣлъ? Неужели можно допустить ребяческую мысль, что онъ ослѣплялъ себя гордостью театральнаго героя или китайскою- увѣренностью въ послушности цѣлаго міра?
"Нѣтъ, все видѣлъ, все понималъ онъ очень хорошо, и потому-то приступилъ къ борьбѣ съ Россіею неохотно, потому испытывалъ всѣ средства для сохраненія съ нею мира на новыхъ условіяхъ своей политики, и думалъ начать войну для достиженія той же цѣли, но не, иначе какъ съ самыми надежными средствами для успѣха. Новыми условіями его политики было: безпрекословное согласіе со всѣми дѣйствіями его самовластія и самоуправства въ Европѣ, и какъ одна Россія на европейскомъ материкѣ сохраняла свою независимость, то Наполеонъ и почиталъ необходимымъ вынудить ея согласіе силою оружія. Будемъ ли осуждать великаго человѣка за его ослѣпленіе, за его мысль, противную уставамъ божескимъ и человѣческимъ? Нѣтъ, онъ постепенно увлекся своими успѣхами, своею безпримѣрною силою, и наконецъ даже не постигалъ, какъ могъ кто-нибудь не соглашаться съ его обширными намѣреніями? Цѣль — сдѣлать Францію первою державою въ мірѣ, оправдывала въ глазахъ его, средства, и онъ почиталъ себя въ правѣ, когда имѣлъ только силу дѣйствовать самовластно. Сокрушивъ на пути своемъ всѣ препятствія, онъ наконецъ сталъ лицомъ къ лицу съ могущественнымъ соперникомъ — Императоромъ Александромъ. Съ сей минуты, исторія не одного Наполеона, но и всей Европы, сосредоточивается въ великой борьбѣ ихъ, и всѣ интересы дѣлаются частными обстоятельствами въ роковой распрѣ.
"Прежде нежели приступимъ къ описанію громадныхъ событій въ борьбѣ двухъ могущественныхъ соперниковъ, еще недавно союзниковъ и друзей — отдадимъ дань удивленія и хвалы безсмертному Русскому Императору Александру. Онъ одинъ былъ постоянно вѣренъ своему высокому призванію, готовъ на всѣ благородныя уступки, упрочивавшія спокойствіе Европы, и твердъ въ защитѣ своего праваго дѣла. Онъ не устрашался ни великихъ силъ своего непріятеля, ни военнаго генія его, ни опасностей, какимъ подвергалъ себя въ предстоявшей борьбѣ.
«Отдадимъ справедливость и Наполеону въ томъ, что онъ вполнѣ оцѣнивалъ личный характеръ Императора», Александра, не хотѣлъ быть его непріятелемъ, и, повинуясь роковымъ убѣжденіямъ своимъ, зналъ вполнѣ трудность подвига — побѣдить такого соперника какъ Александръ, и такой народъ, какъ Русскіе. Дѣйствія его въ отношеніи къ другимъ державамъ и въ отношеніи къ Россіи, подтвердятъ слова наши лучше всякихъ иныхъ доказательствъ.
"До 1811 года онъ надѣялся сохранить миръ съ Россіею и не приступалъ ни къ какимъ союзамъ противъ нея, ни къ какимъ переговорамъ, клонившимся къ тому. Въ началѣ 1811 года, Турція обратилась къ вѣнскому кабинету, желая посредничества его въ переговорахъ о мирѣ съ Россіею. Вѣнскій кабинетъ поспѣшилъ сообщить о томъ Наполеону, и тогда въ первый разъ онъ косвенно далъ почувствовать, что желалъ бы удостовѣриться въ расположеніи самой Австріи, на случай разрыва мирныхъ сношеній его съ Россіею. Онъ упоминалъ, что согласился, на присоединеніе къ ней Молдавіи и Валахіи, когда былъ во враждѣ съ Австріею, но съ тѣхъ поръ обстоятельства перемѣнились. «Франціи тягостно видѣть такое увеличеніе Россійской Имперіи, тѣмъ болѣе, что, по смыслу послѣдняго указа о тарифѣ, французскія шелковыя ткани и другіе товары будутъ недоступны для Молдавіи и Валахіи. Есть ли надежда, что въ будущемъ году Порта еще можетъ защитить эти области? Кромѣ ихъ, не лишится ли она и Сербіи? Франція не можетъ заступаться за Молдавію и Валахію, не разссорившись съ Россіею и не побудивъ ея къ миру съ Англіею, слѣдствіемъ чего была бы неизбѣжная война ея съ Франціею. Впрочемъ, Россія теперь едва ли и можетъ спокойно отказаться отъ Молдавіи и Валахіи, которыя очень не важны для Франціи, но для Австріи составляютъ предметъ ближайшихъ пользъ, и потому-то надобно знать, на какія усилія готова она рѣшиться и что можетъ сдѣлать?… Не устрашится ли войны съ Россіею?» Эти слова изъ письма Наполеона къ своему министру иностранныхъ дѣлъ, писанныя въ концѣ февраля 1811 года, показываютъ, что мысль о войнѣ съ Россіею созрѣла въ умѣ его до такой степени, что онъ почиталъ нужнымъ удостовѣриться въ союзѣ одной изъ главныхъ европейскихъ державъ. Австрійское министерство отвѣдало уклончиво, ссылаясь на совершенное истощеніе денежныхъ средствъ, но не отказывалось слѣдовать политикѣ Франціи. Наполеонъ приписалъ такой отвѣтъ хитрымъ намѣреніямъ перваго министра Австріи, и приказывая своему послу въ Вѣнѣ поддерживать переговоры въ смыслѣ ближайшаго союза съ Австріею, велѣлъ въ то же время наблюдать за нѣкоторыми изъ знатныъ Русскихъ, жившихъ въ Вѣнѣ въ большой дружбѣ съ графомъ Меттернихомъ.
"Когда Наполеонъ желалъ и даже изыскивалъ союза съ Австріею, прусскій кабинетъ самъ предлагалъ ему заключить союзный договоръ. Наполеонъ съ недовѣрчивостію принялъ такія предложенія, и имѣлъ г. а то основательныя причины. Если первый министръ прусскій, баронъ Гарденбергъ, искренно заботился утвердить союзъ съ Франціею, то дворъ, остальное министерство, и вся Прусссія были совершенно противнаго мнѣнія. Кромѣ того, въ Пруссіи существовалъ тайный союзъ избранныхъ патріотовъ, извѣстный подъ названіемъ Союза добродѣтели (Tugeudbund), имѣвшій въ главѣ знаменитаго барона Штейна, и членами множество извѣстныхъ лицъ и пламенныхъ, образованныхъ молодыхъ людей, такъ что онъ составлялъ могущество, отъ котораго зависѣлъ успѣхъ многихъ дѣлъ. Отрасли союза простирались на всѣ области Прусcіи, и главною его мыслью было одушевленіе народа ненавистью противъ Наполеона, а цѣлью — низверженіе ига французовъ, тяготѣвшаго надъ ТІруссіею. Потому-то въ Парижѣ холодно встрѣтили предложенія Пруссіи о союзѣ. Наполеонъ выразилъ благосклонность свою прусскому посланнику, барону Круземарку, но прибавилъ, что нѣтъ никакихъ поводовъ къ разрыву союза его съ Россіею, и онъ желаетъ другихъ доказательствъ искренняго расположенія Пруссіи. Онъ требовалъ тысячи матросовъ для своего флота, и усиленія строгости противъ англійской контрабанды; онъ упорствовалъ въ томъ, чтобъ Пруссія не увеличивала числа своихъ войскъ, покуда онъ не предвидитъ войны съ Россіею, единственнаго случая, гдѣ они могли быть ему полезны. Но таково было несчастное положеніе Пруссіи, что только не гнѣвъ Наполеона служилъ для нея ободреніемъ, и барону Круземарку было предписано пояснить Французскому министерству, что, при нѣкоторому облегченіи, Пруссія можетъ выставить до ста-тысячъ войскъ, готовыхъ идти за знаменами Наполеона, и если императоръ французовъ обяжется подтвердить неприкосновенность владѣній Пруссіи, то войска ея будутъ присоединяться къ нему во всѣхъ войнахъ его, въ Германіи и противъ смежныхъ съ Пруссіею государствъ.
"Довольный услужливыми предложеніями Пруссіи, Наполеонъ ждалъ развитія новыхъ отношеній ихъ къ Россіи. Между тѣмъ, неутѣшительные отвѣты Австріи не удовлетворяли его, а несогласія съ Россіею увеличивались болѣе и болѣе. Вся Европа знала о томъ, но причины несогласія еще оставались тайною дипломатическихъ переговоровъ. Тогда-то Наполеонъ рѣшился однимъ ударомъ разрубить два политическіе узда: пояснить свои отношенія къ Россіи и заставить Австрію невозвратно присоединиться къ политикѣ Франціи, или, по крайней мѣрѣ — выразиться положительно. Въ день торжествовали, своего тезоименитства, 3-го августа 1811 года, когда въ тюильрискомъ дворцѣ былъ большой съѣздъ, гдѣ присутствовалъ и весь дипломатическій корпусъ, Наполеонъ подошелъ къ русскому послу, — князю Куракину, и громко началъ съ нимъ разговоръ, сначала о проискахъ въ Англіи, о ложныхъ извѣстіяхъ, печатаемыхъ въ англійскихъ газетахъ, и потомъ вдругъ обратился къ войнѣ Россіи съ Турціею и послѣднимъ событіямъ на Дунаѣ, говоря, что онъ не понимаетъ ихъ: «А я, какъ дикарь, недовѣрчивъ къ тому, чего не понимаю (Je suis comme d’homme de іа nature: ce que je ne conèois pas excite ma défiance)» прибавилъ онъ. Князь Куракинъ старался объяснить незначительность успѣховъ русской арміи растяженіемъ силъ на большомъ пространствѣ, и недостаткомъ Финансовыхъ средствъ для войны. Тогда Наполеонъ перемѣнилъ тонъ и сказалъ выразительно: «Еслибъ вы говорили оффиціально, я показалъ бы видъ, что вѣрю вамъ, но какъ разговоръ нашъ искренній, то скажу вамъ просто, что вы разбиты отъ недостатка въ войскахъ, а войскъ не достаетъ у васъ отъ того, что вы услали пять дивизій въ Польшу, не потому что у васъ нѣтъ финансовыхъ средствъ, а потому что хотите угрожать мнѣ». Тутъ онъ началъ повторять, что точно такъ же угрожала ему Пруссія, увлекаясь какимъ-то непостижимымъ безпокойствомъ. «Не знаю», продолжалъ онъ, «счастье ли, храбрость ли моихъ войска, или то, что я знаю военное ремесло, но я всегда имѣлъ успѣхъ въ войнѣ. Не говорю, что я разобью васъ, говорю: мы будемъ сражаться. Вы знаете, что у меня есть деньги, что у меня восемь сотъ тысячъ войска, что каждый годъ я имѣю вновь двѣсти пятьдесятъ тысячъ конскриптовъ, что слѣдовательно, я могу увеличить мою армію въ три года семью стами тысячъ человѣкъ, а этого достаточно продолжать войну въ Испаніи и воевать съ вами. Если надѣетесь на Австрію, то кажется, вы въ ошибкѣ: Австрія явится на сцену и начнетъ войну развѣ для того только, чтобы взять обратно уступленное вамъ въ послѣднюю войну». Произнося сіи слова, Наполеонъ глядѣлъ на князя Шварценборга, который молча слушалъ его. Князь Куракинъ сталъ говорить, что Русскій императоръ вѣрно исполняетъ обязанности союзника. "Да, возразилъ Наполеонъ, вы всегда увѣряете моихъ посланниковъ, но иначе говорятъ и событія, и вашъ протестъ противъ присоединенія Ольденбургскаго Герцогства: вы передали его всѣмъ дворамъ и обвиняете въ немъ меня публично, а я не долженъ былъ принять его, потому что могу почитать не инымъ чѣмъ, какъ объявленіемъ войны и. Русскій посолъ вошелъ въ подробной объясненіе правъ своего государя на Ольденбургское Герцогство и заключенныхъ о томъ трактатовъ съ Даніею. Наполеонъ внимательно выслушалъ его, и откровенно сознался, что не зналъ такихъ тѣсныхъ связей Россіи съ Ольденбургомъ, а если бы зналъ, то никогда не присоединилъ бы его къ своимъ владѣніямъ. Онъ говорилъ, что не понимаетъ, почему герцогъ такъ дорожитъ своею землею, окруженною французскими войсками и таможнями, почему отказывается взять за нее другія земли, и какъ можетъ сдѣлаться такой предметъ поводомъ къ войнѣ, что, съ своей стороны, онъ готовъ на всякое вознагражденіе, — «Но, прибавилъ онъ, не думайте, что я вознагражу за Ольденбургъ чѣмъ нибудь изъ Польши: лучше война! Никогда не уступлю я ни одной деревни Варшавскаго Герцогства: я ручался въ неприкосновенности его». Посолъ возразилъ, что онъ извѣститъ свой дворъ о намѣреніяхъ Наполеона. «Вашъ дворъ давно знаетъ то, что я говорилъ теперь» сказалъ Наполеонъ: «то же самое говорилъ я Чернышеву, графу Шувалову, и посланники мои четыре мѣсяца повторяютъ то же». Онъ утверждалъ далѣе, что Россія должна удовлетворить его въ двухъ предметахъ: отозвать съ польской границы войска, посланныя туда, и уничтожить протестъ за Ольденбургъ, и что отъ этихъ двухъ требованій онъ не отступится.
"Разговоръ Наполеона съ княземъ Куракинымъ продолжался ровно два часа, и весь былъ направленъ имъ къ обвиненію Россіи въ разныхъ отношеніяхъ. Нѣкоторыя обвиненія были такъ нелѣпы, что, вѣроятно, самъ онъ не вѣрилъ имъ. Между прочимъ онъ говорилъ, что Россія хочетъ присоединить себѣ Данцигъ, и что всѣ дѣйствія русскаго кабинета показываютъ непріязненность, которой нельзя умирить ничѣмъ.
«Различны были сужденія о поступкѣ Наполеона, который съ намѣреніемъ придалъ ему такую торжественность. Но онъ достигъ своей цѣли: вся Европа узнала о несогласіяхъ его съ Россіею, и даже о причинахъ несогласій, дошедшихъ почти до явнаго разрыва. Въ такомъ положеніи дѣлъ между двумя великими имперіями, каждый европейскій кабинетъ долженъ былъ выразиться окончательно: того и желалъ Наполеонъ. Напряженное состояніе, не война и не миръ, было тягостно даже для его громадныхъ средствъ, и сколько ни продолжалось бы оно, надобно было перейти къ положительному и обыкновенному ходу политики каждаго государства.» (Т. IV, стр. 289).
По этому образчику русскіе читатели могутъ судить, сколько найдутъ они любопытнаго въ «Исторіи Наполеона», написанной при пособіи всѣхъ источниковъ, доступныхъ въ наше время. Жизнь Наполеона останется навсегда предметомъ изученія для просвѣщеннаго потомства. Человѣкъ, вышедшій изъ рода простыхъ гражданъ, хотѣлъ господствовать надъ цѣлымъ міромъ и едва не осуществивъ своей пагубной мечты. Кто же безъ любопытства можетъ слѣдить, какимъ путемъ и при пособіи какихъ исключительныхъ обстоятельствъ этотъ могучій человѣкъ сдѣлался, по-крайней-мѣрѣ на нѣкоторое время; властелиномъ почти всей Европы? Кто безъ глубокаго чувства благоговѣнія можетъ наблюдать таинственную волю Провидѣнія, которая такими чудесными событіями поучаетъ человѣчество и ведетъ его къ благу и счастію?.. Вся жизнь Наполеона любопытна; но особенно-любопытна и поучительна она съ той эпохи, о которой? мы сейчасъ читали отрывокъ.
«Двѣнадцатый годъ стоялъ уже посреди насъ, Русскихъ, съ своимъ штыкомъ въ крови по дуло, съ своимъ ножомъ въ крови по локоть», какъ выразился Денисъ Давыдовъ. Эта эпоха славы Россіи изображена въ книгѣ Н. А. Полеваго съ особенное увлекательностью. Наполеонъ является тутъ совершенно въ новомъ видѣ — не въ торжествѣ счастливаго завоевателя, которому все покорствуетъ, а въ тяжкой борьбѣ съ непобѣдимою судьбою. Въ этотъ страшный періодъ своей жизни, онъ возбуждаетъ еще больше участія, потому-что бѣдствующій великій человѣкъ имѣетъ право на сочувствіе даже непріятелей своихъ. Для Русскихъ, побѣдителей его, такое сочувствіе возможно и почетно. «Какое неизмѣримое разстояніе раздѣляетъ немногіе мѣсяцы 1812 года», говоритъ русскій историкъ Наполеона: «Казалось, дѣятельность цѣлыхъ столѣтій наполнила ихъ… Въ половинѣ года повелитель большей части Европы, рѣшитель судьбы царствъ, Наполеонъ двигаетъ полмильйона воиновъ на Россію, которая остается для него послѣднимъ препятствіемъ къ всемірному обладанію; въ концѣ того же года, онъ бѣглецъ, нигдѣ неузнаваемый, не желающій быть узнаннымъ, погубившій въ Россіи красу и силу Европы, цвѣтъ европейскаго юношества, погубившій долголѣтнюю славу своего оружія, и, что всего важнѣе, потерявшій очарованіе непобѣдимости, силы, славы… При немъ остается только геній его, и начинается новая борьба — борьба генія съ возстающею противъ него Европою… Наполеонъ палъ съ высоты своей, побѣжденъ, униженъ въ 1812 году; но еще такъ страшенъ былъ могущественный геній его, что надобны были соединенныя силы всей Европы для борьбы съ нимъ.»
Если это сочиненіе не обратитъ на себя вниманія нашей публики — то мы не знаемъ, что можетъ быть для нея интересно.