Воронежская Бесѣда на 1861-й годъ.
Санктпетербургъ, 1861.
Историческія замѣтки о городѣ Воронежѣ.
правитьТакъ и просится съ пора фраза, надъ которой начинаютъ (часто по-дѣломъ) трунить: въ настоящее время, при современномъ состояніи того-то и того-то… Къ сожалѣнію, мы никакъ не можемъ начать статьи своей этой прекрасною фразой, надъ которой нисколько не думаемъ трунить; она совсѣмъ нейдетъ къ намъ. Пожалуй, можно сказать, что въ настоящее время на исторію одного изъ значительныхъ городовъ нашего обширнаго отечества уже не посмотрятъ такъ, какъ на Лѣтопись Села Горохина; но надо сказать правду, только въ будущемъ, конечно, очень близкомъ, поймутъ у насъ важность провинціальной исторіи и серьёзно займутся ея разработкой. Доселѣ провинція у насъ была въ загонѣ. Наша древняя до-петровская исторія пока не что иное, какъ государственная, политико-административная исторія Москвы, точно такъ, какъ послѣ-петровская — исторія Петербурга. Провинція въ нашихъ историческихъ сочиненіяхъ стоитъ доселѣ на самомъ заднемъ планѣ, представляя собою даже не фонъ картины, а что-то, до такой степени безразличное, о чемъ болѣе догадываешься, чѣмъ видишь. Любовь къ народности, съ каждымъ годомъ распространяющаяся, конечно, очень много помогала и помогаетъ провинціальному дѣлу, по любовь эта чисто археологическаго свойства, подобная любви къ наукѣ тѣхъ натуралистовъ, которые, съ жадностію бросаясь на какую-нибудь пьявку, или раковину, все-таки не понимаютъ, или не хотятъ понять цѣлой, дышащей полною грудью міровой жизни, сосредоточивая ее въ
тѣсномъ объемѣ раковины. Такою волною жизнью, какова бы она ни была, жила и живетъ наша провинція. Чтобы уловить моменты этой жизни, недостаточно тѣхъ средствъ, которыми владѣетъ современная наука, средствъ, добытыхъ путемъ извѣстныхъ натуралистовъ, бѣгущихъ съ своею добычею въ кабинетъ, откуда живое, органическое существо выходитъ на свѣтъ Божій не иначе, какъ въ образѣ распластаннаго трупа. Для узнаніія провинціальной жизни, какъ жизни, требуются новыя средства. Эта новыя, иныя средства есть; ихъ со временемъ найдется много, когда полюбятъ провинцію, т. е. когда будутъ относиться къ ней, какъ къ живому организму. Не входя въ разбирательство причинъ — кто правъ, кто виноватъ въ вопросѣ объ анатомическомъ взглядѣ на провинцію, надѣемся, что каждый согласится съ нами въ томъ безотрадномъ явленіи, какое до сихъ поръ представляетъ у насъ умственная, литературная и ученая централизаціи. Исторія нашей цивилизаціи представляетъ какое-то странное явленіе номадства, слѣды котораго недаромъ замѣчаютъ у насъ по-крайней-мѣрѣ фельетонисты западныхъ газетъ: мы, въ самомъ-дѣлѣ, кочующій народъ, мы нѣтчики гражданственности, бѣгущіе отъ родимыхъ мѣстъ, отъ ноши, возлагаемой на насъ гражданскимъ долгомъ. Все живое бѣжитъ въ столицы, все достаточное и не- пекущееся о насущномъ хлѣбѣ стремится туда же. Кромѣ двухъ умственныхъ центровъ, наша жизнь почти не создала ни одного: наши университетскіе города немного выше стоятъ въ этомъ отношеніи другихъ городовъ Имперіи. Повторяемъ, провинція у насъ въ загонѣ, и пока это будетъ продолжаться, до тѣхъ поръ она будетъ молчать, или давать неясные отвѣты на всѣ кабинетные запросы ученаго. До тѣхъ поръ она и спать будетъ: недостаточно еще тѣхъ, хотя и сильныхъ, будильниковъ, которые пустило въ ходъ наше правительство въ послѣднее время; со стороны частныхъ лицъ требуется нетолько содѣйствіе всякому благому дѣлу, но и починъ въ томъ, что не входитъ и не можетъ входить въ правительственные виды и соображенія. Русь, т. е. провинція, которую мы представляемъ не въ образѣ скачущей тройки, а пожалуй, таящей красавицы, все еще не даетъ отвѣта, не даетъ потому, что мы подходимъ къ ней съ тѣми же самыми пріемами, съ которыми подходилъ нѣкогда чудакъ Иванъ Васильевичъ, одинъ изъ героевъ Соллогубовскаго Тарантаса; оттого наши записныя книжки остаются всегда наполовину недописанными. Но…. впередъ! Благодарность настоящему и теплая вѣра въ будущее!
Вмѣстѣ со всѣми, подъ именемъ новыхъ матеріаловъ для исторіи нашихъ провинцій мы не понимаемъ такихъ источниковъ, которые относятся до внѣшняго государственнаго, административнаго быта. Давно сдѣлалось аксіомою, что перечни правителей, сраженій и т. п. іюнсе не составляютъ никакой исторіи, что въ рамки административныхъ распоряженій никогда не укладывается лишь данной эпохи, что даже не во всѣхъ литературныхъ произведеніяхъ можно уловить е проявленіе. Прошлая жизнь будетъ понятна только тогда, когда мы станемъ изучать ее во всѣхъ возможныхъ видахъ ея отправленій, не перенося ея остановъ въ кабинетную атмосферу, а на томъ саломъ мѣстѣ, гдѣ она развивалась. Коснувшись источниковъ провинціальной исторіи, мы обращаемъ вниманіе читателей на два, самыхъ важнѣйшихъ: 1, историко-юридическіе провинціальные матеріалы и 2, разнаго рода, устныя и писанныя, воспоминанія о прошломъ. Навѣрное можно сказать, что почти въ каждомъ изъ провинціальныхъ городовъ, гдѣ-нибудь въ подвальныхъ выходахъ, безполезно тлѣютъ груды древнихъ бумагъ, которыхъ изданіе и разработка составляютъ насущную потребность науки. Какъ ни суха канцелярская бумага, но все же иногда между строками ея читается многое; что тѣмъ болѣе можно сказать о дѣловой перепискѣ нашихъ старинныхъ приказныхъ, которыхъ часто выдаетъ, безъ ихъ вѣдома, наивный способъ ихъ литературнаго выраженія. Совершенно непочатый источникъ для провинціальной исторіи, доселѣ ревниво стерегомый и скрываемый, представляетъ помѣщичій міръ со всѣми его преданіями, устными и записанными, со всѣми данными для изученія прошлаго, которыя непремѣнно есть тамъ, гдѣ дорожатъ этимъ прошлымъ, гдѣ знаютъ по именамъ своихъ предковъ, гдѣ распространено, если не образованіе, то грамотность. Взоръ, утомленный однообразіемъ нашихъ нолей и деревень, пріятно отдыхаетъ на помѣщичьихъ домахъ, которые, какъ бы кажутся русскимъ городомъ, разсыпавшимся но огромному пространству, какъ бы передовыми постами гражданственности. Мы увѣрены, что помѣщичій міръ со временемъ, когда улягутся страсти, когда помирятся съ мыслію, что потомокъ не отвѣчаетъ за проказы предка, представитъ намъ не однѣ скандалезныя исторіи, а такіе матеріалы, безъ которыхъ наша провинціальная исторія вѣчно будетъ оставаться съ пробѣлами: пока же это — ріа disederia. — И такъ, за неимѣніемъ многихъ источниковъ, за отсутствіемъ критической разработки имѣющихся, въ настоящее время невозможно составить удовлетворительной исторіи какого нибудь провинціальнаго города; пока приходится довольствоваться опытомъ, замѣтками, очеркомъ и т. н., — пока приходится говорить больше о внѣшнихъ фактахъ, чѣмъ о внутренней жизни. Въ исторіи нашихъ городовъ такой же упрекъ въ ревнивомъ сбереженіи подъ спудомъ всего, относящагося до старины, можно сдѣлать образованнымъ сословіямъ нашихъ горожанъ, какъ въ исторіи селъ — помѣщикамъ. Предлагаемыя читателю замѣтки по исторіи города Воронежа никакъ не претендуютъ на что нибудь небывалое: онѣ не даютъ болѣе того, чего можно требовать отъ замѣтокъ.
Воронежъ возникъ въ 1586 году[1]. Онъ обязанъ своимъ существованіемъ, какъ и огромное большинство нашихъ городовъ, правительственнымъ распоряженіямъ. Московское государство, освободившись номинально отъ татарскаго ига въ XV вѣкѣ, на самомъ дѣлѣ еще цѣлыя два столѣтія должно было вести борьбу съ варварами. Борьба была тяжелая и упорная; потребовалось больше настойчивости, больше геройства, чѣмъ оказалъ Иванъ III на Угрѣ въ борьбѣ съ Ахматомъ. Борьба была не громкая, не эффектная, а глухая и безотрадная, которую не замѣчаетъ исторія, которая даже не выставляетъ на показъ героевъ. Эту борьбу Московское государство вело городомъ, построеннымъ въ стони. Въ своемъ наступательномъ движеніи къ югу и востоку государство постоянно увеличивало число городовъ, изъ прежнихъ, уже сформировавшихся, выселяло колонистовъ во вновь построенные; тѣ въ свою очередь продолжали дѣло заселенія пустынь: вокругъ городовъ мало-но-малу начали разсыпаться небольшія деревушки, возросшія, впрочемъ, никакъ не ранѣе конца XVIII столѣтія, до колоссальныхъ селъ, которыми такъ богата, напримѣръ, наша Воронежская губернія[2]. Воронежъ принадлежалъ къ числу этихъ новыхъ московскихъ городовъ, имѣвшихъ военное и колонизаціонное значеніе. Уступая многимъ изъ южныхъ городовъ (напр.. Бѣлгороду, Харькову, Курску и друг.) въ первомъ отношеніи, т. е. чисто военномъ, онъ превосходилъ многихъ изъ нихъ во второмъ, какъ метрополія множества колоній. До нѣкоторой степени отношенія между нашими украйными городами XVI и XVII вѣка дѣйствительно можно объяснить себѣ извѣстными отношеніями колоній къ метрополіи; не было той зависимости, какая существуетъ теперь между губернскимъ и уѣзднымъ городомъ; больше было самостоятельности, децентрализаціи. Часто случалось, что воевода, главное административное лице тогдашняго города, подчинялся, напримѣръ, по военнымъ дѣламъ, воеводѣ не ближайшаго значительнаго города, а отдаленнаго и менѣе значительнаго. Имѣя двойственное назначеніе — колонизаціи и защиты границъ — украйный городъ пріобрѣлъ особенную, ему свойственную физіономію и выработалъ типъ русскаго человѣка, представляющій нѣчто среднее между казакомъ и великороссомъ. Поставленный на дѣвственную почву южной Украины, русскій человѣкъ дичалъ, дѣло колонизаціи подвигалось медленно, защита границъ велась плохо. Что юго-восточная Украйна имѣла и имѣетъ степной характеръ, въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія; но степь эту никакъ не слѣдуетъ представлять себѣ подобно теперешнимъ новороссійскимъ степямъ: въ ту эпоху Украинскія степи, по берегамъ большихъ и малыхъ рѣкъ, были покрыты дремучими, непроходимыми лѣсами, доставляющими въ изобиліи матеріалъ для всякаго рода построекъ; а потому есть основаніе предполагать, что тогдашніе города наши, непохожіе на города въ западно-европейскомъ смыслѣ, тѣмъ не менѣе были красивѣе теперешнихъ селъ. Хотя вся постройка была деревянная, но хорошій лѣсъ и тесовыя крыши придавали имъ болѣе изящный видъ, чѣмъ тотъ, какой представляютъ теперешнія жалкія избушки, какъ бы придавленныя безобразными кучами почернѣвшей соломы. По изобилію лѣсныхъ матеріаловъ и но слабому развитію земледѣлія, кажется, безъ ошибки можно сказать, что если не всѣ, то большая часть городскихъ построекъ была покрыта тесомъ; по крайней мѣрѣ положительно извѣстно, что церкви, башни, казенныя постройки крылись этимъ матеріаломъ. Довольно оригинальную картину представлялъ путнику русскій украйный городъ XVI и XVII столѣтія. Прежде всего бросался въ глаза стоящій на возвышеніи острогъ, городская крѣпость, окруженная неравномѣрной вышины (отъ 2 до 3 саженъ) деревянною стѣною, съ возвышающимися надъ нею башнями (въ Воронежѣ ихъ было 17), также неодинаковой вышины (отъ 3 до 7 саженъ), находящимися не въ равномѣрномъ другъ отъ друга разстояніи (въ Воронежѣ, напримѣръ, оно простиралось отъ 18 до 155 саженъ). Изъ-за острожныхъ стѣнъ виднѣлись кресты и главы церквей, и только немногіе, болѣе другихъ высокіе дома обитателей (рѣдко въ 1½ этажа; образцы подобной постройки и теперь еще можно видѣть въ при-московныхъ селахъ). Далѣе открывалась болѣе широкая панорама посадовъ и слободъ, большею частію обращенныхъ къ той сторонѣ, которая представляла наименьшую опасность со стороны варварскихъ нападеній. Посады и слободы имѣли свои церкви, монастыри, лавки и базары. Городъ обыкновенно упирался на крутой нагорный берегъ рѣки, или къ чащѣ густаго лѣса, чтобы такимъ образомъ, хоть съ одной стороны, находиться въ наименьшей опасности отъ варваровъ. Такую панораму представлялъ и Воронежъ отъ начала своего существованія до пребыванія въ немъ Петра Великаго, — эпохи, съ которой начинается второй періодъ его исторіи. Самыми лучшими украшеніями древняго русскаго города были церкви и монастыри. Въ концѣ XVII столѣтія, именно въ 1676 году, какъ значится въ окладныхъ книгахъ рязанской митрополіи, въ Воронежѣ были слѣдующія церкви:
Благовѣщенскій соборъ, деревянный, съ придѣломъ святителя Николая. По указанію Болховитинова (стр. 63)[3]. О онъ находился на мѣстѣ нынѣшней монастырской башни, обращенной къ Спасовскому переулку. Существующій нынѣ храмъ при Митрофановской обители носитъ тоже названіе. Къ приходу собора принадлежало 26 дворовъ.
Покровскій Дѣвичій монастырь, по указанію Болховитинова (стр. 70), находился на полугорѣ, ниже нынѣшней Вознесенской церкви, откуда по указу Петра 1-го, отъ 17 Декабря 1702 года, монастырь перенесенъ на теперешнее его мѣсто, урочище Терновую поляну, на берегу рѣки Воронежа. Къ нему принадлежало 12 дворовъ.
Въ окладныхъ книгахъ рязанской митрополіи внутри города упоминаются еще двѣ церкви: Живоначильныя Троицы и Преображенія Господня. Неизвѣстно, какія изъ настоящихъ церквей носили эти названія. Троицкая церковь имѣла 31 дворъ, а Преображенская — 64 двора.
Внѣ городскихъ стѣнъ на посадѣ и въ слободахъ существовали:
Пятницкая церковь на посадѣ, на мѣстѣ нынѣшней того же названія, въ приходѣ ея находился 21 дворъ.
Си. Николая Чудотворца на посадѣ, въ Стрѣлецкой слободкѣ, близъ западной стѣны острога; упоминается но пищевымъ книгамъ 1828 года. Приходъ — 53 двора.
Воскресенія Христова, именовавшаяся въ старину также Космо-Даміанскао на посадѣ въ Ямской, или Черной слободѣ, существовала близъ нынѣшней Воскресенской церкви. Жители теперешней Ямской слободы, составляющей предвѣстіе города по московской дорогѣ, и до сихъ поръ состоятъ прихожанами этой церкви. Въ приходѣ ея было 58 дворовъ.
Церковь св. Димитрія Царевича, существовала въ Напрасной слободѣ, на мѣстѣ нынѣшней церкви Николая Чудотворца. Къ приходу ея принадлежало 70 дворовъ.
Церковь Успенія Пресвятыя Богородицы, на посадѣ, въ монастырѣ. Приходъ этой церкви состоялъ изъ 215 дворовъ. На этомъ мѣстѣ нынѣ находится церковь того же названія.
Церковь Алексѣя митрополита Акатова монастыря, построенная въ 1620 году собственнымъ коштомъ игумена Воронежскаго Успенскаго монастыря Кирилла, Къ приходу монастырскому принадлежало 110 дворовъ.
Церковь Покрова Пресвятыя Богородицы, на посадѣ въ Бѣломѣской слободѣ. Упоминается еще въ пищевыхъ книгахъ 1628 г. Она находилась, но указанію Болховитинова (стр. 72—78), на мѣстѣ вы- 279 пѣшей церкви того же наименованія. въ приходѣ ея состояло 98 дворовъ.
Церковь Живоначальныя Троицы, на посадѣ въ Чижовской слободѣ. Къ ней принадлежало 109 дворовъ.
Всего 13 церквей и 908 дворовъ.
Мы останавливаемся на этихъ цифрахъ, хотя число церквей и прежде и послѣ 1670 года часто мѣнялось: разрушались и горѣли прежнія, строились новыя; каменныя церкви начали появляться не ранѣе первыхъ годовъ XVIII вѣка.
Число приходскихъ дворовъ, показанныхъ окладными книгами, даетъ понятіе о величинѣ Воронежа и представляетъ нѣкоторую возможность судить о его населеніи: полагая среднимъ числомъ по 3 души мужескаго пола на дворъ, мы получимъ цифру 2,724 мужескаго, а всего, вмѣстѣ съ числомъ женщинъ, до 6 тысячъ душъ обоего пола.
Въ воронежскихъ актахъ есть данныя, относящіяся до числа жителей въ Воронежѣ за 1660-й и 1669-й годы — [4]: по первому, населеніе города составляло 1,470 человѣкъ, по второму — 1,425; уменьшеніе населенія за послѣдній годъ объясняется отсутствіемъ свѣдѣній о даточныхъ людяхъ, показанныхъ прежде, но въ приводимыхъ актами цифрахъ показаны только одни служилые люди (дѣти боярскія, стрѣльцы, казаки, пушкари и тому под.); но нѣтъ ровно никакихъ свѣдѣній о неслужащихъ жилецкихъ людяхъ и духовенствѣ. Между тѣмъ какъ въ окладныхъ книгахъ рязанской митрополіи, кромѣ служилыхъ людей, показаны дворы: духовенства (30), подъячихъ (6), дворниковъ (9), ямщиковъ (15), вдовъ (10) и нищихъ (32). Эта послѣдніе находились только въ одномъ Успенскомъ приходѣ, на посадѣ. Но несмотря на ничтожность населенія, Воронежъ все-таки былъ я обширнѣе, и многолюднѣе другихъ окрестныхъ городовъ: такъ напр. число служилыхъ людей въ Орловѣ въ тотъ же самый періодъ (1666) было 224 человѣка,[5] а дворовъ (впрочемъ, данныхъ за этотъ годъ не имѣется) около 250-ти. — Къ числу казенныхъ зданій, украшавшихъ украйный городъ XVII вѣка, принадлежали: а) Съѣзжая или Приказная изба, гдѣ засѣдали воеводы — главное административное мѣсто края: подъ ней находилась подклѣть для арестантовъ, b) Губная изба (судебно-присутственное мѣсто), учрежденная, въ Воронежѣ въ 1025 году; въ ней присутствовалъ губной староста; с) Тюрьма, непосредственно принадлежавшая къ губной избѣ и состоявшая изъ двухъ отдѣленій — нижняго землянаго и верхняго деревяннаго; d) Таможенный и Кружечный дворъ, мѣсто, завѣдывающее сборомъ пошлинъ съ привозимыхъ въ городъ товаровъ и распродажею питій; е) Житейный дворъ, или государевы хлѣбныя житницы, въ которыхъ хранились запасы, собираемые на жалованье ратнымъ людямъ и для донскихъ отпусковъ.
Воронежъ былъ мѣстомъ сосредоточенія огромнаго количества хлѣбныхъ запасовъ, отправляемыхъ на Донъ. Заготовка этихъ запасовъ производилась въ разныхъ городахъ: въ Воронежѣ, Добромъ, Орловѣ, Сокольскомъ, Землянскомъ и въ Коротоякѣ. Весь хлѣбъ свозился въ Воронежъ по зимнему пути въ рогожныхъ четвертныхъ куляхъ и хранился здѣсь до первой полой воды, а потомъ отправлялся внизъ. Торговые ряди и лавки находились въ самомъ городѣ, вокругъ тюрьмы, около которой «по вся дни живутъ торги»[6]. Сверхъ того, бивали торги и на берегу рѣки, внѣ города[7]. Занятія и промыслы жителей заключались: въ хлѣбопашествѣ, сѣнныхъ покосахъ, рыбной и звѣриной ловлѣ, извозничествѣ, судоходствѣ по Дону и торговлѣ. Но по причинѣ напряженнаго воинственнаго положенія, въ которомъ находилась Украина въ XVII вѣкѣ, вслѣдствіе, наконецъ, хаотическаго состоянія самаго тогдашняго русскаго общества, ни одна изъ отраслей земледѣльческой и торговой промышленности не отправлялась нормально. Опасность со стороны варваровъ до такой степени была велика, что безъ оружія нельзя было безнаказанно выйдти за городской валъ: въ Орловскихъ актахъ даже встрѣчается извѣстіе, по которому предписывалось: "чтобы служилые и жилецкіе люди на хуторахъ, и въ насѣкахъ, и въ лѣсахъ ни для какихъ своихъ дѣлъ и промысловъ отнюдь не жили.* — Частыя сношенія съ варварами, хотя и сближали ихъ съ южно-русскими поселенцами, но все же отвращеніе славянина къ татарину, или калмыку было самое полное, какъ это можно видѣть изъ слѣдующаго факта, сообщаемаго Орловскими актами: «генваря, подъ 8-е число (1681), въ ночи, въ полночь, пріѣзжалъ въ Острогожской верхомъ на конѣ, въ саадакѣ, съ саблею, ко двору Максима Куколя, мужъ Черкашенки (т. е. малороссіянки) Еѳиміи, Калмыкъ Климка — Васильевъ, а съ ними приходило два человѣка Черкасъ; имя ихъ не знаетъ. И те-де два человѣка Черкасъ у вокна стучали у ней, и вызывали ее на дворъ и прошали пива пить. — Мы-де тебѣ скажемъ вѣсти добрыя: пріѣхалъ-де въ Острогожской мужъ твой Климка. — И она-де къ нему вышла изъ сѣней на порогъ. И въ то-де число онъ, Климка, Аѳимцу взялъ за руку и учелъ ей говорить, чтобъ съ нимъ поѣхала въ степь къ Калмыкамъ. И она-де сказала ему, что-де она умрешь въ Острогожскомъ, а въ степь съ нимъ не поѣдимъ. И онъ-де, Близка, хотѣлъ ее срубить саблею и угрозилъ ей… Да онъ же сказалъ ей, что онъ пріѣзжалъ къ ней изъ степи отъ Калмыкъ, а въ степи-де Калмыкъ стоитъ 2 тысячи, да азовцовъ сто человѣкъ… И просилъ у ней малаго сына своего, чтобы ему взять съ собою; к она-де ему малаго не дала.» Кромѣ воинскихъ людей, т. с. Татаръ и Калмыковъ, южная Украйна не менѣе страдала отъ набѣговъ воровскихъ казаковъ, Черкасъ, русскихъ воровскихъ людей и раскольниковъ: послѣдніе страшнымъ образомъ опустошали въ концѣ XVII вѣка всѣ юговосточные города. Варварскіе саамы (слѣды отъ лошадиныхъ копытъ) до-черна битыя, прорѣзывали всю Украину вдоль и поперекъ. Татары и Калмыки пользовались малѣйшей неосторожностію чуткаго къ опасности тогдашняго украинца и появлялись, то въ ближайшихъ къ русскимъ колоніямъ степяхъ, то въ лѣсахъ и кустахъ, то показывались на курганахъ, озирая близлежащую мѣстность, то, пользуясь ночною темнотою, прорывались за городскія укрѣпленія. Часто въ виду города они отгоняли конскія и животинныя стада, кололи неосторожныхъ и безоружныхъ жителей, отправлявшихся но степямъ, или но берегамъ рѣкъ (дорогъ въ томъ видѣ, какъ онѣ существуютъ даже теперь, въ ту эпоху не было) въ ближайшія мѣста для своихъ промысловъ; брали цѣлыми толпами полонннникопъ, которыхъ, ограбивъ до-нага, снова отпускали, и разоряли до конца тогдашнія небольшія деревушки. По чертамъ, или укрѣпленнымъ линіямъ, проводимымъ отъ одного мѣста къ другому, разъѣзжали днемъ и ночью вооруженные караулы (станицы); вѣстовщики скакали изъ одного города въ другой съ передачею слуховъ и вѣстей о появленіи варваровъ даже въ самыхъ отдаленныхъ мѣстахъ. Но, несмотря на такую предосторожность, часто воинскіе люди какъ бы вырастали изъ-подъ земли и являлись подъ самымъ городомъ. Когда опасность уже видимо угрожала городу со стороны непріятеля, воевода долженъ былъ сзывать чрезъ биричей (вѣстовыхъ, или разсыльныхъ) всѣхъ градскихъ и уѣздныхъ людей, съ ихъ женами и дѣтьми, со всѣмъ имуществомъ, даже съ конскими и животинными стадами, въ острогъ, т. е. въ городскую крѣпость, въ осаду. Городъ затворялся почти наглухо; что легко было сдѣлать, потому что большинство городскихъ башень были глухія и только немногія съ воротами, проѣзжія; били въ набатъ и стрѣляли изъ пушекъ. Хотя въ строгомъ смыслѣ сборъ всѣхъ городскихъ и окрестныхъ жителей въ осадѣ былъ рѣшительно не мыслилъ, судя потому, какъ въ то время исполнялись административныя распоряженія и сколько разрушалось деревень, убивалось и уводилось народу послѣ каждаго вражескаго погрому, но положеніе лицъ, сидѣвшихъ въ осадѣ, на пространствѣ, обнимающемъ какія нибудь 700—800 саженъ (такова была площадь, занимаемая воронежскимъ острогомъ), было весьма не завидно: они раздѣлялись на сотни, подчинялись сотеннымъ головамъ, воеводѣ, а нерѣдко особому головѣ, осадному и всѣмъ тягостнымъ постановленіямъ военнаго положенія. За городъ нельзя было выйдти ни подъ какимъ видомъ, воду носили тайникомъ, вырытымъ гдѣ-нибудь въ мало-замѣтномъ оврагѣ, или лѣсѣ, и ведущимъ къ берегу рѣки; часто въ самомъ тайникѣ бывали колодцы. Но и этотъ способъ добыванія такой насущной потребности, какъ вода, нерѣдко оказывался безполезнымъ: плохо и небрежно сдѣланные, тайники часто обваливались, слѣдовательно приходилось томиться жаждою и, безъ всякаго сомнѣнія, голодать. Конечно, въ другихъ городахъ въ саломъ острогѣ могли быть выкопаны колодцы, ко воронежскій острогъ, расположенный на высокой горѣ, которая верстъ за 20 видна съ ногайской стороны отъ Тамбова, не имѣлъ ихъ. Кромѣ проѣзжихъ станицъ для развѣдыванія про воинскихъ людей, служилые люди стояли день и ночь по бродамъ рѣкъ (перелазимъ), по буграмъ и другимъ причиннымъ мѣстамъ, на которыхъ обыкновенно появлялись варвары. Кромѣ деревянныхъ и земляныхъ укрѣпленій, которыми снабжался украйній городъ въ ту эпоху, всѣ эти причинныя мѣста (иначе: опасные городки), смотря по мѣрѣ ихъ важности, также имѣли обоего рода укрѣпленія и караульныя башни; на мѣстѣ этихъ опасныхъ городковъ впослѣдствіи времени возникли наши обширныя села и слободы. О величинѣ этихъ второстепенныхъ укрѣпленіи можно судить потому, что, напримѣръ, въ Орловѣ городѣ онѣ тянулись на пространствѣ 3, 1 версты; но въ надлежащемъ видѣ, какъ деревянныя, такъ и земляныя укрѣпленія рѣдко бывали. Во время непріятельскаго нашествія, защита города возлагалась какъ вообще на всѣхъ осадныхъ людей, такъ и спеціально на ратныхъ людей городовой (т. е. гарнизонной) службы; впрочемъ, во время большой опасности, всѣ вообще служилые люди, т. е. и полковой службы (полевой, такъ сказать, общеармейской), если только они находились въ городѣ, принимали дѣятельное участіе въ его защитѣ. Если непріятель нападалъ въ небольшомъ числѣ (малые люди), то воевода съ ратными людьми долженъ былъ дѣлать съ большою осторожностію частыя вылазки, но никакъ не далѣе черты ближайшихъ къ городу укрѣпленій, чтобы не попасть въ засаду отъ большихъ воинскихъ людей; въ послѣднемъ случаѣ онъ только тогда долженъ былъ чинить надъ ними промыслъ и поискъ, когда соединится (будетъ въ сходѣ) съ воеводами ближайшихъ городовъ. Изъ этого бѣглаго очерка жизни южно-русскаго украинца видно, до какой степени тяжело ему было дѣло колонизаціи и защиты края. Но это еще не все: награждая его за службу обширными и, правда, привольными помѣстьями, правительство требовало съ него въ большомъ количествѣ разнаго рода поборы (хлѣбныхъ, судовыхъ и путевыхъ запасовъ, денегъ на разныя потребности и т. п.).
Служилые люди получали помѣстный и денежный окладъ по слѣдующимъ статьямъ:
| а) въ Воронежѣ 1) | d) въ Орловѣ 2) |
| 1) Зем. 200 чет., денегъ 6 руб. | 1)Зем. 200 чет., ден. по 8 руб. |
| 2) " " 150 " " 5 " | 2) " " 150 " " " " 5 " |
| 3) " " 100 " " " " 4 " | 3) " " 100 " " " 4 " |
| 4) " " 70 " " " 3 1/−2 " | 4) " " 70 " " " 3½ " |
| 5) " "50 " " " 4 " | 5) " " 50 " " " 3 " |
1) Въ 1671 г. См. Ворон. Акты, к. III. стр. 170.
2) въ 1679 г. См. Орловскіе Акты.
Впрочемъ, эта пропорція далеко не давалась всѣмъ: такъ 226 человѣкъ воронежцевъ, дѣтей боярскихъ драгунской службы, построившихъ городъ Орловъ, получили всего на человѣка по 20 четвертей въ полѣ, а въ двухъ потомужъ? съ лѣсомъ хоромнымъ, дровянымъ и на убѣгъ отъ воинскихъ людей, а также съ сѣнными покосами и прочими угодьями. Хотя иногда за службу и давалось новое помѣстье (починокъ), въ придачу къ прежнему, но тѣмъ но менѣе многіе иль служилыхъ людей, отчасти по причинѣ расходовъ, сопряженныхъ съ законнымъ полученіемъ дачъ, отчасти по другимъ причинамъ, довольствовались 10 четвертями и даже меньше, а иные жили на чужихъ земляхъ по добродѣтели, т. е. какъ бы изъ милости. О количествѣ хлѣбныхъ сборовъ можно судить по слѣдующимъ фактамъ: орловскіе служилые люди, число которыхъ никогда не восходило выше 450 человѣкъ, платили одного окладна со хлѣба (не говоримъ о другихъ хлѣбныхъ сборахъ) 724 четверти; жители же этого города обязаны были дѣлать ежегодно по одному и по два струга. Служилый человѣкъ, сверхъ того, отправлялся въ походъ иногда въ мѣста отдаленныя отъ его родины (на литовскую границу, въ Кіевъ, въ Чигиринъ и т. п.), куда призывала его потребность военнаго времени; онъ скакалъ отъ города до города вѣстовщикомъ; онъ тащился разсыльнымъ, или податчикомъ какихъ нибудь бумагъ въ Москву, въ тамошніе приказы; онъ исправлялъ должность гребца и кормщика (съ Орлова городка требовалось иногда но 28 человѣкъ такихъ работниковъ) на стругахъ въ мучительно-долгомъ плаваніи но Дону; онъ томился на сторожевой стоянкѣ, надъ подѣлками деревянныхъ и земляныхъ укрѣпленій. Не явившихся, или не желавшихъ нести служебное тягло предписывалось выбивать съ большимъ поспѣшеніемъ, брать ихъ свойственниковъ, которые еще не въ службѣ, а крестьянъ ихъ держать въ тюрьмѣ, пока нѣтчики не явятся. Въ важныхъ случаяхъ нѣтчиковъ ожидала торговая, или даже смертная казнь. Встрѣчаются и такія распоряженія: предписывается неявившихся въ полки нижнихъ чиновъ (статей) бить батоги нещадно и посылать въ полки съ провожатыми, я у знатныхъ людей имать людей ихъ и крестьянъ, или сродниковъ, которые живутъ съ ними вмѣстѣ и держать ихъ въ тюрьмѣ, пока тѣ ослушники не объявятся на службѣ великаго государя. Въ случаѣ большой войны, служилые люди брали съ собою въ походъ крестьянъ своихъ противъ прежняго гл. прибавкою. Эти оруженосцы должны были имѣть на счетъ помѣщика по пищалѣ завѣской, или по гладкой, по долгой, да по бердышу; за неимѣющихъ отвѣчалъ помѣщикъ на мѣстѣ, въ полкахъ. Не часто удавалось служилому человѣку слышать слѣдующія фразы, которыя относились къ орловцамъ, по поводу сторожевой службы: «чтобы они той нынѣшней береговой службы въ тягость и въ оскорбленіе себѣ не ставили: та нынѣшняя береговая служба — отъ приходу воинскихъ людей для береженья самимъ имъ, и женамъ ихъ и дѣтямъ»[8]. Въ подобномъ положеніи служилыхъ людей слѣдуетъ искать причины того административнаго и гражданскаго хаоса, который по преимуществу представляетъ украйный городъ въ XVII вѣкѣ: бѣгство и, выражаясь языкомъ тогдашняго времени, нѣтничество являются естественными результатами подобнаго общественнаго порядка. Все, или бѣжитъ, или прячется, лишь только правительство заявитъ свои требованія: войска бѣгутъ, кормщики и гребцы бѣгутъ, сторожевые станичники бѣгутъ. Бѣгство являлось въ полномъ разгарѣ, когда черезъ 3—4 года, или, смотря по обстоятельствамъ, и ранѣе, пріѣзжалъ въ городъ разборщикъ для повѣрки списковъ служилыхъ людей, для высылки ихъ по полкамъ (также стоявшимъ но городамъ, напримѣръ въ Бѣлгородѣ, Сѣвскѣ, Рыльскѣ), для выключенія изъ этихъ списковъ старыхъ и увѣчныхъ и для внесенія въ нихъ недорослей, поспѣвшихъ въ службу. Охотно являлись на смотръ только старые и увѣчные, остальное населеніе на половину разбѣгалось. Этимъ привычнымъ для украинца бѣгствомъ объясняется сочувствіе его ко всѣмъ бѣгущимъ: на Украйнѣ спасались отъ преслѣдованія бѣглые боярскіе холопы и всѣ нарушители общественнаго порядка, называвшіеся на языкѣ того времени ворами. Можно подумать, что подобныя условія быта въ состояніи истощить самую богатую жизнь, убить самую напряженную энергію. Конечно, всѣ эти условія болѣе или менѣе отражались ни украинцѣ, но убить его они не убили; притомъ не слѣдуетъ забывать, что типъ древнѣйшаго колонизатора при-донскихъ земель погибъ безвозвратно, смѣшавшись съ новыми выселенцами, продолжавшими являться въ нашу губернію въ продолженіи всего XVIII вѣка. — Что касается до матерьяльнаго довольства, до обстановки обыденной жизни, т. e. одежды, жилищъ, домашней утвари, даже хозяйства, — то, сколько можно судить но воронежскимъ и орловскимъ актамъ, оно было даже выше теперешняго, по крайней мѣрѣ не представляло такой печальной картины убожества, какую нерѣдко встрѣтишь теперь въ глухой зелле- дѣльческой деревушкѣ. Изъ одной челобитной, поданной орловскому воеводѣ въ 1688 то, ту вдовою умершаго драгуна, опредѣляется слѣдующими предметами часть состоянія ея, отнятаго у ней внукомъ: 5 лошадей, 8 коровы, 22 овцы, 20 свиней, 26 ульевъ пчелъ, котелъ винный, желѣзный, труба мѣдная, котелъ путной (дорожній) мѣдный, безмѣнъ, трои ножницъ, косырь, скобель, чаши, буравль, долото, сошникъ съ палицею, 2 топора, 8 серпа, шуба одѣвальная баранья, новая, 12 овчинъ дѣланныхъ, войлокъ, сѣдло, самопалъ съ борошнемъ, 4 одоньи ржи, 60 копенъ овса, 30 копенъ гречихи, 20 телѣгъ проса, 10 копенъ сѣна. Что касается до нравственнаго состоянія украинскаго жителя, то оно въ ту эпоху было въ величайшемъ упадкѣ: грабежи, убійства и педагоги были частые и повсемѣстные. Духовенство, о которомъ мѣстные наши источники сообщаютъ нѣсколько интересныхъ фактовъ, коснѣло въ глубочайшемъ невѣжествѣ; но нравственному его состоянію легко можно заключитъ о другихъ сословіяхъ. Вотъ эти факты:
Игуменъ и строитель воронежскаго Алексѣевскаго монастыря, старецъ Іона, въ слѣдствіе безпрестаннаго пьянства, разогналъ изъ монастыря вкладчиковъ и братію; всѣ кельи опустѣли и монастырь оскудѣлъ[9]. А вотъ одинъ изъ примѣровъ грабежа и разбоя, въ которомъ главнымъ участникомъ былъ Ильинскій попъ, 1681 года Марта 15-го, передъ вечеромъ, боярскій сынъ Ѳедоръ Плясовъ сидѣлъ въ торговомъ ряду. Является къ нему зять посадскаго Ильинскаго нона Якова, боярскій сынъ Ивашка Полубояриновъ и проситъ къ своему тестю пить вика. Плясовъ, ничего не подозрѣвая, отправляется съ Полубояриновымъ. Можно представить себѣ удивленіе Плясова, когда, при входѣ въ домъ вола, онъ увидалъ тамъ сидящихъ за одной трапезой хозяина и разбойника Антошку, который до этого происшествія — «ево разбивалъ». "И учили того Антошку съ нимъ, Ѳедоромъ, мирить; и какъ емерклось и сво Ѳедора тотъ нонъ Яковъ съ тѣмъ Автошколъ и съ зятемъ съ Иванкомъ Полубояринонымъ, да съ наймитомъ (работникомъ) съ Иванкомъ-же, учали, связавъ, мучить и пытать пыткою и мучивъ его, повели изъ посаду къ рѣкѣ и переволокли черезъ острогъ, и вымучили у него двадцать рубленъ денегъ; и ко кресту его привели въ томъ, что ему на нихъ государю не бить челомъ[10]…
Вотъ что сообщаютъ орловскіе акты: въ 1690-мъ году нѣсколько человѣкъ орловскихъ драгунъ принесли воеводѣ слѣдующую челобитную: 18 Мая были они на сѣнныхъ покосахъ на рѣчкѣ Хавѣ. Вдругъ игуменъ Акатовой пустыни, Алексѣевскаго монастыря, Павелъ, съ своими крестьянами, стрѣльцами и площаднымъ подъячимъ, наѣхалъ на нихъ со всякимъ ружьемъ и билъ на нихъ татарскимъ боемъ. Перевязавъ и побивъ смертнымъ боемъ нѣсколько человѣкъ, игуменъ Павелъ ограбилъ Орловцевъ, отнявъ у нихъ оружіе, платье и путевые котлы, всего на сумму 200 рублей. Недовольствуясь этимъ, онъ отвезъ связанныхъ и изувѣченныхъ Орловцевъ къ себѣ на станъ, гдѣ вторично побилъ ихъ; несчастные спаслись бѣгствомъ. По розыску оказалось: у челобитчиковъ: а) Ѳомы Анненкова спина избита въ кровь, крестъ оборванъ и рубаха во многихъ мѣстахъ изодрана; b) у Сидора Коненкова правая рука перебита, опухла и посинѣла; с) у Лукьяна Данилова лице все избито въ кровь, опухло, спина и бока избиты до синя, крестъ оборванъ. Сверхъ того Даниловъ показалъ, что стрѣльцы, находящіеся при игуменѣ Павлѣ, въ его присутствіи, въ пятницу, ѣли саламату съ ветчиннымъ жиромъ и «его-де, Лукьяна Данилова, той саламаты насильно ѣсть заставливали; и онъ-де, Лукьянъ, той саламаты не ѣлъ.» d) у Никиты Скворцова на хряшкахъ къ лѣвому боку поколоно копьемъ и на головѣ пробито въ одномъ мѣстѣ въ кровь. Присутствовавшія на бою крестьянинъ монастырскій Микишка Колобродовъ, задержанный потомъ въ Орловѣ, подтвердилъ предъ воеводою Кулешовымъ всѣ подробности этого происшествія. По словамъ орловскаго воеводы, «отъ того игуменнаго бою межъ орловскихъ жителей учинился сполохъ большой и къ сѣнныхъ покосовъ многіе изъ становъ разбѣжались и потерялись.» —
А вотъ еще дѣло, въ которомъ героемъ является орловскій соборный попъ Антоній: въ 1692-хъ году сидѣлъ въ Орловѣ въ приказной избѣ, за карауломъ, бѣглый солдатъ Матютни Шемаевъ. 13-го Мая пришелъ въ избу попъ Литоніи и ваялъ у приставовъ этого арестанта на свои поруки, «къ себѣ хлѣба ѣсть;» приставы пошли за арестантомъ. Пришедши домой, Антоній оставилъ у себя Матюшяу, а приставовъ прогналъ кольями со двора; при чемъ «бранилъ ихъ и псами называлъ.» — "Я-де изъ васъ, " грозилъ Антоній прогнаннымъ со двора караульщикамъ: — «кого еще изъ пищали убью: закачу-де въ спину пульку!» -Въ послѣдствіи времени храбрый полъ проводилъ своего кліента въ Воронежъ, а остуда доставилъ ему возможность пробраться на Донъ. — Послѣднія два событія происходили уже въ эпоху существованія воронежской анархіи, первое, спустя восемь, а послѣднее по прошествіи десяти лѣтъ, послѣ ея открытія. До того же времени положеніе духовенства, находящагося подъ безусловнымъ мракомъ, было еще печальнѣе. Монастыри наполнялись сбродомъ разной сволочи. Вотъ похожденіе одного изъ будущихъ иноковъ: два воронежца привели въ Орловъ въ приказную избу одного человѣка, о которомъ разсказали воеводѣ слѣдующее: «ухватили-де они того русскаго человѣка (7 Мая 1682 г.) въ воронежскомъ уѣздѣ, въ усманскомъ стану, въ селѣ Углянсісѣ подлѣ лѣса, подъ дворами; а какъ-де тотъ русскій человѣкъ, увидя ихъ, изъ того села побѣжалъ отъ лѣсу прочь, но дорогѣ къ пустынѣ, въ монастырь Спасской (Толшевской). И они-де его догоняли и поймали и учали-де его расспрашивать: какъ-де зовутъ, и чей сынъ, и прозвищемъ и откуда шелъ? И онъ-де имъ сказался: зовутъ-де ево Гераською, Степановъ сынъ Лопуховъ, Саранца начальнаго человѣка маеора Окима Григорьева сына Теплого дворовый человѣкъ. А шелъ-де онъ гь Воронежа, и на Воронежъ-де пришелъ съ Дону ст воровскими казаки собча… а изъ села- де Углянска пошелъ было въ пустынь, въ монастырь Спасской для пристанища жить.» — Такое печальное состояніе духовенства, естественно, благопріятствовало распростаненію раскольнической пропаганды. Мы имѣемъ положительныя свѣденія, что въ 1081 году расколъ значительно распространился въ здѣшнемъ краѣ: "вѣдомо намъ, великому государю, учинилось, " говоритъ грамота царя Ѳедора Алексѣевича[11] «что въ Орловѣ и въ орловскомъ уѣздѣ объявились раскольщики мужеска и жеска полу многіе, И къ церкви Божіей не ходятъ и божественнаго пѣнія не слушаютъ и памятъ святей соборной и апостольской церкви всякую противность.» Грамота предписываетъ сыскивать и розыскивать этихъ воровъ. Но кромѣ административнаго противодѣйствія расколу, было-ли болѣе дѣйствительное, нравственное, религіозное? — Едва-ли. Покрайней мѣрѣ, свѣтское общество не въ состояніи было оказать никакого противодѣйствія: правда, грамотность въ немъ не вымирала: есть основаніе предполагать, что она тогда была больше распространена между служилыми людьми, чѣмъ теперь между нашими поселянами; но одна грамотность, ограничившаяся большею частію рукоприкладствомъ, слишкомъ слабое орудіе противъ такого могучаго врага, какъ расколъ. Не хотѣлось бы думать, чтобы тогдашнее духовенство не обнаружило хотя бы слабыхъ попытокъ противодѣйствія; мы никакъ не можемъ допустить, чтобы оно состояло изъ такихъ иноковъ, какъ Іона и Павелъ, изъ такихъ священниковъ, какъ Яковъ и Антоній: безъ сомнѣнія, отрадныя исключенія были, хотя въ ничтожномъ числѣ. Впрочемъ, исторіи провинціальнаго нашего духовенства мы до сихъ поръ не имѣемъ, а слѣдовательно, никакихъ выводовъ, говорящихъ въ его пользу, дѣлать не можемъ[12]. Выше было упомянуто о набѣгахъ раскольниковъ. Въ послѣднія два десятилѣтія XVII вѣка расколъ принимаетъ на югѣ, этомъ разсадникѣ казачества, характеръ удалаго разбоя: раскольники соединяются съ ворами-казаками, горскими Черкесами и воинскими людьми, громятъ казачьи городки и отдѣльными небольшими отрядами появляются въ воронежскомъ краѣ. Эти богоотступники и прелестники выходили съ рѣки Кумы и назывались Кузминцами. Атаманомъ у нихъ былъ донской казакъ Левка Мановской, а есауломъ романовецъ (Романовъ бывшій городъ, теперь село Липецкаго уѣзда) Давыдка Проскуринъ. Главный прелестникъ (т. е. лице духовное) назывался Подпутикъ. Сверхъ того, упоминаются предводители раскольничьихъ шаекъ: Ѳедоска Боярченокъ, да Ивашка Глазокъ[13].
Для пополненіи очерка жизни украйнаго горда, въ XVII вѣкѣ представимъ отношенія, въ которыхъ находились воеводы къ служилымъ людямъ. Мы не касаемся административнаго занятія провинціальныхъ воеводъ и отношеніи ихъ къ губнымъ третямъ и другимъ властямъ, имѣющимъ выборный характеръ: этотъ предаетъ обстоятельно изслѣдованъ въ сочиненіи г. Чичерина «Областныя учрежденія Россіи въ XVII вѣкѣ.» Воеводы насъ интересуютъ только по отношенію къ служилымъ людямъ. Отправляясь на мѣе, то назначенія, воевода долженъ былъ: 1) пересмотрѣть по спискамъ драгуновъ всѣхъ на-лице съ пищальми и со всякими бои и велѣть ихъ записать въ книги, также какъ и ихъ дѣтей, братьевъ, племянниковъ, сосѣдей, подсосѣдниковъ и захребетниковъ, тоже съ пищальми и со всякими бои. 2) Почасту пересматривать по списку этихъ драгунъ, учить ихъ стрѣлять, чтобы они къ стрѣльбѣ были навычны и пищали бы у нихъ у всѣхъ были добрыя, чтобы каждый изъ нихъ для своей службы держалъ по лошади, по доброй, а пашенныя лошади держали особыя, опричь служилыхъ лошадей; чтобы драгуны на вѣчное житію строились и указныя свои пашни нахала и хлѣбъ сѣяли и изъ города вдаль никуда безъ отпуску не отходили и не отбѣжали, а воровства-бъ у нихъ въ городѣ и на сторонѣ нигдѣ никакого не было. Воевода долженъ былъ сыскивать и наказывать воровъ, смотря по винѣ и во человѣку. 3) Драгуны не должны держатъ въ домахъ своихъ безъявочно прихожихъ и проѣзжихъ людей; они обязывались распрашивать таковыхъ: кто, откуда и съ чѣмъ, и для какого дѣла идетъ, или ѣдетъ? Отвѣты должны были сообщаться воеводѣ. 4) Воевода долженъ былъ смотрѣть накрѣпко, чтобы у драгуновъ не было корчмы, зерни, продажнаго вина и табаку, а равно пристанища татямъ, разбойникамъ, боярскимъ бѣглымъ холопамъ и всякимъ воровскимъ людямъ. 5) Съ судныхъ дѣлъ, относящихся до драгуновъ, брались пошлины только свыше 12-ти рублей — съ рубля но гривнѣ, да пересуду и праваго десятка — но семи алтынъ, но двѣ деньги съ суда. 6) Также беречь накрѣпко, чтобы дѣти боярскіе, драгунской службы въ лѣтніе жаркіе дни избъ и мыленъ не топили и съ огнемъ поздно не сидѣли. Для хлѣбнаго же печенья и гдѣ есть варить — подѣлать печи не близко хоромъ; сверхъ того, для береженья отъ огня, по острогу, по башнямъ и по хоромалъ велѣть поставить кади и мѣрники съ водою и комелами и держать ихъ до большихъ снѣговъ. 7) Драгунамъ позволялось держать для домашняго обихода только брагу и квасъ безхмѣльной. Впрочемъ, имъ дозволялось варить и ни во, но не иначе, какъ съ позволенія воеводы и то по невелту, смотря по человѣку: но осьминѣ, по полуосьминѣ, по четверти. «А пить велѣть въ урочные дни (въ большіе праздники), и того беречь накрѣпко, чтобы они того питья не продавали и пили бы смирно, и дракъ и зерни и табаку у нихъ не было.» Оставшееся пиво драгуны обязаны были являть воеводѣ, который его печаталъ до урочныхъ дней. 8) Служилые люди, желающіе отправиться на Донъ для торговыхъ промысловъ, должны были подавать воеводѣ челобитную, въ которой излагалось: кто для какого промысла ѣдетъ, сколько съ кѣмъ работниковъ, изъ какихъ они городовъ, какихъ чиновъ, имена ихъ и насколько мѣсяцевъ, или недѣль кто ѣдетъ? Челобитныя записывались въ приказной избѣ въ книги, а но челобитчикамъ и ихъ работникамъ брались поручныя записи — что имъ на Дону не оставаться и что къ сроку они явятся съ своими работниками. Послѣ этой формальности, воеводы выдавали путешественникамъ проѣзжія памяти (подорожныя), которыя они обязывались предъявлять воеводамъ и приказнымъ людямъ тѣхъ городовъ, черезъ которые имъ доведется ѣхать. Въ этихъ послѣднихъ городахъ пріѣзжія памяти также записывались въ книги, а путешествующіе по нимъ пересчитывались, для вѣдома — кто на Донъ поѣдетъ и кто съ Дону не поворотится. Тѣ же, которые уѣзжали на Донъ, не бивъ челомъ великому государю, бенъ поручныхъ записей и проѣзжихъ памятей, а равно и тѣ, которые брали съ собою лишнихъ людей, подвергались большой отвѣтственности, — т. е. торговой казни, нещадному наказанію кнутомъ и плетьми и ссылкѣ въ сибирскіе дальніе города съ женами и дѣтьми, съ конфискованіемъ ихъ имущества на великаго государя.
И такъ, кто жe это былъ служилый человѣкъ въ XVII вѣкѣ, если это прикинуть на теперешній аршинъ? По отношенію къ государству, какъ яы видѣли, это былъ казакъ и колонизаторъ, по отношенію къ мѣстности, на которой онъ подвизался, онъ былъ нетолько ея колонизаторъ и защитникъ, но и помѣщикъ, но помѣщикъ — крестьянинъ, помѣщикъ — мужикъ. Въ исторіи нашихъ провинцій весьма интересный отдѣлъ долженъ составить постепенный переходъ служилаго сословія въ ново-помѣщичье, образовавшееся въ XVIII вѣкѣ, когда крѣпостное право во всѣхъ своихъ видоизмѣненіяхъ начинаетъ принимать аристократическій характеръ, въ началѣ вовсе ему несвойственный. Что касается до аристократичности, то не слѣдуетъ забывать огромной разницы, существовавшей между московской аристократіей, князьями, боярами и чиновными лицами, и незначительными служилыми людьми, занимавшими послѣднія ступени въ тогдашней длинной лѣстницѣ чиновной іерархія — дворянами и дѣтьми боярскими. Интересно было бы прослѣдить, какимъ образомъ изъ сына боярскаго, этого мужика — помѣщика образовались, напримѣръ въ нашей губерніи, типы однодворца и помѣщика — барина! Также, какую долю вліянія на барина — помѣщика, въ XVIII столѣтія имѣлъ чиновникъ — дворянинъ? Но эти вопросы, по скудости имѣющихся матеріаловъ, еще долго не могутъ быть разрѣшены. Пока мы замѣтимъ одно: едва ли не большинство воронежскаго дворянства, насколько мы можемъ судить по имѣющимся у насъ источникамъ, должно считать своими предками тѣхъ служилыхъ людей, которые заселили нашу Украину, распахали наши пашня и несли государеву службу — полевую, городовую и станичную.
Наши украинскіе мужики — помѣщики и мужики — крестьяне ничѣмъ, конечно, не отличались другъ отъ друга ни но нравственному своему развитію, ни но образу жизни. Вслѣдствіе этого, между ними еще не было той разницы, которая образовалась въ слѣдующемъ столѣтіи, подъ вліяніемъ преобразованій Петра І-го и Екатерины II; по уже и въ XVIII столѣтіи неестественныя, хотя исторически необходимыя отношенія начали выражаться явленіями, какъ водится, дикими и часто возмутительными. Вотъ нѣкоторые факты, по которымъ можно судить объ отношеніяхъ, существующихъ между тогдашними помѣщиками и крестьянами: 1) Воронежскіе помѣщики, атаманы Борисъ Каменное Ожерелье, да Василій Шайдуръ, жившіе на р. Нельжѣ, на бывшей дачѣ сына боярскаго Филиппа Опасова, били челомъ великому государю о томъ, чтобы имъ возвратить крестьянъ ихъ, Ѳедьку, да Кирѣйку Опасовыхъ, родныхъ братьевъ прежняго Нельжевскаго помѣщика, отданныхъ ему съ женами, дѣтьми и со всѣми ихъ крестьянскими-животами, также но челобитью великому государю. Предписывалось выслать ихъ на судъ въ Москву для очной ставки съ челобитчиками[14]. 2) Греченинъ Афанасій Юрло подалъ челобитье великому государю слѣдующаго содержанія: ядучй къ Москвѣ съ турецкимъ посломъ, Ѳомою Кантакузинымъ, выкупилъ онъ въ Азовѣ четырехъ русскихъ половинниковъ, изъ которыхъ трое бѣжали въ казачьи городки. По этой причинѣ, говорить Юрло «ему въ Царьградъ ѣхать нельзя, что быть отъ должниковъ замучену и остался для того на Москвѣ.»' Воронежскому воеводѣ, вслѣдствіе этого челобитья, предписывалось употребить всѣ средства для поимки бѣглецовъ; онъ долженъ былъ по городу и уѣзду учинить заказъ крѣпкой и кликать биричамъ не по однажды, чтобы приводили къ нему для раcпроcа всѣхъ прохожихъ и проѣзжихъ людей[15]. 3) Бѣглые крестьяне Бѣлевскаго помѣщика Леонтія Вельяминова, Гришка Першипъ съ товарищи, возвратившись въ имѣніе владѣльца, сельцо Лучки, сына его. Леонтіева, Стефана, одинадцатилѣтняго мальчика, «наругаясь страшными муками, поймавъ, замучали, ножами во многихъ мѣстахъ искололи, и въ глаза и въ брюхо спицъ набили, и уста вырѣзали, и колъ въ горло вбили»[16]. 4) Воронежскій иноземецъ Мишка Сидоровъ сынъ Татариновъ отыскивалъ свободу, на основаніи слѣдующихъ данныхъ: сначала онъ жилъ у воронежскаго боярскаго сына Осина Лосева, который, умирая, приказалъ женѣ своей Марѳѣ и дѣтямъ отпустить его на волю я выдать ему отпускную. Марѳа Лосева, исполняя желаніе мужа, дала Татаринову отпускную, въ которой просила отца своего духовнаго, Дмитріевскаго нона Ивана, приложить руку. Но попъ, отпускной не возвратилъ. Между тѣмъ Мароа вышла опять замужъ за воронежскаго сына боярскаго Степана Титова. Этотъ Титовъ домъ челобитчика разорилъ «и жену его и дѣтей взялъ къ себѣ во дворъ и хочетъ покабалить насильствомъ»[17]. 5) Воронежскій воевода Уваровъ укоряется въ корысти за то, что вслѣдствіе челобитья окольничаго Василья Семеныча Волынскаго на воронежца Ѳедора Рукина, у котораго жили бѣглые крестьяне Волынскаго, впрочемъ, возвращенные послѣднему, взялъ съ Рукина, вмѣсто четырехъ крестьянъ за каждаго бѣглаго, только двадцать рублей, дружа этому Рукину[18]. 6) Новосильскаго уѣзда разныхъ помѣщиковъ и вотчинниковъ крестьяне, покинувъ домы свои, а иные и села, въ которыхъ они жили, сожгли и разорили домы своихъ помѣщиковъ и, собравшись многолюдствомъ, шайками человѣкъ по сту и больше, пошли обозами въ украйные города разными дорогами. Бѣглецы говорили, что имъ дана свобода и право уходить отъ своихъ помѣщиковъ съ 1-го Сентября 1681 года и жить тамъ, гдѣ сто хочетъ. Воронежскій воевода, совѣстясь съ орловскимъ и съ костенскими приказными людьми, долженъ былъ идти въ походъ со всѣми ратными людьми города Воронежа для переищи этихъ воровъ. Выбравъ изъ всякаго табора пущихъ воровъ и заводчиковъ, онъ долженъ былъ казнить ихъ смертію вѣшать на той же дорогѣ, а остальныхъ бить нещадно кнутомъ и отослать въ тѣ города, откуда они сбѣжали[19]. 7) На рождественскихъ святкахъ въ 1691 году, собравшись многолюдствомъ и вооружась, крѣпостные крестьяне елецкаго помѣщика Епифана Бехтѣева, ограбили и разорили его безъ остатку, и, вмѣстѣ съ женами и дѣтьми своими, бѣжали изъ села Ксизова, своей родины. Дѣти Бехтѣева съ оставшимися людьми погнались за бѣглецами въ погоню; но "они-де съ ружьемъ отбились, хотѣли ихъ побить до смерти[20]. "Выше было уже замѣчено, что Украина и Донъ были полны всякаго рода бѣглецами, въ числѣ которыхъ бѣглые холопы едва ли не занимали первое мѣсто. Выше мы видѣли также, какой отвѣтственности подвергались крѣпостные крестьяне за служебныя неисправности своихъ господъ, ихъ бросали въ тюрьму, ихъ били на правежѣ; но тѣмъ не менѣе, они. хотя уже и начали смѣшиваться съ холопами, но настоящими холопами не были[21]. Въ XVII столѣтіи, при сравнительномъ равенствѣ отношеній существовавшихъ между тогдашнимъ владѣльцемъ и крестьяниномъ, правительство до извѣстной степени полагало предѣлы холопству: а) оно запрещало давать судъ въ крестьянствѣ на тѣхъ бѣглыхъ людей, которые покинули своего владѣльца болѣе пяти лѣтъ;[22] b) предписывало воеводамъ и приказнымъ людямъ не отдавать челобитчикамъ безъ государевыхъ грамотъ изъ разряду въ холопство и крестьянство ратныхъ людей, всякихъ чиновъ полковой и городовой службы тяглыхъ людей[23]. Другою грамотою предписывается тоже, съ прибавленіемъ не давать, безъ грамотъ изъ разряду и изъ иныхъ привозовъ — «и для поимки приставовъ»[24]. Тогдашнее крѣпостное крестьянство уже и потому не имѣло часто рабскаго характера, что въ XVII столѣтіи почти весь русскій народъ былъ крестьяне: земля, какъ вотчина, принадлежала государю и сравнительно немногимъ лицамъ; земля, какъ помѣстье (т. е. личное владѣніе), правда, принадлежала огромному числу лицъ, но далеко не всему народу, хотя пріобрѣтеніе помѣстья было доступно всѣмъ. Если его, т. е. помѣстья не искали всѣ, если, другими словами, русскій народъ не запасся помѣстьями, т. е. поземельною собственностію, то причину это то надобно искать, во-первыхъ, въ томъ, что огромное количество земли составляло собственность общинъ (черныя земли), какъ это было въ старой при-московской Россіи, а, во-вторыхъ, въ невозможности для всего народа стать въ ряды служилаго сословія и принять на себя тяжесть обязанностей, лежащихъ на землевладѣльцѣ, какъ это сдѣлалось неизбѣжнымъ явленіемъ въ жизни украйной, степной, и новой Россіи: выгоднѣе было жить я работать на чужой землѣ. Отсюда: — что ни землевладѣлецъ, то крестьяне, крестьяне государевы, крестьяне боярскіе, крестьяне служилыхъ людей, крестьяне архіерейскіе, монастырскіе, церковные, поповскіе, цричетниковcкіе, крестьяне крестьянъ.
Но, несмотря на все это, солидарности отношеній между помѣщикомъ XVII столѣтія и его крѣпостнымъ крестьяниномъ не существовало: изъ источниковъ, имѣющихся у насъ подъ рукою, не видно, мѣнялись ли они ролями, если крестьянинъ, напримѣръ, дѣлался служилымъ человѣкомъ, а помѣщикъ крестьяниномъ; извѣстно только, какъ это и явствуетъ изъ вышеприведенныхъ законоположеній, что тогдашнему помѣщику весьма возможно было сдѣлаться крѣпостнымъ крестьяниномъ, потерявъ право на владѣніе помѣстьемъ, право, которое давала служба государству и церкви. Во всѣхъ тогдашнихъ уголовныхъ дѣлахъ (татинныхъ, разбойныхъ и убійственныхъ), которыми, замѣтимъ кстати, переполнены провинціальные архивы, мужикъ — помѣщикъ и мужикъ — крестьянинъ являются героями, совершенно безразличными.
И такъ нашъ очеркъ исторіи Воронежа до пребыванія въ немъ Петра I-го конченъ; хотѣли было мы сказать — еслибы въ самомъ дѣлѣ все, до сихъ поръ написанное нами, можно было назвать исторіей Воронежа, а не блѣдной картиной жизни украйнаго города въ XVII вѣкѣ. Но цѣль наша будетъ вполнѣ достигнута, если читатель но этой блѣдной картинѣ составитъ себѣ понятіе объ украйномъ городѣ и но наведенію сдѣлаетъ переходъ къ Воронежу. Это весьма легкая работа: недостающіе матеріалы для полнаго очерка картины легко пополняются воображеніемъ; легко представить себѣ моменты особаго оживленія города, когда, напримѣръ, черезъ него проѣзжали турецкіе послы съ огромными свитами, когда пригонялись съ при-воронежскихъ городовъ струги, когда они нагружались хлѣбомъ и сплавлялись по первой полой водѣ, внизъ, на Донъ. Жаль, что нельзя представить себѣ Воронежъ въ высшій моментъ оживленія украйнаго города XVII вѣка, когда въ немъ собирались ратные люди на службу великому государю, какъ это дѣлалось въ ту эпоху въ Бѣлгородѣ. Легко также представить себѣ Воронежъ и въ моменты его усыпленія, когда, напримѣръ, воронежцамъ предстояла тяжелая перспектива отдаленнаго похода по поводу войны съ Турскимъ Салтаномъ или Крымскимъ Ханомъ, когда, конечно, не одни они, но этой причинѣ хоронились и укрывались но дубровамъ, откуда городскіе воеводы ходили выбивать ихъ[25] и т. п. Пусть, повторяемъ, читатель самъ себѣ представитъ все это, какъ и многое изъ того, что неумышленно, или съ намѣреніемъ опущено нами. Мы не касались внѣшней исторіи ни здѣшняго края, ни города Воронежа. Это произошло оттого, во первыхъ, что такихъ мѣстныхъ событій, насколько ложно объ этомъ судить но разработаннымъ и неразработаннымъ, извѣстнымъ намъ, источникамъ, весьма не много, если не причислять къ нимъ происшествій, такъ сказать, обще русскихъ, которые не могли же не отразиться и на нашемъ городѣ, а, во вторыхъ, потому, что внѣшняя исторія воронежскаго края вполнѣ исчерпана протоіереемъ Евѳиміемъ Болховитиновымъ (впослѣдствіи Кіевскимъ Митрополитомъ Евгеніемъ) въ сочиненіи его: Историческое, географическое и экономическое описаніе Воронежской губерніи, собранное изъ исторіи, архивныхъ записокъ и сказаній В. С. П. П. П. Е. Болховитиновымъ. Воронежъ. Въ типографіи Губернскаго Правленія. 1800 года[26]. Этотъ трудъ для своего времени въ высшей степени почтенный и добросовѣстный: Болховитиновымъ сдѣлано все, что только можетъ пожелать археологъ (даже и теперь), и историкъ съ тогдашними взглядами на свою науку: ему исторія воронежскаго края столько же обязана, сколько трудившимся для нея, пятьдесятъ лѣтъ спустя, г. г. Второву и Дольнику.
Съ конца XVII вѣка, исторія Воронежа принимаетъ иной, чисто внѣшній характеръ, съ какимъ идетъ во все продолженіе XVIII столѣтія. Впрочемъ, эта внѣшность временная: она продлится только до тѣхъ поръ, пока мы не разработаемъ всѣхъ мѣстныхъ источниковъ, пока не откажемся отъ ложнаго стыда выставлять на видъ жизнь своихъ отцевъ и дѣдовъ.
Въ первые годы государственной дѣятельности Петра, Воронежъ занимаетъ крупное мѣсто, и исторія его тѣсно связана съ жизнію великаго преобразователя. Петру было тѣсно и душно въ Москвѣ; его на первый разъ приманилъ къ себѣ просторъ дѣвственныхъ степей южной Украйны.
Чтобы двинуть впередъ родную землю, чтобы продать державный бѣгъ кормѣ роднаго корабли, Петръ увидѣлъ необходимость имѣть въ своемъ владѣніи море, итогъ путь Божій незаградимый, посредствомъ котораго Московское государство могло бы приблизиться къ страшно отдаленному отъ нея западу. Петръ началъ съ южныхъ морей, которыя облегала темная сила мусульманскаго міра, продолжавшая набрасывать на насъ то иго, сверженіемъ котораго мы хвалились съ 1462 года, иго не матеріальнаго преобладанія, а того варварства, которое изъ насъ, народа европейскаго, дѣлало нолуазіятцевъ.
При южномъ протокѣ Дона, въ пятнадцати перстахъ отъ впаденія его въ море, находился укрѣпленный торговый городъ Азовъ. На покореніи этого-то важнаго пункта сосредоточились всѣ мысли Петра. Первый походъ его къ Азову въ 1695 году, былъ неудаченъ. Нужны были военныя суда, которыя бы могли пресѣчь Азовцамъ всѣ средства получать во время осады помощь съ турецкихъ кораблей; для постройки такихъ судовъ нужна была верфь, мастера и матросы, которыхъ въ нашемъ краю де было; Петръ задумалъ въ одну зиму соорудить флотилію, чтобы тпереть Азовъ съ моря. При тогдашнихъ скудныхъ средствахъ нашихъ, при безчисленныхъ всякаго рода недостаткахъ, это небывалое дѣло, казалось, совершенно невозможнымъ; но желѣзная воля Даря все преодолѣла.
Изстари, по обоимъ берегамъ рѣки Воронежа, въ уѣздахъ Козловскомъ, Сокольскомъ, Добринскомъ и Воронежскомъ, росли дремучіе лѣса, дубовые, буковые, липовые и сосновые. Но постройка судовъ для донскихъ, посольскихъ и т. п. отпусковъ, производившаяся въ огромномъ количествѣ, страшно ихъ опустошала; поэтому дремучіе лѣса рѣдѣли съ каждымъ годомъ, а нѣкоторые изъ нихъ были вырублены до послѣдняго дерева верстъ на десять и на двадцать. Но за всѣмъ чѣмъ, удобнѣе воронежскаго края для сооруженія азовской флотиліи въ виду не имѣлось. И вотъ подъ городомъ Воронежемъ, на луговой, или ногайской сторонѣ рѣки, въ пятнадцати верстахъ отъ впаденія ея въ домъ, Петръ указалъ основать верфь[27]. 30 Ноября 1695 года, онъ писалъ къ Двинскому воеводѣ Апраксину: «Min Her Hubernor Archangel! По возвращеніи отъ не взятія Азова съ конеміи господъ генераловъ указано мнѣ къ будущей войнѣ дѣлать галеи; для чего удобно мню быть шхиптиммернаномъ (кораб. маст.) всѣмъ отъ васъ соды: понеже они сіе зимнее время туне будутъ препровождать, а здѣсь тѣмъ временемъ великую пользу къ войнѣ учинить; а кромѣ и за труды заплата будетъ довольная и ко времени отшествія кораблей возвращены будутъ безъ задержанія и тѣмъ ихъ обнадежь и подводы дай и на дорогу кормъ».
Заготовленіе лѣсныхъ матеріаловъ поручено было стольнику Григорію Титову. Къ первымъ числамъ Февраля, 1696 года, онъ долженъ былъ распилить 7000 деревьевъ дубовыхъ, липовыхъ и сосновыхъ, по даннымъ ему размѣрамъ и чертежамъ, въ брусья, бруски, пластины и доски — для галеаснаго, галернаго, каторжнаго и брандерскаго дѣла; собрать съ уѣздныхъ обывателей смолу и конопать, вытребовать съ романовскихъ желѣзныхъ заводовъ скобы, крючья, гвозди и всѣ припасы сложить подъ Воронежемъ на луговой сторонѣ рѣки къ пріѣзду Государя. Для построенія верфи избрано было мѣсто на островѣ р. Воронежа, отдѣленномъ отъ городской стороны вправо небольшимъ протокомъ, по которому нѣкогда шла и вся рѣка, уклонившаяся отъ итого направленія впослѣдствіи. Въ предосторожность отъ занятія острова полою водою, сдѣланы были на немъ рядомъ двѣ квадратныя насыпи, вышиною — одна на восемь, а другая на четыре аршина надъ уровнемъ рѣки. На первой насыпи была устроена небольшая цитадель, въ которой помѣщалось адмиралтейство, а на другой — верфь. Впослѣдствіи, когда число работъ увеличилось, то строеніе судовъ производилось уже вдоль по берегу рѣки Воронежа, около Успенской и Богословской церкви, на особо устроенныхъ для сего корабельныхъ подмосткахъ.
Среди приготовленій къ азовскому походу, Петрь занемогъ въ Москвѣ болѣзнію ноги такъ, что не въ силахъ былъ выдти ни въ Успенскій соборъ въ праздникъ Богоявленія Господня, ни въ Вознесенскій монастырь на панихиду по усопшей матери своей, въ день ея кончины. Вскорѣ скончался Царь Иванъ Алексѣевичъ; но ни тѣлесный недугъ, ни душевная скорбь не могли ослабить неутомимой дѣятельности Петра. Въ весеннюю распутицу, съ больною ногою, сопровождаемый небольшою свитою, отправился онъ изъ Москвы въ Воронежъ, гдѣ ожидалъ его стольникъ Титовъ съ заготовленными лѣсными припасами. По пріѣздѣ въ Воронежъ въ концѣ Марта, 1696 года, Петръ забылъ всѣ недуги и немедленно принялся за работу. Повелѣвая боярину Стрешневу выслать, какъ можно скорѣе, изъ тульской засѣки на весла ясеневыя бревна, которыхъ не могли найти въ воронежскихъ лѣсахъ, Царь въ заключеніе письма присовокупилъ: «А мы, по приказу Божію къ прадѣду вашему Адаму, въ потѣ лица ѣдимъ хлѣбъ свой.» На луговой сторонѣ Воронежа, по чертежамъ и размѣрамъ самого Петра, заложено было до тридцати военныхъ судовъ подъ названіемъ галеасовъ, меръ, каторгъ и брандеровъ. Корабельные мастера Класъ и Мейеръ пріѣхали изъ Архангельска уже къ концу дѣла; поэтому главнымъ распорядителемъ при сооруженіи флотиліи, первымъ мастеромъ и въ тоже время первымъ плотникомъ — былъ самъ царь. Дни и ночи проводилъ онъ на верфи — то съ циркулемъ, то съ топоромъ въ рукѣ. Самая легкая на ходу галера Principium, вмѣщавшая въ себѣ болѣе 200 человѣкъ, была дѣломъ рукъ его. Тяжесть труда увеличивалась ненастнымъ временемъ. До половины Марта шли проливные дожди, такъ что рѣки вскрылись, потомъ вдругъ наступила стужа, рѣка снова стала и отъ жестокаго холода не было возможности работать на верфи въ продолженіи пяти дней. въ концѣ Марта весеннее солнце согрѣло воздухъ и оживило природу, рѣки выступили изъ береговъ; но 7 Апрѣля, при сильномъ восточномъ вѣтрѣ, поднялась вьюга; цѣлые четыре дня нельзя было нетолько работать на верфи, но даже выдти изъ дому. Несмотря на всѣ препятствія, флотилія была сооружена въ теченіи одна то мѣсяца, а съ первыхъ чиселъ Апрѣля, Петръ уже началъ спускать суда на воду. Три изъ нихъ большаго размѣра, названныя Principium, Св. Маркъ и Св. Матвѣй, были спущены 2-го Апрѣля съ церемоніею; за ними слѣдовали другія суда. Между тѣмъ въ лѣсахъ по всему теченію Воронежа болѣе 30,000 человѣкъ, подъ надзоромъ четырехъ стольниковъ и разрядныхъ подъячихъ, готовили струги для перевозки Дономъ къ Черкаску войскъ, орудій и всякаго рода запасовъ. По вскрытіи рѣкъ, 1,300 судовъ, отъ 15 до 19 саженъ длиною, покрыли воронежскія воды, ожидая нагрузки. Еще прежде вооруженія флота, царь началъ формировать морской региментъ.
Морской региментъ составленъ былъ изъ нѣсколькихъ ротъ Преображенскаго и Семеновскаго полковъ, съ значительною частію вновь набранныхъ солдатъ, въ числѣ 4000 человѣкъ, раздѣленныхъ на. 2S ротъ. Главнымъ командиромъ — «адмираломъ моренаго каравана плавнаго пути» — наименованъ царскій любимецъ Францъ Яковлевичъ Лефортъ; вице-адмираломъ — полковникъ Юрій Степановичъ Лима, шаутбенахтомъ — полковникъ Балтазаръ Емельяновичъ де-Дозіеръ; Петръ зачислилъ себя капитаномъ 3-й рота. Войска начали собираться въ Воронежъ къ 23-му Марта. Адмиралъ Лефортъ прибылъ позже всѣхъ, 16 Апрѣля, когда всѣ суда покрывали уже рѣку Воронежъ, кромѣ адмиральской галеры, которую Царь хотѣлъ спустить на воду не иначе, кжъ въ присутствіи своего любимца. На другой день по пріѣздѣ его, галера сошла съ стапелей, и Лефортъ, поднявши на ней адмиральскій флотъ, угостилъ «мастера» веселымъ пиромъ. Съ 1-го Апрѣля войска, собратыя въ Воронежѣ, начали грузить на струги и будары казну, орудія, порохъ, свинецъ, ядра, бомбы, окопныя и подкопныя снасти, полковые снаряды и хлѣбные запасы. Апрѣля 21-го, генералиссимусъ Шеинъ, от праздновавъ поднятіе своего флага на приготовленной для него галерѣ веселымъ пиромъ, на другой же день отдалъ войскамъ приказъ идти рѣкою Дономъ, для промысла и поиска подъ Азовъ. — Воронежская флотилія покореніемъ Азона утвердила Петра въ непреложномъ измѣреніи соорудить въ теченіи одного года флотъ, который бы состоялъ не менѣе, какъ изъ 50 военныхъ караблей, отъ 24, до 30 пушекъ, съ немалымъ числомъ галеръ и судовъ бомбардирскихъ. Такое громадное предпріятіе не въ состояніи были покрыть тогдашнія скудныя финансовыя средства государства; потребовались мѣры чрезвычайныя. Въ началѣ Ноября 1696 года, Царская дума возложила строеніе кораблей на помѣщиковъ и вотчинниковъ духовнаго и свѣтскаго чина, на гостей и людей торговыхъ, на посады и слободы, не исключая бѣломѣстцевъ[28]. Раскладка корабельной повинности была слѣдующая: владѣльцы — духовные съ 8000 крестьянскихъ дворовъ, а свѣтскіе съ 10,000 обязывались выстроить но кораблю, оснащенному и вооруженному не позже Апрѣля 1698 года; гости, люди торговые, посадскіе и бѣломѣстцы, всѣ въ совокупности, должны были изготовить къ тому же сроку 12 бомбардирскихъ судовъ. Помѣщики и вотчинники, имѣвшіе не менѣе 100 дворовъ крестьянскихъ, по раскладкѣ московскаго помѣстнаго приказа, для выполненія падавшей на ихъ долю корабельной повинности, составляли между собою кумпанства; мелкопомѣстные владѣльцы были обложены денежнымъ взносомъ, но полтинѣ съ двора. Кораблестроительныя кумпанства составлялись такимъ образомъ: духовныя соединялись съ духовными, а свѣтскія съ свѣтскими; такъ составилось 19 кумпанствъ духовныхъ и 42 свѣтскихъ. Дѣло о постройкѣ судовъ передало было изъ помѣстнаго привада въ судный Володимірскій. Для заготовленія лѣсныхъ матеріаловъ отведены были казенныя дачи но Воронежу, отчасти по Хопру и Дону. Все, что было необходимо для оснастки и вооруженіи кораблей, кумпанства обязаны были покупать на свой счетъ, а также нанимать рабочихъ и илатить мастерамъ жалованье. Верфи велѣно было учредить подъ Воронежемъ, въ подгородной слободѣ Чижовкѣ, въ 21 верстахъ отъ города, въ селѣ Чертовицкомъ, на пристаняхъ Романской, Ступинской, также по Хопру и по Дону. Ближайшій надзоръ за работами порученъ былъ Францу Тиммерману, наставнику Петра въ математикѣ, Августу Мееру и двумъ вызваннымъ изъ-за границы въ 1696-мъ году корабельнымъ капитанамъ: Симону Петерсену и Якову Моро. Строеніе компанейскихъ судовъ производилось большею частію подрядомъ, чрезъ проживавшихъ въ Москвѣ смѣтливыхъ иноземцонъ. Изъ числа такихъ подрядчиковъ извѣстны но дѣламъ воронежскаго архива: Андрей Бутенантъ-Фонъ-Розенбушъ, Датскій резидентъ, Елизаріи Избрантъ, Голштинецъ, лично извѣстный Петру, Давыдъ Рыцъ, Адамъ Броунъ и Томасъ Бондвинъ; но самымъ главнымъ подрядчикомъ былъ Францъ Тиммерманъ, управлявшій дѣдами многихъ кумпанствъ. Корабельные мастера, о наймѣ которыхъ царь распорядился заблаговременно, вызваны были имъ изъ Венеціи, Даніи, Швеціи и Голландіи. Другіе мастера вызвались самимъ подрядчикомъ Тиммерманомъ, который, для найма ихъ, (высылалъ дѣятельныхъ агентовъ съ царскими грамотами и своими зазывными листами. Прибывавшіе въ Россію мастера были немедленно отправляемы въ Воронежъ, гдѣ и распредѣлялись по кумпанствамъ окольничьимъ Протасьевымъ.
Путешествіе Петра въ чужіе край отвлекло его только отъ личнаго надзора за сооруженіемъ флота; но постоянная переписка съ адмираломъ Апраксинымъ, присылаемыя въ Воронежъ наставленія и распоряженія относительно постройки судовъ, свидѣтельствуютъ, что думы Петра стремились къ Воронежу. По возвращеніи своемъ изъ-за границы, онъ нетерпѣливо желалъ взглянуть на воронежскій флотъ, но въ Москвѣ задержалъ его стрѣлецій розыскъ[29]. Впрочемъ, 23 Октября 1698 года, послѣ роскошнаго пира у Лефорта, Петръ отправился въ Воронежъ, куда сопровождали его: вице-адмиралъ Крейгъ, таутбенахтъ Реезъ, саксонскій генералъ Карловичъ, маіоръ Адамъ Вейде и сержантъ Преображенскаго полка Александръ Меншиковъ. Осенняя распутица задержала путниковъ въ дорогѣ цѣлую недѣлю. "Мы въ семъ пути несказанную нужду приняли отъ непогодья, — писалъ Петръ къ Виніусу; "однакожъ, но суетному теченію времени, тотъ же часъ позабыли, какъ «пріѣхали.» Дѣйствительно, картина, которая представилась Петру, но пріѣздѣ въ Воронежъ, была въ его вкусѣ. Рѣка покрыта была множествомъ военныхъ судовъ большихъ и малыхъ, построенныхъ въ отсутствіе царя; не менѣе 20 кораблей голландскаго, датскаго и вениціянскаго размѣровъ готовы были поднять паруса. На луговой сторонѣ Воронежа, противъ города, сооружено было адмиралтейство съ царскими хоромами и обширными магазинами, которые наполнены-были корабельными припасами, военными снарядами и орудіями; въ числѣ послѣднихъ находилось 300 пушекъ, подаренныхъ Петру Шведскимъ Королемъ. Англійскіе корабельные мастера, и голландскіе моряки, капитаны, штурманы, лоцманы, матросы, нанятые въ Лондонѣ и Амстердамѣ, къ великому удовольствію Петра, были уже въ Воронежѣ. Доселѣ скромный украйный городъ вдругъ закипѣлъ несвойственною ему жизнію, представляя туже картину вавилонскаго столпотворенія и смѣшенія языковъ, какую можно было видѣть потомъ въ возникшемъ черезъ нѣсколько лѣтъ Петербургѣ. Но сурово и непривѣтливо смотрѣлъ украинецъ на незваныхъ гостей и холоднымъ и глухимъ оставался онъ къ призывамъ царя къ новой жизни и дѣятельности.
Ноября 19 Петръ, по собственному чертежу англійскимъ размѣромъ, самъ заложилъ шестидесяти-пушечный корабль Предеститцію, или Божіе предвѣденіе, въ 130 футовъ но килю, съ круглымъ шпигелемъ. Искуснымъ мастерамъ Джону Дену и Осипу Наю велѣно было приступить къ постройкѣ фрегатовъ на счетъ казны, также англійскимъ размѣромъ. Отправившись 29 Ноября въ Бѣлгородъ, а оттуда въ Азовъ, Негръ у Таганрога дѣлалъ морскую экзерцицію на новопостроенныхъ въ Воронежѣ 10 корабляхъ и двухъ галерахъ. По возвращеніи въ Воронежъ, онъ провелъ здѣсь нею зиму до совершеннаго вскрытія весны. Царь постоянно занимался кораблестроеніемъ и обучалъ военной экзерциціи прибывшихъ въ Воронежъ (5000 рекрутъ. Въ это же время при немъ сочинено здѣсь 17 картъ, представляющихъ теченіе рѣки Дона отъ Воронежа, до самаго устья ея, и планъ канала между Дономъ и Волгою, проектированнаго въ Воронежѣ еще въ 1696 году. По причинѣ заносовъ и обмеленія фарватера, рѣка Воронежъ оказалась неудобна для спуска кораблей; поэтому Петръ, вслѣдствіе многократныхъ совѣщаній съ адмираломъ Апраксинымъ и мастерами, предназначилъ перевести верфь изъ города къ устью Воронежа, къ впадающей близъ него рѣчкѣ Тавровкѣ. Къ торжественному спуску на воду корабля Предеститціи. вызваны были изъ Москвы въ Воронежъ царевичъ Алексѣй Петровичъ, царевна Наетасія Алексѣевна, знатные бояре съ ихъ женами и многія дамы и дѣвицы нѣмецкой слободы, игравшей такую важную роль въ до-петербургскихъ развлеченіяхъ великаго преобразователя. 28 Апрѣля 1700 года, Предестинація съ великою церемоніею была спущена на воду въ присутствіи московскихъ гостей. Корабль этотъ, по свидѣтельству очевидца, путешественника Корнелія Ле-Брюйна, отличался особенною, сравнительно съ другими, красотою отдѣлки; капитанская каюта была сдѣлана изъ орѣховаго дерева. Изображеніе Прелестинаціи, выгравированное Пикаромъ, Петръ сообщилъ учителю своему въ корабельномъ искуствѣ на Остъ-Индской верфи Класъ-Поло.
Въ Февралѣ 1703 года, Петръ опять пріѣхалъ въ Воронежъ, гдѣ, сверхъ занятій корабельными работами, устроилъ шлюзы для починки поврежденныхъ судовъ; въ тоже время перенесъ онъ остатки верфи въ заложенную уже но указу его Тавровскую крѣпость. Затѣмъ, къ веснѣ, онъ поѣхалъ осматривать начавшіяся работы канала для соединенія рѣки Дона съ Окою. Но, вслѣдствіе полученнаго донесенія о кончинѣ перваго воронежскаго епископа Митрофана, Петръ, желая лично отдать послѣдній долгъ любимому и уважаемому имъ пастырю, прибылъ опять въ Воронежъ. Хотя преосвященный Митрофанъ не принималъ участія въ духовныхъ кумпанствахъ, но въ теченіи двухъ лѣтъ (1700—1701) онъ пожертвовалъ изъ своей домовой казны въ пользу адмиралтейства 7 тысячъ рублей[30]. На назначенный 4 Декабря церемоніалъ погребенія, царь явился со всѣми находившимися при немъ въ Воронежѣ сановниками и несъ гробъ до самой могилы, вырытой въ придѣлѣ Благовѣщенскаго собора[31]. Въ этотъ же пріѣздъ свой въ Воронежъ, Петръ далъ указъ капитану, командиру Юсту построитъ 6 военныхъ — 80-ти-пушечныхъ кораблей на Тавровской верфи. 1703 годъ былъ роковымъ въ исторіи Воронежа: занятый другими, болѣе серьезными интересами, преобразователъ Россіи видимо начинаетъ холодѣть къ мѣсту, имѣвшему болѣе потѣшное значеніе въ исторіи русскаго флота. До самаго 1109 года, Петръ не навѣщалъ Воронежа, куда прибылъ 14 Февраля и гдѣ оставался до весны. Въ этотъ послѣдній пріѣздъ свой, Петръ съ неостывшимъ жаромъ предавался господствующей своей страсти — корабельнымъ работалъ. Между тѣмъ въ Воронежъ опять пріѣхали царевичъ Алексѣй и князь Меншиковъ, а потомъ и царевна Наталія Алексѣевна. Въ день тезоименитства царевича, 26 Марта, въ долѣ адмиральскомъ, Петръ давалъ для всѣхъ офицеровъ обѣдъ, который сопровождался пушечною пальбою и другими увеселеніями. Въ этотъ день явился къ нему, невинно оклеветанный Мазепою и томившійся въ ссылкѣ въ Сибири, полковникъ Семенъ Палей. Петръ принялъ его очень милостиво, велѣлъ возвратить ему все отнятое имѣніе, пожаловалъ богатыя платья, булаву, саблю, экипажъ и отпустилъ его въ прежнее мѣсто его жительства, городъ Хвостовъ. Въ то же время объявилъ онъ невинными казненныхъ Мазепою секретаря Палеева, да двухъ полковниковъ Искру и Кочубея; царь щедро наградилъ оставшихся ихъ родственниковъ. Спустивъ на воду 7 Апрѣля четыре военныхъ корабля, онъ на другой день съ царевичемъ и сестрою своею поѣхалъ въ Тавровъ, гдѣ трое сутокъ почти не сходилъ съ верфи. Во время послѣдняго своего пребыванія въ Воронежѣ Петръ разсматривалъ переведенную Зотовымъ фортификацію Блокделя, новопечатныя московскія вѣдомости, календари и проч.; все просмотрѣнное онъ отсылалъ въ московскую типографію — одно для перепечатанія, другое для напечатанія вновь; дѣлалъ пробу присланнымъ ново-отлитымъ типографскимъ литерамъ, и иныя изъ нихъ назначалъ переливать. Сверхъ того, царь сдѣлалъ самъ модель новаго рода корабля, которая еще въ 1800 году, по свидѣтельству Болховитинова, хранились въ цейхгаузѣ, построенномъ на островѣ рѣки Воронежа. Веспою, въ Апрѣлѣ мѣсяцѣ, Петръ отправился къ Азову рѣкою Дономъ я, въ проѣздъ мимо крѣпости Осореды, или Павловской, такъ полюбилъ:іто мѣсто, что предположилъ перевести туда Тивровскую верфь; но, получивши извѣстіе объ осадѣ Полтавы Карломъ XII, онъ поскакалъ 31 Мая изъ Азова на почтовыхъ къ арміи, куда к прибилъ 4 Іюня. къ извѣстіе, что Петръ проѣздомъ изъ персидскаго похода вмѣстѣ съ Екатериной еще разъ посѣтилъ Воронежъ, въ Декабрѣ 1722 года[32].
Въ высшей степени было бы интересно разрѣшить слѣдующіе вопросы: что стоитъ безлюдной Украйнѣ воронежскій флотъ и какъ смотрѣлъ народъ на дѣло Петра, затѣянное имъ въ нашемъ городѣ? Къ сожалѣнію, при настоящей разработкѣ мѣстныхъ источниковъ, нѣтъ никакой возможности отвѣчать на эти вопросы удовлетворительно. Пока мы имѣемъ только одни Орловскіе Акты, въ которыхъ находятся слѣдующія данныя но занимающему насъ предмету.
13 Марта 1699 года, окольничій Александръ Петровичъ Протасьевъ, завѣдывавшій шатромъ Великаго Государя въ Воронежѣ, писалъ орловскому воеводѣ Ваторошшу, чтобы онъ учинилъ книги для приказнаго вѣдома: гдѣ и въ какихъ мѣстахъ, и какая рыба и кѣмъ ловится въ орловскомъ уѣздѣ? Ваторопину предписывалось ловить всѣхъ родовъ рыбу, «а наипаче всѣхъ родовъ большихъ карасей, днями и ночьми, не сходя ни съ которыхъ водъ; и присылать на обиходъ Великаго Государя на Воронежъ живою, въ бочкахъ, съ подъячими, и съ старостами, и съ цѣловальники, но вся сутки, не пропуская ни однихъ сутокъ, до того времени, по которое изволитъ Великій Государь на Воронежъ быть. И приказывалъ имъ, носильщикамъ, ни. пути ѣздить съ тою рыбою, не мѣшкавъ и не стоявъ нигдѣ, ни за чѣмъ, ни малаго времени; и беречь ее съ великимъ опасеніемъ и береженіемъ, чтобы не снула. И съ той уловной ни мало никакой рыбы отнюдь самъ ты себѣ не ималъ, и на стороны ни съ кѣмъ не ссужался, и носильщикамъ корыстиваться ею не давалъ конечно; съ великимъ присмотромъ смотрилъ того накрѣпко, чтобъ не только многая, но ни одна-бъ рыба, мимо обихода Великаго Государя, никуда ни шла…. А какъ изволитъ Великій Государь съ Воронежа пойтить, и ты-бъ рыбы ни въ какихъ водахъ больше того не ловилъ и на Воронежъ не отпускалъ.» На это требованіе воевода отвѣчалъ, что въ Орловѣ и въ орловскихъ даняхъ нигдѣ (!!) рыбныхъ ловель не отыскалось. На этотъ отвѣтъ получено новое предписаніе Протасьева: «на нихъ, градскихъ жителяхъ, рыбныхъ ловль и рыбы не спрашивать»[33]. Мая 15-го того же года, подписывалось Ваторопину собрать съ орловскихъ жителей на обиходъ Великаго Государя десять возовъ сѣва добраго и пять четвертей овса[34]. Сентября 12-го 1699 года, изъ дворцоваго приказа, находящагося въ Воронежѣ, требовалось осмотрѣть сады у орловскихъ всякихъ чиновъ людей, обрать яблоки, которыя годятся на обиходъ Великаго Государя, и прислать ихъ на Воронежъ, къ его, Великаго Государя, пришествію. Ватороппнъ отвѣчалъ (не надобно забывать, что всякій офиціальный отвѣтъ того времени основывался на сказкахъ, поданныхъ жителями, за ихъ и отцами ихъ духовными, руками) «что въ Орловѣ во всѣхъ (?) слободахъ ни у кого яблокъ нѣтъ»[35]. — 7-го Октября 1700 года, послано въ Орловъ на кормъ пятнадцать лошадей Великаго Государя, которыя были у боярина Ѳедора Алексѣевича Головина, у иноземцевъ и у русскихъ разныхъ чиновъ людей въ подводахъ изъ Азова. Воеводѣ угрожалось правежомъ добрыхъ лошадей, если присланныя окажутся потомъ либовы (хилы), или упалыя[36]. Декабря 2-го того же года, предписывалось отправить орловцевъ для рыбной ловли, давъ имъ неводы и всякія рыболовныя снасти, на Витокъ и Середу и велѣть имъ «въ вышеписанныхъ рѣкахъ, и въ затонахъ и въ озерахъ ловить рыбу но нынѣшнему времени по подледью, опричь тѣхъ мѣстъ, которыя на оброкѣ за русскими людьми и за черкасы»[37]. 5-го Февраля 1700 года, отправлена изъ Москвы на Воронежъ, Орловъ и иные города грамота Великаго Государя о ловлѣ живой рыбы всякихъ родовъ «со удовольствомъ.» Эту рыбу велѣно держать въ садкахъ до указу Великаго Государя[38]. 12-го Марта 1701 года, получилась грамота о томъ же, т. е. ловить рыбу и сажать се въ садки, "чтобы, « говоритъ грамота, „къ нашему, Великаго Государя, пришествію на Воронежъ живой всякой рыбы было со удовольствомъ, противъ наряду прошлыхъ 1699 и 1700 годовъ[39].“
А вотъ факты, относящіеся до кораблестроенія; нѣкоторые изъ нихъ довольно ярко рисуютъ взглядъ народа на это дѣло, которому съ такимъ жаромъ предавался Петръ въ Воронежѣ.
По грамотамъ Великихъ Государей, велѣно было стольнику Григорью Семеновичу Титову, да подъячему Степану Алексѣеву, если они купить и подрядить не сыщутъ, сдѣлать 450 струговъ къ 24 Марта 1695 года, къ самымъ первымъ полымъ водамъ, воронежцами, орловцами, костенцами, коротояченами, урывчанами, острогожцами и ольшанцами. Мастеровымъ велѣно было сказать, что имъ то струговое дѣло зачтено будетъ впредь, и что имъ будутъ давать кормовыхъ по четыре деньга на сутки человѣку[40].»
13 Апрѣля 1695 года, отправлено изъ Орлова 30 подводъ съ навозомъ для смоляного варенья на Мошки, гдѣ занимались этимъ дѣломъ воронежецъ Завѣсинъ и земянецъ Дехтеренко, обязанные изготовить четыре тысячи пудовъ смолы. Въ слѣдующемъ году требовалось съ орловцевъ, сверхъ того, сколько доведется взять соломы и навоза, по десяти возовъ навозу со всякаго двора[41].
8 Января 1696 года, предписывалось стольнику Философову отвести 174 человѣка орловскихъ солдатъ въ Тамбовъ къ полковнику Ирику Ѳанвердину для службы Великихъ Государей подъ Азовъ[42].
Въ Декабрѣ и Январѣ того же года стольнику Григорью Семеновичу Титову, да разрядному подъячему Максиму Повыкину велѣно било сдѣлать для низовой службы, на Донъ, въ плавной ходъ, на Воронежѣ, Коротолкѣ, Острогожскѣ, Ольщанскѣ, Костенскѣ, Орловѣ, Усмани и на Ельцѣ струговъ съ чердаками и свѣтлицами, морскихъ лодокъ, ушкаловъ и иныхъ всякихъ лѣсныхъ припасовъ указное число. Воеводамъ этихъ городовъ предписывалось послать съ Титовымъ и Бовыкинымъ для обыскиванія угожихъ лѣсовъ знающихъ людей[43].
Въ Мартѣ того же года предписывалось орловскому воеводѣ выслать на Воронежъ, для свѣтлицъ и мыленъ, дѣлаемыхъ на стругахъ, сухихъ липовыхъ досокъ, числомъ 30, мѣрою въ длину по три сажени, въ ширину 18¾ аршина" Эти доски предписывалось сыскать въ роменскихъ лѣсахъ и прислать на 30 подводахъ[44].
Къ 1 Апрѣля того же года предписывалось орловцамъ наготовить его четвертей уголья изъ дубоваго лѣса къ галеасамъ и каторгамъ, строящимся въ Воронежѣ[45].
«Въ нынѣшнемъ, въ 1696 (204) году, Апрѣля въ 26 день вѣдомо Великому Государю учинилось, что въ орловскомъ уѣздѣ по рѣкѣ Воронежу, въ борахъ, гдѣ струговое дѣло, зажигаютъ лѣса, и отъ того струговому дѣлу чинится великое порушеніе и морскому воинскому походу остановка.» Орловскому воеводѣ предписывалось послать изъ дворянъ человѣка добра, да съ нимъ 20 человѣкъ, или больше для гашенія лѣсовъ. Если же, за ихъ нерадѣніемъ, отъ огненнаго запаленія учинится эта остановка, то тѣмъ посланнымъ бытъ въ смертной казни[46].
19 Марта 1696 года, выслать изъ Орлова всѣхъ бочаровъ для готовости бочекъ къ морскому походу на каторги[47].
Въ 1697 году, велѣно было 145 орловцамъ городовой службы быть на Воронежѣ у струговаго и плотоваго дѣла; но 15 человѣкъ оказались нѣтчиками, съ которыхъ подписывалось взыскать 11 руб. серебряными деньгами[48].
Октября 18-го того же года, посланы изъ Воронежа Антонъ Веневитиновъ, да подъячій Ѳирсъ Сухановъ въ воронежскій и въ иныхъ городовъ уѣзды для досмотру, описи и учиненію чертежей неописныхъ лѣсовъ, кромѣ тѣхъ, которые уже прежде отведены были на корабельное дѣло и на построеніе адмиралитецкаго двора въ Воронежѣ[49].
5-го Ноября того же года, посланъ былъ на Битюкъ воронежскій подъячій Иванъ Острецовъ для досмотру и описи ясеневаго лѣса, который въ прошлыхъ годахъ былъ рубленъ и складенъ въ стопы. Острецовъ нашелъ, между прочимъ, двѣ стопы ясеневаго лѣса совершенно сгорѣвшими въ урочицѣ Нижнемъ Ралени. Орловскому воеводѣ предписывалось розыскать, кто пожегъ лотъ лѣсъ[50].
23 Октября 1698 года, велѣно выстроить на Воронежѣ запасный дворъ[51].
19 Октября того же года, предписывалось орловскому воеводѣ выслать на Воронежъ девять кузнецовъ — дѣлать къ корабельному дѣлу гвозди и иные корабельные припасы. Воевода писалъ, что послалъ на Воронежъ 11 кузнецовъ, но на-лицо явилось только 4 человѣка. Въ 1700 году одинъ изъ кузнецовъ былъ пономаремъ въ орловскомъ соборѣ; но и пономарство не спасло ею отъ работы: 14 Мая 1700 года, его потребовали на Воронежъ[52].
Въ Апрѣлѣ мѣсяцѣ того же года, велѣно выслать на Воронежъ 50 человѣкъ орловцевъ съ подводами для караулу, посылокъ и для отправленія должности кормщиковъ и гребцовъ въ Азовъ-[53].
Въ Октябрѣ 1099 года, предписывалось выслать на Воронежъ на адмиралитецкой дворъ, въ прибавку къ прежнимъ работнымъ людямъ, 280 человѣкъ орловцевъ съ запасами, подводами и топорами; въ Ноябрѣ того же года, требовалось уже 365 человѣкъ, оставивъ въ Орловѣ для караулу 20 человѣкъ. Ваторопинъ отвѣчалъ, что въ Орловѣ такого числа набрать людей некого. Въ тоже время и для того-же дѣла требовалось коротояченъ 199 человѣкъ, да землянцевъ 401 человѣкъ[54]. Съ нѣтчиковъ велѣно было взять штрафу по два рубля съ человѣка серебряными деньгами, а у тѣхъ, которые будутъ укрываться отъ платежа этихъ денегъ, побрать ясенъ ихъ, дѣтей и свойственниковъ и бросить ихъ въ тюрьму, гдѣ держать до уплаты пени[55].
31 Января 1700 года, посланъ въ Орловъ для разбору стольникъ Еремей Назарьевичъ Хрущевъ[56]. Орловскій воевода Сафоновъ надставилъ Хрущеву списокъ, въ которомъ число служилыхъ людей этого города въ 1700 іоду, было только 148 человѣкъ (въ прежнее время оно доходило до 500). Изъ нихъ 46 человѣкъ были посланы въ Воронежъ къ разбору, 29 человѣкъ находилось въ разнаго рода отлучкахъ, а 73 человѣка въ бѣгахъ. Въ этомъ году число дворовъ въ Орловѣ было 290; можно судить, какая пустота царствовала въ этомъ городкѣ! Въ Мартѣ того же года, предписывалось описать дворы, помѣстья, посѣянный озимовый и яровой хлѣбъ у тѣхъ орловцевъ, которые сбѣжали въ 1698 и 1699 годахъ[57]. По указу Великаго Государя отъ 21 Мая 1700 года, запрещалось записывать въ тягло и поводъ всякаго рода служилыхъ людей города Орлова и другихъ городовъ Бѣлгородскаго полка, укрывающихся отъ службъ и податей[58].
Одинъ изъ кумпанейщиковъ, Трофимъ Стерлиговъ, проживавшій гдѣ-то въ бору, при судныхъ работахъ, укоряя орловскаго воеводу въ толъ, что тотъ не высылаетъ нѣтчиковъ, вотъ что, между прочимъ, писалъ къ нему: «Февраля въ 18 числѣ (1700 г.), послалъ я съ памятью и росписью подъячаго Ивана Роланова съ работными людьми наскоро въ Орловъ для сыску и взятья тѣхъ нѣтчиковъ. И Февраля въ 19 числѣ тѣ посыльные, пріѣхавъ изъ Орлова ко мнѣ, сказали: что-де имъ въ Орловѣ сыскать, и взять и привесть ко мнѣ тѣхъ нѣтчиковъ и бѣглецовъ невозможно; потому (что) въ томъ-де числѣ, ночною норою, въ Орловѣ, близъ города, какъ они ѣздили для сыску и поимки тѣхъ нѣтчиковъ и бѣглецовъ, напали-де на нихъ люди человѣкъ съ десять. Знатно-де, хотѣли они надъ посыльными людьми учинить дурно — и гнався-де за ними и приступая къ нимъ, шибали по нихъ палками. И отъ того-де ихъ дурна, онъ, подъячій, отстоялся отъ нихъ на улицѣ съ ружьемъ, и кричали: разбой! И на тотъ-де ихъ крикъ никто къ нимъ для вспоможенія не бывали. И убоясь-де они, посыльные, отъ тѣхъ людей всякаго дурна, поѣхали изъ Орлова въ боръ ко мнѣ, не сыскавъ и не взявъ нѣтчиковъ и бѣглецовъ[59]…»
Баронъ Гюйсенъ, гофмейстеръ царевича Алексѣя Петровича, бывшій съ нимъ въ послѣднее время пребыванія Петра въ Воронежѣ, описываетъ состояніе города слѣдующимъ образомъ: «находились въ семъ городѣ, сверхъ корабельныхъ верфей, литейный заводъ для литья пушекъ, мортиръ, якорей и всего ко флоту и артиллеріи потребнаго; канатные и смольные дворы, разныя фабрики; на берегу рѣки Воронежа построена была нѣмецкая слобода, въ которой поселены были всякаго рода мастеровые изъ нѣмцевъ, голландцевъ, англичанъ и итальянцевъ, и также морскіе офицеры, корабельные мастера, подмастерья, плотники и матросы; въ ней двѣ лютеранскія церкви. Въ нѣкоторомъ отъ оныя разстояніи, находилось адмиралтейство, обнесенное крѣпостью; разные каменные Maгазины; въ верфи машина для чищенія рѣкъ, помощію которой могли по рѣкѣ Воронежу ходить самые большіе корабли. Городъ украшенъ былъ сверхъ сего царскимъ дворцомъ, домами князя Меншикова, адмирала и многихъ знатныхъ господъ. При выѣздѣ монарха изъ Воронежа находилось тамъ военныхъ (кромѣ проведенныхъ въ Азовъ и другіе приморскіе города) 12 кораблей отъ 40 до 80 пушекъ и больше тысячи разнаго званія морскихъ судовъ и проч.[60].» По вычисленію, найденному Голиковымъ въ воронежскомъ архивѣ, значится, что на адмиралтейство и флотъ собиралось въ то время до 433,909 руб. 99½ коп. Изъ этого числа расходовалось на одни воронежскія заведенія 119,555 руб. 8 коп., въ годъ. Одного жалованья мастерамъ, подмастерьямъ, плотникамъ я чужестраннымъ художникамъ платилось 65,575 руб. 72 коп.[61].
Ига счета припасамъ, забраннымъ въ Іюнѣ 1708 года, въ рядахъ у тортовыхъ и посадскихъ людей "про обиходъ Великаго Государя во дворецъ, " а также изъ памятей расходчику при адмиралтейскомъ дворѣ на Воронежѣ[62] видно, что въ то время производили торговлю: Левъ Гавриловъ, Ѳома Григорьевъ, Михайло Грымовъ, Михайло Родіоновъ, Никифоръ, Станиславъ и Владиміръ Варненской — бакалейными товарами; Козьма Никоновъ — овощами; Иванъ Давыдовъ, Сергѣй Бахмутовъ, Сидоръ Дементьевъ, Ѳедоръ Сорокумовъ, Семенъ Дурачепко — бумажными и разными мелочными товарами; Василій Юрьевъ — посудою; Русиновъ — мѣдными вещами; Андрей Еремеевъ — мѣхами; Москвитянъ Иванъ Степановъ — овчинными шубами. Цѣнность товаровъ была слѣдующая: сахаръ — 10 алтынъ за фунтъ, корица но 1 алтыну золотникъ, 100 брусковъ мыла 30 алтынъ, масла деревяннаго 1 пудъ 19 фунтовъ — 3 рубля 31 алтынъ, анисъ по 1 алтыну золотникъ, тимонъ по 2 алтына и 2 деньги за фунтъ; на передѣлку дворцовыхъ свѣчъ, свѣтильня по 1 алтыну фунтъ, гвозди луженые по 6 денегъ колодка, 160 гвоздей луженыхъ — 2 алтына 2 деньги, плетешковъ нитенныхъ 95 аршинъ — 12 алтынъ 4 деньги; 140 аршинъ плетешковъ бумажныхъ, по 2 деньги аршинъ, — 1 рубль 13 алт. 2 деньги; сурику 5 фунтовъ — 16 алтынъ 4 деньги; бѣлилъ 3 — фунта, 20 алтынъ; яри 1 фун. — 23 алтына 2 деньги; желти фунтъ — 20 алтынъ; лазори фунтъ — 20 алтынъ; колодка простыхъ гвоздей (для починки оконченъ) — 1 алтынъ; клей но 2 алтына 4 деньги за фунтъ; сулѣя — 10 алтынъ; аршинъ крашенины — 1 алтынъ; сотня огурцовъ свѣжихъ (въ Іюнѣ) — 4 алтына; истина желтая — 6 алтынъ 4 деньги; четвери пѣжи (на адмиралтейскій дворъ) — 4 р. 26 алт. 4 деньги; колоколъ мѣдный вѣсовъ два пуда 4 фунта — 9 руб. 15 алт. 4 деньги; 7 шубъ овчинныхъ — 5 руб. 20 алтынъ; на адмиралтейскій дворъ въ хоромы на столы и на обивку лавокъ въ спальню сукна темнозеленаго 32 аршина (по 13 алтынъ 12 денегъ); 12 ремней, 10 колодокъ гвоздей луженыхъ, — всего на 12 руб. 28 алт. 2 деньги. На двери у каторжнаго Степана Расказова епанча 4 алтына 4 деньги. Иконописцамъ, кои писали во дворцѣ, 4 человѣкамъ — 3 алт. 2 деньги. Сверхъ того, для убранства царскаго дворца бралось сукно; "въ большую свѣтлицу: 1-я половина краснаго…. 19 аршинъ, 2-я 17 "аршинъ 2 чети. Въ спальню: 1-я половина 30…. 18 арш. 1 четь; 2-я « 11 аршинъ 2 чети. На 12 тюфяковъ пошло сукна шиптуху 2 половинки изволъ взять сукна краснаго столпикъ и воевода Степанъ Васильевичъ.
Въ 1725 году городъ Воронежъ раздѣлялся на три части: на верхнюю, нижнюю и на предмѣстіе. Въ первой, на горѣ, имѣлъ пребываніе епископъ Воронежскій и Елецкій при соборѣ и нѣсколькихъ приходскихъ церквахъ. Во второй части, но-надъ рѣкою Воронежемъ-внизу на набережной, близь Успенской церкви, находились: царскій дворецъ, корабельная верфь, каменный двухъ-этажный цейхгаузъ, судебныя мѣста, дома начальниковъ, служителей, адмиралтейскихъ и разныхъ мастеровыхъ; въ третьей части города, называвшейся Акатовою, жили большею частію купцы (до 1656 душъ) и отправляли значительную торговлю. Акатовская часть отстояла отъ города на полверсту; отъ нынѣшней Повронской до Тихвино-Онуфріенской церкви не было никакого поселенія, а тянулись одни только гумны, расположенныя по холмамъ еще кой гдѣ покрытымъ лѣсомъ[63]. Теперешній Поповъ рынокъ, по свидѣтельству Болховитинова, получилъ свое названіе отъ нѣсколькихъ съѣстныхъ лавокъ, выстроенныхъ на улицѣ, гдѣ жили попы Онуфріевскій Петропавловскій и Губернаторскій.
Пригородныхъ слободъ въ Воронежѣ считалось семь: Чижовка, Гусиная слободки, (подъ чижовскими горами), Стрѣлецкій лоскъ, Чернявскій Волкъ, или Балчукъ, Бѣломѣсная, Нищенская слободка (около нынѣшняго дѣвичьяго монастыря). Придача и деревня Клементьевка, или Монастырщенки, обѣ за рѣкою Воронежемъ. Ярмарокъ существовало двѣ — въ городѣ на десятую пятницу по пасхѣ и въ пригородной слободѣ Чижовкѣ въ день Усѣкновенія главы Предтечи. Непосредственно къ воронежскому вѣдомству принадлежали крѣпости: 1) Тавровская земляная, 2) Хоперская, 3) Павловская и 4) Траншементъ, ниже Чоркасска на берегу Дона, называвшаяся впослѣдствіи крѣпостью св. Анны[64].
Уступивъ Туркамъ по Прутскому договору, Азовъ, Петръ сдѣлалъ Воронежъ губернскимъ городовъ (1711), къ которому въ 17 И) году присоединены были четыре обширныя провинціи: 1) Воронежская съ 21 городомъ и тремя литейными заводами: Липецкимъ, Корминскимъ и Боренскимъ; 2) Елецкая, съ 7 городами; 3) Толубовская, съ 8 городами; 4) Шацкая, съ 9 городами; 5) Бахмутская, съ 8 городами и 6) Донскіе казаки, съ 1725 г. приписанные въ вѣдомство военной коллегіи. Понятно, что подобное положеніе города должно было способствовать его процвѣтанію; но сильные пожары страшно опустошали Воронежъ въ прошломъ столѣтіи. Бывшій въ городѣ, ночью съ 9 на 10 число мая 1748 года, пожаръ истребилъ историческія знаменитости Воронежа — Петровскій дворецъ, дома: адмиралтейскій, Меншикова и другихъ вельможъ, а также Нѣмецкую слободу и всѣ присутственныя мѣста, бывшія около нынѣшней Успенской церкви; самыхъ обывательскихъ строеній осталась весьма малая часть и то на Акатовѣ; всего сгорѣло болѣе 1,000 домовъ.
Въ пожаръ, случившійся 10 Августа 1773 года, выгорѣло 280 дворовъ. Послѣ перваго пожара сталъ городъ расширяться въ поле и обведенъ былъ валомъ съ двумя болверками и воротами — Московскими и Дѣвицкими.
Послѣ пожара 1773 года, Воронежъ началъ обстраиваться по плану, Высочайше утвержденному; поэтому многіе дома и цѣлые кварталы размѣстились за старымъ валомъ, но потомъ обведены были новымъ, вторымъ валомъ. По описанію города, сдѣланному четыре года спустя, въ немъ находилось 7(5 каменныхъ домовъ и 2,050 деревянныхъ, церквей каменныхъ 17, монастырей 3. — Въ 1770 году, было открыто Воронежское намѣстничество, находящееся подъ вѣденіемъ генералъ-губернаторовъ воронежскихъ и харьковскихъ, а съ 1787 года воронежскихъ и саратовскихъ. По свидѣтельству Болховитинова (стр. (52), Воронежъ въ эту эпоху богатѣлъ и украшался большими каменными е деревянными домами новѣйшей архитектуры, и что весьма уже мало осталось въ немъ стараго азіатскаго вкуса зданій. Изъ отчетовъ губернатора Потапова видно, что въ 1787 году въ Воронежѣ уже было каменныхъ церквей 19, каменныхъ доловъ 462, деревянныхъ 2,138[65]. Изъ всѣхъ памятниковъ, оставшихся послѣ Петра I, время спасло только одинъ цейхгаузъ, пріобрѣтенный въ собственность города въ 1834 году. Въ пригородной слободѣ Чижовкѣ, въ такъ называемой дальней Чижовкѣ, гдѣ Рождественская церковь, находился государевъ садъ, насаженный Петромъ I разными плодовыми деревьями и виноградными лозами. При этомъ садѣ была дача, въ которой живали губернаторы лѣтомъ. Но съ 1798 года, садъ поступилъ въ частное владѣніе[66]. Дворецъ Петра Великаго находился на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь устроена шерстомойка г. г. Капканщиковыхъ. Тавровскіе памятники подверглись той же участи. Въ 1744 году, случившійся отъ весенняго выжиганія степей но- жаръ въ Тавровской крѣпости истребилъ до основанія все деревянное крѣпостное строеніе, дворецъ за крѣпостью и весь форштатъ. Послѣдніе остатки Тавровской крѣпости: ветхіе адмиралтейскіе каменные погреба, мастерскія, доки и разные матеріалы отъ бывшей верфи, а также насажденная тополевая роща, въ 1845 году, переданы были въ духовное вѣдомство для употребленія ихъ на пользу существующей въ селѣ Таировѣ церкви.
Наши бѣглыя замѣтки по исторіи города Воронежа кончены. Желающихъ познакомиться съ чисто внѣшними происшествіями, относящимися до нашего города и случившимися въ XVIII и до половины XIX столѣтія, мы отсылаемъ къ Воронежской лѣтописи, обстоятельно и добросовѣстно составленной статьи, помѣщенной въ Воронежской памятной книжкѣ на 1856 годъ, изданной подъ редакціей г., Второва. Пока, какъ уже выше было замѣчено, нечего и думать объ исторіи нашихъ провинціальныхъ городовъ за послѣдніе полтора вѣка. Намъ не хотѣлось скудныхъ нашихъ замѣтокъ пополнять сухимъ, перечневымъ изложеніемъ голыхъ фактовъ, не имѣя возможности разсмотрѣть ихъ въ связи съ самою жизнію. Составленіе физіологическихъ очерковъ воронежскаго общества за это время, по многимъ причинамъ (и въ главѣ ихъ: но не имѣнію матеріаловъ) не входило въ планъ нашей задачи, какъ равно и статистическое описаніе города. Будущій историкъ Воронежа можетъ представить интересную картину жизни нашего города, хотя бы по слѣдующимъ эпохамъ: XVIII вѣка: а) отъ Петра I до Екатерины II въ) отъ Екатерины II до Александра I. При этомъ ему, вѣроятно, откроется возможность составить характеристику воронежскаго общества въ эпоху Кремневщины и Пугачевщины. XIX вѣкъ: а) время французскихъ войнъ, b) время до 1832 года, когда были открыты мощи св. Митрофанія; е) эпоха съ конца 40-хъ годовъ. Здѣсь слѣдуетъ обрати», особенное вниманіе на причины, способствовавшія процвѣтанію и, если не упадку, то какъ бы пребыванію въ застоѣ нашего города. Кромѣ нѣкоторыхъ правительственныхъ распоряженій, къ нимъ принадлежатъ: необыкновенно быстрое возвышеніе Харькова, открытіе мощей св. Митрофанія и нѣкоторыя другія обстоятельства. Уже лѣтъ десять, если не болѣе, какъ Воронежъ находится именно въ такомъ Statu quo, которое только что нельзя назвать упадкомъ: никакъ нельзя сказать, чтобы онъ росъ не по днямъ, а по часамъ. Отчего это такъ, и не начнется ли рѣшительный и быстрый упадокъ Воронежа съ открытіемъ московско-харьковской желѣзной дороги? — на эти вопросы отвѣтитъ будущее.
- ↑ Смотри статью г. Второва, стр. 252 — Ред.
- ↑ Путешественника, незнакомаго съ Воронежской губерніей, поражаетъ съ норнаго раза ничтожность городовъ (за исключеніемъ губернскаго) и людность селъ. Изъ 11 уѣздныхъ городовъ Воронежский губерніи ни одинъ не имѣетъ 8 тысячъ жителей; въ двухъ городахъ (Нижнедѣвицкѣ и Коротоякѣ) ихъ менѣе 2 тысячъ и только въ двухъ (въ Задонскѣ съ 5175 и Острогожскѣ сг. 7714 чел. обоего пола) населеніе превышаетъ цифру 5 тысячъ. Между тѣмъ какъ въ губерніи число селъ, имѣющихъ болѣе 3 тысячъ жителей, равняется 68; изъ коихъ 23 села имѣютъ болѣе и тысячъ жителей, 6 селъ — болѣе 8 тысячъ, а населеніе трехъ селъ (Алексѣевка съ 12,742 ч., Бутурлиновка съ 18,184 ч, и Калача съ 10,900 ч.), вмѣстѣ взятыхъ, превышаетъ населеніе губернскаго города, болѣе чѣмъ на 7 тысячъ. Смотр. Воронеж. памят. книжку на 1856 годъ. Отд. IV, стр. 4—5, 37—43.
- ↑ Историческое, географическое и экономическое описаніе Воронеж. губерніи. Воронежъ. 1800 года.
- ↑ См. Ворон. Акты. Кн. 1 Стр. 130—133; кн. 2-я стр. 92—94.
- ↑ См. Матеріалы для исторіи Ворон. губер, Орловскіе акты, изд. М.-де-Пуле. Пользуясь послѣдними, мы будемъ указывать на страницы листовъ уже отпечатанныхъ; но принуждены оставить безъ указанія тѣ мѣста, которыя заимствованы изъ рукописи, принадлежащей издателю.
- ↑ Воронежск. Акт. 161. 188—189.
- ↑ Воронежск. Акт. III, 181.
- ↑ См. Орловскіе Акты.
- ↑ Воронеж. Акты III. 38.
- ↑ Воронов. Акты. II кн. стр. 60.
- ↑ См. Орловскіе Акты стр. 110.
- ↑ Редакція Воронежской Бесѣды съ искреннимъ сожалѣніемъ заявляетъ, что всѣ ея попытки къ помѣщенно на страницахъ своего изданія обстоятельнаго историческаго очерка если не воронежской анархіи, то по крайней мѣрѣ воронежской семинаріи, не имѣли ровно никакого успѣха. Въ архивахъ нашихъ Духовныхъ Консисторіи хранится непочатый источникъ богатыхъ историческихъ матеріаловъ. Когда мы дождемся ихъ изданіи хотя бы въ сыромъ, первоначальномъ видѣ! Безъ нихъ нечего и думать о полнотѣ провинціальной исторіи. Для исторіи XVII вѣка весьма важно бы было обнародованіе архивовъ архіерейскихъ судныхъ духовныхъ приказовъ. Между скандалами, этимъ неизбѣжнымъ явленіемъ всего невѣжественнаго, попадутся, и мы увѣрены, не въ маломъ числѣ, явленія отрадныя, выстудятъ личности свѣтлыя, теперь никому неизвѣстныя, за чѣмъ же преднамѣренно скрывать подвиги этихъ борцовъ свѣта. А что и подвиги и герои отыщутся, — это не фраза: въ этомъ, убѣдится каждый, занимающійся съ любвію и терпѣніемъ разработкою матеріаловъ, относящихся до исторіи прошлаго быта, лишь бы онъ былъ чуждъ пристрастія, лишь бы съумѣлъ отрѣшиться отъ заранѣе составленныхъ взглядовъ. Если данная жизнь не осуждается на конечную гибель, то уже одного этого достаточно, чтобы признать за нею возможность выставить свѣтлыя личности въ самыя скорбныя эпохи ея существованія. Мы, напримѣръ, никакъ не думаемъ, чтобы возмутительная картина пьянства и разврата, въ чемъ обвиняется сельское духовенство нашей анархіи (смотр., Дѣло Кремнева), спустя почти столѣтіе послѣ разсказанныхъ нами событіи, не была представлена подъ вліяніемъ страсти, увлеченія. — Ред.
- ↑ См. Орловс. Акты.
- ↑ Вор. Акт. кн. I. стр. 143—140.
- ↑ Ibid, кн. II. стр. 40—41.
- ↑ Ibid. кн. III cт. 107—108.
- ↑ Вор. Акт. стр. 161—162.
- ↑ Ibid. кн. III стр. 107—108.
- ↑ Ibid. стр. 161—162.
- ↑ Орловск. Акты.
- ↑ Смот. Бѣляева — Крестьяне на Руми въ Русск. Бесѣдѣ 1850 г.
- ↑ Вор. Акт. кн. II. стр. 157—158.
- ↑ См. Орлов. Акт. стр. 54—55.
- ↑ Ibid, стр. 131—132.
- ↑ См. Орловск. Акты стр. 87—80.
- ↑ Болховитиновъ съ 1780 по 1709 годъ, былъ учителемъ, вице-префектомъ, префектомъ и исправляющимъ должность ректора воронежской семинаріи.
- ↑ Подробности о сооруженіи воронежскаго флота смотр. Устрялова Истор. Царств, Петра Вел., T. II. Глава X ст. примѣчаніями.
- ↑ Устрялов. T. II. Глава XII.
- ↑ Устряловъ. T. III. Глава IX.
- ↑ Болховит. стр. 191—199.
- ↑ Подробности смотри у Болховитинова стр. 48—49.
- ↑ Болховитиновъ стр. 51.
- ↑ См. Оровск, Акты, стр. 262—233.
- ↑ Ibid. стр. 260.
- ↑ Ibid. стр. 276—277.
- ↑ Ibid. стр. 281—282.
- ↑ См. Орловскіе Акты, стр. 282—283.
- ↑ Ibid. стр. 286.
- ↑ Ibid. 300—301.
- ↑ Смотр. Орловск. Акты стр. 244—245.
- ↑ Ibid.
- ↑ Ibid. стр. 251—253.
- ↑ Ibid. 250—251.
- ↑ См. Орловскіе Акты.
- ↑ Ibid.
- ↑ Ibid.
- ↑ Ibid.
- ↑ Ibid, стр. 257—258.
- ↑ Ibid.
- ↑ Ibid.
- ↑ Bop. Акты, Кн. 1 стр. 84,
- ↑ Орлов. Акты стр. 259—200.
- ↑ Ibid, стр. 205—200.
- ↑ Ibid. стр. 266—209.
- ↑ Ibid. стр. 273—275.
- ↑ Ibid, стр, 283—284.
- ↑ 284—285.
- ↑ Орлов. Акты, стр. 289—290.
- ↑ Ibid.
- ↑ Болховитиновъ. стр. 52—53. Истр. Пет. Цар. Пет. В. прилож, VI.
- ↑ Воронежскіе Акты, 1. 51—53.
- ↑ У Бохловит. стр. 5З.
- ↑ У Болховитинова стр. 53—54.
- ↑ Болховит. стр. 54—55.
- ↑ Вор. губ. вѣд. 1853 г. № 2.
- ↑ Болховитиновъ стр. 83.