Илья Муромец (Коргуев)
Во городе во Муроме, во селе Карачарове жил-был прожиточный человек. У их не было никого детей. Они жили до глубокой старости и стали у бога просить, чтобы дал им бог какого-нибудь де́тища, и вот тогда родился у них сын, назвали ёго Ильёй. Он был на рода́х испорцёной и лежал без рук, без ног. Отец-мать ёго плакались: «Вот бог даёт людям де́тище, при старости опору, а при смерти на поми́н души. А нам дал кали́ку без рук, без ног». И пролёжал Илья ровно тридцать лет.
Раз ушли отец с матерью на́ поле, и приходят к нёму две кали́ки перехо́жие и просят милостинку Христа ради. Он начинает им говорить: «Ох, кали́ки перехо́жие, не могу я встать, не могу я встать и вам милости́ну подать. Вы откройте шкап да возьмите себе, что надо». Потом стал их спрашивать: «А что на Руси делается? Как живет Соловей-разбойник?» Он раньше слыхал про Соловья́. Отвецают кали́ки перехо́жие: «Да что Соловью жить? Живет он неплохо. Загородил дорожку прямоезжую и царствует тридцать лет, и сидит он на двенадцати дуба́х. Раньше до Киёва было́ езды три дня, а теперь в объезд три года́. Сидит Соловей и свищёт по-соло́вьему, и лаёт, собака, по-собацьёму, и крицит, зверь, по-звериному. Но-ко, вставай, Илья, прошел твой срок тридцать лет, подымай-ко свои руки́, но́ги резвые», — говорят калики перехожие.
Вот Илья нацинает руку подымать, подымается. Стал ногу растяга́ть, растяга́ется: и стал Иле́юшко на́ ноги. Говорит кали́ка перехо́жая: «Ну-ко, принеси́ у отца из погрёба пи́ва эту чашку полную». И пошел Илья в глубо́кой погрёб, и зацерпнул эту чашку пи́ва полную, и приносит эту чашку кали́ке. Кали́ка передаёт другому калике. А этот передает чашку́ Илье: «На-ко, пей Илеюшко, эту чашку пива, и мы спросим тебя, каково́ будет?» Когда выпил Илья на один дух, и спросили кали́ки: «Ну, каково, Илеюшко, в себе поцувствовал силушки?» Отвецат Илья каликам перехожиим: «Во мне силушки? Как бы был столб от земли до неба, в том столбе золото́ кольцо, и я бы за это схватил кольцо, и перевёрнул бы всю землю-матушку». То говорит калика другому: «Церез меру мы силы Илье дали, надо сбавить, а то не будет ёго носить мать сыра земля». Потом сказали Илье Муромцу: «Ну-ко, сходи, Илья Муромец, принеси чашку пива из погрёба». Вот пошел Илья второй раз за пивом. Приносит чашу пива и передаёт калике перехожей. Калика передал второму и дает пить Илье Муромцу: «Ну, пей, Ильюшенька, теперь втору́ ча́рочку». Выпил Илеюшко на единый дух. И спросил калика перехожая: «Ну, каково́, Илеюшко, чувствуешь в себе силушки?» — «Во мне силушки во половинушку», — отвецает Илья Муромец, сын Ивановиц.
Да, говорит калика опять перехожая: «Ну, Илья Муромец, сын Ивановиц, тебе смерть не пи́сана во цисто́м поле. Со всема́ сражайся на бе́лом све́те, только не сражайся с одним со Святогором с богатырём. Святогора-богатыря мать сыра́ земля не носит, и он только ездит по крутым борам, скацёт на своём добро́м коне. Да, потом не сражайся с ро́дом Нику́линым. У ро́ду Нику́лина ангельской волос есть, не победить тебе ёго, и ёму тебя, да еще не сражайся с Иваном Деревенщиной, у нёго тоже есть ангельской волос: он знает про житьё-бытьё и что деется на святой Руси». Теперь ему еще говорят: «Ну, Илеюшко, твой конь только сейчас родился, на котором ты будешь ездить. Вот ты пойдешь из своёго города, и зайдёшь в одну деревёнку, и стретишь — старик ведёт трех лошадей. Одна лошадь во тысяцу рублей, друга́ лошадь в две тысяци, а третья лошадь — уже цены нет. Залагай отцовско имущество и откупи эту лошадь, она будет по виду хуже всех. Потом корми эту лошадь один год и уж после этого поезжай куда хошь. Вот и поезжай, поклонись ко гробу господнему, поклонись гробу этому и до тех пор не кровавь своёго меца. И тебе, Илеюшко, когда будет оцень трудно, то спомяни нас, тебе будут в цистом поле такие слуцяи́. И когда ты спомнишь нас, в тебе силушка прибавится непомерна: победишь противника в любу́ по́рушку».
И разошлись кали́ки перехожие. И пошел Илеюшко на бе́лой двор: подбирать житьё-бытьё отцовское — стал распахивать бе́лой двор. И вдруг идёт ёго отец и мать. Мать и говорит отцу: «Ну-ко, смотри, отец, полюбуйся-ко, смотри, Илеюшко пашет нам бе́лой двор». — «Ох, ты, баба моя женоцка, ты ведь глу́па совсем, разве мыслимо, что цёловек лежит без рук, без ног тридцать лет, разве может он пахать наш бе́лой двор?» Она говорит опять ёму: «Да смотри, ведь это Илеюшко пашет наш бе́лой двор». — «Ох, ты, глупая баба, если бы ты не жена мне была, я бы тебе за это голову срубил, где же он может пахать, как такой расслабленной был?»
Когда пришли уже совершенно близко, тогда отец уверился. Вот подошли к нему рядом, и так сильнё обрадели, и прославили бога. «Ну, родился нам сын, хоть и не в утеху при младости, но будет опорой при старости и после смерти на упокой души». Тогда заговорил им Илья Муромец, сын Ивановиц: «Ну, отец и мать родна́, я родился, сын, в младости не утехой был, а лежал тридцать лет без рук, без ног, и под старость вам не кормилец буду, и при смерти вам не на помин души. — Сразу все рассказал. — А вот теперь пойду я искать себе добра́ коня, и потом поеду поклонюсь гробу господнему, и прочищу путь-дорогу прямоезжую. Там проеду, где сидит Соловей-разбойник на двенадцати дубах». И пошел Илеюшко по дороженьке. И видит — идёт старик, и ведёт старик трёх лошадей на базар продать. И вот он спрашивает цену первой лошади: «Сколько стоит, дедушко, первая лошадь?» Отвечает старик: «Тыщу рублей». — «Ну, сколько стоит у тя вторая лошадь?» — «Вторая лошадь моя — две тыщи рублей». — «А сколько стоит третья твоя лошадь, она худенькая?»- «Этой лошади даже и цены нет. Потому она худенькая, что даже и не доросла». — «Ну, продай ее, я подро́щу её». — «Коли хошь купить, доброй молодец, ну, продам её, только стоит она оцень дорого». Не считался Илеюшко с денежками и сказал таково слово: «Но скажи ты мне, дедушко, правду-истину, сколько она будет стоить?» — «Ну, отдам тебе, коли нужно. А отдам тебе за десять тысяч с половиною».
И подает Илеюшко де́нёжки и берет себе эту лошадку лохматую. И уводит в свой дом и начинает ей кормить целый годик и катать ей в росы́. А когда он вырастил ее до возраста до полного, тогда он пришел к отцу, к матери и сказал таковы́ слова: «Ну, теперь, отец с матушкой, пустите меня, до́бра мо́лодца Илью Муромца, я поеду ко гробу господнему, ко гробу господнему поклонитися, мне нужно исполнить заповедь кали́чию, то заказывали кали́ки перехожие». Тогда отец с матерью заплакали: «Ты поедешь дорогой прямоезжею, увидишь там Соловья-разбойника, он убьёт тебя и не оставит даже на по́мины». То сказал Илья Муромец: «То отец ты мой, ро́дна матушка, вы не думайте о мне, добром молодце, мне не пи́сана смерть в чисто́м поле».
И распростился он с отцом, с матерью. Отец с матушкой прирасплакались. И садился Илеюшко на добра коня и пустил его в путь-дороженьку. И наехал он на шайку разбойников. Задержала его шайка разбойников и стала его ценить и выспрашивать: «Ты скажи-ко теперь, доброй молодец, кто ты есть да откулёшной?» — «А что вы, воры-разбойнички, думаете что с меня взять, с добра молодца?» Оценили они очень дорого. «Доброй конь твой — цены нет; цвет кафтан твой — десять тысяч рублей. И вот, друзья мы, разбойнички, оберём у него цвет кафтан, отнимем у него добра́ коня, а ёму отрубим буйну голову». Сказал им Илья таковы слова: «Уж вы воры-разбойнички, отпустите меня на все на четыре на сто́роны. Вам не след ссориться с Ильей Муромцем. Я кровавить меча не стану до тех пор, пока не приеду во Киев-град поклониться гробу господнёму». И говорит Илья Муромец еще им, разбойникам, таковы слова: «Отойдите от меня честью, отпустите меня, добра молодца». Но они этого не пытаются, зарядили своё. Тогда Илья Муромец берет стрелоцку калёную и спустил стрелоцку в разбойников, их не оставил и на се́мена.
Поехал Илья Муромец дальше в путь. Видит: войска громадные стоят; подъезжает к войскам и спрашивает: «Кто эти войска побиваёт здесь?» Отвечает князь один ёму. «Ох, ты есть богатырь незнающий, кабы ты нам помог войски́ побить, я бы отплатил не знаю чем. А уж привел войска последние, больше нет у меня, и возьмет меня тепереча себе в плен». Тогда отвечает Илья Муромец: «Уж я окровавил мец свой». И спустил стрелу на противника. Как спустил он только, тут смешалась вся земля евонная и ёго противника.
И поехал Илья Муромец дальше. Тут не спрашивал никакого вознагражденьица, стал спешиться в Киёв-град, попасть ёму к заутрени, а не к заутрени, то хоть в обёденки. Так он едёт опять путем-дорогою и видит Соловья-разбойника. Сидит он на двенадцати дубах. Засвистал Соловей по-соловьиному, закричал зверь по-звериному, залаяла собака по-собачьёму — на все двенадцать голосов. Ёго доброй конь на колени пал, заговорил он своёму до́брому коню: «Эх, ты, волчья шерсть, травяной мешок, не слыхал ты свисту соловьиного иль не слыхал ты граю вороньего? Как грает ворон на святой Руси, так же и Соловей поет». Зарядил он калену́ стрелу́ и спустил Соловью-разбойнику прямо в правой глаз. И упал Соловей на сыру́ землю.
Подъезжает Илья Муромец, сын Ивановиц, приковал он Соловья ко стремена́м, поехал дальше и идет к двору Соловьиному, где сидела жена и сын его. И сын матери и говорит теперь: «Ну, смотри-ко, мама, отец мужика ведет, мужика ведет да деревенщину». Посмотрела мать и сказала сыну: «Нет, сын, не отец мужика ведет, а мужик отца ведет». Не стерпел сын, сказал матери: «Я убью ёго теперечу». — «Нет, сын, уж коль отец не убил, то и тебе не убить, надо просить его с честью, с милостью, чтобы оставил дома ёго в покое. А спустить ёго во двор, да поить, кормить, да просить милостью».
Потом открылись широкие ворота́, и запускали Илью Муромца, стречали ёго с поклонами. Заехал Илья Муромец на широкой двор, просила ёго жена Соловья-разбойника: «Ты скажи-ко, доброй молодец, кто ты есть, и оставь Соловья-разбойника дома здесь. И бери с нёго выкуп, какой желаешь себе». То сказал им Илья Муромец: «Не оставлю ёго у вас здесь, свезу ёго во Киёв-град: почему дорогу загородил прямоезжую». И повернул с широка́ двора прямо в Киёв-град. Не стерпел сын и сказал: «Подниму воротницу триста пудов и ударю этого добра молодца». Так и сделал — ударил Илью Муромца воро́тницёй. Но Илья Муромец не заметил, не трёснул ёго стальнёй шишак. И поехал Илья Муромец в путь-дороженьку. Когда выехал, призадумался: «Ну уж не хотел меча я кровавить-то, ну еще спущу калену́ стрелу». И спустил на этот двор калену́ стрелу́, заметало́ землёй все ёго жительство. И поехал Илья Муромец дальше. Приезжаёт теперь он во Киёв-град и как раз успел к обедёнке. Вот послушал он обедню всю до конца, а стоял у обедни Владимир Красно Солнышко, всё смотрел на бога́тыря незнаема и пригласил ёго на почёстной пир. Вот сидел Илья Муромец на почёстном пиру́, подавали ему чару зелена́ вина́, зелена́ вина́ — полтора́ ведра. Брал молодец на одну руку́, выпивал молодой на единый дух. Богатыри друг на дружку оглянулися, оглянулися — усмехну-лися. Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: «Ну-ко, ты скажи, молодец, ты откулёшной, какого ты роду есть, какой племени да как тебя звать?» — «Меня зовут Илья Муромец, Илья Муромец, сын Ивановиц. Из города я есть из Муромля, из села я есть Карачарова». — «Ты скажи, доброй молодец, какой ты дорогой ехал во Киёв-град, в како время выехал со двора своёго?»- «Ты Владимир есть Красно Солнышко, ехал я дорогой прямоезжею, ехал я три дня».
То не поверил Владимир Красно Солнышко и все князья-бо́яры: «Что не может быть, что ты ехал дорогой прямоезжею, той дорогой тридцать лет никто не ездит». Заговорили богатыри мо́гучие, Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц, Добрынюшка Никитинец: «Что врет теперь доброй молодец Илья Муромец, сын Ивановиц». — «А коль не верите, пойдем на широкий двор, то увидите вы всю правду-истину». И все пошли на широкий двор, и вышел Владимир Красно Солнышко. Подошел Илья Муромец ко своёму́ коню, отковал Соловья-разбойника от стремён своих и сказал Соловью таковы слова: «Ну, Соловей, пропой впо́лсвиста по-соловьиному, вполголоса прокричи по-звериному, вполлая пролай по-собачьёму, чтобы убедились все князья-боя́ра, узнал Владимир Красно Солнышко, кто ты есть такой». Засвистал Соловей по-соловьиному в полной голос, закричал, зверь, по-звериному и залаял, собака, по-собачьему в полный голос. Тут пали все князья-боя́ра на́земь, упал и Владимир Красно Солнышко со своей Опраксой-королевичной, а богатыри все забегали со страху по́ двору. Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: «Уж ты есть богатырь Илья Муромец, уж ты уйми Соловья-разбойника, а то попадали мы все на́ землю, не слыхали мы крику соловьиного, а то мы все погинём. Уж теперь верим мы, где ты ехал».
То вынимает Илья Муромец свой мец, отсекает у Соловья голову: «Ну, собака Соловей-разбойник, не послушал меня, закричал на все двенадцать голосов, то убью тебя топереча». И так отрубил у нёго буйну голову. И приходит снова на почёстной пир. Вот тогда Владимир Красно Солнышко поил, кормил и дарить его стал. Подарил ёму шубу цве́тную и поил ёго, до́бра мо́лодца, вином. Он пил только, колько хотел. Когда был Илья выпивши, то он волочил шубу по́ полу да приговаривал: «Кабы мне Калина-царя таскать, как эту шубу, за жёлты кудри́, то было бы очень хорошо!» А про это слуги на Илью наврали, что говорил: «Кабы мне таскать Владимира Красно Солнышко за жёлты кудри́». То Владимир Красно Солнышко обиделся, призывает Илью Муромца и говорит ёму таковы слова: «Уж ты есть богатырь Илья Муромец, уж я это слово тебе не прощу, ты хотел меня таскать за жёлты́ кудри́, посажу я тебя за это в ямушку». И открыли ёму яму тридцать сажен глубиною и шириною и засыпали жёлтым песком. И Илья Муромец не противился, шел в эту яму без разгово́рицу. А Опраксия-королевична сделала тунель в подземельё и кормила Илью Муромца все время, пока сидел Илья Муромец в ямушке. И прошло тому тридцать лет, всё сидел Илья Муромец в этой ямушке.
Вот узнал Калин-царь, что уж нет у Владимира бога́тырей потому что все богатыри́ разъехались, как посадили Илью Муромца в ямушку, — и пошел на Владимира Красно Солнышко войной, нагони́л войска в Киёв-град столько, что не было гДе котла сварить, а под Киёв-град столько, что не было солнца видно, и еще было с ним несколько бога́тырей. И остался он под Киёв-градо́м. Вот Владимир Красно Солнышко и запечалился: «Нет у меня славного богатыря Ильи Муромца, нет у меня Олешеньки Попо-вица, нет и Добрынюшки Никитица, не знаю, куда они разъехались. Приходит, видно, конец Владимиру Красну Солнышку».
Тогда Опраксия-королевична ёму и говорит: «Слушай ты, Владимир Красно Солнышко, отрой ты в ямушке Илью́ Муромца, ведь он живой теперь. Попросишь его, Илью Муромца, чтобы он шел в войну с Калин-царем». Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: «Что ты, баба, волос долог, ум короток, разве может жить человек без пищи, без питья тридцать лет?» Она ёму говорит второй раз: «Уж ты сделай милость, отрой ямочку». То он опять ей говорит: «Слушай, баба, ты не жена мне была бы, то я велел у тебя голову срубить». То она опять: «Отрой ямочку, а я знаю. Илья еще жив сейчас».
Не стерпел Владимир Красно Солнышко, взял приказал отрыть ямочку и смотрит: стоит Илья у стола и читает святое евангельё, а сам седой уж стал. То стал просить ёго с поклонами: «Уж ты смилуйся, Илья Муромец, помоги, то пришел тут к нам Калин-царь, наступил под Киёв-град, уж ты выйди к нам на помо́гу». — «А слушай-ко, Владимир Красно Солнышко, я для тебя не пойду, Владимир Красно Солнышко, ни для тебя, Опраксия-королевична. А я пойду для сирот, для божьи́х церквей, что сиротушек все повыдавит, а божьи церкви все повыжигёт».
И стал Илеюшко из ямочки, поехал во чисто́ полё. Выехал в чисто полё, видит: шатер стоит, а в том шатре три брата: Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц и Добрынюшка Никитинец. «Ставайте вы, братья, поедём на дело ратноё, на кровавоё побоище, наступил теперь на нас Калин-царь». Вот ставали богатыри скорёшенько, садились на добры́х коней и приехали во Киёв-град, ко тому ли к Владимиру Красну Солнышку. Тут заговорил Илья Муромец, сын Ивановиц: «Ну, робята, что поедём теперь к Калину-царю с подарками, попросить ёго, чтобы он дал нам три дня служить молебны с панифидами, а потом мы пойдём на дело ратноё, на побоищё смёртноё».
Тогда сразу он сказал Добрыне Никитичу. Добрыня Никитич отказался: «Я не смею, Илья Муромец, сын Ивановиц». И отказался Самсон Колупаевиц и Олёша Поповиц. Тогда он сказал богатырям: «Ну, тогда дайте, я пойду».
И дает Владимир Красно Солнышко ми́су кра́сна зо́лота и вторую ми́су чиста се́ребра, чтобы он там дал три дня пропеть молитвы с панифидами, а потом пойдём на дело ратноё, на побоищё смёртноё. И так Илья Муромец отправился под Киёв-град. Приходит он к Калину-царю и говорит: «Ну, Калин-царь, вот я тебе подарок дам от Красна Солнышка: ми́су кра́сна зо́лота и чи́ста се́ребра, за то дам, чтоб ты нам дал три дня пропеть молебны с панифидами, а потом мы с тобой станём на дело ратно́, на побоищ́ см́ртно́».
Теперь заговорил Калин-царь: «Нет, доброй молодец, я не дам вам ни одной минуты. Я сюда не гулять пришел, не растешивать вашей милости, не ожидать вашего моленьица, сейчас же пойдем на дело ратноё, на побоищё смёртноё». Тогда заговорил Илья Муромец: «Ах, ты, собака Калин-царь, отойди от нашей святой Руси, а то не оставим тебя и на се́мена».
То вызывает он татар-бога́тырей, захватили Илью Муромца, обвязали его шелками богатыми и повели ёго на плаху убитую. И сам шел Калин-царь. И говорил Илье таковы слова: «Ах, ты, ста́рой богатырь, скажи, кто ты есть, зачем ты выкинул слова дерзновенные. Вот скажешь про себя, отпущу тебя». Да шел, да изредка ёму в бороду тросткой потыкивал, да в глаза поплю́ивал. То он сказал, Илья Муромец: «Ах, ты, собака Калин-царь, не скажу я тебе ничего до́ тех пор, пока не сломите моей буйной головы́».
Привели Илью Муромца на плаху убитую, повалили на плаху убитую, и заговорил про себя Илья Муромец: «Верно, пришла смерть непи́саная во чисто́м поле, коли говорили кали́ки, что не будет тебе, Илья Муромец, смерть во чисто́м поле». Тогда Илье Муромцу силы прибавилось, хватил он в грудь одного татарина, то поднялся выше земли стоячей, выше облака ходячего, схватил одного татарина за́ ноги, нача́л им Илеюшко помахивать. Как в ту сторону вернет, — так валит их улками, в другу сторону махнет, — валит переулками. Ну, корепкой татарин, жи́лковатый, не со́рвется. И убил Илья Муромец до одной души, ударил татарина о сыру́ землю́. Осталась от татарина только грязь да вода. И пришел во палаты белокаменны ко тому ко царю-Калину. Захватил ёго за жёлты́ кудри́, открыл окно и броси́л ёго на панель из палаты трехэтажные. От Калина-царя только грязь осталась. И пришел Илья к Владимиру Красну Солнышку, и сказал ёму таковы слова: «Дал прослужить молебны с панифидами три дня».
Вот прослужили молебны с панифидами и выступили под Киёв-град рать-сила великая и всё бога́тыри. А под Киёв-градом было силы столько, что солнце не пропекало, не было где котла сварить. Вот бились они целы суточки, и не было ни убыли, ни прибыли, все богатыри и Илья Муромец. Вот на вторые сутки немножко солнце стало пропёкатися, заговорили ему богатыри: «Слушай, Илья Муромец, сын Ивановиц, надо отдых сделать нам, добрым молодцам». Добавил Илья Муромец, сын Ивановиц: «До тех пор не будём отдых дёржать, пока не убьём до одной души».
Опять разъехались добры молодцы, стали силу бить по-старому. Вот и наехала на Добрыню Никитица баба Коло́мёнка, и они с ней сразилися, ударились копьем долгомерным, — ко́пья пополам переломились. Ударились мечами, — мецы пополам переломились, ну друг друга с коней сбить не могли. Потом схватились рукопашкою. Возились они шесть часов. Подвернулась у Добрынюшки ноженька, упал Добрыня на сыру́ землю, и села баба Коломенка не бе́лу грудь и спрашивает у Добрыни Никитица: «Ну, скажи-ко ты, до́брой мо́лодец, кто ты есть, чьёго роду, чьей племени и как тебя звать?» А он отвечает ей таковы слова: «Если я бы лёжал у тебя на бело́й груди́, не спрашивал бы ни роду, ни племени, ни отца с матерью, колол бы брюхо до печени».
И вдруг едет Илья Муромец, сын Ивановиц: «Эй, мужик, грит, под бабой лёжишь?» — «Выручи, Илья Муромец, сын Иванович, видно, пришла Добрынюшке смерть в чисто́м поле». Отвечает ёму Илья Муромец: «Бей бабу по титькам, пихай под жопу, будёт баба мягче». И сам проехал дальше. Только и помог.
Постом спомнил заповедь Ильи Муромца. Стал бить по ти́тькам, пихать под жопу и стал наверх. Потом уж не спрашивал у ней отца с матерью, а колол брюхо до печени и убил ей насмерть. И сел он на добра коня с этого стыда, и поехал по крутой скалы́, и видит, что корабль плывет, и бросился со скалы на этот корабль, а тот был не корабль, а просто скала, и убился насмерть со своим конем.
Побили братья все войско и стали ждать Добрыни Никитица, нигде ёго в войска́х не нашли. И спомнил Илья Муромец, сын Ивановиц, что он лёжал под бабою, нет ли ёго там. Поехал туда, приезжаёт, видит, что баба Коломёнка убита. «Ну, ни больше ни меньше, что брат наш поехал куда со стыда». Поехали дальше и видят, что лежит он на скале убитой. И поехали братья в Киёв-град к Владимиру Красну Солнышку. Владимир Красно Солнышко очень обрадовался, и сделал почёстной пир, и стал спрашивать: «Что где у вас, богатыри́, Добрынюшка Никитинец?» То говорит ёму Илья Муромец, сын Ивановиц: «При войны бывают случа́и, что кто-нибудь лёжит в чисто́м поле. Убит Добрынюшка или, вернее, не убит, а со стыда скончался, что лёжал под бабой Коло́мёнкой. Убил он ей, а потом со стыда броси́лся на скалу, и скончался наш Добрынюшка». Пожалел Владимир Красно Солнышко, да делать нечего.
Вот поил, кормил и хвалился има: «Ну, если не вы бы да Илья Муромец, то не быть бы нам на святой Руси, не оставил нас Калин-царь даже на по́мины».
Заговорил ёму Илья Муромец, сын Ивановиц: «Все-таки надо мне идти на святую Русь да посетить свою родину, увидеть отца с матерью, есть ли нет хоть и в живых. А вы, братья мои да товарищи, вы останьтесь у Владимира Красна Солнышка на охрану нашего отечества, до тех пор, пока я приду, не давайте ёго во обидушку».
И сам распростился с Владимиром Красным Солнышком, и пошел он в путь-дороженьку. Вот он пошел далеко, и подходит он уж к своёму селу, к своёму селу Карачарову. Приходит он в дом отецкой. Не было уж отца-матери — все они были примёрши. Отдал он дом этот нищим бедным кали́кам перехожиим, ро́здал деньги всем поровну, сам отправился опять вперед. И вот стретился он с кали́кою с Иванищем с Деревенщиной, и начал у нёго он спрашивать: «Ты скажи-ко мне, Иванище Деревенщина, что у нас на Руси да деется, как живет Владимир Красно Солнышко? Ты ходишь по святой Руси, так знаешь все новости». — «Да, Илья Муромец, сын Ивановиц, на Руси хорошего нет теперь. Приступил к Владимиру Красну Солнышку Идолищё поганоё. Владимир Красно Солнышко связан ко дубовому столу за шелко́в ремень, а с Опраксой-королевичной пьет, ест с одного стола. И спит он с ней на одной кровати, и держит руки в пазухи и ниже поясу».
Заговорил Илья Муромец: «Ты отдай мне, Иванище, эту свою клюшечку». — «Нет, не отдам». Вот Илья Муромец стал у него отнимать, они с ним возились три дня, никоторой никоторого победить не мог. Илья Муромец клюшечку не отнял. Рассердился Иванище Деревенщина, броси́л клюшку в землю, улетела клюшка в землю сорок сажен, и пошел он дальше, не сказал Илье Муромцу ни одного слова. Илья Муромец на это не разгневался, нача́л землю рыть, рыл он ровно три дня и достал эту клюшечку. И пошел он с клюшкой пробираться в Киёв-град.
Вот, конечно, он пришел теперь уж в Киёв-град, под окно Владимира Красна Солнышка, и просит ми́лостину Христа́-ради́: «Дай, Владимир Красно Солнышко, мне ми́лостину».
Владимир Красно Солнышко, конечно, ничего не знает. Сидел Идолищё поганоё у окна, услышал кали́чий крик и позвал кали́ку в и́збу. Приходит Илья в и́збу к Идолищу поганому, где сидела с ним Опракса-королевична. Вот когда пришел он к ней, она и спрашивает: «Ну, скажи, кали́ка перехо́жая, ты много ходишь по святой Руси, ты знаешь, наверно, про Илью Муромца, какой он был богаты́рь, до́брой молодец». — «Знать-то я ёго знаю, росту был как будто и я». — «Ну скажи теперь, кали́ка перехожая, много ли он пил и ел, как он славился силой непомерною». — «У ёго выть была аккуратная, ел он всёгда по калачику, а пил он всёгда по стаканчику». — «Эх, не есть богатырь ваш был Илья Муромец. Вот я есть доброй молодец, — говорит ёму Идолищё поганоё. — Я молодец уда́лой, вот у меня какая выть: я ем семь печей хле́бов, три коровы ем за один обед, три ведра вина выпью, на закуску ем двенадцать гусей, запиваю ведром молока коровьего. Вот эта выть моя умеренна». — «А ты есть доброй молодец, у моего батюшки была корова такая же обжора, как и ты есть, много ела, пила, да и лопнула. Такой же конец и тебе будет, доброй молодец. Не смерть, а уж лопнёшь», — сказал ёму Илья Муромец.
Не понравилось Идолищу поганому, он схватил кинжал да и бросил в Илью Муромца. Но Илья Муромец увёртист был: отвернулся, конечно, Илья Муромец. Не попало, а ударило в стойку с дверьми, стойка с дверьми провалилась на улицу. Тогда видит он Владимира Красна Солнышка, связанного у ножки столовой, а питался он костями да объедками. «Уж ты слушай-ко, Владимир Красно Солнышко, дай-ко твою каменную палату белу окровавить теперь». Отвечаёт ёму Владимир Красно Солнышко: «Делай, что хошь, калика доброхожая, власть уж не моя сейчас».
А Идолище сидел за столом, смотрел, что говорит кали́ка перехожая. Тогда Илья Муромец, сын Ивановиц, ударил ёго клюшкой. Идолище вылетел на улицу с простенками. И отвязал Владимира Красна Солнышка от столовой ножки. И сказал ёму таковы слова: «Вот я есть старо́й богаты́рь Илья Муромец, спас тебя, Владимира Красна Солнышка, и живи теперь в спокое. Послежу я за тобой теперь. Еще тебе, Владимиру Красну Солнышку, будет много беды да напасти вперед. Ну, где твои бога́тыри: Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц?» — «Мои богатыри испугалися, уехали они из царства, не знаю где. Испугались они Идолища поганого». — «А почему мне не надо было, Владимир Красно Солнышко, пугатися, надо было ёго уничтожить со земли». И так обрадовался Владимир Красно Солнышко, посадил за свой стол, угощал только чем было́, приказал Опраксе-королевишне: «Кормить, поить да уговаривать, чтоб не ездил Илья Муромец. А уж я тебя, Опраксия-королевична, за то прощу, что жила с Идолищем поганыим. Это было дело насильнёё».
Отыскал Илья Муромец своего коня и поехал разыскивать бога́тырей. Вот он ездил, ездил, наконец, нашел во чисто́м поле шатер и сказал: «Ну, что же вы, братья-бога́тыри, так ли охраняете Владимира Красна Солнышка?» Но они сильнё перепугались, что Илья Муромец убьёт, но он ничего не убил, не наказал и сказал: «Ну, теперь поедем к Владимиру Красну Солнышку».
Когда приехали, то Илья Муромец положил Олёшу Поповица на охрану города и дежурить, какие проезжающие богатыри́ будут. Вот он стоял, все охранял и вдруг приезжает бога́тырь, такой большой, что Олёша Поповиц со страху испугался. На правом плече ясной голубь был, на левом ясной со́кол, и кричал поединщика. Олёша Поповиц так перепугался, прибежал сказывать Илье Муромцу. Илья Муромец ёму и говорит: «Почему ж ты не выехал с ним на поединок? Ты бы выехал и скрикнул, если ёго конь падёт на коленки, то поезжай смело, уж если не падёт, то не выёзжай». И так он отправил ёго на пробу. Отказаться Олёшенька Поповиц не смел. Когда выехал, скрикнул по-богатырски, ну, конь ёго не почувствовал. Повернул и Олёшенька Поповиц, поскакал обратно к городу: «Ну, Илья Муромец, я не смел поехать на нёго. Скрикнул, — конь повернул на меня, и я поехал обратно». — «Ну, ладно, тогда я поеду, старой богатырь Илья Муромец».
Вот и выехал Илья Муромец, сын Ивановиц. Скрикнул, — конь у него и пошатнулся. Съехались они, ударились копьями: копья пополам переломились, но никоторый никоторого не мог из седла вышибить. Мечами ударились: мечи пополам переломились. Потом схватились.рукопашкою, этот богатырь послал с левого плеча голубя матери: «Нашел в поле поединщика, не знаю, справлюсь ли, нет?» Вот они возились с Ильей Муромцём целые сутки, никоторой никоторого не может победить. Вот он посылает с правого плеча я́сна со́кола: «Нашел в поле поединщика, мама, ну, не справиться».
Тогда все-таки Илья Муромец ёго свёрнул, берет нож, распорол брюхо до печени, сам сел на коня и уехал. Вот приехал домой, а теперь поставил Самсона Колупаевица: «Вот теперь дежурь город, мало ли кто придёт, скажешь».
Вот в одно прекрасноё время приезжает богатырь. Богатырь был Сокольничек-раскольничек. Конь у богатыря был, как сильная буря; богатырь был, как сильная туча. Богатырей ничем считал, а Красное Солнышко смехом вёл. Вот и приезжает Самсон Колупаевиц к Илье Муромцу, рассказал, что видел. Илья и говорит: «Эх вы, богатыри, не смеете выехать на бога́тырей, какие же вы бога́тыри, надь опять выехать старому Илье Муромцу». Когда выехал Илья Муромец на него, скрикнул, — конь на него поворотил. Съехались они, ударили копьем, — копья переломились; ударились мечом, — мечи переломились. Никоторой никоторого победить не может. Засмеялся богатырь, схватился с Ильей рукопашкою. Возились, возились они целы сутки, — никоторой никоторого победить не может. На вторы сутки подвернулась у Илеюшки ноженька, — богатырь на него. Сидит на груди и спрашивает: «Эх ты, стар богатырь, ну удалый был, ты скажи-ко, как тебя звать, какого роду, какой племени?» Говорит Илья ёму на ответ: «Кабы я у тя, доброй молодец, сидел на груди, не спрашивал ни роду, ни племени, колол бы брюхо до печени». А он ёго всё спрашивает: «Ты скажи, скалки, доброй молодец, не убью тебя, побратаемся». А Илья ему ничего не говорит, только так промеж себя сказал: «Верно, пришла Илье смерть непи́саная во чисто́м поле».
Тогда Илье сила прибавилась непомерная. Ударил он в грудь богатыря кулаком, и он поднялся выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и упал о ка́менья, рассыпался на мелкие дребезги. А Илья Муромец стал на добра коня, поехал к Владимиру Красну Солнышку. Владимир Красно Солнышко обрадел, собрал почестной пир, собрал бога́тырей на пир. И говорит Илья Муромец: «Ну, Владимир Красно Солнышко, теперь я поеду к брату старшему, к тому ли Святогору бога́тырю. А вы оставайтесь да царствуйте, споминайте Илью, да не увидите». И говорит еще братьям Самсону Колупаевицу да Олёше Поповицу: «А вы, братья, не пугайтесь, не разъезжайтесь, охраняйте Владимира Красна Солнышка».
И так распростился он с Владимиром Красным Солнышком, с братьями, сел на добра коня и поехал. Вот приехал он к крутой горы́, нача́л ставать в гору, конечна, и поднялся; поднялся, увидал — шатер стоит. Заехал к шатру, — конь стоит богатырской, как сильная гора: «Никто больше, как здесь Святогор».
Поставил своего коня, заходит в шатер; заходит, видит — Святогор богатырь спит с женой. Будить он не стал; делать ёму нечего, и сам повалился спать. Вдруг стала Святогора-богатыря жена, улыбнулась, вышла из шатра, взяла мешок и спустила в мешок Илью Муромца и коня. И сунула мешок Святогору-богатырю в карман. Когда стал Святогор-богатырь, нужно ёму было ехать, говорит жене: «Ну, поедём на третью гору». Сели на лошадей и поехали. Лошадь поднялась в перву и втору гору, а на третью и подняться не может. Вот он и говорит ей: «Ну, что ж ты, волчья шерсть, травяной мешок, раньше скакала с горы на гору, а теперь и поднять не можешь?» Она и заговорила человечьим голосом: «Раньше я носила богатыря и богатырскую жену, а теперь несу двух богатырей, и богатырского коня. Богатырь хоть не супротив тебя, и конь не супротив меня». — «А где же они?» — спрашивает. «А посмотри у себя в кармане».
А Илья спал и ничего не чуял. И вот он сунул, протянул руку в карман, и вытряс Илью с конём, и спросил жену: «А как он мне попал в карман?» — «А я, грит, клала ёго». Взял он жену, конечно, и убил, и стал Илью Муромца спрашивать: «Какого ты роду, какой племени и как звать тебя?» Он ёму и начал: «Я есть Илья Муромец, сын Ивановиц, посмотреть мне тебя захотелось». — «Ну, ладно, коли так пришлось, то побыть у меня, и будь ты меньшим братом, а я буду старшим, и поедем с горы на горы».
Сели они на ко́ней и поехали. Прискакали на одну гору, и стоит на горы́ гроб, и был открытой этот гроб. Ну, он был слишком большой. Вот и говорит Святогор-богатырь Илье Муромцу: «Ну-ка, Илья Муромец, применись к гробу, по тебе ли он будет?» Илья Муромец повалился в гроб и не хватают ни руки, ни ноги. «Нет, Святогор-богатырь, этот гроб не по мне. Нас таких войдет десятками в этот гроб». Потом слез с коня Святогор-богатырь, повалился в гроб. Как повалился, крышка закрылась, и Святогор-богатырь подняться не может. Потом заговорил Святогор-богатырь: «Бей мечом, расколи, я не хочу умирать». Как ударил по гробу, покрылся гроб обручем. То заговорил Святогор-богатырь: «Возьми мой меч да ударь, твой лёгок». Тогда он берет ёго мец, захватил, поднять не может, сам по колено в землю ушел: «Нет, Святогор-богатырь, я твой мец поднять не могу». — «Ну, прислонись ко мне, я силу дам».
Вот дохнул он на нёго, у Ильи силы прибавилось, взял он мец, как ударит им по гробу, то опять сделалась железная полоса. Тогда опять Святогор-богатырь говорит: «Припади еще раз, я опять силы дам, ударь тепереч крышка и рассыплется». — «Нет, я второй раз не припаду, ударить я ударю». — Потом Святогор-богатырь ему заговорил: «Ну, ударяй, не ударяй, все равно я уже начинаю коле́ть. Хорошо, что не припал, я бы тебе земляным духом дал, тебе бы тут и живым не быть. А мне уж здесь смерть. Привяжи моего коня ко гробу, им никому не владеть, и мой меч оставь тут». Потом распростился Илья Муромец с Святогором-богатырем, и тот тут умер, а он поехал вперед. И вот подъезжает он ко второму гробу и сказал: «Ну, наверно, это моя смерть, уж коль умёр Святогор-богатырь, то, наверно, и я умру».
И он сошел с коня, привязал к гробу, зашел в гроб, крышка закрылась, и Илья кончился.