Dans toutes les leèons qu'il donne. --
(*) Комедія Шекспирова Catharina and Petrucchio подала мысль Гжѣ. Жанлисъ къ сочиненію сей повѣсти. Характеры и сцены перемѣнены; лица и вымыслъ повѣствованія изобрѣтены; одно основаніе занято отъ Англійскаго Автора.
«Нѣтъ, другъ мой! сказалъ Командоръ Вальривъ Барону Ольмару: нѣтъ, не ищи дядьки для твоего сына; не уступай никому этой должности, она принадлежитъ тебѣ одному.» — Да я такъ худо учился, такъ мало свѣдущъ въ наукахъ… —
«Что нужды! для этого опредѣлишь къ нему учителей; но сердце образовать долженъ ты самъ: ты имѣешь природный умъ, хорошія правила, знаешь свѣтъ, ты добрый отецъ — сего довольно.» — Я люблю его такъ горячо… — «Это-то и должно успокоить тебя; этого-то и довольно, чтобы воспитать надлежащимъ образомъ: горячая привязанность дѣлаетъ столь проницательнымъ, столь остроумнымъ!… Послушай, любезный Баронъ! я человѣкъ весьма обыкновенной; но развѣ худо воспитанъ мой племянникъ?» — О, конечно! Ипполитъ рѣдкой молодой человѣкъ! — «Въ двадцать пять лѣтъ не сдѣлать ни одной шалости! При основательной разсудительности, при совершенномъ благоразуміи, какъ онъ чувствителенъ, какъ веселъ, какъ любезенъ! Съ такою кротостію, какая живость! съ такими обширными свѣденіями, какая скромность, какая простота, какая благородная, плѣнительная наружность!»… Такъ добродушный Командоръ, съ радостными слезами на глазахъ, хвалилъ Графа Вальрива, и — хвалилъ справедливо. Ипполитъ Вальривъ украшался всѣми совершенствами своего возраста. Въ младенчествѣ лишась родителей, онъ остался единственнымъ наслѣдникомъ богатства и имени знатной фамиліи, и возпользовался выгодами самаго лучшаго воспитанія, подъ надзираніемъ Командора Вальрива, добродѣтельнаго своего дяди. Онъ получилъ отъ Природы счастливое свойство — угождать всякому, не показывая ни принужденности, ни ласкательства. Бывъ сговорчивымъ безъ униженія, вѣжливымъ по одной благосклонности, слѣдовательно безъ подлости, Ипполитъ не досадовалъ на недостатки другихъ; не только не огорчался ими, но даже извинялъ ихъ; могъ оскорбиться умышленною обидою, но не поступкомъ, зависящимъ отъ дурнаго характера; почиталъ несправедливымъ сердиться на то, что есть необходимымъ слѣдствіемъ долговременнаго навыка. Его преимущества никогда не раздражали щекотливаго самолюбія людей обыкновенныхъ; вмѣсто того, чтобы стараться скрывать ихъ (притворство, всегда неловкое!), онъ дѣлалъ гораздо лучше — совсѣмъ не думалъ о нихъ; но тѣмъ съ большимъ блескомъ сами онѣ естественно обнаруживались. Этотъ способъ открывать достоинства не требуетъ никакихъ усилій, не напыщаетъ гордостію и не заставляетъ забываться; человѣкъ, одаренный имъ, не хочетъ ни удивлять, ни отличаться. Ипполитъ почиталъ дарованія и свѣденія средствами снискать любовь и уваженіе, но не правомъ первенствовать; не имѣлъ честолюбія цѣнить достоинства другихъ, ни охоты выдавать себя въ обществѣ покровителемъ слабыхъ; умѣлъ наслаждаться пріятностями и восхищаться дарованіями, есть-ли гдѣ встрѣчался съ ними; находилъ удовольствіе хвалить то, что нравилось ему; любилъ больше, чтобъ забавляли его другіе, нежели блистать талантами передъ ними: вотъ способы сдѣлаться любезнымъ! Ничто столько не украшаетъ разума, ничто столько не извиняетъ его предъ завистью, какъ веселость. Ипполитъ не дѣлалъ шалостей, но разсказывалъ о нихъ такъ забавно, смѣялся имъ съ такою непритворною откровенностію, что самые вѣтреные вертопрахи находили удовольствіе быть съ нимъ вмѣстѣ. Не мудрость отвратительна, но вывѣска ея — педантство: Ипполитъ не чернилъ, не ожесточалъ никого, снискивалъ благосклонность каждаго, словомъ — имѣлъ умъ единственный, образцовый. Въ мысляхъ его, впрочемъ всегда точныхъ и основательныхъ, вообще было что-то новое, даже необыкновенное, и это украшало разительною пріятностію разговоръ его и обращеніе. Дядя очень занимался намѣреніемъ женить его. Изъ числа предлагаемыхъ невѣстъ, больше всѣхъ полюбилась Ипполиту дочь Маркиза Алибра. Онъ увидѣлъ ее на балѣ. Лорѣ — такъ называли ее — исполнилось только шестнадцать лѣтъ; она была мила, какъ Ангелъ, и показалась Ипполиту прелестною. Лора съ своей стороны замѣтила прекраснаго молодаго человѣка, которой ростомъ превышалъ другихъ полуголовою; она удивилась, какъ могло быть лице толь пріятное на высокомъ, мужественномъ станѣ. «Онъ бы испугалъ меня, говорила она, естьлибъ видъ его и улыбка не были такъ милы.» Въ самомъ дѣлѣ, Ипполитъ имѣлъ станъ Геркулеса, голову Антиноя; протанцовавъ съ нимъ два контрданса и повстрѣчавшись нѣсколько разъ съ его взорами, Лорѣ показалось, что дѣвушкѣ не прилично дичиться передъ такимъ мущиною…
Плѣненный Ипполитъ объявилъ дядѣ, что Лору предпочитаетъ всѣмъ невѣстамъ, и добродушной Командоръ съ радостію обѣщался идти въ тотъ же день къ старому Маркизу Алибру съ предложеніемъ. Дѣло кончено по желанію, и на другой день совершена помолвка. Спустя немного времени, Баронъ Ольмаръ, родственникъ и другъ обоихъ Вальривовъ, приходитъ къ нимъ въ одно утро поговорить о семъ дѣлѣ. Послѣ нѣкотораго вступленія, обратясь къ Графу Вальриву: «Любезный Ипполитъ! сказалъ онъ, теперь отъ тебя еще зависитъ уничтожить сіе обязательство; Бога ради не вступай въ союзъ съ этою дѣвушкою; я знаю, знаю навѣрное, что она была бы причиною твоего несчастія.»… — Какъ! вскричалъ Командоръ съ живостію: не уже ли въ такой молодости она потеряла доброе имя? --«Совсѣмъ нѣтъ! отвѣчалъ Баронъ: напротивъ того всѣ увѣрены, что въ ней не только не видно ни малѣйшаго расположенія къ кокетству, но что она обладаетъ превосходными качествами; въ ней вообще хвалятъ искренность, благородную душу, доброе сердце; но всѣ добродѣтели ея помрачаются однимъ недостаткомъ, или, лучше сказать, порокомъ непростительнымъ, а особливо въ женщинѣ. Она такъ сердита, такъ вспыльчива, что нѣтъ примѣра подобнаго»…. — Право?.. — «Она подвержена весьма частымъ припадкамъ настоящаго бѣшенства, и тогда все рветъ и мечетъ, во что ни попало. Ни одна горничная не можетъ съ нею ужиться долѣе недѣли; она не только бранитъ ихъ, но даже бьетъ.»… — Возможно ли?… --«Такъ точно, дядюшка, прервалъ Ипполитъ съ холодностію: все это справедливо, и мнѣ извѣстно. Жермень, развѣдавъ у людей Гна. Алибра, разсказалъ мнѣ всѣ подробности.» — Какъ! вскричалъ Командоръ: съ такими прелестями, при такомъ прекрасномъ личикѣ, подъ такою дѣтскою, милою наружностію столько злости! Ты зналъ объ этомъ, Ипполитъ! и мнѣ не сказалъ ни слова! Тутъ я не узнаю ума твоего. Послушай, другъ мой! не надобно плѣняться, не надобно обманываться пригоженькимъ личикомъ: думаю, что выкинешь изъ головы охоту жениться на ехиднѣ, которая заставила бы бѣситься всѣхъ насъ. --«Какъ, дядюшка! подхватилъ Ипполитъ съ усмѣшкою: вы совѣтуете мнѣ разстаться съ тою, которую люблю, и — что болѣе — отказаться отъ нее изъ трусости, изъ опасенія быть битымъ?» — О! я увѣренъ, что ты въ состояніи удержать ее отъ того; но пріятно ли жить съ такою женщиною?… --«Ей только шестнадцать лѣтъ; она лишилась матери почти при самомъ рожденіи, и осталась единственною, обожаемою дочерью у отца; ей никогда не противорѣчили, никогда не удерживали ее, и — сдѣлали ребенкомъ избалованнымъ; но она откровенна, чувствительна, умна, и меня любитъ; не безпокойтесь, мы съ нею уживемся.» — Съ твоимъ тихимъ характеромъ выбрать жену своенравную и вспыльчивую!… --«По этому-то и надобенъ ей такой мужъ.» — Но для тебя? для твоего благополучія?… — «Я думаю о ея счастіи.» — Можно ли сумазбродную сдѣлать счастливою? — ,,Она исправится." — Надобно начать снова воспитывать ее. — «Это и сдѣлаю..» — Мужъ наставникъ, Менторъ!…. — «Для чегожь нѣтъ? Сильнѣйшій долженъ помогать слабому; не долженъ ли и наставлять его, естьли слабой имѣетъ въ томъ нужду?» — Она потребуетъ любви… — «Тѣмъ лучше.» — Любовникъ становится смѣшонъ, когда вздумаетъ давать уроки. — «Да, естьли вздумаетъ давать уроки по методѣ.» Разговоръ кончился по желанію Ипполита; положено свадебной договоръ подписать на другой же день. Спустя два дни, Графъ Вальривъ женился на Лорѣ, и немедленно отправился съ нею въ одно изъ своихъ помѣстьевъ, находящееся въ Пикардіи, въ тридцати миляхъ отъ Парижа. Командоръ, Баронъ съ женою и десятилѣтнимъ сыномъ, поѣхали съ ними же. Ипполитъ предварительно увѣдомилъ о своемъ планѣ дядю, добраго Жерменя, своего камердинера, и кучера, находившагося съ давняго времени въ его службѣ. Жермень, старикъ веселаго нрава, пользовался въ домѣ всѣмъ уваженіемъ, пріобрѣтаемымъ у добраго господина долговременною службою, совершенною вѣрностію и безпредѣльною привязанностію. Онъ служилъ еще при покойномъ Графѣ; тридцать пять лѣтъ находился въ одномъ домѣ, и почиталъ его своимъ собственнымъ; зналъ наизусть всѣ произшествія жизни отца Ипполитова и дѣда; любилъ разсказывать о такихъ обстоятельствахъ, которыя показывали, какую они имѣли у Двора довѣренность — Объ ихъ острыхъ словахъ; о забавныхъ, или благородныхъ отвѣтахъ покойной Королевѣ, Лудовику XV, Лудовику XIV, и даже Лудовику XIII; ибо память его простирается до самой сей эпохи; ему извѣстно было, что Лудовикъ XIII ночевалъ въ замкѣ Вальривѣ еще во времена Онуфрія Вальрива, Посланника и Кавалера. Онъ всегда готовъ былъ показывать портретъ этого Онуфрія, изображеннаго въ огромномъ рыжемъ парикѣ, въ латахъ, съ голубою лентою. Это былъ, говорилъ Жермень, прекраснѣйшій человѣкъ своего времени; хотя портретъ, написанной не лучше трактирной вывѣски, представлялъ нескладную, сухощавую и самую странную каррикатуру. Жермень, отправляя должности и камердинера, и дворецкаго и управителя, имѣлъ титулъ надзирателя замка, хотя по большой части жилъ съ господиномъ въ Парижѣ; за то супруга его всегда уже пребывала въ Пикардіи. Первая и главная забота его по пріѣздѣ въ замокъ обыкновенно была — осмотрѣть Королевское отдѣленіе (комнату, въ которой ночевалъ Лудовикъ XIII); онъ благоговѣйно хранилъ старыя мебли; выносилъ ихъ на дворъ; съ крайнимъ стараніемъ вытряхивалъ и выбивалъ хлыстами Королевскія кресла, Королевскія ширмы, и проч.; выставлялъ на показъ остатки обоевъ, на которыхъ изображены лица знатныхъ людей, и твердилъ безпрестанно, что этому убору больше ста сорока лѣтъ — въ чемъ никто и не сомнѣвался. Жермень, любимый молодымъ господиномъ, которой выросъ на его рукахъ, и которому онъ былъ душевно преданъ, пользовался правомъ благовременно и безвременно пересказывать ему одно и то же. Какъ онъ восхищался, когда слушали его! Графъ былъ очень снизходителенъ; Жерменева неутомимость повторять то, о чемъ было говорено уже много разъ, забавляла Ипполита; онъ смѣялся отъ всего сердца, и Жермень съ радостію хвастался, что имѣетъ отличной даръ всегда смѣшитъ Его Сіятельство. Еще до свадьбы своего господина, онъ не пропустилъ развѣдать о невѣстѣ у всѣхъ ея горничныхъ, у всѣхъ слугъ Маркиза Алибра, и ужаснулся, услышавъ о ея вспыльчивомъ нравѣ: однако, послѣ многихъ представленій, согласился на этотъ бракъ, которой впрочемъ казался ему весьма невыгоднымъ. Но въ какое пришелъ онъ восхищеніе, когда Ипполитъ сообщилъ ему планъ свой, тѣмъ болѣе, что этотъ планъ показался ему очень забавнымъ, и гдѣ назначено ему играть немаловажную ролю! Не было нужды увѣдомлять другихъ слугъ объ этомъ; ибо всѣ они были новые, изключая двухъ или трехъ, которые не входили во внутреннія комнаты.
Лора любила своего мужа до безумія: столько казался онъ ей милымъ. Первые три дни, по пріѣздѣ въ деревню, протекли во взаимныхъ восторгахъ. Всѣ старались угождать молодой Графинѣ, которая съ своей стороны со всѣми обходилась съ пріятною вѣжливостію, съ веселою любезностію. Всѣ обожали ее за доброту сердца, за снизходительность, за ласковость къ подчиненнымъ въ домѣ. Жермень увѣрялъ, что люди Гна. Алибра оклеветали ее, и Командоръ не сомнѣвался въ томъ; но Ипполитъ, которой не выпускалъ изъ виду узнавать ее лучше, надѣялся, что много прибавлено лишняго къ тому, что объ ней говорили; нѣсколько своенравныхъ поступковъ, нѣсколько случаевъ, показавшихъ прихотливую нетерпѣливость, примѣчательнымъ глазамъ его открыли въ ней нравъ вспыльчивой и властолюбивой.
На четвертой день, послѣ обѣда, Ипполитъ поѣхалъ навѣстить одного больнаго сосѣда. Лору попросили сыграть что нибудь на гитарѣ; она согласилась. Едва начала играть, вдругъ лопнула струна: навязала другую; спустя минуту струна опять лопнула: Лора опять навязала съ нарочитымъ хладнокровіемъ. Лишь только стала играть романсъ, вдругъ перервались три струны. Тогда Лора, пришедъ внѣ себя, сорвала всѣ струны, ухватила гитару въ обѣ руки, ударила о мраморной каминъ, разбила ее, остатки бросила на полъ и кинулась стремглавъ въ свою комнату, оставивъ зрителей въ изумленіи. Послѣ сего перваго подвига, Лора отъ стыда сидѣла запершись въ своей комнатѣ цѣлые четыре часа. Она вышла къ ужину съ изъявленіемъ досады <текст испорчен>ства: ей ни в чемъ не у<текст испорчен> обходились съ нею по прежнему <текст испорчен> стала опять веселою и любезною.
На другой день, по утру, Лора, сидя съ мужемъ въ своей уборной, расположилась передъ зеркаломъ и потребовала у Юстины, своей горничной, бѣлой креповой чепецъ съ синими перьями, котораго еще ни разу не надѣвала. Юстина приноситъ коробокъ; открывъ его, находятъ прекрасной чепецъ весь измятой и изпорченной, также какъ и перья…. Лора покраснѣла; глаза ея засверкали…. Она начала ругать Юстину за нерадивой присмотръ. Горничная увѣряетъ, что чепецъ можно поправить; но Лора вырываетъ его изъ рукъ ея, бросаетъ на полъ и топчетъ ногами. Юстина наклоняется, чтобы поднять его, и въ ту минуту получаетъ пару пощечинъ отъ прекрасной маленькой ручки, но весьма опытной въ семъ родѣ упражненій, и умѣвшей съ ловкостію показывать свое искуство. Въ продолженіе этой сцены Ипполитъ, сидѣвшій въ нѣсколькихъ шагахъ, повторялъ съ видомъ удивленія: браво!…. это я!…. Настоящій я!…. это другой я!…. вотъ мой обычай!…. Странныя восклицанія остановили ее, она перестала ругать бѣдную Юстину, и въ изумленіи смотрѣла <текст испорчен> Между тѣмь Юстина скрылась, а Графъ, не вставая съ мѣста, продолжалъ съ веселымъ видомъ: да, да! это я! точной я!…. — Что вы хотите сказать? спросила удивленная Лора. — О милая моя! Отвѣчалъ Графъ, кинувшисъ въ ея объятія: Вижу, что мы сотворены другъ для друга… Какая симпатія! какое рѣдкое сходство въ нравахъ!…… Какъ? — Такъ, такъ; я самъ точно таковъ: нетерпѣливъ, горячь, вспыльчивъ, опрометчивъ!… — Ты шутишь! — Ни мало, отвѣчалъ Графъ важнымъ тономъ: это совершенная правда… Послушай, другъ мой! я не хочу ничего скрывать; ты все узнаешь. — При сихъ словахъ, тронутая Лора замолчала, и сдѣлалась весьма внимательною. — Надобно признаться тебѣ, продолжалъ Графъ, что я воспитанъ съ крайнимъ нерадѣньемъ; дядюшка избаловалъ меня…. Подавая впрочемъ мнѣ хорошія наставленія, онъ не только не старался обуздывать чрезвычайной опрометчивости моего нрава, но даже часто говаривалъ: «тѣмъ лучше! тѣмъ лучше! онъ будетъ молодецъ отважной.» Я колотилъ маленькихъ моихъ сверстниковъ, всѣхъ безъ разбору, а людей взрослыхъ царапалъ, кусалъ…. и дядюшка повторялъ: «тѣмъ лучше! тѣмъ лучше! онъ будетъ силенъ и храбръ; это доброй знакъ!» Такимъ образомъ дерзость моя, не бывъ укрощаема, возрасла съ лѣтами и превратилась въ привычку — непреодолимую. Однакожь, когда я женился на прекрасной Лорѣ, дядюшка сдѣлалъ мнѣ такія представленія, которыя поразили меня. Что подумаетъ молодая жена, говорилъ онъ мнѣ, узнавъ о твоей вспыльчивости? Не будучи увѣренною, что съ такимъ неукротимымъ нравомъ можно быть, въ то же время, очень хорошимъ мужемъ, она станетъ почитать тебя чудовищемъ, станетъ ненавидѣть тебя!… Мысль эта привела меня въ трепетъ и заставила подумать объ исправленіи; ты видѣла, какъ я велъ себя въ минувшіе четыре дни; видѣла, что я не обнаружилъ никакого знака своенравія — и это очень дорого стоитъ моему терпѣнію; но примѣтиивъ, что любезная Лора имѣетъ ту же слабость, я весьма обрадовался и позволилъ себѣ надѣяться, что она и во мнѣ извинитъ ее; теперь я избавился отъ мучительнаго безпокойства. — Это очень странно! сказала Лора: я почитала тебя такъ тихимъ!.. — О! нѣтъ, мой Ангелъ! отвѣчалъ Графъ, огонь течетъ въ жилахъ моихъ!… — И въ моихъ; когда кровь закипитъ во мнѣ, когда сердце забьется, тогда сама собою не владѣю: но это тотчасъ проходитъ. — Въ одну минуту. — И я прихожу въ крайнее огорченіе отъ того, что сдѣлала другимъ неудовольствіе. — И я также очень досадую; но часто черезъ двѣ минуты опять забываюсь и начинаю горячиться. — Это несносно; постараемся лучше исправиться. — Это стоило бы великихъ усилій. Останемся по прежнему, пока будемъ снизходительны одинъ къ другому; а хотя и пошумимъ — за то какъ пріятно примиреніе!.. — Примиреніе! Не уже ли, Ипполитъ, надѣешься ты поссориться со мною? — Вѣдь знаешь, милая моя, что гнѣвъ не зависитъ отъ управленія разсудка и сердца: когда кровь закипитъ, въ то время не владѣемъ собою; но будь увѣрена, что по прошествіи перваго жара, ты увидишь меня у ногъ своихъ. Говоря слова сіи, онъ цѣловалъ руки у Лоры, и притворился, будто не примѣчаетъ печали, въ которую сія довѣренность погрузила ее. Онъ шутилъ очень забавно; но Лора была въ замѣшательствѣ и задумчивости.
За вечернимъ столомъ, по обыкновенію, подавали все холодное. Ипполитъ, придвинувъ къ себѣ блюдо съ жаркимъ, чтобы разрѣзать, и увидѣвъ, что оно не дожарено, закричалъ страшнымъ голосомъ: Что это? опять по вчерашнему!…. позвать повара!…. Успокойся, другъ мой, сказала ему Лора трепещущимъ голосомъ. — О! Конечно! но не прежде, какъ велю отсчитать сто палочныхъ ударовъ негодяю, которой кормитъ насъ такимъ образомъ…. Скорѣе позовите повара! слышите ли?.... Командоръ, Баронъ и жена его, тщетно старались уговорить Ипполита, которой съ ужаснымъ воплемъ требовалъ къ себѣ повара; наконецъ въ бѣшенствѣ вскочилъ, опрокинулъ столъ со всѣмъ, что было на немъ, и ушелъ съ поспѣшностію…. Боже мой! вскричала Лора въ отчаяніи: что онъ хочетъ дѣлать!… — Богъ знаетъ!.... отвѣчалъ Командоръ жалкимъ голосомъ, хотя многаго труда стоило ему удерживаться отъ смѣха, также какъ Барону и женѣ его…. — Что онъ хочетъ дѣлать? повторяла Лора со слезами на глазахъ; пойдемъ къ нему!…. Ахъ, сохрани васъ Богъ! сказалъ Командоръ: онъ никого не узнаетъ въ минуты припадка.... Лучше подождемъ въ залѣ, пока онъ возвратится. — Говоря это, подалъ руку плачущей Лорѣ, которая едва держалась на ногахъ. Пришедши въ залу, она бросилась въ кресла и дала полную свободу литься слезамъ… Является Жермень. — Что, Жермень? говоритъ Лора: гдѣ онъ? что онъ дѣлаетъ? — Онъ на кухнѣ; мы спрятали бѣднаго повара въ погребъ. Графъ, прогнѣвавшись, что не нашелъ его, теперь все бьетъ, ломаетъ очаги, вертелы…. — Вертелы? — Да, сударыня! Ахъ, Боже мой! онъ переломилъ вертелъ двумя пальцами, какъ сѣрную спичку; это настоящій Сампсонъ, когда разсердится..... — Видно, сказалъ Командоръ, что намъ быть сего дня безъ ужина; это непріятно. — Въ сію минуту послышался вдали ужасной Ипполитовъ голосъ. Устрашенная Лора тотчасъ, собравъ послѣднія силы, побѣжала чрезъ скрытную дверь въ свою комнату и заперлась въ ней. Между тѣмъ, какъ она, умирая отъ страха, разсуждала тамъ о невыгодахъ запальчивости, оставшіеся друзья забавлялись этою шуткою и поздравляли Ипполита съ счастливою удачею. Поужинали наскоро, и Командоръ, которой любилъ сидѣть за столомъ подолѣе, просилъ племянника впредь давать женѣ своей уроки другимъ образомъ. Лорѣ не мѣшали разсуждать до одиннадцати часовъ. Тогда Ипполитъ постучался къ ней въ дверь, и тихимъ, ласковымъ голосомъ просилъ отпереть. Она послушалась. Вошедшій Графъ кинулся передъ нею на колѣна и неотступно умолялъ извинить его въ безразсудномъ поступкѣ. Лора изходатайствовала повару прощеніе; потомъ, ободренная нѣжными ласками мужа, котораго страстно любила, осмѣлилась преподать ему маленькое наставленіе. Ипполитъ, выслушавъ ее терпѣливо, отвѣчалъ съ усмѣшкою: «я исправлюсь, естьли милая проповѣдница докажетъ опытомъ, что гнѣвъ побѣждать не трудно.» — Съ охотою докажу тебѣ это! сказала Лора съ твердостію. Ипполитъ, засмѣявшись громко, перемѣнилъ разговоръ. Въ двенадцать часовъ Лора стала жаловаться на сильной голодъ. «Какъ досадно, вскричалъ Графъ, что я въ бѣшенствѣ выбросилъ все, что ни было на кухнѣ; теперь нѣтъ ничего приготовленнаго! однакожь поищу молока и овощей.» Ипполитъ вышелъ. Спустя четверть часа, Лора слышитъ чрезвычайной шумъ и, узнавъ страшной голосъ разъяреннаго Ипполита, испугалась до смерти. Онъ входитъ, крича громко: «Все съѣли; когда я испортилъ ужинъ, то, вмѣсто того, чтобъ приготовить что нибудь, они сожрали послѣднее: вотъ все, что могъ я найти» — и показалъ кусокъ черстваго хлѣба, которой не много обѣщалъ для вкуса. — Этого довольно! сказала Лора: мнѣ больше ничего не надобно. — «Тотчасъ принесутъ плодовъ, подхватилъ Ипполитъ: я разослалъ въ садъ всѣхъ людей». — Да на что же? Говорила Лора: хлѣбъ очень хорошъ. — Ипполитъ твердилъ, что не хочетъ, чтобъ она легла спать не съѣвши, по крайней мѣрѣ, двухъ или трехъ сочныхъ персиковъ; безпокоился, сердился на медленность слугъ, кликалъ, кричалъ изо всей силы, звонилъ во всѣ колокольчики — и это крайне огорчало бѣдную Лору. Во второмъ часу принесли корзинку съ персиками. Ипполитъ шумѣлъ и бранился до трехъ часовъ по полуночи. Наконецъ Лора легла спать, бывъ крайне утомлена сценами сего грознаго вечера…. Это первой урокъ, данный мужемъ наставникомъ. Слѣдующій день провели съ удовольствіемъ; никогда Ипполитъ не былъ столько любезенъ. Лора, восхищенная его веселостію, его пріятностію, его разговорами то наставительными, то забавными, повторяла тихонько: "какъ жаль, что при такихъ дарованіяхъ онъ имѣетъ этотъ недостатокъ! …Уважая свою особу, она не смѣла сказать: гнусной недостатокъ. На другой день, въ восемь часовъ по утру, Жермень, по обыкновенію, принесъ молодымъ супругамъ завтракъ на богатомъ фарфоровомъ приборѣ, которой Командоръ недавно подарилъ Лорѣ. Опасаясь, чтобы не разшибли, она запретила употреблять его; но увидя его въ рукахъ Жерменя, вдругъ вспыхнула, начала браниться…. Тогда Ипполитъ, подошедъ къ ней съ сверкающими глазами, сказалъ: «Все это относится ко мнѣ; потому что я приказалъ подавать въ этѣхъ чашкахъ.»… Устрашенная Лора, смягчивъ тонъ, отвѣчала: прости меня, милой мой! я совсѣмъ не знала объ этомъ…. Ипполитъ, притворившись, будто въ сильномъ гнѣвѣ не слышитъ словъ ея, ухватилъ подносъ съ прекраснымъ приборомъ и — выбросилъ его за окно…. Лора, дрожащая, блѣдная, вся въ слезахъ, падаетъ на колѣна, простирая сложенныя руки къ грозному Ипполиту, которой, посмотрѣвъ на нее около минуты, бывшую въ семъ унизительномъ положеніи, летитъ къ ней, сжимаетъ ее въ объятіяхъ и раскаявается въ своей запальчивости. Въ самомъ дѣлѣ примиреніе было сладостно, какъ онъ предсказывалъ. Лора, осыпая поцѣлуями Ипполита, говорила: ахъ, другъ мой! намъ надобно исправиться! — «Я весьма бы Хотѣлъ этого, отвѣчалъ онъ, а особливо видя, сколько ты, милая моя, терпишь отъ крутаго моего нрава.» — Прекрасныя Чашки!… Что скажетъ дядюшка, узнавъ объ этомъ?… — «О! онъ привыкъ къ такимъ поступкамъ; недавно, бывъ у него и разсердясь на одного человѣка, которой тамъ случился, я разбилъ въ дребезги прекрасное зеркало, стоявшее въ залѣ; тебѣ не мудрено понять, какъ сдѣлалось это дурачество; ты сама не разбила ли гитары? а?» — Такъ чтожъ? она не твоя, мой сердечной другъ! — Этотъ отвѣтъ стоилъ Лорѣ одного нѣжнаго поцѣлуя. --«Я и не упрекаю тебя въ запальчивости. Кому лучше меня знать ее? Кромѣ того, что ты слышала, я разбилъ — десять скрыпокъ и столько же флейтъ.»… — Не ужь ли?.. --«Точная правда; естьлибъ не мѣшала эта проклятая горячка, я былъ бы очень изрядной музыкантъ; но то бѣда, что при каждомъ встрѣчающемся затрудненіи рву ноты, опрокидываю столики и ломаю инструменты.» — Такъ ты сердитѣе меня… — «Натурально; страсти въ мущинахъ гораздо стремительнѣе, нежели въ женщинахъ. Ахъ! когда бы только этимъ можно было упрекать меня!»… — Тутъ Графъ вздохнулъ, казался тронутымъ и принялъ на себя важный видъ, которой расположилъ Лору ко внимательности. — Что такое еще, другъ мой? спросила она съ безпокойствомъ. — «Ты легко представишь себѣ, отвѣчалъ онъ, что, имѣя такой несчастной нравъ, не одинъ разъ случалось мнѣ драться на поединкахъ!»…. — Ахъ, жизнь моя! Бога ради впредь удержись отъ этого! Я не перенесу, умру…. — «Такъ исправь меня.»… — Что же мнѣ должно дѣлать? — «Не знаю, и повторяю тебѣ, что трудно, очень трудно преодолѣть себя.»… — Напротивъ, очень легко; я увѣрена теперь… — «Какъ же, милая моя! не ты ли сего дня сердилась на Жерменя?» — Это въ послѣдній разъ. — «Я не имѣю права удивляться такому поступку. Бѣдной Жермень!… Не примѣтила ли ты, что у него одинъ глазъ красенъ? Это также моя работа: бывъ еще робенкомъ, я ударилъ его рукою, и ногтемъ.»… — Ахъ, это ужасно!… — «Тутъ еще не Все; три мѣсяца назадъ, въ припадкѣ бѣшенства, я имѣлъ нещастіе переломить ему руку.»… — О Боже!… — «Со всѣмъ тѣмъ я люблю его, люблю какъ отца.»… — Переломить руку!… — «послѣ этого изступленія, жестокаго, варварскаго, я хотѣлъ-было заколоться; дядюшка, которой тутъ случился, вырвалъ изъ моихъ рукъ шпагу…. — Боже мой!… ты въ ужасъ приводишь меня!.. Правда, любезной Ипполитъ, что и я вспыльчива, однакоже никогда не дѣлала похожаго на это. — „Суди же изъ того, милая моя, какая разность въ физическихъ нашихъ силахъ! Въ изступленіи моемъ безъ умысла часто бываю причиною великихъ золъ. Не уже ли ты подумаешь, что я имѣлъ намѣреніе переломить руку этого почтеннаго старика? Я хотѣлъ только вытолкнуть его изъ комнаты; ярость, овладѣвшая мною, усугубила силу мою, какою и безъ того рѣдкой можетъ похвалиться; я ухватилъ его за руку, и стиснулъ съ такимъ напряженіемъ что“…. Перестань! вскричала Лора, поблѣднѣвъ: Бога ради перестань; мнѣ дѣлается дурно!….
Разговоръ сей былъ прерванъ Баронессою, которая предложила гулять пѣшкомъ въ звѣринцѣ. Лора во весь день была задумчива. Послѣ обѣда, согласились ѣхать въ коляскѣ въ шесть часовъ вечера; но кучеръ, заранѣе наученный, ушелъ со двора въ пять часовъ, и возвратился не прежде семи. Дожидались его; Графъ показывалъ сильное нетерпѣніе, грубилъ всѣмъ — и Лора съ ужасомъ предвидѣла страшную бурю. Наконецъ, въ семь часовъ съ половиною, докладываютъ, что коляска готова. Любезный Ипполитъ! тихо сказала трепещущая Лора: надѣюсь, что ты не станешь бранить его. Грозной взглядъ былъ отвѣтомъ Ипполита. Устрашенная Лора не смѣла говорить ни слова. Сошли на дворъ. Подошедъ къ коляскѣ, Ипполитъ оставляетъ поспѣшно Баронессу, которую велъ подъ руку и, подбѣжавъ къ кучеру, спрашиваетъ ужаснымъ голосомъ: для чего не подвезена коляска въ шесть часовъ, какъ было приказано? Кучеръ отвѣчаетъ съ грубостію. Лора трепещетъ и ожидаетъ страшнаго окончанія этой сцены. Въ самомъ дѣлѣ, Ипполитъ вскакиваетъ на козлы, беретъ кучера въ охабку; спрыгиваетъ съ своею ношею на землю, уходитъ съ нею и скрывается изъ виду. Лора кричитъ: не умертви его!.. и, почти безъ чувствъ, падаетъ на руки Командора. Боже мой! сказалъ Баронъ: онъ несетъ его къ водѣ!.. утопитъ его!.. побѣжимъ за нимъ!…. Лору положили на ступенькахъ лѣстницы; Баронесса держала ее въ своихъ объятіяхъ, а Командоръ и Баронъ стремглавъ кинулись за Ипполитомъ. Спустя полчаса, Командоръ возвращается и ободряетъ Лору, увѣряя, что ему удалось освободить кучера изъ рукъ племянника. Когда Лора пришла къ себѣ Въ комнату, ей сказываютъ, что Ипполитъ занемогъ и лежитъ въ постелѣ. Въ крайнемъ безпокойствѣ, она летитъ къ нему, и находитъ его въ жалкомъ положеніи. „Эта проклятая вспыльчивость уморить меня прежде времени, сказалъ онъ слабымъ голосомъ: мнѣ очень дурно; чувствую лихорадку….“ — Другъ мой! отвѣчала Лора: чрезмѣрной гнѣвъ обыкновенно оканчивается болѣзнію… Я сама испытала много разъ…. и это меня не безпокоило до сихъ поръ; но увидя, сколько ты страдаешь отъ этой слабости, я увѣрена теперь, какъ она опасна, ужасна!.. Любезной Ипполитъ! ты обѣщалъ мнѣ исправиться, естьли подамъ примѣръ собою; хочешь ли сдѣлать со мною договоръ? — „Изволь!“ отвѣчалъ Ипполитъ безъ вниманія.» — Ты не надѣешься, чтобъ я исправилась? не такъ ли? — «Сказать правду, нѣсколько сомнѣваюсь.» — Хорошо же! ты увидишь. — «Ахъ, милая моя! желаю этаго съ крайнимъ нетерпѣніемъ, особливо когда пришло мнѣ на мысль, что ты можешь сдѣлаться матерью, и что вспыльчивость будетъ стоить намъ дитяти». — О Боже мой! эта мысль терзаетъ мое сердце! --«Мнѣ сего дня ввечеру только пришло это на умъ.» — Клянусь тебѣ и увѣряю, что преодолѣю себя. — «Ты возвращаешь мнѣ жизнь, Лора! не хочу быть недостойнымъ тебя. Скажу безъ околичностей: чувствую, что естьли не буду видѣть въ тебѣ этой слабости, могу побѣдить себя.» — Я уже не имѣю ее. Любезный человѣкъ! какая похвальная рѣшимость! стану подражать ей. Ахъ! я нетерпѣливо желаю найти случай доказать тебѣ, что могу владѣть собою! — «И я обѣщаюсь не предаваться запальчивости, естьли увижу твою твердость.» Но признаюсь, что, когда ты разсердишься, я потеряю терпѣніе и скажу самъ себѣ: Симпатія между нами столь совершенна, что мнѣ не возможно надѣяться изкоренить такую слабость, которой она побѣдить не въ состояніи." — А естьли я преодолѣю себя?.. — «Тогда увѣрюсь, что и мнѣ можно и должно сдѣлать то же.» — Ты восхищаешь меня, другъ мой! произнесла Лора съ живостію: я увѣрена, что мы уже исправились. — Она говорила чистосердечно; ибо приняла твердое намѣреніе сдѣлаться столько же терпѣливою и тихою, сколько прежде была вспыльчива. Ужасное безпокойство объ Ипполитѣ, нѣжная любовь, самолюбіе, разсудокъ — все споспѣшествовало ей рѣшиться на сіе благородное предпріятіе. На другой день поутру, двое слугъ, горничныя служанки и поваръ, устрашенныя наглостію и дурнымъ нравомъ молодыхъ господъ, потребовали увольненія отъ службы, и всѣ вдругъ отошли. Это обстоятельство заставило Графиню еще болѣе заниматься полезными размышленіями, особливо по тому, что мѣсто проворныхъ горничныхъ дѣвокъ заступили двѣ толстыя Пикардскія крестьянки, глупыя и неповоротливыя, а вмѣсто лакеевъ приняты два нескладные мужика, взятые отъ сохи. Служанкѣ, имѣвшей присмотръ за домашними птицами, поручено исправлять должность повара. — Командоръ, Баронъ и жена его, которые отъѣзжали въ Парижъ, съ намѣреніемъ возвратишься оттуда не прежде шести недѣль, обѣщались привезти съ собою ловкихъ слугъ, а особливо служанку, искусную мастерицу убирать голову. Командоръ передъ отъѣздомъ имѣлъ продолжительный разговоръ съ Лорою, и разсказывалъ ей о вспыльчивомъ нравѣ своего племянника. «Ты только одна, любезная племянница, можешь исправить его: онъ тебя обожаетъ, слѣдовательно тебѣ все возможно. Подумай объ ужасныхъ слѣдствіяхъ сего порока; подумай, что мужъ твой долженъ будетъ каждой годъ являться въ полкъ, гдѣ ни одна весна не проходитъ у него безъ ссоры, безъ двухъ или трехъ поединковъ.»… — Боже мой!.. — «Кончится тѣмъ, что убьютъ его.» — Ахъ, дядюшка! будьте увѣрены, что все стараніе употреблю, на все рѣшусь, чтобы смягчить нравъ его; а чтобы лучше успѣть въ томъ, постараюсь исправить свой… --«Какая для тебя слава, милая племянница, когда ты достигнешь своей цѣли, въ чемъ я не сомнѣваюсь! Какую обязанность почтенія и благодарности наложишь на него! какую заслужишь любовь отъ всѣхъ его родныхъ, друзей!..» — Послѣ сего разговора, Командоръ, обнявъ съ нѣжностію Лору, отправился въ Парижъ, въ полномъ увѣреніи, что Ипполитова метода воспитанія весьма хороша.
Наши молодые супруги остались одни въ замкѣ съ слугами новыми, неопытными и глупыми, которые подвергали терпѣніе ихъ жестокимъ опытамъ. Въ первые дни кушанье готовлено было такъ дурно, что кромѣ молочнаго и плодовъ ничего не ѣли; не смотря на это все было тихо и спокойно. Посматривали другъ на друга, улыбались; взаимное соревнованіе придавало неизъяснимую прелесть ихъ воздержности. Сколь пріятно такое соревнованіе, когда любовь производитъ его! Какой вѣнецъ можно сравнить съ похвалою любимаго предмета? Ипполитъ сдѣлалъ замѣчаніе, что весьма несправедливо было бы сердиться на повариху за то, что она не умѣетъ стряпать, Лора одобрила сіе разсужденіе; одинъ Жермень ропталъ на голодъ, и ропталъ непритворно; онъ внутренно проклиналъ этотъ способъ наставленія и, въ качествѣ столоваго дворецкаго, стыдился носить такія бѣдныя блюда; ставилъ ихъ на столъ съ явнымъ негодованіемъ, и со времени увольненія повара веселый нравъ его примѣтно измѣнился. Начали заботиться о средствахъ научить служанку стряпать. Ипполитъ вспомнилъ, что покойная матушка его успѣла сдѣлать это съ помощію книги, подъ названіемъ: Городская повариха. Лора съ нетерпѣніемъ требуетъ книгу, и случайно находятъ ее въ библіотекѣ: обрадованная Лора, съ книгою въ рукахъ, идетъ — въ первой разъ въ жизни — на кухню, приказываетъ сдѣлать при себѣ нѣсколько блюдъ, возвращается съ торжествующимъ видомъ и поздравляетъ Ипполита съ тѣмъ, что онъ будетъ имѣть хорошій обѣдъ. Въ самомъ дѣлѣ столъ былъ очень сытной; аппетитъ и веселость приправляли кушанья; Лорѣ обязаны были симъ праздникомъ, послѣ четырех-дневнаго сухояденія. Съ того времени Графиня, по необходимости сдѣлавшись доброю хозяйкою, ходила каждое утро на кухню, для осмотрѣнія порядка и для отданія приказаній на слѣдующій день.
Обѣ Пикардскія крестьянки, внезапно превращенныя въ горничныхъ дѣвокъ, въ первые дни были чрезвычайно неповоротливы, тѣмъ болѣе, что при крайнемъ невѣжествѣ и неловкости, были еще напуганы, наслышавшись о безпокойномъ нравѣ молодой госпожи. Онѣ блѣднѣли и дрожали, когда примѣчали въ чемъ нибудь свои ошибки, или, по большой части, прятались, такъ что иногда нѣсколько часовъ надлежало ждать, пока опять появятся. — Ипполитъ, всегда находясь при туалетѣ Лоры, поминутно превозносилъ ея непостижимое терпѣніе; упоивъ похвалами и ласками, забавлялъ ее острыми шутками, на счетъ неповоротливости домашнихъ служителей, и пріучилъ смѣяться отъ всего сердца тому, что прежде дѣлало ей великую досаду. Хотя Лора сначала весьма сожалѣла объ Юстинѣ, которая такъ хорошо умѣла убирать голову; но видя, что Ипполитъ находитъ въ ней тѣ же прелести и безъ нарядной прически, согласилась наконецъ, что, живучи въ деревнѣ, гораздо выгоднѣе, гораздо благоразумнѣе тратишь меньше времени за туалетомъ. Когда дошло до того, что Перета и Магдалина боятся ея какъ огня, Ипполитъ далъ ей слегка почувствовать, какъ невыгодно пропускать о себѣ такую молву. «Новые слуги, прибавилъ Графъ, еще больше боятся меня; потому что мущина съ моимъ ростомъ и съ моей силою страшнѣе прекрасной, шестнадцатилѣтней женщины.» — О! конечно, отвѣчала Лора съ простосердечіемъ. — «Однакожь, продолжалъ Графъ, мнѣ пріятно ласкать ихъ и удивлять благосклонностію, которой они отъ меня совсѣмъ не ожидали, и которая теперь не стоитъ мнѣ никакихъ усилій.» — И мнѣ также, отвѣчала Лора: я забавляюсь, видя изумленіе моихъ крестьянокъ; бѣдныя дѣвки очень рады, когда говорю съ ними ласково. Вчера Магдалина, уронивъ ящикъ съ пудрою, чуть было не упала въ обморокъ; представь же себѣ удивленіе ея когда, вмѣсто того, чтобы кричать и браниться, я обняла ее! Слезы показались на ея глазахъ; признаюсь, что я и сама была тѣмъ тронута… — "Добрая, милая Лора!^ сказалъ Графъ, цѣлуя жену свою. — Ахъ, другъ мой! прервала она. Хочу, чтобы всѣ называли меня доброю; хочу быть дѣйствительно такою: должно чтобы та, которую ты любишь, имѣла право на почтеніе!… — «И я, отвѣчалъ Ипполитъ, ободренный твоимъ примѣромъ, исправленный любовью, скажу съ благородною гордостію: я былъ страненъ, своенравенъ, сумазброденъ; полюбилъ Лору и — сдѣлался достойнымъ ея! О! теперь ничто не помѣшаетъ мнѣ наслаждаться спокойствіемъ, добродѣтелью, славою; тебѣ буду обязанъ сими неоцѣненными благами! тебѣ буду обязанъ счастіемъ! ты вдохнешь въ меня добрые нравы, неразлучные съ истиннымъ благополучіемъ.»
Послѣ толь пріятнаго разговора, ласковость была господствующимъ качествомъ въ сердцѣ Лоры. Ввечеру, ложась спать, она не только была снизходительна къ своимъ служанкамъ, но даже обласкала ихъ и наградила подарками. Перета и Магдалина, внѣ себя отъ чувства радости и признательности, перестали бояться, сдѣлались внимательными и усердными. Лора была довольна ихъ услугами, и говорила, что очень любитъ своихъ горничныхъ, тѣмъ болѣе, что сама образовала ихъ; она объявила, что не хочетъ разстаться съ ними, и писала къ Командору, чтобы не безпокоился о пріисканіи другихъ.
Шесть недѣль протекли весело для нашихъ супруговъ: каждой изъ нихъ наслаждался утѣшительною увѣренностію, что имѣетъ искуство и удачу въ исправленіи любимаго предмета; каждой радовался своимъ дѣломъ. Пріятныя гулянья, восхитительные разговоры, полезное чтеніе, услаждающая музыка, занимали всѣ часы ихъ; дни летѣли съ быстротою непостижимою…. Союзъ священный, въ которомъ должность и склонность, сливаясь вмѣстѣ, любовь дѣлаютъ добродѣтелью, въ которомъ счастіе не разлучно съ доброю славою! Союзъ священный, дающій право гордиться своимъ блаженствомъ и, только повинуясь влеченію сердца, ожидать всеобщаго уваженія!… Ахъ! не станемъ презирать мнѣній свѣта, впрочемъ суетнаго и легкомысленнаго. Онъ говоритъ супругамъ: будьте вѣрны другъ другу, будьте счастливы; добрая слава и почтеніе будетъ вашею наградою — и сей голосъ никогда не обманываетъ; въ этомъ случаѣ свѣтъ въ точности выполняетъ свое обѣщаніе.
Наконецъ Командоръ, съ пятью или шестью другими особами, возвратился изъ Парижа. Съ какою радостію Ипполитъ разсказывалъ ему о всѣхъ подробностяхъ исправленія любезной Лоры! Съ какою гордостію Лора сказала Командору: Ипполитъ исправился! Ипполитъ сдѣлался настоящимъ Ангеломъ!…. — «Ты Ангелъ, моя милая! ты теперь Ангелъ!» отвѣчалъ ей Командоръ, съ нѣжною ласкою обнимая ее — и Лора плакала отъ радости. — «Знаешь ли, безцѣнный другъ мой! сказалъ Графъ супругѣ своей: знаешь ли, что всѣ теперь находятъ въ тебѣ новыя прелести?» — Ахъ! я желалабъ быть въ твоихъ глазахъ!… — «Чудное дѣло! однакожь это правда, что ты несравненно прекраснѣе съ тѣхъ поръ,. какъ перестала сердиться.» — Въ самомъ дѣлѣ? — «Точно: гнѣвъ обезображиваетъ лицо, разпаляетъ его, дѣлаетъ глаза дикими и свирѣпыми, и наконецъ, въ теченіи нѣкотораго времени, совсѣмъ измѣняетъ физіогномію. Какъ любезны теперь черты лица твоего! какъ пристала къ тебѣ кротость, она представляетъ въ тебѣ сущаго Ангела!»
Всѣ сіи слова укрѣпляли Лору, воспламеняли ее и полагали преграду всякому поползновенію.
Лора, привыкнувъ бытъ тихою, равнодушною и, слѣдовательно, любезною, въ концѣ осени возвратилась, вмѣстѣ съ мужемъ, въ Парижъ, проживъ въ деревнѣ шесть мѣсяцевъ.
Сказано выше, что Лора не любила кокетства; она обожала супруга, была умна и чувствительна. Графъ, не давая замѣчать ей своихъ намѣреній, не пропускалъ ни одного средства къ образованію ума и сердца ея то чтеніемъ и разговорами, то собственнымъ примѣромъ; онъ наблюдалъ осторожность въ выборѣ знакомствъ, и молодую супругу ввелъ въ кругъ такихъ женщинъ, которыя были лѣтами старѣе ея, и которыхъ доброе имя всѣмъ было извѣстно. Лора вела себя такъ благопристойно; такъ цѣломудренно, что клевета ничего не находила опорочить въ ней; но молодость и неопытность имѣли нужду въ урокѣ хозяйственной бережливости — и она скоро получила его. Не наблюдая никакихъ разсчетовъ, не торгуясь при покупкахъ, не дѣлая никакихъ записокъ, не отказывая себѣ во многихъ вещахъ, совсѣмъ ненужныхъ, она крайне изумилась и испугалась, когда, по прошествіи трехъ мѣсяцевъ, увидѣла, что сумма долговъ ея возрасла до пятнадцати тысячь франковъ. Какъ объявишь Ипполиту о такомъ дурачествѣ? Ей извѣстна была щедрость Графа; однакожь знала она, что такая разточительность раздражитъ его; какъ перенести неудовольствіе Ипполита? Какъ сильна власть кротости и снизхожденія надъ душею благородною! Съ какою непринужденностію сердце покоряется волѣ любимаго предмета, которой обожаетъ взаимно! какъ страшно лишиться его уваженія! Видя въ глазахъ его однѣ выраженія нѣжности, какъ ужасно встрѣтить суровый взглядъ!… Супруги! матери! много вы теряете съ вашими строгими выговорами, усугубляя ихъ, подвергаетесь несчастію — заставлять не любить себя!…
Лора, не смотря на свои опасенія, твердо рѣшилась во всемъ признаться мужу; она хотѣла лучше раздражить его, нежели обманывать. Въ одно утро, пришедши къ нему въ кабинетъ, съ краскою въ лицѣ, съ трепетомъ, призналась во всемъ съ полною откровенностію. — «Вотъ прекрасно! вскричалъ Графъ, когда она окончила рѣчь свою: Натура отлила насъ въ одну форму; это единственной, безподобной примѣръ!…» и при каждомъ восклицаніи обнималъ съ восторгомъ Лору, которая въ восхитительномъ недоумѣніи смотрѣла на него пристально, и спрашивала. --«Такъ, такъ! отвѣчалъ Графъ: это единственно! Въ три мѣсяца ты задолжала пятнадцать тысячь франковъ; а я сего дня узналъ, что самъ долженъ почти столько же портному, башмашнику и галантерейщику. Знаешь ли, отъ чего это? Отъ того, что не старался платить; отъ того, что не повѣрялъ счетовъ: когда доходитъ до заплаты за все вдругъ, то ничего не узнаешь въ запискахъ, и видишь обманъ и въ цѣнѣ и въ количествѣ. Вотъ счетъ денегъ за жилеты! Повѣришь ли ты, чтобы я въ самомъ дѣлѣ столько износилъ ихъ?» — Невозможное дѣло! Моя модная торговка также прибавила въ счетахъ своихъ то, чего я совсѣмъ не брала. — «Это еще не все: поваръ принесъ мнѣ расходную тетрадь, и сумма издержекъ въ три мѣсяца простирается — до девяти тысячь франковъ.» — Слишкомъ много! — «Однакожь это справедливо. Наставляя повариху въ замкѣ, ты узнала, я думаю, цѣны разнымъ съѣстнымъ припасамъ. Пробѣги эту тетрадь изъ любопытства; посмотри на статьи: что ты думаешь объ нихъ? а?» — Ахъ, какой бездѣльникъ! вскричала Лора, просматривая тетрадь, въ которой, въ самомъ дѣлѣ, много лишняго было напутано, и которую сочинилъ самъ Ипполитъ: надобно сослать этого плута. — «Это было бы безполезно, милая моя! отвѣчалъ Графъ: они всѣ таковы, естьли не повѣряешь счетовъ каждой день.» — Съ радостію беру на себя читать ихъ: развѣ я не занималась этимъ, когда были мы въ Вальривѣ? — «Правда; но разсѣянность Парижской жизни…» — Она не должна бы мѣшать моей должности: признаю свою ошибку, и постараюсь загладить ее. — «Послушай, милая моя! кромѣ этого, мы въ три мѣсяца издержали тридцать тысячь франковъ, и не иначе можемъ заплатить ихъ, какъ съ помощію крайней бережливости; мы очень скоро разоримся, естьли не перемѣнимъ теперешняго образа жизни; но я не хочу требовать отъ тебя того, чего самъ не былъ бы въ состояніи сдѣлать. Я расточителенъ, лѣнивъ, не люблю торговаться, беру все въ долгъ, не занимаюсь разсчетами — вотъ какъ разоряются! Небу угодно было произвести насъ съ одинак-ми добродѣтелями, съ одинакими чувствами и — съ одинакими слабостями: ты точно такова, какъ и я. Теперь остается намъ, продавъ лошадей и кареты, ѣхать на цѣлые два года въ Вальривъ: какъ ты думаешь объ этомъ?» — Любезный Ипполитъ! тебѣ лучше нравится жить въ деревнѣ? — «Съ тобою вездѣ буду счастливъ; но мнѣ бы хотѣлось шесть или семь мѣсяцевъ жить въ деревнѣ, а послѣднее время года проводить въ городѣ.» — Я очень рада этому. Буду считать повара каждой день, и не стану входить въ долги… — «Какъ! сказалъ Ипполитъ, смѣясь: ты откажешься отъ множества прихотей и станешь покупать всегда на наличныя деньги?…» — Даю тебѣ въ томъ мое слово. — «Полно, другъ мой, это не возможно!» — Не возможно образумиться? — «Такихъ превращеній въ нравахъ не бываетъ.» — Развѣ не изцѣлились мы отъ вспыльчивости? — «Какая розница! этотъ порокъ влечетъ за собою такія пагубныя слѣдствія!…» — Разорить себя, разорить дѣтей! это не пагубныя слѣдствія?… — «Мы не разоримся живучи въ деревнѣ; ты берешь на себя смотрѣть за расходомъ; тамъ нѣтъ ни портныхъ, ни модныхъ торговокъ, ни галантерейщиковъ!» — Ипполитъ! ты не полагаешься на мое слово? --«Охъ, нѣтъ! я знаю, что ты все сдѣлаешь, что только захочешь; въ этомъ имѣешь передо мною великое преимущество. Ты вылѣчила меня отъ вспыльчивости; но признаюсь, что не пріучишь къ хозяйственной бережливости: это до смерти несносно!....» — Я сама стану вести расходъ. — «Въ самомъ дѣлѣ?» — Беру на себя дѣлать всѣ покупки. — "Ты могла бы…! — Рѣшусь на все, чтобы доказать, какъ люблю тебя. — «несравненный другъ мой!…. и въ твои лѣта! Хорошо, отдаюсь въ твое распоряженіе, признаю совершенство чувствъ твоихъ и поведенія, и торжественно отрекаюсь отъ всѣхъ прихотей. Покупай сама, что покажется нужнымъ; ни во что не стану мѣшаться: приказывай и плати.»
Послѣ сего соглашенія, Лора, чувствующая въ полной мѣрѣ радость и внутреннее достоинство свое, въ тотъ же день приняла на себя попеченіе о домашнемъ управленіи; охота заниматься хозяйствомъ еще больше увеличилась, когда сдѣлалась она повелительницею въ домѣ. Власть сія тѣмъ пріятнѣе, что она не есть похищенная, но законная, самой натурою назначаемая для женщинъ: онѣ тогда только имѣютъ право на истинное уваженіе, когда все исполняется въ домѣ подъ ихъ надзираніемъ и по ихъ повелѣніямъ.
Такимъ образомъ Лора, исправляемая благоразумными стараніями своего мужа, изцѣлилась отъ всѣхъ слабостей душевныхъ и сдѣлалась утѣхою семейства и образцемъ для всѣхъ женщинъ ея возраста. Отецъ и мать, безъ сомнѣнія, имѣютъ ощутительныя выгоды въ усовершенствованіи сердца дочери, но они трудятся для другаго; наставникъ Лоры образовалъ свою ученицу для самаго себя. Должно ли удивляться тому, что сдѣлалъ Ипполитъ? Не больше ли удивительны тѣ мужья, которые даже до того безразсудны, что сами развращаютъ женъ своихъ, допуская ихъ входить въ опасныя связи, ослабляя въ нихъ всѣ добрыя правила — которыя онѣ принесли съ собою — своими поступками, своими разговорами и часто даже насмѣшками? Вообще, мать начинаетъ только воспитаніе дочери; а мужъ, которому она вручаетъ ее, оканчиваетъ ея дѣло, или съ пользою или со вредомъ.
Произшествіе, нетерпѣливо ожидаемое, довершило усовершенствованіе характера Лоры, и утвердило ея добродѣтели; она получила названіе матери: и какъ благовоспитанной женщины титло сіе не сдѣлаетъ умнѣе и добродѣтельнѣе? Лора сама кормила грудью робенка, и все это время провела въ деревнѣ. Она возвратилась въ Парижъ чрезъ полтора года: замужству ея прошло три года.
Въ одно утро, когда она пріѣхала домой — Ипполитъ былъ въ Версаліи — докладываютъ ей, что Аббатъ Дюранъ ожидаетъ ее въ залѣ: это былъ почтенный Священникъ, прежній Учитель Ипполитовъ. Онъ жилъ десять лѣтъ въ Провинціи, слѣдовательно Лора никогда не видала его, однакожь много наслышалась объ немъ; ей извѣстно было, что Ипполитъ любилъ и почиталъ его, а этого и довольно для того, чтобъ принять его благосклонно. Аббатъ встрѣченъ былъ съ отличною вѣжливостію: онъ разсказалъ Лорѣ, что полученіе небольшаго наслѣдства заставило его пріѣхать въ Парижъ, и что поспѣшной, нечаянной отъѣздъ возпрепятствовалъ ему предварительно увѣдомить о своемъ прибытіи. Онъ говорилъ съ сердечнымъ движеніемъ объ Ипполитѣ, котораго двенадцать лѣтъ наставлялъ въ Латинскомъ языкѣ. --«Ахъ, сударь! сказала Лора: какую, къ чести его, найдете въ немъ перемѣну!» — Легко станется, что онъ пріобрѣлъ больше знаній, но сердце его не можетъ быть ни благороднѣе, ни нѣжнѣе. — «Правда; но вы увидите въ немъ характеръ совершенной.» — Онъ и прежде былъ въ немъ такъ любезенъ….. — «О! конечно. Такъ судите же, каковъ долженъ быть теперь; онъ любитъ порядокъ и хозяйственность, ни мало не лѣнивъ, и вмѣсто того, чтобъ быть сердитымъ, вспыльчивымъ, какимъ вы прежде видѣли его, онъ имѣетъ нравъ Ангельской.» — При сихъ словахъ Аббатъ показывалъ крайнее изумленіе. Лора захохотала. «Понимаю причину вашего удивленія, сказала она: однакожь шутъ ничего не прибавлено. Ипполитъ сдѣлался самымъ тихимъ, самымъ кроткимъ….» — Кто же сказалъ вамъ, сударыня! перервалъ Аббатъ, что онъ былъ вспыльчивымъ? это гнусная клевета…. — «Онъ самъ мнѣ во всемъ признался…» — Ипполитъ горячь, безразсуденъ! Нѣтъ, сударыня! онъ одаренъ отъ Природы нравомъ самымъ спокойнымъ, самымъ кроткимъ. Я провелъ съ нимъ вмѣстѣ пятнадцать лѣтъ, и никогда не видалъ, чтобы любезный характеръ его измѣнился хотя на минуту. — «Какъ! въ дѣтствѣ своемъ онъ не царапалъ и не кусалъ товарищей! Въ первыя лѣта молодости не былъ подверженъ сильнымъ припадкамъ бѣшенства!» — Онъ? припадкамъ бѣшенства?… Бога ради, скажите, сударыня, отъ кого вы слышали всѣ этѣ басни?.. — При семъ вопросѣ, Лора, изумленная въ свою очередь, осталась на минуту безотвѣтною; потомъ вскричала: «Боже мой! какъ онъ обманулъ меня!… онъ не имѣлъ тѣхъ слабостей! ахъ! какъ онъ обманулъ меня!» Аббатъ, приведенный въ замѣшательство сими восклицаніями, начиналъ думать, что Лора была слишкомъ проста, какъ вдругъ является Графъ, бѣжитъ къ Аббату съ разпростертыми руками, и съ нѣжностію обнимаетъ его. — «Мы говорили о тебѣ, сказала Лора: Аббатъ разсказалъ мнѣ, какъ ты былъ золъ въ дѣтствѣ..»… — Графъ, въ великомъ замѣшательствѣ, покраснѣлъ, какъ преступникъ; онъ не ожидалъ нечаяннаго открытія своихъ хитростей и не могъ предвидѣть прибытія нескромнаго Аббата, котораго почиталъ навсегда поселившимся въ Туреньской Провинціи. «Шалунъ! сказала Лора, кинувшись на шею къ Графу: какъ ты подшутилъ надо мною!… Не думаешь ли, чтобъ я простила тебя?» — Обожаемая Лора!….. — «Я почитала себя твоею наставницею, а вышла ученицею!» — Ученицею любви!… --«Я узнала твою тайну, но будь спокоенъ: не имѣю больше нужды бояться тебя. Признаюсь, я утѣшалась мыслію, что удалось мнѣ исправить нравъ твой, ты ничѣмъ не долженъ мнѣ, но я всѣмъ тебѣ обязана, и хочу лучше тебѣ удивляться, нежели хвалишь свои поступки.»