Иллюстрированная история суеверий и волшебства от древности до наших дней (Леманн)/Введение

Введение

Отношение суеверия и магии к религии и науке

Предмет исследования

Предмет предстоящей нам работы всего короче и точнее определяется словами «История общечеловеческих заблуждений». Суеверие и чародейство — это первые шаги человеческой мысли в религиозной и научной области. Может показаться лишним делать эти явления предметом особого исследования: история религиозной и научной эволюции одинаково хорошо может дать представление как о заблуждениях отдельных эпох, так и о том, что сохранило ценность до настоящего времени. В самом деле, человек достигал познания истины не иначе, как впадая в заблуждения и постоянно освобождаясь от них. Следовательно, во всяком сколько-нибудь ясном изложении эволюции религий и наук нельзя обойтись без обсуждения суеверий различных времен, так как суеверия — это те ошибочные пути, на которые человеческая мысль невольно попадает и через которые пробирается, добиваясь ясного и глубокого понимания.

Тем не менее есть существенное различие между обработкой, которой суеверие и магия подвергаются в истории религии и науки, и тем изображением этих явлений, которое я хочу предложить. Для более детального указания на это различие возьмем какой-нибудь известный пример. Общеизвестен тот факт, что происхождение современной научной химии нужно искать в алхимии, в стремлении изготовить золото; поэтому автор исторического сочинения по химии, если только не хочет насиловать фактов, должен начать с описания самых первых опытов по изготовлению золота: именно благодаря этим опытам были накоплены первые химические сведения и образовался первоначальный взгляд на природу вещей и на их взаимное отношение. В детском периоде химии современного химика, естественно, более всего интересуют те верные положения, которые в течение времени были найдены, хотя при нахождении их исходили из ложных предположений и стремились к иллюзорной цели. Всякий химик, желающий знать историю развития своей науки, должен главное внимание обратить на рассмотрение того, что сохранило свою ценность. Наоборот, он может не особенно интересоваться культурно-историческим значением алхимии, т. е. тем, что стремление превратить все неблагородные металлы в золото и серебро в течение нескольких столетий наполняло жизнь если не целых народов, то, во всяком случае, некоторых общественных классов. Эта—то культурно-историческая сторона дела и будет служить предметом нашего обсуждения.

Что таким образом выяснено по отношению к химии, одинаково имеет значение для астрономии, а частью также и для физики. Во всех этих науках, по крайней мере отчасти, первоначально ставились цели, признаваемые теперь за совершенно ненаучные, а все-таки постоянно шло накопление верных сведений. Именно эти-то сведения и интересны для пишущего историю своей науки. Наоборот, мы главное внимание обратим на предположения и наблюдения, оказавшиеся ложными: они гораздо более, чем верно установленные факты, кладут печать оригинальности на отдельные эпохи и народы, а потому вполне заслуживают особого исследования.

Первой нашей задачей будет точное определение того, что вообще понимается под суеверием и волшебством. Я сказал выше, что это как бы блуждание мысли в религиозной и научной области, но такое определение настолько неясно, что оно недалеко от ложного — оно нуждается в дальнейшем освещении. Ввиду этого мы займемся сначала исключительно суеверием.

Определение суеверия

Что суеверие есть заблуждение, что оно заключается в предположениях, которые ни в религии, ни в науке не пользуются признанием, в этом, вероятно, все будут согласны; но вместе с тем дело обстоит так, что чрезвычайно трудно квалифицировать какой-либо взгляд как суеверный.

Мы имеем дело не с одной религией, а со многими, и то, что одному может представиться величайшей глупостью и суеверием, для другого является религиозным догматом, в справедливости которого он никогда не сомневался. При такой разнице взглядов у различных современников понятно, что еще больший контраст обнаруживается между мнениями, господствовавшими в разное время. Наука, так же как и отдельные религии, в своем развитии испытывает постоянные изменения. То, что в одно время самому опытному исследователю кажется вполне законным предположением, в другое время рассматривается как совершенно несогласное с мировым порядком; мнение, трактуемое в какой-нибудь определенной церкви как неопровержимый догмат, 100 или 1000 лет спустя объявляется опасной ересью и преследуется самым настойчивым образом. Границы суеверия в высшей степени неуловимы, и назвать ли какой-либо взгляд суеверием или нет, всегда зависит от точки зрения, с которой его рассматривают. Несколькими примерами легко можно доказать справедливость этого утверждения.

Большинство образованных людей в протестантских странах считают веру в демонов, привидения, домовых и пр. суеверием уже потому, что и само евангельское учение вовсе не считает веры в существование их необходимым догматом.

Правоверный католик иначе относится к этому вопросу: известно, что даже еще в наше время в южных странах производятся заклинания бесов, притом вовсе не одними только невежественными монахами, но и высокопоставленными духовными лицами. Католическая церковь учит, что даже в наши дни бесы могут вселяться в людей, хотя так называемое «беснование» всеми признается за болезнь, природу которой легко определит всякий врач, ведению которого она и подлежит. Что, таким образом, одному кажется неопровержимым догматом, другой называет суеверием. В чисто научной области наблюдается то же самое: и здесь решение вопроса, считать ли какое-либо мнение суеверием или нет, зависит от точки зрения. Нельзя совершенно оспорить даже и возможность изготовления золота; многое говорит за то, что все наши так называемые элементы, напр., металлы, — все это только видоизменения единой материи. Следовательно, вполне возможно, что один металл может превратиться в другой — только не при помощи тех средств, которыми мы располагаем в данный момент.

Итак, если теперь какой-нибудь влиятельный естествоиспытатель заявит, как это и случилось несколько лет тому назад, что ему удалось найти средство одни металлы превращать в другие, то к этому известию отнесутся несколько скептически, но суеверным такой взгляд не назовут, потому что вполне возможно, что когда-нибудь будет найдена сила, производящая такие изменения: да и знаменитый исследователь без основания не выпустит такого известия в свет. Но вот другой станет рассказывать, что изготовил золото с помощью «философского камня» — это было вещество, по мнению алхимиков, не только превращавшее один металл в другой, но и увеличивавшее их количество, могущее исцелять все болезни и продлить жизнь, — такого человека без колебания назовут суеверным, так как допущение существования подобного вещества находится в полном противоречии с нашим знанием природы и ее законов.

Итак, даже в чистой науке признание данного взгляда за суеверие или нет находится в зависимости от субъективной точки зрения.

Решительно то же самое можно сказать и о суевериях разных веков: называется ли какое-нибудь мнение суеверием или нет, об этом можно судить по развитию мысли в данное время. Мы называем суеверным того человека, который в наше время верит в существование «философского камня» с его удивительными свойствами; для средневекового ученого магика такое мнение не было суеверием. Они ведь не знали, что в природе каждое изменение является результатом множества разнообразных, взаимосталкивающихся причин и что поэтому нельзя с помощью одного вещества вызывать такие разнообразные действия, как превращение металлов в золото и исцеление болезней. Еще менее подозревали они о положении, являющемся основным для всей современной химии, именно, что количество материи в мире неизменно, что материя не уничтожается и не может быть создана. Наоборот, они полагали, что часто наблюдали уничтожение материи, например, при горении; по их понятиям вполне было в порядке вещей, что кусочек «философского камня» величиною с горошину мог бы превращать фунт меди или свинца в чистое золото. Мы не назовем такое мнение суеверием, потому что оно было в полном согласии с тогдашним взглядом на природу. Только многочисленные неудавшиеся попытки приготовить «философский камень» убедили этих исследователей, что их желание идет вразрез с мировым порядком. Тогда-то учение о «философском камне» из научного превратилось в суеверное.

Все сказанное относится и к астрологии. Мнение, что движение звезд является причиной всех изменений на земле, так же древне, как история человеческого рода; во всяком случае, у халдеев его можно проследить за 2000 лет до начала нашего летоисчисления, а так как, кроме того, движение звезд считали периодическим, то делали отсюда совершенно понятный вывод, что ничто не ново под луной, что все в мире повторяется. Стоит только заметить, что происходит на земле в то время, как созвездие занимает какое-либо определенное положение, и можно будет предсказать, что случится, когда то же самое созвездие покажется опять. Исходя из таких предположений, халдеи создали из астрологии целую науку, которую переняли от них и еще более развили средневековые ученые магики; только открытие Кеплером законов движения планет нанесло смертельный удар астрологической мудрости. В этом случае мы имеем новый пример, как то, что в течение тысячелетий признавалось за науку, позднее прогрессом знания низведено было до степени суеверия.

Совершенно таково же отношение суеверия к религии. В очень многих случаях суеверие является только пережитком более ранней религии; раньше служившее для всех предметом веры и признававшееся официально после, когда соответствующая религия уничтожается, продолжает существовать как народное суеверие; высокочтимый бог превращается в презренного черта. История слова «демон» расскажет нам об этом переходе. Греческое слово «daimon» значило сначала просто божество, потом стало употребляться для именования божеств, на которых смотрели скорее как на низших сравнительно с главным богом или как на богов вообще низшего разряда. Затем, когда совсем уже обессилевшее язычество было официально уничтожено, демоны стали рассматриваться как злые существа, а во время мрака Средних веков — как разные черти и нечисть, т. е. демоны в нашем смысле этого слова; совершенно аналогичное явление мы видим в том, что античная наука в Средние века превратилась в магию.

То же самое произошло в старину и в Персии при переходе от старого язычества доисторических иранцев к религии Зороастра. Прежние боги, носившие имя «deva», какое и теперь еще имеют боги индусов, стали дьяволами, подданными губительного Аримана; их культ был строго воспрещен и перешел в заклинание нечистой силы. Вместе с тем персидское слово «dava» (= deva) совершенно так же, как позднее греческое daimon, стало употребляться для именования дьявола. Когда современный перс говорит о злом «Део», со страхом относясь к нему, то едва ли он догадывается, что источник его суеверия когда-то был почитаем за бога.

В эволюции религии можно указать много подобных явлений; из них мы впоследствии приведем несколько примеров, а пока ограничимся одним.

Отцы церкви первого столетия по Рождеству Христову верили в существование демонов; эта вера была церковным догматом; с другой стороны, они утверждали, что демонов не надо бояться, так как они не могут повредить истинному христианину. Прошло 1000 лет. Произошло значительное изменение по отношению к демонам. Явилось верование, что всякий, вступающий в письменный договор с дьяволом, получает возможность с помощью младших бесов обделать множество делишек себе на пользу и во вред своему ближнему.

Сам Лютер не опроверг этого суеверия, и это учение — правда, с существенными изменениями — перешло в протестантскую церковь. Реформация не произвела ни малейшего изменения в процессах о ведьмах, еще 150 лет спустя свирепствовавших в Европе, до тех пор, пока победоносно шествовавшее естествознание, хотя и слишком поздно, не образумило людей. Вместе с тем исчезло и учение о письменных договорах с дьяволом. Но остается все-таки тот факт, что это учение, представляющееся нелепейшим, какое только могла измыслить человеческая фантазия, когда-то входило в состав религии.

Этих примеров достаточно для объяснения того, что мы хотим сказать. Ни одного мнения нельзя называть суеверием потому только, что оно находится в противоречии с нашими теперешними религиозными и научными мировоззрениями. Оно — суеверие только для нас, но вряд ли существует хоть одно мнение, называемое нами суеверным, которое не составляло бы когда-нибудь части религиозной и научной системы.

Желающий обозначить точные границы суеверию должен всегда иметь в виду эту относительность, и мы твердо должны держаться следующего положения.

Суеверие есть каждое мнение, не пользующееся признанием в какой-либо религии или стоящее в противоречии с научным взглядом на природу в какое-нибудь определенное время. Или, другими словами: воззрение, которое у нецивилизованного дикаря показывает, быть может, довольно развитое религиозное сознание и как таковое заслуживает внимания, в устах образованного человека нашего времени, очень вероятно, покажется смешным суеверием.

Таким образом, как видит читатель, суеверие — явление, достойное внимания. Стоит только немного изменить точку зрения, и мы будем иметь право назвать суеверием не только религии дикарей, но и более возвышенные религиозные представления, по крайней мере отчасти. Именно, если мы, отрешившись на время от наиболее просвещенных религиозных представлений и современного научного взгляда на природу, начнем исследовать, каким образом человечество достигло этих относительно совершенных понятий, то увидим, что у различных народов в разное время господствовали совершенно другие мировоззрения. Так как для нас это уже пройденные точки зрения, то мы вправе будем назвать их заблуждениями, через которые суждено было пройти человечеству; таким образом, все, что не находится в согласии с нашим взглядом на вещи, есть суеверие.

Это рассуждение является основанием для всего последующего изложения. Я сказал выше, что мы рассмотрим в этом сочинении человеческие заблуждения, а следовательно, нам будет нужно, признав нашу точку зрения за высшую относительно бывших до сих пор, исследовать, как появлялись и снова исчезали различные неверные взгляды, ошибки и суеверия.

Определение магии

До сих пор речь у нас шла исключительно о суеверии, а волшебство, магия оставались без всякого рассмотрения; так поступали мы вполне обдуманно, потому что одно неразрывно связано с другим. Суеверие — это теория, а магия — деятельность, являющаяся результатом такой теории. Магия происходит от суеверия точно так же, как из каких-либо религиозных представлений возникает известный культ, определенное богослужение или как вслед за познанием сил природы идет их применение. Если верят в существование демонов, т. е. низших духов, помощь которых в том, чего иным способом нельзя достигнуть, можно купить или вынудить, то вполне естественно, что в таком случае станут пробовать, нельзя ли добиться этой помощи. Всякий поступок, являющийся результатом такого мнения, есть магия. Если верят, что злые духи могут причинять вред, то, конечно, ищут надежных способов помешать этому, и вот вам чародейство. Или, положим, существует убеждение, что все совершающееся в мире определяется движением звезд и их взаимным положением, — от такого мнения очень недалеко до стремления определять судьбу какого-либо человека по созвездию, бывшему в момент его рождения, а это — тоже магия.

Коротко и точно: каждый поступок, вытекающий из суеверия, есть магия или чародейство. К этому мы еще прибавим: всякое действие признается за магическое, раз только его объяснение исходит из суеверных представлений.

Цель такого добавления, конечно, ясна. Представьте себе, что какой-нибудь дикарь, вполне находящийся под властью предрассудков своего племени, присутствует при некоторых физических опытах, которые производят на него сильное впечатление, а это вполне возможно при состоянии современной науки; вне всякого сомнения, экспериментатор покажется ему большим и опасным чародеем: он будет объяснять себе опыты согласно со своими представлениями и, без сомнения, решит, что человек, который в состоянии производить подобные чудеса, имеет в своем распоряжении могущественных духов. Другими словами, совершенно естественные явления он сочтет за волшебство, за магию. Но нам и не нужно придумывать примеров для иллюстрации того, что часто чьи-либо действия принимаются за колдовство, хотя в глазах действующего лица они совершенно естественны; история дает достаточно таких примеров. Всюду, где только мало цивилизованный народ сталкивается с другим, владеющим более развитой наукой, результаты последней признаются за магию. Так было, например, в Средние века, когда европейцы столкнулись с маврами, достигшими большого развития в естествознании. Средневековые ученые по большей части вышли из арабских университетов, и знание, которое они оттуда вынесли, для невежественной толпы было магией. Даже сами ученые называли свою науку «натуральной магией», на самом же деле в некоторых частях это было не что иное, как то, что теперь мы называем естествознанием, потому что оно основывалось на познании законов природы. Вот что пишет Каспар Шотт в своем большом сочинении: «Magia universalis naturae et artis» (1657): «Под натуральной магией я понимаю надежное и глубокое познание тайн природы, так что, когда становятся известными природа, свойства, скрытые силы, симпатии и антипатии отдельных предметов, то можно вызывать такие действия, которые людям, не знакомым с причинами их, кажутся редкостными и даже чудесными». Здесь, таким образом, было решительно высказано, что являющееся для посвященных вполне естественным в глазах невежественной толпы есть магия.

Самый простой и естественный поступок при желании можно объяснить как чародейство: когда старуха во время пути переходит поле, то это, конечно, самый заурядный случай, но два или три столетия тому назад это было опасно для жизни. Если бы случилось, что именно из стада, которое паслось в поле, одно животное спустя некоторое время заболело, то было бы решено, что, конечно, виновницей этой болезни является старуха. Она заколдовала скот, значит, она была ведьмой. Несомненно, что многие из женщин, сожженных во время процессов о ведьмах, не имели на своей совести более значительных грехов, чем наша старуха. Совершенно одинаковый поступок мужчины мог быть истолкован как колдовство и приводил его на костер. Это — крайняя степень суеверия.

Итак, мы твердо убеждены, что всякий поступок, являющийся результатом суеверия или объясняемый суеверными представлениями, есть магия.

Сводя магию к суеверию, мы избегаем двух трудностей, с которыми приходилось бороться предшествовавшим исследователям. Во-первых, мы получаем более точное и изящное, чем это было возможно раньше, определение сущности магии. Большинство прежних исследователей под магией понимали действия, для которых нужна была помощь демонов; но это не совсем правильно. Ни в алхимии, ни в астрологии, ни в остальных науках о предсказании нет и речи о демонах, а между тем предмет занятий этих наук нужно считать за волшебство. К этим соображениям присоединяется еще то обстоятельство, что первоначально все европейские народы занимались волшебством без всякой мысли о каком бы то ни было содействии демонов; поэтому магия вовсе не обязательно предполагает веру в демонов. Чтобы иметь право признать что-либо за чары, не требуется участия в нем демонов; вполне достаточно, если оно происходит от суеверных представлений, все равно каких. Все это заключается в нашем определении.

Еще большая трудность, которой мы избегаем, заключается в проведении границ между волшебством и чудом. Само собою разумеется, что относительность, которую мы установили для суеверия, обязательна и для магии, раз мы ее определяли посредством суеверия. А отсюда следует, что всякое действие или событие, с одной точки зрения рассматриваемое как чудо, с другой — является волшебством. Когда какое-либо действие объясняется исходя из религиозных представлений, т. е. когда оно признаётся результатом непосредственного действия Божества, то оно будет чудом в глазах того, кто принимает такое объяснение. И наоборот, то же самое действие, если его станут объяснять исходя из суеверных представлений, оказывается магией.

Убедительный пример для доказательства нашей мысли мы имеем в событиях, сопровождавших выход евреев из Египта.

Во второй книге Библии, 7, 10—12, мы читаем: «Моисей и Аарон пришли к фараону, и сделали так, как повелел Господь. И бросил Аарон жезл свой пред фараоном и пред рабами его, и он сделался змеем. И призвал фараон мудрецов и чародеев, и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами: каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями». И так повторялось несколько раз. Когда Моисей превратил в реках воду в кровь и вызвал лягушек из земли — то же делали и мудрецы Египетские. В то время как евреям действия Моисея казались чудом, потому что были произведены благодаря помощи Бога, египетские жрецы рассматривались ими как кудесники и заклинатели, потому что хотя они сделали то же, что и Моисей, но при помощи неистинного бога. Каждый легко себе представит, что египтяне смотрели на дело совершенно противоположным образом: Моисей казался им могучим чародеем, совершавшим много удивительных поступков, но и их жрецы могли творить при помощи богов подобные же чудеса.

Не подлежит никакому сомнению, что египтяне смотрели на вещи именно таким образом. Сохранились еще писания первого века по Рождеству Христову, из которых явствует, что язычники на чудеса Христа и Его апостолов смотрели как на магию.

Таким образом, каждый раз мы возвращаемся к отправному пункту. Что для одного чудо, произведенное при помощи Бога, в которого он верит, то для другого, именно потому, что он не верит в этого Бога, является колдовством. Многое из того, о чем мы в дальнейшем изложении будем рассуждать как о магии или волшебстве, в свое время и в своем месте составляло религиозную церемонию, которая имела целью вызвать действие Бога, или, иными словами, «чудо»; с нашей же точки зрения это, конечно, волшебство.

План исследования

Теперь мы пришли к тому, что можем дать себе отчет, что именно следует разуметь под словами «суеверие», «волшебство», или «чародейство», и вместе с тем определили границы области тех явлений, которые составят предмет дальнейшего рассмотрения. Нам остается еще в коротких словах установить план нашего исследования.

Для нас, конечно, представляется наиболее интересным проследить развитие суеверия в Европе. Не требуется, однако, больших сведений, чтобы видеть, что это развитие вовсе не идет по прямой линии от одного пункта и что источники его находятся вне Европы. Из всей массы суеверных представлений, в разное время господствовавших в нашей части света, лишь очень небольшая часть обязана своим происхождением различным европейским народам; другая же, большая, часть заимствована от народов Востока. Это заимствование происходило в разное время и различными путями. Не считая того, что произведено первоначально отдельными европейскими народами, можно указать, по крайней мере, на три главных источника европейских суеверий. Первый поток идет от халдеев, со времени похода Александра Великого в Персию. Второй имеет смешанное иудейско-египетско-арабское происхождение и внесен был в Европу маврами. Наконец, третий появился в половине нынешнего века из Америки, но в нем есть большая примесь индусских (буддийских) элементов. Каждое из этих главных течений имеет свой оригинальный характер и долгое время держится обособленно, пока, наконец, не сливается с другими течениями. Поэтому мы должны не только проследить ход каждого из них, но изложить также результаты, к которым привело их смешение.

Когда мы таким образом отдадим себе отчет относительно фактической стороны дела и изучим те формы, в которых в течение времени проявлялись суеверие и волшебство, тогда мы перейдем к исследованию причин всех этих явлений. Как и все на свете, суеверие тоже должно иметь какие-нибудь причины. Если человек думает, что он видит привидение, то несомненно, что он что-нибудь видит. Это может быть освещенная луной занавеска, слегка колеблемая движением воздуха через открытое окно; а может быть и то, что все явление основано лишь на болезненном состоянии мозга наблюдателя; в обоих случаях, несомненно, существует некоторое восприятие, только объяснение его неправильно. Таким образом, за всяким суеверным представлением находится какое-нибудь наблюдение, которое только неверно объясняется. Суеверие заключается в ошибочном понимании. Но если интересно указать на эти ошибки, на неверное объяснение известных наблюдений, то не менее интересно найти те физические и психические явления, которыми были обусловлены эти ошибки. Только произведя такое исследование, мы можем признать нашу работу законченной; так как мы лишь тогда можем называть известное воззрение суеверием, или заблуждением, когда будет доказано, что оно возникло из неверного объяснения известных фактов, которые впоследствии, через приобретение новых знаний, получили совершенно другое освещение.

В этом заключительном исследовании я вижу главный центр тяжести моей работы. Но так как разрешение этой части нашей задачи в значительной степени облегчится, если мы проследим суеверие до самого его возникновения, т. е. до тех его форм, которые оно имеет у первобытных людей, то мы предпошлем нашему исследованию краткий очерк суеверия и волшебства у диких народов.

Суеверие и волшебство у диких народов

Религиозные представления диких народов

Древнейшие имеющиеся у нас исторические известия происходят от египтян и от древнего халдейского народа аккадов; они доходят до 4000 лет ранее нашей эры. Ранее этого мы уже не можем исторически проследить развитие человеческого рода. Но египетские и аккадийские известия указывают на то, что уже в самые древние, неизвестные нам времена эти народы образовали большие государства, управлявшиеся могущественными царями и обладавшие высокой культурой. Таким образом, из этих сведений мы можем только косвенным образом получить, и то лишь неточное представление об условиях жизни первоначального человечества. Прогрессивное развитие должно было продолжаться очень долго, прежде чем человек достиг той степени, на которой стояли египтяне и аккады древнейших времен. Если же мы желаем иметь достоверные выводы о действительно первобытном состоянии человечества, то мы должны обратиться к существующим еще в настоящее время диким народам, каковы, напр., гренландцы, североамериканские индейцы, африканские негры и некоторые народы Сибири. Едва ли, конечно, может быть сомнение в том, что и у этих народов суеверные представления и магическое искусство подверглись известному развитию, так что и на них нельзя смотреть как на представителей самого первобытного состояния в этой области; но далее этого наше исследование уже не может проникнуть.

Само собой разумеется, что религиозные представления диких народов не все одинаковы: но, несмотря на различия, между ними так много общего, что мы имеем полное основание рассматривать их все вместе, так как мы имеем здесь в виду не останавливаться на отдельных частностях, а лишь выставить на вид главнейшие характерные черты. Ниже всех стоят, по-видимому, австралийские негры, так как они, сколько известно, не имеют представления о высшем существе; во всяком случае, у них нет и следа какого-либо культа; о существовании злых духов они имеют также лишь самые неопределенные представления. О душах умерших они думают, что после недолгого пребывания на земле они восходят на облака, где обыкновенно и остаются; впрочем, им ничто не препятствует возвратиться на землю, но в таком случае они меняют свой цвет и становятся белыми. Поэтому на европейцев они смотрят как на выходцев с того света. Однако это воззрение не мешает австралийцам делать своими женами случайно захваченных ими белых женщин. Из этого видно, что их представления о духах неясны и сбивчивы. Подобно другим дикарям, они имеют колдунов, или волшебников, призываемых на помощь при всяких необыкновенных обстоятельствах, как, напр., в случае болезни, и действующих таким же способом и такими же средствами, как это делается и у других народов. Могущество этих чародеев основывается, как полагают, на близком их общении с духами; но что это за духи — суть ли это души умерших, еще не покинувшие землю, или, может быть, это злые духи, о которых тоже иногда говорится, — об этом нельзя получить никакого объяснения. Возможно, что и для самих посвященных в чародейство это неясно. Во всяком случае, наши сведения об этом так недостаточны, что мы можем оставить австралийских негров в стороне.

Большая часть остальных нецивилизованных народов стоит уже на несколько высшей ступени, чем австралийские негры. У африканских негров и американских индейцев можно уже отличить от суеверия настоящие религиозные представления, состоящие в признании высшего существа. Таким образом, индейцы имеют своего Маниту, а племена банту в южной Африке — своего Модимо, или Молимо. Этот «великий дух», или это «высшее существо», не играет, однако, важной роли; во всяком случае, ему не молятся. Он не есть и творец мира; скорее он соответствует, по-видимому, фатуму, или судьбе. По крайней мере, это вытекает из того, что говорил миссионерам один интеллигентный вождь негров.

«Вы, значит, думаете, — сказал он, указывая на звезды, — что между ними и по ту сторону их живет всемогущий владыка, наш отец, создавший нас всех. Правда, что и наши предки говорили о небесных владыках, и мы называем большие светящиеся пятна, которые вы видите у себя над головой, дорогой богов; но нам кажется, что мир всегда существовал, кроме людей и животных, которые, по нашему мнению, когда-то вновь появились, сначала животные, а потом люди. Но мы не знаем, кто их принес в мир. Мы молимся духам наших предков, и мы просим их о дожде, обильной жатве, здоровье и о том, чтобы они приняли нас к себе после смерти».

По-видимому, такого же рода и представления индейцев о Маниту. Они не молятся ни ему, ни многочисленным другим богам. Только военные боги призываются вождем, когда племя отправляется в поход. Их очень короткие молитвы бывают обыкновенно обращены к умершим: «Духи, будьте ко мне милостивы и покажите мне, где я могу найти медведя». Один путешественник рассказывает, что он с несколькими индейцами плыл в лодке. Приехавши на озеро, индейцы взяли свои трубки и стали курить, молясь в то же время ветрам, чтобы они были тихи и дали бы им безопасно проехать по озеру.

Из этих сведений следует, что духи, т. е. по преимуществу души умерших, но затем также и духи природы, составляют центральный пункт в религии этих дикарей. Духи наполняют собою все; они приносят вред или пользу, поэтому их надо почитать. Посредством жертв и заклинаний духов человек может обеспечить себе удачу в своих предприятиях. С помощью духов он может нанести вред обидевшему его соседу. Таким образом, сущность их религии есть суеверие; культ их есть волшебство.

Способы, посредством которых делаются призывания и заклинания духов, различны у разных народов. Одни из них обращаются к какому-нибудь видимому предмету, в котором, по их мнению, дух имеет свое местопребывание (фетиш). Другие, напротив, не имеют никаких видимых символов для духов. Есть и такие, у которых и та, и другая формы существуют, по-видимому, вместе. Негры Гвинейского берега суть типические представители фетишизма. Каким образом создается фетиш, это видно из следующего изложения одного из вождей:

«Когда кто-нибудь из нас решается предпринять что-нибудь важное, то прежде всего он ищет себе какого-нибудь бога в качестве помощника для своего предприятия. С этой целью он выходит, и первое встреченное им живое существо берет себе в боги, будь то собака или кошка, или даже одно из самых низших животных. Это может быть также и какая-нибудь безжизненная вещь, найденная им на дороге: камень или кусок дерева; этому новому богу он тотчас же приносит жертву, объясняет ему свое дело и торжественно клянется, что если оно удастся, то он и впоследствии будет считать его своим богом и служить ему. Если предприятие будет удачно, то, значит, он нашел нового, очень полезного бога, которому он ежедневно приносит жертву; в противном случае он бросает нового бога как негодного, и последний снова делается тем, чем он и раньше был».

Более высокое положение занимают южноафриканские негры, так как они обращаются с молитвой к совершенно определенным духам, не придавая им никакой видимой формы. Как мы видели выше, ими призываются исключительно духи предков, души умерших людей; но последние не все занимают одинаковые степени. Сын обращается преимущественно к своему отцу, как к лицу наиболее известному. Один зулус так описывал все эти воззрения:

«Мы, чернокожие, не почитаем одинаково всех наших аматонго (предков), т. е. всех умерших людей нашего племени, без различия. Обыкновенно только главе каждого дома молятся его дети, так как прочие предки им неизвестны и они не знают их имен. Таким образом, молитва их начинается и кончается их отцом, так как они лучше всего знают как его самого, так и его любовь к своим детям. Таким же он будет для нас и теперь, когда он уже умер. Поэтому хотя мы молимся и многим аматонго нашего племени, которые образуют непроницаемую ограду для нашей защиты, но при служении аматонгам отец наш ставится нами гораздо выше всех других. Наш отец есть великое для нас сокровище даже и тогда, когда он умер. Когда в краале появляется болезнь, то старший сын восхваляет его, давая ему самые почетные прозвища, заслуженные им на войне и в битвах; но при этом он прославляет также и других аматонго».

Мы знаем также, как происходит у этих племен подобное призывание и славословие духов. Естественно, оно соединяется с принесением духам жертв. Когда внутренности жертвенного животного вынуты, то начальник восклицает: «Вы, духи моих предков, возьмите эту жертву себе на пищу. Пошлите мне здоровье по вашей милости». Хорошим знаком считается то, когда при убивании животного оно ревет. Тогда говорят:

«Реви громче, бык наших предков». Часть крови и жира откладывается в сторону, на особое место, и сжигается, жир вместе с курениями, чтобы духи ощущали приятный запах; затем начинается жертвенное пиршество. Начальник вместе со слугой, несущим обеденную циновку, идет к наружному выходу загороди, где помещается скот, и кричит: «Тихо, смирно! Я прошу вас, духи наших отцов, совершившие для них, перед нами, столь великие и славные дела, послать нам удачу и счастье. Я прошу вас, чтобы вы наполнили мой крааль скотом, мои житницы — хлебом, мои жилища — детьми, чтобы вы не исчезли из нашей памяти».

Таким образом, у южноафриканских племен, рядом с действительно прекрасным почитанием умерших, не существует, по-видимому, вовсе служения фетишам; у американских индейцев то и другое существуют вместе. Выше мы видели, как они призывают духов и ветры без всяких особых обрядов и не обращаясь ни к какому видимому предмету. Об этих же индейцах из племени дакота рассказывают, что они не молятся никакому определенному изображению, вследствие чего у них нет и никаких построек для богослужения. Но зато нередко бывает, что один из этих индейцев берет какой-нибудь камень, преимущественно круглый, и разрисовывает его, потом, отойдя несколько шагов от своего жилья, очищает от травы кружок в один или два фута в диаметре и ставит на это место камень, или своего бога, как он его называет, приносит ему в жертву несколько табаку и перьев и просит у него защиты от опасности, которая ему, вероятно, пригрезилась или которую он себе почему-либо вообразил. Таким образом, служение фетишам существует одновременно с непосредственным обращением к духам.

Религиозная магия у диких народов

То, что мы изобразили выше, представляет собой способы, посредством которых частные люди служат духам или заклинают их. Но они вообще употребляются лишь при обыкновенных случайностях ежедневной жизни. Когда же дело идет о более важных обстоятельствах, при которых отдельное лицо уже не может положиться на самого себя, напр., в случае болезни или когда ставится вопрос о благополучии целого племени, напр., при объявлении войны или при продолжительной засухе, грозящей уничтожить пастбища или место охоты, тогда требуется содействие особого посредника, пользующегося преимущественной благосклонностью духов, для совершения необходимых церемоний, которые должны обеспечить народу помощь высших сил. Такие посредники: жрецы, чародеи, или как бы мы их ни назвали, — существуют у всех диких народов. Они известны под различными именами: сибирские народы называют их шаманами; американские индейцы зовут своих знахарей: у племени Дакота — мускихивинини, у Винебага — мадэвинини. Так же и у африканских племен: у зулусов они называются изи-ниянга, у бечуанов - нгака и т. д. Везде они являются делателями дождя, врачами и прорицателями; они доставляют счастливые предзнаменования и обеспечивают благополучный исход войны. Своим магическим искусством они помогают также отдельным людям отомстить своим врагам или доставляют им удачу на охоте, — одним словом, занимаются всем, что касается волшебства.

Мы бы зашли, конечно, слишком далеко, если бы стали перечислять церемонии и магические действия, совершаемые знахарями у разных народов; да мы недостаточно с ними и знакомы. Поэтому я предпочитаю соединить вместе отдельные характерные черты, взятые от таких народов, у которых случайно тот или другой обряд был всего лучше наблюдаем. Конечно, такое изображение не будет вполне подходить к одному какому-нибудь народу: как обряды, так и понятия в различных местах, естественно, оказываются различны: но в этом нет особого неудобства, так как для нас нужен только общий обзор.

Церемония посвящения новых знахарей, называемая у винебагов в Северной Америке знахарским праздником (medicinfest), есть очень старинное учреждение и, как почти все их праздники, состоит большей частью из плясок. Участвующие в ней образуют особое общество, имеющее свои тайны, которые никогда не сообщаются тем, кто к нему не принадлежит.

Поэтому нам известна больше только внешняя сторона дела; о том же, чему обучаются новые знахари и в какие тайны они посвящаются, мы не знаем. С большей вероятностью, однако, можно предположить, что они учатся знанию тех действий и тех заклинательных формул, которые употребляются в каждом данном случае. Из этих формул многие нам известны; поэтому мы имеем основание думать, что потеряем немного, не заботясь об остальных.

Сам праздник происходит не в одно определенное время, а лишь тогда, когда есть два или более лиц, желающих быть принятыми в общину. Тогда делаются необходимые приготовления и посылаются приглашения старейшим членам общины, присутствие которых признаётся желательным. Не все члены принимают участие в посвящении. Празднование происходит в нарочно построенном для этого помещении, величина которого зависит от числа приглашенных. Вдоль обеих длинных сторон шалаша садятся участники; середина же остается свободной для пляшущих. Новые кандидаты должны перед посвящением три дня поститься; в это время старый знахарь, распорядитель праздника, отводит их в потайное место и посвящает их во все таинства общины. Говорят также, что в течение поста они подвергаются операции потения, причем они покрываются одеялами и окуриваются дымом некоторых кореньев. Когда все это исполнено, тогда начинаются церемонии, в которых участвуют все присутствующие. Они состоят из плясок и речей старых знахарей, а также из множества необыкновенных действий. Так, между прочим, по данному знаку все старшие начинают делать движения, как будто они давятся, после чего наконец выплевывают маленькую раковинку. Они утверждают, что эта раковинка, которая называется врачебным камнем, постоянно находится у них в желудке и только при этом торжественном случае появляется на свет. Излишне говорить, что вообще это невозможно. Под конец каждый вновь поступающий получает знахарский мешок, т. е. сшитую шкуру, наполненную разными диковинами, а в рот ему кладут врачебный камень; после этого он считается принятым в братство.

В знахарском мешке сохраняются, конечно, все предметы, которые употребляются при магических операциях; в это число входят различные коренья, из которых иные, может быть, и действительно могут быть применены в качестве лечебного средства, особенно для заживления ран, затем различные части животных и некоторые минералы. Наиболее действительными медицинскими средствами одного старого вождя из племени винебага были, по его собственному заявлению, маленький камешек, который, как оказалось, состоял из куска самородной меди, и кусочек кости, принадлежавшей, как он утверждал, большому врачебному животному. Это животное показывается иногда только знахарям, и то во сне, на земле же не появляется. Здесь прилагается и изображение этого большого врачебного животного, нарисованного рукой этого самого вождя.

Из этого видно, как свободная фантазия совершенно преобладает над теми немногими практическими наблюдениями, которые, может быть, и в самом деле были у этих людей. Их сильнейшие врачебные средства — не коренья или ядовитые вещества, действие которых могло быть ими случайно открыто, но такие вещи, которые вовсе им неизвестны и которые именно в силу этого и возбуждают всего живее их воображение, так что они приписывают этим предметам множество мистических сил. Эта характерная черта проявляется у всех диких народов.

В одной южноафриканской легенде рассказывается, что в то время, когда голландцы пришли в ту страну (Наталь), в одном пруду жила большая змея с огненной головой. Случилось так, что пришли некоторые люди из амангван. Они подкараулили змею и, когда она выползла из воды, отрубили ей голову; но туловище ушло опять в воду, и пруд тотчас высох. Чернокожие испугались, пошли к голландцам и стали спрашивать, что им делать. Белые люди выслушали рассказ и между прочим спросили: «Что же вы сделали с головой и с той частью змеи, которая осталась при голове?» Черные отвечали: «Нам нужно было лекарство, чтобы им лечиться». Голландцы сказали: «Что же вы хотите делать с лекарством, взятым от неизвестного вам животного?» Черные отвечали: «Мы потому именно и убили это животное, что мы его раньше никогда не видели; мы хотели его смешать с другими нашими лекарствами». История эта говорит сама за себя и не требует дальнейших пояснений. Рис. 1. Большое врачебное животное.

Но если содержание врачебного мешка удивительно, то и применение этого содержания не менее необыкновенно.

У многих народов существуют также интересные мнения насчет того, откуда происходят все эти знания. Так, индейцы племени дакота думают, что они были им переданы водяным богом Унк-та-ге. Он и его спутники являются знахарям во сне. Он есть глава всех духов и передает знахарям их сверхъестественные силы.

Прилагаемый здесь рисунок изображает жилище этого бога и его спутников. Он объясняется следующим образом: внутренний круг означает воду. № 7 есть главный бог. №№ 3, 4, 5, 6 — его спутники. № 2 — индеец. № 8 есть мир, занимающий все пространство между двумя кругами. № 1 — река с индейской деревней на берегу. № 11 — ворота, соединяющие богов с миром. № 9 представляет молнию, употребляемую спутниками бога для их защиты. № 10 — деревья, растущие в лесах по берегам. Индеец, сделавший этот рисунок, рассказывает, что Унк-та-ге вышел из озера и еще до его рождения взял его из деревни на берегу реки и унес с собой в глубину. Когда он во время этого путешествия проходил мимо прочих богов, то каждый из них давал ему хорошие советы, а последний, № 3, дал ему барабан и сказал ему, что все будет делаться по его желанию, когда он будет бить в барабан и произносить волшебные слова, которым он научился в глубине от богов. После этого наставления Унк-та-ге отнес его снова на сушу, где он и был рожден женщиной в виде индейца.

Таково представление знахарей об источнике их сверхъестественной силы. Им стоит только выразить свои пожелания и при этом ударить в барабан и выполнить предписанные богами обряды, чтобы подействовать на богов в желаемом направлении. Поэтому они могут помочь и в таких обстоятельствах, когда обыкновенный человек не видит никакого исхода.

Теперь мы подробнее рассмотрим магические операции, применяемые ими в различных случаях. Недостаток дождя есть, конечно, одно из худших бедствий, которое может посетить дикарей, будут ли они, подобно южноафриканским племенам, заниматься скотоводством или же это будут охотники, как индейцы. Когда скот не находит себе достаточно корма или дичь вследствие засухи уходит в другие местности, тогда знахари должны вызвать дождь. Для этой цели они, удалившись в уединение, произносят различные заклинания, содержание которых никому, кроме них, не известно, но в то же время они устраивают целый ряд общественных празднеств в честь богов. Это последнее обыкновение имеет, по-видимому, вполне разумное и практическое значение, так как если им удастся занять народ этими праздниками достаточно долго, то дождь может наконец и сам собой пойти. Если же терпение народа истощается раньше, то естественно, что со знахарем поступают не лучше, чем с тем фетишем, который не оправдал возложенных на него надежд. Его жизнь подвергается опасности, если он заблаговременно не позаботится о сохранении своей драгоценной особы. Последнее, впрочем, обыкновенно удается ему, так как народ полагает, что он может сделаться невидимым или невредимым, или же принять вид какого-нибудь животного. Все это достигается с помощью одного травянистого растения, которое дакота называют пецхикавуск. Колдуны носят его всегда при себе, и когда воины отправляются на войну, то оружие их окропляется настоем этого растения. Тогда они делаются невидимыми для врагов и не могут быть ранены даже ружейной пулей. Надо полагать, что это верование было потрясено до основания после битв с войсками Соединенных Штатов. Рис. 2. Жилище Унк-та-ге.

Знахари пользуются большим почетом также и в качестве врачей, но в действительности лишь в очень редких случаях выказывают знание врачебных средств и умение целесообразно ими пользоваться. Если же они в самом деле обладают таким знанием, то, во всяком случае, скрывают это от народа, который верит исключительно в магическую силу знахаря. Впрочем, в последнее время эта вера в Северной Америке, по-видимому, значительно ослабела; там, где индейцы находятся в постоянных сношениях с белыми, они скоро научились тому, что «врачевание бледнолицых» сильнее и действеннее, чем их. Они предпочитают теперь опиум и хинин кусочку кости великого врачебного животного. И это неудивительно, так как самое существенное, что делает знахарь, являясь в качестве врача, состоит в том, что он пляшет и поет заклинания.

Правда, он предписывает также холодное или горячее купанье, если пациент страдает от жара или озноба, а также дает лекарственные средства и внутрь; но главное дело при лечении составляет все-таки магическая пляска. У многих индейских племен эта пляска считается столь целительной и столь важной, что она изображена при помощи их оригинального фигурного письма для того, чтобы ничего из нее не было позабыто.

Пляска знахарей — это настоящее представление, исполняемое ими у постели больного в присутствии зрителей, полных благоговения. Ударяя в свой маленький барабан или звеня погремушкой, знахарь двигается в кругу, показывая, что он таинственным образом беседует с духами, вынимает у пациента болезнь из желудка или из шеи, выгоняет злых духов из различных частей тела и т. п. Продолжая таким образом, он постепенно приводит в состояние экстаза не только себя самого, но и пациента и зрителей, которые глядят на него со страхом и трепетом, и когда он машет своей погремушкой или ударяет в свой бубен, то им кажется, что земля и небо слушают его голос и вся вселенная склоняется перед ним. Нет ничего невероятного в том, что пациент после этого выздоравливает, так как мы знаем, что и у нас исцеление часто бывает следствием веры во врача, а не лекарства.

Руководящей нитью во всех действиях знахаря является, очевидно, как мы уже говорили, та мысль, что само желание при помощи богов приводит к исполнению этого желания. Знахарь своими действиями только разъясняет духам, чего он от них ожидает, а затем полагается на их заботу об исполнении желаемого. Магическая пляска у постели больного указывает на убеждение, которое составляет верование всех диких народов, что то, что делается с изображением какого-нибудь живого существа, происходит действительно и с самим изображенным человеком или животным. Этим способом дикарь мстит своим личным врагам; подарками и просьбами он убеждает какого-нибудь могущественного колдуна сделать изображение его врага и затем сжечь его, проколоть ему сердце или каким-либо другим образом уничтожить его. И вера в это магическое искусство так велика, что когда тот человек, который при этом имелся в виду, узнает об этих действиях, то часто от страха действительно умирает.

Таким же образом поступают многие индейские племена, когда они хотят обеспечить себе удачу, напр., на медвежьей охоте. Знахарь рисует на березовой коре самое грубое изображение медведя и проводит черту от сердца этой фигуры к морде, обозначая таким образом тот путь, которым жизнь должна выйти из зверя. При этом он поет следующее заклинание:

«Слушай, как я могущественен! Я проворен и мстителен, как орел. Я слышу все, что делается на свете. Медведь должен повиноваться снадобьям моего вигвама. Поэтому бойся человека; улитка попадет в твои внутренности. Какой медведь может избежать моей стрелы? Река? Хе, хе! Разве медведь может избежать моей чародейской силы? Мои снадобья сильны». История умалчивает о том, какое действие производит на американских медведей это страшное заклинание.

Колдуны предсказывают также будущие события, объясняют приметы и т. п. Впрочем, для этого не всегда требуется содействие знахаря. Искусство гадания настолько распространено между дикарями, что по крайней мере в наиболее обыкновенных случаях всякий сам старается помочь себе. Так, очень распространена беломантия, гадание по полету стрел. Когда какой-нибудь индейский герой отправляется на подвиги, то он предварительно пускает стрелу наудачу в воздух; направление упавшей стрелы указывает тот путь, который он должен избрать. Это очень похоже на существующий у нас обычай «счета пуговиц». В особо торжественных случаях, или когда требуется определенное указание на будущее, обращаются к знахарю. Последний, разумеется, действует различно, смотря по времени и обстоятельствам; так как мы не можем здесь описать всех гадательных действий, то ограничимся тем, что приведем некоторые наиболее интересные из них, употребляемые сибирскими шаманами. Интерес их заключается в том, что мы видим из них, как иногда знахари диких народов умеют пользоваться такими средствами, которые не только на их несведущих соплеменников, но и на цивилизованного человека могут производить впечатление чего-то мистического, сверхъестественного. Известия разных путешественников об обрядах, производимых шаманами, во всем существенном сходны между собой; поэтому я приведу лишь один из этих рассказов.

Рис. 3. Сибирский шаман.

Посредине юрты (жилище тунгусов) горел яркий огонь, кругом которого были разостланы в виде круга черные овчины. По ним размеренными, ритмическими шагами медленно ходил вокруг огня шаман, вполголоса произносивший свои заклинательные формулы. Его длинные черные растрепанные волосы почти совсем закрывали его опухлое темно-красное лицо. Сквозь эту занавесь из-под щетинистых бровей сверкала пара горящих, налитых кровью глаз. Его одежда вроде ризы, сшитая из звериных шкур, была увешана сверху донизу ремнями, амулетами, цепочками, раковинами и кусочками железа и меди. В правой руке он держал волшебный барабан в виде бубна, тоже покрытый погремушками, а в левой - лук. Вид у него был страшно дикий и свирепый. Присутствующие сидели молча, в напряженном внимании. Постепенно огонь посредине юрты погас, остались только тлеющие угли, распространявшие в юрте таинственный полусвет. Шаман бросился на землю и в течение пяти минут лежал неподвижно, потом жалобно застонал, испуская глухие, подавленные крики, как будто производимые разными голосами.

Через несколько времени огонь снова был зажжен и высоко запылал. Шаман вскочил, поставил на землю свой лук и, придерживая его рукой, а лбом упершись в верхний его конец, начал бегать вокруг него, сначала тихо, а потом все быстрее и быстрее. Потом, когда это верчение продолжалось настолько долго, что от одного смотрения на него начинала кружиться голова, он вдруг остановился, не выказывая ни малейшего признака головокружения, и начал руками выделывать в воздухе разные фигуры. Затем, как бы проникшись вдохновением, он схватил свой барабан и стал бить в него, исполняя, как мне казалось, некоторую мелодию, после чего он стал прыгать кругом то быстрее, то тише, причем все его тело с невероятной быстротой подергивалось самым странным образом в разные стороны.

В продолжение всей этой операции шаман с жадностью выкурил несколько трубок крепчайшего турецкого табака, а между ними выпивал по глотку водки. От этого и от верчения у него, по-видимому, наконец, закружилась голова; он вдруг упал на землю и лежал неподвижно, без признаков жизни. Двое из присутствующих подняли его и поставили на ноги. Вид его был ужасен: глаза у него были широко раскрыты и выпучены; лицо его становилось все краснее. Он был, по-видимому, совершенно без сознания и в течение нескольких минут не делал никакого движения, кроме легкого дрожания всего тела, и не подавал никакого признака жизни. Наконец он как бы проснулся от своего оцепенения: опираясь правой рукой на свой лук, левой он взял свой волшебный бубен и стал им быстро махать и звонить у себя над головой и потом бросил его на землю; это, как объяснили мне присутствующие, обозначало, что он теперь вполне проникнут духом и что к нему можно обращаться с вопросами.

Ответы на вопросы давались им без долгого размышления, но таким образом, как будто он и сам не знает, что такое происходит. Большей частью ответы эти были выражены в неясном стиле изречений оракула, так что спрашивающий мог истолковать их, как хотел.

Самое интересное в этом рассказе, без сомнения, то, что мы видим здесь применение опьяняющих и гипнотизирующих средств с целью вызвать у шамана такое состояние, при котором он бессознательно может давать ответы на такие вопросы, на которые он в нормальном состоянии, по своему рассуждению, не мог бы отвечать.

Волшебство у дикарей

Если всякое добро, всякая помощь и содействие происходят от духов, то легко дойти до признания того, что и всякое зло, вред и несчастье имеют свою причину в такого же рода существах. Поэтому дикари признают существование не только добрых духов, но и злых демонов. И подобно тому, как они полагают, что привилегированные знахари получают свою силу от добрых духов, так же они думают, что многие люди находятся в сношении со злыми духами и с их помощью стараются вредить другим людям.

Рис. 4. Африканский знахарь.

Таким образом, мы уже на этой низшей ступени развития встречаем разделение между законной, доброй, или белой, магией и волшебством, злой, или черной, магией^[1].

Первой мыслью дикаря в случае, если с ним или с кем-нибудь из его близких случится несчастье, является обыкновенно то, что несчастье это произведено волшебством. Задачей знахаря в таком случае является очень часто не только устранение вреда, но и указание того человека, который его произвел посредством черной магии. Через это знахарь приобретает громадную силу; так как волшебство почти всегда наказывается смертью, то он легко может освободиться от личного врага, указавши на него как на волшебника. Поэтому черная магия держится в тайне, если только вообще она когда-нибудь практикуется. Во всяком случае, у дикарей мы о ней ничего не знаем; однако же, по существу дела, она должна представлять довольно точную копию с официального чародейства.

Примечания

1. О происхождении выражения «черная магия» Солдан (Gesch. der Hexenprocesse. Изд. 2, T. 1, 198) говорит, что оно произошло в Средние века через превращение греческого слова «некромантия», под которым греки подразумевали спрашивание мертвых. Впоследствии в христианской церкви это слово стало употребляться для обозначения всякого недозволенного волшебства. Тогда его переделали в нигромантию (от niger - черный), а потом в противоположность последней создали понятие «белой магии».