Глава XXVII
Реставрация
После смерти Нехао, правителя Саиса, последовавшей, вероятно, от руки Тануатамона, его сын Псамтик (Псамметих), как мы видели, бежал к ассирийцам. За этот знак верности Ашшурбанипал поставил его над царством Саиса и Мемфиса, принадлежавшим его отцу. Египет теперь, по-видимому, ещё безнадежнее находился в руках ассирийцев. Переселения чужеземцев увеличились, и вассальная организация укоренилась ещё сильней. Дельта находилась под властью корыстных владык с некоторыми перерывами, начиная с XXI династии. Положение в Верхнем Египте недостоверно, но Монтуемхет продолжал оставаться там князем. С внешней стороны немногое говорило о блестящем дне, закатывавшемся в это время над исстрадавшимся народом. По мере того, как проходил и годы, Псамметих овладевал теми факторами, которые должны были дать ему возможность реализовать тщеславные замыслы, всегда прельщавшие членов его фамилии. Он был потомком энергичного Тефнахта, главы саисской фамилии в дни Пианхи, и весь его род, насколько мы знаем, состоял из людей, отмеченных силой и политической проницательностью. Он вскоре освободился от пут и надзора ассирийских резидентов. Ему едва ли было неизвестно, что Ашшурбанипал уже давно был занят борьбой не на жизнь, а на смерть со своим братом, царём Вавилона, которую сопровождали опасные осложнения с Эламом. Когда началась эта война (652 г. до н. э.), ассирийскому царю пришлось отправить экспедицию против аравийских племён, сделавших попытку послать помощь Вавилону; с другой стороны, беспорядки среди народов у северной границы Ниневии и появление киммерийцев в Киликии заставили Ашшурбанипала отправить в эти области значительное количество военных сил, которыми он располагал. Прошло более двенадцати лет, прежде чем эти затруднения были устранены, и, когда в 640 г. до н. э. в Ассирийской империи наконец водворился мир, Псамметих достиг уже очень многого, и Ашшурбанипал, по-видимому, не решился идти на него войной.
Начиная с Псамметиха, эллинские предания о Египте становятся вполне достоверными, если надлежащим образом просеивать те народные сказки, которым греки так охотно верили. Геродот приводит общеизвестный рассказ о том, как Псамметих был одним из двенадцати царей, дружески поделивших между собою Египет и правивших каждый своей частью в величайшем согласии с остальными. Но вот оракул возвестил, что тот из них, кто сделает возлияние в храме Вулкана из бронзовой чаши, станет царём над всем Египтом. Спустя некоторое время, когда все они совершали возлияние в храме, жрец забыл дать им достаточное количество золотых чаш, и Псамметих, сняв с головы бронзовый шлем, употребил его вместо чаши. После этого он был изгнан своими сотоварищами в болота Дельты, и, получив предсказание другого оракула, гласившее, что он отомстит им, когда явятся с моря бронзовые люди, он ожидал своей судьбы. И вот внезапно сделал набег на богатые равнины Дельты отряд карийских и ионийских наёмников, прибитых бурей к её берегам, — в бронзовом вооружении. Псамметих заручился их поддержкой и, покорив соперников, стал царём всего Египта. Освобожденная от искажающих суть дела фольклорных добавлений сказка содержит в себе существенные факты ранней деятельности Псамметиха. Двенадцать царей — разумеется, хорошо нам известные вожди наёмников, правившие Дельтой, тогда как ионийцы и карийцы, как заметил Мейер, суть отряды наёмников, отправленных из Малой Азии Гигом, царём Лидии, который после тщетных попыток склонить ассирийцев спасти его от киммерийских полчищ хотел в это время соединиться с Египтом для совместных действий против нападения ниневийцев. Ассирийские анналы утверждают, что он послал подкрепление Египту. Нельзя сомневаться в том, что Псамметих использовал благоприятные обстоятельства, появлению которых он сам, разумеется, способствовал; с их помощью он вполне восторжествовал над местными царьками.
Его возвышение шло быстро вперёд. Около 654 г. до н. э., как раз в то время, когда Ашшурбанипал шёл на Вавилон, он овладел Фивами, где был признан фаворитом Тахарки Монтуемхетом. Политическая власть фиванской иерархии, как мы видели, была полностью парализована при эфиопских царях, так что Псамметиху не приходилось разрешать в этом направлении сложных проблем. С целью получить законное право управлять имуществом Амона, в то время, разумеется, значительно сократившимся, он повелел «Божественной Взывающей» в Фивах, Шепенопет, сестре умершего Тахарки, удочерить его дочь Нитокриду. Дошедший до нас декрет об удочерении есть единственный значительный иероглифический документ царствования Псамметиха I, о котором нам известно; он заключает в себе передачу Нитокриде всего состояния и всех доходов Шепенопет.
Упадок верховного жречества Амона был теперь настолько полным, что в течение 60 лет некогда могущественная должность фактически отправлялась принцессами-жрицами. Первосвященником Амона была женщина! Подчинив себе вождей наёмников и местных царьков, Псамметих положил конец невыносимому состоянию полуанархии, так давно угнетавшему несчастную страну. Народ был, наконец, спасён от шаткого правления массы феодальных властителей и их беспокойных военных клевретов, от безответственной тирании которых он страдал с незначительными перерывами в течение приблизительно 400 лет. Сделанное в этом направлении Псамметихом I ставит его наряду с даровитейшими правителями, когда-либо занимавшими престол фараонов. Действительно, условия, с которыми ему приходилось считаться, были столь неблагоприятны, и зло, с которым он должен был бороться, было настолько застарелым, упорным и глубоко укоренившимся, что достигнутое им, быть может, ставит его выше основателя XII династии Аменемхета I и победителя гиксосов Яхмоса I.
Однако, как обычно указывают, он не мог полностью уничтожить местных царьков. Некоторые из них добровольно приняли его сторону и тем избежали кары, и мы находим тому ясные доказательства. Монтуемхет остался в Фивах на положении князя и «губернатора Юга», а в Гераклеополе, другом княжестве Верхнего Египта, мы находим князя Гора с чином военачальника, строящего храм самостоятельно самое большее через одно поколение после Псамметиха I. Такая колоссальная гробница, как гробница Педаамонемопета в Фивах, могла быть высечена лишь вельможей, располагавшим огромными богатствами и обширной властью. Следует, однако, отметить, что в Фивах Монтуемхет вынужден был щедро пополнять доходы дочери Псамметиха Нитокриды, и, что ещё важнее, ему наследовал не старший сын Несупта, а некий Педихор с титулами «князя Фив и губернатора Юга». В том, быть может, и состояла политика Псамметиха I, чтобы отнять у феодальных властителей право преемственности власти и таким путём освободиться от них как от наследственного класса.
Следовательно, некоторые из древних местных владетелей продолжали существовать и пользоваться известными привилегиями, но сильная и искусная рука Псамметиха твёрдо удерживала их в определённых границах, как и в былые дни Среднего царства при Аменемхете I.
Они уже больше не угрожали единству нации.
Не менее трудной задачей была организация военного класса. В то время совершенно египтизированные ливийцы, жившие в стране несколько веков, постепенно превратились в класс воинов, не слишком хороших, количество которых, невероятно преувеличенное Геродотом, мы не можем определить. Делясь на две группы, гермотибиев и каласириев, как их энигматически обозначает Геродот, они населяли главным образом города Дельты и ничем не способствовали экономическому развитию страны. Не считая феодальных владетелей, Псамметиху приходилось иметь дело также с оппозицией и этого класса, и ему ничего другого не оставалось, как только противопоставить им северных наёмников, греков и карийцев. Таким образом, Египет, которому выпала на долю неизбежная в древнем мире судьба военного государства, переходил из подчинения одним чужеземным солдатам к другим. Армия, организованная Псамметихом I, состояла, с одной стороны, из греков, карийцев и сирийцев, а с другой — из ливийцев и их египтизированных сородичей. Ионийцы и карийцы были расположены на северо-восточной границе вблизи Дафны, причём одно из разветвлений Нила проходило через их лагерь; граница же Западной Дельты охранялась отрядом, занимавшим крепость в Марее, недалеко от места позднейшей Александрии. В Элефантине находился подобный же гарнизон на случай нападений с юга. Геродот рассказывает, что 340 000 воинов, которых держали, не сменяя три года, на одной станции, дезертировали и отправились с предложением своих услуг к царю Эфиопии в Мероэ. Хотя число их, по обыкновению, невероятно преувеличено, всё же этот рассказ должен содержать в себе частицу правды, так как он согласуется со всем, что нам известно об условиях эпохи Псамметиха I. В виде уступки военному классу отрад царских телохранителей заключал в себе по тысяче человек от обеих групп — гермотибиев и каласириев, но кроме них Псамметих, конечно, всегда имеет при себе ещё большее число храбрых греков и карийцев.
Цветущий и могущественный Египет, возвышавшийся в это время после долгого упадка, совершенно отличался от Египта, каким мы его находим в иные, более ранние периоды возрождения. Было невозможно вновь возбудить в нации военный дух, как в дни изгнания гиксосов, поэтому обдуманная политика Псамметиха I, употреблявшего все усилия к тому, чтобы дать народу здоровый экономический базис, в то же самое время неизбежно должна была зависеть от чужеземных наёмников, на которых основывалась военная мощь, необходимая для восточного правителя; фараон неизбежно должен был теперь постоянно заботиться о превращении экономических ресурсов страны в военную силу.
Одним словом, богатства страны шли на содержание огромной армии, значительная часть которой состояла из инородцев. Это было зло, которого не мог изменить Псамметих. При таких условиях сохранение производительных сил нации настолько же важно, или, вернее, необходимо, как и поддержание армии. Одно обусловливает другое. Псамметих I имел перед собой туже проблему, которая позднее стояла перед Омаром и первыми халифами. Возрождение страны при наличии подобных условий зависит почти исключительно от личной инициативы государя, распоряжающегося имеющимися факторами — военной силой и экономикой — так, чтобы, действуя в полном взаимном согласии, они обеспечивали стране процветание и внешнюю безопасность.
Псамметих олицетворял собой прогрессивную и творческую силу, в то время как народ мог осуществлять присущие ему функции и двигаться вперёд по обычной для него дороге. В народе совершенно иссякли всякие более или менее значительные жизненные силы (и здесь задача Псамметиха существенно отличалась от той, которая стояла перед первыми халифами), и восстановление надлежащего управления и проистекавшее отсюда процветание страны позволили ему удовлетворить своё желание возродить прошлое — тенденция, которую можно уже отметить в эпоху XXIII династии.
Вместо того чтобы проявлять кипучую энергию, сказывающуюся в обильном создании новых форм, как в начале империи, народ обратился к прошлому и сознательно стремился восстановить и оправдать государство былых дней, предшествовавших эпохе тех перемен и нововведений, виновницей которых была империя. Сквозь туман более чем десяти веков древнейший Египет являл все идеальные совершенства предшествовавшего ему божественного управления.
Почитание царей, правивших Мемфисом в те отдалённые дни, было восстановлено, и ритуал посмертной службы по ним стал вновь отправляться и обеспечиваться вкладами. Были в значительной мере исправлены и восстановлены их пирамиды. Архаические титулы и множество чинов придворных и административных сановников эпохи строителей пирамид вошли вновь в употребление, и делалось всё возможное, чтобы с внешней стороны придать управлению видимость отдалённой древности. Письменность отразила на себе стародавние черты на официальных памятниках, и изучение древних письмен, вероятно, стоило саисским писцам долгого и тяжёлого труда. В религии было сделано всё, чтобы очистить пантеон от каких бы то ни было позднейших наслоений и освободить ритуал от всяких нововведений. Всё ненациональное было изгнано из религии, и Сет, бог разорения и запустения, уничтожался повсюду. Крайняя нетерпимость, подобная той, которая вскоре должна была проявиться в новообразовавшемся еврейском государстве, усиливалась во всех областях жизни. Древние посмертные тексты пирамид вновь вошли в употребление, и, несмотря на то что часто их не понимали, их высекали на массивных каменных саркофагах. «Книга мёртвых», получившая теперь свою последнюю редакцию и ставшая свитком в 60 футов длиной, ясно свидетельствует о возрождении древней погребальной литературы. В могильных часовнях мы вновь находим свежие и радующие глаз картины из жизни народа среди болот и лугов, в мастерских и на верфях. Они представляют собой поистине чудное воспроизведение рельефных сцен из мастаб Древнего царства, так что при первом взгляде можно ошибиться относительно века памятника. И, действительно, человек по имени Аба, живший в Фивах, послал своих художников в одну из гробниц Древнего царства вблизи Сиута, чтобы скопировать рельефы для его собственной фиванской усыпальницы, потому что владельца древней гробницы также звали Аба.
Но архаизаторы, стремившиеся перестроить религию, общество и управление на основании древних образцов, должны были сознательно или бессознательно чувствовать постоянное трение вследствие неизбежной изменчивости социальных, политических и экономических условий расы. Нельзя было свести к нулю два тысячелетия, прошедших со времени Древнего царства.
Сквозь обманчивый покров древности, набрасывавшийся ими на современные условия, всё же просвечивали неумолимые факты настоящего. Когда это было замечено, затруднение разрешили так же, как это сделали евреи в случае подобной же дилеммы: оставалось лишь приписать к современным элементам седую древность, подобно тому, как всё еврейское законодательство было целиком отнесено к Моисею. Таким образом, было обеспечено теоретическое возрождение. Это было особенно легко для египтян Саисской эпохи, ибо задолго до них было в обычае приписывать Древнему царству особенно священные посмертные тексты, излюбленные медицинские предписания и собрания речений мудрости.
Если в некоторых случаях это и было справедливо в дни империи, то того же нельзя сказать вообще относительно XXVI династии. В одной сфере в особенности было невозможно втискивать настоящее в древние рамки: я имею в виду художественные дарования народа. Этот всегда плодотворный элемент египетской культуры представлял собой в то время поразительное исключение наряду с полным отсутствием инициативы во всех других проявлениях жизни. В этой сфере творческие способности, уже возродившиеся в эфиопский период, оставались всё ещё деятельными, и художественное чувство прислушивалось чутко к новым явлениям жизни.
Мы уже видели, что тяготение к прошлому в религии имело следствием возрождение древних сюжетов на рельефах могильных часовен; однако несмотря на близость копий к древним образцам, самый беглый взгляд неизбежно открывает особый характер и новую технику, присущие только им. В них как раз заключается тот элемент свободы, который отсутствовал в искусстве Древнего царства, и утончённая красота гибких и плавных линий придаёт невыразимое очарование рельефам именно саисской школы. Если эта тенденция иногда теряет чувство меры и развивается в ущерб силе произведения, то она компенсируется новой, более свободной трактовкой сюжетов. Хотя древние каноны и условности в общем всё ещё преобладают, всё же тут и там появляется художник, решающийся не считаться с ними, который, изображая человеческое тело на рельефе, делает плечи такими, каковы они в действительности, а не ломает их согласно требованиям Древнего царства. Условные головы, предписанные древним каноном, продолжают встречаться и на саисских могильных рельефах почти без всяких изменений, но временами художнику удаётся, изображая лицо, настолько ярко передать его индивидуальные черты, что его создание резко отличается от множества других шаблонных портретов.
Подобные же произведения появляются и среди статуй, свидетельствующих об изучении строения костей черепа, складок и морщин кожи, хорошем понимании анатомии в целом и улавливании индивидуального характера, какого не знало ни одно древнейшее искусство. Такие произведения могут быть сравниваемы лишь с первоклассными портретами греческих скульпторов, и при этом без ущерба для себя.
Художественное литьё из бронзы достигло совершенства, делались полые фигуры значительных размеров, и особенно хорошо передавались животные формы. Прекрасные бронзовые статуи, искусно покрытые фигурным золотом, серебром и их сплавом, необычайно совершенны по технике. Работы из бронзы весьма многочисленны, и большая часть из тех, которые наполняют современные музеи, были созданы именно в эту эпоху. Ремёсла процветали как никогда, и египетский ремесленник той поры редко когда бывал превзойдён. Фаянсовые изделия были особенно удачны и изобильны, и музейные коллекции наполнены работами этого периода Архитектурные памятники эпохи к сожалению, погибли, и если возможно судить о ней потому, чего достигли сансские скульпторы, то в этом для нас незаменимая потеря; возможно, что роскошным и прекрасным колоннам в храмах Птолемеев было положено начало сансскими архитекторами.
В то время, как произведения искусства явным образом отличались от своих древних прототипов, которым, предполагалось, они следовали, подобное же несоответствие в организации управления, хотя и не менее реальное, было, вероятно, не так ощутимо. По немногим дошедшим до нас памятникам того периода трудно составить себе ясное представление о подлинном характере государства. Благодаря своему географическому положению Дельта заняла с этих пор первенствующее положение. Развитие торговли с северным миром и вышеизложенные политические основания сделали неизбежным и непреложным передвижение культурного и политического средоточия страны на север. Псамметих и его преемники жили у себя в родном Саисе, ставшем большим и великолепным городом с храмами и дворцами. Фивы не имели уже более ни политического, ни религиозного значения. Долина Нила была лишь придатком к Дельте.
Мы уже указывали, что несколько феодальных владетелей продолжали существовать. Они удержали за собой свои земли, но, судя по Монтуемхету, они не могли завещать их своим сыновьям. Исключая эти феодальные владения, вся земля принадлежала короне и обрабатывалась крестьянами-рабами, отдававшими пятую часть урожая фараону. Жрецы и солдаты не платили налогов. Представителями административной власти на местах являлись, как и в эпоху империи, чиновники центрального правительства, собиравшие налоги и отправлявшие правосудие. Их архаические титулы, насколько мне удалось их проследить, обычно не отвечали реальным функциям по управлению. В отношении образования и воспитания эти люди существенно отличаются от чиновников-писцов эпохи империи тем, что для них необязательно знание древних иероглифов.
Со времени Эфиопской династии развилась весьма курсивная форма древнего иератического письма. Эта новая и более беглая форма, бессознательно развившаяся из древних письмен, лучше отвечает нуждам практической деятельности и администрации, и, вследствие всеобщего и повседневного употребления, стала известна грекам под названием демотического письма — термин, обычно прилагаемый к ней в настоящее время. Она запечатлела тогдашний язык; что же касается иероглифического письма, продолжавшего искусственно поддерживаться, то оно пользовалось архаическими формами языка, бывшими в употреблении много столетий назад. Это существенное видоизменение, разумеется, было лишь одной из многих модификаций и перемен, отвечавших новым потребностям управления. В социальном отношении возродившиеся ремёсла вызвали разделение народа на более или менее резко разграниченные классы, или гильдии, обозначавшиеся по роду своих занятий; но каст, в точном значении слова, не существовало, так же как не было их и в другие периоды египетской истории.
Жрецам несколько лучше, нежели чиновникам, удалось восстановить доброе старое время Им, взятым вместе, следует вообще, главным образом, приписывать попытку реставрации. Религиозный центр также, как и политический, совершенно переместился, как мы уже говорили: Фивы потеряли всякое религиозное значение. В городах Дельты — Саисе, Атрибе и Буто — находились богатейшие храмы. В полном противоречии с условиями Древнего царства жрецы теперь составляли более, чем когда-либо, замкнутый и отличный от других класс населения, их должности стали наследственными. Народ их почитал, поэтому стало политической необходимостью приобретать их поддержку посредством щедрых вкладов. Хотя они больше и не имели того политического влияния, которым они располагали в дни империи, всё же мы находим, например, что древний владетель Тиниса лишается своих давних доходов с оазисов и переправы через реку, так как жрецы Осириса пожелали, чтобы они поступали к ним. Однако правилом было, как мы увидим, обратное. Древних богов нельзя было воскресить, из них один только Осирис не был предан забвению. Его супруга Исида, в противоположность древним обычаям, получила сложный культ и широкую известность, впоследствии обеспечившие ей в классические времена такую всеобщую любовь. Имхотеп, мудрец при дворе Джосера двадцать пять веков назад, занял теперь место среди богов как сын Птаха, — нововведение, бывшее для жрецов бессознательным. Религия, представителями которой являлись жрецы, была неизбежным результатом тенденций конца империи. Поскольку дело касалось повседневной жизни и поведения, она состояла, как и раввинистическая религия, возникшая при весьма сходных условиях, из бесчисленных внешних обрядов и чрезвычайно утомительного соблюдения предписаний, касавшихся ритуальной чистоты. Мы всюду находим, что знатные лица и чиновники воздвигают святилища богам. В то время как раньше почитался лишь один представитель известного класса животных, теперь во многих случаях все его индивидуумы считались неприкосновенными. Усилившееся обожание этих проявлений богов в особенности подчёркивается сложным культом быков Аписов, отображений Птаха; огромная усыпальница, где они отныне пышно погребались, Серапеум в Мемфисе, прославилась среди греков. Намёк на эту тенденцию можно усмотреть ещё в эпоху Древнего царства, но теперь она приняла ту грубую форму, которая привела, наконец, в римскую эпоху к фанатическим эксцессам александрийцев.
Возможно, что жрецы находили во всех этих внешних божественных манифестациях так же, как в своих мифологических сказаниях, высший смысл, которого они никогда первоначально не имели. Нечто подобное мы уже видели раз в эпоху империи, но мы не можем решить, действительно ли жрецы учили всему тому, что приписывают им греки. В то время, как в эпоху Империи, жрецов воспитывали не в отдалении от жизни, теперь они должны были изучать язык и форму письма и знакомиться с массой стародавней литературы несмотря на то, что всё это давно вышло из употребления в окружающей деловой жизни.
Таким образом, древняя письменность, уже и ранее считавшаяся божественного происхождения, стала священным занятием, характерным отличием богословской науки и была поэтому названа греками «иероглифами», или священными знаками. Подобная тренировка неизбежно погружала жрецов в давно позабытый мир, мудрость которого, как у китайцев и мусульман, считалась последним словом. Начертания и священные свитки прошлого ревностно разыскивались и, покрытые пылью веков, подбирались одни к другим, сортировались и приводились в порядок. Прошлое было выше всего; жрец, которому оно было дорого, жил в царстве теней, и его живые силы были потеряны для мира. Равным образом, и в тогдашнем Вавилоне тот же ретроспективный дух был преимущественно характерен для возрождавшейся империи Навуходоносора. Мир дряхлел, и люди всюду останавливались с любовью на его давно ушедшей юности.
В то время, как жизнь в самом Египте в Саисскую эпоху настолько проникнута духом прошлого, что вполне справедливо называется эпохой Реставрации, внешняя политика в те дни выказывала мало склонности к минувшему. В резком противоречии с реставрационной тенденцией и особенно с национальной исключительностью стояла более интенсивная, чем когда-либо, чужеземная политика Псамметиха I. Восстановление упорядоченного и централизованного управления и приведение в надлежащий вид запущенной системы орошения вполне обеспечили внутреннее процветание страны в традиционных направлениях. Но ранняя деятельность и воспитание Псамметиха толкали его на большее. Он лично видел великие торговые пути, пересекавшие из конца в конец обширную Ассирийскую империю, он понимал великое экономическое значение иноземной торговли для нации, над воссозданием которой он трудился, а также не мог он не знать, что такая торговля могла быть обложена пошлиной, что приносило бы значительный доход его собственной казне. Поэтому он восстановил прежние сношения с Сирией, финикийские галеры появились в большом количестве в устьях Нила, и торговцы семиты, предшественники арамейцев, столь многочисленных в персидские времена, стекались в Дельту.
Псамметих не только сумел пополнить греками ряды своей армии, но также нашёл их весьма полезными для осуществления собственных коммерческих проектов.
Начиная с VIII века до н. э., движение на юг северных народов, предварённое более чем пятьсот лет назад набегами «морских народов», стало теперь обычным явлением. Греки, приходившие с далёкого севера и в это время впервые отчётливо появляющиеся в истории, уже давно завладели полуостровом и близлежащими островами с их центрами микенской цивилизации, и теперь они образуют цветущие общины и быстро растущие морские государства, флоты которых, проникая всюду в Средиземном море, находились с финикийцами в непрерывном и напряженном соревновании. Их колонии и ремесленные поселения с деятельными факториями быстро распространялись по берегам Средиземного моря и проникли в Чёрное море. Псамметих был, вероятно, первым из числа египетских правителей, сочувствовавших появлению греческих колоний в Египте. Вскоре страна изобиловала греческими торговцами, и им было позволено устраивать поселения ремесленников, в особенности в Западной Дельте вблизи царской резиденции в Саисе. В Мемфисе находились греческий и карийский кварталы, и, по всей вероятности, также и другие большие города имели подобные же специальные кварталы для иностранцев и преимущественно греков.
Наконец, греки вполне ознакомились с внешними сторонами египетской цивилизации, но они никогда не могли научиться читать своеобразные иероглифы настолько, чтобы понимать сохранившиеся летописи или узнать подлинную историю страны. С течением времени появились переводчики, которые были так многочисленны, что образовали заметный класс населения, и они часто грубо обманывали людей, обращавшихся к ним с расспросами, как, например, Геродота. Непроницаемая сдержанность египтян, а также их безграничные притязания производили глубокое впечатление на восприимчивых греков. Впечатление ещё усиливалось благодаря чудесам, наполнявшим страну: огромные здания и храмы, сооружение которых часто оставалось для них загадкой; таинственные письмена, покрывавшие их стены; странная река, не похожая ни на какую ими виденную; удивительная религия с таинственным ритуалом, казалось, скрывавшим за собой глубочайшие истины; бесспорная древность бесчисленных величественных памятников, окружавших их со всех сторон, — всё это вследствие невозможности непредвзятого объективного изучения народа и его истории неизбежно ослепляло даже греков, посещавших в то время страну, несмотря на их высокую интеллектуальность и культуру.
Таким образом, подлинный характер египтян и их цивилизация никогда не были правильно поняты греками, и произведения этих последних, касавшиеся Нильской страны, даже несмотря на то, что они часто высмеивали странные египетские обычаи, передали нам по наследству ложное представление о ценности их творений, в особенности интеллектуальных. Греки, с их неутомимой жаждой к истине и постоянным тяготением к трезвому исследованию, были несравненно выше египтян, прославленную мудрость которых они так почитали. Греки могли познакомиться лишь с позднейшей политической историей страны, протекавшей непосредственно на их глазах. От эпохи Псамметиха I до нас дошёл целый запас народных греческих преданий, относящихся к XXVI династии, который, будучи надлежащим образом использован, проливает неоценимый свет на этот период, так как местные анналы и памятники почти совершенно погибли вследствие того, что они находились в незащищённой Дельте.
Сами египтяне, ограждённые требованиями обрядовой чистоты и незыблемой сосредоточенности, стояли совершенно в стороне от соприкосновения с чужеземной жизнью и не давали ей на себя влиять. Если бы они могли идти собственным путём, они изгнали бы из своей страны всех без исключения иноплеменников. Но, находясь в тех же условиях, что и современные китайцы, они вели с ними торговые сношения и примирялись с их присутствием благодаря выгодам, которые они приносили им. Итак, в то время, как саисские фараоны, как мы увидим далее, подверглись глубокому влиянию греков, масса египетского населения осталась им незатронутой. С другой стороны, греки получали большую выгоду от соприкосновения с цивилизацией Нильской долины, хотя эта выгода имела для них главным образом вещественный характер. Они находили здесь усовершенствованные и приспособленные технические изобретения, которые их исключительный гений сумел так своеобразно применить к более высоким целям, нежели те, которые привлекали к себе древнейшие цивилизации. Они, несомненно, широко заимствовали художественные формы, и влияния, приходившие с Нила и сказывавшиеся в центрах микенской культуры, начиная, по меньшей мере, с ХХ династии (2000 лет до н. э.), все ещё представляли собой действенную силу в тех же областях севера. Несмотря на широко распространённый «закон фронтальности», едва ли случайным был тот факт, что архаический (как его называют) Аполлон воспроизводит во всех деталях стоячую позу, преобладавшую в Египте, включая и характерно выдвинутую вперед левую ногу. Греки могли многому научиться у сансских скульпторов-портретистов вплоть до дней своего величайшего художественного совершенства. Интеллектуальное влияние проследить труднее, но всё же есть зерно правды в предании греков, что они получили свою философию из Египта. Философская теология египетских жрецов заключала в себе творческие зачатки, которые легко могли проникнуть в ранние ионийские системы. Идеи изначального Разума и творящего Слова, возникшие ещё при XVIII династии, едва ли не оказали влияния на образованных греков, посещавших Египет задолго до того, как подобные представления возникли в самой Греции.
Непреодолимая вера египтян в посмертное существование и их сложные погребальные обряды, бесспорно, отразились на воззрениях греков, а так-же и римлян; и широкое распространение египетской религии в классическом мире свидетельствует о глубоком впечатлении, производимом ею в то время. Вплоть до наших дней её символы выкапываются из земли на протяжении всего бассейна Средиземного моря. Влияния, шедшие из Египта, стали ощущаться в государствах, представлявших собой начатки позднейшей европейской цивилизации, начиная с эпохи Псамметиха I; ярким доказательством личного престижа великого возродителя Египта в греческом мире служит тот факт, что могущественный Периандр Коринфский назвал своего племянника и преемника Псамметихом.
Около 640 г. до н. э. Псамметих почувствовал себя достаточно сильным, чтобы возобновить свои планы относительно завоеваний в Азии и, вновь заявив о традиционных притязаниях Египта на Сирию и Палестину, оспаривать у Ассирии её владения. Он вторгся в страну филистимлян и много лет осаждал Ашдод, но его тщеславным замыслам был неожиданно положен конец вторжением с севера скифских племён, прошедших через всю Ассирию и проникших на юг вплоть до границы Египта.
Согласно Геродоту, Псамметих посредством богатых даров спас своё царство. Но более вероятно, что его собственная сильная рука освободила от них страну. Он уже поднял её из многовекового состояния слабости и упадка, и, когда он умер после 54-летнего царствования, он оставил Египет в состоянии такого мирного процветания, которого страна не знала со смерти Рамсеса III, т. е. в течение 500 лет.
