Маколей. Полное собраніе сочиненій.
Томъ VI. Исторія Англіи. Отъ восшествія на престолъ Іакова II. Часть I.
2-ое, исправленное изданіе подъ общею редакціею Николая Тиблена.
Санктпетербургъ и Москва. Изданіе книгопродавца-типографа М. О. Вольфа. 1866.
Исторія Англіи
Отъ восшествія на престолъ Іакова II.
править
Оглавленіе
правитьГлава I.
правитьВведеніе
Британія подъ владычествомъ римлянъ
Британія подъ владычествомъ саксовъ
Слѣдствіе обращенія саксовъ въ христіанство
Вторженія датчанъ
Норманны
Норманнское завоеваніе и его слѣдствія
Слѣдствія отдѣленія Англіи отъ Нормандіи
Сліяніе племенъ
Англійскія завоеванія на материкѣ
Войны Розъ
Уничтоженіе крѣпостнаго состоянія
Благотворное дѣйствіе римско-католической религіи
Почему сущность древняго англійскаго правленія часто изображается ложно
Описаніе ограниченныхъ монархій среднихъ вѣковъ
Какимъ образомъ были ограничены прерогативы древнихъ англійскихъ королей
Почему ограниченія не всегда строго соблюдались.
Сопротивленіе — обыкновенная узда тиранніи въ средніе вѣка
Особенный характеръ англійской аристократіи
Правленіе Тюдоровъ
Почему ограниченныя монархіи среднихъ вѣковъ вообще обратились въ абсолютныя монархіи
Англійская монархія — единственное исключеніе. Причины этого явленія
Реформація и ея слѣдствія
Происхожденіе Англійской церкви. Ея особенный характеръ
Отношеніе, въ которомъ она находилась къ коронѣ. Пуритане
Ихъ республиканскій духъ. Отсутствіе систематической парламентской оппозиціи правительству Елисаветы и причины этого явленія
Вопросъ о монополіяхъ.
Шотландія и Ирландія становятся частями одного государства съ Англіей
Уменьшеніе значенія Англіи послѣ восшествія на престолъ Іакова I
Ученіе о божественномъ правѣ
Разрывъ между церковью и пуританами увеличивается
Восшествіе на престолъ и характеристика Карла I
Тактика оппозиціи въ палатѣ общинъ
Прошеніе о Правѣ
Прошеніе о Правѣ нарушено
Характеръ и замыслы Вентворта
Характеръ Лода
Звѣздная палата и Верховная коммиссія
Корабельная подать
Сопротивленіе литургіи въ Шотландіи
Парламентъ созванъ и распущенъ
Долгій парламентъ
Первое появленіе двухъ великихъ англійскихъ партій. Ирландское возстаніе
Ремонстрація
Обвиненіе пяти членовъ
Отъѣздъ Карла изъ Лондона
Начало междоусобной войны
Успѣхи роялистовъ
Возвышеніе индепендентовъ. Оливеръ Кромвелль. Постановленіе о самоотреченіи. Побѣда парламента. Господство и характеръ арміи
Возстанія противъ военнаго правительства подавлены. Процессъ короля
Его казнь
Порабощеніе Ирландіи и Шотландіи
Изгнаніе Долгаго парламента
Протекторатъ Оливера Кромвелля
Оливеру наслѣдуетъ Ричардъ
Паденіе Ричарда и возобновленіе Долгаго парламента. Вторичное изгнаніе Долгаго парламента
Монкъ и шотландская армія вступаютъ въ Англію. Монкъ подаетъ голосъ за свободный парламентъ
Общіе выборы 1660 года
Реставрація
Глава II.
правитьПоведеніе тѣхъ, которые возстановили домъ Стюартовъ порицается несправедливо
Уничтоженіе военной повинности ленныхъ имѣній
Распущеніе арміи
Распри между круглоголовыми и кавалерами возобновляются
Религіозная распря
Непопулярность пуританъ
Характеръ Карла II
Характеръ герцога Іоркскаго и графа Кларендона. Общіе выборы 1661 года
Неистовство кавалеровъ въ новомъ парламентѣ.. Преслѣдованіе пуританъ
Рвеніе церкви о наслѣдственной монархіи
Перемѣна въ нравахъ общества
Распутство политиковъ того времени
Состояніе Шотландіи
Состояніе Ирландіи
Правительство дѣлается непопулярнымъ въ Англіи. Война съ голландцами
Оппозиція въ палатѣ общинъ
Паденіе Кларендона
Состояніе европейской политики и преобладаніе Франціи. Характеръ Людовика XIV
Тройственный союзъ
Земская партія
Связь между Карломъ II и Франціею
Виды Людовика относительно Англіи
Дуврскій трактатъ
Характеръ англійскаго кабинета. Кабаль
Прекращеніе платежей казначейства
Война съ Соединенными провинціями и крайне опасное ихъ положеніе
Вильгельмъ, принцъ Оранскій
Собраніе парламента. Декларація объ индульгенціи
Отмѣна Деклараціи и утвержденіе Test Act’а
Распущеніе Кабали. Миръ съ Соединенными провинціями
Управленіе Данби
Затруднительное положеніе Земской партіи
Сношенія этой партіи съ Французскимъ посольствомъ
Нимвегенскій миръ
Крайнія неудовольствія въ Англіи
Паденіе Данби
Папистскій заговоръ
Первые общіе выборы 1679 года
Неистовство новой палаты общинъ
Правительственный планъ Темпля
Характеръ Галифакса
Характеръ Сондерланда
Отсрочка парламента. Habeas Corpus Act
Вторые общіе выборы 1679 года. Популярность Монмута
Лоренсъ Гайдъ
Сидни Годольфинъ
Неистовство факцій по поводу билля объ исключеніи
Названія вигъ и тори
Собраніе парламента
Билль объ исключеніи проходитъ въ палатѣ общинъ
Билль объ исключеніи отвергнутъ лордами
Казнь Стаффорда. Общіе выборы 1681 года
Парламентъ открытъ въ Оксфордѣ и распущенъ
Торійская реакція
Гоненіе виговъ
Хартія Сити отмѣнена
Вигскіе заговоры
Открытіе вигскихъ заговоровъ
Строгость правительства. Отнятіе хартій…
Вліяніе герцога Іоркскаго
Галифаксъ противодѣйствуетъ ему
Лордъ Гильдфордъ
Политика Людовика
Состояніе факцій при дворѣ Карла въ эпоху его кончины
Глава III.
правитьВеликая перемѣна въ состояніи Англіи съ 1685 года
Населеніе Англіи въ 1685 году
Приращеніе народонаселенія значительнѣе на сѣверѣ, нежели на югѣ
Доходъ въ 1685 году
Военная система
Морскія силы
Артиллерія и инженерная часть
Сверхштатные расходы
Расходы гражданскаго управленія
Огромные доходы министровъ и придворныхъ
Состояніе земледѣлія
Минеральное богатство страны
Приращеніе поземельнаго дохода
Сельскіе джентльмены
Духовенство
Йомены. Развитіе городовъ. Бристоль
Норичъ…
Прочіе провинціальные города
Манчестеръ. Лидсъ
Шеффильдъ
Бирмингемъ
Ливерпуль. Водолечебные города. Чельтенгамъ
Брайтонъ, Бокстонъ и Тонбриджъ-Велльзъ
Батъ
Лондонъ
Сити
Модная часть столицы
Лондонская полиція
Освѣщеніе Лондона. Вайтфраярзъ
Дворъ
Кофейни
Трудность путешествованія
Дурное состояніе дорогъ
Общественныя кареты
Разбойники на большихъ дорогахъ
Гостинницы
Почтовое вѣдомство
Вѣдомости
Періодическія письма
«Наблюдатель»
Рѣдкость книгъ въ провинціи
Женское воспитаніе
Ученыя познанія мужчинъ
Вліяніе французской литературы
Безнравственность англійской изящной литературы
Состояніе наукъ въ Англіи
Состояніе изящныхъ искусствъ
Состояніе простаго народа
Земледѣльческая заработная плата
Заработная плата мануфактурныхъ работниковъ
Дѣтскій трудъ на фабрикахъ.
Заработная плата различнаго рода ремесленниковъ
Число бѣдныхъ
Благотворныя для простаго народа слѣдствія прогресса цивилизаціи
Заблужденіе, которое побуждаетъ людей преувеличивать благополучіе предшествовавшихъ поколѣній
Часть I.
Глава I.
править
Я намѣреваюсь написать исторію Англіи съ восшествія на престолъ короля Іакова II до того времени, которое памятно еще и нынѣ живущимъ людямъ. Я изложу ошибки, которыя, въ нѣсколько мѣсяцевъ, оттолкнули вѣрное джентри и духовенство отъ дома Стюартовъ. Я прослѣжу ходъ той революція, которая, закончивъ долгую борьбу между нашими государями и ихъ парламентами, связала во-едино права народа съ основаніемъ права царствующей династіи. Я разскажу, какъ новое положеніе было, въ теченіе многихъ смутныхъ лѣтъ, успѣшно защищаемо отъ внѣшнихъ и внутреннихъ враговъ; какъ, при этомъ положеніи, авторитетъ закона и безопасность собственности оказались совмѣстными съ невѣдомою прежде свободою преній и частной дѣятельности; какъ отъ счастливаго союза порядка со свободою произошло благоденствіе, подобнаго которому лѣтописи дѣлъ человѣческихъ еще ничего не представляли; какъ наше отечество изъ состоянія позорнаго вассальства быстро возвысилось до степени посредника между европейскими державами; какъ его богатство и военная слава возрастали рядомъ; какъ, посредствомъ мудрой и рѣшительной добросовѣстности, мало-по-малу утвердился общественный кредитъ, плодотворный чудесами, которыя государственнымъ людямъ всѣхъ предшествовавшихъ вѣковъ показались бы невѣроятными; какъ исполинская торговля породила морскую силу, въ сравненіи съ которою всякая другая морская сила древняго или новаго времени кажется ничтожною; какъ Шотландія, послѣ вѣковой вражды, наконецъ, соединилась съ Англіею не только связью легальною, но и неразрывными узами взаимной выгоды и привязанности; какъ въ Америкѣ британскія колоніи быстро сдѣлались гораздо могущественнѣе и богаче тѣхъ государствъ, которыя Кортесъ и Пизарро присоединили къ владѣніямъ Карла V; какъ въ Азіи британскіе искатели приключеній основали державу, не менѣе блестящую и болѣе прочную, чѣмъ монархія Александра.
Не менѣе того долгомъ моимъ будетъ правдиво изобразить злополучія, смѣшанныя съ торжествами, и великія народныя преступленія и безумства, гораздо болѣе постыдныя, чѣмъ всякое злополучіе. Мы увидимъ, что даже то, что мы справедливо считаемъ величайшимъ нашимъ благомъ, было не безъ вредной примѣси. Мы увидимъ, что система, дѣйствительно оградившая наши вольности отъ посягательствъ королевской власти, породила новый родъ злоупотребленій, отъ котораго изъяты неограниченныя монархіи. Мы увидимъ, что, вслѣдствіе частію неразумнаго вмѣшательства, частію разумнаго пренебреженія, приращеніе и расширеніе торговли произвели, вмѣстѣ съ громаднымъ добромъ, нѣсколько такихъ золъ, отъ которыхъ свободны бѣдныя и грубыя общества. Мы увидимъ, какъ въ двухъ значительныхъ владѣніяхъ короны неправыя дѣйствія вызвали справедливое возмездіе; какъ неблагоразуміе и упорство разорвали узы, связывавшія сѣвероамериканскія колоніи съ метрополіею; какъ Ирландія, обездоленная господствомъ племени надъ племенемъ и религіи надъ религіею, хотя и осталась членомъ государства, но членомъ истощеннымъ, обезображеннымъ, ни мало не укрѣплявшимъ политическаго тѣла и только служившимъ предметомъ укоризнъ со стороны всѣхъ, кому величіе Англіи внушало страхъ и зависть.
При всемъ томъ, если я не совсѣмъ ошибаюсь, общимъ впечатлѣніемъ этого разнохарактернаго повѣствованія будетъ возбужденіе благодарности во всѣхъ религіозныхъ людяхъ, и надежды въ сердцахъ всѣхъ патріотовъ. Ибо исторія нашего отечества въ теченіе послѣднихъ 160 лѣтъ есть по преимуществу исторія физическаго, нравственнаго и умственнаго усовершенствованія. Кто сравниваетъ вѣкъ, въ которомъ ему довелось жить, съ золотымъ вѣкомъ, существующимъ лишь въ его воображеніи, тотъ можетъ толковать о вырожденіи и упадкѣ; но кто основательно знакомъ съ прошедшимъ, тотъ не будетъ расположенъ къ мрачному или безнадежному взгляду на настоящее.
Я исполнилъ бы предпринятую задачу весьма неудовлетворительно, еслибы сталъ описывать только сраженія и осады, возвышеніе и паденіе управленій, интриги во дворцѣ и пренія въ парламентѣ. Я попытаюсь разсказать исторію народа наравнѣ съ исторіею правительства, прослѣдить успѣхи полезныхъ и изящныхъ искусствъ, описать возвышеніе религіозныхъ сектъ и перемѣны литературнаго вкуса, изобразить нравы преемственныхъ поколѣній и не оставить безъ вниманія даже переворотовъ, происшедшихъ въ одеждѣ, утвари, яствахъ и общественныхъ увеселеніяхъ. Я съ радостью подвергнусь упреку въ томъ, что трудъ мой ниже достоинства исторія, лишь бы мнѣ удалось представить англичанамъ XIX вѣка вѣрную картину жизни ихъ предковъ.
Событія, которыя я предполагаю изложить, составляютъ только одинъ актъ великой и многосложной драмы, обнимающей цѣлые вѣка, и, для полнаго ихъ уразумѣнія, необходимо хорошо ознакомиться съ содержаніемъ актовъ предшествующихъ. Поэтому, я предпошлю моему разсказу краткій очеркъ исторіи нашего отечества съ древнѣйшихъ временъ. Я быстро пробѣгу многія столѣтія, но остановлюсь подолѣе на превратностяхъ той борьбы, которую правленіе короля Іакова II привело къ рѣшительному кризису[1].
Ничто въ первобытномъ существованіи Британіи не указывало величія, какого ей суждено было достигнуть. Ея жители, когда они впервые стали извѣстны тирскимъ мореплавателямъ, стояли немногимъ выше туземцевъ Сандвичевыхъ острововъ. Она была порабощена римскимъ оружіемъ, но усвоила себѣ только слабый оттѣнокъ римскихъ искусствъ и наукъ. Изъ западныхъ провинцій, повиновавшихся цезарямъ, она была послѣднею завоевана и первою покинута завоевателями. Никакихъ величественныхъ остатковъ латинскихъ портиковъ и водопроводовъ не встрѣчается въ Британіи. Никакого писателя британскаго происхожденія не значится въ числѣ представителей латинской поэзіи и краснорѣчія. Нѣтъ никакой вѣроятности, чтобы островитяне вообще когда-нибудь освоивались съ языкомъ своихъ итальянскихъ правителей. Отъ Атлантическаго океана до береговъ Рейна, латынь, въ теченіе многихъ столѣтій, была господствующимъ нарѣчіемъ. Она вытѣснила собою кельтскій языкъ, устояла противъ тевтонскаго и въ настоящее время составляетъ основу Французскаго, испанскаго и португальскаго языковъ. На нашемъ же островѣ латынь, кажется, никогда не пересиливала древняго гаэльскаго языка и не могла удержаться противъ языка германскаго.
Скудная и поверхностная цивилизація, которую бриты заимствовали у южныхъ своихъ властителей, была изглажена бѣдствіями V вѣка. Въ континентальныхъ государствахъ, на которыя распалась тогда Римская имперія, побѣдители научились многому отъ побѣжденнаго племени. Въ Британіи побѣжденное племя сдѣлалось такимъ же варварскимъ, какъ и побѣдители.
Всѣ предводители, основавшіе тевтонскія династіи въ континентальныхъ провинціяхъ Римской имперіи, Аларихъ, Теодорихъ, Хлодвигъ, Альбоинъ, были ревностные христіане. Дружины Иды и Кердика, напротивъ, перенесли въ свои поселенія въ Британіи всѣ суевѣрія эльбскаго прибрежья. Между тѣмъ, какъ германскіе князья, царившіе въ Парижѣ, Толедо, Арлѣ и Равеннѣ, почтительно внимали поученіямъ епископовъ, покланялись мощамъ мучениковъ и принимали горячее участіе въ спорахъ по поводу Никейскаго символа вѣры, правители Вессека и Мерсіи все еще совершали дикіе обряды въ храмахъ Тора и Бодана.
Континентальныя государства, возникшія на развалинахъ Западной имперіи, поддерживали нѣкоторыя сношенія съ тѣми восточными провинціями, гдѣ древняя цивилизація, мало-по-малу увядавшая подъ вліяніемъ дурнаго управленія, могла еще удивлять и назидать варваровъ, гдѣ дворъ еще выказывалъ блескъ временъ Діоклетіана и Константина, гдѣ общественныя зданія были еще украшены изваяніями Поликлета и картинами Апеллеса, и гдѣ трудолюбивые педанты, сами лишенные вкуса, чувства и генія, могли еще читать и объяснять образцовыя произведенія Софокла, Демосѳена и Платона. Отъ этого общенія Британія была отрѣзана. Ея берега для просвѣщеннаго племени, обитавшаго при Босфорѣ, были предметами такого же суевѣрнаго ужаса, съ какимъ іонійцы временъ Гомера взирали на проливъ Сциллы и на городъ лестригонскихъ людоѣдовъ. Прокопію говорили, что на нашемъ островѣ была одна область, гдѣ почва кишѣла змѣями, а воздухъ былъ такой, что ни одинъ человѣкъ не могъ, дохнувши имъ, остаться въ живыхъ. Въ эту пустыню перевозились въ полночь изъ земли Франковъ души умершихъ. Страшную обязанность исполняла особенная порода рыбаковъ. Лодочники ясно слышали рѣчь мертвецовъ; подъ тяжестью покойниковъ лодка глубоко погружалась въ воду; но формы ихъ были незримы для очей смертнаго. Таковы были чудеса, которыя даровитый историкъ, современникъ Велисарія, Симилиція и Трибоніана, серіозно разсказывалъ въ богатомъ и просвѣщенномъ Константинополѣ о странѣ, гдѣ основатель Константинополя облекся императорскою порфирою. О всѣхъ другихъ провинціяхъ Западной имперіи мы имѣемъ непрерывныя извѣстія. Только въ Британіи вѣкъ баснословія совершенно раздѣляетъ собою два вѣка истины. Одоакръ и Тотила, Эрикъ и Тразимундъ, Хлодвигъ, Фредегунда и Брунегильда — историческіе люди и женщины. НоГенгистъ и Горза, Вортигернъ и Ровена, Артуръ и Мордредъ — лица миѳическія, самое существованіе которыхъ можно заподозрить, и приключенія которыхъ слѣдуетъ отнести къ одному разряду съ приключеніями Геркулеса и Ромула.
Наконецъ мракъ начинаетъ исчезать, и страна, скрывшаяся обращу изъ виду подъ именемъ Британіи, вновь появляется подъ названіемъ Англіи. Обращеніе саксонскихъ поселенцевъ въ христіанство было началомъ длиннаго ряда благодѣтельныхъ переворотовъ. Правда, церковь была уже глубоко испорчена тѣмъ суевѣріемъ и тою философіею, противъ которыхъ она долго боролась и надъ которыми наконецъ восторжествовала. Она открыла слишкомъ легкій доступъ ученіямъ, заимствованнымъ изъ древнихъ школъ, и обрядамъ, заимствованнымъ изъ древнихъ храмовъ. Римская политика и готское невѣжество, греческое остроуміе и сирійскій аскетизмъ, содѣйствовали ея растлѣнію. Не смотря на то, она сохраняла долю возвышеннаго богословія и кроткой морали первоначальныхъ временъ, достаточную для того, чтобы возвышать умы и очищать сердца. Кромѣ того, тѣ свойства, которыя въ позднѣйшее время справедливо относились къ числу главнѣйшихъ ея пороковъ, въ VII вѣкѣ и даже гораздо позже принадлежали къ числу главнѣйшихъ ея заслугъ. Еслибы духовное сословіе вторгалось въ область гражданской власти, это въ наше время было бы огромнымъ зломъ; но то, что въ эпоху хорошаго управленія является зломъ, въ эпоху крайне-дурнаго управленія можетъ быть благомъ. Конечно, лучше, чтобы человѣчество управлялось мудрыми, добросовѣстно исполняемыми законами и просвѣщеннымъ общественнымъ мнѣніемъ, нежели интригами духовенства; но лучше, чтобы люди управлялись интригами духовенства, нежели грубымъ насиліемъ, — такимъ прелатомъ, какъ Дунстанъ, нежели такимъ воиномъ, какъ Пенда. Общество, погрязшее въ невѣжествѣ и управляемое простою физическою силою, имѣетъ основательную причину радоваться, когда классъ, отличающійся умственнымъ и нравственнымъ превосходствомъ, достигаетъ господства. Такой классъ, безъ сомнѣнія, будетъ злоупотреблять своею властью; но духовная власть, даже употребляемая во зло, все-таки благороднѣе и лучше той, которая заключается только въ тѣлесной силѣ. Мы читаемъ въ нашихъ саксонскихъ хроникахъ о тиранахъ, которые на высотѣ величія терзались угрызеніями совѣсти, гнушались удовольствіями и почестями, купленными цѣною преступленій, отрекались отъ престола и старались загладите свои вины жестокими эпитиміями и непрестанными молитвами. Эти разсказы вызывали ѣдкія насмѣшки со стороны писателей, которые, похваляясь либерализмомъ, въ сущности были узколобы не менѣе какого-нибудь средневѣковаго монаха и ко всѣмъ событіямъ всемірной исторіи обыкновенно прилагали мѣрило, принятое въ парижскомъ обществѣ XVIII вѣка. Тѣмъ не менѣе система, которая, какъ ни была обезображена суевѣріемъ, вносила строгія нравственныя правила въ общества, управлявшіяся прежде только силою мышцъ и дерзостью духа, система, которая внушала свирѣпѣйшему и могущественнѣйшему владыкѣ, что онъ, подобно ничтожнѣйшему изъ его рабовъ, былъ существомъ отвѣтственнымъ, конечно, заслуживаетъ болѣе почтительныхъ отзывовъ со стороны философовъ и филантроповъ.
Эти же самыя замѣчанія относятся и къ презрѣнію, съ какимъ въ прошломъ столѣтіи принято было говорить о путешествіяхъ къ святымъ мѣстамъ, церковныхъ убѣжищахъ, крестовыхъ походахъ и монастырскихъ учрежденіяхъ среднихъ вѣковъ. Въ тѣ времена, когда ни просвѣщенная любознательность, ни жажда корысти, почти ни мало не побуждали людей къ путешествіямъ, посѣщать Италію и Востокъ въ качествѣ пилигрима было для грубаго жителя сѣвера лучше, нежели никогда не видѣть ничего, кромѣ грязныхъ хижинъ и непроходимыхъ лѣсовъ, среди которыхъ онъ родился. Въ тѣ времена, когда жизнь и женская честь ежедневно подвергались опасности отъ тирановъ и разбойниковъ, неразумный страхъ, наводимый предѣломъ алтаря, былъ лучше, нежели совершенное отсутствіе убѣжища, недоступнаго жестокости и распутству. Въ тѣ времена, когда государственные люди были неспособны къ составленію обширныхъ политическихъ комбинацій, возстаніе и соединеніе христіанскихъ народовъ для освобожденія гроба Господня было лучше, нежели порабощеніе ихъ, одного за другимъ, магометанскимъ оружіемъ. Какъ бы справедливы ни были упреки, которыми въ позднѣйшее время клеймились лѣнь и сластолюбіе религіозныхъ орденовъ, все-таки хорошо было, что въ вѣкъ невѣжества и насилія существовали тихія обители и сады, гдѣ мирныя искусства могли безопасно развиваться, гдѣ кроткія и созерцательныя натуры могли находить убѣжище, гдѣ одинъ изъ братіи могъ заниматься перепискою Энеиды Виргилія, а другой размышленіемъ надъ Аналитикою Аристотеля, гдѣ тотъ, кто имѣлъ призваніе къ искусству, могъ раскрашивать мартирологъ или вырѣзывать распятіе, а тотъ, кто чувствовалъ влеченіе къ естественнымъ наукамъ, могъ дѣлать опыты надъ свойствами растеній и минераловъ. Не будь такихъ пріютовъ разсѣяно тамъ и сямъ, среди лачугъ жалкихъ поселянъ и замковъ свирѣпой аристократіи, европейское общество состояло бы только изъ вьючныхъ да хищныхъ животныхъ. Богословы не разъ сравнивали церковь съ ковчегомъ, о которомъ мы читаемъ въ книгѣ Бытія; но никогда это сходство не было такъ разительно, какъ въ то злополучное время, когда она одна, среди мрака и бури, царила надъ потопомъ, поглотившимъ всѣ великія произведенія древняго могущества и мудрости, и хранила въ своемъ лонѣ то слабое сѣмя, изъ котораго должна была развиться новая и болѣе славная цивилизація.
Даже духовная супрематія, присвоенная папою, производила въ тѣ мрачныя времена гораздо болѣе добра, нежели зла. Слѣдствіемъ ея было соединеніе народовъ западной Европы въ одну великую общину. Чѣмъ олимпійскія игры и пиѳійскій оракулъ были для всѣхъ греческихъ городовъ, отъ Трапезонда до Марселя, тѣмъ Римъ и его епископъ стали для всѣхъ христіанъ латинскаго исповѣданія, отъ Калабріи до Гебридскихъ острововъ. Такимъ образомъ возрасли въ широкихъ размѣрахъ чувства взаимнаго дружелюбія. Племена, отдѣленныя другъ отъ друга морями и горами, признали братскія узы между собою и общій кодексъ народнаго права. Даже во время войны, жестокость побѣдителя нерѣдко смягчалась воспоминаніемъ о томъ, что онъ и его побѣжденные враги были всѣ членами одной и той же великой Федераціи.
Въ эту Федерацію, наконецъ, были приняты наши саксонскіе предки. Между нашими берегами и тою частью Европы, въ которой слѣды древняго величія и просвѣщенія были еще замѣтны, открылось правильное сообщеніе. Многіе благородные памятники, впослѣдствіи разрушенные или обезображенные, еще сохраняли свое первобытное великолѣпіе, и путешественники, для которыхъ Ливій и Саллюстій были непонятны, могли по римскимъ водопроводамъ и храмамъ составлять себѣ кое-какое понятіе о римской исторіи. Куполъ Агриппы, еще сіявшій бронзою, мавзолей Адріана, еще не лишенный колоннъ и статуй, амфитеатръ Флавіана, еще не обращенный въ каменоломню, разсказывали мерсіянскимъ и нортумберландскимъ пилигримамъ долю исторіи того великаго просвѣщеннаго міра, который миновалъ безвозвратно. Островитяне возвращались съ благоговѣніемъ, глубоко запечатлѣннымъ въ ихъ полупрозрѣвшихъ умахъ, и разсказывали изумленнымъ обитателямъ лондонскихъ и іоркскихъ лачугъ, что близъ гроба св. Петра могучее племя, нынѣ угасшее, воздвигло зданія, которыя не разрушатся до Страшнаго судя. Вслѣдъ за христіанствомъ явилась ученость. Поэзія и краснорѣчіе временъ Августа были прилежно изучаемы въ мерсіянскихъ и нортумберлендскихъ монастыряхъ. Имена Беды, Алкуина и Іоанна, прозваннаго Эригиною, справедливо славились во всей Европѣ. Таково было состояніе нашего отечества, когда, въ IX вѣкѣ, началось послѣднее великое переселеніе сѣверныхъ варваровъ.
Въ теченіе нѣсколькихъ вѣковъ Данія и Скандинавія не переставали насылать безчисленныхъ морскихъ разбойниковъ, отличавшихся силою, мужествомъ, безпощадною лютостью и ненавистью къ христіанскому имени. Ни одна страна не страдала отъ этихъ хищниковъ въ такой мѣрѣ, какъ Англія. Берегъ ея находился вблизи пристаней, откуда они отплывали, и ни одна часть нашего острова не отстояла отъ моря на столько, чтобы быть безопасною отъ нападенія. Такія же точно жестокости, какими сопровождалась побѣда саксовъ надъ кельтами, были теперь, по прошествіи вѣковъ, испытаны саксами отъ руки датчанъ. Цивилизація, только что начинавшая расцвѣтать, была смята этимъ ударомъ и вторично завяла. Огромныя поселенія прибалтійскихъ искателей приключеній основались на восточныхъ берегахъ, мало-по-малу распространились къ западу и, поддерживаемыя постоянными подкрѣпленіями изъ-за моря, стали домогаться владычества надъ цѣлымъ государствомъ. Борьба между обѣими свирѣпыми отраслями тевтонскаго племени длилась въ теченіе шести поколѣній. Каждая изъ нихъ поочередно одерживала верхъ. Жестокія поголовныя убійства, за которыми слѣдовало жестокое возмездіе, опустошенныя области, разграбленные монастыри и срытые до основанія города составляютъ большую часть исторіи злополучнаго времени. Наконецъ сѣверъ пересталъ стремить непрерывный потокъ новыхъ грабителей, и съ тѣхъ поръ взаимное отвращеніе племенъ начало ослабѣвать. Браки между ними сдѣлались часты. Датчане ознакомились съ религіею саксовъ, и такимъ образомъ одна изъ причинъ смертельной вражды уничтожилась. Датскій и саксонскій языки, оба — отрасли одного широковѣтвистаго корня, сплотились во-едино. Но различіе между двумя націями отнюдь не было изглажено, когда совершилось событіе, которое повергло ихъ обѣихъ, въ общемъ рабствѣ и униженіи, къ стопамъ третьяго народа.
Норманны были тогда передовымъ племенемъ христіанскаго міра. Храбрость и свирѣпость выдвинули ихъ изъ среды морскихъ разбойниковъ, которыхъ Скандинавія высылала опустошать западную Европу. Ихъ корабли долго были грозою обоихъ береговъ Британскаго канала. Ихъ оружіе неоднократно проникало глубоко въ сердце Карловингской имперіи и являлось побѣдоноснымъ подъ стѣнами Маастрихта и Парижа. Наконецъ одинъ изъ слабыхъ наслѣдниковъ Карла Великаго уступилъ иноземцамъ плодоносную область, орошаемую благородною рѣкою и смежную съ моремъ, ихъ любимою стихіею. Въ этой области они основали могущественное государство, постепенно распространившее свое вліяніе на сосѣднія княжества, Бретань и Мэнь. Не утрачивая безстрашнаго мужества, бывшаго грозою всѣхъ земель отъ Эльбы до Пиренеевъ, норманны быстро усвоили себѣ всѣ — и даже болѣе, чѣмъ всѣ — знанія и усовершенствованія, какія нашли въ странѣ, гдѣ поселились. Ихъ храбрость обезпечивала территорію отъ непріятельскаго вторженія. Они установили внутренній порядокъ, какого давно не вѣдала Франкская монархія. Они приняли христіанство и съ христіанствомъ узнали большую часть того, чему могло научить духовенство. Они отказались отъ своего природнаго языка и усвоили себѣ языкъ французскій, въ которомъ латынь была преобладающею стихіею. Они быстро сообщили новому своему языку достоинство и значеніе, какихъ онъ дотолѣ никогда не имѣлъ. Они нашли его варварскимъ нарѣчіемъ, образовали изъ него письменный языкъ и начали употреблять его въ законодательствѣ, поэзіи и романѣ. Они отказались отъ скотской невоздержности, къ которой всѣ другія отрасли великой германской семьи были черезъ-чуръ склонны. Утонченная роскошь норманна представляла разительную противоположность грубому обжорству и пьянству его саксонскихъ и датскихъ сосѣдей. Онъ любилъ щеголять не огромными грудами яствъ, не бочками крѣпкихъ напитковъ, но большими и величественными зданіями, богатымъ вооруженіемъ, красивыми конями, отборными соколами, хорошо устроенными турнирами, пиршествами, скорѣе утонченными, нежели обильными, и винами, замѣчательными скорѣе по изящному вкусу, нежели по опьяняющей крѣпости. Рыцарскій духъ, имѣвшій такое могучее вліяніе на политику, нравственность и обычаи всѣхъ европейскихъ народовъ, находился въ высшей степени развитія между норманскими дворянами. Эти дворяне отличались прелестнымъ обращеніемъ и плѣнительными манерами. Они отличались также искусствомъ въ переговорахъ и природнымъ краснорѣчіемъ, которое тщательно въ себѣ развивали. Одинъ изъ ихъ историковъ съ гордостью говоритъ, что норманскіе дворяне были ораторами съ колыбели. Но главная ихъ слава заключалась въ военныхъ подвигахъ. Каждая страна, отъ Атлантическаго океана до Мертваго моря, свидѣтельствовала о чудесахъ ихъ дисциплины и мужества. Одинъ норманскій рыцарь съ горстью воиновъ разсѣялъ конвотскихъ кельтовъ. Другой основалъ монархію Обѣихъ Сицялій, и не разъ восточные и западные императоры обращались въ бѣгство предъ его оружіемъ. Третій, Улиссъ перваго крестоваго похода, былъ возведенъ своими соратниками на престолъ Антіохіи; а четвертый, Тликредъ, имя котораго обезсмертила великая поэма Тлссо, стяжалъ во всемъ христіанскомъ мірѣ славу храбрѣйшаго и великодушнѣйшаго поборника гроба Господня.
Сосѣдство такого замѣчательнаго народа скоро начало оказывать дѣйствіе на общественный духъ Англіи. Еще до завоеванія, англійскіе принцы получали воспитаніе въ Нормандіи. Англійскія епархіи и англійскія помѣстья были жалуемы норманнамъ. Французскій языкъ Нормандіи былъ обычнымъ языкомъ Вестминстерскаго дворца. Руанскій дворъ, кажется, былъ для двора Эдуарда Исповѣдника тѣмъ же, чѣмъ Версальскій дворъ гораздо позже былъ для двора Карла II.
Битва при Гастингсѣ и послѣдовавшія за нею событія не только возвели герцога Нормандіи на англійскій престолъ, но и предали все народонаселеніе Англіи тиранніи норманскаго племени. Порабощеніе одного народа другимъ, даже въ Азіи, рѣдко бывало полнѣе. Страна была раздѣлена на участки между вождями иноплеменниковъ. Сильныя военныя учрежденія, тѣсно связанныя съ установленіемъ собственности, давали иноземнымъ завоевателямъ средства угнетать туземцевъ. Жестокіе уголовные законы, жестоко примѣнявшіеся къ дѣлу, охраняли привилегіи и даже забавы чужеземныхъ тирановъ. Не смотря на то, покоренное племя, побитое и попранное, все еще давало чувствовать свое жало. Нѣкоторые смѣльчаки, любимые герои нашихъ древнѣйшихъ балладъ, скрылись въ лѣса и, вопреки колокольнымъ и лѣснымъ законамъ[2], начали хищническую войну противъ своихъ притѣснителей. Убійство сдѣлалось ежедневнымъ событіемъ. Многіе норманны внезапно исчезали безъ всякаго слѣда. Тѣла многихъ были находимы съ признаками насилія. Казнь пыткою была опредѣлена противъ убійцъ, и строгіе розыски были сдѣланы относительно ихъ, но большею частью безполезно, ибо цѣлая нація сговорилась покрывать ихъ. Наконецъ признано было необходимымъ наложить тяжкую пеню на каждый округъ, гдѣ будетъ найденъ убитымъ человѣкъ французскаго происхожденія. За этимъ постановленіемъ вскорѣ послѣдовало другое, по которому всякаго человѣка, найденнаго убитымъ, рѣшено было принимать за Француза, если только не было доказано, что онъ саксъ.
Въ теченіе полутора столѣтія послѣ завоеванія, говоря строго, нѣтъ англійской исторіи. Дѣйствительно, Французскіе короли Англіи достигли такого величія, которое удивляло и пугало всѣ сосѣдніе народы. Они покорили Ирландію. Они приняли присягу въ вѣрности отъ Шотландіи. Мужествомъ, политикою, счастливыми брачными союзами, они сдѣлались гораздо могущественнѣе на материкѣ, чѣмъ ихъ верховные владыки, короли Франціи. Азія, подобно Европѣ, была ослѣплена могуществомъ и славою нашихъ тирановъ. Арабскіе лѣтописцы съ невольнымъ удивленіемъ разсказывали о паденіи Акры, защитѣ Яффы и побѣдоносномъ походѣ на Аскалонъ; а матери арабскія долгое время унимали своихъ дѣтей именемъ Плантагенета Львинаго Сердца. Одно время казалось, что линія Гуго Капета готова была пресѣчься, какъ пресѣклись линіи Меровинговъ и Карловинговъ, и что отъ Оркадскихъ острововъ до Пиренеевъ распространится одна великая монархія. Въ большинствѣ умовъ такъ сильно господствуетъ мысль о тожествѣ между величіемъ государя и величіемъ управляемой имъ націи, что почти всѣ историки Англіи съ чувствомъ гордости распространялись о могуществѣ и блескѣ ея иноземныхъ властителей и оплакивали упадокъ этого могущества и блеска, какъ бѣдствіе для нашей родины. Въ сущности, это такъ же нелѣпо, какъ нелѣпо было бы со стороны гаитскаго негра нашего времени останавливаться съ національною гордостью на величіи Людовика XIV и говорить о Бленгеймѣ и Рамильи съ патріотическимъ сожалѣніемъ и стыдомъ. Завоеватель и его потомки до четвертаго колѣна не были англичанами; многіе изъ нихъ родились во Франціи; они проводили во Франціи большую часть своей жизни; обыкновеннымъ ихъ языкомъ былъ языкъ французскій; почти всѣ зависѣвшія отъ нихъ высокія должности были занимаемы французами; всякое пріобрѣтеніе, сдѣланное ими на материкѣ, отдаляло ихъ болѣе и болѣе отъ населенія нашего острова. Одинъ изъ способнѣйшихъ между ними попытался было привлечь къ себѣ сердца своихъ англійскихъ подданныхъ женитьбою на англійской принцессѣ. Но многіе изъ его бароновъ смотрѣли на этотъ бракъ такими же глазами, какими нынѣ смотрѣли бы въ Виргиніи на бракъ между бѣлымъ плантаторомъ и квартеронскою дѣвушкою. Въ исторіи государь этотъ извѣстенъ подъ титуломъ Боклерка; но въ современную ему эпоху соотечественники называли его саксонскимъ прозвищемъ, презрительно намекая тѣмъ на его саксонское супружество[3].
Еслибы Плантагенеты — какъ оно одно время казалось возможнымъ — успѣли соединить всю Францію подъ своею державою, Англія, по всей вѣроятности, никогда не пріобрѣла бы независимаго существованія. Ея государи, лорды, прелаты отличались бы и происхожденіемъ и языкомъ отъ ремесленниковъ и земледѣльцевъ. Доходы ея богатыхъ землевладѣльцевъ расточались бы въ пиршествахъ и забавахъ на берегахъ Сены; благородный языкъ Мильтона и Борка остался бы грубымъ нарѣчіемъ, безъ литературы, безъ установленной грамматики, безъ установленнаго правописанія, и съ презрѣніемъ былъ бы предоставленъ въ удѣлъ мужикамъ. Ни одинъ человѣкъ англійскаго происхожденія не достигалъ бы высокаго отличія иначе, какъ сдѣлавшись по языку и привычкамъ французомъ.
Избавленіемъ отъ такихъ бѣдъ Англія обязана событію, которое ея историки обыкновенно представляли злополучнымъ. Ея интересъ былъ прямо противоположенъ интересу ея правителей, такъ что у нея оставалась надежда только на ихъ ошибки и несчастія. Таланты и даже добродѣтели ея первыхъ шести Французскихъ королей были для нея проклятіемъ. Безумства и пороки седьмаго были ея спасеніемъ. Еслибъ Іоаннъ наслѣдовалъ великія качества своего отца, Генриха Боклерка, или Завоевателя, еслибъ даже онъ обладалъ только военною храбростью Стефана или Ричарда, и еслибы въ то же время Французскій король былъ также неспособенъ, какъ всѣ прочіе наслѣдники Гуго Капета, — домъ Плантагенетовъ достигъ бы неограниченнаго преобладанія въ Европѣ. Но въ этотъ самый моментъ Франція, въ первый разъ со времени смерти Карла Великаго, была управляема государемъ необыкновенно твердымъ и способнымъ. Съ другой стороны, Англія, которою, со времени Гастингскаго сраженія, управляли вообще мудрые государственные люди и всегда храбрые воины, подпала подъ владычество человѣка пустаго и трусливаго. Съ этой минуты будущность ея просвѣтлѣла. Іоаннъ былъ изгнанъ изъ Нормандіи. Норманскіе дворяне принуждены были сдѣлать выборъ между островомъ и материкомъ. Запертые моремъ съ народомъ, который дотолѣ притѣсняли и презирали, они мало-по-малу пріучились смотрѣть на Англію, какъ на свое отечество, а на англичанъ, какъ на своихъ соотечественниковъ. Два племени, такъ долго враждовавшія между собою, скоро увидѣли, что у нихъ были общіе интересы и общіе враги. Оба они одинаково тяготились тиранніею дурнаго короля. Оба они одинаково негодовали на благосклонность двора къ уроженцамъ Пуату и Аквитаніи. Правнуки тѣхъ, которые сражались подъ знаменами Вильгельма, и правнуки тѣхъ, которые сражались подъ знаменами Гарольда, начали дружественно сближаться, и первымъ залогомъ ихъ примиренія была Великая Хартія, пріобрѣтенная ихъ совокупными усиліями и составленная для ихъ общаго блага.
Отсюда начинается исторія англійской націи. Исторія предшествовавшихъ событій есть исторія несправедливостей, причиненныхъ и испытанныхъ различными племенами, которыя, правда, всѣ жили на англійской почвѣ, но относились одно къ другому съ такимъ отвращеніемъ, какое едва ли когда-нибудь существовало между обществами, отдѣленными другъ отъ друга естественными преградами. Даже взаимное озлобленіе странъ, находящихся въ войнѣ между собою, слабо въ сравненіи съ озлобленіемъ націй, нравственно разъединенныхъ, но смѣшанныхъ географически. Ни въ одной странѣ не заходила племенная вражда такъ далеко, какъ въ Англіи. Ни въ одной странѣ не изглаживалась эта вражда такъ совершенно. Степени процесса, посредствомъ котораго враждебные элементы сплавились въ однородную массу, въ точности намъ неизвѣстны. Но то вѣрно, что, по восшествіи на престолъ Іоанна, разница между саксами и норманнами была сильно замѣтна, и что къ концу царствованія его внука она почти совсѣмъ исчезла. Во время Ричарда I, обыкновенная клятва норманскаго дворянина заключалась въ выраженіи: «Будь я англичанинъ!» Обыкновенная его формула негодующаго отрицанія была: «Развѣ вы меня принимаете за англичанина?» Спустя сто лѣтъ, потомокъ такого дворянина гордился англійскимъ именемъ.
Источники благороднѣйшихъ рѣкъ, распространяющихъ плодородіе по материкамъ и несущихъ въ море богато нагруженные корабли, находятся въ дикихъ и безплодныхъ нагорныхъ мѣстностяхъ, неточно означаемыхъ на картахъ и рѣдко изслѣдуемыхъ путешественниками. Съ такою мѣстностью можно сравнить исторію нашего отечества въ XIII вѣкѣ. Какъ ни безплодна, какъ ни темна эта часть нашихъ лѣтописей, въ ней должны мы искать начала нашей свободы, вашего благоденствія и нашей славы. То было время, когда образовался великій англійскій народъ, когда національный характеръ сталъ обнаруживать тѣ особенности, которыя онъ съ тѣхъ поръ постоянно удерживалъ, когда отцы наши сдѣлались въ полномъ смыслѣ слова островитянами, островитянами не только по географическому положенію, но и по своей политикѣ, своимъ чувствамъ и своимъ нравамъ. Тогда впервые отчетливо обозначилась та конституція, которая съ тѣхъ поръ, вопреки всѣмъ перемѣнамъ, всегда сохраняла свое тожество; та конституція, съ которой скопированы всѣ прочія свободныя конституціи въ мірѣ, и которая, не смотря на нѣкоторые недостатки, имѣетъ право считаться наилучшею, при какой когда-либо существовало великое общество въ теченіе многихъ вѣковъ. Тогда-то палата общинъ, первообразъ всѣхъ нынѣшнихъ представительныхъ собраній, какъ въ Старомъ, такъ и въ Новомъ Свѣтѣ, открыла первыя свои засѣданія. Тогда-то общее право возвысилось на степень науки и вскорѣ сдѣлалось достойнымъ соперникомъ государственной юриспруденціи. Тогда-то храбрость тѣхъ моряковъ, которые подвизались на грубыхъ баркахъ Пяти Портовъ[4], впервые сдѣлала англійскій флагъ грознымъ на моряхъ. Тогда-то основаны были древнѣйшія коллегіи, до сихъ поръ существующія въ двухъ великихъ національныхъ разсадникахъ учености. Тогда образовался тотъ языкъ, который, хотя и менѣе музыкаленъ, нежели южные языки, однако силою, богатствомъ и пригодностью для всѣхъ возвышеннѣйшихъ цѣлей поэта, философа и оратора уступаетъ одному лишь греческому языку. Тогда же явилось и первое слабое мерцаніе той благородной литературы, которая составляетъ самую блестящую и самую прочную славу многославной Англіи.
Въ началѣ XIV вѣка племена слились почти окончательно, и вскорѣ несомнѣнные признаки обнаружили, что народъ, ни въ чемъ не уступавшій другимъ существующимъ въ мірѣ народамъ, образовался путемъ смѣшенія трехъ отраслей тевтонскаго семейства другъ съ другомъ и съ первобытными бритами. Дѣйствительно, между Англіею, въ которую Іоаннъ былъ прогнанъ Филиппомъ Августомъ, и Англіею, изъ которой войска Эдуарда III ходили завоевывать Францію, не было уже почти ничего общаго.
Послѣдовалъ періодъ, продолжавшійся болѣе ста лѣтъ, въ теченіе котораго главною цѣлью англичанъ было основать силою оружія великую державу на материкѣ. Притязаніе Эдуарда на наслѣдство, занятое домомъ Валуа, было притязаніемъ, въ которомъ, казалось бы, его подданные были мало заинтересованы. Но страсть къ завоеваніямъ быстро сообщилась отъ государя народу. Эта война рѣзко отличалась отъ тѣхъ войнъ, которыя Плантагенеты XII вѣка вели съ потомками Гуго Капета. Успѣхи Генриха II или Ричарда I сдѣлали бы Англію французскою провинціею. Успѣхи Эдуарда III и Генриха V имѣли слѣдствіемъ то, что Франція сдѣлалась на время англійскою провинціею. Пренебреженіе, съ какимъ въ XII вѣкѣ континентальные завоеватели смотрѣли на островитянъ, оказывалось теперь островитянами континентальному народу. Каждый йоменъ, отъ Кента до Нортумберланда, гордился своею принадлежностью къ племени, рожденному для побѣдъ и господства, и съ презрѣніемъ глядѣлъ на націю, передъ которою предки его трепетали. Даже тѣ гасконскіе и гіеннскіе рыцари, которые храбро сражались подъ знаменами Чернаго Принца, были въ глазахъ англичанъ людьми низшей породы и презрительно исключались изъ разряда почетныхъ и доходныхъ должностей. Въ непродолжительное время предки наши совершенно потеряли изъ виду первоначальную причину распри. Они стали смотрѣть на французскую корону какъ на простую принадлежность короны англійской, и когда, нарушивъ обыкновенный законъ престолонаслѣдія, передали англійскую корону ланкастерскому дому, то, кажется, думали, что вмѣстѣ съ нею перешло къ этому дому и право Ричарда II на корону французскую. Ревность и энергія, ими обнаруженныя, представляютъ замѣчательный контрастъ съ апатіей французовъ, которые были гораздо болѣе заинтересованы въ результатѣ борьбы. Величайшія изъ побѣдъ, упоминаемыхъ въ исторіи среднихъ вѣковъ, одерживались въ это время англійскими арміями надъ огромными непріятельскими полчищами. Такими побѣдами любая нація могла бы справедливо гордиться, ибо онѣ объясняются нравственнымъ превосходствомъ побѣдителей, превосходствомъ, которое ярче всего обнаруживалось въ низшихъ рядахъ нашихъ войскъ. Англійскіе рыцари находили достойныхъ соперниковъ въ рыцаряхъ французскихъ. Чандосъ встрѣтилъ равнаго себѣ противника въ Дю-Гескленѣ. Но Франція не имѣла такой пѣхоты, которая дерзнула бы противостать англійскимъ лукамъ и бердышамъ. Французскій король былъ приведенъ плѣнникомъ въ Лондонъ. Англійскій король былъ коронованъ въ Парижѣ. Знамя св. Георгія развѣвалось далеко за Пиренеями и Альпами. Къ югу отъ Эбро англичане выиграли большое сраженіе, на время рѣшившее судьбу Леона и Кастиліи, и англійскіе же отряды одержали страшный перевѣсъ надъ толпами воиновъ, служившихъ по найму государямъ и республикамъ Италіи.
Мирныя искусства, въ свою очередь, не были пренебрегаемы нашими отцами въ теченіе этого бурнаго періода. Между тѣмъ какъ Франція была опустошаема войною, пока наконецъ не нашла въ самомъ опустошеніи жалкую защиту отъ непріятельскихъ вторженій, англичане собирали свои жатвы, украшали свои города, вели тяжбы, торговали и учились въ безопасности. Многіе изъ нашихъ благороднѣйшихъ архитектурныхъ памятниковъ относятся къ этому времени. Тогда возникли прекрасныя часовни Новой коллегіи и св. Георгія, Винчестерскій корабль[5] и Іоркскіе хоры, Салисбёрійская колокольня и величественныя Линкольнскія башни. Богатый и могучій языкъ, образовавшійся изъ сліянія французскаго съ германскимъ, сдѣлался общимъ достояніемъ аристократій и народа. И геній не замедлилъ начать примѣненіе этого дивнаго орудія къ достойнымъ цѣлямъ. Между тѣмъ какъ англійскіе баталіоны, оставляя позади себя опустошенныя французскія провинціи, торжественно вступали въ Вальядолидъ и распространяли ужасъ до воротъ Флоренціи, англійскіе поэты живыми красками изображали безконечное разнообразіе человѣческихъ нравовъ и судебъ, а мыслители англійскіе стремились узнать, или дерзали заподозривать то, чему ханжи только удивлялись да вѣрили. Тотъ самый вѣкъ, который произвелъ Чернаго Принца и Дерби, Чандоса и Гоквуда, произвелъ также Джоффри Чосера и Джона Виклифа.
Такимъ блистательнымъ и державнымъ образомъ впервые завялъ англійскій народъ, собственно такъ называемый, мѣсто между націями вселенной. Но любуясь высокими и внушающими уваженіе качествами, обнаруженными нашими предками, мы не можемъ не признать, что цѣль, которую предки наши преслѣдовали, была цѣлью, осуждаемою и гуманностью и просвѣщенною политикою, и что неудачи, которыя принудили ихъ, послѣ долгой и кровавой борьбы, отказаться отъ надежды основать великую континентальную державу, были, подъ видомъ несчастій, истиннымъ благомъ. Духъ французовъ наконецъ пробудится: они начали оказывать сильное національное сопротивленіе иноземнымъ завоевателямъ, и съ того времени искусство англійскихъ полководцевъ и храбрость англійскихъ солдатъ, къ счастью для человѣчества, не имѣли успѣха. Послѣ многихъ отчаянныхъ схватокъ и со многими горькими сожалѣніями предки отступились отъ борьбы. Съ тѣхъ поръ ни одно британское правительство ни разу не домогалось серьёзно и настойчиво великихъ завоеваній на материкѣ. Народъ, правда, продолжалъ съ гордостью лелѣять воспоминаніе о Кресси, Пуатье и Азенкурѣ. Даже по прошествіи многихъ лѣтъ, не трудно было воспламенить его кровь и выманить у него субсидіи обѣщаніемъ ему похода для завоеванія Франціи. Но, къ счастью, силы нашей родины были направлены къ лучшимъ цѣлямъ, и теперь она занимаетъ въ исторіи человѣчества мѣсто гораздо почетнѣе того, которое занимала бы, если бы — какъ оно одно время казалось возможнымъ — пріобрѣла мечемъ такое, же преобладаніе, какое нѣкогда принадлежало Римской республикѣ.
Заключенный еще разъ въ предѣлы острова, воинственный народъ употребилъ на междоусобную борьбу то оружіе, которое было грозою Европы. Средства для расточительныхъ издержекъ долгое время извлекались англійскими баронами изъ порабощенныхъ провинцій Франціи. Этотъ источникъ доходовъ изсякъ; но привычки къ роскоши и чванству, порожденныя благоденствіемъ остались по прежнему: такимъ образомъ вельможи, не будучи въ состояніи, для угожденія своимъ прихотямъ, грабить французовъ, ревностно принялись грабить другъ друга. Государства, которымъ они были тогда ограничены, по выраженію Комина, умнѣйшаго наблюдателя того времени, не хватало на всѣхъ ихъ. Двѣ аристократическія фикціи подъ предводительствомъ двухъ отраслей королевской фамиліи, вступили въ долгую и жестокую борьбу за обладаніе верховною властью. Такъ какъ ожесточеніе этихъ фикцій въ сущности возникло не изъ спора за престолонаслѣдіе, то и продолжалось оно еще долго послѣ того, какъ основаніе спора за престолонаслѣдіе совершенно уничтожилось. Партія Алой Розы пережила послѣдняго принца, домогавшагося короны на основаніи преемственнаго права послѣ Генриха IV. Партія Бѣлой Розы пережила бракъ Ричмонда и Елисаветы. Оставленные безъ вождей, имѣвшихъ хоть какое-нибудь приличное подобіе права, приверженцы Ланкастера сгруппировались вокругъ линіи бастардовъ, а приверженцы іорка выставили цѣлый рядъ самозванцевъ. Наконецъ, когда многіе честолюбивые вельможи погибли на полѣ битвы или отъ рукъ палача, когда многіе знаменитые дома исчезли навсегда изъ исторіи, когда уцѣлѣвшія знатныя фамиліи истощились и отрезвились бѣдствіями, повсюду было признано, что права всѣхъ враждовавшихъ Плантагенетовъ соединились въ домѣ Тюдоровъ.
Между тѣмъ совершалась перемѣна, безконечно важнѣйшая, чѣмъ пріобрѣтеніе или утрата какой-нибудь провинціи, чѣмъ-стоянія. возвышеніе или паденіе какой-нибудь династіи. Рабство и вся сумма золъ, которыми рабство вездѣ сопровождается, быстро исчезали одно за другимъ.
Замѣчательно, что два величайшіе и благодѣтельнѣйшіе общественные переворота, происшедшіе въ Англіи, тотъ переворотъ, который въ XIII вѣкѣ положилъ конецъ тираніи націи надъ націею, и тотъ переворотъ, который, нѣсколькими поколѣніями позже, положилъ конецъ владѣнію человѣка человѣкомъ, совершились тихо и незамѣтно. Они не поразили современныхъ наблюдателей удивленіемъ и встрѣтили со стороны историковъ весьма скудную долю вниманія. Они не были совершены ни законодательными распоряженіями, ни физическою силою. Нравственныя причины безшумно сгладили сперва различіе между норманномъ и саксомъ, а потомъ различіе между господиномъ и рабомъ. Никто не возмется опредѣлить точный моментъ, когда прекратилось то или другое различіе. Нѣкоторые слабые слѣды стариннаго норманскаго чувства, быть можетъ, нашлись бы еще въ концѣ XIV столѣтія. Нѣкоторые слабые слѣды крѣпостнаго состоянія были открыты пытливыми изыскателями даже во времена Стюартовъ, и доселѣ установленіе это не уничтожено писаннымъ закономъ.
Въ высшей степени несправедливо было бы не признать, что главнымъ дѣятелемъ въ этихъ двухъ великихъ освобожденіяхъ была религія. Гуманный духъ христіанской нравственности несомнѣнно враждебенъ кастовымъ различіямъ. Для Римской же церкви такія различія особенно ненавистны, ибо они несовмѣстны съ другими различіями, существенными для ея системы. Она приписываетъ каждому священнику мистическое достоинство, дающее ему право на уваженіе со стороны каждаго мірянина, и ни одного человѣка, какой бы націи и какого бы происхожденія онъ ни былъ, не считаетъ неспособнымъ къ священству. Ея ученія о священническомъ санѣ, какъ бы ошибочны они ни были, неоднократно смягчали нѣкоторыя изъ наихудшихъ золъ, жакія могутъ удручать общество. Того суевѣрія нельзя считать безусловно вреднымъ, которое въ странахъ, оскверненныхъ тиранніею племени надъ Племенемъ, создаетъ аристократію, совершенно независимую отъ племени, радикально измѣняетъ отношеніе между угнетающимъ и угнетаемымъ и заставляетъ наслѣдственнаго господина преклоняться передъ духовнымъ судилищемъ наслѣдственнаго раба. До настоящаго времени, въ нѣкоторыхъ земляхъ, гдѣ существуетъ невольничество негровъ, папизмъ является въ выгодной противоположности съ прочими формами христіанства. Извѣстно, что антипатія между европейскими и африканскими племенами отнюдь не такъ сильна въ Ріо-Жанейро, какъ въ Вашингтонѣ. Въ собственномъ нашемъ отечествѣ эта особенность римско-католической системы діронзвела въ теченіе среднихъ вѣковъ множество благодѣтельныхъ результатовъ. Правда, вскорѣ послѣ Гастингскаго сраженія, саксонскіе прелаты и аббаты были насильно отрѣшены отъ должностей, а церковные авантюристы съ материка сотнями получали доходныя бенефиціи. Но даже и тогда благочестивые іереи норманской крови возвышали голосъ противъ такого нарушенія церковнаго устройства, отказывались принимать митры изъ рукъ Завоевателя и заклинали его, подъ страхомъ душевной погибели, не забывать, что побѣжденные островитяне были его братьями по Христу. Первымъ покровителемъ, котораго англичане встрѣтили между господствовавшей кастою, былъ архіепископъ Ансельмъ. Въ то время, когда англійское имя было поношеніемъ, когда всѣ гражданскія и военныя почести королевства считались исключительнымъ достояніемъ соотечественниковъ Завоевателя, презираемое племя съ восторгомъ узнало, что одинъ изъ его членовъ, Николай Брикспиръ, былъ возведенъ на папскій престолъ, и что посланники, происходившіе изъ благороднѣйшихъ домовъ Нормандіи, должны были цѣловать его ногу. Столько же національнымъ, сколько и религіознымъ, было чувство, привлекавшее массы народа къ гробницѣ Бекета, перваго англичанина, который, со времени завоеванія, внушалъ страхъ иноземнымъ тиранамъ. Одинъ изъ преемниковъ Бекета[6] стоилъ на первомъ планѣ между лицами, вынудившимя ту хартію, которая разомъ обезпечила привилегіи и норманскихъ бароновъ, и саксонскихъ йоменовъ. Какъ велико было впослѣдствіи участіе римско-католическаго духовенства въ уничтоженіи рабства, видно изъ неопровержимаго свидѣтельства сэра Томаса Смита, одного изъ искуснѣйшихъ протестантскихъ совѣтниковъ Елисаветы. Когда умирающій рабовладѣлецъ просилъ о послѣднемъ причащеніи, его духовные пастыри постоянно заклинали его спасеніемъ души освободить своихъ братій, за которыхъ умеръ Христосъ. Церковь такъ успѣшно воспользовалась своимъ грознымъ оружіемъ, что до наступленія реформаціи освободила почти всѣхъ крѣпостныхъ въ королевствѣ, за исключеніемъ своихъ собственныхъ, съ которыми впрочемъ, надо отдать ей справедливость, она, кажется, обходилась весьма кротко.
Не подлежитъ сомнѣнію, что въ тѣ времена, когда совершились эти два великіе переворота, предки наши были наилучше управляемымъ народомъ въ Европѣ. Въ теченіе трехъ столѣтій общественная система шла путемъ постояннаго улучшенія. При первыхъ Плантагенетахъ встрѣчались бароны, бывшіе въ силахъ противиться государю, и крестьяне, униженные до степени пасомыхъ ими свиней и быковъ. Чрезмѣрная власть барона мало-по-малу ограничилась. Положеніе крестьянина мало-по-малу возвысилось. Между аристократіею и рабочимъ народомъ возникъ средній классъ, земледѣльческій и торговый. Быть можетъ, неравенства все еще было болѣе, чѣмъ нужно для счастья и нравственнаго достоинства человѣческаго рода; но уже никто не былъ безусловно выше предѣловъ закона, и никто не былъ безусловно ниже его покровительства.
Что на политическія учрежденія Англіи въ этотъ ранній періодъ англичане взирали съ гордостью и любовью, а просвѣщеннѣйшіе люди сосѣдственныхъ націй съ удивленіемъ и завистью, это доказывается самыми ясными свидѣтельствами. Но относительно сущности этихъ учрежденій было много недобросовѣстныхъ и ѣдкихъ споровъ.
Дѣйствительно, историческая литература Англіи жестоко пострадала отъ одного обстоятельства, которое не мало содѣйствовало нашему благоденствію. Какъ ни велика перемѣна, просшедшая въ послѣднія шесть столѣтій въ политическомъ устройствѣ Англіи, она была слѣдствіемъ постепеннаго развитія, а не ломки и перестройки, настоящая конституція нашего отечества относится къ конституціи, при которой оно процвѣтало пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, какъ дерево къ ростку, какъ мужчина къ мальчику. Измѣненіе было велико. Тѣмъ не менѣе никогда не было момента, въ которой бы славная часть того, что существовало, не была древнею. Сложившееся такимъ образомъ государственное устройство должно изобиловать аномаліями. Но за зло, проистекающее изъ простыхъ аномалій, мы вознаграждены съ избыткомъ. Другія общества обладаютъ писанными конституціями болѣе симметрическими. Но никакое другое общество не успѣло еще соединить революцію съ преданіемъ, прогрессъ съ постоянствомъ, энергію юности съ величіемъ незапамятной древности.
Это великое благо имѣетъ однако свои невыгоды, и одна изъ этихъ невыгодъ состоитъ въ томъ, что всѣ источники свѣдѣній касательно нашей древней исторіи отравлены духомъ партій. Какъ нѣтъ страны, гдѣ бы государственные люди находились въ такой мѣрѣ подъ вліяніемъ прошлаго, такъ нѣтъ страны, гдѣ бы историки находились въ такой мѣрѣ подъ вліяніемъ настоящаго, какъ въ Англіи. Между этими двумя явленіями, разумѣется, существуетъ естественная связь. Гдѣ исторія считается единственно картиною жизни и нравовъ, или собраніемъ опытовъ, откуда могутъ быть извлекаемы общія правила гражданской мудрости, тамъ писатель не подвергается особенно сильному искушенію искажать дѣла давно минувшаго времени. Но гдѣ исторія считается хранилищемъ документовъ, отъ которыхъ зависятъ права правительствъ и народовъ, тамъ побужденіе къ подлогу становится почти неодолимымъ. Французъ не имѣетъ теперь никакого особеннаго интереса преувеличивать или умалять значеніе власти королей изъ дома Валуа. Привилегіи генеральныхъ штатовъ, штатовъ Бретани, штатовъ Бургундіи имѣютъ теперь такъ же мало практической важности, какъ и устройство іудейскаго синедріона или амфиктіонова судилища. Бездна великой революціи совершенно отдѣляетъ новую систему отъ старой. Никакая подобная пропасть не раздѣляетъ бытія англійской націи на двѣ различныя части. Наши законы и обычаи никогда не погибали въ общемъ и неисправимомъ разрушеніи. У насъ примѣры среднихъ вѣковъ до сихъ поръ остаются въ силѣ и до сихъ поръ цитируются, въ важнѣйшихъ случаяхъ, самыми замѣчательными государственными людьми. Такъ, напримѣръ, когда король Георгъ III былъ постигнутъ болѣзнью, лишившею его способности исполнять королевскія обязанности, и когда отличнѣйшіе юристы и политики сильно расходились въ мнѣніяхъ о томъ, какъ слѣдовало поступить въ такихъ обстоятельствахъ, палаты парламента не хотѣли приступать къ обсужденію плана регентства до тѣхъ поръ, пока не были собраны я приведены въ порядокъ всѣ примѣры, какіе только можно было найти въ нашихъ лѣтописяхъ съ древнѣйшихъ временъ. Учреждены были комитеты для изслѣдованія древнихъ государственныхъ актовъ. Первый представленный примѣръ относился въ 1217 г.; весьма важными оказались примѣры 1326, 1377 и 1422 г.; но самымъ подходящимъ справедливо былъ признанъ примѣръ 14S5 г. Такимъ образомъ въ нашемъ отечествѣ драгоцѣннѣйшіе интересы партій не рѣдко зависѣли отъ результатовъ изысканій антикваріевъ. Неизбѣжнымъ слѣдствіемъ было то, что наши антикваріи производили свои изслѣдованія въ духѣ партій.
Не удивительно, поэтому, что тѣ, которые писали о предѣлахъ прерогативы и свободы въ древнемъ государственномъ устройствѣ Англіи, вообще обнаруживали характеръ не судей, а горячихъ и недобросовѣстныхъ адвокатовъ. Они обсуждали не отвлеченные предметы, а предметы, имѣвшіе прямую и практическую связь съ самыми важными и возбуждающими преніями тогдашней эпохи. Отъ начала долгой борьбы между парламентомъ и Стюартами до того времени, когда притязанія Стюартовъ перестали быть страшными, немногіе вопросы были практически важнѣе вопроса: согласовалось или не согласовалось правленіе этой фамиліи съ древнею конституціею королевства. Вопросъ этотъ могъ быть рѣшенъ только указаніемъ на акты предшествовавшихъ царствованій. Брактонъ и Флета, «Зеркало Правосудія»[7] и протоколы парламента, были перерыты, съ цѣлью найти оправданіе беззаконіямъ Звѣздной палаты съ одной и Верховнаго суда съ другой стороны. Въ теченіе длиннаго ряда лѣтъ каждый вигскій историкъ старался доказать, что древнее англійское правленіе было почти республиканское, каждый торійскій историкъ — что оно было почти деспотическое.
Съ такими чувствами относились обѣ партіи къ хроникамъ среднихъ вѣковъ. Обѣ немедленно находили то, чего искали, и обѣ упорно отказывались видѣть что-либо иное, кромѣ того, чего искали. Поборники Стюартовъ легко могли указать примѣры угнетенія подданныхъ. Защитники круглоголовыхъ такъ же легко могли представить примѣры рѣшительнаго и успѣшнаго сопротивленія коронѣ. Торіи цитировали изъ древнихъ сочиненій выраженія, почти такія же раболѣпныя, какія слышались съ каѳедры Менворинга. Виги пріискивали выраженія, такія же смѣлыя и строгія, какія раздавались съ судейскаго кресла Брадшо. Одинъ разрядъ писателей приводилъ многочисленные примѣры того, что короли вымогали деньги безъ разрѣшенія парламента. Другой разрядъ представлялъ случаи, въ которыхъ парламентъ присвоивалъ себѣ власть подвергать королей наказанію. Тотъ, кто видѣлъ только одну половину доказательствъ, могъ бы заключить, что Плантагенеты были такъ же неограниченны, какъ турецкіе султаны; тотъ, кто видѣлъ только другую половину, могъ бы заключить, что Плантагенеты имѣли такъ же мало дѣйствительной власти, какъ венеціянскіе дожи: и оба заключенія были бы одинаково далеки отъ истины.
Древнее англійское правленіе принадлежало къ классу ограниченныхъ монархій, образовавшихся въ западной Европѣ въ теченіе среднихъ вѣковъ и имѣвшихъ, не взирая на многія различія, большое фамильное сходство между собою. Что такое сходство должно было существовать, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Страны, въ которыхъ возникли эти монархіи, были провинціями одной и той же великой просвѣщенной державы и почти въ одно и то же время были наводнены и покорены племенами одной и той же грубой и воинственной націи. Онѣ были членами одной и той же великой коалиціи противъ ислама. Онѣ были въ общеніи съ одною и тою же гордою и честолюбивою церковью. Ихъ политическое устройство естественно приняло одну и ту же форму. Ихъ учрежденія были заимствованы частью у императорскаго Рима, частью у папскаго Рима, частью у древней Германіи. Всѣ онѣ имѣли королей, и во всѣхъ королевская власть мало-по-малу сдѣлалась строго-наслѣдственною. Всѣ онѣ имѣли дворянъ, носившихъ титулы, которые первоначально означали военный рангъ. Рыцарское достоинство, геральдическія правила были общи всѣмъ имъ. Всѣ онѣ имѣли богато-надѣленныя церковныя учрежденія, городскія корпораціи, пользовавшіяся обширными льготами, и сенаты, согласіе которыхъ было необходимо для дѣйствительности нѣкоторыхъ публичныхъ актовъ.
Изъ этихъ родственныхъ конституцій англійская съ давняго времени справедливо считалась наилучшею. Прерогативы государя были несомнѣнно обширны. Духъ религіи и духъ рыцарства содѣйствовали возвышенію его достоинства. Чело его было помазано священнымъ елеемъ. Преклоняться у его ногъ не было униженіемъ для храбрѣйшихъ и благороднѣйшихъ рыцарей. Особа его была неприкосновенна. Одинъ онъ имѣлъ право созывать государственные чины; онъ могъ по произволу распускать ихъ; его согласіе было необходимо для всѣхъ ихъ законодательныхъ актовъ. Онъ былъ главою исполнительной администраціи, единственнымъ органомъ сношеній съ иностранными державами, начальникомъ сухопутныхъ и морскихъ силъ государства, источникомъ правосудія, милосердія и чести. Онъ имѣлъ широкое полномочіе регулировать торговлю. Имъ чеканилась монета, установлялись вѣсы и мѣры, назначались рынки и гавани. Его церковный патронатъ былъ неограниченъ. Его наслѣдственныхъ доходовъ, при экономическомъ управленіи, доставало для покрытія обыкновенныхъ правительственныхъ расходовъ. Собственныя его имущества занимали обширное пространство. Сверхъ того, онъ быть верховнымъ феодальнымъ владѣльцемъ всей земли своего королевства и въ этомъ качествѣ обладалъ многими выгодами и многими грозными правами, которыя давали ему возможность безпокоить и угнетать того, кто перечилъ ему, и, безъ всякихъ съ своей стороны издержекъ, обогащать я возвеличивать того, кто пользовался его благоволеніемъ.
Но власть его, хотя и обширная, была ограничена тремя великими конституціонными правилами, столь древними, что никто не можетъ сказать, когда они получили начало, столь могущественными, что естественное ихъ развитіе, продолжавшееся нѣсколько поколѣній сряду, произвело тотъ порядокъ вещей, при которомъ мы нынѣ живемъ.
Вопервыхъ, король не могъ издавать законовъ безъ согласія своего парламента. Вовторыхъ, онъ не могъ налагать податей безъ согласія своего парламента. Втретьихъ, онъ былъ обязанъ сообразовать исполнительную администрацію съ законами страны; если же онъ нарушалъ эти законы, отвѣтственными лицами были его совѣтники и исполнители.
Ни одинъ честный тори не станетъ отрицать, что эти правила, пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, пріобрѣли значеніе основныхъ законовъ. Съ другой стороны, ни одинъ честный вигъ не станетъ утверждать, что они, до наступленія позднѣйшаго періода, были очищены отъ всѣхъ двусмысленностей, или доведены до всѣхъ своихъ послѣдствій. Средневѣковыя конституціи не были, подобно конституціямъ XVIII или XIX столѣтій, окончательно созданы однимъ актомъ и вполнѣ изложены въ одномъ документѣ. Только въ просвѣщенномъ я философскомъ вѣкѣ строится государственный бытъ по системѣ. Въ грубыхъ обществахъ преуспѣяніе правленія походитъ на преуспѣяніе языка и стихосложенія. Грубыя общества имѣютъ языкъ, часто богатый и энергическій; но не имѣютъ ни научной грамматики, ни опредѣленій именъ и глаголовъ, ни терминовъ для склоненій, наклоненій, временъ и залоговъ. Грубыя общества имѣютъ стихосложеніе, часто весьма звучное и пріятное; но не имѣютъ метрическихъ законовъ; и менестрель, стихи котораго, повѣряемые только ухомъ его, очаровываютъ слушателей, самъ не сумѣлъ бы сказать, изъ сколькихъ дактилей и хореевъ состоитъ каждый изъ его стиховъ. Какъ краснорѣчіе существуетъ прежде синтаксиса, и пѣсня прежде просодіи, такъ и правленіе можетъ существовать въ высокой степени совершенства гораздо прежде, чѣмъ положительно обозначатся предѣлы законодательной, исполнительной и судебной власти.
Такъ было въ нашемъ отечествѣ. Черта, ограничивавшая королевскую прерогативу, хотя вообще достаточно ясная, не вездѣ была проведена съ точностью и опредѣленностью. А потому окраина границы составляла нѣчто въ родѣ спорной земли, на которой постоянно происходили напоръ и отпоръ, пока наконецъ, послѣ вѣковой распри, не были поставлены явственные и прочные межевые знаки. Быть можетъ, поучительно будетъ замѣтить, какимъ образомъ и до какой степени наши древніе государи имѣли обыкновеніе нарушать три великія правила, ограждавшія вольности націи.
Ни одинъ англійскій король никогда не предъявлялъ притязанія на законодательную власть вообще. Самый необузданный и повелительный Плантагенетъ никогда не считалъ себя въ правѣ постановить, безъ согласія своего великаго совѣта[8], чтобы судъ присяжныхъ состоялъ изъ 10, а не изъ 12 лицъ, чтобы вдовьи деньги составляли четвертую, а не третью часть наслѣдства, чтобы нарушеніе присяги считалось уголовнымъ преступленіемъ, или чтобы обычай равнаго дѣлежа между наслѣдниками[9] былъ введенъ въ Іоркширѣ[10]. Но король имѣлъ власть прощать преступниковъ; а въ области права есть точка, въ которой власть прощать и власть издавать законы какъ-бы переходятъ одна въ другую и легко, по крайней мѣрѣ въ грубомъ вѣкѣ, могутъ быть смѣшаны между собою. Уголовный статутъ матеріально уничтожается, если налагаемыя имъ наказанія постоянно отмѣняются по мѣрѣ того, какъ навлекаются. Государь былъ несомнѣнно властенъ неограниченно отмѣнять наказанія. Поэтому онъ былъ властенъ уничтожать матеріально уголовный статутъ. По-видимому, не было никакой основательной причины препятствовать ему дѣлать формально то, что могъ онъ дѣлать матеріально. Такимъ образомъ, съ помощью хитрыхъ и угодливыхъ юристовъ, возникла на сомнительной границѣ, отдѣляющей исполнительную власть отъ законодательной, великая аномалія, извѣстная подъ именемъ разрѣшительной власти (the dispensing power).
Что король не могъ налагать податей безъ согласія парламента, это признано за существовавшій съ незапамятныхъ временъ основной законъ Англіи. Правило это находилось въ числѣ статей, подписанныхъ Іоанновъ по настоянію бароновъ. Эдуардъ I покусился было нарушить его; но, не смотря на свою ловкость, мощь и популярность, встрѣтилъ такое противодѣйствіе, что счелъ благоразумнымъ уступить. Онъ обязался, въ ясныхъ и точныхъ выраженіяхъ, за себя и своихъ наслѣдниковъ, никогда впредь не дѣлать никакихъ поборовъ безъ согласія и соизволенія государственныхъ чиновъ. Могущественный и побѣдоносный внукъ его пытался нарушить это торжественное обязательство, во попытка встрѣтила рѣшительное сопротивленіе. Наконецъ Плантагенеты, отчаявшись въ успѣхѣ, отступились отъ своего намѣренія; но, переставши нарушать законъ открыто, они ухитрились по временамъ обходить его и получать чрезвычайныя пособія для временныхъ цѣлей. Налагать подати было имъ воспрещено; но они удерживали за собою право просить денегъ и брать взаймы. Поэтому они иногда просили тономъ, не отличавшимся отъ тона приказанія, а иногда занимали, почти не помышляя объ отдачѣ. Тѣмъ не менѣе необходимость прикрывать такія вымогательства названіями доброхотныхъ даяній и займовъ достаточно доказываетъ, что законность великаго конституціоннаго правила была всѣми признана.
Правило, что англійскій король обязанъ былъ сообразовать администрацію съ законами, и что, въ случаѣ какихъ-либо съ его стороны противозаконныхъ дѣйствій, отвѣтственность лежала на его совѣтникахъ и исполнителяхъ, было установлено въ весьма раннемъ періодѣ, какъ достаточно доказываютъ строгіе приговоры, произнесенные и исполненные надъ многими королевскими любимцами. Цзвѣстно, впрочемъ, что права частныхъ лицъ часто нарушались Плантагенетами, и что обиженныя стороны часто не могли получить удовлетворенія. По закону, ни одинъ англичанинъ не могъ быть арестованъ или задержанъ въ тюрьмѣ по одному лишь повелѣнію государя. На дѣлѣ, лица, непріятныя правительству, часто подвергались тюремному заключенію въ силу одного лишь королевскаго приказанія. По закону, пытка, позоръ римской юриспруденціи, ни въ какомъ случаѣ не могла быть употребляема противъ англійскаго подданнаго. А между тѣмъ, во время смутъ XV вѣка, пыточныя орудія явились въ Тоуерѣ и по мѣрѣ надобности употреблялись подъ предлогомъ политической необходимости. Но весьма ошибочно было бы заключать по этимъ беззаконіямъ, что англійскіе государи были, въ теоріи или на практикѣ, монархами абсолютными. Мы живемъ въ высоко просвѣщенномъ обществѣ, въ которомъ извѣстія такъ быстро распространяются посредствомъ печати и почты, что всякій грубый актъ угнетенія, совершенный въ какой бы то ни было части нашего острова, становится черезъ нѣсколько часовъ предметомъ толковъ милліоновъ. Если бы государь вздумалъ нынѣ, вопреки акту Habeas Corpus, заключить своего подданнаго въ тюрьму, или подвергнуть заговорщика пыткѣ, цѣлая нація мгновенно наэлектризовалась бы такими вѣстями. Въ средніе вѣка состояніе общества было совершенно иное. Рѣдко и съ большимъ трудомъ доходили страданія частныхъ лицъ до свѣдѣнія публики. Человѣкъ, незаконно арестованный, могъ просидѣть цѣлые, мѣсяцы въ карляйльскомъ или воричскомъ замкѣ, и слухъ о такомъ происшествіи могъ совсѣмъ не дойти до Лондона. Весьма вѣроятно, что пытка была многіе годы въ употребленіи, прежде чѣмъ большинство націи стало подозрѣвать, что они когда-либо употреблялись. Притомъ наши предки отнюдь не чувствовали такъ живо, какъ мы, необходимости поддерживать великія общія правила. Мы научены долгимъ опытомъ тому, что нельзя безопасно оставлять безъ вниманія ни малѣйшаго нарушенія конституціи. Поэтому, нынѣ всѣми признано, что правительство, которое безъ нужды превышаетъ свою власть, должно быть подвергнуто строгому парламентскому порицанію; а правительство, которое подъ гнетомъ настоятельныхъ нуждъ и съ чистыми намѣреніями, превысило свою власть, должно безотлагательно обратиться къ парламенту за одобрительнымъ биллемъ. Но не такъ думали англичане XIV и XV столѣтій. Они были мало расположены бороться за принципъ ради принципа, или возставать противъ беззаконія, не причинявшаго чувствительной тягости. Пока общій духъ администраціи былъ кротокъ и популяренъ, они готовы были предоставить своему государю извѣстную долю простора. Если онъ для цѣлей, общимъ голосомъ признанныхъ хорошими, употреблялъ силу, выходившую изъ предѣловъ закона, они не только прощали, но и одобряли его, и даже, пока наслаждались подъ его державою безопасностью и благоденствіемъ, слишкомъ охотно вѣрили, что всякій, кто навлекалъ на себя его немилость, заслуживалъ ея. Но эта снисходительность имѣла свои границы, и не благоразуменъ былъ тотъ король, который черезчуръ полагался на терпѣливость англичанъ. Они могли иногда позволить ему переступить конституціонную черту, но требовали и для себя права переступать ее, какъ только его дѣйствія становились на столько серьёзны, что возбуждали тревогу. Если онъ, не довольствуясь возможностью по временамъ притѣснять отдѣльныя лица, осмѣливался притѣснять цѣлыя массы, его подданные поспѣшно взывали къ законамъ, а въ случаѣ неуспѣха этого воззванія, такъ же поспѣшно взывали къ богу войны.
Дѣйствительно, они могли покойно спускать королю нѣкоторыя излишества, потому что имѣли въ запасѣ узду, которая скоро образумливала самаго свирѣпаго и надменнаго короля, — узду физической силы. Англичанину XIX столѣтія трудно представить себѣ легкость и быстроту, съ какими, четыреста лѣтъ назадъ, узда эта примѣнялась къ дѣлу. Народъ давно разучился владѣть оружіемъ. Военное искусство доведено до совершенства, незнакомаго нашимъ предкамъ, и знаніе этого искусства ограничивается особеннымъ классомъ. Сртня тысячъ хорошо дисциплинированныхъ и командуемыхъ солдатъ можетъ держать въ повиновеніи милліоны земледѣльцевъ я ремесленниковъ. Нѣсколькихъ полковъ гвардіи достаточно для внушенія страха всѣмъ недовольнымъ умамъ обширной столицы. Между тѣмъ, слѣдствіемъ постояннаго приращенія богатства было то, что возстаніе сдѣлалось для мыслящихъ людей гораздо страшнѣе дурнаго управленія. Несмѣтныя суммы были издержаны на произведенія, которыя въ случаѣ мятежа, могли бы погибнуть въ нѣсколько часовъ. Масса движимаго богатства, нагроможденная въ лавкахъ и кладовыхъ одного Лондона, въ пятьсотъ разъ превышаетъ ту, которая во дни Плантагенетовъ находилась на цѣломъ островѣ; и если бы правительство было низвергнуто физическою силою, все это движимое богатство подверглось бы неминуемой опасности разграбленія и уничтоженія. Еще больше опасности предстояло бы государственному кредиту, отъ котораго прямо зависитъ существованіе тысячъ семействъ, и съ которымъ неразрывно связанъ кредитъ всего коммерческаго міра. Безъ преувеличенія можно сказать, что одна недѣля междоусобной войны на англійской почвѣ произвела бы въ настоящее время бѣдствія, которыя отозвались бы отъ Ганго до Миссури, и слѣды которыхъ были бы замѣтны по прошествіи цѣлаго столѣтія. При такомъ состояніи общества, сопротивленіе должно считаться врачеваніемъ болѣе отчаяннымъ, чѣмъ почти всѣ болѣзни, какія только могутъ удручать государство. Въ средніе вѣка, напротивъ, сопротивленіе было обыкновеннымъ лекарствомъ отъ политическихъ недуговъ, лекарствомъ, которое всегда было подъ рукою и которое, хотя, безъ сомнѣнія, и причиняло минутное страданіе, но глубокаго или продолжительнаго разстройства не производило. Если популярный вождь поднималъ свое знамя за популярное дѣло, иррегулярная армія могла составиться въ одинъ день. Арміи регулярной не было вовсе. Каждый человѣкъ былъ отчасти солдатомъ, и почти никто не былъ имъ болѣе чѣмъ отчасти. Народное богатство заключалось главнымъ образомъ въ стадахъ и табунахъ, въ годичномъ урожаѣ и въ простыхъ строеніяхъ, обитаемыхъ народомъ. Вся утварь, весь запасъ товаровъ, всѣ механическія орудія, какія только можно было найти, въ государствѣ, были менѣе цѣнны, чѣмъ собственность, заключающаяся нынѣ въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ приходахъ. Мануфактуры были грубы, кредитъ почти не существовалъ. Общество, поэтому, оправлялось отъ потрясенія тотчасъ, какъ только прекращалась дѣйствительная борьба. Бѣдствія междоусобной войны ограничивались рѣзнею на полѣ битвы да немногими слѣдовавшими затѣмъ казнями и конфискаціями. Черезъ недѣлю крестьянинъ погонялъ свою лошадь, а помѣщикъ выпускалъ своихъ соколовъ на поляхъ Тоутона или Босворта, словно никакое событіе не нарушало правильнаго теченія человѣческой жизни.
Сто-шестьдесятъ лѣтъ прошло нынѣ съ тѣхъ поръ, какъ англійскій народъ силою низвергъ правительство. Въ теченіе сташестидесяти лѣтъ, предшествовавшихъ соединенію Розъ, девять королей царствовали въ Англіи. Шестеро изъ этихъ девяти королей были низложены. Пятеро вмѣстѣ съ короною лишились жизни. Очевидно, поэтому, что всякое сравненіе между нашею древнею и новою политическою системою должно повести къ самымъ ошибочнымъ заключеніямъ, если не сдѣлать большой уступки въ пользу значенія той узды, какую сопротивленіе и боязнь сопротивленія постоянно налагали на Плантагенетовъ. Такъ какъ наши предки имѣли противъ тиранніи чрезвычайно важное обезпеченіе, котораго мы не имѣемъ, то они могли покойно обходиться безъ нѣкоторыхъ обезпеченій, которымъ мы справедливо приписываемъ величайшую важность. Такъ какъ мы, безъ риска подвергнуться бѣдствіямъ, которыхъ пугается воображеніе, не можемъ употреблять физическую силу средствомъ противъ дурнаго управленія, то, очевидно, благоразуміе предписываетъ намъ хранить всѣ конституціонныя средства противъ дурнаго управленія въ высшей степени дѣйствительности, бдительно подмѣчать первые начатки посягательства на свободу и никогда не пропускать безъ порицанія даже безвредныхъ беззаконій, дабы они не пріобрѣли силы примѣровъ. Четыреста лѣтъ назадъ, такая мелочная бдительность могла казаться излишнею. Нація, состоявшая изъ смѣлыхъ стрѣльцовъ и копейщиковъ, могла, почти не рискуя своими вольностями, смотрѣть сквозь пальцы на нѣкоторыя незаконныя дѣйствія со стороны государя, общее управленіе котораго было хорошо, и престолъ котораго не былъ защищаемъ ни одною ротою регулярныхъ солдатъ.
При этой системѣ, могущей показаться грубою въ сравненіи съ тѣми тщательно обработанными конституціями, какими изобиловали послѣднія семьдесятъ лѣтъ, англичане долго наслаждались огромною долею свободы и счастья. Хотя въ теченіе слабаго царствованія Генриха VI государство раздиралось сначала факціями, а подъ конецъ междоусобною войною, хотя Эдуардъ IV былъ государь развратнаго и властолюбиваго нрава, хотя Ричардъ III обыкновенно изображался чудовищемъ безнравственности, хотя вымогательства Генриха VII возбуждали сильный ропотъ, тѣмъ не менѣе извѣстно, что наши предки при этихъ короляхъ были управляемы гораздо лучше, нежели бельгійцы при Филиппѣ, прозванномъ Добрымъ, или французы при томъ Людовикѣ, который именовался Отцомъ народа. Даже въ то время, когда войны Розъ дѣйствительно свирѣпствовали, отечество наше, по-видимому, было въ счастливѣйшемъ положеніи, нежели сосѣднія государства въ годы глубокаго міра. Коминъ былъ однимъ изъ просвѣщеннѣйшихъ государственныхъ людей своего времени. Онъ видѣлъ всѣ богатѣйшія и наиболѣе образованныя части материка. Онъ жилъ въ богатыхъ городахъ Фландріи, этихъ Манчестерахъ и Ливерпуляхъ XV вѣка. Онъ посѣтилъ Флоренцію, незадолго передъ тѣмъ украшеннную щедрымъ Лаврентіямъ, и Венецію, еще не униженную камбрейскими союзниками. Этотъ знаменитый человѣкъ рѣшительно признавалъ Англію наилучше управляемою страною, какую только зналъ онъ. Ея конституцію онъ выразительно называлъ праведною и святою вещью, которая, охраняя народъ, въ то же время существенно усиливала могущество уважаемаго ею государя. Ни въ одной странѣ, говорилъ онъ, не были люди такъ дѣйствительно обезпечены отъ золъ. Бѣдствія, причиненныя нашими внутренними войнами, по его мнѣнію, ограничивались дворянами да ратными людьми и не оставляли такихъ слѣдовъ, какіе привыкъ онъ видѣть въ другихъ мѣстахъ: ни разрушенныхъ жилищъ, ни опустошенныхъ городовъ.
Не одною только дѣйствительностью ограниченій, тяготѣвшихъ надъ королевскою прерогативою, выгодно отличалась Англія отъ большинства сосѣдственныхъ странъ. Одинаково важною, хотя менѣе замѣченною, особенностью было то отношеніе, армстовъ какомъ высшіе классы находились здѣсь къ низшимъ. У насъ была сильная наслѣдственная аристократія, но изъ всѣхъ наслѣдственныхъ аристократій она была наименѣе наглою и исключительною. Она не имѣла ни одного ненавистнаго свойства касты. Она постоянно принимала въ себя членовъ изъ народа и постоянно выдѣляла изъ себя членовъ, смѣшивавшихся съ народомъ. Всякій джентльменъ могъ сдѣлаться пёромъ. Младшій сынъ пёра только джентльменомъ. Внуки пёровъ уступали первенство новопожалованнымъ найтамъ. Званіе найта было доступно всякому, кто успѣвалъ трудолюбіемъ и бережливостью составить себѣ хорошее состояніе, или обратить на себя вниманіе храбростью въ сраженіи или при осадѣ. Для дочери герцога и даже герцога королевской крови, не считалось унизительнымъ выйдти замужъ за именитаго коммонера. Такъ, сэръ Джонъ Говардъ женился на дочери Томаса Моубрея, герцога Норфолька. Сэръ Ричардъ Поль женился на графинѣ Салисбёри, дочери Георга, герцога Кларенса. Хорошая кровь, конечно, была въ высокомъ почетѣ; но между хорошею кровью и привилегіями перства, къ великому счастью для нашего отечества, не было непремѣнной связи. Внѣ палаты лордовъ можно было найти такія же длинныя родословныя и такіе же древніе гербы, какъ и внутри ея. Новые люди, случалось, носили высшіе титулы. Извѣстные потомки рыцарей, прорвавшихъ ряды саксовъ въ Гастингской битвѣ и взошедшихъ на стѣны Іерусалима, не рѣдко бывали вовсе безъ титуловъ. Многіе изъ Богёновъ, Моубреевъ, Де-Веровъ и даже родственниковъ дома Плантагенетовъ не имѣли у своихъ фамилій иной приставки, кромѣ титула esquire, и не обладали иными гражданскими привилегіями, кромѣ тѣхъ, какими пользовался всякій фермеръ и лавочникъ. Поэтому у насъ не было ничего, подобнаго той чертѣ, которая въ нѣкоторыхъ другихъ странахъ отдѣляла патриція отъ плебея. Йоменъ не былъ расположенъ роптать на достоинства, до которыхъ его собственныя дѣти могли возвыситься. Вельможа не былъ расположенъ оскорблять классъ, въ который его собственныя дѣти должны были спуститься.
Послѣ Іоркской и Ланкастерской войнъ, узы, связывавшія высшіе съ низшими классами, стали тѣснѣе и многочисленнѣе прежняго. О размѣрахъ гибели, постигшей древнюю аристократію, можно судить по одному слѣдующему обстоятельству. Въ 1451 году Генрихъ VI созвалъ въ парламентъ 53 свѣтскихъ лорда. Свѣтскихъ лордовъ, созванныхъ Генрихомъ VII въ парламентъ 1485 года было только 29, и изъ этихъ 29-ти многіе были недавно возведены въ персное достоинство. Въ теченіе слѣдующаго столѣтія рады знати обильно пополнялись членами изъ джентри. Устройство палаты общинъ весьма способствовало благодѣтельному смѣшенію классовъ. Представитель шира былъ связующимъ звеномъ между барономъ и лавочникомъ. На тѣхъ самыхъ скамьяхъ, на которыхъ сидѣли золотыхъ дѣлъ мастера, суконщики и москотильщики, посланные въ парламентъ торговыми городами, возсѣдали и такіе члены, которые во всякой другой странѣ были бы названы аристократами: наслѣдственные владѣльцы дворянскихъ имѣній, имѣвшіе право держать суды и носить гербовые знаки и бывшіе въ состояніи измѣрять древность своего благороднаго происхожденія многими поколѣніями. Нѣкоторые изъ нихъ были младшіе сыновья и братья вельможъ. Другіе могли бы похвалиться даже королевскою кровью. Наконецъ, старшій сынъ одного изъ графовъ Бедфордовъ — сынъ, котораго изъ вѣжливости величали вторымъ титуломъ его отца — предложилъ себя кандидатомъ въ члены палаты общинъ. Его примѣру послѣдовали и. другіе. Засѣдая въ этой палатѣ, наслѣдники вельможъ государства естественно сдѣлались такими же ревностными поборниками ея привилегій, какъ и тѣ простые горожане, съ которыми они были смѣшаны. Такимъ образомъ, наша демократія съ древнѣйшихъ временъ была самою аристократическою, а наша аристократія самою демократическою въ мірѣ, — особенность, которая сохранилась до сихъ поръ и произвела множество важныхъ нравственныхъ и политическихъ слѣдствій.
Правленіе Генриха VII, его сына и внуковъ было вообще произвольнѣе правленія Плантагенетовъ. Разница отчасти объясняется личнымъ характеромъ правителей: храбрость и сила воли были общи всѣмъ мужчинамъ и женщинамъ изъ дома Тюдоровъ. Они пользовались властью въ теченіе ста-двадцати лѣтъ, всегда съ энергіею, часто съ насиліемъ, иногда съ жестокостью. По примѣру династіи имъ предшествовавшей, они порою нарушали права своихъ подданныхъ, порою взимали поборы подъ именемъ займовъ и доброхотныхъ даяній, порою пріостанавливали дѣйствіе уголовныхъ законовъ. Мало того: хотя они никогда не дерзали издать собственною властью какой-нибудь постоянный законъ, но иногда, въ промежутки парламентскихъ сессій, присвоивали себѣ право удовлетворять временныя нужды посредствомъ временныхъ распоряженій. При всемъ томъ, Тюдоры не могли простирать угнетенія дальше извѣстныхъ предѣловъ: они не имѣли вооруженной силы и были окружены вооруженнымъ народомъ. Дворецъ охранялся немногими служителями, которыхъ легко могла одолѣть дружина одного шира или одного лондонскаго квартала. А потому эти надменные государи подлежали такому сильному ограниченію, какого не могутъ налагать простые законы, ограниченію, которое, правда, не мѣшало имъ иногда произвольно и даже варварски поступать съ частными лицами, но зато дѣйствительно обезпечивало націю отъ общаго и продолжительнаго угнетенія. Они могли безопасно быть тиранами въ предѣлахъ двора, но имъ необходимо было съ постоянною бдительностью слѣдить за расположеніемъ страны. Генрихъ VIII, напримѣръ, не встрѣтилъ никакого сопротивленія, когда ему вздумалось послать на эшафотъ Боккингама и Сорри, Анну Боленъ и леди Салисбери. Но когда онъ, безъ согласія парламента, потребовалъ отъ своихъ подданныхъ контрибуцію, равную шестой долѣ ихъ имуществъ, то скоро нашелъ необходимымъ отступиться. Сотни тысячъ закричали, что они англичане, а не Французы, свободные люди, а не рабы. Въ Кентѣ королевскіе коммисары обратились въ бѣгство, для спасенія жизни. Въ Соффолькѣ четыре тысячи человѣкъ взялись за оружіе. Королевскіе намѣстники въ этомъ графствѣ тщетно пытались собрать войско. Лица, не приставшія къ возмущенію, объявили, что они не хотятъ сражаться противъ своихъ братьевъ въ подобной распрѣ. Генрихъ, при всемъ своемъ высокомѣріи и своеволіи, отступилъ, не безъ причины, отъ борьбы съ раздраженнымъ духомъ націи. У него передъ глазами была судьба его предшественниковъ, погибшихъ въ Беркли и Помфратѣ. Онъ не только отмѣнилъ противузаконныя свои предписанія, не только даровалъ общее прощеніе всѣмъ недовольнымъ, но и принесъ публичное и торжественное покаяніе въ нарушеніи законовъ.
Его поведеніе въ этомъ случаѣ прекрасно объясняетъ всю политику его дома. Нравъ государей этой линіи былъ горячъ, а духъ высокомѣренъ; но они понимали характеръ націи, которою управляли, и ни разу, какъ это бывало съ нѣкоторыми изъ ихъ предшественниковъ и преемниковъ, не доводніи упорства до роковаго предѣла. Благоразуміе Тюдоровъ было таково, что ихъ власть, хотя и часто встрѣчала сопротивленіе, никогда однако не была ниспровергаема. Царствованіе каждаго изъ нихъ омрачалось грозными неудовольствіями; но правительству всегда удавалось или успокоить мятежниковъ, или побѣдить и наказать ихъ. Иногда уступками во-время оно успѣвало предотвращать междоусобныя распри; вообще же твердо стояло на своемъ и взывало о помощи къ націи. Нація повиновалась призыву, собиралась вокругъ государя и давала ему возможность усмирять недовольное меньшинство.
Такимъ образомъ, со временъ Генриха III до временъ Елисаветы, Англія росла и процвѣтала подъ сѣнью политическаго устройства, которое заключало въ себѣ зародышъ нашихъ теперешнихъ учрежденій и которое, не будучи ни строго опредѣленнымъ, ни строго соблюдаемымъ, тѣмъ не менѣе успѣшно предохранялось отъ перерожденія въ деспотизмъ тою боязнью, какую внушали правителямъ духъ и сила управляемыхъ.
Но такое политическое устройство приличествуетъ только извѣстной степени общественнаго развитія. Тѣ самыя причины, которыя въ мирныхъ искусствахъ производятъ раздѣленіе труда, должны наконецъ сдѣлать войну особенною наукой и особеннымъ ремесломъ. Приходитъ время, когда употребленіе оружія начинаетъ поглощать все вниманіе отдѣльнаго класса. Вскорѣ оказывается, что крестьяне и горожане, какъ бы храбры они ни были, не въ состояніи держаться противъ ветерановъ-солдатъ, вся жизнь которыхъ есть приготовленіе ко дню битвы, нервы которыхъ закалены долгимъ знакомствомъ съ опасностью и движенія которыхъ отличаются всею точностью часоваго механизма. Чувствуется, что защита націи уже не можетъ быть безопасно ввѣряема ратникамъ, оторваннымъ отъ плуга или ткацкаго станка для сорокадневной кампаніи. Если какое-нибудь государство формируетъ. большую регулярную армію, государства пограничныя должны или послѣдовать примѣру, или подчиниться иноземному игу. Но гдѣ существуетъ большая регулярная армія, тамъ уже не можетъ существовать ограниченная монархія въ томъ видѣ, въ какомъ она существовала въ средніе вѣка. Государь разомъ освобождается отъ того, что было главнымъ ограниченіемъ его власти, и неизбѣжно становится абсолютнымъ, если не подпадаетъ подъ такія стѣсненія, которыя были бы излишни въ обществѣ, гдѣ всѣ — солдаты случайные, и ни одного нѣтъ постояннаго.
Съ опасностью явились и средства спасенія. Въ средневѣковыхъ монархіяхъ могущество меча принадлежало государю, но могущество кошелька принадлежало націи. Успѣхи просвѣщенія, мечъ государя болѣе и болѣе грознымъ для націи, дѣлали кошелекъ націи болѣе и болѣе необходимымъ для государя. Его наслѣдственныхъ доходовъ уже недоставало даже на расходы гражданскаго управленія. Безъ правильной и обширной системы налоговъ, онъ совершенно не могъ держать въ постоянной готовности огромную массу дисциплинированныхъ войскъ. Политика, которую парламентскія собранія Европы должны были усвоить себѣ, заключалась въ слѣдующемъ: твердо держаться своего конституціоннаго права давать или не давать денегъ, и рѣшительно, отказывать въ суммахъ на содержаніе армій, пока не было пріобрѣтено полнаго обезпеченія противъ деспотизма.
Эта мудрая политика была соблюдена въ одномъ лишь нашемъ отечествѣ. Въ сосѣднихъ королевствахъ образовались большія военныя учрежденія; новыхъ оплотовъ для общественной свободы не было придумано никакихъ; вслѣдствіе того древнія парламентскія учрежденія повсюду перестали существовать. Во Франціи, гдѣ они всегда были слабы, онѣ зачахли и наконецъ скончались просто отъ хилости. Въ Испаніи, гдѣ они нѣкогда были такъ же сильны, какъ въ любой части Европы, они отчаянно боролись за жизнь, но боролись слишкомъ поздно. Ремесленники Толедо и Вальядолида тщетно защищали привилегіи кастильскихъ кортесовъ противъ испытанныхъ батальоновъ Карла V. Такъ же тщетно, въ слѣдующемъ поколѣніи, возстали граждане Сарагоссы противъ Филиппа II за древнюю арагонскую конституцію. Великія національныя собранія континентальныхъ монархій, собранія, нѣкогда почти столь же гордыя и могущественныя, какъ и тѣ, что засѣдали въ Вестминстерѣ, обратились, одно за другимъ, въ совершенное ничтожество. Если и собирались они, то собирались просто — какъ теперь собирается наша конвокація — для исполненія нѣкоторыхъ почтенныхъ формальностей.
Въ Англіи событія приняли иное направленіе. Этимъ особеннымъ счастьемъ обязана она преимущественно своему островному положенію. Къ концу XV столѣтія большія военныя учрежденія сдѣлались необходимыми для достоинства и даже для безопасности Французской и Испанской монархій. Если бы которая-нибудь изъ этихъ державъ обезоружилась, она скоро была бы принуждена подчиниться велѣніямъ другой. Но Англія, охраняемая моремъ отъ вторженія и рѣдко участвовавшая въ военныхъ дѣйствіяхъ на материкѣ, не имѣла пока необходимости употреблять регулярныя войска. XVI и XVII столѣтія застали ее по прежнему безъ постоянной арміи. Въ началѣ XVII вѣка политическая наука сдѣлала значительные успѣхи. Судьба испанскихъ кортесовъ и Французскихъ генеральныхъ штатовъ послужила торжественнымъ предостереженіемъ нашимъ парламентамъ; и наши парламенты, вполнѣ сознавая сущность и важность опасности, усвоили себѣ во-время такую систему тактики, которая, послѣ борьбы, длившейся три поколѣнія, наконецъ увѣнчалась успѣхомъ.
Почти каждый писатель, трактовавшій объ этой борьбѣ, старился доказать, что его партія была тою партіею, которая боролась за сохраненіе древней конституціи неизмѣнною. Дѣло однако въ томъ, что древняя конституція не могла сохраниться неизмѣнною. Законъ, не подлежащій контролю человѣческой мудрости, рѣшилъ, чтобы не было болѣе правленій того особеннаго рода, который въ XIV и XV столѣтіяхъ былъ общимъ всей Европѣ. Вопросъ, поэтому, состоялъ не въ томъ, долженствовала ли наша политическая система подвергнуться измѣненію, а въ томъ, какова должна была быть сущность измѣненія. Введеніе новой и могучей силы нарушило старинное равновѣсіе и превратило ограниченныя монархіи, одну за другою, въ абсолютныя. Что случилось въ иныхъ краяхъ, то, конечно, случилось бы и у насъ, если бы равновѣсіе не было возстановлено великимъ переходомъ власти отъ короны къ парламенту. Наши государя были близки къ тому, чтобы имѣть въ своемъ распоряженіи такія понудительныя средства, какими никогда не обладалъ ни одинъ изъ Плантагенетовъ или Тюдоровъ. Они должны были неминуемо сдѣлаться деспотами, если бы не были въ то же самое время подчинены такимъ ограниченіямъ, какимъ никогда не подвергался ни одинъ изъ Плантагенетовъ или Тюдоровъ.
Поэтому, кажется несомнѣннымъ, что, если бы даже не дѣйствовали никакія иныя причины, кромѣ политическихъ, XVII столѣтіе все-таки не обошлось бы безъ жестокой борьбы между нашими королями и ихъ парламентами. Но другія, едва ли не могущественнѣйшія причины помогли произвести то же самое дѣйствіе. Между тѣмъ какъ правленіе Тюдоровъ было въ высшей степени своей силы, совершилось событіе, окрасившее своимъ цвѣтомъ судьбы всѣхъ христіанскихъ націй, но въ особенности судьбы Англіи. Дважды въ теченіе среднихъ вѣковъ возставалъ духъ Европы противъ владычества Рима. Первое возстаніе вспыхнуло на югѣ Франціи. Энергія Иннокентія III, ревность юныхъ орденовъ, Францисканскаго и доминиканскаго, и звѣрство крестоносцевъ, которыхъ духовенство спустило на невоинственное населеніе, раздавили альбигойскія церкви. Вторая реформація получила начало въ Англіи и распространилась до Богеміи. Констанцскій соборъ, устраненіемъ нѣкоторыхъ церковныхъ безпорядковъ, бывшихъ соблазномъ для христіанства, и европейскіе государи, безпощаднымъ употребленіемъ огня и меча противъ еретиковъ, успѣли остановить и подавить движеніе. Очень жалѣть объ этомъ нечего. Конечно, сочувствіе протестанта естественно будетъ на сторонѣ альбигойцевъ и лоллардовъ. Но просвѣщенный и умѣренный протестантъ едва ли не усомнится, чтобы успѣхъ альбигойцевъ или лоллардовъ могъ вообще возвысить благополучіе и нравственность человѣческаго рода. Какъ ни была испорчена Рймская церковь, тѣмъ не менѣе есть основаніе думать, что если бы церковь эта была ниспровергнута въ XII или даже въ XIV столѣтіи, мѣсто ея заняла бы другая, еще болѣе испорченная система. Въ большей части Европы было тогда очень мало знаній, и эта малая толика ограничивалась духовенствомъ. Изъ пятисотъ человѣкъ ни одинъ не могъ одолѣть псалма по складамъ. Книги были рѣдки и дороги. Искусство книгопечатанія было неизвѣстно. Экземпляры библіи, уступавшіе въ красотѣ и отчетливости тѣмъ, которыми теперь можетъ располагать всякій крестьянинъ, продавались по цѣнамъ, недоступнымъ для многихъ священниковъ. Очевидною невозможностью было, чтобы міряне сами изучали Священное Писаніе. Поэтому, вѣроятно, что, по сверженіи съ себя одного духовнаго ига, они немедленно подпали бы подъ другое, и что власть, дотолѣ принадлежавшая духовенству Римской церкви, перешла бы къ наставникамъ гораздо худшаго рода. XVI столѣтіе было, сравнительно, временемъ просвѣщенія. Но даже и въ XVI столѣтіи значительное число тѣхъ, которые покидали старую вѣру, слѣдовало за первымъ, какой представлялся, самоувѣреннымъ и краснорѣчивымъ, коноводомъ и скоро впадало въ заблужденія гораздо важнѣйшія, чѣмъ тѣ, отъ которыхъ отрекалось. Такимъ образомъ, Маттисъ и Кинппердоллингъ[11], апостолы распутства, грабежа и убійства, были въ состояніи одно время управлять большими городами. Въ болѣе грубомъ вѣкѣ такіе лжепророки могли бы основать государства, и христіанство могло бы превратиться въ жестокое и развратное суевѣріе, вреднѣе не только папизма, но и самаго ислама.
Почти сто лѣтъ спустя послѣ Констанцскаго собора, началась великая перемѣна, выразительно называемая Реформаціею. Пора наконецъ настала. Духовенство уже не было единственнымъ или главнымъ хранителемъ знаній. Изобрѣтеніе книгопечатанія снабдило противниковъ церкви могучимъ оружіемъ, какого недоставало ихъ предшественникамъ. Изученіе древнихъ писателей, быстрое развитіе силъ новыхъ языковъ, безпримѣрная дѣятельность, обнаружившаяся во всѣхъ отрасляхъ литературы, политическое состояніе Европы, пороки римскаго двора, вымогательства римской канцеляріи" зависть, съ какою міряне естественно смотрѣли на богатство и привилегіи духовенства, зависть, съ какою уроженцы земель по сю сторону Альпъ естественно смотрѣли на итальянское преобладаніе, — все это давало проповѣдникамъ новаго богословія перевѣсъ, которымъ они отлично сумѣли воспользоваться.
Тѣ, которые полагаютъ, что вліяніе Римской церкви въ грубые вѣка было вообще благодѣтельно для человѣчества, могутъ въ то же время совершенно послѣдовательно считать Реформацію безцѣннымъ благомъ. Помочи, охраняющія и поддерживающія ребенка, затрудняли бы взрослаго человѣка. Такъ точно тѣ самыя средства, которыми человѣческій умъ. на одной ступени своего развитія, поддерживается и двигается впередъ, могутъ, на другой ступени, быть сущею помѣхою. Въ жизни, какъ отдѣльнаго лица, такъ и цѣлаго общества, бываетъ моментъ, когда покорность и вѣра, какія въ позднѣйшее время справедливо были бы названы раболѣпіемъ и легковѣріемъ, являются полезными качествами. Дитя, послушно и довѣрчиво внимающее наставленіямъ своихъ старшихъ, по всей вѣроятности, окажетъ быстрые успѣхи. Но человѣкъ, который бы сталъ принимать съ дѣтскою послушностью всякое положеніе и всякій догматъ, провозглашенные другимъ, нисколько не умнѣйшимъ его человѣкомъ, заслужилъ бы презрѣніе. То же самое бываетъ и съ обществами. Дѣтство европейскихъ народовъ прошло подъ опекою духовенства. Преобладаніе духовнаго сословія долгое время было преобладаніемъ, естественно и справедливо принадлежащимъ умственному превосходству. Священники, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, все-таки были наиболѣе разумною долею общества. Поэтому, въ сущности, хорошо было, что имъ оказывалось уваженіе и повиновеніе. Пока церковная власть находилась въ рукахъ единственнаго класса, изучавшаго исторію, философію и публичное право, а власть гражданская — въ рукахъ дикихъ вождей, не умѣвшихъ читать собственныхъ своихъ грамотъ и указовъ, посягательства церковной власти на область власти гражданской производили гораздо болѣе добра, нежели зла. Но произошла перемѣна Знаніе постепенно распространилось между мірянами. Въ началѣ XVI столѣтія многіе изъ нихъ во всѣхъ умственныхъ отношеніяхъ совершенно сравнились съ просвѣщеннѣйшими изъ духовныхъ пастырей. Начиная отсюда, то владычество, которое въ грубые вѣка, не смотря на многія злоупотребленія, было законною и благотворною опекою, сдѣлалось несправедливою и вредною тиранніею.
Съ того времени, какъ варвары опустошили Западную имперію, до времени возрожденія наукъ, вліяніе Римской церкви вообще было благопріятно для учености, цивилизаціи и хорошаго управленія. Но въ теченіе послѣднихъ трехъ столѣтій главною ея задачею было останавливать ростъ человѣческаго духа Всѣ успѣхи, какіе были сдѣланы христіанскимъ міромъ въ сферѣ знанія, свободы, богатства и житейскихъ искусствъ, были сдѣланы вопреки ей и повсюду находились въ обратномъ отношеніи къ ея могуществу. Прелестнѣйшія и плодоноснѣйшія области Европы, подъ ея владычествомъ, впали въ нищету, въ политическое рабство и въ умственное оцѣпенѣніе, между тѣмъ какъ протестантскія страны, безплодіе и варварство которыхъ служили нѣкогда поговоркою, были превращены искусствомъ и промышленностью въ сады и могутъ похвалиться длиннымъ спискомъ героевъ и государственныхъ людей, философовъ и поэтовъ. Кто, Зная, что такое Италія я Шотландія отъ природы, и чѣмъ онѣ четыреста лѣтъ назадъ были на дѣлѣ, сравнитъ теперь окрестности Рима съ окрестностями Эдинбурга, тотъ будетъ въ состояніи составить себѣ нѣкоторое понятіе о томъ, къ чему ведетъ папское владычество. Упадокъ Испаніи, нѣкогда первой между монархіями, а нынѣ дошедшей до крайнихъ предѣловъ униженія; возвышеніе Голландіи, достигшей, не смотря на многія естественныя невыгоды, такого положенія, какого никогда не достигало ни одно столь небольшое государство, служатъ урокомъ того же самаго рода. Переходя въ Германіи изъ римско-католическаго въ протестантское княжество, въ Швейцаріи изъ римско-католическаго въ протестантскій кантонъ, въ Ирландіи изъ римско-католическаго въ протестантское графство, замѣчаешь, что переходишь изъ низшей въ высшую степень цивилизаціи. По ту сторону Атлантическаго океана господствуетъ тотъ же самый законъ. Протестанты Соединенныхъ Штатовъ оставили далеко за собою католиковъ Мексики, Перу и Бразиліи. Католики Нижней Канады коснѣютъ въ бездѣйствіи, тогда какъ цѣлый материкъ вокругъ нихъ кипятъ протестантскою дѣятельностью и предпріимчивостью. Французы, безъ сомнѣнія, проявили энергію и умъ, которые, даже будучи дурно направленными, справедливо упрочили за ними названіе великаго народа. Но это кажущееся исключеніе, при ближайшемъ изслѣдованіи, оказывается подтвержденіемъ общаго правила; ибо ни въ одной странѣ, именуемой римско-католическою, не имѣла Римско-католическая церковь, въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, такъ мало значенія, какъ во Франціи.
Трудно сказать, чему больше обязана Англія, римско-католической ли религіи, или Реформаціи. Сліяніемъ племенъ и уничтоженіемъ крѣпостнаго состоянія она одолжена преимущественно вліянію, какое духовенство въ средніе вѣка оказывало на мірянъ. Политическою и умственною свободою и всѣми благами, какія явились вслѣдъ за политическою и умственною свободою, она одолжена преимущественно великому возмущенію мірянъ противъ духовенства.
Борьба между древнимъ и новымъ богословіемъ въ нашемъ отечествѣ была продолжительна, и исходъ ея иногда казался сомнительнымъ. Были двѣ крайнія партіи, готовыя дѣйствовать съ насиліемъ, или страдать съ упорною рѣшимостью. Между ними довольно долго находилась средняя, партія, которая весьма нелогически, но очень естественно, смѣшивала затверженные въ дѣтской уроки съ поученіями новыхъ евангелистовъ и, страстно прилѣпляясь къ стариннымъ обрядамъ, въ то же время гнушалась злоупотребленіями, тѣсно связанными съ этими обрядами. Люди съ такимъ складомъ ума готовы были, почти съ благодарностью, повиноваться указаніямъ искуснаго правителя, который избавлялъ ихъ отъ труда самостоятельнаго сужденія и, возвышая надъ сумятицею богословскихъ преній твердый и повелительный голосъ, училъ ихъ, какъ молиться и чему вѣрить. Неудивительно, поэтому, что Тюдоры были въ состояніи оказывать огромное вліяніе на церковныя дѣла; неудивительно также, что они оказывали это вліяніе большею частью въ видахъ собственнаго своего интереса.
Генрихъ VIII попытался учредить Англиканскую церковь, отличную отъ церкви Римско-католической въ отношеніи супрематіи, и только въ одномъ этомъ отношеніи. Успѣхъ его въ этой попыткѣ былъ чрезвычайный. Сила его характера, особенно-благопріятное положеніе, въ какомъ онъ находился относительно иностранныхъ державъ, несмѣтныя богатства, какія поступили въ его распоряженіе вслѣдствіе ограбленія монастырей, и помощь того класса, который все еще колебался между двумя мнѣніями, дали ему возможность идти наперекоръ обѣимъ крайнимъ партіямъ, жечь, какъ еретиковъ, всѣхъ, кто исповѣдовалъ догматы реформаторовъ, и вѣшать, какъ измѣнниковъ, всѣхъ, кто признавалъ авторитетъ папы. Но система Генриха скончалась съ нимъ. Продолжись его жизнь, онъ нашелъ бы труднымъ удержать позицію, на которую съ одинаковымъ бѣшенствомъ нападали всѣ ревностные поборники какъ новыхъ, такъ я старыхъ мнѣній. Министры, пользовавшіеся, вмѣсто его малолѣтнаго сына, королевскими прерогативами, не посмѣли упорствовать въ такой отчаянной политикѣ, и сама Елисавета не посмѣла къ ней возвратиться. Необходимо было сдѣлать выборъ. Правительство должно было или подчиниться Риму, или пріобрѣсти помощь протестантовъ. Правительство и протестанты имѣли одно лишь общее между собою — ненависть къ папской власти. Англійскіе реформаторы горѣли желаніемъ ни въ чемъ не отставать отъ своихъ братій на материкѣ. Они единодушно осуждали, какъ противухристіанскіе, многіе догматы и обычаи, которыхъ Генрихъ упорно держался и отъ которыхъ Елисавета неохотно отказалась. Многіе чувствовали сильное отвращеніе даже къ неважнымъ вещамъ, составлявшимъ часть внутренняго устройства или внѣшнихъ обрядовъ церкви. Такъ, епископъ Гуперъ, который мужественно пострадалъ въ Глостерѣ за свою вѣру, долго отказывался носить епископскія ризы. Еще болѣе знаменитый мученикъ, епископъ Ридли, ниспровергъ древніе алтари своей епархіи и приказалъ давать причастіе посреди церквей за столами, которые паписты непочтительно называли устричными. Епископъ Джьюэль называлъ церковное облаченіе театральнымъ костюмомъ, шутовскимъ нарядомъ, наслѣдіемъ аморитовъ и обѣщалъ не щадить усилій для искорененія такихъ позорныхъ нелѣпостей[12]. Архіепископъ Грайндаль долго колебался принять митру по отвращенію къ тому, что онъ считалъ кукольной комедіей посвященія. Епископъ Паркгорстъ горячо молился, чтобы Англійская церковь взяла за образецъ церковь Цюрихскую, какъ совершеннѣйшій типъ христіанской общины. Епископъ Понитъ былъ того мнѣнія, чтобы слово епископъ оставить папистамъ, а главныхъ служителей очищенной церкви называть суперинтендентами. Если принять во вниманіе, что ни одинъ изъ этихъ прелатовъ не принадлежалъ къ крайнему отдѣлу протестантской партіи, то нельзя сомнѣваться, что, будь общее настроеніе этой партіи доведено до всѣхъ своихъ послѣдствій, дѣло реформы совершилось бы въ Англіи такъ же безпощадно, какъ и въ Шотландіи.
Но, какъ правительство нуждалось въ помощи со стороны протестантовъ, такъ и протестанты нуждались въ защитѣ со стороны правительства. Многое, поэтому, было уступлено съ церкви, обѣихъ сторонъ, союзъ былъ заключенъ, и плодомъ этого союза была Англійская церковь.
Особенностямъ этого великаго учрежденія и сильнымъ страстямъ, возбужденнымъ имъ въ сердцахъ какъ друзей, такъ и враговъ, должны быть приписаны многія изъ важнѣйшихъ событій, совершившихся въ нашемъ отечествѣ со временъ Реформаціи; и свѣтская исторія Англіи совершенно не можетъ быть понята нами, если мы не будемъ изучать ее въ постоянной связи съ исторіею церковной организаціи нашего отечества.
Человѣкъ, принимавшій главное участіе въ опредѣленіи условій союза, породившаго Англиканскую церковь, былъ Томасъ Кранмеръ. Онъ былъ представителемъ обѣихъ партій, которыя тогда нуждались во взаимной помощи. Онъ былъ вмѣстѣ и богословъ и придворный. Въ качествѣ богослова, онъ былъ вполнѣ готовъ идти Путемъ преобразованія, ни на шагъ не отставая отъ любаго швейцарскаго или шотландскаго реформатора. Въ качествѣ придворнаго, онъ желалъ сохранить ту организацію, которая, въ теченіе многихъ вѣковъ, удивительно служила цѣлямъ римскихъ епископовъ и подавала надежду такъ же хорошо послужить цѣлямъ англійскихъ королей и ихъ министровъ. Его характеръ и умъ дѣлали еги въ высшей степени годнымъ для роли посредника. Святой на словахъ, безсовѣстный на дѣлѣ, ни къ чему ревностно не привязанный, смѣлый въ теоріи, трусъ и холопъ на практикѣ, сговорчивый врагъ и ненадежный другъ, онъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ способенъ заключить условія союза между религіозными и свѣтскими врагами папизма.
До сихъ поръ устройство, догматы и богослуженіе Англійской церкви сохраняютъ видимые знаки соглашенія, изъ котораго она возникла. Она занимаетъ средину между церквами Римскою и женевскою. Ея поученія и разсужденія, сочиненныя протестантами, установляютъ богословскія начала, въ которыхъ Кальвинъ или Ноксъ едва-ли нашли бы нужнымъ осудить какое-нибудь слово. Ея молитвы и молебны, заимствованные изъ древнихъ служебниковъ, не рѣдко таковы, что кардиналъ Фишеръ или кардиналъ Поль могли бы отъ всего сердца присоединить свои голоса къ нимъ. Полемикъ, который приписываетъ ея догматамъ и проповѣдямъ арминіянскій смыслъ, будетъ признанъ чистосердечными людьми такимъ же безразсуднымъ, какъ и полемикъ, который отрицаетъ возможность открыть въ ея литургіи ученіе о возрожденіи посредствомъ крещенія.
Римская церковь утверждала, что епископство было божественнымъ установленіемъ, и что извѣстная доля сверхъестественной благодати перешла, посредствомъ рукоположенія, черезъ пятьдесятъ поколѣній, отъ одиннадцати апостоловъ, пріявшихъ посвященіе на горѣ Галилейской, къ епископамъ, собиравшимся въ Тридентѣ. Съ другой стороны, огромная масса протестантовъ считала прелатство положительно незаконнымъ и убѣждала самоё себя, что она нашла совершенно иную форму церковнаго правленія предписанную въ Св. Писаніи. Основатели Англиканской церкви избрали середину. Они удержали епископство, но не объявляли его установленіемъ, существеннымъ для блага христіанскаго общества, или для дѣйствительности таинствъ. Кранмеръ въ одномъ важномъ случаѣ открыто выразилъ свое убѣжденіе, что въ первоначальныя времена не было никакого различія между епископами и священниками, и что рукоположеніе было совершенно лишнимъ.
У пресвитеріанъ отправленіе общественнаго богослуженія въ значительной степени предоставлено усмотрѣнію священнослужителя. Поэтому, ихъ молитвы не совершенно одинаковы въ двухъ различныхъ собраніяхъ одного и того же дня, или въ два разные дня въ одномъ и томъ же собраніи. Въ одномъ приходѣ онѣ горячи, краснорѣчивы, исполнены смысла. Въ сосѣднемъ приходѣ онѣ могутъ быть вялы или нелѣпы. Священники Римско-католической церкви, напротивъ, въ теченіе многихъ поколѣній, ежедневно пѣли одни и тѣ же древніе псалмы покаянія, литаніи и молебны въ Индіи и Литвѣ, въ Ирландіи и Перу. Ихъ богослуженіе, совершаемое на мертвомъ языкѣ, понятно только ученымъ; значительное же большинство прихожанъ, можно сказать, присутствуетъ скорѣе въ качествѣ зрителей, нежели въ качествѣ слушателей. Здѣсь опять англійская церковь избрала середину. Ока заимствовала римско-католическіе образцы молитвъ, но перевела ихъ на общенародный языкъ и предложила безграмотной толпѣ присоединить свой голосъ къ голосу священнослужителя.
Въ каждой части ея системы можно прослѣдить ту же самую политику. Совершенно отвергнувъ догматъ пресуществленія и осудивъ, какъ идолопоклонство, всякое поклоненіе, оказываемое евхаристическимъ хлѣбу и вину, она однако требовала, къ омерзѣнію пуританъ, чтобы чада ея встрѣчали эмблемы божественной любви смиреннымъ колѣнопреклоненіемъ. Устранивъ многія богатыя ризы, окружавшія алтари древней вѣры, она однако, къ ужасу слабыхъ умовъ, удержала бѣлое полотняное облаченіе, эмблему чистоты, принадлежавшей ей, какъ таинственной невѣстѣ Христа. Устранивъ бездну пантомимныхъ жестовъ, которые въ римско-католическомъ богослуженіи замѣняютъ собою понятныя слова, она однако приводила многихъ суровыхъ протестантовъ въ соблазнъ, осѣняя только-что воспринятаго отъ купели младенца знаменіемъ креста. Католикъ обращалъ свои молитвы ко множеству святыхъ, между которыми числилось много людей сомнительнаго и частію гнуснаго характера. Пуританинъ отказывалъ въ наименованіи девятой" даже апостолу язычниковъ и любимому ученику Іисуса. Англійская церковь, хотя и не признавала святыхъ, однако назначила особенные дни для поминовенія нѣкоторыхъ великихъ подвижниковъ и мучениковъ вѣры. Она удержала миропомазаніе и рукоположеніе, какъ назидательные обряды, но низвела ихъ со степени таинствъ. Исповѣдь не входила въ ея систему. Тѣмъ не менѣе церковь наша кротко предлагала каждому умирающему исповѣдать прегрѣшенія священнику и уполномочивала своихъ служителей утѣшать отходящую душу прощеніемъ грѣховъ, отъ котораго такъ и вѣетъ духомъ древней религіи. Вообще можно сказать, что она обращается болѣе къ уму и менѣе къ чувствамъ и воображенію, нежели Римская церковь, и менѣе къ уму, но болѣе къ чувствамъ и воображенію, нежели протестантскія церкви Шотландіи, Франціи и Швейцаріи.
Ничто, однако, не отличало такъ рѣзко Англійскую церковь отъ прочихъ церквей, какъ отношеніе, въ которомъ она находилась къ монархіи. Король былъ ея главою. Предѣлы власти, которою онъ обладалъ, какъ глава церкви, не были обозначены и никогда не обозначались съ точностью. Законы, провозгласившіе его верховнымъ владыкою въ дѣлахъ церковныхъ, были начертаны грубо и въ общихъ выраженіяхъ. Если мы для опредѣленія этихъ законовъ, изслѣдуемъ книги и жизнь тѣхъ лицъ, которыя основали Англійскую церковь, наше затрудненіе еще болѣе увеличится. Основатели Англійской церкви писали и дѣйствовали во время сильнаго умственнаго броженія и постояннаго дѣйствія, и противодѣйствія. Они, поэтому, часто противорѣчили другъ другу, а иногда противорѣчили и самимъ себѣ. Всѣ они единогласно утверждали, что король, послѣ Христа, былъ единственнымъ главою церкви; но эти слова въ различныхъ устахъ, и даже въ однѣхъ и тѣхъ же устахъ при различныхъ обстоятельствахъ, имѣли весьма различныя значенія. Иногда государю приписывалась такая власть, которая удовлетворила бы Гильдебранда; иногда же она умалялась до того, что становилась не многимъ болѣе той власти, какую присвоивали себѣ многіе дрриніе англійскіе государи, находившіеся въ постоянномъ общеніи съ Римскою церковью. то, что Генрихъ и его любимые совѣтники разумѣли одно время подъ супрематіей, было, конечно, не менѣе, какъ полномочіе "вязать и разрѣшать!.. Король долженствовалъ быть папою своего королевства, намѣстникомъ Бога, истолкователемъ каѳолической истины, каналомъ таинственной благодати. Онъ присвоивалъ себѣ право рѣшать догматически, что было правовѣрнымъ ученіемъ, и что было ересью, начертывать и предписывать исповѣданія вѣры и давать религіозныя предписанія своему народу. Онъ провозглашалъ, что вся юрисдикція, какъ духовная, такъ и свѣтская, исходитъ отъ него одного, и что въ его власти жаловать и отнимать епископскій санъ. И дѣйствительно, онъ повелѣлъ прилагать свою печать къ патентамъ о назначеніи епископовъ, которые должны были отправлять свои обязанности въ качествѣ его уполномоченныхъ, и пока на то была его добрая воля. По этой системѣ, какъ изложилъ ее Кранмеръ, король былъ не только свѣтскимъ, но и духовнымъ главою націи. Въ томъ и другомъ качествѣ, его величество нуждался въ намѣстникахъ. Подобно тому, какъ назначалъ онъ гражданскихъ чиновниковъ хранить его печать, собирать его доходы и отправлять его именемъ правосудіе, такъ назначалъ онъ духовныхъ различныхъ степеней проповѣдовать евангеліе и совершать таинства. Въ рукоположеніи не было надобности. Король — таково было мнѣніе Краннера, выраженное самыми ясными словами, — могъ, въ силу власти, полученной отъ Бога, назначить священника, и священникъ, такимъ образомъ назначенный, не нуждался ни въ какомъ посвященіи. Эти мнѣнія Кранмеръ, вопреки оппозиціи менѣе угодливыхъ духовныхъ, довелъ до крайнихъ логическихъ послѣдствій. Онъ утверждалъ, что его собственныя духовныя обязанности, подобно свѣтскимъ обязанностямъ канцлера и казначея, должны прекратиться одновременно съ переходомъ короны въ другія руки. Поэтому, когда Генрихъ умеръ, архіепископъ и его суффраганы получили новые патенты, уполномочивавшіе ихъ назначать священниковъ и управлять церковью, доколѣ новый государь не заблагоразсудитъ распорядиться иначе. На возраженія, что власть вязать и разрѣшать, совершенно отличная отъ свѣтской власти, была дарована Господомъ апостоламъ, нѣкоторые богословы этой школы отвѣчали, что власть вязать и разрѣшать перешла не къ духовенству, а къ общему составу христіанъ, и потому должна находиться въ рукахъ верховнаго начальника, какъ представителя общества. На возраженія, что св. Павелъ говорилъ объ извѣстныхъ лицахъ, избранныхъ Духомъ Святымъ въ блюстители и пастыри вѣрныхъ, они отвѣчали, что король Генрихъ былъ тотъ самый блюститель, тотъ самый пастырь, котораго назначилъ Духъ Святой, и къ которому относились выраженія св. Павла[13].
Эти заносчивыя притязанія приводили въ соблазнъ какъ протестантовъ, такъ и католиковъ. Соблазнъ еще болѣе увеличился, когда супрематія, отъ которой Марія отказалась въ пользу папы, вновь была присвоена короною, по восшествіи на престолъ Елисаветы. Чудовищнымъ казалось, чтобы женщина была первосвятителемъ церкви, въ которой апостолъ воспретилъ даже звуки женскаго голоса. Королева, поэтому, нашла необходимымъ положительно отказаться отъ того священническаго значенія, которое присвоилъ себѣ ея отецъ, и которое, по Кранмеру, было неразрывно связано божественнымъ опредѣленіемъ съ королевскимъ саномъ. При пересмотрѣ въ ея царствованіе англиканскаго исповѣданія вѣры, супрематія была истолкована нѣсколько иначе противу того, какъ она обыкновенно толковалась при дворѣ Генриха. Кранмеръ выразительно объявилъ, что Богъ непосредственно возложилъ на христіанскихъ государей полное попеченіе о всѣхъ ихъ подданныхъ, не только въ томъ, что касается управленія политическими дѣлами, но и въ томъ, что касается отправленія слова Божія для спасенія душъ[14]. Тридцать-седьмая статья вѣры, составленная при Елисаветѣ, такъ же выразительно объявляетъ, что отправленіе слова Божія не принадлежитъ государямъ. Королева, впрочемъ, все еще имѣла надъ церковью наблюдательную власть обширнаго и неопредѣленнаго размѣра. Парламентъ ввѣрилъ ей обязанность пресѣкать и наказывать ересь и всякаго рода церковныя злоупотребленія и дозволилъ ей передавать отъ себя эту власть коммиссарамъ. Епископы значили не многимъ больше ея министровъ. Лишь бы не предоставлять гражданскому начальству неограниченной власти назначать духовныхъ пастырей, Римская церковь въ XI столѣтіи рѣшилась зажечь пожаръ во всей Европѣ. Лишь бы не предоставлять гражданскому начальству неограниченной власти назначать духовныхъ пастырей, служители Шотландской церкви въ наше время рѣшились сотнями отказаться отъ своихъ приходовъ. Англійская церковь не отличалась такою щекотливостью. Ея прелаты назначались единственно королевскою властью. Единственно королевскою властью созывались, регулировались, отсрочивались и распускались ея конвокаціи. Безъ королевской санкціи ея каноны не имѣли силы. Одна изъ статей ея вѣры гласила, что безъ королевскаго согласія никакой церковный соборъ не могъ законно собраться. Изъ всѣхъ ея судилищъ дѣла переходили на аппеляцію, въ послѣдней инстанціи, къ государю, даже когда вопросъ заключался въ томъ: должно ли было такое-то мнѣніе считать еретическимъ, или дѣйствительно ли было совершеніе такого-то таинства. Церковь, впрочемъ, не завидовала этой обширной власти нашихъ государей. Они вызывали ее къ бытію, лелѣяли ея слабое дѣтство, охраняли ее отъ папистовъ съ одной и пуританъ съ другой стороны, защищали ее противъ парламентовъ, которые относились къ ней непріязненно, и отмщали ея литературнымъ противникамъ, которымъ она затруднялась отвѣчать. Такимъ образомъ благодарность, надежда, страхъ, общія симпатіи и общія антипатіи привязывали ее къ престолу. Всѣ ея преданія, всѣ ея склонности были монархическія. Вѣрность государю сдѣлалась пунктомъ сословной чести между ея духовенствомъ, особеннымъ признакомъ, отличавшимъ его заразъ и отъ кальвинистовъ, и отъ папистовъ. И кальвинисты, и паписты, какъ, рѣзко ни различались они въ другихъ отношеніяхъ, съ крайнею ревностью смотрѣли на всѣ вторженія свѣтской власти въ область власти духовной. И кальвинисты и паписты утверждали, что подданные имѣли право обнажать мечъ противъ нечестивыхъ правителей. Во Франціи кальвинисты противились Карлу IX, паписты противились Генриху IV, и паписты и кальвинисты противились Генриху III. Въ Шотландіи кальвинисты взяли. Марію въ плѣнъ. Къ сѣверу отъ Трента паписты взялись за оружіе противъ Елисаветы. Англійская церковь между тѣмъ осуждала и кальвинистовъ и папистовъ и громко хвалилась, что ни одна обязанность не была такъ постоянно и ревностно проповѣдуема ею, какъ обязанность повиновенія государямъ.
Выгоды, которыя корона извлекла изъ этого тѣснаго союза съ установленною церковью, были велики; но онѣ были не безъ серьёзныхъ неудобствъ. Соглашеніе, устроенное Кранмиромъ, съ самаго начала разсматривалось огромнымъ числомъ протестантовъ какъ затѣя послужить двумъ господамъ, какъ попытка соединить поклоненіе Господу съ поклоненіемъ Ваалу. Во дни Эдуарда VI, нравственная щекотливость этой партіи неоднократно причиняла правительству большія затрудненія. Когда Елисавкта вступила на престолъ, эти затрудненія еще болѣе увеличились. Насиліе естественно порождаетъ насиліе. Поэтому, духъ протестантизма былъ гораздо яростнѣе и нетерпимѣе послѣ жестокостей Маріи, нежели до нихъ. Многія лица, горячо приверженныя къ новымъ мнѣніямъ, въ теченіе худыхъ дней нашли себѣ убѣжище въ Швейцаріи и Германіи. Они были гостепріимно приняты своими единовѣрцами, сиживали у ногъ великихъ докторовъ Страсбурга, Цюриха и Женевы и въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ привыкли къ болѣе простому богослуженію и къ болѣе демократической формѣ церковнаго правленія, чѣмъ тѣ, какія видѣла у себя Англія, эти люди возвратились въ свое отечество съ убѣжденіемъ, что реформа, совершенная при королѣ Эдуардѣ, была гораздо менѣе глубока и обширна, чѣмъ требовали интересы чистой религіи. Но они тщетно добивались какой-нибудь уступки отъ Елисаветы. Дѣйствительно, ея система тамъ, гдѣ она отличалась отъ системы ея брата, казалось имъ, отличалась къ худшему. Они были мало расположены подчиняться въ дѣлахъ вѣры какому бы то ни было человѣческому авторитету. Они незадолго передъ тѣмъ, полагаясь на собственное свое истолкованіе Писанія, возстали противъ церкви, сильной незапамятною древностью и вселенскимъ согласіемъ. Необыкновеннымъ напряженіемъ умственной энергіи они свергли иго этого пышнаго я державнаго суевѣрія, и нелѣпо было ожидать, чтобы они, непосредственно послѣ такого освобожденія, терпѣливо подчинились новой духовной тиранніи. Издавна привыкши, при возношеніи священникомъ даровъ, падать ницъ, какъ бы передъ присущимъ Богомъ, они научились трактовать мессу, какъ языческій обрядъ. Издавна привыкши смотрѣть на папу какъ на преемника главы апостоловъ, какъ на обладателя ключей земли и неба, они научились смотрѣть на него какъ на Звѣря, какъ на Антихриста, какъ на Человѣка Грѣха. Нечего было ожидать, чтобы они непосредственно перенесли на власть-выскочку то благоговѣніе, которое перестали оказывать Ватикану, чтобы они подчинили свое частное сужденіе авторитету церкви, основанной на одномъ лишь частномъ сужденіи, чтобы они побоялись отщепиться отъ наставниковъ, которые сами отщепились отъ того, что незадолго передъ тѣмъ было всеобщею вѣрою христіанскаго Запада. Легко понять негодованіе, какое должны были почувствовать смѣлые и пытливые умы, гордившіеся новопріобрѣтенною свободою, когда учрежденіе, которое было многими годами моложе ихъ самихъ, учрежденіе, которое на ихъ глазахъ постепенно получало свою форму отъ страстей и интересовъ двора, начало подражать надменной манерѣ Рима.
Такъ какъ этихъ людей нельзя было убѣдить, то рѣшено было ихъ преслѣдовать. Преслѣдованіе произвело на нихъ свое естественное дѣйствіе. Оно нашло ихъ сектою и сдѣлало ихъ факціею. Къ ихъ ненависти къ церкви прибавилась ненависть къ коронѣ. Оба эти чувства взаимно смѣшались, и каждое изъ нихъ усиливало горечь другаго. Мнѣнія пуританина объ отношеніи между правителемъ и подданнымъ весьма разнились отъ тѣхъ, которыя проповѣдовались въ гомеліяхъ. Его любимые богословы и поученіемъ и примѣромъ поощряли сопротивленіе тиранамъ и преслѣдователямъ. Его единовѣрцы-кальвинисты во Франціи, въ Голландіи и въ Шотландіи сражались противъ идолопоклонническихъ и жестокихъ государей. Притомъ, его понятія о государственномъ правленіи приняли оттѣнокъ его понятій о правленіи церковномъ. Нѣкоторые изъ популярныхъ сарказмовъ, направленныхъ противъ епископства, могли быть, безъ особеннаго затрудненія, обращены противъ королевскаго достоинства, и многіе изъ доводовъ, употреблявшихся для доказательства, что наилучшимъ сосудомъ духовной власти былъ синодъ, казалось, вели къ заключенію, что наилучшимъ сосудомъ свѣтской власти былъ парламентъ.
Такимъ образомъ, какъ священникъ установленной церкви изъ интереса, изъ принципа и изъ страсти былъ ревнителемъ королевскихъ прерогативъ, такъ пуританинъ изъ интереса, изъ принципа и изъ страсти былъ ихъ противникомъ. Могущество недовольныхъ сектаторовъ было велико. Они встрѣчались во всѣхъ званіяхъ; но сильнѣе всего были они между торговыми классами, въ городахъ и между мелкими собственниками въ деревняхъ. Въ началѣ царствованія Елисаветы они начали составлять большинство въ палатѣ общинъ. И нѣтъ сомнѣнія, если бы наши предки имѣли тогда досугъ сосредоточить все свое вниманіе на внутреннихъ вопросахъ, борьба между короною и парламентомъ началась бы немедленно. Но тогдашнее время было неудобно для внутреннихъ раздоровъ. Дѣйствительно, можно было основательно усомниться, въ состояніи ли былъ даже самый твердый союзъ между всѣми классами государства отвратить общую опасность, которая всѣмъ угрожала. Римско-католическая Европа и Европа реформатская боролась на жизнь или смерть. Франція, распавшаяся на-двое, лишилась на время всякаго значенія въ христіанскомъ мірѣ. Англійское правительство стояло въ челѣ протестантскаго интереса и, преслѣдуя пресвитеріанъ дома, простирало мощное покровительство на пресвитеріанскія церкви за границею. Во главѣ противной партіи стоялъ могущественнѣйшій государь того времени, государь, который правилъ Испаніею, Португаліею, Италіею, Нидерландами, Остъи Вестъ-Индіею, арміи котораго неоднократно ходили на Парижъ, а флоты держали въ страхѣ берега Девоншира и Соссекса. Долгое время казалось вѣроятнымъ, что англичанамъ предстояло отчаянно сражаться на англійской почвѣ за свою религію и независимость. Сверхъ того, они ни на минуту не освобождались отъ опасеній какой-нибудь великой внутренней измѣны. Ибо въ тѣ времена жертвовать религіи отечествомъ сдѣлалось у многихъ благородныхъ натуръ пунктомъ совѣсти и чести. Рядъ мрачныхъ заговоровъ, составленныхъ католиками противъ жизни королевы и существованія націи, держалъ общество въ постоянной тревогѣ. Каковы бы ни были ошибки Елисаветы, ясно было, что судьба государства и всѣхъ реформатскихъ церквей, какъ говорится, зависѣла отъ безопасности ея особы и успѣховъ ея управленія. Поэтому, усиливать ея власть было первымъ долгомъ патріота и протестанта, и долгъ этотъ исполнялся отлично. Пуритане, даже въ глубинѣ тюремъ, куда она ихъ ввергала, молились, и молились съ непритворнымъ жаромъ, чтобы она была избавлена отъ кинжала убійцы, чтобы возмущеніе было попрано ею, и чтобы оружіе ея было побѣдоносно на морѣ и сушѣ. Одинъ изъ упорнѣйшихъ сектаторовъ этой упорной секты, тотчасъ послѣ того, какъ его рука была отсѣчена за какое-то преступленіе, въ которое онъ вовлекся неумѣренною ревностью, замахалъ своею шляпою посредствомъ уцѣлѣвшей и закричалъ: «Боже, храни королеву!» Чувство, съ какимъ эти люди относились къ ней, перешло и къ ихъ потомкамъ. Какъ ни поступала она сурово съ нонконформистами, они, какъ партія, всегда чтили ея память[15].
Поэтому, хотя въ теченіе большей части ея царствованія пуритане въ палатѣ общинъ вели себя иногда мятежно, они не чувствовали расположенія сгруппироваться въ систематическую оппозицію правительству. Но когда пораженіе Армады, успѣшное сопротивленіе Соединенныхъ Провинцій Испанской державѣ, прочное утвержденіе Генриха IV на Французскомъ престолѣ и смерть Филиппа II обезпечили государство и церковь отъ всѣхъ опасностей извнѣ, упорная борьба, долженствовавшая длиться нѣсколько поколѣній сряду, немедленно началась внутри государства.
Въ парламентѣ 1601 года оппозиція, сорокъ лѣтъ молча собиравшая и сберегавшая свои силы, дала первое большое сраженіе и одержала первую побѣду. Поле битвы было выбрано удачно. Англійскимъ государямъ всегда ввѣрялось верховное управленіе торговою полиціею. Опредѣлять монету, вѣсы и мѣры, назначать ярмарки, рынки и порты, было ихъ несомнѣнною прерогативою. Черта, ограничивавшая ихъ власть надъ торговлею, была, по обыкновенію, обозначена неясно; А потому они обыкновенно вторгались въ область, по всѣмъ правамъ принадлежавшую законодательной власти. Вторженіе обыкновенно переносилось терпѣливо, пока не сдѣлалось серьёзнымъ. Наконецъ королева стала жаловать монопольные патенты десятками. Въ государствѣ не было почти ни одного семейства, которое бы не чувствовало на себѣ тяжести угнетенія и насилія, естественно порожденныхъ этимъ злоупотребленіемъ. Желѣзо, масло, уксусъ, уголь, селитра, свинецъ, крахмалъ, пряжа, шкуры, кожа, стекло, — все это могло быть куплено только по непомѣрнымъ цѣнамъ. Палата общинъ собралась въ гнѣвномъ и рѣшительномъ настроеніи. Тщетно угодливое меньшинство порицало президента за то, что онъ допустилъ обсужденіе дѣйствій ея высочества, королевы. Языкъ недовольной партіи былъ гордъ и грозенъ, и на него откликнулся голосъ цѣлой націи. Карета главнаго министра короны была окружена негодующимъ народомъ, проклинавшимъ монополіи и кричавшимъ, что не должно позволять королевской прерогативѣ касаться старинныхъ вольностей Англіи. Одно мгновеніе, казалось, была опасность, что долгое и славное царствованіе Елисаветы будетъ имѣть позорный и бѣдственный конецъ. Но она съ удивительнымъ умомъ и присутствіемъ духа отклонила распрю, стала во главѣ партіи реформистовъ, исправило зло, трогательнымъ и достойнымъ языкомъ поблагодарила палату общинъ за ея нѣжную заботливость о благѣ общемъ, снова привлекла къ себѣ сердца народа и оставила своимъ наслѣдникамъ достопамятный примѣръ того, какъ слѣдуетъ государю, поступать съ общественными движеніями, которымъ онъ не имѣетъ средствъ противиться.
Въ 1601 году великая королева скончалась. Этотъ годъ составляетъ, во многихъ отношеніяхъ, одну изъ самыхъ важныхъ эпохъ въ вашей исторіи. Въ этомъ году Шотландія и Ирландія сдѣлались частями одного государства съ Англіею. Правда, Шотландія и Ирландія были порабощены Плантагенетами; но ни та, ни другая страна не мирилась съ игомъ. Шотландія съ геройскою энергіею снова завоевала свою независимость, со времени Роберта Брюса составляла отдѣльное государство я наконецъ была присоединена къ южной части острова такимъ образомъ, что присоединеніе скорѣе льстило ей, нежели оскорбляло ея національную гордость. Ирландія, со временъ Генриха II, никогда не была въ состояніи изгнать иноплеменныхъ завоевателей, но боролась противъ нихъ долго и ожесточенно. Въ XIV и XV столѣтіяхъ англійское владычество на этомъ островѣ постоянно клонилось къ упадку и при Генрихъ VII достигло крайней степени ничтожества. Ирландскія владѣнія этого государя ограничивались Дублинскимъ и Лаутскимъ графствами, нѣкоторыми частями Мита и Кильдера, да немногими морскими пристанями, разсѣянными вдоль побережья. Огромная доля даже Лянстера еще не была раздѣлена на графства. Монстеръ, Ольстеръ и Коннотъ управлялись мелкими князьками, частію кельтами, частію выродившимися норманнами, которые забыли свое происхожденіе и усвоили себѣ кельтскіе языкъ и нравы. Но въ XVI столѣтіи англійское владычество* сдѣлало большіе успѣхи. Полудикіе вожди, царившіе за рубежомъ, одинъ за другимъ сдались намѣстникамъ Тюдоровъ. Наконецъ, за нѣсколько недѣль до смерти Елисаветы, завоеваніе, начатое за четыреста слишкомъ лѣтъ передъ тѣмъ Стронгбоу, было довершено Маунтджоемъ. Не успѣлъ Іаковъ I вступить на англійскій престолъ, какъ послѣдніе О’Доннель и О’Нейль, стоявшіе на степени независимыхъ государей, уже цаловали его руку въ Вайтголлѣ. Съ тѣхъ поръ его указы дѣйствовали, а судьи его держали ассизы во всѣхъ частяхъ Ирландіи, и англійскіе законы замѣнили собою обычаи, господствовавшіе между первобытными племенами.
Пространствомъ Шотландія и Ирландія почти равнялись другъ другу, а вмѣстѣ онѣ почти равнялись Англіи; но онѣ были гораздо рѣже населены, чѣмъ Англія, и далеко отстали отъ Англія въ отношеніи богатства и цивилизаціи. Шотландія не развивалась по причинѣ безплодія почвы, а на Ирландіи, среди свѣта, продолжалъ тяготѣть густой мракъ среднихъ вѣковъ. Народонаселеніе Шотландіи, за исключеніемъ кельтскихъ племенъ, скудно разсѣянныхъ по Гебридскимъ островамъ и по гористымъ частямъ сѣверныхъ широкъ, было одного происхожденія съ населеніемъ Англіи и говорило языкомъ, отличавшимся отъ чистѣйшаго англійскаго не болѣе, чѣмъ отличались другъ отъ друга нарѣчія Сомерсетшира и Ланкашира. Въ Ирландіи, напротивъ, народонаселеніе, за исключеніемъ небольшой англійской колоніи близъ берега, было кельтское и все еще сохраняло кельтскіе языкъ и нравы.
По природной храбрости и природному уму, обѣ націи, соединившіяся тогда сѣдАнгліею, занимали высокое мѣсто. Постоянствомъ, самообладаніемъ, предусмотрительностью, всѣми доблестями, ведущими къ успѣху въ жизни, никто не превосходилъ шотландцевъ. Ирландцы, напротивъ, отличались качествами, дѣлающими людей скорѣе интересными, нежели счастливыми. Они были пылкимъ и стремительнымъ племенемъ, легко предававшимся слезамъ или смѣху, бѣшенству или любви. Изъ всѣхъ націй сѣверной Европы одни они отличались впечатлительностью, живостью, природною склонностью къ сценическому и ораторскому искусствамъ, отечество которыхъ на берегахъ Средиземнаго моря. Въ умственномъ образованія Шотландія имѣла неоспоримое превосходство. Хотя государство это было тогда бѣднѣйшимъ въ христіанскомъ мірѣ, однако оно уже соперничало во всѣхъ отрасляхъ учености съ самыми благословенными краями. Шотландцы, жилища и пища которыхъ были такъ же плохи, какъ жилища и пища нынѣшнихъ исландцевъ, писали латинскіе стихи изящнѣе стиховъ Виды и дѣлали научныя открытія, которыя сдѣлали бы честь Галилею. Ирландія не могла похвалиться ни Бокананомъ, ни Непиромъ. Геній ея первобытныхъ обитателей, щедро одаренныхъ отъ природы, проявлялся пока только въ пѣсняхъ, въ которыхъ, при всей ихъ дикости и грубости, зоркій глазъ Спенсера находилъ долю чистаго золота поэзіи.
Шотландія, сдѣлавшись частью Британской монархіи, сохранила все свое достоинство. Послѣ мужественнаго вѣковаго сопротивленія англійскому оружію, она присоединилась къ своей сильнѣйшей сосѣдкѣ на самыхъ почетныхъ условіяхъ. Она дала короля, вмѣсто того чтобъ получить его. Она удержала свою конституцію и законы. Ея суды и парламенты остались совершенно независимыми отъ судовъ и парламентовъ, засѣдавшихъ въ Вестминстерѣ. Управленіе Шотлавдіею находилось въ шотландскихъ рукахъ, потому что у англичанъ не было никакого побужденія переселяться на сѣверъ и оспоривать у хитрѣйшаго и упорнѣйшаго изъ всѣхъ племенъ скудныя крохи бѣднѣйшаго изъ всѣхъ казначействъ. Между тѣмъ шотландскіе искатели приключеній стремились на югъ и достигали на всѣхъ поприщахъ жизни благоденствія, которое возбуждало сильную зависть, но которое вообще было лишь справедливою наградою благоразумія и трудолюбія. Тѣмъ не менѣе Шотландія отнюдь не избѣгла участи всѣхъ странъ, связанныхъ, но не сросшихся, съ другою болѣе могущественною страною. Независимое по имени королевство, она болѣе вѣка испытывала на дѣлѣ, во многихъ отношеніяхъ, униженіе подвластной провинціи.
Ирландія открыто была управляема какъ область пріобрѣтенная мечемъ. Ея грубыя національныя учрежденія погибли. Англійскіе поселенцы подчинялись велѣніямъ своей родины, безъ поддержки которой не могли обойтись и, въ замѣнъ того, попирали народъ, среди котораго поселились. Парламенты, собиравшіеся въ Дублинѣ, не могли издать ни одного закона, который не былъ предварительно одобренъ англійскимъ тайнымъ совѣтомъ. Авторитетъ англійской законодательной власти простирался и на Ирландію. Исполнительная администрація, ввѣрялась людямъ, взятымъ или изъ Англіи, или изъ англійской части Ирландія, я въ обоихъ случаяхъ бывшимъ въ глазахъ кельтскаго населенія иностранцами и даже врагами.
Остается упомянуть объ обстоятельствѣ, которое болѣе всякаго другаго отличало Ирландію отъ Шотландіи. Шотландія была протестантскою страною. Ни въ одной части Европы движеніе народнаго духа противъ Римско-католической церкви не было такъ быстро и сильно. Реформаторы побѣдили, низложили я заключили въ тюрьму свою идолопоклонническую государыню. Они не хотѣли допустить даже такого соглашенія, какое было устроено въ Англіи. Они установили кальвинистское ученіе, благочиніе и богослуженіе и почти не дѣлали различія между папизмомъ и прелатствомъ, между мессою и Общимъ Молитвенникомъ[16]. Къ несчастью для Шотландіи, государь, посланный ею управлять лучшимъ наслѣдіемъ, до того былъ раздраженъ упорствомъ, съ какимъ ея богословы отстаивали противъ него привилегіи синода и каѳедры, что возненавидѣлъ церковное устройство, къ которому она была страстно привязана, на сколько было въ его женственной натурѣ способности что-либо ненавидѣть, и, какъ только вступилъ на англійскій престолъ, тотчасъ началъ обнаруживать проникнутое духомъ нетерпимости пристрастіе къ устройству и обрядамъ Англійской церкви.
Ирландцы были единственнымъ народомъ сѣверной Европы, оставшимся вѣрнымъ древней религіи. Это должно приписать отчасти тому обстоятельству, что въ знаніи они отстали отъ своихъ сосѣдей на нѣсколько столѣтій. Но этому содѣйствовали и другія причины. Реформація была столько же національнымъ, сколько и нравственнымъ возстаніемъ. Она была не только возмущеніемъ мірянъ противъ духовенства, но и возмущеніемъ всѣхъ отраслей великаго германскаго племени противъ иноземнаго владычества. Въ высшей степени знаменательно до обстоятельство, что ни одно большое общество, языкъ котораго происходитъ не отъ тевтонскаго корня, не сдѣлалось протестантскимъ, и что вездѣ, гдѣ говорятъ языкомъ, происшедшимъ отъ языка древнеримскаго, религія новаго Рима до сихъ поръ преобладаетъ. Патріотизмъ ирландцевъ принялъ исключительное направленіе. Они были ожесточены не противъ Рима, а противъ Англіи. Они имѣли особенную причину гнушаться тѣми англійскими государями, которые были вождями великаго раскола, Генрихомъ VIII и Елисаветою. Въ продолженіе тщетной борьбы, которую два поколѣнія милезіянскихъ[17] государей вели съ Тюдорами, религіозный энтузіазмъ и энтузіазмъ національный слились нераздѣльно въ сердцахъ побѣжденнаго племени. Новая распря протестанта и паписта воспламенила старинную распрю сакса и кельта. Англійскіе побѣдители, между тѣмъ, пренебрегли всѣми законными средствами обращенія. Не было принято никакихъ мѣръ къ тому, чтобы снабдить побѣжденную націю наставниками, способными объясняться понятнымъ для нея образомъ. Не было издано никакого перевода Библіи на эрскій языкъ. Правительство довольствовалось установленіемъ обширной іерархіи протестантскихъ архіепископовъ, епископовъ и ректоровъ, которые ничего не дѣлали, и за то, что ничего не дѣлали, получали плату изъ добычъ, награбленныхъ у церкви, любимой и уважаемой огромною массою народа.
Въ состояніи Шотландіи и Ирландіи было много такого, что основательно могло возбуждать томительныя опасенія дальновиднаго государственнаго человѣка. Пока, впрочемъ, съ виду царило спокойствіе. Въ первый разъ всѣ Британскіе острова были мирно соединены подъ однимъ скипетромъ.
Казалось бы, что вѣсъ Англіи между европейскими націями долженъ былъ съ этого времени значительно увеличиться. Территорія, которою управлялъ ея новый король, пространствомъ была почти вдвое болѣе той, которую наслѣдовала Елисавета. «Притомъ изъ всѣхъ странъ въ мірѣ его государство было самое цѣльное внутри и самое безопасное отъ нападенія извнѣ. Плантагенеты и Тюдоры неоднократно бывали въ необходимости защищаться противъ Шотландіи, ведя въ то же самое время войну на материкѣ. Продолжительная борьба въ Ирландіи сильно и безпрестанно истощала ихъ средства. Но даже и при такихъ невыгодныхъ условіяхъ, государи эти пользовались высокимъ значеніемъ во всемъ христіанскомъ мірѣ. Поэтому, можно было не безъ основанія ожидать, что соединенныя Англія, Шотландія и Ирландія образуютъ государство, нисколько не слабѣе тогда существовавшихъ.
Всѣ такія ожиданія были страннымъ образомъ обмануты. Въ день восшествія на престолъ Іакова I, наше отечество низошло со степени, которую дотолѣ занимало, и стало считаться державою почти втораго разряда. Въ теченіе многихъ вѣковъ великая Британская монархія, при четырехъ сряду государяхъ изъ дома Стюартовъ, была членомъ европейской системы, едва ли болѣе важнымъ, чѣмъ прежде было маленькое королевство Шотландское. О Іаковѣ I, какъ и объ Іоаннѣ, можно сказать, что его управленіе, будь оно искусно и блестяще, вѣроятно, было бы роковымъ для нашего отечества, и что мы обязаны болѣе его слабости и низости, нежели мудрости и храбрости гораздо лучшихъ государей. Онъ вступилъ на престолъ въ критическую минуту. Быстро приближалось время, когда или король долженъ былъ сдѣлаться абсолютнымъ, или парламентъ долженъ былъ обуздать всю исполнительную администрацію. Если бы Іаковъ, подобно Генриху IV, Морицу Нассаускому или Густаву Адольфу, былъ храбрымъ, дѣятельнымъ и благоразумнымъ правителемъ, если бы онъ сталъ во главъ протестантовъ Европы, если бы онъ одержалъ большія побѣды надъ Тилли и Спинолою, если бы онъ украсилъ Вестминстеръ добычами изъ баварскихъ монастырей и фламандскихъ соборовъ, если бы онъ повѣсилъ въ церкви св. Павла австрійскія и кастильскія знамена, и если бы онъ, послѣ велиг кихъ подвиговъ, очутился во главѣ пятидесятитысячной арміи, храброй, хорошо дисциплинированной и совершенно преданной ему, англійскій парламентъ скоро сдѣлался бы пустымъ названіемъ. Къ Участью, Іаковъ не годился для такой роли. Онъ началъ свое управленіе прекращеніемъ войны, свирѣпствовавшей многіе годы между Англіею и Испаніею, и съ тѣхъ поръ избѣгалъ всякихъ непріятельскихъ дѣйствій съ осторожностью, которой не могли осилить ни презрѣніе его сосѣдей, ни ропотъ его подданныхъ. Не прежде, какъ въ послѣдній годъ его жизни, успѣло совокупное вліяніе его сына, любимца парламента и народа, склонить его къ нанесенію одного слабаго удара въ защиту своей семьи и религіи. Для тѣхъ, которыми онъ управлялъ, хорошо было, что онъ въ этомъ отношеніи пренебрегалъ ихъ желаніями. Слѣдствіемъ его миролюбивой политики было то, что въ его время не встрѣчалось надобности въ регулярныхъ войскахъ, и что тогда, какъ Франція, Испанія, Италія, Бельгія и Германія кишѣли наемными солдатами, защита вашего острова была по прежнему ввѣрена милиціи.
Такъ какъ король не имѣлъ постоянной арміи и даже не покушался образовать подобную армію, то съ его стороны было благоразумно избѣгать всякаго столкновенія съ народомъ. Но, совершенно пренебрегая средствами, которыя одни только и могли сдѣлать его дѣйствительно абсолютнымъ, онъ постоянно предъявлялъ, въ самой оскорбительной формѣ, такія притязанія, о какихъ никогда не помышлялъ ни одинъ изъ его предшественниковъ. Въ это именно время впервые заявила себя та теорія, которую Фильмеръ привелъ потомъ въ систему и которая сдѣлалась отличительнымъ признакомъ самаго рьянаго класса торіевъ и высокоцерковниковъ[18]. Послѣдователи этой теоріи серьёзно утверждали, что Верховное Существо взирало на наслѣдственную монархію, разсматриваемую какъ противоположность другимъ формамъ правленія, съ особенною благосклонностью; что правило наслѣдованія по порядку первородства было божественнымъ установленіемъ, предшествовавшимъ христіанскимъ и даже Моисеевымъ законамъ; что никакая человѣческая сила, ни даже сила всего законодательнаго собранія, никакая давность противнаго владѣнія, хотя бы оно длилось десятокъ столѣтій, не могли лишить законнаго государя его правъ; что власть его была необходимо всегда деспотическою; что законы, ограничивавшіе прерогативу въ Англіи и въ другихъ странахъ, должны были считаться просто уступками, которыя государь сдѣлалъ добровольно и которыя онъ могъ по произволу взять назадъ, и что всякій договоръ, въ какой король могъ вступить съ своимъ народомъ, былъ только объявленіемъ его временныхъ намѣреній, а не контрактомъ, исполненія котораго можно было бы требовать. Очевидно, что эта теорія, имѣвшая цѣлью укрѣпить основанія правительства, совершенно ихъ потрясаетъ. Божественный и неизмѣнный законъ первородства допускалъ ли женщинъ, или исключалъ ихъ? Въ обоихъ случаяхъ половина европейскихъ государей должна состоять изъ похитителей престола, царствующихъ наперекоръ велѣніямъ неба и подлежащихъ низложенію законными наслѣдниками. Эти нелѣпыя ученія не нашли никакой поддержки въ Ветхомъ Завѣтѣ; ибо въ Ветхомъ Завѣтѣ мы читаемъ, что избранный народъ былъ осужденъ и наказанъ за желаніе имѣть царя, и что послѣ того ему повелѣно было нарушить долгъ вѣрноподданства. Вся исторія евреевъ, далеко не благопріятствующая мнѣнію, что право первородства есть установленіе божественное, скорѣе, кажется, указываетъ, что младшіе братья находятся подъ особеннымъ покровительствомъ неба. Исаакъ не былъ старшимъ сыномъ Авраама, ни Іаковъ — Исаака, ни іуда — Іакова, ни Давидъ — Іессея, ни Соломонъ — Давида. И дѣйствительно, порядокъ старшинства между дѣтьми рѣдко соблюдается строго въ тѣхъ странахъ, гдѣ въ обычаѣ многоженство. Никакой опоры не нашла система Фильмера и въ тѣхъ мѣстахъ Новаго Завѣта, которыя изображаютъ правительство божественнымъ установленіемъ; ибо правительство, при которомъ жили сочинители Новаго Завѣта, не было наслѣдственною монархіею. Римскіе императоры были республиканскіе сановники, назначавшіеся сенатомъ. Никто изъ нихъ не предъявлялъ притязанія царствовать по праву рожденія; и дѣйствительно, какъ Тиверій, которому Христосъ повелѣвалъ уплачивать подати, такъ и Неронъ, которому Павелъ приказывалъ римлянамъ повиноваться, были, на основаніи патріархальной теоріи правленія, узурпаторами. Въ средніе вѣка ученіе о ненарушимомъ наслѣдственномъ правѣ было бы признано еретическимъ, потому что оно было совершенно несовмѣстно съ заносчивыми притязаніями Римской церкви. Оно было ученіемъ, неизвѣстнымъ основателямъ церкви Англійской. Гомелія „О зломъ бунтѣ“ сильно, и даже слишкомъ сильно, проповѣдовала подчиненіе установленной власти, но не дѣлала никакого различія между наслѣдственною и избирательною монархіями, или между монархіями и республиками. Большинство предшественниковъ Іакова, изъ личныхъ видовъ, отнеслось бы къ патріархальной теоріи правленія съ отвращеніемъ. Вильгельмъ Рыжій, Генрихъ I, Стефанъ, Іоаннъ, Генрихъ IV, Генрихъ V, Генрихъ VI, Ричардъ III и Генрихъ VII царствовали всѣ наперекоръ строгому порядку наслѣдованія. Важное сомнѣніе тяготѣло на законности какъ Маріи, такъ и Елисаветы. Невозможно было, чтобъ и Катерина Арагонская и Анна Болейнъ могли находиться въ законномъ супружествѣ съ Генрихомъ VIII; и высшая власть въ государствѣ объявила, что ни та, ни другая не была законною супругою короля. Тюдоры, ни мало не считая законъ о престолонаслѣдіи божественнымъ и неизмѣннымъ установленіемъ, постоянно нарушали его. Генрихъ VIII добылъ себѣ парламентскій актъ, уполномочившій его завѣщать корону кому угодно, и дѣйствительно сдѣлалъ завѣщаніе въ ущербъ шотландской королевской фамиліи. Эдуардъ VI, не уполномоченный парламентомъ, присвоилъ себѣ подобную же власть и встрѣтилъ полное одобреніе со стороны главнѣйшихъ реформаторовъ. Елисавета, сознавая, что ея собственное право на престолъ подлежало серьёзному возраженію, и не желая признать за своею соперницею и непріятельницею, королевою шотландскою, даже права преемничества, склонила парламентъ издать законъ, гласившій, что всякій, кто сталъ бы отрицать право царствующаго государя измѣнять, съ согласія государственныхъ чиновъ, порядокъ престолонаслѣдія, долженъ былъ подвергнуться казни, какъ измѣнникъ. Но положеніе Іакова рѣзко отличалось отъ положенія Елисаветы. Далеко уступавшій ей въ способностяхъ и популярности, бывшій въ глазахъ англичанъ иностранцемъ и устраненный отъ престола завѣщаніемъ Генриха VIII, король шотландскій все таки былъ несомнѣннымъ наслѣдникомъ Вильгельма Завоевателя и Эгберта. Онъ имѣлъ, поэтому, очевидный интересъ поддерживать суевѣрное мнѣніе, будто рожденіе даетъ права, предшествующія закону и не отмѣняемыя закономъ. Сверхъ того, это мнѣніе вполнѣ соотвѣтствовало его уму и характеру. Оно скоро нашло многихъ защитниковъ между тѣми, которые добивались его благоволенія, и сдѣлало быстрый успѣхъ между духовенствомъ установленной церкви.
Такимъ образомъ, въ то самое время, когда въ парламентѣ и въ странѣ началъ сильно обнаруживаться республиканскій духъ, притязанія монарха приняли чудовищную форму, которая возбудила бы отвращеніе въ надменнѣйшемъ и произвольнѣйшемъ изъ это предшественниковъ на престолѣ.
Іаковъ всегда похвалялся своею ловкостью въ томъ, что называлъ онъ искусствомъ царствовать; а между тѣмъ едва ли возможно даже вообразить себѣ образъ дѣйствій, болѣе противоположный всѣмъ правиламъ искусства царствовать, чѣмъ тотъ, которому онъ слѣдовалъ. Политика мудрыхъ правителей всегда заключалась въ томъ, чтобы прикрывать насильственныя мѣры популярными формами. Августъ и Наполеонъ основали такимъ образомъ абсолютныя монархіи, между тѣмъ какъ публика считала ихъ просто именитыми гражданами, облеченными временною властью. Политика Іакова была прямою противоположностью ихъ политикѣ. Онъ бѣсилъ и тревожилъ свои парламенты, постоянно твердя имъ, что они пользовались своими привилегіями до тѣхъ только поръ, пока ему было угодно, и что изслѣдованіе законности его дѣйствій такъ же мало было ихъ дѣломъ, какъ изслѣдованіе законности дѣйствій Божества. А между тѣмъ онъ трусилъ передъ ними, предавалъ министра за министромъ въ жертву ихъ мести и допускалъ ихъ до того, что они принуждали его къ дѣйствіямъ, прямо противорѣчившимъ его сильнѣйшимъ склонностямъ. Такимъ образомъ негодованіе, возбужденное его притязаніями, и презрѣніе, возбужденное его уступками, расли одновременно все больше и больше. Нѣжностью къ недостойнымъ любимцамъ и потворствомъ ихъ тиранніи и хищничества онъ постоянно поддерживалъ общественное неудовольствіе. Трусость, ребячество, педантство, неуклюжія фигура и манеры, провинціальный выговоръ, дѣлали его посмѣшищемъ. Въ самыхъ его добродѣтеляхъ и совершенствахъ было нѣчто въ высшей степени некоролевское. Въ продолженіе его царствованія, всѣ почтенныя вѣрованія, долгое время огражданшія престолъ, мало-по-малу утрачивали свою силу. Въ теченіе двухъ сотъ лѣтъ, всѣ государи, управлявшіе Англіею, за исключеніемъ одного несчастнаго Генриха VI, были люди сильные духомъ, гордые, храбрые и царственно-сановитые. Почти всѣ они обладали способностями выше обыкновеннаго уровня. Это было не пустое дѣло, что какъ разѣ наканунѣ рѣшительной борьбы между нашими королями и ихъ парламентами, представитель королевскаго сана явился міру заикающимся, слюнявымъ, проливающимъ постыдныя слезы, дрожащимъ предъ обнаженнымъ мечомъ и говорящимъ поперемѣнно то языкомъ шута, то языкомъ педагога.
Между тѣмъ религіозныя распри, которыя со временъ Эдуарда VI свирѣпствовали въ средѣ протестантовъ, сдѣлались грознѣе, чѣмъ когда-либо. Промежутокъ, отдѣлявшій первое поколѣніе пуританъ отъ Кранмера и Джьюэля, былъ ничтоженъ въ сравненіи съ промежуткомъ, отдѣлявшимъ третье поколѣніе пуританъ отъ Лода и Гаммонда. Пока воспоминаніе о жестокостяхъ Маріи было еще свѣжо, пока могущество католической партіи еще внушало опасенія, пока Испанія еще сохраняла преобладаніе и стремилась къ всемірному господству, всѣ реформатскія секты сознавали, что у нихъ былъ сильный общій интересъ и смертельный общій врагъ. Зніоба, какую онѣ витали другъ къ другу, была слаба въ сравненіи съ злобою, какую всѣ онѣ питали къ Риму. Конформисты и нонконформисты искренно соединились для исходатайствованія крайне строгихъ уголовныхъ законовъ противъ папистовъ. Но когда болѣе чѣмъ полувѣковое безмятежное господство развило въ установленной церкви самоувѣренность, когда девять десятыхъ націи сдѣлались искренними протестантами, когда Англія была въ мирѣ съ цѣлымъ свѣтомъ, когда минула опасность принужденія націи иноземнымъ оружіемъ къ принятію папизма, когда послѣдніе исповѣдники, стоявшіе лицемъ къ лицу съ Боннеромъ[19], прошли безвозвратно, въ чувствахъ англиканскаго духовенства произошла перемѣна. Вражда его къ римско-католическому ученію и благочинію значительно смягчилась. Его отвращеніе къ пуританамъ, напротивъ, съ каждымъ днемъ возрастало. Богословскіе споры, съ самаго начала раздѣлявшіе протестантскую партію, приняли такую форму, которая отняла всякую надежду на примиреніе; и сверхъ того къ старымъ предметамъ спора прибавились новые, еще болѣе важные, спорные пункты.
Основатели Англиканской церкви удержали епископство какъ древнюю, приличную и удобную форму церковнаго устройства, но не признавали этого образа церковнаго правленія божественнымъ установленіемъ. Мы уже видѣли, какую низкую оцѣнку должности епископа сдѣлалъ Кранмеръ. Въ царствованіе Елисаветы, Джьюэль, Куперъ, Витгифтъ и другіе защищали прелатство какъ невинное и полезное учрежденіе, какъ нѣчто такое, что государство могло законно установить и что, однажды установленное государствомъ, имѣло право на уваженіе со стороны каждаго гражданина. Но они никогда не отрицали того, что христіанская община безъ епископа могла быть чистою церковью. Напротивъ, они смотрѣли на континентальныхъ протестантовъ какъ на членовъ одной съ ними религіозной семьи. Правда, англичане въ Англіи обязаны были признавать власть епископа, какъ обязаны были признавать власть шерифа и коронера; но эта обязанность была чисто мѣстною. Англійскій церковникъ, и даже англійскій прелатъ, переѣхавъ въ Голландію, не колебались приноравливаться къ установленной въ Голландіи религіи. За-границею посланники Елисаветы и Іакова торжественно посѣщали то самое богослуженіе, которое Елисавета и Іаковъ преслѣдовали дома, и тщательно остерегались украшать свои домовыя церкви на англиканскій манеръ, чтобы не подать повода къ соблазну слабѣйшей братіи. Въ 1603 году конвокація кентербёрійской провинціи торжественно признала Шотландскую церковь, въ которой епископская власть и епископское рукоположеніе были тогда неизвѣстны, отраслью святой каѳолической церкви Христа[20]. Утверждалось даже, что пресвитеріанскіе священнослужители имѣли право засѣдать и подавать голосъ на вселенскихъ соборахъ. Когда генеральные штаты Соединенныхъ Провинцій созвали въ Дортрехтѣ синодъ богослововъ, нерукоположенныхъ во епископы, англійскій епископъ и англійскій деканъ, уполномоченные главою Англійской церкви, засѣдали вмѣстѣ съ этими богословами, проповѣдовали имъ и подавали вмѣстѣ съ ними голоса по важнѣйшимъ вопросамъ богословія[21]. Мало того: многія англійскія бенефиціи были заняты духовными лицами, допущенными къ священнослужительству по обычной на материкѣ кальвинистской формѣ, и въ такихъ случаяхъ вторичное, епископское, рукоположеніе не считалось ни необходимымъ, ни даже законнымъ.
Но новая порода богослововъ уже возникала въ Англійской церкви. По ихъ мнѣнію, епископская должность была существенно необходима для благосостоянія христіанскаго общества и для дѣйствительности самыхъ торжественныхъ уставовъ религія. Съ этою должностью соединялись извѣстныя высокій священныя преимущества, которыхъ никакая человѣческая власть не могла ни дать, ни отнять. Обходиться безъ апостольской іерархіи для церкви было все равно, что обходиться безъ ученія о св. Троицѣ, или безъ ученія о воплощеніи, и Римская церковь, при всѣхъ своихъ порокахъ удержавшая апостольскую іерархію, была ближе къ первобытной чистотѣ, нежели тѣ реформатскія общества, которыя опрометчиво, въ противоположность божественному образцу, установили систему, изобрѣтенную людьми.
Во дни Эдуарда VI и Елисаветы, защитники англиканскаго церковнаго устава обыкновенно довольствовались утвержденіемъ, что онъ могъ быть соблюдаемъ безъ грѣха, и что, поэтому, никто, кромѣ строптивыхъ и непокорныхъ подданныхъ, не откажется соблюдать его вопреки предписаніямъ начальства. Теперь же та возникавшая партія, которая присвоивала устройству церкви божественное происхожденіе, начала приписывать ея требамъ новое достоинство и новое значеніе. Намекалось, что, если установленное богослуженіе имѣло какой-нибудь недостатокъ, недостаткомъ этимъ была крайняя простота, и что реформаторы, въ пылу своей распри съ Римомъ, уничтожили многіе древніе обряды, которые можно было бы съ пользою удержать. Извѣстнымъ днямъ и мѣстамъ снова стало оказываться мистическое чествованіе. Возобновлены были нѣкоторые обычаи, давно вышедшіе изъ употребленія и вообще считавшіеся суевѣрными маскарадами. Картины и изваянія, избѣжавшія ярости перваго поколѣнія протестантовъ, сдѣлались предметами такого уваженія, которое многимъ казалось идолопоклонническимъ.
Ни одна часть системы древней церкви не внушала реформаторамъ такого отвращенія, какъ почтеніе, оказывавшееся безбрачію. Они утверждали, что римское ученіе объ этомъ предметѣ пророчески осуждено апостоломъ Павломъ, какъ ученіе діаволовъ, и подробно распространялись о тѣхъ преступленіяхъ и соблазнахъ, которые, казалось, подтверждали справедливость этого страшнаго приговора. Лютеръ заявилъ свое мнѣніе самымъ яснымъ образомъ, женившись на монахинѣ. Нѣкоторые изъ знаменитѣйшихъ епископовъ и священниковъ, погибшихъ на кострѣ въ царствованіе Маріи, оставили послѣ себя женъ и дѣтей. Теперь же стали носиться слухи, что древній монашескій духъ вновь появился въ Англійской церкви; что въ высшихъ сферахъ господствовало предубѣжденіе противъ женатыхъ священниковъ; что даже міряне, которые называли себя протестантами, принимали рѣшенія оставаться въ безбрачіи, почти равнявшіяся обѣтамъ; мало того: что одинъ служитель установленной церкви основалъ женскій монастырь, гдѣ общество посвященныхъ Богу дѣвицъ распѣвало въ полночь псалмы[22].
И это было еще не все. Рядъ вопросовъ, относительно которыхъ основатели Англиканской церкви и первое поколѣніе пуританъ почти иди и вовсе не разногласили, началъ доставлять матеріалъ для ожесточенныхъ преній. Богословскіе споры, породившіе въ протестантскомъ обществѣ въ періодъ его младенчества расколы, касались почти исключительно церковнаго правленія и обрядовъ. Между состязавшимися партіями не было никакой серьёзной распри по поводу предметовъ метафизическаго богословія. Ученія, принятыя глазами іерархіи касательно первороднаго грѣха, вѣры, благодати, предопредѣленія и избранія были тѣми ученіями, которыя обыкновенно называются кальвинистскими. Въ исходѣ царствованія Елисаветы, любимый ея прелатъ, архіепископъ Витгифтъ, составилъ, вмѣстѣ съ лондонскимъ епископомъ и другими богословами, знаменитый актъ, извѣстный подъ названіенъ Ламбетскихъ статей[23]. Въ этомъ актѣ самыя поразительныя изъ кальвинистскихъ ученій утверждаются съ отчетливостью, которая возмутила бы многихъ, слывущихъ въ наше время кальвинистами. Одинъ священникъ, принявшій противную сторону и рѣзко говорившій о Кальвинѣ, былъ обвиненъ за свою дерзость Кембриджскимъ университетомъ и спасся отъ наказанія только тѣмъ, что выразилъ твердую вѣру въ догматы отверженія и неизмѣнной благодати и сожалѣніе объ оскорбленіи, которое онъ нанесъ благочестивымъ людямъ норицаніемъ великаго Французскаго реформатора. Богословская школа, главою которой былъ Гукеръ, занимаетъ средину между школою Кранмера и школою Лода; и Гукиръ въ новѣйшее время былъ признаваемъ арминіянами какъ ихъ союзникъ. Не смотря на то, Гукеръ признавалъ Кальвина человѣкомъ, превосходившимъ мудростью всѣхъ прочихъ богослововъ, какихъ произвела Франція, человѣкомъ, которому тысячи были обязаны познаніемъ божественной истины, но который самъ обязанъ былъ одному Богу. Когда въ Голландіи вспыхнула арминіянская распри, англійское правительство и Англійская церковь оказали кальвинистской партіи сильную поддержку, и англійское имя не совсѣмъ изъято отъ пятна, оставленнаго на этой партіи тюремнымъ заключеніемъ Ггоція и судебнымъ убійствомъ Барневельдта.
Но, даже до собранія Голландскаго синода, та часть англиканскаго духовенства, которая была особенно враждебна кальвинистскому церковному правленію и кальвинистскому богослуженію, начала смотрѣть на кальвинистскую метафизику съ отвращеніемъ, и это чувство весьма естественно усилилось вслѣдствіе грубой несправедливости, наглости и жестокости партіи, преобладавшей въ Дортрехтѣ. Арииніянское ученіе, менѣе строго-логическое, чѣмъ ученіе первыхъ реформаторовъ, но болѣе согласное съ народными понятіями о божественной справедливости и благости, распространилось быстро и далеко. Зараза вскорѣ достигла двора. Мнѣнія, которыхъ, при восшествіи на престолъ Іакова, ни одинъ священникъ не могъ высказывать, не подвергаясь опасности быть разстриженнымъ, сдѣлались теперь наилучшимъ путемъ къ повышенію. Одно духовное лицо того времени, на вопросъ простаго сельскаго джентльмена: „На чемъ утверждались арминіяне?“ столько же справедливо, сколько и остроумно, отвѣчало, что они утверждались на всѣхъ лучшихъ епископіяхъ и деканствахъ въ Англіи.
Между тѣмъ какъ часть англиканскаго духовенства уклонилась отъ своего первоначальнаго положенія въ одну сторону, часть пуританской партіи отступила отъ правилъ и обычаевъ своихъ отцовъ въ сторону діаметрально-противоположную. Преслѣдованіе, которому подверглись отщепенцы, было довольно жестоко, чтобы раздражить, но не довольно жестоко, чтобы уничтожить ихъ. Оно не укротило ихъ до покорности, но разъярило до дикости и упорства. По обыкновенію угнетаемыхъ сектъ, они ошибочно принимали свои мстительныя чувства за порывы благочестія, чтеніемъ и размышленіемъ поддерживали въ себѣ наклонность сосредоточиваться на испытанныхъ ими обидахъ и, возбудивши въ себѣ ненависть къ своимъ врагамъ, воображали, что ненавидятъ только враговъ неба. Въ Новомъ Завѣтѣ было мало такого, что, даже извращенное самымъ недобросовѣстнымъ толкованіемъ, могло бы показаться одобреніемъ злонамѣренныхъ страстей. Но Ветхій Завѣтъ заключалъ въ себѣ исторію племени, избраннаго Богомъ для того, чтобы оно свидѣтельствовало о Его единствѣ, было орудіемъ Его мести и совершало, по Его особенному повелѣнію, многія дѣла, которыя, безъ Его особеннаго повелѣнія, были бы гнусными преступленіями. Въ такой исторіи ожесточеннымъ и мрачнымъ умамъ не трудно было найдти многое, что могло быть перетолковано согласно ихъ желаніямъ. Поэтому, крайніе пуритане начали питать къ Ветхому Завѣту предпочтеніе, въ которомъ, быть можетъ, сами себѣ не отдавали яснаго отчета, но которое обнаруживалось во всѣхъ ихъ чувствованіяхъ и привычкахъ. Они оказывали почтеніе еврейскому языку и отказывали въ немъ тому языку, на которомъ дошли до насъ поученія Іисуса и посланія Павла. Они окрещивали своихъ дѣтей именами не христіанскихъ святыхъ, а еврейскихъ патріарховъ я воиновъ. Вопреки яснымъ и неоднократнымъ толкованіямъ Лютера и Кальвина, они обратили еженедѣльный праздникъ, которымъ церковь искони поминала воскресеніе Господа, въ еврейскій шабашъ. Они искали юридическихъ правилъ въ законѣ Моисеевомъ, а примѣровъ для руководства въ обыкновенной жизни въ книгахъ Судей и Царствъ. Ихъ мысли и рѣчи часто вращались около дѣяній, описанныхъ, конечно, не въ смыслѣ примѣровъ для подражанія. Пророкъ, изрубившій въ куски плѣннаго царя, мятежный полководецъ, отдавшій кровь царицы псамъ, женщина, вопреки клятвенному обязательству и законамъ восточнаго гостепріимства, вбившая гвоздь въ голову спасавшагося бѣгствомъ союзника, который только-что поѣлъ за ея столомъ и заснулъ подъ тѣнью ея шатра, ставились въ образецъ христіанамъ, страдавшимъ подъ игомъ королей и прелатовъ. Нравы и обычаи были подчинены кодексу, похожему на кодексъ синагоги, когда синагога была въ наихудшемъ своемъ состояніи. Одежда, походка, языкъ, занятія, удовольствія суровой секты опредѣлялись правилами, похожими на правила фарисеевъ, которые, гордясь своими умытыми руками и широкими филактеріями[24], поносили Искупителя, какъ нарушителя субботы и пьяницу. Украшать гирляндами майскую березку, пить за здоровье друга, пускать сокола, охотиться за оленемъ, играть въ шахматы, носить локоны, крахмалить брыжи, играть на клавикордахъ, читать Царицу Фей считалось грѣхомъ. Подобныя правила, которыя свободному и веселому духу Лютера показались бы невыносимыми, а свѣтлому и философскому уму Цвинглія презрѣнными, наводили на всю жизнь болѣе чѣмъ монашеское уныніе. На ученость и краснорѣчіе, которыми въ высокой степени отличались великіе реформаторы, не мало обязанные имъ своими успѣхами, новая школа протестантовъ смотрѣла съ недовѣріемъ, если не съ отвращеніемъ. Нѣкоторые ригористы тревожились по поводу преподаванія латинской грамматики, потому что въ ней встрѣчались имена Марса, Бахуса и Аполлона. Изящныя искусства были почти опальными. Торжественные звуки органа были суевѣріемъ. Легкая музыка „масокъ“ Бена Джонсона была распутствомъ. Половина прекрасныхъ картинъ въ Англіи была идолопоклонствомъ, а другая половина непристойностью. Крайній пуританинъ рѣзко отличался отъ прочихъ людей походкою, платьемъ, нависшими волосами, угрюмою торжественностью лица, возведенными горѣ очами, гнусливымъ произношеніемъ, но всего болѣе особеннымъ говоромъ. Онъ употреблялъ, при всякомъ случаѣ, образы и стиль Св. Писанія. Насильственно введенные въ англійскій языкъ гебраизмы и заимствованныя изъ самой смѣлой лирической поэзіи отдаленнаго времени и края метафоры, примѣненныя къ обыкновеннымъ явленіямъ англійской жизни, были разительнѣйшими особенностями этой тарабарщины, которая не даромъ вызывала насмѣшки какъ прелатистовъ, такъ и кутилъ.
Такимъ образомъ политическій и религіозный расколъ, начавшійся въ XVI столѣтіи, въ теченіе первой четверти XVII столѣтія постоянно распространялся больше и больше. Теоріи, клонившіяся къ турецкому деспотизму, были въ ходу въ Вайтголлѣ. Теоріи, клонившіяся къ республиканизму, были въ милости у большинства палаты общинъ. Ярые прелатисты, до послѣдняго человѣка ревностно защищавшіе прерогативу, и ярые пуритане, до послѣдняго человѣка ревностно защищавшіе привилегіи парламента, относились другъ къ другу съ болѣе сильнымъ ожесточеніемъ, чѣмъ то, которое въ предшествовавшемъ поколѣніи существовало между католиками и протестантами.
Между тѣмъ какъ умы людей находились въ такомъ состояніи, страна, послѣ многолѣтняго мира, вступила наконецъ въ войну, требовавшую ревностныхъ усилій. Эта война ускорила приближеніе великаго конституціоннаго кризиса. Необходимо было, чтобы король имѣлъ большую военную силу. Онъ не могъ имѣть такой силы безъ денегъ. Онъ не могъ законнымъ образомъ взимать денегъ безъ согласія парламента. Выходило, поэтому, что онъ долженъ былъ или управлять государствомъ согласно съ духомъ палаты общинъ или рѣшиться на такое нарушеніе основныхъ законовъ страны, какого не слыхано было въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій. Правда, Плантагенеты и Тюдоры иногда пополняло дефицитъ въ своихъ доходахъ добровольными даянія и и или масильственныни займами; во эти средства были всегда временнаго свойства. Покрывать постояя-ныя издержки продолжительной войны постояннымъ налогомъ, установленнымъ безъ согласія государственныхъ чиновъ, было такою мѣрою, отважиться на которую не посмѣлъ бы самъ Генрихъ VIII. Поэтому, казалось, что рѣшительный часъ наступалъ, и что англійскій парламентъ долженъ былъ вскорѣ или раздѣлить участь континентальныхъ сенатовъ, или пріобрѣсти верховное преобладаніе въ государствѣ.
Въ это самое время Іаковъ скончился. Карлъ I вступилъ на престолъ. Онъ получилъ отъ природы гораздо лучшій умъ, гораздо сильнѣйшую волю и гораздо болѣе рѣшительный и твердый нравъ, нежели его отецъ. Онъ наслѣдовалъ отцовскія политическія теоріи и былъ гораздо болѣе своего отца расположенъ осуществить ихъ на дѣлѣ. Онъ былъ, подобно отцу своему, ревностнымъ епископаломъ. Онъ былъ, сверхъ того, — чѣмъ отецъ его никогда не былъ, — ревностнымъ арминіаниномъ и, не будучи папистомъ, предпочиталъ паписта пуританину. Несправедливо было бы отрицать, что Карлъ имѣлъ нѣкоторыя качества хорошаго и даже великаго государя. Онъ писалъ и говорилъ не такъ, какъ его отецъ, не съ точностью профессора, но такъ, какъ говорятъ и пишутъ умные и хорошо воспитанные джентльмены. Его вкусъ въ литературѣ и въ искусствѣ былъ превосходенъ; его манера, не будучи привлекательною, была исполнена достоинства; домашняя его жизнь была безукоризненна. Вѣроломство было главною причиною его злополучій и остается главнымъ пятномъ на его памяти. Онъ былъ, по истинѣ, одержимъ неизлечимою склонностью къ темнымъ и кривымъ путямъ. Можетъ показаться страннымъ, что его совѣсть, которая въ маловажныхъ случаяхъ была, достаточно чувствительна, никогда не упрекала его въ этомъ великомъ порокѣ. Но есть основаніе думать, что онъ былъ коваренъ не только по натурѣ и привычкѣ, но и по принципу. Онъ, кажется, научился отъ тѣхъ богослововъ, которыхъ наиболѣе уважалъ, что между нимъ и его подданными не могло быть ничего въ родѣ взаимнаго договора, что онъ не могъ, еслибъ даже и хотѣлъ, отрѣшиться отъ своей деспотической власти, и что во всякомъ его обѣщаніи было мысленное ограниченіе на счетъ того, что такое обѣщаніе могло быть нарушено въ случаѣ необходимости, и что относительно необходимости онъ былъ единственнымъ судьею.
И вотъ началась та азартная игра, въ которой были поставлены на карту судьбы англійскаго народа. Она была ведена со стороны палаты общинъ смѣло, но съ удивительнымъ искусствомъ, хладнокровіемъ и постоянствомъ. Великіе государственные люди, взоръ которыхъ проникалъ въ глубь минувшаго и въ даль будущаго, были во главѣ этого собранія. Они рѣшились поставить короля въ такое положеніе, чтобы онъ принужденъ былъ или управлять государствомъ согласно съ желаніями парламента, или дѣлать неистовыя нападенія на самыя священныя начала конституція. Сообразно съ этимъ, они удѣлили ему очень скудное количество субсидій. Онъ увидѣлъ необходимость управлять или въ согласіи съ палатою общинъ, или же вопреки всѣмъ законамъ. Его рѣшеніе не замедлило послѣдовать. Онъ распустилъ первый парламентъ и собралъ подати собственною своею властью. Онъ созвалъ второй парламентъ и нашелъ его несговорчивѣе перваго. Онъ снова прибѣгнулъ къ средству распущенія, собралъ новыя подати безъ всякаго подобія законнаго права и заключилъ предводителей оппозиціи въ тюрьму. Въ то же самое время новое оскорбленіе, которое, вслѣдствіе особенныхъ чувствъ я привычекъ англійской нація, было невыносимо тягостнымъ и которое всѣмъ прозорливымъ людямъ показалось страшнымъ предзнаменованіемъ, возбудило общее неудовольствіе и смятеніе. Роты солдатъ были размѣщены по квартирамъ гражданъ, и военный законъ замѣнилъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ древнюю юриспруденцію государства.
Король созвалъ третій парламентъ и скоро замѣтилъ, что оппозиція была сильнѣе и ожесточеннѣе, чѣмъ когда-либо. Тогда онъ рѣшился перемѣнить тактику. Вмѣсто того, чтобъ оказывать требованіямъ палаты общинъ непреклонное сопротивленіе, онъ, послѣ долгихъ преній и многихъ увертокъ, согласился на мировую сдѣлку, которая — останься онъ ей вѣренъ — отвратила бы длинный рядъ бѣдствій. Парламентъ назначилъ щедрыя субсидіи. Король самымъ торжественнымъ образомъ утвердилъ тотъ знаменитый законъ, который извѣстенъ подъ именемъ Прошенія о Правѣ и который представляетъ собою вторую Великую Хартію англійской свободы. Утвержденіемъ итого закона онъ обязался никогда впередъ не взимать податей безъ согласія палатъ, никогда впередъ не заключать никого въ тюрьму безъ соблюденія законнаго порядка и никогда впередъ не подчинять свой народъ юрисдикціи военныхъ судовъ.
День, котла королевская санкція, послѣ многихъ отсрочекъ, торжественно узаконила этотъ великій актъ, былъ днемъ радости и надежды. Коммонеры, толпившіеся у балюстрады палаты лордовъ, разразились громкими ликованіями, какъ только клеркъ произнесъ древнюю формулу[25], которою наши государи, въ теченіе многихъ вѣковъ, выражали свое соизволеніе на желанія государственныхъ чиновъ. На эти ликованія откликнулись голоса столицы и націи; но черезъ три недѣли обнаружилось, что Карлъ вовсе не имѣлъ намѣренія соблюдать заключенное имъ условіе. Субсидіи, назначенныя представителями націи, были собраны. Обѣщаніе, которымъ эти субсидіи были добыты, было нарушено. Послѣдовала жестокая борьба. Парламентъ былъ распущенъ со всѣми знаками королевскаго неудовольствія. Нѣкоторые изъ именитѣйшихъ членовъ были заключены въ тюрьму, и одинъ изъ нихъ, сэръ Джонъ Эліотъ, протомившись нѣсколько лѣтъ, умеръ въ заточеніи.
Карлъ, однако, не могъ рѣшиться взимать собственною своею властью подати, достаточныя для веденія войны. Поэтому, онъ поспѣшилъ заключить миръ съ своими сосѣдями и съ тѣхъ поръ устремилъ все свое вниманіе на британскія государственныя дѣла.
Тогда началась новая эра. Многіе англійскіе короли подъ часъ совершали противоконституціонныя дѣйствія; но ни одинъ изъ нихъ не пытался систематически сдѣлаться деспотомъ и обратить парламентъ въ ничто. Такова была цѣль, которую Карлъ опредѣленно себѣ задалъ. Съ марта 1629 по апрѣль 1640 года, палаты не созывались. Никогда въ нашей исторіи не было одиннадцатилѣтняго промежутка между парламентомъ и парламентомъ. Только однажды былъ промежутокъ? ровно въ половину короче. Одного этого факта достаточно для опроверженія тѣхъ, которые утверждаютъ, что Карлъ просто шелъ по слѣдамъ Плантагенетовъ и Тюдоровъ.
Свидѣтельствомъ самыхъ ревностныхъ приверженцевъ короля правъ доказано, что въ этотъ періодъ его царствованія постановленія Прошенія о Правѣ нарушались имъ не случайно, но постоянно и систематически, что огромная доля государственнаго дохода взималась безъ всякаго законнаго основанія, и что лица, ненавистныя правительству, томились цѣлые годы въ тюрьмѣ, ни разу не будучи вызываемы въ судъ для защиты.
За эти дѣла исторія должна подвергнуть отвѣтственности преимущественно самого короля. Со времени своего третьяго парламента, онъ самъ былъ первымъ своимъ министромъ. Впрочемъ, во главѣ различныхъ отраслей администраціи находились равныя лица, характеръ и таланты которыхъ соотвѣтствовали его цѣлямъ.
Томасъ Вентвортъ, въ послѣдствіи лордъ Вентвортъ и графъ Страффордъ, человѣкъ необыкновенно даровитый, краснорѣчивый и мужественный, но жестокаго и властолюбиваго характера, былъ самымъ довѣреннымъ совѣтникомъ короля въ дѣлахъ политическихъ и военныхъ. Прежде онъ былъ однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ членовъ оппозиціи и потому чувствовалъ къ покинутой имъ партіи ту особенную злобу, которая во всѣ времена была отличительною чертою отступниковъ. Онъ въ совершенствѣ зналъ чувства, средства и политику партіи, къ которой самъ незадолго передъ тѣмъ принадлежалъ, и составилъ обширный, глубоко обдуманный планъ, чуть было не разстроившій даже искусную тактику государственныхъ людей, руководившихъ палатою общинъ. Этому плану онъ, въ конфиденціальной своей перепискѣ, давалъ выразительное названіе кореннаго. Его задачею было совершить въ Англіи все, и даже больше, чѣмъ все, что Ришелье совершалъ во Франціи: сдѣлать Карла абсолютнымъ монархомъ, не хуже любаго изъ континентальныхъ государей, предать имущество и личную свободу цѣлаго народа въ распоряженіе короны, отнять у судовъ все независимое значеніе, даже въ обыкновенныхъ вопросахъ гражданскаго права между частными лицами, и наказывать съ безпощадною строгостью всякаго, кто ропталъ на дѣйствія правительства, или обращался, даже самымъ приличнымъ и правильнымъ образомъ, въ какой-нибудь судъ за помощью противъ этихъ дѣйствій[26].
Такова была его цѣль, и онъ отчетливо видѣлъ, какимъ единственнымъ способомъ цѣль эта могла быть достигнута. Дѣйствительно, всѣ его понятія отличались ясностью, связностью и точностью, которыя давали бы ему полное право на высокое уваженіе, если бы онъ не преслѣдовалъ цѣли, пагубной для его отечества и соотечественниковъ. Онъ видѣлъ, что было одно, и только одно, орудіе, которыхъ его обширные и смѣлые проекты могли быть приведены въ исполненіе. Орудіемъ этимъ было постоянное войско. На образованіе такого войска устремилъ онъ, поэтому, всю энергію своего сильнаго духа. Въ Ирландіи, гдѣ онъ былъ вицероемъ, онъ дѣйствительно успѣлъ утвердить военный деспотизмъ, не только надъ первобытнымъ населеніемъ, но и надъ англійскими колонистами, и могъ похвалиться, что на этомъ островѣ король былъ на столько абсолютнымъ, на сколько могъ быть абсолютнымъ любой государь въ цѣломъ мірѣ[27].
Церковное управленіе находилось между тѣмъ преимущественно въ рукахъ Вилліама Лода, архіепископа кентерберійскаго. Изъ всѣхъ прелатовъ Англиканской церкви Ледъ наиболѣе удалился отъ началъ реформаціи и наиболѣе приблизился къ католицизму. Его богословіе отступало отъ богословія кальвинистовъ дальше самой теологіи голландскихъ арминіанъ. Его страсть къ церемоніямъ, его уваженіе къ праздникамъ, навечеріямъ и священнымъ мѣстамъ, его дурно скрытое нерасположеніе къ бракамъ духовныхъ лицъ, горячая и не совсѣмъ безкорыстная ревность, съ какою онъ поддерживалъ притязанія духовенства на уваженіе мірянъ, сдѣлали бы его предметомъ отвращенія для пуританъ, если бы даже онъ употреблялъ только законныя и благородныя мѣры для достиженія своихъ цѣлей. Но его умъ былъ ограниченъ, а сношенія его со свѣтомъ были ничтожны. Онъ былъ отъ природы опрометчивъ, раздражителенъ, скоръ на чувствительность къ собственному достоинству, медленъ на сочувствіе къ страданіямъ другихъ и не чуждъ обыкновеннаго въ суевѣрныхъ людяхъ заблужденія ошибочно принимать свое брюзгливое и злобное настроеніе за проявленіе благочестивой ревности. Подъ его управленіемъ каждый уголокъ государства подвергался постоняному и мелочному надзору. Каждая небольшая сходка сепаратистовъ преслѣдовалась и разгонялась. Даже религіозныя упражненія частныхъ семействъ не могли укрыться отъ бдительности его шпіоновъ. Строгость его наводила такой страхъ, что смертельная ненависть къ церкви, гнѣздившаяся въ безчисленныхъ сердцахъ, вообще скрывалась подъ личиною согласія съ господствующею религіею. На самомъ канунѣ роковыхъ для него я для его сословія смутъ, епископы различныхъ обширныхъ епархій доносили ему, что въ ихъ вѣдомствахъ нельзя было найдти ни одного диссентера[28].
Суды не оказывали подданному никакого покровительства проЗжѣ»д" тивъ гражданской и церковной тиранніи этого періода. Судьи îî" " общаго права, мѣста которыхъ зависѣли отъ произвола короля, были постыдно угодливы. Но, при всей ихъ угодливости, онижже"были менѣе покорными и дѣйствительными орудіями произвольной власти, чѣмъ тотъ разрядъ судовъ, память о.которомъ доселѣ, по прошествіи слишкомъ двухъ столѣтій, внушаетъ націи глубокое омерзѣніе. Изъ числа этихъ судовъ главнѣйшими по могуществу и безчестности были Звѣздная палата и Верховная коммисія, первая — политическая, а послѣдняя — религіозная инквизиція. Ни та, ни другая не входила въ составъ древней англійской конституціи. Звѣздная палата была преобразована, а Верховная коммисія учреждена Тюдорами. Власть, какою эти суды обладали до восшествія на престолъ Карла, была обширна к страшна; но въ сравненіи съ тою, какую они теперь присвоили себѣ, она была совершенно ничтожна. Руководимые преимущественно жестокимъ духомъ примаса и освобожденные отъ парламентскаго контроля, они выказывали хищничество, насиліе, злобную энергію, неизвѣстныя предшествовавшимъ вѣкамъ. Съ помощью ихъ, правительство имѣло возможность штрафовать, заключать въ тюрьму, выставлять къ позорному столбу и изувѣчивать кого угодно, безъ всякаго ограниченія. Отдѣльный совѣтъ, засѣдавшій въ Іоркѣ, подъ предсѣдательствомъ Вентворта, былъ облеченъ, вопреки закону, однимъ лишь актомъ прерогативы, почти неограниченною властью надъ сѣверными графствами. Всѣ эти судилища ругались и издѣвались надъ авторитетомъ Вестминстеръ-галлъ и ежедневно совершали безчинства, которыя достойнѣйшіе роялисты горячо порицали. По словамъ Кларендона, въ государствѣ не было почти ни одного именитаго человѣка, не испытавшаго на себѣ жестокости и жадности Звѣздной палаты; Верховная коммисія вела себя такъ, что у нея не оставалось почти ни одного сторонника въ королевствѣ; а тираннія Іоркскаго совѣта, къ сѣверу отъ Трента, обратила Великую Хартію въ мертвую букву.
Англійское правленіе было теперь во всѣхъ пунктахъ, кромѣ одного, такимъ же деспотическимъ, какъ Французское. Но этотъ единственный пунктъ былъ важнѣе всего. Постояннаго войска все еще не существовало. Поэтому, не было ручательства, что все зданіе тиранніи не могло быть опрокинуто въ одинъ день, и если бы королевская власть, для содержанія арміи, наложила подати, то, по всей вѣроятности, послѣдовалъ бы немедленный и неодолимый взрывъ. Въ этомъ-то и заключалась трудность, болѣе всего смущавшая Вентворта. Лордъ хранитель печати Финчъ, вмѣстѣ съ другими юристами, состоявшими на службѣ у правительства, предложилъ мѣру, которая была поспѣшно принята. Древніе англійскіе государи, предписывавшіе жителямъ пограничныхъ съ Шотландіею графствъ вооружаться и собираться для защиты границы, точно такъ же иногда предписывали приморскимъ графствамъ снаряжать корабли для защиты берега. Вмѣсто кораблей иногда принимались подать, деньги. Этотъ древній обычай рѣшено было теперь, послѣ долгаго промежутка, не только возобновить, но и расширить. Прежніе государи взимали корабельную подать только въ военное время; теперь же она требовалась во время глубокаго мира. Прежніе государи, даже въ пору самыхъ опасныхъ войнъ, взимали корабельную подать только вдоль береговъ; теперь же она требовалась съ внутреннихъ широкъ. Прежніе государи взимали корабельную подать только для морской защиты страны; теперь же она требовалась, по сознанію самихъ роялистовъ, не для содержанія флота, но для доставленія королю субсидій, которыя бы онъ могъ увеличивать, по своему усмотрѣнію, до какой угодно суммы и расходовать, по своему усмотрѣнію, на какой угодно предметъ.
Вся нація была встревожена и раздражена. Джонъ Гампденъ, зажиточный, хорошаго происхожденія, джентльменъ изъ Боккингамшира, пользовавшійся высокимъ уваженіемъ въ своемъ околоткѣ, но пока еще мало извѣстный въ королевствѣ вообще, отважился выступить впередъ, противостать всему могуществу правительства и взять на себя издержки и опасности оспориванія прерогативы, на которую король изъявлялъ притязаніе. Дѣло производилось передъ судьями въ палатѣ казначейства. Доводы противъ притязаній короны были такъ сильны, что, не смотря на зависимость и раболѣпіе судей, большинство противъ Гамидбна оказалось самое ничтожное. Все же оно было большинство. Законотолкователи объявили, что одна большая и доходная подать могла быть наложена королевскою вдастью. Вентвортъ справедливо замѣтилъ, что ихъ рѣшенія невозможно было оправдать иначе, какъ основаніями, прямо приводившими къ заключенію, котораго они не осмѣлились вывести. Если подать могла быть законно взимаема, безъ согласія парламента, на содержаніе флота, то не легко было отрицать, что подать могла быть, безъ согласія парламента, законно взимаема и на содержаніе арміи.
Рѣшеніе судей увеличило раздраженіе народа. Столѣтіемъ раньше, раздраженіе менѣе серьёзное произвело бы общее возстаніе. Но теперь неудовольствіе уже не принимало такъ быстро, какъ въ прежнія времена, форму возмущенія. Нація долгое время постоянно преуспѣвала въ богатствѣ и просвѣщеніи. Съ тѣхъ поръ, какъ великіе сѣверные графы взялись за оружіе противъ Елисаветы, минуло семьдесятъ лѣтъ, и въ эти семьдесятъ лѣтъ не было никакой междоусобной войны. Никогда, въ теченіе всего существованія англійской націи, не проходилъ столь долгій періодъ безъ внутреннихъ раздоровъ. Люди привыкли къ мирнымъ промышленымъ занятіямъ и, при всемъ своемъ ожесточеніи, долго колебались, прежде чѣмъ обнажили мечъ.
Это было время, когда вольности націи находились въ величайшей опасности. Противники правительства начали отчаиваться въ судьбѣ своей родины, и многіе изъ нихъ подумывали объ американской пустынѣ, какъ о единственномъ убѣжищѣ, гдѣ они могли бы наслаждаться гражданскою и духовною свободою. Тамъ немногіе рѣшительные пуритане, которые, въ интересѣ своей религіи, не убоялись ни ярости океана, ни тягостей непросвѣщенной жизни, ни когтей дикихъ животныхъ, ни томагоковъ еще болѣе дикихъ людей, построили, среди первобытнаго лѣса, деревни, обратившіяся нынѣ въ огромные и богатые города, но сохранившія, не смотря на всѣ возможныя перемѣны, слѣды, характера, сообщеннаго имъ ихъ основателями. Правительство смотрѣло на эти юныя колоніи съ отвращеніемъ и пыталось насильно остановить потокъ эмиграціи, но не могло помѣшать народонаселенію Новой Англія обильно пополняться мужественными и богобоязненными людьми изъ всѣхъ частей старой Англіи. Вентвортъ уже торжествовалъ близкій успѣхъ своего кореннаго плана. Нѣсколькихъ лѣтъ, вѣроятно, было бы достаточно для исполненія его великаго замысла. Если бы правительство соблюдало строгую экономію, если бы оно старательно избѣгало всякаго столкновенія съ иностранными державами, — долги короны были бы уплачены, суммы, потребныя для содержанія большой военной силы, образовались бы, и сила эта скоро сломила бы строптивый духъ націи.
Въ эту критическую минуту Мѣра безумнаго изувѣрства внезапно измѣнила все положеніе общественныхъ дѣлъ. Будь король благоразуменъ, онъ держался бы въ отношеніи къ Шотландіи осторожно и ласкательно политики, пока не сдѣлался бы полновластнымъ господиномъ на югѣ. Изъ всѣхъ его королевствъ Шотландія наиболѣе грозила тѣмъ, что въ не искра могла произвести пламя, а пламя могло сдѣлаться общимъ пожаромъ. Правда, въ Эдинбургѣ ему нечего было опасаться такой конституціонной оппозиціи, какую онъ встрѣтилъ въ Вестминстерѣ. Парламентъ его сѣвернаго королевства весьма отличался отъ собранія, носившаго то же названіе въ Англіи. Онъ былъ дурно устроенъ, почти не пользовался уваженіемъ и никогда не подвергалъ серьёзному ограниченію ни одного изъ его предшественниковъ. Государственные чины засѣдали въ одной палатѣ. Представители городовъ считались просто кліентами вельможъ. Никакой проектъ закона не могъ быть внесенъ, пока не былъ одобренъ статейными лордами[29], комитетомъ, члены котораго въ дѣйствительности, хотя и не формально, назначались короною. Но если шотландскій парламентъ былъ раболѣпенъ, то шотландскій народъ всегда былъ особенно мятежливъ и неукротимъ. Онъ зарѣзалъ своего перваго Іакова въ его спальнѣ; онъ неоднократно вооружался противъ Іакова II; онъ умертвилъ Іакова III на полѣ битвы; его неповиновеніе сокрушило сердце Іакова V; онъ низложилъ и заключилъ въ тюрьму Марію; онъ взялъ въ плѣнъ ея сына, и нравъ его былъ неподатливъ по-прежнему. Его привычки были грубы и воинственны. Вдоль по всей южной границѣ и вдоль по всей линіи между горною и низменною частями Шотландіи свирѣпствовала безпрестанная хищническая война. Повсюду въ странѣ между людьми господствовалъ обычай платить за обиды насиліемъ. Какова бы ни была преданность, которую нація въ старину питала къ Стюартамъ, преданность эта охладѣла въ теченіе ихъ долгаго отсутствія. Главнѣйшее вліяніе на общественное мнѣніе дѣлилось между двумя классами недовольныхъ, между землевладѣльцами и проповѣдниками: землевладѣльцами, одушевленными тѣмъ самымъ духомъ, который часто побуждалъ древнихъ Дугласовъ противиться королевскому дому, и проповѣдниками, наслѣдовавшими республиканскія мнѣнія и непобѣдимый духъ Нокса. Какъ національные, такъ религіозныя чувства населенія были оскорблены. Всѣ классы людей жаловались, что ихъ страна, та страна, которая съ такою славою отстаивала свою независимость противъ способнѣйшихъ и храбрѣйшихъ Плантагенетовъ, сдѣлалась, благодаря природнымъ своимъ государямъ, если не по имени, то на дѣлѣ, провинціею Англіи. Ни въ одной части Европы кальвинистское ученіе и благочиніе не овладѣвали такъ сильно общественнымъ мнѣніемъ. На Римскую церковь большинство народа смотрѣло съ ненавистью, справедливо заслуживавшею названія свирѣпой, и Англійская церковь, которая, казалось, съ каждымъ днемъ становилась болѣе и болѣе похожею на Римскую, была предметомъ почти не меньшаго отвращенія.
Правительство давно желало распространить англиканскую систему по всему острову и съ этою цѣлью уже сдѣлало разныя перемѣны, крайне непріятныя для всякаго пресвитеріанина. Но одно, нововведеніе, самое опасное изъ всѣхъ, потому что прямо бросалось въ глаза простому народу, оставалось еще не испытаннымъ. Общественное богослуженіе все еще совершалось угоднымъ націи образомъ. Теперь же Карлъ и Лодъ рѣшились силою навязать шотландцамъ англійскую литургію, или вѣрнѣе литургію, которая во всемъ, въ чемъ ни отличалась она отъ англійской, по мнѣнію всѣхъ строгихъ протестантовъ, отличалась къ худшему.
Этой мѣрѣ, порожденной простою необузданностью тиранніи и преступнымъ невѣдѣніемъ или еще болѣе преступнымъ презрѣніемъ общественнаго настроенія, отечество наше обязано своею свободою. Первое исполненіе чуждыхъ обрядовъ произвело мятежъ. Мятежъ быстро превратился въ революцію. Честолюбіе, патріотизмъ, фанатизмъ слились въ одинъ стремительный потокъ. Вся нація взялась за оружіе. Конечно, могущества Англіи, какъ оказалось черезъ нѣсколько лѣтъ, было достаточно для обузданія Шотландіи; но огромная часть англійскаго народа симпатизировала религіознымъ чувствамъ инсургентовъ, и многіе англичане, не тревожившіеся вопросами о наружныхъ формахъ богопочитанія, съ удовольствіемъ видѣли успѣхъ возмущенія, которое, казалось, обѣщало разстроить деспотическіе замыслы двора и сдѣлать необходимымъ созваніе парламента.
За безсмысленную прихоть, произведшую эти слѣдствіи, Вентвортъ не подлежитъ отвѣтственности[30]. Дѣйствительно, она привода всѣ его планы въ разстройство. Но совѣтовать покорность было не въ его натурѣ. Сдѣлана была попытка смирить возстаніе мечемъ; но военныя средства и военные таланты короля оказались ниже этой задачи. Наложить новыя подати на Англію было бы, при такихъ обстоятельствамъ, безуміемъ. Не оставалось другаго средства, кромѣ парламента, и весною 1640 года парламентъ былъ созванъ.
Надежда увидѣть конституціонное правленіе возстановленнымъ и тягости облегченными привела націю въ хорошее расположеніе духа. Новая палата общинъ была умѣреннѣе и почтительнѣе къ престолу, чѣмъ какая-либо, собиравшаяся со времени кончины Елисаветы. Умѣренность этого собранія превозносилась лучшими изъ роялистовъ и, кажется, причиняла не мало досады и разочарованія предводителямъ оппозиція; но неизмѣнною привычкою Карла, привычкою равно неблагоразумною и неблагородною, было отказывать въ удовлетвореніи желаніямъ народа до тѣхъ поръ, пока эти желанія не высказывались угрожающимъ тономъ. Лишь только общины обнаружили расположеніе заняться разсмотрѣніемъ тягостей, отъ которыхъ страна страдала одиннадцать лѣтъ, король тотчасъ распустилъ парламентъ со всѣми знаками своего неудовольствія.
Между распущеніемъ этой кратковременной сессія и открытіемъ того вѣчнопамятнаго собранія, которое извѣстно подъ именемъ Долгаго парламента, прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Въ теченіе этого времени иго жесточе, чѣмъ когда-либо, давило націю, межъ тѣмъ какъ духъ нація гнѣвнѣе, чѣмъ когда-либо, возставалъ противъ ига. Члены палаты общинъ были допрошены тайнымъ совѣтомъ касательно ихъ парламентскаго поведенія и заключены въ тюрьму за то, что отказывались отвѣчать. Корабельная подать взималась съ усиленною строгостью. Лордъ-меръ и шерифы Лондона подверглись угрозѣ тюремнаго заключенія за нерадивость въ сборѣ платежей. Солдаты вербовались насильно. Деньги на ихъ содержаніе требовались. съ ихъ графствъ. Пытка, которая всегда была противозаконнымъ дѣломъ, и которую незадолго передъ тѣмъ даже раболѣпные судьи того времени признали противозаконною, была послѣдній разъ употреблена въ Англіи въ маѣ мѣсяцѣ 1640 года.
Все зависѣло теперь отъ исхода военныхъ дѣйствій короля противъ шотландцевъ. Въ его войскахъ было мало того чувства, которое отдѣляетъ истыхъ солдатъ отъ массы народа и привязываетъ ихъ къ ихъ предводителямъ. Его армія, составленная большею частью изъ новобранцевъ, тосковавшихъ по плугѣ, отъ котораго ихъ насильно оторвали, и пропитанныхъ религіозными и политическими чувствами, преобладавшими тогда во всей странѣ, была грознѣе для него самого, нежели для врага. Шотландцы, поощряемые вождями англійской оппозиціи и ободряемые слабымъ сопротивленіемъ англійскихъ войскъ, перешли черезъ Твидъ и Тайнъ и расположились лагеремъ на границахъ Іоркшира. Тогда ропотъ неудовольствія превратился въ смятеніе, которое привело въ ужасъ всѣ умы, кромѣ одного. Мнѣніе Страффорда все еще было за коренной планъ, и онъ, даже въ этой крайности, обнаружилъ такую жестокую и деспотическую натуру, что его собственные копейщики готовы были разорвать его на куски.
Оставалось еще одно послѣднее средство, которое, какъ утѣшалъ себя король, могло избавить его отъ несчастія стать лицемъ къ лицу съ новою палатою общинъ. Къ палатѣ лордовъ онъ не чувствовалъ такого отвращенія. Епископы были преданы ему, и хотя свѣтскіе поры были вообще недовольны его управленіемъ, однако, какъ классъ, они были такъ сильно заинтересованы въ сохраненіи порядка и въ неизмѣнности древнихъ учрежденій, что отъ нихъ почти нельзя было ожидать требованія широкихъ реформъ. Отступивши отъ непрерывнаго вѣковаго обычая, онъ созвалъ великій совѣтъ, состоявшій изъ однихъ лордовъ. Но лорды были слишкомъ благоразумны, чтобы принять противныя конституціи обязанности, которыя онъ желалъ возложить на нихъ. Безъ денегъ, безъ кредита, безъ авторитета даже въ собственномъ своемъ лагерѣ, онъ уступилъ силѣ необходимости. Палаты были созваны, и выборы доказали, что съ весны недовѣріе и ненависть къ правительству сдѣлали страшный успѣхъ.
Въ ноябрѣ 1640 года собрался тотъ знаменитый парламентъ, который, не смотря на многія ошибки и неудачи, имѣетъ законное право на уваженіе и благодарность всякаго, кто, въ какой бы ни было части свѣта, наслаждается благами конституціоннаго правленія.
Въ теченіе слѣдующаго года никакого особенно важнаго разномыслія не обнаружилось въ палатахъ. Гражданское и церковное управленіе, въ продолженіе почти двѣнадцатилѣтняго періода, было такъ притѣснительно и такъ противно конституціи, что даже тѣ классы, склонности которыхъ обыкновенно бываютъ на сторонѣ порядка и власти, ревностно старались проводить популярныя реформы и привлечь къ суду орудія тиранніи. Постановлено было, чтобы промежутокъ между парламентомъ и парламентомъ никогда не продолжался болѣе трехъ лѣтъ, и чтобы отчетные чиновники, въ случаѣ невоспослѣдованія въ надлежащее время предписаній за большою печатью" созывали безъ нихъ электоральныя собранія для выбора представителей. Звѣздная палата, Верховная коммисія и Іоркскій совѣтъ были уничтожены. Люда, претерпѣвшіе жестокія истязанія и заключенные въ отдаленныя тюрьмы, вновь получили свободу. На главныхъ министрахъ короны месть націи разразилась безпощадно. Лордъ хранитель печати, примасъ и лордъ-намѣстникъ объявлены были государственными преступниками. Финчъ спасся бѣгствомъ. Подъ былъ заключенъ въ Тоуэръ. Страффордъ былъ обвиненъ въ государственной измѣнѣ и казненъ на основаніи акта о гражданской смерти. Въ тотъ самый день, когда прошелъ этотъ актъ, король далъ свое соизволеніе на законъ, которымъ обязался не откладывать, не отсрочивать и не распускать существующаго парламента безъ его согласія.
Послѣ десяти мѣсяцевъ усидчиваго труда, палаты, въ сентябрѣ 1641 года, отложили на короткое время свои засѣданія, и король посѣтилъ Шотландію. Онъ съ трудомъ успокоилъ это королевство, согласившись не только оставить свои планы церковной реформы, но даже издать, весьма неохотно, актъ, объявлявшій, что епископство было противно слову Божію.
Вакаціи англійскаго парламента продолжались шесть недѣль. День, когда палаты вновь собрались, — одна изъ замѣчательныхъ эпохъ въ нашей исторіи. Съ этого дня начинается корпоративное существованіе двухъ великихъ партій, которыя всегда потомъ поперемѣнно управляли страною. Въ сущности, различіе, сдѣлавшееся тогда очевиднымъ, всегда существовало и всегда должно существовать. Его начало коренится въ разнообразіи характеровъ, умовъ и интересовъ, которое встрѣчается и будетъ встрѣчаться во всѣхъ обществахъ, пока духъ человѣческій не перестанетъ увлекаться въ противоположныя стороны прелестью привычки и прелестью новизны. Не только въ политикѣ, но и въ литературѣ, въ искусствѣ, въ наукѣ, въ хирургіи и механикѣ, въ мореплаваніи и земледѣліи, и даже въ самой математикѣ, находимъ мы это различіе. Вездѣ есть классъ людей, которые страстно прилѣпляются ко всему старому и которые, даже убѣжденные неотразимыми доводами, что нововведеніе было бы благодѣтельно, соглашаются на него со многими сомнѣніями и дурными предсказаніями. Равнымъ образомъ вездѣ мы находимъ другой классъ людей, пылкихъ въ своихъ надеждахъ, смѣлыхъ въ своихъ теоріяхъ, вѣчно стремящихся впередъ, быстро различающихъ несовершенства во всемъ существующемъ, расположенныхъ легко думать объ опасностяхъ и неудобствахъ, какія сопряжены съ улучшеніями, и расположенныхъ принимать всякую перемѣну за улучшеніе. Въ мнѣніяхъ обоихъ классовъ есть нѣчто, достойное одобренія. Но лучшіе образцы каждаго изъ нихъ находятся не далеко отъ общей между ними границы. Крайній отдѣлъ одного класса состоитъ изъ суевѣрныхъ идіотовъ; крайній отдѣлъ другаго состоитъ изъ поверхностныхъ и безпечныхъ эмпириковъ.
Не подлежитъ сомнѣнію, что уже въ первыхъ нашихъ парламентахъ можно было бы различить группу членовъ, заботившуюся о сохраненіи, и группу, домогавшуюся реформы существовавшаго порядка. Но, пока сессіи законодательнаго собранія были кратковременны, группы эти не принимали опредѣленныхъ и постоянныхъ формъ, не собирались вокругъ признанныхъ вождей и не усвоивали себѣ отличительныхъ именъ, девизовъ и лозунговъ. Въ теченіе первыхъ мѣсяцевъ Долгаго парламента, негодованіе, возбужденное многими годами беззаконнаго угнетенія, было такъ сильно и единодушно, что палата общинъ дѣйствовала какъ одинъ человѣкъ. Злоупотребленіе за злоупотребленіемъ исчезало безъ борьбы. Если незначительное меньшинство представительнаго собранія и желало удержать Звѣздную палату и Верховную коммисію, то меньшинство это, устрашенное энтузіазмомъ и численнымъ превосходствомъ реформаторовъ, довольствовалось тайнымъ сожалѣніемъ объ учрежденіяхъ, которыхъ нельзя было защищать открыто, съ надеждою на успѣхъ. Въ позднѣйшее время роялисты нашли удобнымъ обозначить раздѣленіе между собою и своими противниками заднимъ числомъ и приписать актъ, возбранявшій королю распускать или отсрочивать парламентъ, актъ о трехлѣтіи, обвиненіе министровъ и осужденіе Страффорда той факціи, которая потомъ вела войну противъ короля. Но эта увертка принадлежитъ къ числу самыхъ недобросовѣстныхъ, каждая изъ этихъ сильныхъ мѣръ дѣятельно поощрялась людьми, бывшими впослѣдствіи передовыми между кавалерами. Ни одинъ республиканецъ не говорилъ о продолжительномъ дурномъ управленіи Карла строже Кольпеппера. Замѣчательнѣйшую рѣчь въ пользу билля о трехлѣтіи произнесъ Дигби. Обвиненіе лорда хранителя печати было предложено Фокландомъ. Требованіе, чтобы лордъ-намѣстникъ содержался въ строгомъ заключеніи, было предъявлено у балюстрады лордовъ Гайдомъ. Признаки серьёзнаго разъединенія только тогда обнаружились, когда былъ предложенъ законъ объ осужденіи Страффорда. Да и противъ этого закона, закона, котораго ничто не могло оправдать, кромѣ крайней необходимости, подали голосъ не болѣе шестидесяти членовъ палаты общинъ. Извѣстно, что Гайдъ не былъ въ числѣ меньшинства, и что Фокландъ не только вотировалъ съ большинствомъ, но и сильно говорилъ въ пользу билля. Даже тѣ немногіе, которые не рѣшались назначить смертную казнь обратно дѣйствующимъ узаконеніемъ, сочли нужнымъ выразить полнѣйшее отвращеніе къ характеру и управленію Страффорда.
Но подъ этимъ наружнымъ согласіемъ таился великій расколъ, и когда, въ октябрѣ 1641 года, парламентъ, послѣ короткихъ вакацій, снова собрался, двѣ враждебныя партіи, существенно одинаковыя съ тѣми, которыя, подъ разными именами, всегда потомъ боролись и доселѣ борются за управленіе общественными дѣлами, стали лицемъ другъ къ другу. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ онѣ означались именами кавалеровъ и круглоголовыхъ. Впослѣдствіи онѣ были названы торіями и вигами, и, кажется, названія эти не скоро выйдутъ изъ употребленія.
Не трудно было бы сочинить пасквиль или панегирикъ по поводу каждой изъ этихъ знаменитыхъ факцій. Ни одинъ человѣкъ, не совсѣмъ лишенный разсудка и чистосердечія, не станетъ отрицать, что на репутаціи партіи, къ которой онъ принадлежитъ, есть много темныхъ пятенъ, или что партія, противъ которой онъ ратуетъ, можетъ справедливо хвалиться многими славными именами, многими геройскими подвигами и многими великими услугами, оказанными государству. Дѣло въ томъ, что, хотя обѣ партіи часто заблуждались серьёзно, Англія не могла бы обойдтись ни безъ той, ни безъ другой. Если въ ея учрежденіяхъ свобода и порядокъ, выгоды, проистекающія отъ введенія новизны, и выгоды, проистекающія отъ сохраненія старины, соединялись въ размѣрахъ нигдѣ, кромѣ ея, неизвѣстныхъ, то мы можемъ приписать эту счастливую особенность энергическимъ борьбамъ и поперемѣннымъ побѣдамъ двухъ соперничествующихъ конфедерацій государственныхъ людей, конфедераціи, ратующей за авторитетъ и древность, и конфедераціи, ратующей за свободу и прогрессъ.
Необходимо вспомнить, что различіе между двумя великими отдѣлами англійскихъ политиковъ всегда было различіемъ скорѣе степени, нежели принципа. Направо и налѣво были извѣстные предѣлы, которые переступались очень рѣдко. Нѣсколько энтузіастовъ съ одной стороны готовы были сложить всѣ наши законы и вольности къ стопамъ нашихъ королей Нѣсколько энтузіастовъ съ другой стороны были наклонны преслѣдовать, путемъ нескончаемыхъ гражданскихъ смутъ, любезный имъ призракъ республики. Но огромное большинство защитниковъ короны питало отвращеніе къ деспотизму, и огромное большинство поборниковъ народныхъ правъ питало отвращеніе къ анархія. Дважды, въ теченіе XVII столѣтія, откладывали обѣ партіи свои раздоры и соединяли свои силы въ общемъ дѣлѣ. Первая ихъ коалиція возстановила наслѣдственную монархію. Вторая ихъ коалиція спасла конституціонную свободу.
Надлежитъ также замѣтить, что эти двѣ партіи никогда не были цѣлою націею и, даже вмѣстѣ взятыя, никогда не составляли большинства націи. Между ними всегда была огромная масса, которая не приставала твердо ни къ одной изъ нихъ, которая иногда оставалась косно-нейтральною, а иногда колебалась между ними обѣими. Эта масса не разъ переходила въ нѣсколько лѣтъ изъ одной крайности въ другую и обратно. Иногда она мѣняла стороны потому только, что ей надоѣдало поддерживать однихъ и тѣхъ же людей, иногда потоку, что она пугалась собственныхъ своихъ безчинствъ, а иногда потому, что ждала невозможнаго и обманывалась въ ожиданіяхъ. Но какъ только она склонялась всею своею тяжестью на ту или на другую сторону, сопротивленіе на время дѣлалось невозможнымъ.
Когда соперничествующія партіи впервые явились въ опредѣленной формѣ, силы ихъ, казалось, были распредѣлены почти равномѣрно. На сторонѣ правительства было огромное большинство аристократовъ и тѣхъ зажиточныхъ джентльменовъ хорошаго происхожденія, которымъ недоставало только аристократическаго титула. Послѣдніе, вмѣстѣ съ своими кліентами, поддержкою которыхъ могли располагать, составляли не малую силу въ государствѣ. На той же самой сторонѣ были: масса духовенства, оба университета и всѣ тѣ міряне, которые были сильно привержены къ епископальному управленію и къ англиканскому церковному уставу. Эти почтенные классы находились въ обществѣ нѣкоторыхъ союзниковъ, гораздо менѣе приличныхъ, нежели они сами. Пуританская строгость прогнала въ королевскую фикцію всѣхъ, сдѣлавшихъ удовольствіе своимъ занятіемъ, всѣхъ, имѣвшихъ склонность къ волокитству, блестящимъ нарядамъ, или къ изящнымъ искусствамъ. За ними послѣдовали всѣ, живущіе забавою чужаго досуга, отъ живописца и комическаго поэта до канатнаго плясуна и скомороха. Эти артисты хорошо знали, что они подъ сѣнью блестящаго и нышнаго деспотизма могли преуспѣвать, а подъ строгою ферулою ригористовъ должны были умирать съ голоду. За то же дѣло стояли всѣ до одного католики. Королева, дочь Франціи, была того же, какъ и они, вѣроисповѣданія. О ея супругѣ было извѣстно, что онъ питалъ къ ней сильную привязанность и не мало-таки побаивался ея. Несомнѣнно будучи протестантомъ по убѣжденію, онъ смотрѣлъ на исповѣдниковъ древней религіи безъ всякаго недоброжелательства и охотно готовъ былъ оказывать имъ терпимость гораздо шире той, какую былъ расположенъ допустить въ отношеніи пресвитеріанъ. Если бы оппозиція одержала верхъ, кровожадные законы, изданные противъ папистовъ въ царствованіе Елисаветы, по всей вѣроятности, были бы строго приведены въ дѣйствіе. Поэтому, самыя сильныя причины побуждали католиковъ принимать сторону двора. Они вообще дѣйствовали съ осторожностью, навлекшею на нихъ упрекъ въ трусости и индифферентизмѣ; но, по всей вѣроятности, соблюдая большую сдержанность, они принимали въ соображеніе интересы короля наравнѣ съ своими собственными. Они оказали бы ему плохую услугу, если бы заняли видное мѣсто между его друзьями.
Главная сила оппозиціи распредѣлялась между мелкими сельскими Фригольдерами и между городскими купцами и лавочниками. Но во главѣ ихъ стояло грозное меньшинство аристократіи, меньшинство, заключавшее въ себѣ богатыхъ и могущественныхъ графовъ Нортумберландовъ, Бедфордовъ, Варвиковъ, Станфордовъ, Эссексовъ и разныхъ другихъ лордовъ съ огромнымъ состояніемъ и вліяніемъ. Въ тѣхъ же рядахъ находилась вся масса протестантскихъ нонконформистовъ и большая часть тѣхъ членовъ установленной церкви, которые все еще держались кальвинистскихъ мнѣній, бывшихъ, за сорокъ лѣтъ передъ тѣмъ, общепринятыми мнѣніями прелатовъ и духовенства. Городскія корпораціи, за немногими исключеніями, принимали ту же самую сторону. Въ палатѣ общинъ оппозиція преобладала, но не очень рѣшительно.
Ни та, ни другая партія не имѣла недостатка въ сильныхъ доказательствахъ необходимости мѣръ, которыя она желала принять. Доводы просвѣщеннѣйшихъ роялистовъ могутъ быть выражены вкратцѣ слѣдующимъ образомъ: — «Правда, большія злоупотребленія существовали, но они уничтожены. Правда, драгоцѣнныя права нарушались, но они возстановлены и ограждены новыми гарантіями. Засѣданія государственныхъ чиновъ, вопреки всѣмъ прежнимъ примѣрамъ и духу конституціи, не имѣли мѣста одиннадцать лѣтъ; но теперь приняты мѣры, чтобы отнынѣ никогда не проходило трехъ лѣтъ безъ парламента. Звѣздная палата, Верховная коммисія, Іоркскій совѣтъ угнетали и грабили насъ, но эти ненавистныя судилища уже не существуютъ. Лордъ намѣстникъ стремился къ утвержденію военнаго деспотизма, но онъ за свою измѣну поплатился головою. Примасъ осквернилъ наше богослуженіе папистскими обрядами и наказывалъ насъ за религіозныя колебанія съ папистскою жестокостью, но онъ ожидаетъ въ Тоуэрѣ приговора своихъ перовъ. Лордъ хранитель печати утвердилъ планъ, на основаніи котораго собственность каждаго человѣка въ Англіи ставилась въ зависимость отъ произвола короны; но онъ подвергся опалѣ, разоренію и принужденъ былъ бѣжать въ чужой край. Служители тиранніи поплатились за свои преступленія. Жертвы тиранніи получили возмездіе за свои страданія. При такихъ обстоятельствахъ было бы въ высшей степени неблагоразумно упорствовать въ томъ образѣ дѣйствій, который былъ справедливъ и необходимъ, когда мы, послѣ долгаго промежутка, впервые собрались и нашли всю администрацію одною массою злоупотребленій. Пора остеречься, чтобы, преслѣдуя побѣду надъ деспотизмомъ, не впасть намъ въ анархію. Не въ нашей власти было ниспровергнуть дурныя учрежденія, недавно удручавшія наше отечество, безъ потрясеній, которыя расшатали основанія правленія. Теперь, когда эти учрежденія пали, мы должны поспѣшить поддержать зданіе, громить которое недавно было нашимъ долгомъ. Отнынѣ нашею мудростью будетъ глядѣть съ недовѣріемъ на планы нововведенія и охранять отъ посягательства всѣ прерогативы, которыми законъ, для общаго блага, вооружилъ государя.»
Таковы были воззрѣнія тѣхъ людей, вождемъ которыхъ можно считать доблестнаго Фокланда. Съ другой стороны, люди не менѣе способные и достойные, не менѣе сильно возражали, что безопасность, какою пользовались вольности англійскаго народа, была скорѣе мнимая, нежели дѣйствительная, и что деспотическіе замыслы двора возобновились бы тотчасъ, какъ только ослабѣла бы бдительность общинъ. Правда, — таковы были доводы Пима, Голлиса и Гампдена, — многіе хорошіе законы изданы; но если бы хорошихъ законовъ было достаточно для обузданія короля, то подданные его не имѣли бы причины когда-либо жаловаться на его управленіе. Новые статуты, конечно, были не важнѣе Великой Хартіи или Прошенія о Правѣ. А между тѣмъ ни Великая Хартія, освященная чествованіемъ четырехъ столѣтій, ни Прошеніе о Правѣ, утвержденное, по зрѣломъ обсужденіи и по важнымъ соображеніямъ, самимъ Карломъ, не оказались достаточными для защиты народа. Если разъ отбросить узду страха, если разъ дозволить духу оппозиціи задремать, всѣ, обезпеченія англійской свободы ограничатся однимъ королевскимъ словомъ; а долгимъ и суровымъ опытомъ доказано, что на него полагаться невозможно.
Обѣ партіи еще смотрѣли другъ на друга съ осторожною враждебностью и еще не мѣрялись силами, когда пришло извѣстіе, воспламенившее страсти и подкрѣпившее мнѣнія каждой изъ нихъ. Великіе вожди Ольстера, которые, при восшествіи на престолъ Іакова, послѣ долгой борьбы, подчинились королевской власти, не долго сносили униженіе зависимости. Они составили заговоръ противъ англійскаго правительства и были обвинены въ государственной измѣнѣ. Ихъ огромныя имѣнія подверглись конфискаціи въ пользу короны и вскорѣ населились тысячами англійскихъ и шотландскихъ выходцевъ. Новые поселенцы цивилизаціею и образованностью далеко превосходили туземное населеніе и иногда злоупотребляли своимъ превосходствомъ. Вражда, порожденная племеннымъ различіемъ, усилилась различіемъ религіознымъ. Подъ желѣзною ферулою Вентворта почти не слышалось ропота; но, когда этотъ тяжелый гнетъ прекратился, когда Шотландія подала примѣръ успѣшнаго сопротивленія, когда Англія отвлеклась внутренними раздорами, — сдержанная ярость ирландцевъ разразилась дѣлами страшнаго насилія. Первобытное населеніе вдругъ возстало на колонистовъ. Война, которой національная и религіозная ненависть придала характеръ особенной свирѣпости, опустошила Ольстеръ и распространилась на сосѣднія провинціи. Дублинскій замокъ только-что не считался въ опасности. Каждая почта привозила въ Лондонъ преувеличенныя описанія жестокостей, которыхъ, безъ всякаго преувеличенія, достаточно было для возбужденія жалости и ужаса. Эти худыя вѣсти довели до крайности ревность обѣихъ великихъ партій, стоявшихъ въ боевомъ порядкѣ другъ противъ друга въ Вестминстерѣ. Роялисты утверждали, что въ такомъ критическомъ положеніи первымъ долгомъ всякаго истиннаго англичанина и протестанта было усилить власть государя. Оппозиціи казалось, что причины противодѣйствовать ему и обуздывать его были теперь сильнѣе, чѣмъ когда-либо. Опасность, въ какой находилось государство, безъ сомнѣнія, была основательною причиною, чтобы дать обширное полномочіе надежному правителю; но она же была основательною причиною, чтобы отнять полномочіе у правителя, который въ душѣ былъ общественнымъ врагомъ. Сформировать большую армію всегда было главною задачею короля. Большая армія должна была теперь быть сформирована. Надлежало опасаться, чтобы, за неимѣніемъ новыхъ гарантій, силы, сформированныя для усмиренія Ирландіи, не были употреблены противъ вольностей Англіи. И это было еще не все. Ужасное подозрѣніе, несправедливое, конечно, но не совсѣмъ лишенное смысла, возникло во многихъ умахъ. Королева была явная католичка; король, по мнѣнію пуританъ, которыхъ онъ безпощадно преслѣдовалъ, вовсе не былъ искреннимъ протестантомъ: двоедушіе его было такъ очевидно, что не было предательства, къ которому его подданные не могли бы, болѣе или менѣе основательно, считать его способнымъ. Въ народѣ скоро стали перешептываться, что возстаніе католиковъ Ольстера было частью обширнаго мрачнаго дѣла, задуманнаго въ Вайтголлѣ.
Послѣ нѣсколькихъ недѣль приготовленія, первое великое парламентское столкновеніе между партіями, которыя съ тѣхъ поръ всегда боролись и донынѣ борются за управленіе націею, послѣдовало 22 ноября 1641. Оппозиція предложила палатѣ общинъ представить королю ремонстрацію, исчислявшую недостатки его управленія со времени его восшествія на престолъ и выражавшую недовѣріе, съ какимъ народъ все еще смотрѣлъ на его политику. То самое собраніе, которое, за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ, единодушно требовало уничтоженія злоупотребленій, теперь раздѣлилось ни двѣ яростныя и упорныя партіи почти одинаковой силы. Послѣ жаркаго пренія, длившагося нѣсколько часовъ, ремонстрація была принята большинствомъ лишь одиннадцати голосовъ.
Результатъ этой борьбы былъ въ высшей степени благопріятенъ для консервативной партіи. Не подлежало сомнѣнію, что только какое-нибудь великое безразсудство могло помѣшать ей пріобрѣсти въ скоромъ времени перевѣсъ въ нижней палатѣ. Въ верхней палатѣ она уже преобладала. Для обезпеченія ея успѣха, недоставало только, чтобы король всѣмъ своимъ поведеніемъ доказалъ уваженіе къ районамъ и добросовѣстность въ отношеніи къ своимъ подданнымъ.
Первыя его мѣры подавали хорошія надежды. Онъ, казалось, созналъ наконецъ, что коренная перемѣна системы была необходима, и благоразумно примирился съ тѣмъ, чего нельзя было долѣе избѣгать. Онъ объявилъ свое рѣшеніе управлять въ согласіи съ общинами и для этого призывать въ свои совѣты людей, къ талантамъ и нравственнымъ свойствамъ которыхъ общины могли бы имѣть довѣріе. И выборъ былъ сдѣланъ не дурно. Фоклаидъ, Гайдъ и Кольпепперъ, всѣ трое отличившіеся участіемъ, какое принимали въ уничтоженіи злоупотребленій и наказаніи дурныхъ министровъ, были приглашены сдѣлаться довѣренными совѣтниками короны и получили торжественное увѣреніе Карла, что онъ, безъ ихъ вѣдома, не приметъ ни одной мѣры, такъ или иначе касающейся нижней палаты парламента.
Сдержи онъ это обѣщаніе, нѣтъ сомнѣнія, что реакція, бывшая уже въ ходу, очень скоро сдѣлалась бы на столько именно сильною, на сколько того пожелали бы достойнѣйшіе роялисты. Уже ярые члены оппозиціи начинали отчаяваться въ судьбѣ своей партіи, трепетать за собственную безопасность и поговаривать о продажѣ своихъ имѣній и переселеніи въ Америку. Если прекрасная будущность, начинавшая открываться передъ королемъ, внезапно потускнѣла, если его жизнь омрачилась бѣдствіемъ и наконецъ прекратилась насиліемъ, это должно быть приписано его собственному вѣроломству и презрѣнію къ закону.
Дѣло, кажется, въ томъ, что онъ ненавидѣлъ обѣ партіи, на которыя дѣлилась палата общинъ. И это не удивительно: въ обѣихъ этихъ партіяхъ любовь къ свободѣ и любовь къ порядку были смѣшаны, хотя и въ различныхъ пропорціяхъ. Совѣтники, которыми необходимость заставила его окружить себя, были ему вовсе не по-сердцу. Они участвовали въ осужденіи его тиранніи, въ обузданіи его власти и въ наказаніи его орудій. Правда, они были теперь готовы защищать строго-законными средствами его строго-законныя прерогативы; но они съ ужасомъ отступили бы отъ мысли воскресить коренную систему Вентворта. Поэтому, въ глазахъ короля они были измѣнниками, отличавшимися отъ Пима и Гампдена только степенью мятежнической злобы.
Сообразно съ этимъ, онъ, спустя нѣсколько дней послѣ того, членовъ, какъ обѣщалъ вождямъ конституціонныхъ роялистовъ не принимать никакой особенной мѣры безъ ихъ, вѣдома, составилъ рѣшеніе самое важное во всей его жизни, тщательно скрывалъ это рѣшеніе отъ нихъ и привелъ его въ исполненіе такъ, что поразилъ ихъ стыдомъ и ужасомъ. Онъ поручилъ генералъ-атторнею обвинить передъ палатою лордовъ въ государственной измѣнѣ Пима, Голлиса, Гампдена и другихъ членовъ палаты общинъ. Не довольствуясь этимъ вопіющимъ нарушеніемъ Великой Хартіи и неизмѣннаго вѣковаго обычая, онъ отправился лично, въ сопровожденіи вооруженныхъ людей, схватить предводителей оппозиціи въ стѣнахъ парламента.
Попытка не удалась. Обвиненные члены оставили палату незадолго до прихода туда Карла. Въ чувствованіяхъ, какъ парламента, такъ и страны, послѣдовалъ внезапный и крутой переломъ. Самое благопріятное мнѣніе, какое когда-либо составлялось о поведеніи короля въ этомъ случаѣ его пристрастнѣйшими заступниками, заключается въ томъ, что онъ имѣлъ слабость пассивно увлечься въ грубое безразсудство дурными совѣтами своей жены и придворныхъ. Но общій голосъ громко обвинялъ его въ гораздо важнѣйшемъ преступленіи. Въ тотъ самый моментъ, когда его подданные, послѣ долгаго отчужденія, произведеннаго его дурнымъ управленіемъ, возвращались къ нему съ чувствами довѣрія и привязанности, онъ вознамѣрился нанести смертельный ударъ всѣмъ ихъ драгоцѣннѣйшимъ правамъ, привилегіямъ парламента, самому принципу суда присяжныхъ. Онъ показалъ, что оппозиція его деспотическимъ планамъ была въ его глазахъ преступленіемъ, которое могло быть искуплено только кровью. Онъ нарушилъ клятву не только передъ своимъ великимъ совѣтомъ и народомъ, но и передъ собственными своими приверженцами. Онъ сдѣлалъ попытку, которая, не помѣшай ей непредвидѣнный случай, по всей вѣроятности, произвела бы кровавую схватку вокругъ президентскаго кресла. Лица, игравшія главную роль въ нижней палатѣ, почувствовали теперь, что не только ихъ сила и популярность, но даже участь ихъ земель и головъ, зависѣла отъ исхода борьбы, въ которой они были замѣшаны. Ослабѣвшая ревность партіи, оппозиціонной двору, оживилась въ одно мгновеніе. Въ теченіе ночи, слѣдовавшей за преступнымъ покушеніемъ, все лондонское Сити было въ оружіи. Въ нѣсколько часовъ дороги, ведущія къ столицѣ, покрылись толпами йоменовъ, быстро спѣшившихъ къ Вестминстеру съ знаками парламентскаго дѣла на шляпахъ. Въ палатѣ общинъ оппозиція разомъ сдѣлалась неодолимою и болѣе чѣмъ двумя третями голосовъ приняла безпримѣрно-суровыя рѣшенія. Сильные отряды городской милиціи, правильно чередовавшіеся, стояли на стражѣ вокругъ Вестминстеръ-Голля. Ворота королевскаго дворца ежедневно осаждались яростною толпою, насмѣшки и проклятія которой слышались даже въ аудіенцъ-залѣ, и придворные служители съ трудомъ могли удерживать ее внѣ королевскихъ покоевъ. Если бы Карлъ остался подолѣе въ своей бурной столицѣ, общины, по всей вѣроятности, нашли бы предлогъ сдѣлать его, съ соблюденіемъ внѣшнихъ формъ уваженія, государственнымъ плѣнникомъ.
Онъ покинулъ Лондонъ, чтобы никогда не возвращаться туда отъѣздъ до наступленія дня грознаго и достопамятнаго разсчета. Начались переговоры, длившіеся нѣсколько мѣсяцевъ. Враждовавшія стороны то и дѣло мѣнялись взаимными обвиненіями. Всякое примиреніе сдѣлалось невозможнымъ. Неминуемая кара, ожидающая закоренѣлое вѣроломство, наконецъ постигла короля. Тщетно ручался онъ своимъ королевскимъ словомъ и призывалъ небо въ свидѣтели искренности своихъ обѣщаній. Недовѣріе, съ какимъ его противники смотрѣли на него, не могло быть устранено ни клятвами, ни договорами. Они были убѣждены, что ихъ безопасность была возможна только при совершенной его безпомощности. Ихъ требованіе, поэтому, заключалось въ томъ, чтобы онъ отрекся не только отъ тѣхъ прерогативъ, которыя онъ присвоилъ себѣ вопреки древнимъ законамъ и собственнымъ своимъ недавнимъ обѣщаніямъ, но и отъ другихъ прерогативъ, которыми англійскіе короли пользовались съ незапамятнаго времени и продолжаютъ пользоваться до настоящаго дня. Ни назначеніе въ министры, ни пожалованіе въ пёры не должно было происходить безъ согласія палатъ. Въ особенности, государь долженъ былъ отречься отъ той верховной военной власти, которая искони принадлежала государскому сану.
Чтобы Карлъ согласился на такія требованія, пока у него оставались какія-нибудь средства сопротивленія, нечего было ожидать. Однако трудно будетъ доказать, что палаты могли бы безопасно требовать меньшаго. Онѣ были истинно въ самомъ затруднительномъ положеніи. Огромное большинство націи было твердо привязано къ наслѣдственной монархіи. Тѣ, которые держались республиканскихъ мнѣній, были пока малочисленны и не осмѣливались высказаться. Поэтому, невозможно было уничтожить королевское правленіе. А между тѣмъ было ясно, что никакого довѣрія нельзя было оказывать королю. Нелѣпо было бы со стороны тѣхъ, которые недавнимъ опытомъ убѣдились, что онъ стремился къ ихъ уничтоженію, удовольствоваться представленіемъ ему новаго Прошенія о Правѣ и полученіемъ отъ него новыхъ обѣщаній, подобныхъ тѣмъ, какія онъ неоднократно давалъ и нарушалъ. Одно лишь отсутствіе войска помѣшало ему совершенно ниспровергнуть древнюю конституцію государства. Теперь необходимо было набрать большое регулярное войско для завоеванія Ирландіи, и потому было бы сущимъ безуміемъ оставить его въ обладаніи тою полнотою военной власти, какою пользовались его предки.
Когда страна находится въ такомъ положенія, въ какомъ находилась тогда Англія, когда королевскій санъ внушаетъ любовь и почтеніе, а лицо, облеченное этимъ саномъ, возбуждаетъ ненависть и недовѣріе, — путь, который надлежитъ избрать, казалось бы, очевиденъ. Достоинство сана слѣдуетъ сохранять; лицо слѣдуетъ устранить. Такъ поступили наши предки въ 1399 и въ 1689 годахъ. Будь въ 1642 году человѣкъ, занимавшій положеніе, подобное тому, какое Генрихъ Ланкастерскій занималъ во время низложенія Ричарда II. и какое принцъ Оранскій занималъ во время низложенія Іакова II, палаты, по всей вѣроятности, перемѣнили бы династію и не сдѣлали бы никакой существенной перемѣны въ конституціи. Новый король, призванный на престолъ по ихъ выбору и зависимый отъ ихъ поддержки, находился бы въ необходимости управлять согласно съ ихъ желаніями и мнѣніями. Но принца королевской крови не было въ парламентской партія, и хотя эта партія заключала въ себѣ многихъ людей высокаго сана и многихъ людей отличныхъ способностей, однако въ ней не было никого, столь замѣтно возвышавшагося надъ остальными, чтобы его можно было предложить кандидатомъ на корону. Такъ какъ безъ короля нельзя было обойтись, а новаго короля нельзя было найти, то необходимо было оставить королевскій титулъ за Карломъ. Поэтому, оставалось одно только средство, а именно: отдѣлить королевскій титулъ отъ королевскихъ прерогативъ.
Перемѣна, которую палаты предложили сдѣлать въ нашихъ учрежденіяхъ, опредѣлительно выраженная и систематически изложенная въ статьяхъ договора, кажется чрезвычайною; въ дѣйствительности же она немногимъ болѣе той перемѣны, которая въ слѣдующемъ поколѣніи была совершена Революціею. Правда, что во время Революціи государь не былъ лишенъ по закону власти назначать своихъ министровъ; но правда и то, что со времени Революціи никакое министерство не могло оставаться ни своемъ посту шесть мѣсяцевъ въ оппозиціи съ духомъ палаты общинъ. Правда, что государь до сихъ поръ обладаетъ властью жаловать въ пёры и еще болѣе важною властью меча; но правдѣ и то, что въ употребленіи той и другой власти государь, со времени Революціи, всегда былъ руководимъ совѣтниками, пользовавшимися довѣріемъ представителей націи. Въ сущности, вожди партіи круглоголовыхъ въ 1642 году и государственные люди, которые, почти полу столѣтіемъ позже, произвели Революцію, имѣли совершенно одинаковую цѣль въ виду. Цѣлью этою было покончить борьбу между короною и парламентомъ предоставленіемъ парламенту верховнаго контроля надъ исполнительною администраціею. Государственные люди Революція достигли этого косвеннымъ образомъ, перемѣною династіи. Круглоголовые 1642 года, не будучи въ состояніи перемѣнить династію, принуждены были избрать прямой путь къ своей цѣли.
Мы не можемъ, однако, удивляться, что требованія оннозяціи, клонившіяся къ полной и формальной передачѣ парламенту правъ, всегда принадлежавшихъ коронѣ, оскорбили ту великую партію, отличительныя черты которой суть уваженіе къ установленной власти я боязнь насильственнаго нововведенія. Эта партія незадолго передъ тѣмъ надѣялась пріобрѣсти мирными средствами перевѣсъ въ палатѣ общинъ; но всѣ такія надежды погибли. Двуличность Карла сдѣлала его старинныхъ враговъ непримиримыми, оттолкнула въ ряды недовольныхъ множество умѣренныхъ людей, совсѣмъ было готовыхъ перейти на его сторону, и такъ жестоко огорчила лучшихъ его друзей, что они нѣсколько времени держались въ сторонѣ, безмолвно стыдись и негодуя. Теперь же конституціонные роялисты были принуждены выбрать любую изъ двухъ опасностей, и они сочли своимъ долгомъ скорѣе соединиться вокругъ государя, прежнее поведеніе котораго они осуждали, и слово котораго внушало имъ мало довѣрія, нежели допустить униженіе королевскаго сама и совершенное преобразованіе государственнаго устройства. Съ такими чувствами, многіе люди, доблести и способности которыхъ сдѣлали бы честь всякому дѣлу, стали на сторону короля.
Въ августѣ 1642 года мечъ былъ наконецъ обнаженъ, и усобной вскорѣ почти въ каждомъ ширѣ королевства двѣ враждебныя партіи явились въ оружіи другъ противъ друга. Не легко сказать, которая изъ боровшихся партій была вначалѣ наиболѣе грозною. Палаты располагали Лондономъ и графствами вокругъ Лондона, флотомъ, всѣми судами на Темзѣ и большею частью обширныхъ городовъ и приморскихъ портовъ. Онѣ имѣли въ своемъ распоряженіи почти всѣ военные припасы королевства и были въ состояніи взимать пошлины, какъ съ товаровъ, привозимыхъ изъ чужихъ краевъ, такъ и съ нѣкоторыхъ важныхъ произведеній внутренней промышлености. Король былъ дурно снабженъ артиллеріею и боевыми снарядами. Подати, которыя онъ налагалъ на сельскіе округи, занятые его войсками, по всей вѣроятности, доставляли сумму гораздо меньше той, какую парламентъ получалъ съ одного города Лондона. Дѣйствительно, по части денежной помощи онъ полагался главнымъ образомъ на щедрость своихъ богатыхъ приверженцевъ. Многіе изъ нихъ отдавали въ залогъ свои земли, закладывали свои драгоцѣнности и переплавляли свои серебряныя блюда и крестильницы, съ цѣлью помочь ему. Но опытъ вполнѣ доказалъ, что добровольная щедрость отдѣльныхъ лицъ, даже во времена величайшаго энтузіазма, составляетъ скудный финансовый источникъ въ сравненія съ строгимъ и методическимъ податнымъ сборомъ, одинаково гнетущимъ и желающихъ и нежелающихъ.
Карлъ, впрочемъ, имѣлъ одно преимущество, которое, воспользуйся онъ имъ какъ слѣдуетъ, съ избыткомъ вознаградило бы за недостатокъ припасовъ и денегъ, и которое, не смотря на его дурныя распоряженія, давало ему, въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, перевѣсъ въ войнѣ. Его войска сражались вначалѣ гораздо лучше парламентскихъ. Обѣ армія, правда, почти вполнѣ состояли изъ людей, никогда не видавшихъ поля сраженія.. Тѣмъ не менѣе разница была велика. Ряды парламентской армія были наполнены наемниками, которыхъ завербоваться побуждали нужда и праздность. Гампдена полкъ считался однимъ изъ лучшихъ; но даже и Гампдена полкъ, по отзыву Кромвелля, былъ просто сборищемъ половыхъ и лакеевъ безъ мѣстъ. Королевская армія, напротивъ, состояла большею частью изъ джентльменовъ, отважныхъ, пылкихъ, привыкшихъ считать безчестіе болѣе страшнымъ, чѣмъ смерть, привыкшихъ къ Фехтованію, къ употребленію огнестрѣльнаго оружія, къ смѣлой верховой ѣздѣ и къ мужественной и опасной забавѣ, удачно названной подобіемъ войны. Такіе джентльмены, красовавшіеся на своихъ любимыхъ коняхъ и командовавшіе небольшими отрядами, состоявшими изъ ихъ младшихъ братьевъ, конюховъ, лѣсничихъ и ловчихъ, способны были, съ перваго же дня по выступленія въ походъ, съ честью исполнить свою роль въ какой-нибудь схваткѣ. Стойкости, безпрекословнаго повиновенія, механической точности движеній, характеризующихъ регулярнаго солдата, эти храбрые волонтеры никогда не достигали. Но вначалѣ они имѣли дѣло съ врагами, такъ же мало дисциплинированными, какъ и они, и гораздо менѣе ихъ дѣятельными, сильными и отважными. Нѣкоторое время, поэтому, кавалеры одерживали верхъ почти въ каждой стычкѣ.
Палаты были несчастливы и въ выборѣ генерала. Санъ и богатство графа Эссекса дѣлали его однимъ изъ важнѣйшихъ членовъ парламентской партія. Онъ съ честью носилъ оружіе на материкѣ и въ началѣ войны пользовался высокою военною репутаціею, не менѣе кого-либо другаго въ Англіи. Но скоро оказалось, что онъ не годился для поста главнокомандующаго. У него было мало энергіи и вовсе не было самобытности. Методическая тактика, какой онъ научился въ Пфальцской войнѣ, не спасла его отъ позора быть настигнуту и разбиту такимъ полководцемъ, какъ Рупрехтъ, который не могъ притязать на что-нибудь выше славы предпріимчиваго партизана.
И офицеры, занимавшіе главныя должности подъ начальствомъ Эссекса, также не были способны пополнить то, чего недоставало въ немъ. За это, въ сущности, палаты едва ли подлежатъ порицанію. Въ странѣ, которая, на памяти старѣйшаго изъ жившихъ тогда лицъ, не вела сухопутной войны въ большихъ размѣрахъ, нельзя было найти генераловъ испытанной способности и доблести. Необходимо было, поэтому, на первыхъ порахъ довѣриться неиспытаннымъ людямъ, и предпочтеніе естественно было отдано людямъ, отличавшимся либо положеніемъ, либо способностями, обнаруженными въ парламентѣ. Но едва ли не въ одномъ только случаѣ былъ выборъ удачнымъ. Ни вельможи, ни ораторы не оказались хорошими воинами. Графъ. Стамфордъ, одинъ изъ знатнѣйшихъ дворянъ Англіи, былъ разбитъ роялистами при Страттонѣ. Натаніель Фи изъ, не уступавшій никому изъ своихъ современниковъ въ талантахъ къ гражданскимъ дѣламъ, обезславилъ себя малодушною сдачею Бристоля. Дѣйствительно, изъ всѣхъ государственныхъ людей, принявшихъ въ это время высшія военныя должности, одинъ Гампденъ перенесъ въ лагерь дарованіе и силу духа, которыя прославили его въ политикѣ.
Въ теченіе перваго года войны перевѣсъ былъ рѣшительно на сторонѣ роялистовъ. Они были побѣдителями какъ въ западныхъ, такъ и въ сѣверныхъ графствахъ. Они отняли у парламента Бристоль, второй городъ въ королевствѣ. Они выиграли нѣсколько сраженій и не потерпѣли ни одного серьёзнаго или постыднаго пораженія. Между круглоголовыми неудача начала производить раздоръ и недовольство. То заговоры, то мятежи, держали парламентъ въ тревогѣ. Признано было необходимымъ укрѣпить Лондонъ противъ королевской арміи и повѣсить нѣкоторыхъ недоброжелательныхъ гражданъ у собственныхъ дверей ихъ. Нѣкоторые изъ знатнѣйшихъ перовъ, дотолѣ остававшіеся въ Вестминстерѣ, бѣжали ко двору въ Оксфордъ, и, нѣтъ сомнѣнія, если бы дѣйствіями кавалеровъ въ это время управлялъ проницательный и могучій умъ, Карлъ скоро съ тріумфомъ вступилъ бы въ Вайтголль.
Но король пропустилъ благопріятную минуту, и она уже никогда не возвращалась. Въ августѣ 1643 года началъ онъ осаду города Глостера. Этотъ городъ былъ защищаемъ жителями и гарнизономъ съ такою рѣшимостью, какая, съ самаго начала войны, ни разу не обнаруживалась приверженцами парламента. Соревнованіе Лондона было возбуждено. Милиція Сити вызвалась идти всюду, гдѣ могла быть потребность въ ея услугахъ. Большое войско было поспѣшно собрано и двинулось къ западу. Осада Глостера была снята. Роялисты во всѣхъ частяхъ королевства пришли, въ уныніе; духъ парламентской партіи ожилъ, и отступники-лорды, незадолго передъ тѣмъ бѣжавшіе изъ Вестминстера въ Оксфордъ, поспѣшили назадъ изъ Оксфорда въ Вестминстеръ.
И вотъ новый и тревожный родъ симптомовъ началъ обнаруживаться въ разстроенномъ политическомъ тѣлѣ. Въ парламентской партіи, съ самаго начала, было нѣсколько людей, стремившихся къ цѣлямъ, отъ которыхъ большинство этой партіи отступило бы съ ужасомъ. Эти люди были въ религіи индепендентами. Они полагали, что всякая христіанская община имѣла, послѣ Христа, верховную юрисдикцію въ дѣлахъ духовныхъ, что аппеляціи въ провинціальные и національные синоды были противны св. Писанію почти не менѣе, чѣмъ аппеляціи въ судъ архіепископа кентербёрійскаго или въ Ватиканъ, и что папство, прелатство и пресвитеріанство были просто тремя видами одного великаго отступничества. Въ политикѣ индепенденты были, по выраженію тогдашнаго времени, коренными реформаторами (root and branch men), или, по тожественному выраженію нашего времени, радикалами. Не довольствуясь ограниченіемъ власти монарха, они желали воздвигнуть республику на развалинахъ древней англійской конституціи. Вначалѣ они были незначительны, какъ по числу, такъ и по вѣсу; но, прежде чѣмъ прошло два года войны, они сдѣлались, правда, не обширнѣйшею, но могущественнѣйшею факціею въ государствѣ. Нѣкоторые изъ старыхъ парламентскихъ вождей были похищены смертью; другіе лишились общественнаго довѣрія. Нимъ былъ похороненъ, съ королевскими почестями, между Плантагенетами. Гампденъ палъ достойнымъ образомъ, тщетно стараясь геройскимъ примѣромъ вдохнуть въ своихъ соратниковъ мужество противостать отчаянной кавалерія Рупрехта. Бедфордъ измѣнилъ дѣлу. Нортумберландъ былъ извѣстенъ ненадежностью. Эссексъ и его офицеры оказали мало энергіи и способности въ веденіи военныхъ операцій. При такихъ-то обстоятельствахъ, индепендентская партія, горячая, рѣшительная и неуступчивая, начала поднимать голову какъ въ лагерѣ, такъ и въ палатѣ общинъ.
Душею этой партіи былъ Оливеръ Кромвелль. Воспитанный для мирныхъ занятій, онъ, слишкомъ сорока лѣтъ отъ роду, принялъ должность въ парламентской арміи. Сдѣлавшись солдатомъ, онъ тотчасъ, проницательнымъ взоромъ генія, разглядѣлъ то, чего Эссексъ и люди, подобные Эссексу, при всей ихъ опытности, не въ состояніи были замѣтить. Онъ увидѣлъ отчетливо, въ чемъ заключалась сила роялистовъ и какимъ единственнымъ способомъ можно было одолѣть эту силу. Онъ увидѣлъ также, что для этой цѣли имѣлись обильные и превосходные матеріалы, правда, менѣе блестящіе, но болѣе прочные, чѣмъ тѣ, изъ какихъ были составлены храбрые эскадроны короля. Нужно было найти новобранцевъ, которые бы не были простыми наемниками, новобранцевъ приличнаго званія и серьёзнаго характера, богобоязненныхъ и ревностныхъ поборниковъ общественной свободы. Такими людьми наполнялъ онъ свой полкъ и, подчинивъ ихъ строгой дисциплинѣ, какой Англія дотолѣ никогда не знавала, внесъ въ ихъ умственную и нравственную природу страшно-сильныя возбудительныя начала.
Событія 1644 года вполнѣ доказали превосходство его дарованій. На югѣ, гдѣ командовалъ Эссексъ, парламентскія войска претерпѣли рядъ постыдныхъ пораженій; но на сѣверѣ побѣда при Марстонъ-Мурѣ вполнѣ вознаградила за все, что было потеряно въ другихъ мѣстахъ. Эта побѣда нанесла одинаково сильный ударъ какъ роялистамъ, такъ и партіи, дотолѣ господствовавшей въ Вестминстерѣ: очевидно было, что сраженіе, позорно проигранное пресвитеріанами, было вновь выиграно энергіею Кромвелля и непоколебимымъ мужествомъ дисциплинированныхъ имъ воиновъ.
Эти событія имѣли слѣдствіемъ постановленіе о самоотреченіи и новое устройство арміи. Подъ благовидными предлогами и со всѣми знаками уваженія, Эссексъ и большинство тѣхъ, которые занимали высокіе посты при немъ, были устранены, и веденіе войны было ввѣрено совершенно инымъ лицамъ. Ферфаксъ, храбрый солдатъ, но человѣкъ ограниченнаго ума и нерѣшительнаго характера, былъ номинальнымъ главнокомандующимъ войскъ; дѣйствительнымъ же ихъ главою былъ Кромвелль.
Кромвелль поспѣшилъ организовать всю армію на тѣхъ самыхъ началахъ, на которыхъ организовалъ онъ свой собственный полкъ. Какъ только эта операція совершилась, исходъ войны былъ рѣшенъ. Кавалерамъ пришлось теперь имѣть дѣло съ природною храбростью, равною ихъ собственной, съ энтузіазмомъ, сильнѣе ихъ собственнаго, и съ дисциплиною, какой у нихъ совершенно не было. Скоро сдѣлалось поговоркою, что солдаты Ферфакса и Кромвелля были людьми иной породы, нежели солдаты Эссекса. При Незби произошла первая великая сшибка между роялистами и преобразованною арміею палатъ. Побѣда круглогодовыхъ была полная и рѣшительная. За нею быстрою чередою послѣдовали другіе тріумфы. Въ нѣсколько мѣсяцевъ авторитетъ парламента былъ совершенно утвержденъ въ цѣломъ королевствъ. Карлъ бѣжалъ къ шотландцамъ, и — не слишкомъ-то похвальнымъ для ихъ національной чести образомъ — былъ выданъ ими его англійскимъ подданнымъ.
Пока исходъ войны былъ еще сомнителенъ, палаты казнили примаса, воспретили, въ предѣлахъ своей власти, употребленіе литургіи и потребовали, чтобы всѣ подписали тотъ знаменитый актъ, который извѣстенъ подъ именемъ торжественной лиги и ковенанта[31]. По окончаніи борьбы, дѣло нововведенія и отмщенія продолжалось еще съ большимъ жаромъ. Церковное устройство королевства было преобразовано. Большая часть прежняго духовенства была изгнана изъ бенефицій. Пени, часто разорительной величины, были наложены на роялистовъ, уже и безъ того приведенныхъ въ нищету огромными денежными вспоможеніями, доставленными королю. Многія имѣнія были конфискованы. Многіе опальные кавалеры находили нужнымъ покупать непомѣрною цѣною покровительство именитыхъ членовъ побѣдоносной партіи. Обширныя имущества, принадлежавшія коронѣ, епископамъ и капитуламъ, были отобраны въ казну и либо розданы въ даръ, либо назначены къ продажѣ съ публичнаго, торга. Вслѣдствіе этихъ споліацій, значительная часть англійской земли разомъ поступила въ продажу. Такъ какъ деньги были рѣдки, такъ какъ рынокъ былъ переполненъ, такъ какъ основаніе владѣльческаго права было ненадежно и такъ какъ страхъ, внушаемый могущественными покупщиками, препятствовалъ свободной конкурренціи, то цѣны часто бывали только номинальныя. Такимъ образомъ многія древнія и почтенныя фамиліи исчезли, и слѣдъ ихъ утратился; а многіе новые люди быстро достигли богатства.
Но, между тѣмъ, какъ палаты употребляли такимъ образомъ свою власть, она внезапно ускользнула изъ ихъ рукъ. Онѣ пріобрѣли ее тѣмъ, что вызвали къ бытію силу, которыя не когда быть обуздана. Лѣтомъ 1647 года, почти черезъ двѣнадцать мѣсяцевъ послѣ того, какъ послѣдняя крѣпость кавалеровъ покорилась парламенту, парламентъ принужденъ былъ покоряться собственнымъ своимъ солдатамъ.
Тринадцать лѣтъ длился періодъ, въ теченіе котораго Англія, подъ разными наименованіями и формами, въ сущности была управляема мечемъ. Никогда до того, или послѣ того, не подчинялась гражданская власть въ нашемъ отечествѣ военной диктатурѣ.
Армія, сдѣлавшаяся тогда верховною властью въ государствѣ, рѣзко отличалась отъ всѣхъ армій, какія съ тѣхъ поръ существовали у насъ. Въ настоящее время жалованье простаго солдата не таково, чтобы могло соблазнить и побудить кого-нибудь, кромѣ низшаго класса англійскихъ работниковъ, отказаться отъ своего промысла. Преграда почти непреодолимая отдѣляетъ теперешняго рядоваго отъ офицера. Огромное большинство тѣхъ, которые достигаютъ высокихъ степеней въ службѣ, достигаетъ ихъ покупкою. Отдаленныя владѣнія Англіи такъ многочисленны и обширны, что всякій, кто завербовывается въ регулярную пѣхоту, долженъ разсчитывать провести многіе годы въ изгнаніи и нѣсколько лѣтъ въ климатахъ, неблагопріятныхъ для здоровья и силъ европейскаго племени. Армія Долгаго парламента была набрана для службы внутри государства. Жалованье простаго солдата значительно превышало заработки массы народа; и если рядовой отличался умомъ и храбростью, то онъ могъ надѣяться достигнуть высшихъ должностей. Вслѣдствіе этого, ряды арміи были составлены изъ лицъ, по положенію и воспитанію стоявшихъ выше толпы. Эти люди, воздержные, нравственные, прилежные и привыкшіе къ размышленію, были побуждены взяться за оружіе не гнетомъ нужды, не любовью къ новизнѣ и своевольству, не хитростями вербующихъ офицеровъ, а религіозною и политическою ревностью, смѣшанною съ желаніемъ отличія и повышенія. Гордость этихъ солдатъ, какъ значится въ ихъ торжественныхъ резолюціяхъ, заключалась въ томъ, что они не были приневолены къ службѣ и завербовались въ нее собственно не для корысти, что они были не янычары, а свободнорожденные англичане, добровольно подвергавшіе свою жизнь опасности за вольности и религію Англіи и имѣвшіе право и обязанность блюсти за благосостояніемъ спасенной ими націи.
Армія, такимъ образомъ составленная, могла, безъ вреда для самой себѣ, пользоваться такими вольностями, которыя, будучи предоставлены инымъ войскамъ, подѣйствовали бы разрушительно на вдо дисциплину. Вообще, солдаты, которые сформировались бы въ политическіе клубы, выбирали бы депутатовъ и постановляли бы рѣшенія по важнымъ государственнымъ вопросамъ, скоро освободились бы отъ всякаго контроля, перестали бы составлять армію и сдѣлались бы наихудшимъ и самымъ опаснымъ изъ сборищъ. И не безопасно было бы въ наше время терпѣть въ какомъ-нибудь полку религіозныя сходки, на которыхъ капралъ, свѣдущій въ св. Писаніи, назидалъ бы менѣе даровитаго полковника и увѣщевалъ бы невѣрующаго маіора. Но таковы были разумность, серьёзность и самообладаніе воиновъ, дисциплинированныхъ Кромвеллемъ, что въ ихъ лагерѣ политическая и религіозная организація могли существовать, не разрушая организаціи военной. Тѣ самые люди, которые, внѣ службы, были извѣстны какъ демагоги и полевые проповѣдники, отличались стойкостью, духомъ порядка и безпрекословнымъ повиновеніемъ на стражѣ, на ученьи и на полѣ битвы.
Въ войнѣ эта странная армія была неодолима. Упорная храбрость, характеризующая англійскій народъ, посредствомъ системы Кромвелля разомъ и регулировалась и возбуждалась. Другіе вожди поддерживали такой же строгій порядокъ. Другіе вожди одушевляли своихъ соратниковъ такою же горячею ревностью. Но въ одномъ лишь его лагерѣ строжайшая дисциплина встрѣчалась рядомъ съ самымъ крайнимъ энтузіазмомъ. Его войска ходили въ бой съ точностью машинъ, пылая въ то же время необузданнѣйшимъ фанатизмомъ крестоносцевъ. Со времени преобразованія арміи до времени ея распущенія, она, ни на Британскихъ островахъ, ни на материкѣ, никогда не встрѣчала врага, который бы могъ устоять противъ ея натиска. Въ Англіи, Шотландіи, Ирландіи, Фландріи, пуританскіе воины, часто окруженные затрудненіями, иногда боровшіеся противъ непріятеля втрое сильнѣйшаго, не только всегда успѣвали побѣждать, но и всегда успѣвали уничтожать и разбивать въ прахъ всякую противодѣйствовавшую имъ силу. Наконецъ они дошли до того, что стали считать день битвы днемъ вѣрнаго торжества и ходили противъ самыхъ прославленныхъ батальоновъ Европы съ презрительною увѣренностью Тюреннь былъ потрясенъ взрывомъ суроваго ликованія, съ какимъ его англійскіе союзники шли въ бой, и выразилъ восторгъ истаго солдата, узнавши, что копейщики Кромвелля имѣли обыкновеніе всегда ликовать при встрѣчѣ съ непріятелемъ. Даже изгнанные кавалеры прониклись чувствомъ національной гордости, увидѣвши, какъ бригада ахъ соотечественниковъ, окруженная врагами и помянутая союзниками, гнала передъ, собою стремглавъ бѣжавшую лучшую пѣхоту Испаніи и пробилась въ контръ-эскарпъ, только-что передъ тѣмъ объявленный неприступнымъ искуснѣйшими маршалами Франціи.
Но главное отличіе арміи Кромвелля отъ прочихъ армій состояло въ строгой нравственности и страхѣ Божіемъ, которыми были проникнуты всѣ ранги. Самые ревностные роялисты сознаются, что въ этомъ странномъ лагерѣ не слышно было клятвъ, не видно было ни пьянства, ни игры" и что въ теченіе долгаго господства арміи собственность мирнаго гражданина и честь женщины считались священными. Если и дѣлались оскорбленія, то оскорбленія эти были совершенно инаго рода, чѣмъ тѣ, въ какихъ обыкновенно бываетъ повинна побѣдоносная армія. Ни одна служанка не могла пожаловаться на грубое обхожденіе краснокафтанниковъ. Ни одна унція драгоцѣннаго металла не была похищена изъ лавокъ золотыхъ дѣлъ мастеровъ. Но пелагіянская проповѣдь[32], или окно съ изображеніемъ Дѣвы и Младенца возбуждали въ пуританскихъ рядахъ ярость, для укрощенія которой требовались крайнія усилія офицеровъ. Одною изъ главныхъ трудностей Кромвелля было удерживать мушкетеровъ и драгунъ отъ насильственныхъ нападеній на каѳедры священнослужителей, рѣчи которыхъ, выражаясь языкомъ того времени, были неблаговонны, и слишкомъ многіе изъ нашихъ соборовъ до сихъ поръ носятъ слѣды ненависти, съ какою эти суровые умы относились ко всякому знаку папизма.
Держать англійскій народъ въ уздѣ было не легкою задачею даже для этой арміи. Лишь только было почувствовано первое давленіе военной тиранніи, нація, не пріученная къ такому порабощенію, тотчасъ же начала яростно противоборствовать. Возстанія вспыхнули даже и въ тѣхъ графствахъ, которыя, въ послѣднюю войну, были наиболѣе покорны парламенту. Мало того: самъ парламентъ гнушался болѣе своими старинными защитниками, нежели старинными своими врагами, и желалъ, въ ущербъ войскамъ, вступить въ соглашеніе съ Карломъ. Въ то же самое время въ Шотландіи образовалась коалиція между роялистами и огромнымъ числомъ пресвитеріанъ, которые съ ненавистью смотрѣли на ученія индепендентовъ. Наконецъ гроза разразилась. Въ Нороолькѣ, Соффолькѣ, Эссексѣ, Кентѣ и Валлисѣ произошли возстанія. Флотъ на Темзѣ внезапно подилгь королевскіе флаги, вышелъ въ море и сталъ грозить южному берегу. Большая шотландская армія перешла границу и вступила въ Ланкаширъ. Можно было основательно подозрѣвать, что большинство, какъ лордовъ, такъ и общинъ, смотрѣло на эти движенія съ тайною радостью.
Но ига арміи нельзя было такимъ образомъ свергнуть. Пока Ферфаксъ подавлялъ возстанія въ окрестностяхъ столицы, Оливеръ разбилъ валлійскимъ инсургентовъ и, превративъ ихъ замки въ развалины, пошелъ противъ шотландцевъ. Его войска, въ сравненіи съ шотландскими, были малочисленны; но онъ не имѣлъ привычки считать своихъ непріятелей. Шотландская армія была совершенно уничтожена. Въ шотландскомъ правленіи послѣдовала перемѣна. Въ Эдинбургѣ была образована администрація, враждебная королю, и Кромвелль, болѣе чѣмъ когда-либо любимецъ своихъ солдатъ, съ торжествомъ возвратился въ Лондонъ.
И вотъ намѣреніе, на которое, въ началѣ междоусобной прозой мы, никто не осмѣлился бы намекнуть, и которое было такъ же несовмѣстно съ торжественною лигою и ковенантомъ, какъ и съ древними англійскими законами, начало принимать опредѣленную форму. Суровые воины, управлявшіе націею, уже нѣсколько мѣсяцевъ помышляли о страшной мести плѣнному королю. Когда и какъ возникъ этотъ помыселъ, перешелъ ли онъ отъ генерала къ рядовымъ, или отъ рядовыхъ къ генералу, надлежитъ ли приписать его политикѣ, употребившей фанатизмъ орудіемъ, или фанатизму, осилившему политику неудержимымъ стремленіемъ: — это такіе вопросы, на которые, даже въ настоящее время, нельзя отвѣчать съ полною увѣренностью. Но по всему кажется вѣроятнымъ, что тотъ, кто казался коноводомъ, въ дѣйствительности самъ принужденъ былъ слѣдовать за другими, и что, какъ въ этомъ, такъ и въ другомъ важномъ случаѣ, нѣсколькими годами позже, онъ пожертвовалъ собственнымъ своимъ мнѣніемъ и собственными своими склонностями желаніямъ арміи. Власть, вызванная имъ къ бытію, была властью, которую даже и онъ не всегда могъ обуздывать; а потому, чтобы имѣть возможность постоянно повелѣвать, ему необходимо было иногда повиноваться. Онъ всенародно объявилъ, что не онъ былъ зачинщикомъ этого дѣла, что первые шаги были сдѣланы безъ его вѣдома, что онъ не могъ совѣтовать парламенту нанести ударъ, и что онъ подчинилъ свои собственныя чувствованія силѣ обстоятельствъ, которыя казались ему указаніемъ цѣлей Провидѣнія. Эти увѣренія принято было считать доказательствами лицемѣрія, какое обыкновенно вмѣняется ему въ вину. Но даже и тѣ, которые признаютъ его лицемѣромъ, едва ли осмѣлятся назвать его глупцомъ. Они, поэтому, обязаны доказать, что у него была какая-нибудь цѣль, побуждавшая его тайно подстрекать армію къ тому, чего онъ не смѣлъ предложить явно. Нелѣпо было бы предполагать, что тотъ, кого почтенные враги никогда не изображали безпутно-жестокимъ или неумолимо-мстительнымъ, сдѣлалъ важнѣйшій шагъ въ своей жизни подъ вліяніемъ простой злобы. Онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не знать того, что, соглашаясь пролить эту августѣйшую кровь, онъ совершалъ дѣло, котораго нельзя было ничѣмъ иску пить и которое должно было возбудить скорбь и ужасъ не только роялистовъ, но и девяти-десятыхъ сторонниковъ парламента. Какія бы мечтанія ни обольщали другихъ, онъ, конечно, не грезилъ ни о республикѣ на древній ладъ, ни о тысячелѣтнемъ царствѣ святыхъ. Если онъ уже стремился сдѣлаться основателемъ новой династіи, то Карлъ I, очевидно, былъ менѣе страшнымъ соперникомъ, нежели былъ бы Карлъ II. Въ моментъ смерти Карла I преданность каждаго кавалера перенеслась бы всецѣло на Карла II. Карлъ I былъ плѣнникомъ; Карлъ II былъ бы на волѣ. Карлъ I былъ предметомъ подозрѣнія и отвращенія для огромной доля тѣхъ, которые еще содрогались при мысли объ умерщвленіи его; Карлъ II возбудилъ бы все участіе, какое возбуждается угнетенной юностью и невинностью. Невозможно допустить, чтобы такія очевидныя и важныя соображенія ускользнули отъ вниманія глубочайшаго политики тогдашняго вѣка. Дѣло въ томъ, что Кромвелль одно время намѣревался принять на себя посредничество между престоломъ и парламентомъ и преобразовать потрясенное государство силою меча, подъ санкціей королевскаго имени. Въ этомъ намѣреніи упорствовалъ онъ до тѣхъ поръ, пока строптивый характеръ солдатъ и неисправимая двуличность короля не принудили его отступиться. Партія въ лагерѣ начала требовать головы измѣнника, бывшаго за переговоры съ Агагомъ. Составились заговоры. Рѣчи, грозившія обвиненіемъ въ государственной измѣнѣ, раздавались во всеуслышаніе. Вспыхнулъ мятежъ, и Оливеръ долженъ былъ употреблять всю свою силу и рѣшимость, чтобъ потушить его. Благоразумнымъ смѣшеніемъ строгости и милости онъ успѣлъ возстановить порядокъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ увидѣлъ, что было бы въ высшей степени трудно и опасно бороться противъ ярости воиновъ, которые смотрѣли на падшаго тирана какъ на своего врага и какъ на врага ихъ Бога.
Въ то же самое время, болѣе чѣмъ когда-либо, сдѣлалось-очевиднымъ, что на короля нельзя было полагаться. Пороки Карла превзошли всякую мѣру. Дѣйствительно, они были изъ. тѣхъ пороковъ, которые въ затруднительныхъ положеніяхъ обыкновенно обнаруживаются въ самомъ яркомъ свѣтѣ. Хитрость — естественная защита слабаго. Поэтому, государь, являющійся постоянно обманщикомъ на высотѣ могущества, едва ли научится искренности среди затрудненій и бѣдствій. Карлъ былъ не только самымъ безсовѣстнымъ, но и самымъ несчастнымъ притворщикомъ. Никогда не было политическаго дѣятеля, уличеннаго неопровержимыми доводами въ такой массѣ лжи и обмана. Онъ всенародно призналъ палаты въ Вестминстерѣ законнымъ парламентомъ и въ то же самое время составилъ секретный протоколъ въ совѣтѣ, объявлявшій это признаніе недѣйствительнымъ. Онъ всенародно отрекся отъ всякой мысли призвать чужеземную помощь противъ своего народа; а втайнѣ искалъ помощи у Франціи, Даніи и Лотарингія. Онъ всенародно объявилъ, что не принималъ въ службу папистовъ, и въ то же самое время секретно послалъ своимъ генераламъ приказанія принимать всякаго паписта, который бы пожелалъ служить. Онъ всенародно принялъ причастіе въ Оксфордѣ, въ залогъ того, что никогда не будетъ даже потворствовать папизму; а втайнѣ увѣрилъ свою жену, что намѣренъ терпѣть папизмъ въ Англіи, и уполномочилъ лорда Гламоргана обѣщать, что папизмъ будетъ утвержденъ въ Ирландіи. Потомъ онъ попытался выгородить себя на счетъ своего агента. Гламорганъ получилъ собственноручныя королевскія письма съ выговорами, имѣвшими въ виду другихъ читателей, и съ похвалами, которыя одинъ только онъ долженъ былъ видѣть. Дѣйствительно, неискренность до такой степени испортила все существо короля, что самые преданные друзья его не могли удержаться, чтобы не жаловаться другъ другу, съ горькою скорбью и стыдомъ, на его лживую политику. Его пораженія, говорили они, печалили ихъ меньше, чѣмъ его интриги. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ плѣнникомъ, не существовало ни одного отдѣла побѣдоносной партіи, который бы не былъ предметомъ я его лести и его козней; но никогда не былъ онъ такъ несчастливъ, какъ въ то время, когда пытался разомъ и поддѣлаться и подкопаться подъ Кромвелля.
Кромвелль долженъ былъ рѣшить, слѣдовало ли рисковать привязанностью партіи, привязанностью арміи, собственнымъ величіемъ и даже собственною жизнью, пытаясь — по всей вѣроятности, тщетно — спасти короля, котораго не могло связать никакое обязательство. Послѣ многихъ сомнѣній и колебаній и, вѣроятно, послѣ многихъ молитвъ, рѣшеніе было принято. Карлъ былъ предоставленъ своей судьбѣ. Военные фанатики рѣшили, что король, вопреки древнимъ законамъ государства и почти общему настроенію націи, долженъ былъ искупить свои преступленія кровью. Онъ нѣкоторое время ожидалъ смерти, подобной смерти его несчастныхъ предшественниковъ, Эдуарда II и Ричарда II. Но ему не угрожала такая измѣна. Люли, державшіе его въ своихъ рукахъ, не были ночными убійцами. То, что они дѣлали, дѣлалось ими съ цѣлью, чтобы оно могло быть зрѣлищемъ для неба и земли, чтобы оно могло храниться въ вѣковѣчной памяти. Они жадно наслаждались самымъ соблазномъ, который причиняли. Древняя конституція и общественное мнѣніе Англіи прямо противились цареубійству; оттого-то и казалось цареубійство особенно привлекательнымъ для партіи, стремившейся произвести совершенную политическую и общественную революцію. Для исполненія этого намѣренія, ей необходимо было предварительно разбить въ дребезги всѣ части правительственной машины, и эта необходимость была для нея скорѣе пріятна, нежели тягостна. Общины приняли рѣшеніе, клонившееся къ соглашенію съ королемъ. Солдаты исключили большинство силою. Лорды единодушно отвергли предложеніе о преданіи короля суду. Ихъ палата была немедленно закрыта. Ни одно судебное мѣсто не хотѣло взять это на себя обязанности судить источникъ правосудія. Учреждено было революціонное судилище. Это судилище признало Карла тираномъ, измѣнникомъ, убійцею и общественнымъ врагомъ, и голова короля скатилась съ плечъ передъ тысячами зрителей, насупротивъ пиршественной залы собственнаго его дворца.
Въ непродолжительное время сдѣлалось очевиднымъ, что тѣ политическіе и религіозные изувѣры, которымъ надлежитъ приписать это дѣло, совершили не только преступленіе, но и ошибку. Они доставили государю, дотолѣ извѣстному въ народѣ преимущественно своими недостатками, случай обнаружить торжественно, передъ глазами всѣхъ вѣковъ и народовъ, такія качества, которыя неодолимо вызываютъ удивленіе и любовь человѣчества: высокое мужество храбраго джентльмена, терпѣніе и кротость кающагося христіанина. Мало того: они такъ проявили свою месть, что тотъ самый человѣкъ, вся жизнь котораго была рядомъ нападеній на вольности Англіи, казался теперь мученикомъ, умиравшимъ въ интересѣ этихъ вольностей. Ни одинъ демагогъ никогда не производилъ такого впечатлѣнія на общественное мнѣніе, какъ этотъ плѣнный король, который, сохраняя въ крайнемъ положеніи все свое королевское достоинство и встрѣчая смерть съ безстрашною храбростью, выразилъ чувства своего угнетеннаго народа, мужественно отказался оправдываться передъ судомъ, неизвѣстнымъ закону, воззвалъ противъ военнаго насилія къ основнымъ началамъ конституціи, спросилъ, по какому праву изъ палаты общинъ были изгнаны достойнѣйшіе члены, а у палаты лордовъ была отнята законодательная власть, и сказалъ своимъ плакавшимъ слушателямъ, что онъ защищалъ не только свое, но и ихъ дѣло. Это продолжительное дурное управленіе, его безчисленныя вѣроломства были забыты. Память о немъ, въ умахъ огромнаго большинства его подданныхъ, соединились съ тѣми свободными учрежденіями, которыя онъ, въ теченіе многихъ лѣтъ, силился уничтожить, ибо эти свободныя учрежденія погибли вмѣстѣ съ нимъ и, среди плачевнаго безмолвія общества, подавленнаго оружіемъ, защищались однимъ лишь его голосомъ. Съ того дня началась реакція въ пользу монархіи и изгнаннаго дома, реакція, не прекращавшаяся до тѣхъ поръ, пока престолъ не былъ возстановленъ во всемъ его древнемъ достоинствѣ.
Сначала, однако, убійцы короля, казалось, почерпнули новую энергію въ этомъ кровавомъ жертвоприношеніи, которое тѣсно связало ихъ другъ съ другомъ и навсегда отдѣлило ихъ отъ Кассы ихъ соотечественниковъ. Англія была объявлена республикою. Палата общинъ, доведенная до ничтожнаго числа членовъ, была номинально верховною властью въ государствѣ. Фактически, армія и ея великій вождь управляли всѣмъ. Оливеръ избралъ свою часть. Онъ удержалъ за собою сердца солдатъ и поссорился почти со всѣми прочими классами согражданъ. За предѣлами его лагерей и крѣпостей, у него почти вовсе не было партіи. Тѣ элементы силы, которые, въ началѣ междоусобной войны, явились сгруппированными другъ противъ друга, — всѣ кавалеры, значительное большинство круглоголовыхъ, Англиканская церковь, Пресвитеріанская церковь, Римско-католическая церковь, Англія, Шотландія, Ирландія, — теперь соединились противъ него. Но таковы были его геній и рѣшимость, что онъ сумѣлъ преодолѣть и сокрушитъ всѣ преграды на своемъ пути, сдѣлаться такимъ неограниченнымъ властелиномъ своей родины, какимъ никогда не былъ ни одинъ изъ ея законныхъ королей, и сдѣлать свою родину болѣе грозною и уважаемою, нежели она была въ теченіе многихъ поколѣній, подъ управленіемъ своихъ законныхъ королей.
Англія уже перестала бороться. Но два другія королевства, которыки правили Стюарты, были враждебны новой республикѣ. Индепендентская партія была равно ненавистна и католикамъ Ирландіи, и пресвитеріанамъ Шотландіи. Обѣ эти страны, незадолго передъ тѣмъ возстававшія противъ Карла I, признали теперь авторитетъ Карла II.
Но все склонилось передъ силою и дарованіемъ Кромвелля. Въ нѣсколько мѣсяцевъ онъ такъ поработилъ Ирландію, какъ она никогда не была порабощаема въ теченіе пяти столѣтій рѣзни, протекшихъ со времени высадки первыхъ норманскихъ поселенцевъ. Онъ рѣшился положить конецъ той борьбѣ племенъ и религій, которая такъ долго потрясала островъ и сдѣлать англійское и протестантское населеніе рѣшительно преобладающимъ. Съ этою цѣлью онъ далъ волю свирѣпому энтузіазму своихъ солдатъ, повелъ войну, подобную той, которую Израиль велъ противъ хананеянъ, покаралъ идолопоклонниковъ остреемъ неча, такъ 4то большіе города остались безъ жителей, прогналъ многія тысячи на материкъ, отправилъ многія тысячи въ Вестъ-Индію и наполнилъ образовавшуюся такимъ образомъ пустоту переселеніемъ многочисленныхъ колонистовъ саксонской крови и кальвинистскаго исповѣданіи. Странно сказать, подъ этою желѣзною ферулою, покоренная страна начала принимать внѣшній видъ благоденствія. Округи, незадолго до того бывшіе такими же дикими, какъ тѣ мѣста, гдѣ первые бѣлые поселенцы Коннектикута боролись съ краснокожими, черезъ нѣсколько лѣтъ превратились въ подобіе Кента и Норфолька! Повсюду видны были новыя зданія, дороги и плантаціи. Доходъ съ имѣній быстро возросъ, и вскорѣ англійскіе землевладѣльцы, жалуясь, что имъ на всякомъ рынкѣ приходилось соперничать съ ирландскими произведеніями, начали вопить о покровительственныхъ законахъ.
Изъ Ирландіи побѣдоносный вождь, который теперь и по имени сталъ тѣмъ, чѣмъ уже давно былъ на дѣлѣ, т. е. главнокомандующимъ войскъ республики, направился въ Шотландію. Тамъ находился молодой король. Онъ согласился объявить себя пресвитеріаниномъ и подписать ковенантъ; а суровые пуритане, преобладавшіе въ Эдинбургѣ, позволили ему, въ замѣнъ этихъ уступокъ, надѣть корону и держать, подъ ихъ надзоромъ и контролемъ, торжественный и унылый дворъ. Это призрачное королевское величіе было непродолжительно. Въ двухъ большихъ сраженіяхъ Кромвелль уничтожилъ военную силу Шотландіи. Карлъ искалъ спасенія въ бѣгствѣ и съ крайнимъ трудомъ избѣжалъ участи своего отца. Древнее королевство Стюартовъ впервые было приведено къ совершенному подчиненію. Отъ то! независимости, которая такъ мужественно была защищаема противъ могущественнѣйшихъ изъ Плантагенетовъ, не осталось и слѣда. Англійскій парламентъ издавалъ законы для Шотландіи. Англійскіе судьи держали ассизы въ Шотландіи. Даже та упорная церковь, которая отстаивала свою самостоятельность противъ столькихъ правительствъ, почти не осмѣливались роптать вслухъ.
До этихъ поръ между воинами, поработившими Ирландію и Шотландію, и политиками, засѣдавшими въ Вестминстерѣ, существовало по крайней мѣрѣ подобіе согласія; но союзъ, скрѣплявшійся опасностью, былъ расторгнутъ побѣдою. Парламентъ забылъ, что онъ былъ только креатурою арміи. Армія была менѣе, чѣмъ когда-либо, расположена подчиняться велѣніямъ парламента. И дѣйствительно, немногіе члены, составлявшіе то, что презрительно называлось охвостьемъ палаты общинъ, имѣли не болѣе права, чѣмъ военные начальники, считаться представителями націи. Споръ былъ вскорѣ приведенъ къ рѣшительной развязкѣ. Кромвелль наполнилъ палату вооруженными людьми. Они стащили президента съ кресла, взяли жезлъ со стола, очистили залу и замкнули дверь. Нація, не любившая ни одной изъ соперничавшихъ партій, но принужденная, вопреки самой себѣ, уважать дарованія и рѣшимость генерала, смотрѣла на происходившее съ терпѣніемъ, если не съ удовольствіемъ.
Король, лорды и общины были теперь поочередно побѣждены и уничтожены, и Кромвелль, казалось, остался единственнымъ наслѣдникомъ всѣхъ трехъ властей. Но нѣкоторыя ограниченія все еще налагались на него тою самою арміею, которой онъ былъ обязанъ своимъ чрезмѣрнымъ авторитетомъ. Эта особенная группа, людей большею частью состояла изъ ревностныхъ республиканцевъ. Порабощая свое отечество, они обольщали себя мыслью, что они освобождали его. Книга, которую они наиболѣе почитали, представляла имъ примѣръ, на которой они часто ссылались. Правда, невѣжественная и неблагодарная нація роптала на вождя, который трудными и печальными путями привелъ ее изъ страны рабства въ страну, кипѣвшую молокомъ и медомъ. Однако этотъ вождь спасъ своихъ братій наперекоръ имъ самимъ и не поколебался показать ужасные примѣры на тѣхъ, которые пренебрегали предложенною свободою и тосковали по мяснымъ горшкамъ, рабочимъ надзирателямъ и идолопоклонническимъ обрядамъ Египта. Задачею воинственныхъ фанатиковъ, окружавшихъ Кромвелля, было учрежденіе свободной и благочестивой республики. Для этой цѣли они готовы были, безъ зазрѣнія совѣсти, употребить всякія средства, самыя насильственныя и беззаконныя. Поэтому, невозможности основать съ ихъ помощью фактически абсолютную монархію не было; но была вѣроятность, что они немедленно лишили бы своей помощи правителя, который, даже подъ условіемъ строгихъ конституціонныхъ ограниченій, осмѣлился бы принять королевскіе титулъ и достоинство.
Намѣренія Кромвелля были совершенно иныя. Онъ уже не былъ тѣмъ, чѣмъ былъ прежде, и несправедливо было бы считать перемѣну, происшедшую въ его мнѣніяхъ, простымъ слѣдствіемъ эгоистическаго честолюбія. При вступленіи въ Долгій парламентъ, онъ явился изъ своего сельскаго уединенія съ слабыми книжными познаніями, съ совершенною неопытностью въ важныхъ дѣлахъ и съ нравомъ, ожесточённымъ долгою тиранніею правительства и іерархій. Въ теченіе слѣдующихъ тринадцати лѣтъ, онъ прошелъ курсъ не совсѣмъ обыкновеннаго политическаго воспитанія. Онъ былъ главнымъ дѣятелемъ въ цѣломъ ряду революцій. Онъ былъ долго душою и наконецъ главою партіи. Онъ командовалъ арміями, выигрывалъ сраженія, велъ переговоры, покорялъ, усмирялъ и устроивалъ королевства. Конечно, странно было бы, еслибъ его понятія остались тѣми же, какими они были во дни, когда умъ его преимущественно былъ занятъ полями и религіей и когда важнѣйшими событіями, разнообразившими теченіе его жизни, были скотная ярмарка или молитвенная сходка въ Гонтингдонѣ. Онъ увидѣлъ, что нѣкоторые планы нововведенія, за которые онъ нѣкогда ревностно подвизался, хороши или дурны были они сами по себѣ, противорѣчьи общему настроенію страны, и что ему, если бы онъ упорствовалъ въ этихъ планахъ, не предстояло впереди ничего, кромѣ постоянныхъ смутъ, которыя надлежало бы подавлять постояннымъ употребленіемъ меча. Поэтому, онъ желалъ возстановить, во всѣхъ существенныхъ частяхъ, ту древнюю конституцію, которую большинство народа всегда любило, и по которой оно теперь тосковало. Путь, впослѣдствіи избранный Монкомъ, не былъ открытъ для Кромвелля. Нанять одного ужаснаго дня навсегда отдѣлила великаго цареубійцу отъ дома Стюартовъ. Ему оставалось самому вступить на древній англійскій престолъ и царствовать согласно съ древнею англійскою конституціею. Имѣй онъ возможность исполнить это, онъ могъ бы надѣяться, что раны истерзаннаго государства исцѣлились бы скоро. Множество честныхъ и мирныхъ людей поспѣшили бы собраться вокругъ него. Тѣ роялисты, привязанность которымъ принадлежала болѣе учрежденіямъ, нежели лицамъ, болѣе королевскому сану, нежели королю Карлу I или королю Карлу II, скоро стали бы цѣловать руку короля Оливера. Перы, угрюмо остававшіеся въ своихъ деревенскихъ домахъ и отказывавшіеся отъ всякаго участія въ общественныхъ дѣлахъ, созванные въ палату предписаніемъ короля-престоловладѣльца, охотно вернулись бы къ прежнимъ своимъ служебнымъ занятіямъ. Нортумберландъ и Бедфордъ, Манчестеръ и Пемброкъ гордились бы честью носить передъ возстановителемъ аристократіи корону и шпоры, скипетръ и державу. Вѣрноподданническое чувство мало-помалу привязало бы народъ къ новой династіи, и, по смерти основателя этой династіи, королевское достоинство могло бы перейти съ общаго согласія къ его потомству.
Дальнѣйшіе роялисты полагали, что эти соображенія были правильны, и что если бы Кромвеллю было предоставлено слѣдовать собственному сужденію, то изгнанная фамилія никогда не была бы возстановлена. Но его планъ прямо противорѣчивъ чувствамъ единственнаго класса, котораго онъ не дерзалъ оскорблять. Королевскій титулъ былъ ненавистенъ солдатамъ. Нѣкоторые изъ нихъ не желали видѣть управленія въ рукахъ даже какого бы то ни было отдѣльнаго лица. Значительное большинство, впрочемъ, было расположено поддерживать своего генерала, какъ избирательнаго первоначальника республики, противъ всѣхъ фякцій, которыя вздумали бы противиться его власти; но оно не согласилось бы на принятіе имъ королевскаго титула, или на объявленіе достоинства, бывшаго справедливою наградою его личныхъ заслугъ, наслѣдственнымъ въ его семействѣ. Ему оставалось одно: дать новой республикѣ устройство, на столько схожее съ устройствомъ древней монархіи, на сколько стерпѣла бы армія. Для того, чтобы его возвышеніе не могло показаться просто собственнымъ его дѣломъ, онъ созвалъ совѣтъ, составленный частью изъ лицъ, на поддержку которыхъ могъ онъ разсчитывать, частью, же изъ лицъ, оппозиціею которыхъ могъ онъ безопасно пренебрегать. Это собраніе, названное имъ парламентомъ и прозванное чернью, по имени одного изъ главныхъ его членовъ, Барбонскимъ парламентомъ[33], спустя короткое время, въ теченіе котораго оно подвергалось общественному презрѣнію, сдало обратно генералу прлученныя отъ него полномочія и предоставило ему самому составить планъ государственнаго устройства.
Его планъ сначала имѣлъ значительное сходство съ древнею англійскою конституціею; но, черезъ нѣсколько лѣтъ, онъ счелъ возможнымъ пойти далѣе и возстановить почти всѣ части древней системы, подъ новыми названіями и формами. Титулъ короля не былъ возобновленъ, но королевскія прерогативы были ввѣрены лорду верховному протектору. Государь былъ названъ не величествомъ, а высочествомъ. Онъ не былъ коронованъ и помазанъ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, но былъ торжественно возведенъ на престолъ, препоясанъ государственнымъ мечемъ, облаченъ багряницею и надѣленъ драгоцѣнною Библіею въ Вестминстерской залѣ. Его санъ не былъ объявленъ наслѣдственнымъ, но ему было дозволено назначить себѣ преемника, и никто не могъ сомнѣваться, что онъ назначитъ своего сына.
Палата общинъ была необходимою частью новаго государственнаго устройства. Въ учрежденія этого собранія протекторъ обнаружилъ мудрость и политическій смыслъ, которые не были надлежащимъ образомъ оцѣнены его современниками. Недостатки древней представительной системы, хотя вовсе не такіе важные, какими они сдѣлались впослѣдствіи, уже замѣчались людьми дальновидными. Кромвелль преобразовалъ эту систему на тѣхъ самыхъ основаніяхъ, на которыхъ, сто-тридцать лѣтъ спустя, пытался преобразовать ее м-ръ Питтъ, и на которыхъ она наконецъ была преобразована въ наше время. Маленькіе города были лишены, привилегій безпощаднѣе даже, чѣмъ въ 1832 году; число же членовъ за графства было увеличено. Очень немногіе города безъ представительства успѣли до того времени пріобрѣсти важное значеніе. Изъ этихъ городовъ самыми видными были Манчестеръ, Лидсъ и Галифаксъ. Представители были даны всѣмъ тремъ. Прибавлено было число членовъ за столицу. Избирательное право было поставлено на такую ногу, что всякій достаточный человѣкъ, владѣлъ ли онъ свободною поземельною собственностью или нѣтъ, могъ вотировать за графство, въ которомъ жилъ. Нѣсколько шотландцевъ и нѣсколько англійскихъ колонистовъ, поселившихся въ Ирландіи, были приглашены въ собраніе, долженствовавшее издавать въ Вестминстерѣ законы для всѣхъ частей Британскихъ острововъ.
Создать палату лордовъ было менѣе легкою задачею. Демократія не нуждается въ опорѣ давности. Монархія часто держалась безъ этой опоры. Но патриціянское сословіе есть дѣло времени. Оливеръ засталъ уже существовавшее дворянство, богатое, весьма уважаемое и на столько популярное между прочими классами, на сколько какое-нибудь дворянство когда-либо бывало. Если бы онъ, какъ король Англіи, повелѣлъ порамъ собраться въ парламентъ согласно древнему обычаю государства, многіе изъ нихъ, безъ сомнѣнія, повиновались бы призыву. Этого онъ не могъ сдѣлать, и ни къ чему не повело то, что онъ предлагалъ главамъ знаменитыхъ фамилій мѣста въ своемъ новомъ сенатѣ. Они понимали, что имъ нельзя было принять назначенія въ новоучрежденное собраніе, не отказавшись отъ своего права рожденія и не измѣнивши своему сословію. Протекторъ, поэтому, былъ принужденъ наполнить свою верхнюю палату новыми людьми, успѣвшими въ теченіе послѣднихъ смутныхъ временъ, обратить на себя вниманіе. Это было наименѣе удачное изъ его предпріятій, не понравившееся всѣмъ партіямъ. Левеллеры[34] гнѣвались на него за учрежденіе привилегированнаго класса. Толпа, питавшая уваженіе и любовь къ великимъ историческимъ именамъ страны, открыто смѣялась надъ палатою лордовъ, въ которой засѣдали счастливые извощики и башмачники, куда были приглашены немногіе старинные дворяне, и отъ которой почти всѣ приглашенные старинные дворяне отворачивались съ презрѣніемъ.
Впрочемъ, какъ были составлены парламенты Оливера, практически было неважно, потому что онъ обладалъ средствами вести администрацію безъ ихъ поддержки и вопреки ихъ оппозиція. Его желаніемъ, кажется, было управлять согласно съ конституціей и замѣнить господство меча господствомъ законовъ. Но онъ скоро нашелъ, что, ненавидимый и роялистами и пресвитеріанами, онъ могъ быть безопаснымъ не иначе, какъ будучи абсолютнымъ. Первая палата общинъ, которую народъ избралъ по его приказанію, заподозрила законность его авторитета и была распущена, не успѣвши издать ни одного акта. Вторая его палата общинъ признала его протекторомъ и охотно сдѣлала бы его королемъ, но упорно отказывалась признать его новыхъ лордовъ. Ему не оставалось ничего болѣе, какъ распустить парламентъ. «Богъ», воскликнулъ онъ при разставаньи: «да будетъ судьей между вами и мною!»
Однако энергія администрація протектора ни мало не ослаблялась этими распрями. Тѣ солдаты, которые не позволяли бы ему принять королевскій титулъ, поддерживали его, когда онъ отваживался на такія насильственныя мѣры, на какія никогда не покушался ни одинъ англійскій король. Правленіе, поэтому, съ виду бывшее республикою, въ сущности было деспотизмомъ, умѣрявшимся только мудростью, воздержностью и великодушіемъ деспота. Страна была раздѣлена на военные округи. Округи эти находились подъ начальствомъ генералъ-маіоровъ. Всякое мятежное движеніе немедленно подавлялось и наказывалось. Страхъ, внушенный могуществомъ меча въ такой сильной, твердой и опытной рукѣ, укротилъ духъ и кавалеровъ и левеллеровъ. Вѣрное джентри объявило, что оно по прежнему было готово рисковать жизнью за древнюю конституцію и древнюю династію, еслибъ была малѣйшая надежда на успѣхъ; но бросаться, во главѣ своихъ слугъ и фермеровъ, на копья бригадъ, побѣдоносныхъ въ сотнѣ битвъ и осадъ, было бы безумною тратою, невинной и благородной крови. Какъ роялисты, такъ и республиканцы, не имѣя надежды на открытое сопротивленіе, начали обдумывать сокровенные планы убійства; но полиція протектора была чутка, бдительность его была неослабна, и, когда онъ появлялся внѣ предѣловъ своего дворца, обнаженные мечи и кирасы вѣрныхъ тѣлохранителей окружали его плотно со всѣхъ сторонъ.
Будь онъ жестокимъ, своевольнымъ и хищнымъ государемъ, нація могла бы почерпнуть отвагу въ отчаяніи и сдѣлать судорожное усиліе освободиться отъ военнаго господства. По тягости, которыя терпѣла страна, хотя и возбуждали серьёзное неудовольствіе, однако вовсе не были такими, какія побуждаютъ огромныя массы людей ставить на карту жизнь, имущество и семейное благосостояніе противъ страшнаго неравенства силъ. Налоги, правда, болѣе тяжкіе, чѣмъ при Стюартахъ, были не тяжелы въ сравненіи съ налогами сосѣднихъ государствъ и съ ресурсами Англіи. Собственность была обезпечена. Даже кавалеръ, удерживавшійся отъ нарушенія новаго порядка, наслаждался въ мирѣ всѣмъ, что оставили ему гражданскія смуты. Законы нарушались только въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло касалось безопасности особы и правленія протектора. Отправленіе правосудія между частными лицами совершалось съ точностью и безукоризненностью, дотолѣ неслыханными. Ни при одномъ англійскомъ правительствѣ, со временъ реформацій, не было такъ мало религіознаго гоненія. Правда, несчастные католики считались почти внѣ предѣловъ христіанскаго милосердія. Но духовенство падшей Англиканской церкви могло совершать свое богослуженіе, съ условіемъ воздерживаться отъ проповѣдей политическаго содержанія. Даже евреи, публичное богослуженіе которыхъ съ XIII столѣтія постоянно воспрещалось, вопреки сильному противодѣйствію завистливыхъ торгашей и фанатическихъ богослововъ, получили дозволеніе выстроить синагогу въ Лондонѣ.
Въ то же самое время внѣшняя политика протектора исторгала невольное одобреніе у тѣхъ, которые наиболѣе ненавидѣли его. Кавалеры съ трудомъ удерживались отъ желанія, чтобы тотъ, кто такъ много содѣйствовалъ возвышенію славы націи, сдѣлался законнымъ королемъ; а республиканцы принуждены были сознаться, что тиранъ не позволялъ никому, кромѣ самого себя, обижать свою родину, и что, если онъ похитилъ у нея свободу, за то, по крайней мѣрѣ, далъ ей славу въ замѣнъ. По прошествіи полувѣка, въ теченіе котораго Англія едва ли имѣла болѣе вѣсу въ европейской политикѣ, чѣмъ Венеція или Саксонія, она вдругъ сдѣлалась самою грозною державою на свѣтѣ, предписала Соединеннымъ Провинціямъ условія мира, отмстила варварійскимъ пиратамъ за обиды, нанесенныя ими всему христіанству, побѣдила испанцевъ на сушѣ и морѣ, завладѣла однимъ изъ прекраснѣйшихъ Вестъ-индскихъ острововъ и пріобрѣла на Фламандскомъ берегу крѣпость, утѣшившую національную гордость въ потерѣ Калё. Она царила на океанѣ. Она была главою протестантскаго міра. Всѣ реформатскія церкви, разсѣянныя по римско-католическимъ королевствамъ, признали Кромвелля своимъ покровителемъ. Гугеноты Лангедока, пастухи, которые въ альпійскихъ деревушкахъ исповѣдывали протестантизмъ древнѣе аугсбургскаго, были обезпечены отъ притѣсненія однимъ лишь отрахомъ его великаго имени. Самъ папа принужденъ былъ проповѣдывать гуманность и умѣренность папистскимъ государямъ. Ибо голосъ, рѣдко угрожавшій попустому, объявилъ, что если бы народу Божію не было оказано снисхожденія, то англійскія пушки загремѣли бы въ замкѣ св. Ангела. По истинѣ, не было ничего, чего бы Кромвелль, въ собственномъ своемъ интересѣ и въ интересѣ своего семействъ, имѣлъ столько причинъ желать, какъ общей религіозной войны въ Европѣ. Въ такой войнѣ онъ былъ бы главою протестантскихъ армій. Сердце Англіи было бы съ нимъ. Его побѣды привѣтствовались бы единодушнымъ энтузіазмомъ, невѣдомымъ въ странѣ со времени пораженія Армады, и смыли бы пятно, которое одинъ актъ, осужденный общимъ голосомъ нація, оставилъ на его блестящей славѣ. Къ несчастью для него, онъ имѣлъ случай обнаружить свои удивительные военные таланты только противъ обитателей Британскихъ острововъ.
Пока онъ жилъ, власть его, предметъ отвращенія, удивленія и страха для его подданныхъ, держалась твердо. Немногіе, правда, любили его правленіе; но тѣ, которые наиболѣе его ненавидѣли, менѣе ненавидѣли, нежели боялись его. Будь это правленіе похуже, оно, быть можетъ, было бы низвергнуто, не смотря на всю его силу. Будь это правленіе послабѣе, оно навѣрно было бы низвергнуто, не смотря на всѣ его заслуги. Но оно имѣло достаточно умѣренности, чтобы воздерживаться отъ тѣхъ притѣсненій, которыя доводятъ людей до бѣшенства, и отличалось силою и энергіею, съ которыми никто, кромѣ людей, доведенныхъ притѣсненіемъ до бѣшенства, не осмѣлился бы бороться.
Часто утверждали, но очевидно безъ достаточнаго основанія, что Оливеръ умеръ въ пору счастливую для его славы и что жизнь его, еслибъ она продлилась, по всей вѣроятности, кончилась бы позорно и бѣдственно. Достовѣрно извѣстно, что онъ до конца пользовался уваженіемъ своихъ солдатъ, держалъ въ повиновеніи цѣлое населеніе Британскихъ острововъ и внушалъ страхъ всѣмъ иностраннымъ державамъ, что онъ былъ похороненъ между древними государями Англіи съ погребальною пышностью, какой ЛонХонъ никогда прежде не видывалъ, и что ему наслѣдовалъ сынъ его Ричардъ такъ же мирно, какъ королямъ обыкновенно наслѣдуютъ принцы Валлійскіе.
Въ теченіе пяти мѣсяцевъ, администрація Ричарда Кромвелля шла такъ покойно и правильно, что вся Европа сочла его прочно утвердившимся на тронѣ. Дѣйствительно, его положеніе въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ было гораздо выгоднѣе положенія его отца. Молодой человѣкъ не вооружалъ противъ себя никого. Его руки не были запятнаны гражданскою кровью. Даже кавалеры признавали его честнымъ, добродушнымъ джентльменомъ. Пресвитеріанская партія, могущественная и числительностью, и богатствомъ, была въ смертельной враждѣ съ прежнимъ протекторомъ, но на новаго протектора она была расположена смотрѣть съ благосклонностью. Эта партія всегда желала видѣть древнее гражданское устройство государства возстановленнымъ съ нѣкоторыми болѣе ясными опредѣленіями и нѣкоторыми болѣе прочными гарантіями общественной свободы; но она имѣла много причинъ страшиться возстановленія древней фамиліи. Ричардъ былъ именно такой человѣкъ, въ какомъ нуждались политики этого разряда. Его гуманность, искренность и скромность, посредственность его дарованій и покорность, съ какою онъ подчинялся указаніямъ лицъ, болѣе опытныхъ, чѣмъ самъ онъ, дѣлали его удивительно годнымъ быть главою ограниченной монархіи.
Нѣкоторое время казалось въ высшей степени вѣроятнымъ, что онъ, подъ руководствомъ искусныхъ совѣтниковъ, исполнитъ то, на что отецъ его тщетно покушался. Парламентъ былъ созванъ, и предписанія послѣдовали стариннымъ порядкомъ. Маленькіе города, незадолго передъ тѣмъ лишенные избирательнаго права, получили обратно свою утраченную привилегію; Манчестеръ, Лидсъ и Галифаксъ перестали посылать членовъ въ парламентъ, и Іоркское графство снова было ограничено двумя представителями. Поколѣнію, которое было доведено вопросомъ о парламентской реформѣ почти до безумія, можетъ показаться страннымъ, что большіе ширы и города терпѣливо, и даже съ удовольствіемъ, подчинились такой перемѣнѣ; но хотя мыслящіе люди могли, даже въ то время, различать недостатки древней представительной системы и предвидѣть, что эти недостатки, раньше или позже, произведутъ важное практическое зло, тѣмъ не менѣе практическое зло покамѣстъ еще не очень давало себя чувствовать. Съ другой стороны, представительная система Оливера, хотя и основанная на самыхъ здравыхъ началахъ, была непопулярна. Какъ событія, въ которыхъ она зачалась, такъ и слѣдствія, которыя были произведены ею, предубѣдили людей противъ нея. Она возникла изъ военнаго насилія. Она не породила ничего, кромѣ распрей. Цѣлая нація была истомлена правленіемъ посредствомъ меча и жаждала правленія посредствомъ закона. Возстановленіе, но, этому, даже аномалій и злоупотребленій, которыя находились въ строгомъ согласіи съ закономъ и были уничтожены мечомъ, произвело общее удовольствіе.
Въ средѣ общинъ была сильная оппозиція, состоявшая частію изъ явныхъ республиканцевъ, частію изъ тайныхъ роялистовъ; во огромное и непоколебимое большинство, казалось, было благопріятно плану возобновленія древняго государственнаго устройства подъ управленіемъ новой династіи. Ричардъ былъ торжественно признанъ первоначальникомъ. Общины не только согласились вести дѣла вмѣстѣ съ лордами Оливера, но даже постановили рѣшеніе, признававшее право тѣхъ дворянъ, которые въ послѣднихъ смутахъ принимали сторону общественной свободы, засѣдать въ верхней палатѣ парламента безъ всякаго новаго назначенія.
До этихъ поръ государственные люди, по указанію которыхъ дѣйствовалъ Ричардъ, имѣли постоянный успѣхъ. Почти всѣ части правленія были теперь устроены такъ, какъ при началѣ междоусобной войны. Получи протекторъ и парламентъ возможность невозмутимо продолжать начатое, нѣтъ сомнѣнія, что порядокъ вещей, подобный тому, какой впослѣдствіи былъ установленъ при Гановерскомъ домѣ, установился бы при домѣ Кромвеллей. Но въ государствѣ была сила, болѣе чѣмъ достаточная для борьбы съ протекторомъ и парламентомъ вмѣстѣ. Надъ солдатами Ричардъ не имѣлъ никакого авторитета, кромѣ того, который соединялся съ великимъ именемъ, перешедшимъ къ нему по наслѣдству. Онъ никогда не водилъ ихъ къ побѣдѣ. Онъ никогда даже не носилъ оружія. Всѣ его склонности и привычки были мирныя. Ни мнѣнія, ни чувствованія его касательно религіозныхъ предметовъ не одобрялись военными фанатиками. Что онъ былъ хорошій человѣкъ, это доказалъ онъ фактами, болѣе убѣдительными, нежели глубокіе вздохи или длинныя проповѣди: смиреніемъ и кротостью на высотѣ человѣческаго величія и радостнымъ самоотреченіемъ среди жестокихъ обидъ и несчастій; но пустосвятство, обычное тогда въ каждой караульнѣ, возбуждало въ немъ отвращеніе, которое онъ не всегда имѣлъ благоразуміе скрывать. Офицеры, имѣвшіе главное вліяніе на войска, расположенныя близъ Лондона, не были его друзьями. Эти люди отличались храбростью и выправкою на полѣ битвы, но были лишены мудрости и гражданскаго мужества, характеризовавшихъ ихъ покойнаго вождя" Нѣкоторые изъ нихъ были честными, но фанатическими индепендентами и республиканцами. Представителемъ этого класса былъ Флитвудъ. Другіе горѣли нетерпѣніемъ быть тѣмъ, чѣмъ былъ Оливеръ. Его быстрое возвышеніе, его успѣхъ и слава, его тріумфъ въ Вестминстеръ-Голлѣ и пышное погребеніе въ Вестминстерскомъ аббатствѣ воспламеняли ихъ воображеніе. Они были такого же хорошаго происхожденія и такого же хорошаго воспитанія, какъ онъ; они не могли понять, почему они не были также достойны носить багряницу и владѣть государственнымъ мечемъ, и преслѣдовали цѣли своего дикаго честолюбія не такъ, какъ онъ, не съ терпѣніемъ, бдительностью, чуткостью и рѣшимостью, а съ неугомонностью и нерѣшительностью, характеризующими честолюбивую посредственность. Между этими слабыми копіями великаго оригинала самою замѣчательною былъ Ламбертъ.
Въ самый день восшествія Ричарда, офицеры начали составлять заговоры противъ своего новаго повелителя. Доброе согласіе, существовавшее между нимъ и его парламентомъ, ускорило кризисъ. Смуты и негодованіе распространились по лагерю. Какъ религіозныя, такъ и сословныя чувства арміи, были глубоко оскорблены. Ей казалось, что индепенденты принуждены будутъ подчиниться пресвитеріанамъ, ратные люди — людямъ приказнымъ. Между военными недовольными и республиканскимъ меньшинствомъ палаты общинъ составилась коалиція. Сомнительно, чтобы Ричардъ могъ восторжествовать надъ этою коалиціею, еслибъ даже наслѣдовалъ свѣтлый разсудокъ и желѣзное мужество своего отца. Несомнѣнно, что простота и кротость, какими онъ отличался, не были качествами, которыхъ требовали тогдашнія обстоятельства. Онъ палъ безславно и безъ борьбы. Армія употребила его орудіемъ для распущенія парламента и потомъ презрительно бросила въ сторону. Офицеры, въ угоду своимъ республиканскимъ союзникамъ, объявили, что изгнаніе Охвостья было незаконно, и пригласили это собраніе снова приняться за свои обязанности. Прежній президентъ и надлежащее число прежнихъ членовъ сошлись и, среди едва подавленныхъ насмѣшекъ и проклятій цѣлой націи, были провозглашены верховною властью въ государствѣ. Въ то же самое время ясно и точно было объявлено, что впредь не должно быть никакого первоначальника и никакой палаты лордовъ.
Но такое положеніе дѣлъ не могло продолжаться. Въ день возобновленія Долгаго парламента, возобновилась и его старинная распря съ арміею. Охвостье снова забыло, что оно было обязано своимъ бытіемъ произволу солдатъ, и начало обращаться съ ними, какъ съ подданными. Двери палаты общинъ снова были замкнуты военнымъ насиліемъ, и временное правительство, назначенное ффицерами, приняло на себя управленіе дѣлами. Между тѣмъ сознаніе великихъ золъ и сильное опасеніе въ близкомъ будущемъ золъ еще большихъ произвели наконецъ союзъ между кавалерами и пресвитеріанами. Правда, нѣкоторые пресвитеріане были расположены къ такому союзу еще до смерти Карла I; но цѣлая партія начала стремиться къ возстановленію королевскаго дома лишь послѣ паденія Ричарда Кромвелля. Не было болѣе никакого основанія надѣяться, чтобы древняя конституція могла быть возстановлена подъ державою новой династіи. Оставался одинъ только выборъ: Стюарты или армія. Изгнанная фамилія надѣлала большихъ ошибокъ; но она дорого искупила эти ошибки: она получила долгое и, можно было надѣяться, благотворное воспитаніе въ школѣ бѣдствія. Судьба Карла I, по всей вѣроятности, была наукою Карлу II. Впрочемъ, какъ бы то ни было, опасности, угрожавшія странѣ, были таковы, что для отвращенія ихъ можно было пожертвовать нѣкоторыми мнѣніями и подвергнуться нѣкоторымъ рискамъ. Болѣе чѣмъ вѣроятнымъ казалось, что Англія могла подпасть подъ гнётъ самаго ненавистнаго и унизительнаго образа правленія, подъ гнётъ правленія, соединявшаго въ себѣ все зло деспотизма со всѣмъ зломъ анархія. Что бы ни было, все можно было предпочесть игу цѣлаго ряда неспособныхъ и безславныхъ тирановъ, которые достигли бы власти, подобно варварійскимъ деямъ, посредствомъ военныхъ революцій, отдѣленныхъ одна отъ другой короткими промежутками. Ламбертъ, по всей вѣроятности, былъ бы первымъ изъ этихъ правителей; но въ теченіе года Ламбертъ могъ бы уступить мѣсто Десборо, а Десборо — Гаррисону. Всякій разъ, какъ военачальничій жезлъ переходилъ бы изъ однихъ слабыхъ рукъ въ другія, нація подвергалась бы грабежу, ради раздачи новыхъ подарковъ войскамъ. Если бы пресвитеріане упорно удалялись отъ роялистовъ, государство погибло бы, и еще сомнительно было, могли ли спасти его соединенныя усилія пресвитеріанъ и роялистовъ. Страхъ, наведенный этою непобѣдимою арміею, тяготѣлъ надъ всѣми обитателями острова, и кавалеры, наученные сотнею неудачныхъ сраженій, какъ мало значила численность противъ дисциплины, были запуганы даже болѣе, нежели круглоголовые.
Пока солдаты оставались въ согласіи между собою, всѣ заговоры и возстанія недовольныхъ были недѣйствительны. Но, нѣсколько дней послѣ втораго изгнанія Охвостья, пришли извѣстія, обрадовавшія сердца всѣхъ, кто былъ приверженъ или къ монархіи, или къ свободѣ. Та могучая сила, которая, въ теченіе многихъ лѣтъ, дѣйствовала какъ одинъ человѣкъ и которая оказывалась неодолимою, пока дѣйствовала такимъ образомъ, распалась наконецъ на части, враждебныя другъ другу: Шотландская армія оказала существенныя услуги республикѣ и была въ высшей степени годна къ употребленію въ дѣло. Она не принимала никакого участія въ послѣднихъ революціяхъ и смотрѣла на нихъ съ негодованіемъ, подобнымъ негодованію, какое почувствовали римскіе легіоны, расположенные на Дунаѣ и Евфратѣ, когда узнали, что императорская власть продается съ молотка преторіанскою стражею. Нельзя было стерпѣть, чтобы нѣкоторые полки, потому только, что ямъ случилось стоять на квартирахъ близь Вестминстера, самовластно дѣлали и передѣлывали нѣсколько правительствъ въ теченіе полугода. Если государство долженствовало управляться солдатами, тѣ солдаты, которые поддерживали англійское преобладаніе на сѣверѣ отъ Твида, были также въ правѣ смѣть голосъ въ управленіи, какъ и тѣ, которые составляли гарнизонъ лондонскаго Toy эра. Между войсками, стоявшими въ Шотландіи, кажется, было меньше фанатизма, нежели въ какой-либо другой части, арміи; а ихъ генералъ, Джорджъ Moнкъ, былъ совершенною противоположностью изувѣра. Въ началѣ междоусобной войны онъ сражался за короля, былъ взятъ въ плѣнъ круглоголовыми, потомъ принялъ должность у парламента и, съ весьма незначительными притязаніями на святость, достигъ высокихъ должностей храбростью и воинскимъ искусствомъ. Онъ былъ полезнымъ слугою обоихъ протекторовъ, спокойно изъявилъ согласіе, когда офицеры въ Вестминстерѣ низвергли Ричарда и возстановили Долгій парламентъ и, можетъ быть, такъ же спокойно согласился бы на второе изгнаніе Долгаго парламента, если бы временное правительство не подало ему повода къ неудовольствію и опасенію. Его натура была осторожна и отчасти лѣнива, и онъ вовсе не былъ расположенъ рисковать вѣрными и умѣренными выгодами изъ-за возможности пріобрѣсти даже самый блестящій успѣхъ. Онъ, кажется, былъ побужденъ къ нападенію на новыхъ правителей республики не столько надеждою, въ случаѣ ихъ ниспроверженія, достигнуть величія, сколько боязнью, въ случаѣ подчиненія имъ, лишиться даже безопасности. Каковы бы ни были его побужденія, онъ объявилъ себя поборникомъ угнетенной гражданской власти, отказался признать незаконный авторитетъ временнаго правительства и, во главѣ 7,000 ветерановъ, вступилъ въ Англію.
Этотъ шагъ былъ сигналомъ для общаго взрыва. Народъ повсюду отказался платить подати. Мастеровые Сити собрались тысячами и съ крикомъ требовали свободнаго парламента. Флотъ вошелъ въ Темзу и объявилъ себя противъ тиранніи солдатъ. Солдаты, не сдерживаемые болѣе уздою одного повелительнаго ума, раздѣлились на факціи. Каждый полкъ, изъ боязни остаться одинокою мѣтою для мести угнетенной націи, поспѣшилъ заключить отдѣльный миръ. Ламбертъ, спѣшившій къ сѣверу на встрѣчу шотландской арміи, былъ оставленъ своими войсками и взятъ въ плѣнъ. Въ теченіе тринадцати лѣтъ гражданская власть, при всякомъ столкновеніи, была принуждаема уступать власти военной. Теперь военная власть смирилась передъ властью гражданскою. Охвостье — предметъ общей ненависти и презрѣнія, но покамѣстъ единственное въ странѣ политическое тѣло, имѣвшее какое-нибудь подобіе законнаго авторитета — снова возвратилось въ палату, откуда дважды было позорно изгнано.
Между тѣмъ Монкъ подвигался къ Лондону. Вездѣ, гдѣ проходилъ онъ, джентри толпилось вокругъ него, умоляя, чтобы онъ употребилъ свою власть для возстановленія мира и свободы потрясенной націи. Генералъ, хладнокровный, молчаливый, равнодушный ко всякому образу правленія и ко всякой религіи, хранивъ непроницаемую сдержанность. Какіе въ это время были его планы и былъ ли у него какой-нибудь планъ, это подлежитъ сомнѣнію. Главною его задачею, повидимому, было удержать за собою, какъ можно долѣе, свободу выбора между различными способами дѣйствія. Такова обыкновенно политика людей, которые, подобно ему, отличаются болѣе осмотрительностью, чѣмъ дальновидностью. По всей вѣроятности, онъ составилъ свое рѣшеніе не прежде, какъ черезъ нѣсколько дней по вступленіи въ столицу. Голосъ цѣлаго народа былъ за свободный парламентъ, и не могло быть никакого сомнѣнія, что парламентъ дѣйствительно свободный немедленно возстановилъ бы изгнанную фамилію. Охвостье и солдаты все еще были враждебны дому Стюартовъ. Но Охвостье было предметомъ всеобщаго отвращенія и презрѣнія. Правда, могущество солдатъ все еще было грозно, но оно было значительно ослаблено раздоромъ. Они не имѣли главы. Они незадолго передъ тѣмъ, во многихъ частяхъ страны, возстали другъ противъ друга. На самомъ канунѣ вступленія Монка въ Лондонъ, на Страндѣ былъ бой между кавалеріею и пѣхотою. Соединенная армія долго держала въ повиновеніи раздѣленную націю; но нація теперь была соединена, армія же была раздѣлена.
Въ теченіе короткаго времени скрытность или нерѣшительность Монка держала всѣ партіи въ состояніи тягостной неизвѣстности. Наконецъ онъ прервалъ молчаніе и высказался за свободный парламентъ.
Какъ только его объявленіе стало извѣстно, цѣлая нація обезумѣла отъ восторга. Гдѣ ни появлялся онъ, тысячи толпились вокругъ него, ликуя и благословляя его имя. Колокола всей Англіи радостно загудѣли, эль полился рѣкою, и нѣсколько ночей сряду небо на пять миль вокругъ Лондона алѣло отъ безчисленныхъ потѣшныхъ огней. Тѣ пресвитеріанскіе члены палаты общинъ, которые за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ были изгнаны арміею, возвратились на свои мѣста и были встрѣчены радостными восклицаніями огромнаго множества народа, наполнявшаго Вестминстеръ-Голль и Дворцовую площадь. Индепендентскіе вожди не смѣли болѣе показываться на улицахъ и едва были безопасны въ собственныхъ своихъ жилищахъ. Приняты были временныя правительственныя мѣры, предписано было произвести общіе выборы, послѣ чего тотъ достопамятный парламентъ, который, въ теченіе двадцати полныхъ событіями лѣтъ, испыталъ всѣ превратности судьбы, который восторжествовалъ надъ своимъ государемъ, который былъ порабощенъ и уничиженъ своими слугами, который былъ дважды изгнанъ и дважды возстановленъ, торжественно постановилъ актъ о собственномъ своемъ распущеніи.
Результатъ выборовъ былъ таковъ, какого можно было ожидать отъ настроенія націи. Новая палата общинъ, за немногими исключеніями, состояла изъ лицъ, благопріятныхъ королевской фамиліи. Пресвитеріане образовали большинство.
Что реставрація послѣдуетъ, казалось теперь почти достовѣрнымъ; но послѣдуетъ ли мирная реставрація, это было предметомъ мучительнаго сомнѣнія. Солдаты были въ мрачномъ и свирѣпомъ расположеніи духа. Они ненавидѣли титулъ короля. Они ненавидѣли имя Стюарта. Они ненавидѣли пресвитеріанство сильно, а прелатство еще сильнѣе. Они съ горькимъ негодованіемъ видѣли, что конецъ ихъ долгаго владычества близился и что впереди предстояла имъ жизнь, исполненная безславныхъ трудовъ и лишеній. Они приписывали свое злополучіе слабости однихъ и измѣнѣ другихъ генераловъ. Одинъ часъ жизни ихъ любимаго Оливера могъ бы еще и теперь возстановить прошедшую славу. Преданные, разъединенные и оставленные безъ начальника, на котораго могли бы положиться, они все еще были грозны. Не легко было одолѣть ярость и отчаяніе 50,000 ратныхъ людей, тыла которыхъ никогда не видалъ ни одинъ непріятель. Монкъ и тѣ, съ которыми онъ дѣйствовалъ, хорошо знали, что кризисъ былъ въ высшей степени опасенъ. Они употребили всѣ возможныя хитрости, чтобы смягчить и разъединить недовольныхъ воиновъ. Въ то же самое время приняты были сильныя мѣры на случай столкновенія. Шотландская армія, расположившаяся въ Лондонѣ, была поддерживаема въ хорошемъ настроеніи подарками, похвалами и обѣщаніями. Богатые граждане ни въ чемъ не отказывали краснокафтаннику и такъ щедро расточали лучшее свое вино, что воинственные святоши нерѣдко оказывались въ положеніи, не дѣлавшемъ большой чести ни религіозному, ни военному ихъ характеру. Нѣкоторые строптивые полки Монкъ отважился распустить. Между тѣмъ временное правительство, при ревностномъ содѣйствіи всего джентри и всей магистратуры, употребляло величайшія усилія, чтобы организовать милицію. Въ каждомъ графствѣ земскія войска держались въ готовности къ походу. Число этихъ войскъ составляло не менѣе 120,000 человѣкъ. Въ Гайдъ-Паркѣ на смотру 20,000 гражданъ, хорошо вооруженныхъ и обмундированныхъ, обнаружили духъ, оправдывавшій надежду, что, въ случаѣ надобности, они мужественно постояли бы за свои лавки и очаги. Флотъ былъ заодно съ націею. Это было смутное время, время опасеній, но вмѣстѣ съ тѣмъ и надеждъ. Господствовавшимъ мнѣніемъ было то, что Англія будетъ освобождена, но не безъ отчаянной и кровавой борьбы, и что классъ, такъ долго управлявшій мечемъ, отъ меча же погибнетъ.
Къ счастью, опасности столкновенія были отвращены. Была, впрочемъ, одна минута крайне опасная. Ламикртъ убѣжалъ изъ тюремнаго заключенія и призвалъ своихъ товарищей къ. оружію. Пламя междоусобной войны снова вспыхнуло; но быстрыми и энергическими усиліями оно было потушено прежде, чѣмъ успѣло распространяться. Несчастный подражатель Кромвелля снова сдѣлался плѣнникомъ. Неудача его предпріятія охладила мужество солдатъ, и они угрюмо покорились своей участи.
Новый парламентъ, который, созванный безъ королевскаго предписанія, точнѣе называется конвентомъ, собрался въ Вестминстерѣ. Лорды вновь вступили въ ту залу, откуда они болѣе одиннадцати лѣтъ устранялись насиліемъ. Обѣ палаты немедленно пригласили короля возвратиться въ отечество. Онъ былъ провозглашенъ съ торжествомъ дотолѣ незнаемымъ. Великолѣпный флотъ сопровождалъ его отъ Голландіи до береговъ Кента. Когда онъ вышелъ на берегъ, дуврскіе утесы были покрыты тысячани зрителей, между которыми нельзя было найти почти никого, кто бы не плакалъ отъ радости. Переѣздъ въ Лондонъ былъ непрерывнымъ тріумфомъ. Вся дорога отъ Рочестера была обрамлена балаганами и шатрами и имѣла видъ безконечной ярмарки. Повсюду развѣвались флаги, звучали колокола я музыка, вино и эль лились рѣками за здоровье того, 4ье возвращеніе было возвращеніемъ мира, закона и свободы. Но среди общей радости одно мѣсто представляло мрачный и угрожающій видъ. На Блакгитѣ была построена армія для встрѣчи государя. Онъ улыбался, кланялся я привѣтливо подставлялъ свою руку устамъ полковниковъ и маіоровъ. Но вся его любезность была тщетна. Лица солдатъ были угрюмы и пасмурны, и, дай они волю своимъ чувствамъ, торжественное празднество, въ которомъ они нехотя приняли участіе, имѣло бы плачевный и кровавый конецъ. Но между ними не было согласія. Раздоръ и отступничество лишили ихъ всякаго довѣрія къ начальникамъ и другъ къ другу. Все ополченіе лондонскаго Сити было подъ ружьемъ. Многочисленные отряды милиціи, подъ командою вѣрныхъ нобльменовъ и джентльменовъ, собрались изъ разныхъ частей государства привѣтствовать короля. Этотъ великій день кончился мирно, и возстановленный скиталецъ безопасно опочилъ во дворцѣ своихъ предковъ.
Глава II.
правитьИсторія Англіи въ теченіе XVII столѣтія есть исторія преобразованія ограниченной монархіи, устроенной по обычаю среднихъ вѣковъ, въ ограниченную монархію, соотвѣтствующую тому болѣе развитому состоянію общества, когда государственные расходы не могутъ быть долѣе покрываемы доходами короны и когда государственная оборона не можетъ быть долѣе ввѣряема феодальной милиціи. Мы видѣли, что политики, бывшіе во главѣ Долгаго парламента, сдѣлали въ 1642 году великую попытку совершить эту перемѣну посредствомъ прямой и формальной передачи государственнымъ чинамъ избранія министровъ, начальства надъ арміею и главнаго надзора за всею исполнительною администраціею. Этотъ планъ былъ едва ли не лучшимъ, какой можно было тогда придумать; но онъ былъ совершенно разстроенъ направленіемъ, принятымъ междоусобною войною. Палаты восторжествовали, это правда; но только послѣ борьбы, принудившей ихъ вызвать къ бытію силу, которой. онѣ не могли обуздать и которая скоро начала господствовать надъ всѣми классами и партіями. Нѣкоторое время, сумма золъ, неразлучныхъ съ военнымъ правительствомъ, до извѣстной степени смягчалась мудростью и великодушіемъ великаго человѣка, обладавшаго верховною властью. Но когда мечъ, которымъ онъ владѣлъ, конечно, съ энергіею, но съ энергіею, всегда руководившеюся благоразуміемъ и вообще умѣрявшеюся добродушіемъ, перешелъ къ военачальникамъ, не имѣвшимъ ни его способностей, ни его добродѣтелей, тогда сдѣлалось весьма вѣроятнымъ, что порядокъ и свобода погибнутъ въ общемъ позорномъ разрушеніи.
Это разрушеніе было удачно отвращено. Писатели, ратующіе за свободу, слишкомъ часто представляли Реставрацію бѣдственнымъ событіемъ и осуждали безуміе или низость того конвента, который призвалъ назадъ королевскую фамилію, не истребовавши новыхъ гарантій противъ дурнаго. управленія. Тотъ, кто говоритъ такія рѣчи, не понимаетъ настоящей сущности кризиса, послѣдовавшаго за низложеніемъ Ричарда Кромвелля. Англія была въ крайней опасности пасть подъ тиранніею цѣлаго ряда ничтожныхъ людей, возвышавшихся я низвергавшихся военнымъ капризомъ. Избавить отечество отъ господства солдатъ было главною цѣлью всякаго просвѣщеннаго патріота; но это была Цѣль, которой самые рьяные патріоты едва ли могли надѣяться достигнуть, пока между солдатами было единство. Вдругъ появился лучъ надежды. Генералъ возсталъ на генерала, армія на армію. Отъ умѣнья воспользоваться благопріятнымъ моментомъ зависѣла будущая судьба націи. Наши предки воспользовались этимъ моментомъ хорошо. Они забыли старинныя обиды, отбросили мелочныя сомнѣнія, отложили до болѣе удобной поры всякій споръ о реформахъ, въ которыхъ нуждались наши учрежденія, и стали дружно, кавалеры и круглоголовые, епископалы и пресвитеріане, въ твердомъ союзѣ, за древніе законы страны противъ военнаго деспотизма. Точное распредѣленіе власти между королемъ, лордами и общинами вполнѣ могло быть отсрочено до рѣшенія вопроса, будетъ ли Англія управляться королемъ, лордами и общинами, или же кирасирами и копейщиками. Если бы государственные люди конвента избрали иной путь, если бы они повели долгія пренія о началахъ правленія, если бы они начертали новую конституцію и послали ее къ Карлу, если бы открылись переговоры, если бы курьеры, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, разъѣзжали взадъ и впередъ между Вестминстеромъ и Нидерландами, съ проектами и контръ-проектами, отвѣтами Гайда и возраженіями Принна, — коалиція, отъ которой зависѣла общественная безопасность, распалась бы, пресвитеріане и роялисты, конечно, перессорились бы, военныя факціи могли бы какъ-нибудь примириться, и заблуждающіеся друзья свободы могли бы долго, подъ управленіемъ худшимъ, чѣмъ управленіе наихудшяго Стюарта, сожалѣть объ упущенномъ золотомъ случаѣ.
Поэтому, древнее государственное устройство, съ общаго согласія обѣихъ великихъ партій, было возстановлено. Оно снова явилось тѣмъ же, какимъ было за восемнадцать лѣтъ передъ тѣмъ, когда Карлъ I удалился изъ своей столицы. Всѣ акты Долгаго парламента, получившіе королевское согласіе, признаны были остающимися въ полной силѣ. Одна новая уступка, уступка, къ которой кавалеры были еще сильнѣе заинтересованы, чѣмъ круглоголовые, была легко пріобрѣтена отъ возстановленнаго короля. Военная повинность ленныхъ земель была первоначально установлена какъ средство національной защиты. Но съ теченіемъ времени все, что было полезнаго въ этомъ учрежденіи, исчезло, и не осталось ничего, кромѣ обрядовъ и тягостей. Помѣстный собственникъ, получавшій имѣніе отъ короны подъ условіемъ военной повинности, — большая часть англійской земли была такимъ образомъ роздана въ лены, — долженъ былъ платить огромную пошлину при вступленіи во владѣніе своею собственностью. Онъ не могъ передать въ другія руки ни одного акра безъ покупки разрѣшенія. Послѣ его смерти, если помѣстья переходили къ малолѣткамъ, государь былъ опекуномъ и не только имѣлъ право на значительную часть доходовъ въ продолженіе малолѣтства наслѣдниковъ, но даже могъ понуждать такихъ сиротъ, подъ опасеніемъ тяжкихъ взысканій, ко вступленію въ бракъ съ лицами соотвѣтственнаго званія. Главною приманкою, привлекавшею неимущаго паразита ко двору, была надежда получить, въ награду за раболѣпіе и лесть, королевское письмо къ какой-нибудь наслѣдницѣ. Эти злоупотребленія погибли вмѣстѣ съ монархіею. Желаніе, чтобы они не возобновились вмѣстѣ съ нею, было желаніемъ каждаго помѣстнаго джентльмена въ королевствѣ. Поэтому, они были торжественно уничтожены статутомъ, и никакихъ слѣдовъ древнихъ ленныхъ повинностей не было оставлено, кромѣ тѣхъ почетныхъ услугъ, какія до сихъ поръ, при коронаціи, оказываются особѣ государя нѣкоторыми владѣльцами феодальныхъ имѣній.
Войска подлежали теперь распущенію. Пятьдесятъ тысячъ человѣкъ, привыкшихъ къ военному ремеслу, были разомъ пущены по міру, и опытъ, казалось, оправдывалъ мнѣніе, что эта перемѣна произведетъ много бѣдствій и преступленій, что уволенные ветераны явятся нищенствующими на каждой улицѣ, или что они будутъ доведены голодомъ до грабежа. Но ничего подобнаго не послѣдовало. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ не осталось и признака, что самая грозная въ мірѣ армія только-что потонула въ массѣ общества. Сами роялисты признавались, что во всѣхъ отрасляхъ честнаго труда отставные воины преуспѣвали болѣе другихъ людей, что ни одинъ изъ нихъ не былъ обвиненъ въ кражѣ или разбоѣ, что ни одинъ изъ нихъ не былъ замѣченъ въ нищенствѣ и что если какой-нибудь хлѣбникъ, каменщикъ или извозчикъ обращалъ на себя вниманіе трудолюбіемъ и трезвостью, то онъ, по всей вѣроятности, былъ однимъ изъ старыхъ солдатъ Оливера.
Военная тиранніи прошла, но оставила глубокіе и продолжительные слѣды въ общественномъ мнѣніи. Названіе постоянной арміи долго 6ы*по всѣмъ ненавистно, и замѣчательно, что это чувство было еще сильнѣе между кавалерами, чѣмъ между круглоголовыми. Надлежитъ считать особенно счастливымъ то обстоятельство, что, когда наша родина, въ первый и послѣдній разъ, была управляема мечемъ, мечъ былъ въ рукахъ не законныхъ ея государей, а тѣхъ мятежниковъ, которые убили короля и разрушили церковь. Дѣйствительно, если бы государь, съ такимъ основаніемъ права, какое было у Карла, начальствовалъ надъ такою арміею, какая была у Кромвелля, мало было бы надежды на сохраненіе вольностей Англіи. Къ счастью, то орудіе, которое одно только и могло сдѣлать монархію абсолютною, стало предметомъ особеннаго ужаса и отвращенія для монархической партіи и долго оставалось неразрывно соединеннымъ въ воображеніи роялистовъ и прелатистовъ съ цареубійствомъ и полевымъ проповѣдываніемъ. Столѣтіе спустя по смерти Кромвелля, торіи все еще продолжали вопить противъ всякаго увеличенія регулярнаго войска и превозносить похвалами національную милицію. Даже въ 1786 году, министръ, пользовавшійся необыкновенною степенью ихъ довѣрія[35], нашелъ невозможнымъ преодолѣть ихъ отвращеніе къ его плану укрѣпленія береговъ, и никогда не глядѣли они съ полнымъ удовольствіемъ на постоянную армію, пока Французская революція не дала ихъ опасеніямъ новаго направленія.
Коалиція, возстановившая короля, прекратилась вмѣстѣ съ опасностью, изъ которой возникла, и двѣ враждебныя партіи снова явились готовыми къ борьбѣ. Обѣ онѣ, по правдѣ, были согласны въ томъ, что слѣдовало подвергнуть наказанію нѣкоторыхъ несчастныхъ людей, бывшихъ въ то время предметомъ почти всеобщей ненависти. Кромвелля уже не было, и тѣ, которые обращались въ бѣгство передъ нимъ, принуждены были ограничиться жалкимъ удовлетвореніемъ выкопать, повѣсить, четвертовать и сжечь останки величайшаго правителя, какой когда-либо управлялъ Англіею. Другіе предметы мщенія, — немногіе, правда, но и тѣхъ все еще было слишкомъ много, — нашлись между республиканскими вождями. Вскорѣ, однако, побѣдители, пресыщенные кровью цареубійцъ, обратились другъ противъ друга. Круглоголовые, признавая добродѣтели покойнаго короля и осуждая приговоръ, произнесенный надъ нимъ незаконнымъ судилищемъ, утверждали однако, что его управленіе, во многихъ отношеніяхъ, было противно конституція и что палаты подняли оружіе противъ него изъ хорошихъ побужденій и по уважительнымъ основаніямъ. У монархіи, по мнѣнію этихъ политиковъ, не было злѣе врага, чѣмъ льстецъ, ставившій прерогативу выше закона, осуждавшій всякое противодѣйствіе королевскимъ посягательствамъ и поносившій не только Кромвелля и Гаррисона, но даже Пима и Гампдена, какъ измѣнниковъ. Если король желалъ спокойнаго и благополучнаго царствованія, онъ долженъ былъ довѣриться тѣмъ, которые, хотя и обнажали мечъ въ защиту нарушенныхъ привилегій парламента, однако подвергали себя ярости солдатъ, чтобы спасти его отца, и принимали главное участіе въ возвращеніи королевской фамиліи.
Мнѣніе роялистовъ было совершенно иное. Въ теченіе восемнадцати лѣтъ, они, не смотря на всѣ превратности, были вѣрны коронѣ. Дѣливши бѣдствіе своего государя, неужели они не должны были дѣлить его торжества? Неужели никакого различія не должно было дѣлать между ними и вѣроломнымъ подданнымъ, который сражался противъ своего полноправнаго государя, былъ приверженцемъ Ричарда Кромвелля и до тѣхъ поръ не содѣйствовалъ возстановленію Стюартовъ, пока не оказалось, что ничто иное не могло спасти націю отъ тиранніи арміи? Положимъ, что такой человѣкъ недавними своими услугами вполнѣ заслужилъ прощеніе. Но можно ли было его услуги, оказанныя въ одиннадцатомъ часу, сравнивать съ трудами и страданіями тѣхъ, которые переносили тягость и зной дня? Можно ли было ставить его на одну доску съ людьми, которые не нуждались въ королевскомъ милосердіи, съ людьми, которые, во всѣ періоды своей жизни, заслуживали королевскую признательность? Въ особенности, можно ли было дозволять ему удерживать за собою богатство, составленное изъ имущества разоренныхъ защитниковъ престола? Не довольно ли было того, что его голова и родовое имѣніе, сто разъ подлежавшія законной карѣ, были безопасны и что онъ имѣлъ свою долю, вмѣстѣ съ остальными членами націи, въ благодѣяніяхъ того кроткаго правительства, противъ котораго такъ долго враждовалъ? Необходимо ли было награждать его за измѣну въ ущербъ людямъ, единственнымъ преступленіемъ которыхъ была честность, съ какою они соблюдали свою вѣрноподданническую присягу? И какой интересъ имѣлъ король насыщать своихъ старинныхъ враговъ добычею, отнятою у его старинныхъ друзей? Какое довѣріе можно было оказать людямъ, которые противились своему государю, вели войну противъ него, заключили его въ тюрьму и которые, даже теперь, вмѣсто того, чтобы со стыдомъ и сокрушеніемъ понурить головы, оправдывали все, что ни сдѣлали, и, казалось, думали, что представили блестящее доказательство вѣрности, едва остановившись передъ цареубійствомъ? Правда, что въ послѣднее время они помогали возстановить престолъ; но правда и то, что они предварительно ниспровергли его и все еще провозглашали начала, которыя могли побудить ихъ ниспровергнуть его снова. Безъ сомнѣнія, не мѣшало пожаловать знаками королевскаго одобренія тѣхъ изъ обращенныхъ, которые были особенно полезны; но политика, заодно съ справедливостью и благодарностью, обязывала короля предоставить высшую степень уваженія тѣмъ, которые, отъ начала до конца, въ счастьи и несчастьи, оставались вѣрны его дому. На этихъ основаніяхъ кавалеры весьма естественно требовали вознагражденія за все, что они перенесли, и предпочтенія въ распредѣленіи милостей короны. Нѣкоторые рьяные члены партіи шли дальше и домогались обширныхъ категорій опалы.
Политическій раздоръ, по обыкновенію, былъ растравленъ раздоромъ религіознымъ. Король нашелъ церковь въ особенномъ состояніи. Незадолго до начала междоусобной войны, его отецъ далъ принужденное согласіе на билль, сильно поддержанный Фокландомъ и лишившій епископовъ мѣстъ въ палатѣ лордовъ, но епископство и литургія не были уничтожены закономъ. Долгій парламентъ, впрочемъ, издалъ узаконенія, произведшія совершенный переворотъ въ церковномъ правленіи и публичномъ богослуженіи. Новая система въ основаніи была эрастіанскою[36], почти не менѣе той, которую она замѣнила. Палаты, руководившіяся преимущественно совѣтами достойнаго Сельдена[37], опредѣлили держать духовную власть въ строгомъ подчиненіи власти свѣтской. Они отказались признать божественное происхожденіе какой бы то ни было формы церковнаго устройства и постановили, чтобы изъ всѣхъ церковныхъ судовъ аппеляціи восходила въ послѣдней инстанціи къ парламенту. Съ этимъ весьма важнымъ условіемъ, рѣшено было учредить въ Англіи іерархію, очень похожую на ту, которая теперь существуетъ въ Шотландіи. Авторитетъ соборовъ, возвышавшихся одинъ надъ другимъ въ правильной постепенности, замѣнилъ собою авторитетъ епископовъ и архіепископовъ. Литургія уступила мѣсто пресвитеріанскому служебнику. Но только что новыя установленія были начертаны, какъ индепенденты достигли верховнаго вліянія въ государствѣ. Индепенденты не имѣли ни малѣйшей охоты настаивать на исполненіи узаконеній касательно классныхъ, провинціальныхъ и національныхъ синодовъ[38]. А потому эти узаконенія никогда не входили въ полную силу. Пресвитеріанская система была вполнѣ установлена только въ Миддльсексѣ и Ланкаширѣ. Въ прочихъ пятидесяти графствахъ, кажется, почти ни одинъ приводъ не состоялъ въ связи съ сосѣдними приходами. Въ нѣкоторыхъ округахъ, правда, священнослужители соединились въ добровольныя ассоціаціи, съ цѣлью взаимной помощи и совѣта; но эти ассоціаціи не имѣли никакой понудительной власти. Патроны бенефицій, не ограничиваемые болѣе ни епископомъ, ни пресвитеріей, могли бы по произволу ввѣрять попеченіе о спасеніи душъ самымъ зазорнымъ лицамъ, если бы ихъ не предупредило самовольное вмѣшательство Оливера. Онъ, собственною своею властью, учредилъ коммисію, члены которой назывались испытателями (triers). Большинство этихъ лицъ принадлежало къ индепендентскому духовенству; но нѣсколько пресвитеріанскихъ священнослужителей и нѣсколько мірянъ также засѣдали въ коммисіи. Свидѣтельство отъ испытателей замѣняло и назначеніе въ должность и вводъ во владѣніе, и безъ такого свидѣтельства никто не могъ владѣть бенефиціею. Это, безъ сомнѣнія, было однимъ изъ самыхъ деспотическихъ дѣлъ, когда-либо совершенныхъ какимъ-нибудь англійскимъ правителемъ. Но такъ какъ всѣ чувствовали, что, безъ предосторожности подобнаго рода, страна наводнилась бы невѣжественными и пьяными негодяями, которые носили бы названіе и получали бы жалованье священнослужителей, то нѣкоторыя весьма почтенныя лица, находившіяся вообще не въ пріязненныхъ отношеніяхъ къ Кромвёллю, признавали, что въ этомъ случаѣ онъ былъ общественнымъ благодѣтелемъ. Кандидаты, одобренные испытателями, вступали во владѣніе бенефиціями, обработывали церковныя земли, собирали десятины, молились безъ книги или стихаря и давали причастіе молельщикамъ, сидѣвшимъ за длинными столами.
Такимъ образомъ церковное устройство государства находилось въ состояніи безвыходной неурядицы. Епископство было формою правленія, предписанною стариннымъ закономъ, который оставался не отмѣненнымъ. Формою правленія, предписанною парламентскимъ узаконеніемъ, было пресвитеріанство. Но ни старинный законъ, ни парламентское узаконеніе практически не были въ силѣ. Дѣйствительно-установленная церковь можетъ быть представлена въ видѣ неправильнаго цѣлаго, состоявшаго изъ нѣсколькихъ пресвитерій и многихъ индепендентскихъ конгрегацій, которыя всѣ обуздывались и связывались во-едино авторитетомъ правительства.
Изъ тѣхъ, кто принималъ дѣятельное участіе въ возвращеніи короля, иные ревностно ратовали за синоды и за служебникъ, а другіе пламенно желали окончить компромиссомъ религіозныя распри, долгое время волновавшія Англію. Между изувѣрными послѣдователями Лода и изувѣрными послѣдователями Кальвина не могло быть ни мира, ни перемирія; но устроить соглашеніе между умѣренными епископалами школы Ушера и умѣренными пресвитеріанами школы Вакстера казалось дѣломъ возможнымъ. Умѣренные епископалы допустили бы, что епископъ могъ законно дѣлить власть съ соборомъ. Умѣренные пресвитеріане не отвергли бы, что всякое провинціальное собраніе могло законно имѣть достояннаго президента и что этотъ президентъ могъ законно называться епископомъ. Можно было бы установить пересмотрѣнную литургію, которая не исключала бы импровизованной молитвы, такого рода крещеніе, при которомъ знаменіе креста могло бы употребляться или пропускаться по произволу, такого рода причащеніе, во время котораго вѣрующіе могли бы сидѣть, если совѣсть запрещала имъ стоять на колѣняхъ. Но ни о какомъ подобномъ планѣ не могло слышать покойно большинство кавалеровъ. Религіозные члены этой партіи были добросовѣстно привязаны къ цѣлой системѣ своей церкви. Она была дорога ихъ умерщвленному королю. Она утѣшала ихъ въ пораженіи и нуждѣ. Ея богослуженіе, такъ часто, въ годину испытанія, совершавшееся шопотомъ въ какомъ-нибудь внутреннемъ покоѣ, имѣло для нихъ такую прелесть, что они не хотѣли разстаться ни съ одною отповѣдью[39]. Прочіе роялисты, не имѣвшіе особеннаго притязанія на благочестіе, все-таки любили Епископальную церковь, потому что она была врагомъ ихъ враговъ. Они цѣнили молитву или церемонію не ради утѣшенія, какое она доставляла имъ самимъ, но ради досады, какую она причиняла круглоголовымъ, и такъ далеки были отъ расположенія купить единство уступкою, что противились уступкѣ преимущественно потому, что она имѣла цѣлью произвести единство.
Такія чувства, хотя и предосудительныя, были естественны и отчасти извинительны. Пуритане во дни своего могущества несомнѣнно запятнали себя жестокими притѣсненіями. Если не изъ чего-либо иного, то изъ собственныхъ своихъ неудовольствій. Изъ собственной своей борьбы, изъ собственной своей побѣды, изъ паденія той гордой іерархіи, которая такъ тяжко ихъ угнетала, они должны были бы научиться, что въ Англіи, и въ XVII столѣтіи, было не во власти гражданскаго начальства вышколить умы людей до согласія съ его системою богословія. Они, однако, обнаружили такую же нетерпимость и такую же страсть вмѣшиваться въ чужія дѣла, какія характеризовали Лода. Они запретили, подъ опасеніемъ тяжкихъ взысканій, употребленіе Общаго Молитвенника, не только въ церквахъ, но даже и въ частныхъ домахъ. Со стороны дѣтей было преступленіемъ читать у постели больныхъ родителей одну изъ тѣхъ прекрасныхъ коллектъ, которыя утѣшали въ бѣдѣ сорокъ поколѣній христіанъ. Строгія наказанія грозили всякому, кто дерзнулъ бы хулить кальвинистскій образъ богослуженія. Духовныя лица почтенной репутаціи не только изгонялись изъ своихъ бенефицій тысячами, но и отдавались часто въ обиду фанатической черни. Церкви и гробницы, изящныя произведенія искусства и любопытные остатки древности били грубо обезображены. Парламентъ рѣшилъ, чтобы всѣ картины королевской коллекціи, представлявшія изображенія Іисуса или Пречистой Дѣвы, были сожжены. Ваяніе подверглось такой же горькой участи, какъ и живопись. Нимфы и граціи, произведенія іонійскаго рѣзца, были переданы пуританскимъ каменотёсамъ, долженствовавшимъ сдѣлать ихъ пристойными. Противъ сравнительно легкихъ пороковъ господствовавшая факція воевала съ ревностью, мало умѣрявшеюся гуманностью или здравымъ смысломъ. Изданы были строгіе законы противъ пари. Постановлено было, чтобы прелюбодѣяніе наказывалось смертью. Непозволительная связь между мужчиной и женщиной, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда не было обвиненія ни въ насиліи, ни въ обольщеніи, когда не происходило никакого публичнаго соблазна, когда не нарушалось никакое супружеское право, признавалась уголовнымъ проступкомъ. Общественныя удовольствія, отъ маскарадныхъ представленій въ.палатахъ вельможъ до состязаній въ борьбѣ и кривляньяхъ на деревенскихъ лужайкамъ, подвергались яростному гоненію. Одно узаконеніе предписало немедленно срубить всѣ майскія березки въ Англіи. Другое запретило всѣ сценическія увеселенія. Театры велѣно было ломать, зрителей штрафовать, актеровъ подвергать бичеванію. Пляска на канатѣ, кукольная комедія, игра въ шары, конскія скачки, обращали на себя далеко не благосклонное вниманіе. Но медвѣжья травля, тогдашнее любимое увеселеніе аристократа и плебея, была мерзостью, сильнѣе всего возбуждавшею гнѣвъ суровыхъ сектаторовъ. Нужно замѣтить, что ихъ отвращеніе къ этой забавѣ не имѣло ничего общаго съ тѣмъ чувствомъ, которое, въ наше время, побудило законодательство употребить власть для защиты звѣрей отъ излишней жестокости людей. Пуританинъ ненавидѣлъ медвѣжью травлю не потому, что она причиняла страданіе медвѣдю, а потому, что она доставляла удовольствіе зрителямъ. Дѣйствительно, онъ вообще умѣлъ наслаждаться двойнымъ удовольствіемъ мучить и зрителей, и медвѣдя[40].
Быть можетъ, ни одно обстоятельство не уясняетъ настроенія ригористовъ такъ сильно, какъ ихъ поведеніе относительно рождественскаго праздника. Рождество, съ незапамятнаго времени, было порою радости и семейной любви, порою, когда родные собирались во-едино, когда дѣти возвращались домой изъ школы, когда ссоры прекращались, когда коляды слышались въ каждой улицѣ, когда каждый домъ украшался зелеными вѣтками, и каждый столъ обременялся вкусными яствами. Въ эту пору всѣ сердца, мало-мальски доступныя кроткому чувству, расширялись и смягчались. Въ эту пору бѣдные допускались къ широкому участію въ избыткахъ благосостоянія богатыхъ, щедрость которыхъ являлась особенно кстати но случаю короткихъ дней и суровой погоды. Въ эту пору разница между помѣщикомъ и фермеромъ, господиномъ и слугою, была менѣе замѣтна, чѣмъ въ остальное время года. Гдѣ много наслажденія, тамъ обыкновенно бываетъ нѣсколько излишества; но, судя по всему, духъ соблюденія святокъ не былъ недостоинъ христіанскаго праздника. Долгій парламентъ въ 1644 году издалъ повелѣніе, чтобы 25 декабря было строго соблюдаема какъ постъ и чтобы всѣ люди проводили его въ смиренномъ оплакиваніи великаго народнаго грѣха, который они и отцы ихъ такъ часто совершали въ этотъ день, веселясь подъ омелою, кушая кабанью голову и распивая эль, приправленный поджаренными яблоками. Кажется, ни одна общественная мѣра того времени не раздражала простаго народа такъ сильно. Въ слѣдующую годовщину праздника страшные мятежи вспыхнули во многихъ мѣстахъ, Констэбли встрѣтили сопротивленіе, власти претерпѣли поруганіе, дома извѣстныхъ фанатиковъ подверглись нападенію, и запрещенная литургія была открыто совершена въ церквахъ.
Таковъ былъ духъ крайнихъ пуританъ, какъ пресвитеріанскаго, такъ и индепендентскаго толковъ. Оливеръ, конечно, не отличался особенною склонностью къ гоненію или вмѣшательству. Но Оливеръ, глава партіи и, слѣдовательно, въ значительной степени рабъ партіи, не могъ править совершенно согласно съ собственными своими наклонностями. Даже подъ его управленіемъ, многіе начальники, въ предѣлахъ ввѣренныхъ имъ округовъ, сдѣлались такъ же ненавистны, какъ сэръ Гудибрасъ, вмѣшивались во всѣ удовольствія своего околотка, разгоняли праздничныя собранія и сажали скрипачей въ колодки. Еще страшнѣе было рвеніе солдатъ. Во всякой деревнѣ, гдѣ они появлялись, наступалъ конецъ пляскамъ, колокольному звону и праздникамъ жатвы. Въ Лондонѣ они нѣсколько разъ прерывали театральныя представленія, на которыя протекторъ имѣлъ благоразуміе и благосклонность смотрѣть сквозь пальцы.
Со страхомъ и ненавистью, внушенными такою тиранніею, было въ изобиліи смѣшано презрѣніе. Особенности пуританина, его наружность, его одежда, его языкъ, его странный педантизмъ всегда, со времени Елисаветы, были любимыми предметами насмѣшниковъ. Но эти особенности явились гораздо забавнѣе въ фикціи, управлявшей великою державою, нежели въ малоизвѣстныхъ и гонимыхъ конгрегаціяхъ. Тарабарщина, возбуждавшая смѣхъ, когда она раздавалась на сценѣ изъ устъ Скорби Здоровой и Рвенія-Земли Суетливаго[41], была еще смѣшнѣе, когда выходила изъ устъ генераловъ и членовъ государственнаго совѣта. Надлежитъ также замѣтить, что во время междоусобныхъ смутъ возникли многія секты, странности которыхъ превзошли все, что до тѣхъ поръ было видано въ Англіи. Одинъ сумашедшій портной, по имени Лодовикъ Моггльтонъ, шлялся изъ кабака въ кабакъ, напивался элемъ и предвѣщалъ вѣчныя муки тѣмъ, кто отказывался вѣрить, на основаніи его свидѣтельства, что Верховное Существо было только шести футовъ ростомъ и что солнце отстояло отъ земли ровно на четыре мили[42] Джорджъ Фоксъ возбудилъ бурю насмѣшекъ, объявивши, что означеніе единственнаго лица мѣстоименіемъ множественнаго числа было нарушеніемъ христіанской искренности и что употребленіе словъ «январь» и «среда» было идолопоклонническимъ чествованіемъ Януса и Водана[43]. Спустя нѣсколько лѣтъ, его ученіе было принято нѣкоторыми именитыми людьми и значительно возвысилось въ общественномъ уваженіи. Но во время Реставраціи квакеры были въ глазахъ народа презрѣннѣйшими изъ фанатиковъ. Пуритане обращались съ ними жестоко здѣсь и преслѣдовали ихъ на смерть въ Новой Англіи. Тѣмъ не менѣе публика, рѣдко дѣлающая точныя различія, часто смѣшивала пуританина съ квакеромъ. Оба они были отщепенцами. Оба ненавидѣли епископство и литургію. Оба отличались тѣмъ, что казалось нелѣпыми причудами относительно одежды, развлеченій и положенія тѣла. Какъ рѣзко ни различались они въ мнѣніяхъ, народъ причислялъ ихъ обоихъ къ одному классу лицемѣрныхъ отщепенцевъ, и все, что было смѣшнаго или ненавистнаго въ каждомъ изъ нихъ, увеличивало презрѣніе и отвращеніе, которыя толпа питала къ нимъ обоимъ.
До междоусобныхъ войнъ, даже тѣ, которые наиболѣе гнушались мнѣніями и манерами пуританина, принуждены были соглашаться, что его нравственное поведеніе вообще, во всемъ существенномъ, было безукоризненно; но теперь эта хвала уже не воздавалась и, къ несчастью, уже не заслуживалась. Это — общая участь сектъ: пользоваться высокою славою святости въ періодъ угнетенія и терять ее съ достиженіемъ могущества. Причина очевидна. Человѣкъ рѣдко вступаетъ въ опальную среду изъ какихъ-либо иныхъ, кромѣ добросовѣстныхъ, побужденій. Поэтому, такая среда, почти безъ исключенія, состоитъ изъ искреннихъ лицъ. Самая суровая дисциплина, какая можетъ быть соблюдаема внутри религіознаго общества, есть весьма слабое орудіе очищенія сравнительно съ маломальски строгимъ преслѣдованіемъ извнѣ. Мы можемъ быть увѣрены, что очень немногія лица, не проникнутыя серьёзно религіозными убѣжденіями, просили крещенія, когда Діоклетіанъ притѣснялъ церковь, или присоединялись къ протестантскимъ конгрегаціямъ, рискуя быть сожженными Боннеромъ. Но, когда секта дѣлается могущественною, когда ея благоволеніе становится путемъ къ богатству и почестямъ, тогда своекорыстные и честолюбивые люди толпятся въ нее, говорятъ ея языкомъ, строго сообразуются съ ея уставомъ, подражаютъ ея особенностямъ и часто превосходятъ честныхъ ея членовъ во всѣхъ внѣшнихъ проявленіяхъ ревности. Никакая разборчивость, никакая бдительность со стороны церковныхъ правителей не можетъ помѣшать вторженію такихъ ложныхъ братій. Плевелы и пшеница должны расти вмѣстѣ. Вскорѣ свѣтъ начинаетъ открывать, что благочестивцы не лучше другихъ людей, и отчасти справедливо заключаетъ, что, не будучи лучше, они должны быть гораздо хуже другихъ. Въ непродолжительное время всѣ тѣ признаки, которые сначала были въ общемъ мнѣніи отличительными чертами святаго, становятся въ общемъ мнѣніи отличительными чертами бездѣльника.
Такъ было съ англійскими нонконформистами. Они были угнетаемы, и угнетеніе хранило ихъ чистою средою. Потомъ они сдѣлались верховными въ государствѣ. Никто не могъ надѣяться достичь именитости и власти иначе, какъ посредствомъ ихъ милости. Ихъ милость могла быть снискана только посредствомъ обмѣна съ ними знаками и лозунгами духовнаго братства. Одною изъ первыхъ резолюцій, принятыхъ Барбонскимъ парламентомъ, наиболѣе пуританскимъ изъ всѣхъ нашихъ политическихъ собраній, было постановлено, чтобы никто не былъ допускаемъ въ государственную службу, пока палата не убѣдится въ его дѣйствительномъ благочестіи. То, что тогда считалось признаками дѣйствительнаго благочестія, — темноцвѣтная одежда, кислый видъ, прямые волосы, плаксивая гнусливость, рѣчь, испещренная неумѣстными текстами, омерзѣніе къ комедіямъ, картамъ и соколиной охотѣ, — легко перенималось людьми, для которыхъ всѣ религіи были одинаковы. Искренніе пуритане вскорѣ оказались потерявшимися въ толпѣ не просто суетныхъ людей, а суетныхъ людей наихудшаго рода. Самый явный развратникъ, сражавшійся подъ королевскимъ знаменемъ, могъ справедливо почитаться добродѣтельнымъ въ сравненіи съ нѣкоторыми изъ тѣхъ, которые, разглагольствуя о сладкихъ опытахъ и утѣшительныхъ писаніяхъ, постоянно упражнялись въ обманѣ, хищничествѣ и тайномъ распутствѣ Народъ, съ опрометчивостью, о которой мы можемъ справедливо жалѣть, во которой не можемъ удивляться, составилъ свое сужденіе о цѣлой партіи по этимъ лицемѣрамъ. Богословіе, нравы, языкъ пуританина соединились такимъ образомъ въ общественномъ мнѣніи съ самыми черными и низкими пороками. Какъ только Реставрація позволила безопасно выражать вражду къ партіи, такъ долго преобладавшей въ государствѣ, общій крикъ противъ пуританства поднялся изъ каждаго уголка королевства и часто усиливался голосами тѣхъ самыхъ притворщиковъ, подлость которыхъ обезчестила пуританское имя.
Такимъ образомъ двѣ великія партіи, которыя, послѣ долгой борьбы, примирились на минуту для возстановленія монархіи, снова явились, какъ въ политикѣ, такъ и въ религіи, враждебными одна другой. Большинство націи склонилось на сторону роялистовъ. Преступленія Страффорда я Лода, беззаконія Звѣздной палаты и Верховной коммисія, великія услуги, которыя Долгій парламентъ, въ теченіе перваго года своего существованія, оказалъ государству, изгладились изъ памяти людей. Казнь Карла I, угрюмая тираннія Охвостья, насиліе арміи, помнились съ омерзѣніемъ, и толпа была наклонна считать всѣхъ, кто противился покойному королю, отвѣтчиками за его смерть и за послѣдующія бѣдствія.
Палата общинъ, избранная въ то время, когда господствовали пресвитеріане, отнюдь не представляла общаго настроенія народа и обнаруживала сильное расположеніе обуздать вѣрноподданническую нетерпимость кавалеровъ. Одинъ членъ, дерзнувшій объявить, что всѣ, которые обнажали мечи противъ Карла I, были такими же измѣнниками, какъ и тѣ, которые отрубили ему голову, былъ признанъ нарушителемъ порядка, поставленъ передъ рѣшеткою и подвергнутъ президентскому выговору. Общимъ желаніемъ палаты несомнѣнно было рѣшить церковные споры удовлетворительнымъ для умѣренныхъ пуританъ образомъ. Но какъ дворъ, такъ и нація, были противъ такого рѣшенія.
Возстановленный король былъ въ это время такъ любимъ народомъ, какъ никогда не бывалъ ни одинъ изъ его предшественниковъ. Бѣдствія его дома, геройская смерть его отца, собственныя его долгія страданія и романическія приключенія дѣлали его предметомъ нѣжнаго участія. Его возвращеніе избавило страну отъ невыносимаго рабства. Призванный голосомъ обѣихъ состязавшихся факцій, онъ находился въ положеніи, дававшемъ ему возможность явиться третейскимъ судьею между ними, и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ весьма годился для этой задачи. Онъ получилъ отъ природы отличныя способности и счастливый характеръ. Его воспитаніе было таково, что, казалось бы, оно должно было развить его умъ и сдѣлать его способнымъ ко всякому общественному и частному подвигу. Онъ испыталъ всѣ превратности судьбы и видѣлъ обѣ стороны человѣческой природы. Въ ранней молодости онъ принужденъ былъ промѣнять дворецъ на жизнь въ изгнаніи, нуждѣ и опасности. Въ возрастѣ, когда духъ и тѣло находятся въ высшей степени совершенства, когда первое волненіе юношескихъ страстей должно утихнуть, онъ былъ призванъ обратно изъ своихъ скитаній, чтобы сдѣлаться вѣнценосцемъ. Онъ былъ наученъ горькимъ опытомъ, какъ много низости, вѣроломства и неблагодарности можетъ скрываться подъ угодливою личиною придворныхъ. Съ другой стороны, онъ нашелъ въ хижинахъ бѣдняковъ истинное благородство души. Когда всякому, кто предалъ бы его, предлагалось богатство, когда всѣмъ, кто укрылъ бы его, грозила смерть, поселяне и работники честно хранили его тайну и цѣловали его руку, прятавшуюся подъ грубыми одеждами, съ такимъ благоговѣніемъ, какъ будто онъ возсѣдалъ на своемъ прародительскомъ престолѣ. Можно было ожидать, что молодой человѣкъ, не лишенный ни способностей, ни любезныхъ качествъ, выйдетъ изъ такой школы великимъ и добрымъ королемъ. Карлъ вышелъ изъ этой школы съ общежительными привычками, съ учтивыми и плѣнительными манерами и съ нѣкоторыми талантами къ живой бесѣдѣ, чрезмѣрно преданнымъ чувственнымъ наслажденіямъ, охочимъ къ праздношатанью и суетнымъ удовольствіямъ, неспособнымъ къ самоотреченію и борьбѣ, безъ вѣры въ человѣческую добродѣтель или въ человѣческую привязанность, безъ желанія славы и безъ чувствительности къ позору. По его мнѣнію, всѣ люди были продажны; но одни торговались въ цѣнѣ болѣе, нежели другіе. Если этотъ торгъ былъ очень упоренъ и очень ловокъ, онъ назывался какимъ-нибудь прекраснымъ именемъ. Главная штука, посредствомъ которой искусные люди поддерживали цѣну своихъ способностей, называлась честностью. Главная штука, посредствомъ которой пригожія женщины поддерживали цѣну своей красоты, называлась скромностью. Любовь къ Богу, любовь къ отечеству, любовь къ семейству, любовь къ друзьямъ, были фразами того же рода, деликатными и удобными синонимами любви къ самому себѣ. Думая такимъ образомъ о людяхъ, Карлъ естественно очень мало заботился, какъ они думали о немъ. Честь и стыдъ были для него почти то же, что свѣтъ и мракъ для слѣпаго. Его презрѣніе къ лести было весьма восхваляемо; но, разсматриваемое въ связи съ остальными чертами его характера, оно, кажется, не заслуживаетъ никакой похвалы. Можно быть ниже лести, такъ точно, какъ и выше ея. Тотъ, кто никому не вѣрятъ, не будетъ вѣрить и льстецамъ. Тотъ, кто не цѣнитъ дѣйствительной славы, не будетъ цѣнить и поддѣльной.
Натура Карла заслуживаетъ похвалу въ томъ отношенія, что онъ, при всемъ своемъ дурномъ мнѣніи о людяхъ, никогда не дѣлался мизантропомъ. Онъ не видѣлъ въ людяхъ почти ничего, кромѣ ненавистнаго. А между тѣмъ онъ не питалъ къ нимъ ненависти. Онъ даже такъ былъ гуманенъ, что для него было крайне непріятно видѣть ихъ страданія или слышать ихъ жалобы. Этотъ родъ гуманности, однако, любезный и похвальный въ частномъ человѣкѣ, у котораго возможность дѣлать добро или зло ограничивается тѣснымъ кругомъ, въ государяхъ часто бывалъ скорѣе порокомъ, нежели добродѣтелью. Не одинъ благонамѣренный правитель предавалъ цѣлыя области грабежу и угнетенію, единственно изъ желанія видѣть за своимъ столомъ и во время своихъ прогулокъ однѣ только счастливыя лица. Тотъ не годится управлять большими обществами, кто колеблется обидѣть немногихъ, имѣющихъ къ нему доступъ, ради многихъ, которыхъ онъ никогда не увидитъ. Сговорчивость Карла была такова, что подобная ей, можетъ быть, никогда не встрѣчалась въ человѣкѣ равнаго смысла. Онъ поддавался, не даваясь въ обманъ. Недостойные мужчины и женщины, сердца которыхъ онъ видѣлъ насквозь и о которыхъ онъ зналъ, что они не питали къ нему привязанности и не заслуживали его довѣрія, легко могли выманивать у него титулы, мѣста, помѣстья, государственныя тайны и помилованія. Онъ дарилъ много, а между тѣмъ не наслаждался удовольствіемъ благодѣянія и не пріобрѣталъ славы благодѣтеля. Онъ никогда не давалъ добровольно, но для него тяжело было отказывать. Слѣдствіемъ было то, что его щедроты обыкновенно доставались не тому, кто ихъ наиболѣе заслуживалъ, и даже не тому, кто ему наиболѣе нравился, а самому безстыдному и назойливому просителю, успѣвавшему добиться аудіенція.
Побужденія, управлявшія политическимъ поведеніемъ Карла II, рѣзко отличались отъ тѣхъ, подъ вліяніемъ которыхъ дѣйствовали его предшественникъ и преемникъ. Онъ былъ не такой человѣкъ, чтобы обманываться патріархальною теоріею правленія и ученіемъ о божественномъ правѣ. Онъ былъ совершенно лишенъ честолюбія. Онъ ненавидѣлъ занятія и скорѣе отрекся бы отъ короны, нежели взялъ бы на себя трудъ дѣйствительно руководить администраціею. Его отвращеніе къ труду и невѣжество въ дѣлахъ были таковы, что даже клерки, прислуживавшіе ему, когда онъ засѣдалъ въ совѣтѣ, не могли удерживаться отъ насмѣшекъ надъ его пошлыми замѣчаніями и ребяческимъ нетерпѣніемъ. Ни благодарность, ни месть, не имѣли никакого вліянія на образъ его дѣйствій, ибо никогда не бывало души, въ которой какъ услуги, такъ и обиды, оставляли бы такія слабыя и преходящія впечатлѣнія. Онъ желалъ единственно быть такимъ королемъ, какимъ впослѣдствіи былъ Людовикъ XV, Французскій король, который могъ неограниченно распоряжаться суммами казначейства для удовлетворенія своихъ частныхъ прихотей, который могъ нанимать за богатства и почести людей, помогавшихъ ему убивать время, и который, даже тогда, когда государство, по милости дурнаго управленія, очутилось въ омутѣ униженія и на краю погибели, все еще могъ исключать непріятную истину изъ предѣловъ своего сераля и отказываться видѣть и слышать все, что могло потревожить его сладострастный покой. Для этого, и только для этого, желалъ онъ пріобрѣсти деспотическую власть, если можно было пріобрѣсти ее безъ опасности или хлопотъ. Въ религіозныхъ спорахъ, разъединявшихъ его протестантскихъ подданныхъ, совѣсть его вовсе не была заинтересована. Его мнѣнія колебались въ состояніи блаженной середины между невѣріемъ и папизмомъ. Но, хотя его совѣсть была нейтральною Въ распрѣ между епископалами и пресвитеріанами, вкусъ его былъ далеко не таковъ. Его любимые пороки были именно тѣ, къ которымъ пуритане были наименѣе снисходительны. Онъ не могъ провести ни одного дня безъ развлеченій, которыя пуритане считали грѣховными. Какъ человѣкъ отлично-хорошо воспитанный и тонко чувствовавшій смѣшное, онъ презрительно смѣялся надъ пуританскими странностями. Онъ имѣлъ притомъ нѣкоторое основаніе не жаловать строгой секты. Въ возрастѣ, когда страсти наиболѣе стремительны, а легкомысліе наиболѣе простительно, онъ провелъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Шотландіи, король по имени, на дѣлѣ же государственный плѣнникъ въ рукахъ суровыхъ пресвитеріанъ. Не довольствуясь требованіемъ, чтобы онъ сообразовался съ ихъ богослуженіемъ и подписалъ ихъ ковенантъ, они слѣдили за всѣми его движеніями и журили его за всѣ его юношескія шалости. Онъ былъ принужденъ внимать безконечнымъ молитвамъ и проповѣдямъ и могъ считать себя счастливымъ, если не слышалъ наглаго напоминанія съ каѳедры о своихъ слабостяхъ, о тиранніи своего отца и объ идолопоклонствѣ своей матери. Дѣйствительно, онъ былъ такъ несчастенъ въ эту пору своей жизни, что пораженіе, которое снова сдѣлало его скитальцемъ, могло считаться скорѣе избавленіемъ, нежели бѣдствіемъ. Подъ вліяніемъ такихъ-то чувствъ желалъ Карлъ подавить партію, противившуюся его отцу.
Братъ короля, Іаковъ, герцогъ іоркскій, держался той же самой стороны. Не смотря на свое распутство, Іаковъ былъ прилеженъ, методиченъ и алченъ къ власти и дѣлу. Его умъ былъ необыкновенно тяжелъ и узокъ, а характеръ — упрямъ, жостокъ и неумолимъ. Что такой принцъ долженъ былъ глядѣть недоброжелательно на свободныя учрежденія Англіи и на партію, особенно ревностно подвизавшуюся за эти учрежденія, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Покамѣстъ герцогъ выдавалъ себя за члена Англиканской церкви, но уже обнаруживалъ наклонности, сильно тревожившія добрыхъ протестантовъ.
Человѣкѣ, на которомъ въ это время лежала наибольшая доля правительственнаго труда, былъ Эдвардъ Гайдъ, канцлеръ государства, вскорѣ возведенный въ достоинство графа Кларендона. Уваженіе, какое мы справедливо питаемъ къ Кларендону, какъ писателю, не должно заслонять намъ ошибокъ, которыя онъ совершилъ, какъ государственный человѣкъ. Нѣкоторыя изъ этихъ ошибокъ, впрочемъ, объясняются и извиняются несчастнымъ положеніемъ, въ которомъ онъ находился. Въ теченіе перваго года Долгаго парламента, онъ почетно отличался между сенаторами, трудившимися надъ облегченіемъ тягостей націи. Одна изъ самыхъ ненавистныхъ тягостей этого рода, Іоркскій совѣтъ, была устранена преимущественно вслѣдствіе его усилій. Когда произошелъ великій расколъ, когда реформистская и консервативная партіи впервые явились въ боевомъ порядкѣ другъ противъ друга, онъ, со многими умными и хорошими людьми, принялъ консервативную сторону. Съ тѣхъ поръ онъ слѣдовалъ по стопамъ двора, пользовался такою долею довѣрія Карла I, какую сдержанная натура и коварная политика этого государя удѣляли кому-либо изъ министровъ, и потомъ дѣлилъ изгнаніе и руководилъ политическимъ поведеніемъ Карла II. Во время Реставраціи Гайдъ былъ сдѣланъ главнымъ министромъ. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ было объявлено, что онъ находился въ близкомъ свойствѣ съ королевскимъ домомъ. Его дочь сдѣлалась, посредствомъ тайнаго брака, герцогинею Іоркскою. Его внуки могли бы, пожалуй, носить корону. Этимъ блестящимъ союзомъ онъ возвысился надъ главами стариннаго дворянства страны и одно время считался всемогущимъ. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ весьма годился для своего высокаго поста. Никто не сочинялъ такихъ искусныхъ государственныхъ бумагъ. Никто не говорилъ съ такимъ вѣсомъ и достоинствомъ въ совѣтѣ и въ парламентѣ. Никто не былъ такъ хорошо знакомъ съ общими правилами политики. Никто не подмѣчалъ особенностей характера такимъ разборчивымъ глазомъ. Нужно прибавить, что онъ отличался сильнымъ чувствомъ нравственной и религіозной обязанности, искреннимъ благоговѣніемъ къ законамъ своего отечества и добросовѣстнымъ попеченіемъ о чести и интересѣ короны. Но нрава былъ онъ угрюмаго, надменнаго и не терпящаго оппозиціи. Прежде всего, онъ долго былъ изгнанникомъ, и одного этого обстоятельства было бы достаточно, чтобы сдѣлать его неспособнымъ къ верховному управленію дѣлами. Едва ли возможно, чтобы политикъ, принужденный гражданскими смутами бѣжать изъ отечества и провести нѣсколько лучшихъ лѣтъ жизни въ изгнаніи, годился, въ день своего возвращенія на родину, занять мѣсто во главѣ правительства. Кларендонъ не былъ исключеніемъ изъ этого правила. Онъ удалился изъ Англіи съ духомъ, раздраженнымъ свирѣпою борьбою, которая окончилась гибелью его партіи и собственнаго его счастія. Съ 1646 по 1660 годъ онъ жилъ за-моремъ, глядя на все, что происходило дома, издали и сквозь фальшивую призму. Его мнѣнія о дѣлахъ общественныхъ, по необходимости, почерпались изъ донесеній заговорщиковъ, между которыми было много разоренныхъ и отчаянныхъ людей. Событія, естественно, казались ему благопріятными не по мѣрѣ того, какъ они увеличивали благоденствіе и славу націи, а по мѣрѣ того, какъ они ускоряли часъ его собственнаго возвращенія. Его желаніе, желаніе, котораго онъ не скрывалъ, состояло въ томъ, чтобы его соотечественники до тѣхъ поръ не могли наслаждаться покоемъ и свободою, пока не призовутъ назадъ древнюю династію. Наконецъ онъ возвратился и, не имѣя ни одной недѣли, чтобы осмотрѣться, чтобы освоиться съ обществомъ, чтобы замѣтить перемѣны, которыя четырнадцать полныхъ событіями лѣтъ произвели въ національномъ характерѣ и чувствахъ, сразу былъ назначенъ управлять государствомъ. При такихъ обстоятельствахъ, министръ съ превосходнѣйшимъ тактомъ и переимчивостью, по всей вѣроятности, впалъ бы въ серьёзныя ошибки. Но тактъ и переимчивость не принадлежали къ числу свойствъ Кларендона. Для него Англія все еще была Англіею его молодости, и онъ сурово, хмурился на всякую теорію и всякую практику, возникшія во время его изгнанія. Хотя онъ былъ далекъ отъ того, чтобы замышлять какое-нибудь посягательство на древнюю и несомнѣнную власть палаты общинъ, однако съ крайнимъ безпокойствомъ смотрѣлъ на возрастаніе этой власти. Королевская прерогатива, за которую онъ долго страдалъ и по милости которой онъ достигъ наконецъ богатства и сана, была священною въ его глазахъ. На круглоголовыхъ смотрѣлъ онъ и съ политическимъ и съ личнымъ отвращеніемъ. Къ Англиканской церкви онъ всегда былъ сильно привязанъ и неоднократно, если дѣло касалось ея интересовъ, съ сожалѣніемъ отдѣлялся отъ любимѣйшихъ своихъ друзей. Его рвеніе къ епископству и Общему Молитвеннику было теперь пламеннѣе чѣмъ когда-либо и смѣшивалось съ мстительною ненавистью къ пуританамъ, не дѣлавшею ему особенной чести ни какъ государственному человѣку, ни какъ христіанину.
Пока продолжались засѣданія палаты общинъ, призвавшей назадъ королевскую фамилію, до тѣхъ поръ совершить возстановленіе старой церковной системы было невозможно. Намѣренія двора строго скрывались. Мало того: увѣренія, успокоившія умы умѣренныхъ пресвитеріанъ, были даны королемъ самымъ торжественнымъ образомъ. Онъ, до своего возстановленія, обѣщалъ даровать своимъ подданнымъ свободу совѣсти. Теперь онъ повторилъ это обѣщаніе и прибавилъ къ нему обѣщаніе употребить всѣ возможныя усилія, чтобы устроить компромиссъ между состязавшимися сектами. Онъ желалъ, говорилъ онъ, видѣть духовную юрисдикцію раздѣленною между епископами и синодами. Литургія должна была подвергнуться пересмотру собранія ученыхъ богослововъ, половина которыхъ должна была состоять изъ пресвитеріанъ. Вопросы относительно стихаря, положенія тѣла во время причащенія и знаменія креста при крещеніи должны были получить такое рѣшеніе, которое успокоило бы щекотливыя совѣсти. Убаюкавши такимъ образомъ бдительность тѣхъ, кого онъ наиболѣе боялся, король распустилъ парламентъ. Онъ уже далъ свое согласіе на актъ, которымъ была дарована амнистія, за немногими исключеніями, всѣмъ, кто, въ теченіе послѣднихъ смутъ, провинился въ политическихъ преступленіяхъ. Онъ также получилъ отъ общинъ разрѣшеніе на пожизненное пользованіе податями, ежегодная сумма которыхъ оцѣнивалась въ 1,200,000 фунтовъ. Правда, дѣйствительный приходъ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, составлялъ не многимъ болѣе милліона; но эта сумма, вмѣстѣ съ наслѣдственнымъ доходомъ короны, была тогда достаточна для покрытія издержекъ правительства въ мирное время. На постоянное войско не было ничего ассигновано. Націи было противно самое имя его, и малѣйшій намекъ на такую армію раздражилъ бы и встревожилъ бы всѣ партіи.
Въ началѣ 1661 года были произведены общіе выборы. Народъ былъ въ припадкѣ вѣрноподданническаго энтузіазма. Столица была возбуждена приготовленіями къ неслыханно-блестящей коронаціи. Слѣдствіемъ этого было избраніе такого состава представителей, какого Англія еще никогда не видывала. Огромная доля счастливыхъ кандидатовъ состояла изъ людей, которые сражались за корону и церковь, и умы которыхъ были ожесточены многими обидами и оскорбленіями, испытанными отъ рукъ круглоголовыхъ. Когда члены собрались, страсти, одушевлявшія каждаго отдѣльно, пріобрѣли новую силу отъ общаго сочувствія. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, палата общинъ подвизалась за королевскую власть ревностнѣе самого короля, за епископство ревностнѣе самихъ епископовъ. Карлъ и Кларендонъ были почти испуганы полнотою своего успѣха. Они очутились въ положеніи, отчасти похожемъ на то, въ какомъ находились Людовикъ XVIII и герцогъ Ришльи, Когда засѣдала палата 1815 года. Если бы король даже желалъ исполнить обѣщанія, данныя имъ пресвитеріанамъ, исполнить ихъ было бы не въ его власти. Дѣйствительно, только сильнымъ напряженіемъ своего вліянія могъ онъ помѣшать побѣдоноснымъ кавалерамъ уничтожить актъ амнистіи и отплатить безпощадно за все, что они претерпѣли.
Общины начали резолюціей, чтобы каждый членъ, подъ опасеніемъ изгнанія изъ парламента, принялъ причастіе по формѣ, предписанной древнею литургіею, и чтобы ковенантъ былъ сожженъ палачемъ на Дворцовой площади. Изданъ былъ актъ, только признавшій власть меча принадлежностью исключительно короля, но и объявившій, что палаты ни въ какой крайности не въ правѣ противиться королю силою. Изданъ былъ другой актъ, потребовавшій отъ всѣхъ должностныхъ лицъ какой бы то ни было корпораціи присяги въ томъ, что они считали сопротивленіекоролевской власти дѣломъ во всѣхъ случаяхъ беззаконнымъ. Нѣсколько горячихъ головъ желали внести билль, который долженъ былъ разомъ уничтожить всѣ статуты, изданные Долгимъ парламентомъ, и возстановить Звѣздную палату и Верховную комиссію; но реакція, при всемъ своемъ неистовствѣ, не дошла до этой крайности. Законъ, чтобы парламентъ собирался чрезъ каждые три года, былъ оставленъ въ силѣ, но дополнительныя статьи, обязывавшія отчетныхъ чиновниковъ приступать къ выборамъ въ надлежащее время, даже безъ королевскаго предписанія, были отмѣнены. Епископы вновь подучили право засѣдать въ верхней палатѣ. Древнее церковное устройство и древняя литургія были возобновлены безъ всякаго измѣненія, которое могло бы склонить къ примиренію по крайней мѣрѣ самыхъ умѣренныхъ пресвитеріанъ. Епископское рукоположеніе впервые сдѣлалось необходимымъ условіемъ для занятія высшихъ церковныхъ должностей. Около 2,000 служителей религіи, которымъ совѣсть не позволяла сообразоваться съ новымъ постановленіемъ, были изгнаны изъ бенефицій въ одинъ день. Господствовавшая партія съ торжествомъ напомнила страдальцамъ, что Долгій парламентъ, будучи на высотѣ власти, удалилъ отъ должностей еще большее число роялистскихъ священниковъ. Упрекъ былъ вполнѣ основателенъ. Но Долгій парламентъ по крайней мѣрѣ назначилъ священникамъ, которыхъ выгналъ, пособіе, достаточное для обезпеченія ихъ отъ голодной смерти; кавалеры же, опьяненные злобою, не имѣли ни справедливости, ни гуманности послѣдовать этому примѣру.
Потомъ явились уголовные статуты противъ нонконформистовъ, статуты, для которыхъ примѣры весьма легко могли быть найдены въ пуританскомъ законодательствѣ, во на которые король не могъ изъявить согласія безъ нарушенія обѣщаній, всенародно данныхъ имъ, въ эпоху самаго важнаго кризиса его жизни, тѣмъ, отъ кого зависѣла его участь. Пресвитеріане, въ крайнемъ смятеніи и ужасѣ, бросились къ подножію престола, съ просьбою вспомнить ихъ недавнія услуги и королевское слово, торжественно и неоднократно обѣщавшее имъ безопасность. Король поколебался. Онъ не могъ отпереться отъ собственной своей руки и печати. Онъ не могъ не сознать, что онъ былъ много обязанъ просителямъ. Онъ не привыкъ противиться назойливому домогательству. Его натура не была натурою гонителя. Правда, онъ питалъ отвращеніе къ пуританамъ; но въ немъ отвращеніе было слабымъ чувствомъ, очень мало похожимъ на энергическую ненависть, пылавшую въ сердцѣ До да. Сверхъ того, онъ былъ пристрастенъ къ римско-католической религіи и зналъ, что даровать свободу богослуженія исповѣдникамъ этой религіи было бы невозможно безъ распространенія того же самаго снисхожденія и на протестантскихъ диссентеровъ. Поэтому, онъ сдѣлалъ слабую попытку обуздать проникнутое нетерпимостью рвеніе палаты общинъ; но эта палата была подъ вліяніемъ гораздо болѣе глубокихъ убѣжденій и гораздо болѣе сильныхъ страстей, чѣмъ его убѣжденія и его страсти. Послѣ слабой борьбы, онъ уступилъ и съ видомъ готовности утвердилъ рядъ ненавистныхъ актовъ противъ сепаратистовъ. Посѣщеніе диссентерскаго мѣста богослуженія сдѣлалось преступленіемъ. Мировой судья, одинъ, безъ суда присяжныхъ, могъ обличать и за третью вину приговаривать подсудимаго къ ссылкѣ за-море на семь лѣтъ. Съ утонченною жестокостью было постановлено, чтобы виновный не былъ ссылаемъ въ Новую Англію, гдѣ онъ могъ бы найти сочувствующихъ друзей. За возвращеніе на родину до истеченія срока изгнанія подлежалъ онъ смертной казни. Новая и крайне нелѣпая испытательная присяга была наложена на священниковъ, лишенныхъ бенефицій за нонконформизмъ, и всѣмъ, которые отказались дать ее, запрещено было появляться въ предѣлахъ пятимильнаго разстоянія отъ города, управлявшагося корпораціею, отъ города, имѣвшаго своего представителя въ парламентѣ, или отъ города, гдѣ они пребывали въ качествѣ священнослужителей. Начальники, долженствовавшіе блюсти за исполненіемъ этихъ суровыхъ статутовъ, были вообще люди, распаленные духомъ партіи и воспоминаніемъ о притѣсненіяхъ, испытанныхъ ими во время республики. Тюрьмы, поэтому, скоро наполнились диссентерами; а между страдальцами были лица, геніемъ и добродѣтелью которыхъ могло бы вполнѣ гордиться любое христіанское общество.
Англійская церковь не была неблагодарною за покровительство, оказанное ей предержащею властью. Она была привязана къ монархіи съ перваго дня своего существованія. Но въ теченіе четверти столѣтія, слѣдовавшей за Реставраціею, рвеніе ея о королевскомъ авторитетѣ и наслѣдственномъ правѣ перешло всякія границы. Она пострадала вмѣстѣ съ домомъ Стюартовъ. Она была возстановлена вмѣстѣ съ этимъ домомъ. Она была связана съ нимъ общими интересами, дружбами и враждами. Невозможнымъ казалось, чтобы когда-нибудь могъ наступить день, когда узы, привязывавшія ее къ дѣтямъ ея августѣйшаго мученика, порвались бы, а вѣрность престолу, которою она хвалилась, перестала бы быть пріятнымъ и выгоднымъ долгомъ. Поэтому, она въ приторныхъ фразахъ величала ту прерогативу, которая постоянно была употребляема для ея защиты и возвеличенія, и, сама чувствуя себя очень хорошо, порицала развратность тѣхъ, кого угнетеніе, отъ котораго она была изъята, довело до возстанія. Ея любимою темою было ученіе о несопротивленіи. Это ученіе она проповѣдывала безъ всякаго ограниченія и довела до всѣхъ его крайнихъ послѣдствій. Ея ученики никогда не уставали повторять, что ни въ какомъ возможномъ случаѣ, даже еслибы Англія подпала подъ иго короля, подобнаго Бузурису или Фаларису, который, вопреки закону и помимо суда, ежедневно обрекалъ бы сотни невинныхъ жертвъ пыткѣ и смерти, всѣ государственные чины совокупно не были бы въ правѣ сопротивляться его тиранніи физическою силою. Къ счастью, начала человѣческой природы представляютъ достаточное ручательство, что такія теоріи никогда не будутъ болѣе, чѣмъ теоріями. День испытанія наступилъ, и тѣ самые люди, которые провозглашали это сумасбродное ученіе громче всѣхъ и чистосердечнѣе всѣхъ, явились, почти въ каждомъ графствѣ Англіи, въ оружіи противъ престола.
Собственность на всемъ протяженіи королевства снова начала переходить изъ рукъ въ руки. Такъ какъ національный продажи не были утверждены парламентомъ, то судьи признавали ихъ недѣйствительными. Государь, епископы, деканы, капитулы, роялистскіе нобльмены и джентльмены снова вступила во владѣніе конфискованнымк у нихъ помѣстьями и выгнали оттуда даже покунщиковъ, заплатившихъ хорошія цѣны. Потери, понесенныя кавалерами во время преобладанія ихъ противниковъ, были такимъ образомъ отчасти вознаграждены, но только отчасти. Всѣ иски о доходахъ промежуточнаго времени владѣнія были порѣшены общею амнистіею, и многочисленные роялисты, которые, для уплаты пеней, наложенныхъ парламентомъ, или для покупки благоволенія могущественныхъ круглоголовыхъ, продали свои земли гораздо дешевле, чѣмъ онѣ дѣйствительно стоили, не были избавлены отъ законныхъ послѣдствій собственныхъ своихъ дѣйствій.
Между тѣмъ какъ совершались эти перемѣны, перемѣна еще болѣе важная произошла въ нравахъ и обычаяхъ общества. Тѣ страсти и наклонности, которыя, подъ управленіемъ пуританъ, сурово подавлялись и, если только удовлетворялись, удовлетворялись тайкомъ, обнаружились съ неукротимою силою, какъ только узда была снята. Люди бросились къ суетнымъ забавамъ и преступнымъ удовольствіямъ съ жадностью, какую естественно производитъ долгое и принужденное воздержаніе. Общественное мнѣніе налагало мало стѣсненія. Нація, гнушавшаяся лицемѣріемъ, не довѣрявшая никакимъ притязаніямъ ѣя святость и еще не оправившаяся отъ недавней тиранніи правителей, строгихъ въ жизни и сильныхъ въ молитвѣ, нѣкоторое время смотрѣла съ благосклонностью на болѣе мягкіе и веселые пороки. Еще меньше стѣсненія налагало правительство. Дѣйствительно, не существовало безчинства, которое бы не поощрялось тщеславнымъ распутствомъ короля и его придворныхъ любимцевъ. Немногіе совѣтники Карла I, уже не молодые, хранили пристойную важность, которая, за тридцать лѣтъ передъ тѣмъ, была модою въ Вайтголлѣ. Таковы были самъ Кларендонъ и его друзья, Томасъ Раіотсли, графъ Соутгамптонъ, лордъ казначей, и Джемсъ Ботлеръ, герцогъ Ормондъ, который, не смотря ни многія превратности, храбро боролся за королевское дѣло въ Ирландіи и теперь управлялъ этимъ королевствомъ въ званія лорда-намѣстника. Но ни память о заслугахъ этихъ людей, ни ихъ великая власть въ государствѣ, не могли защитить ихъ отъ сарказмовъ, которыми модный порокъ любитъ метать въ обветшалую добродѣтель. Репутація благовоспитаннаго и веселаго человѣка пріобрѣталась теперь почти не иначе, какъ нарушеніемъ благопристойности. Великіе и разнообразные таланты содѣйствовали распространенію заразы. Нравственная философія не замедлила принять форму, отлично приноровленную ко вкусу поколѣнія, одинаково преданнаго и монархіи и пороку. Томасъ Гоббзъ необыкновенно точнымъ и яснымъ языкомъ, какого дотолѣ не употреблялъ ни одинъ изъ метафизическихъ писателей, утверждалъ, что воля государя была мѣриломъ добра и зла и что каждый подданный долженъ былъ съ готовностью, по королевскому приказанію, исповѣдывать папизмъ, магометанство или язычество. Тысяча лицъ, неспособныхъ оцѣнить то, что было дѣйствительно цѣннымъ въ его умозрѣніяхъ, ревностно привѣтствовали теорію, которая, превознося королевскій санъ, ослабляла нравственныя обязанности и низводила религію на степень простаго государственнаго дѣла. Гоббизмъ вскорѣ сдѣлался почти существеннымъ условіемъ репутаціи совершеннаго джентльмена. Всѣ болѣе или менѣе легкіе роды литературы были глубоко заражены господствовавшимъ безпутствомъ. Поэзія унизилась до того, что стала прислужницею всякой грубой похоти. Насмѣшка, вмѣсто того, чтобы стыдить преступленіе и ложь, направила свои грозныя стрѣлы противъ невинности и истины. Возстановленная церковь, конечно, боролась противъ господствовавшей безнравственности, но боролась слабо и неохотно. Декорумъ ея сана требовалъ, чтобы она увѣщевала своихъ заблудшихъ чадъ. Но ея увѣщанія дѣлались небрежнымъ образомъ. Ея вниманіе было занято другими предметами. Она всею душою стремилась уничтожить пуританъ а научить епископаловъ воздавать кесарево кесарю. Она была ограблена и угнетена партіею, проповѣдывавшею строгую нравственность. Она была возстановлена въ богатствѣ и почетѣ развратникамъ. Какъ ни были мало расположены люди веселья и моды сообразоваться въ жизни съ ея наставленіями, все-таки они были готовы сражаться, по-колѣно въ крови, за ея соборы и дворцы, за каждую строку ея требника и за каждую нитку ея облаченій. Если развратный кавалеръ и посѣщалъ игорные и непотребные дома, — онъ по крайней мѣрѣ избѣгалъ пуританскихъ сходбищъ. Если онъ въ разговорѣ и не обходился никогда безъ сквернословія и богохульства — это нѣкоторымъ образомъ заглаживалось его готовностью отправить Бакстера и Гоу въ тюрьму за проповѣди и молитвы. Такимъ образомъ духовенство нѣкоторое время вело войну противъ раскола съ такою силою, что почти не имѣло досуга вести войну противъ порока. Похабство Этереджа и Вичирли повторялось, въ присутствіи и съ особеннаго соизволенія главы церкви, женскими устами и слушалось женскими ушами, тогда какъ авторъ «Ріlgrim’s Progress» томился въ темницѣ за то, что благовѣствовалъ бѣднымъ. Это — несомнѣнный и весьма поучительный фактъ, что годы, когда политическое могущество англиканской іерархіи находилось въ зенитѣ, были именно годами, когда національная нравственность находилась на самой низкой степени.
Почти ни одно сословіе или званіе не избѣгло заразы господствовавшей безнравственности; но тѣ лица, которыя избирали политику своею профессіею, были едва-ли не самою растлѣнною частью растлѣннаго общества. Они подвергались не только тѣмъ же вреднымъ вліяніямъ, какія дѣйствовали на націю вообще, но и порчѣ особеннаго самаго и злокачественнаго рода. Ихъ характеръ образовался среди частыхъ и насильственныхъ революцій и контръ-революцій. Въ продолженіе немногихъ лѣтъ, они видѣли церковное и гражданское устройство своего отечества неоднократно измѣнявшимся. Они видѣли Епископальную церковь преслѣдовавшею пуританъ, Пуританскую церковь преслѣдовавшею епископаловъ и Епископальную церковь снова преслѣдовавшею пуританъ. Они видѣли наслѣдственную монархію уничтоженною и возстановленною. Они видѣли Долгій парламентъ трижды верховнымъ въ государствѣ и трижды распущеннымъ среди проклятій и хохота милліоновъ людей. Они видѣли новую династію быстро достигшею вершины могущества и славы и потомъ внезапно, безъ борьбы, низвергнутою съ высоты величія. Они видѣли новую представительную систему затѣянною, испытанною и покинутою. Они видѣли новую палату лордовъ созданною и разсѣянною. Они видѣли огромныя массы собственности насильственно перешедшими отъ кавалеровъ къ круглоголовымъ и отъ круглоголовыхъ обратно къ кавалерамъ. Въ теченіе этихъ событій, никто не могъ подвизаться и преуспѣвать на политическомъ поприщѣ, не приготовившись мѣняться со всякою перемѣною счастья. Только въ удаленіи отъ свѣта можно было долго удерживать славу непоколебимаго роялиста или непоколебимаго республиканца. Кто въ такое время рѣшается достигнуть политическаго величія, тотъ долженъ отбросить всякую мысль о постоянствѣ. Вмѣсто того, чтобы стремиться къ неизмѣнности среди безконечнаго измѣненія, онъ долженъ постоянно сторожить признаки грядущей реакціи. Онъ долженъ улучать самую пору для того, чтобы покинуть гибнущее дѣло. Неразлучный спутникъ факціи, пока она первенствуетъ, онъ долженъ вдругъ отдѣлываться отъ нея, когда начинаются ея затрудненія, долженъ нападать на нее, долженъ преслѣдовать ее, долженъ вступать на новое поприще могущества и благоденствія въ товариществѣ съ новыми союзниками. Его положеніе естественно развиваетъ въ немъ до высшей степени особенный разрядъ способностей и особенный разрядъ пороковъ. Онъ становится быстръ въ наблюдательности и плодовитъ въ находчивости. Онъ безътруда усвоиваетъ себѣ тонъ всякой сектр или партіи, съ которою ему приходится брататься. Онъ распознаетъ знаменія временъ съ прозорливостью, которая для толпы кажется чудесною, съ прозорливостью, похожею на ту, съ какою опытный полицейскій чиновникъ Преслѣдуетъ малѣйшіе признаки преступленія, или съ какою могокскій воинъ отыскиваетъ слѣдъ въ лѣсахъ. Но въ государственномъ человѣкѣ такимъ образомъ воспитанномъ мы рѣдко найдемъ честность, постоянство, или какую-нибудь иную изъ добродѣтелей благороднаго семейства Истины. У него нѣтъ ни вѣры въ какое-либо ученіе, ни ревности къ какому-либо дѣлу. Онъ видѣлъ столько древнихъ учрежденій уничтоженными, что не имѣетъ никакого уваженія къ преданію. Онъ видѣлъ столько новыхъ учрежденій, обѣщавшихъ многое и произведшихъ только разочарованіе, что не имѣетъ никакой надежды на улучшеніе. Онъ одинаково смѣется и надъ тѣми, которые заботятся сохранить, и надъ тѣми, которые стремятся преобразовать существующій порядокъ. Въ государствѣ нѣтъ ничего такого, въ защитѣ цли разрушеніи чего не могъ бы онъ, безъ зазрѣнія совѣсти или краски стыда, принять участія. Вѣрность мнѣніямъ и друзьямі кажется ему простымъ тупоуміемъ и упрямствомъ. Политику онъ считаетъ не наукою, предметъ которой — счастье человѣчества, но азартною игрою, смѣсью случая и искусства, въ которой ловкій и счастливый игрокъ можетъ выиграть состояніе, дворянскую корону, даже королевскій вѣнецъ, и въ которой одинъ опрометчивый ходъ можетъ повести къ утратѣ имущества и жизни. Честолюбіе, которое въ хорошія времена и въ хорошихъ сердцахъ является полудобродѣтелью, въ переходную пору, отдѣленное отъ всякаго возвышеннаго и филантропическаго чувства, дѣлается эгоистическою алчностью, почти такою рсе неблагородною, какъ скупость. Между тѣми политиками, которые, со времени Реставраціи до восшедствія на престолъ Ганноверскаго дома, были во главѣ великихъ партій въ государствѣ, можно указать очень немногихъ, чья репутація не запятнана тѣмъ, что въ наше время названо было бы грубымъ вѣроломствомъ и растлѣніемъ. Почти безъ преувеличенія можно сказать, что самые безнравственные политическіе дѣятели, принимавшіе участіе въ государственныхъ дѣлахъ на нашей памяти, заслужили бы названіе совѣстливыхъ и безкорыстныхъ, если бы мѣрить ихъ мѣриломъ, бывшимъ въ ходу въ послѣдней половинѣ XVII столѣтія.
Между тѣмъ какъ эти политическія, религіозныя и нравственныя перемѣны совершались въ Англіи, королевскій авторитетъ безъ труда возобновился во всѣхъ прочихъ частяхъ Британскихъ острововъ. Въ Шотландіи возстановленіе Стюартовъ было встрѣчено съ радостью, потому что оно считалось возстановленіемъ національной независимости. И дѣйствительно, иго, наложенное Кромвеллкмъ, было, повидимому, снято: государственные чины снова стали собираться въ своей старинной залѣ въ Эдинбургѣ, а сенаторы юстицъ-коллегіи снова стали блюсти шотландское право по стариннымъ формамъ. Однако, независимость этого небольшаго королевства въ сущности была скорѣе номинальною, нежели фактическою: пока король имѣлъ на своей сторонѣ Англію, ему нечего было страшиться нерасположенія въ прочихъ его владѣніяхъ. Онъ былъ теперь въ такомъ положеніи, что могъ возобновить попытку, оказавшуюся гибельною для его отца, безъ всякой опасности подвергнуться отцовской участи. Карлъ I пытался силою своей королевской власти надвязать шотландцамъ свою религію въ такую пору, когда и религія его и его королевская власть были непопулярны въ Англіи, и онъ не только не достигъ своей цѣли, но и возбудилъ смуты, за которыя наконецъ поплатился короною и головою. Времена перемѣнились: Англія исполнилась рвенія о монархіи и прелатствѣ; а потому планъ, который въ предшествовавшемъ поколѣніи былъ въ высшей степени безразсуднымъ, могъ быть снова испытанъ безъ особеннаго риска для престола. Правительство рѣшилось учредить прелатскую церковь въ Шотландіи. Намѣреніе это было порицаемо каждымъ шотландцемъ, сужденіе котораго заслуживало какого-нибудь уваженія. Нѣкоторые шотландскіе государственные люди, ревностные поборники королевской прерогативы, были воспитаны въ пресвитеріанствѣ. Хотя они мало тревожились религіозными вопросами, однако оказывали предпочтеніе религіи своего дѣтства и хорошо знали, какое сильное вліяніе имѣла эта религія на сердца ихъ соотечественниковъ. Они протестовали сильно; но, когда оказалось, что они протестовали напрасно, у нихъ не хватило доблести упорствовать въ оппозиціи, которая прогнѣвила бы ихъ повелителя; а нѣкоторые изъ нихъ унизились до безнравственности и низости преслѣдованія того, что въ душѣ они признавали самою чистою формою христіанства. Шотландскій парламентъ былъ такъ устроенъ, что почти никогда не оказывалъ серьёзной оппозиціи даже королямъ гораздо болѣе слабымъ, чѣмъ былъ тогда Карлъ. Епископство, поэтому, было установлено закономъ. Что касается до формы богослуженія, то духовенству былъ предоставленъ широкій произволъ. Въ однихъ церквахъ употреблялась англійская литургія. Въ другихъ священнослужители выбирали изъ этой литургіи такія молитвы и молебны, которые казались неимѣніе оскорбительными для народа. Но вообще славословіе пѣлось въ донцѣ публичнаго богослуженія, и символъ вѣры прочитывался при обрядѣ крещенія. Масса шотландской націи гнушалась новою церковью, какъ суевѣрною и какъ чужою, какъ оскверненною пороками Рима и какъ знакомъ преобладанія Англіи. Общаго возстанія впрочемъ не было. Страна была уже не тѣмъ, чѣмъ была она двадцать два года назадъ. Бѣдственная война и иноплеменное господство смирили духъ народа. Аристократія, бывшая въ большомъ почетѣ у средняго класса и простонародья, стала во главѣ движенія противъ Карла 1, но оказалась раболѣпною передъ Карломъ II. Отъ англійскихъ пуританъ уже нельзя было ожидать помощи. Они были слабою партіею, гонимою и закономъ и общественнымъ мнѣніемъ. Поэтому, масса шотландской націи угрюмо покорилась и съ угрызыніемъ совѣсти присутствовала при священнодѣйствіяхъ епископальнаго духовенства, или пресвитеріанскихъ священниковъ, которые согласились принять отъ правительства полутерпимость, извѣстную подъ -названіемъ индульгенціи. Но нашлось, особенно въ западныхъ низменностяхъ, много ярыхъ и рѣшительныхъ людей, утверждавшихъ, что обязанность соблюдать ковенантъ была выше обязанности повиноваться начальству. Эти люди, вопреки закону, упорно продолжали собираться для поклоненія Богу по-своему. На индульгенцію они смотрѣли не какъ на частное исправленіе золъ, причиненныхъ церкви начальствомъ, но какъ на новое зло, тѣмъ болѣе ненавистное, что оно было прикрыто личиною благодѣянія. Гоненіе, говорили они, могло убить только тѣло; гнусная же индульгенція была смертоносна для души. Изгнанные изъ городовъ, они собирались въ степяхъ и на горахъ. Атакуемые гражданскою властью, они не колеблясь отражали силу силою. На каждое сходбище являлись они въ оружіи. Они неоднократно доходили до открытаго мятежа. Они были легко поражаемы и безпощадно наказываемы; но ни пораженіе, ни наказаніе не могло смирить ихъ отваги. Травимые подобно дикимъ звѣрямъ, мучимые, пока не раздроблялись ихъ кости, заточаемые сотнями, вѣшаемые десятками, то предаваемые въ жертву необузданности англійскихъ солдатъ, то оставляемые на произволъ горскихъ разбойничьихъ шаекъ, они все-таки отгрызались съ такимъ свирѣпымъ мужествомъ, что самый смѣлый и могущественный гонитель не могъ не страшиться дерзости ихъ отчаянія.
Таково было, въ царствованіе Карла II, состояніе Шотландіи. Ирландія была не менѣе потрясена. На этомъ островѣ существовали распри, въ сравненіи съ которыми самые сильные раздоры англійскихъ политиковъ оказывались слабыми. Вражда между ирландскими кавалерами и ирландскими круглоголовыми была почти забыта въ болѣе жестокой враждѣ, свирѣпствовавшей между англійскимъ и кельтскимъ племенами. Разстояніе между епископаломъ и пресвитеріаниномъ, казалось, исчезало, въ сравненіи съ разстояніемъ, отдѣлявшимъ ихъ обоихъ отъ паписта. Во время послѣднихъ междоусобныхъ смутъ, большая часть ирландской земли перешла отъ побѣжденной націи къ побѣдителямъ. На милость короны не многіе изъ прежнихъ или новыхъ землевладѣльцевъ имѣли какія-нибудь притязанія. Ограбившіе и ограбленные, по большей части, одинаково были мятежниками. Правительство скоро было сбито съ толку и утомлено противоположными требованіями и взаимными обвиненіями двухъ раздраженныхъ фикцій. Тѣ поселенцы, между которыми Кромвелль раздѣлилъ завоеванную территорію, и потомки которыхъ до сихъ поръ называются кромвелліанцами, представляли, что первобытные обитатели были смертельными врагами англійской націи при всѣхъ династіяхъ протестантской религіи во всѣхъ формахъ. Они описывали и преувеличивали ужасы, опозорившіе ольстерское возмущеніе; они побуждали короля рѣшительно продолжать политику протектора и не совѣстились намекать, что въ Ирландіи до тѣхъ поръ не будетъ мира, пока не искоренится древнее ирландское племя. Католики еликовозможно уменьшали свой проступокъ и въ жалостныхъ выраженіяхъ распространялись о строгости своего наказанія, которое, въ самомъ дѣлѣ, не отличалось снисходительностью. Они умоляли Карла не смѣшивать невинныхъ съ виновными и напоминали ему, что многіе изъ виновныхъ загладили свою ошибку возвращеніемъ въ среду вѣрноподанныхъ и защитою его правъ противъ убійцъ его отца. Дворъ, утомленный назойливостью обѣихъ партій, изъ которыхъ онъ не имѣлъ причины любить ни ту, ни другую, избавился наконецъ отъ муки, предписавши компромиссъ. Жестокая, но весьма зрѣлая и энергическая система, посредствомъ которой Оливеръ намѣревался сдѣлать островъ совершенно англійскимъ, была покинута. Кромвелліанцы волею-неволею должны были отдать третью часть своихъ пріобрѣтеній. Земля такимъ образомъ возвращенная была произвольно раздѣлена между соискателями, которыхъ правительство пожелало взыскать милостью. Но массы, клявшіяся, что онѣ не были виновны ни въ какой измѣнѣ, и нѣкоторыя лица, хвалившіяся, что ихъ вѣрность престолу была блистательно ознаменована, не получили удовлетворенія ни натурою, ни деньгами, и наполнили Францію и Испанію воплями противъ несправедливости и неблагодарности дома Стюартовъ.
Между тѣмъ правительство, даже въ Англіи, утратило свою популярность. Роялисты начали ссориться съ дворомъ и другъ съ другомъ, и партія, которая была побѣждена, попрана и, казалось, уничтожена, но которая все еще сохраняла сильное жизненное начало, снова подняла голову и возобновила нескончаемую войну.
Если бы управленіе было даже безукоризненно, энтузіазмъ, съ какимъ народъ привѣтствовалъ возвращеніе короля и прекращеніе военной тиранніи, все-таки не могъ бы быть постояннымъ. Законъ нашей природы требуетъ, чтобы за такими припадками восторга всегда слѣдовало охлажденіе. Способъ, какимъ дворъ употребилъ во зло свою побѣду, ускорилъ и довершилъ охлажденіе. Всякій умѣренный человѣкъ возмущался наглостью, жестокостью и вѣроломствомъ правительства относительно нонконформистовъ. Уголовные законы совершенно очистили угнетенную партію отъ недобросовѣстныхъ членовъ, обезчестившихъ ее своими пороками, и снова сдѣлали ее честною и богобоязненною средою людей. Пуританинъ, побѣдитель, властелинъ, преслѣдователь, грабитель, былъ ненавидимъ. Пуританинъ, обманутый и жестоко обиженный, покинутый всѣми подлипалами, которые, во время его благоденствія, добивались братства съ нимъ, выгнанный изъ дому, лишенный, подъ опасеніемъ строгихъ взысканій, права молиться или причащаться сообразно съ своею совѣстью, но тѣмъ не менѣе твердый въ своей рѣшимости повиноваться скорѣе Богу, нежели человѣку, былъ, вопреки нѣкоторымъ непріятнымъ воспоминаніямъ, предметомъ жалости и уваженія для благомыслящихъ людей. Эти чувства сдѣлались еще сильнѣе, когда разнесся слухъ, что дворъ не былъ расположенъ относиться къ папистамъ съ такою же суровостью, какая была выказана противъ пресвитеріанъ. Смутное подозрѣніе, что король и герцогъ не были искренними протестантами, возникло во многихъ умахъ. Сверхъ того, многія лица, гнушавшіяся строгостью и ханжествомъ фарисеевъ республики, начали еще болѣе гнушаться открытымъ распутствомъ двора и кавалеровъ и готовы были сомнѣваться, не былъ ли угрюмый ригоризмъ Хвали-Бога Барбона предпочтительнѣе наглой нечестивости и необузданности Боккингама и Седли. Даже безнравственные люди, не совсѣмъ лишенные здраваго смысла и общественнаго духа, жаловались, что правительство трактовало самыя серьёзныя дѣла какъ пустяки, а пустяками занималось точно дѣломъ серьёзнымъ. Можно было бы простить королю, если бы онъ услаждалъ свой досугъ виномъ, остроуміемъ и красотою. Но нельзя было терпѣть, чтобы онъ унижался до степени простаго лежебока и сластолюбца, чтобы важнѣйшія государственныя дѣла коснѣли въ небреженіи и чтобы общественная служба терпѣла крайность, а финансы разстроивались, ради обогащенія непотребницъ и паразитовъ.
Огромное число роялистовъ вторило этимъ жалобамъ и присоединяло къ нимъ много рѣзкихъ упрековъ неблагодарности короля. По правдѣ, цѣлая его Казна оказалась бы недостаточною для вознагражденія всѣхъ ихъ соразмѣрно тому, какъ они сами цѣнили свои заслуги. Каждому злополучному джентльмену, сражавшемуся подъ начальствомъ Руприхта или Дерби, собственныя услуги казались въ высшей степени важными, а собственныя страданія въ высшей степени тяжкими. Каждый изъ нихъ ласкалъ себя надеждою, что онъ — до остальныхъ ему не было дѣла — получитъ щедрое вознагражденіе за все потерянное имъ во время междоусобныхъ смутъ и что за возстановленіемъ монархіи послѣдуетъ возстановленіе его разрушеннаго благосостоянія. Ни одинъ изъ этихъ претендентовъ не могъ сдержать своего негодованія, очутившись такимъ же бѣднякомъ при королѣ, какимъ былъ при Охвостьѣ или протекторѣ. Нерадивость и расточительность двора возбуждали горькое негодованіе этихъ вѣрноподданныхъ ветерановъ. Они справедливо говорили, что половина того, что его величество проматывалъ на наложницъ и шутовъ, осчастливили бы сотни старыхъ кавалеровъ, которые, срубивши свои дубовыя рощи и переплавивши свою серебряную посуду, чтобы помочь его отцу, бродили теперь въ изношенномъ платьѣ и не знали куда обратиться, чтобъ пообѣдать.
Въ то же самое время произошло внезапное пониженіе поземельной ренты. Доходъ каждаго помѣстнаго собственника уменьшился пятью шиллингами на фунтъ. Вопль земледѣльческаго бѣдствія поднялся изъ каждаго шира въ королевствѣ, и отвѣтственность за это бѣдствіе была, по обыкновенію, взвалена на правительство. Джентри, принужденное сократить на время свои издержки, съ негодованіемъ видѣло возрастаніе блеска и расточительности Вайтголля и непоколебимо оставалось въ увѣренности, что деньги, долженствовавшія поддержать его хозяйства, перешли какимъ-нибудь необъяснимымъ способомъ къ королевскимъ любимцамъ.
Умы были теперь въ такомъ настроеніи, что каждый публичный актъ возбуждалъ неудовольствіе. Карлъ вступилъ въ супружество съ Катериною, принцессою португальскою. Народъ. не одобрялъ этого брака и началъ громко роптать, когда оказалось, что король, по всей вѣроятности, не будетъ имѣть законнаго потомства. Дюнкирхенъ, завоеванный Оливиромъ у Испаніи, былъ проданъ Людовику XIV, королю французскому. Эта сдѣлка возбудила общее негодованіе. Англичане уже начинали съ безпокойствомъ слѣдить за успѣхами французской державы и смотрѣть на домъ Бурвоновъ съ такимъ же точно чувствомъ, съ какимъ ихъ дѣды смотрѣли на домъ Австрійскій. Благоразумно ли было, спрашивали они, увеличивать, въ такое время, силу монархіи, и безъ того уже слишкомъ грозной? Дюнкирхенъ, кромѣ того, цѣнился народомъ не только какъ плацъ-дармъ и ключъ къ Нидерландамъ, но и какъ трофей англійской доблести. Онъ значилъ для подданныхъ Карла то же, что Кале значило для предшествовавшаго поколѣнія и что для иксъ значитъ Гибралтарская скала, такъ мужественно отражавшая въ бѣдственные и опасные годы флоты и арміи могучей коалиціи. Экономическій предлогъ могъ бы имѣть нѣкоторый вѣсъ, еслибъ былъ представленъ экономнымъ правительствомъ.
Но извѣстно было, что расходы на содержаніе Дюнкирхена были гораздо менѣе тѣхъ суммъ, которыя тратилась при дворѣ порочнымъ и безумнымъ образомъ. Поведеніе государя, безпримѣрно расточительнаго во всемъ, что касалось до его собственныхъ удовольствій, и скряжничавшаго во всемъ, что касалось до безопасности и чести государства, выводило народъ изъ терпѣнія.
Общественное неудовольствіе возрасло, когда оказалось, что въ то время, какъ Дюнкирхенъ былъ покинутъ подъ предлогомъ экономіи, Тангерская крѣпость, составлявшая часть приданого королевы Катерины, была исправлена и содержима цѣною огромныхъ издержекъ. Это мѣсто не было въ связи ни съ какими воспоминаніями, лестными для національной гордости; оно отнюдь не могло способствовать національнымъ интересамъ; оно вовлекало насъ въ беславныя, невыгодныя и безконечныя война съ племенами полудикихъ мусульманъ и было расположено въ климатѣ, особенно неблагопріятномъ для здоровья и силы англійской расы.
Но ропотъ, возбужденный этими ошибками, былъ слабъ въ сравненіи съ воплемъ, который вскорѣ раздался во всеуслышаніе. Правительство вступило въ войну съ Соединенными Провинціями. Палата общинъ охотно ассигновала суссы, безпримѣрныя въ нашей исторіи, суммы, превышавшія тѣ, которыя отпускались на флоты и арміи Кромвеля въ эпоху, когда его могущество было грозою всего міра. Но таковы были расточительность и неспособность преемниковъ его власти, что эта щедрость оказалась хуже, чѣмъ безполезною. Придворные льстецы, которымъ не по плечу было бороться противъ великихъ людей, управлявшихъ тогда военными дѣйствіями Голландіи, противъ такого государственнаго человѣка, какъ Де-Виттъ, и такого адмирала, какъ Де-Рюйтеръ, быстро наживали богатства, между тѣмъ какъ матросы бунтовали чисто съ голоду, между тѣмъ какъ верфи оставались безъ всякой охраны, между тѣмъ какъ судй были съ течью и безъ такелажа. Наконецъ рѣшено было покинуть всѣ планы наступательной войны, и вскорѣ оказалось, что даже и оборонительная война была слишкомъ трудною задачею для этой администраціи. Голландскій флотъ поднялся вверхъ по Темзѣ и сжегъ военныя суда, стоявшія у Чатама. Говорили, что въ самый день этого великаго униженія король пировалъ съ дамами своего сераля и забавлялся, гоняясь за молью по столовой комнатѣ. Тогда-то, наконецъ, была отдана поздняя справедливость памяти Оливера. Повсюду люди величали его доблесть, геній и патріотизмъ. Повсюду вспоминали, какъ, въ его управленіе, всѣ иностранныя державы трепетали при имени Англіи, какъ генеральные штаты, теперь столь надменные, пресмыкались у его ногъ, и какъ въ то время, когда сдѣлалось извѣстнымъ, что его не стало, Амстердамъ былъ иллюминованъ, точно по случаю великаго избавленія, а дѣти бѣгали вдоль каналовъ, ликуя отъ радости, что дьяволъ умеръ. Даже роялисты восклицали, что государство могло быть спасено только призывомъ старыхъ солдатъ республики къ оружію. Вскорѣ столица начала ощущать бѣдствія блокады. Топлива почти невозможно было промыслить. Тильбюри-Фортъ, мѣсто, гдѣ Елисавета мужески-храбро выразила полное презрѣніе къ герцогу Пармскому и къ Испаніи, подвергся, среди бѣлаго дня, смѣлому нападенію непріятеля. Громъ чужихъ орудій, въ первый и послѣдній разъ, былъ услышанъ гражданами Лондона. Въ совѣтѣ серьёзно предлагалось, въ случаѣ приближенія врага, покинуть Тоуэръ. Огромныя массы народа толпились на улицахъ, крича, что Англія куплена и продана. Домё и кареты министровъ подвергались нападенію черни, я казалось вѣроятнымъ, что правительство будетъ имѣть дѣло разомъ и съ нашествіемъ и съ возмущеніемъ. Правда, крайняя опасность скоро минула. Трактатъ былъ заключенъ, весьма отличный отъ тѣхъ, какіе привыкъ подписывать Оливеръ, и нація еще разъ утихла, но была въ настроеніи почти такомъ же свирѣпомъ и угрюмомъ, какъ во дни корабельной подати.
Неудовольствіе, порожденное дурнымъ управленіемъ, было усилено злополучіями, которыхъ наилучшее управленіе не могло бы предотвратить. Между тѣмъ какъ позорная война съ Голландіею была въ самомъ разгарѣ, Лондонъ потерпѣлъ два великихъ бѣдствія, какія никогда, въ такой короткій промежутокъ времени, не постигали одного города. Чума, превосходящая ужасомъ всѣ повѣтрія, какія въ теченіе трехъ столѣтій посѣщали нашъ островъ, истребила въ шесть мѣсяцевъ болѣе 100,000 человѣкъ. Не успѣла погребальная телѣга прекратить свои объѣзды, какъ пожаръ, подобнаго которому не было видано въ Европѣ со времени сожженія Рима при Неронѣ, обратилъ въ развалины цѣлое Сити, отъ Тоуэра до Темпля и отъ рѣки до окрестностей Смитфильда.
Если бы въ то время, какъ нація страдала подъ бременемъ такого множества поношеній и несчастій, были произведены общіе выборы, круглоголовые, по всей вѣроятности, снова достигли бы преобладанія въ государствѣ. Но парламентъ все еще былъ кавалерскимъ парламентомъ, избраннымъ въ порывѣ вѣрноподданническаго энтузіазма, который послѣдовалъ за Реставраціею. Тѣмъ не менѣе скоро сдѣлалось очевиднымъ, что никакое англійское законодательное собраніе, какъ бы велика ни была его вѣрность престолу, не согласится уже быть единственно тѣмъ, чѣмъ законодательное собраніе было при Тюдорахъ. Отъ смерти Елисаветы до кануна междоусобной войны, пуритане, преобладавшіе въ представительномъ собраніи, постоянно, посредствомъ искуснаго употребленія могущества кошелька, болѣе и болѣе захватывали въ свои руки область исполнительной администраціи. Джентльмены, которые, послѣ Реставраціи, наполнили нижнюю палату, хотя и гнушались пуританскимъ именемъ, однако съ удовольствіемъ наслѣдовали плодъ пуританской политики. Конечно, они были вполнѣ готовы употреблять власть, которою обладали въ государствѣ, на то, чтобы сдѣлать своего короля могущественнымъ и уважаемымъ, какъ внутри, такъ и внѣ Англіи; но съ самою властью они рѣшились не разставаться. Великая англійская революція XVII столѣтія, то есть, переходъ верховнаго контроля надъ исполнительною администраціею отъ короны къ палатѣ общинъ, преуспѣвала, въ теченіе всего долгаго существованія этого парламента, безшумно, но быстро и прочно. Карлъ, постоянно разорявшій себя дурачествами и пороками, нуждался въ деньгахъ. Однѣ только общины могли законно надѣлять его деньгами. Предупредить, чтобы онѣ не назначали цѣны за своя надѣлы, было невозможно. Цѣна, которую онѣ назначали за своя надѣлы, заключалась въ томъ, чтобы имъ предоставлено было вмѣшиваться во всѣ прерогативы короля, вынуждать у него согласіе на законы, ему не нравившіеся, низвергать кабинеты, предписывать путь внѣшней политики и даже руководить военною администраціею. Къ сану и особѣ короля онѣ громко я чистосердечно выражали сильнѣйшую привязанность. Но относительно Кларендона онѣ не были связаны никакимъ вѣрноподданническимъ долгомъ и потому напали на него такъ же яростно, какъ ихъ предшественники напали на Страффорда. Добродѣтели и пороки министра одинаково способствовали его низверженію. Онъ былъ видимымъ главою управленія и потому считался отвѣтчикомъ даже за тѣ акты, противъ которыхъ сильно, но тщетно, возставалъ въ совѣтѣ. Пуритане и всѣ, кто жалѣлъ пуританъ, смотрѣли на него, какъ на неумолимаго изувѣра, какъ на втораго іода, только гораздо болѣе умнаго, чѣмъ Лодъ. Онъ настаивалъ при всякомъ случаѣ на строгомъ соблюденіи акта всепрощенія, и эта весьма похвальная сторона его поведенія сдѣлала его ненавистнымъ для всѣхъ тѣхъ роялистовъ, которые желали поправить свои разоренныя состоянія исками съ круглоголовыхъ за убытки и доходы промежуточнаго времени владѣнія. Шотландскіе пресвитеріане приписывали ему паденіе своей церкви. Ирландскіе паписты приписывали ему утрату своихъ земель. Какъ отецъ герцогини іоркской, онъ имѣлъ очевидный интересъ желать, чтобы на престолѣ была безплодная королева; а потому его подозрѣвали, что онъ съ намѣреніемъ рекомендовалъ такую. Продажа Дюнкирхена справедливо вмѣнялась ему въ вину. За войну съ Голландіею онъ, съ меньшею справедливостью, считался отвѣтчикомъ. Его горячій нравъ, его надменное обращеніе, неприличная рьяность, съ какою онъ домогался сокровищъ, тщеславіе, съ какимъ онъ расточалъ ихъ, его картинная галлерея, наполненная образцовыми произведеніями Вандина, нѣкогда бывшими собственностью разореніяхъ кавалеровъ, его дворецъ, возвышавшійся длиннымъ и великолѣпнымъ своимъ фасадомъ какъ-разъ насупротивъ болѣе скромнаго жилища нашихъ королей, навлекли на него много заслуженной и нѣсколько незаслуженной хулы. Когда голландскій флотъ былъ въ Темзѣ, ярость черни направлялась преимущественно противъ канцлера. Окна его были разбиты, деревья его сада были срублены, и передъ его дверью была поставлена висѣлица. Но нигдѣ не былъ онъ такъ ненавидимъ, какъ въ палатѣ общинъ. Онъ не могъ понять, что быстро приближалось время, когда эта палата, продолжись только ея существованіе, должна была сдѣлаться верховною въ государствѣ, когда управленіе этою палатою должно было сдѣлаться важнѣйшею отраслью политики, и когда, безъ помощи людей, пользующихся довѣріемъ этой палаты, администрація должна была сдѣлаться невозможною. Онъ упрямо продолжалъ смотрѣть на парламентъ, какъ на собраніе, ничѣмъ не отличавшееся отъ парламента, засѣдавшаго сорокъ лѣтъ назадъ, когда онъ впервые началъ изучать право въ Темплѣ. Онъ не желалъ лишать законодательную среду тѣхъ правъ, которыя принадлежали ей на основаніи древней конституціи государства; но новое развитіе этихъ правъ, развитіе естественное, неизбѣжное и отвратимое только совершеннымъ уничтоженіемъ самыхъ правь, возбуждало въ немъ отвращеніе и безпокойство. Ничто не побудило бы его приложить большую печать къ предписанію о сборѣ корабельной подати, или подать въ совѣтѣ голосъ о заключеніи члена парламента въ Тоуэръ за слова, сказанныя въ преніи; но когда общины начали изслѣдовать, какимъ образомъ были истрачены деньги, ассигнованныя на войну, и разбирать дурное управленіе флотомъ, онъ запылалъ негодованіемъ. Такое изслѣдованіе, по мнѣнію его, было внѣ ихъ вѣдомства. Онъ допускалъ, что палата, была весьма вѣрнымъ собраніемъ, что она оказала важныя услуги коронѣ и что ея намѣренія были превосходны. Но, какъ публичнымъ, такъ и частнымъ образомъ, онъ, при всякомъ случаѣ, выражалъ свое сожалѣніе, что джентльмены, такъ искренно привязанные къ монархіи, необдуманно посягали на прерогативу монарха. Какъ рѣзко ни отличались они настроеніемъ отъ членовъ Долгаго парламента, однако, говорилъ онъ, они все-таки подражали этому парламенту, вмѣшиваясь въ дѣла, не касавшіяся государственныхъ чиновъ и подлежавшія одному лишь авторитету короны. Страна, утверждалъ онъ, до тѣхъ поръ не будетъ имѣть хорошаго управленія, пока представители широкъ и городовъ не удовольствуются ролью, которую играли ихъ предшественники во дни Елисаветы. Всѣ планы, какіе предлагались людьми, лучше его различавшими знаменія того времени, съ цѣлью поддержать доброе согласіе между дворомъ и общинами, онъ отвергалъ съ пренебреженіемъ, какъ незрѣлые проекты, несовмѣстные съ древнею англійскою конституціею. Въ отношеніи къ молодымъ ораторамъ, достигавшимъ отличія и вліянія въ нижней палатѣ, поведеніе его было непріязненно, и онъ успѣлъ сдѣлать ихъ, почти всѣхъ безъ исключенія, своими смертельными врагами. Дѣйствительно, однимъ изъ самыхъ важныхъ его недостатковъ было неумѣренное презрѣніе къ молодежи, и это презрѣніе было тѣмъ непростительнѣе, что собственная его опытность въ англійскихъ государственныхъ дѣлахъ отнюдь не соотвѣтствовала его возрасту. Ибо такая значительная часть его жизни была проведена за границею, что онъ зналъ о томъ мірѣ, гдѣ очутился по возвращеніи, менѣе многихъ, которые могли бы быть его сыновьями.
По этимъ причинамъ онъ былъ нелюбимъ общинами. По совершенно инымъ причинамъ онъ былъ нелюбимъ и дворомъ. Нравственность его: подобно его политикѣ, была нравственностью прошлаго поколѣнія. Даже въ то время, когда онъ былъ молодымъ студентомъ правъ и много жилъ съ людьми, любившими пошутить и повеселиться, его природная степенность и религіозныя правила въ значительной степени предохраняли его отъ заразы моднаго распутства; тѣмъ менѣе было вѣроятности, чтобы онъ, въ преклонномъ возрастѣ и съ разстроеннымъ здоровьемъ, могъ сдѣлаться развратникомъ. На пороки молодыхъ и веселыхъ людей онъ смотрѣлъ почти съ такимъ же горькимъ и спѣсивымъ отвращеніемъ, какое чувствовалъ къ богословскимъ заблужденіямъ сектаторовъ. Онъ не упускалъ ни одного случая выказать презрѣніе къ шутамъ, кутиламъ и непотребницамъ, толпившимся во дворцѣ; увѣщанія же, которыя онъ дѣлалъ самому королю, были очень рѣзки и — что еще болѣе не нравилось Карлу — очень длинны. Почти ни одинъ голосъ не поднялся въ пользу министра, обремененнаго двойною ненавистностью недостатковъ, возбуждавшихъ ярость народа, и добродѣтелей, досаждавшихъ и надоѣдавшихъ государю. Соутгамптона уже не было. Ормондъ исполнялъ долгъ дружбы мужественно и вѣрно, но безуспѣшно. Канцлеръ палъ съ великимъ позоромъ. Печать была отнята у него; общины обвинили его въ государственной измѣнѣ; голова его была въ опасности; онъ бѣжалъ изъ отечества; изданъ былъ актъ, осудившій его на вѣчное изгнаніе, и тѣ, которые нападали на него и подкапывались подъ него, начали бороться за обломки его власти.
Принесеніе Кларендона въ жертву нѣсколько утолило народную жажду мщенія. Но гнѣвъ, возбужденный расточительностью я нерадивостью правительства и неудачами послѣдней войны, ни мало не утихалъ. Совѣтники Карла, памятуя участь канцлера, безпокоились о собственной своей безопасности. Вслѣдствіе этого, они присовѣтовали своему повелителю успокоить раздраженіе, господствовавшее какъ въ парламентѣ, такъ въ цѣлой странѣ, и съ этою цѣлью принять мѣру, не имѣющую подобной себѣ въ исторіи дома Стюартовъ и достойную благоразумія и великодушія Оливера.
Теперь мы достигли пункта, съ котораго исторія великой англійской революціи начинаетъ усложняться исторіею внѣшней пеіежоі политики. Испанская держава, въ теченіе многихъ лѣтъ, постоянно клонилась къ упадку. Правда, она все еще владѣла въ Европѣ Миланскою областью и Обѣими Сициліями, Бельгіею и Франшъ-Конте. Въ Америкѣ ея владѣнія все еще простирались, по обѣимъ сторонамъ экватора, далеко за предѣлы жаркаго пояса. Но это громадное тѣло было разбито параличемъ и не только не было въ состояніи тревожить другія государства, но и не могло, безъ посторонней помощи, отразить нападенія. Франція была въ то время, безъ всякаго сомнѣнія, величайшею державою въ Европѣ. Ея средства, съ тѣхъ поръ, безусловно увеличились, но увеличились не такъ быстро, какъ средства Англіи. Надлежитъ также вспомнить, что, 180 лѣтъ назадъ, Россія, нынѣ первоклассная монархія, была, подобно Абиссиніи или Сіаму, совершенно внѣ системы европейской политики, что Бранденбургскій домъ былъ тогда едва ли могущественнѣе Саксонскаго дома, и что республика Соединенныхъ Штатовъ тогда еще не существовала. Вѣсъ Франціи, поэтому, хотя все еще очень значительный, относительно уменьшился. Ея территорія при Людовикѣ XIV была не такъ обширна, какъ въ настоящее время; но она была велика, сплошна, плодородна, съ выгодною позиціею какъ для нападенія, такъ и для обороны, расположена въ счастливомъ климатѣ и населена храбрымъ, дѣятельнымъ и даровитымъ народомъ. Государство Слѣпо повиновалось управленію одного человѣка. Большіе лены, бывшіе за 300 лѣтъ до того, по всему, кромѣ имени, независимыми княжествами, вошли въ составъ коронныхъ владѣній. Только немногіе старики могли припомнить послѣднее собраніе генеральныхъ штатовъ. Сопротивленіе, которое гугеноты, дворяне и парламенты оказывали королевской власти, было подавлено двумя великими кардиналами, управлявшими націею въ теченіе сорока лѣтъ. Правительство было теперь деспотизмомъ, но, по крайней мѣрѣ, въ отношеніяхъ съ высшими классами, кроткимъ и великодушнымъ деспотизмомъ, умѣрявшимся вѣжливыми пріемами и рыцарскими чувствами. Средства, находившіяся въ распоряженіи государя, были для того вѣка истинно грозны. Его доходъ, увеличенный, правда, посредствомъ суровой и неравномѣрной системы налоговъ, которая тяжко бременила земледѣльцевъ, далеко превышалъ доходы всякаго другаго державнаго государя. Его армія, отлично дисциплинированная и находившаяся подъ начальствомъ величайшихъ полководцевъ того времени, уже состояла болѣе чѣмъ изъ 120,000 человѣкъ. Такая масса регулярныхъ войскъ не встрѣчалась въ Европѣ со времени паденія Римской имперіи. Между морскими державами Франція не была первою. Но, имѣя соперницъ на морѣ, она еще никому не уступала первенства надъ собою. Сила ея въ теченіе послѣднихъ сорока лѣтъ XVII столѣтія была такова, что ни одинъ врагъ не могъ отдѣльно противостоять ей, и что двѣ великія коалиціи, въ которыхъ противъ нея соединялась половина христіанскаго міра, не имѣли никакого успѣха.
Личныя качества французскаго короля еще болѣе усиливали то уваженіе, которое внушалось могуществомъ и значеніемъ его королевства. Ни одинъ государь никогда не былъ представителемъ могущества великаго государства съ большимъ достоинствомъ и граціею. Онъ былъ собственнымъ своимъ первымъ министромъ и исполнялъ обязанности этого труднаго положенія съ такимъ искусствомъ и прилежаніемъ, какого почти нельзя было ожидать отъ человѣка, который наслѣдовалъ корону ребенкомъ и былъ окруженъ льстецами, прежде чѣмъ могъ говорить. Онъ обнаруживалъ въ высочайшей степени два таланта, безцѣнные для государя: талантъ удачно выбирать своихъ слугъ и талантъ присвоивать себѣ главную долю славы ихъ дѣяній. Въ отношеніяхъ съ иностранными державами онъ показывалъ нѣкоторое великодушіе, но ни мало не отличался справедливостью. Несчастнымъ союзникамъ, бросавшимся къ его ногамъ и возлагавшимъ всю свою надежду на его состраданіе, онъ оказывалъ покровительство съ романическимъ безкорыстіемъ, болѣе приличнымъ странствующему рыцарю, нежели государственному человѣку. Но онъ не совѣстился и не стыдился нарушать самыя священныя узы публичной чести, если только онѣ мѣшали его интересу, или тому, что называлъ онъ своею славою. Его вѣроломство и насиліе, впрочемъ, возбуждали менѣе непріязни, чѣмъ наглость, съ какою онъ постоянно напоминалъ сосѣдямъ о своемъ величіи и объ ихъ ничтожествѣ. Въ это время онъ еще не проявлялъ того суроваго благочестія, которое впослѣдствіи придало его двору видъ монастыря. Напротивъ, онъ былъ такъ же распутенъ, хотя далеко не такъ суетенъ и лѣнивъ, какъ его англійскій кузенъ. Но онъ былъ искренній католикъ. И совѣсть и тщеславіе одинаково побуждали его употреблять свое могущество для защиты и распространенія истинной вѣры, по примѣру знаменитыхъ его предшественниковъ: Хлодвига, Карла Великаго и Людовика Святаго.
Наши предки естественно смотрѣли съ серьёзною тревогою на возраставшее могущество Франціи. Это чувство, само по себѣ совершенно разумное, смѣшивалось съ другими чувствами менѣе похвальными. Франція была нашимъ стариннымъ врагомъ. Надъ Франціею были одержаны славнѣйшія изъ побѣдъ, записанныхъ въ нашихъ лѣтописяхъ. Завоеваніе Франціи было дважды совершено Плантагенетами. Утрата Франціи долго вспоминалась какъ великое національное бѣдствіе. Титулъ короля Французскаго все еще былъ носимъ нашими государями. Французскія лиліи все еще являлись, въ соединеніи съ нашими львами, на щитѣ дома Стюартовъ. Въ XVI столѣтіи, страхъ, внушенный Испаніею, прекратилъ вражду, предметомъ которой издревле была Франція. Но страхъ, внушенный Испаніею, уступилъ мѣсто надменному состраданію, и Франція снова сдѣлалась нашимъ національнымъ врагомъ. Продажа Дюнкирхена Франціи была самымъ общененавистнымъ дѣломъ возстановленнаго короля. Приверженность къ Франціи стояла на первомъ планѣ между преступленіями, приписанными общинами Кларендону. Народное чувство сказывалось даже въ мелочахъ. Во время драки, происшедшей въ улицахъ Вестминстера между свитами французскаго и испанскаго посольствъ, простонародье, не смотря на энергическія мѣры противъ вмѣшательства, представило несомнѣнныя доказательства того, что старинная антипатія не угасла.
Франція и Испанія находились теперь въ распрѣ поважнѣе уличныхъ свалокъ. Одною изъ главныхъ задачъ политики Людовика въ теченіе всей его жизни было расширить свои владѣнія къ Рейну. Съ этою цѣлью онъ вступилъ въ войну съ Испаніею и шелъ впередъ полнымъ ходомъ завоеванія. Соединенныя Провинціи съ безпокойствомъ слѣдили за успѣхомъ его оружія. Эта знаменитая Федерація достигла высоты могущества, благоденствія и славы. Батавская территорія, завоеванная у волнъ и защищенная отъ нихъ человѣческимъ искусствомъ, по объему мало чѣмъ превосходила княжество Валлійское. Но все это узкое пространство было дѣятельнымъ и роистымъ ульемъ, гдѣ ежедневно созидалось новое богатство и гдѣ накоплялись огромныя массы богатства прежняго. Видъ Голландіи, роскошная обработка земли, безчисленные каналы, вѣчно вертящіяся мельницы, безконечные флоты баржъ, быстрая череда большихъ городовъ, гавани, щетинящіяся тысячами мачтъ, огромныя и величественныя зданія, нарядныя виллы, богато-убранные покои, картинныя галлереи, лѣтніе павильоны, тюльпанныя гряды, производили тогда на англійскихъ путешественниковъ такое же впечатлѣніе, какое Англія, при первомъ взглядѣ, производитъ теперь на норвежца или канадца. Генеральные штаты принуждены были смириться передъ Кромвеллемъ. Но послѣ Реставраціи они отмстили за свое униженіе, съ успѣхомъ вели войну противъ Карла и заключили миръ на почетныхъ условіяхъ. Какъ ни была, впрочемъ, республика богата я высокоуважаема въ Европѣ, она не могла равняться съ державою Людовика. Она не безъ причины опасалась, чтобы его короевство не распространилось вскорѣ до ея границъ, и основательно страшилась непосредственнаго сосѣдства такого великаго, такого честолюбиваго и такого безсовѣстнаго монарха. Однако не легко было придумать какое-нибудь средство, которое могло бы отвратить опасность. Голландцы одни не могли одолѣть Францію. Со стороны Рейна нельзя было ожидать никакой помощи. Различные нѣмецкіе государи были подкуплены Людовикомъ; а императоръ самъ затруднялся неудовольствіями въ Венгріи. Англія была отдѣлена отъ Соединенныхъ Провинцій воспоминаніемъ о жестокихъ обидахъ, не задолго передъ тѣмъ причиненныхъ и испытанныхъ, и ея политика, со времени Реставраціи, отличалась такимъ отсутствіемъ благоразумія и мужества, что отъ нея почти невозможно было ожидать никакого значительнаго пособія.
Но участь Кларендона и возраставшее дурное настроеніе парламента побудили совѣтниковъ Карла неожиданно принять такую политику, которая изумила и обрадовала націю.
Англійскій резидентъ въ Брюсселѣ, сэръ Вилліамъ Темпль, одинъ изъ опытнѣйшихъ дипломатовъ и пріятнѣйшихъ писателей того времени, уже представлялъ своему двору, что было бы и желательно и удобоисполнимо войдти въ соглашеніе съ генеральными штатами для обузданія успѣховъ Франціи. Нѣкоторое время его внушенія оставлялись безъ вниманія, но теперь признано было полезнымъ поступать по нимъ. Ему было поручено вступить въ переговоры съ генеральными штатами. Онъ отправился въ Гагу и вскорѣ заключилъ условіе съ Іоанномъ Де-Виттомъ, тогдашнимъ главнымъ министромъ Голландіи. Швеція, не смотря на маловажность своихъ средствъ, была, за сорокъ лѣтъ передъ тѣмъ, возведена геніемъ Густава Адольфа на высокую степень между европейскими державами и покамѣстъ еще не нисходила до своего естественнаго положенія. Она изъявила согласіе присоединиться въ этомъ случаѣ къ Англіи и штатамъ. Такимъ образомъ образовалась коалиція, извѣстная подъ именемъ Тройственнаго союза (Triple Alliance). Людовикъ обнаружилъ признаки досады и негодованія, но не счелъ благоразумнымъ навлекать на себя вражду такой конфедераціи въ придачу ко враждѣ Испанія. Онъ согласился, поэтому, оставить большую часть территоріи, занятой его войсками. Миръ былъ возстановленъ въ Европѣ, и англійское правительство, незадолго Передъ тѣмъ предметъ общаго презрѣнія, пріобрѣло, на нѣсколько мѣсяцевъ, въ глазахъ иностранныхъ державъ, почти такое же уваженіе, какое внушалъ протекторъ.
Въ Англіи Тройственный союзъ былъ популяренъ въ высшей степени. Онъ льстилъ одинаково и національной злобѣ, и національной гордости. Онъ полагалъ предѣлъ посягательствамъ могущественнаго и честолюбиваго сосѣда. Онъ связывалъ главныя протестантскія государства въ тѣсное единство. Кавалеры и круглоголовые радовались сообща; но радость круглоголоваго была даже сильнѣе радости кавалера: Англія теперь тѣсно соединялась съ страною, республиканскою по образу правленія и пресвитеріанскою по религіи, противъ страны, управлявшейся деспотическимъ государемъ и приверженной къ Римско-католической церкви. Палата общинъ громко одобряла трактатъ; а нѣкоторые неучтивые воркуны называли его единственною хорошею вещью, сдѣланною со времени возвращенія короля.
Король, впрочемъ, мало заботился объ одобреніи парламента или народа. Тройственный союзъ былъ въ его глазахъ лишь временнымъ средствомъ успокоить неудовольствія, грозившія сдѣлаться серьёзными. Независимость, безопасность, достоинство націи, надъ которою онъ господствовалъ, не значили для него ничего. Онъ началъ находить конституціонныя ограниченія тягостными. Въ парламентѣ уже образовалась сильная Факція, извѣстная подъ названіемъ Земской партіи (Country Party). Эта партія заключала въ себѣ всѣхъ государственныхъ людей, клонившихся къ пуританизму и республиканизму, и многихъ приверженцевъ церкви и наслѣдственной монархіи, перешедшихъ въ оппозицію изъ боязни папизма, изъ боязни Франціи и изъ отвращенія къ расточительности, распутству и вѣроломству двора. Могущество этой группы политиковъ постоянно возрастало. Ежегодно нѣкоторые изъ членовъ, избранныхъ въ парламентъ въ пору вѣрноподданническаго энтузіазма 1661 года, выбывали; а вакантныя мѣста вообще занимались лицами менѣе податливыми. Карлъ не считалъ себя королемъ, пока собраніе подданныхъ могло, прежде уплаты его долговъ, требовать его счетовъ и настаивать на дознаніи, кто изъ его любовницъ или собутыльниковъ перехватывалъ деньги, назначенныя на вооруженіе флота и наемъ матросовъ. Хотя онъ и не очень заботился о славѣ, однако оскорблялся насмѣшками, которыя иногда раздавались въ совѣщаніяхъ общинъ, и однажды покусился ограничить свободу рѣчи безчестными средствами. Сэръ Джонъ Ковентри, провинціальный джентльменъ, посмѣялся во время преній надъ распутствомъ двора. Въ любое изъ прежнихъ царствованій, онъ, вѣроятно, былъ бы потребованъ въ тайный совѣтъ и заключенъ въ Тоуэръ. Иначе распорядилось правительство теперь. Шайка забіякъ была подослана отрѣзать носъ обидчику. Эта неблагородная месть, вмѣсто укрощенія духа оппозиціи, возбудила такую бурю, что король принужденъ былъ подвергнуться жестокому униженію утвердить актъ, осудившій орудія его мести на смерть и отнявшій у него власть помиловать ихъ.
Но, при всемъ его желаніи избавиться отъ конституціонныхъ ограниченій, какъ ему было освободиться отъ нихъ? Онъ могъ сдѣлаться деспотомъ только съ помощью большой постоянной арміи, а такой арміи не существовало. Правда, его доходы давали ему возможность держать нѣсколько регулярныхъ полковъ; но эти полки, довольно многочисленные для возбужденія сильной подозрительности и боязни въ палатѣ общинъ и въ странѣ, едва ли были довольно многочисленны для зашиты Вайтголля и Тоуэра противъ возстанія лондонской черни. А такихъ возстаній слѣдовало опасаться: исчислено было, что въ столицѣ и ея предмѣстьяхъ жило не менѣе 20,000 старыхъ солдатъ Оливера.
Такъ какъ король намѣревался освободиться отъ парламентскаго контроля и такъ какъ въ подобномъ предпріятіи онъ не могъ надѣяться на сильную помощь внутри государства, то отсюда слѣдовало, что онъ долженъ былъ искать помощи извнѣ. Могущество и богатство французскаго короля могли выполнитъ трудную задачу установленія абсолютной монархіи въ Англіи. Такой союзникъ, безъ сомнѣнія, ожидалъ бы существенныхъ доказательствъ благодарности за такую услугу. Карлъ долженъ былъ бы низойдти до степени великаго вассала и заключать миръ или вести войну согласно велѣніямъ правительства, которое бы покровительствовало ему. Его отношеніе къ Людовику весьма походило бы на то, въ какомъ натурскій раджа и удскій король находятся теперь къ британскому правительству. Эти государи обязаны помогать Остъ-Индской компаніи во всѣхъ военныхъ дѣйствіяхъ, оборонительныхъ и наступательныхъ, и не имѣть никакихъ дипломатическихъ сношеній, кромѣ тѣхъ, которыя дозволитъ Остъ-Индская компанія. Компанія въ замѣнъ того обезпечиваетъ ихъ отъ возмущенія. Пока они вѣрно исполняютъ свои обязанности относительно высшей власти, до тѣхъ поръ имъ дозволяется располагать огромными доходами, наполнять свои дворцы красивыми женщинами, оскотиниваться въ обществѣ своихъ любимыхъ бражниковъ и безнаказанно угнетать всякаго подданнаго, который навлечетъ на себя ихъ нерасположеніе. Такая жизнь была бы невыносима для человѣка съ возвышеннымъ духомъ и могучимъ умомъ. Но для Карла, чувственнаго, лѣниваго, неспособнаго ни къ какому сильному умственному напряженію и лишеннаго всякаго патріотизма и всякаго чувства личнаго достоинства, подобная перспектива не имѣла ничего непріятнаго.
Что герцогъ іоркскій принялъ участіе въ умыслѣ унизить ту корону, которую самъ же онъ, по всей вѣроятности, долженъ былъ со временемъ носить, можетъ показаться болѣе удивительнымъ дѣломъ: онъ былъ надменнаго и повелительнаго нрава и, дѣйствительно, до самаго конца продолжалъ по временамъ обнаруживать вспышками и порывами отвращеніе къ французскому игу. Но онъ былъ почти такъ же испорченъ суевѣріемъ, какъ его братъ лѣностью и порокомъ. Іаковъ былъ теперь католикомъ. Религіозное изувѣрство сдѣлалось преобладающимъ чувствомъ его узкой и упрямой души и такъ смѣшалось въ немъ съ любовью къ власти, что обѣ эти страсти почти невозможно было отличить другъ отъ друга. Весьма невѣроятнымъ казалось, чтобы онъ, безъ чужеземной помощи, былъ въ состояніи доставить перевѣсъ или даже терпимость своей вѣрѣ; а между тѣмъ, онъ былъ въ такомъ настроеніи, что не видѣлъ ничего унизительнаго въ тѣхъ мѣрахъ, которыя могли служить интересамъ истинной церкви.
Открылись переговоры, длившіеся нѣсколько мѣсяцевъ. Главнымъ агентомъ между англійскимъ и Французскимъ дворами была прекрасная, граціозная и умная Генріетта, герцогиня Орлеанская, сестра Карла, невѣстка Людовика и любимица обоихъ. Англійскій король предложилъ объявить себя католикомъ, расторгнуть Тройственный союзъ и соединиться съ фракціею противъ Голландіи, если бы Франція обязалась ссудить его такою военною и денежною помощью, которая могла бы сдѣлать его независимымъ отъ парламента. Людовикъ сначала притворился холодно принимающимъ эти предложенія и наконецъ согласился на нихъ съ видомъ человѣка, оказывающаго великую милость; въ дѣйствительности же, путь, который онъ рѣшился избрать, былъ таковъ, что сулилъ только выигрыши и не грозилъ никакимъ проигрышемъ.
Достовѣрнымъ кажется, что онъ никогда не помышлялъ серьёзно объ установленіи деспотизма и папизма въ Англіи силою оружія. Онъ долженъ былъ знать, что такое предпріятіе было бы въ высшей степени трудно и рискованно, что оно потребовало бы крайняго напряженія всѣхъ силъ Франціи въ теченіе многихъ лѣтъ и что оно было бы совершенно несовмѣстно съ другими болѣе привлекательными планами державнаго властолюбія, дорогими его сердцу. Онъ, конечно, охотно готовъ былъ пріобрѣсти честь и славу поборника истинной вѣры и оказать на разумныхъ условіяхъ великую услугу церкви, считавшей его своимъ членомъ. Но онъ не былъ расположенъ подражать своимъ предкамъ, которые въ XII и XIII столѣтіяхъ водили цвѣтъ французскаго рыцарства умирать въ Сиріи и Египтѣ, и хорошо зналъ, что крестовый походъ противъ протестантизма въ Великобританіи былъ бы не менѣе гибеленъ, чѣмъ экспедиціи, въ которыхъ погибли арміи Людовика VII и Людовика IX. Онъ не имѣлъ никакой побудительной причины желать, чтобы Стюарты сдѣлались абсолютными. Онъ не глядѣлъ на англійскую конституцію съ чувствами, сколько-нибудь похожими на тѣ, которыя въ позднѣйшія времена побуждали государей вести войну противъ свободныхъ учрежденій сосѣдственныхъ націй. Въ настоящее время огромная партія, ревностная поборница народнаго правленіи, имѣетъ развѣтвленія въ каждой цивилизованной странѣ. Всякій значительный успѣхъ, одержанный гдѣ бы то ни было этою партіею, почти навѣрно дѣлается сигналомъ къ общему волненію. Не удивительно, что правительства, угрожаемыя общею опасностью, соединяются для взаимнаго обезпеченія. Но въ XVII столѣтіи такой опасности не существовало. Между общественнымъ настроеніемъ Англіи и общественнымъ нестроеніемъ Франціи была цѣлая бездна. Наши учрежденія и наши фикціи такъ же мало понимались въ Парижѣ, какъ и въ Константинополѣ. Сомнительно, чтобы хотя одинъ изъ сорока членовъ Французской академіи имѣлъ англійскую книгу въ своей библіотекѣ, или зналъ Шекспира, Джонсона и Спенсера, даже по имени. Немногіе гугеноты, наслѣдовавшіе мятежный духъ своихъ предковъ, быть можетъ, питали сочувствіе къ своимъ братьямъ по вѣрѣ, англійскимъ круглоголовымъ; но гугеноты уже утратили грозное значеніе. Французы, какъ нація, приверженные къ Римской церкви, гордые величіемъ своего короли и собственнымъ своимъ вѣрноподданствомъ, глядѣли на наши борьбы противъ папизма и самовластія не только безъ восхищенія и сочувствія, но даже съ сильнымъ неодобреніемъ и отвращеніемъ. Поэтому, было бы весьма ошибочно приписывать поведеніе Людовика опасеніямъ, сколько-нибудь похожимъ на тѣ, которыя въ наше время побудили Священный союзъ вмѣшаться во внутреннія смуты Неаполя и Испаніи.
Тѣмъ не менѣе, предложенія, сдѣланныя Вайтголльскимъ дворомъ, были для него въ высшей степени желанны. Онъ уже замышлялъ исполинскіе планы, которымъ суждено было болѣе сорока лѣтъ держать Европу въ постоянномъ броженіи. Онъ желалъ смирить Соединенныя провинціи и присоединить Бельгію, Франшъ-Конте и Лотарингію къ своимъ владѣніямъ. И это было еще не все. Испанскій король былъ болѣзненный ребенокъ. Казалось вѣроятнымъ, что онъ умретъ безъ потомства. Его старшая сестра была Французскою королевою. Почти навѣрно долженъ былъ наступить, и могъ наступить очень скоро, день, когда домъ Бурбоновъ получилъ бы возможность предъявить притязаніе на ту обширную державу, въ которой солнце никогда не заходило. Соединеніе двухъ великихъ монархій подъ однимъ скипетромъ, безъ сомнѣнія, вызвало бы противъ себя континентальную коалицію. Но со всякою континентальною коалиціею Франція была въ состояніи справиться одна. Англія могла нарушить равновѣсіе. Отъ пути, избраннаго въ такую критическую минуту Англіею, зависѣли бы судьбы міра; а извѣстно было, что англійскій парламентъ и англійская нація были сильно привержены къ политикѣ, предписавшей Тройственный союзъ. Ничто, поэтому, не могло быть для Людовика пріятнѣе той вѣсти, что государи дома Стюартовъ нуждались въ его помощи и желали купить эту помощь неограниченнымъ раболѣпіемъ. Онъ рѣшился воспользоваться удобнымъ случаемъ и начерталъ для себя планъ, котораго держался неуклонно, пока Революція 1688 года не разстроила всѣхъ его политическихъ затѣй. Онъ изъявилъ готовность помогать замысламъ англійскаго двора. Онъ обѣщалъ щедрое пособіе. Онъ отъ времени до времени удѣлялъ такое пособіе, которое могло служить къ поддержанію надежды и безъ котораго онъ смѣло и удобно могъ обходиться. Такимъ образомъ, цѣною издержекъ, ничтожныхъ въ сравненіи съ тѣмъ, во что обошлись ему постройка и украшеніе Версаля или Марли, успѣлъ онъ достигнуть того, что Англія около двадцати лѣтъ была почти такимъ же незначительнымъ членомъ политической системы Европы, какъ республика Санъ-Марино.
Онъ имѣлъ въ виду не уничтожить нашу конституцію, а держать различные элементы, изъ которыхъ она слагалась, въ постоянномъ состояніи раздора и поселить непримиримую вражду между тѣми, кто обладалъ могуществомъ кошелька, и тѣми, кто обладалъ могуществомъ меча. Съ этою цѣлью онъ подкупалъ и подстрекалъ обѣ партіи поочередно, платилъ пенсіи одновременно и министрамъ короны, и вождямъ оппозиціи, поощрялъ дворъ противиться мятежнымъ посягательствамъ парламента и сообщалъ парламенту подъ рукою о деспотическихъ замыслахъ двора.
Одна изъ уловокъ, къ которымъ онъ прибѣгалъ для того, чтобы пріобрѣсти вліяніе въ англійскихъ совѣтахъ, заслуживаетъ особеннаго упоминанія. Карлъ, неспособный къ любви въ высшемъ значеніи этого слова, былъ рабомъ всякой женщины, наружность которой возбуждала его похоти, манеры я болтовня которой увеселяли его досугъ. Въ самомъ дѣлѣ, всякій мужъ справедливо подвергся бы осмѣянію, перенося отъ жены знатнаго происхожденія и безукоризненной добродѣтели половину того нахальства, какое англійскій король переносилъ отъ наложницъ, которыя, обязанныя всѣмъ его щедротамъ, ласкали его придворныхъ, почти въ-очію передъ нимъ. Онъ терпѣливо подчинялся сварливымъ страстямъ Барбары Паньмеръ и наглой живости Элеоноры Гвиннъ. Людовикъ нашелъ, что самымъ полезнымъ посланникомъ, какого можно было отправить въ Лондонъ, была бы красивая, распутная и хитрая Француженка. Такою личностью и была Луиза де-Керуайлль, которую наши грубые предки называли мадамъ Карвелль. Она скоро восторжествовала надъ всѣми своими соперницами, получила титулъ герцогини Портсмутъ, была осыпана сокровищами и пріобрѣла власть, прекратившуюся только съ жизнью Карла.
Важнѣйшія условія союза между коронами были изложены въ тайномъ трактатѣ, подписанномъ въ Дуврѣ въ маѣ 1670 года, ровно черезъ десять лѣтъ послѣ того дня, когда Карлъ, вышелъ на берегъ въ этомъ самомъ портѣ среди радостныхъ кликовъ и слезъ слишкомъ довѣрчиваго народа.
Этимъ трактатомъ Карлъ обязался всенародно исповѣдать римско-католическую религію, присоединить свои войска къ войскамъ Людовика, для уничтоженія могущества Соединенныхъ Провинцій, и употребить всю силу Англіи, на сушѣ и морѣ, для поддержанія правъ дома Бурбоновъ на обширную Испанскую монархію. Людовикъ, съ своей стороны, обязался выплатить огромныя субсидіи и обѣщалъ, если бы въ Англіи вспыхнуло какое-нибудь возмущеніе, прислать на свой счетъ армію, чтобы поддержать союзника.
Заключеніе этого договора сопровождалось мрачными предзнаменованіями. Спустя шесть недѣль послѣ того, какъ онъ былъ утвержденъ подписями и печатями, прелестная принцесса, вліяніе которой на ея брата и деверя было такъ пагубно для ея отечества, скончалась[44]. Ея смерть подала поводъ къ ужаснымъ подозрѣніямъ, которыя одно время грозили расторгнуть только-что заключенную дружбу между домами Стюартовъ и Бурбоновъ; но въ короткое время союзники размѣнялись между собою новыми увѣреніями въ неизмѣнномъ благорасположеніи.
Герцогъ іоркскій, слишкомъ тупоумный, чтобы понимать опасность, или слишкомъ фанатическій, чтобы заботиться о ней, нетерпѣливо домогался немедленнаго исполненія статьи, касавшейся римско-католической религіи; но Людовикъ имѣлъ благоразуміе догадаться, что, если бы этотъ путь былъ избранъ, въ Англіи произошелъ бы такой взрывъ, который, по всей вѣроятности, разстроилъ бы части плана, наиболѣе дорогія его сердцу. Поэтому, рѣшено было, чтобы Карлъ по прежнему выдавалъ себя за протестанта и по прежнему, въ высокоторжественные дни, принималъ причастіе по уставу Англійской церкви. Болѣе совѣстливый братъ его пересталъ показываться въ королевской капеллѣ.
Около этого времени умерла герцогиня іоркская, дочь опальнаго графа Кларендона. Она была, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, тайною католичкою. Она оставила двухъ дочерей, Маргю и Анну, бывшихъ потомъ королевами великобританскими. Онѣ были воспитаны въ протестантской религіи по именному повелѣнію короля, который зналъ, что для него было бы безполезно объявлять себя членомъ Англійской церкви, если бы дѣти, долженствовавшія, по всей вѣроятности, наслѣдовать его престолъ, были, съ его разрѣшенія, воспитаны какъ члены Римской церкви.
Главными слугами коровы въ это время были люди, имена которыхъ справедливо пріобрѣли незавидную извѣстность. Мы должны, однако, беречься, чтобы не обременять ихъ памяти позоромъ, который по праву принадлежитъ ихъ господину. За Дуврскій трактатъ отвѣтственности подлежитъ преимущественно самъ король. Онъ велъ переговоры съ французскими агентами; онъ писалъ многія письма по этому поводу собственною рукою; онъ первый внушалъ самыя безчестныя статьи, заключавшіяся въ договорѣ, и онъ же тщательно скрывалъ нѣкоторыя изъ этихъ статей отъ большинства своего кабинета.
Въ нашей исторіи не много явленій любопытнѣе происхожденія и возрастанія власти, нынѣ обладаемой кабинетомъ. Англійскіе короли издревле имѣли при себѣ тайный совѣтъ, облеченный по закону многими важными правами и обязанностями. Въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій это учрежденіе совѣщалось о самыхъ серьёзныхъ и щекотливыхъ дѣлахъ. Но мало по малу характеръ его измѣнился. Оно стало слишкомъ обширно для быстраго и секретнаго дѣлопроизводства. Санъ тайнаго совѣтника часто былъ жалуемъ, какъ почетное отличіе, такимъ лицамъ, которымъ ничего не довѣрялось, и мнѣніе которыхъ никогда не спрашивалось. Государь въ важнѣйшихъ случаяхъ обращался за совѣтомъ къ небольшой группѣ первенствующихъ министровъ. Выгоды и невыгоды этого порядка были заблаговременно указаны Бэкономъ, съ его обычною разсудительностью и прозорливостью; но только послѣ Реставраціи началъ внутренній совѣтъ обращать на себя общее вниманіе. Въ теченіе многихъ лѣтъ политики стараго покроя продолжали считать кабинетъ противнымъ конституціи и опаснымъ органомъ правительства. Тѣмъ не менѣе онъ постоянно дѣлался болѣе и болѣе важнымъ. Наконецъ онъ присвоилъ себѣ главную исполнительную власть я теперь, уже въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, считается существенною частью нашего государственнаго устройства. А между тѣмъ, странно сказать, до сихъ поръ остается онъ неизвѣстнымъ закону. Имена нобльменовъ и джентльменовъ, которые его составляютъ, никогда оффиціально не публикуются. Никакого протокола не ведется его собраніямъ и резолюціямъ, да и самое его существованіе никогда но было признано никакимъ парламентскимъ актомъ.
Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ слово Cabal употреблялось въ просторѣчіи какъ однозначащее съ кабинетомъ. Но, по странному стеченію обстоятельствъ, случилось, что въ 1671 году кабинетъ образовали пять лицъ, начальныя буквы именъ которыхъ составіяли слово Кабаль: Клиффордъ, Арлингтонъ, Боккингамъ, Ашли и Лодердаль. Эти министры, по преимуществу прозванные Кабалью, вскорѣ такъ опозорили это названіе, что со времени ихъ оно уже никогда не употреблялось иначе, какъ въ укоризненномъ смыслѣ.
Сэръ Томасъ Клиффордъ былъ комиссаромъ казначейства и достигъ высокаго отличія въ палатѣ общинъ. Изъ членовъ Кабали онъ былъ самымъ почтеннымъ, потому что, при вспыльчивомъ и властолюбивомъ характерѣ, отличался сильнымъ, хотя прискорбно извращеннымъ, чувствомъ долга и чести.
Генри Беннетъ, лордъ Арлингтонъ, тогдашній статсъ-секретарь, съ тѣхъ поръ, какъ достигъ совершеннолѣтія, жилъ преимущественно на материкѣ и научился тому космополитическому индифферентизму относительно правленій и религій, который часто бываетъ замѣтенъ въ людяхъ, проведшихъ всю свою жизнь въ дипломатическихъ скитаніяхъ. Если былъ какой-нибудь образъ правленія, который ему нравился, это былъ французскій образъ правленія. Если была какая-нибудь церковь, которой онъ оказывалъ предпочтеніе, это была Римская церковь. Онъ отличался, въ извѣстной степени, умѣньемъ говорить и кромѣ того умѣньемъ исполнять обыкновенныя служебныя обязанности. Въ теченіе жизни, проведенной въ переѣздахъ и переговорахъ, онъ научился искусству приноравливать свой языкъ и свое поведеніе къ обществу, въ которомъ онъ находился. Его живость въ бесѣдѣ забавляла короля, его серьёзность въ преніяхъ и конференціяхъ внушала уваженіе публикѣ, и ему удалось, частію услугами, частію обѣщаніями, привязать къ себѣ значительное число личныхъ приверженцевъ.
Боккнигамъ, Ашли и Лодердаль были люди, въ которыхъ безнравственность, эпидемическая между политиками того времени, проявлялась въ формѣ самой злокачественной, но разнообразно видоизмѣненной большими различіями характеровъ и умовъ. Боккинглмъ былъ пресыщенный эпикуреецъ, обратившійся къ честолюбію, какъ къ забавѣ. Какъ прежде пытался онъ забавляться архитектурою и музыкою, сочиненіемъ фарсовъ и исканіемъ философскаго камня, такъ теперь пытался онъ забавляться тайными переговорами и Голландскою войною. Онъ уже успѣлъ, скорѣе изъ вѣтрености и любви къ новизнѣ, нежели изъ какого-нибудь глубокаго разсчета, оказаться вѣроломнымъ передъ всѣми партіями. Одно время онъ числился между кавалерами. Потомъ предписано было арестовать его за измѣнническія сношенія съ оститками республиканской партія въ Сити. Теперь онъ снова былъ придворнымъ и старался заслужить милость короля услугами, передъ которыми знаменитѣйшія изъ лицъ, сражавшихся и пострадавшихъ за королевскій домъ, отступили бы съ ужасомъ.
Ашли, съ гораздо болѣе сильнымъ умомъ и гораздо болѣе рьянымъ и пламеннымъ честолюбіемъ, былъ равно перемѣнчивъ. Но перемѣнчивость Ашли была слѣдствіемъ не легкомыслія, а обдуманнаго эгоизма. Онъ служилъ и измѣнялъ цѣлому ряду правительствъ. Но онъ такъ удачно улучалъ время для всѣхъ своихъ измѣнъ, что, вопреки всѣмъ переворотамъ, его счастіе постоянно возрастало. Толпа, пораженная удивленіемъ при видѣ благоденствія, остававшагося неизмѣннымъ, между тѣмъ какъ все прочее постоянно измѣнялось, приписывала Ашли почти чудесную прозорливость и уподобляла его тому еврейскому политику, о которомъ въ Писанія сказано, что его совѣты почитались какъ прорицанія самого Бога[45].
Лодердаль, шумный и грубый, какъ въ веселости, такъ и въ гнѣвѣ, былъ, подъ личиною рѣзкой откровенности, едва ли не самымъ безчестнымъ человѣкомъ въ цѣлой Кабали. Онъ игралъ видную роль между шотландскими инсургентами 1638 года и былъ ревностнымъ поборникомъ ковенанта. Его обвиняли какъ одного изъ дѣятельныхъ соучастниковъ въ продажѣ Карла I англійскому парламенту, я потому, въ глазахъ честныхъ кавалеровъ, онъ былъ измѣнникомъ, если возможно, худшаго свойства, чѣмъ тѣ, которые засѣдали въ Верховномъ Судилищѣ. Онъ часто говаривалъ съ наглою шутливостью о дняхъ, когда онъ былъ святошею и мятежникомъ. Теперь онъ былъ главнымъ орудіемъ двора въ дѣлѣ насильственнаго установленія епископства между его неподатливыми соотечественниками и не гнушался для этого безпощадно употреблять мечъ, висѣлицу я пытку. Но тѣ, которые знали его, знали, что тридцать лѣтъ не произвели никакой перемѣны въ его дѣйствительныхъ чувствахъ, что онъ все еще ненавидѣлъ память Карла I и все еще предпочиталъ пресвитеріанскую форму всякой другой формѣ церковнаго правленія.
При всемъ индефферентизмѣ Боккингама, Ашли и Лодердаля, признано было небезопаснымъ повѣрять имъ намѣреніе короля объявить себя католикомъ. Имъ былъ показанъ фальшивый трактатъ, въ которомъ статья, касавшаяся религіи, была пропущена. Подлинный трактатъ скрѣпленъ подписями и печатями Клиффорда и Арлингтона. Оба эти политика питали пристрастіе къ старой церкви, пристрастіе, которое храбрый и пылкій Клиффордъ не замедлилъ въ скоромъ времени мужественно обнаружить, а болѣе холодный и низкій Арлингтонъ скрывалъ до тѣхъ поръ, пока приближеніе смерти не напугало его до искренности. Три прочіе кабинетъ-министра были, однако, не такіе люди, которыхъ можно было бы провести, и, вѣроятно, подозрѣвали болѣе, чѣмъ было опредѣлительно сообщено имъ. Они несомнѣнно знали о всѣхъ политическихъ обязанностяхъ, заключенныхъ съ Франціею, и не совѣстились принимать богатые подарки отъ Людовика.
Первою цѣлью Карла было получить отъ общинъ субсидіи, которыя бы можно было употребить на исполненіе тайнаго трактата. Кабаль, обладавшая властью въ такую пору, когда наше правленіе находилось въ переходномъ состояніи, соединяла въ себѣ два различные рода пороковъ, принадлежавшихъ двумъ различнымъ вѣкамъ и двумъ различнымъ системамъ. Какъ эти пятеро дурныхъ совѣтниковъ были изъ послѣднихъ англійскихъ государственныхъ людей, серьёзно помышлявшихъ объ уничтоженій парламента, такъ точно они были первыми англійскими государственными людьми, пытавшимися подкупать его въ широкихъ размѣрахъ. Мы находимъ въ ихъ политикѣ и послѣдніе признаки кореннаго плана Страффорда и первые признаки того методическаго подкупа, который впослѣдствіи употреблялся Вальполемъ. Они, впрочемъ, скоро убѣдились, что хотя палата общинъ и состояла преимущественно изъ кавалеровъ, хотя мѣста и французское золото и расточались на членовъ, однако не было никакой вѣроятности, чтобы даже наименѣе ненавистныя, части плана, составленнаго въ Дуврѣ, были поддержаны большинствомъ. Необходимо было прибѣгнуть къ обману. Вслѣдствіе этого, король притворился горячимъ поборникомъ основаній Тройственнаго союза и объявилъ, что, для обузданія французскаго честолюбія, необходимо было увеличить флотъ. Общины попали въ ловушку и назначили субсидію въ 800,000 фунтовъ. Парламентъ былъ немедленно отсроченъ; а дворъ, освободившись такимъ образомъ отъ контроля, занялся дальнѣйшимъ исполненіемъ великаго умысла.
Финансовыя затрудненія были серьёзны. Война съ Голландіею могла осуществиться только подъ условіемъ громадныхъ издержекъ. Обыкновенный доходъ едва былъ достаточенъ для coдержанія правительства въ мирное время. 800,000 фунтовъ, только-что добытые хитростью у общинъ, не покрыли бы расходовъ на флотъ и армію въ теченіе одного года военныхъ дѣйствій. Послѣ страшнаго урока, даннаго Долгимъ парламентомъ, даже Кабаль не дерзнула присовѣтовать доброхотныхъ даяній или корабельной подати. Въ этомъ затруднительномъ положеніи Ашли и Клиффордъ предложили подлое нарушеніе государственнаго кредита. Лондонскіе золотыхъ дѣлъ мастера были тогда не только продавцами драгоцѣнныхъ металловъ, но и банкирами, и имѣли обыкновеніе ссужать правительство большими суммами денегъ. Взамѣнъ этихъ ссудъ, они получали ассигновки на государственное казначейство, которое уплачивало имъ долгъ съ процентами по мѣрѣ того, какъ поступали подати. Около 1,300,000 фунтовъ было такимъ образомъ ввѣрено чести государства. Вдругъ было объявлено, что правительство нашло неудобнымъ выплачивать капиталъ и что заимодавцы должны довольствоваться процентами. Вслѣдствіе этого, они лишились возможности исполнить собственныя свои обязательства. Биржа пришла въ смятеніе; нѣсколько большихъ торговыхъ домовъ лопнуло; смущеніе и ужасъ распространились во всемъ обществѣ. Между тѣмъ правительство шло быстрыми шагами къ деспотизму. Прокламаціи, отмѣнявшія парламентскіе акты или предписывавшія то, что одинъ лишь парламентъ могъ законно предписывать, быстро слѣдовали одна за другою. Важнѣйшимъ изъ этихъ эдиктовъ была декларація объ индульгенціи. На основаніи этого акта, уголовные законы противъ католиковъ были отмѣнены королевскою властью; а для того, чтобы дѣйствительная цѣль этой мѣры не могла обнаружиться, законы противъ протестантскихъ нонконформистовъ были также уничтожены.
Черезъ нѣсколько дней по обнародованіи деклараціи объ индульгенціи, объявлена была война противъ Соединенныхъ Провинцій. На морѣ голландцы выдерживали борьбу съ честью, но на сушѣ они были сначала подавлены непреодолимою силою. Огромная французская армія перешла черезъ Рейнъ. Крѣпость за крѣпостью отворяли свои ворота. Изъ семи провинцій федераціи, три были заняты врагами. Огни непріятельскаго лагеря были видны съ верхушки амстердамской ратуши. Республика, такимъ образомъ яростно атакованная извнѣ, была въ то же время раздираема внутренними распрями. Правленіе находилось въ рукахъ замкнутой олигархіи могущественныхъ бюргеровъ. Оно распадалось на множество самоизбирательныхъ городскихъ совѣтовъ, изъ которыхъ каждый въ своей сферѣ пользовался многими изъ правъ державной власти. Эти совѣты посылали депутатовъ въ провинціяльные штаты, а провинціяльные штаты въ свою очередь посылали депутатовъ въ генеральные штаты. Наслѣдственный первоначальникъ не былъ существенною принадлежностью этого государственнаго устройства. Тѣмъ не менѣе одна фамилія, необыкновенно плодовитая великими людьми, постепенно пріобрѣла огромный и нѣсколько неопредѣленный авторитетъ. Вильгельмъ, первый этого имени, принцъ Оранско-Нассаускій и штатгальтеръ Голландіи, стоялъ во главѣ достопамятнаго возмущенія противъ Испаніи. Его сынъ, Морицъ, генералъ-капитанъ и первый министръ штатовъ, отличными способностями и общественными услугами, а равно и нѣкоторыми вѣроломными и жестокими дѣйствіями, достигъ почти королевской власти и завѣщалъ большую долю этой власти своей фамиліи. Вліяніе штатгальтеровъ было предметомъ крайней зависти для муниципальной олигархіи. Но армія и та масса гражданъ, которая была устранена отъ всякаго участія въ управленіи, глядѣли на бургомистровъ и депутатовъ съ такимъ же отвращеніемъ, съ какимъ легіоны и простой народъ Рима смотрѣли на сенатъ, и были такъ же преданы Оранскому дому, какъ легіоны и простой народъ Рима дому Цезаря. Штатгальтеръ начальствовалъ надъ войсками республики, располагалъ всѣми военными должностями, пользовался значительною долею гражданскаго патроната и былъ окруженъ почти королевскимъ великолѣпіемъ.
Принцъ Вильгельмъ II постоянно встрѣчалъ сильное противодѣйствіе со стороны олигархической партіи. Его жизнь прекратилась въ 1650 году, среди великихъ междоусобныхъ смутъ. Онъ умеръ бездѣтнымъ; приверженцы его дома остались на короткое время безъ вождя; а власть, которою онъ пользовался; была раздѣлена, между городскими совѣтами, провинціальными штатами и генеральными штатами.
Но, черезъ нѣсколько дней по смерти Вильгельма, его вдова, Марія, дочь Карла I, короля великобританскаго, родила сына, которому предназначено было возвеличить славу и авторитетъ Нассаускаго дома до высочайшей степени, спасти Соединенныя Провинціи отъ рабства, обуздать французскую державу и установить англійскую конституцію на прочномъ основаніи.
Этотъ принцъ, по имени Вильгельмъ-Генрихъ, съ самаго рожденія былъ предметомъ серьёзнаго опасенія для партіи, бывшей тогда верховною въ Голландіи, и предметомъ неизмѣнной привязанности для старыхъ друзей его дома. Онъ пользовался высокимъ уваженіемъ, какъ обладатель блестящаго состоянія, какъ глава одного изъ знаменитѣйшихъ домовъ въ Европѣ, какъ владѣтельный государь Нѣмецкой имперіи, какъ принцъ англійской королевской крови и, въ особенности, какъ потомокъ основателей батавской свободы. Но высокій санъ, нѣкогда считавшійся наслѣдственнымъ въ его фамиліи, оставался вакантнымъ, и намѣреніе аристократической партіи заключалось въ томъ, чтобы впередъ никогда не было штатгальтера. Отсутствіе первоначальника въ значительной степени замѣщалось великимъ пенсіонаріемъ провинціи Голландіи, Іоанномъ де-Виттомъ, который, благодаря своимъ способностямъ, твердости и честности, достигъ безусловнаго авторитета въ совѣтахъ муниципальной олигархіи.
Французское нашествіе произвело совершенный переворотъ. Пострадавшій и устрашенный народъ разсвирѣпѣлъ противъ правительства. Въ безуміи своемъ онъ напалъ на храбрѣйшихъ полководцевъ и искуснѣйшихъ государственныхъ людей удрученной республики. Де-Рюйтеръ былъ оскорбленъ чернью. Де-Виттъ былъ растерзанъ передъ воротами дворца генеральныхъ штатовъ въ Гагѣ. Принцъ Оранскій, не принимавшій никакого участія въ преступленіи убійства, но признавшій нужнымъ въ этомъ случаѣ, какъ и въ другомъ плачевномъ событіи двадцатью годами позже, распространить на злодѣянія, которыя были совершены въ его пользу, снисхожденіе, оставившее пятно на его славѣ, сдѣлался главою правленія безъ соперниковъ. Какъ ни былъ онъ молодъ, его пламенный и непобѣдимый духъ, хотя и прикрытый холодною и угрюмою внѣшностью, скоро пробудилъ мужество оробѣвшихъ соотечественниковъ. Тщетно пытались и дядя его и французскій король блестящими предложеніями отвратить его отъ дѣла республики. Онъ говорилъ генеральнымъ штатамъ возвышенныя и бодрящія рѣчи. Онъ даже дерзнулъ предложить планъ, отъ котораго вѣетъ античнымъ героизмомъ, и который, въ случаѣ своего исполненія, былъ бы благороднѣйшимъ предметомъ для эпической пѣсни, какой только можно найти во всей новой исторіи. Онъ сказалъ депутатамъ, что, если бы ихъ родная земля и дивныя произведенія, которыми человѣческое трудолюбіе покрыло ее, были поглощены океаномъ, еще не все было бы потеряно. Голландцы могли бы пережить Голландію. Свобода и чистая религія, изгнанныя тиранами и изувѣрами изъ Европы, могли бы пріютиться на отдаленнѣйшихъ островахъ Азіи. Судовъ въ гаваняхъ республики достало бы, чтобъ перевезти 200,000 эмигрантовъ въ Индійскій архипелагъ. Тамъ Голландская республика могла бы начать новое и еще болѣе славное существованіе и воздвигнуть, подъ Южнымъ Крестомъ, среди сахарныхъ тростниковъ и мускатныхъ деревьевъ, биржу еще болѣе богатаго Амстердама и школы еще болѣе ученаго Лейдена. Національный духъ поднялся и возросъ высоко. Условія, предложенныя союзниками, съ твердостью были отвергнуты. Плотины были прорваны: вся страна превратилась въ одно огромное озеро, изъ котораго города, съ своими валами и колокольнями, выдавались подобно островамъ. Враги принуждены были спасаться отъ гибели поспѣшнымъ отступленіемъ. Людовикъ, иногда находившій нужнымъ являться во главѣ своихъ войскъ, но вообще охотнѣе предпочитавшій дворецъ лагерю, заблаговременно возвратился наслаждаться лестью поэтовъ и улыбками дамъ въ новонасажденныхъ аллеяхъ Версаля.
Положеніе дѣлъ быстро перемѣнилось. Исходъ морской войны былъ сомнителенъ; на сушѣ Соединенныя Провинціи добились отдыха; а отдыхъ, хотя и короткій, былъ безконечно важенъ. Встревоженныя обширными замыслами Людовика, обѣ отрасли Австрійскаго дома взялись за оружіе. Испанія и Голландія, разъединенныя воспоминаніемъ о старинныхъ обидахъ и униженіяхъ, были примирены близостью общей опасности. Изъ всѣхъ частей Германіи войска устремились къ Рейну. Англійское правительство уже издержало всѣ фонды, добытые ограбленіемъ государственныхъ кредиторовъ. Отъ Сити нельзя было ожидать никакой ссуды. Попытка собрать подати именемъ короля тотчасъ произвела бы возстаніе; а Людовикъ, которому приходилось теперь выдерживать борьбу противъ половины Европы, не былъ въ состояніи доставить средства къ обузданію англійскаго народа. Необходимо было созвать парламентъ.
Поэтому, весною 1673 года палаты опять собрались послѣ отсрочки, длившейся около двухъ лѣтъ. Клиффордъ, получившій титулъ пера и должность лорда-казначея, и Ашли, получившій титулъ графа Шафтсвёри и должность лорда-канцлера, были лицами, на которыхъ король преимущественно положился какъ на парламентскихъ вождей. Земская партія немедленно начала нападать на политику Кабали. Нападеніе было произведено не штурмомъ, а медленными и паукообразными апрошами. Общины сначала подавали надежду оказать поддержку внѣшней политикѣ короля, но настаивали, чтобы онъ купилъ эту поддержку отреченіемъ отъ всей своей системы внутренней политики. Ихъ первою цѣлью было добиться отмѣны деклараціи объ индульгенціи. Изъ всего множества непопулярныхъ мѣръ, принятыхъ правительствомъ, самою непопулярною было обнародованіе этой деклараціи. Самыя противоположныя чувства были оскорблены такимъ либеральнымъ актомъ, совершеннымъ такимъ деспотическимъ образомъ. Всѣ враги религіозной свободы и всѣ друзья гражданской свободы оказались на одной и той же сторонѣ; а эти два класса составляли 19/20 націи. Ревностный епископалъ протестовалъ противъ милости, оказанной какъ паписту, такъ и пуританину. Пуританинъ, хотя и могъ радоваться прекращенію гоненія, которое его измучило, однако чувствовалъ мало благодарности за терпимость, которую долженъ былъ дѣлить съ антихристомъ. И всѣ англичане, цѣнившіе свободу и законъ, съ безпокойствомъ видѣли глубокое вторженіе прерогативы въ область законодательной власти.
Нужно чистосердечно признаться, что конституціонный вопросъ былъ тогда не совсѣмъ чуждъ неясности. Наши древніе короли несомнѣнно присвоивали себѣ, какъ юридически, такъ и фактически, право отмѣнять дѣйствіе уголовныхъ законовъ. Судилища признавали это право. Парламенты позволяли ему проявляться безпрепятственно. Отрицать, вопреки прецедентамъ и авторитетамъ, что доля такого права была присуща коронѣ, ~ осмѣливались не многіе даже изъ членовъ Земской партіи, А между тѣмъ ясно было, что, не будь у этой прерогативы предѣла, англійское правительство почти не могло бы отличаться отъ чистаго деспотизма. Что предѣлъ былъ, это вполнѣ допускали и король и его министры. Вопросъ заключался въ томъ, находилась ли декларація объ индульгенціи внутри или внѣ этого предѣла; но ни той, ни другой партіи не удавалось провести такой черты, которая бы выдержала критику. Нѣкоторые противники правительства жаловались, что декларація отмѣняла не менѣе сорока статутовъ. Но отчего же отмѣна сорока незаконнѣе отмѣны одного? Нашелся ораторъ, выразившій мнѣніе, что король могъ, согласно съ конституціей, разрѣшать отъ дурныхъ, но не отъ хорошихъ законовъ. Нечего объяснять, какъ нелѣпо такое различіе. Ученіе, которое, кажется, было общепринятымъ въ палатѣ общинъ, состояло въ томъ, что разрѣшительная власть ограничивалась свѣтскими дѣлами и не простиралась на законы, изданные для обезпеченія установленной религіи. Но такъ какъ король былъ верховнымъ главою церкви, то казалось бы, — если только онъ мало-мальски обладалъ разрѣшительною властью, — что онъ могъ законно обладать этою властью и тамъ, гдѣ дѣло касалось церкви. Когда придворные, въ свою очередь, попытались обозначить границы этой прерогативы, попытки ихъ имѣли успѣха не болѣе, чѣмъ усилія оппозиціи[46].
Дѣло въ томъ, что разрѣшительная власть была великою аномаліею въ политикѣ. Она была совершенно несовмѣстна въ теоріи съ началами смѣшаннаго проявленія; но она развилась во времена, когда народъ мало заботился о теоріяхъ. Она не очень грубо злоупотреблялась на практикѣ. Поэтому, она была терпима и мало-по-малу пріобрѣла родъ давности. Наконецъ, послѣ долгаго промежутка, въ просвѣщенномъ вѣкѣ и при стеченіи важныхъ обстоятельствъ, она была употреблена въ размѣрахъ дотолѣ неслыханныхъ и съ цѣлью общененавистною. Она была тотчасъ подвергнута строгому разбору. Представители націи на первыхъ порахъ, конечно, не осмѣлились признать ее совершенно противною конституціи. Но они начали догадываться, что она была въ прямомъ противорѣчіи съ духомъ конституціи и могла бы, еслибъ осталась необузданною, превратить англійское правленіе изъ ограниченной въ абсолютную монархію.
Подъ вліяніемъ такихъ опасеній, общины отказались признать отмѣна право короля разрѣшать, конечно, не отъ всѣхъ уголовныхъ статутовъ, но отъ уголовныхъ статутовъ въ дѣлахъ церковныхъ, и дали ему ясно понять, что если бы онъ не отрекся отъ этого права, то онѣ не назначили бы ему никакихъ субсидій для Голландской войны. Онъ одно время показывалъ нѣкоторую наклонность поставить все на карту; но Людовикъ убѣдительно совѣтовалъ ему покориться необходимости и подождать лучшихъ временъ, когда французскія войска, теперь занятыя трудною борьбою на материкѣ, могли бы служить къ подавленію неудовольствія въ Англіи. Въ самой Кабали начали обнаруживаться признаки разъединенія и предательства. Шафтсбери, съ обычною своею прозорливостью, увидѣлъ, что насильственная реакція близка и что все клонилось къ кризису, подобному кризису 1640 года. Онъ рѣшилъ, что такой кризисъ не. долженъ застичь его въ положеніи Страффорда. Поэтому, онъ круто повернулъ въ другую сторону и призналъ въ палатѣ лордовъ, что декларація была незаконна. Король, такимъ образомъ покинутый своимъ союзникомъ и канцлеромъ, уступилъ, отмѣнилъ декларацію и торжественно обѣщалъ никогда не придавать ей значенія прецедента.
Даже и эта уступка была недостаточна. Общины, не довольствуясь тѣмъ, что принудили своего государя уничтожить индульгенцію, исторгли потомъ у него невольное согласіе на знаменитый законъ, имѣвшій силу вплоть до царствованія Георга IV. Этотъ законъ, извѣстный подъ названіемъ Test Act’d, требовалъ, чтобы всѣ лица, занимавшія какую-либо гражданскую или военную должность, давали супрематическую присягу, подписывали декларацію противъ пресуществленія и публично принимали причастіе по обрядамъ Англійской церкви. Вступленіе выражало непріязнь только къ папистамъ; но узаконивающія статьи едва ли были неблагопріятнѣе для папистовъ, чѣмъ для самаго суроваго класса пуританъ. Пуритане, впрочемъ, устрашенные очевидною наклонностью двора къ папизму и обнадеженные нѣкоторыми епископалами въ томъ, что, какъ только католики будутъ дѣйствительно обезоружены, облегченіе тотчасъ распространится на протестантскихъ нонконформистовъ, почти не противились биллю; король, съ своей стороны, крайне нуждавшійся въ деньгахъ, не дерзнулъ отказать ему въ своемъ соизволеніи. Актъ прошелъ; и вслѣдствіе его герцогъ іоркскій принужденъ былъ сложить съ себя высокій санъ лорда генералъ-адмирала.
До этого времени общины не протестовали противъ Голландской войны. Но когда король, взамѣнъ осторожно удѣленныхъ денегъ, покинулъ весь свой планъ внутренней политики, онѣ стремительно напали на его внѣшнюю политику. Онѣ потребовали, чтобы онъ навсегда удалилъ Боккингама и Лодердаля изъ своихъ совѣтовъ, и назначили комитетъ для обсужденія вопроса: надлежало ли обвинить Арлингтона въ государственной измѣнѣ. Въ короткое время Кабали не стало. Клиффордъ, единственный изъ пятерыхъ, имѣвшій какое-нибудь право считаться честнымъ человѣкомъ, отказался дать новую присягу, сложилъ съ себя бѣлый жезлъ и удалился въ свое помѣстье. Арлингтонъ промѣнялъ постъ статсъ-секретаря на покойную и почетную должность въ придворномъ штатѣ. Шафтсбёри и Боккингамъ примирились съ оппозиціею и явились во главѣ бурной демократіи Сити. Лодердаль, впрочемъ, по прежнему остался министромъ шотландскихъ дѣлъ, въ которыя англійскій парламентъ не могъ вмѣшиваться.
Затѣмъ общины начали понуждать короля къ заключенію мира съ Голландіею и положительно объявили, что онѣ только въ такомъ случаѣ назначили бы субсидіи на войну, если бы оказалось, что непріятель упорно отказывался согласиться на разумныя условія. Карлъ нашелъ нужнымъ отложить всякую мысль объ исполненіи Дуврскаго трактата до болѣе удобной поры и польстить націи притворнымъ возвращеніемъ къ политикѣ Тройственнаго союза. Темпль, который, во время господства Кабали, жилъ въ уединеніи среди книгъ и цвѣточныхъ грядъ, былъ вызванъ изъ своего уголка. При его посредничествѣ, заключенъ былъ сепаратный миръ съ Соединенными Провинціями; и онъ снова сдѣлался посломъ въ Гагѣ, гдѣ присутствіе его считалось надежнымъ залогомъ искренности его двора.
Главное управленіе дѣлами было теперь ввѣрено сэру Томасу Осборну, іоркширскому баронету, обнаружившему въ палатѣ общинъ превосходные, таланты къ парламентскимъ занятіямъ и преніямъ. Осборнъ получилъ мѣсто лорда-казначея и вскорѣ былъ пожалованъ титуломъ графа Данби. Онъ былъ не такой человѣкъ, личность котораго, если мѣрить ее какимъ-нибудь высокимъ мѣриломъ нравственности, оказалась бы заслуживающею похвалы. Онъ былъ жаденъ къ богатству и почестямъ, растлѣнъ самъ и растлитель другихъ. Кабаль завѣщала ему искусство подкупать парламенты, искусство пока еще грубое и почти не обѣщавшее того рѣдкаго совершенства, до котораго оно было доведено въ слѣдующемъ столѣтіи. Онъ значительно усовершенствовалъ систему первыхъ изобрѣтателей. Они подкупали только ораторовъ; ему же могъ продавать себя всякій, кто имѣлъ право голоса. Однако новаго министра не должно смѣшивать съ дуврскими переговорщиками. Онъ не былъ лишенъ чувствъ англичанина и протестанта и, заботясь о собственныхъ интересахъ, никогда не забывалъ вполнѣ интересовъ своей родины и религіи. Онъ желалъ, правда, возвеличить прерогативу; но средства, которыми онъ предполагалъ возвеличить ее, рѣзко отличались отъ тѣхъ, которыя придумывались Арлингтономъ и Клиффордомъ. Мысль объ утвержденіи самовластія посредствомъ призыва на помощь чужеземныхъ войскъ и низведенія королевства на степень зависимаго княжества никогда не приходила ему въ голову. Его планъ былъ собрать вокругъ монархіи тѣ классы, которые были непоколебимыми союзниками монархіи во время смутъ предшествовавшаго поколѣнія и которые были отвращены отъ нея послѣдующими преступленіями и заблужденіями двора. Съ помощью старинныхъ кавалеровъ, нобльменовъ, сельскихъ джентльменовъ, духовенства и университетовъ, можно было бы, полагалъ онъ, сдѣлать Карла, конечно, не абсолютнымъ государемъ, но государемъ почти не менѣе могущественнымъ, чѣмъ нѣкогда была Елисавета.
Побуждаемый этими чувствами, Данби замыслилъ обезпечить кавалерской партіи исключительное обладаніе всею политическою властью, какъ исполнительною, такъ и законодательною. А потому въ 1675 году предложенъ былъ лордамъ билль, постановлявшій, чтобы никто не занималъ какой бы то ни было должности и не засѣдалъ ни въ той, ни въ другой изъ палатъ парламента, не присягнувши предварительно въ томъ, что онъ считаетъ сопротивленіе королевской власти во всѣхъ случаяхъ преступнымъ и никогда не будетъ пытаться измѣнить устройство церкви и государства. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, пренія, голосованія и протесты, вызванные этимъ предложеніемъ, держали страну въ возбужденномъ состояніи. Оппозиція въ палатѣ лордовъ, подъ предводительствомъ двухъ членовъ Кабали, Боккингама и Шафтсбери, желавшихъ примириться съ націею, была безпримѣрно горяча и упорна и наконецъ увѣнчалась успѣхомъ. Билль, правда, не былъ отвергнутъ, но былъ замедленъ, искаженъ и наконецъ покинутъ.
Такъ произвольна и такъ исключительна была система внутренней политики Данби. Мнѣнія его касательно внѣшней политики дѣлали ему болѣе чести. Они въ самомъ дѣлѣ были прямо противоположны мнѣніямъ Кабали и мало чѣмъ отличались отъ мнѣній Земской партіи. Онъ горько сѣтовалъ объ униженномъ состояніи, до котораго была доведена Англія, и болѣе энергически, чѣмъ вѣжливо, объявлялъ, что завѣтнымъ его желаніемъ было вколотить во Французовъ надлежащее почтеніе къ ней. Онъ такъ мало скрывалъ свои чувства, что на одномъ большомъ пиру, въ собраніи именитѣйшихъ сановниковъ государства и церкви, не совсѣмъ прилично наполнилъ свой стаканъ на погибель всѣхъ, кто былъ противъ войны съ фракціею. Дѣйствительно, онъ съ радостью увидѣлъ бы свое отечество въ союзѣ съ державами, которыя были тогда соединены между собою противъ Людовика, и для этого желалъ поставить Ткмиля, виновника Тройственнаго союза, во главѣ управленія, завѣдывавшаго иностранными дѣлами. Но власть перваго министра была ограниченна. Въ самыхъ конфиденціальныхъ письмахъ своихъ онъ жаловался, что ослѣпленіе его повелителя препятствовало Англіи занять надлежащее мѣсто между европейскими націями. Карлъ былъ ненасытно алченъ къ французскому золоту; онъ вовсе не покидалъ надежды на возможность современемъ утвердить абсолютную монархію съ помощью французскаго оружія и по обѣимъ этимъ причинамъ желалъ поддержать доброе согласіе съ версальскимъ дворомъ.
Такимъ образомъ государь клонился къ одной системѣ внѣшней политики, а министръ къ другой, діаметрально противоположной. Правда, ни государь, ни министръ, не имѣли привычки преслѣдовать какую-нибудь цѣль съ неуклоннымъ постоянствомъ. Каждый изъ нихъ по временамъ уступалъ докучливости другаго. Ихъ противоположныя наклонности и взаимныя уступки придавали всей администраціи необыкновенно капризный характеръ. Карлъ иногда, по легкомыслію и лѣности, позволялъ Данби принимать мѣры, которыя Людовикъ считалъ смертельными для себя обидами. Съ другой стороны, Данби, не желая оставить свой высокій постъ, иногда унижался до угожденій, причинявшихъ ему горькую скорбь и стыдъ. Король былъ доведенъ до согласія на бракъ леди Маріи, старшей дочери и вѣроятной наслѣдницы герцога іоркскаго, съ Вильгельмомъ Оранскимъ, заклятымъ врагомъ Франціи и наслѣдственнымъ поборникомъ Реформаціи. Мало того: храбрый графъ Оссори, сынъ Ормонда, былъ посланъ на помощь голландцамъ съ частью британскихъ войскъ, которыя въ кровопролитнѣйшемъ сраженіи цѣлой войны блистательно оправдали національную репутацію упорной храбрости. Съ другой стороны, лордъ-казначей принужденъ былъ не только смотрѣть сквозь пальцы на нѣкоторыя позорныя денежныя сдѣлки между своимъ повелителемъ и версальскимъ дворомъ, но и принимать, неохотно, правда, и нелюбезно, участіе въ этихъ сдѣлкахъ.
Между тѣмъ Земская партія увлекалась двумя сильными чувствами въ два противоположныя направленія. Народные вожди страшились величія Людовика, который не только противо стоялъ всей силѣ континентальнаго союза, но и одерживалъ партіи, верхъ надъ союзниками. Однако они страшились ввѣрить своему королю средства для обузданія Франціи, дабы эти средства не были употреблены на уничтоженіе вольностей Англіи. Борьба между этими опасеніями, изъ которыхъ каждое было совершенно законно, дѣлала то, что политика оппозиціи казалась такою же странною и непостоянною, какъ и политика двора. Общины до тѣхъ поръ требовали войны съ Франціею, пока король, побуждаемый Данби склониться на ихъ желаніе, не обнаружилъ готовности уступить и не сталъ набирать войска. Но, лишь только онѣ увидѣли, что наборъ начался, страхъ, внушенный имъ Людовикомъ, уступилъ мѣсто страху, внушенному имъ болѣе близкою опасностью. Онѣ стали бояться, чтобы новыя войска не были употреблены на такое дѣло, въ которомъ Карлъ былъ заинтересованъ гораздо болѣе, чѣмъ въ защитѣ Фландріи. Онѣ поэтому отказали въ субсидіяхъ и потребовали распущенія войскъ съ такими же громкими криками, съ какими только-что требовали приготовленій къ войнѣ. Историки, строго порицавшіе это непостоянство, повидимому, недостаточно принимали въ разсчетъ затруднительное положеніе подданныхъ, имѣющихъ основаніе думать, что ихъ государь умышляетъ съ иностранною и враждебною державою противъ ихъ вольностей. Откажешь ему въ военныхъ средствахъ, оставишь государство беззащитнымъ. Но дашь ему военныя средства, можетъ быть, только вооружишь его противъ государства. При такихъ обстоятельствахъ, нерѣшительность не можетъ считаться доказательствомъ ни безчестности, ни даже слабости.
Эти опасенія были старательно поддерживаемы французскимъ королемъ. Онъ долгое время держалъ Англію въ бездѣйствіи обѣщаніемъ поддержать престолъ противъ парламента. Теперь же, встревоженный тѣмъ, что патріотическіе совѣты Данби, казалось, могли одержать верхъ въ кабинетѣ, началъ онъ возбуждать парламентъ противъ престола. Между Людовикомъ и Земскою партіею одно, и только одно, было общимъ: глубокое недовѣріе къ Карлу. Если бы Земская партія могла быть увѣренною, что ея государь имѣлъ въ виду только войну противъ Франціи, она ревностно поддержала бы его. Если бы Людовикъ могъ быть увѣреннымъ, что новые наборы назначались только для войны противъ англійской конституціи, онъ не сдѣлалъ бы никакой попытки помѣшать имъ. Но непостоянство и вѣроломство Карла были таковы, что французское правительство и англійская оппозиція, не сходившіяся ни въ чемъ иномъ, сходились въ недовѣріи къ его увѣреніямъ и одинаково желали оставлять его безъ денегъ и безъ войска. Между Карильономъ, посломъ Людовика, и тѣми англійскими политиками, которые всегда высказывали и, дѣйствительно, искренно чувствовали величайшій страхъ и отвращеніе къ французскому преобладанію, начались переговоры. Честнѣйшій членъ Земской партіи, лордъ Вилліамъ Россель, сынъ графа Бедфорда, не посовѣстился уговариваться съ иностранною миссіею о томъ, какимъ образомъ поставить своего государя въ затруднительное положеніе. Этимъ ограничивалась вся вина Росселя. И принципы и богатство дѣлали его недоступнымъ всѣмъ гнуснымъ соблазнамъ; но есть слишкомъ много основаній думать, что его сообщники были менѣе щекотливы. Несправедливо было бы обвинять ихъ въ крайней безнравственности взяточничества съ цѣлью вредить отчизнѣ. Напротивъ, они желали служить ей; но невозможно отрицать того, что они были настолько низки и грубы, что получали отъ иностраннаго государя плату за услуги родинѣ. Между тѣми, кого нельзя оправдать отъ этого унизительнаго обвиненія, былъ одинъ человѣкъ, который слыветъ въ народѣ олицетвореніемъ патріотизма и, не смотря на нѣкоторыя большія нравственныя и умственныя заблужденія, имѣетъ законное основаніе называться героемъ, философомъ и патріотомъ. Невозможно безъ прискорбія видѣть такое имя въ спискѣ пенсіонеровъ Франціи. Отчасти, впрочемъ, утѣшительно думать, что въ наше время общественный дѣятель былъ бы сочтенъ утратившимъ всякое чувство долга и стыда, если бы не отвергнулъ искушенія, побѣдившаго добродѣтель и гордость Альджернона Сидни.
Слѣдствіемъ этихъ интригъ было то, что Англія, хотя порою и принимала угрожающее положеніе, однако оставалась бездѣйственною до тѣхъ поръ, пока континентальная война, длившаяся около семи лѣтъ, не кончилась въ 1678 году Нимвегенскимъ трактатомъ. Соединенныя Провинціи, которыя въ 1672 году, казалось, были на краю совершенной погибели, добились почетныхъ и выгодныхъ условій. Общая молва приписывала это чудесное спасеніе, искусству и мужеству молодаго штатгальтера. Его слава прогремѣла во всей Европѣ, особенно же между англичанами, которые считали его однимъ изъ своихъ принцевъ и радовались тому, что онъ былъ мужемъ ихъ будущей королевы. Франція удержала за собою многіе важные города въ Нидерландахъ и большую провинцію Франшъ-Коптё. Почти вся потеря была понесена дряхлою Испанскою монархіею.
Спустя нѣсколько мѣсяцевъ по окончаніи военныхъ дѣйствій крайнія на материкѣ, въ англійской политикѣ произошелъ великій кризисъ. Къ такому кризису дѣла клонились въ теченіе восемнадцати лѣтъ. Какъ ни былъ великъ запасъ популярности, съ которымъ король началъ свое управленіе, весь онъ давно былъ истраченъ. За вѣрноподданническимъ энтузіазмомъ послѣдовало глубокое нерасположеніе. Общественное настроеніе отступило назадъ на такое разстояніе, какое оно прошло съ 1640 по 1660 годъ, и опять было въ томъ состояніи, въ которомъ оно находилось, когда собрался Долгій парламентъ.
Господствовавшее неудовольствіе слагалось изъ многихъ чувствъ. Однимъ изъ нихъ была уязвленная національная гордость. Тогдашнее поколѣніе видѣло Англію, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, равноправною союзницею Франціи, побѣдительницею Голландіи и Испаніи, владычицею моря, грозою Рима, главою протестантскаго дѣла. Ея средства не уменьшились, и можно было бы ожидать, что она при законномъ королѣ, сильномъ привязанностью и добровольнымъ повиновеніемъ подданныхъ, будетъ пользоваться въ Европѣ по крайней мѣрѣ такимъ же уваженіемъ, какимъ пользовалась при узурпаторѣ, который долженъ былъ напрягать всю свою бдительность и энергію, чтобы держать въ уздѣ мятежный народъ. А между тѣмъ она, вслѣдствіе безсилія и низости своихъ правителей, пала такъ низко, что любое нѣмецкое или итальянское княжество, выставлявшее въ поле 3,000 человѣкъ, было, въ сравненіи съ нею, болѣе важнымъ членомъ политической системы.
Съ чувствомъ національнаго униженія смѣшивалось опасеніе за гражданскую свободу. Слухи, неясные, правда, но, быть можетъ, тѣмъ болѣе тревожные, были неясными, приписывали двору обдуманный умыселъ противъ всѣхъ конституціонныхъ правъ англичанъ. Носилась даже молва, что этотъ умыселъ положено было привести въ исполненіе посредствомъ иностраннаго оружія. Мысль о такомъ посредничествѣ волновала кровь въ жилахъ даже кавалеровъ. Нѣкоторыя изъ лицъ, всегда проповѣдывавшихъ ученіе о несопротивленіи въ полномъ его объемѣ, стали теперь поговаривать, что у этого ученія былъ извѣстный предѣлъ. Если бы иностранное войско было призвано для обузданія націи, они не отвѣчали бы за свое терпѣніе.
Но ни національная гордость, ни опасеніе за общественную свободу, не имѣли такого сильнаго вліянія на духъ народа, какъ ненависть къ римско-католической религіи. Эта ненависть сдѣлалась одною изъ господствующихъ страстей общества и была такъ же сильна въ невѣжественныхъ и нечестивыхъ людяхъ, какъ и въ тѣхъ, которые были протестантами по убѣжденію. Жестокости царствованія Маріи, жестокости, которыя даже въ самомъ точномъ и умѣренномъ повѣствованіи возбуждаютъ справедливое омерзѣніе и которыя въ популярныхъ мартирологахъ описывались неточно и неумѣренно, заговоры противъ Елисаветы, въ особенности же Пороховой заговоръ, укоренили въ сердцахъ простонародья глубокое и горькое чувство, поддерживавшееся ежегодными поминками, молитвами, потѣшными огнями и процессіями. Надлежитъ прибавить, что тѣ классы, которые особенно отличались привязанностью къ престолу, духовенство и помѣстное джентри, имѣли особенныя причины смотрѣть на Римскую церковь съ отвращеніемъ. Духовенство трепетало за свои бенефиціи; помѣстное джентри — за свои аббатства и большія десятины[47]. Пока воспоминаніе о правленіи «святыхъ» было еще свѣжо, ненависть къ папизму уступала до нѣкоторой степени мѣсто ненависти къ пуританству; но въ теченіе восемнадцати лѣтъ, прошедшихъ со времени Реставраціи, ненависть къ пуританству ослабѣла, а ненависть къ папизму усилилась. Условія Дуврскаго трактата въ точности были извѣстны очень немногимъ, но кое-кякіе слухи распространились въ публикѣ. Общимъ мнѣніемъ было то, что протестантской религіи готовился великій ударъ. Король подозрѣвался многими въ склонности къ Риму. Его братъ и вѣроятный наслѣдникъ извѣстенъ былъ какъ изувѣрный католикъ. Первая герцогиня іоркская умерла католичкою. Іаковъ, вопреки предостереженіямъ палаты общинъ, вступилъ потомъ въ бракъ съ другою католичкою, моденскою принцессою Маріею. Если бы отъ этого брака родились сыновья, можно было основательно опасаться, что они были бы воспитаны въ католицизмѣ и что на англійскомъ престолѣ царилъ бы длинный рядъ государей, враждебныхъ установленной вѣрѣ. Конституція незадолго передъ тѣмъ была нарушена для защиты католиковъ отъ уголовныхъ законовъ. Союзникъ, который преимущественно, въ теченіе многихъ лѣтъ, управлялъ англійскою политикою, былъ не только католикъ, но и гонитель реформатскихъ церквей. При такихъ обстоятельствахъ, не удивительно, что простой народъ готовъ былъ опасаться возвращенія временъ той, которую онъ называлъ Кровавою Маріею.
Такимъ образомъ нація была въ такомъ настроеніи, что малѣйшая искра могла причинить пожаръ. Въ это время огонь былъ подложенъ въ двухъ мѣстахъ разомъ подъ огромную массу горючаго матеріала, и въ одно мгновеніе вся она обнялась пламенемъ.
Французскій дворъ, знавшій, что Данби былъ его смертельнымъ врагомъ, искусно ухитрился погубить его, выдавши его за своего друга. Людовикъ, чрезъ посредничество Ральфа Монтетъю, безчестнаго и безстыднаго человѣка, находившагося во Франціи въ качествѣ англійскаго посланника, представилъ палатѣ общинъ доказательства, что лордъ-казначей участвовалъ въ испрашиваніи вайтголльскимъ дворомъ у двора версальскаго извѣстной суммы денегъ. Это открытіе произвело естественное дѣйствіе. Въ сущности, лордъ-казначей былъ преданъ въ жертву парламенту не за проступки свои, а за свои заслуги, не потому, что онъ былъ соучастникомъ въ преступномъ дѣлѣ, а потому, что онъ былъ самымъ несговорчивымъ и неуслужливымъ соучастникомъ. Но о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя, въ приговорѣ потомства, значительно смягчили его вину, современники ничего не знали. Въ ихъ глазахъ онъ былъ маклеръ, продавшій Англю Франціи. Ясно было, что его величіе кончилось, и сомнительно было, уцѣлѣетъ ли его голова.
Но броженіе, возбужденное этимъ открытіемъ, было слабо въ сравненіи съ волненіемъ, какое возникло, когда разнесся слухъ объ открытіи большаго Папистскаго заговора. Нѣкто Титъ Отсъ, священнослужитель Англійской церкви, безпорядочною жизнью и еретическимъ ученіемъ навлекъ на себя месть своихъ духовныхъ начальниковъ, былъ принужденъ оставить свою бенефицію и съ тѣхъ поръ постоянно велъ позорную и бродяжническую жизнь. Однажды онъ выдалъ себя за католика и прожилъ нѣкоторое время на материкѣ въ англійскихъ коллегіяхъ іезуитскаго ордена. Въ этихъ семинаріяхъ онъ слышалъ много нелѣпыхъ толковъ о наилучшихъ средствахъ обратить Англію вновь къ истинной церкви. Изъ такихъ данныхъ составилъ онъ чудовищную сказку, похожую скорѣе на бредъ больнаго, нежели на происшествіе, когда-либо случившееся въ дѣйствительномъ мірѣ. Папа, говорилъ онъ, ввѣрилъ управленіе Англіею іезуитамъ. Іезуиты, посредствомъ патентовъ за печатью своего общества, назначили католическихъ священнослужителей, нобльменовъ и джентльменовъ на всѣ высшія должности въ церкви и государствѣ. Паписты уже однажды сожгли Лондонъ. Они пытались сжечь его вновь. Они въ настоящую минуту замышляли поджечь всѣ суда на Темзѣ. Они должны были возстать по сигналу и перерѣзать всѣхъ своихъ протестантскихъ сосѣдей. Въ то же самое время Французская армія должна была сдѣлать высадку въ Ирландіи. Всѣ главные государственные люди и духовныя лица Англіи должны были по, гибнуть насильственною смертью. Три или четыре плана было составлено для умерщвленія короля. Его предполагали заколоть. Его предполагали отравить лекарствомъ. Его предполагали застрѣлять серебряными пулями. Общественное мнѣніе было въ такомъ болѣзненномъ и возбужденномъ состояніи, что простонародье тотчасъ повѣрило этимъ небылицамъ; а два событія, случившіяся въ скоромъ времени, побудили даже нѣкоторыхъ разсудительныхъ людей подозрѣвать, что сказка, хотя очевидно искаженная и преувеличенная, могла имѣть нѣкоторое основаніе.
Эдуардъ Кольманъ, очень дѣятельный, но не очень-то честный, католическій интригантъ, находился въ числѣ обвиненныхъ. Въ его бумагахъ произведенъ былъ обыскъ. Оказалось, что онъ только-что уничтожилъ большую часть ихъ. Но уцѣлѣвшая частица заключала въ себѣ мѣста, которыя сильно предубѣжденнымъ умамъ могли показаться подтвержденіемъ свидѣтельства Отса. Конечно, при нелицепріятномъ толкованіи, мѣста эти являются просто-на-просто выраженіемъ надеждъ, какія положеніе дѣлъ, пристрастія Карла, еще болѣе сильныя пристрастія Іакова и отношенія, существовавшія между французскимъ и англійскимъ дворами, могли естественно возбуждать въ душѣ католика, горячо преданнаго интересамъ своей церкви. Но страна не была тогда расположена къ нелицепріятному толкованію писемъ папистовъ. Общее мнѣніе, не лишенное нѣкотораго правдоподобія, упорно стояло на томъ, что если бумаги, оставленныя безъ вниманія какъ неважныя, были исполнены такого подозрительнаго содержанія, то въ тѣхъ документахъ, которые были тщательно преданы огню, должна была заключаться какая-нибудь великая преступная тайна.
Спустя нѣсколько дней, сдѣлалось извѣстнымъ, что сэръ Эдмондсвёри Годфри, почтенный мировой судья, отбиравшій показанія Отся противъ Кольмана, исчезъ. Начались розыски, и трупъ Годфри найденъ былъ на полѣ близъ Лондона. Ясно было, что покойный умеръ насильственною смертью. Ясно было также, что онъ не былъ жертвою разбойниковъ. Его судьба — до сихъ поръ тайна. Одни думаютъ, что онъ самъ наложилъ на себя руку; другіе, что онъ былъ убитъ какимъ-нибудь личнымъ врагомъ. Самое невѣроятное предположеніе заключается въ томъ, что онъ былъ умерщвленъ партіею, враждебною двору, съ цѣлью придать достовѣрность сказкѣ о заговорѣ. Самое вѣроятное предположеніе, судя по всему, кажется, заключается въ томъ, что какой-нибудь рьяный католикъ, доведенный до бѣшенства лжесплетеніями Отся и оскорбленіями толпы и не дѣлавшій строгаго различія между вѣроломнымъ обвинителемъ и невиннымъ судьею, удовлетворилъ свою злобу такою местью, какой исторія гонимыхъ сектъ представляетъ слишкомъ много примѣровъ. Если оно было такъ, то убійца долженъ былъ впослѣдствіи горько проклинать свое злодѣяніе и неблагоразуміе. Столица и цѣлая нація обезумѣли отъ ярости и страха. Строгость уголовныхъ законовъ, начинавшая ослабѣвать, была усилена вновь. Повсюду судьи занимались обыскиваніемъ домовъ и захватываніемъ бумагъ. Всѣ тюрьмы наполнились папистами. Лондонъ имѣлъ видъ города въ осадномъ положеніи. Милиція была подъ ружьемъ цѣлую ночь. Сдѣланы были приготовленія для баррикадированія большихъ дорогъ. По улицамъ расхаживали патрули. Кругомъ Вайтголля были поставлены пушки. Ни одинъ гражданинъ не считалъ себя безопаснымъ, если не имѣлъ при себѣ небольшаго цѣпа, наполненнаго свинцомъ, для размозженія папистскихъ убійцъ. Трупъ умерщвленнаго судьи былъ выставленъ въ теченіе нѣсколькихъ дней на показъ огромному множеству народа, послѣ чего былъ преданъ землѣ съ странными и грозными церемоніями, обличавшими скорѣе страхъ и жажду мщенія, нежели скорбь или религіозную надежду. Палаты настояли, чтобы въ подвалахъ, надъ которыми онѣ засѣдали, была поставлена стража, для охраненія ихъ отъ вторичнаго Пороховаго заговора. Всѣ ихъ мѣры были однородны съ этими требованіями. Съ царствованія Елисаветы, отъ членовъ палаты общинъ всегда требовалась супрематическая присяга. Нѣкоторые католики, однако, ухитрились такъ истолковать эту присягу, что могли давать ее безъ зазрѣнія совѣсти. Теперь къ ней была прибавлена болѣе строгая формула отреченія отъ папской власти, и католическіе лорды впервые лишились своихъ мѣстъ въ парламентѣ. Противъ королевы приняты были строгія резолюціи. Общины заключили одного изъ статсъ-секретарей въ тюрьму за то, что онъ скрѣплялъ патенты на имя джентльменовъ, которые не были искренними протестантами. Онѣ обвинили лорда-казначея въ государственной измѣнѣ. Этого мало: онѣ до того забыли ученіе, которое, пока воспоминаніе о междоусобной войнѣ было еще свѣжо, сами же громко провозглашали, что даже покусились исторгнуть изъ рукъ короля главное начальство надъ милиціею. До такого раздраженія довели восемнадцать лѣтъ дурнаго управленія самый вѣрноподданный парламентъ, какой когда-либо собирался въ Англіи.
Однако можетъ показаться страннымъ, что король, даже въ такой крайности, отважился сдѣлать воззваніе къ народу, потому что народъ былъ еще болѣе раздраженъ, чѣмъ его представители. Нижняя палата, при всемъ своемъ неудовольствіи, заключала въ себѣ гораздо большее число кавалеровъ, нежели на какое можно было разсчитывать въ случаѣ новыхъ выборовъ. Но правительство думало, что распущеніе положитъ конецъ преслѣдованію лорда-казначея, преслѣдованію, которое, по всей вѣроятности, могло бы вывести на чистую воду всѣ преступныя тайны французскаго союза и тѣмъ причинить крайнюю личную непріятность и затрудненіе Карлу. Поэтому, въ январѣ 1679, парламентъ, существовавшій постоянно съ начала 1661 года, былъ распушенъ, и разосланы были предписанія о производствѣ общихъ выборовъ.
Нѣсколько недѣль сряду борьба во всей странѣ отличалась выборы яростью и упорствомъ безпримѣрными. Истрачены были неслыханныя суммы. Употреблены были новыя уловки. Памфлетисты того времени замѣчали какъ нѣчто необыкновенное, что лошади были нанимаемы за большую плату для перевоза избирателей. Обычай дробить помѣстья для увеличенія числа голосовъ ведетъ свое начало отъ этой достопамятной борьбы. Диссентерскіе проповѣдники, долгое время скрывавшіеся въ мирныхъ уголкахъ отъ преслѣдованія, вышли изъ своихъ убѣжищъ и переѣзжали изъ деревни въ деревню, съ цѣлью воспламенить рвеніе разсѣяннаго народа Божія. Негодованіе противъ правительства быстро усиливалось. Большинство новыхъ членовъ явилось въ Вестминстеръ въ настроеніи, мало чѣмъ отличавшемся отъ настроенія ихъ предшественниковъ, которые отправили Страффорда и Лода въ Тоуэръ.
Между тѣмъ судебныя мѣста, которыя, среди политическихъ волненій, должны быть надежными убѣжищами для невинныхъ всѣхъ партій, позорили себя такими дикими страстями и такими грязными взятками, какія не встрѣчались даже на выборахъ. Сказка Отса хотя и была достаточною, чтобъ потрясти цѣлое государство, однако, пока не подтвердилась бы другими свидѣтельствами, была бы недостаточною, чтобъ погубить ничтожнѣйшаго изъ тѣхъ, кого обвинялъ онъ, потому что, по древнимъ англійскимъ законамъ, для утвержденія обвиненія въ измѣнѣ необходимы два свидѣтеля. Но удача перваго обманщика произвела естественныя слѣдствія. Въ нѣсколько недѣль онъ изъ нищеты и ничтожества возвысился до богатства, до могущества, сдѣлавшаго его грозою принцевъ и нобльменовъ, и до такой извѣстности, которая для низкихъ и злыхъ душъ имѣетъ всѣ прелести славы. Онъ не долго оставался безъ пособниковъ и соперниковъ. Одинъ негодяй, по имени Карстерзъ, снискивавшій себѣ пропитаніе въ Шотландіи тѣмъ, что ходилъ, переодѣтый, на молитвенныя сходки диссентеровъ и потомъ доносилъ на проповѣдниковъ, явился коноводомъ. За нимъ послѣдовалъ Бедло, отъявленный плутъ, и вскорѣ изъ всѣхъ притоновъ разврата, игорныхъ домовъ и долговыхъ тюремъ Лондона хлынули лжесвидѣтели губить своими клятвами католиковъ. Одинъ явился съ разсказомъ объ арміи изъ 30,000 человѣкъ, которые должны были собраться подъ видомъ пилигримовъ въ Коруньѣ и оттуда отправиться моремъ въ Валлисъ. Другому было обѣщано причтеніе къ лику святыхъ и 500 фунтовъ за умерщвленіе короля. Третій зашелъ въ харчевню въ Ковентгарденѣ и тамъ слышалъ, какъ одинъ богатый католическій банкиръ клялся, въ слухъ передъ всѣми гостями и прислужниками, убить еретическаго тирана. Отсъ, боясь, чтобы его подражатели не затмили его, вскорѣ прибавилъ обширное дополненіе къ своему первоначальному разсказу. Онъ съ чудовищнымъ безстыдствомъ утверждалъ, между прочимъ, будто бы онъ однажды стоялъ за полуотворенною дверью и подслушалъ, какъ королева объявляла, что она рѣшилась дать согласіе на умерщвленіе своего супруга. Чернь вѣрила, а высшія власти показывали видъ, что вѣрили, даже такимъ выдумкамъ. Главные судьи государства были продажны, жестоки и трусливы. Вожди Земской партіи поощряли господствовавшее заблужденіе. Правда, почтеннѣйшіе изъ нихъ сами заблуждались до того, что считали большую часть свидѣтельствъ о заговорѣ истиною. Такіе люди какъ Шафтсбёри и Боккингамъ, безъ сомнѣнія, догадывались, что вся эта исторія была сказкою. Но эта сказка была имъ на руку; а смерть невиннаго человѣка безпокоила ихъ загрубѣлую совѣсть не болѣе, чѣмъ смерть куропатки. Присяжные раздѣляли чувства, которыя тогда были общи всей націи, и, поощряемые судьями, предавались этимъ чувствамъ, неумѣренно. Толпа рукоплескала Отсу и его сообщникамъ, преслѣдовала криками и камнями свидѣтелей, являвшихся въ защиту обвиненныхъ, и ревѣла отъ радости, когда приговоръ объявлялъ подсудимыхъ виновными. Тщетно ссылались несчастные на почтенный характеръ своего прошлаго: умы были одержимы вѣрою, что, чѣмъ добросовѣстнѣе былъ папистъ, тѣмъ вѣроятнѣе было его участіе въ ковахъ противъ протестантскаго правительства. Тщетно пытались они, передъ тѣмъ какъ повиснуть, рѣшительно утверждать, что они невинны: общее мнѣніе твердило, что истый папистъ считалъ всякую ложь, полезную для своей церкви, не только извинительною, но и похвальною.
Между тѣмъ какъ мнимое правосудіе проливало невинную кровь, собрался новый парламентъ, и таково было неистовство преобладавшей партіи, что даже люди, молодость которыхъ прошла среди революцій, люди, помнившіе осужденіе Страффорда, покушеніе противъ пяти членовъ, уничтоженіе палаты лордовъ и казнь короля, съ ужасомъ глядѣли на положеніе общественныхъ дѣлъ. Обвиненіе Данби было начато вновь. Онъ ходатайствовалъ о королевскомъ помилованіи; но общины отнеслись къ ходатайству съ презрѣніемъ и настояли, чтобъ процессъ продолжался. Данби, впрочемъ, не былъ ихъ главною цѣлью. Онѣ были убѣждены, что единственнымъ способомъ дѣйствительнаго обезпеченія вольностей и религіи націи было исключеніе герцога іоркскаго изъ порядка престолонаслѣдія.
Король былъ въ большомъ затрудненіи. Онъ настоялъ, чтобы его братъ, видъ котораго распалялъ чернь до бѣшенства, удалился на время въ Брюссель; но эта уступка, повидимому, не произвела никакого благопріятнаго дѣйствія. Партія круглоголовыхъ получила теперь рѣшительный перевѣсъ. На сторону этой партіи клонились милліоны людей, которые во время Реставраціи клонились на сторону прерогативы. Изъ старыхъ кавалеровъ одни раздѣляли господствовавшій страхъ папизма, а другіе, озлобленные неблагодарностью государя, для котораго они принесли столько жертвъ, глядѣли на его плачевное положеніе такъ же безпечно, какъ онъ дотолѣ глядѣлъ на ихъ злополучіе. Даже англиканское духовенство, оскорбленное и встревоженное отступничествомъ герцога іоркскаго, до того поощряло оппозицію, что охотно присоединяло свой голосъ къ воплю противъ католиковъ.
Въ этой крайности король прибѣгнулъ къ сэру Вилліаму Темплю. Изъ всѣхъ оффиціальныхъ лицъ того времени Темплѣ сохранилъ самое чистое имя. Тройственный союзъ былъ его дѣломъ. Онъ отказался отъ всякаго участія въ политикѣ Кабали и, пока эта администрація управляла дѣлами, жилъ совершенно частнымъ человѣкомъ. Онъ покинулъ свое убѣжище по призыву Данби, заключилъ миръ между Англіею и Голландіею и принималъ главное участіе въ устройствѣ брака принцессы Маріи съ ея двоюроднымъ братомъ, принцемъ Оранскимъ. Такимъ образомъ ему принадлежала честь всѣхъ немногихъ хорошихъ дѣлъ, сдѣланныхъ правительствомъ со времени Реставраціи. Изъ многочисленныхъ преступленій и заблужденій послѣднихъ восемнадцати лѣтъ ни одно не могло быть приписано ему. Его частная жизнь, хотя и не строгая, была прилична; его обхожденіе нравилось народу; подкупить его нельзя было ни титулами, ни деньгами. Личность этого почтеннаго государственнаго человѣка имѣла, впрочемъ, нѣкоторые недостатки. Его патріотизмъ былъ слабоватъ. Онъ слишкомъ дорожилъ своимъ покоемъ и личнымъ своимъ достоинствомъ и съ малодушнымъ страхомъ отступалъ передъ отвѣтственностью. И дѣйствительно, его привычки не приспособили его къ дѣятельной роли въ состязаніяхъ нашихъ внутреннихъ факцій. Онъ достигъ пятидесятилѣтнаго возраста, ни разу не засѣдая въ англійскомъ парламентѣ; его служебная опытность была почти всецѣло пріобрѣтена при иностранныхъ дворахъ. Онъ справедливо почитался однимъ изъ первыхъ дипломатовъ въ Европѣ; но таланты и совершенства дипломата весьма отличаются отъ тѣхъ, которые дѣлаютъ политика способнымъ руководить палатою общинъ въ тревожныя времена.
Предложенный имъ планъ обнаруживалъ замѣчательное остроуміе. Не будучи глубокимъ философомъ, Темпль болѣе многихъ дѣловыхъ людей размышлялъ объ общихъ началахъ государственнаго устройства; при томъ его умъ былъ развитъ историческими занятіями и путешествіями въ чужихъ краяхъ. Онъ, кажется, распознавалъ яснѣе большинства своихъ современниковъ одну изъ причинъ затрудненій, которыми было обременено правительство. Характеръ англійской конституціи постепенно измѣнялся. Парламентъ медленно, но постоянно, пріобрѣталъ перевѣсъ надъ прерогативою. Черта между законодательною и исполнительною властями была въ теоріи по прежнему рѣзко обозначенною, но на практикѣ съ каждымъ днемъ становилась слабѣе и слабѣе. Теорія конституціи говорила, что король имѣлъ право самъ назначать своихъ министровъ, но палата общинъ изгнала Кларендона, Кабаль и Данби, одного за другимъ, изъ управленія дѣлами. Теорія конституціи говорила, что одинъ лишь король имѣлъ власть заключить миръ и вести войну; но палата общинъ принудила его заключить миръ съ Голландіею и едва не принудила вести войну съ Франціею. Теорія конституціи говорила, что одинъ лишь король имѣлъ право рѣшать, въ какихъ случаяхъ можно было миловать преступниковъ; но онъ такъ боялся палаты общинъ, что въ эту минуту не могъ отважиться спасти отъ висѣлицы людей, о которыхъ хорошо зналъ, что они были невинными жертвами клятвопреступленія.
Темпль, повидимому, желалъ обезпечить законодательному собранію его несомнѣнныя конституціонныя права и въ то же время отвратить, по возможности, дальнѣйшія его вторженія въ область исполнительной администраціи. Съ этою цѣлью онъ рѣшился поставить между государемъ и парламентомъ учрежденіе, которое бы ослабляло силу ихъ столкновенія. Было учрежденіе, древнее, весьма почтенное и признанное закономъ, которое, по его мнѣнію, могло быть преобразовано такъ, что удовлетворяло бы условіямъ этой задачи. Онъ рѣшился дать тайному совѣту новый характеръ и новое назначеніе въ государственномъ устройствѣ. Число совѣтниковъ ограничилъ онъ тридцатью. Пятнадцать изъ нихъ долженствовали быть главными сановниками государства, юстиціи и религіи. Другіе пятнадцать должны были состоять изъ неслужащихъ нобльменовъ и джентльменовъ съ независимымъ состояніемъ и высокую репутаціею. Никакого особеннаго кабинета не должно было существовать. Всѣ тридцать членовъ должны были быть посвящаемы во всѣ политическія тайны и приглашаемы во всѣ засѣданія; а король долженъ былъ объявить, что онъ во всѣхъ случаяхъ будетъ руководствоваться ихъ совѣтами.
Темпль, кажется, думалъ, что посредствомъ этой комбинаціи онъ обезпечитъ разомъ и націю отъ произвола короля и короля отъ посягательствъ парламента. Съ одной стороны, крайне невѣроятно было, чтобы такіе планы, какіе составлялись Кабалью, могли быть предлагаемы для обсужденія въ собраніи, состоявшемъ изъ тридцати именитыхъ людей, половина которыхъ не была связана съ дворомъ никакими узами выгоды. Съ другой стороны, можно было надѣяться, что общины, довольныя гарантіею противъ дурнаго управленія, которую представлялъ имъ подобный тайный совѣтъ, охотнѣе, чѣмъ въ послѣднее время, ограничились бы своими строго законодательными обязанностями и уже не считали бы необходимымъ вмѣшиваться во всѣ подробности исполнительной администраціи.
Этотъ планъ, не недостойный въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ способностей своего автора, былъ ошибоченъ въ основаніи. Новое вѣдомство было полу-кабинетомъ, полу-парламентомъ и, подобно почти всѣмъ прочимъ комбинаціямъ, какъ механическимъ, такъ и политическимъ, придуманнымъ для служенія двумъ совершенно рознымъ цѣлямъ, не успѣло достичь ни той, ни другой. Оно было слишкомъ обширно и слишкомъ раздѣлено, чтобъ быть хорошимъ административнымъ учрежденіемъ. Оно было слишкомъ тѣсно связано съ короною, чтобъ быть хорошимъ контрольнымъ учрежденіемъ. Оно заключало въ себѣ именно столько популярныхъ элементовъ, сколько нужно было, чтобы сдѣлать его дурнымъ государственнымъ совѣтомъ, негоднымъ для храненія тайнъ, для веденія щекотливыхъ переговоровъ и для управленія военными дѣлами. А между тѣмъ эти популярные элементы отнюдь не были достаточны, чтобы обезпечить націю отъ дурнаго управленія. Поэтому, планъ, если бы онъ былъ даже добросовѣстно испытанъ, едва ли могъ бы увѣнчаться успѣхомъ; но онъ былъ испытанъ недобросовѣстно. Король былъ измѣнчивъ и вѣроломенъ; парламентъ былъ раздраженъ и несправедливъ; а матеріалы, изъ которыхъ былъ составленъ новый совѣтъ, хотя, быть можетъ, и наилучшіе для того вѣка, все еще были плохи.
Начало новой системы было, впрочемъ, встрѣчено общею радостью, потому что народъ былъ расположенъ считать всякую перемѣну улучшеніемъ. Онъ былъ доволенъ также и нѣкоторыми новыми назначеніями. Шафтсбёри, ставшій его любимцемъ, получилъ должность лорда-президента. Россель и нѣкоторые другіе именитые члены Земской партіи присягнули на вѣрность службы въ совѣтѣ. Но черезъ нѣсколько дней опять все разстроилось. Неудобства такого многолюднаго кабинета были такъ велики, что самъ Темпль согласился нарушить одно изъ основныхъ, постановленныхъ имъ, правилъ и сдѣлаться однимъ изъ членовъ маленькаго союза, который въ сущности управлялъ всѣмъ. Къ нему присоединились три другіе министра, Артуръ Капель, графъ Эссексъ, Дйоржъ Савилль, виконтъ Галифаксъ, и Робертъ Спенсеръ, графъ Сондерландъ.
О графѣ Эссексѣ, занимавшемъ тогда постъ перваго коммиссара казначейства, достаточно сказать, что онъ былъ человѣкъ положительныхъ, хотя и не блестящихъ, дарованій, серьёзнаго и меланхолическаго характера, состоялъ въ связи съ Земскою партіею и въ это время искренно желалъ устроить, на условіяхъ благодѣтельныхъ для государства, примиреніе между этою партіей и престоломъ.
Между государственными людьми того вѣка Гэлифаксъ былъ по геніяльности первымъ. Его умъ былъ плодовитъ, остеръ и обширенъ. Его изящное, ясное и одушевленное краснорѣчіе, при серебряныхъ звукахъ его голоса, было наслажденіемъ палаты лордовъ. Его разговоръ блестѣлъ мыслью, фантазіею и остроуміемъ. Его политическія сочиненія, по литературнымъ своимъ достоинствамъ, весьма заслуживаютъ изученія и даютъ ему полное право числиться между англійскими классиками. Съ вѣсомъ, пріобрѣтеннымъ такими великими и разнообразными талантами, онъ соединялъ все вліяніе, какое принадлежитъ высокому сану и огромному состоянію. А между тѣмъ онъ былъ менѣе счастливъ въ политикѣ, чѣмъ многіе изъ тѣхъ, которые пользовались мёньшими преимуществами. Дѣйствительно, умственныя его особенности, дѣлающія его сочиненія цѣнными, часто мѣшали ему въ борьбахъ практической жизни. Онъ всегда смотрѣлъ на текущія событія не съ той точки зрѣнія, съ которой они обыкновенно представляются человѣку, участвующему въ нихъ, а съ той, съ которой они, по прошествіи многихъ лѣтъ, представляются историку-философу. При такомъ направленіи ума, онъ не могъ долго дѣйствовать отъ души съ какимъ бы то ни было союзомъ людей. Всѣ предразсудки, всѣ крайности обѣихъ великихъ партій въ государствѣ возбуждали его презрѣніе. Онъ пренебрегалъ низкими уловками и неразумными криками демагоговъ. Еще болѣе пренебрегалъ онъ ученіями о божественномъ правѣ и страдательномъ повиновеніи. Онъ безпристрастно глумился надъ пустосвятствомъ епископала и надъ пустосвятствомъ пуританина. Онъ одинаково не понималъ, какимъ образомъ человѣкъ могъ ратовать противъ церковныхъ праздниковъ и стихарей, и какимъ образомъ человѣкъ могъ преслѣдовать другаго человѣка за то, что тотъ ратовалъ противъ нихъ. По натурѣ онъ былъ тѣмъ, что въ наше время называется консерваторомъ. Въ теоріи онъ былъ республиканцемъ. Даже когда боязнь анархіи и презрѣніе къ народнымъ иллюзіямъ побуждали его присоединяться на время къ защитникамъ деспотической власти, умъ его всегда оставался на сторонѣ Локка и Мильтона. Въ самомъ дѣлѣ, его шутки надъ наслѣдственною монархіею бывали иногда таковы, что скорѣе приличествовали бы какому-нибудь члену клуба Телячьей головы[48], нежели члену тайнаго совѣта Стюартовъ. Въ религіи онъ былъ такъ далекъ отъ изувѣрства, что строгіе судьи называли его атеистомъ, но это обвиненіе онъ горячо отвергалъ; и дѣйствительно, хотя онъ иногда и давалъ поводъ къ соблазну злоупотребленіемъ своихъ рѣдкихъ способностей аргументаціи и осмѣиванія серьёзныхъ предметовъ, однако кажется, онъ отнюдь не былъ нечувствительнымъ къ религіознымъ впечатлѣніямъ.
Онъ былъ главою тѣхъ политиковъ, которыхъ обѣ великія партіи презрительно называли триммерами[49]. Вмѣсто того, чтобъ обижаться этимъ прозвищемъ, онъ принялъ его какъ почетный титулъ и весьма ловко защищалъ достоинство этого названія. Все хорошее, говорилъ онъ, колеблется между крайностями. Умѣренный поясъ колеблется между климатомъ, въ которомъ люди жарятся, и климатомъ, въ которомъ они мерзнутъ. Англійская церковь колеблется между анабаптистскимъ изступленіемъ и папистскою летаргіею. Англійская конституція колеблется между турецкимъ деспотизмомъ и польскою анархіею. Добродѣтель есть не что иное, какъ середина между склонностями, изъ которыхъ каждая, доведенная до крайности, становится порокомъ. Мало того: совершенство самого Верховнаго Существа состоитъ въ строгомъ равновѣсіи атрибутовъ, изъ которыхъ ни одинъ не могъ бы получить перевѣса надъ другими, безъ нарушенія всего нравственнаго и физическаго строя вселенной[50]. Такимъ образомъ Галифаксъ былъ триммеромъ по принципу. Онъ былъ триммеромъ и по природнымъ качествамъ головы и сердца. Умъ у него былъ острый, скептическій, неистощимо плодовитый на различія и возраженія, вкусъ утонченный, чувство смѣшнаго необыкновенное, нравъ тихій и миролюбивый, но разборчивый и отнюдь не расположенный ни къ недоброжелательству, ни къ восторженному удивленію. Такой человѣкъ не могъ долго оставаться постояннымъ союзникомъ какой бы то ни было политической партіи. Его, однако, не должно смѣшивать съ обыкновенною толпою переметчиковъ. Хотя онъ и переходилъ, подобно имъ, съ одной стороны на другую, но его переходъ всегда былъ въ направленіи, противоположномъ ихъ переходамъ. Онъ не имѣлъ ничего общаго съ тѣми, которые бросаются изъ крайности въ крайность и которые смотрятъ на партію, ими покинутую, со злобою, далеко превосходящею злобу постоянныхъ враговъ. Его мѣсто было между враждебными частями общества, и онъ никогда не отклонялся далеко отъ предѣловъ той или другой изъ нихъ. Партія, къ которой онъ принадлежалъ въ данную минуту, была партіею, которую онъ въ ту минуту жаловалъ наименѣе, потому что она была партіею, о которой онъ въ ту минуту имѣлъ самое точное понятіе. Поэтому, онъ всегда былъ строгъ къ своимъ ярымъ союзникамъ и всегда былъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ своими умѣренными противниками. Каждая факція въ день своего наглаго и мстительнаго торжества подвергалась его порицанію; каждая факція, побѣжденная и преслѣдуемая, находила въ немъ покровителя. Къ вѣчной чести его надлежитъ упомянуть, что онъ пытался спасти тѣ жертвы, судьба которыхъ оставила самое темное пятно на именахъ какъ виговъ, такъ и торіевъ.
Онъ весьма отличился въ оппозиціи и тѣмъ навлекъ на себя такую сильную королевскую немилость, что былъ допущенъ въ совѣтъ тридцати лишь послѣ большихъ затрудненій и долгихъ пререканій. Какъ только, впрочемъ, достигъ онъ положенія при дворѣ, прелесть его обхожденія и бесѣды сдѣлала его любимцемъ. Онъ былъ серьёзно встревоженъ бурнымъ характеромъ народнаго неудовольствія. Онъ полагалъ, что свобода была пока безопасна, а порядокъ и законная власть находились въ опасности. Вслѣдствіе этого, онъ, по своему обыкновенію, присоединился къ слабѣйшей сторонѣ. Быть можетъ, его обращеніе было не совсѣмъ безкорыстно. Изученіе и размышленіе, освободившія его отъ многихъ грубыхъ предразсудковъ, не помѣшали ему остаться рабомъ грубыхъ страстей. Въ деньгахъ онъ не нуждался, и нѣтъ никакого доказательства, чтобъ онъ когда-либо добывалъ ихъ такими средствами, которыя въ тотъ вѣкъ даже строгіе судьи считали бы безчестными; но санъ и власть сильно прельщали его. Правда, онъ утверждалъ, что онъ смотрѣлъ на титулы и высокія должности, какъ на приманки, которыя могли соблазнять однихъ лишь глупцовъ, что онъ ненавидѣлъ суету, пышность и торжественность и что завѣтнымъ его желаніемъ было убѣжать отъ шума и блеска Вайтголля въ тихія рощи, окружавшія его древній замокъ въ Роффордѣ; но поведеніе его плохо согласовалось съ его увѣреніями. По истинѣ, онъ желалъ внушать уваженіе разомъ и придворнымъ и философамъ, возбуждать удивленіе достиженіемъ высокихъ отличій и въ то же самое время возбуждать удивленіе пренебреженіемъ къ нимъ.
Сондерландъ былъ статсъ-секретаремъ. Въ этомъ человѣкѣ политическая безнравственность вѣка олицетворялась самымъ яркимъ образомъ. Природа надѣлила его острымъ умомъ, безпокойнымъ и злобнымъ нравомъ, холоднымъ сердцемъ и низкою душою. Онъ прошелъ такую школу, которая развила всѣ его пороки до самой пышной зрѣлости. По вступленіи въ публичную жизнь, онъ провелъ нѣсколько лѣтъ въ дипломатическихъ должностяхъ за границею и былъ нѣкоторое время посланникомъ во Франціи. Всякое званіе имѣетъ свои особенныя искушенія. Нѣтъ никакой несправедливости сказать, что дипломаты, какъ классъ, всегда болѣе отличались ловкостью, искусствомъ, съ какимъ они пріобрѣтаютъ довѣріе тѣхъ, съ кѣмъ имѣютъ дѣло, и легкостью, съ какою они поддѣлываются подъ тонъ всякаго общества, въ которое допускаются, нежели благороднымъ энтузіазмомъ или строгою прямотою; отношенія же между Карломъ и Людовикомъ были таковы, что ни одинъ англійскій нобльменъ не могъ долго оставаться во Франціи посланникомъ и сохранить какое-нибудь патріотическое или почтенное чувство. Сондерландъ вышелъ изъ дурной школы, въ которой былъ воспитанъ, лукавымъ, гибкимъ, безстыднымъ, свободнымъ отъ всякихъ предразсудковъ и лишеннымъ всякихъ принциповъ. Онъ былъ, но, фамильнымъ связямъ, кавалеромъ, но съ кавалерами не имѣлъ ничего общаго. Они были ревностными поборниками монархіи и осуждали въ теоріи всякое сопротивленіе. Но у нихъ были мужественныя англійскія сердца, которыя никогда не потерпѣли бы дѣйствительнаго деспотизма. Онъ, напротивъ, питалъ вялую теоретическую склонность къ республиканскимъ учрежденіямъ, которыя уживались въ немъ съ полною готовностью быть на практикѣ самымъ раболѣпнымъ орудіемъ произвольной власти. Подобно многимъ другимъ мастерскимъ льстецамъ и посредникамъ, онъ былъ гораздо искуснѣе въ умѣньи разгадывать характеры и пользоваться слабостями отдѣльныхъ лицъ, нежели въ умѣньѣ распознавать чувства большихъ массъ и предусматривать наступленіе, большихъ переворотовъ. Онъ былъ ловокъ въ интригѣ, и трудно было даже хитрымъ и опытнымъ людямъ, обстоятельно предупрежденнымъ о его вѣроломствѣ, противиться обаянію его обхожденія и не давать вѣры его увѣреніямъ въ привязанности. Но онъ такъ былъ занятъ наблюденіемъ и ухаживаніемъ за частными лицами, что позабылъ изучить настроеніе націи. Поэтому, онъ грубо ошибался въ разсчетѣ относительно всѣхъ важнѣйшихъ событій того времени. Всякій значительный приливъ и отливъ общественнаго мнѣнія застигалъ его въ расплохъ; а люди, не бывшіе въ состояніи понять, какимъ образомъ такой искусный человѣкъ могъ не видѣть того, что ясно распознавалось клубными политиками, иногда приписывали глубокому соображенію то, что въ сущности было простыми промахами.
Только въ частной бесѣдѣ раскрывались его превосходныя способности. Въ королевскомъ кабинетѣ, или въ какомъ-нибудь маленькомъ кружкѣ, онъ пользовался огромнымъ вліяніемъ, но въ засѣданіяхъ совѣта былъ молчаливъ, а въ палатѣ лордовъ никогда и рта не раскрывалъ.
Четыре довѣренныхъ совѣтника короны вскорѣ нашли, что ихъ положеніе было затруднительно и возбуждало противъ нихъ ненависть. Прочіе члены совѣта роптали на отличіе, несовмѣстное съ обѣщаніями короля; а нѣкоторые изъ нихъ, съ Шафтсбёри во главѣ, снова принялись за ревностную оппозицію въ парламентѣ. Волненіе, пріостановленное послѣдними перемѣнами, быстро усилилось болѣе прежняго. Тщетно предлагалъ Карлъ даровать общинамъ какое угодно обезпеченіе протестантской религіи, лишь бы онѣ не касались порядка престолонаслѣдія. Онѣ не хотѣли и слышать о компромиссѣ. Онѣ желали билля объ исключеніи и ничего инаго, кромѣ билля объ исключеніи. Король, поэтому, черезъ нѣсколько недѣль послѣ своего всенароднаго обѣщанія не дѣлать шагу безъ вѣдома новаго совѣта, явился въ палату лордовъ, не заявивши о своемъ намѣреніи въ совѣтѣ, и отсрочилъ парламентъ.
День этой отсрочки — 26 мая 1679 года — великая эра въ нашей исторіи, ибо въ этотъ день Habeas Corpus Act утвержденъ королевскою подписью. Со времени Великой Хартіи, законъ относительно личной свободы англичанъ въ сущности былъ почти тотъ же, что и теперь; но онъ не достигалъ цѣли за недостаткомъ строгой системы процедуры. Потребность была не въ новомъ правѣ, а въ быстромъ и вѣрномъ средствѣ возстановленія права. Такое средство представлялъ Habeas Corpus Act. Король охотно отказалъ бы въ своемъ согласіи на эту мѣру; но онъ готовился аппелировать народу по вопросу о престолонаслѣдіи и потому не могъ отважиться въ такую критическую минуту отвергнуть билль, въ высшей степени популярный.
Въ тотъ же день англійская печать сдѣлалась на короткое время свободною. Въ старину типографщики состояли подъ строгимъ надзоромъ суда Звѣздной палаты. Долгій парламентъ уничтожилъ Звѣздную палату, но, вопреки философскимъ и краснорѣчивымъ возраженіямъ Мильтона, установилъ и поддерживалъ цензуру. Вскорѣ послѣ Реставраціи изданъ былъ актъ, воспретившій печатаніе недозволенныхъ книгъ, и постановлено было, чтобы актъ этотъ оставался въ силѣ до конца первой сессіи ближайшаго парламента. Этотъ срокъ теперь наступилъ, и король самымъ актомъ отпуска палатъ освободилъ печать.
Вскорѣ за отсрочкою послѣдовали распущеніе и новые общіе выборы. Рвеніе и сила оппозиціи достигли крайнихъ предѣловъ. Крикъ въ пользу билля объ исключеніи раздавался громче, чѣмъ когда-либо, и съ этимъ крикомъ смѣшивался другой крикъ, воспламенявшій кровь толпы, но возбуждавшій сожалѣніе и тревогу во всѣхъ благоразумныхъ друзьяхъ свободы. Не только права герцога іоркскаго, явнаго паписта, но и права обѣихъ его дочерей, искреннихъ и ревностныхъ протестантокъ, подвергались нападкамъ. Народъ съ увѣренностью утверждалъ, что старшій побочный сынъ короля родился въ законномъ бракѣ и былъ законнымъ наслѣдникомъ престола.
Карлъ, скитаясь на материкѣ, встрѣтился въ Гагѣ съ Люси Вальтерсъ, уроженкою Валлиса, дѣвушкою необыкновенной красоты, но недалекаго ума и распутнаго нрава. Она сдѣлалась его наложницею и подарила его сыномъ. Недовѣрчивый любовникъ могъ бы усомниться, потому что барыня эта имѣла нѣсколько поклонниковъ и не слыла жестокою ни къ кому изъ нихъ. Карлъ, однако, тотчасъ повѣрилъ ей на-слово и полюбилъ маленькаго Джемса Крафтса, какъ тогда называли мальчика, такою безпредѣльно нѣжною любовью, какой почти нельзя было ожидать отъ этой холодной и безпечной натуры. Вскорѣ послѣ Реставраціи, молодой любимецъ, обучившійся во Франціи всему, что тогда считалось необходимымъ для образованнаго джентльмена, появился въ Вайтголлѣ. Онъ былъ помѣщенъ во дворцѣ, окруженъ пажами и допущенъ къ пользованію разными отличіями, которыя дотолѣ предоставлялись однимъ лишь принцамъ королевской крови. Его женили, когда онъ былъ еще несовершеннолѣтнимъ юношею, на Аннѣ Скоттъ, наслѣдницѣ благороднаго дома Бокклю. Онъ принялъ ея фамилію и получилъ съ ея рукою огромныя ея имѣнія. Состояніе, пріобрѣтенное имъ посредствомъ этого супружества, оцѣнивалось въ народѣ не менѣе, какъ въ 10,000 фунтовъ годоваго дохода. Титулы и милости посущественнѣе титуловъ сыпались на него щедрою рукою. Онъ былъ сдѣланъ герцогомъ Монмутомъ въ Англіи, герцогомъ Бокклю въ Шотландіи, кавалеромъ ордена Подвязки, оберъ-шталмейстеромъ, командиромъ первой роты лейбъ-гвардіи, главнымъ судьею Эйра къ югу отъ Трента и канцлеромъ Кембриджскаго университета. И публикѣ не казался онъ недостойнымъ своей высокой доли. Наружность у него была необыкновенно красива и привлекательна, нравъ мягокъ, манеры изящны и ласковы. Не смотря на свое распутство, онъ плѣнилъ сердца пуританъ. Не смотря на явное участіе въ постыдномъ нападеніи на сэра Джона Ковентри, онъ легко снискалъ себѣ прощеніе у Земской партіи. Даже суровые моралисты признавали, что при такомъ дворѣ едва ли слѣдовало ожидать строгой супружеской вѣрности отъ человѣка, который еще ребенкомъ былъ соединенъ бракомъ съ другимъ ребенкомъ. Даже патріоты охотно извиняли своенравнаго мальчика въ томъ, что онъ отплатилъ неумѣренною местью за обиду, нанесенную его отцу. Пятно, оставленное на немъ любовными похожденіями и полуночными драками, скоро было заглажено похвальными подвигами. Когда Карлъ и Людовикъ соединили свои силы противъ Голландіи, Монмутъ получилъ начальство надъ англійскими вспомогательными войсками, посланными на материкъ, и заявилъ себя храбрымъ солдатомъ и не дурнымъ офицеромъ. По возвращеніи, онъ оказался самымъ популярнымъ человѣкомъ въ королевствѣ. Ничего не было заповѣднаго для него, кромѣ короны, да и самая корона казалась не безусловно недостижимою для него. Различіе, какое самымъ неразумнымъ образомъ дѣлалось между нимъ и высшею знатью, произвело худыя послѣдствія. Когда онъ былъ еще мальчикомъ, ему дозволялась надѣвать шляпу въ аудіенцъ-залѣ, между тѣмъ какъ Говарды и Сеймуры стояли вокругъ него безъ шляпъ. Когда умирали иностранные государи, онъ, въ знакъ траура по нимъ, облекался въ длинную багряницу, которую не дозволялось носить ни одному изъ подданныхъ, за исключеніемъ герцога іоркскаго и принца Рупрехта. Естественно, что эти вещи должны были побудить его смотрѣть на себя какъ на законнаго принца изъ дома Стюартовъ. Карлъ, даже въ зрѣломъ возрастѣ, былъ преданъ своимъ удовольствіямъ и невнимателенъ къ своему достоинству. Трудно было не вѣрить, что онъ двадцати лѣтъ тайно вступилъ въ бракъ съ женщиною, красота которой очаровала его и которою нельзя было овладѣть на болѣе легкихъ условіяхъ. Пока Монмутъ былъ еще дитятею, а герцогъ іоркскій считался еще протестантомъ, молва ходила по всей странѣ и даже въ кругахъ, которые должны были имѣть точныя свѣдѣнія, что король былъ женатъ на Люси Вальтерсъ и что, не будь на свѣтѣ неправды, сынъ Люси былъ бы принцемъ Валлійскимъ. Много было толковъ о какой-то черной шкатулкѣ, въ которой, по народному повѣрью, хранился брачный договоръ. Когда Монмутъ вернулся изъ Нидерландовъ съ высокою репутаціею храбраго полководца, а герцогъ іоркскій оказался членомъ церкви, ненавистной огромному большинству націи, эта пустая басня получила важное значеніе. Въ пользу ея не было ни малѣйшаго доказательства. Противъ нея была торжественная декларація короля, учиненная передъ совѣтомъ и по его повелѣнію сообщенная народу. Но толпа, всегда падкая на романическія приключенія, жадно всосала въ себя сказку о тайномъ бракѣ и черной шкатулкѣ. Нѣкоторые вожди оппозиціи дѣйствовали-въ этомъ случаѣ такъ же, какъ дѣйствовали они относительно еще болѣе гнусной басни Отся, и поддакивали небылицѣ, которою должны были бы пренебречь. Участіе, какое народъ принималъ въ томъ, кого считалъ поборникомъ истинной религіи и законнымъ наслѣдникомъ британскаго престола, поддерживалось всяческими хитростями. Когда Монмутъ прибылъ въ Лондонъ около полуночи, городскія власти приказали сторожамъ возвѣстить радостное событіе по улицамъ Сити, народъ покинулъ свои ложа, потѣшные огни были зажжены, окна были иллюминованы, церкви были отворены, и веселый звонъ раздался со всѣхъ колоколенъ. На пути въ столицу, онъ повсюду встрѣчалъ не менѣе великолѣпный и гораздо болѣе восторженный пріемъ, нежели короли, когда они совершали путешествія по государству. Онъ былъ сопровождаемъ изъ замка въ замокъ длинными кавалькадами вооруженныхъ джентльменовъ и йоменовъ. Города высылали на встрѣчу ему все свое населеніе. Избиратели тѣснились вокругъ него съ увѣреніями, что онъ могъ располагать ихъ голосами по произволу. Притязанія его дошли до того, что онъ не только выставлялъ на своемъ щитѣ англійскихъ львовъ и французскія лиліи безъ лѣвой полосы, которая, по законамъ геральдики, должна была пересѣкать ихъ въ знакъ его незаконнаго рожденія, но даже дерзалъ прикасаться къ больнымъ для исцѣленія ихъ отъ золотухи[51]. Въ то же самое время не пренебрегалъ онъ ничѣмъ, посредствомъ чего можно было пріобрѣсти любовь простаго народа. Онъ крестилъ дѣтей у крестьянъ, присоединялся ко всѣмъ сельскимъ забавамъ, боролся, дрался на палкахъ и, самъ въ сапогахъ, обгонялъ въ запуски проворныхъ бѣгуновъ въ башмакахъ.
Странно, что два раза, въ весьма критическіе моменты нашей исторіи, вожди протестантской партіи сдѣлали одну и ту же ошибку и этою ошибкою подвергли сильной опасности свою родину и религію. По-смерти Эдуарда VI, они выставили не имѣвшую даже тѣни наслѣдственнаго права леди Іоанну не только противъ своего врага, Маріи, но и противъ Елисаветы, истинной надежды Англіи и Реформаціи. Вслѣдствіе этого самые почтенные протестанты, съ Елисаветою во главѣ, принуждены были стать за-одно съ папистами. Такимъ же точно образомъ, спустя 130 лѣтъ, часть оппозиціи, выставивши Монмута претендентомъ короны, посягнула не только на права Іакова, котораго она справедливо считала неумолимымъ врагомъ ея вѣры и вольностей, но и на права принца и принцессы Оранскихъ, которые явно отличались и положеніемъ и личными качествами, какъ защитники всѣхъ свободныхъ правленій и всѣхъ реформатскихъ церквей.
Черезъ нѣсколько лѣтъ безразсудство этого образа дѣйствій сдѣлалось очевиднымъ. Теперь же популярность Монмута составляла большую часть силы оппозиціи. Выборы шли противъ двора; день, назначенный для собранія палатъ, приближался; а потому необходимо было, чтобы король принялъ какія-нибудь рѣшительныя мѣры. Его совѣтники уже различали первые слабые признаки перемѣны общественнаго настроенія и надѣялись, что онъ простымъ замедленіемъ столкновенія будетъ въ состояніи обезпечить себѣ побѣду. Онъ, поэтому, даже не спросивши мнѣнія совѣта тридцати, рѣшился отсрочить новый парламентъ, прежде чѣмъ палаты приступили къ своимъ занятіямъ. Въ то же самое время герцогъ іоркскій, возвратившійся изъ Брюсселя, получилъ приказаніе отправиться въ Шотландію и было назначенъ главою администраціи этого королевства.
Правительственный планъ Темпля былъ теперь явно покинутъ и очень скоро забытъ. Тайный совѣтъ снова сдѣлался тѣмъ, чѣмъ былъ прежде. Шафтсбёри и его политическіе единомышленники отказались отъ мѣстъ. Самъ Темпль, обыкновенно такъ поступавшій въ безпокойныя времена, удалился въ свой садъ и въ свою библіотеку. Эссексъ оставилъ казначейство и примкнулъ къ оппозиціи. Но Галифаксъ, возмущенный и встревоженный неистовствомъ старинныхъ своихъ союзниковъ, и Сондерландъ, никогда не покидавшій мѣста, пока могъ удержать его за собою, остались въ королевской службѣ.
Отставки, послѣдовавшія при этомъ случаѣ, открыли путь къ величію новому ряду соискателей. Два государственные человѣка, достигнувшіе впослѣдствіи высшаго отличія, какого только можетъ достигнуть британскій подданный, вскорѣ начали обращать на себя большую долю общественнаго вниманія. Это были Лоренсъ Гайдъ и Сидни Годольфинъ.
Лоренсъ Гайдъ былъ вторымъ сыномъ канцлера Кларендона и братомъ первой герцогини іоркской. У него были отличныя дарованія, усовершенствованныя парламентскою и дипломатическою опытностью; но недостатки его характера значительно ослабляли дѣйствительную силу его способностей. Посредникъ и придворный, онъ тѣмъ не менѣе никогда не научился искусству обуздывать или скрывать душевныя свои движенія. Когда ему везло, онъ былъ наглъ и хвастливъ; когда онъ испытывалъ неудачу, его ничѣмъ не прикрытое огорченіе удвоивало торжество его враговъ. Очень легкихъ задирокъ было достаточно, чтобы воспламенить его гнѣвъ; а въ гнѣвѣ онъ говорилъ желчныя вещи, которыя самъ забывалъ тотчасъ, какъ только успокоивался, но которыя другіе помнили многіе годы. При своей живости и проницательности, онъ могъ бы сдѣлаться превосходнымъ дѣловымъ человѣкомъ, не будь въ немъ самонадѣянности и нетерпѣливости. Его сочиненія доказываютъ, что онъ обладалъ многими качествами оратора; но раздражительность мѣшала ему отличаться настоящимъ образомъ въ преніяхъ: ничего не было легче, какъ растравить его до азарта; а съ той минуты, какъ онъ входилъ въ азартъ, онъ былъ во власти противниковъ, далеко уступавшихъ ему въ способностяхъ.
Противоположно большинству политическихъ вождей тогдашняго поколѣнія, онъ былъ послѣдовательнымъ, упорнымъ и злопамятнымъ человѣкомъ партіи, кавалеромъ старой школы, ревностнымъ поборникомъ короны и церкви, врагомъ республиканцевъ и нонконформистовъ. Вслѣдствіе этого, онъ имѣлъ множество личныхъ приверженцевъ. Духовенство въ особенности смотрѣло на него, какъ на своего человѣка, и обнаруживало къ его слабостямъ снисходительность, въ которой онъ, правду сказать, порядкомъ нуждался: онъ пилъ мертвую чашу и когда приходилъ въ ярость, — а въ ярость приходилъ онъ весьма часто, — то клялся какъ носильщикъ.
Онъ былъ теперь преемникомъ Эссекса въ казначействѣ. Нужно замѣтить, что мѣсто перваго лорда казначейства не имѣло тогда той важности и того достоинства, какія принадлежатъ ему теперь. Если былъ лордъ-казначей, то этотъ высокій сановникъ обыкновенно былъ первымъ министромъ; если же бѣлый жезлъ поручался коммисія, то главный коммисаръ стоялъ по сану ниже статсъ-секретаря. Только со времени Вальполя сталъ первый лордъ казначейства считаться главою исполнительной администраціи.
Годольфинъ взросъ пажомъ въ Вайтголлѣ и рано пріобрѣлъ всю гибкость и самообладаніе опытнаго придворнаго. Онъ былъ трудолюбивъ, уменъ и глубоко свѣдущъ въ финансовыхъ тонкостяхъ. Всякое правительство, поэтому, находило въ немъ полезнаго слугу; съ другой стороны, ни въ мнѣніяхъ, ни въ характерѣ его не было ничего такого, что могло бы помѣшать ему служить любому правительству. «Сидни Годольфинъ, говорилъ Карлъ, никогда не заступаетъ, дорогу и никогда не отступаетъ съ дороги.» Эта острая замѣтка превосходно объясняетъ необыкновенный успѣхъ Годольфина въ жизни.
Онъ дѣйствовалъ въ разныя времена съ обѣими великими политическими партіями, но никогда не участвовалъ въ страстяхъ ни той, ни другой. Подобно большинству людей осмотрительнаго нрава и счастливой доли, онъ имѣлъ сильную наклонность поддерживать все существующее. Онъ не любилъ революцій и по той же самой причинѣ, по которой не любилъ революцій, не любилъ и контръ-революцій. Онъ держалъ себя необыкновенно важно и осторожно; но личные его вкусы были низки и пошлы: время, которое онъ могъ сберечь отъ государственныхъ дѣлъ, проводилось большею частью на скачкахъ, за картами и на пѣтушьихъ бояхъ. Онъ засѣдалъ теперь въ коммисіи казначейства степенью ниже Рочестера и отличался тамъ прилежаніемъ и знаніемъ дѣла.
Прежде чѣмъ новый парламентъ получилъ дозволеніе собраться для занятія дѣлами, прошелъ цѣлый годъ, многознаменательный годъ, оставившій прочные слѣды въ нашихъ нравахъ и языкѣ. Никогда дотолѣ не велись политическіе споры съ такою свободою. Никогда дотолѣ не существовали политическіе клубы съ такою совершенною организаціею и съ такимъ грознымъ вліяніемъ. Одинъ лишь вопросъ объ исключеніи занималъ общественное мнѣніе. Всѣ печатные станки и каѳедры Англіи принимали участіе въ борьбѣ. Одна сторона утверждала, что конституція и религія государства никогда не будутъ безопасны при королѣ-папистѣ; другая, что очередное право Іакова на корону исходило отъ Бога и не могло быть уничтожено даже съ согласія всѣхъ отраслей законодательной власти. Каждое графство, каждый городъ, каждое семейство были въ волненіи. Учтивости и хлѣбосольство между сосѣдями прекратились, въ дражайшія узы дружбы и крови порвались. Даже школьники раздѣлились на гнѣвныя партіи: и герцогъ іоркскій, и графъ Шафтсбёри, оба имѣли ревностныхъ приверженцевъ на всѣхъ школьныхъ скамейкахъ Итона и Вестминстера. Театры дрожали отъ рева враждебныхъ факцій. Ревностные протестанты выводили на сцену паписсу Іоанну. Поэты, состоявшіе на жалованьи, наполняли свои прологи и эпилоги восхваленіями короля и герцога іоркскаго. Недовольные осаждали престолъ петиціями, съ требованіемъ немедленнаго созванія парламента. Роялисты подносили адресы, съ выраженіемъ крайняго омерзѣнія ко всѣмъ, кто осмѣливался указывать государю. Граждане Лондона сбирались десятками тысячъ жечь чучелу папы. Правительство поставило кавалерію у Темпль-Бара и расположило артиллерію кругомъ Вайтголля. Въ этомъ году языкъ нашъ обогатился двумя словами: mob (буйное скопище) и sham (надувательство), замѣчательными останками смутнаго и обманнаго времени[52]. Противники двора назывались Birminghams, Petitioners и Exclusionists. Лица, принимавшія сторону короля, именовались Antibirminghams, Abhorrers и Tantivies[53]. Названія эти скоро обветшали; но въ это время впервые послышались два прозвища, которыя, хотя и были первоначально даны въ обидномъ значеніи, однако вскорѣ были усвоены съ гордостью, прозвища, которыя до сихъ поръ ежедневно употребляются, которыя проникли всюду, куда проникло англійское племя, и которыя будетъ существовать, пока будетъ существовать англійская литература. Странно, что одно изъ этихъ прозвищъ было шотландскаго, а другое ирландскаго происхожденія. Какъ въ Шотландіи, такъ и въ Ирландіи, дурное управленіе породило шайки отчаянныхъ людей, свирѣпость которыхъ усиливалась религіознымъ изступленіемъ. Въ Шотландія нѣкоторые изъ гонимыхъ ковенантеровъ, доведенные угнетеніемъ до бѣшенства, незадолго передъ тѣмъ умертвили примаса, подняли оружіе противъ правительства, успѣшно боролись съ королевскими войсками и до тѣхъ поръ не смирялись, пока Монмутъ, во главѣ нѣсколькихъ отрядовъ изъ Англіи, не разбилъ ихъ у Ботвелльскаго моста. Эти изувѣры были наиболѣе многочисленны между поселянами западной низменности, называвшимися въ просторѣчіи вигами. Такимъ образомъ наименованіе вигъ утвердилось за пресвитеріанскими изувѣрами Шотландіи и было перенесено на тѣхъ англійскихъ политиковъ которые обнаруживали расположеніе противодѣйствовать двору и снисходительно относиться къ протестантскимъ нонконформистамъ. Въ то же самое время болота Ирландіи служили убѣжищемъ папистскимъ разбойникамъ, имѣвшимъ много сходства съ тѣми, которые впослѣдствіи были извѣстны подъ именемъ бѣлыхъ ребятъ[54]. Эти люди назывались тогда торіями. Названіе тори было, поэтому, дано англичанамъ, отказывавшимся содѣйствовать исключенію католическаго принца изъ порядка престолонаслѣдія.
Ярость враждебныхъ факцій уже и сама по себѣ была бы достаточно неистова. Но она, кромѣ того, старательно разжигалась общимъ врагомъ обѣихъ. Людовикъ все еще продолжалъ подкупать и улещать и дворъ и оппозицію. Онъ увѣщавалъ Карла быть твердымъ; онъ увѣщавалъ Іакова возбудить междоусобную войну въ Шотландіи; онъ увѣщавалъ виговъ не отступать и смѣло полагаться на покровительство Франціи.
Сквозь все это волненіе зоркій глазъ могъ бы замѣтить, что общественное мнѣніе мало-по-малу измѣнялось. Гоненіе католиковъ продолжалось, но приговоры уже не были дѣломъ неизбѣжнымъ. Новое отродіе лжесвидѣтелей, между которыми замѣтнѣе всего былъ одинъ бездѣльникъ, по имени Данджерфильдъ, не давало покою судамъ; но сказки этихъ людей, хотя лучше придуманныя, чѣмъ сказка Отся, находили меньше довѣрія. Присяжные уже не были такъ легковѣрны, какъ въ эпоху паническаго страха, послѣдовавшаго за убійствомъ Годфри; а судьи, бывшіе, во время полнаго разгара народной ярости самыми покорными ея орудіями, теперь осмѣливались высказывать долю того, что они съ самаго начала думали.
Наконецъ, въ октябрѣ 1680 года, парламентъ собрался. Виги имѣли такое огромное большинство въ палатѣ общинъ, что билль объ исключеніи прошелъ въ ней всѣ инстанціи безпрепятственно. Король почти не зналъ, на кого изъ членовъ своего кабинета могъ онъ разсчитывать. Гайдъ былъ вѣренъ торійскимъ мнѣніямъ и непоколебимо поддерживалъ дѣло наслѣдственной монархіи. Но Годольфинъ, заботившійся о спокойствіи и полагавшій, что спокойствіе могло быть возстановлено только уступкою, желалъ утвержденія билля. Сондерландъ, вѣчно лживый и вѣчно близорукій, не умѣвшій распознать признаковъ приближавшейся реакціи и желавшій примириться съ партіею, которую считалъ неодолимою, рѣшился вотировать противъ двора. Герцогиня Портсмутъ умоляла своего царственнаго любовника не стремиться очертя голову къ погибели. Если былъ какой-нибудь пунктъ, относительно котораго Карлъ стѣснялся совѣстью или честью, это былъ вопросъ о престолонаслѣдіи; но въ теченіе нѣсколькихъ дней казалось, что король готовъ былъ поддаться. Онъ колебался, спрашивалъ, какую сумму дадутъ ему общины, если онъ уступитъ, и не препятствовалъ открытію переговоровъ съ коноводами виговъ. Но глубокое взаимное недовѣріе, которое расло многіе годы и было тщательно поддерживаемо кознями Франціи, уничтожило возможность соглашенія. Ни одна сторона не хотѣла довѣриться другой. Тогда цѣлая нація, съ замираніемъ сердца, устремила взоръ на палату лордовъ. Собраніе перовъ было многочисленно. Король лично присутствовалъ. Пренія были долги, серьёзны и порой яростны. Нѣкоторые члены хватались за рукоятки шпагъ такимъ образомъ, что приходили на память бурные парламенты Генриха III и Ричарда II. Вѣроломный Сондерландъ присоединился къ Шафтсбори и Эссексу. Но геніяльность Галифакса поборола всю оппозицію. Оставленный главнѣйшими своими товарищами и окруженный толпою искусныхъ противниковъ, онъ защищалъ дѣло герцога іоркскаго рядомъ рѣчей, которыя, даже по прошествіи многихъ лѣтъ, поминались, какъ образцовыя произведенія логики, остроумія и краснорѣчія. Ораторство рѣдко измѣняетъ мнѣнія. А между тѣмъ свидѣтельство современниковъ не оставляетъ никакого сомнѣнія, что въ этомъ случаѣ мнѣнія были измѣнены ораторствомъ Галифакса. Епископы, вѣрные своимъ ученіямъ, поддержали принципъ наслѣдственнаго права, и билль былъ отвергнутъ огромнымъ большинствомъ {Одинъ изъ присутствовавшихъ перовъ описалъ дѣйствіе ораторства Галифакса словами, которыя я привожу, потому что они, хотя и давно напечатаны, однако, вѣроятно, извѣстны не многимъ даже изъ самыхъ пытливыхъ и прилежныхъ чтецовъ исторіи.
«Могучаго краснорѣчія и великихъ дарованіи исполнены были враги герцога, защищавшіе билль; но противъ него явился одинъ благородный лордъ, который въ этотъ день силою рѣчи, логикою, доводами изъ того, что могло касаться общественныхъ или частныхъ интересовъ людей, честью, совѣстью, достоинствомъ, превзошелъ самого себя и всякаго другаго человѣка; наконецъ, его мужество и дарованія одержали побѣду: онъ сокрушилъ все остроуміе и злобу противной партіи.»
Это мѣсто взято изъ записки графа Генри Питерборо, въ книгѣ подъ заглавіемъ Succinct Genealogies, by Robert Halstead, fol. 1685. Имя Гальстеда — вымышленное. Настоящими авторами были самъ графъ Питерборо и его капеланъ. Книга чрезвычайно рѣдка. Напечатано было только 24 экземпляра, два изъ которыхъ находятся нынѣ въ Британскомь музеѣ. Изъ этихъ двухъ одинъ принадлежалъ Георгу IV, а другой — м-ру Гренвиллю.}.
Партія, преобладавшая въ палатѣ общинъ, жестоко огорченная этимъ пораженіемъ, найма нѣкоторое утѣшеніе въ пролитія крови католиковъ. Вилліамъ Говардъ, виконтъ Стаффордъ, одинъ изъ несчастныхъ людей, будто бы участвовавшихъ въ заговорѣ, былъ приведенъ въ палату перовъ и, признанный на основаніи свидѣтельства Отса и двухъ другихъ лжесвидѣтелей, Догдаля и Торбервилля, виновнымъ въ государственной измѣнѣ, подвергся лишенію жизни. Но обстоятельства его процесса и казни должны были бы послужить вигскимъ вождямъ полезнымъ предостереженіемъ. Значительное и почтенное меньшинство палаты лордовъ объявило узника невиннымъ. Толпа, за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ встрѣчавшая предсмертныя показанія жертвъ Отса насмѣшками и проклятіями, теперь громко выражала убѣжденіе, что казнь Стаффорда была убійствомъ. Когда онъ съ послѣднимъ вздохомъ поклялся въ своей невинности, народъ закричалъ ему. «Благослови васъ Богъ, милордъ! Мы вѣримъ вамъ, милордъ.» Разсудительный наблюдатель легко могъ бы предсказать, что кровь, тогда пролитая, скоро потребуетъ другой крови.
Король рѣшился еще разъ испытать средство распущенія. Новый парламентъ получилъ предложеніе собраться въ Оксфордѣ, въ мартѣ 1661 года. Со временъ Плантагенетовъ, палаты постоянно засѣдали въ Вестминстерѣ, за исключеніемъ промежутка, когда чума свирѣпствовала въ столицѣ; но такія необыкновенныя обстоятельства, казалось, требовали необыкновенныхъ предосторожностей. Если бы парламентъ былъ открытъ въ обыкновенномъ своемъ мѣстѣ собранія, палата общинъ могла бы объявить себя безсмѣнною и призвать на помощь городскія власти и гражданъ Лондона. Милиціонныя дружины могли бы возстать для защиты Шафтсбэри, какъ возстали онѣ, сорокъ лѣтъ назадъ, для защиты Пима и Гампдена. Гвардія могла бы претерпѣть пораженіе, дворецъ могъ бы быть взятъ приступомъ, король могъ бы очутиться плѣнникомъ въ рукахъ мятежныхъ подданныхъ. Въ Оксфордѣ не предстояло такой опасности. Университетъ былъ преданъ коронѣ; окрестное джентри состояло большею частью изъ торіевъ. Здѣсь, поэтому, оппозиція имѣла болѣе причинъ, чѣмъ король, опасаться насилія.
Выборы отличались характеромъ жестокой борьбы. Виги по прежнему составили большинство палаты общинъ; но уже ясно было, что торійскій духъ быстро распространялся во всей странѣ. Казалось бы, прозорливый и измѣнчивый Шафтсбёри долженъ былъ бы предвидѣть наступавшую перемѣну и согласиться на компромиссъ, предложенный дворомъ; но онъ какъ будто совершенно забылъ старинную свою тактику. Вмѣсто того, чтобы принять мѣры, которыя, на худой конецъ, обезпечили бы ему отступленіе, онъ занялъ такое положеніе, въ которомъ необходимо было или побѣдить, или погибнуть. Можетъ быть, его голова, какъ ни была она сильна, закружилась отъ популярности, отъ успѣха и отъ задора борьбы. Можетъ быть, онъ нашпорилъ свою партію до того, что уже не могъ обуздать ее, и въ сущности былъ стремглавъ увлеченъ тѣми, которыми, казалось, руководилъ.
Многознаменательный день наступилъ. Собраніе въ Оксфордѣ походило скорѣе на польскій сеймъ, нежели на англійскій парламентъ. Вигскіе члены были сопровождаемы большими партіями вооруженныхъ всадниковъ, состоявшихъ изъ фермеровъ и челядинцевъ, которые мѣнялись съ королевскими гвардейцами вызывающими взглядами. Малѣйшая задирка могла бы, при такихъ обстоятельствахъ, произвести междоусобную войну; но ни та, ни другая сторона не дерзала нанести первый ударъ. Король снова предложилъ свое согласіе на все, кромѣ билля объ исключеніи. Общины рѣшились не принимать ничего, кромѣ билля объ исключеніи. Черезъ нѣсколько дней парламентъ былъ снова распутенъ.
Король побѣдилъ. Реакція, начавшаяся за нѣсколько мѣсяцевъ до собранія палатъ въ Оксфордѣ, быстро пошла впередъ. Нація, конечно, все еще была враждебна папизму; но, оглядываясь на всю исторію заговора, предки наши чувствовали, что протестантское рвеніе вовлекло ихъ въ безуміе и преступленіе, и съ трудомъ убѣждались, что нелѣпыя сказки побудили ихъ требовать крови соотечественниковъ и собратьевъ по Христу. Правда, самый преданный роялистъ не могъ отрицать, что управленіе Карла часто бывало весьма предосудительно. Но люди, не имѣвшіе тѣхъ полныхъ свѣдѣній, какими обладаемъ мы, касательно его интригъ съ фракціею, и гнушавшіеся неистовствомъ виговъ, перечисляли значительныя уступки, которыя онъ, въ теченіе послѣднихъ немногихъ лѣтъ, сдѣлалъ своимъ парламентамъ, и еще болѣе значительныя уступки, которыя онъ изъявилъ готовность сдѣлать. Онъ согласился на законы, исключившіе католиковъ изъ палаты лордовъ, изъ тайнаго совѣта и вообще изъ гражданской и военной службы. Онъ утвердилъ Habeas Corpus Act. Если не было принято другихъ сильнѣйшихъ мѣръ противъ опасностей, какимъ конституція и церковь могли бы подвергнуться при католическомъ государѣ, грѣхъ этотъ лежалъ не на Карлѣ, пригласившемъ парламентъ предложить такія мѣры, а на тѣхъ вигахъ, которые отказались слушать о какой-либо замѣнѣ билля объ исключеніи. Одного только не хотѣлъ король уступить народу. Онъ отказался лишить своего брата наслѣдственнаго права. Но развѣ не было достаточнаго основанія думать, что этотъ отказъ внушенъ похвальными чувствами? Какое эгоистическое побужденіе могла бы сама факція приписать упорству короля? Билль объ исключеніи не ограничивалъ прерогативъ и не уменьшалъ доходовъ царствующаго государя. Дѣйствительно, утвердивши его, король могъ бы легко получить обильную прибавку къ собственной своей казнѣ. А что ему было до того, кто царствовалъ бы послѣ него? Да если и были у него личныя пристрастія, то извѣстно было, что они клонились скорѣе въ пользу герцога Монмута, нежели герцога іоркскаго. Поэтому, самымъ естественнымъ объясненіемъ поведенія короля казалось то, что онъ, при всей своей безпечности, при всемъ своемъ распутствѣ, дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ по внушенію долга и чести. А если такъ, должна ли была нація принуждать его сдѣлать то, что онъ считалъ преступнымъ и безчестнымъ? Насильственно тѣснить его совѣсть, хотя бы даже строго конституціонными средствами, казалось ревностнымъ роялистамъ неблагороднымъ и несогласнымъ съ требованіями долга. Но строго конституціонныя средства были не единственныя, которыя виги намѣревались употребить. Уже замѣтны были признаки, предвѣщавшіе наступленіе великихъ смутъ. Люди, которые во время междоусобной войны и республики пріобрѣли отвратительную извѣстность, выходили изъ трущобъ, куда, послѣ Реставраціи, скрылись они отъ общей ненависти, показывали всюду свои увѣренныя и озабоченныя физіономіи и какъ бы заранѣе торжествовали вторичное господство «святыхъ». Новое Незби, новое Верховное судилище, новый узурпаторъ на престолѣ, лорды, опять изгнанные изъ палаты насиліемъ, университеты, опять раскассированные, церковь, опять ограбленная и угнетенная, пуритане, опять полновластные, — къ такимъ результатамъ, повидимому, стремилась отчаянная политика оппозиціи.
Одушевленное такими чувствами, большинство высшихъ и среднихъ классовъ поспѣшило сомкнуться вокругъ престола. Положеніе короля имѣло въ это время большое сходство съ тѣмъ, въ которомъ находился его отецъ непосредственно послѣ того, какъ была вотирована ремонстраціи. Но реакціи 1641 года не дано было возможности идти своимъ порядкомъ. Карлъ I въ тотъ самый моментъ, когда его народъ, долгое время отчужденный, возвращался къ нему съ сердцами, расположенными къ примиренію, вѣроломно нарушилъ основные законы государства и навсегда утратилъ народное довѣріе. Если бы Карлъ II избралъ подобный же путь, если бы онъ арестовалъ вигскихъ вождей неправильнымъ образомъ и обвинилъ ихъ въ государственной измѣнѣ передъ судилищемъ, не имѣвшимъ никакой законной юрисдикціи надъ ними, они, по всей вѣроятности, вновь быстро пріобрѣли бы утраченное ими вліяніе. Къ счастью для него, его убѣдили въ эту критическую минуту усвоить политику, которая для его цѣлей была особенно подходящею. Онъ рѣшился сообразоваться съ закономъ, но въ то же самое время энергически и безпощадно употреблять законъ противъ своихъ противниковъ. Онъ не былъ обязанъ созывать парламентъ до истеченія трехлѣтія. Онъ не имѣлъ крайней нужды въ деньгахъ. Количество дохода отъ податей, предоставленныхъ ему въ пожизненное пользованіе, превышало смѣтное исчисленіе. Онъ находился въ мирѣ со всѣмъ свѣтомъ. Онъ могъ сократить свои расходы, отказавшись отъ дорогаго и безполезнаго Тангерскаго поселенія, и могъ надѣяться на денежное пособіе отъ Франціи. Онъ имѣлъ, поэтому, достаточно времени и средствъ для систематическаго нападенія на оппозицію подъ конституціонными формами. Судьи могли быть удаляемы отъ должности по его произволу, присяжные назначались шерифами; а шерифы, почти во всѣхъ графствахъ Англіи, назначались имъ самимъ. Свидѣтели, одного разряда съ тѣми, которые незадолго губили своими клятвами папистовъ, готовы были губить своими клятвами виговъ.
Первою жертвою былъ Колледжъ, шумный и ярый демагогъ низкаго происхожденія и воспитанія. Онъ былъ ремесломъ столяръ и прославился изобрѣтеніемъ протестантскаго цѣпа[55]. Онъ находился въ Оксфордѣ, когда засѣдалъ тамъ парламентъ, и былъ обвиненъ въ томъ, что будто бы замышлялъ возстаніе и нападеніе на тѣлохранителей короля. Данныя противъ него были представлены Догдалемъ и Торбервиллемъ, тѣми самыми безчестными людьми, которые, нѣсколькими мѣсяцами ранѣе, лжесвидѣтельствовали противъ Стаффорда. Передъ лицемъ присяжныхъ изъ деревенскихъ сквайровъ ни одинъ эксклюзіонистъ не могъ надѣяться на пощаду. Колледжъ былъ признанъ виновнымъ. Толпа, наполнявшая судебную палату Оксфорда, встрѣтила приговоръ восторженнымъ ревомъ, такимъ же варварскимъ, какой обыкновенно бывалъ поднимаемъ осужденнымъ и его друзьями, когда невинные паписты обрекались на висѣлицу. Казнь Колледжа была началомъ новыхъ судебныхъ убійствъ, не менѣе гнусныхъ, чѣмъ тѣ, въ которыхъ самъ онъ принималъ участіе.
Правительство, ободренное этою первою побѣдою, направило теперь ударъ на врага совершенно иноцо разряда. Рѣшено было начать уголовный процессъ противъ Шафтсбёри. Данныя были собраны достаточныя, какъ полагалось, для обвиненія въ государственной измѣнѣ. Но факты, которые надлежало доказать, были, по показанію свидѣтелей, совершены въ Лондонѣ. Лондонскіе шерифы, избранные гражданами, были ревностные виги. Они назначили большой судъ присяжныхъ изъ виговъ, которые отвергли обвиненіе. Это пораженіе, ни мало не смутившее совѣтниковъ короля, внушило имъ новое и дерзостное намѣрех*ртія ніе. Такъ какъ хартія столицы была для нихъ помѣхой, то они ШХиГ рѣшили уничтожить эту хартію. Поэтому, объявлено было, что
Digitized by LnOOQle
ПРИ КАРЛИ 11.
219
лондонское Сити, вслѣдствіе нѣкоторыхъ неправильныхъ дѣйствій, утратило свои муниципальныя привилегіи, и начатъ былъ искъ противъ корпораціи въ судѣ королевской скамьи. Въ то же самое время тѣ законы, которые были, вскорѣ послѣ Реставраціи, изданы противъ нонконформистовъ и которые, въ періодъ преобладанія виговъ, оставались безъ дѣйствія, стали приводиться въ исполненіе во всемъ королевствѣ съ крайнею строгостью.
Но виги не падали духомъ. Хотя и въ плохихъ обстоятельв"гс*іе ствахъ, однако они все еще были многочисленною и могуще-'^*"« ственною партіею; а потому, составляя въ большихъ городахъ и особенно въ столицѣ значительныя сборища, они шумѣли и парадировали несоразмѣрно съ дѣйствительною своею силою. Возбуждаемые памятью прошлыхъ тріумфовъ и чувствомъ настоящаго угнетенія, они преувеличивали и свою мощь, и свои тягости. Они не были въ состояніи представить той ясной и рѣшительной улики, которая одна только и можетъ оправдать такое насильственное средство, какъ сопротивленіе установленному правительству. Что бы ни подозрѣвали они, они не могли доказать, что ихъ государь заключилъ договоръ съ фракціею противъ религіи и вольностей Англіи. Того, что было явно, недостаточно было для оправданія призыва къ мечу. Если билль объ исключеніи и былъ отвергнутъ, онъ былъ отвергнутъ лордами на основаніи права, такого же древняго, какъ и конституція. Если король и распустилъ оксфордскій парламентъ, онъ поступилъ такъ въ силу прерогативы, законность которой никогда не оспоривалась. Если дворъ и совершилъ со времени распущенія нѣсколько жестокихъ дѣлъ, все-таки эти дѣла были въ строгомъ соотвѣтствіи съ буквою закона и съ недавними дѣйствіями самихъ недовольныхъ. Если король и преслѣдовалъ своихъ противниковъ, онъ преслѣдовалъ ихъ по надлежащимъ формамъ и въ надлежащихъ судилищахъ. Данныя, представлявшіяся теперь со стороны короны, заслуживали по крайней мѣрѣ такого же довѣрія, какъ и данныя, на основаніи которыхъ оппозиція незадолго передъ тѣмъ проливала благороднѣйшую кровь Англіи. Обхожденіе, какого обвиненный вигъ долженъ былъ теперь ожидать отъ судей, адвокатовъ, шерифовъ, присяжныхъ и зрителей, было не хуже обхожденія, какое незадолго передъ тѣмъ считалось вигами достаточно хорошимъ для обвиненнаго паписта. Если привилегіи лондонскаго Сити и были нарушены, онѣ нарушены были не военнымъ насиліемъ, не какимъ-нибудь спорнымъ употребленіемъ прерогативы, но сообразно съ обыкновеннымъ судебномъ порядкомъ ВестминстеръDigitized by LnOOQle
220
ИСТОРІЯ АНГЛІИ
Голля. Никакой подати не было наложено королевскою властью. Никакого закона не было нарушено. Habeas Corpus Act соблюдался. Даже Test Act оставался въ силѣ. Оппозиція, поэтому, не могла уличить короля въ томъ родѣ дурнаго управленія, который одинъ только и могъ оправдать возстаніе. Да если бы его дурное управленіе было даже гораздо возмутительнѣе, чѣмъ на самомъ дѣлѣ, возстаніе все-таки было бы преступно, потому что почти навѣрное было бы безуспѣшно. Положеніе виговъ въ 1682 гогу рѣзко отличалось отъ положенія круглоголовыхъ за сорокъ лѣтъ до того. Люди, поднявшіе оружіе противъ Карла I, дѣйствовали подъ авторитетомъ парламента, который былъ законно собранъ и который, безъ собственнаго своего согласія, не могъ быть законно распущенъ. Противники Карла II были частные люди. Почти всѣ военные и морскіе рессурсы королевства были въ распоряженіи тѣхъ, которые противились Карлу I. Всѣ военные и морскіе рессурсы королевства были въ распоряженіи Карла II. Палата общинъ поддерживалась по крайней мѣрѣ половиною націи противъ Карла I. Тѣ же, которые желали начать войну противъ Карла II, несомнѣнно составляли меньшинство. Поэтому, нельзя было разумнымъ образомъ сомнѣваться въ томъ, что они, въ случаѣ попытки къ возстанію, потерпѣли бы неудачу. Еще менѣе можно было сомнѣваться въ томъ, что ихъ неудача усилила бы каждое изъ тѣхъ золъ, на которыя они жаловались. Истинною политикою виговъ было: съ терпѣніемъ покориться напасти, составлявшей естественное слѣдствіе и справедливую кару ихъ ошибокъ, терпѣливо ожидать той перемѣны общественнаго настроенія, которая должна была неминуемо произойти, соблюдать законъ и пользоваться покровительствомъ, правда, недостаточнымъ, но отнюдь не пустымъ, какое законъ оказывалъ невинности. Къ несчастью, они избрали совершенно иной путь. Неразборчивые и горячіе вожди партіи составляли и обсуживали планы сопротивленія и выслушивались, если не съ одобреніемъ, то по крайней мѣрѣ съ видомъ снисхожденія, гораздо лучшими людьми, чѣмъ они сами. Предложено было произвести одновременныя возстанія въ Лондонѣ, въ Чеширѣ, въ Бристолѣ и въ Ньюкастлѣ. Завязаны были сношенія съ недовольными шотландскими пресвитеріанами, страдавшими подъ игомъ такой тиранніи, какой Англія никогда, въ самыя худшія времена, не знавала. Между тѣмъ какъ предводители оппозиціи обдумывали такимъ образомъ планы открытаго возмущенія, но пока еще удерживались опасеніями или сомнѣніями отъ принятія какой-либо рѣшительной мѣры, замыселъ совершенно иного рода придуманъ былъ нѣкоторыми изъ ихъ сообщниковъ. Яростнымъ умамъ, не обузданнымъ никакимъ принципомъ или доведеннымъ до бѣшенства фанатизмомъ, казалось, что подстеречь и убить короля и его брата было кратчайшимъ и вѣрнѣйшимъ способомъ защитить протестантскую религію и вольности Англіи. Мѣсто и время были назначены; подробности рѣзни, если не были окончательно опредѣлены, по крайней мѣрѣ были часто обсуживаемы. Этотъ умыселъ извѣстенъ былъ только немногимъ и съ особеннымъ тщаніемъ скрывался отъ честнаго и гуманнаго Росселя и отъ Монмута, который, хотя и не отличался щекотливою совѣстью, однако съ ужасомъ отшатнулся бы отъ преступленія отцеубійства. Такимъ образомъ было, два заговора, одинъ въ другомъ. Цѣлью большаго вигскаго заговора было возбудить націю къ вооруженному возстанію противъ правительства. Меньшій заговоръ, обыкновенно называемый Райгаусскимъ заговоромъ[56], въ которомъ участвовало лишь нѣсколько людей, имѣлъ цѣлью умерщвленіе короля и его вѣроятнаго наслѣдника.
Оба заговора были скоро открыты. Трусливые предатели спѣшили спастись, разгласивши все, и даже болѣе чѣмъ все, что происходило въ совѣщаніяхъ партіи. Что только незначительное меньшинство лицъ, умышлявшихъ сопротивленіе, допускаю въ свою душу мысль объ убійствѣ, доказано вполнѣ; но такъ какъ оба заговора находились въ тѣсной связи между собою, то правительству не трудно было смѣшать ихъ воедино. Справедливое негодованіе, возбужденное Райгаусскимъ заговоромъ, одно время простиралось на цѣлую вигскую партію. Король былъ теперь воленъ требовать полнаго отмщенія за годы принужденія и униженія. Шафтсбёри, разумѣется, избѣжалъ участи, которой его многоразличная вѣроломность вполнѣ заслуживала. Онъ увидѣлъ, что гибель его партіи была близка, тщетно попытался примириться съ царственными братьями, бѣжалъ въ Голландію и умеръ тамъ, подъ великодушнымъ покровительствомъ жестоко оскорбленнаго имъ правительства. Монмутъ бросился своему отцу въ ноги и получилъ помилованіе, но вскорѣ опять провинился и счелъ благоразумнымъ отправиться въ добровольное изгнаніе. Эссексъ погибъ отъ собственной руки въ Тоуэрѣ. Россель, который, повидимому, не былъ виновенъ ни въ какомъ проступкѣ, подходящемъ подъ опредѣленіе государственной измѣны, и Сидни, вина котораго не могла быть доказана никакими законными данными, были обезглавлены вопреки закону и правосудію. Россель умеръ съ твердостью христіанина, Сидни съ твердостью стоика. Нѣкоторые дѣятельные политики низшаго разряда были отправлены на висѣлицу. Многіе покинули родину. Начались безчисленныя судебныя преслѣдованія за недонесеніе объ измѣнѣ, за пасквили и за участіе въ заговорахъ. Торійскіе присяжные безпрекословно утверждали обвиненія, а подобострастные судьи назначали суровыя наказанія. Съ этими уголовными процессами соединялись процессы гражданскіе, почти не менѣе страшные. Противъ лицъ, поносившихъ герцога іоркскаго, вчинались иски, и по требованію истца безъ труда получались удовлетворенія, соотвѣтствовавшія приговору къ вѣчному заточенію. Судъ королевской скамьи объявилъ, что лондонское Сити должно было поплатиться коронѣ своими льготами. Надменное этою великою побѣдою, правительство стало нападать на уставы другихъ корпорацій, управлявшихся вигскими должностными лицами и имѣвшихъ обыкновеніе избирать вигскихъ членовъ въ парламентъ. Бургъ за бургомъ принуждаемъ былъ отказываться отъ своихъ привилегій, въ замѣнъ которыхъ были дарованы новыя хартіи, повсюду доставившія преобладаніе торіямъ.
Эти мѣры, при всей ихъ предосудительности, имѣли однако видъ законности. Они, кромѣ того, сопровождались дѣломъ, цѣлью котораго было успокоить тревогу, съ какою многіе вѣрно подданные относились къ будущему восшествію на престолъ папистскаго государя. Леди Анна, младшая дочь герцога іоркскаго отъ первой жены, была выдана за-мужъ за Георга, принца правовѣрнаго Датскаго дома. Торійское джентри и духовенство могли теперь ласкать себя мыслью, что Англійская церковь была дѣйствительно обезпечена безъ всякаго нарушенія порядка престолонаслѣдія. Король и его наслѣдникъ были почти однихъ лѣтъ. Оба они готовились скоро вступить въ преклонный возрастъ. Здоровье короля было хорошо. Поэтому, вѣроятно было, что Іаковъ, если бы онъ когда-нибудь вступилъ на престолъ, царствовалъ бы недолго. За его царствованіемъ виднѣлась утѣшительная перспектива длиннаго ряда протестантскихъ государей.
Свобода книгопечатанія почти или и вовсе не приносила пользы побѣжденной партіи: настроеніе судей и присяжныхъ было таково, что ни одинъ писатель, котораго правительство преслѣдовало за пасквили, не имѣлъ никакой надежды избѣжать бѣды. Поэтому, страхъ наказанія дѣлалъ все, что могла бы сдѣлать цензура. Между тѣмъ каѳедры оглашались рѣчами противъ грѣха мятежа. Трактаты» въ которыхъ Фильмеръ утверждалъ, что наслѣдственный деспотизмъ былъ образомъ правленіе предписаннымъ Богомъ, и что ограниченная монархія была пагубною нелѣпостью, явились незадолго передъ тѣмъ и были благосклонно приняты значительною долею торійской партіи. Оксфордскій университетъ, въ тотъ самый день, когда Россель былъ казненъ, усвоилъ торжественнымъ публичнымъ актомъ эти странныя ученія и предписалъ, чтобы политическія сочиненія Боканана, Мильтона и Бакстера были всенародно сожжены на школьномъ дворѣ.
Такимъ образомъ ободренный, король отважился наконецъ преступить предѣлы, которые соблюдалъ нѣсколько лѣтъ, и нарушить ясную букву закона. Законъ требовалъ, чтобы между распущеніемъ одного парламента и созваніемъ другаго проходило не болѣе трехъ лѣтъ. Но, по истеченіи трехлѣтія со времени распущенія парламента, засѣдавшаго въ Оксфордѣ, никакихъ предписаній о производствѣ выборовъ не послѣдовало. Это нарушеніе конституціи было тѣмъ предосудительнѣе, что король почти не имѣлъ причины опасаться столкновенія съ новою палатою общинъ. Графства были вообще на его сторонѣ: а многіе бурги, гдѣ дотолѣ преобладали виги, были такъ преобразованы, что навѣрно избрали бы однихъ только сторонниковъ двора.
Спустя короткое время, законъ былъ снова нарушенъ въ угоду герцогу іоркскому. Этотъ принцъ, частію по причинѣ своей религіи, частію по причинѣ суровости и жесткости своей натуры, былъ до того непопуляренъ, что признано было необходимымъ удалить его изъ виду на все время, пока парламентъ занимался биллемъ объ исключеніи, дабы публичное его появленіе не послужило къ выгодѣ партіи, стремившейся лишить его наслѣдственнаго права. Поэтому его послали управлять Шотландіею, гдѣ свирѣпый старый тиранъ Лодердаль готовился сойти въ могилу. Іаковъ превзошелъ даже Лодердаля. Его управленіе ознаменовалось ненавистными законами, варварскими наказаніями и приговорами, несправедливости которыхъ даже и тотъ вѣкъ не представлялъ ничего подобнаго. Шотландскій тайный совѣтъ имѣлъ власть подвергать государственныхъ преступниковъ пыткѣ Но зрѣлище это было такъ ужасно, что, какъ только пыточныя орудія являлись, даже самые раболѣпные и жестокосердые сторонники двора тотчасъ спѣшили вонъ изъ комнаты. Зала совѣта иногда совершенно пустѣла, и наконецъ найдено было необходимымъ предписать, чтобы члены оставались на своихъ мѣстахъ въ подобныхъ случаяхъ. Герцогъ іоркскій, напротивъ, замѣчено было, какъ будто находилъ удовольствіе въ зрѣлищѣ, котораго нѣкоторые изъ худшихъ людей того времени не были въ состояніи видѣть безъ жалости и ужаса. Онъ не только являлся въ совѣтъ, когда должна была производиться пытка, но и наблюдалъ предсмертныя муки страдальцевъ съ такимъ участіемъ и удовольствіемъ, съ какимъ другіе слѣдятъ за любопытнымъ научнымъ опытомъ. Такъ упражнялся онъ въ Эдинбургѣ до тѣхъ поръ, пока не опредѣлился исходъ борьбы между дворомъ и вигами. Тогда онъ вернулся въ Англію; но онъ все еще былъ устраненъ Test Act’омъ отъ всѣхъ публичныхъ должностей, да и король вначалѣ не считалъ безопаснымъ нарушить статутъ, на который значительное большинство самыхъ вѣрныхъ его подданныхъ смотрѣло какъ на одно изъ главнымъ обезпеченій религіи и гражданскихъ правъ. Когда же рядъ опытовъ показалъ, что нація имѣла терпѣніе переносить почти все, что правительство имѣю храбрость дѣлать, тогда Карлъ отважился на отмѣну закона въ пользу своего брата. Герцогъ снова занялъ мѣсто въ совѣтѣ и по прежнему вступилъ въ управленіе морскими дѣлами.
Эти нарушенія конституціи возбудили, правда, нѣкоторый ропотъ между умѣренными торіями и не были единодушно одобряемы даже министрами короля. Галифаксъ въ особенности, уже получившій титулъ маркиза и званіе лорда малой печати, началъ съ того самаго дня, какъ торіи, благодаря ему, пріобрѣли перевѣсъ, обращаться въ вига. Какъ только билль объ исключеніи былъ отвергнутъ, онъ сталъ настаивать, чтобы палата лордовъ приняла мѣры противъ опасности, которой въ слѣдующемъ царствованіи могли бы подвергнуться вольности и религія націи. Теперь онъ съ безпокойствомъ видѣлъ насиліе той реакціи, которая въ значительной степени была собственнымъ его дѣломъ. Онъ не старался скрывать презрѣнія, какое чувствовалъ къ раболѣпнымъ ученіямъ Оксфордскаго университета. Онъ гнушался французскимъ союзомъ. Онъ порицалъ долгую перемежку парламентовъ. Онъ сѣтовалъ на строгость обращенія правительства съ побѣжденною партіею. Отважившись, во время преобладанія виговъ, признать Стаффорда невиннымъ, онъ отважился, во время ихъ пораженія и безпомощности, ходатайствовать о Росселѣ. Въ одномъ изъ послѣднихъ засѣданій совѣта подъ предсѣдательствомъ Карла произошла замѣчательная сцена. Хартія Массачусется была отнята короною. Возникъ вопросъ, какимъ образомъ на будущее время должна была управляться колонія. Общимъ мнѣніемъ совѣта было, что вся власть, какъ законодательная, такъ и исполнительная, должна была принадлежать коронѣ. Галифаксъ принялъ противную сторону и весьма энергически спорилъ противъ абсолютной монархіи и въ пользу представительнаго правленія. Безразсудно, сказалъ онъ, думать, что населеніе, происшедшее отъ англійскаго корня и одушевленное англійскими чувствами, долго потерпитъ лишеніе англійскихъ учрежденій. Жизнь, воскликнулъ онъ, не имѣла бы никакой цѣны въ странѣ, гдѣ свобода и собственность зависѣли бы отъ произвола одного деспотическаго властелина. Герцогъ іоркскій былъ сильно раздраженъ этою рѣчью и представлялъ своему брату опасность удерживать въ службѣ человѣка, явнымъ образомъ зараженнаго всѣми самыми вредными идеями Марвелля и Сидни.
Нѣкоторые новѣйшіе писатели осуждали Галифакса за то, что онъ, не одобряя характера управленія ни внутренними, ни иностранными дѣлами, все-таки продолжалъ оставаться въ министерствѣ. Но это порицаніе несправедливо. Нужно замѣтить, что слово министерство въ томъ смыслѣ, въ какомъ мы его употребляемъ, было тогда неизвѣстно[57]. Самый предметъ не существовалъ, ибо онъ принадлежитъ тому вѣку, когда вполнѣ установилось парламентское правленіе. Въ настоящее время главные слуги короны составляютъ одно цѣлое. Между ними предполагается взаимное дружеское довѣріе и согласіе въ главныхъ началахъ, на которыхъ должна основываться исполнительная администрація. Если между ними возникаетъ маловажное различіе въ мнѣніяхъ, оно легко улаживается компромиссомъ; но если кто-нибудь изъ нихъ не сходится съ остальными въ какомъ-либо существенномъ пунктѣ, его долгъ — отказаться отъ мѣста. Пока онъ остается въ должности, онъ считается отвѣтчикомъ даже за тѣ мѣры, отъ принятія которыхъ старался отклонить своихъ товарищей. Въ XVII столѣтіи, главы различныхъ отраслей администраціи не были связаны другъ съ другомъ такою круговою порукою. Каждый изъ нихъ отвѣчалъ за свои дѣйствія, за употребленіе, какое онъ дѣлалъ изъ своей оффиціальной печати, за документы, которые подписывалъ онъ, за совѣты, которые онъ подавалъ королю. Ни одинъ государственный человѣкъ не подлежалъ отвѣтственности за то, чего не сдѣлалъ самъ, или къ чему не побудилъ другихъ. Если онъ остерегался принимать участіе въ несправедливыхъ дѣлахъ и если, какъ совѣтникъ, предлагалъ справедливыя мѣры, поведеніе его признавалось безукоризненнымъ. Странною щекотливостью показалась бы его рѣшимость оставить свой постъ изъ-за того, что его совѣтъ въ дѣлахъ, не касавшихся прямо до его вѣдомства, не былъ принятъ его государемъ, — оставить адмиралтейство, напримѣръ изъ-за того, что финансы были въ разстройствѣ, или казначейство, изъ-за того, что иностранныя сношенія королевства были не въ удовлетворительномъ состояніи. Отнюдь, поэтому, не было необыкновенно одновременно видѣть въ высокихъ должностяхъ людей, которые явнымъ образомъ такъ же рѣзко отличались мнѣніями одинъ отъ другаго, какъ Польтни отличался отъ Вальполя, или Фоксъ отъ Питта.
Умѣренные и конституціонные совѣты Галифакса были робко и слабо поддерживаемы Франсисомъ Нортомъ, лордомъ Гильдфордомъ, незадолго передъ тѣмъ получившимъ должность хранителя большой печати. Личность Гильдфорда обстоятельно изображена его братомъ, Роджеромъ Нортомъ, крайне-рьянымъ торіемъ, крайне изысканнымъ и педантическимъ писателемъ, но внимательнымъ наблюдателемъ всѣхъ тѣхъ мелочныхъ обстоятельствъ, которыя проливаютъ свѣтъ на характеры людей. Замѣчательно, что біографъ, находившійся подъ вліяніемъ сильнѣйшаго братскаго пристрастія и очевидно старавшійся написать лестный для подлинника портретъ, все-таки не былъ въ состояніи изобразить лорда хранителя печати иначе, какъ самымъ неблагороднымъ человѣкомъ. А между тѣмъ Гильдфордъ отличался яснымъ умомъ, большимъ трудолюбіемъ, изрядными литературными и научными познаніями и болѣе чѣмъ изрядною юридическою ученостью. Недостатками его были себялюбіе, трусость и низость. Онъ не былъ нечувствителенъ къ могуществу женской красоты и не питалъ отвращенія къ лишней чарѣ вина. Но ни вино, ни красота никогда не могли увлечь осторожнаго и разсчетливаго развратника, даже въ самой ранней его молодости, до какого-нибудь необдуманно-великодушнаго порыва. Потомокъ благородной фамиліи, онъ возвысился въ своей профессіи безчестнымъ низкопоклонствомъ передъ всякимъ, кто имѣлъ вліяніе въ судебныхъ мѣстахъ. Онъ сдѣлался главнымъ судьею общихъ тяжбъ и какъ судья былъ причастенъ нѣкоторымъ изъ гнуснѣйшихъ судебныхъ убійствъ, упоминаемыхъ въ нашей исторіи. У него было достаточно смысла, чтобы сразу догадаться, что О тсъ и Бедло были обманщиками; но парламентъ и страна были крайне раздражены, правительство уступило необходимости, а Нортъ былъ не такой человѣкъ, чтобы рисковать хорошимъ мѣстомъ ради справедливости и гуманности. Поэтому, пиша втайнѣ опроверженіе всей сказки о Папистскомъ заговорѣ, онъ объявлялъ публично, что истина этой басни была ясна какъ день, и не совѣстился метать съ судейскаго кресла суровые взгляды на несчастныхъ католиковъ, которые обвинялись передъ нимъ на смерть. Наконецъ, онъ достигъ высшаго судебнаго поста. Но законовѣдъ, который, послѣ многихъ лѣтъ, посвященныхъ юридическимъ трудамъ, впервые принимается за политику въ преклонномъ возрастѣ, рѣдко отличается качествами государственнаго человѣка, и Гильдфордъ не былъ исключеніемъ изъ общаго правила. Дѣйствительно, онъ до того чувствовалъ свои недостатки, что никогда не присутствовалъ въ тѣхъ собраніяхъ своихъ товарищей, предметомъ которыхъ были иностранныя дѣла. Даже по вопросамъ, относившимся до его спеціяльности, мнѣніе его имѣло въ тайномъ совѣтѣ менѣе вѣса, нежели мнѣніе какого бы то ни было человѣка, когда-либо занимавшаго должность хранителя большой печати. Впрочемъ, то вліяніе, какое у него было, онъ употреблялъ, на сколько хватало его смѣлости, въ пользу законовъ.
Главнымъ противникомъ Галифакса былъ Лоренсъ Гайдъ, уже пожалованный титуломъ графа Рочестера. Изъ всѣхъ торіевъ Рочестеръ отличался наибольшею нетерпимостью и неуступчивостью. Умѣренные члены его партіи жаловались, что, въ бытность его первымъ коммисаромъ казначейства, всѣ награды по этому вѣдомству доставались шумливымъ изувѣрамъ, которыхъ единственное право на повышеніе заключалось въ томъ, что они всегда пили на погибель вигизма и устроивали потѣшные огни для сожженія билля объ ис