Изъ записокъ земскаго статистика. Въ «Русскихъ Вѣдомостяхъ» земскій статистикъ Бѣлоконскій даетъ рядъ очерковъ изъ своихъ поѣздокъ по орловскимъ степнымъ деревнямъ для собиранія свѣдѣній. Эти «картинки съ натуры» живо рисуютъ намъ современное положеніе деревни, со всей ея бѣдностью и безпомощностью. Заброшенная въ степи деревушка, куда пріѣхалъ статистикъ, оказалась сплошь состоящей изъ курныхъ избъ.
Онъ попалъ туда какъ разъ въ то время, когда происходила топка печей, и долго не могъ найти подходящаго помѣщенія, чтобы произвести опросъ. У старосты изба была тоже «черная». Извозчикъ повезъ его къ своей «кумѣ», но тамъ ему представилась слѣдующая картина: «Изъ отворенной двери валомъ валить темный, сладкій на вкусъ, торфяной дымъ. Возлѣ печи стоитъ беременная, босая баба съ ухватомъ и грязнымъ до-нельзя рукавомъ протираетъ слезящіеся глаза отъ ѣдкаго дыма. На земляномъ полу, покрытомъ лужами воды и грязью, сидятъ въ однѣхъ закоптѣлыхъ рубашонкахъ дѣти и что-то ѣдятъ, отталкивая назойливо хрюкающаго поросенка, нахально стремящагося подѣлиться убогимъ дѣтскимъ завтракомъ; откуда-то, вѣроятно изъ люльки, скрытой дымомъ, доносится страдальческій пискъ еще одного ребенка».
При такой обстановкѣ собирать статистическія свѣдѣнія было невозможно. Г-нъ Бѣлоконскій захотѣлъ-было переждать на улицѣ, пока кончится топка печей, но тутъ извозчикъ вспомнилъ, что въ деревнѣ есть одна изба «съ теплушечкой», и повезъ его туда.
«Суть „теплушечки“ заключается въ томъ, что жерло печи выходитъ не въ избу, а въ сѣни, такъ что печь, входя всѣмъ корпусомъ своимъ, за исключеніемъ отверстія, въ избу, согрѣваетъ послѣднюю, а дымъ уже черезъ сѣни валитъ на улицу. Такимъ образомъ, „теплушечка“ является несомнѣннымъ „самобытнымъ“ прогрессомъ въ строительномъ искусствѣ степного крестьянства. Положеніе хозяйки отъ этого прогресса нѣсколько ухудшилось, такъ какъ зимою она находится на холодѣ (хотя при открытой двери и въ избѣ бываетъ сильный холодъ, особенно ни полу), но за то въ „теплушечкѣ“ нѣтъ дыма».
Извѣстіе о прибытіи «чиновника изъ губерніи» быстро облетѣло всю деревню и въ скоромъ времени «теплушечка» начала наполняться народомъ. Приступили къ опросу. Крестьяне очень толково отвѣчали, сколько у нихъ надѣлу, сколько загоновъ, проч. Но когда поднялся вопросъ о покосѣ, то произошло слѣдующее недоразумѣніе. На заявленіе статистика" что по плану за изъ деревней числится 50 десятинъ покосу, крестьяне съ недоумѣніемъ повторили:
— Пятьдесятъ десятинъ!..
— Да. А по вашему, сколько же?
— По нашему, ваше вскородіе, ничего нѣтъ: можете у кого угодно спросить…
— То-есть какъ? Вы вовсе нигдѣ не косите?
— А ни Боже мой!
— Куда же покосъ дѣлся?
— Не могимъ знать, ваше вскородіе!..
— И никогда не косили?
— Старики баютъ, что на старомъ мѣстѣ нашивали.
— На какомъ «старомъ мѣстѣ»?
— Насъ сюда выгнали: мы при баринѣ за версту отсюда жили.
— Почему же васъ выгнали?
— Такъ взяли да и согнали со стараго мѣста, какъ волю-то давали… Не дай Богъ, что здѣсь было! Солдаты здѣсь были, жандары… Рота солдатъ насъ порола — во-какъ! Избы наши разобрали, и три волости сюда ихъ возили… Все поломали, порастаскали, и годъ строенія здѣсь валялись, а мы на старомъ мѣстѣ года два по квартирамъ жили… На войнѣ того не было, что здѣсь было… Цѣлую недѣлю на барщину гоняли…
— Позвольте, какъ же здѣсь въ планѣ сказано, что у васъ пятьдесятъ десятинъ покоса, и вотъ онъ нарисованъ — смотрите!
Я указалъ пальцемъ на планѣ на длинную зеленую полосу, проведенную отъ самой усадьбы до крайнихъ предѣловъ вытянувшейся холстомъ пашни. Крестьяне еще ближе придвинулись къ сголу и съ величайшимъ вниманіемъ смотрѣли на зеленую полосу. Послѣ нѣкотораго молчанія, вдругъ нѣсколько голосовъ разомъ произнесли: «ребята! да это наши провалья!»
— Какія «провалья»?
— Да такія, что мы и скотину туда не пускаемъ, потому, ежели провалится, тамъ ей и конецъ!..
— Овраги, значитъ?
— Да такія провалья, что не дай Богъ! Ежели ваше вскородіе желаете, васъ мы провеземъ туда…
— Хорошо, я посмотрю… Ну-те, а лѣсъ у васъ есть? По плану его значится 39 десятинъ…
— Лѣсу-то?!
— Да…
Общинники изумленно посмотрѣли другъ на друга.
— Неужели и лѣсу нѣтъ?
— Ваше вскородіе! у насъ ребятъ выдрать нечѣмъ, а не то, чтобы лѣсъ.. Кнутовища не изъ чего сдѣлать…
— Но, вотъ, смотрите…
И я опять провелъ на планѣ пальцемъ по свѣтло-зеленому мѣсту съ крупными темно-зелеными пятнами, обозначающими деревья, словомъ, показалъ, гдѣ значится лѣсъ.
— А-а! Знаемъ, знаемъ! Это старики вамъ разскажутъ… Дядя Семенъ, а дядя Семенъ! Иди-ка сюда!
Толпа разступилась, и къ столу подошелъ сѣдой, какъ лунь, сгорбленный старикъ съ громадною палкою, на которую онъ опирался.
— Дядя Семенъ! разскажи-ко барину о нашемъ лѣсѣ…
— О лѣсѣ? — переспросилъ дрожащимъ голосомъ старикъ.
— Да, о лѣсѣ…
— Вишь, баринъ милый, — началъ старикъ, — какъ землю нарѣзали, точно лѣсъ былъ и хор-рошій лѣсъ, только баринъ его срубилъ и выкорчевать, а мы потомъ мѣсто это распахали…
— Такъ что у васъ ни одного дерева что называется, нѣтъ?
— Ни-ни!
По осмотрѣ оказалось что крестьяне дѣйствительно были правы, и что и покосы и лѣсъ существовали только на бумагѣ, а не въ дѣйствительности. По словамъ г. Бѣлоконскаго, такое разногласіе между оффиціальными данными и жизнью вовсе не составляетъ исключительнаго явленія, а встрѣчается сплошь и рядомъ. Во многихъ изъ осмотрѣнныхъ имъ деревень лѣса и покосы значились только на бумагѣ.
«Кому неизвѣстно, — замѣчаетъ онъ по этому поводу, — что крестьянскій надѣлъ очень невеликъ, что населеніе страшно нуждается въ землѣ. Но оказывается, что общеизвѣстныя данныя далеко не рисуютъ дѣйствительности. На самомъ дѣлѣ если ближе присмотрѣться къ крестьянскому землевладѣнію, количество удобной земли у крестьянъ на значительный % меньше, чѣмъ мы думаемъ, а качество ея много ниже предполагаемаго. И такъ извѣстно, что мало у крестьянъ покосовъ и лѣсовъ, но въ дѣйствительности ихъ далеко меньше, потому что документы нерѣдко отражаютъ лишь былыя данныя, не имѣя ничего общаго съ настоящимъ; и такъ извѣстно, что у крестьянъ земли мало, но къ этому надо еще прибавить, что часть неудобныхъ земель отнесена къ удобнымъ и немало удобныхъ превращено въ неудобныя. Но этого мало — крестьяне нерѣдко платятъ за то количество земли, какимъ въ дѣйствительности не владѣютъ, при чемъ, помимо „отрѣзокъ“, судиться за каковыя и трудно, и дорого, бываетъ, что и документальныя данныя, доказывающія отсутствіе земельнаго владѣнія, не избавляютъ иногда отъ платы за всю площадь, положенную въ окладъ. „Такъ, въ одномъ селеніи кулаки-кабатчики, за какія-то темныя ссуды крестьянамъ подъ векселя, забрали изъ 111 десятинъ 42 десятины, такъ что у крестьянъ осталось всего 69 десятинъ, а и до сихъ поръ они платятъ за 111 десятинъ!..“
Между прочимъ, г. Бѣлоконскій спрашивалъ крестьянъ также и о томъ, нѣтъ ли среди нихъ лицъ, думающихъ о переселеніи:
„Вольныя земли“, оказалось, главная мечта деревни N. Только что
онъ спросилъ о переселеніяхъ, какъ рѣчи рѣкою полились.
— Мы, ваше вскородіе, прошеніе подавали, чтобы либо всѣхъ насъ отсюда выселили, либо по жеребію, на кого, то-есть, выпадетъ; мы спорить не будемъ; на кого жребій падетъ — уйдемъ, потому тѣснота здѣсь безпримѣрная.
— А кто-нибудь изъ вашихъ уже переселялся?
— Да вотъ, тутъ есть…
— Какъ тутъ?
— Назадъ пришли… Гаврило, Дементій, — подъ-ка сюда!
Толпа разступилась, и къ столу продвинулись два оборванныхъ несчастныхъ мухиченка и низко мнѣ поклонились.
— Вы на вольныя земли уходили?
— Точно такъ, ваше вскородіе…
— Почему же вы возвратились?
— Не принимаютъ тамъ; насъ тамъ не любятъ, приписки не даютъ менѣе какъ за 20 цалковыхъ съ головы…
— Далеко ли вы ходили?
— Далеко, — до Анисея-рѣки доходили, — нигдѣ не примаютъ… Нельзя ли, ваше вскородіе, чтобы примали? Потому какъ мы теперича разоримши, намъ жить никакъ невозможно…
— Что же вы прямо такъ и ушли, ничего не разузнавши?
— Ваше вскородіе! Жизнь здѣсь наша такая, что, кажется, въ гробъ бы полѣзъ… Не дай Богъ!..
И пошли жалобы всего міра на свое житье-бытье… Топлива нѣтъ; воды тоже нѣтъ: зимою за версту за водою ѣздятъ „напрямикъ“, а лѣтомъ — въ объѣздъ — за три версты, скотинѣ даже пить нечего; вслѣдствіе недостачи соломы, топятъ нерѣдко навозомъ, а потому на поля возятъ нечего; заработки плохи… Просто всю душу вымотали жалобами, — жалобами искренними, исходившими изъ глубины души».
Мы имѣемъ еще одинъ примѣръ благъ, яко бы даваемыхъ общиной. Покосу и лѣса нѣтъ, но они «числятся», какъ числятся въ общинѣ «земельные собственники», давно потерявшіе всякую собственность, что не мѣшаетъ намъ хвалиться передъ Западомъ, у котораго — пролетаріатъ, а у насъ — община нищихъ.