Истина (Дорошевич)/ДО
| Истина : Восточное сказаніе |
| Изъ цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Россія», 1901, № 754, 3 іюня. Источникъ: Дорошевичъ В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 152. |
За высокими горами, за дремучимъ лѣсомъ жила царица Истина.
Разсказами о ней былъ полонъ весь міръ.
Ея не видѣлъ никто, но любили. О ней говорили пророки, о ней пѣли поэты. При мысли о ней кровь загоралась въ жилахъ. Ею грезили во снѣ.
Однимъ она являлась въ грезахъ въ видѣ дѣвушки съ золотистыми волосами, ласковой, доброй и нѣжной. Другимъ грезилась чернокудрая красавица, страстная и грозная.
Это зависѣло отъ пѣсенъ поэтовъ.
Одни пѣли:
— Видѣлъ ли ты, какъ въ солнечный день, словно море, золотыми волнами ходитъ спѣлая нива? Таковы волосы царицы Истины. Расплавленнымъ золотомъ льются они по обнаженнымъ. плечамъ и спинѣ и касаются ея ногъ. Какъ васильки въ спѣлой пшеницѣ горятъ ея глаза. Встань темной ночью и дождись, какъ зарозовѣетъ на востокѣ первое облачко, предвѣстникъ утра. Ты увидишь цвѣтъ ея щекъ. Какъ вѣчный цвѣтокъ, цвѣтетъ и не отцвѣтаетъ улыбка на ея коралловыхъ устахъ. Всѣмъ и всегда улыбается Истина, которая живетъ тамъ, за высокими горами, за дремучимъ лѣсомъ.
Другіе пѣли:
— Какъ темная ночь черны волны ея благоухающихъ волосъ. Какъ молнія блещутъ глаза. Блѣдно прекрасное лицо. Только избраннику улыбнется она, черноокая, чернокудрая, грозная красавица, которая живетъ тамъ, за дремучимъ лѣсомъ, за высокими горами.
И юный витязь Хазиръ рѣшилъ увидѣть царицу Истину.
Тамъ за крутыми горами, тамъ за чащей непроходимаго лѣса, — пѣли всѣ пѣсни, — стоитъ дворецъ изъ небесной лазури, съ колоннами изъ облаковъ. Счастливый смѣлый, котораго не испугаютъ высокія горы, кто пройдетъ черезъ дремучій лѣсъ. Счастливъ онъ, когда достигнетъ лазурнаго дворца, усталый, измученный, и упадетъ на ступени и споетъ призывную пѣснь. Выйдетъ къ нему обнаженная красавица. Аллахъ только разъ видѣлъ такую красоту! Восторгомъ и счастьемъ наполнится сердце юноши. Чудныя мысли закипятъ въ его головѣ, чудныя слова — на его устахъ. Лѣсъ разступится передъ нимъ, горы склонятъ свои вершины и сравняются съ землей на его пути. Онъ вернется въ міръ и разскажетъ о красотѣ царицы Истины. И, слушая его вдохновенную повѣсть объ ея красотѣ, всѣ, сколько есть на свѣтѣ людей, — всѣ полюбятъ Истину. Ее одну. Она одна будетъ царицей земли, и золотой вѣкъ настанетъ въ ея царствѣ. Счастливъ, счастливъ тотъ, кто увидитъ ее!
Хазиръ рѣшилъ ѣхать и увидѣть Истину.
Онъ засѣдлалъ арабскаго коня, бѣлаго, какъ молоко. Туго стянулся узорнымъ поясомъ, обвѣшалъ себя дѣдовскимъ оружіемъ съ золотой насѣчкой.
И, поклонившись товарищамъ, женщинамъ и старымъ витязямъ, собравшимся полюбоваться на молодца, сказалъ:
— Пожелайте мнѣ добраго пути! Я ѣду, чтобы увидѣть царицу Истину и взглянуть въ ея очи. Вернусь и разскажу объ ея красотѣ.
Сказалъ, далъ шпоры своему коню и поскакалъ.
Вихремъ несся конь по горамъ, крутился по тропинкамъ, по которымъ и козочкѣ проскакать бы съ трудомъ, распластавшись по воздуху, перелеталъ черезъ пропасти.
И черезъ недѣлю, на усталомъ и измученномъ конѣ, Хазиръ подъѣзжалъ къ опушкѣ дремучаго лѣса.
На опушкѣ стояли кельи, а среди нихъ жужжали на пчельникѣ золотыя пчелы.
Тутъ жили мудрецы, удалившіеся отъ земли, и думали о небесномъ.
Они звались:
— Первые стражи Истины.
Заслышавъ конскій топотъ, они вышли изъ келій и съ радостью привѣтствовали увѣшаннаго оружіемъ юношу.
Самый старый и почтенный изъ нихъ сказалъ:
— Будь благословенъ каждый приходъ юноши къ мудрецамъ! Небо благословляло тебя, когда ты сѣдлалъ своего коня!
Хазиръ соскочилъ съ сѣдла, преклонилъ колѣна передъ мудрымъ старцемъ и отвѣтилъ:
— Мысли — сѣдины ума. Привѣтствую сѣдины твоихъ волосъ и твоего ума.
Старику понравился учтивый отвѣтъ, и онъ сказалъ:
— Небо уже благословило твое намѣреніе: ты благополучно прибылъ къ намъ черезъ горы. Развѣ ты правилъ на этихъ козьихъ тропинкахъ? Архангелъ велъ подъ уздцы твою лошадь. Ангелы своими крыльями поддерживали твоего коня, когда онъ, распластавшись въ воздухѣ, словно бѣлый орелъ, перелеталъ черезъ бездонныя пропасти. Какое доброе намѣреніе привело тебя сюда?
Хазиръ отвѣчалъ:
— Я ѣду, чтобъ увидѣть царицу Истину. Весь міръ полонъ пѣсенъ о ней. Одни поютъ, что волосы ея свѣтлы, какъ золото пшеницы, другіе, — что черны какъ ночь. Но всѣ сходятся въ одномъ: что царица прекрасна. Я хочу увидѣть ее, чтобъ потомъ разсказать людямъ объ ея красотѣ. Пусть всѣ, сколько есть людей на свѣтѣ, полюбятъ ее.
— Доброе намѣреніе! Доброе намѣреніе! — похвалилъ мудрецъ, — и ты не могъ поступить лучше, какъ явившись за этимъ къ намъ. Оставь твоего коня, войди въ эту келью, и мы разскажемъ тебѣ все про красоту царицы Истины. Твой конь пока отдохнетъ, и, вернувшись въ міръ, ты сможешь разсказать людямъ все про красоту царицы.
— А ты видѣлъ Истину? — воскликнулъ юноша, съ завистью глядя на старика.
Мудрый старецъ улыбнулся и пожалъ плечами.
— Мы живемъ на опушкѣ лѣса, а Истина живетъ вонъ тамъ, за дремучей чащей. Дорога туда трудна, опасна, почти невозможна. Да и зачѣмъ намъ, мудрымъ, дѣлать эту дорогу и предпринималъ напрасные труды? Зачѣмъ намъ итти смотрѣть Истину, когда мы и такъ знаемъ, какова она? Мы мудры, мы знаемъ. Пойдемъ, и я разскажу тебѣ о царицѣ всѣ подробности!
Но Хазиръ поклонился и вдѣлъ ногу въ стремя:
— Благодарю тебя, мудрый старикъ! Но я самъ хочу увидѣть Истину. Своими глазами!
Онъ былъ уже на конѣ.
Мудрецъ даже затрясся отъ негодованія.
— Ни съ мѣста! — крикнулъ онъ. — Какъ? Что? Ты не вѣришь въ мудрость? Ты не вѣришь въ знаніе? Ты смѣешь думать, что мы можемъ ошибаться? Смѣешь не довѣрять намъ, мудрецамъ! Мальчишка, щенокъ, молокососъ!
Но Хазиръ взмахнулъ шелковой плеткой.
— Прочь съ дороги! Не то я оскорблю тебя плеткой, которой не оскорблялъ даже коня!
Мудрецы шарахнулись въ стороны, и Хазиръ помчался на отдохнувшемъ конѣ.
Въ догонку ему раздавались напутствія мудрецовъ:
— Чтобъ ты сгинулъ, негодяй! Пусть небо накажетъ тебя за дерзость! Помни, мальчишка, въ часъ смерти: кто оскорбляетъ одного мудраго, оскорбляетъ весь міръ! Чтобъ тебѣ сломать шею, мерзавецъ!
Хазиръ мчался на своемъ конѣ.
Лѣсъ становился все гуще и выше.
Кудрявые кустарники перешли въ дубраву.
Черезъ день пути, въ тѣнистой, прохладной дубравѣ, Хазиръ выѣхалъ къ храму.
Это была великолѣпная мечеть, какую рѣдко сподобливался видѣть кто изъ смертныхъ.
Въ ней жили дервиши, которые смиренно звали себя:
— Псами Истины.
И которыхъ звали другіе:
— Вѣрными стражами.
Когда молчаливая дубрава проснулась отъ топота коня, — навстрѣчу витязю вышли дервиши, съ верховнымъ муллой во главѣ.
— Пусть будетъ благословенъ всякій, кто приходитъ къ храму Аллаха, — сказалъ мулла, — тотъ, кто приходитъ въ юности, благословенъ на всю жизнь!
— Благословенъ! — подтвердили хоромъ дервиши.
Хазиръ проворно соскочилъ съ коня, глубоко, поклонился муллѣ и дервишамъ.
— Молитесь за путника! — сказалъ онъ.
— Откуда и куда держишь путь? — спросилъ мулла.
— Ѣду для того, чтобы, вернувшись въ міръ, разсказать людямъ о красотѣ Истины.
И Хазиръ разсказалъ муллѣ и дервишамъ про свою встрѣчу съ мудрецами.
Дервиши разсмѣялись, когда онъ разсказалъ, какъ онъ долженъ былъ плеткой пригрозить мудрецамъ, — и верховный мулла сказалъ:
— Не иначе, какъ самъ Аллахъ внушилъ тебѣ мысль поднять плетку! Ты хорошо сдѣлалъ, что пріѣхалъ къ намъ. Что могли сказать тебѣ мудрецы про Истину? То, до чего они дошли своимъ умомъ! Выдумки! А мы имѣемъ всѣ свѣдѣнія о царицѣ Истинѣ, полученныя прямо съ неба. Мы разскажемъ тебѣ все, что знаемъ, и ты будешь имѣть свѣдѣнія самыя вѣрныя. Мы скажемъ тебѣ все, что сказано о царицѣ Истинѣ въ нашихъ священныхъ книгахъ.
Хазиръ поклонился и сказалъ:
— Благодарю тебя, отецъ. Но я поѣхалъ не для того, чтобъ слушать чужіе разсказы или читать, что пишется въ священныхъ книгахъ. Это я могъ сдѣлать и дома. Не стоило трудить ни себя, ни лошадь.
Мулла нахмурился слегка и сказалъ:
— Ну, ну! Не упрямься, мой мальчикъ! Вѣдь я знаю тебя давно. Я зналъ тебя, когда еще жилъ въ мірѣ, когда ты былъ совсѣмъ маленькимъ, и часто держалъ тебя на колѣняхъ. Я вѣдь и отца твоего Гафиза зналъ, и дѣда твоего Аммелека тоже зналъ отлично. Славный человѣкъ былъ твой дѣдъ Аммелекъ. Онъ тоже думывалъ о царицѣ Истинѣ. У него въ домѣ лежалъ коранъ. Но онъ даже и не раскрывалъ корана, — онъ довольствовался тѣмъ, что ему разсказывали объ Истинѣ дервиши. Онъ зналъ, что въ коранѣ написано, должно-быть, то же самое, — ну, и довольно. Къ чему жъ еще читать книгу! Твой отецъ Гафизъ тоже былъ очень хорошій человѣкъ, но этотъ былъ помудренѣе. Какъ задумается, бывало, объ Истинѣ, возьметъ самъ коранъ и прочтетъ. Прочтетъ и успокоится. Ну, а ты еще дальше пошелъ. Ишь ты какой. Тебѣ и книги мало. Къ намъ поразспросить пріѣхалъ. Молодецъ, хвалю, хвалю! Идемъ, готовъ тебѣ разсказать все, что знаю. Готовъ!
Хазиръ улыбнулся:
— Отецъ мой пошелъ дальше, чѣмъ дѣдъ. Я — дальше, чѣмъ отецъ. Значитъ, сынъ мой пойдетъ еще дальше, чѣмъ я? И самъ, своими глазами захочетъ увидѣть Истину? Не такъ ли надо думать?
Мулла вздохнулъ:
— Кто знаетъ! Кто знаетъ! Все можетъ быть! Человѣкъ не деревцо. Смотришь на побѣгъ, — не знаешь, что выростетъ: дубъ, сосна или ясень.
Хазиръ сидѣлъ ужъ на конѣ.
— Ну, такъ вотъ что! — сказалъ онъ, — зачѣмъ же оставлять сыну то, что могу сдѣлать я самъ?
И онъ тронулъ лошадь.
Мулла схватилъ его за поводъ.
— Стой, нечестивецъ! Какъ же ты смѣешь послѣ всего, что я сказалъ, продолжать путь? А, невѣрная собака! Такъ ты смѣешь, значитъ, не вѣрить ни намъ, ни корану!
Но Хазиръ далъ шпоры своему коню. Конь взвился, и мулла отлетѣлъ въ сторону. Однимъ прыжкомъ Хазиръ былъ уже въ чащѣ, а вслѣдъ ему неслись проклятія муллы, крики и вой дервишей.
— Будь проклятъ, нечестивецъ! Будь проклятъ, гнусный оскорбитель! Кого ты оскорбилъ, оскорбляя насъ? Пусть раскаленные гвозди впиваются въ копыта твоей лошади при каждомъ ея шагѣ! Ты ѣдешь на гибель!
— Пусть разлѣзется твой животъ! Пусть выползутъ, какъ гадины, какъ змѣи, твои внутренности! — выли дервиши, катаясь по землѣ.
Хазиръ продолжалъ путь.
А путь становился все труднѣе и труднѣе. Лѣсъ все чаще, — и чаща все непроходимѣе.
Пробираться приходилось ужъ шагомъ, да и то съ большимъ трудомъ.
Какъ вдругъ раздался крикъ:
— Остановись!
И, взглянувъ впередъ, Хазиръ увидѣлъ воина, который стоялъ съ натянутымъ лукомъ, готовый спустить дрожащую стрѣлу съ тугой тетивы.
Хазиръ остановилъ коня.
— Кто такой? Куда ѣдешь? Откуда? И зачѣмъ держишь путь? — спросилъ воинъ.
— А ты что за человѣкъ? — переспросилъ его, въ свою очередь, Хазиръ, — и по какому праву спрашиваешь? И для какой надобности?
— А спрашиваю я по такому праву и для такой надобности, — отвѣчалъ воинъ, — что я воинъ великаго падишаха. А приставленъ я съ товарищами и съ начальниками для того, чтобъ охранять священный лѣсъ. Понялъ? Ты находишься на заставѣ, которая называется «заставой Истины», — ибо она устроена для охраны царицы Истины!
Тогда Хазиръ разсказалъ воину, куда и зачѣмъ онъ ѣдетъ.
Услыхавъ, что витязь держитъ путь къ лазурному дворцу Истины, воинъ позвалъ своихъ товарищей и предводителей.
— Ты хочешь узнать, какая, такая на самомъ дѣлѣ, Истина? — сказалъ главный предводитель, любуясь дорогимъ оружіемъ, славнымъ конемъ и молодецкой посадкой Хазира, — доброе намѣреніе, юный витязь! Доброе намѣреніе! Сходи же скорѣй съ твоего коня, — идемъ, я тебѣ все разскажу. Въ законахъ великаго падишаха все написано, какая должна быть Истина, — и я тебѣ охотно прочту. Можешь потомъ вернуться и разсказывать.
— Благодарю тебя! — отвѣчалъ Хазиръ, — но я отправился затѣмъ, чтобы видѣть ее своими глазами.
— Эге! — сказалъ предводитель, — да мы, братъ, не мудрецы тебѣ, не муллы и не дервиши! Мы разговаривать много не умѣемъ. Слѣзай-ка съ коня, живо, безъ разговоровъ!
И предводитель взялся за саблю. Воины тоже понаклонили копья. Конь испуганно насторожилъ уши, захрапѣлъ и попятился.
Но Хазиръ вонзилъ ему шпоры въ бока, пригнулся въ лукѣ и, засвиставъ надъ головой кривою саблей, крикнулъ:
— Прочь съ дороги, кому жизнь еще мила!
За нимъ только раздались крики и вой. Хазиръ уже летѣлъ сквозь густую чащу.
А вершины деревьевъ все плотнѣй и плотнѣй смыкались надъ головой. Скоро стало такъ темно, — что и днемъ царила въ лѣсу ночь. Колючіе кустарники плотной стѣной преграждали дорогу.
Обезсилѣвшій и измученный благородный конь ужъ терпѣливо выносилъ удары плетки и, наконецъ, палъ.
Хазиръ пошелъ пѣшкомъ пробираться черезъ лѣсъ.
Колючій кустарникъ рвалъ и дралъ на немъ одежду.
Среди тьмы дремучаго лѣса онъ слышалъ ревъ и грохотъ водопадовъ, переплывалъ бурныя рѣки и выбивался изъ силъ въ борьбѣ съ лѣсными потоками, холодными, какъ ледъ, бѣшеными, какъ звѣри.
Не зная, когда кончался день, когда начиналась ночь, — онъ брелъ и, засыпая на мокрой и холодной землѣ, истерзанный и окровавленный, — онъ слышалъ кругомъ въ лѣсной чащѣ вой шакаловъ, гіенъ и ревъ тигровъ.
Такъ недѣлю брелъ онъ по лѣсу, — и вдругъ зашатался: ему показалось, что молнія ослѣпила его.
Прямо изъ темной, непроходимой чащи онъ вышелъ на поляну, залитую ослѣпительнымъ солнечнымъ свѣтомъ.
Сзади черной стѣной стоялъ дремучій боръ, а посреди поляны, покрытой цвѣтами, стоялъ дворецъ, словно сдѣланный изъ небесной лазури. Ступени къ нему сверкали, какъ сверкаетъ снѣгъ на вершинахъ горъ. Солнечный свѣтъ обвилъ лазурь и, какъ паутиной, одѣлъ ее тонкими золотыми черточками дивныхъ стиховъ изъ корана.
Платье лохмотьями висѣло на Хазирѣ. Только оружіе съ золотой насѣчкой было все цѣло. Полуобнаженный, могучій съ бронзовымъ тѣломъ, увѣшанный оружіемъ, — онъ былъ еще красивѣе.
Хазиръ, шатаясь, дошелъ до бѣлоснѣжныхъ ступеней и, какъ пѣлось въ пѣсняхъ, измученный и безъ силъ упалъ на землю.
Но роса, которая брильянтами покрывала благоухающіе цвѣты, освѣжила его.
Онъ поднялся, снова полный силъ, онъ не чувствовалъ болѣе боли отъ ссадинъ и ранъ, не чувствовалъ усталости ни въ рукахъ, ни въ ногахъ.
Хазиръ запѣлъ:
— Я пришелъ къ тебѣ чрезъ дремучій лѣсъ, чрезъ густую чащу, чрезъ высокія горы, чрезъ широкія рѣки. И въ непроглядной тьмѣ дремучаго бора мнѣ свѣтло было, какъ днемъ. Сплетавшіяся верхушки деревьевъ казались мнѣ ласковымъ небомъ, и звѣзды горѣли для меня въ ихъ вѣтвяхъ. Ревъ водопадовъ казался мнѣ журчаньемъ ручейковъ, и вой шакаловъ пѣснью звучалъ въ моихъ ушахъ. Въ проклятіяхъ враговъ я слышалъ добрые голоса друзей, и острые кустарники казались мнѣ мягкимъ, нѣжнымъ пухомъ. Вѣдь я думалъ о тебѣ! Я шелъ къ тебѣ! Выйди же, выйди, царица сновъ моей души!
И, услыхавъ тихій звукъ медленныхъ шаговъ, Хазиръ даже зажмурился: онъ боялся, что ослѣпнетъ отъ вида чудной красавицы.
Онъ стоялъ съ сильно бьющимся сердцемъ, и когда набрался смѣлости и открылъ глаза, — передъ нимъ была голая старуха. Кожа ея, коричневая и покрытая морщинами, висѣла складками. Сѣдые волосы свалялись въ космы. Глаза слезились. Сгорбленная, она едва держалась, опираясь на клюку.
Хазиръ съ отвращеніемъ отшатнулся.
— Я — Истина! — сказала она.
И такъ какъ остолбенѣвшій Хазиръ не могъ пошевелить языкомъ, — она печально улыбнулась беззубымъ ртомъ и сказала:
— А ты думалъ найти красавицу? Да, я была такой! Въ первый день созданія міра. Самъ Аллахъ только разъ видѣлъ такую красоту! Но, вѣдь, съ тѣхъ поръ вѣка вѣковъ промчались за вѣками. Я стара, какъ міръ, я много страдала, а отъ этого не дѣлаются прекраснѣе, мой витязь! Не дѣлаются!
Хазиръ чувствовалъ, что онъ сходитъ съ ума.
— О, эти пѣсни про златокудрую, про чернокудрую красавицу! — простоналъ онъ, — что я скажу теперь, когда вернусь? Всѣ знаютъ, что я ушелъ, чтобъ видѣть красавицу! Всѣ знаютъ Хазира, — Хазиръ не вернется живой, не исполнивъ своего слова! У меня спросятъ, — спросятъ: «Какія у нея кудри, — золотыя, какъ спѣлая пшеница, или темныя, какъ ночь? Какъ васильки или какъ молніи горятъ ея глаза?» А я! Я отвѣчу: «Ея сѣдые волосы, какъ свалявшіеся комья шерсти, ея красные глаза слезятся»…
— Да, да, да! — прервала его Истина, — ты скажешь все это! Ты скажешь, что коричневая кожа складками виситъ на искривленныхъ костяхъ, что глубоко провалился черный, беззубый ротъ! — И всѣ съ отвращеніемъ отвернутся отъ этой безобразной Истины. Никто ужъ больше никогда не будетъ любить меня! Грезить чудной красавицей! Ни въ чьихъ жилахъ не загорится кровь при мысли обо мнѣ. Весь міръ, — весь міръ отвернется отъ меня.
Хазиръ стоялъ передъ нею, съ безумнымъ взглядомъ, схватившись за голову:
— Что жъ мнѣ сказать? Что жъ мнѣ сказать?
Истина упала передъ нимъ на колѣни и, протягивая къ нему руки, сказала умоляющимъ голосомъ:
— Солги!