Изъ Англіи.
правитьI.
править«Глупецъ! Мечтай всегда, когда у тебя въ груди болитъ сердце? но никогда не ищи въ дѣйствительности осуществленія твоихъ идеаловъ!» — Такой совѣтъ подаетъ Гейне. Мечтать — свойственно человѣку. Чѣмъ тяжелѣе окружающія условія; чѣмъ болѣе душна атмосфера; чѣмъ меньше простора силамъ, — тѣмъ больше искушенія хоть на крыльяхъ фантазіи парить подъ облаками. Когда то въ такіе моменты появлялись вдохновенные пророки, которые «жгли глаголами» дѣйствительность и рисовали яркія картины будущаго (все равно, матеріальнаго или не матеріальнаго).
Впослѣдствіи, вмѣсто пророковъ, стали являться писатели, пытавшіеся на крыльяхъ фантазіи перенестись въ далекое будущее, чтобы тамъ увидѣть коррективъ настоящаго, или въ существующее уже, но неизвѣстное еще Эльдорадо. Въ этомъ отношеніи мечтателями являлись иногда даже такіе положительные люди, какъ Гольбахъ или Вольтеръ. Онъ заканчиваетъ фантастическую картину будущаго такими словами:
(Люди гонятся за истиной! Ахъ, вѣрьте мнѣ! и мечта имѣетъ свои заслуги).
Среди попытокъ «заглянуть въ будущее» мы имѣемъ литературныя произведенія всякаго рода и всякаго достоинства. Тутъ фантастическіе романы, сатиры, ученыя соображенія и пр. На одномъ полюсѣ стоитъ «Утопія», на другомъ — предсказанія Спенсера или Кидда въ его «Соціальной эволюціи». Даже спеціалисты въ области точныхъ наукъ дѣлали не разъ попытки нарисовать картину, которую увидятъ только наши далекіе потомки. Таковы фантазіи химика Бертело или фивика Крукса. Англійская литература, въ этомъ отношеніи, очень богата. Мы имѣемъ картины не только жизни будущаго общества, но даже смерти земли. Я говорю, конечно, о «Тьмѣ» Байрона. Въ Англіи составлена спеціальная библіографія «предсказаній». Она довольно велика; однихъ только англійскихъ произведеній болѣе сотни. Особенно много ихъ появилось въ XVI и началѣ XVII вѣковъ, затѣмъ наступилъ длинный перерывъ въ два вѣка. Интересно развитіе элемента фантазіи въ «романахъ съ прогнозомъ». Наиболѣе реальны
«On court, hélas! après la vérité,
Ah! croyez-moi, l’illusion a son mérite.»
самыя раннія произведенія. Авторы ихъ съ необыкновенной точностью опредѣляютъ мѣстоположеніе идеальной страны, орографію ея, видъ городовъ и т. д. Вотъ, напр., географія Утопіи. «Островъ имѣетъ въ ширину двѣсти миль. Къ концамъ онъ, однако, удлиняется и образуетъ нѣкоторое подобіе полумѣсяца. Море, заключенное между его рогами, имѣетъ въ ширину одиннадцать миль и образуетъ пространную бухту. Теченіе въ ней не осббенно сильно. Береговая линія очень доступна, что сильно облегчаетъ торговыя сношенія жителей.» А вотъ описаніе столицы Амауротъ. «Городъ лежитъ на высокомъ холмѣ, или, точнѣе, на возвышенности, которая имѣетъ почти четырехугольную форму. Съ одной стороны возвышенность круто спускается въ рѣку Анидеръ, но съ другой — болѣе доступна. Рѣка беретъ начало въ восьмидесяти миляхъ отъ Амаурота, изъ небольшого источника. Подъ городомъ Анидеръ имѣетъ уже около полумили въ ширину. Затѣмъ рѣка становится все шире и шире и ниже города впадаетъ въ океанъ. Рѣка подвержена вліянію приливовъ и отливовъ, между которыми промежутокъ въ шесть часовъ» и т. д. Еще болѣе точенъ Фрэнсисъ Бэконъ въ своемъ фантастическомъ произведеніи Новая Атлантида (New Atlantis), которое, кажется, у насъ неизвѣстно. Знаменитый ученый, повидимому, сдѣлалъ попытку (она такъ и осталась не оконченной) написать коментарій къ одному самому любимому своему афоризму: «Человѣкъ, властелинъ и истолкователь природы, (можетъ воздѣйствовать на нее и понимать ее въ той мѣрѣ, въ какой онъ, на дѣлѣ или теоретически, ознакомился съ порядкомъ, существующимъ въ природѣ: знать больше и вліять успѣшнѣе онъ не въ состояніи». Бэконъ искалъ идеальное общество, которое бы понимало, что «природой можно только управлять, повинуясь ей».
«Мы поплыли изъ Перу, гдѣ провели цѣлый годъ, на Югъ, чтобы посѣтить Китай и Японію и забрали съ собой припасовъ на годъ, — читаемъ мы[1]. — Пять мѣсяцевъ мы имѣли хорошій, хотя слабый восточный, попутный вѣтеръ. Но затѣмъ наступилъ почти полный штиль. Мы едва подвигались и часто лавировали на одномъ мѣстѣ.- Потомъ внезапно подулъ крѣпкій вѣтеръ съ юга и погналъ насъ на сѣверъ. Наши припасы между тѣмъ были на исходѣ, хотя мы и щадили ихъ. Видя себя безъ припасовъ въ великой водяной пустынѣ, мы сочли себя погибшими и приготовились къ смерти… И вотъ къ вечеру какъ то усмотрѣли мы на горизонтѣ, къ сѣверу, какъ будто облако. Зная, что эта часть Великаго океана еще очень мало изслѣдована, у насъ зародилась надежда добраться до земли, хотя она и не значилась на нашихъ картахъ… На другой день мы точно усмотрѣли большой континентъ, казавшійся чернымъ отъ покрывавшихъ его лѣсовъ». Впослѣдствіи въ этомъ мѣстѣ океана, считавшагося тогда пустыннымъ, дѣйствительно нашли большой континентъ — Австралію. Бэконъ помѣщаетъ тамъ Новую Атлантиду, идеальную страну, въ которой «цѣлью ставится — познать суть вещей и расширить власть человѣка надъ природой, дабы онъ могъ свершить все, что въ предѣлахъ его возможности». Жители идеальныхъ странъ Мора, и Бэкона вполнѣ реальны. Въ аналогичныхъ англійскихъ произведеніяхъ послѣдующихъ вѣковъ сказочный элементъ вторгается все больше и больше. То идеальныя существа, овладѣвъ новой силой, живутъ въ громадной пещерѣ подъ землей, гдѣ порхаютъ, какъ птицы; то они не имѣютъ даже человѣческаго облика. Предоставимъ имъ спокойно кувыркаться. Въ этомъ письмѣ я хочу поговорить о предсказаніяхъ совершенно другого рода, основанныхъ не на чистомъ вымыслѣ, а на выводахъ изъ ряда фактовъ. Авторъ, о которомъ я говорю, беретъ извѣстное явленіе и намѣчаетъ эволюцію его. Такимъ образомъ, онъ желаетъ дать научный прогнозъ. Положимъ, прогнозъ это — такое предсказаніе, которое большею частью оправдывается… наоборотъ. Положимъ, въ послѣднее время мы знаемъ нѣсколько такихъ прогнозовъ, высказывавшихся необыкновенно авторитетно и совершенно не оправдавшихся; но, тѣмъ не менѣе, искушеніе дѣлать изъ данныхъ фактовъ выводы, кажущіеся логичными, — слишкомъ велико. Предъ нимъ не могли устоять ни Бертело, ни Круксъ, ни Киддъ, ни Спенсеръ.
Мнѣ нужно было бы еще сказать о сатирическихъ картинахъ идеальныхъ обществъ. Такихъ въ одной Англіи появилось не меньше двадцати. Я познакомлю читателей здѣсь въ самыхъ общихъ чертахъ съ родоначальникомъ подобной литературы, съ «Mundus Alter et Idem», сатирой Джозефа Голя, появившейся въ Кембриджѣ за сто лѣтъ до «Путешествія Гулливера». Сатира это путешествіе въ страну самодовольной и самодовлѣющей глупости, обжорства, лицемѣрія и пр. Авторъ прилагаетъ карту изслѣдованныхъ имъ острововъ, Крапуліи, Латроніи и пр., густо населенныхъ и смежныхъ съ «Священной страной, покуда еще не изслѣдованной».
Новый міръ Голя лежитъ тоже въ Великомъ океанѣ. Авторъ снаряжаетъ свой корабль «Фантазія», оставляетъ гавань и черезъ два года плаванья, обогнувъ Африку, достигаетъ до береговъ Крапуліи. Островъ (Crapula) населенъ великими пьяницами и состоитъ изъ двухъ провинцій: Пампагоніи и Ивроніи, т. е. изъ страны обжоръ и пьяницъ. Въ своемъ вольномъ городѣ Укалегонѣ, на берегахъ Мороніи, жители живутъ «счастливо, какъ монахи или какъ магнаты, на которыхъ работаютъ другіе». Городъ окруженъ такими высокими и крутыми скалами, что жители не страшатся непріятеля и дразнятъ его даже сквозь небольшое отверстіе, черезъ которое медленно протекаетъ рѣка Оизивіусъ (Лѣнивая). Изъ долины только одинъ выходъ и то не по лѣстницѣ, а въ корзинѣ при помощи блоковъ. Въ странѣ водится безконечное число особыхъ птицъ, которыми населеніе питается. Ѣстъ оно также яйца этихъ птицъ и рыбу, которую онѣ приносятъ, чтобы кормить птенцовъ. Въ долинѣ произростаетъ все, что нужно жителямъ Укалегона, поэтому, имъ остается только ужинать, спать, просыпаться, обѣдать и опять спать. Но и въ этой долинѣ, гдѣ пища находится въ такомъ изобиліи, не всѣ равны. Есть лорды и крестьяне, обязанность которыхъ откармливать поросятъ и свиней для богатыхъ. Крестьяне нѣжно щекочутъ лорду пятки, чтобы онъ проснулся; другіе поднимаютъ ему вѣки, поворачиваютъ его на спину и вкладываютъ ему въ ротъ жирные куски. Третьи отгоняютъ отъ лорда мухъ опахаломъ. Къ Укалегону примыкаютъ еще два города: Ливона (Храпѣніе) и Ронкара (Сопѣніе), которые пользуются такими же привилегіями, какъ и столица; но, кромѣ того, жители спятъ все время. Ихъ кормятъ во снѣ рабы. Благоговѣніе къ спящимъ господамъ таково, что голодные рабы не смѣютъ проглотить даже куска той пищи, которую они же добываютъ. Когда-то, прежде чѣмъ господа заснули, они увѣрили рабовъ, что, съѣдая что-нибудь, послѣдніе свершаютъ великій грѣхъ противъ духа страны. И рабы повѣрили. Вотъ выписка изъ законовъ Крапуліи. Признается преступленіемъ, если лордъ пьетъ одинъ. Кто нарушилъ законъ природы, пропостивщись четыре часа послѣ того, какъ проснется, долженъ лишній разъ поужинать. Когда ротъ набитъ, дозволяется отвѣчать на вопросъ, поднимая палецъ. Если поваръ приготовитъ обѣдъ такъ, что нельзя его ѣсть, преступника привязываютъ къ позорному столбу и Вѣшаютъ съ одной стороны пережаренное мясо, а съ другой — недожаренное. Поваръ долженъ простоять до тѣхъ поръ, покуда кто-нибудь не съѣстъ мяса. Въ Крапуліи нѣтъ другой ходячей монеты, кромѣ живности. Такъ два воробья равняются одному скворцу, два скворца — перепелу, два перепела — одной курицѣ, двѣ курицы — гусю, два гуся — ягненку, два ягненка — козленку и т. д. Въ слѣдующей главѣ Джозефъ Голь описываетъ религію Крапуліи. Жители ненавидятъ Юпитера, потому что онъ посылаетъ молнію, а отъ молніи скисаетъ вино. Больше всего почитается одно божество — Время, потому что «оно уничтожаетъ все». «Я поспѣшилъ, — говоритъ путешественникъ, — во дворецъ великаго герцога Крапуліи. Онъ такъ толстъ, какъ былъ, вѣроятно, тотъ человѣкъ, зубы котораго, въ пядь въ поперечникѣ, выкопаны въ Кэмбриджѣ». Авторъ проходитъ мимо усыпальницы великихъ герцоговъ и читаетъ слѣдующую эпитафію на могилѣ послѣдняго изъ нихъ: «Здѣсь покоюсь я, Омаріусъ, герцогъ Фагоніи, повелитель, побѣдитель, государь и богъ. Никто, кто голоденъ, не долженъ проходить здѣсь; никто, кто трезвъ, не смѣетъ поклониться мнѣ. Пусть будетъ моимъ наслѣдникомъ, — кто можетъ; моимъ подданнымъ, — кто хочетъ; моимъ врагомъ, — кто смѣетъ. Прощай и жирѣй»! Но рядомъ съ островомъ счастливыхъ толстяковъ находится островъ голодныхъ… Изъ Памфагоніи путешественникъ попадаетъ въ другую провинцію Крапуліи, въ Ивронію. Вотъ нѣкоторые изъ мѣстныхъ законовъ. Стаканъ долженъ быть или полонъ, или пустъ. Кто возвращаетъ недопитый стаканъ или принимаетъ кубокъ, не наполненный до краевъ, — виновенъ въ lèse société. Трезвый, который толкаетъ пьянаго, навсегда отлучается отъ вина. Убившій пьяницу казнится жаждой. Преступникомъ признается тотъ, кто послѣ ужина въ состояніи пойти домой прямо, а не зигзагами. Кто подмѣшиваетъ воду къ вину, прогоняется изъ-за стола въ свиной хлѣвъ.
Описавъ въ семи главахъ Крапулію, путешественникъ отправляется въ Вирагинію, въ страну бой-бабъ. По словамъ автора, земля эта — Gynia Nova; лишь по ошибкѣ ее называютъ на картахъ Nova Guinea (т. е. Новая Гвинея). Въ Вирагиніи нашъ путешественникъ былъ объявленъ плѣнникомъ, но отпущенъ на свободу, когда онъ подписалъ нѣкоторыя обязательства. Что касается формы правленія, то на островѣ — родъ демократіи; всѣ господствуютъ, но никто не повинуется. Бой-бабы рѣшаютъ всѣ дѣла на митингѣ, на которомъ всѣ говорятъ и никто не слушаетъ. Это, своего рода, — долгій парламентъ. Мужчины подчинены женщинамъ, которыя обращаются съ ними точно также, какъ мужчины съ женщинами въ Англіи, т. е. какъ съ своими слугами. Мужчины, такимъ образомъ, имѣютъ возможность опытно восчувствовать, сладка ли женская неволя. Женщины сидятъ, а мужчины прислуживаютъ имъ; онѣ спятъ, а мужья встаютъ, чтобы стряпать. Жены бранятъ мужей, когда тѣ жалуются, и колотятъ ихъ. Мужья счастливы, если къ вечеру у нихъ не подбиты глаза.
Изъ Вирагиніи авторъ отправляется въ Моронію, т. е. въ страну дураковъ. Островъ этотъ, — «самая большая земля, которую я когда-либо видѣлъ». На востокъ лежитъ Варіана, или Моронія Мобилисъ, на сѣверъ — Моронія Аспера, на югъ — Моронія Феликсъ, а на западъ — Моронія Пія. На всѣхъ этихъ островахъ населеніе рослое, жирное, съ оттопыренными губами и необыкновенно-толстыми; ушами. Они брѣютъ головы, потому что волосы, по мнѣнію населенія, мѣшаютъ мозгу отдаваться благочестивымъ размышленіямъ. На счетъ населенія Мороніи живетъ Лавернія, земля воровъ и обманщиковъ. «Все, что я видѣлъ, то поражало, то возмущало, то смѣшило меня, — заканчиваетъ авторъ. — Мнѣ постоянно вспоминалась моя родина. И я возвратился, наконецъ. Peregrinus, quondam Academicus».
II.
правитьПредъ нами теперь картина будущаго общества совсѣмъ другого рода. Авторъ отнюдь не желаетъ фантазировать. «Самая форма художественнаго произведенія, — говоритъ онъ, — не даетъ мѣста спокойному размышленію. Произведеніе становится поле*мическимѣ, фантастическимъ, сатирическимъ; но ничуть не представляетъ прогноза на основаніи извѣстныхъ данныхъ. Фантастическій романъ становится коментаріемъ къ современнымъ событіямъ». Слова эти тѣмъ болѣе любопытны, что авторъ ихъ самъ пишетъ фантастическіе романы, при томъ очень и очень недурные. По воспитанію — естественникъ, авторъ дебютировалъ очень хорошимъ и очень толковымъ курсомъ біологіи; но, какъ Грэнтъ Аллэна, его повлекло къ беллетристикѣ. Разница, впрочемъ, есть и очень большая. Грэнтъ Аллэнъ чутко прислушивался къ тому, какой товаръ теперь въ спросѣ у большой публики. Уэльсъ, потому что я говорю о немъ, никогда не приспособляется къ вкусамъ большой публики. Во всѣхъ фантастическихъ романахъ его, прежде всего, есть извѣстная логичность. Авторъ принимаетъ за данное извѣстное положеніе и строго логически, какъ естественникъ, развиваетъ его. Тѣ «предсказанія», о которыхъ я буду теперь говорить, не имѣютъ ничего общаго съ прежней беллетристикой автора. Они печатались въ видѣ отдѣльныхъ очерковъ въ «Fortnightly Review» и тогда еще обратили на себя вниманіе своею оригинальностью. Теперь очерки вышли отдѣльнымъ изданіемъ подъ названіемъ «Предвидѣніе».
«Я желаю сгруппировать факты, чтобы, основываясь на нихъ, сдѣлать нѣкоторыя предсказанія относительно того, какой ходъ примутъ дѣла къ концу наступившаго вѣка», — говоритъ авторъ. Его методъ — тотъ же, что и химика, который старается опредѣлить, какой синтезъ получится отъ взаимодѣйствія такихъ-то реактивовъ. Уэльсъ предполагаетъ, что крупныя общественныя явленія, какъ перегруппировка классовъ, вытѣсненіе однихъ языковъ другими, видоизмѣненіе политическихъ партій и пр., — явятся послѣдствіемъ «механическаго фактора», т. е. быстраго прогресса сберегающихъ трудъ машинъ. «Механическій факторъ», — по мнѣнію автора, — имѣетъ такое рѣшающее значеніе, что даже исторію онъ дѣлитъ на эпохи до и послѣ примѣненія пара. Этимъ объясняется, почему очерки свои Уэльсъ начинаетъ съ «вѣроятнаго развитія способовъ передвиженія въ этомъ вѣкѣ».
«Ростъ нашихъ большихъ городовъ, — говоритъ Уэльсъ, — быстрое заселеніе Америки, присоединеніе Китая къ сферѣ европейской политики являются очевидными и прямыми послѣдствіями новыхъ способовъ передвиженія. И хотя такъ много зависитъ отъ этихъ способовъ передвиженія, — развитіе ихъ во всякомъ случаѣ въ настоящее время является процессомъ сравнительно независимымъ отъ всѣхъ остальныхъ великихъ движеній, затронутыхъ имъ. Это развитіе является, въ свою очередь, послѣдствіемъ новыхъ идей, новыхъ опытовъ и законовъ политической экономіи, почти столь же непреложныхъ, какъ законы физическіе. Если бы даже такія крупныя явленія, какъ обращеніе въ католицизмъ всего міра, разгромъ Британской имперіи Германіей или нашествіе на Европу „желѣтой расы“ — стали бы свершившимся фактомъ, существенный характеръ эволюціи способовъ передвиженія не измѣнился бы. Великія событія, самое большее, отразились бы на формѣ ручекъ вагоновъ или на вентиляторахъ. Эволюція способовъ передвиженія чисто случайно связана съ исторіей европейскихъ народовъ. Теперь она больше не зависитъ отъ нихъ». Въ Японіи и въ Росссіи, въ Китаѣ и въ Австралазіи процессъ идетъ совершенно одинаково, независимо отъ характера страны. Начало двадцатаго вѣка совпадаетъ съ новымъ фазисомъ развитія способа передвиженія, являющагося характерной чертой девятнадцатаго вѣка, который «символически могъ бы быть изображенъ въ видѣ мчащагося по рельсамъ паровоза». Въ девятнадцатомъ вѣкѣ сдѣланы были первые опыты съ локомотивами; въ XIX же вѣкѣ этотъ способъ передвиженія былъ разработанъ вполнѣ. Характерныя черты исторіи этого вѣка, по мнѣнію Уэльса, могутъ быть такъ или иначе прослѣжены въ связи съ развитіемъ желѣзныхъ дорогъ. Авторъ бросаетъ ретроспективный взглядъ на исторію парового передвиженія. «Возникаетъ немедленно, — говоритъ онъ, — любопытный вопросъ. Почему передвиженіе при помощи пара явилось только въ началѣ XIX вѣка, а не раньше? Потому, что оно не было изобрѣтено раньше. Но почему оно не было изобрѣтено? Конечно, не потому, что не являлись творческіе умы. Локомотивъ былъ результатъ коллективной дѣятельности цѣлаго ряда, правда, талантливыхъ изобрѣтателей, но среди нихъ не было ни одного такого мощнаго ума, какъ Ньютонъ или Дарвинъ. Не явился локомотивъ также потому, что именно только въ XIX вѣкѣ почувствовалась необходимость въ немъ! Наоборотъ, никакой настоятельной необходимости не было. Дилижансы и почтовыя кареты удовлетворяли нуждамъ Европы. Съ другой стороны, каждый крупный администраторъ Римской имперіи или Китая чувствовалъ, вѣроятно, порой необходимость болѣе быстраго способа передвиженія, чѣмъ тотъ, который находился въ его распоряженіи. Изобрѣтеніе локомотива не явилось также какъ результатъ внезапнаго открытія дѣйствія пара. Послѣднее было извѣстно уже двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ. Еще до Рождества Христова паръ примѣнялся при откачиваніи воды и въ нѣкоторыхъ игрушкахъ. Изобрѣтеніе не было также послѣдствіемъ открытія новаго дешеваго способа обработки желѣза путемъ замѣны древеснаго угля каменнымъ. Въ Китаѣ желѣзо выплавлялось каменнымъ углемъ уже много вѣковъ тому назадъ. Безъ сомнѣнія, примѣненіе каменнаго угля дало возможность быстро развиться изобрѣтенію; но не обусловливало его появленіе. Косвенно и другимъ путемъ введеніе каменнаго угля сдѣлалась рѣшительнымъ факторомъ. При добываніи каменнаго угля въ Англіи существуетъ одна особенность. И она именно дала тотъ отсутствовавшій двѣ тысячи лѣтъ ингредіентъ, который недоставалъ въ группѣ причинъ, обусловливавшихъ появленіе локомотива. Этотъ отсутствовавшій ингредіентъ — потребность въ сравнительно простой, выгодной и удобной машинѣ, въ которой сила пара могла бы быть утилизирована. Такъ какъ лѣса въ Англіи быстро уменьшались, то принялись разрабатывать каменноугольныя шахты. Здѣсь пласты угля лежатъ въ глубокихъ басейнахъ, на глинѣ. Это условіе вмѣстѣ съ частыми дождями выдвинуло необходимость въ изобрѣтеніи сильныхъ насосовъ для откачиванія воды». Такой необходимости не было въ Китаѣ, гдѣ пласты угля лежатъ высоко (такъ называемыя outcrops), у самой поверхности. Тамъ уголь можно добывать также просто, какъ у насъ — мѣлъ. Практическіе люди стали придумывать мощный двигатель. Вѣтеръ не годится, потому что онъ не постояненъ. При примѣненіи его, работникамъ приходилось бы по недѣлямъ сидѣть у шахты, выжидая, покуда подуетъ сильный вѣтеръ и откачаетъ воду. Такъ какъ паръ уже кое-гдѣ употреблялся въ Англіи при игрушечныхъ насосахъ еще въ XVII вѣкѣ, то естественно, что пришла мысль примѣнить эту силу въ шахтахъ. «Такимъ образомъ, — говоритъ Уэльсъ, — вода, просачивавшаяся сквозь стѣны угольныхъ, шахтъ, дѣйствовала, какъ жидкость, вызывающая въ веществахъ, смѣшанныхъ до тѣхъ поръ только мехинически, — химическую реакцію. Цѣлый рядъ изобрѣтателей, начиная съ Сэвери и кончая Уатомъ, работая шагъ, за шагомъ, превратили паровую игрушку въ практическій насосъ. Создался рядъ заводовъ для изготовленія паровыхъ насосовъ; выработалась новая отрасль инженернаго дѣла. И почти безсознательно для инженеровъ изобрѣтеніе передвиженія при помощи пара стало неизбѣжно. Наконецъ, почти черезъ сто лѣтъ послѣ усовершенствованія парового насоса, мелькнула мысль поставить его на колеса и пустить по дорогѣ. Дѣйствительно, — говоритъ Уэльсъ, — изобрѣтеніе Стефенсона является, въ сущности, паровымъ насосомъ, приспособленнымъ, для новой дѣятельности. Такъ какъ паровой насосъ на колесахъ, былъ слишкомъ тяжелъ, то его пришлось поставить на рельсы. Изобрѣтатели до такой степени были подавлены прототипомъ, локомотива, т.-е. паровой помпой, что не могли отдѣлаться отъ страшной тяжести ея. Послѣдняя стала считаться даже чѣмъ то неизбѣжнымъ. Идеальнымъ локомотивомъ будетъ машина, которая убудетъ не только быстра, но и настолько легка, что станетъ двигаться по всѣмъ дорогамъ, т.-е. родъ автомобиля».
Уэльсъ подробно останавливается на выясненіи типа новаго локомотива; но это для насъ не важно. Мы видѣли уже методы разсужденія автора. Посмотримъ теперь, каковы будутъ, по его мнѣнію, результаты усовершенствованій, которыя облегчатъ и ускорятъ способы передвиженія.
III.
правитьУэльсъ старается выяснить вначалѣ соотношеніе между формой общественнаго порядка и существующими способами передвиженія.
Характерной особенностью XIX вѣка является ростъ большихъ городовъ и опустѣніе деревень. Кромѣ Китая и древняго Рима, нигдѣ прежде не было городовъ, представляющихъ скопленіе населенія отъ восьмисотъ тысячъ до четырехъ милліоновъ. Теперь на землѣ десять городовъ, въ которыхъ больше милліона жителей, и около двадцати городовъ, въ которыхъ населеніе скоро достигнетъ милліона. «Мы продолжаемъ называть эти скопленія людей городами, — говоритъ Уэльсъ, — хотя они по характеру имѣютъ очень мало общаго съ городами XVIII в.». Параллельно съ ростомъ городовъ пустѣютъ деревни, хотя этотъ процессъ идетъ не такъ быстро, какъ первый. Поразительный ростъ городовъ обусловленъ появленіемъ желѣзныхъ дорогъ. Въ каждой странѣ распредѣленіе населенія всегда находится въ прямой зависимости отъ удобства путей сообщенія, чтобы выяснить это положеніе, — говоритъ Уэльсъ, — мы должны представить себѣ первобытное общество и изучить, какъ растетъ оно. Представимъ себѣ общество, землепашцевъ, которому больше уже не угрожаетъ нашествіе непріятеля. Они разселятся отдѣльными хозяйствами на большомъ пространствѣ. Одинъ какой-нибудь пунктъ представляетъ удобство для мѣстныхъ базаровъ и ярмарокъ. Онъ и будетъ потенціаломъ города. Возникнутъ тутъ харчевня, кузница, часовня, а если земледѣльцы имѣютъ письменность, то и школа. Потенціалъ города долженъ быть у воды и удобенъ для всѣхъ окружающихъ хлѣбопашцевѣ. Пунктъ долженъ отстоять отъ фермы въ такомъ разстояніи, чтобы фермеръ могъ въ одинъ день съѣздить туда и обратно со своими продуктами. Такимъ образомъ, очевидно, долженъ существовать извѣстный maximum разстоянія между пунктомъ и фермой. Въ Англіи, въ тѣхъ округахъ, гдѣ фермеры всегда ѣздили на лошадяхъ, этотъ maximum равняется отъ десяти до двадцати верстъ. На такомъ-то разстояніи другъ отъ друга и лежатъ тамъ города. На половинномъ разстояніи лежатъ деревни. Онѣ отмѣчаютъ, — по мнѣнію Уэльса, — путь пѣшихъ крестьянъ, крѣпостныхъ и работниковъ. Если два центра возникали на разстояніи ближе, чѣмъ въ 10—20 верстъ, то между ними начиналось соперничество, кончавшееся тѣмъ, что два города сливались вмѣстѣ. Такимъ образомъ, способы сообщенія выработали въ земледѣльческихъ районахъ опредѣленный типъ; города являются тамъ всегда центромъ района, радіусъ котораго равенъ около 10—20 верстъ.
До появленія желѣзныхъ дорогъ, важнымъ факторомъ, опредѣлявшимъ густоту населенія города, являлось еще мѣстоположеніе его при городѣ, или при судоходной рѣкѣ. Въ «періодъ до желѣзныхъ дорогъ», если берегу могла угрожать опасность, городъ возникалъ на день пути вверхъ по рѣкѣ. Въ противномъ случаѣ, «городъ спускался до морского берега». Такіе приморскіе или прирѣчные города были центромъ скопленія ремесленниковъ. Типичными примѣрами являются Брюге, Венеція, Коринѳъ и Лондонъ. Очень рѣдко въ такихъ городахъ населенія было больше, чѣмъ 250 тысячъ. Только въ Китаѣ, по причинѣ многочисленныхъ каналовъ, изрѣзывающихъ необыкновенно плодородную долину, возникли города съ болѣе многолюднымъ населеніемъ (Ханькоу, напр., представляетъ три города, слившихся вмѣстѣ, въ которыхъ около 4 милліоновъ жителей). Способы сообщенія опредѣляли не только разстояніе между торговыми городами, но и между крупными политическими центрами.
Авторъ подробно доказываетъ, что въ XX вѣкѣ способы передвиженія сдѣлаютъ громадный шагъ впередъ, вслѣдствіе развитія автомобилей, которые вытѣснятъ почти совершенно желѣзныя дороги. Послѣднія останутся только для перевозки грузовъ. Автомобиль освободитъ путешественниковъ, «прикованныхъ теперь къ извѣстной линіи»: всѣ дороги для него удобны. Станетъ возможно передвиженіе по сушѣ со скоростью 100 англійскихъ миль въ часъ, и по водѣ (вслѣдствіе введенія турбинныхъ машинъ) со скоростью 50 миль въ часъ. Каковы же будутъ послѣдствія ускоренія способовъ сообщенія?
«На первый взглядъ можетъ показаться, — говоритъ Уэльсъ, — что результатомъ явится еще большій ростъ гигантскихъ городовъ». Можетъ показаться, что торговля еще больше сгруппируется въ извѣстномъ центрѣ, что по всему міру распространится типъ китайскаго города, съ его поразительной скученностью, съ моремъ нищеты и порока, съ отчаянной борьбой за существованіе. Мы наслышались такъ много про «вопросъ о большихъ городахъ»; насъ такъ часто поучали статистикой, что всѣ готовы вѣрить въ ростъ городовъ на основаніи простого тройного правила: «Если въ 100 лѣтъ населеніе Лондона увеличилось на четыре милліона, то черезъ двѣсти лѣтъ увеличится на восемь милліоновъ». Между тѣмъ, по мнѣнію автора, предположеніе это совершенно не вѣрно. Результатомъ ускоренія способовъ сообщенія будетъ не увеличеніе городовъ, а, наоборотъ, раствореніе ихъ, диффузія. При чемъ процессъ этотъ обозначится такъ сильно, что города нынѣшняго типа почти исчезнутъ. «Въ сущности говоря, города конца двадцатаго вѣка не будутъ городами совсѣмъ, а явятся новой формой заселенія». Ускореніе способовъ сообщенія заставляетъ городъ расползаться во всѣ стороны по направленію полей. Старые города имѣли форму круга или элипсиса. Современный Лондонъ ползетъ по линіямъ желѣзныхъ дорогъ. Чѣмъ больше облегчается сообщеніе, тѣмъ больше трудящійся и занятой людъ переселяется въ окрестности. Вырабатывается предѣльный радіусъ, какой мы видѣли въ земледѣльческихъ городахъ. Но тогда радіусъ опредѣлялся переѣздомъ всадника. Теперь — скоростью машины. Занятой людъ въ Лондонѣ и теперь уже селится въ такомъ разстояніи отъ своей конторы, давки, фабрики и т. д., чтобъ туда можно было добраться въ часъ. Если въ часъ можно будетъ проѣхать 100 миль, то, значитъ, населеніе будущаго города разселится на площади, равной въ 31 тысячу кв. миль (площадь, радіусъ которой равенъ 100 милямъ). Эта площадь — больше Бельгіи. Процессъ «расползанія» городовъ по провинціи ускорится еще тѣмъ, что населеніе города не можетъ увеличиваться до безконечности: на первый планъ выставляется вопросъ о томъ, какъ прокормить колоссальное скопище людей. Населеніе «диффузіонныхъ столицъ» будетъ очень велико. «По всѣмъ видимостямъ, — говоритъ авторъ, — можно смѣло предположить, что въ Лондонѣ, Петербургѣ и Берлинѣ будетъ больше, чѣмъ по двадцати милліоновъ; что же касается Нью-Іорка, Филадельфіи, Чикаго и Ханькоу, то число жителей будетъ милліоновъ въ сорокъ. Но даже сорокъ милліоновъ, разселенныхъ на поверхности въ 31 тысячу кв. миль, не представляютъ такой скученности, какъ четыре милліона — на пятидесяти кв. миляхъ».
На сколько широкъ будетъ процессъ диффузіи? Авторъ говоритъ, что нѣкоторые классы будутъ болѣе, а другіе менѣе свободны въ выборѣ мѣста жительства. Онъ разсматриваетъ сперва условія семьи, глаза которой зарабатываетъ не менѣе 400 ф. ст. въ годъ, Будутъ-ли условія, дѣйствующія на такія семьи, центростремительныя или центробѣжныя по отношенію къ городу? Будутъ-ли они держаться пригородныхъ домиковъ, какъ теперь, или будутъ отброшены дальше въ глубь страны? Прежде всего авторъ разсматриваетъ центробѣжную силу. Что заставляетъ теперь зажиточныхъ лондонцевъ стремиться за городъ? "Прежде всего тутъ любовь къ природѣ, дѣйствительная или притворная; далѣе возможность спорта. Въ глазахъ извѣстной публики неотразимую прелесть имѣетъ возможность завести садикъ и копаться въ немъ… Къ этому нужно прибавить благодѣтельное вліяніе деревни на дѣтей, возможность изолированія подростковъ отъ слишкомъ рано пробуждающихъ чувства условій городской жизни. Таковы эти центробѣжныя с^илы, мчащія современныхъ англичанъ изъ города. Разсмотримъ центростремительную силу, влекущую теперь въ городъ зажиточныхъ англичанъ. На первомъ планѣ такія условія, которыя съ теченіемъ времени, по Уэльсу, неизбѣжно должны потерять свою притягательную силу. Всѣ большіе магазины сосредоточены въ одномъ центрѣ. Вслѣдствіе несовершенства способовъ сообщенія и дороговизны почтовыхъ посылокъ, центральные магазины эти сами выработали свою систему доставки покупокъ на домъ и снабжаютъ мебелью, чаемъ, платьемъ, обувью, хлѣбомъ, — словомъ, всѣмъ жителей пригородныхъ виллъ. Громадные магазины эти совершенно убили небольшія лавки окраинъ. Существуетъ извѣстный районъ, дальше котораго магазины не доставляютъ покупокъ. Громадные «универсальные» магазины убиваютъ также всякую индивидуальность во вкусахъ. Все вырабатывается ими сотнями гроссовъ. По мнѣнію Уэльса, вмѣстѣ съ усовершенствованіемъ способовъ передвиженія, съ удешевленіемъ телефоновъ и почтовыхъ посылокъ, этимъ колоссальнымъ магазинамъ придетъ конецъ. Такія «универсальныя» лавки, какъ Уайтли или Шульбреда въ Лондонѣ, убиваютъ не только мелкіе магазины, но и магазины спеціальные, какъ напр., мебели, картинъ, обуви и пр. Громадный универсальный магазинъ изготовляетъ тысячами одинъ какой-нибудь видъ мебели; но за то пускаетъ его по поразительно дешевой цѣнѣ. Спеціально «мебельный магазинъ», изготовляющій по отдѣльнымъ рисункамъ, не можетъ конкуррировать съ чудовищемъ. Онъ не имѣетъ и не можетъ имѣть такой Широко разработанной системы распространенія своихъ вещей, какъ, напр., Уайтли. Усовершенствованные способы сообщенія, по мнѣнію Уэльса, сблизятъ денежнаго покупателя со спеціальнымъ магазиномъ производителя-артиста. Далѣе, притягиваетъ теперь къ центру возможность имѣть хорошую школу и врача. И въ этомъ отношеніи могутъ усовершенствоваться способы сообщенія.
Есть еще третья притягательная сила центровъ, съ которой, по мнѣнію автора, не такъ легко покончить. Блескъ, толпа, ярко освѣщенные магазины, возможность показать наряды оказываютъ на многихъ чарующее вліяніе. Поэтому, думаетъ Уэльсъ, даже послѣ «диффузій» большихъ городовъ, большія и модныя улицы, какъ Бондстритъ или Ридженстритъ въ Лондонѣ, Корсо — въ Римѣ или Бульваръ Капуциновъ — въ Парижѣ, долго еще останутся магнитомъ сами по себѣ. Тамъ будутъ сосредоточены модныя лавки, у которыхъ будетъ нарядная толпа дамъ. Улицы эти будутъ представлять родъ крытаго пассажа, съ движущимися тротуарами. Тутъ всегда будутъ толочься богатые классы, у которыхъ большой досугъ. Безъ сомнѣнія, расовая особенность каждаго народа наложитъ характерную черту на «диффузіонный» городъ. «Періодъ великаго однороднаго и „оптоваго“ фазиса въ исторіи близится къ концу, — говоритъ Уэльсъ, — спортсмэнъ-англичанинъ, соціабельный французъ, подвижный и нервный американецъ — каждый придастъ своему „разсѣянному“ городу свой собственный характеръ». Но пока рѣчь все шла объ имущихъ классахъ, могущихъ селиться гдѣ хотятъ. Двадцатый вѣкъ, по мнѣнію автора, не разрѣшитъ еще
«Das qualvoll uralte Räthsel,
Worüber schon manche Häupter gegrübelt»".
О предстоящей группировкѣ классовъ дальше. Во всякомъ случаѣ, конецъ двадцатаго вѣка, по мнѣнію нашего пророка, увидитъ еще много людей, которымъ дѣйствительность диктуетъ условія, гдѣ "жить. Всюду въ провинціи, вдоль великолѣпныхъ дорогъ, приспособленныхъ для новыхъ двигателей, видны будутъ «черныя точки», скопленія работниковъ, разбросанныхъ «центробѣжной силой». Богатые классы, которые разселятся по провинціи со своими автомобилями, телефонами и другими усовершенствованіями, будутъ нуждаться въ механикахъ, электротехникахъ, настройщикахъ и друг. спеціалистахъ. Они то и будутъ жить «въ черныхъ точкахъ» вдоль вылитыхъ асфальтомъ дорогъ.
Мнѣ приходитъ въ голову только что вышедшая здѣсь книга Бенжамэна Кидда: Principles of Western Civilisation (основы западно-европейской цивилизаціи). Киддъ извѣстенъ и у насъ въ Россіи, такъ какъ его первая книга «Общественная эволюція» переведена нѣсколько лѣтъ тому назадъ. «Principles of Western Civilisation» имѣютъ теперь поразительный успѣхъ. Предъ нами тоже пророкъ своего рода, предвѣщающій будущее. Не смотря на то, что онъ стоитъ на совсѣмъ другой почвѣ, чѣмъ столпы средневѣкового католицизма, сходство найти не трудно. Представители средневѣкового католицизма, требуя отъ вѣрующихъ, чтобы они пожертвовали всецѣло своею личностью, говорили, что жертва нужна для будущаго. Теперь Киддъ требуетъ такихъ же жертвъ; но только метафизическому началу средневѣковымъ католиковъ онъ придаетъ другое названіе, это — планомѣрно дѣйствующая сила, projected efficiency. И точно такъ, какъ инквизиторы требовали, чтобы всѣ пожертвовали своею индивидуальностью во имя метафизическаго начала, «дарвинистъ» Киддъ требуетъ того же во имя планомѣрно-дѣйствующей силы. Глубоко ошибаются тѣ, вѣщаетъ Киддъ, которые доказываютъ, что цѣль цивилизаціи — въ доставленіи возможно большаго счастья возможно большому числу индивидуумовъ. Планомѣрно-дѣйствующая сила творитъ не для индивидуума настоящаго, а для будущаго потомства. Поэтому глупы тѣ, которые возмущаются противъ ужасовъ дѣйствительности. Планомѣрно-дѣйствующая сила дробитъ все въ интересахъ потомства. Это — естественный подборъ, отбрасывающій все то, что вредно и не нужно для потомства. Философія Кидда, такимъ образомъ, придаетъ новое названіе старому, обанкротившемуся началу, противъ котораго выдвинуты были когда то всѣ батареи энциклопедистовъ, и, я глубоко убѣжденъ, эти старыя, испытанныя пушки можно еще и теперь выдвинуть съ успѣхомъ. Книга Кидда подоспѣла какъ нельзя больше кстати. Она придаетъ подобіе философской мотивировки, такъ называемому, имперіализму. «Круши все, хватай, что возможно, дави слабыя народности: планомѣрно-дѣйствующая сила, губя индивидуумы, имѣетъ въ виду потомство». Таковъ выводъ, который несомнѣнно должны сдѣлать поклонники имперіализма изъ модной теперь книги Кидда.
Уэльсъ находится подъ такимъ же вліяніемъ своеобразно понятаго закона борьбы за существованіе, какъ и Киддъ, съ тою только разницею, что до сихъ поръ предпочиталъ развивать свои соціологическіе взгляды не въ теоретическихъ трактатахъ, а въ фантастическихъ романахъ. Наиболѣе ярко выражалъ онъ свои взгляды въ этомъ отношеніи въ причудливо-фантастическомъ произведеніи: «Первые люди на лунѣ».
Съ тѣми же взглядами мы встрѣчаемся въ тѣхъ главахъ «Anticipations», гдѣ авторъ говоритъ о группировкѣ классовъ въ концѣ. XX вѣка.
IV.
правитьЕсть еще область, въ которой, по мнѣнію Уэльса, произойдутъ большія перемѣны въ недалекомъ будущемъ подъ вліяніемъ прогресса машинъ, «составляющихъ отличительную черту XIX вѣка».
«Всюду въ мірѣ, въ теченіе сорока вѣковъ, наиболѣе развитыя общества, отличаясь другъ отъ друга въ неважныхъ чертахъ, представляли въ то же время характерныя черты, свойственныя всѣмъ имъ». Всегда въ основѣ общественнаго зданія находился крестьянинъ, крѣпостной или рабъ, подчиненный всѣмъ и работающій за всѣхъ. Если не считать небольшого примѣненія силъ воды и вѣтра да употребленія лошадей и муловъ, — классъ рабовъ или крѣпостныхъ былъ единственной рабочей силой, на которой держалось все общество; онъ былъ и въ нѣкоторой степени является еще и теперь многосложной живой машиной стараго порядка. Эта живая машина таскала тяжести, пахала, жала, строила и пр. Всегда также существовалъ привилегированный классъ, командовавшій живой машиной и воздерживавшійся отъ труда въ силу понятія о чести. Иногда то были воины, иногда «ученые». Въ Индіи, напр., классъ былъ представленъ кастой «дважды рожденныхъ». Въ Китаѣ онъ состоялъ изъ мандариновъ, въ Англіи изъ лордовъ и джентри. Эти два основныхъ класса во многихъ случаяхъ развѣтвлялись и подраздѣлялись. Классъ крестьянъ, напр., раздѣлился на фермеровъ, сельскохозяйственныхъ работниковъ и пр. Высшій классъ раздробился на нѣсколько градацій, бароновъ, виконтовъ, графовъ, герцоговъ и пр.; но основное раздѣленіе оставалось. «Отъ разсвѣта исторіи до перваго появленія машинъ въ XVIII свѣтѣ эта схема наблюдалась во всѣхъ обществахъ, за исключеніемъ совершенно дикихъ. Отличительной чертой исторіи того времени было стремленіе соціальныхъ системъ этого типа достигнуть перманентной формы, не смотря на дѣйствіе двухъ непримиримыхъ враговъ застоя: изобрѣтеній и безпрерывнаго скопленія населенія въ опредѣленныхъ пунктахъ».
Въ прежнее время, вслѣдствіе плохихъ средствъ сообщенія, политическія единицы радіусомъ больше, чѣмъ въ сто миль — были очень неустойчивы. То былъ міръ маленькихъ государствъ. Большія имперіи возникали и сейчасъ же исчезали. Въ общемъ, то. былъ почти всегда союзъ автономныхъ провинцій подъ общимъ Рах… До изобрѣтенія пороха, всадникъ, покрытый броней, былъ непобѣдимъ въ битвѣ въ открытомъ полѣ. Поэтому всюду, гдѣ мѣстность была ровная и не гористая, и гдѣ существовала торговля, тамъ всадникъ господствовалъ надъ простымъ человѣкомъ. Такая страна становилась аристократической, и тамъ возникали касты. Ремесленникъ, явившійся одной изъ разновидностей трудящагося класса, искалъ тамъ защиты у патрона, въ гильдіи, въ укрѣпленномъ городѣ. Въ деревняхъ, въ такой открытой странѣ, крестьянинъ былъ крѣпостнымъ. Но въ странахъ гористыхъ, поросшихъ густыми лѣсами или изрѣзанныхъ рѣками и болотами, тамъ человѣкъ, вооруженный лукомъ или копьемъ, могъ бороться съ закованнымъ въ сталь всадникомъ. И вотъ въ такихъ именно странахъ зародилась демократія. Въ Италіи, Греціи, въ Швейцаріи, Голландіи и Великобританіи двѣ основныя силы стараго общества, аристократія и производитель, постоянно пребывали въ болѣе или менѣе опредѣленномъ равновѣсіи. Всякая перемѣна въ подробностяхъ борьбы за существованіе нарушала равновѣсіе: изобрѣтеніе оружія, болѣе пригоднаго для одного класса, чѣмъ для другого, улучшеніе степени образованія и пр. вели къ грандіозной войнѣ, къ перемѣнѣ династіи, — но, въ общемъ, характеръ классовъ оставался тотъ же самый за исключеніемъ нѣкоторыхъ, неважныхъ подробностей, — говоритъ Уэльсъ: общество XVIII в. мало чѣмъ отличается отъ общества временъ Горація.
Но вотъ мало-по-малу обозначается въ обществѣ новый классъ рантье, владѣльцевъ акцій, рода собственности, неизвѣстной въ исторіи прежнихъ временъ. До начала XVIII вѣка только земли и постройки считались солидной собственностью. Былъ затѣмъ еще скотъ, были крѣпостные, корабли и деньги. Всѣ эти виды собственности владѣльцу нужно было «держать», управлять ими. Владѣлецъ могъ оставить собственность лишь на короткое время, довѣривъ ее надежному человѣку. Въ то время ростовщичество держалось только на «солидной собственности». Деньги выдавались подъ залогъ имѣній, построекъ или же продуктовъ земли. Акціонерныя компаніи открыли совершенно новое примѣненіе для денегъ. Акція — такой видъ собственности, который не требуетъ никакихъ хлопотъ или заботъ. Къ владѣльцамъ акцій относятся также тѣ лэндлорды, которые живутъ на счетъ ренты съ земли въ городахъ. Классъ акціонеровъ и живущихъ на счетъ «незаработаннаго приращенія»[2] растетъ все, и, повидимому, будетъ еще долго увеличиваться. Къ нему присоединяется мало-по-малу старая аристократія. «Новый классъ не имѣетъ ничего опредѣленнаго, кромѣ того, что владѣетъ извѣстнымъ видомъ собственности. Онъ даже не составляетъ какой-нибудь отдѣльной массы; но пропитываетъ всѣ классы, какъ вкраплено всюду золото въ твердой массѣ кварца». Къ этому новому классу принадлежатъ — «снобъ» милліонеръ, плутократъ, мечтающій о политической власти, богатый эпикуреецъ, священникъ, путешественникъ, офицеръ, спортсменъ. Нѣтъ одной общей характерной черты для новаго класса. «Членъ его, — говоритъ Уэльсъ, — можетъ быть грубымъ чувственникомъ, ограниченнымъ поклонникомъ модъ, завсегдатаемъ конныхъ скачекъ и кафешантановъ, ханжей, литераторомъ, словомъ всѣмъ. Доходъ нисколько не опредѣляется профессіей». Кромѣ того, существуетъ множество лицъ, которыя только частью принадлежатъ къ этому классу. Такъ, напримѣръ, лакей на деньги, полученныя на водку, покупаетъ агщію какой-нибудь компаніи, оперирующей на другомъ концѣ земли. Епископъ получаетъ дивидендъ на акцію обществъ, торгующихъ чаемъ или углемъ. Въ Англіи, кромѣ рабочихъ классовъ, нѣтъ теперь людей, которые не имѣли бы какихъ-нибудь акцій, одну, двѣ или тысячи. Акціи теперь замѣнили тѣ чулки и клубки шерсти, въ которыхъ массы когда-то прятали свои сбереженія[3]. «Прежде собственность и владѣніе ею всегда ассоціировалась съ дѣятельностью, честной или безчестной, съ трудомъ или съ насиліемъ, съ энергіей или съ обманомъ. Владѣльцу акцій не нужно, чтобы удержать ихъ, ни труда, ни обмана, ни ума, ни насилія, хотя, собственно говоря, теперь онъ владѣетъ всѣмъ міромъ».
Удержится ли этотъ классъ и черезъ сто лѣтъ? Условія таковы, что не даютъ ему возможности объединиться для защиты собственныхъ интересовъ. «Такъ какъ владѣльцы акцій не дѣлаютъ ничего сообща, кромѣ развѣ того, что въ одно время получаютъ дивиденды; такъ какъ они могутъ различаться по способностямъ, по образованію, по происхожденію; такъ какъ нѣтъ причинъ, которыя заставляли бы ихъ всѣхъ читать однѣ и тѣ же газеты, собираться въ однихъ и тѣхъ же мѣстахъ, или испытывать общія симпатіи, — то они не въ силахъ будутъ предпринять ничего однороднаго, чтобы защититься отъ рѣщительной аттаки на нихъ. Классъ владѣльцевъ акцій слишкомъ безформенъ и хаотиченъ, чтобы защищаться. Поэтому существованіе новаго сравнительно класса зависитъ исключительно отъ будтобы естественныхъ законовъ общества. Если они будутъ благопріятны, классъ выживетъ; въ противномъ же случаѣ классъ исчезнетъ и разсѣется, какъ туманъ подъ вліяніемъ солнечныхъ лучей».
Классъ акціонеровъ возникъ, главнымъ образомъ, подъ вліяніемъ появленія машипъ. Въ томъ видѣ, какъ теперь, онъ опредѣлился съ появленіемъ желѣзныхъ дорогъ. Ремесленники и торговцы, которые были необходимы, но которыхъ держали въ подчиненіи, пріобрѣтали въ машинѣ новое оружіе, новую мощь; имъ предстояло пріобрѣсти господствующее вліяніе въ обществѣ. «Но прежде, чѣмъ овладѣть машиной, — говоритъ Уэльсъ, — ремесленникамъ и купцамъ предстояло купить себѣ право нарушенія заведеннаго общественнаго порядка. Дивидендъ акціонера былъ той данью, которую новое предпріятіе вынуждено было уплатить старому богатству. Акція — тѣ деньги, которыми машина откупалась на волю. Такимъ образомъ, акціонеръ представляетъ старый порядокъ имущественныхъ отношеній въ переходномъ фазисѣ. Развитіе машинъ въ XIX вѣкѣ не покончило съ „меровингами“, какъ называетъ Уэльсъ акціонеровъ. Изобрѣтенія являются за изобрѣтеніями; но новое усовершенствованіе держится на старомъ фундаментѣ. Въ силу этого, дань „меровингамъ“ продолжаетъ уплачиваться». Даже муниципализировавъ все, мы не измѣнимъ существенно фактовъ; мы поставимъ только тогда вмѣсто отдѣльныхъ акціонеровъ — корпорацію, владѣющую всѣми акціями.
V.
правитьЕсть еще одинъ классъ, хотя стоящій на противоположномъ полюсѣ, чѣмъ акціонеръ, но тоже явившійся послѣдствіемъ внезапнаго перехода общества отъ спокойнаго состоянія къ быстрому прогрессу. Классъ этотъ состоитъ изъ людей, не имѣющихъ никакой собственности и никакой опредѣленной функціи въ общественномъ организмѣ.
При опредѣленіи судьбы этого класса Уэльсъ находится подъ сильнымъ вліяніемъ дарвиновскаго закона борьбы за существо. ваше, какъ онъ понимается почти всѣми англійскими соціологами, до Кидда включительно.
«Новый общественный ингредіентъ», какъ называетъ его Уэльсъ, наблюдается теперь не только въ городахъ, но и въ деревняхъ. «Большею частью — это или преступники и паразиту, живущіе около богатыхъ классовъ, или тѣ работники, которые перебиваются ничтожнымъ заработкомъ, ведя безнадежную борьбу съ машиной, покуда еще не изобрѣтена такая, которая была бы дешевле ихъ труда. Это — масса безъ вождя, безъ опредѣленныхъ цѣлей впереди, уносимая потокомъ къ пропасти. Въ этой же безличной толпѣ находятся тѣ „обломки человѣчества“, которые принадлежали прежде къ другимъ классамъ и потерпѣли крушеніе. Тутъ люди, выброшенные за бортъ машиной, потерявшіе работу вслѣдствіе того, что по новооткрытому пути извѣстная отрасль промышленности перенесена въ другую часть свѣта, или рожденные не приспособленными къ жизни и для упорнаго труда. Въ эту пропасть, вырытую машиной, валятся всѣ выброшенные ею, всѣ не могущіе приспособиться къ измѣняющейся промышленности. Люди эти вступаютъ въ бракъ; кадры этого класса пополняются всѣми неудачниками, расточителями, дураками и калѣками изъ высшихъ классовъ». Не разъ раздавались крики, что наименѣе желательныя части общества слишкомъ плодовиты и что размноженіе неприспособленныхъ къ жизни идетъ слишкомъ быстро. Уэльсъ не раздѣляетъ этихъ опасеній, а потому ему не приходится давать совѣта (какъ это дѣлали его предшественники), какъ отдѣлаться отъ «неприспособленныхъ». «Рано или поздно, — говоритъ нашъ авторъ, — общественная пропасть ведетъ къ смерти, какъ это знаетъ каждый докторъ, практикующій въ трущобахъ. Смерть эта обусловливается или болѣзнями взрослыхъ, или слабостью дѣтей, или безплодіемъ, являющимся послѣдствіемъ разврата. Классъ неприспособленныхъ пополняется почти исключительно вербовкой, а не естественнымъ приростомъ». «Всюду во всемъ мірѣ, въ Лондонѣ, Нью-Іоркѣ, въ Чикаго, въ Парижѣ, какъ только земля покрылась сѣтью желѣзныхъ дорогъ, новое движеніе ознаменовалось возникновеніемъ на общественномъ организмѣ желваковъ, — появленіемъ порочныхъ, безпомощныхъ нищихъ массъ». Авторъ считаетъ этотъ классъ не только безработнымъ, но и не способнымъ ни на какую работу. Можно, конечно, сомнѣваться, дѣйствительно ли возникновеніе «желваковъ» такъ тѣсно совпадаетъ съ появленіемъ желѣзныхъ дорогъ. Крупная промышленность придала нѣсколько своеобразный характеръ пауперизму. Введеніе машинъ и, въ особенности, промышленные кризисы страшно увеличиваютъ «желваки». Во время «хлопковаго голода» сотни тысячъ работниковъ выпрашивали милостыню на большихъ дорогахъ Ланкашира. Но это не были «неприспособленные къ труду». Съ другой стороны, каждый историкъ XVII и XVIII вѣковъ говоритъ намъ о коллосальномъ пауперизмѣ. Армія бѣдныхъ и тогда ужо насчитывала «обломки человѣчества», явленіе, по мнѣнію Уэльса, сравнительно новое. Авторъ нашъ полагаетъ, что пауперизмъ будетъ существовать, покуда есть цивилизація, такъ какъ всегда будутъ рождаться слабоумные, калѣки и всегда будутъ неудачники. Не занятые люди изъ высшихъ классовъ всегда будутъ находить себѣ занятіе-въ помощи этимъ обломкамъ человѣчества. Среди нихъ они могутъ продолжать игру въ филантропію. «Пауперизмъ, — по мнѣнію Уэльса, — неизбѣжное послѣдствіе прогрессирующаго общества, какъ неизбѣжны отбросы въ фабричномъ производствѣ и отмираніе клѣточекъ въ организмѣ здороваго и дѣятельнаго человѣка». Приблизительно также разсуждали защитники стараго строя во Франціи, когда имъ указывали на ужасающее число нищихъ въ деревняхъ и городахъ. Они говорили о неизбѣжныхъ послѣдствіяхъ лѣности, слабоумія и расточительности. Зажиточная деревенская Франція нынѣшняго времени совершенно противорѣчитъ предсказаніямъ защитниковъ стараго порядка.
«Механическая цивилизація» знаменуется, по мнѣнію Уэльса, не только появленіемъ двухъ общественныхъ классовъ, не имѣющихъ опредѣленной функціи (акціонеровъ и пауперовъ). Результатомъ являются нѣкоторыя важныя перемѣны. Классъ акціонеровъ всасываетъ малу-по-малу представителей крупнаго землевладѣнія, которые недавно еще имѣли громадное вляініе на государственныя дѣла. «Въ то-же время низшій классъ, основа соціальной пирамиды, т. е. невѣжественные и неприспособляющіяся къ новымъ условіямъ крестьяне и работники, — мало-по-малу дробится и падаетъ въ пропасть вслѣдствіе введенія машинъ, сберегающихъ трудъ. Но на ряду съ этимъ происходитъ также прогрессъ переустройства и развѣтвленія того, что прежде было среднимъ классамъ. Теперь, въ дѣйствительности, его больше уже не существуетъ. Всѣ прежнія классы стараго порядка расплавились. И въ этой расплавленной массѣ мы видимъ безконечное число различныхъ людей. Нѣкоторые хорошо держатся и плывутъ, имѣя большую собственность. Нѣкоторые уцѣпились за меньшіе обломки собственности, значительная часть людей плыветъ хорошо собственными силами, безъ какой бы то ни было поддержки; не мало людей вцѣпилось въ пловцевъ; остальные безсильно опускаются на дно». Такова, по мнѣнію Уэльса, типичная картина современнаго общества, одинаково примѣнимая, какъ къ Соединеннымъ Штатамъ, такъ и къ любому западно европейскому государству. «Недалеко то время, — говоритъ авторъ, — когда улучшеніе путей сообщенія и акціонерный способъ веденія дѣлъ создадутъ такія же условія рѣшительно всюду. Процессу общественнаго растворенія подвергнутся всѣ расы, какого бы цвѣта онѣ ни были. Самобытность сохранится развѣ гдѣ нибудь на малодоступныхъ островахъ». Но этимъ процессомъ растворенія выдѣлится третій классъ будущаго общества: инженеровъ и механиковъ. Теперь классъ этотъ разбитъ на множество отдѣльныхъ группъ, скованныхъ невѣжествомъ и рутиной. Прогрессъ машинъ раздробитъ эти группы, швырнетъ наиболѣе отсталыхъ людей въ пропасть и объединитъ болѣе способныхъ и болѣе быстро приспособляющихся къ новымъ изобрѣтеніямъ. Для этого всѣ, принадлежащія въ классу, должны будутъ обладать большимъ образованіемъ, большею оригинальностью и смѣтливостью, чѣмъ проявляютъ теперь всѣ, начиняя отъ инженера до простого механика. Каковы главныя причины, которыя будутъ мѣшать въ XX вѣкѣ выдѣленію изъ хаоса этому классу образованныхъ, энергичныхъ, проникнутыхъ плановымъ самосознаніемъ людей? «Главнымъ препятствіемъ, по мнѣнію Уэльса, явится трэдъ-юніонизмъ, этотъ консервативный духъ старыхъ цеховъ. Трэдъ-юніоны возникли подъ вліяніемъ традицій „стараго порядка“, когда во всякой отрасли промышленности интересы предпринимателя и работника были прямо противоположны. Трэдъ-юніонизмъ явился послѣдствіемъ отношеній, когда, съ одной стороны, въ промышленности была интеллигенція, не вносившая совершенно труда, съ другой, — работники, не вносившіе ничего, кромѣ физическаго труда; Тогда интересъ предпринимателя заключался въ томъ, чтобы выжать изъ своего наемника возможно больше труда. Съ другой стороны, наемникъ, удѣломъ котораго до самой смерти была черная работа, употреблялъ всѣ усилія, чтобы дать ее возможно меньше. Чтобы работникъ былъ послушенъ, необходимо было держать его въ невѣжествѣ и насколько возможно ближе въ состоянію вьючнаго животнаго. И вотъ при такихъ то условіяхъ, чтобы защититься отъ лишнихъ конкуррентовъ, работники создали трэдъ-юніоны, урегулировали число рабочихъ часовъ, постарались обуздать всякій прогрессъ»… Старыя традиціи, по словамъ Уэльса, проникли и сковали даже сравнительно новыя производства. "Свинцовыхъ дѣлъ мастеръ въ Англіи отстаиваетъ свое положеніе, какъ работника, какъ отстаиваетъ добродѣтельная женщина свою честь. Онъ зорко охраняетъ всѣ ограниченія, наложенныя трэдъ-юніономъ, потому не безъ основанія полагаетъ, что если ихъ не будетъ, то каждый дуракъ сумѣетъ прокладывать дренажныя трубы и паять ихъ. Всему, что свинцовыхъ дѣлъ мастеръ знаетъ, онъ научился отъ другого такого же мастера, когда былъ у него въ ученикахъ. Выучившись, онъ всю жизнь заботился только о томъ, чтобы сдѣлать наименьшее количество работы въ наибольшее число часовъ. И такъ онъ поступаетъ до самой смерти. Поэтому, — полагаетъ Уэльсъ, — въ Англіи нѣтъ поощренія изобрѣтеніямъ: прежде всего является вопросъ «что скажутъ работники? Поймутъ-ли они это?» Талантливый свинцовыхъ дѣлъ мастеръ долженъ отказаться отъ всякой мысли усовершенствовать свое ремесло[4].
Въ будущемъ; по мнѣнію Уэльса, возникнетъ громадный организованный классъ инженеровъ и машинистовъ, которымъ въ обществѣ будетъ принадлежать первое мѣсто. Это будетъ довольно однородный классъ. И хотя въ составъ его войдутъ болѣе талантливые и менѣе талантливые люди, но рѣзкихъ демаркаціонныхъ линій Нельзя будетъ провести. Выработается извѣстный minimum знанія и талантливости; не обладая хоть имъ, человѣку нельзя будетъ принадлежать къ классу. Въ лицѣ класса инженеровъ и механиковъ на арену исторіи выступитъ новая важная общественная сила. Такъ какъ этотъ классъ долженъ быть образованъ, то возникнутъ вмѣстѣ съ нимъ и новыя школы, появится новый типъ учителя. Нынѣшній учитель, то «жалкое, неприспособленное существо, которое знаетъ лишь свою латынь или свою математику», исчезнетъ безъ слѣда. Такъ какъ классъ будетъ обладать общими интересами, то онъ выдвинетъ собственныхъ писателей и создастъ свою собственную литературу. Дифференціанція новаго класса отравится и на земледѣліи. Старый типъ «автономныхъ» формъ исчезнетъ безъ слѣда. Уничтоженіе разстоянія сдѣлаетъ то, что въ каждомъ округѣ будетъ выращиваться только такой продуктъ, для котораго условія больше всего благопріятны. Все это будетъ выращиваться, конечно, съ соблюденіемъ наибольшей экономіи труда, съ примѣненіемъ послѣднихъ словъ науки. Авторъ предвидитъ сильную оппозицію тѣхъ странъ, въ которыхъ мелкое фермерство очень развито.
Къ классу механиковъ и инженеровъ будутъ принадлежать и солдаты. Человѣчество настоящаго времени сильно отстало въ способахъ веденія войнъ. Арміи построены все еще на старомъ принципѣ, выработанномъ тогда, когда машинъ еще не было. Мы все еще видимъ допотопное раздѣленіе на конницу и пѣхоту. Когда введенъ былъ въ армію велосипедъ, то солдатъ циклистовъ причислили къ кавалеріи. «Вѣкъ машинъ отразился въ арміи только тѣмъ, что солдаты получили ружья, изъ которыхъ они не умѣютъ цѣлиться (т.-е. опредѣлять дальность разстоянія), и пушки которыми они не умѣютъ управлять… Военная наука предлагаетъ солдату карты, которыми онъ не пользуется, затѣмъ говоритъ ему о постройкѣ шанцевъ, о воздушныхъ шарахъ, объ охраненіи здоровья во время походовъ; но въ дѣйствительности солдатъ такъ же косенъ и невѣжественъ, какъ и свинцовыхъ дѣлъ мастеръ… Пятьдесятъ лѣтъ уже всюду существуютъ желѣзныя дороги, а между тѣмъ солдаты не выучены еще, какъ разрушать чинить и управлять ими. Все это въ ближайшую войну придется дѣлать любительскимъ способомъ». Читатель останавливается въ смущеніи — и говоритъ: «какъ, и впереди войны?» «Да, — отвѣчаетъ Уэльсъ, — покуда нѣтъ никакихъ признаковъ золотого вѣка». Впереди только войны международныя и междоусобныя, поэтому нужно готовиться къ нимъ, чтобы, когда онѣ придутъ, вести ихъ «прогрессивнымъ» и «научнымъ» путемъ, какъ подобаетъ людямъ XX вѣка, а не современникамъ каменнаго періода. О войнахъ будетъ дальше.
Перечисленными классами не исчерпывается «новый порядокъ». Уэльсъ предвидитъ еще одинъ классъ «ничего не производящихъ, но энергичныхъ и дѣятельныхъ людей, занятыхъ болѣе или менѣе полезными операціями». Сюда относятся главные управляющіе, организаторы политическихъ партій, биржевыя маклеры, коммисоіонные агенты, финансисты различныхъ видовъ, до биржевого игрока включительно, громадная армія клерковъ и пр. Этотъ громадный классъ развивается «не столько въ силу неумолимой логики естественныхъ законовъ, сколько по причинѣ мѣняющихся привычекъ, страстей и предразсудковъ массъ». Классъ этотъ будетъ, по предположенію Уэльса, отличаться не столько умомъ, сколько хитростью, не столько талантомъ, сколько ловкостью. Онъ выдвинетъ своимъ идеаломъ финансоваго и политическаго дѣльца и создастъ, по всей вѣроятности, соотвѣтственную литературу, прессу и религію. Идеалы этого класса будутъ сталкиваться и враждовать съ идеалами, выдвинутыми классами инженеровъ и механиковъ.
Такимъ образомъ, анализируя современныя условія, Уэльсъ предсказываетъ возникновеніе въ обществѣ недалекаго будущаго слѣдующихъ четырехъ классовъ: 1) акціонеровъ; 2) безпомощныхъ пауперовъ, «обломковъ человѣчества» и технически необученныхъ работниковъ, «теперь больше ненужныхъ»; 3) стройной массы болѣе или менѣе талантливыхъ людей, умѣющихъ примѣнять послѣдніе результаты научныхъ открытій для производительной работы; массы, которая намѣтитъ себѣ опредѣленную цѣль (успѣшное достиженіе ея — внѣ прогноза) и 4) громадной массы лицъ, живущихъ непроизводительнымъ трудомъ и извлекающихъ пользу изъ общественной смуты. Классы эти, по мнѣнію автора, намѣтились уже въ значительной степени и теперь «механическимъ факторомъ»; но современное общество сковано еще въ своемъ движеніи старыми традиціями. «Законы и общественный строй выработаны еще до появленія пара. Границы проведены еще подъ вліяніемъ стараго способа сообщенія на лошадяхъ… Въ Соединенныхъ Штатахъ, напр., общество сковано желѣзнымъ кольцомъ конституціи, выработанной отдѣльными маленькими земледѣльческими республиками, находившимися въ формѣ развитія Трансвааля до Іоганесбургскаго періода». Теперь ростъ общества создаетъ необходимость раздвинуть границы и разорвать желѣзные обручи. А это поведетъ, по мнѣнію автора, къ ряду международныхъ и междоусобныхъ войнъ.
VI.
правитьВойна, по мнѣнію автора, явится Логическимъ послѣдствіемъ современнаго западно-европейскаго строя. Въ Зап. Европѣ «общественная машина дѣйствуетъ подъ вліяніемъ двухъ силъ». Ихъ можно сравнить съ двумя плечами рычага. Съ одной стороны — та сила, которая платитъ за общественную машину, раздаётъ жалованье и награды, субсидируетъ газеты и т. д., т. е. правительство, съ другой — коллективная, сѣрая, однородная масса избирателей; послѣдняя имѣетъ нѣкоторые предразсудки и традиціи. На нихъ то, на умственную ограниченность массы усиленно дѣйствуютъ «патріотическія газеты». Періодическія изданія послѣдняго времени все меньше и меньше становятся проводниками извѣстныхъ принциповъ; имъ все меньше и меньше нужно имѣть какую бы то ни было опредѣленную программу. «Современныя газеты только добиваются большого тиража… Онѣ палятъ, чтобы произвести шумъ, единственно для того, чтобы вызвать возможно большую ажитацію. На добываніе сенсаціоннаго матеріала современная пресса не жалѣетъ денегъ, потому что именно за распространеніе такого матеріала ждетъ себѣ наградъ. Критика, обсужденіе различныхъ вопросовъ, оцѣнка того или другого явленія все больше и больше исчезаетъ со страницъ современныхъ газетъ. Преобладающее значеніе пріобрѣтаютъ таланты драматизировать событіе, способность кричать: „пожаръ“! и умѣнье придать на одинъ моментъ громадное значеніе какой-нибудь личности, какому-нибудь событію, истинному или же вымышленному».
…"Современная газета ругнетъ, того дѣятеля, поставитъ на день въ затруднительное положеніе другого; но, какъ и политиканы, не въ силахъ вести публику къ какой-нибудь опредѣленной цѣли". Такова ограниченная власть современной сильно распространенной газеты, обращающейся къ «сѣрымъ» (такъ Уэльсъ называетъ публику) періода «растворенія» классовъ. Авторъ того мнѣнія, что газеты никогда не будутъ пользоваться большимъ вліяніемъ, чѣмъ теперь. Чтобы сильнѣе захватить въ свои руки «сѣрыхъ», сила, приложенная къ другому плечу рычага, все больше будетъ играть на «патріотизмѣ». Такъ какъ послѣдній «не можетъ цвѣсти въ пустомъ пространствѣ», то понадобится объектъ. «Патріотизмъ» — значитъ ненависть къ какой-нибудь другой націи. Для расцвѣта его нуженъ иностранецъ. «Національная и патріотическая партія означаетъ враждебную политику ко всему иностранному». И «сѣрые» будутъ вопить о жертвѣ на алтарь патріотизма. Не изъ злобы, а просто для того, чтобы удержаться у власти, правительство всѣми силами будетъ культивировать въ «сѣрыхъ» мысль о необходимости войны. «Патріотическая» пресса будетъ играть роль сторожевыхъ собакъ. Она громко будетъ выть и вопить, что опасность угрожаетъ со стороны того или другого сосѣда. «Мы уже видимъ, — говоритъ Уэльсъ, — какъ всюду во всемъ мірѣ одна нація лаетъ на другую по поводу соперничества въ торговлѣ. Лай этотъ яростный и совершенно безумный: каждая нація выставляетъ своимъ идеаломъ вывозить все и не ввозить ничего». Результатъ можетъ быть только одинъ. Послѣдствіемъ натравливанія націи на націю, безумныхъ тарифовъ, международныхъ интригъ и пр. — явится громадная война, въ которую вожди «сѣрыхъ» кинутся, очертя голову. Къ этому правительства идутъ все ближе и ближе не потому, что они дѣйствительно хотятъ войны, но потому, что не въ силахъ пойти по другой дорогѣ. Впереди — колоссальная международная война. Основываясь на историческихъ прецедентахъ, является искушеніе предсказать, что колоссальная война выдвинетъ новаго Наполеона и породитъ новый цезаризмъ. «Повидимому, кажется, что послѣдствія колоссальной войны должны быть таковы, — говоритъ Уэльсъ. — Въ минуту сильныхъ пораженій выдвинется сильный человѣкъ. Онъ одержитъ рядъ побѣдъ, будетъ рѣшителенъ въ своихъ дѣйствіяхъ, обаятеленъ въ обхожденіи. Онъ отброситъ рѣшенія парламента и демагоговъ, поведетъ націю къ славѣ, создастъ имперію и удержитъ ее новыми побѣдами. Герой станетъ кодифицировать все, обновитъ папство или, во всякомъ случаѣ, постарается гальванизировать католичество, устроитъ академію изъ маленькихъ людей, которые будутъ интриговать другъ противъ друга. Благодарная нація опять переполнится духомъ аггрессивнаго эгоизма». Таковы предсказанія, напрашивающіяся прежде всего. Ничего подобнаго не будетъ, по мнѣнію Уэльса. Міръ больше не можетъ быть пересозданъ волей одного человѣка, какъ нельзя освѣщать городъ ракетами. Время единичныхъ вождей прошло. Появленіе новаго цезаря невозможно по двумъ причинамъ. Во-первыхъ, съ прогрессомъ машинъ появился новый классъ образованныхъ людей, у котораго не было предшественниковъ раньше. Этотъ классъ быстро развивается. Во-вторыхъ, новый Наполеонъ невозможенъ, вслѣдствіе полнаго переворота въ техникѣ войны, свершеннаго изобрѣтеніемъ машинъ. «Война въ прошломъ имѣла совсѣмъ другой характеръ, нѣмъ тотъ, который она получитъ въ будущемъ: она была театральна, полна драматическихъ и сильныхъ эпизодовъ, ничего подобнаго мы не увидимъ въ будущихъ войнахъ».
Въ прошломъ битвы продолжались день-два и давали широкій просторъ героизму. Исходъ битвъ и войнъ зависѣлъ отъ полководцевъ, которые картинно руководили приступами и маршами. Война въ будущемъ явится вопросомъ подготовленія въ теченіе многихъ лѣтъ. Все будетъ зависѣть отъ тщательнаго обдумыванія и отъ предусмотрѣнія деталей.
Въ этой войнѣ не будетъ рѣшительныхъ побѣдъ. Она закончится полной «диффузіей» одной арміи. Исходъ войны будетъ зависѣть не отъ генераловъ и не отъ храбрости ихъ, а отъ сознательнаго и разумнаго участія многихъ технически обученныхъ людей. Политиканы втянутъ «сѣрыхъ» въ громадную войну; но она же покажетъ полную неспособность ихъ. Громадная война выдвинетъ впередъ классъ технически образованныхъ людей, тотъ классъ инженеровъ и механиковъ, о которомъ было сказано раньше. Эти люди тогда выступятъ сразу «съ новой системой транспортовъ, съ новыми средствами сообщенія, съ новыми орудіями уничтоженія и устрашенія». Сѣрые поймутъ, какая мощная сила въ рукахъ этого класса и предоставятъ ему вполнѣ окончаніе войны. Но, почувствовавъ свои силы, новый классъ выговоритъ предварительно нѣкоторыя условія. «Предположимъ, — скажутъ представители этого класса, — мы попытаемся спасти общество. Тѣ, которые были у власти, выработали для охраненія своихъ интересовъ сложную систему законовъ и предписаній. Конституція насъ не знаетъ. Стоящіе у власти имѣютъ своихъ судей, свои газеты, они въ состояніи сдѣлать все, кромѣ спасенія теперь общества отъ непріятеля. У насъ въ рукахъ — усовершенствованныя пушки и машины. Вмѣсто того, чтобы направить эти усовершенствованныя пушки противъ такихъ же орудій непріятеля; вмѣсто того, чтобы жертвовать нашей жизнью въ безтолковой ссорѣ, которую начали не мы; вмѣсто всего этого, мы лучше нашими картечницами очистимъ атмосферу отъ виновниковъ войны». Очень можетъ быть, говоритъ Уэльсъ, что времени не будетъ для драматическихъ монологовъ; по всей вѣроятности, новыя кромвелевскіе латники явятся безъ колокольнаго звона, безъ застольныхъ патріотическихъ рѣчей. Но сущность будетъ та же. Всѣмъ станетъ очевидно, что деньги не власть; что послѣдняя можетъ быть только въ разумѣ и въ знаніи. «Точно такъ, какъ процессъ кристаллизаціи въ нѣкоторыхъ насыщенныхъ растворахъ можетъ начаться только послѣ того, какъ мы встряхнемъ стаканъ, точно также новый порядокъ отвердится послѣ сотрясенія общества черезъ посредство войны. — Шарлатами извернутся всегда» но только не во время войны. Война теперь ихъ самый главный козырь; онъ же станетъ причиной ихъ гибели".
Такимъ образомъ, по мнѣнію нашего пророка, человѣчеству абсолютно необходимо кровавое крещеніе. Печальная перспектива, въ особенности, если принять во вниманіе нѣкоторые факты: 1) классы, которымъ война выгодна, отнюдь не настолько слѣпы, чтобъ начать крупную борьбу. «Намъ нужны маленькія, безопасныя войны», — говорятъ они. Поэтому жертвами станутъ маленькія народности. Большія народности заключаютъ союзы, чтобы безопаснѣе проглотить слабыя государства. 2) Война создаетъ особую кровавую атмосферу далеко отъ театра дѣйствій. У насъ нѣтъ данныхъ думать, что эта атмосфера совершенно не заразитъ классъ профессіональныхъ инженеровъ и механиковъ, на которыхъ Уэльсъ возлагаетъ такія большія надежды. Такихъ профессіональныхъ людей въ Англіи, напр., больше всего въ томъ районѣ, гдѣ производится обработка не волокнистыхъ веществъ (центромъ его является Бирмингэмъ). Этотъ районъ больше всѣхъ за «маленькія, безопасныя войны». Этотъ районъ абсолютно не хочетъ знать о мирѣ. Для инженеровъ и механиковъ его война такъ же желательна, какъ и для рантье, владѣющихъ «кафрами» (т. е. южно-африканскими бумагами). Позволительно усомниться, чтобы положеніе вещей измѣнилось къ лучшему, если бы, вмѣсто владѣльцевъ «кафровъ», у власти стали бирмингемскіе инженеры, напримѣръ.
Въ концѣ концовъ, по словамъ пророка, — все уравновѣсится, все «образуется». Ускореніе способовъ сообщенія и процессъ «растворенія» стараго общества превратитъ весь міръ въ одинъ диффузіонный городъ. Тогда начнется «борьба языковъ». Какому изъ существующихъ нынѣ языковъ предстоитъ стать всемірнымъ? Такъ какъ рѣшающимъ факторомъ въ столкновеніи народовъ будетъ сумма знаній, то и изъ языковъ одержитъ верхъ тотъ, на которомъ больше печатается хорошихъ и дѣльныхъ книгъ. Въ этомъ отношеніи, по словамъ автора, настоящіе виды англійскаго языка покуда слабы. На этомъ языкѣ теперь печатается меньше хорошихъ книгъ, чѣмъ на французскомъ или на нѣмецкомъ. «Значительная часть книгъ, выходящихъ теперь въ Англіи, — повѣсти, принаровленныя для дамъ или для мальчиковъ, затѣмъ — мистическія произведенія, способныя скорѣе заглушить мысль, а не пробудить ее. Между тѣмъ, только такія произведенія приносятъ выгоду издателю и автору. Если такъ будетъ продолжаться, то, конечно, ни одинъ иностранецъ не дастъ себѣ труда выучиться по англійски, чтобы прочесть въ оригиналѣ произведенія Маріи Корелли»… «Англійская читающая публика теперь такъ немногочисленна, что большинство научныхъ произведеній, вышедшихъ на другихъ языкахъ, не переводятся на англійскій». Появленіе новой книги зависитъ исключительно отъ издателя (если только авторъ не можетъ самъ издать книгу на свой счетъ). Издатели же крайне консервативны и не примутъ рукописи, если она представляетъ что нибудь оригинальное. Теперь нѣтъ ни критики, ни читающей публики. Поэтому, авторъ полагаетъ, что, если перемѣны не произойдетъ, англійскій языкъ будетъ оттѣсненъ французскимъ и нѣмецкимъ языками, которые станутъ извѣстны всему культурному міру.,
Покончивъ съ борьбой языковъ, авторъ переходитъ къ «общему синтезу», которому я долженъ буду посвятить слѣдующее письмо.
- ↑ Усиленно обращаю вниманіе переводчиковъ на сборникъ „Ideal Commonwealths“, входящій въ составъ „Библіотеки Морлея“ (London. George Routledge and Sons). Здѣсь приведены полностью „Утопія“ Томаса Мора, „Новая Атлантида“ Бэкона, „Солнечное Государство“ Кампанеллы и др. аналогичныя произведенія XVI и XVII вв. Мнѣ кажется, переводомъ этого сборника будетъ оказана большая услуга русской публикѣ.
- ↑ Такъ англійскіе экономисты называютъ ту ренту, которая растетъ автоматически по причинѣ увеличенія городовъ. Лэндлорду не приходится заботиться ни о чемъ, «онъ спитъ и богатѣетъ», по выраженію Рикардо. Новая желѣзная дорога, замощеніе улицъ, канализація и освѣщеніе ихъ автоматически поднимаютъ ренту за землю.
- ↑ Цѣна акціи обыкновенно 1 ф. На рынокъ поступаетъ ихъ безконечное множество, такъ какъ каждая большая лавка стремится превратиться въ акціонерное общество.
- ↑ Уэльсъ не оригиналенъ, когда сваливаетъ отвѣтственность за техническую отсталость Англіи на трэдъ-юніоны. Въ послѣднее время Times объявилъ систематическій походъ противъ рабочихъ союзовъ и пытается доказать, что они погубили англійскую промышленность: союзы, будто бы, руководятся одной политикой: «работай медленно». Они противъ всякихъ машинъ. Вѣрно-ли это? Корабельное дѣло вытѣснено изъ англійскихъ рѣкъ на сѣверъ, въ Шотландію; но тамъ на верфяхъ такой же мощный трэдъ-юніонъ, какъ и въ Англіи. Лучше всего поставлена въ Англіи обработка волокнистыхъ веществъ. Тутъ примѣняются новыя машины. Тутъ покуда еще не чувствуется упадокъ промышленности. И что же? союзъ ткачей самый сильный и богатый изъ всѣхъ англійскихъ трэдъ-юніоновъ.