Изъ Англіи.
правитьІ.
правитьЧерныя тучи низко плывутъ надъ мокрымъ, грязнымъ и шумнымъ городомъ. Кажется, вотъ-вотъ онѣ задѣнутъ высокія колокольни или черныя фабричныя трубы, на которыхъ сквозь копоть едва желтѣютъ громадныя золотыя буквы рекламъ. Время отъ времени начинаетъ лить дождикъ, не лѣтній, просвѣченный солнечными лучами, а сѣрый, мелкій, холодный, настоящій осенній. Но какое дѣло до погоды громадной, разряженной толпѣ, суетившейся за Лондонскимъ мостомъ? Кому какое дѣло, что сегодня въ парламентѣ важный билль о хлѣбныхъ налогахъ? Три четверти коммонеровъ, навѣрное, въ этой толпѣ. На биржѣ сегодня предстоитъ тихій день. «Кафры», «янки», консоли и другія бумаги пролежатъ спокойно нѣсколько часовъ въ портфеляхъ биржевыхъ маклеровъ, потому что «быки» и «медвѣди» (т, е. играющіе на повышеніе и пониженіе) раньше всѣхъ явились сегодня къ Лондонскому мосту. Сегодня день ипсомскихъ скачекъ, словомъ — «дерби», правильный англійскій карнавалъ, не считая случайныхъ «мэфкинговъ», т. е. военныхъ сатурналій. Дерби въ этомъ году при томъ же исключительное. Во-первыхъ, къ нему присоединены ликованія по случая заключенія мира; во-вторыхъ, скачки и «коронаціонныя». Съ суевѣріемъ, которое отличаетъ игроковъ всѣхъ странъ, спортативныя газеты поддерживаютъ коня «Скипетръ», разсчитывая, что «коронація», несомнѣнно, должна имѣть таинственную связь съ столь неотъемлемымъ атрибутомъ ея, а потому лошадь должна «взять дерби». Банкиръ оставилъ контору въ Ломбардъ-стритѣ, работникъ мастерскую, учитель — школу. Даже клерджимэнъ, — пишущій трактатъ, въ которомъ ясно какъ день разоблачаются происки дьявола, даетъ искусителю отдыхъ и пощаду на сегодняшій день и тоже спѣшитъ на дерби. Къ станціи «Лондонскій мостъ» подъѣзжаетъ экипажъ за экипажемъ. Туда же сплошнымъ потокомъ валитъ толпа. Каждыя три минуты въ городокъ Ипсомъ сегодня отходятъ безконечные поѣзда, набитые пассажирами; но чтобы вполнѣ вкусить прелесть «дерби», на скачки нужно отправиться не поѣздомъ, а въ экипажѣ: въ каретѣ, шарабанѣ или хоть на крышѣ омнибуса. Сотни шарабановъ и омнибусовъ, запряженныхъ четверками лошадей, убранныхъ флагами и цвѣтами, стоятъ къ услугамъ желающихъ за Лондонскимъ мостомъ. Кучера и кондукторы, разряженные въ пухъ, въ сверкающихъ воротничкахъ, въ лоснящихся цилиндрахъ, съ цвѣтами въ петличкахъ, — на перебой зазываютъ пассажировъ. Я взобрался на крышу омнибуса, гдѣ уже нашелъ компанію: два джентельмэна, одинъ молодой, другой старый закусывали и запивали изъ общей бутылки солидныхъ размѣровъ. Немолодая лэди въ яркомъ лиловомъ платьѣ, съ цѣлымъ желтымъ цвѣтникомъ на шляпкѣ, и въ черной атласной мантильѣ усердно помогала джентельмэнамъ прикладываться къ горлышку. Другая лэди, толстая, съ большими бирюзовыми сережками, въ сѣрой шелковой блузѣ съ зелеными цвѣтами и съ серебряной цѣпью, которая походила на добрый ошейникъ, — дремала. Громадная птица, прикрѣпленная къ ея шляпкѣ, склонила голову на бокъ, какъ будто желала своими стекляными глазами взглянуть на одутловатое, покраснѣвшее лицо своей хозяйки. Другіе спутники порой толкали дремавшую даму; она открывала глаза, прикладывалась къ горлышку бутылки и опять засыпала. Судя по веселому настроенію компаніи, я заключилъ, что процессъ совѣщанія съ бутылкой начался еще наканунѣ, а то, можетъ быть, еще съ прошлаго дерби.
Мимо насъ проѣзжали экипажи всякаго рода; промчался, дребезжа, автомобиль съ закутанной въ плащи компаніей, поражавшей чудовищными очками; трусцой проѣхала телѣжка, запряженная смиреннымъ осломъ. Въ телѣжкѣ сидѣло около десятка «костеровъ» (разносчиковъ). Вотъ проѣхала нарядная карета. Рядъ экипажей задержалъ ее у омнибуса, и я могу разсмотрѣть джентельмэна, сидящаго въ ней. Лоснящійся дорогой цилиндръ. Черное пальто съ шелковыми отворотами. Темнозеленый галстухъ съ жемчужной булавкой. На зонтикѣ золотой ободокъ. Все солидно, основательно и дорого. Кожа гладко выбритаго лица не столько сморщена, сколько смята. Она похожа на изнанку старой лайковой перчатки, которую только цто вытащили изъ ящика комода, изъ-подъ кучи бѣлья. Отъ крыльевъ носа идетъ продолговатая морщина. Она встрѣчается съ другой морщиной, идущей внизъ отъ угловъ рта и образуетъ съ ней подобіе очертанія журавлинаго клюва. На лбу серьезныя двѣ складки. Глаза глядятъ куда-то въ пространство. Тѣло ѣдетъ въ каретѣ, но духъ еще витаетъ, повидимому, въ только что оставленномъ банкѣ. Тронулась цѣпь, и вмѣсто этого джентельмэна — выплывали все новые и новые типы. А нашъ омнибусъ все еще стоялъ. Прибавлялись пассажиры. Пришли два молодыхъ человѣка, повидимому, клэрки; усѣлся солидный, плотный, сѣдой клэрджимэнъ съ громаднымъ биноклемъ черезъ плечо; потомъ явилась суровая дама и джентельмэнъ лѣтъ тридцати. Суровая дама говорила густымъ басомъ и называла спутника «my boy», мой мальчикъ. Поднявъ глаза, я вижу напротивъ громадное зданіе, повидимому, какой-то торговый складъ. Въ окнѣ третьяго этажа видна женщина, вертящая, не безъ усилія, какое-то колесо. Прошла минута, двѣ, пять, десять… Женщина, не отрываясь ни на минуту, съ такимъ же усиліемъ вертѣла свое колесо. Прядь волосъ спустилась ей на глаза; но работница откинула ее движеніемъ головы. Руки попрежнему прикованы къ колесу. Женщина ни разу даже не взглянула на широкій, живой, веселый потокъ, залившій всю улицу. Это автоматическое движеніе рукъ дѣйствуетъ на зрителя. Чувствуется, какое напряженіе должна дѣлать каждый разъ женщина, вертя колесо; чувствуется жженіе въ ладоняхъ и тупая боль въ локтяхъ и въ плечахъ…
Мы тронулись. На крышѣ омнибуса оставалось еще одно свободное мѣсто. Такъ какъ теперь по улицѣ тянулась безконечная цѣпь экипажей, то подвигаться можно было только шагомъ. Мы проѣхали минутъ пять и остановились у громаднаго трехэтажнаго кабака, на крышѣ котораго виднѣлся большой вызолоченный слонъ съ башней на спинѣ. Тысячи зрителей запрудили въ этомъ мѣстѣ улицу. Тѣ, которые не могутъ поѣхать на дерби, желаютъ хоть взглянуть на отправляющихся туда. Оборванныя женщины и въ такой же степени оборванные, распухшіе отъ пива мужчины предлагали уѣзжающимъ метелки изъ цвѣтной бумаги, павлиньи перья, бумажные носы съ усами подъ ними, дудки и книжечки съ указаніемъ всѣхъ лошадей, которыя будутъ скакать сегодня.
— Джентельмэны! — жалобно прохрипѣлъ одинъ изъ продавцовъ. — Вотъ уже десять часовъ, а у меня еще нѣтъ на билетъ, чтобы поѣхать на дерби.
Я обратилъ вниманіе на высокаго бритаго мужчину, въ длинномъ плащѣ съ пелериной и въ измятой мягкой шляпѣ. Глубокія, полукруглыя морщины, какъ у старыхъ актеровъ, залегли у него на лицѣ вокругъ рта. Господинъ этотъ, повидимому, не признавалъ обычая бриться каждый день: щеки и верхняя губа у него поросли щетиной. Онъ держалъ въ рукахъ свернутую трубочкой бумагу и нетерпѣливо поглядывалъ то на дорогу, то на свободное мѣсто рядомъ со мною. Наконецъ, онъ усмотрѣлъ того, кого, повидимому, ждалъ и кинулся навстрѣчу старательно одѣтому и тщательно выбритому господину, тоже съ глубокими морщинами вокругъ рта. Тщательно одѣтый развернулъ поданную трубочку. Тамъ были два листа. Онъ просмотрѣлъ одинъ, затѣмъ, болѣе внимательно, другой. Господинъ въ плащѣ съ пелериной сталъ напѣвать въ полголоса какой-то речитативъ. Тщательно одѣтый внимательно слушалъ.
— Пойдемъ въ таверну? — спросилъ онъ, наконецъ.
— Нѣтъ, сейчасъ нужно, — нетерпѣливо отвѣтилъ небритый. — Видите: вотъ свободное мѣсто на омнибусѣ.
— Сколько хотите?
— Десять гиней.
— Пять, — спокойно отвѣтилъ тщательно одѣтый господинъ.
— Чортъ возьми! Вы, Гоуэльсъ, умѣете пользоваться случаемъ. Баллада настоящій монетный дворъ. Она вамъ дастъ большій урожай, чѣмъ «'Е Dunno Where 'E Are», которую я продалъ Гесъ Илену за «пони» (десять фунтовъ).
— Не знаю! — спокойно протянулъ Гоуэльсъ. — Во всякомъ случаѣ, я сильно рискую: я покупаю балладу, не выслушавъ ее. Она, можетъ, никуда не годится.
— Не будьте bloody лгуномъ, Гоуэльсъ: мотивъ я вамъ пропѣлъ.
— А все же больше пяти я не дамъ.
— Чортъ съ вами! давайте. Мнѣ ѣхать нужно! — злобно крикнулъ господинъ въ длинномъ плащѣ. Гоуэльсъ спокойно отсчиталъ пять соверэновъ, затѣмъ прибавилъ еще пять шиллинговъ и взялъ оба листа. Небритый быстро взобрался на омнибусъ и усѣлся рядомъ со мною, продолжая сыпать ругательствами и крѣпкими пожеланіями по адресу удалявшагоея Гоуэльса. Омнибусъ тронулся.
— Вы видѣли этого негодяя, который купилъ у меня балладу? — обратился ко мнѣ черезъ нѣсколько минутъ сосѣдъ. — Это — видъ «свэтера», который не подалъ въ отчетъ парламентской коммиссіи о «выжимальщикахъ пота». Парламентскіе отчеты говорятъ только о портныхъ и башмачникахъ. Гоуэльсъ и десятки подобныхъ ему эксплуатируютъ, насъ, сочинителей балладъ. Онъ поетъ въ мюзикъ-холлѣ и за пять гиней купилъ «балладу», которая принесетъ ему мѣшокъ денегъ. Гоуэльсъ будетъ исполнять ее два года подрядъ; получитъ по двадцати гиней въ недѣлю; балладу станутъ высвистывать всѣ, ее будутъ играть шарманки. Чортъ возьми! — злобно прикрикнулъ онъ, хлопнувъ кулакомъ себѣ по колѣну. — Знаете балладу «Вотъ солдаты королевы»? Она теперь почти національный гимнъ и принесла актеру богатство; а между тѣмъ, онъ купилъ ее у автора за два фунта. А «Daisy Bell»? Авторъ сбылъ ее за 25 шиллинговъ. Теперь ее распѣваютъ по всему міру!
Лицо у сочинителя балладъ, у «ballad monger», почернѣло отъ злости. Читателю нужны кое-какія поясненія. «Баллада» англійская, на придачу, комическая баллада, распѣваемая въ мюзикъ-холлахъ, не совсѣмъ то, что мы знаемъ подъ этимъ названіемъ со времени Жуковскаго. Комическія баллады писали, кажется, всѣ англійскіе поэты. Бретъ Гартъ, напр., извѣстенъ въ Англіи не столько какъ авторъ калифорнскихъ разсказовъ, сколько какъ сочинитель упомянутыхъ стихотвореній, пользующихся громадной популярностью. Я выберу типичный образецъ. Въ Англіи существуетъ, напр., старинная наивная баллада про Модъ Мёллеръ. Героиня, красавица крестьянка, ворошила разъ сѣно въ жаркій лѣтній день. Проѣзжалъ мимо судья Дженкинсъ, остановился и подумалъ: «если бы эта красавица была моей женой»? Но Дженкинсъ сейчасъ же вспомнилъ про свою суровую и гордую мать, про свое богатство, вздохнулъ и поѣхалъ дальше. Красавица Модъ тоже взглянула на судью и подумала: «если бы этотъ былъ моимъ мужёмъ»? но вздохнула и принялась за работу. Судья Дженкинсъ женился на надменной дочери лорда и былъ несчастенъ. До глубокой старости онъ вспоминалъ красавицу Модъ, которую видѣлъ разъ, и думалъ: «если бы она была моей женой». Модъ выдали замужъ за грубаго, пьянаго фермера. И она вспоминала часто судью. Вотъ старинная наивная баллада. Бретъ Гартъ написалъ комическую пародію, пользующуюся колоссальнымъ успѣхомъ на обоихъ берегахъ Атлантическаго океана. Модъ Мёллеръ ворошила лѣтомъ сѣно. Подъѣхалъ судья, улыбнулся и поклонился. Красавица Модъ покраснѣла и пролепетала: «o-о»! Судья сдѣлалъ предложеніе, Модъ отвѣтила, что поговоритъ съ папашей. Старый Мёллеръ прослезился и попросилъ у судьи въ займы десять фунтовъ, такъ какъ дѣла плохи и урожая нѣтъ. И прежде, чѣмъ отошло лѣто, красавица Модъ стала женой судьи. На свадьбѣ Бобъ, братъ Модъ и двѣнадцать родственниковъ ея напились до пьяна въ замкѣ судьи. И когда еще разъ пришло лѣто, красавица жена родила судьѣ двойню, затѣмъ еще двойню. Судья думалъ, какъ дѣти мѣняютъ красавицъ, потому что Модъ растолстѣла и стала широка въ кости. Теперь мужъ едва могъ обхватить рукой ея станъ и пр. Намъ, жителямъ континента, такой комизмъ не совсѣмъ понятенъ. Но это еще лучшій образецъ комической балады. Въ мюзикъ-холлахъ распѣваются пѣсни неизмѣримо ниже въ литературномъ отношеніи. Выходитъ, напр., актеръ, одѣтый въ необыкновенно-широкій сюртукъ съ неимовѣрными воротничками и повѣствуетъ речитативомъ о томъ, какъ онъ, Джонъ Дарферъ, встрѣтилъ у дверей питейнаго заведенія Дика Тернера и подрался съ нимъ. Сперва одолѣлъ было Дикъ. «Но вотъ пришелъ и мой чередъ, — начинаетъ стучать зонтикомъ актеръ, — но вотъ пришелъ и мой чередъ. Лягнулъ я Дика въ ровъ пинкомъ потомъ долбнулъ его дрючкомъ. О, какъ былъ славенъ мой чередъ. Запомнитъ Дикъ меня впередъ». До войны въ большой модѣ были также сантиментальныя баллады, вродѣ слѣдующей: «Флори, моя дорогая! Ужель не вернешься ко мнѣ? Ужель навсегда ты умчалась и стала мнѣ чужою? Не слышу я звонкаго твоего голоска. Не выйдетъ ко мнѣ уже Флори, къ старымъ воротамъ фермы». «Котеджъ, обвитый плюшемъ», «ворота фермы», «старый перелазъ» — составляютъ неотъемлемыя элементы такой баллады.
Полилъ дождикъ; громадные вязы по обѣимъ сторонамъ дороги покрылись какъ бы вуалью. Толстые, намокшіе, сѣрые стволы буковъ казались обитыми змѣиной кожей; но дождь нисколько не нарушилъ оживленія. Вся дорога, на сколько только можно было окинуть глазомъ, была запружена сплошнымъ потокомъ экипажей: великолѣпныя ландо, тачки зеленщиковъ, фургоны, автомобили, шарабаны, омнибусы, кэбы, старинныя дорожныя кареты съ форейторами — все это перемѣшалось и двигалось колесо къ колесу. Всюду виднѣлись веселыя лица, порой сильно раскраснѣвшіяся уже. Всюду виднѣлись бутылки и стаканы, передававшіеся изъ рукъ въ руки. Изъ-подъ сидѣній выглядывали громадныя корзины съ бутылками. Мокрыя лошади, поднявъ головы надъ лугами, заросшими высокимъ желтымъ гулявникомъ, задумчиво смотрѣли на эту пеструю, шумную толпу. По обочинамъ дороги, шлепая въ грязи, плелись тысячи пѣшеходовъ въ томъ же направленіи, въ Ипсомъ. Оборванные мальчишки кувыркались подъ деревьями, затѣмъ гнались за экипажами, ожесточенно выкликая: «мѣдячковъ! мѣдячковъ»! И мѣдныя монеты дѣйствительно летѣли въ изобиліи. Я особенно запомнилъ нѣсколько дѣвчонокъ, съ распущенными волосами, забрызганныхъ грязью съ головы до ногъ, онѣ не отставали отъ кареты версты двѣ. Дождь полилъ сильнѣе. Остановка у кабака: «Собака и куропатка». Тамъ уже все какъ въ котлѣ кипитъ. Не смотря на то, что публика на нашемъ омнибусѣ все время прикладывалась дъ бутылкамъ, она сейчасъ же побѣжала въ кабакъ освѣжиться. Кучера, кондукторы, пассажиры всѣ старались протолпиться къ стойкѣ, гдѣ десятки подносчиковъ и подносчицъ едва успѣваютъ справиться. У дверей кабака, прямо подъ дождемъ, поютъ нѣсколько «минстрелей», въ парикахъ изъ конскаго волоса, съ нацѣпленными носами. Струйки воды льются по лицамъ, грубо намазаннымъ румянами, и оставляютъ грязныя полосы. Вотъ мы опять тронулись. Теперь вокругъ насъ новые экипажи. Впереди катится шарабанъ, а въ немъ сидятъ нѣсколько клэрджимэновъ въ непромокаемыхъ плащахъ. Одинъ изъ нихъ закусываетъ, другой прижимаетъ къ груди бутылку; еще два поютъ душеспасительный гимнъ, а старый клэрджимэнъ, съ сѣдыми бакенбардами, дирижируетъ. Вмѣсто дирижерской палочки, въ рукахъ у него длинный, вершковъ въ восемь, такъ называемый турецкій, огурецъ. Въ день дерби все разрѣшается и ничто не можетъ компрометировать.
Рядомъ, дробно семеня ножками, бѣжитъ трусцой маленькій осликъ. Онъ тащитъ тачку, въ которой около восьми старыхъ и молодыхъ женщинъ, съ громадными яркими перьями на шляпкахъ. Женщины хохочутъ, пробуютъ пѣть, перебрасываются крупными шутками съ другими проѣзжими.
Члены общества покровительства животнымъ въ Англіи не шутятъ. Порой, они могутъ совершенно терроризировать. Недѣли три тому назадъ, напр., дама, членъ общества, привлекла къ отвѣтственности мальчишку итальянца «за жестокое обращеніе съ обезьяной». Дама показала, что мальчишка стащилъ за хвостъ обезьяну съ своей головы и швырнулъ ее объ землю. Шарманщикъ сказалъ, что обезьяна только что куплена и очень злая. Она взобралась къ нему на голову и стала кусать (шарманщикъ показалъ даже шрамы), такъ что пришлось стащить ее за хвостъ. Мальчишку, тѣмъ не менѣе, приговорили къ двухнедѣльному тюремному заключенію. Другой покровитель прошелъ двѣ недѣли тому назадъ мимо лавки «натуралиста». Кролики, голуби, морскія свинки, выставленныя здѣсь въ клѣткахъ у дверей — привлекаютъ всегда массу мальчишекъ. «Покровитель» обратилъ вниманіе на громадную посудину съ живыми жабами, которыхъ держатъ на продажу для корма змѣй. Воспитывать послѣднихъ — модный спортъ теперь. «Покровителю» показалось, что слишкомъ много жабъ помѣщено въ одной и той же посудинѣ и онъ привлекъ лавочника… за жестокое обращеніе съ лягушками. Магистратъ приговорилъ «натуралиста» къ двумъ гинеямъ штрафа. Но суровые покровители животныхъ сегодня не охранятъ ослика: они тоже всецѣло захвачены скачками, на которыя отправились, вѣроятно, по машинѣ.
Въ великолѣпномъ ландо нѣсколько нарядно одѣтыхъ женщинъ. Подъ дождемъ цвѣты и кружева на ихъ шляпахъ смокли; но въ каретѣ весело хохочутъ и пробуютъ затянуть романсъ изъ мюзикъ-холла.
Съ моимъ сосѣдомъ мы уже совсѣмъ познакомились. У него, повидимому, громадный запасъ знанія фауны Лондона, которымъ онъ охотно дѣлится.
— Видите того джентельмэна въ кэбѣ? — Я увидѣлъ худощаваго человѣка лѣтъ 30, вычурно нарядно одѣтаго, въ цилиндрѣ, въ галстукѣ съ золотыми мушками, съ старательно подвитыми усами. — Вся его біографія у меня на ладони, — продолжалъ сосѣдъ. — Днемъ — служитъ клэркомъ въ банкѣ; ночью — кутитъ въ «игорныхъ клубахъ». Скоро, вѣроятно, попадетъ года на три въ тюрьму за какой-нибудь подлогъ. Отбывъ наказаніе, онъ станетъ маркеромъ или откроетъ табачную лавочку. Если у него есть состоятельные родственники, они дадутъ ему на проѣздъ въ Австралію. Тамъ онъ начнетъ опять карьеру въ конторѣ нотаріуса и, быть можетъ, въ концѣ концовъ, попадетъ въ судьи.
— Ну, а это кто? спросилъ я, указавъ на джентельмэна, развалившагося въ каретѣ. Изъ густыхъ великолѣпныхъ бакенбардъ выглядывалъ острый носъ. Изъ-подъ цилиндра глядѣли «пронзительные» глаза.
— О, относительно него ошибки быть не можетъ: это — грюндеръ, основатель на биржѣ новыхъ акціонерныхъ компаній. Въ три дня онъ можетъ основать общество для всякой законной и незаконной цѣли. Онъ числился, по всей вѣроятности, прежде адвокатомъ, но былъ молодъ и увлекся. Корпорація изгнала его. Потомъ перепробовалъ десятокъ профессій, покуда попалъ «быкомъ» на биржу. Здѣсь онъ началъ немного оперяться. На свою настоящую дорогу онъ вышелъ, когда началъ заниматься грюндерствомъ. Теперь, по случаю заключенія мира, онъ основалъ, навѣрное, «Патріотическое, имперіалистическое, лояльное общество для эксплуатаціи естественныхъ богатствъ страны нашего новаго союзника, короля Леваники, на южномъ берегу Танганайки». Леваника теперь самъ въ Лондонѣ. Всѣ его видѣли, а потому компанія будетъ имѣть успѣхъ. «Разъ есть черный король, — разсуждаютъ акціонеры, — то есть и королевство, а если существуетъ послѣднее, то почему же не быть естественнымъ богатствамъ?» Заключеніе вѣрное, чортъ возьми! Я сдѣлалъ величайшую глупость, занявшись сочиненіемъ балладъ для такихъ негодяевъ, какъ Гоуэльсъ, тогда какъ мнѣ надлежало бы тоже быть грюндеромъ! Что еще можетъ быть легче! Нѣтъ болѣе глупаго животнаго, чѣмъ дуракъ съ деньгами, ослѣпленный жадностью! Это — рыбина, которая пойдетъ на всякій крючекъ, только бы онъ былъ позолоченъ!..
Финансовыя соображенія новаго знакомаго оборвались внезапно, такъ какъ омнибусъ опять остановился у новаго кабака подъ вывѣской «Зеленый Человѣкъ». Публика со смѣхомъ и гамомъ побѣжала, прыгая черезъ лужи, брать приступомъ стойку, какъ будто бы цѣлый день томилась жаждой подъ палящимъ солнцемъ. У кабака подъ цвѣтущими акаціями, съ желтыхъ кистей которыхъ капала вода, расположился цѣлый оркестръ: гнусили двѣ волынки, толстая дама въ красномъ платьѣ щипала струны мандолины, коротенькій человѣчекъ, въ оборванномъ пальто съ поднятымъ воротникомъ, съ нацѣпленнымъ бумажнымъ носомъ, изо-всѣхъ силъ свистѣлъ въ кларнетъ, корча каждый разъ жирныя, посинѣвшія губы. Воспаленные, безпокойные глаза его тревожно бѣгали. Кларнетистъ, очевидно, не былъ увѣренъ, хорошее ли мѣсто выбралъ оркестръ и могутъ ли пьющіе, когда выйдутъ изъ кабака, миновать его? Пассажиры вышли изъ кабака. Оборванные бродяги поспѣшили подать имъ руку, чтобы помочь перейти черезъ лужу или взобраться на омнибусъ. Опять экипажъ тронулся, и опять по обѣимъ сторонамъ и впереди насъ — новые сосѣди. Пѣсни становились громче, смѣхъ непринужденнѣе. Пѣли на омнибусѣ, въ каретахъ, на телѣжкѣ, запряженной осломъ, подъ громаднымъ зонтикомъ, украшеннымъ національными флагами. Впереди двигался фургонъ, въ которомъ перевозятъ мебель. Его превратили въ маленькій салонъ, въ которомъ сидѣли мужчины и женщины, прижимавшія къ груди, какъ мнѣ показалось, младенцевъ, а, въ дѣйствительности, громадныя каменныя бутыли съ пивомъ. Толстая дама съ бирюзовыми серьгами, сидѣвшая впереди насъ, безмятежно спала. Спутницы ея, время отъ времени, толкали ее и прикладывали въ губамъ ея горлышко бутылки. Подруги чукчей дѣлаютъ точно также: когда добычи много, промышленникъ ѣстъ, покуда не заснетъ; вѣрная жена сидитъ рядомъ и пальцемъ проталкиваетъ кусокъ китовины въ ротъ супругу, который медленно жуетъ, не открывая глазъ.
— Ха-ха-ха! — вдругъ залился мой спутникъ, сочинитель балладъ. Онъ, повидимому, сильно освѣжался при каждой остановкѣ, потому что щеки у него покраснѣли, а глаза затуманились слегка. — Вгляните сюда.
Я увидалъ шарабанъ и въ немъ нѣсколько клэрджимэновъ, молодыхъ и старыхъ. На почетномъ мѣстѣ сидѣлъ мальчикъ лѣтъ тринадцати, съ постнымъ, вытянутымъ лицомъ.
— Ха-ха-ха! — мастеръ Джэкъ, обличитель грѣховнаго міра тоже ѣдетъ на дерби!
— Кто? — переспросилъ я.
— Мастеръ Джэкъ Кукъ, послѣдняя новинка, ввезенная изъ Америки, мальчикъ проповѣдникъ, чудо, которое показываютъ теперь, неужели не знаете?
— Тотъ, про котораго мелкія газеты кричатъ въ послѣдніе дни?
— Вотъ-вотъ!
Американецъ-клэрджимэнъ возитъ его по всему англо-саксонскому міру, какъ антрепренеръ двухголоваго теленка. «Мастеръ Джэкъ» съ необыкновенно большимъ чувствомъ говоритъ про грѣхи міра и про страшный судъ. На послѣдней проповѣди онъ такъ тронулъ благочестивыхъ слушателей, что они поднесли ему велосипедъ, и антрепренеру его — золотые часы. Теперь мастеръ Джэкъ, повидимому, желаетъ лично убѣдиться, насколько погрязъ міръ.
Отъ Лондонскаго моста до Ипсома, близъ котораго происходятъ скачки, двадцать верстъ. Останавливались мы пять разъ у кабаковъ. Могли бы остановиться гораздо больше, потому что питейнымъ домамъ по дорогѣ — нѣтъ числа. Вотъ впереди, въ каретахъ, въ шарабанахъ и на омнибусахъ, затрубили въ трубы. Мы поднялись на холмы, открылась громадная волнистая равнина, кое-гдѣ поросшая боярышникомъ, обсыпаннымъ, какъ снѣгомъ, бѣлымъ цвѣтомъ. Прямо впереди насъ виднѣлось огромное бѣлое зданіе, надъ которымъ развѣвался королевскій штандартъ. Эдуардъ VII большой любитель скачекъ и только въ исключительныхъ случаяхъ пропускаетъ ихъ. Толпа оборванцевъ кинулась къ подъѣзжающимъ экипажамъ. Одни хватались дрожащими руками за постромки, другіе — за колеса. Каждый хотѣлъ показать, что дѣйствительно помогаетъ устанавливать омнибусъ на мѣсто, въ ряды, среди распряженныхъ уже экипажей всякаго рода. Первое впечатлѣніе отъ дерби, — безконечное множество народа и смѣшанный гулъ безчисленнаго множества звуковъ.
II.
правитьВысокое, бѣлое зданіе, только что упомянутое — ложи и галлереи, такъ называемое great stand. Не смотря на тяжелыя тучи, изъ которыхъ вотъ-вотъ брызнетъ переставшій было дождь, — открытыя мѣста представляютъ громадное, ярко-разноцвѣтное пятно дамскихъ туалетовъ. Но колоколъ, возвѣщающій начало заѣзда, еще не прозвонилъ. Есть еще много времени побродить по громадной ярмаркѣ, которую въ дѣйствительности напоминаетъ дерби. Отъ great stand лугъ спускается въ долину. Вся она, какъ и противоположный скатъ ея, занята наскоро сооруженными балаганами, каруселями, палатками и крытыми повозками цыганъ. Деревянный барьеръ отдѣляетъ ристалище, по которому теперь слоняется разряженная, пестрая толпа. Тутъ нарядныя дамы въ шелку, джентльмены въ цилиндрахъ, цыганки въ желтыхъ шаляхъ, забрызганные грязью бродяги изъ Лондона и безчисленное множество субъектовъ, одинъ видъ которыхъ заставляетъ ощупать карманы, все-ли тамъ обстоитъ благополучно. Былъ когда-то въ Багдадѣ очень любознательный калифъ, который пожелалъ разъ узнать, сколько воровъ и мошенниковъ у него въ царствѣ. Онъ разослалъ всюду гонцовъ, которые должны были собирать всѣхъ воровъ и свозить ихъ въ Багдадъ. Гонцы совсѣмъ выбились изъ силъ, а все-таки всѣхъ преступниковъ не собрали. Если бы калифъ жилъ въ наше время, визирь предложилъ бы ему очень простое средство для разрѣшенія вопроса: назначить «дерби», тогда всѣ воры явились бы сами. Какіе типы можно видѣть на «дерби»! Я не говорю о жалкихъ оборванныхъ субъектахъ, которыхъ высшій идеалъ — выпросить мелкую серебряную монету, а объ «орлахъ», о ворахъ крупной марки, въ цилиндрахъ, въ черныхъ сюртукахъ, въ лаковыхъ башмакахъ, съ биноклями черезъ плечо…
У самаго барьера вплотную стоятъ распряженныя частныя кареты. Чтобы остановиться здѣсь, нужно заплатить двѣ гинея, т.-е. двадцать рублей. Въ каретахъ всюду ѣдятъ и пьютъ. Видны раскрытыя корзины съ провизіей, слышится хлопанье пробокъ бутылокъ съ шампанскимъ. Изящныя лица дамъ покраснѣли. Глаза ихъ разгорѣлись. Къ ѣдящимъ и пьющимъ подходятъ группы нищихъ всякаго рода. Толстая цыганка съ громадными серьгами въ ушахъ, въ шляпкѣ съ желтыми цвѣтами, предлагаетъ погадать круглому пожилому джентльмэну съ бѣлыми, какъ снѣгъ, бакенбардами. Джентльмэнъ поставилъ на корзину недопитый стаканъ и вышелъ изъ кареты.
— Умѣете танцовать skirt dance? — спросилъ онъ, блаженно-улыбаясь, цыганку.
— Нѣтъ, сэръ.
— Ну, такъ я вамъ покажу. — И солидный джентельменъ, подобравъ кончиками пальцевъ полы чернаго сюртука, какъ край юбки, началъ выкидывать кверху ногой.
Надъ каретой рядомъ развѣвается полосатое со звѣздами знамя. Тамъ сидитъ партія американцевъ и американокъ. Здѣсь смѣхъ еще болѣе непринужденный и пробки хлопаютъ еще чаще. Слышится заразительный хохотъ-дамъ и характерный американскій говоръ въ носъ — мужчинъ.
— Holy Moses! — восклицаетъ одинъ. — И это скачки! Платишь десятки долларовъ и приходится еще дожидаться цѣлый часъ, покуда прозвонитъ колоколъ. Проѣхать шестнадцать миль и ждать. Это ужасно!
— Почему-же, въ такомъ случаѣ, вы не остались дома въ отелѣ, Кауэнъ? — спросилъ молодой человѣкъ.
— Сынъ мой, слышали-ли вы когда нибудь про Гораса Грили и про человѣка, возвратившагося изъ Калифорніи?
— Нѣтъ, а что?
— Такъ слушайте. Слышитъ разъ Грили въ гостиницѣ джентельмэна, расхваливающаго Калифорнію. Климатъ, — говоритъ онъ, — тамъ лучшій въ мірѣ; яблоки тамъ растутъ такіе, какихъ нигдѣ, кромѣ какъ въ раю, не найдешь. Словомъ, тамъ и умирать не хочется. Грили и спрашиваетъ: «если въ Калифорніи такъ хорошо, почему же вы возвратились оттуда?» "Да потому, что я былъ отъявленный дуракъ, " — отвѣтилъ калифорнецъ. Ну, вотъ я тоже отъявленный дуракъ, что не остался дома.
Публика хохочетъ по поводу немудренаго анекдота и, повидимому, сдѣлала бы тоже, если бы онъ былъ еще глупѣе. Къ каретѣ подошла группа бродягъ, загримированныхъ неграми, въ высокихъ воротничкахъ, въ цвѣтныхъ рубахахъ, съ мандолинами въ рукахъ. На выпачканныхъ сажей лицахъ застыла заискивающая улыбка. Негры стали щипать струны мандолинъ и запѣли, чтобы угодить американцамъ, «Янки — дудля», который, какъ наивно думали пѣвцы, будто-бы составляетъ національный гимнъ заатлантической республики. «Янки-олухъ ѣдетъ въ городъ верхомъ на лошадкѣ», — затянулъ одинъ негръ бойкую пѣсенку, а другіе подхватили безшабашный припѣвъ: «янки-дурень, дурень, дурень, янки дурень-олухъ!» Американцы хохочутъ и въ цилиндръ одного изъ негровъ летятъ серебряныя монеты. Вотъ и другой ловецъ монетъ. Между каретами печально бродитъ на высокихъ ходуляхъ клоунъ, съ намазаннымъ мѣломъ лицомъ и съ краснымъ носомъ. Онъ предлагаетъ пирующимъ бросить въ воздухъ мѣдную монету, вызываясь подхватить ее шляпой на лету, какъ дѣти накрываютъ сачками бабочку. Но желающихъ продѣлать опытъ мало, — и клоунъ печально бредетъ дальше, стараясь не зацѣпить громадными ходулями. Дальше въ великолѣпномъ ландо сидятъ нѣсколько красивыхъ дамъ въ розовыхъ шелковыхъ платьяхъ. Онѣ падаютъ на подушки кареты отъ хохота. Джентельмэнъ, сидѣвшій вмѣстѣ съ ними, привелъ оборваннаго, распухшаго отъ пива, коряваго бродягу, который, закатывая распухшіе глаза, широко раскрывая ротъ, такъ что видны гнилые зубы, выводитъ модный сантиментальный романсъ: «не знаю, отчего люблю васъ; но я васъ такъ сильно люблю». Бродяга, слыша смѣхъ и предполагая, что онъ предвѣщаетъ нѣсколько пенсовъ, затягиваетъ съ такими же ужимками другой сантиментальный романсъ: «Долли, Долли, прощай навсегда!» Этого бродягу старается перекричать одноногій пѣвецъ, въ синей матросской курткѣ, который сидитъ на землѣ, вертитъ аристонъ и завываетъ басомъ: «Вотъ солдаты королевы». Надъ полемъ виситъ смѣшанный гулъ отъ грохота барабановъ и рева трубъ, пѣнія, визга шарманокъ паровыхъ каруселей и выстрѣловъ въ тирахъ. Визжатъ дѣвушки-фабричныя, катающіяся верхомъ на ослахъ, галдятъ погонщики, бѣгущіе за ними; но еще громче вопятъ толстые джентельмэны, въ пестрыхъ костюмахъ, въ громадныхъ шляпахъ, съ сумками черезъ плечо, стоящіе всюду вдоль барьера на ящикахъ. У каждаго ящика на двухъ шестахъ громадное полотно съ аршинными буквами: «Бобъ Гаукинсъ изъ Пекгэма», «Чарли Ноблъ изъ Маймъ Плэтингъ», «Старинная фирма Джимъ Стабсъ изъ Айлингтона». На каждомъ ящикѣ стоятъ два человѣка: одинъ съ громадной сумкой черезъ плечо, висящей на широкомъ ремнѣ, утыканномъ шиллингами, другой — съ аршинной книгой въ рукахъ. Это букмэкеры или «буки», принимающіе заклады на лошадей, соотвѣтственно шансамъ на нихъ. Большія ставки въ сотни гиней принимаются въ оградѣ great stand. «Буки» берутъ мелкіе заклады, отъ большой публики. О лоялизмѣ «буки» говорятъ иниціалы короля «Е R», помѣщенные на аншлагѣ, объ имперіализмѣ и патріотизмѣ свидѣтельствуютъ національные флаги и портреты Робертса, Китченера и Мильнера. Рѣзко бросающійся въ глаза костюмъ «буки» долженъ внушить довѣріе къ нему: человѣкъ, значитъ, не схватитъ ставокъ и не скроется съ ними въ толпѣ. Если бы даже это и случилось, то развѣ вы не имѣете имени «буки»? Нужно взять только омнибусъ въ Айлингтонъ и спросить, гдѣ живетъ Джимъ Стэбсъ. По всей вѣроятности, всякій укажетъ. Наконецъ, о кредитоспособности «буки» долженъ говорить ремень черезъ плечо съ шиллингами: человѣкъ, украшающій себя деньгами, навѣрное не скроется со ставками. Къ сожалѣнію, я долженъ сказать, что «буки» испаряются часто, не смотря на яркій костюмъ и на адресъ, и играющіе ничего не получаютъ, не смотря на панцырь изъ монетъ.
— Скипетръ!-- сынъ Переимона и Украшенія, — выкликаетъ одинъ «буки», круглый джентельмэнъ, съ подбритыми сѣдыми бакенбардами, идущими отъ уха къ, носу — четыре противъ пяти. Фрайаръ Такъ, сынъ Монашьяго Бальзама и Галопины, три — противъ семи.
— Робертъ Діаволъ, сынъ Айршира, взявшаго дерби и Пегъ Вофингтонъ, одержавшей побѣду на Аскотскихъ скачкахъ, — выкликаетъ другой «буки», черноусый, бравый, съ налитыми кровью щеками.
То клички лошадей, которыя скоро должны скакать. Солдаты, бродяги, клэрки, люди неизвѣстныхъ профессій, дамы даютъ «буки» полкроны (самая меньшая ставка, около 1 р. 20 к.), кроны и полсоверэны. Въ обмѣнъ «буки» выдаетъ печатный билетъ съ названіемъ лошади. По этой бумажкѣ, если конь выиграетъ и «букмэкеръ» не убѣжитъ, — владѣлецъ получитъ свою долю. Играютъ всѣ: дамы, сидящія въ каретѣ и послѣдній нищій, только что собравшій по пенсамъ полкроны. Въ Англіи существуетъ лига борьбы съ азартной игрой. Такъ какъ по закону послѣдняя воспрещена «на открытомъ мѣстѣ», то лига привлекла къ отвѣтственности одного букмэкера, чтобъ добиться приговора и установить столь важный въ Англіи прецедентъ. Магистратъ, которому пришлось разбирать дѣло, самъ извѣстный любитель скачекъ и самъ азартно играетъ на нихъ. Онъ очутился въ затруднительномъ положеніи; но вышелъ изъ него настоящимъ римляниномъ: судья призналъ, что букмэкеръ поступалъ незаконно, принимая заклады. Лига установила прецедентъ; но ненадолго. Весь англійскій міръ игроковъ встревожился. При такомъ прецедентѣ игра на скачкахъ становится преступленіемъ; а. безъ пари скачки теряютъ три четверти своего интереса въ глазахъ англичанъ. Безъ «букмэкеровъ» и ставокъ — дерби не дерби. И вотъ составилась негласная лига, насчитывавшая въ своихъ рядахъ цвѣтъ англійской аристократіи. Собрали большую сумму денегъ, наняли лучшихъ и самыхъ дорогихъ адвокатовъ и убѣдили осужденнаго «буки» обжаловать рѣшеніе. Дѣло перешло въ высшую инстанцію, въ палату лордовъ.
Рѣшеніе ученыхъ судей очень интересно. «Правда, — нашли они, — азартная игра на открытомъ мѣстѣ воспрещена закономъ. Но находился ли букмэкеръ на открытомъ мѣстѣ? Нѣтъ, какъ показываютъ свидѣтели, букмэкеръ стоялъ не подъ открытымъ небомъ, а подъ зонтикомъ, т. е. подъ своимъ кровомъ; кромѣ того, не на травѣ, а на ящикѣ, т. е. опять не на общественной, а въ нѣкоторомъ родѣ на своей территоріи. Такимъ образомъ, въ наличности имѣется все то, что по закону составляетъ „home“, т. е. домъ, крыша и полъ». И «буки» оправдали къ великому ликованію всѣхъ спортсмэновъ. Это было всего только четыре года тому назадъ. Съ тѣхъ поръ «буки» дѣйствуютъ уже на основаніи закона, но заботятся о томъ, чтобы надъ ними былъ «кровъ». «Буки» имѣютъ еще одну спеціальность, которая, правда, закономъ не признана: они принимаютъ ворованныхъ «пони». Дѣло идетъ не о лошадкахъ, а объ ассигнаціяхъ въ 5 и въ 10 ф. ст. Въ Англіи старыхъ бумажекъ не существуетъ. Сколько-нибудь загрязнившіяся уничтожаются и замѣняются новыми. Банкъ, выдавая вамъ «пони», записываетъ ихъ нумера. Въ случаѣ пропажи, нумера легко узнать и сообщить во всѣ банки. Такимъ образомъ, вору украденныя имъ ассигнаціи почти также безполезны, какъ похищенный чэкъ. Но есть одно мѣсто для сбыта «пони»: сумки букмэкеровъ на скачкахъ. «Буки» всегда имѣетъ возможность оправдаться, что ему некогда справляться съ нумерами бумажекъ, которыя ему даютъ на скачкахъ.
— Джентльмены, кто желаетъ поставить одинъ шиллингъ на новую игру? Вѣрно, — какъ Англійскій банкъ, быстро, какъ электрическая дорога, забавно, — какъ представленіе Дэна Лино, — сыплетъ словами какой-то субъектъ съ бѣгающими во всѣ стороны глазами. Субъектъ катится мячикомъ по кругу, образованному зрителями, предлагаетъ поставить по шиллингу и взять по картѣ. Охотниковъ много. Другой субъектъ, покороче и погрязнѣе, хотя и первый ни въ коемъ случаѣ не можетъ похвастаться чистотой, разбрасываетъ карты по травѣ, въ кругу. Затѣмъ подбѣгаетъ съ сигарнымъ ящикомъ къ одному изъ поставившихъ шиллингъ и предлагаетъ вынуть номеръ.
— Двѣнадцать! — воскликнулъ онъ.
— Джентльмэны! двѣнадцатому получить, — возглашаетъ субъектъ съ быстрыми глазами. Выигравшій получилъ четверть всей ставки, затѣмъ быстроглазый опять завертѣлся и опять сталъ сыпать словами, предлагая взять карту. Выходило дѣйствительно очень быстро. Въ двѣ минуты игра повторилась разѣ восемь. Но вотъ быстроглазый оглянулся и свистнулъ. Товарищъ его поспѣшно подхватилъ сигарный ящикъ съ номерами и карты, затѣмъ оба, согнувшись, поднявъ воротники и нахлобучивъ шапки, шмыгнули въ толпу. Къ играющимъ подходили величаво два громадныхъ «боби». Тутъ не было «своего крова», потому эта лотерея не подходила подъ мудрое толкованіе палаты лордовъ, и полиція вмѣшалась, хотя нѣсколько поздно. Одинъ изъ поставившихъ ставку хотѣлъ загородить путь боби, въ слабой надеждѣ, что если полицейскіе не увидятъ шмыгнувшихъ субъектовъ, тѣ возвратятся, и шиллингъ не пропадетъ.
Кто вы, дерзающій остановить законъ при исполненіи обязанностей, — величественно произнесъ боби, отталкивая въ сторону поставившаго ставку. Но субъекты растаяли въ толпѣ; по всей вѣроятности, быстроглазый опять уже вертѣлся по кругу гдѣ-нибудь по близости, и убѣждалъ взять карту.
III.
правитьЗагудѣлъ колоколъ. Скоро начнется третій заѣздъ, или «дерби», на призъ въ шесть тысячъ гиней (60 тысячъ руб.). «Боби», взявшись за руки, быстро бѣгутъ сплошной стѣной по ристалищу, очищая кругъ отъ зрителей. Мальчишки съ хохотомъ катятся колесомъ. Очевидно, у нихъ своего рода спортъ — пробѣжать по кругу какъ разъ въ тотъ моментъ, когда мчатся полисмэны. Вотъ кругъ очищенъ; раздался взрывъ хохота. Шаршавая собаченка вбѣжала за барьеръ и завертѣлась. Толстый полисмэнъ, пыхтя отъ жира, бросился ловить ее. Пора занять мѣсто на great stand. Съ четвертаго этажа далеко видна волнистая равнина, изрѣзанная рядами деревьевъ. Кое-гдѣ за ними, въ синей дымкѣ, видны котеджи Ипсома. Скамьи кругомъ заняты сплошь сильно возбужденными дамами и джентльмэнами. Возлѣ меня говорятъ по-французски два господина съ нервными, тонкими лицами.
— Лошади и женщины лучшій продуктъ англійской культуры, — говоритъ одинъ. — Видѣли ли вы утромъ, въ Гайдъ-Паркѣ, какъ гарцуетъ на лоснящемся конѣ со стальными мышцами изящная, голубоглазая миссъ, въ черной амазонкѣ, съ распущенными по плечамъ золотистыми волосами? Можно подумать тогда, что это ангелъ, превратившійся въ центавра… Право, такихъ красивыхъ женщинъ, какъ въ Англіи, я не видалъ нигдѣ. Какіе у нихъ глаза! какой цвѣтъ лица! Этотъ взглядъ внушаетъ преклоненіе, какъ передъ серафимами. Оглянитесь, здѣсь вся англійская литература: вотъ Имоджена, вотъ Виргинія, Дездемона, Офелія Шекспира. Вотъ Эсѳирь и Агнесса — Диккенса. — Другой французъ расхохотался.
— А какъ великолѣпно ѣдятъ и пьютъ ваши серафимы! — воскликнулъ онъ. — Затѣмъ, вы упустили одну сторону вопроса, которая сформулирована, не помню кѣмъ, такъ: весь родъ человѣческій раздѣляется на три пола: на мужчинъ, женщинъ и на старыхъ англичанокъ. Вашъ перечень англійской литературы, мой милый, не полонъ. Вы забыли упомянуть про макбетовскихъ вѣдьмъ, которыя, смотрите, сидятъ вонъ въ шелку, да въ желтыхъ и зеленыхъ шляпкахъ.
Съ моего мѣста я вижу хорошо не только «стартъ», но и центральныя ложи, рядомъ съ королевской. Въ нихъ сидятъ цвѣтнокожіе джентельмэны въ тюрьбанахъ и въ цилиндрахъ, — «почетные гости націи», вассалы громадной имперіи, прибывшіе изъ Индіи и изъ центральной Африки, чтобы придать блескъ коронаціонной процессіи. Вотъ тотъ громадный, идеально черный негръ въ цилиндрѣ — это, навѣрное, король Леваника, о которомъ такъ много говорятъ въ послѣднее время мелкая пресса и церковныя газеты. Владѣнія Леваники гдѣ-то подъ экваторомъ, въ тропическихъ лѣсахъ, на южномъ берегу Танганайки. Всего какихъ-нибудь двѣнадцать лѣтъ тому назадъ бѣлые туда не заглядывали, народъ короля Леваника имѣлъ рѣшительное средство расправляться съ непріятелемъ: онъ съѣдалъ его. Потомъ явились бѣлые и объявили протекторатъ. Леваника познакомился съ плодами культуры, т. е. узналъ употребленіе панталонъ и даже цилиндра. Миссіонеры обратили его въ христіанство; но, снисходя къ слабости человѣческой, разрѣшили ему оставить при себѣ двѣнадцать женъ. Король объявилъ, что это необходимо въ государственныхъ интересахъ. «Church Times» за то пишетъ умилительныя статьи о томъ, какъ Леваника не пропускаетъ ни одной церковной службы. Фактъ тѣмъ болѣе умилительный, что Леваника не понимаетъ ни звука по-англійски. Теперь пріѣздъ чернаго короля въ Лондонъ вызвалъ сенсацію. Благочестивыя дамы проектируютъ снаряженіе большой миссіи въ страну Баротсе, въ королевство Леваники. Что будетъ дѣлать миссія? Прежде всего докажетъ неграмъ, что панталоны слѣдуетъ пригнать во чтобы то ни стало. Мужья благочестивыхъ дамъ составляютъ синдикаты для поисковъ золота въ Баротсе.
Я вижу въ бинокль, какъ нервно ерзаетъ въ своей ложѣ Леваника, какъ быстро оглядываетъ всѣхъ и заговариваетъ постоянно съ толстымъ, губастымъ толмачемъ. Рядомъ съ Леваникой — раджи и магараджи, въ живописныхъ эклатахъ, затканныхъ золотомъ, въ зеленыхъ-тюрбанахъ, тоже расшитыхъ золотомъ. Магараджи это — живыя страницы въ исторіи Индіи. Вначалѣ они грабили индійскихъ райотовъ (крестьянъ), покуда не явились побѣдители, которые стали грабить и магараджей, и райотовъ.
Но большинство публики, сидящей кругомъ, исторіей не интересуется. Точнѣе, она знаетъ только конюшенную исторію. Доисторическій періодъ ея — это до Якова I. Отъ того времени сохранилась только легенда о скачкахъ, устраивавшихся неперіодически близь Ипсома. Древняя исторія кончается 1730 г., когда установлены періодическія скачки. Черезъ пятьдесятъ лѣтъ послѣ этого заведено «дерби» и, такимъ образомъ, началась новая конюшенная исторія. Настоящій знатокъ скачекъ, или man of the turt, поражаетъ большой эрудиціей; онъ знаетъ не только всѣхъ лошадей, одержавшихъ когда-либо побѣду, но и генеалогію ихъ.
Публика зашевелилась, какъ спѣлые колосья, когда по нимъ пробѣжитъ вѣтеръ. «Буки» заволновались и принялись охрипшимъ голосомъ выкликать клички лошадей. У столба внизу, возлѣ королевской ложи показались жокеи.
— Принцъ Флоризель II уже тутъ? — услышалъ я голосъ впереди.
— Да, вонъ онъ.
Я навелъ бинокль на ложи и попросилъ сосѣда справа показать мнѣ принца Флоризеля II.
— Да вы куда смотрите? — спросилъ сосѣдъ.
— На ложи.
— Принцъ Флоризель II не тамъ, а у столба; это — не магарджа, а скаковой конь, старшій братъ Персимона и Алмазнаго Юбилея, двухъ жеребцовъ, взявшихъ дерби. Необыкновенно геніальная семья! Къ ней принадлежитъ одержавшій блистательную побѣду на Аскотскихъ скачкахъ.
— Влодіевскій одержалъ побѣду для американцевъ, — недовольно замѣтилъ другой джентельмэнъ съ сильнымъ выговоромъ въ носъ. — Конь принадлежитъ моему соотечественнику, жокей Лестеръ Гейфъ, который ѣхалъ на Влодіевскомъ тоже американецъ.
— Такъ что же такое? — спокойно переспросилъ первый. — А какого происхожденія Влодіевскіи? Его отецъ — Самаритянинъ и мать — Добрая Надежда оба чисто британскаго происхожденія.
Снисходя къ моему невѣжеству, этотъ сосѣдъ сталъ объяснять мнѣ все относительно лошадей и жокеевъ, выстраивавшихся у старта.
— Вотъ видите жокея въ черномъ, съ желтыми рукавами и въ красной шапочкѣ, это — Гэндель, онъ сидитъ на Скипетрѣ, сынѣ Персимона и Украшенія; на него поставлено сегодня нѣсколько сотъ тысячъ гиней. Не мало людей разорится или разбогатѣетъ отъ того, придетъ ли, или нѣтъ конь первымъ. А вотъ жокей въ бѣломъ, съ черными рукавами и въ такой же шапкѣ. Это — Кэнонъ, на Фрайаръ-Тууѣ, сынѣ Монашьяго Бальзама и Галопины. Конь принадлежитъ герцогу Портлэндскому, который поставилъ цѣлое состояніе на него. А вотъ Робертъ Діаволъ, видите, жокей въ красной курткѣ съ голубымъ воротникомъ и въ бѣлой шапкѣ. Конь дважды взялъ призы. Его владѣлецъ получилъ уже въ видѣ призовъ и пари болѣе двухсотъ тысячъ гиней.
А мнѣ при этомъ объясненіи припомнилась сцена изъ Донѣкихота предъ боемъ съ овцами, когда рыцарь сообщаетъ своему оруженосцу, кто тѣ воины, которые идутъ другъ противъ друга, окутанные тучей пыли.
— Вотъ тотъ рыцарь, тамъ внизу, въ золоченыхъ доспѣхахъ, съ коронованнымъ львомъ на щитѣ «es ei valeroso Laucalo, senor de la Puente de plata» (доблестный Лаукало, властелинъ серебрянаго моста)… А тотъ, съ тремя серебряными коронами по лазоревому полю — es el tamido Micocolembo, gran duque de Quirocia. А тотъ направо, гигантскаго роста — es el nunca medroso Brandabarbaran de Boliche" (вѣчно безстрашный Брандабарбаранъ Боличійскій).
— Скипетръ — десять противъ одного! — яростно, съ ожесточеніемъ вопили «буки». Они напоминали волчицъ, у которыхъ отняли дѣтенышей.
— Пятьсотъ фунтовъ на Скипетра, — сказала нарядная голубоглазая дама, подавъ букмэкеру нѣсколько скомканныхъ бумажекъ.
— Тысяча фунтовъ на Скипетра, — прибавилъ отъ себя красивый джентельмэнъ, съ брилліантовой пряжкой на галстухѣ.
— Я — за Ирландію, — воскликнулъ молодой человѣкъ, вытаскивая толстый бумажникъ. — Двѣ тысячи фунтовъ на Ардъ-Патрика.
По русской мѣркѣ, это составляетъ цѣлое состояніе; но въ ложахъ, гдѣ сидятъ люди еще болѣе богатые, тамъ ставки значительно выше. Раздался сигналъ. Кони разомъ помчались, вытянувъ шеи. Жокеи согнулись въ сѣдлахъ и подались впередъ. Черезъ нѣсколько секундъ лошади скрылись въ долинѣ. Публика кругомъ застыла съ биноклями въ рукахъ. Прошло еще нѣсколько секундъ. По побѣлѣвшимъ щекамъ дамъ можно было догадаться, какъ сильно бьется у нихъ сердце. Но вотъ вдали, гдѣ толпилась масса у барьера, раздались отчаянныя проклятія, въ которыхъ тонули совершенно рукоплесканія. Показались жокеи, огибавшіе островокъ, поросшій цвѣтущимъ боярышникомъ. Я видѣлъ, какъ задрожали бинокли не въ одной рукѣ. Лошади мчались, вытянувъ шеи. Жокеи совсѣмъ припали къ сѣдламъ; но отлично было видно уже, что впереди не тотъ конь, на котораго поставлено такъ много денегъ. Черный жокей, съ желтыми рукавами и въ красной шапкѣ былъ далеко позади. Впереди, прижавъ плотно уши къ красивой головѣ съ нервно-дрожащими ноздрями, мчался конь, котораго никто не принималъ въ разсчетъ.
— Гипъ! гипъ! ура! за старую Ирландію! — неистово крикнулъ молодой человѣкъ, поставившій двѣ тысячи фунтовъ. Ардъ Патрикъ впереди!
Дѣйствительно, теперь всѣ узнали фіолетовую куртку съ красными пуговицами жокея. Скачка кончилась. Ардъ-Патрикъ взялъ голубую ленту «дерби» и въ двѣ минуты съ секундами разорилъ однихъ и обогатилъ другихъ. Толпа сразу хлынула въ кругъ. Тысячи джентльмэновъ, дамъ и бродягъ кинулись къ финишу, чтобъ посмотрѣть на побѣдителя и чтобъ потрепать по плечу маленькаго, сморщеннаго, какъ обезьяна, жокея. Молодой человѣкъ, которому ставка на побѣдителя принесла въ пять разъ больше, чѣмъ его двѣ тысячи фунтовъ, повидимому, не могъ еще успокоиться.
— Гдѣ вашъ Скипетръ теперь! А! — говорилъ онъ, воображая въ нервномъ возбужденіи, что съ нимъ споритъ какой-то соперникъ. — Вашъ Скипетръ разорилъ многихъ. Старый Ардъ Патрикъ принесъ тѣмъ, которые увѣровали въ зеленую Ирландію, денегъ на всю жизнь!
Но въ большинствѣ случаевъ выигравшіе и проигравшіе хорошо владѣютъ собою. Картина бѣшеныхъ пари, когда жадность, далеко не всегда скрытая, вспыхиваетъ, какъ угли, политыя керосиномъ, — дѣйствуетъ удручающимъ образомъ на посторонняго наблюдателя… До слѣдующаго заѣзда, когда будетъ разыгрываться «катергэмскій кубокъ» съ двумя стами соверэнами, оставалось еще около часа, и я рѣшилъ побродить на другомъ скатѣ долины, между балаганами. Въ долинѣ всюду стояли цыганскія палатки. У дверей ихъ босоногія черномазыя цыганята голосили на все поле: «акомадейшенъ!» Они превратили свои палатки въ нѣкоторыя необходимыя учрежденія и предлагали воспользоваться ими за пени… По всему скату долины стояли карусели и балаганы всякаго рода. Толстыя дамы заливались отъ смѣха, кружились подъ оглушительную музыку паровой шарманки на какомъ нибудь деревянномъ страусѣ или на желтомъ львѣ съ зелеными глазами. Старый джентельмэнъ, снявъ сюртукъ, хлопалъ деревяннымъ молотомъ, стараясь выгнать возможно выше стрѣлку на шкалѣ, отмѣчающей физическую силу. Кругомъ со всѣхъ сторонъ хлопали въ тирахъ выстрѣлы и слышался звонъ разбиваемыхъ бутылокъ. Вотъ цыганка предлагаетъ всѣмъ испробовать ловкость: нужно сбить деревянными шарами кокосовые орѣхи, натыканные на тычки. Шары сложены въ ящикѣ, гдѣ стоитъ крошечный цыганенокъ въ длинномъ красномъ бурнусѣ съ капюшономъ. Подходитъ пара: высокій, корректный джентельмэнъ въ цилиндрѣ, съ биноклемъ черезъ плечо и нарядная дама въ изящномъ лѣтнемъ платьѣ подъ длиннымъ, разстегнутымъ шелковымъ плащемъ. Въ день дерби не только все дозволено, но считается даже особымъ шикомъ замѣшаться въ толпу и осмотрѣть всѣ балаганы. Дама со смѣхомъ принимается метать шары; но судя по разгорѣвшимся щекамъ и безпричинному смѣху, вліяніе шампанскаго и хереса сказывается. Шары летятъ въ разныя стороны и меньше всего по тому направленію, гдѣ на тычкахъ кокосовые орѣхи дожидаются ловкаго удара. Ярко намалеванныя вывѣски на балаганахъ кричатъ о чудесахъ, показываемыхъ тамъ. Въ одномъ изъ нихъ «только джентельмэны» могутъ видѣть «лэди о трехъ ногахъ». Въ другомъ, опять же только для джентельмэновъ, уготовлено что-то «поразительно-интересное» и сулится сто фунтовъ награды, «если это не такъ». Англійскіе законы относительно благопристойности зрѣлищъ очень строги, поэтому, не смотря на оговорку, что «только джентельменамъ можно», въ балаганѣ, навѣрное, нѣтъ ничего неприличнаго. По всей вѣроятности, тамъ какая-нибудь панорама, въ которой можно видѣть немножко вольную, съ англійской точки зрѣнія, картинку. Усиленно валитъ публика въ сосѣдній балаганъ, гдѣ исполняется «военный танецъ басуто». Нѣсколько полуголыхъ негровъ, покрытыхъ вытертыми телячьими шкурами, воютъ такъ, что, кажется, вотъ-вотъ лопнетъ барабанная перепонка, и тяжело подпрыгиваютъ на одномъ мѣстѣ. Еще болѣе громко завываетъ ихъ антрепренеръ, посинѣвшій отъ водки пьяница съ подбитымъ глазомъ.
— It is disgusting! (это отвратительно) — говоритъ своему спутнику дама. И съ этимъ трудно не согласиться. Больше всего публика толпится у большого балагана, надъ дверями котораго — широкое полотно, изображающее боксеровъ.
— Нэдъ и Дикъ! Первые чемпіоны Уэльса и Англіи! — вопитъ въ рупоръ короткій человѣчекъ съ перебитымъ носомъ. У входа, на ящикѣ, стоитъ уже пожилая женщина, въ синемъ трико, сильно набѣленная мѣломъ, съ сумкой черезъ плечо, и отбираетъ по два пэнса за входъ. Публика состоитъ изъ бродягъ; но есть также не мало изящныхъ, нарядныхъ дамъ и джентельменовъ въ цилиндрахъ. Нэдъ — коренастый парень съ лоснящимся, угреватымъ лицомъ. Дикъ — выше его цѣлой головой, съ длинной жилистой шеей. Оба — въ кальсонахъ и въ фуфайкахъ. И то и другое сильно заношено, и запахъ пота сразу захватываетъ дыханіе. Но, очевидно, изящныя дамы усматриваютъ нѣчто особенно острое въ этой грязи, вони и въ неприличномъ костюмѣ. Нэдъ кинулся на Дика, который молотилъ его своими длинными руками. Одинъ ударъ попалъ въ носъ. Нэдъ зашатался; но къ нему на помощь явился секундантъ съ мокрой губкой. Опять начался бой. Нэдъ обхватилъ руками противника; но тотъ изогнулся весь своимъ длиннымъ тѣломъ и изъ-за спины сталъ колотить по головѣ «чемпіона Уэльса». Публика зааплодировала. Знатоки объяснили мнѣ, что это какой-то особенный ударъ… Мнѣ стало противно и тяжело, и я ушелъ, не дождавшись исхода бокса. Бой быковъ — жестокое и кровавое зрѣлище; но, въ концѣ концовъ, тамъ есть извѣстный элементъ красоты, или, точнѣе, вы можете понять, что привлекаетъ въ немъ испанцевъ. Боксъ — только отвратительное и возмутительное зрѣлище. Вамъ обидно за человѣческое достоинство и вы никакъ не можете понять, какъ можно находить удовольствіе въ томъ, какъ человѣкъ бьетъ человѣка. Не смотря на перчатки на кулакахъ боксеровъ, трагическій исходъ отнюдь не исключенъ. Въ «національномъ слортативномъ клубѣ» въ послѣдніе два года были три случая убійства боксеромъ боксера. Каждый разъ всѣ присутствующіе привлекаются къ суду; во каждый разъ дальше камеры коронера дѣло не идетъ. Смерть объясняется несчастнымъ случаемъ. Явленіе тѣмъ болѣе удивительное, что нигдѣ бой быковъ не осуждается такъ съ церковной каѳедры и въ печати, какъ въ Англіи. Въ прошломъ году формировалась даже лига, которая должна была слѣдить въ Испаніи за всѣми англичанами, посѣщающими plaza de toros, узнавать ихъ имена и распубликовывать «для общаго позора и посрамленія».
Нѣсколько въ сторонѣ отъ балагана слышится ревъ трубъ и звуки тамбуриновъ. То отрядъ «арміи спасенія» прибылъ на скачки бороться съ дьяволомъ. «Огонь и кровь!» — голоситъ во всю силу легкихъ «капитанъ», въ синей курткѣ поверхъ красной фуфайки. «Огонь адскаго пламени или кровь вѣчнаго спасенія, что вы выберете?» Но публика не интересуется ни адомъ, ни раемъ: она идетъ въ балаганъ смотрѣть на Нэда и Дика. «Капитану» приходится особенно усердствовать. Въ послѣднее время важный кризисъ происходитъ въ «генеральномъ штабѣ»; собственныя дочери Бузса, его наиболѣе усердные «полковники», перешли въ другую армію, въ воинство Сіона, основанное въ Америкѣ же Дауи, или пророкомъ Ильей, какъ онъ себя величаетъ. «Пророкъ Илья» пришелся по душѣ блазированнымъ американскимъ милліонерамъ; онъ не только вопитъ о «крови и объ огнѣ», но умѣетъ еще лѣчить молитвами. О пріѣздѣ Дауи въ Лондонъ я какъ-то писалъ уже. Между Ильей пророкомъ и генераломъ Бузсомъ завязался бой не на животъ, а на смертьОдинъ обзывалъ другого мошенникомъ, обманщикомъ, шарлатаномъ. Но генералъ Бузсъ только вступалъ въ сношеніе съ биржей; тогда какъ пророкъ Илья съ американской смѣлостью основалъ акціонерную компанію для эксплуатаціи, такъ сказать, царства небеснаго: онъ выпустилъ акціи, чтобы на оборотныя деньги построить земной рай, городъ спасенныхъ людей — Сіонъ. Компанія имѣла большой бумъ на нью-іоркской биржѣ. Деньги полились рѣкой. Теперь двѣ дочери генерала Бузса занимаютъ важный постъ въ городѣ спасенныхъ людей.
Недалеко отъ того мѣста, гдѣ усердствуетъ «капитанъ», парни и дѣвушки окружили на лугу полуразбитаго параличемъ старика, передвигающагося дрожащей походкой при помощи палки. У ногъ паралитика — нескладная, лохматая, необыкновенно флегматичная дворняшка. На травѣ разбросаны квадратные куски картона, съ изображенными на нихъ цифрами и отдѣльными словами, какъ да, нѣтъ.
— Джэкъ, — говоритъ старикъ, передергивая то однимъ, то другимъ плечомъ и плохо справляясь со своимъ одеревенѣвшимъ языкомъ, — Джэкъ, покажи этимъ лэди и джетльмэнамъ все, что ты знаешь. Скажи, прежде всего, сколько разъ мы обѣдали въ эту недѣлю. Ты покажешь, не правда ли, что мы имѣли по два великолѣпныхъ обѣда каждый день. Ну, смѣлѣй, покажи, сколько разъ мы ѣли уже.
Джэкъ флегматически завертѣлся по кругу, присматриваясь къ каждой картѣ. Наконецъ, собака вынула кусокъ картона, на которомъ стояла цифра нуль.
— О, Джэкъ, Джэкъ! Какъ ты нескроменъ! — лопочетъ заплетающимся языкомъ старикъ. — Ты выдаешь всѣ секреты. Ну, Богъ съ тобой. Всѣ благочестивые джентльмэны, которые такъ хорошо ѣдятъ, краснорѣчиво доказываютъ, что короткіе рабочіе дни портятъ тѣло и губятъ душу работника. Джэкъ, сколько часовъ въ день ты хотѣлъ бы работать?
Джэкъ повертѣлся вокругъ таблички и вытащилъ тотъ же
— Нѣтъ, Джэкъ, ты, повидимому, неисправимъ и, поэтому, чтобы не компрометировать тебя въ глазахъ всѣхъ этихъ лэди и джентльмэновъ, мы оставимъ эту тему. Ты намъ скажешь, замужемъ ли эта лэди напротивъ?
«Лэди», фабричная дѣвушка, съ большими серьгами въ ушахъ и съ краснымъ перомъ на зеленой шляпѣ взвизгнула отъ восторга. Съ тѣмъ же флегматическимъ видомъ Джэкъ вытаскиваетъ «нѣтъ». Хохотъ дѣвушки и всей публики увеличивается, когда, на вопросъ: «бьетъ ли она своего молодого человѣка?» — Джэкъ отвѣчаетъ «да».
По скату луга всюду выстроены балаганы другого рода, — временные кабаки. Въ нихъ можно достать только два напитка: виски и шампанское. Нарядныя дамы и изящные джентльмэны толпятся у наскоро сколоченныхъ столовъ и стоекъ. Всюду хлопаютъ пробки. Сюда, какъ крысы на запахъ поджареннаго сыра или какъ коты на валеріановыя капли, — тянутся «минстрели» всякаго рода: шотландцы въ юбкахъ, съ гнусящей волынкой за плечами, цыганки съ тамбуринами, но больше всего — пѣвцовъ, загримированныхъ неграми. Вотъ партія изъ четырехъ негровъ, въ длинныхъ сюртукахъ, въ полосатыхъ штанахъ, въ высокихъ цилиндрахъ, перебираетъ струны мандолинъ и очень недурно поетъ плясовую пѣсенку, завезенную изъ Америки отъ мѣстныхъ негровъ. Двѣ дамы съ брилліантами въ ушахъ, одна — постарше, другая — совсѣмъ молодая, съ хохотомъ поставили недопитые стаканы шампанскаго и начали плясать другъ противъ друга. Вначалѣ движенія были плавныя и медленныя; но, очевидно, рукоплесканія джентльмэновъ, съ которыми дамы прибыли, а также выпитое вино подѣйствовали. И вотъ дамы принялись танцовать совсѣмъ на другой ладъ. Нѣтъ болѣе тяжелаго и… отвратительнаго зрѣлища, чѣмъ видъ выпившей женщины… Въ каретахъ у барьера все еще ѣли и пили. Если бы заслуги вообще цѣнились, то въ этотъ день всѣмъ желудкамъ слѣдовало бы выдать большую медаль съ надписью: «pour la digestion».
IV.
правитьБлизится вечеръ. Дождь совсѣмъ пересталъ. Тучи поднялись и на закатѣ имѣютъ видъ громадныхъ бронзовыхъ полосъ. Дерби кончилось. Публика безконечной волной тронулась обратно въ Лондонъ. Гулъ хохота, пѣсенъ, шутливыхъ восклицаній разлился на двадцать верстъ. Публика слѣдуетъ каждому внушенію, поданному пивомъ или виномъ. Проѣхала карета. Въ ней нѣсколько очень немолодыхъ джентльмэновъ съ сѣдыми усами. Джентльмэны нацѣпили картонные носы, поютъ что-то и машутъ руками. Одинъ снялъ цилиндръ и вмѣсто него надѣлъ колпакъ, сложенный изъ нумера газеты. Въ шарабанѣ всѣ сидящіе надѣли цвѣтные колпаки и трубятъ въ бумажныя дудки. Останавливаемся мы каждыя четверть часа у «Красной коровы», «Золотыхъ колоколовъ», «Головы королевы», «Головы короля», — безъ счета. У дверей «Красной коровы» десять или двѣнадцать толстыхъ дамъ, повидимому, жены мелкихъ лавочниковъ, только что слѣзшія съ шарабана, танцуютъ на мостовой подъ звуки шарманки. «Боби» машетъ рукой и проходитъ мимо. Сегодня — особыя правила благопристойности. Наконецъ, сама публика настолько дисциплинирована, что, не смотря на безконечное количество выпитаго пива, виски и вина, — не переступаетъ извѣстной границы. Публика поетъ, веселится, танцуетъ, дурачится; но никто не пристаетъ къ другому, нѣтъ дракъ, не слышно ссоръ или же посуловъ заѣхать въ зубы или въ шею. Не напившемуся наблюдателю нѣсколько неловко, точно такъ, какъ неловко долженъ себя чувствовать напившійся, но не потерявшій сознанія, въ обществѣ трезвыхъ и серьезныхъ людей. Но къ нему никто не пристанетъ во время дерби. На нашемъ омнибусѣ публика до безконечности весела. Авторъ балладъ надѣлъ бумажный колпакъ и раздобылся игрушкой, съ которой возится все время. Это — родъ свернутой спиралью трубки, какъ хоботокъ у бабочки. Если подуть въ нее, выпрямляется съ пискомъ хоботъ аршина въ полтора. Сердитая дама объясняетъ всѣмъ, когда ея тридцатилѣтній «мальчикъ» побѣжалъ въ кабакъ, гдѣ заболтался съ поденщицей, — что она мать и знаетъ, какъ обращаться съ дѣтьми.
— Пусть мой мальчикъ любезничаетъ. Мальчики всегда будутъ мальчиками, а дѣвушки — дѣвушками.
Такъ какъ истина эта внѣ сомнѣнія, то никто не возражаетъ. Одинъ изъ джентльменовъ поетъ только что Появившійся сантиментальный романсъ. Суровая дама время отъ времени въѣзжаетъ со своею басовою нотою. Такъ вечеромъ, въ камышахъ, среди кваканья древесницъ, вдругъ послышится глухое урчаніе выпи. Дама съ бирюзовыми сережками безмятежно спала, склонивъ голову на плечо. Птица на шляпѣ попрежнему съ недоумѣніемъ глядѣла стекляными глазами въ лицо спящей. Попрежнему, время отъ времени, спутники толкали спящую и подносили къ ея губамъ горлышко бутылки. Слышалось бульбульканье, затѣмъ дама опять засыпала. Стемнѣло. Мы въѣхали въ городъ. Изъ открытыхъ оконъ на насъ сыпались цвѣтныя бумажки и разваренный горохъ. Публика отстрѣливалась остротами. Тротуары были запружены зрителями, желавшими хоть поглядѣть на людей, возвращавшихся съ дерби. Въ городѣ кабаковъ еще больше, поэтому остановки стали еще чаще; но возвращеніе уже слишкомъ замедлилось и я съ первой станціи электрической дорога оставилъ омнибусъ…