Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860—1886)
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Имѣетъ ли смыслъ понятіе объ «аристократизмѣ» и демократизмѣ въ Россіи?
правитьНазванія, взятыя на прокатъ у иностранцевъ для выраженія явленій русской жизни, оказываются никуда непригодными. Такіе термины западной науки и жизни, какъ «аристократія», «демократія», «демократическія тенденціи» — ничего у насъ не выражаютъ. Но эти термины не тѣмъ однимъ не хороша, что ничего собою не выражаютъ; они дурны тѣмъ, что, привнося собой чуждыя вашему быту понятія, еще пугаютъ у насъ и сбиваютъ съ толку людей, даже весьма почтенныхъ. Разные политическіе аферисты, вѣроятно, поэтому-то и любятъ прибѣгать къ такимъ терминамъ. Газета «Вѣсть» маневрируетъ ими безподобно; все что въ нашей прошлой и современной исторіи не подходитъ сколько-нибудь подъ ея личные вкусы и наклонности — она сейчасъ же обзываетъ «демократическою тенденціей».
Русскому народному чувству злобныя тенденціи греческаго демоса или латинскаго плебса всего болѣе чужды. Никто изъ русскихъ людей, въ комъ только не утратилось живое чувство своей народности, сочувствовать ни «демократическимъ», ни «аристократическимъ тенденціямъ» (въ смыслѣ политическаго преобладанія черни или знати), конечно, не можетъ. У насъ не было, не представлялось даже и поводовъ быть, и сословной зависти, ни сословной похотливости въ власти, потому что нѣтъ и не было ни исключительныхъ привилегій въ этомъ смыслѣ для однихъ, ни исключительнаго гражданскаго ничтожества для другихъ. Если и были какія-нибудь олигархическія попытки высшихъ сословій въ нашей исторіи, то, во-первыхъ, онѣ происходили подъ вліяніемъ польскимъ или западно-европейскимъ, а во-вторыхъ, онѣ тотчасъ же разбивались о русскую дѣйствительность. Политическихъ же бунтовъ изъ-за желанія овладѣть властью, со стороны низшихъ классовъ народа, у насъ никогда не бывало. Сама власть всегда представлялась и представляется русскому народному сознанію не регаліей доблестнаго завоевателя, который высится и блещетъ своею сѣкирой надъ приниженнымъ народомъ, какъ Франкъ надъ Галломъ, а скорѣе бременемъ для того, кого самъ народъ призвалъ и выбралъ воплощать въ себѣ эту власть. Самая служба у насъ представлялась и представляется не прерогативой, а тяжестью, которую всякое сословіе отбываетъ государству по-своему. Всякій властникъ у насъ не потому представляется великъ и славенъ, и достоинъ всякаго послушанія, что вооруженъ тою именно сѣкирой, которою покорилъ себѣ народъ и надъ нимъ возвеличился, а потому, что самъ Русскій народъ созналъ необходимость и власти и меча на землѣ, «пока человѣкъ находится въ тѣлесной немощи». И Русскій народъ въ этомъ случаѣ водится не слѣпымъ историческимъ инстинктомъ, а яснымъ и отчетливымъ разумѣніемъ. Слова, поставленныя нами въ скобкахъ, были слышаны нами лично отъ мужика-старообрядца. Народъ добровольно, самъ, возвеличилъ эту власть и разъ навсегда крѣпко обезпечилъ ее отъ чьего бы то ни было посягательства. Точно также и самыя сословія не потому возникли у насъ на Руси, что одни возвысились въ ущербъ другимъ, т. е. завоеватели надъ покоренными, и настолько одни возвысились, насколько другіе принизились, — а потому, что многообразныя, естественныя, бытовыя условія, занятія и образъ жизни, сами по себѣ, уже группируютъ одинаково-свободныхъ людей въ разные классы, — классы, поминутно обновляющіеся, такъ-сказать перемежающіеся въ своихъ членахъ, одинаково для всѣхъ открытые, и изъ которыхъ ни одинъ передъ другимъ не опозоренъ, и которые всѣ составляютъ одинъ Русскій народъ.
Таково русское народное воззрѣніе. Крѣпостное право было исключеніемъ, а не принципомъ, и должно было подчиниться, наконецъ, силѣ русскихъ народныхъ понятій.
Всѣ эти азбучныя истины русской исторіи, конечно, не допускаютъ мысли о невозможности у насъ какихъ бы то ни было феодальныхъ притязаній и аристократическихъ тенденцій, а только феодальныя притязанія и вызываютъ вездѣ въ отпоръ себѣ злобу простонародья и черни, только существованіе «аристократическихъ тенденцій» и порождаетъ неивбѣжно «демократическія тенденціи» въ этомъ смыслѣ и объусловливаетъ самое появленіе демократическихъ партій. Такія рѣзкія, далеко еще не всѣ перечисленныя, особенности Русскаго народа, — или, что то же самое, русской исторіи, — конечно разъ навсегда нарекли праздными и дѣлаютъ ничтожными всѣ попытки создать что-нибудь и на русской почвѣ въ родѣ образцовъ западнаго, германо-латинскаго міра, съ постоянною его внутренею двойственностью и противорѣчіемъ, съ задатками борьбы и розни во всемъ общественномъ строѣ, съ натискомъ съ одной, съ отпоромъ съ другой стороны. По счастью, у насъ не было, какъ на Западѣ, феодальныхъ бароновъ, которые искали бы удержать своихъ вассаловъ въ вѣчномъ ничтожествѣ и возвышались бы надъ ними какъ участіемъ въ королевской власти, такъ и эксплоатаціей народа, — не было поэтому и виленей, вассаловъ всѣхъ родовъ наименованій, которые бы завистливо взирали на привилегіи высшихъ и стремились бы ихъ исхитить, вынудить ихъ и для себя, въ равной со всѣми степени (О крѣпостномъ правѣ, повторяемъ, говорить нечего: оно не походило на отношенія феодаловъ и виленей, да и уже уничтожено). Гдѣ не было «аристократіи», — гдѣ не было, говоримъ, аристократіи въ западномъ узкомъ смыслѣ этого слова, — тамъ не могло быть и «демократіи». Если же гдѣ удастся создать «аристократію», тамъ необходимо явится и «демократія». Это какъ день ясно.
Надобно, чтобъ нашлись у насъ на Руси особенные охотники возжигать соціальныя страсти; надобно, чтобъ у насъ развилась особенная страсть выситься надъ всѣмъ народомъ; надобно, говоримъ, искусственное возбужденіе чуждыхъ здоровой русской натурѣ аристократическихъ инстинктовъ и олигархическихъ стремленій — для того, чтобъ и у насъ могли завестись стремленія противоположныя, всегда возстающія на встрѣчу и въ упоръ стремленіямъ олигархическимъ; чтобъ и у насъ могли проявиться въ жизни инстинкты озлобленнихъ народныхъ массъ, дѣйствительно вредные и пагубные для человѣческихъ обществъ, но въ той же мѣрѣ вредные и въ той же степени пагубные, какъ и тѣ первые.
Такимъ образомъ всякій являющійся у насъ да Руси феодаломъ — повиненъ въ извѣстной долѣ демократическаго озлобленія, имъ необходимо возбуждаемаго; всякій проповѣдникъ на Руси аристократизма, какъ политическаго начала, есть въ то же время и по тому самому пропагандистъ демократизма; всякій россійскій олигархъ in spe порождаетъ въ соотвѣтствіе себѣ демагога.
Есть въ Петербургѣ газета, которая, повидимому, изъ сигъ бьется, чтобы создать въ обществѣ демократическіе и даже демагогическіе инстинкты. Можно было бы даже подумать, что она и издается именно съ этою цѣлью тайнымъ обществомъ демократовъ; по крайней мѣрѣ отчаянные демократы должны бы поставить ей и партіи, ее издающей, памятникъ за оказанныя ею услуги демократизму. Эта газета — «Вѣсть». Не она ли, величая себя органомъ крупныхъ землевладѣльцевъ, стремится возвести крупное землевладѣніе въ политическую силу? Не она ли постоянно и неутомимо проповѣдуетъ объ абсолютной неравноправности всѣхъ лицъ гражданскаго общества, объ абсолютной привилегированности однихъ и объ «илотствѣ» другихъ? Не ей ли представляется власть — не какъ неизбѣжная роковая необходимость немощнаго человѣчества, а какъ вѣнецъ человѣческихъ доблестей, который должно ревниво оберегать отъ прикосновенія илотовъ и отблескъ котораго непремѣнно однакожъ долженъ сіять на привилегированныхъ избранникахъ? Не она ли, эта газета «Вѣсть» или ея партія, постоянно твердитъ о какихъ-то «демократическихъ тенденціяхъ» и своими собственными аристократическими тенденціями вызываетъ, и пожалуй и вызоветъ, на свѣтъ Божій и въ Россіи тенденціи ультра-демократическія? Не она ли постоянно выставляетъ нашъ разумный, добрый, мирный народъ какимъ-то пугаломъ общественнаго спокойствія, напоминая ни къ селу ни въ городу и Стеньку Разина, и Пугачевщину? Ей не можетъ не быть извѣстно, что самъ Русскій народъ въ своей исторіи заклеймилъ такія явленія, какъ Стенька Разинъ и Пугачевщина, мѣткими прозвищами — «воровской смутой», «злобой шпыней», «буйствомъ сволочи» и т. д., и что отчасти именно въ крѣпостномъ правѣ и надо искать разгадки такихъ явленій. И не сама ли «Вѣсть» и ея партія — хотя бы и неумышленно — ищутъ вызвать подобныя же явленія, вознося интересъ аристократическаго начала и крупной собственности превыше интереса національности, политическаго интереса государства и обезпеченія участи простаго народа — напр. въ нашихъ западныхъ губерніяхъ, Остзейскомъ краѣ и въ Царствѣ Польскомъ? Если бы газета «Вѣсть» съ такою же рьяностью преслѣдовала всякій призракъ на Руси стремленій олигархическихъ, мы бы еще повѣрили, что она точно желаетъ уберечь Русскую землю отъ развитія въ ней злыхъ демагогическихъ вожделѣній. Но рьяность «Вѣсти» направлена только на такія начала равноправности и равноотвѣтственности передъ закономъ (неисключающія вовсе естественнаго разнообразія бытовыхъ условій), на такія начала, выработанныя всею вашей исторіей, всѣмъ народнымъ сознаніемъ и въ этомъ смыслѣ по преимуществу консервативныя, которыхъ малѣйшее нарушеніе въ пользу аристократическаго ли или крупновладѣльческаго интереса — можетъ возродить тѣ именно страсти, которыя будто бы такъ ненавистны этой газетѣ. Не въ правѣ ли были бы мы предположить, что партія, издающая эту газету, состоитъ изъ отъявленныхъ демагоговъ??!…