Историческое обозрѣніе Сибири. П. А. Словцова. Спб., 1886 г. (два въ тома одномъ). Врядъ ли многимъ изъ публики извѣстно, что Сибирь имѣетъ своего собственнаго исторіографа, хотя и не украшеннаго этимъ оффиціальнымъ титуломъ Миллера и Карамзина. Когда сочиненіе Словцова появилось въ печати въ 1838 и 1844 годахъ, оно не обратило на себя достаточнаго вниманія: рецензенты упрекали автора за сухость, за недостаточность единства и системы; словомъ, они искали въ книгѣ не того, что онъ хотѣлъ дать; потомъ сочиненіе стало библіографическою рѣдкостью и новое изданіе является какъ нельзя болѣе кстати, чтобы, наконецъ, напомнить объ авторѣ. Петръ Андреевичъ Словцовъ (1767—1843 г.), уроженецъ Пермской губерніи, товарищъ Сперанскаго по александро-невской семинарія, гдѣ онъ окончилъ образованіе, началъ свою карьеру, подобно своему знаменитому другу, учителемъ философіи и краснорѣчія въ тобольской семинарія. Но одно обстоятельство прервало его преподавательную дѣятельность: по случаю бракосочетанія цесаревича Александра Павловича онъ произнесъ въ соборѣ проповѣдь, въ которой говорилось, что «гремѣть побѣдами въ чужихъ странахъ или стѣснять власть народовъ далѣе славы ихъ и расширить славу свою далѣе власти своей — всегда почитается путемъ къ счастію народному, но всуе… могущество монархіи есть коварное оружіе, истощающее оную, и можно утверждать, что самая величественная для нея эпоха всегда бываетъ роковою годиной… Тишина народная есть молчаніе принужденное, продолжающееся дотолѣ, пока неудовольствіе, постепенно раздражая общественное терпѣніе, наконецъ, не прерветъ онаго. Если не всѣ граждане поставлены въ однихъ и тѣхъ же законахъ, если въ рукахъ одной части захвачены имущества, отличія и удовольствія, тогда какъ прочимъ оставлены труды, тяжесть законовъ или одни несчастія, то тамъ спокойствіе, которое считаютъ залогомъ общаго счастія, есть глубокій вздохъ, данный народу тяжкимъ ударомъ; то спокойствіе слѣдуетъ изъ повиновенія, а отъ повиновенія до согласія столько же разстоянія, сколько отъ невольника до гражданина… И такъ, когда тишина служитъ чаще знакомъ притѣсненія, что значатъ таковыя монархіи? Это великія гробницы, замыкающія въ себѣ несчастные, стенящіе трупы, и тронъ ихъ — это пышныя надгробія, тяжко гнетущія оныя гробницы. Народы злополучны!» и т. п.
За такое вольнодумство Словцовъ былъ арестованъ и препровожденъ въ Петербургъ; въ бумагахъ его найдены еще «смѣлыя и дерзкія слова: монархъ, занятый только своимъ именемъ, завоеватель, разнесшій опустошеніе по всей Азіи, неутомимый честолюбецъ… мнимый великій Александръ»; хотя Словцовъ и объяснялъ, что эта выписка изъ Квинта Курція для класснаго сочиненія, но ему было замѣчено, что «напрасно онъ такими мыслями, гдѣ дѣлается монарху поношеніе, учениковъ своихъ отягощалъ». Словцовъ сосланъ былъ на Валаамъ, но вскорѣ, по сильному ходатайству, прощенъ и сдѣланъ даже преподавателемъ въ александро-невской семинаріи, гдѣ снова встрѣтился съ профессоромъ и учителемъ философіи той же семинаріи, Сперанскимъ. Перейдя затѣмъ на статскую службу и дослужившись до должности экспедитора въ департаментѣ министерства коммерціи (1807 г.), онъ былъ заподозрѣнъ въ лихоимствѣ — неосновательно, какъ утверждаютъ его біографы — и удаленъ опять въ Тобольскъ на службу въ канцеляріи сибирскаго генералъ-губернатора. Съ тѣхъ поръ, послѣ неудачной попытки вернуться въ Петербургъ, онъ до смерти прожилъ въ Сибири, объѣзжая разныя части края по порученіямъ генералъ-губернатора, потомъ въ качествѣ директора училищъ Иркутской губерніи; съ 1829 года онъ оставилъ коронную службу и всецѣло погрузился въ собираніе, группировку и обработку матеріаловъ о сибирскомъ краѣ. Въ первой книгѣ, изданной въ 1838 г., исторія Сибири доведена до 1742 г.; вторая вышла уже послѣ смерти автора, въ 1844 г., и доводитъ исторію до 1765 г.; это, очевидно, только треть второй части, которая по мысли Словцова должна была кончиться 1823 годомъ. Въ этихъ предѣлахъ исторія Сибири раздѣлена авторомъ на четыре періода; въ каждомъ онъ слѣдитъ, во-первыхъ, за внѣшнею исторіей края и его отдѣльныхъ областей («(Обстоятельства»); во-вторыхъ, за исторіей правительственныхъ мѣропріятій («Узаконенія и учрежденія»), наконецъ, за внутреннимъ развитіемъ края въ самыхъ разнообразныхъ отношеніяхъ; земледѣліе, промышленность, торговля, движеніе народонаселенія, распространеніе христіанства, развитіе учебнаго дѣла, — все это Словцовъ изображаетъ съ одинаковымъ вниманіемъ и отчетливостью. Но онъ не ограничивается ролью историка: сочиненіе заключаетъ богатый рудникъ географическихъ, климатологическихъ и естественно-историческихъ свѣдѣній о Сибири; цѣлая глава, страницъ въ 70 (въ I т. 326 стр.; во II т. 364 стр.), посвящена сибирской гидрографіи; другая, въ 150 стр., описанію климата и почвъ разныхъ мѣстностей Сибири. При всемъ этомъ сочиненіе Словцова вовсе не простой, фактическій сводъ всевозможныхъ свѣдѣній: авторъ любитъ и болѣетъ душой за свою родную Сибирь и имѣетъ очень опредѣленное мнѣніе, — вполнѣ реальное мнѣніе человѣка бывалаго и наблюдательнаго о ея прошломъ и настоящемъ. Одна за другой, одна ярче другой развертываются передъ нами страницы этой лѣтописи правительственной опеки надъ страною, такъ сказать, несовершеннолѣтней. Ботъ вольный торговецъ, піонеръ новой колонизаціи, пробирается съ незапамятныхъ временъ за Камень, въ догонку за убѣгающимъ изъ Европейской Россій соболемъ; по протореннымъ дорожкамъ идетъ за нимъ слѣдомъ вольный козакъ съ фузеей и зельемъ, очень скоро перешедшими и къ туземцемъ; за козакомъ ѣдетъ царскій воевода съ канцеляріей, выростаетъ новый административный центръ и изъ этого центра дальше и дальше ѣдутъ козачьи команды собирать ясакъ; много этого ясака пропадаетъ за царскими слугами, прилипаетъ къ воеводскимъ рукамъ; встрѣтившись гдѣ-нибудь на новыхъ земляхъ, команды разныхъ городовъ вступаютъ даже въ открытую войну изъ-за права собирать ясакъ; свободнаго торговца уже давно оттѣснили государевы люди, настроили заставъ для таможенныхъ сборовъ; никому не велѣно ѣздить другими путями, мимо новыхъ заставъ, но всѣ приказанія и угрозы долго еще остаются тщетными передъ изобрѣтательностью частныхъ предпринимателей и самихъ воеводъ. Затѣмъ еще новое явленіе: военная команда везетъ съ собой, по императорскому (Петра I) приказанію, человѣка въ черной рясѣ, который на неизвѣстномъ языкѣ проповѣдуетъ дикарямъ невѣдомаго Бога и обѣщаетъ для поощренія сбавку налоговъ, освобожденіе отъ рабства или даже денежное жалованье; заинтересованные новою религіей, туземцы предлагаютъ хитрый компромиссъ: 1) «окрестить ихъ идола и оставить; 2) не запрещать ѣсть лошадиное мясо, какъ вкусное, и 3) позволить имъ самимъ крестить своихъ женъ и надѣвать на нихъ кресты». «Разумѣется, — прибавляетъ авторѣ, — что остяки доведены были до того убѣжденія, что напослѣдокъ признали свои предложенія за несогласныя съ важностію дѣла». Не говоримъ о тѣхъ мѣстахъ, гдѣ Словцовъ является изслѣдователемъ, напрм., о весьма интересной попыткѣ опредѣлить первоначальное населеніе Сибири.
Кромѣ печатныхъ сочиненій о Сибири, Полнаго Собранія и Румянцевскихъ грамотъ и договоровъ, Словцовъ пользовался рукописною иркутскою лѣтописью, сборникомъ тобольской семинаріи, «несправедливо названнымъ сибирскою лѣтописью», Краткимъ описаніемъ остятскаго народа, приведеннаго въ христіанскую вѣру, соч. 1715 г., изъ библіотеки Софійскаго тобольскаго собора, и указаніями мѣстныхъ изслѣдователей. Главнымъ источникомъ, такимъ образомъ, было Полное Собраніе; этимъ запасомъ матеріала опредѣляются и недостатки изслѣдованія; эксплуатированными остались тѣ изъ архивныхъ сибирскихъ матеріаловъ Миллера, которые позже попали въ печать и которые отчасти остаются ненапечатанными; затѣмъ, дѣла сибирскаго приказа еще ждутъ изслѣдователя. Пожелаемъ, чтобы будущему сибирскому университету не пришлось долго ждать будущаго сибирскаго Историка; капитальный трудъ Словцова представляетъ прекрасное и необходимое руководство для всякаго дальнѣйшаго самостоятельнаго изслѣдованія.