История Манон Леско и кавалера де-Грие (Прево)/ДО

История Манон Леско и кавалера де-Грие
авторъ Антуан-Франсуа Прево, пер. Дмитрий Васильевич Аверкиев

Оригинал: фр. Histoire du chevalier des Grieux et de Manon Lescaut, опубл.: 1731. — Перевод опубл.: 1892. Источникъ: az.lib.ru

Аббатъ Прево

ИСТОРІЯ МАНОНЪ ЛЕСКО и КАВАЛЕРА ДЕ-ГРІЕ

ПЕРЕВОДЪ Д. В. АВЕРКІЕВА ИЗДАНІЕ ТРЕТЬЕ С.-ПЕТЕРБУРГЪ ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

Аббатъ Прево (1697—1763) принадлежитъ къ числу тcхъ писателей, которые составляютъ себc славу какимъ-нибудь однимъ сочиненіемъ; всc остальныя ихъ произведенія порою пользуются извcстностью у современниковъ, но, не превышая уровня посредственности, вполнc забываются довольно близкимъ потомствомъ. Послc долгихъ исканій, они нападаютъ наконецъ на свой сюжетъ, или на свой родъ литературы, и вписываютъ въ ея исторію свои имена. Такъ и у насъ Грибоcдовъ написалъ всего одну комедію, поставившую его на ряду съ первостепенными свcтилами родной словесности; такъ Крыловъ, послc долгихъ исканій, напалъ на свой родъ, на басню, безъ чего, конечно, былъ бы забытъ потомствомъ, хотя современникамъ и нравились нѣкоторыя его комедіи, для насъ уже вполнѣ устарѣвшія.

Жизнь аббата Прево была обильна разнообразными приключеніями. Довольно указать на слѣдующіе факты: онъ учился у іезуитовъ и вслѣдъ затѣмъ поступилъ въ военную службу; изъ военнаго сдѣлался монахомъ, и изъ монаха вновь военнымъ; затѣмъ, покинувъ іезуитскій орденъ, онъ перешелъ въ бенедиктинцы, гдѣ поддержалъ съ честью ученую славу ордена. Но и этимъ онъ не успокоился; оставивъ бенедиктинскій монастырь, аббатъ Прево принужденъ былъ временно скрываться въ Голландіи и Англіи; только конецъ жизни онъ провелъ въ спокойномъ уединеніи близъ Парижа. Словомъ, біографія аббата доказываетъ, что онъ обладалъ живыми и сильными страстями. Такое обстоятельство весьма важно; оно даетъ возможность предполагать, что такой человѣкъ, при наличности таланта, могъ съ особымъ успѣхомъ проявить свое творчество именно въ изображеніи страстей.

Аббатъ Прево былъ писатель необыкновенно трудолюбивый и плодовитый; отъ него осталось до ста томовъ. Между его сочиненіями наиболѣе примѣчательными считаются Записки знатнаго человѣка, отъ имени автора которыхъ сдѣлано предисловіе и къ настоящему роману.

«Исторія Манонъ Леско и кавалера де-Гріе», написанная въ 1736 г., то есть свыше полутораста лѣтъ назадъ, нынѣ признается единогласно однимъ изъ образцовыхъ произведеній французской словесности, произведеніемъ классическимъ. Время не умалило ея значенія: скорѣе оно продолжаетъ расти. У насъ этотъ романъ совершенно не извѣстенъ большинству публики; правда, лѣтъ сорокъ назадъ, появился переводъ, подъ заглавіемъ Машенька Леско, въ одномъ недовольно распространенномъ изданіи, но онъ прошелъ почти незамѣченнымъ. Притомъ мы полагали, что произведеніе столь замѣчательное требуетъ перевода болѣе тщательнаго и осмотрительнаго.

Въ чемъ же достоинства этого романа и въ чемъ его право на безсмертіе? Разсказъ ведется отъ имени кавалера де-Гріе, и между писавшими о романѣ нѣтъ, кажется, ни одного, кто не замѣтилъ бы, что при чтеніи невольно думается, что передъ вами настоящія признанія самого кавалера, нѣтъ ни момента, ни слова, когда можно бы усомниться въ ихъ подлинности. Такое же впечатлѣніе романъ производитъ на всѣхъ непредупрежденныхъ читателей. Уже такая выдержанность разсказа сильно говоритъ въ пользу Манонъ Леско. Вѣдь это значитъ, что авторъ до того вошелъ въ душу своего юнаго героя, до того слился съ нимъ, что передъ вами встаетъ вполнѣ живой и цѣльный его образъ. Разсказъ проникнутъ такой страстью, что кажется, будто весь онъ вылился сразу, написанъ за одинъ присѣетъ.

«Исторія Манонъ Леско», повѣсть о роковой страсти, или, какъ говорится у насъ въ народѣ, о каторжной любви, породила множество подражаній; на ту же тему написано не мало повѣстей и романовъ, между которыми есть произведенія, далеко недюжинныя (напр. «Дама съ камеліями» А. Дюма сына, «Сафо» А. Додэ и пр.). Къ своей выгодѣ, «Манонъ Леско» отличается отъ нихъ полной искренностью и правдивостью. Новѣйшій сантиментальный реализмъ старается придать любовной страсти вовсе ей, какъ и вообще страстямъ, несвойственный характеръ чувства, облагораживающаго и нравственно возвышающаго людей, ею одержимыхъ; онъ усиливается оправдать ею всяческіе проступки дѣйствующихъ лицъ, онъ черезчуръ отзывается преднамѣренностію и потому не свободенъ въ изображеніи; въ погонѣ за доказательствами того или иного тезиса, онъ путается и фальшивитъ, невольно кривя въ ту или иную сторону, при чемъ нерѣдко впадаетъ въ новую ошибку, думая усилить доказательность доводовъ черезчуръ реальными подробностями. У аббата Прево не было такихъ заботъ; онъ вовсе не старается оправдать своего героя, онъ заставляетъ его откровенно сознаваться, какъ, подъ вліяніемъ страсти, даже лучшія его качества сослужили ему усердную и порою позорную службу; оттого его страсть — настоящая, мучительная, а не придуманная ad hoc, ради доказательства даннаго положенія; оттого обрисовка душевныхъ движеній богата у него правдивыми и смѣлыми обнаженіями человѣческаго сердца. Его героиня равно не пріукрашена; она обладаетъ чарующими прелестями красоты, живымъ и шаловливымъ умомъ, откровенностью и искренностью, но въ ней нѣтъ понятія о нравственномъ долгѣ; она страстна, и въ порывѣ увлеченія совершаетъ поступки далеко не похвальные, только бы поставить на своемъ, только бы себя потѣшить. Нужны жестокія страданія и тяжкія испытанія, чтобъ она обновилась нравственно и съ тѣмъ вмѣстѣ возбудила въ насъ состраданіе. Въ этомъ аббатъ Прево выказалъ удивительную нравственную мѣрность.

Кавалеръ де-Гріе просто разсказываетъ свою исторію; онъ не прибѣгаетъ къ обширнымъ описаніямъ, онъ не вдается въ подробныя характеристики, а между тѣмъ всѣ лица, до принимающихъ самое незначительное участіе въ дѣйствіи, рисуются передъ нами живо и отчетливо. Столь же наглядно, хотя и мимоходомъ, изображаются и нравы, и даже самый складъ дореволюціоннаго французскаго общества.

Въ произведеніяхъ, подобныхъ «Манонъ Леско», не малое значеніе имѣетъ языкъ, которымъ они написаны. Вотъ его особенности: несомнѣнно, что то языкъ тогдашняго образованнаго общества; онъ равно богатъ какъ книжными и фигурными оборотами, такъ и живыми обиходными реченіями; на немъ, сверхъ того, чувствуется отблескъ приподнятаго тона и величавости французской трагедіи; эти люди любили звучную и закругленную фразу и даже въ минуты душевной взволнованности на нихъ производилъ впечатлѣніе красивый и удачный оборотъ рѣчи. И все это включено въ форму простого и задушевнаго разсказа, который, какъ всякая разговорная рѣчь, допускаетъ грамматическія неточности и неправильности. Упоминая о языкѣ «Манонъ Леско», я имѣю въ виду указать на трудности, съ коими мнѣ приходилось бороться при переводѣ; насколько мнѣ удалось сладить съ ними — судить не мнѣ.

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА ЗАПИСОКЪ ЗНАТНАГО ЧЕЛОВѢКА.

Хотя я и могъ бы вставить въ свои Записки приключенія кавалера де-Гріе, но мнѣ подумалось, что въ виду того, что они ничѣмъ съ ними необходимо не связаны, читателю будетъ пріятнѣе увидѣть ихъ въ отдѣльномъ изданіи. Такой длинный разсказъ слишкомъ надолго прервалъ бы нить моей собственной исторіи. Хотя я и далекъ отъ мысли претендовать на званіе писателя по всѣмъ правиламъ, я все же знаю, что изъ разсказа должны быть устранены всѣ обстоятельства, содѣлывающія его тяжелымъ и запутаннымъ; таково правило Горація:

Ut jam nunc dicat jam nunc debentia dici,

Pleraque diffйrвt, ac praesens in tempus omittat.

Впрочемъ, не требуется столь высокаго авторитета для доказательства такой простой истины; ибо первоисточникъ этого правила — въ здравомъ смыслѣ.

Если публика нашла нѣчто пріятное и интересное въ исторіи моей жизни, то я смѣю обѣщать ей, что она останется не менѣе довольна и этимъ прибавленіемъ къ ней. Она увидитъ въ поведеніи г. де-Гріе ужасный примѣръ силы страстей. Я хочу нарисовать молодого слѣпца, который отказывается отъ возможности быть счастливымъ и добровольно бросается въ самыя крайнія бѣдствія; онъ, обладая всѣми качествами, способными придать ему самыя блестящія достоинства, произвольно предпочелъ жизнь въ неизвѣстности и бродяжническую всѣмъ преимуществамъ, даруемымъ фортуной и природой; онъ предвидитъ свои несчастія и не желаетъ избѣжать ихъ; онъ ихъ чувствуетъ, онъ удрученъ ими и не пользуется безпрерывно предлагаемыми ему средствами, которыя способны во всякое время прекратить ихъ; наконецъ, характеръ двойственный, смѣсь добродѣтелей и пороковъ, непрерывный контрастъ добрыхъ понятій и дурныхъ дѣлъ. Таковъ фонъ картины, которую я рисую. Благомыслящіе люди не сочтутъ такого рода сочиненія безполезной работой. Сверхъ удовольствія пріятнаго чтенія, въ немъ найдутъ описаніе событій, могущихъ послужить нравственному воспитанію; а забавляя поучать, по-моему, значитъ оказывать значительную услугу публикѣ.

Нельзя размышлять о нравственныхъ правилахъ, не удивляясь, что одновременно ихъ и уважаютъ, и пренебрегаютъ ими; и спрашиваешь себя о причинѣ такой странности человѣческаго сердца, которое, цѣня идеи добра и совершенствованія, въ то же время на практикѣ удаляется отъ нихъ. Если бъ лица извѣстнаго образа мыслей и воспитанія пожелали разсмотрѣть, что составляетъ предметъ ихъ самыхъ обыкновенныхъ бесѣдъ и даже ихъ уединенныхъ мечтаній, то имъ было бы легко замѣтить, что они вертятся почти всегда на какихъ-нибудь нравственныхъ соображеніяхъ. Сладчайшія мгновенія ихъ жизни суть именно тѣ, когда они наединѣ или съ другомъ откровенно бесѣдуютъ о прелестяхъ добродѣтели, о сладости дружбы, объ удаляющихъ насъ отъ нихъ слабостяхъ нашей природы и о средствахъ къ ихъ исцѣленію. Горацій и Буало указываютъ на такую бесѣду, какъ на одну изъ прекраснѣйшихъ чертъ, составляющихъ принадлежность счастливой жизни. Какимъ же образомъ случается, что такъ легко можно пасть съ высоты подобныхъ умозрѣній и очутиться на уровнѣ людской пошлости? Или я ошибаюсь, или причина, которую я привожу, объясняетъ это противорѣчіе между нашими понятіями и нашимъ поведеніемъ: именно, всѣ нравственныя предписанія суть только туманные и общіе принципы, а потому ихъ трудно прилагать въ отдѣльности къ даннымъ нравамъ и дѣйствіямъ.

Представимъ тому примѣръ. Благорожденныя души чувствуютъ, что кротость и человѣчность суть добродѣтели, достойныя любви, и имѣютъ склонность имъ слѣдовать; но когда приходится дѣйствовать, то онѣ часто остаются въ нерѣшительности. Дѣйствительно ли такъ слѣдуетъ поступить? и хорошо ли извѣстно, въ какой именно мѣрѣ? и нѣтъ ли ошибки насчетъ предмета? Сотни затрудненій ихъ останавливаютъ: боятся быть обманутымъ, желая быть благотворительнымъ и щедрымъ; прослыть за слабаго, являясь черезчуръ нѣжнымъ и чувствительнымъ; словомъ, преступить границы или не выполнить обязанностей, которыя обозначены слишкомъ темно въ общихъ указаніяхъ относительно человѣчности и кротости. Въ такой нерѣшительности только опыта или примѣръ могутъ разумно руководить сердечной склонностью. Но опытъ не всякому дано свободно пріобрѣсти; онъ зависитъ отъ различныхъ положеній, въ которыя ставитъ насъ фортуна. Такимъ образомъ, для множества лицъ только примѣръ можетъ служить правиломъ.

Именно для такого-то рода читателей и могутъ быть чрезвычайно полезны сочиненія, подобныя настоящему, по крайней мѣрѣ, когда они написаны человѣкомъ честнымъ и здравомыслящимъ. Всякій фактъ, въ немъ разсказанный, что-нибудь да освѣщаетъ, или представляетъ нравоученіе, замѣняющее опытъ; всякое приключеніе есть примѣръ, но которому можно образовать себя; стоитъ только приложить его къ обстоятельствамъ, въ коихъ находишься. Все сочиненіе представляетъ трактатъ о морали, пріятно изложенный въ видѣ упражненія.

Суровый читатель, быть можетъ, оскорбится, видя, что я въ мои лѣта берусь за перо ради описанія приключеній фортуны и любви; но если сейчасъ сдѣланное мною разсужденіе основательно, то оно меня оправдываетъ; если оно ложно, то пусть ошибка послужитъ мнѣ извиненіемъ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Я принужденъ попросить читателя вернуться къ тому времени моей жизни, когда я въ первый разъ встрѣтилъ кавалера де-Гріе; то было почти за полгода до моего отъѣзда въ Испанію. Хотя я рѣдко разставался съ моимъ уединеніемъ, но заботливость о дочери порою заставляла меня предпринимать небольшія поѣздки, поѣздки, которыя я сокращалъ по мѣрѣ возможности.

Однажды я возвращался изъ Руана, гдѣ она просила меня похлопотать въ Нормандскомъ парламентѣ по дѣлу о наслѣдствѣ нѣкоторыхъ имѣній: я передалъ ей иски на нихъ моего дѣда со стороны матери. Отправившись черезъ Эвре, гдѣ я ночевалъ въ первый день, я на слѣдующее утро прибылъ къ обѣду въ Пасси, которое отъ него въ пяти или шести лье разстоянія. При въѣздѣ въ это мѣстечко, я былъ удивленъ, увидѣвъ, что всѣ жители въ тревогѣ; они спѣшно выскакивали изъ домовъ и толпой бѣжали къ воротамъ плохой гостиницы, передъ которой стояло два крытыхъ фургона. Лошади еще не были отпряжены и, повидимому, были истомлены отъ усталости и зноя, — знакъ, что оба фургона только что пріѣхали.

Я остановился на минутку, чтобъ узнать о причинѣ суматохи; но я немногаго добился отъ любопытной толпы, не обращавшей на меня никакого вниманія и попрежнему спѣшившей къ гостиницѣ и толкавшейся въ большомъ смятеніи. Наконецъ, у воротъ показался стрѣлокъ съ перевязью и мушкетомъ на плечѣ, и я кивнулъ, чтобы онъ подошелъ ко мнѣ. Я спросилъ его о причинѣ безпорядка.

— Пустяки, сударь, отвѣчалъ онъ: — я съ товарищами провожаю до Гавръ-де-Граса съ дюжину веселыхъ дѣвченокъ, а оттуда мы на кораблѣ отправимъ ихъ въ Америку. Между ними есть хорошенькія, и это-то, повидимому, и возбуждаетъ любопытство этихъ добрыхъ людей.

Я, вѣроятно, послѣ этого объясненія отправился бы дальше, если бъ меня не остановили восклицанія вышедшей изъ гостиницы старухи; она ломала руки и кричала, что это варварство, что это возбуждаетъ и ужасъ, и жалость.

— Въ чемъ дѣло? — спросилъ я ее.

— Ахъ, сударь! отвѣчала она, — войдите и посмотрите: развѣ отъ этого не разрывается сердце?

Любопытство заставило меня слѣзть съ лошади, которую я оставилъ на попеченіе моего конюха. Я съ трудомъ протолкался сквозь толпу и дѣйствительно увидѣлъ нѣчто трогательное.

Между двѣнадцатью дѣвушками, которыя были скованы другъ съ другомъ за середину тѣла, была одна, лицо и видъ которой столь мало соотвѣтствовали ея положенію, что во всякомъ другомъ мѣстѣ я принялъ бы ее за особу изъ высшаго сословія. Ея печаль, ея грязныя бѣлье и платье столь мало ее безобразили, что видъ ея внушилъ мнѣ уваженіе и жалость. Тѣмъ не менѣе, насколько дозволяла цѣпь, она старалась отвернуться, чтобъ скрыть свое лицо отъ зрителей. Усиліе, которое она употребляла для того, чтобъ спрятаться, было столь естественно, что, казалось, проистекало отъ чувства скромности.

Шесть солдатъ, сопровождавшихъ эту несчастную партію, сидѣли тутъ же въ комнатѣ, и я отвелъ ихъ старшаго въ сторону, чтобъ разспросить относительно участи этой красивой дѣвушки. Онъ могъ сообщить мнѣ только самыя общія свѣдѣнія.

— Мы взяли ее изъ Госпиталя^[1], сказалъ онъ, — по приказу г. главнаго начальника полиціи. Не похоже, чтобы она была заключена за добрыя дѣла. Дорогой я нѣсколько разъ ее разспрашивалъ, но она упорно молчитъ. Но хотя я и не получалъ приказанія обходиться съ ней лучше, чѣмъ съ другими, я все же оказываю ей нѣкоторое снисхожденіе, потому что она, на мой взглядъ, нѣсколько лучше своихъ товарокъ. Вотъ этотъ молодой человѣкъ, добавилъ стрѣлокъ, — можетъ лучше, чѣмъ я, объяснить вамъ причину ея несчастія; онъ провожаетъ ее отъ самаго Парижа и почти ни на мигъ не перестаетъ плакать. Должно быть, онъ ей братъ или любовникъ.

Я повернулся къ тому углу комнаты, гдѣ сидѣлъ молодой человѣкъ. Онъ, казалось, былъ погруженъ въ глубокую задумчивость. Одѣтъ онъ былъ весьма просто; но человѣка родовитаго и образованнаго узнаешь съ перваго взгляда. Я подошелъ къ нему; онъ всталъ, и въ его взглядахъ, во всей его фигурѣ и движеніяхъ я замѣтилъ такъ много утонченности и благородства, что естественно почувствовалъ благорасположеніе къ нему.

— Не обезпокоилъ ли я васъ? сказалъ я, садясь подлѣ него. — Не можете ли вы удовлетворить моему любопытству относительно этой красивой особы, которая, какъ мнѣ кажется, не создана для того жалкаго положенія, въ какомъ я ее вижу?

— Но тѣмъ не менѣе, я могу сказать вамъ то, что извѣстно этимъ негодяямъ, сказалъ онъ, указывая на стрѣлковъ. — Именно, что я люблю ее съ такой жестокой страстностью, что сталъ отъ того несчастнѣйшимъ въ мірѣ человѣкомъ. Въ Парижѣ я сдѣлалъ все возможное, чтобъ добиться ея освобожденія, Но мнѣ не помогли ни ходатайства, ни смѣлость, ни сила; я рѣшился сопровождать ее, хотя бы на край свѣта. Я сяду съ ней на корабль, я поѣду въ Америку.

— Но крайнее безчеловѣчіе въ томъ, добавилъ онъ, говоря о стрѣлкахъ, — что эти подлые мошенники не дозволяютъ мнѣ подходить къ ней. Я имѣлъ намѣреніе напасть на нихъ открыто въ нѣсколькихъ лье отъ Парижа. Я подговорилъ четырехъ человѣкъ, которые за значительную сумму обѣщали помочь мнѣ. Когда пришлось драться, эти негодяи бросили меня одного и убѣжали съ моими деньгами. Невозможность одолѣть силой заставила меня сложить оружіе. Я предложилъ стрѣлкамъ позволить мнѣ, по крайней мѣрѣ, слѣдовать за ними, за извѣстное вознагражденіе. Желаніе поживиться заставило ихъ согласиться. Они требовали, чтобъ я платилъ имъ всякій разъ за позволеніе поговорить съ моей любовницей. Скоро мой кошелекъ истощился, и теперь, когда у меня нѣтъ ни су, у нихъ хватаетъ жестокости грубо отталкивать меня, только я сдѣлаю къ ней шагъ. Сейчасъ лишь, когда, невзирая на ихъ угрозы, я осмѣлился подойти къ ней, они имѣли наглость прицѣлиться въ меня. Чтобъ удовлетворить ихъ жадность, чтобъ быть въ состояніи продолжать путь, я принужденъ продать здѣсь дрянную лошадь, на которой ѣхалъ до сихъ поръ верхомъ.

Хотя онъ, повидимому, разсказывалъ все это довольно спокойно, слезы капали у него изъ глазъ, когда онъ кончилъ. Это приключеніе показалось мнѣ однимъ изъ самыхъ необычайныхъ и трогательныхъ.

— Я не требую, сказалъ я, — чтобъ вы посвятили меня въ тайну вашихъ обстоятельствъ; но если я могу быть вамъ чѣмъ-нибудь полезенъ, то охотно готовъ оказать вамъ услугу.

— Ахъ! отвѣчалъ онъ, — я и просвѣта надежды не вижу. Надо вполнѣ покориться суровой участи. Я отправлюсь въ Америку; тамъ я, по крайней мѣрѣ, буду на свободѣ съ той, кого люблю. Я написалъ одному изъ друзей, и онъ въ Гавръ-де-Грасѣ окажетъ мнѣ нѣкоторую помощь. Мнѣ трудно только добраться туда и доставить этой бѣдняжкѣ какое-нибудь облегченіе участи, добавилъ онъ, печально глядя на свою любовницу.

— Ну, сказалъ я ему, — я могу васъ вывести изъ затруднительнаго положенія. Вотъ тутъ немного денегъ, и я прошу васъ принять ихъ отъ меня. Мнѣ досадно, что я не могу иначе помочь вамъ.

Я далъ ему четыре луидора такъ, чтобы солдаты не примѣтили, ибо я подумалъ, что, узнавъ, что у него есть такая сумма, они станутъ продавать свои услуги по болѣе дорогой цѣнѣ. Мнѣ пришло въ голову также поторговаться съ ними, чтобъ добиться для молодого человѣка дозволенія говорить безпрепятственно со своей любовницей до Гавра. Я кивнулъ старшему, чтобъ онъ подошелъ, и сдѣлалъ ему предложеніе. Несмотря на свое безстыдство, онъ, повидимому, смутился.

— Не то, сударь, чтобъ мы вовсе запрещали ему говорить съ этой дѣвушкой, сказалъ онъ съ замѣшательствомъ: — но онъ хочетъ быть подлѣ нея безпрерывно; ну, это намъ безпокойно, и справедливость требуетъ, чтобъ онъ платилъ за безпокойство,

— Что же вамъ требуется, чтобъ не чувствовать безпокойства? сказалъ я ему.

Онъ имѣлъ дерзость запросить съ меня два луидора. Я тотчасъ же заплатилъ.

— Но глядите, чтобъ безъ мошенничества, сказалъ я: — я оставлю свой адресъ этому молодому человѣку, чтобъ онъ могъ обо всемъ увѣдомить меня, и будьте покойны, я найду возможность добиться вашего наказанія.

Все стоило мнѣ шесть луидоровъ.

Судя по готовности и живому чувству, съ какими молодой человѣкъ благодарилъ меня, я окончательно убѣдился, что онъ не простого рода и заслуживаетъ моей щедрости. На прощанье, я сказалъ, нѣсколько словъ его любовницѣ. Она отвѣчала мнѣ съ такой тихой и прелестной скромностью, что, уходя, я невольно сталъ раздумывать о непостижимомъ характерѣ женщинъ.

Возвратясь въ мое уединенное жилище, я вскорѣ ничего не услышалъ о дальнѣйшемъ ходѣ этого приключенія. Прошло два года, и я вовсе забылъ о немъ, пока случай не доставилъ мнѣ возможности узнать досконально всѣ его обстоятельства.

Я прибылъ изъ Лондона въ Калэ съ маркизомъ N., моимъ ученикомъ. Мы остановились, какъ помнится, въ Золотомъ львѣ, гдѣ нѣкоторыя причины заставили насъ провести цѣлый день и слѣдующую ночь. Мы гуляли послѣ обѣда по улицамъ, и мнѣ показалось, будто я вижу того самаго молодого человѣка, котораго встрѣтилъ въ Пасси. Онъ былъ весьма дурно одѣтъ и гораздо блѣднѣе, чѣмъ когда я встрѣтился съ нимъ въ первый, разъ. Онъ только что пріѣхалъ въ городъ и несъ въ рукахъ старый чемоданъ. Но онъ былъ очень красивъ, а потому его легко было признать; и я тотчасъ, узналъ его.

— Намъ надо подойти къ этому молодому человѣку, сказалъ я маркизу.

Его радость, когда онъ, въ свою очередь, узналъ меня, была свыше всякаго описанія.

— Ахъ, сударь! вскричалъ онъ, цѣлуя мнѣ руку, — итакъ, я еще разъ могу выразить вамъ мою вѣчную благодарность.

Я спросилъ его, откуда онъ пріѣхалъ. Онъ отвѣчалъ, что пріѣхалъ по морю изъ Гавръ-де-Граса, куда незадолго передъ тѣмъ прибылъ изъ Америки.

— Кажется, ваши денежныя дѣла не въ порядкѣ, сказалъ я ему: — идите въ гостиницу Золотого льва, гдѣ я стою; я сейчасъ приду туда.

Дѣйствительно, я воротился туда, полный нетерпѣнія узнать подробности его несчастія и объ обстоятельствахъ его путешествія въ Америку. Я обласкалъ его и распорядился, чтобъ онъ ни въ чемъ не нуждался. Онъ не задалъ, пока я стану просить его поскорѣй разсказать мнѣ исторію его жизни.

— Вы такъ благородно отнеслись ко мнѣ, сказалъ онъ мнѣ, — что я сталъ бы упрекать себя въ низкой неблагодарности, если бъ что-нибудь скрылъ отъ васъ. Я вамъ разскажу не только о моихъ несчастіяхъ и страданіяхъ, но также о моемъ безпутствѣ и о самыхъ позорныхъ моихъ слабостяхъ. Я увѣренъ, что, осуждая меня, вы невольно меня пожалѣете.

Здѣсь я долженъ предувѣдомить читателя, что записалъ исторію его жизни почти тотчасъ же, какъ услышалъ, и поэтому могу завѣрить, что ничто не можетъ быть точнѣе и вѣрнѣе этого разсказа. Все въ немъ вѣрно до передачи размышленій и чувствъ, которыя молодой искатель приключеній выражалъ съ величайшей въ мірѣ готовностью. Вотъ его разсказа, къ которому я до конца не прибавлю отъ себя ни слова.

— Мнѣ было семнадцать лѣтъ, и я окончилъ курсъ философіи въ Амьенѣ, куда послали меня родители, принадлежащіе къ одному изъ лучшихъ родовъ въ П. Я велъ себя такъ благоразумно и добропорядочно, что учителя ставили меня въ примѣръ всей коллегіи. Не то, чтобъ я употреблялъ чрезмѣрныя усилія, дабы заслужить такую похвалу, но у меня отъ природы былъ такой тихій и спокойный нравъ; я учился прилежно вслѣдствіе природной склонности, и мнѣ ставили въ добродѣтель нѣкоторые признаки природнаго отвращенія къ пороку. Мое происхожденіе, успѣхи въ наукахъ и довольно пріятная внѣшность были причиной, что меня знали и уважали всѣ честные люди въ городѣ.

Я выдержалъ публичное испытаніе съ такимъ общимъ одобреніемъ, что присутствовавшій при томъ господинъ епископъ предложилъ мнѣ вступить въ духовное званіе, гдѣ, по его словамъ, я несомнѣнно могъ бы достигнуть болѣе высокихъ отличій, чѣмъ въ Мальтійскомъ орденѣ, къ которому меня предназначали родители. Благодаря имъ, я уже носилъ крестъ и назывался кавалеромъ де-Гріе. Приближались вакаціи, и я собирался вернуться къ отцу, который обѣщалъ вскорѣ отправить меня въ Академію.

При отъѣздѣ изъ Амьена, меня печалила единственно разлука съ другомъ, къ которому я всегда чувствовалъ нѣжную привязанность. Онъ былъ нѣсколькими годами старше меня. Мы воспитывались вмѣстѣ; но у его родителей было болѣе скромное состояніе, и онъ принужденъ былъ вступить въ духовное званіе и оставался еще въ Амьенѣ, ради пріобрѣтенія необходимыхъ для того познаній. Онъ обладалъ тысячью добрыхъ качествъ. Въ теченіе моей исторіи вы познакомитесь съ лучшими изъ нихъ и особенно съ его рвеніемъ и великодушіемъ въ дружбѣ, превосходящими самые славные примѣры древности. Послѣдуй я тогда его совѣтамъ, я всегда былъ бы и благоразуменъ и счастливъ. Если бъ я, по меньшей мѣрѣ, воспользовался его упреками, когда очутился въ пропасти, куда увлекли меня страсти, то я спасъ бы кое-что отъ крушенія моего благосостоянія и добраго имени. Но ему не пришлось вкусить иного плода отъ своихъ заботъ, кромѣ огорченія при видѣ ихъ безполезности, а порою и жестокой оплаты со стороны неблагодарнаго, который оскорблялся ими и видѣлъ въ нихъ одну докуку.

Я назначилъ время моего отъѣзда изъ Амьена. Ахъ, зачѣмъ я не назначилъ его днемъ раньше; я пріѣхалъ бы къ отцу вполнѣ невиннымъ. Наканунѣ моего отъѣзда изъ города я прогуливался съ моимъ другомъ, котораго звали Тибергіемъ; мы увидѣли, что изъ Арраса пріѣхала почтовая карета и пошли вслѣдъ за нею до гостиницы, гдѣ всегда останавливаются эти кареты. Мы сдѣлали это чисто изъ любопытства. Изъ дилижанса вышло нѣсколько женщинъ, которыя тотчасъ же разошлись. Осталась только одна, очень молоденькая; она стояла среди двора, пока пожилой человѣкъ, бывшій, повидимому, ея провожатымъ, спѣшилъ выгрузить корзины. Она показалась мнѣ такой прелестною, что я, никогда не думавшій о различіи половъ, никогда сколько-нибудь внимательно не засматривавшійся на женщинъ, я, наконецъ, чьему благоразумію и скромности удивлялись всѣ, — я сразу почувствовалъ, что влюбился въ нея до безумія. Однимъ изъ моихъ недостатковъ была чрезмѣрная робость и конфузливость; но въ ту минуту меня нимало не остановила эта слабость, и я прямо подошелъ къ владычицѣ моего сердца.

Хотя она была еще моложе меня, но мои любезности, повидимому, ее не смутили. Я спросилъ ее, зачѣмъ она пріѣхала въ Амьенъ, и есть ли у нея здѣсь знакомые. Она простодушно отвѣчала, что родители прислали ее сюда для поступленія въ монастырь. Любовь всего мгновеніе какъ поселилась въ моемъ сердцѣ, а ужъ настолько просвѣтила меня, что я понялъ, что такое обстоятельство нанесетъ смертельный ударъ моимъ желаніямъ. Я заговорилъ съ нею такъ, что она поняла мои чувства, ибо была гораздо опытнѣе меня; ее отправили въ монастырь помимо ея воли, безъ сомнѣнія, ради того, чтобъ воспрепятствовать ея уже обнаружившейся склонности къ наслажденіямъ, ставшей впослѣдствіи причиною и ея, и моихъ несчастій. Я сталъ оспаривать жестокое рѣшеніе ея родителей при помощи всѣхъ доводовъ, какіе только могли мнѣ подсказать зарождающаяся любовь и мое школьное краснорѣчіе. Она не выказала ни суровости, ни презрѣнія. Послѣ минутнаго молчанія она сказала мнѣ, что прекрасно предвидитъ свое несчастіе; но что такова, повидимому, воля неба, потому что оно не дало ей средствъ избѣжать этого. Нѣжность ея взгляда, прелестный видъ печали, съ которой она произносила эти слова, или, вѣрнѣе, воля судьбы, влекшей меня къ гибели, не дозволили мнѣ колебаться и минуты относительно отвѣта. Я сталъ увѣрять ее, что если она довѣрится моей чести и той безконечной нѣжности, которую она уже внушила мнѣ, то я посвящу всю мою жизнь на освобожденіе ея отъ родительской тираніи и на то, чтобъ сдѣлать ее счастливой. Размышляя объ этомъ, я дивился тысячу разъ, откуда взялось, что я сумѣлъ объяснить съ такой смѣлостью и легкостью; но любовь не считали бы божествомъ, если бъ она часто не творила чудесъ. Я сказалъ еще многое въ томъ же рѣшительномъ тонѣ.

Моя прелестная незнакомка прекрасно знала, что въ мои годы не обманываютъ; она призналась мнѣ, что если у меня есть какія-либо надежды освободить ее, то она сочтетъ себя обязанной пожертвовать мнѣ тѣмъ, что дороже жизни. Я повторилъ ей, что готовъ предпринять все, но, не обладая достаточной опытностью для того, чтобъ придумать сразу средство, какъ услужить ей, я не пошелъ дальше этого общаго увѣренія, которое не могло оказать особой помощи ни ей, ни мнѣ. Подошелъ ея старый аргусъ, и всѣ мои надежды рушились бы, если бъ ея догадливость не пришла на помощь безплоднымъ усиліямъ моего ума. Я былъ удивленъ, что когда подошелъ ея проводникъ, то она стала меня звать своимъ кузеномъ, и безъ признаковъ какого-либо смущенія сказала мнѣ, что въ виду того, что ей посчастливилось встрѣтиться со мной въ Амьенѣ, она отлагаетъ вступленіе въ монастырь до завтра, желая доставить себѣ удовольствіе отужинать со мною. Я отлично подхватилъ эту хитрость и предложилъ ей остановиться въ гостиницѣ, содержатель которой передъ тѣмъ, какъ обзавелся своимъ хозяйствомъ въ Амьенѣ, долго былъ кучеромъ у моего отца и былъ вполнѣ мнѣ преданъ.

Я проводилъ ее туда лично; старый проводникъ, повидимому, поварчивалъ, а мой другъ Тибергій, ничего не понимавшій въ этой сценѣ, послѣдовалъ за мною, не сказавъ ни слова. Онъ не слышалъ нашего говора. Все время, пока я объяснялся въ любви съ моей возлюбленной, онъ ходилъ но двору. Я побаивался его благоразумія, а потому отдѣлался отъ него, просивъ его исполнить какое-то порученіе. Такимъ образомъ, въ гостиницѣ я имѣлъ удовольствіе одинъ угощать владычицу моего сердца.

Вскорѣ я узналъ, что я не такой уже ребенокъ, какъ, думалъ. Сердце мое отрылось для тысячи восхитительныхъ ощущеній, о которыхъ я не имѣлъ и понятія. Сладостная теплота распространилась по всѣмъ моимъ жиламъ. Я былъ въ какомъ-то восторгѣ, который на нѣкоторое время лишилъ меня употребленія голоса и выражался только при посредствѣ глазъ.

M-lle Манонъ Леско, — такъ звали ее, — казалось, была весьма довольна дѣйствіемъ своихъ чаръ. Мнѣ казалось, что она взволнована не меньше моего. Она созналась, что находить меня прелестнымъ и будетъ въ восторгѣ, если мнѣ будетъ обязана своей свободой. Она пожелала узнать, кто я такой; и это знаніе увеличило ея благосклонность: будучи низкаго происхожденія, она была польщена тѣмъ, что одержала побѣду надъ такимъ, какъ я, возлюбленнымъ. Мы говорили о томъ, какъ бы намъ принадлежать другъ другу. Послѣ долгихъ разсужденій, мы не нашли иного средства, кромѣ бѣгства. Требовалось обмануть бдительность проводника, съ которымъ надо было считаться, хотя онъ и былъ простымъ слугой. Мы рѣшили, что ночью я найму почтовую коляску и явлюсь въ гостиницу раннимъ утромъ, пока онъ еще будетъ спать; что мы скроемся потихоньку и отправимся прямо въ Парижъ, гдѣ и обвѣнчаемся по пріѣздѣ. У меня было около пятидесяти экю, — плодъ моихъ небольшихъ сбереженій; у нея было почти вдвое больше. Какъ неопытныя дѣти, мы воображали, что этой суммы хватитъ навсегда, и мы съ такой же увѣренностью разсчитывали на успѣхъ прочихъ нашихъ предположеній.

Поужинавъ съ такимъ удовольствіемъ, какого я никогда не испытывалъ, я отправился, чтобъ выполнить нашъ планъ. Мнѣ тѣмъ легче все было устроить, что, располагая завтра воротиться къ отцу, я уже уложился. Мнѣ не представило никакого труда приказать перенести мой чемоданъ и заказать почтовую коляску къ пяти часами, утра, — время, когда отворяли городскія ворота; но я встрѣтилъ препятствіе, на которое не разсчитывалъ и которое чуть было не разрушило вполнѣ моего намѣренія.

Хотя Тибергій былъ всего тремя годами старше меня, онъ былъ юноша зрѣлый по уму и вполнѣ порядочнаго поведенія. Онъ любилъ меня съ чрезвычайной нѣжностью. Простой видъ такой хорошенькой дѣвушки, какъ m-lle Манонъ, услужливость, съ какой я провожалъ ее, и старательность, съ какой я удалилъ его, желая отъ него отдѣлаться, — породили въ немъ нѣкоторое подозрѣніе относительно моей любви. Онъ не посмѣлъ воротиться въ гостиницу, гдѣ меня оставилъ, изъ страха оскорбить меня своимъ возвращеніемъ; но онъ поджидалъ меня на моей квартирѣ, гдѣ я его и засталъ, хотя уже было десять часовъ вечера. Его присутствіе огорчило меня. Онъ легко замѣтилъ, что оно меня стѣсняетъ.

— Я увѣренъ, откровенно сказалъ онъ, — что вы задумали нѣчто, что желаете скрыть отъ меня. Я вижу это по вашему лицу.

Я довольно рѣзко отвѣчалъ ему, что вовсе не обязанъ давать ему отчетъ въ своихъ намѣреніяхъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, — но вы всегда обходились со мной, какъ со своимъ другомъ, а это предполагаетъ извѣстное довѣріе и откровенность.

Онъ такъ сильно и такъ долго настаивалъ, чтобъ я сообщилъ ему свою тайну, что я, никогда ничего не скрывавшій онъ него, вполнѣ сознался ему въ своей страсти. Онъ принялъ мое признаніе съ такимъ видимымъ неудовольствіемъ, что я содрогнулся. Я особенно раскаивался въ неосторожности, съ которой открылъ ему о намѣреніи бѣжать. Онъ сказалъ мнѣ, что онъ вполнѣ мой другъ, а потому воспротивится этому на сколько можетъ; что онъ сначала представитъ мнѣ все, способное, по его мнѣнію, заставить меня уклониться отъ своего намѣренія; но что если я и затѣмъ не откажусь отъ этого несчастнаго рѣшенія, то онъ извѣститъ лицъ, которыя навѣрное сумѣютъ задержать меня. Онъ сдѣлалъ мнѣ на этотъ счетъ серьезное увѣщаніе, длившееся болѣе четверти часа, и заключилъ его угрозой донести на меня, если я не дамъ ему слова вести себя благоразумнѣе и умнѣе.

Я былъ въ отчаяніи, что выдалъ себя такъ некстати. Но любовь въ теченіе двухъ-трехъ часовъ чрезвычайно расширила мою сообразительность, и вспомнивъ, что я не сказалъ ему о томъ, что завтра же хочу привести въ исполненіе мое намѣреніе, я вздумалъ обмануть его при помощи двусмысленности.

— Тибергій, сказалъ я, — я до сихъ поръ думалъ, что вы мой другъ, и желалъ испытать васъ этимъ признаніемъ. Правда, я влюбленъ; я васъ не обманулъ; но что касается моего бѣгства, то на такое дѣло нельзя рѣшиться наудачу. Зайдите завтра за мною въ девять часовъ; если будетъ можно, я покажу вамъ мою возлюбленную, и вы разсудите, достойна ли она, чтобъ ради ея отважиться на такой поступокъ.

Онъ ушелъ, сдѣлавъ тысячу завѣреній въ своей дружбѣ. Ночь я употребилъ на то, чтобъ привести въ порядокъ свои дѣла, и на разсвѣтѣ отправился въ гостиницу къ т-11е Леско; она уже ждала меня. Она сидѣла у окна, выходившаго на улицу; такимъ образомъ, увидѣвъ меня, она сама отворила мнѣ дверь. Мы вышли безъ шума. У нея не было другой клади, кромѣ бѣлья, которое я понесъ самъ. Коляска уже была готова; мы тотчасъ же выѣхали изъ города.

Впослѣдствіи я разскажу, какъ поступилъ Тибергій, замѣтивъ, что я обманулъ его. Его привязанность ко мнѣ отъ того не охладѣла. Вы увидите, до какой степени она доходила, и что мнѣ приходится проливать слезы, вспоминая, какова была его всегдашняя награда.

Мы до того торопились, что къ ночи пріѣхали въ Сенъ-Дени. Я скакалъ верхомъ подлѣ коляски, и мы могли разговаривать только, когда перемѣняли лошадей; но когда мы увидѣли, что до Парижа такъ близко, т. е. что мы почти въ безопасности, то рѣшились отдохнуть, потому что ничего не ѣли съ самаго выѣзда изъ Амьена. Какую страсть я ни чувствовалъ къ Манонъ, она сумѣла убѣдить меня, что ея страсть ко мнѣ нисколько ни меньше. Мы были такъ мало сдержаны въ ласкахъ, что у насъ не хватало терпѣнія дождаться, пока мы останемся одни. Почтари и содержатели гостиницъ съ изумленіемъ поглядывали на насъ, и я замѣтилъ, что они удивлялись, видя, что двое дѣтей нашихъ лѣтъ любятъ другъ друга съ такою горячностью.

Намѣреніе наше обвѣнчаться было забыто въ Сенъ-Дени; мы преступили законы церкви и, не подумавъ о томъ, стали супругами. Я, будучи по природѣ нѣженъ и постояненъ, навѣрное былъ бы счастливъ всю жизнь, если бъ Манонъ осталась мнѣ вѣрна. Чѣмъ больше я ее узнавалъ, тѣмъ болѣе увлекательныхъ качествъ открывалъ я въ ней. Ея умъ, ея сердце, ея нѣжность и красота образовали такія крѣпкія и прелестныя оковы, что я полагалъ все мое счастіе въ томъ, чтобъ не освободиться отъ нихъ. Ужасная перемѣна! то, что довело меня до отчаянія, могло составить мое блаженство! Я сталъ несчастнѣйшимъ изъ людей именно благодаря тому самому постоянству, отъ чего могъ ждать самой сладкой доли и самой совершенной награды за любовь.

Въ Парижѣ мы наняли меблированное помѣщеніе, именно на улицѣ В., и на мое несчастіе подлѣ дома г. де-Б., славнаго откупщика доходовъ. Прошло три недѣли, въ теченіе коихъ я былъ такъ полонъ страстью, что мало думалъ о своей семьѣ и о горѣ, которое долженъ былъ испытывать мой отецъ вслѣдствіе моего исчезновенія. Однако, благодаря тому, что я нимало не предавался разгулу, и Манонъ также вела себя съ большой сдержанностью, самое спокойствіе нашей жизни привело къ тому, что я мало-по-малу вспомнилъ о своихъ обязанностяхъ.

Я рѣшился примириться, если возможно, съ отцомъ. Моя возлюбленная была такъ мила, и я нимало не сомнѣвался въ томъ, что она ему понравится, если только я отыщу средство ознакомить его съ ея благоразуміемъ и достоинствомъ; словомъ, я льстилъ себя возможностью получить отъ него позволеніе жениться на ней, потерявъ надежду устроить это безъ его согласія. Я сообщилъ объ этомъ Манонъ и далъ ей понять, что сверхъ мотивовъ любви и долга, тутъ имѣла извѣстное значеніе и необходимость, ибо наши капиталы чрезмѣрно уменьшились, и я началъ отказываться отъ мысли, что они неистощимы.

Манонъ холодно встрѣтила мое предложеніе. Но затрудненія, которыя она представляла мнѣ, проистекали именно изъ ея нѣжности и страха лишиться меня, въ случаѣ, если отецъ, узнавъ о мѣстѣ нашего убѣжища, не войдетъ въ наши виды, — а потому я не возымѣлъ ни малѣйшаго подозрѣнія относительно того жестокаго удара, который мнѣ готовился. На возраженіе о нуждѣ, она отвѣчала, что у насъ еще осталось достаточно, чтобъ прожить нѣсколько недѣль, и что затѣмъ она найдетъ средства, благодаря любви къ ней нѣкоторыхъ родственниковъ, къ которымъ она напишетъ въ провинцію. Она усладила свой отказъ столь нѣжными и страстными ласками, что я, живя только ею и нимало не сомнѣваясь въ ея сердцѣ, одобрилъ всѣ ея отвѣты и рѣшенія.

Я предоставилъ въ ея распоряженіе кошелекъ и заботу расплачиваться за наши обиходные расходы. Вскорѣ затѣмъ я замѣтилъ, что столъ у насъ сталъ лучше и что она пріобрѣла для себя довольно цѣнные наряды. Зная, что у насъ осталось не свыше двадцати или пятнадцати пистолей, я выразилъ ей удивленіе относительно явнаго увеличенія нашего достатка. Она, смѣясь, просила меня не безпокоиться.

— Развѣ я не обѣщала вамъ, сказала она, — что найду средства?

Я любилъ ее слишкомъ простодушно, и растревожиться мнѣ было не легко.

Однажды, выйдя изъ дома послѣ обѣда и предупредивъ ее, что возвращусь позже, чѣмъ обыкновенно, я былъ удивленъ, когда при возвращеніи меня заставили подождать у двери двѣ или три минуты. Намъ прислуживала только дѣвочка почти однихъ съ нами лѣтъ. Когда она отворила дверь, я спросилъ ее, отчего она такъ замѣшкалась. Она со смущеннымъ видомъ отвѣчала, что не слышала, какъ я стучался. Я постучалъ еще разъ и сказалъ ей:

— Но если вы не слыхали, какъ я стучался, то почему же вы пошли отворять дверь.

Этотъ вопросъ до того смутилъ ее, что, не имѣя достаточнаго присутствія духа, чтобъ отвѣчать на него, она расплакалась, увѣряя, что она не виновата и что барыня приказала ей не отворять дверей до тѣхъ поръ, пока г. де-Б. не уйдутъ по другой лѣстницѣ, съ которой входъ въ маленькую комнату. Я былъ такъ смущенъ, что былъ не въ силахъ войти въ квартиру. Я рѣшился уйти подъ предлогомъ, что у меня есть дѣло, и приказалъ дѣвочкѣ сказать барынѣ, что вернусь сейчасъ, но не говорить ей о томъ, что она сказала мнѣ насчетъ г. де-Б.

Мое огорченіе было такъ велико, что, спускаясь по лѣстницѣ, я проливалъ слезы, не зная еще, какимъ чувствомъ онѣ вызваны. Я вошелъ въ первую кофейню и, сѣвъ у стола, облокотился головой на обѣ руки, стараясь разъяснить себѣ, что происходило у меня въ сердцѣ. Я не смѣлъ повторить того, что сейчасъ только слышалъ; мнѣ хотѣлось смотрѣть на это, какъ на обманъ чувствъ, и два или три раза я былъ уже готовъ воротиться домой, не показывая вида, что обратилъ на это вниманіе. Мнѣ казалось до того невозможнымъ, чтобъ Манонъ измѣнила мнѣ, что я боялся оскорбить ее подозрѣніемъ. Несомнѣнно, я обожалъ ее; но я представилъ ей не болѣе доказательствъ любви, чѣмъ она мнѣ: почему же мнѣ обвинять ее въ томъ, что она менѣе искренна и не столь постоянна, какъ я? Что могло ее заставить обмануть меня? Не прошло и трехъ часовъ, какъ она осыпала меня самыми нѣжными ласками и съ восторгомъ принимала мои; я зналъ свое сердце не лучше, чѣмъ и ея!

— Нѣтъ, нѣтъ! повторялъ я, — невозможно, чтобъ Манонъ измѣнила мнѣ! она знаетъ, что я живу только для нея; она прекрасно знаетъ, что я ее обожаю! Не можетъ нее это возбудить ея ненависти.

Впрочемъ, посѣщеніе и уходъ украдкой г. де-Б. приводили меня въ смущеніе. Я вспомнилъ также небольшія покупки Манонъ, которыя, казалось мнѣ, превосходили наши теперешнія средства. Все это какъ будто попахивало щедростью новаго любовника. А высказанная ею увѣренность въ неизвѣстныхъ мнѣ источникахъ доходовъ! Мнѣ трудно было объяснить эти загадки въ томъ благопріятномъ смыслѣ, какого желало мое сердце.

Съ другой стороны, съ тѣхъ поръ, какъ мы жили въ Парижѣ, я ее почти не выпускалъ изъ виду. Занятія, прогулки, развлеченія, — всюду мы были вмѣстѣ. Боже мой! даже разлука на минуту сильно бы опечалила насъ. Намъ безпрерывно требовалось повторять, что мы любимъ другъ друга; безъ этого мы умерли бы отъ безпокойства. Итакъ, я не могъ вообразить себѣ почти ни мгновенія, когда бы Манонъ была занята не мной, а кѣмъ-нибудь другимъ. Наконецъ мнѣ показалось, что я нашелъ разгадку этой тайны.

— У г. де-Б., сказалъ я самому себѣ, — крупныя дѣла и большія сношенія; родственники Манонъ могли отдать ему деньги на храненіе. Она, быть можетъ, уже получала ихъ отъ него; онъ принеси, ей еще денегъ. Она, безъ сомнѣнія, хотѣла позабавиться и скрыла это отъ меня, чтобъ потомъ пріятно поразить меня. Быть можетъ, она и сказала бы мн'. объ этомъ, войди я, какъ и всегда, вмѣсто того, чтобъ итти сюда плакаться на судьбу. Она, по крайней мѣрѣ, не станетъ скрытничать, когда я самъ заговорю съ нею о томъ.

Я до того укрѣпилъ себя въ этомъ мнѣніи, что оно было въ состояніи значительно уменьшить мою печаль. Я тотчасъ же пошелъ домой. Я обнялъ Манонъ съ всегдашней нѣжностью. Она приняла меня очень хорошо. Мнѣ хотѣлось сначала открыть мои соображенія, которыя болѣе, чѣмъ когда, казались мнѣ вѣрными; но я удержался, въ надеждѣ, что, можетъ быть, она предупредитъ меня, разсказавъ все какъ было.

Намъ подали ужинать. Я съ веселымъ видомъ сѣлъ за столъ; но при свѣтѣ сальной свѣчи, которая стояла между нами, мнѣ показалось, будто я вижу печаль въ лицѣ и глазахъ моей милой любовницы. Эта мысль обезпокоила меня. Я замѣтилъ, что взгляды ея останавливаются на мнѣ иначе, чѣмъ всегда. Я не могъ разобрать, была ли то любовь, или сожалѣніе, хотя мнѣ казалось, что то было нѣжное и томное чувство. Я смотрѣлъ на нее съ тѣмъ же вниманіемъ, и, быть можетъ, ей было тоже трудно судить по моимъ взглядамъ о состояніи моего сердца. Намъ не шли на умъ ни разговоръ, ни ѣда. Наконецъ я увидѣлъ, какъ слезы полились изъ ея прекрасныхъ глазъ. Коварныя слезы.

— О, Боже! вскричалъ я, — вы плачете, милая моя Манонъ, вамъ горько до слезъ, и вы ни слова не скажете мнѣ о своихъ страданіяхъ.

Она отвѣчала только вздохами, которые усиливали мое безпокойство. Я всталъ, весь дрожа; со всѣмъ пыломъ любви, я заклиналъ ее сказать мнѣ, о чемъ она плачетъ; осушая ея слезы, я самъ проливалъ ихъ; я былъ скорѣе мертвецомъ, чѣмъ живымъ человѣкомъ. И варваръ былъ бы тронутъ проявленіями моей печали и страха.

Въ то время, когда я весь былъ занятъ ею, я услышалъ, что нѣсколько человѣкъ поднимаются по лѣстницѣ. Потихоньку постучали въ дверь. Манонъ поцѣловала меня и, вырвавшись изъ моихъ объятій, быстро вошла въ свою комнату и заперла за собой дверь. Я вообразилъ себѣ, что одежда у нея была нѣсколько въ безпорядкѣ и она желаетъ скрыться отъ глазъ постороннихъ, которые стучались. Я самъ пошелъ отворять имъ.

Едва я отворилъ, какъ меня схватили трое людей, въ которыхъ я узналъ лакеевъ моего отца. Они не позволили себѣ никакого насилія; но пока двое держали меня за руки, третій обыскалъ мои карманы и вынулъ небольшой ножикъ, единственное оружіе, которое было у меня. Они попросили извиненія, что принуждены были непочтительно обойтись со мною; понятно, они объяснили, что дѣйствуютъ по приказанію моего отца, и добавили, что старшій братъ ждетъ меня на улицѣ въ каретѣ. Я былъ такъ взволнованъ, что дозволилъ свести себя внизъ, безъ сопротивленія и не говоря ни слова. Братъ дѣйствительно ждалъ меня. Меня посадили въ карету подлѣ него; кучеру уже было отдано приказаніе, и онъ быстро повезъ насъ въ Сенъ-Дени. Братъ нѣжно обнялъ меня, но не сказалъ ни слова; такимъ образомъ у меня оказался необходимый досугъ и я могъ мечтать о моемъ несчастій.

Сначала для меня все было непонятно, и я не видѣлъ возможности сдѣлать какое-либо предположеніе. Меня жестоко предали; но кто же? Раньше всѣхъ я подумалъ на Тибергія.

— Измѣнникъ! говорилъ я, — если мои подозрѣнія оправдаются, то тебѣ больше не жить.

Однако, я подумалъ, что ему неизвѣстно мое мѣстожительство, а, стало быть, отъ него нельзя было и узнать о немъ. Мое сердце не смѣло прегрѣшить, возводя обвиненіе на Манонъ. Та необычайная печаль, что, какъ я видѣлъ, подавляла ее, ея слезы, нѣжный поцѣлуй, которымъ она, уходя, подарила меня, — казались мнѣ загадкой; но я сознавалъ, что готовъ объяснить все это предчувствіемъ общаго нашего несчастія; и въ то время, какъ я приходилъ въ отчаяніе отъ разлучившей насъ случайности, я былъ настолько довѣрчивъ, что воображалъ, будто она еще больше моего достойна жалости.

Результатомъ моихъ разсужденій было то, что я убѣдилъ себя, что кто-нибудь изъ знакомыхъ увидѣлъ меня въ Парижѣ на улицѣ и извѣстилъ о томъ моего отца. Эта мысль меня утѣшила. Я былъ увѣренъ, что отдѣлаюсь отъ всего упреками или дурнымъ пріемомъ, которые мнѣ придется вытерпѣть отъ родительской власти. Я рѣшилъ перенести ихъ терпѣливо и обѣщать все, чего бы отъ меня ни потребовали, дабы облегчить себѣ возможность какъ можно скорѣе воротиться въ Парижъ и возвратить жизнь и радость милой моей Манонъ.

Мы скоро доѣхали до Сенъ-Дени. Братъ, удивленный моимъ молчаніемъ, вообразилъ, что оно причинено страхомъ; онъ сталъ утѣшать меня, увѣряя, что мнѣ нечего бояться строгости отца, если я только расположенъ возвратиться на путь долга и заслужить любовь, которую питаетъ ко мнѣ отецъ. Мы ночевали въ Сенъ-Дени, при чемъ братъ изъ предосторожности приказалъ тремъ лакеямъ лечь въ моей комнатѣ.

Мнѣ было особенно горько то, что мы ночевали въ той самой гостиницѣ, гдѣ я останавливался съ Манонъ, по дорогѣ изъ Амьена въ Парижъ. Хозяинъ и прислуга тотчасъ же узнали меня и въ то же время догадались, въ чемъ дѣло. Я слышалъ, какъ хозяинъ говорилъ:

— Э! да это тотъ самый красивый господинъ, что проѣзжалъ шесть недѣль тому съ хорошенькой барышней, которую онъ такъ сильно любилъ. Какая она была красавица! Бѣдныя дѣтки, какъ они ласкались другъ къ другу! Ей-Богу, жаль, что ихъ разлучили.

Я притворился, что ничего не слышу, и старался по возможности не попадаться на глаза.

У брата въ Сенъ-Дени была двухмѣстная коляска, въ которой мы отправились раннимъ утромъ, и на слѣдующій день вечеромъ прибыли домой. Онъ повидался раньше меня съ отцомъ, чтобъ сказать нѣсколько словъ въ мою пользу, объяснивъ ему, съ какой кротостью я дозволилъ увезти себя; такимъ образомъ, я былъ принятъ не такъ сурово, какъ ожидалъ. Онъ удовольствовался тѣмъ, что сдѣлалъ мнѣ нѣсколько общихъ упрековъ за то, что я отлучился безъ его позволенія. Что касается моей любовницы, то онъ замѣтилъ, что, связываясь съ неизвѣстной особой, я вполнѣ заслужилъ то, что со мной случилось; что онъ былъ лучшаго мнѣнія о моей предусмотрительности; но что онъ надѣется, что я поумнѣю послѣ этого приключеньица. Я понялъ эту рѣчь въ томъ смыслѣ, который согласовался съ моими мыслями. Я поблагодарилъ отца за доброту, съ которой онъ прощаетъ меня, и обѣщалъ ему вести себя болѣе послушно и порядочно. Въ глубинѣ сердца я торжествовалъ; ибо, судя по тому, какъ устраивалось дѣло, я не сомнѣвался, что буду въ состояніи тихонько уйти изъ дому въ ту же ночь.

Сѣли ужинать; смѣялись надъ моей амьенской побѣдой и моимъ бѣгствомъ съ такой вѣрной любовницей. Я добродушно переносилъ насмѣшки. Я даже былъ радъ, что мнѣ дозволено было говорить о томъ, что постоянно занимало мои мысли. Но нѣсколько словъ, сказанныхъ вскользь отцомъ, заставили меня слушать самымъ внимательнымъ образомъ. Онъ говорилъ о коварствѣ г. де-В. и о корыстной услугѣ, которую онъ оказалъ ему. Я былъ изумленъ, услышавъ, что онъ произноситъ это имя, и покорно просилъ объяснить мнѣ все. Онъ обратился къ моему брату съ вопросомъ, развѣ онъ не разсказалъ мнѣ всей исторіи. Братъ отвѣчалъ, что всю дорогу я былъ такъ спокоенъ, что онъ не считала. нужнымъ прибѣгать къ этому средству, чтобъ исцѣлить меня отъ безразсудства. Я замѣтилъ, что отецъ колебался, слѣдуетъ ли ему окончить разъясненіе, или нѣтъ. Я такъ настоятельно умолялъ его, что онъ удовлетворилъ моему желанію, или, вѣрнѣе, жестоко поразилъ меня самымъ ужасающимъ разсказомъ.

Онъ спросилъ меня сперва, былъ ли я настолько простъ, что вѣрилъ, будто любимъ моей любовницей. Я смѣло отвѣчалъ, что былъ въ томъ увѣренъ и что ничто не могло внушить мнѣ ни малѣйшаго повода къ недовѣрію.

— Ха, ха, ха! вскричалъ онъ, хохоча со всей мочи, — вотъ это превосходно. Ты, однако, сильно простоватъ, и мнѣ нравится, что ты питаешь такія чувства. Очень жаль, бѣдный мой кавалеръ, что я тебя зачислилъ въ Мальтійскій орденъ: у тебя такое расположеніе сдѣлаться терпѣливымъ и довольнымъ мужемъ!

Онъ прибавилъ еще множество насмѣшекъ въ томъ же родѣ насчетъ того, что онъ звалъ моей глупостью и довѣрчивостью. Наконецъ, видя, что я все молчу, онъ добавилъ, что, судя но расчету времени со дня моего отъѣзда изъ Амьена, Манонъ любила меня около двѣнадцати дней.

— Ибо, добавилъ онъ, — я знаю, что ты уѣхалъ изъ Амьена 28-го прошлаго мѣсяца, а нынче у насъ 29-е текущаго; уже одиннадцать дней, какъ г. де-Б. написалъ мнѣ; да я кладу еще восемь на то, чтобъ онъ успѣлъ свести полное знакомство съ твоей любовницей; итакъ, вычти одиннадцать и восемь изъ тридцати одного дня, которые прошли отъ 20-го одного мѣсяца до 29-го слѣдующаго, и останется двѣнадцать или немного больше, или меньше.

Слѣдомъ онъ вновь захохоталъ. У меня сильно щемило сердце при этомъ разсказѣ и я опасался, что не выдержку до конца этой печальной комедіи.

— Знай же, заговорилъ вновь отецъ, — потому что это тебѣ неизвѣстно, что г. де-Б. плѣнилъ сердце твоей принцессы, ибо онъ, конечно, смѣется надо мной, думая убѣдить меня, будто онъ отнялъ ее у тебя изъ безкорыстнаго желанія оказать мнѣ услугу. Было бы слишкомъ ждать такихъ благородныхъ чувствъ отъ такого, какъ онъ, человѣка, который, притомъ, и незнакомъ мнѣ. Онъ вывѣдалъ отъ нея, что ты мой сынъ, и чтобъ избавить себя отъ твоей докуки, написалъ мнѣ о твоемъ мѣстожительствѣ и о твоей безпорядочной жизни, давая мнѣ понять, что только силою можно овладѣть тобой. Онъ предлагалъ мнѣ облегчить возможность схватить тебя за воротъ; по его же указанію и по указанію твоей любовницы, твой братъ улучилъ минуту, когда тебя можно было захватить врасплохъ. Поздравь же теперь себя съ продолжительностью твоей побѣды. Ты умѣешь, кавалеръ, побѣждать довольно скоро, но не умѣешь сберегать плодовъ побѣды.

Я дольше былъ не въ силахъ выносить разговоръ, гдѣ каждое слово терзало мое сердце. Я поднялся изъ-за стола и не успѣлъ сдѣлать четырехъ шаговъ, чтобъ выйти изъ залы, какъ упалъ на полъ безъ чувствъ и сознанія. Мнѣ возвратили ихъ, благодаря быстрой помощи. Я открылъ глаза и залился слезами; я открылъ ротъ и разразился самыми печальными и трогательными сѣтованіями. Отецъ меня всегда любилъ и сталъ утѣшать со всей нѣжностью. Я бросился къ его ногамъ, ломая руки; я заклиналъ его дозволить мнѣ возвратиться въ Парижъ, чтобъ заколоть Б.

— Нѣтъ, говорилъ я, — онъ не плѣнилъ сердца Манонъ; онъ сдѣлалъ надъ нимъ насиліе, онъ соблазнилъ ее колдовствомъ или ядомъ; быть можетъ, онъ по-скотски изнасиловалъ ее. Манонъ меня любитъ, развѣ я не знаю? Онъ съ кинжаломъ въ рукахъ пригрозилъ ей и тѣмъ принудилъ ее меня покинуть. На что бы онъ не рѣшился, чтобъ отнять у меня такую прелестную любовницу? О, боги, боги! развѣ возможно, чтобъ Манонъ измѣнила мнѣ и перестала любить меня.

Я все толковалъ о скоромъ возвращеніи въ Парижъ, и ради этого ежеминутно вскакивалъ, и мой отецъ увидѣлъ, что въ томъ возбужденіи, въ какомъ я находился, ничто не въ силахъ удержать меня. Онъ свелъ меня въ одну изъ комнатъ наверху и оставилъ со мной двухъ слугъ, приказавъ имъ не упускать меня изъ виду. Я не владѣлъ собою. Я отдалъ бы тысячу жизней, чтобъ только на четверть часа воротиться въ Парижъ. Я поняли., что, послѣ такого откровеннаго сознанія, мнѣ не легко дозволятъ выйти изъ комнаты. Я измѣрилъ глазами высоту оконъ. Не видя ни малѣйшей возможности ускользнуть этимъ путемъ, я кротко обратился къ слугамъ. Я тысячью клятвъ завѣрялъ ихъ, что со временемъ обогащу ихъ, если только они согласятся способствовать моему побѣгу. Я уговаривалъ, я ласкалъ ихъ, я угрожалъ имъ; но эта попытка была также безполезна. Тогда я потерялъ всякую надежду. Я рѣшился умереть и бросился на постель съ намѣреніемъ не вставать съ нея, пока не умру. Всю ночь и слѣдующій день я провелъ въ такомъ положеніи. На слѣдующій день я отказался отъ пищи.

Отецъ навѣстилъ меня послѣ обѣда. Онъ былъ такъ добръ, что нѣжными утѣшеніями успокоивалъ мои страданія. Онъ такъ непререкаемо приказалъ мнѣ поѣсть, что, изъ уваженія къ его приказу, я не ослушался. Въ теченіе нѣсколькихъ дней я ѣлъ только въ его присутствіи и изъ послушанія къ нему. Онъ продолжалъ высказывать доводы, которые могли возвратить меня къ здравому смыслу и внушить мнѣ презрѣніе къ невѣрной Манонъ. Несомнѣнно, я болѣе не уважалъ ея; какъ могъ я уважать самое вѣтреное, самое коварное изо всѣхъ созданіи? Но ея образъ, тѣ прелестныя черты, что я носилъ въ глубинѣ моего сердца, не исчезали. Я хорошо сознавалъ свое состояніе.

— Я могу умереть, разсуждалъ я, — я даже долженъ умереть послѣ такого стыда и страданія, но я перенесу тысячу смертей и все-таки не смогу забыть неблагодарную Манонъ.

Отецъ дивился, видя, что я постоянно грущу такъ сильно. Онъ зналъ, что у меня есть правила чести, и не могъ сомнѣваться, что ея измѣна заставила меня презирать ее, а потому вообразилъ себѣ, что мое постоянство не столько въ зависимости отъ этой именно страсти, сколько отъ склонности къ женщинамъ вообще. Онъ такъ укрѣпился въ этой мысли, что, не совѣщаясь ни съ кѣмъ, кромѣ своей нѣжной привязанности ко мнѣ, высказался однажды откровенно.

— Кавалеръ, сказалъ онъ мнѣ, — у меня до сихъ поръ было намѣреніе, чтобъ ты носилъ Мальтійскій крестъ, но я вижу, что твои склонности направлены совсѣмъ въ другую сторону. Ты любишь хорошенькихъ; я готовъ сыскать такую, которая тебѣ понравится. Объясни мнѣ прямо, что ты объ этомъ думаешь.

Я ему отвѣчала^, что для меня впредь не будетъ существовать различія между женщинами, и что, послѣ случившагося со мною несчастія, я буду презирать ихъ всѣхъ равно.

— Я найду тебѣ такую, улыбаясь заговорилъ отецъ, — что будетъ походить на Манонъ, но будетъ вѣрнѣе ея.

— Ахъ, если вы сколько-нибудь желаете мнѣ добра, отвѣчалъ я ему, — то возвратите мнѣ ее. Повѣрьте, дорогой батюшка, что она не измѣняла мнѣ; она неспособна на такую черную и жестокую низость. Коварный Б. обманываетъ всѣхъ, — васъ, ее и меня. Если бъ вы знали, какъ она нѣжна и искренна; если бъ вы ее знали, вы полюбили бы ее.

— Вы ребенокъ, возразилъ мой отецъ. — Какъ можете вы быть до такой степени слѣпы послѣ того, что я разсказалъ о ней? Она сама предала васъ вашему брату. Вы должны забыть самое ея имя и воспользоваться, если вы благоразумны, той снисходительностью, которую я вамъ оказываю.

Я весьма ясно сознавалъ, что онъ правъ. Я заступился за невѣрную вслѣдствіе невольнаго побужденія.

— Ахъ, заговорилъ я послѣ минутнаго молчанія, — вполнѣ правда, что я несчастная жертва самаго гнуснаго коварства. Да, продолжалъ я, плача съ досады, — я теперь вижу, что я еще ребенокъ. Имъ не трудно было обмануть мою довѣрчивость. Но я знаю, чѣмъ отомстить имъ.

Отецъ пожелалъ узнать, что же я намѣреваюсь сдѣлать.

— Я отправлюсь въ Парижъ, сказалъ я, — я подожгу домъ г. де-В. и сожгу его живого вмѣстѣ съ коварной Манонъ.

Отецъ разсмѣялся надъ этой вспышкой, и она была причиной, что меня стали строже держать въ заключеніи.

Я провелъ въ немъ цѣлые полгода, причемъ въ первый мѣсяцъ мое расположеніе почти не измѣнялось. Всѣ мои чувства были поочередной смѣной ненависти и любви, надежды и отчаянія, смотря по тому, въ какомъ видѣ представлялась мнѣ Манонъ. То я видѣлъ въ ней самую достойную любви дѣвушку и томился желаніемъ увидѣть ее; то я видѣлъ въ ней низкую и коварную любовницу и давалъ тысячи клятвъ, что отыщу ее только для того, чтобъ наказать.

Мнѣ давали книги, которыя нѣсколько успокоили мою душу. Я перечелъ всѣхъ любимыхъ авторовъ; я пріобрѣлъ новыя свѣдѣнія; у меня вновь пробудилась жажда знаній; вы увидите, какъ она пригодилась мнѣ впослѣдствіи.

То, чему меня научила любовь, дало мнѣ возможность уяснить множество мѣстъ въ Гораціи и Виргиліи, которыя раньше казались мнѣ непонятными. Я написали. любовный комментарій на четвертую книгу Энеиды; я его предполагаю обнародовать, и льщу себя надеждой, что публика останется имъ довольна.

— Ахъ! говорилъ я, составляя его, — вѣрной Дидонѣ нуженъ былъ человѣкъ съ такимъ же вѣрнымъ сердцемъ, какъ у меня.

Однажды Тибергій посѣтилъ меня во время моего заключенія. Я изумился тому восторгу, — съ которымъ онъ меня обнялъ. У меня еще не было такихъ доказательствъ его привязанности, которыя заставляли бы меня смотрѣть на него иначе, чѣмъ на простого школьнаго товарища, чѣмъ на друга, какими бываютъ въ юности однолѣтки. За пять или за шесть мѣсяцевъ, что мы не видались, онъ такъ измѣнился и возмужалъ, что и его наружность, и тонъ его рѣчей внушили мнѣ уваженіе. Онъ говорилъ со мною скорѣй какъ благоразумный совѣтчикъ, чѣмъ какъ другъ по училищу. Онъ сокрушался о заблужденіи, въ которое я впалъ; онъ поздравлялъ меня съ наступившимъ выздоровленіемъ; наконецъ, онъ увѣщевалъ меня воспользоваться этой ошибкой молодости, чтобъ правильно взглянуть на суетность наслажденій.

Я посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ. Онъ замѣтилъ это.

— Милый мой кавалеръ, сказалъ онъ мнѣ, — я не говорю вамъ ничего, что не было бы основательно и вѣрно, и въ чемъ бы я не убѣдился при помощи строгаго разсмотрѣнія. У меня была такая же склонность къ сладострастію, какъ и у васъ; но Небо одарило меня въ то же время стремленіемъ къ добродѣтели. Мой умъ помогъ мнѣ сравнить плоды того и другого, и я невдолгѣ открылъ разницу между ними. На подмогу моимъ размышленіямъ пришла помощь свыше. Я почувствовалъ такое презрѣніе къ міру, съ которымъ ничто не можетъ сравниться. Знаете ли, что меня въ немъ удерживаетъ, прибавилъ онъ, — и что препятствуетъ мнѣ удалиться въ уединеніе? Единственно нѣжная дружба, которую я питаю къ вамъ. Я знаю превосходство вашего сердца и ума; нѣтъ такого добра, къ которому вы не были бы способны. Ядъ наслажденія заставилъ васъ сбиться съ пути. Какая потеря для добродѣтели! Ваше бѣгство изъ Амьена причинило мнѣ столько горя, что я съ тѣхъ поръ не испыталъ и минутнаго удовольствія. Судите сами по тѣмъ попыткамъ, которыя оно заставило меня сдѣлать.

Онъ мнѣ разсказалъ, что, замѣтивъ, что я обманулъ его и уѣхалъ со своей возлюбленной, онъ погнался за нами верхомъ, но у насъ было четыре или пять часовъ впереди, и ему невозможно было догнать насъ; что тѣмъ не менѣе онъ прибылъ въ Сенъ-Дени полчаса спустя послѣ моего отъѣзда; что, будучи увѣренъ, что я остался въ Парижѣ, онъ прожилъ тамъ шесть недѣль, безуспѣшно меня разыскивая; что онъ ходилъ всюду, гдѣ надѣялся, что можетъ меня встрѣтить, и что однажды онъ наконецъ узналъ въ театрѣ мою любовницу; она была тамъ въ такомъ блестящемъ уборѣ, что онъ подумалъ, что она обязана своимъ богатствомъ новому любовнику; онъ слѣдовалъ до самаго дома за ея каретой и узналъ отъ одного слуги, что она на содержаніи у г. де-Б.

— Я не довольствовался этимъ, продолжалъ, онъ: — я воротился туда на слѣдующій день, чтобъ узнать отъ нея самой, что сталось съ вами. Она мигомъ ушла, только я заговорилъ о васъ, и я принужденъ былъ вернуться въ провинцію, не узнавъ ничего болѣе. Тутъ я услышалъ о томъ, что съ вами случилось, и въ какое отчаяніе это повергло васъ; но я не желалъ видѣть васъ до тѣхъ поръ, пока, не узнаю, что вы нѣсколько успокоились.

— Итакъ, вы видѣли Манонъ? со вздохомъ отвѣчалъ я ему. — Ахъ, вы счастливѣе меня; я осужденъ на то, чтобъ больше никогда ея не видѣть.

Онъ сталъ упрекать меня за этотъ вздохъ, доказывавшій, что я все еще чувствую къ ней слабость. Онъ такъ откровенно хвалилъ доброту моего характера и мои склонности, что съ перваго свиданія породилъ во мнѣ сильное желаніе отказаться, подобно ему, отъ всѣхъ мірскихъ удовольствій и вступить въ духовное званіе.

Мнѣ такъ понравилась эта мысль, что, оставшись одинъ, я ни о чемъ иномъ уже и не думалъ. Я вспомнилъ слова господина амьенскаго епископа, который давалъ мнѣ подобный же совѣтъ, и о тѣхъ предсказаніяхъ счастья, которое онъ сулилъ мнѣ, если я отдамся этому дѣлу. Въ мои размышленія входило также и благочестивое настроеніе.

— Я стану жить умно и по-христіански, говорилъ я; — я посвящу себя наукѣ и религіи, а это воспрепятствуетъ мнѣ думать объ опасныхъ любовныхъ наслажденіяхъ. Я стану презирать то, чѣмъ восхищается большинство людей; я чувствую, что сердце мое не пожелаетъ ничего, кромѣ того, что оно уважаетъ, а потому у меня будетъ немного какъ безпокойствъ, такъ и желаній.

Такимъ образомъ, я составилъ заранѣе систему тихой и уединенной жизни. Ея принадлежностью были: уединенный домикъ съ лѣскомъ и ручьемъ вкусной воды въ концѣ сада; библіотека, составленная изъ избранныхъ книгъ; нѣсколько добродѣтельныхъ и здравомыслящихъ друзей; хорошій столъ, но простой и умѣренный. Къ этому я прибавлялъ переписку съ другомъ, живущимъ въ Парижѣ; онъ станетъ сообщать мнѣ объ общественныхъ новостяхъ, не столько ради удовлетворенія моего любопытства, сколько для того, чтобъ я могъ поразвлечься разсказомъ о глупыхъ человѣческихъ суетностяхъ.

— И развѣ я не буду счастливъ? прибавлялъ я: — развѣ не всѣ мои желанія будутъ выполнены?

Несомнѣнно, эти предположенія сильно льстили моимъ склонностямъ. Но въ концѣ такого мудраго распорядка дѣлъ, я чувствовалъ, что сердце мое ждало еще чего-то, и что для того, чтобъ я ничего ужъ больше не желалъ въ этомъ прелестномъ уединеніи, необходимо, чтобъ со мной была Манонъ.

Между тѣмъ Тибергій продолжалъ часто навѣщать меня, чтобъ укрѣпить меня во внушенномъ имъ намѣреніи, и я наконецъ воспользовался случаемъ и открылся во всемъ отцу. Онъ объявилъ мнѣ, что ничего больше не желаетъ, какъ того, чтобъ дѣти были свободны въ выборѣ своихъ занятій, и что, какъ бы я ни пожелалъ распорядиться собою, онъ сохранитъ за собою только право помогать мнѣ совѣтами. И онъ далъ мнѣ весьма благоразумные совѣты, которые клонились не столько къ тому, чтобъ отвлечь меня отъ моего намѣренія, сколько къ тому, чтобъ я сознательно взялся за его исполненіе.

Приближалось начало учебнаго года. Я условился съ Тибергіемъ поступить вмѣстѣ въ семинарію святаго Сульпиція; онъ ради окончанія богословскаго образованія, а я ради его начала. Его достоинства были извѣстны мѣстному епископу, и онъ получилъ отъ этого прелата значительную бенефицію.

Мой отецъ, полагая, что я вполнѣ излечился отъ страсти, не дѣлалъ никакихъ затрудненій. Мы пріѣхали въ Парижъ. Мальтійскій крестъ былъ замѣненъ духовной одеждой, и я сталъ называться не кавалеромъ, а аббатомъ де-Гріе. Я принялся за занятія съ такимъ прилежаніемъ, что менѣе чѣмъ въ мѣсяцъ сдѣлалъ чрезвычайные успѣхи. Я занимался отчасти и ночью, а днемъ не терялъ ни минуты. Слава обо мнѣ такъ пронеслась, что меня уже стали поздравлять съ отличіями, которыхъ я не могъ не получить; безъ моей просьбы имя мое было занесено въ списокъ бенефицій. Но я не пренебрегалъ и благочестіемъ; я ревностно предавался всѣмъ духовнымъ упражненіямъ. Тибергій былъ въ восторгѣ отъ того, что считалъ своимъ созданіемъ, и я видѣлъ, какъ онъ нѣсколько разъ проливалъ слезы, восхваляя то, что онъ звалъ моимъ «обращеніемъ».

Меня никогда не удивляло то, что человѣческія рѣшенія подвержены измѣненіямъ; одна страсть порождаетъ ихъ, другая можетъ ихъ разрушить; но когда я подумаю о свягосги намѣренія, приведшаго меня въ семинарію святаго Сульппція, о той внутренней радости, которую небо дало мнѣ вкусить при его исполненіи, — то ужасаюсь той легкости, съ какою я могъ измѣнить ему. Если правда, что небесная помощь въ каждое мгновеніе равна силѣ страсти, то пусть же объяснятъ мнѣ, вслѣдствіе какого гибельнаго вліянія вы сразу отвлекаетесь далеко отъ долга, не находя въ себѣ возможности ни для малѣйшаго сопротивленія и не чувствуя ни малѣйшаго угрызенія совѣсти?

Я считалъ себя вполнѣ освобожденнымъ отъ любовныхъ слабостей. Мнѣ казалось, что я предпочту чтеніе страницы св. Августина, или четверть часа христіанскаго размышленія всѣмъ чувственнымъ наслажденіямъ, не исключая и тѣхъ, которыя мнѣ могла бы предложить Манонъ. И, однако, въ одно несчастное мгновеніе, я вновь упалъ въ пропасть, и мое паденіе было тѣмъ неисправимѣе, что я сразу очутился на той же глубинѣ паденія, отъ которой избавился, а новыя распутства, въ которыя я впалъ увлекли меня еще болѣе въ бездну.

Я прожилъ около года въ Парижѣ, не наводя справокъ о Манонъ. Вначалѣ мнѣ дорого стоило такое насиліе надъ собою; но постоянные совѣты Тибергія и мои собственныя размышленія помогли мнѣ одержать побѣду. Послѣдніе мѣсяцы прошли такъ спокойно, что я полагалъ, будто навѣки забылъ объ этомъ прелестномъ и коварномъ созданіи. Пришло время, когда я долженъ былъ подвергнуться публичному испытанію въ Богословской школѣ; я просилъ нѣсколькихъ значительныхъ лицъ почтить его своимъ присутствіемъ. Мое имя стало столь извѣстно во всѣхъ частяхъ Парижа, что дошло до слуха моей невѣрной. Благодаря званію аббата, она не знала, точно ли это я; но остатокъ любопытства, или быть можетъ извѣстное раскаяніе въ томъ, что она измѣнила мнѣ (я никогда не могъ рѣшить, какое именно изъ этихъ двухъ чувствъ), заставило ее заинтересоваться именемъ, схожимъ съ моимъ; она вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими дамами явилась въ Сорбонну. Она присутствовала при моемъ испытаніи и, безъ сомнѣнія, ей не трудно было узнать меня.

Я и не подозрѣвалъ этого посѣщенія. Какъ извѣстно, въ подобныхъ учрежденіяхъ для дамъ имѣются особыя помѣщенія, гдѣ ихъ невидно за рѣшетками. Я возвратился въ семинарію святого Сульпиція, покрытый славой и обремененный похвалами. Черезъ минуту послѣ моего возвращенія мнѣ доложили, что меня желаетъ видѣть дама. Я тотчасъ же отправился въ пріемную. Боже, какое неожиданное явленіе! я увидѣлъ Манонъ. То была она, но еще привлекательнѣе, еще болѣе блестящая, чѣмъ я ее видѣлъ; ей шелъ восемнадцатый годъ; ея прелести превосходили всякое описаніе; у нея было такое тонкое, такое нѣжное, такое манящее лицо: вся ея фигура показалась мнѣ очаровательной.

При видѣ ея я былъ пораженъ изумленіемъ и, не догадываясь о цѣли ея посѣщенія, съ опущенными глазами и трепетомъ ждалъ ея объясненія. Нѣсколько мгновеній она была смущена такъ же, какъ я; но видя, что мое молчаніе длится, она заслонила руками глаза, чтобъ скрыть слезы. Робкимъ голосомъ она сказала мнѣ, что знаетъ, что ея невѣрность заслуживаетъ ненависти, но что если правда, что я чувствовалъ когда либо къ ней нѣжность, то было слишкомъ жестоко въ теченіе двухъ лѣтъ не извѣстить ее о моей участи и еще болѣе жестоко не сказать ей теперь ни слова, видя въ какомъ положеніи она стоитъ передо мною. Я не съумѣю изъяснить, съ какой душевной тревогою слушалъ я ее.

Она сѣла. Я продолжалъ стоять, на половину отворотясь, но смѣя прямо взглянуть на нее. Я нѣсколько разъ начиналъ отвѣтъ, и былъ не въ состояніи докончить. Наконецъ я сдѣлалъ усиліе надъ собой и болѣзненно вскричалъ:

— Коварная Манонъ! О, коварная, коварная!

Горько плача, она повторяла., что и не думаетъ оправдывать своего коварства.

— Что-жъ вы думаете дѣлать? вскричалъ я.

— Умереть, отвѣчала она, — если вы не возвратите мнѣ вашего сердца, безъ котораго я не могу жить.

— Такъ требуй же моей жизни, невѣрная! сказалъ я, проливая самъ слезы, которыя тщетно старался удержать, — требуй моей жизни. Вотъ единственно, что я могу еще принести тебѣ въ жертву, потому что сердце мое не переставало быть твоимъ.

Едва я произнесъ послѣднія слова, какъ она съ восторгомъ встала и обняла меня. Она осыпала меня тысячью страстныхъ ласкъ; она называла меня всѣми именами, какія только изобрѣтаетъ любовь для выраженія своей живѣйшей нѣжности. Я съ томностью отвѣчалъ на нихъ. Въ самомъ дѣлѣ, какой переходъ отъ спокойнаго состоянія, въ которомъ я находился, къ мятежнымъ возбужденіямъ, зарожденіе коихъ я чувствовалъ вновь! Я былъ повергнутъ въ ужасъ; я вздрогнулъ, какъ бываетъ съ человѣкомъ, очутившимся ночью въ пустомъ полѣ: кажется, будто вы перенесены въ совсѣмъ другой порядокъ вещей; васъ охватываетъ тайный страхъ, отъ котораго отдѣлываешься только послѣ долгаго осматриванія всего окружающаго.

Мы сѣли другъ противъ друга. Я взялъ ее за руки.

— Ахъ, Манонъ! сказалъ я, глядя на нее печальнымъ взоромъ, — я не ждалъ, что вы такой черной измѣной заплатите мнѣ за любовь. Вамъ легко было обмануть сердце, котораго вы были полной владычицей и все счастье котораго состояло въ томъ, чтобъ нравиться и повиноваться вамъ. Скажите же сами, развѣ вы нашли сердце столь же нѣжное и покорное? Нѣтъ, нѣтъ! природа не создавала сердца такого закала, какъ у меня. Скажите мнѣ, по крайней мѣрѣ, жалѣли вы когда нибудь о немъ? Какое довѣріе, въ утѣшеніе ему, могу я питать къ тому возврату нѣжности, который сегодня привелъ васъ сюда? Я слишкомъ вижу, что вы стали еще прелестнѣе, чѣмъ были во имя всѣхъ мученій, которыя я перенесъ изъ-за васъ, прекрасная Манонъ, скажите же мнѣ, будете ли вы впредь вѣрнѣе?

Въ отвѣтъ она наговорила мнѣ такихъ трогательныхъ вещей относительно своего раскаянія, и обѣщала быть вѣрной мнѣ съ такими увѣреніями и клятвами, что до невыразимой степени растрогала меня.

— Дорогая Манонъ, сказалъ я, кощунственно смѣшивая любовныя и богословскія выраженія, — ты Слишкомъ божественна для созданія. Мое сердце полно высочайшей услады. Все, что говорятъ о свободѣ въ семинаріи святого Сульпиція — химера. Я предвижу, что ради тебя я погублю и будущность и доброе имя; я читаю судьбу си ю въ твоихъ прекрасныхъ глазахъ; но въ какихъ потеряхъ не утѣшитъ меня твоя любовь! Благосклонность фортуны не привлекаетъ меня; слава мнѣ кажется дымомъ; всѣ мои планы о жизни духовнаго лица — безумныя мечтанія; наконецъ, всѣ блага по сравненію съ тѣмъ, которымъ я надѣюсь обладать съ тобою, — блага презрѣнныя, потому что въ моемъ сердцѣ они и на мигъ не устоятъ противъ одного твоего взгляда.

Тѣмъ не менѣе, обѣщая полное забвеніе ея проступковъ, я пожелалъ узнать, какимъ образомъ она допустила, чтобъ ее увлекъ г. де-Б. Она разсказала, что онъ, увидѣвъ ее у окна, влюбился въ нее; что онъ объяснился, какъ подобаетъ откупщику податей, т. е. обозначивъ въ письмѣ, что плата будетъ пропорціональна ея благосклонности, что въ началѣ она уступила съ мыслью вытянуть изъ него порядочную сумму, которая дозволила бы намъ жить съ большими удобствами, но онъ ослѣпилъ ее такими великолѣпными обѣщаніями, что она постепенно сдалась вполнѣ; что, впрочемъ, я могъ бы замѣтить мученія ея совѣсти по тѣмъ знакамъ печали, которые она обнаружила наканунѣ нашей разлуки; что не смотря на роскошь, съ которой онъ содержалъ ее, она не испытывала съ нимъ счастія, не только потому, какъ она выразилась, что не нашла въ немъ деликатности моихъ чувствъ и прелести моего обращенія, но и потому, что посреди самыхъ удовольствій, которыя онъ доставлялъ ей безпрерывно, въ глубинѣ ея сердца жили воспоминаніе о моей любви и упреки за невѣрность. Она разсказала мнѣ о Тибергіи и о томъ чрезвычайномъ смущеніи, которое причинило ей его посѣщеніе.

— Ударъ шпагой въ сердце не такъ бы взволновалъ мою кровь, добавила она, — Я и мгновенія не могла вынести его присутствія и повернулась къ нему спиной.

Она продолжала разсказывать мнѣ, какимъ образомъ узнала о моемъ пребываніи въ Парижѣ, о перемѣнѣ въ моей жизни и о моемъ публичномъ испытаніи въ Сорбоннѣ. Она увѣряла меня, что до того волновалась во время диспута, что ей было очень трудно удерживать не только слезы, но даже стоны и крики, которыми она готова была разразиться нѣсколько разъ. Наконецъ, она сказала мнѣ, что должна была выйти оттуда послѣ всѣхъ, дабы скрыть свое разстройство и, слѣдуя единственно движенію своего сердца и пылкости своихъ желаній, отправилась прямо въ семинарію съ рѣшимостью тутъ же умереть, если не встрѣтитъ во мнѣ готовности простить ее.

Гдѣ такой варваръ, что не былъ бы тронутъ столь живымъ и нѣжнымъ раскаяніемъ? Что касается меня, то я въ это мгновеніе чувствовалъ, что охотно принесъ бы въ жертву Манонъ всѣ епископства христіанскаго міра. Я спросилъ ее, какъ она думаетъ устроить на новый ладъ нашу жизнь. Она отвѣчала, что слѣдуетъ сейчасъ же уѣхать изъ семинаріи и устроиться гдѣ нибудь въ болѣе безопасномъ мѣстѣ. Я безъ возраженія согласился на всѣ желанія. Она сѣла въ карету, чтобъ подождать меня на углу улицы. Черезъ минуту я вышелъ, не будучи замѣченъ привратникомъ. Я сѣлъ къ ней въ карету. Мы отправились къ продавцу стараго платья; я опять очутился съ галунами и шпагой. Манонъ заплатила за все, потому что у меня не было ни су; изъ страха, какъ бы не встрѣтилось препятствія къ моему выходу изъ семинаріи, она не пожелала, чтобъ я и на минутку забѣжалъ къ себѣ въ комнату, чтобъ захватить деньги. Мое казначейство, впрочемъ, было въ весьма неважномъ состояніи, а она, благодаря щедрости г. Б., была на столько богата, чтобъ пренебречь тѣмъ, что заставила меня бросить. У продавца стараго платья мы стали обсуждать, что намъ теперь слѣдуетъ дѣлать.

Чтобъ заставить меня сильнѣе цѣнить то, что она жертвуетъ ради меня г-номъ В., Манонъ рѣшила ни мало не церемониться съ нимъ.

— Я оставлю ему мебель, сказала она, — она его; но я, понятно, увезу всѣ драгоцѣнныя вещи и около шестидесяти тысячъ франковъ, которыя я вытянула изъ него въ два года. Я не предоставляла ему никакой власти надъ собою, прибавила она, — а потому мы можемъ безъ страха оставаться въ Парижѣ, нанявъ удобный домъ, гдѣ и заживемъ счастливо.

Я возразилъ ей, что если для нея и нѣтъ опасности, то для меня есть, и большая, потому что рано или поздно меня узнаютъ и я буду постоянно беззащитенъ отъ несчастія, которое уже однажды испыталъ. Она мнѣ дала понять, что для нея было бы жаль уѣхать изъ Парижа. Я такъ боялся огорчить ее, что не знаю какими бы опасностями не пренебрегъ, только-бъ угодить ей. Впрочемъ, мы пришли къ благоразумному соглашенію, именно рѣшили нанять домъ въ какой нибудь деревнѣ въ окрестностяхъ Парижа, откуда намъ легко было бы попасть въ городъ ради удовольствія, или въ случаѣ какой либо надобности. Мы выбрали Шальо, откуда не далеко до города. Манонъ тотчасъ же отправилась къ себѣ. Я ждалъ ее у калитки Тюльерійскаго сада.

Она воротилась черезъ часъ въ наемной каретѣ съ дѣвушкой, бывшей у нея въ услуженіи, и нѣсколькими чемоданами, куда были уложены ея платья и всякія драгоцѣнности.

Вскорѣ мы пріѣхали въ Шальо. Первую ночь мы провели въ трактирѣ, чтобъ потомъ на свободѣ отыскать домъ, или, по крайней мѣрѣ, удобную квартиру. На слѣдующее же утро мы отыскали помѣщеніе по своему вкусу.

Сначала мнѣ казалось, что счастье мое незыблемо, Манонъ была сама нѣжность и угодливость. Она была такъ внимательно деликатна ко мнѣ, что я почелъ себя слишкомъ вознагражденнымъ за всѣ мои страданія. Оба мы пріобрѣли извѣстную опытность, а потому стали разсуждать о прочности нашего положенія. Шестьдесятъ тысячъ франковъ, составлявшихъ основу нашего богатства, не представляли суммы, которой хватило бы на долгую жизнь. Притомъ, мы вовсе не были расположены черезчуръ умѣрять расходы. Экономія не была особой добродѣтелью Манонъ, ни моей. Вотъ планъ, который я составилъ.

— Шестидесяти тысячъ франковъ, сказалъ я ей, — хватитъ намъ на десять лѣтъ. Если мы останемся въ Шальо, то намъ достаточно двухъ тысячъ экю въ годъ. Мы станемъ жить въ довольствѣ, но просто. Единственный расходъ у насъ будетъ на карету и на театръ. Мы заведемъ порядокъ. Вы любите оперу, и мы станемъ ѣздить въ нее два раза въ недѣлю. Что касается игры, то мы назначимъ ей предѣлъ и никогда не станемъ проигрывать больше двухъ пистолей. Невозможно чтобъ въ теченіе десяти лѣтъ не произошло перемѣнъ въ моемъ семействѣ; мой отецъ уже человѣкъ пожилой, онъ можетъ умереть. У меня окажется состояніе, и тогда намъ нечего будетъ бояться.

Такое устройство дѣлъ не было бы самымъ безумнымъ дѣйствіемъ въ моей жизни, будь мы настолько благоразумны, чтобъ вполнѣ подчиниться ему. Но наша рѣшимость длилась не болѣе мѣсяца. Манонъ страстно любила развлеченія; я ихъ любилъ ради ея. Всякую минуту у насъ являлись новые предлоги для расходовъ; и я, нисколько не жалѣя о деньгахъ, которыя она порой тратила слишкомъ расточительно, первый готовъ былъ доставить ей все, что, по моему мнѣнію, могло принести ей удовольствіе. Наше житье въ Шальо становилось ей въ тягость.

Приближалась зима, всѣ возвращались въ городъ, и дачи начинали пустѣть. Она мнѣ предложила нанять домъ въ Парижѣ. Я не согласился, но чтобъ хотя нѣсколько угодить ей, сказалъ, что мы можемъ взять меблированное помѣщеніе и ночевать тамъ, когда намъ придется засидѣться поздно въ обществѣ, гдѣ мы бывали нѣсколько разъ въ недѣлю: она выставляла какъ предлогъ для переѣзда именно неудобство поздняго возвращенія въ Шальо. Такимъ образомъ, у насъ оказалось двѣ квартиры, одна въ городѣ, другая — въ деревнѣ. Эта перемѣна вскорѣ привела къ совершенному разстройству нашихъ дѣлъ, породивъ два приключенія, которыя стали причиной нашего разоренія.

У Манонъ былъ братъ, служившій въ лейбъ-гвардіи. Къ несчастію, оказалось, что онъ живетъ въ Парижѣ въ одной съ нами улицѣ. Онъ узналъ сестру, увидѣвъ по утру у окна. Онъ тотчасъ же прибѣжалъ къ намъ. То былъ человѣкъ грубый и безъ понятій о чести. Онъ вошелъ въ нашу комнату съ страшными ругательствами и, зная отчасти похожденія своей сестры, осыпалъ ее бранью и упреками.

Я вышелъ за минуту до того, и это было счастьемъ для него, или для меня, потому что я вовсе не былъ расположенъ сносить оскорбленія. Я воротился домой уже послѣ его ухода. Печаль Манонъ заставила меня предположить, что случилось нѣчто необычайное. Она разсказала мнѣ досадную сцену, которую ей пришлось вынести, и о грубыхъ угрозахъ ея брата. Я до того озлобился, что готовъ былъ тотчасъ же отомстить, если бы она не остановила меня своими слезами.

Въ то время, какъ мы разговаривали съ нею объ этомъ приключеніи, къ намъ въ комнату безъ доклада вошелъ лейбъ-гвардеецъ. Я не принялъ бы его такъ вѣжливо, еслибъ зналъ его раньше; но, съ веселымъ видомъ поклонясь намъ, онъ успѣлъ сказать Манонъ, что пришелъ извиниться передъ ней за свою вспышку; что онъ думалъ, будто она ведетъ распутную жизнь, и что это-то мнѣніе и возбудило его гнѣвъ; но что, узнавъ отъ одного изъ нашихъ слугъ, кто я такой, и услышавъ обо мнѣ много хорошаго, онъ желаетъ жить съ нами въ мирѣ.

Хотя эти свѣдѣнія, полученныя отъ одного изъ моихъ лакеевъ, и заключали въ себѣ нѣчто странное и гадкое, я вѣжливо выслушалъ его объясненіе. Я думалъ тѣмъ угодить Манонъ. Она, казалось, была въ восторгѣ, что онъ идетъ на мировую. Мы оставили его обѣдать.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ до того простеръ свою короткость, что, услышавъ, что мы возвращаемся въ Шальо, во что бы то ни стало захотѣлъ сопровождать насъ. Пришлось помѣстить его въ нашей каретѣ. Онъ такимъ образомъ вступилъ во владѣніе; вскорѣ ему стало такъ пріятно насъ видѣть, что онъ превратилъ нашъ домъ въ собственный и въ нѣкоторомъ родѣ сталъ хозяиномъ всего, что намъ принадлежало. Онъ звалъ меня братомъ, и подъ предлогомъ братской близости, сталъ приглашать къ намъ въ Шальо всѣхъ своихъ пріятелей и угощать ихъ на нашъ счетъ. Онъ заказалъ себѣ на наши-же деньги великолѣпное платье. Онъ даже заставлялъ насъ платить за себя долги. Я смотрѣлъ сквозь пальцы на такое нахальство, чтобъ не обидѣть Манонъ, и притворялся даже, будто не вижу, какъ онъ вытягиваетъ у нея значительныя суммы. Правда, ведя большую игру, онъ былъ настолько честенъ, что возвращалъ ей часть денегъ, когда фортуна ему благопріятствовала; но наше состояніе было слишкомъ ограничено и мы не могли долго выдерживать такихъ неумѣренныхъ тратъ. Я уже готовъ былъ крупно поговорить съ нимъ, желая освободиться отъ его навязчивости, какъ гибельный случай избавилъ меня отъ этого; онъ повлекъ за собою другой, который оставилъ насъ безо всякихъ средствъ.

Однажды мы остались ночевать въ Парижѣ, какъ то случалось весьма часто. Служанка, которая въ подобныхъ случаяхъ одна оставалась въ Шальо, явилась по утру съ извѣстіемъ, что ночью у насъ въ домѣ случился пожаръ, и что его погасили съ великимъ трудомъ. Я спросилъ ее, не пострадала ли при томъ наша мебель; она отвѣчала, что въ домѣ была такая суматоха, благодаря тому, что на помощь набѣжало много народу, что она не можетъ поручиться ни за что. Я испугался за наши деньги, которыя были заперты въ небольшомъ ящикѣ. Я тотчасъ же отправился въ Шальо. Безполезная поспѣшность! ящикъ исчезъ.

Тутъ я понялъ, что, не будучи скупымъ, можно любить деньги. Эта потеря исполнила меня такой живой горести, что я боялся лишиться разсудка. Я вдругъ понялъ, какія новыя несчастія теперь угрожаютъ мнѣ. Бѣдность была самымъ ничтожнымъ изъ нихъ. Я зналъ Манонъ; я черезчуръ сильно испыталъ, что какъ бы она ни была и вѣрна, и привязана ко мнѣ при счастіи, — въ несчастій нельзя на нее разсчитывать. Она слишкомъ любила довольство и удовольствія, и принесетъ меня имъ въ жертву.

— Я лишусь ея! восклицалъ я. — Несчастный кавалеръ! ты вновь лишился всего, что любишь!

Эта мысль привела меня въ такое ужасное замѣшательство, что въ теченіи нѣсколькихъ мгновеніи я колебался, не лучше ли мнѣ покончить со всѣми несчастіями смертью.

Впрочемъ, я настолько сохранилъ присутствіе духа, что пожелалъ разсмотрѣть сперва, не осталось ли еще какого средства. Небо послало мнѣ мысль, которая вывела меня изъ отчаянія; я подумалъ, что невозможно скрыть нашу потерю отъ Манонъ и что, извернувшись какъ нибудь или вслѣдствіе какой либо счастливой случайности, я смогу содержать ее на столько прилично, чтобъ она не чувствовала нужды.

— Я разсчитывала., разсуждалъ я себѣ въ утѣшеніе, — что двадцати тысяча, экю намъ хватитъ на десять лѣтъ; предположимъ, что десять лѣтъ ужо прошли, и что въ семействѣ моемъ не произошло тѣхъ перемѣнъ, на которыя я надѣялся. Что-жъ бы я тогда сталъ дѣлать? я самъ хорошенько не знаю; но кто же мѣшаетъ мнѣ теперь поступить такъ, какъ поступилъ бы тогда? Сколько живетъ въ Парижѣ народу, не имѣя ни моего ума, ни моихъ природныхъ дарованій, и они, однако, зарабатываютъ себѣ на пропитаніе, благодаря тѣмъ талантамъ, какіе у нихъ есть!

— Развѣ Провидѣніе не устроило всего премудро? продолжалъ я, размышляя о разныхъ средствахъ къ жизни. — Большинство знатныхъ и богатыхъ дураки. Это ясно для всякаго, кто хотя немного знаетъ свѣтъ. И что-жъ, въ этомъ удивительная справедливость. Еслибъ у нихъ умъ соединялся съ богатствомъ, они были бы слишкомъ счастливы, а остальные черезчуръ несчастны. Послѣднимъ даны тѣлесныя и умственныя достоинства ради того, чтобъ они могли выбиться изъ нужды и бѣдности. Одни пользуются частью богатствъ великихъ міра сего, доставляя имъ удовольствія; другіе помогаютъ имъ въ образованіи, стараются сдѣлать изъ нихъ честныхъ людей; правда, они рѣдко въ этомъ успѣваютъ, но не такова цѣль божественной премудрости; они все-таки извлекаютъ плодъ изъ трудовъ своихъ, живя на счетъ тѣхъ, кого обучаютъ, и съ какой стороны ни смотрите, а глупость богатыхъ знатныхъ отличный источникъ доходовъ для маленькихъ людей.

Эти мысли освѣжили мнѣ нѣсколько и сердце, и голову. Я рѣшилъ прежде всего пойти посовѣтоваться съ г. Леско, братомъ Манонъ. Онъ превосходно зналъ Парижъ, и у меня было слишкомъ много случаевъ убѣдиться, что главный доходъ доставляли ему не имѣніе и не королевское жалованье. У меня осталось около двадцати пистолей, оказавшихся по счастью въ моемъ карманѣ. Я показалъ ему кошелекъ, объясняя ему свое несчастіе и свои опасенія, и спросилъ его: не укажетъ ли онъ мнѣ какого нибудь занятія, или же мнѣ придется умереть съ голоду, или съ отчаянія сломить себѣ шею. Онъ мнѣ сказалъ, что только дураки думаютъ о томъ, чтобъ сломить себѣ шею; что касается до смерти съ голоду, то многіе доходили до этого, когда не желали пользоваться своими дарованіями; что мое дѣло разсудить, на что я способенъ; что онъ обѣщаетъ меня поддерживать и помогать мнѣ совѣтами во всѣхъ моихъ предпріятіяхъ.

— Все это очень туманно, г. Леско, сказалъ я ему, — мое положеніе требуетъ настоятельной помощи; въ самомъ дѣлѣ, что-жъ, по вашему, сказать мнѣ Манонъ?

— Кстати о Манонъ, возразилъ онъ, — что же такъ ужъ заботитъ васъ? Развѣ вы, при ея помощи, не можете во всякій часъ покончить со всякими невзгодами? Такая, какъ она, дѣвушка должна бы содержать и васъ, и себя, и меня.

Онъ не далъ мнѣ отвѣтить на эту наглость, какъ она того заслуживала, объявивъ слѣдомъ, что онъ ручается, что къ вечеру же мы можемъ раздѣлить между собою тысячу экю, если я захочу послѣдовать его совѣту; именно, что онъ знаетъ одного барина, который такъ щедро оплачиваетъ свои забавы, что онъ увѣренъ, что тотъ не постоитъ за тысячью экю, дабы заслужить благосклонность такой дѣвушки, какъ Манонъ. Я остановилъ его.

— Я былъ о васъ лучшаго мнѣнія, сказалъ я ему, — я полагалъ, что вами, когда вы предлагали мнѣ свою дружбу, руководило совсѣмъ иное чувство, чѣмъ высказываемое вами теперь.

Онъ безстыдно сознался, что всегда думалъ тоже: что въ виду того, что его сестра преступила правила своего пола, хотя бы ради человѣка, котораго она больше всѣхт. любила, онъ примирился съ нею единственно въ надеждѣ извлекать выгоду изъ ея дурного поведенія.

Мнѣ легко было понять, что раньше онъ обиралъ насъ какъ дурачковъ. Тѣмъ не менѣе, въ какое волненіе ни привелъ меня этотъ разговоръ, необходимость заставила меня отвѣчать смѣясь, что его совѣтъ — послѣднее средство, которое слѣдуетъ поберечь на случаи крайности. Я просилъ его указать мнѣ иной путь.

Онъ предложилъ мнѣ воспользоваться молодостью и данной мнѣ отъ природы выгодной наружностью и вступить въ связь съ какой-нибудь щедрой старушкой. Мнѣ и это предложеніе было не по вкусу: оно заставило бы меня измѣнить Манонъ.

Я заговорилъ объ игрѣ, какъ о средствѣ болѣе легкомъ и самомъ подходящемъ въ моемъ положеніи. Онъ мнѣ отвѣчалъ, что игра дѣйствительно превосходное средство, но только надо уяснить его себѣ; что простая игра съ обыкновенной надеждой на выигрышъ вѣрное средство довершить мою гибель; что вознамѣриться воспользоваться одному, безъ поддержки, тѣми способами, къ которымъ прибѣгаетъ ловкій человѣкъ ради исправленія несправедливости фортуны — ремесло слишкомъ опасное; что есть еще средство, именно вступить въ общество; но что онъ опасается, какъ бы господа сочлены не сочли, въ виду моей молодости, что у меня нѣтъ еще качествъ, необходимыхъ для вступленія въ союзъ. Онъ мнѣ обѣщалъ, однако, походатайствовать у нихъ и, чего я не ожидалъ отъ него, предложилъ мнѣ дать денегъ, въ случаѣ если нужда прикрутитъ меня. Я просилъ его, какъ о единственномъ одолженіи, ничего не говорить Манонъ о понесенной мною потерѣ и о предметѣ нашего разговора.

Я вышелъ отъ него въ худшемъ расположеніи, чѣмъ вошелъ къ нему; я даже каялся, что ввѣрилъ ему свой секретъ. Онъ ничего для меня не сдѣлалъ, чего бы я не могъ получить и безъ такой откровенности; я смертельно боялся, что онъ не исполнитъ даннаго обѣщанія ничего не говорить Манонъ. Послѣ того, какъ онъ обнаружилъ передо мною свои чувства, я могъ также опасаться, чтобъ онъ не составилъ проекта извлечь, какъ онъ самъ выразился, изъ нея выгоду, похитивъ ее изъ моихъ объятій или, по меньшей мѣрѣ, посовѣтовать ей бросить меня для какого-нибудь любовника побогаче и посчастливѣй. Я много объ этомъ раздумывалъ и все кончилось тѣмъ, что я опять е, талъ мучиться и снова впалъ въ тоже отчаяніе, въ какомъ былъ по утру. Нѣсколько разъ приходило мнѣ въ голову написать отцу и выразить перед^гь нимъ новое обращеніе на путь истинный, ради полученія нѣкоторой денежной помощи, но я тотчасъ вспомнилъ, что не взирая на всю свою доброту, онъ выдержалъ меня полгода въ тѣсномъ заключеніи за мой первый проступокъ; я былъ весьма увѣренъ, что послѣ шума, который, конечно, надѣлало мое бѣгство изъ семинаріи, онъ поступитъ со мною гораздо строже.

Наконецъ, это смятеніе мыслей, породило одну, которая сразу водворила спокойствіе въ моей душѣ, и я подивился, какъ она раньше не пришла мнѣ въ голову; именно, чтобъ обратиться къ моему другу Тибергію, въ комъ я навѣрно встрѣчу тотъ же запасъ рвенія и дружбы. Нѣтъ ничего удивительнѣе и ничто не дѣлаетъ большей чести добродѣтели, какъ та довѣрчивость, съ которой обращаются къ людямъ, въ чьей честности вполнѣ убѣждены: чувствуешь, что тутъ не предстоитъ никакой опасности; если они не всегда въ состояніи помочь вамъ, то все же навѣрное вы встрѣтите въ нихъ доброту и состраданіе. Сердце, тщательно скрытое отъ другихъ людей, невольно раскрывается въ ихъ присутствіи, какъ цвѣтокъ при свѣтѣ солнца, отъ котораго ждетъ только нѣжнаго содѣйствія.

Я почелъ дѣломъ небеснаго покровительства, что такъ кстати вспомнилъ о Тибергіи, и рѣшился найти возможность повидаться съ нимъ до вечера. Я тотчасъ воротился къ себѣ на квартиру, чтобъ черкнуть ему словечко и назначить мѣсто, гдѣ мы могли бы переговорить. Въ письмѣ я упомянулъ о томъ, что онъ окажетъ мнѣ одну изъ величайшихъ услугъ, какую только можетъ сдѣлать въ моемъ положеніи, если будетъ молчаливъ и скроменъ.

Радость, которую мнѣ внушила надежда, изгладила слѣды огорченія, которые иначе Манонъ замѣтила бы на моемъ лицѣ. Я разсказалъ ей о бѣдѣ въ Шальо, какъ о пустякахъ, о чемъ не стоитъ безпокоиться; притомъ, ей такъ нравилось жить именно въ Парижѣ, что она не опечалилась, услышавъ что надо остаться тутъ, пока въ Шальо не исправятъ ничтожныхъ послѣдствій пожара.

Черезъ часъ, я получилъ отвѣтъ Тибергія, который обѣщалъ мнѣ придти въ назначенное мѣсто. Я съ нетерпѣніемъ побѣжалъ туда. Тѣмъ не менѣе, мнѣ было нѣсколько стыдно показаться на глаза другу, котораго одно присутствіе было уже упрекомъ моей распущенности; но увѣренность въ его добротѣ и забота о Манонъ поддерживали во мнѣ бодрость.

Я просилъ его придти въ Пале-рояльскій садъ| Онъ пришелъ раньше меня. Онъ всталъ мнѣ на встрѣчу, едва увидѣлъ меня, и обнялъ. Онъ долго держалъ меня въ своихъ объятіяхъ и я почувствовалъ, что онъ смочилъ мнѣ лицо своими слезами. Я сказалъ ему, что стою передъ нимъ въ смущеніи и живо чувствую въ сердцѣ свою неблагодарность; что раньше всего я заклинаю его сказать мнѣ, смѣю ли я еще смотрѣть на него, какъ на друга, ибо я вполнѣ заслуживаю, чтобъ онъ потерялъ ко мнѣ и уваженіе, и любовь. Онъ самымъ нѣжнымъ тономъ отвѣчалъ мнѣ, что ничто не въ силахъ заставить его отказаться отъ этого имени; что самыя мои несчастія и, если я позволяю ему такъ выразиться, самые мои проступки и распущенность только удвоили его нѣжность ко мнѣ; но то нѣжность, смѣшанная съ живою горестью, подобною той, какую ощущаешь, когда видишь, что дорогой тебѣ человѣкъ стремится къ гибели, и не можешь помочь ему. Мы сѣли на скамью.

— Ахъ, сказалъ я со вздохомъ, исшедшимъ изъ глубины сердца, — ваше состраданіе, Тибергій, должно быть чрезмѣрно, если оно, какъ вы утверждаете, равно моимъ мученіямъ. Мнѣ стыдно обнаружить ихъ передъ вами; сознаюсь, что причина ихъ не похвальна, но послѣдствія такъ печальны, что для того, чтобъ тронуться ими, нѣтъ необходимости любить меня такъ, какъ вы любите.

Въ знакъ дружбы, онъ просилъ меня разсказать безъ прикрасъ все, что случалось со мною со времени моего ухода изъ семинаріи. Я удовлетворилъ его желанію; я былъ далекъ отъ того, чтобъ сколько нибудь прикрывать правду или уменьшать свою вину, дабы она показалась болѣе извинительной, и разсказалъ ему о своей страсти со всей силой, какую она мнѣ внушала. Я изобразилъ ее, какъ одинъ изъ тѣхъ особыхъ ударовъ судьбы, когда она стремится погубить несчастнаго, чему не въ силахъ противостоять добродѣтель и чего не можетъ предвидѣть мудрость. Я представилъ ему живую картину моихъ волненій, опасеній, отчаянія, въ которомъ я былъ за два часа передъ свиданіемъ съ нимъ и въ которое я вновь впаду, если мои друзья столь же безжалостно, какъ и счастье, отвернутся отъ меня; наконецъ, я такъ растрогалъ добраго Тибергія, что увидѣлъ, что онъ также мучается отъ состраданія, какъ я отъ чувства скорби.

Онъ все меня обнималъ и увѣщевалъ ободриться и утѣшиться; но онъ постоянно предполагалъ, что мнѣ слѣдуетъ разстаться съ Манонъ, а потому я откровенно далъ ему понять, что именно на эту разлуку я и смотрю какъ на величайшее несчастіе, и что я готовъ перенести не только самую крайнюю нужду, но самую ужасную смерть, раньше, чѣмъ рѣшусь прибѣгнуть къ средству, которое для меня непереноснѣе всѣхъ золъ вмѣстѣ.

— Объясните же мнѣ, сказалъ онъ, — какую помощь могу я оказать вамъ, если вы возмущаетесь противъ всѣхъ моихъ предложеній?

Я не посмѣлъ объявить ему, что мнѣ нуженъ его кошелекъ. Наконецъ, онъ все-таки догадался въ чемъ дѣло, и сообщилъ мнѣ, что кажется понимаетъ меня; онъ былъ нѣкоторое время въ нерѣшительности, какъ человѣкъ, который колеблется.

— Не подумайте, вскорѣ заговорилъ онъ, — что моя задумчивость происходитъ отъ охлажденія моего рвенія и дружбы. Но въ какое затрудненіе вы ставите меня: мнѣ не слѣдуетъ отказать вамъ въ единственной помощи, которую вы охотно примите, или же, оказавъ вамъ ее, оскорбить въ себѣ чувство долга. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ помогать вамъ вести распущенную жизнь не значитъ принимать въ ней участіе? Впрочемъ, продолжалъ онъ послѣ минутнаго размышленія, — я предполагаю, что, быть можетъ, то жестокое состояніе, въ которое васъ повергаетъ нужда, не дозволяетъ вамъ избрать лучшую часть. Дабы оцѣнить мудрость и истину, необходимо спокойствіе духа. Я нашелъ средство достать вамъ нѣкоторую сумму. Только, милый мой кавалеръ, прибавилъ онъ, обнимая меня, — позвольте мнѣ сдѣлать вамъ небольшое условіе: именно, вы сообщите мнѣ, гдѣ живете, и дозволите мнѣ, по крайней мѣрѣ, сдѣлать попытку возвратить васъ добродѣтели, которую, какъ я знаю, вы любите и отъ которой васъ, отвлекаетъ единственно жестокость вашихъ страстей.

Я искренно согласился на все, что онъ желалъ, и попросилъ его пожалѣть о моей злосчастной судьбѣ, не дозволяющей мнѣ воспользоваться совѣтами столь добродѣтельнаго друга. Онъ тотчасъ же свелъ меня къ знакомому банкиру, который выдалъ сто пистолей подъ его росписку; наличныхъ денегъ у него вовсе не было. Я уже говорилъ, что онъ не былъ богатъ. Его бенефиція приносила ему тысячу экю; но шелъ всего первый годъ съ тѣхъ поръ, какъ она была ему назначена, а потому онъ не получалъ еще съ нея дохода; онъ далъ мнѣ денегъ въ счетъ будущихъ благъ.

Я чувствовалъ всю цѣну его великодушія. Я былъ тронутъ до того, что готовъ былъ оплакивать ослѣпленіе роковой любви, заставлявшей меня дѣлать насиліе надъ всѣми обязанностями. Добродѣтель въ моемъ сердцѣ была настолько сильна, что на нѣсколько мгновеній возмутилась противъ страсти, и въ этотъ свѣтлый мигъ я увидѣлъ, по крайней мѣрѣ, весь позоръ и всю гнусность моихъ оковъ. Но борьба была не трудна и не продолжительна. Взглядъ Манонъ могъ бы заставить меня свергнуться съ небесъ, и, воротясь къ ней, я удивлялся, что могъ, хотя на мгновеніе, счесть за позоръ столь понятную нѣжность къ столь прелестному предмету.

Манонъ была созданіе съ необыкновеннымъ характеромъ. Не было дѣвушки менѣе ее любившей деньги, но она не могла пробыть и минуты покойной, когда грозила опасность, что ихъ не будетъ. Ей были необходимы удовольствія и развлеченія. Она не истратила бы и су, еслибъ можно было даромъ доставить себѣ удовольствіе. Она даже не справлялась объ источникѣ нашихъ богатствъ, только бы ей пріятно провести день; въ виду того, что она не была особенной любительницей игры и ее нельзя было ослѣпить, тратя много денегъ напоказъ, ее легко было удовлетворить, доставляя ей каждый день удовольствія по ея вкусу. Но для нея было необходимо, чтобъ время у нея было занято разными забавами, и безъ этого нельзя было разсчитывать ни на расположеніе ея духа, ни на ея привязанность. Хотя она нѣжно любила меня и охотно сознавалась, что только я могъ заставить ее вполнѣ почувствовать сладость любви, я почти была" увѣренъ, что ея нѣжность не устоитъ противъ нѣкоторыхъ опасеній. Будь у меня среднее состояніе, она предпочла бы меня всему міру; но я ни мало не сомнѣвался, что она броситъ меня ради какого нибудь новаго Б., если я буду въ состояніи предложить ей только постоянство и вѣрность.

Поэтому, я рѣшился на столько обрѣзать себя въ личныхъ расходахъ, чтобъ быть постоянно въ состояніи оплачивать ея, и скорѣе отказаться отъ тысячи необходимыхъ для себя вещей, чѣмъ ограничить ее даже въ излишнемъ. Больше всего меня пугала карета, ибо я не видѣлъ ни малѣйшей возможности держать лошадей и кучера.

Я разсказалъ о своемъ затрудненіи г. Леско. Я не скрылъ отъ него, что получилъ отъ друга сто пистолей. Онъ повторилъ мнѣ, что если я хочу попытать счастія въ игрѣ, то онъ не теряетъ надежды, что, изъявивъ готовность истратить сотню франковъ на угощеніе его сотоварищей, я буду принятъ, по его рекомендаціи, въ союзъ промышленниковъ. Какъ ни отвратительно для меня было прибѣгать къ обману, я согласился въ виду жестокой необходимости.

Г. Леско въ тотъ же вечеръ представилъ меня какъ своего родственника. Онъ добавилъ, что я весьма расположенъ дѣйствовать у спѣшно, ибо сильно нуждаюсь въ благосклонности фортуны. Но чтобъ дать понять, что я нуждаюсь въ деньгахъ не какъ ничтожный человѣкъ, онъ сказалъ имъ, что я намѣренъ дать имъ ужинъ. Предложеніе было принято. Я угостилъ ихъ великолѣпно. Много говорили о моей миловидности и о моихъ счастливыхъ качествахъ. Возлагали на меня большія надежды, потому что, благодаря тому, что въ моемъ лицѣ было нѣчто отзывавшееся честнымъ человѣкомъ, никто не станетъ опасаться моего искусства. Въ заключеніе благодарили г. Леско за то, что онъ доставилъ ихъ ордену такого, какъ я, достойнаго новобранца, и поручили одному изъ кавалеровъ преподать мнѣ въ теченіе нѣсколькихъ дней необходимыя свѣдѣнія.

Главнымъ театромъ моихъ подвиговъ предполагалась Трансильванская гостиница, гдѣ въ залѣ держали столъ для игры въ фараонъ, а въ галлереѣ были столы для другихъ игръ и костей. Эта академія приносила барышъ князю де-Р., который жилъ тогда въ Кланьи, и большинство служащихъ при немъ принадлежало къ нашему сообществу. Долженъ ли я сознаться, къ моему стыду, что въ скоромъ времени воспользовался уроками моего учителя. Я пріобрѣлъ особую ловкость въ вольтѣ и подборѣ; ловко прикрывая свои продѣлки длинными маншетами, я передергивалъ съ такой ловкостью, что обманывалъ самыхъ опытныхъ игроковъ, и спокойно разорилъ множество честныхъ игроковъ. Эта необыкновенная ловкость такъ быстро содѣйствовала увеличенію моего состоянія, что черезъ нѣсколько недѣль у меня уже очутилась значительная сумма, сверхъ того, чѣмъ я честно подѣлился со своими сообщниками.

Тогда я не побоялся разсказать Манонъ о пропажѣ въ Шальо, и утѣшить ее въ этомъ печальномъ извѣстіи, нанявъ меблированный домъ, гдѣ мы и помѣстились роскошно и въ безопасности. Тибергій за это время часто навѣщалъ меня. Его нравоученія не прекращались. Онъ не переставалъ толковать мнѣ о вредѣ, который я наношу своей совѣсти, чести и будущности. Я по-дружески выслушивалъ его увѣщанія, и хотя у меня не было ни малѣйшаго расположенія имъ слѣдовать, я все же былъ благодаренъ ему за его рвеніе, зная его источникъ. Порой я шутя подсмѣивался надъ нимъ, даже въ присутствіи Манонъ, и увѣщевала, его не быть совѣстливѣе множества епископовъ и другихъ духовныхъ лицъ, которые отлично умѣютъ сочетать любовницу съ бенефиціей.

— Поглядите-ка, говаривалъ я ему, указывая глазами на свою, — и скажите, развѣ есть проступки, которыхъ не оправдывала бы такая прелестная причина?

Онъ выносилъ все терпѣливо. Онъ довольно далеко простиралъ свою снисходительность, но когда онъ замѣтилъ, что мое богатство увеличивается и что я не только возвратилъ ему сто пистолей, но. нанялъ новый домъ и, удвоивъ расходы, погрузился болѣе, чѣмъ когда, въ наслажденія, то вполнѣ перемѣнилъ и тонъ, и обращеніе. Онъ жаловался на мою закоренѣлость; онъ грозилъ мнѣ небеснымъ наказаніемъ и предсказалъ отчасти тѣ несчастія, которыя не замедлили на меня обрушиться.

— Невозможно, сказалъ онъ, — чтобъ большія деньги, которыя помогаютъ вамъ вести безпорядочную жизнь, доставались вамъ честнымъ путемъ. Вы ихъ пріобрѣтаете неправильно; также онѣ будутъ похищены и у васъ. Самымъ страшнымъ Божьимъ наказаніемъ было бы то, еслибъ вы пользовались ими спокойно. Всѣ мои совѣты, добавилъ онъ, — оказались для васъ безполезны, я отлично предвижу, что скоро они станутъ вамъ просто скучны. Прощайте, неблагодарный и слабодушный другъ! Пусть всѣ ваши преступныя наслажденія исчезнутъ, какъ тѣнь! пусть ваше счастье и деньги погибнутъ безслѣдно, а вы останетесь одинокимъ и нагимъ и почувствуете суетность благъ, безумно васъ опьянившихъ! Тогда я вновь буду расположенъ любить васъ и оказывать вамъ услуги, но теперь я разрываю съ вами всякое общеніе и презираю жизнь, которую вы ведете.

Онъ произнесъ эту апостольскую рѣчь въ моей комнатѣ, на глазахъ у Манонъ. Онъ всталъ, чтобъ уйти. Я хотѣлъ удержать его, но Манонъ остановила меня, сказавъ, что онъ съумасшедшій и удерживать его не зачѣмъ.

Его слова произвели на меня нѣкоторое впечатлѣніе. Я замѣчаю различные случаи, когда мое сердце чувствовало необходимость возврата къ добру, потому что воспоминаніе о нихъ придавало мнѣ отчасти силу въ самыхъ несчастныхъ обстоятельствахъ моей жизни.

Ласки Манонъ въ одно мгновеніе разсѣяли огорченіе, причиненное мнѣ этой сценой. Мы продолжали вести жизнь, которая вся состояла изъ любви и удовольствій. Увеличеніе нашего состоянія удвоило нашу привязанность. У Венеры и Фортуны не было болѣе .счастливыхъ и нѣжныхъ рабовъ. Боги! къ чему звать землю юдолью золъ, когда на ней можно вкушать такія сладкія наслажденія? Но, ахъ! ихъ сущность въ ихъ быстропролетности. И еслибъ они длились вѣчно, то развѣ можно бы предположить иное блаженство? И наши наслажденія постигла общая участь, то есть они длились не долго и за ними послѣдовали горькія сокрушенія.

Мой выигрышъ былъ столь значителенъ, что я подумывалъ помѣстить куда нибудь часть денегъ. Моимъ слугамъ была извѣстна моя удача, особенно моему камердинеру и горничной Манонъ, передъ которыми мы говорили не стѣсняясь. Эта дѣвушка была хороша собой. Мой камердинеръ былъ въ нее влюбленъ. Они имѣли дѣло съ господами молодыми и невзыскательными, и подумали, что ихъ легко обмануть. Они составили замыселъ и выполнили его, для насъ столь несчастливо, что повергли насъ въ такое положеніе, изъ котораго намъ не было возможности подняться.

Однажды г. Леско давалъ намъ ужинъ и мы воротились домой около полуночи. Я сталъ звать камердинера, а Манонъ свою горничную; ни тотъ, ни другая не явились. Намъ сказали, что ихъ никто не видѣлъ съ восьми часовъ и что они ушли, велѣвъ вынести нѣсколько ящиковъ, согласно, какъ они говорили, полученному отъ меня приказанію. Я отчасти предчувствовалъ истину, но мои предположенія были превзойдены тѣмъ, что я увидѣлъ, войдя въ мою комнату. Замокъ въ моемъ кабинетѣ былъ сломанъ и съ деньгами были похищены всѣ платья. Пока я одинъ раздумывалъ о случившемся, вошла Манонъ, вся въ испугѣ, и объявила мнѣ, что такое же грабительство произведено и въ ея комнатѣ.

Ударъ показался мнѣ столь жестокимъ, что только благодаря чрезмѣрному умственному усилію я не разразился криками и слезами. Страхъ, что мое отчаяніе сообщится и Манонъ, заставилъ меня принять притворно спокойный видъ. Я шутя сказалъ ей, что вымещу убытокъ на какомъ нибудь глупцѣ въ Трансильванской гостиницѣ. Но мнѣ показалось, будто она такъ поражена нашимъ несчастіемъ, что ея горесть скорѣе могла опечалить меня, чѣмъ моя притворная веселость поддержать ее.

— Мы погибли, сказала она со слезами на глазахъ.

Напрасно усиливался я утѣшить ее ласками. Мои собственныя слезы выдали мое отчаяніе и ужасъ. Дѣйствительно, мы были ограблены до того, что у насъ не осталось ни рубашки.

Я рѣшился тотчасъ же послать за г. Леско. Онъ посовѣтовалъ мнѣ отправиться сейчасъ же къ г. начальнику полиціи и г. главному прево Парижа. Я туда отправился, но на великое для себя несчастіе, ибо, сверхъ того, что какъ моя попытка, такъ и тѣ, которыя я заставилъ предпринять названныхъ двухъ чиновниковъ, не привели ни къ чему, я далъ Леско возможность переговорить съ сестрой и внушить ей, за время моего отсутствія, согласіе на ужасающее рѣшеніе. Онъ сказалъ ей о г. де-И, М., старомъ сластолюбцѣ, который роскошно оплачивалъ свои наслажденія, и въ такомъ видѣ представилъ ей, какъ ей будетъ выгодно пойти къ нему на содержаніе, и что въ томъ смущеніи, въ какомъ она находилась, благодаря нашему несчастію, она согласилась на все, въ чемъ ему вздумалось убѣждать ее. Эта честная сдѣлка была заключена до моего возвращенія, а исполненіе было отложено до завтра, когда Леско успѣетъ предупредить г. де-Ж. М.

Я засталъ его еще у себя; но Манонъ легла у себя въ комнатѣ и приказала своему лакею передать мнѣ, что она нуждается въ отдыхѣ. Леско ушелъ, предложивъ мнѣ нѣсколько пистолей, которые я и взялъ.

Было около четырехъ часовъ, когда я легъ въ постель; я долго раздумывалъ о способахъ поправить свое состояніе и заснулъ поздно, такъ что не могъ проснуться раньше одиннадцати или двѣнадцати часовъ. Я быстро всталъ и пошелъ освѣдомиться о здоровья Манонъ; мнѣ сказали, что она вышла съ часъ назадъ со своимъ братомъ, который заѣзжалъ за ней въ наемной каретѣ. Хотя эта поѣздка съ Леско и показалась мнѣ таинственной, но я насильственно подавилъ въ себѣ всякія подозрѣнія. Прошло нѣсколько часовъ, въ теченіе которыхъ я читалъ. Наконецъ, не будучи въ состояніи совладать съ тревогой, я сталъ прохаживаться большими шагами по комнатамъ. Въ комнатѣ Манонъ я увидѣлъ запечатанное письмо, оно лежало на столѣ. Письмо было адресовано мнѣ; я узналъ ея почеркъ. Я со смертельнымъ содроганіемъ распечаталъ его. Оно было написано въ слѣдующихъ выраженіяхъ:

«Клянусь тебѣ, дорогой мой кавалеръ, что ты идолъ моего сердца и что только тебя я могу любить такъ, какъ люблю; но, душечка, развѣ ты не видишь, что въ томъ состояніи, въ какомъ мы очутились, вѣрность просто глупая добродѣтель? Иль ты думаешь, что можно нѣжничать, когда нѣтъ хлѣба! Голодъ привелъ бы насъ къ какой нибудь роковой ошибкѣ;я въ одно прекрасное утро отдала бы послѣдній вздохъ, думая, что вздыхаю отъ любви. Я тебя обожаю, вѣрь этому, но дай мнѣ время устроить наше счастье. Горе тому, кто попадется въ мои сѣти! я стану работать, чтобъ мой кавалеръ былъ богатъ и счастливъ. Мой братъ извѣститъ тебя о твоей Манонъ и о томъ, какъ она плакала, видя необходимость бросить тебя».

Мнѣ трудно было бы описать, въ какомъ состояніи я очутился послѣ чтенія письма, ибо до сегодня я не знаю, какого рода чувство волновало меня тогда. Это одно изъ тѣхъ исключительныхъ положеній, подобнаго которому не приходится испытывать; другимъ объяснить ихъ нельзя, потому что они не имѣютъ о томъ понятія; трудно ихъ уяснить хорошенько и самому себѣ, потому что они единственныя въ своемъ родѣ и не могутъ быть даже сближены съ какимъ нибудь другимъ извѣстнымъ чувствомъ. Однако, каковы бы они ни были, несомнѣнно, что въ нихъ входили горесть, досада, ревность и стыдъ. Хорошо, если къ нимъ не примѣшалась и любовь!

— Она меня любитъ, и я охотно тому вѣрю; но развѣ она не была бы чудовищемъ, восклицалъ я, — еслибъ ненавидѣла меня? Кто имѣлъ когда либо такія права на чье либо сердце, какія я имѣю на ея? Что-жъ мнѣ еще остается сдѣлать для нея, послѣ того, какъ я пожертвовалъ ей всѣмъ? И все-таки она меня бросила! и, неблагодарная, думаетъ, что обезопасила себя отъ моихъ упрековъ тѣмъ, что говоритъ, будто она не перестала любить меня. Она боится голода, великій Боже! что за грубость чувствъ и какъ дурно отплатила она мнѣ за мою деликатность! А я не боялся же его, я, такъ охотно рисковавшій ради нея впасть въ нужду, отказываясь отъ будущности и спокойной жизни въ отцовскомъ домѣ; я, обрѣзавшій себя во всемъ до самаго необходимаго, только-бъ удовлетворять ея прихотямъ и капризамъ! Она говоритъ, что обожаетъ меня. Еслибъ ты обожала меня, неблагодарная, то я прекрасно знаю, съ кѣмъ бы ты посовѣтовалась; ты, по крайней мѣрѣ, не бросила бы меня, не простясь. У меня надо спросить, какія жестокія страданія чувствуешь, разставаясь съ тѣмъ, кого обожаешь. Надо лишиться разсудка, чтобъ по доброй волѣ рѣшиться на это.

Мои сѣтованія были прерваны посѣщеніемъ, котораго я никакъ не ожидалъ: пришелъ Леско.

— Палачъ! вскричалъ я, схвативъ шпагу, — гдѣ Манонъ? что ты съ ней сдѣлалъ?

Это движеніе испугала его; онъ отвѣчалъ мнѣ, что если мнѣ угодно такимъ образомъ принять его, когда онъ пришелъ сообщить мнѣ о величайшей услугѣ, какую онъ только могъ мнѣ оказать, то онъ уйдетъ сейчасъ же, и никогда не ступитъ ко мнѣ ни ногой. Я бросился къ двери, и тщательно ее заперъ.

— Не воображай, сказалъ я, оборачиваясь къ нему, — что ты можешь снова провести меня какъ дурака и обмануть меня выдумками; или защищайся, или отыщи мнѣ Манонъ.

— Эхъ, какой вы горячій! сказалъ онъ. — Да я затѣмъ только и явился. Я пришелъ объявить вамъ о такомъ счастіи, какого вы и не ожидали, и вы, можетъ быть, и сознаетесь, что хотя нѣсколько обязаны имъ мнѣ.

Я потребовалъ, чтобъ онъ немедленно объяснилъ все. Онъ разсказалъ мнѣ, что Манонъ, будучи не въ силахъ вынести страха бѣдности и особенно мысли, что мы сразу должны перемѣнить обстановку, просила его познакомить ее съ г. де-Ж. М., который считался человѣкомъ великодушнымъ. Онъ не побоялся сказать, что самъ подалъ ей совѣтъ; ни того, что раньте, чѣмъ свезти ее, подготовилъ почву.

— Я свезъ ее къ нему нынче утромъ, продолжалъ онъ, — и этотъ честный человѣкъ были" до того очарованъ ея достоинствами, что пригласилъ ее тотчасъ-же отправиться съ нимъ на дачу, гдѣ онъ хочетъ провести нѣсколько дней. Но я, добавилъ Леско, — сразу постигъ, въ какое выгодное положеніе это можетъ его поставить, а потому далъ ему прямо понять, что Манонъ понесла значительныя потери, и до того подзадорилъ его щедрость, что онъ тутъ же подарилъ ей двѣсти пистолей. Я сказалъ ему, что для подарка это превосходно; но что въ будущемъ сестрѣ потребуются большіе расходы; что она сверхъ того обязана заботиться о младшемъ братѣ, который у насъ остался на рукахъ послѣ смерти отца и матери, и что если онъ считаетъ, что она достойна его уваженія, то, конечно, не дозволитъ ей страдать объ этомъ бѣдномъ мальчикѣ, котораго она считаетъ за другую свою половину. Этотъ разсказъ растрогалъ его. И онъ обязался нанять удобный домъ для васъ и Манонъ; вѣдь вы-то и есть этотъ братецъ-сиротка; онъ обѣщалъ, что дастъ приличную обстановку и станетъ выдавать вамъ ежемѣсячно по четыреста ливровъ чистоганомъ, а это составитъ, если я умѣю считать, четыре тысячи восемьсотъ въ годъ. Передъ отъѣздомъ въ деревню, онъ отдалъ приказъ управляющему нанять домъ и чтобъ къ его пріѣзду все было готово. Тогда вы увидите Манонъ, которая поручила мнѣ расцѣловать васъ за нея тысячу разъ, и увѣрить, что она больше, чѣмъ когда, васъ любитъ.

Я сѣлъ и сталъ раздумывать объ этомъ странномъ поворотѣ въ моей судьбѣ. Чувства во мнѣ до того раздѣлились, и были вслѣдствіе этого столь смутны, что ихъ трудно опредѣлить, и я долго не отвѣчалъ на множество вопросовъ, которые поочередно предлагалъ мнѣ Леско. Въ этотъ мигъ честь и добродѣтель пробудили во мнѣ нѣкоторое угрызеніе совѣсти, и я со вздохомъ обращалъ взоры къ Амьену, къ родительскому дому, къ семинаріи святого Сульпиція, ко всѣмъ мѣстамъ, гдѣ я жилъ въ невинности. Какое огромное пространство отдѣляло меня отъ этого счастливаго состоянія! Я видѣлъ его только издали, какъ тѣнь, которая привлекала еще мои взоры и желанія, но была уже не въ состояніи возбудить во мнѣ силы.

— Вслѣдствіе какого роковаго обстоятельства, говорилъ я, — я сталъ преступенъ? Любовь страсть невинная, какимъ же образомъ она превратилась для меня въ источникъ бѣдъ и распущенности? Кто мѣшалъ мнѣ вести съ Манонъ спокойную и добродѣтельную жизнь? Отчего я не женился на ней раньше, чѣмъ она отдалась мнѣ? развѣ отецъ, который меня такъ любитъ, не согласился бы, еслибъ я неотступно просилъ его о дѣлѣ законномъ? Ахъ! самъ отецъ нѣжилъ бы ее, какъ прелестную дочь, слишкомъ достойную, чтобъ стать женой его сына; я былъ бы счастливъ любовью Манонъ, привязанностью отца, уваженіемъ честныхъ людей, благами фортуны и спокойствіемъ добродѣтели. Гибельный поворотъ! Какую подлую роль предлагаютъ мнѣ разыгрывать! Какъ! и я раздѣлю?.. но можно ли колебаться, когда Манонъ уже рѣшила, и я, не согласясь, лишусь ея.

— Г. Леско, вскричалъ я, закрывая глаза, какъ бы для того, чтобъ устранить столь огорчительныя размышленія, — если у васъ было намѣреніе оказать мнѣ услугу, то я благодарю васъ. Положимъ, вы могли бы избрать путь болѣе честный, но дѣло ужъ кончено, не правда ли? что-жъ, подумаемъ, какъ воспользоваться вашими заботами и выполнить вашъ проектъ.

Леско, котораго мой гнѣвъ, сопровожденный слишкомъ долгимъ молчаніемъ, повергъ въ замѣшательство, былъ въ восторгѣ, видя, что я принялъ совсѣмъ иное рѣшеніе противъ того, котораго онъ опасался; онъ вовсе не отличался храбростью, въ чемъ я впослѣдствіи имѣлъ случай убѣдиться.

— Да, да, поспѣшно отвѣчалъ онъ мнѣ, — я оказалъ вамъ великолѣпную услугу и вы увидите, что она доставитъ намъ больше выгодъ, чѣмъ вы ожидаете.

Мы стали совѣщаться, какимъ образомъ устранить недовѣріе, которое можетъ забраться въ голову г. де-Ж. М., насчетъ нашего родства, когда онъ увидитъ, что я и больше, и старше, чѣмъ, быть можетъ, онъ воображаетъ себѣ. Мы не придумали иного средства, какъ то, что я долженъ разыграть передъ нимъ простоватаго провинціальнаго юношу намѣревающагося поступить въ духовное званіе, и что я ради этого стану ежедневно ходить въ коллегію. Мы рѣшили также, что въ первый разъ, когда я буду допущенъ до чести раскланяться съ нимъ, я одѣнусь поплоше.

Онъ воротился въ городъ черезъ три, или четыре дня. Онъ самъ привезъ Манонъ въ домъ, который его управляющій поспѣшилъ устроить. Она тотчасъ же извѣстила Леско о своемъ возвращеніи, а тотъ далъ знать мнѣ, и мы отправились къ ней. Старый любовникъ уже ушелъ отъ нея.

Не взирая на самоотреченіе, съ которымъ я подчинился ея волѣ, я, при видѣ ея, не могъ заглушить въ себѣ сердечнаго ропота. Она нашла, что я печаленъ и томенъ. Радость увидѣть ее вновь не превозмогла вполнѣ огорченія, причиненнаго ея невѣрностью. Она, напротивъ, казалось была въ восторгѣ отъ удовольствія, что видитъ меня снова. Она упрекала меня въ холодности. Я не удержался и у меня, въ сопровожденіи вздоховъ, вырвались слова: коварная и невѣрная.

Она сначала посмѣялась надъ моей простоватостью, но когда она замѣтила, что мои взоры постоянно съ печалью останавливаются на ней, и ту муку, которую мнѣ приходится переживать вслѣдствіе перемѣны, столь противной моему характеру и желаніямъ, то ушла одна въ свою спальню. Черезъ минуту я послѣдовалъ за нею. Я засталъ ее всю въ слезахъ. Я спросилъ, ее о чемъ она плачетъ.

— Тебѣ не трудно было бы догадаться, сказала она мнѣ; — подумай самъ, зачѣмъ мнѣ жить, если мой видъ способенъ только вызывать у тебя мрачное и печальное выраженіе? Ты уже часъ здѣсь, а еще ни разу не приласкалъ меня, и на мои ласки отвѣчаешь величественно, точно султанъ въ сералѣ.

— Послушайте, Манонъ, отвѣчалъ я, обнимая ее, — я больше не могу скрывать отъ васъ, что сердце мое въ смертельной горести. Я не стану теперь говорить о тревогѣ, въ которую повергло меня ваше непредвидѣнное бѣгство, ни о жестокости, съ какой вы бросили меня, не сказавъ мнѣ и слова въ утѣшеніе, ваша прелесть заставила бы забыть меня о томъ. Но развѣ вы думаете, что я безъ вздоховъ и слезъ, продолжалъ я, причемъ у меня на глазахъ показались слезы, — могу подумать о той печальной и несчастной жизни, которую вы принуждаете меня вести въ этомъ домѣ? Устранимъ и мое происхожденіе, и мою честь; эти доводы слишкомъ слабы, чтобъ соперничать съ такою, какъ моя, любовь, но самая любовь… иль вы полагаете, что она не стонетъ, видя, какъ она дурно вознаграждается, или вѣрнѣй: какъ сурово обходится съ нею неблагодарная и жестокая любовница?..

Она прервала меня.

— Послушайте, кавалеръ, сказала она, — зачѣмъ мучить меня упреками, которые въ вашихъ устахъ терзаютъ мнѣ сердце? Я вижу, что оскорбляетъ васъ. Я надѣялась, что вы согласитесь на составленный мною планъ, ради того, чтобъ немного поправить наши обстоятельства, и я стала приводить его въ исполненіе, не говоря вамъ ни слова, изъ желанія пощадить вашу деликатность; но вы его не одобряете, и я отъ него отказываюсь.

Она добавила, что проситъ меня быть снисходительнымъ только на сегодня; что она уже получила двѣсти пистолей отъ своего стараго любовника и что вечеромъ онъ обѣщалъ принести ей жемчужное ожерелье и другія драгоцѣнности, а сверхъ того половину условленнаго годичнаго содержанія.

— Дайте мнѣ только взять отъ него подарки, сказала она мнѣ; — клянусь, онъ не можетъ похвалиться, будто получилъ что нибудь отъ меня, потому что я доселѣ откладывала все до возвращенія въ городъ. Правда, онъ болѣе милліона разъ поцѣловалъ мнѣ ручки, и справедливость требуетъ, чтобъ онъ заплатилъ за это удовольствіе, а принимая во вниманіе его богатство и года, пять или шесть тысячъ франковъ право не дорого

Ея рѣшеніе было для меня пріятнѣе надежды получить пять тысячъ франковъ. Я имѣлъ возможность узнать, что въ моемъ сердцѣ еще не вполнѣ исчезло чувство чести: оно радовалось, что удалось избѣгнуть позора. Но я былъ рожденъ для краткихъ радостей и долгихъ страданій. Фортуна меня извлекала изъ одной пропасти единственно для того, чтобъ повергнуть въ другую. Когда я тысячью ласкъ доказалъ Манонъ, какъ меня осчастливила эта перемѣна, я сказалъ ей, что слѣдуетъ сообщить о ней г. Леско, дабы мы сообща могли принять мѣры.- Онъ сначала поворчалъ; но четыре, или пять тысячъ ливровъ наличными легко заставили его войти въ наши виды. Ныло рѣшено, что мы всѣ втроемъ будемъ ужинать съ г. де-Ж. М., и по двумя, причинамъ: во-первыхъ, чтобъ позабавиться милой сценой, когда меня будутъ выдавать за школяра, брата Манонъ; во-вторыхъ, чтобъ помѣшать старому развратнику слишкомъ развернуться передъ моей любовницей, — на что онъ полагаетъ будто имѣетъ право, столь щедро заплативъ впередъ. Мы съ Леско должны были удалиться, когда онъ пойдетъ въ комнату, гдѣ будетъ намѣреваться провести ночь; а Манонъ, вмѣсто того, чтобъ слѣдовать за нимъ, обѣщала намъ выйти. Леско взялъ на себя трудъ позаботиться о томъ, чтобъ карета ждала насъ у воротъ.

Насталъ часъ ужина, и г. де-Ж. М. не заставилъ себя дожидаться. Леско были" въ залѣ вмѣстѣ съ сестрой. Первымъ дѣломъ старикъ предложилъ красавицѣ ожерелье, браслеты и жемчужныя серьги, стоившіе всѣ вмѣстѣ не менѣе тысячи экю. Затѣмъ онъ отсчиталъ полновѣсными луидорами сумму въ двѣ тысячи четыреста ливровъ, составлявшую полугодовое содержаніе. Онъ подсластилъ свой подарокъ множествомъ нѣжностей во вкусѣ стараго двора. Манонъ не могла отказать ему въ нѣсколькихъ поцѣлуяхъ; такимъ образомъ, она пріобрѣла право на деньги, которыя онъ передалъ ей. Я стоялъ у двери, настороживъ уши, въ ожиданіи, когда Леско позоветъ меня.

Когда Манонъ заперла деньги и драгоцѣнности, онъ вошелъ и, взявъ меня за руку, подвелъ къ г. де-Ж. М. и приказалъ мнѣ сдѣлать ему реверансъ. Я отвѣсилъ два или три глубочайшихъ поклона.

— Извините, сказалъ ему Леско, — онъ совсѣмъ невинный ребенокъ. Какъ видите, у него совсѣмъ не парижское обхожденіе, но мы надѣемся, что онъ понемногу образуется. Вы будете часто встрѣчаться здѣсь съ этимъ господиномъ, добавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ; — постарайтесь же хорошенько воспользоваться такимъ прекраснымъ примѣромъ.

Старому любовнику, повидимому, было пріятно меня видѣть. Онъ два или три раза потрепалъ меня по щекѣ, сказавъ, что я хорошенькій мальчикъ, но что въ Парижѣ надо за собой присматривать, потому что тутъ молодые люди легко вовлекаются въ распутство. Леско сталъ увѣрять его, что я отъ природы такъ благоразуменъ, что только о томъ и толкую, какъ бы сдѣлаться священникомъ, и что все мое удовольствіе состоитъ въ богомольи.

— Я нахожу, что онъ похожъ на Манонъ, сказалъ старикъ, взявъ меня за подбородокъ.

— Мы такъ близки съ ней по плоти, отвѣчалъ я съ наивнымъ видомъ; — что я люблю сестрицу Манонъ какъ самого себя.

— Слышите? сказалъ онъ Леско. — Онъ не глупъ. Жаль, что мальчикъ не получилъ свѣтскаго образованія.

— Ахъ, сударь! возразилъ я, — и у насъ въ церквахъ я видѣлъ многихъ, да и въ Парижѣ, надѣюсь, найду людей глупѣе меня.

— Каково! сказала, онъ, — для мальчика изъ провинціи просто удивительно.

За ужиномъ весь разговоръ былъ почти въ томъ же родѣ. Вѣтряная Манонъ нѣсколько разъ взрывами смѣха чуть не испортила дѣла. Ужиная, я нашелъ случай разсказать ему его-же собственную исторію и грозящую ему злую участь. Леско и Мановъ трепетали во время моего разсказа, особенно когда я съ натуры рисовалъ его портретъ; но самолюбіе помѣшало ему узнать въ немъ себя, и я закончилъ все такъ ловко, что онъ первый нашелъ, что это ужасно смѣшно. Вы увидите, что я не безъ причины распространился объ этой дурашливой сценѣ.

Наконецъ, насталъ часъ итти спать. Мы съ Леско ушли. Его проводили въ его комнату, а Манонъ, выйдя подъ какимъ-то предлогомъ, присоединилась къ намъ. Карета ждала насъ за три или четыре дома, и теперь подъѣхала, чтобъ мы сѣли. Въ тотъ же мигъ мы уѣхали подальше изъ этого квартала.

Хотя въ моихъ собственныхъ глазахъ вся эта продѣлка была чистымъ мошенничествомъ, я не считалъ ее самой скверной изъ тѣхъ, за которыя мнѣ приходилось упрекать себя. Меня болѣе безпокоили деньги, которыя я выигрывалъ въ карты. Впрочемъ, мы воспользовались ею столь же мало, какъ и другими, и небу было угодно, чтобъ болѣе слабый проступокъ получилъ болѣе строгое наказаніе.

Г. де-Ж. М. вскорѣ замѣтилъ, что разыгралъ дурака. Не знаю, предпринялъ ли онъ какія нибудь попытки открыть насъ въ тотъ же вечера,; но онъ пользовался такимъ вліяніемъ, что поиски его не могли остаться долго безплодными, а мы были достаточно безразсудны, разсчитывая, что Парижъ великъ и что отъ его квартала до нашего далеко. Онъ не только разузналъ, гдѣ мы живемъ и въ какомъ положеніи наши дѣла, но и то, кто я таковъ, какую жизнь велъ въ Парижѣ, о былой связи Манонъ съ С., о томъ, какъ она обманула его; словомъ, все скандальное въ нашей исторіи. Затѣмъ, онъ вознамѣрился добиться нашего ареста, и того, чтобъ съ нами было поступлено не какъ съ преступниками, а какъ съ вѣдомыми распутниками. Мы еще спали, какъ въ нашу комнату вошелъ полицейскій сержантъ съ полдюжиной рядовыхъ. Они, во-первыхъ, захватили наши деньги, или вѣрнѣе г. де-И, М., и грубо разбудивъ насъ, повели на улицу, гдѣ насъ медали двѣ кареты: въ одной изъ нихъ безъ объясненія увезли бѣдную Манонъ, а въ другой — отправили меня въ монастырь святого Лазаря^[2].

Надо испытать самому такія превратности судьбы, чтобъ судить объ отчаяніи, какое онѣ могутъ причинить. Полицейскіе имѣли жестокость не дозволить мнѣ ни обнять Манонъ, ни сказать ей слово. Я долго не зналъ, что сталось съ нею. Для меня, безъ сомнѣнія, было счастіемъ, что я не узналъ этого раньше; ибо столь ужасная катастрофа лишила бы меня чувствъ, а быть можетъ и жизни.

Итакъ, моя несчастная любовница была увезена на моихъ глазахъ, и отправлена въ убѣжище, которое мнѣ страшно назвать. Какая судьба для прелестнѣйшаго созданія, которое занимало бы первый въ мірѣ престолъ, еслибъ у всѣхъ были мои глаза, и мое сердце! Тамъ не обходились съ ней по-варварски: но она была заключена въ тѣсной тюрьмѣ, одинока, и принуждена была отбывать ежедневно извѣстный рабочій урокъ, какъ необходимое условіе для полученія отвратительной пищи. Я узналъ объ этой печальной подробности только долгое время спустя, испытавъ и самъ въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ суровое и скупное наказаніе. Полицейскіе и мнѣ не сказали, куда меня приказано отвезти, и я узналъ о своей участи только у воротъ монастыря святого Лазаря. Въ этотъ мигъ я предпочелъ бы смерть тому состоянію, которое, какъ я думалъ, угрожало мнѣ. У меня было ужасное представленіе объ этомъ домѣ. Мой страхъ усилился, когда солдаты еще разъ обыскали мои карманы для удостовѣренія, что въ нихъ нѣтъ оружія и ничего годнаго для защиты.

Тотчасъ же явился настоятель; его предупредили о моемъ прибытіи. Онъ съ большой кротостью поздоровался со мною.

— Батюшка, сказалъ я, — безъ оскорбленій; я скорѣй умру тысячу разъ, чѣмъ потерплю униженіе.

— Нѣтъ, сударь, нѣтъ, отвѣчалъ онъ, — вы станете вести себя благоразумно и мы будемъ довольны другъ другомъ.

Онъ попросилъ меня подняться на верхъ. Я послѣдовалъ за нимъ безъ сопротивленія. Стрѣлки сопровождали насъ до двери; настоятель, войдя со мной въ комнату, сдѣлалъ знакъ, чтобъ они удалились.

— И такъ, я вашъ плѣнникъ! сказалъ я ему. — Что-жъ вы думаете, батюшка, дѣлать со мною?

Онъ сказалъ мнѣ, что очень радъ, что я заговорилъ разумнымъ тономъ; что его обязанность состоитъ въ томъ, чтобъ постараться внушить мнѣ любовь къ добродѣтели и религіи, а моя въ томъ, чтобъ воспользоваться его увѣщаніями и совѣтами; что если я хотя нѣсколько буду отвѣтствовать на его заботы обо мнѣ, то въ уединеніи найду наслажденіе.

— Наслажденіе! возразилъ я, — вы не знаете, батюшка, что только одна вещь можетъ доставить мнѣ наслажденіе.

— Я знаю, отвѣчалъ онъ; — но надѣюсь, что расположеніе вашего духа измѣнится.

Его отвѣтъ далъ мнѣ понять, что ему извѣстны мои похожденія, и, быть можетъ, даже и мое имя. Я попросилъ его разъяснить мнѣ это. Онъ, понятно, отвѣчалъ, что ему сообщили обо всемъ.

Услышать это было для меня самымъ жестокимъ наказаніемъ. Слезы полились у меня ручьями, и я предался самому страшному отчаянію. Я не могъ утѣшиться въ томъ униженіи, которое сдѣлаетъ меня предметомъ толковъ всѣхъ знакомыхъ, и позоромъ для моего семейства. Цѣлую недѣлю я провелъ въ самомъ глубокомъ уныніи; я не могъ ни о чемъ ни слушать, ни думать какъ только о своемъ посрамленіи. Даже воспоминаніе о Манонъ ничего не прибавляло къ моей скорби; оно проходило просто, какъ чувство, предшествовавшее этой новой мукѣ, но господствующей въ моей душѣ страстью былъ стыдъ и смущеніе.

Немногіе знаютъ силу этихъ особенныхъ движеній сердца. Большинство людей чувствительно только къ пяти, шести страстямъ, въ кругу коихъ проходитъ ихъ жизнь и къ коимъ сводятся всѣ ихъ волненія. Отымите у нихъ любовь и ненависть, наслажденіе и горе, надежду и страхъ, и они ничего не будутъ чувствовать. Но лица съ болѣе благороднымъ характеромъ могутъ приходить въ волненіе на тысячу разныхъ видовъ; кажется, будто у нихъ болѣе пяти чувствъ, и что въ нихъ могутъ возникать идеи и чувства, превосходящія обыкновенные природные предѣлы; они сознаютъ это величіе, возвышающее ихъ надъ пошлостью, а потому очень ревнивы къ нему. Отсюда проистекаетъ, почему они такъ нетерпѣливо переносятъ презрѣніе и насмѣшку, и отчего стыдъ приводитъ ихъ въ жестокое волненіе.

Я созналъ это печальное преимущество, сидя въ монастырѣ святого Лазаря. Моя печаль показалась настоятелю столь чрезмѣрно іі, что, опасаясь ея послѣдствій, онъ почелъ долгомъ обращаться со мною съ большой кротостью и снисходительностью. Онъ посѣщалъ меня отъ двухъ до трехъ разъ въ день. Онъ часто бралъ меня съ собою, чтобы пройтись по саду, и его рвеніе истощалось въ увѣщаніяхъ и спасительныхъ совѣтахъ. Я кротко ихъ выслушивалъ. Я даже выражалъ ему благодарность. Онъ на этомъ строилъ надежду на мое обращеніе.

— Вы по природѣ такъ кротки и любезны, сказалъ онъ мнѣ однажды, — что я не понимаю той распущенности, въ которой васъ обвиняютъ. Меня удивляютъ двѣ вещи: первое, какимъ образомъ съ вашими превосходными качествами, вы могли предаться разврату, и второе, — что меня поражаетъ еще болѣе, — какимъ образомъ вы столь охотно принимаете мои совѣты и наставленія, втянувшись въ теченіе столькихъ лѣтъ въ распутство. Если это раскаяніе, то вы отмѣнный примѣръ небеснаго милосердія; если это природная доброта, то въ вашемъ характерѣ, по крайней мѣрѣ, имѣется превосходная основа, которая заставляетъ меня надѣяться, что у насъ не будетъ нужды подвергать васъ долгому заключенію, чтобы возвратить васъ къ честной и согласной съ правилами жизни.

Я былъ въ восторгѣ, видя, что онъ такого обо мнѣ мнѣнія. Я рѣшилъ утвердить его въ немъ при помощи поведенія, которое могло бы вполнѣ удовлетворить его, убѣжденный, что въ этомъ самое вѣрное средство сократить срокъ моего заключенія. Я попросилъ у него книгъ. Онъ предоставилъ мнѣ выборъ, и былъ удивленъ, что я остановился на нѣкоторыхъ серьезныхъ авторахъ. Я притворился, будто съ величайшей усидчивостью предаюсь изученію; равно, при всякомъ случаѣ, я представлялъ ему доказательства желанной имъ перемѣны.

Но она была только внѣшняя. Къ стыду моему, мнѣ должно сознаться, что въ монастырѣ святого Лазаря я разыгрывалъ лицемѣра. Наединѣ, вмѣсто того, чтобы заниматься, я только плакался на свою судьбу. Я проклиналъ и тюрьму, и тиранію, которая меня въ нея заключила. Едва я отдыхалъ отъ унынія, во что повергла меня душевная смута, — какъ меня начинала мучить любовь. Отсутствіе Манонъ, неизвѣстность ея судьбы, страхъ, что я больше никогда ее не увижу, были единственнымъ предметомъ моихъ размышленій. Я воображалъ ее въ объятіяхъ г. де-Ж. М., ибо таково было первоначальное мнѣніе; не подозрѣвая, что онъ обошелся съ нею такъ же, какъ со мной, я былъ убѣжденъ, что онъ удалилъ меня единственно затѣмъ, чтобы спокойно обладать ею.

Такимъ образомъ и дни, и ночи я проводилъ въ томленіи, казавшемся мнѣ безконечнымъ. У меня была надежда только на успѣхъ моего лицемѣрія. Я тщательно наблюдалъ за лицомъ и рѣчами настоятеля, съ цѣлью узнать, что онъ обо мнѣ думаетъ; я изучалъ, чѣмъ понравиться ему, какъ распорядителю моей судьбой. Мнѣ легко было замѣтить, что я вполнѣ пользуюсь его расположеніемъ. Я болѣе не сомнѣвался, что онъ готовъ оказать мнѣ услугу.

Однажды я возымѣлъ смѣлость спросить ого, отъ него ли зависитъ мое освобожденіе. Онъ отвѣчалъ, что не можетъ вполнѣ распорядиться этимъ; но что онъ надѣется, что на основаніи его засвидѣтельствованія, г. де-Ж. М., по ходатайству котораго г. начальникъ полиціи приказалъ подвергнуть меня заключенію, согласится на возвращеніе мнѣ свободы.

— Могу ли я надѣяться, кротко спросилъ я, — что двухмѣсячное заключеніе, которому я уже подвергся, покажется ему достаточнымъ искупленіемъ?

Онъ обѣщалъ мнѣ, если я того желаю, поговорить съ нимъ объ этомъ. Я настоятельно просилъ его оказать мнѣ эту услугу.

Черезъ два дня онъ извѣстилъ меня, что г. де-Ж. М. былъ такъ тронутъ, слыша обо мнѣ добрый отзывъ, что не только изъявилъ расположеніе освободить меня, но обнаружилъ сильное желаніе познакомиться со мною поближе, и ради этого предполагаетъ посѣтить меня въ тюрьмѣ. Хотя его посѣщеніе и не могло мнѣ быть пріятно, я смотрѣлъ на него, какъ на предварительный шагъ къ освобожденію.

Онъ дѣйствительно явился. Я нашелъ, что видъ у него важный и не такой глупый, какъ въ домѣ Манонъ. Онъ сказалъ мнѣ нѣсколько здравомысленныхъ словъ насчетъ моего дурного поведенія. Онъ добавилъ, повидимому, ради оправданія собственнаго распутства, что человѣческой слабости позволительно дозволять себѣ извѣстныя удовольствія, которыхъ требуетъ природа; но что мошенничество и постыдныя продѣлки заслуживаютъ наказанія.

Я слушалъ его съ покорнымъ видомъ, чѣмъ онъ, повидимому, былъ доволенъ. Я не обидѣлся даже, когда онъ позволилъ себѣ посмѣяться надъ моимъ родствомъ съ Леско и Манонъ и надъ моимъ богомольемъ, которому, по его словамъ, я могъ предаваться въ монастырѣ, находя такое удовольствіе въ этомъ благочестивомъ занятіи. Но на его и мое несчастіе у него вырвалось, что и Манонъ вѣроятно усердно этимъ Занимается въ госпиталѣ. Не взирая на то, что слово госпиталь заставило меня вздрогнуть, я еще былъ въ силахъ кротко попросить его выразиться яснѣе.

— Ну, да, отвѣчалъ онъ, — вотъ уже два мѣсяца, какъ она поучается мудрости въ главномъ госпиталѣ, и я желаю, чтобъ это ей пошло также на пользу, какъ вамъ тюремное заключеніе.

Грози мнѣ вѣчное заключеніе или даже смерть, я и тогда бы былъ не въ силахъ сдержать себя, услышавъ такую страшную вѣсть. Я набросился на него съ такой жестокой яростью, что при этомъ лишился половины силъ. Но у меня, тѣмъ не менѣе, осталось еще довольно силы, чтобъ повалить его на земь и схватить за горло. Я задушилъ бы его, еслибъ шумъ паденія и нѣсколько рѣзкихъ криковъ, которые черезъ силу вырвались у него, не заставили войти въ мою комнату настоятеля и нѣсколькихъ монаховъ. Его отняли у меня изъ рукъ. Я самъ почти лишился силъ и дышалъ съ трудомъ.

— О, Боже! вскричалъ я, испуская тысячи вздоховъ, — о, небесная справедливость! неужто я могу прожить хоть мигъ послѣ такого безчестія!

Я хотѣлъ снова броситься на варвара, который чуть не убилъ меня. Меня остановили. Мое отчаяніе, мои крики и слезы превосходили всякое воображеніе. Я выдѣлывалъ столь удивительныя вещи, что всѣ присутствовавшіе, не зная причины, поглядывали другъ на друга со страхомъ и изумленіемъ.

Г. де-Ж. М. въ это время оправлялъ свой парикъ и галстухъ; въ досадѣ на то, что я такъ дурно обошелся съ нимъ, онъ приказалъ настоятелю подвергнуть меня болѣе тѣсному заключенію и всѣмъ наказаніямъ, къ какимъ только прибѣгаютъ въ темницѣ святого Лазаря.

— Нѣтъ, отвѣчалъ ему настоятель, — мы обращаемся такъ съ лицами не такого, какъ г. кавалеръ, происхожденія. Притомъ, онъ такъ кротокъ и вѣжливъ, что мнѣ трудно понять, чтобъ онъ безъ важныхъ причинъ рѣшился прибѣгнуть къ подобному излишеству.

Этотъ отвѣтъ окончательно разстроила, г. де-Ж. М. Онъ ушелъ со словами, что сумѣетъ заставить слушаться себя и настоятеля, и меня, и всѣхъ, кто посмѣетъ ему противиться.

Настоятель, приказавъ монахамъ проводить его, остался вдвоемъ со мною. Онъ заклиналъ меня поскорѣе разсказать ему, отчего произошло это столкновеніе.

— Ахъ, батюшка! сказалъ я, продолжая плакать, какъ ребенокъ, — предстаньте себѣ самую ужасную жестокость, вообразите самое отвратительное варварство, и его-то имѣлъ подлость совершить мерзавецъ Ж. М. О, онъ растерзалъ мнѣ сердце! Я никогда не оправлюсь отъ этого удара. Я вамъ разскажу все, съ рыданьемъ, добавилъ я. — Вы добры, вы меня пожалѣете.

Я вкратцѣ разсказалъ ему о долгой и непреоборимой страсти, которую питалъ къ Манонъ; о цвѣтущемъ состояніи нашихъ дѣлъ, передъ тѣмъ какъ насъ ограбили наши собственные слуги; о предложеніи, которое Ж. М. сдѣлалъ моей любовницѣ; о заключенной между ними сдѣлкѣ и о томъ какъ она была уничтожена. Говоря правду, я представилъ ему вещи съ наиболѣе благопріятной для насъ стороны.

— Вотъ, продолжалъ я, — изъ какого источника проистекаетъ ревность г. Ж. М. о моемъ исправленіи; онъ пользуется достаточнымъ вліяніемъ, и могъ изъ мести заключить меня въ тюрьму. Я ему это прощаю; но, батюшка, это еще не все: онъ жестоко похитилъ дрожайшую мою половину; онъ позорно заключилъ ее въ госпиталь; у него хватило безстыдства объявить мнѣ объ этомъ лично. Въ госпиталь, батюшка! О, небо! моя прелестная любовница, моя милая королева въ госпиталѣ, какъ самая подлая тварь! Гдѣ найду я силы, чтобъ не умереть отъ тоски и срама?

Добрый настоятель, видя крайнее мое огорченіе, сталъ утѣшать меня. Онъ сказалъ мнѣ, что никогда не слышалъ о моихъ похожденіяхъ въ томъ видѣ, какъ я разсказалъ ему; что, правда, онъ зналъ, что я велъ распущенную жизнь; но что онъ предполагалъ, что близость и особая дружба съ моимъ семействомъ заставила господина де-Ж. М. принять во мнѣ участіе; что онъ самъ объяснилъ ему все именно въ этомъ свѣтѣ, что разсказанное мною заставляетъ совсѣмъ иначе взглянуть на мое дѣло, и что онъ не сомнѣвается, что правдивый разсказъ о томъ, который онъ намѣревается сдѣлать г. главному начальнику полиціи, будетъ способствовать моему освобожденію. Затѣмъ онъ спросилъ меня, почему я доселѣ не подумалъ извѣстить о себѣ мое семейство, коль скоро оно не принимало никакого участія въ моемъ заключеніи. Я устранилъ это недоразумѣніе, сказавъ, что причиной тому было опасеніе огорчить отца и стыдъ, который я самъ испытывалъ. Наконецъ онъ пообѣщалъ мнѣ немедля отправиться къ начальнику полиціи, хотя бы только ради того, чтобъ предупредить какой-нибудь злой умыселъ со стороны г. де-Ж. М., который ушелъ отсюда не въ духѣ и пользуется достаточнымъ вліяніемъ, чтобъ заставить себя опасаться.

Я ждалъ возвращенія настоятеля, испытывая волненія несчастнаго, ожидающаго приговора. Мысль о томъ, что Манонъ въ госпиталѣ, была для меня невыразимой пыткой. Помимо дурной славы этого заведенія, я не зналъ, какъ тамъ обращаются съ нею; и воспоминаніе о нѣкоторыхъ подробностяхъ, какія мнѣ удавалось слышать объ этомъ ужасномъ домѣ, ежеминутно приводило меня въ возбужденіе. Я чувствовалъ такую рѣшимость помочь ей, во что бы то ни стало и какимъ бы то ни было способомъ, что готовъ былъ поджечь монастырь святого Лазаря, если не окажется иного средства уйти изъ него.

Я сталъ раздумывать, что мнѣ предпринятъ, если случится, что главный начальникъ полиціи рѣшитъ продолжить мое насильственное заключеніе. Я задалъ работу моей изворотливости, я разсмотрѣлъ всѣ вѣроятности. Я не придумалъ ничего, что обѣщало бы мнѣ навѣрное освобожденіе, и боялся, что въ случаѣ неудачной попытки, меня подвергнутъ болѣе строгому заключенію. Я вспомнилъ о нѣсколькихъ друзьяхъ, на чью помощь могъ разсчитывать; но какъ извѣстить ихъ о моемъ положеніи? Наконецъ мнѣ показалось, будто я придумалъ такой ловкій планъ, что онъ можетъ удаться, отложивъ, впрочемъ, окончательное обдумываніе его до возвращенія настоятеля, когда, въ случаѣ безуспѣшности его ходатайства, онъ сдѣлается необходимостью.

Онъ вскорѣ воротился. Я не замѣтилъ на его лицѣ тѣхъ признаковъ радости, которые сопровождаютъ добрую вѣсть.

— Я говорилъ съ г. главнымъ начальникомъ полиціи, сказалъ онъ, — но уже опоздалъ. Г. де-Ж. М. отправился къ нему прямо отсюда, и такъ предубѣдилъ его противъ васъ, что онъ готовъ былъ послать мнѣ приказъ обращаться съ вами построжеВпрочемъ, когда я разсказалъ ему ваше дѣло по существу, то онъ, повидимому, сильно смягчился, и, подсмѣиваясь надъ вѣтренностію г. де-Ж. М., сказалъ, что для того, чтобъ его успокоить, надо васъ выдержать здѣсь полгода, тѣмъ болѣе, какъ замѣтилъ онъ, что заключеніе будетъ для васъ не без101

полезно. Онъ совѣтовалъ мнѣ обходиться съ вами вѣзкливо, и я вамъ отвѣчаю, что вамъ не придется жаловаться на мое обращеніе.

Объясненіе добраго настоятеля было довольно длинно, и у меня хватило времени прійти къ благоразумному рѣшенію. Я сообразилъ, что мои планы подвергнутся опасности и не удадутся, если я выражу слишкомъ сильное желаніе выйти на волю. Я, напротивъ, засвидѣтельствовалъ ему, что въ виду необходимости заключенія, я вижу для себя сладкое утѣшеніе въ томъ, что заслужилъ нѣсколько его уваженіе. Я затѣмъ просто попросилъ его сдѣлать мнѣ одолженіе, которому никто не припишетъ особаго значенія, но которое сильно успокоитъ меня; именно, извѣстить одного изъ моихъ друзей, духовное лицо, живущее въ семинаріи святого Сульпиція, что я нахожусь въ темницѣ, и дозволить мнѣ свиданіе съ нимъ. Эта милость была мнѣ оказана безъ всякаго возраженія.

Рѣчь шла о моемъ другѣ Тибергіи; не то, чтобъ я надѣялся, что онъ поможетъ мнѣ освободиться, но я хотѣлъ воспользоваться имъ, безъ его вѣдома, какъ косвеннымъ средствомъ. Словомъ, вотъ мой проектъ; я хотѣлъ написать Леско и поручить ему и нашимъ общимъ друзьямъ заботу о моемъ освобожденіи. Главная трудность заключалась въ томъ, какъ доставить ему мое письмо; это долженъ былъ устроить Тибергій. Но онъ зналъ, что Леско братъ моей любовницы, а потому я опасался, что онъ затруднится исполненіемъ этого порученія. Я намѣревался вложить письмо къ Леско въ другое письмо, адресованное къ знакомому мнѣ честному человѣку, котораго я стану просить передать первое по адресу; въ виду необходимости свиданія съ Леско ради того, чтобъ условиться что предпринять, я хотѣлъ написать ему, чтобъ онъ пришелъ ко мнѣ въ тюрьму и попросилъ о свиданіи со мною подъ именемъ моего старшаго брата, нарочно пріѣхавшаго въ Парижъ, дабы освѣдомиться обо мнѣ. Я предполагалъ условиться съ нимъ о средствахъ, которыя покажутся намъ наиболѣе исполнимыми и вѣрными. Отецъ настоятель извѣстилъ Тибергія о моемъ желаніи повидаться съ нимъ. Вѣрный другъ не на столько потерялъ меня изъ виду, чтобъ не знать о моемъ приключеніи; онъ зналъ, что я сижу въ монастырѣ святого Лазаря, и, быть можетъ, не слишкомъ жалѣлъ объ этомъ несчастій, считая его способнымъ напомнить мнѣ о долгѣ. Онъ немедля явился ко мнѣ.

Наше свиданіе было вполнѣ дружественное. Онъ пожелалъ узнать о моемъ душевномъ расположеніи. Я безъ утайки открылъ ему сердце, умолчавъ только о намѣреніи бѣжать.

— Не въ вашихъ глазахъ, дорогой другъ, сказалъ я ему, — я пожелаю казаться не тѣмъ, каковъ я въ самомъ дѣлѣ. Если вы надѣялись увидѣть здѣсь друга благоразумнаго и умѣреннаго въ своихъ желаніяхъ, распутника исправленнаго небеснымъ наказаніемъ; словомъ, сердце, свободное отъ любви и отъ чаръ Манонъ, то вы слишкомъ снисходительно судили обо мнѣ. Я таковъ же, какимъ вы меня покинули четыре мѣсяца назадъ: я столь же нѣженъ къ ней и столь же несчастливъ, благодаря этой роковой нѣжности, въ которой неустанно ищу своего счастія.

Онъ мнѣ отвѣчалъ, что мое признаніе нимало меня не извиняетъ; что было много грѣшниковъ, до того опьяненныхъ лживымъ счастіемъ порока, что они предпочитали его счастію добродѣтели; но они, по крайней мѣрѣ, увлекались признакомъ добродѣтели и были обмануты наружностью; но что сознавать, подобно мнѣ, что предметъ моей привязанности способенъ вести меня только къ преступленію и несчастію, и упорствовать въ добровольномъ стремленіи къ злополучію и грѣху — указываетъ на противорѣчіе между мыслью и поступками и не дѣлаетъ чести моему уму.

— Тибергій, возразилъ я ему, — вамъ легко одержать побѣду, когда вашему оружію ничего не противоставляютъ. Но развѣ вы станете утверждать, будто то, что вы зовете счастіемъ добродѣтели, не подвержено страданію, превратностямъ и безпокойствамъ? Иль вы, подобно мистикамъ, скажете что то, что составляетъ мученіе для тѣла, есть счастіе для души? Вы не посмѣете утверждать это; такого парадокса поддерживать нельзя. То счастіе, которое вы такъ восхваляете, смѣшано съ тысячью мученій; или, выражаясь правильнѣе, оно соткано изъ несчастій, сквозь которыя простираютъ руки къ счастію. И если сила воображенія заставляетъ находить наслажденія среди этихъ золъ, потому что они могутъ повести къ желанному счастливому концу, то почему же вамъ въ моемъ поведеніи подобное же стремленіе представляется противорѣчивымъ и безумнымъ? Я люблю Манонъ; я стремлюсь, сквозь тысячи скорбей, къ счастливой и спокойной жизни съ нею. Путь, по которому я иду, исполненъ несчастія; но надежда достигнуть до дѣли постоянно услаждаетъ его, и тѣмъ мгновеніемъ, которое я провожу съ нею, я считаю себя щедро вознагражденнымъ за всѣ огорченія, испытанныя ради того, чтобъ его достигнуть. Поэтому, все мнѣ кажется равнымъ съ вашей и моей стороны; или же, если и есть разница, то въ мою пользу, ибо счастье, на которое я надѣюсь, близко, а ваше — далеко; мое по природѣ мучительно, то-есть ощутимо для тѣла; а то — неизвѣстной природы, и познается только вѣрою.

Тибергій, повидимому, былъ испуганъ этимъ разсужденіемъ. Онъ отступилъ на два шага, сказавъ съ важнымъ видомъ, что все сказанное мною не только оскорбительно для здраваго смысла, но что оно — несчастный софизмъ нечестія и невѣрія; ибо, добавилъ онъ, это сравненіе конца вашихъ мученій съ тѣмъ, которое предполагается религіей, одна изъ самыхъ вольныхъ и самыхъ чудовищныхъ мыслей.

— Я согласенъ, что оно несправедливо, продолжалъ я; — но обратите вниманіе на то, что мое разсужденіе клонится вовсе не къ нему. Я имѣлъ намѣреніе уяснить вамъ то, что вамъ въ моемъ упорствѣ въ несчастной любви кажется противорѣчіемъ; и думаю, что отлично доказалъ, что если тутъ и есть противорѣчіе, то и вы избѣжали его не лучше моего. Только въ этомъ отношеніи я и разсматривалъ обстоятельства, какъ равныя; я и теперь поддерживаю, что они таковы.

— Иль вы отвѣтите, что цѣль у добродѣтели безконечно выше, чѣмъ у любви? кто же не согласится съ этимъ? Но развѣ въ томъ вопросъ? Развѣ рѣчь не о той силѣ, которою обладаютъ и та, и другая для перенесенія мученіи? Будемъ судить о ней по дѣйствію: какъ много отступниковъ отъ добродѣтели, и какъ мало отъ любви!

— Иль вы возразите, что если и встрѣчаются мученія при слѣдованіи по пути добра, то они не необходимы и не непреложны; что теперь нѣтъ больше ни тирановъ, ни крестовъ, и что множество добродѣтельныхъ людей ведутъ тихую и спокойную жизнь? Я вамъ скажу на это, что бываетъ также мирная и счастливая любовь; и ради того, чтобъ указать еще на одно различіе, чрезвычайно для меня выгодное, я прибавлю, что хотя любовь и часто обманываетъ, но она мнѣ, по крайней мѣрѣ, сулитъ удовлетвореніе и радости, между тѣмъ, какъ религія требуетъ упражненій печальныхъ и унизительныхъ для самолюбія.

— Не возмущайтесь, прибавилъ я, видя, что его рвеніе готово разразиться, — я прибавлю единственно то, что нѣтъ худшаго способа отвлечь сердце отъ любви, какъ опорочивать ея сладости и обѣщать ему большее счастье, если оно послѣдуетъ по пути добродѣтели. Ясно, что мы созданы такъ, что блаженство для насъ заключается въ наслажденіи; я не вѣрю, чтобъ можно было составить себѣ объ этомъ иное представленіе; сердцу же не приходится долго совѣщаться съ самимъ собою для того, чтобъ почувствовать, что изо всѣхъ наслажденій сладчайшее даетъ любовь. Когда ему обѣщаютъ иныя, болѣе прелестныя удовольствія, оно вскорѣ замѣчаетъ, что его обманываютъ, этотъ обманъ располагаетъ его не довѣрять самымъ основательнымъ обѣщаніямъ.

— Проповѣдники, желающіе обратить меня на путь добродѣтели, говорите, что она неотложно необходима, но не скрывайте отъ меня, что она жестока и мучительна. Утверждайте, что любовныя наслажденія скоропреходящи, что они запретны, что за ними послѣдуютъ вѣчныя мученія и что — это, быть можетъ, произведши, на меня еще сильнѣйшее впечатлѣніе — чѣмъ они сладостнѣе и прелестнѣе, тѣмъ щедрѣе небо вознаградитъ меня за такую великую жертву; но сознайтесь, что съ такими сердцами, какъ у насъ, они на землѣ даютъ намъ совершеннѣйшее блаженство.

Конецъ моей рѣчи успокоилъ моего друга Тибергія. Онъ призналъ, что въ моихъ мысляхъ есть нѣчто разумное. Единственное возраженіе, которое онъ сдѣлалъ, состояло въ вопросѣ: почему же я не слѣдую своимъ собственнымъ принципамъ и не пожертвую любовью въ надеждѣ на то воздаяніе, о которомъ имѣю столь высокое представленіе?

— О, дорогой другъ! отвѣтилъ я, — въ этомъ-то я и сознаю свое ничтожество и слабость: да, увы! мой долгъ въ томъ, чтобъ дѣйствовать согласно съ моими доводами, но въ моей ли власти дѣйствовать такимъ образомъ? Въ какой помощи я только не нуждаюсь, чтобъ забыть о чарахъ Манонъ?

— Да проститъ мнѣ Господь! возразилъ Тибергій, — а мнѣ кажется, что я вижу передъ собой янсенита^[3].

— Я не знаю кто я такой, отвѣчалъ я, — и не вижу ясно кѣмъ слѣдуетъ быть, но я слишкомъ чувствую, что они говорятъ правду.

Этотъ разговоръ послужилъ, по крайней мѣрѣ, къ тому, что вновь возбудилъ жалость въ моемъ другѣ. Онъ понялъ, что въ моей распущенности болѣе слабости, чѣмъ злой воли. Оттого впослѣдствіи онъ, какъ другъ, былъ такъ расположенъ оказывать мнѣ помощь, безъ которой я неминуемо погибъ бы отъ нищеты. Однако, я ничуть не проговорился ему насчетъ намѣренія бѣжать изъ тюрьмы. Я только попросилъ его доставить мое письмо. Я приготовилъ его до его прихода, и у меня нашлось достаточно предлоговъ, чтобъ объяснить, почему мнѣ понадобилось написать ему. Онъ не измѣнилъ обѣщанію и доставилъ письмо акуратно, и Леско еще до вечера получилъ то, которое было адресовано ему.

Онъ на слѣдующій же день пришелъ повидаться со мною и благополучно сошелъ за моего брата. Я чрезмѣрно обрадовался, увидѣвъ его у себя въ комнатѣ. Я тщательно затворилъ дверь.

— Не станемъ терять ни мгновенія, сказалъ я ему; — скажите мнѣ сперва, что съ Манонъ, и затѣмъ дайте мнѣ добрый совѣтъ, какъ разорвать мои оковы.

Онъ сказалъ, что не видѣлъ сестры со дня, предшествовавшаго моему заключенію, что онъ узналъ о ея и моей судьбѣ только послѣ долгихъ справокъ и хлопотъ; что онъ два или три раза ходилъ въ госпиталь, но ему не дозволили говорить съ нею.

— Несчастный Ж. М., закричалъ я, — дорого же ты мнѣ поплатишься за это!

— Что касается вашего освобожденія, продолжалъ Леско, — то это дѣло труднѣе, чѣмъ вы думаете. Вчера вечеромъ мы съ двумя друзьями обошли кругомъ весь монастырь и осмотрѣли его съ внѣшней стороны, и пришли къ заключенію, что въ виду того, что ваши окна, какъ вы писали, выходятъ на дворъ, окруженный зданіями, выручить васъ отсюда весьма трудно. Притомъ, вы въ третьемъ этажѣ, а мы сюда не можемъ доставить ни веревокъ, ни лѣстницы. Средства освободить васъ извнѣ я не вижу. Надо придумать какую-нибудь уловку въ самомъ домѣ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ я, — я все осмотрѣлъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ, благодаря снисходительности настоятеля, меня держатъ не такъ строго. Двери въ мою комнату не запираютъ на ключъ; мнѣ дозволено гулять въ галлереѣ монаховъ, но всѣ лѣстницы затворяются толстыми дверьми, которыя и днемъ, и ночью на запорѣ, и нѣтъ возможности уйти при помощи одной лѣстницы.

— Постойте, сказалъ я, подумавъ немного о мысли, которая мнѣ казалась превосходной, — не можете ли вы принести мнѣ пистолетъ?

— Весьма легко, отвѣчалъ Леско; — что-жъ, вы хотите кого-нибудь убить?

Я увѣрилъ его, что такъ далекъ отъ мысли убивать кого-нибудь, что нѣтъ надобности даже, чтобъ пистолетъ былъ заряженъ,

— Принесите это мнѣ завтра, продолжалъ я, — и будьте непремѣнно вечеромъ въ одиннадцать часовъ напротивъ воротъ этого дома съ двумя или тремя друзьями. Я надѣюсь, что мнѣ удастся присоединиться къ вамъ.

Онъ настаивалъ, чтобъ я ему разсказалъ подробнѣе. Я сказалъ ему, что дѣло, въ родѣ задуманнаго мною, не можетъ показаться разумнымъ раньше, чѣмъ удастся. Я попросилъ его уйти скорѣе, ради того, чтобъ завтра ему было легче увидаться со мною. Его впустили, какъ и въ первый разъ, безъ затрудненій. У него былъ важный видъ, и всякій принялъ бы его за честнаго человѣка.

Когда у меня въ рукахъ очутилось орудіе моего освобожденія, я уже почти не сомнѣвался въ успѣхѣ моего проекта. Онъ былъ страненъ и смѣлъ; но на что бы я ни рѣшился, при вдохновлявшихъ меня побужданіяхъ? Съ тѣхъ поръ, какъ мнѣ было дозволено выходить изъ комнаты и гулять по галлереямъ, я замѣтилъ, что привратникъ каждый вечеръ приноситъ ключи отъ всѣхъ дверей настоятелю и что затѣмъ водворяется глубокая тишина во всемъ домѣ, — знакъ, что всѣ разошлись по своимъ комнатамъ. Я безпрепятственно могъ пройти по соединительной галлереѣ изъ своей комнаты къ настоятелю. Я рѣшился взять у него ключи, постращавъ его пистолетомъ, если онъ не станетъ давать ихъ, и при ихъ помощи выйти на улицу. Я съ нетерпѣніемъ дожидалъ часа. Привратникъ явился въ обычное время, то есть около девяти часовъ. Я спустилъ еще часъ, чтобы увѣриться, что всѣ монахи и слуги спятъ. Наконецъ, я отправился съ оружіемъ и горящей сальной свѣчей въ рукахъ. Я сначала потихоньку постучался въ дверь къ настоятелю, чтобъ разбудить его безъ шума. Онъ услышалъ, когда я постучалъ во второй разъ и, вѣроятно, думая, что пришелъ монахъ, почувствовавшій себя больнымъ и требующій помощи, всталъ, чтобъ отворить дверь. Тѣмъ не менѣе, изъ предосторожности, онъ черезъ дверь спросилъ, кто тамъ и что надобно. Я былъ принужденъ назвать себя; но я нарочно заговорилъ плачевнымъ голосомъ, чтобъ дать ему понять, что мнѣ нездоровится.

— А, это вы, дорогой мой сынъ, сказалъ онъ, отворяя дверь. — Что вамъ понадобилось такъ поздно?

Я вошелъ въ его комнату и, отведя его въ конецъ, противоположный двери, объявилъ, что мнѣ невозможно долѣе оставаться въ тюрьмѣ; что ночь самое удобное время, чтобъ выйти незамѣтно и что въ разсчетѣ на его дружбу, я полагаю, что онъ согласится либо самъ отворить мнѣ дверь, либо дастъ ключи, чтобъ я ее отперъ.

Такое предложеніе не могло не поразить его. Нѣкоторое время онъ смотрѣлъ на меня, не говоря ни слова; мнѣ терять было нечего, и я вновь заговорилъ и объяснилъ ему, что я весьма тронутъ его добротой ко мнѣ, но что свобода самое драгоцѣнное изо всѣхъ благъ, особенно для меня, лишеннаго ея насильственно, а потому я рѣшилъ добиться ея сегодня же ночью во что бы то ни стало; опасаясь, чтобъ онъ не вздумалъ возвысить голоса и позвать на помощь, я показалъ ему тотъ убѣдительный доводъ къ молчанію, что былъ спрятанъ у меня подъ кафтаномъ.

— Пистолетъ! сказалъ онъ. — Какъ, мой сынъ, вы хотите лишить меня жизни въ благодарность за то уваженіе, которое я питалъ къ вамъ?

— Избави Боже! отвѣчалъ я. — Вы настолько умны, что не принудите меня къ тому; но я хочу освободиться, и рѣшимость моя такова, что если мой проектъ не удастся по вашей винѣ, то я васъ несомнѣнно прикончу.

— Но, милый мой сынъ, заговорилъ онъ съ блѣднымъ и испуганнымъ лицомъ, — что-жъ вы хотите, чтобъ я сдѣлалъ? Какая у васъ можетъ быть причина желать моей смерти?

— Эхъ, да нѣтъ же! нетерпѣливо прервалъ я его, — у меня вовсе нѣтъ намѣренія убивать васъ; если хотите жить, то отворите мнѣ дверь, и я останусь вашимъ преданнѣйшимъ другомъ.

И, замѣтивъ, что ключи у него на столѣ, я взялъ ихъ и попросилъ его слѣдовать за мною и насколько возможно безъ шума.

Онъ принужденъ былъ покориться. По мѣрѣ того, какъ мы подвигались и ему приходилось отпирать двери, онъ приговаривалъ со вздохомъ:

— Ахъ, сынъ мой, ахъ! кто бы могъ подумать!

— Не шумите, батюшка, повторялъ я ежеминутно въ свой чередъ. — Наконецъ мы дошли до рѣшетки передъ большой дверью на улицу. Я уже считалъ себя на волѣ и стоялъ позади настоятеля со свѣчей въ рукѣ и пистолетомъ въ другой.

Въ то время, какъ онъ торопился отворить, г слуга, спавшій въ сосѣдней коморкѣ, услышавъ шумъ замка, всталъ и высунулъ голову изъ своей двери. Настоятель, вѣроятно, подумалъ, что слуга можетъ задержать меня, и весьма неблагоразумно позвалъ его къ себѣ на помощь. Здоровенный бездѣльникъ безъ всякаго колебанія бросился на меня. Я его не пощадилъ и всадилъ ему зарядъ прямо въ грудь.

— Вотъ что вы надѣлали, батюшка! не безъ гордости сказалъ я своему проводнику. — Но это не мѣшаетъ вамъ докончить дѣло, — прибавилъ я, принуждая его итти къ послѣдней двери.

Онъ не посмѣлъ ослушаться и отперъ дверь. Я благополучно вышелъ и, сдѣлавъ четыре шага, встрѣтился съ Леско, который, согласно обѣщанію, ждалъ меня съ двумя товарищами.

Мы пошли. Леско спросилъ меня, послышалось ему, или стрѣляли изъ пистолета.

— Въ этомъ вы виноваты, сказалъ я ему, — зачѣмъ вы принесли заряженный пистолетъ?

Впрочемъ я поблагодарилъ его за эту предосторожность, безъ которой мнѣ несомнѣнно долго бы пришлось просидѣть въ тюрьмѣ. Мы провели ночь въ трактирѣ, гдѣ я нѣсколько вознаградилъ себя за дурную пищу, которой довольствовался три мѣсяца. Я смертельно страдалъ за Манонъ.

— Надо освободить ее, сказалъ я тремъ моимъ друзьямъ. — Я только ради этого и стремился на волю. Прошу васъ помочь мнѣ вашей храбростью; что до меня, то я готовъ ради этого пожертвовать жизнью.

У Леско не было недостатка въ умѣ и осторожности, и онъ сказалъ мнѣ, что тутъ слѣдуетъ дѣйствовать подобравъ поводья; что мое бѣгство изъ тюрьмы и несчастный случай при моемъ выходѣ несомнѣнно надѣлаютъ шума; что главный начальникъ полиціи прикажетъ сыскать меня, а у него долгія руки; наконецъ, что если я не хочу попасть куда-нибудь похуже монастыря святого Лазаря, то мнѣ приличнѣе скрываться и сидѣть на заперти нѣсколько дней, пока не остынетъ первый пылъ моихъ враговъ. Его совѣтъ былъ благоразуменъ; но требовалось также благоразуміе, чтобы ему послѣдовать. А медлительность и осторожность не согласовались съ моей страстью. Я уступилъ ему только въ томъ, что обѣщалъ проспать весь слѣдующій день. Онъ заперъ меня въ своей комнатѣ, гдѣ я и пробылъ до вечера.

Часть этого времени я употребилъ на придумываніе проектовъ и способовъ, какъ помочь Манонъ. Я былъ вполнѣ увѣренъ, что ея тюрьма еще недоступнѣе моей. Объ употребленіи силы и насилія не могло быть и рѣчи; требовалась хитрость; но сама богиня изобрѣтательности затруднилась бы, съ чего начать. Я ничего не могъ придумать и отложилъ дальнѣйшее разсмотрѣніе дѣла до тѣхъ поръ, пока не узнаю о внутреннихъ порядкахъ въ госпиталѣ.

Какъ только темнота позволила мнѣ выйти, я попросилъ Леско отправиться со мною. Мы завязали разговоръ съ однимъ изъ привратниковъ, который намъ показался человѣкомъ разумнымъ. Я представился иностранцемъ, слышавшимъ удивительныя вещи о главномъ госпиталѣ и господствующемъ тамъ порядкѣ. Я разспрашивалъ о самыхъ мелкихъ подробностяхъ; переходя отъ одного обстоятельства къ другому, мы заговорили о завѣдующихъ лицахъ, и я попросилъ назвать мнѣ ихъ и сказать, что это за люди. Данные мнѣ на послѣдній вопросъ отвѣты породили во мнѣ мысль, которую я тотчасъ же одобрилъ и не преминулъ привести въ исполненіе. Я спросилъ у него, какъ о важной для меня вещи, о томъ, есть ли у этихъ господъ дѣти. Онъ отвѣчалъ, что не можетъ сказать мнѣ обстоятельно; но что у одного изъ главныхъ, именно у г. де-Т., онъ знаетъ навѣрное, что есть сынъ, уже въ такихъ лѣтахъ, что хоть жениться, и что онъ много разъ бывалъ въ госпиталѣ со своимъ отцомъ. Съ меня было этого довольно.

Я почти тотчасъ же прекратилъ разспросы и, возвращаясь съ Леско, сообщилъ ему о задуманномъ планѣ.

— Я представляю себѣ, сказалъ я ему, — что сынъ г. де-Те., человѣкъ богатый и изъ хорошаго семейства, не прочь отъ удовольствій, какъ большинство молодыхъ людей его лѣтъ. Онъ навѣрное не врагъ женщинъ и не такой чудакъ, чтобъ отказать мнѣ въ помощи по любовному дѣлу. Я составилъ проектъ, какъ заинтересовать его относительно освобожденія Манонъ. Если онъ честный человѣкъ, и у него есть чувство, то онъ изъ великодушія поможетъ намъ. Если онъ не способенъ руководствоваться такимъ побужденіемъ, то все же онъ что-нибудь да сдѣлаетъ ради милой дѣвушки, хотя бы въ надеждѣ попользоваться ея благосклонностью. Я не стану откладывать, добавилъ я, — свиданія съ нимъ дальше завтрашняго дня. Меня такъ утѣшилъ этотъ проектъ, что я вижу въ немъ хорошее предзнаменованіе.

Леско самъ согласился, что въ моихъ предположеніяхъ есть извѣстная вѣроятность, и что мы только такимъ путемъ можемъ надѣяться достигнуть чего-нибудь. Я не такъ уже печально провелъ ночь.

Настало утро, и я одѣлся почище, насколько то было возможно въ моемъ тогдашнемъ недостаточномъ положеніи, и отправился въ фіакрѣ въ домъ г. де-Т. Онъ былъ изумленъ посѣщеніемъ незнакомаго. Его лицо и любезность показались мнѣ хорошимъ предзнаменованіемъ. Я прямо объяснился съ нимъ и, чтобъ подогрѣть его природныя чувства, заговорилъ о моей страсти и достоинствахъ моей любовницы, какъ о вещахъ, которымъ ничего нѣтъ равнаго, кромѣ ихъ самихъ. Онъ мнѣ сказалъ, что хотя никогда не видѣлъ Манонъ, но слышалъ о ней, если только рѣчь идетъ о бывшей любовницѣ старика Ж. М. Я не сомнѣвался, что ему извѣстно мое участіе въ томъ приключеніи; ради того, чтобы онъ, вмѣнивъ мою довѣренность въ достоинство, еще болѣе расположился въ мою пользу, я разсказалъ ему обо всемъ, что случилось со мной и Манонъ.

— Теперь вы видите, продолжалъ я, — что интересъ моей жизни и моего сердца въ вашихъ рукахъ. И тотъ, и другой мнѣ равно дороги. Я ничего отъ васъ не скрылъ, потому что слышалъ о вашемъ великодушіи и надѣялся, что при одинаковомъ возрастѣ у насъ найдется сходство и въ склонностяхъ.

Онъ, повидимому, былъ сильно тронутъ такимъ знакомъ откровенности и чистосердечія. Онъ отвѣчалъ, какъ свѣтскій человѣкъ и какъ человѣкъ съ сердцемъ, а свѣтъ не всегда питаетъ чувство и часто заглушаетъ его. Онъ сказалъ мнѣ, что почитаетъ мой визитъ за счастливый случай, что онъ сочтетъ мою дружбу за одно изъ самыхъ удачныхъ пріобрѣтеній и постарается заслужить ее, оказавъ мнѣ самое горячее участіе. Онъ не обѣщалъ мнѣ возвратить Манонъ, потому что, по его словамъ, вліяніе его было незначительно и ненадежно; но онъ вызвался доставить мнѣ удовольствіе повидаться съ нею и сдѣлать все, что только будетъ въ его власти, чтобъ она вновь очутилась въ моихъ объятіяхъ. Я былъ болѣе доволенъ этой ненадежностью его вліянія, чѣмъ порадовался бы его полной увѣренности исполнить всѣ мои желанія. Въ увѣренности его обѣщаній я усмотрѣлъ признакъ очаровавшей меня откровенности. Словомъ, я ждалъ всего отъ его добрыхъ услугъ. Одно обѣщаніе свиданія съ Манонъ могло бы заставить меня рѣшиться для него на все. Я отчасти высказалъ ему эти чувства, и такимъ образомъ, что онъ убѣдился, что по природѣ я не дурной человѣкъ. Мы нѣжно обнялись и стали друзьями, единственно благодаря нашей сердечной добротѣ, и тому простому расположенію, которое заставляетъ нѣжнаго и великодушнаго человѣка полюбить другого, ему подобнаго.

Онъ простеръ и далѣе знаки своего вниманія: ибо, сообразивъ мои похожденія и полагая, что при выходѣ изъ тюрьмы я не могъ быть въ хорошихъ обстоятельствахъ, предложилъ мнѣ свой кошелекъ и настаивалъ на томъ, чтобъ я его принялъ. Я не принялъ, но сказалъ ему:

— Нѣтъ ужъ это слишкомъ. Но если вдобавокъ къ вашей добротѣ и дружбѣ, вы устроите мнѣ свиданіе съ дорогой моей Манонъ, то я вамъ буду обязанъ на всю жизнь. Если же вы возвратите мнѣ это милое созданіе, то, даже проливъ за васъ всю мою кровь, я все еще буду считать себя вашимъ должникомъ.

Мы разстались, условясь предварительно, когда и гдѣ должны сойтись; онъ былъ столь участливъ ко мнѣ, что не отложилъ дѣла дальше послѣобѣденнаго времени.

Я ждалъ его въ кофейной, куда онъ явился къ четыремъ часамъ, и мы вмѣстѣ пошли по дорогѣ къ госпиталю. Когда мы проходили по дворамъ, у меня тряслись колѣни.

— О, могущество любви! говорилъ я, — итакъ, я увижу идола моего сердца, предметъ столькихъ слезъ и безпокойствъ! О, небо! дай мнѣ силы, чтобъ дойти до нея, и затѣмъ располагай, какъ знаешь, и моимъ счастьемъ, и моей жизнью; мнѣ больше не о чемъ умолять тебя.

Г. де-Т. поговорилъ съ нѣкоторыми изъ сторожей, которые съ поспѣшностью предложили къ его услугамъ все, что отъ нихъ зависѣло. Онъ попросилъ указать то отдѣленіе, гдѣ находилась комната Манонъ, и насъ повели туда со страшной величины ключемъ, которымъ отпиралась дверь. Я спросилъ у провожавшаго насъ служителя, который, между прочимъ, прислуживалъ и ей, какимъ образомъ она проводитъ время въ заключеніи. Онъ отвѣчалъ, что она сама ангельская кротость; что онъ никогда не слышалъ отъ нея жесткаго слова; что первыя шесть недѣль по своемъ прибытіи она постоянно проливала слезы; но что съ нѣкотораго времени она, повидимому, съ большимъ терпѣніемъ переноситъ свое несчастіе и съ утра до вечера занимается шитьемъ, за исключеніемъ нѣсколькихъ часовъ, посвящаемыхъ чтенію. Я спросилъ его, хорошо ли ее содержатъ. Онъ отвѣчалъ, что она не нуждается, по крайней мѣрѣ, ни въ чемъ необходимомъ.

Мы подошли къ ея двери. Мое сердце страшно билось. Я сказалъ г. де-Т.:

— Войдите одни и предупредите ее насчетъ моего посѣщенія, ибо я опасаюсь, что она слишкомъ взволнуется прямо увидавъ меня.

Намъ отворили дверь. Я остался въ галлереѣ. Тѣмъ не менѣе я слышалъ ихъ разговоръ. Онъ сказалъ ей, что пришелъ ее утѣшить, хотя немного; что онъ одинъ изъ моихъ друзей и принимаетъ большое участіе въ нашемъ благополучіи. Она съ великимъ оживленіемъ спросила его, не можетъ ли онъ сказать, что сталось со мною. Онъ обѣщалъ ей, что я явлюсь къ ней и паду къ ея ногамъ, столь же нѣжный и вѣрный, какъ только она можетъ пожелать.

— Когда же? спросила она.

— Сегодня же, отвѣчалъ онъ; — вамъ не долго ждать этого блаженнаго мгновенія; онъ явится, какъ только вы пожелаете.

Она поняла, что я стою у дверей. Она стремительно бросилась къ нимъ, какъ я вошелъ. Мы обнялись съ той искренней нѣжностью, которая столь восхитительна для истинныхъ любовниковъ послѣ трехмѣсячной разлуки. Наши вздохи, прерывистыя восклицанія, тысячи нѣжныхъ именъ, которыя мы томно повторяли другъ другу, все это въ теченіе четверти часа составило сцену, растрогавшую г. де-Т.

— Я вамъ завидую, сказалъ онъ мнѣ, усаживая насъ; — нѣтъ столь славной участи, которую я не предпочелъ бы столь красивой и страстной любовницѣ.

— И я презрѣлъ бы всѣми благами міра, еслибъ мнѣ обезпечили счастье быть любимымъ ею, отвѣчалъ я.

Конецъ этой желанной бесѣды, понятно, былъ безконечно нѣженъ. Бѣдняжка Манонъ разсказала мнѣ о своихъ похожденіяхъ, я разсказалъ ей о своихъ. Мы горько плакали, бесѣдуя о томъ положеніи, въ какомъ она еще находилась, и о томъ, отъ котораго я только что избавился. Г. де-Т. утѣшалъ насъ новыми обѣщаніями принять горячее участіе въ томъ, чтобъ положить конецъ нашимъ бѣдствіямъ. Онъ совѣтовалъ намъ не слишкомъ длить первое свиданіе; тогда ему будетъ легче устроить для насъ новыя. Онъ порядочно помучился, пока мы вняли этому совѣту. Манонъ въ особенности не могла рѣшиться отпустить меня. Она сто разъ заставляла меня снова присѣсть. Она удерживала меня за руки и за платье.

— Ахъ! подумайте, въ какомъ мѣстѣ вы меня оставляете? проговорила она. — Кто поручится, что я васъ увижу снова?

Г. де-Т. обѣщалъ ей, что мы станемъ часто навѣщать ее.

— А что касается до этого мѣста, любезно добавилъ онъ, — то его слѣдуетъ впредь звать не госпиталемъ, а Версалемъ, потому что здѣсь заключена особа, достойная владычествовать надъ всѣми сердцами.

При выходѣ, я далъ кое-что слугѣ, который ходилъ за ней, дабы поощрить его къ болѣе ревностной службѣ. У этого молодца душа была не столь низкая и грубая, какъ бываетъ у ему подобныхъ. Онъ былъ свидѣтелемъ нашего свиданія. Это нѣжное зрѣлище его тронуло. Я подарилъ ему луидоръ, и такое обстоятельство окончательно привязало его ко мнѣ. Когда мы спускались внизъ, онъ отвелъ меня въ сторону.

— Если вы возьмете меня къ себѣ въ услуженіе, сударь, сказалъ онъ, — или какъ слѣдуетъ наградите меня за то, что я потеряю здѣсь мѣсто, то мнѣ не трудно будетъ освободить m-lle Манонъ.

Я прислушался къ этому предложенію; и хотя у меня ничего не было, я наобѣщалъ ему свыше его желаній. Я, впрочемъ, разсчитывалъ, что мнѣ всегда будетъ легко вознаградить человѣка такого сорта.

— Будь покоенъ, дружокъ, сказалъ я ему, — нѣтъ ничего, чего бы я для тебя не сдѣлалъ, и что твое благосостояніе столь же обезпечено, какъ и мое собственное.

Я пожелалъ узнать, къ какимъ средствамъ онъ намѣревается прибѣгнуть.

— Я просто вечеромъ отопру дверь въ ея комнату, отвѣчалъ онъ, — и проведу ее до дверей на улицу, гдѣ вы должны принять ее отъ меня.

Я спросилъ его, развѣ нечего бояться, что ее узнаютъ, когда она будетъ проходить по галлереямъ и дворамъ. Онъ сказалъ, что нѣкоторая опасность, конечно, есть; но что нельзя же безъ риску.

Хотя я былъ въ восторгѣ, видя его рѣшительность, я подозвалъ г. де-Т., чтобъ сообщить ему объ этомъ проектѣ, и о единственной причинѣ, заставлявшей считать его сомнительнымъ. Онъ нашелъ, что дѣло труднѣе, чѣмъ мнѣ кажется. Онъ вполнѣ соглашался, что она могла убѣжать такимъ образомъ.

— Но если ее узнаютъ, продолжалъ онъ, — если ее остановятъ во время бѣгства, то она можетъ погибнуть на вѣки. «При томъ, необходимо, чтобъ оба вы не медля уѣхали изъ Парижа; вамъ невозможно будетъ скрыться отъ розысковъ. Ихъ удвоятъ, какъ но отношенію къ вамъ, такъ и относительно ее. Мужчинѣ легко скрыться, когда онъ одинъ; но ему почти нельзя остаться въ неизвѣстности, если съ нимъ хорошенькая женщина.

Какъ ни основательно показалось мнѣ это разсужденіе, въ моемъ умѣ оно не могло возобладать надъ столь близкою надеждой освободить Манонъ. Я сказалъ о томъ г. де-Т. и просилъ его извинить любви нѣкоторое неблагоразуміе и отважность. Я прибавилъ, что у меня есть, дѣйствительно, намѣреніе уѣхать изъ Парижа и поселиться, къ чему уже я прибѣгалъ раньше, въ одной изъ сосѣднихъ деревень. Мы условились со служителемъ не откладывать попытки дальше завтрашняго дня; и чтобъ обезпечить, насколько то было въ нашей власти, успѣхъ, мы порѣшили, для облегченія бѣгства, достать мужское платье. Не легко было его пронести, но у меня хватило догадливости найти къ тому средство. Я попросилъ только г. де-Т. надѣть завтра одинъ на другой два легкихъ камзола и взялъ на себя остальное.

По утру мы вновь явились въ госпиталь. Я захватилъ бѣлье, чулки и тому подобное для Манонъ, и поверхъ кафтана надѣлъ сюртукъ^[4], изъ-подъ котораго не было видно, какъ у меня раздулись карманы. Черезъ минуту мы уже сидѣли въ комнатѣ. Г. де-Т. оставилъ ей одинъ изъ своихъ камзоловъ; я отдалъ ей мой кафтанъ, ибо могъ выйти въ одномъ верхнемъ платьѣ. Для ея полнаго наряда не доставало только панталонъ, которыя я къ несчастію забылъ.

Забывчивость о такой необходимой принадлежности, безъ сомнѣнія, заставила бы насъ посмѣяться, еслибъ затрудненіе, въ которое она насъ поставила, не было такъ важно. Я былъ въ отчаяніи, что подобные пустяки могутъ помѣшать намъ. Но я вскорѣ нашелся, какъ поступить, именно рѣшился самъ выйти безъ панталонъ. Свои я оставилъ Манонъ. Верхнее платье у меня было длинное, и при помощи булавокъ я устроился такъ, что могъ выйти въ приличномъ видѣ.

Конецъ дня показался мнѣ несносно длиненъ. Наконецъ, настала ночь, мы въ каретѣ остановились въ нѣкоторомъ разстояніи отъ госпиталя. Намъ пришлось ждать недолго, и мы увидѣли, что идетъ Манонъ въ сопровожденіи своего проводника. Дверца была открыта, и они оба тотчасъ же сѣли въ карету; я принялъ въ объятія мою дорогую любовницу. Она дрожала какъ листъ. Извозчикъ спросилъ, куда ѣхать.

— Поѣзжай на край свѣта, сказалъ я ему, — и завези меня туда, гдѣ меня никогда не разлучатъ съ Манонъ.

Эта выходка, отъ которой я не могъ сдержаться, чуть было не поставила его въ досадное затрудненіе. Извощикъ раздумался надъ моимъ восклицаніемъ; и когда я затѣмъ назвалъ улицу, куда слѣдовало ѣхать, то онъ отвѣтилъ, что боится, какъ бы я не впуталъ его въ скверное дѣло; что онъ прекрасно видитъ, что этотъ красивый молодой человѣкъ, по имени Манонъ, дѣвица, которую я увожу изъ госпиталя, и что ему нѣтъ никакой чести погибнуть изъ-за моей любви.

Совѣстливость этого бездѣльника проистекала изъ желанья сорвать съ меня за карету. Мы были слишкомъ близко отъ госпиталя, и хорохориться было нельзя.

— Молчи, сказалъ я ему; — ты заработаешь цѣлый луидоръ.

Послѣ этого, онъ помогъ бы мнѣ поджечь госпиталь.

Мы подъѣхали къ дому, гдѣ жилъ Леско. Было уже поздно, и г. де-Т. вышелъ изъ кареты по дорогѣ, пообѣщавъ повидаться съ нами завтра. Съ нами остался только служитель.

Я держалъ Манонъ въ объятіяхъ и такъ прижалъ къ себѣ, что въ каретѣ мы занимали всего одно мѣсто. Она плакала отъ радости, и я чувствовалъ, какъ ея слезы смачивали мое лицо.

Но когда пришлось выходить изъ кареты у дверей Леско, у меня вышло новое столкновеніе съ извозчикомъ, повлекшее за собой печальныя послѣдствія. Я раскаивался въ томъ, что пообѣщалъ ему луидоръ, не только потому, что плата оказывалась чрезмѣрной, но и по другой, болѣе внушительной причинѣ, именно по невозможности заплатить. Я велѣлъ позвать Леско. Онъ сошелъ къ двери; я сказалъ ему на ухо, въ какомъ нахожусь затрудненіи. Нравъ у него былъ горячій и онъ не привыкъ церемонится съ извозчиками; онъ мнѣ отвѣчалъ, что я смѣюсь надъ нимъ.

— Что, луидоръ? добавилъ онъ; — двадцать палокъ этому бездѣльнику.

Напрасно я кротко увѣщевалъ его, что онъ насъ погубитъ. Онъ вырвалъ у меня палку, въ намѣреніи отколотить извозчика. Тотъ, вѣроятно, уже побывалъ не разъ въ рукахъ у лейбъ-гвардейцевъ или мушкатеровъ, а потому со страху погналъ лошадей, крикнувъ, что я надулъ его, и что онъ это попомнитъ. Напрасно я кричалъ ему, чтобъ онъ остановился. Его бѣгство причинило мнѣ великое безпокойство; я не сомнѣвался, что онъ пожалуется комиссару.

— Вы губите меня, сказалъ я Леско; — оставаться у васъ намъ опасно; надо уйти сейчасъ же.

Я подалъ руку Манонъ, и мы быстро вышли изъ этой опасной улицы. Леско послѣдовалъ за нами.

Есть нѣчто удивительное въ томъ, какъ Провидѣніе нанизываетъ событія одно за другимъ. Мы шли всего пять, или шесть минутъ, какъ какой-то мужчина, лица котораго я не разсмотрѣлъ, узналъ Леско. Онъ безъ сомнѣнія поджидалъ его по близости его квартиры съ недобрымъ намѣреніемъ, которое и привелъ въ исполненіе.

— Это Леско, сказалъ онъ, стрѣляя въ него изъ пистолета; — онъ сегодня будетъ ужинать съ ангелами.

Онъ тотчасъ же скрылся. Леско упалъ безъ малѣйшаго признака жизни. Я торопилъ Манонъ бѣжать, ибо наша помощь была вполнѣ безполезна для трупа, и я боялся, что насъ задержитъ обходъ, который не замедлитъ явиться. Я повернулъ съ ней и служителемъ въ первую поперечную улицу. Она была до того взволнована, что я насилу ее поддерживалъ. Наконецъ въ концѣ улицы я увидѣлъ фіакръ. Мы въ него сѣли; но когда извозчикъ спросилъ меня, куда везти, я затруднился отвѣтомъ. У меня не было ни надежнаго пристанища, ни вѣрнаго друга, къ которому я могъ бы прибѣгнуть; у меня не было и денегъ, потому что въ карманѣ осталось всего полъ-пистоля. Страхъ и усталость до того истомили Манонъ, что она была въ полуобморокѣ. У меня, вдобавокъ, воображеніе было полно убійствомъ Леско, и я все еще опасался появленія обхода. Что дѣлать? По счастію, я вспомнилъ о трактирѣ въ Шальо, гдѣ провелъ нѣсколько дней съ Манонъ, когда мы пріѣхали для житья въ этой деревнѣ. Я надѣялся, что тамъ я не только буду въ безопасности, но могу и прожить нѣкоторое время, и съ» меня не потребуютъ денегъ. — Вези насъ въ Шальо, сказалъ я извозчику, — Онъ отозвался, что поздно и онъ меньше какъ за пистоль не поѣдетъ; новое затрудненіе. Наконецъ мы сторговались за шесть франковъ; именно столько у меня осталось въ карманѣ.

По дорогѣ я утѣшалъ Манонъ; но въ сущности чувствовалъ отчаяніе въ сердцѣ. Я убилъ бы себя, еслибъ не держалъ въ объятіяхъ единственное благо, привязывавшее меня къ жизни. Эта мысль только меня и успокоивала.

— Она по крайней мѣрѣ со мной, говорилъ я, — она меня любитъ, что бы ни говорилъ Тибергій, а это не призракъ счастья. Пусть погибнетъ вся вселенная, я не обращу на то никакого вниманія; почему? потому, что все остальное для меня не дорого.

Чувство было правдиво; но въ то время, когда я столь презрительно отзывался о мірскихъ благахъ, я чувствовалъ, что нуждаюсь хоть въ частицѣ ихъ, ради того, чтобъ еще величественнѣе презирать все остальное. Любовь сильнѣе достатка; сильнѣе сокровищъ и богатствъ; но она нуждается въ ихъ помощи; и что же для нѣжнаго любовника можетъ быть страшнѣе возможности дойти вслѣдствіе этого, вопреки самому себѣ, до грубости самыхъ низкихъ душъ?

Было одиннадцать часовъ, когда мы пріѣхали въ Шальо. Въ трактирѣ насъ приняли какъ старыхъ знакомыхъ. Никто не удивился, что Манонъ въ мужскомъ платьѣ, потому что въ Паринѣ и его окрестностяхъ привыкли видѣть женщинъ во всякихъ видахъ. Я приказалъ отлично угостить ее, точно мои дѣла были въ превосходномъ состояніи. Она не знала, что у меня плохо насчетъ денегъ. Я поостерегся говорить ей объ этомъ, намѣреваясь завтра одинъ отправиться въ Парижъ, дабы отыскать какое-либо средство противъ этой досадной болѣзни.

За ужиномъ она показалась мнѣ блѣдной и похудѣвшей. Я этого не замѣтилъ въ госпиталѣ, потому что комната, гдѣ я ее тамъ видѣлъ, была не изъ самыхъ свѣтлыхъ. Я спросилъ ее, не зависитъ ли это отъ испуга, который она испытала, увидѣвъ, какъ убили ея брата. Она стала увѣрять меня, что какъ она ни была взволнована этимъ происшествіемъ, но блѣдность ея зависитъ единственно отъ трехмѣсячной со мною разлуки.

— Значитъ, ты любишь меня чрезмѣрно? спросилъ я.

— Въ тысячу разъ больше, чѣмъ въ состояніи выразить, отвѣчала она.

— И ты меня больше никогда не покинешь? добавилъ я.

— Нѣтъ, никогда, отвѣчала она.

И это завѣреніе было подтверждено столькими ласками, что мнѣ, дѣйствительно, казалось невозможнымъ, чтобъ она когда либо могла забыть ихъ. Я всегда былъ убѣжденъ, что она была искренна; что могло заставить ее притворствовать до такой степени. Но она была еще болѣе легкомысленна; или вѣрнѣе, она терялась, она переставала быть сама собою, когда, впадая въ бѣдность и нужду, видѣла передъ собою женщинъ, которыя жили въ довольствѣ. Я былъ наканунѣ послѣдняго въ этомъ отношеніи испытанія, которое превзошло всѣ другія, и привело меня къ самому странному случаю, который когда либо выпадалъ на долю человѣка моего происхожденія и состоянія.

Зная за ней эту повадку, я на слѣдующій же день поспѣшилъ въ Парижъ. Смерть ея брата и необходимость купить бѣлье и платье и для нея и для меня были такими настоятельными причинами, что мнѣ не къ чему было придумывать предлоги. Я сказалъ Манонъ и хозяину, что пойду нанять карету; но то была уловка. Необходимость заставляла меня итти пѣшкомъ; я скоро дошелъ до Куръ-ла-Рэнь, гдѣ думалъ отдохнуть. Мнѣ надо было на минуту уединиться и успокоиться, чтобъ порѣшить, что я стану дѣлать въ Парижѣ.

Я присѣлъ на траву. Въ головѣ у меня была цѣлая пропасть соображеній и размышленій, которыя мало-по-малу свелись къ тремъ главнымъ пунктамъ. Мнѣ была необходима неотложная помощь ради удовлетворенія безчисленнаго множества настоятельныхъ нуждъ. Мнѣ надо было отыскать какое-либо средство, которое могло бы подать мнѣ надежду на будущее; сверхъ того — и это было вовсе не маловажно — мнѣ надо было собрать свѣдѣнія и принять мѣры насчетъ безопасности какъ Манонъ, такъ и моей собственной. Исчерпавъ различныя предположенія и комбинаціи на счетъ этихъ трехъ пунктовъ, я порѣшилъ, что пока лучше отложить заботы на счетъ двухъ послѣднихъ. Мы были почти въ безопасности въ Шальо; что же касается грядущихъ нуждъ, то я рѣшилъ, что о нихъ будетъ еще время подумать, когда я удовлетворю настоящимъ.

Теперь же требовалось наполнить кошелекъ. Г. де-Т. великодушно предлагалъ мнѣ свой; но я чувствовалъ величайшее отвращеніе напомнить ему объ этомъ. Какимъ же надо быть человѣкомъ, чтобы пойти и объяснить незнакомому свою бѣдность, и просить его подѣлиться съ вами своимъ добромъ! На это способна только подлая душа, которой низость не дозволяетъ чувствовать оскорбленія, или же покорный христіанинъ, котораго избытокъ великодушія возвышаетъ надъ стыдомъ. Я не былъ ни низкимъ человѣкомъ, ни добрымъ христіаниномъ; я отдалъ бы половину крови, чтобы только избѣжать подобнаго униженія.

— Но Тибергій, добрый Тибергій, разсуждалъ я, — развѣ онъ откажетъ мнѣ въ томъ, что въ состояніи дать? Нѣтъ, онъ будетъ тронутъ моимъ бѣдствіемъ; но онъ убьетъ меня своими нравоученіями. Надо будетъ вынести его упреки, увѣщанія, угрозы; онъ заставитъ меня такъ дорого заплатить за свою помощь, что я скорѣй отдамъ половину моей крови раньше, чѣмъ вынесу такую досадную сцену, которая оставитъ за собой смущеніе и угрызенія совѣсти. Что-жъ, продолжалъ я, — въ такомъ случаѣ надо отказаться отъ всякой надежды, потому что иныхъ средствъ нѣтъ, а я столь не расположенъ остановиться на одномъ изъ этихъ двухъ, что охотнѣе пролилъ бы половину крови, чѣмъ прибѣгъ бы къ одному изъ нихъ; то-есть, всю мою кровь скорѣй, чѣмъ согласиться на оба. Да, всю мою кровь, добавилъ я, послѣ минутнаго размышленія; — да, безъ сомнѣнія, я охотнѣй пролилъ бы всю, только бы не прибѣгать къ унизительнымъ просьбамъ. Но вопросъ идетъ вовсе не о моей крови. Вопросъ о жизни и пропитаніи Манонъ; о ея любви и вѣрности. Развѣ есть что-нибудь равноцѣнное съ нею? До сихъ поръ ничего подобнаго я не зналъ. Она замѣняетъ мнѣ славу, счастье и благосостояніе. Безъ сомнѣнія, есть много вещей, за пріобрѣтеніе или избѣжаніе которыхъ я отдалъ бы жизнь; но если я и цѣню кое-что наравнѣ съ жизнью, то это еще не причина, чтобы считать это равноцѣннымъ Манонъ.

Послѣ такого разсужденія мнѣ не трудно было принять рѣшеніе. Я зналъ, что мнѣ дѣлать, рѣшивъ отправиться сперва къ Тибергію, а оттуда къ г. де-Т.

Дойдя до Парижа, я взялъ фіакръ, хотя у меня нечѣмъ было заплатить за него; я разсчитывалъ на помощь, о которой хотѣлъ просить. Я приказалъ везти себя въ Люксембургскій садъ, откуда я послалъ извѣстить Тибергія, что жду его. Мое нетерпѣніе было удовлетворено его поспѣшностью. Я безо всякихъ увертокъ объявилъ ему о своемъ крайнемъ положеніи. Онъ спросилъ меня, будетъ ли съ меня достаточно тѣхъ ста пистолей, которые я ему возвратилъ, и не говоря ни слова на счетъ затрудненій, онъ тотчасъ отправился за ними, съ тѣмъ открытымъ лицомъ и съ тѣмъ удовольствіемъ одолжить человѣка, которыя знаютъ только любовь и истинная дружба. Хотя я ни мало не сомнѣвался въ успѣхѣ моей просьбы, я подивился, что отдѣлался такъ дешево, то есть, что онъ не бранилъ меня за мою нераскаянность. Но я ошибся, разсчитывая, что вполнѣ избавился отъ его упрековъ; когда онъ отсчиталъ мнѣ деньги и я хотѣлъ было уже проститься съ нимъ, онъ попросилъ меня пройтись по аллеѣ. Я ему ничего не говорилъ о Манонъ. Онъ не зналъ, что она на свободѣ; поэтому его нравоученія обрушились только на мое бѣгство изъ тюрьмы и на опасеніе, что я вмѣсто того, чтобы воспользоваться полученными мною тамъ уроками мудрости, вновь не пустился въ распутство. Онъ мнѣ сказалъ, что, отправившись на другой день послѣ моего бѣгства въ тюрьму, чтобъ навѣстить меня, онъ былъ пораженъ свыше всякаго выраженія, узнавъ, какимъ образомъ я ушелъ оттуда; что онъ бесѣдовалъ объ этомъ съ настоятелемъ; что добрый священникъ еще не пришелъ въ себя отъ ужаса; но что, тѣмъ не менѣе, онъ былъ настолько великодушенъ, что скрылъ отъ г. главнаго начальника полиціи обстоятельства моего ухода и позаботился о томъ, чтобы не прошелъ слухъ о смерти привратника; что, такимъ образомъ, мнѣ съ этой стороны опасаться нечего, но что если во мнѣ осталась хоть капля благоразумія, то я воспользуюсь такимъ ниспосланнымъ небомъ счастливымъ оборотомъ моихъ дѣлъ; наконецъ, что если я вздумаю воспользоваться его совѣтомъ, то онъ того мнѣнія, что мнѣ слѣдуетъ уѣхать изъ Парижа и возвратиться въ лоно семьи.

Я до конца выслушалъ его рѣчь. Въ ней было много утѣшительнаго. Я, во-первыхъ, былъ въ восторгѣ, что мнѣ нечего опасаться со стороны тюрьмы святого Лазаря. Я могъ свободно ходить по парижскимъ улицамъ. Во-вторыхъ, я радовался, что Тибергій и не предполагаетъ даже, что Манонъ на свободѣ и воротилась ко мнѣ. Я даже замѣтилъ, что онъ избѣгалъ упоминанія о ней, вѣроятно, думая, что я уже не по прежнему влюбленъ въ нее, потому что я, повидимому, успокоился на ея счетъ. Я рѣшился, если и не возвращаться къ отцу, то по крайней мѣрѣ написать ему въ томъ духѣ, какъ онъ совѣтовалъ, и засвидѣтельствовать ему о моемъ желаніи возвратиться на путь долга и покорности его воли. Я надѣялся, что онъ за то пришлетъ мнѣ денегъ, подъ предлогомъ продолженія занятій въ Академіи; ибо мнѣ было бы трудно убѣдить его въ моемъ расположеніи вновь посвятить себя духовному званію; притомъ, въ сущности, у меня вовсе не было отвращенія къ тому, что я ему обѣщалъ. Напротивъ, я былъ готовъ заняться какимъ-нибудь честнымъ и разумнымъ дѣломъ, насколько такое намѣреніе окажется совмѣстимымъ съ моей любовью. Я разсчитывалъ жить съ любовницей и въ то же время заниматься. И это было весьма совмѣстимо. Я былъ такъ доволенъ всѣми этими предположеніями, что обѣщалъ Тибергію нынче же отправить письмо къ отцу. Дѣйствительно, разставшись съ нимъ, я зашелъ въ контору для письма и написалъ такое нѣжное и почтительное письмо, что, перечитывая его, льстилъ себя надеждою тронуть родительское сердце.

Хотя, простившись съ Тибергіемъ, я былъ въ состояніи нанять фіакръ и заплатить за него, я доставилъ себѣ удовольствіе гордо пройтись пѣшкомъ, направляясь къ г. де-Т. Я былъ радъ пользуясь такимъ образомъ свободой, за которую, по завѣренію моего друга, мнѣ опасаться было нечего. Но вдругъ мнѣ впало на умъ, что его довѣрія касались только монастыря святого Лазаря, но что у меня за плечами еще госпитальное дѣло, не говоря уже о смерти Леско, въ которой я былъ замѣшанъ по крайности, какъ свидѣтель. Это воспоминаніе до того напугало меня, что я вошелъ въ первую же аллею и оттуда приказалъ привести карету. Я прямо отправился къ г. де-Т., который посмѣялся моему страху. Онъ мнѣ и самому показался смѣшнымъ, когда я узналъ отъ него, что мнѣ нечего опасаться ни со стороны госпиталя, ни на счетъ Леско. Онъ сказалъ мнѣ, что подъ вліяніемъ мысли, что его самого могутъ заподозрить въ участіи въ похищеніи Манонъ, онъ утромъ отправился въ госпиталь и выразилъ желаніе видѣть ее, притворясь, что не знаетъ о случившемся; но тамъ были столь далеки отъ мысли подозрѣвать его, или меня, что, напротивъ, поспѣшили разсказать ему объ этомъ приключеніи, какъ о странной новости, и выразили изумленіе, что такая хорошенькая дѣвушка, какъ Манонъ, вздумала бѣжать съ лакеемъ; онъ со своей стороны удовольствовался холоднымъ замѣчаніемъ, что онъ тому не дивится, и что люди ради свободы готовы на все. Слѣдомъ онъ разсказалъ мнѣ, что оттуда отправился къ Леско, въ надеждѣ застать тамъ меня и мою прелестную любовницу; что домохозяинъ, бывшій каретникомъ, завѣрилъ его, что онъ не видѣлъ ни ея, ни меня; по что онъ не дивится, что мы не заходили въ домъ, если хотѣли видѣть Леско, потому что, вѣроятно, узнали, что онъ былъ убитъ почти въ тотъ же часъ. Затѣмъ, онъ не отказался разсказать, все, что зналъ о причинѣ и обстоятельствахъ этого убійства. Двумя часами раньше, къ Леско зашелъ одинъ изъ его пріятелей, лейбъ-гвардейцевъ, и предложилъ ему сыграть въ карты. Леско такъ быстро обыгралъ его, что у того меньше чѣмъ черезъ часъ не оказалось ста экю, то есть всѣхъ его денегъ.

Этотъ несчастный, оставшись безъ су, просилъ Леско дать ему взаимы половину проигрыша; по этому поводу произошло недоразумѣніе, и они стали спорить съ чрезвычайной злостью. Леско отказался выйти и драться съ нимъ, а другой, уходя, поклялся, что разможжитъ ему голову, — что и исполнилъ въ тотъ же вечеръ. Г. де-Т. былъ столь вѣжливъ, что прибавилъ, что онъ очень обезпокоился на нашъ счетъ, и попрежнему предлагаетъ мнѣ свои услуги. Я нимало не колеблясь сообщилъ ему о мѣстѣ нашего убѣжища. Онъ попросилъ меня одобрить его желаніе отужинать нынче съ нами.

Мнѣ оставалось только купить бѣлье и платье для Манонъ, и я сказалъ ему, что мы можемъ отправиться сейчасъ же, если онъ будетъ такъ добръ, что позволитъ мнѣ забѣжать на минутку въ нѣсколько лавокъ. Не знаю, подумалъ ли онъ, что я сдѣлалъ это предложеніе, имѣя въ виду испытать его великодушіе, или то было просто движеніемъ его прекрасной души; но изъявивъ согласіе отправиться сейчасъ, онъ свезъ меня къ купцамъ, которые были поставщиками ихъ дома; онъ посовѣтовалъ мнѣ взять нѣсколько матерій, болѣе дорогихъ, чѣмъ я располагалъ купить, и когда я хотѣлъ за нихъ заплатить, то онъ наотрѣзъ запретилъ купцами, брать съ меня су. Онъ съ такой готовностью оказалъ мнѣ эту услугу, что я почелъ, что могу воспользоваться ею безъ стыда. Мы вмѣстѣ отправились въ Шальо, и я прибылъ туда спокойнѣе, чѣмъ вышелъ оттуда.

Разсказъ кавалера де-Гріе длился болѣе часа, и я попросилъ его нѣсколько отдохнуть и отужинать съ нами. Наше вниманіе показало ему, что мы слушали его съ удовольствіемъ. Онъ завѣрилъ насъ, что продолженіе его исторіи еще интереснѣе, и когда мы отужинали, то сталъ продолжать въ слѣдующихъ выраженіяхъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Присутствіе и любезность г. де-Т. разогнали у Манонъ остатокъ печали.

— Забудемъ, душенька, о нашихъ прошлыхъ ужасахъ, сказалъ я, — и заживемъ счастливѣе, чѣмъ прежде. Въ концѣ концовъ, любовь отличный учитель: фортунѣ не удастся причинить намъ столько горя, сколько радостей дастъ намъ вкусить любовь.

Нашъ ужинъ былъ, дѣйствительно, радостной сценой. Съ Манонъ и ста пистолями въ карманѣ, я былъ гордѣе и довольнѣе, чѣмъ богатый парижскій откупщикъ посреди накопленныхъ сокровищъ. Богатство надо считать по средствамъ, какія имѣются для удовлетворенія нашихъ желаній: у меня не было не исполнившагося желанія. Даже будущность мало меня безпокоила. Я былъ почти увѣренъ, что отецъ не откажетъ мнѣ въ содержаніи, достаточномъ для приличнаго житья въ Парижѣ, потому что мнѣ шелъ двадцатый годъ, и я получилъ право требовать свою часть изъ материнскаго наслѣдства. Я не скрылъ отъ Манонъ, что весь мой капиталъ заключается всего во ста пистоляхъ. Этого было достаточно, чтобъ спокойно ждать лучшей будущности, которая, повидимому, не могла миновать насъ, благодаря ли моимъ наслѣдственнымъ правамъ, или же при помощи игры.

Поэтому, первыя недѣли я думалъ только о томъ, чтобъ пріятно пользоваться моимъ положеніемъ; требованія чести, а равно остатокъ опасенія со стороны полиціи, заставляли меня откладывать со дня на день возобновленіе союза съ обществомъ Трансильванской гостиницы; я ограничивался игрою въ нѣкоторыхъ менѣе опозоренныхъ обществахъ, гдѣ благосклонность удачи избавляла меня отъ униженія прибѣгать къ плутнямъ. Я проводилъ въ городѣ часть послѣобѣденнаго времени и возвращался къ ужину въ Шальо, часто въ сопровожденіи г. де-Т., чья дружба къ намъ возростала съ каждымъ днемъ. Манонъ нашла средство отъ скуки. Она сблизилась съ нѣсколькими сосѣдками, которыхъ весна заманила въ деревню. Прогулки и другія удовольствія, свойственныя ихъ полу, были предметомъ ихъ занятій. Игра въ карты, причемъ онѣ опредѣлили предѣлъ проигрыша, доставляла средства на наемъ кареты. Онѣ ѣздили на прогулку въ Булонскій лѣсъ, и возвращаясь вечеромъ, я замѣчалъ, что Манонъ все хорошѣетъ, становится довольнѣе и страстнѣе.

Тѣмъ не менѣе, находили тучки, которыя, повидимому, грозили прочности нашего счастія. Но онѣ безслѣдно разошлись, и игривая рѣзвость Манонъ придала развязкѣ такой комическій оттѣнокъ, что мнѣ доселѣ сладостно воспоминаніе, говорящее мнѣ о ея нѣжности и прелести ея ума.

Единственный лакей, бывшій у насъ въ услуженіи, однажды отвелъ меня въ сторону и съ великимъ смущеніемъ сказалъ мнѣ, что имѣетъ мнѣ сообщить по секрету нѣчто важное. Я сказалъ ему, чтобъ онъ говорилъ смѣлѣе. Послѣ нѣсколькихъ обиняковъ, онъ далъ мнѣ понять, что незнакомый важный господинъ, повидимому, сильно влюбился въ m-lle Манонъ. Волненіе крови отразилось у меня во всѣхъ жилахъ.

— А она въ него, спросилъ я его болѣе рѣзко, чѣмъ того, ради разъясненія дѣла, требовало благоразуміе. Моя вспышка испугала его.

Онъ съ встревоженнымъ лицомъ отвѣчалъ мнѣ, что его проницательность не заходила такъ далеко; но что замѣтивъ, нѣсколько дней тому, что этотъ незнакомецъ прилежно посѣщаетъ Булонскій лѣсъ, выходитъ изъ кареты и, гуляя по боковымъ аллеямъ, повидимому, ищетъ случая, чтобы увидѣть или встрѣтиться съ барышней, онъ надумался нѣсколько сблизиться съ его людьми, чтобъ разузнать, какъ зовутъ ихъ барина; что они его именуютъ итальянскимъ княземъ и сами подозрѣваютъ, что у него завязалась какая нибудь интрижка. И дрожа онъ добавилъ, что не могъ собрать другихъ свѣдѣній, потому что въ это время князь вышелъ изъ лѣсу, безъ церемоніи подошелъ къ нему и спросилъ, какъ его зовутъ; затѣмъ, точно догадавшись, что онъ у насъ въ услуженіи, поздравилъ его съ тѣмъ, что онъ находится при прелестнѣйшей въ свѣтѣ особѣ.

Я нетерпѣливо ждалъ продолженія разсказа. Онъ заключилъ его робкими извиненіями, которыя я приписалъ моей неблагоразумной вспыльчивости. Напрасно я настаивалъ, чтобъ онъ говорилъ все безъ утайки. Онъ увѣрялъ, что больше ничего не знаетъ; что все, что онъ разсказалъ мнѣ, случилось вчера, и онъ съ тѣхъ поръ не видѣлъ людей князя. Я поощрилъ его не только похвалой, но и достаточнымъ вознагражденіемъ, и не выказывая передъ нимъ ни малѣйшаго недовѣрія къ Манонъ, болѣе спокойнымъ тономъ приказалъ ему слѣдить за всѣми происками незнакомца.

Въ сущности, его страхъ повергъ меня въ жестокія сомнѣнія. Онъ могъ заставить его скрыть часть истины. Впрочемъ, послѣ нѣкотораго размышленія, я оправился отъ тревоги и даже раскаивался, что поддался такой слабости. Нельзя же мнѣ было вмѣнить Манонъ въ преступленіе то, что въ нее влюбляются.

Было много причинъ предполагать, что она не знаетъ о своей побѣдѣ, и что за жизнь пришлось, бы ей вести, еслибъ я былъ способенъ съ такой легкостью допускать ревность въ мое сердце? На слѣдующій день я отправился въ Парижъ, не имѣя иного намѣренія, какъ при помощи большой игры ускорить свое благосостояніе, дабы получить возможность, при первомъ же тревожномъ признакѣ, переѣхать изъ Шальо.

Вечеромъ я не узналъ ничего вреднаго для моего спокойствія. Незнакомецъ снова появлялся въ Булонскомъ лѣсу и, благодаря тому, что произошло наканунѣ, счелъ себя въ правѣ подойти къ моему наперснику и говорить съ нимъ о своей любви, но въ такихъ выраженіяхъ, которыя не давали ни малѣйшей возможности предположить, будто это дѣлается съ вѣдома Манонъ. Онъ разспрашивалъ его на счетъ тысячи подробностей. Наконецъ, онъ пытался переманить его на свою сторону, дѣлая значительныя обѣщанія, и, вынувъ письмо, которое было приготовлено заранѣе, онъ безуспѣшно предлагалъ ему нѣсколько луидоровъ за передачу его барынѣ.

Два дня прошло безъ дальнѣйшихъ приключеній. Третій оказался болѣе бурнымъ. Воротясь довольно поздно изъ города, я узналъ, что Манонъ, во время прогулки, не на долго отходила отъ своихъ подругъ, и что незнакомецъ, слѣдовавшій за нею въ недалекомъ разстояніи, подошелъ къ ней по сдѣланному ею знаку, и она передала ему письмо, которое тотъ и взялъ съ радостнымъ порывомъ. Онъ могъ его выразить только тѣмъ, что любовно поцѣловалъ письмо, потому что она тотчасъ же отошла. Но затѣмъ весь день она, казалось, была необыкновенно весела и, воротясь домой, осталась въ томъ же расположеніи духа. Понятно, я вздрагивалъ при всякомъ словѣ.

— И ты увѣренъ, что не обманулся? спросилъ я печально моего слугу.

Онъ призвалъ небо во свидѣтели своей правдивости.

Не знаю, до чего бы довели меня сердечныя мученія, еслибъ Манонъ, услышавъ, что я воротился, не вышла ко мнѣ на встрѣчу съ нетерпѣливымъ лицомъ и жалобой на мою медленность. Она не дождалась моего отвѣта и осыпала меня ласками; и, оставшись со мной наединѣ, съ живостью стала упрекать меня за то, что нынче я сталъ возвращаться такъ поздно. Я молчалъ, и она могла продолжать свою рѣчь сказала, что вотъ уже три недѣли, какъ я не пробылъ съ нею ни одного дня цѣликомъ; что она не въ силахъ сносить такихъ долгихъ отсутствій; что она проситъ меня оставаться, хотя изрѣдка, на цѣлый день, и что завтра же она желаетъ видѣть меня возлѣ себя съ утра до вечера.

— Не сомнѣвайтесь, я останусь, отвѣчалъ я ей нѣсколько рѣзко.

Она не обратила особаго вниманія на мое огорченіе и въ порывѣ радости, которая мнѣ показалась слѣдствіемъ особаго оживленія, стала съ тысячами забавныхъ подробностей описывать мнѣ, какъ она провела день.

— Странная дѣвушка! говорилъ я про себя, — чего же ждать мнѣ послѣ этой прелюдіи?

Мнѣ вспомнились обстоятельства нашей первой разлуки. Впрочемъ, мнѣ вѣрилось, что въ глубинѣ ея радости и ласкъ я усматриваю нѣкоторую правдивость, которая согласуется съ ихъ наружнымъ выраженіемъ.

Мнѣ не трудно было отбросить печаль, которой я не могъ преобороть во время ужина, по случаю сдѣланнаго мною проигрыша, за что я пенялъ на себя. Я считалъ весьма благопріятнымъ для себя обстоятельствомъ, что она сама подала мнѣ мысль остаться завтра въ Шальо. Я такимъ образомъ выигрывалъ время для обсужденія дѣла. Мое присутствіе устраняло всякое опасеніе за завтрашній день; и хотя я ничего не замѣчу, чтобы заставило меня излить злобу по случаю сдѣланныхъ открытій, я все же рѣшилъ черезъ день переѣхать въ городъ, въ такой кварталъ, гдѣ мнѣ не пришлось бы вступать въ столкновенія съ князьями. Такое рѣшеніе дозволило мнѣ провести ночь спокойнѣе, но оно не избавило меня отъ огорченія, что я принужденъ опасаться новой измѣны.

Когда я проснулся, Манонъ объявила мнѣ, что хотя мы и проведемъ день дома, но она не желаетъ, чтобъ я ходилъ растрепаннымъ, и хочетъ сама своими руками убрать мнѣ волосы. Она нерѣдко забавлялась этимъ. Но на этотъ разъ она занялась этимъ тщательнѣе, чѣмъ когда либо. Для ея удовольствія, я принужденъ былъ усѣсться передъ ея туалетомъ и терпѣливо выносить все, что она ни придумывала для моего украшенія. Во время прически, она часто заставляла меня поворачиваться къ себѣ лицомъ; и тогда, опершись руками о мои плечи, начинала смотрѣть на меня съ жаднымъ любопытствомъ. Затѣмъ, выразивъ свое удовольствіе поцѣлуемъ, другимъ, она вновь заставляла меня сѣсть попрежнему и продолжала свою работу.

Эти шутки тянулись до самаго обѣда. То, что ее занимало, казалось мнѣ естественнымъ, и въ ея веселости не было и намека на искусственность; я не могъ согласовать предположенія черной измѣны со — столь несомнѣнными признаками; меня подмывало нѣсколько разъ открыться ей и освободиться отъ тяжести, которая начинала уже давить мнѣ сердце. Но я льстилъ себя ежеминутно надеждой, что она сама все откроетъ, и уже заранѣе предчувствовалъ сладостный тріумфъ.

Мы перешли въ ея комнату. Она начала убирать мнѣ волосы, и я угодливо повиновался всѣмъ ея требованіямъ, какъ доложили, что князь Н. проситъ ее видѣть. При этомъ имени я вспыхнулъ.

— Кто? какой князь? вскрикнулъ я, отталкивая ее. Она не отвѣчала на мои вопросы.

— Просите, холодно сказала она лакею, и, обернувшись ко мнѣ: — Милый мой, я обожаю тебя, продолжала она, чарующимъ голосомъ, — прошу у тебя минутку терпѣнія; я тебя зато буду любить въ тысячу разъ больше, и ты будешь благодаренъ мнѣ всю жизнь.

Негодованіе и удивленіе препятствовали мнѣ выговорить слово. Она настоятельно повторяла свою просьбу, а я искалъ выраженій, чтобъ съ презрѣніемъ отвергнуть ее. Но послышалось, какъ отворилась дверь изъ прихожей; она захватила въ кулакъ мои волосы, распустившіеся у меня по плечамъ, а въ другую руку взяла свое туалетное зеркало; она собрала всѣ силы, чтобъ протащить меня въ такомъ видѣ до дверей, и, толкнувъ ихъ колѣномъ, она представила остановившемуся по причинѣ шума посреди комнаты незнакомцу зрѣлище, вѣроятно не мало его поразившее. Я увидѣлъ человѣка весьма хорошо одѣтаго и весьма дурного съ лица.

Какъ онъ ни былъ смущенъ этой сценой, онъ тѣмъ не менѣе отвѣсилъ поклонъ. Манонъ не дала ему открыть рта и подставила ему свое зеркало.

— Поглядитесь, сударь, сказала она ему, — поглядитесь хорошенько, и отдайте мнѣ справедливость. Вы просите, чтобъ я васъ полюбила. Вотъ тотъ, кого я люблю, и кого я поклялась любить всю мою жизнь. Сравните же сами. Если вы полагаете, что можете оспаривать у него право на мое сердце, то скажите пожалуйста, на какомъ основаніи, потому что я прямо говорю, что въ глазахъ вашей покорнѣйшей слуги всѣ итальянскіе князья не стоятъ ни одного волоска изъ тѣхъ, что я держу въ рукахъ.

Во время этой дурашливой рѣчи, которую она, повидимому, обдумала заранѣе, я тщетно старался высвободиться и, пожалѣвъ о почтенномъ человѣкѣ, хотѣлъ было своей любезностью загладить это небольшое оскорбленіе. Но онъ вскорѣ оправился, а я, найдя, что его отвѣтъ нѣсколько грубоватъ, отложилъ свое намѣреніе.

— Сударыня… сударыня, сказалъ онъ ей съ вынужденной улыбкой, — я, дѣйствительно, разглядѣлъ, и вижу, что вы не такой новичекъ въ любви, какъ я воображалъ.

Онъ тотчасъ же, не взглянувъ на нее, ушелъ и гораздо тише проговорилъ, что француженки не лучше итальянокъ. При такихъ обстоятельствахъ мнѣ не было повода внушать ему лучшее мнѣніе о прекрасномъ полѣ.

Манонъ выпустила мои волосы, бросилась въ кресло и разразилась долгимъ хохотомъ. Я не стану скрывать, что въ глубинѣ сердца былъ тронутъ жертвою, которую могъ приписать только любви. Но шалость показалась мнѣ выходящей изъ границъ. Я ее побранилъ за это. Она разсказала мнѣ, что мой соперникъ въ теченіе нѣсколькихъ дней въ Булонскомъ лѣсу велъ противъ нея атаку, заставилъ ее, при помощи гримасъ, отгадать еге чувства, и, наконецъ, рѣшился объясниться прямо, объявивъ свое имя и титулы въ письмѣ, которое ей передалъ извозчикъ, возившій ее съ подругами; что онъ обѣщалъ ей по ту сторону горъ блестящую будущность и вѣчное обожаніе; что она вернулась въ Шальо съ намѣреніемъ разсказать мнѣ объ этомъ приключеніи; но что ей пришло въ голову, что мы можемъ этимъ позабавиться, и она не могла воздержаться отъ соблазна воображенія; что въ лестномъ отвѣтѣ она позволила итальянскому князю придти къ себѣ и доставила себѣ еще одно удовольствіе, заставивъ и меня принять участіе въ ея замыслѣ, причемъ я ничего и не подозрѣвалъ. Я ни слова не сказалъ ей о свѣдѣніяхъ, дошедшихъ до меня инымъ путемъ; и опьяненіе торжествующей любви заставило меня одобрить все.

Въ теченіе всей моей жизни я замѣчалъ, что небо, дабы покарать меня самымъ сильнымъ образомъ, всегда улучало такое время, когда мое благосостояніе, повидимому, было обезпечено наилучшимъ образомъ. Я былъ такъ счастливъ, благодаря дружбѣ г. де-Т. и любви Манонъ, что былъ бы не въ силахъ понять, что мнѣ слѣдуетъ опасаться какого либо новаго несчас/гія. Между тѣмъ несчастіе наспѣвало, и столь гибельное, что оно привело меня къ тому состоянію, въ какомъ вы видѣли меня въ Пасси, и затѣмъ постепенно къ столь плачевнымъ крайностямъ, что вамъ будетъ трудно повѣрить моему правдивому разсказу. Однажды, когда мы ужинали съ г. де-Т., мы услышали, какъ у воротъ гостиницы съ шумомъ остановилась карета. Любопытство заставило насъ разузнать, кто бы могъ пріѣхать въ такой часъ. Намъ сказали, что то молодой Ж. М., т. е. сынъ нашего злѣйшаго врага, того стараго развратника, который упряталъ меня въ монастырь св. Лазаря, а Манонъ въ госпиталь. При его имени я вспыхнулъ.

— Само небо послало его сюда, сказалъ я де-Т. — дабы я могъ наказать его за подлость его отца. Онъ не увильнетъ отъ меня, и мы съ нимъ помѣряемся на шпагахъ.

Г. де-Т. зналъ его и даже былъ однимъ изъ его лучшихъ друзей, а потому сталъ усиленно уговаривать меня посмотрѣть на него иными глазами. Онъ увѣрялъ меня, что это очень любезный молодой человѣкъ, до того неспособный участвовать въ дѣяніяхъ своего отца, что стоитъ мнѣ пробыть съ нимъ минуту, и я не откажу ему въ уваженіи, и самъ пожелаю заслужить таковое съ его стороны. Сказавъ еще тысячу вещей ему въ похвалу, онъ просилъ моего согласія на то, чтобъ пригласить его присѣсть къ намъ и довольствоваться остаткомъ нашего ужина. Открывать мѣстожительство Манонъ сыну нашего врага значило подвергать ее опасности, но г. де-Т. предупредилъ возможность такого возраженія, поручившись своею честью и словомъ, что какъ только тотъ узнаетъ насъ, то станетъ нашимъ самымъ ревностнымъ защитникомъ. Послѣ такихъ увѣреній я уже не возражалъ.

Г. де-Т., предупредивъ его, кто мы такіе, ввелъ его къ намъ. Онъ вошелъ съ такимъ видомъ, что мы, дѣйствительно, расположились въ его пользу. Онъ обнялъ меня; мы усѣлись. Онъ восхищался Манонъ, мною, всѣмъ, что намъ принадлежало, и ѣлъ съ аппетитомъ, дѣлавшимъ честь нашему ужину.

Когда убрали со стола, разговоръ сдѣлался серьезнѣе. Опустивъ глаза, онъ заговорилъ о томъ излишествѣ, которое его отецъ дозволилъ себѣ относительно насъ. Онъ покорнѣйше просилъ у насъ извиненія.

— Я сокращаю свои извиненія, сказалъ онъ намъ, чтобъ не вспоминать о томъ, что вызываетъ во мнѣ чувство стыда.

Если его извиненія были искренни съ самаго начала, то впослѣдствіи они стали еще искреннѣе; ибо не прошло и получаса въ разговорѣ объ этомъ, какъ я замѣтилъ, какое впечатлѣніе производятъ на него прелести Манонъ. Его взгляды и его обхожденіе постепенно становились все нѣжнѣе. Тѣмъ не менѣе, онъ не проговорился ни словомъ; но я былъ слишкомъ опытенъ въ любви, чтобъ и безъ помощи ревности не распознать то, что исходитъ изъ этого источника.

Онъ просидѣлъ у насъ часть ночи и, уходя, сказалъ, что осчастливленъ нашимъ знакомствомъ, и попросилъ дозволенія бывать у насъ для возобновленія предложенія своихъ услугъ. Онъ уѣхалъ утромъ съ г. де-Т., который сѣлъ къ нему въ карету.

Я уже говорилъ, что не чувствовалъ никакого расположенія къ ревности. Я довѣрялъ болѣе, чѣмъ когда либо, клятвамъ Манонъ. Это прелестное существо до того вполнѣ овладѣло моей душой, что во мнѣ не было къ ней иного, даже малѣйшаго чувства, кромѣ уваженія и любви. Я не только не ставилъ ей въ вину, что она понравилась молодому Ж. М., но былъ въ восторгѣ отъ дѣйствія ея чаръ и гордился тѣмъ, что любимъ дѣвушкой, которую всѣ считаютъ достойной любви. Я не считалъ даже удобнымъ сообщать ей о моихъ намѣреніяхъ. Нѣсколько дней мы были заняты тѣмъ, что перебирали для передѣлки ея платья и разсуждали о томъ, можемъ ли мы безъ опасенія поѣхать въ театръ. Г. де-Т. пріѣхалъ къ намъ въ концѣ недѣли; мы посовѣтовались съ нимъ на этотъ счетъ. Онъ увидѣлъ, что для того, чтобъ угодить Манонъ, слѣдуетъ отвѣчать утвердительно. Мы порѣшили въ тотъ же вечеръ вмѣстѣ съ нимъ отправиться въ театръ. Это рѣшеніе однако не могло быть приведено въ исполненіе.

— Съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ васъ, сказалъ мнѣ г. де-Т., отводя меня въ сторону, — я нахожусь въ крайнемъ затрудненіи, и мое сегодняшнее посѣщеніе — его послѣдствіе. Ж. М. влюбленъ въ вашу любовницу; онъ мнѣ въ этомъ сознался. Я пришелъ къ убѣжденію, что его намѣренія несправедливы, и осуждаю ихъ. Я сохранилъ бы его тайну, еслибъ для того, чтобъ ей понравиться, онъ дѣйствовалъ обыкновеннымъ образомъ, но онъ отлично знаетъ характеръ Манонъ. Не знаю, откуда онъ узналъ, что она любитъ хорошо пожить и повеселиться; онъ уже владѣетъ значительнымъ состояніемъ и объявилъ мнѣ, что хочетъ соблазнить ее при помощи великолѣпнѣйшаго подарка и предложить ей десять тысячъ ливровъ содержанія. При равныхъ обстоятельствахъ, мнѣ можетъ пришлось бы сдѣлать надъ собой усиліе, чтобъ предать его; но на вашей сторонѣ не только дружба, но и справедливость; притомъ же я былъ самъ виновникомъ его страсти, неблагоразумно познакомивъ его съ вами, а потому и считаю долгомъ предупредить то зло, которое самъ причинилъ.

Я поблагодарилъ г. де-Т. за столь важную услугу и сознался, платя ему довѣріемъ за довѣріе, что характеръ Манонъ именно таковъ, какъ его представляетъ себѣ Ж. М., то есть, что она не въ силахъ вынести даже имени бѣдности.

— Но, сказалъ я, — въ томъ случаѣ, когда вопросъ только въ томъ: больше, или меньше денегъ, я не считаю ее способной бросить меня ради другого. При теперешнемъ положеніи моихъ дѣлъ, я въ состояніи не допустить, чтобъ она въ чемъ-нибудь нуждалась, и я разсчитываю, что мое благосостояніе будетъ возрастать съ каждымъ днемъ. Я боюсь только одного, добавилъ я, — именно, чтобъ Ж. М., зная наше мѣстожительство, не оказалъ намъ какой-нибудь плохой услуги.

Г. де-Т. завѣрилъ меня, что съ этой стороны мнѣ опасаться не слѣдуетъ, что Ж. М. способенъ сдѣлать безумство изъ любви, но что низости въ немъ нѣтъ; но что если у него хватитъ подлости поступить низко, то онъ, тотъ самый, что говоритъ со мною, первый накажетъ его за это и тѣмъ исправитъ зло, къ которому послужилъ поводъ.

— Я въ долгу у васъ за это, отвѣчалъ я; — но зло будетъ сдѣлано, а средство къ его исправленію ненадежно. Поэтому, гораздо благоразумнѣе предупредить его, переѣхавъ изъ Шальо въ какое-нибудь другое мѣсто.

— Да, возразилъ г. де-Т., — но вамъ трудно будетъ сдѣлать это съ необходимой скоростью; Ж. М. явится сюда въ полдень; онъ мнѣ самъ сказалъ объ этомъ вчера; и это-то и заставило меня пріѣхать такъ рано, чтобъ сообщить вамъ о его намѣреніяхъ. Онъ можетъ пріѣхать каждую минуту.

Такое неожиданное извѣстіе заставило меня взглянуть серьезнѣе на дѣло.

Мнѣ казалось, что избѣгать визита Ж. М. нельзя, и что мнѣ, безъ сомнѣнія, также же будетъ трудно помѣшать ему открыться Манонъ, и потому я рѣшился лично предупредить ее о намѣреніи этого новаго соперника. Я воображалъ, что Манонъ, зная, что мнѣ извѣстно, какія предложенія онъ ей сдѣлаетъ, и что ей придется принять ихъ, такъ сказать, у меня на глазахъ, — найдетъ въ себѣ достаточно силы, чтобъ ихъ отвергнуть. Я сообщилъ мое предположеніе г. де-Т., который отвѣчалъ мнѣ, что это дѣло чрезвычайно деликатное.

— Я согласенъ съ вами, сказалъ я ему; — но, соображая всѣ обстоятельства, на основаніи коихъ можно положиться на вѣрность любовницы, мнѣ приходится разсчитывать только на ея привязанность. На его сторонѣ единственно великолѣпіе подарковъ, которыми онъ можетъ ослѣпить ее; а я уже сказалъ вамъ, что она вовсе не интересанка, Она любитъ жить въ довольствѣ, но она вѣдь любитъ и меня; и я не повѣрю ни за что, чтобъ при теперешнемъ положеніи моихъ дѣлъ, она предпочла мнѣ сына человѣка, упрятавшаго ее въ госпиталь.

Словомъ, я упорствовала, въ своемъ намѣреніи и, отведя Манонъ въ сторону, прямо разсказалъ ей все, что узналъ. Она поблагодарила меня за то, что я такого хорошаго о ней мнѣнія, и обѣщала мнѣ такъ принять подношенія Ж. М., что въ другой разъ онъ ихъ не предложитъ.

— Нѣтъ, сказалъ я ей, — не слѣдуетъ раздражать его рѣзкостью; онъ можетъ повредить намъ. Но ты, плутовка, прибавилъ я смѣясь, — ты отлично умѣешь отдѣлываться отъ непріятнаго или неудобнаго любовника.

— Мнѣ пришла отличная мысль, отвѣчала она, подумавъ немного, — и я горжусь своей выдумкой. Ж. М. сынъ нашего злѣйшаго врага; нужно отомстить отцу не на сынѣ, а на его кошелькѣ. Я его выслушаю, приму отъ него подарки и посмѣюсь надъ нимъ.

— Твой проектъ очень милъ, сказалъ я; — но ты забыла, дитя мое, что именно такимъ образомъ мы и попали въ. госпиталь.

Сколько я ни разъяснялъ ей опасности такого предпріятія, она отвѣчала, что надо только дѣйствовать осторожно, и оспаривала всѣ мои возраженія. Укажите мнѣ любовника, который не входилъ бы слѣпо во всѣ капризы любовницы, и я соглашусь, что былъ неправъ, уступивъ такъ легко. Было принято рѣшеніе оставить въ дуракахъ Ж. М.; но по странной игрѣ судьбы, случилось, что въ дуракахъ остался я.

Около одиннадцати часовъ показалась его карета. Онъ самымъ изысканнымъ образомъ извинился въ томъ, что возымѣлъ смѣлость пріѣхать отобѣдать съ нами. Онъ не удивился, что встрѣтилъ г. де-Т., который сказалъ ему наканунѣ, что также будетъ у насъ, и подъ предлогомъ какихъ-то дѣлъ отказался ѣхать съ нимъ въ одной каретѣ. Хотя каждый изъ насъ носилъ въ сердцѣ измѣну, мы усѣлись за столъ съ довѣрчивымъ дружескимъ видомъ. Ж. М. легко нашелъ случай открыть свои чувства Манонъ. Онъ не могъ пожаловаться, что я ему мѣшаю, ибо я нарочно уходилъ на нѣсколько минутъ.

Воротясь, я замѣтилъ, что его не привели въ отчаяніе избыткомъ суровости. Онъ былъ въ отличнѣйшемъ расположеніи духа. Я дѣлалъ видъ, что и я къ такомъ же; онъ внутренно смѣялся надъ моей простоватостью, а я надъ его. Въ теченіе всего послѣобѣденнаго времени, мы разыгрывали другъ для друга забавную сцену. Я дозволилъ ему передъ отъѣздомъ еще минутку поговорить наединѣ съ Манонъ; такимъ образомъ онъ могъ быть доволенъ моей покладливостью такъ же, какъ и моимъ угощеніемъ.

Какъ только онъ сѣлъ въ карету съ г. де-Т., Манонъ подбѣжала ко мнѣ съ открытыми объятіями и, хохоча, обняла меня. Она повторила мнѣ его рѣчи и предложенія, не измѣнивъ въ нихъ ни слова. Они сводились къ слѣдующему: онъ ее обожалъ, онъ желалъ раздѣлить съ нею сорокъ тысячъ ливровъ дохода, которыя уже получалъ, не считая того, что ожидалъ по смерти отца. Она станетъ владычицей его сердца и состоянія, и въ залогъ своей благосклонности онъ готовъ былъ дать ей карету, меблированный домъ, горничную, трехъ лакеевъ и повара.

— Вотъ сынъ, щедрый на совсѣмъ иной манеръ, чѣмъ отецъ, — сказалъ я Манонъ. — Станемъ говорить откровенно; развѣ это предложеніе совсѣмъ-таки не соблазняетъ васъ?

— Меня? — отвѣчала она, приспособляя свою мысль къ слѣдующимъ двумъ стихамъ Расина:

Какъ? смѣешь ты меня въ измѣнѣ обвинять!

Лишь отвращеніе во мнѣ онъ возбуждаетъ:

Мнѣ госпиталь его лицо напоминаетъ.

— Нѣтъ, возразилъ я, — продолжая пародію,

И было-бъ горько мнѣ, когда бы всѣхъ милѣй

Суровый госпиталь сталъ для души твоей.

Но вѣдь меблированный домъ, карета и три лакея — вещи заманчивыя; у любви немного такого, что могло бы сравниться съ этимъ.

Она отвѣчала, что сердце ея будетъ всегда моимъ, и что его никто, кромѣ меня, плѣнить не можетъ. «Его обѣщанія, — сказала она, — скорѣе жало, подстрекающее меня къ мести, чѣмъ любовныя стрѣлы».

Я спросилъ ей, думаетъ ли она взять отъ него карету и меблированный домъ. Она мнѣ отвѣчала, что жаждетъ только его денегъ.

Трудность заключалась въ полученіи одного безъ другого. Мы рѣшили подождать полнаго разъясненія предложенія г. Ж. М., которое онъ обѣщалъ сдѣлать въ письмѣ. Дѣйствительно, на другой же день она получила письмо, которое принесъ лакей безъ ливреи, весьма ловко улучившій случай поговорить съ нею безъ свидѣтелей. Она приказала подождать отвѣта и тотчасъ же пришла ко мнѣ съ письмомъ. Мы распечатали его вмѣстѣ.

Сверхъ общихъ нѣжныхъ мѣстъ, въ немъ подробно излагались обѣщанія моего соперника. Онъ не ограничивалъ ея расходовъ. Онъ обязывался, лишь только она переѣдетъ, отсчитать ей десять тысячъ и такимъ образомъ восполнять уменьшеніе этой суммы, чтобъ она оставалась у нея постоянно въ наличныхъ деньгахъ. День переѣзда назначенъ былъ вскорѣ. Онъ просилъ дать ему два дня на устройство квартиры и называлъ улицу и домъ, гдѣ онъ будетъ ждать ее послѣ обѣда на второй день, если ей удастся ускользнуть изъ моихъ рукъ. Только относительно этого послѣдняго пункта онъ просилъ ее его успокоить; въ остальномъ онъ, казалось, былъ увѣренъ; но онъ прибавлялъ, что если она предвидитъ трудность уйти отъ меня, то онъ найдетъ средство облегчить ея бѣгство.

Ж. М. былъ хитрѣе отца. Онъ желалъ захватить добычу раньше, чѣмъ придется отсчитывать деньги. Мы разсуждали о томъ, какъ Манонъ слѣдуетъ вести себя. Я еще разъ усиливался выбить эту затѣю у нея изъ головы и представлялъ ей всѣ опасности… Ничѣмъ нельзя было поколебать ея рѣшимости.

Она написала короткій отвѣтъ Ж. М., гдѣ увѣряла, что ей не предстоитъ никакой трудности въ назначенный день пріѣхать въ Парижъ, и что онъ можетъ ждать ее навѣрное.

Затѣмъ, мы порѣшили, что я отправляюсь сейчасъ же искать новую квартиру въ какой нибудь деревнѣ по другую сторону Парижа и перевезу съ собой нашъ небольшой багажъ; что завтра послѣ обѣда, въ назначенный имъ день, она рано отправится въ Парижъ; что, получивъ подарки Ж. М., она попроситъ его немедленно свезти ее въ театръ, причемъ возьметъ съ собою сколько можетъ снести денегъ, а остальныя поручитъ моему лакею, котораго она хотѣла взять съ собой. То былъ все тотъ же человѣкъ, который освободилъ ее изъ госпиталя и былъ безконечно привязанъ къ намъ. Я долженъ былъ явиться въ фіакрѣ на уголъ улицы Святого Андрея-подъ-арками и выйти изъ него въ семь часовъ, чтобъ въ темнотѣ пробраться къ театральному подъѣзду. Манонъ обѣщала, что придумаетъ какой нибудь предлогъ, чтобъ на минуту выйти изъ ложи и, спустясь съ лѣстницы, соединиться со мною. Остальное выполнить было не трудно. Мы тотчасъ же сѣли бы въ мой фіакръ и выѣхали изъ Парижа черезъ Свято — Антоньевское предмѣстье, которое было по дорогѣ въ наше новое мѣстожительство.

Это предположеніе, какъ оно ни было сумасбродно, показалось намъ довольно обдуманнымъ. Въ сущности, было глупо и безразсудно воображать, что даже въ случаѣ самой полной удачи мы сможемъ скрыться отъ послѣдствій. А мы между тѣмъ съ самой отчаянной довѣрчивостью шли на встрѣчу опасности. Манонъ отправилась съ Марселемъ (такъ звали нашего лакея). Я съ горестью смотрѣлъ на ея отъѣздъ. Обнявъ, я сказалъ ей:

— Манонъ, и вы меня не обманываете? вы останетесь мнѣ вѣрны?

Она нѣжно посѣтовала на мою недовѣрчивость и снова поклялась мнѣ.

Она разсчитывала пріѣхать въ Парижъ въ три часа. Я отправился вслѣдъ за нею. Я пошелъ, чтобы убить остальное время, въ кофейню Фере у моста Святого Михаила. Я пробылъ тамъ до тѣхъ поръ, пока стемнѣло. Тогда я вышелъ, нанялъ фіакръ и велѣлъ ему остановиться на углу улицы Святого Андрея подъ арками; затѣмъ пѣшкомъ направился къ театральному подъѣзду. Я удивился, не найдя Марселя, который долженъ былъ ждать меня тамъ. Я терпѣливо цѣлый часъ простоялъ въ толпѣ лакеевъ, пробило семь, а не случилось ничего, имѣвшаго какое либо отношеніе къ нашему проекту; я взялъ билетъ въ партеръ, чтобъ посмотрѣть, нѣтъ ли Манонъ и Ж. М. въ какой либо ложѣ. Ни той, ни другого не оказалось. Я воротился на подъѣздъ и прождалъ еще четверть часа, полный нетерпѣнія и безпокойства. Видя что никто не является, я отправился къ своему фіакру, совершенно не зная что дѣлать. Извозчикъ, замѣтивъ меня, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ мнѣ на встрѣчу и съ таинственнымъ видомъ объявилъ мнѣ, что уже съ часъ меня въ каретѣ ждетъ хорошенькая барышня; что она спрашиваетъ меня, и что, услышавъ, что я вернусь, сказала, что не соскучится въ ожиданіи меня.

Я тотчасъ вообразилъ, что то была Манонъ. Я подошелъ. Я увидѣлъ хорошенькое личико, но только не ея; то была незнакомка, которая спросила меня сперва, имѣетъ ли она честь говорить съ г. кавалеромъ де-Гріе.

Я отвѣчалъ, что это мое имя.

— У меня есть письмо къ вамъ, сказала она; — изъ него вы узнаете, зачѣмъ я явилась и какимъ образомъ мнѣ удалось узнать ваше имя.

Я попросилъ ее обождать, пока я прочту письмо въ ближайшемъ кабачкѣ. Она пожелала итти со мной и посовѣтовала мнѣ взять отдѣльную комнату.

— Отъ кого это письмо? спросилъ я ее, взойдя наверхъ; она подала мнѣ письмо.

Я узналъ руку Манонъ. Вотъ приблизительно, что въ немъ стояло: «Ж. М. принялъ ее вѣжливо и великолѣпно свыше всякаго представленія. Онъ осыпалъ ее подарками. Онъ заставилъ ее понять, какъ живутъ королевы. Она, тѣмъ не менѣе, увѣряла, меня, что не забудетъ меня среди этого новаго великолѣпія, но что ей не удалось уговорить Ж. М. ѣхать сегодня съ нею въ театръ, а потому она отлагаетъ до другого дня удовольствіе меня видѣть; и что ради того, чтобъ утѣшить меня въ огорченіи, которое, какъ она предвидитъ, причинитъ мнѣ это извѣстіе, она нашла средство достать для меня одну изъ самыхъ хорошенькихъ въ Парижѣ дѣвушекъ, которая и передастъ мнѣ ея письмо. Подписано: ваша вѣрная любовница Манонъ Леско».

Въ этомъ письмѣ было для меня нѣчто столь жестокое и оскорбительное, что, колеблясь нѣкоторое время между гнѣвомъ и печалью, я сдѣлалъ попытку забыть на вѣкъ мою неблагодарную и коварную любовницу. Я взглянулъ на стоявшую передо мною дѣвушку. Она была необыкновенно хорошенькая, и я желалъ, чтобъ она была до того хороша, что и я смогъ бы стать коварнымъ измѣнникомъ; но я не видѣлъ въ ней ни тонкаго и томнаго взгляда, ни божественной осанки, ни цвѣта лица, созданнаго самой любовью, ни того неистощимаго изобилія чаръ, чѣмъ природа такъ щедро одарила Манонъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ я, переставъ разсматривать ее, — та неблагодарная, что послала васъ сюда, прекрасно знаетъ, что заставила васъ сдѣлать безполезную попытку. Вернитесь къ ней, и скажите ей отъ моего имени, что пусть она пользуется плодами своего преступленія, и если можетъ, то безъ угрызенія совѣсти; я ее покидаю безвозвратно и въ то же время отказываюсь отъ женщинъ вообще; онѣ не съумѣютъ быть такими любезными, какъ она, но безъ сомнѣнія окажутся такими же подлыми обманщицами.

Затѣмъ, я хотѣлъ сойти внизъ и уйти совсѣмъ, не изъявляя болѣе никакихъ притязаній на Манонъ; смертельная ревность, разрывавшая мнѣ сердце, таилась подъ видомъ угрюмаго и мрачнаго спокойствія, и я считалъ свое выздоровленіе тѣмъ возможнѣе, что не чувствовалъ тѣхъ жестокихъ волненій, которыя обуревали меня при подобныхъ обстоятельствахъ. Ахъ! любовь такъ же обманывала меня, какъ и Ж. М., и Манонъ.

Дѣвушка, принесшая мнѣ письмо, видя, что я хочу сойти внизъ, спросила меня, что я прикажу ей отвѣтить г. де-Ж. М. и той дамѣ, которая была съ нимъ. При этомъ вопросѣ, я вернулся въ комнату; и въ силу перемѣны, невѣроятной для тѣхъ, кто не испытывалъ сильныхъ страстей, я отъ спокойствія, въ которомъ, по моему мнѣнію, находился, вдругъ перешелъ къ ужасному взрыву ярости.

— Ступай, сказалъ я ей, — разскажи измѣннику Ж. М. и его коварной любовницѣ о томъ отчаяніи, въ которое повергло меня твое проклятое письмо; но скажи также, что имъ не придется долго смѣяться, что я заколю ихъ обоихъ своей собственной рукой.

Я бросился на стулъ; моя шляпа упала въ одну сторону, а трость въ другую. Ручьи горькихъ слезъ полились у меня изъ глазъ. Приступъ только что испытанной ярости перешелъ въ глубокую скорбь; я лишь плакалъ, испуская стоны и вздохи.

— Подойди ко мнѣ, подойди, дитя мое, вскричалъ я, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ, — вѣдь тебя прислали утѣшать меня. Скажи же мнѣ, знаешь ли ты утѣшеніе противъ ярости и отчаянія, противъ желанія наложить на себя руки, убивъ сперва двухъ измѣнниковъ, недостойныхъ жизни? Да, подойди, продолжалъ я, увидѣвъ, что она сдѣлала по направленію ко мнѣ нѣсколько робкихъ и невѣрныхъ шаговъ. — Приди, осуши мои слезы; приди, возврати миръ въ мое сердце; приди и скажи мнѣ, что любишь меня, пріучи меня къ тому, что не одна моя невѣрная можетъ любить меня. Ты красива; я, быть можетъ, въ свою очередь съумѣю полюбить тебя.

Эта бѣдная дѣвочка, которой едва ли минуло шестнадцать или семнадцать лѣтъ и которая, повидимому, была совѣстливѣе ей подобныхъ, была до чрезвычайности поражена этой странной сценой. Она, тѣмъ не менѣе, подошла, чтобъ приласкать меня; но я тотчасъ же отстранилъ ее, оттолкнувъ руками.

— Чего тебѣ надобно? сказалъ я. — А! и ты женщина, и ты принадлежишь къ тому полу, который я ненавижу, который для меня не переносенъ. Твое кроткое лицо грозитъ мнѣ новой измѣной. Уйди; оставь меня одного.

Она присѣла мнѣ, не смѣя сказать ни слова, и повернулась, чтобъ уйти. Я крикнулъ, чтобъ она осталась.

— Скажи же, по крайней мѣрѣ, — вновь заговорилъ я, — зачѣмъ, какъ, съ какой цѣлью послали тебя сюда? Какъ ты узнала мое имя и мѣсто, гдѣ ты можешь найти меня?

Она сказала, что уже давнымъ давно знаетъ г. Ж. М.; что онъ прислалъ за нею въ пять часовъ; что она пошла за лакеемъ, который пришелъ за нею, и очутилась въ большомъ домѣ, гдѣ увидѣла Ж. М.; онъ игралъ въ пикетъ съ красивой дамой; оба они поручили ей передать мнѣ письмо, которое она и принесла, причемъ сказали ей, что она найдетъ меня въ каретѣ, въ концѣ улицы Святого Андрея.

— Воротись къ г. де-Ж. М., сказалъ я ей. — У него есть все, чтобъ его любили хорошенькія. Онъ можетъ дарить меблированные дома и экипажи. Я же могу предложить только любовь и вѣрность, и женщины презираютъ мою бѣдность и забавляются, какъ игрушкой, моей простотой.

Я наговорилъ еще много и печальныхъ, и жестокихъ словъ, смотря потому, какія изъ волновавшихъ меня страстей, поочередно, то уступали, то брали верхъ. Эти порывы, измучивъ меня, наконецъ ослабѣли на столько, что стало возможно размышленіе.

Я сталъ сравнивать послѣднее несчастіе съ тѣми, которыя испыталъ уже въ этомъ родѣ, и нашелъ, что отъ него нечего приходить въ большее отчаяніе, чѣмъ отъ прежнихъ. Я зналъ Манонъ; къ чему-жъ мнѣ было такъ огорчаться несчастіемъ, которое я долженъ былъ предвидѣть? Не лучше-ли отыскать средство какъ помочь бѣдѣ? Время еще не ушло. Я, по крайней мѣрѣ, долженъ не жалѣть никакихъ стараній, если не желаю упрекать себя въ томъ, что собственнымъ нерадѣніемъ поспособствовалъ своимъ страданіямъ. Тогда я сталъ разбирать всѣ средства, какія только могли мнѣ подать надежду.

Попытаться вырвать ее силой изъ рукъ Ж. М. значило взяться за отчаянное дѣло, способное только погубить меня и не имѣвшее никакой возможности на успѣхъ. Но мнѣ казалось, что если мнѣ удастся хотя недолго поговорить съ нею, то я несомнѣнно пріобрѣту нѣкоторую власть надъ ея сердцемъ: я зналъ такъ хорошо всѣ его чувствительныя мѣста! Я былъ такъ увѣренъ, что любимъ ею!

Я рѣшилъ употребить всю свою изобрѣтательность на то, чтобъ повидаться съ нею. Разсмотрѣвъ одно за другимъ множество средствъ къ тому, я остановился наконецъ на слѣдующемъ: г. де-Т. оказывалъ мнѣ услуги съ такой любовью, что я ни мало не сомнѣвался въ искренности и преданности. Я положилъ тотчасъ же отправиться къ нему и попросить, чтобъ онъ вызвалъ изъ дома Ж. М., подъ предлогомъ какого нибудь важнаго дѣла. Мнѣ требовалось не болѣе получаса, чтобъ переговорить съ Манонъ. Я имѣлъ намѣреніе проникнуть для этого къ ней въ комнату и полагалъ, что въ отсутствіе Ж. М. мнѣ будетъ легко устроить это.

Это рѣшеніе меня успокоило. Я сѣлъ въ фіакръ и приказалъ ѣхать скорѣе къ г. де-Т. На мое счастье, я его засталъ дома; дорогой, я весьма безпокоился на этотъ счетъ. Довольно было слова, чтобъ онъ понялъ мои мученія и какой услуги я у него прошу.

Онъ до того удивился, узнавъ, что Ж. М. удалось соблазнить Манонъ, что, не зная, какое участіе я самъ принималъ въ своей бѣдѣ, онъ великодушно предложилъ мнѣ собрать всѣхъ своихъ друзей, чтобъ предложить ихъ руки и шпаги на освобожденіе моей любовницы.

Я далъ ему понять, что такое шумное дѣло можетъ имѣть гибельныя послѣдствія и для Манонъ и для меня.

— Побережемъ свою кровь на случай крайности, сказалъ я ему. — Я придумалъ болѣе тихій способъ и надѣюсь, что онъ будетъ не менѣе успѣшенъ.

Онъ обѣщалъ сдѣлать безъ исключенія все, чего только я потребую отъ него; я сказалъ ему, что прежде всего требуется, чтобъ онъ извѣстилъ Ж. М., что ему необходимо поговорить съ нимъ, и задержалъ бы его на часъ или два; онъ тотчасъ отправился со мною чтобъ сдѣлать по-моему.

Мы стали раздумывать, какимъ предлогомъ удобнѣе воспользоваться, чтобъ задержать его такъ долго. Я ему посовѣтовалъ сперва просто написать ему записку, изъ какого нибудь кабачка, и просить его придти не медля по весьма важному, нетерпящему отлагательства дѣлу.

— Я подсторожу, какъ онъ выйдетъ, и безъ труда проникну въ домъ, гдѣ меня никто не знаетъ, кромѣ Манонъ и Марселя, который у меня въ услуженіи. Вы будете въ это время съ Ж. М. и скажете ему, что то важное дѣло, по которому вы желали его видѣть, нужда въ деньгахъ; что вы проиграли всѣ свои деньги и продолжали столь же несчастливо играть на слово. Потребуется время на то, чтобъ ему отправиться вмѣстѣ съ вами въ его сундукъ, а я, между тѣмъ, успѣю выполнить что мнѣ надо.

Г. де-Т. пунктуально выполнилъ все, какъ было условлено. Я его оставилъ въ кабачкѣ, гдѣ онъ тотчасъ же написалъ письмо. Я всталъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома Манонъ; я видѣлъ, какъ пришелъ посыльный, и какъ вскорѣ Ж. М. отправился пѣшкомъ въ сопровожденіи лакея. Давъ ему время повернуть въ другую улицу, я направился къ двери моей измѣнницы; не взирая на весь мой гнѣвъ, я постучался съ почтеніемъ, какое питаешь къ храму. По счастію мнѣ отворилъ Марсель. Я далъ ему знакъ молчать; хотя мнѣ было нечего бояться другихъ слугъ, я потихоньку спросилъ: можетъ ли онъ провести меня незамѣтно въ ту комнату, гдѣ Манонъ.

Онъ отвѣчалъ, что это очень легко; стоитъ только потихоньку подняться по большой лѣстницѣ.

— Пойдемъ же скорѣе, сказалъ я ему, и постарайся, чтобъ никто не вошелъ, пока я буду тамъ.

Я безпрепятственно проникъ до комнаты, гдѣ Манонъ сидѣла и читала. Тутъ мнѣ пришлось подивиться характеру этой странной дѣвушки. Она нисколько не испугалась и не оробѣла, увидѣвъ меня, и только слегка выразила изумленіе, съ которымъ нельзя совладать при видѣ того, кого считаешь отсутствующимъ.

— А, это вы, любовь моя, сказала она, подходя, чтобъ поцѣловать меня съ обычной нѣжностью. — Боже мой! какой вы смѣлый! кто-бъ подумалъ, что вы явитесь сюда сегодня?

Я высвободился изъ ея объятій и не только не отвѣчалъ на ея ласки, но съ презрѣніемъ оттолкнула ее и отступилъ на два или на три шага, чтобъ быть отъ нея подальше. Это движеніе смутило ее. Она осталась въ томъ положеніи, въ какомъ была, и взглянула на меня съ измѣнившимся въ цвѣтѣ лицомъ.

Въ глубинѣ я былъ въ такомъ восторгѣ, что ее вижу, что, какъ ни справедлива была причина моего гнѣва, я едва собрался съ силами, чтобъ выбранить ее. А сердце мое исходило кровью отъ нанесенной ею жестокой обиды! Я съ напряженіемъ вызывалъ ее въ памяти, чтобъ возбудить въ себѣ злость, я старался, чтобъ глаза мои блестѣли, только отнюдь не любовнымъ огнемъ. Я нѣкоторое время молчалъ, и она, замѣчая мое волненіе, начала д' ать, повидимому, отъ испытываемаго его страха. Я не могъ выдержать этого зрѣлища.

— Ахъ, Манонъ! — сказалъ я ей нѣжнымъ голосомъ, — невѣрная и коварная Манонъ! съ чего мнѣ начать мои жалобы? Я вижу, что вы блѣдны и дрожите, а меня до сихъ поръ такъ трогаютъ малѣйшія ваши страданія, что я боюсь черезчуръ огорчить васъ упреками. Но, Манонъ, повѣрьте, мое сердце истерзалось отъ печали изъ-за вашей измѣны. Такіе удары наносятъ любовникамъ только тогда, когда рѣшаются убить ихъ. Вѣдь это уже въ третій разъ; я не ошибся въ счетѣ, такія вещи не забываются. Вамъ сейчасъ же слѣдуетъ рѣшить, что вы станете дѣлать, потому что мое опечаленное сердце не въ силахъ вынести такого жестокаго обращенія. Я чувствую, что оно ослабѣваетъ, что оно готово разорваться отъ боли. Но я не въ силахъ выдерживать дольше, — добавилъ я, садясь на стулъ; — я едва говорю, едва держусь на ногахъ.

Она ничего не отвѣчала; но когда я сѣлъ, она опустилась на колѣни; она прислонила голову къ моимъ колѣнямъ и спрятала свое лицо въ моихъ рукахъ. Я въ то же мгновеніе почувствовалъ, какъ она смочила ихъ слезами. Боги! какія только чувства не волновались во мнѣ.

— Ахъ, Манонъ, Манонъ! заговорилъ я со вздохомъ, — поздно плакать по мнѣ; вы уже убили меня.

Вы представляетесь огорченной и не чувстуете горечи. Для васъ величайшее изъ несчастій, конечно, мое присутствіе; оно всегда было помѣхой для вашихъ удовольствій. Взгляните, разсмотрите, кто я; такихъ нѣжныхъ слезъ не проливаютъ изъ-за несчастнаго, кому измѣнили, кого жестоко бросили.

Она, не перемѣняя положенія, цѣловала мои руки.

— Непостоянная Манонъ, — снова заговорилъ я, — неблагодарная, незнающая чести дѣвушка, гдѣ ваши обѣщанія и клятвы? О, тысячу разъ вѣтренная и жестокая любовница, что ты сдѣлала съ любовью, въ которой еще сегодня клялась мнѣ? Праведное небо! — добавилъ я, — такъ-то смѣется надъ тобою измѣнница, съ такою святостью бравшая тебя въ свидѣтели! И такъ награждается клятвопреступленіе, а удѣлъ постоянства и вѣрности — отчаяніе и безпомощность!

Эти слова сопровождались столь горькими мыслями, что у меня невольно показались слезы. Манонъ замѣтила это, потому что у меня упалъ голосъ. Она наконецъ прервала молчаніе.

— Должно быть, я въ самомъ дѣлѣ виновна, — печально сказала она, — если могла причинить такую скорбь и волненіе; но пусть накажетъ меня небо, если я думала, что виновна, или если у меня была мысль о томъ.

Эта рѣчь показалась мнѣ до того лишенной смысла и чистосердечія, что я не могъ сдержать сильнаго порыва гнѣва.

— Ужасное притворство! вскричалъ я. — Я теперь яснѣе, чѣмъ когда-либо, вижу, что ты плутовка и измѣнница. Теперь только я понялъ твой презрѣнный характеръ. Прощай, подлое созданіе, — продолжалъ я вставая; — пусть я лучше умру тысячу разъ, чѣмъ стану имѣть какое-либо сношеніе съ тобою. Пусть меня накажетъ небо, если я удостою тебя когда-нибудь взгляда. Оставайся со своимъ новымъ любовникомъ; люби его, презирай меня, откажись отъ чести и здраваго смысла; мнѣ все равно, я смѣюсь надо всѣмъ.

Она пришла въ такой ужасъ отъ этого взрыва, что, оставаясь на колѣняхъ возлѣ стула, съ котораго я всталъ, она дрожа и не смѣя дышать глядѣла на меня. Я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери, повернувъ голову и устремивъ на нее глаза. Но мнѣ надо было лишиться всякаго человѣческаго чувства, чтобъ остаться холоднымъ къ ея чарамъ.

Я былъ столь далекъ отъ такой варварской жестокости, что вдругъ, перейдя изъ одной крайности въ другую, я повернулся, или вѣрнѣе безъ думы бросился къ ней. Я схватилъ ее въ объятія; я тысячу разъ нѣжно цѣловалъ ее; я просилъ у нея прощенія въ моей вспышкѣ; я сознавался, что былъ грубъ и не стою, чтобъ такая, какъ она, дѣвушка, любила меня.

Я усадилъ ее и, вставъ въ свою очередь передъ нею на колѣни, заклиналъ, чтобъ она выслушала меня въ такомъ положеніи. Тутъ, извиняясь въ немногихъ словахъ, я выразилъ все, что только можетъ придумать покорный и страстный любовникъ по части почтительности и нѣжности. Я ее молилъ сказать, что она меня прощаетъ. Она охватила мнѣ шею руками, говоря, что, напротивъ, она нуждается въ моей добротѣ, чтобъ заставить меня забыть тѣ огорченія, которыя она причинила мнѣ, и что она по справедливости начинаетъ опасаться, что я отвергну то, что она можетъ сказать въ свое оправданіе.

— Я? быстро прервалъ я ее; — о, я и не требую отъ васъ оправданій. Я одобряю все, что вы сдѣлали. Не мнѣ требовать отчета въ вашемъ поведеніи. Я буду весьма доволенъ, весьма счастливъ, если милая Манонъ не лишитъ меня своей нѣжной любви. Но, всемогущая Манонъ! — продолжалъ я, не думая, какой подвергаю себя участи, — вы но своей прихоти озаряете меня и радостями, и печалями! — скажите же послѣ того, какъ вы получили удовлетвореніе, видя мое униженіе и мое раскаяніе, позволено ли мнѣ сказать слово о моей печали и моихъ страданіяхъ? Узнаю ли я отъ васъ, что мнѣ. предстоитъ сегодня, или же вы безъ возврата подпишите мой смертный приговоръ.

Она нѣкоторое время обдумывала свой отвѣтъ.

— Кавалеръ, — сказала она со спокойнымъ видомъ, — если бы вы раньше объяснились такъ откровенно, то избавили бы себя отъ множества тревогъ, а меня отъ такой прискорбной сцены. Ваши страданія происходятъ единственно отъ ревности, а потому я излечила бы ихъ, предложивъ вамъ слѣдовать за вами на край свѣта. Но я воображала, что письмо, которое я написала вамъ въ присутствіи г. де-Ж. М., и дѣвушка, которую мы вамъ послали, были причиной вашего огорченія. Я полагала, что вы приняли мое письмо за насмѣшку и эту дѣвушку, вообразивъ, что она подослана мною, за объявленіе, что я отказываюсь отъ васъ и схожусь съ Ж. М. Эта-то мысль сразу и повергла меня въ оцѣпенѣніе, потому что хотя я и невинна предъ вами, но всѣ видимыя обстоятельства говорятъ не въ мою пользу. Но, — продолжала она, — я хочу, чтобы вы изрекли свой приговоръ надо мной, когда я по правдѣ разскажу вамъ все, какъ было.

Она объяснила мнѣ все, что случилось съ тѣхъ поръ, какъ она пріѣхала къ Ж. М., который ждалъ ее въ этомъ домѣ. Онъ, дѣйствительно, встрѣтилъ ее какъ первѣйшую въ мірѣ принцессу. Онъ показалъ ей комнаты, которыя были отлично убраны со вкусомъ и за-ново. Въ ея комнатѣ онъ отсчиталъ ей десять тысячъ ливровъ и прибавилъ къ нимъ нѣсколько драгоцѣнныхъ вещей; между ними были ожерелье и жемчужные браслеты, которые когда-то уже дарилъ ей его отецъ. Онъ повелъ ее въ залу, которой она еще не видѣла; тамъ была приготовлена великолѣпная закуска. Онъ приказалъ новымъ, для нея нанятымъ слугамъ служить ей приказавъ имъ смотрѣть на нее отнынѣ, какъ на свою хозяйку; наконецъ, онъ велѣлъ показать ей карету, лошадей и остальные подарки, послѣ чего, въ ожиданіи ужина, предложилъ сыграть въ карты.

— Признаюсь; продолжала она, я была поражена такимъ великолѣпіемъ. Я подумала, что будетъ жаль, если мы вдругъ лишимся всего этого; и я удовольствуюсь тѣмъ, что увезу десять тысячъ франковъ и драгоцѣнности; что тутъ для меня и для васъ было цѣлое готовое состояніе и что мы могли бы весело жить на счетъ Ж. М.

— Вмѣсто того, чтобъ предложить ему уѣхать въ театръ, я вздумала попытать его на вашъ счетъ, чтобъ узнать, насколько мы можемъ разсчитывать на его снисходительность, предположивъ, что моя система осуществится.

— Я нашла, что характеръ у него покладистый. Онъ спросилъ меня, что я думаю о васъ, и не жаль ли мнѣ васъ бросить. Я сказала ему, что вы были всегда такъ любезны и поступали относительно меня такъ честно, что было бы неестественно, еслибъ я васъ ненавидѣла. Онъ согласился, что вы человѣкъ достойный, и что онъ чувствовалъ склонность и желаніе подружиться съ вами.

— Ему хотѣлось знать какъ, по моему мнѣнію, вы отнесетесь къ моему отъѣзду, особенно когда узнаете, что я въ его объятіяхъ. Я отвѣчала ему, что любовь наша длится такъ давно, что успѣла уже. немного охладиться; Что, сверхъ того, ваши дѣла не въ порядкѣ, и что вы, быть можетъ, не станете смотрѣть на то, что меня лишились, какъ на большую потерю, потому что это избавитъ васъ отъ тяготившаго васъ бремени. Я прибавила, что, будучи вполнѣ убѣждена, что вы будете вести себя мирно, я не затруднилась сказать вамъ, что ѣду въ Парижъ но нѣкоторымъ дѣламъ; что вы выразили на то свое согласіе и, отправляясь сами туда, повидимому, не чувствовали особаго безпокойства, когда я разсталась съ вами.

— Будь я увѣренъ, сказалъ онъ мнѣ, — что онъ не прочь жить со мной мирно, я первый бы предложилъ ему свои услуги и расположеніе. Я увѣрила его, что, зная вашъ характеръ, я не сомнѣваюсь, что вы отвѣтите, на нихъ вѣжливымъ образомъ; особенно, сказала я ему, если онъ поможетъ вамъ въ вашихъ дѣлахъ, которыя въ большомъ разстройствѣ съ тѣхъ поръ, какъ вы разошлись со своимъ семействомъ. Онъ прервалъ меня и объявилъ, что окажетъ вамъ всякое отъ него зависящее содѣйствіе.

— Я одобрила его предложеніе, прибавила она, — дабы вполнѣ устранить всѣ его сомнѣнія; и, все болѣе входя въ мой проектъ, я желала только найти возможность извѣстить васъ обо всемъ, опасаясь, чтобъ вы не черезчуръ растревожились, увидѣвъ, что я не исполнила того, что было между нами условлено. Имѣя именно это въ виду, я и предложила ему послать къ вамъ нынче же вечеромъ, чтобъ имѣть возможность написать вамъ; я была принуждена рѣшиться на этотъ смѣлый шагъ, потому что не надѣялась, что онъ предоставитъ мнѣ свободу хотя на минуту.

— Онъ посмѣялся моему предложенію. Онъ согласился на это; но я принуждена была писать при немъ и остерегалась выражаться въ письмѣ слишкомъ откровенно.

— Ботъ, добавила Манонъ, — какъ все происходило. — Я ничего передъ вами не скрываю, ни моего поведенія, ни моихъ намѣреній. Пришла дѣвушка; я нашла, что она хорошенькая; я не сомнѣвалась, что мое отсутствіе васъ огорчить, а потому самымъ искреннимъ образомъ желала, чтобъ она могла, васъ развлечь не надолго, потому что я желаю, чтобъ вы хранили ко мнѣ вѣрность только въ сердцѣ. Я была бы очень рада, если бы могла послать къ вамъ и Марселя; но я и минутки не могла улучить, чтобъ сообщить ему то, что хотѣла передать вамъ.

Она наконецъ заключила свой разсказъ, сказавъ мнѣ, въ какое замѣшательство поставило Ж. М. полученіе записки г. де-Т.

— Онъ колебался, сказала она мнѣ, — уходить ли отъ меня, и увѣрялъ меня, что не замедлитъ возвращеніемъ; вотъ отчего зависитъ, что меня безпокоитъ ваше присутствіе здѣсь и что я выразила изумленіе при вашемъ приходѣ.

Я выслушалъ ее разсказъ весьма терпѣливо. Правда, въ немъ было много жестокихъ и унизительныхъ для меня подробностей; ибо до того было ясно, что она хотѣла измѣнить мнѣ, что она даже не старалась скрывать этого. Какое признаніе для влюбленнаго! Но я сообразилъ, что самъ отчасти былъ причиной ея поступка, во-первыхъ, сообщивъ, ей о тѣхъ чувствахъ, которыя къ ней питаетъ Ж. М., и во-вторыхъ, благодаря той снисходительности, съ какою слѣпо согласился на ея отчаянный планъ въ этомъ приключеніи. Притомъ, по свойственной мнѣ прирожденной способности, я былъ тронутъ наивностью ея разсказа и той прямотой и откровенностью, съ какими она передавала все до самыхъ оскорбительныхъ для меня обстоятельствъ.

— Она грѣшитъ, но не по злой волѣ, разсуждалъ я съ самимъ собою; — она легкомысленна и безразсудна, но она пряма и искренна.

Прибавьте къ этому, что одной любви было достаточно, чтобъ я глядѣлъ сквозь пальцы на всѣ ея проступки. Я былъ слишкомъ удовлетворенъ надеждою сегодня же отнять ее у моего соперника.

Мнѣ стало жаль ее и, прервавъ этотъ разговоръ, я объявилъ ей начистоту, что надѣюсь что она сейчасъ же послѣдуетъ за мной.

— Охотно, отвѣчала она; — но развѣ вы не одобряете моего проекта?

— Гм, возразилъ я, — развѣ недостаточно, что я одобряю все, что вы до сихъ поръ сдѣлали?

— Какъ! развѣ мы не увеземъ съ собой даже десяти тысячъ франковъ? спросила она. — Онъ мнѣ ихъ подарилъ; они мои.

Я посовѣтывалъ ей бросить все и поскорѣе уйти; ибо хотя едва ли прошло полчаса, какъ я былъ съ нею, но я опасался возвращенія Ж. М. Но она стала такъ настоятельно требовать, чтобъ я согласился не уходить съ пустыми руками, что я подумалъ, что, многаго добившись отъ нея, долженъ уступить ей хоть въ чемъ-нибудь.

Въ то время, какъ мы готовились уѣхать, я услышалъ, что стучатъ въ дверь съ улицы. Я нисколько не сомнѣвался, что то Ж. М., и въ смущеніи, въ какое привела меня эта мысль, сказалъ Манонъ, что если онъ явится, то я убью его. Дѣйствительно, я не настолько оправился отъ волненія, чтобъ отнестись къ нему съ умѣренностью. Марсель прекратилъ мои страданія, принеся записку на мое имя, которую подали. Она была отъ г. де-Т.

Онъ писалъ мнѣ, что Ж. М. отправился домой, чтобъ достать для него денегъ, и онъ воспользовался его отсутствіемъ, чтобъ сообщить мнѣ забавную мысль: ему пришло въ голову, что я не смогу лучше отомстить моему сопернику, какъ съѣвъ его ужинъ; что ему кажется; что устроить это легко, если я съумѣю найти трехъ, четырехъ человѣкъ, у которыхъ хватило бы рѣшимости остановить его на улицѣ, и вѣрности, чтобъ не упускать его изъ виду до завтра; что касается до него, то онъ обѣщалъ задержать его еще, по меньшей мѣрѣ, на часъ подъ предлогами, которые онъ уже приготовилъ къ его возвращенію.

Я показалъ записку Манонъ и разсказалъ ей, къ какой хитрости я прибѣгъ, чтобъ найти къ ней свободный доступъ. Обѣ выдумки, и моя, и г. де-Т., показались ей удивительными. Мы вдоволь посмѣялись надъ ними въ теченіе нѣсколькихъ минутъ; но когда я назвалъ послѣднюю глупостью, то былъ изумленъ, услышавъ, что она серьезно настаиваетъ на томъ, чтобъ я ее выполнилъ, потому что ей она очень нравится. Напрасно я спрашивалъ ее, откуда мнѣ взять вдругъ людей, готовыхъ схватить Ж. Ы, и задержать его безъ обмана; она отвѣчала мнѣ, что все-таки надо попытаться, потому что, г. де-Т. ручается за цѣлый часъ; въ отвѣта на мои другія возраженія, она мнѣ сказала, что я разыгрываю тирана и не любезенъ къ ней. Этотъ проектъ казался ей такимъ милымъ!

— Вы поужинаете за его приборомъ, твердила она мнѣ. — Вы отлично отомстите и отцу, и сыну.

Я уступилъ ея настояніямъ, не смотря на тайныя движенія сердца, какъ будто предсказывавшія мнѣ печальную катастрофу. Я вышелъ съ намѣреніемъ попросить двухъ или трехъ лейбъ-гвардейцевъ, съ которыми сблизился благодаря Леско, чтобъ они взялись задержать Ж. М. Я только одного изъ нихъ засталъ дома; но то былъ человѣкъ предпріимчивый; едва узнавъ чемъ дѣло, онъ поручился за успѣхъ, онъ потребовалъ съ меня всего десять пистолей, чтобъ заплатить тремъ гвардейскимъ солдатамъ, которыхъ хотѣлъ взять подъ свое начальство. Я просилъ его не тратить времени задаромъ. Онъ собралъ ихъ меньше чѣмъ въ четверть часа. Я ждалъ у него на квартирѣ, и когда онъ воротился со своими товарищами, я ихъ самъ свелъ на уголъ улицы, по которой Ж. М. долженъ былъ непремѣнно пойти, возвращаясь къ Манонъ. Я просилъ ихъ не обращаться съ нимъ дурно, но сторожить его до семи часовъ утра такъ, чтобъ я былъ увѣренъ, что онъ отъ нихъ не ускользнетъ. Онъ мнѣ сказалъ, что намѣревается свести его въ свою комнату и заставить его раздѣться и даже улечься на свою постель, между тѣмъ какъ онъ съ тремя храбрецами станетъ всю ночь пить и играть въ карты.

Я оставался съ нимъ до тѣхъ поръ, пока замѣтилъ, что идетъ Ж. М.; тогда я отошелъ на нѣсколько шаговъ въ темное мѣсто, чтобъ быть свидѣтелемъ сцены столь необыкновенной. Лейбъ-гвардеецъ подошелъ къ нему, съ пистолетомъ въ рукѣ, и вѣжливо объяснилъ, что ему не нужны ни его жизнь, ни его деньги, но что если онъ окажетъ малѣйшее сопротивленіе и не послѣдуетъ за нимъ, или вскрикнетъ, хотя и не громко, то онъ ему разможжитъ черепъ. Ж. М., видя, что съ-нимъ трое солдатъ, и безъ сомнѣнія опасаясь пистолетнаго пыжа, не оказалъ сопротивленія. Я видѣлъ, какъ его повлекли, какъ агнца.

Я тотчасъ же воротился къ Манонъ, и чтобъ уничтожить у слугъ всякое подозрѣніе, входя объявилъ имъ, что нечего ждать г. де-Ж. М. къ ужину. Что встрѣтились дѣла, задержавшія его помимо воли и что онъ просилъ меня пойти и извиниться передъ ней и отужинать съ нею, — на что я смотрю какъ на великую милость у такой прекрасной дамы. Она очень ловко поддержиала меня. Мы сѣли за столъ. Мы важно засѣдали, пока лакеи намъ прислуживали. Наконецъ, отпустивъ ихъ, мы провели одинъ изъ самыхъ прелестныхъ вечеровъ въ нашей жизни. Я потихоньку приказалъ Марселю нанять фіакръ и велѣть чтобъ завтра въ шесть часовъ утра онъ былъ уже у подъѣзда.

Между тѣмъ, нашъ злой геній, устраивалъ нашу гибель. Мы были въ бреду удовольствія, а мечъ уже висѣлъ надъ нашими головами. Нить, его поддерживавшая, готова была лопнуть. Но для того, чтобъ всѣ обстоятельства нашей гибели стали понятны, требуется объяснить ея причину.

Ж. М. въ то время, какъ былъ задержанъ лейбъ-гвардейцемъ, шелъ въ сопровожденіи лакея. Этотъ молодецъ испуганный тѣмъ, что случилось съ его бариномъ, побѣжалъ назадъ, и первое, что сдѣлалъ ради его выручки, извѣстилъ старика Ж. М. о томъ, что случилось.

Такая непріятная вѣсть не могла его не растревожить. У него былъ всего одинъ сынъ, и для своихъ лѣтъ онъ былъ человѣкъ чрезвычайно подвижный. Сперва онъ спросилъ лакея, что дѣлалъ его сынъ все время послѣ обѣда; не поссорился ли съ кѣмъ нибудь, не принялъ ли участія въ чужомъ столкновеніи, не былъ ли въ какомъ подозрительномъ домѣ. Лакей полагая, что его баринъ находится въ крайней опасности и воображая, что для того, чтобъ оказать ему помощь, не слѣдуетъ ничего скрывать, объяснилъ все, что зналъ о его любви къ Манонъ, и о томъ, какъ онъ для нея потратился; о томъ какъ онъ провелъ дома послѣобѣденное время почти до девяти часовъ какъ вышелъ и о несчастій, случившемся на обратномъ пути. Этого было достаточно, чтобъ отецъ заподозрилъ, что его сынъ поссорился съ кѣмъ-нибудь изъ-за любви. Хотя было уже, по меньшей мѣрѣ, половина одиннадцатаго, онъ не задумался тотчасъ же отправиться къ г. начальнику полиціи. Онъ попросилъ его послать особые приказы всѣмъ обходамъ и, потребовавъ, чтобъ ему дали взводъ солдатъ, самъ направился въ ту улицу, гдѣ былъ схваченъ его сынъ. Онъ посѣтилъ всѣ мѣста, гдѣ надѣялся встрѣтить сына и, не открывъ его слѣдовъ, приказалъ, наконецъ, вести себя въ домъ его любовницы, куда, какъ онъ думалъ, сынъ уже могъ вернуться.

Дверь въ нашу комнату была затворена, и я слышалъ, какъ постучались у подъѣзда; онъ вошелъ въ сопровожденіи двухъ стрѣлковъ и, безполезно справившись о томъ, что сталось съ его сыномъ, вздумалъ посмотрѣть на его любовницу, не удастся ли добиться отъ нея какого либо свѣдѣнія. И вотъ онъ, въ сопровожденіи стрѣлковъ, входитъ въ комнату; при его видѣ у насъ застыла кровь. «О, Боже! это старый Ж. М.», сказалъ я Манонъ. Я бросился къ шпагѣ. Къ несчастію она запуталась въ перевязи. Замѣтивъ мое движеніе, стрѣлки тотчасъ же подошли, чтобъ схватить меня.

Хотя Ж. М. и былъ смущенъ этимъ зрѣлищемъ, но тотчасъ же узналъ меня. Узнать Манонъ ему было еще легче.

— Или это обманъ глазъ? важно сказалъ онъ, — или я вижу кавалера де-Гріе и Манонъ Леско?

Я былъ въ такомъ бѣшенствѣ отъ стыда и огорченія, что ничего не отвѣчалъ. Онъ, повидимому, нѣкоторое время переворачивалъ въ головѣ разныя мысли, и онѣ точно сразу воспламенили его гнѣвъ.

— А! несчастный! вскричалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, — я увѣренъ, что ты убилъ моего сына!

Это оскорбленіе сильно задѣло меня.

— Старый мошенникъ! отвѣчалъ я ему съ гордостью, — еслибъ я хотѣлъ убить кого нибудь изъ твоей семьи, то началъ бы съ тебя.

— Держите его крѣпче, сказалъ онъ стрѣлкамъ. — Онъ долженъ сказать мнѣ, что сталось съ моимъ сыномъ; если онъ мнѣ сейчасъ не скажетъ, что сдѣлалъ съ нимъ, то я завтра же добьюсь, чтобъ его повѣсили.

— Ты добьешься, чтобъ меня повѣсили! отвѣчалъ я, — На висѣлицу попадаютъ такіе, какъ ты, подлецы. Знай, что во мнѣ кровь благороднѣе и чище, чѣмъ у тебя. Да, прибавилъ я, — я знаю, что сталось съ твоимъ сыномъ; и если ты не перестанешь раздражать меня, то я устрою такъ, что его до утра задушатъ, а затѣмъ я обѣщаю и тебѣ ту же участь.

Я поступилъ безразсудно, сознавшись ему, что знаю, гдѣ его сынъ; но чрезмѣрный гнѣвъ заставилъ меня проговориться. Онъ позвалъ тотчасъ же еще пятерыхъ или шестерыхъ стрѣлковъ, которые стояли у двери, и приказалъ имъ перехватать всѣхъ слугъ въ домѣ.

— А, господинъ кавалеръ! сказалъ онъ насмѣшливымъ тономъ, — вы знаете, гдѣ мой сынъ, и утверждаете, что прикажете его задушить; будьте покойны, мы все это приведемъ въ порядокъ.

Я тотчасъ же понялъ, какую сдѣлалъ ошибку. Онъ подошелъ къ Манонъ, которая плакала, сидя на кровати; онъ сказалъ ей нѣсколько ироническихъ любезностей насчетъ ея власти и надъ отцомъ, и надъ сыномъ, и того, какъ она прекрасно ею воспользовалась.

Онъ ушелъ, оставивъ въ комнатѣ трехъ стрѣлковъ.

Не знаю, что онъ намѣревался съ нами сдѣлать. Быть можетъ, онъ отпустилъ бы насъ, скажи мы ему, гдѣ его сынъ. Я подумалъ, не лучше ли такъ и поступить. Но если онъ и былъ расположенъ къ тому, уходя изъ комнаты, то такое расположеніе вполнѣ измѣнилось, когда онъ воротился вновь. Онъ допросилъ служителей Манонъ, которыхъ арестовали стрѣлки. Онъ ничего не могъ узнать отъ тѣхъ, которые были наняты его сыномъ; но когда онъ узналъ, что Марсель былъ раньше у насъ въ услуженіи, то рѣшился заставить его говорить, застращавъ всяческими угрозами.

Этотъ молодецъ былъ человѣкъ вѣрный, но простоватый и грубый. Воспоминаніе о содѣянномъ имъ въ госпиталѣ, ради освобожденія Манонъ, въ соединеніи со страхомъ, который внушалъ ему Ж. М., произвело на его слабый умъ такое впечатлѣніе, что онъ вообразилъ, что его ведутъ вѣшать или колесовать. Онъ обѣщалъ, подъ условіемъ пощадить его жизнь, разсказать все, что только знаетъ. Изъ этихъ словъ Ж. М. убѣдился, что въ нашемъ дѣлѣ есть нѣчто болѣе серьезное и преступное, чѣмъ онъ до тѣхъ поръ предполагалъ, Онъ обѣщалъ Марселю за признаніе не только жизнь, но и щедрое вознагражденіе.

Этотъ несчастный открылъ ему часть нашего замысла, о которомъ мы не стѣсняясь говорили при немъ, потому что и онъ долженъ былъ принять нѣкоторое участіе въ его исполненіи. Правда, ему были совершенно неизвѣстны тѣ измѣненія, которыя мы придумали уже въ Парижѣ: но, уѣзжая изъ Шальо, онъ зналъ о планѣ нашего предпріятія и той роли, которую самъ будетъ играть въ немъ. Онъ поэтому объяснилъ ему, что мы хотѣли надуть его сына; что Манонъ должна была получить или уже получила десять тысячъ франковъ, которыхъ, по нашему проекту, никогда бы не увидѣли наслѣдники рода Ж. М.

Послѣ этого открытія, взбѣшенный старикъ съ шумомъ вошелъ въ нашу комнату. Онъ, не говоря ни слова, прошелъ въ кабинетъ, гдѣ ему не трудно было отыскать и деньги, и драгоцѣнности. Онъ воротился къ намъ съ гнѣвнымъ лицомъ и, показывая намъ то, что ему угодно было назвать украденными нами вещами, сталъ осыпать насъ угрозами и упреками. Онъ близко поднесъ къ Манонъ жемчужное ожерелье и браслеты.

— Узнаете? спросилъ онъ ее съ насмѣшливой улыбкой, — Вы видѣли ихъ уже не въ первый разъ. Ей-ей, тѣ же самые! Они вамъ нравились, красавица, мнѣ это легко себѣ представить. Бѣдныя дѣтки! прибавилъ онъ. — Они оба такіе милые, право, и тотъ, и другая; но они немножечко мошенники.

Мое сердце разрывалось отъ ярости при этихъ оскорбительныхъ рѣчахъ. За мигъ свободы я отдалъ бы… Праведное небо! чего бы я не отдалъ? Наконецъ я сдѣлалъ надъ собою усиліе и сказалъ ему со сдержанностью, которая въ сущности была утонченной яростью:

— Довольно, сударь; прекратите эти наглыя насмѣшки. Въ чемъ дѣло? ну, говорите же, что вы намѣрены сдѣлать съ нами?

— Дѣло въ томъ, господинъ кавалеръ, отвѣчалъ онъ, — что вы сейчасъ же отправитесь въ Шатле. Настанетъ утро, и все разъяснится въ нашихъ дѣлахъ. И я надѣюсь, что вы наконецъ окажете мнѣ милость и увѣдомите меня, гдѣ мой сынъ.

Везъ особаго размышленія я понялъ, что заключеніе въ Шатле будетъ имѣть для насъ ужасающія послѣдствія. Я, дрожа, предвидѣлъ всѣ опасности. Не взирая на всю мою гордость, я понялъ, что слѣдуетъ склониться подъ тяжестью фортуны и польстить моему жесточайшему врагу, чтобъ покорностью хотя чего нибудь добиться отъ него, я вѣжливо попросилъ его выслушать меня.

— Милостивый государь, я справедливо отношусь къ самому себѣ, сказалъ я. — Я сознаюсь, что молодость заставила меня впасть въ большіе проступки, и что вы настолько оскорблены ими, что имѣете право жаловаться; но еслибъ вы знали силу любви, еслибъ могли судить о томъ, что чувствуетъ несчастный молодой человѣкъ, когда у него похищаютъ то, что онъ любитъ, — то вы, быть можетъ, нашли бы, что я стою прощенія за то, что желалъ доставить себѣ удовольствіе, отомстивъ слегка; или, по крайней мѣрѣ, вы сочли бы, что я довольно уже наказанъ постигшимъ меня срамомъ. Не требуется ни тюрьмы, ни пытки для того, чтобъ принудить меня сказать вамъ, гдѣ вашъ сынъ. Онъ въ безопасномъ мѣстѣ. У меня не было намѣренія ни вредить ему, ни оскорблять васъ, Я готовъ объявить вамъ, гдѣ онъ спокойно проводитъ ночь, если вы окажете намъ милость и отпустите насъ на волю.

Старый тигръ нисколько не тронулся моей просьбой и со смѣхомъ повернулся ко мнѣ спиною. Онъ только пробурчалъ нѣсколько словъ, чтобъ дать мнѣ понять, что знаетъ вполнѣ нашъ замыселъ. Что касается до его сына, то онъ грубо прибавилъ, что тотъ найдется, если я его не убилъ.

— Сведите ихъ въ Пти-Шатле, сказалъ онъ стрѣлкамъ, — и смотрите, чтобъ кавалеръ не сбѣжалъ отъ васъ. Этотъ хитрецъ ужъ ускользнулъ изъ монастыря Святого Лазаря.

Онъ вышелъ, оставивъ меня въ положеніи, которое вы можете себѣ представить.

— О, небо! воскликнулъ я про себя, — я съ покорностью принимаю всѣ удары, которые наноситъ мнѣ твоя десница; но меня приводитъ въ совершенное отчаяніе, что такой подлый негодяй можетъ обращаться со мной съ подобнымъ тиранствомъ.

Стрѣлки просили насъ не задерживать ихъ. У нихъ была приготовлена карета у подъѣзда. Я подалъ руку Манонъ, чтобъ свести ея съ лѣстницы.

— Пойдемте, милая моя королева, покоритесь всей суровости нашей доли. Быть можетъ, небу угодно будетъ послать намъ болѣе счастливые дни.

Насъ повезли въ одной каретѣ. Она бросилась ко мнѣ въ объятія. Я не слышалъ, чтобъ она сказала хоть слово съ того мгновенія, какъ явился Ж. М.; но оставшись наединѣ со мною, она наговорила мнѣ тысячу нѣжностей, укоряя себя въ томъ, что стала причиной моего несчастія. Я увѣрялъ ее, что никогда не стану жаловаться на судьбу, пока она не перестанетъ любить меня.

— Обо мнѣ жалѣть нечего, сказалъ я, — нѣсколько мѣсяцевъ въ тюрьмѣ, меня не пугаютъ и я всегда предпочту Шатле монастырю Святого Лазаря. Но о тебѣ, милая моя душенька, болитъ мое сердце. Что за доля выпала такому прелестному созданью! Небо! какъ можешь ты столь жестоко обращаться съ самымъ совершеннымъ изъ твоихъ созданій? Отчего мы оба не родились съ качествами, которыя соотвѣтствовали бы нашей бѣдности? Намъ данъ умъ, вкусъ, чувство… О, какое печальное употребленіе сдѣлали мы изъ нихъ! между тѣмъ какъ множество низкихъ и достойныхъ нашей участи душъ пользуются всѣми милостями фортуны!

Эти размышленія исполнили меня горести. Но то было ничто въ сравненіи съ тѣмъ, что грозило въ будущемъ-; я умиралъ со страха, думая о Манонъ. Она уже сидѣла въ госпиталѣ; и если бы она оттуда была даже выпущена, то все же я зналъ, что подобнаго рода вторичныя заключенія влекутъ за собою самыя опасныя послѣдствія. Я хотѣлъ сказать ей о моихъ опасеніяхъ, но боялся слишкомъ напугать ее. Я дрожалъ за нее и не смѣлъ ее предупредить объ опасности, и вздыхая обнималъ ее, чтобъ увѣрить ее по крайности въ своей любви, почти единственномъ чувствѣ, которое я не опасался выражать.

— Манонъ, сказалъ я ей, — скажите откровенно, будете ли вы всегда любить меня?

Она отвѣчала, что чувствуетъ себя несчастной, потому что я могу въ томъ сомнѣваться.

— Ну, такъ я не сомнѣваюсь, возразилъ я — и въ этой увѣренности я не побоюсь всѣхъ нашихъ враговъ. Я подыму на ноги всю семью, чтобъ выйти изъ Шатле, и вся моя кровь окажется не годной ни на что, если я не освобожу васъ тотчасъ же, какъ самъ очучюсь на волѣ.

Мы доѣхали до тюрьмы. Каждаго. изъ насъ заключили въ особую келью. Этотъ ударъ не показался мнѣ жестокимъ, потому что я его предвидѣлъ. Я обратилъ вниманіе смотрителя на Манонъ, сказавъ ему, что я человѣкъ не совсѣмъ простой, и пообѣщалъ ему значительное вознагражденіе. Прощаясь, я обнялъ мою милую любовницу. Я заклиналъ ее не огорчаться чрезмѣрно и ничего не бояться, пока я останусь въ живыхъ. Я не были, вовсе безъ денегъ. Я далъ ей часть ихъ, а изъ того, что осталось, щедро заплатилъ смотрителю за мѣсяцъ впередъ за нее и за себя.

Мои деньги произвели превосходное дѣйствіе. Меня помѣстили въ комнату хорошо меблированную и увѣряли, что и Манонъ дадутъ такую же.

Я тотчасъ же сталъ обдумывать средства, какъ бы скорѣе освободиться. Было ясно, что въ моемъ дѣлѣ не было ничего несомнѣнно преступнаго; я, даже предполагая, что наше намѣреніе совершить кражу доказано показаніемъ Марселя, прекрасно зналъ, что простыя желанія не наказуются. Я рѣшился поскорѣе написать отцу и просить его лично пріѣхать въ Парижъ. Мнѣ, какъ я уже говорилъ, не такъ было стыдно сидѣть въ Шатле, какъ въ монастырѣ Святого Лазаря. Притомъ, хотя я хранилъ попрежнему всяческое уваженіе къ родительской власти, но лѣта и опытъ сильно способствовали умаленію моей робости. И такъ, я написалъ и не встрѣтилъ никакого затрудненія къ отсылкѣ письма изъ Шатле. Но я могъ бы избавить себя отъ этого труда, если бы зналъ, что мой отецъ долженъ завтра пріѣхать въ Парижъ.

Онъ получилъ письмо, написанное мною недѣлей раньше. Оно чрезвычайно его порадовало; но какія надежды я ему ни сулилъ относительно моего исправленія, онъ подумалъ, что нельзя вполнѣ полагаться на мои обѣщанія. Онъ вознамѣрился поѣхать, чтобъ собственными глазами убѣдиться въ происшедшей со мной перемѣнѣ и затѣмъ согласовать свое поведеніе съ искренностью моего раскаянія.

Онъ первымъ дѣломъ посѣтилъ Тибергія, которому я просилъ его адресовать отвѣтъ. Онъ не могъ отъ него узнать ни гдѣ я живу, ни въ какомъ нахожусь положеніи. Онъ узналъ отъ него только о моихъ главнѣйшихъ похожденіяхъ со времени моего бѣгства изъ семинаріи святого Сульпиція. Тибергіи съ большой похвалой сообщилъ ему о томъ расположеніи къ исправленію, которое я обнаружилъ при послѣднемъ нашемъ свиданіи. Онъ прибавилъ, что думаетъ, что я вполнѣ развязался съ Манонъ; но что, тѣмъ не менѣе, онъ удивляется, что обо мнѣ цѣлую недѣлю нѣтъ и слуху. Мой отецъ не впалъ въ обманъ. Онъ понялъ, что во всемъ этомъ нѣчто ускользнуло отъ проницательности Тибергія; онъ съ такимъ рвеніемъ принялся за поиски, что черезъ два дня по пріѣздѣ узналъ, что я въ Шатле.

Раньше его посѣщенія, котораго я никакъ не ждалъ такъ скоро, меня навѣстилъ г. главный начальникъ полиціи или, называя вещи ихъ собственными именами, я былъ подвергнутъ допросу. Онъ сдѣлали, мнѣ нѣсколько упрековъ, но они не были ни грубы, ни неучтивы. Онъ съ кротостью замѣтилъ мнѣ, что недоволенъ моимъ дурнымъ поведеніемъ; что я поступилъ неблагоразумно, сдѣлавъ себѣ врага изъ Ж. М.; что, правда, нетрудно замѣтить, что въ моемъ поступкѣ больше безразсудства и легкомыслія, чѣмъ злого умысла; но что, тѣмъ не менѣе, я уже вторично подвергъ себя его суду, и что онъ надѣялся, что я стану благоразумнѣе, послѣ того, какъ просидѣлъ два или три мѣсяца въ монастырѣ Святого Лазаря.

Я былъ въ восторгѣ, что имѣю дѣло съ такимъ разумными, судьей, и говорилъ съ нимъ столь почтительно и такимъ сдержаннымъ тономъ, что онъ, повидимому, остался чрезвычайно доволенъ моими отвѣтами. Онъ сказалъ, что мнѣ нечего черезчуръ предаваться печали, и что онъ расположенъ оказать мнѣ услугу, въ виду моего происхожденія и молодости. Я осмѣлился замолвить ему слово о Манонъ и похвалилъ ея кротость и природную доброту. Онъ смѣясь отвѣчалъ мнѣ, что еще ея не видѣлъ, но что ему говорили о ней, какъ объ опасной особѣ. Это слово до того возбудило мою нѣжность, что я со страстью наговорилъ тысячу вещей въ защиту моей несчастной любовницы; и я не могъ преодолѣть себя и заплакалъ. Онъ приказалъ отвести меня въ мою комнату.

— Любовь! любовь! — воскликнулъ этотъ важный судья въ ту минуту, когда я уходилъ, — или ты никогда не примиришься съ мудростью?

Я печально бесѣдовалъ съ самимъ собою и размышлялъ о моемъ разговорѣ съ г. главнымъ начальникомъ полиціи, какъ услышалъ, что дверь въ мою комнату отворяется: то былъ мой отецъ. Хотя я и долженъ былъ бы быть наполовину готовъ къ этому свиданію, ибо ждалъ, что оно состоится черезъ нѣсколько дней, тѣмъ не менѣе, я былъ такъ сильно поражена! имъ, какъ еслибъ земля вдругъ разверзлась у меня подъ ногами и я упалъ въ бездну. Я обнялъ его со всѣми признаками чрезвычайнаго смущенія. Онъ сѣлъ, а еще ни онъ, ни я не промолвили ни слова. Я продолжалъ стоять, опустивъ глаза и. съ непокрытой головой.

— Садитесь, сударь, садитесь, важно сказалъ онъ мнѣ. — Благодаря шуму, который надѣлали ваше распутство и ваши мошенническія продѣлки, я открылъ мѣсто вашего жительства. Преимущество такихъ, какъ вы, достойныхъ людей заключается въ томъ, что имъ не приходится жить въ неизвѣстности. Вы прямой дорогой стремитесь къ славѣ. Надѣюсь, что вы скоро дойдете до Гревской площади и достигнете такой знаменитости, что будете тамъ выставлены на позоръ всѣмъ.

Я ничего не отвѣчалъ. Онъ продолжалъ:

— Какое несчастіе быть отцомъ, когда въ награду за то, что ты нѣжно любилъ сына и ничего не щадилъ, чтобъ сдѣлать изъ него честнаго человѣка, ты въ концѣ концовъ увидишь въ немъ позорящаго тебя мошенника! Можно утѣшиться въ потерѣ состоянія; время сглаживаетъ все и печаль уменьшается; но развѣ есть средство противъ болѣзни, которая усиливается съ каждымъ днемъ, противъ распутства порочнаго сына, потерявшаго всякое понятіе о чести? Ты молчишь, несчастный, продолжалъ онъ. — Поглядите на эту поддѣльную скромность, на это лицемѣрно-кроткое лицо; развѣ его нельзя принять за самаго честнаго человѣка на свѣтѣ? Хотя я и принужденъ былъ сознаться, что заслуживалъ часть этихъ оскорбленій, тѣмъ не менѣе, мнѣ показалось, что они доведены до чрезмѣрности. Я полагалъ, что мнѣ позволительно выразить прямо мою мысль.

— Увѣряю васъ, сказалъ я, — что въ скромности, съ которой я держусь передъ вами, нѣтъ ничего преувеличеннаго; это естественное положеніе сына хорошей фамиліи, который безконечно уважаетъ своего отца, и притомъ отца оскорбленнаго. Равно, я не имѣю притязанія считаться самымъ добропорядочнымъ человѣкомъ въ нашемъ родѣ. Я знаю, что заслужилъ ваши упреки; но, я умоляю васъ, хотя немного смягчите ихъ добротою и не смотрите на меня, какъ на самаго безчестнаго человѣка. Я не заслуживаю столь жестокихъ именъ. Вы знаете, причиной всѣхъ моихъ проступковъ была любовь. Роковая страсть!.. ахъ! иль вы не знаете ея силы? возможно-ль, чтобъ ваша кровь, источникъ моей, никогда не испытывала любовнаго пыла?.. Я отъ любви сталъ слишкомъ нѣженъ, слишкомъ страстенъ, слишкомъ довѣрчивъ и, быть можетъ, слишкомъ уступчивъ желаніямъ прелестной любовницы, — вотъ всѣ мои преступленія. Есть ли между ними хотя одно, васъ безчестящее? Умоляю васъ, батюшка, нѣжно прибавилъ я, — пожалѣйте хотя немного сына, который всегда уважалъ и любилъ васъ, который вовсе не отказывался, какъ вы думаете, отъ чести и долга, и заслуживаетъ сожалѣнія въ тысячу разъ больше, чѣмъ вы можете себѣ представить.

Я окончилъ эту рѣчь, и слезы закапали у меня изъ глазъ. Отцовское сердце — образцовое твореніе природы: оно, такъ сказать, съ кротостью властвуетъ въ немъ и само направляетъ всѣ его пружины. Мой отецъ, сверхъ того, былъ человѣкъ умный и со вкусомъ, и онъ до того былъ тронутъ тѣмъ оборотомъ, который я придалъ своимъ извиненіямъ, что былъ не въ силахъ скрыть отъ меня происшедшей въ немъ перемѣны.

— Приди, обними меня, бѣдный мой кавалеръ, сказалъ онъ мнѣ; — ты разжалобилъ меня.

Я его обнялъ. Онъ такъ прижалъ меня, что я понялъ, что происходитъ въ его сердцѣ.

— Но что же станемъ мы дѣлать, чтобъ освободить тебя отсюда? Разскажи мнѣ безъ утайки о всѣхъ твоихъ дѣлахъ.

Во всемъ моемъ поведеніи не было ничего, что могло бы безповоротно меня обезчестить, по крайней мѣрѣ по сравненію съ поведеніемъ молодыхъ людей извѣстнаго общества; равно имѣть любовницу и прибѣгать къ ловкости, ради привлеченія счастія въ игрѣ, въ нашъ вѣкъ не считается позоромъ, — а потому я искренно и подробно разсказалъ отцу о жизни, которую велъ. Сознаваясь въ томъ или другомъ проступкѣ, я приводилъ словесные примѣры, дабы тѣмъ уменьшить свой срамъ.

— Я жилъ съ любовницей, говорилъ я, — не будучи связанъ съ нею брачными обрядами, — но герцогъ такой-то содержитъ двухъ на виду у всего Парижа; г. де-N. живетъ со своей уже десять лѣтъ и любитъ ее съ такой вѣрностью, которой никогда бы не обнаружилъ къ своей женѣ. Двѣ трети честныхъ людей во Франціи гордятся тѣмъ, что у нихъ есть любовницы. Я при бѣгали, къ кой-какимъ плутнямъ въ игрѣ, но маркизъ такой-то и графъ такой-то не знаютъ иныхъ доходовъ; князь де-N. и герцогъ де-N. N. — атаманы шаекъ рыцарей того же ордена.

Что касается до моихъ поползновеній на кошелекъ обоихъ Ж. М., то я не могъ бы легко доказать, что и тутъ у меня были образцы; но у меня еще осталось настолько чести, чтобъ не равнять себя съ тѣми, кого я могъ поставить себѣ въ примѣръ; поэтому я просилъ отца простить мнѣ эту слабость, внушенную мнѣ двумя жестокими страстями: местью и любовью.

Я спрашивалъ самого себя, не слѣдуетъ ли мнѣ указать ему на болѣе вѣроятныя средства выхлопотать для меня освобожденіе и на то, какимъ образомъ онъ могъ бы избѣжать огласки. Я разсказалъ ему, какое расположеніе высказали, мнѣ г. главный начальникъ полиціи.

— Если вы и встрѣтите затрудненія, сказалъ я ему, — то они будутъ со стороны Ж. М.; такимъ образомъ, я полагаю, что вамъ не лишнее взять на себя трудъ повидаться съ ними.

Онъ обѣщалъ. Я не посмѣлъ просить его походатайствовать за Манонъ. Произошло это не отъ недостатка смѣлости, но я просто боялся возмутить его такою просьбою и породить въ немъ какое нибудь намѣреніе, гибельное и для нея, и для меня. Я до сихъ поръ не рѣшилъ, не былъ ли этотъ страхъ причиною моихъ величайшихъ несчастій, ибо онъ воспрепятствовалъ мнѣ разузнать предположенія моего отца и сдѣлать попытку къ внушенію ему болѣе благопріятнаго мнѣнія о моей несчастной любовницѣ. Быть можетъ, мнѣ удалось бы еще разъ возбудить его состраданіе. Быть можетъ, я заставилъ бы его остерегаться отъ внушеній со стороны Ж. М., которымъ онъ такъ охотно повѣрилъ. Почемъ знать? Быть можетъ, моя злосчастная судьба разрушила бы всѣ мои старанія; но тогда я, по крайней мѣрѣ, могъ обвинять въ своемъ злополучіи только ее и жестокость враговъ моихъ.

Простясь со мной, отецъ отправился къ г. де-Ж. М. Онъ засталъ у него и сына, которому лейбъ-гвардеецъ честно возвратилъ свободу. Мнѣ не пришлось узнать всѣхъ подробностей ихъ разговора; но мнѣ было слишкомъ легко угадать ихъ по его убійственнымъ послѣдствіямъ.

Они, то есть оба отца, вмѣстѣ отправились къ г. главному начальнику полиціи, чтобъ испросить двѣ милости: первое, моего немедленнаго освобожденія изъ Шатле; второе пожизненнаго заключенія Манонъ, или ссылки ея въ Америку. Въ то время стали отправлять на Миссисипи множество лицъ безъ опредѣленныхъ занятій. Г. главный начальникъ полиціи далъ имъ слово отправить Манонъ на первомъ же отходящемъ суднѣ.

Г. де-Ж. М. и мой отецъ тотчасъ же пришли вмѣстѣ, чтобъ извѣстить меня объ освобожденіи. Г. де-Ж. М. вѣжливо объяснился со мною насчетъ прошлаго, и, поздравивъ меня со счастьемъ имѣть такого отца, онъ увѣщевалъ меня пользоваться впредь его наставленіями и примѣромъ. Отецъ приказалъ мнѣ извиниться передъ нимъ въ тѣхъ мнимыхъ обидахъ, которыя я нанесъ его семейству, и поблагодарить его за то, что онъ ходатайствовалъ о моемъ освобожденіи.

Мы вышли вмѣстѣ, не сказавъ ни слова о моей любовницѣ. Въ ихъ присутствіи я не поспѣлъ даже спросить о ней у тюремщиковъ. Увы! мои печальныя ходатайства за нее были бы безполезны. Въ одно время съ приказомъ о моемъ освобожденіи пришелъ иной жестокій приказъ. Несчастная дѣвушка черезъ часъ была переведена въ Госпиталь, гдѣ ее присоединили къ другимъ приговореннымъ къ испытанію той же участи.

Отецъ приказалъ мнѣ итти за нимъ туда, гдѣ онъ остановился; только около шести часовъ вечера мнѣ удалось урваться отъ него и воротиться въ Шатле. Я хотѣлъ только передать лакомства Манонъ и попросить за нее смотрителя, ибо я не надѣялся, что мнѣ будетъ дозволено увидѣться съ нею. Равно, у меня еще не было времени подумать о томъ, какъ бы освободить ее.

Я спросилъ смотрителя. Онъ былъ доволенъ моей щедростью и смирнымъ поведеніемъ; такимъ образомъ, онъ былъ нѣсколько расположенъ оказать мнѣ услугу, а потому отозвался объ участи Манонъ, какъ о несчастій, о которомъ онъ посокрушался, потому что оно могло огорчить меня. Я не понялъ его. Мы проговорили еще нѣсколько минутъ, не понимая другъ друга. Наконецъ, видя, что мнѣ требуется разъясненіе, онъ передалъ мнѣ то, что я уже съ ужасомъ разсказалъ вамъ и принужденъ еще разъ повторить.

Никогда внезапная апоплексія не производила столь быстраго и страшнаго дѣйствія. Я упалъ отъ болѣзненнаго трепетанія сердца, лишился сознанія и думалъ, что уже навсегда разстался съ жизнью. Во мнѣ осталось впечатлѣніе этой мысли даже тогда, когда я пришелъ въ себя; я оглядывалъ всѣ углы въ комнатѣ и самого себя, стараясь убѣдиться обладаю ли я жалкимъ преимуществомъ жить. Несомнѣнно, что еслибъ въ этотъ мигъ отчаянія и ужаса, я слѣдовалъ только естественному влеченію, заставляющему насъ освобождаться отъ мученій, то мнѣ ничто не могло бы казаться сладостнѣе смерти. Даже религія не могла мнѣ внушить представленія о чемъ либо болѣе переносномъ послѣ смерти, въ сравненіи съ тѣми жестокими содроганіями, которыя меня мучили. Впрочемъ, благодаря чуду, свойственному любви, я вскорѣ нашелъ въ себѣ достаточно силы, чтобъ возблагодарить небо за то, что оно возвратило мнѣ сознаніе и разумъ. Моя смерть оказалась бы полезной для меня; моя жизнь была нужна для Манонъ: я могъ ее освободить, помочь ей, отомстить за нея. Я поклялся, что не стану щадить себя ради этого.

Смотритель оказалъ мнѣ всяческую помощь, какую только я могъ бы ожидать отъ лучшаго изъ друзей.

— Ахъ! — сказалъ я ему, — вы, значитъ, тронуты моими страданіями. Всѣ меня покинули. Отецъ мой, безъ сомнѣнія, сталъ однимъ изъ самыхъ жестокихъ моихъ гонителей. Никто меня не жалѣетъ. Только вы, въ этомъ убѣжищѣ жестокости и варварства, только вы выражаете состраданіе къ несчастнѣйшему изъ людей.

Онъ мнѣ посовѣтовалъ не выходить на улицу, пока я не оправлюсь нѣсколько отъ смущенія.

— Оставьте, оставьте меня, — отвѣчалъ я, уходя, — вы увидите меня раньше, чѣмъ думаете. Приготовьте для меня самую мрачную изъ вашихъ темницъ; я отправлюсь, чтобъ заслужить ее.

Въ самомъ дѣлѣ, моимъ ближайшимъ рѣшеніемъ было не болѣе какъ покончить съ обоими Ж. М. и главнымъ начальникомъ полиціи и затѣмъ, съ оружіемъ въ рукахъ, напасть на Госпиталь со всѣми, кого мнѣ удастся вовлечь въ мое дѣло. Въ мести, казавшейся мнѣ столь справедливой, я едва щадилъ отца, ибо смотритель не скрылъ отъ меня, что онъ вмѣстѣ съ Ж. М. былъ виновникомъ моей гибели.

Но когда я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по улицѣ, и воздухъ нѣсколько охладилъ мнѣ кровь и волненіе, то ярость моя мало-по-малу уступила мѣсто болѣе благоразумнымъ чувствамъ. Смерть нашихъ враговъ принесла бы немного пользы Манонъ, а меня привела бы безъ сомнѣнія къ тому, что я лишился бы всѣхъ способовъ помочь ей. Притомъ, развѣ я могъ прибѣгнуть къ подлому убійству? А какъ было иначе отомстить? Я собралъ всѣ свои силы и способности, чтобъ обратить ихъ на освобожденіе Манонъ, и отложилъ все остальное до того времени, пока это важное предпріятіе не увѣнчается успѣхомъ.

У меня оставалось мало денегъ; а съ этого необходимаго пособника слѣдовало начать. Я подумалъ, что могу добыть ихъ только отъ трехъ лицъ: г. де-Т., отца и Тибергія. Отъ двухъ послѣднихъ мало было вѣроятія получить что нибудь, и мнѣ стыдно было докучать и тому, и другому. Но въ отчаянномъ положеніи совѣстливость не соблюдается. Я тотчасъ же отправился въ семинарію Святого Сульпиція, не тревожась тѣмъ, что меня тамъ узнаютъ. Я приказалъ вызвать Тибергія. Съ первыхъ же словъ я понялъ, что онъ еще не слышалъ о моихъ послѣднихъ похожденіяхъ. Я хотѣлъ растрогать его состраданіемъ, но сказанное обстоятельство измѣнило мое рѣшеніе. Въ общихъ выраженіяхъ я разсказалъ ему, какъ бы радъ вновь увидѣться съ отцомъ и, затѣмъ, попросилъ его ссудить мнѣ нѣкоторую сумму, подъ тѣмъ предлогомъ, что передъ отъѣздомъ изъ Парижа мнѣ надо заплатить кой-какіе долги, о которыхъ мнѣ не хотѣлось бы говорить отцу.

Онъ тотчасъ же подалъ мнѣ кошелекъ. Въ немъ было шестьсотъ франковъ; я взялъ изъ нихъ пятьсотъ. Я предлагалъ ему росписку; онъ былъ такъ великодушенъ, что отказался отъ нея.

Оттуда я отправился къ г. де-Т. Съ нимъ я не стѣснялся. Я изложилъ ему всѣ мои бѣды и страданія; онъ уже зналъ о нихъ до малѣйшихъ подробностей, тщательно слѣдя за приключеніемъ молодого Ж. М. Тѣмъ не менѣе, онъ меня выслушалъ и весьма жалѣлъ обо мнѣ. Когда я попросилъ у него совѣта насчетъ средства, какъ бы освободить Манонъ, то онъ печально отвѣчалъ, что не видитъ къ тому никакой надежды и что въ случаѣ, если не окажется нежданной небесной помощи, то лучше отказаться отъ намѣренія; что съ тѣхъ поръ, какъ ее заключили въ Госпиталь, онъ нарочно туда заходилъ, но не могъ получить дозволенія ея видѣть; что г. начальникомъ полиціи отданы самыя строгія приказанія, и что, къ довершенію несчастія, той партіи, съ которой она будетъ отправлена, назначено тронуться въ путь послѣзавтра.

Я впалъ въ такое оцѣпенѣніе отъ его словъ, что говори онъ еще часъ, я и тогда не подумалъ бы прервать его. Онъ сказалъ мнѣ еще, что не посѣтилъ меня въ Шатле потому, что ему легче было хлопотать за меня, когда никто не подозрѣвала, его близости ко мнѣ; что въ теченіе нѣсколькихъ часовъ, какъ меня выпустили, онъ очень сожалѣлъ, что не зналъ, куда я отправился; что онъ желалъ поскорѣе увидаться со мною, дабы дать мнѣ единственный совѣтъ, способный заставить меня надѣяться на измѣненіе участи Манонъ; но совѣтъ до того опасный, что онъ проситъ меня никогда не открывать никому, что онъ въ немъ участвовалъ; именно, собрать нѣсколько храбрецовъ, у которыхъ хватило бы смѣлости напасть за городомъ на солдатъ, которые будутъ сопровождать Манонъ. Онъ не сталъ ждать, когда я заговорю съ нимъ о томъ, въ чемъ нуждаюсь.

— Вотъ сто пистолей, сказалъ онъ, передавая мнѣ кошелекъ; — они пригодятся вамъ. Вы возвратите ихъ мнѣ, когда ваши дѣла вполнѣ поправятся.

Онъ прибавилъ, что если бы опасеніе за его доброе имя не препятствовало ему участвовать въ освобожденіи моей любовницы, то онъ предложилъ бы мнѣ и свою руку, и свою шпагу.

Такое чрезмѣрное великодушіе растрогало меня до слезъ. Я поблагодарилъ его самымъ живымъ образомъ, на сколько мнѣ позволяло огорченіе. Я спросилъ его, нельзя ли возложить хоть какую нибудь надежду на ходатайство передъ г. главнымъ начальникомъ полиціи. Онъ отвѣчалъ, что уже думалъ объ этомъ, но считаетъ его безполезнымъ, потому что нельзя просить о милости подобнаго рода безъ какого нибудь повода, а онъ не видитъ, какой поводъ можно бы придумать, чтобъ начать ходатайство предъ такимъ важнымъ и сильнымъ лицомъ; что съ этой стороны можно надѣяться добиться чего нибудь только въ томъ случаѣ, если бы г. де-Ж. М. и мой отецъ измѣнили свое мнѣніе и взялись бы сами ходатайствовать передъ г. начальникомъ полиціи объ отмѣнѣ его рѣшенія. Онъ обѣщалъ мнѣ сдѣлать все возможное, чтобы склонить къ этому молодого Ж. М., хотя и полагалъ, что тотъ нѣсколько охладѣлъ къ нему, благодаря подозрѣніямъ, которыя возымѣлъ насчетъ его участія въ нашемъ дѣлѣ; онъ увѣщевалъ меня испытать съ моей стороны все, что могло бы поколебать рѣшеніе моего отца.

То было для меня дѣло нелегкое; я говорю это не только по отношенію къ предстоявшей мнѣ трудности уговорить его, но и по другой причинѣ, которая заставляла меня опасаться приближаться къ нему; я ушелъ съ квартиры тихонько, вопреки его приказанію, и твердо рѣшился не возвращаться туда съ тѣхъ поръ, какъ узналъ о печальной участи Манонъ. Я не безъ основанія опасался, что онъ можетъ насильственно задержать меня и даже увезти съ собою въ провинцію. Мой старшій братъ прибѣгнулъ же раньше къ этому способу. Правда, я сталъ старше; но возрастъ немного значитъ передъ силой. Однако, я придумалъ, какъ не подвергать себя опасности; требовалось вызвать его въ общественное мѣсто и не называть при этомъ себя по имени. Я тотчасъ же рѣшился на это. Г. де-Т. отправился къ Ж. М., а я въ Люксембургскій садъ, откуда послалъ сказать отцу, что одинъ дворянинъ, его покорный слуга, ждетъ его. Я боялся, чтобы онъ не затруднился придти, потому что уже начинало темнѣть. Но онъ, тѣмъ не менѣе, вскорѣ явился, въ сопровожденіи своего лакея. Я попросилъ его пройти въ аллею, гдѣ мы могли бы переговорить безъ свидѣтелей. Мы сдѣлали не менѣе ста шаговъ, не говоря ни слова. Онъ, безъ сомнѣнія, воображалъ, что такія приготовленія сдѣланы не безъ важной причины. Онъ ждалъ моей рѣчи, а я ее обдумывалъ. Наконецъ я заговорилъ.

— Вы добрый отецъ, дрожа сказалъ я ему, — Вы осыпали меня милостями и простили мнѣ безчисленное множество проступковъ. И небеса свидѣтели, что я питаю къ вамъ чувства, какія способенъ только имѣть самый нѣжный и самый почтительный сынъ. Но кажется… что ваша суровость…

— Ну, продолжай: моя суровость, прервалъ отецъ; его нетерпѣнію, безъ сомнѣнія, казалось, что я говорю слишкомъ медленно.

— Мнѣ кажется, заговорилъ я снова, — что вы отнеслись къ Манонъ съ чрезмѣрной суровостью. Вы положились въ этомъ отношеніи на г. де-Ж. М. Его ненависть представила ее вамъ въ самомъ черномъ свѣтѣ. У васъ составилось о ней ужасное понятіе. А она — самое нѣжное, самое достойное любви созданіе, какое когда либо существовало. Отчего небо не внушило вамъ желанія взглянуть на нее! Вы вступились бы за нее; вы стали бы презирать черныя ухищренія г. де-Ж. М.; вы пожалѣли бы о ней и обо мнѣ. Ахъ! я увѣренъ, что сердце ваше не осталось бы безчувственно; вы дозволили бы ему смягчиться…

Онъ снова прервалъ меня, видя, что я говорю съ жаромъ, который не дастъ мнѣ скоро окончить рѣчь. Онъ пожелалъ узнать, къ чему клонится мое столь страстное слово.

— Я прошу васъ не отнимать у меня жизни, отвѣчалъ я; — я и минуты не проживу, если Манонъ отправятъ въ Америку.

— Нѣтъ, нѣтъ, сурово отвѣчалъ онъ мнѣ, — я скорѣе готовъ увидѣть тебя мертвымъ, чѣмъ безумнымъ и обезчещеннымъ.

— Довольно, вскричалъ я, схвативъ его за руку, — лишите же меня жизни, для меня ненавистной и несносной; въ томъ отчаяніи, въ какое вы меня повергаете, смерть окажется для меня милостью; вотъ даръ, достойный отца!

— Я даю тебѣ то, чего ты заслуживаешь, возразилъ онъ. — Другой отецъ, я знаю, не медлилъ бы такъ долго, и самъ сталъ бы твоимъ палачомъ; тебя погубила моя чрезмѣрная доброта.

Я бросился къ его ногамъ.

— Ахъ, вскричалъ я, обнимая его колѣни, — вели въ васъ есть капля доброты, то не ожесточайте ее противъ слезъ моихъ. Вспомните, что я вашъ сынъ… Ахъ, вспомните о моей матери. Вы любили ее столь нѣжно! Развѣ вы стерпѣли бы, чтобъ ее вырвали изъ вашихъ объятій? Вы стали бы защищать ее до смерти. Но развѣ у другихъ нѣтъ такого же, какъ у васъ, сердца? Можно ли быть варваромъ, испытавъ хотя разъ, что такое нѣжность и скорбь!

— Не вспоминай больше о твоей матери, вскричалъ онъ раздраженнымъ голосомъ; — это воспоминаніе возбуждаетъ все мое негодованіе. Твое распутство убило бы ее, еслибъ она до того дожила. Оставимъ этотъ разговоръ, добавилъ онъ, — онъ меня раздражаетъ и не заставитъ меня измѣнить своего рѣшенія. Я иду домой. Приказываю и тебѣ слѣдовать за мной.

Сухой и жесткій тонъ, которымъ онъ объявилъ мнѣ этотъ приказъ, далъ мнѣ понять, что сердце его осталось непоколебимо. Я отошелъ отъ него на нѣсколько шаговъ изъ страха, чтобъ ему не вздумалось задержать меня своими руками.

— Не усиливайте моего отчаянія, принуждая меня къ неповиновенію вамъ, сказалъ я ему. — Я не могу итти съ вами. Довольно и того, что я остался въ живыхъ, послѣ той жестокости, съ которой вы обошлись со мною. И такъ, прощаюсь съ вами навсегда. Смерть моя, о чемъ вы скоро услышите, печально добавилъ я, — быть можетъ вновь возбудитъ въ васъ отеческое чувство ко мнѣ.

— Такъ ты отказываешься слѣдовать за мной? съ сильнымъ гнѣвомъ вскричалъ онъ, когда я повернулся, чтобъ уйти. — Ну, спѣши же къ своей гибели. Прощай, неблагодарный и мятежный сынъ.

— Прощайте, въ порывѣ сказалъ я ему; — прощай, жестокій и безчувственный отецъ!

Я тотчасъ же вышелъ изъ сада. Я, какъ бѣшеный, шелъ по улицамъ до дома г. де-Т. На ходу я вздымалъ очи и руки, заклиная всѣ силы небесныя.

— О, небо! говорилъ я, — иль ты будешь такъ же безжалостно, какъ люди! Мнѣ не отъ кого ждать помощи, кромѣ какъ отъ тебя.

Г. де-Т. еще не вернулся домой; но мнѣ пришлось подождать его всего нѣсколько минутъ. Его хлопоты были также неудачны, какъ и мои. Онъ объявилъ мнѣ объ этомъ съ убитымъ лицомъ.

Хотя молодой Ж. М. былъ меньше, чѣмъ отецъ, раздраженъ противъ меня и Манонъ, тѣмъ не менѣе, онъ отказался расположить его въ нашу пользу. Онъ не рѣшился на это потому, что самъ боялся мстительнаго старика, который уже былъ сильно сердитъ на него за намѣреніе вступить въ связь съ Манонъ.

И такъ, мнѣ оставалось только прибѣгнуть къ тому насилію, планъ котораго былъ начертанъ г. де-Т.; я основалъ на немъ всѣ свои надежды.

— Онѣ весьма не вѣрны, сказалъ я ему, — но для меня самая основательная и утѣшительная надежда въ томъ, что я, по крайней мѣрѣ, погибну при этой попыткѣ.

Я простился съ нимъ, прося его помочь мнѣ своими пожеланіями, и сталъ думать только о томъ, какъ бы сблизиться съ товарищами, которымъ я смогъ бы передать хоть искру моей отваги и рѣшимости.

Первый, о комъ я вспомнилъ, былъ тотъ самый лейбъ-гвардеецъ, кому я поручалъ задержать Ж. М. Я намѣревался пойти и переночевать у него, ибо у меня не было свободной минуты, чтобъ озаботиться послѣ обѣда о пріисканіи себѣ ночлега. Онъ былъ дома и одинъ. Онъ обрадовался, что меня выпустили изъ Шатле. Онъ дружески предложилъ мнѣ свои услуги. Я изъяснилъ ему, какія именно онъ можетъ оказать мнѣ. Онъ былъ настолько разсудителенъ, чтобъ понять всѣ трудности предпріятія, но настолько великодушенъ, что рѣшился попытаться, нельзя ли ихъ преодолѣть.

Часть ночи мы провели въ разсужданіяхъ о моемъ замыслѣ. Онъ отозвался о трехъ гвардейскихъ солдатахъ, которые помогали ему въ послѣднемъ приключеніи, какъ о трехъ испытанныхъ храбрецахъ. Г. де-Т. сообщилъ мнѣ, сколько именно стрѣлковъ будетъ сопровождать Манонъ: число ихъ было шесть. Пятерыхъ смѣлыхъ и рѣшительныхъ людей было достаточно, чтобъ привести въ ужасъ этихъ презрѣнныхъ людей, неспособныхъ честно защищаться, когда они при помощи трусости могутъ избѣгнуть опасности боя.

Недостатка въ деньгахъ у меня не было, и лейбъ-гвардеецъ совѣтовалъ мнѣ не жалѣть ничего, ради успѣха нашего нападенія.

— Намъ нужны лошади и пистолеты, и каждому по мушкетону, сказалъ онъ. — Я беру на себя позаботиться обо всемъ этомъ завтра. Нужно также три обыкновенныхъ платья для нашихъ солдатъ: они не посмѣютъ участвовать въ подобнаго рода дѣлѣ въ своихъ полковыхъ мундирахъ.

Я передалъ ему съ рукъ на руки пятьсотъ пистолей, полученные отъ г. де-Т. На слѣдующій день онъ истратилъ ихъ до послѣдняго су. Трое солдатъ явились ко мнѣ на смотръ. Я подбодрилъ ихъ большими обѣщаніями, и чтобъ устранить ихъ недовѣрчивость, подарилъ каждому по десяти пистолей.

Насталъ день исполненія, и я съ ранняго утра послалъ одного изъ солдатъ къ госпиталю, чтобъ онъ своими глазами увидѣлъ, когда отправятся стрѣлки со своей добычей. Хотя я поступилъ съ такой предосторожностью единственно въ силу чрезмѣрнаго безпокойства и предчувствія, оказалось, что она была вполнѣ необходима. Я разсчитывалъ на на основаніи важныхъ свѣдѣній, которыя мнѣ сообщали насчетъ ихъ дороги; будучи увѣренъ, что эта несчастная партія будетъ посажена на корабль въ Ла-Рошели, я только понапрасну прождалъ бы ее на Орлеанской дорогѣ. Солдатъ же сообщилъ мнѣ, что она отправится по Нормандской дорогѣ и отбудетъ въ Америку изъ Гавръ-де-Граса.

Мы тотчасъ же отправились къ воротамъ святого Гонорія, стараясь ѣхать по разнымъ улицамъ. Мы съѣхались въ концѣ предмѣстья. Лошади у насъ были свѣжія. Мы вскорѣ замѣтили шестерыхъ солдатъ и два жалкіе фургона, которые вы видѣли два года назадъ въ Пасси. При видѣ ихъ я едва не лишился силы и сознанія.

— О, фортуна! вскричалъ я, — о, жестокая фортуна! даруй мнѣ, по крайнѣй мѣрѣ, смерть, или побѣду.

Мы стали совѣтоваться, какимъ образомъ произвести нападеніе. Стрѣлки были впереди насъ всего въ четырехъ стахъ шагахъ, и мы могли преградить имъ дорогу, пустясь по небольшому полю, которое огибала большая дорога. Лейбъ-гвардеецъ совѣтовалъ поступить именно такъ, чтобъ захватить ихъ врасплохъ, сразу налетѣвъ на нихъ. Я одобрилъ его мысль и первый пришпорилъ лошадь. Но фортуна безжалостно разрушила всѣ мои намѣренія.

Стрѣлки, видя, что пять всадниковъ скачутъ къ нимъ, не сомнѣвались, что на нихъ хотятъ сдѣлать нападеніе. Они приняли оборонительное положеніе и съ рѣшительнымъ видомъ стали приготовлять штыки и ружья.

Увидя это, я и лейбъ-гвардеецъ еще больше воодушевились, но трое нашихъ трусливыхъ товарищей сразу лишились всей храбрости. Они остановились точно по уговору и, потолковавъ о чемъ-то между собою (словъ я не слышалъ), повернули лошадей и пустились вскачь по направленію къ Парижу.

— Боги! сказалъ мнѣ лейбъ-гвардеецъ, потерявшійся, повидимому, не менѣе моего при видѣ такого постыднаго бѣгства, — что-жъ мы станемъ дѣлать! Мы остались только вдвоемъ.

Я отъ ужаса и изумленія лишился голоса. Я остановился, не зная, не слѣдуетъ ли мнѣ сперва отдаться мести и преслѣдовать и наказать покинувшихъ меня трусовъ. Я смотрѣлъ на то, какъ они скачутъ, и съ другой стороны выглядывалъ на стрѣлковъ. Еслибъ мнѣ было возможно распасться на-двое, то я сразу обрушился бы на оба предмета моей ярости; я пожиралъ ихъ обоихъ глазами.

Лейбъ-гвардеецъ, понявъ мою рѣшительность по блужданію моихъ взглядовъ, попросилъ меня выслушать его совѣтъ.

— Насъ всего двое, сказалъ онъ, — и было бы безумствомъ нападать на шестерыхъ, которые такъ же хорошо вооружены, какъ и мы, и, повидимому, поджидаютъ насъ безъ страха. Надо вернуться въ Парижъ и постараться выбрать людей получше. Стрѣлки съ двумя тяжелыми колымагами немного сдѣлаютъ въ день; завтра мы безъ труда нагонимъ ихъ.

Я съ минуту подумалъ объ этомъ предложеніи; но не видя ни откуда ничего, кромѣ поводовъ къ отчаянію, принялъ по-истинѣ безнадежное рѣшеніе: я поблагодарилъ товарища за его услуги; раздумавъ нападать на стрѣлковъ, я рѣшился съ покорностью просить ихъ принять меня въ свою партію и сопровождать съ ними Манонъ до Гавръ-деГраса и затѣмъ отправиться съ нею за море.

— Всѣ либо преслѣдуютъ меня, либо мнѣ измѣняютъ, сказалъ я лейбъ-гвардейцу; — я больше ни на кого не могу положиться; я не жду помощи ни отъ фортуны, ни отъ людей. Мои несчастія достигли вершины; мнѣ остается только покориться. И такъ, я закрываю глаза на всякую надежду. Да вознаградитъ васъ небо за ваше великодушіе! Прощайте, а я стану помогать судьбѣ довершить мою гибель, добровольно стремясь къ ней.

Онъ безполезно уговаривалъ меня воротиться въ Парижъ. Я просилъ его дозволить мнѣ слѣдовать моему рѣшенію и немедленно оставить меня, чтобъ стрѣлки не продолжали думать, будто у насъ есть намѣреніе напасть на нихъ.

Я медленно, и одинъ, направился къ нимъ, и съ такимъ убитымъ лицомъ, что мое приближеніе не могло показаться имъ опаснымъ. Тѣмъ не менѣе, они все еще стояли въ оборонительномъ положеніи.

— Успокойтесь, господа, сказалъ я имъ подъѣзжая; — я не съ враждебными намѣреніями приближаюсь къ вамъ: я хочу просить у васъ милости.

Я попросилъ ихъ продолжать путь безъ опасенія и по дорогѣ объяснилъ имъ, какой милости жду отъ нихъ.

Они стали совѣтоваться между собою, какъ имъ принять мое предложеніе. Старшій заговорилъ отъ имени остальныхъ. Онъ объявилъ мнѣ, что имъ дано самое строгое предписаніе насчетъ наблюденія надъ плѣнницами; но что, тѣмъ не менѣе, я кажусь и ему, и его товарищамъ такимъ милымъ человѣкомъ, что они готовы посбавить строгости; но что я долженъ понять, что это должно мнѣ обойтись во что-нибудь. У меня оставалось около пятнадцати пистолей, и я откровенно сказалъ имъ, какіе капиталы у меня въ кошелькѣ.

— Что-жъ, сказалъ стрѣлокъ, — мы станемъ пользоваться имя великодушно. Часъ бесѣды съ той, которая вамъ больше понравится, обойдется вамъ всего экю; такая ужъ цѣна въ Парижѣ.

Я не говорилъ имъ въ отдѣльности о Манонъ, ибо мнѣ не хотѣлось, чтобъ они знали о моей страсти. Они вначалѣ вообразили, что меня заставляетъ поразвлечься съ этими несчастными простая фантазія молодого человѣка; но когда они удостовѣрились, что я влюбленъ, то до того возвысили поборы, что мой кошелекъ опустѣлъ уже въ Мантѣ, гдѣ мы ночевали въ тотъ день, какъ прибыли въ Пасси.

Говорить ли вамъ, что было предметомъ моихъ печальныхъ бесѣдъ съ Манонъ по дорогѣ, или о томъ впечатлѣніи, которое произвелъ на меня ея видъ, когда я получилъ дозволеніе подъѣхать къ ея повозкѣ? Ахъ! слова всегда только на половину передаютъ то, что чувствуетъ сердце. Но вообразите себѣ мою бѣдную любовницу, скованною съ другою по таліи; она сидитъ на связкѣ соломы, голова безсильно прислонена къ стѣнкѣ фургона, лицо блѣдное и смочено потокомъ слезъ, которыя льются сквозь вѣки, хотя глаза у нея постоянно закрыты!.. Она не открыла ихъ даже изъ любопытства, услышавъ шумъ солдатъ, когда они испугались нападенія. Бѣлье у нея было грязное и въ безпорядкѣ, ея нѣжныя руки открыты для вѣтра; наконецъ, этотъ прелестный станъ, это лицо, способное превратить въ идолопоклонниковъ всю вселенную, — носили слѣды невыразимаго разстройства и изнеможенія.

Нѣсколько времени я ѣхалъ верхомъ подлѣ повозки и только смотрѣлъ на нее. Я такъ мало владѣлъ собою, что нѣсколько разъ мнѣ грозила опасность свалиться съ лошади. Мои вздохи, мои частыя восклицанія наконецъ заставили ее взглянуть на меня. Она узнала меня, и я замѣтилъ, что первымъ ея движеніемъ было выскочить изъ повозки и броситься ко мнѣ; но цѣпь задержала ее, и она снова приняла прежнее положеніе.

Я просилъ стрѣлковъ сжалиться и остановиться на минутку; изъ жадности, они согласились. Я слѣзъ съ лошади и сѣлъ подлѣ нея. Она была такъ немощна и слаба, что долго не могла ни говорить, ни пошевелить руками. Я все это время смачивалъ ихъ слезами; я самъ былъ не въ силахъ произнести ни слова, и такъ оба мы сидѣли въ одномъ изъ самыхъ печальныхъ положеній, какія только бывали на свѣтѣ. И печальны были наши слова, когда мы наконецъ заговорили. Манонъ говорила мало; казалось, стыдъ и горе лишили ея органа; голосъ у нея былъ слабъ и дрожалъ.

Она поблагодарила, что я не забылъ ее, и за то удовольствіе, которое я доставилъ ей тѣмъ, — прибавила она со вздохомъ, — что захотѣлъ еще разъ взглянуть на нее и проститься съ ней въ послѣдній разъ. Но когда я сталъ увѣрять ее, что ничто неспособно разлучить меня съ нею, что я готовъ слѣдовать за нею на край свѣта, чтобъ заботиться о ней, служить ей, любить ее, и неразрывно связать свою жалкую судьбу съ нею, — то бѣдная дѣвушка предалась столь нѣжнымъ и горестнымъ чувствамъ, что такое сильное волненіе заставило меня опасаться за ея жизнь. Всѣ ея душевныя движенія, казалось, сосредоточились въ ея глазахъ. Она устремила ихъ на меня. Порой она открывала ротъ, но была не въ силахъ закончить того, что хотѣла сказать. Тѣмъ не менѣе, у нея вырывались порою слова. То были выраженія удивленія къ моей любви, нѣжныя сѣтованія на свою безпорядочность, сомнѣнія въ томъ, что она можетъ быть на столько счастлива, чтобъ внушить мнѣ такую совершенную страсть, настоятельныя просьбы, чтобъ я отказался отъ намѣренія ѣхать за нею, и сталъ искать счастья, меня достойнаго, на которое, по ея словамъ, я не могъ надѣяться съ нею.

Вопреки самой жестокой судьбѣ, я находилъ блаженство въ ея взглядахъ и въ томъ, что убѣждался въ ея любви. Правда, я лишался всего, что цѣнится людьми; но я былъ властелиномъ сердца Манонъ, единаго блага, которое я цѣнилъ. Не все ли равно, гдѣ мнѣ жить: въ Европѣ или Америкѣ, только бы знать, что я буду счастливъ, живя съ моей любовницей! Развѣ вся вселенная не отечество двухъ вѣрныхъ любовниковъ? Развѣ они не находятъ другъ въ другѣ всего, отца, мать, родственниковъ, друзей, богатство и счастье?

Если меня что и безпокоило, то страхъ видѣть Манонъ въ нуждѣ. Я уже воображалъ, что живу съ нею въ странѣ невоздѣланной, населенной дикарями.

— Я вполнѣ увѣренъ, говорилъ я, — что тамъ не будетъ такихъ жестокихъ людей, какъ Ж. М. и мой отецъ. Они дозволятъ намъ жить въ мирѣ. Если разсказы о нихъ вѣрны, то они слѣдуютъ законамъ природы. Они не знаютъ ни приступовъ скупости, которые одолѣваютъ Ж. М., ни фантастическихъ понятій о чести, которыя превратили отца въ моего врага. Они не станутъ тревожить двухъ влюбленныхъ, которые станутъ жить столь же просто, какъ пони сами.

Съ этой стороны я былъ спокоенъ. Но я не предавался романтическимъ мечтаніямъ по отношенію къ обиходнымъ житейскимъ потребностямъ. Я слишкомъ часто испытывалъ, что существуютъ непереносныя лишенія, особенно для нѣжной дѣвушки, привыкшей жить съ удобствомъ и въ изобиліи. Я былъ въ отчаяніи, что безполезно истатилъ всѣ деньги и что то, что у меня осталось, скоро будетъ отнято, благодаря мошенничеству стрѣлковъ. Я сознавалъ, что съ небольшой суммой въ Америкѣ, гдѣ деньги рѣдкость, я не только могъ бы обезопасить себя на нѣкоторое время отъ бѣдности, но и взяться за какое нибудь предпріятіе и прочно устроиться.

Это соображеніе породило во мнѣ мысль написать Тибергію, который всегда съ готовностью и дружески предлагалъ мнѣ помощь. Я написалъ изъ перваго же города, черезъ который мы проѣзжали. Я не выставлялъ въ письмѣ иной причины, кромѣ настоятельной нужды, въ которой, какъ я предвижу, я окажусь въ Гавръ-де-Грасѣ, куда, какъ я сознавался, я отправился провожать Манонъ. Я просилъ у него сто пистолей. «Устройте такъ, чтобъ я получилъ ихъ въ Гаврѣ черезъ почтмейстера», писалъ я ему. «Вы понимаете, что я уже въ послѣдній разъ докучливо пользуюсь вашимъ расположеніемъ, и что въ виду того, что у меня похищаютъ любовницу навсегда, я не могу же отпустить ее безъ нѣкотораго вспомоществованія, которое облегчитъ ея участь и мою смертельную печаль».

Стрѣлки, замѣтивъ жестокость моей страсти, стали до того несговорчивы, что постоянно удвоивали цѣну за малѣйшее снисхожденіе, и вскорѣ довели меня до послѣдней крайности. Любовь, впрочемъ, не дозволяла мнѣ беречь денегъ. Я съ утра до вечера забывался подлѣ Манонъ, и мнѣ отмѣривали время уже не по часамъ, но по цѣлымъ днямъ. Наконецъ, мой кошелекъ совсѣмъ опустѣлъ; у меня не стало защиты отъ капризовъ и грубости шести негодяевъ, которые обращались со мною съ невыносимымъ высокомѣріемъ. Вы были тому свидѣтелемъ въ Пасси Встрѣча съ вами была счастливой минутой отдохновенія, дарованной мнѣ фортуной. Жалость, которую вы почувствовали при видѣ моихъ страданій, была моей единственной предстательницей передъ вашимъ великодушнымъ сердцемъ. Помощь, щедро вами мнѣ оказанная, дозволила мнѣ добраться до Гавра, и стрѣлки сдержали свое обѣщаніе съ большей вѣрностью, чѣмъ я надѣялся.

Мы пріѣхали въ Гавръ. Я отправился прямо на почту. Тибергій еще не успѣлъ мнѣ отвѣтить. Я справился, въ какой именно день я могу ждать письма. Оно могло придти не раньше, какъ черезъ два дня; и, по странному капризу моей горькой доли, нашъ корабль долженъ былъ отойти наканунѣ того дня, когда я ожидалъ письма. Я не могу вамъ изобразить моего отчаянія.

— Какъ, вскричалъ я, — и въ несчастій мнѣ приходится испытывать однѣ крайности?

— Ахъ, отвѣчала Манонъ, — стоитъ ли несчастная жизнь тѣхъ заботъ, которыя мы предпринимаемъ? Умремъ въ Гаврѣ, милый мой кавалеръ. Пусть смерть сразу прикончитъ всѣ наши страданія! Иль намъ еще влачить ихъ въ невѣдомой странѣ, гдѣ насъ, безъ сомнѣнія, постигнетъ самая ужасная крайность? иначе зачѣмъ бы и ссылать меня туда!.. Умремъ, повторяла она, — или, по крайней мѣрѣ, убей меня, и соедини свою судьбу съ судьбой болѣе счастливой любовницы.

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ я; — быть несчастнымъ съ тобой — для меня завидная доля.

Ея слова заставили меня вздрогнуть. Я подумалъ, что она подавлена несчастіемъ. Я принуждалъ себя казаться спокойнымъ, чтобъ отогнать отъ нея мрачныя мысли о смерти и отчаяніи. Я рѣшился и впредь такъ держать себя, и впослѣдствіи я испыталъ, что ничто такъ не способно внушить женщинѣ бодрость, какъ неустрашимость любимаго ею человѣка.

Потерявъ надежду получить помощь отъ Тибергія, я продалъ лошадь. Вырученныя отъ продажи деньги съ тѣмъ, что у меня еще оставалось отъ вашей помощи, составило небольшую сумму въ семнадцать пистолей. Семь я истратилъ на покупку необходимыхъ для Манонъ вещей, а остальные тщательно припряталъ, какъ основу нашего будущаго благосостоянія и нашихъ надеждъ въ Америкѣ. Въ то время вызывали молодыхъ людей, желающихъ добровольно отправиться въ колонію. Переѣздъ и прокормъ были мнѣ обѣщаны даромъ. Парижская почта отправлялась завтра, и я снесъ письмо къ Тибергію. Оно было трогательно и, безъ сомнѣнія, способно растрогать его до послѣдней степени, потому что заставило принять рѣшеніе, на которое его могли подвигнуть только чувства безконечной нѣжности и великодушія къ несчастному другу.

Мы подняли паруса. Вѣтеръ все время дулъ попутный. Я выпросилъ у капитана особое помѣщеніе для Манонъ и для себя. Онъ былъ такъ добръ, что посмотрѣлъ на насъ иначе, чѣмъ на прочихъ нашихъ несчастныхъ сотоварищей. Я въ первый же день поговорилъ съ нимъ отдѣльно, и дабы заслужить отъ него нѣкоторое уваженіе открылъ ему отчасти свои злоключенія. Я не считалъ, что безсовѣстно солгу, сказавъ ему, что я женатъ на Манонъ. Онъ притворился, что тому вѣритъ, и оказалъ мнѣ покровительство. Доказательства тому мы видѣли во время всего плаванія. Онъ позаботился, чтобъ насъ кормили порядочно; и его вниманіе къ намъ повело къ тому, что наши товарищи по несчастію стали оказывать намъ почтеніе. Я постоянно внимательно наблюдалъ за тѣмъ, чтобъ Манонъ не чувствовала ни малѣйшаго неудобства. Она прекрасно видѣла это, и такое обстоятельство, въ соединеніи съ живымъ чувствомъ, что я ради ея подвергаю себя такой крайности, заставляло ее быть до того нѣжной и страстной, до того внимательной къ моимъ малѣйшимъ потребностямъ, что между нами началось вѣчное соревнованіе въ любви и услугахъ.

Я не скучалъ по Европѣ. Напротивъ, чѣмъ больше мы приближались къ Америкѣ, тѣмъ больше расширялось и становилось спокойнѣе мое сердце. Еслибъ я былъ увѣренъ, что не стану тамъ нуждаться ни въ чемъ строго необходимомъ для жизни, то я возблагодарилъ бы фортуну за то, что она произвела такой счастливый переломъ въ нашихъ злоключеніяхъ.

Послѣ двухмѣсячнаго плаванія, мы наконецъ пристали къ желанному берегу. По первому взгляду, земля не представляла для насъ ничего пріятнаго. То были безплодныя и безлюдныя поля, гдѣ едва виднѣлось нѣсколько тростинокъ и деревьевъ, обнаженныхъ вѣтромъ. Ни слѣда, ни человѣка, ни животнаго. Однако, когда капитанъ приказалъ сдѣлать нѣсколько выстрѣловъ изъ пушекъ, то невдолгѣ мы увидѣли, что къ намъ на встрѣчу съ выраженіями радости идетъ толпа жителей Новаго Орлеана. Мы не видѣли города: съ этой стороны его скрывалъ небольшой холмъ. Насъ приняли, какъ людей, сошедшихъ съ неба.

Бѣдные жители торопились разспрашивать насъ о состояніи Франціи и различныхъ провинцій, гдѣ они родились. Они обнимали насъ какъ братьевъ, какъ дорогихъ друзей, пришедшихъ раздѣлить съ ними бѣдность и уединеніе. Мы вмѣстѣ съ ними отправились въ городъ; но, подойдя, мы изумились, увидѣвъ что то, что намъ выдавали за городъ, было просто собраніемъ нѣсколькихъ бѣдныхъ мазанокъ. Домъ губернатора показался намъ неважнымъ, какъ по высотѣ, такъ и по положенію. Онъ былъ защищенъ при помощи земляныхъ верковъ, вокругъ которыхъ тянулся широкій ровъ.

Мы были ему представлены. Онъ долго по секрету говорилъ съ капитаномъ, и затѣмъ, подойдя къ намъ, долго разглядывалъ одну за другою дѣвушекъ, пришедшихъ на кораблѣ. Ихъ было счетомъ тридцать, потому что въ Гаврѣ оказалась еще другая партія, которая присоединилась къ нашей. Губернаторъ, послѣ долгаго осмотра, приказалъ позвать молодыхъ горожанъ, которые толпились въ ожиданіи супругъ. Самыхъ хорошенькихъ онъ отдалъ тѣмъ, кто поважнѣе, а остальныя были распредѣлены по жребію. Онъ еще не говорилъ съ Манонъ; но, приказавъ другимъ уйти, онъ велѣлъ остаться ей и мнѣ.

— Я узналъ отъ капитана, сказалъ онъ намъ, — что вы обвѣнчаны, и что за дорогу онъ убѣдился, что вы умны и обладаете извѣстными достоинствами. Я не вхожу въ разсмотрѣніе причинъ, повлекшихъ за собою ваше несчастіе, но если правда, что вы обладаете на столько знаніемъ свѣта, ка, къ то я заключаю по вашему виду, то я ничего не пожалѣю чтобъ облегчить вашу участь, а вы взамѣнъ постарайтесь доставить мнѣ нѣкоторое удовольствіе въ этомъ дикомъ и пустынномъ мѣстѣ.

Я отвѣчалъ ему въ такихъ выраженіяхъ, которыя считалъ наиболѣе пригодными, чтобъ подтвердить составленное имъ о насъ мнѣніе. Онъ отдалъ приказаніе приготовить для насъ у себя ужинать. Я нашелъ, что онъ весьма любезенъ для начальника несчастныхъ изгнанниковъ. Онъ при другихъ не разспрашивалъ насъ о сущности нашихъ приключеній. Разговоръ былъ общій; и, не взирая на нашу печаль, Манонъ и я, мы оба старались сдѣлать его пріятнымъ.

Вечеромъ онъ приказалъ отвести насъ въ назначенное для насъ помѣщеніе. Мы увидѣли бѣдную мазанку, построенную изъ досокъ и грязи, въ двѣ или три комнаты внизу и съ чердакомъ наверху. Онъ приказалъ поставить пять или шесть стульевъ и необходимую для жизни утварь.

Манонъ, казалось, пришла въ ужасъ отъ такого жалкаго помѣщенія. Она безпокоилась больше обо мнѣ, чѣмъ о самой себѣ. Когда мы остались вдвоемъ, она сѣла и горько заплакала. Я сначала сталъ утѣшать ее; но когда она сказала мнѣ, что жалѣетъ только обо мнѣ, и что въ нашихъ общихъ несчастіяхъ она обращаетъ вниманіе только на то, что мнѣ приходится страдать, — то я постарался выказать бодрость и даже радость настолько, чтобъ ободрить и ее.

— На что мнѣ жаловаться? сказалъ я, — я обладаю всѣмъ, чего только желаю. Вѣдь вы меня любите, не правда ли? о какомъ же иномъ счастіи я когда-либо мечталъ? Предоставимъ небу заботу о нашемъ благосостояніи. Я не нахожу, чтобъ наше положеніе было ужъ такое отчаянное. Губернаторъ — человѣкъ любезный; онъ оказалъ намъ вниманіе, онъ озаботится, чтобъ мы не нуждались ни въ чемъ необходимомъ. Что касается до бѣдности нашей мазанки и грубости мебели, то вы могли уже замѣтить, что здѣсь мало кто живетъ въ лучшемъ помѣщеніи и мало у кого есть лучшая мебель. Притомъ, прибавилъ я, обнимая ее, --ты удивительный химикъ: ты все превращаешь въ золото.

— Значитъ, вы будете богатѣйшимъ человѣкомъ во вселенной, отвѣчала она; — потому что если никогда не было любви равной вашей, то никто и не былъ такъ нѣжно любимъ, какъ вы. Я знаю себѣ цѣну, продолжала она. — Я сознаю, что я никогда не заслуживала той чудесной привязанности, которую вы питаете ко мнѣ. Я вамъ причиняла только огорченія, и только ваша чрезмѣрная доброта могла прощать ихъ мнѣ. Я была легкомысленна и вѣтрена, и даже любя васъ до безумія, а я всегда такъ любила васъ — я была неблагодарной. Но вы и не повѣрите, какъ я измѣнилась. Вы видѣли, со времени нашего отъѣзда изъ Франціи, что я часто проливаю слезы, и ни разу я не плакала о своемъ несчастій. Я тотчасъ же перестала его чувствовать, какъ только вы стали раздѣлять его со мною. Я плакала только отъ нѣжной любви и состраданія къ вамъ. Я не могу утѣшиться при мысли, что хоть на одинъ мигъ въ жизни огорчила васъ. Я безпрерывно упрекаю себя въ непостоянствѣ и умиляюсь, удивляюсь тому, на что васъ подвигла любовь; ради несчастной, нестоющей васъ; я всей моей кровью, прибавила она, заливаясь слезами, — не искуплю и половины страданій, которыя причинила вамъ.

Ея слезы, ея рѣчи, тонъ, которымъ, она произносила ихъ, произвели на меня столь удивительное впечатлѣніе, что мнѣ казалось, будто душа моя распадается.

— Берегись, берегись, милая моя Манонъ, сказалъ я, — у меня не хватитъ силы перенести столь сильныя доказательства твоей любви; я не привыкъ къ избытку радости. О, Боже! вскричалъ я, — я больше ни о чемъ не прошу тебя: я увѣрился въ сердцѣ Манонъ; оно таково, какимъ я и желалъ, чтобъ оно было для моего счастія; отнынѣ я не могу ужъ быть несчастливъ: мое блаженство настало.

— И оно не исчезнетъ, если только зависитъ отъ меня, отвѣчала она; — и я знаю также, гдѣ всегда могу разсчитывать найти свое блаженство.

Я заснулъ съ этими прелестными мыслями, превратившими мою мазанку во дворецъ, достойный перваго въ свѣтѣ властителя. Америка казалась мнѣ обѣтованной землей.

— Для того, чтобъ узнать истинную сладость любви, часто говорилъ я Манонъ, — надо заѣхать въ Новый Орлеанъ. Тутъ только любятъ безъ разсчета, безъ ревности, безъ непостоянства. Наши соотечественники ѣдутъ сюда на поиски за золотомъ; они и не воображаютъ, что мы нашли тутъ сокровища болѣе драгоцѣнныя.

Мы заботливо хранили дружественное расположеніе губернатора. Черезъ нѣсколько недѣль послѣ нашего пріѣзда, онъ былъ такъ добра, что поручилъ мнѣ небольшую, ставшую вакантной, должность въ фортѣ. Хотя она была и неважная, но я принялъ ее, какъ милость небесную. Я получилъ возможность жить, не будучи никому въ тягость. Я нанялъ себѣ слугу, и служанку для Манонъ. Наше небольшое хозяйство устроилось. Я велъ себя согласно съ правилами, и Манонъ также. Мы не упускали случая, когда имѣли возможность, оказать услугу или сдѣлать добро нашимъ сосѣдямъ. Офиціальное положеніе и мягкость нашего обращенія доставили намъ довѣріе и любовь всей колоніи. Мы вскорѣ заслужили такое уваженіе, что считались послѣ губернатора первыми лицами въ городѣ.

Невинность нашихъ занятій и спокойствіе жизни способствовали тому, что мы незамѣтно вспомнили о религіозныхъ требованіяхъ. Манонъ никогда не была безбожницей. Я также никогда не принадлежалъ къ тѣмъ крайнимъ вольнодумцамъ, которые хвалятся тѣмъ, что соединяютъ испорченность нравовъ съ невѣріемъ. Любовь и молодость были причиной моего распутства. Опытъ былъ намъ замѣною возраста; онъ произвелъ на насъ такое же дѣйствіе, какъ годы. Наши всегда разсудительные разговоры привели насъ незамѣтно къ мысли о любви, согласной съ добродѣтелью. Я первый предложилъ Манонъ эту перемѣну. Я зналъ правила ея сердца. Она была пряма и естественна въ своихъ чувствахъ, — качество, всегда располагающее къ добродѣтели. Я далъ ей понять, что для полнаго счастія намъ недостаетъ одного:

— Именно, сказалъ я, — оно должно получить благословеніе неба. Мы люди безхитростные, и сердца наши такъ созданы другъ для друга, что мы свободно можемъ жить, забывая о долгѣ. Мы могли такъ жить во Франціи, гдѣ для насъ равно было невозможно, какъ перестать любить другъ друга, такъ и устроиться на законномъ основаніи; но въ Америкѣ, гдѣ мы зависимъ только отъ самихъ себя, гдѣ намъ нечего считаться съ произвольными законами сословій и благоприличія, гдѣ даже думаютъ, что мы обвѣнчаны, — кто мѣшаетъ намъ обвѣнчаться въ самомъ дѣлѣ и облагородить нашу любовь обѣтами, которые укрѣпляетъ религія? Я, предлагая вамъ руку и сердце, добавилъ я, — не предлагаю ничего новаго; но я готовъ возобновить этотъ даръ у подножія алтаря.

Мнѣ казалось, что эти слова исполнили ее радости.

— Повѣрите ли, отвѣчала мнѣ она, — что эта мысль приходила мнѣ тысячу разъ какъ мы въ Америкѣ. Боязнь, что вы ее не одобрите, заставляла меня хранить это желаніе въ моемъ сердцѣ. Во мнѣ нѣтъ надменнаго притязанія названіе вашей супруги.

— Ахъ, Манонъ! возразилъ я, — ты стала бы супругой короля, еслибъ небо даровало мнѣ вѣнецъ при рожденіи. Не станемъ колебаться. Намъ нечего опасаться какихъ либо препятствій. Я нынче же переговорю объ этомъ съ губернаторомъ и сознаюсь ему, что доселѣ мы его обманывали. Пусть пошлые любовники, добавилъ я, — боятся нерасторжимыхъ оковъ брака. Они не боялись бы ихъ, еслибъ были, какъ мы, увѣрены, что будутъ всегда носить оковы любви.

Послѣ этого рѣшенія, я оставилъ Манонъ на вершинѣ радости. Я убѣжденъ, что нѣтъ ни одного честнаго человѣка на свѣтѣ, который не одобрилъ бы моихъ намѣреній при моихъ тогдашнихъ обстоятельствахъ, то есть, когда я былъ роковымъ образомъ порабощенъ страстью, которой не могъ побѣдить, и отягощенъ упреками совѣсти, которыхъ не долженъ былъ заглушать. Но найдется ли кто либо, который назоветъ мои сѣтованія несправедливыми за то, что я жалуюсь на суровость неба, отвергшаго мое намѣреніе, предпринятое мною ради того, чтобъ угодить ему? Ахъ, что я говорю: отвергнуть! Нѣтъ, оно наказало меня за него, какъ за грѣхъ. Оно терпѣливо относилось ко мнѣ, когда я слѣпо слѣдовалъ пути порока, и хранило самыя жестокія наказанія до того времени, какъ я сталъ возвращаться къ добродѣтели. Я боюсь, что у меня не хватитъ силы докончить разсказъ о самомъ гибельномъ событіи, какое когда либо случалось.

Какъ я условился съ Манонъ, я отправился къ губернатору, чтобы попросить его согласія на наше бракосочетаніе. Я бы остерегся и не сказалъ ни слова ни ему, ни кому другому, еслибъ могъ надѣяться, что его священникъ, единственный въ то время въ городѣ, согласится оказать мнѣ эту услугу безъ его соизволенія; но, не надѣясь, что онъ сохранитъ все втайнѣ, я рѣшился дѣйствовать открыто.

У губернатора былъ племянникъ, по имени Синнелэ, котораго онъ любилъ чрезмѣрно. То былъ человѣкъ лѣтъ тридцати, храбрый, но заносчивый и жестокій. Онъ не былъ женатъ. Красота Манонъ обратила на себя его вниманіе съ первыхъ же дней по нашемъ пріѣздѣ, а случаи видѣть ее, которые представлялись безъ числа въ теченіе девяти или десяти мѣсяцевъ, до того воспламенили его страсть, что онъ тайно сгоралъ по ней.

Но онъ, такъ же какъ и его дядя, и весь городъ, былъ убѣжденъ, что мы, дѣйствительно, обвѣнчаны, а потому, овладѣлъ настолько своей страстью, что не давалъ ей ничѣмъ обнаруживаться; онъ даже проявлялъ свое рвеніе по отношенію ко мнѣ, оказывая мнѣ услуги во многихъ обстоятельствахъ.

Придя въ фортъ, я засталъ его у дяди. У меня не было никакой причины, заставлявшей таить отъ него свое намѣреніе; такимъ образомъ, я не затруднился объясниться въ его присутствіи. Губернаторъ выслушалъ меня со своей обычной добротою. Я разсказалъ ему отчасти мою исторію, и онъ выслушалъ ее съ удовольствіемъ; и когда я попросилъ его присутствовать при задуманномъ мною обрядѣ, то онъ былъ столь великодушенъ, что принялъ на себя всѣ издержки празднества. Я вышелъ отъ него вполнѣ довольный.

Черезъ часъ, я увидѣлъ, что ко мнѣ подходитъ священникъ. Я воображалъ, что онъ пришелъ сказать нѣкоторое поученіе по поводу моей женитьбы; но онъ, холодно поклонясь, объяснилъ мнѣ въ двухъ словахъ, что г. губернаторъ запрещаетъ мнѣ о ней и думать и что у него другіе виды относительно Манонъ.

— Другіе виды относительно Манонъ! сказалъ я ему со страшнымъ стѣсненіемъ въ сердцѣ — Какіе же такіе виды.

Онъ мнѣ отвѣчалъ, что, конечно, мнѣ извѣстно, что г. губернаторъ здѣсь хозяинъ, что Манонъ была прислана изъ Франціи ради нуждъ колоніи, а потому онъ имѣетъ право располагать ею; что онъ не дѣлалъ этого до сихъ поръ, полагая, что мы уже обвѣнчаны; но что, узнавъ, что она мнѣ не жена, онъ считаетъ болѣе удобнымъ выдать ее за г. Синнелэ, который въ нее влюбленъ.

Моя вспыльчивость одержала верхъ надъ благоразуміемъ. Я гордо приказалъ священнику выйти вонъ, клянясь, что ни губернаторъ, ни Синнелэ, ни весь города, не посмѣютъ наложить рукъ на мою жену, или любовницу, какъ бы они ее ни называли.

Я тотчасъ же сообщилъ Манонъ о только что полученной гибельной вѣсти. Мы пришли къ заключенію, что Синнелэ послѣ моего ухода заставила дядю измѣнить свое рѣшеніе, и что онъ поступилъ такъ на основаніи давно задуманнаго намѣренія. Въ Новомъ Орлеанѣ мы были точно посреди моря, то есть отдѣлены громаднымъ пространствомъ отъ остального міра. Куда бѣжать въ странѣ невѣдомой, пустынной или населенной дикими звѣрями, или столь же свирѣпыми, какъ и они, дикарями?

Меня уважали въ городѣ; но я не могъ разсчитывать на столько, чтобъ возмутить народъ въ свою пользу и надѣяться на помощь, соразмѣрную злу. На это требовались деньги, а я былъ бѣденъ. Притомъ, успѣхъ народнаго возмущенія сомнителенъ, и если фортуна намъ не благопріятствуетъ, то наше горе окажется безпомощнымъ.

Я обдумывалъ все это, и отчасти сообщалъ Манонъ, не дожидаясь ея отвѣта, я строилъ новыя предположенія; я рѣшался на одно, и опять опровергалъ и брался за новое; я говорилъ одинъ, я вслухъ отвѣчалъ на свои мысли; словомъ, я былъ въ такомъ волненіи, которое не съ умѣлъ сравнить ни съ чѣмъ, потому что подобнаго ему не бывало. Манонъ не спускала съ меня глазъ; по моему смущенію, она заключала о громадности опасности, и дрожа болѣе за меня, чѣмъ за самое себя, эта любящая дѣвушка не смѣла и рта разинуть, чтобъ выразить свои опасенія.

Послѣ безчисленныхъ соображеній, я остановился на томъ, что пойду къ губернатору и постараюсь тронуть его доводами чести, напоминаніемъ о моемъ къ нему уваженіи и его любви ко мнѣ. Манонъ хотѣла помѣшать мнѣ итти.

— Вы идете на смерть, сказала она мнѣ со слезами на глазахъ; — они васъ убьютъ, я васъ больше не увижу; я хочу умереть раньше васъ.

Потребовалось много усилій, чтобъ убѣдитъ ее, что мнѣ необходимо итти, а ей остаться дома. Я обѣщалъ ей, что вернусь сейчасъ. Она какъ и я, не знала, что именно надъ нею и разразится небесный гнѣвъ и ярость нашихъ враговъ.

Я отправился въ фортъ; губернаторъ сидѣлъ со своимъ священникомъ. Чтобъ тронуть его, я унижался до такой покорности, что умеръ бы со стыда, еслибъ прибѣгнулъ къ ней по другой причинѣ; я приводилъ всѣ доводы, которые должны бы навѣрное произвести впечатлѣніе на всякое сердце, кромѣ сердца свирѣпаго и жестокаго тигра.

Этотъ варваръ на всѣ мои моленья повторилъ со ста разъ только два отвѣта; онъ говорилъ, что Манонъ въ зависимости отъ него и что онъ далъ слово своему племяннику. Я рѣшился сдержать себя до крайности; я удовольствовался тѣмъ, что сказалъ, что считаю его настолько моимъ другомъ, что не думаю, чтобъ онъ желалъ моей смерти, на которую я соглашусь скорѣе, чѣмъ на то, чтобъ лишиться любовницы.

Уходя, я былъ слишкомъ увѣренъ, что мнѣ нечего надѣяться на этого упрямаго старика, который готовъ тысячу разъ обречь себя на вѣчныя мученія ради своего племянника. Впрочемъ, я упорствовалъ въ намѣреніи казаться сдержаннымъ до конца, рѣшивъ, если въ несправедливости они дойдутъ до крайности, сдѣлать Америку зрительницей одной изъ самыхъ кровавыхъ и ужасныхъ сценъ, какія только порождала любовь.

Я возвращался домой, обдумывая этотъ проектъ, какъ судьба, торопившая мою гибель, заставила меня столкнуться съ Синнелэ. Въ моихъ взорахъ онъ прочелъ отчасти мои намѣренія. Я говорилъ уже, что онъ былъ храбръ; онъ подошелъ ко мнѣ.

— Не ищите ли вы меня, сказалъ онъ, — я знаю, что мое намѣреніе для васъ оскорбительно, и я прекрасно предвидѣлъ, что намъ придется порѣзаться; что-жъ, попытаемъ, кто счастливѣй.

Я отвѣчалъ, что онъ правъ, и что только смерть можетъ рѣшить нашъ споръ.

Мы отошли шаговъ сто отъ города. Мы скрестили шпаги, я его ранилъ и обезоружилъ почти въ одно и то же время. Онъ былъ такъ взбѣшенъ своей неудачей, что не пожелалъ просить пощады и отказаться отъ Манонъ. Я, можетъ быть, имѣлъ право лишить его сразу и жизни, и невѣсты; но великодушная кровь никогда не впадаетъ въ ошибку. Я бросилъ ему.его шпагу.

— Начнемъ снова, сказалъ я ему, — и помните, что теперь ужъ безъ пощады.

Онъ напалъ на меня съ невыразимой яростью. Я долженъ сознаться, что не былъ силенъ въ фехтованіи, учась ему въ Парижѣ всего три мѣсяца. Любовь водила моей шпагой. Синнелэ успѣлъ мнѣ проткнуть руку насквозь, но я предупредилъ его и нанесъ ему столь сильный ударъ, что онъ безъ движенія упалъ къ моимъ ногамъ.

Не взирая на радость, которая всегда сопровождаетъ побѣду послѣ смертельнаго боя, я тотчасъ же сталъ раздумывать о послѣдствіяхъ убійства. Мнѣ нельзя было ждать ни пощады, ни того, что казнь будетъ отложена. Зная страстную любовь губернатора къ племяннику, я былъ увѣренъ, что моя смерть послѣдуетъ не позже какъ черезъ часъ послѣ того, какъ станетъ извѣстна его. Но какъ ни настоятеленъ былъ этотъ страхъ, онъ не былъ главной причиной моего безпокойства. Манонъ, забота о Манонъ, грозящая ей опасность, необходимость лишиться ея волновали меня до того, что у меня потемнѣло въ глазахъ, и я не могъ узнать, гдѣ нахожусь. Я сожалѣлъ объ участи Синнелэ, скорая смерть казалась мнѣ единственнымъ средствомъ противъ моихъ мученій.

Но именно эта-то мысль и заставила меня придти въ себя, и дала мнѣ возможность принять рѣшеніе.

— Какъ? вскричали, я, — я хочу умереть, чтобъ прекратить мученія? Развѣ я страшусь чего нибудь сильнѣе, чѣмъ потери той, кого люблю? Нѣтъ, я перенесу все, до самыхъ жестокихъ крайностей, только бы помочь моей любовницѣ; я успѣю умереть, когда безполезно претерплю ихъ.

Я направился въ городъ. Я вошелъ къ себѣ; Манонъ была полумертвая отъ страха и безпокойства. Мое присутствіе ободрило ее. Я не могъ скрыть отъ нея ужаснаго случая, только что пережитого мною. Едва я кончилъ разсказъ о смерти Синнелэ и моей ранѣ, какъ она безъ сознанія упала въ мои объятія. Болѣе четверти часа я употребилъ на то, чтобъ привести ее въ чувство.

Я самъ наполовину былъ мертвый человѣкъ; я не видѣлъ и проблеска, какъ спасти ее, или себя.

— Манонъ, что мы станемъ дѣлать? сказалъ я ей, когда она немного оправилась; — ахъ! что мы станемъ дѣлать? Мнѣ необходимо бѣжать. Хочешь остаться въ городѣ? Да, оставайся тутъ; вы можете быть еще тутъ счастливы, а я пойду искать, вдали отъ васъ, смерти между дикими, или въ когтяхъ дикихъ звѣрей.

Не взирая на слабость, она взяла меня за руку, чтобъ вести меня къ двери.

— Бѣжимъ вмѣстѣ, сказала она мнѣ, — не станемъ терять и минуты. Трупъ Синнелэ могутъ замѣтить случайно, и тогда у насъ не будетъ времени уйти.

— Но, милая Манонъ, сказалъ я, вполнѣ потерявшись, — скажите, куда же мы можемъ уйти? Развѣ вы видите къ тому какое либо средство! Не лучше ли вамъ остаться тутъ жить безъ меня, а мнѣ добровольно выдать себя головой губернатору?

Такое предложеніе только усилило ея желаніе уйти; пришлось слѣдовать за нею. Уходя, я еще настолько сохранилъ присутствіе духа, что захватилъ спиртные напитки, которые стояли у меня въ комнатѣ, и всю провизію, какую только могъ засунуть къ себѣ въ карманы. Мы сказали прислугѣ, которая была въ сосѣдней комнатѣ, что идемъ на вечернюю прогулку (мы гуляли каждый день), и вышли изъ города по возможности скоро, насколько то дозволяла слабость Манонъ.

Хотя я былъ все еще въ нерѣшительности насчетъ мѣста нашего убѣжища, у меня все-таки было двѣ надежды, безъ которыхъ я предпочелъ бы смерть неизвѣстности того, что можетъ случиться съ Манонъ. Въ теченіе десяти мѣсяцевъ моего пребыванія въ Америкѣ, я настолько узналъ страну, что мнѣ было извѣстно, какъ приручаютъ дикихъ. Можно было отдаться имъ въ руки, не опасаясь неминуемой смерти. Я также выучилъ нѣсколько словъ на ихъ языкѣ и познакомился съ ихъ обычаями, при различныхъ случаяхъ, когда мнѣ приходилось ихъ видѣть.

Сверхъ этой жалкой надежды, у меня была другая, на англичанъ, у которыхъ, какъ и у насъ, есть поселенія въ этой части свѣта. Но меня пугало разстояніе: чтобъ добраться до ихъ колоній, намъ приходилось пройти безплодныя равнины въ нѣсколько дней пути и перебраться чрезъ такія крутыя и высокія горы, что переходъ затруднялъ самыхъ грубыхъ и сильныхъ людей. Я, тѣмъ не менѣе, льстилъ себя надеждою, что мы можемъ воспользоваться помощью тѣхъ и другихъ: дикіе будутъ нашими проводниками, а англичане пріютятъ насъ въ своей колоніи.

Мы шли довольно долго, пока бодрость не оставляла Манонъ, то есть около двухъ лье, ибо эта несравненная любовница постоянно отказывалась отдохнуть раньше. Наконецъ, истомленная усталостью, она созналась, что не можетъ итти дальше. Была уже ночь; мы присѣли посреди обширной равнины, не найдя дерева, подъ которымъ могли бы укрыться. Ея первой заботой было перевязать мнѣ рану, которую она сама забинтовала передъ нашимъ уходомъ. Напрасно я противорѣчилъ ея желанію; я смертельно оскорбилъ бы ее, еслибъ не дозволилъ ей сперва увѣриться, что я спокоенъ и внѣ опасности, а затѣмъ уже позаботиться о самой себѣ. Я на нѣсколько минутъ покорился ея волѣ; я молча и съ добрымъ чувствомъ принялъ ея заботы.

Но, доставивъ удовольствіе ея нѣжности, съ какимъ жаромъ я въ свою очередь сталъ оказывать ей заботы! Я снялъ съ себя все платье, чтобъ ей было мягче спать и разстелилъ его на землѣ. Я заставилъ ее невольно согласиться дозволить мнѣ по возможности устранить для нея всѣ неудобства. Я согрѣвалъ ей руки горячими поцѣлуями и жаромъ моихъ взоровъ. Я всю ночь безъ сна просидѣлъ надъ ней и молилъ небо послать ей сладкій и мирный сонъ. О, Боже! какъ живы и искренни были мои моленья! и отчего же Твой строгій судъ не удостоилъ ихъ выслушать?

Извините, если я въ нѣсколькихъ словахъ закончу убійственный для меня разсказъ. Я разскажу вамъ о безпримѣрномъ несчастій; всю свою жизнь я стану его оплакивать. Но хотя оно непрестанно живо въ моей памяти, моя душа точно пятится отъ ужаса всякій разъ, какъ я захочу его изложить.

Мы спокойно провели часть ночи; я думалъ, что моя милая любовница заснула, и не смѣлъ дохнуть, чтобъ не потревожить ея сна. На разсвѣтѣ, дотронувшись до ея рукъ, я замѣтилъ, что онѣ похолодѣли и дрожатъ; я прижалъ ихъ къ своей груди, чтобъ согрѣть. Она почувствовала это движеніе и, сдѣлавъ, усиліе, чтобъ взять меня за руки, слабымъ голосомъ сказала, что ей кажется, будто насталъ ея послѣдній часъ.

Я принялъ сперва эти слова за обычное выраженіе горя и отвѣчалъ на него нѣжными любовными утѣшеніями. Но ея частые вздохи, молчаніе въ отвѣтъ на мои вопросы, сжиманіе ея рукъ, въ которыхъ она продолжала держать мои, дали мнѣ понять, что близится конецъ ея злоключеній.

Не требуйте отъ меня ни описанія моихъ чувствъ, ни передачи ея послѣднихъ словъ. Я лишился ея; я видѣлъ доказательства ея любви даже въ тотъ мигъ, какъ она испускала духъ; вотъ все, что я въ силахъ разсказать вамъ объ этомъ роковомъ и горестномъ событіи.

Моя душа не послѣдовала за нею. Небо, безъ сомнѣнія, полагало, что я наказанъ еще недостаточно строго; оно пожелало, чтобъ я влачилъ съ тѣхъ поръ презрѣнную и немощную жизнь. Я по доброй волѣ отказываюсь впредь отъ жизни болѣе счастливой.

Я пробылъ цѣлые сутки, не отрывая устъ отъ лица и рукъ дорогой моей Манонъ. Я хотѣлъ тутъ же умереть; но въ началѣ второго дня я подумалъ, что если послѣ моей смерти тѣло ея останется непогребеннымъ, то оно станетъ добычей дикихъ звѣрей. Я рѣшился предать его землѣ и на ея могилѣ ждать своей смерти. Ослабѣвъ отъ поста и горя, я былъ уже такъ близокъ къ концу, что для того, чтобъ держаться на ногахъ, мнѣ необходимы были чрезмѣрныя усилія. Я принужденъ былъ прибѣгнуть къ спиртнымъ напиткамъ, которые захватилъ съ собою; они придали силы, необходимыя для исполненія печальнаго обряда. Не трудно было выкопать могилу въ томъ мѣстѣ, гдѣ я былъ; то было песчаное поле. Я сломалъ шпагу, чтобъ удобнѣе было копать; но руки оказали мнѣ большую помощь, чѣмъ она. Я вырылъ большую яму; я сложилъ въ нее кумира моего сердца, обернувъ ее сперва въ свое платье, дабы песокъ не могъ до нея коснуться. Раньше, я обнялъ ее тысячу разъ со всѣмъ жаромъ совершеннѣйшей любви. Я усѣлся подлѣ нея; я долго смотрѣлъ на нее; я не могъ рѣшиться засыпать могилу. Наконецъ, силы мои стали ослабѣвать, и боясь, что онѣ совсѣмъ оставятъ меня, раньше чѣмъ окончу погребеніе, я скрылъ навсегда въ лонѣ земли самое совершенное и самое достойное любви изъ ея созданій; затѣмъ, я легъ на могилу, лицомъ къ землѣ; и закрывъ глаза, съ намѣреніемъ никогда болѣе не открывать ихъ, я молилъ о небесной помощи и нетерпѣливо ждалъ смерти.

Вамъ, быть можетъ, будетъ трудно повѣрить, что во время совершенія этого печальнаго обряда, изъ моихъ глазъ не упало ни слезинки, изъ моихъ устъ не вырвалось ни вздоха. Глубокое отчаяніе и рѣшительное желаніе умереть прервали обнаруженіе всяческихъ выраженій отчаянія и горя. И я недолго пролежалъ на могилѣ въ такомъ положеніи, какъ лишился остатка сознанія и чувствъ.

Послѣ того, что сейчасъ вы слышали, заключеніе моей исторіи до того незначительно, что просто не стоитъ труда, который вы предпримите, чтобъ его выслушать. Тѣло Синнелэ было перенесено въ городъ; когда внимательно осмотрѣли его раны, то оказалось, что онъ не только живъ, но и раненъ-то неопасно. Онъ разсказалъ дядѣ о нашемъ столкновеніи, и великодушіе заставило его тотчасъ же объявить, какъ великодушно я отнесся къ нему. Послали за мной; мое отсутствіе, а равно и Манонъ заставило подозрѣвать, что мы бѣжали. Было уже поздно, и въ тотъ день за нами не послали погони; но на-завтра и на слѣдующій день стали насъ разыскивать.

Меня нашли безъ признаковъ жизни на могилѣ Манонъ: нашедшіе меня, видя, что я почти раздѣта и въ крови отъ раны, подумали, что меня ограбили и убили. Они понесли меня въ городъ. Движеніе при переноскѣ привело меня въ чувство. Вздохи, которые вырвались у меня, когда я открылъ глаза и сталъ сѣтовать, что я снова между живыми, дали понять, что мнѣ еще можетъ быть оказана помощь; мнѣ помогли весьма удачно.

Меня помѣстили въ тѣсной темницѣ. Началось слѣдствіе, и въ виду того, что Манонъ не являлась, меня стали обвинять въ томъ, что я отдѣлался отъ нея въ порывѣ ярости и ревности. Я разсказалъ откровенно мою печальную повѣсть. Синнелэ, не взирая на то, что этотъ разсказъ повергъ его въ жестокую скорбь, имѣлъ великодушіе ходатайствовать о моемъ помилованіи. Онъ въ этомъ успѣлъ.

Я былъ такъ слабъ, что изъ темницы принуждены были перенести меня въ мой домъ, гдѣ жестокая болѣзнь продержала меня на постели въ точеніе трехъ мѣсяцевъ. Мое отвращеніе къ жизни не уменьшалось; я постоянно призывалъ смерть, и долго упорно отвергалъ всѣ лекарства. Но небо, покаравъ меня съ такой строгостью, вознамѣрилось обратить мнѣ на пользу мои несчастія и наказанія; оно просвѣтило меня своимъ разумомъ, который заставилъ меня вспомнить о правилахъ, достойныхъ моего происхожденія и воспитанія.

Мало-по-малу въ душѣ моей стало водворяться спокойствіе, и за этой перемѣной вскорѣ послѣдовало и мое выздоровленіе. Я вполнѣ предался побужденіямъ чести, и продолжалъ исполнять свою должность; ждали кораблей изъ Франціи, которые всякій годъ приходятъ въ эту часть Америки. Я рѣшился возвратиться въ отечество, дабы тамъ, при помощи благоразумной и пристойной жизни, исправить безславіе моего прежняго поведенія. Синнелэ озаботился о томъ, чтобъ тѣло моей дорогой любовницы было перенесено въ надлежащее мѣсто.

Прошло около шести недѣль послѣ моего выздоровленія; разъ я одинъ прогуливался по берегу, какъ увидѣлъ, что пришелъ корабль, который торговыя дѣла завели въ Новый Орлеанъ. Я внимательно смотрѣлъ, какъ съѣзжали съ него на берегъ. Я былъ до чрезвычайности изумленъ, увидя между направлявшимися въ городъ Тибергія. Онъ объяснилъ мнѣ, что для него единственнымъ побужденіемъ къ путешествію было желаніе меня увидѣть и уговорить возвратиться во Францію; что, получивъ письмо, которое я написалъ ему изъ Гавра, онъ отправился туда лично, чтобъ оказать требуемую мной помощь; что онъ весьма опечалился, узнавъ о моемъ отъѣздѣ, и что онъ немедленно бы отправился вслѣдъ за мной, еслибъ нашелъ корабль, готовый поднять паруса; что онъ отыскивалъ такой корабль въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ въ различныхъ портахъ, и наконецъ нашелъ въ Сенъ-Мало судно, готовое поднять якорь, чтобъ отплыть на Мартинику; онъ сѣлъ на него, въ надеждѣ, что оттуда легко будетъ добраться до Новаго Орлеана; но что сенъ-малосское судно на пути было захвачено испанскими крейсерами и отведено на одинъ изъ ихъ острововъ, откуда онъ бѣжалъ, благодаря смѣлости; что послѣ различныхъ странствованій, онъ встрѣтилъ случайно небольшое судно, на которомъ могъ доѣхать сюда.

Я не зналъ, чѣмъ выразить благодарность такому великодушному и постоянному другу. Я его повелъ къ себѣ; я предоставилъ все, что у меня было, въ его распоряженіе. Я разсказалъ ему обо всемъ, что случилось со мною со времени моего отъѣзда изъ Франціи, и чтобъ доставить ему неизданную радость, объявилъ, что сѣмена, нѣкогда имъ посѣянныя въ моемъ сердцѣ, начали приносить плоды, которыми онъ останется доволенъ. Онъ отвѣтилъ мнѣ, что эта сладостная увѣренность вознаграждаетъ его за всѣ трудности его путешествія.

Мы прожили вмѣстѣ два мѣсяца въ Новомъ Орлеанѣ, въ ожиданіи прибытія кораблей изъ Франціи, наконецъ, мы вышли въ море и двѣ недѣли назадъ высадились на берегъ въ Гавръ-де-Грасѣ. По пріѣздѣ я написалъ своему семейству. Изъ отвѣта старшаго брата я узналъ печальную новость о смерти моего отца, и имѣю причину опасаться, что ее причинили мои заблужденія. Дулъ попутный вѣтеръ въ Калэ, и я тотчасъ же сѣлъ на судно, въ намѣреніи отправиться къ одному дворянину, въ нѣсколькихъ лье отъ этого города, къ моему родственнику, гдѣ, какъ писалъ мнѣ братъ, онъ станетъ ждать моего возвращенія.

КОНЕЦЪ.

---

1. Больница для женщинъ извѣстнаго поведенія и вмѣстѣ съ тѣмъ родъ рабочаго дома для нихъ.
2. Монастырь святого Лазаря былъ весьма своеобразное учрежденіе, при немъ была тюрьма, родъ рабочаго дома, и въ то же время больница и богадѣльня. Д. А.
3. Послѣдователи богословской школы, державшіеся особыхъ мнѣній на счетъ благодати и опредѣленія.
4. Верхнее платье; родъ широкаго пальто.