Интеллигенція и народъ во Франціи.
(Окончаніе).
править
VII.
правитьОбратимся теперь къ идеологіи полярно-противоположной націоналистической, къ теоріи синдикалистовъ, среди которыхъ вопросъ объ интеллигенціи поставленъ былъ съ самаго начала такъ остро и такъ опредѣленно. Въ своихъ теоретическихъ и практическихъ выступленіяхъ теоретики синдикализма, какъ извѣстно, ведутъ самую ожесточенную войну противъ интеллигенціи. Для нихъ, какъ и для послѣдователей Морраса, интеллигенція — это синонимъ диктатуры буржуазіи, это воплощеніе ея классовой власти; причемъ соціалистическая интеллигенція изъ общаго представленія о послѣдней синдикалистами отнюдь не исключается
Въ своей борьбѣ съ интеллигенціей синдикалисты исходятъ изъ двухъ основныхъ положеній. Во-первыхъ, изъ буквальнаго толкованія знаменитаго лозунга: «освобожденіе рабочихъ должно быть дѣломъ самихъ рабочихъ», ибо только при точномъ пониманіи этого принципа мыслимо освобожденіе пролетарскаго движенія отъ чуждыхъ ему буржуазныхъ элементовъ, пытающихся овладѣть этимъ движеніемъ. Во-вторыхъ, интеллигенція; — буржуазная по своему происхожденію и чуждая по своему соціальному положенію самому процессу пролетарской, т. е. стачечной — въ толкованіи синдикалистовъ — борьбы, что эта интеллигенція страдаетъ непреоборимой, органической, страстью къ политикѣ, къ государственности, въ силу чего она разсматриваетъ рабочихъ, какъ «голосующую скотину» (Stimmvie), по выраженію нѣмцевъ, дающую интеллигенціи возможность владѣть государственной властью. Отсюда и вражда синдикалистовъ къ парламентаризму, являющемуся, по ихъ мнѣнію, источникомъ интеллигентскаго карьеризма. Въ писаніяхъ синдикалистовъ эта точка зрѣнія высказывается очень ярко, подчеркивается по возможности чаще и ставится во главу угла ихъ агитаціи противъ интеллигенціи и парламентской дѣятельности[1].
«Интеллигенты, — пишетъ Лагарделль, — не составляютъ сами по себѣ особаго класса. Они находятся на службѣ у всѣхъ классовъ… Интеллигенты играютъ роль помощниковъ… Восхваленіе преимуществъ физическаго труда есть выраженіе преувеличеннаго, но законнаго чувства недовѣрія къ безсовѣстнымъ карьеристамъ и авторитарнымъ вождямъ (chefs autoritaires)… Антипарламентаризмъ синдикалистовъ того же происхожденія. Если онъ вообще направленъ противъ политической дѣятельности, то это потому, что послѣдняя игнорируетъ массу, не считается съ пролетаріатомъ и предоставляетъ кучкѣ людей, вышедшихъ изъ другихъ классовъ, съ психикой совершенно не пролетарской, съ интересами, противоположными рабочимъ, руководство движеніемъ» (H. Lagardelle. Les Intellectuels devant le socialisme. Le mouvement Socialiste 1900, стр. 38).
"Что такое интеллигентъ, — опредѣляетъ онъ въ другомъ мѣстѣ. Подъ этимъ опредѣленіемъ въ дѣйствительности понимаются всѣ люди, — сдѣлавшіе профессію изъ мышленія (de penser) и извлекающіе изъ этого выгоду. Другими словами, всѣ тѣ, чья оплаченная практическая дѣятельность представляетъ собой исключительно работу головного характера. Вотъ въ какомъ смыслѣ названіе интеллигента можетъ быть противопоставлено названію «человѣка ручного труда» (manuel)[2]. Это раздѣленіе работниковъ, — заключаетъ онъ, — на физическихъ и умственныхъ является базой современной соціальной іерархіи; она есть остовъ (elle est le suport) раздѣленія на высшихъ и низшихъ, на управляющихъ и управляемыхъ».(H. Lagardelle. Les Intellectuels et le socialisme ouvrier. Le Mouv. Soc. 1907 стр. 110—111).
Въ трактованіи синдикалистовъ, несмотря на признаніе ими того, что интеллигенція «не есть классъ», и что "она находится на службѣ у всѣхъ классовъ, она все же выдѣляется, какъ соціальная группа, управляющая народомъ и эксплуатирующая его своимъ псевдо-знаніемъ и своимъ умственнымъ превосходствомъ, являющимся орудіемъ подчиненія себѣ трудящихся, т. е. физически трудящихся массъ.
«Демократія, — утверждаетъ Сорель, — покоится на томъ же принципѣ интеллигентскаго феодализма, что и церковь, но интеллигентскій феодализмъ, столь обожаемый Ренаномъ, разрушаетъ всякую идею справедливости, потому что онъ обрекаетъ производителя на роль вассала и подвергаетъ цивилизованное общество управленію чуждыхъ ему элементовъ. Цивилизованный соціализмъ нашихъ офиціальныхъ докторовъ предлагается намъ, какъ гарантія цивилизаціи. Но я полагаю, что онъ приведетъ къ тѣмъ же послѣдствіямъ, къ какимъ привело классическое образованіе, преподанное церковью нашимъ королямъ-варварамъ. Пролетаріатъ окажется столь же развращеннымъ и отупѣвшимъ, какъ и Меровинги, и экономическій упадокъ будетъ единственнымъ результатомъ дѣятельности этихъ цивилизаторовъ». (Цитиров. по G. Grand. La philosophie syndicaliste Стр. 53).
Приведенная цитата главнаго іерарха «новой школы», какъ именуютъ обычно ученіе Сореля, Лагарделля и Берта, показываетъ съ достаточной ясностью, что въ ихъ книгахъ или статьяхъ рѣчь отнюдь не идетъ о какой-либо категоріи или о какихъ-либо категоріяхъ интеллигенціи. О послѣдней говорится, такъ сказать, интегрально, при чемъ изъ всѣхъ категорій соціалистическая является быть можетъ самой опасной и вредной. Для синдикатовъ вся интеллигенція — это враждебный пролетаріату слой классоваго общества, эксплуатирующій его своей прославленной раціоналистической наукой, «cette petite science», какъ иронически отзывается о современной наукѣ Сорель, и путемъ парламентаризма, который есть также дѣтище и оружіе раціонализма, порабощающаго производителя.
«Ваша наука, — пишетъ Бертъ въ своихъ знаменитыхъ памфлетическихъ статьяхъ объ интеллигенціи, — это абстрактныя космическія и соціологическія теоріи, ничего общаго не имѣющія съ производствомъ, претендующія на руководство имъ, и обладанье которыми вы считаете своей монополіей. О, вы, обладатели современной свѣтской истины, достойные наслѣдники энциклопедистовъ! Вѣдь, именно, въ этомъ и заключается квинтъ-эссенція аристократіи. И какой аристократіи! Самой пагубной изъ аристократій, аристократіи интеллигентской, т. е. мертвой, педантичной, безплодной у власти. И вы нуждаетесь въ васъ, да, въ подчиненномъ классѣ, который производитъ за васъ, который содержитъ васъ, о, вы, вѣчныя содержанки!.. Вы вѣчные бездѣльники, не производители, государственники, составляющіе міръ паразитизма, потому что вы эксплуатируете безъ стыда, эксплуатируете во имя св. Разума. И вотъ почему нашъ синдикализмъ ужасаетъ васъ; синдикализмъ возмущаетъ противъ васъ производителей, которыхъ вы пытаетесь лишній разъ поработить, эксплуатировать и подчинить, ибо вашъ, такъ назыв., демократическій и эгалитарный соціализмъ будетъ лишь эксплуатаціей, доведенной до максимума, потому что государство, т. е. вы будете тогда хозяевами всего и всѣхъ». (Berth. Marchands, intellectuels, politiciens. Le Muuv. suc. 1907—1908, стр. 205).
Красной нитью въ приведенныхъ отрывкахъ проходитъ протестъ противъ идеи командованія, «руководства и іерархіи», которая регулируетъ отношенія въ современномъ обществѣ между трудящимися массами и командующими, къ числу которыхъ, какъ мы видѣли, огуломъ относится вся интеллигенція. Какимъ же образомъ создалось это отношеніе, явившееся дѣйствительнымъ отраженіемъ разрыва и даже глубокой ненависти, отдѣляющей значительную часть пролетаріата отъ интеллигенціи и интеллигентской alias буржуазной, науки?..
Когда два года тому назадъ роялисты и націоналисты манифестаціями сорвали постановку въ «Coméd’ie Franèaise» пьесы Анри Бернштейна на томъ основаніи, что авторъ ея еврей, въ радикальной печати раздались жалобы на то, что изъ рабочихъ кварталовъ не появилось ни одного пролетарія, который бы выступилъ на защиту либеральнаго драматурга. Густавъ Эрве поднялъ тогда свою перчатку и въ ближайшемъ номерѣ газеты «La Guerre Sociale» возразилъ, что было время, въ эпоху Дрейфуса, когда пролетаріатъ шелъ поддерживать интеллигенцію, но съ тѣхъ поръ его неоднократно обманывали, и интеллигенція сама виновата въ томъ, что рабочіе разочаровались[3].
Въ этихъ словахъ Эрве кроется разгадка отношенія огромной части организованнаго французскаго пролетаріата къ интеллигенція. Дѣло Дрейфуса и время настолько объединило различные классы и группы, что соціализмъ сталъ общей всѣхъ объединяющей расплывчатой формулой. «Дѣло Дрейфуса, — справедливо замѣчаетъ Лагарделль въ цитированной выше статьѣ, — доставило соціализму видныхъ рекрутовъ, въ большинствѣ случаевъ, однако, то были идеологи, имѣвшіе о соціальныхъ отношеніяхъ весьма общія и ложныя представленія». Политика «блока» еще болѣе способствовала этому смѣшенію понятій. А затѣмъ съ побѣдой демократіи и посыпавшимся, какъ изъ рога изобилія, количествомъ ренегатствующихъ соціалистовъ, разочарованіе въ рядахъ пролетаріата стало расти съ необычной быстротой. Когда же радикальная партія, устами Клемансо, отвѣтила наивнымъ синдикалистскимъ вождямъ, что при попыткѣ соціальнаго переворота она будетъ «по ту сторону баррикадъ.», всѣ «политики», независимо отъ ихъ вражды или любви къ соціализму, были, — какъ говорятъ французы,1--'«отправлены въ тотъ же мѣшокъ», и ненависть къ обманувшей «политиканствующей интеллигенціи» стала политическимъ credo синдикалистовъ.
Я вкратцѣ остановился на генезисѣ этой вражды къ интеллигенціи и травлѣ ея. Далѣе мы увидимъ, къ чему она привела на практикѣ. Покуда же отмѣтимъ слѣдующее любопытное обстоятельство. Всякое движеніе, когда оно становится на ноги, пытается создать и утвердитъ соотвѣтствующую теорію, разъясняющую его и доказывающую его правоту. Подобная теорія, конечно, претендуетъ на научную убѣдительность. Почти всегда до сихъ поръ было такъ, что въ роли подобныхъ теоретиковъ и творцовъ доктринъ выступали интеллигенты. Та же бѣда произошла и съ синдикализмомъ. Три интеллигента de pur sang: инженеръ А. Сорель, публицистъ Г. Лагарделль и муниципальный чиновникъ Эд. Бертъ, явились основателями «новой школы». Теоретики синдикализма сознаютъ нѣкоторую странность того положенія, что «чисто пролетарскую теорію», враждебную парламентаризму и интеллигенціи, создали интеллигенты же и поэтому они стараются увѣрить, «что они не пытаются оказывать непосредственнаго вліянія на движеніе, что ихъ роль можетъ быть полезна лишь при томъ условіи, что они ограничатся отрицаніемъ буржуазной мысли, предостерегая пролетаріатъ отъ идей и нравовъ, враждебнаго класса» (А. Sorel., стр. 95).
Въ дѣйствительности, однако, «новая школа» заимствованна свою философію также у буржуазнаго интеллигента, притомъ изъ кладезя «идей враждебнаго класса», у популярнаго нынче Французскаго философа, Анри Бергсона. Какое значеніе имѣла философія Бергсона для синдикализма?
VIII.
правитьКакъ я уже выше указывалъ, въ области идеологической нынѣшняя соціальная реакція во Франціи преломилась въ видѣ кризиса раціонализма. Для революціоннаго синдикализма раціонализмъ есть прежде всего духовный источникъ власти интеллигенціи. И поэтому, объявляя войну интеллигенціи, «теоретики — стражи» синдикализма объявляютъ eo ipso войну раціонализму, тому самому абстрактному, высшему разуму, къ которому всегда алпелировали идеологи мелкобуржуазной демократіи, отъ Робеспьера до Клемансо.
«Всякій образованный человѣкъ (universitaire), по мнѣнію Сореля, будь онъ простымъ учителемъ или профессоромъ, является „интеллигентомъ“, т. е. идеалистомъ, раціоналистомъ, демократомъ, если къ тому онъ еще не кутила (juissem) и не скептикъ…»
Мы уже знаемъ, что синдикалисты въ своей оцѣнкѣ не только не отдѣляютъ соціалистическую интеллигенцію отъ прочей, но, напротивъ, видятъ именно въ ней наиболѣе враждебный народу элементъ, стремящійся къ командованію и іерархіи.
Однимъ изъ основныхъ положеній философіи Бергсона является, какъ извѣстно, ученіе объ интуиціи. Согласно Бергсону, наша жизнь имѣетъ двѣ стороны — индивидуальную или внутреннюю и внѣшнюю, въ пространствѣ, и въ этомъ смыслѣ соціальную. Это раздѣленіе вызываетъ какъ бы раздвоеніе «я». Соціальная жизнь обусловливается необходимостью борьбы съ природой и въ цѣляхъ утилизаціи ея богатствъ. Она поэтому раціоналистична, она создается по опредѣленнымъ законамъ, но здѣсь еще не проявляется наше внутреннее «я».
Имѣются два различныхъ «я», — говоритъ Бергсонъ, — изъ которыхъ одно является какъ бы внѣшней проекціей другого, его отображеніемъ въ пространствѣ и такъ сказать соціальнымъ. Мы постигаемъ первое «я», углубляясь въ себя, что даетъ намъ возможность постичь наше внутреннее состояніе въ качествѣ живыхъ существъ. Но моменты такого схватыванія своего внутренняго «я» рѣдки, и поэтому мы рѣдко бываемъ свободны. Въ большинствѣ случаевъ мы живемъ внѣшней жизнью, мы видимъ лишь обезцвѣченный призракъ нашего внутренняго «я». Мы болѣе живемъ для внѣшняго міра, нежели для насъ самихъ. Мы скорѣе говоримъ, нежели думаемъ, скорѣе «насъ двигаютъ, чѣмъ мы двигаемъ». Дѣйствовать свободно — значитъ "владѣть своимъ внутреннимъ «я». (H. Bergson. «Essai sur les données immédiates de la conscience», стр. 188).
Такимъ образомъ, несравненно глубже поверхности человѣческой жизни, выражающейся въ соціальномъ «я», бьетъ жизнь, индивидуалистическаго «я», характеризуемаго «свободной воли» и «непосредственностію данныхъ нашего сознанія». Это внутреннее «я» не можетъ быть понято интеллектомъ. Его можно «схватить» (saisir) инымъ образомъ, чѣмъ-то приближающимся къ инстинкту, особымъ чувствомъ, возникающимъ спонтанейно, т. е. понять его можно интуитивно (подробнѣе Henry Bergson).
Это расчлененіе нашего «я» теоретики синдикализма распространяютъ на соціальную жизнь въ обычномъ пониманіи этого слова. «Противоположность между внѣшнимъ и внутреннимъ „я“, между „механикой жизни“ и внутренней жизненностью, Сорель и его ученики находятъ въ противопоставленіи: въ области экономіи, — обмѣна — производству; въ области политики: — въ антагонизмѣ между легальнымъ реформизмомъ и революціей. Подобно тому, какъ во всякомъ живомъ существѣ имѣется внутреннее „я“ и его проекція въ пространствѣ, въ современномъ обществѣ, характеризуемомъ опредѣленной системой производства, имѣется „живой организмъ“, каковымъ является типъ этого производства и „механическій аппаратъ“, соотвѣтствующій ему. Производство — вотъ что является дѣйствительной основой общества… оно внутреннее и глубокое „я“ этого общества. Внѣшнее „я“ этого самаго общества заключается въ его конституціонномъ, законодательномъ и административномъ аппаратѣ, интересуемомъ лишь внѣшнія поверхностныя и офиціальныя отношенія гражданъ и лишь въ той мѣрѣ, въ какой они являются соціальными атомами». (G. Grand. La philosophie syndicaliste. Стр. 37—38).
Внѣшняя жизнь создается или, по крайней мѣрѣ, познается раціоналистами-интеллигентами, строющими всякаго рода теоріи, системы, т. е. утопіи, претендующія на познаніе законовъ «внѣшняго аппарата», т. е. соціальной жизни. Но «живой механизмъ» общества, его внутренняя жизнь раціоналистически понята быть не можетъ, она можетъ быть понята только интуитивно, и носителемъ этой внутренней интуиціи въ современномъ обществѣ является его производитель, т. е. пролетаріатъ. Послѣдній въ противоположность «купцамъ и интеллигентамъ» живетъ «непосредственными данными сознанія» и воплощаетъ собою интуицію въ капиталистическомъ строѣ, его внутреннее «я», спонтанейно бьющее живительнымъ ключемъ подъ однородной поверхностью внѣшнихъ общественныхъ отношеній, характеризуемыхъ торговыми, политическими, юридическими и иными аналогичными условіями. Только пролетаріатъ является поэтому въ современномъ обществѣ носителемъ свободной воли, способный дѣйствовать свободно.
«Совершенно очевидно, — поясняетъ Сорель, — что мы въ особенности пользуемся свободой тогда, когда мы совершаемъ усиліе, стремящееся создать изъ насъ новаго человѣка въ цѣляхъ сверженія стѣсняющихъ насъ историческихъ рамокъ. Когда мы дѣйствуемъ — это значитъ, что мы создаемъ совершенно новый искусственный міръ, находящійся впереди существующаго, созданнаго движеніемъ, зависящимъ отъ нашей воли. Когда картина этого міра воодушевляетъ массы, то создается то, что можно назвать соціальнымъ миѳомъ… Можно безконечно говорить о бунтѣ, никогда не вызывая этимъ какого-либо революціоннаго движенія, до тѣхъ поръ, покуда нѣтъ миѳовъ, воспринятыхъ массами… Современные революціонные миѳы позволяютъ понять активность чувствъ и идей народныхъ массъ, готовящихся къ рѣшительной борьбѣ. Эти миѳы не есть раціоналистическое описаніе будущаго строя, а лишь выраженіе стремленія къ нему. Утопія, напротивъ, есть продуктъ интеллектуальнаго труда; она есть созданіе теоретиковъ, которые, обсудивъ факты, пытаются установить модель, сообразно съ которымъ современныя общества могутъ судить о собственныхъ добродѣтеляхъ и порокахъ… Поэтому въ то время, какъ миѳы подготавливаютъ людей къ уничтоженію того, что существуетъ, утопія, напротивъ, направляетъ умы на путь улучшеній, на путь реформъ, которыя смогутъ быть выполнены путемъ частичнаго осуществленія описанной системы». (А. Sorel. Reflex. sur la violense. Стр. 34—35).
Мы подошли, такимъ образомъ, вплотную къ основному положенію «новой школы», къ синдикалистскому миѳотворчеству, которое освѣщено по выраженію Сореля «свѣтомъ Бергсоновской философіи». Теорія миѳовъ — это одно изъ самыхъ оригинальныхъ заключеній, которое синдикалисты сдѣлали изъ Бергсоновой философіи. Посмотримъ, однако, къ чему это революціонное миѳотворчество привело на практикѣ.
IX.
править"Въ процессѣ изученія, — говоритъ Сорель, — я констатировалъ, что люди, участвующіе въ большихъ соціальныхъ движеніяхъ, представляютъ себѣ свои будущія дѣйствія въ образѣ сраженій, обезпечивающихъ торжество ихъ дѣла. Я предложилъ назвать эти представленія — миѳами: всеобщая стачка синдикалистовъ, или катастрофическая революція Маркса, суть миѳы…
«Употребляя терминъ „миѳъ“, я полагалъ, что сдѣлалъ счастливую находку, потому что тѣмъ самымъ я отвергалъ всякую дискуссію съ людьми, желающими подвергнуть детальной критикѣ понятіе всеобщей стачки и нагромождающими возраженія противъ ея практической выполнимости». (А. Sorel. Reflex, etc. Стр. 29—30).
Оставаясь вѣрнымъ боязни раціонализаціи миѳа «теоретики-стражи» должны были сдѣлать еще одинъ шагъ и признать, что съ точки зрѣнія синдикалистской миѳологіи совершенно неважно, чтобы миѳъ этотъ когда-либо осуществился, важно лишь, чтобы онъ сіялъ, такъ сказать, путеводной звѣздой, и чтобы въ него вѣрили. Миѳъ, раціонализованный, объясненный, доказанный, превращается въ утопію, а утопію, какъ интеллектуаллистическую конструкцію, навязанную извнѣ и чуждую внутреннему «я» общества, должно отвергнуть. Указанный шагъ былъ, конечно, сдѣланъ.
Для доказательства важности и значенія миѳа теоретики синдикализма прибѣгаютъ къ сравненію современнаго пролетаріата съ древними христіанами и солдатами наполеоновской арміи. Въ примѣрахъ этихъ движеній огромныхъ массъ они видятъ свидѣтельство того, что къ массовымъ побѣдамъ приводитъ лишь внутренняя вѣра въ соціальные миѳы. Наполеоновскія арміи отнюдь не заботились о томъ, каковы были, планы ихъ вождя, ихъ энтузіазмъ вызывался миромъ славы Франціи и славы ихъ блестящихъ побѣдъ. Воодушевленные этимъ миѳомъ, они сокрушали всѣ препятствія на своемъ пути. «Первые христіане ждали второго пришествія Христа и полнаго разрушенія языческаго міра съ воскрешеніемъ царства святыхъ. Можемъ ли мы оспаривать тѣ огромные результаты, которые дали мечты о возрожденіи царства Божьяго на землѣ? Неважно, что, миѳы заключаютъ подробности, которыя наврядъ ли когда-либо осуществятся; можетъ быть, даже ничто не произойдетъ изъ того, о чемъ говорить миѳъ, какъ это было и въ случаѣ съ ожидаемой древними христіанами всемірной катастрофой. Но о миѳахъ слѣдуетъ судить только, какъ о способѣ воздѣйствія на настоящее, и всякій споръ о способахъ ихъ матеріальнаго осуществленія въ процессѣ исторіи лишенъ всякаго смысла… Поэтому, если революціонеры даже всецѣло ошибаются, набрасывая фантастическую картину генеральной стачки, этотъ образъ можетъ сыграть, однако, въ моментъ подготовки революціи роль силы первѣйшаго значенія». (А. Sorel. Reflex. Стр. 94).
Противъ интуитивной силы соціальныхъ миѳовъ интеллектуализмъ совершенно безоруженъ, и раціоналистическая критика не можетъ разбить ихъ.
«Интеллектуалистическая философія, — восклицаетъ Сорель, — напрасно пыталась доказать ревностнымъ католикамъ, что миѳы церкви не соотвѣтствуютъ научнымъ построеніямъ лучшихъ ученыхъ, руководящихся лучшими правилами критики. Критика не могла ихъ переубѣдить. Ибо никакой аргументаціей невозможно уничтожить вѣры этихъ людей въ обѣщанія церкви; и до тѣхъ поръ, покуда эта вѣра живетъ, миѳы неоспоримы въ ихъ глазахъ. Точно также возраженія, которыя дѣлаются противъ революціонныхъ миѳовъ, могутъ произвести впечатлѣніе только на людей, радующихся тому, что найденъ предлогъ, въ силу котораго можно отказаться отъ „всякой активной роли“, и быть революціонерами только на словахъ… Чтобы оцѣнить знаменіе генеральной стачки, слѣдуетъ поэтому оставить въ сторонѣ всѣ обсужденія, происходящія между политиками, соціологами или людьми, претендующими на обладаніе практическими познаніями. Можно уступить противникамъ во всемъ, что они пытаются доказать. Ибо совершенно неважно: осуществится ли всеобщая стачка цѣликомъ или частью (курсивъ вездѣ мой, Ф. С.). Весь вопросъ въ томъ, заключаетъ ли всеобщая стачка нее то, чего ждетъ отъ нея революціонный пролетаріатъ. Чтобы разрѣшить этотъ вопросъ, намъ нужно только остаться на почвѣ фактовъ. Благодаря имъ, мы знаемъ, что генеральная стачка есть то, что и сказалъ: миѳъ, въ которомъ заключенъ весь соціализмъ; конструкція образовъ, способныхъ инстинктивно вызвать всѣ чувства, соотвѣтствующія всевозможнымъ проявленіямъ войны, объявленной соціализмомъ современному обществу». (Sorel. Kefl., р. 95).
Если я привелъ эти пространныя выдержки, мысли которыхъ перепѣваются на разные лады во всѣхъ произведеніяхъ Сореля, Берта и др., то отнюдь не для того, чтобы разбирать по существу теорію «миѳовъ», и особенно, заключительныя строки приведенной цитаты, смыслъ которыхъ столь же необъемлемъ и величественно пусть, какъ безвоздушное пространство. Важно намъ установить лишь одно. Согласно теоріи синдикалистовъ, всеобщая стачка есть не только средство, но и цѣль, и, будучи одновременно и средствомъ и цѣлью, она является миѳомъ, причемъ все революціонное значеніе ея въ вызываемой ею интуитивной вѣрѣ. Все, что такъ или иначе грозитъ разрушить эту вѣру, особенно, раціонализація ея, враждебно синдикализму, а, слѣдовательно, въ пониманіи синдикалистовъ, и освобожденію пролетаріата. Съ этой тощій зрѣнія, наибольшую вражду питаютъ синдикалисты къ «научному соціализму», который является интеллектуалистической «системой», придуманной интеллигентами изъ буржуазіи, стремящимися ослабить значеніе синдикалистскаго миѳотворчества своими псевдо-научными дискуссіями".
«И сказать только, пишетъ Бергъ, что наши добрые и прекрасные буржуа дрейфусары, охваченные демократическимъ усердіемъ, хотѣли въ своихъ „народныхъ университетахъ“ заразить рабочихъ своимъ, смертельнымъ „микробомъ безпокойства современной культуры“, какъ говоритъ Ницше. Нужна была вся наивность, или все коварство, или вся глупость, какъ угодно, нашихъ интеллигентовъ, чтобы заняться этимъ абсурднымъ и преступнымъ дѣломъ; заставить дефилировать ежевечерно предъ нашими рабочими процессію идей и культуръ, начиная съ самыхъ древнихъ временъ по наши дни, въ видѣ своего рода интеллектуалистическаго кинематографа. Вѣдь въ этомъ выражается весь тріумфъ „кинематографическаго механизма“, характеризующаго, по словамъ Бергсона, интеллектуализмъ. Какой рабочій могъ увлечься этимъ предпріятіемъ? Приказчикъ, мелкій лавочникъ, мелкій чиновникъ или полу-обуржуаженный рабочій, — шея эта кліентелла демократическихъ партій, этотъ плебсъ городовъ, которому государственный соціализмъ подходилъ, какъ перчатка, — вотъ кто былъ посѣтителемъ „народныхъ университетовъ“, вызвавшихъ такъ много шуму, и, къ счастью, провалившихся, благодаря безразличію рабочихъ, которое слѣдуетъ назвать провиденціальнымъ. Благодаря этому безразличію — въ нашей демократіи, гдѣ, все противнымъ образомъ, смѣшивается… благодаря ему, въ нашей цивилизаціи, прогнившей интеллектуализмомъ и лишенной, по выраженію Ницше, „свѣта миѳа“, кое-что осталось нетронутымъ, и это кое-что есть массъ, сосредоточившій свою умственную и моральную жизнь не въ теоріи, не въ доктринѣ, а въ миѳѣ, въ миѳѣ грандіозномъ и высшемъ — въ миѳѣ всеобщей стачки». (Е. Berth. Marchands, intellectuels et politiciens. Le Mouv. Soc. Oct. 1907, p. 310).
Въ этой тирадѣ очень ярко выражена, духовная сущность синдикализма въ его отношеніи къ всякаго рода теоріямъ, «petite sciense», и проч., видамъ «интеллектуалистическаго кинематографа». Невольно бросается здѣсь въ глаза, между прочимъ, какъ близко подходятъ Сорель и Бертъ къ Нолю Буржэ или Моррасу, искреннее возмущеніе которыхъ тоже вызывается распространеніемъ знанія среди рабочихъ, всякаго рода попытками раціонализаціи, его вѣры въ возможность улучшенія своего положенія. Это сближеніе внутренне понятно и характерно. Тамъ, гдѣ есть вѣра, тамъ интеллектуалистическое познаніе должно отступать на задній планъ, будь объектомъ вѣры ученіе католической церкви или генеральная стачка.
Поль Буржэ съ присущей ему откровенностью такъ и ставитъ вопросъ: «Одни — говорятъ, — замѣчаетъ онъ, — что хотятъ сдѣлать людей сознательными, другіе замѣчаютъ: — мы хотимъ быть сознательными». Но поймите, что здѣсь идетъ рѣчь не о моральномъ сознаніи, а о сознаніи безъ эпитета въ метафизическомъ пониманіи этого слова. Одни и другіе потеряли представленіе о томъ, что то, что единственно свято и продуктивно — это энергія примитивной личности, несознающей себя и остающейся какъ бы вложенной въ но;yы той среды, изъ которой она произошла; въ личности которая дѣйствуетъ, не разсуждая, не раціонализируя (sans raisoner, sans rationaliser). Воспитаніе, руководимое церковью, достигало этого… Аппелируя прежде всего къ вѣрѣ человѣка, а затѣмъ лишь къ его разуму; призывая, прежде всего, къ повиновенію, а затѣмъ къ проявленію иниціативы; прежде всего къ традиціи, а затѣмъ къ его собственному пониманію, — религія дѣйствовала сообразно съ постепенностью пробужденія нашихъ способностей. Тотъ же порядокъ пробужденія индивидуальностей былъ перенесенъ ею въ соціальную іерархію". (P. Bourget. La Sociologie et la literature, p. 135).
Буржэ, какъ видите, выражается почти по-синдикалистски. «Примитивная энергія», чуждая сознанію и раціонализаціи, вотъ что важно ему въ пролетаріатѣ, «невыходящемъ изъ ноженъ своей среды». Трезвый умъ Буржэ очень хорошо «раціонализируетъ» и понимаетъ, что современная соціальная іерархія можетъ базироваться только на безсознательности рабочаго класса. Но то, что такъ ясно трезвому уму Буржэ, пріобрѣтаетъ въ силу какой-то своеобразной психологической аберраціи особый романтическій налетъ у синдикалистовъ, подмѣняющихъ вѣру въ церковь, вѣрой въ стачку, базирующей, однако, на томъ же принципѣ «примитивной энергіи» (интуиціи то-жъ) и борьбѣ съ раціонализаціей ея.
«Наша оригинальность, — хвастается Сорель, — заключается въ томъ, что мы поддерживаемъ мысль, что пролетаріатъ можетъ освободиться, не прибѣгая къ обученію профессіоналовъ изъ буржуазной интеллигенціи… одинъ фактъ борьбы поучителенъ для революціоннаго пролетаріата».
Да и такое обученіе невозможно и безрезультатно. Согюль, подобно Буржэ, возносится въ метафизическія высоты, откуда основатель «новой школы» ужъ просто вѣщаетъ, что раціонализація миѳа немыслима, какъ это, впрочемъ, утверждали всегда всѣ отцы всѣхъ церквей.
«Соціализмъ поневолѣ очень теменъ, — говорить онъ, — потому что онъ изучаетъ производство, т. е. то, что представляетъ собою наиболѣе таинственное въ человѣческой дѣятельности… Никакое усиліе мысли, никакой прогрессъ познанія, никакая разумная индукція не смогутъ никогда уничтожить тайны, которой окруженъ соціализмъ».
Сближеніе синдикализма съ католико-націонализмомъ здѣсь до того полное, что о нихъ можно говорить, какъ о двухъ параллельныхъ линіяхъ, исходящихъ по системѣ Лобачевскаго изъ одной точки, съ той только разницей, что у Лобачевскаго два туча исходятъ изъ свѣтлой точки солнца, а въ данномъ случаѣ исходнымъ пунктомъ служитъ темная точка безсознательности рабочихъ массъ.
Встрѣтятся ли линіи синдикалистской мысли съ націоналистической въ дальнѣйшемъ, т. е. въ утвержденіи принципа соціальной іерархіи — вотъ вопросъ, на которомъ мы должны теперь остановиться.
X.
правитьМы видѣли, что вѣра и раціонализмъ несовмѣстимы. Классовый инстинктъ будетъ испорченъ, ослабленъ классовымъ сознаніемъ, которое будетъ навязано интеллигентами изъ буржуазіи. Вѣра пролетаріата должна быть охраняема отъ этого разъѣдающаго анализа. Но для этого недостаточно, чтобы онъ только вѣрилъ въ миѳъ всеобщей стачки. Необходимо такъ же, какъ это совершенно очевидно — чтобы онъ не сознавалъ, что это миѳъ.
Вѣдь всякій миѳъ силенъ въ той мѣрѣ, въ какой вѣрящіе въ него не сознаютъ, что это миѳъ. Если бы первые христіане, подобно Сорелю, считали бы миѳомъ ученіе о второмъ пришествіи, то, конечно, никогда ихъ вѣра не достигла бы того размаха и силы, которая способствовала, какъ онъ говоритъ, утвержденію христіанской церкви на развалинахъ языческаго міра. Апокалипсическое сказаніе представляетъ собою миѳъ для всѣхъ тѣхъ, кто не вѣритъ въ него, но для первыхъ христіанъ, какъ и для цѣлаго ряда поколѣній христіанъ вплоть до нашего времени — это не миѳъ, а святая сущая правда. И отцы церкви были несравненно осторожнѣе духовныхъ отцовъ синдикализма, не называя миѳомъ того, что паства считала святой правдой; напротивъ, Сорель, Бертъ и др., слишкомъ часто, слишкомъ пространно и подчасъ довольно «интеллектуалистично», твердятъ о томъ, что всеобщая стачка можетъ быть и неправдой; нужно только, чтобы ея чудодѣйственная сила миѳа не была поколеблена.
Но тамъ, гдѣ есть вѣрящая паства, тамъ должны существовать и не можетъ не существовать касты, или «коллегіи жрецовъ, охраняющихъ пасомыхъ отъ вреда теоретизированія». Я, конечно, не скажу, что «теоретики-стражи» синдикализма или его вожди поступаютъ наподобіе священниковъ, запрещающихъ своимъ прихожанамъ читать библію, во имя охраненія ихъ отъ суетныхъ вопросовъ безбояшаго скептицизма, но трудно отрицать, что призракъ раціонализаціи и теоретизированія массами заставляетъ усиленно трепетать сердца синдикалистскихъ жрецовъ, т. е. говоря точнѣе, синдикалистскихъ интеллигентовъ. Чего стоитъ въ этомъ смыслѣ слѣдующее приказаніе Берта? Сомнѣваясь лично, напримѣръ, въ научной достовѣрности извѣстнаго «желѣзнаго закона» о заработной платѣ, онъ, тѣмъ не менѣе, признаетъ его абсолютную цѣнность, какъ соціалнаго миѳа.
«Это законъ, — говоритъ онъ, — не будучи, строго говоря, точнымъ съ научной точки зрѣнія, обладаетъ, однако, съ точки зрѣнія революціоннаго воспріятія массы совершенно особенной добродѣтелью соціальнаго миѳа (курсивъ Берта), иллюстрирующаго небычайно ярко теорію соціальной революціи и борьбы классовъ. И въ дѣйствительности необходимо возможно энергичнѣе поддерживать въ современномъ пролетаріатѣ это понятіе о соціальномъ фатализмѣ, если желають, чтобы онъ оставался вѣрнымъ своей миссіи. Едва только идея большой эластичности капиталистическаго режима захватить рабочій классъ, представленіе о его миссіи тотчасъ поблѣднѣетъ у него». (Ed. Berth. Les nuuvaus uspectes du socialisme, p. 18).
He разбираясь по существу въ этихъ разсужденіяхъ, нетрудно понять, что главнымъ импульсомъ ихъ является боязнь современнаго жреца за то, что паства ослабнетъ въ своей вѣрѣ, разъ лишь она усомнится въ «фатализмѣ» разрушенія современнаго общества. Какимъ пренебреженіемъ къ пониманію массы и какимъ идейнымъ самомнѣніемъ о своей роли опекуна долженъ обладать интеллигентъ, считающій только себя достаточно застрахованнымъ отъ оппортунистической заразы, но отнюдь не допускающій этого въ отношеніи «малыхъ силъ», долженствующихъ вѣрить и только вѣрить въ свою «миссію»! Незамѣтно, быть можетъ, для себя этотъ вождь антиинтеллигентскаго движенія все время не сходитъ съ позиціи интеллигента самаго дурного типа, по крайней мѣрѣ, поскольку рѣчь идетъ объ интеллигентѣ-соціалистѣ.
Ни Лассаль, который положилъ столько силъ, чтобы популяризировать идею «желѣзн. закона» заработной платы, ни Марксъ и марксисты, принимающіе его съ оговорками, не становились на точку зрѣнія соціальнаго фатализма. Въ ихъ концепціяхъ не было секрета отъ массы относительно научныхъ достоинствъ этого закона, ибо они не строили мнеотворчества, ибо они воспитывали на основаніи анализа современнаго общества сознаніе массы. Но иначе поступаютъ духовные «Obere Zehntausend», или скорѣе "верхняя сотня синдикалистовъ, «теоретиковъ-стражей», предсѣдателей, секретарей синдикатовъ; члены ихъ комитетовъ, хранящіе секретъ соціальной миѳологіи… Всѣ они, выступая въ качествѣ теоретиковъ письменно или устно, выступаютъ во имя «миѳа», увлекая огромную паству безсознательныхъ или малосознательныхъ синдикалистскихъ рабочихъ, проявляющихъ свою «интуицію», получившую оформленное выраженіе въ классовомъ чувствѣ ненависти, замѣнившемъ классовое сознаніе. Подъ покровомъ борьбы съ интеллигенціей во французскомъ рабочемъ классѣ выросла теорія о вредѣ всякихъ теорій, въ результатѣ чего самая вульгарная демагогія стала единственнымъ орудіемъ руководительства рабочей толпой, руководительства, унижающаго рабочихъ въ драматическіе моменты пролетарской борьбы до степени черни. Широковѣщательныя угрозы, шумъ, крикъ, революціонная фразеологія и попытки всегда неудачно кончающихся вспышкопускательствъ, мелкіе недостойные пролетаріата пріемы нападенія изъ-за угла, какъ въ пресловутыхъ электрическихъ стачкахъ «короля Пато», полный разгромъ стачекъ, когда онѣ принимаютъ грандіозные размѣры, какъ въ случаѣ съ забастовками почтовой и желѣзнодорожной — таковы итога этой опеки охранителей «миѳовъ» надъ носителями интуиціи! Увы, всякій, кто имѣлъ возможность слѣдить, хотя бы урывками, за синдикализмомъ въ послѣдніе годы, могъ наблюдать картину все большаго и большаго упадка этой вѣтви рабочаго движенія.
Сами синдикалистскіе вожди, время отъ времени подводя итоги синдикалистской дѣятельности, замѣчаютъ, что ихъ псевдо-принципіальная пропаганда противъ интеллигенціи и интеллигентности лишила пролетаріатъ его главнаго орудія освобожденія: массоваго классоваго сознанія. И тѣ же проповѣдники огульной вражды къ «интеллигентамъ-карьеристамъ» начинаютъ искать "интеллигентскіе же, т. е. интеллектуалистическіе элементы въ средѣ самаго пролетаріата.
«Мы можемъ различно, — говоритъ Лагарделль, — констатировать новое явленіе: изъ среды самаго организованнаго пролетаріата мало-по-малу выходятъ способные люди. Путемъ своего рода подбора, рабочіе наиболѣе способные, наиболѣе сознательные, пріобрѣли огромное значеніе и авторитетъ. Они уравновѣшиваютъ и уменьшаютъ вліяніе интеллигентовъ. Эти естественные представители рабочаго класса образуютъ новую категорію: пролетарскую интеллигенцію. Я не хочу, впрочемъ, сказать, что эти интеллигенты изъ пролетаріата, отобранные такимъ образомъ, нуждаются въ меньшемъ контролѣ, чѣмъ интеллигенты изъ буржуазіи. Но я хочу лишь сказать, что самое ихъ появленіе свидѣтельствуетъ о зрѣлости и организованности рабочаго класса, и представляетъ достаточную гарантію тому, что никакіе вожди, взятые внѣ пролетаріата или въ его средѣ, не смогутъ овладѣть движеніемъ». (H. Lagardelle, opt. cit, р. 40).
Разсужденія эти необычайно типичны для синдикалистскаго интеллигента, «взятаго внѣ пролетаріата». По отношенію къ пролетарской интеллигенціи теоретикъ синдикализма не питаетъ никакихъ подозрѣній на основаніи одного лишь факта ея пролетарскаго происхожденія. Онъ мягко оговариваетъ, что эта интеллигенція нуждается въ контролѣ, но вѣдь это почти канцелярская отписка, ибо идеи контроля надъ вождями отнюдь не есть типичная для пролетарскаго міровоззрѣнія мысль. Всякій буржуазный конституціоналистъ, всякая благоустроенная буржуазная политическая или неполитическая организація ставитъ на первомъ планѣ идею контроля организаціи надъ своими вождями. Одно лишь понятіе о контролѣ отнюдь не опредѣляетъ отношенія пролетаріата къ своимъ вождямъ, грѣшныхъ или безгрѣшныхъ въ своей отчетности.
Конечно, происхожденіе пролетарскихъ вождей имѣетъ очевидное и огромное значеніе, но само по себѣ, такъ сказать, а priori, оно отнюдь не предрѣшаетъ спасенія пролетаріата отъ интеллигентской напасти. Яркое подтвержденіе моихъ словъ мы находимъ въ практикѣ американскаго рабочаго движенія. Въ своемъ извѣстномъ трудѣ «Соціализмъ въ Соединенныхъ Штатахъ» Хилквитъ набрасываетъ поразительную картину самаго отвратительнаго карьеризма рабочихъ вождей, изъ которыхъ многіе пріобрѣли громкую, но печальную извѣстность во время американскихъ выборовъ своей подкупностью или иными аналогичными чертами, характеристику которыхъ мы можемъ найти во французской синдикалистской прессѣ, направленной противъ интеллигенціи.
Лагарделль становится на какую-то метафизическую точку зрѣнія, въ силу которой рабочая интеллигенція является естественнымъ вождемъ рабочихъ. Понятіе естественности очень часто, къ сожалѣнію, оказывается пустымъ звукомъ. Я думаю, что американскіе рабочіе вожди — не соціалисты или англійскіе рабочіе вожди-трэдъ-юніонисты, нерѣдко рѣзко враждебные соціализму, не признаютъ «естественными» вождями ни Бебеля, ни покойнаго Ауэра, хотя и тотъ и другой вышли изъ рядовъ пролетаріата, какъ, наоборотъ, не признаютъ соціалъ-демократы «естественными» вождями рабочаго класса такихъ рабочихъ, какъ отмѣченныхъ выше американскихъ вождей.
Очевидно, въ оцѣнкѣ «естественности» рабочаго вождя, какого бы происхожденія онъ ни былъ, приходится руководствоваться инымъ критеріемъ, чѣмъ «подборъ» рабочей интеллигенціи. Образованіе въ рядахъ пролетаріата кучки интеллигентныхъ рабочихъ не гарантируетъ ни на іоту трудящихся тѣхъ ложныхъ или дѣйствительныхъ злоупотребленій, въ которыхъ обвиняютъ синдикалисты интеллигенцію.
Критерій для оцѣнки «естественности» рабочаго вождя заключается не въ личныхъ достоинствахъ вождя, а исключительно въ степени сознательности рабочей массы. Этотъ критерій, находясь, такимъ образомъ, внѣ «происхожденія» вождя или другихъ чисто индивидуалистическихъ признаковъ, даетъ, однако, единственную дѣйствительную гарантію отъ злоупотребленій и обусловливаетъ единственно возможный контроль.
Эта точка зрѣнія рѣзко отдѣляетъ «соціалистическій взглядъ на вождей» отъ обычнаго феодально-буржуазнаго взгляда на нихъ, отъ котораго, несмотря на всю свою революціонную фразеологію, не въ состояніи были отдѣлаться синдикалистскіе интеллигенты.
Перефразируя извѣстное выраженіе «всякій народъ имѣетъ то правительство, которое онъ заслуживаетъ», можно сказать, что «всякій рабочій классъ имѣетъ тѣхъ вождей, какихъ онъ заслуживаетъ». Смыслъ этого положенія станетъ совершенно яснымъ и убѣдительнымъ, если не упускать изъ виду, что исходнымъ пунктомъ всей концепціи освобожденія трудящихся есть самодѣятельность рабочаго класса. Тамъ, гдѣ краеугольнымъ камнемъ самодѣятельности является элементъ классоваго самосознанія, тамъ ростъ этого сознанія возможно болѣе широкихъ массъ все болѣе уничтожаетъ идейную и психологическую пропасть между «массой» и «вождями». Но тамъ, гдѣ самодѣятельность понимается — какъ это имѣетъ мѣсто у синдикалистовъ — въ смыслѣ непосредственнаго, я бы сказалъ для фактической точности, въ смыслѣ бульварнаго революціонаризма, тамъ попрежнему будутъ существовать «вожди», которые понимаютъ и руководятъ, и масса, которая вѣритъ, и которой руководятъ. Будутъ ли при этомъ вожди пролетарскаго или иного происхожденія, указанная ситуація отъ этого не измѣнится.
XI.
правитьСиндикалистскіе «теоретики-стражи» упустили изъ виду еще одно обстоятельство. Спонтанейность, на которую они возлагаютъ столько надеждъ, по природѣ своей — элементъ легко разряжаемый. Энтузіазмъ и вѣра даже древнихъ христіанъ могли длиться довольно долгое время. Но по мѣрѣ того, какъ второе пришествіе заставляло себя все дольше ждать, недостатокъ терпѣнія начиналъ все энергичнѣе подтачивать эту вѣру, и всякій, хотя бы мелькомъ знакомый съ исторіей церкви, знаетъ, какое обиліе еретическихъ сектъ выросло въ ту далекую отъ насъ эпоху на почвѣ этого разочарованія. Всякому извѣстно также, что по прошествіи долгаго времени, достаточнаго для испытанія какой угодно вѣры, отцы церкви начали подкрѣплять ее «интеллектуалистическими» соображеніями въ видѣ «догмы» и философскихъ обоснованій вѣры, позаимствовавъ аргументы своей схоластики даже у язычниковъ, какъ, напримѣръ, у Аристотеля.
Въ наше время, въ наше столь раціоналистическое время, вѣра изсякаетъ еще быстрѣе. Огромная масса французскихъ рабочихъ не знакома съ книгами и статьями Сореля, Берта, Пужэ и др., изъ которыхъ они узнали бы святой секретъ, что то, во что они вѣрятъ — есть только миѳъ. Но если пролетаріату мало извѣстны тайны синдикалистской теософіи, ему говоритъ зато очень много его собственный опытъ, и его… интуиція, давно извѣстная подъ инымъ названіемъ — классоваго инстинкта. И классовая интуиція и классовый интеллектъ, почерпнувшій свое развитіе изъ горькаго опыта, все чаще говорятъ рабочимъ, что всеобщая стачка въ синдикалистской трактовкѣ есть миѳъ, и при томъ столь же безплодный, сколь и дорого стоющій.
Однимъ изъ симптомовъ новой оріентировки въ настроеніи рабочихъ массъ Франціи является эволюція Густава Эрве, еще недавно столь крайняго и энергичнаго вождя синдикализма и антимилитаризма.
Въ очень любопытной книгѣ Эрве, опредѣлившей литературное начало этой эволюціи, мы находимъ, между прочимъ, авторитетную и весьма вѣрную оцѣнку современныхъ настроеній французскихъ трудящихся массъ.
«Народныя массы, — пишетъ Эрве, — деморализованныя и приведенныя въ отчаяніе банкротствомъ радикализма, не вѣрятъ болѣе никому, и ни во что; онѣ распространяютъ свою подозрительность одинаково какъ и на „политиковъ“ соціалистической партіи, такъ и на „анти-политиковъ“ Генеральной Конфедераціи Труда; онѣ ничего болѣе не понимаютъ ни во внутреннихъ спорахъ соціалистовъ, ни въ глухомъ антагонизмѣ, раздѣляющемъ „Генеральную Конфедерацію Труда“, гдѣ дурные пастыри, безсознательные агенты императора (т. е- бонапартизма, Ф. С.) подъ покровомъ политическаго нейтралитета проповѣдуютъ ненависть къ республикѣ и къ соціалистической партіи». (G. Hervé. «Mes crimes», р. 20).
Таковы результаты, констатированные однимъ изъ во-время одумавшихся вождей синдикализма. Къ этимъ результатамъ, посколько они имѣютъ въ виду эволюцію настроеній рабочей массы, я вернусь еще въ концѣ. Настоящія же главы, посвященныя синдикалистской идеологіи, я закончу указаніемъ на «эволюцію» основателей «новой школы», эволюцію, нелишенную извѣстной симптоматичности.
Я прежде всего выдѣлю Г. Лагарделля, который, если заколебался въ своихъ теоретическихъ основахъ, то съ уклономъ въ сторону соціализма.
Зато болѣе любопытнымъ, хотя не менѣе «естественнымъ», въ своемъ родѣ является путь, продѣланный Ж. Сорелемъ и продѣлываемый Эдуардомъ Бертомъ, о чемъ стоитъ здѣсь упомянуть. Я ужъ выше имѣлъ случай указать на психологическую, хотя и странную, казалось бы, близость націоналистической и синдикалистской идеологій. Въ дѣйствительности это сближеніе совсѣмъ не столь странно и случайно: оно, напротивъ, въ извѣстной степени вполнѣ закономѣрно.
Если рабочіе, разочаровавшись въ «соціальной миѳологіи», сулившей внезапное соціальное чудо, и не удержимые никакими «центрами интеллектуализма», начинаютъ неизмѣнно проявлять тенденцію къ анархизму, то интеллигенты, строившіе свою идеологію на инстинктѣ и вѣрѣ народа въ свое мессіанство, при первыхъ же разочарованіяхъ и неудачахъ приходятъ либо къ полному отреченію отъ всякой общественной дѣятельности, если они вообще въ корнѣ не сознавали своей ошибки и не пришли къ какому-либо иному реальному выводу, какъ, напримѣръ, Густавъ Эрве.
Отъ вѣры въ какую то спеціальную интуицію, отличающую французскую націю отъ всякой другой, отъ полнаго отрицанія демократіи и политическаго дальтонизма, опредѣлявшаго крайне однобокое и ложное воззрѣніе на интеллигенцію и на общественныя отношенія въ современномъ строѣ, нетрудно было, при разочарованіи въ практикѣ движенія и особенно его темпѣ, придти къ тѣмъ результатамъ, къ какимъ пришли Жоржъ Сорель и Э. Бертъ.
Сорель нынче не считается больше вождемъ синдикализма. Послѣдній отрекся отъ Сореля, но еще ранѣе Сорель отрекся отъ синдикализма, впавъ въ чистѣйшій мистицизмъ самой примитивной марки, пропагандируемой имъ въ его новомъ журнальчикѣ «L’Indepedant». На этомъ, однако, эволюція Сореля не застряла. Онъ близко подошелъ къ тѣмъ, для кого авторитарный принципъ командованія «этой чернью» нашелъ наиболѣе яркое выраженіе, т. е. къ интегральнымъ націоналистамъ… Вмѣстѣ съ Эд. Бертомъ онъ собирался издавать въ сотрудничествѣ съ ближайшими редакторами «L’Action. Franèaise». Жоржемъ Валуа и Пьеромъ Жильбертомъ новый журналъ «Cité franèaise», о чемъ ужъ было объявлено; дѣло не состоялось изъ-за «частныхъ обстоятельствъ», о чемъ также было объявлено. (См. подробнѣе- Guy Grang. «Le procès de la démocratie», p. 86).
Но если не удался журналъ, то все же состоялось сотрудничество и Эд. Бертъ, который не покинулъ еще рядовъ синдикализма, передалъ въ текущемъ году роялистскому издательству, ставящему себѣ опредѣленныя пропагандистскія цѣли, изданіе цитированной нами статьи: «Les Intellectuels etc.» въ видѣ отдѣльной брошюры (см. Каталогъ «Nouvelle librairie nationale», 1913).
Наконецъ, въ лицѣ Жоржа Валуа мы имѣемъ ученика Сореля и бывшаго синдикалиста, умудрившагося сочетать теорію «новой школы» съ доктриной Шарля Морраса..
Повторяю — это не должно удивлять. Самъ Сорель въ своемъ журналѣ заявляетъ, что "синдикализмъ ему кажется угасшимъ, и что, будучи врагомъ монархической реставраціи, онъ, однако, видитъ, лить въ «друзьяхъ Морраса силу, способную положить конецъ царству глупости и обезпечить пораженіе плутовъ» (Gay Grand. Opt. cit. p. 85).
Аналогичное мы констатируемъ и у Берта. Человѣкъ, становившійся на своеобразную націоналистическую точку зрѣнія въ защитѣ синдикализма, долженъ былъ подойти вплотную къ истинному націонализму по мѣрѣ того, какъ идея спонтанейнаго успѣха генеральной стачки превращалась въ миѳъ въ его собственныхъ глазахъ.
«Все еще себѣ представляютъ, — писалъ Бертъ, — что думать это, значитъ безконечно жевать жвачку: да, нѣтъ же, это нѣмецкая манера мыслить, такъ называемая эволюціонистская манера. Вы ее хорошо знаете: это пресловутая Entwicklung (развитіе); но есть другая манера мыслить à la franèaise, внезапная молнія, непосредственно выражающаяся въ дѣйствіи»… (Ed. Berth. Die Intellectuellen etc. Стр. 389 390).
Мы могли бы привести цѣлый рядъ другихъ свидѣтельствъ крайне характернаго сближенія націонализма и синдикализма, какъ въ области ихъ дружной защиты преимуществъ классическаго образованія, ихъ одинаковой приверженности къ Прудону, у котораго, какъ единомышленники Морраса, такъ и Сореля, черпаютъ всю теоретическую аргументацію для своихъ крайне спутанныхъ экономическихъ воззрѣній[4], ихъ одинаковое предпочтеніе, отдаваемое Лепле (Le Play), реакціонному теоретику брачнаго института и соціально-экономической роли послѣдняго etc.
Проведеніе этой любопытной параллели не укладывается, къ сожалѣнію, въ рамки настоящей статьи, и мы вынуждены окончить лишь указаннымъ реестрикомъ точекъ соприкосновеній двухъ враждующихъ другъ съ другомъ, но мало враждебныхъ идеологій…
XII.
правитьМежду Харибдой дворянскаго и буржуазнаго націонализма и Сциллой синдикализма двѣ идеологіи пытаются различнымъ образомъ разрѣшить проблему объ отношеніи своемъ къ народу. Я подразумѣваю идеологіи радикаловъ-республиканцевъ и соціалистовъ.
Если, однако, послѣдніе обладаютъ вполнѣ опредѣленной идеологической концепціей, то того же самаго нельзя сказать о мелко-буржуазной демократіи, представленной во Франціи преимущественно радикалами и радик.-соціалистами. Радикалы составляютъ центральное ядро французской интеллигенціи «въ петербургскомъ смыслѣ этого слова», какъ выражается Моррасъ. Въ лицѣ радикаловъ разночинная интеллигенція правитъ «именемъ народа», т. е. преимущественно въ интересахъ мелкой буржуазіи, составляющей основной соціальный пластъ современной Франціи. Радикальная интеллигенція крайне чутка къ переживаніямъ этой части французскаго народа. Но въ томъ то и вся суть, что мелкая буржуазія, кристаллизованная при томъ въ видѣ слоя мелкихъ рантье, являясь классомъ промежуточнымъ, подвержена необычайному импрессіонизму.
Интеллигенція, вышедшая изъ рядовъ мелкой буржуазіи и соціально связанная съ ней, точно также подвержена всякаго рода идейнымъ колебаніямъ, причемъ амплитуда этихъ колебаній, какъ то не разъ наблюдалось во Франціи, нерѣдко описываетъ большой кругъ отъ соціализма къ націонализму и обратно.
Указанными свойствами современнаго соціальнаго бытія Франціи объясняется тотъ фактъ, что демократія Третьей республики до сихъ поръ не имѣетъ своей оформленной идеологіи. Ее нужно думать, что демократическая интеллигенція, руководящая и правящая страной, остается совершенно индифферентной къ этому обстоятельству. Попытка создать такую идеологію Третьей республики была сдѣлана въ лицѣ нашумѣвшей и оказавшей огромное вліяніе теоріи о «солидарности», авторомъ которой является одинъ изъ видныхъ вождей радикальной партіи и выдающійся общественный дѣятель, Леонъ Буржуа, написавшій классическую книгу этой теоріи «La Solidarité». Не смотря, однако, на широкое распространеніе и вліяніе идей «La Solidarité», идеологіи въ собственномъ словѣ она не создала. Тѣмъ не менѣе идейная работа, отчасти связанная съ мыслями «Solidarité», продолжается, покуда, правда, главнымъ образомъ, въ научно-философской лабораторіи Сорбонны и другихъ университетовъ.
Не-останавливаясь на вопросѣ о томъ, какіе элементы ложатся въ основу новыхъ идейныхъ исканій, ибо освѣщеніе этого вопроса потребовало бы совершенно отдѣльной разработки, я отмѣчу лишь тенденцію къ соціализму въ работахъ Дюркгейма, Буглэ, Габріеля или Дюгьи, который, несмотря на іего публичное отреченіе отъ соціализма, смѣло можно признать предтечей соціалистическаго права. Минуя здѣсь вопросъ о томъ, насколько современной университетской наукѣ во Франціи удастся кристаллизовать новую идеологію демократіи, приходится констатировать, что покуда мы имѣемъ дѣло только съ исканіями кабинетныхъ ученыхъ. Вотъ почему, говоря объ идеологіи радикальной демократіи во Франціи, фактически приходится учитывать скорѣе психологическіе элементы, чѣмъ идейные, въ строгомъ, смыслѣ этого слова.
Психологія разночинной интеллигенціи въ интересующемъ насъ вопросѣ отмѣчена одной существенной и основной чертой. Она раціоналистична. Раціонализмъ — это религія радикальной интеллигенціи. Со времени культа Робеспьера культъ Разума въ глазахъ этой интеллигенціи поднятъ на пьедесталъ новаго божества. Этимъ культомъ раціонализма объясняется и присущая интеллигенціи вѣра въ свое всезнайство и взглядъ на себя, какъ на прирожденныхъ руководителей и вершителей соціальныхъ судебъ.
Одинъ изъ наиболѣе типичныхъ и талантливыхъ современныхъ французскихъ интеллигентовъ, какимъ является Клемасно, обрисовалъ съ чрезвычайной яркостью указанное душевное состояніе интеллигенціи. Торжествуя побѣду послѣ дѣла Дрейфуса, онъ кидалъ противникамъ горделивыя слова: «мы не чувствуемъ ни въ чемъ недостатка, мы можемъ пользоваться всѣми наслажденіями умственной жизни. Науки и искусства приведутъ ко всему… Посчитайте, сколько бывшихъ учениковъ и „Ecoles de Chartres“, и „Ecole normall“ или „Ecoles des hautes études“ становится министрами, депутатами или предсѣдателями законодательныхъ собраній. Какъ же намъ не управлять? Вѣдь несомнѣннымъ фактомъ является то, что мы живемъ подъ контролемъ общественнаго мнѣнія, которое мы же Формулируемъ. Мы проявляемъ его въ жизненныхъ формулахъ, выводя его изъ того безсознательнаго состоянія, въ которомъ оно лремлетъ. Лучше того: мы часто буквально создаемъ его. Распространеніе нашихъ мыслей и сила вещей дѣлаетъ насъ хозяевами положенія. Наступаетъ царство власти Разума надъ массами (Le régne d’Esprit sur les multitudes). Новый богъ занимаетъ свой тронъ вѣчности… И совершенно очевидно, что власть грубой силы постепенно исчезаетъ, и что мы вступаемъ въ эпоху власти интеллигентности».
Въ такихъ чисто робеспьеровскихъ выраженіяхъ опредѣляетъ Клемансо превосходство интеллигентовъ и ихъ право на руководительство надъ массами, находящимися у подножія престола новаго бога. Абсолютная власть раціонализма здѣсь устанавливается непоколебимо, и ее въ большей или меньшей мѣрѣ поддерживаютъ всѣ идеологи современной французской демократіи. Вотъ почему реакція противъ власти демократіи, какъ въ выше, такъ и въ ниже ея лежащихъ соціальныхъ пластахъ выразилась въ идеологической области въ формѣ того, что зовется «Кризисомъ Раціонализма».
Мы ужъ видѣли выше, какъ, несмотря на огромную пропасть, отдѣляющую синдикалистовъ отъ буржуазныхъ націоналистовъ, и тѣ и другіе ухватываются съ радостью за анти-интеллектуалистическую философію Бергсона. Когда цитированная нами статья Г. Лагардедля объ интеллигенціи вызвала возраженіе Эд. Рода въ «Kevue hebdomadaire» (16 нояб. 1907 г.), Ладаргелль тотчасъ же отвѣтилъ, ставя самую отчетливую точку на і и поясняя, что онъ "старался охарактеризовать интеллигенцію не только въ экономическомъ отношеніи, но и въ психологическомъ. Интеллигенты являются таковыми, какія они есть, потому что они интеллектуалистичны (Les Intellectuels sont tels parce qu’ils sent intellectualistes). И демократія только потому представляетъ собою царство интеллигенціи, что она по существу раціоналистична. Я добавлю, чтобы разсѣять сомнѣнія г-на Рода, что рабочій соціализмъ или синдикализмъ имѣетъ съ точки зрѣнія цивилизаціи ту огромную цѣнность, что онъ стремится уничтожить престижъ интеллигенціи и интеллектуализма. (Movt. Socialiste. Dec. 1907, р. 506).
Съ аналогичной по существу реакціей противъ раціонализма встрѣчаемся мы и у «позитивистовъ» интегральнаго націонализма, въ ихъ пресловутыхъ призывахъ къ церкви и къ классицизму, въ ихъ страстной кампаніи противъ Сорбонны, во главѣ которой (т. е. кампаніи) фигурируетъ бойкій, но очень поверхностный памфлетистъ, Пьеръ Лассеръ, выпустившій недавно противъ Сорбонны весьма нашумѣвшую книгу: «La Doctrine officielle de l’Universite». Въ лицѣ, «кризиса раціонализма» мы имѣемъ идейное выраженіе внутренняго кризиса, переживаемаго нынѣ Франціей; въ реакціи противъ интеллектуализма, борьба противъ демократіи, подъ знакомъ которой проходитъ нынѣшняя полоса нео-націонализма и нео-патріотизма, нашла свою идеологическую формулировку.
XIII.
правитьНа практикѣ, въ вопросѣ отношенія къ народнымъ массамъ, и націонализмъ республиканской демократической интеллигенціи приходитъ къ результатамъ прямо противоположнымъ тѣмъ, которыхъ стремятся достигнуть интегральные націоналисты или синдикалисты.
Демократическая интеллигенція считаетъ себя ex officio руководительницей и призваннымъ естественнымъ вождемъ народныхъ массъ, руководимыхъ, направляемыхъ, опекаемыхъ и проч., во имя раціоналистическаго абсолюта. Причемъ это руководство сплошь и рядомъ пріобрѣтаетъ филантропическій оттѣнокъ.
Синдикалисты не такъ далеки отъ истины, когда они называютъ разночинную интеллигенцію «аристократіей». Она сама себя любитъ именовать «аристократіей духа», а въ современныхъ соціальныхъ условіяхъ всякое аристократическое отвѣтвленіе имманентно ведетъ къ верховенству, къ привилегированному положенію, какъ это великолѣпно доказываютъ разсужденія Артура Бауера.
Но, съ другой стороны, власть «аристократіи духа» питается не только преимущественнымъ соціальнымъ положеніемъ тѣхъ классовъ, съ которыми она связана, но и извѣстнымъ уровнемъ интеллектуализаціи массъ. Власть интеллигенціи, какъ выразительницы интересовъ мелкобуржуазнаго общества, поддерживается интеллектуализмомъ широкихъ массъ. Вотъ почему первымъ условіемъ дальнѣйшаго существованія радикализма во Франціи была секуляризація духовной жизни, выразившейся въ грандіозномъ соціально-политическомъ актѣ: революціонной интуиціи, то, напротивъ, разночинная интеллигенція отдѣленіе церкви отъ государства. Вотъ почему, наконецъ, въ прямой связи съ этимъ отдѣленіемъ, центральное мѣсто въ программѣ республиканцевъ занимаетъ вопросъ о свѣтской школѣ и, вообще, о народномъ образованіи, и ни одно министерство не удержится во Франціи и часа, если оно не обяжется охранять интересы этой школы. Ни въ какой другой странѣ, быть можетъ, послѣдняя не является объектомъ столькихъ заботъ, и ни въ какой странѣ вокругъ школы не идетъ такая неустанная, такая неослабѣвающая и такая страстная борьба, какъ во Франціи.
Если націоналисты и клерикалы справедливо видятъ въ школѣ, въ распространеніи знаній въ народѣ, въ ростѣ его интеллектуалистичности непосредственную угрозу своимъ интересамъ; если въ крайнемъ лѣвомъ лагерѣ синдикалистовъ въ ненависти къ интеллектуализаціи массъ проявляется боязнь за ослабленіе революціоннаго духа, революціонной интуиціи, то, напротивъ, разночинная интеллигенція склонна перегибать палку въ другую сторону и видѣть въ наукѣ и въ ея популяризаціи одинъ изъ основныхъ путей не только къ уменьшенію соціальнаго зла, но, вообще, къ разрѣшенію соціальной проблемы.
Въ медовые мѣсяцы союза интеллигенціи и пролетаріата — эта задача интеллектуализированія массъ выступила въ крайне отчетливой формѣ. Интеллигенція направилась «въ народъ» не только въ роли митинговыхъ ораторовъ, но и въ качествѣ учителей, въ качествѣ носителей знаній. Съ другой стороны, обратнымъ теченіемъ наростала въ пролетаріатѣ, разбуженномъ агитаціей за спасеніе республики, жажда къ знанію, и изъ объединенія этихъ двухъ теченій выросло движеніе въ пользу самообразованія, приведшее въ разгарѣ борьбы и объединенія всѣхъ республиканцевъ (т. е. въ 1898—1899 гг.) къ созданію «народныхъ университетовъ». Народные университеты, къ которымъ, какъ мы видѣли выше, съ такимъ презрѣніемъ относятся синдикалисты, — одно время были встрѣчены съ большимъ энтузіазмомъ, какъ интеллигенціей, особенно радикальнымъ студенчествомъ, такъ и рабочими. Ихъ популярность выросла съ огромной быстротой. Съ «народными университетами», какъ, вообще, съ народнымъ образованіемъ, республиканская интеллигенція связывала самыя широкія задачи.
Въ одномъ изъ первыхъ засѣданій парижскаго «народнаго университета» проф. Сорбонны, Габріэль Сеайль, указывалъ на слѣдующее значеніе этихъ учрежденій: «Надъ нашимъ желаніемъ дать высшее образованіе народу будутъ смѣяться, но будемъ имѣть, смѣлость казаться смѣшными. Мы хотимъ, чтобы всѣ оказались призванными любоваться красотой и познать истину духовной жизни, являющейся самымъ цѣннымъ достояніемъ человѣчества, тѣмъ самымъ мы хотимъ работать во имя соціальнаго мира и освобожденія народа. Мы хотимъ, чтобы народъ былъ введенъ во владѣніе нашимъ духовнымъ состояніемъ, мы хотимъ дѣйствительной цивилизаціи, которая не оставляла бы внѣ ея большинство націи. Мы хотимъ, наконецъ, внушить массамъ здравое пониманіе, которое бы нѣсколько ограничило легкость профессіи публициста или политика». (Kownacki. Universités populaires. Histoire de douze ans 1898—1910, p. 14).
Не имѣя здѣсь возможности останавливаться на исторіи «народныхъ университетовъ», я укажу на цѣли и истопникъ ихъ происхожденія.
«Интеллигенты, ученые, философы, — говорить Сеайль, — полагавшіе, что они исполняютъ свой долгъ, работая въ уединеніи, замѣтили, что ихъ удаленіе не лишено было опасности. Провозгласивъ республику, мы вообразили, что одного существованія ея институцій достаточно, и что Остается только пользоваться свободой. Дѣло Дрейфуса пробудило насъ, мы увидѣли, что подъ вопросомъ находится какъ разъ то, что мы считали давно пріобрѣтеннымъ, и, когда мы обратились къ народу, насъ ждалъ печальный сюрпризъ, мы оказались непонятыми. Мы были далеки отъ него, и, въ свою очередь, онъ отвернулся отъ насъ, и въ обращенныхъ къ нему словахъ онъ не узналъ выраженія его собственныхъ мыслей… Мы, наконецъ, поняли, что демократія не можетъ находиться внѣ народа, и что вся наша матеріальная культура окажется варварствомъ, если она лишитъ большинство людей духовной культуры, являющейся „дѣйствительнымъ raison d'être цивилизаціи“ (Prof. Gabriel Séailles въ предисловіи къ книгѣ Bougie. Pour la démocratie franèaise, p. III—IX).
Такимъ образомъ, осознанъ былъ весь соціальный трагизмъ разрыва между интеллигенціей и народомъ, и первымъ практическимъ результатомъ его была организація „народныхъ университетовъ“, широкая демократическая школьная программа и… „блокъ“ въ области политическаго сотрудничества. Не касаясь послѣдняго, я хочу лишь указать на то, что сближеніе республиканской интеллигенціи съ народомъ не только не теряло своей основной черты руководительства, а, напротивъ, утверждало послѣднее, что и привело, какъ извѣстно, въ числѣ другихъ причинъ, къ расцвѣту политическаго карьеризма и связаннаго съ нимъ ренегатства въ средѣ интеллигенціи и къ разочарованію и росту анархистскихъ тенденцій въ рядахъ пролетаріата.
XIV.
правитьНо какими предѣлами должно ограничиться это образованіе народныхъ массъ — вотъ въ чемъ весь вопросъ, ставшій нынѣ одной изъ жгучихъ соц.-педагогическихъ проблемъ французской демократіи.
Огромное большинство ея, вмѣстѣ съ Артуромъ Бауеромъ, скажетъ: „Необходимо сохранять разницу между низшимъ и среднимъ образованіемъ. Ученики средне-учебныхъ заведеній поставлены въ иныя условія, чѣмъ ученики низшей школы. Болѣе того, и это самое главное, первые призваны выполнять совершенно иныя соціальныя функціи. Въ большинствѣ случаевъ они будутъ воспитателями, руководителями людей, вождями (Ild seront pour la plupart des éducateurs, des conducteurs d’hommes, des chefs). Слѣдовательно, они должны пріобрѣсти всѣ отличительныя черты вождей: быть интеллигентами (être des intellectuels), способными руководиться общими воззрѣніями, не упуская при этомъ изъ виду реальныхъ условій, въ какихъ имъ приходится дѣйствовать“, и т. д.
Подобнаго рода „избранное общество“, — заключаетъ Бауеръ, — не охладитъ демократическихъ чувствъ, ибо его культура предназначена служить… всѣмъ… Ни чувство гордости и презрѣнія у однихъ, ни низкая зависть у другихъ, а, напротивъ, гармоничное сочетаніе функцій, какъ оно и должно быть въ здоровомъ организмѣ, устроенномъ для блага всѣхъ». (Ar. Bauer. Opt. cit. p. 698).
Набросанная здѣсь идиллическая картина воспитанія интеллигентовъ, подготавливаемыхъ къ роли вождей, категорически разрѣшаетъ вопросъ о среднемъ образованіи въ смыслѣ сужденія его доступности.
Но, съ другой стороны, столь авторитетный педагогъ, какъ проф. литературы Лангруа, или дѣйствительный отецъ, такъ называемаго, свѣтскаго образованія Третьей республики, депутатъ Бьюсонъ въ сотрудничествѣ съ Лансономъ, Сеньобосомъ, Оларомъ и то., приходятъ къ заключенію о необходимости сдѣлать среднее образованіе даровымъ, какъ это имѣетъ мѣсто во Франціи въ отношеніи высшаго и низшаго образованія. (См. подробнѣе статьи въ сборникахъ «Enseignements et démocratie»).
«Какой non sens, — справедливо спрашиваетъ педагогъ и академикъ, проф. Collège de France, Louis Havet — что низшая и высшая школы безплатны, а средняя недоступна. Эта аномалія должна быть уничтожена; среднее образованіе должно быть даровымъ». Но Луи Аве идетъ дальше, требуя обязательности средняго образованія (Conférence de Louis Havet: «L’Egalité intellectuelle». «La Revue socialiste» 1906, p. 8).
Какъ и слѣдовало ожидать, конечно, новое теченіе въ педагогическихъ кругахъ Третьей республики, вызванное необходимостью укрѣпленія демократическаго строя путемъ просвѣщенія народныхъ массъ, встрѣтило энергичную поддержку со стороны французскихъ соціалистовъ. Покуда, однако, я остаюсь въ предѣлахъ характеристики разночинной радикальной интеллигенціи и отмѣчу, что внѣ соціалистовъ французская демократія раздѣлилась на двѣ части: ту, которая склонилась въ послѣдніе годы вправо, точку зрѣнія которой очень удачно формулировалъ Артуръ Бауеръ, и другую часть, склоняющуюся въ своихъ воззрѣніяхъ къ взглядамъ демократической профессуры.
На практикѣ это неоформленное дѣленіе воззрѣній привело къ многимъ послѣдствіямъ, изъ которыхъ я отмѣчу одно крайне важное. Какъ я ужъ сказалъ, радикалы-республиканцы весьма ревностно охраняютъ интересы свѣтской школы, но… когда въ этой школѣ учителя-демократы начинаютъ дѣлать выводы, естественно вытекающіе изъ современнаго представленія о демократіи, и приводящіе.ихъ къ соціализму, они начинаютъ подвергаться преслѣдованіямъ, въ большинствѣ случаевъ, правда, въ скрытой формѣ. Къ числу открытыхъ преслѣдованій надо отнести нашумѣвшее въ минувшемъ году закрытіе «синдиката народныхъ учителей». Незаконность этого закрытія была почти признана радикалами въ палатѣ, и все же санкціонирована въ интересахъ обычнаго фетиша: порядка. Цѣлый рядъ другихъ фактовъ свидѣтельствуетъ о томъ, что «свѣтской школѣ» приходится переживать послѣдствія теперешней полосы буржуазной и націоналистической реакціи. И именно, въ связи съ ней, вопросъ о даровомъ среднемъ образованіи пріобрѣлъ такую остроту, хотя, конечно, и въ мысли наиболѣе лѣвой части разночинной демократіи не входитъ желаніе отречься отъ своей руководящей роли, дающей всѣ преимущества командующаго класса. Они хотятъ лишь уменьшенія классовой остроты, уничтоженія психологическихъ перегородокъ, своего рода соціальной взаимно-классовой диффузіи, которая бы придала сотрудничеству интеллигенціи и рабочихъ наиболѣе демократическій и наименѣе оскорбительный для пролетарскаго самолюбія характеръ.
«Въ тотъ день, когда произойдетъ это взаимное проникновеніе классовъ, — говорилъ рабочимъ Шарль Жидъ на открытіи народнаго университета, — я увѣренъ въ томъ, что въ одной и той же семьѣ смогутъ быть сыновья различныхъ категорій: одинъ литейщикъ, другой банкиръ; одинъ ткачъ, другой адвокатъ; Что сдѣлать, чтобы приблизить этотъ день? Къ этому дню насъ, конечно, не приблизитъ марксистская теорія борьбы классовъ, а скорѣе успѣшная работа народныхъ университетовъ: вотъ въ чемъ, по крайней мѣрѣ, ихъ идеалъ». (Ch. Gide. «La Fondation universitaire de Belleville», p. XVIIЩ
Таковъ максимумъ интеллигентнаго демократизма и равенства, которое можетъ дать разночинная республиканская интеллигенція.
XV.
правитьРѣзкой гранью отъ охарактеризованныхъ нами идеологій отдѣленъ соціализмъ въ своемъ отношеніи къ народу.
Соціалистическая идеологія чужда и враждебна, какъ клерикально-націоналистической концепціи, такъ и раціонализму; но соціализмъ интеллекту алистиченъ par exellenee.
Поднятіе интеллектуальнаго уровня трудящихся массъ до той степени, когда самодѣятельность пролетаріата явится результатомъ массоваго сознанія и высокой культурности, а не императивныхъ рѣшеній «вождей», представляетъ собою премордіальную задачу соціализма. Для соціализма, одинаково враждебнаго, какъ іерархизму, вытекающему изъ ученія католической церкви, такъ и соціально-интеллектуальной іерархіи, поддерживаемой раціоналистическими аргументами, толпящимися у престола Абсолютнаго Разума; для соціализма, исходящаго не изъ интересовъ группы, а изъ интересовъ массы, вопросъ отъ отношеніи интеллигенціи къ народу превращается въ вопросъ объ интеллигентности народа.
Но разрѣшитъ ли интеллигентность пролетаріата основную проблему, интересующую насъ, т. е.: уничтожитъ ли она существованіе интеллигенціи, какъ группы, командующей и руководящей? Какъ извѣстно, соціалистическая идеологія отрицаетъ возможность уничтоженія классоваго общества, основаннаго на частной собственности. Мыслимо ли, однако, уничтоженіе того явнаго пріоритета и руководительства, который выпадаетъ на долю соціалистической интеллигенціи, даже на Западѣ, при сравнительно высокомъ уровнѣ классоваго сознанія и культурности пролетаріата, въ самомъ соціалистическомъ движеніи? Намъ представляется, что нѣтъ. По крайней мѣрѣ, при всей самодѣятельности пролетаріата на Западѣ, мы не можемъ утверждать, что роль соціалистической интеллигенціи, связанной, конечно, сознательностью массы, не есть въ то же время роль руководящая, я въ значительной мѣрѣ командующая, и врядъ ли можетъ быть иначе въ рамкахъ современнаго экономическаго уклада, съ его раздѣленіемъ труда, съ его рабствомъ безсмысленной физической работы, на какую обречена подавляющая по численности часть человѣчества, поневолѣ лишенная широкаго образованія.
Я оставляю въ сторонѣ подробное разсмотрѣніе этого вопроса, потому что, по существу, это значило бы перейти въ область совершенно другой темы, я хочу остановиться здѣсь на вопросѣ о томъ, придерживается ли сознательно французская соціалистическая интеллигенція взгляда на свою роль, какъ на роль командующаго элемента, т. е. повинна ли она въ томъ грѣхѣ, въ какомъ ее, главнымъ образомъ, обвиняютъ синдикалисты.
Въ исторіи французскаго соціализма имѣются въ этомъ смыслѣ свидѣтельства, которыя могли бы быть использованы синдикалистами, обходящими ихъ, однако, молчаніемъ по понятнымъ причинамъ-. Я подразумѣваю бланкизмъ.
Если, вообще говоря, основной грѣхъ французской разночинной интеллигенціи — это ея якобинство, то бланкизмъ — это соціализмъ, преломленный въ призмѣ якобинства. Замѣните экономическую программу якобинца соціализмомъ, и вы получите бланкиста чистой воды. Основная черта бланкизма — та же, что и якобинства: захватъ власти, политическій переворотъ, совершаемый небольшой, но хорошо знающей и понимающей, чего она хочетъ, группой лицъ, поддержанной спонтанейно вдохновившейся ея цѣлями народной массой. Иначе говоря, болѣе шли менѣе обширная заговорщицкая группа идеологовъ, дѣйствующая во имя интересовъ народа въ качествѣ рѣшительнаго генеральнаго штаба, увлекающаго за собою разбуженныя этой рѣшительностью массы.
Бланкизмъ, въ своей психологической основѣ, какъ и якобинство, представляетъ собою крайнюю форму командованія революціонно-соціалистической интеллигенціи пролетаріатомъ.
Въ современномъ французскомъ соціализмѣ бланкизмъ, какъ таковой, изжитъ, но это не значитъ, что онъ, вообще говоря, исчезъ. Въ странахъ, съ сравнительно слабо развитой сознательной самодѣятельностью рабочаго класса, какъ во Франціи, бланкизмъ не исчезаетъ столь быстро. Онъ нашелъ наслѣдниковъ, въ лицѣ… синдикалистовъ.
Ихъ сближаетъ та же вѣра во всеспасаемость «action directe», та же вѣра въ спонтанейность движенія рабочихъ массъ, выступающихъ по сигналу, исходящему изъ центральнаго руководящаго мѣста: у бланкистовъ — изъ тайнаго центральнаго революціоннаго учрежденія, у синдикалистовъ — изъ комитета «Генеральной Конфедераціи Труда»; та же вѣра, наконецъ, въ единовременное и единоразрѣшающее конечную задачу средство: у бланкистовъ — въ вооруженный захватъ государственной машины, у синдикалистовъ — въ генеральную стачку. Синдикализмъ перенялъ весь крикливый революціонизмъ бланкистовъ, всю психологію бланкизма, и, какъ мы видѣли, фактически утвердилъ авторитарный принципъ дѣленія на «теоретиковъ-стражей», охраняющихъ неприкосновенность «священнаго огня», т. е. «соціальнаго миѳа», и пролетаріевъ, носителей революціонной «интуиціи», кидающихъ этотъ огонь въ грѣшный буржуазный міръ въ видѣ «генеральной стачки».
Напротивъ, французскій соціализмъ со времени объединенія соціалистической партіи въ 1905 г. эволюціонируетъ отъ бланкистской психологіи, и эта эволюція идетъ іѣмъ усиленнѣе, чѣмъ шире растетъ разочарованіе рабочихъ въ синдикализмѣ и его пріемахъ.
Я не хочу этимъ сказать, что соціалистическая интеллигенція во Франціи все болѣе уступаетъ рабочимъ свою понятную въ современномъ обществѣ роль руководителя пролетарскимъ движеніемъ. Но если эта роль можетъ быть въ извѣстные моменты вредна для задачъ рабочаго движенія, то еще вреднѣе для рабочихъ, какъ это показываетъ исторія соціализма во Франціи, является отказъ интеллигенціи отъ соціализма и задачъ пролетаріата; или, наоборотъ, отказъ послѣдняго отъ сотрудничества интеллигенціи, воспринимающей весь циклъ идей и цѣлей пролетарскаго движенія.
Параллельно съ ростомъ и укрѣпленіемъ соціалистическаго движенія во Франціи намѣчается процессъ новаго сближенія рабочихъ съ разночинной интеллигенціей на почвѣ укрѣпленій профессіональныхъ и политическихъ организацій пролетаріата и стремленія повысить культурный уровень послѣдняго. Грозятъ ли при этомъ французскому пролетаріату тѣ же послѣдствія, какія мы наблюдали въ эпоху Дрейфуса, когда интеллигенція наполнила en masse ряды соціалистовъ? Намъ думается, что нѣтъ. Прежде всего, не нужно забывать, что если въ эпоху дѣла Дрейфуса демократическая интеллигенція такъ легко примкнула къ соціализму, то виною тому былъ не только ея мелкобуржуазный импрессіонизмъ, но и неоформленность самаго рабочаго движенія и слабость французскаго соціализма, легко ассимилировавшаго съ собою простое стремленіе къ крайнему демократизму, не покушавшемуся на самые устои современнаго общества. При подобныхъ условіяхъ сотрудничества совмѣстная борьба соціалистической партіи и радикальной демократіи легко превратилась въ сліяніе двухъ теченій, деформировавшихъ физіономію, какъ одного, такъ и другого. Пресловутый «блокъ» былъ опасенъ для французскаго соціализма не самымъ фактомъ сотрудничества соціалистической и радикально-буржуазной демократіи, диктуемаго въ извѣстные моменты исторической необходимостью, а тѣмъ, что онъ временный союзъ двухъ раздѣльныхъ теченій слилъ въ единый общественный потокъ, гдѣ всякій утратилъ свое лицо, и гдѣ въ общемъ шумѣ борьбы со скалистыми порогами реакціи былъ лишь слышенъ наиболѣе громкій мотивъ: «интернаціонала».
Подобнаго рода оборотъ — послѣ Дрейфусовскаго опыта и послѣ ряда лѣтъ борьбы — новое сближеніе интеллигенціи и рабочихъ принять не можетъ. Но одно лишь прошлое, — о его урокахъ, увы, иногда забываютъ не только индивидуумы, но и цѣлые классы, — не является единственнымъ залогомъ чистоты французскаго соціализма. Есть другой, болѣе могучій элементъ, предвѣщающій огромные и благотворные результаты этого сближенія: этотъ элементъ — сила законовъ капиталистической экономики.
Во Франціи, какъ и во всей Европѣ, расширились съ необычайной быстротой кадры интеллигентнаго пролетаріата. Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ выпущенъ сборникъ «Интеллигентные пролетаріи» подъ редакціей такихъ враждебныхъ соціализму людей, какъ Анри Беранже, Леблонъ и др., приводившіе поразительныя данныя изъ области пролетаризаціи интеллигенціи. Эти цифры нынче въ значительной мѣрѣ устарѣли, ибо пролетаризація не уменьшается, а увеличивается; но ужъ тогда Анри Беранже горестно заключалъ: «Нищета создаетъ изъ нихъ генеральный штабъ революціи и анархизма. Рабочій пролетаріатъ никогда бы не вышелъ изъ своего подавленнаго состоянія, если бы его не толкалъ и не просвѣщалъ пролетаріатъ интеллигентный». ("Les prolétaires intellectuels, р. 47).
Эти интеллигентные пролетаріи сплошь и рядомъ зарабатываютъ много меньше квалифицированныхъ и даже не квалифицированныхъ рабочихъ. Достаточно сказать, что, по подсчету Беранже и его сотрудниковъ, французскія техническія школы выпускаютъ ежедневно въ десять разъ больше инженеровъ, чѣмъ въ нихъ можетъ нуждаться Франція. Ничего поэтому удивительнаго нѣтъ въ томъ, что инженеры въ огромномъ большинствѣ исполняютъ роль чертежниковъ, механиковъ, монтеровъ и проч. Аналогичное относится и къ другимъ профессіямъ, особенно, къ адвокатурѣ. Положеніе юристовъ-пролетаріевъ до того знакомо всякому французу, что оно нашло даже отраженіе въ шутливой поговоркѣ: «Qui n’а pas fait son licence en droit on France?» (Кто же во Франціи не получилъ диплома кандидата нравъ?). И, дѣйствительно, юристовъ во Франціи можно встрѣтить на самыхъ неожиданныхъ амплуа. Этотъ интеллигентный пролетаріатъ съ большимъ трудомъ, чѣмъ пролетаріатъ фабрикъ и мастерскихъ, теряетъ надежду выбиться изъ своего пролетарскаго состоянія, но все же процессъ разочарованія въ возможности завоевать себѣ въ страшной борьбѣ «мѣстечко на солнцѣ» захватываетъ его все сильнѣе и бросаетъ его въ ряды соціалистическаго движенія. Цѣлый рядъ профессій во Франціи ужъ давно вступилъ на путь чисто профессіональной борьбы. Конечно, многіе изъ нихъ далеки отъ соціализма или даже враждебны ему, но большинство идетъ огромными шагами къ послѣднему. И это движеніе идетъ навстрѣчу движенію чисто пролетарскому, что особенно отчетливо выразилось въ настроеніяхъ народныхъ учителей высшей школы, среди которыхъ соціализмъ завоевалъ солидные и стойкіе кадры, вызвавшіе, какъ я это отмѣтилъ выше, безпокойство правящей радикальной партіи.
Проникновеніе соціализма въ самую гущу интеллигентнаго пролетаріата способствовало новому подъему довѣрія рабочихъ къ интеллигенціи, а, главное, къ усиленію вѣры въ интеллигентность. Съ другой стороны, мы наблюдаемъ, какъ всѣ элементы интеллигенціи, группирующіеся ли вокругъ университетовъ, или культурно-просвѣтительныхъ обществъ, приходятъ къ, заключенію о необходимости сближенія съ пролетарскимъ движеніемъ, поскольку интеллигенціи дороги вопросы духовной культуры. Съ этой точки зрѣнія эволюція идеологій во Франціи крайне характерна и показательна.
- ↑ «Когда я говорю о демократіи, — говоритъ Эд. Бертъ, — я подразумѣваю, какъ это легко догадаться, всю демократію, т. е. и соціалистическую и соціалъ-демократію» (Ed. Berth. Les. Intellectuels etc., стр. 394).
- ↑ Аналогичное опредѣленіе встрѣчаемъ мы и въ слѣдующемъ ироническомъ замѣчаніи А. Сореля. «Интеллигенты, — говоритъ онъ, — это отнюдь не тѣ люди, которые думаютъ — какъ это часто говорятъ, — это тѣ люди, которые дѣлаютъ изъ мышленія профессію и получаютъ за это аристократическую плату, по причинѣ благородства этой профессіи. (А. Sorel. Reflexions sur la violence, стр. 94).
- ↑ Я, къ сожалѣнію, не имѣю подъ руками соотвѣтствующаго номера «Guerre Sociale», и поэтому вынужденъ цитировать на память, но за смыслъ цитаты я ручаюсь. Л. С.
- ↑ Роялистами основано для изученія Прудона и разработки его мыслей «Прудоновскій Кружокъ» (Cercle Prudhon), издающій бюллетень того же наименованія и для ъ соотвѣтствующихъ книгъ. Въ этомь кружкѣ многіе синдикалистскіе публицисты принимаютъ дѣятельное участіе.