С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ № 2.
Изъ новой судебной практики.
правитьНаконецъ-то и я, слава Богу, изъ канцелярскаго чиновника превратился въ должностное лицо: должность судебнаго пристава, при окружномъ судѣ, въ восьмомъ классѣ… Да! подумалъ я въ то время, когда шелъ домой изъ окружного суда въ мундирѣ 8-го класса, взятомъ мною напрокатъ за три рубля, и съ цѣпью на груди: вотъ бы порадовался моему счастію мой батюшка, умершій чиновникомъ 10-го класса на шестидесятомъ году, тогда какъ мнѣ всего-то двадцать седьмой годъ. Да. Слава Богу!
Назначили меня въ г. X., находящійся вблизи Петербурга. Пути сообщенія — желѣзная дорога съ Петербургомъ, а съ упраздненнымъ городомъ Ильинскимъ — по шоссе. Такъ какъ насъ послали въ уѣзды въ концѣ мая, то я нигдѣ не могъ въ X. найти квартиры на весь годъ и принужденъ былъ заплатить за лѣто 40 руб., т.-е. по 1-е сентября за двѣ комнаты.
Но провинціальному обычаю (X. тоже провинціальный городъ), я долженъ былъ явиться къ х--скимъ должностнымъ лицамъ, какъ-то: исправнику, полицеймейстеру, судьямъ — уѣздному и мировому — и казначею. Конечно, я могъ бы и не являться ни къ кому на томъ основаніи, что я подвластенъ только окружному суду, но со всѣми ими я долженъ буду имѣть столкновенія. Ну, и сходилъ. Кромѣ мирового судьи, всѣ упомянутыя лица меня приняли очень сухо, съ вопросомъ «что скажете?» Полицеймейстеръ даже спросилъ такимъ образомъ: а вамъ мундиръ тоже полагается? — (я былъ не въ мундирѣ, потому-что не сшилъ еще, а тотъ, въ которомъ я принималъ присягу, взятъ былъ мною на прокатъ за три рубля). Казначей долго распрашивалъ меня: что это за должность судебнаго пристава, и доказывалъ, что если онъ какимъ-нибудь образомъ подвергнется денежному взысканію, то съ него взыскивать нечего, такъ какъ все имущество въ комнатахъ: столы, стулья, образа, колоды — принадлежатъ его матери. Однако я со всѣми ими не считалъ нужнымъ пускаться въ ненужныя разсужденія. Но мнѣ визита никто не отплатилъ, — оно и лучше для меня.
Прожилъ я въ X. два дня. Дѣла нѣтъ. Скука. Вдругъ приходитъ хозяйка и спрашиваетъ меня:
— Осмѣлюсь спросить: вы изъ какихъ?
— А что?
— Такъ. Пришелъ городовой. Говоритъ: приказано спросить, кто вы такіе?
Я расхохотался и сказалъ городовому, что полиціи затрудняться нечего въ пропискѣ меня въ X., такъ какъ у меня билетъ, выданный мнѣ изъ с.-петербургскаго окружного суда, за подписью предсѣдателя. Хозяйка же моя, хотя и была замужемъ за чиновникомъ, на первыхъ порахъ рѣшительно не понимала моей должности, да и теперь она меня называетъ не иначе, какъ слѣдственнымъ приставомъ, и пристаетъ, съ тѣмъ, чтобы я на домъ ея прибилъ вывѣску. Изъ разговоровъ ея съ гостями я замѣчаю какое-то недовѣріе ко мнѣ. Разъ я даже подслушалъ такой разговоръ: «удивительные нынѣ порядки; надѣнетъ цѣпь и пойдетъ. А что онъ тамъ дѣлаетъ, гдѣ онъ служитъ — одному Богу извѣстно. Думаю отказать отъ квартиры, — потому бѣды какой бы не было»…
Удивился я, что мнѣ изъ окружного суда не посылаютъ никакого порученія, и на четвертый день моего пребыванія въ X. надѣлъ цѣпь и отправился въ почтовую контору. Народу, какъ водится, много; почтальоны и почтмейстеръ заняты. Я былъ въ пальто, и поэтому цѣпи видно не было. Поэтому я, вытащивъ изъ жилетнаго кармана бляху, сталъ побрякивать цѣпью. Публика обратила на меня вниманіе; замѣтилъ меня и почтмейстеръ.
— Посторонитесь! — сказалъ онъ публикѣ.
Публика раздвинулась; я подошелъ къ столу.
Почтмейстеръ протянулъ мнѣ руку и ждалъ, что я скажу.
— Я пришелъ къ вамъ, г. почтмейстеръ, справиться: нѣтъ ли х--скому судебному приставу X. пакетовъ изъ с.-петербургскаго окружного суда?
Почтмейстеръ поглядѣлъ на меня съ удивленіемъ, потомъ спросилъ:
— Какъ вы сказали?.
— Приставу окружного суда по г. X. и его уѣзду.
— Гм!.. Это что же: по гласному суду, должно быть?
— Да. Пожалуйста, прикажите справиться, сказалъ я, и не желая, чтобъ онъ излишними распросами задерживалъ публику, отошелъ къ подошедшему къ другому столу почтальону. Пакетовъ не было, и я, оставивъ свой адресъ въ почтовой конторѣ, отправился въ Петербургъ въ канцелярію окружного суда, гдѣ и взялъ порученіе: вручить повѣстку чиновнику, живущему въ 50-ти верстахъ отъ X.
Я очень обрадовался первому порученію. Но вдругъ явился вопросъ: какъ ѣхать? Жалованья судебные пристава еще не получали; о прогонныхъ деньгахъ еще не сдѣлано никакого распоряженія. Дадутъ ли мнѣ лошадей?
Прихожу въ х--скую земскую управу, спрашиваю: гдѣ и у кого я могу достать лошадей въ уѣздъ?
— Идите въ уѣздное полицейское управленіе; оно вамъ дастъ подъемныхъ, — объяснили мнѣ въ управѣ. Что такое подъемныя, я, петербургскій уроженецъ, не могъ понять.
Прихожу въ управленіе, объясняю, въ чемъ я нуждаюсь.
— Открытый листъ? — спрашиваютъ, и тамъ же я узнаю, что изъ X. гоньбу держитъ П. по всему уѣзду, а отъ П. подряжается возить до нѣсколькихъ мѣстъ секретарь земскаго суда. Оказалось, что за требованіемъ лошадей я долженъ явиться къ секретарю земскаго суда.
Являюсь въ земскую управу; переговорилъ съ секретаремъ земскаго суда, онъ далъ открытый листъ, — на обывательскихъ за указанные прогоны съ будущимъ по 2 1/2 коп. на лошадь.
— Позвольте мнѣ лошадей получить? — прошу секретаря.
— Не могу. У меня лошадей всего пара, и тѣ въ разгонѣ.
— Мнѣ дѣла нѣтъ.
— Да вы подождите до завтра. Вотъ тоже и докторъ и становой приставъ не скоро же ѣздятъ въ уѣздъ.
Я приступилъ къ нему рѣшительно, и онъ далъ мнѣ… что бы вы думали? — извозчика съ пролеткой, а я заплатилъ прогоны по 2 1/2 коп. на лошадь съ версты… Эта штука, какъ я узналъ, выдумана секретаремъ или подрядчикомъ контрагента П., потому-что у него, подрядчика, только 2 лошади, и хотя онъ отъ П. получаетъ въ годъ за гоньбу 500 руб. сер., но больше двухъ лошадей не держитъ на слѣдующихъ основаніяхъ: 1) чиновниковъ ѣздитъ немного въ мѣсяцъ, 2) держать нѣсколько паръ лошадей убыточно и 3) навернулся ѣздокъ — извозчику можно дать дешево. Ѣздокъ поѣдетъ до извѣстнаго мѣста. «Я свое дѣло сдѣлалъ, а тамъ — открытый листъ»…
Дорога скверная; мѣстность болотистая, кочковатая, съ ямами. Нѣсколько разъ мой возница отдыхалъ, проклиная все на свѣтѣ, и наконецъ около какой-то деревни остановился.
— Неужели пріѣхали? спросилъ я извозчика.
— Пріѣхали. Да я только доселева: десять верстъ… На водочку пожалуйте.. Лошаденка-то… и! — онъ показалъ на лошадь. Лошадь дѣйствительно кое-какъ шла.
Я попросилъ извозчика сыскать мнѣ старосту или хотя подводу.
Деревня состоитъ изъ шести чухонскихъ домовъ, которые ничѣмъ не огорожены. Поля тощи, да и на нихъ вода. Я хотя и вытащилъ на показъ свой знакъ, но принужденъ былъ стоять на одномъ мѣстѣ, потому-что куда ни повернись — вездѣ грязь и вода. Ребята стоятъ въ отдаленіи и съ удивленіемъ смотрятъ на меня. Наконецъ, вышелъ извозчикъ и говоритъ: лошадей во всей деревнѣ не найти, потому чухны ни одного слова не знаютъ по-русски.
— Такъ хоть ты, ради Христа, довези меня до села или до старосты.
— Хоть двойные прогоны дашь, ваше б-іе, такъ и тутъ не повезу… Смотри, дорога-то! только однимъ чухнамъ и ѣздить.
Кое-какъ я уговорилъ извозчика за полтинникъ довезти меня до какого-нибудь мѣста, гдѣ бы мнѣ можно было встрѣтить чухонца, понимающаго по-русски.
Доѣхалъ кое-какъ. Отвѣтчикъ живетъ въ деревнѣ.
— Что скажете? — спросила меня кухарка.
— Такой-то здѣсь живетъ?
— Здѣсь, да они опочиваютъ.
— Надо разбудить: дѣло важное, судебное.
— А вы войдите туда — (она указала на дверь, выходящую изъ кухни во внутренніе покои) — а я ужо схожу.
Она ушла. Немного погодя, вернулась съ толстой барыней въ ситцевомъ платьѣ, босою, съ непокрытой головой. Барыня поглядѣла на меня съ удивленіемъ и спросила:
— Да вы… Вы отъ кого?
— Именемъ закона прошу разбудить г. такого-то. Я привезъ ему повѣстку с.-п.-б. судебной палаты и долженъ вручить лично, иначе я повѣстку прибью на волостномъ правленіи.
Барыня струсила, и черезъ полчаса я былъ торжественно введенъ въ чистую комнату. Отвѣтчикъ въ худенькомъ халатѣ, въ калошахъ. Онъ нѣсколько разъ прочиталъ повѣстку и, наконецъ, сказалъ:
— Не понимаю!
— Вамъ такого-то числа велѣно явиться въ судебную палату. При васъ будутъ спрашивать истца въ чемъ дѣло, вы будете возражать…
— Да какъ же онъ, подлецъ, теперь у меня купилъ лѣсу, выстроилъ домъ и потомъ вдругъ денегъ не заплатилъ и подаетъ просьбу, что я ему долженъ?
— Судъ разсудитъ… Пожалуйста, роспишитесь, что получили.
— Извольте, извольте.
Отвѣтчикъ засѣменилъ, но чернилъ не оказалось. Къ счастью, я взялъ съ собой дорожную чернильницу и перо.
Съ часъ мы поговорили съ нимъ о гласномъ судѣ. Онъ только слышалъ, что какой-то гласный судъ будетъ, и не понималъ, что это такое. Повѣстка, его сильно опечалила: «Ну, какъ, — говорилъ онъ, — я при народѣ буду изъясняться?» — За чаемъ онъ, переминаясь, вдругъ спросилъ:
— А что же… вамъ за труды?..
— За какіе?
— Помилуйте… Нѣтъ, ужъ я… И онъ всталъ.
Я тоже всталъ и сказалъ:
— На счетъ благодарностей вы не безпокойтесь, мы люди не такіе… А вотъ я васъ хочу попросить: помогите мнѣ уѣхать отсюда.
— О, съ полнымъ моимъ удовольствіемъ. Я на своихъ бы…
— Въ такомъ случаѣ, до свиданія…
— О!.. Ради Бога… Подождите.
Онъ одѣлся и вышелъ. Черезъ полчаса у воротъ стояла чухонская телѣга, запряженная парой лошадей. Я распростился съ отвѣтчикомъ, спросивъ его предварительно, за сколько онъ нанялъ.
Такъ кончилъ я первое порученіе.
Мало-по-малу мнѣ стали давать изъ земской управы открытые листы; на извозчикахъ съ пролетками я не сталъ уже ѣздить съ тѣхъ поръ, какъ завѣдывающіе гоньбой люди узнали, что я человѣкъ тоже должностной, и они изъ-за меня, пожалуй, могутъ попасть впросакъ. Все это имъ объяснилъ становой приставъ, которому я очень по понравился, что онъ мнѣ при первомъ же свиданіи выразилъ такими словами: «Много у казны денегъ? Насъ ни во что ставятъ, а вотъ поглядимъ, какъ вы, судебный приставъ, безъ меня обойдетесь».
И дѣйствительно, въ нѣкоторыхъ случаяхъ мнѣ нельзя было обойтись безъ станового пристава, потому-что со стороны частныхъ лицъ случались сопротивленія, но и тутъ они, становые пристава, неохотно брались за свое дѣло, отказываясь чѣмъ-нибудь. Впрочемъ, я постоянно вожу съ собой судебный уставъ: безъ него, т.-е. безъ указанія на статьи закона, съ людьми старинныхъ убѣжденій ничего не подѣлаешь, потому-что они всякаго человѣка считаютъ за взяточника…
Практики довольно, и мнѣ почти постоянно приходится возиться не съ крестьянами, которые нисколько не возражаютъ, а совѣтуются, что имъ дѣлать въ какомъ-нибудь случаѣ, но съ разными господами, которые на судебнаго пристава смотрятъ, какъ на передѣланнаго полицейскаго чиновника.
Прихожу я, напримѣръ, къ барину, — лакеи не пускаютъ и говорить со мной не хотятъ. Я взялъ съ собою двухъ городовыхъ, но городовые вступили въ длинныя разсужденія съ лакеемъ, косо глядя на меня и говоря, что они тутъ ни при чемъ.
— Баринъ занятъ, — говоритъ мнѣ другой лакей.
— Городовые, вы слышите? Подите, доложите вашему барину, что если онъ не возьметъ самъ отъ меня повѣстки, я ее прибью на полиціи, — сказалъ я лакею.
Лакей, смѣясь, ушелъ, а черезъ нѣсколько минутъ явился баринъ и закричалъ.
— Что вамъ угодно, м. г.?! вамъ говорятъ, что я занятъ…
— Я приставъ окружного суда и принесъ вамъ повѣстку… Не угодно ли посмотрѣть статью въ судебномъ уставѣ? — сказалъ я, показывая на судебный уставъ.
— Я самъ чиновникъ. — Вы могли бы послать требованіе въ конвертѣ.
Не желая слушать дерзости и понапрасну терять время, такъ какъ мнѣ нужно еще было ѣхать въ уѣздъ, я спросилъ его:
— Угодно вамъ принять повѣстку?
— Покажите.
Я отдалъ; онъ прочиталъ, пригласилъ въ залъ и вдругъ сдѣлался вѣжливъ.
— Скажите, пожалуйста — если бы вы меня не застали дома? — спросилъ онъ меня вдругъ.
— Я бы сталъ дожидаться.
— А если бы я уѣхалъ въ Петербургъ?
— Я бы послалъ туда повѣстку, или бы прибилъ ее на полиціи.
Этому же барину была послана въ другой разъ другая повѣстка, онъ меня не принялъ. Я отправился въ полицію и говорю полицеймейстеру:
— Мнѣ нужно прибить повѣстку на полиціи.
— Такъ вотъ я вамъ и дозволю пачкать стѣны! — возразилъ тотъ.
Я показалъ статью въ судебномъ уставѣ; полицеймейстеръ отрядилъ мнѣ двухъ полицейскихъ служителей и квартальнаго: повѣстку приколотили торжественно.
Но врученіе повѣстокъ еще пустое дѣло: не принимаютъ — прибьешь на полиціи копію съ повѣстки, — а вотъ другое дѣло исполненіе рѣшеній.
Разъ нужно было взыскать съ одной барыни деньги… Объявляю я ей объ этомъ.
— Э, батюшка! я уже двадцать разъ описана… Посмотрю, что вы станете описывать.
Я справился, гдѣ слѣдуетъ; оказалось, что описывать еще есть что. Назначилъ день описи имѣнія, она на меня пожаловалась, но жалобу ея не приняли въ уваженіе. Явился я въ день срока къ описи имущества; истецъ не явился, а такъ какъ по судебному уставу предоставлено оцѣнивать, въ случаѣ отсутствія истца, отвѣтчицѣ, то она тѣ вещи, которыя стоятъ десять рублей, показала въ сто. Само-собой, разумѣется, что вещей никто не купилъ, и истецъ остался мной недоволенъ.
Въ другой разъ пріѣзжаетъ ко мнѣ купецъ-истецъ.
— Взыскали? — спрашиваетъ.
— Я не могъ приступить ко взысканію, потому что, на основаніи такой-то статьи устава, вы должны мнѣ показать, какое у отвѣтчика есть имущество.
— А я почемъ знаю?
— Мнѣ болѣе вашего нельзя знать.
— Ну, ужъ и порядки… Да у него есть домъ въ Петергофѣ, въ Коломнѣ.
— А самъ онъ гдѣ живетъ?
— Здѣсь.
Отвѣтчика мы въ X—ѣ не розыскали и свѣдѣній о немъ въ полиціи не нашли.
Нельзя не упомянуть о томъ, что нашему брату не только истцы, но и отвѣтчики предлагаютъ подарки, ссылаясь на то, что теперь все дѣлается скоро, а прежде они никакъ не могли насытить полицію. Однако, на сколько я знаю судебныхъ приставовъ, они подарковъ не берутъ, а взыскиваютъ по таксѣ положенную сумму за повѣстки, приложеніе печатей и т. п. При этомъ взысканіи я обыкновенно показываю тотъ No «Судебнаго Вѣстника», въ которомъ напечатана такса, и отдающій деньги удивляется непремѣнно такъ:
— Странные вы, право, господа, съ новымъ судомъ! Ну, что это за деньги… Ужъ вы, господа, не изъ нигилистовъ ли?
Впрочемъ, послѣдній вопросъ предложилъ мнѣ только одинъ адвокатъ.
Кстати объ адвокатахъ: мудреные между ними бываютъ люди.
Нужно было одному изъ нихъ получить съ одной барыни нѣсколько тысячъ рублей. По уговору, заключенному истицей съ адвокатомъ, онъ долженъ былъ представить истицѣ капитальную сумму, а проценты взять себѣ за труды. Барыня отвѣтчица не согласилась уплатить деньги, и я описалъ ея имущество. За три дня до продажи ея имущества, она вдругъ говоритъ мнѣ, что желаетъ уплатить долгъ деньгами, только не знаетъ сколько. Я хотя и высчиталъ, сколько съ нея требуется, но не зналъ, сколько нужно взыскать судебныхъ издержекъ и извѣстилъ объ этомъ адвоката. Тотъ написалъ мнѣ, что судебныхъ издержекъ слѣдуетъ получить 500 руб. Это меня удивило, потому-что по моему счету судебныхъ издержекъ приходилось не больше ста пятидесяти рублей, и я сталъ дожидаться его. Пріѣзжаетъ онъ ко мнѣ, я и спрашиваю у него счетъ судебнымъ издержкамъ.
— Помилуйте, какой тутъ счетъ! Сами знаете, какія у насъ судебныя издержки.
— Напримѣръ?
Адвокатъ улыбается и вдругъ спрашиваетъ:
— Неужели у васъ нѣтъ канцеляріи?
— Я управляюсь одинъ.
— Полноте! Вотъ у меня такъ своя канцелярія.
Пятисотъ я не далъ ему взыскать, и онъ взыскалъ гораздо меньше, и ему все-таки за труды по этому дѣлу пришлось болѣе двухъ тысячъ руб. Получивъ деньги, онъ вдругъ даетъ мнѣ сто рублей.
— Это вамъ.
— Извините, я не возьму. А если у васъ много денегъ, вы можете первому встрѣчному или голодному человѣку раздавать ваши деньги.
— Однако, вы странный человѣкъ… Судебныя издержки — понимаете? тому, другому…
Но я не взялъ. Такъ повѣренный и уѣхалъ, недовольный мною.
А другой адвокатъ, удивляясь тому, что я не взялъ подарка, предлагалъ мнѣ жениться на одной барышнѣ съ капиталомъ, и даже обѣщалъ быть сватомъ…
У одной барыни я разъ описывалъ имущество. Имущество было плохонькое, но состояло изъ разнородныхъ вещей. Къ каждой вещи я приложилъ печать. Барыня вздумала уплатить долгъ до продажи имѣнія. Истецъ получилъ деньги, я сталъ срывать печати и за каждую печать сталъ требовать по пятаку.
— Это за что же? — спросила барыня.
— Закономъ такъ велѣно.
— И батюшка! законъ… Вы все изъ меня выжали; и то ужъ золото и серебро за безцѣнокъ продала, да ему всѣ деньги и всучила… Вы съ него и взыскивайте благодареніе-то.
— Не угодно ли посмотрѣть, вотъ распоряженіе правительства?
— Что мнѣ распоряженія… Всякіе порядки хороши, — нечего сказать!
— Однако, будете вы платить за печати и прочее?
Барыня задумалась.
— Вы знайте, что я не квартальный, а исполнитель новаго суда. Я думаю, вы помните слова, сказанныя въ манифестѣ Государемъ: правда да царствуетъ въ судахъ.
Барыня зарыдала, увѣряя, что ее раззорили въ конецъ, и на отрѣзъ сказала: «что хотите берите изъ вещей, а денегъ не могу отдать ни копейки». Я, оцѣнивъ, въ качествѣ истца, вещи получше, приложилъ къ нимъ печать, заперъ чуланъ, въ которомъ онѣ хранились, и припечаталъ его. И когда я уже въ X. писалъ донесеніе по этому дѣлу предсѣдателю окружного суда, эта барыня явилась ко мнѣ.
— Я вамъ привезла деньги.
— Очень хорошо. Вы оставьте у меня, я роспишусь; а завтра отправлюсь къ вамъ.
— Нѣтъ ужъ, г. приставъ, нельзя ли поскорѣе, со мной? Вотъ вамъ двадцать рублей.
Поѣхали. Оказалось, что за двойное припечатаніе вещей съ нея приходилось получить два рубля десять коп., да за описи, бумаги и теперешній проѣздъ впередъ и обратно (по желѣзной дорогѣ) — всего шесть рублей.
— А если бы вы тогда не упорствовали, то заплатили бы только половину, — сказалъ я.
Барыня глаза выпучила. Я писалъ, что получилъ деньги.
— Вотъ вамъ росписка.
— Какая?.. что вы! Только шесть?!
— Только.
Барыня не трогалась съ мѣста и съ удивленіемъ смотрѣла то на меня, то на деньги.
— Да вы возьмите.
— Не могу… До свиданія!
Барыня схватила меня за рукавъ и произнесла:
— Однако?
— Извините, мнѣ некогда.
— Хоть чайку и кофе.
Такъ какъ у меня свободнаго времени было часа два, т.-е. до отъѣзда поѣзда оставалось два часа, то я и остался. Барыня любезно разговаривала со мной, распрашивала о новыхъ порядкахъ, совѣтовалась въ томъ, какъ ей поступить съ однимъ человѣкомъ, не платящимъ ей по закладной. Скоро явилась двоюродная ея сестра, черномазая дѣвица, годовъ подъ тридцать, которую я принялъ за горничную. Хозяйка рекомендовала ей меня.
— Отгадай, Анетъ! — вдругъ спросила хозяйка сестру.
— Что такое?
— Новые порядки: ни копейки съ меня не взялъ.
Сестра посмотрѣла на меня изъ подлобья и начала вдругъ:
— Да… мы вообще всѣ такого убѣжденія, что каковъ бы ни былъ прогрессъ, или реальность и тому подобныя цивилизаціи, но человѣчество всюду имѣетъ, такъ сказать, преткновенія…
Я улыбался… И дальше не могу продолжать того, что она говорила, — забылъ.
— А вы женаты? — вдругъ спросила меня хозяйка.
— Да.
— И домъ имѣете?
— Нѣтъ; однимъ жалованьемъ живу.
Разговоръ продолжался на эту тему, и мнѣ ужасно надоѣлъ, такъ-что я поторопился выпить второй стаканъ чаю и отблагодарить хозяевъ за радушіе.
Я не стану распространяться о выдачѣ повѣстокъ и взысканіи денегъ за повѣстки и другія бумаги. Это вещи пустыя; но я буду говорить преимущественно объ исполненіи рѣшеній.
Прихожу я въ городѣ X. къ одному купцу-домовладѣльцу и занимающемуся торговлей въ разныхъ мѣстахъ. Срокъ, назначенный въ повѣсткѣ, врученной его сыну, о времени приступивши къ принудительному исполненію рѣшенія, окончился. Съ него нужно было взыскать деньги. Мнѣ говорятъ, что онъ теперь въ своемъ магазинѣ. Въ это время былъ четвертый часъ.
Прихожу въ магазинъ; какъ водится, вытащилъ бляху; приказчики поглядѣли на меня съ любопытствомъ.
— Позвольте узнать, не здѣсь ли хозяинъ? — спросилъ я.
— Да вамъ кого?
— Хозяина, такого-то.
— Онъ въ энти часы опочиваетъ… А что вамъ сказали, что онъ здѣсь — такъ энто пошутили.
— Когда жъ я его могу видѣть?
— А вы вѣрно изъ новаго суда?.. Неужель что плохо?.. Разскажите, ради Христа… — приступили ко мнѣ приказчики и не дали положительнаго отвѣта. Такъ я и ушелъ ни съ чѣмъ.
Вечеромъ былъ у меня истецъ и разсказывалъ, какъ неблагородно поступилъ съ нимъ купецъ, и совѣтовалъ прійти къ нему во время обѣда. Такъ я и сдѣлалъ. Позвонилъ. Отворилъ мальчикъ и загородилъ входъ руками, но я пробрался въ прихожую, сбросилъ пальто и вошелъ въ залъ. Мальчикъ почти съ кулаками присталъ ко мнѣ.
— Да вы!.. да я!.. да онъ!.. — горячился мальчикъ и убѣжалъ налѣво.
Немного погодя, вышелъ хозяинъ; но онъ, не горячась, медленно подошелъ ко мнѣ и смиренно спросилъ:
— Вы изъ суда?
— Точно такъ. Потрудитесь прочитать исполнительный актъ судебной палаты; срокъ назначенный по моей повѣсткѣ, кончился, и я приступаю къ рѣшенію. И я отдалъ ему исполнительный листъ.
— Присядьте на минутку. — Сказавъ это, онъ ушелъ.
Я боялся садиться и ждать его возвращенія, въ томъ предположеніи, что кто его знаетъ, что у него на душѣ; а если онъ изорветъ исполнительный листъ, и мнѣ объявятъ, что хозяинъ уѣхалъ? Тягайся съ нимъ! Онъ десять присягъ приметъ и скажетъ, что отъ меня не получалъ никакой бумаги: свидѣтелей не было въ то время, когда я отдалъ ему листъ. Я пошелъ за купцомъ, но онъ уже былъ въ кабинетѣ; двери кабинета были заперты. Я постучалъ. Двери отворилъ купецъ.
— Это что значитъ? — крикнулъ онъ.
Я вошелъ въ кабинетъ; купецъ еще больше разсвирѣпѣлъ.
— Я васъ за дерзости выгоню!.. Я на васъ жалобу начальству подамъ.
— Извините за невѣжливость… Но я вамъ отдалъ исполнительный листъ только прочитать.
— Какъ? Развѣ я его не долженъ имѣть при себѣ, какъ документъ? Говоря это, купецъ смягчился и подошелъ къ столу.
— Извольте посмотрѣть. И я показалъ ему 957 ст. суд. уст. гражд.
Прочитавъ, купецъ пригласилъ меня сѣсть и позвонилъ. Когда вошла женщина, онъ велѣлъ ей приготовить закуску въ залѣ.
— Удивительно!.. Такъ что жъ это?.. Для чего мнѣ эта бумага?
— Для того, чтобы вы не сомнѣвались, что съ васъ слѣдуетъ взыскать деньги.
— Кто жъ будетъ получать?
— Я.
— А ежели у меня сегодня нѣтъ ни копейки въ домѣ?
— Это зависитъ отъ васъ: я не могу больше ждать, потому-что истецъ можетъ жаловаться.
— Э! что эта шлюха!!! Плевать мнѣ на нихъ на всѣхъ!.. А деньги, скажите вы ему, я когда хочу, тогда и отдамъ. Такъ вы ему и скажите!.. А теперь пойдемте обстоятельства поправить, а тамъ и потолкуемъ.
— Благодарю васъ. Позвольте мнѣ исполнительный листъ.
Онъ отдалъ. Я пошелъ, думая пригласить свидѣтелей и полицію и начать опись имущества.
— Вы куда? Али брезгуете мной?
— Если вы сейчасъ не заплатите всѣхъ денегъ, какія слѣдуютъ съ васъ по исполнительному листу, я приглашаю полицію и начинаю описывать ваше имущество.
Купецъ разразился хохотомъ.
— Ка-акъ!! меня!.. меня описывать? Дудки!!! — Я вышелъ на улицу и подозвалъ городового; но вдругъ мальчикъ крикнулъ мнѣ съ крыльца:
— Эй вы! Идите; баринъ кличетъ!
«Комедія», думаю, и подозвавъ еще городового, я вошелъ съ тріумфомъ въ прихожую купца.
— Идите за мной, — сказалъ я городовымъ.
Городовые не трогались.
Вдругъ выходитъ изъ комнаты налѣво мальчикъ и говоритъ мнѣ:
— Баринъ цѣну спрашиваетъ.
— Городовые, стойте тутъ до моего прихода, — сказалъ я стражамъ, а самъ пошелъ за мальчикомъ.
Купецъ ходилъ по кабинету. Я всталъ въ дверяхъ. Минутъ семь продолжалась пауза.
— Сколько?! — спросилъ меня не то вѣжливо, не то съ презрѣніемъ купецъ, и съ тяжелымъ вздохомъ сѣлъ въ кресло, стоявшее передъ его письменнымъ столомъ.
Я сказалъ долгъ, проценты и свои судебныя деньги.
— Какія же это еще судебныя издержки?
Я объяснилъ.
Купецъ отдалъ деньги, я далъ ему росписку.
Прочитавъ росписку, онъ сказалъ:
— Все?
— Все. До свиданья.
— Прощайте… А что на счетъ того… благодарности — вотъ вамъ! (и онъ указалъ на дверь).
Когда я надѣвалъ пальто, купецъ вошелъ въ залъ и, увидѣвъ меня, сказалъ:
— И всѣмъ закажи: коли кто со мной грубо — самъ грубъ, потому мнѣ какому ни на есть оборвышу валяющій рубль не въ тягость подать.
Въ другомъ мѣстѣ, въ уѣздѣ, когда я пріѣхалъ съ истцомъ къ дому отвѣтчика, по истеченіи срока моей повѣстки, то засталъ ворота запертыми. Когда я вручалъ повѣстку отвѣтчику, онъ принялъ меня вѣжливо, разсыпался мелкимъ бѣсомъ, угостилъ обѣдомъ и, главное, увѣрялъ, что до истеченія срока, сказаннаго въ моей повѣсткѣ, все уплатитъ. Во время бытности моей у него, я любовался его цвѣтами, разставленными на окнахъ и на полу. Цвѣты на окнахъ и теперь стояли, но окна были не отворены. Сколько я ни стучался въ ворота — не отпираютъ, даже собака, находившаяся раньше во дворѣ, не лаетъ… Остается одно — перелѣзть черезъ заборъ… но этого я не сдѣлалъ.
Идетъ по дорогѣ крестьянка.
— Голубушка, спрашиваю, не знаешь ли, что случилось съ этимъ домомъ?
— Не знаю, кормилецъ.
— Ты часто проходишь здѣсь?
— Чего?
— Куда ходила-то?
— Да вонъ тутъ въ Лукшу, за семь верстъ, грибы сбирала.
— Живешь, значитъ, тамъ?.. Ну, а утромъ ворота были отперты?
— Не знаю… До всякаго дома не доглядишь.
Барскій домъ, обращающій на себя вниманіе крестьянъ, привлекъ бы и утромъ вниманіе всякаго прохожаго, если бы ворота были отперты. Значитъ, я сдѣлалъ неумѣстный вопросъ.
— Да тѣ что!.. Уѣхали — и все тутъ! — прокричалъ мнѣ дѣтина изъ кабака.
— Куда?
— Вчера утромъ рано. А куда — сказывать не велѣно.
— Но кто-нибудь есть?
Дѣтина кивнулъ головой и однимъ пальцемъ сталъ звать меня къ себѣ. Я пошелъ.
— Что дашь?
— На косушку.
— Ничего не надо!.. А я тѣ скажу, какъ есть всѣ дома, только самъ на охоту уѣхадши… А ты по миру?
— Да… Я тебя приглашаю въ свидѣтели — можно?
— И — и! Я лучше полштофа водки уничтожу, только чтобъ эти свидѣтельства… По одному дѣлу былъ я въ судѣ — страсти! Народу — и Господи ты мой!!.. Потомъ присяга… потомъ рацея… потомъ, говоритъ, въ Сибирь, коль что не по сердцу… А найди ты, кто по сердцу живетъ… Потомъ исторья: все говоритъ — говори… Господи!..
— Тутъ совсѣмъ не то; здѣсь ты мнѣ будешь помогать двери отпирать.
— А вотъ какъ другіе.
Въ этомъ случаѣ я обязанъ 978 ст. уст. гражд. судопроизв. приглашать для бытности при наложеніи ареста члена мѣстной полиціи. А такъ какъ, къ счастію моему, здѣсь жилъ становой приставъ, то я пошелъ къ нему.
— Извините. У меня очень спѣшное дѣло… — сказалъ онъ мнѣ.
— Мнѣ не надолго.
— Не могу: у меня въ станѣ убійство случилось. Возьмите сотскаго, разсыльнаго: разсыльный изъ солдатъ.
Положеніе довольно непріятное: пристава я отъ дѣла отрывать не могу; въ селѣ полиція состоитъ изъ станового, а вѣдь сотскій не полиція, ѣхать въ городъ за полиціей, — скажутъ: а станъ на что?
Дѣлать нечего, взялъ сотскаго и нѣсколькихъ человѣкъ крестьянъ. По указанію одного крестьянина мы обогнули помѣщичью усадьбу и вошли въ садъ отворенной калиткой, выходящей на небольшое озеро. Въ саду бѣгаютъ дѣти, кормилица няньчится съ годовалымъ ребенкомъ, какая-то пожилая дама, въ огромныхъ очкахъ въ черепаховой оправѣ, что-то вяжетъ двумя иглами. При входѣ нашемъ въ садъ, дѣти сперва разбѣжались, потомъ пошли за нами.
Въ домѣ всѣ двери, кромѣ кухонной, заперты. Я оставилъ двухъ человѣкъ во дворѣ и вошелъ съ двумя въ кухню. Тамъ суетились двѣ женщины.
— Дома хозяинъ? — спросилъ я женщинъ.
— Уѣхамши… не знаемъ, куда уѣхалъ.
— А хозяйка?
— И хозяйка уѣхавши.
Изъ собранныхъ мною раньше свѣдѣній я узналъ, что домъ принадлежитъ женѣ.
— Лошади и кареты у вашего хозяина есть? — спросилъ я.
— Какъ же! Недавно баринъ купилъ лошадь за триста рублей.
— А кучеръ есть?
— Кучеръ за грибами ушелъ.
— Что-же мы станемъ дѣлать? Подождать или нѣтъ? — спросилъ я истца, входя въ комнату.
— Какъ знаете. Только по-моему, приступить бы къ описи.
Явилась вдругъ молодая женщина въ шелковомъ платьѣ. Гордо поклонившись намъ, она спросила:
— Что вамъ нужно, господа? Я домовладѣлица.
— Именемъ закона прошу васъ показать мнѣ вещи, принадлежащія вашему мужу.
— Да у моего мужа ничего нѣтъ своего: онъ все мое носитъ.
— Этого быть не можетъ… Я васъ прошу, иначе вы будете отвѣчать передъ закономъ.
— Безъ станового пристава я ничего вамъ не покажу.
— Становой уѣхалъ по своему дѣлу и далъ мнѣ десятскаго.
— Дѣлайте, что хотите… И она сѣла въ кресло.
— Напримѣръ, это кресло чье? — спросилъ я барыню.
— Мое.
— Доказательства?
— Вотъ мило! какія же еще вамъ нужны доказательства?.. Я вамъ го-во-рю мо-е!!
Я вписалъ кресло въ опись, истецъ оцѣнилъ его въ пятнадцать рублей.
— Ошибаетесь: мы за него заплатили семьдесятъ рублей. И какъ вамъ не стыдно, Александръ Ивановичъ! Послѣ тѣсныхъ отношеній къ моему мужу и нашему семейству, вы надѣлали намъ столько непріятностей… И не грѣхъ вамъ это! — проговорила она истцу.
— Вольно же вамъ было не платить деньги.
— Свидѣтели, сколько по вашему кресло стоитъ? — спросилъ я свидѣтелей.
— А Господь ихъ знаетъ! По-нашему и пять такъ ладно.
Я выставилъ пятнадцать рублей.
— Картины чьи?
— Мои.
— Но мужъ вашъ, кажется, художникъ.
— Это его картины. Я ихъ видѣлъ у него до женитьбы. Эта стоитъ 25 рублей, эта 75, а вотъ та 15 и т. д., — сказалъ истецъ.
Оцѣнивши нѣсколько вещей, я велѣлъ собрать ихъ въ одно мѣсто и приложилъ къ каждой ярлыкъ съ печатью, но такъ какъ не доставало еще рублей пятисотъ, и я не хотѣлъ ломать шкафовъ и комодовъ, отъ которыхъ ключи будто бы хранились у самого отвѣтчика, — то пошелъ во дворъ. Двое свидѣтелей, сидя спинами врозь у каретнаго сарая, спали.
Сарай былъ запертъ изнутри.
— Что жъ дѣлать-то! — спросилъ меня одинъ свидѣтель.
— Сдѣлай какъ-нибудь, — можетъ-быть, и отопрется… Стучи… Вѣроятно, тамъ кто-нибудь.
Стучали долго, — не отворяется. Свидѣтели оглядѣли дверь со всѣхъ сторонъ и рѣшили снять раму, находящуюся надъ дверьми. Истецъ согласился.
Сняли раму, одинъ свидѣтель, низенькій и худощавый человѣкъ, влѣзъ въ сарай и отворилъ намъ дверь. Мы вошли.
Въ сараѣ были одна карета и двѣ коляски. Мы оглядѣли коляски, потомъ подошли къ каретѣ — и что же? Въ каретѣ сидѣлъ, покрывшись простыней, отвѣтчикъ… Мы его взяли въ плѣнъ.
Ему такъ было стыдно крестьянъ, что онъ не зналъ, что сказать на первыхъ порахъ.
— Извините… я всегда сплю въ каретѣ…
— Эка! Солнце-то къ вечеру!
— А мы никакъ съ утра возжаемся, — говорили съ неудовольствіемъ свидѣтели.
Отвѣтчикъ, видя, что теперь онъ отъ меня никакими ухищреніями не отдѣлается, вылѣзъ изъ кареты и пригласилъ насъ въ домъ.
Случилось мнѣ разъ сдѣлать вводъ во владѣніе домомъ.
Какъ водится, я сдѣлалъ извѣщеніе, чтобы къ такому-то числу явились для присутствованія при вводѣ во владѣніе сельскій староста, свидѣтели — живущія въ селѣ лица, сосѣдніе помѣщики и два крестьянина.
Вводъ во владѣніе назначенъ былъ въ двѣнадцать часовъ, и когда я къ этому времени явился въ домъ новаго владѣльца, у него въ гостиной собравшіеся гости уже пили водку. Тутъ было два домовладѣльца, становой приставъ и одинъ помѣщикъ.
— Отчего же нѣтъ крестьянъ? — спросилъ я.
— Это за коимъ чортомъ! Вотъ невидаль какая!!
— Ну, хоть для формальности… Впрочемъ, законъ обязываетъ и не принадлежащихъ къ его составу лицъ участвовать при вводѣ во владѣніе, — сказалъ я.
— Это вы про меня? — спросилъ становой приставъ.
— Какъ же, какъ же!!. Становой нуженъ; безъ него, какъ безъ головы, — проговорилъ одинъ домовладѣлецъ.
— Господа, я начинаю вводъ, — сказалъ я торжественно, но спокойно.
Всѣ замолчали, но улыбались; я началъ читать актъ укрѣпленія. Прочиталъ.
— Ну-съ? — спросилъ меня становой.
— Позвольте чернилъ, — спросилъ я хозяина, и затѣмъ сталъ писать вводный листъ.
— Господа присутствующіе при вводѣ, подпишитесь.
— Да гдѣ же тутъ вводъ?
— Землю не мѣрили… Съ иконами или съ хлѣбомъ-солью не вошли въ домъ, — голосили свидѣтели.
— Я не подпишу! — горячился становой.
— Какъ вамъ угодно. Вы только можете подписаться такъ: присутствовалъ при вводѣ коллежскій асессоръ…
— Становой приставъ!
— Воля ваша, какъ хотите.
Послѣ подписи меня стали приглашать обѣдать, но я не остался, и когда вошелъ въ прихожую, то до моего слуха доходили такого рода слова: «Молокососншко!.. совсѣмъ избаловались они нынче… Выскочки — нашего брата ни во что ставятъ со своими новыми порядками. И чина, поди, дрянь, не имѣетъ»…
Мнѣ часто приходится имѣть дѣла съ такими людьми, которые или совершенно ничего не понимаютъ въ судебныхъ дѣлахъ, тѣмъ болѣе въ порядкѣ теперешняго судопроизводства или хотя и понимаютъ, да притворяются не понимающими и, подъ предлогомъ непониманія, стараются отвертѣться или отказаться отъ чего нибудь. Но сколько мнѣ ни приходилось сталкиваться съ тѣми и другими, я все-таки долженъ сказать, что съ не понимающими дѣло имѣть гораздо легче, если я человѣкъ необидчивый; съ понимающими же дѣло вести труднѣе, потому-что они къ мѣсту ссылаются или на законъ, или на свои званія, или, наконецъ, на различныя обстоятельства, не подходящія ни подъ законъ, ни подъ званія.
Нужно было кому-то въ самомъ городѣ вручить повѣстку, и я былъ одѣтъ совсѣмъ. Вдругъ, смотрю, къ моей квартирѣ подъѣзжаетъ пролетка, на которой сидитъ какой-то толстый господинъ съ сѣдою бородою и сѣдыми волосами на головѣ. Я подумалъ, что этотъ господинъ, вѣроятно, купецъ и пріѣхалъ непремѣнно ко мнѣ, потому что въ домѣ, въ которомъ я живу, квартируетъ небогатое семейство, къ которому никто на пролеткахъ не пріѣзжаетъ и куда изрѣдка развѣ кто-нибудь пѣшкомъ придетъ. Живу я въ мезонинѣ. Минуты черезъ три слышу, какъ затрещали половицы въ коридорѣ, и черезъ минуту послѣ этого въ мою прихожую явился тузъ и за нимъ еще какой-то человѣкъ. Оба субъекта, разумѣется, другъ на друга не походили ни тѣлосложеніемъ, ни лицами и разнились даже одеждой. На купцѣ надѣтъ длиннополый сюртукъ, съ высунувшимися изъ кармана концами платка, брюки драповые, сапоги смазные и скрипятъ сильно; товарищъ купца лѣтъ тридцати пяти, франтъ.
— Малецъ! А дома приставъ-то? — спросилъ меня вдругъ купецъ.
— Я самъ судебный приставъ, — рекомендовался я почтительно.
— Ты?! Будто ты самый?.. Не врешь? — проговорилъ купецъ насмѣшливо, вѣроятно, не вѣря тому, что я приставъ.
Я вытащилъ изъ кармана бляху.
— Знать приставъ, Андрюшка? — сказалъ купецъ своему товарищу; но тотъ только ротъ разинулъ и ничего не сказалъ.
— Ну, такъ здорово!.. Ты меня извини… Я человѣкъ простой. Принялъ я тебя за малаго, потому ты не въ мундирѣ.
Я пригласилъ ихъ въ комнату. Купецъ сѣлъ на диванъ, утеръ лицо платкомъ.
— Это твоя контора? спросилъ меня купецъ.
— Квартира. У меня конторы нѣтъ.
— Врешь? Какъ же ты приставъ-то!.. И надзирателя нѣтъ? И солдатовъ нѣту? — говорилъ купецъ удивленно.
Я не могъ удержаться, улыбнулся и сказалъ, что судебные пристава не пристава полицейскіе.
— Ну, извини… А я думалъ… Какъ же не то?.. И что же это приставъ? Вотъ это я знаю: частный приставъ. Это хорошо знаю: сиживалъ въ молодости не разъ въ хорошихъ мѣстахъ… А тутъ какъ-то у меня случилась кража — много тыщъ украли, — такъ что бы ты думалъ? Всѣ пристава заскакали и разыскали… Вотъ тоже винный приставъ, знаю! съ поклонами принималъ къ себѣ… Опять становой приставъ… Ну, этотъ-то назойливѣе всѣхъ будетъ, потому похвалялся знатно: мнѣ, говоритъ, на ту полицію плевать! я, говоритъ, самъ полиція… вотъ оно куда хватило! а ты не полиція?
— Нисколько: я считаюсь при окружномъ судѣ… Вы по дѣлу ко мнѣ?
— Постой, постой… дѣло не медвѣдь — въ лѣсъ не уйдетъ… А вотъ мы съ тобой поговоримъ… Аль брезговаешь мной? Садись рядкомъ, да потолкуемъ ладкомъ.
Я сѣлъ рядомъ съ купцомъ.
— Плоховата же у те контора, то бишь — фатера! Мои приказчики ни въ жизнь не станутъ въ такой жить… А вотъ что, другъ, дай испить кваску.
Я сказалъ, что, къ большому моему огорченію, въ домѣ ни у кого нѣтъ квасу, а вода есть. Купецъ отъ воды отказался.
— А мы ино въ трактиръ. Пойдемъ, другъ!
— Мнѣ некогда, у меня дѣла есть.
— Говорю: дѣло не медвѣдь — въ лѣсъ не уйдетъ.
— Вы изъ окружного суда? — спросилъ я купца, который мнѣ сталъ надоѣдать.
— Вотъ! Скажи-ка ты мнѣ, что это еще за судъ? И который это судъ: земскій судъ, уѣздный, третейскій… Четвертый? опять вонъ тоже совѣстливый; а словесный какъ?
Я объяснилъ.
— А сенатъ-то что же?… Эту домину продавать будутъ, что ли? Купилъ бы… право! И что жъ мнѣ говорили — скоро, скоро-де твое дѣло по новому рѣшать, а жду мѣсяцъ, два… слава Богу, рѣшили…
— Ну, а въ сенатѣ у васъ было дѣло?
— Было и не одно… Вотъ это по взысканію шесть лѣтъ тянули…
— А въ окружномъ судѣ два мѣсяца только.
— Просилъ… Ты, любезный, не смотри что я вахлакъ и слово связать по новому не умѣю… Я, братъ, первогильдейный купецъ; у меня вонъ покровители есть: что, говорятъ, тебѣ, Сидоръ Сидорычъ, надо? — Пустякъ!.. Вотъ что… Я и говорю: вотъ бы ради забавы, да ради утѣхи моей вотъ это дѣло рѣшили… — Не сомнѣвайся, говорятъ, Сидоръ Сидорычъ, живо повернемъ… Да я, братецъ ты мой, хоть и грамотѣ не умѣю, а все-жъ дилехтуромъ значусь… А это не шутка! просятъ много еще, да старъ ужъ я больно. Ну, а я къ тебѣ съ бумагами. Въ новомъ-то судѣ объявили: все кончено, и прирѣшили въ мою пользу взыскать вотъ съ здѣшняго купца. Такъ ты ужъ прочитай. (И онъ отдалъ мнѣ бумаги). Да громче читай.
Я прочиталъ исполнительный листъ громко и понятно.
— Эва какъ мало писано!.. Прежде, бывало, эку книгу притащатъ; какъ поспишь посля обѣда и зовешь переписчика читать. Я у себя тоже свою контору держу, потому нельзя: подрядами занимаюсь… И начинаетъ парень читать: весь чай отопью, а онъ все читаетъ, такъ и уснешь… Одново раза просыпаюсь ночью… Что молъ за дьяволъ? Али кто померъ? какъ будто псалтырь читаютъ… Гляжу, мальчишка указы читаетъ… Такъ потомъ и сталъ заказывать: коли засну — уходи… А потомъ, какъ дѣла нѣтъ, опять и зову мальчишку: читай сызнова… Такъ надо быть никогда до конца и не дочитывалось… Ну, дакъ значитъ дѣло въ шляпѣ?… сичасъ и взыскъ? — спросилъ вдругъ меня купецъ.
— Какое имѣніе у вашего должника?
— Пустякъ!… Домишко есть, да что… А все-жъ пріобрѣсти не мѣшало бы, — проговорилъ купецъ, ухмыляясь и поглаживая бороду.
— Можетъ-быть, вашъ должникъ и заплатитъ наличными деньгами.
— Ну, это сорока-то на двое сказала: кабы хотѣлъ заплатить, али бы капиталы были, не заставилъ бы меня тратиться… Мало, что ли, я тратился? А впереди разѣ…
— Видите ли: по закону я долженъ послать вашему должнику повѣстку; въ этой повѣсткѣ я напишу, что если онъ въ теченіе двухъ мѣсяцевъ со дня полученія повѣстки не уплатитъ долга, то я приступлю къ описи и продажѣ его имѣнія.
— Да кака тутъ опись? Ты мнѣ прямо предоставь домъ.
— Раньше двухъ мѣсяцевъ я не могу приступить.
— Какъ?! еще два мѣсяца ждать!.. Вотъ тѣ и новые суды!! Тамъ рѣшали дѣло два мѣсяца, да взыскъ два мѣсяца… Удружилъ!!
— Не угодно ли я прочту вамъ статью закона?
И я прочиталъ ему 1095 ст. гражд. судопр., а такъ какъ купецъ не понялъ ее, то я и растолковалъ ему.
Купецъ взялъ уставъ въ руки, нѣсколько разъ поглядѣлъ на красную обложку на книгѣ и сказалъ:
— Почто же это книжка-то маловата? Видалъ я законы-то: книги большія и корки на нихъ тоже… Смѣкаю я: не тѣ законы…
Что вы прикажете дѣлать съ такимъ человѣкомъ? Ну, и пришлось толковать съ нимъ о книгахъ закона цѣлые полчаса. Повидимому, купецъ, успокоился, но былъ все-таки недоволенъ такимъ длиннымъ, по его мнѣнію, срокомъ.
— Эта статья составлена, какъ надо полагать, вотъ почему: началъ я убѣждать купца — вдругъ бы судъ рѣшилъ взыскать съ васъ деньги въ мою или чью-нибудь пользу…
— Ну, это еще сорока на двое сказала, — перебилъ купецъ недовольно.
— Позвольте; я говорю только къ примѣру…
— Никакихъ мнѣ не надо примѣровъ… И купецъ всталъ, махнувъ сильно рукою.
— Ну, не то прощай!.. Такъ черезъ два мѣсяца, говоришь?
— Я вамъ читалъ статью закона. Сегодня же я пошлю вашему должнику повѣстку, онъ ее получитъ завтра; такъ съ завтрашняго числа вы и считайте два мѣсяца. Я и вамъ пошлю повѣстку.
— И лучше не посылай — изорву!
— Это какъ вамъ угодно.
— А ты, парень, не серчай… Вонъ въ окружномъ-то тоже… больно ужъ вы занозливы! кабы попробовали въ лапоткахъ въ Питеръ-отъ прійти… Извини, другъ. Старъ я, глупъ; гдѣ ужъ мнѣ! А вотъ что я тебя попрошу: приходи въ гостиницу тамъ, что противъ рядовъ, чайку по-малости отопьемъ.
Я сталъ отговариваться.
— Ну, полно!.. Мной и какіе люди не брезгуютъ: свистну — бѣгутъ! Приходи… покалякаемъ.
Такъ какъ у меня была одна повѣстка, которую я могъ вручить въ теченіе часа, то и обѣщался прійти въ гостиницу черезъ часъ.
— Ну, вотъ и спасибо. А ты прости ради Христа. Можетъ и оскорбилъ… А человѣкъ я, право, хорошій, нужды нѣтъ, что мужикъ… Счастливо оставаться, такъ не обманешь? — говорилъ купецъ, крѣпко сжимая мою правую руку.
Я далъ обѣщаніе и часа черезъ полтора пришелъ въ гостиницу, Купецъ, сидя со своимъ товарищемъ за столомъ, у окна, пилъ чай. Увидѣвъ меня, онъ весело закричалъ:
— Ну вотъ! не обманулъ… Спасибо, другъ; садись; гостемъ будешь. Когда я подошелъ къ столу, онъ схватилъ мои руки и чмокнулъ губами мою лѣвую щеку.
Я сѣлъ. Купецъ сталъ требовать водки, винъ, закуски, но я сказалъ, что, кромѣ стакана чаю, ничего не буду пить. Купецъ удивился.
— Да ты, можетъ, боишься?.. О другъ! все знаю! вонъ сенатскіе писаря такъ какъ лупятъ!.. Да это что!
Я навелъ разговоръ на дѣло, но купецъ хвастался тѣмъ, что онъ изъ лапотниковъ сдѣлался богатымъ купцомъ, теперь вездѣ въ почетѣ, у него есть такіе благодѣтели, у которыхъ онъ ужъ и просить ничего не знаетъ, хвастался тѣмъ, что онъ какъ ни придетъ, въ уголовную ли палату или въ сенатъ, то непремѣнно у него опорожнится одинъ карманъ.
— Гляди!
И купецъ вытащилъ изъ одного кармана брюкъ толстую пачку ассигнацій.
— На всякій случай не мѣшаетъ… А прежде вотъ эдакой пачки не бывало… Бывало, еще далеко идешь — издалека шапки снимаютъ, да сюртуки застегиваютъ… И прекословить но смѣли!.. Прихожу бывало: что, молъ, Илюха, дѣло-то? Двигается, говоритъ. Ну, и даю ему сотенную; это, молъ, на смазку, чтобы скорѣе пошевеливалось.
— И однако шесть лѣтъ ѣхало ваше дѣло? — спросилъ я.
— То-то, вишь ты, сказывали, оно росло, все толще и толще становилось… Ну, значитъ, и требовалось больше… А мнѣ денегъ не жаль, да и опять дать нужно, потому и самъ я пользоваюсь.
Такъ мы проговорили около часу. Купецъ сказалъ, что онъ согласенъ хоть на полгода, говоря, что я человѣкъ, какъ видно, смирный. Потомъ вдругъ вытаскиваетъ изъ кармана пять десятирублевыхъ и даетъ мнѣ.
— На-ко, другъ, на чаекъ.
— Это за что?
— Это ради знакомства, а опосля еще.
Я не взялъ, всталъ и взялся за свою фуражку.
Купецъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на меня.
— Да ты его что ли испугался? — спросилъ онъ меня и указалъ на товарища. — Это, братъ, правая рука моя — секлетарь… Бери! Все равно, кому-нибудь брошу.
— Это дѣло ваше и вы хорошо сдѣлаете, если подадите бѣдному человѣку, только никакъ не мнѣ.
Купецъ подозвалъ меня пальцемъ и спросилъ шопотомъ:
— Говори по сердцу: мало?
— Съ чего вы взяли, что я возьму? Мы люди не такіе, какъ вы о насъ думаете, сказалъ я съ негодованіемъ.
Купецъ со вздохомъ положилъ деньги въ карманъ и сказалъ:
— Ну, прости… не буду больше… Эхъ! времена, времена!!.
И онъ всталъ изъ-за стола и началъ собираться въ путь.
— Напрасно, другъ, напрасно не берешь!.. И по писанію сказано: всякое даяніе да благо, всякъ даръ совершенъ… А ты мнѣ больно принравился… Ей Богу… Эхъ, времена!!. кряхтѣлъ онъ и нѣсколько разъ надѣвалъ на голову шляпу и скидывалъ ее, что-то обдумывая.
Такъ мы съ нимъ и разстались.