В. АВСѢЕНКО
править1885.
правитьИСПАНСКІЙ ДВОРЯНИНЪ
правитьОтчего человѣкъ можетъ иногда обозлиться и точно съума сойти?
По поводу этого вопроса, какимъ-то случаемъ проскользнувшаго въ бесѣдѣ, одинъ изъ присутствующихъ разсказалъ цѣлую исторію, которая вся впрочемъ заключается почти въ одномъ лицѣ. Лицо очень не важное и не крупное, въ чемъ разсказчикъ впередъ извинился передъ нами, е Однако, прибавила онъ, — мнѣ лично человѣкъ этотъ показался занимательнымъ и представляющимъ нѣчто даже типическое, въ чемъ пожалуй выразилась одна изъ сторонъ нашей русской натуры. Всякая національность производитъ такъ называемыхъ пропащихъ людей, но всегда на свой складъ и ладъ, а у этого человѣка, про котораго я вамъ разскажу, складъ вышелъ совсѣмъ русскій. Впрочемъ, судите сами".
И онъ началъ разсказывать, а я передамъ здѣсь все слышанное собственными его словами.
I.
правитьВстрѣтился я съ нимъ въ первый разъ давно, лѣтомъ 55-го года. Пришлось мнѣ ѣхать изъ Петербурга въ Вильну по такъ называемому тогда бѣлорусскому тракту, на почтовыхъ. Путешествіе вышло самое непріятное: но случаю войны разгонъ былъ страшный, по дорогѣ тянулись нескончаемые обозы, на станціяхъ приходилось не то что но часамъ, а по суткамъ ожидать лошадей. Даже подорожная «но казенной надобности» не. производила ни малѣйшаго эффекта. Па грѣхъ, время пришлось еще какъ разъ такое, когда въ кадетскихъ корпусахъ произвели усиленный выпускъ въ дѣйствующую армію, и безусые прапорщики, попарно, на перекладныхъ, то и дѣло обгоняли меня, стремясь въ Севастополь. Имъ, разумѣется, давали лошадей раньше чѣмъ мнѣ, никому ненужному обывателю, облеченному въ партикулярнѣйшую шинель и въ пуховую шляпу. А оттуда, изъ Севастополя, навстрѣчу скакали фельдъегеря и штабные, съ почернѣлыми и нахмуренными лицами, и вѣсти шли скверныя, такъ что на душѣ дѣлалось еще хуже.
Гдѣ-то за Опочкой мнѣ пришлось заночевать. Бѣлорусское шоссе въ то время только что было приведено въ порядокъ, т. е. верстовые столбы были выкрашены въ государственные цвѣта, станціи выстроены новыя, каменныя, всѣ по одному рисунку и плану, въ извѣстномъ вкусѣ графа Клейнмихеля. Даже диваны въ такъ называемой комнатѣ для проѣзжающихъ вездѣ были одинаковые, обтянутые одной и той же темнозеленой кожей, и даже физіономіи станціонныхъ смотрителей, мнѣ казалось, были похожи одна на другую, какъ двѣ капли воды. Тѣмъ не менѣе, въ опрятной комнатѣ, на чистомъ диванѣ, спать было бы удобно — еслибъ только у меня не сказался товарищъ, тотъ самый неважный человѣкъ, о которомъ мнѣ, предстоитъ вамъ разсказать.
Я пріѣхалъ вечеромъ, еще засвѣтло. Въ верстѣ находилось какое-то большое село, въ которомъ была ярмарка и потому подлѣ станціи толкалось много разнаго народу. На крыльцѣ стоялъ человѣкъ высокаго роста, русый, съ огромными мягкими усами и маленькими, голубыми. свѣтлыми глазками, глядѣвшими точно въ щелочку сквозь толстыя, красныя вѣки. Одѣтъ онъ былъ въ широкую чамарку со шнурами на груди, какія въ то время любили носить у себя дома небогатые помѣщики. Наложивъ руки въ карманы широчайшихъ панталонъ, онъ покачивался и повертывался съ видомъ человѣка, которому въ настоящую минуту рѣшительно нечего съ собой сдѣлать, какъ развѣ только выругать или отдуть кого нибудь. И онъ дѣйствительно ругался, обращаясь къ какимъ-то чуйкамъ и къ ямщицкому старостѣ, слушавшимъ его съ самымъ безобиднымъ равнодушіемъ и какъ бы даже съ одобреніемъ.
— Мошенники, палокъ на васъ мало… кидалъ онъ имъ съ крыльца. — Ишь вѣдь, оброчные! по торговой части… по ярмаркамъ шатаются… не босъ за пазухой въ сахарной бумагѣ однихъ красненькихъ что заворочено…
— Чего не заворотить, отозвалась, оскаливъ бѣлые, какъ кипѣнь зубы, одна изъ чуекъ.
— Это намъ не заказано.
— Я бы заказалъ, кабы меня спросили.
— Вотъ бѣда--не спрашиваютъ…
— То-то… а благородный человѣкъ ѣдетъ кровь проливать за отечество, такъ у него на прогоны нѣтъ, продолжалъ господинъ въ чамаркѣ. А отъ твоей мошны кому какая прибыль? знаю я вашу братію… норовите еще какъ бы обворовать, сапоги съ приклейными подошвами ратникамъ поставить, да сухари гнилые… Въ Крыму солдатики дохнутъ черезъ васъ, проклятыхъ.
— Чего отъ насъ? мы въ ото дѣло не вступаемся, возразила чуйка.
— Пазуха видно не толста еще… Ты понимаешь ли, куда я ѣду и для чего? Кровь проливать… Ты мою душу знаешь, что ли? Можетъ быть ты тамъ такое увидѣлъ бы… А па-азвольте узнать — вдругъ обратился ругающійся господинъ ко мнѣ, въ ту минуту какъ я подымался мимо него на крылечко — вы далеко ѣдете?
Я отвѣтилъ, что ѣду въ Вильну.
— Попутчики, объяснилъ онъ, и вошелъ вслѣдъ за мной въ пассажирскую комнату. Только лошадей до завтра не достанете, могу васъ поздравить.
II.
правитьОнъ былъ правъ, смотритель на отрѣзъ объявилъ, что на конюшнѣ нѣтъ ни одной разгонной пары. Приходилось покориться, и уже не въ первый разъ. Я велѣлъ внести свои вещи и поставить самоваръ. Господинъ въ чамаркѣ швырнулъ на окно бѣлую полу-военной формы фуражку, болѣе впрочемъ похожую на блинъ, и принялся скорыми шагами ходить изъ угла въ уголъ.
— Вотъ что называется стеченіе обстоятельствъ: пятый день уже болтаюсь здѣсь, тогда какъ тѣло и душа рвутся въ Севастополь, вдругъ заговорилъ онъ, разомъ повернувшись на каблукахъ. — Мое мѣсто на залитыхъ кровью бастіонахъ, гдѣ пали Нахимовъ, Корниловъ… Позвольте рекомендоваться: помѣщикъ здѣшней губерніи, Семенъ Александровичъ Хохловъ.
Я въ свою очередь назвалъ себя, и другъ другу руку. Отъ его пожатья у меня слиплись пальцы.
— Что же вамъ собственно мѣшаетъ ѣхать? спросилъ я.
— Стеченіе обстоятельствъ — не нахожу попутчика. Большею частью все ѣдутъ попарно, а у семейныхъ пассажировъ тоже нѣтъ мѣста.
Я догадался, что подъ попутчикомъ онъ подразумѣваетъ человѣка, который довезъ бы его даромъ.
— Но вѣдь вы не военный? спросилъ я.
— Вылъ, но въ отставкѣ, а теперь стремлюсь вновь послужить на полѣ чести, объяснилъ Хохловъ. — Хотѣлъ было записаться въ ополченье, но разсудилъ, что тамъ пожалуй и не придется испить бранную чашу. Поэтому ѣду прямо въ Севастополь, и съ тѣмъ чтобы на Малаховъ курганъ.
Станціонный сторожъ втащилъ самоваръ. Я пригласилъ «попутчика» напиться чаю.
— Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣтилъ онъ, и тотчасъ присѣлъ къ столу.
— Тутъ рядомъ трактирчикъ есть, селянку недурно подаютъ, бросилъ онъ мимоходомъ.
Мнѣ показалось, что онъ голоденъ, и можетъ быть отъ этой мысли самому мнѣ какъ будто захотѣлось ѣсть.
— А что, не послать-ли, въ самомъ дѣлѣ, за селянкою? предложилъ я.
Хохловъ живо встрепенулся.
— Разумѣется послать; что жь пустой чай дуть! согласился онъ. — Эй, какъ тебя, грымза станціонная! кликнулъ онъ сторожа. — Сбѣгай въ одну минуту въ трактиръ, принеси двѣ порціи селянки, сборной, и чтобы бѣлорыбица была. И хлѣба побольше пусть дадутъ! Да живо у меня!
Я тѣмъ временемъ досталъ изъ погребца стаканъ и фляжку съ ромомъ. Хохловъ взглянулъ на все это одобрительно.
— Вотъ какъ судьба играетъ людьми, продолжалъ онъ. — Видѣли, я на крыльцѣ съ канальями этими разговаривалъ? Вы думаете у меня отчего злость на нихъ? Вѣдь они, проклятые, не только каплею крови не пожертвуютъ за отечество, а еще смѣются, что я тутъ сижу пятый день, не имѣю чѣмъ съ мѣста тронуться. А развѣ они понимаютъ меня, что у меня на душѣ? Развѣ они чувствуютъ, что можетъ быть черезъ недѣлю я буду лежать бездыханенъ, въ собственной крови? Эхъ родина, стоишь-ли ты еще того? Вотъ тутъ человѣкъ, который стремится лечь за тебя, а ты что для него сдѣлала? Чѣмъ ты его вспоила-вскормила?
Воззваніе къ родинѣ показалось мнѣ довольно неожиданнымъ.
— Вы говорили, у васъ помѣстье въ этой губерніи? напомнилъ я, желая объяснить себѣ, какимъ образомъ помѣщикъ, собравшійся въ такой дальній путь, могъ очутиться вблизи своего имѣнія безъ копѣйки денегъ.
— Деревня, да… сто душъ… Эхъ, было времячко! отвѣтилъ Хохловъ, и вдругъ озлобленно наморщилъ складки на лбу. — Я, милостивый государь, недавно еще находился совершенно въ другомъ положеніи, чѣмъ вы меня видите. За большимъ не гнался, но пользовался достаткомъ, и могу сказать, при моей молодости, чувствовалъ себя счастливымъ. То есть, если хотите меня понять, былъ я дуракъ совершеннѣйшій, и ничего рѣшительно представить себѣ въ его значеніи не умѣлъ.
— Вотъ именно когда вы такъ выражаетесь, я и не могу ничего понять, сказалъ я.
— Не понимаете? а выражаюсь я, кажется, какъ не можетъ быть проще, отвѣтилъ Хохловъ. — Былъ я слѣпъ, и принималъ все сущее какъ оно представляется непросвѣтленному взгляду. Въ томъ и состояло истинное мое счастье. Но затѣмъ въ умѣ моемъ произошло просвѣтлѣніе, и я взглянулъ на себя и на другихъ людей иными очами, и тутъ ожесточился.
— Ожесточились?
— И въ ужасной степени. Такъ ожесточился, что подобно Нерону, — а можетъ быть кому другому, не припомню, — желалъ, чтобы весь родъ человѣческій имѣлъ одну голову, которую однимъ ударомъ снесть можно. Съ тѣхъ самыхъ поръ у меня совсѣмъ другія мысли стали, и самъ я другой человѣкъ сдѣлался.
— Какая же собственно произошла въ васъ перемѣна? спросилъ я.
Хохловъ мрачно взглянулъ на меня изъ своихъ щелочекъ и потупился. Можетъ быть съ полминуты онъ не отвѣчалъ.
— Буенъ сталъ, проговорилъ онъ наконецъ. — Эхъ, что объ этомъ вспоминать! прервалъ онъ себя тотчасъ, дернувъ поочереди оба кончика усовъ. — Самъ себя поджегъ съ четырехъ концевъ и прогорѣлъ какъ на рѣшеткѣ. Замертво выносили, вотъ какъ было. Однимъ словомъ, привелъ я себя къ такому состоянію, что omnia mea mecum — латинская пословица. И такъ моя душа перегорѣла, что только кровью человѣческою могу залить ее. Поэтому мнѣ одна дорога — въ Севастополь; подставлюсь подъ первую пулю, и баста.
III.
правитьЯ съ любопытствомъ взглянулъ на Хохлова. Не скажу, чтобы мнѣ стало его жалко — мало-ли сколько прогорѣвшихъ людей шляется по свѣту, — но въ голосѣ его слышалась глухая и почти наивная искренность, вмѣстѣ съ какою-то забавною притязательностью. Онъ искренничалъ какъ будто не потому, чтобы ему хотѣлось высказаться, а потому, что видѣлъ въ своей судьбѣ нѣчто общественное, о чемъ каждый долженъ знать.
На видъ ему было лѣтъ тридцать; лобъ высокій, бѣлый, можно было бы подумать даже — умный лобъ; губы красивыя, красныя, голова крѣпко посаженная на широкія плечи, вся фигура складная и свѣжая — казалось бы жить да поживать этому человѣку, да дѣло дѣлать.
Я перемѣнилъ ему уже третій стаканъ, доливая чуть не до половины ромомъ. Изъ трактира принесли селянку. Хохловъ съ жадностью принялся ѣсть, уписывая при этомъ такіе ломти хлѣба, что я подумалъ — не постился-ли онъ тутъ всѣ пять дней.
— А какъ же вы сюда-то пріѣхали? спросилъ я.
— Подвезли. Я очень пьянъ былъ въ послѣднее время, отвѣтилъ совершенно просто Хохловъ. — Должно быть хотѣли съ рукъ сбыть.
Въ фляжкѣ еще оставался ромъ. Хохловъ уже самъ вылилъ его себѣ въ стаканъ, бросилъ нѣсколько кусковъ сахару и долилъ кипяткомъ.
— Отъ чаю не спится, объяснилъ онъ.
Я однако усомнился, чтобы онъ страдалъ безсонницею.
— А отчего же собственно произошло у васъ, какъ вы выразились, просвѣтлѣніе ума? рѣшился я спросить.
Хохловъ какъ-то сморщился и поглядѣлъ въ стаканъ.
— Отъ любви, вдругъ сказалъ онъ.
— Отъ любви? повторилъ я. — Это интересно. Разскажите.
Онъ, обжигаясь, выпилъ разомъ нѣсколько глотковъ.
— Дайте папироску. Или нѣтъ-ли хорошей сигары? спросилъ онъ.
Я раскрылъ портъ-сигаръ, гдѣ было то и другое. Хохловъ выбралъ самую толстую сигару, откусилъ кончикъ, зажегъ, и съ наслажденіемъ затянулся. Потомъ опять отхлебнулъ пуншу и опять затянулся. Щелочки, изъ которыхъ глядѣли его глаза, почти закрылись. Такъ прошло минуты двѣ.
— Разскажите, повторилъ я.
Хохловъ внезапно насупился.
— Какое вамъ дѣло? почти закричалъ онъ. — Чего я стану душу свою всякому встрѣчному-поперечному выкладывать?
— Да вы не сердитесь, мнѣ только непонятно, какъ это отъ любви можетъ просвѣтлѣніе ума произойти, «казалъ я.
— Мало-ли что вамъ непонятно. Чего въ самомъ дѣлѣ пристали? Вы думаете, что если накормили да напоили человѣка, такъ и потѣшаться надъ нимъ можете? Въ душу къ нему залѣзть немытыми руками можете? кричалъ все больше Хохловъ, поднимаясь и опираясь обѣими руками о столъ. — Нѣтъ, врешь! Я вамъ не шутъ гороховый достался. Я къ себѣ въ душу съ грязными руками не пущу. У меня душа-то можетъ быть… можетъ быть, такая… я ее за селянку не продамъ…
У него жилы натянулись на лбу, лицо было красно. Мнѣ и неловко, и непріятно стало, и я съ безпокойствомъ думалъ о томъ, что придется провести ночь съ совершенно пьянымъ человѣкомъ, — но вышло совсѣмъ иначе. Въ самую эту минуту послышался звонъ почтоваго колокольчика, и къ намъ вошелъ новый проѣзжій, изъ тѣхъ же безусыхъ прапорщиковъ, которыми былъ наполненъ весь бѣлорусскій трактъ. Недурненькій собою, въ мундирѣ съ иголочки, онъ производилъ впечатлѣніе очень еще молодаго пижона, старающагося пріободрить себя и побѣдить природную застѣнчивость.
Смотритель вошелъ вслѣдъ за нимъ.
— До утра подождать придется; я васъ тутъ спокойненько устрою, а завтра чуть свѣтъ ужь откуда ни есть достану лошадокъ. Къ ночи обратныхъ жду, такъ хоть вздохнутъ маленько.
Прапорщикъ чуть-чуть надулъ щеки, какъ бы собираясь раскричаться, но неувѣренный, выйдетъ-ли это у него, ограничился просьбою, чтобы съ разсвѣтомъ лошади были непремѣнно.
— Да ужь будутъ, завѣрилъ смотритель. — А васъ, сударь, я ужь опять тамъ устрою, обратился онъ къ Хохлову, кивнувъ по направленію къ заднимъ комнатамъ. — Нельзя, двое проѣзжающихъ, да въ ночь еще могутъ быть, вамъ тутъ негодится.
Хохловъ, при появленіи одиноко ѣдущаго прапорщика, сдѣлался совсѣмъ тихъ, и только пожиралъ его глазами, какъ бы испытывая воплощенную въ его лицѣ судьбу свою. Послѣдній взглянулъ на насъ обоихъ и на опорожненную фляжку съ нѣкоторымъ недовѣріемъ, однако присѣлъ къ столу и съ застѣнчивымъ видомъ спросилъ: можетъ-ли онъ тоже заварить чаю?
Съ нимъ оказался крошечный погребецъ, уставленный аккуратно пригнанными принадлежностями, между которыми я замѣтилъ даже стклянку съ одеколономъ. Мы немножко поговорили, причемъ я узналъ, что фамилія его Мейеръ, что онъ только-что выпущенъ въ дѣйствительную армію, гдѣ надѣется честно исполнить свой долгъ; что папенька его былъ тоже военный, что онъ сирота, и что въ Перновѣ у него есть тетушки Амалія Францовна, которая нарочно пріѣзжала въ Петербургъ снарядить его въ дорогу и проводила его до Пулкова.
IV.
правитьХохловъ слушалъ все это съ благоговѣніемъ, продолжая пожирать пижона загорѣвшимися восхищеніемъ глазами. Хмѣль, кажется, совсѣмъ соскочилъ съ него, или по крайней мѣрѣ далъ его мыслямъ и чувствамъ иное направленіе.
— Я васъ понимаю! Я васъ совершенно понимаю произнесъ онъ, вставая и крѣпко обѣими руками пожимая руку прапорщика, — такъ крѣпко, что пальцы у него побѣлѣли и кровь бросилась въ лицо. — Вы, господинъ Мейеръ, благороднѣйшій молодой человѣкъ, и клянусь вамъ головою, что чрезъ мѣсяцъ имя ваше будетъ покрыто славою. Вы будете украшеніемъ русской арміи, клянусь головою стараго рубаки.
Мейеръ, озадаченный этимъ неожиданнымъ изліяніемъ, ужасно покраснѣлъ и смотрѣлъ на насъ обоихъ самымъ жалостливымъ взглядомъ. Онъ очевидно никакъ не могъ объяснить себѣ, что такое „понялъ“ въ немъ Хохловъ.
— Простите, я не успѣлъ вамъ отрекомендоваться — помѣщикъ здѣшней губерніи, отставной поручикъ Хохловъ, продолжалъ мой собесѣдникъ. — Стремлюсь, подобно вамъ, въ окровавленный Севастополь, чтобы отдать отечеству свое послѣднее дыханіе. Пригодится тамъ и моя боевая опытность, и зазубренная шашка стараго кавказца.
Онъ даже поискалъ подлѣ себя съ боку, какъ бы вообразивъ, что у него въ самомъ дѣлѣ привѣшена, шашка. Меня это окончательно убѣдило, что онъ не только никогда не былъ на Кавказѣ, но и вообще никакой шашки не носилъ, а развѣ пѣхотную полусаблю.
— Но вѣдь вы сами еще молодой человѣкъ! сказалъ Мейеръ, у котораго въ корпусѣ, за разговорами съ товарищами и за чтеніемъ Марлинскаго, сложилось совсѣмъ другое представленіе о кавказскихъ рубакахъ.
— Молодъ тѣломъ, но не душою и сердцемъ! возразилъ Хохловъ. — Сердце мое перекипѣло въ такомъ горнилѣ страстей, о которомъ вы, молодой человѣкъ, не имѣете даже понятія… Но я сохранилъ сочувствіе къ молодости, я понимаю эти порывы, это беззавѣтное стремленіе туда, гдѣ свищутъ пули. Быть въ первый разъ въ боевомъ огнѣ, — о, какое это ощущеніе. Знаете, я, надъ которымъ сто разъ была занесена черкесская шашка, я вамъ буду завидовать…
Мейеръ успѣлъ оправиться и даже получить нѣкоторый вкусъ къ тому, что говорилъ Хохловъ.
— Я очень радъ, что выпущенъ въ дѣйствующую армію, сказалъ онъ скромно. — Я могу очень много выиграть. Конечно, могутъ также убить, или ранить… напримѣръ, въ ногу… это еще хуже.
— Ранить? Никогда! возразилъ тономъ глубочайшаго убѣжденія Хохловъ. — Посмотрите на меня: ни одной царапины. Надо только быть всегда впереди и не думать — рѣшительно ни о чемъ не думать, — и вы будете невредимы. 3, да вы еще ничего не понимаете въ боевыхъ дѣлахъ. Но я буду вмѣстѣ съ вами. Я посту о лк» въ одинъ и тотъ же полкъ, на тотъ же самый бастіонъ. Душа моя, я тебя полюбилъ… клянусь головою рубаки. Я отъ тебя ни на шагъ, и ты увидишь, что значитъ идти въ огонь рядомъ со старымъ кавказцемъ. Поцѣлуемся, душа моя, и прости, что я такъ прямо… къ чорту эти церемоніи…
Онъ потянулся къ Мейеру, обнялъ его и поцѣловалъ. Пижонъ, совсѣмъ растерявшійся отъ внезапнаго натиска, краснѣлъ и видимо приходилъ въ волненіе.
— Прости, душа моя… ужь у меня такая натура — весь на распашку, продолжалъ Хохловъ, не выпуская его изъ объятій. — Ужь коли полюблю, такъ сразу, безъ оглядки — бери мою жизнь. У меня душа… ты не знаешь какая у меня душа. Тамъ, въ траншеяхъ, ты поймешь, кого тебѣ Богъ посылаетъ въ эту минуту. Въ первую вылазку вмѣстѣ, локоть къ локтю, въ ногу… или нѣтъ, пополземъ на брюхѣ, по кавказски… Тамъ, братъ, наши пластуны есть, чудеса дѣлаютъ…
Онъ продолжалъ фантазировать, и хотя я готовъ былъ голову прозакладывать, что онъ отродясь ни въ какомъ сраженіи не былъ и даже ни одного пластуна не видалъ, но очевидно, все что онъ разсказывалъ, необычайно живо носилось въ его мозгу, и въ ту минуту составляло для него, почти дѣйствительность. Мейеръ слушалъ уже съ видимымъ удовольствіемъ, и хотя рука его какъ бы въ раздумьи щипала чуть обозначавшіеся усики, но глаза и щеки начинали горѣть.
«Ну, а все-таки пижонъ даромъ не повезетъ его», подумалъ я, вставая и отправляясь устраивать себѣ ложе на одномъ изъ двухъ дивановъ.
Смотритель опять заглянулъ къ намъ и позвалъ Хохлова. Тотъ пробовалъ отдѣлаться.
— Нѣтъ, пойдемте, пойдемте; нельзя вамъ здѣсь, это вѣдь комната для пріѣзжающихъ, настаивалъ смотритель, и наконецъ увелъ его.
Мейеръ, наказавъ разбудить себя со свѣтомъ, аккуратнѣйшимъ образомъ постлалъ себѣ постель, раздѣлся и бережно сложилъ вещи.
— Отчего это смотритель все про проѣзжающихъ говоритъ? развѣ господинъ Хохловъ не проѣзжающій? вдругъ спросилъ онъ меня, задувая свѣчу.
Я не зналъ, что ему отвѣтить, и пожелалъ спокойной ночи.
V.
правитьНикогда еще не случалось мнѣ въ дорогѣ такъ хорошо заснуть какъ въ ту ночь: очень ужь удобны были эти новые диваны, съ крѣпкими пружинами и запахомъ новой кожи! Проснулся я довольно поздно, и пижона ужь не засталъ: онъ уѣхалъ съ разсвѣтомъ, и какъ оказалось къ крайнему моему удивленію — увезъ съ собою Хохлова.
— Да какъ это устроилось? вѣдь Мейеръ съ него ни копѣйки за прогоны не получитъ, [сказалъ я смотрителю.
Тотъ засмѣялся.
— Еще вы посмотрѣли бы какъ господинъ Хохловъ передъ ними куражился! отвѣтилъ онъ. — «Я, говоритъ, одолжаться не привыкъ, у меня душа гордая. Это, говоритъ, ничего, что у меня теперь денегъ съ собою нѣтъ, — я своею кровью заплачу».
— Удивительно! произнесъ я, вспомнивъ и аккуратно прилаженный погребецъ пижона, и тетушку Амалію Францовну, и разсчеты его «много выиграть» въ дѣйствующей арміи.
— И слава Богу! сказалъ смотритель, махнувъ рукою. — Признаться, наскучилъ мнѣ этотъ господинъ Хохловъ. Пятый день вѣдь сидитъ… Такъ, ради только его ожесточенія держалъ.
— То-есть какъ это? не понялъ я.
— Ожесточенный вѣдь онъ.
Я все-таки не понималъ, что это за особенное званіе такое, и почему можно человѣка держать ради его ожесточенія.
— Вы его знали раньше? спросилъ я.
— Какъ же, кто его тутъ не зналъ, отвѣтилъ смотритель. — Онъ вѣдь, какъ нашло на него это ожесточеніе, такія чудодѣйства производилъ, по всей губерніи прославился, испанскимъ дворяниномъ его прозвали"
— Это почему же?
— По случаю гордости: Гордъ вѣдь онъ до чрезвычайности сталъ, и въ родѣ Донъ-Кихота дѣйствовалъ.
Въ эту минуту послышался новый звонъ колокольцевъ. Смотритель высунулся въ окно.
— Исправникъ! вскрикнулъ онъ, выбѣгая.
Мнѣ было очень досадно, что такимъ образомъ прервался разговоръ, и что мнѣ можетъ быть не удастся узнать никакихъ подробностей о Хохловѣ. Но вышло напротивъ. Исправникъ, очень представительный мужчина, изъ военныхъ, распорядился тотчасъ принести изъ трактира завтракъ, а самъ разстегнулъ мундиръ, прилегъ на диванъ и спросилъ:
— А что же Хохловъ? Спустили его куда-нибудь?
— Только сегодня и спустилъ, отвѣтилъ смотритель. — Офицеръ молоденькій изъ Петербурга ѣхалъ, взялъ его съ собою.
— Ну и чудесно это, молвилъ исправникъ, пропуская сквозь усы струю табачнаго дыма. — Эхъ, погибъ человѣкъ, прибавилъ онъ, обращая на меня тотъ испытующій взглядъ, который, какъ я замѣтилъ, выробатывается иногда у полицейскихъ чиновниковъ.
— Я съ нимъ вчера здѣсь познакомился, сказалъ я, очень довольный разговоромъ. — Скажите, отчего это онъ погибъ, какъ вы выражаетесь?
— Съ ума сошелъ, отвѣтилъ коротко исправникъ. — Да вы развѣ про него не слыхали?
— Я не здѣшній…
— Ну, это цѣлая исторія. Пропалъ онъ, собственно, отъ любви, но мнѣ кажется у него давно уже тутъ не въ порядкѣ было.
И исправникъ показалъ на лобъ.
— Разскажите пожалуйста, это интересно, попросилъ я.
Станціонный смотритель разостлалъ на столѣ довольно чистую салфетку и поставилъ подносъ съ водкою, закускою и селянкою. Исправникъ любезно предложилъ мнѣ чокнуться, опрокинулъ въ ротъ большущую рюмку водки и запихнулъ кусокъ совсѣмъ рыжаго балыка.
— Разсказать-то даже это трудно, молвилъ онъ, жуя.
Я однако не сомнѣвался, что онъ разскажетъ.
И дѣйствительно, прожевавъ балыкъ и обмочивъ усы въ селянку, онъ началъ такимъ образомъ.
VI.
правитьЗнаютъ его здѣсь лѣтъ пять, собственно съ тѣхъ поръ, какъ онъ вышелъ въ отставку. Имѣніе у него было небольшое, однако сто душъ. Ну, съ этимъ можно жить. Онъ и основался, усадьбу перестроилъ, хозяйствомъ какъ слѣдуетъ занялся, однимъ словомъ — зажилъ, какъ всѣ мы, грѣшные, по своимъ медвѣжьимъ угламъ тутъ живемъ. Къ лошадямъ у него вкусъ есть — онъ и лошадокъ завелъ; охота тоже — не княжеская, а все было чѣмъ русака затравить. Принять, угостить сосѣда — это тоже все какъ быть должно. Ну и вообще человѣкомъ онъ себя показалъ смирнымъ, общительнымъ, нрава можно сказать даже веселаго, — вѣдь не сразу это оказывается, если у кого тутъ не въ порядкѣ (исправникъ опять дотронулся пальцемъ до лба). Я къ нему въ ту пору разъ по одному случаю заѣзжалъ — тутъ онъ сейчасъ водочки, закусочки; самоваръ, — все какъ слѣдуетъ, по дворянски. Потомъ даже на своей тройкѣ прокатилъ, — славная тройка, маленькая такая, однако рѣзвая.
— Ну-съ, а въ прошедшемъ году вотъ это и началось у него. Надо вамъ сказать, что имѣньице-то его межа съ межою съ Краснымъ Верхомъ — изволите знать? Князя Воекурова, первое у насъ въ уѣздѣ. Тамъ ужь порядки совсѣмъ другіе, понимаете. Старикъ — вельможа, да еще и чванный вдобавокъ, княгиня всю жизнь при дворѣ провела, а княжна — первая красавица въ губерніи. Да что въ губерніи, я думаю и во всей Россіи развѣ еще одна такая сыщется. Княжна Мери Воекурова — не слыхали?
— Не слыхалъ, отозвался я.
— Помилуйте, извѣстность! продолжалъ исправникъ. — Жила она передъ тѣмъ съ матерью все заграницею, давъ Петербургѣ, а прошлымъ лѣтомъ поселилась въ Красномъ Верхѣ. Увидѣлъ ее Хохловъ, и напала на него эта блажь — влюбился. А она, надо вамъ знать, дѣвушка бойкая, въ обращеніи доступная, и насмѣшница, какихъ свѣтъ не создавалъ. Кокетства этого тоже много, — потому ей что? развѣ ей тутъ кто пара? Дѣлай что хочешь — деревня, медвѣжій уголъ. Вотъ все равно какъ барыни не стыдятся передъ мужикомъ въ дезабильё ходить, потому что мужикъ развѣ мужчина? Замѣтила она, что* Хохловъ гдѣ ни встрѣтится, глазъ съ нея не спускаетъ — и давай съ нимъ кокетничать. Такъ, пустяки самые, — а онъ пуще. Пригласила его бывать, тутъ вотъ и началось съ нимъ озлобленіе…
— Отчего же озлобленіе? спросилъ я.
— Да все отъ любви. Напустилъ онъ это на себя, такъ сказать, очертя голову, не разсудивши напередъ, что изъ этого можетъ послѣдовать. Ему бы поразмыслить, кто онъ, кто она, и какая, въ правду сказать, можетъ между ними любовь быть? Тогда можетъ быть блажь-то эта съ него и соскочила бы. А онъ, вмѣсто того, возропталъ.
— Какъ же это онъ возропталъ? перебилъ я разсказчика.
— Возропталъ, что отчего, молъ, онъ не такой какъ другіе, объяснилъ исправникъ. — Бывая-то въ домѣ, видѣлъ онъ, какъ увивались около княжны разные пріѣзжіе изъ Петербурга господа, — ну и замѣтилъ, что княжна держала себя съ ними совсѣмъ на другой ногѣ. Ему бы догадаться, что не туда попалъ, да и сгинуть въ свой медвѣжій уголъ, а онъ возропталъ. И такая его вдругъ гордыня обуяла, повѣрить трудно. «Чѣмъ, говоритъ, я хуже другихъ? по какому такому случаю? Или почему, напримѣръ, у другаго тысяча душъ, а у меня сто? Почему, говоритъ, я по французски изъясняться не умѣю?» И вотъ въ такомъ родѣ. Однимъ словомъ, такое съ нимъ стало дѣлаться, что можно было за сумасшедшаго признать. Тамъ, у князя-то, онъ еще смирялся, — боялся должно быть, какъ бы не выгнали изъ дому, — а какъ вырвется оттуда, и давай куралесить. Лѣзетъ къ каждому — знай, молъ, я дворянинъ, а дворяне всѣ равные, только я свою дворянскую честь лучше всякаго другаго поддержать умѣю. По этому самому его испанскимъ дворяниномъ прозвали, а другіе еще звали абиссинскимъ маэстро. Это собственно вотъ по какому случаю вышло. Вылъ у него лѣсокъ. Продалъ онъ его за три тысячи, и на эти деньги купилъ чудеснѣйшаго жеребца арабской крови, да и сталъ на немъ каждый день гарцовать передъ княжескою усадьбою. Какъ только княжна выѣдетъ въ коляскѣ кататься, онъ рядомъ всю дорогу и скачетъ. А одѣваться онъ сталъ ни съ того, ни съ сего въ черкесское платье, и папаху сталъ носить выше сахарной головы. Княжна съ гостями потѣшаются, а онъ знай себѣ гикаетъ, да гарцуетъ. Ну, тутъ припомнили, что въ Петербургѣ былъ нѣкто господинъ Лазаревъ, прозванный абиссинскимъ маэстро, и что онъ точно также, влюбившись въ одну высокую особу, подкарауливалъ ея выѣздъ и гарцовалъ за ея экипажемъ по улицамъ. Только Хохлова больше все испанскимъ дворяниномъ звали. Это его сама княжна Мери такъ прозвала. По правдѣ сказать, была и съ ея стороны вина: напрасно она такъ съ нимъ продолжала. Видимо человѣкъ съума сходитъ, такъ ужь отвадить бы его какъ-нибудь поскорѣе, вмѣсто того, чтобы пуще дразнить, да подъ бѣду подводить. Надо полагать, скучно ей очень съ непривычки въ деревнѣ стало, рада была, что нашлась забава. Ну, да и что ей въ самомъ дѣлѣ жалѣть какого-то мелкопомѣстнаго сосѣда? Въ Петербургѣ, говорятъ, и не такими головами вертѣла. А по правдѣ, все-таки можно было бы пожалѣть.
VII.
правитьИсправникъ докончилъ селянку и вторую бутылку пива, вытеръ усы и крикнулъ къ смотрителю:
— Однако, распорядитесь… Да и для нихъ тоже, добавилъ онъ, считая долгомъ оказать покровительство человѣку, съ которымъ въ нѣкоторой степени познакомился.
Смотритель пообѣщалъ, что черезъ четверть часа лошади будутъ готовы.
— Чѣмъ же кончилась исторія съ княжною? спросилъ я.
— Да вѣдь вы видѣли его, пропалъ человѣкъ, тѣмъ и кончилось, отвѣтилъ исправникъ. — Произошло собственно такъ, продолжалъ онъ, — что вдругъ Хохловъ пропалъ неизвѣстно куда. Пропалъ и нѣтъ его. Наконецъ, недѣли черезъ три возвращается. Оказывается, что онъ ѣздилъ въ Петербургъ — заложить имѣньице въ опекунскомъ совѣтѣ. И для чего бы, вы думали, ему понадобилось? Вообразилъ сдѣлать княжнѣ подарокъ, да такой, чтобы всѣ ахнули только. И заказалъ онъ у лучшаго ювелира фермуаръ брилліантовый, превосходный. Средняя штучка величиною чуть не съ блюдечко, тоже изъ крупныхъ брилліантовъ, и по серединѣ, — какъ вамъ покажется, — его собственный гербъ, эмалью выложенъ! Вѣдь какова затѣя-то, шельма онъ этакая (исправникъ слегка даже покраснѣлъ въ лицѣ). Взялъ онъ этотъ фермуаръ, разодѣлся въ лучшее платье, какое пошилъ въ Петербургѣ, и подноситъ княжнѣ. «Такъ и такъ, молъ, примите въ изъявленіе моихъ чувствъ». Княжна на этотъ разъ не въ шутку обидѣлась, швырнула отъ себя подарокъ.
— Вы съ ума сошли! говоритъ.
Онъ поблѣднѣлъ, даже затрясся весь, однако въ ту минуту сдержалъ себя.
— Нѣтъ, говоритъ, — я съ ума не сошелъ, а старался сдѣлать достойное вашей несравненной красоты и моей дворянской чести.
Тутъ княжна на него ножкою притопнула.
— Съ чего вы взяли, чтобы я ваши брилліанты носить стала, да еще съ вашимъ гербомъ? Я вотъ не велю васъ въ домъ пускать. Берите сейчасъ съ собою и уходите.
Хохловъ опять себя сдержалъ, только глаза у него какъ у дьявола засверкали. Поднялъ онъ футляръ и положилъ въ карманъ.
— Хорошо же, говоритъ, — уйти я уйду, а только вотъ вамъ мое дворянское слово порукою, что вы не то что носить эти брилліанты, а спать въ нихъ будете.
И съ этимъ онъ уѣхалъ.
Однако, чтожь бы вы думали, вѣдь вышло все-таки такъ, какъ онъ сказалъ! продолжалъ исправникъ, пройдясь къ окну и взглянувъ, готовятъ-ли лошадей. — Этакой отчаянный оказался человѣкъ, что и ожидать нельзя было. Представьте себѣ, что въ ту же ночь пробрался онъ въ садъ, въ который выходила комната княжны, влѣзъ въ окно, подкрался къ постели, и на* дѣлъ на нее сонную фермуаръ. Но утру она просыпается — чуть съ ума не сошла. Ну, тутъ уже старый князь изъ себя вышелъ: призвалъ къ себѣ лѣсничаго — бравый такой мужчина, головою выше меня, на медвѣдя одинъ на одинъ хаживалъ, — далъ ему этотъ фермуаръ, а на листочкѣ написалъ Хохлову нѣсколько строкъ: если, молъ, когда-нибудь ваша нога въ мои владѣнія вступитъ, то я на томъ настою, чтобы васъ изъ губерніи выслать — и велѣлъ это отвезти къ Хохлову и изъ рукъ въ руки ему передать.
Осатанѣлъ нашъ Хохловъ, какъ явился къ нему лѣсничій, чуть было шашкою его не зарубилъ, однако тотъ, понимаете, тоже не испугался.
Вотъ, собственно тѣмъ и кончились. Дворянинъ нашъ уѣхалъ въ тотъ же день въ Петербургъ, и уже что онъ тамъ выдѣлывалъ, я доподлинно вамъ разсказать не могу, а только должно быть брилліанты продалъ и накурилъ шибко, потому что мѣсяца черезъ три выпроводили его оттуда полицейскимъ манеромъ и водворили на мѣстѣ жительства. Съ тѣхъ поръ и до сегодняшняго дня онъ изъ безобразія не выходилъ.
Пить сталъ шибко, буйствовалъ, словомъ — всяческое творилъ. Непонятно мнѣ, какъ до сихъ поръ подъ уголовщину не угодилъ. По ярмаркамъ сталъ таскаться, приставать къ каждому — по какому, молъ, случаю, ты ко мнѣ уваженія такого не имѣешь, какъ къ кому другому. Озлобленіе это такое, понимаете. Разъ даже изъ ружья выстрѣлилъ.
— А это жь зачѣмъ? спросилъ я.
— Да такъ, ни съ того, ни съ этого. Дворянамъ, говоритъ, предоставлено владѣть оружіемъ. Такія чудеса выдѣлывалъ, не перескажешь. Въ началѣ-то, какъ вернулся изъ Петербурга, деньги у него были, — ну и протиралъ же онъ имъ глаза! Пріѣдетъ на ярмарку, цыганокъ позоветъ, шампанскаго двѣ дюжины сразу выставитъ, пѣть заставитъ, потомъ сядетъ среди нихъ на полъ, да одну за другою изъ кармана радужныя на воздухъ выкидываетъ. А если только которая подойдетъ поговорить съ нимъ — не приведи Богъ! Осерчаетъ какъ звѣрь, вскочитъ и начнетъ чѣмъ попало швырять, пока всѣхъ не разгонитъ. Повѣрите-ли, такую ненависть къ женскому полу получилъ, что отъ одного прикосновенія женщины въ изступленіе приходилъ. Пѣсни чтобы пѣли — это онъ любилъ, а ни за что ни одну даже за руку не возьметъ. Ну, а послѣ, какъ деньги всѣ разшвырялъ, сталъ онъ буйствовать. Въ опекунскій совѣтъ не внесъ, деревеньку его описали, не сегодня, завтра продавать будутъ. Дома-то, разумѣется, пить-ѣсть находилось — въ крайности свои же мужики накормятъ, — за то какъ попадетъ бывало на ярмарку, лошадей и повозку продастъ, а потомъ голодаетъ. Истинно вамъ доложу — голодать приходилось. Гордость вѣдь эта у него осталась — не попроситъ, развѣ только ужь очень ему человѣкъ понравится. А въ послѣднее время, слава Богу, надумался онъ въ военную службу поступить. Добрые люди нашлись, нѣсколько разъ денегъ ему предлагали на дорогу — не беретъ. Разъ, впрочемъ, взялъ, да въ два дня и протеръ. Послѣ того его привезли сюда на станцію, да такъ и бросили: кто-нибудь, молъ, довезетъ. И вѣдь вышло же, что нашелся такой, взялъ его…
— А вы думаете, доѣдетъ онъ до Севастополя? усомнился я.
— Доѣдетъ! отвѣтилъ съ полнымъ убѣжденіемъ исправникъ. — Какъ не доѣхать, когда никакой другой дороги ему нѣтъ?
Лошади были наконецъ готовы. Я простился съ исправникомъ и уѣхалъ, не думая чтобы мнѣ пришлось когда-нибудь опять встрѣтиться съ Хохловымъ.
VIII.
правитьЗначитъ исторія еще не кончена, подумалъ каждый изъ насъ.
Разсказчикъ продолжалъ:
— Много лѣтъ спустя, именно въ концѣ 60-хъ годовъ, мнѣ случилось недѣли двѣ прожить въ Баденѣ. Въ то время въ Германіи еще не поднимали гоненія на рулетку, и "водный сезонъ * былъ въ полномъ разгарѣ. Иностранцевъ, и въ особенности русскихъ и англичанъ, наѣхало множество. Разъ, рано по утру, ко мнѣ постучались въ нумеръ. Я пригласилъ войти. Появился господинъ высокаго роста, худой, съ красноватымъ лицомъ и сильною просѣдью, одѣтый въ довольно потертый пиджакъ и коротенькіе панталоны. Онъ съ поклономъ подалъ мнѣ Prospectus, въ которомъ на французскомъ и русскомъ языкахъ было отпечатано, что нѣкто, постигшій способъ безпроигрышной игры въ рулетку, предлагаетъ ознакомить съ своею системою на очень выгодныхъ условіяхъ.
— Мнѣ не надо, сказалъ я по французски.
— Но я предлагаю вѣрный выигрышъ. Вы можете начать съ одного золотаго, отвѣтилъ незнакомецъ по русски.
Это меня удивило: я никакъ не ожидалъ, чтобы мои соотечественники обнаруживали заграницею столько. изобрѣтательности и въ такой спеціальной отрасли промышленности.
— Вы русскій? спросилъ я.
Незнакомецъ отвѣчалъ утвердительно. Я внимательнѣе взглянулъ на него. Въ выраженіи его узенькихъ глазъ и въ особенности въ его усахъ, роскошныхъ, не смотря на сильную просѣдь, мнѣ какъ будто припомнилось что-то знакомое.
— Вы не можете-ли сказать мнѣ вашу фамилію? спросилъ я.
— Дворянинъ Хохловъ, отвѣчалъ незнакомецъ.
— Батюшки! Хохловъ! Ну, конечно, мы съ вами старые знакомые, вскричалъ я, и припомнилъ ему нашу первую встрѣчу на почтовой станціи за Опочкою.
Хохловъ, кажется, совсѣмъ меня не помнилъ, но обрадовался несказанно: очевидно, онъ былъ въ такомъ положеніи, когда всякій человѣкъ, соглашающійся признать знакомство, составляетъ находку.
— Скажите на милость! И вѣдь въ самомъ дѣлѣ такъ! Вотъ ужь правда — гора съ горою не сходятся… восклицалъ онъ, бросаясь мнѣ на шею. — Представьте, фамилію вашу совсѣмъ забылъ, но какъ только вошелъ, увидѣлъ васъ, сейчасъ это мнѣ все припомнилось… Станція, смотритель, прапорщикъ Мейеръ… Дай, думаю себѣ, смолчу, погляжу — узнаетъ-ли меня?
Я видѣлъ по его разгорающимся глазамъ, что онъ все вретъ, и что въ сущности у него просто разгорѣлись спекулятивныя вожделѣнія на мой счетъ. Но онъ смотрѣлъ такимъ голоднымъ, захудалымъ, что я не прочь былъ по крайней мѣрѣ накормить его.
— А не хотите-ли позавтракать вмѣстѣ? предложилъ я.
Онъ тотчасъ согласился, и пообѣщалъ провести меня въ какой-то мало кому вѣдомый ресторанчикъ, гдѣ будто подаютъ такія свиныя котлеты и такое пиво, какихъ нигдѣ нѣтъ. Мы отправились и устроились въ такомъ крошечномъ кабинетикѣ, въ которомъ третій человѣкъ рѣшительно не могъ бы помѣститься. У разсчетливаго баденскаго нѣмца очевидно все было въ обрѣзъ…
— Что жь это вы тутъ заграницею дѣлаете? и какъ вы сюда попали? спросилъ я, пока намъ готовили свиныя котлетки.
— Да что, пропадаю я тутъ: мнѣ среди нѣмцевъ не житье… отвѣтилъ озабоченнымъ тономъ Хохловъ. — Тѣснота тутъ, куда ни повернешься — жмутъ… А у насъ-то? въ деревнѣ, въ провинціи… простору сколько… гостепріимство… друзей собаками трави, не отгонишь. У меня одна мечта — вернуться въ Россію.
— Но какъ вы попали? вѣдь вы тогда въ Севастополь ѣхали… Мейеръ-то довезъ васъ?
Хохловъ на секунду задумался, изъ чего я заключилъ, что онъ непремѣнно что-нибудь совретъ…
— Довезъ… отлично довезъ… отвѣтилъ онъ. — Этотъ Мейеръ, я вамъ скажу, золотая душа. Мы съ нимъ съ перваго дня подружились, и потомъ всю кампанію на одной кровати спали.
— Такъ вамъ удалось поступить въ военную службу? спросилъ я.
— Еще бы! Стараго кавказскаго рубаку да не принять! Мы съ Мейеромъ на другой же день на Малаховомъ курганѣ помѣстились, и такъ и не разставались. Я его два раза отъ смерти спасалъ. Вотъ у меня нога ранена, замѣтили, какъ я ее волочу?
Я въ самомъ дѣлѣ замѣтилъ, что онъ волочитъ лѣвую ногу, но рѣшительно не повѣрилъ, чтобы это было отъ раны.
— Не ревматизмъ-ли? сказалъ я.
— Нѣтъ, штыковая рана… при приступа… отбитіи отвѣтилъ не моргнувъ глазомъ Хохловъ. — А на послѣднемъ-то штурмѣ, какъ наскочили на насъ французы — семеро на одного, — я его на рукахъ вынесъ…
— А здѣсь-то, заграницею, вы давно?
Пятый годъ. Воротиться бы поскорѣе домой, чортъ ихъ побери совсѣмъ…
— Да какъ вы попали? привезъ васъ кто-нибудь?
— Купецъ одинъ. Онъ ни по Французски, ни по нѣмецки не говоритъ, такъ меня взялъ съ собою.
— А вы говорите? спросилъ я.
Хохловъ сдѣлалъ безстрастное лицо.
Ну, теперь научился немного… отвѣтилъ онъ. — Эй, нохъ биръ! закричалъ онъ кельнеру, желая вѣроятно представить мнѣ образчикъ своихъ знаній.
IX.
правитьЯ продолжалъ не безъ любопытства разсматривать моего испанскаго дворянина. Ему теперь на видъ было лѣтъ сорокъ пять, можно было бы дать и больше.
Онъ уже не походилъ на здороваго, крѣпкаго, задурившаго съ жиру человѣка, которому жить бы да жить. Долгое шатанье впроголодь видимо растрясло его. Бѣлье съ отрепанными маншетами, потертый пиджакъ и въ особенности коротенькіе панталоны, изъ подъ которыхъ торчали стоптанные рыжіе сапоги, говорили краснорѣчиво. Но — странное дѣло — въ этомъ мало блистательномъ видѣ онъ, на мой взглядъ, еще больше походилъ на испанскаго дворянина. Есть такія фигуры, которыя, именно какъ испанцы, сохраняютъ что-то гордое даже подъ лохмотьями. Одно только безпощадное лганье не совсѣмъ шло къ этой гордости.
— Скажите пожалуйста, чѣмъ вы тутъ существуете? неужели продажею секрета безпроигрышной игры? спросилъ я.
Хохловъ какъ бы обидѣлся.
— Вы вѣдь не знаете моей системы, такъ какъ же вы можете судить? возразилъ онъ. — Вотъ когда услышите, что я десять разъ подрядъ банкъ сорвалъ, тогда и скажете.
— А вы надѣетесь?
Онъ вспыхнулъ.
— До послѣдней минуты жизни! воскликнулъ онъ тономъ глубочайшаго убѣжденія. — Только здѣсь никто меня не знаетъ, пріѣзжіе не имѣютъ довѣрія, надо вернуться въ Россію, тамъ отыскать компаньона, и пріѣхать вмѣстѣ сюда, потомъ въ Гомбургь, потомъ въ Монако, съ твердою цѣлью не отступать ни на шагъ отъ моей системы.
— Но вы до сихъ поръ не испробовали ее? спросилъ я. — Никто не вступалъ съ вами въ соглашеніе?
— Нѣтъ, находились… отвѣтилъ какъ будто не охотно Хохловъ. — Но что жь вы будете дѣлать — тутъ нужно терпѣніе, хладнокровіе, упрямство, а они не выдерживаютъ. Эхъ, въ Россію бы! заключилъ онъ со вздохомъ.
Я не спрашивалъ, что собственно мѣшало ему вернуться въ отечество: доказательства были на лицо. Но вмѣсто одного нескромнаго вопроса, я сдѣлалъ другой,
— А вы не встрѣчали потомъ эту княжну… въ которую были влюблены? спросилъ я.
Хохловъ вспыхнулъ, морщины вокругъ глазъ у него какъ-то съёжились, усы подвигались и точно повисли.
— А вы откуда знаете? бросилъ онъ мнѣ почти враждебнымъ тономъ.
— Да тогда же на станціи мнѣ разсказали… исправникъ проѣзжалъ, отвѣтилъ я.
— Исправникъ каналья! выпалилъ вмѣсто объясненія Хохловъ. И вдругъ, съ внезапнымъ ожесточеніемъ, онъ началъ разсказывать какую это исторію, въ которой исправникъ былъ замѣшанъ съ неблаговидной стороны. Я не зналъ, избѣгаетъ-ли Хохловъ прямаго отвѣта на мой вопросъ, или съ нимъ произошло психическое явленіе, нерѣдкое послѣ большихъ нравственныхъ потрясеній, и сущность котораго заключается въ томъ, что человѣкъ сохраняетъ вѣчную боль воспоминанія, но самое воспоминаніе только мгновенно является въ мозгу и также мгновенно исчезаетъ.
Мы кончили нашъ завтракъ и Хохловъ, къ удивленію моему, вдругъ заторопился и не принялъ приглашенія пройтись по городу.
— Нѣтъ, не могу, тутъ одинъ нашъ соотечественникъ умеръ ночью, одинокій человѣкъ, такъ я надъ нимъ сижу… читаю… объяснилъ онъ. — А къ вамъ послѣ обѣда загляну на минутку.
Мы разстались, и я пошелъ по направленію къ курзалу.
Въ этотъ день судьба видимо благопріятствовала моему испанскому дворянину. Не успѣлъ я сдѣлать сотню шаговъ, какъ на встрѣчу мнѣ. попался одинъ петербургскій знакомый, лечившій тутъ жену отъ какой-то хитрой болѣзни.
— Представьте, жена хочетъ завтра же непремѣнно ѣхать назадъ. Здѣшнія воды ее хуже разстроили, обратился онъ ко мнѣ тономъ, въ которомъ чувствовалась гримаса.
— Ну такъ что же? наивно спросилъ я.
— Какъ же, помилуйте? Она больна, я не могу ее одну пустить съ ребенкомъ. Я долженъ тоже ѣхать, а между тѣмъ… мнѣ здѣшній воздухъ очень полезенъ, я только-что началъ замѣчать это. Ради Бога, не знаете ли какого-нибудь простенькаго соотечественника, чтобы проводить ихъ? Издержки на мой счетъ, и если надо даже вознагражденіе…
«Хохловъ!» сверкнуло у меня въ головѣ, и я тотчасъ отрекомендовалъ его огорченному супругу. Онъ очень обрадовался.
— Но приличенъ-ли вашъ individu сколько-нибудь? Женщины, вы знаете, судятъ прежде всего по внѣшности, освѣдомился онъ.
Вопросъ поставилъ меня въ затрудненіе. Въ самомъ дѣлѣ, приличенъ-ли Хохловъ? Надо было много доброй воли, чтобы рѣшить утвердительно.
— Я къ вамъ приведу его, вы и посмотрите; главное — то; что онъ можетъ завтра же ѣхать, а это не всегда найдете, отвѣчалъ я.
Хохловъ, когда я сообщилъ ему новость, даже затрясся отъ радости, кинулся обнимать меня и просилъ сію же минуту сводить его къ моему знакомому.
— Позвольте, тутъ еще есть препятствіе; если вы явитесь въ такомъ видѣ, вамъ вѣроятно откажутъ, предупредилъ я.
Испанскій дворянинъ задумался. Очевидно измѣнить «видъ» составляло неразрѣшимую задачу.
— Ахъ, отлично! вдругъ вскричалъ онъ, срываясь и внезапно просіявъ. — Я сію минуту вернусь… въ хорошемъ фракѣ.
— Во фракѣ? это даже лишнее, замѣтилъ я.
— Нѣтъ, ужь пускай, возразилъ Хохловъ, и почти бѣгомъ выскочилъ изъ комнаты.
Черезъ полчаса онъ вернулся, облеченный дѣйствительно въ очень приличную фрачную пару. Только все было сшито рѣшительно не на него. Кто могъ снабдить его? Мнѣ пришла въ голову дикая мысль.
— Послушайте, гдѣ вы взяли это платье? спросилъ я — Что? тревожно отозвался Хохловъ.
— Да такъ… у меня подозрѣніе, что вы сняли его съ того соотечественника… надъ которымъ читаете…
— Ахъ, какія глупости! воскликнулъ Хохловъ, ужасно покраснѣвъ. Я замѣтилъ, что усы у него слегка дрожали, какъ будто онъ боролся съ упорно выступавшею усмѣшкою.
«Никакого сомнѣнія!» подумалъ я.
Въ нѣсколько минутъ судьба Хохлова была рѣшена, и на другой день его увезли изъ Баденъ-Бадена. Онъ зашелъ ко мнѣ проститься. Изъ подъ какой-то странной шерстяной накидки на немъ виднѣлись прежній потертый пиджакъ и коротенькіе панталоны. Фрачная пара вѣроятно была добросовѣстно возвращена имъ по принадлежности…
X.
правитьРазсказчикъ остановился.
— Это была ваша послѣдняя встрѣча съ Хохловымъ? спросили мы.
Онъ отвѣчалъ утвердительно.
— Значитъ конецъ исторіи?
— Не совсѣмъ. Я никогда больше не видалъ моего испанскаго дворянина, но лѣтъ пять назадъ, я встрѣтился съ Мейеромъ, продолжалъ разсказчикъ. — Судьба такъ странно распорядилась, что опять свела моего героя съ бывшимъ прапорщикомъ, и уже въ послѣдній разъ, потому что то была послѣдняя глава изъ жизни Хохлова.
— Такъ онъ умеръ? спросилъ кто-то.
— О, нѣтъ, гораздо больше…
— Что же можетъ быть больше, какъ умереть? удивились мы.
— А вотъ послушайте. Я вамъ сказалъ уже, что встрѣтился съ Мейеромъ лѣтъ пятъ назадъ. Онъ былъ уже гвардейскій полковникъ, командовалъ батальономъ и имѣлъ видъ соврешенно Свѣжаго, моложаваго и на военный ладъ. щеголеватаго штабъ-ОФИцера. Молодыя купчихи, я думаю, по немъ съ ума сходили. Мы узнали другъ друга, и разумѣется вспомнили пашу первую встрѣчу.
— Ахъ, Хохловъ! воскликнулъ Мейеръ, разсмѣявшись. Но въ его смѣхѣ мнѣ почувствовался нѣкоторый злопамятный оттѣнокъ. — Вы не можете себѣ представить, что онъ мнѣ надѣлалъ.
— Доѣхалъ на вашъ счетъ до Севастополя? догадался я.
— Нѣтъ, какое, отвѣчалъ Мейеръ, — мы съ нимъ пропутешествовали подальше Гомеля, а тамъ онъ вздумалъ отправиться въ гостинницу и напиться. Я воспользовался случаемъ, и признаюсь, поступилъ можетъ быть несовсѣмъ по товарищески. Однако жь, какой же онъ мнѣ былъ товарищъ? Я за сутки совершенно въ немъ разочаровался и убѣдился, что это совсѣмъ пустой человѣкъ. Надоѣлъ онъ мнѣ ужасно. Теперь, примите во вниманіе: денегъ у него не было ни копѣйки, приходилось его кормить изъ моихъ прапорщичьихъ прогоновъ и подъемныхъ. Въ Гомелѣ же у меня нашелся попутчикъ, съ которымъ я могъ доѣхать на половинныхъ издержкахъ. Это вѣдь разница, вы согласны? Я воспользовался тѣмъ, что Хохловъ застрялъ въ гостинницѣ, и уѣхалъ.
— Но въ Севастополѣ вы потомъ съ нимъ встрѣчались?
— Да нѣтъ же, онъ никогда не былъ въ Севастополѣ. Я его увидѣлъ уже здѣсь, въ Петербургѣ, въ прошломъ году, за мѣсяцъ до моей свадьбы. Я теперь женатъ, добавилъ Мейеръ съ нѣкоторымъ чувствомъ гордости.
Я, разумѣется, поздравилъ его.
— Вотъ я разскажу вамъ, какъ это было. Дѣлая исторія… продолжалъ Мейеръ. — Надо вамъ знать, что у меня очень хорошая казенная квартира; я вообще удачно иду по службѣ… Шесть большихъ комнатъ, это вѣдь слишкомъ много для холостаго офицера? И такъ какъ мое положеніе здѣсь упрочено, то я рѣшилъ жениться. Гвардейскому полковнику, вы знаете, очень легко найти невѣсту, въ особенности, если онъ… если онъ немножко лучше чорта, какъ говорятъ по-русски, добавилъ Мейеръ съ скромною улыбкою — Я былъ всегда очень экономенъ, и у меня для этого случая были отложены небольшія деньги. Я ихъ употребилъ, чтобы меблировать квартиру. Гостиную я сдѣлалъ штофную, темнокрасную — это очень хорошенькій цвѣтъ и прочный. Коверъ во всю комнату, на каминѣ зеркало и фарфоровы часы съ такими же точно канделябрами — увѣряю васъ, это очень недурно. Наконецъ, я купиль рояль Шредера, почти совсѣмъ новый, и тоже поставилъ въ гостиную. Для будуара теща сама покупала — тамъ все голубое, тоже очень прилично вышло. Вотъ вы увидите, если сдѣлаете мнѣ честь, пожалуете какъ-нибудь. Но, понимаете, въ ожиданіи свадьбы эти комнаты у меня были заперты, и я жилъ на своей холостой половинѣ, чтобы понапрасну не топтать ковровъ и не захватывать мебель, Разъ — это было скоро послѣ лагеря — мнѣ докладываютъ: Хохловъ. Какой Хохловъ? Я не могъ сразу вспомнить, но велѣлъ принять. Входитъ господинъ лѣтъ пятидесяти, высокій, худой, сгорбленный, съ огромными сѣдыми усами и въ самомъ жалкомъ видѣ. Я разумѣется не узналъ, но онъ сейчасъ все напомнилъ. Вы понимаете, что я вовсе не очень обрадовался, но постарался быть любезенъ. Мнѣ даже жалко его стало. Онъ говорилъ съ такою одышкою и имѣлъ такой болѣзненный видъ, точно ему два часа до смерти оставалось. Сталъ онъ разумѣется разсказывать про свою несчастную судьбу, но у меня такое правило — пока я не обезпечу себя совершенно, я никому не помогаю деньгами. Вѣдь если я еще не обезпеченъ совершенно, значитъ я самъ могу нуждаться, не правда-ли? Онъ впрочемъ ничего не просилъ, и я предложилъ ему обѣдать у меня. Угостить человѣка въ такомъ положеніи — это совершенно другое дѣло. Но если бы я зналъ, чѣмъ это кончится, я бы ни за что его не оставилъ. Представьте, черезъ нѣсколько минутъ послѣ обѣда — онъ вдругъ умеръ! Можетъ быть оттого, что давно не ѣлъ — я не знаю. Сидѣлъ у меня на диванѣ, разсказывалъ про какую-то систему игры въ рулетку, съ которою въ концѣ концовъ каждый можетъ сорвать банкъ, и вдругъ схватился за грудь, захрипѣлъ и умеръ. Можете себѣ представить мое положеніе!
XI.
правитьМейеръ пріостановился, чтобы дать мнѣ время войти въ его положеніе.
— Бѣдный Хохловъ, такъ онъ умеръ! сказалъ я, почувствовавъ искреннее сожалѣніе къ судьбѣ этого несчастнаго человѣка.
— Да, но онъ могъ умереть гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, возразилъ какъ бы даже обидчиво Мейеръ. — Вѣдь это похоже, какъ будто онъ нарочно пришелъ, чтобы поставить меня въ затруднительное положеніе. Сколько мнѣ помнится, я даже говорилъ ему, что собираюсь жениться, и что у меня отдѣлана квартира. Замѣтьте, что вѣдь я вовсе не былъ близко знакомъ съ нимъ, и вообще съ какой же стати!
— Однако что жь было дальше? спросилъ я.
— Разумѣется, я сейчасъ далъ знать въ полицію и требовалъ, чтобы покойника увезли на его квартиру, продолжалъ Мейеръ. — Но оказалось, что у него не было никакой квартиры, и что везти его некуда. Можете себѣ представить! Я просто съ ума сходилъ, не зная что дѣлать. Больше однако ничего не оставалось, какъ принять на себя всѣ издержки и хлопоты. Вы понимаете, что я предполагалъ сдѣлать все самымъ экономнымъ образомъ, лишь бы только не похоронить его на счетъ полиціи — это ужь мнѣ какъ будто совѣстно показалось. Но, вопросъ: гдѣ его положить? Въ комнатахъ, которыя я самъ занималъ, рѣшительно не было мѣста, и потомъ спать чуть не рядомъ съ покойникомъ — это непріятно, знаете. Я рѣшился положить его въ гостиной, но конечно ничего не говорить объ этомъ невѣстѣ, потому что все-таки впечатлѣніе какое-то непріятное… Моя жена отличается очень нѣжною организаціею, и я считаю, что женщина непремѣнно должна имѣть тонкіе нервы. Распорядившись обо всемъ, я уже думалъ, что дѣло обойдется какой-нибудь сотнею рублей, да тремя днями непріятныхъ хлопотъ, а вышло совсѣмъ другое. Подъ утро на вторую ночь вдругъ слышу что меня будятъ. Въ просонкахъ вижу блѣдное отъ страха лицо деньщика, и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствую удушливый запахъ дыма и гари. Понятно, вскакиваю съ постели, спрашиваю: что такое?
— Пожаръ, ваше высокородіе, говоритъ деньщикъ.
— Гдѣ пожаръ?
— У насъ.
Я одѣваюсь во что попало, бѣгу — дымъ все гуще, запахъ гари слышнѣе. Оказывается, въ гостиной, гдѣ лежалъ Хохловъ, и горитъ уже давно, потому что представившаяся мнѣ картина имѣла просто ужасный видъ. До сихъ поръ не знаю, какъ собственно все произошло; должно быть одна изъ свѣчей была плохо прилѣплена, упала на покровъ, оттуда все и пошло. Повѣрите-ли, покойникъ весь обгорѣлъ, страшно вспомнить. Но главное, гостиная была наполовину уничтожена — мебель, коверъ, даже уголъ рояля обгорѣлъ. Какъ вамъ это понравится? Все съ иголочки, цѣнное — ни на одномъ креслѣ я даже не посидѣлъ, по ковру ступить боялся. Позвольте васъ спросить, съ кого я могу все это взыскать? И почему, я васъ спрашиваю, долженъ былъ я все это на себя принять? Что я такое Хохлову — родня, другъ, что-ли? Чѣмъ я виноватъ?
Мейеръ, говоря это, даже покраснѣлъ, и глядѣлъ на меня такими злыми глазами, какъ будто я былъ причиною происшедшаго съ нимъ непріятнаго случая.
Я, къ сожалѣнію, не могъ ничего сказать ему въ утѣшеніе, и подумалъ: Бѣдный Хохловъ, только этого и недоставало ему!