Император Михаил (Безобразов)/ДО

Император Михаил
авторъ Павел Владимирович Безобразов

Опубл.: 1891. Источникъ: az.lib.ru

ИМПЕРАТОРЪ МИХАИЛЪ.

(Историческая повѣсть).

I.

Въ убогой лачугѣ на берегу Золотаго Рога сидѣли два брата. По наружности старшаго, по отсутствію растительности на подбородкѣ, по земляному цвѣту лица можно было догадаться, что онъ евнухъ. Его безстрастному лицу придавали нѣкоторое выраженіе только маленькіе узкіе глаза, но выраженіе ихъ было непріятное, плутовское. Младшій братъ мало походилъ на старшаго: это былъ рослый, краснощекій юноша, атлетическаго сложенія, красавецъ собой. Сразу было видно, что у него нервный и чувственный темпераментъ.

— Послушай, Михаилъ, — началъ старшій, — какая у тебя убогая обстановка, даже лечь не на что, изволь сидѣть на деревянной скамейкѣ?

— Что же дѣлать, Іоаннъ! — возразилъ младшій. — Вѣдь, и ты жилъ въ такой же обстановкѣ; когда нѣтъ денегъ, нельзя выписывать ковровъ изъ Дамаска.

— Да, но я отвыкъ отъ подобной простоты съ тѣхъ поръ, какъ пожалованъ въ царскіе спальники и живу во дворцѣ… Но не въ томъ дѣло; я не понимаю, почему ты не хочешь устроиться получше? Или ты собираешься въ монастырь?

— Нисколько.

— Такъ отчего же ты не служишь? Отчего ты отказываешься поступить ко двору?

— Когда же я отказывался? Я только говорилъ тебѣ, что едва ли мнѣ дадутъ какую-нибудь должность; я не получилъ никакого образованія, только что умѣю читать, а дай мнѣ что-нибудь древнее, напримѣръ, Гомера, такъ я его и не разберу.

— Э, братъ, какъ ты разсуждаешь! Кому нужно твое образованіе? Да развѣ я изучалъ философовъ или отцовъ церкви? Я только по наслышкѣ знаю Платона, Аристотеля, Ермогена, Прокла и другія свѣтила древности, а, несмотря на это, я царскій спальникъ и на-дняхъ мнѣ будетъ порученъ надзоръ за царскимъ гинекеемъ^[1].

— Ты человѣкъ ловкій, ты умѣешь говорить, потомъ у тебя есть профессія: ты — евнухъ; а это тоже значитъ не мало.

— А у тебя есть другое преимущество, гораздо болѣе цѣнное — красота, а красота въ настоящую минуту все; она дороже всего цѣнится во дворцѣ. Съ ней все можно. Я пришелъ къ тебѣ не болтать, а предложить кое-что. На-дняхъ тебѣ дадутъ чинъ протоспаѳарія^[2], а потомъ и какое-нибудь мѣсто, по этому случаю тебѣ надо представиться царю и царицѣ. Ты знаешь, что самодержецъ Романъ удостоиваетъ меня своимъ милостивымъ вниманіемъ; я говорилъ ему о тебѣ, и онъ уже приказалъ приготовить хрисовулъ^[3], которымъ ты утверждаешься въ чинѣ протоспаѳарія. На слѣдующей недѣлѣ готовься идти со мною во дворецъ.

— Нельзя ли обойтись безъ этого, Іоаннъ? Я растеряюсь въ присутствіи императора и императрицы.

— Нельзя, этого требуютъ этикетъ и твоя собственная выгода. Чудакъ ты, право! ты, кажется, хочешь отказаться отъ своего благополучія? Развѣ ты ничего не слыхалъ объ императрицѣ Зоѣ? Здѣсь, надѣюсь, никто насъ слышать не можетъ.

Іоаннъ выглянулъ въ открытое окно и, убѣдившись, что нѣтъ прохожихъ, продолжалъ:

— Ты знаешь, конечно, что хотя царицѣ Зоѣ 50 лѣтъ, она обуреваема страстями; до 48 лѣтъ она оставалась дѣвицей и тогда только отецъ ея, блаженной памяти самодержецъ Константинъ, выдалъ ее за нынѣ благополучно царствующаго Романа. Но императоръ старъ и, притомъ, питаетъ къ Зоѣ какую-то антипатію. Ты понимаешь, конечно, что, какъ говорятъ премудрые философы, стремленіе ея обратилось къ не-сущему, и вотъ ты-то и могъ бы изъ этого не-сущаго сдѣлать страстно желаемое сущее.

— Куда мнѣ, Іоаннъ! Я не съумѣю, да и страшно…

— Полно, братъ, все сдѣлается само собою. Вотъ тебѣ четыре номизмы^[4], сшей себѣ платье, какое прилично носить протоспаѳарію, и надѣйся на помощь Всевышняго. Слушай еще, что я скажу тебѣ, такъ какъ я нахожусь въ полосѣ откровенности. Ныньче ночью явился мнѣ нѣкій мужъ въ свѣтлой одеждѣ и произнесъ: «Все будетъ принадлежать твоему брату Михаилу» — и исчезъ.

— Не понимаю, Іоаннъ.

— Не понимаешь? — спросилъ Іоаннъ и, прищурившись, посмотрѣлъ на брата такимъ плутовскимъ взглядомъ, что у Михаила дрожь пробѣжала по тѣлу. — Не понимаешь? «Все» — это значитъ вселенная, — вселенная будетъ принадлежать тебѣ.

— Вселенная принадлежитъ Богомъ данному византійскому царю.

— Ты, вѣроятно, знаешь, Михаилъ, что всякій младенецъ, выходя изъ утробы матери, имѣетъ особое выраженіе и что по этому выраженію можно предсказать его судьбу. Когда ты только что явился на свѣтъ, въ глазахъ твоихъ былъ особенный блескъ и вокругъ твоей головы видѣли сіяніе.

Правый глазъ и щека Михаила начали нервно подергиваться; это всегда дѣлалось съ нимъ, когда онъ бывалъ въ большомъ волненіи. Замѣтивъ произведенное имъ впечатлѣніе, Іоаннъ продолжалъ:

— Если хочешь узнать будущее, я могу указать тебѣ два вѣрнѣйшихъ способа: или обратись къ чудотворной иконѣ Влахернской, или же къ пророчицѣ Досиѳеѣ, — ты знаешь, той, что ходитъ съ хіосскими монахами. Ну, довольно, мнѣ надо идти, проводи меня.

Братья вышли изъ дому и пошли по направленію къ Большому Дворцу. Они шли молча, изрѣдка перекидываясь словами. Разставаясь. Іоаннъ указалъ на св. Софію и шепнулъ брату: «Смотри, какой величественный куполъ, доходящій почти до неба. Все это будетъ твое». Михаилъ возвращался домой озадаченный, мысли его путались, слова брата навели на него какой-то туманъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, молодой человѣкъ чувствовалъ, что, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ ему предстоитъ блестящее будущее. «Развѣ нынѣ царствующій императоръ Романъ, — думалъ онъ, — не попалъ на престолъ случайно, потому только, что за него выдали Зою? Зоя — послѣдній отпрыскъ македонскаго дома, судьба имперіи въ ея рукахъ».

Когда стало смеркаться, онъ пошелъ въ храмъ Влахернской Божіей Матери; при входѣ его встрѣтилъ знакомый монахъ. Михаилъ объяснилъ ему, что по окончаніи вечерни собирается помолиться чудотворной иконѣ и узнать отъ нея будущее. Икона, хорошо извѣстная всѣмъ константинопольскимъ жителямъ, помѣщалась направо отъ царскихъ вратъ и была прикрыта завѣсою, такъ что нельзя было видѣть лика Богородицы. Но разъ въ недѣлю, по пятницамъ, послѣ всенощной, свершалось чудо: завѣса сама собою раскрывалась и молящимся являлся божественный ликъ. Это считалось хорошимъ предзнаменованіемъ; чудо могло явиться и въ необычное время вслѣдствіе молитвы истинно-вѣрующаго.

Только что отошла служба, Михаилъ сталъ передъ иконой и горячо молилъ Богородицу явить чудо, если дѣйствительно съ нимъ должно случиться нѣчто необыкновенное. Черезъ нѣсколько минутъ онъ замѣтилъ, что завѣса взвивается на воздухъ и колеблется, будто на нее подулъ вѣтеръ, и Михаилъ увидѣлъ передъ собою милостивый ликъ Божіей Матери. Еще минута — и завѣса опустилась.

Михаилъ вышелъ изъ церкви въ самомъ радостномъ расположеніи духа. Теперь онъ не сомнѣвался, былъ убѣжденъ, что займетъ выдающееся положеніе. Слава Богу, онъ выйдетъ, наконецъ, изъ бѣдности. Передъ нимъ носились картины одна другой фантастичнѣе. Ему казалось, что вотъ онъ стоитъ среди толпы и вся эта многотысячная толпа падаетъ передъ нимъ на колѣни. До его слуха доносится: «…на многая, многая лѣта». Онъ покоится на бархатномъ ложѣ и его обнимаетъ и ласкаетъ красавица въ діадемѣ и порфирѣ…

Онъ шелъ домой, но какъ-то, незамѣтно для самого себя, очутился противъ трактира подъ названіемъ «Сладкая Ѣда». «Зайти развѣ? — подумалъ Михаилъ. — Пожалуй неприлично, — я скоро буду сановникомъ. Ну, куда ни шло, въ послѣдній разъ, хочется посмотрѣть на нее». Онъ приподнялъ занавѣску, замѣнявшую наружную дверь, и вошелъ. Его встрѣтилъ привѣтливою улыбкой содержатель трактира Александръ, маленькій, на короткихъ ножкахъ, жирный, съ громаднымъ животомъ.

— Добрый вечеръ, братъ Александръ, какъ поживаешь? Экъ животъ-то у тебя все ростетъ да ростетъ.

— А все отъ заботъ, братъ Михаилъ.

— Ну, да, отъ заботъ… Какія же у тебя заботы? Одна только и есть — подмѣшивать въ вино побольше воды.

— Вотъ какъ вы разсуждаете, неблагодарные люди! Я бьюсь цѣлый день, кормлю васъ и пою, а вы на это отвѣчаете чѣмъ же? Говорите: трактирщикъ!.. Презрѣннѣе этого слова нѣтъ; трактирщикъ все равно, что воръ, плутъ. Его никуда не пускаютъ, судъ не признаетъ его свидѣтельства, — ну, справедливо ли это?

— Полно, братъ Александръ, я слышалъ это много разъ. Налей-ка лучше кубокъ маронскаго вина, да разскажи что-нибудь веселенькое.

— Должно быть, деньги у тебя завелись, что ты пьешь мас=ронское.

— На, получай! — весело отвѣтилъ Михаилъ и вынулъ изъ кармана золотую номизму.

Михаилъ выпилъ залпомъ половину поданнаго ему кубка.

— Скажи-ка, братъ Александръ, какъ здоровье твоей дочери, красавицы Анастасо?

— Да что ей дѣлается?… Здорова-то она здорова, а толку отъ нея никакого.

— Какого же тебѣ толку?

— Извѣстно, какого, — дѣвчонкѣ 16 лѣтъ, давно бы пора замужъ. Но кто же ее возьметъ?

— Ты шутишь, милѣйшій Александръ; если такихъ не будутъ брать, на комъ же жениться?

— Ну, чего ты притворяешься? Какъ будто ты не знаешь, что только отъявленный мошенникъ, опозоренный согласится стать мужемъ дочери трактирщика. Я объ этомъ не мечтаю, не тагъ глупъ, не того прошу…

— Слушай, Александръ, Анастасо… — Михаилъ внезапно запнулся.

— Что Анастасо?

— Я хотѣлъ сказать, она красива.

— Да ты ужъ это говорилъ.

— Нѣтъ, я хотѣлъ спросить, здорова ли она?

— Ты ужь это спрашивалъ.

— Я все не то. Она не ушла ли куда-нибудь изъ Константинополя?

— Чудакъ, куда же ей уйти? Эй, Анастасо, пойди сюда!

— Иду! — раздался звучный грудной голосъ, и въ комнату вошла молодая дѣвушка въ простенькомъ полотняномъ платьѣ.

Михаилъ недаромъ хвалилъ красоту Анастасо. Только безчувственный могъ устоять противъ жгучаго взгляда ея черныхъ глазъ. Нельзя было равнодушно смотрѣть на ея густую черную косу, на чудныя формы ея только что созрѣвшаго стана. Фигура ея, точно изваянная, напоминала статуи древнихъ мастеровъ, украшавшія константинопольскія площади. Только руки — слишкомъ большія и нѣсколько шероховатыя — выдавали ея далеко не аристократическое происхожденіе.

— Привѣтъ тебѣ, Анастасо, — сказалъ Михаилъ, всталъ и поклонился.

— Добро пожаловать, — отвѣтила дѣвушка и, слегка кивнувъ головой, стала въ уголъ и опустила глаза.

Михаилъ допилъ кубокъ, взглянулъ на Анастасо, причемъ лицо его передернуло, покраснѣлъ, взглянулъ на Александра, считавшаго мѣдную монету, опять посмотрѣлъ на Анастасо, не поднимавшую глазъ, и никакъ не могъ начать разговора. Ему хотѣлось разсказать очень многое, но онъ не зналъ, съ чего начать, и, главное, его смущало присутствіе трактирщика.

— Чего вы молчите? — проговорилъ Александръ, зѣвнувъ на всю комнату. — Я не говорю потому, что спать мнѣ очень хочется. Вы бы въ ту комнату пошли, а я здѣсь прилягу. А то оставайтесь, мнѣ все равно. — Съ этими словами Александръ легъ на полъ.

— Пойдемъ, — почти шепотомъ сказалъ Михаилъ, и молодыя люди, откинувъ занавѣску, отдѣлявшую трактиръ отъ жилой комнаты, тщательно задернули ее за собой.

II.

— Какъ ты живешь, прелестная Анастасо? — спросилъ Михаилъ, когда молодые люди остались вдвоемъ.

— Не хорошо, Михаилъ, — отвѣтила молодая дѣвушка. — Развѣ ты не видишь, что глаза мои заплаканы? Всему виною отецъ. Конечно, мы должны имѣть почтеніе къ родителямъ и повиноваться имъ, но всегда ли?

— Думаю, что всегда. Конечно, если отецъ приказываетъ что-нибудь противузаконное, тогда можно ослушаться.

— Вотъ то-то и есть. А ты не можешь себѣ представить, что отецъ хочетъ сдѣлать со мной. Вчера приходилъ къ намъ Петръ Иканать, знаешь, тотъ скверный человѣкъ безъ ноздрей, которому ноздри вырвали за какое-то преступленіе. Его присылалъ богатый генуезскій купецъ Руфини; онъ заходилъ къ намъ раза два и видѣлъ меня. Отецъ долго шептался съ этимъ Петромъ и потомъ велѣлъ мнѣ поговорить съ нимъ. Онъ былъ пьянъ, отъ него страшно пахло виномъ и жутко было смотрѣть на его багровое лицо и выпученные глаза; говорилъ онъ несвязно, но долго. Далеко не все поняла я, на каждомъ шагу онъ повторялъ, что я красива, что Руфини богатъ. Я отказалась продолжать эту бесѣду, я чувствовала, что онъ хочетъ запутать меня въ какія-то сѣти, откуда послѣ и не выберешься. Я просила отца прогнать его. Онъ ушелъ, но сказалъ, что скоро вернется. Отецъ, вмѣсто того, чтобы заступиться за меня, сталъ ругать меня на всѣ лады. По его словамъ, я негодная дура, гордячка, которой суждено умереть въ нищетѣ… И онъ бранилъ меня, бранилъ, кажется, полдня.

У молодой дѣвушки навернулись на глаза слезы; она отошла въ сторону и закрыла лицо руками.

Михаилъ подошелъ къ ней, обнялъ ее за талію и сказалъ:

— Не печалься, милая Анастасо, скоро настанутъ лучшія времена. Я выйду, наконецъ, изъ бѣдности, и тогда, о, тогда… Слушай, что я скажу тебѣ. Мой братъ Іоаннъ опредѣляетъ меня на службу. Мнѣ дадутъ чинъ протоспаѳарія и я тогда уже не буду какимъ-то Михаиломъ, я буду протоспаѳаріемъ Михаиломъ; меня будутъ звать во дворецъ на царскіе пиры, ежегодно самъ царь будетъ выдавать мнѣ ругу^[5]. Вѣдь, это только начало, а кто знаетъ, что ждетъ меня впереди? Послушай, я видѣлъ сонъ, странный сонъ. Я видѣлъ, даже страшно вымолвить, будто я сижу на тронѣ, будто вокругъ меня море головъ, головы эти склонились, а за мной какіе-то люди съ сѣкирами, съ копьями…

— Охъ, страшенъ твой сонъ! — прервала его Анастасо. — Не къ добру онъ, я дрожу отъ ужаса.

— Да что же тутъ ужаснаго? Это значитъ только, что не вѣкъ мнѣ оставаться въ неизвѣстности.

— Тѣмъ и хуже для меня. Ты будешь важнымъ сановникомъ, не станешь тогда заходить въ нашъ трактиръ и забудешь Анастасо.

— Въ трактиръ ходить, конечно, не буду, но тебя я никогда не забуду. Да развѣ можно забыть тебя, твой чудный станъ, твои глаза, твои румяныя щеки, всю твою плѣнительную красоту? Кто разъ видѣлъ тебя, у того твой образъ на вѣкъ запечатлѣлся въ душѣ, если онъ только не безчувственный. Нѣтъ, милая Анастасо, ты красива, какъ небо, твой взглядъ, что лучи солнца, — никому, никому не отдамъ тебя!

— Да и некому отдавать меня, Михаилъ; кто возьметъ меня, кто женится на дочери презрѣннаго трактирщика?

— Это правда. Но я на этотъ счетъ придумалъ одну вещь. Тебя можетъ удочерить кто-нибудь, тогда уже ты не будешь Анастасо, дочь трактирщика Александра, а будешь дочерью магистра^[6] или другаго какого титулованнаго лица.

— Такихъ сумасшедшихъ нѣтъ, которые бы сдѣлали подобную глупость.

— Неопытна ты, Анастасо. За деньги чего не сдѣлаютъ, — лишь бы было золото, оно все можетъ. Повѣрь, когда я буду знатенъ и богатъ, все перемѣнится, и тогда ты узнаешь, каковъ я и что я могу сдѣлать.

Въ сосѣдней комнатѣ послышались шаги.

— Это, должно быть, онъ, — сказала Анастасо, поблѣднѣвъ, и прижалась въ Михаилу.

— Кто онъ?

— Да Петръ, — шепнула дѣвушка.

— Сиди здѣсь, я пойду посмотрю.

Михаилъ вышелъ въ трактиръ и дѣйствительно увидѣлъ передъ собою Петра Иваната, котораго всѣ знали въ Константинополѣ. Въ его звѣрской физіономіи было что-то страшное, а носъ, изурованный правосудіемъ, наводилъ ужасъ.

— Что тебѣ нужно, Петръ? — спросилъ Михаилъ.

— А тебѣ что нужно? — возразилъ Петръ грубымъ голосомъ, отъ котораго Анастасо вздрогнула въ сосѣдней комнатѣ.

— Александръ спитъ и просилъ меня побыть здѣсь вмѣсто него, на случай если придетъ кто-нибудь.

— Ну, ты не можешь сдѣлать то, что мнѣ нужно отъ Александра.

— А, можетъ быть, и могу… Скажи, зачѣмъ пришелъ?

— Говорятъ тебѣ, не можешь. Во-первыхъ, онъ всегда подноситъ мнѣ вина и денегъ за это не беретъ.

— Ну, такъ что же? На, пей! — Михаилъ протянулъ ему полный кубокъ. — Да смотри, какое вино, маронское, самое лучшее.

Петръ выпилъ кубокъ съ жадностью, но, все-таки, не хотѣлъ сказать, за чѣмъ пришелъ. Однако, послѣ втораго кубка языкъ его развязался и у него сорвалось:

— Александра-то мнѣ, пожалуй, и не надо, а хочу я пробраться къ его дочери Анастасо.

— Ея нѣтъ, она пошла въ деревню, къ теткѣ, и пробудетъ тамъ три дня.

— А ты почемъ знаешь?

— Да мнѣ Александръ говорилъ.

— Ты врешь, можетъ быть, — зачѣмъ тебѣ знать, что дѣлаетъ Анастасо?

— А тебѣ зачѣмъ?

— Мнѣ порученіе дано, могу нажить кругленькую сумму, а это по нынѣшнимъ временамъ не мѣшаетъ.

— Не понимаю.

— Чего притворяешься? Дѣло извѣстное, и тебѣ, должно быть, — знакомое. А, впрочемъ, у тебя денегъ нѣтъ.

— Есть или нѣтъ, это все равно, а ты скажи, что тебѣ отъ дѣвушки нужно?

— Мнѣ-то ничего не нужно, а вотъ одному богачу такъ нужно, и не что-нибудь, а все.

— Ну, теперь понимаю. Дѣло прекрасное, желаю тебѣ успѣха. Только сегодня все равно ты ничего дѣлать не можешь. Повторяю тебѣ, Анастасо дома нѣтъ.

— Нѣтъ, такъ нѣтъ. Приду чрезъ три дня. У меня тутъ есть еще дѣльце по близости, тамъ полегче будетъ, упрямства такого нѣтъ. Прощай, незнакомецъ, я такъ твоего имени и не спросилъ; благодарю за угощеніе, когда-нибудь увидимся, можетъ быть, я пригожусь тебѣ. Не забывай Петра Иканата.

Съ этими словами онъ ушелъ, и Михаилъ почувствовалъ нѣкоторое облегченіе. Онъ все время боялся, что Петръ не повѣритъиему, пойдетъ въ сосѣднюю комнату и увидитъ тамъ Анастасо.

— Ушелъ? — спросила Анастасо, просовывая голову изъ-за занавѣски.

— Ушелъ, и въ теченіе трехъ дней, по крайней мѣрѣ, оставитъ тебя въ покоѣ.

— А дальше что?

— Дальше? Но зачѣмъ думать объ этомъ? Слава Богу, что теперь хорошо. Сядемъ, поговоримъ.

Молодые люди сѣли на кровать.

— Тебѣ хорошо со мною? — проговорилъ почти шепотомъ Михаилъ, привлекая къ себѣ Анастасо. — Хорошо?

— Да, — отвѣтила дѣвушка. Она хотѣла сказать еще что-то, но не могла, потому что Михаилъ закрывалъ ей губы страстными поцѣлуями. Онъ былъ въ страшномъ волненіи, щеки горѣли, кровь приливала къ сердцу, и сердце такъ клокотало, что, казалось, сейчасъ выскочитъ изъ груди. Онъ уже не выпускалъ Анастасо изъ своихъ объятій. Жутко становилось дѣвушкѣ отъ этихъ жгучихъ объятій, испытываемыхъ ею въ первый разъ. Ее охватило какое-то сладостное волненіе, голова кружилась, она переставала понимать, что съ ней происходить… Что-то скрипнуло въ трактирѣ, и она вдругъ спохватилась, соскочила съ кровати.

— А вдругъ отецъ проснулся? Я слышала какой-то шумъ. Можетъ быть большая бѣда.

— Пустяки, — сказалъ Михаилъ, но, все-таки, пошелъ убѣдиться. Александръ лежалъ на томъ же мѣстѣ и храпѣлъ на всю комнату. — Александръ, — закричалъ онъ, — проснись!

Но трактирщикъ даже не пошевельнулся.

— Мы въ полной безопасности, — сказалъ Михаилъ, возвращаясь къ Анастасо, — твой отецъ спитъ такъ, что его никакіе демоны не въ состояніи разбудить.

Онъ почти силою усадилъ Анастасо на кровать.

— Скажи мнѣ, Михаилъ, какъ дается чинъ протоспаѳарія? — начала она.

Но Михаилъ не хотѣлъ говорить о дѣлахъ, да онъ и вообще и" былъ въ состоянія вести связнаго разговора. Отъ времени до времени вырывались у него отрывочныя восклицанія:

— О, какъ ты красива! Какіе чудные глаза! Ты моя, я не отдамъ тебя!

Впечатлѣніе этой страстной рѣчи и горячихъ поцѣлуевъ было таково, что Анастасо перестала сопротивляться; она перестала думать и соображать…

Луна только что взошла и ударила прямо въ окно. Она освѣтила сцену, происходившую въ темнотѣ. На кровати лежала Анастасо, блѣдная, какъ полотно, съ закрытыми глазами. Спиною къ ней стоялъ Михаилъ, опершись головою объ стѣну. Простоявъ такъ нѣкоторое время въ какомъ-то оцѣпененіи, молодой человѣкъ какъ будто вспомнилъ что-то, подошелъ къ Анастасо, поцѣловалъ ее въ лобъ и молча вышелъ изъ комнаты.

Пора было уходить. Въ ту самую минуту, какъ онъ проходилъ мимо трактирщика, тотъ проснулся. Онъ зѣвнулъ и, увидѣвъ Михаила, спросилъ:

— Долго я спалъ?

— Нѣтъ, очень мало, — солгалъ Михаилъ. — Прощай.

— Погоди же, я не успѣлъ поболтать.

— Не о чемъ говорить.

— Вишь ты какъ возгордился! Ужь не собираешься ли въ придворные? Скажи-ка, ты съ Анастасо говорилъ?

— Да, то-есть нѣтъ, два слова только сказалъ, не успѣлъ. Тутъ посѣтитель приходилъ, я ему налилъ вина. На тебѣ за два кубка, — и онъ протянулъ трактирщику серебряную монету.

— Благодарю. А ты вотъ что, образумь ты мою дочку.

— Образумить… какъ ее образумить? Ну, я пойду, будь здоровъ.

Михаилъ не далъ трактирщику отвѣтить и, когда тотъ только еще раскрывалъ ротъ, очутился уже на улицѣ. Михаилъ шелъ домой въ особенномъ настроеніи: ему и стыдно было чего то, и какъ-то сладко. Никогда не испытывалъ онъ ничего подобнаго, — онъ былъ до сихъ поръ чистъ и невиненъ, какъ младенецъ. Онъ никакъ не могъ отдать себѣ въ томъ яснаго отчета. Холодный ночной воздухъ отрезвилъ его и онъ началъ раздумывать, что же онъ долженъ дѣлать? Жениться? — онъ давно этого хотѣлъ. Но обстоятельства мѣняются; онъ и теперь не прочь. Но жениться на дочери трактирщика — это позорно, это можетъ сдѣлать только какой-нибудь проходимецъ вродѣ Александра или Петра Иканата. Михаилъ вспомнилъ звѣрскую фигуру безъ ноздрей и содрогнулся. Вѣдь, онъ не сегодня-завтра будетъ чиновникомъ, можетъ быть, мѣсто получить. Какъ же это? Надо будетъ посовѣтоваться съ Іоанномъ, онъ живетъ при дворѣ и знаетъ всѣ правила общежитія, онъ уменъ и дурнаго, конечно, не посовѣтуетъ.

Чѣмъ ближе онъ подходилъ къ дому, тѣмъ больше старался убѣдить себя, что онъ менѣе виноватъ, чѣмъ Анастасо. Какъ будто она не хотѣла этого? Зачѣмъ же она забыла женскую стыдливость? Это дьяволъ вселился въ нее и прельстилъ его. Впрочемъ, что же, пускай, въ самомъ дѣлѣ, какой-нибудь сановникъ удочеритъ ее, тогда и жениться можно.

Придя домой, Михаилъ легъ спать, но не спалось ему. Его била лихорадка, передъ нимъ проходили разныя видѣнія, и онъ не зналъ, сонъ ли это, или дѣйствительность. На первомъ планѣ виднѣлась Анастасо, но за ней выступала еще другая женщина, не дававшая ему покоя. «На что тебѣ эта дѣвчонка, дочь презрѣннаго трактирщика? — говорила она. — Я знатна и богата, я все могу, я превознесу тебя».

Ему слышались рыданія Анастасо и смѣхъ той другой женщины, одѣтой въ порфиру, изукрашенной золотыми браслетами и драгоцѣнными камнями. «Кто же ты?» — спрашивалъ онъ, приподнимаясь на кровати и стараясь разглядѣть это лицо, которое онъ канъ будто видѣлъ, но котораго не могъ признать. Отвѣта не было; въ изнеможеніи опускался онъ опять на постель. Вдругъ исчезли обѣ женщины, и онъ увидѣлъ, что надъ нимъ, подъ нимъ, съ боку, вездѣ летали какіе-то духи съ крыльями, съ лицами безобразныхъ старухъ. «Убей его, убей! — пѣли хоромъ демоны. — Убей, убей!» Михаилъ замахалъ на нихъ руками: «Отстаньте, уйдите! Кого мнѣ убивать? Я не преступникъ… и убивать мнѣ некого!»

III.

Проснувшись, Михаилъ все еще не могъ успокоиться. Онъ припоминалъ видѣнія и не могъ понять ихъ. Долженъ же быть какой-нибудь смыслъ въ нихъ. Такъ, безъ причины, ничего не бываетъ Это предсказаніе. Но ничего подобнаго съ нимъ случиться не можетъ. Вчерашнее происшествіе волновало его еще больше. Это грѣхъ, тяжкій грѣхъ, какъ тамъ ни говори. Его не поправить; надо отмолить его, надо покаяться. Михаилъ рѣшилъ пойти къ исповѣди и тѣмъ облегчить свою душу.

Около полудня къ нему пришелъ придворный служитель, присланный его братомъ Іоанномъ. Онъ сообщилъ, что указъ о дарованіи ему, Михаилу, чина протоспаѳарія уже написанъ въ императорской канцеляріи. Сегодня же сановникъ, завѣдующій царскою чернильницей, поднесетъ документъ къ подписанію императору, и онъ красными чернилами запечатлѣетъ на немъ свое имя. Спальникъ Іоаннъ проситъ Михаила быть наготовѣ, такъ какъ во всякую минуту его могутъ позвать во дворецъ. Михаила это извѣстіе очень обрадовало. Оно отвлекало его отъ неотступной мысли, такъ безпокоившей его все утро. Явиться во дворецъ въ томъ хитонѣ, въ какомъ онъ. ходилъ у себя дома, немыслимо. Онъ сейчасъ же пошелъ къ малоазіатскимъ купцамъ высматривать себѣ подходящую матерію. Но такъ какъ онъ былъ малосвѣдущъ въ этихъ дѣлахъ, то и зашелъ за своимъ пріятелемъ Константиномъ Пселломъ. Это былъ 17-го лѣтній юноша, сынъ очень бѣдныхъ родителей, но, несмотря на это, получившій хорошее образованіе, умный малый, отличавшійся своимъ практическимъ умомъ. Пселлъ свелъ Михаила къ одному знакомому купцу, выбралъ ему соотвѣтствующую матерію и даже попросилъ свою мать Ѳеодоту сшить Михаилу платье, такъ какъ, она была отличная мастерица и прекрасно кроила и шила.

Чрезъ три дня пришла изъ дворца новая вѣсть. Императоръ согласился зачислить Михаила асикритомъ^[7] въ императорскую канцелярію, такъ что онъ сразу получитъ и чинъ, и мѣсто, это было во вторникъ, въ четвергъ же ему приказано было явиться во дворецъ, гдѣ онъ долженъ былъ получить изъ рукъ царя знакъ, присвоенный чину протоспаѳарія.

Въ четвергъ, въ третьемъ часу, Михаилъ былъ уже во дворцѣ. Тутъ встрѣтилъ его Іоаннъ и еще разъ объяснилъ ему все, что ему надо дѣлать. Михаилъ такъ робѣлъ, что готовъ былъ бы отказаться отъ мѣста и чина, только бы ему не представляться царю.

— Какіе пустяки! — говорилъ Іоаннъ. — Я много говорилъ о тебѣ императору. Если ты сдѣлаешь какую-нибудь неловкость и въ чемъ-нибудь ошибешься, самодержецъ проститъ тебя, какъ не привыкшаго еще къ церемоніалу. Пойдемъ, сейчасъ начнется церемонія.

Іоаннъ привелъ брата въ небольшую залу и сказалъ ему: «Стой тутъ, пока не придетъ за тобой логоѳетъ^[8], а мнѣ надо занять свое мѣсто въ царской свитѣ». Михаилъ остался совсѣмъ одинъ въ пустой залѣ; прошло нѣсколько минутъ мучительнаго ожиданія, наконецъ, растворились серебряныя двери; ведшія изъ комнаты, гдѣ стоялъ Михаилъ, въ парадную залу, называвшуюся хрисотриклиномъ, и на порогѣ показался логоѳетъ.

Михаилъ вошелъ въ хрисотриклинъ и былъ пораженъ блескомъ, ослѣпившимъ ему глаза. Весь полъ обширной залы былъ мозаиковый изъ разноцвѣтнаго камня, и выходило, точно на полу были изображены цвѣты и деревья; кое-гдѣ были наложены серебряные круги. Посреди залы на золотомъ тронѣ сидѣлъ императоръ Романъ въ пурпуровомъ одѣяніи, усыпанномъ каменьями, въ пурпуровыхъ туфляхъ, со скипетромъ въ рукѣ. За нимъ стояла варяго-русская дружина, его почетная стража, съ сѣкирами на плечѣ. Направо и налѣво отъ трона полукрутомъ размѣстились придворные и самые важные сановники.

Логоѳетъ шелъ передъ Михаиломъ, и какъ только они сдѣлали нѣсколько шаговъ по залѣ, Михаилъ по знаку логоѳета всталъ на колѣни и поклонился царю въ землю. Затѣмъ онъ всталъ и логоѳеть подвелъ его почти къ самому трону. «Со страхомъ Божіимъ, справедливо и нелицепріятно, — сказалъ ему императоръ, — исправляй ввѣренную тебѣ должность. Никогда и ни въ чемъ не отступай отъ закона, помни, что за всякую несправедливость, содѣянную тобою здѣсь, тебѣ будетъ воздано сторицею на томъ свѣтѣ. Будь внимателенъ и добръ въ сослуживцамъ, будь почтителенъ къ начальникамъ. Не бери мзды незаконной, помни заповѣди Божіи, соблюдай ихъ, и благо ти будетъ».

На это Михаилъ отвѣтилъ, какъ научилъ его братъ: «Боговѣнчанный, державнѣйшій, божественнѣйшій царь и самодержецъ! Какъ солнце сіяешь ты на небѣ, освѣщаешь и согрѣваешь своимк лучами всю подвластную тебѣ вселенную. Ты примѣръ неизреченной доброты, ты образецъ высшей справедливости; мы будемъ подражать этому высокому образцу, хотя онъ для насъ, смертныхъ, недосягаемъ, будемъ стараться уподобиться тебѣ, царю человѣколюбивѣйшему, царю справедливѣйшему, царю выше всѣхъ стоящему, превосходящему добродѣтелью великаго Константина».

Послѣ этого царь вновь сказалъ ему, вставъ съ трона: «Во имя Господне Богомъ данная царственность моя жалуетъ тебя асикритомъ». Царь сѣлъ, а Михаилъ палъ ницъ, опять поклонился въ землю и, подойдя къ трону, еще разъ сталъ на колѣни и поцѣловалъ императора въ ногу.

Логоѳетъ громогласно объявилъ: «Священный царь нашъ, руководимый Богомъ, пожаловалъ Михаила въ асикриты!» Всѣ придворные хоромъ проговорили многолѣтіе императору, а затѣмъ и «многая лѣта асикриту Михаилу».

Логоѳетъ поднесъ царю на серебряномъ блюдѣ золотую цѣпь, изукрашенную драгоцѣнными камнями. Императоръ собственноручно возложилъ цѣпь на Михаила. Послѣдній еще разъ палъ на землю, еще разъ поцѣловалъ царскую туфлю и отошелъ въ сторону. Логоѳетъ провозгласилъ, что царь жалуетъ Михаила чиномъ протоспаѳарія, и опять пропѣли многолѣтіе. Царь сошелъ съ трона и, сопровождаемый своею свитой, прошелъ въ спальню, прилегавшую къ хрисотриклину.

— Ну, ты доволенъ? — спросилъ Іоаннъ, выйдя съ братомъ въ ту залу, гдѣ онъ стоялъ раньше.

— Теперь доволенъ, что церемонія кончилась, а было не по себѣ. Какая красивая цѣпь! — Михаилъ, какъ ребенокъ, не могъ оторваться отъ блестѣвшаго на немъ золота. — Я могу постоянно ходить въ этомъ украшеніи?

— Да, имѣешь право. Вѣдь, цѣпь эта и есть знакъ, присвоенный чину протоспаѳарія. Но дома ее никто не носить, ее надѣваютъ только во дворцѣ и вообще въ торжественныхъ случаяхъ. Ну, теперь слѣдуй за иной, — ты долженъ явиться къ императрицѣ.

Въ это время пришелъ одинъ изъ спальныхъ евнуховъ и доложилъ: «Державная царица ждетъ асикрита и протоспаѳарія Михаила». Іоаннъ повелъ брата въ гинекей, на женскую половину дворца; онъ ввелъ его въ залу, гдѣ сидѣла императрица, и, низко поклонившись, ушелъ. Царица Зоя сидѣла на высокомъ креслѣ съ удлиненною высокою спинкой; это былъ простой тронъ, на которомъ она возсѣдала, когда принимала гостей запросто.

Михаилъ поклонился въ поясъ и сказалъ заученную фразу: «Привѣтствую тебя, державнѣйшая царица, тебя, вѣрную спутницу великаго царя, луну нашего солнца, бросающую и на него, и на насъ свой мягкій свѣтъ. Дивлюсь твоей красотѣ, и не только тѣлесной, но умственной и душевной. Если бы присутствовали здѣсь Гомеръ или Гезіодъ, даже они не съумѣли бы воспѣть твоихъ добродѣтелей; нѣтъ словъ для выраженія твоей доброты, чистоты твоихъ помысловъ, возвышенности твоей души, всей твоей прелести нравственной и физической. Чувствуя себя сравнительно съ твоею недосягаемою высотой ничтожнѣйшимъ изъ смертныхъ, я умолкаю, пожелавъ тебѣ, державнѣйшая, мудрѣйшая, человѣколюбивѣйшая царица, царствовать и здравствовать многая, многая лѣта».

— Ты прекрасно говоришь, протоспаѳарій Михаилъ, — отвѣтила Зоя на это привѣтствіе. — Я рада, что самодержецъ почтилъ тебя чиномъ. Брата твоего мы давно знаемъ, — достойный, хорошій человѣкъ. А зная его, мы и къ тебѣ чувствуемъ расположеніе.

— Благодарю, державная царица, — сказалъ Михаилъ, кланяясь. Онъ боялся пристально смотрѣть на Зою, но ему очень хотѣлось разсмотрѣть ее подробнѣе, потому что ему показалось, будто она похожа на ту женщину, что онъ видѣлъ во снѣ.

— Скажи, протоспаѳарій Михаилъ, — продолжала царица, — царь пожаловалъ тебя асикритомъ, какъ мнѣ говорили, какія же будутъ твои обязанности?

Михаилъ покраснѣлъ отъ смущенія. Онъ совсѣмъ не зналъ, какія обязанности асикрита, но нашелся и сказалъ:

— Служба моя не легкая, но, во всякомъ случаѣ, почетная, ибо возложена на меня самодержцемъ. Главная обязанность чиновника состоитъ въ томъ, чтобы исполнять волю царя; объ этомъ я буду заботиться прежде всего и надѣюсь заслужить милость царскую.

— Старайся и ты можешь быть увѣренъ, что мы не оставимъ тебя. Самодержецъ человѣколюбивъ и онъ расточаетъ свои милости достойнымъ. Въ такомъ красивомъ тѣлѣ, какъ у тебя, должна быть и красивая душа. Доволенъ ли ты судьбой, Михаилъ?

— Приближаться къ царямъ есть блаженство, какъ же не благодарить мнѣ судьбу?

— Еще не то увидишь ты, протоспаѳарій Михаилъ. — При этомъ Зоя бросила на юношу такой нѣжный взглядъ, что ему стало не по себѣ. — Знай, — продолжала она, — что мы всегда готовы принимать тебя и способствовать твоему счастію. Когда у тебя будетъ какая нибудь нужда къ намъ, предупреди объ этомъ брата твоего Іоанна и онъ доложитъ намъ. А теперь иди съ миромъ, памятуя наши слова.

Михаилъ поклонился и ушелъ. Зоѣ очень хотѣлось поговорить съ нимъ подольше, — очень понравились ей румяныя щеки и статный ростъ Михаила, но этикетъ не позволялъ этого. Она хлопнула въ ладоши три раза и въ комнату вошла ея приближенная патрикія Евстратія.

— Готовы ли жаровни? — спросила она вошедшую.

— Все готово, державная царица.

— Привезли ли мнѣ съ востока амбры, алоэ и другихъ ароматовъ?

— Нѣтъ, не привезли, но есть еще остатокъ амбры и алоэ.

— Это ужасно, это опять какая-нибудь интрига царя. Онъ находитъ, что я трачу слишкомъ иного денегъ на ароматы. Онъ забываетъ, что я дочь великаго Константина, что онъ попалъ на престолъ и можетъ распоряжаться государственною казной только потому, что я согласилась выйти за него замужъ.

— Самодержецъ старъ и не можетъ понять желаній и стремленій царицы.

— Да, ты права, Евстратія, но это непоправимо.

— Царица, на свѣтѣ нѣтъ ничего непоправимаго; что произошло, то можетъ уничтожиться.

— Лучше не думать о непріятномъ. У меня былъ сейчасъ Михаилъ, братъ нашего Іоанна.

— Слыхать о немъ слыхала, а видать не видала. Что, каковъ онъ?

— Красивъ, очень красивъ; онъ похожъ на статую Ахилла, которая стоить въ спальнѣ императора. Ты знаешь Константина Мономаха? Его всѣ считаютъ красавцемъ, а Михаилъ не хуже его. Только молодъ онъ очень.

— Ну, что же, это преимущество. Все лѣтъ двадцать ему будетъ?

— Двадцать? — да, но не болѣе. Ну, пойдемъ, Евстратія, пора приниматься за дѣло.

Въ сосѣдней комнатѣ были разставлены жаровни и таганы и императрица, окруженная придворными дамами и десяткомъ служітельницъ, начала приготовлять ароматы.

IV.

На слѣдующій день зашелъ къ Михаилу евнухъ Іоаннъ.

— Доволенъ ли ты пріемомъ, оказаннымъ тебѣ императрицей? — спросилъ онъ брата.

— Какъ тебѣ сказать, Іоаннъ? Это для меня большая честь, но я все время думалъ только объ одномъ, какъ бы мнѣ уйти поскорѣе. Я не привыкъ къ роскоши дворца, меня смущаетъ присутствіе высокопоставленныхъ особъ, я не знаю какъ стать, что дѣлать съ руками.

— Ну, если ты недоволенъ, то императрица прельстилась тобой. Она призывала меня вчера и долго разспрашивала о тебѣ я твоемъ благосостояніи. Я сообщилъ ей, что ты живешь въ отвратительной лачугѣ, и знаешь, что она сдѣлала? Она приказала мнѣ купить тебѣ домъ на свой счетъ. Я говорилъ уже съ Константиномъ Дукою, его произвели въ губернаторы Антіохійской провинціей онъ согласился уступить тебѣ свой домъ. Я затѣмъ только и пришелъ, чтобы принести тебѣ эту важную вѣсть; завтра же ты долженъ пойти во дворецъ благодарить царицу. Пользуйся, Михаилъ, пользуйся неожиданно выпадающимъ на твою долю счастіемъ, — сказалъ Іоаннъ, и уходя, лукаво посматривалъ на брата, стараясь вычитать на его лицѣ, понялъ ли онъ недосказанное.

Съ этого дня для Михаила началась новая жизнь; онъ жилъ въ обширныхъ покояхъ, у него появилось множество слугъ, и то и дѣло ему приносили подарки изъ дворца, рыбу, куропатокъ, сыръ, яйца, масло, вино. Всего у него было вдоволь, даже деньги были; но откуда все это появляется и почему, за какія заслуги, это было ему неясно. Онъ смутно понималъ, что вся эта благодать идетъ отъ императрицы. На службу онъ не ходилъ; его начальникъ протасикрить^[9] сказалъ ему, что чиновниковъ у него достаточно и временно ему дѣлать нечего. Среди этой привольной жизни его смущала только мысль объ Анастасо — гдѣ она и какъ бы ее повидать? Въ его новомъ положеніи, ему немыслимо было идти въ трактиръ; это могло наложить такую тѣнь на его нравственность, что его перестали бы принимать во дворцѣ и лишили бы чина. Послать за ней кого-никудь изъ служителей — это рисковать тѣмъ, что слуга наткнется на Александра, проговорится, и тогда что? Нѣтъ, лучше предоставить событія ихъ естественному теченію. Нельзя жертвовать изъ-за женщины своею репутаціей, своимъ добрымъ именемъ.

Прошла недѣля послѣ переселенія Михаила въ новый домъ. Однажды вечеромъ пришелъ къ нему служитель и шепотомъ объявилъ, что въ дверь стучится какая-то женщина, но кто, сказать нельзя, потому что лицо ея подъ густымъ покрываломъ.

— Если она спроситъ меня, введи ее сюда, — распорядился Михаилъ.

Черезъ нѣсколько минутъ на порогѣ стояла Анастасо. Михаилъ сейчасъ же узналъ ее, несмотря на покрывало.

— Какъ я радъ тебѣ! — сказалъ онъ. — Но отчего ты дрожишь?

— Какъ же мнѣ не дрожать? Я обманула отца, я сказала, что мнѣ необходимо навѣстить больную тетку; онъ далъ мнѣ провожатаго, я съ трудомъ отдѣлалась отъ него; онъ понялъ, что у меня какая-нибудь другая цѣль. А потомъ идти одной по улицамъ… какъ неприлично и какъ страшно! Вотъ тутъ недалеко, у церкви св. Ирины, на меня напала собака; она чуть было не растерзала меня, — такая злая.

— Садись, милая Анастасо, я страстно желалъ тебя видѣть…

— Отчего же ты не приходишь? Я ждала тебя каждый день.

— Невозможно, неприлично мнѣ ходить въ трактиръ, — я протоспаѳарій и асикритъ.

— Да, дочь трактирщика — презрѣнное созданіе, я забыла. Ты, должно быть, во дворецъ теперь ходишь?

— Хожу.

— Ты видѣлъ царицу?

— Видѣлъ.

— Говорятъ, она красива.

— Очень моложава, удивительно моложава! Ей, говорятъ, за сорокъ лѣтъ, а поглядѣть на нее, болѣе тридцати не дашь. Но она далеко не такъ красива, какъ ты, моя прелесть!

— Полно, Михаилъ, я проплакала свою красоту. Я плачу цѣлый день. Отецъ бьетъ меня, да какъ больно…

— Какъ же онъ смѣетъ? — закричалъ Михаилъ, — и за что?

— Смѣетъ, потому что отецъ, а за что? — все за то же. Сегодня опять приходилъ Петръ Иканатъ. Руфини хочетъ увезти меня въ свою страну, въ Италію. Онъ предлагаетъ за меня большую сумму.

— А сколько?

— Сколько — не знаю, но отецъ говоритъ, что если я соглашусь, онъ можетъ закрыть трактиръ и жить припѣваючи. А если я не соглашусь, онъ грозить убить меня, и онъ сдѣлаетъ это, — ты знаешь, какой онъ лютый.

— Положимъ, онъ этого не сдѣлаетъ: за убійство законъ караетъ очень строго.

— Да кто же узнаетъ, что не стало Анастасо, дочери трактирщика Александра? Никто этого не замѣтитъ. Во всякомъ случаѣ, я не пойду къ Руфини, онъ мнѣ противенъ, я люблю тебя, Михаилъ.

— Успокойся, Анастасо, съ тобой не случится ничего дурнаго. За это ручается тебѣ протоспаѳарій Михаилъ. Подойди ко мнѣ ближе, дай мнѣ налюбоваться на тебя, мое красное солнышко, дай мнѣ поцѣловать твое изстрадавшееся личико.

Михаилъ не только сказалъ это, но исполнилъ это на дѣлѣ. Подъ вліяніемъ его поцѣлуевъ дѣвушка успокоилась. Она на минуту забыла свое горе, грознаго отца, страшнаго Иканата и отдалась всецѣло своей первой любви.

Михаилу отъ души было жаль Анастасо и онъ долго сидѣлъ молча, обдумывая, какъ бы помочь ея бѣдѣ.

— Я все это устрою, я найду средство усмирить твоего отца.

— Вотъ что, — сказала вдругъ Анастасо, — я не уйду отъ тебя, я останусь здѣсь.

— Какъ такъ?

— Да такъ, останусь, у тебя навсегда. Развѣ мы не обручены?

— Нѣтъ, при обрученіи пишется контрактъ.

— За то между нами есть связь, которая крѣпче всякихъ контрактовъ.

— Положимъ, но связь эту не признаетъ законъ.

— Какое мнѣ дѣло до закона? Я люблю тебя и буду жить съ тобой.

— Это невозможно, милая Анастасо. Подумай, что скажутъ про тебя?

— Мнѣ все равно, только бы не терпѣть побоевъ отъ отца и не видѣть Петра Иканата.

— Ты его больше не увидишь. Я поговорю съ братомъ и онъ какъ-нибудь его уничтожитъ, казнитъ или, по крайней, мѣрѣ сошлетъ. А ты пойди домой и скажи сейчасъ же отцу, что ты на все согласна. Гнѣвъ его пройдетъ, онъ будетъ ласкать тебя, а не бить; тѣмъ временемъ Иканатъ исчезнетъ, Руфини уѣдетъ въ свою Геную, и ты будешь жить попрежнему.

Дѣвушка ушла хотя и съ сожалѣніемъ, но нѣсколько успокоенная. Дѣйствительно, все устроилось, какъ говорилъ Михаилъ. На другой же день онъ сходилъ къ Іоанну, сообщилъ ему, что въ городѣ живетъ такой мерзавецъ, который терпимъ быть не можетъ. Іоаннъ былъ первымъ лицомъ въ государствѣ, его всѣ боялись и всѣ слушались, такъ какъ знали, что императоръ души въ немъ не чаетъ и ничего не дѣлаетъ, не посовѣтовавшись съ нимъ. Евнухъ позвалъ эпарха (градоначальника) и приказалъ ему именемъ царя выслать Петра Иканата. На другой же день послѣ свиданія Анастасо съ Михаиломъ Петра посадили на трирему и отправили на островъ Халки подъ Константинополемъ, гдѣ онъ могъ жить на свободѣ, но безъ права пріѣзжать въ столицу. Руфини внушили, чтобы онъ занимался торговлей, а не грязными дѣлами, и такъ какъ онъ и безъ того собирался уѣхать, то оставилъ свои планы на Анастасо.

Молодая дѣвушка не появлялась больше у Михаила; по крайней мѣрѣ, прошелъ мѣсяцъ, какъ онъ не видѣлъ ея. Мысль о ней отходила на задній планъ. Съ Михаиломъ случилось такое потрясающее и неожиданное событіе, что онъ не могъ теперь думать о ничтожной дѣвчонкѣ. Какъ это случилось? Какъ это могло случиться? Казалось бы, бездна раздѣляетъ императрицу и его. Краска стыда разливалась по его щекамъ, когда онъ вспоминалъ о роковомъ свиданіи. У него и въ помыслахъ не было ничего подобнаго, да развѣ онъ могъ подумать о такой вещи? Правда, братъ дѣлалъ и раньше намеки, но онъ принималъ ихъ за дурныя и неумѣстныя шутки. Чѣмъ же онъ виноватъ? Она соблазнила его, а не онъ ее. Все-таки, стыдно; хотя, конечно, оно лестно, и то правда, что она удивительно сохранилась. Жутко какъ-то, страшно! А ну, какъ узнаетъ императоръ, конфискуютъ его имущество, вырвутъ ему ноздри, сошлютъ его, ослѣпятъ? Братъ Іоаннъ утѣшаетъ. Самодержецъ будто бы совсѣмъ не интересуется своею супругой, ему дѣла нѣтъ до того, что творится въ гинекеѣ. Ничего не подозрѣвая, онъ осыпаетъ Михаила своими милостями. Въ самое непродолжительное время ему дано было нѣсколько чиновъ, такъ что теперь онъ одинъ изъ важнѣйшихъ сановниковъ, — протопроедръ^[10]. Въ его полное распоряженіе отдано казенное имѣніе, приносящее 300 номизмъ доходу. Все это прекрасно, все это не можетъ не радовать Михаила, еще такъ недавно нуждавшагося въ кускѣ хлѣба.

Его сны начинаютъ сбываться. Прежде его не пустили бы во дворецъ, еще мѣсяцъ тому назадъ, когда онъ былъ только протоспаѳаріемъ и асикритомъ, придворные относились къ нему высокомѣрно, на него смотрѣли какъ на плебея, случайно и безъ всякаго права получившаго чинъ. Теперь совсѣмъ не то: ему почтительно кланялись, когда во время придворныхъ церемоній онъ шелъ занять свое мѣсто у самаго трона. Ежедневно получалъ онъ письма, гдѣ въ самыхъ льстивыхъ выраженіяхъ прославляли его умъ, доброту и прочія добродѣтели, и просили устроить такому-то мѣстечко потеплѣе. И, вѣдь, дѣйствительно, онъ пристроилъ не мало чиновниковъ. Не забылъ онъ и своего друга Пселла; онъ просилъ за него протасикрита, въ приказѣ котораго тотъ служилъ, и Пселла сдѣлали старшимъ дѣлопроизводителемъ, деканомъ, что было значительнымъ повышеніемъ, такъ какъ Пселлу было всего 17 лѣтъ. Но отказать ему нельзя было ни въ чемъ. Онъ сталъ до такой степени нѣженъ къ Михаилу, выказывалъ ему такую искреннюю привязанность, что нельзя было не дорожить такимъ человѣкомъ. Прежде онъ кичился своимъ образованіемъ, приводилъ постоянно цитаты изъ Платона, Аристотеля, Гомера, и когда Михаилъ не понималъ смысла этихъ мудреныхъ изреченій, смѣялся надъ его невѣжествомъ. Теперь же онъ сталъ смотрѣть на дѣло иначе; когда Михаилъ чистосердечно сознавался, что онъ не получилъ никакого образованія, Пселлъ отвѣчалъ съ улыбкой, что онъ слишкомъ унижаетъ себя. Дѣло не въ образованіи, — говорилъ онъ, — а въ природномъ умѣ; никакое образованіе не можетъ замѣнить ума, если его нѣтъ отъ рожденія. Развѣ апостолы были образованные люди? Развѣ это не были простые рыбаки? Тѣмъ не менѣе, они обратили весь міръ въ христіанство. Чтобы управлять государствомъ, вовсе не нужно быть образованнымъ, надо только имѣть прирожденный умъ и чувство справедливости, а въ этомъ послѣднемъ отношеніи никто не можетъ сравниться съ Михаиломъ. Такія рѣчи очень утѣшали юнаго сановника, потому что иногда ему казалось, что онъ не годится на важныя мѣста, когда онъ не знаетъ даже законовъ. Но вотъ образованнѣйшій Пселлъ не раздѣляетъ его сомнѣній; не раздѣляетъ ихъ, повидимому, и императоръ Романъ.

По крайней мѣрѣ, царь нерѣдко призывалъ его къ себѣ на совѣтъ вмѣстѣ съ Іоанномъ и другими сановниками. Ему приходилось сидѣть тутъ съ озабоченнымъ лицомъ и говорить о самыхъ важныхъ государственныхъ вопросахъ. Чтобы не попасть въ просакъ, онъ по большей части соглашался съ братомъ Іоанномъ, потому что зналъ, что онъ глупаго не скажетъ и по его совѣту будетъ рѣшено дѣло. Императоръ обходился съ Михаиломъ такъ ласково, что ему иногда становилось жутко отъ этого. Особенно разъ съ нимъ случилось обстоятельство, глубоко потрясшее его нервы. Онъ сидѣлъ однажды у императрицы, какъ это случалось нерѣдко. Зоя сдѣлала его управляющимъ своихъ частныхъ имѣній и подъ этимъ предлогомъ посылала за нимъ почти ежедневно. Это былъ какъ разъ такой день. Зоя обнимала его такъ страстно, какъ никогда прежде; она не выпускала его изъ своихъ объятій. И вотъ въ такую минуту, когда посторонніе свидѣтели были по меньшей мѣрѣ излишни, поспѣшно входитъ евнухъ Іоаннъ и останавливается у двери.

— Самодержецъ требуетъ тебя къ себѣ, Михаилъ, — торжественно произнесъ онъ.

Михаилъ всталъ, не говоря ни слова.

— Иди къ императору — спокойно сказала Зоя, — подай ему свой мудрый совѣтъ, а потомъ вернись къ наслажденію.

Михаилъ поклонился молча.

— Вамъ слѣдовало бы быть поскромнѣе, — шепнулъ ему Іоаннъ, когда они вышли изъ гинекея.

— Вотъ и ты, — радостно сказалъ царь Романъ, когда Михаилъ, поклонившись ему въ ноги, сталъ въ ожиданіи приказанія. — Я радъ тебя видѣть, — продолжалъ императоръ и поцѣловалъ его въ щеку. Онъ замѣтилъ, что его поцѣлуй произвелъ сильное впечатлѣніе на Михаила, и подумалъ, что на него подѣйствовала такая монаршая милость. Но дѣло было не въ томъ. По странной случайности, Романъ поцѣловалъ Михаила въ то самое мѣсто, гдѣ все еще горѣлъ поцѣлуй, только что данный ему Зоей. Это сопоставленіе страшно смутило Михаила и у него началось нервное подергиванье правой половины лица, продолжавшееся нѣсколько минутъ. Начался совѣтъ по поводу распространившихся слуховъ, будто русскіе собираются походомъ на Византію. Михаилъ никакъ не могъ сосредоточиться и отвѣчалъ не впопадъ. Эти два поцѣлуя преслѣдовали его; ему было очень неловко, что царь такъ милостивъ къ нему, а онъ совершаетъ дерзкое преступленіе, оскорбляетъ его и какъ мужа, и какъ самодержца.

V.

На львиной шкурѣ, присланной въ даръ султаномъ египетскимъ, лежала императрица Зоя. Голова ея покоилась на черной шелковой подушкѣ, на фонѣ которой еще рельефнѣе выступала красота ея пепельныхъ волосъ. Она закинула руки за голову, широкіе рукава откинулись назадъ; до самаго локтя обнажились ея точно изваянныя руки; можно было любоваться матовымъ цвѣтомъ ей кожи. Полупрозрачное бѣлое платье позволяло если не видѣть, такъ, на крайней мѣрѣ, угадывать то, что было подъ нимъ. Кому случалось видѣть ее въ такой позѣ, слѣдить за ея трепетавшею грудью, за упругостью всѣхъ ея членовъ, тотъ забывалъ, сколько ей лѣтъ. Смеркалось. Въ комнатѣ пахло амброй. Тутъ же на полу, у ногъ очаровательной царицы, сидѣлъ Михаилъ. Шитая золотая туфелька то и дѣло касалась его бока, на него были устремлены темносиніе глаза, его манили чувственныя губы.

— Любишь ли ты меня, Михаилъ? — спросила Зоя.

— Я не дерзаю отвѣчать на такой вопросъ, царица. Не любить тебя я долженъ, а боготворить; ты моя благодѣтельница, ты осыпаешь меня своими милостями, ты чаруешь своимъ человѣколюбіемъ…

— Оставь возвышенныя рѣчи, забудь, кто я. Съ тобой говоритъ не императрица, а Зоя, женщина, которая любить тебя. Иногда мнѣ кажется, что ты, можетъ быть, любишь другую, что въ твоихъ объятіяхъ бываетъ другая, и эта мысль терзаетъ меня. Сядь сюда поближе.

Михаилъ всталъ и сѣлъ къ самой подушкѣ. Зоя прижала его къ себѣ такъ близко, что у него начала кружиться голова и мысли путались.

— Посмотри, какъ бьется мое сердце, когда я съ тобою, — продолжала она и положила его руку къ себѣ на грудь. — Чувствуешь ли ты то же самое?

— Чувствую.

— Любишь ли ты меня, Михаилъ?

— Люблю.

— Клянись, что въ твоихъ объятіяхъ не бываетъ другой женщины.

— Клянусь.

Михаилъ машинально повторялъ послѣднія слова задававшихся ему вопросовъ. Онъ не давалъ себѣ яснаго отчета, говоритъ ли онъ правду, или нѣтъ. Близость женскаго тѣла и запахъ амбры до того опьяняли его, что онъ ничего другаго не чувствовалъ, кромѣ любви къ Зоѣ, и совершенно забылъ объ Анастасо.

— Готовъ ли ты, Михаилъ, доказать на дѣлѣ свою любовь ко мнѣ? — спросила царица, гладя юношу по головѣ.

— Готовъ.

— Все ли ты сдѣлаешь, о чемъ бы я тебя ни попросила?

— Все, — нѣтъ вещи, которой бы я не сдѣлалъ.

— Такъ ты долженъ освободить меня отъ моего мучителя.

— Кто же этотъ мучитель?

— Какъ кто? Царь Романъ.

Михаилъ тяжело вздохнулъ и посмотрѣлъ на свою собесѣдницу умоляющимъ взоромъ; казалось, онъ просилъ прекратить этотъ разговоръ.

— Онъ мучаетъ меня ежедневно, — продолжала Зоя, — онъ оскорбляетъ меня, я ненавижу его. Въ первый же день нашего брака онъ нанесъ мнѣ оскорбленіе, котораго я не въ силахъ простить, — онъ отвергъ мои ласки. А теперь онъ даже не даетъ мнѣ денегъ. Я хочу имѣть настоящаго мужа. Помоги мнѣ, Михаилъ.

— Чѣмъ же я могу помочь тебѣ, царица?

— Какъ чѣмъ? Сообрази самъ.

— Не могу сообразить. Что можетъ простой смертный противъ державнаго царя?

— Представь себѣ, что Богъ убралъ бы Романа.

— Такъ что же? Это, можетъ быть, было бы хорошо для тебя, царица.

— И для тебя, Михаилъ.

— Напротивъ, вѣдь, новый царь могъ бы отправить меня въ ссылку, а этотъ ко мнѣ благосклоненъ и не видитъ того, что ему не слѣдуетъ видѣть.

Зоя разсмѣялась.

— Новый царь? Да кто же имъ будетъ? Ты забываешь, что и дочь Константина, послѣдній отпрыскъ знаменитаго македонскаго дома. Я распоряжаюсь престоломъ, какъ мнѣ угодно. Царемъ будетъ тотъ, за кого я пойду замужъ. А за кого бы я пошла замужъ, если бы умеръ Романъ, какъ ты думаешь, милый Михаилъ? — спросила Зоя и страстный поцѣлуй придалъ особое выраженіе ея вопросу.

Михаилъ какъ будто начиналъ понимать, но, все-таки, не рѣшался высказать своей мысли.

— Тебя одѣну я въ порфиру, тебя украшу царскимъ вѣнцомъ, — шептала Зоя, наклонившись къ самому лицу юноши.

Михаилъ молчалъ, — онъ не могъ говорить отъ избытка чувствъ; онъ даже не ясно понималъ, о чемъ идетъ рѣчь.

— Что же ты молчишь, Михаилъ? — продолжала царица полушепотомъ. — Неужели ты отказываешься отъ собственнаго блага?

— Кто же отказывается отъ собственнаго блага?

Зоя прижала Михаила къ своей груди, цѣловала его и между двумя поцѣлуями спросила:

— Согласенъ ли ты сдѣлать то, о чемъ я попрошу тебя?

— Согласенъ, согласенъ! — почти закричалъ юноша, не помня себя.

— И мы будемъ жить съ тобой подъ одною крышей, никто не разлучитъ насъ, мы будемъ соединены самимъ Богомъ.

— Да, никто не разлучитъ насъ, — какъ эхо повторялъ Михаилъ.

— Мы будемъ любить другъ друга, мы будемъ утопать въ блаженствѣ.

— Да, да, — говорилъ Михаилъ.

— И ты будешь первымъ человѣкомъ во всей вселенной, всѣ покорятся тебѣ, твоя воля будетъ выше закона, колѣнопреклоненные сановники будутъ цѣловать твою пурпуровую туфлю.

— Какія чудныя слова!

— Такъ клянись же, Михаилъ, клянись, что ты это сдѣлаешь!

— Клянусь!

— Клянись, что не будетъ намъ помѣхой презрѣнный Романъ, клянись, что скоро его не станетъ!

— Клянусь, клянусь! — говорилъ Михаилъ, опьяненный.

Замолчала Зоя, замолчалъ и Михаилъ. Все смолкло, ничего не было слышно, кромѣ звуковъ сдержанныхъ поцѣлуевъ…

VI.

Было темно, когда Михаилъ вышелъ изъ дворца. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ сановниковъ, онъ не ходилъ одинъ по константинопольскимъ улицамъ, опасаясь, что на него нападутъ и ограбятъ. Его сопровождали придворные служители съ зажженными факелами, а за ними, на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ, шли вооруженные варяги изъ императорской гвардіи. Самъ же онъ ѣхалъ на породистомъ ворономъ конѣ, подаренномъ ему императрицей. Онъ ѣхалъ, конечно, шагомъ, опустивъ поводья, и до такой степени задумался, что не замѣчалъ ничего, что дѣлалось вокругъ. Какую страшную клятву далъ онъ! Какъ же сдержать ее? А не сдержать ее нельзя. Ему надо выбирать: быть или убійцей, или клятвопреступникомъ. Онъ вздрогнулъ при этой мысли. Зачѣмъ подпалъ онъ подъ чары этой женщины? Но за то вѣнецъ и порфира… Онъ былъ такъ поглощенъ этими мыслями, что не замѣтилъ, какъ одинъ придворный служитель оттолкнулъ попавшуюся ему на дорогѣ дѣвушку, какъ эта дѣвушка прижалась къ стѣнѣ дома и пристально вглядывалась въ проходившихъ.

Вдругъ онъ услышалъ знакомый голосъ, назвавшій его по имени, повернулъ голову и замѣтилъ Анастасо. Онъ хотѣлъ было проѣхать, но какъ-то неожиданно для самого себя сдѣлалъ ей знакъ и приказалъ служителямъ и варягамъ возвращаться домой.

— Уходите, теперь мнѣ недалеко, — сказалъ онъ, — я доѣду одинъ.

— Осмѣлюсь доложить тебѣ, свѣтлѣйшій протопроедръ, — возразилъ одинъ изъ служителей, — это не безопасно, могутъ встрѣтиться злые люди.

— Ничего, я люблю опасность.

— Какъ прикажешь, — отвѣтили не безъ удивленія варяги и служители и повернули домой.

Михаилъ постоялъ нѣсколько времени молча, пока не исчезла факелы, и затѣмъ сказалъ самымъ ласковымъ голосомъ:

— Привѣтъ тебѣ, прелестная Анастасо.

— Добрый вечеръ, свѣтлѣйшій протопроедръ, — сказала дѣвушка.

— Зачѣмъ ты такъ говоришь со мной? Для тебя я не свѣтлѣйшій и не протопроедръ.

— Какъ смѣю я говорить иначе, когда ты важный сановникъ, а я — бѣдная дѣвушка, которую ты забылъ?

— Нѣтъ, я не забылъ тебя, милая Анастасо. — Михаилъ сошелъ съ коня и подошелъ къ дѣвушкѣ. — Я не забылъ тебя и вотъ тебѣ доказательство. — Онъ обнялъ ее одною рукой, продолжая держать поводъ другою, и далъ ей такой поцѣлуй, что дѣвушка сразу повѣрила его словамъ.

— Отчего же ты не видѣлся со мной цѣлый мѣсяцъ?

— Оттого, что это теперь очень трудно, — я не знаю, какъ это сдѣлать. Но подожди, имѣй терпѣніе, готовятся важныя событія и тогда все пойдетъ по-новому.

— Мнѣ страшно, Михаилъ; мнѣ кажется, что это новое будетъ дурно для меня. И такъ до меня доходятъ странные слухи. У насъ въ трактирѣ часто говорятъ о томъ, что дѣлается во дворцѣ. Можетъ быть, врутъ, но тебя поминаютъ нерѣдко.

— Тс… молчи, людей, кажется, нѣтъ, но мы на улицѣ, камни мостовой иногда слышатъ… Современемъ ты узнаешь все и обрадуешься. Скажи, какъ ты живешь теперь, спокойна ли ты?

— Да, съ тѣхъ поръ, какъ нѣтъ въ столицѣ Петра Иканата и уѣхалъ Руфини, отецъ не преслѣдуетъ меня. Но мнѣ грозить бѣда.

— Какая же бѣда? Скажи, и я помогу тебѣ.

— Нѣтъ, ты не можешь помочь.

— Я все могу, я попрошу царя.

— Нѣтъ, не то; слушай, Михаилъ, я беременна…

— О, ужасъ! — почти вскрикнулъ Михаилъ и опустилъ руку, которой все еще обнималъ Анастасо.

— Мнѣ грозитъ позоръ, скоро всѣ узнаютъ объ этомъ.

— Однако, можетъ быть, какъ-нибудь можно избѣгнуть этой непріятности. Я посовѣтуюсь съ знающими людьми, и намъ какъ-нибудь удастся скрыть это. Я пришлю сказать тебѣ, какъ поступить. А теперь поѣдемъ.

— Какъ же это поѣдемъ?

— А вотъ какъ.

Михаилъ поднялъ ее одною рукой, вскочилъ на коня и поѣхалъ, держа дѣвушку передъ собою почти на шеѣ лошади. Онъ почти ничего не говорилъ, только отъ времени до времени прижималъ къ себѣ Анастасо и цѣловалъ ее то въ лѣвую щеку, то въ губы, то въ шею. Сомнѣнія, мучившія бѣдную Анастасо цѣлый мѣсяцъ, исчезли. Она забыла о беременности и отдавалась сладкой мысли, что онъ любитъ ее и скоро настанетъ счастливая минута, когда они соединятся навѣкъ. За нѣсколько домовъ до трактира Михаилъ поцѣловалъ дѣвушку въ послѣдній разъ, ссадилъ ее съ коня на землю и, со словами: «Будь спокойна, Анастасо, Михаилъ не забудетъ тебя», — поскакалъ домой.

VII.

Евнухъ Іоаннъ проснулся въ самомъ розовомъ расположеніи духа. Казалось, все идетъ благополучно и мечта его близка къ осуществленію. А мечта эта, по его мнѣнію, не заключала въ себѣ ничего недостижимаго. Ему хотѣлось упрочить за собой власть и, не будучи императоромъ по имени, быть имъ на самомъ дѣлѣ. Іоаннъ съумѣлъ внушить къ себѣ необыкновенное довѣріе императору Ронану; но времена измѣнчивы и монаршее расположеніе капризно. Было не мало придворныхъ, смотрѣвшихъ съ завистью и ненавистью на Іоанна; имъ казалось обиднымъ, что человѣкъ, вышедшій изъ народа, сынъ мѣнялы, стоить выше ихъ, аристократовъ. Они наговаривали царю на Іоанна, и кто знаетъ, что могло выйти изъ этихъ нашептываній? Не далѣе, какъ на-дняхъ, царь призывалъ его къ допросу. На него донесли, будто онъ продаетъ мѣста и взялъ съ нѣкоего Зигавина крупную сумму за мѣсто городскаго судьи.

— Такъ ты просишь меня не за достойныхъ, а за тѣхъ, съ кого берешь деньги! — сурово сказалъ ему императоръ.

Іоанну стоило не малаго труда оправдаться. Царь успокоился только тогда, когда евнухъ доказалъ, что деньги онъ получилъ съ Зигавина уже послѣ назначенія его на должность и что уговора между ними не было, что, слѣдовательно, онъ получилъ подарокъ, а никакъ не взятку. Но если такіе случаи будутъ повторяться, если клеветники не оставятъ его въ покоѣ, кто знаетъ, что можетъ выйти изъ этого? Гораздо лучше устроить себѣ прочное положеніе, пока это возможно.

Онъ зналъ, что Зоя раздражена противъ Романа и влюблена въ Михаила. Чего же лучше? Надо только внушить имъ, что умный человѣкъ самъ распоряжается обстоятельствами. Онъ навелъ Зою на эту мысль и вчерашній разговоръ ея съ Михаиломъ былъ результатомъ этого внушенія. Однако, братъ слабохарактеренъ и способенъ въ самую важную минуту бросить все дѣло и убѣжать. Надо убѣдить его, надо доказать ему, что онъ сдѣлаетъ хорошее дѣло. И въ самомъ дѣлѣ,развѣ это не хорошее дѣло — попасть на тронъ тому, кого придворные не хотѣли принимать въ свое общество? Это рѣдкій случай, и не воспользоваться имъ было бы безуміемъ. А разъ Михаилъ будетъ облеченъ въ порфиру, какое раздолье! Развѣ онъ станетъ заниматься дѣлами? — конечно, нѣтъ. Все будетъ въ рукахъ его перваго министра. Кто же будетъ этимъ первымъ министромъ? — конечно, онъ, Іоаннъ. Такимъ образомъ, онъ будетъ фактически царемъ.

Все это ясно, какъ дважды два четыре, и все это не можетъ не удасться; нужна только нѣкоторая осторожность. Осторожность должна заключаться, прежде всего, въ томъ, чтобы никто не подозрѣвалъ, что онъ главная пружина интриги. Иниціатива должна принадлежать Михаилу; онъ долженъ быть единственнымъ дѣйствующимъ лицомъ. Можетъ быть, проще было бы сдѣлать все за него, но не надо шутить съ опасностью. Положимъ, вступивъ на престолъ, онъ не сталъ бы преслѣдовать его за свое же счастіе; но будущее неизвѣстно, а потому лучше оставаться невиннымъ въ глазахъ людей.

Іоаннъ былъ поглощенъ этими мыслями, когда къ нему вошелъ Михаилъ. Онъ имѣлъ озабоченный видъ и дѣйствительно былъ крайне взволнованъ своимъ вчерашнимъ свиданіемъ съ императрицей. Отъ проницательнаго евнуха это, конечно, не ускользнуло.

— Что это ты какъ будто не веселъ? — сказалъ Іоаннъ, цѣлуя брата въ лобъ.

— Разныя мысли преслѣдуютъ меня, Іоаннъ.

— Печальныя или какія другія?

— Не то чтобы печальныя, а такъ, тревожныя… Скажи, если дать клятву сдѣлать дурное дѣло, что лучше: совершить преступленіе или нарушить клятву?

— Вопросъ пустой, Михаилъ, — всего хуже быть клятвопреступникомъ. Но ты не мучься, не тревожься, Михаилъ. Все идетъ отлично, — вспомни предсказаніе пророчицы Досиѳеи. Судьбы не избѣжишь, нужно помогать ей и устранять препятствія. Не походя на женщину, не будь трусомъ. Сейчасъ придетъ ко мнѣ твой другъ Пселлъ; онъ философъ и разрѣшитъ твои сомнѣнія.

Въ галлереѣ, прилегавшей къ комнатѣ, гдѣ сидѣли братья, раздались шаги и въ дверяхъ показался Пселлъ, отвѣшивая низкіе поклоны.

— Привѣтъ вамъ, свѣтлѣйшіе братья! Я радуюсь, видя васъ въ дружескомъ единеніи. Вы напоминаете мнѣ Кастора и Поллукса.

— Доброе утро, Константинъ, — отвѣтилъ Іоаннъ. — Ты пришелъ кстати, хотя меня ждетъ самодержецъ и я долженъ сейчасъ уйти. Но за то ты можешь поговорить съ Михаиломъ, котораго мучатъ разныя сомнѣнія.

Вслѣдъ за этимъ евнухъ ушелъ, оставивъ друзей наединѣ.

— Говори, свѣтлѣйшій протопроедръ, — началъ Пселлъ, — я радъ, если могу чѣмъ-нибудь облегчить твою душу.

— Скажу тебѣ прямо: я далъ клятву совершить страшное дѣло.

— Какое же страшное дѣло?

— Убійство.

— Ну, что же?

— Какъ что же? развѣ можно убивать?

— Убійства бываютъ разныя: можетъ быть убійство хорошее и можетъ быть дурное.

— Какое же это хорошее убійство?

— Когда на войнѣ убиваютъ врага, это не только не дурное дѣло, это подвигъ. Когда палачъ казнитъ преступника, онъ совершаетъ хорошее дѣло, ибо онъ освобождаетъ страну отъ злодѣя.

— Допустимъ; но если убиваютъ не на войнѣ и не казнятъ?

— И тогда убійство можетъ быть законно, если, напримѣръ, на тебя нападаетъ убійца.

— Согласенъ; но если и этого обстоятельства нѣтъ?

— Тогда надо подробно обсудить вопросъ; всякая вещь имѣютъ двѣ стороны: худую и хорошую; всякій поступокъ можетъ быть истолкованъ и такъ, и сякъ. Напримѣръ, ты обѣщалъ убить, — вѣроятно, ты сдѣлаешь этимъ кому-нибудь удовольствіе.

— Разумѣется.

— Разъ какой-нибудь фактъ доставляетъ удовольствіе, онъ не можетъ быть названъ зломъ, ибо удовольствіе доставляетъ только добро. Возьми, напримѣръ, болѣзнь, которая есть безусловное зло, — доставляетъ ли она кому-нибудь удовольствіе? Затѣмъ, спрашивается, не принесетъ ли фактъ, о которомъ идетъ рѣчь, пользу тебѣ самому?

— Несомнѣнно, и громадную.

— Слѣдовательно, мы можемъ приравнять это къ убійству на войнѣ и къ казни, ибо освобожденіе отъ злодѣя и непріятеля — это польза. Скажи еще, кому далъ ты обѣщаніе?

— Разъ пошло на откровенность, скажу и это: царственной особѣ.

— Вотъ, видишь ли, Михаилъ: ослушаться царственную особу — это преступленіе. Такимъ образомъ, если ты нарушишь клятву, ты совершишь сразу два преступленія. Если же исполнишь обѣщанное, доставишь удовольствіе и принесешь пользу. Осмѣлюсь сказать тебѣ еще одну вещь, свѣтлѣйшій протопроедръ, хотя она, можетъ быть, тебя и не касается. Вспомни, что помазаніе на царство смываетъ всѣ грѣхи; это всѣми признано со временъ патріарха Поліевкта, вотъ уже сто лѣтъ.

— Какъ? что это значитъ? — спросилъ удивленный Михаилъ, ничего не слыхавшій объ этомъ догматѣ.

— Это значитъ, что священнымъ дѣйствіемъ миропомазанія прощаются царю всѣ совершонные имъ раньше грѣхи и царь вступаетъ на престолъ существомъ чистымъ и безгрѣшнымъ.

— Если, напримѣръ, онъ совершилъ убійство?…

— Всякое преступленіе прощается ему. Будь здоровъ, свѣтлѣйшій протопроедръ, мнѣ время идти въ приказъ и заниматься дѣлами.

Пселлъ поклонился и вышелъ, очень довольный своимъ разговоромъ. Онъ исполнилъ свое дѣло. Недаромъ же онъ учился риторикѣ, — искусству, которымъ, по его мнѣнію, можно было убѣждать въ чемъ угодно. Онъ обѣщалъ евнуху Іоанну подѣйствовать на его брата въ указанномъ смыслѣ. Онъ отлично зналъ, какая интрига ведется во дворцѣ, и считалъ нужнымъ содѣйствовать ей. Лично онъ ничего не имѣлъ противъ императора Романа, но разъ самые сильные люди обратились противъ самодержца, разъ они нуждаются въ его помощи, было бы безуміемъ не способствовать ихъ. планамъ. Все равно, интрига такъ или иначе будетъ приведена въ исполненіе, Романа не спасешь. Если же онъ откажется помогать имъ, ему плохо придется въ слѣдующее царствованіе. То ли дѣло, когда воцарится его старый пріятель Михаилъ!

На Михаила разговоръ Пселла подѣйствовалъ даже сильнѣе, чѣмъ ожидалъ Іоаннъ. Зная, что Пселлъ изучилъ всевозможныя науки, онъ питалъ къ нему большое уваженіе и считалъ его непогрѣшимымъ. Въ виду убѣдительности его доводовъ должна умолкнуть совѣсть. И дѣйствительно, совѣсть Михаила замолчала.

Когда вслѣдъ за уходомъ Пселла вернулся евнухъ Іоаннъ, онъ засталъ брата совсѣмъ въ другомъ настроеніи. Они говорили о постороннихъ предметахъ, даже не намекая на самые интересные для нихъ вопросы, но Іоаннъ понялъ, что дѣло рѣшено.

Придя домой, Михаилъ началъ размышлять о своей странной судьбѣ. Онъ вспомнилъ свои видѣнія, разныя предсказанія и рѣшилъ, что онъ избранный сосудъ. Онъ далъ клятву Зоѣ, — онъ обязанъ отмстить за нее Роману. Провидѣніе избрало его въ цари, — онъ не долженъ этому противиться. Вопросъ только въ томъ, какъ это осуществить? Самое простое, конечно, прибѣгнуть къ яду. Но гдѣ достать ядъ?

Тутъ какъ нельзя болѣе кстати подвернулся Пселлъ. Черезъ нѣсколько дней послѣ того разговора онъ явился къ Михаилу и показалъ ему приготовленный имъ порошокъ.

— Занимаясь медициной, — сказалъ Пселлъ, — я изобрѣлъ вотъ этотъ удивительный порошокъ. Онъ обладаетъ весьма страннымъ свойствомъ: въ немъ почти нѣтъ никакого вкуса, онъ только нѣсколько сладковатъ и, будучи подмѣшанъ въ вино, можетъ быть выпитъ незамѣтно, а, между тѣмъ, онъ очень ядовитъ и, думается, можетъ убить человѣка. Если хочешь ближе ознакомиться съ этимъ медикаментомъ, я оставлю его у тебя.

Такимъ образомъ, какъ бы по нечаянности, въ рукахъ Михаила оказался порошокъ, обладавшій магическимъ свойствомъ отправлять людей на тотъ свѣтъ. Надо было придумать, какъ имъ воспользоваться. Но и тутъ все дѣлалось какъ-то само собою, — отъ Михаила требовалось только не препятствовать теченію обстоятеіьствъ.

Какъ-то въ разговорѣ братъ указалъ ему на придворнаго служителя Алексѣя, находившагося постоянно при императорѣ и пользовавшагося полнымъ его довѣріемъ. Этотъ Алексѣй былъ аристократическаго происхожденія. Дѣдъ его принималъ участіе въ заговорѣ Варды Склира противъ царя Василія; его поймали, сослали и конфисковали его имущество. Отецъ его умеръ въ нищетѣ, и Алексѣй былъ радъ, когда его взяли во дворецъ. Но онъ не могъ забыть, что только вслѣдствіе особеннаго несчастія онъ не богать и не чиновенъ, а вынужденъ быть простымъ служителемъ. Императоръ Романъ былъ вспыльчивъ и нерѣдко билъ даже любимыхъ слугъ; Алексѣй отличался щепетильностью и не выносилъ побоевъ. Поэтому онъ затаилъ въ душѣ глухую злобу противъ царя и готовъ былъ при случаѣ повредить ему.

Въ пятницу на шестой недѣлѣ поста Михаилъ былъ во дворцѣ у брата и нашелъ случай поговорить съ Алексѣемъ.

— Вѣдь, это ты, Алексѣй, — началъ онъ, — наливаешь вино царю и подносишь ему кубокъ?

— Я.

— Слыхалъ ли ты, что державный самодержецъ не такъ здоровъ, а, между тѣмъ, питая недовѣріе къ медикамъ, отказывается принимать какое бы то ни было лѣкарство?

— Слыхалъ, свѣтлѣйшій протопроедръ.

— Здоровье нашего царя дорого намъ, и мы обязаны о немъ заботиться. Лучшій нашъ врачъ приготовилъ порошокъ, который возстановитъ слабѣющія силы царя. Вотъ этотъ порошокъ. Завтра за обѣдомъ подмѣшай его въ кубокъ незамѣтно. Никому не говори объ этомъ, иначе самодержецъ можетъ прогнѣваться на насъ, что мы противъ его воли даемъ ему лѣкарства. Если же ты выполнишь благополучно мое порученіе, ты заслужишь мою благосклонность и получишь 5 золотыхъ номизмъ.

— Все будетъ исполнено, какъ ты приказалъ, свѣтлѣйшій протопроедръ!

VIII.

Въ вербное воскресенье во дворцѣ былъ большой переполохъ. Собрались придворные чины въ ожиданіи обычнаго въ этотъ день большаго выхода въ храмъ Дафнійской Божіей Матери. Всѣ ждали, императоръ не выходилъ. Вмѣсто того, въ залу вбѣжалъ, запыхавшись, служитель Алексѣй и, подбѣжавъ къ Михаилу, шепнулъ ему на ухо, что съ самодержцемъ страшный припадокъ. Онъ лежитъ въ конвульсіяхъ. Михаилъ взялъ съ собою придворнаго врача Актуарія и поспѣшно пошелъ въ царскую спальню. Медикъ ощупалъ у императора пульсъ, но ничего не могъ понять. Романъ могъ произнести только нѣсколько словъ, — страшная боль въ животѣ мѣшала ему говорить.

Всѣ были напуганы. Всего больше смущало то обстоятельство, что это случилось въ такой торжественный день. Придворные начали бѣгать по всему дворцу, сами не зная куда и зачѣмъ, по большей части только для того, чтобы сообщить другъ другу неожиданную вѣсть. Евнухъ Іоаннъ, игравшій роль оберцеремоніймейстера, вышелъ къ собравшимся сановникамъ и объявилъ имъ: «Къ великому несчастію всѣхъ насъ, державнѣйшій самодержецъ заболѣлъ. Разойдитесь. Выхода не будетъ».

Одно время ждали, что царь кончится, но лѣкарство, данное ему Актуаріемъ, подѣйствовало и къ вечеру онъ поправился. На другой и на третій день онъ не жаловался на боль, но, тѣмъ не менѣе, въ немъ замѣтна была большая перемѣна: онъ похудѣлъ, сталъ очень блѣденъ и волосы на головѣ и бородѣ стали вылѣзать.

Михаилъ имѣлъ совѣщаніе съ придворнымъ врачомъ Актуаріемъ, послѣдній ручался, что болѣзнь царя не смертельна и онъ окончательно поправится черезъ нѣсколько дней. Михаилу было не по себѣ, — а ну, какъ онъ выздоровѣетъ и догадается, что съ нимъ было, а ну, какъ начнется слѣдствіе и допытаются, кто это сдѣлалъ? Брать хотя прямо не говорить объ этомъ дѣлѣ, но намекаетъ, что оставаться въ такомъ положеніи опасно.

Въ среду Михаилъ имѣлъ продолжительную и таинственную бесѣду съ служителемъ Алексѣемъ. Результатъ этой бесѣды обнаружился очень скоро.

Въ четвергъ послѣ обѣдни императоръ долженъ былъ раздавать руту чиновникамъ. Онъ чувствовалъ себя очень слабымъ и пожелалъ освѣжиться. Въ отдѣльной комнатѣ дворца былъ устроенъ бассейнъ, гдѣ онъ имѣлъ обыкновеніе купаться и плавать. Романъ позвалъ Алексѣя и еще двухъ служителей и отправился въ комнату съ бассейномъ. Когда его раздѣли, онъ приказалъ оставаться одному Алексѣю, а остальнымъ уйти. Императоръ вошелъ въ воду.

— Теперь я лягу на животъ, — сказалъ онъ Алексѣю, — пораньше чѣмъ плавать, я хочу нырнуть раза два, — погрузи мою голову въ воду, какъ ты это всегда дѣлаешь.

Императоръ легъ на животъ съ простертыми руками, собираясь плавать. Алексѣй подошелъ къ нему, схватилъ его обѣими руками за шею и погрузилъ голову въ воду. Царь дѣлалъ видимое усиліе, чтобы вынырнуть, но вѣрный служитель держалъ его точно желѣзными тисками. Минутъ черезъ пять Алексѣй закричалъ на весь дворецъ.

Императора снесли въ спальню, но, несмотря на всѣ растиранія и разныя друтія ухищренія, къ которымъ прибѣгалъ Актуарій, не удалось привести царя въ чувство.

Ровно въ полдень евнухъ Іоаннъ показался на женской половинѣ дворца. «Грустную вѣсть приношу я тебѣ, царица, — возвѣстилъ онъ Зоѣ. — Закатилось наше свѣтило, опочилъ священнѣйшій владыка, державный самодержецъ Романъ».

Зоя громко зарыдала.

Это было 11 апрѣля 1034 года.

IX.

Какъ только Іоаннъ удостовѣрился, что царь Романъ умеръ и воскреснуть не можетъ, онъ началъ дѣйствовать. Нечего было терять время и нельзя было надѣяться на другихъ. Зоя — женщина, а Михаилъ, по своей нерѣшительности и неопытности, тоже все равно, что женщина. Іоаннъ отправился къ нѣсколькимъ вліятельнымъ особамъ и сообщилъ имъ, что императрица намѣрена выйти замужъ за Михаила; она — послѣдній отпрыскъ македонскаго дома и имѣетъ полное право отдать свою руку и престолъ кому хочетъ. Особы вполнѣ согласились съ евнухомъ и сказали, что отнынѣ будутъ считать своимъ императоромъ Михаила, но въ душѣ они были недовольны. Съ чего это вздумалось царицѣ выбрать такого ничтожнаго юношу, ничѣмъ не проявившаго своихъ талантовъ, притомъ, низкаго происхожденія? Отецъ его еще такъ недавно мѣнялъ золото на серебро, обсчитывалъ своихъ кліентовъ, отдавалъ деньги взаймы подъ большіе проценты. Михаилъ не можетъ назвать ни одного изъ своихъ предковъ. Развѣ нѣтъ Склировъ, Комниновъ, Дукъ, ведущихъ свой родъ отъ временъ Константина Великаго, развѣ не приличнѣе было бы посадить на престолъ одного изъ представителей аристократіи? Особы думали это, но ни единымъ словомъ не обмолвились въ присутствіи Іоанна, — напротивъ, они изъявили ему свою радость, что выборъ палъ на брата столь достойнаго дѣятеля, каковъ онъ, Іоаннъ, и при этомъ выразили надежду, что новый царь окажетъ имъ новыя милости. Евнухъ ловко далъ имъ понять, что они будутъ повышены въ чинахъ и должностяхъ, если не будутъ противиться признанію царемъ Михаила.

Удостовѣрившись, что знать и придворные не могутъ служить ему помѣхой, Іоаннъ вернулся во дворецъ и пошелъ къ императрицѣ. Надо было, чтобы она сообщила ему о своемъ намѣреніи выйти замужъ за Михаила. Онъ не сомнѣвался въ этомъ, потому и рѣшился оповѣстить придворныхъ, но, тѣмъ не менѣе, ему нужно было формальное заявленіе. Сначала императрица не хотѣла говорить о самомъ важномъ, она считала нужнымъ плавать и изъявлять свое сожалѣніе о потери супруга и царя. «Осиротѣла я, осиротѣло царство!» — говорила она, и слезы ея текли такъ обильно, что Іоанну по временамъ казалось, будто она искренно сожалѣетъ о томъ, чьей смерти такъ страстно желала. Онъ съ своей стороны старался поддѣлаться подъ ея тонъ, выставлялъ достоинства почившаго царя и принималъ видъ горюющаго человѣка. Мало-помалу онъ старался перевести разговоръ на другую почву; онъ очень краснорѣчиво доказывалъ, что сколько ни грусти о царѣ Романѣ, вернуть его невозможно, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, престолъ не можетъ оставаться незанятымъ. Самой Зоѣ нужна поддержка въ жизни, а кто же можетъ быть болѣе надежною поддержкой, чѣмъ супругъ? Зоя отвѣтила, что она предпочла бы оставаться вѣчно вдовой и не измѣнять памяти прекраснѣйшаго Романа, но государственная необходимость заставляетъ не думать о себѣ, — она готова выйти вторично замужъ.

— Кто же будетъ этотъ счастливецъ? — спросилъ Іоаннъ.

— Надо зрѣло обдумать столь важный вопросъ, — уклончиво отвѣтила императрица.

Но, наконецъ, видя, что евнуху нужно ея признаніе, она прямо сказала, что выбираетъ въ мужья Михаила. Іоанну болѣе ничего не надо было. Получивъ такое категорическое заявленіе, онъ пошелъ къ брату.

— Меня прислала къ тебѣ державная царица, — скалалъ онъ. — Ей угодно сдѣлать тебя своимъ мужемъ, а, слѣдовательно, и царемъ ромэйскимъ^[11].

Михаилъ ничего не отвѣтилъ, — онъ былъ смущенъ тѣмъ, что Іоаннъ говоритъ о такомъ дѣлѣ, когда не успѣло еще остыть тѣло царя Романа. Но ему предстояло услышать нѣчто еще болѣе удивительное. Братъ старался внушить ему, что престолъ не можетъ оставаться свободнымъ ни одного дня, корабль не можетъ плыть безъ кормчаго. Кто можетъ поручиться за столичное населеніе, — вдругъ поднимется бунтъ, во главѣ его станетъ какой-нибудь ловкій человѣкъ, — развѣ такихъ случаевъ не бывало? — тогда пропало все дѣло. Необходимо торопиться, надо, чтобы церемонія совершилась сегодня и чтобы завтра же объявили народу, что воцарился Михаилъ.

— Но развѣ можно вѣнчаться на Страстной? — удивленно спросилъ Михаилъ.

— Простому смертному трудно, но вѣнценосцу все возможно.

— Зоя никогда не согласится.

— Не безпокойся, Михаилъ, императрица хорошо понимаетъ, въ чемъ заключается благо государства, — она не остановится передъ такими пустяками.

— Но патріархъ… онъ отлучитъ меня отъ церкви.

Іоаннъ улыбнулся.

— Дай мнѣ только свое согласіе, и я все устрою. Довѣрься мнѣ вполнѣ; я желаю тебѣ блага.

Михаилу это было не по душѣ, но что дѣлать? Братъ умнѣе его, — надо подчиняться ему.

Іоаннъ приказалъ осѣдлать коня. Онъ зашелъ еще разъ къ императрицѣ, далъ ей подписать что-то и черезъ полчаса мчался уже къ государственному казначею. Послѣдній, осмотрѣвъ клочокъ пергамента, на которомъ красными чернилами значилось «Зоя», принесъ евнуху тяжелый свертокъ. Съ этимъ сверткомъ въ рукахъ, въ которомъ было не мало золотыхъ номизмъ, Іоаннъ явился къ патріарху. Онъ бесѣдовалъ съ нимъ цѣлый часъ, и результатъ былъ удовлетворительный.

Вечеромъ того же дня сакъ патріархъ Алексѣй повѣнчалъ Зою съ Михаиломъ. Церемонія была совершена въ дворцовой церкви, въ присутствіи нѣсколькихъ сановниковъ, друзей Іоанна. Не было ни торжества, ни обычныхъ поздравленій. Сейчасъ же по совершеніи обряда Михаилъ удалился въ свои покои, въ тѣ самыя комнаты, которыя занималъ царь Романъ. Онъ не считалъ возможнымъ нарушать принятые обычаи и отправиться къ Зоѣ. Онъ долженъ былъ ночевать одинъ, и на него напалъ страхъ. Ему приходилось лечь на ту самую кровать, на которой умеръ Романъ. Тѣло покойнаго царя было вынесено еще днемъ и поставлено въ церкви св. Апостоловъ. Михаилъ долго не рѣшался лечь. Наконецъ, онъ придумалъ слѣдующее. Онъ позвалъ спальнаго евнуха и приказалъ ему постелить коверъ на полу.

— Теперь постъ, — сказалъ онъ, — а потому я желаю изнурить свою плоть, не предаваться никакой роскоши, какъ это предписано намъ отцами церкви.

Михаилъ приказалъ погасить горѣвшую у него восковую свѣчу и легъ, но заснуть не могъ. Ему все чудилось что-то. Вдругъ ему показалось, что на кровати кто-то шевелится. «Не можетъ быть, — подумалъ онъ, — тамъ никого нѣтъ». Но шорохъ становился явственнѣе, точно кто-то ворочается на постели… и вотъ послышался стонъ. Засвѣтить свѣчу было нечѣмъ. Михаилъ ползкомъ добрался до кровати и началъ ощупывать ее. Нѣтъ никого. Это повторилось съ нимъ до трехъ разъ. Три раза слышался ему стонъ, три раза ощупывалъ онъ кровать и убѣждался, что никого нѣтъ. Онъ всталъ на зарѣ, не сомкнувъ глазъ.

Михаилъ чувствовалъ себя очень неловко, — онъ не могъ свыкнуться съ своимъ новымъ положеніемъ. Ему говорили «державный царь», и онъ часто не отвѣчалъ, думая, что это обращаются не къ нему. Это бы еще ничего, но на него напала какая-то тоска; онъ грустилъ, самъ не зная о чемъ. Казалось, все было отлично, — мечта его осуществилась. Въ великую субботу онъ пріобщился св. тайнъ и успокоился. Свѣтлый праздникъ онъ встрѣтилъ радостно и весело. Онъ пересталъ думать о Романѣ, — его уже похоронили къ тому времени. Онъ началъ привыкать къ своему высокому положенію и поклоненіе, которымъ онъ былъ окруженъ, тѣшило его.

По случаю праздника прибылъ въ Константинополь начальникъ Придунайской области Кекавменъ. Онъ былъ принятъ въ торжественной аудіенціи и привезъ радостную вѣсть. Печенѣги напали опять на сѣверныя провинціи и хотѣли было осадить Силистрію, но, узнавъ объ этомъ, онъ вышелъ въ открытое поле, встрѣтилъ ихъ въ десяти верстахъ отъ города и разбилъ на голову. Михаилъ очень обрадовался такому извѣстію: царствованіе его начиналось съ побѣды, — это хорошее предзнаменованіе.

— Какой у тебя чинъ? — спросилъ императоръ Кекавмена.

— Великій царь, я протоспаѳарій.

— Царственность моя жалуетъ тебя вестомъ^[12]. Іоаннъ, — обратился Михаилъ къ брату, — распорядись, чтобы протасикритъ (секретарь) изготовилъ хрисовулъ, коимъ Кекавменъ производится въ чинъ веста, и чтобы блюститель царской чернильницы поднесъ мнѣ этотъ хрисовулъ къ подписанію какъ можно скорѣе.

Начальникъ Придунайской области, ставъ на колѣни, поклонился до земли и поцѣловалъ царя въ колѣно. Видъ сановника, падающаго ницъ отъ нѣсколькихъ милостивыхъ словъ, произвелъ на Михаила необычайно пріятное впечатлѣніе. Давно ли ему не было доступа во дворецъ, а теперь и старъ и младъ, и бѣдный и богатый счастливы, что могутъ прикоснуться устами къ его ногѣ.

Эти послѣдніе дни и, вмѣстѣ съ тѣмъ, первые дни своего царствованія Михаилъ почти не видѣлся съ Зоей. У него было множество заботъ: надо было чѣмъ-нибудь ознаменовать вступленіе на престолъ и надо было вообще познакомиться со сложнымъ государственнымъ механизмомъ. Онъ весьма смутно представлялъ себѣ, чѣмъ занимаются въ каждомъ приказѣ, а приказовъ было не меньше пятнадцати, и все это надо было знать. Поэтому императоръ подолгу бесѣдовалъ съ братомъ Іоанномъ, своимъ главнымъ совѣтникомъ. Рѣшено было помиловать нѣкоторыхъ ссыльныхъ; Іоаннъ представилъ списокъ двадцати лицъ, сосланныхъ Романомъ за покушеніе на его жизнь и которые теперь уже не могли считаться опасными. Онъ совѣтовалъ даровать свободу и еще нѣсколькимъ бродягамъ и столичнымъ гражданамъ, высланнымъ за разныя мелкія провинности. Въ число помилованныхъ попалъ и Петръ Иканатъ. Затѣмъ одинъ чиновникъ составилъ списокъ всѣхъ приказовъ съ указаніемъ ихъ компетенціи, и въ свободное время Михаилъ по нѣскольку разъ перечитывалъ этотъ списокъ.

У него была и еще одна очень важная забота. Въ понедѣльникъ была назначена коронація и послѣ этой церемоніи онъ обязанъ былъ, слѣдуя церемоніалу, созвать всѣхъ членовъ синклита, то-есть всѣхъ чиновниковъ, начиная со старшихъ чиновъ до протоспаѳаріевъ включительно, и сказать имъ рѣчь. Онъ чувствовалъ себя неспособнымъ составить рѣчь, а потому онъ обратился къ своему старому пріятелю Пселлу и просилъ его помочь. Пселлъ, долго изучавшій риторику и обладавшій выдающимся ораторскимъ талантомъ, написалъ рѣчь. Царю оставалось только заучить ее наизусть. Но и это дѣло не легкое; рѣчь изобиловала цитатами изъ св. Писанія, Гомера и другихъ древнихъ писателей; въ ней было множество выраженій, которыя въ разговорѣ никогда не употреблялись и которыхъ Михаилъ совсѣмъ не понималъ. Чтобы выйти изъ этого затрудненія, онъ пригласилъ къ себѣ Пселла и, стараясь скрыть свое непониманіе, спрашивалъ, въ какомъ собственно смыслѣ должно разумѣть ту или иную фразу. Пселлъ отлично зналъ, въ чемъ дѣло, и изложилъ почти всю рѣчь на обыкновенномъ разговорномъ языкѣ. Онъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы оборудовать маленькое дѣльце.

— Царь, — сказалъ онъ, — тебѣ хорошо извѣстно, что по окончаніи рѣчи, сказанной царемъ, принято, чтобы кто-нибудь произнесъ панегирикъ императору. Это древній и хорошій обычай.

— Знаю, — отвѣтилъ Михаилъ.

— Но кто же дерзнетъ восхвалять твои добродѣтели, державный царь, не получивъ предварительно твоего разрѣшенія?

— Ты говоришь правду, Константинъ. Кто же, по-твоему, достоинъ сказать мнѣ похвальное слово?

— Думаю, что никто не достоинъ, но все же найдутся ораторы, которые съумѣютъ хоть приблизительно представить все величіе твоей особы. Осмѣлюсь доложить тебѣ, царь, это, можетъ быть? дерзость съ моей стороны, но я заготовилъ панегирикъ. Пусть его никто не услышитъ, если не угодно будетъ тебѣ.

— А что же, тебя считаютъ искуснымъ ораторомъ, и я съ удовольствіемъ выслушаю тебя.

— Благодарю, великій царь, — сказалъ Пселлъ, низко кланяясь.

Ему только этого и нужно было. До сихъ поръ онъ составлялъ только рѣчи въ видѣ риторическихъ упражненій, но не имѣлъ случая произносить ихъ, теперь же ему представлялась возможность блеснуть публично своимъ талантомъ.

Понятно, что Михаилъ не могъ просиживать цѣлые дни съ Зоей, какъ того хотѣлось бы императрицѣ. Послѣ смерти Романа онъ говорилъ съ ней наединѣ всего разъ. Зоя потребовала свиданія съ нимъ, потому что ей нужны были деньги, чтобы выдать награды своей свитѣ. Императоръ сказалъ, что ей будетъ отпущено изъ государственнаго казначейства сколько понадобится, и хотѣлъ уйти изъ гинекея. Но Зоя остановила его.

— Съ тѣхъ поръ, какъ ты сталъ моимъ мужемъ, — сказала она, — я вижу тебя меньше, чѣмъ прежде. Неужели такъ будетъ продолжаться?

— Былъ постъ и потомъ я былъ прежде свободенъ, а теперь у меня множество дѣлъ.

— Но постъ прошелъ, сегодня Свѣтлое воскресенье… Занимайся днемъ, если въ такой великій праздникъ ты не считаешь нужнымъ отдыхать, а вечеромъ, когда огни будутъ погашены, приходи ко мнѣ.

— Ты забываешь, Зоя, что завтра меня будутъ вѣнчать на царство. Грѣшно думать о женщинѣ въ такую минуту.

— Ну, хорошо, но обѣщай, что впредь я не буду одинока въ своемъ гинекеѣ; ты знаешь, какое наслажденіе мнѣ доставляютъ твои объятія.

— Постараюсь, — сказалъ Михаилъ равнодушно и ушелъ.

Зою поразилъ этотъ холодный тонъ; не дальше, какъ двѣ недѣли назадъ, онъ говорилъ съ ней совсѣмъ иначе.

X.

Въ понедѣльникъ, какъ было назначено, состоялась коронація. Михаилъ думалъ, что онъ на седьмомъ небѣ, когда патріархъ надѣлъ на него вѣнецъ и далъ ему скипетръ. Онъ ощущалъ какое-то блаженство. Особенное же наслажденіе доставило ему помазаніе мѵромъ. «Вотъ теперь смыты съ меня всѣ грѣхи; я чистъ и невиненъ, какъ ангелъ, — думалъ онъ. — Отъ меня зависитъ сохранить эту чистоту, я буду человѣколюбивъ, буду добръ, облагодѣтельствую свой народъ».

Обрядъ вѣнчанія кончился. Всѣ присутствующіе въ св. Софіи запѣли: «Многая лѣта великому царю и самодержцу Михаилу». Императоръ отошелъ въ митаторій^[13], сѣлъ на тронъ и принималъ поздравленія. Сановники были раздѣлены на двѣнадцать категорій по чинамъ. Одни за другими подходили къ царю проедры, магистры, вестархи, весты, патрикіи, протоспаѳарій, спаѳарокандидаты, спаѳаріи и, наконецъ, младшіе чины-кандидаты. Всѣ они падали ницъ у трона и лобызали сначала правое, затѣмъ лѣвое колѣно царя. Когда всѣ проедры поклонились, такимъ образомъ, самодержцу, церемонійместеръ возгласилъ: «Повели!» — и проедры пропѣли многая лѣта. Тоже самое было повторено всѣми остальными чинами.

Михаилъ, съ самодовольствомъ посматривая на старцевъ, убѣленныхъ сѣдинами, кланявшихся ему въ землю, сознавалъ себя въ эту минуту великимъ самодержцемъ, обладателемъ вселенной. Ему приходилось поневолѣ опускать глаза книзу, и каждый разъ, какъ онъ видѣлъ на себѣ пурпуровыя туфли, сердце его трепетало. Никто въ мірѣ, кромѣ него, не имѣетъ права носить эту священную обувь. Есть другіе правители, они тоже носятъ вѣнцы на головѣ, но пурпуровыя туфли надѣваетъ онъ одинъ, потому что онъ единственный царь и самодержецъ.

Церемонія длилась очень долго; на одни поздравленія нѣсколькихъ сотъ сановниковъ ушло три часа времени. Михаилъ чувствовалъ себя очень утомленнымъ, когда онъ, наконецъ, очутился въ своихъ покояхъ. Онъ хотѣлъ было прилечь, но ему доложили, что обѣдъ поданъ. Несмотря на торжественный день, онъ пригласилъ къ столу только брата Іоанна. Всѣ остальные сановники были званы на ужинъ послѣ засѣданія.

— Представь себѣ, Іоаннъ, — сказалъ Михаилъ, — обрядъ вѣнчанія произвелъ на меня такое впечатлѣніе, что мнѣ до сихъ поръ кажется, будто поютъ «многая лѣта великому нашему царю и самодержцу Михаилу».

— Дай Богъ, царь, — отвѣтилъ евнухъ, — чтобы ты всю жизнь не слышалъ ничего другаго. — Взглянувъ на брата, Іоаннъ замѣтилъ, что онъ дрогнулъ и даже привсталъ съ мѣста. — Неужели простыя слова могли такъ непріятно подѣйствовать на него?

— Развѣ, кромѣ насъ, есть кто-нибудь въ залѣ? — спросилъ царь, посматривая по сторонамъ.

— Нѣтъ никого. Отчего ты спрашиваешь это?

— Такъ, мнѣ почудилось…

Михаилъ не хотѣлъ сознаться, что ему почудилось, будто поютъ: «многая лѣта убійцѣ великаго самодержца Романа».

Въ четыре часа пополудни собрались въ большомъ залѣ дворца всѣ сановники отъ старшихъ чиновъ до протоспаѳаріевъ включительно. Занавѣсъ отдѣлялъ ихъ отъ того мѣста, гдѣ, какъ они знали, стоитъ тронъ. Церемоніймейстеръ размѣстилъ ихъ по группамъ, такъ что младшіе чины стояли дальше отъ трона, старшіе — ближе. Шепотомъ толковали они о новомъ царѣ, о предполагаемыхъ наградахъ и назначеніяхъ. Имя Іоанна упоминалось то и дѣло, всѣ были согласны, что онъ заберетъ дѣла въ свои руки и Михаилъ будетъ плясать подъ его дудку. Любопытно было также, какую рѣчь скажетъ новый императоръ. Онъ нигдѣ не учился, и какъ-то онъ справится.

Обстоятельство это волновало самого Михаила еще больше сановниковъ; ему надо было идти, но на него напала робость, ему казалось, что онъ забылъ половину цвѣтистыхъ фразъ, составленныхъ Пселломъ.

Наконецъ, занавѣсъ раздвинули. На золотомъ тронѣ, къ которому вели мраморныя ступени, сидѣлъ царь въ коронѣ, со скипетромъ въ рукѣ, въ пурпуровомъ златотканномъ платьѣ, изъ-подъ котораго виднѣлись пурпуровыя туфли. Сановники, поднявъ обѣ руки къ небу, пали ницъ. Они встали, всталъ и самодержецъ и началъ слегка дрожащимъ голосомъ: «Любезные члены избраннаго синклита, любезныя дѣти мои, говорю дѣти, хотя по возрасту я и не могъ бы быть отцомъ вашимъ, но дѣло не въ возрастѣ, а въ расположеніи. Я питаю къ вамъ тѣ самыя чувства, какія питаетъ добрый отецъ къ своимъ покорнымъ дѣтямъ…» Царь остановился на мгновеніе и, подумавъ, продолжалъ: «Богу угодно было взять къ себѣ царя Романа…» Сановники, стоявшіе въ самыхъ благоговѣйныхъ позахъ, не безъ удивленія замѣтили, что, какъ только царь произнесъ это имя, у него начала подергиваться правая щека. «Богу угодно было помазать меня на царство; памятуя это, вспоминая Самуила и Саула, царственность моя не оставитъ своими заботами…» Всѣмъ было ясно, что царь путается въ словахъ и говоритъ что-то безсвязное. Онъ оставилъ фразу недоконченной и продолжалъ: «Ваше благо поставлю я цѣлью жизни, ибо царь долженъ быть справедливъ и человѣколюбивъ…» Капли пота выступили у него на лбу. Онъ замѣтилъ, что кто-то стоитъ рядомъ съ нимъ у трона, ему мало мѣста, темная фигура тѣснитъ его. Михаилъ обернулся, ища помощи; за нимъ стояла, какъ бы окаменѣвши, варяжская дружина, съ сѣкирами на плечѣ. «Должно быть, они ничего не замѣчаютъ», — подумалъ онъ и продолжалъ: «Я позабочусь о томъ, чтобы сборщики податей не обременяли народъ незаконными поборами, чтобы судьи судили по законамъ. Это моя обязанность, ибо я достигъ престола законнымъ путемъ, не убійствомъ проложилъ я себѣ дорогу во дворецъ, я не обагрялъ рукъ своихъ кровью…» Царь задрожалъ всѣмъ тѣломъ; онъ не могъ болѣе говорить. Темная фигура теперь ясно обозначилась: это былъ онъ, это его сѣдая борода, его каріе глаза, которые такъ страшно смотрѣли изъ-подъ нахмуреннаго лба, — это Романъ всталъ изъ гроба. Царь сошелъ съ трона на первую ступеньку, потому что вдвоемъ они не помѣщались на престолѣ, но, о ужасъ, Романъ пошелъ за нимъ и опять сталъ рядомъ. Преславные сановники съ удивленіемъ и ужасомъ видѣли, что самодержецъ сходитъ съ трона и, притомъ, не прямо, а бокомъ, точно сторонится отъ кого-то. Онъ сошелъ въ залу и поровнялся съ магистрами. Лицо его было землянаго цвѣта, какъ у мертвеца; сановники попятились, зная, что имъ неприлично стоять рядомъ съ царемъ. Вдругъ голова у Михаила начала трястись, слышно было какъ щелкаютъ его зубы… Романъ схватилъ его за горло и собирался душить… Царь закричалъ, съ пѣной у рта упалъ навзничь и все его тѣло передергивалось въ конвульсіяхъ.

Блестящее собраніе было смущено. Что дѣлать теперь? Никто, кромѣ императора, не имѣлъ права распустить ихъ по домамъ. Церемоніймейстеръ подошелъ къ Іоанну и, пошептавшись съ нимъ, провозгласилъ: «Преславные члены синклита, разойдитесь. Державный царь заболѣлъ; мы не должны больше безпокоить его своимъ присутствіемъ».

— Если царь разсердится, что мы ушли безъ его позволенія, — сказалъ церемоніймейстеръ Іоанну, — это будетъ на твоей совѣсти.

Тѣмъ временемъ подбѣжалъ къ царю врачъ Актуарій. Онъ съ ужасомъ смотрѣлъ на конвульсіи и пѣну у рта. Только для виду пощупалъ онъ пульсъ; болѣзнь была хорошо извѣстна ему и онъ зналъ также, что она не поддается леченію; недаромъ зовутъ ее «священной». Она не происходитъ отъ матеріальныхъ причинъ и матеріальными средствами не можетъ быть уничтожена.

Михаилъ бился еще нѣсколько минутъ, корона упала съ головы, скипетръ лежалъ у его ногъ. Вдругъ раздался громкій храпъ. Царь заснулъ. Іоаннъ, Актуарій и двое служителей бережно подняли его, снесли въ спальню и положили на кровать.

— Останься съ царемъ, — сказалъ врачъ Іоанну, — а я уйду; онъ можетъ разгнѣваться, что я подаю ему непрошенную помощь, я, увы, я безсиленъ въ такихъ случаяхъ. Медицина не можетъ помочь ему. Припадки эти будутъ возвращаться отъ времени до времени. Одинъ Богъ можетъ избавить отъ нихъ царя.

— Иди, — сказалъ евнухъ Іоаннъ.

Черезъ четверть часа Михаилъ проснулся. Онъ провелъ рукой по лицу и попросилъ пить.

— Его нѣтъ? — спросилъ царь.

— Кого? Актуарій ушелъ, я одинъ здѣсь съ тобой, державный царь, — отвѣтилъ евнухъ.

— Я спрашиваю про Рожала.

— Какого Романа?

— Царя Романа.

— Царь Романъ давно покоится въ землѣ, а душа его въ раю.

— Увѣренъ ли ты, что онъ не можетъ подняться изъ могилы и придти сюда?

— Увѣренъ, царь.

— Однако же, онъ приходилъ.

— Должно быть, это приснилось тебѣ.

— Можетъ быть, и правда, что приснилось. Удались, Іоаннъ; я желаю остаться одинъ.

Евнухъ поклонился и вышелъ, приказавъ двумъ служителямъ сидѣть въ сосѣдней комнатѣ и, въ случаѣ чего, сейчасъ же позвать его.

Оставшись одинъ, Михаилъ старался припомнить, что съ нимъ было и отчего все это могло произойти. Дѣйствительно ли приходилъ Романъ, или это было видѣніе? Мертвецы встаютъ иногда изъ гробовъ, но тогда его видѣли бы другіе, видѣлъ бы брать Іоаннъ. Скорѣе это видѣніе. Оно не могло явиться такъ, само по себѣ; очевидно, оно послано Богомъ за его грѣхи. Да, онъ согрѣшилъ. Онъ соблазнился чужою женой, и, къ тому же, супругой боговѣнчаннаго царя, онъ осквернилъ его ложе, а потомъ развѣ Романъ умеръ естественною смертью? Но, вѣдь, мѵропомазаніе смыло съ него всѣ, даже самые тяжкіе грѣхи. Такъ говорятъ. Можетъ ли это быть? Совѣсть царя возмущалась противъ подобнаго увѣренія. «Да, я грѣшенъ, — рѣшилъ онъ, — надо искупить свой грѣхъ постомъ и молитвою. Но, кромѣ того, я, должно быть, болѣнъ, я, кажется, лишился чувствъ, я помню, какъ Романъ хотѣлъ задушить меня, а потомъ… что было потомъ? какъ очутился я здѣсь?»

— Кто тамъ? Подите сюда! — крикнулъ Михаилъ.

Вошелъ служитель.

— Позвать ко мнѣ Актуарія.

Врачъ сидѣлъ въ комнатахъ Іоанна, думая, что онъ можетъ понадобиться, и стремглавъ побѣжалъ въ царскую спальню.

— Скажи, что было со мною? — спросилъ Михаилъ.

— Болѣзненный припадокъ, державный царь, — отвѣтилъ Актуарій.

— Какая тому причина?

— Причины болѣзни весьма различны; когда является какое-нибудь нарушеніе въ составѣ крови, желчи или другихъ соковъ, это нарушеніе влечетъ за собою болѣзненное состояніе всего тѣла.

— Не читай лекціи, а скажи только, отчего я заболѣлъ. Не бойся, я не золъ и за откровенность не разсержусь.

— Прости, великій царь, причина твоей болѣзни намъ неизвѣстна. Не въ тѣлѣ кроется причина, не въ крови, не въ костяхъ…

— А въ чемъ же?

— Есть болѣзни души, это болѣзни невещественныя…

— Такъ и у меня больна душа, по твоему мнѣнію?

— Полагаю, что такъ, державный царь.

— Какое же ты можешь дать лѣкарство?

— Царь, я затрудняюсь…

— Говори откровенно, не бойся.

— Скажу прямо, царь: я не знаю медикамента, который югъ бы облегчить тебя. Проси помощи у Бога.

— Хорошо, Актуарій, иди, ты мнѣ больше не нуженъ.

Актуарій поцѣловалъ пурпуровую туфлю и вышелъ изъ спальни.

Теперь все было ясно. Видѣніе и припадокъ — это одно и то ке, это — кара Божія.

Вѣсть о приключеніи, случившемся во время торжественнаго собранія, быстро долетѣла до гинекея. Зоя спѣшила увидѣть Михаила и, нарушая этикетъ, безъ доклада вошла въ императорскую спальню какъ разъ въ то время, когда выходилъ Актуарій.

— Что съ тобою, Михаилъ? ты заболѣлъ? — участливо спросила она, подходя къ его изголовью.

— Заболѣлъ, — сухо отвѣтилъ царь, не глядя на Зою.

— Не голова ли у тебя болитъ?

— Нѣтъ, у меня болитъ душа.

— Если душа, такъ я утѣшу тебя.

Царица наклонилась и хотѣла поцѣловать его въ лобъ.

Михаилъ приподнялся на кровати.

— Нѣтъ, не цѣлуй, твои поцѣлуи ядовиты. Вспомни, что они сдѣлали.

— Что же они сдѣлали? Думаю, они доставляли тебѣ удовольствіе.

— Ты ввела меня въ грѣхъ, ты соблазнила меня, ты… ты во всемъ виновата.

— Полно, Михаилъ, успокойся. Дай я прилягу къ тебѣ… Моя ласка успокоить тебя.

— Какъ, на этомъ ложѣ? Оно осквернено тобою и мною, оно нечисто, а ты хочешь еще больше осквернить его.

Михаилъ вспоннилъ внезапно, что онъ лежитъ на кровати царя Ронана, и вскочилъ точно ужаленный. Онъ хлопнулъ въ ладоши.

— Возьмите сейчасъ же эту кровать, — сказалъ онъ вошедшему служителю, — я сожгите ее.

Два служителя вынесли кровать, но не были настолько глупы, чтобы сжечь ее; они продали ее знатному полководцу Маніаку, который хвасталъ всѣмъ, что царь Романъ подарилъ ему собственную кровать.

Зоя опять подошла къ Михаилу; она не понимала его чувства и, взявъ его за руки, поцѣловала въ губы.

— Ищи утѣшенія въ моихъ объятіяхъ, — нѣжно прошептала она.

Михаилъ стеръ рукою слѣдъ ея поцѣлуя и, уставившись глазами въ подъ, сказалъ раздраженнымъ тономъ:

— Какъ тебѣ не стыдно, Зоя? Тебѣ 50 лѣтъ, а ты все еще думаешь о наслажденіяхъ. Прошла для тебя пора любви. Тебѣ надо замаливать свои грѣхи, а ты, вмѣсто того, расточаешь грѣшныя, поцѣлуи.

— Нѣтъ грѣха цѣловать мужа, и я не такъ стара. Давно ли ты говорилъ, что въ любовныхъ дѣлахъ и превосхожу молодыхъ? Неблагодарный! Ты забываешь, что всѣмъ обязанъ мнѣ. Кто возвелъ тебя на престолъ?

Зоя заплакала.

— Я не желаю огорчать тебя, царица, я забочусь только о твоей душѣ и о своей.

— Нѣтъ, ты оскорбляешь меня, ты говоришь, что я стара. Посмѣй еще сказать, что я некрасива! На, смотри, стара ли я!

Быстрымъ движеніемъ руки царица раскрыла платье на груди.

— Безстыдница, — закричалъ Михаилъ, — не обнажай своего позорнаго тѣла! Уйди вонъ отсюда, вонъ сейчасъ же!

Зоя ушла, глубоко оскорбленная. Долго плакала она въ своей одинокой спальнѣ. Положительно, надъ ней тяготѣлъ злой рокъ. Второй мужъ отвергалъ ея ласки точно такъ же, какъ первый.

Въ это самое время на площади передъ дворцомъ стояла Анастасо. Ей сообщили невѣрный слухъ, будто послѣ торжественнаго пріема царь переселится изъ Большаго дворца въ Магнаврскій, и ей хотѣлось еще разъ посмотрѣть на новаго самодержца. Она любовалась уже его красотою, когда онъ ѣхалъ въ св. Софію верхомъ на бѣломъ конѣ. Но ей было мало этого. Надежда ея была обманута, и Анастасо ушла. Ей не удалось даже посмотрѣть на того, который теперь былъ недостижимъ для нея и котораго еще такъ недавно она держала въ своихъ объятіяхъ.

XI.

На третій день Пасхи замѣтно было необыкновенное оживленіе въ трактирѣ «Сладкая Ѣда». Лавки были закрыты и мелкіе торгаши собрались попить вина и покалякать. Народу было такъ много, что Александръ пригласилъ изъ деревни племянника Онуфрія; своими силами онъ справиться не могъ, несмотря на то, что вино разносила, кромѣ него, проворная Анастасо. На улицѣ на довольно значительномъ разстояніи слышно было, какъ гудѣли въ трактирѣ. Говорили очень громко, махали руками и тому, кому хотѣлось, чтобы его всѣ слышали, приходилось кричать. Толковали, конечно, о выдающемся событіи дня. Всѣ знали, что умеръ царь Романъ и вступилъ на царство Михаилъ, — объ этомъ еще въ Свѣтлое воскресенье возвѣстили на площадяхъ герольды; но интересно было узнать подробности этого дѣла и чего можно ждать отъ новаго царствованія.

— Разскажи-ка, братъ Александръ, что у васъ тутъ творится, — спросилъ, на ломанномъ греческомъ языкѣ, болгаринъ. — Я только вчера пригналъ на продажу своихъ барановъ и не успѣлъ ничего разузнать. Говорятъ, у васъ новый царь.

— У васъ!… — отвѣтилъ трактирщикъ. — Развѣ нашъ царь не вашъ царь?

— Теперь, пожалуй, да, но 17 лѣтъ тому назадъ у насъ былъ еще свой царь, великій Самуилъ.

— Какой такой Самуилъ? — насмѣшливо спросилъ одинъ юноша, не помнившій тѣхъ временъ, когда Болгарія была самостоятельнымъ царствомъ. — На свѣтѣ только и есть одинъ царь — царь ромэйскій, другаго никогда не было и не будетъ.

— А будетъ, — возражалъ болгаринъ.

— Молчи, — сказалъ трактирщикъ, предвидя, что подобный разговоръ можетъ привести къ дракѣ, — не веди кощунственныхъ рѣчей, а то тебѣ плохо придется.

— Ты на что это намекаешь? — сказалъ юноша. — Ужь не готовятъ ли презрѣнные болгары возстаніе противъ великаго царя?

— Не возстаніе готовимъ мы, а хотимъ освободиться. Мы помнимъ, что и у насъ былъ великій царь Симеонъ; онъ не разъ бралъ вашу столицу.

— Молчи, собака! — послышалось съ разныхъ сторонъ. — Ты долженъ быть радъ, что тебя пускаютъ въ «Сладкую ѣду», что братъ Александръ не отказываетъ тебѣ въ винѣ, а ты позволяешь юебѣ непристойныя слова.

— Ты мнѣ сначала деньги отдай! — закричалъ мѣняло, давно уже сидѣвшій въ трактирѣ и разгоряченный виномъ. — Деньги отдай, а потомъ разсуждай!

— Деньги я взялъ у тебя только вчера, — возразилъ болгаринъ, — отдамъ, когда продамъ барановъ. Вѣдь, ты за это проценты берешь.

— Такъ ты думаешь, что болгары могутъ одолѣть насъ? — опять спросилъ юноша.

— А ты думаешь нѣтъ? Сколько же разъ вы убѣгали съ поля сраженія, сколько разъ мы уводили тысячи плѣнныхъ ромэевъ…

— Слушайте, слушайте, — обратился юноша къ посѣтителямъ трактира, — этотъ подлецъ болгаринъ смѣетъ утверждать, будто мы бѣгаемъ съ поля сраженія!

Несчастнаго болгарина окружили со всѣхъ сторонъ.

— Ну-ка, повтори еще разъ, что ты говорилъ. Посмѣй сказать, что ромэи трусы.

— Вы меня не поняли, — проговорилъ болгаринъ, испугавшись толпы. — Можетъ быть, вы не трусы, но и мы, болгары, тоже не трусы.

— Вы… вы — подлый народъ, даромъ что признаете Христа, а точно нехристи какіе!

— Ну, докажи-ка свою храбрость, — вызвался юноша, давай поборемся.

Болгаринъ принялъ вызовъ, всталъ, засучилъ рукава и ударилъ юношу кулакомъ въ грудь. Сначала публика смотрѣла равнодушно на единоборство, но когда перевѣсъ оказался на сторонѣ болгарина, за юношу вступился одинъ изъ его родственниковъ, бывшихъ тутъ же. Съ двумя болгарину было трудно справиться, но дѣло приняло еще болѣе серьезный оборотъ, когда за него вступился одинъ армянинъ. Подвыпившая публика разсвирѣпѣла, съ ругательствами бросилась на иностранцевъ и пинками вытолкала ихъ вонъ изъ трактира. У юноши оказался въ рукѣ порядочный клокъ болгарской бороды; онъ показывалъ всѣмъ свой трофей и хвастался побѣдою.

Въ это время вошелъ въ трактиръ высокій старецъ съ длинною сѣдою бородой и волосами, висѣвшими почти до плечъ. На немъ была надѣта ряса вродѣ монашеской, въ рукахъ онъ держалъ посохъ. Какъ только онъ показался въ дверяхъ, всѣ встали и низко поклонились ему. Это былъ извѣстный паломникъ Тимоѳей, два раза ходившій въ Іерусалимъ, видѣвшій собственными глазами Гробъ Господень, не разъ поклонявшійся св. Димитрію Солунскому и изучившій всѣ столичные монастыри. За это онъ пользовался въ народѣ особеннымъ уваженіемъ. Много видалъ онъ на своемъ вѣку, былъ хорошо принимаемъ не однимъ игуменомъ, потому что нерѣдко приносилъ въ монастыри лепту, собранную среди добрыхъ людей; онъ все зналъ, даже то, что дѣлалось во дворцѣ и патріархіи; многіе думали даже, что онъ обладаетъ пророческимъ даромъ, потому что нерѣдко случалось ему предсказывать, и предсказанія его сбывались.

— Что это вы надѣлали? — спросилъ Тимоѳей, отвѣтивъ на низкіе поклоны. — Я видѣлъ человѣка всего въ крови, который опрометью бѣжалъ отсюда.

— Это подлый болгаринъ, мы проучили его, — сказалъ юноша.

— Пожалуй, не хорошо вы сдѣлали. Конечно, болгары враги наши, но они давно укрощены блаженной памяти царемъ Василіемъ; къ тому же, они христіане, не мусульмане. Вотъ проклятыхъ агарянъ, тѣхъ надо бить, бить безпощадно. Вотъ въ Іерусалимѣ, въ Святой землѣ…

— Не выпьешь ли кипрскаго вина во славу Божію? — прервалъ его Александръ.

— Отчего не выпить? Выпью, — отвѣтилъ паломникъ. Вино было дорогое, но онъ зналъ, что денегъ съ него не возьмутъ. Старецъ Тимоѳей только и жилъ тѣмъ, что приносили ему добрые люди; своихъ достатковъ онъ не имѣлъ и даже хлѣба купить было не на что.

— Что новаго разскажешь? — спросилъ трактирщикъ, когда паломникъ отпилъ полкубка и лицо его оживилось.

— Вамъ лучше знать. Я что, все по монастырямъ, да по церквамъ.

— Нѣтъ, ты разскажи намъ, какъ это и почему случилась у насъ столь быстрая и неожиданная перемѣна? — послышались голоса.

— Вѣдь, многіе изъ насъ видали прежде Михаила, — сказалъ юноша. — Кто не знаетъ, что сестра его Марія выдана замужъ за судовщика, занимающагося грязною работой?

— Молчи, дерзкій юноша, — сказалъ старецъ. — Есть избранные сосуды. Давно ходило предсказаніе: сорокъ лучше ста, сорокъ одолѣетъ сто. Если вы умѣете читать, такъ знаете, что сорокъ — это М, а сто — это Р. Вотъ теперь и смекайте: М одолѣло Р, Михаилъ сталъ на мѣсто Романа.

Услышавъ, что рѣчь идетъ о Михаилѣ, Анастасо подсѣла къ паломнику и жадно впилась въ него глазами, боясь проронить слово.

— И ты, дѣвица, интересуешься моею болтовней? — сказалъ старецъ и продолжалъ: — Такъ вотъ видите, все это случилось по предопредѣленію, которое непреложно и котораго измѣнить нельзя. Но есть во всякомъ дѣлѣ и другая сторона, человѣческая. Вы слыхали ли, что было вчера во дворцѣ?

— Гдѣ же намъ слышать!

— Тутъ нѣтъ ли царскихъ служителей, подозрительныхъ евнуховъ? — шепотомъ спросилъ старецъ трактирщика.

— Нѣтъ, говори смѣло, не бойся.

— Вчера было во дворцѣ засѣданіе сановниковъ, собрался, какъ водится, весь избранный синклитъ, магистры, анѳинаты, датрикіи, протоспаѳаріи. Державный царь произнесъ рѣчь, и только онъ началъ, вдругъ упалъ навзничь.

Старецъ замолчалъ, посматривая, какое впечатлѣніе произвели его слова. Слушатели были, конечно, въ высшей степени заинтересованы.

— Продолжай же, старецъ Тимоѳей! — послышалось со всѣхъ сторонъ.

— Нѣтъ, больше ничего не скажу, да больше почти ничего и не знаю.

Но усиленныя просьбы публики заставили его удовлетворить ихъ любопытству.

— Такъ вотъ, царь упалъ и, страшно сказать, изо рта его показалась пѣна, точно у покойника, лицо его стало совсѣмъ черное, онъ бился головой о полъ, точно хотѣлъ расшибить головой мраморную плиту.

— Отчего же это могло случиться? — спросилъ юноша.

— Извѣстно, отчего и всегда случается. Мнѣ разсказывалъ объ этомъ одинъ русскій; онъ служитъ въ царской стражѣ и стоялъ какъ разъ за трономъ. Онъ видѣлъ собственными глазами, какъ надъ царемъ леталъ какой-то черный духъ. Нѣтъ сомнѣнія — это демонъ; демонъ вселился въ великаго самодержца. Это кара Божія, дѣти мои, за то, что онъ не дождался опредѣленнаго ему времени…

— Вотъ тебѣ еще кубокъ, — сказалъ трактирщикъ, желая окончательно развязать языкъ паломнику.

— Да, — сказалъ тотъ, выпивши кубокъ, — демонъ вселился въ него за содѣянное съ царемъ Романомъ и ложемъ его.

— Какъ? что? — воскликнула Анастасо, забывъ, что въ присутствіи мужчинъ не слѣдовало говорить о такихъ вещахъ. — Я не понимаю, что ты говоришь. Какое ложе?

— Это я выразился возвышенно, постараюсь теперь разсказать попроще. Женщины запутываютъ въ свои сѣти молодыхъ мужчинъ, онѣ лукавы, злы, и нетерпѣливы и думаютъ, что могутъ мѣнять судьбу. Какъ Ева соблазнила Адама, такъ и она соблазнила его своими прелестями, несмотря на то, что ей 50 лѣтъ и слѣдовало бы забыть о любви, но женщина остается женщиной до могилы.

— Я не понимаю, о комъ ты говоришь, — прервала его Анастасо.

— Молчи, — закричалъ на нее отецъ и затѣмъ шепнулъ ей на ухо: — Онъ говоритъ о царицѣ Зоѣ.

— Онъ попался, — продолжалъ старецъ Тимоѳей, — какъ попадается рыбка въ неводъ рыбака. Злой духъ попуталъ его, и онъ совершилъ дурное дѣло, а зло влечетъ за собою зло, за прелюбодѣяніемъ слѣдуетъ убійство. Не стану распространяться о томъ, чего не знаю; но всѣмъ извѣстно, что царь Романъ былъ крѣпокъ тѣломъ, смерть какъ будто явилась не во-время. Не будемъ осуждать его; но когда я узналъ, что приключилось вчера во дворцѣ, я сейчасъ же сказалъ себѣ: демонъ вселился въ него за содѣянное съ царемъ Романомъ и ложемъ его.

Всѣ молчали отъ удивленія, такъ какъ никто не зналъ до сихъ поръ, какимъ образомъ новый самодержецъ вступилъ на престолъ. Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія всѣ загалдѣли и стали на всѣ лады толковать не совсѣмъ ясныя слова паломника. Всѣ повторяли: демонъ вселился въ него за содѣянное съ царемъ Романомъ и ложемъ его.

Анастасо не знала, вѣрить ли ей старику, или нѣтъ. Одного она не могла допустить, чтобы Михаилъ убилъ прежняго царя, — для этого онъ былъ слишкомъ добръ, слишкомъ хорошъ. Но теперь стало ясно, почему онъ уклонялся отъ нея въ послѣднее время. Онъ не только женился на Зоѣ изъ разсчета, чтобы сѣсть на престолъ, какъ прежде думали, но возлюбилъ ее, онъ былъ ея любовникомъ. Значить, не оставалось никакой надежды. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ такъ неожиданно изъ бѣднаго юнощи превратился въ всемогущаго самодержца, она не могла мечтать, что онъ женится на ней; но, все-таки, онъ могъ продолжать съ нею связь. Это было вполнѣ возможно. Ей кто-то разсказывалъ, что около ста лѣтъ тому назадъ царицей была Ѳеофано, такъ я же, какъ она, дочь трактирщика; тѣмъ болѣе онъ могъ взять ее въ любовницы. Да, если бы онъ не былъ въ плѣну у Зои. Въ эту минуту Анастасо показалось, что она перестаетъ жить, что впереди уже не можетъ быть ничего хорошаго. Она сѣла въ уголъ комнаты на коверъ, который разостлали тутъ по случаю праздника, и ей хотѣлось заплакать, но она удержалась, боясь назойливыхъ разспросовъ подгулявшей публики. Она закрыла лицо руками и не замѣтила, какъ рядомъ съ ней на коврѣ очутился Руфини, на шестой недѣлѣ пріѣхавшій въ Константинополь по своимъ торговымъ дѣдамъ. Съ тѣхъ поръ онъ приходилъ каждый день въ трактиръ и опять сталъ дѣлать Анастасо предложенія, которыя считалъ для нея лестными. На этотъ разъ онъ держался другой политики: онъ не обращался къ третьему лицу, а поговорилъ съ самимъ Александромъ. Послѣдній, получивъ въ задатокъ 10 золотыхъ, поручился за успѣхъ, но просилъ подождать до Святой, такъ какъ считалъ грѣхомъ совершать подобныя дѣла постомъ.

— Что ты закрыла свои прелестныя очи, красавица? — обратился Руфини къ Анастасо.

Дѣвушка не отнимала рукъ отъ лица, но сейчасъ же узнала по итальянскому акценту, что съ ней говоритъ генуезскій купецъ.

— Ты не весела для праздника, — продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея молчаніе. — Поздравь меня, мнѣ вчера повезло. Я продалъ товару на большую сумму и по хорошей цѣнѣ, а купилъ ткани у этого несчастнаго Паламы такъ дешево, что наживу, по крайней мѣрѣ, полкентинарія^[14], когда распродамъ эти ткани у себя въ Генуѣ.

— Какое же мнѣ дѣло до этого? — спросила Анастасо.

— Теперь, можетъ быть, и нѣтъ дѣла, а скоро будетъ. Чѣмъ больше будетъ денегъ у меня, тѣмъ больше будетъ у тебя. Ты развѣ забыла о своемъ обѣщаніи посѣтить меня?

— Нѣтъ, не забыла.

Она очень хорошо знала, что онъ разумѣлъ подъ этимъ посѣщеніемъ, и она, дѣйствительно, хотя и не обѣщала прямо, но давала понять, что это можетъ случиться. Вѣдь, положеніе ея было теперь совсѣмъ другое, чѣмъ когда являлся къ ней Петръ Иканатъ. Сначала она была дѣвушкой, а потомъ имѣла защиту въ Михаилѣ. Теперь же она беззащитна. Зоркій Александръ замѣтилъ, что съ дочерью творится что-то неладное, и сейчасъ же угадалъ, въ чемъ дѣло. Онъ предложилъ ей освободить ее отъ позора, но съ тѣмъ, что к она окажетъ ему услугу. Анастасо согласилась; она знала, что если она родитъ ребенка, отецъ все равно убьетъ его, такъ лучше же было отдѣлаться отъ него тогда, когда его не было еще въ живыхъ. Вотъ почему трактирщикъ съ такою увѣренностью взялъ задатокъ съ Руфини. Но если до сихъ поръ дѣвушка медлила, старалась оттянуть непріятную минуту, то сегодня она рѣшилась. На нее нашло полнѣйшее отчаяніе, она не чувствовала себя въ силахъ бороться съ отцомъ; при другихъ условіяхъ она не посмотрѣла бы на вынужденное обѣщаніе, данное отцу, вынесла бы даже его побои. Но для чего же было бороться теперь, когда все кончено между нею и любимымъ человѣкомъ?

— А если ты не забыла, когда же, наконецъ, увижу я тебя въ своемъ домѣ? — спросилъ купепъ, трепля дѣвушку по плечу.

— Можетъ быть, сегодня.

— Такъ пойдемъ сейчасъ, — сказалъ Руфини. — Солнце уже садится.

— Пойдемъ, — тихо отвѣтила дѣвушка и засмѣялась дѣланнымъ смѣхомъ.

Она позвала отца и начала шептаться съ нимъ. Трактирщикъ одобрительно кивалъ годовой. Затѣмъ онъ подошелъ къ купцу и сказалъ ему въ полголоса:

— Смотри, не забудь условія.

Руфини кивнулъ ему и вышелъ изъ трактира. За нимъ шла Анастасо, страшно, блѣдная.

— Смотрите, — сказалъ юноша, — она идетъ съ Руфини и даже не закрыла лица.

— Есть ли существо грѣховнѣе женщины? — важно произнесъ старецъ Тимоѳей и сейчасъ же ушелъ, какъ бы не желая оставаться въ домѣ, гдѣ живетъ столь презрѣнная дѣвица.

На другой день купецъ принесъ Александру 90 золотыхъ номизмъ. Трактирщикъ съ жадностью схватилъ деньги и, пересчитавъ ихъ, положилъ въ мѣшочекъ.

— Не правда ли, что она стоитъ сотню номизмъ? — спросилъ онъ Руфини.

— По красотѣ — да, — отвѣтилъ тотъ, — но кровь въ ней холодная.

Съ этого дня Анастасо не возвращалась уже въ родительскій домъ.

XII.

Съ первыхъ же дней царствованія Михаилъ убѣдился, что управлять государствомъ не такъ просто и легко, какъ это ему казалось прежде. До вступленія на престолъ, онъ занималъ должность асикрита, а потомъ былъ и придворнымъ чиномъ, но, благодаря своему исключительному положенію, онъ ничѣмъ не занимался и не успѣлъ ознакомиться съ дѣлами. Плохо зная людей, управлявшихъ приказами, и еще хуже законы, онъ часто чувствовалъ, будто запутался какъ рыба въ сѣти и выбраться изъ нея не можетъ. На первыхъ порахъ онъ хотѣлъ все дѣлать самъ; онъ ежедневно принималъ по нѣскольку сановниковъ, выслушивалъ ихъ доклады, разспрашивалъ даже о такихъ дѣлахъ, которыя могли быть рѣшены безъ его санкціи. Но отъ всего этого въ его головѣ образовался какой-то туманъ, — одинъ говорилъ ему одно, другой противуположное. Кому вѣрить? Съ кѣмъ соглашаться? Царь соглашался иногда съ тѣмъ и другимъ. Выходила невообразимая путаница: въ одинъ и тотъ же день издавались указы противуположнаго содержанія.

Всего хуже было, когда дѣло шло о новыхъ назначеніяхъ. Умеръ, наприм., логоѳетъ дрома^[15]. Необходимо было назначить благонадежное лицо на этотъ отвѣтственный постъ. Логоѳетъ дрома принималъ иностранныхъ пословъ, руководилъ внѣшнею политикой, — надо было имѣть человѣка опытнаго и умнаго. Но внезапно оказалось, что нѣтъ ни одного образованнаго и честнаго чиновника, достойнаго быть логоѳетомъ. Царю называли много лицъ, но когда онъ начиналъ наводить справки о томъ или другомъ, выходило, что одинъ — взяточникъ, другой — совсѣмъ дуракъ, третій не знаетъ, какъ писать къ иностраннымъ монархамъ. Въ отчаяніи Михаилъ обратился за совѣтомъ въ брату. Послѣдній объяснилъ царю, что если разспрашивать чиновниковъ про своихъ сослуживцевъ, толку изъ этого выйти не можетъ, потому что всякій старается очернить товарища, разсчитывая, не дадутъ ли мѣста ему самому.

Тогда Михаилъ рѣшилъ, что лучше имѣть одного совѣтника, чѣмъ совѣтоваться со всѣми. Ни къ кому не питалъ онъ такого довѣрія, какъ къ брату Іоанну. Это былъ, по его мнѣнію, умнѣйшій человѣкъ и, притомъ, чрезвычайно опытный. Онъ жилъ при дворѣ все предъидущее царствованіе и успѣлъ въ это время познакомиться со множествомъ чиновниковъ и со всѣми государственными порядками. Онъ не станетъ брать взятокъ, потому что семейства у него нѣтъ и деньги ему ни къ чему. Онъ не станетъ обманывать его, роднаго брата, а Михаилъ слышалъ еще до вступленія на престолъ, что царю никогда никто не говоритъ правды. На основаніи всѣхъ этихъ соображеній царь рѣшилъ сдѣлать брата своимъ помощникомъ. Евнухъ былъ назначенъ препозитомъ^[16]. Онъ стоялъ во главѣ придворнаго вѣдомства, онъ обязанъ былъ слѣдить за опрятнымъ содержаніемъ дворцовъ, онъ былъ начальникомъ всѣхъ царскихъ спальниковъ и евнуховъ женской половины, онъ же исполнялъ обязанности оберъ-церемоніймейстера. Такимъ образомъ, вѣдѣнію его подлежалъ, собственно говоря, только дворецъ, распоряжаться онъ имѣлъ право только внутри дворца. Но монаршее благоволеніе дало ему власть гораздо большую. Царь сдѣлалъ его своимъ главнымъ докладчикомъ: онъ просилъ Іоанна заниматься всѣми дѣлами, требующими царской резолюціи. Завѣдующіе приказами отправлялись предварительно къ препозиту, хотя это и не было въ порядкѣ вещей, докладывали ему, а тотъ уже являлся къ царю. Михаилу это было удобно, потому что братъ всегда толково излагалъ дѣло, и не только излагалъ, но и объяснялъ, какъ, по его мнѣнію, слѣдуетъ поступить. Нечего говорить, что всѣ дѣла представлялись въ томъ свѣтѣ, въ какомъ желалъ представить ихъ евнухъ, и царь всегда соглашался съ нимъ. Это казалось Михаилу особенно удобнымъ, — ему не приходилось ломать голову надъ разными мудреными вопросами.

Но едва ли всѣ подданные обширной имперіи были довольны такимъ образомъ правленія. Во всякомъ случаѣ, очень доволенъ былъ самъ евнухъ Іоаннъ. Его дерзкій планъ удался какъ нельзя лучше. Въ самомъ дѣлѣ, онъ разрѣшилъ неразрѣшимую загадку: какъ евнуху сдѣлаться самодержцемъ ромэевъ? Когда онъ вспоминалъ о своей геніальной комбинаціи, онъ потиралъ руки отъ удовольствія и готовъ былъ бы заплясать, если бы ему не мѣшалъ его высокій санъ. Въ самомъ дѣлѣ, самъ Одиссей не придумалъ бы ничего хитрѣе этого. Онъ познакомилъ Михаила съ Зоей съ тѣмъ, чтобы она влюбилась въ него, и она влюбилась. Онъ подсказалъ ей, что надо отдѣлаться отъ Романа, и мысль эта была приведена въ исполненіе какъ бы помимо его желанія. Изъ всего этого естественно вышло, что Михаила возвели на престолъ. Онъ зналъ заранѣе, что безхарактерный Михаилъ подпадетъ его вліянію. Гдѣ же ему, круглому невѣждѣ, разобраться во множествѣ приказныхъ дѣлъ? Да если бы онъ былъ образованъ и энергиченъ, развѣ онъ ввелъ бы его во дворецъ, развѣ онъ затѣялъ бы всю эту исторію? Никогда. Михаилъ привыкъ смотрѣть съ уваженіемъ на старшаго брата: евнухъ внушилъ ему, что думаетъ исключительно о его благѣ, и въ этомъ заключалась его сила.

Какъ только Іоаннъ убѣдился, что отъ него зависятъ назначенія, потому что, не посовѣтовавшись съ нимъ, царь никого не назначаетъ, онъ началъ торговать мѣстами. Онъ составилъ себѣ даже росписаніе, за такое-то мѣсто столько-то, и когда приходили къ нему просители, непремѣнно справлялся съ этимъ росписаніемъ. Подобнымъ порядкамъ никто не удивлялся, къ нимъ всѣ привыкли. Разница заключалась только въ томъ, что въ прежнія времена власть была раздѣлена между нѣсколькими сановниками и платить приходилось разнымъ лицамъ, смотря потому, въ какое вѣдомство кто желалъ поступить, теперь же торговля мѣстами была сосредоточена въ однѣхъ рукахъ. Не довольствуясь раздачей мѣстъ въ центральномъ управленіи, Іоаннъ мечталъ опутать своею сѣтью всю имперію, не исключая отдаленнѣйшихъ провинцій. Постепенно онъ приводилъ въ исполненіе свою мечту. Когда продажа мѣстъ дала ему возможность сколотить кругленькій капиталецъ, онъ взялъ на откупъ сборъ податей сначала въ одной ѳемѣ^[17], потомъ въ другой, наконецъ, въ трехъ сразу. Онъ вносилъ въ государственное казначейство сумму податей, которая должна была поступить съ такой-то провинціи, и затѣмъ получалъ право взимать сборы въ свою пользу. Операція эта давала ему изрядный доходъ, такъ какъ Іоаннъ съ своей стороны отдавалъ на откупъ сборъ податей по отдѣльнымъ округамъ сборщикамъ податей и при этомъ бралъ съ нихъ надбавку противъ того, что требовало съ него самого государственное казначейство. Отъ ловкости сборщиковъ зависѣло уже собрать съ народа еще больше и положить кое-что въ свой карманъ. Въ другихъ провинціяхъ евнухъ старался войти въ какое-нибудь соглашеніе съ начальствующими лицами; соглашеніе это выражалось ежегодною присылкой извѣстнаго количества золотыхъ монетъ. Евнухъ высчитывалъ, какой у него будетъ доходъ, если всѣ 38 ѳемъ будутъ вносить свою лепту; онъ надѣялся, что это время настанетъ, и громадная сумма производила даже на него впечатлѣніе чего-что сказочнаго.

А онъ привыкъ считать деньги кентинаріями^[18] и въ минуты откровенности хвастался, что богаче его нѣтъ человѣка во всей вселенной. Люди, близко его знавшіе, удивлялись, на что ему деньги, когда у него нѣтъ почти никакихъ расходовъ? Живетъ онъ во дворцѣ, кормится съ царскаго стола, съ женщинами никакихъ сношеній имѣть не можетъ. Соображенія эти были вообще довольно основательны, но никто не былъ посвященъ въ его интимную жизнь, а потому никто не зналъ, что у этого человѣка, считавшагося всѣми безстрастнымъ, есть одна или даже двѣ страсти. Объ одной, впрочемъ, имѣли нѣкоторое понятіе: онъ любилъ поѣсть. При этомъ онъ дорожилъ всего больше количествомъ, а не качествомъ, — съѣсть большую морскую рыбу или нѣсколько фунтовъ бобовъ было для него шуткой. Казенный обѣдъ, тотъ самый, который ѣлъ царь, казался ему недостаточнымъ, и онъ всегда добавлялъ къ нему три, четыре блюда. Чрезвычайнаго въ этомъ ничего не было, — были и другіе ѣдуны, которые могли поспорить съ Іоанномъ, наприм., Константинъ Мономахъ, пріобрѣвшій въ этомъ отношеніи большую извѣстность. Но Мономахъ любилъ поѣсть самъ и другихъ угостить; онъ устраивалъ пирушки, на которыхъ ѣли и пили такъ много, что не скоро ихъ забывали. Не такъ поступалъ Іоаннъ; онъ никогда никого не угощалъ, увѣряя, что посторонніе свидѣтели мѣшаютъ ему ѣсть. Эта страсть, впрочемъ, обходилась ему не слишкомъ дорого. Онъ рѣдко покупалъ провизію, потому что у него было множество доброжелателей, присылавшихъ ему рыбу, сыръ, масло, елей и всякія овощи.

Но была у него и другая страсть. Приблизительно разъ въ мѣсяцъ запирался онъ въ своихъ покояхъ и пилъ вино до пресыщенія, пилъ обыкновенно сутки, а потомъ не предавался этому занятію нѣсколько недѣль. Онъ увѣрялъ всѣхъ, что никогда не пьетъ, а потому отсылалъ вино, если ему таковое присылали, за то онъ самъ тайкомъ покупалъ его черезъ одного служителя, которому вполнѣ довѣрялся и который дѣйствительно ни разу не выдалъ его. На этотъ предметъ онъ не жалѣлъ денегъ, пріобрѣтая самое дорогое кипрское вино, и приказывалъ выбрасывать все, что оставалось у него послѣ каждой попойки, если только можно назвать попойкой поить самого себя. За то когда онъ ходилъ въ гости, онъ отворачивался отъ вина, какъ отъ презрѣннаго напитка, и всегда вспоминалъ, до какого позорнаго состоянія вино довело Ноя. «Вотъ ужь этимъ я не грѣшенъ», — всегда отвѣчалъ онъ на любезное предложеніе хозяина выпить вина. За это многіе не любили его, такъ какъ считали, что онъ дѣйствительно не знаетъ даже вкуса вина, и стѣснялись пить при немъ.

Таковъ былъ человѣкъ, которому царь довѣрялся и котораго считалъ самымъ честнымъ и благороднымъ изъ своихъ подданныхъ. Надо, впрочемъ, отдать справедливость евнуху Іоанну: онъ отличался сильнымъ характеромъ и у него были драгоцѣнныя правила, отъ которыхъ онъ никогда и ни за что не отступалъ. Таково было правило: не прощать того, чего можно не простить. Поэтому онъ никогда не прощалъ не только обиды, но даже малѣйшаго намека, въ которомъ слышалась ему обида. Съ такимъ преступникомъ онъ расправлялся быстро, лишалъ его мѣста, ссылалъ, какъ человѣка опаснаго, или конфисковалъ его имущество. Когда онъ узнавалъ, что такому-то вырвали ноздри, казнили его, отрѣзали ему языкъ или руку, онъ радовался отъ души. «Творится правосудіе», — говорилъ онъ, а правосудіе онъ ставилъ выше всего.

Другое правило, которому онъ такъ же неуклонно слѣдовалъ, гласило такъ: не отдавай денегъ, когда ихъ можно не отдавать. Это правило имѣло два практическихъ приложенія. Во-первыхъ, Іоаннъ никогда ничего не покупалъ (кромѣ вина, конечно), и только сообщалъ, что ему нужна была бы такая-то вещь. Напримѣръ, въ обществѣ друзей и преданныхъ ему людей онъ говорилъ со вздохомъ: «Мой конь становится старъ, надо бы другаго, а гдѣ купить, не знаю, да и денегъ нѣтъ». На другой же день на его конюшнѣ появлялась лошадь и какъ разъ той породы и масти, какой онъ желалъ. Во-вторыхъ, евнухъ никогда не подавалъ нищимъ. «Всякій можетъ заработать себѣ кусокъ хлѣба, — говорилъ онъ. — Раздавать милостыню — это значитъ развивать тунеядство».

Какъ только царь рѣшилъ свалить бремя правленія на брата, онъ почувствовалъ себя гораздо свободнѣе. Правда, и теперь приходилось ему принимать управляющихъ приказами и выслушивать ихъ длинныя рѣчи, но нечего было обсуждать, — всякое дѣло было заранѣе обсуждено и рѣшено евнухомъ, оставалось только подписывать. Съ легкимъ сердцемъ писалъ онъ: «Вѣрный во Христѣ Богѣ царь и самодержецъ ромэевъ Михаилъ», зная, что глупой или несправедливой бумаги братъ не далъ бы ему подписать.

Такимъ образомъ, онъ могъ подумать о себѣ и о своемъ душевномъ спокойствіи. А подумать объ этомъ было необходимо. Несчастный царь Романъ не оставлялъ его въ покоѣ; онъ являлся по ночамъ въ самомъ безобразномъ, самомъ страшномъ видѣ. Послѣ, припадка, надѣлавшаго такъ много шума въ столицѣ, Михаилу стало ясно, что въ немъ сидитъ демонъ. Злой духъ заставилъ его поддаться чарамъ этой мерзкой женщины и совершить второе преступленіе; тотъ же демонъ проявляется и физически, и тогда съ нимъ случаются припадки. Михаилъ не вѣрилъ, чтобы при вѣнчаніи на царство тяжкій грѣхъ былъ прощенъ ему, — тогда демонъ покинулъ бы его. Какъ же умереть съ демономъ въ сердцѣ? Это значить попасть въ адъ, обречь себя на вѣчное мученіе. но какъ избавиться отъ демона?

Онъ нашелъ совѣтника для дѣлъ управленія, надо было найти совѣтника для души. Царь слыхалъ, какъ и всѣ въ столицѣ, о монахѣ Авксентій, котораго народъ не безъ причины считалъ святымъ. Онъ жилъ съ незапамятныхъ временъ въ Студійскомъ монастырѣ, никто не помнилъ времени, когда его тамъ не было, и многіе были увѣрены, что онъ никогда не умретъ. Дѣйствительно, ему было уже 80 лѣтъ, а онъ постригся 15-ти лѣтнимъ юношей, слѣдовательно, съ тѣхъ поръ прошло 65 лѣтъ. Онъ былъ извѣстенъ строгою и богоугодною жизнью. Постомъ онъ довольствовался просфорой и водой, рыбу и елей разрѣшалъ себѣ только по большимъ праздникамъ. Про него разсказывали, что онъ творитъ чудеса. По крайней мѣрѣ, извѣстно было, что когда юноша Николай лежалъ на одрѣ смерти и врачъ отказывался спасти его, Авксентій исцѣлилъ его молитвой и возложеніемъ рукъ. Нѣсколько разъ братія Студійскаго монастыря предлагала ему быть игуменомъ, но онъ отказывался, потому что не желалъ заниматься житейскими дѣлами и имѣть какія-нибудь сношенія съ свѣтскими властями. Поэтому когда царь пригласилъ его къ себѣ, онъ не хотѣлъ идти, отговариваясь тѣмъ, что монаху не мѣсто во дворцѣ и безъ нужды онъ не долженъ выходить изъ монастыря. Но когда Михаилъ далъ ему понять, что онъ можетъ сдѣлать доброе дѣло, толкуя ему догматы вселенской церкви, наставляя его на путь истины и т. п., Авксентій согласился и явился во дворецъ. Онъ сразу замѣтилъ, что царь обращается съ нимъ какъ равный съ равнымъ, что это несчастный человѣкъ, котораго что-то терзаетъ, и съ тѣхъ поръ сталъ все чаще приходить, даже безъ зова. Монахъ былъ всегда желаннымъ гостемъ; онъ просиживалъ съ царемъ по нѣскольку часовъ и бесѣды эти дѣйствовали на царя благотворно.

Авксентій читалъ и объяснялъ ему св. Писаніе, разсказывалъ житія святыхъ, изъ которыхъ онъ многія помнилъ наизусть слово въ слово. Онъ очень скоро передалъ Михаилу свой пессимистическій взглядъ на земную жизнь, какъ на юдоль плача и скорби. Онъ поступилъ въ монастырь послѣ трагическаго случая, наложившаго печать на все его міровоззрѣніе. Въ царствованіе императора Іоанна Цимисхія открытъ былъ обширный заговоръ противъ жизни царя. Вмѣстѣ съ другими былъ схваченъ и отецъ Авксентій, магистръ Симеонъ, занимавшій важную должность хранителя царской чернильницы. Подозрѣніе на него пало потому, что онъ былъ хорошо знакомъ съ главными заговорщиками, но самъ онъ никакого участія въ дѣлѣ не принималъ. Онъ клялся на судѣ, что всегда былъ вѣренъ своему царю, его пытали и онъ повторилъ то же самое. Несмотря на это, ему не повѣрили и казнили его вмѣстѣ съ другими, настоящими виновниками заговора. Казнь совершенно невиннаго отца произвела сильное впечатлѣніе на 15-ти лѣтняго Авксентія. Онъ рѣшилъ, что на землѣ нѣтъ правосудія и не можетъ его быть, есть только одинъ праведный и нелицепріятный судъ, это — судъ Божій, а потому нужно всю жизнь думать о страшномъ судѣ, дабы не быть поставленнымъ ошую. Всякій человѣкъ — великій грѣшникъ, лучше жить одному, не вступая ни въ какое общеніе съ людьми.

Михаилъ находилъ, что Авксентій совершенно правъ, и старался подражать ему, насколько это позволяло его положеніе. Четыре раза въ недѣлю, когда служили обѣдню въ св. Софіи, царь непремѣнно присутствовалъ въ этомъ храмѣ; въ остальные дни онъ подолгу молился у себя въ спальнѣ передъ любимымъ образомъ Христа Поручника, богато отдѣланнымъ драгоцѣнными каменьями. Посты онъ соблюдалъ очень строго, постился даже по средамъ и пятницамъ. Изъ житія святыхъ онъ вывелъ еще заключеніе, что дѣвство является необходимымъ условіемъ совершенства. Авксентій совѣтовалъ ему не только воздерживаться отъ плотскаго единенія съ женщиной, но и вообще избѣгать женщины, даже разговора съ ней, какъ съ существомъ нечистымъ, созданнымъ для соблазна, и царь слѣдовалъ этому благочестивому совѣту.

Онъ сознавалъ, однако, что для спасенія мало личной набожности и богоугодной жизни, надо дѣлать добрыя дѣла, и онъ всею душой стремился къ этому. Онъ богато одаривалъ церкви и монастыри; при малѣйшемъ намекѣ духовенства, что тамъ-то износились облаченія или не хватаетъ утвари, онъ посылалъ новыя роскошныя ризы, жертвовалъ священные сосуды изъ золота и серебра, не стѣсняясь деньгами. Не довольствуясь этимъ, онъ задумалъ построить монастырь и при немъ великолѣпную церковь во имя Архистратига Михаила, такъ какъ, по его мнѣнію, въ столицѣ не было ни одного храма, достойнаго великаго святаго, имя котораго онъ носилъ. Царь былъ убѣжденъ, что, создавъ великолѣпнѣйшее святилище Архистратигу, онъ тѣмъ самымъ пріобрѣтетъ его заступничество на небеси. Архитектору было приказано не стѣсняться никакими денежными соображеніями и строить храмъ почти такихъ же размѣровъ, какъ св. Софіи. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ церковь была почти готова, оставалось только покрыть ее куполомъ; требовалась не малая сумма денегъ на покупку мѣди и золота, а потомъ и на сооруженіе иконостаса и прочаго внутренняго убранства. Царь приказалъ евнуху Іоанну выдать сколько нужно, но тутъ оказалось, что выдавать нечего.

— Надо повременить съ постройкой, — доложилъ препозитъ, — подождать, когда поступятъ какіе-нибудь государственные сборы.

Царь заплакалъ.

— А если я умру, — сказалъ онъ, — и храмъ останется недостроеннымъ, тогда что?

Видя, что Михаилъ въ горѣ, Іоаннъ предложилъ ему простую и быструю мѣру. Стоитъ только продавать хлѣбъ подороже, и тогда на эти лишнія деньги можно соорудить куполъ и все остальное^[19]. Царь освѣдомился, не будетъ ли это обременительно для народа. Евнухъ отвѣтилъ на это, что народъ обязанъ помогать самодержцу.

Съ этого дня хлѣбъ стали продавать на треть дороже противъ прежняго. Явилось много лишнихъ денегъ; скоро былъ готовъ громадный куполъ и великолѣпный иконостасъ, золоченой рѣзьбѣ котораго не могли надивиться богомольцы. Царь ликовалъ, что ему удалось довести богоугодное дѣло до конца, несмотря на встрѣтившіяся затрудненія.

Но не всѣ въ столицѣ ликовали. Были бѣдныя семейства, которыя и раньше жили впроголодь, а теперь имъ пришлось сократить на треть ежедневную порцію хлѣба. Дѣти не хотѣли примириться съ этимъ, они плакали и просили хлѣба, они бѣгали къ сосѣдямъ, говорили, что мама злая и не даетъ ѣсть; а у сосѣдей тоже не было лишняго хлѣба. Но плачъ голодныхъ, оборванныхъ младенцевъ не доходилъ до дворца.

XIII.

Въ теплую іюльскую ночь стояла на галлереѣ, опершись о перила, Анастасо. Яркій свѣтъ луны падалъ ей прямо въ лицо. Въ такую ночь хочется мечтать, и, глядя на темно-синее небо, на блестящія звѣзды, на высокій кипарисъ, бросавшій густую тѣнь, Анастасо мечтала. Это была уже не скромная бѣдная дѣвушка, помогавшая отцу разливать вино, а гетера съ разрисованными щеками, наряженная въ платье изъ шелковой матеріи, на которой были вытканы золотомъ фантастическія фигуры, львы съ женскими головами, птицы съ чудовищными клювами; на голыхъ рукахъ Анастасо, начиная съ плечъ и до кисти, висѣли браслеты, богато отдѣланные изумрудомъ, яхонтомъ, жемчугомъ.

«Все то же безконечное небо, — думала она, — та же луна, такъ же горятъ звѣзды, да я не та. Сколько воды утекло, сколько измѣнилось въ какіе-нибудь шесть мѣсяцевъ! Давно ли я была чиста и невинна, и чѣмъ я стала?»

Дѣйствительно, съ весны измѣнились всѣ ея привычки, весь ея образъ жизни. Руфини прожилъ съ нею всего два мѣсяца; она скоро надоѣла ему, потому что не отвѣчала на его ласки ласками, — сна не научилась еще притворяться. Онъ уѣхалъ домой и не счелъ возможнымъ взять ее съ собой: тамъ ждала его жена. Впрочемъ, онъ поступилъ съ Анастасо благородно — на прощаніе подарилъ ей домикъ, доставшійся ему, вмѣсто денегъ, отъ одного неоплатнаго должника. По странной случайности, домикъ стоялъ рядомъ съ тою лачугой, гдѣ провелъ молодость теперешній царь Михаилъ. Въ подаренномъ ей домикѣ не было никакого убранства, но этимъ занялись сейчасъ же добрые люди; кто прислалъ ковры, кто — кровать, кто — кушетку и, такимъ образомъ, Анастасо очутилась скоро среди самой роскошной обстановки.

Еще другое обстоятельство измѣнило положеніе Анастасо. Въ іюнѣ умеръ отъ солнечнаго удара трактирщикъ Александръ и веселый трактиръ навсегда прекратилъ свое существованіе. Нельзя сказать, чтобы Анастасо пожалѣла объ отцѣ. Потерявъ его, она стала богаче, потому что Александръ постоянно выпрашивалъ у нея деньги, и когда она отказывала ему, бранился и билъ ее. Къ тому же, онъ заставлялъ ее посѣщать трактиръ, и ей приходилось проводить вечера въ пьяной компаніи. Положимъ, она привыкла къ обществу людей, посѣщавшихъ ея отца, но она не любила слушать ихъ циничныхъ рѣчей. И у нея самой за ужиномъ нерѣдко говорили о вещахъ, о которыхъ не слѣдовало бы говорить при женщинѣ, но, все-таки, употребляли приличныя выраженія. У нея собирались изящные мужчины, самые видные представители столичнаго общества. Приходилъ къ ней логоѳетъ дрома, эпархъ города^[20], завѣдующій большою казной, а мелкіе приказные такъ и увивались за ней, но по большей части безуспѣшно добивались ея ласки.

Исключеніе сдѣлала она только для Пселла, несмотря на то, что онъ былъ некрасивъ, даже сутуловатъ; всѣ смѣялись надъ его черезъ-чуръ длиннымъ согнутымъ носомъ и надъ маленькими глазами зеленаго цвѣта, точно у кошки. Но за то онъ былъ очень ласковъ и обходителенъ, и, что самое важное, несмотря на маленькій чинъ, его милостиво и нерѣдко принималъ императоръ. Онъ прекрасно зналъ все, что дѣлается во дворцѣ, а это особенно интересовало Анастасо. Пселлъ не походилъ на сановниковъ, проводившихъ ночи у Анастасо, но считавшихъ неприличнымъ распространяться въ разговорахъ съ гетерой о царѣ и его интимной жизни. Пселлъ, напротивъ, никогда не скупился на слова, болталъ много и ничего не скрывалъ изъ того, что зналъ, — по крайней мѣрѣ, казалось, что онъ ничего не скрываетъ. Гетера надѣялась, что этотъ маленькій, но юркій чиновникъ поможетъ ей осуществить ея завѣтное желаніе.

Пселлъ съ своей стороны дорожилъ связью съ самою блестящею константинопольскою гетерой и, несмотря на свою скупость, отъ времени до времени жертвовалъ ей по нѣсколько золотыхъ. Во-первихъ, благосклонность Анастасо льстила его самолюбію; во-вторыхъ, она передавала ему множество слуховъ и сплетенъ, живо интересовавшихъ его.

А онъ собирался дѣлать карьеру и ему было чрезвычайно важно знать заблаговременно, кому будетъ дано то или другое назначеніе, въ какихъ отношеніяхъ находятся между собою важнѣйшіе сановники. Затѣмъ была еще одна ближайшая причина, почему Пселлъ усердно посѣщалъ Анастасо и всячески старался сдѣлаться для нея авторитетомъ. Вообще говоря, онъ относился къ женщинамъ съ величайшимъ презрѣніемъ, считая ихъ существами злыми по природѣ и слабоумными. Но онъ умѣлъ искусно маскировать свои истинныя чувства, и если бы кто подслушалъ его задушевныя бесѣды съ Анастасо, тотъ, конечно, вывелъ бы заключеніе, что онъ большой ея поклонникъ. Дѣло въ томъ, что гетера могла сослужить ему большую службу. Извѣстно было, что его начальникъ протасикритъ, завѣдывавшій императорскою канцеляріей, безъ ума влюбленъ въ Анастасо и готовъ сдѣлать для нея все на свѣтѣ. Пселлъ же очень желалъ получить повышеніе; ему хотѣлось сдѣлаться губернаторомъ какой-нибудь доходной провинціи.

Въ эту іюльскую ночь Анастасо стояла на галлереѣ, освѣщенной луной, и мечтала о томъ же, о чемъ она мечтала почти каждый день. О, если бы еще разъ, хоть одинъ разъ увидѣться съ нимъ! Можетъ бытъ, сердце его не замерло окончательно, можетъ быть, оно опять забьется, какъ въ прежнія времена. Развѣ порфира настолько измѣняетъ всѣ человѣческія чувства? Развѣ душа не остается тою же? А что, если онъ опять будетъ пожираемъ тѣмъ же пламенемъ любви? Она броситъ всѣхъ этихъ Пселловъ, всѣхъ этихъ сановниковъ, покупающихъ ее за деньги, она будетъ принадлежать ему одному. Она никого никогда не любила, кромѣ него; онъ всегда былъ ея царемъ, царемъ ея сердца. Только бы увидѣться съ нимъ, только бы припасть къ его колѣнямъ, только бы поцѣловать его пурпуровую туфлю. Кто знаетъ, можетъ быть, онъ не забылъ о ней, можетъ быть, онъ вспоминаетъ о ней, можетъ быть, какъ прежде, онъ жаждетъ ея ласки. Вѣдь, она тоже его первая любовь.

Анастасо вздрогнула при этой мысли. Да, но потомъ, потомъ онъ полюбилъ другую, да, да… Анастасо заплакала, но скоро ея мыслю приняли другое теченіе. Можетъ быть, все-таки, онъ желаетъ ее видѣть, только не знаетъ, гдѣ она, а этикетъ не позволяетъ ему разыскивать дочь трактирщика. Но если только ей удастся свидѣться, о, тогда она не выпуститъ его, она очаруетъ его такими чарами! Вѣдь, теперь она постигла искусство любви, теперь она умѣетъ покорять мужчинъ. Только бы увидѣться съ нимъ, только бы разъ обнять его…

Пока Анастасо мечтала на галлереѣ, Пселлъ сидѣлъ у нея въ комнатѣ и тоже мечталъ. Но мечты его были гораздо практичнѣе. Сперва мѣсто губернатора, потомъ протасикрита… Жалованье не Богъ знаетъ какое, но сколько доходовъ! Вѣдь, отъ завѣдующаго императорскою канцеляріей зависитъ составить документъ такъ ила иначе и дать его къ подписанію. Развѣ царь читаетъ всякую бумагу? А нерѣдко люди за одно слово готовы заплатить сотни номизмъ. Царь не можетъ обходиться безъ протасикрита, онъ почти ежедневно во дворцѣ, и при такихъ частыхъ свиданіяхъ чего нельзя сдѣлать, лишь бы только былъ искусный языкъ? Ну, а на этотъ счетъ, слава Богу, искуснѣе его, Пселла, не найдется никого. Убѣдить въ томъ, во что самъ не вѣришь, это для него шутка. Но подумать, что такъ много зависитъ отъ совершенно необразованнаго созданія, воспитаннаго грубымъ отцомъ, презрѣннымъ трактирщикомъ, — подумать, что эта гетера, не знающая стыда, можетъ доставить благополучіе ему, ритору и философу… Такова сила дьявольской красоты, такова жажда наслажденій. Да, надо ее попросить, какъ это ни глупо, какъ это ни противно истинному порядку вещей. Но она ушла зачѣмъ-то на галлерею. Ужъ не ждетъ ли кого? Надо пользоваться минутой, говорить, пока они вдвоемъ. А то придетъ какой-нибудь сановникъ, чего добраго, самъ протасикритъ, тогда рта не раскроешь.

Пселлъ вышелъ на галлерею.

— Что же ты покинула меня, прелестнѣйшая изъ смертныхъ, Анастасо, — началъ онъ самымъ ласковымъ тономъ, — и заставляешь пребывать въ печальномъ одиночествѣ?

— Мнѣ трудно говорить съ тобой, — отвѣтила гетера не безъ ироніи. — Ты философъ и мысли твои парятъ на небесахъ, я же вести ученаго разговора не умѣю.

— Красота выше ума, ей всѣ поклоняются, она умѣетъ направить умъ куда хочетъ.

— Ну, полно говорить льстивыя слова, разскажи лучше, что новаго и что творится въ сферахъ, мнѣ недоступныхъ.

Она намекала на дворецъ. Пселлъ зналъ очень хорошо, что интересуетъ Анастасо, и, начавъ издалека, перешелъ, наконецъ, къ отношеніямъ, установившимся между царемъ и царицей. Съ жадностью слушала гетера, стараясь не проронить ни одного слова и понять всякій намекъ, потому что философъ считалъ невозможнымъ говорить прямо о разныхъ подробностяхъ, касающихся интимной жизни коронованныхъ особъ, и часто прибѣгалъ къ метафорамъ и аллегоріямъ. Анастасо съ удовольствіемъ услышала, что Михаилъ совсѣмъ не интересуется Зоей и почти никогда не бываетъ на женской половинѣ дворца. Но за то ее непріятно поразило сообщеніе, что царь предается аскетизму. Неужели этотъ пылкій человѣкъ вполнѣ отдѣлался отъ своей страсти? Неужели онъ не способенъ больше трепетать при видѣ красивой женщины? Все-таки, надо было попытать, и она начала осторожно подходить къ этому вопросу. Вѣдь, только для этого она вызвала Пселла, а другихъ обожателей просила не приходить въ этотъ вечеръ.

— Скажи, любезный Пселлъ, — начала она, потупившись, — царь принимаетъ только важныхъ людей или также простыхъ смертныхъ?

— Вообще говоря, у самодержца бываютъ, конечно, управляющіе приказами, которымъ необходимо узнать, какой оборотъ дать току или иному дѣлу; но всякій имѣетъ право просить быть принятымъ царемъ.

— И даже женщина?

Пселлъ нѣсколько удивился, но по странному выраженію лица своей собесѣдницы, по блеску ея глазъ онъ понялъ, въ чемъ дѣло. Онъ былъ догадливъ и теперь повелъ разговоръ въ томъ тонѣ, какой желателенъ былъ Анастасо.

— Думаю, — отвѣтилъ онъ, — и такіе случаи бывали, хотя рѣже. Когда у женщины какое-нибудь дѣло, она довѣряетъ его отцу, мужу, брату.

— А если нѣтъ ни отца, ни мужа?

— Это обстоятельство особаго рода, вызывающее на размышленіе. Несомнѣнно, что всякій, кто бы онъ ни былъ, имѣетъ право подавать прошеніе на высочайшее имя, и такое прошеніе принимается сановникомъ, стоящимъ во главѣ приказа прошеній, царю подаваемыхъ. Теперь можетъ явиться желаніе лично просить самодержца. Но нужно, чтобы было о чемъ просить.

— Да, нужно о чемъ-нибудь просить, — машинально повторила гетера, — о чемъ же?

— За этимъ дѣло не станетъ, просить можно о многомъ.

— Но, все-таки, думаешь ли ты, что царь Михаилъ принялъ бы такую женщину?

— Какую?

— Напримѣръ, извѣстную своею порочною жизнью.

— Но, вѣдь, прежде всего, ему неизвѣстно, кто добродѣтеленъ, кто нѣтъ, и нѣтъ надобности раскрывать предъ нимъ тайну.

Пселлъ замолчалъ и, подумавъ съ минуту, вдругъ сказалъ:

— Вотъ что, прелестная Анастасо: я понялъ, чего ты желаешь. Довѣрься мнѣ, я научу тебя, какъ быть, и все будетъ сдѣлано по твоему желанію.

— А скоро? — спросила Анастасо; которой теперь казалось, что если это не будетъ завтра, то совсѣмъ не будетъ.

— За скорость я поручиться не могу; думаю, пройдетъ мѣсяцъ.

— Какъ, ждать цѣлый мѣсяцъ?

Пселлъ обидѣлся. Онъ соглашался устроить нелѣпую штуку, а она еще недовольна.

— Ну, какъ знаешь, Анастасо, если ты не можешь подождать мѣсяца, обратись къ другому, тотъ, можетъ быть, тебѣ все въ одинъ часъ сдѣлаетъ. Въ такомъ случаѣ, я отказываюсь.

Анастасо испугалась.

— Не отказывайся, милый Константинъ, — сказала она и поцѣловала его, — у меня нѣтъ другого такого друга, какъ ты. Не откажешься, скажи?

— Ну, хорошо, твоя красота побѣдила философа.

— Въ вознагражденіе за это, — сказала Анастасо, — прошу тебя поужинать, — я уже распорядилась.

Служанка внесла на серебряномъ блюдѣ оливки и маслины, а также устрицы и гликомариды. Пселлъ попробовалъ всего и похвалилъ.

— Нигдѣ не ѣшь съ такимъ аппетитомъ, какъ у тебя, — сказалъ онъ. — Не знаю, происходитъ ли это оттого, что кушанья, подаваемыя у тебя, особенно вкусны, или оттого, что пріятно вкушать отъ яствъ, предложенныхъ такою красавицей, какъ ты.

Затѣмъ подали жаренаго кабана и павлина цѣликомъ съ его пестрымъ хвостомъ. Философъ долго распространялся о красотѣ этой птицы, сравнивая ея внутреннія качества, т.-е. вкусъ, съ внѣшними, т.-е. прелестью разноцвѣтнаго хвоста.

При этомъ Пселлъ выпилъ приличную порцію вина и изложилъ свою просьбу. Ему нѣсколько совѣстно было просить о мѣстѣ у гетеры, но вино окончательно успокоило его и безъ того гибкую совѣсть. Анастасо съ удовольствіемъ согласилась; она съ своей стороны поручилась за успѣхъ. Протасикритъ обѣщалъ быть у нея завтра, стоить быть только съ нимъ полюбезнѣе; онъ еще недавно далъ по ея просьбѣ тепленькое мѣстечко одному юношѣ, который не имѣлъ на это никакихъ правъ. Тѣмъ болѣе онъ не откажется устроить Пселла, лично извѣстнаго царю и одного изъ образованнѣйшихъ чиновниковъ.

Анастасо осталась одна, что случалось довольно рѣдко. Тѣмъ пріятнѣе были эти дни. Когда она засыпала, ей грезилось, что все удалось, онъ опять принадлежитъ ей и теперь уже навѣки.

XIV.

Если бы Анастасо знала, что творится въ душѣ царя, она, не испрашивая аудіенціи, отправилась бы во дворецъ и нисколько не сомнѣвалась бы въ успѣхѣ. Дѣло въ томъ, что на Михаила нападала минутами такая радость жизни, такая жажда наслажденія, что онъ не зналъ, какъ справиться съ собой. Ему хотѣлось плясать, хохотать до упаду, бѣжать на улицу и принять участіе въ какомъ-нибудь народномъ праздникѣ. Но все это было возможно прежде, а не теперь. Чтобы развлечься какъ-нибудь, онъ задавалъ пиры, но, вмѣсто удовольствія, испытывалъ одну скуку. Начать съ того, что онъ не могъ звать людей ему пріятныхъ, приглашались по табели о рангахъ, всѣ старшіе придворные чины. А потомъ, когда собирались эти важные сановники, они сидѣли, повѣсивъ носы, не смѣли раскрыть рта, пока царь самъ не заговоритъ съ своими гостями. Когда же, наконецъ, раскрывались сановныя уста, изъ нихъ ничего не выходило, кромѣ льстивыхъ фразъ, низкопоклонныхъ выраженій, давно ему надоѣвшихъ. Хоть бы разъ разсмѣшили какъ слѣдуетъ.

Не того жаждала душа Михаила. Ему казалось совершенно дикимъ и нелѣпымъ, что онъ живетъ затворникомъ, тогда какъ достигъ престола не безъ труда. Законъ ему не писанъ, онъ могъ бы дѣлать все, что угодно, и ничего не дѣлаетъ. Какая женщина посмѣла бы отказаться отъ его объятій? Какая не сочла бы это за великую честь? А, между тѣмъ, онъ не знаетъ женщинъ. Единственная, которую онъ иногда видитъ, это Зоя. Но въ ней нѣтъ ничего привлекательнаго, — это развратная старуха; ни за что не согласился бы онъ вступить съ ней въ прежнія отношенія.

Противъ его воли, совершенно безсознательно, являлась ему на яву и особенно во снѣ красавица. Ему стыдно было сознаться въ этомъ. Онъ просыпался съ крикомъ: «Прогоните ее!» Сны бывали такъ ярки, что онъ иногда сомнѣвался, не было ли это дѣйствительностью. Но, что всего хуже, видѣніе это преслѣдовало его и днемъ.

Однажды пришелъ къ нему братъ Іоаннъ съ важнымъ докладомъ. Замѣтили какого-то страннаго нищаго, неизвѣстно зачѣмъ бродившаго вокругъ дворца, да какъ нарочно вечеромъ. Его схватили, допросили, даже пытали, но онъ ни въ какихъ злыхъ умыслахъ не сознается. Что съ нимъ дѣлать? Царь одинъ можетъ рѣшать подобныя дѣла.

Евнухъ ждалъ отвѣта, но царь, слушавшій его очень разсѣянно, вдругъ спросилъ: «Кто эта красавица?»

Іоаннъ ничего не могъ понять и молчалъ, — этикетъ не позволялъ ему сказать, что у царя, должно быть, галлюцинація. Михаилъ скоро сообразилъ это самъ и сказалъ брату:

— Иди, прикажи отпустить этого нищаго, — вѣдь, онъ мнѣ ничего не сдѣлалъ.

Въ спокойныя минуты царь очень хорошо сознавалъ, что все это дьявольское навожденіе, искушеніе, посылаемое ему свыше, что говоритъ въ немъ плоть, которую надо умерщвлять. Но по временамъ искушеніе становилось такъ сильно, что противу стоять ему стоило нечеловѣческихъ усилій.

Въ концѣ іюля царь чувствовалъ себя особенно дурно. Какъ разъ въ это время ушелъ изъ Константинополя монахъ Авксентій и не было человѣка, который дѣйствовалъ бы на него такъ успокоительно. Авксентій давно сгоралъ желаніемъ поклониться Гробу Господню и нѣсколько разъ отпрашивался у царя, но послѣдній привыкъ видѣть его ежедневно и упрашивалъ его побыть еще съ нимъ и не лишать его душеспасительныхъ бесѣдъ, пока онъ не окрѣпъ духомъ. Монахъ уступалъ нѣкоторое время просьбамъ самодержца, но въ одинъ прекрасный день объявилъ ему рѣшительно, что уходитъ въ Іерусалимъ, что царь не захочетъ лишить его высшаго наслажденія, какое можно имѣть на землѣ, помолиться и поплакать отъ умиленія въ той Святой землѣ, по которой ступали божественныя ноги Спасителя міра. Онъ старъ, можетъ умереть не сегодня-завтра, и если не осуществится его завѣтная мечта, ему нельзя будетъ спокойно умереть, и это будетъ на совѣсти царя. Послѣ такихъ словъ Михаилъ, конечно, не могъ удерживать его долѣе. Авксентій ушелъ и царь почувствовалъ вокругъ себя странную пустоту. Онъ пробовалъ читать житіи святыхъ, но многія изъ нихъ были написаны страннымъ и мудренымъ языкомъ, такъ что онъ понималъ не больше половины. Притомъ, эти книги пріобрѣтали особенный интересъ отъ толкованія Авксентія, а безъ него онѣ представлялись ему скучными.

Зачастую царь не зналъ, что ему дѣлать. Никакихъ особенно важныхъ дѣлъ не случилось съ конца іюня.

Печенѣги на Дунаѣ и турки-сельджуки въ Азіи сидѣли смирно, никакихъ набѣговъ не предпринимали; не было войны и, слѣдовательно, нечѣмъ было интересоваться. Въ приказахъ тоже велось только обычное дѣлопроизводство, обходившееся, конечно, безъ вмѣшательства монарха. Лѣтомъ отъ жары нападала на всѣхъ апатія, почти никто изъ сановниковъ не испрашивалъ аудіенцій и, какъ нарочно, ни одна изъ сосѣднихъ державъ не присылала пословъ, — это, все-таки, доставило бы нѣкоторое развлеченіе.

Никогда прежде царь не ощущалъ такой скуки; онъ по цѣлымъ часамъ слонялся по своимъ покоямъ, положительно не зная, что дѣлать. Онъ призывалъ въ такихъ случаяхъ брата Іоанна, но бесѣды съ евнухомъ скоро надоѣдали ему. Іоаннъ толковалъ постоянно о дѣлахъ, разсказывалъ о запутанныхъ процессахъ, приводилъ статьи изъ свода законовъ, въ которыхъ ничего нельзя было понять. Все это не веселило, не развлекало.

Почти каждую ночь являлась ему во снѣ женщина, все та же, какая-то неопредѣленная красавица, съ черными волосами и большими черными глазами. Онъ не зналъ, видѣлъ ли онъ ее въ дѣйствительности, но онъ такъ сроднился съ этимъ видѣніемъ, что чувствовалъ непреодолимое желаніе, чтобы оно обратилось въ плоть и кровь. Въ одну ночь, когда она опять стояла у его изголовья и гладила его по щекѣ, его внезапно осѣнила мысль. Конечно, онъ зналъ ее, онъ видѣлъ ее, да, конечно, это она, это Анастасо. Какъ онъ могъ забыть ее? Вѣдь, это самая прелестная дѣвушка, которую онъ когда-либо видѣлъ, вѣдь, она любила его. Грѣшно любить женщину, но онъ любилъ ее. Хотѣлось бы посмотрѣть на нее, что съ ней сталось. Конечно, любить женщину грѣшно. Но развѣ есть грѣхъ въ томъ, чтобы поговорить съ женщиною?

Нѣсколько дней царь боролся самъ съ собою. Съ одной стороны, онъ страстно желалъ увидѣть ее, услышать звукъ ея чарующаго голоса; съ другой стороны, онъ отказался разъ навсегда отъ жакихъ бы то ни было сношеній съ женщинами, къ чему подвергать себя искушенію? Но прежняя страсть взяла верхъ и мало-помалу онъ успѣлъ убѣдить себя, что если онъ разыщетъ Анастасо, это будетъ доброе дѣло; она, можетъ быть, въ бѣдности, нуждается въ кускѣ хлѣба, надо помочь ей въ такомъ случаѣ.

Но какъ разыскать ее? Поручить это дѣло брату Іоанну неудобно, придется сознаться ему въ связи съ дочерью трактирщика; если же и не сознаться прямо, онъ догадается. Если бы можно было обратиться къ какому-нибудь простому человѣку, служителю, напримѣръ, это было бы хорошо. Тотъ, пожалуй, не догадается, а если и догадается, во всякомъ случаѣ, не разскажетъ придворнымъ, не посмѣетъ разсказать. Отправиться самому въ трактиръ, это скандалъ, это совершенно немыслимо.

Царь рѣшилъ сообщить брату половину своей затѣи. Онъ призвалъ евнуха и спросилъ, есть ли во дворцѣ вѣрный служитель, на случай, еслибъ онъ захотѣлъ дать ему секретное порученіе. Іоаннъ отвѣтилъ, что такой человѣкъ имѣется и не разъ уже оказывалъ ему разныя услуги. Онъ подумалъ, что царь желаетъ отдѣлаться тайно отъ кого-нибудь, кого не можетъ и не хочетъ казнить явно, а потому просилъ его лучше довѣриться ему, если онъ замышляетъ важное дѣло. Но Михаилъ на-отрѣзъ отказался; ничего важнаго нѣтъ въ томъ, что онъ задумалъ, это совершенный пустякъ, о которомъ даже не стоитъ говорить.

— Не пугайся только наружности человѣка, о которомъ идетъ рѣчь, — сказалъ Іоаннъ царю, — онъ уродливъ, но ловокъ и очень аккуратно исполняетъ самыя трудныя порученія.

— Такъ пришли его завтра, — отвѣтилъ Михаилъ, — предъ обѣдомъ я буду, по обыкновенію, сидѣть въ саду. Только смотри, чтобы никто не подсматривалъ и не подслушивалъ.

На слѣдующій день царь сидѣлъ подъ высокимъ кипарисомъ на золоченомъ креслѣ, которое выносили ему, когда онъ желалъ подышать свѣжимъ воздухомъ. Въ назначенный часъ Михаилъ увидѣлъ, что со стороны дворца къ нему подходитъ какая-то будто знакомая фигура. Царь сдѣлалъ ему знакъ приблизиться, но когда тотъ палъ на колѣни за нѣсколько шаговъ до кресла, Михаилъ вздрогнулъ. Онъ сразу узналъ это звѣрское лицо съ вырванными ноздрями. То былъ Петръ Иканатъ, высланный когда-то по его просьбѣ изъ столицы и имъ же возвращенный изъ ссылки въ день коронаціи. Онъ не зналъ, конечно, что милуетъ въ числѣ другихъ и этого мерзавца. Первымъ движеніемъ его было выгнать негодяя, оскорблявшаго Анастасо, но онъ быстро одумался. Не все ли равно, кто отыщетъ ее, онъ или другой; онъ тутъ, а гдѣ же взять другаго? Можетъ быть, онъ и не такой мерзавецъ, какъ кажется, вѣдь онъ дѣйствовалъ по порученію Руфини.

— Встань, — сказалъ царь, — и скажи, кто ты и зачѣмъ пришелъ?

— Великій царь, — отвѣтилъ Иканатъ, — зовутъ меня Петромъ Иканатомъ, прислалъ меня братъ твоей царственности Іоаннъ.

— Чѣмъ занимаешься ты?

— Служу во дворцѣ твоей царственности. По большей части мою полы, но иногда свѣтлѣйшій препозитъ посылаетъ меня съ разными порученіями.

— Умѣешь ли ты хранить тайну?

— Испытай, державный царь, и ты убѣдишься, что я твой вѣрный слуга.

— Я желалъ бы послать тебя къ одной дѣвушкѣ, ты знаешь, ее, къ Анастасо…

Михаилъ потупился; онъ замѣтилъ, что сдѣлалъ неловкость, какъ будто далъ понять, что помнитъ негодяя.

— Анастасо? Гетеру Анастасо я знаю, царь.

— Какъ смѣешь ты? — закричалъ Михаилъ и сжалъ кулакъ, какъ будто собираясь ударить Иканата. — Гетеру! Неужели ты думаешь, собака, что твой царь можетъ вступить въ какія бы то ни было сношенія съ такою позорною женщиной? Я говорю, о дѣвушкѣ стыдливой и невинной, о дочери трактирщика. Ты понялъ?

— Понялъ, великій царь. Прости, — проговорилъ Иканатъ едва слышно, бросившись на колѣни. Онъ страшно перепугался при видѣ царскаго кулака; ему показалось, что вотъ сейчасъ снимутъ съ плечъ его голову.

— Ну, такъ и быть, прощаю, но смотри, не употребляй неосторожныхъ словъ. Такъ вотъ найди Анастасо. Я никогда ее на видалъ, — солгалъ Михаилъ и покраснѣлъ при этомъ, — но мнѣ много говорили о ней и я хочу что-нибудь сдѣлать для нея. Ты знаешь, гдѣ она живетъ?

— Знаю, царь.

— Скажи ей, чтобы завтра, въ среду, она пришла ко мнѣ.

— Слушаю, державный царь.

— Смотри, никому не разсказывай объ этомъ; если ты исполнишь исправно это порученіе, получишь пять золотыхъ. А теперь иди.

Петръ Иканатъ еще разъ поклонился до земли и, уходя, ворчалъ про себя: «Ты забылъ, Михаилъ, какъ мы встрѣтились съ тобою въ трактирѣ! Я еще сказалъ, что, можетъ быть, пригожусь тебѣ; и вотъ ты царь, а я ничтожный червь и, все-таки, ты нуждаешься во мнѣ».

Такимъ образомъ, всѣ хлопоты Пселла оказались излишними, а онъ хлопоталъ. Онъ ходилъ къ старшему кубикуларію или царскому спальнику, семидесятилѣтному Пафнутію, служившему еще при блаженной памяти царѣ Василіѣ и затѣмъ при Романѣ, а потому хорошо знавшему всѣ тонкости придворнаго этикета. Пафнутій разсказалъ, что всяческое творилось во дворцѣ, бывали и любовная интриги и женщины приходили; но что касается нынѣ царствующаго Михаила, онъ подобными грязными дѣлали, слава Богу, не занимается и примѣра не было. Затѣмъ, Пселлъ имѣлъ продолжительный и таинственный разговоръ съ евнухомъ Іоанномъ. Онъ намекалъ, что это, должно быть, что-то политическое, можетъ быть, какой-нибудь заговоръ. Евнухъ Іоаннъ поручилъ Пселлу подробнѣе разузнать, въ чемъ дѣло, и привести эту женщину къ нему; онъ не видѣлъ надобности устраивать ей свиданіе съ царемъ, не выслушавъ ея предварительно. Такимъ образомъ, Пселлъ не добился ничего рѣшительно и сообразилъ, что ему всего лучше испросить аудіенцію у царя и навести его самого на мысль о свиданіи съ Анастасо.

Во вторникъ вечеромъ Пселлъ пришелъ съ этими вѣстями къ гетерѣ. Каково же было его удивленіе, когда она разсказала ему о приглашеніи явиться во дворецъ.

— А я думала, что это ты устроилъ мнѣ, — прибавила она, — и мысленно благодарила тебя.

«Эній я дуракъ, — подумалъ Пселлъ, — надо было сказать, что это благодаря моимъ хлопотамъ, она повѣрила бы, а теперь мнѣ не видать мѣста губернатора».

Но скоро онъ успокоился; оказалось, что Анастасо поступила благородно и, не дожидаясь его услуги, просила уже за него протасикрита; желанное мѣсто было обѣщано ему.

Пселлъ пробылъ на этотъ разъ всего четверть часа у гетеры; она ждала логоѳета дрома. «Везетъ же иногда въ жизни, — думалъ онъ по дорогѣ домой, — я ничего не сдѣлалъ, а для меня сдѣлали, и кто? презрѣнная гетера».

XV.

Въ среду, 24 іюня, два человѣка, не имѣвшіе ничего общаго по своему общественному положенію, ждали съ одинаковымъ трепетомъ, когда солнце начнетъ склоняться надъ горизонтомъ. Наканунѣ царь посылалъ во второй разъ къ Анастасо съ приказаніемъ придти въ сумерки. Ему казалось, что въ это время дня свиданіе ихъ будетъ менѣе замѣчено и возбудитъ во дворцѣ менѣе толковъ, чѣмъ если бы оно происходило при солнечномъ свѣтѣ.

Анастасо съ утра нанималась своимъ туалетомъ. Ея служительница и повѣренная Екатерина вынула изъ сундуковъ весь наличный гардеробъ. Обѣ женщины долго совѣщались, какое платье надѣть, потому что гетера, въ противуположность царю, не скрывала предстоящаго свиданія, а, напротивъ, хвасталась, что ее зовутъ во дворецъ. Наконецъ, остановились на бѣлой туникѣ, которая шла всего больше къ ея чернымъ, какъ смоль, волосамъ. Анастасо примѣрила тунику, тщательно осмотрѣла, нѣтъ ли гдѣ пятна. Въ этомъ занятіи прошло часа три, оставалось еще много времени. Она сѣла обѣдать, но аппетитъ пропалъ отъ волненія. Она присѣла на кушетку и начала представлять себѣ, что будетъ говорить ей царь и что она будетъ отвѣчать ему.

Не меньше ея волновался царь Михаилъ. Онъ испытывалъ то же, что испытываетъ молодая дѣвушка, идущая въ первый разъ на любовное свиданіе. Онъ говорилъ себѣ, что изъ этого ничего серьезнаго не выйдетъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, чувствовалъ, что рискуетъ, подвергается опасности. Одно обстоятельство больше всего смущало его. Что такое сказалъ этотъ подлый человѣкъ: гетера Анастасо! Неужели это правда? Сорвалось ли это такъ съ языка презрѣннаго человѣка, вездѣ видящаго грязь, или, можетъ быть, просто есть другая Анастасо, и та дѣйствительно гетера? Во всякомъ случаѣ, было страшно, — присутствіе продажной женщины осквернило бы дворецъ.

Михаилъ то и дѣло подходилъ къ окну и посматривалъ на солнце; когда оно стало склоняться къ западу, онъ почувствовалъ давно неиспытанную радость и какой-то внутренній трепетъ. Въ это время блюститель императорской чернильницы прислалъ узнать, не соблаговолитъ ли державный царь принять его, такъ какъ желательно, чтобы онъ подписалъ какъ можно скорѣе одну важную бумагу, присланную протасикритомъ. Михаилъ отвѣтилъ, что у него болитъ голова и онъ никого теперь принять не можетъ; онъ боялся, что сановникъ при этомъ случаѣ обратится съ какою-нибудь просьбой и въ его присутствіи будетъ неловко пустить Анастасо.

Царь сидѣлъ на маломъ тронѣ, на которомъ ему полагалось сидѣть во время обыкновенныхъ аудіенцій, когда вошелъ старшій кубикуларій Пафнутій и доложилъ:

— Великій царь, одна женщина, именуемая Анастасо. молитъ, чтобы царственность твоя…

Михаилъ не далъ ему договорить.

— Введи эту женщину сюда,, а самъ удались.

Когда вошла Анастасо въ бѣломъ платьѣ съ голыми руками и обнаженною шеей, царь былъ такъ пораженъ ея красотой, что всталъ съ трона и хотѣлъ было идти къ ней на встрѣчу; онъ чуть не забылъ этикета, но, впрочемъ, сейчасъ же одумался и сѣлъ.

Анастасо бросилась на подъ и прильнула къ его колѣну. Она долго не отрывала губъ, а царь былъ до того смущенъ, что смотрѣлъ на нее молча и даже не просилъ ее встать. Наконецъ, она встала сама и, потупивъ глаза, ждала, что царь скажетъ ей что-нибудь. А онъ не зналъ, съ чего начать.

— Я радъ, — сказалъ онъ, — что ты обратилась ко мнѣ, и если возможно будетъ, я сдѣлаю все для тебя. Изложи же мнѣ свою просьбу.

Теперь Анастасо оказалась въ затруднительномъ положеніи, — просьбы она никакой не заготовила, узнавъ, что царь самъ желаетъ ее видѣть.

— Державный царь, — начала она, — прости великодушно. Я желала быть принятой тобой, но я не посмѣла бы тревожить тебя какимъ-нибудь пустымъ дѣломъ, а важныхъ дѣлъ у меня быть не можетъ.

— Не бойся, говори, что могу я сдѣлать для тебя? Проси какого хочешь благодѣянія.

— Царь, ты оказалъ мнѣ уже величайшее благодѣяніе, ты разрѣшилъ мнѣ придти сюда, я жаждала увидѣть твои ясныя очи, услышать звукъ твоего чуднаго голоса…

«Не мои, а ея очи ясныя, — подумалъ Михаилъ, — не мой голосъ чаруетъ, а ея» и почувствовалъ внезапно приливъ такой нѣжности, что ему стоило большаго труда не поцѣловать Анастасо, какъ это ему хотѣлось сдѣлать.

— Послушай, — сказалъ онъ, — забудь, что ты говоришь съ царемъ, представь себѣ, что я равный тебѣ, что я тотъ прежній Михаилъ…

Царь остановился, — онъ чувствовалъ, что заходитъ слишкомъ далеко.

— Не могу осмѣлиться на это, — отвѣтила Анастасо.

— Вотъ что, — прервалъ ее Михаилъ, — уйдемъ изъ этого пышнаго триклинія, — здѣсь принимаю я иностранныхъ пословъ, здѣсь сижу въ порфирѣ и здѣсь я не могу забыть ни на минуту, что я самодержецъ ромэйскій, а я хотѣлъ бы забыть это.

Гетера съ удивленіемъ взглянула на своего прежняго любовника, достигшаго теперь недосягаемой высоты и желающаго опять стать простымъ смертнымъ: глаза его блестѣли, все лицо было залито яркимъ румянцемъ, а правая щека то и дѣло подергивалась. Царь всталъ и молча пошелъ въ спальню; Анастасо шла за нимъ, не смѣя заговорить, но увѣренная, что возвращаются старыя времена. Михаилъ сѣлъ на кушетку и, указывая рукою на мѣсто возлѣ себя, сказалъ:

— Садись, Анастасо, и будемъ говорить какъ прежде, будемъ опять друзьями. Скажи, что ты дѣлаешь, здоровъ ли твой отецъ?

— Онъ умеръ.

— Я не зналъ; такъ ты живешь одна?

— Да.

— Довольно ли у тебя денегъ, чтобы жить?

— Я не нуждаюсь.

— Должно быть, отецъ оставилъ тебѣ хорошее наслѣдство.

— Порядочное, — солгала Анастасо. Она чувствовала, что разговоръ принимаетъ опасный оборотъ. Если царь догадается, чѣмъ сна стала теперь, то сейчасъ выгонитъ ее. Нужно было заговорить о другомъ.

— Каждое утро, когда я встаю, — поспѣшно заговорила она, не дожидаясь дальнѣйшихъ вопросовъ, — я молюсь за тебя, — молюсь, да сохранитъ Господь Богъ на многія лѣта державнаго царя Михаила, молюсь и вижу твой образъ предъ собою, какъ бы живой.

— А ты являлась мнѣ не разъ во снѣ; теперь я вижу, что на самомъ дѣлѣ ты еще красивѣе.

Михаилу опять страстно хотѣлось обнять ее, и еще разъ онъ удержался.

— Такъ ты не забылъ меня, царь? — радостно воскликнула Анастасо. — А я была увѣрена, что ты видишь другихъ женщинъ, знатныхъ и красивыхъ, что ты не думаешь больше о ничтожной Анастасо.

— Ты ошибаешься, я никогда не вижу никакихъ женщинъ, я избѣгаю ихъ. Помыслы мои чисты, и я не оскверняю своего тѣла.

— Развѣ любить это значитъ осквернять тѣло?

— Да, плотская любовь грѣховна; да, она мараетъ всякаго, — бѣги ея, бойся ея, Анастасо.

Гетера замѣтила, что она совершила большую неловкость, наведя царя на подобныя мысли. Пылъ его какъ будто началъ остывать, пожалуй, все пропало. Михаилъ молчалъ нѣсколько минутъ. Анастасо не находила подходящей темы для разговора, но, вмѣсто словъ, она какъ бы нечаянно подвинулась ближе къ царю и ея обнаженныя руки касались его рукъ. Она съ удовольствіемъ увидѣла, что подобный маневръ дѣйствительнѣе словъ. Потухшій было взглядъ Михаила опять заблестѣлъ, на поблѣднѣвшихъ щекахъ опять началъ появляться румянецъ.

— Ты любишь золотыя вещи, царь? — спросила Анастасо.

— Люблю, когда онѣ красиво сдѣланы.

— Посмотри мой браслетъ, находишь ли ты его красивымъ?

Михаилъ началъ разсматривать браслетъ, надѣтый на лѣвой рукѣ Анастасо.

— Нѣтъ, не этотъ, посмотри тотъ, на правой рукѣ.

Царь сидѣлъ слѣва отъ Анастасо и ему пришлось нагнуться въ ея сторону. Давно уже не ощущалъ онъ прикосновенія женскаго тѣла, и онъ задрожалъ такъ сильно, что гетера испугалась. «Какъ бы съ нимъ не случилось припадка», — подумала она.

— Хорошо сдѣлано это украшеніе, — съ трудомъ проговорилъ Михаилъ. — Кто же подарилъ его?

— Подарилъ еще покойникъ отецъ, — опять солгала Анастасо.

— Я тебѣ подарю лучше, — неожиданно для самого себя сказалъ царь.

— Подари, — отвѣтила Анастасо, — я не буду разставаться съ нимъ ни днемъ, ни ночью.

— Хорошо, подарю.

Царь горѣлъ весь, онъ хотѣлъ говорить, языкъ не повиновался ему, онъ хотѣлъ обнять ее, но руки не слушались, и онъ сидѣлъ въ какомъ-то оцѣпѣненіи.

— Хорошо, подарю, — опять повторилъ онъ, помолчавъ нѣсколько минутъ.

Тогда Анастасо показалось, что наступила рѣшительная минута; она опустилась на колѣни и начала страстно цѣловать его ноги. Михаилъ не выдержалъ, онъ схватилъ ее, поднялъ съ пола и посадилъ къ себѣ на колѣни. Онъ не разсуждалъ больше, — жажда любви охватила все его существо. Онъ началъ, попрежнему, покрывать ее поцѣлуями.

— Ты помнишь, какъ хорошо было прежде, — лепеталъ онъ, — когда мы сидѣли вдвоемъ, когда никто не видѣлъ насъ?…Неужели, это не можетъ повториться?

— Отчего же не можетъ?… Милый Михаилъ… это зависитъ отъ тебя. Я была бы слишкомъ счастлива.

Его жгли ея поцѣлуи, онъ забывалъ о своей рѣшимости никогда не приближаться ни къ одной женщинѣ и уже собирался доказать на дѣлѣ, что отказывается отъ аскетизма, какъ вдругъ вспомнилъ страшныя слова Петра Иканата. Онъ оттолкнулъ Анастасо, отошелъ въ другую сторону комнаты и простоялъ нѣсколько минутъ молча, тяжело дыша, какъ будто онъ только что взобрался на крутую гору. Гетера смотрѣла на него съ удивленіемъ, она не могла понять, что съ нимъ дѣлается, и ждала совсѣмъ другой развязки.

— Послушай, Анастасо, — сказалъ царь, не глядя на нее, — одна мысль мучитъ меня и не даетъ мнѣ покою. Съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались, съ тобой могло случиться многое. Одинъ человѣкъ сдѣлалъ намекъ. Скажи, правда ли это, правда ли, что другіе ласкали тебя?

Анастасо хотѣлось солгать, но она не могла этого сдѣлать. Лучше сознаться ему, — онъ такой добрый, онъ проститъ.

— Правда, другіе ласкали меня, но я никогда никого не ласкала. Я люблю тебя одного, Михаилъ.

Она бросилась къ нему и, забывъ, что онъ царь, схватила его за руки. Онъ смотрѣлъ на нее, но уже не прежнимъ страстнымъ взглядомъ, — казалось, страстное волненіе исчезло; онъ хотѣлъ что-то сказать, но не находилъ словъ. Тогда Анастасо обхватила его за талію и до боли сжала его въ своихъ объятьяхъ. Но Михаилъ не отвѣчалъ ей тѣмъ же. Онъ высвободился отъ нея и закричалъ:

— Ты гетера, отойди!

Анастасо потерялась, — для нея гетера не было такимъ страшнымъ словомъ. Но, по мнѣнію Михаила, такая женщина — это исчадіе ада, предназначенное по смерти вернуться въ мѣсто своего рожденія.

— Отойди! — закричалъ онъ еще разъ, — помни, царь ромэйскій не можетъ имѣть ничего общаго съ гетерой!

Крикъ этотъ услышалъ старшій кубикуларій, сидѣвшій по сосѣдству съ царскою спальней. Предчувствуя что-то недоброе и не ожидая зова, онъ бросился въ спальню, и хорошо сдѣлалъ. Царь лежалъ на полу и бился въ страшномъ припадкѣ. Анастасо стояла возлѣ него; она желала помочь ему и не знала, что сдѣлать. Вмѣсто всякой помощи, она зарыдала. Кубикуларій былъ до нельзя скандализованъ присутствіемъ этой женщины.

— Уходи скорѣе, — сказалъ онъ.

— Разрѣши мнѣ остаться, — просила Анастасо, всхлипывая, — я могу быть полезна.

— Остаться? Не забывай, что ты презреннѣйшая изъ женщинъ, не мѣсто тебѣ во дворцѣ великаго самодержца.

Онъ взялъ за руку Анастасо и вывелъ ее изъ комнаты. Нѣсколько дней послѣ этого гетера предавалась отчаянью. Теперь все пропало, теперь не за чѣмъ было добиваться свиданія. Но время взяло свое, и она опять погрузилась въ прежнюю жизнь, веселую, по крайней мѣрѣ, по наружности.

Въ среду же вечеромъ начались безконечныя розсказни во дворцѣ. Старшій кубикуларій передавалъ то, что онъ видѣлъ собственными глазами. Выходило, что царь просто большой лицемѣръ. Онъ старается казаться набожнымъ, добродѣтельнымъ, даже аскетомъ и вдругъ такой скандалъ. Гетера въ царской спальнѣ! Будь это еще другая женщина, а то Анастасо, которую знаетъ вся столица. Нашлись наивные люди, которые спрашивали, не была ли она у царя по какому-нибудь дѣлу. Но, во-первыхъ, у гетеры никакихъ дѣдъ не можетъ быть; во-вторыхъ, когда у женщины является какая-нибудь тяжба, напримѣръ, или другое дѣло, то она поручаетъ его мужчинѣ; наконецъ, нашли слѣдъ, ясно указывающій, что тутъ дѣлалось. На кушеткѣ въ царской спальнѣ оказался золотой браслетъ, какіе носятъ женщины. Одинъ изъ служителей взялъ его себѣ и не знаетъ, какъ быть. Его могутъ заподозрить въ воровствѣ, а нельзя же отдать его царю. Отнести его Анастасо, это напомнитъ о томъ, о чемъ надо позабыть.

Благодаря придворнымъ, о приключеніи во дворцѣ скоро узнала вся столица. Отъ этихъ толковъ много выиграла Анастасо. Извѣстность ея возросла, всѣ интересовались гетерой, съумѣвшей завлечь самого царя. Но за то Михаилъ значительно проигралъ въ общественномъ мнѣніи. Какое же онъ имѣетъ право такъ строго судить своихъ подданныхъ, бранить ихъ за малѣйшее отступленіе отъ правилъ нравственности, карать за внѣбрачное сожительство, когда онъ самъ позволяетъ себѣ вводить во дворецъ развратную женщину? Можно уважать аскета, но можно ли уважать лицемѣра, прикидывающагося аскетомъ?

XVI.

На слѣдующій день царь Михаилъ былъ въ самомъ мрачномъ расположеніи духа. Онъ размышлялъ обо всемъ случившемся и чѣмъ больше думалъ, тѣмъ становилось яснѣе, что его искушалъ дьяволъ. Ему было невообразимо тяжело при мысли, что онъ поддался искушенію; хорошо еще, что, въ концѣ-концовъ, онъ устоялъ. Богъ спасъ его, наславъ на него болѣзнь. Фактъ этотъ имѣлъ несомнѣнно еще другое значеніе. Припадки продолжаются, и это доказываетъ, что онъ не исцѣлился еще душой. Надо бороться, надо искупить грѣхъ. Теперь къ старому грѣху прибавился еще новый, ибо, какъ ни толкуй, это грѣхъ. Въ житіяхъ святыхъ онъ не разъ читалъ о подобныхъ искушеніяхъ, злой духъ всегда борется съ Богомъ. Но святые не поддавались искушенію, въ нихъ іыло довольно силы, чтобы побѣдить лукаваго. А онъ все еще такъ слабъ. Обнимать женщину — это великій грѣхъ, да еще какую — гетеру. Если идти по этому пути, попадешь прямо въ адъ. Надо спастись во что бы то ни стало, надо искупить новый грѣхъ.

Прежде всего, царь сдѣлалъ богатое пожертвованіе въ Аѳонскую лавру, братія которой славилась своею строгою, богоугодною жизнью; онъ послалъ полное облаченіе игумену и нѣсколькимъ священникамъ, да, кромѣ того, чашу изъ чистаго золота и денегъ цѣлый кентинарій (семь тысячъ двѣсти номизмъ). Наступалъ успенскій постъ, и царь рѣшилъ провести его въ особенно строгой молитвѣ и покаяніи. Онъ отправился въ Солунь поклониться мощамъ св. Дмитрія Солунскаго и просить у него исцѣленія души и тѣла. Извѣстно было, что этотъ угодникъ творитъ чудеса и исцѣлилъ уже не одного больнаго, котораго врачи считали неизлечимымъ. Царь пробылъ въ Солунѣ весь постъ, въ это время припадки съ нимъ не повторялись, и онъ вернулся въ столицу съ тайною надеждой, что св. Дмитрій изгналъ изъ него болѣзнь навсегда. Но тутъ сообщили ему новость, которая сильно его потрясла.

Послѣ бурной сцены между Михаиломъ и Зоей, происшедшей на Святой, царица жила на своей половинѣ въ полнѣйшемъ уединеніи, не имѣя никакихъ сношеній съ царемъ. Зоя не принадлежала къ тѣмъ женщинамъ, которыя способны долго любить безъ надежды на взаимность. Она дѣйствительно любила Михаила, но когда онъ выказалъ ей презрѣніе, нанесъ ей оскорбленіе, хуже котораго и выдумать нельзя, страсть смѣнилась ненавистью. Она ненавидѣла его теперь такъ же, какъ ненавидѣла прежде своего перваго супруга Романа. Въ секретныхъ бесѣдахъ съ патрикіей Евстратіей она выражалась о немъ очень рѣзко. Что это за царь, это даже не мужчина, это евнухъ на престолѣ. Евстратія раздѣляла ненависть своей госпожи, — она какъ-то умѣла думать и чувствовать то же, что царица. Она соболѣзновала и утѣшала, но, все-таки, скучно было проводить съ ней цѣлые дни. Приготовленіе ароматовъ занимало много времени, но, тѣмъ не менѣе, недоставало чето-то, недоставало мужчины.

Съ удовольствіемъ узнала она, что царь удаляется изъ столицы. Нельзя ли воспользоваться этимъ временемъ и осуществить завѣтное желаніе? А завѣтнымъ желаніемъ ея было свидѣться съ Константиномъ Мономахомъ, но свидѣться, какъ слѣдуетъ. Видать-то его она видѣла, но что толку въ томъ? Михаилъ сдѣлалъ его завѣдующимъ императорскою казной, и всякій разъ, когда Зоя требовала денегъ, къ ней присылали Мономаха. Но свиданія эти никогда не происходили наединѣ, при нихъ почти всегда присутствовалъ братъ царя Іоаннъ, а если онъ не приходилъ, во всякомъ случаѣ, должна была сидѣть патрикія Евстратія и другія придворныя женщины. Однако, достаточно было увидѣть разъ Константина Мономаха, чтобы плѣниться его красотою; недаромъ же его сравнивали съ миѳическою красотой Ахилла. Зоя съ перваго же раза воспылала къ нему страстью, и чѣмъ труднѣе казалось удовлетворить ее, тѣмъ больше разгоралась страсть. Она не дѣлала до сихъ поръ никакихъ серьезныхъ шаговъ, потому что боялась Михаила. Онъ объявилъ ей черезъ брата самымъ оскорбительнымъ для нея образомъ, что не потерпитъ во дворцѣ распутства. Онъ — царь и все можетъ сдѣлать: онъ можетъ насильно постричь ее, сослать на какой-нибудь пустынный островъ, пожалуй, даже казнить. Кто въ силахъ помѣшать ему? Самъ по себѣ царь не былъ бы такъ страшенъ, если бы не братъ его Іоаннъ. Извѣстно, что у него повсюду шпіоны, онъ умѣетъ узнавать какъ-то самыя секретныя дѣла. Михаилъ, можетъ быть, ничего не узналъ бы, но евнухъ… Царь уѣхалъ, это, во всякомъ случаѣ, хорошо; сановники порядочные трусы и присутствіе во дворцѣ монарха нагоняетъ на нихъ страхъ. Но остается евнухъ… Надо найти человѣка болѣе ловкаго, чѣмъ онъ самъ, который съумѣлъ бы провести даже его. Зоя долго думала, кто могъ бы ей оборудовать все это, и, наконецъ, додумалась. Пселлъ хитрѣе всякаго хитреца, онъ способенъ надуть самаго опытнаго плута; пусть онъ возьмется за это дѣло.

Пселлъ былъ единственный мужчина, которому разрѣшалось посѣщать гинекей просто для развлеченія, безо всякаго дѣла. Несмотря на юные годы, онъ написалъ уже философскій трактатъ, давшій ему почетную извѣстность. Въ сочиненіи этомъ не было ни одной оригинальной мысли, оно представляло сокращеніе новоплатоника Прокла, но этбго никто не замѣтилъ, и Пселла стали звать знаменитымъ философомъ и немногія лица, интересовавшіяся учеными книгами, и публика, знавшая о его сочиненіяхъ только по наслышкѣ. Царь думалъ, что возвышенный разговоръ философа можетъ быть полезенъ Зоѣ, и потому ей позволено было звать къ себѣ Пселла, когда вздумается. Нерѣдко пользовалась она своимъ правомъ, потому что знаменитый философъ былъ единственный человѣкъ, сообщавшій ей городскія новости. Пселлъ очень дорожилъ этою привилегіей, онъ надѣялся даже, что изъ этого можетъ что-нибудь выйти. Хотя Михаилъ былъ гораздо моложе своей супруги и нельзя было ожидать, что онъ умретъ раньше ея, тѣмъ не менѣе, она была истинною царицей, послѣднимъ отпрыскомъ славнаго македонскаго дома, — онъ вступилъ на престолъ только потому, что она согласилась выйти за него замужъ. Поэтому Пселлъ всячески старался понравиться царицѣ, онъ писалъ ей напыщенные панегирики и въ разговорѣ хвалилъ ея красоту, доброту и тысячу другихъ добродѣтелей. Однако, результата не было никагого, бесѣда съ нимъ, видимо, нравилась ей, но дальше дѣло не шло. И вотъ въ откровенную минуту она созналась ему, что Константинъ Мономахъ произвелъ на нее сильное впечатлѣніе. Отъ досады философъ чуть было не началъ бранить Мономаха, но воздержался, зная чувствительность женскаго сердца. Съ этой минуты въ душѣ его закипѣла злоба на счастливаго соперника.

Вскорѣ послѣ этого случилось обстоятельство, еще болѣе возбудившее Пселла противъ Мономаха. Философъ написалъ длинную похвальную рѣчь и преподнесъ ее царю, расхваливъ его до небесъ; онъ въ концѣ намекалъ, что ученые, составляющіе славу государства, живутъ очень бѣдно, часто нуждаются въ кускѣ хлѣба, и что прежніе монархи щедро вознаграждали людей науки за ихъ труды. Царь понялъ намекъ и, узнавъ, что Пселлъ нанимаетъ небольшое помѣщеніе у одного купца и желалъ бы имѣть свой домъ, обѣщалъ подарить ему таковой, если въ его казнѣ найдутся лишнія деньги. Онъ спросилъ объ этомъ завѣдующаго императорскою казной Мономаха и тотъ посовѣтовалъ царю не дѣлать такого щедраго подарка безъ всякой необходимости, въ его казнѣ остается немного денегъ, такъ какъ на постройку церкви св. Михаила истрачена большая сумма. Надо беречь то, что остается; теперь не время покупать домъ, тѣмъ болѣе, что раньше какъ черезъ полгода нельзя ожидать значительныхъ взносовъ въ царскую казну. Опять помѣхой оказался все тотъ же Константинъ Мономахъ.

Какъ только царь отбылъ въ Солунь, Зоя пригласила къ себѣ Пселла и сообщила ему, что желаетъ повидаться съ Мономахомъ; но такъ какъ она имѣетъ къ нему секретное дѣло, то при свиданіи этомъ не долженъ никто присутствовать. Зоя обѣщала ему богатую награду, если онъ устроитъ это такъ, что ничего не узнаетъ евнухъ Іоаннъ. На этотъ разъ Пселлъ не спросилъ даже, какая будетъ награда, и не сталъ ничего выпрашивать. Онъ чувствовалъ, что представляется возможность подстроить скверную штуку своему пріятелю Мономаху. Послѣдній дѣйствительно считалъ философа своимъ пріятелемъ съ тѣхъ поръ, какъ они встрѣтились на пирушкѣ у Анастасо, и Пселлъ какъ бы нечаянно сталъ расхваливать гетерѣ необыкновенныя способности Мономаха такъ, чтобы послѣдній могъ слышать.

Прежде всего, надо было убѣдить патрикію Евстратію, не соглашавшуюся на столь рискованное дѣло. Когда Зоя намекнула ей о своемъ планѣ, она стала умолять царицу не нарушать приличія столь явно. Евнухъ Іоаннъ строжайше приказалъ ей блюсти нравственность царицы и грозилъ, что она сейчасъ же будетъ лишена мѣста и выслана изъ столицы, какъ только обнаружится, что она потворствуетъ чему-нибудь непристойному. Да, кромѣ того, она, по своимъ воззрѣніямъ на жизнь и нравственность, не сочувствовала подобнымъ продѣлкамъ. Евстратія, жена патрикія Критовула, овдовѣла послѣ пяти лѣтъ замужства, когда ей было всего двадцать лѣтъ. Съ тѣхъ поръ прошло почти четверть вѣка и она ни разу не измѣнила памяти мужа. Она вообще не любила мужчинъ, находя ихъ грубыми, чувственными, думающими только о животныхъ наслажденіяхъ. Единственный мужчина, котораго она исключала изъ числа этихъ несимпатичныхъ существъ, это Пселлъ. Послѣдній съумѣлъ найти чувствительныя струнки ея души и постоянно игралъ на нихъ. Патрикія Евстратія хвасталась тѣмъ, что, несмотря на свою красоту, — а она была дѣйствительно красива, — она съумѣла остаться чистой и невинной. Пселлъ разсказалъ ей исторію Пенелопы и указывалъ на то, что это идеалъ женщины. Онъ хвалилъ ея нѣжную, бѣлую вожу и удивлялся, какъ могла патрикія не поддаться искушенію. Онъ прикидывался такимъ цѣломудреннымъ, съ такимъ ужасомъ говорилъ о всякой безнравственности, что Евстратія была увѣрена, что онъ самъ невиненъ, какъ невиннѣйшая дѣвушка. Считая его исключеніемъ изъ мужской половины рода человѣческаго, она собиралась выдать за него свою племянницу-сироту.

Понятно, что Пселлу не трудно было убѣдить Евстратію въ чемъ угодно. Переговоры его и на этотъ разъ были такъ же удачны, какъ всегда. Онъ очень продолжительно и запутанно доказывалъ ей, что первая и главная обязанность подданнаго угождать царямъ, далѣе, что не слѣдуетъ осуждать ближняго. Нѣтъ надобности предполагать, что у царицы непремѣнно дурныя намѣренія, — вѣдь, можетъ быть, она желаетъ сдѣлать что-нибудь хорошее. Развѣ свиданіе между мужчиной и женщиной должно быть непремѣнно любовнымъ? Развѣ, не бесѣдуетъ онъ наединѣ съ нею, евстратіей, не имѣя, однако, въ головѣ никакихъ преступныхъ мыслей? Наконецъ, онъ обѣщалъ ей придать всему дѣлу такой оборотъ, что и она, и царица окажутся невинными. Патрикія, убѣжденная краснорѣчіемъ молодаго философа, рѣшилась не мѣшать Зоѣ и дѣлать видъ, что ничего не видитъ.

Оставалось только извѣстить Константина Мономаха. Пселлъ отправился къ нему и сообщилъ, что царица, какъ ему доподлинно извѣстно изъ самаго достовѣрнаго источника, пылаетъ къ нему самою страстною любовью.

— Не пренебрегай этимъ, — сказалъ философъ, — говорю тебѣ, какъ пріятель пріятелю. Она не очень молода, это правда, но за то она царица.

— Было бы безуміемъ отнестись съ пренебреженіемъ къ державной Зоѣ, — отвѣтилъ Мономахъ.

— Но ты понимаешь, — продолжалъ Пселлъ, — что по свойственной женщинамъ стыдливости она не рѣшается назначить тебѣ любовнаго свиданія, ты долженъ добиться этого самъ, какъ бы помимо ея воли.

Мономахъ находилъ, однако, что это невозможно.

— Можно влѣзть ночью въ домъ обыкновенной красавицы, — говорилъ онъ, — и я это дѣлалъ, но нельзя врываться во дворецъ.

— Все можно, — отвѣтилъ Пселлъ, — когда умѣешь умно обставить дѣло. Хочешь, я помогу тебѣ? Сравнительно съ тобой я ничтожный чиновникъ, но у меня много знакомыхъ среди придворныхъ служителей. Довѣрься мнѣ.

Мономахъ имѣлъ неосторожность довѣриться своему пріятелю Пселлу. Въ ночь на 2 августа завѣдующій императорскою казной стоялъ у маленькой дверцы въ задней части дворца. Было совсѣмъ темно. Вдругъ кто-то взялъ Мономаха за руку и незнакомый голосъ сказалъ: «Иди за мной!» Мономахъ повиновался, хотя ему было жутко, онъ понятія не имѣлъ о томъ, кто его ведетъ, въ темнотѣ нельзя было даже отличить, мужчина это или женщина. «А вдругъ это какая-нибудь западня?» — подумалъ онъ. Его провожатый, очевидно, зналъ очень хорошо дворецъ, онъ ощупью пробирался по какимъ-то, должно быть, потайнымъ ходамъ; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ было такъ низко, что приходилось наклонять голову. Потомъ онъ сталъ взбираться по лѣстницѣ. Минутъ черезъ пять послѣ этого незнакомецъ остановился.

— Передъ тобой занавѣсъ, — сказалъ онъ, — отдерни его и ты попадешь, куда нужно.

— А какъ же я выйду отсюда? — спросилъ Мономахъ.

— Стань опять на это же мѣсто и скажи: «Иду», — я явлюсь и провожу тебя. Не бойся ничего; ты въ полнѣйшей безопасности.

Мономахъ отдернулъ занавѣсъ и очутился въ спальнѣ царицы, слабо освѣщенной одною восковою свѣчей.

Зоя сдѣлала видъ, что она удивлена и оскорблена, и вскрикнула, — впрочемъ, не слишкомъ громко. Мономахъ бросился на колѣни и сталъ умолять простить его дерзость. Прощеніе ему было дано и все пошло гладко и любезно.

На другой же день Петръ Иканатъ имѣлъ таинственный разговоръ съ евнухомъ Іоанномъ. Онъ сообщилъ ему, что во дворцѣ творится что-то странное; онъ видѣлъ собственными глазами, какъ ночью въ спальню царицы пробирался какой-то человѣкъ. Кто это, онъ не знаетъ, но можетъ поклясться, что кто-то былъ.

Дѣйствительно, онъ ошибиться не могъ, потому что онъ и былъ тотъ самый незнакомецъ, который проводилъ Мономаха во дворецъ. Уговорилъ его сдѣлать это Пселлъ, пообѣщавшій ему нѣсколько золотыхъ. Сперва Иканатъ отказывался и согласился только тогда, когда Пселлъ доказалъ ему, что онъ ничѣмъ не рискуетъ. Онъ знаетъ всѣ ходы во дворцѣ и ему, какъ своему шпіону, Іоаннъ довѣрилъ ключи отъ нѣсколькихъ дверей, — слѣдовательно, провести кого-нибудь во дворецъ такъ, чтобы не попасться на глаза стражѣ, ему ничего не стоитъ. Затѣмъ онъ донесетъ объ этомъ Іоанну и, конечно, получитъ отъ послѣдняго награду за раскрытіе злоупотребленія. На такихъ условіяхъ Петръ Иканатъ согласился, хотя не зналъ, кого собственно онъ проведетъ къ Зоѣ, — Пселлъ не счелъ нужнымъ посвящать его въ эту тайну.

Черезъ недѣлю, 9 августа, было назначено новое свиданіе, состоявшееся такимъ же образомъ, какъ и первое. Евнухъ Іоаннъ спалъ, когда къ нему пробрался Иканатъ и разбудилъ его.

— Если хочешь убѣдиться самъ, — сказалъ онъ, — встань и подойди къ покоямъ Зои.

Безстрастному евнуху разрѣшено было занимать комнаты, прилегавшія въ гинекею. Ему было недалеко и, босой, онъ прокрался къ занавѣси, отдѣлявшей спальню царицы отъ залы. Сначала онъ послушалъ, но тамъ молчали. Тогда онъ осторожно просунулъ голову и сейчасъ же отскочилъ. Того, что онъ увидѣлъ, онъ въ подробности никому никогда не разсказывалъ…

Но какъ только вернулся изъ Солуни царь, Іоаннъ сообщилъ ему о великомъ скандалѣ, происшедшемъ во дворѣ въ его отсутствіе. Михаилъ былъ взбѣшенъ. Къ чему же существуетъ толпа евнуховъ? Чего смотрѣла Евстратія? Какъ же можно было допустить до этого? Надо строго наказать виновныхъ. Подобнаго безобразія онъ терпѣть не можетъ. Если объ этомъ узнаютъ въ городѣ, будутъ винить его: онъ — мужъ, онъ обязанъ слѣдить за поведеніемъ жены, не позволять ей безнравственныхъ поступковъ. Она не умѣетъ держать себя какъ подобаетъ царицѣ, пусть она, въ такомъ случаѣ, удалится въ монастырь. Іоаннъ старался успокоить его. Надо, прежде всего, произвести разслѣдованіе, насколько виноватъ Мономахъ, насколько Зоя. Не мѣшаетъ пощадить послѣднюю, — ее любитъ народъ, онъ называетъ ее своею матушкой и родною царицей; въ томъ случаѣ, если съ ней будетъ поступлено слишкомъ строго, легко можетъ вспыхнуть возстаніе.

Царь согласился съ этимъ. Началось разслѣдованіе. Требовалось удостовѣрить фактъ. На Михаила вдругъ нашло сомнѣніе, не взвелъ ли Іоаннъ напраслину на Зою, — онъ вообще не любитъ ее. Тогда евнухъ сообщилъ, что есть во дворцѣ еще человѣкъ, который можетъ подтвердить этотъ печальный фактъ. Велѣно было позвать этого человѣка.

Когда вошелъ Петръ Иканатъ, царь поморщился. Всегда, когда замѣшанъ этотъ человѣкъ, случается какая-нибудь мерзость. Иканатъ поцѣловалъ крестъ и евангеліе и разсказалъ, что зналъ. Не могло быть сомнѣнія послѣ этого. Оставалось допросить самого Константина Мономаха. Онъ не отрицалъ, что былъ два раза во дворцѣ въ ночное время. На вопросъ, звала ли его царица, онъ отвѣтилъ категорически, что нѣтъ, не звала, — онъ самъ по собственной иниціативѣ рѣшился на дерзкое дѣло. Этого было достаточно, ничего другаго у него не выпытывали изъ деликатности.

Такимъ образомъ, оказалось, что царица подверглась покушенію Мономаха. Она виновата только въ томъ, что не устояла по свойственной женщинамъ слабости. Поэтому карать нужно было, прежде всего, сановника. У него конфисковали имущество, а самого его сослали на островъ Митилену. Зоѣ сдѣлано было строжайшее внушеніе, что если еще разъ повторится что-нибудь подобное, она будетъ немедленно заточена въ монастырь. Царица долго и горько плакала, жалуясь на судьбу, такъ безпощадно отнимающую у нея любимыхъ людей. Но она не переставала мечтать, какъ бы вернуть изъ ссылки красавца Мономаха или, по крайней мѣрѣ, найти кого-нибудь другаго.

Патрикія Евстратія отдѣлалась легкимъ замѣчаніемъ. Ей слѣдовало выгнать сейчасъ же дерзкаго сановника. Но такъ какъ было удостовѣрено, что не было предварительнаго уговора между Зоей и Мономахомъ и, къ тому же, Евстратія никакого участія не принимала, а спала во время свиданія, ее не лишили мѣста. Послѣ этого она увѣровала еще болѣе въ великій умъ Пселла и предложила ему въ жены свою племянницу. Но тотъ отказался, находя, что у нея мало приданаго.

Вполнѣ доволенъ остался всѣмъ происшедшимъ одинъ Пселлъ: онъ отомстилъ. Трудно было придумать что-нибудь болѣе ловкое. Наказана и царица за то, что не выбрала его, — ужь тогда, навѣрное, все обстояло бы благополучно.

XVII.

Прошло шесть лѣтъ. Царь Михаилъ сидѣлъ въ своей спальнѣ. Передъ нимъ лежала толстая рукопись, изукрашенная рисунками и переплетенная въ богатый серебряный переплетъ. Онъ читалъ слово Григорія Богослова. Не дочитавъ слова, онъ остановился и сталъ размышлять о ничтожествѣ человѣка предъ Богомъ, о бренности и о грѣховности нашего земнаго существованія… Сравнительно съ вѣчностью жизнь кратка, надо постоянно думать о смерти, надо предстать предъ Вѣчнымъ Судіею по возможности чистымъ, надо непрестанно имѣть предъ глазами свои грѣхи, надо оплакивать ихъ, дѣлать добрыя дѣла.

Физически царь измѣнился довольно значительно за эти шесть лѣтъ. Онъ похудѣлъ, со щекъ исчезъ румянецъ, прельщавшій некогда Зою. Въ волосахъ и бородѣ появилась сѣдина, несмотря на то, что ему только что минуло тридцать лѣтъ. Но еще больше измѣнился онъ внутренне, — онъ какъ будто умеръ для всего земнаго, онъ ежедневно думалъ о смерти; государственныя дѣла нисколько не волновали его, онъ и ихъ причислялъ къ суетѣ суетъ. Онъ особенно пристрастился къ чтенію отцовъ церкви, его любимыми собесѣдниками стали Василій Великій, Григорій Богословъ, Іоаннъ Златоустъ, онъ привыкъ къ ихъ языку и не нуждался въ объясненіяхъ. Съ живыми онъ говорилъ не охотно, онъ принималъ по необходимости сановниковъ, когда они настоятельно требовали этаго, но самъ никогда не приглашалъ ихъ.

Когда онъ вспоминалъ о своей прошлой жизни, она представлялась ему смѣшной и нелѣпой. Не глупо ли было мечтать о престолѣ, когда всѣ мы, цари и нищіе, одинаково умремъ? Богачу труднѣе попасть въ царство небесное, чѣмъ бѣдному. Прежде всего, надо душу спасать, а не думать о тѣлѣ. Между тѣмъ, онъ совершилъ то, что можетъ сдѣлать только безумецъ, — онъ соблазнился женщиной и потомъ убилъ ея мужа. Несмотря на то, что это было давно, Михаилъ не могъ вспоминать о преступленіи безъ содроганія. Да, это два великіе грѣха. Очевидно, въ этой женщинѣ сидѣлъ демонъ, очевидно, его искушалъ лукавый, но не надо было поддаваться искушенію, грѣхъ — слѣдовать дьяволу и его совѣтамъ. Богъ наслалъ на него злаго духа, чтобы испытать его, и онъ оказался великимъ грѣшникомъ. Онъ палъ и послѣ этого вся жизнь его должна быть искупленіемъ грѣха.

Онъ старался дѣлать добро, но старанія его не увѣнчались успѣхомъ. Три событія, случившіяся въ 6549-мъ году^[21], ясно показали царю, что всѣ недовольны его царствованіемъ.

Осенью печенѣги перешли черезъ Дунай. Начальникъ придунайскихъ городовъ прислалъ въ столицу двухъ вѣстовщиковъ, сообщившихъ, что имперіи грозитъ серьезная опасность. Этотъ дикій скиѳскій народъ поднялся въ огромномъ количествѣ; это настоящее переселеніе, они идутъ со своими женами и дѣтьми, со всѣмъ домашнимъ скарбомъ. Необходимо остановить это движеніе, а то они заполонятъ имперію. При этомъ извѣстіи всѣ перепугались. Евнухъ Іоаннъ совѣтовалъ царю принять мѣры какъ можно скорѣе, съ чѣмъ тотъ и согласился. Стали набирать войско и вмѣстѣ съ варяго-русскою дружиной и наемнымъ армянскимъ корпусомъ удалось снарядить пять тысячъ воиновъ. Но солдаты сами по себѣ не могутъ одержать побѣды, если во главѣ ихъ не стоитъ опытный и способный главнокомандующій, — кому же довѣрить начальство надъ войскомъ? Для рѣшенія этого вопроса царь созвалъ совѣтъ; всѣ единогласно указывали на Маніака, онъ одержалъ уже двѣ блестящія побѣды, одну въ Сициліи, другую около Едессы. Онъ доказалъ на дѣлѣ свою талантливость; кромѣ того, онъ пользуется большою популярностью въ войскѣ, а это тоже не послѣднее дѣло. Царь не имѣлъ ничего противъ назначенія Маніака, но по окончаніи совѣта братъ Іоаннъ просилъ выслушать его и сталъ доказывать, что, назначивъ этого полководца, онъ можетъ погубить имперію. Дѣло заключается въ томъ, что какъ разъ наканунѣ у евнуха произошло столкновеніе съ Маніакомъ. Они толковали о нѣкоторыхъ предполагавшихся мѣропріятіяхъ и о новыхъ назначеніяхъ. Маніакъ не могъ согласиться съ Іоанномъ, онъ былъ вспыльчивъ и наговорилъ евнуху множество непріятностей, а въ концѣ разговора онъ назвалъ его даже эгоистомъ, лукавымъ совѣтникомъ царя и, закричавъ: «Ты думаешь исключительно о своемъ благѣ, а не о благѣ государства!» — вышелъ изъ комнаты, даже не поклонившись брату царя. Такое оскорбленіе не могло оставаться безъ наказанія, и хотя евнухъ отлично зналъ, что нѣтъ полководца храбрѣе и способнѣе Маніака, онъ отговорилъ царя дѣлать его главнокомандующимъ и посовѣтовалъ ему назначить на столь отвѣтственный постъ своего клеврета Константина Кавасилу, который до тѣхъ поръ не былъ въ бою и ничѣмъ не отличился, если не считать отличіемъ его необыкновенное умѣнье играть въ кости.

Результатъ былъ самый плачевный. По незнакомству съ мѣстностью и самыми элементарными правилами стратегіи, Кавасила попалъ въ засаду около Ловчи. Печенѣги окружили его со всѣхъ сторонъ: изъ пяти тысячъ половина была перебита, часть уведена въ плѣнъ и только около тысячи человѣкъ удалось спастись бѣгствомъ. Самъ главнокомандующій бѣжалъ съ поля битвы, какъ только замѣтилъ, что непріятель дерется храбро. Послѣ этого пораженія немыслимо было продолжать войну. Печенѣгамъ предложили пять кентинаріевъ золота^[22], лишь бы они согласились заключить миръ, и были рады, когда они приняли эти условія.

Несчастная битва подъ Ловчей произвела удручающее впечатлѣніе на столичное населеніе, особенно же на самого царя. Очевидно, Богъ наказалъ его за грѣхи, Онъ не захотѣлъ даровать ему побѣду, предалъ его въ руки варваровъ.

Черезъ мѣсяцъ послѣ этого пришло въ столицу еще другое, не менѣе печальное извѣстіе. Крестьяне села Ацикоми во Ѳракисійской ѳемѣ^[23] отказались платить подати, напали на практора^[24] и убили его. Царю донесли объ этомъ, но почему произошло столь печальное событіе, никто не зналъ. Вызвали судью Ѳракисійской ѳемы Пселла и отъ него ждали разъясненія.

Пселлъ уже нѣсколько лѣтъ жилъ въ провинціи. Онъ былъ назначенъ судьей, благодаря протекціи Анастасо, и хотя по табели о рангахъ его новое мѣсто не было выше прежняго занятія, но должность судьи была гораздо прибыльнѣе. Онъ не только судилъ, но завѣдывалъ также всею гражданскою частью, ему были подчинены сборщики податей и представлялось много случаевъ собрать кое-что въ свою пользу. Когда царь узналъ о желаніи Пселла, онъ съ удовольствіемъ назначилъ его. «Кто, — думалъ онъ, — будетъ судить правильнѣе, относиться къ народу гуманнѣе, какъ не молодой ученый, изучающій Платона и Аристотеля?» И вдругъ оказалось, что въ его управленіе взбунтовался народъ. Злые языки, еще ничего не зная, толковали уже, что, должно быть, убитый практоръ занимался вымогательствомъ и, вѣроятно, не безъ вѣдома судьи.

Какъ только судно, привезшее Пселла, пристало къ дворцовой пристани, присланъ былъ служитель, потребовавшій судью къ царю. Наскоро переодѣвшись, Пселлъ явился въ триклиній, гдѣ ожидалъ его Михаилъ. Въ первый разъ въ жизни философъ трепеталъ въ ожиданіи аудіенціи.

Царь встрѣтилъ его сурово.

— Что приключилось во ввѣренной тебѣ ѳемѣ? — спросилъ онъ. — Здѣсь всѣ думаютъ, что ты виноватъ.

— Державный царь, конечно, я виноватъ, но не въ томъ, въ чемъ думаютъ: я виноватъ, что взялъ въ себѣ такого чиновника, какимъ оказался убитый Никифоръ Кенхри.

— Разскажи по порядку, какъ было дѣло, не утаивай ничего и не лукавь.

— Буду говорить передъ тобой, какъ предъ Богомъ. Ты помнишь, великій царь, что по указу твоей царственности, состоявшемуся около полугода тому назадъ, повелѣно увеличить поземельную подать на четверть номизмы съ модія^[25].

— Да, знаю, — сказалъ царь и задумался. — Мнѣ необходимо возстановить храмъ св. Дмитрія въ Солуни. Это великій угодникъ, а если бы ты видѣлъ, въ какомъ положеніи находится его святилище, ты ужаснулся бы: куполъ обрушился, служатъ подъ открытымъ небомъ, дождь заливаетъ алтарь, гдѣ приносится безкровная жертва. Кромѣ того, я хочу построить монастырь цѣлителю Пантелеймону, такую обитель, которая по красотѣ и величію превосходила бы всѣ теперешнія постройки. На это требуется много денегъ; братъ предложилъ мнѣ увеличить подати; онъ говорилъ, что это не будетъ обременительно для народа. Казна моя пуста и при настоящемъ ея положеніи невозможно осуществить задуманнаго мной богоугоднаго дѣла.

— Прости, державный царь, если я скажу тебѣ откровенное слово; я такъ преданъ тебѣ, что считаю обязанностью предостерегать тебя.

Пселлъ замолчалъ, онъ не рѣшался — представлялся удобный случай поколебать довѣріе царя къ евнуху, но вдругъ онъ не повѣритъ и разсердится? Замѣтивъ колебаніе Пселла, царь попросилъ его еще разъ говорить всю правду.

— Столичные жители, — началъ Пселлъ, — не всегда хорошо знаютъ условія деревенской жизни и легко могутъ заблуждаться и ввести въ заблужденіе самодержца. Какъ можно утверждать, что четверть номизмы съ модія незначительная и необременительная надбавка? Это можетъ показаться здѣсь, гдѣ привыкли считать деньги литрами^[26], но крестьянинъ не скоро заработаетъ номизму и для него тяжело, даже часто невозможно заплатить нѣсколько лишнихъ золотыхъ. Вѣдь, изъ-за этого и произошелъ бунтъ. Практоръ Кенхри явился въ селеніе Ацикоми и потребовалъ съ каждаго крестьянина по пяти номизмъ больше того, что они привыкли вносить ежегодно. Поселяне подумали, что это простое вымогательство со стороны сборщика; онъ прочелъ имъ указъ твоей царственности, но они не повѣрили. Читать они сами не умѣютъ и справедливо полагаютъ, что чиновникъ можетъ прочесть имъ то, чего на бумагѣ не написано. Я долженъ, къ крайнему прискорбію, прибавить, что мѣстное населеніе вообще ненавидѣло Кенхри, какъ я узналъ только теперь; онъ раньше взималъ съ крестьянъ больше того, что полагается по закону. Въ данномъ случаѣ онъ поступилъ такъ же; по указу, дополнительный сборъ составлялъ три номизмы, онъ требовалъ по пяти. Крестьяне собрались и рѣшили не платить. Отдѣлилось изъ нихъ нѣсколько вожаковъ и объявили рѣшительно, что платить не согласны. На требованіе практора они отвѣчали ругательствами, называя это собакой, невѣрнымъ слугой царевымъ. Когда сборщикъ разсердился и ударилъ одного старика, уважаемаго всею деревней, толпа разсвирѣпѣла, набросилась на сборщика и убила его, какъ это уже извѣстно твоей царственности.

— Жаль, — отвѣтилъ царь, — однако, это дѣло нельзя оставлять такъ, надо наказать преступниковъ.

Тутъ Пселлъ разсказалъ, какъ мудро онъ поступилъ, узнавъ о бунтѣ. Онъ отправился самъ въ Ацикоми; зачинщики были сейчасъ же посажены въ тюрьму, а толпу ему удалось успокоить, растолковавъ имъ, что сборщикъ требовалъ съ нихъ лишнее, но что надбавку, установленную новымъ закономъ, они обязаны внести, и, дѣйствительно, они обѣщали заплатить.

— Дальнѣйшій ходъ дѣла будетъ зависѣть отъ твоего милосердія, — заключилъ Пселлъ, — такъ какъ это государственное преступленіе и оно должно разбираться въ высшемъ императорскомъ судѣ. Ты будешь предсѣдательствовать и отъ тебя будетъ зависѣть строго покарать или помиловать. Прости за дерзкій совѣтъ, но мнѣ казалось бы, что помиловать соотвѣтствуетъ и вообще твоему характеру, ибо ты человѣколюбивѣйшій изъ царей, да и въ данномъ случаѣ виноваты не только крестьяне, но и практоръ.

Царь остался очень доволенъ объясненіемъ Пселла; оказывалось, что виноватъ одинъ практоръ, а судья, напротивъ, выказалъ свой умъ и честность. За это слѣдовало наградить его. Замѣтивъ, что произвелъ на царя должное впечатлѣніе, Пселлъ приступилъ къ самому главному. Онъ просилъ позволенія не возвращаться въ свою ѳему, а отдохнуть въ столицѣ. Михаилъ согласился на это и предложилъ дать ему какое-нибудь мѣсто въ центральномъ управленіи. Философъ обратилъ вниманіе самодержца на то, что онъ неохотно берется за дѣла, которыхъ не знаетъ, а потому желалъ бы опять служить въ императорской канцеляріи. Въ концѣ-концовъ, рѣшено было, что Пселлъ будетъ сдѣланъ протасикритомъ, какъ только представится возможность дать другое назначеніе занимающему теперь это мѣсто.

Пселлъ торжествовалъ, выходя изъ дворца; благодаря своей изворотливости, онъ одержалъ блестящую побѣду. Происшествіе, случившееся въ его ѳемѣ, было такого свойства, что онъ не только могъ быть лишенъ мѣста, но и отданъ подъ судъ. Царю онъ представилъ дѣло не совсѣмъ въ томъ видѣ, какъ оно дѣйствительно было. Пселлъ былъ въ стачкѣ съ сборщикомъ податей, онъ разрѣшилъ своему подчиненному взыскивать лишнія деньги, и этотъ излишекъ они должны были раздѣлить между собою. Но корыстолюбіе завело ихъ слишкомъ далеко, они хотѣли сразу нажить капиталъ, и предпріятіе не удалось. Какъ только практоръ былъ убитъ, Пселлъ испугался и рѣшилъ свалить вину на покойника. Онъ не встанетъ изъ гроба и не изобличитъ его. Слухи о стачкѣ, какъ теперь было ясно, не дошли до царя и все обстояло благополучно.

Въ то самое время, когда царь былъ озабоченъ бунтомъ въ Ѳракисійской ѳемѣ, начали ходить странные слухи о большомъ заговорѣ. Разсказывали, что въ домѣ братьевъ Кирулларіевъ собираются ежедневно представители столичной знати и толкуютъ о чемъ-то очень горячо. Одному шпіону удалось пробраться на подобное сборище и оказалось, что заговорщики собираются свергнуть съ престола Михаила и провозгласить царемъ Кирулларія. Заговорщики были недовольны правительственнымъ режимомъ. Они не могли простить царю, что на самыя важныя должности назначаются не представители аристократіи, а клевреты евнуха Іоанна, люди незначительнаго происхожденія и по большей части невѣжественные. Какъ только узнали это, сейчасъ же схватили братьевъ Кирулларіевъ и отправили ихъ въ ссылку. Движеніе, лишенное вождей, не продолжалось. Но хотя заговоръ и былъ подавленъ, онъ произвелъ тяжелое впечатлѣніе на царя. Аристократы недовольны имъ, недоволенъ народѣ, кто же доволенъ?

Размышляя о трехъ важнѣйшихъ событіяхъ послѣдняго года, царь приходилъ къ заключенію, что онъ лишенъ руководства Божія и поэтому царствованіе его не можетъ быть удачно. Въ самомъ дѣлѣ, можетъ ли быть Божіе благословеніе на томъ, кто достигъ престола двойнымъ преступленіемъ? Какъ много хорошаго хотѣлъ онъ сдѣлать, и что изъ этого вышло? Царствованіе его оказывается не гуманнымъ, а тяжелымъ для народа. Кругомъ онъ видитъ только всеобщее недовольство. Надъ нимъ тяготѣетъ кара Божія и изъ-за его грѣховъ страдаетъ его народъ. Его тяжкій грѣхъ не прощенъ ему, это по всему видно, припадки его отъ времени до времени повторяются; въ немъ все еще сидитъ бѣсъ, и, прежде всего, надо освободиться отъ бѣса. но какъ это сдѣлать? Ясно, какъ — отдаться всецѣло Господу, забыть міръ и мірскія дѣла, молиться до кроваваго пота, изнурять, бичевать свою плоть. Онъ не призванъ быть царемъ, да и царствовать безъ руководства Божія невозможно.

Царь припоминалъ свое прошлое, чѣмъ онъ былъ и чѣмъ онъ сталъ. Если бы можно было начать сначала, онъ предпочелъ бы тогда бѣдность богатству, купленному такою дорогою цѣной, цѣной совѣсти. Невольно вспомнилъ онъ объ Анастасо. Болѣе пяти лѣтъ онъ ничего не слыхалъ о ней. Что сталось съ бѣдною дѣвушкой, погибшей изъ-за него?

Навели справки и Михаилъ узналъ, что Анастасо теперь уже не богатая и извѣстная гетера. Два года тому назадъ она заболѣла, пролежала цѣлый мѣсяцъ, а когда встала съ постели, ее узнать нельзя было, — до того она исхудала и подурнѣла. Знатные поклонники покинули ее, она скоро прожила, что раньше накопила, и оказалась нищей. Ей оставалось одно: она поступила къ порновоску, который согласился кормить ее, если она будетъ отдавать ему деньги, заработанныя позорнымъ ремесломъ. Случались дни, когда она ничего не приносила домой, и порновоскъ, думая, что она обманываетъ его, морилъ ее голодомъ.

Когда царь узналъ о печальной участи, постигшей дѣвушку, которую онъ когда-то любилъ, онъ рѣшилъ сдѣлать что-нибудь для нея и для другихъ погибшихъ созданій. На краю города стоялъ заброшенный дворецъ. Приказано было подновить его и обратить въ монастырь. Въ эту обитель принимались исключительно падшія женщины, сознавшія свой грѣхъ и желающія покаяться. Средства на ихъ содержаніе отпускались изъ императорской казны.

Это было послѣднимъ и лучшимъ дѣломъ царя Михаила.

XVIII.

Такимъ образомъ, царь пришелъ къ окончательному убѣжденію, что онъ не способенъ быть монархомъ, потому что лишенъ помощи Божіей. Вскорѣ явилось ему знаменіе, подтвердившее его убѣжденіе.

Въ ночь на 23 марта 6549 г. царь видѣлъ страшный сонъ. Часто видалъ онъ сны, но столь чудовищнаго сновидѣнія съ нимъ никогда еще не приключалось. Онъ видѣлъ себя въ гробу. Гробъ стоялъ въ святой Софіи и патріархъ служилъ паннихиду по великомъ самодержцѣ Михаилѣ. Онъ стоялъ вмѣстѣ съ другими сановниками и оплакивалъ безвременную кончину царя. Онъ ясно сознавалъ, что онъ умеръ, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ самъ былъ тутъ среди живыхъ.

Онъ проснулся, на лбу выступилъ холодный потъ; Михаилъ не могъ понять, умеръ ли онъ въ самомъ дѣлѣ, или живъ. Сейчасъ же царь послалъ за монахомъ Авксентіемъ, прекрасно толковавшимъ сны.

— Сонъ твой отъ Бога, — сказалъ монахъ, внимательно выслушавъ царя. — Для меня онъ ясенъ, не знаю, согласишься ли ты со мной, ибо не знаю, захочешь ли ты слѣдовать мановенію свыше, въ немъ заключающемуся.

— Говори, — отвѣтилъ царь, — я терзаюсь сомнѣніями и желалъ бы, чтобы ты успокоилъ меня.

— Сонъ твой показываетъ, — началъ монахъ свое толкованіе, — что въ тебѣ два человѣка. Ты державный самодержецъ и ты смертный Михаилъ. Умеръ самодержецъ, а Михаилъ живъ. Въ этомъ заключается совѣтъ, совѣтъ отказаться отъ царства. Богъ желаетъ смерти царя Михаила. Не противься ему.

— Что же мнѣ дѣлать, научи, старецъ.

— Духъ выше плоти, царь, духъ безсмертенъ, а тѣло подлежитъ тлѣнію. Ты давно заботишься о томъ, чтобы умертвить въ себѣ плоть; доведи дѣло до конца. Откажись отъ грѣховнаго міра и живи единымъ духомъ.

— Но разъ я поставленъ царемъ, имѣю ли я право отказаться отъ своей обязанности?

— Не имѣлъ бы, если бы не получилъ знаменія. Теперь имѣешь. Выбери достойнаго преемника.

Царь подумалъ нѣсколько минутъ и вдругъ всталъ, подошелъ къ монаху и поцѣловалъ у него руку.

— Что дѣлаешь ты, державный царь? — вскрикнулъ Авксентій. — Зачѣмъ цѣлуешь руку недостойнаго раба своего?

— Отнынѣ я не царь, — отвѣтилъ Михаилъ, — а смиренный монахъ. Я иду въ монастырь, я безповоротно рѣшилъ это.

— Да благословитъ тебя Господь Богъ, — отвѣтилъ монахъ. — Ты дѣлаешь хорошее дѣло, спасаешь свою душу, а душа — самое цѣнное, что есть въ человѣкѣ, она въ сто разъ цѣннѣе тлѣнной порфиры.

Важный вопросъ былъ рѣшенъ; Авксентій не могъ ошибаться, разъ онъ совѣтовалъ промѣнять порфиру на монашескую рясу, такъ и надо было поступить. Оставалось только объявить объ этомъ брату и сановникамъ. Въ тотъ же день назначена была аудіенція Пселлу; царь хотѣлъ было не принимать его, но потомъ раздумалъ. Это удобный случай объявить ему о своемъ рѣшеніи и посмотрѣть, какое впечатлѣніе это произведетъ на него; пусть новая вѣсть облетитъ теперь же Константинополь.

Пселлъ былъ принятъ, но онъ явился съ неподходящею просьбой. Онъ ходатайствовалъ объ учрежденіи юридической школы. «У насъ есть школы философскія, — говорилъ онъ, — есть школы, гдѣ учатъ риторикѣ и другимъ наукамъ, но нѣтъ такого мѣста, гдѣ молодежь могла бы научиться законамъ и правильному ихъ толкованію. Между тѣмъ, юридическое образованіе необходимо и судьямъ и адвокатамъ, и вообще многимъ чиновникамъ. Теперь юноши вынуждены обращаться къ частнымъ учителямъ, разные учителя различно понимаютъ и толкуютъ тотъ же законъ, и изъ-за этого происходитъ, что тотъ же самый законъ различно примѣняется на практикѣ. Путаницѣ этой будетъ положенъ предѣлъ, если будетъ учреждена правительственная юридическая школа, гдѣ назначенный царемъ учитель будетъ, такъ сказать, охранять законы однообразнымъ ихъ толкованіемъ».

Царь изъ любезности выслушалъ Пселла, но не одобрилъ его мысли. Онъ вообще не придавалъ большаго значенія школамъ и образованію, а теперь былъ такъ настроенъ, что съ презрѣніемъ относился ко всему земному.

— Дѣло не въ томъ, чтобы знать законы, — отвѣтилъ онъ, — а чтобы судить нелицепріятно. Законы написаны, всякій можетъ читать ихъ и примѣнять ихъ, сообразуясь со своею совѣстью и священнымъ писаніемъ. Школа ничему не поможетъ, всякое ученіе безполезно, кромѣ ученія евангельскаго, которымъ нужно заниматься прежде всего. Лучше не знать законовъ, а знать каждое слово, написанное въ евангеліи. Знаніе законовъ не спасетъ души и не отворитъ врать рая.

Михаилъ посовѣтовалъ Пселлу обратиться къ слѣдующему царю, такъ какъ онъ отказывается отъ царства. При этомъ неожиданномъ извѣстіи философъ принялъ огорченный видъ. Вспомнивъ народныя причитанія надъ покойнымъ, онъ началъ причитать на тотъ же ладъ:

— На кого же ты насъ оставляешь? — говорилъ онъ. — Мы осиротѣли, ты покидаешь насъ, ты, человѣколюбивѣйшій, справедливѣйшій, милосерднѣйшій изъ царей! Что станется съ нами?

Но, замѣтивъ, что плачевныя слова не нравятся царю, онъ сразу измѣнилъ тонъ и заговорилъ совсѣмъ иначе. Онъ очень краснорѣчиво доказывалъ, что царство небесное выше царства земнаго, что самодержецъ имѣетъ право дѣлать все, что вздумается; онъ достаточно потрудился для своего народа, онъ облагодѣтельствовалъ чиновниковъ и крестьянъ и можетъ теперь отдохнуть и подумать о спасеніи души.

Облобызавъ въ послѣдній разъ пурпуровую туфлю царя Михаила, Пселлъ отправился въ покои евнуха Іоанна, чтобы разузнать, что будетъ дальше. Но оказалось, что Іоаннъ еще ничего не знаетъ и недовѣрчиво отнесся къ словамъ философа. Въ это самое время пришелъ кубикуларій и пригласилъ евнуха идти къ царю.

Когда Михаилъ сообщилъ брату о своемъ намѣреніи, тотъ разсердился и сталъ доказывать, что нелѣпо отказываться отъ власти. Евнуху показалось сначала, что и ему не остается ничего больше, какъ идти въ монастырь. Но тутъ же онъ сообразилъ, что можно назначить преемникомъ такое лицо, при которомъ онъ не потеряетъ своего значенія. Увидѣвъ, что слова его не дѣйствуютъ и царь поступитъ по-своему, онъ спросилъ, кого же онъ думаетъ назначить своимъ преемникомъ?

— Рѣшеніе этого вопроса предоставляю тебѣ, — отвѣтилъ Михаилъ.

— Было бы нелѣпо, — сказалъ Іоаннъ, — если бы ты сталъ искать царя среди постороннихъ людей, когда у тебя есть родственники, способные управлять государствомъ. Совѣтую тебѣ избрать племянника твоего Михаила.

— Отчего же нѣтъ? Я согласенъ, — отвѣтилъ царь, которому было вполнѣ безразлично, кто бы ни царствовалъ послѣ него.

— Твоего слова, конечно, достаточно для того, чтобы сановники и народъ признали Михаила. Но, но избѣжаніе всякой смуты, всегда возможной среди буйнаго столичнаго населенія и вѣчно недовольной знати, я предлагаю тебѣ слѣдующее. Народъ считаетъ, что престолъ принадлежитъ царицѣ Зоѣ и она имѣетъ право распорядиться имъ какъ угодно. Пусть она усыновитъ племянника твоего Михаила; тогда онъ будетъ считаться отпрыскомъ македонскаго дома, такъ долго владѣвшаго престоломъ, и въ глазахъ всѣхъ будетъ имѣть безспорное право на порфиру.

Такъ и поступили. Зоя согласилась усыновить племянника и даже обрадовалась, узнавъ, что супругъ скоро перестанетъ существовать для нея. Положимъ, онъ никогда и не существовалъ, какъ мужъ и сожитель, но онъ былъ грознымъ царемъ.

Послѣ послѣдней продѣлки съ Константиномъ Мономахомъ она была окружена такимъ строгимъ надзоромъ, что свиданіе съ мужчиной было немыслимо. Гораздо лучше, если кто-нибудь другой будетъ царемъ; тогда, можетъ быть, осуществится ея мечта. А мечтала она теперь о Константинѣ Далассинѣ, котораго однажды видѣла въ церкви.

Во всѣхъ этихъ приготовленіяхъ прошла недѣля и, наконецъ, 15 марта на торжественномъ собраніи сановниковъ царь Михаилъ объявилъ, что онъ отрекается отъ престола и назначаетъ своимъ преемникомъ Михаила, усыновленнаго державною царицей Зоей.

XIX.

На другой же день происходило постриженіе бывшаго самодержца Михаила въ построенномъ имъ монастырѣ. Навсегда умеръ великій и державный царь и самодержецъ ромэевъ Михаилъ, оставался смиренный монахъ Евфимій. Ему отвели самую просторную келью, убрали ее коврами и дорогими иконами. Здѣсь, забывъ о мірѣ, проводилъ онъ все время, свободное отъ церковныхъ службъ, въ молитвѣ и чтеніи священнаго писанія.

Какъ спокойно, какъ хорошо чувствовалъ онъ себя въ монастырской кельѣ! Молитва, никогда и никѣмъ не нарушаемая, дѣйствовала на него успокоительно. Прежде лица сановниковъ, которыхъ онъ видѣлъ въ церкви, возбуждали въ немъ тревожныя мысли, напоминали о томъ или иномъ дѣлѣ. Теперь онъ былъ окруженъ монахами, и если съ нимъ и заговаривали иногда, то говорили исключительно о божественномъ. Никакія событія, никакія соображенія не тревожили его больше. Нападутъ или не нападутъ печенѣги — не все ли равно? Ему дѣла нѣтъ до цѣны на хлѣбъ, онъ не долженъ заниматься вопросомъ о податяхъ. Много ли платятъ крестьяне или мало, стонетъ народъ или нѣтъ, — не все равно? Михаилъ не слышитъ больше наушничанья чиновниковъ, ему не надо разбирать, кто правъ, кто злостно клевещетъ.

На Страстной недѣлѣ онъ говѣлъ и въ великій четвергъ пріобщился св. Таинъ. Радостно, какъ никогда прежде, встрѣтилъ онъ свѣтлый праздникъ. На душѣ его было свѣтло, онъ чувствовалъ себя обновленнымъ, онъ совлекъ съ себя ветхаго Адама. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ въ монастырѣ, припадки не повторялись, — это указывало на благоволеніе Божіе и на то, что бывшій царь искупилъ свой грѣхъ.

На Ѳоминой онъ заболѣлъ, у него сдѣлалась горячка и, проболѣвъ всего недѣлю, онъ тихо скончался, примиренный съ своею совѣстью.

Не далеко отъ монастыря св. Архистратига Михаила стояла только что отстроенная обитель, получившая названіе «Покаяніе». Тутъ спасалась прежняя гетера Анастасо. По странной случайности, ей при поступленіи дали то же имя, какъ царю Михаилу. Ее звали Евфимія. Вспоминая прошлое, она убѣждалась, что ее постигла та же участь, что и единственнаго человѣка, котораго она любила. Они оба вышли изъ народа, они оба были счастливы всего нѣсколько минутъ, они оба были извѣстны всей столицѣ и оба нашли успокоеніе только въ монастырѣ.

Узнавъ о смерти монаха Евфимія, инокиня Евфимія со слезами просила Бога взять и ее къ себѣ, и, ежедневно стоя на колѣняхъ, она горячо молилась, да упокоитъ Господь Богъ самодержца Михаила, да вселитъ душу его въ рай, въ мѣстѣ злачнѣ, мѣстѣ свѣтлѣ, мѣстѣ покоя.

П. Безобразовъ.

"Русская Мысль", кн.IV—VI, 1891

---

1. Гинекей — женское отдѣленіе дворца.
2. Протоспаѳарій — первый меченосецъ, четвертый чинъ снизу.
3. Хрисовулъ — царская грамота, скрѣпленная золотою печатью.
4. Номизма — золотая монета стоимостью около 4 рублей золотомъ.
5. Руга — жалованье, выдававшееся разъ въ годъ всѣмъ лицамъ, имѣвшимъ какой-нибудь чинъ.
6. Магистръ — одинъ изъ византійскихъ чиновъ.
7. Асикритъ — чиновникъ, служащій въ приказѣ государственнаго секретаря.
8. Логоѳетъ — министръ двора.
9. Протасикритъ — государственный секретарь.
10. Протопроедръ — первый предсѣдатель, одинъ изъ высшихъ чиновъ.
11. Визавтійцы называли себя ромэями, т. е. римлянами, царя своего ромэйскимъ.
12. Вестъ — чинъ, за которымъ слѣдуетъ протаспаѳарій.
13. Митаторій — притворъ св. Софіи.
14. Кентинарій — сто фунтовъ золота, приблизительно 28 тысячъ рублей.
15. Логоѳетъ дрома — министръ иностранныхъ дѣлъ.
16. Препозитъ — министръ двора.
17. Ѳемой называлась провинція.
18. Кентинарій — 28 тысячъ рублей.
19. Торговля хлѣбомъ представляла въ Византіи государственую монополію.
20. Эпархъ — градоначальникъ.
21. Отъ сотворенія міра, какъ считали въ Византіи. 6549-й годъ соотвѣтствуетъ 1040—1041 г. (съ сентября по сентябрь).
22. Приблизительно 140 тысячъ рублей.
23. Ѳема — провинція.
24. Практоръ — сборщикъ податей.
25. Модій — ¹/₁₂ десятины земли.
26. Литра — 72 номизмы или 280 рублей золотомъ.