ИНОСТРАННАЯ ПОЧТА. Давно-ли, кажется, я писалъ вамъ о г. де-Бальзакѣ, о его романическомъ бракѣ, о его возвращеніи въ Парижъ?…
Сегодня, съ невыразимо-грустнымъ чувствомъ, я долженъ сообщить вамъ развязку романа его умной, прекрасной жизни.
На послѣдней страницѣ ея выставлено печальное слово конецъ. Книга закрылась.
Бальзакъ умеръ.
Года полтора тому, г. де-Бальзакъ уѣхалъ изъ Парижа, уже больной. Мѣсяца три тому, онъ воротился — счастливый. Мечта жизни его осуществилась; онъ женился, въ Россіи, на той, которую любилъ давно уже. Онъ воротился, не только обогащенный матеріальными благами, но и тѣмъ духовнымъ, которое заключается въ союзѣ съ милою, любимою женщиною, служащею нравственною опорою и утѣшеніемъ человѣку, посвященному труду,
Неутомимый и глубокій мыслитель основался въ Парижѣ, въ Елисейскихъ-поляхъ, въ собственномъ домѣ, наполненномъ чудесами и мастерскими произведеніями искуства, собранными и почти созданными имъ самимъ.
Тамъ смерть похитила его въ ночь съ 19-го на 20-е августа.
Мыслитель, жившій умомъ и сердцемъ, скончался болѣзнію сердца.
Долго длилась болѣзнь, то ослабляясь, то усиливаясь. Больной не упадалъ духомъ. Нѣсколько дней тому, на лѣвой ногѣ образовался нарывъ. Хирургъ, г. Ру, приступилъ къ операціи, которая удалась, и отъ которой онъ ожидалъ благодѣтельныхъ послѣдствій; по надежды его рушились, когда спяли перевязку. Оказалось начало антонова огня. Нужно было приступить къ другой операціи. По снятіи второй перевязки, третьяго-дня, оказалась красная, сухая и воспламененная рана.
Съ этой минуты не оставалось никакой надежды.
Наука не могла спасти Бальзака.
Послѣ такихъ страданій, 19-го числа, утромъ въ 9 часовъ, больной пересталъ говорить. Онъ причастился Святыхъ Тайнъ, и геніальнымъ взглядомъ, на мгновеніе оживившимся, благодарилъ священника, и какъ-бы давалъ знать, что онъ понимаетъ всю торжественность настоящей минуты.
Въ 11 часовъ родная сестра г. де-Бальзака пришла пожать ему руку въ послѣдній разъ. Онъ слегка отвѣчалъ на пожатіе ея руки, и это было послѣднее проявленіе самосознанія въ организаціи этого замѣчательнаго ума.
Предсмертныя страданія продолжались цѣлый день и часть ночи….
Нельзя еще вполнѣ оцѣнить огромный трудъ этого наблюдателя и мыслителя, одного изъ замѣчательнѣйшихъ геніевъ нашего вѣка. Но, къ сожалѣнію, трудъ этотъ не конченъ.
Эта тягостная мысль терзала Бальзака, въ послѣднія, свѣтлыя минуты его, болѣе, нежели самая болѣзнь. Въ-послѣдніе годы онъ собралъ множество матеріаловъ, новыхъ идей и фактовъ, и все это пропадетъ! Грустная мысль!
Еще одно обстоятельство: Бальзакъ умеръ — не бывъ членомъ Французской Академіи.
Онъ представлялся три раза. Въ первые два раза въ пользу его былъ одинъ только голосъ:
Голосъ г. Виктора Гюго.
Въ третій разъ четыре голоса:
Г. Виктора-Гюго, де-Ламартина, Альфреда де-Виньи и Ампи (Empis).
Въ этомъ случаѣ можно сказать о похоронахъ Бальзака тоже, что нѣкогда Лафайеттъ сказалъ, по случаю похоронъ Бенжамена-Констэнъ:
— Всѣ будутъ имѣть право присутствовать на нихъ, всѣ кромѣ членовъ Академіи.
Бальзакъ родился въ Турѣ, 20 мая 1799 гола. Слѣдовательно, ему было отъ роду 51 годъ и три мѣсяца. Онъ былъ въ полной силѣ лѣтъ, и особенно своего генія: послѣднее сочиненіе его, Бѣдные родственники — геніальное произведеніе.
Онъ учился въ Вандомской Коллегіи. Съ 1821 по 1829 годъ, онъ издалъ подъ разными псевдонимами двадцать или тридцать томовъ, нынѣ почти забытыхъ. Потомъ уже онъ издалъ, подъ собственнымъ именемъ, три совершенно разнообразныя сочиненія: «Шуаны», «Физіологія Брака» и «Шагреновая кожа».
Это начало развитія его таланта и его извѣстности.
Съ этихъ поръ сочиненіе слѣдовало за сочиненіемъ, съ изумительною быстротою. Кромѣ «Комедіи Человѣчества», составляющей около двадцати компактныхъ томовъ, Бальзакъ оставилъ послѣ себя три тома «Шуточныхъ разсказовъ» и четыре игранныя піесы: «Вотренъ», «Ухищренія Квинолы», Мачиха" и «Памела Жиро»,
Еще можно составить томъ изъ его прекрасныхъ предисловій и критическихъ статей, помѣщенныхъ въ Revue parisienne, журналѣ, котораго онъ былъ редакторомъ.
Наконецъ въ портфеляхъ и картонахъ знаменитаго писателя остались очерки и начала романовъ. Дай Богъ, чтобы умная и талантливая рука привела всѣ эти отрывки въ порядокъ и передала ихъ публикѣ, какъ наслѣдство генія….
Г. Викторъ Гюго, не-смотря на то, что самъ былъ такъ боленъ, что доктора запретили ему въ послѣднее время произносить рѣчи въ Законодательномъ Собраніи, пріѣхалъ со своей дачи, чтобы сказать послѣднее прости другу. Родственники покойнаго просили его сказать нѣсколько словъ надъ гробомъ знаменитаго усопшаго.
Въ газетѣ La Presse напечатано слѣдующее письмо:
"Милостивый государь,
"Смерть поразила одного изъ геніальныхъ людей Франціи; Бальзака нѣтъ уже! Академическое товарищество отвергло его изъ своей среды. Имя его принадлежитъ Европѣ!…
"Для сооруженія ему памятника откроется подписка. Я подпишусь первый, и назначяю сходку. 20 августа 1851, годину смерти Бальзака, всѣмъ живописцамъ, скульпторамъ и архитекторамъ, почитателямъ его прекраснаго таланта, для конкурса, на который я самъ доставлю модель, которую постараюсь сдѣлать достойною славы великаго писателя.
"Д. Этексъ,
Августа 22-го были похороны Бальзака. Главная торжественность ихъ состояла въ простотѣ. Бальзакъ не принадлежалъ къ міру офиціальному, а потому весь кортежъ, слѣдовавшій за гробомъ состоялъ изъ однихъ любителей науки и литтературы.
Г. Барошъ, министръ внутреннихъ дѣлъ, былъ представителемъ правительства на похоронахъ Бальзака.
Начиная съ 11 часовъ, окрестности церкви Св. Филиппа du Roule и часовни этой церкви, находящейся по близости дома Бальзака, были наполнены народомъ.
Изъ часовни, гдѣ были произнесены молитвы но усопшемъ, тѣло его было перенесено въ церковь.
По краямъ балдахина шли господа Викторъ Гюго, Александръ Дюмй, Франсискъ Be и Барошъ. Послѣдній шелъ только до церкви, тамъ его мѣсто заступилъ г. Луи-Денойе, президентъ общества писателей, шедшій у гроба до кладбища.
Между замѣчательными людьми, слѣдовавшими за гробомъ, были — изъ писателей: Mepîi, Поль-Лакроа, Огюстъ Вакерй, Поль Мёрисъ, Амедё Ашэръ, Маке, Поль Феваль, Пьеръ Дюпонъ, Генрихъ Монньё, Эдуардъ Тьерри; изъ живописцевъ: Кутюръ, Гюдёнъ, Курбе; изъ скульпторовъ: Давидъ, Прео, Дантанъ, Этексъ; изъ музыкантовъ: Берліозъ, Фелисьенъ Давидъ; изъ представителей: Воловскій, Ноель-Парфе, Луи Рсбо; изъ капиталистовъ: Ротшильдъ, Шарль Бланъ, Каве; изъ актеровъ: Фредерикъ Леметръ, Бокажъ и мадмоазель Броанъ.
На кладбищѣ Отца-Лашеза присутствующіе окружили могилу, и Викторъ Гюго произнесъ слѣдующую рѣчь:
«Господа,
„Человѣкъ, сошедшій въ эту могилу, былъ изъ числа тѣхъ, которыхъ провожаетъ общая, народная печаль. Въ наше время взоры всѣхъ обращены на мыслителей, и вся страна содрогается, когда одинъ изъ нихъ сходитъ въ могилу…. Въ наше время цѣлыя націи оплакиваютъ смерть таланта, — всѣ націи плачутъ при смерти генія.
Господа, имя Бальзака будетъ начертано въ той свѣтлой полосѣ, которую паша эпоха оставитъ въ будущемъ.
Г. де-Бальзакъ принадлежалъ къ тому поколѣнію писателей девятнадцатаго вѣка, которое явилось послѣ Наполеона, такъ точно какъ знаменитая плеяда семнадцатаго вѣка явилась послѣ Ришльё, --точно будто-бы въ развитіи просвѣщенія существуетъ законъ, по которому одна слава вызываетъ другую.
Г. де-Бальзакъ былъ однимъ изъ первыхъ между высочайшими талантами, одинъ изъ высочайшихъ между лучшими. Здѣсь не мѣсто говорить о произведеніяхъ его свѣтлаго ума. Всѣ его книги образуютъ одну книгу, живую, свѣтлую, глубокомысленную, гдѣ живетъ и движется, въ стройномъ, естественномъ видѣ, вся наша современная цивиллизація; чудная книга, которую поэтъ назвалъ комедіей, но которую онъ могъ-бы назвать исторіей; книга, принимающая всѣ виды, всѣ стили, превосходящая Тацита, равняющаяся со Светопомъ, Бомарше и Рабле; книга наблюденій и воображенія; книга, расточающая истинное, сокровенное, домашнее, матеріальное, и по-временамъ, показывающая самый мрачный идеалъ, сквозь смѣло разодранный покровъ истины!.“.
Бальзакъ идетъ прямо къ цѣли. Онъ обнажаетъ порокъ, анатомируетъ страсть. Онъ вникаетъ въ человѣка, въ душу, въ сердце, въ бездну, заключающуюся въ каждомъ человѣкѣ И по особенному свойству своей широкой и мощной натуры, по особенному свойству высокихъ умовъ, глубоко-постигнувшихъ Провидѣніе, Бальзакъ выходитъ со свѣтлой, ясной улыбкой изъ опасныхъ наблюденіи, ввергнувшихъ Мольера въ меланхолію, содѣлавшихъ Руссо мизантропомъ.
Вотъ что сдѣлалъ Бальзакъ. Вотъ созданіе, которое онъ оставляетъ намъ, созданіе высокое и прочное, твердое, какъ гранитный фундаментъ, величественное, какъ памятникъ! Созданіе, съ вышины котораго будетъ сіять его слава. Великіе люди сами ставятъ себѣ пьедесталъ; потомство ставитъ на, него статую.
Смерть его поразила Парижъ. Нѣсколько мѣсяцевъ тому, онъ вернулся во Францію, Какъ-бы предчувствуя приближеніе смерти, онъ хотѣлъ увидѣть еще родину, точно такъ, какъ передъ дальнимъ путешествіемъ сынъ еще разъ обнимаетъ свою родную мать!
Жизнь его была коротка, но полна; въ ней болѣе дѣлъ, чѣмъ дней!
Увы! этотъ труженикъ, незнавшій устали, этотъ философъ, мыслитель, поэтъ, жилъ между нами жизнью борьбы, преній и страданій, свойственною во всѣ времена всѣмъ великимъ людямъ.
Теперь онъ покоится въ мірѣ….
Онъ освободился отъ гоненій и ненависти. Онъ вступилъ въ могилу, по вмѣстѣ съ тѣмъ, его осіяла неоспоримая слава. Теперь онъ выше тучъ, постоянно носящихся надъ нашими головами, онъ занялъ мѣсто въ звѣздномъ мірѣ отечественной исторіи!
Вы всѣ, здѣсь присутствующіе, скажите: кто изъ васъ не позавидуетъ ему?
Господа, какъ бы велико ни было наше горе въ виду этой могилы, покоримся, не упадемъ духомъ. Примемъ мужественно всю жестокость, всю горечь этой потери. Быть-можетъ это полезно, даже необходимо въ наше время, если отъ времени до времени смерть генія будетъ производить религіозное потрясеніе въ умахъ, пожираемыхъ сомнѣніемъ и скептицизмомъ. Провидѣніе знаетъ, что дѣлаетъ, когда ставитъ народъ лицомъ къ лицу съ высшимъ таинствомъ, когда заставляетъ его помышлять о смерти, въ которой одной заключается равенство.
Провидѣніе знаетъ, что дѣлаетъ, — и въ этомъ заключается высочайшее изъ всѣхъ поученій. Только строгія, благоговѣйныя чувства могутъ пробуждаться въ душѣ, когда великій умъ величественно вступаетъ въ иную жизнь! Когда одно изъ существъ, долго парившихъ надъ толпою на видимыхъ крыльяхъ генія, внезапно распускаетъ другія крылья, невидимыя, и погружается въ вѣчность, непостижимую уму!
Нѣтъ, она не непостижима! Нѣтъ, я уже говорилъ въ другомъ горестномъ случаѣ, и не перестану повторять — нѣтъ, это не мракъ, а свѣтъ! Это не конецъ, а начало! Это не мигъ, а вѣчность! Неправда ли, слушатели; подобныя могилы свидѣтельствуютъ о вѣчности? Въ виду нѣкоторыхъ знаменитыхъ усопшихъ, мы яснѣе понимаемъ божественное предназначеніе ума, для котораго земная страдальческая жизнь служитъ какъ бы очищеніемъ, и мы полнѣе сознаемъ источникъ его — душу безсмертную.»
Затѣмъ произнесъ рѣчь г. Луи Денойе, отъ имени Общества писателей:
"Общество писателей, господа, имѣетъ двойное право присутствовать на печальной церемоніи, созвавшей сюда насъ всѣхъ, родственниковъ, друзей, почитателей и собратьевъ.
Благоговѣйное уваженіе привело бы насъ къ этой могилѣ даже тогда, еслибъ признательность по напомнила намъ, что имя Оноре де-Бальзака было въ числѣ основателей Общества.
Слѣдовательно, мы не могли не присоединить голоса нашей собственной горести къ послѣднему прощанію, сейчасъ такъ краснорѣчиво высказанному.
Позвольте мнѣ пожалѣть, господа, что Общество не избрало болѣе могущественнаго голоса для того, чтобы достойно выразить глубокую печаль его. Молчаливое изъявленіе сожалѣнія болѣе бы соотвѣтствовало моему характеру. Но честь, сдѣланная имъ своему президенту, такова, что даже самая непритворная скромность по можетъ отказаться отъ нея, потому-что эта честь — обязанность. Я выражаю здѣсь не личную, а общую печаль; я говорю не отъ себя, а отъ имени всѣхъ.
Который разъ, въ теченіе немногихъ лѣтъ, современная литература надѣваетъ трауръ по своимъ знаменитѣйшимъ представителямъ? Но и самое число этихъ грустныхъ торжествъ должно внушить ей, вмѣстѣ съ горькимъ сожалѣніемъ, и благородную гордость.
Велики тѣ времена, въ которыя оплакиваютъ много великихъ людей!
Наше время принадлежитъ къ этому разряду. Да, что бы ни говорили, тотъ вѣкъ великъ, который не болѣе, какъ въ одной половинѣ своей, лишился такихъ людей, — мы назовемъ только недавнѣйшія потери, — такихъ писателей, каковы Фредерикъ Сулье, Шарль де-Бернаръ, Шатобріапъ, Бальзакъ, и въ которомъ осталось еще столько достойныхъ собратьевъ ихъ.
«Онъ былъ только романистъ!» скажетъ, быть-можетъ, кто-нибудь. Да, Бальзакъ — былъ не болѣе какъ романистъ; — но романистъ, какъ Аріостъ, какъ Сервантесъ, какъ Ричардсонъ, какъ аббатъ Превб, какъ Лссажъ, какъ Вальтеръ Скоттъ, какъ великіе повѣствователи всѣхъ странъ и всѣхъ временъ, которыхъ геніи открылъ человѣчеству его пороки и его добродѣтели, его радости и его страданія; которые изображали человѣчество, утѣшали его, покрывая дѣйствительность вымысломъ, и которыхъ творенія составляютъ одну изъ долей славы рода человѣческаго.
Романъ, дѣйствительно, есть одинъ изъ замѣчательныхъ видовъ искусства. Романъ стоитъ на ряду съ поезіею, драмою и самою исторіею, — и по справедливости, что такое романъ, какъ не исторія? какъ не исторія чувствованій, судебъ, частныхъ радостей и страданій человѣчества, точно такъ, какъ исторія есть романъ его страстей, общаго благоденствія и упадка?
Могущественная самобытность, глубокая наблюдательность, несравненная проницательность, глубокая чувствительность, комизмъ вѣрный, непреувеличенный, слогъ чудесный, плодовитость изумительная — таковы качества, которыми Бальзакъ отличался въ высшей степени, и которыми произведенія его заслужатъ уваженіе будущихъ поколѣній.
Знаменитый покойникъ, господа, имѣлъ и еще одно достоинство, о которомъ я не могу забыть, потому-что говорю отъ имени литературнаго сословія. Это достоинство, весьма трудное, состояло въ томъ, что онъ остался по самую смерть вѣренъ трудамъ, прославившимъ жизнь его. Въ то время, когда мы видимъ столько внезапныхъ превращеній, онъ не отрекся отъ своей славы. Литтература не служила только ступенью его честолюбію: она была его поприщемъ; она не была для него избитымъ средствомъ, а благородною цѣлію. И если бы даже событія увлекли его насильно изъ сферы идей въ сферу дѣйствій, онъ безъ всякаго сомнѣнія, остался бы писателемъ и въ политической жизни; его любимѣйшее званіе осталось бы званіе поэта, художника, писателя, философа, романиста.
Сынъ словесности не отрекся бы отъ своей матери!
Подобные покойники могутъ обойтись безъ нашихъ суетныхъ почестей; но мы, пережившіе ихъ, не можемъ не отдавать имъ этихъ почестей. Есть почести, которыя дѣлаютъ болѣе чести тѣмъ, которые ихъ отдаютъ, нежели тѣмъ, которые ихъ получаютъ.
Къ нему можно примѣнить замѣчательный стихъ:
«Въ его славѣ нѣтъ ни одного недостатка:
„Для нашей же недостаетъ его!“
Общее уваженіе къ нему доказано участіемъ, сопровождавшимъ гробъ его, почетомъ, оказаннымъ ему самимъ правительствомъ, присутствіемъ множества народа, сопровождавшаго гробъ и наконецъ, общимъ сожалѣніемъ, которое встрѣтитъ вѣрный отголосокъ у всѣхъ просвѣщенныхъ народовъ!…
Будемъ гордиться, господа, — и эта гордость есть еще почесть, отдаваемая Бальзаку, — будемъ гордиться, что въ средоточіи нашего отечества есть такія могилы…. могилы, осѣненныя безсмертною славою!…»
Могила Бальзака находится между могилами Казиміра Делавинья и Шарля Нодье.