ИЗЪ ПРОШЛАГО.
Разсказъ объ императорѣ Николаѣ Павловичѣ.
править
Въ началъ сороковыхъ годовъ, когда я былъ гимназистомъ, а затѣмъ въ концѣ сороковыхъ годовъ — студентомъ, соблюденіе формы, согласно всѣмъ предписаннымъ правиламъ, составляло вопросъ величайшей важности не только для военныхъ учебныхъ заведеній, но и для гражданскихъ. Покойный инспекторъ университета, Фитцтумъ фонъ-Экштетъ, почти каждый вечеръ отправлялся на какое нибудь публичное гулянье, чтобы захватить тѣхъ изъ студентовъ, которые являлись на гулянье въ фуражкѣ, а не въ шляпѣ. Въ позднему вечеру этого же дня или на другой день аудиторіи наполнялись арестованными, а попадавшіеся не въ первый разъ отсиживали урочные часы въ карцерѣ. Такъ все время колесомъ и шло: одни отсиживали свой грѣхъ, другіе занимали ихъ мѣсто.
Находясь еще въ гимназіи, я почти всегда ходилъ съ невастегнутымъ воротникомъ, который какъ-то постоянно давилъ меня. Немало я перенесъ горя за этотъ воротникъ, и онъ едва окончательно не сгубилъ всей моей будущности.
Пріѣхавшій изъ провинціи дядя, занимавшій значительный постъ въ своемъ мѣстѣ, взялъ меня на петергофское гулянье. Мы отправились на пароходѣ и вполнѣ благополучно доѣхали до Петергофа. Нагулявшись вдоволь и пообѣдавъ, пошли на аллею, по которой покойный государь Николай Павловичъ долженъ былъ проѣхать въ большихъ линейкахъ, съ многими членами императорской фамиліи. Мы помѣстились на самомъ видномъ мѣстѣ, такъ что могли прекрасно разсмотрѣть какъ государя, такъ и всѣхъ членовъ его семейства, тѣмъ болѣе, что государь по этой аллеѣ, въ день петергофскаго праздника, всегда ѣздилъ шагомъ. Я, по обычаю, стоялъ съ незастегнутымъ воротникомъ, который прикрылъ снятой съ головы фуражкой. Дядя былъ возлѣ меня. Дѣйствительно скоро показались императорскіе экипажи. Государь, сидя со многими членами своего семейства въ открытой линейкѣ, ѣхалъ такъ медленно, что можно было разсмотрѣть каждую черту его лица. Когда его экипажъ поравнялся со мной, то раздались отчетливо и громко произнесенныя слова: «Гимназистъ! не мѣшало бы застегнуться. Я все вижу». Государь проѣхалъ, но въ ту же минуту ко мнѣ подскочилъ квартальный надзиратель, какъ въ то время называли нынѣшнихъ участковыхъ приставовъ, и спросилъ: это вамъ сдѣлалъ замѣчаніе государь императоръ?" Я, тринадцатилѣтній мальчикъ, совершенно растерялся и теперь не помню своего отвѣта надзирателю. Въ то время, какъ происходила эта сцена, около меня раздался чей-то голосъ: «бѣгите во всѣ лопатки, куда знаете». Не было нужды повторять этого совѣта. Я пустился бѣжать именно во всѣ лопатки, успѣвъ только замѣтить, что господинъ, подавшій мнѣ благой совѣтъ, былъ въ треугольной шляпѣ, слѣдовательно, по всей вѣроятности, или студентъ, или морской офицеръ, ибо лицеистъ или правовѣдъ, носившіе такія же шляпы, едва ли вступились бы за мальчика, имъ совершенно неизвѣстнаго. Бѣда была въ томъ, что у меня не имѣлось отпускнаго билета, который мы обязаны были носить за третьей пуговицей, и я очень хорошо зналъ, что нашъ директоръ не пощадилъ бы меня и, по всей вѣроятности, или исключилъ бы изъ гимназіи за два важныя преступленія, или, во всякомъ случаѣ, задалъ бы такую порку, что я помнилъ бы до новыхъ вѣниковъ, ибо въ наше время во всей формѣ существовали субботники.
Я прибѣжалъ прямо на пароходъ, отправлявшійся въ Петербургъ, гдѣ и засталъ дядюшку, который почелъ за самое лучшее бѣжать немедленно, какъ только услышалъ обращенныя во мнѣ слова государя. Оставивъ меня, такъ сказать, самымъ постыднымъ образомъ на произволъ судьбы, онъ еще всю дорогу пилилъ меня и допилилъ до того, что я съ той Поры въ Петергофъ ни ногой. Мнѣ страшно было и подумать о петергофскомъ пращникѣ.
Императоръ Николай Павловичъ обыкновенно посѣщалъ гражданскія учебныя заведенія, въ февралѣ и мартѣ мѣсяцахъ. Съ этому времени его всегда поджидала наша гимназія. Конечно, день его пріѣзда оставался совершенно неизвѣстнымъ. Со временъ дѣтства, т. е. съ гимназическихъ годовъ, онъ до сей поры стоитъ предо мной, какъ живой, съ своимъ, такъ сказать, историческимъ взглядомъ, проникавшимъ въ самую глубь души. Въ одно изъ такихъ посѣщеній, государь, находясь въ классѣ, въ которомъ былъ мой 12-тилѣтній братъ, мальчикъ, почти всегда задумчивый, сосредоточенный въ самомъ себѣ, постоянно смотрѣвшій внизъ, подошелъ къ нему, поднялъ его голову за подбородокъ и сказалъ: «развѣ у тебя совѣсть не чиста?» Братъ мой, поднявъ глаза, отвѣтилъ: «чиста, ваше величество!» «А если чиста, — продолжалъ императоръ, — то смотри людямъ прямо въ глаза, особенно, когда смотришь на своего государя».
Памятно мнѣ, что эти слова императора подѣйствовали какъ-то необыкновенно хорошо на всѣхъ дѣтей: въ нихъ слышалось что-то честное, благородное, всегда столь доступное, понятное дѣтской душѣ. Кто не зналъ рыцарскихъ правилъ, благородныхъ взглядовъ императора Николая Павловича!
Памятенъ мнѣ еще одинъ случай. Когда, въ одно изъ посѣщеній государя, ему подавали шинель въ передней, то воспитанникъ О--ъ, стоявшій въ толпѣ товарищей, окружавшихъ императора, тихонько вытаскивалъ изъ его шляпы перо, ибо въ то время генеральскія шляпы имѣли перья трехъ цвѣтовъ: чернаго, оранжеваго и бѣлаго. Николай Павловичъ, услышавъ производимый процессъ, произнесъ громко: «оставить!», но О--ъ не оставилъ, тогда послѣдовало со стороны государя вторично: «я сказалъ, оставить!» Но перо было уже вытащено. По отъѣздѣ государя, торжество О--а не имѣло границъ и именно потому, что онъ могъ сохранить на память живое воспоминаніе о государѣ. Не могу утверждать, ибо память измѣняетъ мнѣ, но, кажется, О--ъ крѣпко поплатился за свой смѣлый поступокъ. Въ наше время педагоги не считали нужнымъ долго анализировать дѣйствія дѣтей. Расправа была коротка.