Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
Историческія сочиненія Шиллера. править
Читая въ настоящее время историческія сочиненія Шиллера, нужно хорошо помнить, что они были написаны болѣе ста лѣтъ тому назадъ. Отъ эпохи Шиллера насъ отдѣляетъ весь XIX вѣкъ, въ теченіе котораго въ области историческаго воспроизведенія событій и состояній прошлаго произошелъ полнѣйшій переворотъ, превратившій исторію-искусство въ исторію-науку. Еще въ началѣ XIX в. одною изъ обычныхъ темъ въ теоретическихъ разсужденіяхъ о томъ, чѣмъ должна быть исторія, было сравненіе между поэзіей и исторіей, родственную черту между которыми видѣли въ задачѣ обѣихъ художественно воспроизводить жизнь, и вся разница полагалась въ томъ, что исторія воспроизводитъ нѣчто, когда-нибудь бывшее въ дѣйствительности, тогда какъ поэзія имѣетъ дѣло съ вымысломъ, съ тѣмъ, чего не было, но что могло бы быть. Такимъ образомъ выходило, что разница лежала въ предметахъ, а не въ методахъ, методъ же мыслился одинъ и тотъ же.
XIX вѣкъ возвелъ исторію на степень науки, указалъ на то, что и методъ у исторіи долженъ быть иной, нежели у поэзіи, — т. е. путь изслѣдованія, а не путь творчества, анализъ, а не синтезъ. Пока исторія занималась исключительно событіями и ихъ героями, а это значитъ — людскими дѣйствіями и ихъ характерами, у нея, дѣйствительно, было много точекъ соприкосновенія съ поэзіей, но когда въ исторической наукѣ на первый планъ выступили общественныя состоянія и тѣ коллективные процессы народной жизни, которыми эти состоянія создаются, историческія темы получили слишкомъ отвлеченный характеръ для того, чтобы оставаться предметомъ художественнаго творчества, чтобы не сдѣлаться, на оборотъ, предметомъ научнаго изслѣдованія. Исторія-искусство въ основѣ человѣческихъ поступковъ видѣла лишь тѣ или другіе индивидуальные характеры и, стоя на этой точкѣ зрѣнія такъ и изображала событія и дѣйствующія въ нихъ лица, какъ будто все дѣло было въ дѣйствіи душевныхъ настроеній и страстей, въ психологіи. Для исторіи-науки событія получили значеніе показателей извѣстныхъ культурныхъ и соціальныхъ состояній, сдѣлавшихся главнымъ ея предметомъ, а то, что историками-художниками выдвигалось на первый планъ, характеры героевъ, игра страстей, драматизмъ положеній, все это въ глазахъ историковъ научнаго типа отошло на задній планъ передъ выступившими впередъ, такъ сказать, безличными процессами культурной и соціальной эволюціи.
Шиллеръ въ исторіи былъ прежде всего художникомъ. Не даромъ и темы обѣихъ его главныхъ историческихъ работъ стоятъ въ тѣсной связи съ его чисто поэтическими твореніями, сюжеты которыхъ были имъ взяты въ прошломъ. Къ «Отпаденію Нидерландовъ» онъ перешелъ отъ «Дона Карлоса», т. е. въ данномъ случаѣ сначала воспроизвелъ эпоху поэтически, потомъ исторически, и, наоборотъ, отъ «Тридцатилѣтней войны», перешелъ къ «Валленштейну», т. е. на этотъ разъ исторія эпохи предшествовала драмѣ, взятой изъ того же времени. Но если уже старое пониманіе исторіи ставило задачу воспроизводить то, что было, какъ оно было, а не то, что могло быть или какъ могло быть, то уже этимъ самымъ требованіемъ въ исторію-искусство вносился научный элементъ — необходимость доподлинно узнать, что же такое было на самомъ дѣлѣ и какъ оно происходило. Конечно, это — самое элементарное требованіе, безъ исполненія котораго немыслима никакая исторія, и Шиллеръ для своего времени былъ все-таки ученый историкъ, хотя и предавался историческимъ занятіямъ лишь въ сравнительно короткій періодъ своей жизни. Главный недостатокъ его историческихъ работъ съ теперешней точки зрѣнія тотъ, что въ его распоряженіи былъ лишь недостаточный и крайне ограниченный кругъ источниковъ. Шиллеръ писалъ за три-четыре десятилѣтія до той поры въ прошломъ теперешней исторической науки, когда за настоящимъ знаніемъ событій XVI и XVII вѣковъ, времени нидерландской революціи и тридцатилѣтней войны, историки обратились къ богатому архивному матеріалу, до сихъ поръ еще не вполнѣ использованному наукой. Учеными разныхъ странъ и на разныхъ языкахъ уже столько было написано большихъ книгъ и мелкихъ изслѣдованій и о нидерландской революціи, и о тридцатилѣтней войнѣ, что въ настоящее время сочиненія Шиллера объ этихъ событіяхъ утратили всякое значеніе, кромѣ литературнаго {Нидерландская революція и тридцатилѣтняя война были въ XIX в. предметомъ обширной исторической литературы, въ которой по обѣимъ эпохамъ существуютъ первоклассныя сочиненія. Мы назовемъ здѣсь лишь главныя (кромѣ общихъ исторій эпохи или Голландіи и Германіи и спеціальныхъ монографій объ отдѣльныхъ личностяхъ или частныхъ событіяхъ).
Нидерландская революція:
— Prescott. «History of the regn of Philipp II». 1855—1858 (есть въ русск. nep.).
— Motley. «The rise of the Dutch republic» (1856) и «History of the United Netherlands» (1860—1868); первое изъ нихъ переведено по-русски.
— Juste. «Les Pays-Bas sous Philippe II» и «Le souslevement des Pays-Bas contre la domination espagnole» (1884—1885).
— Holzwarth. «Der Abfall der Niderlande».
— Borgnet. «Philippe II et la Belgique».
Кромѣ того, нѣсколько сочиненій на голландскимъ языкѣ.
По русски см. Кудрявцевъ "Осада Лейдена (во второмъ томѣ «Сочиненій») и H. Н. Любовиyъ: «Марниксъ де С. Альдегондъ». (1877).
Тридцатилѣтняя война.
— Gindely. «Geschichte des dreissigjährigen Krieges». Подъ этимъ заглавіемъ существуютъ два сочиненія: большое, оставшееся неоконченнымъ (1878 1880), и меньшихъ размѣровъ, охватывающее всю эпоху (1882).
— Charvériat. «Histoire de la guerre de Trente ans». 1878.
— Gardiner. «The thirty years war».
По-русски см. второй томъ соч. Г. В. Форстена «Балтійскій вопросъ въ XVI и XVII столѣтіяхъ».
Болѣе подробныя указанія см. въ глазахъ 25 и 28 второго тома нашей «Исторіи Западной Европы въ новое время или въ V томѣ „Всеобщей исторіи Лависса и Рамбо“. Замѣтимъ только, что по одному Валленштейновскому вопросу» существуетъ громадная литература. Знатокъ эпохи, Гиндели сравниваетъ работу надъ этимъ вопросомъ съ работой миѳическаго Сизифа. Одинъ изъ послѣднихъ трудовъ принадлежитъ чешскому ученому Пекаржу.}. Лишь очень немногіе рѣшаются утверждать, что историческія сочиненія Шиллера и теперь еще могутъ претендовать на научное значеніе. Такое мнѣніе мы встрѣтили, напримѣръ, въ извѣстной «Исторіи нѣмецкой литературы» Фохта и Коха, которые находятъ, что, несмотря на всѣ свои методическіе недостатки, эти сочиненія имѣютъ и научное достоинство, причемъ въ заслугу Шиллеру ставятся всемірно-историческая точка зрѣнія, связывающая избранныя для изображенія эпохи съ цѣлымъ историческаго развитія человѣчества, и «удивительная историческая проницательность въ отдѣльныхъ вопросахъ»[1]. Это мнѣніе можетъ служить обращикомъ того, какъ мало требованій иногда предъявляется къ историческимъ работамъ, чтобы имѣть право приписывать имъ научное значеніе.
Вмѣстѣ съ историческою жизнью и историческая наука движется впередъ, и многое въ исторической литературѣ, что было важно и значительно въ свое время, съ годами переходитъ въ разрядъ совершенно устарѣлаго. Съ научной точки зрѣнія не однѣ историческія работы Шиллера постигла такая участь, но и болѣе крупныя произведенія исторіографіи всѣхъ временъ и народовъ. Но къ сочиненіямъ крупныхъ писателей всемірной литературы нельзя прилагать одну только эту мѣрку. Конечно, тотъ, кто желалъ бы познакомиться съ исторіей Греціи въ V в. до P. X. или Рима въ I в. по P. X., какъ ихъ понимаетъ современная наука, долженъ былъ бы*читать сочиненія теперешнихъ историковъ, а не Ѳукидида или Тацита, но изъ этого не слѣдуетъ, что Ѳукидидъ и Тацитъ не должны читаться и переводиться въ наше время. То, что въ свою эпоху находило въ обществѣ восторженный пріемъ и продолжало пользоваться популярностью у цѣлаго ряда поколѣній, не могло бы, конечно, прославиться, если бы не заключало въ себѣ такихъ достоинствъ, которымъ не страшны цѣлыя столѣтія. Лучшій примѣръ — Тацитъ, труды котораго и въ настоящее время, черезъ тысячу восемьсотъ лѣтъ послѣ своего появленія въ свѣтъ, находятъ множество читателей среди образованной публики всего міра. Есть вещи, которыя не могутъ никогда устарѣть, потому что всегда найдутъ сочувственный откликъ въ душѣ читателей. Въ литературныхъ произведеніяхъ это — благородство мыслей и мастерство изложенія. Въ обоихъ отношеніяхъ историческія сочиненія Шиллера, одного изъ благороднѣйшихъ и наиболѣе художественныхъ писателей новаго времени, продолжаютъ сохранять и долго еще сохранять будутъ свое воспитательное значеніе, а потому и будутъ находить читателей. Имъ только слѣдуетъ знать, что въ научномъ отношеніи и «Исторія отпаденія Нидерландовъ отъ Испанской монархіи», и «Исторія тридцатилѣтней войны» совершенно устарѣли.
Шиллеромъ, какъ историкомъ, уже давно въ большей или меньшей степени интересовались его біографы[2] и другіе писатели, посвящавшіе этому предмету отдѣльные этюды {Janssen «Schiller, als Historiker». 1879. Большею частью эти статья входятъ въ составъ разныхъ изданій сочиненій Шиллера, таковы: 1) Введеніе А. Richter’а къ V тому берлинскаго шеститомнаго изданія Тренкеля. 2) Robert Boxberger. «Schiller als Geschichtsschreiber» (въ X части изданія Боксбергера). 3) Статья Th.Kückelhaus’а «Schiller als Historiker», и его же введенія къ отдѣльнымъ историческимъ сочиненіямъ Шиллера (въ VI и VII тт. изданія Л. Беллермана) и др.
Кромѣ того, см. въ исторіяхъ нѣмецкой литературы и въ частности исторіографіи (Wegete. «Geschichte desdeutschen’Historiographie», 1885), равно какъ философіи ноторіи.}. Шиллеръ занимался исторіей, съ одной стороны, въ связи съ своими чисто-поэтическими замыслами, съ другой — ради заработка, который заставилъ его также и взять на себя преподаваніе исторіи въ іенскомъ университетѣ. Кромѣ исторіи нидерландской революціи и тридцатилѣтней войны, онъ написалъ цѣлый рядъ статей, изъ которыхъ, конечно, далеко не всѣ могутъ представлять такой интересъ, чтобы ихъ стоило переводить. Вотъ общій списокъ этихъ меньшаго размѣра историческихъ сочиненій Шиллера:
1. Что такое всемірная исторія и съ какою цѣлью мы ей учимся?
2. Нѣчто о первомъ человѣческомъ обществѣ по Моисееву свидѣтельству.
3. Посланничество Моисея.
4. Законодательство Ликурга и Солона.
5. Всемірно-историческое обозрѣніе главнѣйшихъ націй, принимавшихъ участіе въ крестовыхъ походахъ, ихъ государственнаго устройства, религіозныхъ понятій, нравовъ, занятій, мнѣній и обычаевъ.
6. Всемірно-историческое обозрѣніе замѣчательнѣйшихъ государственныхъ событій во времена императора Фридриха I.
7. Исторія французскихъ смутъ, предшествовавшихъ правленію Генриха IV.
8 и 9. Два приложенія къ «Исторіи отпаденія Соединенныхъ Нидерландовъ отъ Испанской монархіи»: а) Жизнь и смерть графа Эгмонта и в) Осада Антверпена принцемъ Пармскимъ въ 1584 и 1585 гг.
10. Филиппъ II, король испанскій[3].
Прежде чѣмъ мы будемъ говорить объ отдѣльныхъ историческихъ работахъ Шиллера, мы бросимъ общій взглядъ на всю его дѣятельность, какъ историка.
Интересъ къ историческому знанію сталъ пробуждаться у Шиллера еще въ учебные годы, подъ вліяніемъ нѣкоторыхъ его учителей. Первый, кто поселилъ въ юношѣ любовь къ исторіи, былъ Шоттъ, человѣкъ очень краснорѣчивый и восторженный, отдававшій явное предпочтеніе исторіи новыхъ временъ, и въ его преподаваніи Шиллеръ впервые познакомился со всѣми тѣми историческими эпохами, которыя впослѣдствіи обрабатывалъ въ своихъ поэтическихъ и прозаическихъ произведеніяхъ. Другой его преподаватель, Дрюкъ, посвящалъ своего ученика въ исторію древности, быть можетъ, и нѣсколько суховато, но основательно и не безъ вліянія на общій складъ историческаго міросозерцанія Шиллера, такъ какъ совершенно въ духѣ своего времени выдвигалъ на первый планъ доблести великихъ людей, какъ достойный предметъ подражанія и соревнованія. Третьимъ учителемъ, оставившимъ слѣдъ въ душѣ Шиллера, былъ Абель, у котораго его питомецъ заимствовалъ склонность къ философскому пониманію исторіи, научившись у него видѣть первый источникъ всякой исторіи въ человѣческомъ сердцѣ и въ первый разъ въ его передачѣ познакомившись съ идеями Гердера. По указаніямъ этихъ трехъ своихъ наставниковъ Шиллеръ выбиралъ и свои книги для чтенія. Особенно пристрастился онъ къ Плутарху, сдѣлавшемуся для него источникомъ «возвышенныхъ чувствъ» на всю жизнь, и когда Шиллеръ познакомился съ сочиненіями Руссо, то только еще болѣе укрѣпился въ своемъ поклоненіи Плутарху. «Вольнолюбивыя мечты» Шиллера подогрѣвались и этимъ преподаваніемъ, и этимъ чтеніемъ, и скоро одною изъ любимѣйшихъ его книгъ сдѣлалась «Исторія заговоровъ» (Histoire des complots) Дюпонъ-ди-Тертра, изъ которой онъ почерпнулъ очень много для своихъ будущихъ произведеній. Отсюда онъ заимствовалъ сюжетъ для своей, до насъ не дошедшей юношеской драмы «Заговоръ Пацци противъ Медичи», и здѣсь же онъ нашелъ сюжетъ для «Заговора Фіеско». Въ связи съ этою книгою стоитъ также не только; «Исторія отпаденія Нидерландовъ», но даже и «Исторія тридцатилѣтней войны», такъ какъ съ заговоромъ Валленштейна, входящимъ въ составъ этой исторіи, Шиллеръ впервые познакомился, по всей видимости, именно изъ сочиненія Дюпонъ-ди-Тертра. Начитанность Шиллера въ исторической литературѣ съ теченіемъ времени только расширялась. Уже подготовляя своего «Фіеско», онъ долженъ былъ обратиться и къ другимъ книгамъ, среди которыхъ особенно слѣдуетъ отмѣтить «Исторію Карла V» Робертсона. Этотъ англійскій писатель былъ первымъ историкомъ въ совершенно новомъ для того времени духѣ, съ которымъ познакомился Шиллеръ. Онъ очень понравился нашему поэту, который сталъ читать и другія его произведенія, между прочимъ «Исторію Шотландіи въ царствованіе королевы Маріи и короля Іакова VI», послужившую ему первымъ источникомъ для драмы «Марія Стюартъ». Расширяя свое историческое чтеніе, до поры до времени, однако, Шиллеръ имѣлъ въ виду исключительно одно приведеніе въ исполненіе своихъ поэтическихъ плановъ, а потому въ его чтеніи большое мѣсто заняли въ сущности своего рода историческіе романы, бывшіе въ то время въ ходу въ рукахъ всѣхъ людей, которые интересовались разными приключеніями извѣстныхъ историческихъ лицъ. Долгое время источники подобнаго рода не возбуждали въ Шиллерѣ никакихъ критическихъ сомнѣній, но мало-по-малу, особенно съ того времени, какъ началась подготовка «Дона Карлоса», Шиллеръ выработалъ въ себѣ извѣстное чутье исторической правды и умѣніе отличать дѣйствительный фактъ отъ вымысла романической фантазіи. Вмѣстѣ съ этимъ въ головѣ Шиллера все болѣе и болѣе стала выясняться та общая идея, которую онъ положилъ въ основу своего пониманія общественнаго значенія исторіи. До того времени «ученая» исторія разсматривалась, какъ наука, пригодная главнымъ образомъ для государей и правителей, и соотвѣтственная литература способна была нагонять только скуку на простыхъ смертныхъ. Источникомъ интереса къ исторіи у Шиллера были не ученая любознательность и не сознаніе политической пользы, а чисто человѣческій интересъ къ человѣку и ко всему человѣческому. Онъ находилъ, что исторія можетъ и должна сдѣлаться великою воспитательницею для гражданскаго общества, для котораго раньше она была совсѣмъ безплодна, а для этого, думалъ онъ, она должна возбуждать въ читателѣ болѣе глубокое участіе къ дѣйствующимъ въ ней лицамъ. Главнымъ средствомъ въ достиженіи такой цѣли Шиллеръ считалъ ознакомленіе читателей не столько съ самыми поступками людей, сколько съ основными источниками ихъ поведенія, а эти источники онъ видѣлъ въ человѣческой душѣ и во внѣшнихъ обстоятельствахъ, на нее дѣйствующихъ. Съ этой точки зрѣнія за историческимъ чтеніемъ Шиллеръ призналъ новое для себя и притомъ въ высшей степени важное значеніе. Оно должно было теперь не только давать матеріалъ для поэтической переработки, но и дѣйствовать образовательнымъ образомъ на него самого. При тогдашнихъ условіяхъ нѣмецкой дѣйствительности Шиллеръ не могъ имѣть большого жизненнаго опыта въ общественномъ смыслѣ, и недостатокъ его онъ сознательно замѣнялъ историческимъ чтеніемъ.
Особенно сильно сталъ предаваться этому занятію Шиллеръ во второй половинѣ восьмидесятыхъ годовъ. Можно даже сказать, что на время историческіе интересы заслонили отъ него собою его поэтическіе замыслы. Онъ признавался съ болью въ сердцѣ, что ему нужно еще страшно много учиться, прежде нежели пожинать плоды чтенія, и онъ, дѣйствительно, съ настоящею страстью предавался чтенію. Въ 1787 г. онъ занялся вплотную «Исторіей тридцатилѣтней войны и послѣдовавшаго за нею вестфальскаго мира» Бужана (Bougeant) въ нѣмецкомъ переводѣ Рамбаха[4], и вотъ что писалъ своему другу Кернеру по этому поводу: «съ каждымъ днемъ исторія дѣлается для меня дороже и дороже. На этой недѣлѣ я читалъ одну исторію тридцатилѣтней войны, и до сихъ поръ моя голова; отъ нея горитъ… Я хотѣлъ бы, чтобы въ теченіе десяти лѣтъ подъ рядъ могъ ничѣмъ больше не заниматься, какъ исторіей. Я думаю, что тогда изъ меня вышелъ бы совершенно иной человѣкъ» (ein ganz anderer Kerl). Главное, что заняло такъ Шиллера, было проявленіе въ эту эпоху бѣдствій великой силы человѣческаго духа. Теперь для него дѣло заключалось уже не въ томъ, чтобы вылавливать забытыя жемчужины въ царствѣ исторіи", а въ томъ, чтобы заняться этимъ царствомъ самимъ по себѣ и ради него самого. И вотъ у Шиллера рождается планъ въ сотрудничествѣ съ другими написать большую «Исторію достопримѣчательнѣйшихъ возстаній и заговоровъ»[5].
Въ этой коллекціи Шиллеръ взялъ лично на себя борьбу голландцевъ за свою свободу. Въ то самое время, какъ онъ принялся за эту работу, въ философскомъ отношеніи онъ испыталъ на себѣ вліяніе Канта, поставившаго (въ своей извѣстной брошюрѣ «Идея всеобщей исторіи съ всемірно-гражданской точки зрѣнія») исторіи новую задачу, и еще болѣе сталъ увлекаться этимъ предметомъ. Онъ даже сталъ смотрѣть на него, какъ на главную свою спеціальность («sein Fach»), и взялъ на себя ея защиту противъ нападокъ одного изъ своихъ друзей, находя его пренебреженіе къ исторіи несправедливымъ. Положимъ, писалъ онъ, въ ней много произвольнаго, недостаточнаго и часто даже безплоднаго, но именно само это произвольное способно возбудить философскій умъ къ тому, чтобы ее преодолѣть, а пустое и безплодное — подвинуть творческій умъ на то, чтобы ее оплодотворить и одѣть этотъ скелетъ мускулами и нервами". Въ связи съ защитою исторіи стоитъ и разсужденіе Шиллера о взаимныхъ отношеніяхъ исторіи и поэзіи. По собственному опыту онъ зналъ, что обработка вымышленнаго сюжета вовсе не легче обработки сюжета, заимствованнаго изъ исторіи, внутренняя же необходимость и здѣсь, и тамъ въ сущности одна и та же. И у исторіи, и у поэзіи есть свои преимущества, и если удивляются великому поэту, то вѣдь уважаютъ и Робертсона, а если бы этотъ самый Робертсонъ писалъ въ поэтическомъ духѣ, то его и уважали бы, и удивлялись бы ему". И передъ Шиллеромъ носилась мысль о превращеніи исторіи изъ сухой науки въ науку привлекательную". Въ пылу спора съ другомъ Шиллеръ даже придумываетъ особые аргументы въ пользу того, что ему лично лучше заниматься исторіей, чѣмъ поэзіей, аргументы, которые теперь кажутся намъ нѣсколько наивными, но въ искренности которыхъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Онъ думалъ, что на поприщѣ исторіи онъ будетъ гораздо полезнѣе для общества, и что это занятіе лучше обезпечитъ его экономическое благополучіе. У Шиллера въ эти годы постоянно возникали все новые и новые планы историческихъ изданій. Одно время онъ носился съ мыслью объ изданіи нѣмецкаго Плутарха", но изъ этого ничего не вышло. Нѣсколько счастливѣе былъ Шиллеръ съ другимъ предпріятіемъ, впрочемъ, оставшимся недоведеннымъ до конца. Онъ очень дорожилъ мемуарами, занимающими, такъ сказать, среднее мѣсто между исторіей и романомъ, и ему захотѣлось дать нѣмецкой публикѣ нѣчто въ родѣ выходившаго въ Лондонѣ въ 1785—1790 гг. пофранцузски «Общаго собранія частныхъ мемуаровъ, касающихся исторіи Франціи». Въ отличіе отъ этого изданія онъ думалъ дать мемуары изъ разныхъ странъ, начиная съ XII вѣка, съ особыми историческими къ нимъ введеніями. Въ этомъ изданіи[6] въ которомъ онъ работалъ лишь до 1793 г. (съ 1790), были помѣщены сдѣланный имъ переводъ части «Достопамятностей» византійской принцессы Анны Комнины[7] и статьи, названныя нами выше подъ №№ 5, 6 и 7.
«Отпаденіе Нидерландовъ» открыло въ 1789 г. путь Шиллеру къ профессурѣ, которой самъ онъ не искалъ. Приглашеніе на каѳедру въ іенскомъ университетѣ было для самого него совершенной неожиданностью, и нельзя сказать, чтобы она его обрадовала. Совсѣмъ даже напротивъ. Біографы Шиллера подробно разсказываютъ, съ какимъ неудовольствіемъ принялъ онъ сдѣланное ему предложеніе — по соображеніямъ чисто практическаго свойства. Его даже не привлекала перспектива глаголомъ жечь сердца студенческой молодежи и самому одушевляться отъ соприкосновенія съ чуткой аудиторіей. Шиллеру казалась вся эта вѣчная исторія хожденія изъ своего кабинета въ аудиторію слишкомъ скучной и прозаической, и смущало его равнымъ образомъ и то, что у него не было надлежащей подготовки въ своемъ предметѣ: «иной студентъ, писалъ онъ, можетъ быть, больше знаетъ, нежели господинъ профессоръ». Онъ долженъ былъ читать шесть лекцій въ недѣлю, и, не надѣясь на свою память, онъ каждую лекцію писалъ сполна, а это, по его разчету, значило ежедневно писать чуть не по два печатныхъ листа, не считая чтенія разныхъ книгъ и извлеченія изъ нихъ выписокъ. И все это ради какихъ-нибудь трехъ десятковъ слушателей, которые у профессора остались изъ цѣлыхъ сотенъ, стекавшихся на его первыя лекціи. Стоило ли ради этого, спрашивалъ себя Шиллеръ, жертвовать своею независимостью? Хотя къ концу своей кратковременной профессуры Шиллеръ и сталъ испытывать отъ лекцій нѣкоторое удовольствіе, но когда болѣзнь заставила его отказаться отъ преподаванія, онъ объ этомъ нисколько не жалѣлъ.
Съ какими историко-философскими идеями вступилъ Шиллеръ на университетскую каѳедру, объ этомъ мы знаемъ изъ его первой лекціи о томъ Что такое всемірная исторія и съ какою цѣлью мы ее изучаемъ". Въ сущности мы имѣемъ въ печати совсѣмъ не то, что было произнесено съ каѳедры, какъ это теперь превосходно доказано изслѣдователями біографіи и сочиненій Шиллера, но это не мѣшаетъ намъ видѣть въ статьѣ, носящей названіе «вступительной рѣчи» (Antrittsrede), выраженіе тогдашнихъ взглядовъ Шиллера на исторію. Ужесовременники отмѣтили въ ней вліяніе кантовской идеи. Благодаря усиленному чтенію и приготовленію къ собственнымъ лекціямъ, въ два года своего профессорства Шиллеръ еще болѣе расширилъ кругъ своихъ историческихъ идей, и онъ самъ даже признавался, что въ нихъ совершился крупный переворотъ. Въ болѣе ранніе годы главнымъ руководителемъ Шиллера въ его политическомъ міросозерцаніи былъ Руссо, философія котораго отличалась глубоко антиисторическимъ характеромъ; теперь же Шиллеръ научился цѣнить Монтескье, представителя историческаго духа въ теоретической политикѣ, хотя онъ и не закрывалъ глазъ на недостатки и односторонности и этого новаго своего руководителя въ области вопросовъ исторіи и государственнаго права. Съ другой стороны, Шиллеръ въ эту эпоху своей жизни приблизился къ тому взгляду на исторію, который былъ высказанъ Вольтеромъ въ Опытѣ о духѣ и нравахъ народовъ", находя, что съ политической исторіей слѣдовало бы слить воедино исторіи церкви, философіи, искусства, нравовъ и торговли. Это было своего рода предчувствіемъ «культурной исторіи XIX в.», хотя на практикѣ Шиллеръ продолжалъ стоять на старой точкѣ зрѣнія.
Вообще теоретическіе взгляды Шиллера на исторію не нашли своего осуществленія въ его собственныхъ трудахъ. Въ нихъ нѣтъ обозрѣнія «гражданскихъ отношеній», и рѣчь идетъ лишь о государяхъ и полководцахъ, о государственныхъ дѣйствіяхъ" (Staatsaktionen) и сраженіяхъ. И универсальной, всемірно-исторической точки зрѣнія, или какъ еще ее называли, всемірно-гражданской, космополитической (weltbürgerlich), которую съ особенною настойчивостью рекомендовалъ Шиллеръ, не видно также въ сочиненіяхъ самого Шиллера. Чтеніе «Исторіи тридцатилѣтней войны» сдѣлалось, какъ выразился одинъ писатель, дѣломъ патріотической чести для каждаго нѣмца, да и въ Голландіи «Исторія отпаденія Нидерландовъ» пріобрѣла значеніе памятника національной славы. Между тѣмъ вотъ что писалъ въ 1789 г. Шиллеръ своему другу Кернеру: « Мы, новые, обладаемъ интересомъ, котораго не зналъ ни одинъ грекъ или римлянинъ, именно представлять важнымъ для человѣка всякое замѣчательное происшествіе, случившееся съ человѣкомъ. Это — незначительный, мелкій идеалъ, писать для одной націи; для философскаго духа такая граница нестерпима. Философскій духъ не можетъ успокоиться на такой измѣнчивой, случайной, произвольной формѣ человѣчества, на отрывкѣ, а что такое всякая, самая даже важная нація, какъ не отрывокъ?» Впрочемъ, въ оправданіе Шиллера слѣдуетъ продолжить начатую выписку и привести тѣ его слова, гдѣ объясняется,, при какихъ условіяхъ и національное содержаніе получаетъ универсальное значеніе." «Онъ, т. е. Философскій духъ, продолжаетъ Шиллеръ, можетъ одушевляться ею (націею), лишь настолько, насколько ему та или другая нація, то или другое національное со; бытіе кажется условіемъ для прогресса всего рода. Разъ исторія какой бы то ни было націи или времени способна къ такому примѣненію, то и можетъ примкнуть ко всему роду». Поставивъ, далѣе, теоретически задачею исторіи выяснить, какъ цѣль человѣческаго существованія, постепенное облагороженіе человѣка, переходъ его изъ состоянія дикости къ свѣту разума, на самомъ дѣлѣ Шиллеръ о каждомъ времени судилъ на основаніи его собственной мѣрки и старался объяснить каждаго человѣка изъ окружающей его среды. Историко-философскія построенія въ духѣ теоретическихъ требованій Канта и Шиллера приводили въ Германіи очень часто къ чисто фантастическимъ представленіямъ о ходѣ исторіи, и Шиллеръ сдѣлалъ хорошо, что воздержался отъ подобной попытки, но все-таки теорія и практика оказались у него въ противорѣчіи между собою. Шиллеръ оказался слишкомъ проникнутымъ духомъ настоящаго историка и для того, чтобы восполнять фактическіе пробѣлы философскими домыслами и искажать факты въ угоду какой бы то ни было внутренней правды, какъ это часто дѣлалось его философскими соотечественниками, и въ этомъ его заслуга, позволяющая намъ не придавать большого значенія тому, что Шиллеръ не всѣ свои теоретическія обѣщанія исполнялъ на практикѣ.
Кульминаціоннымъ пунктомъ дѣятельности Шиллера, какъ историка, была его работа надъ «Исторіей тридцатилѣтней войны». Къ этому своему труду онъ готовился тщательнѣе, чѣмъ къ какому бы то ни было другому изъ своихъ произведеній, прочитывая «массу фоліантовъ и пыльныхъ авторовъ». Въ «Исторіи отпаденія Нидерландовъ» его интересовала борьба между тираніей и человѣческими правами, которой не было въ тридцатилѣтней войнѣ, и тонъ историка здѣсь сдержаннѣе, спокойнѣе, но и здѣсь его симпатія на сторонѣ свободы, борцовъ за которую онъ видѣлъ въ протестантахъ. Для Шиллера тридцатилѣтняя война — «блестящая эпоха человѣческой силы», какъ онъ выразился въ своемъ письмѣ къ Кернеру по поводу чтенія книги Бужана. Исторія этой войны и по основному своему замыслу, и по своему общему построенію, и по широтѣ взгляда и вѣрности сужденій, особенно же по художественности изображенія является въ своемъ родѣ образцовымъ произведеніемъ нѣмецкой исторической литературы, до сихъ поръ находящимъ читателей не по однимъ мотивамъ патріотическаго свойства.
Таковъ былъ въ главныхъ чертахъ путь, пройденный Шиллеромъ, какъ историкомъ. Конбчно, исторія не была настоящимъ его призваніемъ, какъ онъ думалъ въ періодъ разгара своихъ историческихъ интересовъ, и въ послѣдніе годы своей жизни послѣ окончанія «Исторіи тридцатилѣтней войны» онъ уже не возвращался болѣе къ научнымъ занятіямъ въ области прошлыхъ судебъ народовъ и государствъ, но занятія его исторіей не прошли безслѣдно для исторіи литературы.
Скажемъ теперь нѣсколько словъ отдѣльно объ каждомъ изъ историческихъ произведеній Шиллера.
«Что такое всемірная исторія и съ какою цѣлью мы ей учимся». На этой статьѣ, представляющей изъ себя не вполнѣ точное, повидимому, воспроизведеніе вступительной лекціи въ іенскомъ университетѣ, сказалось вліяніе идей Лессинга и Канта. Лессингъ, какъ извѣстно, видѣлъ въ исторіи воспитаніе человѣческаго рода, что прямо даже выражено въ заголовкѣ его «Die Erziehung des Menschengeschlechts», а Кантъ въ своей «Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlichen Absicht» проводитъ мысль о возможности и необходимости философской попытки обработать всеобщую исторію по плану природы, имѣющему цѣлью, совершенное гражданское общество[8]. Шиллеръ въ своей статьѣ исходитъ изъ идеи о необходимости относиться къ исторіи философски. Онъ приписываетъ этой наукѣ гуманизирующее вліяніе путемъ разсмотрѣнія совершающагося въ жизни человѣчества движенія впередъ, причемъ вся эта жизнь должна быть представлена, какъ единое цѣлое, и прошлое понято по его отношенію къ настоящему. Задача каждаго поколѣнія въ историческомъ движеніи человѣчества — передать потомству общій запасъ истины, нравственности и свободы, пріумноженнымъ для дальнѣйшаго совершенствованія человѣчества и стяжанія себѣ истиннаго безсмертія. Шиллеръ, какъ самъ въ томъ признается, хотѣлъ показать своею статьею, что онъ можетъ дать въ качествѣ профессора, но на этотъ счетъ голоса современниковъ раздѣлились, и въ то время, какъ одни ею восторгались, другіе находили ее недостаточно основательною для академическаго преподаванія.
«Исторія отпаденія соединенныхъ Нидерландовъ отъ испанскаго правительства», вышедшая въ свѣтъ въ 1788 г., осталась не оконченною. Событія въ ней доведены только до отъѣзда изъ Нидерландовъ герцогини Пармской, а изъ подготовительныхъ работъ къ дальнѣйшему продолженію были опубликованы «Жизнь и смерть графа Ламораля Эгмонта» (1789) и Осада Антверпена принцемъ Пармскимъ въ 1584 и 1585 гг."(1795), двѣ большія статьи, которыя впослѣдствіи" и стали печататься въ видѣ приложеній къ новымъ изданіямъ «Исторіи отпаденія Нидерландовъ». Текстъ книги былъ снабженъ подстрочными указаніями на источники, въ новѣйшихъ изданіяхъ обыкновенно опускаемыми. Этихъ источниковъ было довольно много, и лишь самымъ незначительнымъ количествомъ того, что о предметѣ было написано, авторъ не воспользовался для своего труда. Какъ и вообще у Шиллера, факты служатъ здѣсь главнымъ образомъ иллюстраціями идей, но историкъ пользовался этимъ пріемомъ такъ искусно, что его идеи вовсе не кажутся внесенными въ его представленія извнѣ, а какъ бы сами непосредственно изъ фактовъ вытекаютъ. Въ отпаденіи Нидерландовъ отъ испанской монархіи Шиллеръ видѣлъ законную борьбу народа, достойнаго свободы, противъ своихъ притѣснителей, а въ ходѣ этой борьбы — примѣръ того, что не геній создаетъ обстоятельства, но что нужда родитъ геніевъ и случаи — героевъ. Эту мысль онъ хотѣлъ подтвердить свидѣтельствами источниковъ, но они давали ему много такого, что или не укладывалось въ рамки этой идеи, или прямо ей противоречило, и безпристрастіе не позволило ему оправдывать всѣ дѣйствія возставшаго населенія Нидерландовъ или объяснять въ пользу твердости Вильгельма Оранскаго всѣ его отдѣльные поступки. Въ первый разъ предметъ, которымъ занялся Шиллеръ въ этомъ своемъ сочиненіи, былъ разсмотрѣнъ здѣсь съ возвышенной точки зрѣнія и въ духѣ глубокой гуманности, чѣмъ и объясняется его успѣхъ среди тогдашней нѣмецкой публики. Критики, однако, находили въ произведеніи и слабыя стороны. Остроумнѣе другихъ судилъ о цѣломъ другъ Шиллера Кернеръ, указывавшій на то, что великолѣпному вступленію, въ которомъ авторъ раскрылъ передъ читателемъ свой идеалъ, не вполнѣ соотвѣтствуетъ самое содержаніе книги, данное его матеріалами, столь часто противорѣчившими его высшимъ требованіямъ. Послѣ 1788 г. Шиллеръ нѣкоторое время разсчитывалъ еще окончить это свое произведеніе, но оно такъ и осталось недописаннымъ. Передъ своимъ издателемъ онъ оправдывался тѣмъ, что одно дѣло писать для дамскаго и моднаго свѣта, другое — для потомства. Въ этихъ словахъ былъ намекъ на Исторію тридцатилѣтней войны", печатавшуюся въ одномъ изданіи для дамъ, и это указываетъ на то, что по исполненію Шиллеръ гораздо выше ставилъ свое «Отпаденіе Нидерландовъ», нежели «Тридцатилѣтнюю войну».
«Исторія тридцатилѣтней войны» стала появляться съ 1791 г. въ Историческомъ календарѣ для дамъ* изданія Гешена и была окончена печатаніемъ въ 1793 г., отдѣльною же книгою вышла въ свѣтъ только въ 1802 г. Сочиненіе было предпринято Шиллеромъ главнымъ образомъ въ виду необходимости въ лучшемъ матеріальномъ обезпеченіи послѣ вступленія въ бракъ въ 1790 г. Надъ этимъ своимъ историческимъ трудомъ Шиллеръ работалъ страшно много для того незначительнаго количества времени, въ теченіе котораго его исполнилъ. Ежедневно онъ диктовалъ или писалъ по нѣскольку часовъ, но въ общемъ здѣсь онъ гораздо меньше работалъ по источникамъ, чѣмъ въ «Исторіи отпаденія Нидерландовъ», предпочитая уже готовыя описанія войны. По окончаніи книги, работая надъ своимъ Валленштейномъ", Шиллеръ многое сталъ понимать въ исторіи тридцатилѣтней войны иначе, чѣмъ понималъ во время ея составленія, и поэтому хотѣлъ ее переработать для новаго, роскошнаго изданія, но Гешенъ на это не согласился.
Мы уже приводили слова Шиллера изъ его письма къ Кернеру о томъ, какъ заинтересовало его сочиненіе Бужана о тридцатилѣтней войнѣ, которое онъ читалъ въ 1786 г. Его удивляло то, что «эпоха глубочайшаго національнаго бѣдствія была и самою блестящею эпохою человѣческой силы», которая и является ему въ двухъ главныхъ образахъ Густава-Адольфа и Валленштейна, настоящихъ героевъ всей «Исторіи тридцатилѣтней войны». Еще набрасывая только планъ этого историческаго труда, онъ думалъ довести подробный разсказъ лишь до смерти Густава Адольфа, чтобы окончить исторію, «какъ эпическое произведеніе», оставивъ лишь самое ограниченное мѣсто для двухъ послѣдующихъ событій. У Шиллера была даже мысль сдѣлать шведскаго короля героемъ эпической поэмы, такъ его заняла эта историческая личность. Валленштейнъ тоже приковалъ къ себѣ особое его вниманіе, и уже въ 1791 г. родилась у него мысль о будущей трагедіи. Когда работа Шиллера надъ исторіей тридцатилѣтней войны подвинулась впередъ, онъ рѣшилъ остановиться въ подробномъ изложеніи ея хода на убіеніи Валленштейна. Съ исчезновеніемъ со сцены этихъ двухъ крупныхъ фигуръ — шведскаго короля и католическаго кондотьера — какъ-будто увядаетъ весь интересъ автора къ разыгравшейся въ Германіи драмѣ. Работа, предпринятая по книгопродавческому заказу и для заработка, работа, вышедшая изъ предположенныхъ первоначально рамокъ и крайне спѣшная, въ концѣ концовъ должна была очень утомить ея автора, и онъ скомкалъ въ небольшой пятой книгѣ всю вторую половину войны, отъ смерти Валленштейна до вестфальскаго мира, едва упомянувъ о послѣднемъ въ самомъ концѣ труда.
Когда въ гешеновскомъ «Календарѣ» появилось начало «Тридцатилѣтней войны», публика отнеслась къ нему съ такимъ восторгомъ, что еще до конца года оно разошлось въ семи тысячахъ экземпляровъ. Кернеръ, не ожидавшій ничего путнаго отъ труда, предпринятаго «ради финансовой спекуляціи, съ такою неохотою и съ такою спѣшкою», долженъ былъ признаться, что его опасенія оказались напрасными, и объявилъ, что "Исторія тридцатилѣтней войны* принадлежитъ къ лучшимъ произведеніямъ Шиллера. Потомство подтвердило этотъ приговоръ друга Шиллера.
Что касается до тѣхъ историческихъ работъ Шиллера, которыя въ настоящее время большею частью не входятъ въ изданія его сочиненій, то онѣ, дѣйствительно, и не заслуживаютъ этого. Для полноты обзора дѣятельности Шиллера въ качествѣ историка мы, впрочемъ, остановимся и на нихъ.
Историческія статьи Шиллера, названныя нами въ общемъ спискѣ его историческихъ работъ подъ №№ 5, 6 и 7, какъ было уже сказано, составляли общія введенія въ предпринятомъ поэтомъ изданіи мемуаровъ. «Всемірно-историческое обозрѣніе главнѣйшихъ націй, принимавшихъ участіе въ крестовыхъ походахъ» заключаетъ въ себѣ ту общую мысль, что мрачныя времена среднихъ вѣковъ въ сущности были необходимымъ условіемъ нашего лучшаго положенія. Великое переселеніе народовъ создало на почвѣ римской деспотіи, гдѣ были только граждане и рабы, новыя государства, состоящія изъ свободныхъ семействъ. Въ дальнѣйшемъ развитіи крестовые походы привели къ банкротству іерархическаго однообразія и феодализма и подготовили борьбу XVI и за духовную свободу. Другимъ такимъ введеніемъ было «Всемірно-историческое обозрѣніе событій во времена Фридриха I», которое должно было ввести читателя въ пониманіе мемуаровъ Анны Комнины, Оттона Фрейзингенскаго и Радевиха[9]. Такой же характеръ по отношенію къ мемуарамъ XVI в. имѣла статья «Исторія французскихъ смутъ передъ царствованіемъ Генриха IV». Кромѣ того, въ этой же коллекціи были напечатаны и менѣе еще значительныя вступительныя статьи: 1) общая ко всему изданію въ I т. съ объявленіемъ о его продолженіи во II т., 2) къ соч. Богадина о султанѣ Саладинѣ и 3) къ мемуарамъ Сюлли. Кромѣ того, Шиллеру принадлежитъ еще 4) "Vorrede zu den Denkwürdigsten aus dem Leben des Marschalls von Vielleville («Die Horen» за 1797 г.).
«Нѣчто о первомъ человѣческомъ обществѣ по Моисееву свидѣтельству». Эта статья, появившаяся въ «Рейнской Таліи» за 1790 г. и имѣвшая подзаголовокъ «Переходъ человѣка къ свободѣ и человѣчности (Humanität)», была вызвана статьею Канта «Mutmasslicher Anfang der Menschengeschichte nach philosophischen Begriffen». Шиллеръ разсматриваетъ книгу Бытія, какъ исторію общихъ понятій, воплощенныхъ въ человѣческихъ индивидуумахъ, и даетъ общую картину ранней человѣческой исторіи отъ чисто растительной жизни до образованія первыхъ государствъ.
«Посланничество Моисея» было напечатано въ первый разъ въ «Рейнской Таліи» за 1790 г. Въ этой статьѣ Шиллеръ проводитъ ту мысль, что основаніе іудейскаго государства было дѣломъ личной иниціативы Моисея, заимствовавшаго свои религіозныя идеи въ тайноученіяхъ Египта. Руководителемъ его въ данномъ случаѣ былъ извѣстный трудъ Рейнгольда «Еврейскія мистеріи или древнѣйшее религіозное ученіе вольныхъ каменщиковъ» (1788), въ свою очередь примыкавшій къ англійскому сочиненію Варбуртона «Доказательство божественнаго посланничества Моисея».
«Законодательство Ликурга и Солона». Статья подъ этимъ заглавіемъ появилась въ «Рейнской Таліи» 1790 г. безъ всякой подписи. Шиллеру въ ней принадлежитъ безспорно только вторая половина — о Солонѣ. Законодательство Ликурга разсматривается, какъ помѣха свободному человѣческому развитію, такъ какъ оно требовало принесенія въ жертву требованіямъ государства всѣхъ человѣческихъ чувствъ. Наоборотъ, Солонъ видѣлъ въ государствѣ не цѣль, а только средство гражданскаго благополучія и свободной дѣятельности духа, и въ этомъ Шиллеръ видитъ настоящую государственную мудрость.
«Филиппъ II, король испанскій», помѣщенный впервые въ издававшейся Шиллеромъ «Rhein Thalia» (1786), представляетъ собою переводъ сочиненія Мерсье, но многіе сомнѣваются, дѣйствительно ли переводъ принадлежитъ Шиллеру.
- ↑ Fr. Vogt und М. Koch «Geschichte der deutschen Literatur». 1897. Стр. 619.
- ↑ См., напр., Н. Düntzer. «Schillers Leben» (1881), гдѣ цѣлая книга озаглавлена «Die Professur».
- ↑ Въ настоящемъ изданіи даются переводы №№ 1, 8 и 9, кромѣ, конечно, обоихъ большихъ трудовъ.
- ↑ Historie des Dreiszigjährigen Krieges und des darauf erfolgten westfälischen Friedens. 1758.
- ↑ Geschichte der merkwürdigsten Rebellionen und Verschwörungen aus den minieren und neueren Zeiten. Bearbeitet von verschiedenen Verfassern, gesammelt und herausgegeben von Fr. Schiller. Leipzig. 1788. Вышелъ только одинъ томъ.
- ↑ Allgemeine Sammlung historischer Mémoires herausgegeben von Fr. Schiller.
- ↑ Другая часть была переведена не Шиллеромъ,
- ↑ Ср. также у Шиллера «Философскія письма объ эстетическомъ воспитаніи человѣческаго рода».
- ↑ Продолженіе было написано другимъ лицомъ.