Глава X
Двенадцатая династия
Мы видели, что при сильном и искусном управлении Аменемхета I права и преимущества, завоеванные могущественной земельной знатью, были впервые надлежащим образом урегулированы и подчинены централизованному авторитету царской власти, что давало возможность стране вновь пользоваться после долгого перерыва несравненным преимуществом единообразного управления национальными делами. Эта трудная и тонкая задача, без сомнения, заняла большую часть правления Аменемхета I; но раз исполненная, она позволила его династии управлять страной в течение более двух столетий. Возможно, что ни в какой иной период истории Египта не пользовалась страна таким всеобъемлющим и полным благоденствием, как тогда. Сам Аменемхет говорит об этом:
Я умножил пшеницу и любил бога ячменя.
Нил был благосклонен ко мне.
Не было при мне ни голодного, ни жаждущего.
Жили в жире, благодаря моим делам.
Все, что я приказывал, было хорошо[1].
Несмотря на все это, когда Аменемхет полагал, что он и его династия прочно утвердились на престоле страны, обязанной ему столь многим, в кругу приближенных к нему должностных лиц возник черный заговор. По-видимому, этот последний зашел настолько далеко, что на особу царя было произведено нападение ночью, и царь должен был выдержать схватку с нападавшими на него в своей опочивальне. Как бы то ни было, дворцовые залы огласились лязгом оружия, и жизнь царя находилась в опасности. В 1980 г. до н. э., вероятно, вскоре после этого случая и, без сомнения, под его влиянием, Аменемхет назначил своего сына Сенусерта, первого из числа носивших это имя, своим соправителем. Принц занял высокий пост с большим запасом энергии, и так как внутренние дела страны становились все более и более устойчивыми, он имел возможность посвятить внимание завоеванию крайнего юга, прерванному восстанием феодальных владетелей и падением VI династии. Несмотря на результаты, достигнутые этой последней на юге, страна ниже первых порогов, вплоть до Эдфу на север, все еще считалась принадлежащей к Нубии и продолжала носить название Тапедет, «Страна Лука», обычно прилагавшееся к Нубии. В 29-й год правления старого царя египетские войска проникли в Уауат до Короско, конечного пункта дороги через пустыню, пересекающей большую западную излучину Нила, и захватили много пленных среди маджаев в стране, лежащей по ту сторону. Едва ли можно сомневаться в том, что юный Сенусерт лично руководил этой экспедицией. Возобновлены были также работы в хаммаматских каменоломнях, а кроме того, на восток от Дельты были наказаны «троглодиты, азиаты и жители песков». Восточная граница Дельты была усилена в дальнем конце Вади-Тумилата крепостью, быть может, существовавшей уже при фараонах Древнего царства; и в ней был помещен гарнизон с часовыми, бессменно находившимися на сторожевых башнях. Таким образом, как на севере, так и на юге велась одинаково агрессивная политика, границы укреплялись, и иноземные сношения царства находились под неустанным надзором.
Когда старый царь почувствовал приближение смерти, он передал своему сыну краткие наставления, заключавшие зрелую мудрость, накопленную им в течение долгого земного поприща. Читатель ясно почувствует в них ту горечь, которая переполняла душу старого Аменемхета со времени покушения на его жизнь приближенных. Он говорит своему сыну:
Внимай тому, что я говорю тебе,
Чтобы ты мог быть царем над землей,
Чтоб ты мог быть правителем стран.
Чтоб ты мог умножать добро.
Будь черствым в отношении ко всем подчиненным.
Люди остерегаются тех, кто держит их в страхе;
Не приближайся к ним один,
Не заполняй своего сердца братьями,
Не знай друзей,
И да не будет у тебя доверенных лиц
В этом нет никакого смысла.
Когда ты спишь, принимай сам предосторожности,
Ибо не находится людей
В злой день.
Я давал нищему,
Я кормил сироту,
Я был доступен для простолюдина,
Как и для человека с положением.
Но евшие мой хлеб восстали на меня,
Те, которым я подавал руку, поднялись против меня.
Далее следует рассказ о неблагодарности людей, способных в конце концов покуситься на его жизнь, с целью подкрепить горький совет старого царя. Вероятно, вскоре после этого Сенусерт был послан с войском усмирять ливийцев на западной границе. Во время отсутствия принца в 1970 г до н. э. Аменемхет умер, после 30-летнего царствования. Спешно были посланы гонцы известить Сенусерта о кончине его отца. Не сообщая армии о случившемся, принц в ту же ночь поспешно покинул лагерь и направился в столицу Иттауи, где вступил на престол прежде, чем какой-либо претендент из числа гаремных сыновей успел опередить его. Все происшествие характерно для любой царской линии с древнейших времен на Востоке. Весть о смерти старого царя случайно подслушанная в палатке Сенусерта повергла в такой ужас вельможу по имени Синуха, что последний немедленно спрятался и при первой возможности бежал в Азию где оставался много лет. Неизвестно, был ли он виновен в каком-нибудь поступке, вызвавшем неудовольствие принца-соправителя, или же у него были косвенные права па престол, освободившийся после смерти Аменемхета, но так или иначе его поспешное бегство из Египта служит другим красноречивым доказательством опасных сил, разнуздывавшихся со смертью фараона.
Предприятия династии Аменемхета за пределами Египта — в Нубии, Хаммамате и на Синайском полуострове — запечатлелись гораздо полнее в этих странах, нежели ее благодетельное и успешное правление в самом Египте; ее достижения, по меньшей мере поскольку они записаны, могут быть яснее прослежены за пределами страны, нежели дома. Поэтому удобнее сначала проследить чужеземные предприятия династии, чем начинать сразу с ее деятельности внутри страны. Благодаря десятилетнему опыту, приобретенному за то время, когда он был соправителем отца, Сенусерт I мог поддержать с полным блеском престиж своей династии. Он вполне доказал, что может руководить великими предприятиями, перешедшими к нему по наследству. Завоевание Нубии продолжалось по-прежнему; феодалы получили приказание доставить отряды, и Амени, впоследствии правитель Антилопьего нома, сообщает в своей Бени-Хасанской гробнице, что его отец, которого Аменемхет I назначил номархом, был теперь слишком стар, чтобы предпринимать такой поход, и что поэтому он сам как заместитель отца стал во главе войск Антилопьего нома и проник в Куш под начальством своего владыки Сенусерта I. Война, таким образом, была перенесена за вторые пороги в обширную страну, известную под названием Куш, часто появляющимся теперь в анналах, начертанных на памятниках, в то время как в эпоху Древнего царства это название встречается только один раз. Мы ничего не знаем о перипетиях кампании, но она не сопровождалась серьезными сражениями, так как Амени хвалится, что он вернулся назад, не потеряв ни одного человека. Номарх Элефантины, как и в эпоху VI династии, принимал видное участие в походе, и, быть может, в эту экспедицию был пойман слон, о котором он говорит в своей асуанской гробнице. Кампания интересна тем, что, насколько известно, она является первой из числа проведенных в чужой стране лично самим фараоном. Время экспедиции неизвестно, но она, без сомнения, предшествовала той, которая имела место спустя восемь лет после смерти отца фараона, ибо тогда Сенусерт I не считал уже более нужным руководить лично завоеванием юга. В следующую кампанию в Куш он отправил одного из своих военачальников по имени Ментухотеп. Последний оставил большую плиту в Вади-Хальфе, сейчас же ниже вторых порогов, гласящую о его победах и дающую нам первый список завоеванных чужеземных стран и городов, которым мы обладаем. К сожалению, мы так мало знаем о нубийской географии той отдаленной эпохи, что только одна страна из числа десяти поименованных может быть установлена по карте. Она называлась Шет и лежала выше вторых порогов, в тридцати или сорока милях к югу от Вади-Хальфы, вблизи современного Кумме. Поэтому возможно, что плита Ментухотепа была поставлена поблизости, если не в самой покоренной им области. Мы уже говорили, что на этой плите Ментухотен настолько выдвинул себя вперед, что впоследствии его фигура была стерта и вместо нее было высечено изображение бога. Отсюда следует, что победоносный начальник был смещен и впал в немилость. Страна была теперь настолько покорена, что можно было заставить вождей племен разрабатывать рудники на востоке, в Вади-Алаки и по соседству с ним, и Амени из Антилопьего нома был послан в Нубию с отрядом в 400 человек из его нома за добытым золотом. Царь воспользовался случаем отправить вместе с Амени молодого наследного принца, будущего Аменемхета II, с тем чтобы он мог познакомиться со страной, которую ему надлежало впоследствии покорить и присоединить к царству фараонов. Также и золотоносная область на восток от Копта стала теперь эксплуатироваться, и верному Амени было поручено сопровождать визиря, посланного туда для того, чтобы доставить в сохранности драгоценные металлы в Нильскую долину. Он успешно выполнил это с отрядом в 600 человек, навербованных в Антилопьем номе. По-видимому, Сенусерт I внимательно следил за развитием иноземных интересов Египта, и при нем мы впервые слышим о сношениях с оазисами. Если фараон и не был еще в состоянии захватить их, то, очевидно, он поддерживал сношения с их городами. Икудиди, один из управителей Сенусерта I, был послан в большой оазис Эль-Харге, на запад от Абидоса, служившего отправной точкой для караванов, шедших туда. Свое посещение в город, где находилась священная усыпальница Осириса, Икудиди использовал, как и многие его сотоварищи, а именно — поставил там памятную стелу с молитвой богу. Случайное упоминание на этом памятнике о причине посещения им Абидоса является единственным источником, откуда мы узнаем о его экспедиции в оазис.
Без сомнения, сознание очевидного преимущества, выпавшего ему на долю вследствие того, что он был соправителем своего отца, побудило Сенусерта I назначить собственного сына на тот же пост. Когда он умер, в 1935 г. до н. э., после 35-летнего царствования, его сын Аменемхет II был его соправителем уже в течение трех лет и стал единоличным главою без затруднений. Такую политику продолжал и Аменемхет II, и его сын Сенусерт II также правил три года вместе со своим отцом, вплоть до его смерти. В течение 50 лет, под властью этих двух царей, страна пользовалась прочным благосостоянием. Синайские копи стали вновь разрабатываться, и торговля с Пунтом, возобновленная Аменемхетом II, продолжалась при его сыне. Дорога через пустыню из Копта, но которой можно было дойти в пять дней до Красного моря, была уже снабжена колодцами и станциями благодаря стараниям фиванских царей XI династии. Эта дорога была севернее той, которая проходила через Хаммамат, и приводила к небольшой гавани при выходе из современного Вади-Газуса, в нескольких милях к северу от позднейшей гавани в Косере, Леукос-Лимене Птолемеев. Двое из начальников, отплывших из этого порта (Вади-Газуса), оставили там надписи в память своего благополучного возвращения. Отдаленные берега Пунта постепенно стали более знакомы египетскому народу, и до нас дошла сказка, повествующая о чудесных приключениях моряка, потерпевшего кораблекрушение в тех водах. Нубийские золотые копи по-прежнему представляли собою источник богатства для царского дома, и египетские интересы в Нубии охранялись в Уауате крепостями, снабженными гарнизонами и подлежавшими периодическому контролю. В момент смерти Сенусерта II, в 1887 г. до н. э., все было готово для полного покорения двухсот миль Нильской долины, между первыми и вторыми порогами.
Сенусерт III являлся, быть может, единственным представителем своей фамилии, не бывшим в течение известного времени соправителем своего отца с целью подготовиться к вступлению на высокий пост. Тем не менее он показал себя достойным представителем славной династии. Немедленно по восшествии на престол он сделал предварительные шаги к завершению великой задачи в Нубии. Самой значительной из числа этих мер было установление непрерывного водного сообщения со страной выше первых порогов. Прошло более шестисот лет со времени прорытия Уной в эпоху VI династии канала через пороги, и за это время, возможно, что он был разрушен действием могучего потока. Во всяком случае, мы ничего больше о нем не слышим. В наиболее трудном месте инженеры Сенусерта I прорыли туннель в гранитной скале длиною около 260 футов, шириною около 34 футов и глубиною около 26 футов. Он был назван «Великолепны пути Хекура» (тронное имя Сенусерта III), и много военных галер прошло, вероятно, вверх по нему во время ранних кампаний этого фараона, относительно которых, к сожалению, у нас нет сведений. В 8-м году он был найден засоренным, и его пришлось очищать для экспедиции, проходившей в то время вверх по реке. Покорение страны к тому времени настолько подвинулось вперед, что Сенусерт III мог выбрать в этом году в качестве границы удобную стратегическую позицию в современных Кумме и Семне, находящихся один против другого на берегах реки немного выше вторых порогов. Это место он формально объявил южной границей своего царства. Фараон воздвиг на каждой стороне реки плиту, указывающую на пограничную линию, и один из этих двух важных межевых знаков сохранился до наших дней. Он несет на себе следующую красноречивую надпись: «Южная граница, установленная в год 8-й при его величестве царе Верхнего и Нижнего Египта Сенусерте Ш, которому дарована жизнь во веки веков, с целью помешать какому бы то ни было негру пересекать ее по суше или по воде, на судне, или каким бы то ни было полчищам негров, исключая того негра, который пересечет ее для торговли… или имея поручение. С ними будут обходиться хорошо во всех отношениях, но только ни одному судну негров не будет позволено пройти мимо Хе (Семне), идя вниз по течению, вовеки».
Невозможно было так охранять границу, если не держать на пей постоянного войска. Поэтому Сенусерт III построил в этом месте сильную крепость по ту и по другую сторону реки. Наиболее грозная и крупная из двух, в Семне, на западной стороне реки, получила название «Могуществен Хекура» (Сенусерт III). В ее стенах царь построил храм местному нубийскому богу Дедуну. Эти две твердыни существуют еще и поныне и, несмотря на свое разрушенное состояние, свидетельствуют о поразительном выборе места, а также о неожиданном умении строить грозные укрепления.
Через четыре года беспорядки среди беспокойных нубийских племен к югу от границы вновь призвали царя в Нубию. Хотя Египет и не претендовал на главенство в Куше, выше вторых порогов, все же фараон должен был охранять торговые пути с далекого юга, проходившие через Куш к его новой границе, — пути, по которым товары из Судана доставлялись теперь непрерывно в Египет. Следует заметить, что установление границы не возбраняло перехода через нее любому негру, являвшемуся для торговли или с поручением от какого-либо южного вождя. С этих пор фараону приходилось ходить с войском чаще к югу от границы, нежели в страну между двумя первыми порогами. Кроме того, походы за пределы страны сопровождались богатой добычей, благодаря чему охрана южных торговых путей несла сама по себе известные выгоды.
Сенусерт III мог отправить своего главного казначея Ихернофрета в Абидос для реставрации священного изображения Осириса посредством золота, захваченного в Куше; золота было по-прежнему больше серебра, и его ценность была поэтому ниже последнего. Письмо, написанное по этому случаю царем хранителю сокровищницы, уже приведено нами в предыдущей главе.
Кушитские племена, включавшие варваров на восток от Нильской долины, сделали неожиданный набег на пограничные земли, по-видимому, перед самым началом 16-го года правления Сенусерта III, ибо в этом году фараон предпринял против них большой поход, во время которого опустошил их страну, спалил их посевы и угнал их скот. После того он еще раз подтвердил установление южной границы в Семне в надписи на плите, поставленной им по этому случаю в местном храме, сопровождавшейся воззванием к потомкам охранять ее там, где она была им установлена, он также поставил на границе собственную статую как бы затем, чтобы устрашать местных жителей своим собственным присутствием. Кроме того, он усилил границу посредством крепости в Вади-Хальфе, построенной, вероятно, им, и еще другой в Матуге, на 12 миль южней, где было найдено его имя. Он построил еще твердыню на острове Уронарти, сейчас же ниже Семне, и поместил в ней дубликат вторичного установления границы. Новый форт был назван им «Отражением троглодитов», и в семнехском храме было установлено ежегодное празднество, носившее то же название и сопровождавшееся определенным числом приношений. Это празднество с возобновленным списком приношений продолжало справляться еще во времена империи. Три года спустя был предпринят в Куш под начальством самого царя поход, который, быть может, являлся просто ревизионной экспедицией. Насколько нам известно, это был последний поход Сенусерта III в Куш. По-видимому, он лично руководил всеми походами на юг. Его мощная политика настолько утвердила владычество фараона в новоприобретенных владениях, что в эпоху империи на него смотрели как на подлинного завоевателя Куша, и его почитали уже в эпохуXVIII династии как местного бога. Таким образом, постепенное движение фараонов на юг, начавшееся в доисторические времена в Эль-Кабе (Нехебте) и захватившее область первых порогов в начале VI династии, достигло теперь вторых порогов и имело результатом присоединение к царству двухсот миль Нильской долины. Хотя завоевание их началось уже в эпоху VI династии, оно было доведено до конца лишь царями XII династии.
При воинственном Сенусерте III мы слышим также и о первом вторжении фараонов в Сирию. Один из его военных сподвижников по имени Себекху, в то время комендант столицы, служивший также в Нубии, упоминает на своей памятной плите в Абидосе, что он сопровождал царя во время похода в Ретену (Сирию), в область, называемую Секмим. Азиаты потерпели поражение, и Себекху взял пленника. Он повествует с видимой гордостью о том, как царь наградил его: «Он дал мне жезл из сплава золота и серебра, лук и кинжал, украшенные сплавом из золота и серебра, вместе с его (пленника) оружием».
Здесь намек на военный энтузиазм, довершивший два с половиной века спустя в этой же стране покорение территории, составившей азиатскую империю фараона. К сожалению, нам неизвестно местоположение Секмима в Сирии, но ясно, что фараоны Среднего царства до известной степени приготовили путь для завоевания Азии, так же как это сделали фараоны VI династии относительно Нубии. Уже во времена Сенусерта I гонцы от двора и ко двору фараона регулярно пересекали Сирию и Палестину; египтяне и египетский язык не были неизвестны в этих странах, и страх перед именем фараона уже ощущался там. В Гезере, между Иерусалимом и морем, в пределах «высоты», в «четвертом городе», считая от основания «холма», была найдена плита египетского чиновника этой эпохи. Хнумхотеп из Менат-Хуфу описывает в своей общеизвестной Бени-Хасанской гробнице прибытие 37 кочевников-сирийцев, которые, явившись, по-видимому, для торговли с номархом, предложили его вниманию благовонную косметику, бывшую в таком употреблении у египтян. Начальником над ними был правитель холмистой страны Абша, имя хорошо известное по-еврейски как Абшай. Несчастный вельможа Синуха, бежавший в Сирию после смерти Аменемхета I, нашел недалеко от границы дружественного шейха, побывавшего однажды в Египте; далее на севере он нашел египетское поселение. Хотя и существовала на границе Дельты крепость, имевшая целью удерживать хищников-бедуинов, тем не менее несомненно, что она препятствовала законным сношениям и торговле не больше, чем это делала, блокада против негров, установленная Сенусертом III у вторых порогов. Суэцкая область, равно как и Суэцкий залив, уже сообщались каналом с восточным рукавом Нила — древнейшее из известных нам водных сообщений между Средиземным и Красным морем. Раздробленные, но массивные остатки храмовых зданий, возведенных XII династией в городах Северо-Восточной Дельты, как например в Тане и Небеше свидетельствуют о их деятельности в этой области. Потребности семитских племен соседней Азии были такие, как у высокоцивилизованных народов, и способствовали развитию торговли. Кочевники в Бени-Хасанской гробнице носят одежды из красивой узорчатой тканой шерстяной материи и кожаные сандалии, имеют металлическое оружие и употребляют богато украшенную лиру. Красные гончарные изделия, изготовлявшиеся хиттитскими народностями в Каппадокии, в Малой Азии, возможно, уже проникли к семитам Южной Палестины. Без сомнения, уже давно существовала торговля, хотя пока и умеренная, вдоль пути, проходившего через Палестину и Кармель на север к торговым трактам, спускавшимся вниз по Евфрату к Вавилону. Началась торговля также и с Южной Европой. Народы Эгейского моря, среди которых в то время быстро развивалась культура микенской эпохи, были известны в Египте. Их называли «хауинебу», и один государственный казначей XII династии, на чьей обязанности лежала охрана пограничных портов, с гордостью говорит о себе как о человеке, «усмиряющем хауинебу». Это показывает, что их сношения с Египтом не всегда были мирные. Писец той же эпохи, равным образом, хвалится, что его пером были вписаны в анналы также и хауинебу. Их гончарные изделия были найдены в Кахуне в погребениях той эпохи, и эгейское декоративное искусство, в особенности в отношении употребления спиралей, испытало на себе влияние Египта. Таким образом, Европа вырисовывается на горизонте жителей Нильской долины более отчетливо в эпоху Среднего царства.
Хотя кампания Сенусерта III в Сирию представляла собой, очевидно, всего лишь хищнический набег, столь же мало способствовавший покорению страны, как и походы VI династии в Нубию, тем не менее она, вероятно, значительно подняла репутацию его династии. Будучи первым фараоном, лично руководившим кампанией в чужой стране, Сенусерт I сообщил нубийскими войнами неумирающий престиж своему имени — престиж, значительно возросший благодаря деятельности Сенусерта III. Вследствие этого с именем Сенусерта традиция связала первые иноземные завоевания фараонов. Вокруг этого имени всегда вращались впоследствии рассказы о войнах и завоеваниях, циркулировавшие в народе. В греческую эпоху Сенусерт стал исключительно легендарным героем, которого невозможно отождествить ни с одним царем. То, что некоторые деяния Рамсеса II переплелись, быть может, с греческой легендой о Сенусерте, не является вовсе основанием для отождествления этого последнего с царем XIX династии, а также, повторяем, не позволяют невероятные подвиги, приписываемые легендарному Сенусерту, отождествлять его с каким бы то ни было историческим фараоном.
В течение 38 лет мощно управлял Сенусерт III царством, обнимавшим тысячу миль Нильской долины. Ему даже удалось обуздать феодальную знать; и их гробницы вроде тех, которые находятся в Бени-Хасане и Берше, исчезают теперь. Так как преклонный возраст давал себя чувствовать, то он назначил своего сына соправителем и запечатлел это событие на стенах храма в Арсиное, в Файюме. После смерти Сенусерта III, последовавшей в 1849 г. до н. э., его сын-соправитель Аменемхет, третий носитель этого имени, вступил на престол, по-видимому, без затруднений.
Ряд мирных предприятий в интересах процветания страны и увеличения царских доходов был успешно осуществлен Аменемхетом III. Хотя разработка копей на Синайском полуострове была возобновлена еще в царствование Сенусерта I, тем не менее иноземные предприятия династии в других местах совершенно превзошли то, что было достигнуто ею здесь. Аменемхету III оставалось улучшить устройство станций на полуострове так, чтобы они стали чем-то более постоянным, а не только простыми лагерями экспедиций в течение нескольких месяцев их работ в копях. Эти экспедиции претерпевали большие неудобства, и чиновник той эпохи описывает испытанные им трудности, когда злой рок судил ему побывать там летом. Он говорит, что «хотя было не время идти в Страну Копей», он отправился туда без отговорок, и невзирая на то, что «возвышенности раскалены летом и горы опаляют кожу», он подбодрял рабочих, жаловавшихся на «злое летнее время», и, покончив с работой, доставил домой больше, чем от него требовалось. Он оставил там плиту с повествованием о своих испытаниях и ободрением для тех из своих потомков, которые могли бы очутиться в подобном же положении. При таких условиях были необходимы постоянные колодцы и цистерны, бараки для рабочих, дома для начальствующих чиновников и укрепления против хищников-бедуинов. Кое-что из этого, возможно, было уже сделано его предшественниками; что же касается Аменемхета III, то он превратил станцию в Сарбут-эль-Хадеме в прекрасно оборудованную колонию для разработки минеральных горных богатств. Он высек в скале большую цистерну и открыл ее с помпой в 44-й год своего правления. Был воздвигнут храм в честь местной Хатор, и мы видим чиновника сокровищницы отправляющимся туда с приношениями по воде,- факт, свидетельствующий о том, что Суэцким заливом пользовались с целью избежать утомительного путешествия через пустыню. Каждый рудник находился в ведении особого надзирателя, но имени которого он назывался, и при периодических посещениях чиновников сокровищницы с каждого рудника требовалось определенное количество руды. Случайные нападения соседних бедуинов, без сомнения, оканчивались ничем благодаря войску, по-прежнему находившемуся под начальством «казначея бога» и способному без труда разорять разбойнические шайки в случае, если бы они осмелились слишком близко подойти к колонии. Здесь египтяне умирали и погребались в раскаленной долине, снаряжаемые как дома. Сохранившиеся еще и поныне развалины показывают, что то, что раньше являлось побочным и случайным делом, стало теперь постоянным и непрерывным видом промышленности, приносившим царской сокровищнице определенный годовой доход.
Несомненно, что обстоятельства принудили царей феодального периода изыскивать новые источники доходов за пределами страны; в то же время, как мы уже указывали, они подняли производительность страны на небывалую высоту. К сожалению, не сохранилось анналов или отчетов об этой стороне их деятельности. Мы знаем, что в особенности Аменемхет III заботился об ирригационной системе. Его чиновники в семнехской крепости у вторых порогов должны были отмечать высоту Нила на скалах, которые таким образом превратились в нилометр, показывавший из года в год наивысший уровень воды. Эти заметки на скалах, сохранившиеся до сего времени, находятся на 25-30 футов выше того места, до которого поднимается в настоящее время Нил. Подобные наблюдения, немедленно сообщавшиеся чиновникам Нижнего Египта в канцелярию визиря, позволяли им заранее учитывать ожидаемый урожай, сообразно которому устанавливался размер податей.
В Нижнем Египте был задуман план с целью продолжить время пользования водами наводнения, и он был блестяще осуществлен посредством огромной системы орошения. Среди возвышенностей на запад от долины Нила, приблизительно в 65 милях вверх по течению реки, считая от южного конца Дельты, есть ущелье. Эта лощина среди западных холмов ведет в большую низину Ли-вийской пустыни, известную под названием Файюма и не отличающуюся по своему характеру от западных оазисов; в действительности, это и есть обширный оазис, лежащий рядом с Нильской долиной, с которой он сообщается посредством вышеупомянутой лощины. По виду она напоминает огромный кленовый лист, стебель которого, концом обращенный почти на восток, представляет собою соединение с Нильской долиной. В круглых числах она измеряется сорока милями в любом направлении. Низменные части на северо-западной стороне, покрытые в настоящее время озером Биркет-эль-Куруном, представляют собою значительную впадину, что видно из того, что поверхность озера теперь более чем на 140 футов ниже морского уровня. В доисторические времена разлив Нила заполнял собой весь файюмский бассейн, образуя значительное озеро. Фараоны XII династии решили урегулировать, в интересах функционировавшей системы орошения, втекание и вытекание воды. В то же время они начали постройку огромных заграждающих стен внутри Файюма, в том месте, где втекали воды, с тем чтобы отвоевать для земледелия часть площади Файюма. Первые цари XII династии начали осушение. Аменемхет III настолько удлинил огромную стену, что она, наконец, достигла длины, вероятно, в 27 миль, благодаря чему были осушены в общем 27 000 акров. Эти огромные работы в том месте, где озеро всего чаще посещалось, производили впечатление, что все вместилище воды было сделано искусственно, вырытое, как говорит Страбон, царем Ламаресом, в имени которого мы с уверенностью узнаем тройное имя Аменемхета III. То было, следовательно, знаменитое Меридово озеро классических географов и путешественников. Страбон, наиболее внимательный древний обозреватель озера, поддерживает неопределенное описание Геродота и утверждает, что во время разлива Нила воды его наполняли озеро через канал, еще и теперь проходящий через лощину, но что, когда уровень реки понижался, они могли вытечь обратно по тому же каналу и быть использованы для орошения. Страбон видел приспособления для урегулирования как втекания, так и вытекания. Заботливое отношение к Файюму со стороны Аменемхета III, по-видимому, указывает на то, что система регулирования была, по меньшей мере, столь же древней, как и работы у входа в знаменитое озеро, благодаря которым пошла слава, что он его выкопал. Вычисления ученых показывают, что можно было запасти достаточно воды, чтобы удвоить количество воды в реке, книзу от Файюма, в продолжение ста дней низкого стояния Нила, начиная с первого апреля.
Богатая и цветущая провинция, отвоеванная у озера, представляла, без сомнения, царскую собственность, и имеются данные, что то было любимое местопребывание царей конца XII династии. В новой провинции возник цветущий город, известный грекам под названием Крокодилополя, с храмом в честь бога-крокодила Себека; и обелиск Сенусерта I лежит в Эбгиге, в самом центре отвоеванной земли. Две колоссальных статуи Аменемхета III или, по меньшей мере, царя, считавшегося во времена Геродота устроителем озера, стояли сейчас же за стеною посреди водного пространства. В лощине па северной стороне вводного канала помещалось огромное строение, с площадью приблизительно 800 х 1000 футов, представлявшее собой род религиозного и административного центра всей страны. Каждый иом имел там ряд палат, где стояли в божницах и принимали поклонение его боги и где время от времени происходили совещания его правительства. Из замечаний Страбона, по-видимому, следует, что каждая группа палат представляла собою административный департамент, в ведении которого находился соответствующий ном, а все здание в целом было, следовательно, центром правительства фараона для всей страны. Оно еще стояло но времена Страбона, известное уже давно под названием Лабиринта, одного из чудес Египта, знаменитого среди путешественников и историков греко-римского мира, сравнивавших ряд его запутанных палат и переходов с критским лабиринтом греческой традиции. Это единственное здание, не являющееся исключительно храмом, сохранившееся, как известно, столь долго. Описание Страбоном его постройки свидетельствует о его прочности; так он говорит: «Удивительная вещь, что потолок каждой комнаты состоит из единого камня, а также, что проходы покрыты равным образом сплошными плитами необычайных размеров, причем ни дерево, ни другой строительный материал не употреблялись».
Страбон видел город, возникший вокруг замечательного здания; но теперь и то и другое совершенно исчезло. Сенусерт II основал также город сейчас же за лощиной, по имени Хотеп-Сенусерт, «Сенусерт доволен», и позднее он построил около него свою пирамиду. При таких условиях Файюм стал самым выдающимся центром царской и правительственной жизни той эпохи, и его великий бог Себек соперничал с Амоном в популярности среди членов династии. Последний представитель царствующего дома носил имя Себекнефрура, заключающее имя бога. Последнее фигурировало также и в целом ряде Себекхотепов следующей династии.
В течение почти полустолетия благодетельное правление Аменемхета III поддерживало мир и благосостояние во всем цветущем царстве. Народ пел о нем:
Он покрывает обе страны зеленью больше, чем
великий Нил.
Он одаряет Обе Страны силой.
Он — жизнь, освежающая ноздри;
Сокровища, которые он дает, пища для тех, которые следуют за ним.
Он питает тех, которые идут его путями.
Царь — пища, и его уста — изобилие.
Торговля была поставлена разумно, ценности определялись при помощи медных весовых единиц, и говоря о товаре, обычно присоединяли слова «в X дебенов (меди)», причем дебен равнялся 1404 граммам. По всей стране еще до сих пор рассеяны свидетельства благосостояния при Аменемхете III и его предшественниках в виде остатков обширных строительных работ, хотя эти последние и пострадали от перестроек во времена империи до такой степени, что они являют собою лишь десятую долю того, что раньше было доступно взорам. Кроме того, вандализм XIX династии, в особенности в эпоху Рамсеса II, уничтожил бесценные летописи Среднего царства вследствие самого безрассудного употребления его памятников в качестве строительного материала. Вероятно, во всех главнейших городах страны были воздвигнуты стараниями фараонов Древнего царства скромные храмы, но последние почти не оставили следов, и мы не можем составить себе ясного представления о том, что могла найти в стране XII династия, когда она приступила к работам. В своем родном городе Фивах, бывшем в эпоху Древнего царства всего лишь захолустной деревней, они нашли скромную молельню, которую заменили более величественным храмом Амона, начатым постройкой еще при Аменемхете I. Храм продолжал воздвигаться или был расширен при Сенусерте I, который построил также помещение или трапезную для жрецов храма у священного озера — здание, стоявшее еще 800 лет спустя. Аменемхет III обнес древнюю столицу Эль-Каб (Нехебт) большой кирпичной стеной, которая стоит еще и поныне, представляя собою единственную городскую стену, сохранившуюся, несмотря на свою древность, почти в целости. Не был забыт и древний храм в Эдфу. В Абидосе широкая популярность и глубокое почитание Осириса требовали нового храма, обнесенного оградой, внутри которой богатым и знатным людям разрешалось в течение некоторого времени воздвигать свои гробницы. Близость Файюма, равно как и собственная его традиционная святость, обеспечили также храму Харсафеса в Гераклеополе расширение и богатое оборудование. О самом Файюме мы уже говорили. Мемфис и его древний бог Пта, без сомнения, не остались в пренебрежении, но случайно сохранилось мало следов деятельности царей Среднего царства в этом месте. Соседство Иттауи и других царских резиденций, быть может, несколько умалило его значение. Высший бог государства, прародитель и в то же время родной отец фараона, естественно, почитался и получал богатые приношения испокон века. Сенусерт I созвал совет, на котором объявил двору о своем намерении перестроить храм Ра в Гелиополе, как только будет составлен план. По стародавнему обычаю он лично руководил церемонией, во время которой был намечен вехами план и заложено основание храма. Посвятительная надпись, заключавшая историю постройки, давно погибла, но до нас дошел кожаный свиток (ныне в Берлинском музее), с копией, сделанной писцом в виде упражнения в то время, когда она находилась во дворе храма приблизительно 500 лет спустя после того, как она была составлена. В преувеличенных выражениях Сенусерт I гордо вещает о нерушимости своего имени, запечатленного в колоссальном памятнике. Он говорит:
О моей красоте будут помнить в этом доме,
Мое имя — вершина обелиска, и мое имя — озеро.
Великолепные храмы Гелиополя и окружавший их большой город исчезли, а с ними и священное озеро, упоминаемое Сенусертом, но по любопытной случайности единственным памятником, сохранившимся на старом месте, является один из его обелисков, до сих пор увенчанный острием, который, согласно гордому речению царя, воистину увековечил его имя. Дельта процветала под властью этих просвещенных правителей, непрерывно увлажняемая водами озера, запасавшимися благодаря их предусмотрительности на летнее время. Как мы уже часто упоминали, все города Дельты, независимо от того, когда они процветали, погибли, и сохранилось очень немногое, могущее засвидетельствовать нам деятельность царей в этом месте, но в восточной части, особенно в Танисе и Бубасте, колоссальные остатки еще до сих пор свидетельствуют об интересе, который проявляла XII династия к городам Дельты. Раздробленные остатки храмов, построенных монархами этой линии, были найдены во многих главных городах, от первых порогов до Северо-Западной Дельты. Говоря о крупных работах царей, не следует забывать, что состоятельнейшие и могущественнейшие номархи также строили храмы и значительные здания для правительственных надобностей. Молельни для заупокойной службы по ним строились в городах; и если бы сохранились различные строения, воздвигнутые этими важными сановниками, то, несомненно, они значительно усугубили бы наше впечатление от той прочности и блеска, которые сопутствовали всестороннему экономическому развитию страны.
Подобное впечатление также подкрепляется гробницами того времени, которые в действительности являются единственными постройками, сохранившимися от феодальной эпохи, но также и они находятся в состоянии печальных развалин. Мастабообразная форма гробницы, которая, как мы говорили, продолжала существовать, в это время почти исчезает, и знатные люди высекают свои склепы и спускающиеся к ним шахты в скалах, граничащих с долиной. Молельни, стоящие в связи с такими погребениями, с их сценами из жизни и деятельности умершего знатного человека, являются главнейшим источником наших сведений об истории и жизни феодального периода. Колоннада, иногда представлявшая собой фасад такой гробницы, не была лишена архитектурных достоинств. Пирамиды XII династии являются красноречивым свидетельством того, что сооружение царской гробницы не было больше главной заботой государства. Теперь возобладали более трезвые взгляды на задачи царской власти, и ресурсы страны уже не поглощаются пирамидой, как в Древнее царство. Уже во времена Фиванской династии цари вернулись к первоначальному материалу царских гробниц и строили свои непритязательные пирамиды из кирпича. Аменемхет I следовал их примеру при сооружении своей пирамиды в Лиште; ее сердцевина была сделана из кирпича, а затем для прочности памятник был покрыт снаружи облицовкой из известняка. Все цари XI династии, за одним исключением, следовали этому обычаю. Их пирамиды рассеяны от устья Файюма к северу до Дашура, лежащего сейчас же на юг от Мемфиса. Сенусерт I предпочел лежать в Лиште рядом со своим славным отцом; Аменемхет II первым передвинулся на север в Дашур, а его сын Сенусерт II избрал местом постройки пирамиды свой новый город Хотеп-Сенусерт, ныне Иллахун, при устье Файюма. Сенусерт III вернулся в Дашур и поместил свою пирамиду на севере от пирамиды Аменемхета II, на юге от которой впоследствии возникла пирамида Аменемхета. Пирамида в Хаваре, рядом с файюмским Лабиринтом, ранее считавшаяся пирамидой Аменемхета III, не определена еще с точностью и, может быть, принадлежит Аменемхету IV, единственному царю этой династии, чья пирамида не может быть отнесена с точностью к определенному месту. Все эти пирамиды заключают в себе самое сложное и искусное расположение входов и коридоров, с целью ввести в заблуждение грабителей. Хаварская пирамида в этом отношении наиболее интересная. Высота ее была первоначально несколько более 190 футов, ее основание равнялось приблизительно 334 кв. футам. Вход находится посреди западной половины южной стороны и, спустившись в скалу под пирамиду, делает четыре поворота прежде чем подойти к склепу с северной стороны. Три изумительных монолита, закрывавших проход, колоссальных по величине и по весу, должны были противостоять нападениям грабителей и, кроме того, масса уловок и сбивающих с толку измышлений была направлена к тому, чтобы поставить их в тупик. Склеп имеет в длину 22 фута, в ширину 8 футов и в высоту 6 футов и, несмотря на это, высечен из одной глыбы необычайно твердого кварца весом в 110 тонн. Он не имел двери, и единственный доступ в него был через покрывавшую его плиту весом около 45 тонн. Тем не менее в него проникли в древности грабители, без сомнения, при содействии позднейших чиновников или даже самих позднейших царей. Испорченность чиновников, заведовавших возведением постройки, очевидна из того факта, что из трех монолитов, закрывавших проход, они поместили на место один только внешний, ибо они отлично знали, что после того, как он заложен, никто из членов царской фамилии не будет в состоянии обнаружить, что внутренние отверстия остались открытыми. Неспособность этих великолепных сооружений предохранить тела своих строителей была, вероятно, одной из причин, почему постепенно перестали строить пирамиды. За исключением нескольких небольших пирамид в Фивах, мы впредь уже больше не встретим этих замечательных гробниц, которые, следуя причудливой линией по краю западной пустыни на протяжении 66 миль кверху от южного конца Дельты, являются наиболее внушительными из дошедших до нас свидетельств величия цивилизации, предшествовавшей империи.
К сожалению, сооружения Среднего царства настолько фрагментарны, что мы едва можем составить себе представление об их архитектуре. Тем не менее, судя по гробницам, очевидно, что архитектурные элементы того времени не отличались существенно от тех, которые мы открыли в эпоху Древнего царства. Фиванские фараоны XI династии ввели новый тип в великолепном ступенчатом храме в Дейр-эль-Бахри, послужившем образцом для великих архитекторов империи. Немногочисленные остатки Лабиринта, давшие возможность Питри определить площадь его основания, и описание Страбона позволяют судить лишь о его колоссальности. Гражданская архитектура также погибла совершенно. На основании плана города, найденного Питри у пирамиды Сенусерта II в Иллахуне, мы можем составить себе представление лишь о тесных кварталах, где приходилось ютиться рабочим; о домах богатых людей, где была полная возможность архитектурных заданий, мы знаем очень мало.
Искусство сделало известного рода прогресс со времени Древнего царства. Скульпторы стали дерзать на несравненно большее и созидали вещи самых внушительных размеров. Статуи Аменемхета III, возвышавшиеся над Меридовым озером, имели, вероятно, 40 или 50 футов в высоту, и мы уже упоминали об алебастровом колоссе номарха Заячьего нома, Тутхотепа, высота которого была около 22 футов. Кроме того, эти колоссы производились теперь в большем количестве, чем когда бы то ни было раньше. Десять статуй Аменемхета I были найдены в его пирамиде в Лиште, а Сихатор, помощник казначея Аменемхета II, с большой гордостью повествует о том, как ему был поручен надзор за работой по изготовлению шестнадцати статуй царя для его пирамиды в Дашуре. Осколки таких колоссов из массивного гранита рассеяны среди руин Таниса и Бубаста; напомним также, что Сенусерт III воздвиг свою статую на южной нубийской границе. При таких условиях царские скульпторы неизбежно работали до известной степени механически и подражательно. Их произведения редко обладают поразительной живостью и строгой индивидуальностью, столь характерными для скульптуры Древнего царства. Давно утвердившиеся каноны сказываются также в понижении индивидуальности работы и манеры скульптора. Мы видим царя, разбирающегося в старых свитках, желая установить форму божества, дабы скульптор мог «придать ему вид, который он имел раньше, когда они (боги) делали статуи на своем совете, с целью установить свои памятники на земле». Отсюда следует, что боги, предполагалось, держали вначале совет, на котором определили точную форму и облик каждой статуи. Форма статуй царя и знати определялась ненарушимой традицией, и искусство Среднего царства уже не обладало больше свежестью и силой, необходимыми для того, чтобы принять эти условности и восторжествовать над ними вполне, как это сделали скульпторы Древнего царства. Тем не менее тут и там встречаются портреты, изумительные по силе и индивидуальности, как например, великолепная статуя Аменемхета III в Санкт-Петербурге, голова того же царя в виде сфинкса в Танисе и колоссальная голова Сенусерта III, вырытая из земли в Карнаке. Эти головы являются шедеврами египетского искусства. В них воплощены сверхчеловеческая сита и незыблемый покой, которые египетский скульптор так совершенно выразил. Формы тела передавались настолько схематично в необычайно твердом материале, что чертам лига великого царя сообщалось нечто от вечной неподвижности самого камня. Подобная работа резко противоположна нежной и женственной красоте деревянной фигуры принца Эвибра. Молельни в гробницах номархов, высеченных в скалах, были тщательно украшены живописью, рисующей жизнь умершего и работу в его больших поместьях. Нельзя сказать, чтобы эта живопись, как ни был; она, бесспорно, совершенна во многих случаях, сделала успех сравнительно с живописью Древнего царства. Что же касается раскрашенных рельефов, то они чаще всего заметно ниже более ранних работ.
Непосредственный и внимательный надзор номарха дал заметный толчок искусствам и ремеслам, и по всей стране появилось множество искусных ремесленников, хотя, естественно, придворные мастера не были ими превзойдены. Мы видим в их работе результат развития, начавшегося со времени древнейших династий Великолепные ювелирные вещи принцесс царского дома обнаруживают техническое совершенство и утонченный вкус, абсолютно превосходящие наши ожидания. Если бы грабители дашурского некрополя не просмотрели этих погребений, мы никогда не ценили бы так высоко дарования Среднего царства. Немногое из того, что производилось позднейшими европейскими золотых дел мастерами, может превзойти как по красоте, так и по исполнению царские украшения, которые носились принцессами дома Аменемхета приблизительно за 2000 лет до н. э.
Литература также оставила ценные памятники, свидетельствующие о богатой и разнообразной жизни этой великой эпохи. Мы видели, как искусство письма двигалось вперед, благодаря административным нуждам государства. Теперь развилась до тех пор отсутствовавшая единообразная система орфографии, и ей неизменно пользовались искусные писцы. Сохранился ряд прописей, по которым практиковались ученики в XX в. до п. э., и они показывают, какого труда стоило выписывать их. Язык и литературные произведения эпохи рассматривались в позднейшие времена как классические, и, несмотря на их чрезвычайную искусственность, суждение современной науки подтверждает взгляд империи. Хотя светская литература бесспорно существовала и раньше, тем не менее находим мы ее в Египте впервые в этот период. Несчастный вельможа Синуха, бежавший в Сирию после смерти Аменемхета I, вернулся на склоне лет в Египет, и повесть о его бегстве, жизни и приключениях в Азии стала излюбленной сказкой; ее популярность была так велика, что ее писали на черепках и осколках камня и клали в гробницы для развлечения умершего в ином мире. Потерпевший кораблекрушение в южных водах по дороге в Пунт, прототип Синдбада-морехода, вернулся со сказкой о чудесных приключениях на острове царицы змей, где он спасся и откуда, наделенный сокровищами и подарками, был отослан невредимым в родную страну. Жизнь двора и знати нашла свое отражение в народных сказках, повествующих о великих событиях при смене династий: так, всеобщее распространение имела в то время сказка о возникновении V династии, хотя дошедшая до нас копия была написана столетие или два после ее падения. Искуснейшим писателям эпохи доставляло удовольствие пользоваться сказкой как средством проявить свою виртуозность в искусственном стиле, считавшемся тогда верхом всякого литературного достижения. Повесть, известная теперь под названием «Сказки о красноречивом крестьянине», была составлена единственно затем, чтобы вложить в уста удивительного крестьянина ряд изречений, посредством которых он отстаивал свою правоту против чиновника, поступившего с ним неправильно; он говорит с таким красноречием, что его ведут, наконец, к самому фараону, дабы монарх мог насладиться красотой текущей из его уст медовой риторики. К сожалению, многие его изречения страдают такой натянутостью и поэтический смысл настолько темен, что современное знание языка еще не позволяет нам разобраться в них вполне. Мы уже имели случай отмечать наставления, оставленные престарелым Аменемхетом I своему сыну, пользовавшиеся большой популярностью и сохранившиеся не менее чем в семи частичных копиях. Наставление, говорящее о разумном и трезвом образе жизни, столь ценившемся египтянами, представлено в ряде сочинений эпохи, таких, как совет отца сыну относительно ценности искусства письма или мудрость визирей Древнего царства; хотя нет основания предполагать, чтобы мудрость Птаххотепа и Кегемни, сохранившаяся в свитке папируса Среднего царства, не была подлинным сочинением этих древних мудрецов. Замечательный философский трактат рисует уставшего от жизни человека, ведущего длинный разговор со своей неподатливой душой, которую он тщетно пытается убедить в необходимости совместно покончить жизнь и надеяться на лучшее будущее за пределами этого мира. Странное и темное произведение эпохи рисует пророка по имени Ипувер, изрекающего перед лицом царя потрясающие пророчества относительно грядущей гибели, когда общественная и политическая организация будет низвергнута, бедные станут богатыми, а богатые будут терпеть нужду, придут чужеземные враги и установленный порядок вещей совершенно перевернется. Предсказав страшные бедствия для всех классов, пророк возвещает спасителя, который возродит страну: «Он приносит прохладу в зной. О нем говорят: „Он пастырь всего народа; нет зла в его сердце. Если его стадо заблудится, он целый день станет искать его… Воистину он оттеснит зло, когда прострет на пего свою руку… где он в сей день? Покоится ли он среди вас?“».
В этом странном «мессианском» оракуле пророк возвещает пришествие благого царя, который, как Давид еврейских пророков, спасет свой народ. Данное произведение есть, быть может, искусный энкомий царствующей фамилии, причем пророк представлен описывающим анархию смутного времени, предшествовавшего ее возвышению, и возвещающим ее появление для спасения народа от гибели. Образцы этого замечательного вида литературы, древнейший пример которого мы имеем сейчас перед собой, могут быть прослежены вплоть до первых веков христианской эры, и мы не можем удержаться от заключения, что он дал еврейскому пророку форму и в удивительной мере также и содержание для мессианских пророчеств. Евреям оставалось сообщить этой древней форме высшее этическое и религиозное содержание.
Столько произведений египетских писцов обладает поэтической формой, что трудно разграничить поэзию и прозу. Все до сих пор разобранные вещи в значительной мере поэтические, даже среди простого народа существовали произведения несомненно стихотворные. Песня батраков, гоняющих скот взад и вперед по молотильному току, в нескольких безыскусных строках рисует простой и здоровый труд простонародья; песня арфиста на пиру в палатах богача — песня, проникнутая предвидением грядущего мрака и рекомендующая безудержное веселье в настоящем, пока еще не наступили тяжелые дни.
Древнейшим примером поэзии, представляющей строгое строфическое строение и все сознательные искусственные приемы литературного рода, является удивительный гимн Сенусерта III, написанный при его жизни. Одной строфы из шести, приведенной ниже, достаточно, чтобы показать его характер и строение:
Дважды велик царь своего города над миллионами воинов: другие же правители над людьми — не более, как простой народ.
Дважды велик царь своего города: он — плотина, сдерживающая поток во время разлива.
Дважды велик царь своего города: он — прохладная сень, где всякий может почивать, пока не рассветет совсем.
Дважды велик царь своего города: он — твердыня со стенами из крепкого кесемского камня.
Дважды велик царь своего города: он — убежище, недоступное грабителям.
Дважды велик царь своего города: он — приют, скрывающий охваченного ужасом от его врага.
Дважды велик царь своего города: он — тень, свежая водяная растительность в жатвенную пору.
Дважды велик царь своего города: он — теплый и сухой угол в зимнюю пору.
Дважды велик царь своего города: он — скала, сдерживающая порыв ветра во время бури.
Дважды велик царь своего города: он — Сехмет для врагов, переступающих через его границу.
Драматические представления о жизни и смерти Осириса в Абидосе, без сомнения, сопровождались множеством диалогов и речитативов, которые должны были, наконец, принять постоянную форму и быть записанными. К сожалению, древнейшая драма погибла. Характерно для того времени, что ни в искусстве, ни в литературе, от которой сохранилось значительное количество произведений эпохи Среднего царства, мы вовсе не находим лиц, которым мы могли бы приписать эти великие творения. Из перечисленных нами литературных произведений только мудрость «Наставления» можем мы приписать определенным авторам. Относительно литературы той эпохи мы можем сказать, что в ней есть богатство фантазии и совершенство формы, которая 500 лет назад, в конце Древнего царства, еще только возникала. Содержание дошедших до нас памятников литературы лишено конструктивных достоинств в широком смысле слова: им недостает общей связи. Возможно, однако, что Осирисова драма, представлявшая много данных для развития конструктивности, изменила бы этот приговор, если бы до нас дошла.
Итак, Аменемхет правил народом в расцвете сил, богатым и производительным во всех сферах жизни. Его царствование увенчало собою классический виток, начавшийся с возвышением его фамилии. По-видимому, он вершил судьбы страны до конца своей жизни, ибо закончил резервуар в Сарбут-эль-Хадеме на Синайском полуострове и большую степу в Эль-Кабе в 44-й год своего царствования. С его смертью (1801 г. до н. э.) могущество линии пошатнулось. Может быть, это произошло от того, что принц, избранный им в качестве преемника и назначенный соправителем, умер раньше самого царя. Во всяком случае, фараон, по-видимому, похоронил рядом со своей пирамидой молодого и красивого принца, имевшего уже царский картуш с тронным именем Эвибра; но следует заметить, что это имя совсем необычно для XII династии, и что согласно Туринскому списку был царь Эвибра в эпоху XIII или XIV династии. Аменемхет IV после краткого соправительства со старым царем наследовал ему после его смерти, но его кратковременное царствование, продолжавшееся немногим более девяти лет, оставило после себя мало памятников. Упадок дома, которому народ был обязан двумя столетиями несравненного блеска, был явный. Аменемхет IV, очевидно, не оставил сына, так как ему наследовала принцесса Себекнефрура, Скемиофрис Манефона. Продержавшись приблизительно четыре года, также и она, последняя представительница рода, исчезла. XII династия правила Египтом 213 лет, 1 месяц и несколько дней.
- ↑ Перевод заимствован из книги Б. А. Тураева — История древнего Востока, I, 225. Прим. перев.
