Изъ бумагъ Степана Петровича Шевырева.
правитьИмя С. П. Шевырева (род. въ Саратовѣ 18 Октября 1806, сконч. въ Дарижѣ 8 Мая 1865) до того извѣстно въ исторіи Русскаго просвѣщенія, что распространяться о немъ было бы излишне. Это былъ человѣкъ самой многосторонней учености, глубокій знатокъ Европейской словесности, даровитый критикъ, археологъ и разыскатель памятниковъ нашей древней письменности, неутомимый профессоръ, которому обязано своимъ образованіемъ цѣлое поколѣніе Русскихъ людей. Отдавшись наукѣ и преподаванію ея въ Московскомъ университетѣ, Шевыревъ не прекращалъ своихъ опытовъ въ такъ называемой изящной словесности.
Долголѣтнія занятія словесностью и критикою ея произведеній приводили Шевырева въ сношенія съ нашими писателями. Приводимъ нѣкоторыя выдержки изъ писемъ сохранившихся въ его бумагахъ и сообщенныхъ его сыномъ Борисомъ Степановичемъ, прося читателя не терять изъ виду, что письма почти всегда и большею частію имѣютъ значеніе случайности и не могутъ служить къ полному изображенію и лица писавшаго и того, о чемъ и къ кому написано; они дороги только какъ непосредственное выраженіе минуты. П. Б.
Послѣ васъ было три замѣчательныхъ явленія, надѣлавшихъ много шума и толковъ: Исторія Русскаго Народа, Полеваго, Дмитрій Самозванецъ, Булгарина и Юрій Милославскій, Загоскина. За двое первыхъ безъ грѣха можно бы было повѣсить Полеваго и Булгарина. Дерзость, невѣжество, смѣшеніе всѣхъ новѣйшихъ идей, нелѣпости и противорѣчія Ба каждой страницѣ: вотъ отличительныя черты новой Исторіи, между тѣмъ какъ для самой Исторіи ничего не сдѣлано, все въ томъ же видѣ, только съ примѣсью чего-то Полевовскаго; вездѣ является не народъ Русскій, а Николай Алексѣевичъ Полевой во всемъ блескѣ своемъ. До сихъ поръ только еще одинъ томъ вышелъ, а будетъ ихъ съ десятокъ!!! Не больно-ли смотрѣть на это? Русская Исторія, которая попадаетъ въ такія руки! Погодинъ написалъ не нее критику довольно дѣльную, но съ излишнимъ остервененіемъ, впрочемъ нельзя и писать объ ней безъ негодованія. Появленію Самозванца я съ нѣкоторой стороны радуюсь: онъ отразилъ всю душу Булгарина. Всѣ, даже защитники его, въ одинъ голосъ кричатъ противъ сего романа. Вообразите, что Выжигинъ предъ нимъ чудо. Но дѣйствительно, утѣшительное явленіе въ нашей литературѣ въ нынѣшнемъ году — это Юрій Милославскій или Русскіе въ 1612 году. И никогда не думалъ, чтобы Загоскинъ могъ такъ удачно написать что-либо въ семъ родѣ. Въ этомъ романѣ столько Русскаго, роднаго, оригинальнаго, что невольно привязываешься къ нему какъ къ другу. Съ нимъ сливаются также и нѣкоторыя пріятныя воспоминанія: Булгаринъ съ остервененіемъ напалъ на него, произошла перебранка по сему случаю между нимъ и В . . . . вымъ, и въ слѣдствіе сего за разныя ихъ дерзости и неприличія велѣно было, по высочайшему повелѣнію, разсадить по гаубвахтамъ этихъ двухъ молодцовъ и съ ними Греча, которые и высидѣли тамъ нѣсколько часовъ, въ утѣшеніе всѣхъ честныхъ людей и въ поученіе Полевыхъ съ братіею. Кстати: журнальныя партіи все тѣже: Полевой и Булгаринъ закадышные пріятели; но вышеозначенныя произведенія ихъ, а пуще всего дерзость, съ которою нападаютъ они на всѣхъ истинно достойныхъ людей, — положили на нихъ какую-то всеобщую и утѣшительную печать отверженія. Вообразите, что эти собаки, для которыхъ ничего нѣтъ священнаго, залаяли и на Пушкина, растерзавши сперва Дельвига. Недавно Булгаринъ въ Сѣв. Пчелѣ своей смѣшалъ Пушкина съ грязью: величалъ его и безсмысленнымъ, и злодѣемъ, развращающимъ народъ, и даже подлецомъ, шмыгающимъ въ переднихъ, чтобъ добиться шитаго мундира!! Каково вамъ это кажется!? Честное слово, я не преувеличиваю нисколько. Разумѣется, что все это онъ говорилъ иносказательно, но такъ, что всякій мужикъ пойметъ, о комъ дѣло идетъ. Пожалѣйте объ насъ несчастныхъ, объ Московскихъ въ Петербургѣ живущихъ, въ департаментахъ гніющихъ!…
….Радѣя къ возможному распространенію славы господина Бруни, мы, художники, предъ отъѣздомъ его изъ Рима (что было 31 Апрѣля) предложили ему напечатать въ какомъ либо изъ отечественныхъ журналовъ разборъ его картины Мѣдный Змѣй, помѣщенный въ здѣшнемъ журналѣ подъ названіемъ Тиберино, первая треть коего уже извѣстна Бруни. Онъ съ чувствомъ благодарности согласился на наше предложеніе, а мы, зная вашу къ нему привязанность, рѣшились просить васъ всепокорнѣйше произвести въ дѣйствіе намѣреніе наше. По отличному вашему знанію языка Итальянскаго, мы совершенно увѣрены, что статья сія будетъ передана во всей своей точности и силѣ. Намъ бы также весьма пріятно бы было, еслибъ сей переводъ появился въ Русскомъ журналѣ прежде пріѣзда Бруни въ Петербургъ такъ, чтобы это было и для него самого неожиданно и ново.
Остаюсь съ глубокимъ уваженіемъ и совершенною преданностію къ услугамъ всегда готовый Александръ Ивановъ.
Римъ, іюня 24.
1836.