Изъ исторіи харьковскаго университета.
правитьХарьковскій университетъ не имѣетъ еще своей исторіи; только отдѣльные эпизоды изъ его жизни обращали на себя вниманіе изслѣдователей. Особенно посчастливилось первымъ годамъ его существованія: въ трудахъ М. И. Сухомлинова 1), H. А. Лавровскаго 2), А. C. Лебедева 3) наложена въ подробности исторія открытія Харьковскаго университета и сообщены какъ свѣдѣнія о лицахъ, игравшихъ дѣятельную роль въ этомъ дѣлѣ, такъ и характеристики первыхъ профессоровъ, собравшихся въ Харьковъ распространять свѣтъ науки. О другихъ періодахъ жизни университета существуютъ только отрывочныя и не всегда достовѣрныя указанія.
Не задаваясь цѣлью писать исторію Харьковскаго университета, я намѣренъ, время отъ времени, сообщать тѣ свѣдѣнія о выдающихся его дѣятеляхъ, которыя удалось мнѣ собрать, пользуясь преимущественно матеріалами университетскаго архива. На первый разъ остановлюсь на личности извѣстнаго профессора математики Осиповскаго и на исторіи его удаленія отъ должности ректора и профессора.
Тимоѳей Ѳедоровичъ Осиповскій былъ одинъ изъ первыхъ профессоровъ Харьковскаго университета. Въ трудахъ Сухомлинова, Лавровскаго и въ статьѣ Чирикова 4) сообщено не мало данныхъ для характеристики его личности и его ученой дѣятельности; въ нихъ же изложена печальная исторія его устраненія отъ университетской дѣятельности. До сихъ поръ однако не выяснены ближайшіе мотивы его удаленія. Сухомлиновъ считаетъ причиной неудовольствіе, вызванное у попечителя Карнѣева замѣчаніемъ Осиповскаго что, говоря о Богѣ, умѣстнѣе употребить выраженіе существуетъ, нежели живетъ. Чириковъ видитъ причину въ интригахъ со стороны недруговъ Осиповскаго, воспользовавшихся его нелюбовью въ мистикамъ, угождавшимъ высшему университетскому начальству; въ доказательство Чириковъ ссылается на напечатанный въ его статьѣ доносъ, представленный попечителю профессоромъ Дубровичемъ. Нѣтъ сомнѣній, что эти объясненія являются отголоскомъ мнѣній современниковъ; однако, знакомясь ближе съ условіями, въ какихъ находился тогда Харьковскій университетъ, легко убѣдиться, что причиною, вызвавшей увольненіе Осиповскаго отъ службы въ университетѣ, былъ не какой-либо отдѣльный случай, не извѣтъ того или другаго лица, а коренное различіе во взглядахъ и во всемъ умственномъ складѣ, оказавшееся между Осиповскимъ, стоявшимъ въ качествѣ ректора во главѣ университета, и назначеннымъ въ 1817 году попечителемъ Харьковскаго университета З. Я. Карнѣевымъ.
Н. А. Лавровскій былъ совершенно правъ, утверждая, что увольненіе Осиповскаго было естественнымъ слѣдствіемъ тѣхъ новыхъ порядковъ, которые стали входить въ то время въ русскіе университеты и представителемъ которыхъ въ Харьковскомъ университетѣ былъ Карнѣевъ 5). Чтобъ убѣдиться въ справедливости этого мнѣнія, стоитъ только познакомиться съ этими двумя личностями, вынужденными обстоятельствами находиться въ постоянныхъ отношеніяхъ. Ихъ убѣжденія, весь складъ умственной дѣятельности ихъ представляли такія непримиримыя противорѣчія, что ихъ взаимныя отношенія не могли не повести къ катастрофѣ.
Захаръ Яковлевичъ Карнѣевъ происходилъ изъ старинной дворянской (шляхетской) семьи, вышедшей изъ Польши и поселившейся въ предѣлахъ Ахтырскаго Слободскаго полка, именно въ мѣстности, занимаемой нынѣ Богодуховскимъ уѣздомъ 6). Изъ родословной, имѣющейся въ дѣлахъ Харьковскаго дворянскаго депутатскаго собранія, видно, что дѣдъ его, Карнѣй Лаврентьевъ Карнѣевъ, служилъ подпрапорнымъ въ Ахтырскомъ Слободскомъ казачьемъ полку. Сынъ Карнѣя, Яковъ, былъ въ томъ же полку сотникомъ; онъ имѣлъ трехъ сыновей: Василія, служившаго, какъ и его отецъ, сотникомъ, а затѣмъ членомъ краснокутской Нижней расправы въ чинѣ титулярнаго совѣтника, Ивана, дослужившагося до маіорскаго чина, и Захарія, попечителя Харьковскаго университета.
Семейство Карнѣевыхъ къ богатымъ не принадлежало; за Василіемъ Яковлевичемъ, при выходѣ его въ отставку, числилось всего пять душъ крестьянъ (мужескаго пола); поэтому всѣ они въ раннихъ лѣтахъ шли на службу. Такъ было и съ Захаромъ Яковлевичемъ. Имъ его формулярнаго списка видно, что онъ поступилъ въ военную службу въ 1768 году, когда ему было всего 20 лѣтъ; трудно поэтому думать, чтобы Захаръ Яковлевичъ получилъ сколько нибудь тщательное образованіе; на это не было ни времени, ни средствъ 7). Впрочемъ, въ то время не было, повидимому, въ обычаѣ тратить на воспитаніе такъ много времени, какъ теперь; лица даже изъ извѣстныхъ и богатыхъ фамилій кончали свое воспитаніе и поступали на службу въ такомъ же раннемъ возрастѣ. Примѣръ тому мы видимъ въ Лопухинѣ, одномъ изъ видныхъ дѣятелей первой половины царствованія императора Александра I.
Въ военной службѣ З. Я. Карнѣевъ пробылъ 14 лѣтъ, оставаясь почти все время въ арміи, дѣйствовавшей на югѣ Россіи и въ Крыму. Здѣсь были о немъ, повидимому, хорошаго мнѣнія, такъ какъ на него были возлагаемы такія обязанности, которыя требуютъ не только знанія и знакомства съ дѣломъ, но предполагаютъ особое довѣріе къ лицу. Такъ, въ 1755 году онъ былъ отправленъ къ некрасовскимъ казакамъ «для приведенія ихъ», такъ значится въ формулярномъ спискѣ, «въ разчувствованіе древней ихъ измѣны и обращенія въ свое отечество». Въ 1782 г. З. Я. Карнѣевъ вышелъ въ отставку въ чинѣ полковника и назначенъ директоромъ экономіи въ Курскую губернію 8); о дѣятельности его въ этой должности не сохранилось никакихъ свѣдѣній. Черезъ три года, въ 1785 году, мы видимъ его уже Орловскимъ вице-губернаторомъ. Къ этому періоду относятся первыя свѣдѣнія, бросающія нѣкоторый свѣтъ на нравственный обливъ Карнѣева: онъ оказывается масономъ и занимаетъ первенствующее мѣсто въ Орловской ложѣ.
Орловская ложа была заведена однимъ изъ главныхъ сотрудниковъ Новикова И. В. Лопухининъ, и мастеромъ ея или главнымъ надзирателемъ былъ, начиная съ 1786 года, З. Я. Карнѣевъ 9). Когда вступилъ онъ въ масоны, объ этомъ мы не имѣемъ свѣдѣній; надо думать однако, что въ 1785 году онъ уже не былъ новичкомъ, такъ какъ иначе едва-ли бы онъ могъ занимать такую высокую должность въ ложѣ — главнаго надзирателя теоретическаго градуса. Возможно предполагать, что Карнѣевъ присоединился къ масонамъ еще въ бытность въ военной службѣ. Извѣстно, что въ 70-хъ и 80-хъ годахъ прошлаго столѣтія масонство было очень распространено въ русскомъ образованномъ обществѣ, а въ арміи, бывшей въ Молдавіи, существовали двѣ ложи: ложа Марса, въ Яссахъ, начальникомъ которой былъ Петръ Ивановичъ Мелиссино, младшій братъ Московскаго попечителя, старый масонъ, еще въ 1766 году принадлежавшій къ Петербургской ложѣ 10), и ложа Минервы, въ Сагодурахъ. Намъ не извѣстно также, гдѣ и когда познакомился Карнѣевъ съ И. В. Лопухинымъ; изъ словъ послѣдняго видно, однако, что въ 1796 году они были уже старинными друзьями 11); поэтому знакомство ихъ можно отнести къ 1785 году, когда Лопухинъ, вышедшій въ отставку, проживалъ нѣкоторое время въ своей Орловской деревнѣ. Тамъ, вѣроятно, установились между ними тѣ дружественныя отношенія, о которыхъ можно судить по отзыву Лопухина о Карнѣевѣ, какъ о человѣкѣ, «исполненномъ честности и рѣдкихъ къ службѣ способностей».
Этотъ отзывъ весьма знаменателенъ; человѣкъ, заслужившій его отъ такой высокоблагородной личности, какою былъ И. В. Лопухинъ, долженъ былъ имѣть выдающіяся достоинства не только въ умственномъ, но и въ нравственномъ отношеніи. И дѣйствительно, сохранился офиціальный документъ, рисующій въ выгодномъ свѣтѣ личность Карнѣева.
По смерти Екатерины, однимъ изъ первыхъ дѣлъ императора Павла Петровича было помилованіе не малаго числа лицъ, осужденныхъ въ послѣдніе годы царствованія Екатерини, и возвращеніе многихъ, находившихся въ опалѣ. Въ числѣ послѣднихъ былъ И. В. Лопухивъ, черезъ котораго вызванъ былъ въ Петербургъ и его другъ З. Я. Карнѣевъ; впрочемъ, онъ недолго оставался въ Петербугѣ и вскорѣ былъ назначенъ губернаторомъ въ Минскую губернію, гдѣ, въ маѣ 1797 года, принимали императора Павла. Какъ видно, государь остался имъ доволенъ, такъ какъ въ этомъ году Карнѣевъ получилъ въ награду орденъ св. Анны 2-го класса, тотъ же орденъ 1-й степени и, кромѣ того, пенсію въ 1,000 рублей, какъ сказано въ формулярномъ спискѣ «за усердную службу, ревность къ трудамъ и порядочное теченіе дѣлъ въ губерніи».
Въ 1797 году прошло не болѣе четырехъ лѣтъ со времени присоединенія Минской губерніи. Въ то время, когда край, присоединенный къ Россіи въ 1793 году, принадлежалъ Польшѣ, очень значительная часть населенія его была, или по крайней мѣрѣ считалась исповѣдующею унію. Положеніе уніатскаго населенія и отношеніе его къ православію или, какъ тогда выражались, къ благочестію, было въ различныхъ мѣстахъ присоединеннаго края далеко неодинаково: въ южныхъ частяхъ его, въ Украйнѣ и части Волынской губерніи, унія не имѣла глубокихъ корней. Народъ сохранилъ тамъ русскій языкъ и православные обычаи: разница между уніей и православіемъ имѣла внѣшній характеръ и поддерживалась главнымъ образомъ вліяніемъ польскихъ пановъ и администраторовъ — латинянъ. Народъ и даже бѣлое духовенство на столько сознавала свою тѣсную связь съ православными, что не встрѣчали препятствій воспитывать своихъ дѣтей въ православныхъ кіевскихъ школахъ или посылать въ православныя церкви 12); извѣстенъ даже случай, что уінатскій священникъ пригласилъ себѣ въ помощники православнаго. При такомъ положеніи дѣла достаточно было уничтоженія внѣшняго давленія, поддерживавшаго унію, чтобы она немедленно рухнула; это и случилось. Какъ скоро населеніе увидѣло, что нѣтъ болѣе препятствій къ переходу въ благочестіе, то въ теченіе двухъ лѣтъ, съ 1794 во 1796 г., почти всѣ уніаты Подольской губерніи и большая часть уніатовъ Волынской, всего болѣе 1.400,000 душъ, приняли православіе 13). Движеніе это было вполнѣ добровольное и подготовлялось издавна; оно только выжидало благопріятныхъ условій для своего проявленія, которыя и были созданы мудрыми мѣрами Екатерины 14). Добровольный характеръ движенія признавали даже враги его — поляки, какъ видно изъ свидѣтельства современника поляка, которое приведено гр. Толстымъ 15).
Иначе было дѣло въ Минской губерніи; здѣсь вліяніе Польши было гораздо сильнѣе; населеніе было настолько ополячено, что говорило не иначе, какъ по польски; польскіе паны-владѣльцы чувствовали себя здѣсь дома и потому могли дѣйствовать смѣлѣе; здѣсь же были весьма многочисленны главные представители и дѣятели уніи — монахи базиліане. Какъ трудно шло здѣсь дѣло возсоединенія, видно изъ того, что въ теченіе двухъ вышеупомянутыхъ лѣтъ число возсоединенныхъ въ Минской губерніи не дошло до 16,000 душъ. Надо еще имѣть въ виду, что въ этомъ числѣ было не мало такихъ, которые приняли православіе не добровольно и впослѣдствіи выражали свое сожалѣніе. Правда, ни Екатерина, ни представитель духовной власти Минской области, архіепископъ Викторъ, не желали принуждать уніатовъ переходить въ православіе; это было предоставлено на волю каждаго; извѣстенъ даже случай, когда архіепископъ Викторъ прямо указывалъ подчиненнымъ ему благочиннымъ неумѣстность всякаго понужденія въ этомъ дѣлѣ! Тѣмъ не менѣе весьма вѣроятно, что со стороны низшихъ исполнителей было иногда выказываемо въ этомъ дѣлѣ излишнее рвеніе, къ чему, впрочемъ, могли подать поводъ и самыя мѣры, принятые Екатериною. Такъ, она распорядилась, чтобы грамота архіепископа Виктора, которою уніатское населеніе приглашалось «въ объятія церкви, матери вашей» 16), была объявлена «по всѣмъ городамъ и селеніямъ…. съ пособіемъ управляющихъ земской полиціей»; при этомъ генералъ-губернатору поручалось «въ таковомъ богоугодномъ дѣлѣ оказывать всевозможное пособіе, и тѣмъ паче, что сіе есть самое надежное средство къ утвержденію народа тамошняго въ единомысліи и спокойствѣ» 17). Какъ бы то ни было, но еще при жизни Екатерины Синоду пришлось выслушивать жалобы возсоединенныхъ на неудобства, испытываемыя ими вслѣдствіе отсутствія священниковъ; такія жалобы не прекращались; оказалось даже, что жители многихъ селеній пожелали вновь обратиться въ унію. Императоръ Павелъ Петровичъ, при посѣщеніи Минской губерніи, обратилъ вниманіе на эти колебанія нѣкоторыхъ уніатовъ и повелѣлъ губернатору Карнѣеву «объѣхать всѣ тѣ селенія, въ которыхъ уніатскія церкви превращены въ благочестивыя, но жители въ тѣ церкви ходить и священныя требы получать уклоняются, и буде онъ, господинъ губернаторъ, найдетъ, что жители добровольнаго желанія къ присоединенію къ церкви нашей не объявили и всегда желали оставаться въ уніи, тамъ имъ ни препятствія, ниже принужденія никакого чинить не позволять, однимъ словомъ, стараться возстановить спокойствіе каждаго въ его совѣсти и отвратить раздоръ и ссоры» 18).
Въ исполненіе этого повелѣнія Карнѣевъ объѣхалъ свою губернію и собранныя наблюденія изложилъ во всеподданнѣйшемъ рапортѣ 19), рисующемъ его, какъ человѣка не только глубоко религіознаго и понимающаго важное значеніе религіозныхъ вопросовъ для народа, но вмѣстѣ съ тѣмъ чуждаго вѣроисповѣдной нетерпимости, врага принудительныхъ мѣръ въ дѣлахъ совѣсти, безпристрастно цѣнящаго достоинство священнослужителей обоихъ вѣроисповѣданій.
На сколько въ этомъ рапортѣ отразились личныя свойства и убѣжденія его автора, Карнѣева, и на сколько выраженныя въ немъ мысли навѣяны извнѣ тогдашнимъ настроеніемъ высшихъ сферъ и преимущественно самого императора Павла, трудно рѣшить. Нельзя отрицать, что общеніе съ масонами должно было оставить слѣды на Карнѣевѣ, принимавшемъ живое участіе въ ихъ дѣятельности въ бытность начальникомъ Орловской ложи, а нравственныя цѣли, общія всѣмъ масонамъ, выражались въ духѣ терпимости, снисходительности къ ошибкамъ и заблужденіямъ ближнихъ, въ борьбѣ съ фанатизмомъ и суевѣріемъ, въ мечтахъ о всеобщей взаимной любви и помощи. Надо однако сознаться, что эти возвышенные принципы оставались большею частью на словахъ, а дѣло нерѣдко вовсе расходилось со словомъ. Такія убѣжденныя личности, какъ Шварцъ, отдавшій все свое имущество для пользы общаго масонскаго дѣла, были не болѣе, какъ исключеніе. Большинство плыло по теченію: замѣчали они въ дѣйствіяхъ высшей власти проявленія терпимости въ вѣроисповѣдномъ вопросѣ, стремленіе избѣгнуть мѣръ принужденія, — и они становились снисходительными въ чужимъ убѣжденіямъ, не только не препятствовали населенію, — не смотря на предшествовавшее присоединеніе къ православію, — исповѣдовать унію, если таково было его искреннее желаніе, но даже не находили препятствія къ допущенію нѣкоторыхъ особенностей въ богослуженіи, несогласныхъ съ православными обычаями. Но измѣнилось настроеніе высшей власти, тотчасъ измѣнились и ихъ отношенія къ дѣлу. Это случилось и съ Карнѣевымъ. Мы говорили выше о томъ, съ какою терпимостью отнесся императоръ Павелъ Петровичъ къ возсоединеннымъ уніатамъ, сожалѣвшимъ о своемъ обращеніи; естественно, что такое отношеніе въ этому вопросу императора не могло не вызвать въ средѣ уніатскаго духовенства стремленія возвратить себѣ отклонившуюся отъ него паству; если же припомнить, какъ перепутано было уніатское населеніе съ православнымъ во многихъ мѣстахъ вновь присоединеннаго края, то легко сообразитъ, что должны были возникнуть многочисленныя недоразумѣнія между православными и уніатами. Дѣйствительно, на слѣдующій же 1798-й годъ въ нѣкоторыхъ селеніяхъ Волынской губерніи уніаты силою отняли церкви отъ православныхъ. Генералъ-губернаторъ Гудовичъ посмотрѣлъ на это дѣло очень серьезно и отдалъ зачинщиковъ подъ судъ. Императоръ не только одобрилъ эту мѣру, но и предписалъ Гудовичу употреблять все возможное стараніе, чтобы узнавать о подобныхъ соблазнителяхъ, дабы поступать съ ними по законамъ. Такія же явленія обнаружились и въ Минской губерніи и по поводу ихъ было устроено въ Минскѣ особое совѣщаніе; въ немъ участвовали — губернаторъ Карнѣевъ, православный архіепископъ Іовъ и уніатскій епископъ Іосафатъ Булгакъ. Было постановлено, чтобы всякій уніатъ, живущій въ православномъ приходѣ, имѣлъ записку отъ православнаго священника; чтобы уніатъ священникъ не имѣлъ права въѣзжать для требъ въ православный приходъ, а если ему настояла въ этомъ необходимость, то онъ долженъ совершать требу въ присутствіи православнаго священника или по его запискѣ 20).
Въ Минскѣ Карнѣевъ оставался до 1808 года, когда онъ былъ назначенъ сенаторомъ, а два года спустя сдѣлавъ членомъ вновь учрежденнаго Государственнаго Совѣта. Въ этотъ періодъ его петербургской жизни мы опять имѣемъ нѣкоторыя свѣдѣнія о его дѣятельности, именно о его участіи въ Библейскомъ обществѣ. Имя его встрѣчается въ числѣ присутствовавшихъ на нервомъ собраніи этого общества, происходившемъ 11-го января 1813 года въ домѣ князя Александра Николаевича Голицина, въ то время главноуправляющаго дѣлами иностранныхъ исповѣданій. Надо думать, что Захаръ Яковлевичъ принималъ дѣятельное участіе въ дѣлахъ общества, такъ какъ два года спустя, въ 1815 году, его избрали въ вице-президенты 21). Здѣсь, вѣроятно, съ нимъ познакомился главный дѣятель и президентъ Библейскаго общества, князь А. H. Голицынъ; Карнѣевъ успѣлъ пріобрѣсти его расположеніе и, когда Голицынъ сдѣлался министромъ духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія и открылась вакансія попечителя Харьковскаго университета и его округа, то онъ предложилъ это мѣсто Карнѣеву. Это было въ 1817 году. Карнѣевъ, надо замѣтить, не искалъ этого мѣста, оно было ему предложено, такъ какъ его желали видѣть на немъ. Доказательствомъ служитъ офиціальный рапортъ Карнѣева министру народнаго просвѣщенія, въ которомъ онъ доноситъ, что императоръ Александръ Павловичъ, въ бытность въ Харьковѣ, 17—18 сентября 1817 года, вскорѣ по назначеніи Карнѣева попечителемъ, благодарилъ его за согласіе принять на себя званіе попечителя. Это обстоятельство устраняетъ предположеніе о томъ, что Карнѣевъ добивался мѣста попечителя ради тщеславія или своихъ личныхъ выгодъ; скорѣе можно думать, что ему ввѣрили управленіе воспитаніемъ и образованіемъ во всей южной части имперіи, какъ лицу надежному, пользовавшемуся полнымъ довѣріемъ и способному дать этому дѣлу желаемое въ высшихъ сферахъ направленіе.
Въ Харьковъ Карнѣевъ пріѣхалъ уже не тѣмъ, какимъ онъ былъ въ бытность минскимъ губернаторомъ; это былъ 69-лѣтній старикъ, замѣтно ослабѣвшій физически и съ рѣзко опредѣлившимся, крайне узкимъ взглядомъ на науку и просвѣщеніе, нетерпѣвшимъ никакого противорѣчія 22).
Фактъ достойный вниманія. То, что случилось съ Карнѣевымъ, не было явленіемъ единичнымъ; то же было со всѣми выдающимися русскими масонами, конечно, тѣми, которые были искренно преданы масонству, а не принимали его ради моды, или какъ средство для достиженія своихъ личныхъ цѣлей. Карнѣевъ, наравнѣ съ другими главнѣйшими московскими мартинистами, сдѣлался мистикомъ. Мистицизмъ, какъ вѣра въ существованіе особыхъ непреложныхъ законовъ, непонятныхъ обыкновенному разуму, но доступныхъ только для избранныхъ, привелъ ихъ, съ одной стороны, въ розенкрейцерству, съ другой — къ недовѣрію къ силѣ науки. Послѣднее убѣжденіе встрѣчаетъ у всѣхъ выдающихся мартинистовъ. Шварцъ, первый и главный дѣятель московскаго мартинизма, убѣждалъ слушателей своихъ приватныхъ лекцій, что «не надо полагаться на одну лишь науку безъ содѣйствія религіи, отвергая которую человѣкъ идетъ къ паденію, а опытъ доказываетъ, что наука, не просвѣтленная христіанствомъ, обращается во зло» 23). Не менѣе опредѣленно выражался другой выдающійся мартинистъ — Новиковъ; по его убѣжденію, всѣ науки сходятся въ религіи; лишь въ ней разрѣшаются ихъ важнѣйшія проблемы; безъ нея, говорилъ онъ, никогда не доучитесь, а при томъ и не будете спокойны 24). Тотъ же самый взглядъ встрѣчаемъ и у И. В. Лопухина 25).
Погромъ мартинистовъ въ 1792 году окончился собственно только для одного Новикова строгимъ наказаніемъ, заключеніемъ въ Шлиссельбургской крѣпости; двое другихъ вынуждены были уѣхать на жительство въ свои имѣнія (князь Трубецкой и Тургеневъ), всѣ же остальные были оставлены въ покоѣ, продолжали занимать свои должности, а по вступленіи на престолъ Павла Петровича были даже удостоены особымъ вниманіемъ. Многіе изъ нихъ встрѣчаются въ числѣ дѣятельныхъ членовъ Библейскаго общества, образовавшагося при императорѣ Александрѣ I. Они-то внесли въ среду этого общества наклонность къ мистицизму, которая, встрѣтивъ чрезвычайно благопріятныя условія какъ въ расположеніи самого императора, такъ и вообще въ обстоятельствахъ того времени, развилась до небывалой степени и выродилась, наконецъ, въ самый дикій обскурантизмъ.
Хотя прежніе мистики сомнѣвались во всесиліи науки и поражали убѣжденіе въ необходимости особаго откровенія для постиженія тайнъ природы, однако они не заподозрѣвали науку въ злокозненныхъ стремленіяхъ и не старались представить всякую свободную, безпристрастную мысль, какъ зловредное порожденіе лжеименнаго разума. Развитіе піетически-обскурантнаго направленія въ послѣдніе годы царствованія императора Александра Павловича шло чрезвычайно быстро и главное средоточіе его было въ Библейскомъ обществѣ, президентъ котораго, князь А. Н. Голицынъ, былъ и министромъ народнаго просвѣщенія. Такъ какъ выборъ попечителей зависѣлъ отъ него, то естественно, что они назначались преимущественно тѣ, которые по ихъ искреннему или притворному мистическому направленію подходили къ настроенію министра. Такимъ былъ Карнѣевъ, и поэтому понятно, что, принимая мѣсто въ Харьковѣ, онъ бралъ на себя ясно опредѣленную миссію — развить и воспитать въ Харьковѣ то направленіе, представителемъ котораго былъ пославшій его князь Голицынъ.
Карнѣевъ дѣятельно принялся за выполненіе своей миссіи; тотчасъ по прибытіи въ Харьковъ, обозрѣвъ университетскія зданія и побывавъ на нѣкоторыхъ экзаменахъ, онъ отправилъ министру обширное письмо съ изложеніемъ мѣропріятій, какія онъ нашелъ необходимыми для улучшенія состоянія университета. Мы приводимъ это письмо 26) почти цѣликомъ:
«По осмотрѣ строенія обратилъ я», — пишетъ З. Я. Карнѣевъ, — "примѣчаніе мое на образъ мыслей и способы ученія господъ профессоровъ, адьюнктовъ и прочихъ учителей въ университетѣ и гимназіи, равно на успѣхи учениковъ и общій однихъ и другихъ духъ въ учебныхъ предметахъ, особливо на главное основаніе просвѣщенія, духъ религіи, коимъ должны начинаться всѣ предметы учености и къ усовершевствованію котораго въ правилахъ чистой вѣры, утверждаемой на возваніи Евангельской истины, должны они стремиться, яко къ единственной цѣли блажевства временнаго и вѣчнаго, пріуготовляя отличныхъ гражданъ для отечества земнаго и вѣрныхъ сыновъ отечеству небесному.
«Вниманіе къ открытію истины сего предмета требовало и времени и долгаго обращенія съ господами профессорами, и другими учителями, и со студентами, и всѣми учащимися. И какъ при первомъ шагѣ замѣтилъ я, что, кромѣ гимназіи, гдѣ ученіе Закону Божію было преподаваемой въ университетѣ часть сія совсѣмъ оставлена была въ небреженіи, почему студенты, свободно слѣдуя мало образованнымъ въ познаніи вѣры умамъ своимъ, не знали обязанности ни посѣщать храма Божія, ни дома учиться Евангельской истинѣ изъ чтенія Священнаго писанія. О чемъ много разсуждая съ профессорами и студентами, наконецъ, въ первый пріѣздъ мой рѣшился я, снесясь съ преосвященнымъ здѣшнимъ, испросить для студентовъ въ соборѣ, а для гимназистовъ въ приходской церкви по способности отдѣленныя мѣста, куда бы студенты съ инспекторомъ изъ профессоровъ и его помощниками, а ученики гимназіи съ директоромъ и своими учителями ходили въ праздничные и воскресные дни къ обѣдни, собираясь для сего за часъ предъ обѣднею — студенты въ университетской залѣ, а ученики гимназіи въ своей, и слушая Евангеліе, къ изъясненію котораго приговоренъ въ университетъ, по дозволенію преосвященнаго, ученый и благочестивый протоіерей съ маленькимъ жалованьемъ, который, начавши съ первой главы Матвѣя, проходитъ со студентами по порядку все Евангеліе, изъясняя имъ истинный смыслъ онаго; въ гимназіяхъ отличный священникъ, учащій закону Божію, толкуетъ имъ ежедневное Евангеліе, послѣ чего идутъ они къ обѣднѣ».
«Подвигъ сей не только въ профессорахъ и учителяхъ, но и въ самихъ студентахъ и ученикахъ гимназіи возбудилъ желаніе вступить членами въ Библейское общество и число ихъ понынѣ простирается до 128 человѣкъ, а сумма, подписанная ими, до 914 рублей 27).
„Съ такимъ возженіемъ, по благости Божіей, въ духѣ учащихъ и учащихся нѣкотораго луча вѣры, оставилъ я ихъ, предавъ благому промыслу Божію о насъ далѣе дѣйствовать въ сердцахъ ихъ къ стяжанію твердости въ вѣрѣ, которая растетъ по мѣрѣ изпраздненія или очищенія умственныхъ идей, порождаемыхъ ложнымъ мудрствованіемъ“.
„По прошествіи трехъ недѣль прибылъ я паки въ университетъ къ продолжавшимся экзаменамъ и, посѣщая оные и частно и, наконецъ, 30-го іюля на генеральномъ слушая рѣчи и прочія сочиненія въ университетѣ студентовъ, а въ гимназіи учениковъ, гдѣ во все время присутствовалъ и преосвященный Павелъ, нашелъ успѣхи хорошіе, о которыхъ, равно какъ и самыя сочиненія, напечатавши, не умедлю представить на благоусмотрѣніе вашего сіятельства“.
„Между тѣмъ, не теряя изъ виду подвига о благочестіи и преуспѣяніи въ вѣрѣ, къ чему положено начало въ первый мой пріѣздъ, узналъ, съ общему и ихъ и своему удовольствію, отъ священниковъ, изъясняющихъ Евангеліе, что нѣкоторые изъ студентовъ и учениковъ гимназіи, пріобрѣтая и въ собственность Библію, охотно поучаются слову Божію и, хотя число ихъ и мало, но и за то слава Богу. Прочіе жъ, кромѣ самихъ нерадивыхъ и развратившихся, но и то не въ большомъ числѣ, приходятъ къ слушанію Слова Божія и въ церковь по обязанности, опасаясь взысканія; но я надѣюсь на благодать Божію, что она и сихъ закоснѣвшія сердца, какъ юныя и мало-по-малу направитъ къ истинѣ и возжетъ въ нихъ сладостное влеченіе къ поразительной красотѣ слова Божія“.
„Теперь, по окончаніи экзаменовъ, распущены и студенты, кромѣ нѣкотораго числа состоящихъ на казенномъ содержаніи, такъ же и въ гимназіи, и я подтвердилъ г. ректору, чтобы слушаніе Слова Божія и хожденіе въ церковь по праздничнымъ и воскреснымъ днямъ, остающимися студентами и учениками гимназіи продолжались непремѣнно“.
„Со второй половины августа, по окончаніи вакаціоннаго времени, когда начнутъ собираться учащіеся, явлюсь я паки въ университетъ и наблюдать буду, чтобы заведенный порядокъ въ поученіи Слова Божія между всѣми науками по уставу не только не былъ прерываемъ, но возрасталъ бы и болѣе; тогда можно будетъ ожидать благословеніе свыше и на всѣ подвиги учащихъ и учащихся“.
Распоряженія Карнѣева удостоились полнаго одобренія не только со стороны министра, князя Голицына, но и самого императора, которому былъ прочтенъ докладъ Карнѣева. Въ письмѣ отъ 14-го августа министръ увѣдомлялъ: „Его Императорское Величество весьма былъ доволенъ всѣмъ тѣмъ, что вами сдѣлано по сему предмету. Увѣдомляя васъ, милостивый государь, о семъ, присовокупляю къ попечительности вашей о томъ существенномъ для истиннаго учебнаго образованія юношества основаніи и съ моей стороны усильнѣйшую просьбу продолжать обращать величайшее на то вниманіе и всячески къ тому содѣйствовать. Я увѣренъ, что съ помощью Божіей произведетъ сіе большое вліяніе на нравственную часть между учащимися и свѣтъ животворной истины водворится вмѣсто ложнаго просвѣщенія“.
Вскорѣ Карнѣеву пришлось выслушать одобреніе принятыхъ имъ мѣръ отъ самого императора; при посѣщеніи Харькова, въ сентябрѣ 1817 года, Александръ Павловичъ былъ очень милостивъ къ Карнѣеву, одобрилъ его первоначальныя мѣры и требовалъ, чтобы между учащимися было вводимо, сколько можно, чтеніе св. Евангелія, „духъ же Божій пошлетъ каждому разумѣніе по мѣрѣ силъ къ исполненію воли Господней“ 28). Высочайшее одобреніе придало еще болѣе энергіи Карнѣеву; не ограничиваясь мѣрами, касающимися воспитанниковъ, онъ обратилъ вниманіе и на профессорскую коллегію, которая представилась ему далеко не въ благопріятномъ свѣтѣ. Въ томъ же письмѣ онъ такъ отзывается объ университетскихъ преподавателяхъ: „больше однако, при помощи свыше, надѣюсь я успѣху отъ учащихся, нежели учащихъ, изъ которыхъ, кромѣ нѣкотораго числа русскихъ, прозрѣвающихъ, такъ-сказать, въ путь сей и начинающихъ одобрять оный, прочіе, особливо изъ иностранцевъ, водятся духомъ корысти и тщеславія и имъ нихъ о нѣкоторыхъ, по нерадѣнію ихъ и къ настояніямъ своимъ должностямъ, выпуждегъ буду представлять вашему сіятельству“.
Дѣятельность Карнѣева приносила плодъ, и въ 1818 году совѣтомъ университета пріобрѣтается, посоизволенію г. попечителя три экземпляра Божественной философій, переведенной съ французскаго его племянникомъ Е. В. Карнѣевымъ, впослѣдствіи попечителемъ Харьковскаго университета. Рекомендованное сочиненіе вполнѣ соотвѣтствовало тогдашнему направленію руководящихъ сферъ. Черезъ два года самъ министръ обратилъ на него вниманіе совѣта: „по особливой полезности въ чтеніи обучающемуся юношеству изданной въ русскомъ переводѣ книги Божественная философія, признается пріобрѣтеніе ея для каждой гимназіи нужнымъ, дабы тѣмъ познакомить юношество съ духовными возвышенными истинами, составляющими содержаніе сей книги“ 29).
Въ слѣдующемъ 1819 году Карнѣеву представился новый случай проявитъ свою дѣятельность въ извѣстномъ направленіи. По установленному порядку въ министерство были препровождены сочиненія, читанныя студентами на окончательномъ публичномъ испытаніи 30-го іюня 1817 года; нѣкоторыя изъ этихъ сочиненій были признаны не вполнѣ одобрительными. Въ нихъ замѣчено, какъ выразился министръ, „весьма несправедливое понятіе касательно средства къ возстановленію падшаго человѣческаго естества, исправленію нравственности и улучшенію сердца, каковымъ средствомъ представляется вообще философія; хотя въ иныхъ мѣстахъ и говорится, что философія должна быть основана на религіи, но сіе токмо какъ бы мимоходомъ и однимъ словомъ токмо о религіи, не упоминая о необходимомъ средствѣ спасенія, представляемомъ намъ въ Евангеліи и вообще въ ученіи христіанскомъ“. „Все сіе“, — прибавляетъ министръ, — свидѣтельствуетъ, какими мнѣніями наполняются умы юныхъ воспитанниковъ и сколь много отвлекаются они тѣмъ отъ настоящей цѣли, человѣку предпоставленной». Послѣднія слова министра заключали прямое обвиненіе преподавательскаго персонала въ несогласномъ съ видами министерства веденіи преподаванія. Сообщая объ этомъ совѣту университета, Карнѣевъ предложилъ ему къ непремѣнному исполненію средства, могущія возстановить и поддержать дѣятельность университета въ желаемомъ направленіи. Изложенныя въ этомъ предложеніи мысли чрезвычайно ясно характеризуютъ какъ общее направленіе, господствовавшее въ то время въ министерствѣ народнаго просвѣщенія, такъ и печальное положеніе, въ какомъ находился тогда Харьковскій университетъ.
«Сдѣланное его сіятельствомъ замѣчаніе», говоритъ Карнѣевъ 30), «должно обратить общее всѣхъ вниманіе, что вообще философія не достаточна въ средствахъ къ возстановленію падшаго человѣческаго естества, исправленію нравственности и улучшенію сердца безъ понятія Евангельскаго и вообще христіанскаго ученія. Первое и главное средство въ познанію истины христіанской есть прилежное чтеніе Библіи, состоящей въ Ветхомъ и Новомъ завѣтѣ, яко животворящаго Слова Божія; принимая сію священную книгу не за плодъ разума человѣческаго, который въ падшемъ своемъ состояніи, безъ освѣщенія духомъ Божіимъ, никогда не можетъ воспарить къ превыспренней истинѣ христіанской, но на вдохновенное патріархамъ и апостоламъ слово вѣчныя жизни, котораго были они достойными по чистому сердцу и покорному вѣрѣ уму и единственными орудіями въ рукѣ вся сотворшаго, вся сохраняющаго Бога Слова, такъ что онъ столько же ежеминутно занимается и жребіемъ каждаго частнаго человѣка, какъ и всѣмъ вообще родомъ человѣческимъ: ибо столько возлюби Богъ міръ, яко и сына своего единороднаго, то-есть, Бога Слово (плотію бывшее) далъ есть, да всякъ вѣруяй въ него не погибнетъ, но имать животъ вѣчный. Священная Библія съ первой главы Бытія до послѣдней Апокалипсиса учитъ не только познанію начала, продолженія и конца вселенной, нами обитаемой, но и паче познанію человѣка, яко верховнаго дѣла рукъ Божіихъ; первое въ невинномъ его состоянія, въ раю, потомъ въ падшемъ его состояніи, въ которомъ всѣ мы рождаемся на землѣ, и, наконецъ, въ возстановленіи нашемъ чрезъ искупленіе Бога Слова, бывшаго плотію. Въ ней показаны, въ книгахъ Моисеевыхъ и пророческихъ, и бѣдность вашего глубокаго паденія, почему отъ юности всѣ мысля и желанія наши клонятся во злу, и средства возстановленія — въ патріаршескихъ и пророческихъ писаніяхъ предостерегательныя и наставительныя, а въ Евангельскомъ ученіи дѣйствительныя; ибо обѣтованный прежде Спаситель пришествіемъ своимъ во плоти показалъ намъ образъ жизни, когда чрезъ живую вѣру слову Его, вѣчно глаголющему и внѣ насъ и въ сердцѣ нашемъ, слѣдуемъ божественному Его ученію. Почему и чтеніе Слова Божія не должно дѣлаться подобно чтенію обыкновенныхъ книгъ разума человѣческаго, но съ великимъ пріуготовленіемъ сердца и разума, испрашивая прежде во внутренней молитвѣ сердца чистаго и разума прямаго, дабы первое оживотворено было любовію къ Богу, а разумъ покоренъ свѣту вѣры, пока раскроется въ немъ духъ истины, котораго Іисусъ Христосъ по вознесеніи одесную Отца послалъ апостоламъ и котораго посылаетъ и нынѣ просящимъ его отъ чистаго сердца. Тогда всѣ толки и умствованія философическія, противныя библейскому ученію, сами собою падутъ и уничтожатся. Пока же учащій или учащійся чрезъ непрестанную молитву и чистую жизнь можетъ стяжать духа Божія, есть другое воспомогательное средство, а именно писанія святыхъ отцевъ и Богомъ просвѣщенныхъ мужей, особливо въ прошедшемъ столѣтіи открывшихся, которые до основанія ниспровергаютъ лжеученіе философское неоспоримыми доказательствами и изъ Слова Божія и изъ внутренняго познанія поврежденнаго паденіемъ естества человѣческаго. Таковы суть книги Божественная философія, Христіанская философія и прочія сочиненія, изданныя на россійскомъ языкѣ и извѣстныя г. ректору и профессорамъ словесности, соразмѣрныя понятію учащихъ и учащихся, и высокому и посредственному, и которыя, по мѣрѣ успѣха учениковъ, могутъ сообщаемы быть отъ учащихъ учащимся».
«Сіи два средства при наблюденіи благочестія, первыхъ познаній закона Божія, христіанскаго благоговѣнія въ храмахъ Божіяхъ и сохраненія строгой нравственности, могутъ въ умахъ юныхъ воспитанниковъ поселить живую вѣру къ Слову Божію, освѣтить ихъ духомъ Божіимъ, разогнать мракъ философическаго заблужденія, основаннаго на кичливости разума и посѣять въ сердцѣ христіанскія добродѣтели чрезъ приведеніе божественнаго ученія въ исполненіе и чрезъ послѣдованіе Христову образу жизни во время хожденія Его на землѣ; ибо, по непреложному Слову Его, не всякъ глаголай ми Господи, Господи, внидетъ въ царствіе небесное, но творяй волю Отца Его, иже есть на небесѣхъ, который всѣмъ человѣкамъ хощетъ спастися и въ разумъ истинный прійти».
Копіи этого предложенія Карнѣевъ поручилъ совѣту разослать во всѣ гимназіи, внушивъ всѣмъ директорамъ и учителямъ о прилежнѣйшемъ наблюденіи, дабы всѣ науки имѣли основаніемъ первый сей краеугольный камень; ректору же и профессорамъ Карнѣевъ объявилъ, что они, безъ сомнѣнія, обратятъ особенное вниманіе на сей толико важный предметъ и при наставленіи юношества не упустятъ изъ виду всего того, чего ожидаетъ онъ нихъ верховное начальство.
Въ слѣдующемъ мѣсяцѣ Карнѣевъ опять возвращается къ тому же предмету; по поводу ходатайства объ увеличеніи содержанія служащимъ въ университетѣ, Караѣевъ писалъ 31): «Его сіятельство (министръ народнаго просвѣщенія) съ особенною благосклонностью изъявляетъ готовность свою ходатайствовать у Всемилостивѣйшаго Государя Императора о улучшеніи состоянія чиновниковъ Харьковскаго университета, но не прежде, какъ они покажутъ въ полной мѣрѣ усердіе свое въ службѣ, соотвѣтствуя всѣмъ ожиданіямъ верховнаго начальства, когда потщатся направлять умы молодыхъ воспитанниковъ къ единой цѣли, указанной мною по волѣ его сіятельства въ предложеніи моемъ отъ 25-го прошлаго января № 59; доказательствомъ же таковаго старанія гг. чиновниковъ университета будетъ, если утвердится общее и постоянное между ними согласіе; если учащіеся покажутъ отличные успѣхи въ наукахъ и чистой нравственности, на христіанскомъ ученіи основанной, и наконецъ, и самое производство дѣлъ по университету пойдетъ успѣшнѣе».
Старанія Карнѣева не остались безъ успѣха; повсюду въ гимназіяхъ, а также и въ университетѣ, стали читать съ воспитанниками, по праздникамъ, Евангеліе, начали водить ихъ въ церковь, занимать изъясненіемъ Божественнаго писанія, — однимъ словомъ, введенъ былъ цѣлый рядъ мѣръ для внѣшнихъ проявленій благочестія, которыхъ требовало начальство. Нашлись, конечно, и лица, которыя постарались воспользоваться этимъ для своихъ цѣлей, какъ о томъ свидѣтельствуютъ воспоминанія современниковъ 32). Однимъ изъ проявленій этой дѣятельности Карнѣева было и основаніе студентскаго библейскаго сотоварищества, о которомъ сохранились кое-какія свѣдѣнія въ дѣлахъ университета. Оно было основано въ 1821 году. Въ засѣданіи совѣта 26-го января, проректоромъ Джунковскимъ было доложено прошеніе 68 студентовъ, въ которомъ они просили разрѣшенія составить изъ среды своей библейское общество; совѣтъ далъ согласіе съ тѣмъ, однако чтобы для лучшаго устройства и соблюденія порядка, ближайшій надзоръ надъ ними былъ порученъ инспектору казеннокоштныхъ студентовъ профессору Дубровичу, который, надо полагать, и былъ главнымъ дѣятелемъ при учрежденія сотоварищества. Состояло оно главнымъ образомъ изъ студентовъ, но въ немъ участвовали также кандидаты и даже постороннія лица; такъ, въ 1822 году изъявили желаніе быть членами его новый попечитель университета Е. В. Карнѣевъ и ректоръ харьковскаго коллегіума архимандритъ Тимоѳей. Сотоварищество управлялось особымъ комитетомъ, директорами котораго были въ 1821 году кандидаты Склабовскій и Байковъ, а секретаремъ — Золотаревъ; въ 1822 году въ помощь имъ избраны, въ директоры — студентъ Протопоповъ, а въ казначеи — студентъ Дружкевичъ. Въ слѣдующемъ году добавлены еще два директора — кандидатъ Корсунъ и студентъ Шевичъ. Въ началѣ 1822 года сотоварищество имѣло 102 члена, а въ слѣдующемъ 1823 году 159 членовъ. По окончаніи года происходило генеральное собраніе, на которомъ произносились рѣчи и читался годовой отчетъ о дѣятельности сотоварищества. Первое генеральное собраніе происходило 21-го декабря 1821 года въ присутствіи ректора университета Джунковскаго и инспекторовъ своекоштныхъ и казеннокоштныхъ студентовъ — профессоровъ Дубровича и Науловича. Изъ представленнаго попечителю краткаго отчета о занятіяхъ сотоварищества въ 1821 году, видно, что главнымъ предметомъ ихъ было распространеніе книгъ священнаго писанія; съ этой цѣлью сотоварищество ознакомляло студентовъ съ дѣятельностью Библейскаго общества и средствами къ полученію книгъ Священнаго писанія; устроивало на своихъ собраніяхъ чтенія христіанско-назидательныхъ упражненій нѣкоторыхъ его членовъ и принимало мѣры къ умноженію какъ членовъ, такъ и благотворителей сотоварищества. Первымъ даровъ, полученнымъ сотовариществомъ, было — десять экземпляровъ Новаго Завѣта и столько же экземпляровъ Посланій апостоловъ на славянскомъ и россійскомъ языкахъ, пожертвованные извѣстными дѣятелями Библейскаго общества, пасторами Патерсономъ и Гендерсономъ. Часть собранныхъ въ 1821 г. денегъ была употреблена для пособія пострадавшимъ отъ пожара. Второе генеральное собраніе происходило 2-го февраля 1823 года въ присутствіи бывшаго попечителя З. Я. Карнѣева, его преемника Е. В. Карнѣева и ректора Харьковскаго коллегіума архмандрита Тимоѳея. На немъ были произнесены рѣчи: студентомъ Сапфировымъ — о важности библейскихъ собраній, и студентомъ Протопововымъ — о важности Евангельскаго ученія, а секретаремъ сотоварищества, кандидатомъ Золотаревывъ, прочитанъ отчетъ за 1822 годъ. Въ заключеніе было выслушано читаемое въ церкви въ этотъ день Евангеліе.
Въ должности попечителя З. Я. Карнѣевъ оставался до августа 1822 года. По выходѣ въ отставку, онъ проживалъ, повидимому, въ своемъ имѣніи, сельцѣ Захарьевскомъ Богодуховскаго уѣзда, гдѣ жилъ и въ бытность попечителемъ. Когда и гдѣ онъ умеръ, — мнѣ не удалось узнать.
Свѣтило математическаго факультета Харьковскаго университета, какъ его называетъ г. Сухомлиновъ 33), Тимоѳей Ѳедоровичъ Осиповскій получилъ воспитаніе во Владимірской семинаріи и былъ отправленъ ею, какъ лучшій изъ студентовъ, въ Петербургскую учительскую гимназію при открытіи послѣдней. Здѣсь онъ оставался съ 1783 по 1786 годъ, когда былъ назначенъ учителемъ физико-математическихъ наукъ и русской словесности во вновь открытое главное народное училище въ Москвѣ. Научными знаніями и преподавательскимъ талантомъ Осиповскій вскорѣ обратилъ на себя вниманіе какъ общества, такъ и коммиссіи о народныхъ училищахъ, присылавшей ему на разсмотрѣніе издаваемыя ею математическія сочиненія; черезъ нѣсколько лѣтъ коммиссія предоставила ому каѳедру физико-математическихъ наукъ въ С.-Петербургскомъ педагогическомъ институтѣ, а въ 1803 году онъ былъ опредѣленъ профессоромъ математики въ Харьковскомъ университетѣ, открытіе котораго имѣлось тогда въ виду 34). Такъ какъ мы не имѣемъ въ виду писать біографію Осиповскаго, то и не будемъ ни излагать подробностей его дѣятельности въ Харьковскомъ университетѣ, ни вдаваться въ перечисленіе и оцѣнку его немалочисленныхъ сочиненій 35); мы постараемся только очертить нравственную физіономію почтеннаго профессора, на сколько это необходимо, чтобы объяснить происхожденіе тѣхъ печальныхъ событій, которыя положили конецъ его дѣятельности въ Харьковскомъ университетѣ.
По своей природѣ Осиповскій былъ рѣшительный врагъ всякихъ отвлеченныхъ предположеній: онъ признавалъ только то, что можно было провѣрить разумомъ и его наиболѣе дѣйствительнымъ орудіемъ — математическимъ анализомъ. При такихъ убѣжденіяхъ онъ не могъ благосклонно относиться къ философскимъ умозрѣніямъ, и дѣйствительно, онъ былъ непріятелемъ какъ Кантовской, такъ и особенно Шеллинговой философіи, имѣвшей тогда много привержевцевъ въ русскихъ университетахъ. Убѣжденія свои Осиповскій высказывалъ открыто при каждомъ удобномъ случаѣ. Въ рѣчи, произнесенной въ торжественномъ собраніи университета въ 1807 году 36), онъ подвергъ критикѣ положенія Канта о пространствѣ и времени. Въ противность ученію Канта, пространство, по его мнѣнію, есть нѣчто реальное и понятіе о немъ пріобрѣтается вслѣдствіе впечатлѣній, производимыхъ имъ на васъ при посредствѣ органовъ внѣшнихъ чувствъ. Понятіе о времени получается нами вслѣдствіе чувствованія вашего собственнаго бытія и отнесенія его къ прочимъ вещамъ по понятію ихъ сопребыванія съ нами. Въ 1813 году онъ опять возвращается къ той же темѣ и подвергаетъ рѣзкой критикѣ динамическую систему Канта; онъ сравниваетъ успѣхъ ея съ успѣхомъ знаменитой въ свое время Декартовой системы вихрей; «дѣйствительно», говорятъ онъ, «оная система съ перваго взгляда столько же обворожаетъ воображеніе, сколько и Декартова; но и въ томъ сіи двѣ системы сходны, что какъ первая не могла выдержать математической провѣрки, такъ и послѣдняя должна уступить строгимъ математическимъ сужденіямъ» 37). Характерно воззваніе, съ которымъ онъ обращается въ своей рѣчи къ молодымъ слушателямъ; въ немъ выразился весь умственный складъ этого представителя точнаго знанія: «ежели вы слышите или читаете, что философъ природы постановляетъ а priori какой-либо законъ ея, то буде онъ не доказываетъ его съ математическою строгостью, не полагайтесь на слова сего философа съ искреннею къ нему довѣренностью, какъ бы сей законъ ни обворожалъ воображеніе, но испытайте прежде его на оселкѣ строгости математической и тогда только считайте его вѣроятнымъ, когда онъ выдержитъ сію пробу».
Въ слѣдующемъ 1814 году ему пришлось еще разъ высказаться объ идеяхъ Канта по поводу вопроса о напечатаніи на университетскій счетъ руководства къ физикѣ бывшаго профессора Харьковскаго университета Стойковича. Замѣчанія свои на это сочиненіе Осиповскій раздѣлилъ на двѣ части: общія и частныя; приводимъ только общія, такъ какъ только они относятся къ занимающему насъ предмету: I. Сочиненіе весьма не исправное, такъ какъ 1) изобилуетъ множествомъ опечатокъ, 2) многіе отдѣлы изложены такъ, что нельзя понять, о чемъ въ нихъ говорится. II. Авторъ имѣлъ въ виду расположить свойства тѣлъ въ порядкѣ, соотвѣтствующемъ категоріямъ Канта, но такъ какъ этого нельзя сдѣлать безъ натяжки, то и вышло 1) что въ категоріи количества единству соотвѣтствуетъ протяженіе тѣлъ; множественности — фигура ихъ, а общности — дѣлимость; 2) въ категоріи качества, положительному соотвѣтствуетъ экспанзивная сила матеріи, отрицательномy — притягательная сила, а ограниченію (limltatio) — различные виды матеріи. III. Основныя идеи, которыми руководствуется эта система, взяты изъ сочиненія Канта, наполненнаго странными идеями и изданнаго водъ заглавіемъ Metaphysische Anfaugsgrüude der Naturwissenschaft. Такъ какъ эти мысли перемѣшаны съ обыкновенными положеніями физиковъ, съ которыми они однако не вяжутся, то читающему представляется все въ видѣ какой то галиматьи.
Такъ же враждебно относился Осиповскій и къ философіи Шеллинга. Ея послѣдователями въ Харьковѣ были какъ первый профессоръ философіи Харьковскаго университета Шадъ, высланный изъ Россіи въ 1816 году, такъ и его адьюнктъ, а затѣмъ преемникъ по каѳедрѣ философіи — Дубровичъ. Разбирая логику Шада, Осиповскій дѣлаетъ такое замѣчаніе объ ея авторѣ: «каждый изъ философовъ нѣмецкихъ, какъ будто для хвастовства, отличался отъ прочихъ большимъ или меньшимъ количествомъ странностей въ мысляхъ, но каждый отличался своими странностями, а нашъ философъ, принявъ подъ свой покровъ странности всѣхъ, прибавилъ къ нимъ еще столько же своихъ».
Еще разъ высказалъ онъ свое мнѣніе о философіи Шеллинга при обсужденіи сочиненія 38), представленнаго профессоромъ Дубровичемъ, какъ Specimen для полученія званія ординарнаго профессора 39) «въ означенномъ сочиненіи», говоритъ Осиповскій, «изложено состояніе одной только новой нѣмецкой философіи, которая, начинается съ Канта, отнявъ у разума естественное основаніе понятія, оставила разсудку производить однѣ лишь мечты, и что одобряемая въ ономъ вредъ прочими философія Шеллинга есть предъ прочими мечтательная по превосходству» 40).
Этотъ представитель точнаго знанія и объективнаго направленія былъ вмѣстѣ съ тѣмъ человѣкомъ многосторонне образованнымъ и безупречно честнымъ. Такъ отзываются о немъ современники Селивавовъ и Роммель, писавшіе свои воспоминанія много лѣтъ послѣ того, какъ прекратилась дѣятельность Осиповскаго, и даже послѣ его смерти. О томъ же свидѣтельствуетъ и фактъ его непрерывнаго ректорства съ 1813 во 1820 годъ, когда онъ былъ уволенъ изъ университета; семикратное избраніе въ ректоры — фактъ достаточно краснорѣчиво говорившій объ уваженіи, какимъ пользовался Осиповскій въ средѣ профессоровъ Харковскаго университета.
Однако, для полной характеристики Осиповскаго необходимо не ограничиваться одними только его достоинствами; надо указать и на его недостатки, тѣмъ болѣе что они сыграли, несомнѣнно не послѣднюю роль въ установленіи тѣхъ отношеній между нимъ и попечителемъ университета, которыя окончились удаленіемъ Осиповскаго имъ университета.
Т. П. Селивановъ въ запискѣ, упоминаемой H. А. Лавровскимъ 41), говоритъ, что Осиповскій «всегда и со всѣми въ обращеніи былъ ровенъ, никогда не выходилъ изъ себя, любилъ говоритъ положительно, выражаться точно; рѣдко говорилъ или защищалъ что нибудь съ жаромъ, энергически, но просто, равнодушно и настойчиво». Не знаемъ, къ какому періоду дѣятельности Осиповскаго относится эта характеристика, но къ послѣднимъ годамъ его пребыванія въ университетѣ она не приложима. При пересмотрѣ университетскихъ дѣлъ того времени, намъ пришлось встрѣтить не мало фактовъ, выставляющихъ личность Осиповскаго въ иномъ свѣтѣ. Они представляютъ его, какъ человѣка самолюбиваго, сознававшаго преимущества своего положенія, какъ ректора университета, и не всегда деликатно пользовавшагося ими въ отношеніи къ сослуживцамъ. Будучи человѣкомъ честнымъ и прямымъ, онъ высказывалъ свои мнѣнія и сужденія въ формѣ нерѣдко весьма рѣзкой, затрогивавшей самолюбіе его товарищей, а иногда и прямо оскорбительной.
Въ подтвержденіе сказаннаго приведу нѣсколько примѣровъ. Въ 1817 году профессоръ сельскаго домоводства, Нельдехенъ, подалъ въ правленіе университета жалобу, въ которой обвинилъ Осиповскаго въ нанесеніи ему оскорбленія. Поэтому дѣлу Осиповскій представилъ объясненіе, въ которомъ излагалъ дѣло со своей точки зрѣнія. Нельдехенъ предложилъ ему вопросъ — почему онъ не представленъ къ чину. Осиповскій отвѣтилъ ему, что не помвитъ, представленъ ли онъ или нѣтъ, но что кого слѣдовало, всѣ представлены. На новый вопросъ — почему онъ не представленъ, Осиповскій отвѣтилъ, что, можетъ быть, потому, что лѣта не вышли; когда же Нельдехенъ заявилъ, что лѣта ему вышли, то Осиповскій сказалъ, что, можетъ быть, потому, что онъ, Нельдехенъ подъ судомъ. Относясь къ дѣлу безпристраство, едва ли можно оправдать поведеніе Осиповскаго въ этомъ случаѣ; онъ точно смѣялся надъ Нельдехеномъ и желалъ вывести его изъ себя. Нѣкоторымъ оправданіемъ ему можетъ служить только личность самого Мельдехена; кто быль, повидимову, довольно ограниченный человѣкъ, не отличавшійся своими свѣдѣніями, и вдобавокъ пьяница. За нерадѣніе и пьянство онъ былъ уволенъ въ 1819 году и вскорѣ умеръ.
Столкновеніе съ Дубровичемъ, который былъ тогда ординарнымъ профессоромъ, возникло изъ-за экзамена знаменитаго впослѣдствіи математика Остроградскаго. Осиповскій предложилъ Дубровичу проэкзаменовать Остроградскаго изъ философіи; Дубровичъ отказался на томъ основаніи, что Остроградскій въ бытность студентомъ не слушалъ этого предмета. На это онъ получилъ отвѣтъ, что его обязанность экзаменовать всѣхъ, кто бы ни пожелалъ. При этомъ Осиповскій, повидимому, не стѣснялся прибавить и болѣе оскорбительныя выраженія 42). Дубровичъ считалъ себя въ правѣ жаловаться на крайнюю запальчивость, доходившую до неприличія. Трудно предполагать, чтобы этотъ случай былъ переданъ Дубровичемъ не вѣрно, такъ какъ онъ изложенъ имъ въ объясненіи, представленномъ въ совѣтъ, гдѣ присутствовали лица, бывшія свидѣтелями его 43).
Въ девятой книжкѣ журнала «Украинскій Вѣстникъ» на 1819 годъ, издававшагося въ Харьковѣ профессоромъ Филомаѳитскімъ, было помѣщено нѣсколько статей, обратившихъ на себя вниманіе министерства. Между ними была слѣдующая замѣтка, сообщенная, по словамъ редактора, однимъ изъ университетскихъ начальниковъ:
"Вопросъ. Что значитъ шапка съ шестью или пятью рогами, которую теперь многіе молодые люди здѣсь носятъ? Не скрывается ли подъ оною какой тайны?*
«Отвѣтъ. Никакой! А шапка сія не что есть иное, какъ вывѣска дурака, гоняющагося больше за модою, чѣмъ за ученіемъ, и выпущена, кажется, кѣмъ нибудь такимъ же дуракомъ».
Въ письмѣ къ попечителю отъ 8-го ноября князь А. H. Голицынъ выразился объ этомъ отзывѣ, что онъ написавъ въ тонѣ, неприличномъ не токмо никакому начальству, но и каждому благовоспитанному человѣку. Между тѣмъ оказалось, что этотъ отзывъ составленъ самимъ ректоромъ Осиповскимъ. Въ письмѣ къ Карнѣеву отъ 13-го декабря Осиповскій объясняетъ, что поводомъ къ написанію этого отзыва было то, что многіе изъ университетскихъ студентовъ стали носить шапки особаго покроя, вызывавшія подозрѣнія въ публикѣ и у городской администраціи, такъ какъ въ это время въ Германіи начали образовываться, особенно между студентами, тайныя общества, члены которыхъ носили особыя шапки. «Тогда я», — говоритъ Осиповскій, — «разсуждая о томъ, какимъ бы образомъ дать знать публикѣ, что въ этихъ шапкахъ нѣтъ ничего подозрительнаго, и вмѣстѣ сбить охоту у студентовъ къ симъ шапкамъ, и принявъ въ основаніе, что умный, буде при какихъ либо его дѣлахъ, производимыхъ съ цѣлію и намѣреніемъ, говорится что на счетъ униженія ума его, бываетъ къ сему не щекотливъ и, внутренно смѣясь сему, продолжаетъ свое дѣло; глупцы же къ словамъ, унижающимъ ихъ умъ, весьма щекотливы и, бросая свое дѣло, какъ производимое ими безъ цѣли и намѣренія, обыкновенно обращаются къ мщенію, котораго отъ глупцовъ обыкновенно бояться нечего, — рѣшился для отзыва въ публикѣ о безвинности носимыхъ студентами шапокъ написать объ нихъ вопросъ и отвѣтъ, въ которомъ бы посильнѣе выражена была глупость носящихъ ихъ».
Очень характерно прошеніе, поданное Осиповскимъ въ совѣтъ университета послѣ увольненія отъ службы 44): "Въ прошломъ мѣсяцѣ подавалъ я въ правленіе университета прошеніе слѣдующаго содержанія: покорнѣйше прошу правленіе университета выдать мнѣ паспортъ для свободнаго прожитія съ семействомъ моимъ, гдѣ пожелаю. Нужно мнѣ также получить и послужной списокъ, но не встрѣтитъ ли правленіе затрудненія, какъ показать въ немъ объ изгнаніи моемъ изъ университета? ибо надобно показать и причину сего изгнанія, которая можетъ быть правленію не совсѣмъ извѣстна. Заключая изъ нѣкоторыхъ бумагъ, мною изъ университета и отъ г. министра полученныхъ, надлежитъ, кажется, написать вообще: по представленіямъ г. попечителя и послѣдовавшему на оныя предписанію г. министра духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія выгнанъ и изъ университета безъ всякаго вида, какъ невѣжда и негодяй, который не могъ быть терпимъ въ ономъ, ноября 1-го дни 1820 года, а потомъ, чрезъ полтора года, а именно 16-го апрѣля 1822 года, по вынужденному докладу г. министра духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія Высочайше уволенъ отъ университета съ названіемъ заслуженнаго профессора и съ полнымъ пенсіономъ. Впрочемъ, можетъ бытъ университетское начальство желало бы помѣстить подробно причины, побудившія его къ изгнанію моему, а потому прошу правленіе войдти съ представленіемъ къ начальству и, какія будутъ сказаны причины, прописать ихъ въ моемъ послужномъ спискѣ. Сіе мое прошеніе, якобы по причинѣ укорительныхъ словъ на счетъ начальства, возвращено мнѣ съ надписью; а перечитывалъ оное, чтобы увидѣть, не написалъ ли я дѣйствительно чего нибудь укорительнаго или начальства, но не нашелъ ни одного такого слова; слова невѣжда, негодяй, нетерпимый, ни мало не относятся къ начальству, а принадлежатъ единственно ко мнѣ; кромѣ же сихъ словъ, ко мнѣ только относящихся, я въ прошеніи моемъ не сказалъ ничего такого, чтобы показывало мою жалобу на начальство, да и не идетъ жаловаться на начальство правленію. Можетъ быть, не понравилось правленію мое выраженіе — по вынужденному докладу, то хотя оно и справедливо, но можно бы было написать просто по докладу. А что и я оными словами: невѣжда, негодяй, нетерпимый, ни мало не оскорбляюсь, тому служитъ залогомъ, что я въ послѣдніе годы моего существованія при университетѣ привыкъ къ таковымъ о мнѣ сужденіямъ: напримѣръ, профессоръ Дубровичъ при студентскихъ экзаменахъ, — по случаю отзыва моего объ эккартсгаузенскихъ таинствахъ чиселъ, что «я не знаю никакихъ таинствъ въ числахъ*, — сказалъ мнѣ: еще математикомъ себя считаешь, а и чиселъ не знаешь! а профессоръ Пауловичъ, въ засѣданіи совѣта, при разсужденіи о выдачѣ студентамъ аттестатовъ, назвалъ меня мошенникомъ; но я не обидѣлся ими и не обижаюсь, зная, что такъ говорено было о мнѣ по мнѣнію другихъ, коимъ предоставлено безусловное право судить о прочихъ. Впрочемъ, я въ ономъ прошеніи не настоялъ, чтобы въ послужномъ моемъ спискѣ такъ было написано, какъ я прописалъ въ прошеніи, но просилъ, буде правленіе усомнится, представить о томъ, какъ написать, начальству; но я не знаю для чего правленіе не вошло о семъ съ представленіемъ. Чего не сдѣлало правленіе, о томъ прошу я совѣтъ университета; но покорнѣйше прошу не замедлить съ выдачею мнѣ паспорта и послужнаго списка, ибо они мнѣ очень нужны».
Ознакомившись съ изложенными фактами, можно, кажется, составить себѣ довольно ясное представленіе объ этихъ двухъ личностяхъ, стоявшихъ во главѣ управленія Харьковскимъ учебнымъ округомъ въ 1820 году. Попечитель З. Я. Карнѣевъ былъ дряхлый старикъ; въ молодости онъ не получилъ основательнаго образованія и не имѣлъ, повидимому, никакихъ твердыхъ убѣжденій. Они измѣнялись у него, смотря по тому, какое настроеніе господствовало въ данное время въ правительственныхъ кругахъ. Во время господства масонства — онъ былъ масономъ и занималъ даже довольно высокое мѣсто въ масонской іерархіи; въ первые годы царствованія императора Павла, когда императоръ благосклонно относился къ диссидентамъ и уніатамъ, Карнѣевъ является защитникомъ свободы совѣсти и противникомъ всякихъ стѣснительныхъ мѣръ въ вопросѣ о возвращеніи уніатовъ къ православію; измѣнился взглядъ императора Павла, и Карнѣевъ принимаетъ строгія мѣры противъ тѣхъ же уніатскихъ священниковъ, о свободной дѣятельности которыхъ онъ еще недавно хлопоталъ. Въ послѣдніе годы жизни Карнѣевъ увлекся дѣятельностью Библейскаго общества въ томъ мистическомъ направленіи, какое оно приняло подъ руководствомъ предсѣдателя общества, князя А. H. Голицина въ концѣ царствованія императора Александра Павловича. Съ такимъ настроеніемъ явился Карнѣевъ въ Харьковъ въ качествѣ попечителя учебнаго округа. Понятно, что отъ него нельзя было ожидать серьезнаго отношенія къ дѣятельности университета; онъ не могъ ни судить о достоинствахъ членовъ ученой корпораціи университета, ни слѣдить за достоинствомъ научнаго преподаванія. Все для него возможное сводилось къ чисто внѣшнему наблюденію на благоустройствомъ университетскихъ помѣщеній и исполненіемъ профессорами ихъ обязанностей, вѣрнѣе, за явкой ихъ въ университетъ. Но кромѣ такого, исключительно внѣшняго отношенія къ университетской дѣятельности, которое могло бы и не принести особаго вреда, Карнѣевъ старался выказать положительную дѣятельность, а она-то и оказывалась весьма неблагопріятною для университета.
Будучи мало свѣдущъ въ наукахъ, Карнѣевъ вмѣстѣ съ тѣмъ, слѣдуя общему въ то время направленію, особенно сильно проявившемуся въ средѣ Библейскаго общества, считалъ науки небезопасными. Онъ не допускалъ возможности предоставить человѣческому разуму свободное поле дѣятельности. Стараясь осуществить свой идеалъ, Карнѣевъ довольствовался, однако, только внѣшними полицейскими мѣрами, не только не способными содѣйствовать распространенію религіозности въ средѣ университета и гимназій, но дѣйствовавшими скорѣе въ обратномъ направленіи, способными скорѣе развить лицемѣріе среди какъ преподавателей, такъ и учениковъ. Какъ человѣкъ слабохарактерный и къ тому же старчески дряхлый, Карнѣевъ не переносилъ возраженій въ отношеніи къ его мѣрамъ; при его душевномъ настроеніи не соглашающійся съ нимъ долженъ былъ въ его глазахъ явиться не только противникомъ его мнѣній, но лицомъ прямо вреднымъ, оскорбляющимъ религію и не уважающими требованій Евангельскаго ученія. Если принять во вниманіе все сказанное выше объ Осиповскомъ, то не трудно понять, что именно въ такомъ видѣ онъ долженъ былъ представляться Карнѣеву.
Въ самомъ дѣлѣ, Осиповскій обладалъ такими свойствами, которыя были вполнѣ достаточны, чтобы вызвать недовѣріе и непріязнь Карнѣева. Въ прямую противоположность Карнѣеву, онъ не признавалъ ничего, что выходило за предѣлы его разума; для него существовало только то, въ чемъ онъ могъ убѣдиться своими чувствами и что могло быть испробовано, по его выраженію, на оселкѣ строгости математической. Осиповскій не скрывалъ своихъ убѣжденій; онъ высказывалъ ихъ при каждомъ удобномъ случаѣ, и можно себѣ представить, какъ должны были они дѣйствовать на мистически настроеннаго Карнѣева. Добавимъ, что Осиповскій не отличался мягкостью въ выраженіяхъ; онъ былъ рѣзокъ не только въ сношеніяхъ съ подчиненными, но и въ письменныхъ заявленіяхъ, назначенныхъ для университетскаго совѣта и даже для попечителя. Въ этихъ особенностяхъ умственнаго склада и характера Карнѣева и Осиповскаго лежитъ, по вашему мнѣнію, главная причина той непріязни, которая заставила Карнѣева выставить Осиповскаго, какъ лицо, неспособное быть ректоромъ и даже не достойное занимать мѣсто профессора. Возможно, что развитію у Карнѣева непріязненнаго отношенія къ Осиповскому способствовали завѣты его непріятелей, образецъ которыхъ сохранился въ письмѣ Дубровича къ Карнѣеву, напечатанномъ Чириковымъ, но существенной роли они, надо думать, не играли. Карнѣевъ, на сколько можно судить о немъ по имѣющимся у насъ даннымъ, не былъ лицомъ, способнымъ погубить человѣка ради личныхъ непріятностей, или на основанія однихъ только сплетенъ или извѣтовъ.
И. А. Лавровскій приравниваетъ З. Я. Карнѣева къ его извѣстнымъ современникамъ, прославившимся своею печальной дѣятельностію, Магницкому и Руничу. Намъ кажется, что въ этомъ случаѣ И. А. Лавровскій не правъ: З. Я. Карнѣевъ былъ человѣкомъ безъ основательнаго образованія, безъ твердыхъ убѣжденій; онъ мѣнялъ ихъ, смотря по настроенію, господствовавшему въ данную минуту, но это не былъ, подобно Магницкому, холодный интриганъ, ради своей выгоды способный на всякую ложь и клевету; онъ не былъ человѣкъ, съ языка котораго не сходили обличенія противъ враговъ вѣры и отечества и который, вмѣстѣ съ тѣмъ, не затруднялся присвоивать деньги, отпускавшіяся ему на потребности университета. Карнѣевъ могъ ошибаться и ошибался, но и въ своихъ ошибкахъ онъ дѣйствовалъ искренно.
1) Матеріалы для исторіи образованія въ Россіи въ царствованіе императора Александра I. Журн. Мин. Нар. Просв., ч. 128, стр. 9.
2) В. Н. Каразинъ и открытіе Харьковскаго университета. Журн. Мин. Нар. просв., ч. 159.
3) Вѣстникъ Европы, 1876, мартъ, 135.
4) Т. Ѳ. Осиповскій, ректоръ Харьковскаго университета. Русская Старина. 1876, ноябрь. 463—490.
5) Доносъ Дубровича, напечатанный Чириковымъ, не могъ уже потому имѣть значенія, что полученъ былъ Карнѣевымъ только 27-го октября 1820 года тогда какъ представленіе объ увольненіи Осиповскаго послано министру 24-го іюня.
6) Ахтырскій полкъ занималъ нынѣшній Ахтырскій и Богодуховскій уѣздъ и часть смежныхъ уѣздовъ Харьковской, Полтавской и Курской губерній.
7) Только объ одномъ изъ Карнѣевыхъ, младшемъ сынѣ Василія Яковлевича, извѣстно, что онъ обучался въ Харьковскихъ училищныхъ классахъ, при Харьковскомъ коллегіумѣ; это былъ Егоръ Васильевичъ Карнѣевъ, смѣнившій Захара Яковлевича въ должности попечителя Харьковскаго университета. Онъ былъ знакомъ съ иностранными языками и извѣстенъ, какъ переводчикъ Божественной философіи Дютуа.
8) Директоръ экономіи для домоводства и былъ одинъ изъ членовъ Казенной палаты. Учрежд. о губерн. 1775 г.
9) Лонгиновъ, Новиковъ и московскіе мартинисты, стр. 85.
10) Лонгиновъ, 1. е., стр. 92.
11) Записки Лопухина, стр. 64.
12) Гр. Толстой, Іосифъ митрополитъ Литовскій. С.-Пб. 1869, стр. 9 и слѣд.
13) Гр. Толстой, Римскій католицизмъ въ Россіи. Т. 2. стр. 90 и примѣч. 2.
14) Кояловичъ, Исторія возсоединенія западно-русскихъ уніатовъ. С.-Пб. 1873. Глава X.
15) Кояловичъ, l. c, стр. 93, примѣчаніе.
16) Кояловичъ, l. c. стр. 361.
17) Рескриптъ генералъ-губернатору Тутолмину отъ 22-го апрѣля 1794 года.
18) Кояловичъ, l. c, стр. 381.
19) Русскій Архивъ. 1869, стр. 1559.
20) Кояловичъ, l. c, стр. 395 и 396.
21) Пыпинъ, Россійское библейское общество. Вѣстн. Европы. 1868. Т. IV, стр. 662; т. V, стр. 244.
22) Въ университетскомъ архивѣ сохранилась жалоба, поданная министру племянникомъ Карнѣева, Степаномъ Васильевичемъ Карнѣевымъ, въ которой онъ, въ 1819 году, такъ отзывается о своемъ дядѣ: «дядя моя старъ, слабъ», и въ другомъ мѣстѣ: «дядюшка З. Я., по старости своихъ лѣтъ и по забывчивости, не надуманъ посмотрѣть житье дѣтей моихъ».
23) Лонгиновъ, l. c, стр. 191.
24) Лонгиновъ, l. c, стр. 384.
25) Записки, стр. 15—16.
26) Отъ 3-го іюля 1817 года, № 152.
27) Слободско-украинское отдѣленіе Библейскаго общества открыто 12-го января 1816 года; оно имѣло девять отдѣленій и между прочимъ въ Харьковскомъ университетѣ. Извѣстія о Библейскихъ обществахъ, 1824, № 1, стр. 33.
28) Письмо Карнѣева министру народнаго просвѣщенія, князю А. Н. Голицыну, отъ 22-го сентября 1817 года, № 304.
29) Предложеніе 31-го марта 1820 года, № 1.031.
30) Предложеніе совѣту университета отъ 25-го января 1819 года, № 59.
31) Предложеніе отъ 8-го февраля 1819 года, № 110.
32) Чириковъ, l. c, стр. 478.
33) Матеріалы для исторіи образованія въ Россіи. Журн. Мин. Нар. просв., 1865, т. 128, стр. 82.
34) Уставъ Харьковскаго университета подписанъ императоромъ Александромъ I 5-го ноября 1804 года, а открытіе университета послѣдовало 17-го января 1805 года.
35) Довольно подробное перечисленіе ихъ сообщено Сухомлиновымъ, l. c.
36) О пространствѣ и времени.
37) О динамической системѣ Канта. Рѣчь въ торжественномъ собраніи университета. 1813.
38) Tractatus de philosophiae statu praesente historicocriticua.
39) По уставу Харьковскаго университета 1804 года, не полагалось должности экстраординарнаго профессора въ томъ смыслѣ, какъ она существуетъ нынѣ. Этимъ званіемъ совѣтъ могъ удостоить четырехъ изъ положенныхъ по штату адьюнктовъ, «трудолюбіемъ предъ прочими отличившихся и знанія свои преподаваніемъ курсовъ и сочиненіями доказавшихъ (§ 36); по утвержденіи министромъ въ этомъ званіи, они получали по разсмотрѣніи попечителя прибавку въ жалованьѣ, какую дозволитъ сдѣлать экономическая сумма» (ib.). Экстраординарные профессоры, какъ адьюнкты, считались помощниками профессоровъ (§ 31); на нихъ могло быть возлагаемо преподаваніе дополнительныхъ курсовъ (§ 28); ходатайствуя о предоставленіи свободной профессуры, экстраординарный профессоръ долженъ былъ, согласно § 57 устава, представить сочиненіе, подлежавшее обсужденію въ совѣтѣ.
40) Представленіе совѣта университета попечителю отъ 3 января 1820 г., № 2.
41) l. c, стр. 211.
42) По словамъ Дубровича, Осиповскій выразился, что его (Дубровича) сужденіе сербское.
43) Вотъ подлинныя слова Дубровича: indicavi Rectori Magnifico non convenire ipeis illis legibns, juxta quae stud. Ostrogradsky ad gradum candidati promoveri vult ut ezaminetur nnne ex philoeophia propterea, qnod is lectionee philosophie au per totum trmpus quo in universitatt versabatur, nunquam frequentaverit. Ad quae, omni cum modestia а me prolata, R. М. totus ira inflammakus, modo prorsus Indecenti, sed quem nunc silentio praetereo, reposuit, meam obligationem esse ezaminore omnee, quicunque eupiant.
44) Доложено въ засѣданіи 11-го апрѣля 1823 г.