Маколей. Полное собраніе сочиненій.
Томъ VI. Исторія Англіи. Отъ восшествія на престолъ Іакова II. Часть I.
2-ое, исправленное изданіе подъ общею редакціею Николая Тиблена.
Санктпетербургъ и Москва. Изданіе книгопродавца-типографа М. О. Вольфа. 1866.
Исторія Англіи
Отъ восшествія на престолъ Іакова II.
править
Оглавленіе
правитьГлава I.
правитьВведеніе
Британія подъ владычествомъ римлянъ
Британія подъ владычествомъ саксовъ
Слѣдствіе обращенія саксовъ въ христіанство
Вторженія датчанъ
Норманны
Норманнское завоеваніе и его слѣдствія
Слѣдствія отдѣленія Англіи отъ Нормандіи
Сліяніе племенъ
Англійскія завоеванія на материкѣ
Войны Розъ
Уничтоженіе крѣпостнаго состоянія
Благотворное дѣйствіе римско-католической религіи
Почему сущность древняго англійскаго правленія часто изображается ложно
Описаніе ограниченныхъ монархій среднихъ вѣковъ
Какимъ образомъ были ограничены прерогативы древнихъ англійскихъ королей
Почему ограниченія не всегда строго соблюдались.
Сопротивленіе — обыкновенная узда тиранніи въ средніе вѣка
Особенный характеръ англійской аристократіи
Правленіе Тюдоровъ
Почему ограниченныя монархіи среднихъ вѣковъ вообще обратились въ абсолютныя монархіи
Англійская монархія — единственное исключеніе. Причины этого явленія
Реформація и ея слѣдствія
Происхожденіе Англійской церкви. Ея особенный характеръ
Отношеніе, въ которомъ она находилась къ коронѣ. Пуритане
Ихъ республиканскій духъ. Отсутствіе систематической парламентской оппозиціи правительству Елисаветы и причины этого явленія
Вопросъ о монополіяхъ.
Шотландія и Ирландія становятся частями одного государства съ Англіей
Уменьшеніе значенія Англіи послѣ восшествія на престолъ Іакова I
Ученіе о божественномъ правѣ
Разрывъ между церковью и пуританами увеличивается
Восшествіе на престолъ и характеристика Карла I
Тактика оппозиціи въ палатѣ общинъ
Прошеніе о Правѣ
Прошеніе о Правѣ нарушено
Характеръ и замыслы Вентворта
Характеръ Лода
Звѣздная палата и Верховная коммиссія
Корабельная подать
Сопротивленіе литургіи въ Шотландіи
Парламентъ созванъ и распущенъ
Долгій парламентъ
Первое появленіе двухъ великихъ англійскихъ партій. Ирландское возстаніе
Ремонстрація
Обвиненіе пяти членовъ
Отъѣздъ Карла изъ Лондона
Начало междоусобной войны
Успѣхи роялистовъ
Возвышеніе индепендентовъ. Оливеръ Кромвелль. Постановленіе о самоотреченіи. Побѣда парламента. Господство и характеръ арміи
Возстанія противъ военнаго правительства подавлены. Процессъ короля
Его казнь
Порабощеніе Ирландіи и Шотландіи
Изгнаніе Долгаго парламента
Протекторатъ Оливера Кромвелля
Оливеру наслѣдуетъ Ричардъ
Паденіе Ричарда и возобновленіе Долгаго парламента. Вторичное изгнаніе Долгаго парламента
Монкъ и шотландская армія вступаютъ въ Англію. Монкъ подаетъ голосъ за свободный парламентъ
Общіе выборы 1660 года
Реставрація
Глава II.
правитьПоведеніе тѣхъ, которые возстановили домъ Стюартовъ порицается несправедливо
Уничтоженіе военной повинности ленныхъ имѣній
Распущеніе арміи
Распри между круглоголовыми и кавалерами возобновляются
Религіозная распря
Непопулярность пуританъ
Характеръ Карла II
Характеръ герцога Іоркскаго и графа Кларендона. Общіе выборы 1661 года
Неистовство кавалеровъ въ новомъ парламентѣ.. Преслѣдованіе пуританъ
Рвеніе церкви о наслѣдственной монархіи
Перемѣна въ нравахъ общества
Распутство политиковъ того времени
Состояніе Шотландіи
Состояніе Ирландіи
Правительство дѣлается непопулярнымъ въ Англіи. Война съ голландцами
Оппозиція въ палатѣ общинъ
Паденіе Кларендона
Состояніе европейской политики и преобладаніе Франціи. Характеръ Людовика XIV
Тройственный союзъ
Земская партія
Связь между Карломъ II и Франціею
Виды Людовика относительно Англіи
Дуврскій трактатъ
Характеръ англійскаго кабинета. Кабаль
Прекращеніе платежей казначейства
Война съ Соединенными провинціями и крайне опасное ихъ положеніе
Вильгельмъ, принцъ Оранскій
Собраніе парламента. Декларація объ индульгенціи
Отмѣна Деклараціи и утвержденіе Test Act’а
Распущеніе Кабали. Миръ съ Соединенными провинціями
Управленіе Данби
Затруднительное положеніе Земской партіи
Сношенія этой партіи съ Французскимъ посольствомъ
Нимвегенскій миръ
Крайнія неудовольствія въ Англіи
Паденіе Данби
Папистскій заговоръ
Первые общіе выборы 1679 года
Неистовство новой палаты общинъ
Правительственный планъ Темпля
Характеръ Галифакса
Характеръ Сондерланда
Отсрочка парламента. Habeas Corpus Act
Вторые общіе выборы 1679 года. Популярность Монмута
Лоренсъ Гайдъ
Сидни Годольфинъ
Неистовство факцій по поводу билля объ исключеніи
Названія вигъ и тори
Собраніе парламента
Билль объ исключеніи проходитъ въ палатѣ общинъ
Билль объ исключеніи отвергнутъ лордами
Казнь Стаффорда. Общіе выборы 1681 года
Парламентъ открытъ въ Оксфордѣ и распущенъ
Торійская реакція
Гоненіе виговъ
Хартія Сити отмѣнена
Вигскіе заговоры
Открытіе вигскихъ заговоровъ
Строгость правительства. Отнятіе хартій…
Вліяніе герцога Іоркскаго
Галифаксъ противодѣйствуетъ ему
Лордъ Гильдфордъ
Политика Людовика
Состояніе факцій при дворѣ Карла въ эпоху его кончины
Глава III.
правитьВеликая перемѣна въ состояніи Англіи съ 1685 года
Населеніе Англіи въ 1685 году
Приращеніе народонаселенія значительнѣе на сѣверѣ, нежели на югѣ
Доходъ въ 1685 году
Военная система
Морскія силы
Артиллерія и инженерная часть
Сверхштатные расходы
Расходы гражданскаго управленія
Огромные доходы министровъ и придворныхъ
Состояніе земледѣлія
Минеральное богатство страны
Приращеніе поземельнаго дохода
Сельскіе джентльмены
Духовенство
Йомены. Развитіе городовъ. Бристоль
Норичъ…
Прочіе провинціальные города
Манчестеръ. Лидсъ
Шеффильдъ
Бирмингемъ
Ливерпуль. Водолечебные города. Чельтенгамъ
Брайтонъ, Бокстонъ и Тонбриджъ-Велльзъ
Батъ
Лондонъ
Сити
Модная часть столицы
Лондонская полиція
Освѣщеніе Лондона. Вайтфраярзъ
Дворъ
Кофейни
Трудность путешествованія
Дурное состояніе дорогъ
Общественныя кареты
Разбойники на большихъ дорогахъ
Гостинницы
Почтовое вѣдомство
Вѣдомости
Періодическія письма
«Наблюдатель»
Рѣдкость книгъ въ провинціи
Женское воспитаніе
Ученыя познанія мужчинъ
Вліяніе французской литературы
Безнравственность англійской изящной литературы
Состояніе наукъ въ Англіи
Состояніе изящныхъ искусствъ
Состояніе простаго народа
Земледѣльческая заработная плата
Заработная плата мануфактурныхъ работниковъ
Дѣтскій трудъ на фабрикахъ.
Заработная плата различнаго рода ремесленниковъ
Число бѣдныхъ
Благотворныя для простаго народа слѣдствія прогресса цивилизаціи
Заблужденіе, которое побуждаетъ людей преувеличивать благополучіе предшествовавшихъ поколѣній
Часть I.
Глава I.
править
Я намѣреваюсь написать исторію Англіи съ восшествія на престолъ короля Іакова II до того времени, которое памятно еще и нынѣ живущимъ людямъ. Я изложу ошибки, которыя, въ нѣсколько мѣсяцевъ, оттолкнули вѣрное джентри и духовенство отъ дома Стюартовъ. Я прослѣжу ходъ той революція, которая, закончивъ долгую борьбу между нашими государями и ихъ парламентами, связала во-едино права народа съ основаніемъ права царствующей династіи. Я разскажу, какъ новое положеніе было, въ теченіе многихъ смутныхъ лѣтъ, успѣшно защищаемо отъ внѣшнихъ и внутреннихъ враговъ; какъ, при этомъ положеніи, авторитетъ закона и безопасность собственности оказались совмѣстными съ невѣдомою прежде свободою преній и частной дѣятельности; какъ отъ счастливаго союза порядка со свободою произошло благоденствіе, подобнаго которому лѣтописи дѣлъ человѣческихъ еще ничего не представляли; какъ наше отечество изъ состоянія позорнаго вассальства быстро возвысилось до степени посредника между европейскими державами; какъ его богатство и военная слава возрастали рядомъ; какъ, посредствомъ мудрой и рѣшительной добросовѣстности, мало-по-малу утвердился общественный кредитъ, плодотворный чудесами, которыя государственнымъ людямъ всѣхъ предшествовавшихъ вѣковъ показались бы невѣроятными; какъ исполинская торговля породила морскую силу, въ сравненіи съ которою всякая другая морская сила древняго или новаго времени кажется ничтожною; какъ Шотландія, послѣ вѣковой вражды, наконецъ, соединилась съ Англіею не только связью легальною, но и неразрывными узами взаимной выгоды и привязанности; какъ въ Америкѣ британскія колоніи быстро сдѣлались гораздо могущественнѣе и богаче тѣхъ государствъ, которыя Кортесъ и Пизарро присоединили къ владѣніямъ Карла V; какъ въ Азіи британскіе искатели приключеній основали державу, не менѣе блестящую и болѣе прочную, чѣмъ монархія Александра.
Не менѣе того долгомъ моимъ будетъ правдиво изобразить злополучія, смѣшанныя съ торжествами, и великія народныя преступленія и безумства, гораздо болѣе постыдныя, чѣмъ всякое злополучіе. Мы увидимъ, что даже то, что мы справедливо считаемъ величайшимъ нашимъ благомъ, было не безъ вредной примѣси. Мы увидимъ, что система, дѣйствительно оградившая наши вольности отъ посягательствъ королевской власти, породила новый родъ злоупотребленій, отъ котораго изъяты неограниченныя монархіи. Мы увидимъ, что, вслѣдствіе частію неразумнаго вмѣшательства, частію разумнаго пренебреженія, приращеніе и расширеніе торговли произвели, вмѣстѣ съ громаднымъ добромъ, нѣсколько такихъ золъ, отъ которыхъ свободны бѣдныя и грубыя общества. Мы увидимъ, какъ въ двухъ значительныхъ владѣніяхъ короны неправыя дѣйствія вызвали справедливое возмездіе; какъ неблагоразуміе и упорство разорвали узы, связывавшія сѣвероамериканскія колоніи съ метрополіею; какъ Ирландія, обездоленная господствомъ племени надъ племенемъ и религіи надъ религіею, хотя и осталась членомъ государства, но членомъ истощеннымъ, обезображеннымъ, ни мало не укрѣплявшимъ политическаго тѣла и только служившимъ предметомъ укоризнъ со стороны всѣхъ, кому величіе Англіи внушало страхъ и зависть.
При всемъ томъ, если я не совсѣмъ ошибаюсь, общимъ впечатлѣніемъ этого разнохарактернаго повѣствованія будетъ возбужденіе благодарности во всѣхъ религіозныхъ людяхъ, и надежды въ сердцахъ всѣхъ патріотовъ. Ибо исторія нашего отечества въ теченіе послѣднихъ 160 лѣтъ есть по преимуществу исторія физическаго, нравственнаго и умственнаго усовершенствованія. Кто сравниваетъ вѣкъ, въ которомъ ему довелось жить, съ золотымъ вѣкомъ, существующимъ лишь въ его воображеніи, тотъ можетъ толковать о вырожденіи и упадкѣ; но кто основательно знакомъ съ прошедшимъ, тотъ не будетъ расположенъ къ мрачному или безнадежному взгляду на настоящее.
Я исполнилъ бы предпринятую задачу весьма неудовлетворительно, еслибы сталъ описывать только сраженія и осады, возвышеніе и паденіе управленій, интриги во дворцѣ и пренія въ парламентѣ. Я попытаюсь разсказать исторію народа наравнѣ съ исторіею правительства, прослѣдить успѣхи полезныхъ и изящныхъ искусствъ, описать возвышеніе религіозныхъ сектъ и перемѣны литературнаго вкуса, изобразить нравы преемственныхъ поколѣній и не оставить безъ вниманія даже переворотовъ, происшедшихъ въ одеждѣ, утвари, яствахъ и общественныхъ увеселеніяхъ. Я съ радостью подвергнусь упреку въ томъ, что трудъ мой ниже достоинства исторія, лишь бы мнѣ удалось представить англичанамъ XIX вѣка вѣрную картину жизни ихъ предковъ.
Событія, которыя я предполагаю изложить, составляютъ только одинъ актъ великой и многосложной драмы, обнимающей цѣлые вѣка, и, для полнаго ихъ уразумѣнія, необходимо хорошо ознакомиться съ содержаніемъ актовъ предшествующихъ. Поэтому, я предпошлю моему разсказу краткій очеркъ исторіи нашего отечества съ древнѣйшихъ временъ. Я быстро пробѣгу многія столѣтія, но остановлюсь подолѣе на превратностяхъ той борьбы, которую правленіе короля Іакова II привело къ рѣшительному кризису[1].
Ничто въ первобытномъ существованіи Британіи не указывало величія, какого ей суждено было достигнуть. Ея жители, когда они впервые стали извѣстны тирскимъ мореплавателямъ, стояли немногимъ выше туземцевъ Сандвичевыхъ острововъ. Она была порабощена римскимъ оружіемъ, но усвоила себѣ только слабый оттѣнокъ римскихъ искусствъ и наукъ. Изъ западныхъ провинцій, повиновавшихся цезарямъ, она была послѣднею завоевана и первою покинута завоевателями. Никакихъ величественныхъ остатковъ латинскихъ портиковъ и водопроводовъ не встрѣчается въ Британіи. Никакого писателя британскаго происхожденія не значится въ числѣ представителей латинской поэзіи и краснорѣчія. Нѣтъ никакой вѣроятности, чтобы островитяне вообще когда-нибудь освоивались съ языкомъ своихъ итальянскихъ правителей. Отъ Атлантическаго океана до береговъ Рейна, латынь, въ теченіе многихъ столѣтій, была господствующимъ нарѣчіемъ. Она вытѣснила собою кельтскій языкъ, устояла противъ тевтонскаго и въ настоящее время составляетъ основу Французскаго, испанскаго и португальскаго языковъ. На нашемъ же островѣ латынь, кажется, никогда не пересиливала древняго гаэльскаго языка и не могла удержаться противъ языка германскаго.
Скудная и поверхностная цивилизація, которую бриты заимствовали у южныхъ своихъ властителей, была изглажена бѣдствіями V вѣка. Въ континентальныхъ государствахъ, на которыя распалась тогда Римская имперія, побѣдители научились многому отъ побѣжденнаго племени. Въ Британіи побѣжденное племя сдѣлалось такимъ же варварскимъ, какъ и побѣдители.
Всѣ предводители, основавшіе тевтонскія династіи въ континентальныхъ провинціяхъ Римской имперіи, Аларихъ, Теодорихъ, Хлодвигъ, Альбоинъ, были ревностные христіане. Дружины Иды и Кердика, напротивъ, перенесли въ свои поселенія въ Британіи всѣ суевѣрія эльбскаго прибрежья. Между тѣмъ, какъ германскіе князья, царившіе въ Парижѣ, Толедо, Арлѣ и Равеннѣ, почтительно внимали поученіямъ епископовъ, покланялись мощамъ мучениковъ и принимали горячее участіе въ спорахъ по поводу Никейскаго символа вѣры, правители Вессека и Мерсіи все еще совершали дикіе обряды въ храмахъ Тора и Бодана.
Континентальныя государства, возникшія на развалинахъ Западной имперіи, поддерживали нѣкоторыя сношенія съ тѣми восточными провинціями, гдѣ древняя цивилизація, мало-по-малу увядавшая подъ вліяніемъ дурнаго управленія, могла еще удивлять и назидать варваровъ, гдѣ дворъ еще выказывалъ блескъ временъ Діоклетіана и Константина, гдѣ общественныя зданія были еще украшены изваяніями Поликлета и картинами Апеллеса, и гдѣ трудолюбивые педанты, сами лишенные вкуса, чувства и генія, могли еще читать и объяснять образцовыя произведенія Софокла, Демосѳена и Платона. Отъ этого общенія Британія была отрѣзана. Ея берега для просвѣщеннаго племени, обитавшаго при Босфорѣ, были предметами такого же суевѣрнаго ужаса, съ какимъ іонійцы временъ Гомера взирали на проливъ Сциллы и на городъ лестригонскихъ людоѣдовъ. Прокопію говорили, что на нашемъ островѣ была одна область, гдѣ почва кишѣла змѣями, а воздухъ былъ такой, что ни одинъ человѣкъ не могъ, дохнувши имъ, остаться въ живыхъ. Въ эту пустыню перевозились въ полночь изъ земли Франковъ души умершихъ. Страшную обязанность исполняла особенная порода рыбаковъ. Лодочники ясно слышали рѣчь мертвецовъ; подъ тяжестью покойниковъ лодка глубоко погружалась въ воду; но формы ихъ были незримы для очей смертнаго. Таковы были чудеса, которыя даровитый историкъ, современникъ Велисарія, Симилиція и Трибоніана, серіозно разсказывалъ въ богатомъ и просвѣщенномъ Константинополѣ о странѣ, гдѣ основатель Константинополя облекся императорскою порфирою. О всѣхъ другихъ провинціяхъ Западной имперіи мы имѣемъ непрерывныя извѣстія. Только въ Британіи вѣкъ баснословія совершенно раздѣляетъ собою два вѣка истины. Одоакръ и Тотила, Эрикъ и Тразимундъ, Хлодвигъ, Фредегунда и Брунегильда — историческіе люди и женщины. НоГенгистъ и Горза, Вортигернъ и Ровена, Артуръ и Мордредъ — лица миѳическія, самое существованіе которыхъ можно заподозрить, и приключенія которыхъ слѣдуетъ отнести къ одному разряду съ приключеніями Геркулеса и Ромула.
Наконецъ мракъ начинаетъ исчезать, и страна, скрывшаяся обращу изъ виду подъ именемъ Британіи, вновь появляется подъ названіемъ Англіи. Обращеніе саксонскихъ поселенцевъ въ христіанство было началомъ длиннаго ряда благодѣтельныхъ переворотовъ. Правда, церковь была уже глубоко испорчена тѣмъ суевѣріемъ и тою философіею, противъ которыхъ она долго боролась и надъ которыми наконецъ восторжествовала. Она открыла слишкомъ легкій доступъ ученіямъ, заимствованнымъ изъ древнихъ школъ, и обрядамъ, заимствованнымъ изъ древнихъ храмовъ. Римская политика и готское невѣжество, греческое остроуміе и сирійскій аскетизмъ, содѣйствовали ея растлѣнію. Не смотря на то, она сохраняла долю возвышеннаго богословія и кроткой морали первоначальныхъ временъ, достаточную для того, чтобы возвышать умы и очищать сердца. Кромѣ того, тѣ свойства, которыя въ позднѣйшее время справедливо относились къ числу главнѣйшихъ ея пороковъ, въ VII вѣкѣ и даже гораздо позже принадлежали къ числу главнѣйшихъ ея заслугъ. Еслибы духовное сословіе вторгалось въ область гражданской власти, это въ наше время было бы огромнымъ зломъ; но то, что въ эпоху хорошаго управленія является зломъ, въ эпоху крайне-дурнаго управленія можетъ быть благомъ. Конечно, лучше, чтобы человѣчество управлялось мудрыми, добросовѣстно исполняемыми законами и просвѣщеннымъ общественнымъ мнѣніемъ, нежели интригами духовенства; но лучше, чтобы люди управлялись интригами духовенства, нежели грубымъ насиліемъ, — такимъ прелатомъ, какъ Дунстанъ, нежели такимъ воиномъ, какъ Пенда. Общество, погрязшее въ невѣжествѣ и управляемое простою физическою силою, имѣетъ основательную причину радоваться, когда классъ, отличающійся умственнымъ и нравственнымъ превосходствомъ, достигаетъ господства. Такой классъ, безъ сомнѣнія, будетъ злоупотреблять своею властью; но духовная власть, даже употребляемая во зло, все-таки благороднѣе и лучше той, которая заключается только въ тѣлесной силѣ. Мы читаемъ въ нашихъ саксонскихъ хроникахъ о тиранахъ, которые на высотѣ величія терзались угрызеніями совѣсти, гнушались удовольствіями и почестями, купленными цѣною преступленій, отрекались отъ престола и старались загладите свои вины жестокими эпитиміями и непрестанными молитвами. Эти разсказы вызывали ѣдкія насмѣшки со стороны писателей, которые, похваляясь либерализмомъ, въ сущности были узколобы не менѣе какого-нибудь средневѣковаго монаха и ко всѣмъ событіямъ всемірной исторіи обыкновенно прилагали мѣрило, принятое въ парижскомъ обществѣ XVIII вѣка. Тѣмъ не менѣе система, которая, какъ ни была обезображена суевѣріемъ, вносила строгія нравственныя правила въ общества, управлявшіяся прежде только силою мышцъ и дерзостью духа, система, которая внушала свирѣпѣйшему и могущественнѣйшему владыкѣ, что онъ, подобно ничтожнѣйшему изъ его рабовъ, былъ существомъ отвѣтственнымъ, конечно, заслуживаетъ болѣе почтительныхъ отзывовъ со стороны философовъ и филантроповъ.
Эти же самыя замѣчанія относятся и къ презрѣнію, съ какимъ въ прошломъ столѣтіи принято было говорить о путешествіяхъ къ святымъ мѣстамъ, церковныхъ убѣжищахъ, крестовыхъ походахъ и монастырскихъ учрежденіяхъ среднихъ вѣковъ. Въ тѣ времена, когда ни просвѣщенная любознательность, ни жажда корысти, почти ни мало не побуждали людей къ путешествіямъ, посѣщать Италію и Востокъ въ качествѣ пилигрима было для грубаго жителя сѣвера лучше, нежели никогда не видѣть ничего, кромѣ грязныхъ хижинъ и непроходимыхъ лѣсовъ, среди которыхъ онъ родился. Въ тѣ времена, когда жизнь и женская честь ежедневно подвергались опасности отъ тирановъ и разбойниковъ, неразумный страхъ, наводимый предѣломъ алтаря, былъ лучше, нежели совершенное отсутствіе убѣжища, недоступнаго жестокости и распутству. Въ тѣ времена, когда государственные люди были неспособны къ составленію обширныхъ политическихъ комбинацій, возстаніе и соединеніе христіанскихъ народовъ для освобожденія гроба Господня было лучше, нежели порабощеніе ихъ, одного за другимъ, магометанскимъ оружіемъ. Какъ бы справедливы ни были упреки, которыми въ позднѣйшее время клеймились лѣнь и сластолюбіе религіозныхъ орденовъ, все-таки хорошо было, что въ вѣкъ невѣжества и насилія существовали тихія обители и сады, гдѣ мирныя искусства могли безопасно развиваться, гдѣ кроткія и созерцательныя натуры могли находить убѣжище, гдѣ одинъ изъ братіи могъ заниматься перепискою Энеиды Виргилія, а другой размышленіемъ надъ Аналитикою Аристотеля, гдѣ тотъ, кто имѣлъ призваніе къ искусству, могъ раскрашивать мартирологъ или вырѣзывать распятіе, а тотъ, кто чувствовалъ влеченіе къ естественнымъ наукамъ, могъ дѣлать опыты надъ свойствами растеній и минераловъ. Не будь такихъ пріютовъ разсѣяно тамъ и сямъ, среди лачугъ жалкихъ поселянъ и замковъ свирѣпой аристократіи, европейское общество состояло бы только изъ вьючныхъ да хищныхъ животныхъ. Богословы не разъ сравнивали церковь съ ковчегомъ, о которомъ мы читаемъ въ книгѣ Бытія; но никогда это сходство не было такъ разительно, какъ въ то злополучное время, когда она одна, среди мрака и бури, царила надъ потопомъ, поглотившимъ всѣ великія произведенія древняго могущества и мудрости, и хранила въ своемъ лонѣ то слабое сѣмя, изъ котораго должна была развиться новая и болѣе славная цивилизація.
Даже духовная супрематія, присвоенная папою, производила въ тѣ мрачныя времена гораздо болѣе добра, нежели зла. Слѣдствіемъ ея было соединеніе народовъ западной Европы въ одну великую общину. Чѣмъ олимпійскія игры и пиѳійскій оракулъ были для всѣхъ греческихъ городовъ, отъ Трапезонда до Марселя, тѣмъ Римъ и его епископъ стали для всѣхъ христіанъ латинскаго исповѣданія, отъ Калабріи до Гебридскихъ острововъ. Такимъ образомъ возрасли въ широкихъ размѣрахъ чувства взаимнаго дружелюбія. Племена, отдѣленныя другъ отъ друга морями и горами, признали братскія узы между собою и общій кодексъ народнаго права. Даже во время войны, жестокость побѣдителя нерѣдко смягчалась воспоминаніемъ о томъ, что онъ и его побѣжденные враги были всѣ членами одной и той же великой Федераціи.
Въ эту Федерацію, наконецъ, были приняты наши саксонскіе предки. Между нашими берегами и тою частью Европы, въ которой слѣды древняго величія и просвѣщенія были еще замѣтны, открылось правильное сообщеніе. Многіе благородные памятники, впослѣдствіи разрушенные или обезображенные, еще сохраняли свое первобытное великолѣпіе, и путешественники, для которыхъ Ливій и Саллюстій были непонятны, могли по римскимъ водопроводамъ и храмамъ составлять себѣ кое-какое понятіе о римской исторіи. Куполъ Агриппы, еще сіявшій бронзою, мавзолей Адріана, еще не лишенный колоннъ и статуй, амфитеатръ Флавіана, еще не обращенный въ каменоломню, разсказывали мерсіянскимъ и нортумберландскимъ пилигримамъ долю исторіи того великаго просвѣщеннаго міра, который миновалъ безвозвратно. Островитяне возвращались съ благоговѣніемъ, глубоко запечатлѣннымъ въ ихъ полупрозрѣвшихъ умахъ, и разсказывали изумленнымъ обитателямъ лондонскихъ и іоркскихъ лачугъ, что близъ гроба св. Петра могучее племя, нынѣ угасшее, воздвигло зданія, которыя не разрушатся до Страшнаго судя. Вслѣдъ за христіанствомъ явилась ученость. Поэзія и краснорѣчіе временъ Августа были прилежно изучаемы въ мерсіянскихъ и нортумберлендскихъ монастыряхъ. Имена Беды, Алкуина и Іоанна, прозваннаго Эригиною, справедливо славились во всей Европѣ. Таково было состояніе нашего отечества, когда, въ IX вѣкѣ, началось послѣднее великое переселеніе сѣверныхъ варваровъ.
Въ теченіе нѣсколькихъ вѣковъ Данія и Скандинавія не переставали насылать безчисленныхъ морскихъ разбойниковъ, отличавшихся силою, мужествомъ, безпощадною лютостью и ненавистью къ христіанскому имени. Ни одна страна не страдала отъ этихъ хищниковъ въ такой мѣрѣ, какъ Англія. Берегъ ея находился вблизи пристаней, откуда они отплывали, и ни одна часть нашего острова не отстояла отъ моря на столько, чтобы быть безопасною отъ нападенія. Такія же точно жестокости, какими сопровождалась побѣда саксовъ надъ кельтами, были теперь, по прошествіи вѣковъ, испытаны саксами отъ руки датчанъ. Цивилизація, только что начинавшая расцвѣтать, была смята этимъ ударомъ и вторично завяла. Огромныя поселенія прибалтійскихъ искателей приключеній основались на восточныхъ берегахъ, мало-по-малу распространились къ западу и, поддерживаемыя постоянными подкрѣпленіями изъ-за моря, стали домогаться владычества надъ цѣлымъ государствомъ. Борьба между обѣими свирѣпыми отраслями тевтонскаго племени длилась въ теченіе шести поколѣній. Каждая изъ нихъ поочередно одерживала верхъ. Жестокія поголовныя убійства, за которыми слѣдовало жестокое возмездіе, опустошенныя области, разграбленные монастыри и срытые до основанія города составляютъ большую часть исторіи злополучнаго времени. Наконецъ сѣверъ пересталъ стремить непрерывный потокъ новыхъ грабителей, и съ тѣхъ поръ взаимное отвращеніе племенъ начало ослабѣвать. Браки между ними сдѣлались часты. Датчане ознакомились съ религіею саксовъ, и такимъ образомъ одна изъ причинъ смертельной вражды уничтожилась. Датскій и саксонскій языки, оба — отрасли одного широковѣтвистаго корня, сплотились во-едино. Но различіе между двумя націями отнюдь не было изглажено, когда совершилось событіе, которое повергло ихъ обѣихъ, въ общемъ рабствѣ и униженіи, къ стопамъ третьяго народа.
Норманны были тогда передовымъ племенемъ христіанскаго міра. Храбрость и свирѣпость выдвинули ихъ изъ среды морскихъ разбойниковъ, которыхъ Скандинавія высылала опустошать западную Европу. Ихъ корабли долго были грозою обоихъ береговъ Британскаго канала. Ихъ оружіе неоднократно проникало глубоко въ сердце Карловингской имперіи и являлось побѣдоноснымъ подъ стѣнами Маастрихта и Парижа. Наконецъ одинъ изъ слабыхъ наслѣдниковъ Карла Великаго уступилъ иноземцамъ плодоносную область, орошаемую благородною рѣкою и смежную съ моремъ, ихъ любимою стихіею. Въ этой области они основали могущественное государство, постепенно распространившее свое вліяніе на сосѣднія княжества, Бретань и Мэнь. Не утрачивая безстрашнаго мужества, бывшаго грозою всѣхъ земель отъ Эльбы до Пиренеевъ, норманны быстро усвоили себѣ всѣ — и даже болѣе, чѣмъ всѣ — знанія и усовершенствованія, какія нашли въ странѣ, гдѣ поселились. Ихъ храбрость обезпечивала территорію отъ непріятельскаго вторженія. Они установили внутренній порядокъ, какого давно не вѣдала Франкская монархія. Они приняли христіанство и съ христіанствомъ узнали большую часть того, чему могло научить духовенство. Они отказались отъ своего природнаго языка и усвоили себѣ языкъ французскій, въ которомъ латынь была преобладающею стихіею. Они быстро сообщили новому своему языку достоинство и значеніе, какихъ онъ дотолѣ никогда не имѣлъ. Они нашли его варварскимъ нарѣчіемъ, образовали изъ него письменный языкъ и начали употреблять его въ законодательствѣ, поэзіи и романѣ. Они отказались отъ скотской невоздержности, къ которой всѣ другія отрасли великой германской семьи были черезъ-чуръ склонны. Утонченная роскошь норманна представляла разительную противоположность грубому обжорству и пьянству его саксонскихъ и датскихъ сосѣдей. Онъ любилъ щеголять не огромными грудами яствъ, не бочками крѣпкихъ напитковъ, но большими и величественными зданіями, богатымъ вооруженіемъ, красивыми конями, отборными соколами, хорошо устроенными турнирами, пиршествами, скорѣе утонченными, нежели обильными, и винами, замѣчательными скорѣе по изящному вкусу, нежели по опьяняющей крѣпости. Рыцарскій духъ, имѣвшій такое могучее вліяніе на политику, нравственность и обычаи всѣхъ европейскихъ народовъ, находился въ высшей степени развитія между норманскими дворянами. Эти дворяне отличались прелестнымъ обращеніемъ и плѣнительными манерами. Они отличались также искусствомъ въ переговорахъ и природнымъ краснорѣчіемъ, которое тщательно въ себѣ развивали. Одинъ изъ ихъ историковъ съ гордостью говоритъ, что норманскіе дворяне были ораторами съ колыбели. Но главная ихъ слава заключалась въ военныхъ подвигахъ. Каждая страна, отъ Атлантическаго океана до Мертваго моря, свидѣтельствовала о чудесахъ ихъ дисциплины и мужества. Одинъ норманскій рыцарь съ горстью воиновъ разсѣялъ конвотскихъ кельтовъ. Другой основалъ монархію Обѣихъ Сицялій, и не разъ восточные и западные императоры обращались въ бѣгство предъ его оружіемъ. Третій, Улиссъ перваго крестоваго похода, былъ возведенъ своими соратниками на престолъ Антіохіи; а четвертый, Тликредъ, имя котораго обезсмертила великая поэма Тлссо, стяжалъ во всемъ христіанскомъ мірѣ славу храбрѣйшаго и великодушнѣйшаго поборника гроба Господня.
Сосѣдство такого замѣчательнаго народа скоро начало оказывать дѣйствіе на общественный духъ Англіи. Еще до завоеванія, англійскіе принцы получали воспитаніе въ Нормандіи. Англійскія епархіи и англійскія помѣстья были жалуемы норманнамъ. Французскій языкъ Нормандіи былъ обычнымъ языкомъ Вестминстерскаго дворца. Руанскій дворъ, кажется, былъ для двора Эдуарда Исповѣдника тѣмъ же, чѣмъ Версальскій дворъ гораздо позже былъ для двора Карла II.
Битва при Гастингсѣ и послѣдовавшія за нею событія не только возвели герцога Нормандіи на англійскій престолъ, но и предали все народонаселеніе Англіи тиранніи норманскаго племени. Порабощеніе одного народа другимъ, даже въ Азіи, рѣдко бывало полнѣе. Страна была раздѣлена на участки между вождями иноплеменниковъ. Сильныя военныя учрежденія, тѣсно связанныя съ установленіемъ собственности, давали иноземнымъ завоевателямъ средства угнетать туземцевъ. Жестокіе уголовные законы, жестоко примѣнявшіеся къ дѣлу, охраняли привилегіи и даже забавы чужеземныхъ тирановъ. Не смотря на то, покоренное племя, побитое и попранное, все еще давало чувствовать свое жало. Нѣкоторые смѣльчаки, любимые герои нашихъ древнѣйшихъ балладъ, скрылись въ лѣса и, вопреки колокольнымъ и лѣснымъ законамъ[2], начали хищническую войну противъ своихъ притѣснителей. Убійство сдѣлалось ежедневнымъ событіемъ. Многіе норманны внезапно исчезали безъ всякаго слѣда. Тѣла многихъ были находимы съ признаками насилія. Казнь пыткою была опредѣлена противъ убійцъ, и строгіе розыски были сдѣланы относительно ихъ, но большею частью безполезно, ибо цѣлая нація сговорилась покрывать ихъ. Наконецъ признано было необходимымъ наложить тяжкую пеню на каждый округъ, гдѣ будетъ найденъ убитымъ человѣкъ французскаго происхожденія. За этимъ постановленіемъ вскорѣ послѣдовало другое, по которому всякаго человѣка, найденнаго убитымъ, рѣшено было принимать за Француза, если только не было доказано, что онъ саксъ.
Въ теченіе полутора столѣтія послѣ завоеванія, говоря строго, нѣтъ англійской исторіи. Дѣйствительно, Французскіе короли Англіи достигли такого величія, которое удивляло и пугало всѣ сосѣдніе народы. Они покорили Ирландію. Они приняли присягу въ вѣрности отъ Шотландіи. Мужествомъ, политикою, счастливыми брачными союзами, они сдѣлались гораздо могущественнѣе на материкѣ, чѣмъ ихъ верховные владыки, короли Франціи. Азія, подобно Европѣ, была ослѣплена могуществомъ и славою нашихъ тирановъ. Арабскіе лѣтописцы съ невольнымъ удивленіемъ разсказывали о паденіи Акры, защитѣ Яффы и побѣдоносномъ походѣ на Аскалонъ; а матери арабскія долгое время унимали своихъ дѣтей именемъ Плантагенета Львинаго Сердца. Одно время казалось, что линія Гуго Капета готова была пресѣчься, какъ пресѣклись линіи Меровинговъ и Карловинговъ, и что отъ Оркадскихъ острововъ до Пиренеевъ распространится одна великая монархія. Въ большинствѣ умовъ такъ сильно господствуетъ мысль о тожествѣ между величіемъ государя и величіемъ управляемой имъ націи, что почти всѣ историки Англіи съ чувствомъ гордости распространялись о могуществѣ и блескѣ ея иноземныхъ властителей и оплакивали упадокъ этого могущества и блеска, какъ бѣдствіе для нашей родины. Въ сущности, это такъ же нелѣпо, какъ нелѣпо было бы со стороны гаитскаго негра нашего времени останавливаться съ національною гордостью на величіи Людовика XIV и говорить о Бленгеймѣ и Рамильи съ патріотическимъ сожалѣніемъ и стыдомъ. Завоеватель и его потомки до четвертаго колѣна не были англичанами; многіе изъ нихъ родились во Франціи; они проводили во Франціи большую часть своей жизни; обыкновеннымъ ихъ языкомъ былъ языкъ французскій; почти всѣ зависѣвшія отъ нихъ высокія должности были занимаемы французами; всякое пріобрѣтеніе, сдѣланное ими на материкѣ, отдаляло ихъ болѣе и болѣе отъ населенія нашего острова. Одинъ изъ способнѣйшихъ между ними попытался было привлечь къ себѣ сердца своихъ англійскихъ подданныхъ женитьбою на англійской принцессѣ. Но многіе изъ его бароновъ смотрѣли на этотъ бракъ такими же глазами, какими нынѣ смотрѣли бы въ Виргиніи на бракъ между бѣлымъ плантаторомъ и квартеронскою дѣвушкою. Въ исторіи государь этотъ извѣстенъ подъ титуломъ Боклерка; но въ современную ему эпоху соотечественники называли его саксонскимъ прозвищемъ, презрительно намекая тѣмъ на его саксонское супружество[3].
Еслибы Плантагенеты — какъ оно одно время казалось возможнымъ — успѣли соединить всю Францію подъ своею державою, Англія, по всей вѣроятности, никогда не пріобрѣла бы независимаго существованія. Ея государи, лорды, прелаты отличались бы и происхожденіемъ и языкомъ отъ ремесленниковъ и земледѣльцевъ. Доходы ея богатыхъ землевладѣльцевъ расточались бы въ пиршествахъ и забавахъ на берегахъ Сены; благородный языкъ Мильтона и Борка остался бы грубымъ нарѣчіемъ, безъ литературы, безъ установленной грамматики, безъ установленнаго правописанія, и съ презрѣніемъ былъ бы предоставленъ въ удѣлъ мужикамъ. Ни одинъ человѣкъ англійскаго происхожденія не достигалъ бы высокаго отличія иначе, какъ сдѣлавшись по языку и привычкамъ французомъ.
Избавленіемъ отъ такихъ бѣдъ Англія обязана событію, которое ея историки обыкновенно представляли злополучнымъ. Ея интересъ былъ прямо противоположенъ интересу ея правителей, такъ что у нея оставалась надежда только на ихъ ошибки и несчастія. Таланты и даже добродѣтели ея первыхъ шести Французскихъ королей были для нея проклятіемъ. Безумства и пороки седьмаго были ея спасеніемъ. Еслибъ Іоаннъ наслѣдовалъ великія качества своего отца, Генриха Боклерка, или Завоевателя, еслибъ даже онъ обладалъ только военною храбростью Стефана или Ричарда, и еслибы въ то же время Французскій король былъ также неспособенъ, какъ всѣ прочіе наслѣдники Гуго Капета, — домъ Плантагенетовъ достигъ бы неограниченнаго преобладанія въ Европѣ. Но въ этотъ самый моментъ Франція, въ первый разъ со времени смерти Карла Великаго, была управляема государемъ необыкновенно твердымъ и способнымъ. Съ другой стороны, Англія, которою, со времени Гастингскаго сраженія, управляли вообще мудрые государственные люди и всегда храбрые воины, подпала подъ владычество человѣка пустаго и трусливаго. Съ этой минуты будущность ея просвѣтлѣла. Іоаннъ былъ изгнанъ изъ Нормандіи. Норманскіе дворяне принуждены были сдѣлать выборъ между островомъ и материкомъ. Запертые моремъ съ народомъ, который дотолѣ притѣсняли и презирали, они мало-по-малу пріучились смотрѣть на Англію, какъ на свое отечество, а на англичанъ, какъ на своихъ соотечественниковъ. Два племени, такъ долго враждовавшія между собою, скоро увидѣли, что у нихъ были общіе интересы и общіе враги. Оба они одинаково тяготились тиранніею дурнаго короля. Оба они одинаково негодовали на благосклонность двора къ уроженцамъ Пуату и Аквитаніи. Правнуки тѣхъ, которые сражались подъ знаменами Вильгельма, и правнуки тѣхъ, которые сражались подъ знаменами Гарольда, начали дружественно сближаться, и первымъ залогомъ ихъ примиренія была Великая Хартія, пріобрѣтенная ихъ совокупными усиліями и составленная для ихъ общаго блага.
Отсюда начинается исторія англійской націи. Исторія предшествовавшихъ событій есть исторія несправедливостей, причиненныхъ и испытанныхъ различными племенами, которыя, правда, всѣ жили на англійской почвѣ, но относились одно къ другому съ такимъ отвращеніемъ, какое едва ли когда-нибудь существовало между обществами, отдѣленными другъ отъ друга естественными преградами. Даже взаимное озлобленіе странъ, находящихся въ войнѣ между собою, слабо въ сравненіи съ озлобленіемъ націй, нравственно разъединенныхъ, но смѣшанныхъ географически. Ни въ одной странѣ не заходила племенная вражда такъ далеко, какъ въ Англіи. Ни въ одной странѣ не изглаживалась эта вражда такъ совершенно. Степени процесса, посредствомъ котораго враждебные элементы сплавились въ однородную массу, въ точности намъ неизвѣстны. Но то вѣрно, что, по восшествіи на престолъ Іоанна, разница между саксами и норманнами была сильно замѣтна, и что къ концу царствованія его внука она почти совсѣмъ исчезла. Во время Ричарда I, обыкновенная клятва норманскаго дворянина заключалась въ выраженіи: «Будь я англичанинъ!» Обыкновенная его формула негодующаго отрицанія была: «Развѣ вы меня принимаете за англичанина?» Спустя сто лѣтъ, потомокъ такого дворянина гордился англійскимъ именемъ.
Источники благороднѣйшихъ рѣкъ, распространяющихъ плодородіе по материкамъ и несущихъ въ море богато нагруженные корабли, находятся въ дикихъ и безплодныхъ нагорныхъ мѣстностяхъ, неточно означаемыхъ на картахъ и рѣдко изслѣдуемыхъ путешественниками. Съ такою мѣстностью можно сравнить исторію нашего отечества въ XIII вѣкѣ. Какъ ни безплодна, какъ ни темна эта часть нашихъ лѣтописей, въ ней должны мы искать начала нашей свободы, вашего благоденствія и нашей славы. То было время, когда образовался великій англійскій народъ, когда національный характеръ сталъ обнаруживать тѣ особенности, которыя онъ съ тѣхъ поръ постоянно удерживалъ, когда отцы наши сдѣлались въ полномъ смыслѣ слова островитянами, островитянами не только по географическому положенію, но и по своей политикѣ, своимъ чувствамъ и своимъ нравамъ. Тогда впервые отчетливо обозначилась та конституція, которая съ тѣхъ поръ, вопреки всѣмъ перемѣнамъ, всегда сохраняла свое тожество; та конституція, съ которой скопированы всѣ прочія свободныя конституціи въ мірѣ, и которая, не смотря на нѣкоторые недостатки, имѣетъ право считаться наилучшею, при какой когда-либо существовало великое общество въ теченіе многихъ вѣковъ. Тогда-то палата общинъ, первообразъ всѣхъ нынѣшнихъ представительныхъ собраній, какъ въ Старомъ, такъ и въ Новомъ Свѣтѣ, открыла первыя свои засѣданія. Тогда-то общее право возвысилось на степень науки и вскорѣ сдѣлалось достойнымъ соперникомъ государственной юриспруденціи. Тогда-то храбрость тѣхъ моряковъ, которые подвизались на грубыхъ баркахъ Пяти Портовъ[4], впервые сдѣлала англійскій флагъ грознымъ на моряхъ. Тогда-то основаны были древнѣйшія коллегіи, до сихъ поръ существующія въ двухъ великихъ національныхъ разсадникахъ учености. Тогда образовался тотъ языкъ, который, хотя и менѣе музыкаленъ, нежели южные языки, однако силою, богатствомъ и пригодностью для всѣхъ возвышеннѣйшихъ цѣлей поэта, философа и оратора уступаетъ одному лишь греческому языку. Тогда же явилось и первое слабое мерцаніе той благородной литературы, которая составляетъ самую блестящую и самую прочную славу многославной Англіи.
Въ началѣ XIV вѣка племена слились почти окончательно, и вскорѣ несомнѣнные признаки обнаружили, что народъ, ни въ чемъ не уступавшій другимъ существующимъ въ мірѣ народамъ, образовался путемъ смѣшенія трехъ отраслей тевтонскаго семейства другъ съ другомъ и съ первобытными бритами. Дѣйствительно, между Англіею, въ которую Іоаннъ былъ прогнанъ Филиппомъ Августомъ, и Англіею, изъ которой войска Эдуарда III ходили завоевывать Францію, не было уже почти ничего общаго.
Послѣдовалъ періодъ, продолжавшійся болѣе ста лѣтъ, въ теченіе котораго главною цѣлью англичанъ было основать силою оружія великую державу на материкѣ. Притязаніе Эдуарда на наслѣдство, занятое домомъ Валуа, было притязаніемъ, въ которомъ, казалось бы, его подданные были мало заинтересованы. Но страсть къ завоеваніямъ быстро сообщилась отъ государя народу. Эта война рѣзко отличалась отъ тѣхъ войнъ, которыя Плантагенеты XII вѣка вели съ потомками Гуго Капета. Успѣхи Генриха II или Ричарда I сдѣлали бы Англію французскою провинціею. Успѣхи Эдуарда III и Генриха V имѣли слѣдствіемъ то, что Франція сдѣлалась на время англійскою провинціею. Пренебреженіе, съ какимъ въ XII вѣкѣ континентальные завоеватели смотрѣли на островитянъ, оказывалось теперь островитянами континентальному народу. Каждый йоменъ, отъ Кента до Нортумберланда, гордился своею принадлежностью къ племени, рожденному для побѣдъ и господства, и съ презрѣніемъ глядѣлъ на націю, передъ которою предки его трепетали. Даже тѣ гасконскіе и гіеннскіе рыцари, которые храбро сражались подъ знаменами Чернаго Принца, были въ глазахъ англичанъ людьми низшей породы и презрительно исключались изъ разряда почетныхъ и доходныхъ должностей. Въ непродолжительное время предки наши совершенно потеряли изъ виду первоначальную причину распри. Они стали смотрѣть на французскую корону какъ на простую принадлежность короны англійской, и когда, нарушивъ обыкновенный законъ престолонаслѣдія, передали англійскую корону ланкастерскому дому, то, кажется, думали, что вмѣстѣ съ нею перешло къ этому дому и право Ричарда II на корону французскую. Ревность и энергія, ими обнаруженныя, представляютъ замѣчательный контрастъ съ апатіей французовъ, которые были гораздо болѣе заинтересованы въ результатѣ борьбы. Величайшія изъ побѣдъ, упоминаемыхъ въ исторіи среднихъ вѣковъ, одерживались въ это время англійскими арміями надъ огромными непріятельскими полчищами. Такими побѣдами любая нація могла бы справедливо гордиться, ибо онѣ объясняются нравственнымъ превосходствомъ побѣдителей, превосходствомъ, которое ярче всего обнаруживалось въ низшихъ рядахъ нашихъ войскъ. Англійскіе рыцари находили достойныхъ соперниковъ въ рыцаряхъ французскихъ. Чандосъ встрѣтилъ равнаго себѣ противника въ Дю-Гескленѣ. Но Франція не имѣла такой пѣхоты, которая дерзнула бы противостать англійскимъ лукамъ и бердышамъ. Французскій король былъ приведенъ плѣнникомъ въ Лондонъ. Англійскій король былъ коронованъ въ Парижѣ. Знамя св. Георгія развѣвалось далеко за Пиренеями и Альпами. Къ югу отъ Эбро англичане выиграли большое сраженіе, на время рѣшившее судьбу Леона и Кастиліи, и англійскіе же отряды одержали страшный перевѣсъ надъ толпами воиновъ, служившихъ по найму государямъ и республикамъ Италіи.
Мирныя искусства, въ свою очередь, не были пренебрегаемы нашими отцами въ теченіе этого бурнаго періода. Между тѣмъ какъ Франція была опустошаема войною, пока наконецъ не нашла въ самомъ опустошеніи жалкую защиту отъ непріятельскихъ вторженій, англичане собирали свои жатвы, украшали свои города, вели тяжбы, торговали и учились въ безопасности. Многіе изъ нашихъ благороднѣйшихъ архитектурныхъ памятниковъ относятся къ этому времени. Тогда возникли прекрасныя часовни Новой коллегіи и св. Георгія, Винчестерскій корабль[5] и Іоркскіе хоры, Салисбёрійская колокольня и величественныя Линкольнскія башни. Богатый и могучій языкъ, образовавшійся изъ сліянія французскаго съ германскимъ, сдѣлался общимъ достояніемъ аристократій и народа. И геній не замедлилъ начать примѣненіе этого дивнаго орудія къ достойнымъ цѣлямъ. Между тѣмъ какъ англійскіе баталіоны, оставляя позади себя опустошенныя французскія провинціи, торжественно вступали въ Вальядолидъ и распространяли ужасъ до воротъ Флоренціи, англійскіе поэты живыми красками изображали безконечное разнообразіе человѣческихъ нравовъ и судебъ, а мыслители англійскіе стремились узнать, или дерзали заподозривать то, чему ханжи только удивлялись да вѣрили. Тотъ самый вѣкъ, который произвелъ Чернаго Принца и Дерби, Чандоса и Гоквуда, произвелъ также Джоффри Чосера и Джона Виклифа.
Такимъ блистательнымъ и державнымъ образомъ впервые завялъ англійскій народъ, собственно такъ называемый, мѣсто между націями вселенной. Но любуясь высокими и внушающими уваженіе качествами, обнаруженными нашими предками, мы не можемъ не признать, что цѣль, которую предки наши преслѣдовали, была цѣлью, осуждаемою и гуманностью и просвѣщенною политикою, и что неудачи, которыя принудили ихъ, послѣ долгой и кровавой борьбы, отказаться отъ надежды основать великую континентальную державу, были, подъ видомъ несчастій, истиннымъ благомъ. Духъ французовъ наконецъ пробудится: они начали оказывать сильное національное сопротивленіе иноземнымъ завоевателямъ, и съ того времени искусство англійскихъ полководцевъ и храбрость англійскихъ солдатъ, къ счастью для человѣчества, не имѣли успѣха. Послѣ многихъ отчаянныхъ схватокъ и со многими горькими сожалѣніями предки отступились отъ борьбы. Съ тѣхъ поръ ни одно британское правительство ни разу не домогалось серьёзно и настойчиво великихъ завоеваній на материкѣ. Народъ, правда, продолжалъ съ гордостью лелѣять воспоминаніе о Кресси, Пуатье и Азенкурѣ. Даже по прошествіи многихъ лѣтъ, не трудно было воспламенить его кровь и выманить у него субсидіи обѣщаніемъ ему похода для завоеванія Франціи. Но, къ счастью, силы нашей родины были направлены къ лучшимъ цѣлямъ, и теперь она занимаетъ въ исторіи человѣчества мѣсто гораздо почетнѣе того, которое занимала бы, если бы — какъ оно одно время казалось возможнымъ — пріобрѣла мечемъ такое, же преобладаніе, какое нѣкогда принадлежало Римской республикѣ.
Заключенный еще разъ въ предѣлы острова, воинственный народъ употребилъ на междоусобную борьбу то оружіе, которое было грозою Европы. Средства для расточительныхъ издержекъ долгое время извлекались англійскими баронами изъ порабощенныхъ провинцій Франціи. Этотъ источникъ доходовъ изсякъ; но привычки къ роскоши и чванству, порожденныя благоденствіемъ остались по прежнему: такимъ образомъ вельможи, не будучи въ состояніи, для угожденія своимъ прихотямъ, грабить французовъ, ревностно принялись грабить другъ друга. Государства, которымъ они были тогда ограничены, по выраженію Комина, умнѣйшаго наблюдателя того времени, не хватало на всѣхъ ихъ. Двѣ аристократическія фикціи подъ предводительствомъ двухъ отраслей королевской фамиліи, вступили въ долгую и жестокую борьбу за обладаніе верховною властью. Такъ какъ ожесточеніе этихъ фикцій въ сущности возникло не изъ спора за престолонаслѣдіе, то и продолжалось оно еще долго послѣ того, какъ основаніе спора за престолонаслѣдіе совершенно уничтожилось. Партія Алой Розы пережила послѣдняго принца, домогавшагося короны на основаніи преемственнаго права послѣ Генриха IV. Партія Бѣлой Розы пережила бракъ Ричмонда и Елисаветы. Оставленные безъ вождей, имѣвшихъ хоть какое-нибудь приличное подобіе права, приверженцы Ланкастера сгруппировались вокругъ линіи бастардовъ, а приверженцы іорка выставили цѣлый рядъ самозванцевъ. Наконецъ, когда многіе честолюбивые вельможи погибли на полѣ битвы или отъ рукъ палача, когда многіе знаменитые дома исчезли навсегда изъ исторіи, когда уцѣлѣвшія знатныя фамиліи истощились и отрезвились бѣдствіями, повсюду было признано, что права всѣхъ враждовавшихъ Плантагенетовъ соединились въ домѣ Тюдоровъ.
Между тѣмъ совершалась перемѣна, безконечно важнѣйшая, чѣмъ пріобрѣтеніе или утрата какой-нибудь провинціи, чѣмъ-стоянія. возвышеніе или паденіе какой-нибудь династіи. Рабство и вся сумма золъ, которыми рабство вездѣ сопровождается, быстро исчезали одно за другимъ.
Замѣчательно, что два величайшіе и благодѣтельнѣйшіе общественные переворота, происшедшіе въ Англіи, тотъ переворотъ, который въ XIII вѣкѣ положилъ конецъ тираніи націи надъ націею, и тотъ переворотъ, который, нѣсколькими поколѣніями позже, положилъ конецъ владѣнію человѣка человѣкомъ, совершились тихо и незамѣтно. Они не поразили современныхъ наблюдателей удивленіемъ и встрѣтили со стороны историковъ весьма скудную долю вниманія. Они не были совершены ни законодательными распоряженіями, ни физическою силою. Нравственныя причины безшумно сгладили сперва различіе между норманномъ и саксомъ, а потомъ различіе между господиномъ и рабомъ. Никто не возмется опредѣлить точный моментъ, когда прекратилось то или другое различіе. Нѣкоторые слабые слѣды стариннаго норманскаго чувства, быть можетъ, нашлись бы еще въ концѣ XIV столѣтія. Нѣкоторые слабые слѣды крѣпостнаго состоянія были открыты пытливыми изыскателями даже во времена Стюартовъ, и доселѣ установленіе это не уничтожено писаннымъ закономъ.
Въ высшей степени несправедливо было бы не признать, что главнымъ дѣятелемъ въ этихъ двухъ великихъ освобожденіяхъ была религія. Гуманный духъ христіанской нравственности несомнѣнно враждебенъ кастовымъ различіямъ. Для Римской же церкви такія различія особенно ненавистны, ибо они несовмѣстны съ другими различіями, существенными для ея системы. Она приписываетъ каждому священнику мистическое достоинство, дающее ему право на уваженіе со стороны каждаго мірянина, и ни одного человѣка, какой бы націи и какого бы происхожденія онъ ни былъ, не считаетъ неспособнымъ къ священству. Ея ученія о священническомъ санѣ, какъ бы ошибочны они ни были, неоднократно смягчали нѣкоторыя изъ наихудшихъ золъ, жакія могутъ удручать общество. Того суевѣрія нельзя считать безусловно вреднымъ, которое въ странахъ, оскверненныхъ тиранніею племени надъ Племенемъ, создаетъ аристократію, совершенно независимую отъ племени, радикально измѣняетъ отношеніе между угнетающимъ и угнетаемымъ и заставляетъ наслѣдственнаго господина преклоняться передъ духовнымъ судилищемъ наслѣдственнаго раба. До настоящаго времени, въ нѣкоторыхъ земляхъ, гдѣ существуетъ невольничество негровъ, папизмъ является въ выгодной противоположности съ прочими формами христіанства. Извѣстно, что антипатія между европейскими и африканскими племенами отнюдь не такъ сильна въ Ріо-Жанейро, какъ въ Вашингтонѣ. Въ собственномъ нашемъ отечествѣ эта особенность римско-католической системы діронзвела въ теченіе среднихъ вѣковъ множество благодѣтельныхъ результатовъ. Правда, вскорѣ послѣ Гастингскаго сраженія, саксонскіе прелаты и аббаты были насильно отрѣшены отъ должностей, а церковные авантюристы съ материка сотнями получали доходныя бенефиціи. Но даже и тогда благочестивые іереи норманской крови возвышали голосъ противъ такого нарушенія церковнаго устройства, отказывались принимать митры изъ рукъ Завоевателя и заклинали его, подъ страхомъ душевной погибели, не забывать, что побѣжденные островитяне были его братьями по Христу. Первымъ покровителемъ, котораго англичане встрѣтили между господствовавшей кастою, былъ архіепископъ Ансельмъ. Въ то время, когда англійское имя было поношеніемъ, когда всѣ гражданскія и военныя почести королевства считались исключительнымъ достояніемъ соотечественниковъ Завоевателя, презираемое племя съ восторгомъ узнало, что одинъ изъ его членовъ, Николай Брикспиръ, былъ возведенъ на папскій престолъ, и что посланники, происходившіе изъ благороднѣйшихъ домовъ Нормандіи, должны были цѣловать его ногу. Столько же національнымъ, сколько и религіознымъ, было чувство, привлекавшее массы народа къ гробницѣ Бекета, перваго англичанина, который, со времени завоеванія, внушалъ страхъ иноземнымъ тиранамъ. Одинъ изъ преемниковъ Бекета[6] стоилъ на первомъ планѣ между лицами, вынудившимя ту хартію, которая разомъ обезпечила привилегіи и норманскихъ бароновъ, и саксонскихъ йоменовъ. Какъ велико было впослѣдствіи участіе римско-католическаго духовенства въ уничтоженіи рабства, видно изъ неопровержимаго свидѣтельства сэра Томаса Смита, одного изъ искуснѣйшихъ протестантскихъ совѣтниковъ Елисаветы. Когда умирающій рабовладѣлецъ просилъ о послѣднемъ причащеніи, его духовные пастыри постоянно заклинали его спасеніемъ души освободить своихъ братій, за которыхъ умеръ Христосъ. Церковь такъ успѣшно воспользовалась своимъ грознымъ оружіемъ, что до наступленія реформаціи освободила почти всѣхъ крѣпостныхъ въ королевствѣ, за исключеніемъ своихъ собственныхъ, съ которыми впрочемъ, надо отдать ей справедливость, она, кажется, обходилась весьма кротко.
Не подлежитъ сомнѣнію, что въ тѣ времена, когда совершились эти два великіе переворота, предки наши были наилучше управляемымъ народомъ въ Европѣ. Въ теченіе трехъ столѣтій общественная система шла путемъ постояннаго улучшенія. При первыхъ Плантагенетахъ встрѣчались бароны, бывшіе въ силахъ противиться государю, и крестьяне, униженные до степени пасомыхъ ими свиней и быковъ. Чрезмѣрная власть барона мало-по-малу ограничилась. Положеніе крестьянина мало-по-малу возвысилось. Между аристократіею и рабочимъ народомъ возникъ средній классъ, земледѣльческій и торговый. Быть можетъ, неравенства все еще было болѣе, чѣмъ нужно для счастья и нравственнаго достоинства человѣческаго рода; но уже никто не былъ безусловно выше предѣловъ закона, и никто не былъ безусловно ниже его покровительства.
Что на политическія учрежденія Англіи въ этотъ ранній періодъ англичане взирали съ гордостью и любовью, а просвѣщеннѣйшіе люди сосѣдственныхъ націй съ удивленіемъ и завистью, это доказывается самыми ясными свидѣтельствами. Но относительно сущности этихъ учрежденій было много недобросовѣстныхъ и ѣдкихъ споровъ.
Дѣйствительно, историческая литература Англіи жестоко пострадала отъ одного обстоятельства, которое не мало содѣйствовало нашему благоденствію. Какъ ни велика перемѣна, просшедшая въ послѣднія шесть столѣтій въ политическомъ устройствѣ Англіи, она была слѣдствіемъ постепеннаго развитія, а не ломки и перестройки, настоящая конституція нашего отечества относится къ конституціи, при которой оно процвѣтало пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, какъ дерево къ ростку, какъ мужчина къ мальчику. Измѣненіе было велико. Тѣмъ не менѣе никогда не было момента, въ которой бы славная часть того, что существовало, не была древнею. Сложившееся такимъ образомъ государственное устройство должно изобиловать аномаліями. Но за зло, проистекающее изъ простыхъ аномалій, мы вознаграждены съ избыткомъ. Другія общества обладаютъ писанными конституціями болѣе симметрическими. Но никакое другое общество не успѣло еще соединить революцію съ преданіемъ, прогрессъ съ постоянствомъ, энергію юности съ величіемъ незапамятной древности.
Это великое благо имѣетъ однако свои невыгоды, и одна изъ этихъ невыгодъ состоитъ въ томъ, что всѣ источники свѣдѣній касательно нашей древней исторіи отравлены духомъ партій. Какъ нѣтъ страны, гдѣ бы государственные люди находились въ такой мѣрѣ подъ вліяніемъ прошлаго, такъ нѣтъ страны, гдѣ бы историки находились въ такой мѣрѣ подъ вліяніемъ настоящаго, какъ въ Англіи. Между этими двумя явленіями, разумѣется, существуетъ естественная связь. Гдѣ исторія считается единственно картиною жизни и нравовъ, или собраніемъ опытовъ, откуда могутъ быть извлекаемы общія правила гражданской мудрости, тамъ писатель не подвергается особенно сильному искушенію искажать дѣла давно минувшаго времени. Но гдѣ исторія считается хранилищемъ документовъ, отъ которыхъ зависятъ права правительствъ и народовъ, тамъ побужденіе къ подлогу становится почти неодолимымъ. Французъ не имѣетъ теперь никакого особеннаго интереса преувеличивать или умалять значеніе власти королей изъ дома Валуа. Привилегіи генеральныхъ штатовъ, штатовъ Бретани, штатовъ Бургундіи имѣютъ теперь такъ же мало практической важности, какъ и устройство іудейскаго синедріона или амфиктіонова судилища. Бездна великой революціи совершенно отдѣляетъ новую систему отъ старой. Никакая подобная пропасть не раздѣляетъ бытія англійской націи на двѣ различныя части. Наши законы и обычаи никогда не погибали въ общемъ и неисправимомъ разрушеніи. У насъ примѣры среднихъ вѣковъ до сихъ поръ остаются въ силѣ и до сихъ поръ цитируются, въ важнѣйшихъ случаяхъ, самыми замѣчательными государственными людьми. Такъ, напримѣръ, когда король Георгъ III былъ постигнутъ болѣзнью, лишившею его способности исполнять королевскія обязанности, и когда отличнѣйшіе юристы и политики сильно расходились въ мнѣніяхъ о томъ, какъ слѣдовало поступить въ такихъ обстоятельствахъ, палаты парламента не хотѣли приступать къ обсужденію плана регентства до тѣхъ поръ, пока не были собраны я приведены въ порядокъ всѣ примѣры, какіе только можно было найти въ нашихъ лѣтописяхъ съ древнѣйшихъ временъ. Учреждены были комитеты для изслѣдованія древнихъ государственныхъ актовъ. Первый представленный примѣръ относился въ 1217 г.; весьма важными оказались примѣры 1326, 1377 и 1422 г.; но самымъ подходящимъ справедливо былъ признанъ примѣръ 14S5 г. Такимъ образомъ въ нашемъ отечествѣ драгоцѣннѣйшіе интересы партій не рѣдко зависѣли отъ результатовъ изысканій антикваріевъ. Неизбѣжнымъ слѣдствіемъ было то, что наши антикваріи производили свои изслѣдованія въ духѣ партій.
Не удивительно, поэтому, что тѣ, которые писали о предѣлахъ прерогативы и свободы въ древнемъ государственномъ устройствѣ Англіи, вообще обнаруживали характеръ не судей, а горячихъ и недобросовѣстныхъ адвокатовъ. Они обсуждали не отвлеченные предметы, а предметы, имѣвшіе прямую и практическую связь съ самыми важными и возбуждающими преніями тогдашней эпохи. Отъ начала долгой борьбы между парламентомъ и Стюартами до того времени, когда притязанія Стюартовъ перестали быть страшными, немногіе вопросы были практически важнѣе вопроса: согласовалось или не согласовалось правленіе этой фамиліи съ древнею конституціею королевства. Вопросъ этотъ могъ быть рѣшенъ только указаніемъ на акты предшествовавшихъ царствованій. Брактонъ и Флета, «Зеркало Правосудія»[7] и протоколы парламента, были перерыты, съ цѣлью найти оправданіе беззаконіямъ Звѣздной палаты съ одной и Верховнаго суда съ другой стороны. Въ теченіе длиннаго ряда лѣтъ каждый вигскій историкъ старался доказать, что древнее англійское правленіе было почти республиканское, каждый торійскій историкъ — что оно было почти деспотическое.
Съ такими чувствами относились обѣ партіи къ хроникамъ среднихъ вѣковъ. Обѣ немедленно находили то, чего искали, и обѣ упорно отказывались видѣть что-либо иное, кромѣ того, чего искали. Поборники Стюартовъ легко могли указать примѣры угнетенія подданныхъ. Защитники круглоголовыхъ такъ же легко могли представить примѣры рѣшительнаго и успѣшнаго сопротивленія коронѣ. Торіи цитировали изъ древнихъ сочиненій выраженія, почти такія же раболѣпныя, какія слышались съ каѳедры Менворинга. Виги пріискивали выраженія, такія же смѣлыя и строгія, какія раздавались съ судейскаго кресла Брадшо. Одинъ разрядъ писателей приводилъ многочисленные примѣры того, что короли вымогали деньги безъ разрѣшенія парламента. Другой разрядъ представлялъ случаи, въ которыхъ парламентъ присвоивалъ себѣ власть подвергать королей наказанію. Тотъ, кто видѣлъ только одну половину доказательствъ, могъ бы заключить, что Плантагенеты были такъ же неограниченны, какъ турецкіе султаны; тотъ, кто видѣлъ только другую половину, могъ бы заключить, что Плантагенеты имѣли такъ же мало дѣйствительной власти, какъ венеціянскіе дожи: и оба заключенія были бы одинаково далеки отъ истины.
Древнее англійское правленіе принадлежало къ классу ограниченныхъ монархій, образовавшихся въ западной Европѣ въ теченіе среднихъ вѣковъ и имѣвшихъ, не взирая на многія различія, большое фамильное сходство между собою. Что такое сходство должно было существовать, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Страны, въ которыхъ возникли эти монархіи, были провинціями одной и той же великой просвѣщенной державы и почти въ одно и то же время были наводнены и покорены племенами одной и той же грубой и воинственной націи. Онѣ были членами одной и той же великой коалиціи противъ ислама. Онѣ были въ общеніи съ одною и тою же гордою и честолюбивою церковью. Ихъ политическое устройство естественно приняло одну и ту же форму. Ихъ учрежденія были заимствованы частью у императорскаго Рима, частью у папскаго Рима, частью у древней Германіи. Всѣ онѣ имѣли королей, и во всѣхъ королевская власть мало-по-малу сдѣлалась строго-наслѣдственною. Всѣ онѣ имѣли дворянъ, носившихъ титулы, которые первоначально означали военный рангъ. Рыцарское достоинство, геральдическія правила были общи всѣмъ имъ. Всѣ онѣ имѣли богато-надѣленныя церковныя учрежденія, городскія корпораціи, пользовавшіяся обширными льготами, и сенаты, согласіе которыхъ было необходимо для дѣйствительности нѣкоторыхъ публичныхъ актовъ.
Изъ этихъ родственныхъ конституцій англійская съ давняго времени справедливо считалась наилучшею. Прерогативы государя были несомнѣнно обширны. Духъ религіи и духъ рыцарства содѣйствовали возвышенію его достоинства. Чело его было помазано священнымъ елеемъ. Преклоняться у его ногъ не было униженіемъ для храбрѣйшихъ и благороднѣйшихъ рыцарей. Особа его была неприкосновенна. Одинъ онъ имѣлъ право созывать государственные чины; онъ могъ по произволу распускать ихъ; его согласіе было необходимо для всѣхъ ихъ законодательныхъ актовъ. Онъ былъ главою исполнительной администраціи, единственнымъ органомъ сношеній съ иностранными державами, начальникомъ сухопутныхъ и морскихъ силъ государства, источникомъ правосудія, милосердія и чести. Онъ имѣлъ широкое полномочіе регулировать торговлю. Имъ чеканилась монета, установлялись вѣсы и мѣры, назначались рынки и гавани. Его церковный патронатъ былъ неограниченъ. Его наслѣдственныхъ доходовъ, при экономическомъ управленіи, доставало для покрытія обыкновенныхъ правительственныхъ расходовъ. Собственныя его имущества занимали обширное пространство. Сверхъ того, онъ быть верховнымъ феодальнымъ владѣльцемъ всей земли своего королевства и въ этомъ качествѣ обладалъ многими выгодами и многими грозными правами, которыя давали ему возможность безпокоить и угнетать того, кто перечилъ ему, и, безъ всякихъ съ своей стороны издержекъ, обогащать я возвеличивать того, кто пользовался его благоволеніемъ.
Но власть его, хотя и обширная, была ограничена тремя великими конституціонными правилами, столь древними, что никто не можетъ сказать, когда они получили начало, столь могущественными, что естественное ихъ развитіе, продолжавшееся нѣсколько поколѣній сряду, произвело тотъ порядокъ вещей, при которомъ мы нынѣ живемъ.
Вопервыхъ, король не могъ издавать законовъ безъ согласія своего парламента. Вовторыхъ, онъ не могъ налагать податей безъ согласія своего парламента. Втретьихъ, онъ былъ обязанъ сообразовать исполнительную администрацію съ законами страны; если же онъ нарушалъ эти законы, отвѣтственными лицами были его совѣтники и исполнители.
Ни одинъ честный тори не станетъ отрицать, что эти правила, пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, пріобрѣли значеніе основныхъ законовъ. Съ другой стороны, ни одинъ честный вигъ не станетъ утверждать, что они, до наступленія позднѣйшаго періода, были очищены отъ всѣхъ двусмысленностей, или доведены до всѣхъ своихъ послѣдствій. Средневѣковыя конституціи не были, подобно конституціямъ XVIII или XIX столѣтій, окончательно созданы однимъ актомъ и вполнѣ изложены въ одномъ документѣ. Только въ просвѣщенномъ я философскомъ вѣкѣ строится государственный бытъ по системѣ. Въ грубыхъ обществахъ преуспѣяніе правленія походитъ на преуспѣяніе языка и стихосложенія. Грубыя общества имѣютъ языкъ, часто богатый и энергическій; но не имѣютъ ни научной грамматики, ни опредѣленій именъ и глаголовъ, ни терминовъ для склоненій, наклоненій, временъ и залоговъ. Грубыя общества имѣютъ стихосложеніе, часто весьма звучное и пріятное; но не имѣютъ метрическихъ законовъ; и менестрель, стихи котораго, повѣряемые только ухомъ его, очаровываютъ слушателей, самъ не сумѣлъ бы сказать, изъ сколькихъ дактилей и хореевъ состоитъ каждый изъ его стиховъ. Какъ краснорѣчіе существуетъ прежде синтаксиса, и пѣсня прежде просодіи, такъ и правленіе можетъ существовать въ высокой степени совершенства гораздо прежде, чѣмъ положительно обозначатся предѣлы законодательной, исполнительной и судебной власти.
Такъ было въ нашемъ отечествѣ. Черта, ограничивавшая королевскую прерогативу, хотя вообще достаточно ясная, не вездѣ была проведена съ точностью и опредѣленностью. А потому окраина границы составляла нѣчто въ родѣ спорной земли, на которой постоянно происходили напоръ и отпоръ, пока наконецъ, послѣ вѣковой распри, не были поставлены явственные и прочные межевые знаки. Быть можетъ, поучительно будетъ замѣтить, какимъ образомъ и до какой степени наши древніе государи имѣли обыкновеніе нарушать три великія правила, ограждавшія вольности націи.
Ни одинъ англійскій король никогда не предъявлялъ притязанія на законодательную власть вообще. Самый необузданный и повелительный Плантагенетъ никогда не считалъ себя въ правѣ постановить, безъ согласія своего великаго совѣта[8], чтобы судъ присяжныхъ состоялъ изъ 10, а не изъ 12 лицъ, чтобы вдовьи деньги составляли четвертую, а не третью часть наслѣдства, чтобы нарушеніе присяги считалось уголовнымъ преступленіемъ, или чтобы обычай равнаго дѣлежа между наслѣдниками[9] былъ введенъ въ Іоркширѣ[10]. Но король имѣлъ власть прощать преступниковъ; а въ области права есть точка, въ которой власть прощать и власть издавать законы какъ-бы переходятъ одна въ другую и легко, по крайней мѣрѣ въ грубомъ вѣкѣ, могутъ быть смѣшаны между собою. Уголовный статутъ матеріально уничтожается, если налагаемыя имъ наказанія постоянно отмѣняются по мѣрѣ того, какъ навлекаются. Государь былъ несомнѣнно властенъ неограниченно отмѣнять наказанія. Поэтому онъ былъ властенъ уничтожать матеріально уголовный статутъ. По-видимому, не было никакой основательной причины препятствовать ему дѣлать формально то, что могъ онъ дѣлать матеріально. Такимъ образомъ, съ помощью хитрыхъ и угодливыхъ юристовъ, возникла на сомнительной границѣ, отдѣляющей исполнительную власть отъ законодательной, великая аномалія, извѣстная подъ именемъ разрѣшительной власти (the dispensing power).
Что король не могъ налагать податей безъ согласія парламента, это признано за существовавшій съ незапамятныхъ временъ основной законъ Англіи. Правило это находилось въ числѣ статей, подписанныхъ Іоанновъ по настоянію бароновъ. Эдуардъ I покусился было нарушить его; но, не смотря на свою ловкость, мощь и популярность, встрѣтилъ такое противодѣйствіе, что счелъ благоразумнымъ уступить. Онъ обязался, въ ясныхъ и точныхъ выраженіяхъ, за себя и своихъ наслѣдниковъ, никогда впредь не дѣлать никакихъ поборовъ безъ согласія и соизволенія государственныхъ чиновъ. Могущественный и побѣдоносный внукъ его пытался нарушить это торжественное обязательство, во попытка встрѣтила рѣшительное сопротивленіе. Наконецъ Плантагенеты, отчаявшись въ успѣхѣ, отступились отъ своего намѣренія; но, переставши нарушать законъ открыто, они ухитрились по временамъ обходить его и получать чрезвычайныя пособія для временныхъ цѣлей. Налагать подати было имъ воспрещено; но они удерживали за собою право просить денегъ и брать взаймы. Поэтому они иногда просили тономъ, не отличавшимся отъ тона приказанія, а иногда занимали, почти не помышляя объ отдачѣ. Тѣмъ не менѣе необходимость прикрывать такія вымогательства названіями доброхотныхъ даяній и займовъ достаточно доказываетъ, что законность великаго конституціоннаго правила была всѣми признана.
Правило, что англійскій король обязанъ былъ сообразовать администрацію съ законами, и что, въ случаѣ какихъ-либо съ его стороны противозаконныхъ дѣйствій, отвѣтственность лежала на его совѣтникахъ и исполнителяхъ, было установлено въ весьма раннемъ періодѣ, какъ достаточно доказываютъ строгіе приговоры, произнесенные и исполненные надъ многими королевскими любимцами. Цзвѣстно, впрочемъ, что права частныхъ лицъ часто нарушались Плантагенетами, и что обиженныя стороны часто не могли получить удовлетворенія. По закону, ни одинъ англичанинъ не могъ быть арестованъ или задержанъ въ тюрьмѣ по одному лишь повелѣнію государя. На дѣлѣ, лица, непріятныя правительству, часто подвергались тюремному заключенію въ силу одного лишь королевскаго приказанія. По закону, пытка, позоръ римской юриспруденціи, ни въ какомъ случаѣ не могла быть употребляема противъ англійскаго подданнаго. А между тѣмъ, во время смутъ XV вѣка, пыточныя орудія явились въ Тоуерѣ и по мѣрѣ надобности употреблялись подъ предлогомъ политической необходимости. Но весьма ошибочно было бы заключать по этимъ беззаконіямъ, что англійскіе государи были, въ теоріи или на практикѣ, монархами абсолютными. Мы живемъ въ высоко просвѣщенномъ обществѣ, въ которомъ извѣстія такъ быстро распространяются посредствомъ печати и почты, что всякій грубый актъ угнетенія, совершенный въ какой бы то ни было части нашего острова, становится черезъ нѣсколько часовъ предметомъ толковъ милліоновъ. Если бы государь вздумалъ нынѣ, вопреки акту Habeas Corpus, заключить своего подданнаго въ тюрьму, или подвергнуть заговорщика пыткѣ, цѣлая нація мгновенно наэлектризовалась бы такими вѣстями. Въ средніе вѣка состояніе общества было совершенно иное. Рѣдко и съ большимъ трудомъ доходили страданія частныхъ лицъ до свѣдѣнія публики. Человѣкъ, незаконно арестованный, могъ просидѣть цѣлые, мѣсяцы въ карляйльскомъ или воричскомъ замкѣ, и слухъ о такомъ происшествіи могъ совсѣмъ не дойти до Лондона. Весьма вѣроятно, что пытка была многіе годы въ употребленіи, прежде чѣмъ большинство націи стало подозрѣвать, что они когда-либо употреблялись. Притомъ наши предки отнюдь не чувствовали такъ живо, какъ мы, необходимости поддерживать великія общія правила. Мы научены долгимъ опытомъ тому, что нельзя безопасно оставлять безъ вниманія ни малѣйшаго нарушенія конституціи. Поэтому, нынѣ всѣми признано, что правительство, которое безъ нужды превышаетъ свою власть, должно быть подвергнуто строгому парламентскому порицанію; а правительство, которое подъ гнетомъ настоятельныхъ нуждъ и съ чистыми намѣреніями, превысило свою власть, должно безотлагательно обратиться къ парламенту за одобрительнымъ биллемъ. Но не такъ думали англичане XIV и XV столѣтій. Они были мало расположены бороться за принципъ ради принципа, или возставать противъ беззаконія, не причинявшаго чувствительной тягости. Пока общій духъ администраціи былъ кротокъ и популяренъ, они готовы были предоставить своему государю извѣстную долю простора. Если онъ для цѣлей, общимъ голосомъ признанныхъ хорошими, употреблялъ силу, выходившую изъ предѣловъ закона, они не только прощали, но и одобряли его, и даже, пока наслаждались подъ его державою безопасностью и благоденствіемъ, слишкомъ охотно вѣрили, что всякій, кто навлекалъ на себя его немилость, заслуживалъ ея. Но эта снисходительность имѣла свои границы, и не благоразуменъ былъ тотъ король, который черезчуръ полагался на терпѣливость англичанъ. Они могли иногда позволить ему переступить конституціонную черту, но требовали и для себя права переступать ее, какъ только его дѣйствія становились на столько серьёзны, что возбуждали тревогу. Если онъ, не довольствуясь возможностью по временамъ притѣснять отдѣльныя лица, осмѣливался притѣснять цѣлыя массы, его подданные поспѣшно взывали къ законамъ, а въ случаѣ неуспѣха этого воззванія, такъ же поспѣшно взывали къ богу войны.
Дѣйствительно, они могли покойно спускать королю нѣкоторыя излишества, потому что имѣли въ запасѣ узду, которая скоро образумливала самаго свирѣпаго и надменнаго короля, — узду физической силы. Англичанину XIX столѣтія трудно представить себѣ легкость и быстроту, съ какими, четыреста лѣтъ назадъ, узда эта примѣнялась къ дѣлу. Народъ давно разучился владѣть оружіемъ. Военное искусство доведено до совершенства, незнакомаго нашимъ предкамъ, и знаніе этого искусства ограничивается особеннымъ классомъ. Сртня тысячъ хорошо дисциплинированныхъ и командуемыхъ солдатъ можетъ держать въ повиновеніи милліоны земледѣльцевъ я ремесленниковъ. Нѣсколькихъ полковъ гвардіи достаточно для внушенія страха всѣмъ недовольнымъ умамъ обширной столицы. Между тѣмъ, слѣдствіемъ постояннаго приращенія богатства было то, что возстаніе сдѣлалось для мыслящихъ людей гораздо страшнѣе дурнаго управленія. Несмѣтныя суммы были издержаны на произведенія, которыя въ случаѣ мятежа, могли бы погибнуть въ нѣсколько часовъ. Масса движимаго богатства, нагроможденная въ лавкахъ и кладовыхъ одного Лондона, въ пятьсотъ разъ превышаетъ ту, которая во дни Плантагенетовъ находилась на цѣломъ островѣ; и если бы правительство было низвергнуто физическою силою, все это движимое богатство подверглось бы неминуемой опасности разграбленія и уничтоженія. Еще больше опасности предстояло бы государственному кредиту, отъ котораго прямо зависитъ существованіе тысячъ семействъ, и съ которымъ неразрывно связанъ кредитъ всего коммерческаго міра. Безъ преувеличенія можно сказать, что одна недѣля междоусобной войны на англійской почвѣ произвела бы въ настоящее время бѣдствія, которыя отозвались бы отъ Ганго до Миссури, и слѣды которыхъ были бы замѣтны по прошествіи цѣлаго столѣтія. При такомъ состояніи общества, сопротивленіе должно считаться врачеваніемъ болѣе отчаяннымъ, чѣмъ почти всѣ болѣзни, какія только могутъ удручать государство. Въ средніе вѣка, напротивъ, сопротивленіе было обыкновеннымъ лекарствомъ отъ политическихъ недуговъ, лекарствомъ, которое всегда было подъ рукою и которое, хотя, безъ сомнѣнія, и причиняло минутное страданіе, но глубокаго или продолжительнаго разстройства не производило. Если популярный вождь поднималъ свое знамя за популярное дѣло, иррегулярная армія могла составиться въ одинъ день. Арміи регулярной не было вовсе. Каждый человѣкъ былъ отчасти солдатомъ, и почти никто не былъ имъ болѣе чѣмъ отчасти. Народное богатство заключалось главнымъ образомъ въ стадахъ и табунахъ, въ годичномъ урожаѣ и въ простыхъ строеніяхъ, обитаемыхъ народомъ. Вся утварь, весь запасъ товаровъ, всѣ механическія орудія, какія только можно было найти, въ государствѣ, были менѣе цѣнны, чѣмъ собственность, заключающаяся нынѣ въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ приходахъ. Мануфактуры были грубы, кредитъ почти не существовалъ. Общество, поэтому, оправлялось отъ потрясенія тотчасъ, какъ только прекращалась дѣйствительная борьба. Бѣдствія междоусобной войны ограничивались рѣзнею на полѣ битвы да немногими слѣдовавшими затѣмъ казнями и конфискаціями. Черезъ недѣлю крестьянинъ погонялъ свою лошадь, а помѣщикъ выпускалъ своихъ соколовъ на поляхъ Тоутона или Босворта, словно никакое событіе не нарушало правильнаго теченія человѣческой жизни.
Сто-шестьдесятъ лѣтъ прошло нынѣ съ тѣхъ поръ, какъ англійскій народъ силою низвергъ правительство. Въ теченіе сташестидесяти лѣтъ, предшествовавшихъ соединенію Розъ, девять королей царствовали въ Англіи. Шестеро изъ этихъ девяти королей были низложены. Пятеро вмѣстѣ съ короною лишились жизни. Очевидно, поэтому, что всякое сравненіе между нашею древнею и новою политическою системою должно повести къ самымъ ошибочнымъ заключеніямъ, если не сдѣлать большой уступки въ пользу значенія той узды, какую сопротивленіе и боязнь сопротивленія постоянно налагали на Плантагенетовъ. Такъ какъ наши предки имѣли противъ тиранніи чрезвычайно важное обезпеченіе, котораго мы не имѣемъ, то они могли покойно обходиться безъ нѣкоторыхъ обезпеченій, которымъ мы справедливо приписываемъ величайшую важность. Такъ какъ мы, безъ риска подвергнуться бѣдствіямъ, которыхъ пугается воображеніе, не можемъ употреблять физическую силу средствомъ противъ дурнаго управленія, то, очевидно, благоразуміе предписываетъ намъ хранить всѣ конституціонныя средства противъ дурнаго управленія въ высшей степени дѣйствительности, бдительно подмѣчать первые начатки посягательства на свободу и никогда не пропускать безъ порицанія даже безвредныхъ беззаконій, дабы они не пріобрѣли силы примѣровъ. Четыреста лѣтъ назадъ, такая мелочная бдительность могла казаться излишнею. Нація, состоявшая изъ смѣлыхъ стрѣльцовъ и копейщиковъ, могла, почти не рискуя своими вольностями, смотрѣть сквозь пальцы на нѣкоторыя незаконныя дѣйствія со стороны государя, общее управленіе котораго было хорошо, и престолъ котораго не былъ защищаемъ ни одною ротою регулярныхъ солдатъ.
При этой системѣ, могущей показаться грубою въ сравненіи съ тѣми тщательно обработанными конституціями, какими изобиловали послѣднія семьдесятъ лѣтъ, англичане долго наслаждались огромною долею свободы и счастья. Хотя въ теченіе слабаго царствованія Генриха VI государство раздиралось сначала факціями, а подъ конецъ междоусобною войною, хотя Эдуардъ IV былъ государь развратнаго и властолюбиваго нрава, хотя Ричардъ III обыкновенно изображался чудовищемъ безнравственности, хотя вымогательства Генриха VII возбуждали сильный ропотъ, тѣмъ не менѣе извѣстно, что наши предки при этихъ короляхъ были управляемы гораздо лучше, нежели бельгійцы при Филиппѣ, прозванномъ Добрымъ, или французы при томъ Людовикѣ, который именовался Отцомъ народа. Даже въ то время, когда войны Розъ дѣйствительно свирѣпствовали, отечество наше, по-видимому, было въ счастливѣйшемъ положеніи, нежели сосѣднія государства въ годы глубокаго міра. Коминъ былъ однимъ изъ просвѣщеннѣйшихъ государственныхъ людей своего времени. Онъ видѣлъ всѣ богатѣйшія и наиболѣе образованныя части материка. Онъ жилъ въ богатыхъ городахъ Фландріи, этихъ Манчестерахъ и Ливерпуляхъ XV вѣка. Онъ посѣтилъ Флоренцію, незадолго передъ тѣмъ украшеннную щедрымъ Лаврентіямъ, и Венецію, еще не униженную камбрейскими союзниками. Этотъ знаменитый человѣкъ рѣшительно признавалъ Англію наилучше управляемою страною, какую только зналъ онъ. Ея конституцію онъ выразительно называлъ праведною и святою вещью, которая, охраняя народъ, въ то же время существенно усиливала могущество уважаемаго ею государя. Ни въ одной странѣ, говорилъ онъ, не были люди такъ дѣйствительно обезпечены отъ золъ. Бѣдствія, причиненныя нашими внутренними войнами, по его мнѣнію, ограничивались дворянами да ратными людьми и не оставляли такихъ слѣдовъ, какіе привыкъ онъ видѣть въ другихъ мѣстахъ: ни разрушенныхъ жилищъ, ни опустошенныхъ городовъ.
Не одною только дѣйствительностью ограниченій, тяготѣвшихъ надъ королевскою прерогативою, выгодно отличалась Англія отъ большинства сосѣдственныхъ странъ. Одинаково важною, хотя менѣе замѣченною, особенностью было то отношеніе, армстовъ какомъ высшіе классы находились здѣсь къ низшимъ. У насъ была сильная наслѣдственная аристократія, но изъ всѣхъ наслѣдственныхъ аристократій она была наименѣе наглою и исключительною. Она не имѣла ни одного ненавистнаго свойства касты. Она постоянно принимала въ себя членовъ изъ народа и постоянно выдѣляла изъ себя членовъ, смѣшивавшихся съ народомъ. Всякій джентльменъ могъ сдѣлаться пёромъ. Младшій сынъ пёра только джентльменомъ. Внуки пёровъ уступали первенство новопожалованнымъ найтамъ. Званіе найта было доступно всякому, кто успѣвалъ трудолюбіемъ и бережливостью составить себѣ хорошее состояніе, или обратить на себя вниманіе храбростью въ сраженіи или при осадѣ. Для дочери герцога и даже герцога королевской крови, не считалось унизительнымъ выйдти замужъ за именитаго коммонера. Такъ, сэръ Джонъ Говардъ женился на дочери Томаса Моубрея, герцога Норфолька. Сэръ Ричардъ Поль женился на графинѣ Салисбёри, дочери Георга, герцога Кларенса. Хорошая кровь, конечно, была въ высокомъ почетѣ; но между хорошею кровью и привилегіями перства, къ великому счастью для нашего отечества, не было непремѣнной связи. Внѣ палаты лордовъ можно было найти такія же длинныя родословныя и такіе же древніе гербы, какъ и внутри ея. Новые люди, случалось, носили высшіе титулы. Извѣстные потомки рыцарей, прорвавшихъ ряды саксовъ въ Гастингской битвѣ и взошедшихъ на стѣны Іерусалима, не рѣдко бывали вовсе безъ титуловъ. Многіе изъ Богёновъ, Моубреевъ, Де-Веровъ и даже родственниковъ дома Плантагенетовъ не имѣли у своихъ фамилій иной приставки, кромѣ титула esquire, и не обладали иными гражданскими привилегіями, кромѣ тѣхъ, какими пользовался всякій фермеръ и лавочникъ. Поэтому у насъ не было ничего, подобнаго той чертѣ, которая въ нѣкоторыхъ другихъ странахъ отдѣляла патриція отъ плебея. Йоменъ не былъ расположенъ роптать на достоинства, до которыхъ его собственныя дѣти могли возвыситься. Вельможа не былъ расположенъ оскорблять классъ, въ который его собственныя дѣти должны были спуститься.
Послѣ Іоркской и Ланкастерской войнъ, узы, связывавшія высшіе съ низшими классами, стали тѣснѣе и многочисленнѣе прежняго. О размѣрахъ гибели, постигшей древнюю аристократію, можно судить по одному слѣдующему обстоятельству. Въ 1451 году Генрихъ VI созвалъ въ парламентъ 53 свѣтскихъ лорда. Свѣтскихъ лордовъ, созванныхъ Генрихомъ VII въ парламентъ 1485 года было только 29, и изъ этихъ 29-ти многіе были недавно возведены въ персное достоинство. Въ теченіе слѣдующаго столѣтія рады знати обильно пополнялись членами изъ джентри. Устройство палаты общинъ весьма способствовало благодѣтельному смѣшенію классовъ. Представитель шира былъ связующимъ звеномъ между барономъ и лавочникомъ. На тѣхъ самыхъ скамьяхъ, на которыхъ сидѣли золотыхъ дѣлъ мастера, суконщики и москотильщики, посланные въ парламентъ торговыми городами, возсѣдали и такіе члены, которые во всякой другой странѣ были бы названы аристократами: наслѣдственные владѣльцы дворянскихъ имѣній, имѣвшіе право держать суды и носить гербовые знаки и бывшіе въ состояніи измѣрять древность своего благороднаго происхожденія многими поколѣніями. Нѣкоторые изъ нихъ были младшіе сыновья и братья вельможъ. Другіе могли бы похвалиться даже королевскою кровью. Наконецъ, старшій сынъ одного изъ графовъ Бедфордовъ — сынъ, котораго изъ вѣжливости величали вторымъ титуломъ его отца — предложилъ себя кандидатомъ въ члены палаты общинъ. Его примѣру послѣдовали и. другіе. Засѣдая въ этой палатѣ, наслѣдники вельможъ государства естественно сдѣлались такими же ревностными поборниками ея привилегій, какъ и тѣ простые горожане, съ которыми они были смѣшаны. Такимъ образомъ, наша демократія съ древнѣйшихъ временъ была самою аристократическою, а наша аристократія самою демократическою въ мірѣ, — особенность, которая сохранилась до сихъ поръ и произвела множество важныхъ нравственныхъ и политическихъ слѣдствій.
Правленіе Генриха VII, его сына и внуковъ было вообще произвольнѣе правленія Плантагенетовъ. Разница отчасти объясняется личнымъ характеромъ правителей: храбрость и сила воли были общи всѣмъ мужчинамъ и женщинамъ изъ дома Тюдоровъ. Они пользовались властью въ теченіе ста-двадцати лѣтъ, всегда съ энергіею, часто съ насиліемъ, иногда съ жестокостью. По примѣру династіи имъ предшествовавшей, они порою нарушали права своихъ подданныхъ, порою взимали поборы подъ именемъ займовъ и доброхотныхъ даяній, порою пріостанавливали дѣйствіе уголовныхъ законовъ. Мало того: хотя они никогда не дерзали издать собственною властью какой-нибудь постоянный законъ, но иногда, въ промежутки парламентскихъ сессій, присвоивали себѣ право удовлетворять временныя нужды посредствомъ временныхъ распоряженій. При всемъ томъ, Тюдоры не могли простирать угнетенія дальше извѣстныхъ предѣловъ: они не имѣли вооруженной силы и были окружены вооруженнымъ народомъ. Дворецъ охранялся немногими служителями, которыхъ легко могла одолѣть дружина одного шира или одного лондонскаго квартала. А потому эти надменные государи подлежали такому сильному ограниченію, какого не могутъ налагать простые законы, ограниченію, которое, правда, не мѣшало имъ иногда произвольно и даже варварски поступать съ частными лицами, но зато дѣйствительно обезпечивало націю отъ общаго и продолжительнаго угнетенія. Они могли безопасно быть тиранами въ предѣлахъ двора, но имъ необходимо было съ постоянною бдительностью слѣдить за расположеніемъ страны. Генрихъ VIII, напримѣръ, не встрѣтилъ никакого сопротивленія, когда ему вздумалось послать на эшафотъ Боккингама и Сорри, Анну Боленъ и леди Салисбери. Но когда онъ, безъ согласія парламента, потребовалъ отъ своихъ подданныхъ контрибуцію, равную шестой долѣ ихъ имуществъ, то скоро нашелъ необходимымъ отступиться. Сотни тысячъ закричали, что они англичане, а не Французы, свободные люди, а не рабы. Въ Кентѣ королевскіе коммисары обратились въ бѣгство, для спасенія жизни. Въ Соффолькѣ четыре тысячи человѣкъ взялись за оружіе. Королевскіе намѣстники въ этомъ графствѣ тщетно пытались собрать войско. Лица, не приставшія къ возмущенію, объявили, что они не хотятъ сражаться противъ своихъ братьевъ въ подобной распрѣ. Генрихъ, при всемъ своемъ высокомѣріи и своеволіи, отступилъ, не безъ причины, отъ борьбы съ раздраженнымъ духомъ націи. У него передъ глазами была судьба его предшественниковъ, погибшихъ въ Беркли и Помфратѣ. Онъ не только отмѣнилъ противузаконныя свои предписанія, не только даровалъ общее прощеніе всѣмъ недовольнымъ, но и принесъ публичное и торжественное покаяніе въ нарушеніи законовъ.
Его поведеніе въ этомъ случаѣ прекрасно объясняетъ всю политику его дома. Нравъ государей этой линіи былъ горячъ, а духъ высокомѣренъ; но они понимали характеръ націи, которою управляли, и ни разу, какъ это бывало съ нѣкоторыми изъ ихъ предшественниковъ и преемниковъ, не доводніи упорства до роковаго предѣла. Благоразуміе Тюдоровъ было таково, что ихъ власть, хотя и часто встрѣчала сопротивленіе, никогда однако не была ниспровергаема. Царствованіе каждаго изъ нихъ омрачалось грозными неудовольствіями; но правительству всегда удавалось или успокоить мятежниковъ, или побѣдить и наказать ихъ. Иногда уступками во-время оно успѣвало предотвращать междоусобныя распри; вообще же твердо стояло на своемъ и взывало о помощи къ націи. Нація повиновалась призыву, собиралась вокругъ государя и давала ему возможность усмирять недовольное меньшинство.
Такимъ образомъ, со временъ Генриха III до временъ Елисаветы, Англія росла и процвѣтала подъ сѣнью политическаго устройства, которое заключало въ себѣ зародышъ нашихъ теперешнихъ учрежденій и которое, не будучи ни строго опредѣленнымъ, ни строго соблюдаемымъ, тѣмъ не менѣе успѣшно предохранялось отъ перерожденія въ деспотизмъ тою боязнью, какую внушали правителямъ духъ и сила управляемыхъ.
Но такое политическое устройство приличествуетъ только извѣстной степени общественнаго развитія. Тѣ самыя причины, которыя въ мирныхъ искусствахъ производятъ раздѣленіе труда, должны наконецъ сдѣлать войну особенною наукой и особеннымъ ремесломъ. Приходитъ время, когда употребленіе оружія начинаетъ поглощать все вниманіе отдѣльнаго класса. Вскорѣ оказывается, что крестьяне и горожане, какъ бы храбры они ни были, не въ состояніи держаться противъ ветерановъ-солдатъ, вся жизнь которыхъ есть приготовленіе ко дню битвы, нервы которыхъ закалены долгимъ знакомствомъ съ опасностью и движенія которыхъ отличаются всею точностью часоваго механизма. Чувствуется, что защита націи уже не можетъ быть безопасно ввѣряема ратникамъ, оторваннымъ отъ плуга или ткацкаго станка для сорокадневной кампаніи. Если какое-нибудь государство формируетъ. большую регулярную армію, государства пограничныя должны или послѣдовать примѣру, или подчиниться иноземному игу. Но гдѣ существуетъ большая регулярная армія, тамъ уже не можетъ существовать ограниченная монархія въ томъ видѣ, въ какомъ она существовала въ средніе вѣка. Государь разомъ освобождается отъ того, что было главнымъ ограниченіемъ его власти, и неизбѣжно становится абсолютнымъ, если не подпадаетъ подъ такія стѣсненія, которыя были бы излишни въ обществѣ, гдѣ всѣ — солдаты случайные, и ни одного нѣтъ постояннаго.
Съ опасностью явились и средства спасенія. Въ средневѣковыхъ монархіяхъ могущество меча принадлежало государю, но могущество кошелька принадлежало націи. Успѣхи просвѣщенія, мечъ государя болѣе и болѣе грознымъ для націи, дѣлали кошелекъ націи болѣе и болѣе необходимымъ для государя. Его наслѣдственныхъ доходовъ уже недоставало даже на расходы гражданскаго управленія. Безъ правильной и обширной системы налоговъ, онъ совершенно не могъ держать въ постоянной готовности огромную массу дисциплинированныхъ войскъ. Политика, которую парламентскія собранія Европы должны были усвоить себѣ, заключалась въ слѣдующемъ: твердо держаться своего конституціоннаго права давать или не давать денегъ, и рѣшительно, отказывать въ суммахъ на содержаніе армій, пока не было пріобрѣтено полнаго обезпеченія противъ деспотизма.
Эта мудрая политика была соблюдена въ одномъ лишь нашемъ отечествѣ. Въ сосѣднихъ королевствахъ образовались большія военныя учрежденія; новыхъ оплотовъ для общественной свободы не было придумано никакихъ; вслѣдствіе того древнія парламентскія учрежденія повсюду перестали существовать. Во Франціи, гдѣ они всегда были слабы, онѣ зачахли и наконецъ скончались просто отъ хилости. Въ Испаніи, гдѣ они нѣкогда были такъ же сильны, какъ въ любой части Европы, они отчаянно боролись за жизнь, но боролись слишкомъ поздно. Ремесленники Толедо и Вальядолида тщетно защищали привилегіи кастильскихъ кортесовъ противъ испытанныхъ батальоновъ Карла V. Такъ же тщетно, въ слѣдующемъ поколѣніи, возстали граждане Сарагоссы противъ Филиппа II за древнюю арагонскую конституцію. Великія національныя собранія континентальныхъ монархій, собранія, нѣкогда почти столь же гордыя и могущественныя, какъ и тѣ, что засѣдали въ Вестминстерѣ, обратились, одно за другимъ, въ совершенное ничтожество. Если и собирались они, то собирались просто — какъ теперь собирается наша конвокація — для исполненія нѣкоторыхъ почтенныхъ формальностей.
Въ Англіи событія приняли иное направленіе. Этимъ особеннымъ счастьемъ обязана она преимущественно своему островному положенію. Къ концу XV столѣтія большія военныя учрежденія сдѣлались необходимыми для достоинства и даже для безопасности Французской и Испанской монархій. Если бы которая-нибудь изъ этихъ державъ обезоружилась, она скоро была бы принуждена подчиниться велѣніямъ другой. Но Англія, охраняемая моремъ отъ вторженія и рѣдко участвовавшая въ военныхъ дѣйствіяхъ на материкѣ, не имѣла пока необходимости употреблять регулярныя войска. XVI и XVII столѣтія застали ее по прежнему безъ постоянной арміи. Въ началѣ XVII вѣка политическая наука сдѣлала значительные успѣхи. Судьба испанскихъ кортесовъ и Французскихъ генеральныхъ штатовъ послужила торжественнымъ предостереженіемъ нашимъ парламентамъ; и наши парламенты, вполнѣ сознавая сущность и важность опасности, усвоили себѣ во-время такую систему тактики, которая, послѣ борьбы, длившейся три поколѣнія, наконецъ увѣнчалась успѣхомъ.
Почти каждый писатель, трактовавшій объ этой борьбѣ, старился доказать, что его партія была тою партіею, которая боролась за сохраненіе древней конституціи неизмѣнною. Дѣло однако въ томъ, что древняя конституція не могла сохраниться неизмѣнною. Законъ, не подлежащій контролю человѣческой мудрости, рѣшилъ, чтобы не было болѣе правленій того особеннаго рода, который въ XIV и XV столѣтіяхъ былъ общимъ всей Европѣ. Вопросъ, поэтому, состоялъ не въ томъ, долженствовала ли наша политическая система подвергнуться измѣненію, а въ томъ, какова должна была быть сущность измѣненія. Введеніе новой и могучей силы нарушило старинное равновѣсіе и превратило ограниченныя монархіи, одну за другою, въ абсолютныя. Что случилось въ иныхъ краяхъ, то, конечно, случилось бы и у насъ, если бы равновѣсіе не было возстановлено великимъ переходомъ власти отъ короны къ парламенту. Наши государя были близки къ тому, чтобы имѣть въ своемъ распоряженіи такія понудительныя средства, какими никогда не обладалъ ни одинъ изъ Плантагенетовъ или Тюдоровъ. Они должны были неминуемо сдѣлаться деспотами, если бы не были въ то же самое время подчинены такимъ ограниченіямъ, какимъ никогда не подвергался ни одинъ изъ Плантагенетовъ или Тюдоровъ.
Поэтому, кажется несомнѣннымъ, что, если бы даже не дѣйствовали никакія иныя причины, кромѣ политическихъ, XVII столѣтіе все-таки не обошлось бы безъ жестокой борьбы между нашими королями и ихъ парламентами. Но другія, едва ли не могущественнѣйшія причины помогли произвести то же самое дѣйствіе. Между тѣмъ какъ правленіе Тюдоровъ было въ высшей степени своей силы, совершилось событіе, окрасившее своимъ цвѣтомъ судьбы всѣхъ христіанскихъ націй, но въ особенности судьбы Англіи. Дважды въ теченіе среднихъ вѣковъ возставалъ духъ Европы противъ владычества Рима. Первое возстаніе вспыхнуло на югѣ Франціи. Энергія Иннокентія III, ревность юныхъ орденовъ, Францисканскаго и доминиканскаго, и звѣрство крестоносцевъ, которыхъ духовенство спустило на невоинственное населеніе, раздавили альбигойскія церкви. Вторая реформація получила начало въ Англіи и распространилась до Богеміи. Констанцскій соборъ, устраненіемъ нѣкоторыхъ церковныхъ безпорядковъ, бывшихъ соблазномъ для христіанства, и европейскіе государи, безпощаднымъ употребленіемъ огня и меча противъ еретиковъ, успѣли остановить и подавить движеніе. Очень жалѣть объ этомъ нечего. Конечно, сочувствіе протестанта естественно будетъ на сторонѣ альбигойцевъ и лоллардовъ. Но просвѣщенный и умѣренный протестантъ едва ли не усомнится, чтобы успѣхъ альбигойцевъ или лоллардовъ могъ вообще возвысить благополучіе и нравственность человѣческаго рода. Какъ ни была испорчена Рймская церковь, тѣмъ не менѣе есть основаніе думать, что если бы церковь эта была ниспровергнута въ XII или даже въ XIV столѣтіи, мѣсто ея заняла бы другая, еще болѣе испорченная система. Въ большей части Европы было тогда очень мало знаній, и эта малая толика ограничивалась духовенствомъ. Изъ пятисотъ человѣкъ ни одинъ не могъ одолѣть псалма по складамъ. Книги были рѣдки и дороги. Искусство книгопечатанія было неизвѣстно. Экземпляры библіи, уступавшіе въ красотѣ и отчетливости тѣмъ, которыми теперь можетъ располагать всякій крестьянинъ, продавались по цѣнамъ, недоступнымъ для многихъ священниковъ. Очевидною невозможностью было, чтобы міряне сами изучали Священное Писаніе. Поэтому, вѣроятно, что, по сверженіи съ себя одного духовнаго ига, они немедленно подпали бы подъ другое, и что власть, дотолѣ принадлежавшая духовенству Римской церкви, перешла бы къ наставникамъ гораздо худшаго рода. XVI столѣтіе было, сравнительно, временемъ просвѣщенія. Но даже и въ XVI столѣтіи значительное число тѣхъ, которые покидали старую вѣру, слѣдовало за первымъ, какой представлялся, самоувѣреннымъ и краснорѣчивымъ, коноводомъ и скоро впадало въ заблужденія гораздо важнѣйшія, чѣмъ тѣ, отъ которыхъ отрекалось. Такимъ образомъ, Маттисъ и Кинппердоллингъ[11], апостолы распутства, грабежа и убійства, были въ состояніи одно время управлять большими городами. Въ болѣе грубомъ вѣкѣ такіе лжепророки могли бы основать государства, и христіанство могло бы превратиться въ жестокое и развратное суевѣріе, вреднѣе не только папизма, но и самаго ислама.
Почти сто лѣтъ спустя послѣ Констанцскаго собора, началась великая перемѣна, выразительно называемая Реформаціею. Пора наконецъ настала. Духовенство уже не было единственнымъ или главнымъ хранителемъ знаній. Изобрѣтеніе книгопечатанія снабдило противниковъ церкви могучимъ оружіемъ, какого недоставало ихъ предшественникамъ. Изученіе древнихъ писателей, быстрое развитіе силъ новыхъ языковъ, безпримѣрная дѣятельность, обнаружившаяся во всѣхъ отрасляхъ литературы, политическое состояніе Европы, пороки римскаго двора, вымогательства римской канцеляріи" зависть, съ какою міряне естественно смотрѣли на богатство и привилегіи духовенства, зависть, съ какою уроженцы земель по сю сторону Альпъ естественно смотрѣли на итальянское преобладаніе, — все это давало проповѣдникамъ новаго богословія перевѣсъ, которымъ они отлично сумѣли воспользоваться.
Тѣ, которые полагаютъ, что вліяніе Римской церкви въ грубые вѣка было вообще благодѣтельно для человѣчества, могутъ въ то же время совершенно послѣдовательно считать Реформацію безцѣннымъ благомъ. Помочи, охраняющія и поддерживающія ребенка, затрудняли бы взрослаго человѣка. Такъ точно тѣ самыя средства, которыми человѣческій умъ. на одной ступени своего развитія, поддерживается и двигается впередъ, могутъ, на другой ступени, быть сущею помѣхою. Въ жизни, какъ отдѣльнаго лица, такъ и цѣлаго общества, бываетъ моментъ, когда покорность и вѣра, какія въ позднѣйшее время справедливо были бы названы раболѣпіемъ и легковѣріемъ, являются полезными качествами. Дитя, послушно и довѣрчиво внимающее наставленіямъ своихъ старшихъ, по всей вѣроятности, окажетъ быстрые успѣхи. Но человѣкъ, который бы сталъ принимать съ дѣтскою послушностью всякое положеніе и всякій догматъ, провозглашенные другимъ, нисколько не умнѣйшимъ его человѣкомъ, заслужилъ бы презрѣніе. То же самое бываетъ и съ обществами. Дѣтство европейскихъ народовъ прошло подъ опекою духовенства. Преобладаніе духовнаго сословія долгое время было преобладаніемъ, естественно и справедливо принадлежащимъ умственному превосходству. Священники, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, все-таки были наиболѣе разумною долею общества. Поэтому, въ сущности, хорошо было, что имъ оказывалось уваженіе и повиновеніе. Пока церковная власть находилась въ рукахъ единственнаго класса, изучавшаго исторію, философію и публичное право, а власть гражданская — въ рукахъ дикихъ вождей, не умѣвшихъ читать собственныхъ своихъ грамотъ и указовъ, посягательства церковной власти на область власти гражданской производили гораздо болѣе добра, нежели зла. Но произошла перемѣна Знаніе постепенно распространилось между мірянами. Въ началѣ XVI столѣтія многіе изъ нихъ во всѣхъ умственныхъ отношеніяхъ совершенно сравнились съ просвѣщеннѣйшими изъ духовныхъ пастырей. Начиная отсюда, то владычество, которое въ грубые вѣка, не смотря на многія злоупотребленія, было законною и благотворною опекою, сдѣлалось несправедливою и вредною тиранніею.
Съ того времени, какъ варвары опустошили Западную имперію, до времени возрожденія наукъ, вліяніе Римской церкви вообще было благопріятно для учености, цивилизаціи и хорошаго управленія. Но въ теченіе послѣднихъ трехъ столѣтій главною ея задачею было останавливать ростъ человѣческаго духа Всѣ успѣхи, какіе были сдѣланы христіанскимъ міромъ въ сферѣ знанія, свободы, богатства и житейскихъ искусствъ, были сдѣланы вопреки ей и повсюду находились въ обратномъ отношеніи къ ея могуществу. Прелестнѣйшія и плодоноснѣйшія области Европы, подъ ея владычествомъ, впали въ нищету, въ политическое рабство и въ умственное оцѣпенѣніе, между тѣмъ какъ протестантскія страны, безплодіе и варварство которыхъ служили нѣкогда поговоркою, были превращены искусствомъ и промышленностью въ сады и могутъ похвалиться длиннымъ спискомъ героевъ и государственныхъ людей, философовъ и поэтовъ. Кто, Зная, что такое Италія я Шотландія отъ природы, и чѣмъ онѣ четыреста лѣтъ назадъ были на дѣлѣ, сравнитъ теперь окрестности Рима съ окрестностями Эдинбурга, тотъ будетъ въ состояніи составить себѣ нѣкоторое понятіе о томъ, къ чему ведетъ папское владычество. Упадокъ Испаніи, нѣкогда первой между монархіями, а нынѣ дошедшей до крайнихъ предѣловъ униженія; возвышеніе Голландіи, достигшей, не смотря на многія естественныя невыгоды, такого положенія, какого никогда не достигало ни одно столь небольшое государство, служатъ урокомъ того же самаго рода. Переходя въ Германіи изъ римско-католическаго въ протестантское княжество, въ Швейцаріи изъ римско-католическаго въ протестантскій кантонъ, въ Ирландіи изъ римско-католическаго въ протестантское графство, замѣчаешь, что переходишь изъ низшей въ высшую степень цивилизаціи. По ту сторону Атлантическаго океана господствуетъ тотъ же самый законъ. Протестанты Соединенныхъ Штатовъ оставили далеко за собою католиковъ Мексики, Перу и Бразиліи. Католики Нижней Канады коснѣютъ въ бездѣйствіи, тогда какъ цѣлый материкъ вокругъ нихъ кипятъ протестантскою дѣятельностью и предпріимчивостью. Французы, безъ сомнѣнія, проявили энергію и умъ, которые, даже будучи дурно направленными, справедливо упрочили за ними названіе великаго народа. Но это кажущееся исключеніе, при ближайшемъ изслѣдованіи, оказывается подтвержденіемъ общаго правила; ибо ни въ одной странѣ, именуемой римско-католическою, не имѣла Римско-католическая церковь, въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, такъ мало значенія, какъ во Франціи.
Трудно сказать, чему больше обязана Англія, римско-католической ли религіи, или Реформаціи. Сліяніемъ племенъ и уничтоженіемъ крѣпостнаго состоянія она одолжена преимущественно вліянію, какое духовенство въ средніе вѣка оказывало на мірянъ. Политическою и умственною свободою и всѣми благами, какія явились вслѣдъ за политическою и умственною свободою, она одолжена преимущественно великому возмущенію мірянъ противъ духовенства.
Борьба между древнимъ и новымъ богословіемъ въ нашемъ отечествѣ была продолжительна, и исходъ ея иногда казался сомнительнымъ. Были двѣ крайнія партіи, готовыя дѣйствовать съ насиліемъ, или страдать съ упорною рѣшимостью. Между ними довольно долго находилась средняя, партія, которая весьма нелогически, но очень естественно, смѣшивала затверженные въ дѣтской уроки съ поученіями новыхъ евангелистовъ и, страстно прилѣпляясь къ стариннымъ обрядамъ, въ то же время гнушалась злоупотребленіями, тѣсно связанными съ этими обрядами. Люди съ такимъ складомъ ума готовы были, почти съ благодарностью, повиноваться указаніямъ искуснаго правителя, который избавлялъ ихъ отъ труда самостоятельнаго сужденія и, возвышая надъ сумятицею богословскихъ преній твердый и повелительный голосъ, училъ ихъ, какъ молиться и чему вѣрить. Неудивительно, поэтому, что Тюдоры были въ состояніи оказывать огромное вліяніе на церковныя дѣла; неудивительно также, что они оказывали это вліяніе большею частью въ видахъ собственнаго своего интереса.
Генрихъ VIII попытался учредить Англиканскую церковь, отличную отъ церкви Римско-католической въ отношеніи супрематіи, и только въ одномъ этомъ отношеніи. Успѣхъ его въ этой попыткѣ былъ чрезвычайный. Сила его характера, особенно-благопріятное положеніе, въ какомъ онъ находился относительно иностранныхъ державъ, несмѣтныя богатства, какія поступили въ его распоряженіе вслѣдствіе ограбленія монастырей, и помощь того класса, который все еще колебался между двумя мнѣніями, дали ему возможность идти наперекоръ обѣимъ крайнимъ партіямъ, жечь, какъ еретиковъ, всѣхъ, кто исповѣдовалъ догматы реформаторовъ, и вѣшать, какъ измѣнниковъ, всѣхъ, кто признавалъ авторитетъ папы. Но система Генриха скончалась съ нимъ. Продолжись его жизнь, онъ нашелъ бы труднымъ удержать позицію, на которую съ одинаковымъ бѣшенствомъ нападали всѣ ревностные поборники какъ новыхъ, такъ я старыхъ мнѣній. Министры, пользовавшіеся, вмѣсто его малолѣтнаго сына, королевскими прерогативами, не посмѣли упорствовать въ такой отчаянной политикѣ, и сама Елисавета не посмѣла къ ней возвратиться. Необходимо было сдѣлать выборъ. Правительство должно было или подчиниться Риму, или пріобрѣсти помощь протестантовъ. Правительство и протестанты имѣли одно лишь общее между собою — ненависть къ папской власти. Англійскіе реформаторы горѣли желаніемъ ни въ чемъ не отставать отъ своихъ братій на материкѣ. Они единодушно осуждали, какъ противухристіанскіе, многіе догматы и обычаи, которыхъ Генрихъ упорно держался и отъ которыхъ Елисавета неохотно отказалась. Многіе чувствовали сильное отвращеніе даже къ неважнымъ вещамъ, составлявшимъ часть внутренняго устройства или внѣшнихъ обрядовъ церкви. Такъ, епископъ Гуперъ, который мужественно пострадалъ въ Глостерѣ за свою вѣру, долго отказывался носить епископскія ризы. Еще болѣе знаменитый мученикъ, епископъ Ридли, ниспровергъ древніе алтари своей епархіи и приказалъ давать причастіе посреди церквей за столами, которые паписты непочтительно называли устричными. Епископъ Джьюэль называлъ церковное облаченіе театральнымъ костюмомъ, шутовскимъ нарядомъ, наслѣдіемъ аморитовъ и обѣщалъ не щадить усилій для искорененія такихъ позорныхъ нелѣпостей[12]. Архіепископъ Грайндаль долго колебался принять митру по отвращенію къ тому, что онъ считалъ кукольной комедіей посвященія. Епископъ Паркгорстъ горячо молился, чтобы Англійская церковь взяла за образецъ церковь Цюрихскую, какъ совершеннѣйшій типъ христіанской общины. Епископъ Понитъ былъ того мнѣнія, чтобы слово епископъ оставить папистамъ, а главныхъ служителей очищенной церкви называть суперинтендентами. Если принять во вниманіе, что ни одинъ изъ этихъ прелатовъ не принадлежалъ къ крайнему отдѣлу протестантской партіи, то нельзя сомнѣваться, что, будь общее настроеніе этой партіи доведено до всѣхъ своихъ послѣдствій, дѣло реформы совершилось бы въ Англіи такъ же безпощадно, какъ и въ Шотландіи.
Но, какъ правительство нуждалось въ помощи со стороны протестантовъ, такъ и протестанты нуждались въ защитѣ со стороны правительства. Многое, поэтому, было уступлено съ церкви, обѣихъ сторонъ, союзъ былъ заключенъ, и плодомъ этого союза была Англійская церковь.
Особенностямъ этого великаго учрежденія и сильнымъ страстямъ, возбужденнымъ имъ въ сердцахъ какъ друзей, такъ и враговъ, должны быть приписаны многія изъ важнѣйшихъ событій, совершившихся въ нашемъ отечествѣ со временъ Реформаціи; и свѣтская исторія Англіи совершенно не можетъ быть понята нами, если мы не будемъ изучать ее въ постоянной связи съ исторіею церковной организаціи нашего отечества.
Человѣкъ, принимавшій главное участіе въ опредѣленіи условій союза, породившаго Англиканскую церковь, былъ Томасъ Кранмеръ. Онъ былъ представителемъ обѣихъ партій, которыя тогда нуждались во взаимной помощи. Онъ былъ вмѣстѣ и богословъ и придворный. Въ качествѣ богослова, онъ былъ вполнѣ готовъ идти Путемъ преобразованія, ни на шагъ не отставая отъ любаго швейцарскаго или шотландскаго реформатора. Въ качествѣ придворнаго, онъ желалъ сохранить ту организацію, которая, въ теченіе многихъ вѣковъ, удивительно служила цѣлямъ римскихъ епископовъ и подавала надежду такъ же хорошо послужить цѣлямъ англійскихъ королей и ихъ министровъ. Его характеръ и умъ дѣлали еги въ высшей степени годнымъ для роли посредника. Святой на словахъ, безсовѣстный на дѣлѣ, ни къ чему ревностно не привязанный, смѣлый въ теоріи, трусъ и холопъ на практикѣ, сговорчивый врагъ и ненадежный другъ, онъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ способенъ заключить условія союза между религіозными и свѣтскими врагами папизма.
До сихъ поръ устройство, догматы и богослуженіе Англійской церкви сохраняютъ видимые знаки соглашенія, изъ котораго она возникла. Она занимаетъ средину между церквами Римскою и женевскою. Ея поученія и разсужденія, сочиненныя протестантами, установляютъ богословскія начала, въ которыхъ Кальвинъ или Ноксъ едва-ли нашли бы нужнымъ осудить какое-нибудь слово. Ея молитвы и молебны, заимствованные изъ древнихъ служебниковъ, не рѣдко таковы, что кардиналъ Фишеръ или кардиналъ Поль могли бы отъ всего сердца присоединить свои голоса къ нимъ. Полемикъ, который приписываетъ ея догматамъ и проповѣдямъ арминіянскій смыслъ, будетъ признанъ чистосердечными людьми такимъ же безразсуднымъ, какъ и полемикъ, который отрицаетъ возможность открыть въ ея литургіи ученіе о возрожденіи посредствомъ крещенія.
Римская церковь утверждала, что епископство было божественнымъ установленіемъ, и что извѣстная доля сверхъестественной благодати перешла, посредствомъ рукоположенія, черезъ пятьдесятъ поколѣній, отъ одиннадцати апостоловъ, пріявшихъ посвященіе на горѣ Галилейской, къ епископамъ, собиравшимся въ Тридентѣ. Съ другой стороны, огромная масса протестантовъ считала прелатство положительно незаконнымъ и убѣждала самоё себя, что она нашла совершенно иную форму церковнаго правленія предписанную въ Св. Писаніи. Основатели Англиканской церкви избрали середину. Они удержали епископство, но не объявляли его установленіемъ, существеннымъ для блага христіанскаго общества, или для дѣйствительности таинствъ. Кранмеръ въ одномъ важномъ случаѣ открыто выразилъ свое убѣжденіе, что въ первоначальныя времена не было никакого различія между епископами и священниками, и что рукоположеніе было совершенно лишнимъ.
У пресвитеріанъ отправленіе общественнаго богослуженія въ значительной степени предоставлено усмотрѣнію священнослужителя. Поэтому, ихъ молитвы не совершенно одинаковы въ двухъ различныхъ собраніяхъ одного и того же дня, или въ два разные дня въ одномъ и томъ же собраніи. Въ одномъ приходѣ онѣ горячи, краснорѣчивы, исполнены смысла. Въ сосѣднемъ приходѣ онѣ могутъ быть вялы или нелѣпы. Священники Римско-католической церкви, напротивъ, въ теченіе многихъ поколѣній, ежедневно пѣли одни и тѣ же древніе псалмы покаянія, литаніи и молебны въ Индіи и Литвѣ, въ Ирландіи и Перу. Ихъ богослуженіе, совершаемое на мертвомъ языкѣ, понятно только ученымъ; значительное же большинство прихожанъ, можно сказать, присутствуетъ скорѣе въ качествѣ зрителей, нежели въ качествѣ слушателей. Здѣсь опять англійская церковь избрала середину. Ока заимствовала римско-католическіе образцы молитвъ, но перевела ихъ на общенародный языкъ и предложила безграмотной толпѣ присоединить свой голосъ къ голосу священнослужителя.
Въ каждой части ея системы можно прослѣдить ту же самую политику. Совершенно отвергнувъ догматъ пресуществленія и осудивъ, какъ идолопоклонство, всякое поклоненіе, оказываемое евхаристическимъ хлѣбу и вину, она однако требовала, къ омерзѣнію пуританъ, чтобы чада ея встрѣчали эмблемы божественной любви смиреннымъ колѣнопреклоненіемъ. Устранивъ многія богатыя ризы, окружавшія алтари древней вѣры, она однако, къ ужасу слабыхъ умовъ, удержала бѣлое полотняное облаченіе, эмблему чистоты, принадлежавшей ей, какъ таинственной невѣстѣ Христа. Устранивъ бездну пантомимныхъ жестовъ, которые въ римско-католическомъ богослуженіи замѣняютъ собою понятныя слова, она однако приводила многихъ суровыхъ протестантовъ въ соблазнъ, осѣняя только-что воспринятаго отъ купели младенца знаменіемъ креста. Католикъ обращалъ свои молитвы ко множеству святыхъ, между которыми числилось много людей сомнительнаго и частію гнуснаго характера. Пуританинъ отказывалъ въ наименованіи девятой" даже апостолу язычниковъ и любимому ученику Іисуса. Англійская церковь, хотя и не признавала святыхъ, однако назначила особенные дни для поминовенія нѣкоторыхъ великихъ подвижниковъ и мучениковъ вѣры. Она удержала миропомазаніе и рукоположеніе, какъ назидательные обряды, но низвела ихъ со степени таинствъ. Исповѣдь не входила въ ея систему. Тѣмъ не менѣе церковь наша кротко предлагала каждому умирающему исповѣдать прегрѣшенія священнику и уполномочивала своихъ служителей утѣшать отходящую душу прощеніемъ грѣховъ, отъ котораго такъ и вѣетъ духомъ древней религіи. Вообще можно сказать, что она обращается болѣе къ уму и менѣе къ чувствамъ и воображенію, нежели Римская церковь, и менѣе къ уму, но болѣе къ чувствамъ и воображенію, нежели протестантскія церкви Шотландіи, Франціи и Швейцаріи.
Ничто, однако, не отличало такъ рѣзко Англійскую церковь отъ прочихъ церквей, какъ отношеніе, въ которомъ она находилась къ монархіи. Король былъ ея главою. Предѣлы власти, которою онъ обладалъ, какъ глава церкви, не были обозначены и никогда не обозначались съ точностью. Законы, провозгласившіе его верховнымъ владыкою въ дѣлахъ церковныхъ, были начертаны грубо и въ общихъ выраженіяхъ. Если мы для опредѣленія этихъ законовъ, изслѣдуемъ книги и жизнь тѣхъ лицъ, которыя основали Англійскую церковь, наше затрудненіе еще болѣе увеличится. Основатели Англійской церкви писали и дѣйствовали во время сильнаго умственнаго броженія и постояннаго дѣйствія, и противодѣйствія. Они, поэтому, часто противорѣчили другъ другу, а иногда противорѣчили и самимъ себѣ. Всѣ они единогласно утверждали, что король, послѣ Христа, былъ единственнымъ главою церкви; но эти слова въ различныхъ устахъ, и даже въ однѣхъ и тѣхъ же устахъ при различныхъ обстоятельствахъ, имѣли весьма различныя значенія. Иногда государю приписывалась такая власть, которая удовлетворила бы Гильдебранда; иногда же она умалялась до того, что становилась не многимъ болѣе той власти, какую присвоивали себѣ многіе дрриніе англійскіе государи, находившіеся въ постоянномъ общеніи съ Римскою церковью. то, что Генрихъ и его любимые совѣтники разумѣли одно время подъ супрематіей, было, конечно, не менѣе, какъ полномочіе "вязать и разрѣшать!.. Король долженствовалъ быть папою своего королевства, намѣстникомъ Бога, истолкователемъ каѳолической истины, каналомъ таинственной благодати. Онъ присвоивалъ себѣ право рѣшать догматически, что было правовѣрнымъ ученіемъ, и что было ересью, начертывать и предписывать исповѣданія вѣры и давать религіозныя предписанія своему народу. Онъ провозглашалъ, что вся юрисдикція, какъ духовная, такъ и свѣтская, исходитъ отъ него одного, и что въ его власти жаловать и отнимать епископскій санъ. И дѣйствительно, онъ повелѣлъ прилагать свою печать къ патентамъ о назначеніи епископовъ, которые должны были отправлять свои обязанности въ качествѣ его уполномоченныхъ, и пока на то была его добрая воля. По этой системѣ, какъ изложилъ ее Кранмеръ, король былъ не только свѣтскимъ, но и духовнымъ главою націи. Въ томъ и другомъ качествѣ, его величество нуждался въ намѣстникахъ. Подобно тому, какъ назначалъ онъ гражданскихъ чиновниковъ хранить его печать, собирать его доходы и отправлять его именемъ правосудіе, такъ назначалъ онъ духовныхъ различныхъ степеней проповѣдовать евангеліе и совершать таинства. Въ рукоположеніи не было надобности. Король — таково было мнѣніе Краннера, выраженное самыми ясными словами, — могъ, въ силу власти, полученной отъ Бога, назначить священника, и священникъ, такимъ образомъ назначенный, не нуждался ни въ какомъ посвященіи. Эти мнѣнія Кранмеръ, вопреки оппозиціи менѣе угодливыхъ духовныхъ, довелъ до крайнихъ логическихъ послѣдствій. Онъ утверждалъ, что его собственныя духовныя обязанности, подобно свѣтскимъ обязанностямъ канцлера и казначея, должны прекратиться одновременно съ переходомъ короны въ другія руки. Поэтому, когда Генрихъ умеръ, архіепископъ и его суффраганы получили новые патенты, уполномочивавшіе ихъ назначать священниковъ и управлять церковью, доколѣ новый государь не заблагоразсудитъ распорядиться иначе. На возраженія, что власть вязать и разрѣшать, совершенно отличная отъ свѣтской власти, была дарована Господомъ апостоламъ, нѣкоторые богословы этой школы отвѣчали, что власть вязать и разрѣшать перешла не къ духовенству, а къ общему составу христіанъ, и потому должна находиться въ рукахъ верховнаго начальника, какъ представителя общества. На возраженія, что св. Павелъ говорилъ объ извѣстныхъ лицахъ, избранныхъ Духомъ Святымъ въ блюстители и пастыри вѣрныхъ, они отвѣчали, что король Генрихъ былъ тотъ самый блюститель, тотъ самый пастырь, котораго назначилъ Духъ Святой, и къ которому относились выраженія св. Павла[13].
Эти заносчивыя притязанія приводили въ соблазнъ какъ протестантовъ, такъ и католиковъ. Соблазнъ еще болѣе увеличился, когда супрематія, отъ которой Марія отказалась въ пользу папы, вновь была присвоена короною, по восшествіи на престолъ Елисаветы. Чудовищнымъ казалось, чтобы женщина была первосвятителемъ церкви, въ которой апостолъ воспретилъ даже звуки женскаго голоса. Королева, поэтому, нашла необходимымъ положительно отказаться отъ того священническаго значенія, которое присвоилъ себѣ ея отецъ, и которое, по Кранмеру, было неразрывно связано божественнымъ опредѣленіемъ съ королевскимъ саномъ. При пересмотрѣ въ ея царствованіе англиканскаго исповѣданія вѣры, супрематія была истолкована нѣсколько иначе противу того, какъ она обыкновенно толковалась при дворѣ Генриха. Кранмеръ выразительно объявилъ, что Богъ непосредственно возложилъ на христіанскихъ государей полное попеченіе о всѣхъ ихъ подданныхъ, не только въ томъ, что касается управленія политическими дѣлами, но и въ томъ, что касается отправленія слова Божія для спасенія душъ[14]. Тридцать-седьмая статья вѣры, составленная при Елисаветѣ, такъ же выразительно объявляетъ, что отправленіе слова Божія не принадлежитъ государямъ. Королева, впрочемъ, все еще имѣла надъ церковью наблюдательную власть обширнаго и неопредѣленнаго размѣра. Парламентъ ввѣрилъ ей обязанность пресѣкать и наказывать ересь и всякаго рода церковныя злоупотребленія и дозволилъ ей передавать отъ себя эту власть коммиссарамъ. Епископы значили не многимъ больше ея министровъ. Лишь бы не предоставлять гражданскому начальству неограниченной власти назначать духовныхъ пастырей, Римская церковь въ XI столѣтіи рѣшилась зажечь пожаръ во всей Европѣ. Лишь бы не предоставлять гражданскому начальству неограниченной власти назначать духовныхъ пастырей, служители Шотландской церкви въ наше время рѣшились сотнями отказаться отъ своихъ приходовъ. Англійская церковь не отличалась такою щекотливостью. Ея прелаты назначались единственно королевскою властью. Единственно королевскою властью созывались, регулировались, отсрочивались и распускались ея конвокаціи. Безъ королевской санкціи ея каноны не имѣли силы. Одна изъ статей ея вѣры гласила, что безъ королевскаго согласія никакой церковный соборъ не могъ законно собраться. Изъ всѣхъ ея судилищъ дѣла переходили на аппеляцію, въ послѣдней инстанціи, къ государю, даже когда вопросъ заключался въ томъ: должно ли было такое-то мнѣніе считать еретическимъ, или дѣйствительно ли было совершеніе такого-то таинства. Церковь, впрочемъ, не завидовала этой обширной власти нашихъ государей. Они вызывали ее къ бытію, лелѣяли ея слабое дѣтство, охраняли ее отъ папистовъ съ одной и пуританъ съ другой стороны, защищали ее противъ парламентовъ, которые относились къ ней непріязненно, и отмщали ея литературнымъ противникамъ, которымъ она затруднялась отвѣчать. Такимъ образомъ благодарность, надежда, страхъ, общія симпатіи и общія антипатіи привязывали ее къ престолу. Всѣ ея преданія, всѣ ея склонности были монархическія. Вѣрность государю сдѣлалась пунктомъ сословной чести между ея духовенствомъ, особеннымъ признакомъ, отличавшимъ его заразъ и отъ кальвинистовъ, и отъ папистовъ. И кальвинисты, и паписты, какъ, рѣзко ни различались они въ другихъ отношеніяхъ, съ крайнею ревностью смотрѣли на всѣ вторженія свѣтской власти въ область власти духовной. И кальвинисты и паписты утверждали, что подданные имѣли право обнажать мечъ противъ нечестивыхъ правителей. Во Франціи кальвинисты противились Карлу IX, паписты противились Генриху IV, и паписты и кальвинисты противились Генриху III. Въ Шотландіи кальвинисты взяли. Марію въ плѣнъ. Къ сѣверу отъ Трента паписты взялись за оружіе противъ Елисаветы. Англійская церковь между тѣмъ осуждала и кальвинистовъ и папистовъ и громко хвалилась, что ни одна обязанность не была такъ постоянно и ревностно проповѣдуема ею, какъ обязанность повиновенія государямъ.
Выгоды, которыя корона извлекла изъ этого тѣснаго союза съ установленною церковью, были велики; но онѣ были не безъ серьёзныхъ неудобствъ. Соглашеніе, устроенное Кранмиромъ, съ самаго начала разсматривалось огромнымъ числомъ протестантовъ какъ затѣя послужить двумъ господамъ, какъ попытка соединить поклоненіе Господу съ поклоненіемъ Ваалу. Во дни Эдуарда VI, нравственная щекотливость этой партіи неоднократно причиняла правительству большія затрудненія. Когда Елисавкта вступила на престолъ, эти затрудненія еще болѣе увеличились. Насиліе естественно порождаетъ насиліе. Поэтому, духъ протестантизма былъ гораздо яростнѣе и нетерпимѣе послѣ жестокостей Маріи, нежели до нихъ. Многія лица, горячо приверженныя къ новымъ мнѣніямъ, въ теченіе худыхъ дней нашли себѣ убѣжище въ Швейцаріи и Германіи. Они были гостепріимно приняты своими единовѣрцами, сиживали у ногъ великихъ докторовъ Страсбурга, Цюриха и Женевы и въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ привыкли къ болѣе простому богослуженію и къ болѣе демократической формѣ церковнаго правленія, чѣмъ тѣ, какія видѣла у себя Англія, эти люди возвратились въ свое отечество съ убѣжденіемъ, что реформа, совершенная при королѣ Эдуардѣ, была гораздо менѣе глубока и обширна, чѣмъ требовали интересы чистой религіи. Но они тщетно добивались какой-нибудь уступки отъ Елисаветы. Дѣйствительно, ея система тамъ, гдѣ она отличалась отъ системы ея брата, казалось имъ, отличалась къ худшему. Они были мало расположены подчиняться въ дѣлахъ вѣры какому бы то ни было человѣческому авторитету. Они незадолго передъ тѣмъ, полагаясь на собственное свое истолкованіе Писанія, возстали противъ церкви, сильной незапамятною древностью и вселенскимъ согласіемъ. Необыкновеннымъ напряженіемъ умственной энергіи они свергли иго этого пышнаго я державнаго суевѣрія, и нелѣпо было ожидать, чтобы они, непосредственно послѣ такого освобожденія, терпѣливо подчинились новой духовной тиранніи. Издавна привыкши, при возношеніи священникомъ даровъ, падать ницъ, какъ бы передъ присущимъ Богомъ, они научились трактовать мессу, какъ языческій обрядъ. Издавна привыкши смотрѣть на папу какъ на преемника главы апостоловъ, какъ на обладателя ключей земли и неба, они научились смотрѣть на него какъ на Звѣря, какъ на Антихриста, какъ на Человѣка Грѣха. Нечего было ожидать, чтобы они непосредственно перенесли на власть-выскочку то благоговѣніе, которое перестали оказывать Ватикану, чтобы они подчинили свое частное сужденіе авторитету церкви, основанной на одномъ лишь частномъ сужденіи, чтобы они побоялись отщепиться отъ наставниковъ, которые сами отщепились отъ того, что незадолго передъ тѣмъ было всеобщею вѣрою христіанскаго Запада. Легко понять негодованіе, какое должны были почувствовать смѣлые и пытливые умы, гордившіеся новопріобрѣтенною свободою, когда учрежденіе, которое было многими годами моложе ихъ самихъ, учрежденіе, которое на ихъ глазахъ постепенно получало свою форму отъ страстей и интересовъ двора, начало подражать надменной манерѣ Рима.
Такъ какъ этихъ людей нельзя было убѣдить, то рѣшено было ихъ преслѣдовать. Преслѣдованіе произвело на нихъ свое естественное дѣйствіе. Оно нашло ихъ сектою и сдѣлало ихъ факціею. Къ ихъ ненависти къ церкви прибавилась ненависть къ коронѣ. Оба эти чувства взаимно смѣшались, и каждое изъ нихъ усиливало горечь другаго. Мнѣнія пуританина объ отношеніи между правителемъ и подданнымъ весьма разнились отъ тѣхъ, которыя проповѣдовались въ гомеліяхъ. Его любимые богословы и поученіемъ и примѣромъ поощряли сопротивленіе тиранамъ и преслѣдователямъ. Его единовѣрцы-кальвинисты во Франціи, въ Голландіи и въ Шотландіи сражались противъ идолопоклонническихъ и жестокихъ государей. Притомъ, его понятія о государственномъ правленіи приняли оттѣнокъ его понятій о правленіи церковномъ. Нѣкоторые изъ популярныхъ сарказмовъ, направленныхъ противъ епископства, могли быть, безъ особеннаго затрудненія, обращены противъ королевскаго достоинства, и многіе изъ доводовъ, употреблявшихся для доказательства, что наилучшимъ сосудомъ духовной власти былъ синодъ, казалось, вели къ заключенію, что наилучшимъ сосудомъ свѣтской власти былъ парламентъ.
Такимъ образомъ, какъ священникъ установленной церкви изъ интереса, изъ принципа и изъ страсти былъ ревнителемъ королевскихъ прерогативъ, такъ пуританинъ изъ интереса, изъ принципа и изъ страсти былъ ихъ противникомъ. Могущество недовольныхъ сектаторовъ было велико. Они встрѣчались во всѣхъ званіяхъ; но сильнѣе всего были они между торговыми классами, въ городахъ и между мелкими собственниками въ деревняхъ. Въ началѣ царствованія Елисаветы они начали составлять большинство въ палатѣ общинъ. И нѣтъ сомнѣнія, если бы наши предки имѣли тогда досугъ сосредоточить все свое вниманіе на внутреннихъ вопросахъ, борьба между короною и парламентомъ началась бы немедленно. Но тогдашнее время было неудобно для внутреннихъ раздоровъ. Дѣйствительно, можно было основательно усомниться, въ состояніи ли былъ даже самый твердый союзъ между всѣми классами государства отвратить общую опасность, которая всѣмъ угрожала. Римско-католическая Европа и Европа реформатская боролась на жизнь или смерть. Франція, распавшаяся на-двое, лишилась на время всякаго значенія въ христіанскомъ мірѣ. Англійское правительство стояло въ челѣ протестантскаго интереса и, преслѣдуя пресвитеріанъ дома, простирало мощное покровительство на пресвитеріанскія церкви за границею. Во главѣ противной партіи стоялъ могущественнѣйшій государь того времени, государь, который правилъ Испаніею, Португаліею, Италіею, Нидерландами, Остъи Вестъ-Индіею, арміи котораго неоднократно ходили на Парижъ, а флоты держали въ страхѣ берега Девоншира и Соссекса. Долгое время казалось вѣроятнымъ, что англичанамъ предстояло отчаянно сражаться на англійской почвѣ за свою религію и независимость. Сверхъ того, они ни на минуту не освобождались отъ опасеній какой-нибудь великой внутренней измѣны. Ибо въ тѣ времена жертвовать религіи отечествомъ сдѣлалось у многихъ благородныхъ натуръ пунктомъ совѣсти и чести. Рядъ мрачныхъ заговоровъ, составленныхъ католиками противъ жизни королевы и существованія націи, держалъ общество въ постоянной тревогѣ. Каковы бы ни были ошибки Елисаветы, ясно было, что судьба государства и всѣхъ реформатскихъ церквей, какъ говорится, зависѣла отъ безопасности ея особы и успѣховъ ея управленія. Поэтому, усиливать ея власть было первымъ долгомъ патріота и протестанта, и долгъ этотъ исполнялся отлично. Пуритане, даже въ глубинѣ тюремъ, куда она ихъ ввергала, молились, и молились съ непритворнымъ жаромъ, чтобы она была избавлена отъ кинжала убійцы, чтобы возмущеніе было попрано ею, и чтобы оружіе ея было побѣдоносно на морѣ и сушѣ. Одинъ изъ упорнѣйшихъ сектаторовъ этой упорной секты, тотчасъ послѣ того, какъ его рука была отсѣчена за какое-то преступленіе, въ которое онъ вовлекся неумѣренною ревностью, замахалъ своею шляпою посредствомъ уцѣлѣвшей и закричалъ: «Боже, храни королеву!» Чувство, съ какимъ эти люди относились къ ней, перешло и къ ихъ потомкамъ. Какъ ни поступала она сурово съ нонконформистами, они, какъ партія, всегда чтили ея память[15].
Поэтому, хотя въ теченіе большей части ея царствованія пуритане въ палатѣ общинъ вели себя иногда мятежно, они не чувствовали расположенія сгруппироваться въ систематическую оппозицію правительству. Но когда пораженіе Армады, успѣшное сопротивленіе Соединенныхъ Провинцій Испанской державѣ, прочное утвержденіе Генриха IV на Французскомъ престолѣ и смерть Филиппа II обезпечили государство и церковь отъ всѣхъ опасностей извнѣ, упорная борьба, долженствовавшая длиться нѣсколько поколѣній сряду, немедленно началась внутри государства.
Въ парламентѣ 1601 года оппозиція, сорокъ лѣтъ молча собиравшая и сберегавшая свои силы, дала первое большое сраженіе и одержала первую побѣду. Поле битвы было выбрано удачно. Англійскимъ государямъ всегда ввѣрялось верховное управленіе торговою полиціею. Опредѣлять монету, вѣсы и мѣры, назначать ярмарки, рынки и порты, было ихъ несомнѣнною прерогативою. Черта, ограничивавшая ихъ власть надъ торговлею, была, по обыкновенію, обозначена неясно; А потому они обыкновенно вторгались въ область, по всѣмъ правамъ принадлежавшую законодательной власти. Вторженіе обыкновенно переносилось терпѣливо, пока не сдѣлалось серьёзнымъ. Наконецъ королева стала жаловать монопольные патенты десятками. Въ государствѣ не было почти ни одного семейства, которое бы не чувствовало на себѣ тяжести угнетенія и насилія, естественно порожденныхъ этимъ злоупотребленіемъ. Желѣзо, масло, уксусъ, уголь, селитра, свинецъ, крахмалъ, пряжа, шкуры, кожа, стекло, — все это могло быть куплено только по непомѣрнымъ цѣнамъ. Палата общинъ собралась въ гнѣвномъ и рѣшительномъ настроеніи. Тщетно угодливое меньшинство порицало президента за то, что онъ допустилъ обсужденіе дѣйствій ея высочества, королевы. Языкъ недовольной партіи былъ гордъ и грозенъ, и на него откликнулся голосъ цѣлой націи. Карета главнаго министра короны была окружена негодующимъ народомъ, проклинавшимъ монополіи и кричавшимъ, что не должно позволять королевской прерогативѣ касаться старинныхъ вольностей Англіи. Одно мгновеніе, казалось, была опасность, что долгое и славное царствованіе Елисаветы будетъ имѣть позорный и бѣдственный конецъ. Но она съ удивительнымъ умомъ и присутствіемъ духа отклонила распрю, стала во главѣ партіи реформистовъ, исправило зло, трогательнымъ и достойнымъ языкомъ поблагодарила палату общинъ за ея нѣжную заботливость о благѣ общемъ, снова привлекла къ себѣ сердца народа и оставила своимъ наслѣдникамъ достопамятный примѣръ того, какъ слѣдуетъ государю, поступать съ общественными движеніями, которымъ онъ не имѣетъ средствъ противиться.
Въ 1601 году великая королева скончалась. Этотъ годъ составляетъ, во многихъ отношеніяхъ, одну изъ самыхъ важныхъ эпохъ въ вашей исторіи. Въ этомъ году Шотландія и Ирландія сдѣлались частями одного государства съ Англіею. Правда, Шотландія и Ирландія были порабощены Плантагенетами; но ни та, ни другая страна не мирилась съ игомъ. Шотландія съ геройскою энергіею снова завоевала свою независимость, со времени Роберта Брюса составляла отдѣльное государство я наконецъ была присоединена къ южной части острова такимъ образомъ, что присоединеніе скорѣе льстило ей, нежели оскорбляло ея національную гордость. Ирландія, со временъ Генриха II, никогда не была въ состояніи изгнать иноплеменныхъ завоевателей, но боролась противъ нихъ долго и ожесточенно. Въ XIV и XV столѣтіяхъ англійское владычество на этомъ островѣ постоянно клонилось къ упадку и при Генрихъ VII достигло крайней степени ничтожества. Ирландскія владѣнія этого государя ограничивались Дублинскимъ и Лаутскимъ графствами, нѣкоторыми частями Мита и Кильдера, да немногими морскими пристанями, разсѣянными вдоль побережья. Огромная доля даже Лянстера еще не была раздѣлена на графства. Монстеръ, Ольстеръ и Коннотъ управлялись мелкими князьками, частію кельтами, частію выродившимися норманнами, которые забыли свое происхожденіе и усвоили себѣ кельтскіе языкъ и нравы. Но въ XVI столѣтіи англійское владычество* сдѣлало большіе успѣхи. Полудикіе вожди, царившіе за рубежомъ, одинъ за другимъ сдались намѣстникамъ Тюдоровъ. Наконецъ, за нѣсколько недѣль до смерти Елисаветы, завоеваніе, начатое за четыреста слишкомъ лѣтъ передъ тѣмъ Стронгбоу, было довершено Маунтджоемъ. Не успѣлъ Іаковъ I вступить на англійскій престолъ, какъ послѣдніе О’Доннель и О’Нейль, стоявшіе на степени независимыхъ государей, уже цаловали его руку въ Вайтголлѣ. Съ тѣхъ поръ его указы дѣйствовали, а судьи его держали ассизы во всѣхъ частяхъ Ирландіи, и англійскіе законы замѣнили собою обычаи, господствовавшіе между первобытными племенами.
Пространствомъ Шотландія и Ирландія почти равнялись другъ другу, а вмѣстѣ онѣ почти равнялись Англіи; но онѣ были гораздо рѣже населены, чѣмъ Англія, и далеко отстали отъ Англія въ отношеніи богатства и цивилизаціи. Шотландія не развивалась по причинѣ безплодія почвы, а на Ирландіи, среди свѣта, продолжалъ тяготѣть густой мракъ среднихъ вѣковъ. Народонаселеніе Шотландіи, за исключеніемъ кельтскихъ племенъ, скудно разсѣянныхъ по Гебридскимъ островамъ и по гористымъ частямъ сѣверныхъ широкъ, было одного происхожденія съ населеніемъ Англіи и говорило языкомъ, отличавшимся отъ чистѣйшаго англійскаго не болѣе, чѣмъ отличались другъ отъ друга нарѣчія Сомерсетшира и Ланкашира. Въ Ирландіи, напротивъ, народонаселеніе, за исключеніемъ небольшой англійской колоніи близъ берега, было кельтское и все еще сохраняло кельтскіе языкъ и нравы.
По природной храбрости и природному уму, обѣ націи, соединившіяся тогда сѣдАнгліею, занимали высокое мѣсто. Постоянствомъ, самообладаніемъ, предусмотрительностью, всѣми доблестями, ведущими къ успѣху въ жизни, никто не превосходилъ шотландцевъ. Ирландцы, напротивъ, отличались качествами, дѣлающими людей скорѣе интересными, нежели счастливыми. Они были пылкимъ и стремительнымъ племенемъ, легко предававшимся слезамъ или смѣху, бѣшенству или любви. Изъ всѣхъ націй сѣверной Европы одни они отличались впечатлительностью, живостью, природною склонностью къ сценическому и ораторскому искусствамъ, отечество которыхъ на берегахъ Средиземнаго моря. Въ умственномъ образованія Шотландія имѣла неоспоримое превосходство. Хотя государство это было тогда бѣднѣйшимъ въ христіанскомъ мірѣ, однако оно уже соперничало во всѣхъ отрасляхъ учености съ самыми благословенными краями. Шотландцы, жилища и пища которыхъ были такъ же плохи, какъ жилища и пища нынѣшнихъ исландцевъ, писали латинскіе стихи изящнѣе стиховъ Виды и дѣлали научныя открытія, которыя сдѣлали бы честь Галилею. Ирландія не могла похвалиться ни Бокананомъ, ни Непиромъ. Геній ея первобытныхъ обитателей, щедро одаренныхъ отъ природы, проявлялся пока только въ пѣсняхъ, въ которыхъ, при всей ихъ дикости и грубости, зоркій глазъ Спенсера находилъ долю чистаго золота поэзіи.
Шотландія, сдѣлавшись частью Британской монархіи, сохранила все свое достоинство. Послѣ мужественнаго вѣковаго сопротивленія англійскому оружію, она присоединилась къ своей сильнѣйшей сосѣдкѣ на самыхъ почетныхъ условіяхъ. Она дала короля, вмѣсто того чтобъ получить его. Она удержала свою конституцію и законы. Ея суды и парламенты остались совершенно независимыми отъ судовъ и парламентовъ, засѣдавшихъ въ Вестминстерѣ. Управленіе Шотлавдіею находилось въ шотландскихъ рукахъ, потому что у англичанъ не было никакого побужденія переселяться на сѣверъ и оспоривать у хитрѣйшаго и упорнѣйшаго изъ всѣхъ племенъ скудныя крохи бѣднѣйшаго изъ всѣхъ казначействъ. Между тѣмъ шотландскіе искатели приключеній стремились на югъ и достигали на всѣхъ поприщахъ жизни благоденствія, которое возбуждало сильную зависть, но которое вообще было лишь справедливою наградою благоразумія и трудолюбія. Тѣмъ не менѣе Шотландія отнюдь не избѣгла участи всѣхъ странъ, связанныхъ, но не сросшихся, съ другою болѣе могущественною страною. Независимое по имени королевство, она болѣе вѣка испытывала на дѣлѣ, во многихъ отношеніяхъ, униженіе подвластной провинціи.
Ирландія открыто была управляема какъ область пріобрѣтенная мечемъ. Ея грубыя національныя учрежденія погибли. Англійскіе поселенцы подчинялись велѣніямъ своей родины, безъ поддержки которой не могли обойтись и, въ замѣнъ того, попирали народъ, среди котораго поселились. Парламенты, собиравшіеся въ Дублинѣ, не могли издать ни одного закона, который не былъ предварительно одобренъ англійскимъ тайнымъ совѣтомъ. Авторитетъ англійской законодательной власти простирался и на Ирландію. Исполнительная администрація, ввѣрялась людямъ, взятымъ или изъ Англіи, или изъ англійской части Ирландія, я въ обоихъ случаяхъ бывшимъ въ глазахъ кельтскаго населенія иностранцами и даже врагами.
Остается упомянуть объ обстоятельствѣ, которое болѣе всякаго другаго отличало Ирландію отъ Шотландіи. Шотландія была протестантскою страною. Ни въ одной части Европы движеніе народнаго духа противъ Римско-католической церкви не было такъ быстро и сильно. Реформаторы побѣдили, низложили я заключили въ тюрьму свою идолопоклонническую государыню. Они не хотѣли допустить даже такого соглашенія, какое было устроено въ Англіи. Они установили кальвинистское ученіе, благочиніе и богослуженіе и почти не дѣлали различія между папизмомъ и прелатствомъ, между мессою и Общимъ Молитвенникомъ[16]. Къ несчастью для Шотландіи, государь, посланный ею управлять лучшимъ наслѣдіемъ, до того былъ раздраженъ упорствомъ, съ какимъ ея богословы отстаивали противъ него привилегіи синода и каѳедры, что возненавидѣлъ церковное устройство, къ которому она была страстно привязана, на сколько было въ его женственной натурѣ способности что-либо ненавидѣть, и, какъ только вступилъ на англійскій престолъ, тотчасъ началъ обнаруживать проникнутое духомъ нетерпимости пристрастіе къ устройству и обрядамъ Англійской церкви.
Ирландцы были единственнымъ народомъ сѣверной Европы, оставшимся вѣрнымъ древней религіи. Это должно приписать отчасти тому обстоятельству, что въ знаніи они отстали отъ своихъ сосѣдей на нѣсколько столѣтій. Но этому содѣйствовали и другія причины. Реформація была столько же національнымъ, сколько и нравственнымъ возстаніемъ. Она была не только возмущеніемъ мірянъ противъ духовенства, но и возмущеніемъ всѣхъ отраслей великаго германскаго племени противъ иноземнаго владычества. Въ высшей степени знаменательно до обстоятельство, что ни одно большое общество, языкъ котораго происходитъ не отъ тевтонскаго корня, не сдѣлалось протестантскимъ, и что вездѣ, гдѣ говорятъ языкомъ, происшедшимъ отъ языка древнеримскаго, религія новаго Рима до сихъ поръ преобладаетъ. Патріотизмъ ирландцевъ принялъ исключительное направленіе. Они были ожесточены не противъ Рима, а противъ Англіи. Они имѣли особенную причину гнушаться тѣми англійскими государями, которые были вождями великаго раскола, Генрихомъ VIII и Елисаветою. Въ продолженіе тщетной борьбы, которую два поколѣнія милезіянскихъ[17] государей вели съ Тюдорами, религіозный энтузіазмъ и энтузіазмъ національный слились нераздѣльно въ сердцахъ побѣжденнаго племени. Новая распря протестанта и паписта воспламенила старинную распрю сакса и кельта. Англійскіе побѣдители, между тѣмъ, пренебрегли всѣми законными средствами обращенія. Не было принято никакихъ мѣръ къ тому, чтобы снабдить побѣжденную націю наставниками, способными объясняться понятнымъ для нея образомъ. Не было издано никакого перевода Библіи на эрскій языкъ. Правительство довольствовалось установленіемъ обширной іерархіи протестантскихъ архіепископовъ, епископовъ и ректоровъ, которые ничего не дѣлали, и за то, что ничего не дѣлали, получали плату изъ добычъ, награбленныхъ у церкви, любимой и уважаемой огромною массою народа.
Въ состояніи Шотландіи и Ирландіи было много такого, что основательно могло возбуждать томительныя опасенія дальновиднаго государственнаго человѣка. Пока, впрочемъ, съ виду царило спокойствіе. Въ первый разъ всѣ Британскіе острова были мирно соединены подъ однимъ скипетромъ.
Казалось бы, что вѣсъ Англіи между европейскими націями долженъ былъ съ этого времени значительно увеличиться. Территорія, которою управлялъ ея новый король, пространствомъ была почти вдвое болѣе той, которую наслѣдовала Елисавета. «Притомъ изъ всѣхъ странъ въ мірѣ его государство было самое цѣльное внутри и самое безопасное отъ нападенія извнѣ. Плантагенеты и Тюдоры неоднократно бывали въ необходимости защищаться противъ Шотландіи, ведя въ то же самое время войну на материкѣ. Продолжительная борьба въ Ирландіи сильно и безпрестанно истощала ихъ средства. Но даже и при такихъ невыгодныхъ условіяхъ, государи эти пользовались высокимъ значеніемъ во всемъ христіанскомъ мірѣ. Поэтому, можно было не безъ основанія ожидать, что соединенныя Англія, Шотландія и Ирландія образуютъ государство, нисколько не слабѣе тогда существовавшихъ.
Всѣ такія ожиданія были страннымъ образомъ обмануты. Въ день восшествія на престолъ Іакова I, наше отечество низошло со степени, которую дотолѣ занимало, и стало считаться державою почти втораго разряда. Въ теченіе многихъ вѣковъ великая Британская монархія, при четырехъ сряду государяхъ изъ дома Стюартовъ, была членомъ европейской системы, едва ли болѣе важнымъ, чѣмъ прежде было маленькое королевство Шотландское. О Іаковѣ I, какъ и объ Іоаннѣ, можно сказать, что его управленіе, будь оно искусно и блестяще, вѣроятно, было бы роковымъ для нашего отечества, и что мы обязаны болѣе его слабости и низости, нежели мудрости и храбрости гораздо лучшихъ государей. Онъ вступилъ на престолъ въ критическую минуту. Быстро приближалось время, когда или король долженъ былъ сдѣлаться абсолютнымъ, или парламентъ долженъ былъ обуздать всю исполнительную администрацію. Если бы Іаковъ, подобно Генриху IV, Морицу Нассаускому или Густаву Адольфу, былъ храбрымъ, дѣятельнымъ и благоразумнымъ правителемъ, если бы онъ сталъ во главъ протестантовъ Европы, если бы онъ одержалъ большія побѣды надъ Тилли и Спинолою, если бы онъ украсилъ Вестминстеръ добычами изъ баварскихъ монастырей и фламандскихъ соборовъ, если бы онъ повѣсилъ въ церкви св. Павла австрійскія и кастильскія знамена, и если бы онъ, послѣ велиг кихъ подвиговъ, очутился во главѣ пятидесятитысячной арміи, храброй, хорошо дисциплинированной и совершенно преданной ему, англійскій парламентъ скоро сдѣлался бы пустымъ названіемъ. Къ Участью, Іаковъ не годился для такой роли. Онъ началъ свое управленіе прекращеніемъ войны, свирѣпствовавшей многіе годы между Англіею и Испаніею, и съ тѣхъ поръ избѣгалъ всякихъ непріятельскихъ дѣйствій съ осторожностью, которой не могли осилить ни презрѣніе его сосѣдей, ни ропотъ его подданныхъ. Не прежде, какъ въ послѣдній годъ его жизни, успѣло совокупное вліяніе его сына, любимца парламента и народа, склонить его къ нанесенію одного слабаго удара въ защиту своей семьи и религіи. Для тѣхъ, которыми онъ управлялъ, хорошо было, что онъ въ этомъ отношеніи пренебрегалъ ихъ желаніями. Слѣдствіемъ его миролюбивой политики было то, что въ его время не встрѣчалось надобности въ регулярныхъ войскахъ, и что тогда, какъ Франція, Испанія, Италія, Бельгія и Германія кишѣли наемными солдатами, защита вашего острова была по прежнему ввѣрена милиціи.
Такъ какъ король не имѣлъ постоянной арміи и даже не покушался образовать подобную армію, то съ его стороны было благоразумно избѣгать всякаго столкновенія съ народомъ. Но, совершенно пренебрегая средствами, которыя одни только и могли сдѣлать его дѣйствительно абсолютнымъ, онъ постоянно предъявлялъ, въ самой оскорбительной формѣ, такія притязанія, о какихъ никогда не помышлялъ ни одинъ изъ его предшественниковъ. Въ это именно время впервые заявила себя та теорія, которую Фильмеръ привелъ потомъ въ систему и которая сдѣлалась отличительнымъ признакомъ самаго рьянаго класса торіевъ и высокоцерковниковъ[18]. Послѣдователи этой теоріи серьёзно утверждали, что Верховное Существо взирало на наслѣдственную монархію, разсматриваемую какъ противоположность другимъ формамъ правленія, съ особенною благосклонностью; что правило наслѣдованія по порядку первородства было божественнымъ установленіемъ, предшествовавшимъ христіанскимъ и даже Моисеевымъ законамъ; что никакая человѣческая сила, ни даже сила всего законодательнаго собранія, никакая давность противнаго владѣнія, хотя бы оно длилось десятокъ столѣтій, не могли лишить законнаго государя его правъ; что власть его была необходимо всегда деспотическою; что законы, ограничивавшіе прерогативу въ Англіи и въ другихъ странахъ, должны были считаться просто уступками, которыя государь сдѣлалъ добровольно и которыя онъ могъ по произволу взять назадъ, и что всякій договоръ, въ какой король могъ вступить съ своимъ народомъ, былъ только объявленіемъ его временныхъ намѣреній, а не контрактомъ, исполненія котораго можно было бы требовать. Очевидно, что эта теорія, имѣвшая цѣлью укрѣпить основанія правительства, совершенно ихъ потрясаетъ. Божественный и неизмѣнный законъ первородства допускалъ ли женщинъ, или исключалъ ихъ? Въ обоихъ случаяхъ половина европейскихъ государей должна состоять изъ похитителей престола, царствующихъ наперекоръ велѣніямъ неба и подлежащихъ низложенію законными наслѣдниками. Эти нелѣпыя ученія не нашли никакой поддержки въ Ветхомъ Завѣтѣ; ибо въ Ветхомъ Завѣтѣ мы читаемъ, что избранный народъ былъ осужденъ и наказанъ за желаніе имѣть царя, и что послѣ того ему повелѣно было нарушить долгъ вѣрноподданства. Вся исторія евреевъ, далеко не благопріятствующая мнѣнію, что право первородства есть установленіе божественное, скорѣе, кажется, указываетъ, что младшіе братья находятся подъ особеннымъ покровительствомъ неба. Исаакъ не былъ старшимъ сыномъ Авраама, ни Іаковъ — Исаака, ни іуда — Іакова, ни Давидъ — Іессея, ни Соломонъ — Давида. И дѣйствительно, порядокъ старшинства между дѣтьми рѣдко соблюдается строго въ тѣхъ странахъ, гдѣ въ обычаѣ многоженство. Никакой опоры не нашла система Фильмера и въ тѣхъ мѣстахъ Новаго Завѣта, которыя изображаютъ правительство божественнымъ установленіемъ; ибо правительство, при которомъ жили сочинители Новаго Завѣта, не было наслѣдственною монархіею. Римскіе императоры были республиканскіе сановники, назначавшіеся сенатомъ. Никто изъ нихъ не предъявлялъ притязанія царствовать по праву рожденія; и дѣйствительно, какъ Тиверій, которому Христосъ повелѣвалъ уплачивать подати, такъ и Неронъ, которому Павелъ приказывалъ римлянамъ повиноваться, были, на основаніи патріархальной теоріи правленія, узурпаторами. Въ средніе вѣка ученіе о ненарушимомъ наслѣдственномъ правѣ было бы признано еретическимъ, потому что оно было совершенно несовмѣстно съ заносчивыми притязаніями Римской церкви. Оно было ученіемъ, неизвѣстнымъ основателямъ церкви Англійской. Гомелія „О зломъ бунтѣ“ сильно, и даже слишкомъ сильно, проповѣдовала подчиненіе установленной власти, но не дѣлала никакого различія между наслѣдственною и избирательною монархіями, или между монархіями и республиками. Большинство предшественниковъ Іакова, изъ личныхъ видовъ, отнеслось бы къ патріархальной теоріи правленія съ отвращеніемъ. Вильгельмъ Рыжій, Генрихъ I, Стефанъ, Іоаннъ, Генрихъ IV, Генрихъ V, Генрихъ VI, Ричардъ III и Генрихъ VII царствовали всѣ наперекоръ строгому порядку наслѣдованія. Важное сомнѣніе тяготѣло на законности какъ Маріи, такъ и Елисаветы. Невозможно было, чтобъ и Катерина Арагонская и Анна Болейнъ могли находиться въ законномъ супружествѣ съ Генрихомъ VIII; и высшая власть въ государствѣ объявила, что ни та, ни другая не была законною супругою короля. Тюдоры, ни мало не считая законъ о престолонаслѣдіи божественнымъ и неизмѣннымъ установленіемъ, постоянно нарушали его. Генрихъ VIII добылъ себѣ парламентскій актъ, уполномочившій его завѣщать корону кому угодно, и дѣйствительно сдѣлалъ завѣщаніе въ ущербъ шотландской королевской фамиліи. Эдуардъ VI, не уполномоченный парламентомъ, присвоилъ себѣ подобную же власть и встрѣтилъ полное одобреніе со стороны главнѣйшихъ реформаторовъ. Елисавета, сознавая, что ея собственное право на престолъ подлежало серьёзному возраженію, и не желая признать за своею соперницею и непріятельницею, королевою шотландскою, даже права преемничества, склонила парламентъ издать законъ, гласившій, что всякій, кто сталъ бы отрицать право царствующаго государя измѣнять, съ согласія государственныхъ чиновъ, порядокъ престолонаслѣдія, долженъ былъ подвергнуться казни, какъ измѣнникъ. Но положеніе Іакова рѣзко отличалось отъ положенія Елисаветы. Далеко уступавшій ей въ способностяхъ и популярности, бывшій въ глазахъ англичанъ иностранцемъ и устраненный отъ престола завѣщаніемъ Генриха VIII, король шотландскій все таки былъ несомнѣннымъ наслѣдникомъ Вильгельма Завоевателя и Эгберта. Онъ имѣлъ, поэтому, очевидный интересъ поддерживать суевѣрное мнѣніе, будто рожденіе даетъ права, предшествующія закону и не отмѣняемыя закономъ. Сверхъ того, это мнѣніе вполнѣ соотвѣтствовало его уму и характеру. Оно скоро нашло многихъ защитниковъ между тѣми, которые добивались его благоволенія, и сдѣлало быстрый успѣхъ между духовенствомъ установленной церкви.
Такимъ образомъ, въ то самое время, когда въ парламентѣ и въ странѣ началъ сильно обнаруживаться республиканскій духъ, притязанія монарха приняли чудовищную форму, которая возбудила бы отвращеніе въ надменнѣйшемъ и произвольнѣйшемъ изъ это предшественниковъ на престолѣ.
Іаковъ всегда похвалялся своею ловкостью въ томъ, что называлъ онъ искусствомъ царствовать; а между тѣмъ едва ли возможно даже вообразить себѣ образъ дѣйствій, болѣе противоположный всѣмъ правиламъ искусства царствовать, чѣмъ тотъ, которому онъ слѣдовалъ. Политика мудрыхъ правителей всегда заключалась въ томъ, чтобы прикрывать насильственныя мѣры популярными формами. Августъ и Наполеонъ основали такимъ образомъ абсолютныя монархіи, между тѣмъ какъ публика считала ихъ просто именитыми гражданами, облеченными временною властью. Политика Іакова была прямою противоположностью ихъ политикѣ. Онъ бѣсилъ и тревожилъ свои парламенты, постоянно твердя имъ, что они пользовались своими привилегіями до тѣхъ только поръ, пока ему было угодно, и что изслѣдованіе законности его дѣйствій такъ же мало было ихъ дѣломъ, какъ изслѣдованіе законности дѣйствій Божества. А между тѣмъ онъ трусилъ передъ ними, предавалъ министра за министромъ въ жертву ихъ мести и допускалъ ихъ до того, что они принуждали его къ дѣйствіямъ, прямо противорѣчившимъ его сильнѣйшимъ склонностямъ. Такимъ образомъ негодованіе, возбужденное его притязаніями, и презрѣніе, возбужденное его уступками, расли одновременно все больше и больше. Нѣжностью къ недостойнымъ любимцамъ и потворствомъ ихъ тиранніи и хищничества онъ постоянно поддерживалъ общественное неудовольствіе. Трусость, ребячество, педантство, неуклюжія фигура и манеры, провинціальный выговоръ, дѣлали его посмѣшищемъ. Въ самыхъ его добродѣтеляхъ и совершенствахъ было нѣчто въ высшей степени некоролевское. Въ продолженіе его царствованія, всѣ почтенныя вѣрованія, долгое время огражданшія престолъ, мало-по-малу утрачивали свою силу. Въ теченіе двухъ сотъ лѣтъ, всѣ государи, управлявшіе Англіею, за исключеніемъ одного несчастнаго Генриха VI, были люди сильные духомъ, гордые, храбрые и царственно-сановитые. Почти всѣ они обладали способностями выше обыкновеннаго уровня. Это было не пустое дѣло, что какъ разѣ наканунѣ рѣшительной борьбы между нашими королями и ихъ парламентами, представитель королевскаго сана явился міру заикающимся, слюнявымъ, проливающимъ постыдныя слезы, дрожащимъ предъ обнаженнымъ мечомъ и говорящимъ поперемѣнно то языкомъ шута, то языкомъ педагога.
Между тѣмъ религіозныя распри, которыя со временъ Эдуарда VI свирѣпствовали въ средѣ протестантовъ, сдѣлались грознѣе, чѣмъ когда-либо. Промежутокъ, отдѣлявшій первое поколѣніе пуританъ отъ Кранмера и Джьюэля, былъ ничтоженъ въ сравненіи съ промежуткомъ, отдѣлявшимъ третье поколѣніе пуританъ отъ Лода и Гаммонда. Пока воспоминаніе о жестокостяхъ Маріи было еще свѣжо, пока могущество католической партіи еще внушало опасенія, пока Испанія еще сохраняла преобладаніе и стремилась къ всемірному господству, всѣ реформатскія секты сознавали, что у нихъ былъ сильный общій интересъ и смертельный общій врагъ. Зніоба, какую онѣ витали другъ къ другу, была слаба въ сравненіи съ злобою, какую всѣ онѣ питали къ Риму. Конформисты и нонконформисты искренно соединились для исходатайствованія крайне строгихъ уголовныхъ законовъ противъ папистовъ. Но когда болѣе чѣмъ полувѣковое безмятежное господство развило въ установленной церкви самоувѣренность, когда девять десятыхъ націи сдѣлались искренними протестантами, когда Англія была въ мирѣ съ цѣлымъ свѣтомъ, когда минула опасность принужденія націи иноземнымъ оружіемъ къ принятію папизма, когда послѣдніе исповѣдники, стоявшіе лицемъ къ лицу съ Боннеромъ[19], прошли безвозвратно, въ чувствахъ англиканскаго духовенства произошла перемѣна. Вражда его къ римско-католическому ученію и благочинію значительно смягчилась. Его отвращеніе къ пуританамъ, напротивъ, съ каждымъ днемъ возрастало. Богословскіе споры, съ самаго начала раздѣлявшіе протестантскую партію, приняли такую форму, которая отняла всякую надежду на примиреніе; и сверхъ того къ старымъ предметамъ спора прибавились новые, еще болѣе важные, спорные пункты.
Основатели Англиканской церкви удержали епископство какъ древнюю, приличную и удобную форму церковнаго устройства, но не признавали этого образа церковнаго правленія божественнымъ установленіемъ. Мы уже видѣли, какую низкую оцѣнку должности епископа сдѣлалъ Кранмеръ. Въ царствованіе Елисаветы, Джьюэль, Куперъ, Витгифтъ и другіе защищали прелатство какъ невинное и полезное учрежденіе, какъ нѣчто такое, что государство могло законно установить и что, однажды установленное государствомъ, имѣло право на уваженіе со стороны каждаго гражданина. Но они никогда не отрицали того, что христіанская община безъ епископа могла быть чистою церковью. Напротивъ, они смотрѣли на континентальныхъ протестантовъ какъ на членовъ одной съ ними религіозной семьи. Правда, англичане въ Англіи обязаны были признавать власть епископа, какъ обязаны были признавать власть шерифа и коронера; но эта обязанность была чисто мѣстною. Англійскій церковникъ, и даже англійскій прелатъ, переѣхавъ въ Голландію, не колебались приноравливаться къ установленной въ Голландіи религіи. За-границею посланники Елисаветы и Іакова торжественно посѣщали то самое богослуженіе, которое Елисавета и Іаковъ преслѣдовали дома, и тщательно остерегались украшать свои домовыя церкви на англиканскій манеръ, чтобы не подать повода къ соблазну слабѣйшей братіи. Въ 1603 году конвокація кентербёрійской провинціи торжественно признала Шотландскую церковь, въ которой епископская власть и епископское рукоположеніе были тогда неизвѣстны, отраслью святой каѳолической церкви Христа[20]. Утверждалось даже, что пресвитеріанскіе священнослужители имѣли право засѣдать и подавать голосъ на вселенскихъ соборахъ. Когда генеральные штаты Соединенныхъ Провинцій созвали въ Дортрехтѣ синодъ богослововъ, нерукоположенныхъ во епископы, англійскій епископъ и англійскій деканъ, уполномоченные главою Англійской церкви, засѣдали вмѣстѣ съ этими богословами, проповѣдовали имъ и подавали вмѣстѣ съ ними голоса по важнѣйшимъ вопросамъ богословія[21]. Мало того: многія англійскія бенефиціи были заняты духовными лицами, допущенными къ священнослужительству по обычной на материкѣ кальвинистской формѣ, и въ такихъ случаяхъ вторичное, епископское, рукоположеніе не считалось ни необходимымъ, ни даже законнымъ.
Но новая порода богослововъ уже возникала въ Англійской церкви. По ихъ мнѣнію, епископская должность была существенно необходима для благосостоянія христіанскаго общества и для дѣйствительности самыхъ торжественныхъ уставовъ религія. Съ этою должностью соединялись извѣстныя высокій священныя преимущества, которыхъ никакая человѣческая власть не могла ни дать, ни отнять. Обходиться безъ апостольской іерархіи для церкви было все равно, что обходиться безъ ученія о св. Троицѣ, или безъ ученія о воплощеніи, и Римская церковь, при всѣхъ своихъ порокахъ удержавшая апостольскую іерархію, была ближе къ первобытной чистотѣ, нежели тѣ реформатскія общества, которыя опрометчиво, въ противоположность божественному образцу, установили систему, изобрѣтенную людьми.
Во дни Эдуарда VI и Елисаветы, защитники англиканскаго церковнаго устава обыкновенно довольствовались утвержденіемъ, что онъ могъ быть соблюдаемъ безъ грѣха, и что, поэтому, никто, кромѣ строптивыхъ и непокорныхъ подданныхъ, не откажется соблюдать его вопреки предписаніямъ начальства. Теперь же та возникавшая партія, которая присвоивала устройству церкви божественное происхожденіе, начала приписывать ея требамъ новое достоинство и новое значеніе. Намекалось, что, если установленное богослуженіе имѣло какой-нибудь недостатокъ, недостаткомъ этимъ была крайняя простота, и что реформаторы, въ пылу своей распри съ Римомъ, уничтожили многіе древніе обряды, которые можно было бы съ пользою удержать. Извѣстнымъ днямъ и мѣстамъ снова стало оказываться мистическое чествованіе. Возобновлены были нѣкоторые обычаи, давно вышедшіе изъ употребленія и вообще считавшіеся суевѣрными маскарадами. Картины и изваянія, избѣжавшія ярости перваго поколѣнія протестантовъ, сдѣлались предметами такого уваженія, которое многимъ казалось идолопоклонническимъ.
Ни одна часть системы древней церкви не внушала реформаторамъ такого отвращенія, какъ почтеніе, оказывавшееся безбрачію. Они утверждали, что римское ученіе объ этомъ предметѣ пророчески осуждено апостоломъ Павломъ, какъ ученіе діаволовъ, и подробно распространялись о тѣхъ преступленіяхъ и соблазнахъ, которые, казалось, подтверждали справедливость этого страшнаго приговора. Лютеръ заявилъ свое мнѣніе самымъ яснымъ образомъ, женившись на монахинѣ. Нѣкоторые изъ знаменитѣйшихъ епископовъ и священниковъ, погибшихъ на кострѣ въ царствованіе Маріи, оставили послѣ себя женъ и дѣтей. Теперь же стали носиться слухи, что древній монашескій духъ вновь появился въ Англійской церкви; что въ высшихъ сферахъ господствовало предубѣжденіе противъ женатыхъ священниковъ; что даже міряне, которые называли себя протестантами, принимали рѣшенія оставаться въ безбрачіи, почти равнявшіяся обѣтамъ; мало того: что одинъ служитель установленной церкви основалъ женскій монастырь, гдѣ общество посвященныхъ Богу дѣвицъ распѣвало въ полночь псалмы[22].
И это было еще не все. Рядъ вопросовъ, относительно которыхъ основатели Англиканской церкви и первое поколѣніе пуританъ почти иди и вовсе не разногласили, началъ доставлять матеріалъ для ожесточенныхъ преній. Богословскіе споры, породившіе въ протестантскомъ обществѣ въ періодъ его младенчества расколы, касались почти исключительно церковнаго правленія и обрядовъ. Между состязавшимися партіями не было никакой серьёзной распри по поводу предметовъ метафизическаго богословія. Ученія, принятыя глазами іерархіи касательно первороднаго грѣха, вѣры, благодати, предопредѣленія и избранія были тѣми ученіями, которыя обыкновенно называются кальвинистскими. Въ исходѣ царствованія Елисаветы, любимый ея прелатъ, архіепископъ Витгифтъ, составилъ, вмѣстѣ съ лондонскимъ епископомъ и другими богословами, знаменитый актъ, извѣстный подъ названіенъ Ламбетскихъ статей[23]. Въ этомъ актѣ самыя поразительныя изъ кальвинистскихъ ученій утверждаются съ отчетливостью, которая возмутила бы многихъ, слывущихъ въ наше время кальвинистами. Одинъ священникъ, принявшій противную сторону и рѣзко говорившій о Кальвинѣ, былъ обвиненъ за свою дерзость Кембриджскимъ университетомъ и спасся отъ наказанія только тѣмъ, что выразилъ твердую вѣру въ догматы отверженія и неизмѣнной благодати и сожалѣніе объ оскорбленіи, которое онъ нанесъ благочестивымъ людямъ норицаніемъ великаго Французскаго реформатора. Богословская школа, главою которой былъ Гукеръ, занимаетъ средину между школою Кранмера и школою Лода; и Гукиръ въ новѣйшее время былъ признаваемъ арминіянами какъ ихъ союзникъ. Не смотря на то, Гукеръ признавалъ Кальвина человѣкомъ, превосходившимъ мудростью всѣхъ прочихъ богослововъ, какихъ произвела Франція, человѣкомъ, которому тысячи были обязаны познаніемъ божественной истины, но который самъ обязанъ былъ одному Богу. Когда въ Голландіи вспыхнула арминіянская распри, англійское правительство и Англійская церковь оказали кальвинистской партіи сильную поддержку, и англійское имя не совсѣмъ изъято отъ пятна, оставленнаго на этой партіи тюремнымъ заключеніемъ Ггоція и судебнымъ убійствомъ Барневельдта.
Но, даже до собранія Голландскаго синода, та часть англиканскаго духовенства, которая была особенно враждебна кальвинистскому церковному правленію и кальвинистскому богослуженію, начала смотрѣть на кальвинистскую метафизику съ отвращеніемъ, и это чувство весьма естественно усилилось вслѣдствіе грубой несправедливости, наглости и жестокости партіи, преобладавшей въ Дортрехтѣ. Арииніянское ученіе, менѣе строго-логическое, чѣмъ ученіе первыхъ реформаторовъ, но болѣе согласное съ народными понятіями о божественной справедливости и благости, распространилось быстро и далеко. Зараза вскорѣ достигла двора. Мнѣнія, которыхъ, при восшествіи на престолъ Іакова, ни одинъ священникъ не могъ высказывать, не подвергаясь опасности быть разстриженнымъ, сдѣлались теперь наилучшимъ путемъ къ повышенію. Одно духовное лицо того времени, на вопросъ простаго сельскаго джентльмена: „На чемъ утверждались арминіяне?“ столько же справедливо, сколько и остроумно, отвѣчало, что они утверждались на всѣхъ лучшихъ епископіяхъ и деканствахъ въ Англіи.
Между тѣмъ какъ часть англиканскаго духовенства уклонилась отъ своего первоначальнаго положенія въ одну сторону, часть пуританской партіи отступила отъ правилъ и обычаевъ своихъ отцовъ въ сторону діаметрально-противоположную. Преслѣдованіе, которому подверглись отщепенцы, было довольно жестоко, чтобы раздражить, но не довольно жестоко, чтобы уничтожить ихъ. Оно не укротило ихъ до покорности, но разъярило до дикости и упорства. По обыкновенію угнетаемыхъ сектъ, они ошибочно принимали свои мстительныя чувства за порывы благочестія, чтеніемъ и размышленіемъ поддерживали въ себѣ наклонность сосредоточиваться на испытанныхъ ими обидахъ и, возбудивши въ себѣ ненависть къ своимъ врагамъ, воображали, что ненавидятъ только враговъ неба. Въ Новомъ Завѣтѣ было мало такого, что, даже извращенное самымъ недобросовѣстнымъ толкованіемъ, могло бы показаться одобреніемъ злонамѣренныхъ страстей. Но Ветхій Завѣтъ заключалъ въ себѣ исторію племени, избраннаго Богомъ для того, чтобы оно свидѣтельствовало о Его единствѣ, было орудіемъ Его мести и совершало, по Его особенному повелѣнію, многія дѣла, которыя, безъ Его особеннаго повелѣнія, были бы гнусными преступленіями. Въ такой исторіи ожесточеннымъ и мрачнымъ умамъ не трудно было найдти многое, что могло быть перетолковано согласно ихъ желаніямъ. Поэтому, крайніе пуритане начали питать къ Ветхому Завѣту предпочтеніе, въ которомъ, быть можетъ, сами себѣ не отдавали яснаго отчета, но которое обнаруживалось во всѣхъ ихъ чувствованіяхъ и привычкахъ. Они оказывали почтеніе еврейскому языку и отказывали въ немъ тому языку, на которомъ дошли до насъ поученія Іисуса и посланія Павла. Они окрещивали своихъ дѣтей именами не христіанскихъ святыхъ, а еврейскихъ патріарховъ я воиновъ. Вопреки яснымъ и неоднократнымъ толкованіямъ Лютера и Кальвина, они обратили еженедѣльный праздникъ, которымъ церковь искони поминала воскресеніе Господа, въ еврейскій шабашъ. Они искали юридическихъ правилъ въ законѣ Моисеевомъ, а примѣровъ для руководства въ обыкновенной жизни въ книгахъ Судей и Царствъ. Ихъ мысли и рѣчи часто вращались около дѣяній, описанныхъ, конечно, не въ смыслѣ примѣровъ для подражанія. Пророкъ, изрубившій въ куски плѣннаго царя, мятежный полководецъ, отдавшій кровь царицы псамъ, женщина, вопреки клятвенному обязательству и законамъ восточнаго гостепріимства, вбившая гвоздь въ голову спасавшагося бѣгствомъ союзника, который только-что поѣлъ за ея столомъ и заснулъ подъ тѣнью ея шатра, ставились въ образецъ христіанамъ, страдавшимъ подъ игомъ королей и прелатовъ. Нравы и обычаи были подчинены кодексу, похожему на кодексъ синагоги, когда синагога была въ наихудшемъ своемъ состояніи. Одежда, походка, языкъ, занятія, удовольствія суровой секты опредѣлялись правилами, похожими на правила фарисеевъ, которые, гордясь своими умытыми руками и широкими филактеріями[24], поносили Искупителя, какъ нарушителя субботы и пьяницу. Украшать гирляндами майскую березку, пить за здоровье друга, пускать сокола, охотиться за оленемъ, играть въ шахматы, носить локоны, крахмалить брыжи, играть на клавикордахъ, читать Царицу Фей считалось грѣхомъ. Подобныя правила, которыя свободному и веселому духу Лютера показались бы невыносимыми, а свѣтлому и философскому уму Цвинглія презрѣнными, наводили на всю жизнь болѣе чѣмъ монашеское уныніе. На ученость и краснорѣчіе, которыми въ высокой степени отличались великіе реформаторы, не мало обязанные имъ своими успѣхами, новая школа протестантовъ смотрѣла съ недовѣріемъ, если не съ отвращеніемъ. Нѣкоторые ригористы тревожились по поводу преподаванія латинской грамматики, потому что въ ней встрѣчались имена Марса, Бахуса и Аполлона. Изящныя искусства были почти опальными. Торжественные звуки органа были суевѣріемъ. Легкая музыка „масокъ“ Бена Джонсона была распутствомъ. Половина прекрасныхъ картинъ въ Англіи была идолопоклонствомъ, а другая половина непристойностью. Крайній пуританинъ рѣзко отличался отъ прочихъ людей походкою, платьемъ, нависшими волосами, угрюмою торжественностью лица, возведенными горѣ очами, гнусливымъ произношеніемъ, но всего болѣе особеннымъ говоромъ. Онъ употреблялъ, при всякомъ случаѣ, образы и стиль Св. Писанія. Насильственно введенные въ англійскій языкъ гебраизмы и заимствованныя изъ самой смѣлой лирической поэзіи отдаленнаго времени и края метафоры, примѣненныя къ обыкновеннымъ явленіямъ англійской жизни, были разительнѣйшими особенностями этой тарабарщины, которая не даромъ вызывала насмѣшки какъ прелатистовъ, такъ и кутилъ.
Такимъ образомъ политическій и религіозный расколъ, начавшійся въ XVI столѣтіи, въ теченіе первой четверти XVII столѣтія постоянно распространялся больше и больше. Теоріи, клонившіяся къ турецкому деспотизму, были въ ходу въ Вайтголлѣ. Теоріи, клонившіяся къ республиканизму, были въ милости у большинства палаты общинъ. Ярые прелатисты, до послѣдняго человѣка ревностно защищавшіе прерогативу, и ярые пуритане, до послѣдняго человѣка ревностно защищавшіе привилегіи парламента, относились другъ къ другу съ болѣе сильнымъ ожесточеніемъ, чѣмъ то, которое въ предшествовавшемъ поколѣніи существовало между католиками и протестантами.
Между тѣмъ какъ умы людей находились въ такомъ состояніи, страна, послѣ многолѣтняго мира, вступила наконецъ въ войну, требовавшую ревностныхъ усилій. Эта война ускорила приближеніе великаго конституціоннаго кризиса. Необходимо было, чтобы король имѣлъ большую военную силу. Онъ не могъ имѣть такой силы безъ денегъ. Онъ не могъ законнымъ образомъ взимать денегъ безъ согласія парламента. Выходило, поэтому, что онъ долженъ былъ или управлять государствомъ согласно съ духомъ палаты общинъ или рѣшиться на такое нарушеніе основныхъ законовъ страны, какого не слыхано было въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій. Правда, Плантагенеты и Тюдоры иногда пополняло дефицитъ въ своихъ доходахъ добровольными даянія и и или масильственныни займами; во эти средства были всегда временнаго свойства. Покрывать постояя-ныя издержки продолжительной войны постояннымъ налогомъ, установленнымъ безъ согласія государственныхъ чиновъ, было такою мѣрою, отважиться на которую не посмѣлъ бы самъ Генрихъ VIII. Поэтому, казалось, что рѣшительный часъ наступалъ, и что англійскій парламентъ долженъ былъ вскорѣ или раздѣлить участь континентальныхъ сенатовъ, или пріобрѣсти верховное преобладаніе въ государствѣ.
Въ это самое время Іаковъ скончился. Карлъ I вступилъ на престолъ. Онъ получилъ отъ природы гораздо лучшій умъ, гораздо сильнѣйшую волю и гораздо болѣе рѣшительный и твердый нравъ, нежели его отецъ. Онъ наслѣдовалъ отцовскія политическія теоріи и былъ гораздо болѣе своего отца расположенъ осуществить ихъ на дѣлѣ. Онъ былъ, подобно отцу своему, ревностнымъ епископаломъ. Онъ былъ, сверхъ того, — чѣмъ отецъ его никогда не былъ, — ревностнымъ арминіаниномъ и, не будучи папистомъ, предпочиталъ паписта пуританину. Несправедливо было бы отрицать, что Карлъ имѣлъ нѣкоторыя качества хорошаго и даже великаго государя. Онъ писалъ и говорилъ не такъ, какъ его отецъ, не съ точностью профессора, но такъ, какъ говорятъ и пишутъ умные и хорошо воспитанные джентльмены. Его вкусъ въ литературѣ и въ искусствѣ былъ превосходенъ; его манера, не будучи привлекательною, была исполнена достоинства; домашняя его жизнь была безукоризненна. Вѣроломство было главною причиною его злополучій и остается главнымъ пятномъ на его памяти. Онъ былъ, по истинѣ, одержимъ неизлечимою склонностью къ темнымъ и кривымъ путямъ. Можетъ показаться страннымъ, что его совѣсть, которая въ маловажныхъ случаяхъ была, достаточно чувствительна, никогда не упрекала его въ этомъ великомъ порокѣ. Но есть основаніе думать, что онъ былъ коваренъ не только по натурѣ и привычкѣ, но и по принципу. Онъ, кажется, научился отъ тѣхъ богослововъ, которыхъ наиболѣе уважалъ, что между нимъ и его подданными не могло быть ничего въ родѣ взаимнаго договора, что онъ не могъ, еслибъ даже и хотѣлъ, отрѣшиться отъ своей деспотической власти, и что во всякомъ его обѣщаніи было мысленное ограниченіе на счетъ того, что такое обѣщаніе могло быть нарушено въ случаѣ необходимости, и что относительно необходимости онъ былъ единственнымъ судьею.
И вотъ началась та азартная игра, въ которой были поставлены на карту судьбы англійскаго народа. Она была ведена со стороны палаты общинъ смѣло, но съ удивительнымъ искусствомъ, хладнокровіемъ и постоянствомъ. Великіе государственные люди, взоръ которыхъ проникалъ въ глубь минувшаго и въ даль будущаго, были во главѣ этого собранія. Они рѣшились поставить короля въ такое положеніе, чтобы онъ принужденъ былъ или управлять государствомъ согласно съ желаніями парламента, или дѣлать неистовыя нападенія на самыя священныя начала конституція. Сообразно съ этимъ, они удѣлили ему очень скудное количество субсидій. Онъ увидѣлъ необходимость управлять или въ согласіи съ палатою общинъ, или же вопреки всѣмъ законамъ. Его рѣшеніе не замедлило послѣдовать. Онъ распустилъ первый парламентъ и собралъ подати собственною своею властью. Онъ созвалъ второй парламентъ и нашелъ его несговорчивѣе перваго. Онъ снова прибѣгнулъ къ средству распущенія, собралъ новыя подати безъ всякаго подобія законнаго права и заключилъ предводителей оппозиціи въ тюрьму. Въ то же самое время новое оскорбленіе, которое, вслѣдствіе особенныхъ чувствъ я привычекъ англійской нація, было невыносимо тягостнымъ и которое всѣмъ прозорливымъ людямъ показалось страшнымъ предзнаменованіемъ, возбудило общее неудовольствіе и смятеніе. Роты солдатъ были размѣщены по квартирамъ гражданъ, и военный законъ замѣнилъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ древнюю юриспруденцію государства.
Король созвалъ третій парламентъ и скоро замѣтилъ, что оппозиція была сильнѣе и ожесточеннѣе, чѣмъ когда-либо. Тогда онъ рѣшился перемѣнить тактику. Вмѣсто того, чтобъ оказывать требованіямъ палаты общинъ непреклонное сопротивленіе, онъ, послѣ долгихъ преній и многихъ увертокъ, согласился на мировую сдѣлку, которая — останься онъ ей вѣренъ — отвратила бы длинный рядъ бѣдствій. Парламентъ назначилъ щедрыя субсидіи. Король самымъ торжественнымъ образомъ утвердилъ тотъ знаменитый законъ, который извѣстенъ подъ именемъ Прошенія о Правѣ и который представляетъ собою вторую Великую Хартію англійской свободы. Утвержденіемъ итого закона онъ обязался никогда впередъ не взимать податей безъ согласія палатъ, никогда впередъ не заключать никого въ тюрьму безъ соблюденія законнаго порядка и никогда впередъ не подчинять свой народъ юрисдикціи военныхъ судовъ.
День, котла королевская санкція, послѣ многихъ отсрочекъ, торжественно узаконила этотъ великій актъ, былъ днемъ радости и надежды. Коммонеры, толпившіеся у балюстрады палаты лордовъ, разразились громкими ликованіями, какъ только клеркъ произнесъ древнюю формулу[25], которою наши государи, въ теченіе многихъ вѣковъ, выражали свое соизволеніе на желанія государственныхъ чиновъ. На эти ликованія откликнулись голоса столицы и націи; но черезъ три недѣли обнаружилось, что Карлъ вовсе не имѣлъ намѣренія соблюдать заключенное имъ условіе. Субсидіи, назначенныя представителями націи, были собраны. Обѣщаніе, которымъ эти субсидіи были добыты, было нарушено. Послѣдовала жестокая борьба. Парламентъ былъ распущенъ со всѣми знаками королевскаго неудовольствія. Нѣкоторые изъ именитѣйшихъ членовъ были заключены въ тюрьму, и одинъ изъ нихъ, сэръ Джонъ Эліотъ, протомившись нѣсколько лѣтъ, умеръ въ заточеніи.
Карлъ, однако, не могъ рѣшиться взимать собственною своею властью подати, достаточныя для веденія войны. Поэтому, онъ поспѣшилъ заключить миръ съ своими сосѣдями и съ тѣхъ поръ устремилъ все свое вниманіе на британскія государственныя дѣла.
Тогда началась новая эра. Многіе англійскіе короли подъ часъ совершали противоконституціонныя дѣйствія; но ни одинъ изъ нихъ не пытался систематически сдѣлаться деспотомъ и обратить парламентъ въ ничто. Такова была цѣль, которую Карлъ опредѣленно себѣ задалъ. Съ марта 1629 по апрѣль 1640 года, палаты не созывались. Никогда въ нашей исторіи не было одиннадцатилѣтняго промежутка между парламентомъ и парламентомъ. Только однажды былъ промежутокъ? ровно въ половину короче. Одного этого факта достаточно для опроверженія тѣхъ, которые утверждаютъ, что Карлъ просто шелъ по слѣдамъ Плантагенетовъ и Тюдоровъ.
Свидѣтельствомъ самыхъ ревностныхъ приверженцевъ короля правъ доказано, что въ этотъ періодъ его царствованія постановленія Прошенія о Правѣ нарушались имъ не случайно, но постоянно и систематически, что огромная доля государственнаго дохода взималась безъ всякаго законнаго основанія, и что лица, ненавистныя правительству, томились цѣлые годы въ тюрьмѣ, ни разу не будучи вызываемы въ судъ для защиты.
За эти дѣла исторія должна подвергнуть отвѣтственности преимущественно самого короля. Со времени своего третьяго парламента, онъ самъ былъ первымъ своимъ министромъ. Впрочемъ, во главѣ различныхъ отраслей администраціи находились равныя лица, характеръ и таланты которыхъ соотвѣтствовали его цѣлямъ.
Томасъ Вентвортъ, въ послѣдствіи лордъ Вентвортъ и графъ Страффордъ, человѣкъ необыкновенно даровитый, краснорѣчивый и мужественный, но жестокаго и властолюбиваго характера, былъ самымъ довѣреннымъ совѣтникомъ короля въ дѣлахъ политическихъ и военныхъ. Прежде онъ былъ однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ членовъ оппозиціи и потому чувствовалъ къ покинутой имъ партіи ту особенную злобу, которая во всѣ времена была отличительною чертою отступниковъ. Онъ въ совершенствѣ зналъ чувства, средства и политику партіи, къ которой самъ незадолго передъ тѣмъ принадлежалъ, и составилъ обширный, глубоко обдуманный планъ, чуть было не разстроившій даже искусную тактику государственныхъ людей, руководившихъ палатою общинъ. Этому плану онъ, въ конфиденціальной своей перепискѣ, давалъ выразительное названіе кореннаго. Его задачею было совершить въ Англіи все, и даже больше, чѣмъ все, что Ришелье совершалъ во Франціи: сдѣлать Карла абсолютнымъ монархомъ, не хуже любаго изъ континентальныхъ государей, предать имущество и личную свободу цѣлаго народа въ распоряженіе короны, отнять у судовъ все независимое значеніе, даже въ обыкновенныхъ вопросахъ гражданскаго права между частными лицами, и наказывать съ безпощадною строгостью всякаго, кто ропталъ на дѣйствія правительства, или обращался, даже самымъ приличнымъ и правильнымъ образомъ, въ какой-нибудь судъ за помощью противъ этихъ дѣйствій[26].
Такова была его цѣль, и онъ отчетливо видѣлъ, какимъ единственнымъ способомъ цѣль эта могла быть достигнута. Дѣйствительно, всѣ его понятія отличались ясностью, связностью и точностью, которыя давали бы ему полное право на высокое уваженіе, если бы онъ не преслѣдовалъ цѣли, пагубной для его отечества и соотечественниковъ. Онъ видѣлъ, что было одно, и только одно, орудіе, которыхъ его обширные и смѣлые проекты могли быть приведены въ исполненіе. Орудіемъ этимъ было постоянное войско. На образованіе такого войска устремилъ онъ, поэтому, всю энергію своего сильнаго духа. Въ Ирландіи, гдѣ онъ былъ вицероемъ, онъ дѣйствительно успѣлъ утвердить военный деспотизмъ, не только надъ первобытнымъ населеніемъ, но и надъ англійскими колонистами, и могъ похвалиться, что на этомъ островѣ король былъ на столько абсолютнымъ, на сколько могъ быть абсолютнымъ любой государь въ цѣломъ мірѣ[27].
Церковное управленіе находилось между тѣмъ преимущественно въ рукахъ Вилліама Лода, архіепископа кентерберійскаго. Изъ всѣхъ прелатовъ Англиканской церкви Ледъ наиболѣе удалился отъ началъ реформаціи и наиболѣе приблизился къ католицизму. Его богословіе отступало отъ богословія кальвинистовъ дальше самой теологіи голландскихъ арминіанъ. Его страсть къ церемоніямъ, его уваженіе къ праздникамъ, навечеріямъ и священнымъ мѣстамъ, его дурно скрытое нерасположеніе къ бракамъ духовныхъ лицъ, горячая и не совсѣмъ безкорыстная ревность, съ какою онъ поддерживалъ притязанія духовенства на уваженіе мірянъ, сдѣлали бы его предметомъ отвращенія для пуританъ, если бы даже онъ употреблялъ только законныя и благородныя мѣры для достиженія своихъ цѣлей. Но его умъ былъ ограниченъ, а сношенія его со свѣтомъ были ничтожны. Онъ былъ отъ природы опрометчивъ, раздражителенъ, скоръ на чувствительность къ собственному достоинству, медленъ на сочувствіе къ страданіямъ другихъ и не чуждъ обыкновеннаго въ суевѣрныхъ людяхъ заблужденія ошибочно принимать свое брюзгливое и злобное настроеніе за проявленіе благочестивой ревности. Подъ его управленіемъ каждый уголокъ государства подвергался постоняному и мелочному надзору. Каждая небольшая сходка сепаратистовъ преслѣдовалась и разгонялась. Даже религіозныя упражненія частныхъ семействъ не могли укрыться отъ бдительности его шпіоновъ. Строгость его наводила такой страхъ, что смертельная ненависть къ церкви, гнѣздившаяся въ безчисленныхъ сердцахъ, вообще скрывалась подъ личиною согласія съ господствующею религіею. На самомъ канунѣ роковыхъ для него я для его сословія смутъ, епископы различныхъ обширныхъ епархій доносили ему, что въ ихъ вѣдомствахъ нельзя было найдти ни одного диссентера[28].
Суды не оказывали подданному никакого покровительства проЗжѣ»д" тивъ гражданской и церковной тиранніи этого періода. Судьи îî" " общаго права, мѣста которыхъ зависѣли отъ произвола короля, были постыдно угодливы. Но, при всей ихъ угодливости, онижже"были менѣе покорными и дѣйствительными орудіями произвольной власти, чѣмъ тотъ разрядъ судовъ, память о.которомъ доселѣ, по прошествіи слишкомъ двухъ столѣтій, внушаетъ націи глубокое омерзѣніе. Изъ числа этихъ судовъ главнѣйшими по могуществу и безчестности были Звѣздная палата и Верховная коммисія, первая — политическая, а послѣдняя — религіозная инквизиція. Ни та, ни другая не входила въ составъ древней англійской конституціи. Звѣздная палата была преобразована, а Верховная коммисія учреждена Тюдорами. Власть, какою эти суды обладали до восшествія на престолъ Карла, была обширна к страшна; но въ сравненіи съ тою, какую они теперь присвоили себѣ, она была совершенно ничтожна. Руководимые преимущественно жестокимъ духомъ примаса и освобожденные отъ парламентскаго контроля, они выказывали хищничество, насиліе, злобную энергію, неизвѣстныя предшествовавшимъ вѣкамъ. Съ помощью ихъ, правительство имѣло возможность штрафовать, заключать въ тюрьму, выставлять къ позорному столбу и изувѣчивать кого угодно, безъ всякаго ограниченія. Отдѣльный совѣтъ, засѣдавшій въ Іоркѣ, подъ предсѣдательствомъ Вентворта, былъ облеченъ, вопреки закону, однимъ лишь актомъ прерогативы, почти неограниченною властью надъ сѣверными графствами. Всѣ эти судилища ругались и издѣвались надъ авторитетомъ Вестминстеръ-галлъ и ежедневно совершали безчинства, которыя достойнѣйшіе роялисты горячо порицали. По словамъ Кларендона, въ государствѣ не было почти ни одного именитаго человѣка, не испытавшаго на себѣ жестокости и жадности Звѣздной палаты; Верховная коммисія вела себя такъ, что у нея не оставалось почти ни одного сторонника въ королевствѣ; а тираннія Іоркскаго совѣта, къ сѣверу отъ Трента, обратила Великую Хартію въ мертвую букву.
Англійское правленіе было теперь во всѣхъ пунктахъ, кромѣ одного, такимъ же деспотическимъ, какъ Французское. Но этотъ единственный пунктъ былъ важнѣе всего. Постояннаго войска все еще не существовало. Поэтому, не было ручательства, что все зданіе тиранніи не могло быть опрокинуто въ одинъ день, и если бы королевская власть, для содержанія арміи, наложила подати, то, по всей вѣроятности, послѣдовалъ бы немедленный и неодолимый взрывъ. Въ этомъ-то и заключалась трудность, болѣе всего смущавшая Вентворта. Лордъ хранитель печати Финчъ, вмѣстѣ съ другими юристами, состоявшими на службѣ у правительства, предложилъ мѣру, которая была поспѣшно принята. Древніе англійскіе государи, предписывавшіе жителямъ пограничныхъ съ Шотландіею графствъ вооружаться и собираться для защиты границы, точно такъ же иногда предписывали приморскимъ графствамъ снаряжать корабли для защиты берега. Вмѣсто кораблей иногда принимались подать, деньги. Этотъ древній обычай рѣшено было теперь, послѣ долгаго промежутка, не только возобновить, но и расширить. Прежніе государи взимали корабельную подать только въ военное время; теперь же она требовалась во время глубокаго мира. Прежніе государи, даже въ пору самыхъ опасныхъ войнъ, взимали корабельную подать только вдоль береговъ; теперь же она требовалась съ внутреннихъ широкъ. Прежніе государи взимали корабельную подать только для морской защиты страны; теперь же она требовалась, по сознанію самихъ роялистовъ, не для содержанія флота, но для доставленія королю субсидій, которыя бы онъ могъ увеличивать, по своему усмотрѣнію, до какой угодно суммы и расходовать, по своему усмотрѣнію, на какой угодно предметъ.
Вся нація была встревожена и раздражена. Джонъ Гампденъ, зажиточный, хорошаго происхожденія, джентльменъ изъ Боккингамшира, пользовавшійся высокимъ уваженіемъ въ своемъ околоткѣ, но пока еще мало извѣстный въ королевствѣ вообще, отважился выступить впередъ, противостать всему могуществу правительства и взять на себя издержки и опасности оспориванія прерогативы, на которую король изъявлялъ притязаніе. Дѣло производилось передъ судьями въ палатѣ казначейства. Доводы противъ притязаній короны были такъ сильны, что, не смотря на зависимость и раболѣпіе судей, большинство противъ Гамидбна оказалось самое ничтожное. Все же оно было большинство. Законотолкователи объявили, что одна большая и доходная подать могла быть наложена королевскою вдастью. Вентвортъ справедливо замѣтилъ, что ихъ рѣшенія невозможно было оправдать иначе, какъ основаніями, прямо приводившими къ заключенію, котораго они не осмѣлились вывести. Если подать могла быть законно взимаема, безъ согласія парламента, на содержаніе флота, то не легко было отрицать, что подать могла быть, безъ согласія парламента, законно взимаема и на содержаніе арміи.
Рѣшеніе судей увеличило раздраженіе народа. Столѣтіемъ раньше, раздраженіе менѣе серьёзное произвело бы общее возстаніе. Но теперь неудовольствіе уже не принимало такъ быстро, какъ въ прежнія времена, форму возмущенія. Нація долгое время постоянно преуспѣвала въ богатствѣ и просвѣщеніи. Съ тѣхъ поръ, какъ великіе сѣверные графы взялись за оружіе противъ Елисаветы, минуло семьдесятъ лѣтъ, и въ эти семьдесятъ лѣтъ не было никакой междоусобной войны. Никогда, въ теченіе всего существованія англійской націи, не проходилъ столь долгій періодъ безъ внутреннихъ раздоровъ. Люди привыкли къ мирнымъ промышленымъ занятіямъ и, при всемъ своемъ ожесточеніи, долго колебались, прежде чѣмъ обнажили мечъ.
Это было время, когда вольности націи находились въ величайшей опасности. Противники правительства начали отчаиваться въ судьбѣ своей родины, и многіе изъ нихъ подумывали объ американской пустынѣ, какъ о единственномъ убѣжищѣ, гдѣ они могли бы наслаждаться гражданскою и духовною свободою. Тамъ немногіе рѣшительные пуритане, которые, въ интересѣ своей религіи, не убоялись ни ярости океана, ни тягостей непросвѣщенной жизни, ни когтей дикихъ животныхъ, ни томагоковъ еще болѣе дикихъ людей, построили, среди первобытнаго лѣса, деревни, обратившіяся нынѣ въ огромные и богатые города, но сохранившія, не смотря на всѣ возможныя перемѣны, слѣды, характера, сообщеннаго имъ ихъ основателями. Правительство смотрѣло на эти юныя колоніи съ отвращеніемъ и пыталось насильно остановить потокъ эмиграціи, но не могло помѣшать народонаселенію Новой Англія обильно пополняться мужественными и богобоязненными людьми изъ всѣхъ частей старой Англіи. Вентвортъ уже торжествовалъ близкій успѣхъ своего кореннаго плана. Нѣсколькихъ лѣтъ, вѣроятно, было бы достаточно для исполненія его великаго замысла. Если бы правительство соблюдало строгую экономію, если бы оно старательно избѣгало всякаго столкновенія съ иностранными державами, — долги короны были бы уплачены, суммы, потребныя для содержанія большой военной силы, образовались бы, и сила эта скоро сломила бы строптивый духъ націи.
Въ эту критическую минуту Мѣра безумнаго изувѣрства внезапно измѣнила все положеніе общественныхъ дѣлъ. Будь король благоразуменъ, онъ держался бы въ отношеніи къ Шотландіи осторожно и ласкательно политики, пока не сдѣлался бы полновластнымъ господиномъ на югѣ. Изъ всѣхъ его королевствъ Шотландія наиболѣе грозила тѣмъ, что въ не искра могла произвести пламя, а пламя могло сдѣлаться общимъ пожаромъ. Правда, въ Эдинбургѣ ему нечего было опасаться такой конституціонной оппозиціи, какую онъ встрѣтилъ въ Вестминстерѣ. Парламентъ его сѣвернаго королевства весьма отличался отъ собранія, носившаго то же названіе въ Англіи. Онъ былъ дурно устроенъ, почти не пользовался уваженіемъ и никогда не подвергалъ серьёзному ограниченію ни одного изъ его предшественниковъ. Государственные чины засѣдали въ одной палатѣ. Представители городовъ считались просто кліентами вельможъ. Никакой проектъ закона не могъ быть внесенъ, пока не былъ одобренъ статейными лордами[29], комитетомъ, члены котораго въ дѣйствительности, хотя и не формально, назначались короною. Но если шотландскій парламентъ былъ раболѣпенъ, то шотландскій народъ всегда былъ особенно мятежливъ и неукротимъ. Онъ зарѣзалъ своего перваго Іакова въ его спальнѣ; онъ неоднократно вооружался противъ Іакова II; онъ умертвилъ Іакова III на полѣ битвы; его неповиновеніе сокрушило сердце Іакова V; онъ низложилъ и заключилъ въ тюрьму Марію; онъ взялъ въ плѣнъ ея сына, и нравъ его былъ неподатливъ по-прежнему. Его привычки были грубы и воинственны. Вдоль по всей южной границѣ и вдоль по всей линіи между горною и низменною частями Шотландіи свирѣпствовала безпрестанная хищническая война. Повсюду въ странѣ между людьми господствовалъ обычай платить за обиды насиліемъ. Какова бы ни была преданность, которую нація въ старину питала къ Стюартамъ, преданность эта охладѣла въ теченіе ихъ долгаго отсутствія. Главнѣйшее вліяніе на общественное мнѣніе дѣлилось между двумя классами недовольныхъ, между землевладѣльцами и проповѣдниками: землевладѣльцами, одушевленными тѣмъ самымъ духомъ, который часто побуждалъ древнихъ Дугласовъ противиться королевскому дому, и проповѣдниками, наслѣдовавшими республиканскія мнѣнія и непобѣдимый духъ Нокса. Какъ національные, такъ религіозныя чувства населенія были оскорблены. Всѣ классы людей жаловались, что ихъ страна, та страна, которая съ такою славою отстаивала свою независимость противъ способнѣйшихъ и храбрѣйшихъ Плантагенетовъ, сдѣлалась, благодаря природнымъ своимъ государямъ, если не по имени, то на дѣлѣ, провинціею Англіи. Ни въ одной части Европы кальвинистское ученіе и благочиніе не овладѣвали такъ сильно общественнымъ мнѣніемъ. На Римскую церковь большинство народа смотрѣло съ ненавистью, справедливо заслуживавшею названія свирѣпой, и Англійская церковь, которая, казалось, съ каждымъ днемъ становилась болѣе и болѣе похожею на Римскую, была предметомъ почти не меньшаго отвращенія.
Правительство давно желало распространить англиканскую систему по всему острову и съ этою цѣлью уже сдѣлало разныя перемѣны, крайне непріятныя для всякаго пресвитеріанина. Но одно, нововведеніе, самое опасное изъ всѣхъ, потому что прямо бросалось въ глаза простому народу, оставалось еще не испытаннымъ. Общественное богослуженіе все еще совершалось угоднымъ націи образомъ. Теперь же Карлъ и Лодъ рѣшились силою навязать шотландцамъ англійскую литургію, или вѣрнѣе литургію, которая во всемъ, въ чемъ ни отличалась она отъ англійской, по мнѣнію всѣхъ строгихъ протестантовъ, отличалась къ худшему.
Этой мѣрѣ, порожденной простою необузданностью тиранніи и преступнымъ невѣдѣніемъ или еще болѣе преступнымъ презрѣніемъ общественнаго настроенія, отечество наше обязано своею свободою. Первое исполненіе чуждыхъ обрядовъ произвело мятежъ. Мятежъ быстро превратился въ революцію. Честолюбіе, патріотизмъ, фанатизмъ слились въ одинъ стремительный потокъ. Вся нація взялась за оружіе. Конечно, могущества Англіи, какъ оказалось черезъ нѣсколько лѣтъ, было достаточно для обузданія Шотландіи; но огромная часть англійскаго народа симпатизировала религіознымъ чувствамъ инсургентовъ, и многіе англичане, не тревожившіеся вопросами о наружныхъ формахъ богопочитанія, съ удовольствіемъ видѣли успѣхъ возмущенія, которое, казалось, обѣщало разстроить деспотическіе замыслы двора и сдѣлать необходимымъ созваніе парламента.
За безсмысленную прихоть, произведшую эти слѣдствіи, Вентвортъ не подлежитъ отвѣтственности[30]. Дѣйствительно, она привода всѣ его планы въ разстройство. Но совѣтовать покорность было не въ его натурѣ. Сдѣлана была попытка смирить возстаніе мечемъ; но военныя средства и военные таланты короля оказались ниже этой задачи. Наложить новыя подати на Англію было бы, при такихъ обстоятельствамъ, безуміемъ. Не оставалось другаго средства, кромѣ парламента, и весною 1640 года парламентъ былъ созванъ.
Надежда увидѣть конституціонное правленіе возстановленнымъ и тягости облегченными привела націю въ хорошее расположеніе духа. Новая палата общинъ была умѣреннѣе и почтительнѣе къ престолу, чѣмъ какая-либо, собиравшаяся со времени кончины Елисаветы. Умѣренность этого собранія превозносилась лучшими изъ роялистовъ и, кажется, причиняла не мало досады и разочарованія предводителямъ оппозиція; но неизмѣнною привычкою Карла, привычкою равно неблагоразумною и неблагородною, было отказывать въ удовлетвореніи желаніямъ народа до тѣхъ поръ, пока эти желанія не высказывались угрожающимъ тономъ. Лишь только общины обнаружили расположеніе заняться разсмотрѣніемъ тягостей, отъ которыхъ страна страдала одиннадцать лѣтъ, король тотчасъ распустилъ парламентъ со всѣми знаками своего неудовольствія.
Между распущеніемъ этой кратковременной сессія и открытіемъ того вѣчнопамятнаго собранія, которое извѣстно подъ именемъ Долгаго парламента, прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Въ теченіе этого времени иго жесточе, чѣмъ когда-либо, давило націю, межъ тѣмъ какъ духъ нація гнѣвнѣе, чѣмъ когда-либо, возставалъ противъ ига. Члены палаты общинъ были допрошены тайнымъ совѣтомъ касательно ихъ парламентскаго поведенія и заключены въ тюрьму за то, что отказывались отвѣчать. Корабельная подать взималась съ усиленною строгостью. Лордъ-меръ и шерифы Лондона подверглись угрозѣ тюремнаго заключенія за нерадивость въ сборѣ платежей. Солдаты вербовались насильно. Деньги на ихъ содержаніе требовались. съ ихъ графствъ. Пытка, которая всегда была противозаконнымъ дѣломъ, и которую незадолго передъ тѣмъ даже раболѣпные судьи того времени признали противозаконною, была послѣдній разъ употреблена въ Англіи въ маѣ мѣсяцѣ 1640 года.
Все зависѣло теперь отъ исхода военныхъ дѣйствій короля противъ шотландцевъ. Въ его войскахъ было мало того чувства, которое отдѣляетъ истыхъ солдатъ отъ массы народа и привязываетъ ихъ къ ихъ предводителямъ. Его армія, составленная большею частью изъ новобранцевъ, тосковавшихъ по плугѣ, отъ котораго ихъ насильно оторвали, и пропитанныхъ религіозными и политическими чувствами, преобладавшими тогда во всей странѣ, была грознѣе для него самого, нежели для врага. Шотландцы, поощряемые вождями англійской оппозиціи и ободряемые слабымъ сопротивленіемъ англійскихъ войскъ, перешли черезъ Твидъ и Тайнъ и расположились лагеремъ на границахъ Іоркшира. Тогда ропотъ неудовольствія превратился въ смятеніе, которое привело въ ужасъ всѣ умы, кромѣ одного. Мнѣніе Страффорда все еще было за коренной планъ, и онъ, даже въ этой крайности, обнаружилъ такую жестокую и деспотическую натуру, что его собственные копейщики готовы были разорвать его на куски.
Оставалось еще одно послѣднее средство, которое, какъ утѣшалъ себя король, могло избавить его отъ несчастія стать лицемъ къ лицу съ новою палатою общинъ. Къ палатѣ лордовъ онъ не чувствовалъ такого отвращенія. Епископы были преданы ему, и хотя свѣтскіе поры были вообще недовольны его управленіемъ, однако, какъ классъ, они были такъ сильно заинтересованы въ сохраненіи порядка и въ неизмѣнности древнихъ учрежденій, что отъ нихъ почти нельзя было ожидать требованія широкихъ реформъ. Отступивши отъ непрерывнаго вѣковаго обычая, онъ созвалъ великій совѣтъ, состоявшій изъ однихъ лордовъ. Но лорды были слишкомъ благоразумны, чтобы принять противныя конституціи обязанности, которыя онъ желалъ возложить на нихъ. Безъ денегъ, безъ кредита, безъ авторитета даже въ собственномъ своемъ лагерѣ, онъ уступилъ силѣ необходимости. Палаты были созваны, и выборы доказали, что съ весны недовѣріе и ненависть къ правительству сдѣлали страшный успѣхъ.
Въ ноябрѣ 1640 года собрался тотъ знаменитый парламентъ, который, не смотря на многія ошибки и неудачи, имѣетъ законное право на уваженіе и благодарность всякаго, кто, въ какой бы ни было части свѣта, наслаждается благами конституціоннаго правленія.
Въ теченіе слѣдующаго года никакого особенно важнаго разномыслія не обнаружилось въ палатахъ. Гражданское и церковное управленіе, въ продолженіе почти двѣнадцатилѣтняго періода, было такъ притѣснительно и такъ противно конституціи, что даже тѣ классы, склонности которыхъ обыкновенно бываютъ на сторонѣ порядка и власти, ревностно старались проводить популярныя реформы и привлечь къ суду орудія тиранніи. Постановлено было, чтобы промежутокъ между парламентомъ и парламентомъ никогда не продолжался болѣе трехъ лѣтъ, и чтобы отчетные чиновники, въ случаѣ невоспослѣдованія въ надлежащее время предписаній за большою печатью" созывали безъ нихъ электоральныя собранія для выбора представителей. Звѣздная палата, Верховная коммисія и Іоркскій совѣтъ были уничтожены. Люда, претерпѣвшіе жестокія истязанія и заключенные въ отдаленныя тюрьмы, вновь получили свободу. На главныхъ министрахъ короны месть націи разразилась безпощадно. Лордъ хранитель печати, примасъ и лордъ-намѣстникъ объявлены были государственными преступниками. Финчъ спасся бѣгствомъ. Подъ былъ заключенъ въ Тоуэръ. Страффордъ былъ обвиненъ въ государственной измѣнѣ и казненъ на основаніи акта о гражданской смерти. Въ тотъ самый день, когда прошелъ этотъ актъ, король далъ свое соизволеніе на законъ, которымъ обязался не откладывать, не отсрочивать и не распускать существующаго парламента безъ его согласія.
Послѣ десяти мѣсяцевъ усидчиваго труда, палаты, въ сентябрѣ 1641 года, отложили на короткое время свои засѣданія, и король посѣтилъ Шотландію. Онъ съ трудомъ успокоилъ это королевство, согласившись не только оставить свои планы церковной реформы, но даже издать, весьма неохотно, актъ, объявлявшій, что епископство было противно слову Божію.
Вакаціи англійскаго парламента продолжались шесть недѣль. День, когда палаты вновь собрались, — одна изъ замѣчательныхъ эпохъ въ нашей исторіи. Съ этого дня начинается корпоративное существованіе двухъ великихъ партій, которыя всегда потомъ поперемѣнно управляли страною. Въ сущности, различіе, сдѣлавшееся тогда очевиднымъ, всегда существовало и всегда должно существовать. Его начало коренится въ разнообразіи характеровъ, умовъ и интересовъ, которое встрѣчается и будетъ встрѣчаться во всѣхъ обществахъ, пока духъ человѣческій не перестанетъ увлекаться въ противоположныя стороны прелестью привычки и прелестью новизны. Не только въ политикѣ, но и въ литературѣ, въ искусствѣ, въ наукѣ, въ хирургіи и механикѣ, въ мореплаваніи и земледѣліи, и даже въ самой математикѣ, находимъ мы это различіе. Вездѣ есть классъ людей, которые страстно прилѣпляются ко всему старому и которые, даже убѣжденные неотразимыми доводами, что нововведеніе было бы благодѣтельно, соглашаются на него со многими сомнѣніями и дурными предсказаніями. Равнымъ образомъ вездѣ мы находимъ другой классъ людей, пылкихъ въ своихъ надеждахъ, смѣлыхъ въ своихъ теоріяхъ, вѣчно стремящихся впередъ, быстро различающихъ несовершенства во всемъ существующемъ, расположенныхъ легко думать объ опасностяхъ и неудобствахъ, какія сопряжены съ улучшеніями, и расположенныхъ принимать всякую перемѣну за улучшеніе. Въ мнѣніяхъ обоихъ классовъ есть нѣчто, достойное одобренія. Но лучшіе образцы каждаго изъ нихъ находятся не далеко отъ общей между ними границы. Крайній отдѣлъ одного класса состоитъ изъ суевѣрныхъ идіотовъ; крайній отдѣлъ другаго состоитъ изъ поверхностныхъ и безпечныхъ эмпириковъ.
Не подлежитъ сомнѣнію, что уже въ первыхъ нашихъ парламентахъ можно было бы различить группу членовъ, заботившуюся о сохраненіи, и группу, домогавшуюся реформы существовавшаго порядка. Но, пока сессіи законодательнаго собранія были кратковременны, группы эти не принимали опредѣленныхъ и постоянныхъ формъ, не собирались вокругъ признанныхъ вождей и не усвоивали себѣ отличительныхъ именъ, девизовъ и лозунговъ. Въ теченіе первыхъ мѣсяцевъ Долгаго парламента, негодованіе, возбужденное многими годами беззаконнаго угнетенія, было такъ сильно и единодушно, что палата общинъ дѣйствовала какъ одинъ человѣкъ. Злоупотребленіе за злоупотребленіемъ исчезало безъ борьбы. Если незначительное меньшинство представительнаго собранія и желало удержать Звѣздную палату и Верховную коммисію, то меньшинство это, устрашенное энтузіазмомъ и численнымъ превосходствомъ реформаторовъ, довольствовалось тайнымъ сожалѣніемъ объ учрежденіяхъ, которыхъ нельзя было защищать открыто, съ надеждою на успѣхъ. Въ позднѣйшее время роялисты нашли удобнымъ обозначить раздѣленіе между собою и своими противниками заднимъ числомъ и приписать актъ, возбранявшій королю распускать или отсрочивать парламентъ, актъ о трехлѣтіи, обвиненіе министровъ и осужденіе Страффорда той факціи, которая потомъ вела войну противъ короля. Но эта увертка принадлежитъ къ числу самыхъ недобросовѣстныхъ, каждая изъ этихъ сильныхъ мѣръ дѣятельно поощрялась людьми, бывшими впослѣдствіи передовыми между кавалерами. Ни одинъ республиканецъ не говорилъ о продолжительномъ дурномъ управленіи Карла строже Кольпеппера. Замѣчательнѣйшую рѣчь въ пользу билля о трехлѣтіи произнесъ Дигби. Обвиненіе лорда хранителя печати было предложено Фокландомъ. Требованіе, чтобы лордъ-намѣстникъ содержался въ строгомъ заключеніи, было предъявлено у балюстрады лордовъ Гайдомъ. Признаки серьёзнаго разъединенія только тогда обнаружились, когда былъ предложенъ законъ объ осужденіи Страффорда. Да и противъ этого закона, закона, котораго ничто не могло оправдать, кромѣ крайней необходимости, подали голосъ не болѣе шестидесяти членовъ палаты общинъ. Извѣстно, что Гайдъ не былъ въ числѣ меньшинства, и что Фокландъ не только вотировалъ съ большинствомъ, но и сильно говорилъ въ пользу билля. Даже тѣ немногіе, которые не рѣшались назначить смертную казнь обратно дѣйствующимъ узаконеніемъ, сочли нужнымъ выразить полнѣйшее отвращеніе къ характеру и управленію Страффорда.
Но подъ этимъ наружнымъ согласіемъ таился великій расколъ, и когда, въ октябрѣ 1641 года, парламентъ, послѣ короткихъ вакацій, снова собрался, двѣ враждебныя партіи, существенно одинаковыя съ тѣми, которыя, подъ разными именами, всегда потомъ боролись и доселѣ борются за управленіе общественными дѣлами, стали лицемъ другъ къ другу. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ онѣ означались именами кавалеровъ и круглоголовыхъ. Впослѣдствіи онѣ были названы торіями и вигами, и, кажется, названія эти не скоро выйдутъ изъ употребленія.
Не трудно было бы сочинить пасквиль или панегирикъ по поводу каждой изъ этихъ знаменитыхъ факцій. Ни одинъ человѣкъ, не совсѣмъ лишенный разсудка и чистосердечія, не станетъ отрицать, что на репутаціи партіи, къ которой онъ принадлежитъ, есть много темныхъ пятенъ, или что партія, противъ которой онъ ратуетъ, можетъ справедливо хвалиться многими славными именами, многими геройскими подвигами и многими великими услугами, оказанными государству. Дѣло въ томъ, что, хотя обѣ партіи часто заблуждались серьёзно, Англія не могла бы обойдтись ни безъ той, ни безъ другой. Если въ ея учрежденіяхъ свобода и порядокъ, выгоды, проистекающія отъ введенія новизны, и выгоды, проистекающія отъ сохраненія старины, соединялись въ размѣрахъ нигдѣ, кромѣ ея, неизвѣстныхъ, то мы можемъ приписать эту счастливую особенность энергическимъ борьбамъ и поперемѣннымъ побѣдамъ двухъ соперничествующихъ конфедерацій государственныхъ людей, конфедераціи, ратующей за авторитетъ и древность, и конфедераціи, ратующей за свободу и прогрессъ.
Необходимо вспомнить, что различіе между двумя великими отдѣлами англійскихъ политиковъ всегда было различіемъ скорѣе степени, нежели принципа. Направо и налѣво были извѣстные предѣлы, которые переступались очень рѣдко. Нѣсколько энтузіастовъ съ одной стороны готовы были сложить всѣ наши законы и вольности къ стопамъ нашихъ королей Нѣсколько энтузіастовъ съ другой стороны были наклонны преслѣдовать, путемъ нескончаемыхъ гражданскихъ смутъ, любезный имъ призракъ республики. Но огромное большинство защитниковъ короны питало отвращеніе къ деспотизму, и огромное большинство поборниковъ народныхъ правъ питало отвращеніе къ анархія. Дважды, въ теченіе XVII столѣтія, откладывали обѣ партіи свои раздоры и соединяли свои силы въ общемъ дѣлѣ. Первая ихъ коалиція возстановила наслѣдственную монархію. Вторая ихъ коалиція спасла конституціонную свободу.
Надлежитъ также замѣтить, что эти двѣ партіи никогда не были цѣлою націею и, даже вмѣстѣ взятыя, никогда не составляли большинства націи. Между ними всегда была огромная масса, которая не приставала твердо ни къ одной изъ нихъ, которая иногда оставалась косно-нейтральною, а иногда колебалась между ними обѣими. Эта масса не разъ переходила въ нѣсколько лѣтъ изъ одной крайности въ другую и обратно. Иногда она мѣняла стороны потому только, что ей надоѣдало поддерживать однихъ и тѣхъ же людей, иногда потоку, что она пугалась собственныхъ своихъ безчинствъ, а иногда потому, что ждала невозможнаго и обманывалась въ ожиданіяхъ. Но какъ только она склонялась всею своею тяжестью на ту или на другую сторону, сопротивленіе на время дѣлалось невозможнымъ.
Когда соперничествующія партіи впервые явились въ опредѣленной формѣ, силы ихъ, казалось, были распредѣлены почти равномѣрно. На сторонѣ правительства было огромное большинство аристократовъ и тѣхъ зажиточныхъ джентльменовъ хорошаго происхожденія, которымъ недоставало только аристократическаго титула. Послѣдніе, вмѣстѣ съ своими кліентами, поддержкою которыхъ могли располагать, составляли не малую силу въ государствѣ. На той же самой сторонѣ были: масса духовенства, оба университета и всѣ тѣ міряне, которые были сильно привержены къ епископальному управленію и къ англиканскому церковному уставу. Эти почтенные классы находились въ обществѣ нѣкоторыхъ союзниковъ, гораздо менѣе приличныхъ, нежели они сами. Пуританская строгость прогнала въ королевскую фикцію всѣхъ, сдѣлавшихъ удовольствіе своимъ занятіемъ, всѣхъ, имѣвшихъ склонность къ волокитству, блестящимъ нарядамъ, или къ изящнымъ искусствамъ. За ними послѣдовали всѣ, живущіе забавою чужаго досуга, отъ живописца и комическаго поэта до канатнаго плясуна и скомороха. Эти артисты хорошо знали, что они подъ сѣнью блестящаго и нышнаго деспотизма могли преуспѣвать, а подъ строгою ферулою ригористовъ должны были умирать съ голоду. За то же дѣло стояли всѣ до одного католики. Королева, дочь Франціи, была того же, какъ и они, вѣроисповѣданія. О ея супругѣ было извѣстно, что онъ питалъ къ ней сильную привязанность и не мало-таки побаивался ея. Несомнѣнно будучи протестантомъ по убѣжденію, онъ смотрѣлъ на исповѣдниковъ древней религіи безъ всякаго недоброжелательства и охотно готовъ былъ оказывать имъ терпимость гораздо шире той, какую былъ расположенъ допустить въ отношеніи пресвитеріанъ. Если бы оппозиція одержала верхъ, кровожадные законы, изданные противъ папистовъ въ царствованіе Елисаветы, по всей вѣроятности, были бы строго приведены въ дѣйствіе. Поэтому, самыя сильныя причины побуждали католиковъ принимать сторону двора. Они вообще дѣйствовали съ осторожностью, навлекшею на нихъ упрекъ въ трусости и индифферентизмѣ; но, по всей вѣроятности, соблюдая большую сдержанность, они принимали въ соображеніе интересы короля наравнѣ съ своими собственными. Они оказали бы ему плохую услугу, если бы заняли видное мѣсто между его друзьями.
Главная сила оппозиціи распредѣлялась между мелкими сельскими Фригольдерами и между городскими купцами и лавочниками. Но во главѣ ихъ стояло грозное меньшинство аристократіи, меньшинство, заключавшее въ себѣ богатыхъ и могущественныхъ графовъ Нортумберландовъ, Бедфордовъ, Варвиковъ, Станфордовъ, Эссексовъ и разныхъ другихъ лордовъ съ огромнымъ состояніемъ и вліяніемъ. Въ тѣхъ же рядахъ находилась вся масса протестантскихъ нонконформистовъ и большая часть тѣхъ членовъ установленной церкви, которые все еще держались кальвинистскихъ мнѣній, бывшихъ, за сорокъ лѣтъ передъ тѣмъ, общепринятыми мнѣніями прелатовъ и духовенства. Городскія корпораціи, за немногими исключеніями, принимали ту же самую сторону. Въ палатѣ общинъ оппозиція преобладала, но не очень рѣшительно.
Ни та, ни другая партія не имѣла недостатка въ сильныхъ доказательствахъ необходимости мѣръ, которыя она желала принять. Доводы просвѣщеннѣйшихъ роялистовъ могутъ быть выражены вкратцѣ слѣдующимъ образомъ: — «Правда, большія злоупотребленія существовали, но они уничтожены. Правда, драгоцѣнныя права нарушались, но они возстановлены и ограждены новыми гарантіями. Засѣданія государственныхъ чиновъ, вопреки всѣмъ прежнимъ примѣрамъ и духу конституціи, не имѣли мѣста одиннадцать лѣтъ; но теперь приняты мѣры, чтобы отнынѣ никогда не проходило трехъ лѣтъ безъ парламента. Звѣздная палата, Верховная коммисія, Іоркскій совѣтъ угнетали и грабили насъ, но эти ненавистныя судилища уже не существуютъ. Лордъ намѣстникъ стремился къ утвержденію военнаго деспотизма, но онъ за свою измѣну поплатился головою. Примасъ осквернилъ наше богослуженіе папистскими обрядами и наказывалъ насъ за религіозныя колебанія съ папистскою жестокостью, но онъ ожидаетъ въ Тоуэрѣ приговора своихъ перовъ. Лордъ хранитель печати утвердилъ планъ, на основаніи котораго собственность каждаго человѣка въ Англіи ставилась въ зависимость отъ произвола короны; но онъ подвергся опалѣ, разоренію и принужденъ былъ бѣжать въ чужой край. Служители тиранніи поплатились за свои преступленія. Жертвы тиранніи получили возмездіе за свои страданія. При такихъ обстоятельствахъ было бы въ высшей степени неблагоразумно упорствовать въ томъ образѣ дѣйствій, который былъ справедливъ и необходимъ, когда мы, послѣ долгаго промежутка, впервые собрались и нашли всю администрацію одною массою злоупотребленій. Пора остеречься, чтобы, преслѣдуя побѣду надъ деспотизмомъ, не впасть намъ въ анархію. Не въ нашей власти было ниспровергнуть дурныя учрежденія, недавно удручавшія наше отечество, безъ потрясеній, которыя расшатали основанія правленія. Теперь, когда эти учрежденія пали, мы должны поспѣшить поддержать зданіе, громить которое недавно было нашимъ долгомъ. Отнынѣ нашею мудростью будетъ глядѣть съ недовѣріемъ на планы нововведенія и охранять отъ посягательства всѣ прерогативы, которыми законъ, для общаго блага, вооружилъ государя.»
Таковы были воззрѣнія тѣхъ людей, вождемъ которыхъ можно считать доблестнаго Фокланда. Съ другой стороны, люди не менѣе способные и достойные, не менѣе сильно возражали, что безопасность, какою пользовались вольности англійскаго народа, была скорѣе мнимая, нежели дѣйствительная, и что деспотическіе замыслы двора возобновились бы тотчасъ, какъ только ослабѣла бы бдительность общинъ. Правда, — таковы были доводы Пима, Голлиса и Гампдена, — многіе хорошіе законы изданы; но если бы хорошихъ законовъ было достаточно для обузданія короля, то подданные его не имѣли бы причины когда-либо жаловаться на его управленіе. Новые статуты, конечно, были не важнѣе Великой Хартіи или Прошенія о Правѣ. А между тѣмъ ни Великая Хартія, освященная чествованіемъ четырехъ столѣтій, ни Прошеніе о Правѣ, утвержденное, по зрѣломъ обсужденіи и по важнымъ соображеніямъ, самимъ Карломъ, не оказались достаточными для защиты народа. Если разъ отбросить узду страха, если разъ дозволить духу оппозиціи задремать, всѣ, обезпеченія англійской свободы ограничатся однимъ королевскимъ словомъ; а долгимъ и суровымъ опытомъ доказано, что на него полагаться невозможно.
Обѣ партіи еще смотрѣли другъ на друга съ осторожною враждебностью и еще не мѣрялись силами, когда пришло извѣстіе, воспламенившее страсти и подкрѣпившее мнѣнія каждой изъ нихъ. Великіе вожди Ольстера, которые, при восшествіи на престолъ Іакова, послѣ долгой борьбы, подчинились королевской власти, не долго сносили униженіе зависимости. Они составили заговоръ противъ англійскаго правительства и были обвинены въ государственной измѣнѣ. Ихъ огромныя имѣнія подверглись конфискаціи въ пользу короны и вскорѣ населились тысячами англійскихъ и шотландскихъ выходцевъ. Новые поселенцы цивилизаціею и образованностью далеко превосходили туземное населеніе и иногда злоупотребляли своимъ превосходствомъ. Вражда, порожденная племеннымъ различіемъ, усилилась различіемъ религіознымъ. Подъ желѣзною ферулою Вентворта почти не слышалось ропота; но, когда этотъ тяжелый гнетъ прекратился, когда Шотландія подала примѣръ успѣшнаго сопротивленія, когда Англія отвлеклась внутренними раздорами, — сдержанная ярость ирландцевъ разразилась дѣлами страшнаго насилія. Первобытное населеніе вдругъ возстало на колонистовъ. Война, которой національная и религіозная ненависть придала характеръ особенной свирѣпости, опустошила Ольстеръ и распространилась на сосѣднія провинціи. Дублинскій замокъ только-что не считался въ опасности. Каждая почта привозила въ Лондонъ преувеличенныя описанія жестокостей, которыхъ, безъ всякаго преувеличенія, достаточно было для возбужденія жалости и ужаса. Эти худыя вѣсти довели до крайности ревность обѣихъ великихъ партій, стоявшихъ въ боевомъ порядкѣ другъ противъ друга въ Вестминстерѣ. Роялисты утверждали, что въ такомъ критическомъ положеніи первымъ долгомъ всякаго истиннаго англичанина и протестанта было усилить власть государя. Оппозиціи казалось, что причины противодѣйствовать ему и обуздывать его были теперь сильнѣе, чѣмъ когда-либо. Опасность, въ какой находилось государство, безъ сомнѣнія, была основательною причиною, чтобы дать обширное полномочіе надежному правителю; но она же была основательною причиною, чтобы отнять полномочіе у правителя, который въ душѣ былъ общественнымъ врагомъ. Сформировать большую армію всегда было главною задачею короля. Большая армія должна была теперь быть сформирована. Надлежало опасаться, чтобы, за неимѣніемъ новыхъ гарантій, силы, сформированныя для усмиренія Ирландіи, не были употреблены противъ вольностей Англіи. И это было еще не все. Ужасное подозрѣніе, несправедливое, конечно, но не совсѣмъ лишенное смысла, возникло во многихъ умахъ. Королева была явная католичка; король, по мнѣнію пуританъ, которыхъ онъ безпощадно преслѣдовалъ, вовсе не былъ искреннимъ протестантомъ: двоедушіе его было такъ очевидно, что не было предательства, къ которому его подданные не могли бы, болѣе или менѣе основательно, считать его способнымъ. Въ народѣ скоро стали перешептываться, что возстаніе католиковъ Ольстера было частью обширнаго мрачнаго дѣла, задуманнаго въ Вайтголлѣ.
Послѣ нѣсколькихъ недѣль приготовленія, первое великое парламентское столкновеніе между партіями, которыя съ тѣхъ поръ всегда боролись и донынѣ борются за управленіе націею, послѣдовало 22 ноября 1641. Оппозиція предложила палатѣ общинъ представить королю ремонстрацію, исчислявшую недостатки его управленія со времени его восшествія на престолъ и выражавшую недовѣріе, съ какимъ народъ все еще смотрѣлъ на его политику. То самое собраніе, которое, за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ, единодушно требовало уничтоженія злоупотребленій, теперь раздѣлилось ни двѣ яростныя и упорныя партіи почти одинаковой силы. Послѣ жаркаго пренія, длившагося нѣсколько часовъ, ремонстрація была принята большинствомъ лишь одиннадцати голосовъ.
Результатъ этой борьбы былъ въ высшей степени благопріятенъ для консервативной партіи. Не подлежало сомнѣнію, что только какое-нибудь великое безразсудство могло помѣшать ей пріобрѣсти въ скоромъ времени перевѣсъ въ нижней палатѣ. Въ верхней палатѣ она уже преобладала. Для обезпеченія ея успѣха, недоставало только, чтобы король всѣмъ своимъ поведеніемъ доказалъ уваженіе къ районамъ и добросовѣстность въ отношеніи къ своимъ подданнымъ.
Первыя его мѣры подавали хорошія надежды. Онъ, казалось, созналъ наконецъ, что коренная перемѣна системы была необходима, и благоразумно примирился съ тѣмъ, чего нельзя было долѣе избѣгать. Онъ объявилъ свое рѣшеніе управлять въ согласіи съ общинами и для этого призывать въ свои совѣты людей, къ талантамъ и нравственнымъ свойствамъ которыхъ общины могли бы имѣть довѣріе. И выборъ былъ сдѣланъ не дурно. Фоклаидъ, Гайдъ и Кольпепперъ, всѣ трое отличившіеся участіемъ, какое принимали въ уничтоженіи злоупотребленій и наказаніи дурныхъ министровъ, были приглашены сдѣлаться довѣренными совѣтниками короны и получили торжественное увѣреніе Карла, что онъ, безъ ихъ вѣдома, не приметъ ни одной мѣры, такъ или иначе касающейся нижней палаты парламента.
Сдержи онъ это обѣщаніе, нѣтъ сомнѣнія, что реакція, бывшая уже въ ходу, очень скоро сдѣлалась бы на столько именно сильною, на сколько того пожелали бы достойнѣйшіе роялисты. Уже ярые члены оппозиціи начинали отчаяваться въ судьбѣ своей партіи, трепетать за собственную безопасность и поговаривать о продажѣ своихъ имѣній и переселеніи въ Америку. Если прекрасная будущность, начинавшая открываться передъ королемъ, внезапно потускнѣла, если его жизнь омрачилась бѣдствіемъ и наконецъ прекратилась насиліемъ, это должно быть приписано его собственному вѣроломству и презрѣнію къ закону.
Дѣло, кажется, въ томъ, что онъ ненавидѣлъ обѣ партіи, на которыя дѣлилась палата общинъ. И это не удивительно: въ обѣихъ этихъ партіяхъ любовь къ свободѣ и любовь къ порядку были смѣшаны, хотя и въ различныхъ пропорціяхъ. Совѣтники, которыми необходимость заставила его окружить себя, были ему вовсе не по-сердцу. Они участвовали въ осужденіи его тиранніи, въ обузданіи его власти и въ наказаніи его орудій. Правда, они были теперь готовы защищать строго-законными средствами его строго-законныя прерогативы; но они съ ужасомъ отступили бы отъ мысли воскресить коренную систему Вентворта. Поэтому, въ глазахъ короля они были измѣнниками, отличавшимися отъ Пима и Гампдена только степенью мятежнической злобы.
Сообразно съ этимъ, онъ, спустя нѣсколько дней послѣ того, членовъ, какъ обѣщалъ вождямъ конституціонныхъ роялистовъ не принимать никакой особенной мѣры безъ ихъ, вѣдома, составилъ рѣшеніе самое важное во всей его жизни, тщательно скрывалъ это рѣшеніе отъ нихъ и привелъ его въ исполненіе такъ, что поразилъ ихъ стыдомъ и ужасомъ. Онъ поручилъ генералъ-атторнею обвинить передъ палатою лордовъ въ государственной измѣнѣ Пима, Голлиса, Гампдена и другихъ членовъ палаты общинъ. Не довольствуясь этимъ вопіющимъ нарушеніемъ Великой Хартіи и неизмѣннаго вѣковаго обычая, онъ отправился лично, въ сопровожденіи вооруженныхъ людей, схватить предводителей оппозиціи въ стѣнахъ парламента.
Попытка не удалась. Обвиненные члены оставили палату незадолго до прихода туда Карла. Въ чувствованіяхъ, какъ парламента, такъ и страны, послѣдовалъ внезапный и крутой переломъ. Самое благопріятное мнѣніе, какое когда-либо составлялось о поведеніи короля въ этомъ случаѣ его пристрастнѣйшими заступниками, заключается въ томъ, что онъ имѣлъ слабость пассивно увлечься въ грубое безразсудство дурными совѣтами своей жены и придворныхъ. Но общій голосъ громко обвинялъ его въ гораздо важнѣйшемъ преступленіи. Въ тотъ самый моментъ, когда его подданные, послѣ долгаго отчужденія, произведеннаго его дурнымъ управленіемъ, возвращались къ нему съ чувствами довѣрія и привязанности, онъ вознамѣрился нанести смертельный ударъ всѣмъ ихъ драгоцѣннѣйшимъ правамъ, привилегіямъ парламента, самому принципу суда присяжныхъ. Онъ показалъ, что оппозиція его деспотическимъ планамъ была въ его глазахъ преступленіемъ, которое могло быть искуплено только кровью. Онъ нарушилъ клятву не только передъ своимъ великимъ совѣтомъ и народомъ, но и передъ собственными своими приверженцами. Онъ сдѣлалъ попытку, которая, не помѣшай ей непредвидѣнный случай, по всей вѣроятности, произвела бы кровавую схватку вокругъ президентскаго кресла. Лица, игравшія главную роль въ нижней палатѣ, почувствовали теперь, что не только ихъ сила и популярность, но даже участь ихъ земель и головъ, зависѣла отъ исхода борьбы, въ которой они были замѣшаны. Ослабѣвшая ревность партіи, оппозиціонной двору, оживилась въ одно мгновеніе. Въ теченіе ночи, слѣдовавшей за преступнымъ покушеніемъ, все лондонское Сити было въ оружіи. Въ нѣсколько часовъ дороги, ведущія къ столицѣ, покрылись толпами йоменовъ, быстро спѣшившихъ къ Вестминстеру съ знаками парламентскаго дѣла на шляпахъ. Въ палатѣ общинъ оппозиція разомъ сдѣлалась неодолимою и болѣе чѣмъ двумя третями голосовъ приняла безпримѣрно-суровыя рѣшенія. Сильные отряды городской милиціи, правильно чередовавшіеся, стояли на стражѣ вокругъ Вестминстеръ-Голля. Ворота королевскаго дворца ежедневно осаждались яростною толпою, насмѣшки и проклятія которой слышались даже въ аудіенцъ-залѣ, и придворные служители съ трудомъ могли удерживать ее внѣ королевскихъ покоевъ. Если бы Карлъ остался подолѣе въ своей бурной столицѣ, общины, по всей вѣроятности, нашли бы предлогъ сдѣлать его, съ соблюденіемъ внѣшнихъ формъ уваженія, государственнымъ плѣнникомъ.
Онъ покинулъ Лондонъ, чтобы никогда не возвращаться туда отъѣздъ до наступленія дня грознаго и достопамятнаго разсчета. Начались переговоры, длившіеся нѣсколько мѣсяцевъ. Враждовавшія стороны то и дѣло мѣнялись взаимными обвиненіями. Всякое примиреніе сдѣлалось невозможнымъ. Неминуемая кара, ожидающая закоренѣлое вѣроломство, наконецъ постигла короля. Тщетно ручался онъ своимъ королевскимъ словомъ и призывалъ небо въ свидѣтели искренности своихъ обѣщаній. Недовѣріе, съ какимъ его противники смотрѣли на него, не могло быть устранено ни клятвами, ни договорами. Они были убѣждены, что ихъ безопасность была возможна только при совершенной его безпомощности. Ихъ требованіе, поэтому, заключалось въ томъ, чтобы онъ отрекся не только отъ тѣхъ прерогативъ, которыя онъ присвоилъ себѣ вопреки древнимъ законамъ и собственнымъ своимъ недавнимъ обѣщаніямъ, но и отъ другихъ прерогативъ, которыми англійскіе короли пользовались съ незапамятнаго времени и продолжаютъ пользоваться до настоящаго дня. Ни назначеніе въ министры, ни пожалованіе въ пёры не должно было происходить безъ согласія палатъ. Въ особенности, государь долженъ былъ отречься отъ той верховной военной власти, которая искони принадлежала государскому сану.
Чтобы Карлъ согласился на такія требованія, пока у него оставались какія-нибудь средства сопротивленія, нечего было ожидать. Однако трудно будетъ доказать, что палаты могли бы безопасно требовать меньшаго. Онѣ были истинно въ самомъ затруднительномъ положеніи. Огромное большинство націи было твердо привязано къ наслѣдственной монархіи. Тѣ, которые держались республиканскихъ мнѣній, были пока малочисленны и не осмѣливались высказаться. Поэтому, невозможно было уничтожить королевское правленіе. А между тѣмъ было ясно, что никакого довѣрія нельзя было оказывать королю. Нелѣпо было бы со стороны тѣхъ, которые недавнимъ опытомъ убѣдились, что онъ стремился къ ихъ уничтоженію, удовольствоваться представленіемъ ему новаго Прошенія о Правѣ и полученіемъ отъ него новыхъ обѣщаній, подобныхъ тѣмъ, какія онъ неоднократно давалъ и нарушалъ. Одно лишь отсутствіе войска помѣшало ему совершенно ниспровергнуть древнюю конституцію государства. Теперь необходимо было набрать большое регулярное войско для завоеванія Ирландіи, и потому было бы сущимъ безуміемъ оставить его въ обладаніи тою полнотою военной власти, какою пользовались его предки.
Когда страна находится въ такомъ положенія, въ какомъ находилась тогда Англія, когда королевскій санъ внушаетъ любовь и почтеніе, а лицо, облеченное этимъ саномъ, возбуждаетъ ненависть и недовѣріе, — путь, который надлежитъ избрать, казалось бы, очевиденъ. Достоинство сана слѣдуетъ сохранять; лицо слѣдуетъ устранить. Такъ поступили наши предки въ 1399 и въ 1689 годахъ. Будь въ 1642 году человѣкъ, занимавшій положеніе, подобное тому, какое Генрихъ Ланкастерскій занималъ во время низложенія Ричарда II. и какое принцъ Оранскій занималъ во время низложенія Іакова II, палаты, по всей вѣроятности, перемѣнили бы династію и не сдѣлали бы никакой существенной перемѣны въ конституціи. Новый король, призванный на престолъ по ихъ выбору и зависимый отъ ихъ поддержки, находился бы въ необходимости управлять согласно съ ихъ желаніями и мнѣніями. Но принца королевской крови не было въ парламентской партія, и хотя эта партія заключала въ себѣ многихъ людей высокаго сана и многихъ людей отличныхъ способностей, однако въ ней не было никого, столь замѣтно возвышавшагося надъ остальными, чтобы его можно было предложить кандидатомъ на корону. Такъ какъ безъ короля нельзя было обойтись, а новаго короля нельзя было найти, то необходимо было оставить королевскій титулъ за Карломъ. Поэтому, оставалось одно только средство, а именно: отдѣлить королевскій титулъ отъ королевскихъ прерогативъ.
Перемѣна, которую палаты предложили сдѣлать въ нашихъ учрежденіяхъ, опредѣлительно выраженная и систематически изложенная въ статьяхъ договора, кажется чрезвычайною; въ дѣйствительности же она немногимъ болѣе той перемѣны, которая въ слѣдующемъ поколѣніи была совершена Революціею. Правда, что во время Революціи государь не былъ лишенъ по закону власти назначать своихъ министровъ; но правда и то, что со времени Революціи никакое министерство не могло оставаться ни своемъ посту шесть мѣсяцевъ въ оппозиціи съ духомъ палаты общинъ. Правда, что государь до сихъ поръ обладаетъ властью жаловать въ пёры и еще болѣе важною властью меча; но правдѣ и то, что въ употребленіи той и другой власти государь, со времени Революціи, всегда былъ руководимъ совѣтниками, пользовавшимися довѣріемъ представителей націи. Въ сущности, вожди партіи круглоголовыхъ въ 1642 году и государственные люди, которые, почти полу столѣтіемъ позже, произвели Революцію, имѣли совершенно одинаковую цѣль въ виду. Цѣлью этою было покончить борьбу между короною и парламентомъ предоставленіемъ парламенту верховнаго контроля надъ исполнительною администраціею. Государственные люди Революція достигли этого косвеннымъ образомъ, перемѣною династіи. Круглоголовые 1642 года, не будучи въ состояніи перемѣнить династію, принуждены были избрать прямой путь къ своей цѣли.
Мы не можемъ, однако, удивляться, что требованія оннозяціи, клонившіяся къ полной и формальной передачѣ парламенту правъ, всегда принадлежавшихъ коронѣ, оскорбили ту великую партію, отличительныя черты которой суть уваженіе къ установленной власти я боязнь насильственнаго нововведенія. Эта партія незадолго передъ тѣмъ надѣялась пріобрѣсти мирными средствами перевѣсъ въ палатѣ общинъ; но всѣ такія надежды погибли. Двуличность Карла сдѣлала его старинныхъ враговъ непримиримыми, оттолкнула въ ряды недовольныхъ множество умѣренныхъ людей, совсѣмъ было готовыхъ перейти на его сторону, и такъ жестоко огорчила лучшихъ его друзей, что они нѣсколько времени держались въ сторонѣ, безмолвно стыдись и негодуя. Теперь же конституціонные роялисты были принуждены выбрать любую изъ двухъ опасностей, и они сочли своимъ долгомъ скорѣе соединиться вокругъ государя, прежнее поведеніе котораго они осуждали, и слово котораго внушало имъ мало довѣрія, нежели допустить униженіе королевскаго сама и совершенное преобразованіе государственнаго устройства. Съ такими чувствами, многіе люди, доблести и способности которыхъ сдѣлали бы честь всякому дѣлу, стали на сторону короля.
Въ августѣ 1642 года мечъ былъ наконецъ обнаженъ, и усобной вскорѣ почти въ каждомъ ширѣ королевства двѣ враждебныя партіи явились въ оружіи другъ противъ друга. Не легко сказать, которая изъ боровшихся партій была вначалѣ наиболѣе грозною. Палаты располагали Лондономъ и графствами вокругъ Лондона, флотомъ, всѣми судами на Темзѣ и большею частью обширныхъ городовъ и приморскихъ портовъ. Онѣ имѣли въ своемъ распоряженіи почти всѣ военные припасы королевства и были въ состояніи взимать пошлины, какъ съ товаровъ, привозимыхъ изъ чужихъ краевъ, такъ и съ нѣкоторыхъ важныхъ произведеній внутренней промышлености. Король былъ дурно снабженъ артиллеріею и боевыми снарядами. Подати, которыя онъ налагалъ на сельскіе округи, занятые его войсками, по всей вѣроятности, доставляли сумму гораздо меньше той, какую парламентъ получалъ съ одного города Лондона. Дѣйствительно, по части денежной помощи онъ полагался главнымъ образомъ на щедрость своихъ богатыхъ приверженцевъ. Многіе изъ нихъ отдавали въ залогъ свои земли, закладывали свои драгоцѣнности и переплавляли свои серебряныя блюда и крестильницы, съ цѣлью помочь ему. Но опытъ вполнѣ доказалъ, что добровольная щедрость отдѣльныхъ лицъ, даже во времена величайшаго энтузіазма, составляетъ скудный финансовый источникъ въ сравненія съ строгимъ и методическимъ податнымъ сборомъ, одинаково гнетущимъ и желающихъ и нежелающихъ.
Карлъ, впрочемъ, имѣлъ одно преимущество, которое, воспользуйся онъ имъ какъ слѣдуетъ, съ избыткомъ вознаградило бы за недостатокъ припасовъ и денегъ, и которое, не смотря на его дурныя распоряженія, давало ему, въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, перевѣсъ въ войнѣ. Его войска сражались вначалѣ гораздо лучше парламентскихъ. Обѣ армія, правда, почти вполнѣ состояли изъ людей, никогда не видавшихъ поля сраженія.. Тѣмъ не менѣе разница была велика. Ряды парламентской армія были наполнены наемниками, которыхъ завербоваться побуждали нужда и праздность. Гампдена полкъ считался однимъ изъ лучшихъ; но даже и Гампдена полкъ, по отзыву Кромвелля, былъ просто сборищемъ половыхъ и лакеевъ безъ мѣстъ. Королевская армія, напротивъ, состояла большею частью изъ джентльменовъ, отважныхъ, пылкихъ, привыкшихъ считать безчестіе болѣе страшнымъ, чѣмъ смерть, привыкшихъ къ Фехтованію, къ употребленію огнестрѣльнаго оружія, къ смѣлой верховой ѣздѣ и къ мужественной и опасной забавѣ, удачно названной подобіемъ войны. Такіе джентльмены, красовавшіеся на своихъ любимыхъ коняхъ и командовавшіе небольшими отрядами, состоявшими изъ ихъ младшихъ братьевъ, конюховъ, лѣсничихъ и ловчихъ, способны были, съ перваго же дня по выступленія въ походъ, съ честью исполнить свою роль въ какой-нибудь схваткѣ. Стойкости, безпрекословнаго повиновенія, механической точности движеній, характеризующихъ регулярнаго солдата, эти храбрые волонтеры никогда не достигали. Но вначалѣ они имѣли дѣло съ врагами, такъ же мало дисциплинированными, какъ и они, и гораздо менѣе ихъ дѣятельными, сильными и отважными. Нѣкоторое время, поэтому, кавалеры одерживали верхъ почти въ каждой стычкѣ.
Палаты были несчастливы и въ выборѣ генерала. Санъ и богатство графа Эссекса дѣлали его однимъ изъ важнѣйшихъ членовъ парламентской партія. Онъ съ честью носилъ оружіе на материкѣ и въ началѣ войны пользовался высокою военною репутаціею, не менѣе кого-либо другаго въ Англіи. Но скоро оказалось, что онъ не годился для поста главнокомандующаго. У него было мало энергіи и вовсе не было самобытности. Методическая тактика, какой онъ научился въ Пфальцской войнѣ, не спасла его отъ позора быть настигнуту и разбиту такимъ полководцемъ, какъ Рупрехтъ, который не могъ притязать на что-нибудь выше славы предпріимчиваго партизана.
И офицеры, занимавшіе главныя должности подъ начальствомъ Эссекса, также не были способны пополнить то, чего недоставало въ немъ. За это, въ сущности, палаты едва ли подлежатъ порицанію. Въ странѣ, которая, на памяти старѣйшаго изъ жившихъ тогда лицъ, не вела сухопутной войны въ большихъ размѣрахъ, нельзя было найти генераловъ испытанной способности и доблести. Необходимо было, поэтому, на первыхъ порахъ довѣриться неиспытаннымъ людямъ, и предпочтеніе естественно было отдано людямъ, отличавшимся либо положеніемъ, либо способностями, обнаруженными въ парламентѣ. Но едва ли не въ одномъ только случаѣ былъ выборъ удачнымъ. Ни вельможи, ни ораторы не оказались хорошими воинами. Графъ. Стамфордъ, одинъ изъ знатнѣйшихъ дворянъ Англіи, былъ разбитъ роялистами при Страттонѣ. Натаніель Фи изъ, не уступавшій никому изъ своихъ современниковъ въ талантахъ къ гражданскимъ дѣламъ, обезславилъ себя малодушною сдачею Бристоля. Дѣйствительно, изъ всѣхъ государственныхъ людей, принявшихъ въ это время высшія военныя должности, одинъ Гампденъ перенесъ въ лагерь дарованіе и силу духа, которыя прославили его въ политикѣ.
Въ теченіе перваго года войны перевѣсъ былъ рѣшительно на сторонѣ роялистовъ. Они были побѣдителями какъ въ западныхъ, такъ и въ сѣверныхъ графствахъ. Они отняли у парламента Бристоль, второй городъ въ королевствѣ. Они выиграли нѣсколько сраженій и не потерпѣли ни одного серьёзнаго или постыднаго пораженія. Между круглоголовыми неудача начала производить раздоръ и недовольство. То заговоры, то мятежи, держали парламентъ въ тревогѣ. Признано было необходимымъ укрѣпить Лондонъ противъ королевской арміи и повѣсить нѣкоторыхъ недоброжелательныхъ гражданъ у собственныхъ дверей ихъ. Нѣкоторые изъ знатнѣйшихъ перовъ, дотолѣ остававшіеся въ Вестминстерѣ, бѣжали ко двору въ Оксфордъ, и, нѣтъ сомнѣнія, если бы дѣйствіями кавалеровъ въ это время управлялъ проницательный и могучій умъ, Карлъ скоро съ тріумфомъ вступилъ бы въ Вайтголль.
Но король пропустилъ благопріятную минуту, и она уже никогда не возвращалась. Въ августѣ 1643 года началъ онъ осаду города Глостера. Этотъ городъ былъ защищаемъ жителями и гарнизономъ съ такою рѣшимостью, какая, съ самаго начала войны, ни разу не обнаруживалась приверженцами парламента. Соревнованіе Лондона было возбуждено. Милиція Сити вызвалась идти всюду, гдѣ могла быть потребность въ ея услугахъ. Большое войско было поспѣшно собрано и двинулось къ западу. Осада Глостера была снята. Роялисты во всѣхъ частяхъ королевства пришли, въ уныніе; духъ парламентской партіи ожилъ, и отступники-лорды, незадолго передъ тѣмъ бѣжавшіе изъ Вестминстера въ Оксфордъ, поспѣшили назадъ изъ Оксфорда въ Вестминстеръ.
И вотъ новый и тревожный родъ симптомовъ началъ обнаруживаться въ разстроенномъ политическомъ тѣлѣ. Въ парламентской партіи, съ самаго начала, было нѣсколько людей, стремившихся къ цѣлямъ, отъ которыхъ большинство этой партіи отступило бы съ ужасомъ. Эти люди были въ религіи индепендентами. Они полагали, что всякая христіанская община имѣла, послѣ Христа, верховную юрисдикцію въ дѣлахъ духовныхъ, что аппеляціи въ провинціальные и національные синоды были противны св. Писанію почти не менѣе, чѣмъ аппеляціи въ судъ архіепископа кентербёрійскаго или въ Ватиканъ, и что папство, прелатство и пресвитеріанство были просто тремя видами одного великаго отступничества. Въ политикѣ индепенденты были, по выраженію тогдашнаго времени, коренными реформаторами (root and branch men), или, по тожественному выраженію нашего времени, радикалами. Не довольствуясь ограниченіемъ власти монарха, они желали воздвигнуть республику на развалинахъ древней англійской конституціи. Вначалѣ они были незначительны, какъ по числу, такъ и по вѣсу; но, прежде чѣмъ прошло два года войны, они сдѣлались, правда, не обширнѣйшею, но могущественнѣйшею факціею въ государствѣ. Нѣкоторые изъ старыхъ парламентскихъ вождей были похищены смертью; другіе лишились общественнаго довѣрія. Нимъ былъ похороненъ, съ королевскими почестями, между Плантагенетами. Гампденъ палъ достойнымъ образомъ, тщетно стараясь геройскимъ примѣромъ вдохнуть въ своихъ соратниковъ мужество противостать отчаянной кавалерія Рупрехта. Бедфордъ измѣнилъ дѣлу. Нортумберландъ былъ извѣстенъ ненадежностью. Эссексъ и его офицеры оказали мало энергіи и способности въ веденіи военныхъ операцій. При такихъ-то обстоятельствахъ, индепендентская партія, горячая, рѣшительная и неуступчивая, начала поднимать голову какъ въ лагерѣ, такъ и въ палатѣ общинъ.
Душею этой партіи былъ Оливеръ Кромвелль. Воспитанный для мирныхъ занятій, онъ, слишкомъ сорока лѣтъ отъ роду, принялъ должность въ парламентской арміи. Сдѣлавшись солдатомъ, онъ тотчасъ, проницательнымъ взоромъ генія, разглядѣлъ то, чего Эссексъ и люди, подобные Эссексу, при всей ихъ опытности, не въ состояніи были замѣтить. Онъ увидѣлъ отчетливо, въ чемъ заключалась сила роялистовъ и какимъ единственнымъ способомъ можно было одолѣть эту силу. Онъ увидѣлъ также, что для этой цѣли имѣлись обильные и превосходные матеріалы, правда, менѣе блестящіе, но болѣе прочные, чѣмъ тѣ, изъ какихъ были составлены храбрые эскадроны короля. Нужно было найти новобранцевъ, которые бы не были простыми наемниками, новобранцевъ приличнаго званія и серьёзнаго характера, богобоязненныхъ и ревностныхъ поборниковъ общественной свободы. Такими людьми наполнялъ онъ свой полкъ и, подчинивъ ихъ строгой дисциплинѣ, какой Англія дотолѣ никогда не знавала, внесъ въ ихъ умственную и нравственную природу страшно-сильныя возбудительныя начала.
Событія 1644 года вполнѣ доказали превосходство его дарованій. На югѣ, гдѣ командовалъ Эссексъ, парламентскія войска претерпѣли рядъ постыдныхъ пораженій; но на сѣверѣ побѣда при Марстонъ-Мурѣ вполнѣ вознаградила за все, что было потеряно въ другихъ мѣстахъ. Эта побѣда нанесла одинаково сильный ударъ какъ роялистамъ, такъ и партіи, дотолѣ господствовавшей въ Вестминстерѣ: очевидно было, что сраженіе, позорно проигранное пресвитеріанами, было вновь выиграно энергіею Кромвелля и непоколебимымъ мужествомъ дисциплинированныхъ имъ воиновъ.
Эти событія имѣли слѣдствіемъ постановленіе о самоотреченіи и новое устройство арміи. Подъ благовидными предлогами и со всѣми знаками уваженія, Эссексъ и большинство тѣхъ, которые занимали высокіе посты при немъ, были устранены, и веденіе войны было ввѣрено совершенно инымъ лицамъ. Ферфаксъ, храбрый солдатъ, но человѣкъ ограниченнаго ума и нерѣшительнаго характера, былъ номинальнымъ главнокомандующимъ войскъ; дѣйствительнымъ же ихъ главою былъ Кромвелль.
Кромвелль поспѣшилъ организовать всю армію на тѣхъ самыхъ началахъ, на которыхъ организовалъ онъ свой собственный полкъ. Какъ только эта операція совершилась, исходъ войны былъ рѣшенъ. Кавалерамъ пришлось теперь имѣть дѣло съ природною храбростью, равною ихъ собственной, съ энтузіазмомъ, сильнѣе ихъ собственнаго, и съ дисциплиною, какой у нихъ совершенно не было. Скоро сдѣлалось поговоркою, что солдаты Ферфакса и Кромвелля были людьми иной породы, нежели солдаты Эссекса. При Незби произошла первая великая сшибка между роялистами и преобразованною арміею палатъ. Побѣда круглогодовыхъ была полная и рѣшительная. За нею быстрою чередою послѣдовали другіе тріумфы. Въ нѣсколько мѣсяцевъ авторитетъ парламента былъ совершенно утвержденъ въ цѣломъ королевствъ. Карлъ бѣжалъ къ шотландцамъ, и — не слишкомъ-то похвальнымъ для ихъ національной чести образомъ — былъ выданъ ими его англійскимъ подданнымъ.
Пока исходъ войны былъ еще сомнителенъ, палаты казнили примаса, воспретили, въ предѣлахъ своей власти, употребленіе литургіи и потребовали, чтобы всѣ подписали тотъ знаменитый актъ, который извѣстенъ подъ именемъ торжественной лиги и ковенанта[31]. По окончаніи борьбы, дѣло нововведенія и отмщенія продолжалось еще съ большимъ жаромъ. Церковное устройство королевства было преобразовано. Большая часть прежняго духовенства была изгнана изъ бенефицій. Пени, часто разорительной величины, были наложены на роялистовъ, уже и безъ того приведенныхъ въ нищету огромными денежными вспоможеніями, доставленными королю. Многія имѣнія были конфискованы. Многіе опальные кавалеры находили нужнымъ покупать непомѣрною цѣною покровительство именитыхъ членовъ побѣдоносной партіи. Обширныя имущества, принадлежавшія коронѣ, епископамъ и капитуламъ, были отобраны въ казну и либо розданы въ даръ, либо назначены къ продажѣ съ публичнаго, торга. Вслѣдствіе этихъ споліацій, значительная часть англійской земли разомъ поступила въ продажу. Такъ какъ деньги были рѣдки, такъ какъ рынокъ былъ переполненъ, такъ какъ основаніе владѣльческаго права было ненадежно и такъ какъ страхъ, внушаемый могущественными покупщиками, препятствовалъ свободной конкурренціи, то цѣны часто бывали только номинальныя. Такимъ образомъ многія древнія и почтенныя фамиліи исчезли, и слѣдъ ихъ утратился; а многіе новые люди быстро достигли богатства.
Но, между тѣмъ, какъ палаты употребляли такимъ образомъ свою власть, она внезапно ускользнула изъ ихъ рукъ. Онѣ пріобрѣли ее тѣмъ, что вызвали къ бытію силу, которыя не когда быть обуздана. Лѣтомъ 1647 года, почти черезъ двѣнадцать мѣсяцевъ послѣ того, какъ послѣдняя крѣпость кавалеровъ покорилась парламенту, парламентъ принужденъ былъ покоряться собственнымъ своимъ солдатамъ.
Тринадцать лѣтъ длился періодъ, въ теченіе котораго Англія, подъ разными наименованіями и формами, въ сущности была управляема мечемъ. Никогда до того, или послѣ того, не подчинялась гражданская власть въ нашемъ отечествѣ военной диктатурѣ.
Армія, сдѣлавшаяся тогда верховною властью въ государствѣ, рѣзко отличалась отъ всѣхъ армій, какія съ тѣхъ поръ существовали у насъ. Въ настоящее время жалованье простаго солдата не таково, чтобы могло соблазнить и побудить кого-нибудь, кромѣ низшаго класса англійскихъ работниковъ, отказаться отъ своего промысла. Преграда почти непреодолимая отдѣляетъ теперешняго рядоваго отъ офицера. Огромное большинство тѣхъ, которые достигаютъ высокихъ степеней въ службѣ, достигаетъ ихъ покупкою. Отдаленныя владѣнія Англіи такъ многочисленны и обширны, что всякій, кто завербовывается въ регулярную пѣхоту, долженъ разсчитывать провести многіе годы въ изгнаніи и нѣсколько лѣтъ въ климатахъ, неблагопріятныхъ для здоровья и силъ европейскаго племени. Армія Долгаго парламента была набрана для службы внутри государства. Жалованье простаго солдата значительно превышало заработки массы народа; и если рядовой отличался умомъ и храбростью, то онъ могъ надѣяться достигнуть высшихъ должностей. Вслѣдствіе этого, ряды арміи были составлены изъ лицъ, по положенію и воспитанію стоявшихъ выше толпы. Эти люди, воздержные, нравственные, прилежные и привыкшіе къ размышленію, были побуждены взяться за оружіе не гнетомъ нужды, не любовью къ новизнѣ и своевольству, не хитростями вербующихъ офицеровъ, а религіозною и политическою ревностью, смѣшанною съ желаніемъ отличія и повышенія. Гордость этихъ солдатъ, какъ значится въ ихъ торжественныхъ резолюціяхъ, заключалась въ томъ, что они не были приневолены къ службѣ и завербовались въ нее собственно не для корысти, что они были не янычары, а свободнорожденные англичане, добровольно подвергавшіе свою жизнь опасности за вольности и религію Англіи и имѣвшіе право и обязанность блюсти за благосостояніемъ спасенной ими націи.
Армія, такимъ образомъ составленная, могла, безъ вреда для самой себѣ, пользоваться такими вольностями, которыя, будучи предоставлены инымъ войскамъ, подѣйствовали бы разрушительно на вдо дисциплину. Вообще, солдаты, которые сформировались бы въ политическіе клубы, выбирали бы депутатовъ и постановляли бы рѣшенія по важнымъ государственнымъ вопросамъ, скоро освободились бы отъ всякаго контроля, перестали бы составлять армію и сдѣлались бы наихудшимъ и самымъ опаснымъ изъ сборищъ. И не безопасно было бы въ наше время терпѣть въ какомъ-нибудь полку религіозныя сходки, на которыхъ капралъ, свѣдущій въ св. Писаніи, назидалъ бы менѣе даровитаго полковника и увѣщевалъ бы невѣрующаго маіора. Но таковы были разумность, серьёзность и самообладаніе воиновъ, дисциплинированныхъ Кромвеллемъ, что въ ихъ лагерѣ политическая и религіозная организація могли существовать, не разрушая организаціи военной. Тѣ самые люди, которые, внѣ службы, были извѣстны какъ демагоги и полевые проповѣдники, отличались стойкостью, духомъ порядка и безпрекословнымъ повиновеніемъ на стражѣ, на ученьи и на полѣ битвы.
Въ войнѣ эта странная армія была неодолима. Упорная храбрость, характеризующая англійскій народъ, посредствомъ системы Кромвелля разомъ и регулировалась и возбуждалась. Другіе вожди поддерживали такой же строгій порядокъ. Другіе вожди одушевляли своихъ соратниковъ такою же горячею ревностью. Но въ одномъ лишь его лагерѣ строжайшая дисциплина встрѣчалась рядомъ съ самымъ крайнимъ энтузіазмомъ. Его войска ходили въ бой съ точностью машинъ, пылая въ то же время необузданнѣйшимъ фанатизмомъ крестоносцевъ. Со времени преобразованія арміи до времени ея распущенія, она, ни на Британскихъ островахъ, ни на материкѣ, никогда не встрѣчала врага, который бы могъ устоять противъ ея натиска. Въ Англіи, Шотландіи, Ирландіи, Фландріи, пуританскіе воины, часто окруженные затрудненіями, иногда боровшіеся противъ непріятеля втрое сильнѣйшаго, не только всегда успѣвали побѣждать, но и всегда успѣвали уничтожать и разбивать въ прахъ всякую противодѣйствовавшую имъ силу. Наконецъ они дошли до того, что стали считать день битвы днемъ вѣрнаго торжества и ходили противъ самыхъ прославленныхъ батальоновъ Европы съ презрительною увѣренностью Тюреннь былъ потрясенъ взрывомъ суроваго ликованія, съ какимъ его англійскіе союзники шли въ бой, и выразилъ восторгъ истаго солдата, узнавши, что копейщики Кромвелля имѣли обыкновеніе всегда ликовать при встрѣчѣ съ непріятелемъ. Даже изгнанные кавалеры прониклись чувствомъ національной гордости, увидѣвши, какъ бригада ахъ соотечественниковъ, окруженная врагами и помянутая союзниками, гнала передъ, собою стремглавъ бѣжавшую лучшую пѣхоту Испаніи и пробилась въ контръ-эскарпъ, только-что передъ тѣмъ объявленный неприступнымъ искуснѣйшими маршалами Франціи.
Но главное отличіе арміи Кромвелля отъ прочихъ армій состояло въ строгой нравственности и страхѣ Божіемъ, которыми были проникнуты всѣ ранги. Самые ревностные роялисты сознаются, что въ этомъ странномъ лагерѣ не слышно было клятвъ, не видно было ни пьянства, ни игры" и что въ теченіе долгаго господства арміи собственность мирнаго гражданина и честь женщины считались священными. Если и дѣлались оскорбленія, то оскорбленія эти были совершенно инаго рода, чѣмъ тѣ, въ какихъ обыкновенно бываетъ повинна побѣдоносная армія. Ни одна служанка не могла пожаловаться на грубое обхожденіе краснокафтанниковъ. Ни одна унція драгоцѣннаго металла не была похищена изъ лавокъ золотыхъ дѣлъ мастеровъ. Но пелагіянская проповѣдь[32], или окно съ изображеніемъ Дѣвы и Младенца возбуждали въ пуританскихъ рядахъ ярость, для укрощенія которой требовались крайнія усилія офицеровъ. Одною изъ главныхъ трудностей Кромвелля было удерживать мушкетеровъ и драгунъ отъ насильственныхъ нападеній на каѳедры священнослужителей, рѣчи которыхъ, выражаясь языкомъ того времени, были неблаговонны, и слишкомъ многіе изъ нашихъ соборовъ до сихъ поръ носятъ слѣды ненависти, съ какою эти суровые умы относились ко всякому знаку папизма.
Держать англійскій народъ въ уздѣ было не легкою задачею даже для этой арміи. Лишь только было почувствовано первое давленіе военной тиранніи, нація, не пріученная къ такому порабощенію, тотчасъ же начала яростно противоборствовать. Возстанія вспыхнули даже и въ тѣхъ графствахъ, которыя, въ послѣднюю войну, были наиболѣе покорны парламенту. Мало того: самъ парламентъ гнушался болѣе своими старинными защитниками, нежели старинными своими врагами, и желалъ, въ ущербъ войскамъ, вступить въ соглашеніе съ Карломъ. Въ то же самое время въ Шотландіи образовалась коалиція между роялистами и огромнымъ числомъ пресвитеріанъ, которые съ ненавистью смотрѣли на ученія индепендентовъ. Наконецъ гроза разразилась. Въ Нороолькѣ, Соффолькѣ, Эссексѣ, Кентѣ и Валлисѣ произошли возстанія. Флотъ на Темзѣ внезапно подилгь королевскіе флаги, вышелъ въ море и сталъ грозить южному берегу. Большая шотландская армія перешла границу и вступила въ Ланкаширъ. Можно было основательно подозрѣвать, что большинство, какъ лордовъ, такъ и общинъ, смотрѣло на эти движенія съ тайною радостью.
Но ига арміи нельзя было такимъ образомъ свергнуть. Пока Ферфаксъ подавлялъ возстанія въ окрестностяхъ столицы, Оливеръ разбилъ валлійскимъ инсургентовъ и, превративъ ихъ замки въ развалины, пошелъ противъ шотландцевъ. Его войска, въ сравненіи съ шотландскими, были малочисленны; но онъ не имѣлъ привычки считать своихъ непріятелей. Шотландская армія была совершенно уничтожена. Въ шотландскомъ правленіи послѣдовала перемѣна. Въ Эдинбургѣ была образована администрація, враждебная королю, и Кромвелль, болѣе чѣмъ когда-либо любимецъ своихъ солдатъ, съ торжествомъ возвратился въ Лондонъ.
И вотъ намѣреніе, на которое, въ началѣ междоусобной прозой мы, никто не осмѣлился бы намекнуть, и которое было такъ же несовмѣстно съ торжественною лигою и ковенантомъ, какъ и съ древними англійскими законами, начало принимать опредѣленную форму. Суровые воины, управлявшіе націею, уже нѣсколько мѣсяцевъ помышляли о страшной мести плѣнному королю. Когда и какъ возникъ этотъ помыселъ, перешелъ ли онъ отъ генерала къ рядовымъ, или отъ рядовыхъ къ генералу, надлежитъ ли приписать его политикѣ, употребившей фанатизмъ орудіемъ, или фанатизму, осилившему политику неудержимымъ стремленіемъ: — это такіе вопросы, на которые, даже въ настоящее время, нельзя отвѣчать съ полною увѣренностью. Но по всему кажется вѣроятнымъ, что тотъ, кто казался коноводомъ, въ дѣйствительности самъ принужденъ былъ слѣдовать за другими, и что, какъ въ этомъ, такъ и въ другомъ важномъ случаѣ, нѣсколькими годами позже, онъ пожертвовалъ собственнымъ своимъ мнѣніемъ и собственными своими склонностями желаніямъ арміи. Власть, вызванная имъ къ бытію, была властью, которую даже и онъ не всегда могъ обуздывать; а потому, чтобы имѣть возможность постоянно повелѣвать, ему необходимо было иногда повиноваться. Онъ всенародно объявилъ, что не онъ былъ зачинщикомъ этого дѣла, что первые шаги были сдѣланы безъ его вѣдома, что онъ не могъ совѣтовать парламенту нанести ударъ, и что онъ подчинилъ свои собственныя чувствованія силѣ обстоятельствъ, которыя казались ему указаніемъ цѣлей Провидѣнія. Эти увѣренія принято было считать доказательствами лицемѣрія, какое обыкновенно вмѣняется ему въ вину. Но даже и тѣ, которые признаютъ его лицемѣромъ, едва ли осмѣлятся назвать его глупцомъ. Они, поэтому, обязаны доказать, что у него была какая-нибудь цѣль, побуждавшая его тайно подстрекать армію къ тому, чего онъ не смѣлъ предложить явно. Нелѣпо было бы предполагать, что тотъ, кого почтенные враги никогда не изображали безпутно-жестокимъ или неумолимо-мстительнымъ, сдѣлалъ важнѣйшій шагъ въ своей жизни подъ вліяніемъ простой злобы. Онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не знать того, что, соглашаясь пролить эту августѣйшую кровь, онъ совершалъ дѣло, котораго нельзя было ничѣмъ иску пить и которое должно было возбудить скорбь и ужасъ не только роялистовъ, но и девяти-десятыхъ сторонниковъ парламента. Какія бы мечтанія ни обольщали другихъ, онъ, конечно, не грезилъ ни о республикѣ на древній ладъ, ни о тысячелѣтнемъ царствѣ святыхъ. Если онъ уже стремился сдѣлаться основателемъ новой династіи, то Карлъ I, очевидно, былъ менѣе страшнымъ соперникомъ, нежели былъ бы Карлъ II. Въ моментъ смерти Карла I преданность каждаго кавалера перенеслась бы всецѣло на Карла II. Карлъ I былъ плѣнникомъ; Карлъ II былъ бы на волѣ. Карлъ I былъ предметомъ подозрѣнія и отвращенія для огромной доля тѣхъ, которые еще содрогались при мысли объ умерщвленіи его; Карлъ II возбудилъ бы все участіе, какое возбуждается угнетенной юностью и невинностью. Невозможно допустить, чтобы такія очевидныя и важныя соображенія ускользнули отъ вниманія глубочайшаго политики тогдашняго вѣка. Дѣло въ томъ, что Кромвелль одно время намѣревался принять на себя посредничество между престоломъ и парламентомъ и преобразовать потрясенное государство силою меча, подъ санкціей королевскаго имени. Въ этомъ намѣреніи упорствовалъ онъ до тѣхъ поръ, пока строптивый характеръ солдатъ и неисправимая двуличность короля не принудили его отступиться. Партія въ лагерѣ начала требовать головы измѣнника, бывшаго за переговоры съ Агагомъ. Составились заговоры. Рѣчи, грозившія обвиненіемъ въ государственной измѣнѣ, раздавались во всеуслышаніе. Вспыхнулъ мятежъ, и Оливеръ долженъ былъ употреблять всю свою силу и рѣшимость, чтобъ потушить его. Благоразумнымъ смѣшеніемъ строгости и милости онъ успѣлъ возстановить порядокъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ увидѣлъ, что было бы въ высшей степени трудно и опасно бороться противъ ярости воиновъ, которые смотрѣли на падшаго тирана какъ на своего врага и какъ на врага ихъ Бога.
Въ то же самое время, болѣе чѣмъ когда-либо, сдѣлалось-очевиднымъ, что на короля нельзя было полагаться. Пороки Карла превзошли всякую мѣру. Дѣйствительно, они были изъ. тѣхъ пороковъ, которые въ затруднительныхъ положеніяхъ обыкновенно обнаруживаются въ самомъ яркомъ свѣтѣ. Хитрость — естественная защита слабаго. Поэтому, государь, являющійся постоянно обманщикомъ на высотѣ могущества, едва ли научится искренности среди затрудненій и бѣдствій. Карлъ былъ не только самымъ безсовѣстнымъ, но и самымъ несчастнымъ притворщикомъ. Никогда не было политическаго дѣятеля, уличеннаго неопровержимыми доводами въ такой массѣ лжи и обмана. Онъ всенародно призналъ палаты въ Вестминстерѣ законнымъ парламентомъ и въ то же самое время составилъ секретный протоколъ въ совѣтѣ, объявлявшій это признаніе недѣйствительнымъ. Онъ всенародно отрекся отъ всякой мысли призвать чужеземную помощь противъ своего народа; а втайнѣ искалъ помощи у Франціи, Даніи и Лотарингія. Онъ всенародно объявилъ, что не принималъ въ службу папистовъ, и въ то же самое время секретно послалъ своимъ генераламъ приказанія принимать всякаго паписта, который бы пожелалъ служить. Онъ всенародно принялъ причастіе въ Оксфордѣ, въ залогъ того, что никогда не будетъ даже потворствовать папизму; а втайнѣ увѣрилъ свою жену, что намѣренъ терпѣть папизмъ въ Англіи, и уполномочилъ лорда Гламоргана обѣщать, что папизмъ будетъ утвержденъ въ Ирландіи. Потомъ онъ попытался выгородить себя на счетъ своего агента. Гламорганъ получилъ собственноручныя королевскія письма съ выговорами, имѣвшими въ виду другихъ читателей, и съ похвалами, которыя одинъ только онъ долженъ былъ видѣть. Дѣйствительно, неискренность до такой степени испортила все существо короля, что самые преданные друзья его не могли удержаться, чтобы не жаловаться другъ другу, съ горькою скорбью и стыдомъ, на его лживую политику. Его пораженія, говорили они, печалили ихъ меньше, чѣмъ его интриги. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ плѣнникомъ, не существовало ни одного отдѣла побѣдоносной партіи, который бы не былъ предметомъ я его лести и его козней; но никогда не былъ онъ такъ несчастливъ, какъ въ то время, когда пытался разомъ и поддѣлаться и подкопаться подъ Кромвелля.
Кромвелль долженъ былъ рѣшить, слѣдовало ли рисковать привязанностью партіи, привязанностью арміи, собственнымъ величіемъ и даже собственною жизнью, пытаясь — по всей вѣроятности, тщетно — спасти короля, котораго не могло связать никакое обязательство. Послѣ многихъ сомнѣній и колебаній и, вѣроятно, послѣ многихъ молитвъ, рѣшеніе было принято. Карлъ былъ предоставленъ своей судьбѣ. Военные фанатики рѣшили, что король, вопреки древнимъ законамъ государства и почти общему настроенію націи, долженъ былъ искупить свои преступленія кровью. Онъ нѣкоторое время ожидалъ смерти, подобной смерти его несчастныхъ предшественниковъ, Эдуарда II и Ричарда II. Но ему не угрожала такая измѣна. Люли, державшіе его въ своихъ рукахъ, не были ночными убійцами. То, что они дѣлали, дѣлалось ими съ цѣлью, чтобы оно могло быть зрѣлищемъ для неба и земли, чтобы оно могло храниться въ вѣковѣчной памяти. Они жадно наслаждались самымъ соблазномъ, который причиняли. Древняя конституція и общественное мнѣніе Англіи прямо противились цареубійству; оттого-то и казалось цареубійство особенно привлекательнымъ для партіи, стремившейся произвести совершенную политическую и общественную революцію. Для исполненія этого намѣренія, ей необходимо было предварительно разбить въ дребезги всѣ части правительственной машины, и эта необходимость была для нея скорѣе пріятна, нежели тягостна. Общины приняли рѣшеніе, клонившееся къ соглашенію съ королемъ. Солдаты исключили большинство силою. Лорды единодушно отвергли предложеніе о преданіи короля суду. Ихъ палата была немедленно закрыта. Ни одно судебное мѣсто не хотѣло взять это на себя обязанности судить источникъ правосудія. Учреждено было революціонное судилище. Это судилище признало Карла тираномъ, измѣнникомъ, убійцею и общественнымъ врагомъ, и голова короля скатилась съ плечъ передъ тысячами зрителей, насупротивъ пиршественной залы собственнаго его дворца.
Въ непродолжительное время сдѣлалось очевиднымъ, что тѣ политическіе и религіозные изувѣры, которымъ надлежитъ приписать это дѣло, совершили не только преступленіе, но и ошибку. Они доставили государю, дотолѣ извѣстному въ народѣ преимущественно своими недостатками, случай обнаружить торжественно, передъ глазами всѣхъ вѣковъ и народовъ, такія качества, которыя неодолимо вызываютъ удивленіе и любовь человѣчества: высокое мужество храбраго джентльмена, терпѣніе и кротость кающагося христіанина. Мало того: они такъ проявили свою месть, что тотъ самый человѣкъ, вся жизнь котораго была рядомъ нападеній на вольности Англіи, казался теперь мученикомъ, умиравшимъ въ интересѣ этихъ вольностей. Ни одинъ демагогъ никогда не производилъ такого впечатлѣнія на общественное мнѣніе, какъ этотъ плѣнный король, который, сохраняя въ крайнемъ положеніи все свое королевское достоинство и встрѣчая смерть съ безстрашною храбростью, выразилъ чувства своего угнетеннаго народа, мужественно отказался оправдываться передъ судомъ, неизвѣстнымъ закону, воззвалъ противъ военнаго насилія къ основнымъ началамъ конституціи, спросилъ, по какому праву изъ палаты общинъ были изгнаны достойнѣйшіе члены, а у палаты лордовъ была отнята законодательная власть, и сказалъ своимъ плакавшимъ слушателямъ, что онъ защищалъ не только свое, но и ихъ дѣло. Это продолжительное дурное управленіе, его безчисленныя вѣроломства были забыты. Память о немъ, въ умахъ огромнаго большинства его подданныхъ, соединились съ тѣми свободными учрежденіями, которыя онъ, въ теченіе многихъ лѣтъ, силился уничтожить, ибо эти свободныя учрежденія погибли вмѣстѣ съ нимъ и, среди плачевнаго безмолвія общества, подавленнаго оружіемъ, защищались однимъ лишь его голосомъ. Съ того дня началась реакція въ пользу монархіи и изгнаннаго дома, реакція, не прекращавшаяся до тѣхъ поръ, пока престолъ не былъ возстановленъ во всемъ его древнемъ достоинствѣ.
Сначала, однако, убійцы короля, казалось, почерпнули новую энергію въ этомъ кровавомъ жертвоприношеніи, которое тѣсно связало ихъ другъ съ другомъ и навсегда отдѣлило ихъ отъ Кассы ихъ соотечественниковъ. Англія была объявлена республикою. Палата общинъ, доведенная до ничтожнаго числа членовъ, была номинально верховною властью въ государствѣ. Фактически, армія и ея великій вождь управляли всѣмъ. Оливеръ избралъ свою часть. Онъ удержалъ за собою сердца солдатъ и поссорился почти со всѣми прочими классами согражданъ. За предѣлами его лагерей и крѣпостей, у него почти вовсе не было партіи. Тѣ элементы силы, которые, въ началѣ междоусобной войны, явились сгруппированными другъ противъ друга, — всѣ кавалеры, значительное большинство круглоголовыхъ, Англиканская церковь, Пресвитеріанская церковь, Римско-католическая церковь, Англія, Шотландія, Ирландія, — теперь соединились противъ него. Но таковы были его геній и рѣшимость, что онъ сумѣлъ преодолѣть и сокрушитъ всѣ преграды на своемъ пути, сдѣлаться такимъ неограниченнымъ властелиномъ своей родины, какимъ никогда не былъ ни одинъ изъ ея законныхъ королей, и сдѣлать свою родину болѣе грозною и уважаемою, нежели она была въ теченіе многихъ поколѣній, подъ управленіемъ своихъ законныхъ королей.
Англія уже перестала бороться. Но два другія королевства, которыки правили Стюарты, были враждебны новой республикѣ. Индепендентская партія была равно ненавистна и католикамъ Ирландіи, и пресвитеріанамъ Шотландіи. Обѣ эти страны, незадолго передъ тѣмъ возстававшія противъ Карла I, признали теперь авторитетъ Карла II.
Но все склонилось передъ силою и дарованіемъ Кромвелля. Въ нѣсколько мѣсяцевъ онъ такъ поработилъ Ирландію, какъ она никогда не была порабощаема въ теченіе пяти столѣтій рѣзни, протекшихъ со времени высадки первыхъ норманскихъ поселенцевъ. Онъ рѣшился положить конецъ той борьбѣ племенъ и религій, которая такъ долго потрясала островъ и сдѣлать англійское и протестантское населеніе рѣшительно преобладающимъ. Съ этою цѣлью онъ далъ волю свирѣпому энтузіазму своихъ солдатъ, повелъ войну, подобную той, которую Израиль велъ противъ хананеянъ, покаралъ идолопоклонниковъ остреемъ неча, такъ 4то большіе города остались безъ жителей, прогналъ многія тысячи на материкъ, отправилъ многія тысячи въ Вестъ-Индію и наполнилъ образовавшуюся такимъ образомъ пустоту переселеніемъ многочисленныхъ колонистовъ саксонской крови и кальвинистскаго исповѣданіи. Странно сказать, подъ этою желѣзною ферулою, покоренная страна начала принимать внѣшній видъ благоденствія. Округи, незадолго до того бывшіе такими же дикими, какъ тѣ мѣста, гдѣ первые бѣлые поселенцы Коннектикута боролись съ краснокожими, черезъ нѣсколько лѣтъ превратились въ подобіе Кента и Норфолька! Повсюду видны были новыя зданія, дороги и плантаціи. Доходъ съ имѣній быстро возросъ, и вскорѣ англійскіе землевладѣльцы, жалуясь, что имъ на всякомъ рынкѣ приходилось соперничать съ ирландскими произведеніями, начали вопить о покровительственныхъ законахъ.
Изъ Ирландіи побѣдоносный вождь, который теперь и по имени сталъ тѣмъ, чѣмъ уже давно былъ на дѣлѣ, т. е. главнокомандующимъ войскъ республики, направился въ Шотландію. Тамъ находился молодой король. Онъ согласился объявить себя пресвитеріаниномъ и подписать ковенантъ; а суровые пуритане, преобладавшіе въ Эдинбургѣ, позволили ему, въ замѣнъ этихъ уступокъ, надѣть корону и держать, подъ ихъ надзоромъ и контролемъ, торжественный и унылый дворъ. Это призрачное королевское величіе было непродолжительно. Въ двухъ большихъ сраженіяхъ Кромвелль уничтожилъ военную силу Шотландіи. Карлъ искалъ спасенія въ бѣгствѣ и съ крайнимъ трудомъ избѣжалъ участи своего отца. Древнее королевство Стюартовъ впервые было приведено къ совершенному подчиненію. Отъ то! независимости, которая такъ мужественно была защищаема противъ могущественнѣйшихъ изъ Плантагенетовъ, не осталось и слѣда. Англійскій парламентъ издавалъ законы для Шотландіи. Англійскіе судьи держали ассизы въ Шотландіи. Даже та упорная церковь, которая отстаивала свою самостоятельность противъ столькихъ правительствъ, почти не осмѣливались роптать вслухъ.
До этихъ поръ между воинами, поработившими Ирландію и Шотландію, и политиками, засѣдавшими въ Вестминстерѣ, существовало по крайней мѣрѣ подобіе согласія; но союзъ, скрѣплявшійся опасностью, былъ расторгнутъ побѣдою. Парламентъ забылъ, что онъ былъ только креатурою арміи. Армія была менѣе, чѣмъ когда-либо, расположена подчиняться велѣніямъ парламента. И дѣйствительно, немногіе члены, составлявшіе то, что презрительно называлось охвостьемъ палаты общинъ, имѣли не болѣе права, чѣмъ военные начальники, считаться представителями націи. Споръ былъ вскорѣ приведенъ къ рѣшительной развязкѣ. Кромвелль наполнилъ палату вооруженными людьми. Они стащили президента съ кресла, взяли жезлъ со стола, очистили залу и замкнули дверь. Нація, не любившая ни одной изъ соперничавшихъ партій, но принужденная, вопреки самой себѣ, уважать дарованія и рѣшимость генерала, смотрѣла на происходившее съ терпѣніемъ, если не съ удовольствіемъ.
Король, лорды и общины были теперь поочередно побѣждены и уничтожены, и Кромвелль, казалось, остался единственнымъ наслѣдникомъ всѣхъ трехъ властей. Но нѣкоторыя ограниченія все еще налагались на него тою самою арміею, которой онъ былъ обязанъ своимъ чрезмѣрнымъ авторитетомъ. Эта особенная группа, людей большею частью состояла изъ ревностныхъ республиканцевъ. Порабощая свое отечество, они обольщали себя мыслью, что они освобождали его. Книга, которую они наиболѣе почитали, представляла имъ примѣръ, на которой они часто ссылались. Правда, невѣжественная и неблагодарная нація роптала на вождя, который трудными и печальными путями привелъ ее изъ страны рабства въ страну, кипѣвшую молокомъ и медомъ. Однако этотъ вождь спасъ своихъ братій наперекоръ имъ самимъ и не поколебался показать ужасные примѣры на тѣхъ, которые пренебрегали предложенною свободою и тосковали по мяснымъ горшкамъ, рабочимъ надзирателямъ и идолопоклонническимъ обрядамъ Египта. Задачею воинственныхъ фанатиковъ, окружавшихъ Кромвелля, было учрежденіе свободной и благочестивой республики. Для этой цѣли они готовы были, безъ зазрѣнія совѣсти, употребить всякія средства, самыя насильственныя и беззаконныя. Поэтому, невозможности основать съ ихъ помощью фактически абсолютную монархію не было; но была вѣроятность, что они немедленно лишили бы своей помощи правителя, который, даже подъ условіемъ строгихъ конституціонныхъ ограниченій, осмѣлился бы принять королевскіе титулъ и достоинство.
Намѣренія Кромвелля были совершенно иныя. Онъ уже не былъ тѣмъ, чѣмъ былъ прежде, и несправедливо было бы считать перемѣну, происшедшую въ его мнѣніяхъ, простымъ слѣдствіемъ эгоистическаго честолюбія. При вступленіи въ Долгій парламентъ, онъ явился изъ своего сельскаго уединенія съ слабыми книжными познаніями, съ совершенною неопытностью въ важныхъ дѣлахъ и съ нравомъ, ожесточённымъ долгою тиранніею правительства и іерархій. Въ теченіе слѣдующихъ тринадцати лѣтъ, онъ прошелъ курсъ не совсѣмъ обыкновеннаго политическаго воспитанія. Онъ былъ главнымъ дѣятелемъ въ цѣломъ ряду революцій. Онъ былъ долго душою и наконецъ главою партіи. Онъ командовалъ арміями, выигрывалъ сраженія, велъ переговоры, покорялъ, усмирялъ и устроивалъ королевства. Конечно, странно было бы, еслибъ его понятія остались тѣми же, какими они были во дни, когда умъ его преимущественно былъ занятъ полями и религіей и когда важнѣйшими событіями, разнообразившими теченіе его жизни, были скотная ярмарка или молитвенная сходка въ Гонтингдонѣ. Онъ увидѣлъ, что нѣкоторые планы нововведенія, за которые онъ нѣкогда ревностно подвизался, хороши или дурны были они сами по себѣ, противорѣчьи общему настроенію страны, и что ему, если бы онъ упорствовалъ въ этихъ планахъ, не предстояло впереди ничего, кромѣ постоянныхъ смутъ, которыя надлежало бы подавлять постояннымъ употребленіемъ меча. Поэтому, онъ желалъ возстановить, во всѣхъ существенныхъ частяхъ, ту древнюю конституцію, которую большинство народа всегда любило, и по которой оно теперь тосковало. Путь, впослѣдствіи избранный Монкомъ, не былъ открытъ для Кромвелля. Нанять одного ужаснаго дня навсегда отдѣлила великаго цареубійцу отъ дома Стюартовъ. Ему оставалось самому вступить на древній англійскій престолъ и царствовать согласно съ древнею англійскою конституціею. Имѣй онъ возможность исполнить это, онъ могъ бы надѣяться, что раны истерзаннаго государства исцѣлились бы скоро. Множество честныхъ и мирныхъ людей поспѣшили бы собраться вокругъ него. Тѣ роялисты, привязанность которымъ принадлежала болѣе учрежденіямъ, нежели лицамъ, болѣе королевскому сану, нежели королю Карлу I или королю Карлу II, скоро стали бы цѣловать руку короля Оливера. Перы, угрюмо остававшіеся въ своихъ деревенскихъ домахъ и отказывавшіеся отъ всякаго участія въ общественныхъ дѣлахъ, созванные въ палату предписаніемъ короля-престоловладѣльца, охотно вернулись бы къ прежнимъ своимъ служебнымъ занятіямъ. Нортумберландъ и Бедфордъ, Манчестеръ и Пемброкъ гордились бы честью носить передъ возстановителемъ аристократіи корону и шпоры, скипетръ и державу. Вѣрноподданническое чувство мало-помалу привязало бы народъ къ новой династіи, и, по смерти основателя этой династіи, королевское достоинство могло бы перейти съ общаго согласія къ его потомству.
Дальнѣйшіе роялисты полагали, что эти соображенія были правильны, и что если бы Кромвеллю было предоставлено слѣдовать собственному сужденію, то изгнанная фамилія никогда не была бы возстановлена. Но его планъ прямо противорѣчивъ чувствамъ единственнаго класса, котораго онъ не дерзалъ оскорблять. Королевскій титулъ былъ ненавистенъ солдатамъ. Нѣкоторые изъ нихъ не желали видѣть управленія въ рукахъ даже какого бы то ни было отдѣльнаго лица. Значительное большинство, впрочемъ, было расположено поддерживать своего генерала, какъ избирательнаго первоначальника республики, противъ всѣхъ фякцій, которыя вздумали бы противиться его власти; но оно не согласилось бы на принятіе имъ королевскаго титула, или на объявленіе достоинства, бывшаго справедливою наградою его личныхъ заслугъ, наслѣдственнымъ въ его семействѣ. Ему оставалось одно: дать новой республикѣ устройство, на столько схожее съ устройствомъ древней монархіи, на сколько стерпѣла бы армія. Для того, чтобы его возвышеніе не могло показаться просто собственнымъ его дѣломъ, онъ созвалъ совѣтъ, составленный частью изъ лицъ, на поддержку которыхъ могъ онъ разсчитывать, частью, же изъ лицъ, оппозиціею которыхъ могъ онъ безопасно пренебрегать. Это собраніе, названное имъ парламентомъ и прозванное чернью, по имени одного изъ главныхъ его членовъ, Барбонскимъ парламентомъ[33], спустя короткое время, въ теченіе котораго оно подвергалось общественному презрѣнію, сдало обратно генералу прлученныя отъ него полномочія и предоставило ему самому составить планъ государственнаго устройства.
Его планъ сначала имѣлъ значительное сходство съ древнею англійскою конституціею; но, черезъ нѣсколько лѣтъ, онъ счелъ возможнымъ пойти далѣе и возстановить почти всѣ части древней системы, подъ новыми названіями и формами. Титулъ короля не былъ возобновленъ, но королевскія прерогативы были ввѣрены лорду верховному протектору. Государь былъ названъ не величествомъ, а высочествомъ. Онъ не былъ коронованъ и помазанъ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, но былъ торжественно возведенъ на престолъ, препоясанъ государственнымъ мечемъ, облаченъ багряницею и надѣленъ драгоцѣнною Библіею въ Вестминстерской залѣ. Его санъ не былъ объявленъ наслѣдственнымъ, но ему было дозволено назначить себѣ преемника, и никто не могъ сомнѣваться, что онъ назначитъ своего сына.
Палата общинъ была необходимою частью новаго государственнаго устройства. Въ учрежденія этого собранія протекторъ обнаружилъ мудрость и политическій смыслъ, которые не были надлежащимъ образомъ оцѣнены его современниками. Недостатки древней представительной системы, хотя вовсе не такіе важные, какими они сдѣлались впослѣдствіи, уже замѣчались людьми дальновидными. Кромвелль преобразовалъ эту систему на тѣхъ самыхъ основаніяхъ, на которыхъ, сто-тридцать лѣтъ спустя, пытался преобразовать ее м-ръ Питтъ, и на которыхъ она наконецъ была преобразована въ наше время. Маленькіе города были лишены, привилегій безпощаднѣе даже, чѣмъ въ 1832 году; число же членовъ за графства было увеличено. Очень немногіе города безъ представительства успѣли до того времени пріобрѣсти важное значеніе. Изъ этихъ городовъ самыми видными были Манчестеръ, Лидсъ и Галифаксъ. Представители были даны всѣмъ тремъ. Прибавлено было число членовъ за столицу. Избирательное право было поставлено на такую ногу, что всякій достаточный человѣкъ, владѣлъ ли онъ свободною поземельною собственностью или нѣтъ, могъ вотировать за графство, въ которомъ жилъ. Нѣсколько шотландцевъ и нѣсколько англійскихъ колонистовъ, поселившихся въ Ирландіи, были приглашены въ собраніе, долженствовавшее издавать въ Вестминстерѣ законы для всѣхъ частей Британскихъ острововъ.
Создать палату лордовъ было менѣе легкою задачею. Демократія не нуждается въ опорѣ давности. Монархія часто держалась безъ этой опоры. Но патриціянское сословіе есть дѣло времени. Оливеръ засталъ уже существовавшее дворянство, богатое, весьма уважаемое и на столько популярное между прочими классами, на сколько какое-нибудь дворянство когда-либо бывало. Если бы онъ, какъ король Англіи, повелѣлъ порамъ собраться въ парламентъ согласно древнему обычаю государства, многіе изъ нихъ, безъ сомнѣнія, повиновались бы призыву. Этого онъ не могъ сдѣлать, и ни къ чему не повело то, что онъ предлагалъ главамъ знаменитыхъ фамилій мѣста въ своемъ новомъ сенатѣ. Они понимали, что имъ нельзя было принять назначенія въ новоучрежденное собраніе, не отказавшись отъ своего права рожденія и не измѣнивши своему сословію. Протекторъ, поэтому, былъ принужденъ наполнить свою верхнюю палату новыми людьми, успѣвшими въ теченіе послѣднихъ смутныхъ временъ, обратить на себя вниманіе. Это было наименѣе удачное изъ его предпріятій, не понравившееся всѣмъ партіямъ. Левеллеры[34] гнѣвались на него за учрежденіе привилегированнаго класса. Толпа, питавшая уваженіе и любовь къ великимъ историческимъ именамъ страны, открыто смѣялась надъ палатою лордовъ, въ которой засѣдали счастливые извощики и башмачники, куда были приглашены немногіе старинные дворяне, и отъ которой почти всѣ приглашенные старинные дворяне отворачивались съ презрѣніемъ.
Впрочемъ, какъ были составлены парламенты Оливера, практически было неважно, потому что онъ обладалъ средствами вести администрацію безъ ихъ поддержки и вопреки ихъ оппозиція. Его желаніемъ, кажется, было управлять согласно съ конституціей и замѣнить господство меча господствомъ законовъ. Но онъ скоро нашелъ, что, ненавидимый и роялистами и пресвитеріанами, онъ могъ быть безопаснымъ не иначе, какъ будучи абсолютнымъ. Первая палата общинъ, которую народъ избралъ по его приказанію, заподозрила законность его авторитета и была распущена, не успѣвши издать ни одного акта. Вторая его палата общинъ признала его протекторомъ и охотно сдѣлала бы его королемъ, но упорно отказывалась признать его новыхъ лордовъ. Ему не оставалось ничего болѣе, какъ распустить парламентъ. «Богъ», воскликнулъ онъ при разставаньи: «да будетъ судьей между вами и мною!»
Однако энергія администрація протектора ни мало не ослаблялась этими распрями. Тѣ солдаты, которые не позволяли бы ему принять королевскій титулъ, поддерживали его, когда онъ отваживался на такія насильственныя мѣры, на какія никогда не покушался ни одинъ англійскій король. Правленіе, поэтому, съ виду бывшее республикою, въ сущности было деспотизмомъ, умѣрявшимся только мудростью, воздержностью и великодушіемъ деспота. Страна была раздѣлена на военные округи. Округи эти находились подъ начальствомъ генералъ-маіоровъ. Всякое мятежное движеніе немедленно подавлялось и наказывалось. Страхъ, внушенный могуществомъ меча въ такой сильной, твердой и опытной рукѣ, укротилъ духъ и кавалеровъ и левеллеровъ. Вѣрное джентри объявило, что оно по прежнему было готово рисковать жизнью за древнюю конституцію и древнюю династію, еслибъ была малѣйшая надежда на успѣхъ; но бросаться, во главѣ своихъ слугъ и фермеровъ, на копья бригадъ, побѣдоносныхъ въ сотнѣ битвъ и осадъ, было бы безумною тратою, невинной и благородной крови. Какъ роялисты, такъ и республиканцы, не имѣя надежды на открытое сопротивленіе, начали обдумывать сокровенные планы убійства; но полиція протектора была чутка, бдительность его была неослабна, и, когда онъ появлялся внѣ предѣловъ своего дворца, обнаженные мечи и кирасы вѣрныхъ тѣлохранителей окружали его плотно со всѣхъ сторонъ.
Будь онъ жестокимъ, своевольнымъ и хищнымъ государемъ, нація могла бы почерпнуть отвагу въ отчаяніи и сдѣлать судорожное усиліе освободиться отъ военнаго господства. По тягости, которыя терпѣла страна, хотя и возбуждали серьёзное неудовольствіе, однако вовсе не были такими, какія побуждаютъ огромныя массы людей ставить на карту жизнь, имущество и семейное благосостояніе противъ страшнаго неравенства силъ. Налоги, правда, болѣе тяжкіе, чѣмъ при Стюартахъ, были не тяжелы въ сравненіи съ налогами сосѣднихъ государствъ и съ ресурсами Англіи. Собственность была обезпечена. Даже кавалеръ, удерживавшійся отъ нарушенія новаго порядка, наслаждался въ мирѣ всѣмъ, что оставили ему гражданскія смуты. Законы нарушались только въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло касалось безопасности особы и правленія протектора. Отправленіе правосудія между частными лицами совершалось съ точностью и безукоризненностью, дотолѣ неслыханными. Ни при одномъ англійскомъ правительствѣ, со временъ реформацій, не было такъ мало религіознаго гоненія. Правда, несчастные католики считались почти внѣ предѣловъ христіанскаго милосердія. Но духовенство падшей Англиканской церкви могло совершать свое богослуженіе, съ условіемъ воздерживаться отъ проповѣдей политическаго содержанія. Даже евреи, публичное богослуженіе которыхъ съ XIII столѣтія постоянно воспрещалось, вопреки сильному противодѣйствію завистливыхъ торгашей и фанатическихъ богослововъ, получили дозволеніе выстроить синагогу въ Лондонѣ.
Въ то же самое время внѣшняя политика протектора исторгала невольное одобреніе у тѣхъ, которые наиболѣе ненавидѣли его. Кавалеры съ трудомъ удерживались отъ желанія, чтобы тотъ, кто такъ много содѣйствовалъ возвышенію славы націи, сдѣлался законнымъ королемъ; а республиканцы принуждены были сознаться, что тиранъ не позволялъ никому, кромѣ самого себя, обижать свою родину, и что, если онъ похитилъ у нея свободу, за то, по крайней мѣрѣ, далъ ей славу въ замѣнъ. По прошествіи полувѣка, въ теченіе котораго Англія едва ли имѣла болѣе вѣсу въ европейской политикѣ, чѣмъ Венеція или Саксонія, она вдругъ сдѣлалась самою грозною державою на свѣтѣ, предписала Соединеннымъ Провинціямъ условія мира, отмстила варварійскимъ пиратамъ за обиды, нанесенныя ими всему христіанству, побѣдила испанцевъ на сушѣ и морѣ, завладѣла однимъ изъ прекраснѣйшихъ Вестъ-индскихъ острововъ и пріобрѣла на Фламандскомъ берегу крѣпость, утѣшившую національную гордость въ потерѣ Калё. Она царила на океанѣ. Она была главою протестантскаго міра. Всѣ реформатскія церкви, разсѣянныя по римско-католическимъ королевствамъ, признали Кромвелля своимъ покровителемъ. Гугеноты Лангедока, пастухи, которые въ альпійскихъ деревушкахъ исповѣдывали протестантизмъ древнѣе аугсбургскаго, были обезпечены отъ притѣсненія однимъ лишь отрахомъ его великаго имени. Самъ папа принужденъ былъ проповѣдывать гуманность и умѣренность папистскимъ государямъ. Ибо голосъ, рѣдко угрожавшій попустому, объявилъ, что если бы народу Божію не было оказано снисхожденія, то англійскія пушки загремѣли бы въ замкѣ св. Ангела. По истинѣ, не было ничего, чего бы Кромвелль, въ собственномъ своемъ интересѣ и въ интересѣ своего семействъ, имѣлъ столько причинъ желать, какъ общей религіозной войны въ Европѣ. Въ такой войнѣ онъ былъ бы главою протестантскихъ армій. Сердце Англіи было бы съ нимъ. Его побѣды привѣтствовались бы единодушнымъ энтузіазмомъ, невѣдомымъ въ странѣ со времени пораженія Армады, и смыли бы пятно, которое одинъ актъ, осужденный общимъ голосомъ нація, оставилъ на его блестящей славѣ. Къ несчастью для него, онъ имѣлъ случай обнаружить свои удивительные военные таланты только противъ обитателей Британскихъ острововъ.
Пока онъ жилъ, власть его, предметъ отвращенія, удивленія и страха для его подданныхъ, держалась твердо. Немногіе, правда, любили его правленіе; но тѣ, которые наиболѣе его ненавидѣли, менѣе ненавидѣли, нежели боялись его. Будь это правленіе похуже, оно, быть можетъ, было бы низвергнуто, не смотря на всю его силу. Будь это правленіе послабѣе, оно навѣрно было бы низвергнуто, не смотря на всѣ его заслуги. Но оно имѣло достаточно умѣренности, чтобы воздерживаться отъ тѣхъ притѣсненій, которыя доводятъ людей до бѣшенства, и отличалось силою и энергіею, съ которыми никто, кромѣ людей, доведенныхъ притѣсненіемъ до бѣшенства, не осмѣлился бы бороться.
Часто утверждали, но очевидно безъ достаточнаго основанія, что Оливеръ умеръ въ пору счастливую для его славы и что жизнь его, еслибъ она продлилась, по всей вѣроятности, кончилась бы позорно и бѣдственно. Достовѣрно извѣстно, что онъ до конца пользовался уваженіемъ своихъ солдатъ, держалъ въ повиновеніи цѣлое населеніе Британскихъ острововъ и внушалъ страхъ всѣмъ иностраннымъ державамъ, что онъ былъ похороненъ между древними государями Англіи съ погребальною пышностью, какой ЛонХонъ никогда прежде не видывалъ, и что ему наслѣдовалъ сынъ его Ричардъ такъ же мирно, какъ королямъ обыкновенно наслѣдуютъ принцы Валлійскіе.
Въ теченіе пяти мѣсяцевъ, администрація Ричарда Кромвелля шла такъ покойно и правильно, что вся Европа сочла его прочно утвердившимся на тронѣ. Дѣйствительно, его положеніе въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ было гораздо выгоднѣе положенія его отца. Молодой человѣкъ не вооружалъ противъ себя никого. Его руки не были запятнаны гражданскою кровью. Даже кавалеры признавали его честнымъ, добродушнымъ джентльменомъ. Пресвитеріанская партія, могущественная и числительностью, и богатствомъ, была въ смертельной враждѣ съ прежнимъ протекторомъ, но на новаго протектора она была расположена смотрѣть съ благосклонностью. Эта партія всегда желала видѣть древнее гражданское устройство государства возстановленнымъ съ нѣкоторыми болѣе ясными опредѣленіями и нѣкоторыми болѣе прочными гарантіями общественной свободы; но она имѣла много причинъ страшиться возстановленія древней фамиліи. Ричардъ былъ именно такой человѣкъ, въ какомъ нуждались политики этого разряда. Его гуманность, искренность и скромность, посредственность его дарованій и покорность, съ какою онъ подчинялся указаніямъ лицъ, болѣе опытныхъ, чѣмъ самъ онъ, дѣлали его удивительно годнымъ быть главою ограниченной монархіи.
Нѣкоторое время казалось въ высшей степени вѣроятнымъ, что онъ, подъ руководствомъ искусныхъ совѣтниковъ, исполнитъ то, на что отецъ его тщетно покушался. Парламентъ былъ созванъ, и предписанія послѣдовали стариннымъ порядкомъ. Маленькіе города, незадолго передъ тѣмъ лишенные избирательнаго права, получили обратно свою утраченную привилегію; Манчестеръ, Лидсъ и Галифаксъ перестали посылать членовъ въ парламентъ, и Іоркское графство снова было ограничено двумя представителями. Поколѣнію, которое было доведено вопросомъ о парламентской реформѣ почти до безумія, можетъ показаться страннымъ, что большіе ширы и города терпѣливо, и даже съ удовольствіемъ, подчинились такой перемѣнѣ; но хотя мыслящіе люди могли, даже въ то время, различать недостатки древней представительной системы и предвидѣть, что эти недостатки, раньше или позже, произведутъ важное практическое зло, тѣмъ не менѣе практическое зло покамѣстъ еще не очень давало себя чувствовать. Съ другой стороны, представительная система Оливера, хотя и основанная на самыхъ здравыхъ началахъ, была непопулярна. Какъ событія, въ которыхъ она зачалась, такъ и слѣдствія, которыя были произведены ею, предубѣдили людей противъ нея. Она возникла изъ военнаго насилія. Она не породила ничего, кромѣ распрей. Цѣлая нація была истомлена правленіемъ посредствомъ меча и жаждала правленія посредствомъ закона. Возстановленіе, но, этому, даже аномалій и злоупотребленій, которыя находились въ строгомъ согласіи съ закономъ и были уничтожены мечомъ, произвело общее удовольствіе.
Въ средѣ общинъ была сильная оппозиція, состоявшая частію изъ явныхъ республиканцевъ, частію изъ тайныхъ роялистовъ; во огромное и непоколебимое большинство, казалось, было благопріятно плану возобновленія древняго государственнаго устройства подъ управленіемъ новой династіи. Ричардъ былъ торжественно признанъ первоначальникомъ. Общины не только согласились вести дѣла вмѣстѣ съ лордами Оливера, но даже постановили рѣшеніе, признававшее право тѣхъ дворянъ, которые въ послѣднихъ смутахъ принимали сторону общественной свободы, засѣдать въ верхней палатѣ парламента безъ всякаго новаго назначенія.
До этихъ поръ государственные люди, по указанію которыхъ дѣйствовалъ Ричардъ, имѣли постоянный успѣхъ. Почти всѣ части правленія были теперь устроены такъ, какъ при началѣ междоусобной войны. Получи протекторъ и парламентъ возможность невозмутимо продолжать начатое, нѣтъ сомнѣнія, что порядокъ вещей, подобный тому, какой впослѣдствіи былъ установленъ при Гановерскомъ домѣ, установился бы при домѣ Кромвеллей. Но въ государствѣ была сила, болѣе чѣмъ достаточная для борьбы съ протекторомъ и парламентомъ вмѣстѣ. Надъ солдатами Ричардъ не имѣлъ никакого авторитета, кромѣ того, который соединялся съ великимъ именемъ, перешедшимъ къ нему по наслѣдству. Онъ никогда не водилъ ихъ къ побѣдѣ. Онъ никогда даже не носилъ оружія. Всѣ его склонности и привычки были мирныя. Ни мнѣнія, ни чувствованія его касательно религіозныхъ предметовъ не одобрялись военными фанатиками. Что онъ былъ хорошій человѣкъ, это доказалъ онъ фактами, болѣе убѣдительными, нежели глубокіе вздохи или длинныя проповѣди: смиреніемъ и кротостью на высотѣ человѣческаго величія и радостнымъ самоотреченіемъ среди жестокихъ обидъ и несчастій; но пустосвятство, обычное тогда въ каждой караульнѣ, возбуждало въ немъ отвращеніе, которое онъ не всегда имѣлъ благоразуміе скрывать. Офицеры, имѣвшіе главное вліяніе на войска, расположенныя близъ Лондона, не были его друзьями. Эти люди отличались храбростью и выправкою на полѣ битвы, но были лишены мудрости и гражданскаго мужества, характеризовавшихъ ихъ покойнаго вождя" Нѣкоторые изъ нихъ были честными, но фанатическими индепендентами и республиканцами. Представителемъ этого класса былъ Флитвудъ. Другіе горѣли нетерпѣніемъ быть тѣмъ, чѣмъ былъ Оливеръ. Его быстрое возвышеніе, его успѣхъ и слава, его тріумфъ въ Вестминстеръ-Голлѣ и пышное погребеніе въ Вестминстерскомъ аббатствѣ воспламеняли ихъ воображеніе. Они были такого же хорошаго происхожденія и такого же хорошаго воспитанія, какъ онъ; они не могли понять, почему они не были также достойны носить багряницу и владѣть государственнымъ мечемъ, и преслѣдовали цѣли своего дикаго честолюбія не такъ, какъ онъ, не съ терпѣніемъ, бдительностью, чуткостью и рѣшимостью, а съ неугомонностью и нерѣшительностью, характеризующими честолюбивую посредственность. Между этими слабыми копіями великаго оригинала самою замѣчательною былъ Ламбертъ.
Въ самый день восшествія Ричарда, офицеры начали составлять заговоры противъ своего новаго повелителя. Доброе согласіе, существовавшее между нимъ и его парламентомъ, ускорило кризисъ. Смуты и негодованіе распространились по лагерю. Какъ религіозныя, такъ и сословныя чувства арміи, были глубоко оскорблены. Ей казалось, что индепенденты принуждены будутъ подчиниться пресвитеріанамъ, ратные люди — людямъ приказнымъ. Между военными недовольными и республиканскимъ меньшинствомъ палаты общинъ составилась коалиція. Сомнительно, чтобы Ричардъ могъ восторжествовать надъ этою коалиціею, еслибъ даже наслѣдовалъ свѣтлый разсудокъ и желѣзное мужество своего отца. Несомнѣнно, что простота и кротость, какими онъ отличался, не были качествами, которыхъ требовали тогдашнія обстоятельства. Онъ палъ безславно и безъ борьбы. Армія употребила его орудіемъ для распущенія парламента и потомъ презрительно бросила въ сторону. Офицеры, въ угоду своимъ республиканскимъ союзникамъ, объявили, что изгнаніе Охвостья было незаконно, и пригласили это собраніе снова приняться за свои обязанности. Прежній президентъ и надлежащее число прежнихъ членовъ сошлись и, среди едва подавленныхъ насмѣшекъ и проклятій цѣлой націи, были провозглашены верховною властью въ государствѣ. Въ то же самое время ясно и точно было объявлено, что впредь не должно быть никакого первоначальника и никакой палаты лордовъ.
Но такое положеніе дѣлъ не могло продолжаться. Въ день возобновленія Долгаго парламента, возобновилась и его старинная распря съ арміею. Охвостье снова забыло, что оно было обязано своимъ бытіемъ произволу солдатъ, и начало обращаться съ ними, какъ съ подданными. Двери палаты общинъ снова были замкнуты военнымъ насиліемъ, и временное правительство, назначенное ффицерами, приняло на себя управленіе дѣлами. Между тѣмъ сознаніе великихъ золъ и сильное опасеніе въ близкомъ будущемъ золъ еще большихъ произвели наконецъ союзъ между кавалерами и пресвитеріанами. Правда, нѣкоторые пресвитеріане были расположены къ такому союзу еще до смерти Карла I; но цѣлая партія начала стремиться къ возстановленію королевскаго дома лишь послѣ паденія Ричарда Кромвелля. Не было болѣе никакого основанія надѣяться, чтобы древняя конституція могла быть возстановлена подъ державою новой династіи. Оставался одинъ только выборъ: Стюарты или армія. Изгнанная фамилія надѣлала большихъ ошибокъ; но она дорого искупила эти ошибки: она получила долгое и, можно было надѣяться, благотворное воспитаніе въ школѣ бѣдствія. Судьба Карла I, по всей вѣроятности, была наукою Карлу II. Впрочемъ, какъ бы то ни было, опасности, угрожавшія странѣ, были таковы, что для отвращенія ихъ можно было пожертвовать нѣкоторыми мнѣніями и подвергнуться нѣкоторымъ рискамъ. Болѣе чѣмъ вѣроятнымъ казалось, что Англія могла подпасть подъ гнётъ самаго ненавистнаго и унизительнаго образа правленія, подъ гнётъ правленія, соединявшаго въ себѣ все зло деспотизма со всѣмъ зломъ анархія. Что бы ни было, все можно было предпочесть игу цѣлаго ряда неспособныхъ и безславныхъ тирановъ, которые достигли бы власти, подобно варварійскимъ деямъ, посредствомъ военныхъ революцій, отдѣленныхъ одна отъ другой короткими промежутками. Ламбертъ, по всей вѣроятности, былъ бы первымъ изъ этихъ правителей; но въ теченіе года Ламбертъ могъ бы уступить мѣсто Десборо, а Десборо — Гаррисону. Всякій разъ, какъ военачальничій жезлъ переходилъ бы изъ однихъ слабыхъ рукъ въ другія, нація подвергалась бы грабежу, ради раздачи новыхъ подарковъ войскамъ. Если бы пресвитеріане упорно удалялись отъ роялистовъ, государство погибло бы, и еще сомнительно было, могли ли спасти его соединенныя усилія пресвитеріанъ и роялистовъ. Страхъ, наведенный этою непобѣдимою арміею, тяготѣлъ надъ всѣми обитателями острова, и кавалеры, наученные сотнею неудачныхъ сраженій, какъ мало значила численность противъ дисциплины, были запуганы даже болѣе, нежели круглоголовые.
Пока солдаты оставались въ согласіи между собою, всѣ заговоры и возстанія недовольныхъ были недѣйствительны. Но, нѣсколько дней послѣ втораго изгнанія Охвостья, пришли извѣстія, обрадовавшія сердца всѣхъ, кто былъ приверженъ или къ монархіи, или къ свободѣ. Та могучая сила, которая, въ теченіе многихъ лѣтъ, дѣйствовала какъ одинъ человѣкъ и которая оказывалась неодолимою, пока дѣйствовала такимъ образомъ, распалась наконецъ на части, враждебныя другъ другу: Шотландская армія оказала существенныя услуги республикѣ и была въ высшей степени годна къ употребленію въ дѣло. Она не принимала никакого участія въ послѣднихъ революціяхъ и смотрѣла на нихъ съ негодованіемъ, подобнымъ негодованію, какое почувствовали римскіе легіоны, расположенные на Дунаѣ и Евфратѣ, когда узнали, что императорская власть продается съ молотка преторіанскою стражею. Нельзя было стерпѣть, чтобы нѣкоторые полки, потому только, что ямъ случилось стоять на квартирахъ близь Вестминстера, самовластно дѣлали и передѣлывали нѣсколько правительствъ въ теченіе полугода. Если государство долженствовало управляться солдатами, тѣ солдаты, которые поддерживали англійское преобладаніе на сѣверѣ отъ Твида, были также въ правѣ смѣть голосъ въ управленіи, какъ и тѣ, которые составляли гарнизонъ лондонскаго Toy эра. Между войсками, стоявшими въ Шотландіи, кажется, было меньше фанатизма, нежели въ какой-либо другой части, арміи; а ихъ генералъ, Джорджъ Moнкъ, былъ совершенною противоположностью изувѣра. Въ началѣ междоусобной войны онъ сражался за короля, былъ взятъ въ плѣнъ круглоголовыми, потомъ принялъ должность у парламента и, съ весьма незначительными притязаніями на святость, достигъ высокихъ должностей храбростью и воинскимъ искусствомъ. Онъ былъ полезнымъ слугою обоихъ протекторовъ, спокойно изъявилъ согласіе, когда офицеры въ Вестминстерѣ низвергли Ричарда и возстановили Долгій парламентъ и, можетъ быть, такъ же спокойно согласился бы на второе изгнаніе Долгаго парламента, если бы временное правительство не подало ему повода къ неудовольствію и опасенію. Его натура была осторожна и отчасти лѣнива, и онъ вовсе не былъ расположенъ рисковать вѣрными и умѣренными выгодами изъ-за возможности пріобрѣсти даже самый блестящій успѣхъ. Онъ, кажется, былъ побужденъ къ нападенію на новыхъ правителей республики не столько надеждою, въ случаѣ ихъ ниспроверженія, достигнуть величія, сколько боязнью, въ случаѣ подчиненія имъ, лишиться даже безопасности. Каковы бы ни были его побужденія, онъ объявилъ себя поборникомъ угнетенной гражданской власти, отказался признать незаконный авторитетъ временнаго правительства и, во главѣ 7,000 ветерановъ, вступилъ въ Англію.
Этотъ шагъ былъ сигналомъ для общаго взрыва. Народъ повсюду отказался платить подати. Мастеровые Сити собрались тысячами и съ крикомъ требовали свободнаго парламента. Флотъ вошелъ въ Темзу и объявилъ себя противъ тиранніи солдатъ. Солдаты, не сдерживаемые болѣе уздою одного повелительнаго ума, раздѣлились на факціи. Каждый полкъ, изъ боязни остаться одинокою мѣтою для мести угнетенной націи, поспѣшилъ заключить отдѣльный миръ. Ламбертъ, спѣшившій къ сѣверу на встрѣчу шотландской арміи, былъ оставленъ своими войсками и взятъ въ плѣнъ. Въ теченіе тринадцати лѣтъ гражданская власть, при всякомъ столкновеніи, была принуждаема уступать власти военной. Теперь военная власть смирилась передъ властью гражданскою. Охвостье — предметъ общей ненависти и презрѣнія, но покамѣстъ единственное въ странѣ политическое тѣло, имѣвшее какое-нибудь подобіе законнаго авторитета — снова возвратилось въ палату, откуда дважды было позорно изгнано.
Между тѣмъ Монкъ подвигался къ Лондону. Вездѣ, гдѣ проходилъ онъ, джентри толпилось вокругъ него, умоляя, чтобы онъ употребилъ свою власть для возстановленія мира и свободы потрясенной націи. Генералъ, хладнокровный, молчаливый, равнодушный ко всякому образу правленія и ко всякой религіи, хранивъ непроницаемую сдержанность. Какіе въ это время были его планы и былъ ли у него какой-нибудь планъ, это подлежитъ сомнѣнію. Главною его задачею, повидимому, было удержать за собою, какъ можно долѣе, свободу выбора между различными способами дѣйствія. Такова обыкновенно политика людей, которые, подобно ему, отличаются болѣе осмотрительностью, чѣмъ дальновидностью. По всей вѣроятности, онъ составилъ свое рѣшеніе не прежде, какъ черезъ нѣсколько дней по вступленіи въ столицу. Голосъ цѣлаго народа былъ за свободный парламентъ, и не могло быть никакого сомнѣнія, что парламентъ дѣйствительно свободный немедленно возстановилъ бы изгнанную фамилію. Охвостье и солдаты все еще были враждебны дому Стюартовъ. Но Охвостье было предметомъ всеобщаго отвращенія и презрѣнія. Правда, могущество солдатъ все еще было грозно, но оно было значительно ослаблено раздоромъ. Они не имѣли главы. Они незадолго передъ тѣмъ, во многихъ частяхъ страны, возстали другъ противъ друга. На самомъ канунѣ вступленія Монка въ Лондонъ, на Страндѣ былъ бой между кавалеріею и пѣхотою. Соединенная армія долго держала въ повиновеніи раздѣленную націю; но нація теперь была соединена, армія же была раздѣлена.
Въ теченіе короткаго времени скрытность или нерѣшительность Монка держала всѣ партіи въ состояніи тягостной неизвѣстности. Наконецъ онъ прервалъ молчаніе и высказался за свободный парламентъ.
Какъ только его объявленіе стало извѣстно, цѣлая нація обезумѣла отъ восторга. Гдѣ ни появлялся онъ, тысячи толпились вокругъ него, ликуя и благословляя его имя. Колокола всей Англіи радостно загудѣли, эль полился рѣкою, и нѣсколько ночей сряду небо на пять миль вокругъ Лондона алѣло отъ безчисленныхъ потѣшныхъ огней. Тѣ пресвитеріанскіе члены палаты общинъ, которые за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ были изгнаны арміею, возвратились на свои мѣста и были встрѣчены радостными восклицаніями огромнаго множества народа, наполнявшаго Вестминстеръ-Голль и Дворцовую площадь. Индепендентскіе вожди не смѣли болѣе показываться на улицахъ и едва были безопасны въ собственныхъ своихъ жилищахъ. Приняты были временныя правительственныя мѣры, предписано было произвести общіе выборы, послѣ чего тотъ достопамятный парламентъ, который, въ теченіе двадцати полныхъ событіями лѣтъ, испыталъ всѣ превратности судьбы, который восторжествовалъ надъ своимъ государемъ, который былъ порабощенъ и уничиженъ своими слугами, который былъ дважды изгнанъ и дважды возстановленъ, торжественно постановилъ актъ о собственномъ своемъ распущеніи.
Результатъ выборовъ былъ таковъ, какого можно было ожидать отъ настроенія націи. Новая палата общинъ, за немногими исключеніями, состояла изъ лицъ, благопріятныхъ королевской фамиліи. Пресвитеріане образовали большинство.
Что реставрація послѣдуетъ, казалось теперь почти достовѣрнымъ; но послѣдуетъ ли мирная реставрація, это было предметомъ мучительнаго сомнѣнія. Солдаты были въ мрачномъ и свирѣпомъ расположеніи духа. Они ненавидѣли титулъ короля. Они ненавидѣли имя Стюарта. Они ненавидѣли пресвитеріанство сильно, а прелатство еще сильнѣе. Они съ горькимъ негодованіемъ видѣли, что конецъ ихъ долгаго владычества близился и что впереди предстояла имъ жизнь, исполненная безславныхъ трудовъ и лишеній. Они приписывали свое злополучіе слабости однихъ и измѣнѣ другихъ генераловъ. Одинъ часъ жизни ихъ любимаго Оливера могъ бы еще и теперь возстановить прошедшую славу. Преданные, разъединенные и оставленные безъ начальника, на котораго могли бы положиться, они все еще были грозны. Не легко было одолѣть ярость и отчаяніе 50,000 ратныхъ людей, тыла которыхъ никогда не видалъ ни одинъ непріятель. Монкъ и тѣ, съ которыми онъ дѣйствовалъ, хорошо знали, что кризисъ былъ въ высшей степени опасенъ. Они употребили всѣ возможныя хитрости, чтобы смягчить и разъединить недовольныхъ воиновъ. Въ то же самое время приняты были сильныя мѣры на случай столкновенія. Шотландская армія, расположившаяся въ Лондонѣ, была поддерживаема въ хорошемъ настроеніи подарками, похвалами и обѣщаніями. Богатые граждане ни въ чемъ не отказывали краснокафтаннику и такъ щедро расточали лучшее свое вино, что воинственные святоши нерѣдко оказывались въ положеніи, не дѣлавшемъ большой чести ни религіозному, ни военному ихъ характеру. Нѣкоторые строптивые полки Монкъ отважился распустить. Между тѣмъ временное правительство, при ревностномъ содѣйствіи всего джентри и всей магистратуры, употребляло величайшія усилія, чтобы организовать милицію. Въ каждомъ графствѣ земскія войска держались въ готовности къ походу. Число этихъ войскъ составляло не менѣе 120,000 человѣкъ. Въ Гайдъ-Паркѣ на смотру 20,000 гражданъ, хорошо вооруженныхъ и обмундированныхъ, обнаружили духъ, оправдывавшій надежду, что, въ случаѣ надобности, они мужественно постояли бы за свои лавки и очаги. Флотъ былъ заодно съ націею. Это было смутное время, время опасеній, но вмѣстѣ съ тѣмъ и надеждъ. Господствовавшимъ мнѣніемъ было то, что Англія будетъ освобождена, но не безъ отчаянной и кровавой борьбы, и что классъ, такъ долго управлявшій мечемъ, отъ меча же погибнетъ.
Къ счастью, опасности столкновенія были отвращены. Была, впрочемъ, одна минута крайне опасная. Ламикртъ убѣжалъ изъ тюремнаго заключенія и призвалъ своихъ товарищей къ. оружію. Пламя междоусобной войны снова вспыхнуло; но быстрыми и энергическими усиліями оно было потушено прежде, чѣмъ успѣло распространяться. Несчастный подражатель Кромвелля снова сдѣлался плѣнникомъ. Неудача его предпріятія охладила мужество солдатъ, и они угрюмо покорились своей участи.
Новый парламентъ, который, созванный безъ королевскаго предписанія, точнѣе называется конвентомъ, собрался въ Вестминстерѣ. Лорды вновь вступили въ ту залу, откуда они болѣе одиннадцати лѣтъ устранялись насиліемъ. Обѣ палаты немедленно пригласили короля возвратиться въ отечество. Онъ былъ провозглашенъ съ торжествомъ дотолѣ незнаемымъ. Великолѣпный флотъ сопровождалъ его отъ Голландіи до береговъ Кента. Когда онъ вышелъ на берегъ, дуврскіе утесы были покрыты тысячани зрителей, между которыми нельзя было найти почти никого, кто бы не плакалъ отъ радости. Переѣздъ въ Лондонъ былъ непрерывнымъ тріумфомъ. Вся дорога отъ Рочестера была обрамлена балаганами и шатрами и имѣла видъ безконечной ярмарки. Повсюду развѣвались флаги, звучали колокола я музыка, вино и эль лились рѣками за здоровье того, 4ье возвращеніе было возвращеніемъ мира, закона и свободы. Но среди общей радости одно мѣсто представляло мрачный и угрожающій видъ. На Блакгитѣ была построена армія для встрѣчи государя. Онъ улыбался, кланялся я привѣтливо подставлялъ свою руку устамъ полковниковъ и маіоровъ. Но вся его любезность была тщетна. Лица солдатъ были угрюмы и пасмурны, и, дай они волю своимъ чувствамъ, торжественное празднество, въ которомъ они нехотя приняли участіе, имѣло бы плачевный и кровавый конецъ. Но между ними не было согласія. Раздоръ и отступничество лишили ихъ всякаго довѣрія къ начальникамъ и другъ къ другу. Все ополченіе лондонскаго Сити было подъ ружьемъ. Многочисленные отряды милиціи, подъ командою вѣрныхъ нобльменовъ и джентльменовъ, собрались изъ разныхъ частей государства привѣтствовать короля. Этотъ великій день кончился мирно, и возстановленный скиталецъ безопасно опочилъ во дворцѣ своихъ предковъ.
Глава II.
правитьИсторія Англіи въ теченіе XVII столѣтія есть исторія преобразованія ограниченной монархіи, устроенной по обычаю среднихъ вѣковъ, въ ограниченную монархію, соотвѣтствующую тому болѣе развитому состоянію общества, когда государственные расходы не могутъ быть долѣе покрываемы доходами короны и когда государственная оборона не можетъ быть долѣе ввѣряема феодальной милиціи. Мы видѣли, что политики, бывшіе во главѣ Долгаго парламента, сдѣлали въ 1642 году великую попытку совершить эту перемѣну посредствомъ прямой и формальной передачи государственнымъ чинамъ избранія министровъ, начальства надъ арміею и главнаго надзора за всею исполнительною администраціею. Этотъ планъ былъ едва ли не лучшимъ, какой можно было тогда придумать; но онъ былъ совершенно разстроенъ направленіемъ, принятымъ междоусобною войною. Палаты восторжествовали, это правда; но только послѣ борьбы, принудившей ихъ вызвать къ бытію силу, которой. онѣ не могли обуздать и которая скоро начала господствовать надъ всѣми классами и партіями. Нѣкоторое время, сумма золъ, неразлучныхъ съ военнымъ правительствомъ, до извѣстной степени смягчалась мудростью и великодушіемъ великаго человѣка, обладавшаго верховною властью. Но когда мечъ, которымъ онъ владѣлъ, конечно, съ энергіею, но съ энергіею, всегда руководившеюся благоразуміемъ и вообще умѣрявшеюся добродушіемъ, перешелъ къ военачальникамъ, не имѣвшимъ ни его способностей, ни его добродѣтелей, тогда сдѣлалось весьма вѣроятнымъ, что порядокъ и свобода погибнутъ въ общемъ позорномъ разрушеніи.
Это разрушеніе было удачно отвращено. Писатели, ратующіе за свободу, слишкомъ часто представляли Реставрацію бѣдственнымъ событіемъ и осуждали безуміе или низость того конвента, который призвалъ назадъ королевскую фамилію, не истребовавши новыхъ гарантій противъ дурнаго. управленія. Тотъ, кто говоритъ такія рѣчи, не понимаетъ настоящей сущности кризиса, послѣдовавшаго за низложеніемъ Ричарда Кромвелля. Англія была въ крайней опасности пасть подъ тиранніею цѣлаго ряда ничтожныхъ людей, возвышавшихся я низвергавшихся военнымъ капризомъ. Избавить отечество отъ господства солдатъ было главною цѣлью всякаго просвѣщеннаго патріота; но это была Цѣль, которой самые рьяные патріоты едва ли могли надѣяться достигнуть, пока между солдатами было единство. Вдругъ появился лучъ надежды. Генералъ возсталъ на генерала, армія на армію. Отъ умѣнья воспользоваться благопріятнымъ моментомъ зависѣла будущая судьба націи. Наши предки воспользовались этимъ моментомъ хорошо. Они забыли старинныя обиды, отбросили мелочныя сомнѣнія, отложили до болѣе удобной поры всякій споръ о реформахъ, въ которыхъ нуждались наши учрежденія, и стали дружно, кавалеры и круглоголовые, епископалы и пресвитеріане, въ твердомъ союзѣ, за древніе законы страны противъ военнаго деспотизма. Точное распредѣленіе власти между королемъ, лордами и общинами вполнѣ могло быть отсрочено до рѣшенія вопроса, будетъ ли Англія управляться королемъ, лордами и общинами, или же кирасирами и копейщиками. Если бы государственные люди конвента избрали иной путь, если бы они повели долгія пренія о началахъ правленія, если бы они начертали новую конституцію и послали ее къ Карлу, если бы открылись переговоры, если бы курьеры, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, разъѣзжали взадъ и впередъ между Вестминстеромъ и Нидерландами, съ проектами и контръ-проектами, отвѣтами Гайда и возраженіями Принна, — коалиція, отъ которой зависѣла общественная безопасность, распалась бы, пресвитеріане и роялисты, конечно, перессорились бы, военныя факціи могли бы какъ-нибудь примириться, и заблуждающіеся друзья свободы могли бы долго, подъ управленіемъ худшимъ, чѣмъ управленіе наихудшяго Стюарта, сожалѣть объ упущенномъ золотомъ случаѣ.
Поэтому, древнее государственное устройство, съ общаго согласія обѣихъ великихъ партій, было возстановлено. Оно снова явилось тѣмъ же, какимъ было за восемнадцать лѣтъ передъ тѣмъ, когда Карлъ I удалился изъ своей столицы. Всѣ акты Долгаго парламента, получившіе королевское согласіе, признаны были остающимися въ полной силѣ. Одна новая уступка, уступка, къ которой кавалеры были еще сильнѣе заинтересованы, чѣмъ круглоголовые, была легко пріобрѣтена отъ возстановленнаго короля. Военная повинность ленныхъ земель была первоначально установлена какъ средство національной защиты. Но съ теченіемъ времени все, что было полезнаго въ этомъ учрежденіи, исчезло, и не осталось ничего, кромѣ обрядовъ и тягостей. Помѣстный собственникъ, получавшій имѣніе отъ короны подъ условіемъ военной повинности, — большая часть англійской земли была такимъ образомъ роздана въ лены, — долженъ былъ платить огромную пошлину при вступленіи во владѣніе своею собственностью. Онъ не могъ передать въ другія руки ни одного акра безъ покупки разрѣшенія. Послѣ его смерти, если помѣстья переходили къ малолѣткамъ, государь былъ опекуномъ и не только имѣлъ право на значительную часть доходовъ въ продолженіе малолѣтства наслѣдниковъ, но даже могъ понуждать такихъ сиротъ, подъ опасеніемъ тяжкихъ взысканій, ко вступленію въ бракъ съ лицами соотвѣтственнаго званія. Главною приманкою, привлекавшею неимущаго паразита ко двору, была надежда получить, въ награду за раболѣпіе и лесть, королевское письмо къ какой-нибудь наслѣдницѣ. Эти злоупотребленія погибли вмѣстѣ съ монархіею. Желаніе, чтобы они не возобновились вмѣстѣ съ нею, было желаніемъ каждаго помѣстнаго джентльмена въ королевствѣ. Поэтому, они были торжественно уничтожены статутомъ, и никакихъ слѣдовъ древнихъ ленныхъ повинностей не было оставлено, кромѣ тѣхъ почетныхъ услугъ, какія до сихъ поръ, при коронаціи, оказываются особѣ государя нѣкоторыми владѣльцами феодальныхъ имѣній.
Войска подлежали теперь распущенію. Пятьдесятъ тысячъ человѣкъ, привыкшихъ къ военному ремеслу, были разомъ пущены по міру, и опытъ, казалось, оправдывалъ мнѣніе, что эта перемѣна произведетъ много бѣдствій и преступленій, что уволенные ветераны явятся нищенствующими на каждой улицѣ, или что они будутъ доведены голодомъ до грабежа. Но ничего подобнаго не послѣдовало. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ не осталось и признака, что самая грозная въ мірѣ армія только-что потонула въ массѣ общества. Сами роялисты признавались, что во всѣхъ отрасляхъ честнаго труда отставные воины преуспѣвали болѣе другихъ людей, что ни одинъ изъ нихъ не былъ обвиненъ въ кражѣ или разбоѣ, что ни одинъ изъ нихъ не былъ замѣченъ въ нищенствѣ и что если какой-нибудь хлѣбникъ, каменщикъ или извозчикъ обращалъ на себя вниманіе трудолюбіемъ и трезвостью, то онъ, по всей вѣроятности, былъ однимъ изъ старыхъ солдатъ Оливера.
Военная тиранніи прошла, но оставила глубокіе и продолжительные слѣды въ общественномъ мнѣніи. Названіе постоянной арміи долго 6ы*по всѣмъ ненавистно, и замѣчательно, что это чувство было еще сильнѣе между кавалерами, чѣмъ между круглоголовыми. Надлежитъ считать особенно счастливымъ то обстоятельство, что, когда наша родина, въ первый и послѣдній разъ, была управляема мечемъ, мечъ былъ въ рукахъ не законныхъ ея государей, а тѣхъ мятежниковъ, которые убили короля и разрушили церковь. Дѣйствительно, если бы государь, съ такимъ основаніемъ права, какое было у Карла, начальствовалъ надъ такою арміею, какая была у Кромвелля, мало было бы надежды на сохраненіе вольностей Англіи. Къ счастью, то орудіе, которое одно только и могло сдѣлать монархію абсолютною, стало предметомъ особеннаго ужаса и отвращенія для монархической партіи и долго оставалось неразрывно соединеннымъ въ воображеніи роялистовъ и прелатистовъ съ цареубійствомъ и полевымъ проповѣдываніемъ. Столѣтіе спустя по смерти Кромвелля, торіи все еще продолжали вопить противъ всякаго увеличенія регулярнаго войска и превозносить похвалами національную милицію. Даже въ 1786 году, министръ, пользовавшійся необыкновенною степенью ихъ довѣрія[35], нашелъ невозможнымъ преодолѣть ихъ отвращеніе къ его плану укрѣпленія береговъ, и никогда не глядѣли они съ полнымъ удовольствіемъ на постоянную армію, пока Французская революція не дала ихъ опасеніямъ новаго направленія.
Коалиція, возстановившая короля, прекратилась вмѣстѣ съ опасностью, изъ которой возникла, и двѣ враждебныя партіи снова явились готовыми къ борьбѣ. Обѣ онѣ, по правдѣ, были согласны въ томъ, что слѣдовало подвергнуть наказанію нѣкоторыхъ несчастныхъ людей, бывшихъ въ то время предметомъ почти всеобщей ненависти. Кромвелля уже не было, и тѣ, которые обращались въ бѣгство передъ нимъ, принуждены были ограничиться жалкимъ удовлетвореніемъ выкопать, повѣсить, четвертовать и сжечь останки величайшаго правителя, какой когда-либо управлялъ Англіею. Другіе предметы мщенія, — немногіе, правда, но и тѣхъ все еще было слишкомъ много, — нашлись между республиканскими вождями. Вскорѣ, однако, побѣдители, пресыщенные кровью цареубійцъ, обратились другъ противъ друга. Круглоголовые, признавая добродѣтели покойнаго короля и осуждая приговоръ, произнесенный надъ нимъ незаконнымъ судилищемъ, утверждали однако, что его управленіе, во многихъ отношеніяхъ, было противно конституція и что палаты подняли оружіе противъ него изъ хорошихъ побужденій и по уважительнымъ основаніямъ. У монархіи, по мнѣнію этихъ политиковъ, не было злѣе врага, чѣмъ льстецъ, ставившій прерогативу выше закона, осуждавшій всякое противодѣйствіе королевскимъ посягательствамъ и поносившій не только Кромвелля и Гаррисона, но даже Пима и Гампдена, какъ измѣнниковъ. Если король желалъ спокойнаго и благополучнаго царствованія, онъ долженъ былъ довѣриться тѣмъ, которые, хотя и обнажали мечъ въ защиту нарушенныхъ привилегій парламента, однако подвергали себя ярости солдатъ, чтобы спасти его отца, и принимали главное участіе въ возвращеніи королевской фамиліи.
Мнѣніе роялистовъ было совершенно иное. Въ теченіе восемнадцати лѣтъ, они, не смотря на всѣ превратности, были вѣрны коронѣ. Дѣливши бѣдствіе своего государя, неужели они не должны были дѣлить его торжества? Неужели никакого различія не должно было дѣлать между ними и вѣроломнымъ подданнымъ, который сражался противъ своего полноправнаго государя, былъ приверженцемъ Ричарда Кромвелля и до тѣхъ поръ не содѣйствовалъ возстановленію Стюартовъ, пока не оказалось, что ничто иное не могло спасти націю отъ тиранніи арміи? Положимъ, что такой человѣкъ недавними своими услугами вполнѣ заслужилъ прощеніе. Но можно ли было его услуги, оказанныя въ одиннадцатомъ часу, сравнивать съ трудами и страданіями тѣхъ, которые переносили тягость и зной дня? Можно ли было ставить его на одну доску съ людьми, которые не нуждались въ королевскомъ милосердіи, съ людьми, которые, во всѣ періоды своей жизни, заслуживали королевскую признательность? Въ особенности, можно ли было дозволять ему удерживать за собою богатство, составленное изъ имущества разоренныхъ защитниковъ престола? Не довольно ли было того, что его голова и родовое имѣніе, сто разъ подлежавшія законной карѣ, были безопасны и что онъ имѣлъ свою долю, вмѣстѣ съ остальными членами націи, въ благодѣяніяхъ того кроткаго правительства, противъ котораго такъ долго враждовалъ? Необходимо ли было награждать его за измѣну въ ущербъ людямъ, единственнымъ преступленіемъ которыхъ была честность, съ какою они соблюдали свою вѣрноподданническую присягу? И какой интересъ имѣлъ король насыщать своихъ старинныхъ враговъ добычею, отнятою у его старинныхъ друзей? Какое довѣріе можно было оказать людямъ, которые противились своему государю, вели войну противъ него, заключили его въ тюрьму и которые, даже теперь, вмѣсто того, чтобы со стыдомъ и сокрушеніемъ понурить головы, оправдывали все, что ни сдѣлали, и, казалось, думали, что представили блестящее доказательство вѣрности, едва остановившись передъ цареубійствомъ? Правда, что въ послѣднее время они помогали возстановить престолъ; но правда и то, что они предварительно ниспровергли его и все еще провозглашали начала, которыя могли побудить ихъ ниспровергнуть его снова. Безъ сомнѣнія, не мѣшало пожаловать знаками королевскаго одобренія тѣхъ изъ обращенныхъ, которые были особенно полезны; но политика, заодно съ справедливостью и благодарностью, обязывала короля предоставить высшую степень уваженія тѣмъ, которые, отъ начала до конца, въ счастьи и несчастьи, оставались вѣрны его дому. На этихъ основаніяхъ кавалеры весьма естественно требовали вознагражденія за все, что они перенесли, и предпочтенія въ распредѣленіи милостей короны. Нѣкоторые рьяные члены партіи шли дальше и домогались обширныхъ категорій опалы.
Политическій раздоръ, по обыкновенію, былъ растравленъ раздоромъ религіознымъ. Король нашелъ церковь въ особенномъ состояніи. Незадолго до начала междоусобной войны, его отецъ далъ принужденное согласіе на билль, сильно поддержанный Фокландомъ и лишившій епископовъ мѣстъ въ палатѣ лордовъ, но епископство и литургія не были уничтожены закономъ. Долгій парламентъ, впрочемъ, издалъ узаконенія, произведшія совершенный переворотъ въ церковномъ правленіи и публичномъ богослуженіи. Новая система въ основаніи была эрастіанскою[36], почти не менѣе той, которую она замѣнила. Палаты, руководившіяся преимущественно совѣтами достойнаго Сельдена[37], опредѣлили держать духовную власть въ строгомъ подчиненіи власти свѣтской. Они отказались признать божественное происхожденіе какой бы то ни было формы церковнаго устройства и постановили, чтобы изъ всѣхъ церковныхъ судовъ аппеляціи восходила въ послѣдней инстанціи къ парламенту. Съ этимъ весьма важнымъ условіемъ, рѣшено было учредить въ Англіи іерархію, очень похожую на ту, которая теперь существуетъ въ Шотландіи. Авторитетъ соборовъ, возвышавшихся одинъ надъ другимъ въ правильной постепенности, замѣнилъ собою авторитетъ епископовъ и архіепископовъ. Литургія уступила мѣсто пресвитеріанскому служебнику. Но только что новыя установленія были начертаны, какъ индепенденты достигли верховнаго вліянія въ государствѣ. Индепенденты не имѣли ни малѣйшей охоты настаивать на исполненіи узаконеній касательно классныхъ, провинціальныхъ и національныхъ синодовъ[38]. А потому эти узаконенія никогда не входили въ полную силу. Пресвитеріанская система была вполнѣ установлена только въ Миддльсексѣ и Ланкаширѣ. Въ прочихъ пятидесяти графствахъ, кажется, почти ни одинъ приводъ не состоялъ въ связи съ сосѣдними приходами. Въ нѣкоторыхъ округахъ, правда, священнослужители соединились въ добровольныя ассоціаціи, съ цѣлью взаимной помощи и совѣта; но эти ассоціаціи не имѣли никакой понудительной власти. Патроны бенефицій, не ограничиваемые болѣе ни епископомъ, ни пресвитеріей, могли бы по произволу ввѣрять попеченіе о спасеніи душъ самымъ зазорнымъ лицамъ, если бы ихъ не предупредило самовольное вмѣшательство Оливера. Онъ, собственною своею властью, учредилъ коммисію, члены которой назывались испытателями (triers). Большинство этихъ лицъ принадлежало къ индепендентскому духовенству; но нѣсколько пресвитеріанскихъ священнослужителей и нѣсколько мірянъ также засѣдали въ коммисіи. Свидѣтельство отъ испытателей замѣняло и назначеніе въ должность и вводъ во владѣніе, и безъ такого свидѣтельства никто не могъ владѣть бенефиціею. Это, безъ сомнѣнія, было однимъ изъ самыхъ деспотическихъ дѣлъ, когда-либо совершенныхъ какимъ-нибудь англійскимъ правителемъ. Но такъ какъ всѣ чувствовали, что, безъ предосторожности подобнаго рода, страна наводнилась бы невѣжественными и пьяными негодяями, которые носили бы названіе и получали бы жалованье священнослужителей, то нѣкоторыя весьма почтенныя лица, находившіяся вообще не въ пріязненныхъ отношеніяхъ къ Кромвёллю, признавали, что въ этомъ случаѣ онъ былъ общественнымъ благодѣтелемъ. Кандидаты, одобренные испытателями, вступали во владѣніе бенефиціями, обработывали церковныя земли, собирали десятины, молились безъ книги или стихаря и давали причастіе молельщикамъ, сидѣвшимъ за длинными столами.
Такимъ образомъ церковное устройство государства находилось въ состояніи безвыходной неурядицы. Епископство было формою правленія, предписанною стариннымъ закономъ, который оставался не отмѣненнымъ. Формою правленія, предписанною парламентскимъ узаконеніемъ, было пресвитеріанство. Но ни старинный законъ, ни парламентское узаконеніе практически не были въ силѣ. Дѣйствительно-установленная церковь можетъ быть представлена въ видѣ неправильнаго цѣлаго, состоявшаго изъ нѣсколькихъ пресвитерій и многихъ индепендентскихъ конгрегацій, которыя всѣ обуздывались и связывались во-едино авторитетомъ правительства.
Изъ тѣхъ, кто принималъ дѣятельное участіе въ возвращеніи короля, иные ревностно ратовали за синоды и за служебникъ, а другіе пламенно желали окончить компромиссомъ религіозныя распри, долгое время волновавшія Англію. Между изувѣрными послѣдователями Лода и изувѣрными послѣдователями Кальвина не могло быть ни мира, ни перемирія; но устроить соглашеніе между умѣренными епископалами школы Ушера и умѣренными пресвитеріанами школы Вакстера казалось дѣломъ возможнымъ. Умѣренные епископалы допустили бы, что епископъ могъ законно дѣлить власть съ соборомъ. Умѣренные пресвитеріане не отвергли бы, что всякое провинціальное собраніе могло законно имѣть достояннаго президента и что этотъ президентъ могъ законно называться епископомъ. Можно было бы установить пересмотрѣнную литургію, которая не исключала бы импровизованной молитвы, такого рода крещеніе, при которомъ знаменіе креста могло бы употребляться или пропускаться по произволу, такого рода причащеніе, во время котораго вѣрующіе могли бы сидѣть, если совѣсть запрещала имъ стоять на колѣняхъ. Но ни о какомъ подобномъ планѣ не могло слышать покойно большинство кавалеровъ. Религіозные члены этой партіи были добросовѣстно привязаны къ цѣлой системѣ своей церкви. Она была дорога ихъ умерщвленному королю. Она утѣшала ихъ въ пораженіи и нуждѣ. Ея богослуженіе, такъ часто, въ годину испытанія, совершавшееся шопотомъ въ какомъ-нибудь внутреннемъ покоѣ, имѣло для нихъ такую прелесть, что они не хотѣли разстаться ни съ одною отповѣдью[39]. Прочіе роялисты, не имѣвшіе особеннаго притязанія на благочестіе, все-таки любили Епископальную церковь, потому что она была врагомъ ихъ враговъ. Они цѣнили молитву или церемонію не ради утѣшенія, какое она доставляла имъ самимъ, но ради досады, какую она причиняла круглоголовымъ, и такъ далеки были отъ расположенія купить единство уступкою, что противились уступкѣ преимущественно потому, что она имѣла цѣлью произвести единство.
Такія чувства, хотя и предосудительныя, были естественны и отчасти извинительны. Пуритане во дни своего могущества несомнѣнно запятнали себя жестокими притѣсненіями. Если не изъ чего-либо иного, то изъ собственныхъ своихъ неудовольствій. Изъ собственной своей борьбы, изъ собственной своей побѣды, изъ паденія той гордой іерархіи, которая такъ тяжко ихъ угнетала, они должны были бы научиться, что въ Англіи, и въ XVII столѣтіи, было не во власти гражданскаго начальства вышколить умы людей до согласія съ его системою богословія. Они, однако, обнаружили такую же нетерпимость и такую же страсть вмѣшиваться въ чужія дѣла, какія характеризовали Лода. Они запретили, подъ опасеніемъ тяжкихъ взысканій, употребленіе Общаго Молитвенника, не только въ церквахъ, но даже и въ частныхъ домахъ. Со стороны дѣтей было преступленіемъ читать у постели больныхъ родителей одну изъ тѣхъ прекрасныхъ коллектъ, которыя утѣшали въ бѣдѣ сорокъ поколѣній христіанъ. Строгія наказанія грозили всякому, кто дерзнулъ бы хулить кальвинистскій образъ богослуженія. Духовныя лица почтенной репутаціи не только изгонялись изъ своихъ бенефицій тысячами, но и отдавались часто въ обиду фанатической черни. Церкви и гробницы, изящныя произведенія искусства и любопытные остатки древности били грубо обезображены. Парламентъ рѣшилъ, чтобы всѣ картины королевской коллекціи, представлявшія изображенія Іисуса или Пречистой Дѣвы, были сожжены. Ваяніе подверглось такой же горькой участи, какъ и живопись. Нимфы и граціи, произведенія іонійскаго рѣзца, были переданы пуританскимъ каменотёсамъ, долженствовавшимъ сдѣлать ихъ пристойными. Противъ сравнительно легкихъ пороковъ господствовавшая факція воевала съ ревностью, мало умѣрявшеюся гуманностью или здравымъ смысломъ. Изданы были строгіе законы противъ пари. Постановлено было, чтобы прелюбодѣяніе наказывалось смертью. Непозволительная связь между мужчиной и женщиной, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда не было обвиненія ни въ насиліи, ни въ обольщеніи, когда не происходило никакого публичнаго соблазна, когда не нарушалось никакое супружеское право, признавалась уголовнымъ проступкомъ. Общественныя удовольствія, отъ маскарадныхъ представленій въ.палатахъ вельможъ до состязаній въ борьбѣ и кривляньяхъ на деревенскихъ лужайкамъ, подвергались яростному гоненію. Одно узаконеніе предписало немедленно срубить всѣ майскія березки въ Англіи. Другое запретило всѣ сценическія увеселенія. Театры велѣно было ломать, зрителей штрафовать, актеровъ подвергать бичеванію. Пляска на канатѣ, кукольная комедія, игра въ шары, конскія скачки, обращали на себя далеко не благосклонное вниманіе. Но медвѣжья травля, тогдашнее любимое увеселеніе аристократа и плебея, была мерзостью, сильнѣе всего возбуждавшею гнѣвъ суровыхъ сектаторовъ. Нужно замѣтить, что ихъ отвращеніе къ этой забавѣ не имѣло ничего общаго съ тѣмъ чувствомъ, которое, въ наше время, побудило законодательство употребить власть для защиты звѣрей отъ излишней жестокости людей. Пуританинъ ненавидѣлъ медвѣжью травлю не потому, что она причиняла страданіе медвѣдю, а потому, что она доставляла удовольствіе зрителямъ. Дѣйствительно, онъ вообще умѣлъ наслаждаться двойнымъ удовольствіемъ мучить и зрителей, и медвѣдя[40].
Быть можетъ, ни одно обстоятельство не уясняетъ настроенія ригористовъ такъ сильно, какъ ихъ поведеніе относительно рождественскаго праздника. Рождество, съ незапамятнаго времени, было порою радости и семейной любви, порою, когда родные собирались во-едино, когда дѣти возвращались домой изъ школы, когда ссоры прекращались, когда коляды слышались въ каждой улицѣ, когда каждый домъ украшался зелеными вѣтками, и каждый столъ обременялся вкусными яствами. Въ эту пору всѣ сердца, мало-мальски доступныя кроткому чувству, расширялись и смягчались. Въ эту пору бѣдные допускались къ широкому участію въ избыткахъ благосостоянія богатыхъ, щедрость которыхъ являлась особенно кстати но случаю короткихъ дней и суровой погоды. Въ эту пору разница между помѣщикомъ и фермеромъ, господиномъ и слугою, была менѣе замѣтна, чѣмъ въ остальное время года. Гдѣ много наслажденія, тамъ обыкновенно бываетъ нѣсколько излишества; но, судя по всему, духъ соблюденія святокъ не былъ недостоинъ христіанскаго праздника. Долгій парламентъ въ 1644 году издалъ повелѣніе, чтобы 25 декабря было строго соблюдаема какъ постъ и чтобы всѣ люди проводили его въ смиренномъ оплакиваніи великаго народнаго грѣха, который они и отцы ихъ такъ часто совершали въ этотъ день, веселясь подъ омелою, кушая кабанью голову и распивая эль, приправленный поджаренными яблоками. Кажется, ни одна общественная мѣра того времени не раздражала простаго народа такъ сильно. Въ слѣдующую годовщину праздника страшные мятежи вспыхнули во многихъ мѣстахъ, Констэбли встрѣтили сопротивленіе, власти претерпѣли поруганіе, дома извѣстныхъ фанатиковъ подверглись нападенію, и запрещенная литургія была открыто совершена въ церквахъ.
Таковъ былъ духъ крайнихъ пуританъ, какъ пресвитеріанскаго, такъ и индепендентскаго толковъ. Оливеръ, конечно, не отличался особенною склонностью къ гоненію или вмѣшательству. Но Оливеръ, глава партіи и, слѣдовательно, въ значительной степени рабъ партіи, не могъ править совершенно согласно съ собственными своими наклонностями. Даже подъ его управленіемъ, многіе начальники, въ предѣлахъ ввѣренныхъ имъ округовъ, сдѣлались такъ же ненавистны, какъ сэръ Гудибрасъ, вмѣшивались во всѣ удовольствія своего околотка, разгоняли праздничныя собранія и сажали скрипачей въ колодки. Еще страшнѣе было рвеніе солдатъ. Во всякой деревнѣ, гдѣ они появлялись, наступалъ конецъ пляскамъ, колокольному звону и праздникамъ жатвы. Въ Лондонѣ они нѣсколько разъ прерывали театральныя представленія, на которыя протекторъ имѣлъ благоразуміе и благосклонность смотрѣть сквозь пальцы.
Со страхомъ и ненавистью, внушенными такою тиранніею, было въ изобиліи смѣшано презрѣніе. Особенности пуританина, его наружность, его одежда, его языкъ, его странный педантизмъ всегда, со времени Елисаветы, были любимыми предметами насмѣшниковъ. Но эти особенности явились гораздо забавнѣе въ фикціи, управлявшей великою державою, нежели въ малоизвѣстныхъ и гонимыхъ конгрегаціяхъ. Тарабарщина, возбуждавшая смѣхъ, когда она раздавалась на сценѣ изъ устъ Скорби Здоровой и Рвенія-Земли Суетливаго[41], была еще смѣшнѣе, когда выходила изъ устъ генераловъ и членовъ государственнаго совѣта. Надлежитъ также замѣтить, что во время междоусобныхъ смутъ возникли многія секты, странности которыхъ превзошли все, что до тѣхъ поръ было видано въ Англіи. Одинъ сумашедшій портной, по имени Лодовикъ Моггльтонъ, шлялся изъ кабака въ кабакъ, напивался элемъ и предвѣщалъ вѣчныя муки тѣмъ, кто отказывался вѣрить, на основаніи его свидѣтельства, что Верховное Существо было только шести футовъ ростомъ и что солнце отстояло отъ земли ровно на четыре мили[42] Джорджъ Фоксъ возбудилъ бурю насмѣшекъ, объявивши, что означеніе единственнаго лица мѣстоименіемъ множественнаго числа было нарушеніемъ христіанской искренности и что употребленіе словъ «январь» и «среда» было идолопоклонническимъ чествованіемъ Януса и Водана[43]. Спустя нѣсколько лѣтъ, его ученіе было принято нѣкоторыми именитыми людьми и значительно возвысилось въ общественномъ уваженіи. Но во время Реставраціи квакеры были въ глазахъ народа презрѣннѣйшими изъ фанатиковъ. Пуритане обращались съ ними жестоко здѣсь и преслѣдовали ихъ на смерть въ Новой Англіи. Тѣмъ не менѣе публика, рѣдко дѣлающая точныя различія, часто смѣшивала пуританина съ квакеромъ. Оба они были отщепенцами. Оба ненавидѣли епископство и литургію. Оба отличались тѣмъ, что казалось нелѣпыми причудами относительно одежды, развлеченій и положенія тѣла. Какъ рѣзко ни различались они въ мнѣніяхъ, народъ причислялъ ихъ обоихъ къ одному классу лицемѣрныхъ отщепенцевъ, и все, что было смѣшнаго или ненавистнаго въ каждомъ изъ нихъ, увеличивало презрѣніе и отвращеніе, которыя толпа питала къ нимъ обоимъ.
До междоусобныхъ войнъ, даже тѣ, которые наиболѣе гнушались мнѣніями и манерами пуританина, принуждены были соглашаться, что его нравственное поведеніе вообще, во всемъ существенномъ, было безукоризненно; но теперь эта хвала уже не воздавалась и, къ несчастью, уже не заслуживалась. Это — общая участь сектъ: пользоваться высокою славою святости въ періодъ угнетенія и терять ее съ достиженіемъ могущества. Причина очевидна. Человѣкъ рѣдко вступаетъ въ опальную среду изъ какихъ-либо иныхъ, кромѣ добросовѣстныхъ, побужденій. Поэтому, такая среда, почти безъ исключенія, состоитъ изъ искреннихъ лицъ. Самая суровая дисциплина, какая можетъ быть соблюдаема внутри религіознаго общества, есть весьма слабое орудіе очищенія сравнительно съ маломальски строгимъ преслѣдованіемъ извнѣ. Мы можемъ быть увѣрены, что очень немногія лица, не проникнутыя серьёзно религіозными убѣжденіями, просили крещенія, когда Діоклетіанъ притѣснялъ церковь, или присоединялись къ протестантскимъ конгрегаціямъ, рискуя быть сожженными Боннеромъ. Но, когда секта дѣлается могущественною, когда ея благоволеніе становится путемъ къ богатству и почестямъ, тогда своекорыстные и честолюбивые люди толпятся въ нее, говорятъ ея языкомъ, строго сообразуются съ ея уставомъ, подражаютъ ея особенностямъ и часто превосходятъ честныхъ ея членовъ во всѣхъ внѣшнихъ проявленіяхъ ревности. Никакая разборчивость, никакая бдительность со стороны церковныхъ правителей не можетъ помѣшать вторженію такихъ ложныхъ братій. Плевелы и пшеница должны расти вмѣстѣ. Вскорѣ свѣтъ начинаетъ открывать, что благочестивцы не лучше другихъ людей, и отчасти справедливо заключаетъ, что, не будучи лучше, они должны быть гораздо хуже другихъ. Въ непродолжительное время всѣ тѣ признаки, которые сначала были въ общемъ мнѣніи отличительными чертами святаго, становятся въ общемъ мнѣніи отличительными чертами бездѣльника.
Такъ было съ англійскими нонконформистами. Они были угнетаемы, и угнетеніе хранило ихъ чистою средою. Потомъ они сдѣлались верховными въ государствѣ. Никто не могъ надѣяться достичь именитости и власти иначе, какъ посредствомъ ихъ милости. Ихъ милость могла быть снискана только посредствомъ обмѣна съ ними знаками и лозунгами духовнаго братства. Одною изъ первыхъ резолюцій, принятыхъ Барбонскимъ парламентомъ, наиболѣе пуританскимъ изъ всѣхъ нашихъ политическихъ собраній, было постановлено, чтобы никто не былъ допускаемъ въ государственную службу, пока палата не убѣдится въ его дѣйствительномъ благочестіи. То, что тогда считалось признаками дѣйствительнаго благочестія, — темноцвѣтная одежда, кислый видъ, прямые волосы, плаксивая гнусливость, рѣчь, испещренная неумѣстными текстами, омерзѣніе къ комедіямъ, картамъ и соколиной охотѣ, — легко перенималось людьми, для которыхъ всѣ религіи были одинаковы. Искренніе пуритане вскорѣ оказались потерявшимися въ толпѣ не просто суетныхъ людей, а суетныхъ людей наихудшаго рода. Самый явный развратникъ, сражавшійся подъ королевскимъ знаменемъ, могъ справедливо почитаться добродѣтельнымъ въ сравненіи съ нѣкоторыми изъ тѣхъ, которые, разглагольствуя о сладкихъ опытахъ и утѣшительныхъ писаніяхъ, постоянно упражнялись въ обманѣ, хищничествѣ и тайномъ распутствѣ Народъ, съ опрометчивостью, о которой мы можемъ справедливо жалѣть, во которой не можемъ удивляться, составилъ свое сужденіе о цѣлой партіи по этимъ лицемѣрамъ. Богословіе, нравы, языкъ пуританина соединились такимъ образомъ въ общественномъ мнѣніи съ самыми черными и низкими пороками. Какъ только Реставрація позволила безопасно выражать вражду къ партіи, такъ долго преобладавшей въ государствѣ, общій крикъ противъ пуританства поднялся изъ каждаго уголка королевства и часто усиливался голосами тѣхъ самыхъ притворщиковъ, подлость которыхъ обезчестила пуританское имя.
Такимъ образомъ двѣ великія партіи, которыя, послѣ долгой борьбы, примирились на минуту для возстановленія монархіи, снова явились, какъ въ политикѣ, такъ и въ религіи, враждебными одна другой. Большинство націи склонилось на сторону роялистовъ. Преступленія Страффорда я Лода, беззаконія Звѣздной палаты и Верховной коммисія, великія услуги, которыя Долгій парламентъ, въ теченіе перваго года своего существованія, оказалъ государству, изгладились изъ памяти людей. Казнь Карла I, угрюмая тираннія Охвостья, насиліе арміи, помнились съ омерзѣніемъ, и толпа была наклонна считать всѣхъ, кто противился покойному королю, отвѣтчиками за его смерть и за послѣдующія бѣдствія.
Палата общинъ, избранная въ то время, когда господствовали пресвитеріане, отнюдь не представляла общаго настроенія народа и обнаруживала сильное расположеніе обуздать вѣрноподданническую нетерпимость кавалеровъ. Одинъ членъ, дерзнувшій объявить, что всѣ, которые обнажали мечи противъ Карла I, были такими же измѣнниками, какъ и тѣ, которые отрубили ему голову, былъ признанъ нарушителемъ порядка, поставленъ передъ рѣшеткою и подвергнутъ президентскому выговору. Общимъ желаніемъ палаты несомнѣнно было рѣшить церковные споры удовлетворительнымъ для умѣренныхъ пуританъ образомъ. Но какъ дворъ, такъ и нація, были противъ такого рѣшенія.
Возстановленный король былъ въ это время такъ любимъ народомъ, какъ никогда не бывалъ ни одинъ изъ его предшественниковъ. Бѣдствія его дома, геройская смерть его отца, собственныя его долгія страданія и романическія приключенія дѣлали его предметомъ нѣжнаго участія. Его возвращеніе избавило страну отъ невыносимаго рабства. Призванный голосомъ обѣихъ состязавшихся факцій, онъ находился въ положеніи, дававшемъ ему возможность явиться третейскимъ судьею между ними, и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ весьма годился для этой задачи. Онъ получилъ отъ природы отличныя способности и счастливый характеръ. Его воспитаніе было таково, что, казалось бы, оно должно было развить его умъ и сдѣлать его способнымъ ко всякому общественному и частному подвигу. Онъ испыталъ всѣ превратности судьбы и видѣлъ обѣ стороны человѣческой природы. Въ ранней молодости онъ принужденъ былъ промѣнять дворецъ на жизнь въ изгнаніи, нуждѣ и опасности. Въ возрастѣ, когда духъ и тѣло находятся въ высшей степени совершенства, когда первое волненіе юношескихъ страстей должно утихнуть, онъ былъ призванъ обратно изъ своихъ скитаній, чтобы сдѣлаться вѣнценосцемъ. Онъ былъ наученъ горькимъ опытомъ, какъ много низости, вѣроломства и неблагодарности можетъ скрываться подъ угодливою личиною придворныхъ. Съ другой стороны, онъ нашелъ въ хижинахъ бѣдняковъ истинное благородство души. Когда всякому, кто предалъ бы его, предлагалось богатство, когда всѣмъ, кто укрылъ бы его, грозила смерть, поселяне и работники честно хранили его тайну и цѣловали его руку, прятавшуюся подъ грубыми одеждами, съ такимъ благоговѣніемъ, какъ будто онъ возсѣдалъ на своемъ прародительскомъ престолѣ. Можно было ожидать, что молодой человѣкъ, не лишенный ни способностей, ни любезныхъ качествъ, выйдетъ изъ такой школы великимъ и добрымъ королемъ. Карлъ вышелъ изъ этой школы съ общежительными привычками, съ учтивыми и плѣнительными манерами и съ нѣкоторыми талантами къ живой бесѣдѣ, чрезмѣрно преданнымъ чувственнымъ наслажденіямъ, охочимъ къ праздношатанью и суетнымъ удовольствіямъ, неспособнымъ къ самоотреченію и борьбѣ, безъ вѣры въ человѣческую добродѣтель или въ человѣческую привязанность, безъ желанія славы и безъ чувствительности къ позору. По его мнѣнію, всѣ люди были продажны; но одни торговались въ цѣнѣ болѣе, нежели другіе. Если этотъ торгъ былъ очень упоренъ и очень ловокъ, онъ назывался какимъ-нибудь прекраснымъ именемъ. Главная штука, посредствомъ которой искусные люди поддерживали цѣну своихъ способностей, называлась честностью. Главная штука, посредствомъ которой пригожія женщины поддерживали цѣну своей красоты, называлась скромностью. Любовь къ Богу, любовь къ отечеству, любовь къ семейству, любовь къ друзьямъ, были фразами того же рода, деликатными и удобными синонимами любви къ самому себѣ. Думая такимъ образомъ о людяхъ, Карлъ естественно очень мало заботился, какъ они думали о немъ. Честь и стыдъ были для него почти то же, что свѣтъ и мракъ для слѣпаго. Его презрѣніе къ лести было весьма восхваляемо; но, разсматриваемое въ связи съ остальными чертами его характера, оно, кажется, не заслуживаетъ никакой похвалы. Можно быть ниже лести, такъ точно, какъ и выше ея. Тотъ, кто никому не вѣрятъ, не будетъ вѣрить и льстецамъ. Тотъ, кто не цѣнитъ дѣйствительной славы, не будетъ цѣнить и поддѣльной.
Натура Карла заслуживаетъ похвалу въ томъ отношенія, что онъ, при всемъ своемъ дурномъ мнѣніи о людяхъ, никогда не дѣлался мизантропомъ. Онъ не видѣлъ въ людяхъ почти ничего, кромѣ ненавистнаго. А между тѣмъ онъ не питалъ къ нимъ ненависти. Онъ даже такъ былъ гуманенъ, что для него было крайне непріятно видѣть ихъ страданія или слышать ихъ жалобы. Этотъ родъ гуманности, однако, любезный и похвальный въ частномъ человѣкѣ, у котораго возможность дѣлать добро или зло ограничивается тѣснымъ кругомъ, въ государяхъ часто бывалъ скорѣе порокомъ, нежели добродѣтелью. Не одинъ благонамѣренный правитель предавалъ цѣлыя области грабежу и угнетенію, единственно изъ желанія видѣть за своимъ столомъ и во время своихъ прогулокъ однѣ только счастливыя лица. Тотъ не годится управлять большими обществами, кто колеблется обидѣть немногихъ, имѣющихъ къ нему доступъ, ради многихъ, которыхъ онъ никогда не увидитъ. Сговорчивость Карла была такова, что подобная ей, можетъ быть, никогда не встрѣчалась въ человѣкѣ равнаго смысла. Онъ поддавался, не даваясь въ обманъ. Недостойные мужчины и женщины, сердца которыхъ онъ видѣлъ насквозь и о которыхъ онъ зналъ, что они не питали къ нему привязанности и не заслуживали его довѣрія, легко могли выманивать у него титулы, мѣста, помѣстья, государственныя тайны и помилованія. Онъ дарилъ много, а между тѣмъ не наслаждался удовольствіемъ благодѣянія и не пріобрѣталъ славы благодѣтеля. Онъ никогда не давалъ добровольно, но для него тяжело было отказывать. Слѣдствіемъ было то, что его щедроты обыкновенно доставались не тому, кто ихъ наиболѣе заслуживалъ, и даже не тому, кто ему наиболѣе нравился, а самому безстыдному и назойливому просителю, успѣвавшему добиться аудіенція.
Побужденія, управлявшія политическимъ поведеніемъ Карла II, рѣзко отличались отъ тѣхъ, подъ вліяніемъ которыхъ дѣйствовали его предшественникъ и преемникъ. Онъ былъ не такой человѣкъ, чтобы обманываться патріархальною теоріею правленія и ученіемъ о божественномъ правѣ. Онъ былъ совершенно лишенъ честолюбія. Онъ ненавидѣлъ занятія и скорѣе отрекся бы отъ короны, нежели взялъ бы на себя трудъ дѣйствительно руководить администраціею. Его отвращеніе къ труду и невѣжество въ дѣлахъ были таковы, что даже клерки, прислуживавшіе ему, когда онъ засѣдалъ въ совѣтѣ, не могли удерживаться отъ насмѣшекъ надъ его пошлыми замѣчаніями и ребяческимъ нетерпѣніемъ. Ни благодарность, ни месть, не имѣли никакого вліянія на образъ его дѣйствій, ибо никогда не бывало души, въ которой какъ услуги, такъ и обиды, оставляли бы такія слабыя и преходящія впечатлѣнія. Онъ желалъ единственно быть такимъ королемъ, какимъ впослѣдствіи былъ Людовикъ XV, Французскій король, который могъ неограниченно распоряжаться суммами казначейства для удовлетворенія своихъ частныхъ прихотей, который могъ нанимать за богатства и почести людей, помогавшихъ ему убивать время, и который, даже тогда, когда государство, по милости дурнаго управленія, очутилось въ омутѣ униженія и на краю погибели, все еще могъ исключать непріятную истину изъ предѣловъ своего сераля и отказываться видѣть и слышать все, что могло потревожить его сладострастный покой. Для этого, и только для этого, желалъ онъ пріобрѣсти деспотическую власть, если можно было пріобрѣсти ее безъ опасности или хлопотъ. Въ религіозныхъ спорахъ, разъединявшихъ его протестантскихъ подданныхъ, совѣсть его вовсе не была заинтересована. Его мнѣнія колебались въ состояніи блаженной середины между невѣріемъ и папизмомъ. Но, хотя его совѣсть была нейтральною Въ распрѣ между епископалами и пресвитеріанами, вкусъ его былъ далеко не таковъ. Его любимые пороки были именно тѣ, къ которымъ пуритане были наименѣе снисходительны. Онъ не могъ провести ни одного дня безъ развлеченій, которыя пуритане считали грѣховными. Какъ человѣкъ отлично-хорошо воспитанный и тонко чувствовавшій смѣшное, онъ презрительно смѣялся надъ пуританскими странностями. Онъ имѣлъ притомъ нѣкоторое основаніе не жаловать строгой секты. Въ возрастѣ, когда страсти наиболѣе стремительны, а легкомысліе наиболѣе простительно, онъ провелъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Шотландіи, король по имени, на дѣлѣ же государственный плѣнникъ въ рукахъ суровыхъ пресвитеріанъ. Не довольствуясь требованіемъ, чтобы онъ сообразовался съ ихъ богослуженіемъ и подписалъ ихъ ковенантъ, они слѣдили за всѣми его движеніями и журили его за всѣ его юношескія шалости. Онъ былъ принужденъ внимать безконечнымъ молитвамъ и проповѣдямъ и могъ считать себя счастливымъ, если не слышалъ наглаго напоминанія съ каѳедры о своихъ слабостяхъ, о тиранніи своего отца и объ идолопоклонствѣ своей матери. Дѣйствительно, онъ былъ такъ несчастенъ въ эту пору своей жизни, что пораженіе, которое снова сдѣлало его скитальцемъ, могло считаться скорѣе избавленіемъ, нежели бѣдствіемъ. Подъ вліяніемъ такихъ-то чувствъ желалъ Карлъ подавить партію, противившуюся его отцу.
Братъ короля, Іаковъ, герцогъ іоркскій, держался той же самой стороны. Не смотря на свое распутство, Іаковъ былъ прилеженъ, методиченъ и алченъ къ власти и дѣлу. Его умъ былъ необыкновенно тяжелъ и узокъ, а характеръ — упрямъ, жостокъ и неумолимъ. Что такой принцъ долженъ былъ глядѣть недоброжелательно на свободныя учрежденія Англіи и на партію, особенно ревностно подвизавшуюся за эти учрежденія, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Покамѣстъ герцогъ выдавалъ себя за члена Англиканской церкви, но уже обнаруживалъ наклонности, сильно тревожившія добрыхъ протестантовъ.
Человѣкѣ, на которомъ въ это время лежала наибольшая доля правительственнаго труда, былъ Эдвардъ Гайдъ, канцлеръ государства, вскорѣ возведенный въ достоинство графа Кларендона. Уваженіе, какое мы справедливо питаемъ къ Кларендону, какъ писателю, не должно заслонять намъ ошибокъ, которыя онъ совершилъ, какъ государственный человѣкъ. Нѣкоторыя изъ этихъ ошибокъ, впрочемъ, объясняются и извиняются несчастнымъ положеніемъ, въ которомъ онъ находился. Въ теченіе перваго года Долгаго парламента, онъ почетно отличался между сенаторами, трудившимися надъ облегченіемъ тягостей націи. Одна изъ самыхъ ненавистныхъ тягостей этого рода, Іоркскій совѣтъ, была устранена преимущественно вслѣдствіе его усилій. Когда произошелъ великій расколъ, когда реформистская и консервативная партіи впервые явились въ боевомъ порядкѣ другъ противъ друга, онъ, со многими умными и хорошими людьми, принялъ консервативную сторону. Съ тѣхъ поръ онъ слѣдовалъ по стопамъ двора, пользовался такою долею довѣрія Карла I, какую сдержанная натура и коварная политика этого государя удѣляли кому-либо изъ министровъ, и потомъ дѣлилъ изгнаніе и руководилъ политическимъ поведеніемъ Карла II. Во время Реставраціи Гайдъ былъ сдѣланъ главнымъ министромъ. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ было объявлено, что онъ находился въ близкомъ свойствѣ съ королевскимъ домомъ. Его дочь сдѣлалась, посредствомъ тайнаго брака, герцогинею Іоркскою. Его внуки могли бы, пожалуй, носить корону. Этимъ блестящимъ союзомъ онъ возвысился надъ главами стариннаго дворянства страны и одно время считался всемогущимъ. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ весьма годился для своего высокаго поста. Никто не сочинялъ такихъ искусныхъ государственныхъ бумагъ. Никто не говорилъ съ такимъ вѣсомъ и достоинствомъ въ совѣтѣ и въ парламентѣ. Никто не былъ такъ хорошо знакомъ съ общими правилами политики. Никто не подмѣчалъ особенностей характера такимъ разборчивымъ глазомъ. Нужно прибавить, что онъ отличался сильнымъ чувствомъ нравственной и религіозной обязанности, искреннимъ благоговѣніемъ къ законамъ своего отечества и добросовѣстнымъ попеченіемъ о чести и интересѣ короны. Но нрава былъ онъ угрюмаго, надменнаго и не терпящаго оппозиціи. Прежде всего, онъ долго былъ изгнанникомъ, и одного этого обстоятельства было бы достаточно, чтобы сдѣлать его неспособнымъ къ верховному управленію дѣлами. Едва ли возможно, чтобы политикъ, принужденный гражданскими смутами бѣжать изъ отечества и провести нѣсколько лучшихъ лѣтъ жизни въ изгнаніи, годился, въ день своего возвращенія на родину, занять мѣсто во главѣ правительства. Кларендонъ не былъ исключеніемъ изъ этого правила. Онъ удалился изъ Англіи съ духомъ, раздраженнымъ свирѣпою борьбою, которая окончилась гибелью его партіи и собственнаго его счастія. Съ 1646 по 1660 годъ онъ жилъ за-моремъ, глядя на все, что происходило дома, издали и сквозь фальшивую призму. Его мнѣнія о дѣлахъ общественныхъ, по необходимости, почерпались изъ донесеній заговорщиковъ, между которыми было много разоренныхъ и отчаянныхъ людей. Событія, естественно, казались ему благопріятными не по мѣрѣ того, какъ они увеличивали благоденствіе и славу націи, а по мѣрѣ того, какъ они ускоряли часъ его собственнаго возвращенія. Его желаніе, желаніе, котораго онъ не скрывалъ, состояло въ томъ, чтобы его соотечественники до тѣхъ поръ не могли наслаждаться покоемъ и свободою, пока не призовутъ назадъ древнюю династію. Наконецъ онъ возвратился и, не имѣя ни одной недѣли, чтобы осмотрѣться, чтобы освоиться съ обществомъ, чтобы замѣтить перемѣны, которыя четырнадцать полныхъ событіями лѣтъ произвели въ національномъ характерѣ и чувствахъ, сразу былъ назначенъ управлять государствомъ. При такихъ обстоятельствахъ, министръ съ превосходнѣйшимъ тактомъ и переимчивостью, по всей вѣроятности, впалъ бы въ серьёзныя ошибки. Но тактъ и переимчивость не принадлежали къ числу свойствъ Кларендона. Для него Англія все еще была Англіею его молодости, и онъ сурово, хмурился на всякую теорію и всякую практику, возникшія во время его изгнанія. Хотя онъ былъ далекъ отъ того, чтобы замышлять какое-нибудь посягательство на древнюю и несомнѣнную власть палаты общинъ, однако съ крайнимъ безпокойствомъ смотрѣлъ на возрастаніе этой власти. Королевская прерогатива, за которую онъ долго страдалъ и по милости которой онъ достигъ наконецъ богатства и сана, была священною въ его глазахъ. На круглоголовыхъ смотрѣлъ онъ и съ политическимъ и съ личнымъ отвращеніемъ. Къ Англиканской церкви онъ всегда былъ сильно привязанъ и неоднократно, если дѣло касалось ея интересовъ, съ сожалѣніемъ отдѣлялся отъ любимѣйшихъ своихъ друзей. Его рвеніе къ епископству и Общему Молитвеннику было теперь пламеннѣе чѣмъ когда-либо и смѣшивалось съ мстительною ненавистью къ пуританамъ, не дѣлавшею ему особенной чести ни какъ государственному человѣку, ни какъ христіанину.
Пока продолжались засѣданія палаты общинъ, призвавшей назадъ королевскую фамилію, до тѣхъ поръ совершить возстановленіе старой церковной системы было невозможно. Намѣренія двора строго скрывались. Мало того: увѣренія, успокоившія умы умѣренныхъ пресвитеріанъ, были даны королемъ самымъ торжественнымъ образомъ. Онъ, до своего возстановленія, обѣщалъ даровать своимъ подданнымъ свободу совѣсти. Теперь онъ повторилъ это обѣщаніе и прибавилъ къ нему обѣщаніе употребить всѣ возможныя усилія, чтобы устроить компромиссъ между состязавшимися сектами. Онъ желалъ, говорилъ онъ, видѣть духовную юрисдикцію раздѣленною между епископами и синодами. Литургія должна была подвергнуться пересмотру собранія ученыхъ богослововъ, половина которыхъ должна была состоять изъ пресвитеріанъ. Вопросы относительно стихаря, положенія тѣла во время причащенія и знаменія креста при крещеніи должны были получить такое рѣшеніе, которое успокоило бы щекотливыя совѣсти. Убаюкавши такимъ образомъ бдительность тѣхъ, кого онъ наиболѣе боялся, король распустилъ парламентъ. Онъ уже далъ свое согласіе на актъ, которымъ была дарована амнистія, за немногими исключеніями, всѣмъ, кто, въ теченіе послѣднихъ смутъ, провинился въ политическихъ преступленіяхъ. Онъ также получилъ отъ общинъ разрѣшеніе на пожизненное пользованіе податями, ежегодная сумма которыхъ оцѣнивалась въ 1,200,000 фунтовъ. Правда, дѣйствительный приходъ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, составлялъ не многимъ болѣе милліона; но эта сумма, вмѣстѣ съ наслѣдственнымъ доходомъ короны, была тогда достаточна для покрытія издержекъ правительства въ мирное время. На постоянное войско не было ничего ассигновано. Націи было противно самое имя его, и малѣйшій намекъ на такую армію раздражилъ бы и встревожилъ бы всѣ партіи.
Въ началѣ 1661 года были произведены общіе выборы. Народъ былъ въ припадкѣ вѣрноподданническаго энтузіазма. Столица была возбуждена приготовленіями къ неслыханно-блестящей коронаціи. Слѣдствіемъ этого было избраніе такого состава представителей, какого Англія еще никогда не видывала. Огромная доля счастливыхъ кандидатовъ состояла изъ людей, которые сражались за корону и церковь, и умы которыхъ были ожесточены многими обидами и оскорбленіями, испытанными отъ рукъ круглоголовыхъ. Когда члены собрались, страсти, одушевлявшія каждаго отдѣльно, пріобрѣли новую силу отъ общаго сочувствія. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, палата общинъ подвизалась за королевскую власть ревностнѣе самого короля, за епископство ревностнѣе самихъ епископовъ. Карлъ и Кларендонъ были почти испуганы полнотою своего успѣха. Они очутились въ положеніи, отчасти похожемъ на то, въ какомъ находились Людовикъ XVIII и герцогъ Ришльи, Когда засѣдала палата 1815 года. Если бы король даже желалъ исполнить обѣщанія, данныя имъ пресвитеріанамъ, исполнить ихъ было бы не въ его власти. Дѣйствительно, только сильнымъ напряженіемъ своего вліянія могъ онъ помѣшать побѣдоноснымъ кавалерамъ уничтожить актъ амнистіи и отплатить безпощадно за все, что они претерпѣли.
Общины начали резолюціей, чтобы каждый членъ, подъ опасеніемъ изгнанія изъ парламента, принялъ причастіе по формѣ, предписанной древнею литургіею, и чтобы ковенантъ былъ сожженъ палачемъ на Дворцовой площади. Изданъ былъ актъ, только признавшій власть меча принадлежностью исключительно короля, но и объявившій, что палаты ни въ какой крайности не въ правѣ противиться королю силою. Изданъ былъ другой актъ, потребовавшій отъ всѣхъ должностныхъ лицъ какой бы то ни было корпораціи присяги въ томъ, что они считали сопротивленіекоролевской власти дѣломъ во всѣхъ случаяхъ беззаконнымъ. Нѣсколько горячихъ головъ желали внести билль, который долженъ былъ разомъ уничтожить всѣ статуты, изданные Долгимъ парламентомъ, и возстановить Звѣздную палату и Верховную комиссію; но реакція, при всемъ своемъ неистовствѣ, не дошла до этой крайности. Законъ, чтобы парламентъ собирался чрезъ каждые три года, былъ оставленъ въ силѣ, но дополнительныя статьи, обязывавшія отчетныхъ чиновниковъ приступать къ выборамъ въ надлежащее время, даже безъ королевскаго предписанія, были отмѣнены. Епископы вновь подучили право засѣдать въ верхней палатѣ. Древнее церковное устройство и древняя литургія были возобновлены безъ всякаго измѣненія, которое могло бы склонить къ примиренію по крайней мѣрѣ самыхъ умѣренныхъ пресвитеріанъ. Епископское рукоположеніе впервые сдѣлалось необходимымъ условіемъ для занятія высшихъ церковныхъ должностей. Около 2,000 служителей религіи, которымъ совѣсть не позволяла сообразоваться съ новымъ постановленіемъ, были изгнаны изъ бенефицій въ одинъ день. Господствовавшая партія съ торжествомъ напомнила страдальцамъ, что Долгій парламентъ, будучи на высотѣ власти, удалилъ отъ должностей еще большее число роялистскихъ священниковъ. Упрекъ былъ вполнѣ основателенъ. Но Долгій парламентъ по крайней мѣрѣ назначилъ священникамъ, которыхъ выгналъ, пособіе, достаточное для обезпеченія ихъ отъ голодной смерти; кавалеры же, опьяненные злобою, не имѣли ни справедливости, ни гуманности послѣдовать этому примѣру.
Потомъ явились уголовные статуты противъ нонконформистовъ, статуты, для которыхъ примѣры весьма легко могли быть найдены въ пуританскомъ законодательствѣ, во на которые король не могъ изъявить согласія безъ нарушенія обѣщаній, всенародно данныхъ имъ, въ эпоху самаго важнаго кризиса его жизни, тѣмъ, отъ кого зависѣла его участь. Пресвитеріане, въ крайнемъ смятеніи и ужасѣ, бросились къ подножію престола, съ просьбою вспомнить ихъ недавнія услуги и королевское слово, торжественно и неоднократно обѣщавшее имъ безопасность. Король поколебался. Онъ не могъ отпереться отъ собственной своей руки и печати. Онъ не могъ не сознать, что онъ былъ много обязанъ просителямъ. Онъ не привыкъ противиться назойливому домогательству. Его натура не была натурою гонителя. Правда, онъ питалъ отвращеніе къ пуританамъ; но въ немъ отвращеніе было слабымъ чувствомъ, очень мало похожимъ на энергическую ненависть, пылавшую въ сердцѣ До да. Сверхъ того, онъ былъ пристрастенъ къ римско-католической религіи и зналъ, что даровать свободу богослуженія исповѣдникамъ этой религіи было бы невозможно безъ распространенія того же самаго снисхожденія и на протестантскихъ диссентеровъ. Поэтому, онъ сдѣлалъ слабую попытку обуздать проникнутое нетерпимостью рвеніе палаты общинъ; но эта палата была подъ вліяніемъ гораздо болѣе глубокихъ убѣжденій и гораздо болѣе сильныхъ страстей, чѣмъ его убѣжденія и его страсти. Послѣ слабой борьбы, онъ уступилъ и съ видомъ готовности утвердилъ рядъ ненавистныхъ актовъ противъ сепаратистовъ. Посѣщеніе диссентерскаго мѣста богослуженія сдѣлалось преступленіемъ. Мировой судья, одинъ, безъ суда присяжныхъ, могъ обличать и за третью вину приговаривать подсудимаго къ ссылкѣ за-море на семь лѣтъ. Съ утонченною жестокостью было постановлено, чтобы виновный не былъ ссылаемъ въ Новую Англію, гдѣ онъ могъ бы найти сочувствующихъ друзей. За возвращеніе на родину до истеченія срока изгнанія подлежалъ онъ смертной казни. Новая и крайне нелѣпая испытательная присяга была наложена на священниковъ, лишенныхъ бенефицій за нонконформизмъ, и всѣмъ, которые отказались дать ее, запрещено было появляться въ предѣлахъ пятимильнаго разстоянія отъ города, управлявшагося корпораціею, отъ города, имѣвшаго своего представителя въ парламентѣ, или отъ города, гдѣ они пребывали въ качествѣ священнослужителей. Начальники, долженствовавшіе блюсти за исполненіемъ этихъ суровыхъ статутовъ, были вообще люди, распаленные духомъ партіи и воспоминаніемъ о притѣсненіяхъ, испытанныхъ ими во время республики. Тюрьмы, поэтому, скоро наполнились диссентерами; а между страдальцами были лица, геніемъ и добродѣтелью которыхъ могло бы вполнѣ гордиться любое христіанское общество.
Англійская церковь не была неблагодарною за покровительство, оказанное ей предержащею властью. Она была привязана къ монархіи съ перваго дня своего существованія. Но въ теченіе четверти столѣтія, слѣдовавшей за Реставраціею, рвеніе ея о королевскомъ авторитетѣ и наслѣдственномъ правѣ перешло всякія границы. Она пострадала вмѣстѣ съ домомъ Стюартовъ. Она была возстановлена вмѣстѣ съ этимъ домомъ. Она была связана съ нимъ общими интересами, дружбами и враждами. Невозможнымъ казалось, чтобы когда-нибудь могъ наступить день, когда узы, привязывавшія ее къ дѣтямъ ея августѣйшаго мученика, порвались бы, а вѣрность престолу, которою она хвалилась, перестала бы быть пріятнымъ и выгоднымъ долгомъ. Поэтому, она въ приторныхъ фразахъ величала ту прерогативу, которая постоянно была употребляема для ея защиты и возвеличенія, и, сама чувствуя себя очень хорошо, порицала развратность тѣхъ, кого угнетеніе, отъ котораго она была изъята, довело до возстанія. Ея любимою темою было ученіе о несопротивленіи. Это ученіе она проповѣдывала безъ всякаго ограниченія и довела до всѣхъ его крайнихъ послѣдствій. Ея ученики никогда не уставали повторять, что ни въ какомъ возможномъ случаѣ, даже еслибы Англія подпала подъ иго короля, подобнаго Бузурису или Фаларису, который, вопреки закону и помимо суда, ежедневно обрекалъ бы сотни невинныхъ жертвъ пыткѣ и смерти, всѣ государственные чины совокупно не были бы въ правѣ сопротивляться его тиранніи физическою силою. Къ счастью, начала человѣческой природы представляютъ достаточное ручательство, что такія теоріи никогда не будутъ болѣе, чѣмъ теоріями. День испытанія наступилъ, и тѣ самые люди, которые провозглашали это сумасбродное ученіе громче всѣхъ и чистосердечнѣе всѣхъ, явились, почти въ каждомъ графствѣ Англіи, въ оружіи противъ престола.
Собственность на всемъ протяженіи королевства снова начала переходить изъ рукъ въ руки. Такъ какъ національный продажи не были утверждены парламентомъ, то судьи признавали ихъ недѣйствительными. Государь, епископы, деканы, капитулы, роялистскіе нобльмены и джентльмены снова вступила во владѣніе конфискованнымк у нихъ помѣстьями и выгнали оттуда даже покунщиковъ, заплатившихъ хорошія цѣны. Потери, понесенныя кавалерами во время преобладанія ихъ противниковъ, были такимъ образомъ отчасти вознаграждены, но только отчасти. Всѣ иски о доходахъ промежуточнаго времени владѣнія были порѣшены общею амнистіею, и многочисленные роялисты, которые, для уплаты пеней, наложенныхъ парламентомъ, или для покупки благоволенія могущественныхъ круглоголовыхъ, продали свои земли гораздо дешевле, чѣмъ онѣ дѣйствительно стоили, не были избавлены отъ законныхъ послѣдствій собственныхъ своихъ дѣйствій.
Между тѣмъ какъ совершались эти перемѣны, перемѣна еще болѣе важная произошла въ нравахъ и обычаяхъ общества. Тѣ страсти и наклонности, которыя, подъ управленіемъ пуританъ, сурово подавлялись и, если только удовлетворялись, удовлетворялись тайкомъ, обнаружились съ неукротимою силою, какъ только узда была снята. Люди бросились къ суетнымъ забавамъ и преступнымъ удовольствіямъ съ жадностью, какую естественно производитъ долгое и принужденное воздержаніе. Общественное мнѣніе налагало мало стѣсненія. Нація, гнушавшаяся лицемѣріемъ, не довѣрявшая никакимъ притязаніямъ ѣя святость и еще не оправившаяся отъ недавней тиранніи правителей, строгихъ въ жизни и сильныхъ въ молитвѣ, нѣкоторое время смотрѣла съ благосклонностью на болѣе мягкіе и веселые пороки. Еще меньше стѣсненія налагало правительство. Дѣйствительно, не существовало безчинства, которое бы не поощрялось тщеславнымъ распутствомъ короля и его придворныхъ любимцевъ. Немногіе совѣтники Карла I, уже не молодые, хранили пристойную важность, которая, за тридцать лѣтъ передъ тѣмъ, была модою въ Вайтголлѣ. Таковы были самъ Кларендонъ и его друзья, Томасъ Раіотсли, графъ Соутгамптонъ, лордъ казначей, и Джемсъ Ботлеръ, герцогъ Ормондъ, который, не смотря ни многія превратности, храбро боролся за королевское дѣло въ Ирландіи и теперь управлялъ этимъ королевствомъ въ званія лорда-намѣстника. Но ни память о заслугахъ этихъ людей, ни ихъ великая власть въ государствѣ, не могли защитить ихъ отъ сарказмовъ, которыми модный порокъ любитъ метать въ обветшалую добродѣтель. Репутація благовоспитаннаго и веселаго человѣка пріобрѣталась теперь почти не иначе, какъ нарушеніемъ благопристойности. Великіе и разнообразные таланты содѣйствовали распространенію заразы. Нравственная философія не замедлила принять форму, отлично приноровленную ко вкусу поколѣнія, одинаково преданнаго и монархіи и пороку. Томасъ Гоббзъ необыкновенно точнымъ и яснымъ языкомъ, какого дотолѣ не употреблялъ ни одинъ изъ метафизическихъ писателей, утверждалъ, что воля государя была мѣриломъ добра и зла и что каждый подданный долженъ былъ съ готовностью, по королевскому приказанію, исповѣдывать папизмъ, магометанство или язычество. Тысяча лицъ, неспособныхъ оцѣнить то, что было дѣйствительно цѣннымъ въ его умозрѣніяхъ, ревностно привѣтствовали теорію, которая, превознося королевскій санъ, ослабляла нравственныя обязанности и низводила религію на степень простаго государственнаго дѣла. Гоббизмъ вскорѣ сдѣлался почти существеннымъ условіемъ репутаціи совершеннаго джентльмена. Всѣ болѣе или менѣе легкіе роды литературы были глубоко заражены господствовавшимъ безпутствомъ. Поэзія унизилась до того, что стала прислужницею всякой грубой похоти. Насмѣшка, вмѣсто того, чтобы стыдить преступленіе и ложь, направила свои грозныя стрѣлы противъ невинности и истины. Возстановленная церковь, конечно, боролась противъ господствовавшей безнравственности, но боролась слабо и неохотно. Декорумъ ея сана требовалъ, чтобы она увѣщевала своихъ заблудшихъ чадъ. Но ея увѣщанія дѣлались небрежнымъ образомъ. Ея вниманіе было занято другими предметами. Она всею душою стремилась уничтожить пуританъ а научить епископаловъ воздавать кесарево кесарю. Она была ограблена и угнетена партіею, проповѣдывавшею строгую нравственность. Она была возстановлена въ богатствѣ и почетѣ развратникамъ. Какъ ни были мало расположены люди веселья и моды сообразоваться въ жизни съ ея наставленіями, все-таки они были готовы сражаться, по-колѣно въ крови, за ея соборы и дворцы, за каждую строку ея требника и за каждую нитку ея облаченій. Если развратный кавалеръ и посѣщалъ игорные и непотребные дома, — онъ по крайней мѣрѣ избѣгалъ пуританскихъ сходбищъ. Если онъ въ разговорѣ и не обходился никогда безъ сквернословія и богохульства — это нѣкоторымъ образомъ заглаживалось его готовностью отправить Бакстера и Гоу въ тюрьму за проповѣди и молитвы. Такимъ образомъ духовенство нѣкоторое время вело войну противъ раскола съ такою силою, что почти не имѣло досуга вести войну противъ порока. Похабство Этереджа и Вичирли повторялось, въ присутствіи и съ особеннаго соизволенія главы церкви, женскими устами и слушалось женскими ушами, тогда какъ авторъ «Ріlgrim’s Progress» томился въ темницѣ за то, что благовѣствовалъ бѣднымъ. Это — несомнѣнный и весьма поучительный фактъ, что годы, когда политическое могущество англиканской іерархіи находилось въ зенитѣ, были именно годами, когда національная нравственность находилась на самой низкой степени.
Почти ни одно сословіе или званіе не избѣгло заразы господствовавшей безнравственности; но тѣ лица, которыя избирали политику своею профессіею, были едва-ли не самою растлѣнною частью растлѣннаго общества. Они подвергались не только тѣмъ же вреднымъ вліяніямъ, какія дѣйствовали на націю вообще, но и порчѣ особеннаго самаго и злокачественнаго рода. Ихъ характеръ образовался среди частыхъ и насильственныхъ революцій и контръ-революцій. Въ продолженіе немногихъ лѣтъ, они видѣли церковное и гражданское устройство своего отечества неоднократно измѣнявшимся. Они видѣли Епископальную церковь преслѣдовавшею пуританъ, Пуританскую церковь преслѣдовавшею епископаловъ и Епископальную церковь снова преслѣдовавшею пуританъ. Они видѣли наслѣдственную монархію уничтоженною и возстановленною. Они видѣли Долгій парламентъ трижды верховнымъ въ государствѣ и трижды распущеннымъ среди проклятій и хохота милліоновъ людей. Они видѣли новую династію быстро достигшею вершины могущества и славы и потомъ внезапно, безъ борьбы, низвергнутою съ высоты величія. Они видѣли новую представительную систему затѣянною, испытанною и покинутою. Они видѣли новую палату лордовъ созданною и разсѣянною. Они видѣли огромныя массы собственности насильственно перешедшими отъ кавалеровъ къ круглоголовымъ и отъ круглоголовыхъ обратно къ кавалерамъ. Въ теченіе этихъ событій, никто не могъ подвизаться и преуспѣвать на политическомъ поприщѣ, не приготовившись мѣняться со всякою перемѣною счастья. Только въ удаленіи отъ свѣта можно было долго удерживать славу непоколебимаго роялиста или непоколебимаго республиканца. Кто въ такое время рѣшается достигнуть политическаго величія, тотъ долженъ отбросить всякую мысль о постоянствѣ. Вмѣсто того, чтобы стремиться къ неизмѣнности среди безконечнаго измѣненія, онъ долженъ постоянно сторожить признаки грядущей реакціи. Онъ долженъ улучать самую пору для того, чтобы покинуть гибнущее дѣло. Неразлучный спутникъ факціи, пока она первенствуетъ, онъ долженъ вдругъ отдѣлываться отъ нея, когда начинаются ея затрудненія, долженъ нападать на нее, долженъ преслѣдовать ее, долженъ вступать на новое поприще могущества и благоденствія въ товариществѣ съ новыми союзниками. Его положеніе естественно развиваетъ въ немъ до высшей степени особенный разрядъ способностей и особенный разрядъ пороковъ. Онъ становится быстръ въ наблюдательности и плодовитъ въ находчивости. Онъ безътруда усвоиваетъ себѣ тонъ всякой сектр или партіи, съ которою ему приходится брататься. Онъ распознаетъ знаменія временъ съ прозорливостью, которая для толпы кажется чудесною, съ прозорливостью, похожею на ту, съ какою опытный полицейскій чиновникъ Преслѣдуетъ малѣйшіе признаки преступленія, или съ какою могокскій воинъ отыскиваетъ слѣдъ въ лѣсахъ. Но въ государственномъ человѣкѣ такимъ образомъ воспитанномъ мы рѣдко найдемъ честность, постоянство, или какую-нибудь иную изъ добродѣтелей благороднаго семейства Истины. У него нѣтъ ни вѣры въ какое-либо ученіе, ни ревности къ какому-либо дѣлу. Онъ видѣлъ столько древнихъ учрежденій уничтоженными, что не имѣетъ никакого уваженія къ преданію. Онъ видѣлъ столько новыхъ учрежденій, обѣщавшихъ многое и произведшихъ только разочарованіе, что не имѣетъ никакой надежды на улучшеніе. Онъ одинаково смѣется и надъ тѣми, которые заботятся сохранить, и надъ тѣми, которые стремятся преобразовать существующій порядокъ. Въ государствѣ нѣтъ ничего такого, въ защитѣ цли разрушеніи чего не могъ бы онъ, безъ зазрѣнія совѣсти или краски стыда, принять участія. Вѣрность мнѣніямъ и друзьямі кажется ему простымъ тупоуміемъ и упрямствомъ. Политику онъ считаетъ не наукою, предметъ которой — счастье человѣчества, но азартною игрою, смѣсью случая и искусства, въ которой ловкій и счастливый игрокъ можетъ выиграть состояніе, дворянскую корону, даже королевскій вѣнецъ, и въ которой одинъ опрометчивый ходъ можетъ повести къ утратѣ имущества и жизни. Честолюбіе, которое въ хорошія времена и въ хорошихъ сердцахъ является полудобродѣтелью, въ переходную пору, отдѣленное отъ всякаго возвышеннаго и филантропическаго чувства, дѣлается эгоистическою алчностью, почти такою рсе неблагородною, какъ скупость. Между тѣми политиками, которые, со времени Реставраціи до восшедствія на престолъ Ганноверскаго дома, были во главѣ великихъ партій въ государствѣ, можно указать очень немногихъ, чья репутація не запятнана тѣмъ, что въ наше время названо было бы грубымъ вѣроломствомъ и растлѣніемъ. Почти безъ преувеличенія можно сказать, что самые безнравственные политическіе дѣятели, принимавшіе участіе въ государственныхъ дѣлахъ на нашей памяти, заслужили бы названіе совѣстливыхъ и безкорыстныхъ, если бы мѣрить ихъ мѣриломъ, бывшимъ въ ходу въ послѣдней половинѣ XVII столѣтія.
Между тѣмъ какъ эти политическія, религіозныя и нравственныя перемѣны совершались въ Англіи, королевскій авторитетъ безъ труда возобновился во всѣхъ прочихъ частяхъ Британскихъ острововъ. Въ Шотландіи возстановленіе Стюартовъ было встрѣчено съ радостью, потому что оно считалось возстановленіемъ національной независимости. И дѣйствительно, иго, наложенное Кромвеллкмъ, было, повидимому, снято: государственные чины снова стали собираться въ своей старинной залѣ въ Эдинбургѣ, а сенаторы юстицъ-коллегіи снова стали блюсти шотландское право по стариннымъ формамъ. Однако, независимость этого небольшаго королевства въ сущности была скорѣе номинальною, нежели фактическою: пока король имѣлъ на своей сторонѣ Англію, ему нечего было страшиться нерасположенія въ прочихъ его владѣніяхъ. Онъ былъ теперь въ такомъ положеніи, что могъ возобновить попытку, оказавшуюся гибельною для его отца, безъ всякой опасности подвергнуться отцовской участи. Карлъ I пытался силою своей королевской власти надвязать шотландцамъ свою религію въ такую пору, когда и религія его и его королевская власть были непопулярны въ Англіи, и онъ не только не достигъ своей цѣли, но и возбудилъ смуты, за которыя наконецъ поплатился короною и головою. Времена перемѣнились: Англія исполнилась рвенія о монархіи и прелатствѣ; а потому планъ, который въ предшествовавшемъ поколѣніи былъ въ высшей степени безразсуднымъ, могъ быть снова испытанъ безъ особеннаго риска для престола. Правительство рѣшилось учредить прелатскую церковь въ Шотландіи. Намѣреніе это было порицаемо каждымъ шотландцемъ, сужденіе котораго заслуживало какого-нибудь уваженія. Нѣкоторые шотландскіе государственные люди, ревностные поборники королевской прерогативы, были воспитаны въ пресвитеріанствѣ. Хотя они мало тревожились религіозными вопросами, однако оказывали предпочтеніе религіи своего дѣтства и хорошо знали, какое сильное вліяніе имѣла эта религія на сердца ихъ соотечественниковъ. Они протестовали сильно; но, когда оказалось, что они протестовали напрасно, у нихъ не хватило доблести упорствовать въ оппозиціи, которая прогнѣвила бы ихъ повелителя; а нѣкоторые изъ нихъ унизились до безнравственности и низости преслѣдованія того, что въ душѣ они признавали самою чистою формою христіанства. Шотландскій парламентъ былъ такъ устроенъ, что почти никогда не оказывалъ серьёзной оппозиціи даже королямъ гораздо болѣе слабымъ, чѣмъ былъ тогда Карлъ. Епископство, поэтому, было установлено закономъ. Что касается до формы богослуженія, то духовенству былъ предоставленъ широкій произволъ. Въ однихъ церквахъ употреблялась англійская литургія. Въ другихъ священнослужители выбирали изъ этой литургіи такія молитвы и молебны, которые казались неимѣніе оскорбительными для народа. Но вообще славословіе пѣлось въ донцѣ публичнаго богослуженія, и символъ вѣры прочитывался при обрядѣ крещенія. Масса шотландской націи гнушалась новою церковью, какъ суевѣрною и какъ чужою, какъ оскверненною пороками Рима и какъ знакомъ преобладанія Англіи. Общаго возстанія впрочемъ не было. Страна была уже не тѣмъ, чѣмъ была она двадцать два года назадъ. Бѣдственная война и иноплеменное господство смирили духъ народа. Аристократія, бывшая въ большомъ почетѣ у средняго класса и простонародья, стала во главѣ движенія противъ Карла 1, но оказалась раболѣпною передъ Карломъ II. Отъ англійскихъ пуританъ уже нельзя было ожидать помощи. Они были слабою партіею, гонимою и закономъ и общественнымъ мнѣніемъ. Поэтому, масса шотландской націи угрюмо покорилась и съ угрызыніемъ совѣсти присутствовала при священнодѣйствіяхъ епископальнаго духовенства, или пресвитеріанскихъ священниковъ, которые согласились принять отъ правительства полутерпимость, извѣстную подъ -названіемъ индульгенціи. Но нашлось, особенно въ западныхъ низменностяхъ, много ярыхъ и рѣшительныхъ людей, утверждавшихъ, что обязанность соблюдать ковенантъ была выше обязанности повиноваться начальству. Эти люди, вопреки закону, упорно продолжали собираться для поклоненія Богу по-своему. На индульгенцію они смотрѣли не какъ на частное исправленіе золъ, причиненныхъ церкви начальствомъ, но какъ на новое зло, тѣмъ болѣе ненавистное, что оно было прикрыто личиною благодѣянія. Гоненіе, говорили они, могло убить только тѣло; гнусная же индульгенція была смертоносна для души. Изгнанные изъ городовъ, они собирались въ степяхъ и на горахъ. Атакуемые гражданскою властью, они не колеблясь отражали силу силою. На каждое сходбище являлись они въ оружіи. Они неоднократно доходили до открытаго мятежа. Они были легко поражаемы и безпощадно наказываемы; но ни пораженіе, ни наказаніе не могло смирить ихъ отваги. Травимые подобно дикимъ звѣрямъ, мучимые, пока не раздроблялись ихъ кости, заточаемые сотнями, вѣшаемые десятками, то предаваемые въ жертву необузданности англійскихъ солдатъ, то оставляемые на произволъ горскихъ разбойничьихъ шаекъ, они все-таки отгрызались съ такимъ свирѣпымъ мужествомъ, что самый смѣлый и могущественный гонитель не могъ не страшиться дерзости ихъ отчаянія.
Таково было, въ царствованіе Карла II, состояніе Шотландіи. Ирландія была не менѣе потрясена. На этомъ островѣ существовали распри, въ сравненіи съ которыми самые сильные раздоры англійскихъ политиковъ оказывались слабыми. Вражда между ирландскими кавалерами и ирландскими круглоголовыми была почти забыта въ болѣе жестокой враждѣ, свирѣпствовавшей между англійскимъ и кельтскимъ племенами. Разстояніе между епископаломъ и пресвитеріаниномъ, казалось, исчезало, въ сравненіи съ разстояніемъ, отдѣлявшимъ ихъ обоихъ отъ паписта. Во время послѣднихъ междоусобныхъ смутъ, большая часть ирландской земли перешла отъ побѣжденной націи къ побѣдителямъ. На милость короны не многіе изъ прежнихъ или новыхъ землевладѣльцевъ имѣли какія-нибудь притязанія. Ограбившіе и ограбленные, по большей части, одинаково были мятежниками. Правительство скоро было сбито съ толку и утомлено противоположными требованіями и взаимными обвиненіями двухъ раздраженныхъ фикцій. Тѣ поселенцы, между которыми Кромвелль раздѣлилъ завоеванную территорію, и потомки которыхъ до сихъ поръ называются кромвелліанцами, представляли, что первобытные обитатели были смертельными врагами англійской націи при всѣхъ династіяхъ протестантской религіи во всѣхъ формахъ. Они описывали и преувеличивали ужасы, опозорившіе ольстерское возмущеніе; они побуждали короля рѣшительно продолжать политику протектора и не совѣстились намекать, что въ Ирландіи до тѣхъ поръ не будетъ мира, пока не искоренится древнее ирландское племя. Католики еликовозможно уменьшали свой проступокъ и въ жалостныхъ выраженіяхъ распространялись о строгости своего наказанія, которое, въ самомъ дѣлѣ, не отличалось снисходительностью. Они умоляли Карла не смѣшивать невинныхъ съ виновными и напоминали ему, что многіе изъ виновныхъ загладили свою ошибку возвращеніемъ въ среду вѣрноподанныхъ и защитою его правъ противъ убійцъ его отца. Дворъ, утомленный назойливостью обѣихъ партій, изъ которыхъ онъ не имѣлъ причины любить ни ту, ни другую, избавился наконецъ отъ муки, предписавши компромиссъ. Жестокая, но весьма зрѣлая и энергическая система, посредствомъ которой Оливеръ намѣревался сдѣлать островъ совершенно англійскимъ, была покинута. Кромвелліанцы волею-неволею должны были отдать третью часть своихъ пріобрѣтеній. Земля такимъ образомъ возвращенная была произвольно раздѣлена между соискателями, которыхъ правительство пожелало взыскать милостью. Но массы, клявшіяся, что онѣ не были виновны ни въ какой измѣнѣ, и нѣкоторыя лица, хвалившіяся, что ихъ вѣрность престолу была блистательно ознаменована, не получили удовлетворенія ни натурою, ни деньгами, и наполнили Францію и Испанію воплями противъ несправедливости и неблагодарности дома Стюартовъ.
Между тѣмъ правительство, даже въ Англіи, утратило свою популярность. Роялисты начали ссориться съ дворомъ и другъ съ другомъ, и партія, которая была побѣждена, попрана и, казалось, уничтожена, но которая все еще сохраняла сильное жизненное начало, снова подняла голову и возобновила нескончаемую войну.
Если бы управленіе было даже безукоризненно, энтузіазмъ, съ какимъ народъ привѣтствовалъ возвращеніе короля и прекращеніе военной тиранніи, все-таки не могъ бы быть постояннымъ. Законъ нашей природы требуетъ, чтобы за такими припадками восторга всегда слѣдовало охлажденіе. Способъ, какимъ дворъ употребилъ во зло свою побѣду, ускорилъ и довершилъ охлажденіе. Всякій умѣренный человѣкъ возмущался наглостью, жестокостью и вѣроломствомъ правительства относительно нонконформистовъ. Уголовные законы совершенно очистили угнетенную партію отъ недобросовѣстныхъ членовъ, обезчестившихъ ее своими пороками, и снова сдѣлали ее честною и богобоязненною средою людей. Пуританинъ, побѣдитель, властелинъ, преслѣдователь, грабитель, былъ ненавидимъ. Пуританинъ, обманутый и жестоко обиженный, покинутый всѣми подлипалами, которые, во время его благоденствія, добивались братства съ нимъ, выгнанный изъ дому, лишенный, подъ опасеніемъ строгихъ взысканій, права молиться или причащаться сообразно съ своею совѣстью, но тѣмъ не менѣе твердый въ своей рѣшимости повиноваться скорѣе Богу, нежели человѣку, былъ, вопреки нѣкоторымъ непріятнымъ воспоминаніямъ, предметомъ жалости и уваженія для благомыслящихъ людей. Эти чувства сдѣлались еще сильнѣе, когда разнесся слухъ, что дворъ не былъ расположенъ относиться къ папистамъ съ такою же суровостью, какая была выказана противъ пресвитеріанъ. Смутное подозрѣніе, что король и герцогъ не были искренними протестантами, возникло во многихъ умахъ. Сверхъ того, многія лица, гнушавшіяся строгостью и ханжествомъ фарисеевъ республики, начали еще болѣе гнушаться открытымъ распутствомъ двора и кавалеровъ и готовы были сомнѣваться, не былъ ли угрюмый ригоризмъ Хвали-Бога Барбона предпочтительнѣе наглой нечестивости и необузданности Боккингама и Седли. Даже безнравственные люди, не совсѣмъ лишенные здраваго смысла и общественнаго духа, жаловались, что правительство трактовало самыя серьёзныя дѣла какъ пустяки, а пустяками занималось точно дѣломъ серьёзнымъ. Можно было бы простить королю, если бы онъ услаждалъ свой досугъ виномъ, остроуміемъ и красотою. Но нельзя было терпѣть, чтобы онъ унижался до степени простаго лежебока и сластолюбца, чтобы важнѣйшія государственныя дѣла коснѣли въ небреженіи и чтобы общественная служба терпѣла крайность, а финансы разстроивались, ради обогащенія непотребницъ и паразитовъ.
Огромное число роялистовъ вторило этимъ жалобамъ и присоединяло къ нимъ много рѣзкихъ упрековъ неблагодарности короля. По правдѣ, цѣлая его Казна оказалась бы недостаточною для вознагражденія всѣхъ ихъ соразмѣрно тому, какъ они сами цѣнили свои заслуги. Каждому злополучному джентльмену, сражавшемуся подъ начальствомъ Руприхта или Дерби, собственныя услуги казались въ высшей степени важными, а собственныя страданія въ высшей степени тяжкими. Каждый изъ нихъ ласкалъ себя надеждою, что онъ — до остальныхъ ему не было дѣла — получитъ щедрое вознагражденіе за все потерянное имъ во время междоусобныхъ смутъ и что за возстановленіемъ монархіи послѣдуетъ возстановленіе его разрушеннаго благосостоянія. Ни одинъ изъ этихъ претендентовъ не могъ сдержать своего негодованія, очутившись такимъ же бѣднякомъ при королѣ, какимъ былъ при Охвостьѣ или протекторѣ. Нерадивость и расточительность двора возбуждали горькое негодованіе этихъ вѣрноподданныхъ ветерановъ. Они справедливо говорили, что половина того, что его величество проматывалъ на наложницъ и шутовъ, осчастливили бы сотни старыхъ кавалеровъ, которые, срубивши свои дубовыя рощи и переплавивши свою серебряную посуду, чтобы помочь его отцу, бродили теперь въ изношенномъ платьѣ и не знали куда обратиться, чтобъ пообѣдать.
Въ то же самое время произошло внезапное пониженіе поземельной ренты. Доходъ каждаго помѣстнаго собственника уменьшился пятью шиллингами на фунтъ. Вопль земледѣльческаго бѣдствія поднялся изъ каждаго шира въ королевствѣ, и отвѣтственность за это бѣдствіе была, по обыкновенію, взвалена на правительство. Джентри, принужденное сократить на время свои издержки, съ негодованіемъ видѣло возрастаніе блеска и расточительности Вайтголля и непоколебимо оставалось въ увѣренности, что деньги, долженствовавшія поддержать его хозяйства, перешли какимъ-нибудь необъяснимымъ способомъ къ королевскимъ любимцамъ.
Умы были теперь въ такомъ настроеніи, что каждый публичный актъ возбуждалъ неудовольствіе. Карлъ вступилъ въ супружество съ Катериною, принцессою португальскою. Народъ. не одобрялъ этого брака и началъ громко роптать, когда оказалось, что король, по всей вѣроятности, не будетъ имѣть законнаго потомства. Дюнкирхенъ, завоеванный Оливиромъ у Испаніи, былъ проданъ Людовику XIV, королю французскому. Эта сдѣлка возбудила общее негодованіе. Англичане уже начинали съ безпокойствомъ слѣдить за успѣхами французской державы и смотрѣть на домъ Бурвоновъ съ такимъ же точно чувствомъ, съ какимъ ихъ дѣды смотрѣли на домъ Австрійскій. Благоразумно ли было, спрашивали они, увеличивать, въ такое время, силу монархіи, и безъ того уже слишкомъ грозной? Дюнкирхенъ, кромѣ того, цѣнился народомъ не только какъ плацъ-дармъ и ключъ къ Нидерландамъ, но и какъ трофей англійской доблести. Онъ значилъ для подданныхъ Карла то же, что Кале значило для предшествовавшаго поколѣнія и что для иксъ значитъ Гибралтарская скала, такъ мужественно отражавшая въ бѣдственные и опасные годы флоты и арміи могучей коалиціи. Экономическій предлогъ могъ бы имѣть нѣкоторый вѣсъ, еслибъ былъ представленъ экономнымъ правительствомъ.
Но извѣстно было, что расходы на содержаніе Дюнкирхена были гораздо менѣе тѣхъ суммъ, которыя тратилась при дворѣ порочнымъ и безумнымъ образомъ. Поведеніе государя, безпримѣрно расточительнаго во всемъ, что касалось до его собственныхъ удовольствій, и скряжничавшаго во всемъ, что касалось до безопасности и чести государства, выводило народъ изъ терпѣнія.
Общественное неудовольствіе возрасло, когда оказалось, что въ то время, какъ Дюнкирхенъ былъ покинутъ подъ предлогомъ экономіи, Тангерская крѣпость, составлявшая часть приданого королевы Катерины, была исправлена и содержима цѣною огромныхъ издержекъ. Это мѣсто не было въ связи ни съ какими воспоминаніями, лестными для національной гордости; оно отнюдь не могло способствовать національнымъ интересамъ; оно вовлекало насъ въ беславныя, невыгодныя и безконечныя война съ племенами полудикихъ мусульманъ и было расположено въ климатѣ, особенно неблагопріятномъ для здоровья и силы англійской расы.
Но ропотъ, возбужденный этими ошибками, былъ слабъ въ сравненіи съ воплемъ, который вскорѣ раздался во всеуслышаніе. Правительство вступило въ войну съ Соединенными Провинціями. Палата общинъ охотно ассигновала суссы, безпримѣрныя въ нашей исторіи, суммы, превышавшія тѣ, которыя отпускались на флоты и арміи Кромвеля въ эпоху, когда его могущество было грозою всего міра. Но таковы были расточительность и неспособность преемниковъ его власти, что эта щедрость оказалась хуже, чѣмъ безполезною. Придворные льстецы, которымъ не по плечу было бороться противъ великихъ людей, управлявшихъ тогда военными дѣйствіями Голландіи, противъ такого государственнаго человѣка, какъ Де-Виттъ, и такого адмирала, какъ Де-Рюйтеръ, быстро наживали богатства, между тѣмъ какъ матросы бунтовали чисто съ голоду, между тѣмъ какъ верфи оставались безъ всякой охраны, между тѣмъ какъ судй были съ течью и безъ такелажа. Наконецъ рѣшено было покинуть всѣ планы наступательной войны, и вскорѣ оказалось, что даже и оборонительная война была слишкомъ трудною задачею для этой администраціи. Голландскій флотъ поднялся вверхъ по Темзѣ и сжегъ военныя суда, стоявшія у Чатама. Говорили, что въ самый день этого великаго униженія король пировалъ съ дамами своего сераля и забавлялся, гоняясь за молью по столовой комнатѣ. Тогда-то, наконецъ, была отдана поздняя справедливость памяти Оливера. Повсюду люди величали его доблесть, геній и патріотизмъ. Повсюду вспоминали, какъ, въ его управленіе, всѣ иностранныя державы трепетали при имени Англіи, какъ генеральные штаты, теперь столь надменные, пресмыкались у его ногъ, и какъ въ то время, когда сдѣлалось извѣстнымъ, что его не стало, Амстердамъ былъ иллюминованъ, точно по случаю великаго избавленія, а дѣти бѣгали вдоль каналовъ, ликуя отъ радости, что дьяволъ умеръ. Даже роялисты восклицали, что государство могло быть спасено только призывомъ старыхъ солдатъ республики къ оружію. Вскорѣ столица начала ощущать бѣдствія блокады. Топлива почти невозможно было промыслить. Тильбюри-Фортъ, мѣсто, гдѣ Елисавета мужески-храбро выразила полное презрѣніе къ герцогу Пармскому и къ Испаніи, подвергся, среди бѣлаго дня, смѣлому нападенію непріятеля. Громъ чужихъ орудій, въ первый и послѣдній разъ, былъ услышанъ гражданами Лондона. Въ совѣтѣ серьёзно предлагалось, въ случаѣ приближенія врага, покинуть Тоуэръ. Огромныя массы народа толпились на улицахъ, крича, что Англія куплена и продана. Домё и кареты министровъ подвергались нападенію черни, я казалось вѣроятнымъ, что правительство будетъ имѣть дѣло разомъ и съ нашествіемъ и съ возмущеніемъ. Правда, крайняя опасность скоро минула. Трактатъ былъ заключенъ, весьма отличный отъ тѣхъ, какіе привыкъ подписывать Оливеръ, и нація еще разъ утихла, но была въ настроеніи почти такомъ же свирѣпомъ и угрюмомъ, какъ во дни корабельной подати.
Неудовольствіе, порожденное дурнымъ управленіемъ, было усилено злополучіями, которыхъ наилучшее управленіе не могло бы предотвратить. Между тѣмъ какъ позорная война съ Голландіею была въ самомъ разгарѣ, Лондонъ потерпѣлъ два великихъ бѣдствія, какія никогда, въ такой короткій промежутокъ времени, не постигали одного города. Чума, превосходящая ужасомъ всѣ повѣтрія, какія въ теченіе трехъ столѣтій посѣщали нашъ островъ, истребила въ шесть мѣсяцевъ болѣе 100,000 человѣкъ. Не успѣла погребальная телѣга прекратить свои объѣзды, какъ пожаръ, подобнаго которому не было видано въ Европѣ со времени сожженія Рима при Неронѣ, обратилъ въ развалины цѣлое Сити, отъ Тоуэра до Темпля и отъ рѣки до окрестностей Смитфильда.
Если бы въ то время, какъ нація страдала подъ бременемъ такого множества поношеній и несчастій, были произведены общіе выборы, круглоголовые, по всей вѣроятности, снова достигли бы преобладанія въ государствѣ. Но парламентъ все еще былъ кавалерскимъ парламентомъ, избраннымъ въ порывѣ вѣрноподданническаго энтузіазма, который послѣдовалъ за Реставраціею. Тѣмъ не менѣе скоро сдѣлалось очевиднымъ, что никакое англійское законодательное собраніе, какъ бы велика ни была его вѣрность престолу, не согласится уже быть единственно тѣмъ, чѣмъ законодательное собраніе было при Тюдорахъ. Отъ смерти Елисаветы до кануна междоусобной войны, пуритане, преобладавшіе въ представительномъ собраніи, постоянно, посредствомъ искуснаго употребленія могущества кошелька, болѣе и болѣе захватывали въ свои руки область исполнительной администраціи. Джентльмены, которые, послѣ Реставраціи, наполнили нижнюю палату, хотя и гнушались пуританскимъ именемъ, однако съ удовольствіемъ наслѣдовали плодъ пуританской политики. Конечно, они были вполнѣ готовы употреблять власть, которою обладали въ государствѣ, на то, чтобы сдѣлать своего короля могущественнымъ и уважаемымъ, какъ внутри, такъ и внѣ Англіи; но съ самою властью они рѣшились не разставаться. Великая англійская революція XVII столѣтія, то есть, переходъ верховнаго контроля надъ исполнительною администраціею отъ короны къ палатѣ общинъ, преуспѣвала, въ теченіе всего долгаго существованія этого парламента, безшумно, но быстро и прочно. Карлъ, постоянно разорявшій себя дурачествами и пороками, нуждался въ деньгахъ. Однѣ только общины могли законно надѣлять его деньгами. Предупредить, чтобы онѣ не назначали цѣны за своя надѣлы, было невозможно. Цѣна, которую онѣ назначали за своя надѣлы, заключалась въ томъ, чтобы имъ предоставлено было вмѣшиваться во всѣ прерогативы короля, вынуждать у него согласіе на законы, ему не нравившіеся, низвергать кабинеты, предписывать путь внѣшней политики и даже руководить военною администраціею. Къ сану и особѣ короля онѣ громко я чистосердечно выражали сильнѣйшую привязанность. Но относительно Кларендона онѣ не были связаны никакимъ вѣрноподданническимъ долгомъ и потому напали на него такъ же яростно, какъ ихъ предшественники напали на Страффорда. Добродѣтели и пороки министра одинаково способствовали его низверженію. Онъ былъ видимымъ главою управленія и потому считался отвѣтчикомъ даже за тѣ акты, противъ которыхъ сильно, но тщетно, возставалъ въ совѣтѣ. Пуритане и всѣ, кто жалѣлъ пуританъ, смотрѣли на него, какъ на неумолимаго изувѣра, какъ на втораго іода, только гораздо болѣе умнаго, чѣмъ Лодъ. Онъ настаивалъ при всякомъ случаѣ на строгомъ соблюденіи акта всепрощенія, и эта весьма похвальная сторона его поведенія сдѣлала его ненавистнымъ для всѣхъ тѣхъ роялистовъ, которые желали поправить свои разоренныя состоянія исками съ круглоголовыхъ за убытки и доходы промежуточнаго времени владѣнія. Шотландскіе пресвитеріане приписывали ему паденіе своей церкви. Ирландскіе паписты приписывали ему утрату своихъ земель. Какъ отецъ герцогини іоркской, онъ имѣлъ очевидный интересъ желать, чтобы на престолѣ была безплодная королева; а потому его подозрѣвали, что онъ съ намѣреніемъ рекомендовалъ такую. Продажа Дюнкирхена справедливо вмѣнялась ему въ вину. За войну съ Голландіею онъ, съ меньшею справедливостью, считался отвѣтчикомъ. Его горячій нравъ, его надменное обращеніе, неприличная рьяность, съ какою онъ домогался сокровищъ, тщеславіе, съ какимъ онъ расточалъ ихъ, его картинная галлерея, наполненная образцовыми произведеніями Вандина, нѣкогда бывшими собственностью разореніяхъ кавалеровъ, его дворецъ, возвышавшійся длиннымъ и великолѣпнымъ своимъ фасадомъ какъ-разъ насупротивъ болѣе скромнаго жилища нашихъ королей, навлекли на него много заслуженной и нѣсколько незаслуженной хулы. Когда голландскій флотъ былъ въ Темзѣ, ярость черни направлялась преимущественно противъ канцлера. Окна его были разбиты, деревья его сада были срублены, и передъ его дверью была поставлена висѣлица. Но нигдѣ не былъ онъ такъ ненавидимъ, какъ въ палатѣ общинъ. Онъ не могъ понять, что быстро приближалось время, когда эта палата, продолжись только ея существованіе, должна была сдѣлаться верховною въ государствѣ, когда управленіе этою палатою должно было сдѣлаться важнѣйшею отраслью политики, и когда, безъ помощи людей, пользующихся довѣріемъ этой палаты, администрація должна была сдѣлаться невозможною. Онъ упрямо продолжалъ смотрѣть на парламентъ, какъ на собраніе, ничѣмъ не отличавшееся отъ парламента, засѣдавшаго сорокъ лѣтъ назадъ, когда онъ впервые началъ изучать право въ Темплѣ. Онъ не желалъ лишать законодательную среду тѣхъ правъ, которыя принадлежали ей на основаніи древней конституціи государства; но новое развитіе этихъ правъ, развитіе естественное, неизбѣжное и отвратимое только совершеннымъ уничтоженіемъ самыхъ правь, возбуждало въ немъ отвращеніе и безпокойство. Ничто не побудило бы его приложить большую печать къ предписанію о сборѣ корабельной подати, или подать въ совѣтѣ голосъ о заключеніи члена парламента въ Тоуэръ за слова, сказанныя въ преніи; но когда общины начали изслѣдовать, какимъ образомъ были истрачены деньги, ассигнованныя на войну, и разбирать дурное управленіе флотомъ, онъ запылалъ негодованіемъ. Такое изслѣдованіе, по мнѣнію его, было внѣ ихъ вѣдомства. Онъ допускалъ, что палата, была весьма вѣрнымъ собраніемъ, что она оказала важныя услуги коронѣ и что ея намѣренія были превосходны. Но, какъ публичнымъ, такъ и частнымъ образомъ, онъ, при всякомъ случаѣ, выражалъ свое сожалѣніе, что джентльмены, такъ искренно привязанные къ монархіи, необдуманно посягали на прерогативу монарха. Какъ рѣзко ни отличались они настроеніемъ отъ членовъ Долгаго парламента, однако, говорилъ онъ, они все-таки подражали этому парламенту, вмѣшиваясь въ дѣла, не касавшіяся государственныхъ чиновъ и подлежавшія одному лишь авторитету короны. Страна, утверждалъ онъ, до тѣхъ поръ не будетъ имѣть хорошаго управленія, пока представители широкъ и городовъ не удовольствуются ролью, которую играли ихъ предшественники во дни Елисаветы. Всѣ планы, какіе предлагались людьми, лучше его различавшими знаменія того времени, съ цѣлью поддержать доброе согласіе между дворомъ и общинами, онъ отвергалъ съ пренебреженіемъ, какъ незрѣлые проекты, несовмѣстные съ древнею англійскою конституціею. Въ отношеніи къ молодымъ ораторамъ, достигавшимъ отличія и вліянія въ нижней палатѣ, поведеніе его было непріязненно, и онъ успѣлъ сдѣлать ихъ, почти всѣхъ безъ исключенія, своими смертельными врагами. Дѣйствительно, однимъ изъ самыхъ важныхъ его недостатковъ было неумѣренное презрѣніе къ молодежи, и это презрѣніе было тѣмъ непростительнѣе, что собственная его опытность въ англійскихъ государственныхъ дѣлахъ отнюдь не соотвѣтствовала его возрасту. Ибо такая значительная часть его жизни была проведена за границею, что онъ зналъ о томъ мірѣ, гдѣ очутился по возвращеніи, менѣе многихъ, которые могли бы быть его сыновьями.
По этимъ причинамъ онъ былъ нелюбимъ общинами. По совершенно инымъ причинамъ онъ былъ нелюбимъ и дворомъ. Нравственность его: подобно его политикѣ, была нравственностью прошлаго поколѣнія. Даже въ то время, когда онъ былъ молодымъ студентомъ правъ и много жилъ съ людьми, любившими пошутить и повеселиться, его природная степенность и религіозныя правила въ значительной степени предохраняли его отъ заразы моднаго распутства; тѣмъ менѣе было вѣроятности, чтобы онъ, въ преклонномъ возрастѣ и съ разстроеннымъ здоровьемъ, могъ сдѣлаться развратникомъ. На пороки молодыхъ и веселыхъ людей онъ смотрѣлъ почти съ такимъ же горькимъ и спѣсивымъ отвращеніемъ, какое чувствовалъ къ богословскимъ заблужденіямъ сектаторовъ. Онъ не упускалъ ни одного случая выказать презрѣніе къ шутамъ, кутиламъ и непотребницамъ, толпившимся во дворцѣ; увѣщанія же, которыя онъ дѣлалъ самому королю, были очень рѣзки и — что еще болѣе не нравилось Карлу — очень длинны. Почти ни одинъ голосъ не поднялся въ пользу министра, обремененнаго двойною ненавистностью недостатковъ, возбуждавшихъ ярость народа, и добродѣтелей, досаждавшихъ и надоѣдавшихъ государю. Соутгамптона уже не было. Ормондъ исполнялъ долгъ дружбы мужественно и вѣрно, но безуспѣшно. Канцлеръ палъ съ великимъ позоромъ. Печать была отнята у него; общины обвинили его въ государственной измѣнѣ; голова его была въ опасности; онъ бѣжалъ изъ отечества; изданъ былъ актъ, осудившій его на вѣчное изгнаніе, и тѣ, которые нападали на него и подкапывались подъ него, начали бороться за обломки его власти.
Принесеніе Кларендона въ жертву нѣсколько утолило народную жажду мщенія. Но гнѣвъ, возбужденный расточительностью я нерадивостью правительства и неудачами послѣдней войны, ни мало не утихалъ. Совѣтники Карла, памятуя участь канцлера, безпокоились о собственной своей безопасности. Вслѣдствіе этого, они присовѣтовали своему повелителю успокоить раздраженіе, господствовавшее какъ въ парламентѣ, такъ въ цѣлой странѣ, и съ этою цѣлью принять мѣру, не имѣющую подобной себѣ въ исторіи дома Стюартовъ и достойную благоразумія и великодушія Оливера.
Теперь мы достигли пункта, съ котораго исторія великой англійской революціи начинаетъ усложняться исторіею внѣшней пеіежоі политики. Испанская держава, въ теченіе многихъ лѣтъ, постоянно клонилась къ упадку. Правда, она все еще владѣла въ Европѣ Миланскою областью и Обѣими Сициліями, Бельгіею и Франшъ-Конте. Въ Америкѣ ея владѣнія все еще простирались, по обѣимъ сторонамъ экватора, далеко за предѣлы жаркаго пояса. Но это громадное тѣло было разбито параличемъ и не только не было въ состояніи тревожить другія государства, но и не могло, безъ посторонней помощи, отразить нападенія. Франція была въ то время, безъ всякаго сомнѣнія, величайшею державою въ Европѣ. Ея средства, съ тѣхъ поръ, безусловно увеличились, но увеличились не такъ быстро, какъ средства Англіи. Надлежитъ также вспомнить, что, 180 лѣтъ назадъ, Россія, нынѣ первоклассная монархія, была, подобно Абиссиніи или Сіаму, совершенно внѣ системы европейской политики, что Бранденбургскій домъ былъ тогда едва ли могущественнѣе Саксонскаго дома, и что республика Соединенныхъ Штатовъ тогда еще не существовала. Вѣсъ Франціи, поэтому, хотя все еще очень значительный, относительно уменьшился. Ея территорія при Людовикѣ XIV была не такъ обширна, какъ въ настоящее время; но она была велика, сплошна, плодородна, съ выгодною позиціею какъ для нападенія, такъ и для обороны, расположена въ счастливомъ климатѣ и населена храбрымъ, дѣятельнымъ и даровитымъ народомъ. Государство Слѣпо повиновалось управленію одного человѣка. Большіе лены, бывшіе за 300 лѣтъ до того, по всему, кромѣ имени, независимыми княжествами, вошли въ составъ коронныхъ владѣній. Только немногіе старики могли припомнить послѣднее собраніе генеральныхъ штатовъ. Сопротивленіе, которое гугеноты, дворяне и парламенты оказывали королевской власти, было подавлено двумя великими кардиналами, управлявшими націею въ теченіе сорока лѣтъ. Правительство было теперь деспотизмомъ, но, по крайней мѣрѣ, въ отношеніяхъ съ высшими классами, кроткимъ и великодушнымъ деспотизмомъ, умѣрявшимся вѣжливыми пріемами и рыцарскими чувствами. Средства, находившіяся въ распоряженіи государя, были для того вѣка истинно грозны. Его доходъ, увеличенный, правда, посредствомъ суровой и неравномѣрной системы налоговъ, которая тяжко бременила земледѣльцевъ, далеко превышалъ доходы всякаго другаго державнаго государя. Его армія, отлично дисциплинированная и находившаяся подъ начальствомъ величайшихъ полководцевъ того времени, уже состояла болѣе чѣмъ изъ 120,000 человѣкъ. Такая масса регулярныхъ войскъ не встрѣчалась въ Европѣ со времени паденія Римской имперіи. Между морскими державами Франція не была первою. Но, имѣя соперницъ на морѣ, она еще никому не уступала первенства надъ собою. Сила ея въ теченіе послѣднихъ сорока лѣтъ XVII столѣтія была такова, что ни одинъ врагъ не могъ отдѣльно противостоять ей, и что двѣ великія коалиціи, въ которыхъ противъ нея соединялась половина христіанскаго міра, не имѣли никакого успѣха.
Личныя качества французскаго короля еще болѣе усиливали то уваженіе, которое внушалось могуществомъ и значеніемъ его королевства. Ни одинъ государь никогда не былъ представителемъ могущества великаго государства съ большимъ достоинствомъ и граціею. Онъ былъ собственнымъ своимъ первымъ министромъ и исполнялъ обязанности этого труднаго положенія съ такимъ искусствомъ и прилежаніемъ, какого почти нельзя было ожидать отъ человѣка, который наслѣдовалъ корону ребенкомъ и былъ окруженъ льстецами, прежде чѣмъ могъ говорить. Онъ обнаруживалъ въ высочайшей степени два таланта, безцѣнные для государя: талантъ удачно выбирать своихъ слугъ и талантъ присвоивать себѣ главную долю славы ихъ дѣяній. Въ отношеніяхъ съ иностранными державами онъ показывалъ нѣкоторое великодушіе, но ни мало не отличался справедливостью. Несчастнымъ союзникамъ, бросавшимся къ его ногамъ и возлагавшимъ всю свою надежду на его состраданіе, онъ оказывалъ покровительство съ романическимъ безкорыстіемъ, болѣе приличнымъ странствующему рыцарю, нежели государственному человѣку. Но онъ не совѣстился и не стыдился нарушать самыя священныя узы публичной чести, если только онѣ мѣшали его интересу, или тому, что называлъ онъ своею славою. Его вѣроломство и насиліе, впрочемъ, возбуждали менѣе непріязни, чѣмъ наглость, съ какою онъ постоянно напоминалъ сосѣдямъ о своемъ величіи и объ ихъ ничтожествѣ. Въ это время онъ еще не проявлялъ того суроваго благочестія, которое впослѣдствіи придало его двору видъ монастыря. Напротивъ, онъ былъ такъ же распутенъ, хотя далеко не такъ суетенъ и лѣнивъ, какъ его англійскій кузенъ. Но онъ былъ искренній католикъ. И совѣсть и тщеславіе одинаково побуждали его употреблять свое могущество для защиты и распространенія истинной вѣры, по примѣру знаменитыхъ его предшественниковъ: Хлодвига, Карла Великаго и Людовика Святаго.
Наши предки естественно смотрѣли съ серьёзною тревогою на возраставшее могущество Франціи. Это чувство, само по себѣ совершенно разумное, смѣшивалось съ другими чувствами менѣе похвальными. Франція была нашимъ стариннымъ врагомъ. Надъ Франціею были одержаны славнѣйшія изъ побѣдъ, записанныхъ въ нашихъ лѣтописяхъ. Завоеваніе Франціи было дважды совершено Плантагенетами. Утрата Франціи долго вспоминалась какъ великое національное бѣдствіе. Титулъ короля Французскаго все еще былъ носимъ нашими государями. Французскія лиліи все еще являлись, въ соединеніи съ нашими львами, на щитѣ дома Стюартовъ. Въ XVI столѣтіи, страхъ, внушенный Испаніею, прекратилъ вражду, предметомъ которой издревле была Франція. Но страхъ, внушенный Испаніею, уступилъ мѣсто надменному состраданію, и Франція снова сдѣлалась нашимъ національнымъ врагомъ. Продажа Дюнкирхена Франціи была самымъ общененавистнымъ дѣломъ возстановленнаго короля. Приверженность къ Франціи стояла на первомъ планѣ между преступленіями, приписанными общинами Кларендону. Народное чувство сказывалось даже въ мелочахъ. Во время драки, происшедшей въ улицахъ Вестминстера между свитами французскаго и испанскаго посольствъ, простонародье, не смотря на энергическія мѣры противъ вмѣшательства, представило несомнѣнныя доказательства того, что старинная антипатія не угасла.
Франція и Испанія находились теперь въ распрѣ поважнѣе уличныхъ свалокъ. Одною изъ главныхъ задачъ политики Людовика въ теченіе всей его жизни было расширить свои владѣнія къ Рейну. Съ этою цѣлью онъ вступилъ въ войну съ Испаніею и шелъ впередъ полнымъ ходомъ завоеванія. Соединенныя Провинціи съ безпокойствомъ слѣдили за успѣхомъ его оружія. Эта знаменитая Федерація достигла высоты могущества, благоденствія и славы. Батавская территорія, завоеванная у волнъ и защищенная отъ нихъ человѣческимъ искусствомъ, по объему мало чѣмъ превосходила княжество Валлійское. Но все это узкое пространство было дѣятельнымъ и роистымъ ульемъ, гдѣ ежедневно созидалось новое богатство и гдѣ накоплялись огромныя массы богатства прежняго. Видъ Голландіи, роскошная обработка земли, безчисленные каналы, вѣчно вертящіяся мельницы, безконечные флоты баржъ, быстрая череда большихъ городовъ, гавани, щетинящіяся тысячами мачтъ, огромныя и величественныя зданія, нарядныя виллы, богато-убранные покои, картинныя галлереи, лѣтніе павильоны, тюльпанныя гряды, производили тогда на англійскихъ путешественниковъ такое же впечатлѣніе, какое Англія, при первомъ взглядѣ, производитъ теперь на норвежца или канадца. Генеральные штаты принуждены были смириться передъ Кромвеллемъ. Но послѣ Реставраціи они отмстили за свое униженіе, съ успѣхомъ вели войну противъ Карла и заключили миръ на почетныхъ условіяхъ. Какъ ни была, впрочемъ, республика богата я высокоуважаема въ Европѣ, она не могла равняться съ державою Людовика. Она не безъ причины опасалась, чтобы его короевство не распространилось вскорѣ до ея границъ, и основательно страшилась непосредственнаго сосѣдства такого великаго, такого честолюбиваго и такого безсовѣстнаго монарха. Однако не легко было придумать какое-нибудь средство, которое могло бы отвратить опасность. Голландцы одни не могли одолѣть Францію. Со стороны Рейна нельзя было ожидать никакой помощи. Различные нѣмецкіе государи были подкуплены Людовикомъ; а императоръ самъ затруднялся неудовольствіями въ Венгріи. Англія была отдѣлена отъ Соединенныхъ Провинцій воспоминаніемъ о жестокихъ обидахъ, не задолго передъ тѣмъ причиненныхъ и испытанныхъ, и ея политика, со времени Реставраціи, отличалась такимъ отсутствіемъ благоразумія и мужества, что отъ нея почти невозможно было ожидать никакого значительнаго пособія.
Но участь Кларендона и возраставшее дурное настроеніе парламента побудили совѣтниковъ Карла неожиданно принять такую политику, которая изумила и обрадовала націю.
Англійскій резидентъ въ Брюсселѣ, сэръ Вилліамъ Темпль, одинъ изъ опытнѣйшихъ дипломатовъ и пріятнѣйшихъ писателей того времени, уже представлялъ своему двору, что было бы и желательно и удобоисполнимо войдти въ соглашеніе съ генеральными штатами для обузданія успѣховъ Франціи. Нѣкоторое время его внушенія оставлялись безъ вниманія, но теперь признано было полезнымъ поступать по нимъ. Ему было поручено вступить въ переговоры съ генеральными штатами. Онъ отправился въ Гагу и вскорѣ заключилъ условіе съ Іоанномъ Де-Виттомъ, тогдашнимъ главнымъ министромъ Голландіи. Швеція, не смотря на маловажность своихъ средствъ, была, за сорокъ лѣтъ передъ тѣмъ, возведена геніемъ Густава Адольфа на высокую степень между европейскими державами и покамѣстъ еще не нисходила до своего естественнаго положенія. Она изъявила согласіе присоединиться въ этомъ случаѣ къ Англіи и штатамъ. Такимъ образомъ образовалась коалиція, извѣстная подъ именемъ Тройственнаго союза (Triple Alliance). Людовикъ обнаружилъ признаки досады и негодованія, но не счелъ благоразумнымъ навлекать на себя вражду такой конфедераціи въ придачу ко враждѣ Испанія. Онъ согласился, поэтому, оставить большую часть территоріи, занятой его войсками. Миръ былъ возстановленъ въ Европѣ, и англійское правительство, незадолго Передъ тѣмъ предметъ общаго презрѣнія, пріобрѣло, на нѣсколько мѣсяцевъ, въ глазахъ иностранныхъ державъ, почти такое же уваженіе, какое внушалъ протекторъ.
Въ Англіи Тройственный союзъ былъ популяренъ въ высшей степени. Онъ льстилъ одинаково и національной злобѣ, и національной гордости. Онъ полагалъ предѣлъ посягательствамъ могущественнаго и честолюбиваго сосѣда. Онъ связывалъ главныя протестантскія государства въ тѣсное единство. Кавалеры и круглоголовые радовались сообща; но радость круглоголоваго была даже сильнѣе радости кавалера: Англія теперь тѣсно соединялась съ страною, республиканскою по образу правленія и пресвитеріанскою по религіи, противъ страны, управлявшейся деспотическимъ государемъ и приверженной къ Римско-католической церкви. Палата общинъ громко одобряла трактатъ; а нѣкоторые неучтивые воркуны называли его единственною хорошею вещью, сдѣланною со времени возвращенія короля.
Король, впрочемъ, мало заботился объ одобреніи парламента или народа. Тройственный союзъ былъ въ его глазахъ лишь временнымъ средствомъ успокоить неудовольствія, грозившія сдѣлаться серьёзными. Независимость, безопасность, достоинство націи, надъ которою онъ господствовалъ, не значили для него ничего. Онъ началъ находить конституціонныя ограниченія тягостными. Въ парламентѣ уже образовалась сильная Факція, извѣстная подъ названіемъ Земской партіи (Country Party). Эта партія заключала въ себѣ всѣхъ государственныхъ людей, клонившихся къ пуританизму и республиканизму, и многихъ приверженцевъ церкви и наслѣдственной монархіи, перешедшихъ въ оппозицію изъ боязни папизма, изъ боязни Франціи и изъ отвращенія къ расточительности, распутству и вѣроломству двора. Могущество этой группы политиковъ постоянно возрастало. Ежегодно нѣкоторые изъ членовъ, избранныхъ въ парламентъ въ пору вѣрноподданническаго энтузіазма 1661 года, выбывали; а вакантныя мѣста вообще занимались лицами менѣе податливыми. Карлъ не считалъ себя королемъ, пока собраніе подданныхъ могло, прежде уплаты его долговъ, требовать его счетовъ и настаивать на дознаніи, кто изъ его любовницъ или собутыльниковъ перехватывалъ деньги, назначенныя на вооруженіе флота и наемъ матросовъ. Хотя онъ и не очень заботился о славѣ, однако оскорблялся насмѣшками, которыя иногда раздавались въ совѣщаніяхъ общинъ, и однажды покусился ограничить свободу рѣчи безчестными средствами. Сэръ Джонъ Ковентри, провинціальный джентльменъ, посмѣялся во время преній надъ распутствомъ двора. Въ любое изъ прежнихъ царствованій, онъ, вѣроятно, былъ бы потребованъ въ тайный совѣтъ и заключенъ въ Тоуэръ. Иначе распорядилось правительство теперь. Шайка забіякъ была подослана отрѣзать носъ обидчику. Эта неблагородная месть, вмѣсто укрощенія духа оппозиціи, возбудила такую бурю, что король принужденъ былъ подвергнуться жестокому униженію утвердить актъ, осудившій орудія его мести на смерть и отнявшій у него власть помиловать ихъ.
Но, при всемъ его желаніи избавиться отъ конституціонныхъ ограниченій, какъ ему было освободиться отъ нихъ? Онъ могъ сдѣлаться деспотомъ только съ помощью большой постоянной арміи, а такой арміи не существовало. Правда, его доходы давали ему возможность держать нѣсколько регулярныхъ полковъ; но эти полки, довольно многочисленные для возбужденія сильной подозрительности и боязни въ палатѣ общинъ и въ странѣ, едва ли были довольно многочисленны для зашиты Вайтголля и Тоуэра противъ возстанія лондонской черни. А такихъ возстаній слѣдовало опасаться: исчислено было, что въ столицѣ и ея предмѣстьяхъ жило не менѣе 20,000 старыхъ солдатъ Оливера.
Такъ какъ король намѣревался освободиться отъ парламентскаго контроля и такъ какъ въ подобномъ предпріятіи онъ не могъ надѣяться на сильную помощь внутри государства, то отсюда слѣдовало, что онъ долженъ былъ искать помощи извнѣ. Могущество и богатство французскаго короля могли выполнитъ трудную задачу установленія абсолютной монархіи въ Англіи. Такой союзникъ, безъ сомнѣнія, ожидалъ бы существенныхъ доказательствъ благодарности за такую услугу. Карлъ долженъ былъ бы низойдти до степени великаго вассала и заключать миръ или вести войну согласно велѣніямъ правительства, которое бы покровительствовало ему. Его отношеніе къ Людовику весьма походило бы на то, въ какомъ натурскій раджа и удскій король находятся теперь къ британскому правительству. Эти государи обязаны помогать Остъ-Индской компаніи во всѣхъ военныхъ дѣйствіяхъ, оборонительныхъ и наступательныхъ, и не имѣть никакихъ дипломатическихъ сношеній, кромѣ тѣхъ, которыя дозволитъ Остъ-Индская компанія. Компанія въ замѣнъ того обезпечиваетъ ихъ отъ возмущенія. Пока они вѣрно исполняютъ свои обязанности относительно высшей власти, до тѣхъ поръ имъ дозволяется располагать огромными доходами, наполнять свои дворцы красивыми женщинами, оскотиниваться въ обществѣ своихъ любимыхъ бражниковъ и безнаказанно угнетать всякаго подданнаго, который навлечетъ на себя ихъ нерасположеніе. Такая жизнь была бы невыносима для человѣка съ возвышеннымъ духомъ и могучимъ умомъ. Но для Карла, чувственнаго, лѣниваго, неспособнаго ни къ какому сильному умственному напряженію и лишеннаго всякаго патріотизма и всякаго чувства личнаго достоинства, подобная перспектива не имѣла ничего непріятнаго.
Что герцогъ іоркскій принялъ участіе въ умыслѣ унизить ту корону, которую самъ же онъ, по всей вѣроятности, долженъ былъ со временемъ носить, можетъ показаться болѣе удивительнымъ дѣломъ: онъ былъ надменнаго и повелительнаго нрава и, дѣйствительно, до самаго конца продолжалъ по временамъ обнаруживать вспышками и порывами отвращеніе къ французскому игу. Но онъ былъ почти такъ же испорченъ суевѣріемъ, какъ его братъ лѣностью и порокомъ. Іаковъ былъ теперь католикомъ. Религіозное изувѣрство сдѣлалось преобладающимъ чувствомъ его узкой и упрямой души и такъ смѣшалось въ немъ съ любовью къ власти, что обѣ эти страсти почти невозможно было отличить другъ отъ друга. Весьма невѣроятнымъ казалось, чтобы онъ, безъ чужеземной помощи, былъ въ состояніи доставить перевѣсъ или даже терпимость своей вѣрѣ; а между тѣмъ, онъ былъ въ такомъ настроеніи, что не видѣлъ ничего унизительнаго въ тѣхъ мѣрахъ, которыя могли служить интересамъ истинной церкви.
Открылись переговоры, длившіеся нѣсколько мѣсяцевъ. Главнымъ агентомъ между англійскимъ и Французскимъ дворами была прекрасная, граціозная и умная Генріетта, герцогиня Орлеанская, сестра Карла, невѣстка Людовика и любимица обоихъ. Англійскій король предложилъ объявить себя католикомъ, расторгнуть Тройственный союзъ и соединиться съ фракціею противъ Голландіи, если бы Франція обязалась ссудить его такою военною и денежною помощью, которая могла бы сдѣлать его независимымъ отъ парламента. Людовикъ сначала притворился холодно принимающимъ эти предложенія и наконецъ согласился на нихъ съ видомъ человѣка, оказывающаго великую милость; въ дѣйствительности же, путь, который онъ рѣшился избрать, былъ таковъ, что сулилъ только выигрыши и не грозилъ никакимъ проигрышемъ.
Достовѣрнымъ кажется, что онъ никогда не помышлялъ серьёзно объ установленіи деспотизма и папизма въ Англіи силою оружія. Онъ долженъ былъ знать, что такое предпріятіе было бы въ высшей степени трудно и рискованно, что оно потребовало бы крайняго напряженія всѣхъ силъ Франціи въ теченіе многихъ лѣтъ и что оно было бы совершенно несовмѣстно съ другими болѣе привлекательными планами державнаго властолюбія, дорогими его сердцу. Онъ, конечно, охотно готовъ былъ пріобрѣсти честь и славу поборника истинной вѣры и оказать на разумныхъ условіяхъ великую услугу церкви, считавшей его своимъ членомъ. Но онъ не былъ расположенъ подражать своимъ предкамъ, которые въ XII и XIII столѣтіяхъ водили цвѣтъ французскаго рыцарства умирать въ Сиріи и Египтѣ, и хорошо зналъ, что крестовый походъ противъ протестантизма въ Великобританіи былъ бы не менѣе гибеленъ, чѣмъ экспедиціи, въ которыхъ погибли арміи Людовика VII и Людовика IX. Онъ не имѣлъ никакой побудительной причины желать, чтобы Стюарты сдѣлались абсолютными. Онъ не глядѣлъ на англійскую конституцію съ чувствами, сколько-нибудь похожими на тѣ, которыя въ позднѣйшія времена побуждали государей вести войну противъ свободныхъ учрежденій сосѣдственныхъ націй. Въ настоящее время огромная партія, ревностная поборница народнаго правленіи, имѣетъ развѣтвленія въ каждой цивилизованной странѣ. Всякій значительный успѣхъ, одержанный гдѣ бы то ни было этою партіею, почти навѣрно дѣлается сигналомъ къ общему волненію. Не удивительно, что правительства, угрожаемыя общею опасностью, соединяются для взаимнаго обезпеченія. Но въ XVII столѣтіи такой опасности не существовало. Между общественнымъ настроеніемъ Англіи и общественнымъ нестроеніемъ Франціи была цѣлая бездна. Наши учрежденія и наши фикціи такъ же мало понимались въ Парижѣ, какъ и въ Константинополѣ. Сомнительно, чтобы хотя одинъ изъ сорока членовъ Французской академіи имѣлъ англійскую книгу въ своей библіотекѣ, или зналъ Шекспира, Джонсона и Спенсера, даже по имени. Немногіе гугеноты, наслѣдовавшіе мятежный духъ своихъ предковъ, быть можетъ, питали сочувствіе къ своимъ братьямъ по вѣрѣ, англійскимъ круглоголовымъ; но гугеноты уже утратили грозное значеніе. Французы, какъ нація, приверженные къ Римской церкви, гордые величіемъ своего короли и собственнымъ своимъ вѣрноподданствомъ, глядѣли на наши борьбы противъ папизма и самовластія не только безъ восхищенія и сочувствія, но даже съ сильнымъ неодобреніемъ и отвращеніемъ. Поэтому, было бы весьма ошибочно приписывать поведеніе Людовика опасеніямъ, сколько-нибудь похожимъ на тѣ, которыя въ наше время побудили Священный союзъ вмѣшаться во внутреннія смуты Неаполя и Испаніи.
Тѣмъ не менѣе, предложенія, сдѣланныя Вайтголльскимъ дворомъ, были для него въ высшей степени желанны. Онъ уже замышлялъ исполинскіе планы, которымъ суждено было болѣе сорока лѣтъ держать Европу въ постоянномъ броженіи. Онъ желалъ смирить Соединенныя провинціи и присоединить Бельгію, Франшъ-Конте и Лотарингію къ своимъ владѣніямъ. И это было еще не все. Испанскій король былъ болѣзненный ребенокъ. Казалось вѣроятнымъ, что онъ умретъ безъ потомства. Его старшая сестра была Французскою королевою. Почти навѣрно долженъ былъ наступить, и могъ наступить очень скоро, день, когда домъ Бурбоновъ получилъ бы возможность предъявить притязаніе на ту обширную державу, въ которой солнце никогда не заходило. Соединеніе двухъ великихъ монархій подъ однимъ скипетромъ, безъ сомнѣнія, вызвало бы противъ себя континентальную коалицію. Но со всякою континентальною коалиціею Франція была въ состояніи справиться одна. Англія могла нарушить равновѣсіе. Отъ пути, избраннаго въ такую критическую минуту Англіею, зависѣли бы судьбы міра; а извѣстно было, что англійскій парламентъ и англійская нація были сильно привержены къ политикѣ, предписавшей Тройственный союзъ. Ничто, поэтому, не могло быть для Людовика пріятнѣе той вѣсти, что государи дома Стюартовъ нуждались въ его помощи и желали купить эту помощь неограниченнымъ раболѣпіемъ. Онъ рѣшился воспользоваться удобнымъ случаемъ и начерталъ для себя планъ, котораго держался неуклонно, пока Революція 1688 года не разстроила всѣхъ его политическихъ затѣй. Онъ изъявилъ готовность помогать замысламъ англійскаго двора. Онъ обѣщалъ щедрое пособіе. Онъ отъ времени до времени удѣлялъ такое пособіе, которое могло служить къ поддержанію надежды и безъ котораго онъ смѣло и удобно могъ обходиться. Такимъ образомъ, цѣною издержекъ, ничтожныхъ въ сравненіи съ тѣмъ, во что обошлись ему постройка и украшеніе Версаля или Марли, успѣлъ онъ достигнуть того, что Англія около двадцати лѣтъ была почти такимъ же незначительнымъ членомъ политической системы Европы, какъ республика Санъ-Марино.
Онъ имѣлъ въ виду не уничтожить нашу конституцію, а держать различные элементы, изъ которыхъ она слагалась, въ постоянномъ состояніи раздора и поселить непримиримую вражду между тѣми, кто обладалъ могуществомъ кошелька, и тѣми, кто обладалъ могуществомъ меча. Съ этою цѣлью онъ подкупалъ и подстрекалъ обѣ партіи поочередно, платилъ пенсіи одновременно и министрамъ короны, и вождямъ оппозиціи, поощрялъ дворъ противиться мятежнымъ посягательствамъ парламента и сообщалъ парламенту подъ рукою о деспотическихъ замыслахъ двора.
Одна изъ уловокъ, къ которымъ онъ прибѣгалъ для того, чтобы пріобрѣсти вліяніе въ англійскихъ совѣтахъ, заслуживаетъ особеннаго упоминанія. Карлъ, неспособный къ любви въ высшемъ значеніи этого слова, былъ рабомъ всякой женщины, наружность которой возбуждала его похоти, манеры я болтовня которой увеселяли его досугъ. Въ самомъ дѣлѣ, всякій мужъ справедливо подвергся бы осмѣянію, перенося отъ жены знатнаго происхожденія и безукоризненной добродѣтели половину того нахальства, какое англійскій король переносилъ отъ наложницъ, которыя, обязанныя всѣмъ его щедротамъ, ласкали его придворныхъ, почти въ-очію передъ нимъ. Онъ терпѣливо подчинялся сварливымъ страстямъ Барбары Паньмеръ и наглой живости Элеоноры Гвиннъ. Людовикъ нашелъ, что самымъ полезнымъ посланникомъ, какого можно было отправить въ Лондонъ, была бы красивая, распутная и хитрая Француженка. Такою личностью и была Луиза де-Керуайлль, которую наши грубые предки называли мадамъ Карвелль. Она скоро восторжествовала надъ всѣми своими соперницами, получила титулъ герцогини Портсмутъ, была осыпана сокровищами и пріобрѣла власть, прекратившуюся только съ жизнью Карла.
Важнѣйшія условія союза между коронами были изложены въ тайномъ трактатѣ, подписанномъ въ Дуврѣ въ маѣ 1670 года, ровно черезъ десять лѣтъ послѣ того дня, когда Карлъ, вышелъ на берегъ въ этомъ самомъ портѣ среди радостныхъ кликовъ и слезъ слишкомъ довѣрчиваго народа.
Этимъ трактатомъ Карлъ обязался всенародно исповѣдать римско-католическую религію, присоединить свои войска къ войскамъ Людовика, для уничтоженія могущества Соединенныхъ Провинцій, и употребить всю силу Англіи, на сушѣ и морѣ, для поддержанія правъ дома Бурбоновъ на обширную Испанскую монархію. Людовикъ, съ своей стороны, обязался выплатить огромныя субсидіи и обѣщалъ, если бы въ Англіи вспыхнуло какое-нибудь возмущеніе, прислать на свой счетъ армію, чтобы поддержать союзника.
Заключеніе этого договора сопровождалось мрачными предзнаменованіями. Спустя шесть недѣль послѣ того, какъ онъ былъ утвержденъ подписями и печатями, прелестная принцесса, вліяніе которой на ея брата и деверя было такъ пагубно для ея отечества, скончалась[44]. Ея смерть подала поводъ къ ужаснымъ подозрѣніямъ, которыя одно время грозили расторгнуть только-что заключенную дружбу между домами Стюартовъ и Бурбоновъ; но въ короткое время союзники размѣнялись между собою новыми увѣреніями въ неизмѣнномъ благорасположеніи.
Герцогъ іоркскій, слишкомъ тупоумный, чтобы понимать опасность, или слишкомъ фанатическій, чтобы заботиться о ней, нетерпѣливо домогался немедленнаго исполненія статьи, касавшейся римско-католической религіи; но Людовикъ имѣлъ благоразуміе догадаться, что, если бы этотъ путь былъ избранъ, въ Англіи произошелъ бы такой взрывъ, который, по всей вѣроятности, разстроилъ бы части плана, наиболѣе дорогія его сердцу. Поэтому, рѣшено было, чтобы Карлъ по прежнему выдавалъ себя за протестанта и по прежнему, въ высокоторжественные дни, принималъ причастіе по уставу Англійской церкви. Болѣе совѣстливый братъ его пересталъ показываться въ королевской капеллѣ.
Около этого времени умерла герцогиня іоркская, дочь опальнаго графа Кларендона. Она была, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, тайною католичкою. Она оставила двухъ дочерей, Маргю и Анну, бывшихъ потомъ королевами великобританскими. Онѣ были воспитаны въ протестантской религіи по именному повелѣнію короля, который зналъ, что для него было бы безполезно объявлять себя членомъ Англійской церкви, если бы дѣти, долженствовавшія, по всей вѣроятности, наслѣдовать его престолъ, были, съ его разрѣшенія, воспитаны какъ члены Римской церкви.
Главными слугами коровы въ это время были люди, имена которыхъ справедливо пріобрѣли незавидную извѣстность. Мы должны, однако, беречься, чтобы не обременять ихъ памяти позоромъ, который по праву принадлежитъ ихъ господину. За Дуврскій трактатъ отвѣтственности подлежитъ преимущественно самъ король. Онъ велъ переговоры съ французскими агентами; онъ писалъ многія письма по этому поводу собственною рукою; онъ первый внушалъ самыя безчестныя статьи, заключавшіяся въ договорѣ, и онъ же тщательно скрывалъ нѣкоторыя изъ этихъ статей отъ большинства своего кабинета.
Въ нашей исторіи не много явленій любопытнѣе происхожденія и возрастанія власти, нынѣ обладаемой кабинетомъ. Англійскіе короли издревле имѣли при себѣ тайный совѣтъ, облеченный по закону многими важными правами и обязанностями. Въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій это учрежденіе совѣщалось о самыхъ серьёзныхъ и щекотливыхъ дѣлахъ. Но мало по малу характеръ его измѣнился. Оно стало слишкомъ обширно для быстраго и секретнаго дѣлопроизводства. Санъ тайнаго совѣтника часто былъ жалуемъ, какъ почетное отличіе, такимъ лицамъ, которымъ ничего не довѣрялось, и мнѣніе которыхъ никогда не спрашивалось. Государь въ важнѣйшихъ случаяхъ обращался за совѣтомъ къ небольшой группѣ первенствующихъ министровъ. Выгоды и невыгоды этого порядка были заблаговременно указаны Бэкономъ, съ его обычною разсудительностью и прозорливостью; но только послѣ Реставраціи началъ внутренній совѣтъ обращать на себя общее вниманіе. Въ теченіе многихъ лѣтъ политики стараго покроя продолжали считать кабинетъ противнымъ конституціи и опаснымъ органомъ правительства. Тѣмъ не менѣе онъ постоянно дѣлался болѣе и болѣе важнымъ. Наконецъ онъ присвоилъ себѣ главную исполнительную власть я теперь, уже въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, считается существенною частью нашего государственнаго устройства. А между тѣмъ, странно сказать, до сихъ поръ остается онъ неизвѣстнымъ закону. Имена нобльменовъ и джентльменовъ, которые его составляютъ, никогда оффиціально не публикуются. Никакого протокола не ведется его собраніямъ и резолюціямъ, да и самое его существованіе никогда но было признано никакимъ парламентскимъ актомъ.
Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ слово Cabal употреблялось въ просторѣчіи какъ однозначащее съ кабинетомъ. Но, по странному стеченію обстоятельствъ, случилось, что въ 1671 году кабинетъ образовали пять лицъ, начальныя буквы именъ которыхъ составіяли слово Кабаль: Клиффордъ, Арлингтонъ, Боккингамъ, Ашли и Лодердаль. Эти министры, по преимуществу прозванные Кабалью, вскорѣ такъ опозорили это названіе, что со времени ихъ оно уже никогда не употреблялось иначе, какъ въ укоризненномъ смыслѣ.
Сэръ Томасъ Клиффордъ былъ комиссаромъ казначейства и достигъ высокаго отличія въ палатѣ общинъ. Изъ членовъ Кабали онъ былъ самымъ почтеннымъ, потому что, при вспыльчивомъ и властолюбивомъ характерѣ, отличался сильнымъ, хотя прискорбно извращеннымъ, чувствомъ долга и чести.
Генри Беннетъ, лордъ Арлингтонъ, тогдашній статсъ-секретарь, съ тѣхъ поръ, какъ достигъ совершеннолѣтія, жилъ преимущественно на материкѣ и научился тому космополитическому индифферентизму относительно правленій и религій, который часто бываетъ замѣтенъ въ людяхъ, проведшихъ всю свою жизнь въ дипломатическихъ скитаніяхъ. Если былъ какой-нибудь образъ правленія, который ему нравился, это былъ французскій образъ правленія. Если была какая-нибудь церковь, которой онъ оказывалъ предпочтеніе, это была Римская церковь. Онъ отличался, въ извѣстной степени, умѣньемъ говорить и кромѣ того умѣньемъ исполнять обыкновенныя служебныя обязанности. Въ теченіе жизни, проведенной въ переѣздахъ и переговорахъ, онъ научился искусству приноравливать свой языкъ и свое поведеніе къ обществу, въ которомъ онъ находился. Его живость въ бесѣдѣ забавляла короля, его серьёзность въ преніяхъ и конференціяхъ внушала уваженіе публикѣ, и ему удалось, частію услугами, частію обѣщаніями, привязать къ себѣ значительное число личныхъ приверженцевъ.
Боккнигамъ, Ашли и Лодердаль были люди, въ которыхъ безнравственность, эпидемическая между политиками того времени, проявлялась въ формѣ самой злокачественной, но разнообразно видоизмѣненной большими различіями характеровъ и умовъ. Боккинглмъ былъ пресыщенный эпикуреецъ, обратившійся къ честолюбію, какъ къ забавѣ. Какъ прежде пытался онъ забавляться архитектурою и музыкою, сочиненіемъ фарсовъ и исканіемъ философскаго камня, такъ теперь пытался онъ забавляться тайными переговорами и Голландскою войною. Онъ уже успѣлъ, скорѣе изъ вѣтрености и любви къ новизнѣ, нежели изъ какого-нибудь глубокаго разсчета, оказаться вѣроломнымъ передъ всѣми партіями. Одно время онъ числился между кавалерами. Потомъ предписано было арестовать его за измѣнническія сношенія съ оститками республиканской партія въ Сити. Теперь онъ снова былъ придворнымъ и старался заслужить милость короля услугами, передъ которыми знаменитѣйшія изъ лицъ, сражавшихся и пострадавшихъ за королевскій домъ, отступили бы съ ужасомъ.
Ашли, съ гораздо болѣе сильнымъ умомъ и гораздо болѣе рьянымъ и пламеннымъ честолюбіемъ, былъ равно перемѣнчивъ. Но перемѣнчивость Ашли была слѣдствіемъ не легкомыслія, а обдуманнаго эгоизма. Онъ служилъ и измѣнялъ цѣлому ряду правительствъ. Но онъ такъ удачно улучалъ время для всѣхъ своихъ измѣнъ, что, вопреки всѣмъ переворотамъ, его счастіе постоянно возрастало. Толпа, пораженная удивленіемъ при видѣ благоденствія, остававшагося неизмѣннымъ, между тѣмъ какъ все прочее постоянно измѣнялось, приписывала Ашли почти чудесную прозорливость и уподобляла его тому еврейскому политику, о которомъ въ Писанія сказано, что его совѣты почитались какъ прорицанія самого Бога[45].
Лодердаль, шумный и грубый, какъ въ веселости, такъ и въ гнѣвѣ, былъ, подъ личиною рѣзкой откровенности, едва ли не самымъ безчестнымъ человѣкомъ въ цѣлой Кабали. Онъ игралъ видную роль между шотландскими инсургентами 1638 года и былъ ревностнымъ поборникомъ ковенанта. Его обвиняли какъ одного изъ дѣятельныхъ соучастниковъ въ продажѣ Карла I англійскому парламенту, я потому, въ глазахъ честныхъ кавалеровъ, онъ былъ измѣнникомъ, если возможно, худшаго свойства, чѣмъ тѣ, которые засѣдали въ Верховномъ Судилищѣ. Онъ часто говаривалъ съ наглою шутливостью о дняхъ, когда онъ былъ святошею и мятежникомъ. Теперь онъ былъ главнымъ орудіемъ двора въ дѣлѣ насильственнаго установленія епископства между его неподатливыми соотечественниками и не гнушался для этого безпощадно употреблять мечъ, висѣлицу я пытку. Но тѣ, которые знали его, знали, что тридцать лѣтъ не произвели никакой перемѣны въ его дѣйствительныхъ чувствахъ, что онъ все еще ненавидѣлъ память Карла I и все еще предпочиталъ пресвитеріанскую форму всякой другой формѣ церковнаго правленія.
При всемъ индефферентизмѣ Боккингама, Ашли и Лодердаля, признано было небезопаснымъ повѣрять имъ намѣреніе короля объявить себя католикомъ. Имъ былъ показанъ фальшивый трактатъ, въ которомъ статья, касавшаяся религіи, была пропущена. Подлинный трактатъ скрѣпленъ подписями и печатями Клиффорда и Арлингтона. Оба эти политика питали пристрастіе къ старой церкви, пристрастіе, которое храбрый и пылкій Клиффордъ не замедлилъ въ скоромъ времени мужественно обнаружить, а болѣе холодный и низкій Арлингтонъ скрывалъ до тѣхъ поръ, пока приближеніе смерти не напугало его до искренности. Три прочіе кабинетъ-министра были, однако, не такіе люди, которыхъ можно было бы провести, и, вѣроятно, подозрѣвали болѣе, чѣмъ было опредѣлительно сообщено имъ. Они несомнѣнно знали о всѣхъ политическихъ обязанностяхъ, заключенныхъ съ Франціею, и не совѣстились принимать богатые подарки отъ Людовика.
Первою цѣлью Карла было получить отъ общинъ субсидіи, которыя бы можно было употребить на исполненіе тайнаго трактата. Кабаль, обладавшая властью въ такую пору, когда наше правленіе находилось въ переходномъ состояніи, соединяла въ себѣ два различные рода пороковъ, принадлежавшихъ двумъ различнымъ вѣкамъ и двумъ различнымъ системамъ. Какъ эти пятеро дурныхъ совѣтниковъ были изъ послѣднихъ англійскихъ государственныхъ людей, серьёзно помышлявшихъ объ уничтоженій парламента, такъ точно они были первыми англійскими государственными людьми, пытавшимися подкупать его въ широкихъ размѣрахъ. Мы находимъ въ ихъ политикѣ и послѣдніе признаки кореннаго плана Страффорда и первые признаки того методическаго подкупа, который впослѣдствіи употреблялся Вальполемъ. Они, впрочемъ, скоро убѣдились, что хотя палата общинъ и состояла преимущественно изъ кавалеровъ, хотя мѣста и французское золото и расточались на членовъ, однако не было никакой вѣроятности, чтобы даже наименѣе ненавистныя, части плана, составленнаго въ Дуврѣ, были поддержаны большинствомъ. Необходимо было прибѣгнуть къ обману. Вслѣдствіе этого, король притворился горячимъ поборникомъ основаній Тройственнаго союза и объявилъ, что, для обузданія французскаго честолюбія, необходимо было увеличить флотъ. Общины попали въ ловушку и назначили субсидію въ 800,000 фунтовъ. Парламентъ былъ немедленно отсроченъ; а дворъ, освободившись такимъ образомъ отъ контроля, занялся дальнѣйшимъ исполненіемъ великаго умысла.
Финансовыя затрудненія были серьёзны. Война съ Голландіею могла осуществиться только подъ условіемъ громадныхъ издержекъ. Обыкновенный доходъ едва былъ достаточенъ для coдержанія правительства въ мирное время. 800,000 фунтовъ, только-что добытые хитростью у общинъ, не покрыли бы расходовъ на флотъ и армію въ теченіе одного года военныхъ дѣйствій. Послѣ страшнаго урока, даннаго Долгимъ парламентомъ, даже Кабаль не дерзнула присовѣтовать доброхотныхъ даяній или корабельной подати. Въ этомъ затруднительномъ положеніи Ашли и Клиффордъ предложили подлое нарушеніе государственнаго кредита. Лондонскіе золотыхъ дѣлъ мастера были тогда не только продавцами драгоцѣнныхъ металловъ, но и банкирами, и имѣли обыкновеніе ссужать правительство большими суммами денегъ. Взамѣнъ этихъ ссудъ, они получали ассигновки на государственное казначейство, которое уплачивало имъ долгъ съ процентами по мѣрѣ того, какъ поступали подати. Около 1,300,000 фунтовъ было такимъ образомъ ввѣрено чести государства. Вдругъ было объявлено, что правительство нашло неудобнымъ выплачивать капиталъ и что заимодавцы должны довольствоваться процентами. Вслѣдствіе этого, они лишились возможности исполнить собственныя свои обязательства. Биржа пришла въ смятеніе; нѣсколько большихъ торговыхъ домовъ лопнуло; смущеніе и ужасъ распространились во всемъ обществѣ. Между тѣмъ правительство шло быстрыми шагами къ деспотизму. Прокламаціи, отмѣнявшія парламентскіе акты или предписывавшія то, что одинъ лишь парламентъ могъ законно предписывать, быстро слѣдовали одна за другою. Важнѣйшимъ изъ этихъ эдиктовъ была декларація объ индульгенціи. На основаніи этого акта, уголовные законы противъ католиковъ были отмѣнены королевскою властью; а для того, чтобы дѣйствительная цѣль этой мѣры не могла обнаружиться, законы противъ протестантскихъ нонконформистовъ были также уничтожены.
Черезъ нѣсколько дней по обнародованіи деклараціи объ индульгенціи, объявлена была война противъ Соединенныхъ Провинцій. На морѣ голландцы выдерживали борьбу съ честью, но на сушѣ они были сначала подавлены непреодолимою силою. Огромная французская армія перешла черезъ Рейнъ. Крѣпость за крѣпостью отворяли свои ворота. Изъ семи провинцій федераціи, три были заняты врагами. Огни непріятельскаго лагеря были видны съ верхушки амстердамской ратуши. Республика, такимъ образомъ яростно атакованная извнѣ, была въ то же время раздираема внутренними распрями. Правленіе находилось въ рукахъ замкнутой олигархіи могущественныхъ бюргеровъ. Оно распадалось на множество самоизбирательныхъ городскихъ совѣтовъ, изъ которыхъ каждый въ своей сферѣ пользовался многими изъ правъ державной власти. Эти совѣты посылали депутатовъ въ провинціяльные штаты, а провинціяльные штаты въ свою очередь посылали депутатовъ въ генеральные штаты. Наслѣдственный первоначальникъ не былъ существенною принадлежностью этого государственнаго устройства. Тѣмъ не менѣе одна фамилія, необыкновенно плодовитая великими людьми, постепенно пріобрѣла огромный и нѣсколько неопредѣленный авторитетъ. Вильгельмъ, первый этого имени, принцъ Оранско-Нассаускій и штатгальтеръ Голландіи, стоялъ во главѣ достопамятнаго возмущенія противъ Испаніи. Его сынъ, Морицъ, генералъ-капитанъ и первый министръ штатовъ, отличными способностями и общественными услугами, а равно и нѣкоторыми вѣроломными и жестокими дѣйствіями, достигъ почти королевской власти и завѣщалъ большую долю этой власти своей фамиліи. Вліяніе штатгальтеровъ было предметомъ крайней зависти для муниципальной олигархіи. Но армія и та масса гражданъ, которая была устранена отъ всякаго участія въ управленіи, глядѣли на бургомистровъ и депутатовъ съ такимъ же отвращеніемъ, съ какимъ легіоны и простой народъ Рима смотрѣли на сенатъ, и были такъ же преданы Оранскому дому, какъ легіоны и простой народъ Рима дому Цезаря. Штатгальтеръ начальствовалъ надъ войсками республики, располагалъ всѣми военными должностями, пользовался значительною долею гражданскаго патроната и былъ окруженъ почти королевскимъ великолѣпіемъ.
Принцъ Вильгельмъ II постоянно встрѣчалъ сильное противодѣйствіе со стороны олигархической партіи. Его жизнь прекратилась въ 1650 году, среди великихъ междоусобныхъ смутъ. Онъ умеръ бездѣтнымъ; приверженцы его дома остались на короткое время безъ вождя; а власть, которою онъ пользовался; была раздѣлена, между городскими совѣтами, провинціальными штатами и генеральными штатами.
Но, черезъ нѣсколько дней по смерти Вильгельма, его вдова, Марія, дочь Карла I, короля великобританскаго, родила сына, которому предназначено было возвеличить славу и авторитетъ Нассаускаго дома до высочайшей степени, спасти Соединенныя Провинціи отъ рабства, обуздать французскую державу и установить англійскую конституцію на прочномъ основаніи.
Этотъ принцъ, по имени Вильгельмъ-Генрихъ, съ самаго рожденія былъ предметомъ серьёзнаго опасенія для партіи, бывшей тогда верховною въ Голландіи, и предметомъ неизмѣнной привязанности для старыхъ друзей его дома. Онъ пользовался высокимъ уваженіемъ, какъ обладатель блестящаго состоянія, какъ глава одного изъ знаменитѣйшихъ домовъ въ Европѣ, какъ владѣтельный государь Нѣмецкой имперіи, какъ принцъ англійской королевской крови и, въ особенности, какъ потомокъ основателей батавской свободы. Но высокій санъ, нѣкогда считавшійся наслѣдственнымъ въ его фамиліи, оставался вакантнымъ, и намѣреніе аристократической партіи заключалось въ томъ, чтобы впередъ никогда не было штатгальтера. Отсутствіе первоначальника въ значительной степени замѣщалось великимъ пенсіонаріемъ провинціи Голландіи, Іоанномъ де-Виттомъ, который, благодаря своимъ способностямъ, твердости и честности, достигъ безусловнаго авторитета въ совѣтахъ муниципальной олигархіи.
Французское нашествіе произвело совершенный переворотъ. Пострадавшій и устрашенный народъ разсвирѣпѣлъ противъ правительства. Въ безуміи своемъ онъ напалъ на храбрѣйшихъ полководцевъ и искуснѣйшихъ государственныхъ людей удрученной республики. Де-Рюйтеръ былъ оскорбленъ чернью. Де-Виттъ былъ растерзанъ передъ воротами дворца генеральныхъ штатовъ въ Гагѣ. Принцъ Оранскій, не принимавшій никакого участія въ преступленіи убійства, но признавшій нужнымъ въ этомъ случаѣ, какъ и въ другомъ плачевномъ событіи двадцатью годами позже, распространить на злодѣянія, которыя были совершены въ его пользу, снисхожденіе, оставившее пятно на его славѣ, сдѣлался главою правленія безъ соперниковъ. Какъ ни былъ онъ молодъ, его пламенный и непобѣдимый духъ, хотя и прикрытый холодною и угрюмою внѣшностью, скоро пробудилъ мужество оробѣвшихъ соотечественниковъ. Тщетно пытались и дядя его и французскій король блестящими предложеніями отвратить его отъ дѣла республики. Онъ говорилъ генеральнымъ штатамъ возвышенныя и бодрящія рѣчи. Онъ даже дерзнулъ предложить планъ, отъ котораго вѣетъ античнымъ героизмомъ, и который, въ случаѣ своего исполненія, былъ бы благороднѣйшимъ предметомъ для эпической пѣсни, какой только можно найти во всей новой исторіи. Онъ сказалъ депутатамъ, что, если бы ихъ родная земля и дивныя произведенія, которыми человѣческое трудолюбіе покрыло ее, были поглощены океаномъ, еще не все было бы потеряно. Голландцы могли бы пережить Голландію. Свобода и чистая религія, изгнанныя тиранами и изувѣрами изъ Европы, могли бы пріютиться на отдаленнѣйшихъ островахъ Азіи. Судовъ въ гаваняхъ республики достало бы, чтобъ перевезти 200,000 эмигрантовъ въ Индійскій архипелагъ. Тамъ Голландская республика могла бы начать новое и еще болѣе славное существованіе и воздвигнуть, подъ Южнымъ Крестомъ, среди сахарныхъ тростниковъ и мускатныхъ деревьевъ, биржу еще болѣе богатаго Амстердама и школы еще болѣе ученаго Лейдена. Національный духъ поднялся и возросъ высоко. Условія, предложенныя союзниками, съ твердостью были отвергнуты. Плотины были прорваны: вся страна превратилась въ одно огромное озеро, изъ котораго города, съ своими валами и колокольнями, выдавались подобно островамъ. Враги принуждены были спасаться отъ гибели поспѣшнымъ отступленіемъ. Людовикъ, иногда находившій нужнымъ являться во главѣ своихъ войскъ, но вообще охотнѣе предпочитавшій дворецъ лагерю, заблаговременно возвратился наслаждаться лестью поэтовъ и улыбками дамъ въ новонасажденныхъ аллеяхъ Версаля.
Положеніе дѣлъ быстро перемѣнилось. Исходъ морской войны былъ сомнителенъ; на сушѣ Соединенныя Провинціи добились отдыха; а отдыхъ, хотя и короткій, былъ безконечно важенъ. Встревоженныя обширными замыслами Людовика, обѣ отрасли Австрійскаго дома взялись за оружіе. Испанія и Голландія, разъединенныя воспоминаніемъ о старинныхъ обидахъ и униженіяхъ, были примирены близостью общей опасности. Изъ всѣхъ частей Германіи войска устремились къ Рейну. Англійское правительство уже издержало всѣ фонды, добытые ограбленіемъ государственныхъ кредиторовъ. Отъ Сити нельзя было ожидать никакой ссуды. Попытка собрать подати именемъ короля тотчасъ произвела бы возстаніе; а Людовикъ, которому приходилось теперь выдерживать борьбу противъ половины Европы, не былъ въ состояніи доставить средства къ обузданію англійскаго народа. Необходимо было созвать парламентъ.
Поэтому, весною 1673 года палаты опять собрались послѣ отсрочки, длившейся около двухъ лѣтъ. Клиффордъ, получившій титулъ пера и должность лорда-казначея, и Ашли, получившій титулъ графа Шафтсвёри и должность лорда-канцлера, были лицами, на которыхъ король преимущественно положился какъ на парламентскихъ вождей. Земская партія немедленно начала нападать на политику Кабали. Нападеніе было произведено не штурмомъ, а медленными и паукообразными апрошами. Общины сначала подавали надежду оказать поддержку внѣшней политикѣ короля, но настаивали, чтобы онъ купилъ эту поддержку отреченіемъ отъ всей своей системы внутренней политики. Ихъ первою цѣлью было добиться отмѣны деклараціи объ индульгенціи. Изъ всего множества непопулярныхъ мѣръ, принятыхъ правительствомъ, самою непопулярною было обнародованіе этой деклараціи. Самыя противоположныя чувства были оскорблены такимъ либеральнымъ актомъ, совершеннымъ такимъ деспотическимъ образомъ. Всѣ враги религіозной свободы и всѣ друзья гражданской свободы оказались на одной и той же сторонѣ; а эти два класса составляли 19/20 націи. Ревностный епископалъ протестовалъ противъ милости, оказанной какъ паписту, такъ и пуританину. Пуританинъ, хотя и могъ радоваться прекращенію гоненія, которое его измучило, однако чувствовалъ мало благодарности за терпимость, которую долженъ былъ дѣлить съ антихристомъ. И всѣ англичане, цѣнившіе свободу и законъ, съ безпокойствомъ видѣли глубокое вторженіе прерогативы въ область законодательной власти.
Нужно чистосердечно признаться, что конституціонный вопросъ былъ тогда не совсѣмъ чуждъ неясности. Наши древніе короли несомнѣнно присвоивали себѣ, какъ юридически, такъ и фактически, право отмѣнять дѣйствіе уголовныхъ законовъ. Судилища признавали это право. Парламенты позволяли ему проявляться безпрепятственно. Отрицать, вопреки прецедентамъ и авторитетамъ, что доля такого права была присуща коронѣ, ~ осмѣливались не многіе даже изъ членовъ Земской партіи, А между тѣмъ ясно было, что, не будь у этой прерогативы предѣла, англійское правительство почти не могло бы отличаться отъ чистаго деспотизма. Что предѣлъ былъ, это вполнѣ допускали и король и его министры. Вопросъ заключался въ томъ, находилась ли декларація объ индульгенціи внутри или внѣ этого предѣла; но ни той, ни другой партіи не удавалось провести такой черты, которая бы выдержала критику. Нѣкоторые противники правительства жаловались, что декларація отмѣняла не менѣе сорока статутовъ. Но отчего же отмѣна сорока незаконнѣе отмѣны одного? Нашелся ораторъ, выразившій мнѣніе, что король могъ, согласно съ конституціей, разрѣшать отъ дурныхъ, но не отъ хорошихъ законовъ. Нечего объяснять, какъ нелѣпо такое различіе. Ученіе, которое, кажется, было общепринятымъ въ палатѣ общинъ, состояло въ томъ, что разрѣшительная власть ограничивалась свѣтскими дѣлами и не простиралась на законы, изданные для обезпеченія установленной религіи. Но такъ какъ король былъ верховнымъ главою церкви, то казалось бы, — если только онъ мало-мальски обладалъ разрѣшительною властью, — что онъ могъ законно обладать этою властью и тамъ, гдѣ дѣло касалось церкви. Когда придворные, въ свою очередь, попытались обозначить границы этой прерогативы, попытки ихъ имѣли успѣха не болѣе, чѣмъ усилія оппозиціи[46].
Дѣло въ томъ, что разрѣшительная власть была великою аномаліею въ политикѣ. Она была совершенно несовмѣстна въ теоріи съ началами смѣшаннаго проявленія; но она развилась во времена, когда народъ мало заботился о теоріяхъ. Она не очень грубо злоупотреблялась на практикѣ. Поэтому, она была терпима и мало-по-малу пріобрѣла родъ давности. Наконецъ, послѣ долгаго промежутка, въ просвѣщенномъ вѣкѣ и при стеченіи важныхъ обстоятельствъ, она была употреблена въ размѣрахъ дотолѣ неслыханныхъ и съ цѣлью общененавистною. Она была тотчасъ подвергнута строгому разбору. Представители націи на первыхъ порахъ, конечно, не осмѣлились признать ее совершенно противною конституціи. Но они начали догадываться, что она была въ прямомъ противорѣчіи съ духомъ конституціи и могла бы, еслибъ осталась необузданною, превратить англійское правленіе изъ ограниченной въ абсолютную монархію.
Подъ вліяніемъ такихъ опасеній, общины отказались признать отмѣна право короля разрѣшать, конечно, не отъ всѣхъ уголовныхъ статутовъ, но отъ уголовныхъ статутовъ въ дѣлахъ церковныхъ, и дали ему ясно понять, что если бы онъ не отрекся отъ этого права, то онѣ не назначили бы ему никакихъ субсидій для Голландской войны. Онъ одно время показывалъ нѣкоторую наклонность поставить все на карту; но Людовикъ убѣдительно совѣтовалъ ему покориться необходимости и подождать лучшихъ временъ, когда французскія войска, теперь занятыя трудною борьбою на материкѣ, могли бы служить къ подавленію неудовольствія въ Англіи. Въ самой Кабали начали обнаруживаться признаки разъединенія и предательства. Шафтсбери, съ обычною своею прозорливостью, увидѣлъ, что насильственная реакція близка и что все клонилось къ кризису, подобному кризису 1640 года. Онъ рѣшилъ, что такой кризисъ не. долженъ застичь его въ положеніи Страффорда. Поэтому, онъ круто повернулъ въ другую сторону и призналъ въ палатѣ лордовъ, что декларація была незаконна. Король, такимъ образомъ покинутый своимъ союзникомъ и канцлеромъ, уступилъ, отмѣнилъ декларацію и торжественно обѣщалъ никогда не придавать ей значенія прецедента.
Даже и эта уступка была недостаточна. Общины, не довольствуясь тѣмъ, что принудили своего государя уничтожить индульгенцію, исторгли потомъ у него невольное согласіе на знаменитый законъ, имѣвшій силу вплоть до царствованія Георга IV. Этотъ законъ, извѣстный подъ названіемъ Test Act’d, требовалъ, чтобы всѣ лица, занимавшія какую-либо гражданскую или военную должность, давали супрематическую присягу, подписывали декларацію противъ пресуществленія и публично принимали причастіе по обрядамъ Англійской церкви. Вступленіе выражало непріязнь только къ папистамъ; но узаконивающія статьи едва ли были неблагопріятнѣе для папистовъ, чѣмъ для самаго суроваго класса пуританъ. Пуритане, впрочемъ, устрашенные очевидною наклонностью двора къ папизму и обнадеженные нѣкоторыми епископалами въ томъ, что, какъ только католики будутъ дѣйствительно обезоружены, облегченіе тотчасъ распространится на протестантскихъ нонконформистовъ, почти не противились биллю; король, съ своей стороны, крайне нуждавшійся въ деньгахъ, не дерзнулъ отказать ему въ своемъ соизволеніи. Актъ прошелъ; и вслѣдствіе его герцогъ іоркскій принужденъ былъ сложить съ себя высокій санъ лорда генералъ-адмирала.
До этого времени общины не протестовали противъ Голландской войны. Но когда король, взамѣнъ осторожно удѣленныхъ денегъ, покинулъ весь свой планъ внутренней политики, онѣ стремительно напали на его внѣшнюю политику. Онѣ потребовали, чтобы онъ навсегда удалилъ Боккингама и Лодердаля изъ своихъ совѣтовъ, и назначили комитетъ для обсужденія вопроса: надлежало ли обвинить Арлингтона въ государственной измѣнѣ. Въ короткое время Кабали не стало. Клиффордъ, единственный изъ пятерыхъ, имѣвшій какое-нибудь право считаться честнымъ человѣкомъ, отказался дать новую присягу, сложилъ съ себя бѣлый жезлъ и удалился въ свое помѣстье. Арлингтонъ промѣнялъ постъ статсъ-секретаря на покойную и почетную должность въ придворномъ штатѣ. Шафтсбёри и Боккингамъ примирились съ оппозиціею и явились во главѣ бурной демократіи Сити. Лодердаль, впрочемъ, по прежнему остался министромъ шотландскихъ дѣлъ, въ которыя англійскій парламентъ не могъ вмѣшиваться.
Затѣмъ общины начали понуждать короля къ заключенію мира съ Голландіею и положительно объявили, что онѣ только въ такомъ случаѣ назначили бы субсидіи на войну, если бы оказалось, что непріятель упорно отказывался согласиться на разумныя условія. Карлъ нашелъ нужнымъ отложить всякую мысль объ исполненіи Дуврскаго трактата до болѣе удобной поры и польстить націи притворнымъ возвращеніемъ къ политикѣ Тройственнаго союза. Темпль, который, во время господства Кабали, жилъ въ уединеніи среди книгъ и цвѣточныхъ грядъ, былъ вызванъ изъ своего уголка. При его посредничествѣ, заключенъ былъ сепаратный миръ съ Соединенными Провинціями; и онъ снова сдѣлался посломъ въ Гагѣ, гдѣ присутствіе его считалось надежнымъ залогомъ искренности его двора.
Главное управленіе дѣлами было теперь ввѣрено сэру Томасу Осборну, іоркширскому баронету, обнаружившему въ палатѣ общинъ превосходные, таланты къ парламентскимъ занятіямъ и преніямъ. Осборнъ получилъ мѣсто лорда-казначея и вскорѣ былъ пожалованъ титуломъ графа Данби. Онъ былъ не такой человѣкъ, личность котораго, если мѣрить ее какимъ-нибудь высокимъ мѣриломъ нравственности, оказалась бы заслуживающею похвалы. Онъ былъ жаденъ къ богатству и почестямъ, растлѣнъ самъ и растлитель другихъ. Кабаль завѣщала ему искусство подкупать парламенты, искусство пока еще грубое и почти не обѣщавшее того рѣдкаго совершенства, до котораго оно было доведено въ слѣдующемъ столѣтіи. Онъ значительно усовершенствовалъ систему первыхъ изобрѣтателей. Они подкупали только ораторовъ; ему же могъ продавать себя всякій, кто имѣлъ право голоса. Однако новаго министра не должно смѣшивать съ дуврскими переговорщиками. Онъ не былъ лишенъ чувствъ англичанина и протестанта и, заботясь о собственныхъ интересахъ, никогда не забывалъ вполнѣ интересовъ своей родины и религіи. Онъ желалъ, правда, возвеличить прерогативу; но средства, которыми онъ предполагалъ возвеличить ее, рѣзко отличались отъ тѣхъ, которыя придумывались Арлингтономъ и Клиффордомъ. Мысль объ утвержденіи самовластія посредствомъ призыва на помощь чужеземныхъ войскъ и низведенія королевства на степень зависимаго княжества никогда не приходила ему въ голову. Его планъ былъ собрать вокругъ монархіи тѣ классы, которые были непоколебимыми союзниками монархіи во время смутъ предшествовавшаго поколѣнія и которые были отвращены отъ нея послѣдующими преступленіями и заблужденіями двора. Съ помощью старинныхъ кавалеровъ, нобльменовъ, сельскихъ джентльменовъ, духовенства и университетовъ, можно было бы, полагалъ онъ, сдѣлать Карла, конечно, не абсолютнымъ государемъ, но государемъ почти не менѣе могущественнымъ, чѣмъ нѣкогда была Елисавета.
Побуждаемый этими чувствами, Данби замыслилъ обезпечить кавалерской партіи исключительное обладаніе всею политическою властью, какъ исполнительною, такъ и законодательною. А потому въ 1675 году предложенъ былъ лордамъ билль, постановлявшій, чтобы никто не занималъ какой бы то ни было должности и не засѣдалъ ни въ той, ни въ другой изъ палатъ парламента, не присягнувши предварительно въ томъ, что онъ считаетъ сопротивленіе королевской власти во всѣхъ случаяхъ преступнымъ и никогда не будетъ пытаться измѣнить устройство церкви и государства. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, пренія, голосованія и протесты, вызванные этимъ предложеніемъ, держали страну въ возбужденномъ состояніи. Оппозиція въ палатѣ лордовъ, подъ предводительствомъ двухъ членовъ Кабали, Боккингама и Шафтсбери, желавшихъ примириться съ націею, была безпримѣрно горяча и упорна и наконецъ увѣнчалась успѣхомъ. Билль, правда, не былъ отвергнутъ, но былъ замедленъ, искаженъ и наконецъ покинутъ.
Такъ произвольна и такъ исключительна была система внутренней политики Данби. Мнѣнія его касательно внѣшней политики дѣлали ему болѣе чести. Они въ самомъ дѣлѣ были прямо противоположны мнѣніямъ Кабали и мало чѣмъ отличались отъ мнѣній Земской партіи. Онъ горько сѣтовалъ объ униженномъ состояніи, до котораго была доведена Англія, и болѣе энергически, чѣмъ вѣжливо, объявлялъ, что завѣтнымъ его желаніемъ было вколотить во Французовъ надлежащее почтеніе къ ней. Онъ такъ мало скрывалъ свои чувства, что на одномъ большомъ пиру, въ собраніи именитѣйшихъ сановниковъ государства и церкви, не совсѣмъ прилично наполнилъ свой стаканъ на погибель всѣхъ, кто былъ противъ войны съ фракціею. Дѣйствительно, онъ съ радостью увидѣлъ бы свое отечество въ союзѣ съ державами, которыя были тогда соединены между собою противъ Людовика, и для этого желалъ поставить Ткмиля, виновника Тройственнаго союза, во главѣ управленія, завѣдывавшаго иностранными дѣлами. Но власть перваго министра была ограниченна. Въ самыхъ конфиденціальныхъ письмахъ своихъ онъ жаловался, что ослѣпленіе его повелителя препятствовало Англіи занять надлежащее мѣсто между европейскими націями. Карлъ былъ ненасытно алченъ къ французскому золоту; онъ вовсе не покидалъ надежды на возможность современемъ утвердить абсолютную монархію съ помощью французскаго оружія и по обѣимъ этимъ причинамъ желалъ поддержать доброе согласіе съ версальскимъ дворомъ.
Такимъ образомъ государь клонился къ одной системѣ внѣшней политики, а министръ къ другой, діаметрально противоположной. Правда, ни государь, ни министръ, не имѣли привычки преслѣдовать какую-нибудь цѣль съ неуклоннымъ постоянствомъ. Каждый изъ нихъ по временамъ уступалъ докучливости другаго. Ихъ противоположныя наклонности и взаимныя уступки придавали всей администраціи необыкновенно капризный характеръ. Карлъ иногда, по легкомыслію и лѣности, позволялъ Данби принимать мѣры, которыя Людовикъ считалъ смертельными для себя обидами. Съ другой стороны, Данби, не желая оставить свой высокій постъ, иногда унижался до угожденій, причинявшихъ ему горькую скорбь и стыдъ. Король былъ доведенъ до согласія на бракъ леди Маріи, старшей дочери и вѣроятной наслѣдницы герцога іоркскаго, съ Вильгельмомъ Оранскимъ, заклятымъ врагомъ Франціи и наслѣдственнымъ поборникомъ Реформаціи. Мало того: храбрый графъ Оссори, сынъ Ормонда, былъ посланъ на помощь голландцамъ съ частью британскихъ войскъ, которыя въ кровопролитнѣйшемъ сраженіи цѣлой войны блистательно оправдали національную репутацію упорной храбрости. Съ другой стороны, лордъ-казначей принужденъ былъ не только смотрѣть сквозь пальцы на нѣкоторыя позорныя денежныя сдѣлки между своимъ повелителемъ и версальскимъ дворомъ, но и принимать, неохотно, правда, и нелюбезно, участіе въ этихъ сдѣлкахъ.
Между тѣмъ Земская партія увлекалась двумя сильными чувствами въ два противоположныя направленія. Народные вожди страшились величія Людовика, который не только противо стоялъ всей силѣ континентальнаго союза, но и одерживалъ партіи, верхъ надъ союзниками. Однако они страшились ввѣрить своему королю средства для обузданія Франціи, дабы эти средства не были употреблены на уничтоженіе вольностей Англіи. Борьба между этими опасеніями, изъ которыхъ каждое было совершенно законно, дѣлала то, что политика оппозиціи казалась такою же странною и непостоянною, какъ и политика двора. Общины до тѣхъ поръ требовали войны съ Франціею, пока король, побуждаемый Данби склониться на ихъ желаніе, не обнаружилъ готовности уступить и не сталъ набирать войска. Но, лишь только онѣ увидѣли, что наборъ начался, страхъ, внушенный имъ Людовикомъ, уступилъ мѣсто страху, внушенному имъ болѣе близкою опасностью. Онѣ стали бояться, чтобы новыя войска не были употреблены на такое дѣло, въ которомъ Карлъ былъ заинтересованъ гораздо болѣе, чѣмъ въ защитѣ Фландріи. Онѣ поэтому отказали въ субсидіяхъ и потребовали распущенія войскъ съ такими же громкими криками, съ какими только-что требовали приготовленій къ войнѣ. Историки, строго порицавшіе это непостоянство, повидимому, недостаточно принимали въ разсчетъ затруднительное положеніе подданныхъ, имѣющихъ основаніе думать, что ихъ государь умышляетъ съ иностранною и враждебною державою противъ ихъ вольностей. Откажешь ему въ военныхъ средствахъ, оставишь государство беззащитнымъ. Но дашь ему военныя средства, можетъ быть, только вооружишь его противъ государства. При такихъ обстоятельствахъ, нерѣшительность не можетъ считаться доказательствомъ ни безчестности, ни даже слабости.
Эти опасенія были старательно поддерживаемы французскимъ королемъ. Онъ долгое время держалъ Англію въ бездѣйствіи обѣщаніемъ поддержать престолъ противъ парламента. Теперь же, встревоженный тѣмъ, что патріотическіе совѣты Данби, казалось, могли одержать верхъ въ кабинетѣ, началъ онъ возбуждать парламентъ противъ престола. Между Людовикомъ и Земскою партіею одно, и только одно, было общимъ: глубокое недовѣріе къ Карлу. Если бы Земская партія могла быть увѣренною, что ея государь имѣлъ въ виду только войну противъ Франціи, она ревностно поддержала бы его. Если бы Людовикъ могъ быть увѣреннымъ, что новые наборы назначались только для войны противъ англійской конституціи, онъ не сдѣлалъ бы никакой попытки помѣшать имъ. Но непостоянство и вѣроломство Карла были таковы, что французское правительство и англійская оппозиція, не сходившіяся ни въ чемъ иномъ, сходились въ недовѣріи къ его увѣреніямъ и одинаково желали оставлять его безъ денегъ и безъ войска. Между Карильономъ, посломъ Людовика, и тѣми англійскими политиками, которые всегда высказывали и, дѣйствительно, искренно чувствовали величайшій страхъ и отвращеніе къ французскому преобладанію, начались переговоры. Честнѣйшій членъ Земской партіи, лордъ Вилліамъ Россель, сынъ графа Бедфорда, не посовѣстился уговариваться съ иностранною миссіею о томъ, какимъ образомъ поставить своего государя въ затруднительное положеніе. Этимъ ограничивалась вся вина Росселя. И принципы и богатство дѣлали его недоступнымъ всѣмъ гнуснымъ соблазнамъ; но есть слишкомъ много основаній думать, что его сообщники были менѣе щекотливы. Несправедливо было бы обвинять ихъ въ крайней безнравственности взяточничества съ цѣлью вредить отчизнѣ. Напротивъ, они желали служить ей; но невозможно отрицать того, что они были настолько низки и грубы, что получали отъ иностраннаго государя плату за услуги родинѣ. Между тѣми, кого нельзя оправдать отъ этого унизительнаго обвиненія, былъ одинъ человѣкъ, который слыветъ въ народѣ олицетвореніемъ патріотизма и, не смотря на нѣкоторыя большія нравственныя и умственныя заблужденія, имѣетъ законное основаніе называться героемъ, философомъ и патріотомъ. Невозможно безъ прискорбія видѣть такое имя въ спискѣ пенсіонеровъ Франціи. Отчасти, впрочемъ, утѣшительно думать, что въ наше время общественный дѣятель былъ бы сочтенъ утратившимъ всякое чувство долга и стыда, если бы не отвергнулъ искушенія, побѣдившаго добродѣтель и гордость Альджернона Сидни.
Слѣдствіемъ этихъ интригъ было то, что Англія, хотя порою и принимала угрожающее положеніе, однако оставалась бездѣйственною до тѣхъ поръ, пока континентальная война, длившаяся около семи лѣтъ, не кончилась въ 1678 году Нимвегенскимъ трактатомъ. Соединенныя Провинціи, которыя въ 1672 году, казалось, были на краю совершенной погибели, добились почетныхъ и выгодныхъ условій. Общая молва приписывала это чудесное спасеніе, искусству и мужеству молодаго штатгальтера. Его слава прогремѣла во всей Европѣ, особенно же между англичанами, которые считали его однимъ изъ своихъ принцевъ и радовались тому, что онъ былъ мужемъ ихъ будущей королевы. Франція удержала за собою многіе важные города въ Нидерландахъ и большую провинцію Франшъ-Коптё. Почти вся потеря была понесена дряхлою Испанскою монархіею.
Спустя нѣсколько мѣсяцевъ по окончаніи военныхъ дѣйствій крайнія на материкѣ, въ англійской политикѣ произошелъ великій кризисъ. Къ такому кризису дѣла клонились въ теченіе восемнадцати лѣтъ. Какъ ни былъ великъ запасъ популярности, съ которымъ король началъ свое управленіе, весь онъ давно былъ истраченъ. За вѣрноподданническимъ энтузіазмомъ послѣдовало глубокое нерасположеніе. Общественное настроеніе отступило назадъ на такое разстояніе, какое оно прошло съ 1640 по 1660 годъ, и опять было въ томъ состояніи, въ которомъ оно находилось, когда собрался Долгій парламентъ.
Господствовавшее неудовольствіе слагалось изъ многихъ чувствъ. Однимъ изъ нихъ была уязвленная національная гордость. Тогдашнее поколѣніе видѣло Англію, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, равноправною союзницею Франціи, побѣдительницею Голландіи и Испаніи, владычицею моря, грозою Рима, главою протестантскаго дѣла. Ея средства не уменьшились, и можно было бы ожидать, что она при законномъ королѣ, сильномъ привязанностью и добровольнымъ повиновеніемъ подданныхъ, будетъ пользоваться въ Европѣ по крайней мѣрѣ такимъ же уваженіемъ, какимъ пользовалась при узурпаторѣ, который долженъ былъ напрягать всю свою бдительность и энергію, чтобы держать въ уздѣ мятежный народъ. А между тѣмъ она, вслѣдствіе безсилія и низости своихъ правителей, пала такъ низко, что любое нѣмецкое или итальянское княжество, выставлявшее въ поле 3,000 человѣкъ, было, въ сравненіи съ нею, болѣе важнымъ членомъ политической системы.
Съ чувствомъ національнаго униженія смѣшивалось опасеніе за гражданскую свободу. Слухи, неясные, правда, но, быть можетъ, тѣмъ болѣе тревожные, были неясными, приписывали двору обдуманный умыселъ противъ всѣхъ конституціонныхъ правъ англичанъ. Носилась даже молва, что этотъ умыселъ положено было привести въ исполненіе посредствомъ иностраннаго оружія. Мысль о такомъ посредничествѣ волновала кровь въ жилахъ даже кавалеровъ. Нѣкоторыя изъ лицъ, всегда проповѣдывавшихъ ученіе о несопротивленіи въ полномъ его объемѣ, стали теперь поговаривать, что у этого ученія былъ извѣстный предѣлъ. Если бы иностранное войско было призвано для обузданія націи, они не отвѣчали бы за свое терпѣніе.
Но ни національная гордость, ни опасеніе за общественную свободу, не имѣли такого сильнаго вліянія на духъ народа, какъ ненависть къ римско-католической религіи. Эта ненависть сдѣлалась одною изъ господствующихъ страстей общества и была такъ же сильна въ невѣжественныхъ и нечестивыхъ людяхъ, какъ и въ тѣхъ, которые были протестантами по убѣжденію. Жестокости царствованія Маріи, жестокости, которыя даже въ самомъ точномъ и умѣренномъ повѣствованіи возбуждаютъ справедливое омерзѣніе и которыя въ популярныхъ мартирологахъ описывались неточно и неумѣренно, заговоры противъ Елисаветы, въ особенности же Пороховой заговоръ, укоренили въ сердцахъ простонародья глубокое и горькое чувство, поддерживавшееся ежегодными поминками, молитвами, потѣшными огнями и процессіями. Надлежитъ прибавить, что тѣ классы, которые особенно отличались привязанностью къ престолу, духовенство и помѣстное джентри, имѣли особенныя причины смотрѣть на Римскую церковь съ отвращеніемъ. Духовенство трепетало за свои бенефиціи; помѣстное джентри — за свои аббатства и большія десятины[47]. Пока воспоминаніе о правленіи «святыхъ» было еще свѣжо, ненависть къ папизму уступала до нѣкоторой степени мѣсто ненависти къ пуританству; но въ теченіе восемнадцати лѣтъ, прошедшихъ со времени Реставраціи, ненависть къ пуританству ослабѣла, а ненависть къ папизму усилилась. Условія Дуврскаго трактата въ точности были извѣстны очень немногимъ, но кое-кякіе слухи распространились въ публикѣ. Общимъ мнѣніемъ было то, что протестантской религіи готовился великій ударъ. Король подозрѣвался многими въ склонности къ Риму. Его братъ и вѣроятный наслѣдникъ извѣстенъ былъ какъ изувѣрный католикъ. Первая герцогиня іоркская умерла католичкою. Іаковъ, вопреки предостереженіямъ палаты общинъ, вступилъ потомъ въ бракъ съ другою католичкою, моденскою принцессою Маріею. Если бы отъ этого брака родились сыновья, можно было основательно опасаться, что они были бы воспитаны въ католицизмѣ и что на англійскомъ престолѣ царилъ бы длинный рядъ государей, враждебныхъ установленной вѣрѣ. Конституція незадолго передъ тѣмъ была нарушена для защиты католиковъ отъ уголовныхъ законовъ. Союзникъ, который преимущественно, въ теченіе многихъ лѣтъ, управлялъ англійскою политикою, былъ не только католикъ, но и гонитель реформатскихъ церквей. При такихъ обстоятельствахъ, не удивительно, что простой народъ готовъ былъ опасаться возвращенія временъ той, которую онъ называлъ Кровавою Маріею.
Такимъ образомъ нація была въ такомъ настроеніи, что малѣйшая искра могла причинить пожаръ. Въ это время огонь былъ подложенъ въ двухъ мѣстахъ разомъ подъ огромную массу горючаго матеріала, и въ одно мгновеніе вся она обнялась пламенемъ.
Французскій дворъ, знавшій, что Данби былъ его смертельнымъ врагомъ, искусно ухитрился погубить его, выдавши его за своего друга. Людовикъ, чрезъ посредничество Ральфа Монтетъю, безчестнаго и безстыднаго человѣка, находившагося во Франціи въ качествѣ англійскаго посланника, представилъ палатѣ общинъ доказательства, что лордъ-казначей участвовалъ въ испрашиваніи вайтголльскимъ дворомъ у двора версальскаго извѣстной суммы денегъ. Это открытіе произвело естественное дѣйствіе. Въ сущности, лордъ-казначей былъ преданъ въ жертву парламенту не за проступки свои, а за свои заслуги, не потому, что онъ былъ соучастникомъ въ преступномъ дѣлѣ, а потому, что онъ былъ самымъ несговорчивымъ и неуслужливымъ соучастникомъ. Но о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя, въ приговорѣ потомства, значительно смягчили его вину, современники ничего не знали. Въ ихъ глазахъ онъ былъ маклеръ, продавшій Англю Франціи. Ясно было, что его величіе кончилось, и сомнительно было, уцѣлѣетъ ли его голова.
Но броженіе, возбужденное этимъ открытіемъ, было слабо въ сравненіи съ волненіемъ, какое возникло, когда разнесся слухъ объ открытіи большаго Папистскаго заговора. Нѣкто Титъ Отсъ, священнослужитель Англійской церкви, безпорядочною жизнью и еретическимъ ученіемъ навлекъ на себя месть своихъ духовныхъ начальниковъ, былъ принужденъ оставить свою бенефицію и съ тѣхъ поръ постоянно велъ позорную и бродяжническую жизнь. Однажды онъ выдалъ себя за католика и прожилъ нѣкоторое время на материкѣ въ англійскихъ коллегіяхъ іезуитскаго ордена. Въ этихъ семинаріяхъ онъ слышалъ много нелѣпыхъ толковъ о наилучшихъ средствахъ обратить Англію вновь къ истинной церкви. Изъ такихъ данныхъ составилъ онъ чудовищную сказку, похожую скорѣе на бредъ больнаго, нежели на происшествіе, когда-либо случившееся въ дѣйствительномъ мірѣ. Папа, говорилъ онъ, ввѣрилъ управленіе Англіею іезуитамъ. Іезуиты, посредствомъ патентовъ за печатью своего общества, назначили католическихъ священнослужителей, нобльменовъ и джентльменовъ на всѣ высшія должности въ церкви и государствѣ. Паписты уже однажды сожгли Лондонъ. Они пытались сжечь его вновь. Они въ настоящую минуту замышляли поджечь всѣ суда на Темзѣ. Они должны были возстать по сигналу и перерѣзать всѣхъ своихъ протестантскихъ сосѣдей. Въ то же самое время Французская армія должна была сдѣлать высадку въ Ирландіи. Всѣ главные государственные люди и духовныя лица Англіи должны были по, гибнуть насильственною смертью. Три или четыре плана было составлено для умерщвленія короля. Его предполагали заколоть. Его предполагали отравить лекарствомъ. Его предполагали застрѣлять серебряными пулями. Общественное мнѣніе было въ такомъ болѣзненномъ и возбужденномъ состояніи, что простонародье тотчасъ повѣрило этимъ небылицамъ; а два событія, случившіяся въ скоромъ времени, побудили даже нѣкоторыхъ разсудительныхъ людей подозрѣвать, что сказка, хотя очевидно искаженная и преувеличенная, могла имѣть нѣкоторое основаніе.
Эдуардъ Кольманъ, очень дѣятельный, но не очень-то честный, католическій интригантъ, находился въ числѣ обвиненныхъ. Въ его бумагахъ произведенъ былъ обыскъ. Оказалось, что онъ только-что уничтожилъ большую часть ихъ. Но уцѣлѣвшая частица заключала въ себѣ мѣста, которыя сильно предубѣжденнымъ умамъ могли показаться подтвержденіемъ свидѣтельства Отса. Конечно, при нелицепріятномъ толкованіи, мѣста эти являются просто-на-просто выраженіемъ надеждъ, какія положеніе дѣлъ, пристрастія Карла, еще болѣе сильныя пристрастія Іакова и отношенія, существовавшія между французскимъ и англійскимъ дворами, могли естественно возбуждать въ душѣ католика, горячо преданнаго интересамъ своей церкви. Но страна не была тогда расположена къ нелицепріятному толкованію писемъ папистовъ. Общее мнѣніе, не лишенное нѣкотораго правдоподобія, упорно стояло на томъ, что если бумаги, оставленныя безъ вниманія какъ неважныя, были исполнены такого подозрительнаго содержанія, то въ тѣхъ документахъ, которые были тщательно преданы огню, должна была заключаться какая-нибудь великая преступная тайна.
Спустя нѣсколько дней, сдѣлалось извѣстнымъ, что сэръ Эдмондсвёри Годфри, почтенный мировой судья, отбиравшій показанія Отся противъ Кольмана, исчезъ. Начались розыски, и трупъ Годфри найденъ былъ на полѣ близъ Лондона. Ясно было, что покойный умеръ насильственною смертью. Ясно было также, что онъ не былъ жертвою разбойниковъ. Его судьба — до сихъ поръ тайна. Одни думаютъ, что онъ самъ наложилъ на себя руку; другіе, что онъ былъ убитъ какимъ-нибудь личнымъ врагомъ. Самое невѣроятное предположеніе заключается въ томъ, что онъ былъ умерщвленъ партіею, враждебною двору, съ цѣлью придать достовѣрность сказкѣ о заговорѣ. Самое вѣроятное предположеніе, судя по всему, кажется, заключается въ томъ, что какой-нибудь рьяный католикъ, доведенный до бѣшенства лжесплетеніями Отся и оскорбленіями толпы и не дѣлавшій строгаго различія между вѣроломнымъ обвинителемъ и невиннымъ судьею, удовлетворилъ свою злобу такою местью, какой исторія гонимыхъ сектъ представляетъ слишкомъ много примѣровъ. Если оно было такъ, то убійца долженъ былъ впослѣдствіи горько проклинать свое злодѣяніе и неблагоразуміе. Столица и цѣлая нація обезумѣли отъ ярости и страха. Строгость уголовныхъ законовъ, начинавшая ослабѣвать, была усилена вновь. Повсюду судьи занимались обыскиваніемъ домовъ и захватываніемъ бумагъ. Всѣ тюрьмы наполнились папистами. Лондонъ имѣлъ видъ города въ осадномъ положеніи. Милиція была подъ ружьемъ цѣлую ночь. Сдѣланы были приготовленія для баррикадированія большихъ дорогъ. По улицамъ расхаживали патрули. Кругомъ Вайтголля были поставлены пушки. Ни одинъ гражданинъ не считалъ себя безопаснымъ, если не имѣлъ при себѣ небольшаго цѣпа, наполненнаго свинцомъ, для размозженія папистскихъ убійцъ. Трупъ умерщвленнаго судьи былъ выставленъ въ теченіе нѣсколькихъ дней на показъ огромному множеству народа, послѣ чего былъ преданъ землѣ съ странными и грозными церемоніями, обличавшими скорѣе страхъ и жажду мщенія, нежели скорбь или религіозную надежду. Палаты настояли, чтобы въ подвалахъ, надъ которыми онѣ засѣдали, была поставлена стража, для охраненія ихъ отъ вторичнаго Пороховаго заговора. Всѣ ихъ мѣры были однородны съ этими требованіями. Съ царствованія Елисаветы, отъ членовъ палаты общинъ всегда требовалась супрематическая присяга. Нѣкоторые католики, однако, ухитрились такъ истолковать эту присягу, что могли давать ее безъ зазрѣнія совѣсти. Теперь къ ней была прибавлена болѣе строгая формула отреченія отъ папской власти, и католическіе лорды впервые лишились своихъ мѣстъ въ парламентѣ. Противъ королевы приняты были строгія резолюціи. Общины заключили одного изъ статсъ-секретарей въ тюрьму за то, что онъ скрѣплялъ патенты на имя джентльменовъ, которые не были искренними протестантами. Онѣ обвинили лорда-казначея въ государственной измѣнѣ. Этого мало: онѣ до того забыли ученіе, которое, пока воспоминаніе о междоусобной войнѣ было еще свѣжо, сами же громко провозглашали, что даже покусились исторгнуть изъ рукъ короля главное начальство надъ милиціею. До такого раздраженія довели восемнадцать лѣтъ дурнаго управленія самый вѣрноподданный парламентъ, какой когда-либо собирался въ Англіи.
Однако можетъ показаться страннымъ, что король, даже въ такой крайности, отважился сдѣлать воззваніе къ народу, потому что народъ былъ еще болѣе раздраженъ, чѣмъ его представители. Нижняя палата, при всемъ своемъ неудовольствіи, заключала въ себѣ гораздо большее число кавалеровъ, нежели на какое можно было разсчитывать въ случаѣ новыхъ выборовъ. Но правительство думало, что распущеніе положитъ конецъ преслѣдованію лорда-казначея, преслѣдованію, которое, по всей вѣроятности, могло бы вывести на чистую воду всѣ преступныя тайны французскаго союза и тѣмъ причинить крайнюю личную непріятность и затрудненіе Карлу. Поэтому, въ январѣ 1679, парламентъ, существовавшій постоянно съ начала 1661 года, былъ распушенъ, и разосланы были предписанія о производствѣ общихъ выборовъ.
Нѣсколько недѣль сряду борьба во всей странѣ отличалась выборы яростью и упорствомъ безпримѣрными. Истрачены были неслыханныя суммы. Употреблены были новыя уловки. Памфлетисты того времени замѣчали какъ нѣчто необыкновенное, что лошади были нанимаемы за большую плату для перевоза избирателей. Обычай дробить помѣстья для увеличенія числа голосовъ ведетъ свое начало отъ этой достопамятной борьбы. Диссентерскіе проповѣдники, долгое время скрывавшіеся въ мирныхъ уголкахъ отъ преслѣдованія, вышли изъ своихъ убѣжищъ и переѣзжали изъ деревни въ деревню, съ цѣлью воспламенить рвеніе разсѣяннаго народа Божія. Негодованіе противъ правительства быстро усиливалось. Большинство новыхъ членовъ явилось въ Вестминстеръ въ настроеніи, мало чѣмъ отличавшемся отъ настроенія ихъ предшественниковъ, которые отправили Страффорда и Лода въ Тоуэръ.
Между тѣмъ судебныя мѣста, которыя, среди политическихъ волненій, должны быть надежными убѣжищами для невинныхъ всѣхъ партій, позорили себя такими дикими страстями и такими грязными взятками, какія не встрѣчались даже на выборахъ. Сказка Отса хотя и была достаточною, чтобъ потрясти цѣлое государство, однако, пока не подтвердилась бы другими свидѣтельствами, была бы недостаточною, чтобъ погубить ничтожнѣйшаго изъ тѣхъ, кого обвинялъ онъ, потому что, по древнимъ англійскимъ законамъ, для утвержденія обвиненія въ измѣнѣ необходимы два свидѣтеля. Но удача перваго обманщика произвела естественныя слѣдствія. Въ нѣсколько недѣль онъ изъ нищеты и ничтожества возвысился до богатства, до могущества, сдѣлавшаго его грозою принцевъ и нобльменовъ, и до такой извѣстности, которая для низкихъ и злыхъ душъ имѣетъ всѣ прелести славы. Онъ не долго оставался безъ пособниковъ и соперниковъ. Одинъ негодяй, по имени Карстерзъ, снискивавшій себѣ пропитаніе въ Шотландіи тѣмъ, что ходилъ, переодѣтый, на молитвенныя сходки диссентеровъ и потомъ доносилъ на проповѣдниковъ, явился коноводомъ. За нимъ послѣдовалъ Бедло, отъявленный плутъ, и вскорѣ изъ всѣхъ притоновъ разврата, игорныхъ домовъ и долговыхъ тюремъ Лондона хлынули лжесвидѣтели губить своими клятвами католиковъ. Одинъ явился съ разсказомъ объ арміи изъ 30,000 человѣкъ, которые должны были собраться подъ видомъ пилигримовъ въ Коруньѣ и оттуда отправиться моремъ въ Валлисъ. Другому было обѣщано причтеніе къ лику святыхъ и 500 фунтовъ за умерщвленіе короля. Третій зашелъ въ харчевню въ Ковентгарденѣ и тамъ слышалъ, какъ одинъ богатый католическій банкиръ клялся, въ слухъ передъ всѣми гостями и прислужниками, убить еретическаго тирана. Отсъ, боясь, чтобы его подражатели не затмили его, вскорѣ прибавилъ обширное дополненіе къ своему первоначальному разсказу. Онъ съ чудовищнымъ безстыдствомъ утверждалъ, между прочимъ, будто бы онъ однажды стоялъ за полуотворенною дверью и подслушалъ, какъ королева объявляла, что она рѣшилась дать согласіе на умерщвленіе своего супруга. Чернь вѣрила, а высшія власти показывали видъ, что вѣрили, даже такимъ выдумкамъ. Главные судьи государства были продажны, жестоки и трусливы. Вожди Земской партіи поощряли господствовавшее заблужденіе. Правда, почтеннѣйшіе изъ нихъ сами заблуждались до того, что считали большую часть свидѣтельствъ о заговорѣ истиною. Такіе люди какъ Шафтсбёри и Боккингамъ, безъ сомнѣнія, догадывались, что вся эта исторія была сказкою. Но эта сказка была имъ на руку; а смерть невиннаго человѣка безпокоила ихъ загрубѣлую совѣсть не болѣе, чѣмъ смерть куропатки. Присяжные раздѣляли чувства, которыя тогда были общи всей націи, и, поощряемые судьями, предавались этимъ чувствамъ, неумѣренно. Толпа рукоплескала Отсу и его сообщникамъ, преслѣдовала криками и камнями свидѣтелей, являвшихся въ защиту обвиненныхъ, и ревѣла отъ радости, когда приговоръ объявлялъ подсудимыхъ виновными. Тщетно ссылались несчастные на почтенный характеръ своего прошлаго: умы были одержимы вѣрою, что, чѣмъ добросовѣстнѣе былъ папистъ, тѣмъ вѣроятнѣе было его участіе въ ковахъ противъ протестантскаго правительства. Тщетно пытались они, передъ тѣмъ какъ повиснуть, рѣшительно утверждать, что они невинны: общее мнѣніе твердило, что истый папистъ считалъ всякую ложь, полезную для своей церкви, не только извинительною, но и похвальною.
Между тѣмъ какъ мнимое правосудіе проливало невинную кровь, собрался новый парламентъ, и таково было неистовство преобладавшей партіи, что даже люди, молодость которыхъ прошла среди революцій, люди, помнившіе осужденіе Страффорда, покушеніе противъ пяти членовъ, уничтоженіе палаты лордовъ и казнь короля, съ ужасомъ глядѣли на положеніе общественныхъ дѣлъ. Обвиненіе Данби было начато вновь. Онъ ходатайствовалъ о королевскомъ помилованіи; но общины отнеслись къ ходатайству съ презрѣніемъ и настояли, чтобъ процессъ продолжался. Данби, впрочемъ, не былъ ихъ главною цѣлью. Онѣ были убѣждены, что единственнымъ способомъ дѣйствительнаго обезпеченія вольностей и религіи націи было исключеніе герцога іоркскаго изъ порядка престолонаслѣдія.
Король былъ въ большомъ затрудненіи. Онъ настоялъ, чтобы его братъ, видъ котораго распалялъ чернь до бѣшенства, удалился на время въ Брюссель; но эта уступка, повидимому, не произвела никакого благопріятнаго дѣйствія. Партія круглоголовыхъ получила теперь рѣшительный перевѣсъ. На сторону этой партіи клонились милліоны людей, которые во время Реставраціи клонились на сторону прерогативы. Изъ старыхъ кавалеровъ одни раздѣляли господствовавшій страхъ папизма, а другіе, озлобленные неблагодарностью государя, для котораго они принесли столько жертвъ, глядѣли на его плачевное положеніе такъ же безпечно, какъ онъ дотолѣ глядѣлъ на ихъ злополучіе. Даже англиканское духовенство, оскорбленное и встревоженное отступничествомъ герцога іоркскаго, до того поощряло оппозицію, что охотно присоединяло свой голосъ къ воплю противъ католиковъ.
Въ этой крайности король прибѣгнулъ къ сэру Вилліаму Темплю. Изъ всѣхъ оффиціальныхъ лицъ того времени Темплѣ сохранилъ самое чистое имя. Тройственный союзъ былъ его дѣломъ. Онъ отказался отъ всякаго участія въ политикѣ Кабали и, пока эта администрація управляла дѣлами, жилъ совершенно частнымъ человѣкомъ. Онъ покинулъ свое убѣжище по призыву Данби, заключилъ миръ между Англіею и Голландіею и принималъ главное участіе въ устройствѣ брака принцессы Маріи съ ея двоюроднымъ братомъ, принцемъ Оранскимъ. Такимъ образомъ ему принадлежала честь всѣхъ немногихъ хорошихъ дѣлъ, сдѣланныхъ правительствомъ со времени Реставраціи. Изъ многочисленныхъ преступленій и заблужденій послѣднихъ восемнадцати лѣтъ ни одно не могло быть приписано ему. Его частная жизнь, хотя и не строгая, была прилична; его обхожденіе нравилось народу; подкупить его нельзя было ни титулами, ни деньгами. Личность этого почтеннаго государственнаго человѣка имѣла, впрочемъ, нѣкоторые недостатки. Его патріотизмъ былъ слабоватъ. Онъ слишкомъ дорожилъ своимъ покоемъ и личнымъ своимъ достоинствомъ и съ малодушнымъ страхомъ отступалъ передъ отвѣтственностью. И дѣйствительно, его привычки не приспособили его къ дѣятельной роли въ состязаніяхъ нашихъ внутреннихъ факцій. Онъ достигъ пятидесятилѣтнаго возраста, ни разу не засѣдая въ англійскомъ парламентѣ; его служебная опытность была почти всецѣло пріобрѣтена при иностранныхъ дворахъ. Онъ справедливо почитался однимъ изъ первыхъ дипломатовъ въ Европѣ; но таланты и совершенства дипломата весьма отличаются отъ тѣхъ, которые дѣлаютъ политика способнымъ руководить палатою общинъ въ тревожныя времена.
Предложенный имъ планъ обнаруживалъ замѣчательное остроуміе. Не будучи глубокимъ философомъ, Темпль болѣе многихъ дѣловыхъ людей размышлялъ объ общихъ началахъ государственнаго устройства; при томъ его умъ былъ развитъ историческими занятіями и путешествіями въ чужихъ краяхъ. Онъ, кажется, распознавалъ яснѣе большинства своихъ современниковъ одну изъ причинъ затрудненій, которыми было обременено правительство. Характеръ англійской конституціи постепенно измѣнялся. Парламентъ медленно, но постоянно, пріобрѣталъ перевѣсъ надъ прерогативою. Черта между законодательною и исполнительною властями была въ теоріи по прежнему рѣзко обозначенною, но на практикѣ съ каждымъ днемъ становилась слабѣе и слабѣе. Теорія конституціи говорила, что король имѣлъ право самъ назначать своихъ министровъ, но палата общинъ изгнала Кларендона, Кабаль и Данби, одного за другимъ, изъ управленія дѣлами. Теорія конституціи говорила, что одинъ лишь король имѣлъ власть заключить миръ и вести войну; но палата общинъ принудила его заключить миръ съ Голландіею и едва не принудила вести войну съ Франціею. Теорія конституціи говорила, что одинъ лишь король имѣлъ право рѣшать, въ какихъ случаяхъ можно было миловать преступниковъ; но онъ такъ боялся палаты общинъ, что въ эту минуту не могъ отважиться спасти отъ висѣлицы людей, о которыхъ хорошо зналъ, что они были невинными жертвами клятвопреступленія.
Темпль, повидимому, желалъ обезпечить законодательному собранію его несомнѣнныя конституціонныя права и въ то же время отвратить, по возможности, дальнѣйшія его вторженія въ область исполнительной администраціи. Съ этою цѣлью онъ рѣшился поставить между государемъ и парламентомъ учрежденіе, которое бы ослабляло силу ихъ столкновенія. Было учрежденіе, древнее, весьма почтенное и признанное закономъ, которое, по его мнѣнію, могло быть преобразовано такъ, что удовлетворяло бы условіямъ этой задачи. Онъ рѣшился дать тайному совѣту новый характеръ и новое назначеніе въ государственномъ устройствѣ. Число совѣтниковъ ограничилъ онъ тридцатью. Пятнадцать изъ нихъ долженствовали быть главными сановниками государства, юстиціи и религіи. Другіе пятнадцать должны были состоять изъ неслужащихъ нобльменовъ и джентльменовъ съ независимымъ состояніемъ и высокую репутаціею. Никакого особеннаго кабинета не должно было существовать. Всѣ тридцать членовъ должны были быть посвящаемы во всѣ политическія тайны и приглашаемы во всѣ засѣданія; а король долженъ былъ объявить, что онъ во всѣхъ случаяхъ будетъ руководствоваться ихъ совѣтами.
Темпль, кажется, думалъ, что посредствомъ этой комбинаціи онъ обезпечитъ разомъ и націю отъ произвола короля и короля отъ посягательствъ парламента. Съ одной стороны, крайне невѣроятно было, чтобы такіе планы, какіе составлялись Кабалью, могли быть предлагаемы для обсужденія въ собраніи, состоявшемъ изъ тридцати именитыхъ людей, половина которыхъ не была связана съ дворомъ никакими узами выгоды. Съ другой стороны, можно было надѣяться, что общины, довольныя гарантіею противъ дурнаго управленія, которую представлялъ имъ подобный тайный совѣтъ, охотнѣе, чѣмъ въ послѣднее время, ограничились бы своими строго законодательными обязанностями и уже не считали бы необходимымъ вмѣшиваться во всѣ подробности исполнительной администраціи.
Этотъ планъ, не недостойный въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ способностей своего автора, былъ ошибоченъ въ основаніи. Новое вѣдомство было полу-кабинетомъ, полу-парламентомъ и, подобно почти всѣмъ прочимъ комбинаціямъ, какъ механическимъ, такъ и политическимъ, придуманнымъ для служенія двумъ совершенно рознымъ цѣлямъ, не успѣло достичь ни той, ни другой. Оно было слишкомъ обширно и слишкомъ раздѣлено, чтобъ быть хорошимъ административнымъ учрежденіемъ. Оно было слишкомъ тѣсно связано съ короною, чтобъ быть хорошимъ контрольнымъ учрежденіемъ. Оно заключало въ себѣ именно столько популярныхъ элементовъ, сколько нужно было, чтобы сдѣлать его дурнымъ государственнымъ совѣтомъ, негоднымъ для храненія тайнъ, для веденія щекотливыхъ переговоровъ и для управленія военными дѣлами. А между тѣмъ эти популярные элементы отнюдь не были достаточны, чтобы обезпечить націю отъ дурнаго управленія. Поэтому, планъ, если бы онъ былъ даже добросовѣстно испытанъ, едва ли могъ бы увѣнчаться успѣхомъ; но онъ былъ испытанъ недобросовѣстно. Король былъ измѣнчивъ и вѣроломенъ; парламентъ былъ раздраженъ и несправедливъ; а матеріалы, изъ которыхъ былъ составленъ новый совѣтъ, хотя, быть можетъ, и наилучшіе для того вѣка, все еще были плохи.
Начало новой системы было, впрочемъ, встрѣчено общею радостью, потому что народъ былъ расположенъ считать всякую перемѣну улучшеніемъ. Онъ былъ доволенъ также и нѣкоторыми новыми назначеніями. Шафтсбёри, ставшій его любимцемъ, получилъ должность лорда-президента. Россель и нѣкоторые другіе именитые члены Земской партіи присягнули на вѣрность службы въ совѣтѣ. Но черезъ нѣсколько дней опять все разстроилось. Неудобства такого многолюднаго кабинета были такъ велики, что самъ Темпль согласился нарушить одно изъ основныхъ, постановленныхъ имъ, правилъ и сдѣлаться однимъ изъ членовъ маленькаго союза, который въ сущности управлялъ всѣмъ. Къ нему присоединились три другіе министра, Артуръ Капель, графъ Эссексъ, Дйоржъ Савилль, виконтъ Галифаксъ, и Робертъ Спенсеръ, графъ Сондерландъ.
О графѣ Эссексѣ, занимавшемъ тогда постъ перваго коммиссара казначейства, достаточно сказать, что онъ былъ человѣкъ положительныхъ, хотя и не блестящихъ, дарованій, серьёзнаго и меланхолическаго характера, состоялъ въ связи съ Земскою партіею и въ это время искренно желалъ устроить, на условіяхъ благодѣтельныхъ для государства, примиреніе между этою партіей и престоломъ.
Между государственными людьми того вѣка Гэлифаксъ былъ по геніяльности первымъ. Его умъ былъ плодовитъ, остеръ и обширенъ. Его изящное, ясное и одушевленное краснорѣчіе, при серебряныхъ звукахъ его голоса, было наслажденіемъ палаты лордовъ. Его разговоръ блестѣлъ мыслью, фантазіею и остроуміемъ. Его политическія сочиненія, по литературнымъ своимъ достоинствамъ, весьма заслуживаютъ изученія и даютъ ему полное право числиться между англійскими классиками. Съ вѣсомъ, пріобрѣтеннымъ такими великими и разнообразными талантами, онъ соединялъ все вліяніе, какое принадлежитъ высокому сану и огромному состоянію. А между тѣмъ онъ былъ менѣе счастливъ въ политикѣ, чѣмъ многіе изъ тѣхъ, которые пользовались мёньшими преимуществами. Дѣйствительно, умственныя его особенности, дѣлающія его сочиненія цѣнными, часто мѣшали ему въ борьбахъ практической жизни. Онъ всегда смотрѣлъ на текущія событія не съ той точки зрѣнія, съ которой они обыкновенно представляются человѣку, участвующему въ нихъ, а съ той, съ которой они, по прошествіи многихъ лѣтъ, представляются историку-философу. При такомъ направленіи ума, онъ не могъ долго дѣйствовать отъ души съ какимъ бы то ни было союзомъ людей. Всѣ предразсудки, всѣ крайности обѣихъ великихъ партій въ государствѣ возбуждали его презрѣніе. Онъ пренебрегалъ низкими уловками и неразумными криками демагоговъ. Еще болѣе пренебрегалъ онъ ученіями о божественномъ правѣ и страдательномъ повиновеніи. Онъ безпристрастно глумился надъ пустосвятствомъ епископала и надъ пустосвятствомъ пуританина. Онъ одинаково не понималъ, какимъ образомъ человѣкъ могъ ратовать противъ церковныхъ праздниковъ и стихарей, и какимъ образомъ человѣкъ могъ преслѣдовать другаго человѣка за то, что тотъ ратовалъ противъ нихъ. По натурѣ онъ былъ тѣмъ, что въ наше время называется консерваторомъ. Въ теоріи онъ былъ республиканцемъ. Даже когда боязнь анархіи и презрѣніе къ народнымъ иллюзіямъ побуждали его присоединяться на время къ защитникамъ деспотической власти, умъ его всегда оставался на сторонѣ Локка и Мильтона. Въ самомъ дѣлѣ, его шутки надъ наслѣдственною монархіею бывали иногда таковы, что скорѣе приличествовали бы какому-нибудь члену клуба Телячьей головы[48], нежели члену тайнаго совѣта Стюартовъ. Въ религіи онъ былъ такъ далекъ отъ изувѣрства, что строгіе судьи называли его атеистомъ, но это обвиненіе онъ горячо отвергалъ; и дѣйствительно, хотя онъ иногда и давалъ поводъ къ соблазну злоупотребленіемъ своихъ рѣдкихъ способностей аргументаціи и осмѣиванія серьёзныхъ предметовъ, однако кажется, онъ отнюдь не былъ нечувствительнымъ къ религіознымъ впечатлѣніямъ.
Онъ былъ главою тѣхъ политиковъ, которыхъ обѣ великія партіи презрительно называли триммерами[49]. Вмѣсто того, чтобъ обижаться этимъ прозвищемъ, онъ принялъ его какъ почетный титулъ и весьма ловко защищалъ достоинство этого названія. Все хорошее, говорилъ онъ, колеблется между крайностями. Умѣренный поясъ колеблется между климатомъ, въ которомъ люди жарятся, и климатомъ, въ которомъ они мерзнутъ. Англійская церковь колеблется между анабаптистскимъ изступленіемъ и папистскою летаргіею. Англійская конституція колеблется между турецкимъ деспотизмомъ и польскою анархіею. Добродѣтель есть не что иное, какъ середина между склонностями, изъ которыхъ каждая, доведенная до крайности, становится порокомъ. Мало того: совершенство самого Верховнаго Существа состоитъ въ строгомъ равновѣсіи атрибутовъ, изъ которыхъ ни одинъ не могъ бы получить перевѣса надъ другими, безъ нарушенія всего нравственнаго и физическаго строя вселенной[50]. Такимъ образомъ Галифаксъ былъ триммеромъ по принципу. Онъ былъ триммеромъ и по природнымъ качествамъ головы и сердца. Умъ у него былъ острый, скептическій, неистощимо плодовитый на различія и возраженія, вкусъ утонченный, чувство смѣшнаго необыкновенное, нравъ тихій и миролюбивый, но разборчивый и отнюдь не расположенный ни къ недоброжелательству, ни къ восторженному удивленію. Такой человѣкъ не могъ долго оставаться постояннымъ союзникомъ какой бы то ни было политической партіи. Его, однако, не должно смѣшивать съ обыкновенною толпою переметчиковъ. Хотя онъ и переходилъ, подобно имъ, съ одной стороны на другую, но его переходъ всегда былъ въ направленіи, противоположномъ ихъ переходамъ. Онъ не имѣлъ ничего общаго съ тѣми, которые бросаются изъ крайности въ крайность и которые смотрятъ на партію, ими покинутую, со злобою, далеко превосходящею злобу постоянныхъ враговъ. Его мѣсто было между враждебными частями общества, и онъ никогда не отклонялся далеко отъ предѣловъ той или другой изъ нихъ. Партія, къ которой онъ принадлежалъ въ данную минуту, была партіею, которую онъ въ ту минуту жаловалъ наименѣе, потому что она была партіею, о которой онъ въ ту минуту имѣлъ самое точное понятіе. Поэтому, онъ всегда былъ строгъ къ своимъ ярымъ союзникамъ и всегда былъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ своими умѣренными противниками. Каждая факція въ день своего наглаго и мстительнаго торжества подвергалась его порицанію; каждая факція, побѣжденная и преслѣдуемая, находила въ немъ покровителя. Къ вѣчной чести его надлежитъ упомянуть, что онъ пытался спасти тѣ жертвы, судьба которыхъ оставила самое темное пятно на именахъ какъ виговъ, такъ и торіевъ.
Онъ весьма отличился въ оппозиціи и тѣмъ навлекъ на себя такую сильную королевскую немилость, что былъ допущенъ въ совѣтъ тридцати лишь послѣ большихъ затрудненій и долгихъ пререканій. Какъ только, впрочемъ, достигъ онъ положенія при дворѣ, прелесть его обхожденія и бесѣды сдѣлала его любимцемъ. Онъ былъ серьёзно встревоженъ бурнымъ характеромъ народнаго неудовольствія. Онъ полагалъ, что свобода была пока безопасна, а порядокъ и законная власть находились въ опасности. Вслѣдствіе этого, онъ, по своему обыкновенію, присоединился къ слабѣйшей сторонѣ. Быть можетъ, его обращеніе было не совсѣмъ безкорыстно. Изученіе и размышленіе, освободившія его отъ многихъ грубыхъ предразсудковъ, не помѣшали ему остаться рабомъ грубыхъ страстей. Въ деньгахъ онъ не нуждался, и нѣтъ никакого доказательства, чтобъ онъ когда-либо добывалъ ихъ такими средствами, которыя въ тотъ вѣкъ даже строгіе судьи считали бы безчестными; но санъ и власть сильно прельщали его. Правда, онъ утверждалъ, что онъ смотрѣлъ на титулы и высокія должности, какъ на приманки, которыя могли соблазнять однихъ лишь глупцовъ, что онъ ненавидѣлъ суету, пышность и торжественность и что завѣтнымъ его желаніемъ было убѣжать отъ шума и блеска Вайтголля въ тихія рощи, окружавшія его древній замокъ въ Роффордѣ; но поведеніе его плохо согласовалось съ его увѣреніями. По истинѣ, онъ желалъ внушать уваженіе разомъ и придворнымъ и философамъ, возбуждать удивленіе достиженіемъ высокихъ отличій и въ то же самое время возбуждать удивленіе пренебреженіемъ къ нимъ.
Сондерландъ былъ статсъ-секретаремъ. Въ этомъ человѣкѣ политическая безнравственность вѣка олицетворялась самымъ яркимъ образомъ. Природа надѣлила его острымъ умомъ, безпокойнымъ и злобнымъ нравомъ, холоднымъ сердцемъ и низкою душою. Онъ прошелъ такую школу, которая развила всѣ его пороки до самой пышной зрѣлости. По вступленіи въ публичную жизнь, онъ провелъ нѣсколько лѣтъ въ дипломатическихъ должностяхъ за границею и былъ нѣкоторое время посланникомъ во Франціи. Всякое званіе имѣетъ свои особенныя искушенія. Нѣтъ никакой несправедливости сказать, что дипломаты, какъ классъ, всегда болѣе отличались ловкостью, искусствомъ, съ какимъ они пріобрѣтаютъ довѣріе тѣхъ, съ кѣмъ имѣютъ дѣло, и легкостью, съ какою они поддѣлываются подъ тонъ всякаго общества, въ которое допускаются, нежели благороднымъ энтузіазмомъ или строгою прямотою; отношенія же между Карломъ и Людовикомъ были таковы, что ни одинъ англійскій нобльменъ не могъ долго оставаться во Франціи посланникомъ и сохранить какое-нибудь патріотическое или почтенное чувство. Сондерландъ вышелъ изъ дурной школы, въ которой былъ воспитанъ, лукавымъ, гибкимъ, безстыднымъ, свободнымъ отъ всякихъ предразсудковъ и лишеннымъ всякихъ принциповъ. Онъ былъ, но, фамильнымъ связямъ, кавалеромъ, но съ кавалерами не имѣлъ ничего общаго. Они были ревностными поборниками монархіи и осуждали въ теоріи всякое сопротивленіе. Но у нихъ были мужественныя англійскія сердца, которыя никогда не потерпѣли бы дѣйствительнаго деспотизма. Онъ, напротивъ, питалъ вялую теоретическую склонность къ республиканскимъ учрежденіямъ, которыя уживались въ немъ съ полною готовностью быть на практикѣ самымъ раболѣпнымъ орудіемъ произвольной власти. Подобно многимъ другимъ мастерскимъ льстецамъ и посредникамъ, онъ былъ гораздо искуснѣе въ умѣньи разгадывать характеры и пользоваться слабостями отдѣльныхъ лицъ, нежели въ умѣньѣ распознавать чувства большихъ массъ и предусматривать наступленіе, большихъ переворотовъ. Онъ былъ ловокъ въ интригѣ, и трудно было даже хитрымъ и опытнымъ людямъ, обстоятельно предупрежденнымъ о его вѣроломствѣ, противиться обаянію его обхожденія и не давать вѣры его увѣреніямъ въ привязанности. Но онъ такъ былъ занятъ наблюденіемъ и ухаживаніемъ за частными лицами, что позабылъ изучить настроеніе націи. Поэтому, онъ грубо ошибался въ разсчетѣ относительно всѣхъ важнѣйшихъ событій того времени. Всякій значительный приливъ и отливъ общественнаго мнѣнія застигалъ его въ расплохъ; а люди, не бывшіе въ состояніи понять, какимъ образомъ такой искусный человѣкъ могъ не видѣть того, что ясно распознавалось клубными политиками, иногда приписывали глубокому соображенію то, что въ сущности было простыми промахами.
Только въ частной бесѣдѣ раскрывались его превосходныя способности. Въ королевскомъ кабинетѣ, или въ какомъ-нибудь маленькомъ кружкѣ, онъ пользовался огромнымъ вліяніемъ, но въ засѣданіяхъ совѣта былъ молчаливъ, а въ палатѣ лордовъ никогда и рта не раскрывалъ.
Четыре довѣренныхъ совѣтника короны вскорѣ нашли, что ихъ положеніе было затруднительно и возбуждало противъ нихъ ненависть. Прочіе члены совѣта роптали на отличіе, несовмѣстное съ обѣщаніями короля; а нѣкоторые изъ нихъ, съ Шафтсбёри во главѣ, снова принялись за ревностную оппозицію въ парламентѣ. Волненіе, пріостановленное послѣдними перемѣнами, быстро усилилось болѣе прежняго. Тщетно предлагалъ Карлъ даровать общинамъ какое угодно обезпеченіе протестантской религіи, лишь бы онѣ не касались порядка престолонаслѣдія. Онѣ не хотѣли и слышать о компромиссѣ. Онѣ желали билля объ исключеніи и ничего инаго, кромѣ билля объ исключеніи. Король, поэтому, черезъ нѣсколько недѣль послѣ своего всенароднаго обѣщанія не дѣлать шагу безъ вѣдома новаго совѣта, явился въ палату лордовъ, не заявивши о своемъ намѣреніи въ совѣтѣ, и отсрочилъ парламентъ.
День этой отсрочки — 26 мая 1679 года — великая эра въ нашей исторіи, ибо въ этотъ день Habeas Corpus Act утвержденъ королевскою подписью. Со времени Великой Хартіи, законъ относительно личной свободы англичанъ въ сущности былъ почти тотъ же, что и теперь; но онъ не достигалъ цѣли за недостаткомъ строгой системы процедуры. Потребность была не въ новомъ правѣ, а въ быстромъ и вѣрномъ средствѣ возстановленія права. Такое средство представлялъ Habeas Corpus Act. Король охотно отказалъ бы въ своемъ согласіи на эту мѣру; но онъ готовился аппелировать народу по вопросу о престолонаслѣдіи и потому не могъ отважиться въ такую критическую минуту отвергнуть билль, въ высшей степени популярный.
Въ тотъ же день англійская печать сдѣлалась на короткое время свободною. Въ старину типографщики состояли подъ строгимъ надзоромъ суда Звѣздной палаты. Долгій парламентъ уничтожилъ Звѣздную палату, но, вопреки философскимъ и краснорѣчивымъ возраженіямъ Мильтона, установилъ и поддерживалъ цензуру. Вскорѣ послѣ Реставраціи изданъ былъ актъ, воспретившій печатаніе недозволенныхъ книгъ, и постановлено было, чтобы актъ этотъ оставался въ силѣ до конца первой сессіи ближайшаго парламента. Этотъ срокъ теперь наступилъ, и король самымъ актомъ отпуска палатъ освободилъ печать.
Вскорѣ за отсрочкою послѣдовали распущеніе и новые общіе выборы. Рвеніе и сила оппозиціи достигли крайнихъ предѣловъ. Крикъ въ пользу билля объ исключеніи раздавался громче, чѣмъ когда-либо, и съ этимъ крикомъ смѣшивался другой крикъ, воспламенявшій кровь толпы, но возбуждавшій сожалѣніе и тревогу во всѣхъ благоразумныхъ друзьяхъ свободы. Не только права герцога іоркскаго, явнаго паписта, но и права обѣихъ его дочерей, искреннихъ и ревностныхъ протестантокъ, подвергались нападкамъ. Народъ съ увѣренностью утверждалъ, что старшій побочный сынъ короля родился въ законномъ бракѣ и былъ законнымъ наслѣдникомъ престола.
Карлъ, скитаясь на материкѣ, встрѣтился въ Гагѣ съ Люси Вальтерсъ, уроженкою Валлиса, дѣвушкою необыкновенной красоты, но недалекаго ума и распутнаго нрава. Она сдѣлалась его наложницею и подарила его сыномъ. Недовѣрчивый любовникъ могъ бы усомниться, потому что барыня эта имѣла нѣсколько поклонниковъ и не слыла жестокою ни къ кому изъ нихъ. Карлъ, однако, тотчасъ повѣрилъ ей на-слово и полюбилъ маленькаго Джемса Крафтса, какъ тогда называли мальчика, такою безпредѣльно нѣжною любовью, какой почти нельзя было ожидать отъ этой холодной и безпечной натуры. Вскорѣ послѣ Реставраціи, молодой любимецъ, обучившійся во Франціи всему, что тогда считалось необходимымъ для образованнаго джентльмена, появился въ Вайтголлѣ. Онъ былъ помѣщенъ во дворцѣ, окруженъ пажами и допущенъ къ пользованію разными отличіями, которыя дотолѣ предоставлялись однимъ лишь принцамъ королевской крови. Его женили, когда онъ былъ еще несовершеннолѣтнимъ юношею, на Аннѣ Скоттъ, наслѣдницѣ благороднаго дома Бокклю. Онъ принялъ ея фамилію и получилъ съ ея рукою огромныя ея имѣнія. Состояніе, пріобрѣтенное имъ посредствомъ этого супружества, оцѣнивалось въ народѣ не менѣе, какъ въ 10,000 фунтовъ годоваго дохода. Титулы и милости посущественнѣе титуловъ сыпались на него щедрою рукою. Онъ былъ сдѣланъ герцогомъ Монмутомъ въ Англіи, герцогомъ Бокклю въ Шотландіи, кавалеромъ ордена Подвязки, оберъ-шталмейстеромъ, командиромъ первой роты лейбъ-гвардіи, главнымъ судьею Эйра къ югу отъ Трента и канцлеромъ Кембриджскаго университета. И публикѣ не казался онъ недостойнымъ своей высокой доли. Наружность у него была необыкновенно красива и привлекательна, нравъ мягокъ, манеры изящны и ласковы. Не смотря на свое распутство, онъ плѣнилъ сердца пуританъ. Не смотря на явное участіе въ постыдномъ нападеніи на сэра Джона Ковентри, онъ легко снискалъ себѣ прощеніе у Земской партіи. Даже суровые моралисты признавали, что при такомъ дворѣ едва ли слѣдовало ожидать строгой супружеской вѣрности отъ человѣка, который еще ребенкомъ былъ соединенъ бракомъ съ другимъ ребенкомъ. Даже патріоты охотно извиняли своенравнаго мальчика въ томъ, что онъ отплатилъ неумѣренною местью за обиду, нанесенную его отцу. Пятно, оставленное на немъ любовными похожденіями и полуночными драками, скоро было заглажено похвальными подвигами. Когда Карлъ и Людовикъ соединили свои силы противъ Голландіи, Монмутъ получилъ начальство надъ англійскими вспомогательными войсками, посланными на материкъ, и заявилъ себя храбрымъ солдатомъ и не дурнымъ офицеромъ. По возвращеніи, онъ оказался самымъ популярнымъ человѣкомъ въ королевствѣ. Ничего не было заповѣднаго для него, кромѣ короны, да и самая корона казалась не безусловно недостижимою для него. Различіе, какое самымъ неразумнымъ образомъ дѣлалось между нимъ и высшею знатью, произвело худыя послѣдствія. Когда онъ былъ еще мальчикомъ, ему дозволялась надѣвать шляпу въ аудіенцъ-залѣ, между тѣмъ какъ Говарды и Сеймуры стояли вокругъ него безъ шляпъ. Когда умирали иностранные государи, онъ, въ знакъ траура по нимъ, облекался въ длинную багряницу, которую не дозволялось носить ни одному изъ подданныхъ, за исключеніемъ герцога іоркскаго и принца Рупрехта. Естественно, что эти вещи должны были побудить его смотрѣть на себя какъ на законнаго принца изъ дома Стюартовъ. Карлъ, даже въ зрѣломъ возрастѣ, былъ преданъ своимъ удовольствіямъ и невнимателенъ къ своему достоинству. Трудно было не вѣрить, что онъ двадцати лѣтъ тайно вступилъ въ бракъ съ женщиною, красота которой очаровала его и которою нельзя было овладѣть на болѣе легкихъ условіяхъ. Пока Монмутъ былъ еще дитятею, а герцогъ іоркскій считался еще протестантомъ, молва ходила по всей странѣ и даже въ кругахъ, которые должны были имѣть точныя свѣдѣнія, что король былъ женатъ на Люси Вальтерсъ и что, не будь на свѣтѣ неправды, сынъ Люси былъ бы принцемъ Валлійскимъ. Много было толковъ о какой-то черной шкатулкѣ, въ которой, по народному повѣрью, хранился брачный договоръ. Когда Монмутъ вернулся изъ Нидерландовъ съ высокою репутаціею храбраго полководца, а герцогъ іоркскій оказался членомъ церкви, ненавистной огромному большинству націи, эта пустая басня получила важное значеніе. Въ пользу ея не было ни малѣйшаго доказательства. Противъ нея была торжественная декларація короля, учиненная передъ совѣтомъ и по его повелѣнію сообщенная народу. Но толпа, всегда падкая на романическія приключенія, жадно всосала въ себя сказку о тайномъ бракѣ и черной шкатулкѣ. Нѣкоторые вожди оппозиціи дѣйствовали-въ этомъ случаѣ такъ же, какъ дѣйствовали они относительно еще болѣе гнусной басни Отся, и поддакивали небылицѣ, которою должны были бы пренебречь. Участіе, какое народъ принималъ въ томъ, кого считалъ поборникомъ истинной религіи и законнымъ наслѣдникомъ британскаго престола, поддерживалось всяческими хитростями. Когда Монмутъ прибылъ въ Лондонъ около полуночи, городскія власти приказали сторожамъ возвѣстить радостное событіе по улицамъ Сити, народъ покинулъ свои ложа, потѣшные огни были зажжены, окна были иллюминованы, церкви были отворены, и веселый звонъ раздался со всѣхъ колоколенъ. На пути въ столицу, онъ повсюду встрѣчалъ не менѣе великолѣпный и гораздо болѣе восторженный пріемъ, нежели короли, когда они совершали путешествія по государству. Онъ былъ сопровождаемъ изъ замка въ замокъ длинными кавалькадами вооруженныхъ джентльменовъ и йоменовъ. Города высылали на встрѣчу ему все свое населеніе. Избиратели тѣснились вокругъ него съ увѣреніями, что онъ могъ располагать ихъ голосами по произволу. Притязанія его дошли до того, что онъ не только выставлялъ на своемъ щитѣ англійскихъ львовъ и французскія лиліи безъ лѣвой полосы, которая, по законамъ геральдики, должна была пересѣкать ихъ въ знакъ его незаконнаго рожденія, но даже дерзалъ прикасаться къ больнымъ для исцѣленія ихъ отъ золотухи[51]. Въ то же самое время не пренебрегалъ онъ ничѣмъ, посредствомъ чего можно было пріобрѣсти любовь простаго народа. Онъ крестилъ дѣтей у крестьянъ, присоединялся ко всѣмъ сельскимъ забавамъ, боролся, дрался на палкахъ и, самъ въ сапогахъ, обгонялъ въ запуски проворныхъ бѣгуновъ въ башмакахъ.
Странно, что два раза, въ весьма критическіе моменты нашей исторіи, вожди протестантской партіи сдѣлали одну и ту же ошибку и этою ошибкою подвергли сильной опасности свою родину и религію. По-смерти Эдуарда VI, они выставили не имѣвшую даже тѣни наслѣдственнаго права леди Іоанну не только противъ своего врага, Маріи, но и противъ Елисаветы, истинной надежды Англіи и Реформаціи. Вслѣдствіе этого самые почтенные протестанты, съ Елисаветою во главѣ, принуждены были стать за-одно съ папистами. Такимъ же точно образомъ, спустя 130 лѣтъ, часть оппозиціи, выставивши Монмута претендентомъ короны, посягнула не только на права Іакова, котораго она справедливо считала неумолимымъ врагомъ ея вѣры и вольностей, но и на права принца и принцессы Оранскихъ, которые явно отличались и положеніемъ и личными качествами, какъ защитники всѣхъ свободныхъ правленій и всѣхъ реформатскихъ церквей.
Черезъ нѣсколько лѣтъ безразсудство этого образа дѣйствій сдѣлалось очевиднымъ. Теперь же популярность Монмута составляла большую часть силы оппозиціи. Выборы шли противъ двора; день, назначенный для собранія палатъ, приближался; а потому необходимо было, чтобы король принялъ какія-нибудь рѣшительныя мѣры. Его совѣтники уже различали первые слабые признаки перемѣны общественнаго настроенія и надѣялись, что онъ простымъ замедленіемъ столкновенія будетъ въ состояніи обезпечить себѣ побѣду. Онъ, поэтому, даже не спросивши мнѣнія совѣта тридцати, рѣшился отсрочить новый парламентъ, прежде чѣмъ палаты приступили къ своимъ занятіямъ. Въ то же самое время герцогъ іоркскій, возвратившійся изъ Брюсселя, получилъ приказаніе отправиться въ Шотландію и было назначенъ главою администраціи этого королевства.
Правительственный планъ Темпля былъ теперь явно покинутъ и очень скоро забытъ. Тайный совѣтъ снова сдѣлался тѣмъ, чѣмъ былъ прежде. Шафтсбёри и его политическіе единомышленники отказались отъ мѣстъ. Самъ Темпль, обыкновенно такъ поступавшій въ безпокойныя времена, удалился въ свой садъ и въ свою библіотеку. Эссексъ оставилъ казначейство и примкнулъ къ оппозиціи. Но Галифаксъ, возмущенный и встревоженный неистовствомъ старинныхъ своихъ союзниковъ, и Сондерландъ, никогда не покидавшій мѣста, пока могъ удержать его за собою, остались въ королевской службѣ.
Отставки, послѣдовавшія при этомъ случаѣ, открыли путь къ величію новому ряду соискателей. Два государственные человѣка, достигнувшіе впослѣдствіи высшаго отличія, какого только можетъ достигнуть британскій подданный, вскорѣ начали обращать на себя большую долю общественнаго вниманія. Это были Лоренсъ Гайдъ и Сидни Годольфинъ.
Лоренсъ Гайдъ былъ вторымъ сыномъ канцлера Кларендона и братомъ первой герцогини іоркской. У него были отличныя дарованія, усовершенствованныя парламентскою и дипломатическою опытностью; но недостатки его характера значительно ослабляли дѣйствительную силу его способностей. Посредникъ и придворный, онъ тѣмъ не менѣе никогда не научился искусству обуздывать или скрывать душевныя свои движенія. Когда ему везло, онъ былъ наглъ и хвастливъ; когда онъ испытывалъ неудачу, его ничѣмъ не прикрытое огорченіе удвоивало торжество его враговъ. Очень легкихъ задирокъ было достаточно, чтобы воспламенить его гнѣвъ; а въ гнѣвѣ онъ говорилъ желчныя вещи, которыя самъ забывалъ тотчасъ, какъ только успокоивался, но которыя другіе помнили многіе годы. При своей живости и проницательности, онъ могъ бы сдѣлаться превосходнымъ дѣловымъ человѣкомъ, не будь въ немъ самонадѣянности и нетерпѣливости. Его сочиненія доказываютъ, что онъ обладалъ многими качествами оратора; но раздражительность мѣшала ему отличаться настоящимъ образомъ въ преніяхъ: ничего не было легче, какъ растравить его до азарта; а съ той минуты, какъ онъ входилъ въ азартъ, онъ былъ во власти противниковъ, далеко уступавшихъ ему въ способностяхъ.
Противоположно большинству политическихъ вождей тогдашняго поколѣнія, онъ былъ послѣдовательнымъ, упорнымъ и злопамятнымъ человѣкомъ партіи, кавалеромъ старой школы, ревностнымъ поборникомъ короны и церкви, врагомъ республиканцевъ и нонконформистовъ. Вслѣдствіе этого, онъ имѣлъ множество личныхъ приверженцевъ. Духовенство въ особенности смотрѣло на него, какъ на своего человѣка, и обнаруживало къ его слабостямъ снисходительность, въ которой онъ, правду сказать, порядкомъ нуждался: онъ пилъ мертвую чашу и когда приходилъ въ ярость, — а въ ярость приходилъ онъ весьма часто, — то клялся какъ носильщикъ.
Онъ былъ теперь преемникомъ Эссекса въ казначействѣ. Нужно замѣтить, что мѣсто перваго лорда казначейства не имѣло тогда той важности и того достоинства, какія принадлежатъ ему теперь. Если былъ лордъ-казначей, то этотъ высокій сановникъ обыкновенно былъ первымъ министромъ; если же бѣлый жезлъ поручался коммисія, то главный коммисаръ стоялъ по сану ниже статсъ-секретаря. Только со времени Вальполя сталъ первый лордъ казначейства считаться главою исполнительной администраціи.
Годольфинъ взросъ пажомъ въ Вайтголлѣ и рано пріобрѣлъ всю гибкость и самообладаніе опытнаго придворнаго. Онъ былъ трудолюбивъ, уменъ и глубоко свѣдущъ въ финансовыхъ тонкостяхъ. Всякое правительство, поэтому, находило въ немъ полезнаго слугу; съ другой стороны, ни въ мнѣніяхъ, ни въ характерѣ его не было ничего такого, что могло бы помѣшать ему служить любому правительству. «Сидни Годольфинъ, говорилъ Карлъ, никогда не заступаетъ, дорогу и никогда не отступаетъ съ дороги.» Эта острая замѣтка превосходно объясняетъ необыкновенный успѣхъ Годольфина въ жизни.
Онъ дѣйствовалъ въ разныя времена съ обѣими великими политическими партіями, но никогда не участвовалъ въ страстяхъ ни той, ни другой. Подобно большинству людей осмотрительнаго нрава и счастливой доли, онъ имѣлъ сильную наклонность поддерживать все существующее. Онъ не любилъ революцій и по той же самой причинѣ, по которой не любилъ революцій, не любилъ и контръ-революцій. Онъ держалъ себя необыкновенно важно и осторожно; но личные его вкусы были низки и пошлы: время, которое онъ могъ сберечь отъ государственныхъ дѣлъ, проводилось большею частью на скачкахъ, за картами и на пѣтушьихъ бояхъ. Онъ засѣдалъ теперь въ коммисіи казначейства степенью ниже Рочестера и отличался тамъ прилежаніемъ и знаніемъ дѣла.
Прежде чѣмъ новый парламентъ получилъ дозволеніе собраться для занятія дѣлами, прошелъ цѣлый годъ, многознаменательный годъ, оставившій прочные слѣды въ нашихъ нравахъ и языкѣ. Никогда дотолѣ не велись политическіе споры съ такою свободою. Никогда дотолѣ не существовали политическіе клубы съ такою совершенною организаціею и съ такимъ грознымъ вліяніемъ. Одинъ лишь вопросъ объ исключеніи занималъ общественное мнѣніе. Всѣ печатные станки и каѳедры Англіи принимали участіе въ борьбѣ. Одна сторона утверждала, что конституція и религія государства никогда не будутъ безопасны при королѣ-папистѣ; другая, что очередное право Іакова на корону исходило отъ Бога и не могло быть уничтожено даже съ согласія всѣхъ отраслей законодательной власти. Каждое графство, каждый городъ, каждое семейство были въ волненіи. Учтивости и хлѣбосольство между сосѣдями прекратились, въ дражайшія узы дружбы и крови порвались. Даже школьники раздѣлились на гнѣвныя партіи: и герцогъ іоркскій, и графъ Шафтсбёри, оба имѣли ревностныхъ приверженцевъ на всѣхъ школьныхъ скамейкахъ Итона и Вестминстера. Театры дрожали отъ рева враждебныхъ факцій. Ревностные протестанты выводили на сцену паписсу Іоанну. Поэты, состоявшіе на жалованьи, наполняли свои прологи и эпилоги восхваленіями короля и герцога іоркскаго. Недовольные осаждали престолъ петиціями, съ требованіемъ немедленнаго созванія парламента. Роялисты подносили адресы, съ выраженіемъ крайняго омерзѣнія ко всѣмъ, кто осмѣливался указывать государю. Граждане Лондона сбирались десятками тысячъ жечь чучелу папы. Правительство поставило кавалерію у Темпль-Бара и расположило артиллерію кругомъ Вайтголля. Въ этомъ году языкъ нашъ обогатился двумя словами: mob (буйное скопище) и sham (надувательство), замѣчательными останками смутнаго и обманнаго времени[52]. Противники двора назывались Birminghams, Petitioners и Exclusionists. Лица, принимавшія сторону короля, именовались Antibirminghams, Abhorrers и Tantivies[53]. Названія эти скоро обветшали; но въ это время впервые послышались два прозвища, которыя, хотя и были первоначально даны въ обидномъ значеніи, однако вскорѣ были усвоены съ гордостью, прозвища, которыя до сихъ поръ ежедневно употребляются, которыя проникли всюду, куда проникло англійское племя, и которыя будетъ существовать, пока будетъ существовать англійская литература. Странно, что одно изъ этихъ прозвищъ было шотландскаго, а другое ирландскаго происхожденія. Какъ въ Шотландіи, такъ и въ Ирландіи, дурное управленіе породило шайки отчаянныхъ людей, свирѣпость которыхъ усиливалась религіознымъ изступленіемъ. Въ Шотландія нѣкоторые изъ гонимыхъ ковенантеровъ, доведенные угнетеніемъ до бѣшенства, незадолго передъ тѣмъ умертвили примаса, подняли оружіе противъ правительства, успѣшно боролись съ королевскими войсками и до тѣхъ поръ не смирялись, пока Монмутъ, во главѣ нѣсколькихъ отрядовъ изъ Англіи, не разбилъ ихъ у Ботвелльскаго моста. Эти изувѣры были наиболѣе многочисленны между поселянами западной низменности, называвшимися въ просторѣчіи вигами. Такимъ образомъ наименованіе вигъ утвердилось за пресвитеріанскими изувѣрами Шотландіи и было перенесено на тѣхъ англійскихъ политиковъ которые обнаруживали расположеніе противодѣйствовать двору и снисходительно относиться къ протестантскимъ нонконформистамъ. Въ то же самое время болота Ирландіи служили убѣжищемъ папистскимъ разбойникамъ, имѣвшимъ много сходства съ тѣми, которые впослѣдствіи были извѣстны подъ именемъ бѣлыхъ ребятъ[54]. Эти люди назывались тогда торіями. Названіе тори было, поэтому, дано англичанамъ, отказывавшимся содѣйствовать исключенію католическаго принца изъ порядка престолонаслѣдія.
Ярость враждебныхъ факцій уже и сама по себѣ была бы достаточно неистова. Но она, кромѣ того, старательно разжигалась общимъ врагомъ обѣихъ. Людовикъ все еще продолжалъ подкупать и улещать и дворъ и оппозицію. Онъ увѣщавалъ Карла быть твердымъ; онъ увѣщавалъ Іакова возбудить междоусобную войну въ Шотландіи; онъ увѣщавалъ виговъ не отступать и смѣло полагаться на покровительство Франціи.
Сквозь все это волненіе зоркій глазъ могъ бы замѣтить, что общественное мнѣніе мало-по-малу измѣнялось. Гоненіе католиковъ продолжалось, но приговоры уже не были дѣломъ неизбѣжнымъ. Новое отродіе лжесвидѣтелей, между которыми замѣтнѣе всего былъ одинъ бездѣльникъ, по имени Данджерфильдъ, не давало покою судамъ; но сказки этихъ людей, хотя лучше придуманныя, чѣмъ сказка Отся, находили меньше довѣрія. Присяжные уже не были такъ легковѣрны, какъ въ эпоху паническаго страха, послѣдовавшаго за убійствомъ Годфри; а судьи, бывшіе, во время полнаго разгара народной ярости самыми покорными ея орудіями, теперь осмѣливались высказывать долю того, что они съ самаго начала думали.
Наконецъ, въ октябрѣ 1680 года, парламентъ собрался. Виги имѣли такое огромное большинство въ палатѣ общинъ, что билль объ исключеніи прошелъ въ ней всѣ инстанціи безпрепятственно. Король почти не зналъ, на кого изъ членовъ своего кабинета могъ онъ разсчитывать. Гайдъ былъ вѣренъ торійскимъ мнѣніямъ и непоколебимо поддерживалъ дѣло наслѣдственной монархіи. Но Годольфинъ, заботившійся о спокойствіи и полагавшій, что спокойствіе могло быть возстановлено только уступкою, желалъ утвержденія билля. Сондерландъ, вѣчно лживый и вѣчно близорукій, не умѣвшій распознать признаковъ приближавшейся реакціи и желавшій примириться съ партіею, которую считалъ неодолимою, рѣшился вотировать противъ двора. Герцогиня Портсмутъ умоляла своего царственнаго любовника не стремиться очертя голову къ погибели. Если былъ какой-нибудь пунктъ, относительно котораго Карлъ стѣснялся совѣстью или честью, это былъ вопросъ о престолонаслѣдіи; но въ теченіе нѣсколькихъ дней казалось, что король готовъ былъ поддаться. Онъ колебался, спрашивалъ, какую сумму дадутъ ему общины, если онъ уступитъ, и не препятствовалъ открытію переговоровъ съ коноводами виговъ. Но глубокое взаимное недовѣріе, которое расло многіе годы и было тщательно поддерживаемо кознями Франціи, уничтожило возможность соглашенія. Ни одна сторона не хотѣла довѣриться другой. Тогда цѣлая нація, съ замираніемъ сердца, устремила взоръ на палату лордовъ. Собраніе перовъ было многочисленно. Король лично присутствовалъ. Пренія были долги, серьёзны и порой яростны. Нѣкоторые члены хватались за рукоятки шпагъ такимъ образомъ, что приходили на память бурные парламенты Генриха III и Ричарда II. Вѣроломный Сондерландъ присоединился къ Шафтсбори и Эссексу. Но геніяльность Галифакса поборола всю оппозицію. Оставленный главнѣйшими своими товарищами и окруженный толпою искусныхъ противниковъ, онъ защищалъ дѣло герцога іоркскаго рядомъ рѣчей, которыя, даже по прошествіи многихъ лѣтъ, поминались, какъ образцовыя произведенія логики, остроумія и краснорѣчія. Ораторство рѣдко измѣняетъ мнѣнія. А между тѣмъ свидѣтельство современниковъ не оставляетъ никакого сомнѣнія, что въ этомъ случаѣ мнѣнія были измѣнены ораторствомъ Галифакса. Епископы, вѣрные своимъ ученіямъ, поддержали принципъ наслѣдственнаго права, и билль былъ отвергнутъ огромнымъ большинствомъ {Одинъ изъ присутствовавшихъ перовъ описалъ дѣйствіе ораторства Галифакса словами, которыя я привожу, потому что они, хотя и давно напечатаны, однако, вѣроятно, извѣстны не многимъ даже изъ самыхъ пытливыхъ и прилежныхъ чтецовъ исторіи.
«Могучаго краснорѣчія и великихъ дарованіи исполнены были враги герцога, защищавшіе билль; но противъ него явился одинъ благородный лордъ, который въ этотъ день силою рѣчи, логикою, доводами изъ того, что могло касаться общественныхъ или частныхъ интересовъ людей, честью, совѣстью, достоинствомъ, превзошелъ самого себя и всякаго другаго человѣка; наконецъ, его мужество и дарованія одержали побѣду: онъ сокрушилъ все остроуміе и злобу противной партіи.»
Это мѣсто взято изъ записки графа Генри Питерборо, въ книгѣ подъ заглавіемъ Succinct Genealogies, by Robert Halstead, fol. 1685. Имя Гальстеда — вымышленное. Настоящими авторами были самъ графъ Питерборо и его капеланъ. Книга чрезвычайно рѣдка. Напечатано было только 24 экземпляра, два изъ которыхъ находятся нынѣ въ Британскомь музеѣ. Изъ этихъ двухъ одинъ принадлежалъ Георгу IV, а другой — м-ру Гренвиллю.}.
Партія, преобладавшая въ палатѣ общинъ, жестоко огорченная этимъ пораженіемъ, найма нѣкоторое утѣшеніе въ пролитія крови католиковъ. Вилліамъ Говардъ, виконтъ Стаффордъ, одинъ изъ несчастныхъ людей, будто бы участвовавшихъ въ заговорѣ, былъ приведенъ въ палату перовъ и, признанный на основаніи свидѣтельства Отса и двухъ другихъ лжесвидѣтелей, Догдаля и Торбервилля, виновнымъ въ государственной измѣнѣ, подвергся лишенію жизни. Но обстоятельства его процесса и казни должны были бы послужить вигскимъ вождямъ полезнымъ предостереженіемъ. Значительное и почтенное меньшинство палаты лордовъ объявило узника невиннымъ. Толпа, за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ встрѣчавшая предсмертныя показанія жертвъ Отса насмѣшками и проклятіями, теперь громко выражала убѣжденіе, что казнь Стаффорда была убійствомъ. Когда онъ съ послѣднимъ вздохомъ поклялся въ своей невинности, народъ закричалъ ему. «Благослови васъ Богъ, милордъ! Мы вѣримъ вамъ, милордъ.» Разсудительный наблюдатель легко могъ бы предсказать, что кровь, тогда пролитая, скоро потребуетъ другой крови.
Король рѣшился еще разъ испытать средство распущенія. Новый парламентъ получилъ предложеніе собраться въ Оксфордѣ, въ мартѣ 1661 года. Со временъ Плантагенетовъ, палаты постоянно засѣдали въ Вестминстерѣ, за исключеніемъ промежутка, когда чума свирѣпствовала въ столицѣ; но такія необыкновенныя обстоятельства, казалось, требовали необыкновенныхъ предосторожностей. Если бы парламентъ былъ открытъ въ обыкновенномъ своемъ мѣстѣ собранія, палата общинъ могла бы объявить себя безсмѣнною и призвать на помощь городскія власти и гражданъ Лондона. Милиціонныя дружины могли бы возстать для защиты Шафтсбэри, какъ возстали онѣ, сорокъ лѣтъ назадъ, для защиты Пима и Гампдена. Гвардія могла бы претерпѣть пораженіе, дворецъ могъ бы быть взятъ приступомъ, король могъ бы очутиться плѣнникомъ въ рукахъ мятежныхъ подданныхъ. Въ Оксфордѣ не предстояло такой опасности. Университетъ былъ преданъ коронѣ; окрестное джентри состояло большею частью изъ торіевъ. Здѣсь, поэтому, оппозиція имѣла болѣе причинъ, чѣмъ король, опасаться насилія.
Выборы отличались характеромъ жестокой борьбы. Виги по прежнему составили большинство палаты общинъ; но уже ясно было, что торійскій духъ быстро распространялся во всей странѣ. Казалось бы, прозорливый и измѣнчивый Шафтсбёри долженъ былъ бы предвидѣть наступавшую перемѣну и согласиться на компромиссъ, предложенный дворомъ; но онъ какъ будто совершенно забылъ старинную свою тактику. Вмѣсто того, чтобы принять мѣры, которыя, на худой конецъ, обезпечили бы ему отступленіе, онъ занялъ такое положеніе, въ которомъ необходимо было или побѣдить, или погибнуть. Можетъ быть, его голова, какъ ни была она сильна, закружилась отъ популярности, отъ успѣха и отъ задора борьбы. Можетъ быть, онъ нашпорилъ свою партію до того, что уже не могъ обуздать ее, и въ сущности былъ стремглавъ увлеченъ тѣми, которыми, казалось, руководилъ.
Многознаменательный день наступилъ. Собраніе въ Оксфордѣ походило скорѣе на польскій сеймъ, нежели на англійскій парламентъ. Вигскіе члены были сопровождаемы большими партіями вооруженныхъ всадниковъ, состоявшихъ изъ фермеровъ и челядинцевъ, которые мѣнялись съ королевскими гвардейцами вызывающими взглядами. Малѣйшая задирка могла бы, при такихъ обстоятельствахъ, произвести междоусобную войну; но ни та, ни другая сторона не дерзала нанести первый ударъ. Король снова предложилъ свое согласіе на все, кромѣ билля объ исключеніи. Общины рѣшились не принимать ничего, кромѣ билля объ исключеніи. Черезъ нѣсколько дней парламентъ былъ снова распутенъ.
Король побѣдилъ. Реакція, начавшаяся за нѣсколько мѣсяцевъ до собранія палатъ въ Оксфордѣ, быстро пошла впередъ. Нація, конечно, все еще была враждебна папизму; но, оглядываясь на всю исторію заговора, предки наши чувствовали, что протестантское рвеніе вовлекло ихъ въ безуміе и преступленіе, и съ трудомъ убѣждались, что нелѣпыя сказки побудили ихъ требовать крови соотечественниковъ и собратьевъ по Христу. Правда, самый преданный роялистъ не могъ отрицать, что управленіе Карла часто бывало весьма предосудительно. Но люди, не имѣвшіе тѣхъ полныхъ свѣдѣній, какими обладаемъ мы, касательно его интригъ съ фракціею, и гнушавшіеся неистовствомъ виговъ, перечисляли значительныя уступки, которыя онъ, въ теченіе послѣднихъ немногихъ лѣтъ, сдѣлалъ своимъ парламентамъ, и еще болѣе значительныя уступки, которыя онъ изъявилъ готовность сдѣлать. Онъ согласился на законы, исключившіе католиковъ изъ палаты лордовъ, изъ тайнаго совѣта и вообще изъ гражданской и военной службы. Онъ утвердилъ Habeas Corpus Act. Если не было принято другихъ сильнѣйшихъ мѣръ противъ опасностей, какимъ конституція и церковь могли бы подвергнуться при католическомъ государѣ, грѣхъ этотъ лежалъ не на Карлѣ, пригласившемъ парламентъ предложить такія мѣры, а на тѣхъ вигахъ, которые отказались слушать о какой-либо замѣнѣ билля объ исключеніи. Одного только не хотѣлъ король уступить народу. Онъ отказался лишить своего брата наслѣдственнаго права. Но развѣ не было достаточнаго основанія думать, что этотъ отказъ внушенъ похвальными чувствами? Какое эгоистическое побужденіе могла бы сама факція приписать упорству короля? Билль объ исключеніи не ограничивалъ прерогативъ и не уменьшалъ доходовъ царствующаго государя. Дѣйствительно, утвердивши его, король могъ бы легко получить обильную прибавку къ собственной своей казнѣ. А что ему было до того, кто царствовалъ бы послѣ него? Да если и были у него личныя пристрастія, то извѣстно было, что они клонились скорѣе въ пользу герцога Монмута, нежели герцога іоркскаго. Поэтому, самымъ естественнымъ объясненіемъ поведенія короля казалось то, что онъ, при всей своей безпечности, при всемъ своемъ распутствѣ, дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ по внушенію долга и чести. А если такъ, должна ли была нація принуждать его сдѣлать то, что онъ считалъ преступнымъ и безчестнымъ? Насильственно тѣснить его совѣсть, хотя бы даже строго конституціонными средствами, казалось ревностнымъ роялистамъ неблагороднымъ и несогласнымъ съ требованіями долга. Но строго конституціонныя средства были не единственныя, которыя виги намѣревались употребить. Уже замѣтны были признаки, предвѣщавшіе наступленіе великихъ смутъ. Люди, которые во время междоусобной войны и республики пріобрѣли отвратительную извѣстность, выходили изъ трущобъ, куда, послѣ Реставраціи, скрылись они отъ общей ненависти, показывали всюду свои увѣренныя и озабоченныя физіономіи и какъ бы заранѣе торжествовали вторичное господство «святыхъ». Новое Незби, новое Верховное судилище, новый узурпаторъ на престолѣ, лорды, опять изгнанные изъ палаты насиліемъ, университеты, опять раскассированные, церковь, опять ограбленная и угнетенная, пуритане, опять полновластные, — къ такимъ результатамъ, повидимому, стремилась отчаянная политика оппозиціи.
Одушевленное такими чувствами, большинство высшихъ и среднихъ классовъ поспѣшило сомкнуться вокругъ престола. Положеніе короля имѣло въ это время большое сходство съ тѣмъ, въ которомъ находился его отецъ непосредственно послѣ того, какъ была вотирована ремонстраціи. Но реакціи 1641 года не дано было возможности идти своимъ порядкомъ. Карлъ I въ тотъ самый моментъ, когда его народъ, долгое время отчужденный, возвращался къ нему съ сердцами, расположенными къ примиренію, вѣроломно нарушилъ основные законы государства и навсегда утратилъ народное довѣріе. Если бы Карлъ II избралъ подобный же путь, если бы онъ арестовалъ вигскихъ вождей неправильнымъ образомъ и обвинилъ ихъ въ государственной измѣнѣ передъ судилищемъ, не имѣвшимъ никакой законной юрисдикціи надъ ними, они, по всей вѣроятности, вновь быстро пріобрѣли бы утраченное ими вліяніе. Къ счастью для него, его убѣдили въ эту критическую минуту усвоить политику, которая для его цѣлей была особенно подходящею. Онъ рѣшился сообразоваться съ закономъ, но въ то же самое время энергически и безпощадно употреблять законъ противъ своихъ противниковъ. Онъ не былъ обязанъ созывать парламентъ до истеченія трехлѣтія. Онъ не имѣлъ крайней нужды въ деньгахъ. Количество дохода отъ податей, предоставленныхъ ему въ пожизненное пользованіе, превышало смѣтное исчисленіе. Онъ находился въ мирѣ со всѣмъ свѣтомъ. Онъ могъ сократить свои расходы, отказавшись отъ дорогаго и безполезнаго Тангерскаго поселенія, и могъ надѣяться на денежное пособіе отъ Франціи. Онъ имѣлъ, поэтому, достаточно времени и средствъ для систематическаго нападенія на оппозицію подъ конституціонными формами. Судьи могли быть удаляемы отъ должности по его произволу, присяжные назначались шерифами; а шерифы, почти во всѣхъ графствахъ Англіи, назначались имъ самимъ. Свидѣтели, одного разряда съ тѣми, которые незадолго губили своими клятвами папистовъ, готовы были губить своими клятвами виговъ.
Первою жертвою былъ Колледжъ, шумный и ярый демагогъ низкаго происхожденія и воспитанія. Онъ былъ ремесломъ столяръ и прославился изобрѣтеніемъ протестантскаго цѣпа[55]. Онъ находился въ Оксфордѣ, когда засѣдалъ тамъ парламентъ, и былъ обвиненъ въ томъ, что будто бы замышлялъ возстаніе и нападеніе на тѣлохранителей короля. Данныя противъ него были представлены Догдалемъ и Торбервиллемъ, тѣми самыми безчестными людьми, которые, нѣсколькими мѣсяцами ранѣе, лжесвидѣтельствовали противъ Стаффорда. Передъ лицемъ присяжныхъ изъ деревенскихъ сквайровъ ни одинъ эксклюзіонистъ не могъ надѣяться на пощаду. Колледжъ былъ признанъ виновнымъ. Толпа, наполнявшая судебную палату Оксфорда, встрѣтила приговоръ восторженнымъ ревомъ, такимъ же варварскимъ, какой обыкновенно бывалъ поднимаемъ осужденнымъ и его друзьями, когда невинные паписты обрекались на висѣлицу. Казнь Колледжа была началомъ новыхъ судебныхъ убійствъ, не менѣе гнусныхъ, чѣмъ тѣ, въ которыхъ самъ онъ принималъ участіе.
Правительство, ободренное этою первою побѣдою, направило теперь ударъ на врага совершенно иноцо разряда. Рѣшено было начать уголовный процессъ противъ Шафтсбёри. Данныя были собраны достаточныя, какъ полагалось, для обвиненія въ государственной измѣнѣ. Но факты, которые надлежало доказать, были, по показанію свидѣтелей, совершены въ Лондонѣ. Лондонскіе шерифы, избранные гражданами, были ревностные виги. Они назначили большой судъ присяжныхъ изъ виговъ, которые отвергли обвиненіе. Это пораженіе, ни мало не смутившее совѣтниковъ короля, внушило имъ новое и дерзостное намѣрех*ртія ніе. Такъ какъ хартія столицы была для нихъ помѣхой, то они ШХиГ рѣшили уничтожить эту хартію. Поэтому, объявлено было, что
Digitized by LnOOQle
ПРИ КАРЛИ 11.
219
лондонское Сити, вслѣдствіе нѣкоторыхъ неправильныхъ дѣйствій, утратило свои муниципальныя привилегіи, и начатъ былъ искъ противъ корпораціи въ судѣ королевской скамьи. Въ то же самое время тѣ законы, которые были, вскорѣ послѣ Реставраціи, изданы противъ нонконформистовъ и которые, въ періодъ преобладанія виговъ, оставались безъ дѣйствія, стали приводиться въ исполненіе во всемъ королевствѣ съ крайнею строгостью.
Но виги не падали духомъ. Хотя и въ плохихъ обстоятельв"гс*іе ствахъ, однако они все еще были многочисленною и могуще-'^*"« ственною партіею; а потому, составляя въ большихъ городахъ и особенно въ столицѣ значительныя сборища, они шумѣли и парадировали несоразмѣрно съ дѣйствительною своею силою. Возбуждаемые памятью прошлыхъ тріумфовъ и чувствомъ настоящаго угнетенія, они преувеличивали и свою мощь, и свои тягости. Они не были въ состояніи представить той ясной и рѣшительной улики, которая одна только и можетъ оправдать такое насильственное средство, какъ сопротивленіе установленному правительству. Что бы ни подозрѣвали они, они не могли доказать, что ихъ государь заключилъ договоръ съ фракціею противъ религіи и вольностей Англіи. Того, что было явно, недостаточно было для оправданія призыва къ мечу. Если билль объ исключеніи и былъ отвергнутъ, онъ былъ отвергнутъ лордами на основаніи права, такого же древняго, какъ и конституція. Если король и распустилъ оксфордскій парламентъ, онъ поступилъ такъ въ силу прерогативы, законность которой никогда не оспоривалась. Если дворъ и совершилъ со времени распущенія нѣсколько жестокихъ дѣлъ, все-таки эти дѣла были въ строгомъ соотвѣтствіи съ буквою закона и съ недавними дѣйствіями самихъ недовольныхъ. Если король и преслѣдовалъ своихъ противниковъ, онъ преслѣдовалъ ихъ по надлежащимъ формамъ и въ надлежащихъ судилищахъ. Данныя, представлявшіяся теперь со стороны короны, заслуживали по крайней мѣрѣ такого же довѣрія, какъ и данныя, на основаніи которыхъ оппозиція незадолго передъ тѣмъ проливала благороднѣйшую кровь Англіи. Обхожденіе, какого обвиненный вигъ долженъ былъ теперь ожидать отъ судей, адвокатовъ, шерифовъ, присяжныхъ и зрителей, было не хуже обхожденія, какое незадолго передъ тѣмъ считалось вигами достаточно хорошимъ для обвиненнаго паписта. Если привилегіи лондонскаго Сити и были нарушены, онѣ нарушены были не военнымъ насиліемъ, не какимъ-нибудь спорнымъ употребленіемъ прерогативы, но сообразно съ обыкновеннымъ судебномъ порядкомъ ВестминстеръDigitized by LnOOQle
220
ИСТОРІЯ АНГЛІИ
Голля. Никакой подати не было наложено королевскою властью. Никакого закона не было нарушено. Habeas Corpus Act соблюдался. Даже Test Act оставался въ силѣ. Оппозиція, поэтому, не могла уличить короля въ томъ родѣ дурнаго управленія, который одинъ только и могъ оправдать возстаніе. Да если бы его дурное управленіе было даже гораздо возмутительнѣе, чѣмъ на самомъ дѣлѣ, возстаніе все-таки было бы преступно, потому что почти навѣрное было бы безуспѣшно. Положеніе виговъ въ 1682 гогу рѣзко отличалось отъ положенія круглоголовыхъ за сорокъ лѣтъ до того. Люди, поднявшіе оружіе противъ Карла I, дѣйствовали подъ авторитетомъ парламента, который былъ законно собранъ и который, безъ собственнаго своего согласія, не могъ быть законно распущенъ. Противники Карла II были частные люди. Почти всѣ военные и морскіе рессурсы королевства были въ распоряженіи тѣхъ, которые противились Карлу I. Всѣ военные и морскіе рессурсы королевства были въ распоряженіи Карла II. Палата общинъ поддерживалась по крайней мѣрѣ половиною націи противъ Карла I. Тѣ же, которые желали начать войну противъ Карла II, несомнѣнно составляли меньшинство. Поэтому, нельзя было разумнымъ образомъ сомнѣваться въ томъ, что они, въ случаѣ попытки къ возстанію, потерпѣли бы неудачу. Еще менѣе можно было сомнѣваться въ томъ, что ихъ неудача усилила бы каждое изъ тѣхъ золъ, на которыя они жаловались. Истинною политикою виговъ было: съ терпѣніемъ покориться напасти, составлявшей естественное слѣдствіе и справедливую кару ихъ ошибокъ, терпѣливо ожидать той перемѣны общественнаго настроенія, которая должна была неминуемо произойти, соблюдать законъ и пользоваться покровительствомъ, правда, недостаточнымъ, но отнюдь не пустымъ, какое законъ оказывалъ невинности. Къ несчастью, они избрали совершенно иной путь. Неразборчивые и горячіе вожди партіи составляли и обсуживали планы сопротивленія и выслушивались, если не съ одобреніемъ, то по крайней мѣрѣ съ видомъ снисхожденія, гораздо лучшими людьми, чѣмъ они сами. Предложено было произвести одновременныя возстанія въ Лондонѣ, въ Чеширѣ, въ Бристолѣ и въ Ньюкастлѣ. Завязаны были сношенія съ недовольными шотландскими пресвитеріанами, страдавшими подъ игомъ такой тиранніи, какой Англія никогда, въ самыя худшія времена, не знавала. Между тѣмъ какъ предводители оппозиціи обдумывали такимъ образомъ планы открытаго возмущенія, но пока еще удерживались опасеніями или сомнѣніями отъ принятія какой-либо рѣшительной мѣры, замыселъ совершенно иного рода придуманъ былъ нѣкоторыми изъ ихъ сообщниковъ. Яростнымъ умамъ, не обузданнымъ никакимъ принципомъ или доведеннымъ до бѣшенства фанатизмомъ, казалось, что подстеречь и убить короля и его брата было кратчайшимъ и вѣрнѣйшимъ способомъ защитить протестантскую религію и вольности Англіи. Мѣсто и время были назначены; подробности рѣзни, если не были окончательно опредѣлены, по крайней мѣрѣ были часто обсуживаемы. Этотъ умыселъ извѣстенъ былъ только немногимъ и съ особеннымъ тщаніемъ скрывался отъ честнаго и гуманнаго Росселя и отъ Монмута, который, хотя и не отличался щекотливою совѣстью, однако съ ужасомъ отшатнулся бы отъ преступленія отцеубійства. Такимъ образомъ было, два заговора, одинъ въ другомъ. Цѣлью большаго вигскаго заговора было возбудить націю къ вооруженному возстанію противъ правительства. Меньшій заговоръ, обыкновенно называемый Райгаусскимъ заговоромъ[56], въ которомъ участвовало лишь нѣсколько людей, имѣлъ цѣлью умерщвленіе короля и его вѣроятнаго наслѣдника.
Оба заговора были скоро открыты. Трусливые предатели спѣшили спастись, разгласивши все, и даже болѣе чѣмъ все, что происходило въ совѣщаніяхъ партіи. Что только незначительное меньшинство лицъ, умышлявшихъ сопротивленіе, допускаю въ свою душу мысль объ убійствѣ, доказано вполнѣ; но такъ какъ оба заговора находились въ тѣсной связи между собою, то правительству не трудно было смѣшать ихъ воедино. Справедливое негодованіе, возбужденное Райгаусскимъ заговоромъ, одно время простиралось на цѣлую вигскую партію. Король былъ теперь воленъ требовать полнаго отмщенія за годы принужденія и униженія. Шафтсбёри, разумѣется, избѣжалъ участи, которой его многоразличная вѣроломность вполнѣ заслуживала. Онъ увидѣлъ, что гибель его партіи была близка, тщетно попытался примириться съ царственными братьями, бѣжалъ въ Голландію и умеръ тамъ, подъ великодушнымъ покровительствомъ жестоко оскорбленнаго имъ правительства. Монмутъ бросился своему отцу въ ноги и получилъ помилованіе, но вскорѣ опять провинился и счелъ благоразумнымъ отправиться въ добровольное изгнаніе. Эссексъ погибъ отъ собственной руки въ Тоуэрѣ. Россель, который, повидимому, не былъ виновенъ ни въ какомъ проступкѣ, подходящемъ подъ опредѣленіе государственной измѣны, и Сидни, вина котораго не могла быть доказана никакими законными данными, были обезглавлены вопреки закону и правосудію. Россель умеръ съ твердостью христіанина, Сидни съ твердостью стоика. Нѣкоторые дѣятельные политики низшаго разряда были отправлены на висѣлицу. Многіе покинули родину. Начались безчисленныя судебныя преслѣдованія за недонесеніе объ измѣнѣ, за пасквили и за участіе въ заговорахъ. Торійскіе присяжные безпрекословно утверждали обвиненія, а подобострастные судьи назначали суровыя наказанія. Съ этими уголовными процессами соединялись процессы гражданскіе, почти не менѣе страшные. Противъ лицъ, поносившихъ герцога іоркскаго, вчинались иски, и по требованію истца безъ труда получались удовлетворенія, соотвѣтствовавшія приговору къ вѣчному заточенію. Судъ королевской скамьи объявилъ, что лондонское Сити должно было поплатиться коронѣ своими льготами. Надменное этою великою побѣдою, правительство стало нападать на уставы другихъ корпорацій, управлявшихся вигскими должностными лицами и имѣвшихъ обыкновеніе избирать вигскихъ членовъ въ парламентъ. Бургъ за бургомъ принуждаемъ былъ отказываться отъ своихъ привилегій, въ замѣнъ которыхъ были дарованы новыя хартіи, повсюду доставившія преобладаніе торіямъ.
Эти мѣры, при всей ихъ предосудительности, имѣли однако видъ законности. Они, кромѣ того, сопровождались дѣломъ, цѣлью котораго было успокоить тревогу, съ какою многіе вѣрно подданные относились къ будущему восшествію на престолъ папистскаго государя. Леди Анна, младшая дочь герцога іоркскаго отъ первой жены, была выдана за-мужъ за Георга, принца правовѣрнаго Датскаго дома. Торійское джентри и духовенство могли теперь ласкать себя мыслью, что Англійская церковь была дѣйствительно обезпечена безъ всякаго нарушенія порядка престолонаслѣдія. Король и его наслѣдникъ были почти однихъ лѣтъ. Оба они готовились скоро вступить въ преклонный возрастъ. Здоровье короля было хорошо. Поэтому, вѣроятно было, что Іаковъ, если бы онъ когда-нибудь вступилъ на престолъ, царствовалъ бы недолго. За его царствованіемъ виднѣлась утѣшительная перспектива длиннаго ряда протестантскихъ государей.
Свобода книгопечатанія почти или и вовсе не приносила пользы побѣжденной партіи: настроеніе судей и присяжныхъ было таково, что ни одинъ писатель, котораго правительство преслѣдовало за пасквили, не имѣлъ никакой надежды избѣжать бѣды. Поэтому, страхъ наказанія дѣлалъ все, что могла бы сдѣлать цензура. Между тѣмъ каѳедры оглашались рѣчами противъ грѣха мятежа. Трактаты» въ которыхъ Фильмеръ утверждалъ, что наслѣдственный деспотизмъ былъ образомъ правленіе предписаннымъ Богомъ, и что ограниченная монархія была пагубною нелѣпостью, явились незадолго передъ тѣмъ и были благосклонно приняты значительною долею торійской партіи. Оксфордскій университетъ, въ тотъ самый день, когда Россель былъ казненъ, усвоилъ торжественнымъ публичнымъ актомъ эти странныя ученія и предписалъ, чтобы политическія сочиненія Боканана, Мильтона и Бакстера были всенародно сожжены на школьномъ дворѣ.
Такимъ образомъ ободренный, король отважился наконецъ преступить предѣлы, которые соблюдалъ нѣсколько лѣтъ, и нарушить ясную букву закона. Законъ требовалъ, чтобы между распущеніемъ одного парламента и созваніемъ другаго проходило не болѣе трехъ лѣтъ. Но, по истеченіи трехлѣтія со времени распущенія парламента, засѣдавшаго въ Оксфордѣ, никакихъ предписаній о производствѣ выборовъ не послѣдовало. Это нарушеніе конституціи было тѣмъ предосудительнѣе, что король почти не имѣлъ причины опасаться столкновенія съ новою палатою общинъ. Графства были вообще на его сторонѣ: а многіе бурги, гдѣ дотолѣ преобладали виги, были такъ преобразованы, что навѣрно избрали бы однихъ только сторонниковъ двора.
Спустя короткое время, законъ былъ снова нарушенъ въ угоду герцогу іоркскому. Этотъ принцъ, частію по причинѣ своей религіи, частію по причинѣ суровости и жесткости своей натуры, былъ до того непопуляренъ, что признано было необходимымъ удалить его изъ виду на все время, пока парламентъ занимался биллемъ объ исключеніи, дабы публичное его появленіе не послужило къ выгодѣ партіи, стремившейся лишить его наслѣдственнаго права. Поэтому его послали управлять Шотландіею, гдѣ свирѣпый старый тиранъ Лодердаль готовился сойти въ могилу. Іаковъ превзошелъ даже Лодердаля. Его управленіе ознаменовалось ненавистными законами, варварскими наказаніями и приговорами, несправедливости которыхъ даже и тотъ вѣкъ не представлялъ ничего подобнаго. Шотландскій тайный совѣтъ имѣлъ власть подвергать государственныхъ преступниковъ пыткѣ Но зрѣлище это было такъ ужасно, что, какъ только пыточныя орудія являлись, даже самые раболѣпные и жестокосердые сторонники двора тотчасъ спѣшили вонъ изъ комнаты. Зала совѣта иногда совершенно пустѣла, и наконецъ найдено было необходимымъ предписать, чтобы члены оставались на своихъ мѣстахъ въ подобныхъ случаяхъ. Герцогъ іоркскій, напротивъ, замѣчено было, какъ будто находилъ удовольствіе въ зрѣлищѣ, котораго нѣкоторые изъ худшихъ людей того времени не были въ состояніи видѣть безъ жалости и ужаса. Онъ не только являлся въ совѣтъ, когда должна была производиться пытка, но и наблюдалъ предсмертныя муки страдальцевъ съ такимъ участіемъ и удовольствіемъ, съ какимъ другіе слѣдятъ за любопытнымъ научнымъ опытомъ. Такъ упражнялся онъ въ Эдинбургѣ до тѣхъ поръ, пока не опредѣлился исходъ борьбы между дворомъ и вигами. Тогда онъ вернулся въ Англію; но онъ все еще былъ устраненъ Test Act’омъ отъ всѣхъ публичныхъ должностей, да и король вначалѣ не считалъ безопаснымъ нарушить статутъ, на который значительное большинство самыхъ вѣрныхъ его подданныхъ смотрѣло какъ на одно изъ главнымъ обезпеченій религіи и гражданскихъ правъ. Когда же рядъ опытовъ показалъ, что нація имѣла терпѣніе переносить почти все, что правительство имѣю храбрость дѣлать, тогда Карлъ отважился на отмѣну закона въ пользу своего брата. Герцогъ снова занялъ мѣсто въ совѣтѣ и по прежнему вступилъ въ управленіе морскими дѣлами.
Эти нарушенія конституціи возбудили, правда, нѣкоторый ропотъ между умѣренными торіями и не были единодушно одобряемы даже министрами короля. Галифаксъ въ особенности, уже получившій титулъ маркиза и званіе лорда малой печати, началъ съ того самаго дня, какъ торіи, благодаря ему, пріобрѣли перевѣсъ, обращаться въ вига. Какъ только билль объ исключеніи былъ отвергнутъ, онъ сталъ настаивать, чтобы палата лордовъ приняла мѣры противъ опасности, которой въ слѣдующемъ царствованіи могли бы подвергнуться вольности и религія націи. Теперь онъ съ безпокойствомъ видѣлъ насиліе той реакціи, которая въ значительной степени была собственнымъ его дѣломъ. Онъ не старался скрывать презрѣнія, какое чувствовалъ къ раболѣпнымъ ученіямъ Оксфордскаго университета. Онъ гнушался французскимъ союзомъ. Онъ порицалъ долгую перемежку парламентовъ. Онъ сѣтовалъ на строгость обращенія правительства съ побѣжденною партіею. Отважившись, во время преобладанія виговъ, признать Стаффорда невиннымъ, онъ отважился, во время ихъ пораженія и безпомощности, ходатайствовать о Росселѣ. Въ одномъ изъ послѣднихъ засѣданій совѣта подъ предсѣдательствомъ Карла произошла замѣчательная сцена. Хартія Массачусется была отнята короною. Возникъ вопросъ, какимъ образомъ на будущее время должна была управляться колонія. Общимъ мнѣніемъ совѣта было, что вся власть, какъ законодательная, такъ и исполнительная, должна была принадлежать коронѣ. Галифаксъ принялъ противную сторону и весьма энергически спорилъ противъ абсолютной монархіи и въ пользу представительнаго правленія. Безразсудно, сказалъ онъ, думать, что населеніе, происшедшее отъ англійскаго корня и одушевленное англійскими чувствами, долго потерпитъ лишеніе англійскихъ учрежденій. Жизнь, воскликнулъ онъ, не имѣла бы никакой цѣны въ странѣ, гдѣ свобода и собственность зависѣли бы отъ произвола одного деспотическаго властелина. Герцогъ іоркскій былъ сильно раздраженъ этою рѣчью и представлялъ своему брату опасность удерживать въ службѣ человѣка, явнымъ образомъ зараженнаго всѣми самыми вредными идеями Марвелля и Сидни.
Нѣкоторые новѣйшіе писатели осуждали Галифакса за то, что онъ, не одобряя характера управленія ни внутренними, ни иностранными дѣлами, все-таки продолжалъ оставаться въ министерствѣ. Но это порицаніе несправедливо. Нужно замѣтить, что слово министерство въ томъ смыслѣ, въ какомъ мы его употребляемъ, было тогда неизвѣстно[57]. Самый предметъ не существовалъ, ибо онъ принадлежитъ тому вѣку, когда вполнѣ установилось парламентское правленіе. Въ настоящее время главные слуги короны составляютъ одно цѣлое. Между ними предполагается взаимное дружеское довѣріе и согласіе въ главныхъ началахъ, на которыхъ должна основываться исполнительная администрація. Если между ними возникаетъ маловажное различіе въ мнѣніяхъ, оно легко улаживается компромиссомъ; но если кто-нибудь изъ нихъ не сходится съ остальными въ какомъ-либо существенномъ пунктѣ, его долгъ — отказаться отъ мѣста. Пока онъ остается въ должности, онъ считается отвѣтчикомъ даже за тѣ мѣры, отъ принятія которыхъ старался отклонить своихъ товарищей. Въ XVII столѣтіи, главы различныхъ отраслей администраціи не были связаны другъ съ другомъ такою круговою порукою. Каждый изъ нихъ отвѣчалъ за свои дѣйствія, за употребленіе, какое онъ дѣлалъ изъ своей оффиціальной печати, за документы, которые подписывалъ онъ, за совѣты, которые онъ подавалъ королю. Ни одинъ государственный человѣкъ не подлежалъ отвѣтственности за то, чего не сдѣлалъ самъ, или къ чему не побудилъ другихъ. Если онъ остерегался принимать участіе въ несправедливыхъ дѣлахъ и если, какъ совѣтникъ, предлагалъ справедливыя мѣры, поведеніе его признавалось безукоризненнымъ. Странною щекотливостью показалась бы его рѣшимость оставить свой постъ изъ-за того, что его совѣтъ въ дѣлахъ, не касавшихся прямо до его вѣдомства, не былъ принятъ его государемъ, — оставить адмиралтейство, напримѣръ изъ-за того, что финансы были въ разстройствѣ, или казначейство, изъ-за того, что иностранныя сношенія королевства были не въ удовлетворительномъ состояніи. Отнюдь, поэтому, не было необыкновенно одновременно видѣть въ высокихъ должностяхъ людей, которые явнымъ образомъ такъ же рѣзко отличались мнѣніями одинъ отъ другаго, какъ Польтни отличался отъ Вальполя, или Фоксъ отъ Питта.
Умѣренные и конституціонные совѣты Галифакса были робко и слабо поддерживаемы Франсисомъ Нортомъ, лордомъ Гильдфордомъ, незадолго передъ тѣмъ получившимъ должность хранителя большой печати. Личность Гильдфорда обстоятельно изображена его братомъ, Роджеромъ Нортомъ, крайне-рьянымъ торіемъ, крайне изысканнымъ и педантическимъ писателемъ, но внимательнымъ наблюдателемъ всѣхъ тѣхъ мелочныхъ обстоятельствъ, которыя проливаютъ свѣтъ на характеры людей. Замѣчательно, что біографъ, находившійся подъ вліяніемъ сильнѣйшаго братскаго пристрастія и очевидно старавшійся написать лестный для подлинника портретъ, все-таки не былъ въ состояніи изобразить лорда хранителя печати иначе, какъ самымъ неблагороднымъ человѣкомъ. А между тѣмъ Гильдфордъ отличался яснымъ умомъ, большимъ трудолюбіемъ, изрядными литературными и научными познаніями и болѣе чѣмъ изрядною юридическою ученостью. Недостатками его были себялюбіе, трусость и низость. Онъ не былъ нечувствителенъ къ могуществу женской красоты и не питалъ отвращенія къ лишней чарѣ вина. Но ни вино, ни красота никогда не могли увлечь осторожнаго и разсчетливаго развратника, даже въ самой ранней его молодости, до какого-нибудь необдуманно-великодушнаго порыва. Потомокъ благородной фамиліи, онъ возвысился въ своей профессіи безчестнымъ низкопоклонствомъ передъ всякимъ, кто имѣлъ вліяніе въ судебныхъ мѣстахъ. Онъ сдѣлался главнымъ судьею общихъ тяжбъ и какъ судья былъ причастенъ нѣкоторымъ изъ гнуснѣйшихъ судебныхъ убійствъ, упоминаемыхъ въ нашей исторіи. У него было достаточно смысла, чтобы сразу догадаться, что О тсъ и Бедло были обманщиками; но парламентъ и страна были крайне раздражены, правительство уступило необходимости, а Нортъ былъ не такой человѣкъ, чтобы рисковать хорошимъ мѣстомъ ради справедливости и гуманности. Поэтому, пиша втайнѣ опроверженіе всей сказки о Папистскомъ заговорѣ, онъ объявлялъ публично, что истина этой басни была ясна какъ день, и не совѣстился метать съ судейскаго кресла суровые взгляды на несчастныхъ католиковъ, которые обвинялись передъ нимъ на смерть. Наконецъ, онъ достигъ высшаго судебнаго поста. Но законовѣдъ, который, послѣ многихъ лѣтъ, посвященныхъ юридическимъ трудамъ, впервые принимается за политику въ преклонномъ возрастѣ, рѣдко отличается качествами государственнаго человѣка, и Гильдфордъ не былъ исключеніемъ изъ общаго правила. Дѣйствительно, онъ до того чувствовалъ свои недостатки, что никогда не присутствовалъ въ тѣхъ собраніяхъ своихъ товарищей, предметомъ которыхъ были иностранныя дѣла. Даже по вопросамъ, относившимся до его спеціяльности, мнѣніе его имѣло въ тайномъ совѣтѣ менѣе вѣса, нежели мнѣніе какого бы то ни было человѣка, когда-либо занимавшаго должность хранителя большой печати. Впрочемъ, то вліяніе, какое у него было, онъ употреблялъ, на сколько хватало его смѣлости, въ пользу законовъ.
Главнымъ противникомъ Галифакса былъ Лоренсъ Гайдъ, уже пожалованный титуломъ графа Рочестера. Изъ всѣхъ торіевъ Рочестеръ отличался наибольшею нетерпимостью и неуступчивостью. Умѣренные члены его партіи жаловались, что, въ бытность его первымъ коммисаромъ казначейства, всѣ награды по этому вѣдомству доставались шумливымъ изувѣрамъ, которыхъ единственное право на повышеніе заключалось въ томъ, что они всегда пили на погибель вигизма и устроивали потѣшные огни для сожженія билля объ исключеніи. Герцогъ іоркскій, плѣненный характеромъ, имѣвшимъ такое сходство съ его собственнымъ, поддерживалъ своего шурина горячо и упрямо.
Попытки министровъ-соперниковъ одолѣть и низложить другъ друга держали дворъ въ постоянномъ волненіи. Галифаксъ убѣждалъ короля созвать парламентъ, даровать общую амнистію, устранить герцога іоркскаго отъ всякаго участія въ управленіи, вызвать Монмута изъ ссылки, прекратить дружбу съ Людовикомъ и войти въ тѣсную связь съ Голландіею на основаніяхъ Тройственнаго союза. Герцогъ іоркскій, напротивъ, боялся собранія парламента, съ прежнею ненавистью смотрѣлъ на побѣжденныхъ виговъ, по прежнему льстилъ себя надеждою, что умыселъ, составленный четырнадцать лѣтъ назадъ въ Дуврѣ, могъ осуществиться, ежедневно представлялъ своему брату неприличіе терпѣть человѣка, бывшаго въ душѣ республиканцемъ, въ должности лорда малой печати и настойчиво рекомендовалъ Рочестера на высокое мѣсто лорда-казначея.
Между тѣмъ какъ обѣ факціи боролись другъ съ другомъ, Годольфинъ, осторожный, молчаливый и работящій, соблюдалъ нейтралитетъ между ними. Сондерландъ, съ обычнымъ своимъ неугомоннымъ вѣроломствомъ, интриговалъ противъ нихъ обѣихъ. Онъ впалъ было въ немилость и былъ удаленъ отъ должности за то, что вотировалъ въ пользу билля объ исключеніи, но ходатайствомъ герцогини Портсмутъ и раболѣпіемъ передъ герцогомъ іоркскимъ добился прощенія и снова сдѣлался статсъ-секретаремъ.
Людовикъ, съ своей стороны, не плошалъ и не бездѣйствовалъ. Въ ту пору все благопріятствовало его замысламъ. Онъ не имѣлъ никакой причины опасаться Нѣмецкой имперіи, боровшейся тогда на Дунаѣ противъ турокъ. Голландія не могла безъ поддержки отважиться на противодѣйствіе ему. Онъ былъ, поэтому, воленъ неограниченно предаться своему честолюбію и наглости. Онъ завладѣлъ Диксмюйденомъ и Куртре. Онъ бомбардировалъ Люксанбургъ. Онъ вынудилъ у Генуэзской республики самая унизительныя изъявленія покорности. Могущество Франціи достигло въ это время высшей степени, какой оно никогда не достигало ни прежде, ни потомъ, въ теченіе десяти вѣковъ, отдѣляющихъ царствованіе Карла Великаго отъ царствованія Наполеона. Не легко было сказать, гдѣ остановились бы ея пріобрѣтенія, если бы только смогла она держать Англію въ состояніи порабощенія. А потому первою заботою Версальскаго двора было воспрепятствовать созванію парламента и примиренію англійскихъ партій. Съ этою цѣлью подкупы, обѣщанія и угрозы употреблялись безъ счету. Карлъ былъ то обольщаемъ надеждою на субсидію, то устрашаемъ угрозою, что, въ случаѣ созванія имъ палатъ, будутъ обнародованы секретныя статьи Дуврскаго трактата. Многіе члены тайнаго совѣта были подкуплены. Сдѣланы были попытки подкупить и Галифакса, но тщетно. Когда онъ оказался неподкупнымъ, французское посольство употребило все свое искусство и вліяніе, чтобы удалить его отъ должности; но его изящное остроуміе и разнообразные таланты такъ привязали къ нему его государя, что умыселъ не удался[58].
Галифаксъ не довольствовался оборонительнымъ положеніемъ Онъ открыто обвинилъ Рочестера въ злоупотребленіяхъ. Произведено было слѣдствіе. Оказалось, что, по милости дурнаго управленія перваго лорда казначейства, государство потеряло 40,000 фунтовъ. Вслѣдствіе этого открытія, онъ былъ не только принужденъ покинуть надежды на бѣлый жезлъ, но и былъ устраненъ отъ управленія финансами, въ замѣнъ котораго получилъ болѣе почетное, но менѣе доходное и важное мѣсто лорда-президента. «Я видѣлъ людей, которые отъ пинковъ слетали внизъ, сказалъ Галифаксъ, но милордъ Рочестеръ первый человѣкъ, который на моихъ глазахъ отъ пинка взлетѣлъ вверхъ». Годольфинъ, возведенный въ перы, сдѣлался первымъ коммисаромъ казначейства.
Борьба, впрочемъ, все еще продолжалась. Исходъ зависѣлъ вполнѣ отъ воли Карла; а Карлъ не зналъ на что рѣшиться. Въ смущеніи онъ сулилъ любое любому. Онъ обѣщалъ держаться союза съ Франціею; онъ обѣщалъ прекратить дружбу въ эпоху съ Франціею; онъ обѣщалъ никогда не созывать новаго парламента; онъ обѣщалъ повелѣть, чтобы предписанія о парламентскихъ выборахъ были разосланы безотлагательно. Онъ увѣрялъ герцога іоркскаго, что Галифаксъ будетъ уволенъ отъ должности, а Галифакса, что герцогъ будетъ посланъ въ Шотландію. Публично притворялся онъ неумолимо гнѣвнымъ противъ Монмута, а втайнѣ посылалъ Монмуту увѣренія въ неизмѣнной привязанности. Какъ долго продолжалось бы колебаніе короля, если бы жизнь его продлилась, и какое было бы его рѣшеніе, объ этомъ можно только догадываться. Въ началѣ 1685 года, когда враждебныя партіи тревожно ожидали его рѣшенія, онъ умеръ и новая сцена открылась. Въ нѣсколько мѣсяцевъ беззаконія правительства изгладили впечатлѣніе, произведенное на общественное мнѣніе беззаконіями оппозиціи. Насильственная реакція, низложившая вигскую партію, смѣнилась еще болѣе насильственною реакціею въ противоположномъ направленіи, и признаки отнюдь не двусмысленные указали, что великая борьба между прерогативами короны и привилегіями парламента близка къ окончательной развязкѣ.
Глава III.
правитьЯ намѣренъ представить въ этой главѣ описаніе состоянія, въ какомъ находилась Англія въ то время, когда корона перешла отъ Карла II къ его брату. Такое описаніе, составленное изъ скудныхъ и разсѣянныхъ матеріаловъ, необходимо должно быть весьма несовершеннымъ. Тѣмъ не менѣе оно, быть можетъ, послужитъ къ исправленію нѣкоторыхъ ложныхъ мнѣній, которыя сдѣлали бы дальнѣйшій разсказъ непонятнымъ или непоучительнымъ.
Если мы хотимъ съ пользою изучать исторію вашихъ предковъ, мы должны постоянно быть на-сторожѣ противъ обаянія, естественно производимаго извѣстными названіями фамилій, мѣстъ и должностей, и никогда не должны забывать, что страна, о которой мы читаемъ, весьма отличалась отъ той, въ которой мы живемъ. Въ каждой опытной наукѣ есть стремленіе къ усовершенствованію. Въ каждомъ человѣческомъ существѣ есть желаніе улучшить свое. положеніе. Этихъ двухъ началъ, даже когда имъ противодѣйствовали великія общественныя бѣдствія и дурныя учрежденія, часто бывало достаточно, чтобы двигать цивилизацію шибко впередъ. Никакое обычное несчастіе, никакое обычное дурное управленіе не могутъ причинить націи столько вреда, сколько постоянные успѣхи естествознанія и постоянныя усилія каждаго человѣка къ улучшенію своего быта могутъ доставить ей пользы. Часто оказывалось, что расточительныя траты, тяжкіе налоги, нелѣпыя торговыя стѣсненія, продажные суды, бѣдственныя войны, возмущенія, преслѣдованія, пожары, наводненія, не были въ силахъ истребить капиталъ такъ же быстро, какъ усилія частныхъ лицъ были въ силахъ создать его. Легко доказать, что въ нашемъ отечествѣ народное богатство, въ теченіе по крайней мѣрѣ шести столѣтій, почти непрерывно увеличивалось, что оно было значительнѣе при Тюдорахъ, нежели при Плантагенетахъ, что оно было значительнѣе при Стюартахъ, нежели при Тюдорахъ, что оно, вопреки битвамъ, осадамъ и конфискаціямъ, было значительнѣе въ день Реставраціи, нежели въ день открытія Долгаго парламента, что, вопреки дурному управленію, расточительности, государственному банкрутству, двумъ дорогимъ и неудачнымъ войнамъ, чумѣ и пожару, оно было значительнѣе въ день кончины Карла II, нежели въ день Реставраціи. Это преуспѣяніе, длившееся нѣсколько вѣковъ, сдѣлалось наконецъ, около половины XVIII столѣтія, изумительно шибкимъ и продолжается въ XIX съ ускоренною быстротою. Отчасти вслѣдствіе нашего географическаго, отчасти вслѣдствіе нашего нравственнаго положенія, мы были, въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній, изъяты отъ золъ, которая въ другихъ странахъ парализовали усилія и уничтожали плоды промышленности. Между тѣмъ какъ всѣ части материка, отъ Москвы до Лиссабона, были театромъ кровавыхъ и опустошительныхъ войнъ, у насъ непріятельскія знамена развѣвались только въ видѣ трофеевъ. Между тѣмъ какъ около насъ повсюду вспыхивали революціи, наше государственное устройство ни разу не подвергалось насильственному перевороту. Въ теченіе ста лѣтъ на островѣ нашемъ не было ни одного смятенія, достаточно важнаго, чтобъ быть названу возстаніемъ. Законъ никогда не попирался ни народною яростью, ни королевскою тиранніею. Государственный кредитъ соблюдался свято. Отправленіе правосудія было безукоризненно. Даже во времена, которыя англичанами могутъ по справедливости называться худыми, мы наслаждались тѣмъ, что почти всѣ прочія націи въ мірѣ сочли бы огромною долею гражданской и религіозной свободы. Каждый человѣкъ питалъ полную увѣренность, что государство защититъ его въ обладаніи тѣмъ, что было нажито его трудолюбіемъ и накоплено его бережливостью. Подъ благотворнымъ вліяніемъ мира и свободы, наука процвѣла и была примѣнена къ практическимъ цѣлямъ въ размѣрахъ дотолѣ незнаемыхъ. Слѣдствіемъ было то, что въ нашемъ отечествѣ совершилась перемѣна, въ сравненіи съ которою исторія древняго міра не представляетъ ничего подобнаго. Если бы Англія 1685 года могла какимъ-нибудь чудомъ представиться глазамъ нашимъ, мы не узнали бы ни одного изъ сотни ландшафтовъ, съ 1685 г. ни одного изъ десятка тысячъ зданій. Сельскій джентльменъ не узналъ бы своихъ полей. Городской житель не узналъ бы своей улицы. Все измѣнилось, кромѣ великихъ чертъ природы да немногихъ массивныхъ и прочныхъ созданій человѣческаго искусства. Мы могли бы признать Сноудонъ и Виндермиръ, Чеддаръ-КлифЗъ и Бичи-Гедъ. Мы могли бы тамъ и сямъ признать норманскій соборъ или замокъ, современный войнамъ Розъ. Но, за такими рѣдкими исключеніями, все остальное было бы чуждо для насъ. Тысячи квадратныхъ миль, гдѣ нынѣ разстилаются роскошные поля и луга, пересѣкающіеся зелеными изгородями, испещренные деревнями и прелестными дачами, представились бы намъ топями, заросшими дрокомъ, или болотами, населенными лишь дикими утками. Тамъ, гдѣ мы теперь видимъ мануфактурные города и приморскія гавани, слава которыхъ проникла въ отдаленнѣйшіе края міра, мы увидѣли бы разбросанныя лачуги, построенныя изъ дерева и покрытыя соломою. Самая столица съежилась бы въ размѣры, немногимъ превосходящіе размѣры теперешняго ея предмѣстья къ югу отъ Темзы. Не менѣе чуждыми для насъ были бы одежда и нравы народа, утварь и экипажи, внутренность лавокъ и жилищъ. Такая перемѣна въ состояніи націи, кажется, достойна вниманія историка по крайней мѣрѣ настолько, насколько достойна его какая-нибудь перемѣна династіи или министерства.
Одною изъ первыхъ задачъ изслѣдователя, желающаго составить себѣ правильное понятіе о состояніи какого-либо общества въ данное время, должно быть опредѣленіе: изъ какого числа лицъ это общество тогда состояло. Къ несчастью, населеніе Англіи въ 1685 году не можетъ быть опредѣлено съ совершенною точностью. Въ то время ни одно большое государство еще не усвоило себѣ мудрой системы періодическихъ народоисчисленій. Всякій могъ предполагать, что угодно; а такъ какъ предположенія вообще дѣлались безъ изслѣдованія фактовъ и подъ вліяніемъ сильныхъ страстей и предразсудковъ, то они часто бывали нелѣпы до смѣшнаго. Даже свѣдущіе лондонцы обыкновенно говорили о Лондонѣ, что будто бы онъ заключалъ въ себѣ нѣсколько милліоновъ душъ. Многіе съ увѣренностью утверждали, что въ теченіе тридцати пяти лѣтъ, отъ восшествія Карла I на престолъ до Реставраціи, населеніе столицы увеличилось двумя милліонами[59]. Даже въ ту пору, когда опустошенія, причиненныя чумою и пожаромъ, были еще у всѣхъ въ свѣжей памяти, обыкновенно говорилось, что столица все еще имѣла 1,500,000 жителей {«Она заключаетъ въ себѣ
Цѣлыхъ полтора милліона жителей, которые проводятъ
Въ ней свои дни.» Great Britain’s Beauty, 1671.}. Нѣкоторыя лица, возмущенныя этими преувеличеніями, сгоряча ударились въ противоположную крайность. Такъ, Исаакъ Воссій, человѣкъ несомнѣнно даровитый и ученый, ревностно утверждалъ, что въ Англіи, вмѣстѣ съ Шотландіею и Ирландіею, было всего 2,000,000 жителей[60].
Мы, впрочемъ, не лишены средствъ исправить нелѣпыя ошибки, въ которыя иные умы были вовлечены національнымъ тщеславіемъ, а другіе болѣзненною страстью къ парадоксамъ. Существуютъ три исчисленія, которыя, кажется, заслуживаютъ особеннаго вниманія. Они совершенно независимы одно отъ другаго; они основываются на различныхъ началахъ, а между тѣмъ разницы мало въ ихъ выводахъ.
Одно изъ этихъ исчисленій сдѣлано въ 1696 году Грегори Кингомъ, ланкастерскимъ герольдомъ, весьма остроумнымъ и дѣльнымъ политико-ариѳметикомъ. Основаніемъ его вычисленій было число домовъ, показанное въ 1690 году чиновниками, производившими послѣдній сборъ подымной подати. Выводъ, къ которому пришелъ онъ, былъ тотъ, что населеніе Англіи простиралось до 5,500,000 душъ[61].
Около того же времени, король Вильгельмъ III пожелалъ узнать относительную силу религіозныхъ сектъ, на которыя дѣлилось общество. Изслѣдованіе было произведено, и королю были представлены донесенія изъ всѣхъ епархій королевства. По этимъ донесеніямъ, число англійскихъ его подданныхъ должно было составлять около 5,200,000 человѣкъ[62].
Наконецъ, въ наше время, м-ръ Финлезонъ, необыкновенно искусный актуарій, подвергъ старинные приходскіе списки всѣмъ способамъ повѣрки, какіе новѣйшія усовершенствованія въ статистической наукѣ дали ему возможность примѣнить къ дѣлу. По его мнѣнію, населеніе Англіи въ исходѣ XVII столѣтія было немногимъ менѣе 3,200,000 душъ[63].
Изъ этихъ трехъ выкладокъ, составленныхъ отдѣльно другъ отъ друга различными лицами, на основаніи различнаго рода матеріаловъ, высшая, т. е. Кингова, не превосходитъ низшей, т. е. Финлизоновой, даже одною двѣнадцатою долею. Мы можемъ, поэтому, съ увѣренностью сказать, что въ царствованіе Іакова II Англія заключала въ себѣ отъ 3 до 5,500,000 жителей. По наивысшему исчисленію, въ ней было тогда менѣе трети нынѣшняго ея народонаселенія и менѣе, чѣмъ трижды взятое населеніе, которое теперь тѣснится въ ея исполинской столицѣ.
Приращеніе народонаселенія было значительно во всѣхъ частяхъ королевства, но вообще гораздо значительнѣе въ сѣверныхъ, нежели въ южныхъ ширахъ. Обширная часть страны по ту сторону Трента находилась до XVIII столѣтія въ состояніи варварства. И физическія, и нравственныя причины препятствовали распространенію цивилизаціи въ этой области. Климатъ былъ суровъ; почва большею частью была такова, что требовала искусной и прилежной обработки; искусства же и прилежанія не много могло быть въ странѣ, которая часто бывала театромъ войны и постоянно, даже во времена номинальнаго мира, опустошалась шайками шотландскихъ разбойниковъ. До соединенія обѣихъ британскихъ коронъ и долго еще послѣ этого соединенія, разница между Миддльсексомъ и Нортумберландомъ была такъ же велика, какъ теперь разница между Массачузетсомъ и поселеніями тѣхъ сквоттеровъ, которые далеко на западъ отъ Миссисиппи чинятъ грубый судъ и расправу винтовкою и кинжаломъ. Въ царствованіе Карла II, слѣды, оставленные вѣками рѣзни и грабежа, были еще ясно замѣтны, на протяженіи многихъ миль къ югу отъ Твида, въ наружномъ видѣ страны и въ беззаконныхъ нравахъ народа. Тамъ существовалъ еще обширный классъ разбойниковъ, которые промышляли тѣмъ, что грабили жилища и угоняли цѣлыя стада скотины. Вскорѣ послѣ Реставраціи, признано было необходимымъ издать весьма строгіе законы для предупрежденія подобныхъ злодѣяній. Мѣстнымъ властямъ Нортумберланда и Кумберланда предоставлено было право набирать дружины вооруженныхъ людей для охраненія собственности и порядка; вмѣстѣ съ тѣмъ приняты были мѣры для покрытія издержекъ этихъ наборовъ посредствомъ мѣстныхъ налоговъ[64]. Приходы обязаны были держать ищеекъ для охоты на хищниковъ. Многіе изъ стариковъ, жившихъ въ половинѣ XVIII столѣтія, могли ясно припомнить то время, когда эти свирѣпые псы были въ общемъ употребленіи[65]. Но, даже и съ такими средствами, часто оказывалось невозможнымъ преслѣдовать разбойниковъ до ихъ притоновъ среди горъ и болотъ. Географія этой дикой мѣстности была весьма недостаточно извѣстна. Даже по восшествіи на престолъ Георга III, горная тропа, ведущая изъ Борроудаля въ Равенгласъ, все еще была тайною, тщательно хранимою обитателями долины, такъ какъ нѣкоторые изъ нихъ въ молодости, по всей вѣроятности, спасались этимъ путемъ отъ судебнаго преслѣдованія[66]. Дома джентри и большія фермы были укрѣплены. Скотина загонялась на ночь подъ нависшіе зубцы жилаго зданія, называвшагося крѣпостью. Обитатели спали съ оружіемъ подъ бокомъ. Огромные камни и кипятокъ всегда имѣлись въ готовности, чтобъ размозжить и обварить грабителя, который бы дерзнулъ напасть на маленькій гарнизонъ. Ни одинъ путешественникъ не отваживался вступать въ эту мѣстность, не сдѣлавши предварительно завѣщанія. Судьи, объѣзжая округи съ цѣлою свитою адвокатовъ, дѣлопроизводителей, писцевъ и прислужниковъ, отправлялись изъ Ньюкастля въ Карляйль верхомъ, вооруженные и въ сопровожденіи сильнаго конвоя подъ начальствомъ шерифовъ. Съѣстные припасы необходимо было брать съ собою, потому что страна была пустынею, въ которой нельзя было найти самаго необходимаго. Мѣсто, гдѣ кавалькада останавливалась обѣдать, подъ сѣнью огромнаго дуба, до сихъ поръ не забыто. Чрезвычайная строгость, съ какою чинились судъ и расправа въ уголовныхъ дѣлахъ, поражала наблюдателей, проводившихъ жизнь въ болѣе мирныхъ округахъ. Присяжные, побуждаемые ненавистью и чувствомъ общей опасности, осуждали воровъ и хищниковъ скота съ быстротою военнаго суда во время мятежа и отправляли осужденныхъ цѣлыми десятками на висѣлицу[67]. На памяти нѣкоторыхъ лицъ,, которыхъ наше поколѣніе застало еще въ живыхъ, охотникъ, проникшій, въ погонѣ за дичью, до истоковъ Тайна, нашелъ степи вокругъ Кильдаръ-Кастля населенными племенемъ почти столь же дикимъ, какъ калифорнскіе индѣйцы, и съ изумленіемъ слушалъ полунагихъ женщинъ, пѣвшихъ дикія пѣсни, между тѣмъ какъ мужчины, потрясая кинжалами, плясали военную пляску[68].
Медленно и съ трудомъ установился миръ на границѣ Англіи съ Шотландіею. Вслѣдъ за миромъ явились промышленность и всѣ практическія искусства. Между тѣмъ было открыто, что области къ сѣверу отъ Трента обладали въ своихъ каменноугольныхъ пластахъ источникомъ богатства, гораздо болѣе драгоцѣннымъ, нежели золотые рудники Перу. Оказалось, что въ сосѣдствѣ этихъ пластовъ можно было очень выгодно заниматься почти всѣми видами мануфактурнаго производства. Непрерывный потокъ эмигрантовъ устремился къ сѣверу. По спискамъ 184года обнаружилось, что древняя архіепископская провинція Іоркъ заключала въ себѣ 9/10 населенія Англіи. Въ эпоху Революціи, эта провинція, какъ полагали тогда, заключала въ себѣ только ⅐ населенія[69]. Въ Ланкаширѣ число жителей, повидимому, увеличилось вдевятеро, между тѣмъ какъ въ Норфолькѣ, Соффолькѣ и Нортгамптонширѣ оно только-что удвоилось[70].
О налогахъ мы можемъ говорить съ большею увѣренностью доходъ и точностью, чѣмъ о народонаселеніи. Доходъ Англіи въ то время, когда Карлъ II скончался, былъ невеликъ въ сравненіи съ источниками богатства, которыми она даже и тогда обладала, или съ суммами, которыя взимались правительствами сосѣднихъ странъ. Со времени Реставраціи, онъ почти постоянно возрасталъ, но все-таки былъ немногимъ болѣе ¾ дохода Нидерландовъ и едва равнялся ⅕ дохода Франціи.
Важнѣйшею статьею прихода былъ акцизъ, доставившій, въ послѣдній годъ царствованія Карла II, за вычетомъ всѣхъ издержекъ, 585,000 фунтовъ. Чистая прибыль отъ таможенныхъ пошлинъ простиралась въ томъ же году до 530,000 фунтовъ. Налоги эти не очень тяготили націю. Подымная подать, будучи менѣе производительною, возбуждала гораздо болѣе громкій ропотъ. Недовольство, порождаемое прямыми налогами, почти всегда бываетъ несоразмѣрно количеству денегъ, доставляемыхъ ими казнѣ; но подымная подать, даже между прямыми налогами, была особенно ненавистною: она могла взиматься только посредствомъ домовыхъ осмотровъ; а подобные осмотры всегда раздражали англичанъ до такой степени, какую иноземные народы могутъ лишь слабо себѣ представить. Бѣднѣйшіе домовладѣльцы часто не имѣли средствъ уплатить подымную подать въ опредѣленный срокъ. Въ такихъ случаяхъ, домашняя ихъ утварь отбиралась безъ пощады, потому что подать была на откупѣ, а откупщикъ податей, по пословицѣ, изъ всѣхъ кредиторовъ самый алчный. Сборщиковъ громко обвиняли въ томъ, что они исполняли ненавистную народу обязанность съ жестокосердіемъ и наглостью. Говорили, что, при самомъ.появленіи ихъ на порогѣ какой-нибудь хижины, дѣти поднимали плачъ, а старухи бѣжали прятать свою посуду. Мало того: единственная постель какой-нибудь бѣдной семьи иногда отбиралась и продавалась. Чистая годовая прибыль отъ этой подати составляла 200,000 фунтовъ {Въ Пеписовской библіотекѣ есть нѣсколько пѣсень того времени о подымной подати. Представляю образчики:
Добрыя старушки, чуть только завидятъ подымнаго сборщика,
Тотчасъ спѣшатъ къ своимъ тайникамъ прятать горшки и горшечки.
На десять старухъ не сыщется ни одной, хоть весь народъ обыщите,
Которая бы обошлась безъ проклятій, если вы заговорите о подымныхъ сборщикахъ.
Еще примѣръ:
«Подобію грабящимъ солдатамъ, они вошли
И забрали пожитки бѣдняка.
Бѣдныя дѣти, испуганныя, кричали отчаянно;
Но это ни мало не уменьшило ихъ наглой спеси.»
Въ Британскомъ музеѣ находятся вирши, сочиненныя о томъ же предметѣ и въ томъ же духѣ:
«Если же по бѣдности она не можетъ быть уплачена,
Тогда жестокость отнимаетъ единственную постель,
На которой бѣднякъ покоитъ свою усталую голову,
И разомъ лишаетъ его покоя и хлѣба».
Пользуюсь первымъ удобнымъ случаемъ выразить искреннюю признательность директору и вице-директору Магдалининской коллегіи Кембриджскаго университета за благосклонное и просвѣщенное вниманіе, съ какимъ они доставили мнѣ доступъ къ драгоцѣннымъ коллекціямъ Пеписа.}.
Если мы къ упомянутымъ тремъ великимъ источникамъ дохода присоединимъ королевскія имущества, бывшія тогда гораздо обширнѣе, чѣмъ теперь, первины и десятины, которыя не были еще предоставлены церкви, герцогства Корнваллійское и Ланкастерское, конфискаціи и штрафы, то найдемъ, что весь годовой доходъ короны можетъ быть безошибочно оцѣненъ почти въ 1,400,000 фунтовъ. Часть этого дохода была наслѣдственною; остальная же была предоставлена Карлу пожизненно, и онъ былъ воленъ располагать всею суммою, какъ ему было угодно. Все, что оні могъ сберечь посредствомъ сокращенія издержекъ государственнаго управленія, поступало въ собственную его казну. О почтовомъ вѣдомствѣ подробнѣе будетъ сказано впослѣдствіи. Выгоды отъ этого учрежденія были предоставлены парламентомъ герцогу іоркскому.
Доходъ короля былъ, или скорѣе долженствовалъ быть, обремененъ платежомъ около 80,000 фунтовъ въ годъ процентовъ съ суммы, которую Кабаль обманомъ удержала въ казначействѣ. Пока во главѣ управленія финансами стоялъ Данби, до тѣхъ поръ заимодавцы получали свои дивиденды, хотя и не съ строгою пунктуальностью новѣйшихъ временъ; но его преемники въ казначействѣ не умѣли или не старались, подобно ему, поддержать государственный кредитъ. Со времени побѣды, одержанной дворомъ, надъ вигами, ни одной полушки не было уплачено, и никакого вознагражденія не было дано пострадавшимъ, пока новая династія не установила новой системы. Ничего не можетъ быть ошибочнѣе, какъ воображать, что способъ удовлетворенія государственныхъ нуждъ посредствомъ займовъ введенъ у васъ Вильгельмомъ III. Входить въ долги было съ незапамятныхъ временъ обычаемъ каждаго англійскаго правительства. Революція ввела только обычай честно уплачивать ихъ[71].
Благодаря грабительству, жертвами котораго были государственные кредиторы, доходъ, простиравшійся до 1,400,000 фунтовъ и но временамъ увеличивавшійся пособіями отъ Франціи, оказывался достаточнымъ для покрытія необходимыхъ расходовъ правительства и расточительныхъ издержекъ двора. То бремя, которое наиболѣе тяготило финансы великихъ континентальныхъ державъ, у насъ почти не чувствовалось. Во Франціи, Германіи и Нидерландахъ, арміи, какихъ ни Генрихъ IV, ни Филиппъ II, никогда не употребляли въ военное время, держались среди моря. Бастіоны и равелины возвышались повсюду, устроенные по началамъ, неизвѣстнымъ ни герцогу Пармскому, ни Спинолѣ. Запасы орудій и снарядовъ накоплялись такіе, что даже Ришльё, на котораго предшествовавшее поколѣніе смотрѣло какъ на чародѣя, призналъ бы ихъ баснословными. Никто не могъ проѣхать нѣсколькихъ десятковъ миль въ этихъ странахъ, не услышавши барабановъ марширующаго полка, или оклика часовыхъ на подъемномъ мосту крѣпости. На нашемъ островѣ, напротивъ, можно было долго прожить и далеко пропутешествовать, ни разу не будучи принуждену какимъ-нибудь воинскимъ зрѣлищемъ или звукомъ вспомнить, что защита націй сдѣлалась наукою и профессіею. Большинство англичанъ моложе 25-лѣтняго возраста, по всей вѣроятности, никогда не(видало отряда регулярныхъ солдатъ. Изъ городовъ, которые, во время междоусобной войны, храбро отражали непріятельскія полчища, почти ни одинъ не былъ теперь въ состояніи выдержать осаду. Ворота стояли настежь днемъ и ночью. Канавы были сухи. Стѣны безпрепятственно обрушились, или же были исправлены для того только, чтобы служить городскимъ жителямъ пріятнымъ гульбищемъ въ лѣтніе вечера. Изъ числа старинныхъ баронскихъ замковъ многіе были разгромлены пушками Ферфакса и Кромвелля и лежали въ развалинахъ, поросшихъ плюшемъ. Тѣ же, которые уцѣлѣли, потеряли воинственный характеръ и сдѣлались сельскими дворцами аристократіи. Рвы были превращены въ садки для карповъ и щукъ. Валы были засажены душистыми кустарниками, между которыми взбѣгали спиральныя дорожки къ бесѣдкамъ, украшеннымъ зеркалами и картинами[72]. На мысахъ морскаго прибрежья и на многихъ внутреннихъ возвышенностяхъ все еще были видны высокіе столбы съ бочками наверху. Нѣкогда эти бочки были наполнены смолою. Въ опасныя времена при нихъ ставились сторожа; спустя нѣсколько часовъ послѣ того, какъ показывался въ каналѣ испанскій корабль, или переправлялась черезъ Твидъ тысячная шайка шотландскихъ разбойниковъ, сигнальные огни пылали на 50 миль кругомъ, и цѣлыя графства брались за оружіе. Но прошло уже много лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ зажигались эти маяки, и теперь они считались скорѣе любопытными остатками древнихъ нравовъ, нежели частями устройства, необходимаго для безопасности государства[73].
Единственною арміею, признанною закономъ, была милиція. Это войско было преобразовано двумя парламентскими актами, изданными вскорѣ послѣ Реставраціи. Всякій, кто имѣлъ 500 фунтовъ ежегоднаго дохода съ земли, или 6,000 фунтовъ движимости, обязанъ былъ поставить, вооружить и содержать на свой счетъ одного всадника. Всякій, кто имѣлъ 50 фунтовъ ежегоднаго дохода съ земли, или на 600 фунтовъ движимости, несъ подобныя же повинности относительно одного копейщика или мушкетера. Менѣе зажиточные собственники соединялись въ особаго рода общества, для которыхъ нашъ языкъ не даетъ спеціальнаго названія, но которыя аѳинянинъ назвалъ бы Synteleia; и каждое такое общество обязано было ставить, по мѣрѣ своихъ средствъ, коннаго или пѣшаго солдата. Общая цифра содержащейся такимъ образомъ кавалеріи и пѣхоты составляла приблизительно около 130,000 человѣкъ[74].
Король, на основаніи древней конституціи государства и новаго, торжественнаго рѣшенія обѣихъ палатъ парламента, былъ единственнымъ главнокомандующимъ этого значительнаго войска. Лорды-намѣстники и помощники ихъ состояли подъ его начальствомъ и назначали сроки, когда милиціонеры обязаны были собираться для ученій и смотровъ. Однако, время, посвящавшееся такимъ собраніямъ, не должно было превышать 14 дней въ годъ. Мировые судьи были уполномочены назначать легкія наказанія за нарушенія дисциплины. Изъ обыкновенныхъ издержекъ корона не уплачивала ни малѣйшей части; но, когда милиціонныя дружины призывались къ оружію противъ непріятеля, тогда содержаніе ихъ относилось на счетъ общаго государственнаго дохода, и онѣ подчинялись всей строгости военныхъ законовъ.
Находились лица, которыя смотрѣли на милицію недружелюбно. Люди, много путешествовавшіе по континенту, дивившіе строгой отчетливости, съ какою двигался и говорилъ каждый часовой въ цитаделяхъ, построенныхъ Вобаномъ, видѣвшіе могучія арміи, которыя стремились по всѣмъ дорогамъ Германіи отражать турокъ отъ воротъ Вѣны, и ослѣпленные стройною пышностью гвардейскихъ полковъ Людовика, не мало смѣялись надъ тѣмъ, какъ девонширскіе и іоркширскіе крестьяне маршировали и поворачивались, брали мушкеты на плечо и носили копья на перевѣсъ. Враги вольностей и религіи Англіи съ отвращеніемъ глядѣли на войско, котораго нельзя было, безъ крайней опасности, употребить противъ этихъ вольностей и этой религіи, и не упускали случая поднять на смѣхъ неуклюжее воинство {Драйденъ, въ Сутоn and Iphigenia выразилъ, съ обычною своею остротою и энергіею, чувства, бывшія въ ходу между сикофантами Iакова II:
Окрестность оглашается громкими звуками тревоги,
И, неопытные въ битвахъ, собираются толпами милиціонеры,
Рты безъ рукъ, содержимые цѣною огромныхъ издержекъ.
Въ мирѣ — бремя, въ войнѣ — плохая защита.
Храбро разъ въ мѣсяцъ маршируютъ онѣ, шумныя ватаги,
Всегда готовыя, только не тогда, когда нужно.
Въ это утро, вышедши на смотръ,
Онѣ стояли, построенныя въ ряды и шеренги, и готовились
Заняться кратковременными мнимо-военными упражненіями,
Чтобы потомъ поспѣшно напиться до-пьяна, что и было задачею дня".}. Просвѣщенные патріоты, сравнивая эти грубыя дружины съ батальонами, которые, въ случаѣ войны, могли бы въ нѣсколько часовъ пристать къ берегамъ Кента или Соссекса, принуждены были сознаваться, что, какъ бы ни было опасно держать постоянное войско, еще опаснѣе было подвергать честь и независимость отечества случайностямъ борьбы между пахарями подъ начальствомъ мировыхъ судей и ветеранами подъ командою Французскихъ маршаловъ. Въ парламентѣ, однако, необходимо было выражать такія мнѣнія съ нѣкоторою осторожностью, потому что милиція была учрежденіемъ въ высшей степени популярнымъ. Всякое направленное противъ нея порицаніе возбуждало негодованіе обѣихъ великихъ партій въ государствѣ, и преимущественно той партіи, которая отличалась особеннымъ рвеніемъ монархіи и Англиканской церкви. Ополченіе графствъ находилось подъ начальствомъ почти исключительно торійскихъ нобльменовъ и джентльменовъ. Они гордились своимъ военнымъ знаніемъ и считали всякую обиду, нанесенную учрежденію, къ которому принадлежали, какъ бы нанесенною имъ самимъ. Они, кромѣ того, вполнѣ понимали, что все, говорившееся противъ милиціи, говорилось въ пользу постоянной арміи; а названіе постоянной арміи было ненавистно для нихъ. Одна такая армія уже господствовала въ Англіи, и при ея господствѣ король былъ казненъ, высшее дворянство унижено, помѣстное джентри было ограблено, церковь была гонима. Не было почти ни одного сельскаго магната, который бы не могъ разсказать какой-нибудь исторіи о несправедливостяхъ и оскорбленіяхъ, испытанныхъ имъ самимъ или его отцемъ отъ рукъ парламентскихъ солдатъ. Одинъ изъ старыхъ кавалеровъ видѣлъ, какъ половина его господскаго дома была взорвана на воздухъ. Наслѣдственные вязы другаго были срублены подъ корень. Третій никогда не могъ войти въ свою приходскую церковь безъ того, чтобы обезображенные гербы и обезглавленныя статуи предковъ не напомнили ему, что краснокафтанники Оливера нѣкогда ставили тамъ своихъ лошадей. Вслѣдствіе этого, тѣ самые роялисты, которые вполнѣ готовы были сражаться за короля, были послѣдними лицами, у которыхъ онъ могъ бы рискнуть потребовать средствъ для найма регулярныхъ войскъ.
Карлъ, впрочемъ, чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ своего возстановленія, началъ формировать небольшую постоянную армію. Онъ чувствовалъ, что безъ защиты, получше той, какую представляли милиціонныя дружины и королевскіе тѣлохранители, его дворецъ и особа едва ли были безопасны въ сосѣдствѣ большаго города, кишѣвшаго только-что распущенными воинственными фанатиками. Поэтому, онъ, при всей своей безпечности и расточительности, рѣшился отказаться отъ нѣкоторыхъ удовольствій, чтобы скопить сумму, достаточную для содержанія гвардейскаго корпуса. Съ увеличеніемъ торговли и народнаго богатства увеличились и его доходы;, и такимъ образомъ, онъ, вопреки раздававшемуся иногда ропоту общинъ, получилъ возможность, постепенно увеличивать свои регулярныя войска. Значительное увеличеніе сдѣлано было за нѣсколько мѣсяцевъ до конца его царствованія. Дорогая, безполезная и чумная Тангерская колонія была оставлена варварамъ, жившимъ въ ея окрестностяхъ; а гарнизонъ, состоявшій изъ одного кавалерійскаго и двухъ пѣхотныхъ полковъ, былъ отозванъ въ Англію.
Маленькая армія, сформированная такимъ образомъ Карломъ II, была зародышемъ той большой и знаменитой арміи, которая въ настоящемъ столѣтіи побѣдоносно вступала въ Мадридъ и Парижъ, въ Кантонъ и Кандаръ. Лейбъ-гвардейцы, составляющіе теперь два полка, раздѣлялись тогда на три эскадрона, и каждый эскадронъ состоялъ изъ 200 карабинеровъ, кромѣ офицеровъ. Эти тѣлохранители, которымъ была ввѣрена безопасность короля и королевской фамиліи, отличались совершенно особеннымъ характеромъ. Даже рядовые между ними назывались джентльменами гвардіи. Многіе изъ нихъ были благороднаго происхожденія и во время междоусобной войны занимали офицерскія должности. Ихъ жалованье было гораздо значительнѣе жалованья самаго любимаго полка нашего времени и могло въ тотъ вѣкъ считаться приличнымъ содержаніемъ для младшаго сына какого-нибудь провинціальнаго сквайра. Ихъ красивые кони, богатые чапраки, кирасы и лосинные колеты, украшенные лентами, бархатомъ и золотыми галунами, представляли блестящее зрѣлище въ Севтъ-Джемскомъ паркѣ. Къ каждому эскадрону былъ причисленъ небольшой отрядъ гренадерскихъ драгунъ, происходившихъ изъ нисшаго класса и получавшихъ менѣе жалованья. Другой отрядъ конной гвардіи, отличавшійся синими мундирами и шинелями и до сихъ поръ носящій названіе the Blues, обыкновенно стоялъ на квартирахъ въ окрестностяхъ столицы. Близъ столицы былъ расположенъ и тотъ отрядъ, который теперь называется первымъ драгунскимъ полкомъ, но который тогда былъ единственнымъ драгунскимъ полкомъ во всей англійской арміи. Онъ былъ недавно сформированъ изъ кавалеріи, вернувшейся изъ Тангера. Отдѣльный эскадронъ драгунъ, не принадлежавшій ни къ какому полку, былъ расположенъ близъ Бервика, для охраненія страны отъ нападеній пограничныхъ разбойниковъ. Къ этому роду службы драгунъ считался тогда особенно пригоднымъ. Впослѣдствіи онъ сдѣлался простымъ кавалеристомъ. Но въ XVIÏ столѣтіи Монтекукули описывалъ его именно, какъ пѣхотинца, который употреблялъ коня для того только, чтобы поспѣшнѣе достигать мѣста, гдѣ надлежало исполнять военную службу.
Гвардейская пѣхота состояла изъ двухъ полковъ, которые какъ тогда, такъ и теперь; назывались и называются первымъ полкомъ пѣшей гвардіи и Кольдстримскою гвардіею. Они обыкновенно занимали посты блезъ Вайтголля и Сентъ-Джемскаго дворца. Такъ какъ тогда казармъ не существовало и такъ какъ, на основаніи Прошенія о Правѣ, солдатъ нельзя было ставить на квартиры къ частнымъ лицамъ, то краснокафтанники наполняли всѣ кабаки Вестминстера и Странда.
Было еще пять другихъ пѣхотныхъ полковъ. Одинъ изъ нихъ, называвшійся адмиральскимъ полкомъ, былъ спеціальна назначенъ для службы на корабляхъ. Остальные четыре до сихъ поръ составляютъ первые четыре линейные полка. Два изъ нихъ представляли собою тѣ два отряда, которые долгое время состояніе Англіи въ 1685 г. 245 поддерживали на материкѣ славу британской доблести. Первый или королевскій полкъ игралъ, подъ начальствомъ великаго Густава, значительную роль въ освобожденіи Германіи. Третій полкъ, отличавшійся отворотами тѣлеснаго цвѣта, отчего и получилъ извѣстное названіе Buffs[75] не менѣе мужественно сражался, подъ начальствомъ Морица Нассаускаго, за освобожденіе Нидерландовъ. Оба эти храбрые полка, послѣ многихъ превратностей, были, наконецъ, отозваны Карломъ II изъ иностранной службы исключены въ составъ англійской арміи.
Полки, составляющіе нынѣ второй и четвертый линейные, въ 1685 году только-что возвратились изъ Тангера, откуда явились съ жестокими и необузданными привычками, усвоенными въ теченіи долгой войны съ маврами. Нѣсколько ротъ пѣхоты, не входившія въ составъ полковъ, стояли гарнизономъ въ Тильбюри-Фортѣ, Портсмутѣ, Плимутѣ и нѣкоторыхъ другихъ важныхъ пунктахъ на морскомъ берегу или неподалеку отъ берега.
Съ начала XVII столѣтія въ оружіи пѣхоты произошла большая перемѣна. Копье мало по малу уступило мѣсто мушкету, и въ концѣ царствованія Карла II большинство англійскихъ пѣхотныхъ солдатъ состояло уже изъ мушкетеровъ. Между ними, однако, все еще было много копейщиковъ. Каждый изъ этихъ разрядовъ войска при случаѣ обучался употребленію того оружія, которое собственно принадлежало другому разряду. Каждый пѣхотинецъ имѣлъ при себѣ мечъ для рукопашной схватки. Драгунъ былъ вооруженъ подобно мушкетеру и сверхъ того былъ снабженъ оружіемъ, которое, въ теченіе многихъ лѣтъ, мало по малу входило въ употребленіе. Англичане называли его тогда кинжаломъ, dagger; но со времени нашей Революціи оно стало извѣстно у насъ подъ французскимъ названіемъ штыка, bayonet. Штыкъ, повидимому, не былъ такимъ страшнымъ орудіемъ разрушенія, какимъ онъ сдѣлался потомъ: онъ вставлялся въ дуло ружья, и въ бою терялось много времени, пока солдатъ вынималъ свой штыкъ, чтобы выстрѣлить, и прикрѣплялъ его снова, чтобы идти въ атаку.
Регулярная армія содержавшаяся въ Англіи въ началѣ 1685 года, состояла, со включеніемъ всѣхъ чиновъ, почти изъ 7,000 человѣкъ пѣхоты и 1,700 человѣкъ кавалерія и драгунъ. Общая сумма расходовъ на ея содержаніе составляла около 290,000 фунтовъ въ годъ, т. е. менѣе 1/10 доли того, чего тогда стоило содержаніе французской арміи въ мирное время. Суточнымъ жалованьемъ рядоваго въ лейбъ-гвардіи было 4 шиллинга, въ Синемъ полку 2 шиллинга 6 пенсовъ, въ драгунахъ 18 пенсовъ, въ пѣшей гвардіи 10 пенсовъ, а въ линейномъ полку 8 пенсовъ. Дисциплина была слаба, да оно и не могло быть иначе. Англійское обычное право не знало никакихъ военныхъ судовъ и въ мирное время не дѣлало никакого различія между солдатами и прочими подданными, да и правительство не осмѣлилось бы тогда потребовать даже у самаго преданнаго парламента билля о мятежѣ. Поэтому, солдатъ, поколотившій своего полковника, подвергался лишь обыкновеннымъ взысканіямъ за нападеніе и побои; а за ослушаніе начальству, за спаньё на часахъ или за побѣгъ вовсе не подвергался никакому законному взысканію. Военныя наказанія, безъ сомнѣнія, употреблялись въ царствованіе Карла II; но они употреблялись весьма умѣренно и притомъ такимъ образомъ, чтобы не возбудить общественнаго вниманія и не дать повода къ аппеляціи въ суды Вестминстеръ-Голля.
Такая армія, какъ описанная выше, была не очень-то способна поработить пять милліоновъ англичанъ. Дѣйствительно, она едва ли была бы въ состояніи подавить бунтъ въ Лондонѣ, если бы милиціонные отряды Сити присоединились къ бунтовщикамъ. Король не могъ разсчитывать на полученіе помощи и изъ прочихъ своихъ владѣній, если бы возстаніе случилось въ Англіи. Ибо, хотя Шотландія и Ирландія держали свои отдѣльныя войска, войскъ этихъ только-что было достаточно для обузданія недовольныхъ пуританъ перваго королевства и недовольныхъ папистовъ послѣдняго. Правительство имѣло, впрочемъ, важный военный рессурсъ, котораго не слѣдуетъ упускать изъ виду. На жалованьѣ у Соединенныхъ провинцій состояло шесть прекрасныхъ полковъ, которыми первоначально командовалъ храбрый Оссори. Изъ этихъ полковъ три были набраны въ Англіи и три въ Шотландіи. Природный ихъ государь удерживалъ за собою право призвать ихъ обратно, если бы ему понадобилась ихъ помощь противъ внѣшняго или внутренняго врага. Между тѣмъ они содержались безъ всякихъ издержекъ съ его стороны и подчинялись превосходной дисциплинѣ, какой онъ не осмѣлился бы ихъ подвергнуть[76]
Если недовѣрчивость парламента и націи лишала короля возможности держать грозное постоянное войско, зато никакое подобное препятствіе не мѣшало ему сдѣлать Англію первою изъ морскихъ державъ. Какъ виги, такъ и торіи готовы были радостно привѣтствовать всякую мѣру, клонившуюся къ увеличенію могущества той силы, которая, будучи лучшею охраною острова отъ внѣшнихъ непріятелей, была немощною противъ гражданской свободы. Всѣ величайшіе подвиги, совершенные на памяти тогдашняго поколѣнія англійскими солдатами, были совершены въ войнѣ противъ англійскихъ государей. Побѣды нашихъ моряковъ одерживались надъ внѣшними врагами и предотвращали опустошеніе и грабежъ нашей родной земли. По меньшей мѣрѣ половина націи вспоминала битву при Незби съ ужасомъ, а битву при Донбарѣ съ гордостью, смѣшанною со многими болѣзненными чувствами; но пораженіе Армады и сраженіе Блэка съ голландцами и испанцами вспоминались всѣми партіями съ безусловнымъ восторгомъ. Со времени Реставраціи, общины всегда, даже въ періоды крайняго своего недовольства и крайняго скряжничества, были до расточительности щедрыми, какъ только дѣло касалось интересовъ флота. При министерствѣ Данби, имъ было представлено, что многія изъ судовъ королевскаго флота ветхи и негодны для плаванія. Хотя палата въ то время была настроена далеко не милостиво, однако, она ассигновала пособіе почти въ 600,000 фунтовъ, для постройки 30 новыхъ военныхъ кораблей.
Но щедрость націи была парализована пороками правительства. Правда, списокъ королевскихъ судовъ съ виду былъ недуренъ. Въ немъ значилось 9 кораблей перваго ранга, 14 втораго, 39 третьяго и множество мелкихъ судовъ. Конечно, корабли перваго ранга были меньше, чѣмъ въ наше время корабли третьяго; а корабли третьяго ранга не считались бы теперь даже очень большими фрегатами. Если бы, впрочемъ, эти морскія силы были исправны, онѣ могли бы въ тѣ времена показаться грозными самому могущественному монарху. Но онѣ существовали только на бумагѣ. Въ концѣ царствованія Карла, англійскій флотъ дошелъ до такого униженія и упадка, что фактъ этотъ былъ бы почти невѣроятенъ, если бы не подтверждался независимыми другъ отъ друга, но тѣмъ не менѣе единогласными показаніями свидѣтелей, авторитетъ которыхъ не подлежитъ никакому сомнѣнію. Пеписъ, самый способный человѣкъ въ англійскомъ адмиралтействѣ, составилъ въ 1684 году для Карла записку о положеніи своего вѣдомства. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ, Бонрепо, самый способный человѣкъ во французскомъ адмиралтействѣ, посѣтивши Англію съ спеціальною цѣлью опредѣлить ея морскія силы, представилъ результатъ своихъ изслѣдованій Людовику. Оба отчета приходятъ къ однимъ и тѣмъ же выводамъ. Бонрипб заявлялъ, что нашелъ все въ безпорядкѣ и бѣдственномъ положеніи, что въ Вайтголлѣ со стыдомъ и завистью признавали превосходство французскаго флота и что состояніе нашихъ судовъ и верфей само но себѣ было достаточнымъ ручательствомъ, что мы не вмѣшаемся въ европейскія распри[77]. Пеписъ доносилъ своему государю, что морское управленіе было чудищемъ расточительности, лихоимства, невѣжества и нерадѣнія, что смѣтамъ нельзя было вѣрить, что контракты не исполнялись, что контроля не существовало. Суда, которыя правительство, благодаря недавней щедрости парламента, получило возможность построить и которыя ни разу не выходили изъ гавани, были сдѣланы изъ такого дурнаго лѣса, что менѣе годились для выхода въ море, чѣмъ старые остовы, разбитые 30 лѣтъ назадъ голландскими и испанскими лагами. Дѣйствительно, нѣкоторые изъ новыхъ военныхъ кораблей до того были гнилы, что, не будь они поспѣшно исправлены, они пошли бы ко дну тамъ же, гдѣ были ошвартовлены. Матросы получали жалованье до того неисправно, что рады были найти какого-нибудь ростовщика, который бы купилъ у нихъ контрмарки за вычетомъ 40 % дисконта. Положеніе командировъ, не имѣвшихъ могущественныхъ друзей при дворѣ, было еще хуже. Нѣкоторые офицеры, которымъ причитались огромныя суммы невыданнаго жалованья, безплодно въ теченіе многихъ лѣтъ обивали у правительства пороги и умерли за неимѣніемъ куска хлѣба.
Большая часть судовъ, бывшихъ на водѣ, находилась подъ начальствомъ людей, не подготовленныхъ къ морской службѣ. Это безобразіе началось, впрочемъ, не при Карлъ. Ни одно государство, ни древнее, ни новое, не дѣлало до того времени строгаго разграниченія между морскою и военною службами. У великихъ просвѣщенныхъ націй древняго міра, Кимовъ и Лизандръ, Помпей и Агриппа сражались какъ на морѣ, такъ и на сушѣ. Толчекъ, полученный наукою мореплаванія въ исходѣ XV столѣтія, не произвелъ никакого существеннаго улучшенія въ раздѣленіи труда. При Флодденѣ правымъ крыломъ побѣдоносной арміи командовалъ англійскій адмиралъ. При Жарнакѣ и Монконтурѣ гугенотскими рядами предводительствовалъ французскій адмиралъ. Ни Донъ Хуанъ Австрійскій, побѣдитель при Лепантѣ, ни лордъ Говардъ Эффингамскій, которому, по случаю приближенія испанской армады къ нашимъ берегамъ, ввѣрено было начальствованіе надъ англійскимъ флотомъ, не были по воспитанію моряками. Рали, знаменитый морской вождь, нѣсколько лѣтъ служилъ солдатомъ во Франціи, Нидерландахъ и Ирландіи. Блэкъ, прежде чѣмъ смирилъ гордыню Голландіи и Кастиліи на океанѣ, отличился искусною и храброю защитою одного изъ внутреннихъ городовъ. Та же самая система была въ ходу и послѣ Реставраціи. Огромные флоты были ввѣрены управленію Рупрехта и Монка, — Рупрехта, который словился преимущественно, какъ пылкій и отважный кавалерійскій офицеръ, и Монка, который, желая, чтобы его судно перемѣнило направленіе, разсмѣшилъ свой экипажъ командою: «Налѣво кругомъ.»
Но около этого времени благоразумные люди начали сознавать, что быстрое развитіе военнаго искусства и мореходной науки необходимо требовало разграниченія двухъ профессій, которыя дотолѣ смѣшивались одна съ другою. Командованіе чѣмъ-нибудь однимъ, либо полкомъ, либо кораблемъ, сдѣлалось задачею, вполнѣ достаточною, чтобы поглотить вниманіе одного человѣка. Въ 1672 году французское правительство рѣшило воспитывать молодыхъ людей хорошей фамиліи съ весьма ранняго возраста спеціально для морской службы. Но англійское правительство, вмѣсто того, чтобъ послѣдовать этому прекрасному примѣру, не только продолжало раздавать высокія морскія должности сухопутнымъ офицерамъ, но и выбирало для замѣщенія подобныхъ должностей такихъ сухопутныхъ офицеровъ, которымъ, даже на сухомъ пути, нельзя было безопасно ввѣрить ни одного важнаго поста. Каждый недоросль знатнаго происхожденія, каждый распутный царедворецъ, о которомъ та или другая любовница короля взялась бы замолвить словечко, могъ надѣяться, что линейный корабль, а съ нимъ и честь страны, и жизнь цѣлыхъ сотень людей, будетъ ввѣренъ его попеченію. Ничего не значило, что онъ отродясь не плавалъ нигдѣ, кромѣ Темзы, что онъ не могъ удержаться на ногахъ при малѣйшемъ вѣтрѣ, что онъ не зналъ разницы между широтою и долготою. Предварительная подготовка не считалась необходимою; много что посылали его совершить короткое плаваніе на военномъ кораблѣ, гдѣ онъ не подчинялся никакой дисциплинѣ, окружался особеннымъ почетомъ и жилъ среди кутежей и забавъ. Если въ промежутки между пирушками, попойками и азартною игрою успѣвалъ онъ усвоить себѣ смыслъ нѣсколькихъ техническихъ фразъ и названія румбовъ, его считали вполнѣ способнымъ къ занятію должности командира трёхдечнаго корабля. Это не выдумка. Въ 1666 году Джонъ Шеффильдъ, графъ Мюльгрёвъ, семнадцати лѣтъ отъ роду, поступилъ во флотъ волонтеромъ, чтобы служить на морѣ противъ голландцевъ. Онъ провелъ шесть недѣль на кораблѣ, забавляясь, на сколько могъ, въ обществѣ нѣсколькихъ молодыхъ и знатныхъ развратниковъ, и потомъ вернулся домой принять начальствованіе надъ кавалерійскимъ эскадрономъ. Послѣ этого онъ ни разу не былъ на водѣ до 1672 года, т. е. до вторичнаго поступленія въ морскую службу, при чемъ онъ былъ почти немедленно назначенъ капитаномъ 84-пушечнаго корабля, который славился наилучшимъ въ цѣломъ флотѣ. Онъ былъ тогда двадцати трехъ лѣтъ отъ роду и во всю свою жизнь не провелъ и трехъ мѣсяцевъ на морѣ. По возвращеніи изъ морской кампаніи, онъ тотчасъ былъ назначенъ командиромъ пѣхотнаго полка. Это — образчикъ того, какимъ образомъ раздавались тогда важнѣйшія морскія должности, и притомъ благопріятный образчикъ; ибо хотя Мюльгревъ и былъ лишенъ опытности, однако, онъ не былъ лишенъ ни дарованій, ни храбрости. Такимъ же точно образомъ повышались и другіе баричи, которые не только не были хорошими офицерами, но даже умственно и нравственно были неспособны когда-либо сдѣлаться хорошими офицерами и которыхъ единственная рекомендація заключалась въ томъ, что они были разорены своими шалостями и пороками. Главною приманкою, привлекавшею этихъ людей въ службу, были доходы отъ перевозки слитковъ и другихъ цѣнныхъ товаровъ изъ порта въ портъ; ибо Атлантическій океанъ и Средиземное море были тогда такъ опустошаемы варварійскими пиратами, что купцы не желали ввѣрять дорогихъ грузовъ никакому другому судну, кромѣ военнаго корабля. Иной капитанъ, случалось, пріобрѣталъ такимъ образомъ въ короткій срокъ нѣсколько тысячъ фунтовъ и для такого доходнаго занятія слишкомъ часто пренебрегалъ интересами своей родины и честью своего флага, дѣлалъ низкія уступки иностраннымъ державамъ, ослушивался самыхъ ясныхъ приказаній начальства, оставался въ портѣ, когда ему предписывалось преслѣдовать салескаго корсара, или отправлялся съ долларами въ Ливорно, когда инструкціи обязывали его идти въ Лиссабонъ. И все это дѣлалось имъ безнаказанно. Протекція доставляла ему мѣсто, протекція и поддерживала его на мѣстѣ, къ которому онъ былъ неспособенъ. Ни одинъ изъ адмираловъ, которыми эти порочные и распутные любимцы двора явно пренебрегали, не осмѣливался сдѣлать что-нибудь болѣе, чѣмъ проворчать нѣсколько фразъ о военномъ судѣ. Если какой-нибудь офицеръ обнаруживалъ болѣе высокое чувство долга, чѣмъ его товарищи, то ему скоро приходилось убѣдиться, что онъ терялъ деньги, не пріобрѣтая чести. Одинъ капитанъ, строго исполнившій предписанія адмиралтейства, упустилъ грузъ, который бы доставилъ ему 4,000 фунтовъ барыша. Въ вознагражденіе за его труды, Карлъ съ неблагороднымъ легкомысліемъ назвалъ его большимъ дуракомъ.
Дисциплина флота сверху до низу была одной масти. Какъ царедворецъ-капитанъ пренебрегалъ адмиралтействомъ, такъ точно и онъ, въ свою очередь, былъ пренебрегаемъ экипажемъ. Нельзя было скрыть, что онъ въ искусствѣ мореплаванія стоялъ ниже всякаго Фокъ-мачтоваго матроса. Нелѣпо было бы ждать, чтобы старые моряки, освоившіеся съ ураганами тропиковъ и съ ледяными горами полярнаго круга, быстро и почтительно повиновались начальнику, который зналъ о вѣтрахъ и волнахъ не болѣе того, что можно было узнать въ позолоченномъ катерѣ между Вайтголль-Стэрзомъ и Гамптонъ-Кортомъ. Ввѣрить такому новичку обязанность править кораблемъ было очевидно невозможно. Поэтому управленіе судномъ отбиралось у капитана и передавалось штурману; но такое раздѣленіе власти порождало безчисленныя неудобства. Разграничительная черта не была, да, по всей вѣроятности, и не могла быть проведена съ точностью. Слѣдствіемъ этого была постоянная распря. Капитанъ, самоувѣренный по мѣрѣ своего невѣжества, относился къ штурману съ надмѣннымъ презрѣніемъ. Штурманъ, вполнѣ понимая опасность прогнѣвить сильнаго, весьма часто, послѣ борьбы, уступалъ противъ своего убѣжденія, и хорошо еще было, если дѣло обходилось безъ гибели судна и экипажа. Вообще, наименѣе вредными изъ аристократическихъ капитановъ были тѣ, которые совершенно предоставляли управленіе кораблями другимъ, а сами думали только о пріобрѣтеніи и тратѣ денегъ. Образъ жизни этихъ людей былъ такъ пышенъ и сладострастенъ, что они, при всемъ своемъ корыстолюбіи, рѣдко обогащались. Они наряжались словно на балъ въ Версали, ѣли на серебрѣ, пили тончайшія вина и держали на корабляхъ гаремы, тогда какъ между матросами свирѣпствовали голодъ и цынга и трупы ежедневно выбрасывались изъ портовъ въ море.
Таковъ былъ обыкновенный характеръ тѣхъ, которые назывались тогда капитанами-джентльменами. Къ счастью для нашей страны, рядомъ съ ними встрѣчались морскіе командиры совершенно иного закала, люди, вся жизнь которыхъ проходила на морѣ, которые пробивали и брали съ бою свою карьеру отъ низшихъ должностей Форъ-кастля до высшихъ ранговъ и отличій. Однимъ изъ знаменитѣйшихъ офицеровъ этого рода былъ сэръ Кристоферъ Мингзъ, который, поступивъ на службу каютъ-юнгою, палъ, храбро сражаясь противъ голландцевъ, и котораго матросы похоронили со слезами и съ клятвою отмщенія. Отъ него произошелъ, посредствомъ особеннаго рода генераціи, рядъ доблестныхъ и опытныхъ моряковъ. Его каютъ-юнгою былъ сэръ Джонъ Нарборо, а каютъ-юнгою сэра Джона Нарборо былъ сэръ Клоудсли Шовль. Сильному природному смыслу и безстрашному мужеству этого класса людей Англія обязана вѣчною признательностью. Благодаря такимъ рѣшительнымъ личностямъ, берега наши были защищены и честь нашего флага была поддержана въ теченіе многихъ мрачныхъ и опасныхъ лѣтъ, не смотря на множество грѣховъ администраціи и на ошибки адмираловъ-царедворцевъ. Но для жителя твердой земли эти смолёныя куртки, tarpaulins, какъ ихъ тогда называли, казались странною и полудикою породою. Они ничего не знали, кромѣ своего ремесла, да и то знали скорѣе практически, нежели научно. Внѣ своей стихіи, они были просты, какъ дѣти. Ихъ пріемы были неуклюжи. Въ самомъ ихъ добродушіи было нѣчто грубое. Ихъ разговоръ обыкновенно состоялъ либо изъ морскихъ фразъ, либо изъ божбы и проклятій. Таковы были вожди, въ чьей суровой школѣ сформировались тѣ отважные воины, съ которыхъ Смоллетъ, въ слѣдующемъ вѣкѣ, списалъ лейтенанта Боулинга и командора Троньона. Не видно, однако, чтобы въ службѣ котораго-либо изъ Стюартовъ былъ хоть одинъ такой морской офицеръ, какимъ морской Офицеръ долженъ быть по нынѣшнимъ понятіямъ, т. е. человѣкъ, знающій теорію и практику своего ремесла, закаленный противъ всѣхъ опасностей битвы и бури, но въ то же время отличающійся просвѣщеннымъ умомъ и изящными манерами. Во флотѣ Карла II были и джентльмены и моряки. Но морями не были джентльменами, а джентльмены не были моряками.
Англійскій флотъ по самымъ точнымъ разсчетамъ, какіе дошли до насъ, могъ бы тогда содержаться въ порядкѣ за 380,000 фунтовъ въ годъ. Сумма, которая дѣйствительно издерживалась, но издерживалась, какъ мы видѣли, почти безполезно, равнялась 400,000 фунтовъ ежегодно. Издержки французскаго флота были почти такіе же; издержки голландскаго флота были значительно больше[78].
Расходъ на содержаніе англійской артиллеріи и инженерной части въ XVII столѣтіи, сравнительно съ прочими военными и морскими расходами, былъ гораздо меньше, чѣмъ въ настоящее время. Въ большей части гарнизоновъ имѣлись канонеры; тамъ и сямъ, на какомъ-нибудь важномъ постѣ, можно было найти инженера. Но не было ни одного артиллерійскаго полка, ни одной бригады сапёровъ и минеровъ, ни одной коллегіи, въ которой молодые солдаты могли бы изучать научную сторону военнаго дѣла. Передвиженіе полевыхъ орудій было крайне затруднительно. Когда, спустя нѣсколько лѣтъ, Вильгельмъ прибылъ изъ Девоншира въ Лондонъ, Фурштадтъ, который онъ привезъ съ собою, уже давно бывшій въ постоянномъ употребленіи на континентѣ и притомъ такой, что теперь онъ былъ бы признанъ въ Вуличѣ грубымъ и неудобнымъ, возбудилъ въ нашихъ предкахъ удивленіе, подобное тому, какое американскіе индѣйцы почувствовали при видѣ кастильскихъ пищалей. О запасѣ пороха, хранившагося въ англійскихъ фортахъ и арсеналахъ, писатели-патріоты хвастливо упоминали какъ о чемъ-то, могущемъ внушить уваженіе сосѣднимъ націямъ. Онъ заключалъ въ себѣ до 14—15,000 боченковъ, т. е. около 1/12 того количества, которое теперь признается необходимымъ имѣть всегда въ наличности. Издержки по артиллеріи и инженерной части среднимъ числомъ были немного болѣе 60,000 фунтовъ въ годъ[79].
Итогъ штатныхъ расходовъ на содержаніе арміи, флота и артиллеріи съ инженерною частью простирался до 750,000 фунтовъ. О сверхштатныхъ расходахъ, составляющихъ теперь значительную часть нашихъ общественныхъ повинностей, можно сказать, что они почти не существовали тогда. Половинное жалованье получали лишь очень немногіе изъ тѣхъ морскихъ офицеровъ, которые находились внѣ дѣйствительной службы. Въ ихъ числѣ не было ни одного лейтенанта, ни одного капитана, который не командовалъ когда-нибудь кораблемъ перваго или втораго ранга. Такъ какъ страна имѣла тогда всего 17 кораблей перваго и втораго ранга, бывшихъ когда-либо въ морѣ, и такъ какъ очень многія изъ лицъ, командовавшихъ такими кораблями, занимали хорошія должности на сушѣ, то издержки по этой части долженствовали быть истинно ничтожными[80]. Въ арміи половинное жалованье давалось лишь въ видѣ чрезвычайнаго и временнаго пособія небольшому числу офицеровъ, принадлежавшихъ къ двумъ полкамъ, которые находились въ особенномъ положеніи[81]. Гриничскій госпиталь еще не былъ основанъ. Госпиталь въ Чельси строился; но расходы этого учрежденія покрывались долею посредствомъ вычета изъ жалованья войскъ, долею посредствомъ частной подписки. Король обѣщалъ ассигновать съ своей стороны только 20,000 фунтовъ на архитектурныя издержки да 5,000 въ годъ на содержаніе инвалидовъ[82]. По первоначальному проекту, внѣшнихъ пенсіонеровъ не полагалось. Итогъ сверхштатныхъ расходовъ по арміи и флоту едва ли превышалъ 10,000 фунтовъ въ годъ. Теперь онъ превышаетъ 10,000 фунтовъ въ день.
Изъ расходовъ гражданскаго управленія только ничтожная доля покрывалась короною. Огромное большинство должностныхъ лицъ, обязанностью которыхъ было отправлять правосудіе охранять порядокъ, или служило обществу безвозмездно, или получало такого рода вознагражденіе, которое не истощало государственнаго дохода. Шерифы, меры и ольдермены городовъ, сельскіе джентльмены, занимавшіе должности мировыхъ судей, старшины бурговъ, бейлифы и младшіе констебли не стояли королю ни копейки. Высшія судебныя мѣста содержались преимущественно побочными доходами.
Наши сношенія съ иностранными дворами были поставлены на самую экономную ногу. Единственный дипломатическій агентъ, имѣвшій титулъ посла, находился въ Константинополѣ и частью получалъ содержаніе отъ Турецкой компаніи[83]. Даже при версальскомъ дворѣ Англія имѣла только посланника; а при дворахъ испанскомъ, шведскомъ и датскомъ у нея даже и посланника не было. Общая сумма издержекъ по этой части въ послѣдній годъ царствованія Карла II не могла составлять болѣе 20,000 фунтовъ[84].
Въ этой умѣренности не было ничего похвальнаго. Карлъ по обыкновенію былъ и скупъ неумѣстно и щедръ неумѣстно, ходы Служащіе были обречены на голодъ для того, чтобы придворные могли насыщаться. Издержки на флотъ, на артиллерію съ инженерною частью, на пенсіи неимущимъ старымъ офицерамъ, на миссіи при иностранныхъ дворахъ должны казаться нынѣшнему поколѣнію дѣйствительно ничтожными. Но любимцы государя, его министры и креатуры этихъ министровъ были осыпаемы общественными деньгами. Ихъ оклады и пенсіи, сравнительно съ доходами аристократіи, джентри, торговыхъ и промышленныхъ людей того времени, могутъ показаться громадными. Огромнѣйшія состоянія въ королевствѣ приносили тогда не многимъ болѣе 20,000 ф. годоваго дохода. Герцогъ Огмондъ получалъ 22,000 ф. въ годъ[85]. Герцогъ Боккингамъ, пока его огромныя имѣнія не были еще разстроены безумною расточительностью, получалъ 19,600 ф. въ годъ[86]. Джорджъ Монкъ, герцогъ Альбемарль, который за свои важныя услуги былъ награжденъ несмѣтнымъ количествомъ коронной земли и былъ извѣстенъ какъ любостяжаніемъ, такъ и скряжничествомъ, оставилъ послѣ себя 15,000 ф. годоваго дохода съ недвижимаго имущества и 60,000 фунтовъ наличными деньгами, приносившими, вѣроятно, семь процентовъ[87]. Эти три герцога считались тремя богатѣйшими людьми въ Англіи. Архіепископъ кентерберійскій едва ли имѣлъ 5,000 ф. въ годъ[88]. Средній доходъ свѣтскаго пера составлялъ, по разсчету наиболѣе свѣдущихъ въ этомъ дѣлѣ лицъ, около 3,000 ф. въ годъ; средній доходъ баронета — 900 ф. въ годъ; средній доходъ члена палаты общинъ — менѣе 800 ф. въ годъ[89]. Тысяча фунтовъ въ годъ считалась огромнымъ доходомъ для адвоката. Двѣ тысячи въ годъ трудно было заработать въ судѣ королевской скамьи кому бы то ни было, кромѣ коронныхъ юристовъ[90]. Очевидно, поэтому, что жалованье должностнаго лица должно было считаться хорошимъ, если составляло четвертую или пятую долю того, что нынѣ считается приличнымъ окладомъ. На дѣлѣ, впрочемъ, оклады высшаго разряда должностныхъ лицъ были такъ же велики, какъ и въ настоящее время, а нерѣдко даже и больше. Лордъ-казначей, напримѣръ, получалъ 8,000 ф. въ годъ; а младшіе лорды, когда управленіе казначействомъ поручалось коммиссіи, получали въ годъ по 1,600 ф. каждый. Военный генералъ-казначей со всѣхъ денегъ, переходившихъ чрезъ его руки, получалъ процентную сумму, составлявшую около 5,000 ф. въ годъ. Гардеробмейстеръ получалъ 5,000 ф. въ годъ, таможенные коммиссары каждый по 1,200 фунтовъ въ годъ, камергеры — каждый по 1,000 ф. въ годъ[91]. Штатное жалованье было, впрочемъ, ничтожнѣйшею частью доходовъ должностныхъ лицъ того времени. Всѣ чины, отъ нобльменовъ, хранителей бѣлаго жезла и большой печати, до послѣдняго таможеннаго чиновника и досмотрщика, безъ стыда и утайки предавались тому, что нынѣ было бы названо грубымъ лихоимствомъ. Титулы, мѣста, порученія, помилованія ежедневно продавались, точно на рынкѣ, высшими сановниками государства, и каждый клеркъ въ каждомъ вѣдомствѣ, на сколько могъ, подражалъ дурному примѣру.
Въ теченіи прошлаго столѣтія, ни одинъ изъ самыхъ могущественныхъ первыхъ министровъ не разбогатѣлъ на службѣ; а нѣкоторые первые министры даже разстроили частныя свои состоянія, чтобы не уронить своего общественнаго значенія. Въ XVII столѣтіи государственный человѣкъ, бывшій во главѣ управленія, могъ легко и безъ не якаго скандала скопить въ непродолжительное время состояніе, достаточное для поддержанія герцогскаго достоинства. Доходы перваго министра, пока онъ управлялъ дѣлами, по всей вѣроятности, далеко превышали собою доходы всякаго другаго подданнаго. Мѣсто лорда намѣстника Ирландіи, по мнѣнію современниковъ, приносило 40,000 фунтовъ ежегодно[92]. Доходы канцлера Кларендона, Арлингтона, Лодердаля и Данби были громадны. Роскошный дворецъ, которому лондонская чернь дала названіе Дюнкирхенскаго дома, великолѣпные павильоны, рыбьи пруды, оленій паркъ и оранжерея Юстона, болѣе чѣмъ итальянская пышность Гама, съ его бюстами, фонтанами и птичниками, принадлежала къ числу многихъ признаковъ, указывавшихъ кратчайшій путь къ несмѣтному богатству Здѣсь истинное объясненіе той безсовѣстной рьяности, съ какою тогдашніе государственные люди боролись за мѣста, того упорства, съ какимъ они, не смотря на огорченія, униженія и опасности, держались мѣстъ, и той позорной угодливости, до какой они унижались, чтобы уцѣлѣть на мѣстахъ. Даже въ наше время, какъ ни грозна теперь сила общественнаго мнѣнія, какъ ни высокъ теперь уровень общественной честности, очень и очень можно было бы опасаться плачевной перемѣны въ характерѣ нашихъ государственныхъ людей, если бы мѣсто перваго лорда казначейства или статсъ-секретаря приносило ежегодно сто тысячъ фунтовъ. Къ счастью для нашей страны, доходы высшаго класса должностныхъ лицъ не только не увеличились пропорціонально общему увеличенію нашего богатства, но даже положительно уменьшились.
Тотъ фактъ, что сумма, взимаемая въ Англіи посредствомъ податей и налоговъ, умножилась въ теченіи времени, не превышающаго двухъ долгихъ жизней, въ тридцать разъ, страненъ и съ перваго взгляда можетъ показаться ужаснымъ. Но тѣ, которые тревожатся увеличеніемъ общественныхъ тягостей, можетъ быть, успокоятся, принявши въ соображеніе увеличеніе общественныхъ рессурсовъ. Въ 1685 году цѣнность произведеній земли далеко превышала цѣнность всѣхъ прочихъ продуктовъ человѣческаго трудолюбія. А между тѣмъ земледѣліе было въ такомъ состояніи, которое теперь было бы признано весьма грубымъ и несовершеннымъ. По исчисленіямъ лучшихъ политико-ариѳметиковъ того времени, пахатная земля и пастбища занимали не многимъ болѣе половины поверхности королевства[93]. Остальная часть состояла изъ пустошей, дубравъ и болотъ. Эти исчисленія вполнѣ подтверждаются дорожниками и картами XVII столѣтія. Изъ этихъ дорожниковъ и картъ видно, что многіе тракты, которые теперь идутъ между безконечнаго ряда фруктовыхъ садовъ, луговъ и пашенъ, пролегали тогда по однѣмъ лишь степямъ, трясинамъ и засѣкамъ[94]. На рисункахъ англійскихъ пейзажей, рисункахъ, сдѣланныхъ въ то. время для великаго герцога Козьмы, только кое-гдѣ видна изгородь; а многочисленныя пространства, нынѣ превосходно обработанныя, представляются такими же голыми, какъ Салисбёрійская равнина[95]. Въ Энфильдѣ, откуда почти виденъ дымъ столицы, была мѣстность на 25 миль кругомъ, которая заключала въ себѣ только 3 дома и почти не имѣла ни одного огороженнаго поля. Олени бродили тамъ тысячами на волѣ, словно въ какомъ-нибудь американскомъ лѣсу[96]. Должно замѣтить, что дикіе звѣря крупной породы были тогда гораздо многочисленнѣе, чѣмъ теперь. Правда, послѣдніе вепри, которые сохранялись для королевской забавы и которые безпрепятственно опустошали клыками обработанную землю, были перебиты раздраженными поселянами во время безчинія междоусобной войны. Послѣдній волкъ, рыскавшій на нашемъ островѣ, былъ убитъ въ Шотландіи незадолго до конца царствованія Карла II. Но многія, нынѣ исчезнувшія или рѣдкія, породы какъ четвероногихъ, такъ и птицъ, еще встрѣчались часто. Лисица, жизнь которой почитается во многихъ графствахъ почти такою же священною, какъ жизнь человѣка, считалась просто язвою. Оливеръ Сентъ-Джонъ сказалъ Долгому парламенту, что на Страффорда надлежало смотрѣть не какъ на оленя или зайца, которыхъ нужно было нѣсколько щадить, но какъ на лисицу, которую нужно было преслѣдовать всѣми способами и убивать безъ пощады. Это сравненіе было бы отнюдь не удачно, если бы оно было представлено сельскимъ джентльменамъ нашего времени; но во дни Сентъ-Джона нерѣдко бывали великія избіенія лисицъ. Крестьяне собирались толпами со всѣми собаками, какихъ только можно было набрать, устраивались капканы, разставлялись сѣти, пощады не давалось и застрѣлить самку съ дѣтёнышами считалось подвигомъ, заслуживавшимъ признательность сосѣдей. Красные звѣри были тогда такъ же обыкновенны въ Глостерширѣ и Гампширѣ, какъ теперь въ Грампіанскихъ горахъ. Однажды королева А и на, на пути въ Портсмутъ, встрѣтила стадо оленей, штукъ, по крайней мѣрѣ, въ 500. Бѣлогривый туръ бродилъ еще кое-гдѣ въ южныхъ дубравахъ. Барсукъ рылъ свою темную, извилистую нору на скатѣ каждаго холма, густо поросшаго мелкимъ кустарникомъ. Дикія кошки нерѣдко мяукали по ночамъ вокругъ хижинъ лѣсничихъ Витльбёри и Нидвуда. Желтогрудая куница все еще была предметомъ звѣриной ловли въ Кранборнъ-Чезѣ ради своего мѣха, которому предпочитался одинъ лишь соболій. Болотные орлы, мѣрою болѣе 9 футовъ между оконечностями крыльевъ, ловили рыбу вдоль береговъ Норфолька. По всѣмъ песчанымъ прибрежьямъ, отъ Британскаго канала до Іоркшира, бродили огромныя драхвы стадами въ 50-60 штукъ. Охотники часто ловили ихъ борзыми. Топи Кембриджшира и Линькольншира нѣсколько мѣсяцевъ въ году были покрыты несмѣтными тучами журавлей. Нѣкоторыя изъ этихъ породъ истреблены успѣхами земледѣлія. Количество другихъ до того уменьшилось, что народъ стекается глазѣть на образчики ихъ, какъ на бенгальскаго тигра или полярнаго медвѣдя[97].
Успѣхъ этой великой перемѣны нигдѣ не обнаруживается такъ ясно, какъ въ Собраніи Законовъ. Число изданныхъ со времени восшествія на престолъ короля Георга II парламентскихъ актовъ объ изгородяхъ превышаетъ 4,000. Пространство, огороженное на основаніи этихъ актовъ, по умѣренному вычисленію, превышаетъ 10,000 квадратныхъ миль. Сколько же квадратныхъ миль, прежде не обработанныхъ или обработанныхъ дурно, было, въ теченіи того же періода, огорожено и тщательно воздѣлано собственниками безъ вѣдома законодательнаго собранія, объ этомъ можно только догадываться. Но, кажется, весьма вѣроятнымъ, что четвертая часть Англіи, въ теченіи столѣтія съ небольшимъ, изъ пустыни сдѣлалась садомъ.
Даже въ тѣхъ частяхъ королевства, которыя въ концѣ царствованія Карла II были наилучше обработанными, сельское хозяйство — хотя со времени междоусобной войны оно значительно усовершенствовалось — не было такимъ, чтобы его можно было признать теперь искуснымъ. До сихъ поръ никакихъ дѣйствительныхъ мѣръ не принято государственною властью для полученія точныхъ свѣдѣній о произведеніяхъ англійской почвы. Историкъ, поэтому, волею-неволею долженъ слѣдовать указанію тѣхъ писателей по части статистики, которые наиболѣе славятся своею точностью и правдивостью. Въ настоящее время средній урожай пшеницы, ржи, ячменя, овса и бобовъ значительно превышаетъ 30,000,000 квартеровъ. Урожай пшеницы считался бы плохимъ, если бы не превышалъ 12.000,000 квартеровъ. По исчисленію, сдѣланному въ 1696 году Грегори Кингомъ, общее количество пшеницы, ржи, ячменя, овса и бобовъ, ежегодно тогда произраставшее въ королевствѣ, было нѣсколько менѣе 10,000,000 квартеровъ. Количество пшеницы, которая тогда сѣялась только на самой сильной почвѣ и потреблялась только зажиточными людьми, было, по его разсчету, менѣе 2,000,000 квартеровъ. Чарльзъ Давенантъ, остроумный и очень свѣдущій, хотя въ высшей степени безнравственный и злопамятный человѣкъ, отступилъ отъ Кинга въ нѣкоторыхъ статьяхъ счета, но пришелъ почти къ тѣмъ же самымъ общимъ выводамъ[98].
Значеніе сѣвооборота понималось очень смутно. Извѣстно было, правда, что нѣкоторыя произрастенія, незадолго передъ тѣмъ введенныя на нашемъ островѣ, особенно рѣпа, доставляли отличную пищу зимою для овецъ и рогатаго скота; но кормить скотину такимъ образомъ не было еще обычая. Поэтому, отнюдь не легко было прокармливать ее въ теченіе того времени, когда подножный кормъ бываетъ скуденъ. Ее били и солили въ огромномъ количествѣ при наступленіи холодовъ, и въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ даже джентри не знало почти никакой свѣжей животной пищи, кромѣ дичи да рѣчной рыбы, которыя поэтому были тогда гораздо болѣе важными статьями въ домашнемъ хозяйствѣ, нежели теперь. Изъ приходорасходной книги Нортумберландовъ оказывается, что бъ царствованіе Генриха VII даже джентльмены, бывшіе въ свитѣ могущественнаго графа, никогда не ѣли свѣжаго мяса, за исключеніемъ лишь короткаго промежутка между Ивановымъ и Михайловымъ днями[99]. Но въ теченіе двухъ столѣтій произошло улучшеніе, и при Карлѣ II только съ наступленіемъ ноября приступали хозяева къ заготовленію запаса соленой провизіи, которая тогда называлась мартиновскою говядиною[100].
Овцы и рогатый скотъ того времени были крошечны въ сравненіи съ овцами и рогатымъ скотомъ, нынѣ пригоняемыми на наши рынки[101]. Наши туземныя лошади, хотя я годились въ работу, однако, были не въ большомъ почетѣ и продавались за безцѣнокъ. Лучшіе изъ тогдашнихъ изслѣдователей народнаго богатства, цѣнили ихъ огуломъ не болѣе, какъ въ 50 шиллинговъ каждую. Иностранныя породы пользовались значительнымъ предпочтеніемъ. Испанскіе жеребцы считались лучшими боевыми конями и привозились для потребностей параднаго блеска и военнаго дѣла. Кареты аристократіи запрягались сѣрыми фламандскими кобылами, которыя, какъ полагали тогда, бѣжали рысью съ особенною прелестью и лучше всякой другой лошадиной породы, разведенной на нашемъ островѣ, выносили трудъ влеченія тяжелаго екипажа по тряской мостовой Лондона. Ни теперешній ломовикъ, ни теперешній скакунъ не были тогда извѣстны. Предки громадныхъ четвероногихъ, которыхъ всѣ иностранцы относятъ теперь къ числу главныхъ чудесъ Лондона, были гораздо позже приведены изъ топей Вальхерена, а предки Чильдерза и Эклипса изъ степей Аравіи. Впрочемъ, у нашрй аристократіи и нашего джентри уже была страсть къ удовольствіямъ скачки. Важность улучшенія нашихъ конскихъ заводовъ примѣсью новой крови чувствовалась сильно, и съ этою цѣлью уже привезено было въ страну значительное число берберійскихъ коней. Дна человѣка, пользовавшіеся въ такихъ дѣлахъ большимъ авторитетомъ, герцогъ Ньюкастль и сэръ Джонъ Фенвикъ, объявляли, что дряннѣйшая кляча, привезенная изъ Тайгера, произвела бы болѣе красивое потомство, нежели какого можно было ожидать отъ наилучшаго жеребца нашей туземной породы. Они не легко повѣрили бы, что настанетъ время, когда государи и аристократы сосѣднихъ странъ будутъ такъ же ревностно домогаться лошадей изъ Англіи, какъ нѣкогда англичане домогались лошадей изъ Берберіи {King и Davenant ibid.; The Duke of Newcastle. «On Horsemanship»; «Gentleman’s Recreation», 1686. «Сѣрыя въ яблокахъ фландрскія кобылы» были во время Попа и даже позже признаками знатности.
Народная нословица «сѣрая кобыла — лучшій конь» произошла, мнѣ кажется, отъ предпочтенія, какое вообще оказывалось сѣрымъ фландрскимъ кобыламъ въ ущербъ красивѣйшимъ англійскимъ упряжнымъ конямъ.}.
Приращеніе произведеній растительнаго и животнаго царствъ, хотя и значительное само по себѣ, кажется ничтожнымъ въ сравненіи съ приращеніемъ нашего минеральнаго богатства. Въ 1686 году корнваллійское олово, которое, за двѣ слишкомъ тысячи лѣтъ передъ тѣмъ, увлекало тирскихъ мореходовъ за Геркулесовы столбы, все еще было однимъ изъ драгоцѣннѣйшихъ ископаемыхъ произведеній острова. Количество его, ежегодно добывавшееся изъ земли, составляло, нѣсколькими годами позже, 1,600 тоннъ, т. е., по всей вѣроятности, около ⅓ нынѣшняго количества[102]. Но мѣдныя жилы, которыя находятся въ той же области, были при Карлѣ II въ совершенномъ пренебреженіи, и ни одинъ землевладѣлецъ не принималъ ихъ въ разсчетъ при оцѣнкѣ своей собственности. Корнваллисъ и Валлисъ доставляютъ теперь ежегодно около 15,000 тоннъ мѣди, на сумму около 1,500,000 фунтовъ стерлинговъ, т. е. на сумму почти вдвое болѣе той, которую въ XVII столѣтіи доставляло ежегодное произведеніе всѣхъ англійскихъ рудниковъ какого бы то ни было рода[103]. Первый слой каменной соли былъ открытъ въ Чеширѣ вскорѣ послѣ Реставраціи, но, кажется, не разработывался въ то время. Соль, которая добывалась грубымъ способомъ изъ соляныхъ колодцевъ, цѣнилась не очень высоко. Чрены, въ которыхъ она выпаривалась, издавали сѣрный запахъ, такъ что остававшееся по окончаніи выпарки вещество не годилось для употребленія въ пищу. Врачи приписывали цынготныя и легочныя болѣзни, которыя были обыкновенны между англичанами, именно этой нездоровой приправѣ. Поэтому, высшіе и средніе классы рѣдко употребляли ее; для нихъ существовалъ постоянный и значительный привозъ соли изъ Франціи. Въ настоящее время наши источники и копи не только удовлетворяютъ собственному нашему огромному спросу, но и отпускаютъ ежегодно за границу болѣе 700,000,000 фунтовъ превосходной соли[104].
Гораздо значительнѣе было улучшеніе нашихъ желѣзныхъ заводовъ. Такіе заводы давно существовали на нашемъ островѣ, но не развивались. Правительство и публика смотрѣли на нихъ неблагосклонно. Тогда еще не было обыкновенія употреблять каменный уголь для плавки руды, а быстрое потребленіе дровъ тревожило государственныхъ людей. Уже въ царствованіе Елисаветы раздались громкія жалобы, что для питанія горновъ были срублены цѣлые лѣса, и парламентъ нашелъ нужнымъ запретить заводчикамъ жечь строевой лѣсъ. Вслѣдствіе этого, желѣзное дѣло пришло въ упадокъ. Въ концѣ царствованія Карла II, большая часть желѣза, употреблявшагося въ нашемъ отечествѣ, привозилась изъ за-границы; общее же количество, которое ежегодно выдѣлывалось въ Англіи, кажется, не превышало 10,000 тоннъ. Въ настоящее время промыселъ считается плохимъ, если выработывается менѣе 1,000,000 тоннъ въ годъ[105].
Остается упомянуть еще объ одномъ минералѣ, чуть ли не важнѣе самаго желѣза. Каменный уголь, хотя и очень мало употреблялся на фабрикахъ, былъ уже обыкновеннымъ топливомъ въ нѣкоторыхъ округахъ, которые имѣли счастье обладать обширными пластами, и въ столицѣ, которая легко могла получать его посредствомъ водяныхъ сообщеній. Есть основаніе думать, что, по крайней мѣрѣ, половина количества, добывавшагося тогда изъ копей, потреблялась въ Лондонѣ. Лондонское потребленіе казалось писателямъ того времени огромнымъ, и они часто упоминали о немъ, какъ о доказательствѣ величія державнаго города. Они почти не надѣялись, что имъ повѣрятъ, когда утверждали, что въ послѣдній годъ царствованія Карла II привезено было на Темзу 280,000 чадроновъ[106], т. е. около 350,000 тоннъ. Въ настоящее время столица ежегодно требуетъ почти 3,500,000 тоннъ; а все ежегодное производство, по самому умѣренному исчисленію, простирается до 30,000,000 тоннъ[107].
Между тѣмъ какъ совершались эти великія перемѣны, поземельный доходъ, какъ и слѣдовало ожидать, почти постоянно возрасталъ. Въ нѣкоторыхъ округахъ онъ умножился болѣе чѣмъ хода, вдесятеро. Въ другихъ онъ только удвоился. Среднимъ числомъ онъ, по всей вѣроятности, учетверился.
Значительная доля поземельнаго дохода распредѣлялась между сельскими джентльменами, классомъ людей, о положеніи и характерѣ которыхъ для насъ весьма важно составить себѣ ясное понятіе: ихъ вліяніе и страсти не разъ, въ критическія эпохи, рѣшали судьбу націи.
Мы очень ошиблись бы, если бы вообразили себѣ сквайровъ XVII столѣтія людьми, имѣющими близкое сходство съ ихъ потомками, знакомыми намъ представителями графствъ и президентами четвертныхъ засѣданій. Нынѣшній сельскій джентльменъ обыкновенно получаетъ прекрасное воспитаніе, изъ превосходной школы переходитъ въ превосходную коллегію и имѣетъ полную возможность сдѣлаться отличнымъ ученымъ. Обыкновенно онъ побывалъ гдѣ-нибудь въ чужихъ краяхъ. Значительную долю своей жизни проводитъ онъ обыкновенно въ столицѣ; столичная утонченность слѣдуетъ за нимъ и въ провинцію. Едва ли найдутся другія такія прелестныя жилища, какъ сельскія резиденціи англійскаго джентри. Въ паркахъ и садахъ природа, украшенная, но не замаскированная искусствомъ, является во всей своей привлекательности. Въ зданіяхъ здравый смыслъ и хорошій вкусъ соединяются, чтобы произвести счастливое сочетаніе удобства съ изяществомъ. Картины, музыкальные инструменты, библіотека служили бы въ любой странѣ доказательствомъ того, что владѣлецъ ихъ — человѣкъ отлично просвѣщенный и образованный во всѣхъ отношеніяхъ. Сельскій джентльменъ, современникъ Революціи, по всей вѣроятности, получалъ не болѣе четвертой доли того дохода, который поля его приносятъ теперь его потомкамъ. А потому, сравнительно съ своими потомками, онъ былъ человѣкъ бѣдный и обыкновенно принужденъ былъ жить почти безвыѣздно въ своемъ имѣніи. Путешествовать на материкѣ, имѣть какое-нибудь обзаведеніе въ Лондонѣ, или даже часто посѣщать Лондонъ, — такія удовольствія могли позволять себѣ одни лишь крупные землевладѣльцы. Утвердительно можно сказать, что изъ числа сквайровъ, занимавшихъ тогда должности мировыхъ судей и намѣстниковъ, ни одинъ изъ двадцати не пріѣзжалъ въ столицу, болѣе одного раза въ продолженіе пяти лѣтъ и ни разу во всю свою жизнь не проѣзжалъ до Парижа. Многіе землевладѣльцы получали воспитаніе, мало чѣмъ отличавшееся отъ воспитанія ихъ домашней прислуги. Наслѣдникъ имѣнія часто проводилъ дѣтство и юность въ домѣ своихъ родителей, не имѣя другихъ воспитателей, кромѣ конюховъ и лѣсничихъ, и едва успѣвалъ на столько обучиться грамотѣ, чтобъ подписать свое имя подъ какимъ-нибудь mittimus[108]. Въ случаѣ поступленія въ школу и коллегію, онъ обыкновенно возвращался, не достигши двадцати лѣтъ, въ уединеніе стараго деревенскаго дома и тамъ, если только умъ его не былъ особенно счастливо одаренъ природою, скоро забывалъ въ сельскихъ дѣлахъ и забавахъ свои академическія упражненія. Главнымъ серьезнымъ занятіемъ его была забота о своей собственности. Онъ сортировалъ хлѣба, занимался поросятами и въ базарные дни сторговывался за кружкою пива съ прасолами и покупщиками хмѣля. Главными источниками его удовольствій обыкновенно были бѣга, охота, рыбная ловля и грубая чувственность. Его рѣчи и произношеніе были таковы, какія теперь можно услышать только отъ самихъ невѣжественныхъ мужиковъ. Его клятвы, грубыя шутки и непристойныя ругательства отличались самымъ рѣзкимъ провинціальнымъ акцентомъ. Съ первыхъ сказанныхъ имъ словъ легко было догадаться, откуда онъ былъ родомъ: изъ Сомерсетшира или изъ Іоркшира. Онъ мало заботился объ украшеніи своего жилища; а если и покушался украшать его, то рѣдко производилъ что-нибудь, кромѣ безобразія. Навозныя кучи высились подъ окнами его спальни; капуста и крыжовникъ расли у самыхъ дверей его залы. Столъ его былъ обремененъ изобиліемъ грубыхъ яствъ, и гости радушно приглашались откушать. Но такъ какъ привычка пить чрезъ мѣру была общею въ томъ классѣ, къ которому онъ принадлежалъ, и такъ какъ его состояніе не дозволяло ему ежедневно напаивать многочисленныхъ гостей бордосскимъ или Канарскимъ виномъ, то обыкновеннымъ напиткомъ было крѣпкое пиво. Количество пива, потреблявшееся въ тѣ времена, было дѣйствительно огромно. Пиво служило тогда для среднихъ и низшихъ классовъ не только всѣмъ, чѣмъ оно теперь служитъ, но и всѣмъ, чѣмъ теперь служатъ вино, чай и горячіе напитки. Только въ большихъ домахъ или при торжественныхъ случаяхъ появлялись на столѣ иностранныя вина. Хозяйки дома, занятіе которыхъ обыкновенно состояло въ кухонной стряпнѣ, удалялись тотчасъ по окончаніи ѣды и предоставляли джентльменамъ наслаждаться элемъ и табакомъ. Грубое послѣобѣденное веселіе часто продолжалось до тѣхъ поръ, пока бражники не сваливались подъ столъ.
Сельскій джентльменъ очень рѣдко, да и то лишь мелькомъ, успѣвалъ взглянуть на общественную жизнь широкихъ размѣровъ, и тѣ стороны ея, которыя онъ видѣлъ, скорѣе смущали, нежели просвѣтляли его разумѣніе. Его мнѣнія касательно религіи, правленія, чужихъ краевъ и прежнихъ временъ, проистекавшія не изъ науки, не изъ наблюденія, не изъ бесѣдъ съ просвѣщенными людьми, но изъ тѣхъ преданій, которыя жили въ его тѣсномъ кругу, были мнѣніями ребенка. Тѣмъ не менѣе онъ держался ихъ съ упорствомъ, какое обыкновенно встрѣчается въ невѣжественныхъ людяхъ, привыкшихъ питаться лестью. Его антипатіи были многочисленны и ожесточенны. Онъ ненавидѣлъ французовъ и итальянцевъ, шотландцевъ и ирландцевъ, папистовъ и пресвитеріанъ, индепендентовъ и анабаптистовъ, квакеровъ и жидовъ. Къ Лондону и лондонцамъ питалъ онъ отвращеніе, которое не разъ производило важныя политическія слѣдствія. Его жена и дочь, по образованію и вкусамъ, стояли ниже всякой экономки или ключницы настоящаго времени. Онѣ шили и пряли, приготовляли вино изъ крыжовника, солили ноготки и дѣлали корку для паштета съ дичью.
По этому описанію можно было бы предположить, что англійскій помѣщикъ XVII столѣтія въ сущности не отличался отъ деревенскаго мельника или шинкаря нашего времени. Но мы должны отмѣтить еще нѣкоторыя важныя черты его характера, которыя значительно измѣняютъ такое мнѣніе. При всей своей безграмотности и неотесанности, онъ все-таки въ нѣкоторыхъ весьма важныхъ отношеніяхъ былъ джентльменомъ. Онъ былъ членомъ гордой и могущественной аристократіи и отличался многими, какъ хорошими, такъ и дурными качествами, свойственными аристократамъ. Онъ гордился своею фамиліею болѣе какого-нибудь Тальбота или Говарда. Онъ-зналъ родословныя и гербы всѣхъ своихъ сосѣдей и могъ сказать, кто изъ нихъ безъ Всякаго права присвоилъ себѣ щитодержателей и кто изъ нихъ имѣлъ несчастье быть правнукомъ ольдермена. Онъ былъ судьею и въ качествѣ судьи безвозмездно отправлялъ для окрестныхъ жителей грубое патріархальное правосудіе, которое, не смотря на безчисленныя ошибки и порою тираничеческія дѣйствія, все-таки было лучше, чѣмъ совершенное отсутствіе правосудія. Онъ былъ милиціоннымъ офицеромъ, и хотя его военное достоинство могло бы разсмѣшить храбрецовъ, участвовавшихъ во фландрскомъ походѣ, однако оно возвышало его репутацію въ собственныхъ его глазахъ и въ глазахъ его сосѣдей. И дѣйствительно, его воинское значеніе не заслуживало насмѣшекъ. Въ каждомъ графствѣ находились пожилые джентльмены, видавшіе такіе виды, которые были не дѣтскою игрою. Одинъ былъ возведенъ въ найты Карломъ I послѣ битвы при Эджгиллѣ. Другой носилъ перевязку на рубцѣ, полученномъ при Незби. Третій защищалъ свой старый домъ до тѣхъ поръ, пока Ферфаксъ не вышибъ двери петардою. Присутствіе этихъ старыхъ кавалеровъ, съ ихъ старыми мечами и кубурами, съ ихъ старыми разсказами о Горингѣ и Лонсфордѣ, придавало милиціоннымъ смотрамъ строгій и воинственный видъ, какого иначе они не имѣли бы. Даже тѣ сельскіе джентльмены, "которые были слишкомъ молоды, чтобы самимъ обмѣняться ударами съ кирасирами парламента, съ дѣтства были окружены слѣдами недавней войны и вскормлены разсказами о воинскихъ подвигахъ своихъ отцевъ и дядей. Такимъ образомъ характеръ англійскаго помѣщика XVII столѣтія слагался изъ двухъ элементовъ, которыхъ мы не привыкли встрѣчать въ связи между собою. Кто невѣжество и неуклюжесть, его низкіе вкусы и грубыя рѣчи, были бы въ наше время сочтены признаками совершенно плебейской натуры и такого же воспитанія. А между тѣмъ онъ былъ существенно патрицій и въ высокой степени обладалъ тѣми добродѣтелями и пороками, которые процвѣтаютъ у людей, съ самаго рожденія занимающихъ высокое положеніе и привыкшихъ къ авторитету, почету и самоуваженію. Для поколѣнія, привыкшаго встрѣчать рыцарскія чувства лишь вмѣстѣ съ просвѣщеннымъ умомъ и изящными манерами, не легко вообразить себѣ человѣка съ пріемами, рѣчами и акцентомъ ломоваго извощика, но въ то же время пунктуальнаго въ генеалогическихъ и мѣстническихъ тонкостяхъ и готоваго скорѣе подвергнуть жизнь свою опасности, нежели увидѣть пятно на чести своего дома. Но, только такимъ образомъ соединяя вещи, рѣдко или никогда не встрѣчавшіяся вмѣстѣ въ предѣлахъ нашего опыта, можемъ мы получить точную идею о той деревенской аристократіи, которая составляла главную силу армій, Карла I и которая долго, съ удивительною вѣрностью, держала сторону его преемниковъ.
Грубый, необразованный, никогда не путешествовавшій сельскій джентльменъ обыкновенно былъ тори; но, при всей своей привязанности къ наслѣдственной монархіи, онъ не питалъ никакого пристрастія къ придворнымъ и министрамъ. Онъ не безъ основанія полагалъ, что Вайтголль былъ наполненъ развратнѣйшими людьми, что изъ большихъ суммъ, которыя палата общинъ ассигновала коронѣ со временъ Реставраціи, часть была утаена лукавыми политиками, а часть истрачена на шутовъ и заграничныхъ блудницъ. Его мужественное англійское сердце пылало негодованіемъ при мысли, что правительство его родины подчинялось французскимъ велѣніямъ. Обыкновенно самъ старый кавалеръ, или сынъ стараго кавалера, онъ желчно порицалъ неблагодарность, которою Стюарты отплатили лучшимъ своимъ друзьямъ. Тѣ, которые слышали его ворчащимъ на пренебреженіе, съ какимъ король относился къ нему, и на расточительность, съ какою государь осыпалъ сокровищами побочныхъ дѣтей Нелли Гвиннъ и мадамъ Карвелль, могли бы счесть его t вполнѣ готовымъ къ возстанію. Но вся эта хандра продолжалась до тѣхъ только поръ, пока престолъ не былъ дѣйствительно въ опасности. Именно тогда, когда тѣ, кого государь осыпалъ богатствами и почестями, покидали его сторону, сельскіе джентльмены, столь ворчаливые и мятежные въ пору его благоденствія, собирались вокругъ него сплошною массою. Такъ, послѣ двадцатилѣтняго ропота на дурное управленіе Карла II, въ то самое время, когда его статсъ-секретари и лорды казначейства измѣнили ему, они явились выручать его изъ бѣды и дали ему возможность одержать полную побѣду надъ оппозиціею. Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что они оказали бы такую же вѣрность и брату его, Іакову, еслибъ Іаковъ, хотя бы даже въ послѣднюю минуту, воздержался оскорблять ихъ сильнѣйшее чувство. Ибо было одно и только одно учрежденіе, которое они цѣнили еще болѣе, нежели наслѣдственную монархію. Учрежденіемъ этимъ была Англійская церковь. Ихъ любовь къ церкви не была, правда, слѣдствіемъ ни изученія, ни размышленія. Немногіе изъ нихъ могли бы представить какой-нибудь заимствованный изъ св. писанія или церковной исторіи доводъ въ пользу своей приверженности къ ея ученіямъ, обрядамъ и устройству. Кромѣ того, какъ классъ, они вовсе не были строгими послѣдователями того нравственнаго кодекса, которйй одинаковъ для всѣхъ христіанскихъ исповѣданій. Но вѣковой опытъ доказываетъ, что люди могутъ охотно бороться на смерть и преслѣдовать безъ пощады за религію, догматовъ которой они не понимаютъ и предписаній которой постоянно ослушиваются[109].
Сельское духовенство было еще рьянѣе въ торизмѣ, чѣмъ сельское джентри, и было почти не менѣе важнымъ классомъ. Надлежитъ, впрочемъ, замѣтить, что отдѣльно взятый священнослужитель, въ сравненіи съ отдѣльно взятымъ джентльменомъ, стоялъ тогда гораздо ниже, чѣмъ въ наше время. Главнымъ источникомъ содержанія церкви была десятина; отношеніе же между десятиною и поземельнымъ доходомъ было гораздо слабѣе теперешняго. По Кингу, весь доходъ приходскаго и коллегіальнаго духовенства составлялъ только 480,000 фунтовъ въ годъ; по Давенанту — только 544,000 въ годъ. Теперь онъ навѣрное всемеро болѣе наивысшей изъ этихъ двухъ суммъ. Средняя цифра поземельнаго дохода, по всѣмъ разсчетамъ, возрасла не въ такой пропорціи. Слѣдовательно, ректоры и викаріи, сравнительно съ сосѣдними найтами и сквайрами, долженствовали быть гораздо бѣднѣе въ XVII, нежели въ XIX столѣтіи.
Положеніе духовнаго лица въ обществѣ совершенно измѣнено Реформаціею. До этого событія, духовныя особы составляли большинство палаты лордовъ, богатствомъ и блескомъ равнялись, а иногда и превосходили знатнѣйшихъ изъ свѣтскихъ бароновъ и вообще занимали высшія гражданскія должности. Лордъ-казначей, а лордъ-канцлеръ почти всегда, былъ изъ епископовъ. Лордъ хранитель малой печати и начальникъ государственнаго архива обыкновенно были духовныя лица. Духовныя лица исполняли важнѣйшія дипломатическія дѣла. Дѣйствительно, почти вся та огромная часть администраціи, которою грубые и воинственные нобльмены неспособны были завѣдывать, считалась спеціальною принадлежностью духовенства. Поэтому, люди, не чувствовавшіе расположенія къ лагерной жизни, но въ то же время желавшіе возвыситься въ государствѣ, обыкновенно постригались въ духовное званіе. Между ними были сыновья всѣхъ знатнѣйшихъ фамилій, и близкіе родственники государей, Скрупы и Невилли, Бурширы, Стаффорды и Поли. Церквамъ и монастырямъ принадлежали доходы съ несмѣтныхъ имѣній и вся та огромная доля десятины, которая теперь находится въ рукахъ мірянъ. Поэтому, до половины царствованія Генриха VIII никакой родъ жизни не имѣлъ для честолюбивыхъ и алчныхъ натуръ такой привлекательности, какъ іерейское званіе. Затѣмъ произошелъ рѣзкій переворотъ. Уничтоженіе монастырей лишило церковь разомъ и большей части богатства, и преобладанія въ верхней палатѣ парламента. Не стало ни гластонберійскаго аббата, ни аббата ридингскаго, которые нѣкогда засѣдали между перами и обладали доходами, равными доходамъ иного могущественнаго графа. Княжескій блескъ Вилліама Вайкгама и Вилліама Вейнфлита исчезъ. Красная шляпа кардинала, серебряный крестъ легата миновались. Духовенство потеряло и то вліяніе, которое бываетъ естественною наградою высшаго умственнаго образованія. Нѣкогда одно то, что человѣкъ умѣлъ читать, давало поводъ предполагать, что онъ былъ изъ духовныхъ. Но въ вѣкъ, который произвелъ такихъ мірянъ, какъ Вилліамъ Сесиль и Николай Баконъ, Роджеръ Аскамъ и Томасъ Смитъ, Вальтеръ Мильдмей и Франсисъ Вольсингамъ, уже не было никакого основанія отзывать прелатовъ изъ ихъ епархій для веденія переговоровъ, управленія финансами или отправленія правосудія. Духовное званіе не только утратило значеніе качества, необходимаго для высокихъ гражданскихъ должностей, но даже начало получать совершенно противоположное значеніе. Поэтому, тѣ мірскія побужденія, которыя прежде заставляли столькихъ способныхъ, честолюбивыхъ и знатныхъ юношей надѣвать церковное облаченіе, теперь утратили свою силу. Ни одинъ изъ двухъ сотъ приходовъ не доставлялъ уже того, что считалось у знати достаточнымъ содержаніемъ. Правда, въ церкви еще были доходныя мѣста, но они были рѣдки; да и высшія изъ нихъ были ничтожны въ сравненій съ блескомъ, который нѣкогда окружалъ князей іерархіи. Величіе Паркера и Грайндаля казалось нищенскимъ тому, кто помнилъ царское великолѣпіе Вольси, его дворцы, Вайтголль и Гамптонъ-Кортъ, которые сдѣлались любимыми жилищами королей, три роскошные стола, ежедневно накрывавшіеся въ его трапезѣ, сорокъ четыре пышныя ризы въ его капеллѣ, его скороходовъ въ богатыхъ ливреяхъ и тѣлохранителей съ позолоченными бердышами. Такимъ образомъ іерейское званіе утратило привлекательность для высшихъ классовъ. Въ теченіе столѣтія по восшествіи на престолъ Елисаветы, почти ни одинъ человѣкъ благороднаго происхожденія не поступалъ въ духовное званіе. Въ концѣ царствованія Карла II, двое сыновей перовъ были епископами, четверо или пятеро сыновей перовъ были священниками и занимали доходныя должности; но эти рѣдкія исключенія не снимали позора, лежавшаго на цѣломъ сословіи. Духовенство вообще считалось плебейскимъ классомъ. И дѣйствительно, на одного священника, имѣвшаго видъ джентльмена, десять были просто холопами. Значительная доля тѣхъ духовныхъ лицъ, которыя не имѣли бенефицій, или бенефиціи которыхъ были слишкомъ малы и не приносили достаточнаго дохода, проживала въ домахъ мірянъ. Уже давно сдѣлалось очевиднымъ, что этотъ обычай велъ къ униженію іерейскаго сана. Подъ пытался произвести перемѣну; Карлъ I неоднократно отдавалъ положительные приказы, чтобы никто, кромѣ знати, не смѣлъ держать у себя домашнихъ капелановъ[110]. Но эти повелѣнія давно уже не соблюдались. Дѣйствительно, въ періодъ господства пуританъ, многіе изъ лишенныхъ мѣстъ служителей Англійской церкви не имѣли другой возможности обезпечить себѣ хлѣбъ и кровъ, какъ пристать къ числу домочадцевъ роялистскихъ джентльменовъ. Образовавшіяся въ тѣ смутныя времена привычки оставались еще долго послѣ возстановленія монархіи и епископства. Въ домахъ добрыхъ и просвѣщенныхъ людей капеланъ, безъ сомнѣнія, былъ предметомъ вѣжливаго и ласковаго обхожденія. Его бесѣда, литературныя услуги, духовные совѣты считались достаточною уплатою за пищу, квартиру и жалованье. Но не такъ думала и не такъ поступала масса сельскихъ джентльменовъ. Грубый и невѣжественный сквайръ, считавшій однимъ изъ условій своего достоинства, чтобы за столомъ у него молитва ежедневно читалась духовнымъ лицемъ въ полномъ церковномъ облаченіи, находилъ средства мирить достоинство съ разсчетливостью. Молодой левитъ — таково было тогда обычное выраженіе — могъ быть нанятъ за харчи, уголъ и 10 фунтовъ въ годъ, въ замѣнъ чего онъ долженъ былъ не только исполнять свои прямыя обязанности, не только быть безобиднѣйшимъ изъ смертныхъ и терпѣливѣйшимъ изъ слушателей. не только быть всегда готовымъ въ хорошую погоду къ игрѣ въ шары, а въ ненастье къ игрѣ въ камешки, но и избавлять хозяевъ отъ расхода на наемъ садовника или конюха. Почтенный мужъ то прикрѣплялъ абрикосы къ шпалерамъ, то чистилъ скребницею упряжныхъ лошадей. Онъ повѣрялъ счеты кузнеца. Онъ ходилъ за десяти миль съ какимъ-нибудь порученіемъ или пакетомъ. Ему дозволялось обѣдать съ хозяевами, но онъ долженъ былъ довольствоваться самымъ простымъ кушаньемъ. Онъ могъ до отвалу наѣдаться солониною и морковью; но, какъ только появлялись торты и ватрушки, онъ тотчасъ оставлялъ свое мѣсто и становился поодаль, пока ему не предлагали воздать благодаренія за обѣдъ, большая часть котораго была для него недоступна[111].
Иногда, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ службы, получалъ онъ бенефицію, достаточную для пропитанія; но часто необходимость заставляла его покупать мѣсто цѣною особенной симоніи, которая служила неистощимымъ предметомъ шутокъ для трехъ или четырехъ поколѣній насмѣшниковъ. Съ духовною паствою онъ не рѣдко получалъ и жену. Жена обыкновенно была въ услуженіи у патрона, и хорошо еще было, если на нее не падало подозрѣнія въ томъ, что она была черезчуръ въ милости у патрона. Дѣйствительно, свойство тѣхъ брачныхъ узъ, которыми имѣли обыкновеніе сочетаваться тогдашнія духовныя лица, представляетъ самое вѣрное указаніе того, какое мѣсто занимало духовенство въ общественной системѣ. Одинъ оксоніанецъ, писавшій черезъ нѣсколько мѣсяцевъ по смерти Карла II, горько плакался не только на то, что сельскій адвокатъ и сельскій аптекарь относились къ сельскому священнику съ пренебреженіемъ, но и на то, что однимъ изъ уроковъ, особенно тщательно вперявшихся дѣвицамъ почтенныхъ фамилій, было — не поощрять жениховъ изъ духовнаго званія, и что та молодая женщина, которая забывала это наставленіе, подвергалась почти такому же безчестію, какъ за незаконную связь[112]. Кларендонъ, который, конечно, не питалъ недоброжелательства къ церкви, упоминаетъ какъ о признакѣ смѣшенія сословій, причиненнаго великимъ бунтомъ, о томъ, что нѣкоторыя дѣвицы благородныхъ фамилій вышли замужъ за духовныхъ[113]. Горничная вообще считалась самою подходящею супругою для приходскаго священника. Королева Елисавета, какъ глава церкви, почти торжественно узаконила это предубѣжденіе, издавши особый указъ, чтобы никто изъ духовныхъ не осмѣливался жениться на служанкѣ безъ согласія барина или барыни[114]. Оттого-то въ теченіи нѣсколькихъ поколѣній отношеніе между священниками и женскою прислугою было темою безконечныхъ шутокъ, и не легко было бы найти въ комедіяхъ XVII столѣтія примѣръ духовнаго лица, пріобрѣтающаго себѣ супругу званіемъ выше кухарки[115]. Даже при Георгѣ II, остроумнѣйшій изъ всѣхъ наблюдателей жизни и нравовъ, самъ священникъ, замѣтилъ, что въ большихъ домахъ капеланъ былъ рессурсомъ той горничной, которая, утративши доброе имя, по неволѣ отказываяясь отъ надежды подцѣпить дворецкаго[116].
Вообще, церковнослужитель, покидавшій капелянство ради бенефиціи и жены, находилъ, что онъ только мѣнялъ одинъ родъ мученій на другой. Изъ пятидесяти духовныхъ паствъ ни одна не давала своему пастырю возможности прилично воспитать семью. По мѣрѣ того, какъ дѣти размножались и подрастали, хозяйство священника день ото дня нищало. Диры день ото дня становились замѣтнѣе въ его соломенной крышѣ и въ его единственной рясѣ. Часто лишь обработкою земли, откормкою свиней да нагрузкою нервозныхъ телегъ могъ онъ добыть себѣ насущный хлѣбъ; но и крайнія его усилія не всегда предотвращали отобраніе въ казну бейлифами его библейскаго словаря и письменнаго прибора. Для него былъ праздникомъ тотъ день, когда онъ допускался въ кухню какого-нибудь большаго дома и угощался, по милости слугъ, холоднымъ мясомъ и эдемъ. Дѣти его воспитывались подобно дѣтямъ сосѣднихъ крестьянъ. Его сыновья ходили за плугомъ, а дочери нанимались въ услуженіе. Ученыя занятія были для него невозможны; продажа патроната его бенефиціи едва ли принесла бы сумму, достаточную для покупки хорошей богословской библіотеки, и онъ могъ считаться необыкновенно счастливымъ, если у него на полкахъ, между горшковъ и сковородъ, имѣлось съ десятокъ или съ дюжину истрепанныхъ томовъ! Даже острый и сильный умъ могъ бы заржавѣть въ такомъ неблагопріятномъ положеніи.
Конечно, у Англійской церкви не было тогда недостатка въ священнослужителяхъ, отличавшихся дарованіями и ученостью. Но надо замѣтить, что эти священнослужители не были разсѣяны между сельскимъ населеніемъ. Они сосредоточивались въ немногихъ мѣстахъ, гдѣ средства къ пріобрѣтенію знанія были обильны, гдѣ случаи къ сильному умственному упражненію были часты[117]. Въ такихъ мѣстахъ можно было найти духовныхъ пастырей, которые, по дарованіямъ, по краснорѣчію, по глубокому знанію литературы, науки и жизни, способны были побѣдоносно отстаивать свою церковь противъ еретиковъ и скептиковъ, овладѣвать вниманіемъ суетныхъ и мірскихъ конгрегацій, руководить совѣщаніями парламентовъ и внушать уваженіе къ религіи даже развратнѣйшему изъ дворовъ. Одни изъ нихъ усиливались проникнуть въ пучины метафизическаго богословія, другіе были глубоко свѣдущи въ библейской критикѣ; третьи проливали свѣтъ на самый темныя стороны церковной исторіи. Иные достигали совершенства въ области логики. Нѣкоторые занимались витійствомъ съ такимъ прилежаніемъ и успѣхомъ, что рѣчи ихъ до сихъ поръ справедливо цѣнятся, какъ образцы слога. Этихъ замѣчательныхъ людей можно было найти, почти безъ изъятія, при университетахъ, при большихъ каѳедральныхъ соборахъ или въ столицѣ. Барро не задолго до кончины Карла умеръ въ Кембриджѣ. Пирсонъ перешелъ оттуда же на епископское мѣсто. Кодвортъ и Генри Моръ все еще проживали тамъ. Соутъ и Пококъ, Дженъ и Ольдричъ были въ Оксфордѣ. Придо былъ въ норичской, а Витби въ салисбёрійской обители. Но репутація учености и краснорѣчія духовнаго сословія поддерживалась преимущественно лондонскимъ духовенствомъ, о которомъ всегда говорили, какъ объ особенномъ классѣ. Главныя каѳедры столичнаго города были около этого времени заняты множествомъ знаменитыхъ людей, изъ среды которыхъ взбиралась большая часть правителей церкви. Шерлокъ проповѣдывалъ въ Темплѣ, Тиллотсонъ въ Линкольнзъ-Иннѣ, Вэнъ и Джерими Колльеръ въ Грейзъ-Иннѣ, Борнетъ въ церкви государственнаго архива, Стиллингфлитъ въ соборѣ св. Павла, Патрикъ въ церкви св. Павла, что въ Ковентъ-Гарденѣ, Фаулеръ въ церкви св. Эгидія, что въ Криппльгетѣ, Шарпъ въ церкви св. Эгидія на Поляхъ, Тенисонъ въ церкви св. Мартина, Спратъ въ церкви св. Маргариты, Бевриджъ въ церкви св. Петра въ Корнгиллѣ. Изъ этихъ двѣнадцати человѣкъ, которые всѣ пользуются высокимъ почетомъ въ церковной исторіи, десятеро сдѣлались епископами, а изъ нихъ четверо архіепископами. Между тѣмъ почти единственными важными богословскими сочиненіями, вышедшими изъ-подъ пера сельскаго священника были сочиненія Джорджа Булля, занимавшаго впослѣдствіи мѣсто сентъ-девидскаго епископа; да и Булль никогда не написалъ бы этихъ сочиненій, если бы не наслѣдовалъ имѣнья, продажа котораго дала ему возможность составить такую библіотеку, какою, вѣроятно, не обладалъ ни одинъ изъ прочихъ сельскихъ священниковъ въ Англіи[118].
Такимъ образомъ англиканское духовенство дѣлилось на два разряда, которые познаніями, нравами и общественнымъ положеніемъ, рѣзко отличались другъ отъ друга. Одинъ разрядъ, воспитанный для городовъ и дворовъ, заключалъ въ себѣ людей, освоившихся со всею древнею и новою ученостью, людей, бывшихъ въ состояніи сразиться съ Говизомъ или Боссюэтомъ всѣми оружіями полемики, людей, которые умѣли въ своихъ проповѣдяхъ доказывать величіе и красоту христіанства такими точными доводами и такимъ энергическимъ языкомъ, что безпечный Карлъ принимался слушать, а надменный Боккингамъ забывалъ насмѣхаться, людей, которые ловкостью, вѣжливостью и знаніемъ свѣта достигали значенія нравственныхъ руководителей богачей и аристократовъ, людей, съ которыми Галифаксъ любилъ бесѣдовать о государственныхъ интересахъ, и у которыхъ Драйденъ, по его собственному признанію, научился писать[119]. Другой разрядъ былъ обреченъ на болѣе грубую и скромную службу. Онъ былъ разсѣянъ по селамъ и деревнямъ и состоялъ преимущественно изъ лицъ, которыя были ни какъ не богаче я не многимъ образованнѣе мелкихъ фермеровъ или высшаго разряда слугъ. Однако, въ этихъ деревенскихъ священникахъ, получавшихъ скудное пропитаніе отъ десятинъ со сноповъ и поросятъ и не имѣвшихъ ни малѣйшей надежды когда-нибудь достичь высокихъ сословныхъ почестей, духъ сословія отличался наибольшею силою. Между тѣми духовными лицами, которыя были предметами гордости университетовъ и восхищенія столицы, которыя достигли, или могли надѣяться достигнуть богатства и величія, партія, почтенная числомъ и еще болѣе почтенная репутаціею, клонилась къ конституціоннымъ началамъ правленія, жила на дружеской ногѣ съ пресвитеріанами, индепендентами и анабаптистами, готова была радостно встрѣтить дарованіе полной терпимости всѣмъ протестанскимъ исповѣданіямъ и даже согласилась бы произвести измѣненія въ литургіи, чтобы примириться съ искренними и честными нонконформистами. Но сельскій священникъ питалъ отвращеніе къ такому либерализму. Дѣйствительно, онъ гордился своею оборванною рясою болѣе, нежели его начальники своими стихарями и красными клобуками. Самое сознаніе того, что житейскія обстоятельства мало чѣмъ отличали его отъ поселянъ, которымъ онъ проповѣдывалъ, заставляло его чрезмѣрно высоко ставить достоинство той іерейской обязанности, которая была единственнымъ его правомъ на уваженіе. Живя въ уединеніи я почти не имѣя случая исправлять своихъ мнѣній чтеніемъ или бесѣдою, онъ былъ приверженцемъ и глашатаемъ ученій о ненарушимомъ наслѣдственномъ правѣ, страдательномъ повиновеніи и несопротивленіи во всей ихъ грубой нелѣпости. Находясь долгое время въ мелочной враждѣ съ окрестными диссентерами, онъ слишкомъ часто ненавидѣлъ ихъ за обиды, которыя самъ же причинялъ имъ, и не находилъ въ актѣ о пятимильномъ разстояніи и въ актѣ о молитвенныхъ сходбищахъ нонконформистовъ ничего худаго, кромѣ того, что эти ненавистные законы не имѣли еще болѣе суроваго характера. Все вліяніе, какое давала ему его должность, было съ пламеннымъ рвеніемъ употребляемо въ пользу торійской партіи; а вліяніе это было огромно. Правда, сельскій ректоръ вообще не считался джентльменомъ; правда, онъ не дерзалъ искать руки той или другой изъ молодыхъ леди господскаго дома; правда, онъ не былъ приглашаемъ въ гостиныя вельможъ, которые оставляли его пять и курить съ конюхами и ключниками: но воображать поэтому, что тогдашнее могущество духовнаго сословія было слабѣе теперешняго, значило бы сильно заблуждаться. Вліяніе класса ни мало не соразмѣряется съ уваженіемъ, какимъ пользуются отдѣльные члены этого класса. Кардиналъ — гораздо болѣе высокая особа, нежели нищенствующій монахъ; но предполагать, что коллегія кардиналовъ сильнѣе господствовала надъ общественнымъ мнѣніемъ Европы, нежели орденъ св. Франциска, было бы тяжкою ошибкою. Въ Ирландіи перъ занимаетъ нынѣ гораздо высшее положеніе въ обществѣ, нежели католическій священникъ; а между тѣмъ въ Монстерѣ и Коннотѣ немного найдется такихъ графствъ, гдѣ бы партія священниковъ не одолѣла на выборахъ партіи перовъ. Въ XVII столѣтіи каѳедра имѣла для большинства населенія такое же значеніе, какое теперь имѣетъ періодическая пресса. Почти никто изъ крестьянъ, посѣщавшихъ приходскую церковь, никогда не видалъ ни газеты, ни политическаго памфлета. Какъ бы ни былъ непросвѣщенъ ихъ духовный пастырь, все-таки онъ былъ просвѣщеннѣе ихъ; онъ еженедѣльно имѣлъ случай говорить имъ рѣчи, а на его рѣчи возраженій никогда не бывало. Въ критическія минуты государственной жизни, ругательства противъ виговъ и увѣщанія повиноваться помазаннику Божію раздавались разомъ съ нѣсколькихъ тысячъ каѳедръ, и дѣйствіе ихъ было по истинѣ грозно. Изъ всѣхъ причинъ, которыя, по распущенія Оксфордскаго парламента, произвели неистовую реакцію противъ эксклюзіонистовъ, самою сильною, кажется, было витійство сельскаго духовенства.
Могущество сельскихъ джентльменовъ и сельскихъ священниковъ въ деревенскихъ округахъ отчасти уравновѣшивалось могуществомъ йоменовъ, людей необыкновенно мужественныхъ и прямодушныхъ. Мелкіе землевладѣльцы, которые обработывали свои поля собственными руками и пользовались скромнымъ достаткомъ, не притязая на щиты и нашлемники и не добиваясь мѣста на судейской скамьѣ, составляли тогда гораздо болѣе значительную часть націи, нежели теперь. Если положиться на лучшихъ статистическихъ писателей того времени, то не менѣе 160,000 землевладѣльцевъ, которые со своими семействами должны были составлять болѣе ⅐ всего населенія, получали содержаніе съ небольшихъ обѣльныхъ имѣній. Средній доходъ этихъ мѣлкопомѣстныхъ собственниковъ, доходъ, состоявшій изъ ренты, прибыли и заработной платы, простирался отъ 60 до 70 фунтовъ въ годъ. Исчислено было, что цифра лицъ, обработывавшихъ собственныя поля, была болѣе цифры тѣхъ, которыя арендовали чужія земли[120]. Значительная доля йоменовъ со времени Реформаціи клонилась къ пуританству, въ междоусобную войну принимала сторону парламента, послѣ Реставраціи упорно слушала пресвитеріанскихъ и индепендентскихъ проповѣдниковъ, на выборахъ ревностно поддерживала эксклюзіонистовъ и, даже послѣ открытія Райгаусскаго заговора и опалы вигскихъ предводителей, продолжала относиться къ папизму и къ деспотической власти съ неумолимою враждебностью.
Какъ ни велика перемѣна, происшедшая въ сельской жизни доги. Англія со времени Революцій, но перемѣна, происшедшая въ городахъ, еще поразительнѣе. Нынѣ шестая часть населенія тѣснится въ провинціальныхъ городахъ, имѣющихъ каждый болѣе 30,000 жителей. Въ царствованіе Карла II ни одинъ провинціальный городъ въ цѣломъ королевствѣ не имѣлъ 30,000 жителей, и только четыре провинціальные города имѣли каждый болѣе 10,000 жителей.
Непосредственно за столицею, но на огромномъ отъ нея разстояніи, слѣдовали Бристоль, первая англійская приморская гавань, и Норичъ, первый англійскій мануфактурный городъ того времени. Оба они съ тѣхъ поръ далеко опережены молодыми своими соперниками; но оба они сдѣлали большіе положительные успѣхи. Населеніе Бристоля учетверилось. Населеніе Норина болѣе чѣмъ удвоилось.
Пеписъ, посѣтившій Бристоль черезъ 8 лѣтъ послѣ Реставрація, былъ пораженъ блескомъ этого города. Но мѣрило его было не высоко: онъ отмѣтилъ какъ чудо, что въ Бристолѣ, озираясь, нельзя было увидѣть ничего, кромѣ домовъ. По видимому, ни въ одномъ изъ другихъ извѣстныхъ ему городовъ, за исключеніемъ Лондона, зданія не, исключали совершенно лѣсовъ и полей. Какимъ бы обширнымъ ни казался тогда Бристоль, онъ занимать лишь очень милую долю той поверхности, на которой теперь стоитъ онъ. Нѣсколько церквей необыкновенной красоты возносились изъ лабиринта узкихъ переулковъ, построенныхъ на сводахъ ненадежной прочности. Карета или телега, въѣзжавшая въ эти проулки, подвергалась опасности либо завязнуть между домами, либо провалиться въ погреба. Товары, поэтому, развозились по городу почти исключительно въ тележкахъ, запряженныхъ собаками. Богатѣйшіе изъ жителей, за невозможностью разъѣзжать въ раззолоченныхъ экипажахъ, выставляли на показъ свое благосостояніе тѣмъ, что расхаживали но улицамъ со свитами слугъ въ богатыхъ ливреяхъ и держали открытый столъ, обремененный вкусными яствами и напитками. Пышность крестинъ и похоронъ далеко превосходила все, что можно было увидѣть въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ въ Англіи. Гостепріимство города пользовалось громкою извѣстностью, особенно закуски, которыми сахаровары угощали своихъ посѣтителей. Угощеніе приготовлялось въ заводской печи и сопровождалось превосходнымъ напиткомъ, который дѣлался изъ лучшихъ испанскихъ винъ и славился по всему королевству подъ названіемъ бристольскаго молока. Эта роскошь поддерживалась цвѣтущею торговлею съ сѣверо-американскими плантаціями и съ Вестъ-Индіею. Страсть къ колоніяльной торговлѣ была такъ сильна, что въ Бристолѣ не было почти ни одного мелочнаго лавочника, который бы не имѣлъ небольшаго количества товаровъ на какомъ-нибудь суднѣ, зафрахтованномъ въ Виргинію или къ Антильскимъ островамъ. Нѣкоторые изъ этихъ товаровъ были не совсѣмъ безукоризненнаго рода. Въ заатлантическихъ владѣніяхъ короны былъ большой спросъ на работниковъ, и этотъ спросъ отчасти удовлетворялся системою насильственныхъ наборовъ въ главныхъ приморскихъ гаваняхъ Англіи. Система эта нигдѣ не встрѣчалась въ такомъ бойкомъ и широкомъ развитія, какъ въ Бристолѣ. Даже высшія власти этого города не стыдились обогащаться такою ненавистною торговлею. Число домовъ, какъ видно изъ отчетовъ о подымной подати, было въ 1685 году ровно 5,300. Нельзя предполагать, чтобы число жильцовъ въ донахъ было больше, чѣмъ въ лондонскомъ Сити; а въ лондонскомъ Сити, по указаніямъ лучшихъ источниковъ, на каждые 10 домовъ приходилось тогда по 55 жильцовъ. Поэтому, населеніе Бристоля должно было простираться до 29,000 душъ[121].
Норичъ былъ столицею обширной и плодородной провинціи. Онъ былъ мѣстопребываніемъ епископа и капитула. Онъ былъ главнымъ пунктомъ главныхъ мануфактуръ государства. Нѣкоторыя лица, знаменитыя образованіемъ и ученостью, проживали тамъ незадолго до кончины Карла II, и ни одно мѣсто въ королевствѣ, за исключеніемъ столицы и университетовъ, не имѣло большей привлекательности для любознательнаго человѣка. Библіотека, музей, птичникъ и ботаническій садъ Томаса Брауна, по мнѣнію членовъ Королевскаго Общества, вполнѣ заслуживали долгой поѣздки. Норичъ имѣлъ и дворъ въ миніатюрѣ. Внутри города возвышался старинный дворецъ герцоговъ Норфольковъ, слывшій громаднѣйшимъ изъ городскихъ зданій королевства за предѣлами Лондона. Въ этомъ дворцѣ, къ которому принадлежали мѣсто для игры въ мячъ, лужайка для игры въ тары и пустошь, тянувшаяся вдоль береговъ Вансома, часто жило благородное семейство Говардовъ, окружавшее себя пышною обстановкою, на Подобіе мелкихъ владѣтельныхъ князей. Напитки подавались гостямъ въ кубкахъ изъ чистаго золота. Даже шипцы и лопатки были изъ серебра. Стѣны были украшены картинами италіянскихъ художниковъ. Кабинеты были наполнены прекраснымъ собраніемъ драгоцѣнныхъ камней, купленныхъ тѣмъ самымъ графомъ Аронделемъ, котораго мраморы принадлежатъ теперь къ числу украшеній Оксфорда. Здѣсь въ 1671 году были пышно угощаемы Карлъ и его дворъ. Здѣсь же ежегодно отъ Рождества до Крещенія радушно принимались всѣ посѣтители безъ разбору. Эль лился рѣкою для простаго народа. Три кареты, изъ которыхъ одна, стоявшая 500 фунтовъ, была четырнадцатимѣстная, каждый день послѣ обѣда разъѣзжали по городу и привозили дамъ на празднества. За танцами всегда слѣдовалъ роскошный пиръ. Когда герцогъ Норфолькъ пріѣзжалъ въ Норичъ, мѣстные жители встрѣчали его словно короля, возвращающагося въ свою столицу. Въ соборѣ и церкви св. Петра Манкрофта звонили въ колокола; въ замкѣ палили изъ пушекъ; меръ и ольдермены привѣтствовали своего знаменитаго согражданина поздравительными адресами. По исчисленію, произведенному въ 1693 году, найдено было, что населеніе Норича простиралось отъ 28 до 29,000 душъ[122].
Гораздо ниже Норича, но все еще высоко, по значенію и достоинству, стояли нѣкоторыя другія древнія столицы широкъ. Въ то время, сельскій джентльменъ рѣдко отправлялся съ семействомъ въ Лондонъ. Его метрополіею былъ главный городъ графства. Онъ иногда проживалъ тамъ часть года. Во всякомъ случаѣ онъ былъ часто привлекаемъ туда дѣлами и удовольствіями, ассизами, четвертными засѣданіями,.выборами, милиціонными смотрами, празднествами и скачками. Тамъ были залы, гдѣ судьи въ красныхъ одѣяніяхъ и въ сопровожденіи копьеносцевъ и трубачей открывали два раза въ годъ именемъ короля судебныя засѣданія. Тамъ были рынки, гдѣ выставлялись на продажу хлѣбъ, скотъ, шерсть и хмѣль изъ окрестностей. Тамъ были большія ярмарки, куда купцы пріѣзжали изъ Лондона, и гдѣ деревенскій лавочникъ дѣлалъ годовые запасы сахару, канцелярскихъ принадлежностей, ножевыхъ товаровъ и кисеи. Тамъ были лавки, въ которыхъ лучшія изъ семействъ, жившихъ по сосѣдству, покупали москотильные и модные товары. Нѣкоторые изъ этихъ городовъ пользовались особеннымъ значеніемъ по любопытнымъ историческимъ воспоминаніямъ, по соборамъ, украшеннымъ всѣмъ искусствомъ и великолѣпіемъ среднихъ вѣковъ, у по дворцамъ, гдѣ проживалъ длинный рядъ прелатовъ, по обителямъ, окруженнымъ почтенными жилищами декановъ и канониковъ, и по замкамъ, которые нѣкогда отражали Невиллей и Де-Веровъ, а теперь носили на себѣ свѣжіе слѣды мести Рупрехта или Кромвелля.
Замѣчательнѣйшими изъ этихъ любопытныхъ городовъ были Іоркъ, столица сѣвера, и Эксетеръ, столица запада. Ни тотъ, ни другой, не могли заключать въ себѣ болѣе 10,000 жителей. Вустеръ, красота страны, извѣстной своимъ сидромъ, имѣлъ около 8,000, Ноттингамъ, вѣроятно, столько же. Глостеръ, прославившійся тою рѣшительною защитою, которая была роковою для Карла I, имѣлъ навѣрное отъ 4,000 до 5,000; Дерби — не сполна 4,000. Шрусбёри былъ главнымъ городомъ обширнаго и плодороднаго округа. Тамъ было мѣстопребываніе пограничнаго валлійскаго суда. На языкѣ джентри, жившаго на протяженій многихъ миль кругомъ Рекина, отправиться въ городъ значило отправиться въ Шрусбери. Провинціальные остряки и красавицы подражали, какъ умѣли, модамъ Сентъ-Джемскаго парка на гуляньяхъ по берегу Северна. Жителей было около 7,000[123].
Населеніе каждаго изъ этихъ городовъ, со времени Революціи, болѣе чѣмъ удвоилось. Населеніе нѣкоторыхъ изъ нихъ умножилось всемеро. Улицы были почти совершенно перестроены. Шпееръ замѣнилъ солому, а кирпичъ — дерево. Мостовыя и фонари, выставка богатства въ главныхъ лавкахъ и роскошная чистота жилищъ, занимаемыхъ джентри, показались бы въ XVII столѣтіи чудесными. А между тѣмъ относительная важность старинныхъ провинціальныхъ столицъ теперь совсѣмъ не та, что прежде. Новѣйшіе города — города, которые почти или даже и вовсе не упоминаются въ нашей древней исторій и которые не посылали никакихъ представителей въ наши древніе парламенты, — достигли, на памяти еще живущихъ людей, такого величія, на которое теперешнее поколѣніе смотрятъ съ удивленіемъ и гордостью, не чуждыми нѣкоторой примѣси страха и безпокойства.
Важнѣйшіе изъ этихъ городовъ были, правда, извѣстны въ XVII столѣтіи, какъ достопримѣчательные промышленные пункты. Мало того: ихъ быстрое развитіе и значительное богатство описывались тогда подчасъ такимъ языкомъ, который кажется забавнымъ тому, кто видѣлъ ихъ теперешнее величіе. Однимъ изъ самыхъ населенныхъ и цвѣтущихъ между ними былъ Манчестеръ. Протекторъ предоставилъ ему право посылать одного представителя въ парламентъ; а писатели временъ Карла II упоминаютъ о немъ, какъ о бойкомъ и богатомъ городѣ. Хлопчатая бумага уже полвѣка привозилась туда изъ Кипра и Смирны, но мануфактура хлопчатобумажная была еще въ дѣтствѣ. Витни еще не научалъ, какимъ образомъ можно было получать сырой матеріалъ въ количествѣ почти баснословномъ. Аркрайтъ еще не научалъ, какимъ образомъ можно было обработывать этотъ матеріалъ съ быстротою и точностью почти магическими. Весь годовой привозъ хлопка не составлялъ въ концѣ XVII столѣтія и 2,000,000 фунтовъ, т. е. количества, которое теперь едва ли удовлетворило бы двухсуточному спросу. Это удивительное торжище, которое населеніемъ и богатствомъ далеко превосходитъ такія пресловутыя столицы, какъ Берлинъ, Мадридъ и Лиссабонъ, было тогда ничтожнымъ и дурно обстроеннымъ мѣстечкомъ, заключавшимъ въ себѣ менѣе 6,000 жителей. Оно не имѣло тогда ни одного печатнаго станка. Теперь оно даетъ работу сотнѣ типографій. Оно не имѣло тогда ни одной кареты. Теперь оно даетъ работу двадцати каретникамъ[124].
Лидсъ былъ уже главнымъ пунктомъ іоркширскихъ шерстяныхъ мануфактуръ; но старожилы могли еще припомнить то время, когда построенъ былъ первый кирпичный домъ, называвшійся тогда и долго послѣ того Краснымъ Домомъ. Жители громко хвастали приращеніемъ своего богатства и огромною продажею сукна, которая производилась на мосту подъ открытымъ небомъ. Сотни и даже тысячи фунтовъ уплачивались наличными деньгами въ теченіе одного бойкаго торговаго дна. Возраставшее значеніе Лидса постоянно обращало на себя вниманіе правительства. Карлъ I даровалъ городу муниципальныя привилегія. Оливеръ предложилъ ему посылать одного члена въ палату общинъ. Но, судя по вѣдомостямъ о подымной подати, кажется достовѣрнымъ, что все населеніе бурга, обширнаго округа, заключающаго въ себѣ многія деревушки, не превышало въ царствованіе Карла II 7,000 душъ. Въ 1841 году тамъ было болѣе 150,000 жителей[125].
Почти въ разстояніи одного дня пути къ югу отъ Лидса, на окраинѣ дикой, болотистой мѣстности, лежала старинная, теперь превосходно обработанная, а тогда безплодная и не огороженная усадьба, извѣстная подъ названіемъ Галламшмра. Она изобиловала желѣзомъ и грубые ножи, которые выдѣлывались тамъ, издавна расходились по всему королевству. О нихъ упоминаетъ Джоффри Чосеръ въ одной изъ своихъ „Кентерберійскихъ Повѣстей“. Но производство ножевыхъ издѣлій сдѣлало мало успѣха въ теченіе трехъ столѣтій послѣ Чосера. Медленность эта, кажется, объясняется тѣмъ» что промыселъ, почти въ теченіе всего этого долгаго періода, былъ подчиненъ такимъ распоряженіямъ, какія землевладѣлецъ и его помѣстный судъ признавали за благо предписывать. Высшіе сорты ножеваго товара либо изготовлялись въ столицѣ, либо привозились съ материка. Только въ царствованіе Георга I перестали англійскіе хирурги получать изъ Франціи тѣ отмѣнно тонкіе клинки, которые требуются для операцій на человѣческомъ тѣлѣ. Большая часть галламширскихъ кузницъ сосредоточивалась въ мѣстечкѣ, возникшемъ близъ владѣльческаго замка и бывшемъ въ царствованіе Іакова I крайне жалкимъ городишкомъ, гдѣ находилось около 2,000 жителей, треть которыхъ состояла изъ полуголодныхъ и полунагихъ нищихъ. На основаніи приходскихъ списковъ, кажется достовѣрнымъ, что населеніе этого мѣста въ концѣ царствованія Карла II не доходило до 4,000 душъ. Слѣдствія особенно неблагопріятнаго для здоровья и крѣпости человѣческаго тѣла рода работы сразу бросались въ глаза каждому путешественнику. Значительная доля народа была изувѣчена. Это — тотъ Шеффильдъ, который теперь, съ предмѣстіями своими, заключаетъ въ себѣ 120,000 жителей и отправляетъ свои удивительные ножи, бритвы и ланцеты въ отдаленнѣйшіе края свѣта[126].
Бирмингамъ былъ признанъ недостаточно важнымъ для полученія права посылать своего представителя въ парламентъ Оливера. Не смотря на то, бирмингамскіе мануфактуристы уже и тогда были дѣятельнымъ и зажиточнымъ народомъ. Они хвастали, что ихъ желѣзный товаръ высоко цѣнился, конечно не въ Пекинѣ и Лимѣ, не въ Бухарѣ и Тимбукту, какъ теперь, но въ Лондонѣ и даже въ Ирландіи. Менѣе почетную извѣстность пріобрѣли они какъ фальшивые монетчики. Торійская партія, намекая на ихъ поддѣльные гроты[127], дала прозвище «бирмингамцевъ» демагогамъ, которые лицемѣрно притворялись ревностными противниками папизма. Въ 1685 году населеніе, которое теперь не многимъ менѣе 200,000, не составляло и 4,000 душъ. Бирмингемскія пуговицы только что начинали пріобрѣтать извѣстность, о бирмингемскихъ ружьяхъ никто еще и не слыхалъ, и тотъ самый городъ, откуда, двумя поколѣніями позже, вышли, на удивленіе всѣмъ европейскимъ библіотекарямъ, великолѣпныя изданія Баскервилла, не имѣлъ ни одной постоянной лавки, гдѣ бы можно было купить библію или календарь. Въ торговые дни книгопродавецъ, по имени Макэль Джонсонъ, отецъ великаго Самюэля Джонсона, пріѣзжалъ туда изъ Личфильда и открывалъ на нѣсколько часовъ выставку книжнаго товара. Такое литературное предложеніе долгое время оказывалось соразмѣрнымъ спросу[128].
Эти четыре главные пункта нашихъ большихъ мануфактуръ заслуживаютъ особеннаго упоминанія. Скучно было бы перечислять всѣ многолюдные и богатые промышленные ульи, которые 150 лѣтъ назадъ, были деревушками безъ приходской церкви или пустошами, населенными лишь тетеревами да красною дичью. Не менѣе значительною была перемѣна и въ тѣхъ портовыхъ городахъ, откуда произведенія англійскихъ ткацкихъ станковъ и кузнечныхъ горновъ расходятся по цѣлому свѣту. Въ настоящее время Ливерпуль имѣетъ около 300,000 жителей. Суда, записанныя въ его портѣ, поднимаютъ отъ 400,000 до 500,000 тоннъ груза. Въ его таможню не разъ поступала въ одинъ годъ сумма, болѣе чѣмъ втрое превосходящая весь доходъ англійской короны въ 1685 году. Доходы его почтамта, даже со времени значительнаго пониженія вѣсовыхъ денегъ, превышаютъ сумму, которую почтовый сборъ цѣлаго королевства доставлялъ герцогу Іоркскому. Его безконечные доки, набережныя и амбары принадлежатъ къ чудесамъ свѣта. Но даже и эти доки, набережныя и амбары кажутся почти недостаточными для исполинской торговли Мерея, и уже на противоположномъ берегу быстро возрастаетъ городъ-соперникъ. Во времена Карла II Ливерпуль былъ описываемъ, какъ процвѣтающій городъ, который незадолго передъ тѣмъ сдѣлалъ большіе успѣхи и находился въ выгодныхъ торговыхъ сношеніяхъ съ Ирландіей" и сахарными колоніями. Пошлинные доходы въ теченіе 16 лѣтъ умножились въ восемь разъ и протирались до 15,000 фунтовъ ежегодно, что считалось тогда огромною суммою. Но населеніе едва ли превышало 4,000 душъ; суда поднимали около 1,400 тоннъ груза, т. е. менѣе того, что поднимаетъ одинъ теперешній остъ-индскій корабль перваго класса; общее число матросовъ, принадлежащихъ къ порту, было никакъ не болѣе 200 человѣкъ[129].
Таково было преуспѣяніе тѣхъ городовъ, гдѣ богатство создается и накопляется. Не менѣе быстро было преуспѣяніе городовъ совершенно иного рода, городовъ, гдѣ богатство, созданное и накопленное въ другихъ мѣстахъ, тратится ради здоровья и удовольствія. Нѣкоторые изъ замѣчательнѣйшихъ между этими городами возникли при Стюартахъ. Чельтенгамъ теперь городъ больше всякаго другаго англійскаго города XVII столѣтія, за исключеніемъ Лондона. Но въ XVII столѣтіи и въ началѣ XVIII мѣстные историки упоминали о Чельтенгамѣ только, какъ о сельскомъ приходѣ, лежащемъ у подошвы Котсвольдекяхъ холмовъ и представляющемъ хорошую почву для пашень и пастбищъ. На пространствѣ, покрытомъ теперь такимъ веселымъ рядомъ улицъ и дачъ, росли хлѣба и паслась скотина[130]. Брайтонъ, судя по стариннымъ его описаніямъ, былъ нѣкогда цвѣтущимъ городомъ, обладалъ множествомъ небольшихъ рыболовныхъ судовъ и въ періодъ наивысшаго своего благоденствія имѣлъ слишкомъ 2,000 жителей, но потомъ быстро пришелъ въ упадокъ. Море мало-по-малу затопляло строенія, которыя, наконецъ, почти совершенно исчезли. Девяносто лѣтъ назадъ можно было видѣть развалины старинной крѣпостцы, лежавшія на взморьѣ между голышами и водорослью; старожилы могли еще указать слѣды фундаментовъ на томъ мѣстѣ, гдѣ волны поглотили улицу, состоявшую болѣе чѣмъ изъ ста хижинъ. Послѣ этого бѣдствія городъ до того опустѣлъ, что быть тамошнимъ викаріемъ считалось почти не стоющимъ труда. Нѣсколько бѣдныхъ рыбаковъ продолжали, однако, просушивать сѣти на тѣхъ утесахъ, на которыхъ теперь красуется, обращенный къ морю на протяженіи нѣсколькихъ миль, веселый и чудный фасадъ города, слишкомъ вдвое болѣе обширнаго и населеннаго, чѣмъ Бристоль Стюартовъ[131].
Англія, впрочемъ, не имѣла въ XVII столѣтіи недостатка въ городахъ. Джентри Дербишира и сосѣднихъ графствъ отправлялось въ Бокстонъ, гдѣ тѣснилось въ низкихъ деревянныхъ сараяхъ и питалось овсяными лепешками и мясомъ, которое хозяева называли бараниной, но въ которомъ гости сильно подозрѣвали псину[132]. Тонбриджъ-Велльзъ, лежащій въ разстояніи одного дня пути отъ столицы, въ одной изъ богатѣйшихъ и просвѣщеннѣйшихъ частей королевства, былъ гораздо привлекательнѣе. Въ настоящее время мы видимъ тамъ городъ, который, 160 лѣтъ назадъ, могъ бы по числу жителей занять четвертое или пятое мѣсто между англійскими городами. Блескъ тамошнихъ магазиновъ и роскошь частныхъ жилищъ далеко превосходятъ все, чѣмъ могла бы похвалиться тогдашняя Англія. Когда дворъ, вскорѣ послѣ Реставраціи, посѣтилъ Тонбриджъ-Велльзъ, тамъ еще не было города; но на протяженіи мили отъ источника были разбросаны по степи деревенскія избы, нѣсколько почище и покрасивѣе обыкновенныхъ избъ того времени. Нѣкоторыя изъ этихъ хижинъ были подвижныя и перевозились на полозьяхъ изъ одного мѣста волости въ другое. Свѣтскіе люди, утомленные шумомъ и дымомъ Лондона, иногда переѣзжали лѣтомъ въ эти шалаши подышать свѣжимъ воздухомъ и полюбоваться деревенскою жизнью. Въ теченіе сезона близъ источника ежедневно бывало нѣчто въ родѣ ярмарки. Жены и дочери кентскихъ фермеровъ являлись изъ окрестныхъ деревень со сливками, вишнями, бѣлошейками и перепелами. Торговаться съ ними, шутить съ ними, хвалить ихъ соломенныя шляпы и узкіе каблуки было освѣжительною забавою для сластолюбцевъ, пресыщенныхъ манерами актрисъ и фрейлинъ. Модистки, игрушечники и ювелиры пріѣзжали изъ Лондона и открывали базаръ подъ деревьями. Въ одномъ балаганѣ политикъ могъ найти для себя кофе и «Лондонскую Газету», въ другомъ — игроки рѣзались въ бассетъ, а въ хорошіе вечера скрипачи были готовы къ услугамъ, я на упругомъ дернѣ лужайки устраивались мавританскіе танцы. Въ 1685 году между посѣтителями тонбриджскихъ источниковъ открыта была подписка для сооруженія церкви, которая, по настоянію торіевъ, преобладавшихъ тогда повсюду, была посвящена св. Карлу Мученику[133].
Но во главѣ англійскихъ водолечебныхъ городовъ, стоялъ Батъ, не имѣвшій равнаго соперника. Источники этого города славились со временъ римлянъ. Онъ былъ, въ теченіе многихъ столѣтій, мѣстопребываніемъ епископа. Больные стекались туда изо всѣхъ мѣстъ государства. Король иногда переѣзжалъ туда съ дворомъ. Не смотря на то, тогдашній Бать былъ лабиринтомъ, состоявшимъ всего изъ 400 или 500 домовъ, скученныхъ внутри старинной ограды неподалеку отъ Авона. Рисунки тѣхъ домовъ, которые считались тогда прекраснѣйшими, существуютъ до сихъ поръ и очень походятъ на дряннѣйшіи ветошныя лавки и питейные дома Радклифскаго тракта. Дѣйствительно, даже и тогда путешественники жаловались на узкость и нечистоту улицъ. Тотъ красивый городъ, который плѣняетъ даже людей, знакомыхъ съ образцовыми произведеніями Браманте и Палладіо, и который, благодаря генію Ансти и Смоллета, Франсизъ Борни и Дженъ Остенъ, сдѣлался классическою почвою, еще не существовалъ тогда. Мильсомская улица была открытымъ полемъ, лежавшимъ далеко за предѣлами города; а пространство, покрытое теперь Амфитеатромъ и Циркомъ, пересѣкалось живыми изгородями. Убогіе паціенты, пользовавшіеся водами, лежали на соломѣ въ такомъ мѣстѣ, которое, по выраженію одного тогдашняго врача, было скорѣе конурою, нежели жилищемъ. Относительно удобствъ и роскоши, которыя были находимы въ домахъ Бата великосвѣтскими посѣтителями, отправлявшимися туда искать здоровья или удовольствія, мы имѣемъ такія полныя и обстоятельныя свѣдѣнія, какія не всегда можно получить о подобныхъ предметахъ. Одинъ писатель, издавшій очеркъ этого города почти черезъ 60 лѣтъ послѣ Революціи, подробно описалъ перемѣны, происшедшія на его памяти. Онъ увѣряетъ, что, когда онъ былъ помоложе, джентльмены, посѣщавшіе источники, спали въ комнатахъ почти не лучше тѣхъ чердаковъ, которые въ послѣдствіи при немъ были занимаемы лакеями. Полы столовыхъ комнатъ, не покрытые коврами, были окрашены темноцвѣтнымъ составомъ изъ сажи и полпива, чтобы не замѣтно было грязи. Не было ни одной панели, расписанной красками. Не было ни одного пода, ни одного камина изъ мрамора. Плита изъ обыкновеннаго плитняка и печной приборъ цѣною отъ трехъ до четырехъ шиллинговъ считались достаточными для какого бы то ни было Очага. Самыя лучшія комнаты были обиты грубою шерстяною матеріею и меблированы плетеными креслами. Читатели, интересующіеся успѣхами цивилизаціи и полезныхъ искусствъ, будутъ признательны скромному топографу, записавшему эти факты, и, быть можетъ, пожелаютъ, чтобы историки съ гораздо болѣе высокими притязаніями удѣляли иногда отъ военныхъ эволюцій и политическихъ интригъ нѣсколько страницъ, для ознакомленія насъ съ тѣмъ, какой видъ имѣли гостиныя и спальни нашихъ предковъ[134].
Положеніе Лондона относительно прочихъ городовъ королевства было при Карлѣ II гораздо выше теперешняго. Теперь населеніе Лондона не многимъ болѣе шесть разъ взятаго населенія Манчестера или Ливерпуля. Во времена Карла II населеніе Лондона было болѣе семнадцать разъ взятаго населенія Бристоля или Норича. Едва ли можно привести другой примѣръ большаго королевства, въ которомъ первостепенный городъ былъ бы слишкомъ въ семнадцать разъ обширнѣе второстепеннаго. Есть основаніе думать, что въ 1685 году Лондонъ, уже около полувѣка, былъ самою многолюдною столицею въ Европѣ. Число жителей, которое теперь составляетъ, по крайней мѣрѣ, 1,900,000 душъ, было тогда, вѣроятно, немногимъ болѣе полумилліона[135]. У Лондона въ цѣломъ мірѣ былъ только одинъ соперникъ по торговлѣ, теперь уже давно побѣжденный, могущественный и богатый Амстердамъ. Англійскіе писатели хвастали лѣсомъ мачтъ и рей, покрывавшихъ рѣку отъ Моста до Тоуэра, и громадными суммами, которыя взимались въ зданіи таможни на Теизенской улицѣ. Конечно, нѣтъ сомнѣнія, что отношеніе между торговлею метрополій и всею торговлею страны было тогда гораздо значительнѣе, чѣмъ теперь; но нашему поколѣнію чистосердечное хвастовство нашихъ предковъ должно казаться почти смѣшнымъ. Вмѣстительность судовъ, которую они считали невѣроятно большою, не превышала, какъ оказывается, 70,000 тоннъ. Правда, это количество было тогда болѣе 7, вмѣстительности всѣхъ судовъ королевства; но теперь оно менѣе вмѣстительности судовъ Нъюкастля и только не многимъ болѣе вмѣстительности паровыхъ судовъ Темзы. Таможенныя пошлины Лондона простирались въ 1685 году до 330,000 фунтовъ въ годъ. Въ наше время чистый доходъ отъ пошлинъ, уплачиваемыхъ ежегодно въ томъ же мѣстѣ, превышаетъ 10,000,000 фунтовъ[136].
Всякій, кто разсмотритъ планы Лондона, изданные въ исходѣ царствованія Карла II, увидитъ, что тогда существовало только ядро теперешней столицы. Городъ не переходилъ, какъ теперь, незамѣтными ступенями въ деревню. Не было тѣхъ длинныхъ аллей изъ дачъ, окруженныхъ сиренью и ракитникомъ, которыя теперь простираются отъ великаго центра богатства и цивилизаціи почти до предѣловъ Миддльсекса и далеко внутрь Кента и Сорри. На восточной сторонѣ не было даже проектировано ни одной части того безконечнаго ряда амбаровъ и искусственныхъ озеръ, который теперь тянется отъ Тоуэра до Блакволля. На западной сторонѣ не существовало почти ни одной изъ тѣхъ великолѣпныхъ каменныхъ громадъ, въ которыхъ живутъ аристократы и богачи; а Чельси, имѣющее теперь болѣе 40,000 населенія, было тихимъ селомъ, заключавшимъ въ себѣ около 1,000 жителей[137]. На сѣверной сторонѣ, гдѣ находится бургъ Марилебонъ и гдѣ разстилается значительнѣйшая часть. пространства, покрытаго нынѣ бургами Финсбери и Тоуэръ-Гамлетсомъ, паслась скотина и бродили охотники съ собаками и ружьями. Ислингтонъ былъ почти пустынею; поэты любили противополагать его безмолвіе и спокойствіе шуму и суетѣ чудовищнаго Лондона[138]. На южной сторонѣ столица соединяется теперь съ предмѣстьемъ нѣсколькими мостами, которые великолѣпіемъ и прочностью не уступаютъ благороднѣйшимъ сооруженіямъ цезарей. Въ 1685 году единственный рядъ неправильныхъ арокъ, обставленныхъ кучами дрянныхъ и ветхихъ домишекъ и украшенныхъ на манеръ того, какъ водится у нагихъ дагомейскихъ варваровъ, десятками гніющихъ головъ, затруднялъ судоходство по рѣкѣ.
Важнѣйшею частью столицы было такъ называемое Сити. Во время Реставраціи оно было построено преимущественно изъ дерева и штукатурки; кирпичъ употреблялся рѣдко и былъ дурно обожженъ; лавки, гдѣ выставлялись товары на продажу, выдавались далеко въ улицы, и надъ ними еще свѣшивались верхніе этажи. Нѣсколько образчиковъ такой архитектуры до сихъ поръ можно видѣть въ тѣхъ частяхъ города, до которыхъ не достигъ большой пожаръ. Пожаръ этотъ въ нѣсколько дней покрылъ пространство немногимъ менѣе квадратной мили развалинами 89 церквей и 13,000 домовъ. Но Сити возникло вновь съ быстротою, возбудившею удивленіе сосѣднихъ странъ. Къ сожалѣнію, старинныя линіи улицъ остались большею частью безъ измѣненія. Эти линіи, проектированныя первоначально въ тотъ вѣкъ, когда даже принцессы совершали поѣздки верхомъ, часто бывали до того узки, что экипажи не могли въ нихъ свободно разъѣхаться, и потому не годились быть мѣстопребываніемъ богатыхъ людей въ тотъ вѣкъ, когда карета, запряженная шестерикомъ, сдѣлалась модною роскошью. Архитектура новыхъ зданій была, впрочемъ, гораздо выше архитектуры погибшаго Сити. Обыкновеннымъ матеріаломъ былъ кирпичъ, гораздо лучшаго качества, нежели употреблявшійся прежде. На мѣстахъ древнихъ приходскихъ церквей возникло множество новыхъ куполовъ, башенъ и шпицовъ, отмѣченныхъ печатью плодовитаго генія Рена. Слѣды великаго опустошенія совершенно изгладились повсюду, за исключеніемъ одного пункта: толпы рабочихъ, лѣса и груды тесаннаго камня все еще были видны тамъ, гдѣ благороднѣйшій изъ протестантскихъ храмовъ медленно воздвигался на развалинахъ стараго собора св. Павла[139].
Характеръ Сити съ тѣхъ поръ совершенно измѣнился. Въ настоящее время банкиры, негоціанты и главные лавочники отправляются туда шесть разъ въ недѣлю по утрамъ для торговыхъ занятій; но живутъ они въ другихъ кварталахъ столицы или на подгородныхъ дачахъ, окруженныхъ кустарниками и цвѣтниками. Этотъ переворотъ въ частныхъ привычкахъ произвелъ не маловажный политическій переворотъ. Богатѣйшіе торговцы уже не относятся къ Сити съ тою привязанностью, какую всякій естественно питаетъ къ мѣсту своего жительства. Сити уже не соединяется въ ихъ мысляхъ съ любимыми и дорогими предметами домашняго быта. Каминъ, дѣтская, дружескій столъ, покойная постель уже не тамъ. Ломбардъ-Стритъ и Треднидль-Стритъ суть только мѣста, гдѣ люди трудятся и наживаютъ деньги. Наслаждаться и тратить нажитое отправляются они въ другія мѣста. По воскресеньямъ или по вечерамъ, послѣ урочнаго времени, нѣкоторые дворы и переулки, за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ оживлявшіеся торопливыми шагами, и озабоченными лицами, безмолвствуютъ точно лѣсныя прогалины. Представители коммерческихъ интересовъ уже не граждане Сити. Они избѣгаютъ, они почти пренебрегаютъ муниципальными почестями и должностями. Эти почести и должности предоставляются людямъ, правда, полезнымъ и весьма почтеннымъ, но рѣдко принадлежащимъ къ тѣмъ державнымъ торговымъ домамъ, имена которыхъ славятся по всему свѣту.
Въ XVII столѣтіи Сити было мѣстопребываніемъ купца. Тѣ палаты именитыхъ старинныхъ горожанъ, которыя до сихъ поръ существуютъ, обращены теперь въ конторы и кладовыя; но очевидно, что первоначально онѣ не уступали въ великолѣпіи жилищамъ, которыя тогда были обитаемы аристократіею. Онѣ иногда стоятъ въ уединенныхъ и мрачныхъ дворахъ и добраться до нихъ можно только черезъ неудобные проходы, но размѣры ихъ обширны, а видъ величественъ. Входы украшены прекрасными рѣзными столбами и навѣсами. Лѣстницы и площадки не лишены грандіозности. Полы иногда, по французской модѣ, сдѣланы изъ дерева мозаичной работы. Дворецъ сэра Роберта Клейтона, въ Старой Жидовской улицѣ, заключалъ въ себѣ роскошную пиршественную залу, обшитую кедровыми панелями и украшенную битвами боговъ и гигантовъ (al fresco)[140]. Сэръ Додли Нортъ издержалъ 4,000 фунтовъ — сумму, которая тогда была бы значительною даже для какого-нибудь герцога, — на богатое убранство своихъ пріемныхъ комнатъ въ Бэзингголь-Стритѣ[141]. Въ такихъ домахъ, при послѣднихъ Стюартахъ, пышно и гостепріимно жили представители большихъ фирмъ. Къ мѣсту своего жительства они были привязаны крѣпчайшими узами интереса и любви. Тамъ проводили они молодость, входили въ дружескія связи, ухаживали за своими женами, воспитывали своихъ дѣтей, погребали смертные останки своихъ родителей и разсчитывали, что и собственные ихъ останки будутъ погребены тамъ же. Тотъ горячій патріотизмъ, который свойственъ членамъ обществъ, скученныхъ на тѣсномъ пространствѣ, былъ, при такихъ обстоятельствахъ, сильно развитъ. Лондонъ для лондонца былъ тѣмъ же, чѣмъ Аѳины были для аѳинянина временъ Перикла, чѣмъ Флоренція была для флорентинца XVII столѣтія. Горожанинъ гордился величіемъ, заботливо поддерживалъ притязанія, жадно домогался должностей и ревностно отстаивалъ привилегіи своего города.
Въ исходѣ царствованія Карла И гордость лондонцевъ испытывала муки жестокаго оскорбленія. Древняя хартія была отнята, общій составъ городскаго начальства былъ преобразованъ. Всѣ должностныя лица были торіями; а виги, хотя и превосходившіе своихъ противниковъ численностью и богатствомъ, оказались устраненными отъ всѣхъ мѣстныхъ почетныхъ должностей. Не смотря на то, внѣшній блескъ муниципальнаго управленія скорѣе увеличился, нежели уменьшился отъ этой перемѣны. При нѣкоторыхъ пуританахъ, незадолго передъ тѣмъ стоявшихъ во главѣ администраціи, старинная слава хлѣбосольства Сити пришла въ упадокъ; при новыхъ же властяхъ, которыя принадлежали къ болѣе общежительной партіи и за столомъ у которыхъ не рѣдко встрѣчались знатные и модные гости изъ-за Темпль-Бара, Гильдголль и залы большихъ цеховъ часто оживлялись роскошными пирами. На этихъ обѣдахъ оды, сочиненныя поэтомъ-лавреатомъ корпораціи въ честь короля, герцога и мера пѣлись подъ музыку. Застольники пили много, ликовали громко. Одинъ наблюдательный тори, часто участвовавшій въ этихъ кутежахъ, замѣтилъ, что обычай кричать ура послѣ заздравныхъ тостовъ ведетъ свое начало отъ этого веселаго періода. {North’s «Examen.» Этотъ необыкновенно занимательный писатель сохранилъ образчикъ превыспреннихъ восторговъ, какимъ предавался Пиндаръ Сити:
The vorshipful Sir John Moor!
After age that name adore!"}
Великолѣпіе, окружавшее городскаго голову, равнялось почти королевскому. Правда, раззолоченная карета, которая теперь ежегодно возбуждаетъ удивленіе толпы, еще не входила въ составъ пышной его обстановки. Въ торжественныхъ случаяхъ онъ являлся верхомъ, въ сопровожденіи длинной кавалькады, уступавшей великолѣпіемъ только той, которая въ день коронаціи провожала государя отъ Тоуэра до Вестминстера. Лордъмеръ никогда не являлся публично безъ богатой мантіи, черной бархатной шапки, золотой цѣпи, драгоцѣнностей и большой свиты скороходовъ и тѣлохранителей[142]. И публика не находила ничего смѣшнаго въ пышности, которая постоянно его окружала. Пышность эта вполнѣ соотвѣтствовала тому мѣсту, которое онъ, какъ представитель могущества и достоинства лондонскаго Сити, былъ въ правѣ занимать въ государствѣ. Это Сити, не имѣвшее тогда не только ничего равнаго, но и ничего подобнаго въ нашемъ отечествѣ, оказывало, въ теченіе 45 лѣтъ, почти такое же сильное вліяніе на политику Англіи, какое въ наше время оказывалъ Парижъ на политику Франціи. По едипомыслію горожанъ Лондонъ значительно превосходилъ всѣ другія части королевства. Правительство, пользовавшееся поддержкою и довѣріемъ Лондона, могло въ одинъ день получить такія денежныя средства, для сбора которыхъ со всего остальнаго острова потребовались бы цѣлые мѣсяцы. Нельзя было пренебрегать и военными рессурсами столицы. Та власть, которою въ прочихъ частяхъ королевства обладали лорды-намѣстники, въ Лондонѣ была ввѣрена коммиссіи именитыхъ гражданъ. Подъ начальствомъ этой коммиссіи было 12 полковъ пѣхоты и 2 полка конницы. Армія изъ работниковъ-суконщиковъ и подмастерьевъ-портныхъ, съ капитанами изъ ратмановъ и полковниками изъ ольдерменовъ, не могла бы, конечно, устоять противъ регулярныхъ войскъ; но регулярныхъ войскъ была тогда въ королевствѣ очень немного. Поэтому, городъ, который въ одинъ часъ могъ выставить 20,000 человѣкъ, исполненныхъ природной храбрости, снабженныхъ порядочнымъ оружіемъ и не совсѣмъ чуждыхъ военной дисциплинѣ, не могъ не быть драгоцѣннымъ "союзникомъ и грознымъ врагомъ. Никто не забывалъ, что Гампденъ и Пимъ охранялись отъ беззаконной тиранніи лондонскою милиціею, что въ великую критическую минуту междоусобной войны лондонская милиція отправлялась выручать осажденный Глостеръ и что въ реакціи противъ военныхъ тирановъ, слѣдовавшихъ за паденіемъ Ричарда Кромвелля, лондонская милиція играла замѣчательную роль. Дѣйствительно, нѣтъ никакого преувеличенія сказать, что безъ непріязни Сити Карлъ I никогда не былъ бы побѣжденъ, а безъ помощи Сити Карлъ II едва ли могъ бы быть возстановленъ.
Эти соображенія могутъ служить объясненіемъ, почему, вопреки той притягательной силѣ, которая съ давнихъ поръ постепенно увлекала аристократію къ западу, нѣкоторыя лица высокаго сана продолжали, до очень недавняго времени, жить по сосѣдству съ Биржею и Гильдголлемъ. Шафтсбёри и Боккингамъ, принявши участіе въ ожесточенной и безпощадной оппозиціи правительству, разсудили, что нигдѣ не могли бы они заниматься своими интригами такъ удобно и такъ безопасно, какъ подъ покровительствомъ властей и милиціи Сити. Шафтсбёри, поэтому, жилъ въ Ольдерсгетъ-Стритѣ, въ домѣ, который до сихъ поръ еще легко можно узнать по пилястрамъ и гирляндамъ, прелестнымъ произведеніямъ Иниго. Боккингамъ приказалъ сломать дворецъ свой близъ Чарингъ-Кросса, нѣкогда бывшій жилищемъ архіепископовъ іоркскихъ, и въ то время, какъ тамъ воздвигались улицы и переулки, доселѣ называющіеся его именемъ, предпочиталъ жить въ Доугетѣ[143].
Это, впрочемъ, были рѣдкія исключенія. Почти всѣ аристократическія семейства Англіи уже давно переселились за черту Сити. Мѣстность, гдѣ находилась большая часть ихъ городскихъ домовъ, лежитъ между Сити и тѣми кварталами, которые теперь считаются модными. Нѣсколько вельможъ сохраняли еще свои наслѣдственные отели между Страндомъ и рѣкою. Великолѣпныя жилища на южной и западной сторонѣ Линкольнзъ-Иннъ-Фильдза, Ковентъ-Гарденская площадь, Соутгамптонъ-Скверъ, который теперь называется Блумсбёри-Скверомъ, и Кингзъ-Скверъ въ Сого-Фильдзѣ, который теперь называется Сого-Скверомъ, принадлежали къ числу любимыхъ мѣстъ. Иностранныхъ принцевъ возили смотрѣть Блумсбёри-Скверъ, какъ одно изъ чудесъ Англіи[144]. Сого-Скверъ, только-что тогда отстроенный, былъ для нашихъ предковъ предметомъ гордости, которой ихъ потомство едва ли будетъ сочувствовать. Въ цвѣтущую пору успѣховъ герцога Монмута, онъ назывался Монмутѣскверомъ, и на южной сторонѣ его возвышался дворецъ герцога. Фасадъ этого зданія, хотя и неграціозный, былъ величавъ и роскошно изукрашенъ. Стѣны главныхъ покоевъ были покрыты изящно изваянными плодами, листьями и гербами и обвѣшаны вышитымъ атласомъ[145]. Всѣ слѣды этого великолѣпія давнымъ-давно исчезли, и теперь нельзя найти ни одного аристократическаго дома въ этомъ, нѣкогда аристократическомъ, кварталѣ. Нѣсколько сѣвернѣе отъ Гольборна, на окраинѣ пастбищъ и нивъ, возвышались два знаменитыхъ дворца, каждый съ обширнымъ садомъ. Одинъ изъ нихъ, называвшійся тогда Соутгамптонъ-Гаусомъ, а потомъ Бедфордъ-Гаусомъ, былъ сломанъ лѣтъ 50 назадъ, чтобы опростать мѣсто для новаго города, который теперь, со своими скверами, улицами и церквами, покрываетъ обширное пространство, славившееся въ XVII столѣтіи персиками и бекасами. Другой, Монтетъю-Гаусъ, знаменитый своими фресками и убранствомъ, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ по смерти Карла II сгорѣлъ до тла и вскорѣ былъ замѣщенъ болѣе великолѣпнымъ Moнтетъю-Гаусомъ, который, будучи долгое время хранилищемъ такихъ разнообразныхъ и драгоцѣнныхъ сокровищъ искусства, науки и учености, какія едва ли когда-нибудь прежде были собраны подъ одною кровлею, уступилъ недавно мѣсто зданію еще болѣе великолѣпному[146].
Ближе ко дворцу, на пространствѣ, называвшемся Сентъ-Джемсъ-Фильдзомъ, только-что были отстроены Сентъ-ДжемсъСкверъ и Джерминъ-Стритъ. Сентъ-Джемсская церковь была незадолго передъ тѣмъ открыта для удобства жителей этого новаго квартала[147]. Гольденъ-Скверъ, который въ послѣдствіи сдѣлался мѣстомъ жительства лордовъ и министровъ, не былъ еще и начатъ. Единственными жилищами на сѣверной сторонѣ Пикадилли были три или четыре уединенныхъ, почти деревенскихъ дома, изъ которыхъ самымъ знаменитымъ было дорогое зданіе, сооруженное Кларендономъ и прозванное Дюнкирхенскимъ Домомъ. Послѣ паденія своего соорудителя, оно было куплено герцогомъ Альбемарлемъ. Кларендонъ-Отель и Альбенарль-Стритъ до сихъ поръ напоминаютъ мѣстоположеніе этого зданія.
Теперешняя самая веселая и многолюдная часть Реджентъ-стрита была тогда пустыремъ, гдѣ охотникамъ иногда удавалось стрѣлять вальдшнеповъ[148]. На сѣверѣ Оксфордская дорога пролегала между изгородями. Въ трехъ или четырехъ стахъ ярдахъ къ югу были садовые заборы нѣсколькихъ большихъ домовъ; числившихся совершенно внѣ города. На западѣ былъ лугъ, славившійся источникомъ, по которому въ послѣдствіи названа была Водопроводная улица, Conduit Street. На востокѣ было поле, черезъ которое ни одинъ лондонецъ того времени не могъ проходить безъ содраганія. Тамъ, какъ въ отдаленномъ отъ населенія мѣстѣ, двадцать лѣтъ назадъ, когда свирѣпствовала великая чума, была вырыта яма, куда погребальныя телеги по ночамъ сбрасывали трупы десятками. Въ народѣ существовало повѣрье, что земля была глубоко пропитана заразою и что ее нельзя было раскапывать безъ неминуемой опасности для человѣческой жизни. Никакихъ фундаментовъ не закладывалось тамъ, пока не прошло двухъ поколѣній безъ возврата моровой язвы, и пока страшное мѣсто не простояло долгое время окруженнымъ строеніями[149].
Мы очень ошиблись бы, если бы предположили, что улицы и скверы имѣли тогда такой же видъ, какъ теперь. Дѣйствительно, огромное большинство домовъ было съ тѣхъ поръ или совершенно или большею частью перестроено. Если бы самыя модныя части столицы могли предстать передъ нами такими, какими онѣ были тогда, мы съ отвращеніемъ отшатнулись бы отъ ихъ гадкой наружности и задохлись бы въ ихъ зловредной атмосферѣ. Въ Ковентъ-Гарденѣ грязный и шумный рынокъ примыкалъ къ жилищамъ вельможъ. Овощницы кричали, извощики дрались, кочерыги и гнилыя яблоки валялись кучами у самыхъ пороговъ графини Беркширъ и епископа доргамскаго[150].
Средоточіе Линкольнзъ-Иннъ-Фильдза было открытымъ пространствомъ, гдѣ по вечерамъ собиралась чернь, въ разстояніи нѣсколькихъ шаговъ отъ Кардиганъ-Гауса и Винчестеръ-Гауса, слушать рѣчи шарлатановъ, глазѣть на пляску медвѣдей и травить собаками быковъ. Нечистоты сваливались во всѣхъ частяхъ площади. Конюхи и другія лица наѣзживали тамъ лошадей. Нищіе были шумны и назойливы, какъ въ самыхъ безпорядочныхъ городахъ материка. Выраженіе линкольнзъ-инскій попрошайка сдѣлалось поговоркою. Вся эта братія знала гербы и ливреи каждаго щедраго вельможи въ окрестности и, какъ только показывалась карета лорда, запряженная цугомъ, она тотчасъ, въ припрыжку и ползкомъ, бросалась цѣлыми толпами преслѣдовать его сіятельство. Безпорядки эти, не смотря на многіе несчастные случаи и нѣкоторыя судебныя мѣры, продолжались до тѣхъ поръ, пока, въ царствованіе Георга II, не былъ сбитъ съ ногъ и чуть не убитъ посреди площади сэръ Джозефъ Джекилль, начальникъ государственнаго архива. Тогда только были устроены частоколы и разведенъ прелестный садъ[151].
Сентъ-Джемсъ-Скверъ служилъ вмѣстилищемъ для всей дряни и золы, для всѣхъ дохлыхъ кошекъ и собакъ Вестминстера. Одно время привлекалъ туда толпу зрителей искусникъ драться на палкахъ. Въ другой разъ поселился тамъ какой-то наглый сквоттеръ[152], построившій навѣсъ для сора подъ окнами раззолоченыхъ залъ, въ которыхъ первые вельможи государства, Норфольки, Ормонды, Кенты и Пемироки, давали пиры и балы. Неурядица эта длилась цѣлое поколѣніе, и по поводу ея было много писано прежде, чѣмъ жители обратились къ парламенту съ просьбою о дозволеніи поставить рѣшетки и насадить деревья[153].
Если таково было состояніе мѣстности, населенной самою богатою частью общества, то мы легко можемъ повѣрить, что масса столичныхъ жителей терпѣла такія неудобства, которыя теперь считались бы невыносимыми. Мостовыя были отвратительны; всѣ иностранцы отзывались о нихъ съ. укоризнами. Водостоки были такъ дурны, что въ ненастье канавки быстро превращались въ потоки. Нѣкоторые юмористическіе поэты воспѣвали ярость, съ Какою эти черные ручьи бушевали по Сноу-Гиллю и Лодгетъ-Гиллю, неся къ Флитъ-Дичу огромную дань животныхъ и растительныхъ остатковъ изъ мясныхъ и зеленныхъ лавокъ. Эта грязь обильно разбрызгивалась направо и налѣво каретами и телегами. Держаться какъ можно дальше отъ проѣзжей дороги было, поэтому, желаніемъ каждаго пѣшехода. Кроткій и робкій уступалъ сторону къ стѣнѣ. Смѣлый и сильный шелъ напроломъ. Если встрѣчались двое забіякъ, каждый изъ нихъ дерзко заламывалъ свою шляпу передъ самымъ носомъ противника, и оба принимались толкать другъ друга до тѣхъ поръ, пока слабѣйшій не отпихивался къ канавкѣ. Если онъ былъ только буянъ, то улепетывалъ, пробормотавши, что и на его улицѣ будетъ праздникъ. Если же онъ былъ драчливъ, то столкновеніе нерѣдко кончалось дуэлью позади Монтетъю-Гауса[154].
Дома не были нумерованы. Да и мало было бы пользы нумеровать ихъ: изъ числа лондонскихъ кучеровъ, носильщиковъ, дрягилей и разсыльныхъ очень немногіе умѣли читать. Необходимо было употреблять такіе знаки, которые были бы понятны самому невѣжественному лицу. Лавки, поэтому, отличались намалеванными вывѣсками, придававшими улицамъ веселый я причудливый видъ. Дорога отъ Чарингъ-Кросса до Вайтчапеля шла мимо безконечнаго ряда Головъ Сарациновъ, Королевскихъ Дубовъ, Синихъ Медвѣдей и Золотыхъ Ягнятъ, которые исчезли съ прекращеніемъ надобности въ такихъ указателяхъ для простаго народа.
Съ наступленіемъ ночи, трудность и опасность ходьбы по Лондону дѣлались дѣйствительно серьезными. Окна чердаковъ открывались и ведра опоражнивались безъ малѣйшаго вниманія къ прохожимъ. Паденія, ушибы и переломы костей были обыкновенными случаями, потому что до послѣдняго года царствованія Карла II большая часть улицъ оставалась въ глубокомъ мракѣ. Воры и грабители занимались своимъ промысломъ безнаказанно; но они едва ли были такъ страшны для мирныхъ гражданъ, какъ другой родъ головорѣзовъ. Любимою забавою развратной молодежи было буйствовать ночью по городу, разбивать окна, опрокидывать портшезы, колотить смирныхъ мужчинъ и приставать съ грубыми ласками къ хорошенькимъ женщинамъ. Со времени Реставраціи надъ улицами господствовало нѣсколько династій этихъ тирановъ. Muns и Tityre Tus уступили мѣсто Гекторамъ, а мѣсто Гекторовъ заняли потомъ Scourers. Позже явились Nickers^ Hawcubites и еще болѣе страшные Mohawks {Oldham’s «Iimitation of the 3d Satire of Juvenal» 1682; Shadwell’s «Scourers». 1690. Всякій, кто знакомъ съ народною литературою тогдашняго и слѣдующаго поколѣнія, легко припомнитъ множество другихъ сочиненій, относящихся къ этому же предмету. Можно предполагать, что нѣкоторые изъ Tityre Tus. какъ истые кавалеры, побили окна Мильтону вскорѣ послѣ Реставраціи. Я убѣжденъ, что онъ думалъ объ этихъ бичахъ Лондона, когда писалъ слѣдующіе благородные стихи:
«И въ пышныхъ городахъ, когда
Надъ ихъ высочайшими башнями поднимается шумъ оргій,
Обидъ и оскорбленій и когда ночь
Омрачаетъ улицы, тогда блуждаютъ тамъ сыны
Веліала, опьяненные наглостью и виномъ.»}. Учрежденіе, долженствовавшее охранять общественное спокойствіе, никуда не годилось. Существовалъ актъ муниципальнаго совѣта, требовавшій, чтобы тысяча слишкомъ сторожей постоянно бодрствовали въ Сити отъ заката до восхода солнца и чтобы каждый житель отправлялъ караульную обязанность по очереди. Но этотъ актъ исполнялся небрежно. Изъ очередныхъ караульщиковъ только немногіе разставались со своими очагами, да и тѣ вообще находили болѣе пріятнымъ бражничать въ питейныхъ домахъ, нежели расхаживать по улицамъ[155].
Надлежитъ замѣтить, что въ послѣдній годъ царствованія Карла II началась большая перемѣна въ полицейскомъ управленіи Лондона, перемѣна, которая, быть можетъ, не менѣе содѣйствовала благосостоянію массы народа, чѣмъ перевороты гораздо болѣе знаменитые. Одинъ замысловатый прожектеръ, по имени Эдуардъ Гемингъ, получилъ привилегію, предоставившую ему на нѣсколько. лѣтъ исключительное право освѣщенія Лондона. Онъ обязался, за умѣренную плату, выставлять въ безлунныя ночи, отъ Михайлова дня до Благовѣщенія, съ 6 до 12 часовъ, фонарь передъ каждою десятою дверью. Тотъ, кто видитъ теперь столицу, круглый годъ, отъ сумерекъ до разсвѣта. сіяющую блескомъ, въ сравненіи съ которымъ иллюминаціи въ честь побѣдъ при Ла-Гогѣ и Бленгеймѣ показались бы блѣдными, можетъ быть улыбнется при мысли о фонаряхъ Геминга, слабо мерцавшихъ передъ каждымъ десятымъ домомъ въ каждые три ночи разъ, да и то лишь по нѣскольку часовъ. Но не такъ думали его современники. Планъ его былъ встрѣченъ восторженными похвалами и бѣшеными нападками. Друзья прогресса превозносили его какъ величайшаго изъ всѣхъ благодѣтелей города. Что значили, спрашивали они, хваленыя изобрѣтенія Архимеда въ сравненіи съ дѣломъ человѣка, который превратилъ ночныя тѣни въ дневной свѣтъ? Не смотря на эти краснорѣчивыя похвалы, дѣло мрака не осталось безъ защиты. Нашлись обскуранты въ томъ вѣкѣ, которые воспротивились введенію того, что называлось новымъ свѣтомъ, такъ же ревностно, какъ обскуранты въ нашъ вѣкъ противились введенію оспопрививанія и желѣзныхъ дорогъ; такъ же ревностно, какъ обскуранты вѣка, предшествовавшаго разсвѣту исторіи, безъ сомнѣнія, противились введенію плуга и буквеннаго письма. Спустя многіе годы со дня выдачи Гемингу привилегіи, все еще встрѣчались обширныя части города, въ которыхъ не было ни одного фонаря[156].
Легко представить себѣ, каково долженствовало быть въ такія времена состояніе тѣхъ кварталовъ Лондона, которые были населены отребіемъ общества. Изъ этихъ кварталовъ одинъ въ особенности пріобрѣлъ позорную извѣстность. На рубежѣ Сити и Темпля основана была въ XIII столѣтіи обитель кармелитскихъ монаховъ, отличавшихся бѣлыми капишонами[157]. Ограда этой обители до Реформаціи служила неприкосновеннымъ убѣжищемъ для преступниковъ и все еще удерживала за собою привилегію защиты должниковъ отъ ареста. Все зданіе, поэтому, отъ погребовъ до чердаковъ было набито несостоятельными должниками. Значительная часть ихъ состояла изъ плутовъ и развратниковъ, за которымъ и слѣдовали въ убѣжище еще болѣе распутныя женщины. Гражданская власть не въ состояніи была поддерживать порядокъ въ кварталѣ, кишѣвшемъ такими обитателями; а потому Ватфраярзъ сдѣлался любимымъ пріютомъ всякаго, кто желалъ избавиться отъ судебнаго преслѣдованія. Хотя законныя привилегіи этого мѣста распространялись только на долговые случаи, однако, прибѣжище тамъ находили и мошенники, и лжесвидѣтели, и фальшивые монетчики, и разбойники, ибо посреди такой отчаянной сволочи ни одинъ полицейскій чиновникъ не былъ внѣ опасности. На крикъ «помогите!» забіяки со шпагами и дубинами, а сварливыя вѣдьмы съ вертелами и метлами, сбѣгались сотнями, и незваный гбсть былъ счастливъ, если ему удавалось улизнуть въ Флитъ-Стритъ помятымъ, ободраннымъ и облитымъ съ головы до ногъ. Даже предписанія главнаго судьи Англіи объ арестованіи кого-либо изъ жителей Вайтфраярза не могли исполняться безъ помощи отряда мушкатеровъ. Такіе остатки варварства самыхъ мрачныхъ вѣковъ держались въ недальнемъ разстояніи отъ комнатъ, гдѣ Со мерзъ изучалъ исторію и право, отъ часовни, гдѣ Тиллотсонъ проповѣдовалъ, отъ кофейни, гдѣ Драйденъ произносилъ свои мнѣнія о стихотвореніяхъ и драматическихъ произведеніяхъ, и отъ залы, гдѣ Королевское Общество занималось изслѣдованіемъ астрономической системы Исаака Ньютона[158].
Каждый изъ двухъ городовъ, составлявшихъ столицу Англіи[159], имѣлъ свой особенный центръ тяготѣнія. Въ метрополіи торговли средоточіемъ была биржа; въ метрополіи моды средоточіемъ былъ дворецъ. Но дворецъ не удерживалъ такъ долго своего вліянія, какъ биржа. Революція совершенно измѣнила отношенія между дворомъ и высшими классами общества. Мало по малу нашли, что король самъ по себѣ могъ жаловать очень немногое, что дворянскія короны и ордена Подвязки, епископіи и посольства, мѣста лордовъ-коммиссаровъ и приходорасходчиковъ казначейства, мало того: даже должности шталмейстеровъ и камергеровъ его величества въ сущности раздавались не имъ, а его совѣтниками. Каждый честолюбивый и корыстный человѣкъ понялъ, что, сдѣлавшись владѣльцемъ какого-нибудь корнваллійскаго бурга и оказавши въ теченіе критической сессіи какую-нибудь услугу министерству, можно было гораздо лучше соблюсти свой интересъ, нежели въ качествѣ собесѣдника или даже любимца государя. Оттого-то ежедневная толпа царедворцевъ тѣснилась въ переднихъ не Георга I и Георга II, а Вальполя и Пельгама. Надобно также замѣтить, что тотъ самый переворотъ, вслѣдствіе котораго наши короли лишились возможности пользоваться государственнымъ патронатомъ единственно для удовлетворенія личнымъ своимъ прихотямъ, надѣлилъ насъ нѣсколькими королями, ни по воспитанію, ни по привычкамъ не годившимися для роли мнимыхъ и привѣтливыхъ хозяевъ. Они были рождены и воспитаны на материкѣ. Они никогда не чувствовали себя дома на нашемъ островѣ. Если они и говорили нашимъ языкомъ, то говорили неизящно и съ трудомъ. Нашего національнаго характера они никогда не понимали вполнѣ. Нашихъ національныхъ обычаевъ они почти не пытались усвоить. Важнѣйшую часть своей обязанности они исполняли лучше всякаго другаго предшествовавшаго имъ правителя, ибо управляли совершенно согласно съ закономъ; но они не могли быть первыми джентльменами государства, главами изящнаго общества. Если когда-нибудь и бывало имъ по себѣ, это бывало въ очень небольшомъ кружкѣ, гдѣ почти не встрѣчалось англійскаго лица, и никогда не были они такъ счастливы, какъ въ то время, когда имъ удавалось урваться на лѣто въ родную землю У нихъ, правда, были пріемные дни для нашей аристократіи и джентри; но пріемъ былъ чистою формальностью и сдѣлался, наконецъ, такимъ торжественнымъ обрядомъ, какъ похороны.
Не таковъ былъ дворъ Карла II. Вайтголль былъ тогда центромъ политическихъ интригъ и модныхъ забавъ. Половина плутовскихъ сдѣлокъ и любовныхъ шашней столицы происходила подъ кровлею королевскаго жилища. Всякій, кто умѣлъ понравиться государю, или пріобрѣсти расположеніе его любовницы, могъ надѣяться пойти въ гору, не оказавши ни какой услуги правительству и не будучи даже съ виду извѣстнымъ какому-нибудь государственному министру. Одинъ царедворецъ получалъ фрегатъ, другой — роту, третій — прощеніе богатаго преступника, четвертый — аренду коронной земли на выгодныхъ условіяхъ. Если король изъявлялъ желаніе назначить судьею какого-нибудь бездарнаго адвоката или возвести въ перы какого-нибудь распутнаго баронета, самые серьёзные совѣтники его, поворчавши немного, подчинялись его капризу[160]. Интересъ, поэтому, привлекалъ постоянную толпу просителей къ воротамъ дворца, а эти ворота всегда были настежъ. Король ежедневно съ утра до вечера принималъ у себя хорошее общество Лондона, за исключеніемъ только крайнихъ виговъ. Почти никто изъ джентльменовъ не встрѣчалъ ни малѣйшаго препятствія на пути къ королевской пріемной залѣ. Выходъ при дворѣ былъ выходомъ въ точномъ значеніи этого слова. Нѣсколько знатныхъ людей являлось каждое утро стоять вокругъ своего государя, болтать съ нимъ, пока расчесывался его парикъ и повязывался галстукъ, и сопровождать его въ утренней прогулкѣ по парку. Всѣ лица, которыя были надлежащимъ образомъ представлены ко двору, могли безъ всякаго особеннаго приглашенія, приходить посмотрѣть, какъ онъ обѣдалъ, ужиналъ, танцовалъ и игралъ въ кости, а иногда съ удовольствіемъ послушать, какъ онъ разсказывалъ — а разсказывалъ онъ замѣчательно хорошо — анекдоты о своемъ бѣгствѣ изъ Вустера и о горѣ, какого онъ натерпѣлся, когда былъ государственнымъ плѣнникомъ въ рукахъ лицемѣрныхъ и докучливыхъ шотландскихъ проповѣдниковъ. Присутствовавшіе, которыхъ его величество узнавалъ, часто удостоивались ласковаго слова. Это было гораздо болѣе успѣшною политикою, нежели всѣ ухищренія его отца или дѣда. Не легко было для самаго суроваго республиканца школы Марикля противиться обаянію такой любезности и привѣтливости, и не одинъ, ветеранъ-кавалеръ, въ сердцѣ котораго воспоминаніе о жертвахъ и услугахъ, оставшихся безъ вознагражденія, гнѣздилось двадцать лѣтъ, былъ награжденъ въ одно мгновеніе за раны и секвестры благосклоннымъ кивкомъ государя и привѣтомъ: «Благослови васъ Богъ, мой старый другъ!»
Вайтголль естественно сдѣлался главнымъ средоточіемъ новостей. Какъ только распространялся слухъ, что случилось или должно было случиться что-нибудь важное, каждый тотчасъ спѣшилъ туда за полученіемъ свѣдѣній изъ самаго источника. Галлереи дворца представляли видъ залъ нынѣшнихъ клубовъ въ тревожное время. Онѣ были наполнены публикою, спрашивавшею, пришла ли голландская почта, какія вѣсти привезъ гонецъ изъ Франціи, разбилъ ли Янъ Собѣскій турокъ, дѣйствительно ли былъ генуэзскій дожъ въ Парижѣ. Это были предметы, о которыхъ можно было безопасно говорить вслухъ. Но были и такія обстоятельства, по которымъ вопросы и отвѣты дѣлались шопотомъ. Одержалъ ли Галифаксъ верхъ надъ Рочестеромъ? Будетъ ли созванъ парламентъ? Правда ли, что герцогъ іоркскій отправляется въ Шотландію? Правда ли, что Монмутъ призванъ изъ Гаги? Публика старалась прочесть отвѣты на лицѣ каждаго министра, проходившаго сквозь толпу въ кабинетъ или изъ кабинета короля. Всевозможныя предвѣщанія были выводимы изъ тона, какимъ его величество говорилъ съ лордомъ-президентомъ, или изъ смѣха, какимъ его величество удостоилъ шутку лорда малой печати, и въ нѣсколько часовъ надежды и страхи, внушенные такими слабыми признаками, распространялись по всѣмъ кофейнямъ отъ Сентъ-Джемсскаго парка до Тоуэра[161].
О кофейняхъ недостаточно упомянуть вскользь. Дѣйствительно, онѣ могли бы въ то время по справедливости называться однимъ изъ самыхъ важныхъ политическихъ учрежденій. Парламентъ не засѣдалъ уже нѣсколько лѣтъ. Муниципальный совѣтъ Сити пересталъ выражать мнѣніе гражданъ. Публичные митинги, рѣчи, резолюціи и прочія новѣйшія средства обсужденія политическихъ вопросовъ еще не входили въ обычай. Ничего подобнаго нынѣшнимъ газетамъ не существовало. При такихъ обстоятельствахъ, кофейни были главными органами, посредствомъ которыхъ проявлялось общественное мнѣніе столицы.
Первое изъ этихъ заведеній было учреждено, во время Республики, однимъ купцомъ, который жилъ нѣкоторое время въ Турціи и пристрастился тамъ къ любимому напитку магометанъ. Удобство назначать мѣста свиданія въ любой части города и проводить вечера въ обществѣ за весьма небольшую плату было такъ велико, что нововведеніе распространилось быстро. Каждый человѣкъ высшаго или средняго класса отправлялся ежедневно въ свою кофейню узнать новости и потолковать о нихъ. Каждая кофейня имѣла одного или нѣсколькихъ ораторовъ, краснорѣчію которыхъ толпа внимала съ восторгомъ, и которые скоро сдѣлались тѣмъ же, чѣмъ были прозваны журналисты нашего времени, т. е. четвертымъ государственнымъ сословіемъ. Дворъ уже давно смотрѣлъ съ безпокойствомъ на возрастаніе этой новой власти въ государствѣ. Во время управленія Данби сдѣлана была попытка закрыть кофейни. Но люди всѣхъ партій такъ сильно почувствовали недостатокъ въ своихъ обычныхъ мѣстахъ сходокъ, что поднялся всеобщій ропотъ. Правительство не осмѣлилось пойти наперекоръ такому сильному и общему чувству и не рѣшилось настаивать на распоряженіи, законность котораго легко могла быть оспориваема. Съ тѣхъ поръ прошло десять лѣтъ, и въ теченіе этихъ лѣтъ число и вліяніе кофеень постоянно возрастали. Иностранцы замѣчали, что кофейня была тѣмъ, чѣмъ Лондонъ въ особенности отличался отъ всѣхъ другихъ городовъ, что кофейня была домомъ лондонца, и что тѣ, которые желали отыскать какого-нибудь джентльмена, обыкновенно спрашивали не о томъ, живетъ ли онъ въ Флитъ-Стритѣ или Чансери-Ленѣ, но о томъ, посѣщаетъ ли онъ Греческую кофейню или Радугу. Доступъ въ эти заведенія былъ открытъ для всякаго, кто вносилъ свою лепту въ буфетъ. Но каждое званіе и состояніе и каждый оттѣнокъ религіозныхъ и политическихъ мнѣній имѣли свои особеннныя средоточія. Въ кофейняхъ близъ Сентъ-Джемсскаго парка собирались франты въ черныхъ или бѣлокурыхъ парикахъ, спускавшихся ниже плечъ и не уступавшихъ размѣрами тѣмъ, которые теперь носятъ лордъ-канцлеръ и предсѣдатель палаты общинъ. Парики получались изъ Парижа; оттуда же шли и прочія украшенія изящнаго джентльмена: вышитое платье, бахромчатыя перчатки и снурки, поддерживавшіе панталоны. Разговоры велись на томъ нарѣчіи, которое долго еще, послѣ того какъ модные круги перестали говорить имъ, продолжало, въ устахъ лорда Фоппингтона, возбуждать смѣхъ театральной публики[162]. Атмосфера этихъ кофеень была атмосферою косметической лавки. Табакъ во всѣхъ другихъ видахъ, кромѣ сильно раздушеннаго pané, былъ въ омерзѣніи. Если какой-нибудь пентюхъ, незнакомый съ мѣстными обычаями, требовалъ трубку, насмѣшки цѣлаго собранія и отрывистые отвѣты прислуги скоро убѣждали его, что для него было лучше отправиться куда-нибудь въ другое мѣсто. Отправляться, впрочемъ, приходилось ему не далеко. Вообще кофсйни были наполнены табачнымъ дымомъ точно караульни, и пріѣзжіе по временамъ выражали удивленіе, что такое множество народа покидаетъ свои очаги для того, чтобы сидѣть посреди вѣчнаго тумана и смрада. Нигдѣ куренье не было въ такомъ ходу, какъ въ кофейнѣ Билля. Это знаменитое заведеніе, находившееся между Ковентъ-Гарденомъ и Боу-Стритомъ было посвящено изящной литературѣ. Тамъ разговоры шли о поэтическихъ вольностяхъ и единствахъ мѣста и времени. Тамъ одна Факція стояла за Перро и новѣйшихъ литераторовъ, другая за Буало и древнихъ писателей. Одна группа обсуживала вопросъ, не слѣдовало ли «Потерянному Раю» быть написану риѳмованными стихами. Другой группѣ завистливый стихоплетъ доказывалъ, что «Спасенную Венецію» слѣдовало проводить со сцены свистками. Ни подъ одною кровлею нельзя было встрѣтить большаго разнообразія лицъ: графовъ со звѣздами и въ лентахъ, священниковъ въ рясахъ и воротничкахъ, дерзкихъ темпляровъ[163], робкихъ университетскихъ студентовъ, переводчиковъ и составителей указателей въ оборванной фризовой одеждѣ. Большая давка бывала изъ-за того, чтобы приблизиться къ креслу, гдѣ сидѣлъ Джонъ Драйденъ. Зимою кресло это находилось всегда въ самомъ тепломъ уголкѣ подлѣ камина; лѣтомъ оно стояло на балконѣ. Поклониться поэту и услышать его мнѣніе на счетъ послѣдней трагедіи Расина или на счетъ трактата Боссю объ эпической поэзіи считалось особеннымъ преимуществомъ. Щепотка изъ его табакерки была честью, достаточною для того, чтобы вскружить голову какому-нибудь молодому энтузіасту. Были кофейни, гдѣ можно было совѣтоваться съ первыми столичными медиками. Докторъ Джонъ Радклифъ, который въ 1685 году достигъ самой обширной практики въ Лондонѣ, приходилъ ежедневно въ извѣстный часъ, когда биржа была полна народу, изъ своего дома въ Боу-Стритѣ, тогдашней модной части столицы, въ Гарравейскую кофейню, гдѣ его можно было найти за особеннымъ столомъ, посреди хирурговъ и аптекарей. Были пуританскія кофейни, гдѣ не слышно было никакой божбы и гдѣ простоволосые люди гнусили о догматахъ предопредѣленія и отверженія, жидовскія кофейни, гдѣ привѣтствовали другъ друга черноглазые мѣнялы изъ Венеціи и Амстердама, и папистскія кофейни, гдѣ, по мнѣнію добрыхъ протестантовъ, іезуиты, за чашкою кофе, замышляли новый большой пожаръ и отливали серебряныя пули, чтобы застрѣлить короля[164].
Эти общежительныя привычки играли немаловажную роль въ образованіи характера лондонца того времени. И дѣйствительно, столичный житель былъ существомъ отличнымъ отъ жителя деревенскаго. Между тѣмъ и другимъ не было тогда общенія, какое теперь существуетъ между ними. Лишь очень значительныя лица имѣли обыкновеніе дѣлить годъ между городомъ и деревнею. Только немногіе помѣщики пріѣзжали въ столицу раза три во всю свою жизнь. Равнымъ образомъ и у зажиточныхъ горожанъ не было ещё обычая дышать каждое лѣто въ теченіе нѣсколькихъ недѣль свѣжимъ воздухомъ полей и лѣсовъ. Истый лондонецъ возбуждалъ въ деревнѣ такое же изумленіе, какое было бы возбуждено имъ, если бы онъ забрался въ какой-нибудь крааль готтентотовъ. Съ другой стороны, когда владѣлецъ какого-нибудь линкольнширскаго или шропширскаго помѣстья появлялся на Флитъ-Стритѣ, его также легко было отличить отъ мѣстнаго населенія, какъ турка или индуса. Его одежда, походка, произношеніе, манера таращить глаза на магазины, оступаться въ канавки, натыкаться на носильщиковъ и останавливаться подъ кровельными жолобами отмѣчали его, какъ превосходный предметъ для продѣлокъ плутовъ и насмѣшниковъ. Нахалы толкали его въ канаву. Извощики забрызгивали его съ головы до ногъ. Воры преспокойно шарили въ огромныхъ карманахъ его редингота въ то время, какъ онъ съ восхищеніемъ глазѣлъ на блескъ торжественной процессіи лорда мера. Мошенники, у.которыхъ спины еще чесались отъ бича, знакомились съ нимъ и казались ему честнѣйшими и пріятнѣйшими джентльменами, какихъ онъ когда-либо видѣлъ. Набѣленныя и нарумяненныя женщины, отребіе Люкнеръ-Лена и Ветстонъ-Парка, выдавали ему себя за графинь и фрейлинъ. Случалось ли ему спросить, какъ пройти къ Сентъ-Джемсскому парку, тѣ, къ кому обращался онъ съ вопросомъ, отсылали его въ Майль-Эндъ. Случалось ли ему зайти въ лавку, продавцы тотчасъ же угадывали въ немъ покупателя всего того, чего никто другой не купилъ бы: подержаннаго шитья, мѣдныхъ колецъ и испорченныхъ часовъ. Случалось ли ему забрести въ какую-нибудь модную кофейню, онъ становился мишенью для дерзкихъ насмѣшекъ франтовъ и серьёзныхъ проказъ темпляровъ. Взбѣшенный и оскорбленный, онъ скоро возвращался въ свое помѣстье и тамъ въ почтительности своихъ арендаторовъ и въ бесѣдѣ веселыхъ своихъ сотоварищей находилъ утѣшеніе въ испытанныхъ имъ мученіяхъ и униженіяхъ. Тамъ онъ снова чувствовалъ себя значительнымъ лицомъ и не видѣлъ никого выше себя, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда въ ассизныхъ засѣданіяхъ приходилось ему занимать мѣсто на скамьѣ ниже судьи, или когда на смотру милиціи приходилось ему салютовать лорда-намѣстника.
Главною причиною, препятствовавшею сліянію различныхъ общественныхъ элементовъ, была крайняя трудность, какую наши предки встрѣчали при переѣздахъ съ мѣста на мѣсто. Изъ всѣхъ изобрѣтеній, за исключеніемъ только азбуки и печатнаго станка, тѣ изобрѣтенія, которыя сокращаютъ разстояніе, болѣе всего содѣйствовали цивилизаціи человѣческаго рода. Всякое усовершенствованіе средствъ передвиженія приноситъ человѣчеству какъ морально-интеллектуальную, такъ и матеріальную пользу, не только облегчаетъ обмѣнъ различныхъ естественныхъ и искусственныхъ произведеній, но и стремится устранять національныя и областныя антипатіи и связать воедино всѣ отрасли великой человѣческой семьи. Въ XVII столѣтіи жители Лондона, по отношенію почти ко всѣмъ практическимъ цѣлямъ, были дальше отъ Ридинга, нежели теперь отъ Эдинбурга, и дальше отъ Эдинбурга, нежели теперь отъ Вѣны.
Подданные Карла II были, впрочемъ, не совсѣмъ незнакомы съ тою основною силою, которая въ наше время произвела безпримѣрный переворотъ въ человѣческихъ дѣлахъ, которая дала возможность кораблямъ плыть противъ вѣтра и теченія, а батальонамъ, со всѣмъ ихъ багажомъ и оружіемъ, переѣзжать королевства со скоростью самой быстрой скаковой лошади. Маркизъ Вустеръ, незадолго до кончины Карла II, замѣтилъ расширительную силу жидкости, разрѣженной посредствомъ теплоты. Послѣ многихъ опытовъ, онъ успѣлъ построить грубую паровую машину, которую назвалъ огневодянымъ снарядомъ и провозгласилъ удивительнымъ и сильнѣйшимъ двигательнымъ орудіемъ[165]. Но маркизъ подозрѣвался въ сумасшествія и былъ извѣстенъ, какъ папистъ. Его изобрѣтенія, поэтому, не встрѣчали благосклоннаго пріема. Его огневодяной снарядъ, быть можетъ, послужилъ предметомъ бесѣды въ собраніи Королевскаго Общества, но не получилъ никакого практическаго примѣненія. Рельсовыхъ путей не было, за исключеніемъ немногихъ, построенныхъ изъ дерева, отъ устьевъ нортумберландскихъ угольныхъ копей до береговъ Тайна[166]. Внутреннихъ водяныхъ сообщеній было очень мало. Нѣсколько попытокъ углубить и запрудить естественные протоки оказались почти безуспѣшными. Почти ни одного судоходнаго канала не было даже проектировано. Англичане того времени обыкновенно говорили съ удивленіемъ и отчаяніемъ объ огромномъ рвѣ, посредствомъ котораго Людовикъ XIV соединилъ Атлантическій океанъ съ Средиземнымъ моремъ. Они и не помышляли, что ихъ родина, въ теченіе немногихъ поколѣній, покроется, на счетъ частныхъ предпринимателей, сѣтью искусственныхъ рѣкъ, длина которыхъ вчетверо болѣе общей длины Темзы, Северна и Трента.
Какъ путешественники, такъ и товары, перевозились изъ одного мѣста въ другое по большимъ дорогамъ; а эти большія дороги, какъ оказывается, были гораздо хуже, нежели можно было бы ожидать отъ той степени богатства и цивилизаціи, которой нація уже и тогда успѣла достигнуть. Лучшіе пути сообщенія отличались глубокими колеями, крутыми спусками и нерѣдко такою дорогою, что въ сумерки почти невозможно было отличить ее отъ неогороженныхъ степей и болотъ, тянувшихся по обѣимъ сторонамъ. Антикварій Ральфъ Торзби едва не заблудился на большомъ Сѣверномъ трактѣ, между Бариби-Муромъ и Токсфордомъ, и дѣйствительно заблудился между Донкастеромъ и Іоркомъ[167]. Пеписъ и жена его, путешествуя въ собственной, каретѣ заблудились между Ньюбери и Ридингомъ. Въ ту же самую поѣздку заблудились они близъ Салисбёри и едва не были принуждены переночевать на открытомъ мѣстѣ[168]. Только въ хорошую погоду могли колесные экипажи пользоваться всею шириною дороги. Направо и налѣво нерѣдко лежала глубокая грязь, и только узкая полоса твердой земли возвышалась надъ топью[169]. Въ такія времена остановки и ссоры случались часто, и проѣздъ иногда долгое время бывалъ загороженъ вощиками, изъ которыхъ ни одинъ не хотѣлъ свернуть съ дороги. Кареты почти ежедневно вязли и сидѣли въ грязи, пока не являлись съ какой-нибудь сосѣдней фермы волы, чтобы вытащить экипажи изъ трясины. Но въ дурную пору года путешественникъ подвергался неудобствамъ еще болѣе важнымъ. Торзби, который обыкновенно ѣздилъ между Лидсомъ и столицею, записалъ въ своемъ дневникѣ столько опасностей и несчастныхъ случаевъ, что ихъ было бы достаточно въ путешествіи къ Ледовитому океану или въ Сахару. Однажды онъ узналъ, что между Бэромъ и Лондономъ рѣки выступили изъ береговъ, что путники должны были спасаться вплавь и что одинъ разнощикъ погибъ, пытаясь переправиться. Вслѣдствіе этихъ извѣстій, онъ свернулъ съ большой дороги и отправился съ проводникомъ черезъ луга, гдѣ ему приходилось ѣхать по края сѣдла въ водѣ[170]. Въ другой разъ его чуть-чуть не унесло наводненіемъ Трента. Послѣ того онъ оставался въ Стамфордѣ четыре дня, по случаю состоянія дорогъ, и наконецъ рѣшился двинуться далѣе потому только, что его приняли въ свое общество четырнадцать членовъ палаты общинъ, которые, всѣ вмѣстѣ, отправлялись въ парламентъ съ проводниками и многочисленною прислугой[171]. На дербиширскихъ дорогахъ путешественники постоянно подвергались опасности сломать себѣ шею и нерѣдко должны были слѣзать съ коней и вести ихъ подъ узцы[172]. Большой трактъ черезъ Валлисъ въ Голигедъ былъ въ такомъ состояніи, что въ 1685 году намѣстникъ Ирландіи, отправлявшійся къ мѣсту своего назначенія, долженъ былъ употребить пять часовъ, чтобы проѣхать четырнадцать миль, отъ Сентъ-Асафа до Конвея. Между Конвеемъ и Бомарнсомъ онъ принужденъ былъ идти большую часть дороги пѣшкомъ, а жену его несли въ носилкахъ. Его карета, съ большимъ трудомъ и при помощи множества рукъ, была перенесена за нимъ цѣликомъ. Вообще же экипажи разбирались въ Конвеѣ на части и переносились, на плечахъ дюжихъ валлійскихъ крестьянъ, до Менайскаго пролива[173]. Въ нѣкоторыхъ частяхъ Кента и Соссекса только самыя сильныя лошади могли зимою переходить черезъ болото, въ которомъ онѣ на каждомъ шагу глубоко вязли. Рынки часто бывали недоступны въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Говорятъ, что произведенія земли иногда преспокойно гнили въ одномъ мѣстѣ, тогда какъ въ другомъ, всего за нѣсколько миль отъ перваго, предложеніе далеко не соотвѣтствовало спросу. Колесные экипажи въ этомъ округѣ обыкновенно запрягались волами[174]. При посѣщеніи роскошнаго Петвортскаго замка въ дождливую погоду, принцъ Георгъ Датскій долженъ былъ употребить шесть часовъ, чтобы проѣхать девять миль; да и то необходимо было, чтобы цѣлая толпа дюжихъ мужиковъ поддерживала съ обѣихъ сторонъ его карету. Изъ числа экипажей, которые везли его свиту, многіе были опрокинуты и повреждены. До сихъ поръ сохранилось письмо одного изъ его дежурныхъ джентльменовъ, въ которомъ несчастный царедворецъ жалуется, что онъ въ продолженіе четырнадцати часовъ ни разу не останавливался, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда его карета опрокидывалась или увязала въ грязи[175].
Одною изъ главныхъ причинъ негодности дорогъ, кажется, было неудовлетворительное состояніе законодательства. Каждый приходъ обязанъ былъ исправлять пролегавшія черезъ него большія дороги. Крестьяне принуждены были шесть дней въ годъ работать даромъ. Если же этого оказывалось недостаточно, въ такомъ случаѣ употреблялся наемный трудъ, а расходъ покрывался приходскою податью. Допускать, чтобы дорога, соединяющая два большіе города, которые ведутъ другъ съ другомъ обширную и цвѣтущую торговлю, содержалась на счетъ разсѣяннаго между ними сельскаго населенія, очевидно несправедливо, и эта несправедливость была особенно вопіющею по отношенію къ большому Сѣверному тракту, который проходилъ черезъ очень бѣдные и скудно населенные округи и соединялъ очень богатыя и многолюдныя мѣстности. Дѣйствительно, не подъ силу было гонтингдонширскимъ приходамъ чинить большую дорогу, испорченную постояннымъ движеніемъ товаровъ между западнымъ округомъ Іоркшира и Лондономъ. Вскорѣ послѣ Реставраціи зло это обратило на себя вниманіе парламента, который издалъ актъ, первый изъ множества нашихъ заставныхъ актовъ, налагающій небольшую пошлину на путешественниковъ и товары, для содержанія въ исправности нѣкоторыхъ частей этого важнаго пути сообщенія[176]. Это нововведеніе возбудило, однако, сильный ропотъ, и потому другія большія дороги къ столицѣ долгое время оставались при старой системѣ. Перемѣна, наконецъ, была произведена, но не безъ большихъ затрудненій. Несправедливая и нелѣпая подать, къ которой люди привыкли, часто переносится гораздо охотнѣе, нежели самый разумный налогъ, который новъ. Много шлагбаумовъ было насильственно сломано, во многихъ округахъ войска принуждены были дѣйствовать противъ народа, и много было пролито крови прежде, чѣмъ введена была хорошая система[177]. Мало-по-малу разумъ восторжествовалъ надъ предразсудкомъ, и теперь нашъ островъ перекрещенъ во всѣхъ направленіяхъ почти 30,000 миль заставныхъ дорогъ.
На лучшихъ большихъ дорогахъ тяжелыя вещи, при Карлѣ II, обыкновенно перевозились изъ города въ городъ посредствомъ ямскихъ фуръ. Въ соломѣ этихъ повозокъ ютилась куча пассажировъ, которые не имѣли средствъ путешествовать въ каретѣ или верхомъ и которымъ слабость здоровья или вѣсъ поклажи препятствовали идти пѣшкомъ. Издержки на пересылку тяжелыхъ товаровъ этимъ путемъ были огромны. Отъ Лондона до Бирмингама плата была 7 фунтовъ съ тонны; отъ Лондона до Эксетера 12 фунтовъ съ тонны[178]. Это составляло около 15 пенсовъ съ тонны на каждую милю, одною третью болѣе, нежели потомъ платилось на заставныхъ дорогахъ, и въ пятнадцать разъ болѣе того, что теперь требуется обществами желѣзныхъ дорогъ. Стоимость провоза равнялась запретительной пошлинѣ на многіе полезные предметы. Каменный уголь въ особенности не встрѣчался нигдѣ кромѣ округовъ, въ которыхъ онъ добывался, или округовъ, куда онъ могъ доставляться моремъ; и дѣйствительно на югѣ Англіи онъ всегда былъ извѣстенъ подъ названіемъ морскаго угля.
На проселочныхъ дорогахъ и вообще по всей странѣ къ сѣверу отъ Іорка и къ западу отъ Эксетера товары перевозились длинными вереницами вьючныхъ лошадей. Вожаки этихъ сильныхъ и выносливыхъ животныхъ, порода которыхъ теперь исчезла, составляли особый классъ людей, имѣвшій много сходства съ испанскими погонщиками муловъ. Путешественникъ простаго званія нерѣдко находилъ удобнымъ совершать поѣздку верхомъ на вьючномъ сѣдлѣ между двумя корзинами, подъ присмотромъ этихъ закаленныхъ проводниковъ. Издержки этого способа передвиженія были ничтожны; но караванъ двигался шагомъ, а зимою холодъ часто бывалъ нестерпимъ[179].
Богачи обыкновенно путешествовали въ собственныхъ экипажахъ, запрягавшихся, по меньшей мѣрѣ, четверкою лошадей. Юмористическій поэтъ Коттонъ попытался было отправиться изъ Лондона до Пика на парѣ, но нашелъ въ Сентъ-Альбансѣ, что поѣздка была бы невыносимо скучною, и перемѣнилъ свой планъ[180]. Въ наше время карета цугомъ встрѣчается только, какъ принадлежность какой-нибудь торжественной процессіи. Поэтому, частое упоминаніе о такихъ экипажахъ въ старинныхъ книгахъ легко можетъ ввести насъ въ заблужденіе. Мы приписываемъ великолѣпію то, что въ дѣйствительности было слѣдствіемъ очень непріятной необходимости. Предки наши, при Карлъ И, Ѣздили цугомъ потому, что съ меньшимъ числомъ лошадей предстояла большая опасность завязнуть въ грязи. Даже и шести лошадей не всегда бывало достаточно. Ванбру, въ слѣдующемъ поколѣніи, съ большимъ юморомъ описалъ, какимъ образомъ сельскій джентльменъ, только-что избранный въ члены парламента, отправлялся въ Лондонъ. Въ этомъ случаѣ всѣ усилія шести животныхъ, изъ которыхъ два были взяты отъ плуга, не могли помѣшать фамильной каретѣ засѣсть въ болотѣ.
Общественные экипажи, незадолго до кончины Карла II, были значительно улучшены. Въ теченіе лѣтъ, которыя непосредственно слѣдовали за Реставраціею, дилижансъ между Лондономъ я Оксфордомъ дѣлалъ переѣздъ этотъ въ двое сутокъ. Пассажиры останавливались на ночь въ Биконсфильдѣ. Наконецъ, весною 1669 года, затѣяно было великое и дерзновенное нововведеніе. Объявлено было, что особенный экипажъ, подъ названіемъ Летучей Кареты, будетъ совершать всю поѣздку между восходомъ и закатомъ солнца. Это смѣлое предпріятіе было торжественно разсмотрѣно и утверждено начальствомъ университета и, кажется, возбудило такого рода участіе, какое въ наше время возбуждается открытіемъ новой желѣзной дороги. Вице-канцлеръ, посредствомъ объявленія, прибитаго во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ, назначилъ часъ и мѣсто отъѣзда. Опытъ увѣнчался полнымъ успѣхомъ. Въ шесть часовъ утра карета двинулась съ мѣста передъ древнимъ фасадомъ коллегіи Всѣхъ Усопшихъ; а въ семь часовъ вечера отважные джентльмены, подвергавшіеся первому риску, были невредимо доставлены въ Лондонъ[181]. Соревнованіе университета-собрата было возбуждено, и вскорѣ заведенъ былъ дилижансъ, который въ одинъ день перевозилъ пассажировъ изъ Кембриджа въ столицу. Въ исходѣ царствованія Карла II, летучіе экипажи отправлялись по три раза въ недѣлю изъ Лондона въ главные города. Но ни одна общественная карета, даже ни одна ямская фура, не ходила на сѣверъ дальше Іорка, а на западъ дальше Эксетера. Летучая карета обыкновенно дѣлала въ день около 50 миль лѣтомъ; но зимою, когда дороги были плохи, а ночи длинны, не многимъ болѣе 30. Честерская, іоркская и эксетерская кареты въ хорошее время года большею частью достигали Лондона въ четыре дня, но о Рождествѣ не прежде какъ на шестой день. Пассажиры, въ числѣ шести человѣкъ, всѣ помѣщались внутри экипажа: несчастные случаи бывали такъ часты, что садиться на имперіалъ было крайне опасно. Обыкновенная плата за проѣздъ была около 2½ пенсовъ на милю лѣтомъ и нѣсколько болѣе зимою[182].
Этотъ способъ путешествованія, который англичанами нынѣшняго времени былъ бы сочтенъ нестерпимо медленнымъ, казался нашимъ предкамъ изумительно и даже страшно скорымъ. Въ одномъ сочиненіи, изданномъ за нѣсколько мѣсяцевъ до смерти Карла II, летучія кареты превозносятся, какъ нѣчто, далеко превосходящее всѣ извѣстные въ мірѣ экипажи подобнаго рода. Ихъ быстрота служитъ предметомъ особенной похвалы и съ торжествомъ противополагается вялому движенію континентальныхъ почтъ. Но рядомъ съ подобными похвальбами раздавались жалобы и порицанія. Интересы обширныхъ классовъ были враждебно затронуты учрежденіемъ новыхъ дилижансовъ, и, какъ это обыкновенно бываетъ, нашлось множество лицъ, единственно по тупоумію и упрямству расположенныхъ вопіять противъ нововведенія оттого только, что оно было нововведеніемъ. Противники горячо доказывали, что этотъ способъ передвиженія будетъ гибельнымъ для коннозаводства и для благороднаго искусства верховой ѣзды, что Темза, которая долгое время была важнымъ разсадникомъ моряковъ, утратитъ значеніе главнаго проѣзжаго пути отъ Лондона вверхъ до Виндзора и внизъ до Гревзенда, что сѣдельники и шпорники раззорятся сотнями, что многочисленныя гостинницы, въ которыхъ всадники имѣли обыкновеніе останавливаться, опустѣютъ и не будутъ болѣе приносить никакого дохода, что новые экипажи слишкомъ жарки лѣтомъ и слишкомъ холодны зимою, что пассажировъ крайне безпокоили больные спутники и плачущія дѣти, что карета иногда пріѣзжала въ гостинницу такъ поздно, что невозможно было добыть ужина, а иногда уѣзжала такъ рано, что невозможно было добыть завтрака. По этимъ причинамъ враги нововведенія серьёзно совѣтовали не дозволять ни одной общественной каретѣ имѣть болѣе четверки лошадей, отходить чаще одного раза въ недѣлю и дѣлать болѣе тридцати миль въ день. Они надѣялись, что, въ случаѣ принятія такихъ мѣръ, всѣ, кромѣ больныхъ и хромоногихъ, возвратятся въ старому способу путешествованія. Петиціи, заключавшія въ себѣ подобныя мнѣнія, подавались на имя короля въ государственный совѣтъ различными корпораціями лондонскаго Сити, различными провинціальными городами и мировыми судьями различныхъ графствъ. Мы посмѣиваемся надъ этими вещами. Легко можетъ статься, что наши потомки, читая исторію противодѣйствія, оказаннаго жадностью и предразсудкомъ улучшеніямъ XIX столѣтія, посмѣются въ свою очередь[183].
Не смотря на привлекательныя стороны летучихъ каретъ, люди, наслаждавшіеся цвѣтущимъ здоровьемъ и не обремененные большою поклажею, все еще имѣли обыкновеніе совершать долгія поѣздки верхомъ. Если путешественникъ желалъ двигаться быстро, въ такомъ случаѣ онъ ѣхалъ по почтѣ. Свѣжія верховыя лошади съ проводниками получались въ удобныхъ разстояніяхъ на всѣхъ большихъ путяхъ сообщенія. Плата была по 3 пенса на милю за каждую лошадь и по 4 пенса на станцію за проводника. Такимъ образомъ, когда дороги были хороши, можно было, въ теченіе значительнаго времени, путешествовать такъ же быстро, какъ и посредствомъ всякаго другаго способа ѣзды, извѣстнаго въ Англіи до употребленія пара. Почтовыхъ экипажей еще не было, и тотъ, кто ѣхалъ въ собственной каретѣ, почти никогда не могъ добыть себѣ перемѣнныхъ лошадей. Король, впрочемъ, и высшіе государственные сановники могли требовать подставныхъ лошадей. Такимъ образомъ, Карлъ обыкновенно переѣзжалъ въ одинъ день изъ Вайтголля въ Ньюмаркетъ, растояніе около 55 миль по ровной мѣстности, и это считалось его подданными примѣромъ очень быстрой ѣзды. Ивлингъ совершилъ ту же поѣздку вмѣстѣ съ лордомъ-казначеемъ Клиффордомъ. Карета запрягалась шестью лошадьми, которыя перемѣнялись въ Бишопъ-Стортфордѣ и потомъ въ Честерфордѣ. Путешественники прибыли въ Ньюмаркетъ ночью. Такой способъ передвиженія, повидимому, считался рѣдкою роскошью, доступною только принцамъ и министрамъ[184].
Какимъ бы образомъ ни совершалась поѣздка, путешественники, если только ихъ было не много и если они небыли хорошо вооружены, подвергались значительной опасности быть остановленными и ограбленными. Конные разбойники, эти хищники, извѣстные нашему поколѣнію только изъ книгъ, встрѣчались на всѣхъ главныхъ трактахъ. Пустоши, лежавшія на большихъ дорогахъ близъ Лондона, особенно кишѣли грабителями этого рода Гаунслоская степь на большой Западной дорогѣ и Финчлійскій выгонъ на большой Сѣверной дорогѣ были едва ли не самыми знаменитыми изъ этихъ пунктовъ. Кембриджскіе студенты, приближаясь къ Эппингскому лѣсу, трепетали даже среди бѣлаго дня. Моряки, только-что получившіе жалованье въ Чатамѣ, часто бывали принуждаемы отдавать свои кошельки на Гадзгиллѣ, прославленномъ, почти за сто лѣтъ передъ тѣмъ, величайшимъ изъ поэтовъ, какъ мѣсто разбоевъ Пойнза и Фальстафа. Общественныя власти, кажется, часто не знали какъ быть съ грабителями. Однажды въ ЭЛондонской Газетѣ« было объявлено, что разныя лица, которыя сильно подозрѣвались въ разбойничествѣ, но противъ которыхъ не было достаточныхъ уликъ, будутъ выставлены въ Ньюгетѣ въ одеждѣ всадниковъ; кони ихъ, сказано тамъ же, будутъ тоже показаны; всѣ джентльмены, которые были ограблены, приглашались осмотрѣть эту странную выставку. Въ другой разъ публично обѣщано было прощеніе одному разбойнику, если онъ возвратитъ нѣсколько чрезвычайно дорогихъ алмазовъ, которые онъ похитилъ, ограбивши гаричскую почту. Спустя короткое время, явилось другое объявленіе, предупреждавшее содержателей гостинницъ, что правительство слѣдило за ними. Молва утверждала, что ихъ преступное потворство способствовало бандитамъ безнаказанно опустошать дороги. Что эти подозрѣнія не были лишены основанія, доказывается предсмертными рѣчами нѣкоторыхъ покаявшихся разбойниковъ того времени, которые, повидимому, пользовались со стороны содержателей гостинницъ услугами очень похожими на тѣ, какія Бонифссъ Фарквара оказывалъ Джиббету[185].
Для успѣха и даже для безопасности разбойника необходимо было, чтобы онъ былъ смѣлымъ и искуснымъ ѣздокомъ и чтобы его манеры и внѣшность были таковы, какія приличествовали владѣльцу прекраснаго коня. Поэтому, онъ занималъ аристократическое положеніе въ общинѣ воровъ, показывался въ модныхъ кофейняхъ и игорныхъ домахъ и держалъ съ знатными лицами пари на скачкахъ {Эмвелль. Позвольте, сэръ, не встрѣчалъ ли я васъ въ кофейнѣ Вилла?
Джиббетъ. Да, сэръ, и у Вайта тоже. — „Beaux' Stratagem“.}. Иногда онъ и въ самомъ дѣлѣ былъ человѣкомъ хорошей фамиліи и хорошаго воспитанія. Оттого-то съ именами наѣздниковъ этого разряда связывался и, быть можетъ, до сихъ поръ связывается интересъ чисто романическій. Простой народъ жадно упивался разсказами объ ихъ свирѣпости и отвагѣ, объ ихъ подъ-часъ великодушныхъ и гуманныхъ поступкахъ, объ ихъ любовныхъ дѣлахъ, чудесныхъ избавленіяхъ, отчаянныхъ борьбахъ и мужественномъ поведеніи въ судѣ и передъ висѣлицею. Такъ, о Вилліамѣ Невисонѣ, великомъ іоркширскомъ разбойникѣ, разсказывали, что онъ взималъ трехмѣсячную дань со всѣхъ сѣверныхъ скотопромышленниковъ и, въ замѣнъ, не только щадилъ ихъ самъ, но и защищалъ ихъ отъ всѣхъ другихъ воровъ, что онъ требовалъ кошельковъ самымъ вѣжливымъ образомъ, что онъ щедро раздавалъ бѣднымъ то, что отнималъ у богатыхъ, что его жизнь была однажды пощажена королевскимъ милосердіемъ, но что онъ снова рискнулъ своею головою и, наконецъ, умеръ» въ 1685 году на висѣлицѣ въ Іоркѣ {Gent’s «History of York.» Другой разбойникъ того же разряда, по имени Биссъ, повѣшенъ былъ въ Салисбёри въ 1695 г. Въ одной изъ пѣсень, находящихся въ Пеписовской библіотекѣ, онъ изображенъ защищающимся передъ судьею слѣдующимъ образомъ:
«Что же вы скажете, почтенный милордъ?
Что тутъ было дурнаго?
Зажиточные, богатые скряги внушали омерзѣніе
Храброму, щедрому Биссу.»}. Разсказывали, какъ Клодъ Дюваль, французскій пажъ герцога Ричмонда, занялся разбойническимъ промысломъ, сдѣлался атаманомъ грозной шайки и удостоился чести быть поименовану первымъ въ королевской прокламаціи противъ извѣстныхъ преступниковъ, какъ во главѣ своей дружины остановилъ онъ карету одной леди, гдѣ было добычи на 400 фунтовъ, какъ онъ взялъ только одну сотню и предоставилъ прекрасной владѣлицѣ выкупить остальное, протанцовавши съ нимъ на степи коранто, какъ его живая любезность прельщала сердца всѣхъ женщинъ, какъ его необыкновенное умѣнье владѣть шпагой и пистолетомъ дѣлало его грозою всѣхъ мужчинъ, какъ, наконецъ, въ 1670 году былъ онъ схваченъ въ пьяномъ видѣ, какъ дамы высшаго круга посѣщали его въ темницѣ и со слезами ходатайствовали о его помилованіи, какъ король готовъ былъ простить его, но не могъ, потому что этому помѣшалъ бичъ разбойниковъ, судья Мортонъ, который грозилъ отказаться отъ должности, если законъ не будетъ приведенъ въ исполненіе, и какъ, послѣ казни, трупъ лежалъ на парадномъ одрѣ, окруженный всею пышностью гербовыхъ щитовъ, восковыхъ свѣчей, траурной драпировки и почетной стражи, пока тотъ же самый жестокій судья, который воспротивился милосердію короны, не послалъ чиновниковъ разстроить похороны {Pope’s «Memoirs of Duval», изданные непосредственно послѣ казни. Oates’s «Εἰκυὶν βασιλικὴ», часть I.}. Въ этихъ анекдотахъ, безъ сомнѣнія, есть значительная примѣсь вымысла; однако, отсюда не слѣдуетъ, чтобы о нихъ не стоило упоминать, ибо достовѣрно и важно то, что такіе, вымышленные или истинные разсказы, выслушивались нашими предками съ жадностью и довѣрчивостью.
Всѣ различныя опасности, которыя окружали путешественника, ночью значительно увеличивались. Поэтому, онъ обыкновенно желалъ пріютиться на ночь подъ кровлю, а найти такой пріютъ было не трудно. Англійскія гостинницы славились изстари. Первый изъ нашихъ великихъ поэтовъ[186] описалъ отличное удобство, какое онѣ представляли для пилигримовъ XIV столѣтія. Двадцать девять человѣкъ съ лошадьми находили помѣщеніе въ обширныхъ комнатахъ и конюшняхъ гостинницы подъ вывѣскою Епанчи въ Соутваркѣ. Пища была наилучшаго качества, а вина такія, что возбуждали въ посѣтителяхъ охоту пить много. Спустя двѣсти лѣтъ, въ царствованіе Елисаветы, Вилліамъ Гаррисонъ живо изобразилъ довольство и комфортъ большихъ гостинницъ. Материкъ Европы, говорилъ онъ, не можетъ представить ничего подобнаго. Въ нѣкоторыхъ изъ нихъ двѣсти или триста человѣкъ съ лошадьми могли быть помѣщены и накормлены безъ затрудненія. Постели, обои и въ особенности обиліе чистаго и тонкаго бѣлья приводили всѣхъ и каждаго въ изумленіе. На столахъ часто появлялась драгоцѣнная серебряная посуда. Мало того: были вывѣски, которыя стоили отъ тридцати до сорока фунтовъ. Въ XVII столѣтіи Англія изобиловала превосходными гостинницами всякаго рода. Иногда въ какой-нибудь деревушкѣ путешественникъ натыкался на такіе постоялые дворы, какіе описаны Вальтономъ, дворы, гдѣ кирпичный полъ былъ чисто выметенъ, стѣны облѣплены балладами, простыни пахли лавандой и гдѣ за ничтожную плату можно было имѣть затопленный каминъ, кружку добраго эля и блюдо свѣжихъ форелей изъ сосѣдняго ручья. Въ большихъ трактирныхъ заведеніяхъ можно было найти постели съ шелковыми занавѣсами, отборныя кушанья и бордосское вино, равное наилучшему, какое пилось въ Лондонѣ[187]. И содержатели гостинницъ, по словамъ современниковъ, были не чета прочимъ трактирнымъ хозяевамъ. На материкѣ трактирщикъ былъ тираномъ тѣхъ, кто у него останавливался. Въ Англіи онъ былъ слугою. Никогда не было англичанину такъ хорошо и покойно, какъ въ то время, когда онъ отдыхалъ въ своей гостинницѣ. Даже зажиточные люди, которые могли бы у себя дома наслаждаться всякою роскошью, часто имѣли обыкновеніе проводить вечера въ залѣ какого-нибудь сосѣдняго трактирнаго заведенія. Они, кажется, полагали, что ни въ какомъ другомъ мѣстѣ нельзя было тагъ полно наслаждаться комфортомъ и свободою. Это чувство продолжало въ теченіе многихъ поколѣній оставаться національною особенностью. Непринужденность и веселость гостинницъ долгое время служили темою нашимъ романистамъ и драматическимъ писателямъ. Джонсонъ объявлялъ, что трактирное кресло было престоломъ человѣческаго благополучія, а Шенстонъ кротко сѣтовалъ, что ни одинъ частный домъ, даже самый дружественный, не оказывалъ страннику такого горячаго радушія, какое встрѣчало его въ гостинницѣ.
Въ нашихъ теперешнихъ отеляхъ можно найти множество такихъ удобствъ, которыя въ XVII столѣтіи были неизвѣстны даже въ Гамптонъ-Кортѣ и Вайтголлѣ. Но вообще не подлежитъ, сомнѣнію, что улучшеніе нашихъ гостинницъ отнюдь не шло наравнѣ съ улучшеніемъ нашихъ дорогъ и средствъ сообщенія. И это не удивительно. Очевидно, что, при равенствѣ всѣхъ прочихъ условій, наилучшія гостинницы будутъ тамъ, гдѣ наихудшія средства передвиженія. Чѣмъ шибче ѣзда, тѣмъ менѣе настоитъ надобности въ пріятнымъ мѣстахъ отдыха для ѣдущаго. Сто шестьдесятъ лѣтъ назадъ, для путешественника, отправлявшагося въ столицу изъ какого-нибудь отдаленнаго графства, обыкновенно необходимо было двѣнадцать или пятнадцать разъ поѣсть и пять-шесть разъ переночевать дорогою. Если онъ былъ важною особою, онъ требовалъ, чтобы ѣда и ночлеги были хороши и даже роскошны. Теперь мы перелетаемъ изъ Іорка или Эксетера въ Лондонъ при свѣтѣ одного зимняго дня. Теперь, поэтому, ради одного отдыха и подкрѣпленія себя пищею путешественникъ рѣдко прерываетъ свою поѣздку. Вслѣдствіе этого, сотни отличнѣйшихъ гостинницъ пришли въ совершенный упадокъ. Въ скоромъ времени нигдѣ нельзя будетъ найти хорошихъ заведеній этого рода, за исключеніемъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ путешественники будутъ останавливаться по дѣламъ или для удовольствія.
Тогдашній способъ пересылки корреспонденціи между отдаленными мѣстами можетъ вызвать собою насмѣшку нынѣшняго поколѣнія; а между тѣмъ онъ былъ таковъ, что могъ бы возбудить удивленіе и зависть образованныхъ народовъ древности или современнниковъ Рале и Сесиля. Грубое и несовершенное почтовое заведеніе для перевозки писемъ, учрежденное Карломъ I, уничтожено было междоусобною войною. Въ періодъ Республики оно было возобновлено. При Реставраціи доходы почтоваго вѣдомства, за уплатою всѣхъ расходовъ, предоставлены были герцогу іоркскому. На большей части трактовъ почты отходили и приходили только черезъ день. Въ Корнваллисѣ, въ болотахъ Линкольншира и между холмовъ и озеръ Кумберланда письма получались всего разъ въ недѣлю. Во время королевскихъ путешествій изъ столицы отправлялась ежедневная почта въ то мѣсто, гдѣ пребывалъ дворъ. Ежедневное же сообщеніе было между Лондономъ и Даунзомъ, и та же самая привилегія распространялась иногда на Тонбриджъ-Велльзъ и Ватъ, когда нѣста эти бывали наполнены знатью. Почтовые чемоданы возились вьюками день и ночь со скоростью около пяти миль въ часъ[188].
Доходъ этого учрежденія не ограничивался платою за пересылку писемъ. Почтовое вѣдомство пользовалось исключительнымъ правомъ поставлять лошадей для проѣзжихъ, и, судя по старанію, съ какимъ монополія эта была охраняема, мы можемъ заключить, что она оказывалась прибыльною[189]. Если, однако, путешественникъ, прождавши полчаса, не получалъ лошадей, въ такомъ случаѣ онъ имѣлъ право нанять ихъ въ любомъ мѣстѣ.
Облегченіе корреспонденціи между различными частями Лондона не входило первоначально въ число задачъ почтоваго вѣдомства. Но въ царствованіе Карла II одинъ предпріимчивый гражданинъ Лондона, Вилліамъ Докрей, учредилъ, съ большими издержками, городскую почту, которая доставляла письма и посылки шесть или восемь разъ въ день въ бойкія и многолюдныя улицы близъ биржи и четыре раза въ день въ предмѣстья столицы. Это улучшеніе было, по обыкновенію, встрѣчено упорнымъ сопротивленіемъ. Носильщики жаловались на ущербъ своихъ интересовъ и срывали прибитыя объявленія, которыми публика извѣщалась о новомъ предпріятіи. Раздраженіе, причиненное смертью Годфри и открытіемъ бумагъ Кольмана, было тогда въ самомъ разгарѣ. Поэтому, противники улучшенія завопили, что городская почта была папистскою выдумкою. Великій докторъ Отсъ, утверждали они, намекалъ, что душою нововведенія были іезуиты и что почтовыя сумки, если бы ихъ осмотрѣть, оказались бы полными преступнаго содержанія[190]. Полезность предпріятія была, однако, такъ велика и очевидна, что всякое противодѣйствіе оказалось безплоднымъ. Лишь только сдѣлалось яснымъ, что спекуляція будетъ выгодною, герцогъ іоркскій тотчасъ же возсталъ противъ нея, какъ противъ нарушенія его монополіи, и судебныя мѣста постановили рѣшеніе въ его пользу[191].
Доходъ почтоваго вѣдомства съ самаго начала постоянно увеличивался. Въ эпоху Реставрацій, комитетъ палаты общинъ, на основаніи точнаго изслѣдованія, оцѣнилъ чистый доходъ почти въ 20,000 фунтовъ. Въ исходѣ царствованія Карла II, чистый доходъ былъ немногимъ менѣе 50,000 фунтовъ, а это считалось тогда громадною суммою. Валовой доходъ простирался до 70,000 фунтовъ. За пересылку простаго письма взималось по 2 пенса за 80 миль и по 3 пенса за дальнѣйшее разстояніе. Плата увеличивалась пропорціонально вѣсу посылки[192]. Въ настоящее время простое письмо отправляется въ отдаіеннѣйшія мѣста Шотландіи или Ирландіи за одинъ пенни, и монополія почтовыхъ лошадей давно перестала существовать. Не смотря на то, ежегодный валовой доходъ почтоваго вѣдомства составляетъ болѣе 1,800,000, а чистый доходъ болѣе 700,000 фунтовъ. Поэтому, едва ли можно сомнѣваться, что количество писемъ, пересылаемыхъ теперь по почтѣ, въ семьдесятъ разъ болѣе количества, которое пересылалось по почтѣ во время восшествія на престолъ Іакова II.
Изо всей клади, какая перевозилась старинными почтами, самою важною были newsletters, періодическія письма о новостяхъ. Въ 1685 году не существовало, да и не могло существовать, ничего подобнаго лондонскимъ ежедневнымъ газетамъ нашего времени. Ни капитала, ни умѣнья, необходимыхъ для такихъ изданій, не было и въ поминѣ. Не доставало и свободы, недостатокъ столь же роковой, какъ и отсутствіе капитала или умѣнья. Печать, правда, не подлежала въ это время общей цензурѣ. Срокъ цензурнаго акта, изданнаго вскорѣ послѣ Реставраціи, окончился въ 1679 году. Всякій, поэтому, могъ печатать, на собственный страхъ, исторію, проповѣдь или поэму, безъ предварительнаго разрѣшенія какого-нибудь должностнаго лица; но судьи были единогласно того мнѣнія, что эта, свобода не простиралась на газеты, и что, по основнымъ законамъ Англіи, никто, безъ дозволенія короны, не имѣлъ права печатать политическихъ новостей[193]. Пока вигская партія была еще грозною, правительство считало нужнымъ смотрѣть сквозь пальцы на нарушенія этого правила. Во время велико! битвы по поводу билля объ исключеніи допущено было появленіе многихъ вѣдомостей, къ числу которыхъ принадлежали: «Протестантскія Извѣстія», «Текущія Извѣстія», «Внутреннія Извѣстія», «Истинныя Новости» и «Лондонскій Меркурій»[194]. Ни одна изъ этихъ газетъ не выходила чаще двухъ разъ въ недѣлю. Ни одна изъ нихъ не превышала форматомъ одного небольшаго листа. Количество матеріала, заключавшееся въ годовомъ изданіи каждой изъ нихъ, было не болѣе того, какое часто помѣщается въ двухъ номерахъ «Таймза». Послѣ пораженія виговъ, король уже не имѣлъ надобности быть умѣреннымъ въ употребленіи того, чти всѣ его судьи объявляли несомнѣнною его прерогативою. Въ исходѣ его царствованія никакимъ вѣдомостямъ не дозволялось появляться безъ его соизволенія; соизволеніе же его было дано исключительно «Лондонской Газетѣ». «Лондонская Газета» выходила только по понедѣльникамъ и четвергамъ. Обыкновеннымъ содержаніемъ ея были: королевская прокламація, два-три торійскихъ адреса, извѣстіи о двухъ-трехъ служебныхъ повышеніяхъ, отчетъ о стычкѣ между императорскими войсками и янычарами на Дунаѣ, описаніе какого-нибудь разбойника, объявленіе о большомъ пѣтушьемъ боѣ, устроенномъ двумя знатными особами, и предложеніе награды тому, кто отыщетъ пропавшую собаку. Цѣлый номеръ составлялъ двѣ страницы средняго формата. Все, что ни сообщалось относительно предметовъ высшаго интереса, сообщалось самымъ скуднымъ и форменнымъ образомъ. Иногда, впрочемъ, если правительство расположено было удовлетворить общественное любопытство относительно какого-нибудь важнаго дѣла, издавались чрезвычайныя прибавленія, содержавшія подробности полнѣе тѣхъ, какія находились въ * Лондонской Газетѣ*; но ни «Газета», ни чрезвычайныя прибавленія, напечатанныя оффиціально, никогда не заключали въ себѣ такихъ извѣстій, обнародованіе которыхъ не соотвѣтствовало бы цѣлямъ двора. Самыя важныя парламентскія пренія, самые важные политическіе процессы, упоминаемые въ нашей исторіи, были проходимы глубокимъ молчаніемъ[195]. Въ столицѣ мѣсто газетъ отчасти заступали кофейни. Лондонцы стекались туда, какъ нѣкогда аѳиняне стекались на площадь, послушать, не было ли какихъ-нибудь новостей. Тамъ можно было узнать, какъ безчеловѣчно поступили наканунѣ съ какимъ-нибудь вигомъ въ ВестминстеръГаллѣ, какія ужасныя вѣсти сообщали письма изъ Эдинбурга объ истязаніи ковенантеровъ, какъ грубо надуло морское управленіе корону въ продовольствіи флота и какія важныя обвиненія представилъ лордъ малой печати противъ казначейства по дѣлу о подымной подати. Но для людей, жившихъ вдали отъ великаго поприща политической борьбы, единственнымъ источникомъ письменныхъ свѣдѣній о томъ, что происходило тамъ, были періодическія письма. Изготовіеніе такихъ писемъ сдѣлалось ремесломъ въ Лондонѣ, подобно существующему теперь у туземцевъ Индія. Вѣстовщикъ, собирая слухи, переходилъ изъ кофейни въ кофейню, пробирался въ судебную залу Ольдъ-Бейли, если тамъ былъ какой-нибудь интересный процессъ, а иногда проникалъ даже въ галлерею Вайтголля и замѣчалъ, каково было съ виду здоровье короля и герцога. Такимъ образомъ собиралъ онъ матеріалы для еженедѣльныхъ посланій, назначеніемъ которыхъ было просвѣщать какой-нибудь областной городъ или какое-нибудь сельское начальство. Таковы были источники, откуда жители обширнѣйшихъ провинціальныхъ городовъ и большинство джентри и духовенства научались почти всему тому, что дни знали о современной имъ исторіи. Въ Кембриджѣ, надо полагать, было столько же лицъ, любопытствовавшихъ знать, что дѣлалось на бѣломъ свѣтѣ, сколько и во всякомъ другомъ городѣ королевства, за исключеніемъ Лондона. А между тѣмъ въ Кембриджѣ, въ теченіе большей части царствованія Карла II, доктора правъ и магистры искусствъ не имѣли другаго постояннаго источника новостей, кромѣ «Лондонской Газеты». Наконецъ, прибѣгнули къ услугамъ одного изъ собирателей извѣстій въ столицѣ. То былъ достопамятный день, когда первое періодическое письмо изъ Лондона было положено на столъ единственной кофейни въ Кембриджѣ[196]. У богатаго человѣка въ деревнѣ періодическое письмо ожидалось съ нетерпѣніемъ. Въ теченіе недѣли по полученіи оно прочитывалось двадцатью семействами. Оно доставляло окрестнымъ помѣщикамъ матеріалъ для разговоровъ на цѣлый мѣсяцъ, а окрестнымъ ректорамъ темы для рѣзкихъ проповѣдей противъ вигизма и папизма. Многіе изъ этихъ любопытныхъ журналовъ могли бы, безъ сомнѣнія,
еще и теперь быть открыты прилежными поисками въ архивахъ старинныхъ фамилій. Нѣкоторые изъ нихъ находятся въ нашихъ публичныхъ библіотекахъ; одна коллекція, которая занимаетъ не послѣднее мѣсто въ числѣ литературныхъ сокровищъ, собранныхъ сэромъ Джемсомъ Макинтошемъ, будетъ, по мѣрѣ надобности, цитируема въ различныхъ мѣстахъ этого сочиненія[197].
Едва ли нужно говорить, что провинціальныхъ газетъ тогда не было вовсе. Дѣйствительно, за исключеніемъ столицы и двухъ университетовъ, въ цѣломъ королевствѣ не было почти ни одного типографщика. Единственный печатный станокъ въ Англіи къ сѣверу отъ Трента былъ въ Іоркѣ[198].
Вѣдомости, посредствомъ которыхъ правительство взялось сообщать народу политическія свѣдѣнія не ограничивались «Лондонскою Газетою». Журналъ этотъ заключалъ въ себѣ скудный запасъ новостей безъ толкованія. Другой журналъ, издававшійся подъ покровительствомъ двора, состоялъ изъ толкованія безъ новостей. Этотъ листокъ, называвшійся «Наблюдателенъ», редактировался старымъ торійскимъ памфлетчикомъ, по имени Роджеромъ Лестренджемъ. Лестрвиджъ отнюдь не имѣлъ недостатка въ ловкости и находчивости; его слогъ, правда, грубый и обезображенный площаднымъ и черезчуръ развязнымъ жаргономъ, который тогда игралъ роль остроумія въ театральныхъ фойе и тавернахъ, былъ не лишенъ ѣдкости и силы. Но свирѣпая и вмѣстѣ неблагородная натура его обнаруживалась въ каждой строкѣ, выходившей изъ-подъ его пера. Въ эпоху появленія первыхъ номеровъ «Наблюдателя» язвительность его была еще до нѣкоторой степени извинительна: виги были тогда могущественны, и ему приходилось бороться противъ многочисленныхъ противниковъ, безсовѣстная жестокость которыхъ могла казаться оправданіемъ безпощаднаго возмездія. Но въ 1685 году оппозиція была совершенно подавлена. Человѣкъ благородный считалъ бы недостойнымъ себя оскорблять партію, которая не, могла отвѣчать, и отягощать бѣдственное положеніе узниковъ, изгнанниковъ, осиротѣлыхъ семействъ; но отъ злобы Лестренджа даже могила не была убѣжищемъ, даже трауръ не былъ защитою. Въ послѣдній мѣсяцъ царствованія Карла II умеръ отъ мукъ и лишеній въ Ньюгетѣ Вилліамъ Дженкинъ, пожилой весьма почтенный диссентерскій пасторъ, который подвергался жестокому преслѣдованію за то лишь, что покланялся Богу по общепринятымъ во всей протестантской Европѣ обрядамъ. Взрывъ народнаго сочувствія не могъ быть подавленъ. Тѣло покойнаго провожалъ до могилы рядъ полутораста каретъ. Даже царедворцы глядѣли уныло. Даже безпечный король обнаруживалъ признаки сожалѣнія. Одинъ только Лестренджъ предавался дикому восторгу, глумился надъ слабымъ состраданіемъ триммеровъ, объявлялъ, что богохульный старый плутъ понесъ самое праведное наказаніе, и обѣщался вести войну не только до смерти, но и послѣ смерти со всѣми лжесвятыми и лжемучениками[199]. Таковъ былъ духъ газеты, которая въ то время была оракуломъ торійской партіи и въ особенности приходскаго духовенства.
Литературныя произведенія, которыя могли быть перевозимывъ почтовыхъ чемоданахъ, составляли тогда большую часть умственной пищи сельскихъ священниковъ и сельскихъ судей. Трудность и дороговизна пересылки объёмистыхъ тюковъ изъ одного мѣста въ другое были такъ велики, что обширныя сочиненія для того, чтобы дойти изъ Патерностеръ-Роу въ Девонширъ или Ланкаширъ, употребляли болѣе времени, нежели теперь употребляютъ они для того, чтобы достигнуть Кентукки. Какъ скудно былъ тогда обезпеченъ домъ сельскаго священника даже самыми необходимыми для богослова книгами, уже было замѣчено. Дома джентри снабжены были не обильнѣе. Не многіе представители широкъ имѣли такія библіотеки, какія теперь сплошь и рядомъ встрѣчаются, въ людскихъ или въ каморкахъ мелочныхъ лавочниковъ. Помѣщикъ слылъ между своими сосѣдями великимъ ученымъ, если на окнѣ его залы, между рыболовными прутьями и охотничьими ружьями, лежали «Гудибраса» и «Лѣтопись» Бэкера, «Шутки» Тарльтона и «Семь Подвижниковъ Христіанства.» Ни библіотекъ для чтенія, ни книжныхъ обществъ не существовало тогда даже въ столицѣ; но въ столицѣ тѣ любители книгъ, которые не были въ состояніи дѣлать большихъ покупокъ, имѣли особенное подспорье. Лавки крупныхъ книгопродавцевъ близъ кладбища св. Павла ежедневно съ утра до вечера наполнены были читателями, и знакомому посѣтителю часто позволялось брать книгу на домъ. Въ провинціи не было такого удобства: тамъ каждый принужденъ былъ покупать то, что ему хотѣлось прочитать[200].
Что касается до женъ и дочерей помѣщиковъ, то ихъ литературные запасы обыкновенно состояли изъ молитвенниковъ и рецептурныхъ книгъ. Въ сущности, однако, онѣ мало теряли отъ того, что жили въ сельскомъ уединеніи. Ибо, даже въ высшихъ слояхъ общества и въ такихъ положеніяхъ, которыя представляли наиболѣе удобствъ для умственнаго усовершенствованія, англичанки тогдашняго поколѣнія были рѣшительно хуже воспитаны, чѣмъ въ какую-либо иную пору со времени возрожденія наукъ. Прежде онѣ изучали образцовыя произведенія античнаго генія. Теперь онѣ рѣдко занимаются мертвыми языками, но за то усвоиваютъ языкъ Паскаля и Мольера, языкъ Данте и Тассо, языкъ Гёте и Шиллера, и нѣтъ англійскаго языка чище и прелестнѣе того, какимъ теперь говорятъ и пишутъ образованныя женщины. Но въ теченіе послѣдней половины XVII столѣтія образованіе женскаго ума, повидимому, было почти въ совершенномъ пренебреженіи. Если дѣвица имѣла малѣйшія литературныя свѣдѣнія, то на нее смотрѣли какъ на чудо. Благородныя, благовоспитанныя и отъ природы весьма смышленныя дамы не могли написать строчки на своемъ отечественномъ языкѣ безъ такихъ солецизмовъ и орѳографическихъ ошибокъ, какихъ теперь постыдилась бы даже ученица школы для бѣдныхъ[201].
Объясненіе легко найти. Чрезмѣрная ра пущенность, естественное слѣдствіе чрезмѣрной строгости, была тогда въ модѣ. Она и произвела свое обыкновенное дѣйствіе: нравственное и умственное униженіе женщинъ. Тѣлесной ихъ красотѣ принято было за правило оказывать грубое и безстыдное поклоненіе. Но страсти, которыя онѣ внушали, рѣдко соединялись съ уваженіемъ, любовью или какимъ-либо инымъ рыцарскимъ чувствомъ. Качества, которыя дѣлаютъ ихъ способными быть подругами, руководительницами, сердечными друзьями, скорѣе отталкивали, нежели привлекали вайтголльскихъ развратниковъ При этомъ дворѣ фрейлина, одѣвавшаяся такъ, что бѣлая грудь выставлялась на показъ, выразительно дѣлавшая глазки, сладострастно танцовавшая, отличавшаяся бойкими отвѣтами, не стыдившаяся возиться съ камергерами и гвардейскими капитанами, пѣть двусмысленные стихи съ двусмысленнымъ выраженіемъ, или переодѣваться для проказъ въ Ѣажеское платье, имѣла болѣе шансовъ пріобрѣсти ухаживателей и поклонниковъ, удостоиться королевскаго вниманія и подцѣпить богатаго и, знатнаго мужа, нежели Іоанна Грей или Люси Готчинсонъ. При такихъ обстоятельствахъ уровень женскаго образованія необходимо былъ низокъ, и опаснѣе было стоять выше этого уровня, нежели ниже его. Крайнее невѣжество и легкомысліе считались въ дамѣ менѣе неприличными, нежели легчайшій оттѣнокъ педантства. Изъ числа слишкомъ знаменитыхъ женщинъ, портретами которыхъ мы до сихъ поръ любуемся на стѣнахъ Гамптонъ-Корта, только немногія имѣли обыкновеніе читать что-нибудь подѣльнѣе акростиховъ, пасквилей или переводовъ «Клеліи» и «Великаго Кира.»
Ученыя свѣдѣнія даже образованнѣйшихъ джентльменовъ тогдашняго поколѣнія, кажется, были нѣсколько менѣе основательны и менѣе глубоки, чѣмъ въ предъидущій или послѣдующій періодъ времени. По крайней мѣрѣ, греческая эрудиція не процвѣтала у насъ при Карлъ II, какъ процвѣтала она до междоусобной войны, или какъ процвѣла она вновь, спустя долгое время послѣ Революціи. Были, конечно, ученые, знакомые со всею греческою литературою отъ Гомира до Фотія; но такіе ученые встрѣчались почти исключительно между духовенствомъ, находившимся при университетахъ, да и при университетахъ ихъ было немного, и они не вполнѣ были цѣнимы. Въ Кембриджѣ отнюдь не считалось необходимымъ, чтобы богословъ умѣлъ читать Евангеліе въ подлинникѣ[202]. Да и въ Оксфордѣ уровень былъ не выше. Когда, въ царствованіе Вильгельма III, коллегія Христовой Церкви возстала какъ одинъ человѣкъ для защиты подлинности посланій Фалариса, эта великая коллегія, почитавшаяся тогда главнымъ въ королевствѣ пріютомъ филологіи, не могла представить даже такого запаса аттической учености, какимъ теперь обладаютъ многіе молодые люди въ каждой большой общественной школѣ. Легко можно предположить, что мертвый языкъ, о которомъ не заботились въ университетахъ, не очень-то усердно изучался свѣтскими людьми. Въ прежнее время поэзія и краснорѣчіе Греціи были отрадою Рали и Фокланда. Въ позднѣйшее время поэзія и краснорѣчіе Греціи были отрадою Питта и Фокса, Виндгама и Гринвилля. Но въ теченіе послѣдней половины XVII столѣтія въ Англіи не было почти ни одного замѣчательнаго государственнаго человѣка, который бы могъ съ удовольствіемъ прочесть страницу изъ Софокла или Платона.
Хорошихъ латинистовъ было много. Дѣйствительно, языкъ Рима еще не совсѣмъ утратилъ свой державный характеръ и во многихъ частяхъ Европы все еще былъ почти необходимъ для путешественника или дипломата. Умѣнье хорошо говорить по-латыни было поэтому гораздо обыкновеннѣе, нежели въ наше время, и ни Оксфордъ, ни Кембриджъ не имѣли недостатка въ поэтахъ, которые въ торжественныхъ случаяхъ могли повергнуть къ подножію престола удачныя подражанія тѣмъ стихамъ, которыми Виргилій и Овидій прославляли величіе Августа.
Но даже и латинскій языкъ уступалъ мѣсто болѣе молодому сопернику. Франція въ то время совмѣщала въ себѣ почти всѣ роды превосходства. Ея военная слава была въ зенитѣ. Она побѣдила могучія коалиціи. Она предписывала договоры. Она покорила большіе города и провинціи. Она принудила кастильскую гордыню уступить ей первенство. Она заставила итальянскихъ государей повергнуться къ ея подножію. Ея авторитетъ царилъ во всѣхъ вопросахъ хорошаго тона, отъ дуэли до минуэта. Она рѣшала, каковъ долженъ быть покрой платья джентльмена, какой длины долженъ быть его парикъ, высоки или низки должны быть его каблуки, и широкъ или узокъ долженъ быть галунъ на его шляпѣ. Въ литературѣ она была законодательницею міра. Слава ея великихъ писателей наполняла Европу. Никакая другая страна не могла представить трагическаго поэта равнаго Расину, комическаго поэта равнаго Мольеру, такого пріятнаго болтуна, какъ Лафонтенъ, такого искуснаго витію, какъ Боссюэтъ. Литературная слава Италіи и Испаніи кончилась; литературная слава Германіи еще не начиналась. Поэтому, геній знаменитыхъ людей, украшавшихъ собою Парижъ, сіялъ блескомъ, который отъ контраста казался еще болѣе лучезарнымъ. Дѣйствительно, Франція имѣла тогда такую власть надъ человѣчествомъ, какой даже Римская республика никогда не достигала. Римъ, въ періодъ своего политическаго господства, въ искусствахъ и литературѣ былъ смиреннымъ ученикомъ Греціи. Франція же имѣла надъ окрестными странами и тотъ перевѣсъ, какой Римъ имѣлъ надъ Греціею, и тотъ перевѣсъ, какой Греція имѣла надъ Римомъ. Французскій языкъ быстро сдѣлался всемірнымъ языкомъ, языкомъ высшаго общества, языкомъ дипломатическимъ. При многихъ дворахъ принцы и аристократы говорили на немъ правильнѣе и изящнѣе, чѣмъ на природномъ своемъ языкѣ. На нашемъ островѣ холопства этого было меньше, чѣмъ на материкѣ. Ни хорошія, ни дурныя паши качества не были качествами подражателей. Однако, даже и у насъ, неловко, правда, и неохотно, платилась дань литературному превосходству нашихъ сосѣдей. Мелодическое тосканское нарѣчіе, такъ хорошо знакомое кавалерамъ и дамамъ двора Елисаветы, вышло изъ моды. Джентльменъ, цитировавшій Горація или Теренція, считался въ хорошемъ обществѣ надутымъ педантомъ. Напротивъ, уснащая свой разговоръ французскими фразами, онъ представлялъ наилучшее доказательство своихъ талантовъ и познаній {Ботлеръ въ одной чрезвычайно жесткой сатирѣ говоритъ:
«Хотя щеголять греческими словами
И латинскими считается краснорѣчіемъ
Педантовъ и тщеславіемъ, однако,
Болтать по-французски — дѣло похвальное.»}. Новые законы критики, новые образцы слога вошли въ моду. Вычурная замысловатость, обезобразившая стихи Донна и испортившая стихи Коули, исчезла изъ нашей поэзіи. Наша проза сдѣлалась менѣе величественною, менѣе хитросплетенною, менѣе разнообразно-музыкальною, нежели проза прежняго времени, но за то болѣе ясною, болѣе непринужденною и болѣе пригодною для полемики и повѣствованія. Въ этихъ перемѣнахъ нельзя не признать вліянія французскихъ правилъ и французскихъ примѣровъ. Великіе художники нашего языка, въ самыхъ возвышенныхъ своихъ произведеніяхъ, старались употреблять Французскія слова, тогда какъ англійскія реченія, такія же точно выразительныя и мелодическія, были у нихъ подъ рукою {Самый возмутительный примѣръ, какой я припомню, заключается въ стихотвореніи на коронацію Карла II, написаннымъ Драйденомъ, который ужъ никакъ не могъ бы оправдать своего заимствованія иностранныхъ словъ бѣдностью англійскаго языка:
«Hither in summer evenings you repair
To taste the fraicheur (вм. freshness) of the cooler air.»
(Сюда въ лѣтніе вечера вы отправляетесь
Наслаждаться свѣжестью болѣе прохладнаго воздуха.)}. Изъ Франціи же была занесена къ намъ риѳмованная трагедія, экзотическое растеніе, которое на нашей почвѣ захирѣло и вскорѣ погибло.
Хорошо было бы, если бы наши писатели подражали и благопристойности, которую соблюдали, за немногими исключеніями, почти всѣ ихъ великіе французскіе современники; ибо цинизмъ англійскихъ драматическихъ сочиненій, сатиръ, пѣсней и повѣстей того времени составляетъ темное пятно на нашей національной славѣ. Источникъ этого зла найти не трудно. Остроумцы и пуритане никогда не были въ дружескихъ между собою отношеніяхъ. Между этими двумя классами не было никакой симпатіи. Они смотрѣли на весь строй человѣческой жизни съ различныхъ точекъ и въ различныя очки. Серьёзное для одного было смѣшнымъ для другаго Удовольствія одного были мученіями другаго. Суровому ригористу даже невинная игра воображенія казалась преступленіемъ. Вѣтрянымъ и веселымъ натурамъ торжественность благочестивой братіи доставляла обильный матеріалъ для насмѣшекъ. Отъ Реформаціи до междоусобной войны, почти ни одинъ изъ писателей, одаренныхъ тонкимъ чувствомъ смѣшнаго, не упускалъ случая напасть ни прямоволосыхъ, гнусливыхъ и плаксивыхъ святошъ, которые давали дѣтямъ своимъ имена изъ книги Нееміи, стонали въ душѣ при видѣ какой-нибудь майской забавы и считали нечестивымъ ѣсть изюмную похлебку въ праздникъ Рождества Христова. Наконецъ, наступило время, когда зубоскаламъ пришлось въ свою очередь нахмуриться. Суровые, неотесанные изувѣры, послуживши двумъ поколѣніямъ мишенью многихъ забавныхъ шутокъ, взялись за оружіе, побѣдили, поработили немрачно усмѣхаясь, попрали цѣлую толпу насмѣшниковъ. За раны, несенныя имъ веселою и шаловливою злобою, они отплатили съ злобою угрюмою и неумолимою, свойственною ханжамъ, которые свое злопамятство ошибочно принимаютъ за добродѣтель. Театры были закрыты. Актеры были отодраны розгами. Печать была подчинена надзору строгихъ цензоровъ. Музы были изгнаны изъ любимыхъ своихъ пріютовъ Кембриджа и Оксфорда. Коули, Крашо и Кливландъ лишились своихъ университетскихъ мѣстъ. Отъ молодаго кандидата на академическія почести уже не требовалось умѣнья писать эпистолы, подобныя Овидіевымъ, или пасторали, подобныя Виргиліевымъ; взамѣнъ этого соборъ мрачныхъ супралапсаріевъ строго разспрашивалъ его о днѣ я часѣ, когда онъ почувствовалъ свое возрожденіе. Такая система естественно породила множество лицемѣровъ. Подъ скромною одеждою и подъ личинами строгаго благочестія цъ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ таилось напряженное желаніе разгула и отмщенія. Наконецъ, это желаніе было удовлетворено. Реставрація освободила тысячи умовъ отъ ига, которое сдѣлалось невыносимымъ. Старая борьба началась опять, но съ ожесточеніемъ совершенно новымъ. Это былъ уже не шуточный бой, но война насмерть. Круглоголовый такъ же точно не могъ ожидать пощады отъ тѣхъ, кого онъ преслѣдовалъ, какъ жестокій погонщикъ невольниковъ[203] не можетъ ожидать ея отъ возмутившихся рабовъ, у которыхъ еще не изгладились слѣды его ошейниковъ и бичей.
Война между остроуміемъ и пуританствомъ скоро сдѣлалась войною между остроуміемъ и нравственностью. Непріязнь, возбужденная нелѣпою каррикатурою добродѣтели, не пощадила и самой добродѣтели. Все, что пустосвятъ-круглоголовый уважалъ, было оскорбляемо. Все, что онъ преслѣдовалъ, было поощряемо. Оттого что онъ былъ нравственно щекотливъ въ пустякахъ, всѣ проявленія нравственной щекотливости поднимались на смѣхъ. Оттого что онъ прикрывалъ свои погрѣшности личиною набожности, противники его съ циническимъ безстыдствомъ выставляли всѣ самые предосудительные свои пороки на всенародныя очи. Оттого что онъ каралъ преступную любовь съ варварскою жестокостью, дѣвическая чистота и супружеская вѣрность сдѣлались предметами шутокъ. Тому лицемѣрному жаргону, который былъ его шибболетомъ[204], противопоставленъ былъ другой жаргонъ, не менѣе нелѣпый и гораздо болѣе гнусный. — Такъ какъ пуританинъ никогда не раскрывалъ рта безъ библейскихъ выраженій, то новая порода остроумцевъ и изящныхъ джентльменовъ никогда не раскрывала рта безъ сквернословія, какого теперь постыдился бы даже носильщикъ, и безъ такихъ воззваній къ Творцу, какъ: накажи меня Богъ, побей меня Богъ, покарай меня Богъ, разрази меня Богъ, и будь я проклятъ.
Неудивительно, поэтому, что наша изящная литература, возобновившись съ возобновленіемъ древняго гражданскаго и церковнаго устройства, должна была оказаться глубоко безнравственною. Немногіе знаменитые люди, принадлежавшіе прежнему и лучшему времени, были изъяты отъ общей заразы. Стихи Воллера все еще дышали чувствами, одушевлявшими болѣе рыцарственное поколѣніе. Коули, отличившійся и какъ роялистъ и какъ литераторъ, мужественно возвышалъ голосъ противъ безнравственности, позорившей и литературу и роялизмъ. Еще болѣе могучій поэтъ[205], испытанный одновременно болѣзнью, опасностью, бѣдностью, поношеніемъ и слѣпотою, обдумывалъ, не смущаемый свирѣпствовавшею вокругъ него отвратительною сумятицею, возвышенную и святую пѣснь, достойную устъ тѣхъ эѳирныхъ ангеловъ, которыхъ его внутреннее око, не помрачавшееся никакимъ бѣдствіемъ, видѣло, какъ они свергали съ себя на яшмовую мостовую амарантовые и золотые вѣнцы. Сильный и плодовитый геній Ботлера — хотя онъ и не совсѣмъ избѣжалъ господствовавшей порчи — зараженъ былъ немочью въ слабой степени. Но это были люди, умы которыхъ воспитались въ мірѣ прошедшемъ. Они въ короткое время уступили мѣсто новому поколѣнію остроумцевъ, общею характеристикою которыхъ, отъ Драйдена до Дорфи, было жестокосердое, безстыдное, хвастливое распутство, и неизящное, и негуманное. Вліяніе этихъ писателей было, безъ сомнѣнія, вредно; однако, менѣе вредно, нежели оно могло бы быть, если бы они были менѣе испорчены. Ядъ, который они подносили публикѣ, былъ такъ силенъ, что публика въ непродолжительное время отказалась отъ него съ отвращеніемъ. Никто изъ нихъ не разумѣлъ опаснаго искусства соединять образы незаконнаго наслажденія со всѣмъ, что есть плѣнительнаго и возвышеннаго. Никто изъ нихъ не сознавалъ, что нѣкоторая благопристойность необходима даже для сластолюбія, что драпировка можетъ быть привлекательнѣе наготы, и что воображеніе можетъ быть гораздо сильнѣе возбуждено тонкими намеками, которые заставляютъ его самое дѣйствовать, нежели грубыми описаніями, которыя оно принимаетъ пассивно.
Духъ антипуританской реакціи проникаетъ почти всю изящную литературу царствованія Карла II. Но самая суть этого духа находится въ комедіяхъ. Театры, закрытые рьянымъ фанатикомъ въ эпоху его могущества, были опять биткомъ набиты. Къ ихъ прежнимъ прелестямъ прибавились прелести новыя и еще болѣе могущественныя. Сценическая обстановка, костюмы и декораціи, такіе, что теперь они показались бы грубыми или нелѣпыми, но такіе, что публика, которая въ началѣ XVII столѣтія сидѣла на грязныхъ скамьяхъ «Надежды», или подъ соломенною крышею «Розы», признала бы ихъ неимовѣрно великолѣпными, ослѣпляли взоры толпы. Къ обаянію искусства присоединилось обаяніе пола, и молодой зритель съ волненіемъ, незнакомымъ современникамъ Шекспира и Джонсона, увидѣлъ миловидныхъ женщинъ въ роляхъ нѣжныхъ и веселыхъ героинь. Со дня вторичнаго своего открытія, театры сдѣлались разсадниками порока, и зло начало распространяться. Мерзость представленій скоро заставила степенныхъ людей отказаться отъ посѣщеній театра. Люди же суетные и развратные, которые продолжали посѣщать его, съ каждымъ годомъ требовали болѣе и болѣе сильныхъ пряностей. Такимъ образомъ артисты развращали зрителей, а зрители артистовъ, пока гнусность театральныхъ представленій не достигла такой степени, которая должна удивлять всякаго, кто не сознаетъ, что крайняя распущенность — естественное слѣдствіе крайней сдержанности, я что за періодомъ лицемѣрія, по обыкновенному порядку вещей, слѣдуетъ періодъ безстыдства.
Ничто такъ не характеризуетъ этихъ временъ, какъ заботливость, съ какою поэты влагали всѣ самые безпутнѣйшіе стихи свои въ уста женщинъ. Произведенія, отличавшіяся наибольшею вольностью, были эпилоги. Они почти всегда декламировались любимыми актрисами, и ничто такъ не очаровывало испорченныхъ слушателей, какъ чтеніе грубо неприличныхъ стиховъ какою-нибудь красивою дѣвушкою, о которой предполагалось, что она еще не утратила невинности[206].
Завязки и дѣйствующія лица многихъ изъ тогдашнихъ пьесъ нашего театра заимствованы были у испанскихъ, Французскихъ и древнихъ англійскихъ поэтовъ; во наши драматическіе писателя, чего ни касались, все оскверняли своимъ прикосновеніемъ. Въ ихъ подражаніяхъ дома знатныхъ и гордыхъ кастильскихъ дворянъ Кальдерона являлись вертепами порока, Віола Шекспиpa — своднею, Мизантропъ Мольера — растлителемъ, Агнеса Мольера — потаскухою. Не было такого чистаго или высокаго предмета, который бы, пройдя чрезъ эти грязные и низкіе умы, не сдѣлался самъ грязнымъ и низкимъ.
Таково было состояніе драмы; и драма была тою отраслью изящной литературы, въ которой поэтъ имѣлъ наиболѣе шансовъ добыть себѣ пропитаніе перомъ. Продажа книгъ была такъ ничтожна, что человѣкъ съ самымъ громкимъ именемъ могъ разсчитывать лишь на бездѣлицу за авторское право наилучшаго сочиненія. Въ примѣръ нельзя привести ничего поразительнѣе участи послѣдняго произведенія Драйдена, его «Басней». Книга эта была издана въ ту пору, когда всѣ уже признавали Драйдена главою современныхъ ему англійскихъ поэтовъ. Она содержитъ около 12,000 стиховъ. Стихи удивительны, разсказы исполнены жизни. До сихъ поръ «Паламонъ и Арсита», «Кимонъ и Ифигенія», «Теодоръ и Гонорія» чаруютъ критиковъ и учениковъ. Сборникъ заключаетъ въ себѣ «Пиръ Александра», прекраснѣйшую изъ одъ, какія только существуютъ на нашемъ языкѣ. За авторское право Драйденъ получилъ 250 фунтовъ, т. е. меньше, чѣмъ въ наше время иногда платилось за двѣ статьи въ какомъ-нибудь журналѣ[207]. А между тѣмъ сдѣлка его съ издателемъ, кажется, была недурною, потому что книга расходилась медленно, и второе изданіе потребовалось не прежде, какъ черезъ десять лѣтъ по смерти автора. Кто писалъ для театра, тотъ съ гораздо меньшимъ трудомъ могъ заработать гораздо большую сумму. Соутернъ одною пьесою выручилъ 700 фунтовъ[208]. Отвей, благодаря успѣху своего «Долк Карлоса», изъ нищаго сдѣлался на время богаченъ[209]. Шадвелль за одно представленіе «Альзасскаго Помѣщика» получилъ 130 фунтовъ[210]. Вслѣдствіе этого, всякій, кому приходилось жить своимъ умомъ, писалъ театральныя пьесы, хотя бы и не имѣлъ никакого внутренняго призванія писать подобныя вещи. Такъ было и съ Драйдкномъ. Какъ сатирикъ, онъ соперничалъ съ Ювеналомъ. Какъ дидактическій поэтъ, онъ, при стараніи и размышленіи, могъ бы, пожалуй, соперничать съ Лукреціемъ. Изъ поэтовъ лирическихъ онъ, если и не самый возвышенный, за то самый блестящій и увлекательный. Но природа, щедро надѣлившая его многими рѣдкими дарованіями, отказала ему въ драматической способности. Не смотря на то, всѣ усилія лучшихъ его лѣтъ потрачены были на драматическія сочиненія. Онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не замѣтить въ себѣ недостатка способности изображать характеръ посредствомъ діалога. Недостатокъ этотъ онъ всячески старался скрыть то неожиданными и забавными эпизодами, то великолѣпною декламаціею, то гармоническими стихами, то сквернословіемъ, слишкомъ хорошо приноровленнымъ ко вкусу нечестиваго и распутнаго партера. Однако, онъ никогда не достигалъ такого театральнаго успѣха, какимъ вознаграждались труды нѣкоторыхъ людей, далеко уступавшихъ ему въ общихъ способностяхъ. Онъ почиталъ себя счастливымъ, если ему удавалось выручить какою-нибудь пьесою сотню гиней, — скудная плата, но очевидно значительнѣе той, которую онъ могъ бы заработать инымъ путемъ при томъ же самомъ количествѣ труда[211].
Вознагражденіе, какое писатели того времени могли получать отъ публики, было такъ ничтожно, что они принуждены били пополнять свои доходы взиманіемъ контрибуцій съ вельможѣ. Всякій богатый и добродушный лордъ не имѣлъ отбоя отъ авторовъ, надоѣдавшихъ ему такимъ назойливымъ канюченьемъ и такою подлою лестью, какія въ наше время показалась бы невѣроятными. Писатель, подносившій милостивцу свое сочиненіе, ожидалъ отъ него въ награду кошелька золота. Подарокъ за посвященіе книги часто бывалъ гораздо значительнѣе издательской платы за рукопись. Книги, поэтому, нерѣдко печатались для того только, чтобы ихъ можно было кому-нибудь посвятить. Этотъ торгъ похвалою произвелъ дѣйствіе, котораго можно было ожидать. Лесть, доведенная до крайнихъ предѣловъ нелѣпости или нечестія, не считалась позоромъ для поэта. Независимость, правдивость, самоуваженіе были вещи, которыхъ публика отъ него не требовала. По истинъ, въ нравственномъ отношеніи онъ былъ чѣмъ-то среднимъ между сводникомъ и нищимъ.
Къ прочимъ порокамъ, унижавшимъ литературныхъ дѣятелей, присоединилась, въ исходѣ царствованія Карла II, самая дикая необузданность духа партіи. Остроумцы, какъ классъ, увлеклись старинною ненавистью къ пуританству, приняли сторону двора и явились полезными союзниками. Драйденъ, въ особенности, оказалъ правительству важную услугу. Его «Авессаломъ и Ахитофель», величайшая сатира новѣйшихъ временъ, изумила столицу, съ безпримѣрною быстротою проникла даже въ сельскіе Округи и вездѣ, гдѣ ни появлялась, жестоко безпокоила эксклюзіонистовъ и ободряла торіевъ. Но въ восторгѣ отъ прекраснаго стиля и прекрасной версификаціи мы не должны забывать великихъ различій между добромъ и зломъ. Духъ, которымъ Драйденъ и многіе изъ его собратовъ были въ это время одушевлены противъ виговъ, заслуживаетъ названія сатанинскаго. Раболѣпные судьи и шерифы тѣхъ бѣдственныхъ дней не успѣвали проливать крови такъ быстро, какъ того домогались поэты. Требованія новыхъ жертвъ, гнусныя шутки по поводу вѣшанія, жестокія насмѣшки надъ тѣми, кто, поддержавши короля въ годину опасности, теперь совѣтовалъ ему поступать милостиво и великодушно съ побѣжденными врагами, публично произносились на сценѣ и, въ довершеніе преступленія и позора, произносились женщинами, которыя, уже давно отучившись отъ всякой скромности, отучались теперь отъ всякаго состраданія[212].
Замѣчательно, что въ то самое время, какъ англійская легкая литература дѣлалась такимъ образомъ язвою и безчестіемъ націи, англійскій геній совершалъ въ наукѣ переворотъ, который до скончанія вѣка будетъ считаться однимъ изъ величайшихъ подвиговъ ума человѣческаго. Бэконъ бросалъ хорошее сѣмя въ дурную почву и въ неблагопріятную пору. Онъ не ждалъ скорой жатвы и въ духовной своей торжественно завѣщалъ свою славу послѣдующему вѣку. Въ теченіе цѣлаго поколѣнія, философія его, среди мятежей, войнъ и опалъ, медленно созрѣвала въ немногихъ хорошо организованныхъ умахъ. Между тѣмъ какъ факція боролись за господство другъ надъ другомъ, небольшая горсть мудреровъ съ кроткимъ пренебреженіемъ отвернулась отъ борьбы и посвятила себя болѣе благородному дѣлу распространенія господства человѣка надъ матеріею. Лишь только спокойствіе возстановилось, наставники етя легко нашли внимательныхъ слушателей. Школа, въ которой побывила нація, отлично подготовила ее къ воспринятію Веруламскаго ученія. Междо" усобныя смуты возбудили способности образованныхъ классовъ и вызвали такую неутомимую, дѣятельность, такую ненасытную любознательность, какія дотолѣ были неизвѣстны у насъ. Но эти же смуты произвели и то, что на планы политической и религіозной реформы общество стало смотрѣть подозрительно и съ презрѣніемъ. Въ теченіе двадцати лѣтъ главнымъ занятіемъ дѣятельныхъ и даровитыхъ людей было проектировать конституціи съ первоначальникамы, безъ первоначальниковъ, съ наслѣдственными сенатами, съ сенатами, назначаемыми по жребію, съ годовыми сенатами, съ вѣчными сенатами. Въ этихъ планахъ не было ни малѣйшихъ упущеній. Всѣ подробности, вся номенклатура, весь церемоніялъ воображаемаго правленія — полемархи и филархи, трибы и галаксіи, лордъ-архонтъ и лордъ-стратегъ — означались самымъ обстоятельнымъ образомъ. Какимъ балотировочнымъ ящикамъ быть зелеными и какимъ красными, какимъ шарамъ быть золотыми и какимъ серебряными, какимъ должностнымъ лицамъ носить шляпы и какимъ черныя бархатныя шапки съ галунами, какимъ образомъ носить жезлъ и когда герольдамъ обнажать голову, — эти и сотни другихъ подобныхъ же бездѣлицъ серьёзно обсуживались и опредѣлялись людьми не дюжинныхъ способностей и не дюжиннаго образованія[213]. Но пора для этихъ мечтаній прошла, а если какой-нибудь упорный республиканецъ и продолжалъ забавляться ими, то страхъ публичнаго осмѣянія и уголовнаго преслѣдованія обыкновенно заставлялъ его хранить свои фантазіи про себя. Непопулярно и не безопасно было теперь промолвить слово противъ основныхъ законовъ монархіи; но смѣлые и даровитые люди могли удовлетворять себя пренебреженіемъ къ тому, что незадолго передъ тѣмъ считалось основными законами природы. Потокъ, запруженный въ одномъ руслѣ, яростно устремился въ другое. Революціонный духъ, переставши дѣйствовать въ политикѣ, началъ съ безпримѣрною силою и отвагою подвизаться во всѣхъ отрасляхъ естественныхъ наукъ. 1660 годъ, эра возстановленія древней конституціи, есть также и эра, съ которой начинается торжество новой философіи. Въ этомъ году возникло Королевское Общество, которому суждено было явиться главнымъ дѣятелемъ въ длинномъ ряду достославныхъ я благотворныхъ преобразованій[214]. Въ нѣсколько мѣсяцевъ опытныя науки сдѣлались всеобщею модою. Переливаніе крови, взвѣшиваніе воздуха, сгущеніе ртути заняли въ общественномъ мнѣніи ту роль, которая передъ тѣмъ занята была преніями Роты[215]. Грёзы о совершенныхъ формахъ правленія уступили мѣсто грёзамъ о крыльяхъ, посредствомъ которыхъ люди летали бы изъ Тоуэра въ Вестминстерское аббатство, и о двукилевыхъ судахъ, которыя никогда не тонули бы въ самую жестокую бурю. Всѣ классы были увлечены господствовавшимъ настроеніемъ. Кавалеръ и круглоголовый, епископалъ и пуританинъ соединились на время другъ съ другомъ. Богословы, юристы, государственные люди, аристократы, принцы увеличивали торжество Бэконовой философіи. Поэты, наперерывъ другъ передъ другомъ, воспѣвали наступленіе золотаго вѣка. Коули, въ стихахъ, исполненныхъ мысли и блестящихъ остроуміемъ, побуждалъ избранное племя овладѣть обѣтованною землею, кипящею молокомъ и медомъ, тою землею, которую великій еврейскій освободитель и законодатель видѣлъ съ вершины Писги, но въ которую ему не суждено было вступить[216]. Драйдинъ, болѣе съ усердіемъ, чѣмъ съ званіемъ дѣла, присоединялъ свой голосъ къ общимъ восклицаніямъ я предсказывалъ вещи, которыхъ ни самъ онъ, ни другіе не понимали. Королевское Общество, предвѣщалъ онъ, скоро поведетъ насъ на край земнаго шара, откуда луна представится вамъ какъ на ладони {«Тогда мы отправимся на край земнаго шара
И увидимъ океанъ, упирающійся въ небо;
Оттуда мы узнаемъ нашихъ планетныхъ сосѣдей
И безопасно разсмотримъ лунный міръ.»
«Annus Mirabilis», 164.}. Во главѣ движенія стояли, между прочимъ, два даровитыхъ и высокостепенныхъ прелата, Вардъ, епископъ салисбёрійскій, и Вилькинзъ, епископъ честерскій. Исторія его была краснорѣчиво написана молодымъ богословомъ, достигшимъ потомъ высокаго отличія въ своемъ званіи, Томасомъ Спратомъ, въ послѣдствіи епископомъ рочестерскимъ. И главный судья Гель, и лордъ хранитель печати Гильдфордъ урывали по нѣскольку часовъ отъ служебныхъ занятій, чтобы писать о гидростатикѣ. Дѣйствительно, первые барометры, выставленные на продажу въ Лондонѣ, изготовлены были подъ непосредственнымъ руководствомъ Гильдфорда[217]. Химія, вмѣстѣ съ виномъ и любовью, съ театромъ и карточнымъ столомъ, съ интригами царедворца и интригами демагога, занимала нѣкоторое время вниманіе непостояннаго Боккингама. Рупрехтъ пользуется славою изобрѣтателя mezzo tintо; отъ него же получили свое названіе тѣ любопытные стекляные пузырьки, которые долгое время забавляли дѣтей и ставили въ тупикъ естествоиспытателей[218]. Самъ Карлъ имѣлъ лабораторію въ Вайтголлѣ и былъ тамъ гораздо дѣятельнѣе и внимательнѣе, нежели въ государственномъ совѣтѣ. Для репутаціи изящнаго джентльмена почти необходимо было умѣть что-нибудь сказать о воздушныхъ насосахъ и телескопахъ; даже свѣтскія дамы по временамъ считали нужнымъ притворяться любительницами науки, отправлялись въ каретахъ цугомъ осматривать грешамскія рѣдкости[219] и разражались криками восторга, когда находили, что магнитъ дѣйствительно притягивалъ иголку, а микроскопъ дѣйствительно представлялъ муху величиною съ воробья[220].
Въ этомъ, какъ и во всякомъ великомъ движеніи человѣческаго духа, безъ сомнѣнія, были стороны, которыя могли бы возбудить улыбку. Это ужъ всеобщій законъ, что всякое занятіе, всякое ученіе, сдѣлавшись моднымъ, должно утратить долю того достоинства, которымъ оно обладало, пока было достояніемъ небольшаго, но серьёзнаго меньшинства и пока было любимо единственно ради самого себя. Справедливо, что глупости нѣкоторыхъ лицъ, не чувствовавшихъ никакой дѣйствительной склонности къ наукѣ, а между тѣмъ выдававшихъ себя за страстныхъ любителей ея, доставили нѣсколькимъ злобнымъ сатирикамъ матеріалъ для проникнутыхъ презрѣніемъ насмѣшекъ, сатирикамъ, которые принадлежали предшествующему поколѣнію и не имѣли желанія разучиться тому, чему выучились въ молодости[221]. Но не менѣе справедливо и то, что великое дѣло истолкованія природы было совершено англичанани того вѣка такъ, какъ оно дотолѣ никогда не было совершаемо ни въ одномъ вѣкѣ и ни одною націею. Духъ Франсиса Бэкона распространился повсюду, духъ, удивительно составленный изъ спѣлости и осторожности. Существовала сильная увѣренность, что весь міръ исполненъ тайнъ, чрезвычайно важныхъ для человѣческаго благополучія, и что Творецъ ввѣрилъ человѣку ключъ, который, будучи употребленъ надлежащимъ образомъ, послужитъ къ открытію ихъ. Въ то же самое время существовало убѣжденіе, что въ естественныхъ наукахъ невозможно достигнутъ знанія общихъ законовъ иначе, какъ тщательнымъ наблюденіемъ частныхъ фактовъ. Глубоко проникнутые этими великими истинами, послѣдователи новой философіи принялись за дѣло и прежде, чѣмъ успѣла минуть четверть столѣтія, представили огромный задатокъ того, что совершено въ послѣдствіи. Преобразованіе земледѣлія уже началось. Новыя растенія воздѣлывались.. Новыя земледѣльческія орудія употреблялись. Новыя удобренія примѣнялись къ почвѣ[222]. Ивлинъ, въ сочиненіи, торжественно одобренномъ Королевскимъ Обществомъ, указалъ своимъ соотечественникамъ лучшіе способы разведенія растеній. Темпль, въ часы досуга, произвелъ множество опытовъ въ садоводствѣ и доказалъ, что многіе нѣжные плоды, уроженцы болѣе благопріятныхъ климатовъ, могутъ, съ помощью искусства, произрастать на англійской почвѣ. Медицина, которая во Франціи все еще находилась въ отвратительномъ рабствѣ и служила Мольеру неистощимымъ предметомъ заслуженныхъ насмѣшекъ, въ Англія стала опытною и прогрессивною наукою и, вопреки Гиппократу и Галену, ежедневно дѣлала новые успѣхи. Вниманіе мыслящихъ людей въ первый разъ обратилось на важный предметъ медицинской полиціи. Великая чума 1665 года побудила ихъ тщательно обсудить недостатки архитектуры, дренажа и вентиляціи столицы. Великій пожаръ 1666 года представилъ удобный случай къ производству обширныхъ улучшеній. Всѣ эти задачи были прилежно изслѣдованы Королевскимъ Обществомъ, и совѣтамъ этого Общества надлежитъ отчасти приписать тѣ перемѣны, которыя, хотя далеко не соотвѣтствовали требованіямъ общественнаго благосостоянія, однако произвели огромную разницу между новымъ и старымъ Лондономъ и, вѣроятно, навсегда положили конецъ опустошеніямъ моровой язвы въ нашемъ отечествѣ[223]. Въ то самое время одинъ изъ основателей Общества, сэръ Вилліамъ Петти, создалъ науку политической ариѳметики, скромную, но необходимую подручницу политической философіи. Ни одно царство природы не осталось неизслѣдованнымъ. Къ этому періоду относятся химическія открытія Бойля и первоначальныя ботаническія изслѣдованія Слоона. Въ это же время Рей установилъ новую классификацію птицъ и рыбъ, а Вудвардъ впервые обратилъ свое вниманіе на ископаемыхъ и раковинъ. Призраки, населявшіе міръ во времена мрака, исчезли одинъ за другимъ передъ свѣтомъ. Астрологія и алхимія сдѣлались посмѣшищами. Вскорѣ не осталось почти ни одного графства, гдѣ бы нѣкоторые изъ судей не улыбались презрительно, когда имъ представляли какую-нибудь старуху за то, что она ѣздила верхомъ на метлахъ, или за то, что она причиняла скотскій падежъ. Но самыя достопамятныя изъ тогдашнихъ побѣдъ одержалъ англійскій геній въ тѣхъ благороднѣйшихъ и труднѣйшихъ областяхъ знанія, въ которыхъ наведеніе и математическое доказательство соединяются вмѣстѣ для открытія истины. Джонъ Воллисъ построилъ всю систему статики на новомъ основаніи. Эдмонъ Галлей изслѣдовалъ свойства атмосферы, приливъ и отливъ моря, законы магнитизма, путь кометъ и въ интересѣ науки не убоялся ни труда, ни опасности, ни удаленія изъ отечества. Между тѣмъ какъ онъ на скалѣ св. Елены чертилъ карту созвѣздій южнаго полушарія, въ Гриничѣ воздвигалась національная наша обсерваторія, и Джонъ Фламстидъ, первый королевскій астрономъ, начиналъ тотъ длинный рядъ наблюденій, о которомъ никогда ни въ одной части земнаго шара не упоминаютъ безъ уваженія и признательности. Но слава этихъ людей, какъ ни были они знамениты, меркнетъ предъ ослѣпительнымъ блескомъ одного безсмертнаго имени. Въ Исаакѣ Ньютонѣ два рода умственныхъ способностей, которые имѣютъ мало общаго между собою и рѣдко встрѣчаются вмѣстѣ въ очень высокой степени силы, но которые тѣмъ не менѣе равно необходимы въ высшихъ отрасляхъ естественныхъ наукъ, соединены были такъ, какъ они никогда ни прежде, ни потомъ не соединялись. Могли быть умы, такъ же счастливо, какъ и его умъ, организованные для занятій чистою математическою наукой; могли быть умы, такъ же счастливо организованные для занятій наукою чисто опытною: но ни въ какомъ другомъ умѣ способность доказательства и способность наведенія не существовали одновременно въ такой высочайшей степени превосходства и въ такой совершенной гармоніи. Быть можетъ, во времена скотистовъ и томистовъ[224] даже и его умъ растратился бы попустому, какъ растратились попустому многіе умы, которые были ниже одного лишь его ума. Къ счастью духъ вѣка, къ которомъ ему суждено было дѣйствовать, далъ его уму надлежащее направленіе; а его умъ, съ своей стороны, вдесятеро сильнѣе подѣйствовалъ на духъ вѣка. Въ 1685 году его слава, хотя и блестящая, только-что начиналась; но геній его былъ уже въ апогеѣ. Великое его твореніе, то твореніе, которое произвело переворотъ въ важнѣйшихъ областяхъ естествознанія, было окончено, но не было еще издано и должно было вскорѣ поступить на разсмотрѣніе Королевскаго Общества.
Не легко объяснить, почему нація, которая такъ далеко превосходила своихъ сосѣдей въ наукѣ, въ искусствѣ далеко уступала всѣмъ имъ. А между тѣмъ это фактъ. Правда, въ архитектурѣ — искусствѣ, которое на-половину наука, искусствѣ, въ которомъ отличаться можетъ только геометръ, искусствѣ, которое не имѣетъ другаго мѣрила прелести, кромѣ того, что прямо или косвенно подчинено пользѣ, искусствѣ, созданія котораго, по крайней мѣрѣ, частью своего величія бываютъ обязаны простой громадности размѣровъ, — отечество наше могло похвалиться однимъ истинно великимъ человѣкомъ, Кристоферомъ Реномъ. Пожаръ, который превратилъ Лондонъ въ развалины, доставилъ этому зодчему безпримѣрный въ новой исторіи случай проявить свои дарованія. Строгая красота аѳинскаго портика, мрачная возвышенность готической аркады были предметами, съ которыми Ренъ, подобно почти всѣмъ своимъ современникамъ, не въ состояніи былъ состязаться и которыхъ онъ, быть можетъ, не въ состояніи былъ оцѣнить; но ни одинъ человѣкъ, рожденный по сю сторону Альпъ, не подражалъ съ такимъ успѣхомъ великолѣпію подобныхъ дворцамъ церквей Италіи. Даже пышный Людовикъ не оставилъ потомству ни одного зданія, которое бы могло выдержать сравненіе съ соборомъ св. Павла. За то въ исходѣ царствованія Карла II не было ни одного англійскаго живописца или ваятеля, имя котораго было бы до сихъ поръ памятно. Это безплодіе нѣсколько загадочно, ибо живописцы и ваятели отнюдь не были презираемымъ или дурно вознаграждаемымъ классомъ. Общественное ихъ положеніе, по меньшей мѣрѣ, было такъ же высоко, какъ и теперь. Доходы ихъ, въ сравненіи съ богатствомъ націи и съ вознагражденіемъ другихъ родовъ умственнаго труда, были даже значительнѣе, чѣмъ теперь. Дѣйствительно, щедрое покровительство, которое-оказывалось художникамъ, привлекало ихъ къ нашимъ берегамъ толпами. Лели, который сохранилъ намъ роскошные локоны, сочные губы и томные глаза нѣжныхъ красавицъ, прославленныхъ Гамильтономъ, былъ вестфалецъ. Онъ умеръ въ 1680 году, проживши долгое время блестящимъ образомъ, получивши титулъ найта и скопивши изъ плодовъ своего искусства прекрасное состояніе. Его превосходное собраніе рисунковъ и картинъ, послѣ кончины его, было выставлено съ королевскаго соизволенія въ Пиршественной Палатѣ въ Вайтголлѣ и продано съ аукціона почти за невѣроятную сумму 26,000 фунтовъ, сумму, которая пропорціонально состояніямъ тогдашнихъ богачей была значительнѣе, нежели 100,000 фунтовъ пропорціонально состояніямъ богачей нашего времени[225]. Преемникъ и соотечественникъ Лели, Годфридъ Кнеллеръ, возведенный сперва въ найты, а потомъ въ баронеты, жилъ на большую ногу и хотя потерялъ много денегъ въ неудачныхъ спекуляціяхъ, однако, все-таки успѣлъ отказать своему семейству огромное состояніе. Англійская щедрость побудила переселиться сюда двухъ Вандивильдовъ, уроженцевъ Голландіи, которые написали для короля и его вельможъ нѣсколько прекраснѣйшихъ въ мірѣ морскихъ видовъ. Другой голландецъ, Симонъ Варельстъ, писалъ удивительные подсолнечники и тюльпаны по цѣнамъ, никогда дотолѣ неслыханнымъ. Верріо, неаполитанецъ, расписывалъ потолки и лѣстницы Горгонами и музами, нимфами и сатирами, Добродѣтелями и пороками, богами, вкушающими нектаръ, и лавровѣнчанными государями, ѣдущими въ тріумфѣ. Плата, которую онъ бралъ за труды свои, давала ему возможность дерзать одинъ изъ самыхъ дорогихъ столовъ въ Англіи. За работы въ одномъ только Виндзорѣ получилъ онъ 7,000 фунтовъ, сумму, достаточную тогда, чтобы вполнѣ, на всю жизнь, обезпечить джентльмена съ умѣренными желаніями, сумму, значительно превышающую же, что Драйденъ, въ теченіе сорокалѣтней литературной дѣятельности, пріобрѣлъ отъ книгопродавцевъ[226]. Главный помощникъ и преемникъ Верріо, Луи Лагеръ, явился изъ Франціи. Два самые знаменитые ваятеля того времени были тоже иностранцы. Сибберъ, котораго трогательныя эмблемы бѣшенства и меланхоліи до сихъ поръ украшаютъ Бедламъ, былъ датчанинъ. Гиббонсъ, прелестному вкусу и нѣжному рѣзцу котораго многіе изъ нашихъ дворцовъ, коллегій и церквей обязаны лучшими своими украшеніями, былъ голландецъ. Даже рисунки для монетъ дѣлались французскими медальерами. Дѣйствительно, не прежде какъ въ царствованіе Георга II могло отечество наше похвалиться великимъ живописцемъ, и Георгъ III былъ уже на престолѣ прежде, чѣмъ оно имѣло основаніе гордиться кѣмъ-либо изъ своихъ ваятелей.
Пора кончать это описаніе Англіи, которою управлялъ Карлъ II. Но одинъ въ высшей степени важный предметъ остается еще нетронутымъ. Ничего до сихъ поръ не сказано о массѣ народа, о тѣхъ, которые пахали землю, пасли скотъ, трудились за норичскими станками и отёсывали портлендскій камень для собора св. Павла. Да и не много можно сказать. Классъ самый многочисленный есть именно тотъ классъ, относительно котораго мы имѣемъ самый скудныя свѣдѣнія. Въ тѣ времена филантропы еще не считали священнымъ долгомъ, а демагоги еще не находили выгоднымъ промысломъ распространяться о бѣдственномъ состояніи работника. Исторія была слишкомъ занята дворами и лагерями, чтобы удѣлить хотя строку лачугѣ крестьянина или чердаку ремесленника. Пресса теперь часто въ одинъ день пускаетъ въ оборотъ большее количество разсужденій и разглагольствованій о положеніи рабочаго человѣка, нежели какое издано было въ продолженіе двадцати восьми лѣтъ, протекшихъ между Реставраціею и Революціею. Но по умноженію жалобъ весьма ошибочно было бы заключать, что произошло какое-нибудь умноженіе бѣдствій.
Лучшимъ критеріемъ состоянія простаго народа служитъ количество заработной платы простолюдина; а такъ какъ въ XVII столѣтіи простаго народа занимались земледѣліемъ, то особенно важно опредѣлить, какъ велика была тогда заработная плата земледѣльческаго промысла. Относительно этого предмета мы имѣемъ средство придти къ довольно точнымъ для нашей цѣли заключеніямъ.
Сэръ Вилліамъ Петти, показаніе котораго уже само по себѣ имѣетъ большой вѣсъ, говоритъ, что работникъ, получавшій въ день 4 пенса съ пищею, или 8 пенсовъ безъ пищи, отнюдь не былъ въ крайнемъ положеніи. Поэтому, 4 шиллинга въ недѣлю были по вычисленію Петти, прекрасною заработною платою земледѣльца[227].
Что вычисленіе это не было далеко отъ истины, мы имѣемъ тому обильныя доказательства. Въ началѣ 1685 года мировые судьи Варвикшира, на основаніи полномочія, предоставленнаго имъ однимъ изъ актовъ Елисаветы, утвердили въ своихъ четвертныхъ засѣданіяхъ таксу заработной платы для графства и объявили, что каждый хозяинъ, который дастъ, и каждый работникъ, который возьметъ болѣе установленной суммы, будетъ подлежать наказанію. Заработною платою обыкновеннаго земледѣльческаго работника, съ марта по сентябрь, утверждена была именно та сумма, о которой упоминаетъ Петти, то есть 4 шиллинга въ недѣлю безъ пищи. Съ сентября по мартъ заработная плата должна была составлять только 3 шиллинга 6 пенсовъ въ недѣлю[228].
Но въ тѣ времена, какъ и въ наши, заработки крестьянина въ различныхъ частяхъ королевства были весьма различны. Плата въ Варвикширѣ, вѣроятно, не превышала, а въ графствахъ близъ шотландской границы была ниже средней суммы; но были и болѣе благословенные округи. Въ томъ же 1685 году одинъ девонширскій джентльменъ, по имени Ричардъ Доннингъ, издалъ небольшое сочиненіе, въ которомъ описывалъ положеніе бѣдныхъ этого графства. Что онъ зналъ свой предметъ хорошо, въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія; ибо, спустя нѣсколько мѣсяцевъ, книжка его была напечатана вновь, и мѣстныя власти, собравшіяся для четвертныхъ засѣданій въ Эксетерѣ, поручили ее особенному вниманію всѣхъ приходскихъ должностныхъ лицъ. По его показанію, заработная плата девонширскаго крестьянина составляла, безъ пищи, около 5 шиллинговъ въ недѣлю[229]. Еще лучше было положеніе работника въ окрестностяхъ Бёри-Сентъ-Эдмондса. Мѣстныя власти Соффолька, собиравшіяся тамъ весною 1682 года для утвержденія таксы земледѣльческой платы, рѣшили, чтобы тотъ работникъ, который не пользовался хозяйскими харчами, получалъ 5 шиллинговъ въ недѣлю зимою и 6 шиллинговъ лѣтомъ[230].
Въ 1661 году мировые судьи въ Чемзфордѣ опредѣлили плату эссекскаго работника, если онъ не пользовался хозяйскими харчами, въ 6 шиллинговъ зимою и 7 шиллинговъ лѣтомъ. Это, кажется, было наивысшее въ королевствѣ вознагражденіе земледѣльческаго труда въ періодъ времени между Реставраціею и Революціею; а надо замѣтить, что въ томъ году, когда состоялось это постановленіе, жизненныя потребности были непомѣрно дороги. Пшеница была по 70 шиллинговъ четверть, что даже и теперь считалось бы почти голодною цѣною[231].
Эти факты совершенно согласуются съ другимъ фактомъ, который, кажется, заслуживаетъ вниманія. Очевидно, что въ странѣ, гдѣ никого нельзя принудить сдѣлаться солдатомъ, ряды арміи не могутъ наполняться, если правительство предлагаетъ гораздо менѣе, чѣмъ даетъ обыкновенная сельская работа. Въ настоящее время жалованье и деньги на пиво, получаемыя рядовымъ линейнаго полка, простираются до 7 шиллинговъ 7 пенсовъ въ недѣлю. Этотъ окладъ, къ которому присоединяется еще надежда на пенсію, не привлекаетъ, однако, достаточнаго числа англійской молодежи, и найдено необходимымъ пополнять недочетъ усиленною вербовкою охотниковъ изъ бѣднѣйшаго населенія Монстера и Коннота. Жалованье рядоваго пѣхотинца въ 1685 году составляло только 4 шиллинга 8 пенсовъ въ недѣлю; а между тѣмъ извѣстно, что правительство въ этомъ году успѣло безъ всякаго затрудненія набрать въ очень короткій срокъ нѣсколько тысячъ англійскихъ рекрутъ. Жалованье рядоваго пѣхотинца въ арміи Республики составляло 7 шиллинговъ въ недѣлю, то есть то же, что при Карлѣ II получалъ капралъ[232], и семи шиллинговъ въ недѣлю оказалось достаточнымъ для наполненія рядовъ такими людьми, которые стояли рѣшительно выше большинства простаго народа. И такъ, судя по всему, кажется, основательно можно заключить, что въ царствованіе Карла II обыкновенная заработная плата крестьянина не превышала 4 Шиллинговъ въ недѣлю, хотя въ нѣкоторыхъ частяхъ королевства платилось 5 шиллинговъ, 6 шиллинговъ и даже, въ лѣтніе мѣсяцы, 7 шиллинговъ. Въ настоящее время округъ, гдѣ поденщикъ заработываетъ только 7 шиллинговъ въ недѣлю, считается въ положеніи оскорбительномъ для гуманности. Средняя цифра теперь гораздо выше, и въ цвѣтущихъ графствахъ еженедѣльная плата земледѣльцевъ простирается до 12, 14 и даже 16 шиллинговъ.
Вознагражденіе за трудъ работниковъ, употребляемыхъ въ мануфактурахъ, всегда было выше вознагражденія за трудъ землепашцевъ. Въ 1680 году одинъ изъ членовъ палаты общинъ замѣтилъ, что высокая заработная плата въ нашемъ отечествѣ лишала наши ткани возможности выдерживать соперничество съ произведеніями индійскихъ ткацкихъ станковъ. Англійскій ремесленникъ, говорилъ онъ, вмѣсто того, чтобы, подобно бенгальцу, работать до изнуренія силъ за мѣдную монету, требуетъ шиллинга въ день[233]. Существуетъ и другое свидѣтельство, доказывающее, что шиллингъ въ день былъ платою, на которую англійскій мануфактурный работникъ считалъ себя тогда имѣющимъ право, хотя ему часто приходилось работать за меньшее вознагражденіе. Простой народъ того времени не имѣлъ обыкновенія собираться для публичныхъ совѣщаній, говорить публичныя рѣчи или подавать петиціи въ парламентъ. Никакая газета за него не ходатайствовала. Его любовь и ненависть, радость и кручина высказывались единственно въ грубыхъ стихахъ. Значительная часть его исторіи доступна изученію только по его пѣснямъ. Одна изъ самыхъ замѣчательныхъ народныхъ пѣсенъ, какія при Карлѣ II пѣлись на улицахъ Норича и Лидса, до сихъ поръ уцѣлѣла на старинномъ плакардѣ. Это — сильный и горькій вопль труда противъ капитала. Она описываетъ добрыя старыя времена, когда каждый ремесленникъ, занимавшійся шерстянымъ дѣломъ, жилъ не хуже фермера. Но тѣ времена прошли. Шестью пенсами въ день ограничилось теперь все, что можно было выручить каторжною работою за ткацкимъ станкомъ. Если бѣдняки жаловались, что они не могли пропитаться такою бездѣлицею, имъ отвѣчали, что они были вольны брать или не брать ее. За такое ничтожное вознагражденіе производители богатства принуждены были мучиться съ ранняго утра до поздней ночи, между тѣмъ какъ хозяинъ-суконщикъ, у котораго только и было дѣла, что ѣсть, спать да баклушничать, обогащался ихъ усиліями. Шиллингъ въ день, объявляетъ авторъ пѣсни, вотъ что получалъ бы ткачъ, если бы соблюдалась справедливость {Эта пѣсня находится въ Британскомъ музеѣ. Годъ ея изданія не означенъ, но цензорская подпись Роджера Лестренджа служитъ достаточнымъ для моей цѣли опредѣленіемъ времени. Я приведу нѣкоторые изъ стиховъ. Пѣсня заставляетъ хозяина-суконщика говорить слѣдующее:
«Въ старину мы имѣли обыкновеніе платить такъ,
Что наши работники жили, какъ фермеры;
Но времена перемѣнились, — мы это имъ докажемъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы заставимъ ихъ тяжко работать за шесть пенсовъ въ день,
Хотя они по настоящему заслуживаютъ шиллинга;
Если они заропщутъ и скажутъ, что этого слишкомъ мало,
Мы предложимъ имъ, не угодно ли совсѣмъ не работать.
Такимъ-то образомъ пріобрѣтаемъ мы всѣ наши богатства и состоянія
На счетъ множества бѣдняковъ, которые работаютъ съ утра до ночи.
И такъ, да здравствуетъ суконное производство! Дѣла идутъ отлично.
Мы не желаемъ ни трудиться, ни мучиться, ни изнурять своихъ силъ.
Нашимъ работникамъ приходится тяжко, за то намъ живется легко;
Мы уходимъ, когда хотимъ, и приходимъ, когда намъ угодно.»}. Мы можемъ поэтому заключить, что въ томъ поколѣніи, которое предшествовало Революціи, работникъ, употреблявшійся въ великомъ производствѣ англійскихъ шерстяныхъ мануфактуръ, считалъ свою заработную плату прекрасною, если получалъ 6 шиллинговъ въ недѣлю.
Замѣтимъ кстати, что обычай преждевременнаго употребленія дѣтей въ работу, обычай, который государство, законный защитникъ всякаго, кто не можетъ защищать себя самъ, въ наше время благоразумно и гуманно запретило, въ XVII столѣтіи господствовалъ въ такихъ размѣрахъ, которые, сравнительно съ размѣрами мануфактурнаго дѣла, кажутся почти невѣроятными. Въ Норичѣ, главномъ мѣстѣ суконнаго производства, малютки шести лѣтъ считались уже годными къ работѣ. Многіе писатели того времени и въ числѣ ихъ такіе, которые слыли весьма человѣколюбивыми, съ торжествомъ упоминаютъ о томъ, что въ одномъ этомъ городѣ мальчики и дѣвочки самаго нѣжнаго возраста создавали богатство, превышающее на 12,000 фунтовъ въ годъ сумму, необходимую для собственнаго ихъ пропитанія[234]. Чѣмъ тщательнѣе будемъ мы вникать въ исторію прошедшаго, тѣмъ болѣе будемъ находить причинъ не соглашаться съ тѣми, которые воображаютъ, что нашъ вѣкъ породилъ множество новыхъ общественныхъ недуговъ. Дѣло въ томъ, что недуги, почти всѣ безъ исключенія, стары. Новы только пониманіе, которое распознаетъ, да гуманность, которая облегчаетъ ихъ.
Если мы отъ суконщиковъ перейдемъ къ другимъ классамъ ремесленниковъ, изслѣдованія наши все-таки приведутъ насъ почти къ тѣмъ же самымъ заключеніямъ. Въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній коммиссары гриничскаго госпиталя вели счетъ платамъ, выданнымъ различнаго рода работникамъ, которые употреблялись при починкахъ зданія. Изъ этой драгоцѣнной росписи видно, что, въ продолженіе 120 лѣтъ, ежедневный заработокъ кирпичника возвысился отъ полукроны до 4 шиллинговъ 10 пенсовъ, каменщика отъ полукроны до 5 шиллинговъ 3 пенсовъ, плотника отъ полукроны до 5 шиллинговъ 5 пенсовъ, свинцовщика отъ 3 шиллинговъ до 5 шиллинговъ 6 пенсовъ.
Отсюда, кажется, ясно, что плата за трудъ, выраженная въ деньгахъ, была въ 1685 году не болѣе половины теперешней; изъ предметовъ же, важныхъ для рабочаго человѣка, не много было такихъ, цѣна которыхъ въ 1685 году не была бы болѣе половины теперешней ихъ цѣны. Пиво, конечно, было тогда гораздо дешевле, чѣмъ нынѣ. Мясо было тоже дешевле, но все еще было такъ дорого, что сотни тысячъ семействъ почти не знали его вкуса[235]. Въ стоимости пшеницы произошло очень мало перемѣны. Средняя цѣна квартера, въ теченіе послѣднихъ двѣнадцати лѣтъ царствованія Карла II, равнялась 50 шиллингамъ. Поэтому, такой хлѣбъ, какой теперь дается арестантамъ рабочихъ домовъ, рѣдко встрѣчался тогда даже на столѣ йомена или лавочника. Огромное большинство народа питалось почти исключительно рожью, ячменемъ и овсомъ.
Произведенія тропическихъ странъ, рудниковъ и машинъ были положительно дороже, чѣмъ теперь. Къ числу товаровъ, за которые работникъ долженъ былъ платить въ 1685 году дороже, нежели его потомство платило въ 1848, относились сахаръ, соль, уголь, свѣчи, мыло, башмаки, чулки и вообще всѣ принадлежности одежды и всѣ принадлежности постели. Кстати прибавить, что тогдашнія вещи были не только дороже, но и менѣе прочны, чѣмъ теперешнія издѣлія.
Должно вспомнить, что тѣ работники, которые могли содержать себя и свои семьи посредствомъ заработной платы, не были самыми убогими членами общества. Ниже ихъ прозябалъ обширный классъ, который не могъ существовать безъ пособія отъ прихода. Едва ли найдется болѣе важное мѣрило состоянія простаго народа, какъ отношеніе, въ которомъ классъ этотъ находится къ цѣлому обществу. Въ настоящее время, какъ видно изъ оффиціальныхъ отчетовъ, мужчины, женщины и дѣти, получающіе пособіе, составляютъ въ дурные годы 1/10, а въ хорошіе годы 1/13 жителей Англіи. По разсчету Грегори Кинга, число ихъ въ его время было болѣе ½ населенія, я этотъ разсчетъ, который мы, при всемъ нашемъ уваженіи къ авторитету Кинга, почти готовы назвать нелѣпымъ, признанъ былъ Давенантомъ весьма основательнымъ.
Мы не совсѣмъ лишены возможности составить собственную смѣту. Подать въ пользу бѣдныхъ несомнѣнно была самымъ тяжкимъ изъ налоговъ, обременявшихъ нашихъ предковъ въ тогдашнее время. По исчисленіямъ, произведеннымъ въ царствованіе Карла II, она составляла около 700,000 фунтовъ въ годъ, гораздо болѣе акцизнаго или таможеннаго сбора и не многимъ мѣнѣе половины всего дохода короны. Быстро увеличиваясь, она въ короткое время возрасла до 8 или 900,000 фунтовъ въ годъ, то есть до ⅙ теперешняго ея количества. Народонаселеніе было тогда менѣе ⅓ теперешняго. Minimum заработной платы, выраженный въ деньгахъ, равнялся ½ теперешняго; а потому, едва ли можно допустить, чтобы средняя цифра вспоможенія бѣдному могла быть болѣе ½ теперешней. Отсюда, кажется, слѣдуетъ, что доля англійскаго народа, которая получала приходское пособіе тогда, относительно долженствовала быть значительнѣе, нежели доля, которая получаетъ пособіе теперь. О такихъ вопросахъ хорошо говорить съ недовѣріемъ; но, конечно, никогда еще не было доказано, чтобы пауперизмъ въ теченіе послѣдней четверти XVII столѣтія былъ менѣе тяжкимъ бременемъ или менѣе важнымъ общественнымъ зломъ, нежели въ наше время {«Fourteenth Report of the Poor Law Commissioners», Appendix B. No. 2. Appendix C. No. 1. 1848. Изъ двухъ упомянутыхъ въ текстѣ исчисленій подати въ пользу бѣдныхъ одно было составлено Артуромъ Муромъ, а другое, нѣсколькими годами позже, Ричардомъ Доннингомъ. Исчисленіе Мура находится въ Davenant’s «Fetay on Waye and Meant», исчисленіе Доннинга — въ драгоцѣнномъ сочиненіи сэра Фредерика Идена о бѣдныхъ. Кингъ и Давенантъ обозначаютъ число бѣдныхъ и нищихъ въ 1696 году невѣроятною цифрою 1,800,000 на 5,000,000 всего населенія. Въ 1849 году, какъ оказывается изъ офиціальныхъ отчетовъ, число лицъ, получавшихъ пособіе, составляло всего 1,382,089 почти на 17,000,000 населенія. Должно также замѣтить, что въ оффиціальныхъ отчетахъ одинъ и тотъ же бѣдный очень легко можетъ быть записанъ болѣе одного раза.
Я бы совѣтовалъ читателю обратить вниманіе на памфлетъ Дефо, подъ заглавіемъ «Giving Alms по Charity» и на гриничскія таблицы, которыя находятся въ М’Culloch’s «Commercial Dictionary» подъ рубрикою Prices.}.
Въ однимъ отношеніи надлежитъ допустить, что прогрессъ цивилизаціи уменьшилъ матеріальныя удобства нѣкоторой дола бѣднѣйшаго класса. Уже было упомянуто, что до Революціи многія тысячи квадратныхъ миль, теперь огороженныя и обработанныя, представляли собою топи, дубравы и пустоши. Значительная частъ этого дикаго пространства, по закону, была общимъ достояніемъ; а многое изъ того, что не было общимъ достояніемъ по закону, имѣло такъ мало цѣнности, что собственники не препятствовали ему быть общимъ достояніемъ на дѣлѣ. Въ такой мѣстности сквоттеры и нарушители чужой собственности пользовались неслыханною теперь мѣрою терпимости. Крестьянинъ, который жилъ тамъ, могъ отъ времени до времени, безъ большихъ и даже безъ всякихъ издержекъ, добывать какую-нибудь вкусную прибавку къ своей грубой пищѣ и запасаться топливомъ на зиму. Онъ держалъ стада гусей на тѣхъ мѣстамъ; гдѣ теперь находятся фруктовые сады, роскошно убирающіеся яблоннымъ цвѣтомъ. Онъ ловилъ дикую птицу на болотахъ, которыя уже давно осушены и раздѣлены на поля, засѣваемыя хлѣбомъ и рѣпою. Онъ рѣзалъ торфъ между кустами дикаго терновника на тундрахъ, которыя теперь превращены въ луга, красующіеся клеверомъ и славящіеся масломъ и сыромъ. Успѣхи земледѣлія и приращеніе народонаселенія по необходимости лишили его этихъ преимуществъ. Но противъ этого ущерба можно привести длинный списокъ выгодъ. Изъ благъ, которыя приносятъ съ собою цивилизація и философія, огромная доля составляетъ общее достояніе всѣхъ классовъ, и лишеніе ея было бы одинаково тягостно какъ для работника, такъ и для пера. Рынокъ, до котораго поселянинъ теперь можетъ доѣхать на телегѣ въ какой-нибудь часъ времени, сто шестьдесятъ лѣтъ назадъ былъ въ разстояніи цѣлаго дня пути отъ него. Улица, которая теперь всю ночь представляетъ ремесленнику безопасный, удобный и ярко освѣщенный путь, сто шестьдесятъ лѣтъ назадъ, была, послѣ захожденія солнца, до того темною, что онъ не могъ бы увидѣть собственной руки, до кого дурно вымощенною, что онъ постоянно рисновалъ бы сложить себѣ шею, и до того дурно охраняемою, что отъ подвергался бы неминуемо* опасности быть поволоченнымъ и ограбленнымъ. Каждый каменщикъ, которому случатся упасть съ подмостковъ, жажды, уличный метельщикъ, которому случится попасть водъ колесо экипажа, можетъ теперь разсчитывать, что его раны будутъ перевязаны и члены вправлены съ такимъ искусствомъ, какого, сто шестьдесятъ лѣтъ назадъ, нельзя было бы купить за всѣ сокровища вельможи, подобнаго Ормонду, или милліонера, подобнаго Клейтону. Нѣкоторыя страшныя болѣзни искоренены научными средствами, другія изгнаны полицейскими мѣрами. Срокъ человѣческой жизни продлился во всемъ королевствѣ и преимущественно въ городахъ. 1685 годъ не считался нездоровымъ, а между тѣмъ въ 1685 году умерло болѣе 1/23 жителей столицы[236]. Нынѣ ежегодно умираетъ только 1/40 столичныхъ жителей. Разница въ здоровости между Лондономъ XIX и Лондономъ XVII столѣтія гораздо значительнѣе, чѣмъ разница между Лондономъ въ обыкновенное время и Лондономъ въ холеру.
Еще важнѣе благотворное для всѣхъ классовъ общества, и особенно для низшихъ классовъ, слѣдствіе смягчающаго цивилизаціи на національный характеръ. Основа этого характера, разумѣется, была одна и та же въ теченіе многихъ поколѣній, одна и та же въ томъ смыслѣ, въ какомъ объ основѣ характера отдѣльнаго лица можно сказать, что она у него была одна и та же, когда онъ былъ грубымъ и неразумнымъ школьникомъ и когда потомъ онъ сдѣлался просвѣщеннымъ и образованнымъ человѣкомъ. Отрадно думать, что англійскій народный духъ, достигши зрѣлости, смягчился, и что мы, съ теченіемъ вѣковъ, сдѣлались не только умнѣе, но и добрѣе прежняго. Въ исторіи или легкой литературѣ XVII столѣтія не найдется почти ни одной страницы, которая бы не заключала въ себѣ какого-нибудь доказательства того, что наши предки были менѣе гуманны, нежели ихъ потомство. Дисциплина мастерскихъ, школъ, частныхъ семействъ, не будучи дѣйствительнѣе, была безконечно суровѣе теперешней. Господа, благорожденные и благовоспитанные, имѣли обыкновеніе бить своихъ слугъ. Педагоги не знали другаго способа преподавать науку, какъ бить своихъ воспитанниковъ. Мужья приличнаго званія не стыдились бить своихъ женъ. Непримиримость враждебныхъ партій была такой, какой мы почти не можемъ себѣ представить. Виги готовы были роптать на правительство за то, что оно допустило Стаффорда умереть текъ, что онъ не видѣлъ передъ собою сожженія своимъ внутренностей. Торіи ругала и оскорбляло Росселя, когда его карета ѣхала изъ Тоуэра къ эшафоту на Линкольнзъ-Иннъ-Фильдзѣ[237]. Такъ же мало пощады оказывала чернь страдальцамъ низшаго разряда. Когда преступникъ выставлялся къ позорному столбу, отъ былъ счастливъ, если ему удавалось спасти свою жизнь отъ ливня кирпичныхъ обломковъ и булыжниковъ[238]. Когда онъ привязывался къ задку телеги, толпа тѣснилась около него, умоляя палача хорошенько постегать молодчина и заставить его завыть[239]. Джентльмены въ дни судебныхъ засѣданій устраивали parties de plaisir въ Брайдвелль[240], чтобы подсмотрѣть бичеваніе несчастныхъ женщинъ, которыя тамъ трепали коноплю[241]. Человѣкъ, истязанный до смерти за отказъ защищаться въ судѣ, женщина, сожженная за дѣланіе фальшивой монеты, возбуждали менѣе состраданія, чѣмъ нынѣ возбуждаетъ осадненная лошадь или замученный волъ. Драки, въ сравненіи съ которыми кулачный бой — изящное и гуманное зрѣлище, принадлежали къ числу любимыхъ забавъ значительной части города. Народъ стекался толпами смотрѣть, какъ гладіаторы крошили другъ друга смертоносными оружіями, и восторженно ликовалъ, когда кто-нибудь изъ бойцовъ лишался пальца, или глаза. Тюрьмы были адами на землѣ, разсадниками всякаго рода преступленій и болѣзней. Во время ассизныхъ засѣданій тощіе и желтые колодники приносили съ собою изъ тюремныхъ кануръ въ судебную залу смрадную заразительною атмосферу, которая иногда жестоко отмщала за нихъ судьямъ, адвокатамъ и присяжнымъ. Но на всѣ эти бѣдствія общество смотрѣло съ глубокимъ равнодушіемъ. Нигдѣ нельзя было найти того живаго и неусыпнаго состраданія, которое въ наше время простерло могущественное покровительство на фабричнаго ребенка, на индусскую вдову, на негритянскаго невольника, которое заглядываетъ въ кладовыя съ припасами и бочки съ водою каждаго эмигрантскаго судна, которое содрогается при каждомъ ударѣ плети по спинѣ пьянаго солдата, которое не хочетъ допустить, чтобы воръ на тюремныхъ корабляхъ[242] страдалъ отъ дурной пищи или чрезмѣрной работы, и которое неоднократно пыталось спасти жизнь даже убійцы. Правда, что состраданіе, подобно всѣмъ прочимъ чувствамъ, должно находиться подъ контролемъ разума, и что оно, за недостаткомъ такого контроля, произвело нѣсколько смѣшныхъ и нѣсколько плачевныхъ результатовъ. Но чѣмъ болѣе будемъ мы изучать лѣтописи прошедшаго, тѣмъ болѣе будемъ радоваться, что живемъ въ милосердомъ вѣкѣ, въ вѣкѣ, когда жестокость возбуждаетъ омерзѣніе и когда наказаніе, даже заслуженное, чинится противъ воли и лишь, по чувству долга. Всѣ классы, безъ сомнѣнія, много выиграли отъ этой великой нравственной перемѣны; но наиболѣе всѣхъ выигралъ классъ самый бѣдный, самый зависимый и самый беззащитный.
Общій выводъ изъ представленныхъ читателю доказательствъ, кажется, не допускаетъ сомнѣнія. Однако, вопреки доказательствамъ, многіе все еще будутъ воображать себѣ Англію Стюартовъ болѣе пріятною страною, чѣмъ Англія, въ которой мы живемъ. Съ перваго взгляда можетъ показаться страннымъ, что общество, постоянно двигаясь впередъ съ неутомимою быстротою, постоянно оглядывается назадъ съ нѣжнымъ сожалѣніемъ. Но эти двѣ наклонности, при всей ихъ кажущейся несовмѣстимости, легко могутъ быть приведены къ одному и тому же началу. Обѣ онѣ проистекаютъ изъ нашего нетерпѣнія относительно того состоянія, въ которомъ мы дѣйствительно находимся. Это нетерпѣніе, подстрекая насъ превзойти предшествовавшія поколѣнія, въ то же самое время побуждаетъ насъ преувеличивать ихъ благополучіе. Въ нѣкоторомъ смыслѣ неразумно и неблагодарно съ нашей стороны быть постоянно недовольными положеніемъ, которое постоянно улучшается. Но, по истинѣ, постоянное улучшеніе оттого именно и существуетъ, что существуетъ постоянное недовольство. Если бы мы совершенно удовлетворялись, настоящимъ, мы перестали бы вовсе заботиться о будущемъ. Но такъ какъ настоящее насъ не удовлетворяетъ, то мы естественно составляемъ себѣ черезчуръ выгодное мнѣніе о прошедшемъ.
Дѣйствительно, мы находимся подъ вліяніемъ оптическаго обмана, подобнаго тому, которому подвергается путешественникъ въ аравійскихъ пустыняхъ. Кругомъ каравана все сухо и голо; но далеко впереди и далеко назади мерещатся освѣжительныя воды. Пилигримы спѣшатъ впередъ и не находятъ ничего, кромѣ песку, тамъ, гдѣ, часъ тому назадъ, они видѣли озеро. Они обращаютъ взоры назадъ и видятъ озеро тамъ, гдѣ, часъ тому назадъ, имъ приходилось тащиться по песку. Подобна же иллюзія преслѣдуетъ націи на всѣхъ стадіяхъ долгаго перехода отъ нищеты и варварства къ высшимъ степенямъ богатства и цивилизаціи. Но если мы рѣшимся погнаться за миражемъ назадъ, то мы найдемъ, что онъ будетъ отступать передъ нами до областей баснословной древности. Теперь въ модѣ называть золотымъ вѣкомъ Англіи тѣ времена, когда нобльмены лишены были такихъ удобствъ, отсутствіе которыхъ было бы нестерпимо для нынѣшняго лакея, когда фермеры и лавочники завтракали такимъ хлѣбомъ, одинъ видъ котораго произвелъ бы бунтъ въ нынѣшнемъ рабочемъ домѣ, когда люди въ чистѣйшемъ деревенскомъ воздухѣ умирали скорѣе, нежели теперь умираютъ въ самыхъ зачумленныхъ переулкахъ нашихъ городовъ, когда люди въ переулкахъ нашихъ городовъ умирали скорѣе, нежели теперь умираютъ на берегахъ Гвіаны. И мы, въ свою очередь, будемъ обогнаны и, въ свою очередь, будемъ предметомъ зависти. Очень можетъ статься, что въ XX столѣтіи крестьянинъ Дорсетшира будетъ считать себя скудно вознаграждаемымъ 15 шиллингами въ недѣлю, что плотникъ въ Гриничѣ будетъ получать 10 шиллинговъ въ день, что рабочіе люди будутъ такъ же мало привычны обѣдать безъ мяса, какъ теперь они мало привычны ѣсть ржаной хлѣбъ, что врачебная полиція и медицинскія открытія прибавятъ еще нѣсколько лѣтъ къ средней продолжительности человѣческой жизни, что многочисленныя удобства и роскоши, которыя теперь неизвѣстны или извѣстны не многимъ, будутъ доступны всякому прилежному и бережливому работнику. Тѣмъ не менѣе можетъ статься, что и тогда будетъ въ модѣ утверждать, будто приращеніе богатства и развитіе знанія принесли пользу немногимъ на счетъ многихъ, и говорить о царствованіи королевы Викторіи, какъ о томъ времени, когда Англія была не тинно веселою Англіею, когда всѣ классы были взаимно связаны братскимъ сочувствіемъ, когда богатые не угнетали бѣдныхъ, когда бѣдные не завидовали блеску богатыхъ.
Алфавитный указатель 6-го тома.
правитьА.
правитьАббатства: секуляризація ихъ при Генрихѣ VIII, 190.
Asnorrers, 211.
Австрія: образъ ея дѣйствій при вторженіи французовъ въ Голландію, 181.
Акты: заставные (Turnpike Acte), 313; объ огороженіи полей (Inclosure Acte), 260; о пятимильномъ разстояніи (Five Mile Act), 147; о трехлѣтіи (Triennial Act), 79 и 81.
Акцизъ: доходъ отъ него въ 1685 г., 238.
Алкуинъ, 8.
Альбемарль, герцогъ. См. Монжъ. Альбигойцы, 37.
Америка: пуританскія поселенія въ ней, 75; торговля Бристоля съ сѣверо-американскими плантаціями, 279.
Амориты, 41.
Амстердамъ: ликованіе въ немъ по случаю кончины Кромвелля, 158; его величіе и важность въ XVII ст., 290.
Англиканская церковь. См. Церковь.
«Англичанинъ»: бранное слово во времена Плантагенетовъ, 14.
Англійская аристократія, ея особенный характеръ, 31—32.
Англійская архитектура, древняя, 16.
Англійская исторія, древняя: изображается ложно; причины этого, 21—23.
Англійская конституція: ея начало; 14; ея превосходство есть слѣдствіе постепеннаго развитія, 20, неопредѣленный ея характеръ, 24; необходимость великихъ измѣненій въ ней въ началѣ XVII вѣка, 36.
Англійская литература: ея начало, 15; безнравственность ея при Карлѣ II, 142 и 332; преобладаніе въ ней французскаго вкуса, 331; комедіи, 335; посвященія, 337; сатиры, 338. См. Драма.
Англійскіе короли: ихъ прерогатитива, 24; какимъ образомъ они нарушили предѣлы своей власти, 25; Тюдоры, 32; провозглашеніе ихъ главами церкви, 44; неправильности въ ихъ престолонаслѣдованіи, 59.
Англійскій народъ: его образованіе, 14; военное превосходство, 15; исконное величіе, 16.
Англійскій языкъ: его образованіе, 15; древнѣйшіе писатели, 17.
Англійскія морскія силы: начало ихъ. 13; при Карлѣ II, 245—253.
Англія: съ давнихъ поръ христіанская страна, 5; датскія вторженія, 8; норманское завоеваніе, 10; отдѣленіе ея отъ Нормандіи, 12; развитіе національнаго характера, законовъ, языка и литературы. 13; континентальныя завоеванія, 15; древнее государственное устройство, 20; законы, ограничивающіе королевскую власть, 24; мимолетныя слѣдствія междоусобныхъ войнъ, 29; выгоды островнаго положенія, 35, 232 и 240; соединеніе съ Шотландіею и Ирландіею, 52; уменьшеніе важности по восшествіи на престолъ Іакова I, 56; начало и характеръ двухъ великихъ политическихъ партій, 80—86; междоусобная война, 92—96; военное господство, 98; республика 106; Англія при Кромвеллѣ, 110; при Карлѣ II, 125—229; состояніе ея въ 1685 г., 231—357.
Анна, Принцесса (въ послѣдствіи королева), дочь Іакова II: воспитана въ протестантской вѣрѣ, 173; выдана за-мужъ за принца Георга Датскаго, 222.
Ансельмъ, архіепископъ, 19.
Antibirminghams, 211.
Арлингтонъ, Генри Беннетъ, лордъ, 175; его доходы, 257.
Армада, Непобѣдимая, 51.
Арминіянизмъ: замѣняетъ кальвинизмъ въ Англійской церкви, 65.
Арминіянская распря, 65.
Армія, постоянная: ея непопулярность въ Англіи, 126 и 145; ея постепенное развитіе и состояніе при Карлѣ II, 243—245.
Армія Республики: ея господство и характеръ, 98—100; дѣйствія противъ Карла, 101; республиканскій Духъ, 107; внутреннія несогласія, 119; паденіе, 121; и окончательное распущеніе, 126. См. Лондонъ. 295.
Арондель, графъ, 280.
Артиллерія и инженерная часть: состояніе ихъ въ эпоху кончины Карла II, 253.
Ахитофель, 176.
Ашли. См. Шафтсбери.
Б.
правитьБакстеръ, Ричардъ: сожженіе его политическихъ сочиненій въ Оксфордѣ, 223.
Барвонскій парламентъ: его созваніе и отреченіе, 109; его резолюція о должностныхъ лицахъ, 137.
Барвонъ, Проклятый, 135.
Барильонъ, французскій посолъ: его интриги съ Земскою партіею, 188.
Барро, Исаакъ, 275.
Баскервилль, Джонъ, 285.
Батавія. См. Голландія.
Батъ въ 1685 г. 288.
Бебриджъ, Вилліамъ, 275.
Беда, 8.
Bedford House, 296.
Беддо, соперникъ Отса, 195.
Безбрачіе духовенства: какъ относились къ нему реформаторы, 63.
Бекетъ: причина его популярности, 20.
Берберія: привозъ изъ нея лошадей въ Англію, 262.
Библія: цѣна ея въ XIV столѣтіи, 37.
Билль объ исключеніи, 204 и 205; неистовство фикцій по поводу его, 211; принятъ общинами, 219; отвергнутъ лордами, 213.
Birminghams, 211 и 285.
Бирмингамъ въ 1685 г., 285
Бичеваніе у задка телеги старинный способъ тѣлеснаго наказанія въ Англіи, 133.
Bloomsbury Square, 296.
Блэкъ, Робертъ, адмиралъ, 249.
Божественное право, 57—59; Оксфордскій университетъ торжественно усвояваетъ это ученіе, 223.
Бойль, Робертъ: его химическіе опыты, 343.
Бокананнъ: сожженіе его политическихъ сочиненій въ Оксфордѣ, 223.
Боккингамъ, Джорджъ Вилльерзъ, герцогъ: его характеръ, 175, интриги съ демократическою, партіею, 184; оппозиція управленію Данби, 185; огромные доходы, 256; резиденція въ Сити, 395; химическія занятія, 341.
Бокклю, герцогиня. См. Скотть.
Боклеркъ: причина его непопулярности у нормановъ, 12.
Бокстонъ въ 1686 г., 287.
Боленъ, Анна, 33.
Боннеръ, епископъ, 61 и 136.
Бонрепо: его отчетъ объ англійскихъ морскихъ силахъ, 248.
Book of Common Prayer. См. Молитвенникъ.
Борнетъ, Джильбертъ, 275.
Ботвелльскій мостъ: побѣда Монмута надъ ковенантерами, 212.
Ботлеръ, Самюэль, 331 и 334; его сатира на Королевское общество, 341.
Брайтонъ въ XVII ст., 287.
Брактонъ, 22.
Бранденбургскій домъ: его политическое ничтожество въ царствованіе Карла IІ, 163.
Браунъ, сиръ Томасъ: его ботаническій садъ въ Баричѣ, 280.
Брикспиръ, Николай: возведеніе его на папскій престолъ, 19.
Бристоль: взятіе его роялистами, 94; состояніе его въ 1685 г., 279.
Британія: при римлянахъ и саксахъ, 3—4; мракъ ея первоначальной исторіи, 4 и 5. См. Англія.
Buffs, пѣхотный полкъ; 246.
Бузирисъ, 147.
Булль, Джорджъ, епископъ, 276.
Бурбоны: возрастаніе могущества ихъ дома, 167.
Бѣлыя ребята (Whiteboys), 212.
Бэконъ, лордъ Франсисъ, 174, 338 и 342.
В.
правитьВайкгамъ, Вилліамъ, 270.
Вайтголль, дворецъ, 303. См. Дворъ.
Вайтфрайрзъ, 301.
Валлисъ: мѣдь, 262; дороги, 310.
Вальтирсъ, Люси, 205; мнимый бракъ ея съ Карломъ II, 207.
Вандевельды, 345.
Варвикширъ: заработная плата въ немъ, 347.
Вардъ, Сетъ, епископъ салисбёрійскій, 340.
Варельстъ, 345.
Вейнфлитъ, Вилліамъ, 270;
Великая Хартія, 13.
Вентвортъ, Томасъ. См. Стаффордъ.
Веррю, 345.
«Вертушка». См. Галифаксъ.
Верховная коммиссія, 73; предположеніе о возстановленіи ея, 145.
Вессексъ и Мерсія, 4.
Вестъ-Индія; торговля Бристоля съ нею, 279.
Виги: происхожденіе этого названія, 211; усилія ихъ въ пользу билля объ исключеніи 213; реакція противъ нихъ, 216; гоненіе ихъ, 218; ихъ заговоры, 219; открытіе этихъ заговоровъ и строгія мѣры правительства, 221.
Виклифъ, 17.
Вилль: кофейня его имени, 307.
Вильгельмъ І и II, принцы Ориноко-Нассаускіе, 179.
Вильгельмъ-Генрихъ, принцъ Оранскій (въ послѣдствіи Вильгельмъ III): его рожденіе, 179; геройское сопротивленіе французамъ; 180; бракъ съ принцессою Маріею, 187; популярность на материкѣ Европы и въ Англіи, 189; его артиллеріи, 263.
Вилькинсъ, Джонъ, епископъ честерскій, 340.
Витби, д-ръ Давіэдь, 276.
Витгифтъ, архіепископъ, 61.
Вичирли, Вилліамъ, 149.
Водолечебные города въ XVII ст., 286—289.
Военная повинность ленныхъ имѣній: отмѣна ея, 126.
Военная система Англіи, при Карлѣ II, 240—247.
Война междоусобная: ея скоропреходящія слѣдствія въ средніе вѣха, 29; начало ея при Карлѣ I, 92. См. Карлъ I, Кромвилль, Парламентъ.
Война съ голландцами, 157 и 178.
Войны Розъ, 17; гибельныя слѣдствія ихъ для англійской аристократіи, 82.
Воллеръ, Эдмондъ, 884.
Воллисъ, Джонъ, 843.
Вольси, кардиналѣ, 271.
Воссій, Исаакъ, 234.
Вудвардъ, Джонъ, 348.
Вустеръ, городъ, 282.
Вустеръ, маркизъ: его паровая машина, 810.
Выборы общія: 1660 г., 121; 1679 г. 194; вторые выборы 1679 г., 205; 1681 г., 214.
Высокоцерковники (Highchorchmen), 57.
Вѣдомости въ XVII ст., 323.
Венъ, д-ръ Вилліамъ, 275.
Г.
правитьHabeas Corpus Act: его значеніе, 27; утвержденъ королевскою подписью, 204.
Гайдъ, Эдуардъ: требуетъ арестованія Страффорда, 81; избранъ въ число совѣтниковъ Карла I, 87. См. Кларендонъ.
Гайдъ, Лоренсъ: его характеристика, 209. См. Рочестеръ.
Галифаксъ, городъ, 110 и 115.
Галифаксъ, Джорджъ Санклъ, виконтъ (въ послѣдствіи маркизъ): членъ управленія лорда Шафтсбёри, 200; его характеристика, 200—208; «триммеръ», 201; остается въ должности и послѣ отставки Шафтсбёри, 209; его рѣчь противъ билля объ исключеніи, 213; противится деспотическимъ мѣрамъ двора, 224; образъ его дѣйствій въ массачузетскомъ вопросѣ и раздраженіе противъ него Іакова, 225; оправданіе его политическаго поведенія, 225; его совѣты королю, 227; противодѣйствіе Рочестера и герцога Іоркскаго, 227 и 228; французскія интриги противъ него и борьба его съ Рочестеромъ, 229.
Галламширъ, 284.
Галлей Эдмондъ, 848.
Гальстедъ, Робертъ: посвдонимъ графа Питерборо, 214.
Гампденъ, Джонъ: его противодѣйствіе взиманію корабельной подати, 74; доводы противъ короля, 85; обвиненіе, 88; военныя заслуги, 94; смерть, 95. См. Лондонъ, 295.
Гамъ, дворецъ Лодердаля, 257.
Гарравейская кофейня, 807.
Гаррингтонъ, Джемсъ, 330.
Гаррисонъ, Вилліамъ: его описаніе англійскихъ гостинницъ, 820.
Гаррисонъ, Джонъ, генералъ парламентской арміи, 118.
Гастингская битва и ея слѣдствія, 10.
Gavelkind, 25.
Hawcubitуs, 800.
Гаэльскій языкъ, 4.
Гвардія Карла II, 243—245.
Гвиннъ, Элеонора, 172.
Hectors, 800.
Гель, сэръ Матью, 841.
Гемингъ, Эдуардъ, 301.
Генеральныя штаты Голландіи: страхъ, внушенный имъ Кромвелломъ, 158; мирный трактатъ съ ними, 159. См. Голландія.
Генрихъ I. См. Боклеркъ.
Генрихъ IV. См. Войны Розъ.
Генрихъ VIII. слѣдствія народнаго сопротивленія его деспотическимъ требованіямъ 83; его церковная система, 49—45.
Генріетта Марія, королева: народное нерасположеніе въ ней, 87.
Генріетта Орлеанская: посредница между Карломъ II и Людовикомъ XIV, 165; ея смерть, 178.
Германія: раннее обращеніе ей князей въ христіанство, 4; дѣйствіе, оказанное на ея народы католицизмомъ и протестантизмомъ, 39.
Гиббонсъ. Гринлингъ, 346.
Гильдфордъ, Франсисъ Нортъ, графъ, лордъ-хранитель большой печати: его характеристика, 226; его научныя занятія, 841.
Гламорганъ, лордъ, агентъ Карла I въ Ирландіи, 108.
Глостеръ, городъ: осада его, 94; его населеніе въ 1685 г., 282.
Гоббсъ, Томасъ, 149.
Говардъ Эффингемскій, лордъ, 249.
Гогартъ: его «Утро», 296.
Годольфинъ, Сидни Годольфинъ, графъ, его характеристика, 210; возведенъ въ перы и названомъ первымъ коммиссаромъ казначейства, 229.
Годфри, сэръ Эдмондсбёри: загадочное его умерщвленіе, 196.
Гоквудъ, сэръ Джонъ, 17.
Golden Square, 297.
Голландія: война съ нею въ 1667 г., 167; народное негодованіе въ Англіи по случаю вступленія голландскаго флота въ Темзу, 158; мирный трактатъ, 159; ея благоденствіе и могущество въ XVII столѣтіи, 165; тройственный союзъ ея съ Англтею и Швеціею, 166; коалиція противъ нея Англіи и Франція, 176; образъ ея правленія, 178; отпоръ, данный ею французамъ, 180; заключеніе мира съ Англіею, 184; помощь, оказанная ей британкими войсками подъ начальствомъ Оссери, 187; Нимвегенскій миръ, 189.
Голлисъ Дензилъ: его мнѣнія о дѣйствіяхъ Карла 1, 85; обвиненіе его, 88.
Голль, Джозефъ, епископъ, 62.
Города въ XVII столѣтіи: ихъ развитіе, 278—269. См. Батъ, Бирмингамъ, Бокстонъ, Брайтонъ, Бристоль, Ливерпуль, Лидсъ, Манчестеръ, Норичъ, Тонбриджъ, Велльзъ, Чельтингамъ, Шеффильдъ. См. также Народонаселеніе.
Гостинницы, англійскія въ XVII столѣтіи, 319—821.
Гоу, Джонъ, 149
Грайндалъ, архіепископъ, 41.
Гранть, капитанъ Джонъ. См. Нетти.
Грей, леди Іоанна: сравненіе ея положенія съ положеніемъ Монмута, 208.
Греческая ученость: состояніе ея въ Англіи въ 1685 году. 880.
Гриничская обсерваторія, 343.
Groat, старинная монета, 286.
Гукеръ, Ричардъ, 64.
Гукеръ, епископъ, 41.
Д.
правитьДавенантъ, Чарльзъ: его статистическія цифры земледѣльческихъ произведеній, 260; минеральныхъ произведеній, 262; доходовъ духовенства, 269.
Данби, Томасъ Осборнъ, графъ: это характеристика и внутренняя политика, 185; внѣшняя политика, 185; посредничество между Карломъ II и Людовикомъ XIV, 186; опала, 191; обвиненіе, 194 и 196; финансовая добросовѣстность, 239; служебные доходы, 257.
Данджирфильдъ, соперникъ Отса, 212.
Датчики; ихъ борьба съ саксами, 8.
Дворъ: перемѣны, произведенныя Революціею 1688 года въ отношеніяхъ между нимъ и высшими классами, 802; состояніе его при Карлѣ II, 803—305.
Де-Виттъ, Іоаннъ, великій пенсіонарій Голландіи, 158 и 166; умерщвленіе его, 180.
Девонширъ: заработная плата, въ немъ, 847.
Декларація онъ индульгенцій. См. Индульгенціи.
Дерби, городъ, 282.
Дерби, Генти, графъ, 17.
Дербиширскія дороги, 811.
Де-Рюйтеръ, 158 и 180.
Дисборо, 118.
Десятины, вольныя (Great tithes), 190; въ XVII столѣтіи, 269.
Дефо, Даніэль, 858.
Дженкинъ, Вилліамъ, 827.
Джентльмены XVII столѣтія, сельскіе, 264—269.
Джинъ, 275.
Jermyn Street, 296.
Джеффрисъ, сэръ Джорджъ (въ послѣдствіи лордъ): нагоняй, данный имъ бристольскмнъ властямъ, 260.
Джонсонъ, Бенъ, 67 и 171.
Джонсонъ, Майкэль, книгопродавець, 285.
Джюэль, епископъ, 4L
Дигби, графъ: поддерживаетъ билль о трехлѣтіи, 81.
Дипломатія, англійская: въ эпоху кончины Карла II, 256.
Диссентеры: гоненіе ихъ, 146. См. Индепенденты, Пресвитеріане, Пуритане.
Догдаль: его свидѣтельство противъ Оксффорда, 214; и Колледжа, 218.
Докрей, Вилліамъ, 322.
Доннингъ, Ричардъ: его сочиненіе о положеніи бѣдныхъ въ Девонширѣ, 347.
Донъ-Жуанъ Австрійскій, 249.
Дороги: состояніе ихъ въ Англіи при Карлѣ II, 310—314.
Дортрехтскій синодъ, 62 и 65.
Дорфи, Томасъ, 334.
Доходъ, государственный въ 1685 г., 237—240.
Драйденъ, Джонъ: его насмѣшки надъ милиціей, 242; похвала архіепископу Тиллотсону, 276; первенство въ кофейнѣ Билля, 307; «Басни» и плата, полученная имъ за авторское право, 336; «Авессаломъ и Ахитофель», 338; «Annus Mirabilis», 340.
Драма и сцена при Карлѣ II, 335—337.
Дуврскій трактатъ, 172.
Духовенство: его состояніе при Карлѣ II, 269—278. См. Церковь.
Дюваль, Клодъ, знаменитый разбойникъ, 319.
Дю-Гескленъ, 16.
Дюнкирхенъ: взятъ Кромвеллемъ, 313; проданъ Карломъ II Людовику XIV, 137.
Е.
правитьЕвреи: пользовались при Кромвеллѣ вѣротерпимостью, 113.
Европейская политика: состояніе ея въ царствованіе Карла II, 163. См. Франція, Испанія, Голландія.
Елисавета, королева: какимъ образомъ опредѣлялась ея супрематія, 46; затрудненія при восшествіи ея на престолъ, 48; отсутствіе систематической оппозиціи ея правленію, 49; уваженіе нонконформистовъ къ ея памяти и вопросъ о монополіяхъ, 51; состояніе Англіи послѣ ея смерти, 52.
Епископы: допущеніе ихъ снова въ верхнюю палату, 145.
Ж.
правитьжелѣзные заводы, 263.
Женское воспитаніе: низкій его уровень въ XVII ст., 328.
З.
правитьЗаймы, правительственные: ихъ древность, 239.
Западная Имперія, 5.
Заработная плата въ XVII столѣтіи: земледѣльческихъ работниковъ, 347; мануфактурныхъ работниковъ, 349; разнаго рода ремесленниковъ, 351.
Звѣздная палата, 73; упраздненіе ея, 80; предположеніе о возстановленіи ея, 145.
Земледѣліе: состояніе его въ 1685 г. 158—262; реформы, 342.
Земледѣльческое бѣдствіе въ царствованіе Карла II, 156.
Земская партія: ея происхожденіе, и составъ, 167, борьба съ Кабалы", 181; затруднительное положеніе, 187; сношенія съ французскимъ посольствомъ, 188.
«Зеркало Правосудія» (Mirror of Justice), 22.
Золотуха: народное англійское повѣрье о способности королей исцѣлять отъ нея прикосновеніемъ къ больному, 208.
И.
правитьИвлинъ, Джонъ, 342. См. Наука. Индепенденты: ихъ возвышеніе и характеръ, 95; положеніе ихъ въ эпоху Реставраціи, 130. См. Пуритане.
Индульгенція: ненависть къ ней ковенантеровъ, 152; обнародованіе ея при Карлѣ II, 179; ея непопулярность, 181; отмѣна ея, 183.
Ирландія: покореніе ея норманнами, 11; противоположные результаты католицизма и протестантизма, 39; соединеніе ея съ Англіею, 52; продолжительная борьба ея съ иноплеменниками, 52; кельтійское ея населеніе, 53; обращеніе съ нимъ англичанъ, 54; привязанность его къ католицизму, 55; пренебреженіе къ Ирландіи англійскихъ завоевателей, 55; признаніе ею Карла II королемъ и порабощеніе ея Кромвеллемъ, 106; ея состояніе при Карлѣ II, 154; распри между англійскимъ и кельтійскимъ племенами и жалобы католическаго населенія, 154; количество доходовъ лорда-намѣстника, 257.
Ирландское возстаніе, 86.
Искусства, изящныя: состояніе ихъ въ XVIII столѣтіи, 344—346.
Ислингтонъ, 291.
Испанія: дѣлается абсолютною монархіею, 33; ея отношеніе къ Англіи при Елисаветѣ, 50; упадокъ ея могущества, 163; примиреніе ея съ Голландіею, 181; привозъ лошадей изъ нея въ Англію, 261.
Испанская Армада, 51.
Испытатели (Triers), 130.
Италія: слѣдствія папскаго владычества надъ нею, 39.
Ичардъ, Джонъ: его сочиненіе о положеніи духовенства, 272 и 274.
Й.
правитьЙомены при Карлѣ II: ихъ пуританскія и пресвитеріанскія тенденціи; поддерживаютъ исключителей и берутъ сторону виговъ, 278.
I.
правитьІаковъ I: его рвеніе объ Англійской церкви,55;соединеніе трехъ королевствъ при немъ, 55; вліяніе его восшествія на престолъ на величе Англіи, 56; миролюбивыя его тенденціи, 57; его «искусство царствовать», 60; его смерть, 68.
Іаковъ, герцогъ Іоркскій, (въ послѣдствіи Іаковъ II): его характеристика, 141; сомнительный его протестантизмъ, 155; участвуетъ въ тайномъ союзѣ съ Людовикомъ XIV, 168; дѣлается изувѣрнымъ католикомъ, 169; слагаетъ съ себя должность лорда генералъ-адмирала, 181; вступаетъ въ бракъ съ Маріею Моденскою, 191; удаляется въ Брюссель, 196; усилія виговъ устранить его отъ престола, 196, 204, 205 и 213; его возвращеніе изъ Брюсселя и отъѣздъ въ Шотландію, 208; характеръ его управленія тамъ, 223; его возвращеніе въ Англію и противузаконное вступленіе снова въ управленіе морскими дѣлами, 224; вражда противъ Галифакса, 224 и 225; содѣйствіе замысламъ Рочестера и противодѣйствіе созванію парламента, 227; предоставленіе ему почтовыхъ доходовъ, 239, 321 и 323.
Іезуиты: показанія Отся касательно ихъ, 192.
Іоаннъ, король: его пороки и безумства и вліяніе ихъ на прогрессъ англійской націи, 13.
Іоркская, Анна Гайдъ, герцогиня (жена Іакова II); ея смерть, 173.
Іоркская факція, 17.
Іоркскій совѣтъ: его тираннія, 89; упраздненіе его, 73.
Іоркъ, городъ, 282.
К.
правитьКабаль: происхожденіе ея и характеристика ея членовъ, 174—176; ея поступокъ съ государственными кредиторами, 177 и 239; ея противуконституціонныя дѣйствія, 178; нападки на ея политику, 181; ея распущеніе, 184.
Кабинетъ, англійскій: его происхожденіе и характеръ 174.
Кавалеры: первое ихъ появленіе, 82; составъ ихъ партіи, 83; ихъ доводы, 84; первоначальные ихъ успѣхи въ междоусобной войнѣ, 93; положеніе ихъ во время протектората, 113; соединяются съ пресвитеріанами, 117; возобновленіе ихъ распрей съ круглоголовыми, 127; ихъ притязанія на королевскую милость, 122; привязанность ихъ къ Англійской церкви, 132 и 144; неистовства ихъ въ парламентѣ, 145; народное отвращеніе къ ихъ распутству, 155; ихъ недовольство, 190. См. Роялисты, Торіи.
Казначейство: прекращеніе платежей его и гибельныя слѣдствія этой мѣры, 178 и 239; важное значеніе должности перваго лорда казначейства въ XVII столѣтіи, 210.
Кальвинизмъ: усвоенъ Англійскою церковью, 64; уступаетъ мѣсто арминіянизму, 65.
Кальвинисты: мнѣніе ихъ о правѣ сопротивленія, 47.
Каменный уголь: слѣдствія его открытія, 237; прежнее и теперешнее его потребленіе, 264. См. Рудники.
Канада, Нижняя: католицизмъ парализуетъ ея развитіе, 39.
Каналы, 310.
Капеланы, домашніе, 271—273.
Капель, Артуръ. См. Эссексъ.
Капиталъ: его приращеніе вопреки народнымъ бѣдсти: ямъ, 231.
Карвелль. См. Портсмутъ, герцогиня.
Кареты, общественныя, въ XVII столѣтіи, 314.
Карлъ I: восшествіе его на престолъ и характеристика, 68; причина его злополучій, 68; распущеніе перваго и втораго парламентовъ и созваніе третьяго, 69; нарушеніе «Прошенія о Правѣ» и распущеніе третьяго парламента, 70; мѣры относительно Шотландіи, 75; созваніе и распущеніе четвертаго парламента, 78; попытка обойтись безъ палаты общинъ и созваніе Долгаго парламента, 79; посѣщеніе Шотландіи, 80; подозрѣніе въ подстрекательствѣ ирландцевъ къ возстанію, 86; обвиненіе пяти членовъ, 88; отъѣздъ изъ Лондона, 89; перевѣсъ надъ палатами въ началѣ междоусобной войны, 93; бѣгство въ Шотландію и плѣнъ, 97; мѣры военной партіи противъ него, 101; его двоедушіе, 103;, процессъ и казнь и послѣдовавшая затѣмъ реакція, 104. См. Лондонъ, 295.
Карлъ II: Шотландія и Ирландія признаютъ его королемъ, 106; его возстановленіе и торжественное вступленіе въ Англію, 122; характеристика его, 138—141, безпутство его царствованія, 148—154; непопулярность его правленія, 155—157; онъ вступаетъ въ бракъ съ Катериною Португальскою и продаетъ Дюнкирхенъ Французамъ, 157; объявляетъ войну голландцамъ, 157; заключаетъ Тройственный союзъ, 166; неблагородно мститъ сэру Джону Ковентри, 168; переговаривается съ Людовикомъ XIV и заключаетъ Дуврскій трактатъ, 168—172; обманомъ добываетъ деньги у парламента и помимо парламента 177 и 178; мѣшаетъ внѣшней политикѣ Данби, 186; совѣщается съ сэромъ Вилліамомъ Темплемъ, 197; противится биллю объ исключеніи, 213 и 216; его политическія мѣры, 217; нарушаетъ законы, 222—224; состояніе партій въ эпоху его кончины, 229; его дворъ, 803; его привѣтливость, 304; его лабораторія въ Вайтголлѣ, 341.
Карстерзъ: свидѣтель въ дѣлѣ о папистскомъ заговорѣ, 95.
Катерина Португальская, 157.
Католики: мнѣніе ихъ о правѣ подданныхъ сопротивляться своимъ государямъ, 47; ихъ злоба противъ королевы Елисаветы, 50; принадлежность ихъ къ роялистамъ, 84; гоненія и страданія, испытанныя ими по поводу мнимаго папистскаго заговора, 195. Католицизмъ и протестантизмъ: сравнительное вліяніе того и другаго, 39.
Квакеры: преслѣдованіе ихъ пуританами, 136.
Кельты въ Шотландіи и Ирландіи, 53.
Кембриджскій университетъ: знаменитые его богословы, 275; упадокъ греческой учености въ немъ при Карлѣ II, 330.
Кентерберійскій, архіепископъ: его доходы въ XVII столѣтіи, 256.
Керуайль, Луиза де. См. Портсмутъ, герцогиня.
Кингъ, Грегори: его статистическія данныя о народонаселеніи Англіи, 234; о земледѣльческихъ произведеніяхъ, 260; о доходахъ духовенства, 269; о простомъ народѣ и его пищѣ, 351; о бѣдныхъ и нищихъ, 352 и 353.
Кингъ, Огостинъ, разбойникъ, 318.
Кларендонъ, Эдуардъ Гайдъ, графъ, 125; его характеристика, 140—142; паденіе, 160—162; огромные доходы, 257; домъ въ Вестминстерѣ, 297.
Classical synods, 130.
Клейтонъ, сэръ Робертъ, 293.
Клиффордъ, сэръ Томасъ, членъ Кабали, 174; возведеніе его въ перы, 181; его удаленіе отъ дѣлъ, 184.
Клубъ Телячьей Головы (Calf’s Head Club), 201.
Кнеллеръ, Годфридъ, 345.
Книги въ 1685 году: рѣдкость ихъ въ провинціи, 327.
Книгопечатаніе: вліяніе его изобрѣтенія на реформацію, 38; рѣдкость печатныхъ станковъ въ царствованіе Карла II, 326.
Книжныя лавки въ Лондонѣ при Карлѣ II, 328.
Книппердоллингъ, 37.
Ковенантеры, шотландскіе: ихъ возмущеніе, непоколебимость и страданія, 153; умерщвленіе ими примаса и пораженіе ихъ Монмутомъ, 212.
Ковенантъ: сожженіе его, 145; приверженность къ нему жителей Нижней Шотландіи, 153. См. Лига и ковенантъ.
Covent Garden, 298.
Ковентри, сэръ Вилліамъ, 182 и 201.
Ковентри, сэръ Джонъ: неблагородный поступокъ съ нимъ Карла II, 168.
Кодвортъ, Ральфъ, 275.
Козьма, великій герцогъ, 258; его путешествія, 272 и 292; похвальный его отзывъ объ англійскихъ гостинницахъ, 320.
Coldstream Guards. 244.
Колледжъ, Стивнъ: его процессъ и казнь, 218.
Колльеръ, Джерими, 273, 275 и 336.
Кольманъ, Эдуардъ, 192.
Кольпепперъ: порицаетъ дурное управленіе Карла I, 81; избранъ въ число совѣтниковъ короля, 87.
Коминъ, Филиппъ де: его отзывъ объ англійской конституціи, 38.
Конвентъ: выборы членовъ въ парламентъ этого имени, 121; первое (го собраніе, 122; распущеніе, 144.
Конвокаціи: подчиненность ихъ королевской власти, 47.
Конскія скачки: распространеніе ихъ популярности, 262.
Корабельная подать, 74; противодѣйствіе Гамидена, 74; насильственное ея взиманіе, 78.
«Коренной планъ» (Thorough), 71 и 75. См. Страффордъ.
Корнваллійское герцогство. См. Доходъ.
Королевское общество: основаніе его, 340. См. Наука.
Корона: ея отношеніе къ церкви, 44; ея доходы, 237.
Коули, Эбрагамъ, 334 и 340.
Кофейни при Карлѣ II, 305—307 и 324.
Кранмеръ, Томасъ, архіепископъ: его характеристика, 42; мнѣнія его о королевской супрематіи, 45.
Крессетъ, Джонъ: его памфлетъ противъ общественныхъ каретъ, 316.
Крестовые походы: ихъ благотворныя слѣдствія, 6.
Кромвелліанцы въ Ирландіи, 154. Кромвеллъ, Оливеръ: его отзывъ о полкѣ Гамидена, 93; возвышеніе его партіи, 95; побѣды его при Марстонъ-Мурѣ, 96; при Незби, 96; характеръ его арміи, 98—100; подавляетъ возмущеніе въ Валлисѣ и Шотландіи, 101; степень его участія въ казни Карла I, 102—104; опирается исключительно на войско, 105; порабощаетъ Ирландію, 105; и Шотландію, 103; разгоняетъ охвостье, 107; его виды на корону, 108; его протекторатъ и палата общинъ, 110; верхняя палата, 110; его энергія, 112; внутренняя и внѣшняя его политика, 112 и 113; его популярность у континентальныхъ протестантовъ, 113; поруганіе его останковъ, 127; его система церковнаго правленія, 130; потворство театральнымъ представленіямъ, 135; народъ воздаетъ позднюю честь его памяти; ликованія въ Амстердамѣ по случаю его смерти, 158.
Кромвеллъ, Ричардъ: его характеристика 114;созваніе парламента, 115; непопулярность его въ арміи, 116; его паденіе, 116.
Крофтсъ, Джемсъ. См. Монмутъ.
Круглоголовые: первое ихъ появленіе, 82; составъ ихъ партіи, 84; доводы ихъ, 86; прекращеніе ихъ распри съ кавалерами, 125; возобновленіе ея послѣ Реставраціи, 127; одобряютъ Тройственный союзъ, 167; преобладаютъ въ парламентѣ 1669 года, 196.
Крѣпостное состояніе: уничтоженіе его, 18; содѣйствіе Римской церкви въ его отмѣнѣ, 20.
Куперъ, 61.
Л.
правитьЛагеръ, Луи, Французскій живописецъ, 346.
Ламбертъ, Джонъ: стремится сдѣлаться преемникомъ Кромвелля, 116 и 118; оставленъ своими войсками и взятъ въ плѣнъ, 119; убѣгаетъ изъ тюремнаго заключенія и снова дѣлается плѣнникомъ, 122.
Ламветскія статьи, 64.
Ланкастерская и іоркская факціи,18.
Ланкаширъ: пресвитеріанизмъ въ немъ, 130; приращеніе его народонаселенія, 237.
Латинская ученость въ Англіи при Карлѣ II, 330.
Латинскій языкъ: слабое господство его въ Британіи, 3.
Левеллеры, 111.
Лели, сэръ Питеръ, 345.
Лестренджъ, Роджеръ, 326.
Либертины, 67.
Ливерпуль, въ XVII ст., 286.
Лига и ковенантъ, 97.
Лидсъ: парламентская привилегія, дарованная ему Кромвеллемъ, но и 284; отмѣна этой привилегіи, 115; состояніе его въ XVII столѣтіи, 283.
Lincoln’s Inn Fields, 296 и 298. Литургія, англійская: попытка Карла I и Лода навязать ее шотландцамъ, 75; возстановленіе ея въ Англіи Карломъ II, 145.
Лодердаль, 174; его характеристика, 176; удаленіе его изъ государственнаго совѣта, 184; служебные его доходы, 257.
Подъ, архіепископъ: его характеристика, 72; его литург’я для Шотландіи, 77; его заключеніе въ Тоуэръ, 80.
Лолларды, 37.
«Лондонская Газета», 324.
Лондонъ: чума, 159; пожаръ, 159; искъ короны противъ лондонской корпораціи, 218; отнятіе хартіи, 222 и 293; потребленіе каменнаго угля, 264; лондонское духовенство, 275; Лондонъ при Карлѣ II, 289—309; число жителей, суда и таможенныя пошлины, 290; перемѣна въ характерѣ и пространствѣ предмѣстій; новые мосты и старинный мостъ, 290.
Сити: — его архитектура въ 1685 году, 291; опустошенія, причиненныя большимъ пожаромъ; перемѣны въ характерѣ Сити и въ привычкахъ его жителей, 292: великолѣпіе его зданій въ прежнее время, 292; патріотизмъ старинныхъ горожанъ; блескъ городскихъ пиршествъ, 293; политическое, умственное, денежное и военное могущество Сити, 294; милиція и услуги, оказанныя ею въ критическія эпохи; дворцы Боккингама и Шафтсбёри, 295.
Модный Лондонъ: — Блумсбёри-Скверъ, дворецъ Монмута на Сого-Скверѣ, Соутгамптонъ-Гаусъ, 295; Монтетъю-Гаусъ (въ послѣдствіи Британскій музей), Сентъ-Джемсъ-Фильдзъ, Кларендоновскій дворецъ, 296; Водопроводная улица, Чумное поле, Ковентъ-Гарденъ, Линкольнзъ-Иннъ-Фильдзъ, 297; Сентъ-Джемсъ-Скверъ, 298.
Лондонскія улицы: — отсутствіе мостовыхъ и водостоковъ, 299; лавочныя вывѣски; опасности въ ночную пору, 300; полиція и освѣщеніе, 300—301; медицинскополицейскія улучшенія, 342 и 453. Лордъ-казначей: его окладъ при Карлѣ II, 256.
Лордъ-меръ Лондона; его пышная обстановка, 294.
Лорды. См. Палата лордовъ.
Лошади въ царствованіе Карла II, 261.
Людовикъ XIV: его доходы и военное могущество, 163; характеристика его, 164; вліяніе Тройственнаго союза на его замыслы, 167; отношенія его къ Карлу II, 168; его виды на счетъ Англіи, 170; честолюбивые его замыслы, 171; его политика относительно Англіи и союзъ съ Карломъ И, 172; вторгается въ Голландію, 178; голландцы отражаютъ его, 181; подстрекаетъ Земскую партію противъ Карла, 188; интригуетъ противъ Данби, 191; поддерживаетъ раздоръ между англійскими фикціями, 212 и 228.
Лютеръ, 63, 66 и 66.
М.
правитьМагдалининская коллегія Кембриджскаго университета: ея манускрипты, 253. См. Пеписовская Бивліоткка.
Magna Charta, 13.
Макинтошъ, сэръ Джемсъ: его коллекція періодическихъ писемъ и другихъ документовъ, 326.
Мануфактуры. См. Фабрики.
Манчестеръ: получаетъ при Кромвеллѣ право имѣть своего представителя въ парламентѣ, 110; отмѣна этой привилегіи, 115; состояніе его въ XVII столѣтіи, 283.
Марилебонъ, 291.
Марія, королева: дѣйствіе, произведенное на народъ жестокостями ея царствованія, 190.
Марія, принцесса (въ послѣдствіи королева): воспитана въ протестантизмѣ, 173; ея бракъ съ Вильгельмомъ Оранскимъ, 187; образчикъ ея англійскаго языка, 329.
Марльворо городъ, 240.
Марстонъ-Муръ: побѣда Кромвелля надъ роялистами, 96.
Martinmas, 261.
Массачузетская хартія: пренія тайнаго совѣта при Карлѣ II по поводу ея отнятія, 225.
Маттисъ и Книппердоллингъ, 37.
Маунтджой, лордъ, покоритель Ирландіи, 52.
Медвѣжья травля: анекдоты о ней, 133.
Медицина: ея преуспѣяніе въ Англіи въ XVII столѣтіи. 342.
Междоусобная война: ея скоропреходящее дѣйствіе въ средніе вѣка, 29; начало ея при Карлѣ I, 92. См. Карлъ I, Кромвелль, Парламентъ.
Месса: происхожденіе этого слова, 48.
Michaelmas, 261.
Миддльсексъ: пресвитеріанизмъ въ немъ, 130.
Midsummer day. 261.
Милезіяне, 55.
Милиція: организована въ помощь Монку, 121; ея устройство и численность, 241; ея враги,241; ея популярность, 242.
Мильтонъ, Джонъ: безуспѣшно возстаетъ противъ цензуры, 205; его политическія сочиненія сожжены въ Оксфордѣ, 223.
Мингзъ, сэръ Кристоферъ, 352. Минеральныя произведенія Англіи при Карлѣ II. См. Рудники.
Министры: ограниченный характеръ ихъ отвѣтственности въ XVII столѣтіи, 225; служебные ихъ доходы, 256; ихъ лихоимство, 257.
Mittimus, 265.
Mob: первое появленіе этого слова, 211.
Моггльтонъ, Подовикъ, 135. Mohawks, 300.
Молитвенникъ, Общій (Book of Common prayer), 54.
Монархіи среднихъ вѣковъ, ограниченныя: ихъ характеръ, 28; повсемѣстное превращеніе ихъ въ абсолютныя державы, 33; англійская монархія — исключеніе изъ общаго правила, 33.
Монастырскія учрежденія среднихъ вѣковъ: значеніе ихъ, какъ литературныхъ, ученыхъ и художественныхъ корпорацій 7; слѣдствія ихъ уничтоженія, 270.
Монкъ, Джорджъ (въ послѣдствіи герцогъ Альбемарль): его характеристика 119: вступаетъ въ Англію, 120; объявляетъ себя за свободный парламентъ, 120; его морская служба, 249; огромные его доходы, 256.
Монмутъ, Джемсъ Крофтсъ, герцогъ: его рожденіе, 205; появленіе при дворѣ, бракъ съ Анною Скоттъ, наслѣдницею герцоговъ Бокклю, титулы, популярность и военные подвиги, 206; толки о законности его рожденія и басня о черной шкатулкѣ, 207; поддержка его протестантскою партіею, 207; онъ разбиваетъ ковенантеровъ у Ботвелльскаго моста, 212; его участіе въ вигскихъ заговорахъ, 221; добровольное изгнаніе, 221; поведеніе Карла въ отношеніи къ нему, 229; его дворецъ на Сого-Скверѣ, 295.
Монополіи: вопросъ о нихъ, 51. Montague House, 296.
Монтетъю, Ральфъ: участіе его въ интригахъ Людовика XIV противъ Данби, 191.
Морицъ Нассаускій, 179.
Морскія силы: состояніе ихъ при Карлѣ II, 247—253.
Мортонъ, судья: настаиваетъ на казни Клода Дюваля, 319.
Моръ, Генри, 275.
Muns, 300.
Мѣдь. См. Рудники.
Мюльгревъ, Джонъ Шеффильдъ, графъ, 250.
Н.
править«Наблюдатель» (The Observator), 326.
Нарворо, сэръ Джонъ, 252.
Народонаселеніе Англіи въ XVII столѣтіи, 233; преувеличенныя цифры; ошибки сэра Вилліама Петти и Исаака Воссія; изчисленія Грегори Книга 1696 года, 234; донесенія, представленныя Вильгельму III; смѣта м-ра Финлезона, 234; приращеніе народонаселенія на сѣверѣ значительнѣе, нежели на югѣ, 235; относительная населенность Іорка, Ланкашира, Норфолька, Соффолька и Нортгамптоншира, 237.
Народъ, простой: его состояніе въ XVII столѣтіи, 411; заработная плата земледѣльческихъ классовъ, 347—349; заработная плата мануфактурныхъ работниковъ, 349; дѣтскій трудъ на фабрикахъ, 350; заработная плата различныхъ классовъ ремесленниковъ, 351; число бѣдныхъ, 351; благотворныя для простаго народа слѣдствія прогресса цивилизаціи 352; заблужденіе, побуждающее людей преувеличивать благополучіе предшествовавшихъ поколѣній, 356.
Насильственные наборы и похищеніе людей въ Бристолѣ, 279.
Наслѣдственное право: мнимая незыблемость его не подтверждается ни Священнымъ Писаніемъ, ни англійскою исторіею, 58.
Наслѣдственное преемничество: примѣры отступленія отъ него, 59.
Наука: состояніе ея въ Англіи въ 1685 году, 338—344.
Невисонъ, Вилліамъ, Іоркширскій разбойникъ, 318.
Незби: битва при немъ, 96.
Newsletters. См. Періодическія письма.
Nickers, 300.
Нидерланды. См. Голландія.
Низкоцерковники (Lowchurchmen), 57.
Ниль, Даніэль: его отзывъ о королевѣ Елисаветѣ, 50.
Нимвегенскій трактатъ, 189.
Ножевое производство, 284.
Noneffective charge, 254.
Нонконформисты: изгнаны изъ бенефицій, 145; гоненіе ихъ, 146; возобновленіе карательныхъ законовъ противъ нихъ, 218. См. Индепенденты, Пуритане и пр.
Норичъ при Карлѣ II, 280.
Нормандія: отдѣленіе отъ нея Англіи, 12.
Норманны: ихъ характеристика, 9; слѣдствія завоеванія ими Англіи; ихъ обращеніе съ саксами, 10; подвиги ихъ въ Европѣ и Азіи, 11; вражда между ними и саксами, примиреніе и сліяніе обоихъ племенъ, 13—15.
Нортумберландъ: дикое его состояніе при Карлѣ 11, 235.
Нортъ, сэръ Додли, 293.
Нортъ, Роджеръ: мнѣніе его о характерѣ его брата, 226.
Нортъ, Франсисъ. См. Гильдфогдъ. Норфольки, герцоги: ихъ дворецъ въ Норичѣ, 280.
Ноттингамъ, городъ, 282.
Нравы и обычаи при Карлѣ II, 148.
Ньюкастль, герцогъ, 262.
Ньюкастль, городъ, 290.
Ньютонъ, сэръ Исаакъ, 343.
О.
правитьОбвиненіе пяти членовъ. 88.
Облаченія церковныя, 41 и 44.
Общественныя кареты въ 1685 году, 314.
Общество: состояніе его въ эпоху кончины Карла II, 231—357. См. Англія, Вѣдомости, Города, Дворъ, Джентльмены, Драма, Духовенство, Земледѣліе, Искусство, Йомены, Кофейни, Лондонъ, Народонаселеніе, Народъ, Наука, Почтовое вѣдомство, путешествованіе, Рента, Цивилизація.
Общины. См. Палата общинъ.
Огильви, Джонъ, 258.
Округъ (Pale) въ Ирландіи, 52.
Оксфордскій университетъ: его преданность коронѣ, 215; его дѣйствія въ день казни лорда Росселя, 223; знаменитые его богословы, 275; низкій уровень греческой учености въ немъ при Карлѣ II, 330.
Оксфордъ: собраніе въ немъ парламента 1681 года, 215.
Old Bailey, 325.
Олово. См. Рудники.
Ольдричъ, Генри, 275.
Ольстерское возмущеніе, 86. Оранско-Нассаускій домъ, 179. Ормондъ, Джемсъ Ботлеръ, герцогъ, І48; его огромные доходы, 256.
Осборнъ, сэръ Томасъ. См. Данби. Оссори, Томасъ, графъ. 187.
Отвей, Томасъ, 336.
Отповѣдь (Response), 132.
Отсъ, Титъ: его характеристика, 192; народное волненіе, причиненное его показаніями о папистскомъ заговорѣ, 192; судебныя убійства, которыхъ онъ былъ виновникомъ, 195 и 214.
Охвостье. Смm. Парламентъ, Долгій.
П.
правитьПалата лордовъ: отказывается содѣйствовать замысламъ Карла I, 79; первое исключеніе изъ нея католиковъ. 194.
Палата общинъ: первыя ея засѣданія, 14; ея составъ, 32; начало борьбы съ короною 69; ремонстрація, представленная Карлу 1, 87; обвиненіе пяти членовъ 88: рвеніе о королевской власти и епископствѣ при Карлѣ II, 145; оппозиція Карлу II, 159; ассигнованіе ему 800,000 ф. ст, 177; строгія мѣры по поводу мнимаго папистскаго заговора, 194. См. Парламентъ. Пальмеръ, Барбара, герцогиня Кливландъ, 172.
Папистскій заговоръ, 192.
Паркгорстъ, епископъ, 41.
Паркинсонъ, Робертъ: его статья о населеніи Манчестера, 283.
Парламентъ: начало его борьбы съ Карломъ I, 69—70 и 78.
— Долгій: его собраніе, 79; первое появленіе двухъ великихъ англійскихъ партій, 80; образъ его дѣйствій при обвиненіи пяти членовъ, 89; характеръ его войскъ и генераловъ, 93 и 96; его побѣды имѣры, принятыя имъ послѣ пораженія Карла, 97; подчиняется военному господству, 98; разогнанъ Кромвеллемъ, 107; возстановленъ по смерти Оливера и вторично разогнанъ, 116—117; окончательно распущенъ, 121.
— 1660 года. См. Конвентъ.
— 1661 года: его рвеніе о королевской власти и епископствѣ, 145; его мѣры, 145; оппозиція Карлу II, 159; обманутъ Кабалью и отсроченъ, 177; вторично созванъ, 181; распущенъ, 194.
— 1679 года: его собраніе и неистовство противъ папистовъ, 196; постепенно захватываетъ королевскія прерогативы, 198; его отсрочка, 204; распущеніе 205.
— 1679—80 года: его собраніе, 213, и распущеніе, 214.
— 1681 года: созванъ въ Оксфордѣ и распущенъ, 215.
— шотландскій. См. Шотландія.
Партіи, политическія: первое появленіе двухъ великихъ англійскихъ партій, 80; ихъ характеръ, 82; ихъ коалиціи, 84; состояніе ихъ въ эпоху кончины Карла II, 229. См. Виги. Парламентъ, Пуритане. Торіи.
Патрикъ, Симсонъ, 275. Патронатъ, церковный, 24. Пауперизмъ: уменьшеніе его, 352.
Пелагій, 100.
Пеписовская библіотека: пѣсни въ ней, 238; планы Лондона, 292.
Пеписъ, Самюэль: его отчетъ о морскихъ силахъ Англіи, 248 и 255; описаніе Бристоля, 279; путевыя приключенія, 310.
Первородство; что явствуетъ относительно его изъ Библіи, 58.
Періодическія письма, (Newsletters), 325 и 327.
Petitioners, 211.
Петти, сэръ Вилліамъ, 234: его «Политическая Ариѳметика», 280. одинъ изъ основателей Королевскаго общества, 343; его показаніе о заработной платѣ земледѣльческихъ работниковъ, 347.
Печать: освобождена Карломъ II отъ цензуры, 205; рѣдкость печатныхъ станковъ въ XVII столѣтіи, 326.
Пиво: потребленіе его въ XVII столѣтіи, 266.
Пимъ, Джонъ: его мнѣніе о дѣйствіяхъ Карла I, 85; обвиненіе его, 88; его смерть, 95. См. Лондонъ, 295.
Пирсонъ, Джонъ: епископъ честерскій, 275.
Плантагенеты: величіе ихъ, 11; неуспѣхъ ихъ попытокъ соединить французскую и англійскую короны, 15; общественныя неравенства при первыхъ государяхъ этого дома, 20.
Подати: незаконное взиманіе ихъ Карломъ I, 69; отказъ народа платить ихъ, 119; предоставленіе ихъ Карлу II, 144. См. Доходъ.
Подымная подать, 238.
Пожаръ Лондона, 159, 221 и 342.
Пококъ, Эдуардъ, 275.
Политики: ихъ распутство въ царствованіе Карла II, 150.
Полиція Лондона въ 1685 году, 300.
Понетъ, епископъ, англійскій реформаторъ, 41.
Портсмутъ, Луиза де-Керуайлль, герцогиня: ея вліяніе на Карла II, 172, 213 и 228.
Порубежники, шотландскіе: ихъ привычки и наклонности, 235.
Постановленіе о самоотреченіи, 96.
Почтовое вѣдомство: предоставленіе его доходовъ Іакову, герцогу Іоркскому, 239; его состояніе въ 1685 году, 321; учрежденіе городской почты Вилліамомъ Докреемъ и противодѣйствіе этому нововведенію, 322; доходы почтоваго вѣдомства, 323.
Пошлины, таможенныя. См. Доходъ.
Прайдъ, полковникъ, 133.
Прерогатива древнихъ англійскихъ королей, 24; ограниченія ея, 24; теперешняя легкость обузданія неправильнаго ея употребленія, 27; злоупотребленія Карла I, 69 и слѣд.; трудность конституціоннаго рѣшенія вопроса о предѣлахъ королевской прерогативы, 182.
Пресвитеріане: ихъ богослуженіе, 43; благосклонность ихъ къ Ричарду Кромвеллю, 114; соединяются съ кавалерами, 117; почему они были названы вигами, 211.
Престонъ, Ричардъ Грагамъ, виконтъ: письмо его изъ Парижа къ лорду Галифаксу, 229.
Придо, д-ръ Гомфри, 275.
Присяжные при Карлѣ II: ихъ готовность вѣрить лживымъ показаніямъ Отся, 196; политическое ихъ пристрастіе, 222; ихъ дѣйствія въ округахъ къ сѣверу отъ Трента, 236.
Прокопій: басни, которыя онъ разсказывалъ о Британіи, 4.
Протестантизмъ и католицизмъ: сравнительное вліяніе того и другаго, 39.
Протестанты: ихъ противодѣйствіе Кранмеру, 48; нерасположеніе къ Іакову II, 142; ошибка въ отношеніи къ притязаніямъ Монмута на корону, 208.
Прошеніе о Правѣ (Petition of Right): утверждено, 65; нарушено, 70.
Пуритане: недовольны реформаціею, 48; дѣлаются республиканцами, ихъ могущество, 49; уваженіе ихъ къ королевѣ Елисаветѣ, 50; непріязнь къ Англиканской церкви, 61 и 65; крайняя привязанность къ Ветхому Завѣту и характеристика ихъ, 66; переселяются въ Америку, 75; возбуждаютъ противъ себя общую ненависть и презрѣніе, 132 и 137; ихъ строгость, 133; лицемѣры между ними, 137; гоненіе ихъ, 146; народное сочувствіе къ ихъ страданіямъ, 155; преобладаніе ихъ принциповъ въ палатѣ общинъ, 159; ихъ антипатія къ изящной литературѣ, 333.
Пуританство: сравненіе его съ Англійскою церковью, 43; постепенное его усиленіе, 48; республиканскій его духъ, 49; раздоръ его съ прелатствомъ, 67.
Путешествія ко святымъ мѣстамъ, 6; изъ Англіи въ Римъ, 8.
Путешествованіе: трудность его въ XVII столѣтіи, 309—321.
Пытка: никогда не была законною въ Англіи, 27; послѣдній случай ея употребленія, 78; въ Шотландіи, 223.
Пять портовъ (Cinque ports), 14.
Р.
правитьРадклифъ, д-ръ Джонъ, 307.
Разбойники въ царствованіе Карла II, 317—319.
Разрѣшительная власть, 26; вопросъ о предѣлахъ ея, 182.
Райгаусскій заговоръ, 221.
Рале, сэръ Вальтеръ. 249.
Расколъ, тайный, при Карлѣ I, 72.
Революція 1688 года: ея слѣдствія, 91.
Рей, Джонъ, 343.
Религіозныя распри въ эпоху Реставраціи, 129.
Ремонстрація, 87.
Рента, поземельная: пониженіе ея при Карлѣ II, 156; приращеніе послѣ его смерти, 264.
Ренъ, сэръ Кристоферъ, 291 и 344.
Республика. См. Кромвелль. Реставрація, 122.
Реформаторы, англійскіе, 41; ихъ склонность къ кальвинизму, 61.
Реформація: ея слѣдствія, 36. См. Церковь, Католики.
Ридли, епископъ, 41.
Римляне въ Британіи, 3.
Римско-католическая церковь: благотворное ея дѣйствіе въ средніе вѣка, 19; участіе ея духовенства въ уничтоженіи рабства, 20; дѣлается препятствіемъ прогрессу, 38; пребладаніе ея у тѣхъ націй, языки которыхъ происходятъ отъ латинскаго, 55; ненависть къ ней при Карлѣ II, 190.
Розы, Алая и Бѣлая: войны ихъ, 17; гибельная слѣдствія этихъ войнъ для англійской аристократіи, 32.
Россель, лордъ Вилліамъ: его связь съ Земскою партіею и переговоры съ Людовикомъ XIV, 188; назначеніе его членомъ Совѣта тридцати, 199; его участіе въ вигскихъ заговорахъ, 221; осужденіе и казнь, 222.
Россія: ея политическое ничтожество въ царствованіе Карла II, 163.
Рочестеръ, Лоренсъ Гайдъ, графъ: его характеристика, 209; противится биллю объ исключеніи, 213; возведенъ въ перы; его торизмъ и оппозиція Галифаксу, 227; обвиненъ Галифаксомъ въ злоупотребленіяхъ; уволенъ отъ должности перваго коммиссара казначейства и. назначенъ лордомъ-президентомъ, 229.
Роялистская армія: ея превосходство, 93; первоначальные успѣхи, 93; послѣдующія пораженія, 94 и 96.
Роялисты: первоначальная ихъ оппозиція Карлу I, 81; краткое изложеніе ихъ политическихъ воззрѣній, 84; привязанность ихъ къ Англійской церкви, 138; ихъ популярность, 138; недовольство поведеніемъ Карла II, 156; ненависть къ Кларендону, 160, отвращеніе къ постоянной арміи, 242. См. Торіи.
Рудники и минеральныя произведенія Англіи при Карлѣ II: старинная важность корнваллійскихъ оловянныхъ рудниковъ и количество ежегодной добычи олова около 1685 года; мѣдные рудники въ 1685 году; негодность соли, которая добывалась въ прежнее время въ Англіи, 262; англійскіе желѣзные заводы въ 1685 году; важность англійскихъ каменноугольныхъ копей; 264; прежнее и теперешнее потребленіе каменнаго угля, 264.
Рупрехтъ, принцъ, 93 и 95; его сухопутная и морская служба, 249; научныя занятія, 341.
C.
правитьSaint James s Square, 296 и 298.
Саксы въ Британіи: ихъ язычество, 4; обращеніе въ христіанство, 5; успѣхи въ цивилизаціи, 7; борьба съ датчанами, 8; норманская тираннія, 10; сліяніе съ норманнами, 13.
Свифтъ, Джонатанъ, 273.
Scourers, 300.
Сельденъ, Джонъ, 129.
Сентъ-Джонъ, Оливеръ: его сравненіе Страффорда съ лисицею, 259.
Сепаратисты, 145. См. Диссиденты.
Сибберъ, скульпторъ, 346.
Сидни, Альджернонъ: получаетъ деньги отъ Франціи, 189: осужденіе его въ измѣнѣ и казнь, 222.
«Синіе», конногвардейскій полкъ, 244.
Скотисты, 344.
Скоттъ, Анна (Бокклю): ея бракъ съ герцогомъ Джемсомъ Монмутомъ, 206.
Слоонъ, 343.
Смитъ, сэръ Томасъ, 20.
Смоллетъ, Тобіасъ, 252.
Соборъ св. Павла: перестройка его, 292.
Собственность: превратности, которымъ она подвергалась послѣ пораженія Карла I, 97; послѣ Реставраціи, 148.
Совѣтъ тридцати: учрежденъ Карломъ II, 198; уничтоженъ, 208.
Соединенныя провинціи. См. Голландія.
Soho Square, 296.
Соль. См. Рудники.
СондвіуіАндъ, Робертъ Спенсеръ, графъ, 200; характеристика его, 203 и 204; его отступничество и поддержка имъ билля объ исключеніи, 213: интриги его, 228.
Сопротивленіе: обыкновенная узда тиранніи въ средніе вѣка, 28.
Соутгамптонъ, Томасъ Раіотсли, графъ, 148 и 162.
Southampton House, 296.
Соутернъ, Томасъ, драматическій писатель при Карлф II, 336.
Соутъ, Робертъ, 275.
Соффолькъ: заработная плата въ немъ, 347.
Спензеръ Эдмондъ, 53 и 170.
Спенсеръ, Робертъ. См. Сондерландъ.
Спратъ, Томасъ, епископъ рочестерскій, 275 и 340.
Squater: значеніе этого слова, 354. Стамфордъ, графъ, парламентскій генералъ, 94.
Статейные лорды (Lords of Articles). 76.
Стаффордъ, Вилліамъ Говардъ, виконтъ: его казнь, 214.
Стиллингфлить, Эдуардъ, 275.
Страттонъ: битва при немъ, 94.
Страффордъ, Томасъ Вентвортъ, графъ: его характеристика и политика, 71, 73 и 75; «Коренной» его планъ, 71; его казнь, 80.
Стронгбоу, Ричардъ, первый завоеватель Ирландіи, 52.
Стюарты: разногласіе прецедентовъ касательно ихъ управленія, 22; поведеніе тѣхъ, которые возстановили домъ Стюартовъ, порицается несправедливо, 124.
Судьи: ихъ раболѣпіе передъ Стюартами, 73; поощряютъ народныя предубѣжденія, 196; ихъ подслужливость въ политическихъ процессахъ, 222; опасности, сопряженныя съ ихъ званіемъ въ округахъ къ сѣверу отъ Трента, 236.
Супрематическая присяга: сдѣлана обязательною для всѣхъ должностныхъ лицъ, 145; усиленіе ея строгости, 194.
Супрематія, королевская, 44; при Генрихѣ VIII, 45; при Елисаветѣ, 46.
Т.
правитьТайный Совѣтъ: планъ его преобразованія, составленный Темплемъ, 198; недостатки этого плана, 199.
Таможенныя пошлины: доходъ отъ нихъ въ 1685 году, 238; въ Ливерпулѣ, 286; въ Лондонѣ, 290.
Тангеръ: неудовольствіе, возбужденное дороговизною его содержанія; неблагопріятный его климатъ, 157; возвращеніе его гарнизона въ Англію, 243; высокое мнѣніе англичанъ о тангерскихъ лошадяхъ, 262.
Tantivies, 211.
Templars, 307.
Темпль, сэръ Виллімъ: ведетъ переговоры о Тройственномъ союзѣ, 166; вторичное назначеніе его посломъ въ Гагу, 184; отозванъ для занятія мѣста въ совѣтѣ Карла II, 197; правительственный его планъ, 197, его удаленіе отъ дѣлъ, 209.
Тенисонъ, д-ръ (въ послѣдствіи архіепископъ), 275.
Test Act: утвержденъ, 183; нарушенъ Карломъ II, 224.
Тиллотсонъ, архіепископъ, 275 и 276.
Тиранія: какимъ образомъ она была обуздываема въ средніе вѣка и непримѣнимость той же узды въ новыя времена, 28.
Titvrf. Pus, 300.
Томисты, 344.
Тонбриджъ-Вельзъ въ 1685 году, 287.
Торбервилль: его свидѣтельство противъ Стаффорда, 214; противъ Колледжа, 218.
Торсби, Рильфъ, 310.
Торіи: ирландское происхожденіе этого названія, 211; возрастаніе торійской партіи, 215; торійская реакція, 216; торжество торіевъ надъ вигами, 222; усвоеніе ими ученія о божественомъ правѣ, 223.
Тоуэръ-Гамлетсъ, 291.
Trimmer, 201.
Тройственный союзъ (Triple Alliance): вліяніе его на политику Людовика XIV, 166; популярность его въ Англіи, 167.
Турецкая кмпанія, 303.
Тюдоры: ихъ правленіе, 32: вліяніе ихъ на церковныя дѣла, 40.
Тюрень: англійскіе пуритане въ его арміи, 99.
У.
правитьУвеселенія, публичныя: запрещены пуританами, 183.
Улицы Лондона, 299. См. Лондонъ.
Университеты, 14.
Ф.
правитьФабрики: заработная плата фабричныхъ, 349; пѣсни о фабрикантахъ, 350; дѣтскій трудъ на фабрикахъ, 350.
Фаларисъ, 147.
Фаркваръ: его «Вербовщикъ», 282.
Фаулеръ, д-ръ, Эдуардъ, 275.
Ферфаксъ, лордъ Томасъ, 96.
Филактеріи, 66.
Фильмеръ: его система, 57; его ученія усвоены Оксфордскимъ университетомъ, 223.
Финлезонъ: его мнѣніе о населеніи Англіи въ концѣ XVII столѣтія, 235.
Финизъ, Натаніель, 94.
Финсбери, 291.
Финчъ, лордъ хранитель печати: предлагаетъ взиманіе корабельной подати, 74; его опала и бѣгство, 80.
Фирминъ, Томасъ, 350.
Фламстидъ, Джонъ, королевскій астрономъ, 343.
Фландрія: привозъ изъ нея лошадей въ Англію, 262.
Флета, 22.
Флитвудъ, Чарльзъ, 116.
Флотъ: его упадокъ при Карлѣ и, 157. См. Морскія силы.
Фокландъ, Люцій Кари, виконтъ: обвиняетъ лорда-хранителя печати, 82; его политическія воззрѣнія, 85; дѣлается совѣтникомъ Карла I, 87.
Фоксъ, Джорджъ, основатель секты квакеровъ, 135.
Франція: завоеваніе ея было бы гибельно для Англіи, 12; нѣкоторое время считалась англійскою провинціею, 15; прекращеніе борьбы Англіи съ нею, 17; слабость ея парламентовъ въ средніе вѣка, 35; ограниченное значеніе въ ней папскаго авторитета, 40; ея состояніе при Людовикѣ XIV и преобладаніе въ европейской политикѣ, 169; характеръ ея народа и правительства, 163; возобновленіе непріязни къ ней Англіи, 164; война съ Испаніею, 165; слабое знакомство французовъ XVII столѣтія съ общественнымъ настроеніемъ и литературою Англіи, 170; могущество ея при Людовикѣ XIV, 228; превосходство ея морскихъ силъ надъ англійскими, 247; вліяніе ея нравовъ и литературы на англійское общество, 330.
Франшъ-Конте: удержанъ фракціею, 189.
Х.
правитьХартіи, муниципальныя: отняты Карломъ II, 218 и 222.
Хлопчатобумажная мануфактура, 283.
Ц.
правитьЦвингли, 66.
Цензура печати. См. Печать.
Церковь, Англійская: ея происхожденіе, догматы и особенный характеръ, 42; отношеніе къ коронѣ, 44; подчиненность королевской власти, 47; постепенное отчужденіе отъ пуританъ, 61; возникновеніе высокоцерковной партіи, 63; ея положеніе въ эпоху Реставраціи, рвеніе о наслѣдственной монархіи, привязанность къ Стюартамъ и пропаганда ученія о несопротивленіи, 147; ея отношенія къ двору; гоненія, воздвигнутыя ею противъ пуританъ и нерадѣніе ея о нравственности общества, 149; дѣйствіе, произведенное Реформаціею и успѣхами просвѣщенія на свѣтское положеніе и вліяніе ея сановниковъ, 270. См. Духовенство.
Цивилизація: ея успѣхи въ Англіи замедлены датскими вторженіями, 8; преуспѣяніе ея въ XIV столѣтіи, 16; благотворныя слѣдствія ея успѣховъ для простаго народа, 353; ея вліяніе на національный характеръ, 354—356.
Ч.
правитьЧандосъ, Джонъ, 16 и 17.
Chaldron, мѣра каменнаго угля, 264.
Чельси въ 1685 году, 298; его госпиталь, 254.
Чельтенгамъ въ XVII столѣтіи, 286.
Черная шкатулка: исторія ея, 207. Черный принцъ. См. Эдуардъ.
Чеширъ: открытіе въ немъ каменной соли, 263.
Чосеръ, Джоффри, 17, 284 и 320.
Чума 1665 года, 159, 247 и 342.
Ш.
правитьШабашъ, еврейскій: усвоенъ пуританами, 66.
Шадвелль, Томасъ, драматическій писатель при Карлѣ II, 336.
«Sham»: первое появленіе этого слова, 211.
Шатъ, Джонъ, деканъ норичскій, 275.
Шафтсбери, Антони Ашли Куперъ, графъ: его характеристика, 176; подаетъ голосъ противъ Деклараціи объ индульгенціи, 183; становится во главѣ городской оппозиціи, 181; противодѣйствуетъ управленію Данби, 186; пользуется лживыми показаніями Отса, 196; назначенъ президентомъ Совѣта тридцати, 199; противодѣйствуетъ четыремъ довѣреннымъ совѣтникамъ короны, 204; отказывается отъ своего мѣста 209; его политическая близорукость, 215; обвиненіе его въ измѣнѣ и неуспѣхъ этого обвиненія, 218; его участіе въ заговорахъ противъ короля, бѣгство въ Голландію и смерть, 221. См. Лондонъ, 295.
Швеція: ея союзъ съ Англіей" и Голландіею. 166.
Шекспиръ, Вилліамъ: незнакомство Французовъ съ его сочиненіями въ XVII столѣтіи, 170.
Шерлокъ, д-ръ Вилліамъ, 275. Шерстяная мануфактура, 283. Шеффильдъ въ 1685 году, 284. Шибболетъ, 334.
Шовль, сэръ Клоудсли, 252.
Шотландія: соединеніе ея съ Англіей) при Іаковѣ I, 52; характеръ народа, 53; слѣдствія ея соединенія съ Англіей" и религія шотландцевъ, 54; сопротивленіе, оказанное шотландцами литургіи и шотландскіе парламенты, 75; война Карла I съ Шотландіею, 77; неуспѣхъ епископства въ Шотландіи, 80; Шотландія признаетъ Карла II королемъ, 106; порабощеніе ея Кромвеллемъ, 106; вступленіе ея арміи въ Англію, 118; состояніе ея при Карлѣ II, 152; подъ управленіемъ герцога Іоркскаго, 208 и 223. См. Ковенантеры.
Шрусбери въ 1685 году, 282.
Штатгальтеры Голландіи, 179.
Э.
правитьЭдуардъ, Черный Принцъ, 17.
Эксетеръ, 282.
Эліотъ, сэръ Джонъ: его заточеніе и смерть, 70.
Энфильдскій лѣсъ, 258.
Эрастіанское ученіе, 129.
Эригена, Іоаннъ, 8.
Эссексъ, Артуръ Капель, графъ: назначеніе его членомъ совѣта Карла II, 200; его удаленіе отъ должности и переходъ въ оппозицію, 209; его самоубійство, 221.
Эссексъ, Робертъ Деверу, графъ, генералъ парламентской арміи: его неспособность, 93 и 95; его отставка, 95.
Эссексъ, графство: заработная плата въ немъ, 347.
Этереджъ, сэръ Джорджъ, 149 направленіе его сочиненій, 149 См. Драма.
Ю и Я.
правитьЮстонъ, 257.
Языки: связь между ними и рели гіями различныхъ націй, 55.
- ↑ Въ этой и въ слѣдующей главѣ я весьма рѣдко находилъ нужнымъ цитировать источники; ибо въ этихъ главахъ я не входилъ въ подробности событій и не пользовался малоизвѣстными матеріалами. Факты, упоминаемые мною, большею частью таковы, что всякій, кто сколько-нибудь знакомъ съ англійской исторіей, или уже знакомь и съ ними, или, по крайней мѣрѣ, знаетъ, гдѣ о нихъ справиться. Въ слѣдующихъ главахъ я буду тщательно указывать источники моихъ свѣдѣній.
- ↑ Curfew laws and forest laws. На основаніи первыхъ, жители Англіи должны были послѣ вечерняго колокольнаго звона гасить огонь, а послѣдними запрещалось англичанамъ собираться на вооруженныя сходки въ лѣсахъ.
- ↑ Генрихъ I былъ женатъ на Матильдѣ, дочери шотландскаго короля Малькольма. Англійское духовенство, которому онъ оказывалъ расположеніе, прозвало его Боклеркомъ (Beauclerc), т. е. ученымъ, за его любовь къ литературѣ. Норманны называли его Годрикомъ, а жену его Годивою.
- ↑ Пятью Портами (Cinque Ports) со времени Вильгельма Завоевателя, называются лежащіе насупротивъ Франціи, въ Кентѣ и Соссексѣ, морскія пристани: Дувръ, Сандвичъ, Ромни, Гайтъ и Гастингсъ. Онѣ, преимущественно предъ всѣми прочими приморскими городами, обязаны были охранять государство отъ непріятельскихъ вторженій и потому пользовались особенными привилегіями, которыя большею частью остались за ними и донынѣ.
- ↑ Кораблемъ (the nave, la nef) называется средняя часть соборнаго готическаго храма.
- ↑ Архіепископъ Ленгтонъ, ум. 1225 г.
- ↑ Henry Bracton и Fleta, — древнѣйшіе юридическіе писателя Англіи. — Mirror of Justice — старинный парламентскій журналъ.
- ↑ Great Council (magnum consilium) — средневѣковое названіе парламента.
- ↑ Gavelkind. Такъ называется до сихъ поръ существующій въ Кентѣ древній англійскій обычай, въ силу котораго земля послѣ отца дѣлится поровну между его сыновьями, а послѣ брата, умершаго бездѣтнымъ, — между братьями.
- ↑ Это прекрасно представлено м-ромъ Галламомъ въ первой главѣ его «Constitutional History.»
- ↑ Вождя мюнстерскихъ анабаптистовъ первой половины XV вѣка.
- ↑ Амориты — отрасль хананейскаго племени, обитавшая на обоихъ берегахъ Іордана и покоренная евреями при Моисеѣ.
- ↑ См. весьма любопытную бумагу, писанную, по мнѣнію Страйпа, рукою Гардинера. «Ecclesiastical Memorials», Book I, chap. XVII.
- ↑ Это собственныя слова Кранмера. См. Приложеніе къ Burnet «History of the Reformation». Part I. Book III. № 21. Question 9.
- ↑ Пуританскій историкъ Ниль, осудивъ жестокость ея обращенія съ сектою, къ которой онъ принадлежалъ, заключаетъ такимъ образомъ: «Впрочемъ, не смотря на всѣ эти погрѣшности, королева Елисавета заслуживаетъ названія мудрой и искусной государыня за то, что избавила свое королевство отъ затрудненій, въ которыхъ оно находилось при ея восшествіи на престолъ, за то, что охранила протестантскую реформацію отъ грозныхъ посягательствъ папы, императора и короля испанскаго извнѣ, королевы шотландской и своихъ католическихъ подданныхъ внутри государства…. Она была славою того вѣка, когда жила, и будетъ удивленіемъ потомства.» — «History of the Puritans», Part. I, chap. VIII.
- ↑ The Book of Common Prayer. Такъ называется составленный въ 1548 г. комитетомъ изъ знаменитѣйшихъ епископовъ и богослововъ, подъ предсѣдательствомъ Кранмкра, и одобренный парламентомъ служебникъ Англиканской церкви. Съ теченіемъ времени онъ подвергался различнымъ измѣненіямъ; но въ 1662 г. получилъ окончательный видъ и съ тѣхъ поръ до настоящаго времени служитъ нормою англиканскаго богослуженія.
- ↑ Преданіе говоритъ, что за 1300 лѣтъ до P. X. Ирландія была завоевана двумя сыновьями испанскаго короля Милезія, потомки котораго называются поэтому милезіянами.
- ↑ High-churchmen and Low-churchmen (Высокоцерковники и низкоцерковники) — поборники аристократическаго и демократическаго началъ въ Англійской церкви, соотвѣтствующіе торіямъ и вигамъ въ политикѣ.
- ↑ Edmond Bonner (ум. 1569) — епископъ, жестокій преслѣдователь протестантовъ въ царствованіе Маріи.
- ↑ Canon 55, of 1603.
- ↑ Джозефъ Голъ, въ то время деканъ вустерскій, а потомъ епископъ норичскій, былъ однимъ изъ уполномоченныхъ. Въ своей автобіографіи онъ говоритъ: „Мое недостоинство было назначено въ число членовъ этого почтеннаго, важнаго и преподобнаго собранія“. Высокоцерковникамъ это смиреніе покажется не совсѣмъ умѣстнымъ.
- ↑ Peckard’s „Life of Ferrar“. — The Arminian Nunnery, or a Brif Description of lhe late erected monaslical Place called lhe Arminian Nunnery, at Little Giddinq in Huntingdonshire, 1641.
- ↑ Lambeth Articles. Названіе этого акта происходитъ отъ мѣстечка Ламбетъ на южномъ берегу Темзы, входящаго нынѣ въ составъ Лондона и составляющаго мѣстопребываніе архіепископа кентерберійскаго.
- ↑ Такъ называются у евреевъ полоски пергамента, исписанныя текстами Св. Писанія и носимыя на лбу, почти промежду глазъ, или на лѣвой рукѣ, противъ сердца. Онѣ имѣютъ цѣлью напоминать носящему ихъ, что законъ долженъ быть исполняемъ и головою, и сердцемъ.
- ↑ „Soit droit fait comme il est désiré“ — „Да будетъ по желанію“.
- ↑ Переписка Вентворта, мнѣ кажется, совершенно подтверждаетъ то, что сказано мною въ текстѣ. Выписывать всѣ мѣста, которыя привели меня къ такому заключенію, было бы невозможно, да и не легко сдѣлать выборъ лучше сдѣланнаго уже м-ромъ Галламомъ. Позволю себѣ, однако, обратить особенное вниманіе читателя на весьма искусную записку, составленную Beнтвортомъ о пфальцскихъ дѣлахъ. Она помѣчена 31 марта 1637 г.
- ↑ Это собственныя слова Вентворта. См. его письмо къ Лоду отъ 16 дек. 1634.
- ↑ См. его донесеніе Карлу за 1689 годъ.
- ↑ Lords of Articles принадлежали къ числу древнихъ учрежденій шотландскаго парламента. Они назначались слѣдующимъ образомъ: свѣтскіе лорды избирали 8 епископовъ; епископы, въ свою очередь, избирали 8 свѣтскихъ лордовъ. Тѣ и другіе вмѣстѣ назначали 8 представителей графствъ и 8 представителей городовъ. А такъ какъ епископы были совершенно преданы двору, то, очевидно, назначеніе статейныхъ лордовъ въ сущности зависѣло отъ королевской власти.
- ↑ См. его письмо къ графу Нортумберланду, отъ 30 іюля 1638 года.
- ↑ Слово covenant, означающее договоръ, употребляется въ особенности для обозначенія конвенціи, на основанія которой шотландцы въ 1638 году соединились для зашиты пресвитеріанскаго церковнаго устройства противъ задуманнаго Карломъ I введенія епископализма и клятвенно обязались отстаивать противъ всякихъ нововведеній установленное въ 1580 году генеральнымъ собраніемъ и утвержденное Іаковомъ I исповѣданіе вѣры. Къ 1643 году этотъ договоръ, подъ названіемъ Solemn League and Covenant, распространялся и на Англію. Въ силу его, англичане и шотландцы торжественно отреклись отъ папизма и епископализма и заключили между собою, для взаимной защиты, союзъ, утвержденный англійскимъ парламентомъ и шотландскимъ генеральнымъ собраніемъ.
- ↑ Пелагій, британскій монахъ и ересіархъ V вѣка, отвергалъ ученіе о первородномъ грѣхѣ и утверждалъ, что для спасенія человѣка достаточно свободной воли и добрыхъ дѣлъ.
- ↑ Barebone’s Parliament. Какъ имя нарицательное, barebone значитъ кости да кожа, одеръ, скелетъ.
- ↑ The Levellers, уравнители, составляли одну изъ крайнихъ факцій англійской революціи. Они домогались равенства сословій и имуществъ, общей гражданской полноправности и безусловной вѣротерпимости.
- ↑ Вилліамъ Питтъ младшій.
- ↑ Thomas Erastus (1524—1583) — баденскій врачъ, извѣстный болѣе въ церковной исторіи своими богословскими мнѣніями, сущность которыхъ заключается въ томъ, что церковь сама-по-себѣ не должна имѣть никакой понудительной власти надъ своими членами; въ случаѣ же надобности въ такомъ понужденіи, она должна обращаться гь посредству гражданскаго начальства.
- ↑ John Selden (1584—1654) — ученый антикварій, членъ Долгаго парламента за Оксфордъ, пользуется въ англійской исторіи славою истиннаго патріота и чистосердечнаго христіанина.
- ↑ Classical synods — собранія старѣйшинъ пресвитеріанскихъ конгрегаціи, иногда называемыя просто class или classis.
- ↑ Response. Такъ называются въ Англиканской церкви краткія изрѣченія, прочитываемыя или произносимыя наизусть, при богослуженіи, собраніемъ вѣрныхъ въ отвѣтъ на возглашенія священника.
- ↑ Какъ мало участвовало въ этомъ дѣлѣ состраданіе къ медвѣдю, достаточно доказывается слѣдующимъ извлеченіемъ изъ сочиненія подъ заглавіемъ: A perfect Diurnal of some Passages of Parliament, and from other Parts of the Kingdom, from Monday July 24th, to Monday July 31st, 1643. «Пріѣхавши изъ Голландіи, королева привезла съ собою, кромѣ партіи дикоподобныхъ разбойниковъ, партію дикихъ медвѣдей, — для чего, можете судить по нижеслѣдующему. Эти медвѣди были оставлены около Ньюарка и постоянно по воскреснымъ днямъ приводились въ провинціальные города для травли. Такова религія, которую тѣ, о комъ здѣсь говорится, желали бы установить между нами! Если же кто-нибудь пытался дѣйствовать или только говорить противъ ихъ проклятаго нечестія, того они немедленно отмѣчали какъ круглоголоваго и пуританина и непремѣнно предавали его грабежу за это. Но нѣкоторые изъ войновъ полковника Кромвелля, приведши случайно въ воскресенье въ городъ Оппингамъ, что въ Ротландѣ, нашли тамъ этихъ медвѣдей, потѣшающихъ зрителей обычнымъ порядкомъ, и, въ самомъ разгарѣ потѣхи, приказали схватитъ ихъ, привязать къ дереву и застрѣлить.» Этотъ примѣръ далеко не единственный. Полковникъ Прайдъ, будучи соррейскимъ шерифомъ, приказалъ перебить звѣрей въ медвѣжьей амѣ въ Соутваркѣ. Одинъ вѣрноподданный сатирикъ представляетъ его защищающимъ эту мѣру слѣдующимъ образомъ: — «Главное, что лежитъ у меня на душѣ, это — убіеніе медвѣдей, за которое народъ невзвидитъ и честить меня всяческими именами. Но развѣ Давидъ не убилъ медвѣдя? Развѣ лордъ-намѣстникъ Айртонъ не убилъ медвѣдя? Развѣ другой лордъ изъ нашихъ не убилъ пять медвѣдей?» — Latt Speech and dying Worde of Thomas Pride.
- ↑ Tribulation Wholesome and Zeal-of-lhe-Land Busy — шуточныя лица, подъ которыми англійская сцена до Революціи осмѣивала пуританъ, замѣнявшихъ иногда обыкновенныя имена цѣлыми благочестивыми изрѣченіями. Братъ Хвали-Бога Барбона, вмѣсто имени, обозначался слѣдующимъ образомъ: If Christ had not died for you, you had been damned Barebone, т. е., не умри за тебя Христосъ, ты былъ бы проклятый Барбонъ. Народъ, находя неудобнымъ выговаривать такое длинное имя, обыкновенно называлъ носившаго его только двумя послѣдними словами: Damn’d Barebone.
- ↑ См. Pеnn’s «New Witnesses proved Old Heretics» и Muggleton’s Works, passim.
- ↑ Wednesday, англійское названіе среды, въ буквальномъ переводѣ значитъ день Водана или Одина.
- ↑ Принцесса Генріетта умерла скоропостижно. Замѣчено было, что она захворала почти немедленно послѣ того, какъ выпила стаканъ цикорной воды. Этотъ фактъ подалъ поводъ къ толкамъ объ отравленіи принцессы. Подозрѣніе падало на мужа ея. герцога Орлеанскаго, но вскрытіе трупа умершей не подтвердило догадокъ о ея насильственной смерти.
- ↑ Рѣчь идетъ объ Ахитофелѣ. См. 2 Цар., XVI, 23.
- ↑ Самое разумное слово, сказанное въ палатѣ общинъ объ этомъ предметѣ, вышло изъ устъ сэра Вилліама Ковентри: — «Наши предки никогда не проводили разграничительной черты между прерогативою и свободою.»
- ↑ Аббатства были насильственно отобраны въ казну во время реформаціи, при Генрихѣ VIII, который, нуждаясь въ поддержкѣ, роздалъ монастырскія земли нобльменамъ и джентльменамъ въ полную собственность. — Great tithes — десятая доля произведенія земли, преимущественно хлѣба, сѣна и дровъ.
- ↑ Calf’s Head Club — старинный республиканскій клубъ, помѣщавшійся въ Лондонѣ на Чарингъ-Кроссѣ.
- ↑ Trimmer — имя существительное отъ глагола to trim, колебаться, означаетъ человѣка, который изъ личныхъ видовъ поперемѣнно поддерживаетъ противоположныя партіи.
- ↑ Ясно, что я считаю Галифакса авторомъ, или по крайней мѣрѣ однимъ изъ авторовъ Характеристики Триммера, которая нѣкоторое время приписывалась его родственнику, сэру Вилліаму Ковентри.
- ↑ Народное повѣрье приписывало англійскимъ королямъ силу исцѣлять прикосновеніемъ золотуху, которая, поэтому, и называется the king’s evil — королевская немочь.
- ↑ North’s Examen, 231, 574.
- ↑ Нарѣчіе tantivy значитъ во всю прыть, во весь опоръ. Производное отъ него имя существительное первоначально употреблялось для означенія тѣхъ духовныхъ лицъ, которыя старались быстро повышаться путемъ раболѣпія передъ властью.
- ↑ Whiteboys, Такъ назывались члены одного изъ многочисленныхъ тайныхъ обществъ въ Ирландіи, возникшаго около 1760 года, когда англійское правительство, по усмиреніи шотландскаго возстанія, принялось за крайне строгія мѣры противъ ирландскаго народа. Бѣлые ребята, принадлежавшіе къ бѣднѣйшей части населенія, соединялись другъ съ другомъ клятвеннымъ обязательствомъ не щадить притѣснителей, нападали ночью на жилища помѣщиковъ, поповъ, чиновниковъ, мучили и убивали своихъ враговъ и потомъ исчезали такъ же быстро и тайно, какъ появлялись. Чтобы не быть узнанными, они намазывали себѣ лице сажею и надѣвали бѣлые балахоны сверхъ платья.
- ↑ Объ этомъ упоминается въ любопытномъ сочиненіи подъ заглавіемъ «Ragguaglio della solenne Comparsa falla in Roma gli otto di Gennaio, 1687, dell' illuslrissimo el excellenlissimo signor Conte di Castlemaine.»
- ↑ Rye House — названіе фермы близь Годдесдона въ Гертфордширъ. Она принадлежала одному изъ заговорщиковъ и стояла на пути изъ Лондона въ Ньюмаркетъ, куда Карлъ II имѣлъ обыкновеніе отправляться разъ въ годъ на скачки.
- ↑ North’s Examen, 69.
- ↑ Лордъ Престонъ, бывшій посланникомъ въ Парижѣ, писалъ оттуда Галифаксу слѣдующее: — «Я нахожу, что ваше сіятельство по прежнему подвергаетесь несчастію быть нелюбимымъ здѣшнимъ дворомъ; и г-нъ Барильонъ не смѣетъ улыбаться вамъ потому, что его властелинъ хмурится. Они очень хорошо знаютъ качества вашего сіятельства, которыя заставляютъ ихъ бояться и, слѣдовательно, ненавидѣть васъ; и будьте увѣрены, милордъ, если вся ихъ сила можетъ отправить васъ въ Роффордъ, они употребятъ ее для достиженія этой цѣли. Двѣ вещи, какъ слышно, особенно вооружаютъ ихъ противъ васъ: ваша молчаливость и неподкупность. Я знаю, что они высказывались противъ этихъ двухъ вещей.» Письмо помѣчено 5 октября н. ст. 1688.
- ↑ Observations on the Bills of Mortality, by Captain John Grannt (Sir William Petty), chap. XI.
- ↑ Isaac Vossius, De Magniludine Urbium Sinarum, 1685. Воссій, по словамъ Сентъ-Эвремона, чаще и долѣе разсказывалъ объ этомъ предметѣ, нежели свѣтскіе кружки заботились слушать.
- ↑ King’s Natural and Political Observations, 1666. Это драгоцѣнное сочиненіе, которое слѣдуетъ читать въ томъ видѣ, какъ оно написано авторомъ, а не въ томъ, какъ оно искажено Давенантомъ, находится въ нѣкоторыхъ изданіяхъ Chalmers’s Estimate.
- ↑ Darlymple’s Appendix Іо Part II. Book I. Обычай исчислять народонаселеніе по сектамъ былъ долгое время въ употребленіи. Гулливеръ говоритъ о королѣ Бробдингнага: «Онъ смѣялся надъ моею, какъ ему угодно было называть ее, диковинною ариѳметикою, надъ тѣмъ, что я опредѣлялъ количество, нашего населенія посредствомъ исчисленія различныхъ сектъ, существующихъ у насъ въ религіи и политикѣ.»
- ↑ Предисловіе къ The Population Returns of 1831.
- ↑ Statutes 14 Car. II. с. 22; 18 and 19 Car. II. с. 8; 29 and 30 Car. II. с. 2.
- ↑ Nicholson and Bourne, Discourse on lhe Ancient Slate of lhe Border, 1777.
- ↑ Gray’s Journal of a Tour in the Lakes, Obt. 3. 1769.
- ↑ North’s Life of Guildford.-- Hutchinson’s History of Cumberland, parish of Brampton.
- ↑ См. Sir Walter Scott’s Journal, Oct. 7. 1827, въ его Life by Mr. Lockhart.
- ↑ Dalrymple, Appendix to Part II. Book I. Подымные списки приводятъ почти къ тому же самому заключенію. Дымы въ провинціи Іоркъ не составляли и ⅙ дымовъ всей Англіи.
- ↑ Я, разумѣется, не имѣю здѣсь притязанія на строгую точность; во полагаю, что тотъ, кто потрудится сравнить послѣдніе подымные списки въ царствованіе Вильгельма III съ народною переписью 1841 г., придетъ къ заключенію, немногимъ отличному отъ моего.
- ↑ При составленіи этого финансоваго очерка я руководился преимущественно журналами палаты Общинъ, отъ 1 и 20 марта 1688/9 г.
- ↑ См., напримѣръ, описаніе вала Марльборо въ Stukeley’s Itineтатіит Curiosum.
- ↑ Chamberlауne’s State of England, 1864.
- ↑ 13 and 14 Car. II. с. 3; 16 Car. II. с. 4 — Chаmberlayne’s State of England, 1684.
- ↑ Buff — особенный родъ кожа тѣлеснаго или свѣтложелтаго цвѣта, приготовляемой изъ буйволовьихъ, лосьихъ или бычачьихъ шкуръ.
- ↑ Большая часть матеріаловъ, которыми я пользовался при составленіи этого очерка регулярной арміи, находится въ The Historical Records of Regiments, published by command of King William IV, and under the direction of the Adjutant General. См. также Chamberlayne’s State of England, 1684,Abridgment of English Military Discipline, printed by especics command. 1685; Exercise of Foot, by their Majesties' command, 1690.
- ↑ Ссылаюсь на депешу Бонрепо къ Сеньле, отъ 8/18 февр. 1686. Копія съ нея была получена м-ромъ Фоксомъ изъ французскаго архива во время Аміенскаго мира и вмѣстѣ съ другими матеріалами, собранными этимъ великимъ человѣкомъ, была предоставлена мнѣ благосклонностью покойной леди Голландъ и тепёрешняго лорда Голланда. Я долженъ прибавить, что, даже во время смутъ, которыя недавно волновали Парижъ, я не встрѣчалъ, благодаря просвѣщенному содѣйствію тамошнихъ должностныхъ лицъ, никакаго затрудненія въ полученіи извлеченій, пополняющихъ нѣкоторые пробѣлы въ коллекціи м-ра Фокса.
- ↑ Свѣдѣнія о тогдашнемъ состояніи флота заимствованы мною преимущественно у Пеписа. Его отчетъ, представленный Карлу II въ маѣ 1684 года, кажется, никогда не былъ напечатанъ. Рукопись находится въ Магдалинской коллегіи Кембриджскаго университета. Тамъ же хранится драгоцѣнная рукопись, заключающая въ себѣ подробный отчетъ о состояніи морскихъ учрежденій страны въ декабрѣ 1684 года, Пеписовы Memoirs relating to the State of the Royal Navy for Ten Years, determined December 1688", его дневникъ и переписка, которую онъ велъ, будучи по дѣламъ службы въ Тангерѣ, напечатаны. Я значительно пользовался ими. См. также Cheffild’s «Memoirs», Teonge’s «Diary», Abbey’s «Life of Monk», «The Life of Sir Cloudesley Shovуд», 1708, Commons' Journals, 1 и 20 марта 1688/9.
- ↑ Chamberlayne’s «Slate of England», 1685, Commons' Journals, 1 и 20 марта 1688/9. Въ 1833 году, послѣ обстоятельнаго изслѣдованія, опредѣлено было, чтобы въ запасѣ постоянно находилось 170,000 боченковъ пороха. Правило это до сихъ поръ соблюдается.
- ↑ Изъ дѣлъ адмиралтейства видно, что флагманамъ было назначено половинное жалованье въ 1668 году, а капитанамъ перваго и втораго ранговъ не ранѣе 1674 года.
- ↑ Предписаніе отъ 26 марта 1678 года, въ дѣлахъ военнаго министерства.
- ↑ Evelyn’s «Diary», 27 янв. 1682. Я видѣлъ подлинное предписаніе, отъ 17 мая 1683, подтверждающее свидѣтельство Ивлина.
- ↑ Турецкая компанія, долгое время пользовавшаяся монополіею торговли съ Турціею, была учреждена въ Англіи при Елисаветѣ, въ 1583 году.
- ↑ Іаковъ II отправилъ посланниковъ въ Испанію, Швецію и Данію, и все-таки въ его царствованіе дипломатическія издержки были не многимъ болѣе 30,000 ф. въ годъ. См. Common’s Journals, 20 марта 1688/9, Chamberlaynes State of England, 1684, 1686.
- ↑ Carte’s Life of Ormond.
- ↑ Рepis’s «Dairy», 14 февр. 1668/9.
- ↑ См. отчетъ о дѣлѣ Бата и Монтэгью, рѣшенномъ лордомъ-канцлеромъ Сомерсомъ въ декабрѣ 1698.
- ↑ Въ теченіе трехъ четвертей года, начиная съ Рождества 1689, доходы кентербёрійской епархіи получались особеннымъ чиновникомъ, назначеннымъ отъ коровы. Отчеты этого чиновника находятся нынѣ въ Британскомъ музеѣ (Lancdowne Mes, 886). Валовой доходъ за эти три четверти года былъ немного менѣе менѣе 4,000 фунтовъ, а разница между валовымъ и чистымъ доходомъ, очевидно, должна была быть довольно значительною.
- ↑ King’s Natural and Political Conclusions. Davenant On the Balance of Trade. Сэръ Темпль говоритъ; Доходы палаты общинъ рѣдко превышали 400,000 фунтовъ. — Memoirs, Third part.
- ↑ Lаngton’s Conversations with Chief Justice Hale, 1672.
- ↑ Commons' Journals, 27 апрѣля 1689; Chamberlayne’s State of England, 1684.
- ↑ См. «Travels of lhe Grand Duke Cosmo».
- ↑ King’s «Natural and Political Conclusions». Davenant, «On the Balance of Trade».
- ↑ См. «Itinerarium Angliœ», 1675, соя. Джона Огильби, королевскаго космографа. Онъ описываетъ большую часть страны въ видѣ лѣса, болота, пустоши да топи поту и другую сторону. На нѣкоторыхъ изъ его картъ дороги черезъ огороженныя земли обозначены линіями, а дороги черезъ неогороженныя земли — точками. Пропорція неогороженныхъ земель, которыя, если и были обработаны, то были обработаны дурно, кажется, была весьма велика. Отъ Абингдона до Глостера, напримѣръ, на пространствѣ 40 или 50 миль, не было ни одной ограды и почти ни одной между Бигльзведомъ и Линкольномъ.
- ↑ Многочисленныя копіи этихъ весьма интересныхъ рисунковъ находятся въ прекрасной коллекціи, завѣщанной м-ромъ Гренвиллемъ Британскому музею.
- ↑ Evelyn’s «Diary», 2 іюня 1675.
- ↑ См. White’s «Selhorne»; Bell’s «History of British Quadrupeds», «Gentleman’s Recreation», 1686; Aubriy’s «Natural History of Willshire», 1685; Mortop’s «History of Northamptonshire», 1712; Willouchby’s «Ornithology», by Kay, 1678; Lathams «General Synopsis of Birds» и Sir Thomas Browne’s «Account of Birds found in Norfolk.»
- ↑ King’s «Natural and Political Conclusions». Davenant, «On Balance of Trade.»
- ↑ Midsummer day — праздникъ св. Іоанна Крестителя, 24 іюня; Michaelmas — праздникъ архангела Михаила, 29 сентября; Martinmas — праздникъ св. Мартина, 11 ноября.
- ↑ См. календари 1684 и 1685 годокъ.
- ↑ См. Mr. M’Culloch’s «Statistical Account of lhe British Empire», part III. chap. I. sec. 6.
- ↑ См. любопытное примѣчаніе Тонкина въ Lord De Dunstanville’s edition of Carew’s «Surwey of Cornwall.»
- ↑ Borlase’s «Natural History of Cornwall.» 1758. Цифра нынѣ добываемой мѣди заимствована мною изъ парламентскихъ бумагъ. Давенантъ въ 1700 году цѣнилъ ежегодное произведеніе всѣхъ англійскихъ рудниковъ въ 7—800,000 фунтовъ.
- ↑ «Philosophical Transactions», No. 53. Nov. 1669, No. 66. Dec. 1670, No. 103. May 1674, No. 156. Feb. 1688/9.
- ↑ Yarranton, «England’s Improvement by Sen and Land». 1677; Porter’s «Progrest of the Nation». См. также замѣчательно отчетливый историческій очеркъ англійскихъ желѣзныхъ заводовъ въ Mr. М’Culloch’s «Statistical Account of lhe British Empire».
- ↑ Chaldron — мѣра каменнаго угля, заключающая въ себѣ слишкомъ 6 русскихъ четвертей.
- ↑ См. Chamberlayne’s «Stale of England», 1684, 1687; «Anglia Metropolis», 1691; М’Culloch’s «Statistical Account of the British Empire», part III. chap. II. (edition of 1847). Изъ парламентскихъ бумагъ видно, что количество каменнаго угля, привезенное въ Лондонъ въ 1845 году, составляло 3,460,000 тоннъ.
- ↑ Такъ называется предписаніе мироваго судьи о заключеніи преступника въ тюрьму.
- ↑ Мои свѣдѣнія о сельскомъ джентльменѣ XVII столѣтія заимствованы изъ источниковъ слишкомъ многочисленныхъ для перечисленія. Предоставляю судить о точности моего очерка тѣмъ, которые изучали исторію и литературу тогдашняго времени.
- ↑ См. Heylin’s «Cyrannus Anglicus».
- ↑ Eachard. «Causes of the Contempt of the Clergy»; Oldham, «Satire addressed to a Friend about to leave the University»; Taller, 255, 258. О томъ, что англійское духовенство было плебейскимъ классомъ, замѣчено въ «The Travels of lhe Grand Duke Cosmo», Appendix А.
- ↑ «А causidico, medicastro, ipsaque artißcum farragine. ecclesiæ rector aut vicarius conlemnitur et fit ludibrio. Gentis et familiæ nitor sacris ordinibus pollutus censetur: fœminisque nalalitio insignibus unicum inculcattir sæpius præceptum, ne modestiæ naufragium faciant, aut (quod idem auribus tam delicalulis sonal), ne clerico se nuplas dari patiantur.» — «Anglia Notilia», by T. Wood, of New College, Oxford, 1686.
- ↑ «Clarendon’s Life», II. 21.
- ↑ См. указы 1559 года въ коллекціи епископа Спарро. Джерими Колльеръ въ своемъ «Опытѣ о Гордости» говорить объ этомъ указѣ съ горечью, которая доказываетъ, что его собственная гордость была недостаточно обуздана.
- ↑ Роджеръ и Абигэль въ Fletcher’s «Scornful Lady», Булль и Кормилица въ Vanbrugh’s «Relapse», Смэркъ и Сусанна въ Shadwell’s «Lancashire Witches» могутъ служить примѣрами.
- ↑ Swift’s «Directions to Servants.»
- ↑ Это различіе между сельскимъ и городскимъ духовенствомъ рѣзко указано Ичардомъ и не могло не быть замѣчено тѣмъ, кто изучалъ церковную исторію того времени.
- ↑ Nelsоn’s «Life of Bull.» Относительно крайней трудности, какую испытывало сельское духовенство при добыванія книгъ, см. «Life Of Thomas Bray, lhe Founder of the Society for lhe Propagation of the Gospel.»
- ↑ «Я часто слышалъ, какъ онъ (Драйденъ) съ удовольствіемъ признавался, что если у него былъ какой-нибудь талантъ къ англійской прозѣ, то онъ былъ обязанъ имъ частому чтенію сочиненій великаго архіепископа Тиллотсона.» Congreve’s «Dedication of Dryden’s Plays.»
- ↑ Я взялъ Давенантово исчисленіе, которое немного ниже Кингова.
- ↑ Evelyn’s «Diary», June 27. 1654; Peppys’s «Diary», June 13. 1668, Rоger Nоrth’s «Lives of Lord Keeper Guildford, and of Sir Dudley North». Petty’s «Political Arithmetic.» Я заимствовалъ факты у Петти, но, при выводѣ изъ нихъ заключеній, руководствовался Кингомъ и Давенантомъ, которые, хотя и не дѣльнѣе его, однако, имѣютъ то преимущество предъ нимъ, что явились послѣ него. Относительно похищенія людей, позорившаго Бристоль, см. North’s «Life of Guildford», 121. 216. и рѣчь Джеффриза объ этомъ предметѣ въ «Impartial History of the Life and Death of Lord Jeffreys», напечатанной вмѣстѣ съ «Bloody Assises.» Рѣчь его, по обыкновенію, была груба; но нагоняй, который данъ имъ властямъ Бристоля, нельзя поставить ему въ вину.
- ↑ Fuller’s «Worthies», Evelyn’s "Diary, « Oct. 17. 1671; Journal of Е. Browne, son of Sir Thomas Browne. Jan. 166¾; Blomefield’s „History of Norfolk“; „History of the City and Coanty of Norwich“, 2 vols. 1768
- ↑ Населеніе Іорка, какъ видно изъ помѣщенныхъ въ Drake’s „History“ вѣдомостей о родившихся и умершихъ, простиралось до 13,000 душъ въ 1730 году. Эксетеръ имѣлъ только 17,000 жителей въ 1801 году. Населеніе Вустера было исчислено передъ самою осадою. См. Nash’s „History of Worcestershire“. Я принялъ въ разсчетъ приращеніе, которое, должно предполагать, произошло въ теченіе 40 лѣтъ. Въ 1740 году найдено было по исчисленію, что населеніе Ноттингама составляло ровно 10,000 душъ. См. Dering’s „History.“ Населеніе Глостера легко можно опредѣлять по числу домовъ, которое Кингъ нашелъ въ вѣдомостяхъ о подымной подати и по числу родившихся и умершихъ, показанному въ Atkyn’s „History“. Населеніе Дерби равнялось 4,000 душъ въ 1712 году. См. Wolley’s „History“, рукопись, выдержки изъ которой находятся въ Ltson’s „Magna Britannia“. Населеніе Шрусбёри было опредѣлено въ 1695 году посредствомъ дѣйствительнаго исчисленія. Относительно шрусбёрійскихъ удовольствій см. Farquhar’s „Recruiting Officer“. Фаркварово описаніе подтверждается одною изъ находящихся въ Пеписовской библіотекѣ балладъ съ припѣвомъ „Шрусбёри для меня.“
- ↑ Blome’s „Britannia“, 1673; Aicin’s „Country round Manchester“; „Manchester Directory“, 1846; Baines. „History of the Cotton Manufacture“. Наилучшія свѣдѣнія, какія могъ я найти относительно населенія Манчестера въ XVII столѣтіи, заключаются въ статьѣ, написанной его преподобіемъ Р. Паркинсономъ и напечатанной въ „Journal of the Statistical Society“, October 1842.
- ↑ Thorresby’s „Ducatus Leodensis“; Whitaker’s „Loidis and Elmete“; Wardell’s „Minicipal of the Borough of Leeds“.
- ↑ Hunter’s «History of Hallamshire».
- ↑ Groat — старинная монета, заключавшая въ себѣ 4 пенса.
- ↑ Blome’s «Britannia», 1673, Dugdale’s «Warwickshire»; North’s «Examen», 321; Предисловіе къ «Absalom and Achitophel», Hutton’s «History of Birmingham», Boswell’s «Life of Johnson». Въ 1690 году числу умершихъ въ Бирмингамѣ было 150, число родившихся 125. Я полагаю вѣроятнымъ, что ежегодная смертность представляла отношеніе не много меньше, чѣмъ 1:25. Въ Лондонѣ она была значительно больше. Одинъ ноттингемскій историкъ, полустолѣтіемъ позже, хвасталъ необыкновенною здоровостью своего города, гдѣ ежегодная смертность была какъ 1:30. См. Dering’s History of Notingham".
- ↑ Blome’s «Britannia» Gregsoh’s «Antiquitis of the County Palatine and Duckyy of Lancaster», Part II; Petition from Liverpool in the Privy Council Book, May 10. 1686. Въ 1690 году число умершихъ въ Ливерпулѣ было 151, чисто родившихся 120. Въ 1844 году частый доходъ ливерпульской таможня составлялъ 4,365,526 ф. 1 ш. 8 п.
- ↑ Atkyn’s «Gloucestershire».
- ↑ «Magna Britannia», Grose’s «Antiquites»; «New Brighthelmstone Directory», 1770.
- ↑ «Tour in Derbyshire», by Thomas Browne, son of Sir Thomas.
- ↑ «Mémoires de Grammonl»; Hasted’s «History of Kent»; «Tunbridge Wells», комедія, 1678; Саuston’s «Tunbridgialid», 1686; «Меtellus», поэма о Тонбриджъ-Велльзѣ, 1693.
- ↑ См. Wood’s «History of Bath», 1749; Evelyn’s «Diary», June 27, 1654; Pepys’s «Diary», June 12, 1668; Stukeleу’s «Ithierarium Curiosum», Collinson’s «Somersetshire»; Dr. Peirce’s «Hislory and Memoirs of lhe Bath») 1713, book 1, chap. VIII. abs. 2. 1664. Я справлялся съ различными старинными планами и рисунками Бата, особенно съ однимъ любопытнымъ планомъ, окруженнымъ видами гласныхъ зданіи. Онъ обозначенъ 1717 годомъ.
- ↑ По Кингу, 530,000.
- ↑ Macpherson’s «History of Commerce»; Chalmers’s «Estimate»; Chamberlayne’s «State of England», 1684. Вмѣстительность пароходовъ, принадлежащихъ къ лондонскому порту, составляла въ концѣ 1847 года около 60,000 тоннъ. Портовыя пошлины съ 1842 по 1845 г. равнялись среднимъ числомъ почти 11,000,000 ф.
- ↑ Lyson’s «Environs of London.» Младенцевъ, крещенныхъ въ Чельси съ 1680 по 1690, приходилось всего по 42 въ годъ.
- ↑ Cowley, «Discourse of Solitude».
- ↑ Полнѣйшія и самыя достовѣрныя сведѣнія о состояніи тогдашнихъ лондонскихъ зданій можно получить изъ плановъ и рисунковъ, хранящихся въ Британскомъ музеѣ и Пеписовской библіотекѣ. О дурномь качествѣ кирпича въ старинныхъ зданіяхъ Лондона особенно упомянуто въ «Travels of the Grand Duke Cosmo.» Описаніе работъ въ соборѣ св. Павла находится въ Wadd’s «London Spy.» Мнѣ почти совѣстно ссылаться на такую явную галиматью; но я былъ принужденъ чуть ли не ниже, чтобы отыскать нужные мнѣ матеріалы.
- ↑ Evelyn’s «Diary», Sept. 20, 1672.
- ↑ Roger North’s «Life of Sir Dudley Norh.»
- ↑ Chamberlayne’s «Stale of England», 1684; «Anglia Metropolit», 1690; Seymour’s «London», 1734.
- ↑ North’s «Examen», 116; Wood, «Alhenœ Oxoniensis»; Shaftesbury, «The Duke of Bls Litany».
- ↑ «Travels of lhe Grand Duke Cosmo.»
- ↑ ) Chamberlayne’s «State of England», Pekkant’s «London»; Smith’s «Life of Nollekens.
- ↑ Evelyn’s „Diary“. Oct. 10, 1688, Jan. 19, 1685/6.
- ↑ Stat. 1 Jac. II. с. 22. Evelyn’s „Diary“, Dec. 7. 1684.
- ↑ Старый генералъ Огльторпъ, умершій въ 1785 году, часто похвалялся, что онъ стрѣлялъ здѣсь птицъ въ царствованіе Анны. См. Pennant’s „London“ и „Gentleman’s Magazine“, July 1785.
- ↑ Чумное поле означалось на планахъ Лондона до конца царствованія Георга I.
- ↑ См. весьма любопытный планъ Ковентъ-Гардена, составленный около 1690 года и награвированный для South’s „History of Westminster“. См. также Утро Гогарта, писанное въ то время, когда нѣкоторые изъ домовъ на Ковентъ-Гарденской площади были еще заняты лицами высшаго круга.
- ↑ „London Spy“, Tom Brown’s „Comical View of London and Westminster“; Turner’s „Propositions for the employing of the Poor“, 1678; „Daily Courant“ и „Daily Journal“, June 7, 1773; „Case of Michael v. Alleslree“, in 1676, 2 Levinz. p. 172. Майкэль былъ опрокинутъ парою лошадей, которыхъ Олльстри объѣзжалъ на Линкольнзъ-Иннъ-Фильдзѣ. Искъ заключается въ томъ, что отвѣтчикъ porta deux cbivals ungovernable en un coach, et improvide, incaute, et absque debita consideratione ineptitudinis loci la eux drive pur eux faire tractable et apt pur un coach, quels cbivals pur ceo que, per leur ferocite, ne poient estre rule, curre sur le plaintiff et le noie».
- ↑ Слово squatter означаетъ вообще того, кто селится на чужой или общественной землѣ безъ надлежащаго разрѣшенія.
- ↑ Stat. 12 Geo. I. с. 25; Commons' Journals, Feb. 25. Mareh 2. 1725/6 London Gardener, 1712; «Evening Post», March 23, 1731. Я не могъ найти этого номера «Evening Post» и потому ссылаюсь на него со словъ м-ра Малькольма, который упоминаетъ о немъ въ своей «History of London».
- ↑ «Lettres sur les Anglais», написанныя въ началѣ царствованія Вильгельма III; Swift’s «City Shower»; Gay’s «Trivia», Джонсонъ часто пересказывалъ любопытный разговоръ, который онъ имѣлъ съ своею матерью по поводу сворачиванія и несворачиванія съ дороги.
- ↑ Seymours’s «London».
- ↑ Metropolis 1690, Seсе. 17, cotitled «Of the new lights», Seymour’s «London».
- ↑ Whitefriar’s буквально значитъ бѣлые монахи.
- ↑ Stower’s «Survey of London», Shadwell’s «Squire of Alsatia»; Ward’s «London Spy». Stat. 8 and 9 Gul. III. cap. 27.
- ↑ Сити и Вестминстеръ.
- ↑ См. разсказъ сэра Роджера Норта о томъ, какимъ образомъ Райтъ былъ назначенъ судьею, и разсказъ Кларендона о томъ, какимъ образомъ сэръ Джорджъ Савиль былъ возведенъ въ перы.
- ↑ Источники, откуда я заимствовалъ свѣдѣнія о состояніи двора, слишкомъ многочисленны для перечисленія. Къ нимъ относятся, между прочимъ, депеши Барильона, Ситтерса, Ронкильо и Адды, путевыя замѣтки великаго герцога Козьмы, дневники Пеписа, Ивлина и Тонджа и мемуары Граммона и Рирсби.
- ↑ Главною особенностью этого нарѣчія было то, что въ большомъ количествѣ словъ О произносилось какъ А. Такимъ образомъ слово stork (журавль) произносилось stark (совершенно). См. Vanbrugh’s «Relapse.» Лордъ Сондерландъ мастерски владѣлъ этимъ придворнымъ тономъ, какъ называетъ его Роджеръ Нортъ; а Титъ Отсъ поддѣлывался подъ него въ надеждѣ прослыть изящнымъ джентльменомъ. «Examen», 77, 254.
- ↑ Templars — воспитанники школы правовѣдѣнія въ лондонскомъ Темплѣ.
- ↑ «Lettrs sur les Anglois»; Tom Brown’s «Tour»; Ward’s «London Spy»; «The Character of a Coffee-House», 1673; «Rulesand Ordere of the Coffee-House», 1674; «Coffee-Houses vindicated», 1675; «A Satyr against Coffee»; North’s «Examen», 138; «Life of Guildford», 152; «Life of Sir Dudley Norths», 149; «Life of Dr. Radcliffe», published by Curll in 1715. Самое живое описаніе Виллевой кофейни находится въ «Citi and Country Mouse.» Въ Halstead’s «Succinct Genealogies», напечатанныхъ въ 1685 году, есть замѣчательное мѣсто о вліяніи ораторовъ кофейныхъ домовъ.
- ↑ «Century of Invention», 1663. № 68.
- ↑ North’s «Life of Guildford», 186.
- ↑ Thoresby’s «Diary», Oct. 21, 1680; Aug. 3, 1712.
- ↑ Pepys’s «Diary», June 12 and 16, 1668.
- ↑ Реpys’s «Diary». Feb. 28, 1660.
- ↑ Thoresby’s «Diary», May 17, 1695.
- ↑ Ib. Dec. 27, 1708.
- ↑ «Tour in Derbyshire», by J. Browne, son of sir Thomas Browne, 1662. Cotton’s «Angler», 1676.
- ↑ «Correspondence of Henry Earl of Clarendon», Dec. 30, 1685, Jan. 1, 1686.
- ↑ Postlethwaite’s «Dictionary», Roads. «History of Hawkhurst», въ «Bibliotheca Topographica Brilunnira.»
- ↑ «Annale of Queen Anne», 1703. Appendix. № 3.
- ↑ 15 Car. II, с. 1.
- ↑ Недостатки старой системы поразительно изложены во многихъ петиціяхъ, помѣщенныхъ въ журналѣ общинъ 1725/6. Какое ожесточенное противодѣйствіе оказывалось новой системѣ, можно видѣть изъ «Gentleman’s Magаzine» 1749 года.
- ↑ Postlethwaite’s «Dictionary», Roads.
- ↑ «Loidis and Elmete»; Marshall’s «Rural Economy of England». Въ 1739 году Родрикъ Рандомъ пріѣхалъ изъ Шотландіи въ Ньюкастль на вьючной лошади.
- ↑ Cotton’s «Epitsle to J. Bradthaw.»
- ↑ «Тhе Life of Anthony a Wood», by himself.
- ↑ Chamberlayne’s «State of England», 1684. См. также списокъ общественныхъ каретъ и фуръ въ концѣ книги, подъ заглавіемъ «Anglies Metropolie», 1690.
- ↑ John Cresset’s «Reasons for suppressing Stage Coaches», 1672. Эти доводы вошли потомъ въ трактатъ, подъ заглавіемъ «The Grand Concern of England explained», 1673. Нападки Крессета на общественныя кареты вызвали нѣсколько отвѣтовъ, которые приняты мною въ соображеніе.
- ↑ Chamberlayne’s «State of England», 1684. North’s «Eхamen», 105. Evelyn’s «Diary», Oct. 9, 10, 1671.
- ↑ См. „London Gazette“, May 14, 1677, August 4, 1687. Dec. 5, 1687. Послѣдняя исповѣдь Огостина Кинга, который былъ сыномъ одного именитаго духовнаго лица и воспитывался въ Кембриджѣ, но былъ повѣшенъ въ Кольчестерѣ въ мартѣ 1688, необыкновенно любопытна.
- ↑ Geoffrey Chaucer (ум. 1400).
- ↑ См. прологъ къ «Canterbury Tales», Harrison’s «Historical Description of the Island of Great Britain» и разсказъ Пеписа о его поѣздкѣ лѣтомъ 1688 г. О превосходствѣ англійскихъ гостинницъ упоминается въ «Travels of lhe Grand Duke Cosmo.»
- ↑ Stat. 12 Car. II. с. 35. Chamberlaynes’s «State of England», 1684. «Anglia Metropolie», 1690. «London Gazette», June 22, 1685, August 15, 1687.
- ↑ «London Gaults», Sept. 14, 1685.
- ↑ Smith’s «Current Intelligence», March 30 and April 3, 1680.
- ↑ «Anglia Metropolis», 1690.
- ↑ Common’s Journals, Sept. 4, 1660, March 1, 1688/9. Chamberlathe, 1684. Davenant, «Of the Public Revenue», Discourse IV.
- ↑ «London Gazette», May 5 and 17, 1680.
- ↑ Весьма любопытное и, полагаю, единственное собраніе этихъ вѣдомостей находится въ Британскомъ музеѣ.
- ↑ Напримѣръ, въ «Лондонской Газетѣ» ни слова не сказано ни о важныхъ парламентскихъ мѣрахъ ноября 1685 года, ни о процессѣ и оправданіи семи епископовъ.
- ↑ Roger North’s «Life of Dr. John North». Относительно періодическихъ писемъ см. «Examen», 133.
- ↑ Пользуюсь настоящимъ случаемъ для выраженія горячей признательности семьѣ моего дорогаго и почтеннаго друга, сэра Джемса Макинтоша, довѣрившей мнѣ матеріалы, собранные имъ въ то время, когда онъ задумывалъ сочиненіе, подобное тому, которое предпринято мною. Я никогда не видалъ, да и не думаю, чтобы гдѣ-нибудь существовало, въ такомъ же объемѣ, что-либо подобное такой превосходной коллекціи извлеченій изъ государственныхъ и частныхъ архивовъ. Умѣнье, съ какимъ сэръ Джемсъ выбиралъ изъ огромныхъ массъ грубѣйшей исторической руды то, что было цѣнно, и отвергалъ то, что было негодно, можетъ быть вполнѣ оцѣнено только тѣмъ, кто работалъ послѣ него въ томъ же самомъ рудникѣ.
- ↑ «Life of Thomas Genl». Полный списокъ всѣхъ типографій въ 1724 году находится въ Nichols’s «Literary Anecdotes of the XVIII century». Въ то время число печатныхъ станковъ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, значительно возрасло; а между тѣмъ все еще было 34 графства, и въ числѣ ихъ Ланкаширъ, въ которыхъ не было ни одного типографщика.
- ↑ «Observator», Jan. 29 and 31. 1686. Calamy’s «Life of Baxter». «Nonconformist Memorial».
- ↑ У Коттона, судя по его «Angler». кажется, вся библіотека помѣщалась на окнѣ залы, а Коттонъ былъ литераторомъ. Даже въ то время, когда Франклинъ впервые посѣтилъ Лондонъ въ 1724 году, тамъ не было и помину о библіотекахъ для чтенія. О толпѣ читателей въ книжныхъ лавкахъ Малой Британіи упоминаетъ Роджеръ Нортъ въ жизнеописаніи своего брата Джона.
- ↑ Одного примѣра будетъ достаточно. Королева Марія имѣла хорошія природныя способности, была воспитана епископомъ, страстно любила исторію и поэзію и пользовалась у весьма замѣчательныхъ людей репутаціею превосходно образованной женщины. Въ Гагской библіотекѣ есть великолѣпная англійская Библія, которая была поднесена Маріи во время ея коронаціи въ Вестминстерскомъ аббатствѣ. На заглавномъ листѣ находится слѣдующая собственноручная надпись королевы: «This book was given (пропущенъ предлогъ to) the King and I (вм. me) at our crow nation (вм. coronation). Marie (вм. Maria или Mary) B. — Эта книга подарена королю и мнѣ, при нашей коронаціи.»
- ↑ Роджеръ Нортъ говоритъ, что его братъ Джонъ, который былъ профессоромъ греческой словесности въ Кембриджѣ, горько жаловался на общее пренебреженіе къ греческому языку со стороны университетскаго духовенства.
- ↑ Погонщиками, drivers, назывались въ Соединенныхъ Штатахъ Сѣверной Америки надсмотрщики надъ невольниками.
- ↑ Шибболетъ — еврейское слово, означающее вообще рѣку или потокъ. Галаадитяне посредствомъ этого слова узнавали ефремлянъ, которые не могли выговорить звука ш и вмѣсто «шибболетъ» произносили «сибболетъ.» — Книга Судей, XII. 6.
- ↑ Мильтонъ.
- ↑ Джереми Колльеръ порицалъ эту гнусную моду съ обычною своею силою и рѣзкостью.
- ↑ Контрактъ приложенъ къ сочиненіямъ Драйдена въ изданіи сэра Вальтеръ-Скотта.
- ↑ См. «Life of Southern», by Shiels.
- ↑ См. Rochester s «Trial of the Poett.»
- ↑ «Some Account of lhe English Stage».
- ↑ «Life of Southern», by Shiels.
- ↑ Если кто-нибудь изъ читателей находитъ мои выраженія слишкомъ строгими, я посовѣтовалъ бы ему прочесть Dryden’s «Epilogue tо the Duke of Guite» и замѣтить, что этотъ эпилогъ произносился женщиною.
- ↑ См. въ особенности Harrington’s «Oceana».
- ↑ См. Spbat’s «History of the Royal Society».
- ↑ Rota — клубъ англійскихъ политиковъ, предлагавшихъ въ 1659 году установить такой образъ правленія, члены котораго вступали бы въ должности и выбывали бы изъ нихъ by rotation, по очереди.
- ↑ Cowlet’s «Ode to lhe Royal Society».
- ↑ North’s «Life of Guildford».
- ↑ Rupert’s dropt — лопанцы, болонскія слёзки.
- ↑ Thomas Gresham (ум. 1579) — основатель лондонской биржи и грешамской коллегіи, до сихъ поръ существующей въ Лондонѣ.
- ↑ Pepys’s «Diary» May 80, 1667.
- ↑ Ботлеръ, я полагаю, былъ единственнымъ дѣйствительно геніяльнымъ человѣкомъ, который, въ періодъ времени между Реставраціей и Революціей, обнаружилъ жестокую вражду къ новой философіи, какъ она тогда называлась. См. «Satire on the Royal Society» и «Elephant in the Moon».
- ↑ Рвеніе, съ какимъ агрономы того времени производили опыты и вводили улучшенія, прекрасно описано въ Аubrey’s «Natural History of Wiltshire», 1685.
- ↑ Sprat’s «History of the Royal Society».
- ↑ Такъ называются послѣдователя двухъ знаменитыхъ средневѣковыхъ богослововъ, изъ которыхъ Thomas Aquinas принадлежитъ XIII-му, а Duns Scotus XIV столѣтію.
- ↑ Walpole’s «Anecdotes of Painting», и «London Gazette», May 31, 1683. North’s «Life of Guildford».
- ↑ Объ огромныхъ суммахъ, которыя уплачивались Варельсту и Верріо, упоминается въ Walpole’s «Anecdotes of Painting».
- ↑ Pettt’s «Political Arithmetic».
- ↑ Stat, 5 Eliz. с. 4. «Archœologia», vol. XI.
- ↑ «Plain and Easy Method showing how the Office of Overseer of lhe Poor maybe managed», by Richard Dunking. 1st edition, 1685; 2d edition, 1686.
- ↑ Cullum’s «History of Hawsted».
- ↑ Ruggle’s «On the Poor».
- ↑ См. въ Thurlor’s «State Papers» записку голландскихъ депутатовъ отъ 2/12 августа 1653.
- ↑ Ораторъ былъ м-ръ Джонъ Бассетъ, членъ за Барнстапль. См. Smith’s «Memoirі of Wool», chap. LXVIII.
- ↑ Chamberlayne’s «State of England»; Petty’s «Political Arilhmelic», chap. VIII; Dunning’s «Plain and Easy Method»; Firmin’s «Proposition for lhe Employing, of lhe Poor». Надлежитъ замѣтить, что Фирминъ былъ знаменитый филантропъ.
- ↑ Кингъ въ своихъ «Natural and Political Conclusion» полагалъ число англійскаго простаго народа огуломъ въ 880,000 семействъ. Изъ этихъ семействъ 440,000, по его разсчету, ѣли мясную пищу два раза въ недѣлю. Остальныя 440,000 вовсе ея не ѣли, или, по крайней мѣрѣ, ѣли не болѣе одного раза въ недѣлю.
- ↑ Число умершихъ было 23,222. — Patty’s «Political Arithmetica».
- ↑ Burnet, I. 560.
- ↑ Muggleton’s «Acts of the Witnsses of the Spirit».
- ↑ Томъ Браунъ описываетъ одну изъ такихъ сценъ въ стихахъ, которыхъ я не рѣшаюсь привести.
- ↑ Bridwell — тюрьма въ лондонскомъ Сити.
- ↑ Ward’s «London Spy».
- ↑ Тюремными кораблями, the hulcks называются стоящія въ Темзѣ старыя суда, которыя служатъ временными мѣстами заключенія для преступниковъ, приговоренныхъ къ ссылкѣ.