Из поездки по Амуру и Уссурийскому краю (Шелгунова)/ДО

Из поездки по Амуру и Уссурийскому краю
авторъ Людмила Петровна Шелгунова

Опубл.: 1912. Источникъ: az.lib.ru

Л. Шелгунова

ИЗЪ ПОѢЗДКИ ПО АМУРУ И УССУРІЙСКОМУ КРАЮ.

ПУТЕВЫЕ ОЧЕРКИ СЪ 5 РИСУНКАМИ ВЪ ТЕКСТѢ. МОСКВА — 1912. 2-е ИЗДАНІЕ В. Д. КАРЧАГИНА. Тверская, д. Сушкина.

I.

Ранней весной выѣхалъ я изъ Нерчинска, почти родного моего города. Отправляясь на Амуръ, я зашелъ въ соборы помолиться на иконы, которыя 200 лѣтъ тому назадъ были съ казаками на Амурѣ, въ Албазинѣ.

Мы съ товарищемъ моимъ, двоюроднымъ братомъ, поѣхали по Амуру на лодкѣ и заходили иногда въ казацкія станицы, чтобы купить кое-что изъ провизіи, промяться и поболтать. Лѣвый берегъ Амура заселенъ казаками изъ Забайкалья и крестьянами, переселившимися сюда изъ Россіи, а правый принадлежитъ китайцамъ. Русскіе мужички, соскучившись жить на родинѣ въ тѣснотѣ, не побоялись отправиться въ далекій и невѣдомый край, куда ихъ манили плодородная земля и просторъ, и въ настоящее время устроились тамъ недурно. Въ худшемъ положеніи очутились забайкальскіе казаки, которые были переселены сюда правительствомъ. Поселившись на берегахъ рѣки, они сильно страдали отъ ея разливовъ, случающихся лѣтомъ, и вообще отъ непривычки къ мѣстнымъ условіямъ. Теперь на Амурѣ имъ живется сравнительно плохо, но, вѣроятно, дѣти ихъ привыкнутъ и заживутъ лучше. Намъ случалось выходить на берегъ и въ праздничные дни, но веселья мы не видали и пѣсенъ не слыхали. Такъ добрались мы до Албазина, гдѣ Амуръ разбился на множество протоковъ. Горы и нашего, и китайскаго берега ушли далеко въ сторону, точно для того, чтобы, разступившись, дать мѣсто картиннымъ островамъ. Мы залюбовались видами Амура. Станица Албазинъ 200 съ небольшимъ лѣтъ тому назадъ была крѣпостью, обнесенною валомъ, и принадлежала русскимъ. Укрѣпленіе было устроено тогда Хабаровымъ, выходцемъ изъ Великаго Устюга, какъ говорятъ одни, а другіе, — что оно было отвоевано Хабаровымъ у манчжурскаго князя Албазы. Но какъ бы то ни было, оно нѣсколько разъ переходило и къ русскимъ, и къ манчжурамъ. Трактатомъ 1689 г. русскіе принуждены были оставить Амуръ и ушли изъ Албазина, забравъ оттуда образа, о которыхъ я упоминалъ выше.

Новые поселенцы, вспахивая поля, находятъ тамъ и теперь разныя бездѣлушки, какъ-то: топоры, сошники и даже кресты.

Когда мы вошли въ Амуръ, въ немъ мѣстами еще попадался ледъ; но въ Албазинѣ льду на рѣкѣ уже не было, и луга, сплошь покрытые прелестными цвѣтами, походили на цвѣтные ковры. Амуръ течетъ до такой степени быстро, что слышно, какъ вода катитъ за собой по дну гальки. Не доѣзжая до Албазина, можно видѣть разбросанныя вдоль берега берестяныя юрты орочанъ — инородческаго племени, живущаго въ верховьяхъ Амура.

Въ Албазинѣ мы пересѣли на пароходъ и съ него уже любовались на красивые берега Амура, которые мѣстами тянутся сплошной утесистой стѣной. По Амуру я ѣхалъ не въ первый разъ и потому могъ отвѣчать на вопросы моего спутника.

— Что это за деревья? — спрашивалъ онъ.

— Очень рѣдкія деревья: пробковое, дубъ, орѣшникъ. Орѣхи на немъ хотя поменьше тѣхъ грецкихъ орѣховъ, что продаются въ лавкахъ, но все-таки довольно вкусные. А вотъ это виноградъ, только ужъ совсѣмъ не вкусный — кислый-прекислый.

— А это, должно быть, піоны и лиліи?

— Да, несмотря на то, что здѣсь страшная, суровая зима.

Вообще растительность здѣсь совсѣмъ другая, чѣмъ по всей Сибири.

Къ Благовѣщенску мы подошли рано утромъ, когда восходящее солнце ярко озаряло весь городъ. Какъ большая часть сибирскихъ городовъ, расположенныхъ на большихъ рѣкахъ, Благовѣщенскъ вытянулся вдоль берега Амура верстъ на 6. Несмотря на то, что онъ существуетъ всего около 40 лѣтъ, Благовѣщенскъ поражаетъ своей величиной: въ немъ около 40 т. Жителей и болѣе 4 т. домовъ. Дома большею частью деревянные, красивые; улицы широкія и немощеныя, но не грязныя. Есть большіе магазины. Вдоль набережной разбитъ красивый бульваръ.

Въ Благовѣщенскѣ я не остался и прямо сѣлъ опять, только не на пароходъ, а въ лодку, чтобы ѣхать дальше. Горы поднимались теперь съ обѣихъ сторонъ около самыхъ береговъ, такъ что въ иныхъ мѣстахъ лодка шла точно по коридору. Но это длилось недолго: вслѣдъ затѣмъ берега стали совсѣмъ пологіе.

На лѣвомъ берегу во многихъ мѣстахъ виденъ былъ дымъ, показывался даже огонь. Сибирякъ и на Амуръ перенесъ свой вѣковой обычай пускать такъ называемые палы, объясняя и здѣсь ихъ необходимость тѣмъ же, чѣмъ объясняютъ это и въ Сибири. Палы сжигаютъ, чтобы истребить вредную для хлѣбовъ кобылку въ самомъ ея зародышѣ, такъ же, какъ истребляютъ въ яйцахъ и въ куколкахъ всякаго другого паута (насѣкомыхъ и гадовъ). Чтобы спасти отъ пожара селенія въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ пускаютъ палы, кругомъ этихъ селеній предварительно выжигаютъ въ тихій день траву. Чрезвычайно красивое зрѣлище представляютъ эти выжиганья травы ночью, когда огненныя змѣйки или несутся по всѣмъ направленіямъ въ гору, или огненными же ручейками, извиваясь во всѣ стороны, сбѣгаютъ внизъ.

— Палы здѣсь, на Амурѣ, жгутъ для скота, чтобы ветошь (старая, прошлогодняя нескошенная трава) новой травы не глушила, чтобы была хорошая елань (сѣнокосное мѣсто), — объяснилъ мнѣ одинъ изъ гребцовъ.

Главной цѣлью моей поѣздки по Амуру была охота на крупнаго звѣря, преимущественно на тигра, и потому очень интересоваться берегами я сталъ только тогда, когда вышелъ въ станицѣ Екатерино-Никольской, гдѣ услышалъ разсказъ, какъ прошлой весной въ этой станицѣ тигръ растерзалъ казака, поставленнаго на часахъ у сарая съ казеннымъ складомъ.

— Изба его была тутъ, подлѣ самаго магазина, — говорили мнѣ казаки. — Никто даже не слыхалъ его голоса: не успѣлъ, видно, крикнуть.

Казаки выѣхали преслѣдовать тигра на лошадяхъ и увидѣли, что онъ спрятался за горой. Поднявшись на гору, они встрѣтились съ нимъ почти лицомъ къ лицу и быстро спѣшились. Одинъ выстрѣлилъ, но мимо; другой бросился было на звѣря, но тотъ подмялъ его подъ себя, ухвативъ лапой за руку. Подоспѣвшій на помощь третій казакъ пустилъ въ дѣло штыкъ и спасъ подмятаго звѣремъ товарища. Тигръ началъ отбиваться отъ штыка и ужъ успѣлъ изломать его; тогда казаки залпомъ изъ ружей убили звѣря.

Если бы я любилъ охоту на птицъ, то могъ бы стрѣлять съ утра до ночи — такая масса попадалась ихъ.

Товарищъ мой былъ морякъ, отправлявшійся въ бухту св. Ольги. Ему данъ былъ такой продолжительный отпускъ, что онъ могъ пробыть со мной хоть годъ. Оба мы съ дѣтства мечтали объ охотѣ на тигровъ.

Въ іюлѣ мѣсяцѣ мы прибыли, наконецъ, въ городъ Хабаровскъ, расположенный у устья Уссури. Съ этого мѣста я надѣялся начать охоту на звѣрей.

Уссурійскій край присоединенъ къ Россіи только въ 1860 году. Въ то время очень много говорилось о томъ, что Россія пріобрѣла другую Италію, такъ какъ Уссурійскій край находится подъ одинаковой широтой съ Испаніей. Но это оказалось невѣрно: въ Испаніи зимой немыслимы морозы въ 20 градусовъ, а здѣсь это самое обыкновенное явленіе.

Въ Хабаровскѣ мы вышли съ тѣмъ, чтобы отдохнуть тамъ, посмотрѣть городъ, а кстати и узнать все, касающееся охоты. У меня тамъ былъ знакомый купецъ, который принялъ насъ очень радушно.

— Вы пожаловали какъ разъ кстати, — сказалъ онъ; — теперь къ намъ наѣхали и китайцы, и инородцы, и сибиряки. Идетъ торгъ пушнымъ товаромъ.

— Много ли соболей привозятъ?

— Теперь ужъ не такъ много, а прежде въ Хабаровскѣ продавали китайцы до 20 тысячъ шкурокъ. Бывало, китаецъ за пустую бутылку, за мѣдную пуговицу дастъ шкурку-то, а теперь запроситъ пять рублей, а за очень-то хорошую и двадцать рублей, да не бумажками, а серебромъ.

— Тутъ, говорятъ, у васъ живетъ гольдъ, который не разъ видалъ на своемъ вѣку тигровъ?

— Ахъ, это инородецъ Кузя! Онъ живетъ на Уссури, а теперь здѣсь. Сейчасъ пошлю за нимъ.

Черезъ полчаса въ комнату вошелъ человѣкъ китайскаго типа, но съ лицомъ коричневаго цвѣта, съ длинной косой и въ китайской линючей кофтѣ. На кушакѣ у него висѣлъ кисетъ, украшенный серебряными рублями и полтинниками. Поздоровавшись съ нами, онъ подошелъ къ моему ружью, которое стояло въ углу.

— Сколько чалковыхъ цѣны? — спросилъ онъ.

Я сказалъ.

— Карошай штукъ! — похвалилъ онъ.

Гольдъ Кузя, какъ прозвали его русскіе, настолько умѣлъ говорить по-русски, что мы съ нимъ свободно могли объясняться.

— Вотъ, Кузя, — сказалъ нашъ хозяинъ: — пріѣзжіе хотятъ поохотиться. Куда бы имъ ѣхать?

— Въ мой фанзъ, а потомъ со мной на промысло.

Фанзами манчжуры зовутъ свои дома.

— Баринъ, купи лодка и ѣдемъ.

Я послѣдовалъ совѣту Кузи, купилъ лодку, съѣстныхъ припасовъ, нанялъ гребцовъ и дня черезъ три, на зарѣ, мы выѣхали изъ Хабаровска.

II.

Время было чудное, но увы! пользоваться и наслаждаться хорошей погодой какъ на Амурѣ, такъ на Уссури можно только въ воображеніи, потому что комары, мошки и овода не даютъ покоя ни на одну минуту. Днемъ кусаютъ цѣлые миріады оводовъ, а къ вечеру являются комары и мошки.

Первый день нашей поѣздки глубоко врѣзался у меня въ памяти. Я былъ пораженъ красотой чуть ли не дѣвственнаго лѣса. То вы видите громадный ильмъ съ широкими вѣтвями, то стройный кедръ, то дубъ, то высокую липу, то ель, обвитую виноградной лозой, то пробковое дерево, то грецкій орѣхъ, то пихту. Такое разнообразіе пріятно поражаетъ человѣка. Утромъ масса птицъ оглашаетъ воздухъ своимъ пѣніемъ, которое смолкаетъ только въ жаркій полдень. Но зато въ полдень являются необыкновенной красоты бабочки.

Ночью мы вышли на берегъ, разложили костеръ, сѣли около него и начали готовить себѣ ужинъ изъ дичи, настрѣлянной мною и Кузей. По берегамъ Уссури также поселены казаки и крестьяне-переселенцы. На слѣдующую ночь мы остановились ночевать въ станицѣ, надѣясь, что насъ не будутъ такъ терзать комары.

— Проклятый гнусъ! — говорила хозяйка, ставя намъ на столъ молоко: — житья отъ него нѣтъ ни людямъ, ни скотинѣ.

— Что это за гнусъ? — спросилъ братъ.

— Да мошкара и комары, — отвѣтила она. — На прошлой недѣлѣ выбѣжалъ въ поле жеребенокъ на ночь. Ну, только мы его и видѣли!

— Тигра ѣла? — спросилъ Кузя.

— Какая тигра! — возразила хозяйка, крестясь: — просто комары загрызли до смерти. Бился, бился, да и протянулъ ноги. Гада-то тутъ всякаго не мало. Вотъ и крысъ тоже. Хлѣба и самимъ-то не хватаетъ, а тутъ еще крысы его ѣдятъ.

Въ станицѣ мы узнали отъ казаковъ, что въ китайскихъ или манчжурскихъ деревняхъ можно также ночевать и что тамошніе старожилы поразскажутъ намъ кое-что о тиграхъ.

Кузя уговорилъ насъ нигдѣ болѣе не останавливаться, а прямо ѣхать на озеро Ханка, около котораго находилось его жилье. Мы такъ и сдѣлали. Въ августѣ мы добрались до озера и остановились въ фанзѣ, т.-е. въ избѣ гольда, гдѣ и рѣшили дожидаться зимы-времени, когда появляются тигры.

Около озера Ханка растетъ поразительной красоты цвѣтокъ нелюмблъ. Листья его яркозеленаго цвѣта, болѣе аршина въ діаметрѣ, немного приподняты надъ водой, а надъ этими листьями высятся, на толстыхъ стебляхъ, цѣлыя сотни розовыхъ цвѣтовъ; развернутые лепестки нѣкоторыхъ изъ нихъ имѣютъ шесть вершковъ въ діаметрѣ. Такой красоты я еще никогда не видалъ и долго стоялъ, любуясь цвѣткомъ.

Фанзы гольдовъ маленькія, по большей части сдѣланы изъ глины и внутри очень грязны. Не составляла исключенія изъ этого и фанза Кузи, оказавшаяся для насъ плохой квартирой; къ счастью, жена его, такая же черная, какъ и онъ, но расторопная и смышленая баба, тотчасъ помогла нашему горю, нанявъ для насъ пустую избу у кого-то изъ сосѣдей. Денщикъ брата убралъ избу такъ, что мы помѣстились въ ней сносно. За каждой избой былъ огородъ, засаженный преимущественно табакомъ. У гольдовъ курятъ не только женщины, но и дѣти.

Главный промыселъ гольдовъ — рыбная ловля и охота. Лѣтомъ большая часть гольдовъ оставляетъ свои фанзы и перебирается на мѣста, изобилующія рыбой и звѣремъ; тамъ они строятъ себѣ новыя жилища изъ камыша и бересты. Самый большой уловъ рыбы бываетъ осенью. Пойманную рыбу вялятъ на солнце и въ такомъ видѣ, подъ названіемъ «юколы», она составляетъ пищу гольдовъ въ теченіе всей зимы. Для охоты на звѣря гольды держатъ собакъ, которыхъ поэтому во всякой гольдской деревнѣ множество.

Неподалеку отъ нашей деревни находилась китайская деревня; утромъ, отправившись пострѣлять что-нибудь, я зашелъ въ крайнюю ея фанзу. Манчжурскія и китайскія фанзы устраиваются изъ плетня, съ травяной крутой крышей, и обмазываются глиной. Въ маленькія окна, вмѣсто стеколъ, вставляется пропитанная жиромъ бумага. Фанза не болѣе 6—7 саженъ длины и 4-хъ саженъ ширины. Внутри, кругомъ стѣнъ, тянутся нары, устланныя искусно сплетенными изъ соломы цыновками. Трубу отъ печи проводятъ подъ нарами, чтобъ было теплѣе спать. Посреди фанзы непремѣнно очагъ съ горячими углями. Дворъ обнесенъ частоколомъ съ воротами.

Меня встрѣтилъ манза и ломаннымъ русскимъ языкомъ просилъ къ себѣ.

Увидавъ мое ружье, онъ восхитился имъ, Потомъ засучилъ рукава рубашки и показалъ слѣды какихъ-то страшныхъ ранъ.

— Тигра, тигра, — говорилъ онъ: — таскалъ изъ фанза. Вотъ тутъ.

Онъ указалъ на окно и я узналъ, что тигръ, забравшись прошлою зимой въ ограду фанзы, задавилъ сначала лошадь, но, не удовольствовавшись этимъ, вырвалъ заклеенное бумагой окно, и, схвативъ за руку манзу, который спалъ у самаго окна, потащилъ его къ себѣ. По счастью, сквозь узкое окно пролѣзть было нельзя; манза поднялъ страшный крикъ, сбѣжались сосѣди и прогнали тигра.

Замѣчательно, что тигръ не любитъ русскаго духа и предпочитаетъ нападать на китайцевъ. Вѣдь и львы, какъ говорятъ, мясо негра предпочитаютъ мясу бѣлаго. Гольды такъ боятся тигровъ, что при встрѣчѣ съ ними падаютъ ницъ и отдаются на съѣденіе, не прибѣгая ни къ какой защитѣ. Тотъ же самый, чуть-было не съѣденный манза, съ гордостью повелъ меня показать мѣсто, гдѣ онъ убилъ тигра. Онъ не зналъ, навѣрное, того ли самаго, который его тащилъ, или другого.

Съ боку фанзы поставлена въ два ряда изъ толстыхъ кольевъ узкая и длинная загородъ, сверху накрытая потолкомъ. Съ одной стороны этотъ коридоръ плотно закрывается подъемной рамой, а съ другой — устроена клѣтушка, куда сажаютъ, чтобы приманить звѣря, поросенка или собаку. Рама вставлена такъ, что лишь только тигръ войдетъ, она опустится, какъ западня. Поросенокъ или собака завизжитъ, а голодный тигръ, рыская вокругъ фанзы, чтобы найти входъ въ клѣтушку, однимъ прыжкомъ бросается въ коридоръ. Тотъ запирается — и тигръ пойманъ.

— Какъ услышалъ я возню, — продолжалъ разсказъ манза, — схватилъ ружье, прицѣлился вотъ въ эту щелочку и бацъ!

— И убилъ?

— Убилъ, шкуру продалъ. Тигръ все лѣзъ на стѣну, а поросенка не тронулъ. 30 рублей за шкуру взялъ и кости продалъ.

— Кости-то кому же продалъ!

— Въ Пекинъ увезли; тамъ въ порошокъ истолкли и дали солдатамъ съѣсть — для храбрости.

Китайцы, дѣйствительно, даютъ эти измолотыя кости солдатамъ, чтобы возбудить въ нихъ тигровую храбрость.

Уссурійскій тигръ не малъ и ростомъ нисколько не уступаетъ бенгальскому, а шерсть у него длиннѣе и гуще. Онъ не пришлецъ въ Уссурійскомъ краѣ, а обитатель его, живетъ тутъ круглый годъ и выводитъ дѣтей. Тигръ питается, преимущественно, оленями и кабанами. Впрочемъ, старые кабаны не легко достаются ему и иногда клыками распарываютъ брюхо.

Мнѣ разсказывали и такой случай, когда корова пропорола бока тигру. Корова эта принадлежала одному солдату; у нея былъ теленокъ. Ночью тигръ забрался во дворъ, перепрыгнулъ черезъ двухсаженный заборъ и началъ душить теленка на глазахъ матери. Корова бросилась на тигра и стала его бодать въ бокъ. Солдаты, услыхавъ возню, проснулись, выбѣжали съ ружьями, дали выстрѣлъ, но не попали. Тогда тигръ бросилъ теленка и хотѣлъ спастись бѣгствомъ, но сдѣлалъ неловкій прыжокъ и упалъ навзничь. Ободренная своей побѣдой, корова принялась опять бодать тигра, который метался по двору, преслѣдуемый разсвирѣпѣвшей коровой. Пока солдаты собирались еще разъ выстрѣлить, тигръ выпрыгнулъ со двора и былъ таковъ.

Съ медвѣдемъ тигръ живетъ не особенно дружно. Разъ случилось, что охотники видѣли, какъ дрались эти два звѣря. Они схватились близъ вершины горы и покатились внизъ, оставляя на травѣ и кустахъ широкій слѣдъ съ клочьями шерсти, которые ясно показывали, что это дрались именно тигръ и медвѣдь. Такъ катались они нѣсколько сотъ шаговъ. Наконецъ, тигръ задавилъ медвѣдя, но, вѣроятно, и Мишка порядкомъ намялъ бока своему врагу, потому что во многихъ мѣстахъ лежали большіе клочья тигровой шерсти.

— Готовьтесь на охоту, — сказалъ намъ однажды Кузя, мѣсяца черезъ полтора послѣ нашего прибытія. — Завтра пойдемъ на козъ.

До зари мы отправились съ нимъ верстъ за десять и сѣли въ засаду, когда начало свѣтать. Не прошло и получаса, какъ на тропинкѣ, которая шла мимо насъ, показалось цѣлое стадо козъ. Мы подпустили ихъ къ себѣ на нѣсколько шаговъ и начали стрѣлять; отъ нашихъ выстрѣловъ громкое эхо разнеслось по лѣсу. Стадо остановилось, не понимая въ чемъ дѣло; но когда мы выстрѣлили еще разъ, оно стрѣлой унеслось назадъ, оставя намъ трехъ подстрѣленныхъ козъ. Черезъ какіе-нибудь полчаса показалось другое стадо; съ нимъ повторилось та же исторія. Часовъ въ двѣнадцать мы принесли домой по козѣ, а за остальными послали нашего денщика вмѣстѣ съ женой и сыномъ Кузи.

На другой день, мы съ братомъ отправились на дальнюю охоту, на рѣку Уссури, до которой отъ Ханки будетъ верстъ 80; но мы поѣхали туда только какъ зрители, а не какъ участники. Добравшись до Уссури, мы ночью проѣхали по рѣкѣ на лодкѣ еще нѣсколько верстъ, и когда высадились на берегу, Кузя показалъ намъ выступъ съ громаднымъ ильмомъ и сказалъ, чтобы мы влѣзли на него и смотрѣли, какъ будутъ козы переправляться на другую сторону рѣки.

— Почему же ты знаешь, что онѣ пойдутъ непремѣнно тутъ? — спросилъ я.

— Онѣ всегда ходятъ тутъ. Вчера прошло уже первое стадо, значитъ, и сегодня пойдетъ ихъ много.

Разговоръ этотъ происходилъ еще до разсвѣта. Затѣмъ Кузя ушелъ, а мы съ братомъ преудобно помѣстились на толстыхъ сучьяхъ дерева и смотрѣли молча. Востокъ сталъ алѣть, а лѣсъ пробуждаться; въ водѣ, въ ивнякѣ, около береговъ, заполоскались утки; по песчанымъ откосамъ начали важно прохаживаться цапли. На берегъ, близъ нашего дерева, выскочило нѣсколько козловъ-вожаковъ. Освѣщенные только что показавшимся солнцемъ, они зорко смотрѣли на противоположный берегъ, высматривая нѣтъ ли гдѣ опасности. Затѣмъ, помявшись немного, вожаки бросились въ воду, а за нимъ и козы и все стадо. Трудно плыть по быстрой, широкой рѣкѣ; тяжело фыркаютъ молодые козлята, еще не привыкшіе плавать. Однако все стадо довольно быстро подвигалось впередъ; вотъ оно уже на серединѣ рѣки, еще немного — и достигнетъ желаннаго берега… Вдругъ какъ будто изъ воды вырастаетъ гольдская лодка-оморочка, за нею другая, третья… Со всѣхъ сторонъ — изъ заливовъ, изъ-подъ тальника, отовсюду несутся быстрые, легкіе челноки, и доселѣ безмолвный берегъ оглашается теперь радостными криками гольдовъ, разсчитывающихъ на вѣрную добычу.

Озадаченное стадо все сразу останавливается, не зная, куда дѣваться, и раздумывая, не повернуть ли назадъ. Еще секунда — и оно точно рѣшается, повидимому, на единственное средство спасенія: дѣлаетъ крутой поворотъ и плыветъ назадъ къ берегу. Но быстрѣе птицы летятъ оморочки, и путь отступленія отрѣзанъ… Видя вокругъ себя лодки и людей, пораженное ужасомъ стадо бросается вразсыпную: однѣ козы силятся идти напроломъ, другія бросаются или вверхъ, или внизъ по рѣкѣ, словомъ, во всѣ стороны. Тутъ-то и начинается бойня.

Съ копьемъ въ рукѣ несется гольдъ къ плывущей козѣ и однимъ ударомъ пронзаетъ ее въ шею, немного ниже позвоночнаго столба, для того, чтобы убить не наповалъ, иначе она утонетъ и пропадетъ для него. Получивъ же только рану, коза долго еще продержится на поверхности воды, а тѣмъ временемъ подплывутъ жены и дѣти гольдовъ и притащатъ къ берегу добычу. Пронзивъ одну козу, гольдъ бросается за другой, третьей и такъ далѣе до тѣхъ поръ, пока не перебьетъ почти всѣхъ. Немногимъ счастливымъ козамъ удается скрыться.

Чтобы понять, отчего гольды ѣздятъ такъ быстро на своихъ оморочкахъ, надо знать, что это за лодки. Оморочка имѣетъ 2 — 3 сажени длины, не болѣе аршина ширины, а оба носа ея высоко загнуты надъ водой. Остовъ оморочки дѣлается изъ тонкихъ крѣпкихъ палокъ и обтягивается берестой, поэтому такая лодка чрезвычайно легка и послушна малѣйшему движенію весла; но нужно имѣть большую сноровку, чтобы безопасно управлять ею. Подъ искусною рукою гольда, съ дѣтства привыкшаго къ водѣ, эта лодка летитъ какъ птица, когда онъ однимъ весломъ о двухъ концахъ гребетъ на обѣ стороны. Если же нужно уменьшить ходъ, то онъ бросаетъ длинное весло, беретъ два маленькихъ, сдѣланныхъ наподобіе лопатокъ, слегка гребетъ ими и неслышно скользитъ по водѣ. Гольды не боятся ѣздить въ своихъ лодкахъ по Уссури даже и въ сильный вѣтеръ.

III.

На зиму изъ Уссурійскаго края пропадаютъ всѣ козы, вотъ почему голодный тигръ и дѣлается до того смѣлъ, что рыскаетъ по деревнямъ.

Съ первымъ появленіемъ снѣга гольды направляются къ заливу св. Ольги и по дорогѣ ловятъ соболей. Я не желалъ разстаться съ Кузей и потому, закупивъ четырехъ лошадей: трехъ подъ вьюки, а четвертую подъ кого-нибудь изъ насъ, вышелъ вмѣстѣ съ ними. До телеграфной станціи Бѣльцовой мы шли пять дней по берегу Уссури. Съ этой же станціи должны были свернуть на тропинку звѣропромышленниковъ.

Не успѣли мы войти въ первую попавшуюся избу, какъ сторожъ въ волненіи воскликнулъ:

— Слава тебѣ, Господи! никакъ настоящіе охотники пожаловали?

— Заправскіе, — отвѣчалъ я. — А что, развѣ не все благополучно?

— То-то и дѣло, что не все, — отвѣтилъ сторожъ и разсказалъ намъ, какъ ночью тигръ вскочилъ на крышу конюшни, пролѣзъ въ слуховое окно къ лошади и растерзалъ ее.

— Мы съ товарищемъ услышали шумъ, зажгли фонарь и побѣжали въ конюшню, а звѣрь-то тѣмъ временемъ бросился въ свинарню, задавилъ тамъ свинью, да и былъ таковъ: перескочилъ заборъ и утекъ.

По моей просьбѣ сторожъ вывелъ меня за ворота и показалъ громадный слѣдъ тигра на снѣгу, а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него мы увидали другой слѣдъ, не меньше перваго.

— Должно быть, проходило два звѣря, — пояснилъ мнѣ сторожъ, — только другой-то во дворъ не входилъ.

— Надо ждать, что сегодня они опять придутъ, — сказалъ Кузя: — придутъ доѣдать коня. Надо его вытащить со двора и положить у забора, а мы сядемъ за заборомъ.

Мы исполнили совѣтъ Кузи: вытащили лошадь и свинью и положили на слѣдъ тигровъ, неподалеку отъ забора. Когда стало смеркаться, Кузя досталъ своего бога бурхана и усердно помолился этому раскрашенному яркими красками деревянному человѣчку китайскаго типа. Гольды обыкновенно молятся передъ охотой, въ особенности передъ опасной охотой.

Мы взобрались на что попало, — кто на бочку, кто на дрова, кто на приваленныя къ забору бревна. Охотниковъ насъ было много, но только мы вдвоемъ съ Кузей отважились бы преслѣдовать звѣря даже въ лѣсъ.

Часамъ къ десяти взошла луна и освѣтила все кругомъ. Братъ Николай сидѣлъ рядомъ со мной и легонько толкнулъ меня въ колѣно. Я сталъ напрягать зрѣніе и увидѣлъ, что изъ лѣсу ползкомъ крадется громадный черный звѣрь. Часто случалось мнѣ видѣть кошекъ, подкрадывавшихся къ птичкамъ; вотъ точно такъ же неслышно ползла теперь и эта гигантская кошка. Мы условились не стрѣлять до тѣхъ поръ, пока тигръ не начнетъ ѣсть лошади.

Первымъ выстрѣлилъ денщикъ брата, Щукинъ, и должно быть попалъ пулей куда-нибудь въ заднюю ногу звѣря, потому что тотъ страшно рявкнулъ, однако не только не ушелъ, но, повидимому, готовился даже перескочить черезъ заборъ. Вѣрно онъ былъ очень голоденъ, потому что только голодомъ можно объяснить такую отчаянную смѣлость. Какъ кошка онъ присѣлъ уже для прыжка передъ заборомъ; но мы съ братомъ спустили курки, тигръ присѣлъ еще ниже и опустилъ голову. Должно быть, раны были безусловно смертельны.

— Смотрите, смотрите, какъ улепетываетъ другой тигръ! — крикнулъ Кузя и выскочилъ вонъ изъ калитки.

Пока я заряжалъ ружье, онъ уже былъ у опушки лѣса. Тигръ большой охотникъ до человѣческаго инородческаго мяса; увидавъ, что Кузя одинъ, онъ остановился и въ два прыжка очутился шагахъ въ четырехъ отъ него. Выбѣжавъ изъ калитки, я услышалъ выстрѣлъ и затѣмъ отчаянный крикъ. Я полетѣлъ впередъ, какъ стрѣла. Шаговъ за десять отъ мѣста катастрофы я остановился, чтобы перевести духъ, и увидалъ слѣдующую картину: тигръ, съ оскаленными зубами и сверкающими глазами, стоялъ передними лапами на Кузѣ, а тотъ отчаянно кричалъ. Я прицѣлился и спустилъ курокъ. Тигръ мотнулъ головой, прыгнулъ въ мою сторону и, шатаясь, остановился шагахъ въ двухъ отъ меня. Я, конечно, ждать его не заставилъ и спустилъ еще разъ курокъ. Тигръ попробовалъ было подняться на заднія лапы, но уже не могъ и полетѣлъ навзничь.

Это былъ единственный тигръ, котораго мнѣ привелось убить. Я такъ давно уже мечталъ объ этомъ, что теперь, когда мечта моя осуществилась, я отъ волненія сѣлъ на бугорокъ и точно замеръ.

Очнулся я только тогда, когда братъ снялъ съ меня шапку и провелъ рукой по головѣ.

— Можно ли до такой степени волноваться! — сказалъ онъ: — я вѣдь думалъ, что тебя разорвалъ тигръ!

Я не хотѣлъ оставлять тутъ до утра убитаго тигра, чтобы шкуры его не попортили волки, и мы общими силами перетащили его во дворъ, гдѣ уже лежалъ и первый тигръ. Кузя, прихрамывая, добрелъ кое-какъ до избы.

IV.

Всѣ, кромѣ меня, уснули въ эту ночь самымъ крѣпкимъ сномъ. Я же отъ волненія не спалъ до утра и вдругъ услышалъ подъ окнами говоръ и лай собакъ. Это насъ догнали отправлявшіеся на промыселъ гольды. Выглянувъ въ окно, я увидѣлъ все населеніе нашей деревни, выѣхавшее на промыселъ на шести длинныхъ и узкихъ саняхъ, называемыхъ нартами, запряженныхъ собаками. У Кузи были такія же сани, нагруженныя провизіей и запасами на всю зиму. Въ Бѣльцовѣ мы напоили гольдовъ чаемъ, уложили наши тигровыя кожи, навьючили лошадей и всей партіей направились вдоль по рѣкѣ Ула-хэ. Гольды ѣхали въ окрестности китайскаго селенія Нота-Хузэ для того, чтобы раскинуть тамъ шалашъ и промышлять соболей. Первыя три ночи намъ пришлось останавливаться ночевать подъ открытымъ небомъ. Мы разводили костеръ; а такъ какъ морозъ доходилъ до 23 градусовъ, то всѣ мы ложились чуть что не въ огонь. На третье утро два гольда, которымъ надоѣло ѣсть одну вяленую рыбу, отправились поохотиться. Черезъ часъ они прибѣжали назадъ и впопыхахъ съ жаромъ стали что-то разсказывать.

— Что такое? — спросилъ я у Кузи, который только одинъ и умѣлъ говорить по-русски.

— Версты за двѣ отсюда они нашли берлогу съ медвѣдемъ. Такъ вотъ думаемъ, какъ бы его подстрѣлить, — отвѣчалъ мнѣ Кузя.

— Скажи имъ, чтобы сдѣлали облаву, какъ дѣлаютъ въ Россіи.

Мой совѣтъ былъ принятъ, и мы тотчасъ же принялись за дѣло: пошли всѣ гуськомъ къ берлогѣ и тихонько протоптали тропинку прямо отъ нея къ нашей стоянкѣ. На тропинку встали три лучшіе стрѣлка, то-есть мы съ братомъ и Кузя, а остальная партія должна была обойти берлогу съ другой стороны, встать въ нѣсколькихъ шагахъ сзади и начать стрѣлять, кричать, словомъ, производить неистовый шумъ. Въ такихъ случаяхъ внезапно пробужденный медвѣдь обыкновенно выскакиваетъ изъ берлоги и бѣжитъ по тропинкѣ.

Занявъ свои мѣста, мы свисткомъ подали сигналъ, чтобы спустили собакъ и подняли гвалтъ. Черезъ нѣсколько минутъ изъ берлоги выскочилъ огромный звѣрь и побѣжалъ по тропинкѣ. Когда я прицѣлился, чтобы спустить курокъ, я замѣтилъ, что изъ берлоги вылѣзли также медвѣжата и ихъ пѣстунъ. Мысль о новой опасности мелькнула у меня въ головѣ и точно подтолкнула мою руку: я промахнулся, а когда дымъ разсѣялся, я увидѣлъ, что медвѣдь поднялся на заднія лапы и стоитъ около меня съ страшно разинутой пастью. Мнѣ казалось, что я чувствую на своемъ лицѣ его дыханіе. Дуло моего ружья почти касалось его головы. Я спустилъ курокъ, и на этотъ разъ медвѣдь растянулся на землѣ, а ко мнѣ подбѣжалъ братъ.

— Кузя! — крикнулъ я: — лови медвѣжатъ, а съ пѣстуномъ мы раздѣлаемся.

Братъ подалъ мнѣ свое ружье, а мое сталъ заряжать. Ошеломленный пѣстунъ заметался по тропинкѣ, слыша поднятый нами гвалтъ. Убить его ничего не стоило, но поймать медвѣжатъ оказалось гораздо труднѣе, чѣмъ мы думали, и мы призвали на помощь къ себѣ гольдовъ.

Послѣ такой удачной, но утомительной охоты мы остались ночевать тутъ же, на мѣстѣ. Надо было содрать кожу и очистить ее. Медвѣдица оказалась очень большой, и мы, разрѣзавъ ея мясо, повѣсили его, чтобы заморозить, какъ заморозили и мясо пѣстуна. На медвѣжатъ же надѣли сдѣланные изъ кожи ошейники и привязали ихъ на цѣпочки, оказавшіяся въ багажѣ у брата, который непремѣнно хотѣлъ довезть ихъ живыми до бухты св. Ольги.

V.

Черезъ недѣлю мы добрались до китайской деревни Нота-Хузэ, верстъ за десять отъ которой гольды поставили на зиму юрту. Въ юрты промышленники складываютъ шкурки убитыхъ ими соболей, а сами собираются въ нихъ только когда смеркнется. Зимой такихъ. юртъ можно встрѣтить въ Уссурійскомъ краѣ очень много, всѣ онѣ никѣмъ не охраняются, и замѣчательно, что никогда не случается никакихъ пропажъ. Промышленникъ, проходя мимо палатки, можетъ зайти въ нее и поѣсть, но взять съ собой ничего не возьметъ. И это правило никогда не нарушается.

Отдохнувъ въ юртѣ гольдовъ, мы уговорились съ Кузей, чтобы онъ взялся проводить насъ до залива св. Ольги, и рано поутру пустились въ путь. У насъ было три вьючныхъ лошади и одна верховая, на которую мы садились по очереди, а теперь прибавились сани и собаки Кузи. На сани мы уложили Мишку и Машку, какъ назвали мы медвѣжатъ.

Хотя Кузя и увѣрялъ насъ, что мы идемъ по вьючной дорогѣ и что часто будемъ встрѣчать китайскія фанзы, но намъ пришлось, однако, несмотря на 20-ти-градусный морозъ, остановиться подъ открытымъ небомъ. Прежде всего мы разгребли снѣгъ для костра и разложили его; потомъ, на небольшомъ разстояніи отъ костра, разгребли еще для лошадей. Хотя сибирскія лошади привыкли это дѣлать сами, добывая себѣ изъ-подъ снѣга траву, но мы, кромѣ того, купили еще для нихъ въ послѣдней китайской деревнѣ проса, которымъ и кормили ихъ.

Поужинавъ мясомъ и кашей, мы съ братомъ разостлали тигровыя шкуры около костра и легли. Сквозь сонъ уже я слышалъ, какъ Щукинъ острилъ насчетъ нашего ночлега, говоря, что у насъ съ одной стороны Петровки, а съ другой — Рождество, то-есть іюньская жара и крещенскіе морозы. И это было совершенно справедливо: мнѣ безпрестанно приходилось перевертываться, потому что замерзалъ тотъ бокъ, который былъ не у костра. Сонъ при такомъ морозѣ какой-то тревожный; нѣсколько разъ просыпаясь, я начиналъ прислушиваться къ окружающему безмолвію, нарушаемому только побрякиваніемъ колокольчиковъ нашихъ лошадей и здоровымъ храпомъ Щукина. Когда мы съ братомъ окончательно проснулись, завтракъ былъ уже готовъ: кусокъ медвѣжьяго мяса, обжареннаго на палкѣ, и чай. Несмотря на костеръ, мы порядочно-таки прозябли и чуть не бѣгомъ пустились въ дальнѣйшій путь. Дорогой мы убили нѣсколько воронъ, мясомъ которыхъ Щукинъ кормилъ Мишку и Машку, отлично спавшихъ у насъ въ саняхъ.

Часамъ къ двѣнадцати морозъ сталъ спадать, но зато поднялся вѣтеръ и началась такая вьюга, что мы рѣшительно не знали, что дѣлать. Лошади фыркали и оступались. Я пошелъ впереди, потому что мнѣ хотѣлось убить хоть какого-нибудь зайца ради разнообразія въ нашей ѣдѣ; но, боясь сбиться съ дороги, остановился и выждалъ всю партію.

— Лошади не могутъ идти, на каждомъ шагу спотыкаются, — сказалъ мнѣ братъ. — Что тутъ дѣлать?

— Тутъ гдѣ-то близко живетъ одинъ старый манза, — успокоилъ насъ Кузя: — у него можно будетъ остановиться и обогрѣться.

Едва передвигая ноги, поплелись мы далѣе. Нами овладѣвало уже отчаяніе, такъ какъ вѣтеръ пронизывалъ насъ насквозь, а хлопья снѣга такъ и залѣпляли глаза. Ко всему этому, дорога поднималась теперь въ гору, слѣдовательно, идти было еще труднѣе. Когда мы остановились, чтобы въ послѣдній разъ посовѣтоваться, что дѣлать, собаки наши залаяли, и въ отвѣтъ имъ, гдѣ-то очень недалеко, также залаяла собака. Кузя, не говоря ни слова, быстрыми шагами направился въ ту сторону, таща за собой собакъ съ санями. Черезъ десять минутъ мы въѣхали во дворъ фанзы.

Въ этой фанзѣ жилъ одинокій, старый манза. Когда мы вошли къ нему, онъ сдѣлалъ кислую мину и былъ, повидимому, очень недоволенъ нашимъ заявленіемъ, что мы останемся у него ночевать.

Однако между нами скоро завязалась дружба, и самымъ оригинальнымъ образомъ. Всѣ манзы — ужасные попрошайки. Увидавъ у меня стеариновыя свѣчи, нашъ хозяинъ попросилъ кусочекъ, и когда я далъ ему небольшой огарокъ, онъ тотчасъ же принялся его ѣсть, откусывая понемногу, точно вкусную конфетку, и всякій разъ приговаривалъ: «шангау, ша-шангау», то-есть: хорошо, очень хорошо. Тогда я предложилъ ему кусочекъ мыла; онъ взялъ и его, разрѣзалъ на нѣсколько частей и съ полнымъ удовольствіемъ съѣлъ тотчасъ же одну изъ нихъ.

Наконецъ, чтобы довершить свое наслажденіе, онъ положилъ въ ротъ мыла и стеарину, разжевалъ хорошенько и съѣлъ, не переставая расхваливать. Послѣднее лакомство, повидимому, пришлось манзѣ особенно по вкусу, потому что онъ и послѣ продолжалъ угощаться подобнымъ же образомъ.

Щукинъ смотрѣлъ, смотрѣлъ на него, да и плюнулъ.

Хотя эта фанза была вонючая и грязная, но въ ней мы все-таки переночевали лучше, чѣмъ прежде, подъ открытымъ небомъ въ такую вьюгу.

Утромъ, часовъ въ десять, погода прояснилась, но сдѣлалось опять страшно холодно. Съ этого мѣста начинался подъемъ на хребетъ Сихотэ-Алинь, и если бы продолжалась непогода, то было бы невозможно подняться въ гору. Купивъ у манзы проса для лошадей, мы собрались въ путь и вышли часовъ въ двѣнадцать.

Снѣгу выпало аршина на полтора, и протаптывать себѣ дорогу было не легко; но тѣмъ не менѣе мы весело пошли впередъ. Брату очень хотѣлось поспѣть къ Рождеству въ бухту св. Ольги, гдѣ у него были знакомые.

Намъ предстояло пройти восемьдесятъ верстъ хребтомъ, отъ долины Лифудинъ до рѣки Тазуши. Подъемъ на хребетъ очень отлогій, и крутой горы нѣтъ ни одной, но зато холодъ насъ донималъ изрядно. Предоставя Щукину вести двухъ лошадей, я шелъ, по обыкновенію, впереди и порядочно опередилъ караванъ.

Въ небольшой ложбинкѣ я увидалъ подъ кустомъ клочокъ черной шерсти и тотчасъ же направился туда. При моемъ приближеніи шерсть эта зашевелилась, стряхнула съ себя снѣгъ, и передо мной очутилось нѣчто въ родѣ собаки средней величины. Она бросилась было наутекъ, но пулей въ догонку я пристрѣлилъ ее. Оказалось, что это енотовая собака, называемая такъ потому, что мѣхомъ она похожа на енота. Енотовая собака подвержена зимней спячкѣ, но иногда она выходитъ изъ норы; та, которую я убилъ, вѣроятно, также вышла изъ своей норы, но, застигнутая метелью, свернулась, заснула и проспала бы, можетъ быть, до марта мѣсяца, если бы только ее не съѣлъ тигръ или барсъ, которыхъ тоже не мало въ Уссурійской тайгѣ. Изъ мѣха енотовой собаки китайцы дѣлаютъ себѣ шапки и куртки. Я очень радъ былъ такой находкѣ, такъ какъ мясомъ собаки мы могли кормить нашихъ медвѣжатъ.

Въ этотъ день мы прошли не болѣе десяти верстъ и, къ немалому нашему удовольствію, совершенно неожиданно увидали фанзу. Одинокія фанзы въ этихъ мѣстахъ не рѣдкость; онѣ устраиваются манзами съ охотничьей цѣлью и называются «звѣровыми». Для обезпеченія отъ нападенія тигровъ онѣ всегда обносятся высокимъ, толстымъ тыномъ, чрезъ который звѣрь не можетъ ни пролѣзть, ни перескочить.

Ворота въ оградѣ фанзы, которая теперь стояла передъ нами, были снаружи приперты бревномъ. Отбросивъ его, я вошелъ во дворъ, но тамъ не было ни души, хотя все указывало на то, что здѣсь жили недавно люди. Такъ, въ пустыхъ стойлахъ, устроенныхъ для того, чтобы держать въ нихъ пойманныхъ оленей, еще лежало сѣно; въ пристройкѣ, рядомъ со стойлами, лежали хлѣбъ и бобы, а въ самой фанзѣ стояла различная посуда, запертые ящики, котелъ съ варенымъ, хотя уже замерзшимъ просомъ; не было только ни одного живого существа — ни собаки, ни даже кошки, которыхъ манзы обыкновенно держатъ по нѣсколько штукъ, такъ какъ на Амурѣ и въ Уссурійскомъ краѣ очень много крысъ.

Дѣло клонилось къ вечеру, и потому мы рѣшились остаться тутъ ночевать. Развьючивъ лошадей, мы размѣстили ихъ по стойламъ, затѣмъ разложили въ фанзѣ огонь и принялись готовить ужинъ. Нашлись и ведра для воды, и котелки для нагрѣванія ея, столы, скамейки, даже соль и просо, словомъ, все было къ услугамъ нашимъ, за исключеніемъ только самихъ хозяевъ, — точь въ точь, какъ въ сказкѣ о заблудившемся охотникѣ. Но куда же дѣвались хозяева этой фанзы? По всей вѣроятности, ихъ растерзалъ на охотѣ тигръ: иначе нельзя себѣ объяснить, какимъ образомъ китайцы могли бросить фанзу со всѣмъ имуществомъ. Правда, иногда манзы уходятъ не надолго въ лѣсъ; но, въ настоящемъ случаѣ, замерзшее вареное просо, отсутствіе собакъ и кошекъ — непремѣнной принадлежности каждой фанзы, все ясно говорило, что довольно много дней прошло съ тѣхъ поръ, какъ эта фанза опустѣла.

VI.

Переночевавъ совершенно спокойно, мы навьючили лошадей и отправились дальше, все въ гору, а къ вечеру достигли перевала. На самой высшей точкѣ перевала стоитъ китайская капличка, съ изображеніемъ раскрашеннаго бога.

Такія каплички ставятся манзами на всѣхъ перевалахъ. Хотя онѣ и носятъ громкое названіе «кумиренъ», но съ виду не болѣе какъ деревянныя клѣтки, вышиною около аршина, съ наклеенымъ внутри на стѣнкѣ изображеніемъ бога въ образѣ китайца.

Передъ такимъ изображеніемъ иногда стоитъ чугунный горшокъ и лежатъ разныя приношенія: мелкія монеты, ленточки, полотенца, кусочки красной матеріи и т. п. Каждый манза, проходя мимо такой каплички, непремѣнно сядетъ возлѣ нея, покуритъ трубку и выбьетъ пепелъ въ чугунный горшокъ, въ видѣ приношенія, по пословицѣ: «на, тебѣ, Боже, что мнѣ негоже».

Здѣсь, на перевалѣ, росла густая лиственница; всѣ нижнія вѣтви ея, подъ которыми стоитъ капличка, были увѣшаны разными ленточками, кусочками матерій и тому подобными приношеніями, жертвуемыми манзами своему богу.

Послѣ перевала характеръ мѣстности сталъ мѣняться, и ночь, проведенная теперь подъ открытымъ небомъ, казалась намъ не такой уже суровой, какъ ночи по ту сторону хребта. Но зато съ утра, вмѣсто снѣга, полилъ дождь, такъ что спускаться даже съ отлогихъ горъ было очень тяжело. Лошади скользили и зябли, потому что съ вьюковъ на нихъ стекала вода, а мы сами такъ промокли, что я предложилъ остановиться до наступленія ночи и обсушиться у костра. Выбравъ поудобнѣе мѣсто, мы остановились, вскипятили воды, заварили и напились чаю и двинулись далѣе до первой фанзы. Фанзу мы нашли, когда уже совершенно стемнѣло, и хотя она была грязна и полна манзъ, но мы все-таки предпочли войти въ нее и хорошенько обогрѣться. Въ Уссурійскомъ краѣ въ одинокихъ фанзахъ живутъ безсемейные манзы, преимущественно бѣглые, ссыльные или вообще въ чемъ-нибудь провинившіеся, осужденные на одинокую жизнь. Грязь и вонь въ нашей фанзѣ были невообразимыя; я боялся лечь на нары, подозрѣвая, что на нихъ кишатъ насѣкомыя; но усталость взяла свое: мы" съ братомъ разостлали шкуры и легли въ дальній уголъ; манзы сидѣли тутъ же на нарахъ, поджавъ подъ себя ноги, и играли въ карты. Нѣсколько разъ, ночью, громкій говоръ ихъ будилъ меня, и, открывая глаза, я видѣлъ передъ собой блѣдныя, напряженныя лица игроковъ.

Китайцы вообще страстные игроки; нерѣдко китаецъ проигрываетъ всѣ свои деньги и даже фанзу, въ которой живетъ, и поступаетъ въ работники къ счастливцу, обыгравшему его.

Всю ночь манзы играли въ карты и угомонились только передъ утромъ. Проснувшись рано, мы навьючили лошадей и вышли изъ фанзы, не разбудивъ хозяина.

Братъ мой очень заботился о Мишкѣ и Машкѣ и каждый день пускалъ ихъ побѣгать. Они были очень забавны, но все еще дичились; справиться съ ними было нелегко, и то только при помощи арапника.

Съ каждымъ шагомъ снѣгу становилось все менѣе и менѣе, и къ вечеру мы очутились точно въ другой странѣ. Мы прибыли уже въ китайскую деревню, гдѣ грязь и вонь въ фанзахъ также были непозволительныя. Дня за четыре до Рождества мы увидали вдали туманъ: тамъ было море и бухта св. Ольги — цѣли нашего странствованія.

VII.

Постъ св. Ольги расположенъ въ глубинѣ залива того же имени и состоитъ изъ двѣнадцати жилыхъ домовъ, двухъ казенныхъ магазиновъ и церкви. Гавань св. Ольги не представляетъ особенныхъ удобствъ для стоянки судовъ, потому что имѣетъ открытое положеніе и въ ней бываютъ очень сильныя волненія. Но зато часть ея, бухта «Тихая пристань», имѣя болѣе версты въ длину и около четырехсотъ саженъ въ ширину, глубоко вдается внутрь твердой земли и является отличнымъ мѣстомъ для якорной стоянки кораблей, такъ какъ въ ней всегда, даже въ сильную бурю, спокойно. Единственный ея недостатокъ тотъ, что въ ней можетъ помѣститься не больше 10—15 судовъ.

Знакомый чиновникъ пріютилъ насъ въ своемъ домѣ; мы съ наслажденіемъ вымылись въ банѣ и заснули на кроватяхъ съ чистымъ бѣльемъ, чего давнымъ-давно уже съ нами не бывало.

Здѣсь мы рѣшились остаться до прибытія корвета, на которомъ долженъ былъ плыть мой братъ. Жить въ такой глуши было бы убійственно скучно, если бы мы не ходили каждый день на охоту.

Мнѣ очень хотѣлось убить еще тигра, но, видно, не суждено было, хотя тигры безпрестанно проказили: то утащатъ собаку, то корову, а разъ такъ утащили и казака.

Въ мартѣ мѣсяцѣ ледъ на бухтѣ св. Ольги тронулся и появилась масса птицъ. Среди гусей и утокъ красовался на берегу рѣки пепельно-голубого цвѣта ибисъ. Нижняя часть его тѣла была блѣдно-розовая, крылья огненно-красныя, ноги кирпично-красныя, а длинный, согнутый клювъ — черный, съ краснымъ концомъ.

Въ верстѣ отъ поста есть русская деревня Новинки, гдѣ я познакомился съ однимъ охотникомъ и ходилъ къ нему ежедневно. Это одна изъ лучшихъ деревень, какія мнѣ приходилось видѣть въ Уссурійскомъ краѣ. Мой новый знакомый, Савинъ, не любилъ стрѣлять птицъ.

— Не стоитъ на нихъ порохъ тратить, — говорилъ онъ.

Но все-таки разъ я упросилъ его поохотиться со мною на птицъ. Мнѣ хотѣлось принести нашей хозяйкѣ запасъ дичи къ Пасхѣ.

Въ это самое время начался валовой пролетъ небольшихъ гусей, извѣстныхъ здѣсь подъ именемъ «казарокъ». Рано поутру отправились мы съ Савинымъ изъ деревни и, отойдя версты двѣ, увидали на полянѣ тысячное стадо гусей. Мы поползли чуть не на четверенькахъ между кустарниками и по высокой прошлогодней травѣ; но одинъ изъ сторожевыхъ гусей замѣтилъ насъ и крикнулъ пискливымъ голосомъ.

Боже, какая началась суматоха! Одни полетѣли вверхъ, другіе — въ одну сторону, третьи — въ другую, четвертые опять опускались на поляну. Мы же, пользуясь этой суматохой, бѣгомъ добѣжали до поляны и спрятались подъ ель, въ густой кустъ, такъ что насъ очень трудно было замѣтить. Цѣлое стадо низко и плавно пролетѣло надъ нами, покружилось и опять опустилось на поляну, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ. Недолго думая, мы даемъ по выстрѣлу. Все стадо, какъ по командѣ, поднимается съ отчаянными криками. Мы даемъ по другому выстрѣлу, послѣ чего Савинъ выбѣгаетъ, подбираетъ четырехъ убитыхъ гусей, и мы опять зарядивъ ружья, остаемся въ засадѣ.

Гулъ выстрѣловъ пугаетъ сидящихъ вдали гусей и утокъ, и вотъ, съ обычнымъ крикомъ, несутся къ намъ новыя стада. Одно изъ нихъ летитъ надъ самыми нашими головами и мы убиваемъ опять четырехъ гусей. По дорогѣ домой намъ часто попадались фазаны, которыхъ мы тоже настрѣляли не мало.

На слѣдующій день мы порѣшили, отправиться осматривать вырытыя Савинымъ ямы для ловли оленей.

Для этой цѣли на извѣстныхъ мѣстахъ въ лѣсу, гдѣ, по охотничьимъ примѣтамъ, наиболѣе любитъ бродить звѣрь, устраиваются изъ срубленныхъ деревьевъ и валежника засѣки, вышиною около двухъ аршинъ. Въ такой засѣкѣ выкапываются, на разстояніи 100—150 саженъ одна отъ другой, глубокія ямы, которыя сверху уже, чѣмъ внизу, слѣдовательно, съ наклонными боками. Отверстіе подобной ямы закладывается тонкимъ хворостомъ или сухою травой, такъ что предательская ловушка совершенно незамѣтна. Сверхъ того, передъ нею вбивается рядъ колышковъ, на которые кладется жердь для того, чтобы животное сдѣлало скачекъ и, пробивъ покрышку ямы, ввалилось въ нее.

Такъ, дѣйствительно, и случается. Олень, коза или какой-либо другой большой звѣрь, встрѣчая въ лѣсу засѣку, направляется вдоль ея, пока не найдетъ отверстіе, въ которое прыгаетъ черезъ вбитые колышки, и попадаетъ въ ловушку.

Такія засѣки устраиваются на разстояніи нѣсколькихъ верстъ, и въ нихъ попадаютъ не только олени и козы, но также кабаны и волки. Иногда случается даже, что въ нихъ прыгнетъ и тигръ; но этотъ однимъ же прыжкомъ и выпрыгнетъ вонъ.

Самую большую помѣху для ловли ямами составляютъ медвѣди, которые достаютъ от,.^ туда попавшихъ звѣрей и съѣдаютъ ихъ. Иногда медвѣдь самъ спускается въ яму, хотя бы наполненную водой, и поѣдаетъ тамъ козу или оленя. Замѣчательно, что какъ ни неуклюжъ на видъ этотъ звѣрь, но, залѣзши въ яму, онъ всегда сумѣетъ благополучно выбраться изъ нея. Если яма глубока, то, по разсказамъ промышленниковъ, медвѣдь принесетъ толстое бревно, по которому спустится на дно, а потомъ вылѣзетъ.

Мы съ Савинымъ нашли въ одной ямѣ козу, а въ другой — кабана, чему я былъ очень радъ, такъ какъ могъ привезти съ собой провизію какъ разъ къ Святой.

Возвратясь вечеромъ домой, въ постъ св. Ольги, я, къ немалому удивленію, не засталъ тамъ брата.

— Да гдѣ же братъ? — спросилъ я у Щукина.

— Въ лѣсу. У насъ Мишка убѣжалъ.

— Когда?

— Должно быть, рано утромъ. Онъ вырвалъ кольцо изъ столба и сначала накуралесилъ, а потомъ ушелъ.

— Что же онъ накуралесилъ?

— Сломалъ надъ кухней трубу и разбросалъ кирпичи. Когда прибѣжали посмотрѣть, г то это сдѣлалъ, тогда только и узнали, что

Іишки нѣтъ.

Черезъ часъ явился братъ, но безъ медвѣженка.

— Ухъ, какъ усталъ! — вскрикнулъ онъ — Вѣдь я его видѣлъ, но догнать не могъ.

— Почему же ты не подстрѣлилъ его?

— Да жаль стало своего воспитанника. Ну, теперь воспитанницу надо приковать покрѣпче.

Но воспитанница, разлученная съ братомъ, начала скучать и черезъ мѣсяцъ околѣла.

VIII.

Весной пришелъ корветъ, на которомъ братъ долженъ былъ плыть. Онъ просилъ командира довезти меня до Японіи и получилъ согласіе.

— Какъ хороша эта бухта! — сказалъ мнѣ одинъ офицеръ.

— Будто? — спросилъ я и взглянулъ на св. Ольгу со стороны моря.

Дѣйствительно, я точно въ первый разъ увидалъ эту бухту, обставленную кругомъ высокими горами. Горы не тѣснятся стѣной и не спускаются въ воду крутыми, нависшими скалами: онѣ идутъ отлого отъ воды и вырастаютъ крутизнами гдѣ-то тамъ, вдали. Въ бухту впадаетъ большая рѣка, прозванная русскими Аввакумихой. Рѣка эта и окрестныя высокія, отлогія, конической формы, горы обросли сплошными дубовыми лѣсами. Красивымъ разрѣзомъ оттѣняются вершины горъ на чисто бирюзовомъ тропическомъ небѣ. Трава кругомъ ярко-зеленаго цвѣта, съ цвѣтами, которые въ Россіи выводятся только въ оранжереяхъ.

Передъ нашимъ уходомъ изъ бухты туда прибыло нѣсколько партій китайцевъ, которые разбрелись по лѣсамъ Уссурійскаго края для отысканія цѣлебнаго корня, называемаго жень-шень. Этотъ корень китайцы употребляютъ какъ лѣкарство отъ всѣхъ болѣзней, и цѣна его доходитъ до 2000 рублей за фунтъ. Растетъ жень-шень въ глухихъ мѣстахъ; добываніе его составляетъ очень опасный промыселъ, такъ какъ охотники нерѣдко дѣлаются добычей тигра или гибнутъ отъ голода и истощенія. Трудолюбивые китайцы разводятъ въ Уссурійскомъ краѣ корень этотъ на грядахъ, но только онъ менѣе цѣнится, чѣмъ дико растущій.

Въ іюнѣ мы сѣли на корветъ, но не съ тѣмъ, чтобы идти прямо въ Японію, а должны были сначала зайти на одинъ день во Владивостокъ.

Владивостокъ тянется вдоль бухты «Золотой рогъ» версты на четыре. Городъ этотъ сравнительно еще новый и только начинаетъ отстраиваться. Всюду кипитъ работа; большею частью рабочіе — китайцы манзы; русскихъ почти не видно. Много китайскихъ и японскихъ лавокъ. Какъ во Владивостокѣ, такъ и по всему нашему берегу лѣтомъ снуютъ тысячи китайскихъ лодокъ, съ двумя, тремя китайцами въ каждой. Эти лодочки могутъ держаться на водѣ только въ совершенно тихую погоду, и потому онѣ заходятъ во всѣ бухточки и заливчики, гдѣ китайцы, съ вилами въ рукахъ, вытаскиваютъ изъ воды морскую капусту, считающуюся въ Китаѣ лакомствомъ. Морская капуста — это водоросль съ громадными листьями около шести саженъ длиной и ¹/₂ аршина шириной, съ тонкими корнями, которые обхватываютъ камни или стелются по дну. Растетъ она преимущественно на мелкихъ мѣстахъ. Китайцы, опустивъ въ воду вилы, захватываютъ ими нижнюю часть листьевъ, потомъ вертятъ вилы, наматывая растеніе, и вытаскиваютъ его на берегъ. Тамъ капусту сушатъ, сортируютъ, связываютъ въ пачки и посылаютъ въ такомъ видѣ на продажу. Около Владивостока на зиму остается множество лодокъ для добыванія капусты, отправляемой сотнями тысячъ пудовъ въ Китай. Китайцы крошатъ капусту длинными тонкими нитями и варятъ съ рыбой или мясомъ, преимущественно свининой.

Въ удушливое, жаркое утро вышли мы изъ Владивостока съ тѣмъ, чтобы но возвращаться уже на русскій берегъ. Море, омывающее его, почти всегда покрыто туманомъ и имѣетъ какой-то мертвенный характеръ; лишь только мы отошли отъ берега, какъ попали въ густой туманъ, окутавшій насъ непрогляднымъ мракомъ.