Исторические условия интеллектуального развития в России (Щапов)/Дело 1868 (ДО)

Исторические условия интеллектуального развития в России : Статья первая
авторъ Афанасий Прокопьевич Щапов

Опубл.: 1868^[1]. Источникъ: az.lib.ru

ИСТОРИЧЕСКІЯ УСЛОВІЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАГО РАЗВИТІЯ ВЪ РОССІИ.

Чтобы понять историческій ходъ, направленіе и современныя потребности умственнаго развитія русскаго народа и, въ частности, его интеллектуально-развитаго меньшинства, нужно прежде всего обратить вниманіе на многія историческія условія умственной жизни и дѣятельности въ Россіи, какъ физическія, такъ и не физическія. Въ ряду настоящихъ очерковъ мы и займемся указаніемъ этихъ историческихъ условій, насколько позволяютъ находящіяся подъ руками средства. Мы разсмотримъ: 1) историческую роль, въ умственной жизни русскаго народа, численнаго преобладанія темнаго рабочаго класса надъ образованнымъ меньшинствомъ; 2) вліяніе на интеллектуальное развитіе въ Россіи преобладающаго сельскаго, земледѣльческаго населенія надъ населеніемъ городскимъ, мануфактурно-промышленнымъ; 3) экономическія условія интеллектуальнаго развитія въ Россіи; 4) значеніе пространства русской земли и путей сообщенія въ распространеніи способовъ интеллектуальнаго развитія; 5) интеллектуальное значеніе вѣковаго отсутствія заграничныхъ путешествій и географическихъ открытій, подобныхъ океаническимъ открытіямъ Запада; 6) вліяніе государственныхъ началъ — централизаціи, системы опеки, регламентаціи и крѣпостнаго права на умственное развитіе русскаго общества; 7) вліяніе различныхъ патологическихъ явленій нервной сферы русскаго народа на характера, движеніе и направленіе его умственной жизни и дѣятельности, или краткій очеркъ физіологіи русской народной мысли, и наконецъ 8) значеніе въ интеллектуальномъ развитіи русскаго народа вѣковой умственной эксплоатаціи или исключенія женщины изъ сферы общественной и умственной жизни и дѣятельности. Безъ анализа и объясненія всѣхъ этихъ историческихъ явленій, вносившихъ ту или другую долю своего медленнаго, но постоянно дѣйствовавшаго вліянія въ умственную жизнь народа, непонятнымъ дѣлается современное состояніе нашего интеллектуальнаго развитія. Ни его застой, ни его безсиліе необъяснимы для насъ, безъ разъясненія тѣхъ причинъ, которыя задерживали или отвлекали русскую мысль отъ ея правильной и энергической работы; цѣлые вѣка она коснѣла въ неподвижности, скованная страхомъ — подъ вліяніемъ суевѣріи, и суевѣріемъ — подъ вліяніемъ борьбы съ окружающимъ міромъ и страха за существованіе человѣка.

I.

Вліяніе имѣло на интеллектуальное развитіе и умонастроеніе русскаго народа. во-первыхъ, то обстоятельство, что дикая, невоздѣланная природа европейской Россіи и Сибири, холодный климатъ и вообще физическія особенности русской земли издревле обусловили въ русской исторіи долговременное, исключительное развитіе рабочаго народа и отсутствіе мыслящаго класса. Суровый климатъ и первоначальная совершенная пустынность, невоздѣланность русской земли, съ сплошными "черными, дикими лѣсами, мхами и болотами, " въ связи съ скупой производительностью природы, съ самого начала требовали отъ населенія больше механической работы для обезпеченія животной жизни, чѣмъ дѣятельности умственной. Всѣ западные путешественники, посѣщавшіе, Россію въ XVI и даже XVII вѣкѣ, единогласно свидѣтельствуютъ, что климатъ русской земли чрезвычайно холоденъ, а земля почти сплошь требовала населенія и обработки, потому что на огромныхъ пространствахъ была пустынна и не воздѣлана (vasta et inculla)^[2]. «Русская земля, — говоритъ Олеарій, — почти. на всемъ пространствѣ своемъ пустынна, болотиста и покрыта дремучими лѣсами. Множество прекрасной, плодоносной земли остается безъ обработки. Климатъ — суровый. Зимой въ Россіи стоятъ такіе сильные морозы, что отъ нихъ едва можно укрыться. У русскихъ не считается за рѣдкость, если кто нибудь изъ нихъ отморозитъ себѣ носъ, уши, руки или ноги. Бываютъ столь жестокія зимы, что на площади въ Москвѣ, передъ Кремлемъ, земля трескалась на 20 сажень въ длину и на ¼ аршина въ ширину. Въ 1634 году никто изъ насъ не осмѣливался пройти но улицѣ и 30-ти шаговъ съ открытымъ лицомъ, изъ опасеніи отморозить себѣ носъ и уши. Вполнѣ справедливы слова тѣхъ писателей, которые говорили, что капля воды или слюна, выплюнутая изо рта, замерзаетъ, прежде чѣмъ успѣетъ упасть на землю. Какъ сильны бываютъ морозы зимою, такъ же велики бываютъ и жары въ лѣтнее время: будучи днемъ несносны для путешественника, они порождаютъ безчисленное множество комаровъ, надоѣдающихъ до крайности и днемъ и ночью».^[3] Зима, по словамъ Коллинса, продолжалась 5 мѣсяцевъ. Переходы отъ теплой погоды къ морозамъ были такъ рѣзки, и морозы, внезапно наступавшіе тотчасъ послѣ оттепелей, были столь сильны, что наприм. въ 1660 г. вологод. архіеп. Маркеллъ, въ челобитной царю Алексѣю Михайловичу, писалъ: «въ нынѣшнемъ, въ 168 году, ноября въ 3 день, палъ снѣгъ и погода была теплая, а противъ 4 числа, въ ночи, былъ морозъ великъ, и мѵро великаго чудотворца Николы въ соборной церкви замерзло и скляницу морозомъ испортило»^[4]. Въ числѣ самыхъ обыкновенныхъ причинъ смертности, особенно между крестьянами, было замерзаніе: по выраженію актовъ, "съ студени умирали, ", и «многіе по лѣсомъ позябли»^[5]. Въ сѣверо-восточныхъ областяхъ жаловались на такой холодъ, что и лѣтомъ нельзя было обойтись безъ отопленія жилищъ. Наприм. въ 1649 г. бѣлозерцы, посадскіе люди, били челомъ царю: "на Бѣлоозерѣ, въ городѣ и на посадѣ, въ лѣтнее время, во все лѣто не даютъ имъ, посадскимъ людямъ, избъ и бань топить ни одного дня на недѣлѣ, и отъ того многіе люди отъ стужи расходятся отъ своихъ домовъ и живутъ по волостямъ и по деревнямъ, потому что пришло мѣсто ихъ въ зимней сторонѣ, подлѣ озера, и отъ озера приходятъ сиверы и вѣтры по многія времена, и бываетъ стужа въ лѣтнее время великая, и отъ той стужи мало и людей остается въ городѣ и на посадѣ^[6]. При такихъ климатическихъ условіяхъ и при невоздѣланности русской земли, очевидно, весь народъ долженъ былъ исключительно заниматься обезпеченіемъ физической силы. Если въ жаркихъ странахъ, по выраженію одного писателя: "Солнце работаетъ больше за человѣка и ослабляетъ рабочую силу самихъ людей, « — то въ такихъ холодныхъ странахъ, какъ русская и сибирская земля, гдѣ солнце мало работаетъ за людей, — естественно, люди сами всегда должны были больше работать, и укрѣпляться больше въ физической силѣ, чѣмъ въ интеллектуальной. — Въ холодной полосѣ. — говоритъ Либихъ, — воздухъ, который безпрестанно стремится разрушать тѣло, побуждаетъ къ работѣ и напряженію, которыя въ этомъ случаѣ становятся средствами для противодѣйствія вліянію этого воздуха»^[7]. И дѣйствительно, народъ русскій, побуждаемый холоднымъ воздухомъ, всецѣло занятъ былъ напряженной, страдной^[8] работой земскаго строенья для физическаго самообезпеченія. До XVI вѣка, а на крайнемъ сѣверовостокѣ и юговостокѣ и въ XVII, и даже XVIII столѣтіи, почти весь народъ занятъ былъ, по выраженію актовъ, „росчистью и роздѣлью лѣсовъ, распашкой пашенъ, посаженьемъ и поставленьемъ починковъ и деревень на лѣсѣхъ“. По словамъ актовъ, вездѣ, „въ черныхъ дикихъ лѣсахъ и въ полѣхъ. куда ходилъ топоръ, ходила коса и соха и бортная кжень, или гдѣ топоры ея ссѣкли, лѣсъ ронили и чистили, дворы ставили, починки и деревни посажали ни, лѣсѣхъ, и людей называли, сельца и деревни наряжали и жильцовъ садили, погосты полнили, города рубили, и въ нихъ людей набирали, на посады садили; писцы давали земли на льготу, землевладѣльцы ослобожали слободы заводить на льготѣ, слободчики строили слободы и людей собирали; крестьяне и всякихъ чиновъ люди и сами лѣсъ рубили и чистили, пашни распахивали, дворы ставили и садились на новѣ, на новоросчисныхъ земляхъ, или занимали новыя, никѣмъ незанятыя мѣста, и отовсюду слали къ князьямъ и царямъ челобитныя о дозволеніи лѣсъ ронить, пашни распахивать и дворы ставить“^[9]. Такимъ образомъ, но свидѣтельству тѣхъ же актовъ, гдѣ были лѣса, селились крестьяне, и тѣ лѣса на свои хоромы и на всякое строенье высѣкали, и гдѣ были лѣса — стали поля и устроены пашни»^[10]. Едва расчищена была изъ-подъ лѣсовъ и обстроена великорусская земля, — какъ открыта и завоевана была новая громадная земля Сибирская. Тамъ понадобились новые милліоны рабочихъ людей. — и тысячи служилыхъ, торговыхъ и промышленныхъ людей устремились туда: по словамъ одной грамоты 1670 года, изъ многихъ уѣздовъ многіе пахотные крестьяне, покинули свои деревенскіе жеребьи впустѣ, поѣхали сибирскихъ городовъ въ уѣзды и нынѣ ѣдутъ, и учинилась во многихъ уѣздахъ великая пустота; во 178 г., въ разныхъ мѣсяцахъ и числахъ, ѣхало мимо Верхотурья изъ русскихъ розныхъ городовъ, съ Тотьмы, съ Устюга великаго, съ Ваги, съ Мезени, и отъ Соли-Вычегодской, и съ Яренскаго городка съ Сысолы, и съ Кай городка, по тобольскимъ и по тюменскимъ проѣзжимъ, тяглыхъ людей съ женами и дѣтьми 2051 человѣкъ".^[11] И тамъ, въ безпредѣльныхъ лѣсахъ сибирскихъ, застучалъ топоръ рабочій, пошла коса и соха, и стала совершаться работа богатырская: Хабаровы, Поярковы, служилые, торговые и промышленные люди, по собственнымъ словамъ ихъ, своею силою дошли до Восточнаго океана, извѣдали всѣ украйвы Сибири до Мангазеи и Ледовитаго моря, до Амура и Дауріи, до земли Чукчей, Камчатки и Сѣверной Америки. И началось опять строенье слободъ, рубленое и поставленье городовъ и остроговъ, водвореніе нашейныхъ крестьянъ, распространеніе земледѣлія отъ Урала до Лены и Киреньги, и, сверхъ того, по мѣстнымъ климатическимъ условіямъ зимы и лѣта, ставились особыя зимовья и лѣтовъя. Одно плаванье служилыхъ, торговыхъ и промышленныхъ людей по сибирскимъ рѣкамъ, одно безстрашное и неутомимое отшельническое странствованіе ихъ но дремучимъ, ненроторнымъ, непроѣзжимъ и глухимъ дикимъ тайгамъ сибирскимъ, для поиманья языковъ, для развѣдыванья и покоренья «немирныхъ землицъ и народовъ», по эпическимъ разсказамъ казачьихъ, служилыхъ и воеводскихъ отписокъ, составляло страшную народную работу, исполненную драматической борьбы съ суровымъ климатомъ, съ суровой природой и со всевозможными препятствіями окружающаго міра. А тутъ еще цѣлое столѣтіе и болѣе нужно было выдерживать имъ на своихъ плечахъ почти непрерывную борьбу съ немирными и дикими народами Сибири, — и это тоже была богатырская работа, какъ служилыхъ, такъ и торговыхъ и промышленныхъ людей. И въ тоже время они неутомимо развѣдывали руды — мѣдную, серебряную и золотую, добывали слюду, сѣяли хлѣбъ для опытовъ на Ленѣ и въ дальнихъ сѣверныхъ широтахъ, дознавали и собирали ревень и лекарственныя травы и коренья, составляли сибирскіе травники, составляли чертежи сибирскихъ земель и проч. Словомъ, повсюду у народа работы было множество. И вообще, почти вплоть до Петра Великаго, то былъ періодъ всеобщаго, созидательнаго земскаго строенья, починочной обработки, росчисти и роздѣди земли изъ-подъ лѣсовъ и колонизаціонной обстройки ея займищами, починками, сѣдѣньями, деревнями, сельцами, селами, слободами, погостами и городами. И потому, естественно, тогда главнымъ образомъ развивался и выработывался земско-устроительный, рабочій народъ. А классу интеллектуальному, умственно-образовательному вовсе и некогда было развиваться. Потому что не только народъ, но и князья, бояре и даже монастыри, для которыхъ всего возможнѣе была умственная дѣятельность, тоже заняты были главнымъ образомъ колонизаціей и земскимъ устроеньемъ, особенно до XVI вѣка. Ккязья и бояре руками народа ставили на своихъ земляхъ и лѣсахъ дворы и деревни, и въ нихъ «отовсюду называли людей». Игумены тоже руками народа дѣлали росчисти, роздѣли и посажали починки и деревни на лѣсѣхъ. Вообще, физико-экономическія условія русской земли были таковы, что даже иноки въ древней Россіи преданы были житейскимъ, земскимъ работамъ, а, вовсе не занимались разработкой научныхъ знаній, классической литературой — и т. п., какъ занимались ими средневѣковые монахи западной Европы. Западные монахи преданы были ученымъ работамъ, диспутамъ, даже трудились надъ открытіями путемъ положительнаго знанія, и наполняли монастырскія библіотеки, тысячами классическихъ книгъ — произведеніями Аристотеля, Платона, Гораціч, Виргинія и т. п. Русскіе же средневѣковые иноки разработывали не науки — физическія или классическія, а поля: по словамъ одного жизнеописателя: «овіи землю копающе, овіи лѣсъ сѣкуще, ивіи же нивы чистяху».^[12] «Монахи русскіе, — говоритъ Коллинсъ, — не такъ строго слѣдуютъ своему званію, какъ римско-католическіе: они торгуютъ солодомъ, хмѣлемъ, разнаго рода хлѣбомъ, лошадьми, рогатымъ скотомъ и всѣмъ, что приноситъ имъ выгоды».^[13] Въ XVI в. князь инокъ Вассіянъ, разсуждая «о неприличіи монастырямъ владѣть вотчинами», требовалъ даже усиленія иноческой матеріальной работы, требовалъ, чтобы монахи, отрекшись отъ пользованія крестьянскими работами, такъ же жили своими трудами, какъ и міряне: «особные инокомъ отъ мірянъ промышляти улусы, чтобы имъ быть сытыми своими трудами праведными, а не пропитываться во юфтями съ крестьянами, ниже питатися мірскими трудами, слезами и воздыханіями».^[14] Поэтому и Петръ Великій, особенно нуждавшійся въ рабочихъ рукахъ, говорилъ въ одномъ указѣ, что излишнее распространеніе въ Россіи монашества вовсе даже не по климату, что сѣверный климатъ всегда требовалъ и требуетъ какъ можно больше рабочихъ людей, а не праздныхъ «забобоновъ», какъ онъ выражался^[15]. Потому же, и само духовенство въ древней Россіи принуждено было заботиться о развитіи въ народѣ трудоваго, рабочаго умонастроенія, о поощреніи его къ труду, къ работамъ. Въ древнихъ рукописяхъ мы нерѣдко находили обличительныя поученія противъ тѣхъ, кто отъ работъ мірскихъ уклонялся въ монастыри и, кромѣ того, особыя «поученія лѣнивымъ, иже не дѣлаютъ, и похвалы дѣлателямъ». Въ этихъ поученіяхъ духовные учители, указывая на то, что «былье само не производитъ жита, а лѣсъ овощей», и противопоставляя похвальный образецъ рабочаго земледѣльца лѣнивому, нерабочему, высказывали такія, наприм., наставленія: «земледѣлецъ, сонъ отрясъ, идетъ на воздѣлыванье земли, въ зной и зиму плоды трудовъ своихъ собираетъ; всякой, дѣлаяй землю, насытится хлѣба, ибо стогъ возвыситъ и гумно; трудолюбиваго руки обогатятъ. Но работникъ же пьяница не можетъ быть богатъ, лѣность бо злымъ мать есть. Если и богатъ будешь, а лѣнивъ, то оскудѣешь. Если бы Богъ пекся о лѣнивыхъ, то повелѣлъ бы былью жито ростити, а лѣсу овощь всякій. Всякой лѣнивый облечется въ скудныя и раздранныя портища. Работные же люди всяко тружаются, дѣлаютъ своими руками: иные скоты и кони пасутъ, иные сѣно сѣкутъ и агнцы кормятъ, иные по морю плавающе, гостьбы (торговлю) дѣлаютъ, иные рукодѣльницы. И жены, утвердите локти своя на дѣла и руцѣ свои на веретено».^[16] И какъ было не требовать въ древней Россіи всенародной, усиленной работы, когда сама природа всѣми грозными силами своими требовала работы. Тѣмъ болѣе народъ долженъ былъ почти исключительно работать для обезпеченія животной жизни, что климатъ и другія физическія условія народной работы часто по, врывали всѣ его жизненные расчеты, все его хозяйственное обезпеченіе, и вообще требовали огромнаго расхода рабочихъ силъ. Во многихъ областяхъ, особенно въ сѣверовосточныхъ, крестьяне постоянно жаловались, что "мѣсто у нихъ пришло подкаленное, студеное, кругомъ мхи и болота, и хлѣбъ не родится, побиваетъ морозъ по вся годы, «^[17] или — что „земля ихъ пришла подсѣверная, близь моря, прилегли тамъ многія озера и щерья, и зыбучія, непроходимыя болота, и что всѣмъ въ ихъ краю скудно“.^[18] Такія физическія условія неродной работы, при отсутствіи раціональныхъ средствъ для преодолѣю» ихъ. часто обусловливали огромную трату рабочихъ силъ и требовали много рабочихъ людей для исполненія тѣхъ или другихъ работъ. Такъ, наприм., въ отправленіи самой важной до Петра Вел. судоходной торговли архангельской, рѣки требовали лишней траты рабочихъ силъ, далеко непропорціональной съ общею численностью мѣстнаго рабочаго населеніи. "Когда лодки идутъ изъ Холмогоръ. — говоритъ наприм. одинъ западный путешественникъ (Jean Sauvage 1586 г.), — то нужно бываетъ, во крайней мѣръ. 1 но человѣкъ, чтобы ихъ тащить и вести противъ воды: а иногда требуется и до 200, въ случаѣ прибавки воды отъ дождей и другихъ причинъ, идти противъ теченія до Вологды, а отъ Холмогоръ до Вологды 200 лье.^[19] Климатъ часто производилъ повсемѣстные неурожаи и. вслѣдствіе того, голодъ, — и опять нужно было напрягать рабочія силы, чтобы находить средства спасенія отъ голодной смерти. До XVII вѣка въ лѣтописяхъ насчитывается до 7-ми неурожаевъ, происшедшихъ вслѣдствіе однихъ необыкновенныхъ засухъ.^[20] Несвоевременныхъ морозовъ, производившихъ неурожаи, до конца XVI в. въ лѣтописяхъ упоминается до 13-ти. А въ сѣверныхъ и сѣверо-восточныхъ областяхъ, по общимъ и постояннымъ жалобамъ крестьянъ: «хлѣбъ и по вся годы побивало морозомъ». Лѣтомъ, если не засухи, то, на оборотъ, необыкновенные проливные дожди часто губили урожаи, такъ что нерѣдко крестьяне «ржей вовсе не сѣяли», а въ поляхъ отъ проливныхъ дождей хлѣба много погнивало, а траву водой заливало и отнимало: къ тому же, прибавляетъ лѣтопись, иногда во «все лѣто непогожее были бури великія, и хоромы рвало, и деревья изъ коренья, и дожди шли великіе, отъ чего и хлѣбу былъ недородъ».^[21] О градобитіяхъ, посѣщавшихъ древнюю Россію, можно судить по тѣмъ, какія были и въ наше время^[22]. Вообще, климатъ русской земли часто подрывалъ земледѣльческія работы и расчеты народа неурожаями. Однихъ отмѣченныхъ лѣтописями и другими записями неурожаевъ было въ XII и XIII столѣтіяхъ по 8, въ XIV до 7, въ XV до 16, въ XVI до 11, въ XVII до 12, въ XVIII до 34, а въ первой половинѣ XIX столѣтія до 39.^[23] Вслѣдствіе неурожаевъ и голода были часты. До XVI столѣтія въ лѣтописяхъ упоминается до 39 голодовъ, такъ что на каждое столѣтіе приходится по 8 голодовъ, и повторяются они почти чрезъ каждыя 13 лѣтъ^[24]. При такихъ физико-экономическихъ условіяхъ до умственной ли работы было народу? Онъ часто подвергался страшному горю, весь занятъ былъ спасеніемъ и поддержаніемъ физической жизни и гибъ отъ голодовъ тысячами. Лѣтописцы такими, напримѣръ, чертами описываютъ состояніе народа во время неурожаевъ и голодовъ: «побилъ морозъ обилье по волости, и въ Новгородѣ было зло большое: кадь ржи купили но 10 гривенъ (около 15 серебр. рублей или четверть около 4 р. сер.), а овса по 3 гривны, а рѣпы возъ по 2 гривни; ѣли люди сосновую кору, листъ липовъ и мохъ. О горе тогда, братья, было! Дѣтей своихъ отдавали въ кабалу, и поставили скудѣльницу и наметали полную умершими съ голода. О горе было! По торгу трупы, по улицамъ трупы, по полю трупы, псы не могли изъѣдать людей, а останокъ народа разошелся, и такъ разошлась волость наша и городъ нашъ.»^[25] При такой борьбѣ съ голодомъ, при такомъ горѣ, очевидно, народу было вовсе не до умственной дѣятельности. Онъ долженъ былъ главнымъ образомъ заниматься обезпеченіемъ физической жизни, и потому по преимуществу быть рабочимъ народомъ. Тѣмъ болѣе онъ долженъ былъ устремлять всѣ свои наличныя рабочія силы на насущную, промышленную работу, что неурожаи и другія физическія бѣдствія часто губили тысячи народа, слѣдовательно сильно уменьшали численность рабочихъ рукъ. По одному недостатку рабочихъ рукъ, въ лѣтописяхъ насчитываютъ до 6 неурожаевъ^[26]. Отъ голода, вслѣдствіе неурожаевъ, пустѣли цѣлые края, какъ отъ заразы. Далѣе, моровыя повѣтрія опустошали цѣлые посады и волости: «съ лихого повѣтрія, съ мору, — какъ сказано въ актахъ, — многія деревни и починки и займища запустѣли и лѣсомъ поросли»^[27] Отъ мороваго повѣтрія въ 1654 году въ приволжскихъ городахъ умерло 9,732 человѣка, а въ живыхъ осталось только 4,709 человѣкъ^[28]. Интеллектуальная неразвитость народа и отсутствіе раціональныхъ средствъ физическаго самосохраненія были главными причинами умственнаго безсилія народа въ борьбѣ съ гибельными дѣйствіями климата и природы. Тогда какъ во второй половинѣ XVIII вѣка, когда съ развитіемъ интеллектуальнаго класса въ Россіи, больше было раціональныхъ способовъ физическаго самосохраненія народа, въ моровое повѣтріе 1771—1772 г. во всей костромской губерніи умерло не больше 300 человѣкъ, — въ XVII вѣкѣ, въ 1654 году, въ одномъ городѣ Костромѣ отъ моровой язвы умерло 3,461 человѣкъ, не считая еще женскаго пола и младенцевъ^[29]. Пожары губили тоже тысячи народа. Наприм. въ пожарѣ 1547 г. въ Москвѣ сгорѣло народу болѣе 2,000 человѣкъ; въ Новгородѣ въ пожарѣ въ 1508 г. сгорѣло 3315 человѣкъ^[30]. И какъ часто посѣщали народа всѣ эти физическія бѣдствія, — можно судить даже по неполнымъ лѣтописнымъ отмѣткамъ. Вспомнимъ, что до XVI вѣка, по свидѣтельству лѣтописей, неурожаи посѣщали русскую землю по 8 разъ въ столѣтіе, слѣдов. черезъ каждыя 13 лѣтъ, да моровыя повѣтрія по 6 разъ если не болѣе, слѣд. черезъ каждыя 17 лѣтъ, да, наконецъ, пожары, являвшіеся по 7 разъ во 100 лѣтъ, черезъ каждыя 14 лѣтъ: отсюда выходить, что одни физическія бѣдствія на Руси составляли сумму 20 событій въ столѣтіе, и возобновлялись черезъ каждыя 5 лѣтъ, то одно, то другое^[31]. Къ этимъ физическимъ бѣдствіямъ присоединялись еще постоянныя и многоразличныя тягости государственныя, политическія — раззорительныя войны, опустошительные набѣги крымцовъ и другихъ ордъ и народовъ, вопіющее неправосудіе, тяжкіе налоги и повинности, притѣсненія приказныхъ людей, развитіе крѣпостнаго права и помѣщичьяго деспотизма надъ работой народной, для остальнаго населенія уходъ большой части народа въ Сибирь и т. п. Всѣ эти обстоятельства, очевидно, отнимали у народа всякую возможность заниматься умственною дѣятельностью, и побуждали его заботиться лишь только о физическомъ самосохраненіи и самообезпеченіи. Чѣмъ больше было обстоятельствъ раззорительныхъ, тѣмъ больше народъ долженъ былъ работать, чтобы «въ конецъ не раззориться.» Такимъ образомъ, у народа много было своей работы. А тутъ еще, чѣмъ дальше, тѣмъ больше открывалось ему работы посторонней. Послѣ вѣковой колонизаціонной работы народа, когда, въ основныхъ частяхъ, окончена была колонизаціонная обстройка и обработка русской земли, и свободный переходъ поселенцевъ сталъ ненуженъ, и особенно послѣ открытія Сибири, когда туда устремилась большая часть народа и московское правительство и землевладѣльцы испугались, что слишкомъ много рабочаго народа устремилось въ Сибирь, — признана была необходимою сдержка рабочаго народа, совершилось прикрѣпленіе его сначала къ землѣ, потомъ къ землевладѣльцамъ, — и отсюда произошла новая, тяжелая работа для народа — крѣпостная. Уже въ XVII в. крестьяне не только должны были производить всѣ полевыя работы помѣщиковъ и вотчинниковъ, обстраивать и починивать ихъ разныя хозяйственныя заведенія, дѣлать на нихъ всякое посилье, "работать всякую черную работу, " но еще должны были приходить изъ вотчинъ и помѣстій въ загородные дворы своихъ владѣльцевъ «для ремесленныхъ дѣлъ» на нихъ и т. п.^[32]. Въ XVIII вѣкѣ, съ окончательнымъ развитіемъ крѣпостнаго права и съ развитіемъ роскоши и расточительности помѣщиковъ, крѣпостная работа крестьянъ стала еще тяжелѣе. «Многіе помѣщики, — говоритъ наприм. П. И. Рычковъ въ своемъ Наказѣ для деревенскихъ управителей — были такіе строгіе, что своимъ крестьянамъ не давали ни одного дня работать на себя, напротивъ заставляли ихъ безъ изъятія отправлять господскія работы повседневно»^[33]. Далѣе, кромѣ помѣщичьихъ работъ, на народъ постоянно возлагалось еще бремя разныхъ казенныхъ работъ, или, по выраженію актовъ: «всякія накладныя дѣла.» На народъ возложено было наприм. «городское дѣло» — строенье городовъ и остроговъ, строенье казенныхъ слободъ и проч. Въ частности, въ степныхъ украйнахъ рабочій народъ обремененъ былъ такъ называемымъ «валовымъ и засѣчнымъ дѣломъ»^[34]. Постоянно велѣно было высылать "подымовныхъ людей и дѣлонцевъ изъ ближнихъ селъ и деревень съ 3-хъ дворовъ, а съ дальнихъ съ 5 дворовъ но человѣку, съ топорами, съ заступами, съ лопатами, съ кирками, съ лошадьми и телѣгами и проч. Работниковъ на это тяжелое дѣло требовалось много. Наприм. по росписи 1678 года, однихъ засѣкъ въ 10 городахъ, находившихся въ вѣдомствѣ пушкарскаго стола рейтарскаго приказа, было длиною на 532 верстахъ, съ 32 воротами на нихъ: все это было сдѣлано «дѣловцами» крестьянами. Въ нихъ работниковъ было:

2,905 челов. подымовныхъ людей

833 сторожа

30 челов. засѣчныхъ головъ^[35].

Кромѣ того, въ XVII в. постоянно требовались въ Москву разные рабочіе и мастеровые люди «для разныхъ государевыхъ дѣлъ.» Такъ въ 1646 г. отовсюду вызывались каменщики и кирпичники «для церковнаго, дворцоваго и городоваго дѣла»^[36]; въ 1057 г. изо всей Россіи вызывались кузнецы «для кузнечныхъ скорыхъ дѣлъ»^[37]. далѣе точно также вызывались въ Москву въ 1655 г. мастера мушкетные, станочные, замочные, заварщики, портные, скорняки^[38]. Сверхъ того, много рабочихъ людей требовалось въ другіе города на казенныя же работы. Наприм. въ Архангельскъ, на постройку каменнаго гостиннаго двора въ 1671—1674 г. требовалось 116 каменщиковъ, но прислано было изъ городовъ только 97 каменщиковъ, да работныхъ людей къ тому каменному дѣлу «наймовали по 200, по 300 и по 400 человѣкъ на день»^[39]. Запросъ на такихъ рабочихъ людей, какъ наприм. каменщики, былъ столь большой, что по городамъ ихъ было недостаточно. Наприм. бѣлозерцы, посадскіе люди, въ 1649 г. писали въ челобитной своей: «а каменщики и кирпичники, по царскому указу, ежегодь сходятъ къ Москвѣ, къ каменному и кирпичному дѣлу, и печей у нихъ класть некому»^[40]. Вслѣдствіе такого запроса на работу, жители се л. и особенно городовъ по неволѣ должны были учиться не наукамъ, а прежде всего промысламъ и ремесламъ, наприм. "ученью каменнаго дѣла, « „учебу серебрянаго дѣла“ и т. п. Въ Архангельскѣ въ 1671—1674 г. — выбраны были „въ ученье каменному дѣлу“ 100 человѣкъ охотниковъ, да сверхъ того вольныхъ гулящихъ людей записалось 9 человѣкъ^[41]. Другіе отдавали дѣтей своихъ» въ учебъ посадскимъ серебреникамъ, лѣтъ на 8, съ платой 20 руб. за учебъ^[42]. Третьи отдавали своихъ дѣтей иноземнымъ мастерамъ — учиться наприм. «первому ученью, какъ дѣлать указные часики»^[43]. О нѣкоторыхъ въ древнихъ памятникахъ говорится: «вданъ бысть учитиси земледѣльству»^[44]. Въ тоже время потребность казенныхъ работъ такъ возростала и усложнялась, что устраивались различныя спеціальныя рабочія и мастерскія слободы, наприм. слободы колесныя, слободы хамовниковъ, кадашевцевъ, скорняковъ и разныхъ другихъ ремесленниковъ, и, кромѣ того, слободы рыбныя ловецкія, ямскія и т. п. И на мастеровыхъ, рабочихъ жителей этихъ слободъ тоже возлагалось множество работы. Такъ наприм. въ 1677 г. мастера «колесной слободы» мусецкаго погоста въ шелонской пятинѣ въ челобитной своей говорили: «всѣхъ ихъ въ колесной слободѣ по переписнымъ книгамъ 67 дворовъ, а по указу государя дѣлаютъ они пушечные колеса, и станочныя доски, и волоки, и оси. и пыжи, и оглобли, и то сдѣлавъ привозятъ въ великій Новгородъ собою; а въ прошлыхъ годахъ дѣлали они такіе же припасы къ Москвѣ и въ Казань, и въ Астрахань, и въ Псковъ, и нынѣ, по указу царскому, дѣлаютъ туда же, и отвозятъ тѣ припасы на ямскихъ подводахъ, оприче того, что они дѣлаютъ такіе же припасы въ великій Новгородъ; да сверхъ того, наложено на нихъ работы въ великій Новгородъ, на пушечный дворъ, на годъ: по 100 саней, по 100 дровень, но 100 же телѣгь, по 200 слишкомъ корытъ, по 200 же начевь, по 200 лопатъ, по 200 веревокъ, а въ веревкѣ по 13 саженъ, по 200 малыхъ топорищъ, по 20 ушатовъ, по 20 ведеръ, по 200 связкою. лыкъ, да сверхъ того, въ годъ дѣлали 1000 топорищъ къ бердышамъ, да 1000 ратовищъ къ протазанамъ, 1500 ложъ къ мушкетамъ, по 200 веселъ, по 200 водолейныхъ плицъ, и еще сверхъ всего того, были на нихъ всякія другія накладныя дѣла, и отъ того накладнаго дѣла они обѣдняли»^[45]. Уже въ подобныхъ государственныхъ работахъ, какія требовались отъ народа въ ХМИ вѣкѣ, предуготовлялась для народа новая работа. Послѣ починочной, устроительной колонизаціонной обстройки русской земли въ московское государство, — началась громадная государственно-преобразовательная работа Петра Великаго, перестройка византійски-восточнаго, полутатарскаго московскаго государства въ европейскую имперію, съ европейской столицей, съ европейскимъ флотомъ, съ европейскими крѣпостями, съ европейскими фабриками и проч. И тутъ тысячи народа потребовались на работу. И ему уже совершенно недосугъ было принять участіе въ начатой въ тоже время Петромъ Великимъ умственной работѣ — въ усвоеніи европейскихъ наукъ и открытій. Вспомнимъ, сколько требовали рабочаго народа одни громадныя постройки при Петрѣ I; для постройки Петербурга приходили ежегодно, въ теченіи многихъ лѣтъ сряду, изъ самыхъ дальнихъ мѣстъ, 40,000 работниковъ, изъ коихъ многіе погибали отъ трудовъ и болѣзней^[46]. Для постройки крѣпости ни островѣ Котлинѣ также вызывались тысячи рабочаго народа изъ разныхъ отдаленныхъ губерній: напримѣръ, указомъ 10 января 1712 г. требовались 3000 работниковъ для строенія фортиціи и жилья^[47]. Въ 1711 г. требовались въ Петербургъ и на островъ Котлинъ «къ городовымъ дѣламъ» 34,000 работниковъ^[48]. Изъ одной с.-петербургской губерніи вытребовано было въ Петербургъ «къ городовому строенью на кирпишное дѣло» 6805 рабочихъ^[49]. Часто издалека и далеко сзывались рабочіе. Наприм.. въ Азовъ требовалось каменщиковъ: изъ архангелогородской губерніи 38, изъ московской губ. 90, изъ с.-петербургской 65, изъ казанской 42, изъ симбирской 19^[50]. Далѣе множество рабочихъ требовалось на 200 или около тоги казенныхъ фабрикъ и заводовъ. Тысячи рабочихъ нужны были на срубку, приготовленіе и доставку корабельныхъ лѣсовъ. часто издалека, по водѣ, съ тяжкими муками и большею тратою рабочихъ силъ и времени на меляхъ. Тысячи рабочаго народа требовались на работы по устройству флота — 32 линейныхъ кораблей и 800 мелкихъ военныхъ судовъ, не считая галернаго флота. Работы при корабельной гавани разложены были на губерніи и дѣлились по губерніямъ, наприм. была особая сибирская работа, особая московская работа, нижегородская работа, казанская работа, архангелогородская работа и проч., и говорилось: губерніями сдѣлано^[51]. Въ 1719 г. вышелъ указъ о начатіи прорытія ладожскаго канала на 104 версты, и собраны были работники со всего государства, даже съ своимъ провіантомъ и съ своими орудіями). Однимъ словомъ Петръ Великій потребовалъ отъ русскаго народа такой громадной работы, что рабочій народъ по необходимости долженъ былъ отстать отъ его умственно-образовательной реформы, которая почти вовсе и не касалась массы народной. «Вся Россія представлялась тогда, — говоритъ одинъ иностранецъ, — какъ бы однимъ заводомъ: повсюду извлекались изъ нѣдръ земли сокрытыя дотолѣ сокровища; повсюду слышны были стуки молотовъ и сѣкиръ, ковавшихъ мечи, якори и всякія орудія, и сооружались корабли военные и всякаго рода морскія и рѣчныя, суда; повсюду лились пушки, мортиры, бомбы, ядра, повсюду ткались сукна, всякаго рода полотна, и при всѣхъ такихъ работахъ видѣнъ былъ самъ Петръ, какъ мастеръ и указатель». И самъ великій мастеръ этого великаго «Завода» Реформы отпечатлѣлъ на себѣ типъ рабочаго народа, самъ Петръ Великій былъ рабочій — плелъ лапти. И народъ въ этомъ великомъ заводѣ реформы былъ только чернорабочимъ, а не былъ и не имѣла, вовсе досуга быть ученикомъ великаго училища реформы — Запада. Въ то время, когда досужіе люди — бояре, князья, вообще дворяне, а также дьяки, подьячіе, ученики школъ навигаторскихъ, цифирныхъ, греко-латинскихъ десятками отправлялись «въ науку за море» — изучать математику, физику и другія науки, въ то время рабочій народъ тысячами, милліонами отвлекался отъ петровскаго ученья, отъ познанія нововводимыхъ западныхъ наукъ, отвлекался на черныя, строительныя работы государственной реформы, Такимъ образомъ, по неволѣ, имъ отчужденъ былъ отъ участія въ умственныхъ, интеллектуальныхъ благахъ реформы Петра Великаго, по неволѣ отвлеченъ быль отъ интеллектуальной работы: отъ математико-навигацкихъ школъ оторвалъ былъ на работы галерныя, на работы корабельной гавани и проч.. — и но неволѣ отсталъ отъ зарождавшагося тогда, по волѣ Петра великаго, нашего образованнаго меньшинства, и что еще хуже того — въ большомъ числѣ отнялъ, отшатнулся отъ интеллектуальнаго меньшинства въ расколъ. Къ тому же, работы на народъ возложено было такъ много, что онъ ропталъ уже на чрезмѣрную обременительность ея^[52]. Изъ среды народа подброшено было подметное письмо Петру великому, въ которомъ высказанъ былъ такой ропотъ: «уже де тому 15 лѣтъ, а и по нынѣ себѣ невидимъ покою, чтобъ отдохнуть годъ или другой; какъ нарочно мучатъ насъ, круговъ обводятъ Москву, что чрезъ Москву ближе было итьтить въ Питербурхъ, нежели черезъ Псковъ; уже де пришолъ изъ компаніи, изъ лѣсу дрова на себѣ носи, и день и ночь упокою намъ нѣтъ… Уже чрезъ мѣру лѣто и осень ходимъ но морю, чего неслыхано въ свѣтѣ, а зиму также упокою нѣтъ на корабельной работѣ, а иные на камняхъ зимуютъ, съ голоду и съ холоду помираютъ. А государство свое все разорилъ, что уже въ иныхъ мѣстахъ не сыщешь у мужика овцы… Какъ такъ, что уже 15 лѣтъ, и отдыху нѣтъ! Вѣдь мы не постриглись въ монастырь, вѣдь мы не ангелы! Что говорятъ: „умная голова, умная голова!“ Коли умная голова, могъ бы такую человѣческую нужду разсудить, какъ такъ долго служить. Только полюбился Питербурхъ! Уже де въ Питербурхѣ поморилъ всякихъ чиновъ людей напрасною смертію человѣкъ больше милліону. А ужь намъ Котлинъ адъ злой!… Несносна служба, работа великая, и невидимъ домовъ, и боимся житья Котлина острова и Питербурха»^[53]. Вслѣдствіе такого отягощенія работой, тысячи народа стали уклоняться отъ тягостей работы и убѣгать въ лѣса, въ скиты и въ монастыри раскольничьи. Въ 1710 г. іеромои. Симеона, Кохановскій говорилъ въ одномъ слонѣ: «мнозіи съ цѣлыми домами, женами и дѣтьми, оставивши честное гражданское сожительство, бѣгутъ изъ градовъ въ пустыни и тамъ скотское и звѣрское житіе проводятъ. Другіе бѣгаютъ отъ тяжкихъ трудовъ, ищутъ себѣ отдышки и прохлады въ скитахъ и монастыряхъ»^[54]. Не менѣе страдалъ и потому бѣжалъ рабочій народъ и отъ работы вотчинниковъ, отъ работы монастырской и т. н. Въ 1706 году, — сказано въ одномъ донесеніи, — въ генварѣ и февралѣ, въ шуйскомъ уѣздѣ, въ вотчинѣ покровскаго женскаго монастыря села Ярлыкова въ разныхъ числахъ, въ ночахъ, крестьяне съ женами и дѣтьми 26 семей со всѣми своими животы бѣжали не знамо куда"^[55]. Вслѣдствіе всѣхъ этихъ причинъ, и бенъ того малолюдный рабочій народъ еще болѣе убывалъ, и слѣдов. еще болѣе чувствовалась нужда въ рабочихъ рукахъ, какъ въ XVII. такъ и въ XVIII столѣтіяхъ. Въ 1681 г. въ 108 городахъ и уѣздахъ посадскихъ и уѣздныхъ жителей всего было только 90, 212 дворовъ, съ окладомъ на нихъ во 122. 281 рубля; въ 18 дворцовыхъ городахъ и слободахъ было только 11.992 двора, съ окладомъ въ 15,353 рубля^[56]. Въ городахъ, наприм. въ Муромѣ 626 дворовъ стояли пусты и даже были не достроены, а жилыхъ дворовъ было только 111^[57]. Цѣлыя села исчезали, оставляя послѣ себя названіе пустыхъ селищь^[58]. Какъ быстро заселялись и прибывали новыя деревни, такъ же быстро и опустѣвали и убывали^[59]. Много убывало рабочаго народа и вслѣдствіе увеличивавшихся солдатскихъ наборовъ. Въ XVII в. часто набирали даточныхъ людей съ 25, 20 и даже 10 дворовъ по человѣку. Въ теченіе 12 или 13 лѣтъ (1659—1671 г.) было 3 набора, и изъ однихъ помѣщичьихъ и вотчинныхъ селъ взято было до 51,191 человѣка въ войско^[60], которое уже до Петра Великаго отнимало отъ земскихъ работъ до 100,000 человѣкъ, и потомъ постоянно увеличивалось въ численности. Такъ наприм. въ 1712 г. оно простиралось до 108,000, въ 1725 г. до 196.000 въ 1785 г. 860.000 и т. д. Вообще, убыль и недостаточность рабочаго народа съ XV’И и. была такъ ощутительна, что пототъ невольно однимъ изъ самыхъ первыхъ и важныхъ вопросовъ, и задачи государства, стала забота объ умноженіи рабочаго народа. При царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ Коллинсъ писалъ: «Государство русское малолюдно. Семь лѣтъ тому назадъ погибло отъ чумы, 7 или 8 тысячъ человѣкъ, а три года тому назадъ крымцы увели съ границъ 400,000 человѣкъ въ вѣчный плѣнъ. Сверхъ того еще 300,000 человѣкъ погибло въ различнымъ войнахъ. Лучшая часть земли опустошена, остальная же не обработана за недостаткомъ людей. На пространствѣ 500 верстъ (проѣзжая вверхъ по рѣкѣ) вы увидите 10 женщинъ и дѣтей на 1 мужчину^[61]. Послѣ смерти Петра Великаго, дефицитъ въ рабочемъ народѣ оказался еще болѣе. Дошло до того, что цѣлыя села и деревни исчезали съ лица земли, огромныя мѣстности обезлюдѣли. Отъ неурожая и голода, отъ тяжкихъ налоговъ и работъ, отъ жестокаго правежа недоимокъ, народъ цѣлыми сотнями, цѣлыми тысячами бѣжать въ Сибирь, на Уралъ, къ казакамъ, къ башкирцамъ, бѣжала, въ Турцію, Австрію и Польшу. въ продолженіи 17 лѣтъ, съ 1710 по 1736 годъ, убыло 2.100,469 душъ; изъ нихъ умерло, большею частію отъ неурожая и голода, почти 1.558,000, въ рекруты взято было около 202,000. да бѣжало, приблизительно, до 442,000: „а понеже уповательно и больше того оной убыли имѣется“, — какъ сознавался самъ Сенатъ въ докладѣ 17 сент. 1 742 года^[62]. Отъ одного мучительства Биронова, какъ полагаетъ Болтинъ, бѣжало за-границу не менѣе 250,000 душъ муж. пола. При такой убыли рабочаго народа, тамъ, гдѣ на пространствѣ 500 верстъ приходился только 1 рабочій мужчина, на 10 женщинъ и дѣтей, и гдѣ въ продолженіи 1 7 лѣтъ убывало больше 2.100,000 душъ, — тамъ, очевидно, первымъ долгомъ нужно было заботиться о физическомъ сохраненіи и умноженіи народа, а не объ интеллектуальномъ развитіи его. Такъ дѣйствительно и было. Съ конца XVII в. и до начала XIX столѣтія въ Россіи не умолкалъ вопросъ и часто высказывалась забота объ умноженіи рабочаго народа. Въ до-петровскія времена, и самъ народъ объ этомъ отчасти заботился. „Русскіе, — замѣчаетъ Коллинсъ, — очень поощряютъ браки отчасти для того, чтобы населить свои земли“^[63]. Юрій Крыжаничь, этотъ замѣчательный публицистъ и политико-экономъ московскаго государства XVII вѣка, въ своемъ большомъ сочиненіи о Россіи, въ главѣ „о людности или умноженіи людей“ — такъ писалъ объ этомъ предметѣ: „тамъ люди плодятся и умножаются, гдѣ имѣютъ пищу и одежду и все остальное, что годно къ человѣческому житью, и миръ и добро — уряженное владеніе. Настолько всегда умножаются люди, на сколько ихъ земля можетъ понесть и прокормить…. Русь же есть рѣдко обсолена, и не такъ людна, какъ бы могло быть; а это по такимъ причинамъ: 1) крымцы безпрестанными наѣздами землю пустошатъ: 2) причины нелюдности есть и жестокое владаніе, въ коемъ держатся жители сего государства; 3) третья причина нелюдности есть скудость каменія, изъ коего бы дѣлалось прочное домостроеніе, а деревянное строеніе и не такъ долго терпитъ и отъ частыхъ пожаровъ погибаетъ; 4) причина нелюдности есть и многое высыланье людей на посады въ Сибирь и на Украйну…. Ремеслами множится земля и наполняются грады: если бы всѣ товары, которые мы отъ нѣмцевъ покупаемъ, русскіе дома дѣлали сами, многими тысячами людей больше жило бы на русской землѣ, нежели ихъ нынѣ живетъ, и города были бы населеннѣе, многолюднѣе, и все царство сильнѣе было бы“^[64]. Потомъ поддерживали вопросъ объ умноженіи народа Ломоносовъ, профессора московскаго университета — Керштенсъ. Зыбелинъ и Рихтеръ, сама императрица Екатерина въ наказѣ, гр. А. Р. Воронцовъ и адм. Мордвиновъ. Профессора московскаго университета раскрывали физическія условія умноженіи народа. Такъ наприм.. проф. Керштенсъ въ 1769 г. говорилъ публичную рѣчь, содержащую Наставленія и правила врачебныя для деревенскихъ жителей, служащія къ умноженію недовольнаго числа людей въ Россіи.“ Проф. Зыбелинъ въ 1780 г. говорилъ рѣчь о способѣ, какъ предупредить можно немаловажную между прочимъ причину медленнаго умноженія народа, состоящую въ неприличной пищѣ, даваемой младенцамъ въ первые мѣсяцы ихъ жизни.» Въ 1797 г. проф. Рихтеръ говорилъ замѣчательную рѣчь «о врачебныхъ пособіяхъ, служащихъ къ приращенію многолюдства въ обществѣ^[65] въ 1801 г. гр. А. Р. Воронцовъ въ своихъ „Примѣчаніяхъ о Россіи“ писалъ: „въ Россіи ничто такъ не нужно, какъ умноженіе людей, но пространности земель весьма недостаточное“^[66]. Мордвиновъ въ своемъ разсужденіи „О причинахъ разстройства финансовъ въ Россіи“, въ главѣ „о народоумноженіи“, говоритъ: у насъ изъ каждой семьи едва одна муж. пола душа достигать можетъ зрѣлаго возраста, вступать въ бракъ и составлять тягло: естественно ли, чтобы безъ особаго стеченія вмѣстѣ многихъ причинъ, губящихъ ребятъ еще въ младенчествѣ ихъ, могло приходить въ возрастъ менѣе и 1 сына изъ числа родящихся дѣтей отъ каждаго мужчины. способнаго производить оныхъ. Къ числу сихъ причинъ, конечно. относить должно и качества пищи и одежды, воздухъ въ жилищахъ народа нашего, и качество воды по отдаленнымъ отъ рѣкъ селеніямъ, и неимѣніе нигдѣ почти, не только по деревнямъ и селамъ, но и по городамъ нашимъ больницъ и проч.» Поэтому Мордвиновъ, считая умноженіе рабочаго народа однимъ изъ важнѣйшихъ источниковъ и условій народнаго богатства, предлагаетъ дальше мѣры къ умноженію народа, какъ наприм. улучшеніе народной пищи и питья, улучшеніе жилищъ рабочаго народа, устройство больницъ, распространеніе оспопрививанія и проч.^[67]. Такимъ образомъ, въ борьбѣ съ суровымъ климатомъ, съ суровой природой русской земли и съ разными историко-политическими тягостями, по необходимости приходилось заботиться объ умноженіи рабочаго, промышленнаго народа, а не интеллектуальнаго класса. И дѣйствительно. чуть благопріятствовали физическія и политическія обстоятельства, рабочій народъ умножался гораздо болѣе, чѣмъ интеллектуальный классъ, умножался иногда даже и несмотря на всѣ физическія и не физическія препятствія. Такъ наприм., при Петрѣ вел. въ переписныя книги записано было одного податнаго рабочаго народа до 6.000,000 душъ муж. пола, тогда какъ дворянства, по преимуществу предназначавшагося быть интеллектуальнымъ классомъ, насчитано было только до 500,000 душъ. По переписи 174-4 и 1745 г. податнаго рабочаго народа умножилось до 7.000,000 душъ муж. и, слѣдов. прибавился цѣлый милліонъ, тогда какъ класса, имѣвшаго наиболѣе средствъ, досуга и всякой возможности къ интеллектуальнымъ занятіямъ — именно дворянства, — насчитано было столько же, сколько и при Петрѣ, до 500,000 душъ обоего пола и всякаго возраста. Требовалась больше всего механическая, мускулярная, промышленная работа, а не умственный трудъ, — и потому не только въ селахъ, по и въ городахъ больше умножался рабочій классъ, а не интеллектуальный^[68]. Тогда какъ интеллектуальный классъ въ XVIII вѣкѣ, какъ увидимъ дальше, умножался весьма мало и медленно, даже въ столицахъ, — ремесленный и промышленный классъ, даже въ ограниченныхъ предѣлахъ тогдашнихъ рутинныхъ промышленныхъ понятій и знаній, умножался быстро и въ большомъ числѣ, особенно въ столицахъ и съ развитіемъ роскоши дворянства. Извѣстный русскій историкъ, статистикъ и публицистъ XVIII вѣка, кн. Щербатовъ, по случаю повсемѣстнаго голода въ Россіи въ 1787 году писалъ: крѣпость народная, чинящая россіянъ весьма удобными къ дѣтородію, не взирая на войны и язвы, весьма умножила народъ, такъ что въ 50 лѣтъ оный въ полтора прибылъ. По мѣрѣ размноженія сластолюбія, пріумножилися и всѣ мастерства, рукодѣлья и промыслы, и самыя нужныя государственныя строенія въ губернскихъ и другихъ городахъ, представляя великое обильство для промысловъ, отвлекли и отъ земледѣлія многія тысячи человѣкъ. Если мы возмемъ въ примѣръ одну Москву, и разсмотримъ разныхъ мастеровыхъ, живущихъ я приходящихъ въ оную, то ясно увидимъ, коль число ихъ пріумножилось. Двадцати лѣтъ тому не прошло, весь каретный рядъ вмѣщался за петровскими воротами по земляной городъ, по большой улицѣ; а нынѣ, не токмо уже многія лавки распростерлись внутрь бѣлаго города и въ заворотъ, по обѣ стороны по земляному городу, но и въ другихъ улицахъ множество есть такихъ сараевъ для продажи каретъ, не считая, сколько нѣмцемъ каретниковъ въ Москвѣ, въ разныхъ мѣстахъ, кареты дѣлаютъ и продаютъ. Хлѣбники были весьма рѣдки, нынѣ же почти на всякой улицѣ вывѣски хлѣбниковъ видны. Кирпичу до 5 милліоновъ дѣлалось, нынѣ дѣлается до 10 милліоновъ; строенія были рѣдки, и много какъ въ Москвѣ прежде когда 20 домовъ строилось, а нынѣ нѣтъ почта улицы, гдѣ бы строенія не производились. Всѣ такіе промыслы требуютъ людей, какъ-то: кирпичниковъ, каменщиковъ, штукатуровъ, плотниковъ, столяровъ" и проч. И вотъ они, по словамъ Щербатова, размножались^[69].

Такимъ образомъ, климатъ и вообще природа, русской земли, а потомъ и государственныя требованія изстари обусловливали главнымъ образомъ развитіе и умноженіе рабочаго, промышленнаго народа. а не интеллектуальнаго класса. Слѣдствіемъ итого вѣнскаго. исторически-развивавшагося преобладанія рабочаго народа и отсутствія интеллектуальнаго класса было: 1) вѣковое преобладаніе рабочей, мускулярной силы надъ силой умственной; 2) самоотчужденіе рабочаго народа отъ интеллектуальныхъ потребностей и интересовъ. во имя рабочихъ, промышленныхъ интересовъ и потребностей, вслѣдствіе постояннаго гнета бѣдности и борьбы за матеріальное существованіе; 3) Развитіи крѣпостнаго права и раскола, отодвинувшаго еще дальше невѣжественную массу отъ умственнаго развитія, на долго лишило рабочій людъ всякой возможности къ самообразованію и даже убило всякое стремленіе къ нему; 4) невольное развитіе въ рабочемъ народѣ, вслѣдствіе вѣковой страдной физической работы, натурально-реалистическаго умонастроенія; 5) вѣковое преобладаніе внѣшнихъ и чувственныхъ познавательныхъ способностей народа надъ высшею, теоретическою мыслительностью, надъ силою разума. — преобладаніе памяти зрительной, слуховой, осязательной, и, вслѣдствіе того, особенная умственная способность рабочаго народа къ сенсуальной воспріимчивости, къ легкому и быстрому схватыванію и усвоенью наглядныхъ образцовъ; при неразвитое! и самостоятельной умственной изобрѣтательности, особенная наклонность къ механическимъ, химико-физическимъ и т. п. занятіямъ, выразившаяся въ появленіи многихъ такъ называемыхъ самородковъ или самоучекъ-механиковъ, химиковъ, техниковъ и т. п.; 6) полнѣйшее физіологическое и интеллектуальное подчиненіе рабочихъ силъ народа непосредственнымъ физическимъ условіямъ работы, какія представляла природа русской земли и, вслѣдствіе того, вѣковая умственная закоснѣлость его въ наслѣдственной рутинѣ старыхъ промышленныхъ понятій и привычекъ, обусловленныхъ мѣстными физическими особенностями.

Къ тому же, и самый климатъ русской земли обусловливалъ преимущественное развитіе физической, мускулярной силы, требуя усиленнаго мускулярнаго напряженіи и работы. И дѣйствительно, въ Россіи, какъ странѣ сѣверной и холодной, физическая, мускулярная сила народа съ особеннымъ успѣхомъ укрѣплялась^[70] и всегда преобладала надъ силой интеллектуальной. Потому-то у насъ не являлись геніи — силачи науки, мысли и открытій, Коперники, — Кеплеры, Ньютоны. Декарты. Беконы и т. п. Вмѣсто силачей интеллигенціи, разума, — у насъ но множествѣ являлись силачи мускуловъ, силачи-богатыри, Ильи-муромцы. Добрыми Никитичи, Алеши Поповичи и т. п.. силачи-покорители земель и народовъ — Ермаки Тимофѣевичи, Поярковы, Хабаровы и проч.. силачи-бунтовщики, демагоги — Стеньки Разины. Булавины, Пугачевы и проч. У насъ не было умственной борьбы, борьбы мыслей и теорій, не было этой безпрерывно-поочередной, вѣковой борьбы западной, наприм. борьбы мистики и схоластики, борьбы номиналистовъ и реалистовъ, имѣвшей, какъ говорить Гумбольдтъ, «существенное вліяніе на окончательное утвержденіе опытныхъ наукъ, эмпирическаго знанія»^[71]; не было борьбы такъ называемыхъ гуманистовъ — Рейхлиновъ, Эраэмиву роттердамскихъ и такъ называемыхъ обскурантовъ, не было борьбы, какъ выражался Гизо, de la révolution inlelleclueli, qui l’onne une école des libres penseurs, борьбы, которая породила, по выраженію того же Гизо, grande tentative d’affranchissement de la pensée humaine; не было борьбы ученій Коперника и Тихо-Браге, пентунистовъ и вулканистовъ, флогистонистовъ и оксигонистовъ и т. п. А была у насъ только вѣковая чисто-физическая, мускулярная борьба — борьба междуусобно-княжеская, или удѣльновѣчевая. борьба. Москвы, Пскова и Новгорода, борьба съ печенѣгами. половцами, татарами, крымцами и другими азіатскими ордами. борьба съ нѣмцами и польскими и литовскими людьми, да былъ длинный рядъ бунтовъ народныхъ — стрѣлецко-раскольничьихъ, разинскихъ, булавинскихъ, пугачевщины, бунтовъ крестьянскихъ, фабрично-заводскихъ и проч. Достаточно прочитать первые 5 или 6 томовъ «Исторіи Россіи» Соловьева, чтобы убѣдиться въ постоянномъ преобладаніи въ нашей исторіи физической борьбы, внутренней и внѣшней, и въ отсутствіи борьбы интеллектуальной. Мускулярное упражненіе юношества въ кулачныхъ бояхъ преобладало надъ интеллектуальнымъ развитіемъ молодыхъ поколѣній; — кулачное право въ расправѣ и судѣ преобладало надъ юридическимъ разсужденьемъ, надъ судомъ разсудка. О развитіи органа интеллектуальной силы русскіе и но думали, тогда какъ о развитіи мускулярной, физической силы заботились. «Русскіе, — говоритъ англійскій медикъ-анатомъ Коллинсъ, — любятъ низкіе лбы и узкіе глаза; а для укрѣпленія физической силы нарочно перепоясываются ниже пупа, потому что поясъ, по ихъ мнѣнію, придаетъ силы»^[72]. Холодный климатъ, вѣковая борьба съ суровой физической средой рабочей жизни, постоянная, вѣчная необходимость работать^- изъ-за-корма и работать много «накладныхъ» работъ, не на себя, и, вдобавокъ, разныя историческія тягости рабочей жизни, — все это невольно развивало въ народѣ раздражительность, озлобленность, нравственное ожесточеніе, вспыльчивость, — черты, господствующія въ народномъ характерѣ^[73]. И вотъ онъ изливалъ эту раздражительность и нравственную ожесточенность свою на всемъ окружающемъ — и на людяхъ и на животныхъ, въ обращеніи начальниковъ съ подчиненными, мужей съ женами, отцовъ съ дѣтьми, учителей съ учениками и т. п. Отцы наприм. учили, вразумляли своихъ дѣтей силой, и отъ ученья этого нерѣдко изъ силы выбивались: при одинаковой силѣ, ожесточенности и упорствѣ дѣтей, у отцовъ нерѣдко мочи нехватало битьемъ научить ихъ. Наприм. въ 1685 г. одинъ непашенный крестьянинъ шуйскаго посада (Гришка Хорошевъ) подалъ царямъ Іоанну и Петру Алексѣевичамъ на сына своего Ивашку явочную челобитную въ томъ, что онъ, Ивашко, не сталъ его, отца своего, Гришки, ни въ чемъ слушать, сталъ де чинить по своей волѣ, учаль пить и бражничать, и отходя де отъ него, Гришки, многія ночи ночуетъ въ людяхъ, невѣдомо гдѣ, а ему де Гришкѣ, ево сына своего, Ивашка, бить и учишь мочи не стало"^[74]. Вслѣдствіе преобладанія физической, мускулярной силы надъ силою интеллектуальною, мыслительною, — чуть не хватало въ древней Россіи умственныхъ силъ, наприм. даже самыхъ поверхностныхъ и ограниченныхъ раціональныхъ доводовъ и убѣжденій, — а ихъ нехватало весьма часто, — предки наши, въ такихъ случаяхъ, тотчасъ всякій разъ прибѣгали къ физической силѣ, къ «битвѣ въ полѣ». При неразвитости разума, интеллектуальной способности убѣжденія, тяжущіеся, наприм., часто не могли доказать на судѣ свою истину или свое право, наприм. на ту или другую землю, не могли доказать не только разумными, логическими доводами, но и показаніями органонъ зрѣнія, слуха, осязанія и памятью «старожильцевъ — добрыхъ памятуховъ» и свидѣтельствомъ «послуховъ», — и вотъ шли «въ поле биться», говоря обыкновенно судьѣ: «дай намъ, господине, божью правду, да лѣземъ въ поле биться»^[75]. Во время извѣстнаго всенароднаго спора московскихъ посадскихъ, стрѣльцевъ и чернослободцевъ, въ 1682 году, на лобномъ мѣстѣ, о старыхъ книгахъ и о старой вѣрѣ, — народъ, вызывавшій церковныхъ учителей собственно на словесный споръ и освидѣтельствованіе, или сличеніе старыхъ и новыхъ книгъ, думалъ, однакожь, доказать правоту древле-церковнаго ученія не умственными доводами, а чисто физической силой — заушеніями и побоями. «Заутра въ субботу, — говоритъ очевидецъ и описатель событія Сава Романовъ, — выслалъ патріархъ попа Саву, иже ученъ бѣ школьному ученію, той нача учити народъ по книгѣ Кирилла Транквилліона: народи убо, не терпяще сего, побита его довольно. Въ тоже время посланъ былъ другой попъ, и, ставъ противъ угла Грановитой палаты, сталъ читать обличительныя тетради на ученье Никиты пустосвята, — и нѣцыи отъ стрѣльцовъ тетради хотяху прервати и учителя заушити»^[76]. Отъ подобнаго обычая доказательствъ произошли народныя пословицы: "не все горломъ, ино и руками; языкомъ играй, а руками не разсуждай; давно оплеухъ не ѣдалъ, — такъ уши заложило, не понимаешь и т. п. Какъ самый рабочій народъ въ древней Россіи вразумляли на путь послушанія, на казенную работу и т. п. "битьемъ нещаднымъ по вся дни съ утра до ночи плетьми и батожьемь, и онъ, по своимъ крѣпкимъ нервамъ, закаленнымъ притомъ и сурово-физической средой, и суровой страдомой работой, привыкъ переносить всѣ эти педагогическія заушенія, такъ и дѣти его учились въ такой же школѣ физической силы. Въ школахъ главнымъ умственно-образовательнымъ средствомъ для интеллектуальнаго развитія и для возбужденія умственныхъ способностей дѣтей признавалась не сила убѣжденія и слова, не вразумительность, ясность и убѣдительность толкованія преподаваемыхъ знаній, или истинъ, не интеллектуальное воздѣйствіе на юные умы дѣтей, а физическая сила и механическія средства — «учителевъ ремень плетный, жезлъ, плеть, лоза, школьный козелъ и розга черемховая, березовая и т. п.. Въ азбуковникахъ XVII в. высказывались такіе взгляды на умственно-образовательное значеніе главнаго педагогическаго орудія физической силы — розги:

Розга разумъ во главу дѣтямъ вгоняетъ.

И что говорить много о XVII вѣкѣ. Даже въ началѣ XIX столѣтія, нѣкоторые „учители гимназій любили чрезвычайно хвастаться силою, были предпріимчивы на руку“.

Кромѣ того, вѣковое преобладаніе рабочаго народа надъ интеллектуальнымъ классомъ, породило въ народѣ преобладаніе рабочаго и промышленнаго умонастроенія надъ высшими интеллектуальными интересами и потребностями, и въ тоже время, какъ увидимъ дальше, сопровождалось отчужденіемъ рабочаго народа отъ участія въ высшемъ интеллектуальномъ развитіи. Вслѣдствіе вѣковаго исключительнаго развитія рабочаго, промышленнаго умонастроенія, развившагося вслѣдствіе исключительной заботы объ обезпеченіи физической, животной жизни, — потребности животной и рабочей жизни преобладали надъ потребностями умственными, промыслы „кормовые“ преобладали надъ мастерствами и занятіями интеллектуальными. Напримѣръ, въ Москвѣ, въ мѣщанской слободѣ въ 167 7 году, ученьемъ дѣтей къ школѣ занимался и кормился одинъ посадскій человѣкъ, — между тѣмъ какъ разными харчевыми или пищевыми припасами, кромѣ муки, промышляли и кормились до 154 человѣкъ. Запросы животной- жизни или запросы желудочные требовали „животовъ“ или „корма, чѣмъ сытымъ быть“, требовали удовлетворенія „выти“, и поэтому вызывали народъ на промыслы, на работу, заставляли его быть вытчиками или полувытчиками, и такимъ образомъ неизбѣжно отвлекали его отъ всякихъ умственныхъ занятій. Хотѣлъ, напримѣръ, древне-русскій грамотникъ заняться умственной работой, составить изъ всѣхъ древнихъ и новыхъ бытейскихъ или историческихъ писаній поучительный энциклопедическій сборника, для себя и для поученія другихъ, — но его отвлекала отъ этого умственнаго занятія потребность животной жизни, требовавшая занятія рукодѣльемъ, еже стужами, чѣмъ животъ кормити. Такъ одинъ грамотникъ XVII вѣка говоритъ: „желающіе нѣчто разумѣли, мы во многи и долговременны труды внидохомъ, еже избрали отъ многихъ лѣтъ писанныхъ бытейскихъ книгъ нужнѣйшее и добрѣйшее и совокупили во едино: занеже тѣ всѣ книги о единомъ пишутъ, а во всѣхъ многая рознь, тотъ то оставилъ, а имъ иное, все же количество тѣхъ книгъ не удобно стяжали: и сего ради помышляхъ сіе дѣло начали, но возбраняемъ семь отъ рукодѣлья, еже стужати чѣмъ животъ кормити“^[77]. Ремесленность и хозяйственность отвлекала народъ

отъ умственныхъ занятій, такъ что многіе предки наши, не имѣя вовсе времени для чтенія книгъ, обремененные домашнимъ хозяйствомъ и промыслами, и особенно постоянной постройкой дворовъ и избъ своихъ и землевладѣльческихъ, — чтеніе книгъ считали обязанностью одного монашества, а своимъ дѣломъ считали одно домоустройство и ремесло. Даже смутнаго пониманія связи между знаніемъ и механическимъ трудомъ не проглядывало въ рабочемъ классѣ, задавленномъ обыденными нуждами и заботами объ удовлетвореніи своего желудка. Въ одномъ древне-русскомъ поученіи сказано: „міряне глаголютъ, яко жену имамъ, или дѣти, или домъ строю, или ремесло имѣю: не наше есть дѣло, но чернеческое, еже книги чести“^[78]. Учительство въ древней Россіи считалось промысломъ, мастерствомъ, ремесломъ, и потому учители назывались мастерами и работтчишками. Они промышляли и кормились тѣмъ, что ученики „приношаху имъ брашна и питія отъ домовъ своихъ“. Въ поименномъ спискѣ 1677 года, кто чѣмъ въ Москвѣ промышлялъ и кормился въ XVII вѣкѣ, учитель ставится на одну доску съ мясниками, сапожниками, дегтерями и всякими другими ремесленниками, учительство считается „кормовымъ промысломъ“^[79]. Въ азбуковникахъ XVII вѣка находятся характеристическія въ этомъ отношеніи письма древне-русскихъ учителей — работничишковъ. Въ одномъ изъ нихъ говорится, напримѣръ: „государю такому-то (имя рекъ) бьетъ челомъ и плачется работничишко твой такой-то учитель: помяни благоутробіе свое ко мнѣ, рабниничишку, Господа ради благоцвѣтущія отрасли благонасажденнаго древа единороднаго своего и любезнѣйшаго сына, и пресладкаго ради ученія, благоцвѣтущія ради, отрасли твоей наученія, пожалуй мнѣ, работничешку твоему, на школьное строеніе, мнѣ же съ домашними на пропитаніе.“ Одинъ учитель-работникъ говоритъ такими словами:

Прикажи, государь, намъ отъ классорастенныхъ плодовъ запасцу дати,

И отъ пресвѣтлыя твоя трапезы говядъ и тинолюбящія свиніи преподати,

Со всѣми же сими желаемъ и птахъ водоплавныхъ, иже обрѣтаются въ домѣхъ вашихъ преславныхъ,

Отъ млекъ сгущеннаго и отъ сѣменъ изгнетеннаго масла,

Возъодари и высокорасленнымъ огорченнаго пива добрѣйшаго,

Пчелодѣльнаго меда сладчайшаго» и проч. ²).

¹) О школьныхъ книгахъ XVII в. Чтен. Общ. Ист. 1861 кн. 4, отд. I, стр. 25.

Потребности рабочія, промышленныя до такой степени преобладали надъ стремленіями умственными, что даже люди самые книжные, «философы дострочные» — учители народные и священники оставляли всю философію и самое священство, и принимались за промышленныя занятія, «за гостебное житіе» или торговые промыслы и т. п. Такъ въ повѣсти о Евфросинѣ псковскомъ читаемъ: «былъ нѣкто священникъ, Іовъ Столпъ по прозванію, жилъ въ Псковѣ, той священникъ буй образомъ смотряшеся и смысломъ мняйся имѣти разумъ и мудръ зѣло, извыче много повѣствовати отъ писанія и много протолкуя силу книжную, и бяху вси людіе прихождахъ къ нему и вопрошаху его о всякомъ писаніи неразрѣшенномъ, купно же и о законныхъ вещахъ; онъ же убо протолкуя и оказываніе имъ вся поряду, о чемъ кто вопрошаше его, да того ради отъ всѣхъ честенъ бысть и знаемъ всѣми, и слывяше отъ нихъ достроченъ философъ. По семъ же, абіе ничтоже разсудивъ и умысливъ, яко философъ, возлюби гостебное житіе — торговый промыселъ, и остави священство»^[80]. И въ ХVII вѣкѣ, когда, по идеѣ и указу Петра великаго, энергически устраивались школы навигацкія, цифирныя, хирургическія и проч., и неутомимо переводились европейскія книги для народнаго чтенія и просвѣщенія, — запросы животной жизни, запросы желудочные подавляли въ рабочей массѣ всякіе интеллектуальные запросы. Поэтому уже первые ученики Петра великаго и Запада стали приходить къ тому убѣжденію, что ни "породные'* дворяне, ни простой или, какъ тогда выражались, "подлый народъ, " «подлые люди», неспособны къ интеллектуальнымъ занятіямъ, первые — по барской спѣси и презрѣнію къ труду, а простой народъ потому, что по необходимости весь поглощенъ быль заботой объ обезпеченіи запросовъ желудка. Такъ K. Н. Зотовъ, переводчикъ разныхъ книгъ и морякъ, въ 1715 году писалъ Петру великому изъ-за границы: «не худо бы было выбрать двухъ или трехъ человѣкъ лучшихъ латинщиковъ изъ средней статьи людей, то есть не изъ породныхъ, ниже изъ подлыхъ, для того что вездѣ породные презираютъ труды, хотя но пропорціи ихъ породъ и имѣнія должны бы также быть и въ наукѣ отмѣнны передъ другими; а подлый не думаетъ болѣе, какъ бы чрево свое наполнить»^[81]. Григ. Скорнякову-Писареву поручено было Петромъ великимъ завѣдыванье цифирными школами во Псковѣ, Новгородѣ, Ярославлѣ, Москвѣ и Вологдѣ, — и въ 1720 г. онъ доносилъ, что въ цифирной школѣ въ Москвѣ 70 учениковъ, а въ провинціяхъ ихъ мало, потому что родители, нуждаясь въ промыслахъ, отбирали дѣтей своихъ изъ школъ для необходимыхъ домашнихъ работъ и помощи въ промыслахъ. Въ тоже время посадскіе люди вошли въ Сенатъ съ просьбою, что дѣти тѣ занимаются торговлею и иные находятся въ дальнихъ мѣстахъ, а ихъ принуждаютъ поступать въ школы, и чрезъ то, отнимая отъ промысловъ, лишаютъ ихъ способовъ пропитанія. Сенатъ уволилъ дѣтей посадскихъ отъ обязательнаго ученья въ цифирныхъ школахъ^[82]. Вѣковое преобладаніе промышленнаго умонастроенія до того укоренило въ народѣ промышленно-пріобрѣтательныя наклонности и предпочтеніе умственнымъ занятіямъ промышленнаго стяжанія богатствъ, что и богатые люди, имѣвшіе полное обезпеченіе въ средствахъ жизни и самообразованія, уже не чувствовали потребности знаній и развитія. Въ предисловія къ одному букварю, изданному въ 1704: и 1708 годахъ, выражена такая жалоба: «горе нынѣшнимъ временамъ развращеннымъ, въ няже обрѣтаются мнози, иже уповающе на свое богатство, о снисканіи сокровища мудрости не радятъ ничтоже; и еже есть паче тысящь злата и сребра дражайшее, — сіе у буіихъ, тмою невѣжества помраченныхъ, есть въ презрѣніи, а у нѣкоторыхъ въ поруганіи и ненависти, а другіе, хотя и хвалятъ, говоря: ученіе свѣтъ, а неученіе — тьма: но исполняютъ мѣру отецъ своихъ, хвалимаго ученія удаляются»^[83]. И послѣ, когда устроены были университеты, гимназіи и народныя училища, насущная потребность обезпеченія физической жизни и промышленныхъ потребностей сильно отвлекали рабочіе классы отъ, ученья. Родители изъ рабочаго народа спѣшили отбирать своихъ дѣтей изъ училищъ, чтобы скорѣе имѣть подмогу въ промыслахъ и въ пріобрѣтеніи пропитанія. Когда на университеты возложено было устройство училищъ въ ихъ учебныхъ округахъ, то посланы были визитаторы изъ профессоровъ университетскихъ для собранія свѣденій о состояніи училищъ, о ихъ мѣстныхъ условіяхъ и нуждахъ. Почти отовсюду были печальныя донесенія. Напримѣръ, изъ Перми доносили: «бѣдные и матери сиротъ отнимаютъ часто безвременно дѣтей своихъ отъ ученья, съ тѣмъ, чтобы снискать себѣ пособіе въ хозяйствѣ, а иногда и самое пропитаніе Директоры гимназій, жалуясь на малое число учениковъ, доносили, что непросвѣщенные родители, отдавъ дѣтей своихъ въ училища, желаютъ, чтобы ихъ научили только писать и читать по русски, послѣ чего оставляютъ ихъ при себѣ для пособія въ производимой ими промышленности»^[84]. А многіе, съ другой стороны, только съ тою цѣлію и отдавали дѣтей своихъ въ училища, чтобы впослѣдствіи въ знаніяхъ ихъ найти средства жизни. Профессоръ московскаго университета Барсовъ въ 1760 году въ одной рѣчи своей замѣчалъ: «бѣдные люди ищутъ чрезъ науки средствъ жизни: объ нихъ, какъ о покойныхъ, надобно говорить хорошо, или ничего говорить не слѣдуетъ»^[85]. И въ настоящее время вопросъ о хлѣбѣ насущномъ въ рабочемъ народѣ преобладаетъ надъ потребностями интеллектуальными. Напримѣръ, черниговскіе крестьяне въ 1864 г. отъ ученья отговаривались тѣмъ, что оно «хлібомъ негодуе»^[86]. Михалевичъ въ статистико-географическомъ описаніи воронежской губерніи, говоря о народномъ образованіи, замѣчаетъ: «къ сожалѣнію, по настоящее время крестьяне вообще, а въ особенности великороссіяне неохотно отдаютъ дѣтей своихъ въ школы, говоря: ученьемъ не прокормишься»^[87]. И пусть бы въ наше время, только бѣдные крестьяне и ремесленники такъ открещивались отъ ученья, во имя кормовыхъ работъ и промысловъ. А то и богачи, купцы русскіе, богатые фабриканты и заводчики сплошь, и рядомъ умствуютъ такъ: «къ чему науки, знанія, онѣ съ ума сводятъ, а надо наживать деньги, богатство», — и выше и полезнѣе своихъ торговыхъ и промышленныхъ занятій, хотя бы то самымъ рутинныхъ и невѣжественныхъ, ничего не признаютъ, не хотятъ знать никакихъ высокихъ научныхъ работъ и открытій, хотя благами ихъ иногда и пользуются дармоѣднымъ образомъ, за деньги (наприм. знаніями механиковъ, математиковъ, химиковъ и т. п.). Между тѣмъ какъ, если бы эти богачи, русскіе купцы-милліонщики, богатые фабриканты и заводчики всѣ сознали высокую важность умственныхъ, научныхъ работъ и, сложившись на дѣло распространенія въ народѣ научныхъ знаній, на матеріальное, экономическое обезпеченіе научныхъ занятій и изысканій, составили Общество матеріальнаго споспѣшествованія научнымъ работамъ и изысканіямъ и образованію бѣдныхъ классовъ, — то скоро разрѣшился бы въ Россіи громадно-важный вопроса, объ интеллектуальномъ развитіи массы рабочаго народа. Если бъ эти люди понимали свои дѣйствительные интересы, то они старались бы всѣми силами поднять уровень умственнаго образованія массы, потому что это образованіе было бы столько же полезно имъ, сколько и обогащающему ихъ рабочему классу. Тогда произошелъ бы огромный выигрышъ въ умственномъ прогрессѣ Россіи; рабочая, промышленная практика скоро помирилась бы и вступила въ тѣснѣйшій союзъ съ научною теоріей и знаніемъ, работа и мысль, трудъ и знаніе, индустрія и интеллигенція составили бы одно органическое цѣлое, пошли бы дружно, рука объ руку въ дальнѣйшей исторіи русскаго народа, другъ другу споспѣшествуя и содѣйствуя. Къ сожалѣнію, не то было у насъ, не то видимъ и теперь. Вѣковое умственные отчужденіе рабочаго народа отъ интеллектуальныхъ интересовъ и потребностей и вообще вѣковое преобладаніе рабочаго класса при отсутствіи класса интеллектуальнаго, — со времени Петра великаго, когда, подъ вліяніемъ европейской науки, началъ въ Россіи развиваться, хотя въ слабыхъ зачаткахъ, и классъ интеллектуальный. — произвело печальное разъединеніе, раздѣленіе и даже умственный антагонизмъ между классомъ рабочимъ и образованнымъ. Съ появленіемъ табели о рангахъ и съ развитіемъ крѣпостнаго права, въ силу котораго дворянство брало на себя роль россійской интеллигенціи, а масса народа представлялась одною механическою, рабочею силою, — возникло даже, какъ увидимъ дальше, отрицаніе правъ рабочаго класса на высшее умственное развитіе.

А. Щаповъ.

Примѣчанія.

1. Впервые(?) — въ журналѣ «Дѣло», 1868, № 1, с. 179—215.
2. Не говоря о древней Россіи, о многочисленныхъ свидѣтельствахъ древнерусскихъ жизнеописательныхъ сказаній о сѣверо-восточныхъ пустыняхъ русской земли, о столь же многочисленныхъ извѣстіяхъ иностранныхъ путешественниковъ, которыхъ было въ Россіи, до конца XVII вѣка, около 271, — даже въ XVIII вѣкѣ русская земля европейцамъ представлялась почти пустынною и невоздѣланною. Наприм. Манштейнъ, говоря о пространствѣ. Россіи, замѣчаетъ: однако еще много не достаетъ для того, чтобы это обширное государство относительно обработки почвы и заселенности могло стать наравнѣ со многими другими странами Европы. Тамъ пролегаютъ обширныя пустынна пространства на 10, 30 и даже до 50 нѣмецкихъ миль, гдѣ не встрѣтишь ни одной живой души, не смотря на то, что эти степи лежалъ между очень благопріятными широтами и имѣютъ самую загадочную почву, какой только можно желать… Другія мѣста хотя и снабжены всѣмъ необходимымъ для человѣческой жизни, однако остаются совершенно безлюдными по недостатку жителей, а между тѣмъ это государство можетъ совершенно удойно прокормить втрое болѣе людей, сравнительно съ числомъ жителей его населяющихъ.
3. Voyages de s. Ad. Olearius, traduits pur de Wicquofort. Amsterdam 1727. Отрывокъ въ «Архивѣ» Калачова, 1859 г., кн. 3, отд. III, стр. 11—18.
4. Чтон. Моск. Общ. Истор. 1839 г., кн. 3, отд. V, стр. 102.
5. А. И, т. II, №№ 77 и 86 и 137. Физическая лѣтопись Сибири въ особенности исполнена случаями замерзаніи. Но говоря о множествѣ замерзшихъ казаковъ и служилыхъ людей въ XVII в., и вообще о тогдашнихъ жестокихъ страданіяхъ отъ холода служилыхъ, торговыхъ и промышленныхъ людей, о чемъ часто драматично разсказываютъ ихъ «отписки», — даже въ настоящее время въ иркутской наприм. губерніи, въ памятной книжкѣ на 1865 г. означено 9 замерзшихъ. А исчислимы ли случаи замерзанія и вообще жестокія страданія отъ суроваго климата въ такихъ, наприм., сѣверныхъ украйнахъ, какъ туруханскій край? Подробныя свѣденія объ этомъ читатели найдутъ въ моей, отданной въ печать, книгѣ: «Народная жизнь на Сѣверѣ Енисея» или «Очерки Туруханскаго Края».
6. А. А. Э. т. IV, № 38. Не имѣя мѣста и возможности раскрывать здѣсь и вліяніе климата на физическую жизнь русскаго народа, — мы приведемъ только одинъ фактъ, показывающій. какъ климатъ русской земли былъ губителенъ для многочисленнаго вновь нарождавшагося поколѣнія въ Россіи. Въ «Исторіи воспитат. домовъ въ Петербургѣ и Москвѣ», наприм., читаемъ: "одно изъ самыхъ важныхъ обстоятельствъ, усугубляющихъ вредное вліяніе пріема младенцевъ въ москов. воспитат. домъ и перевоза ихъ въ деревни для дальнѣйшаго вскормленія и воспитаніи, заключается въ русскомъ климатѣ, противъ суровости котораго въ настоящемъ случаѣ безсильны всякія мѣры правительства. Это обстоятельство чрезвычайно важно, и ему (по изслѣдованію медиковъ) въ особенности приписана была чрезвычайная смертность, преобладавшая въ русскихъ воспитательныхъ домахъ въ началѣ ихъ учрежденія. Въ С.-Петербургѣ, наприм. принято было съ 1770 до 1708 г 23,436 младенцевъ, изъ коихъ умерло 24,272. Множество дѣтей замерзло. (Истор. воспитат. домовъ Чтен. Общ. Истор. 1860 г. кн. 2, отд. V, стр. 143 и 105).
7. Письма о Химіи II, стр. 11—13.
8. Въ старину говорили: «страдомая земля, страдомыя деревни, страдомый лѣсъ, и людей — крестьянъ называли страдомыми или страдными людьми. О работѣ земледѣльческой говорили: „нивы страдати на гобзованіе хлѣбное“. Пам. стар. р. литер. IV, стр. 76.
9. Богатый матеріалъ для исторіи древне-русской колонизаціи представляютъ Акты, изд. Археогр. Коммисіей и Дополненія къ нимъ, Лѣтописи, Жизнеописанія древне-русскихъ основателей, сѣворовосточныхъ монастырей и пустыней, писцовыя книги, мѣстные изданные акты и проч. Часть своихъ изслѣдованій о древне-русской колонизаціи и культурѣ, начатыхъ въ Казани, я намѣренъ со временемъ издать.
10. А. А. Э. IV, № 34.
11. Дополн. къ Акт. истор. т. VI. № 19.
12. Повѣсть объ Антоніи Ошскомъ.
13. Коллинсъ, 9.
14. Соч. о неприличіи владѣть монастырямъ вотчинами. Чтен. Общ. 1839, кн. 3, отд. III, стр. 9—20.
15. П. С. 3. т. VII, № 4450, указъ данный св. Синоду въ 1724 г.
16. Рукоп. Солов. библ., находящ. въ Казан. дух. академіи, подъ заглавіемъ «Измарагдъ» № 270.
17. А. А. Э. III, № 293, стр. 435.
18. А. И. V, № 138.
19. Древн. путешеств. иностранцевъ по Россіи въ. Чтен. Общ. 331.
20. Новгород. I, 13. Засухи или «сухмени», были такія сильныя, что, по словамъ лѣтописей, «ведро бяше вельми, яко изгараше земля во многихъ областяхъ и мнози борове изгарахуся сами и болота, и дымове сильны бяху».
21. Историч. и статист. обозрѣніе неурожаевъ въ Россіи: Труды русск. географической. Общ., кн. III, стр, 474—476.
22. Паприм. въ 1843 г. начиная съ мая по августъ, было 326 градобитій въ 250 уѣздахъ разныхъ губерній; въ 1844 г. 215 градобитій уничтожили посѣвы, всходы и самую солому хлѣбовъ на пространствѣ 181,035 десятинъ; въ 1845 г. градобитіе въ 34 губерніяхъ истребило всѣ злаки и растенія на пространствѣ 118,222 десятинъ; въ 1851 г. въ 16 губерніяхъ градобитія обратили въ безплодную пустыню пространство въ 40,000 десятинъ, засѣянныхъ хлѣбомъ и проч. Историч. Обозр. неурож. 476.
23. Обозр. неурож. 494.
24. Лешкова, русскій народъ и государство, стр. 473—485.
25. Новгор. II, 128 и 4, 33. Во время другихъ голодовъ было еще хуже. Наприм. въ 1230 и 1231 годахъ, говоритъ лѣтописецъ, морозъ избилъ обилье но волости пятой, и оттолѣ горе стало большое: почали купить хлѣбъ — ржи кадь по 30 гривенъ, а пшеницу ко 40 гривенъ, а пшена по 50, а овса по 13 гривенъ, и разошелся городъ нашъ и волость наша, а остальной народъ началъ умирать. И кто не прослезится, видя, какъ мертвецы лежали по улицамъ, и псы ѣли младенцевъ. Иные — простую чадь — живыхъ людей рѣзали и ѣли, а иные брали мертвые трупы и мясо ихъ ѣли, а другіе ѣли конину, псину, кошекъ, иные — мохъ, сосну, кору липову и проч. (Новг. I, 46).
26. Историческое и статистич. обозрѣніе неурожаевъ, и въ Трудахъ Географ. Общ. кн. III, стр. 477.
27. О моров. повѣтріи въ Костром. сторонѣ въ 1654 и 1771—1772 г. Чтен. общ. истор. 1859, кн. 3, отд. V, 81—87. Въ частности, въ городѣ Юрьевѣ, въ моровое повѣтріе 1654 года, умерло 1148 челов., а въ живыхъ осталось только 409, въ Переяславлѣ Залѣсскомъ умерло 3,027 чел., а уцѣлѣло только 938, въ Угличѣ умерло 319, осталось 376, въ Костромѣ изъ 5,356 жителей въ живыхъ уцѣлѣло только 1.896 челов., 1,276 дворовъ стояли пустыми, а съ жителями осталось только 1,122 двора.
28. А. А. Э. II, № 220, стр. 374.
29. Чтен. Общ. истор. 1859 кн. 3, отд. V, стр. 81—87.
30. Новгор. II, 147. Лешковъ, 527—541.
31. Лешковъ, 451—542.
32. А. А. Э. IV, № 36. См. подробн. и. соч. г. Бѣляева «Крестьяне на Руси» стр. 247—249 и мн. др.
33. Мулова. Заботы объ улучш. быта крестьянъ въ XVIII в. Казань 1839, стр. 50.
34. А. И. III, № 268.
35. Дополн. VIII, № 30. V11, № 37. Недаромъ народъ уклонялся отъ этихъ работъ. А. А. Э. III, № 269.
36. А. А. Э. IV, № 4.
37. А. Э. IV, № 62, № 85.
38. Ibid. NoNo — 85, 102 и 42.
39. Дополн. VI, № 21.
40. А. А. Э. IV, — № 38.
41. Доп. VI, стр. 122—123.
42. А. Юр. № 203.
43. А. И. I, NoNo-- 242, 244.
44. Повѣсть объ Антоніисійскомъ.
45. Дополн. VII, № 36, стр. 198.
46. П. С.: 38. т. IV, № 2488.
47. П. С. З. № 2467 л. 13; № 2479.
48. П. С. З. V, № 2744.
49. П. С. 3. IV, стр. 701.
50. П. С. З. № 2380.
51. Матеріалы для истор. морскаго дѣла: Чтен. Общ. истор.
52. И послѣ Петра I не прекращались казенныя работы. Наприм., въ 1754 г. требовалось къ строеньямъ въ Петербургѣ, Петергофѣ и Стрѣльнѣ до 5,000 рабочихъ. См. вѣдомость работъ въ Чтен. Общ. истор. 1860 г. кн. 3, отд V, стр. 61.
53. Чтен. Общ. истор 1860 кн. 2, отд. V, стр 27—30.
54. Пекарскаго, наука и литер. при Петрѣ Великомъ, I, стр. 392.
55. Соловьева, Истор. Росс. т. XV, стр. 230.
56. А. А. Э. IV. № 360.
57. А. Ю. 257.
58. Доп. I. 370. Акт. ворон. края, 34. О пятинахъ и погостяхъ Новгород. Неволина.
59. Наприм. къ вятскомъ уѣздѣ въ одномъ станѣ въ 1628 г. было 44 деревни и 23 починка, въ которыхъ "живущихъ дворовъ было 100, а людей въ нихъ 106: въ 1645 г. тамъ оказалось 103 деревни, дворовъ живущихъ 209 и людей въ нихъ 1,055 человѣкъ а въ 1657 г. черезъ какіе нибудь 12 лѣтъ, тамъ опять стадо только 53 деревни и 44 починка, живущихъ дворовъ 133. Доп. IV 76.
60. Доп. VIII. № 40.
61. Коллинсъ, 13
62. П. С. 3. т. XI. — № 8619.
63. Коллинсъ, 88.
64. О москов. госуд. XVII в. раздѣлъ 49, „объ людности или объ умноженіи стр. 87—88, и раздѣлъ 2, стр. 40.
65. Истор. москов. университ. Шевырева 154, 199, 244, 299.
66. Чтек. общ. истор. 1859, кн. 1, отд. V, стр. 101.
67. Чтен. общ. истор. 1860, кн. 1, отд. V, стр. 50—51.
68. Вездѣ, гдѣ народъ находилъ просторъ для своей работы, а вмѣстѣ съ тѣмъ средства жизни, — онъ быстро умножался. Наприм. въ Москвѣ, въ 50 лѣтъ, въ XVII в. вновь заселились цѣлыя слободы разныхъ торговыхъ, ремесленныхъ и промышленныхъ людей, какія прежде (въ XVI в. не бывали (А. А. Э. VI, №№ 32 и 47 Въ Нижнемъ Новгородѣ, въ одной Благовѣщенской слободѣ, въ нѣсколько лѣтъ, умножилось торговыхъ и ремесленныхъ людей, сверхъ писцовыхъ книгъ, — больше 600 человѣкъ (ibid, IV, № 32). Въ одной новгородской колесной слободѣ, гдѣ жители занимались весьма выгоднымъ колеснымъ и столярнымъ промысломъ, въ теченіи 140 лѣтъ, путемъ одного нарожденія, прибыло до 27 дворовъ (Доп. VII, № 30). А въ другихъ селахъ въ теченіи 60 лѣтъ прибывало до 150 дворовъ, душъ до 660, (Доп. VI, № 71). По вятскимъ переписнымъ книгамъ 1678 г., въ Вяткѣ и въ пригородахъ, на посадахъ и уѣздныхъ написано было 13,134 двора, и въ томъ числѣ передъ прежними переписными книгами прибыло 2.073 дворовъ. (Доп. VIII, стр. 106, также Доп. VI, № 14).
69. Чтен. Общ. истор., 1800. кн 1, отд. II, стр. 83.
70. Въ Сибири могучіе служилые люди говорили, доходя до Восточнаго океана: а шли мы и дни и ночи своею силою волокомъ, и индѣ водою.) Доп. III, № 87.
71. Космосъ, ч. II. стр. 264.
72. Коллинсъ. 20—21.
73. Что между прочимъ холодный климатъ возбуждаетъ раздражительность, — это замѣчательно испыталъ, наприм., знаменитый Парри въ своемъ экипажѣ, во время полярной экспедиціи. См. отрывокъ изъ его путешествія въ «Сѣверн. Архивѣ».)
74. Акты посада Шуи въ XVII в. Чтен. Общ. истор. 1860, кн. 3, отд. V, стр 25—26 , актъ 28.
75. См. въ Акт. Юрид. «правыя грамоты».
76. Три челобитные. С.-Петербургъ 1862 г. стр. 109—115.
77. Руков. Сборн. Соловец. библіот. въ библіот. Казанск. дух. академ. № 864, л. 10 и 11.
78. О чтеніи книгъ или „книжномъ почитаніи“ въ древн, Россіи, Правосл. Собес. 1858 г. іюнь стр. 175—176.
79. Чтен. Общ. ист. 1860 г. кн. 2, отд. V, стр. 16.
80. Памятн. стар. руск. литерат. вып. IV, стр. 81—82. Тамъ же разсказывается и о другихъ подобныхъ книжныхъ людяхъ, оставившихъ книжное ученіе ради житейскихъ промысловъ.
81. Пекарскаго, Наука и Литер. при Петрѣ вел, I, 157.
82. П. С. З. VI, №№ 3705 и 3575. Пекарскаго, I, 125.
83. Пекарскаго, I, 177.
84. Матеріалы для исторіи образованія въ Россіи — ст. г. Сухомлинова, Журн. Мни. Нар. Просв. 1865 г. окт., стр. 126—127.
85. Ист. Московск. университ. г. Шевырева, стр. 67.
86. Училища и народ. образов. въ Черниг. губ. Журн. Минист. Народи. Пр. 1864 г. ч. СХХІ, отд. III, стр. 75.
87. Матер. для стат. и геогр. Россіи, Воронеж. губ., стр. 298.