Сибирскіе колонизаторы.
Подъ этимъ общимъ заглавіемъ мы предлагаемъ читателямъ рядъ разсказовъ или, вѣрнѣе, очерковъ, которые будутъ всѣ посвящены описанію различныхъ типовъ ссыльнаго люда и дальнѣйшей судьбы ихъ въ ссылкѣ. Такъ какъ мы описываемъ только то, что непосредственно видали и наблюдали, то не наша вина, если вліяніе ссылки въ одномъ случаѣ окажется совершенно противоположнымъ, чѣмъ въ иномъ, т. е. если на однихъ ссылка оказываетъ благотворное вліяніе, вызывая въ человѣкѣ энергію, желаніе подняться хоть до уровня окружающихъ его свободныхъ людей, въ другихъ же оно окончательно добиваетъ и тотъ малый запасъ честности, искренности и энергіи, съ которымъ данный субъектъ прибылъ въ ссылку. Мы воздержимся отъ всякаго рода выводовъ и обобщеній, ограничившись скромною ролью быто-писателя.
I.
Изъ «золотой молодежи».
Въ 187* году, въ И—ѣ, обращалъ на себя общее вниманіе такъ-называемаго «порядочнаго общества» одинъ недавно прибывшій изъ Петербурга молодой человѣкъ, Левъ Сергѣевичъ Бойцовъ. Это былъ высокій красавецъ-блондинъ, съ великолѣпными бакенбардами, съ которыми онъ какъ-то особенно умѣлъ обращаться, такъ что онѣ необыкновенно шли къ его молодцеватой, изящной фигурѣ и составляли не малый предметъ зависти для нашихъ мѣстныхъ львовъ, какъ военныхъ, такъ и штатскихъ. Прибылъ онъ изъ Петербурга по дѣламъ: обладая хорошими средствами, онъ, по его словамъ, совершенно случайно встрѣтился съ однимъ изъ своихъ товарищей по корпусу, долго прожившимъ въ Восточной Сибири, въ качествѣ управляющаго пріисками одной выдающейся золотопромышленной компаніи. Въ дружескихъ бесѣдахъ, товарищъ его, разсказывая про сибирское житье-бытье, сѣтовалъ на недостатокъ предпріимчивости и иниціативы у мѣстныхъ капиталистовъ, привелъ нѣсколько примѣровъ, показывающихъ, какъ трудно въ Сибири привлечь капиталы къ новому дѣлу, несмотря на очевидную его выгоду, и, между прочимъ, разсказалъ, что онъ тщетно, несмотря на свои знакомства въ коммерческомъ мірѣ, старался устроить компанію для освѣщенія И—а, гдѣ оно до сихъ поръ находится въ самомъ печальномъ состояніи. По словамъ его, дѣло это представляетъ несомнѣнныя выгоды, и что онъ, еслибы не нездоровье его жены, лѣченіе которой требуетъ долговременнаго пребыванія за границей, непремѣнно постарался бы устроить компанію въ Петербургѣ. Мысль эта запала въ голову Льва Сергѣевича, человѣка въ это время свободнаго, такъ какъ онъ только-что вышелъ въ отставку съ чиномъ поручика изъ одного изъ старѣйшихъ гвардейскихъ полковъ, именно съ цѣлью удобнѣе помѣстить свои средства въ какое-нибудь солидное предпріятіе. Къ тому же и новизна края сильно манила его, человѣка молодого, сильнаго, энергичнаго къ попыткѣ взять и—е дѣло на себя.
Пріѣхавъ въ И—ъ, онъ только одни сутки пробылъ въ лучшей тамошней гостиницѣ, употребивъ почти цѣлый день на розыски подходящей квартиры. Хлопоты его увѣнчались желаннымъ успѣхомъ: въ центрѣ города, въ одной изъ улицъ, пересѣкающихъ главную улицу, такъ-называемую «Большую», неподалеку отъ нея, онъ нанялъ премиленькую квартиру изъ четырехъ комнатъ, съ кухнею внизу, съ конюшней и сараемъ на дворѣ.
Кое-какъ устроившись, прикупивъ мебели, нанявъ, по рекомендаціи хозяина гостиницы (поляка изъ сосланныхъ за повстаніе шестидесятыхъ годовъ), приличнаго лакея и получивъ изъ литографіи свои визитныя карточки, съ городскимъ адресомъ (это тогда была новость для И—а), на третій день поѣхалъ съ неизбѣжнымъ въ провинціи, а въ Сибири въ особенности, визитомъ къ выдающимся городскимъ обывателямъ. Началъ онъ съ генералъ-губернатора, къ которому явился, въ пріемный часъ, вмѣстѣ съ массой разныхъ представлявшихся или откланивавшихся офицеровъ и чиновниковъ, а также и частныхъ лицъ, имѣвшихъ какое-либо дѣло до главнаго начальника края. Представляясь генералу, онъ тутъ хе объяснилъ причину своего пріѣзда въ И—ъ и просилъ милостиваго содѣйствія его высокопревосходительства. Послѣдній принялъ его весьма ласково и помимо того, что обѣщалъ свою помощь въ такомъ важномъ, по его мнѣнію, дѣлѣ, какъ городское освѣщеніе, тутъ же пригласилъ Льва Сергѣевича къ себѣ, «какъ-нибудь на дняхъ, вечеркомъ, пообстоятельнѣе потолковать объ этомъ дѣлѣ». То же, или почти то же, было съ Львомъ Сергѣевичемъ у губернатора, у членовъ совѣта главнаго управленія Восточной Сибири и другихъ мѣстныхъ административныхъ тузовъ. При одномъ изъ этихъ визитовъ онъ встрѣтился съ адъютантомъ генералъ-губернатора, ротмистромъ Чемякинымъ, котораго онъ зналъ, еще будучи на службѣ въ Петербургѣ, и по совѣту послѣдняго, знавшаго уже основательно нравы И—а, отложилъ визиты къ купечеству и золотопромышленникахъ до другого дня, съ тѣмъ, чтобы дѣлать ихъ вмѣстѣ съ Чемякинымъ: будучи со всѣми знакомъ, Чемякинъ, конечно, былъ для него дорогимъ человѣкомъ. Въ первый же послѣ своихъ визитовъ праздничный день, Левъ Сергѣевичъ, пріѣхавъ домой часовъ въ пять послѣ обѣда, имѣлъ удовольствіе увидѣть у себя на столѣ массу карточекъ: это означало, что всѣ тѣ, которые оставили карточки, этимъ самымъ заявляли о полномъ своемъ желаніи подерживать знакомство съ Бойцовымъ. Согласно провинціальному этикету, это давало ему право пріѣхать уже запросто, вечеромъ, въ любой изъ этихъ домовъ.
Левъ Сергѣевичъ широко воспользовался этимъ правомъ: не прошло и двухъ недѣль со времени его пріѣзда, какъ онъ успѣлъ уже занять амплуа перваго льва, и не было званаго вечера, обѣда или загороднаго пикника безъ его дѣятельнаго участія. Лучше его никто изъ молодыхъ людей не танцевалъ; шансонетки и отрывки изъ оперетокъ, которыя онъ мастерски исполнялъ и по-русски и по французски, вызывали обыкновенно единогласное и даже бурное одобреніе. У своихъ новыхъ знакомыхъ, людей болѣе или менѣе состоятельныхъ, онъ сталъ очень скоро «своимъ человѣкомъ» до того, что даже поваровъ училъ новымъ, какимъ-то необыкновенно пикантнымъ, кушаньямъ. Выражаясь фигурально, «звѣзда его взошла высоко» на и—мъ горизонтѣ. Барыни и барышни были отъ него въ восторгѣ. Отцы и матери были съ нимъ очень ласковы: «Онъ такой милый, такой веселый и въ то же время не вертопрахъ! Служа въ лучшемъ гвардейскомъ полку, кружась въ лучшемъ обществѣ Петербурга, онъ съумѣлъ во-время остановиться и принялся за серьезное дѣло. Теперь такихъ рѣдко встрѣтишь». Словомъ, Левъ Сергѣевичъ сдѣлался баловнемъ общества. Одно только его нѣсколько огорчало, это «невозможность скоро переписываться съ Петербургомъ, гдѣ проживали его компаніоны по предпріятію; мало ли возникало вопросовъ при обсужденіи съ представителями города объ устройствѣ этого, въ высшей степени важнаго для города дѣла?» Обо всемъ «мало-мальски серьезномъ» ему приходилось писать въ Петербургъ, потому что онъ, «несмотря на полное довѣріе своихъ вомпаніоновъ, не хотѣлъ брать на себя нравственной отвѣтственности за какое-нибудь упущеніе въ контрактѣ, могущее вовлечь, хотя бы и въ ничтожные, убытки компаніоновъ», а «почта такъ медленно ходитъ. Чтобы получить отвѣтъ на письмо, нужно, по крайней мѣрѣ, два съ половиной мѣсяца». При подробной разработкѣ проекта выясняется то одно, то другое обстоятельство, не предусмотрѣнное его товарищами. Такого рода объясненія слышали знакомые отъ Льва Сергѣевича, если кто-нибудь, вопреки деликатности, обращался къ нему съ наивнымъ вопросомъ:
— Ну, что, батенька, какъ у васъ съ нашей думой идетъ по освѣщенію-то? Ужь не тормозятъ ли?
— Что вы, что вы, да такихъ милыхъ людей, какъ ваши думскіе, нужно еще поискать! Они очень сочувственно относятся къ моему проекту, да видите ли какія возникаютъ затрудненія…— И Левъ Сергѣевичъ начиналъ свои жалобы на разстояніе и проч.
Жилъ онъ такимъ образомъ, что-то около года, совершенно открыто; вечера у него всѣ на-расхватъ. Что такое обѣдъ дома или въ гостиницѣ — онъ и понятія не имѣлъ, бывъ постоянно заваленъ приглашеніями, не исключая и губернаторскаго дома. Одѣвался безукоризненно, участвовалъ во всѣхъ пикникахъ и подпискахъ, не отставалъ ни въ чемъ отъ «порядочнаго общества». Иногда задавалъ у себя «холостыя» пирушки, однако не безъ женскаго персонала, доставать который онъ умѣлъ, по его словамъ, «со дна морского» и который онъ удивительно скоро культивировалъ. На такихъ пирушкахъ портеръ и шампанское, часто пополамъ съ «fine champagne», играли главенствующую роль и уничтожались въ весьма солидныхъ размѣрахъ. Постоянно участвуя съ Бойцовымъ въ пирушкахъ и попойкахъ, никому изъ собутыльниковъ его и въ голову не приходилъ вопросъ: «На какія же средства могъ онъ это продѣлывать?» — «Разъ человѣкъ заявилъ себя „порядочнымъ“, какіе же тутъ вопросы!»
Надо тутъ отмѣтить одну характерную черту сибиряковъ состоятельныхъ: они чрезвычайно падки до пріѣзжихъ молодыхъ людей, и послѣднимъ очень не трудно добиться у нихъ кредита, и кредита не маленькаго; а только пріѣзжій «левъ» принятъ «порядочнымъ» обществомъ, то отказать ему въ небольшой суммѣ считается какъ-то «неловкимъ». Черту эту Левъ Сергѣевичъ подмѣтилъ очень скоро и эксплоатировалъ ее мастерски: встрѣтившись, напримѣръ, съ кѣмъ-нибудь изъ пріятелей въ клубѣ, онъ небрежно, показывая видъ, что ему это не существенно важно, видалъ на ходу, такъ-сказать, фразу:
— Не богатъ ли ты сегодня капиталомъ?
— А что, развѣ нужно?
— Нужно-то не особенно, да вдругъ придется за карты засѣсть, а у меня до послѣ-завтра всего-навсе рублей триста свободныхъ, — нужно, значитъ, маленькій резервъ…
— Сдѣлай милость, сколько?
— Пустяки, рублей сто-полтораста, — словомъ, перевернуться дня два-три…
— Есть о чемъ говорить! Черезъ три дня отдашь, черезъ мѣсяцъ, — мнѣ все равно. Получай!
Левъ Сергѣевичъ бралъ эти «пустяки» такъ, какъ онъ взялъ бы предложенную ему папиросу, не глядя опускалъ въ карманъ и, едва успѣвъ пробормотать что-то вродѣ «спасибо», уже заговаривалъ съ другимъ знакомымъ, на другую совершенно тему, напримѣръ о необходимости выписки въ Восточную Сибирь племенныхъ жеребцовъ и объ устройствѣ случныхъ конюшень и т. д. въ томъ же родѣ. Черезъ два-три дня онъ заѣзжалъ къ своему кредитору — такъ, навѣстить, поболтать кое о чемъ, и, уже прощаясь, вдругъ вспоминалъ:
— Вотъ, чортъ возьми, совершенно изъ памяти вонъ! Помнилъ, выѣзжая, что мнѣ нужно съ тобою по дѣлу поговорить, а забылъ! Вѣдь я твой должникъ, — смѣясь и доставая свой бумажникъ, говоритъ онъ, — получи-ка! Обрати вниманіе: «новенькія», только-что получилъ изъ банка переводъ, — и онъ отсчитывалъ не перегнутыми бумажками свой долгъ, не внимая увѣщаніямъ хозяина, что «это можно послѣ», «надъ нами, благодаря Бога, не капитъ», «авось еще свидимся» и т. д.
Но Левъ Сергѣевичъ былъ непреклоненъ и, несмотря на отговорки хозяина, всучалъ ему свой долгъ не позже обѣщаннаго срока. Такою аккуратностью онъ получилъ репутацію человѣка со средствами, серьезнаго и дѣлового, и съ помощью ея вертѣлся какъ бѣлка въ колесѣ: чтобъ отдать во-время одному, онъ занимаетъ вдвое большую сумму у другого; чтобы заплатить послѣднему, онъ занималъ у третьяго, постепенно возвышая сумму займа, и къ концу своего пребыванія въ И—ѣ онъ, незамѣтно для своихъ многочисленныхъ кредиторовъ, задолжалъ болѣе десяти тысячъ рублей. Всякій изъ дававшихъ ему получалъ съ него уже нѣсколько разъ, всегда въ срокъ, и былъ убѣжденъ, что Бойцовъ долженъ только ему одному и что онъ всегда можетъ заплатить по первому требованію.
Долго бы еще продолжалъ онъ такъ жуировать, еслибы не случилось одно крайне прискорбное происшествіе. Пріятель его Чемякинъ, попавшій изъ адъютантовъ генералъ-губернатора въ полицеймейстеры, должность весьма выгодную и почетную въ И—ѣ, получилъ для исполненія, чрезъ огорченнаго губернатора, изъ Петербурга бумагу, въ которой говорилось приблизительно слѣдующее: «До свѣдѣнія подлежащаго начальства дошло, что лишенный нѣкоторыхъ правъ состоянія, за растрату казенныхъ суммъ, бывшій поручикъ N — скаго полка, лишенный чиновъ и орденовъ, Бойцовъ, сосланный по судебному приговору на житье въ И—ю губернію, вопреки судебному рѣшенію проживаетъ въ самомъ городѣ И—ѣ, причемъ выдаетъ себя за вышедшаго добровольно въ отставку офицера. Ставя на видъ вашему превосходительству подобное послабленіе ссыльнымъ, покорнѣйше прошу распорядиться немедленной высылкой Бойцова въ одинъ изъ окружныхъ городовъ ввѣренной вамъ губерніи или Забайкальской области и т. д….»
Велико было смущеніе интимныхъ друзей Льва Сергѣевича, ранѣе другихъ узнавшихъ непріятную истину, т. е. губернатора и полицеймейстера. Въ первую минуту они до того растерялись, что потеряли, что называется, голову, да и было отчего: полицеймейстеръ былъ его воспріемникомъ, такъ-сказать, въ губернскомъ бомондѣ, а губернаторъ, какъ слухи шли, собирался выдать за него свою племянницу, и вдругъ такой ударъ: ссыльный за растрату! Лишенный чиновъ и орденовъ!
Когда первое впечатлѣніе нѣсколько прошло, они порѣшили такъ: негласно предупредить Бойцова, чтобъ онъ, подъ предлогомъ какого-нибудь, внезапно представившагося, дѣла, уѣхалъ тотчасъ же за Байкалъ, а они уже постараются распустить по городу слухи о важности этого дѣла и о его неотложности, чѣмъ и объяснятъ полную невозможность для Бойцова остаться нѣкоторое время въ городѣ для исполненія обычнаго этикета — дѣланія прощальныхъ визитовъ — и принесутъ за него его искреннія извиненія передъ многочисленными его друзьями.
Такимъ образомъ они думали избѣгнуть огласки хоть на первое время. Не прибѣгнуть къ этимъ мѣрамъ имъ обоимъ было невозможно, ибо происшествіе это, по справедливости, могло дать обильный матеріалъ для «зубоскальства и глупыхъ остротъ разныхъ шелопаевъ», какъ выражались эти почтенные администраторы. И дѣйствительно, положеніе ихъ было чрезвычайно комичное. Главные представители губернской полиціи очутились главными пособниками въ обманѣ цѣлаго города какимъ-то «проходимцемъ».
Вечеромъ того дня Чемякинъ разыскалъ гдѣ-то Льва Сергѣевича, улучилъ минутку и одинъ-на-одинъ передалъ ему вкратцѣ содержаніе непріятной бумаги, выразительно подчеркнувъ, что немедленный отъѣздъ его необходимъ, такъ какъ если этотъ фактъ огласится, то его превосходительство вынужденъ будетъ прибѣгнуть въ болѣе формальному образу дѣйствій относительно Бойцова, что, вѣроятно, для него не желательно.
Тотъ на мгновенье смутился, но, быстро оправившись, проговорилъ:
— И чего такъ поторопились сообщить объ этомъ вамъ теперь? Дѣйствительно, меня осудили на житье къ вамъ, но мнѣ дали слово, и положительно обѣщали, высокопоставленныя особы, что не пройдетъ и года, какъ я получу полное прощеніе, и только потому я умолчалъ объ этой непріятности. Мнѣ и самому въ высшей степени важно избѣжать огласки, потому что родные мои и знакомые петербургскіе тоже ничего не знаютъ. Но когда же мнѣ поѣхать и куда?
— Генералъ думаетъ, что лучше бы всего вамъ направиться къ г. М—ву, на Кару, — вы съ нимъ хороши. Кромѣ того его превосходительство далъ мнѣ для васъ письмо къ нему, да и предлогъ отличный: тамъ теперь кончаются сроки контрактамъ на поставку для ссыльныхъ и баталіона пищи и вещевого довольствія на огромную сумму, что-то около 400.000 руб. на годъ, — вотъ мы и распустимъ слухъ, что вы случайно узнали о имѣющихъ быть торгахъ на этотъ подрядъ и, какъ человѣкъ дѣловой (тутъ полицеймейстеръ вздохнулъ, — онъ вспомнилъ свои пятьсотъ рублей, съ недѣлю имъ данные взаймы «дѣловому человѣку»), опасаясь пропустить срокъ, мгновенно собрались и поѣхали… Вы, съ своей стороны, будете если сюда писать, разсказывайте то же, а то согласитесь: положенье губернатора и мое — самое глупое!
— Такъ вы думаете, что самое лучшее это мнѣ уѣхать сейчасъ же, ночью?
— Да, да, конечно.
— Но, признаться, такъ скоро я тронуться съ мѣста не могу: у меня теперь въ карманѣ почти ничего нѣтъ, — проговорилъ Бойцовъ, сразу смѣкнувшій, что на прощанье вполнѣ возможно еще малую толику содрать съ попавшихъ въ яму администраторовъ. — Вѣдь на дорогу нужно по крайней мѣрѣ триста рублей, а у меня не наберется и двадцати пяти…
— Гм…— только и могъ пропзнесть нѣсколько оторопѣвшій Чемякинъ, думая про себя: «Что это за бестія? И гдѣ у меня глаза были, когда я его какъ дуракъ представлялъ въ „первыхъ домахъ“ города, какъ стараго пріятеля и богача! Придется еще дать, только бы уѣхалъ». — Ну, какое же триста, тутъ всего сто, а полтораста за глаза хватитъ… А пріѣдете къ г. М—ву, жизнь ничего не будетъ стоить вамъ; пожалуй, и прощеніе скоро подоспѣетъ, вы и поправитесь…
— Да вы забываете, что у меня и этихъ полуторасотъ нѣтъ! Нельзя же, наконецъ пріѣхать, — положимъ, и къ хорошему знакомому, — безъ копѣйки въ карманѣ. Мало ли что можетъ случиться въ дорогѣ? Рѣшительно менѣе трехсотъ нельзя и думать двигаться; завтра я постараюсь достать, а къ вечеру уѣду.
— Хотите, я вамъ за мебель дамъ триста, хоть сейчасъ? Вы и поѣзжайте теперь же, — думая хоть на этомъ вернуть сколько-нибудь, любезно предложилъ Чемякинъ.
— Голубчикъ мой, я ее давно уже утилизировалъ! Она принадлежитъ теперь Гейману; знаете портного-жида на Большой улицѣ? Уже съ мѣсяцъ, какъ я заложилъ ему ее.
— Тогда мы такъ сдѣлаемъ: вы поѣзжайте въ собраніе и ждите меня тамъ, а я поговорю съ губернаторомъ и явлюсь туда. Смотрите, ждите же меня и о разговорѣ нашемъ — ни гу-гу! Для васъ же это необходимо.
Чемякинъ скоро собралъ триста рублей: сто далъ губернаторъ, пятьдесятъ — онъ самъ и полтораста — голова, бывшій въ гостяхъ у губернатора, одинъ изъ самыхъ близкихъ пріятелей Льва Сергѣевича, которому они также нашли необходимымъ сообщить прискорбную новость. При этомъ выяснилось, что Левъ Сергѣевичъ ему долженъ три тысячи съ чѣмъ-то… Несмотря на это, онъ любезно предложилъ 150 руб., но съ условіемъ, чтобы Бойцовъ ночью же и уѣхалъ.
Левъ Сергѣевичъ, получивъ деньги и письмо къ М — ву, отъ души поблагодарилъ Чемякина, и провожаемый имъ и еще однимъ изъ клубныхъ завсегдатаевъ, въ ту же ночь уѣхалъ изъ И—ка, поручивъ покончить съ квартирой, человѣкомъ и мебелью тому же Чемякину. «А то, знаете, скандалъ можетъ обнаружиться, если я ночью стану будить хозяина да разсчитываться съ нимъ». Скрѣпя сердце, и этотъ разсчетъ принялъ на себя Чемякинъ. Только уѣзжай!
Благодаря хитрому плану и тайнѣ, которую свято хранили его изобрѣтатели, исторія эта долго не была извѣстна въ городѣ; получаемыя отъ Бойцова письма подтверждали слухъ о томъ, что онъ намѣренъ взять подрядъ на Кару и только кредиторы его нѣсколько скучали по Львѣ Сергѣевичѣ: «пора бы, молъ, и послать, — не богъ вѣсть какія деньги!» Но Бойцовъ и самъ пользовался малыми размѣрами долговъ, чтобы въ письмахъ оправдывать свою неаккуратность. «Все собираюсь самъ къ вамъ, добрѣйшій М., да все дѣлишки держатъ, а по почтѣ пересылать такой пустякъ не стоитъ; вѣроятно, на дняхъ урвусь какъ-нибудь самъ къ вамъ» и проч.
Дальнѣйшая же судьба Бойцова была такова: исчезнувъ такъ внезапно изъ И—а, онъ очутился прямо на Карѣ, гдѣ въ то время завѣдующимъ ссыльно-каторжными былъ нѣкто полковникъ М—въ, описанный нами въ одномъ изъ прежнихъ разсказовъ[1]. Принятый, благодаря прежнему личному знакомству по И—у, а главное — письму губернатора, очень радушно, Левъ Сергѣевичъ очень скоро оріентировался въ новой, совершенно незнакомой ему сферѣ дѣятельности и, благодаря непрерывному, безпробудному пьянству М—ва, сдѣлался — не оффиціально, а фактически — завѣдующимъ каторжными. Здѣсь о его дѣятельности мы, къ сожалѣнію, имѣемъ два разнорѣчивыхъ показанія: одно, болѣе склоняющееся за него, говоритъ, что онъ былъ чуждъ тѣхъ мерзостей и воровства казеннаго имущества, которые такъ процвѣтали на Карѣ при директорѣ М—въ, и обвиняютъ Бойцова лишь въ томъ, что онъ, зная все, живя вмѣстѣ съ М—мъ и имѣя хорошее чиновное знакомство въ И—ѣ, ни разу не протестовалъ противъ дѣйствій М—ва и не сообщалъ въ И—ъ о безобразіяхъ, творимыхъ послѣднимъ; другіе же къ этому съ увѣренностью добавляютъ, что онъ не только все зналъ, но и во всемъ участвовалъ, пользуясь неограниченнымъ довѣріемъ вѣчно пьянаго, но и вельми жаждущаго «пріобрѣсти» М—ва. Черезъ полтора года онъ исчезаетъ такъ же внезапно изъ Кары, какъ нѣкогда исчезъ изъ И—а; причиной, какъ передавали лица, бывшія въ то время на Карѣ, было ожиданіе ревизіи «управленія нерчинскими ссыльнокаторжными», въ которомъ онъ, несмотря на то, что самъ былъ сосланнымъ, игралъ главную роль, и кромѣ того у него съ М—мъ произошла, въ пьяномъ видѣ, ссора, дошедшая, какъ кажется, до потасовки.
Спустя годъ послѣ исчезновенія блестящаго гвардейца съ грязнаго, воровского горизонта кагорги, гдѣ не считалось стыдомъ и грѣхомъ присвоивать послѣдній арестантскій грошъ, мы его встрѣтили невзначай опять, но въ совершенно иной обстановкѣ: плывя на пароходѣ по Шилкѣ съ Усть-Кары въ Стрѣтенскъ, мы были крайне удивлены, увидавъ на рубкѣ, въ шведской лайковой курткѣ, во флотской фуражкѣ, знакомую намъ, красивую, сильную фигуру Льва Сергѣевича Бойцова, отдающаго своимъ зычнымъ голосомъ команду матросамъ.
Изъ распросовъ въ буфетѣ оказалось, что Бойцовъ уже вторую навигацію служитъ въ Амурской пароходной Б* и, прослуживъ первое лѣто помощникомъ капитана, теперь получилъ чинъ капитана и считается самымъ лихимъ, исполнительнымъ капитаномъ, получая весьма приличное содержаніе — около пяти тысячъ въ годъ!
Зная его еще по И—у, во времена его успѣховъ въ обществѣ, когда онъ задавалъ всей молодежи тонъ, и зная всю его исторію, мы было не хотѣли возобновлять знакомство, не желая отравлять своимъ видомъ настоящія, видимо счастливыя, минуты его жизни, но онъ самъ узналъ, тотчасъ же подошелъ и поздоровался безъ тѣни какого-нибудь смущенія. Уже вечерѣло, на рѣкѣ дѣлалось сыровато, и онъ, любезно пригласивъ къ себѣ въ капитанскую каюту, потребовалъ пуншу, за которымъ бесѣдуя, мы провели время до глубокой ночи. Онъ увѣрялъ меня, что теперь, трудясь съ утра до ночи, онъ чувствуетъ себя превосходно, и еслибы дѣйствительно пришло разрѣшеніе вернуться ему на родину теперь, онъ все равно не разстался бы съ Сибирью. «Здѣсь у васъ люди живутъ, — понимаете ли? — люди, а не деревяшки, какъ у насъ въ Питерѣ. Здѣсь понимаютъ, что если человѣкъ и могъ въ жизни сдѣлать какую-нибудь неловкость, даже больше — пакость, то это еще не значитъ, что онъ обреченъ всю свою жизнь только и заниматься, что пакостями. Во время моего двухлѣтняго плаванія по Амуру я встрѣчалъ многихъ изъ и—въ, которымъ я задолжалъ чортъ знаетъ сколько и которыхъ обманулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ, — и что же вы думаете? — Не только упрека или напоминанія о долгѣ, но, могу васъ увѣрить, встрѣчалъ только искреннюю радость и поздравленіе, что наконецъ я солидно пристроился и не билъ баклуши. Тоже ни слова и о пресловутомъ моемъ проектѣ освѣщенія И—а, какъ будто ничего и не было! Это — люди».
Не знаю, можетъ-быть и пуншъ имѣлъ тутъ свое вліяніе, размягчивъ мое сердце, по я лично убѣжденъ въ искренности его исповѣди.
Еще годъ спустя я услыхалъ, что онъ женился на сибирячкѣ, дочери одного купца, простенькой, но очень хорошенькой дѣвушкѣ и живетъ совсѣмъ «по-хорошему».
- ↑ См. «Въ дали», очерки вольной и невольной жизни, съ предисловіемъ О. В. Максимова, со. М. П. Орфанова (Мишла). Москва. 1883 г. Разсказъ «Изъ дневника бывалаго человѣка», стр. 341—348.